«За день до полуночи»

За день до полуночи (fb2) - За день до полуночи (пер. Александр Петрович Романов (переводчик)) 1846K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Стивен Хантер

Стивен Хантер За день до полуночи

Если ты был при Ватерлоо,

Если ты был при Ватерлоо,

Не имеет значения, что ты делал,

Если ты был при Ватерлоо.

Английская школьная считалочка XIX в.

От Издательства

Роман Стивена Хантера «За день до полуночи» продиктован заботой и болью того периода, который мы именуем «холодной войной». Однако перед нами не дидактическое повествование с обозначением Добра и Зла, а остросюжетный боевик, автор которого, умело закрутив действия, столь же умело и во многом неожиданно разворачивает их, увязывая драматургию построения с пластикой человеческих судеб. Безусловно, недоумение нашего читателя вызовут «советские страницы» книги. Но таково литературное и политическое видение их автора, и ломать его нам в угоду мы не вправе.

07.00

Ночью шел снег. Как обычно, где-то после трех Бет Хаммел проснулась, услышав торопливые шлепки босых ножек по деревянному полу.

— Мамочка?

Голос ее старшей дочери. Бин — этакое сокращение от Элизабет — было семь лет; прилежная ученица второго класса начальной школы, она с такой тщательностью вывела свое имя и оценки на списке рождественских подарков из каталога «Сирс», словно это было заявление для поступления в колледж.

Бет тихонько повернулась, стараясь не разбудить спавшего Джека, и посмотрела в темноту. Дочь стояла так близко, что Бет почувствовала ее запах — теплый и свежий, как запах хлеба из печи.

— Да, моя сладкая?

— Мамочка, идет снег.

— Я знаю. Вчера сказали, что будет снег.

— Весь мир белый. Иисус любит мир, он сделал его весь белым.

— Конечно, любит, сладенькая моя.

Джек запыхтел во сне, открыл глаза, приподнял голову и хрипло пробормотал:

— Тс-с, девочки!

Снова откинулся на подушку и через несколько секунд уже спал глубоким сном.

— Мамочка, можно к тебе?

— Можно, радость моя. — Бет подняла одеяло, освобождая место для Бин, которая юркнула в постель и прижалась к матери.

Девочка моментально притихла. Бет чувствовала, как бьется сердечко, поднимается и опускается хрупкая грудь ребенка. Нос у Бин, видимо, был забит, дышала она шумно, и Бет с тревогой подумала, как бы не проснулся Джек. Но он спал глубоким сном.

Бет тоже задремала. Ей снились тропические пляжи, но уже через час или два другой топот, на этот раз более легкий, вывел ее из дремы. Это обнаружила снег младшая Филлис, которую все звали Пу.

— Мамочка! — в радостном возбуждении прошептала Пу, дотрагиваясь до матери пухлыми пальчиками. — Мамочка, на улице все белым-бело.

— Тс-с, я знаю, — прошептала Бет. Пу было пять лет, она ходила в детский сад, и ее волосики еще не начали темнеть, как у Бин. В своем сияющем нимбе Пу была просто прелестна и настолько же жизнерадостна, насколько серьезна была Бин. Но Пу была шумной, любила покомандовать, доставалось от нее и старшей сестре, а иногда и матери. Как и Джек, она не терпела возражений.

— Мамочка, Иисус любит нас.

— Да, любит, — снова подтвердила Бет.

Какая странная связь — любовь Иисуса и снег. Об этом говорил детям учитель воскресной школы несколько недель назад, в ноябре, когда выпал первый снег. Пу запомнила его слова, но Бет не очень хорошо поняла, что они значат.

— Мамочка, мне холодно. Я видела плохой сон. Можно мне тоже к вам?

Джек как-то пошутил, что всю жизнь мечтал спать одновременно с двумя женщинами — теперь иногда ему приходится спать в одной кровати даже с тремя.

— Да, только тихонько, — прошептала Бет. — Не разбуди Бин или папу.

Но Пу и не ждала разрешения, это было не в ее характере. Она скользнула в кровать, проползла и втиснулась между отцом и матерью.

Бет почувствовала, как замерзли ноги у младшей дочери от путешествия по голому полу. Пу приникла к матери, буквально слилась с ней в одно целое, единым стало даже их дыхание. Бет натянула одеяло до подбородка, отдаваясь ленивой, расслабляющей силе тепла.

Ей не спалось. Она лежала тихо, чувствуя рядом своих дочерей. Иногда в доме что-то стучало и от двери неожиданно тянуло холодом. Бет затаилась, ожидая прихода дремы, но она так и не пришла. Наконец, Бет посмотрела на часы: почти шесть. Будильник прозвенит в половине седьмого, а в семь Джек уже должен выйти из дома и на машине отправиться к месту новой работы в Бунсборо. Девочек надо накормить и одеть к восьми, чтобы успеть на автобус. Так что Бет решила в конце концов вставать.

Спустив ноги на пол, она сунула их в тапки и надела видавший лучшие дни красный нейлоновый халат. Бет надеялась, что на Рождество Джек подарит ей новый халат, но так как покупал он рождественские подарки обычно в сочельник, к тому же в местной аптеке, вряд ли она дождется обновки. Бет оглянулась назад, на три головы, уткнувшиеся в подушки. Ее муж, сильный, мускулистый мужчина, на три года старше ее — а Бет было двадцать девять — спал глубоким сном. Больше всего сейчас он напоминал зверя в берлоге, без всяких сновидений забывшегося в зимней спячке. Дочери лежали спиной к нему и выглядели особенно хрупкими и нежными в первых лучах света, пробивавшегося из-за штор. Такие тоненькие и красивые, носики, как хрупкое кружево, губки, как конфетки, дыхание тихое и ровное. Бет улыбнулась: легко любить своих дочерей в такие моменты, как сейчас, когда они мирно посапывают рядом, а не тогда, когда напоминают диких кошек. Эти трое единственные в мире, о которых она так заботилась! Это ЕЕ семья, ЕЕ семья. Ну хватит! Она заспешила в ванную, выдавила на зубную щетку пасту «Крест», почистила зубы. Теперь вниз — готовить завтрак.

Бет обошла дом, поднимая шторы. Утренний свет только-только пробивался над верхушками деревьев. А снег продолжал падать, его легкие хлопья, еще не изгаженные людьми, лежали ровным слоем. Может быть, Иисус действительно любит их? Словно только что созданный, мир сверкал белизной, куда ни посмотри. Он казался огромным — за ночь исчезли все облака. Стоя у раковины, из окна кухни Бет могла видеть белые крыши домов Беркиттсвилла, белые прямоугольники на фоне белого снега, окутавшего деревья. А позади были горы.

Может быть, для кого-то это были и не горы, а просто цепь больших холмов Блю Ридж, но для Бет, родившейся и выросшей во Флориде, это были настоящие горы, громадный хребет, поросший соснами и возвышающийся над городом на добрых две тысячи футов. Она знала, что в 30-х годах там добывали уголь, некоторые старожилы рассказывали о знаменитом обвале в 1934 году, после которого добыча угля прекратилась, отчего городок Беркиттсвилл чуть не вымер, но после того, как компания «Борг-Уорнер» в двенадцати милях отсюда открыла в Уильямспорте большой завод, большинство мужчин смогли найти себе работу. На вершине холма Бет видела красно-белые башни здания телефонной компании, там размещалась станция микроволновой обработки или что-то в этом роде.

Горы ей нравились, весной они с девочками на машине надолго уезжали в лес. Надо было тропинками подняться по склону на тысячу футов, откуда открывался чудесный вид на долину и на раскинувшийся игрушечный Беркиттсвилл с его крошечными домиками. За ним лежали фермерские поля Мэриленда, левее темным пятном выделялся Миддлтаун, а далее — более крупный Фредерик. Это было чудесное зрелище, девочки восхищались им. Здесь нравилось даже Джеку, вообще-то равнодушному к природе.

Бет отвела взгляд от гор и вернулась к реальности. Она взяла коробку овсяных хлопьев «Хони Натс» и потрясла ее, с сожалением определив, что хлопьев хватит только на две тарелки. А это означало, что тот, кто третьим спустится в кухню, будет довольствоваться кукурузными хлопьями. Кто же это может быть? Бет знала все варианты. Если последней в кухню спустится Бин, то все в порядке. Бин любила «Хони Нате», но если этих хлопьев не будет, она съест что-нибудь другое. А вот Джек и Пу буквально с каким-то исступлением обожали «Хони Натс». Если кто-то из них придет в кухню последним и увидит, что овсяных хлопьев ему не досталось, жди больших неприятностей. Отношения между Джеком и Пу были непредсказуемыми, потому что Пу была точной копией своего отца — упрямой, эгоистичной, самовлюбленной и обаятельной. Новое утро может пойти насмарку.

Бет услышала, как наверху включили душ. Джек встал, день уже начался хорошо, потому что ей совсем не хотелось будить и поднимать его, поскольку это была процедура, которой не пожелаешь и врагу.

И вдруг сердце у нее вздрогнуло.

В кухню вошла Бин.

— Дорогая, что с тобой? Тебе еще рано вставать.

— Мамочка, — сказала Бин, потирая заспанные глаза. Волосы у нее спутались, худенькое тельце обтягивала ярко-красная пижама. — Я что-то услышала и это меня напугало.

— Ну, милая, — обняла Бет дочь, — тут нечего бояться.

И в этот момент в кухню вошел человек в черном с большим черным пистолетом в руках. Оцепенев от изумления, Бет подняла на него глаза. Потом она услышала шаги других людей, быстро двигающихся по дому.

— Мамочка, я боюсь, — сказала Бин.

В кухню ворвались еще двое в черном с громадными пистолетами, такие огромные, что Бет почувствовала свою полную беспомощность. Казалось, весь мир заполнился людьми с оружием.

— Прошу вас, миссис Хаммел, — сказал первый мужчина, грубый, загорелый, со сверкающими белыми зубами и пустыми глазами, — не поднимайте шума. Не создавайте никаких проблем.

Бет в панике попыталась закричать, но мужчина грубо зажал ей рот и сдавил горло.

Григорий Арбатов сказал «Тата», помотал головой, отгоняя кошмарный сон о пещерах и горах, и проснулся. Он обнаружил, что находится там, где и должен быть, — в спальне роскошной квартиры Молли Шройер в Александрии, штат Виргиния. На часах почти семь утра, значит, Григорий уже опоздал. Он вечно опаздывал.

Григория все еще трясло от страшного сна, в последнее время эта чертова штука снилась ему все чаще и чаще. В этом сне он с кем-то боролся, было темно и холодно, чьи-то железные пальцы обхватили его горло и кто-то горячо дышал ему в лицо. Григорий почувствовал слабость во всем теле и глубоко вздохнул, пытаясь привести в порядок мысли. Не помогало. Он начал тереть виски, сосредоточенно глядя на белый потолок и пытаясь раствориться в его пустоте.

Молли Шройер засопела, зафыркала носом. Григорий повернул голову и посмотрел на спящую рядом с ним женщину. Молли нельзя было назвать прекрасной, но она ухитрялась делать из себя довольно привлекательную женщину, обуздывая тело с помощью эластичных корсетов и придавая ему хоть какие-то формы. Помогали в этом и платья свободного покроя. Молли тяжело дышала, и этот звук снова вызвал в воображении Григория дрожащие под снегом горы. Может быть, поэтому в последнее время так часто снился ему сон про горы и пещеры. Молли Шройер. Никто бы не подумал, каким хрупким, ранимым, нервным существом была эта крупная девушка, глубоко несчастная в своем одиночестве.

Григорий специализировался на одиноких женщинах, будучи на этом поприще по-своему легендарной личностью. Официально он числился вторым помощником торгового атташе советского посольства в Вашингтоне. По долгу службы пьянствовал с западными корреспондентами, играл с ними в бридж, имел примитивное представление о торговле, а на самом деле был нелегальным сотрудником ГРУ — так называлась военная разведка Красной армии[1] в отличие от более утонченного, руководимого гражданскими лицами, глубоко ненавистного КГБ. Нелегальная работа Григория заключалась в вербовке агентов и руководстве ими и связана была главным образом с поиском, ухаживанием, утешением и привлечением к сотрудничеству одиноких американок, работавших секретаршами или служащими в секретных или военных учреждениях. Молли, например, была секретаршей руководителя администрации сенатского Комитета по разведке. Были у него и другие женщины, все преданные, как рабыни, все некрасивые, с обостренным чувством самоуничижения и недостатком собственного достоинства. Талант Григория, может быть, самое его привлекательное качество заключалось в том, что он любил всех этих женщин. На самом деле любил.

Несмотря на ходившие в посольстве слухи, которые сам он не опровергал, он вовсе не был этаким исключительным половым гигантом. Просто будучи усердным трудягой, трахал всех, пока хватало сил. Но при этом обладал даром убеждения, умел терпеливо слушать. Добрый, общительный, ласковый, любящий пофлиртовать, он помнил дни рождения, годовщины и любимые рестораны людей, с которыми общался. Всегда преподносил небольшие подарки, дарил цветы, не жалел времени на дружеские отношения, не спешил с интимными. Только потом наступал момент вербовки. Как правило, осечек у него не было. Тщательно продуманная система хорошо срабатывала.

Утро началось паршиво: кошмарный сон, головная боль, к тому же еще и проспал. В целях разумной предосторожности Молли предпочитала, чтобы он вставал до рассвета и потихоньку уходил. И с этим он соглашался. Вполне можно было по глупости попасть в лапы ФБР, и тогда прощай, работа, а меньше всего на свете Григорию хотелось снова оказаться в России.

Он прошел в ванную и открыл душ. Полнеющий мужчина сорока трех лет с могучими сильными руками, широкими плечами, с телом, густо поросшим волосами, которые так и лезли из него. Молли утверждала, что сливное отверстие в ванной после него слишком быстро забивается волосами.

Ты располнел, подумал Григорий, и это было правдой, сейчас в нем фунтов двадцать пять лишнего веса. Надо заниматься зарядкой, следить за едой и выпивкой. В одну прекрасную ночь тебя покинут силы, и что тогда?

Григорий вытерся, почистил зубы, брызнул на себя одеколоном (любил, чтобы от него хорошо пахло), причесал мокрые волосы и быстренько облачился в мешковатый синий костюм, которому предстояло быть выглаженным либо перед концом этого столетия, либо перед концом света — в зависимости от того, что наступит быстрее. Завязывая шнурки черных туфель, он подумал, что было бы просто замечательно когда-нибудь почистить их. Носил их Григорий уже семь лет, они слегка потрескались, зато были очень удобны.

Молли снова зафыркала во сне, как большое африканское животное, вольготно развалившееся в грязи. Без макияжа на нее было страшно смотреть, но в темноте, когда Григорий, словно буйвол, с воплями скакал на ней, это его не волновало. При утреннем свете Молли представлялась олицетворением его поганой жизни.

Григорием овладел приступ меланхолии.

Сегодня ему предстоял малоприятный день. Начать с того, что этот вундеркинд Климов, заместитель резидента, назначил на утро совещание — в последнее время Климов стал просто невыносим. Затем Григорию предстояло забрать донесение от важного и загадочного агента по кличке «Свиная отбивная» в торговом центре в Мэриленде, что было процедурой опасной и утомительной, требующей немалого напряжения. А далее и того хуже: сегодня ночью он дежурил в центре связи, что означало сон на раскладушке в подвале посольства, который по традиции назывался «Винным погребом», и контроль за работой дешифрующей аппаратуры в случае поступления каких-либо срочных, совершенно секретных шифровок из Москвы. Честно говоря, американцы в Агентстве национальной безопасности в Форт-Миде, штат Мэриленд, расшифруют их быстрее, чем он. Так что проще было бы позвонить им, попросив продиктовать содержание шифровки. Подобные дежурства, выпадавшие примерно раз в месяц, составляли худшие моменты его жизни, поскольку разрушали ее целостную систему, основанную на стабильном десятичасовом сне и легкой дреме после обеда.

Беспокоило Григория и нечто, вслух еще никем не высказанное, но уже проявляющееся. Заключалось это нечто в том, что в посольстве над ним нависла угроза. В последнее время поток добываемой им информации все мельчал и мельчал. Если раньше он обслуживал девять женщин и жизнь его была феноменальным образцом четкого графика и физических возможностей, то сейчас эта деятельность замедлилась, он терял связи. На сцену вышли молодые мужчины, презиравшие Григория. Они признавали только агента по кличке «Свиная отбивная», а выходил на него именно Григорий.

Климову, этому проклятому Климову, было двадцать восемь лет. Двадцать восемь! Насквозь прожигающие, злые глаза, поразительная энергия и работоспособность. Истинный фанатик и, без сомнения, любимчик системы. Двигал его дядя, влиятельный человек. Арбатов ненавидел Климова почти так же сильно, как и боялся. Он чувствовал себя открытой, беззащитной мишенью, так как в их подразделении ему единственному было за сорок. И работал он здесь гораздо дольше других.

Можно сказать, что мое время кончилось, подумал Григорий.

Молли разлепила левый глаз, потом правый.

— Ты еще здесь, Григорий? Боже, ты же опоздал.

— Извини, дорогая.

Она рассмеялась, но внезапно смех сменился раздражением.

— Кто такая Тата? — требовательно спросила Молли. — Я слышала, как ты называл это имя. Это твоя новая подружка, Григорий?

— Нет, нет, любовь моя, — заторопился Григорий. — Тата — это князь. Князь Таташкин, сказочный герой моего детства. Великий рыцарь, который спасает мир. Он часто снится мне, вот и все.

— На тебя трудно сердиться, — пролепетала Молли, пытаясь придать своему лицу младенческое выражение. — Ты такой обаяшка. Молли обожает своего Григория.

Она вытянула губы для поцелуя, и Григорий нежно поцеловал ее.

— Я тоже люблю тебя, милая, — сказал он и ушел.

Джек Хаммел видел фильм «Сумасшедший» в раннем возрасте, будучи впечатлительным подростком, и по этой причине, хотя Бет так толком и не поняла ее, запретил ей входить в ванную, когда он принимал душ.

— Дорогая, — говорил он, — если бы ты видела этот фильм, то все поняла бы. Парень входит в ванную, когда девушка принимает душ. Сквозь занавеску видна только его тень, и…

— Не желаю слушать, — отвечала Бет, затыкая уши.

Поэтому когда дверь ванной открылась и сквозь струи воды и полупрозрачную пластиковую занавеску Джек увидел черную тень, он вздрогнул, вспомнив тот кадр из фильма. А через секунду его охватила ярость: снова Бет забыла о его словах.

— Бет, дорогая, ну сколько раз я должен…

Внезапно занавеска с шумом отлетела в сторону и Джек раскрыл рот от удивления. Он увидел, что это вовсе не Бет, а какая-то фигура из страшного сна.

Перед ним стоял человек в высоких черных ботинках, черном армейском комбинезоне и с черной маской на лице. Даже оружие у него было черное. Джек, немного разбиравшийся в оружии, узнал пистолет-пулемет «узи» с глушителем на коротком стволе.

Чувствуя, что обмочился от страха, он так и стоял неподвижно под струей воды. Мужчина в черном слегка повел стволом «узи».

— Мои дети, — взмолился Джек, поднимая ослабевшие руки. — Боже, пожалуйста, не трогайте моих детей. Пожалуйста, прошу, не трогайте детей!

В дверях показался еще один вооруженный человек. Этот был без маски, с сильно загорелым лицом, белоснежными зубами, как на рекламном плакате зубной пасты. По его облику чувствовалось, что он командир, в руке мужчина держал черный автоматический пистолет, тоже с глушителем.

— Успокойтесь, мистер Хаммел. И не стоит торчать здесь весь день. — Мужчина наклонился и свободной рукой повернул кран.

— Ненавижу, когда понапрасну расходуют воду, — почти дружеским тоном сообщил он. — А теперь вытирайтесь и одевайтесь. У нас есть для вас работа. Герман, если он будет копаться, поторопи его.

Говоря это, он бросил взгляд на часы для подводного плавания, перевернутые на запястье циферблатом вниз.

— Нам надо соблюдать график.

Джек быстро оделся, колени и руки у него дрожали. Человек с «узи» не сводил с него глаз. Он никак не мог справиться с пуговицами на ширинке, и его тревожила мысль, что командир даже не удосужился надеть маску. Не означает ли это, что их всех убьют, потому что они видели его лицо?

А забыть такое лицо невозможно. Этакая морда профессионального защитника-регбиста, с переломанным носом, напоминавшим ястребиный клюв, пустые глаза, светлые короткие волосы, широкие скулы, загорелая, почти задубевшая кожа. Мужчина напоминал давнего тренера по футболу, у которого занимался Джек, а тренер этот был еще тот сукин сын.

— Быстрее, — приказал человек с «узи».

— Хорошо, хорошо, — заторопился Джек, натягивая рабочие сапоги.

Внизу в кухне он обнаружил двух своих дочерей, смирно сидящих за столом и поглощающих «Хони Натс». Впервые за завтраком было так тихо. Жена стояла у плиты. Кроме них, в кухне было пять человек в черном. Четверо держали какое-то странное оружие, знакомое по фильмам, в руке у командира был пистолет.

Джека совсем доконала эта картина. Как будто эти парни появились здесь с экрана телевизора. Он стоял молча, пытаясь хоть что-то сообразить.

— Видите, мистер Хаммел, мы никому не причинили вреда. Обычный завтрак. Никаких проблем.

— Что вам нужно? — пробормотала Бет. Лицо ее побелело, двигалась она, как автомат. Джек видел, что ее колотит от страха. Уставив глаза в пространство, Бет крепко обхватила себя руками, словно она замерзла. Джеку захотелось обнять жену и выгнать отсюда этих мужчин.

— У нас совсем немного денег, — сквозь ком в горле вымолвил он, хотя было ясно, что этим людям нужны не деньги. Но он даже не хотел гадать, что им нужно.

— Идите сюда, пожалуйста, — сказал командир. Они прошли в гостиную.

— Все очень просто, мистер Хаммел. Нам надо выполнить одну работу, но мы с ней не можем справиться, а вы сможете. Поэтому вам придется пойти с нами.

Что-то странное было в его голосе. Даже не акцент, просто он старался правильно выговаривать слова.

— А если… если я не пойду?

— Лучше пойти, мистер Хаммел. Мы оставим здесь несколько человек. Так что вам лучше пойти, чтобы избежать неприятностей.

— О Боже, только не трогайте их. Я все сделаю, только не…

— Мистер Хаммел, если сделаете все, что вам скажут, никто не причинит вреда ни вашей жене, ни детям. Вы поняли?

— Да.

— Можете сказать им до свидания. Если все пойдет хорошо, то к полудню вы вернетесь домой. А если нет, то примерно через день. Но с вашей женой и детьми все будет в порядке.

— Да, да. — Джек старался, чтобы его голос не звучал слишком испуганно. — Я все сделаю. Нет проблем, все сделаю.

— Вот и отлично. А теперь пошли.

— Вероятно, я задаю дурацкий вопрос, но куда мы идем?

— На встречу с генералом, мистер Хаммел.

08.00

Хапгуд по натуре был комиком и ничего не мог с этим поделать. Например, еще в третьем классе на их выпускной фотографии его лицо было ярким пятном. Одноклассники застыли в немом напряжении, он один смеялся чему-то своему.

— Донни, — спросила тогда его мать, — что же мы будем делать с тобой?

Но сделать с Донни почти ничего не удалось. Он смеялся в школе и колледже, прекрасно при этом успевая. Смеясь, женился, смеясь, практически разошелся с женой. Правда, при теперешней работе смешливости у него поубавилось, поскольку оказался он среди людей, которые мало смеялись. Но все-таки и здесь Донни не мог совладать с собой. Сделав на листке картона крупную неряшливую надпись, он прилепил его липкой лентой над тяжелой стальной дверью Центра управления запуском. И так по-ребячески смотрелась эта вывеска рядом с армией выключателей, среди внушительных, вездесущих ярко-красных предупреждений службы безопасности — «Хождение в одиночку запрещено» (не разрешалось ходить в одиночку вблизи систем ядерного оружия), на фоне красных и зеленых лампочек, больших часов, переплетений проводов и кабелей, многоканальных средств связи.

На вывеске, сделанной Халгудом, было начертано:

«Добро пожаловать на шоу МИРВ Гриффин».

А сегодня прямо на панели управления и над прорезью для пусковых ключей, той самой знаменитой маленькой металлической прорезью, общение с которой могло обернуться концом света, на табличке с указаниями Донни добавил шариковой ручкой: «А вот и сама МИРВ…»

Звезда этого шоу МИРВ — кассетная головная часть с индивидуальной системой наведения на заданную цель — словно в птичьем гнезде раскинулась гроздьями посередине центра запуска, где служил Хапгуд. Десять МИРВ с ядерными боеголовками W87/Мк-21 мощностью 35 килотонн покоились на вершине черной титановой трубы, которую Хапгуд окрестил «Хранительницей мира».

Более известна эта ракета была под наименованием МХ — мобильная экспериментальная ракета — но она давно уже не была экспериментальной. Сейчас она стояла в своей суперпрочной пусковой шахте всего в сотне футов от Хапгуда, молчаливая и величественная. Четырехступенчатая межконтинентальная баллистическая ракета холодного запуска на твердом топливе, с увеличенным боевым зарядом, длиной 71 фут и шириной 92 дюйма, стартовая масса 193 тысячи фунтов. Запускалась она с помощью трех твердотопливных стартовых двигателей, а в послестартовом полете все четыре ступени работали на жидком самовоспламеняющемся топливе. Полет ракеты управлялся усовершенствованной инерциальной системой наведения, боевой заряд составлял 7200 фунтов. Ее целями были все советские «непробиваемые» командные центры, пусковые шахты межконтинентальных баллистических ракет четвертого поколения, суперпрочные бункеры советского руководства. Короче говоря, это было средство для разрушения Кремля, ракета-охотница за головами кремлевских лидеров, ракета-убийца.

— Если бы кто-нибудь в штабе эскадрильи увидел это, — отметил новую шутку Хапгуда его напарник Романо, указывая на вывеску, — ты точно нажил бы неприятностей на свою задницу. Это место не для смеха.

— Штаб, — фыркнул Хапгуд, — да он в двух тысячах миль отсюда! В этом гребаном Вайоминге, если мне не изменяет память, где бродят олени и антилопы. А мы предоставлены сами себе в Беркиттсвилле, штат Мэриленд, самом одиноком месте во всей вселенной. И кроме того, — повысил он голос, сдерживая улыбку и глядя на Романо, — если уж мне придется обрушить на Советский Союз 35 мегатонн ядерной смерти и предстать перед Творцом в качестве половины команды, совершившей самое крупное в истории массовое убийство, то я предпочел бы сделать это с улыбкой на лице и с песней в сердце. Ты слишком закомплексованный вояка, Романо. Будь проще.

Хапгуд был первым лейтенантом, а Романо капитаном, на два года старше его и, пожалуй, лет на десять мудрее. Лицо у капитана стало кислым, как у человека, осушившего бутылку лимонного сока. И все-таки ему легко работалось с этим парнем. Хапгуд был самым лучшим, самым грамотным офицером-ракетчиком из всех, с кем довелось встречаться капитану. Все панели управления, порядок их работы Хапгуд знал так, будто сам изобрел их.

Они хорошо сработались. Сейчас Хапгуд вместе со своим другом и начальником обслуживали единственную пусковую шахту стратегических ракет к востоку от Миссисипи. Изначально это была пусковая шахта для ракеты «Титан». В конце 50-х годов эта ракета на жидком топливе должна была поступить на вооружение ВВС, но так полностью и не поступила, поскольку в 1962 году энтузиазм вызвали ракеты на твердом топливе «Минитмен», базировавшиеся в западных штатах. И вот теперь эту пусковую шахту на клочке государственных владений в штате Мэриленд спешно ввели в эксплуатацию. О шахте мало кто знал, разве что специалисты из Пентагона в Вашингтоне и резервного командного центра Вооруженных сил в Форт-Ричи. А между тем, конфигурация ракеты «Титан» позволяла разместить в этой шахте и ракету МХ, и центр запуска, а не разносить их отдельно, как это делали с ракетами «Минитмен».

— Рик, я только что получил Господне знамение, — неожиданно воскликнул Хапгуд. — Он хочет, чтобы мы сменили декорации! Подумай об этом, Рик! Центр управления пуском, превращенный в разлапистую сосну!

Романо невольно улыбнулся.

— О Боже, Донни, что же, черт побери, делать с тобой?

— Молись, чтобы я повернул свой ключ, если должен буду сделать это, — ответил Хапгуд, дотрагиваясь до красного титанового ключа, висевшего на шейной цепочке и спрятанного в нагрудном кармане белого комбинезона.

— Кто знает, к примеру, в этот момент я могу быть в плохом настроении, понимаешь?

Романо снова улыбнулся шутке. Если поступит приказ, Донни повернет свой ключ и отправит птичку в полет.

Они несли очередное дежурство в шахте, в ста футах под землей, в бронированном командном пусковом центре, дежурили, осознавая, что если разразится третья мировая война, то им придется участвовать в ней, и понимая, что их присутствие здесь служит гарантией того, что эта война не будет развязана.

Камера, в которой они пребывали, представляла собой цельную капсулу размером сорок один на двадцать шесть футов, запрятанную в глубь земли и пригодную для медитации. Сводчатый потолок камеры дурно бы влиял на тех, кто страдал боязнью замкнутого пространства. Стальной пол камеры был подвижным, он мог перемещаться с помощью четырех гидравлических домкратов — так смягчалась ударная волна в случае разрыва вблизи ядерного заряда.

Рабочие места Хапгуда и Романо располагались под прямым углом друг к другу на расстоянии двенадцати футов. Они сидели в удобных вращающихся креслах, пристегнутые ремнями безопасности. Кресла можно было устанавливать в различных положениях, и вообще они здорово напоминали кресла эпохи реактивного транспорта. Перед каждым находилась панель управления — с выключателями, табличками, десятью рядами красных или зеленых лампочек, и каждая лампочка контролировала определенную функцию ракеты. Если горели только зеленые, это означало, что все в порядке.

Все это напоминало ящик с плавкими предохранителями в многоквартирном доме или видеотехническую аппаратную на телестудии.

На компьютерной клавиатуре ежедневно набирался код предохранительного устройства из двенадцати цифр для предотвращения несанкционированного предпускового отсчета времени и запуска. В панель был вмонтирован радиотелефон с рядами переключателей для различных линий связи. Между двумя панелями управления висели громадные часы, и каждая панель имела прорезь для ключа с надписью «пуск», закрытую красной металлической пластиной. В случае наступления конца света загудит сирена запуска, по закрытой линии связи с одного из командных пунктов поступит сигнал о действиях в чрезвычайной обстановке («Смеем надеяться, что этот сигнал не будет ошибочным», — пошутил как-то Хапгуд, состроив рожу, как у персонажа из комедии масок). В предохранительное устройство введут соответствующий код из двенадцати цифр, кто-то поднимет защитную пластину прорези, вставит ключ и мягко повернет его на четверть оборота вправо.

Все эти действия будет дублировать его напарник — один человек не сможет начать третью мировую войну, здесь необходима согласованность действий, недаром же предупреждает служба безопасности: «Хождение в одиночку запрещено». А через минуту, когда «Хранительница мира» получит от компьютера последние команды на пуск, пусковые цепи получат короткий заряд энергии, крышки стартовой шахты отлетят в сторону, и из шахты выпорхнет «птичка» с десятью боеголовками, похожими на дьяволов-разрушителей.

Одну стену их рабочего помещения занимали различные средства связи, включая несколько телетайпов, оконечную станцию спутниковой связи и высоко- и низкочастотные радиостанции. На другой располагались стеллажи с сотнями инструкций в металлических обложках, регламентирующих порядок работы в пусковой шахте. Был здесь и топчан — его использовали по прямому назначению. Но что отличало этот центр запуска от сотен подобных ему помещений в ракетных зонах на западе США, так это маленькое окошко из затемненного стекла, вделанное прямо в стену камеры слева от панели управления Хапгуда. Площадью примерно около фута, похожее на экран компьютера, с красными буквами: «ХРАНИЛИЩЕ ДЛЯ КЛЮЧА».

В центр управления пуском смена попадала на лифте, но не прямым путем. В силу внутреннего строения горы между помещением центра пуска и лифтом пролегал длинный коридор, который продолжался и дальше, подходя к громадным, управляемым с помощью электродвигателей дверям. Они и вели непосредственно к ракете.

Все сооружение было построено из железобетона, дважды усиленного стальной арматурой и покрытого специальным полимером, прерывающим электромагнитный импульс, который возникает после воздушного ядерного взрыва. Сооружение это было защищено и от ударной волны, если речь шла не о прямом попадании советской ракеты SS-18 с боезарядом в пределах 25 мегатонн. Саму камеру центра управления пуском от остальных помещений отделяла массивная, взрывонепробиваемая дверь, похожая на дверь банковского хранилища. Обычно она была плотно закрыта.

— Джуни говорит, что мы должны вытащить вас на прогулку, — сказал Романо.

— Ох, это не лучшая идея, — ответил Хапгуд. — Мне кажется, у моей жены вообще мало свободного времени, главным образом она занята тем, что болтает по телефону со своей матерью. Да и не слишком любит она поездки в трейлере. Вот, посмотри.

С подозрительным видом он вытащил и показал напарнику предмет своего недовольства. Это был завтрак, завернутый в бумагу, на которой проступали жирные пятна.

— Черт побери, я помню, как она готовила бутерброды с ветчиной, салатом и помидорами или индейку, которую можно было разогреть в микроволновой печи. А теперь, видишь? Вот она, печальная реальность моей женитьбы.

Хапгуд поднес пакет с бутербродом к носу и принюхался.

— Арахисовое масло, — объявил он.

В этот момент зазвонил телефон.

— Черт, да что там еще? — воскликнул Романо. До конца их суточного дежурства оставалось еще десять часов. До 18.00 расслабляться было неположено.

Романо снял трубку телефона.

— Альфа, я Оскар-19, слушаю, — сказал он.

— Оскар-19, у меня для вас просто предупреждение, стандартная процедура. Ставлю вас в известность, что у нас прямо за воротами сломалась какая-то машина. Что-то вроде фургона, он съехал с трассы. Вроде бы там дети. Предупредить стратегическое авиационное командование или национальное командование?

Романо бросил быстрый взгляд на панель управления, на индикаторы контроля безопасности внешней зоны, но ни один из них не мигал. Тогда он посмотрел на индикаторы контроля безопасности внутренней зоны и убедился, что и там все в порядке. Индикаторы были связаны с сетями доплеровских РЛС обнаружения движущихся наземных целей, реагировавшими на вторжение по периметру объекта. Иногда они срабатывали, когда в зону проникало животное, и тогда для поимки нарушителя высылалась команда службы безопасности. Но сейчас все было в порядке.

— Альфа, что показывает ваша аппаратура системы безопасности? У меня не горят индикаторы ни внешней, ни внутренней зоны.

— Оскар-19, у меня тоже ничего.

— Вы предупредили основную и резервную группы тревоги?

— Основная предупреждена, подняли резервную, сэр. И все-таки я хотел бы сообщить командованию…

— Ох, да не торопитесь вы, Альфа. Обычный фургон, держите его под наблюдением и отправьте к нему основную группу. Доложите через пять минут.

— Слушаюсь, сэр, — ответил сержант службы безопасности.

— Удивительно, что они еще не открыли огонь, — заметил Хапгуд.

Люди из службы охраны объектов ВВС, охранявшие подходы к пусковой шахте, не слишком-то любили офицеров-ракетчиков. Ракетчики считали их просто полицейскими, не имевшими непосредственного отношения к объекту, за что охрана докладывала командованию объекта о случаях, когда ракетчики приходили на службу в нечищенной обуви и грязной форме.

— Боже! — воскликнул Хапгуд, ревностный блюститель правил безопасности. — Эти парни корчат из себя военных. Тогда что же такое эти ВВС?

И Хапгуд вернулся к домашнему заданию — он хотел получить степень магистра экономики управления. По программе рассматривался пример затруднений, возникших у некоего изготовителя велосипедов из Дейтона, штат Огайо. Что должен делать главный администратор фабрики мистер Смит, если активы составляют 5 миллионов долларов, производственные расходы 4,5 миллиона долларов, а в ближайшие пять лет ожидается снижение объема реализации продукции на 1,9 процента. Пусть купит себе мотоцикл, подумал Хапгуд.

— Пора бы им уже позвонить, — заметил Романо спустя десять минут.

Отец возился с запасным колесом. Он лежал возле фургона на заснеженной дороге прямо за воротами объекта. Из фургона доносились нетерпеливые голоса детей.

— Черт побери, да успокойтесь вы там, — крикнул он. — Это не так просто.

Мастер-сержант О'Мейли из службы охраны объектов ВВС наблюдал за ним из сторожевой будки. Он хорошо слышал голоса детей в фургоне.

— Этот парень действует мне на нервы, — подал голос один из полицейских. Кроме сержанта, их в будке было еще двое. Все в форме частных охранников, что вполне соответствовало вывеске, укрепленной на воротах: «Станция микроволновой обработки. Частное владение. Вход воспрещен».

— Хочешь, чтобы мы проверили его?

О'Мейли задумался. Он посмотрел на индикаторы системы охраны — во внешней и внутренней зоне все без изменений. Сержант быстро оглядел горный склон перед собой, но не увидел ничего, кроме белого снега. Где же трое из основной группы тревоги? Эти ребята запаздывают!

Наконец он принял решение.

— Нет. Не надо проявлять слишком большой активности. Пойду сам помогу ему. Не хочу, чтобы он проторчал здесь все утро.

О'Мейли надел меховую куртку и вышел на дорогу, щурясь от яркого света даже в авиационных солнцезащитных очках. Он прошел по твердой замерзшей дороге.

— Сэр, я вынужден попросить вас уехать. Это частное владение, вы не имели права даже сворачивать на эту дорогу.

Отец поднял голову. Это был загорелый мужчина с ослепительно белыми зубами, но сержант обратил внимание на то, что он, видимо, спортсмен, может быть, боксер. На эту мысль наводил сломанный нос.

Стояло ясное утро, самое начало девятого, солнечный свет заливал всю долину, на нежно-голубом небе ни облачка. Но воздух холодный. О'Мейли почувствовал, как подмерзает нос.

— Прошу прощения, — ответил отец, — я думал, здесь закусочная «мак-дональдс». Должно быть, я спутал повороты, а теперь вот колесо спустило. Позвольте, я заменю его и сразу уеду.

— Сэр, если хотите, и могу позвонить в гараж и пришлют тягач.

— Да я и сам справлюсь. Вот только найду торцевой ключ в ящике с инструментами. — Мужчина полез в старый, помятый ящик. Из фургона послышался детский плач.

Молодой сержант по натуре был человек подозрительный, этого требовала его профессия, но когда «папаша» выхватил из ящика бесшумный «хеклер энд кох Р-9» калибра 9 мм, О'Мейли даже не попытался выхватить из-за пояса свой «смит энд вессон» 38-го калибра. Он даже не закричал. Он просто оцепенел от абсурдности ситуации, увидев в руке мужчины такое оружие. Ни на что другое у сержанта просто не хватило времени.

Главарь припал на одно колено и, держа оружие двумя руками, дважды выстрелил ему в грудь с расстояния в семь футов. Заряжено оружие было пулями с серебряными наконечниками, они вскрылись, словно пружинные лепестки тюльпана, вонзаясь в тело молодого сержанта и опрокидывая его на землю.

Главарь шагнул в сторону от фургона, задние дверки его распахнулись и стал виден стоявший на двуноге пулемет М-60. Двое мужчин выпустили из него длинную очередь по сторожевой будке, которая буквально разлетелась от пуль калибра 7,62 мм. Находившиеся там двое охранников погибли почти мгновенно, рухнув среди осколков стекла и кусков дерева.

Подскочив к фургону, главарь стукнул по крыше рукояткой пистолета, и водитель завел машину. Колеса закрутились, вздымая снежную пыль, фургон стремительно развернулся на 90 градусов и протаранил ворота. Главарь разглядел впереди три неприметных здания из рифленого железа, над одним возвышалась красно-белая радиомачта футов пятидесяти в высоту.

В соответствии с планом, после первого выстрела у нападавших было тридцать секунд, чтобы вывести из строя наземный центр связи.

Романо позвонил в службу безопасности Альфа. Никто не ответил.

— Интересно, чем они там заняты? — заметил он.

— Да кто их знает, этих полицейских.

— Донни, сними ключ с шеи.

— Что?

— Делай, что говорю, Донни. — Романо набрал номер наземного центра связи.

Ответа не было. Он подошел к телетайпу. Во время их дежурства не поступило никаких сообщений.

— Черт, хотел бы я знать…

— Эй, Рик, успокойся. Подумаешь, ребята не отвечают по телефону. Разве это означает начало ядерной войны? Ты, как и я, прекрасно знаешь, что сюда никто не проникнет без нашего разрешения. Мы ведь контролируем лифт.

Атакующих встретил со своим «винчестером» всего один охранник из основной группы тревоги. Выскочив из-за здания центра связи, он выстрелил в главаря, который висел на подножке мчавшегося фургона. Охранник торопился и промазал, попав в дверцу фургона. Он тут же исчез в вихре снежной пыли, затем врезался в здание центра связи.

Охранник передернул затвор и замер в ожидании цели, но вдруг почувствовал, что за ним наблюдают. Он повернулся и посмотрел на забор слева от ворот. Ему показалось, что кто-то отбегает от ворот. Охранник уже собрался выстрелить, хотя расстояние для его карабина было слишком большим, и тут прогремели пять взрывов, от которых забор буквально подбросило и разнесло. Это была пластиковая взрывчатка французского производства, снабженная американским армейским взрывателем М-1 с пятнадцатисекундной задержкой.

Взрывная волна сбила охранника с ног и опрокинула на спину. Опомнившись, он увидел солдат с автоматами в белых комбинезонах, которые стремительно поднимались по склону холма и проскакивали в проломы забора. Охранника изумило то, как их много, и то, с какой уверенностью они двигались. Откуда, черт побери, они взялись и как сумели подобраться так близко? Понял он только одно: его ждет гибель, охрана, вероятно, смята, но связисты успеют послать сигнал тревоги стратегическому командованию ВВС и тогда все будет в порядке. Он хотел бежать, но понял, что не в силах сделать и шагу. Осколок забора распорол ему колено, а еще он понял, что ранен в грудь. Снег возле него обагрился кровью, карабин выскользнул из рук. А ему так хотелось убить хоть одного из этих ублюдков.

На территории объекта находилось три укрепленных пункта. Первым были казармы, где размещался личный состав охраны. Группа атакующих, отделившись от основной колонны, устремилась к казармам. Не добежав до них пятидесяти ярдов, четверо нападавших упали на снег, готовя к стрельбе свое основное оружие — пулемет «хеклер энд кох НК-21». Триста трассирующих пуль пробили стены из рифленого железа. Пока пулеметчик менял ленту, заряжающий и еще один солдат вели огонь на подавление, а четвертый нападающий рванулся вперед, держа в руках трехфунтовый контейнер с пластиковой взрывчаткой и механизмом задержки взрыва на четыре секунды. Вставив запал, он швырнул контейнер в окно. Взрыв вышиб три стены из четырех и покорежил крышу. На остатках казармы нападавшие поливали огнем все, что шевелилось и не шевелилось.

Второй укрепленной точкой был сам пункт управления пуском с лифтом и подземной камерой. Обычно там дежурили три охранника, но именно сегодня дежурили двое. Их не стало уже в первые секунды после взрыва забора, когда один из налетчиков-профессионалов вышиб дверь и полоснул длинной очередью из «узи».

Третьим укрепленным пунктом был центр связи, его персонал расстреляли из «узи» пассажиры фургона, возглавляемые майором. Прорываясь сквозь дым, майор палил в любую мелькавшую тень. И тени падали.

Вот он пробрался к телетайпам, компьютерным шифраторам, от которых отходили упроченные кабели.

— Сюда, — приказал майор.

К нему подбежал человек с огромными промышленными кусачками для проволоки.

— Красные, — бросил майор.

Человек с кусачками был хорошо подготовлен для подобной работы. Опустившись на колени, он ловко перекусывал провода, связывавшие центр с внешним миром. Оставил он единственный кабель.

Пробираясь сквозь обломки, майор направился к кабинету офицера службы безопасности, отделенному от общего зала. Сам офицер был уже мертв, в центре связи он стал первой жертвой майора и сейчас лежал на пороге своего кабинета. Рядом с ним на линолеуме растеклась лужа крови.

Майор перешагнул через убитого и направился к сейфу в стенке, возле которого уже копошились подрывники.

— Какие-нибудь проблемы? — спросил майор.

— Он не из титана. Ожидал, что будет покрепче, — ответил подрывник.

— Можешь его взорвать?

— Запросто. Я его уже почти расковырял. — Подрывник ловко засовывал пластиковую взрывчатку в проделанные отверстия. Он работал точно, размещая взрывчатку таким образом, чтобы сила взрыва вскрыла сейф. Достав взрыватель замедленного действия в виде небольшого карандаша, он воткнул его в массу взрывчатки.

— Все ушли?

Стоявший в дверях майор сделал знак всем отойти.

— Давай, — скомандовал он.

Подрывник раздавил ампулу на конце карандаша, выпуская кислоту, и рванул из здания. Он знал, что кислота разрушит предохранительную перегородку внутри карандаша за семь секунд. Когда проволока в перегородке лопнула, щелкнула цилиндрическая пружина, ударник врезался в капсюль и раздался взрыв. Дверца сейфа разлетелась на куски, а сам сейф выбросило из ниши в стене.

Дым еще не осел, а майор первым подскочил к сейфу и, покопавшись в бумагах, нашел то, что искал. С улицы донеслись прерывистые автоматные очереди, это добивали тех, кто еще остался в живых.

Майор обернулся к радисту, у которого за спиной висела рация, и взял микрофон.

— Алекс вызывает Хозяина, Алекс вызывает Хозяина, вы меня слышите?

— Хозяин слушает.

— Соедините с генералом.

— Соединяю.

— Слушаю тебя, Алекс, — прозвучал по рации новый голос.

— Сэр, мы на месте. Направляемся вниз.

— Отлично, — голос генерала звучал бодро. — Встретимся у лифта.

Кругом все дымилось, все было разрушено, а генерал хранил спокойствие и величественность. Он поразил даже майора. Впрочем, в этом и состоял его особый дар. Излучая уверенность и владея ситуацией, он притягивал к себе людей и подчинял их своей власти.

— Докладывай, майор, — приказал генерал.

— Захват завершен, генерал. Мы полностью контролируем объект.

Генерал кивнул и улыбнулся, лицо его просветлело, глаза потеплели. Гладкие волосы его были седыми, почти белыми, но стригся он явно у дорогого парикмахера. Поверх отлично сшитого десантного комбинезона на нем был свободный плащ из непромокаемой ткани «берберри», и напоминал он скорее исполнительного вице-президента компании, а не военного.

— Потери?

— Нет, сэр, внезапность была полной.

— Отлично. Потерь нет. Ты хорошо все спланировал. Связь выведена из строя?

— Так точно.

— Потери противника?

— Шестнадцать человек, сэр. Весь личный состав.

— Специалисты считают, что их должно быть двадцать четыре. Не забывай, что в отдельном пункте управления пуском штат должен быть полностью укомплектован.

— Понял, сэр.

— Они даже не подозревали, что кому-то известно об их существовании. Но теперь это не имеет значения, не так ли, Алекс? Отличная работа.

— Старались, сэр, — ответил Алекс. — Думаю, нам еще и повезло. Мы благополучно миновали радары и застали их врасплох.

— Код лифта у нас?

— Так точно, сэр.

Майор подошел к дисплею компьютера, установленного возле стены рядом с двойными титановыми взрывонепробиваемыми дверями, ведущими в камеру командного пункта. Дисплей напоминал телеэкран, ниже размещалась клавиатура, и вообще этот компьютер мало чем отличался от банковского. Майор наклонился, набрал на клавиатуре двенадцать цифр кода на сегодняшний день — их он обнаружил в сейфе офицера службы безопасности.

«Доступ разрешен», — высветилось на экране компьютера.

Дверь лифта открылась.

— Главная штурмовая группа, вперед! — скомандовал майор.

— Пора поговорить с этими ребятами внизу, — с улыбкой заметил генерал.

— Я сообщу командованию. — Романо набрал на клавиатуре телетайпа срочное сообщение и нажал кнопку передачи.

Никакой реакции.

— Проклятье! — воскликнул Романо. — Приготовь оружие.

Оба офицера были вооружены револьверами «смит энд вессон» 38-го калибра, но не для обороны, а для уничтожения напарника в случае какого-либо психического расстройства.

— Мой не заряжен, — пробормотал Хапгуд, — я никогда… эй, да успокойся. Они не…

Зазвонил телефон.

— Боже! — Романо даже подпрыгнул.

— Алло, Оскар-19 слушает, — крикнул он в трубку.

— Оскар-19, слава Богу! Вы не поверите, но у нас тут, черт побери, отключилось электричество. Мы включили аварийные генераторы, так что через несколько секунд все будет в порядке.

— А как насчет той машины?

— Сэр, основная группа тревоги помогла водителю поменять колесо, и он уже уехал. Все в порядке, группа вернулась на объект.

— Слава Богу! Это О'Мейли?

— Нет, сэр, это Гринберг, опознавательный код Сьерра-4, Дельта-9, Отель-6…

— Все в порядке, Альфа, достаточно.

— Разрешите напомнить вам, сэр, в соответствии с инструкцией при отключении электроэнергии вам следует открыть дверь. Вы же не хотите оказаться запертыми там, если снова произойдет поломка.

— Понял вас, Альфа, так и сделаем. Боже, парни, вы здорово нас напугали.

— Прошу прощения, сэр, но ничего нельзя было поделать.

Романо повернул цилиндр дверного замка, и большие двери с шипением растворились. Он высунулся в коридор и глубоко вздохнул.

— Эй, — крикнул ему Хапгуд, — да ты совсем мокрый!

— Парень, я…

Но в этот момент внезапно послышался женский голос. Это был голос компьютера, который называли Бетти:

— Внимание, доступ в центр запуска открыт.

И в ту же секунду в конце коридора распахнулись двери лифта. Десантник, державший в руках «узи» с лазерным прицелом, направил красный луч по центру груди Романо и выстрелил.

Хапгуд увидел, как разлетелась форма на груди у друга. Глаза Романо потухли, и он рухнул вперед.

Хапгуд понял, что его ожидает. Он слышал голоса бегущих по коридору людей, топот их сапог и команды офицера.

— Второй. Быстрее, там второй.

Молодого человека охватила паника, он словно превратился в соляной столб. Нет, дверь уже не закрыть!

Они пришли за нашей птичкой, подумал Хапгуд.

И в этот момент в сознании всплыли слова инструкции. Повернувшись, он рванулся к дальней стене. У него было одно преимущество, ведь Романо сказал ему: «Сними ключ с шеи, Донни». Вроде бы пустяк, но его оказалось достаточно.

Потому что пока он бежал к стене, в камеру ворвался майор и выпустил в спину Хапгуду три пули с серебряными наконечниками. Но их удары только подтолкнули Хапгуда, помогли преодолеть последние несколько футов. Черное окошко в стене, последняя мера в системе безопасности, «ХРАНИЛИЩЕ ДЛЯ КЛЮЧА»!

А так как ключ не висел на шее у Хапгуда, а был зажат в руке, он сумел пробить им стекло…

— Не-е-е-т! — закричал майор, выпуская еще две пули в Хапгуда. Десантник разрядил в него всю обойму из своего «узи» с лазерным прицелом. Пули одна за другой впивались в тело офицера, лежавшего в луже крови у стены. Но он все-таки сумел закинуть ключ в хранилище. Еще секунда — и титановая плита массой в полтонны поползла вниз, закрывая доступ к ключу.

Генерал не терял бодрости.

— Ничего не поделаешь. Мы планировали и такие непредвиденные обстоятельства. Своего мы добьемся, просто немного позже.

Генерал посмотрел на офицеров-ракетчиков, мокрых от крови. Один совсем мальчишка, в его теле десятки пуль, комбинезон на спине весь разорван ими. Генерал не выказал ни удивления, ни сожаления, он просто перевел взгляд с убитых на другие предметы.

— Уберите их отсюда, — подал голос майор, — и вытрите кровь.

Генерал обернулся к нему.

— Распорядись насчет обороны, Алекс, — приказал он. — Очень скоро пожалуют визитеры, а у нас еще много работы.

— Слушаюсь, сэр.

Алекс быстро отдавал приказы:

— Подгоните сюда грузовики и машину с Хаммелом, пошлите подрывников взорвать дорогу. Установите полевые телефоны, растяните брезент и пусть люди начинают окапываться.

Генерал повернулся к телетайпам, стоящим у стены. Пять из них с пометками «Стратегическое авиационное командование», «Ракетная система связи в чрезвычайной обстановке», «Ультравысокочастотная спутниковая связь», «Зеркало» и «Система контроля полета» молчали, словно мертвые, а шестой, с пометкой «Национальное командование», вдруг затарахтел, как бешеный.

Генерал впился в плечо Алекса.

— Послушай, им все известно. Наверное, при срабатывании хранилища для ключа автоматически подается сигнал командованию.

Он посмотрел на часы, золотой «Ролекс».

— Прошло около трех минут. Неплохо. Не рекорд, конечно, но все равно неплохо.

Он снял сообщение с телетайпа.

"МОЛНИЯ.

ОТПРАВИТЕЛЬ: ЦЕНТР УПРАВЛЕНИЯ ВС СТРАНЫ, ВАШИНГТОН, ОКРУГ КОЛУМБИЯ /З ЦЕНТР УПРАВЛЕНИЯ ВС СТРАНЫ/.

ПОЛУЧАТЕЛЬ: ОФИЦЕР ПО ОПЕРАТИВНЫМ ВОПРОСАМ ПРИМЕНЕНИЯ РАКЕТ, САУТ МАУНТИН. ALG 6843

СЕКРЕТНО

FJО /001/02183Z 17 ДЕКАБРЯ 88

ПРИКАЗЫВАЮ НЕМЕДЛЕННО СВЯЗАТЬСЯ СО ШТАБОМ. ПОВТОРЯЮ, ПРИКАЗЫВАЮ НЕМЕДЛЕННО СВЯЗАТЬСЯ СО ШТАБОМ".

Телетайп снова застучал — то же самое сообщение.

— Они там в Пентагоне просто с ума сходят, — хихикнул генерал. — Боже, как бы мне хотелось увидеть сейчас их лица.

Алекс согласно кивнул и вышел.

Теперь генералу предстояло выполнить две вещи. Сначала он подошел к коротковолновому радиопередатчику, разместившемуся между двумя телетайпами. Радиопередатчик был старой модели, «Коллинз 32S-3», его установили здесь, как резервное средство радиосвязи. Генерал включил передатчик, нагнулся к шкале настройки, установил частоту 21,2 МГц, затем подстроил ее ручкой тонкой настройки. Сделав это, он повернул ручку передачи в положение «непрерывная волна» и оставил ее ровно на пять секунд, посылая в эфир просто шум на своей частоте. После этого выключил передатчик.

Все в порядке, подумал генерал, очень хорошо, все идет по плану. А теперь…

Генерал взял кресло от панели управления, подкатил его к телетайпу, нажал на красную кнопку передачи, и телетайп моментально умолк.

Генерал склонился над клавиатурой.

Сообщение он набрал быстро, за один прием, ему не надо было останавливаться, чтобы подумать. Все слова хранились у генерала в памяти, да и само сообщение было проникнуто духом памяти.

«Говори, память», — подумал он, нажимая кнопку передачи. И память прошлого вплела настоящее в будущее.

09.00

— Тупица, — вопил возбужденный Климов. — Кретин. Идиот. Ты знаешь, сколько мы тратим на тебя? Ты хоть догадываешься об этом?

— Нет.

Григорий Арбатов не перечил Климову. Это было бесполезно. Климов отчитывал его в назидание остальным, а возражать в данных обстоятельствах было равносильно катастрофе. Надо молча сносить унижения. Ведь его могут отозвать в Россию! Климов был жестоким тираном, возможно, даже психопатом. Но страшнее всего то, что Климов был молод.

— Что ж, тогда позволь заметить тебе, товарищ, что я полночи бьюсь над финансами и бюджетом, пока ты барахтаешься под одеялом со своей жирной подружкой. Мы тратим на тебя свыше тридцати тысяч долларов в год, оплачиваем твою квартиру, еду, одежду, взятую напрокат машину. И чем же ты платишь за это, не говоря уж о выполнении своих непосредственных служебных обязанностей? Ты платишь всякой болтовней! Чепухой! Разными слухами и сплетнями! Руководителем агента ты стал уже в зрелом возрасте, Арбатов. Я помню, когда-то ты был героем и во что теперь превратился? Что приносишь? Мысли сенатора по поводу ОСВ-2, что предпримет сенатская комиссия, когда директор ЦРУ в очередной раз потребует увеличения фондов… Да все это я могу прочитать в «Нью-Йорк Таймс», там написано гораздо лучше. На тридцать тысяч долларов можно купить очень много газет, товарищ Арбатов.

Арбатов с покорным видом начал бормотать объяснения, сосредоточив взгляд на своих нечищенных черных ботинках.

— В некоторых случаях, товарищ Климов, требуется время, пока источник начнет поставлять действительно ценную информацию. Тут требуется большое терпение, я прилагаю все усилия…

Григорий украдкой бросил взгляд на своего мучителя и заметил, что у Климова пропал всякий интерес к нему. Он его почти не слушал, поскольку сам был большим говоруном. Чрезвычайно озабоченный собственной жизнью и карьерой, он не имел привычки обращать внимание на других людей.

У него были злые глаза, вспыльчивый нрав и острая память. Все, с кем он общался в Вашингтоне, боялись и ненавидели его. Он был очень молод, очень умен, имел очень большие связи.

Именно его связи так пугали Арбатова. Мать Климова была сестрой всемогущего Аркадия Пашина, начальника 5-го управления ГРУ (оперативной разведки), которого прочили на должность первого заместителя начальника ГРУ. И этот молодой поганец Климов был его племянником!

С такой лапой, как дядюшка Аркадий, молодой Климов быстро хватал очередные звания. Стать заместителем резидента в двадцать восемь лет! Бедному Арбатову никогда не суждено было дослужиться до должности резидента. У него не было высокопоставленных родственников и заступников.

— Ты думаешь, товарища Пашина, отвечающего за оперативную работу организации, удовлетворят подобные глупые объяснения? — спросил его мучитель.

Несчастный Арбатов, естественно, не имел понятия, что удовлетворит Пашина, а что нет. Откуда ему было знать это?

— Ты думаешь, если работаешь со специальным источником, значит, неуязвим для критики и можешь не работать над собой?

Сегодня Климов был уж слишком уверен в себе, если даже упомянул об агенте «Свиная отбивная», на которого Арбатов возлагал самые большие надежды. Неужели у него собираются забрать «Свиную отбивную»?

— Я… я… — забормотал Григорий.

— С твоим специальным источником вполне может работать другой человек, рявкнул Климов. — Ты просто технический исполнитель, заменить тебя так же легко, как перегоревшую лампочку.

Арбатов понял, что погибает. У него оставался единственный выход.

— Товарищ Климов, — заскулил Арбатов, — это правда, я стал допускать промахи в работе, возможно, стал слишком доверчивым, возгордился тем, что мне доверена работа со специальным источником. Я раскаиваюсь и прошу только об одном — дайте мне шанс исправить нанесенный вред. Дайте мне время доказать, что я не совсем пропащий. Если же я не сумею этого сделать, то с радостью вернусь на Родину или, если товарищ Климов сочтет нужным, займу менее ответственную должность.

Лижи ему ботинки, подумал Григорий, лижи. Ему это понравится.

— Ах! — презрительно фыркнул Климов. — Сейчас не старые времена, никто не собирается пристрелить тебя, Григорий Иванович Арбатов! Мы просто хотим, чтобы ты исправился, как и обещаешь.

— Я исправлюсь, — выдавил из себя Арбатов, и по его лицу пробежала тень облегчения. Он потупил взгляд, понимая, что скулеж сработал и на этот раз. Молодые сотрудники из аппарата посольства смотрели на него с нескрываемым презрением, Григорий чувствовал на себе их колючие взгляды. Но ему было наплевать, он даже готов был расплакаться от радости. Теперь у него есть время.

От недостатков Арбатова участники совещания перешли к другим вопросам. Григорий, словно став новым человеком, внимательно слушал, даже старательно делал записи, что было так непохоже на прежнего, наглого и ленивого Арбатова. На самом деле он просто несколько раз написал в своем блокноте: «У этого маленького засранца еще задымятся пятки».

Покидая совещание, Григорий почувствовал, что кто-то догоняет его.

— Тата! Тата, подожди!

Он обернулся на голос, зная, что увидит пышные формы своего единственного настоящего друга. К нему подлетела Магда Гошгарьян.

— Тата, дорогой, тебе не кажется, что ты слегка переборщил?

Магда была еще одним представителем старой гвардии. Дядя ее был генералом-артиллеристом, что пока еще спасало ее от нападок Климова. Неряшливая, некрасивая женщина, чрезмерно увлекающаяся косметикой, сильно пьющая, любительница западных танцев. Она даже посещала дискотеки в Джорджтауне, когда считала, что за ней не следят. Магда осталась единственным его другом, после того как Климов сослал Данилу Иссовича в Краков, а старого Пашу Влетнакова — в Эфиопию.

— Дорогая, ты даже не представляешь, как противно спасать собственную шкуру, — сказал Григорий. — Наши молодые ублюдки презирали меня? Пусть. Это еще цветочки. Я не остановлюсь перед тем, чтобы лизать ему ботинки. Я их даже съем. Намажу маслом и съем, если только это поможет мне еще хоть на день задержаться на Западе.

— Ты плохой коммунист, Тата.

— Нет, я отличный коммунист. Просто я плохой шпион.

— Есть какие-нибудь новые американки-толстушки, Тата?

Это ласковое прозвище, которым Магда называла Арбатова, как он и говорил Молли Шройер, было взято из народной сказки четырнадцатого века. Ее герой князь Таташкин, благородное сердце, проник в уральские пещеры, чтобы сражаться с Колдуньей вечной тьмы. И сражался он с ней много лет, ослабевая к вечеру и вновь набирая силу к утру. Эта трогательная сказка вызывала у Григория слезы, хотя он и понимал, что, называя его Тата, Магда просто иронизирует.

— Да, — вздохнул Григорий, — есть сейчас одна неплохая девушка, хотя иногда она говорит, как дитя. Кстати, ты-то что тут делаешь? Разве ты не дежурила ночью у шифровальщиков? Почему ты не дома в постели?

— Да, я дежурила в «Винном погребе», Тата. Но совещание началось рано, а мне нужно было кое-что обсудить с молодым Климовым. Эта новая сучка из аппарата, похоже, положила глаз на мою квартиру.

— Блондинка? Я бы отправил ее на костер. Ненавижу молодых, особенно молодых и красивых.

— Я тоже их ненавижу. Жуткие питомцы Горбачева. Маленькие крысы, проматывающие все, что создано нами. Но, Тата, ты должен пообещать мне, что будешь осторожным. Кто же станет сражаться с Колдуньей вечной тьмы, если тебя отошлют домой? И с кем я тогда смогу поговорить? Со стенами?

Но Григорий не слушал ее, занятый собственными мыслями.

— Знаешь, Магда, этой ночью я видел тебя во сне. Я услышал, как ты зовешь меня, и проснулся.

— Скабрезный сон? Наверное, с непристойностями и извращениями в западном духе?

— Нет, говорю же тебе, кошмарный сон. Жуткий, какие-то пещеры, как будто я на самом деле этот чертов князь. Помню пальцы на моем горле и чье-то горячее дыхание. Кошмар. Колдунья вечной тьмы.

Магда рассмеялась.

— Григорий, ты просто дурак. Это же прекрасная сказка. А вокруг тебя мрачная реальность, и этот маленький мерзкий Климов принюхивается к тебе. Разве такое бывает в прекрасных сказках?

— Нет, — согласился Григорий, — ты права. Время прекрасных сказок ушло навсегда. Я верю только в любовь. Ты меня еще любишь?

— Я всегда буду любить тебя, Тата, больше всех. Ты это знаешь.

— Слава Богу, что хоть кто-то любит меня.

Совещание проходило в оперативном пункте яруса В, второго подземного яруса под Белым домом. Оперативный пункт не отличался архитектурными излишествами: зал заседаний примерно пятнадцать на двадцать футов, темно-зеленые стены, как в обычных учреждениях, большой стол и несколько удобных кресел. Подобный зал мог находиться в любом из американских мотелей. На стенах не было никаких карт.

Президент США, одетый в спортивный костюм, сидел в кресле и, прикрыв глаза, внимательно слушал подполковника ВВС, громко читавшего документ, который он держал перед собой.

Никто не посылал нас сюда, это было нашим собственным побуждением, волей Создателя или дьявола, считайте как угодно. Слезы несчастных и угнетенных являются единственной причиной, по которой я пришел сюда. Еще хочу сказать, что вам следует готовиться к решению этого вопроса, потому что у вас может не хватить времени на подготовку. Но чем раньше вы будете готовы, тем лучше.

— Ладно, когда поступило это сообщение? — требовательным тоном спросил президент. Он обвел взглядом присутствующих: председатель Объединенного комитета начальников штабов, начальники штабов родов войск — представительные мужчины во всем великолепии формы и орденов. Каждый с адъютантом в ранге не ниже старшего офицера, они сидели у стены позади своих начальников. Прибыли госсекретарь и министр обороны; вместо директора ЦРУ, выступавшего этим утром с докладом в Финиксе, присутствовал его заместитель. Замыкали этот ряд директор ФБР и советник президента по вопросам национальной безопасности. Все присутствующие, их было человек пятнадцать, сидели очень тихо, не слышно было ни дыханий, ни случайного шелеста бумаг.

— Сэр, — ответил подполковник, — мы получили сообщение по телетайпу национального командования из пункта управления пуском Саут Маунтин в восемь двадцать три. Оно поступило через три минуты и четырнадцать секунд после того, как по секретному каналу пришел автоматический сигнал из центра управления запуском, означающий, что хранилище для ключей заблокировано.

— А это в свою очередь означает, что один из офицеров-ракетчиков поместил свой ключ в хранилище. Чрезвычайно важно, господин президент — по инструкции наши офицеры пользуются хранилищем для ключей только в крайнем случае, при угрозе захвата, — подал голос начальник штаба ВВС.

— Тогда позвольте уточнить. Значит, тот, кто отправил это сообщение… он находится в шахте?

— Да, сэр.

Президент снова посмотрел на это необычное сообщение и сказал, не обращаясь ни к кому в отдельности:

— Сумасшедший находится в ракетной шахте. Так обстоит дело?

Молчали и военные, и гражданские.

— Сообщение подписано: «КОМАНДУЮЩИЙ ВРЕМЕННОЙ АРМИЕЙ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ», — вновь раздался голос начальника штаба ВВС.

— Думаю, в ЦРУ есть штат психиатров, которые изучат его? — поинтересовался президент.

— Разумеется, сэр, — последовал ответ.

Президент покачал головой, повернулся и сказал:

— Может быть, кто-нибудь будет так любезен, что объяснит мне, каким образом, черт побери, кто-то сумел захватить ракетную шахту? Тем более эту шахту!

От ярости кожа на лице президента стала цвета старой медной монеты, а глаза и того темнее. И все-таки его грозный вид не поколебал офицера, взявшего на себя эту роль:

— Как вам известно, сэр, главным средством защиты ракетной шахты является доплеровская РЛС, обнаруживающая любые движущиеся наземные цели. Однако в последний год появилась техническая возможность бороться с РЛС, используя радиопоглощающий материал, что уже применяют наши новые бомбардировщики. Другими словами, существует вероятность того, что люди, укрытые подобным материалом, осторожно проползли по земле, миновали радар и подобрались настолько близко к шахте, что смогли внезапно захватить ее. Мы так себе это представляем.

— А как они попали вниз? Не могли же офицеры…

— Сэр, так как шахта Саут Маунтин предназначена для поражения совершенно определенных объектов, доступ в лифт осуществляется с помощью кода предохранительного устройства. Это позволяет в случае крайней необходимости попасть вниз, используя ежедневно меняющийся код стратегического командования ВВС для предохранительных устройств. Вдруг возникнет непредвиденная ситуация, например у обоих офицеров в центре пуска одновременно заболят животы или случится сердечный приступ. Но дежурные офицеры о такой возможности не знают. Во всяком случае, не должны знать.

— Но тот, кто захватил шахту, все-таки знал об этом?

— Очевидно, сэр.

— Совершенно ясно, что этому человеку вообще многое известно. А больше не было сообщений? Не было предложений вступить в переговоры, обменять заложников? Они не требовали выступления по телевидению или денег? Ничего, что обычно требуют террористы?

— Нет, сэр. Мы даже не имеем представления об их численности. Единственное, в чем мы абсолютно уверены, так это то, что они прекрасно подготовлены в техническом отношении, о чем свидетельствует и сам захват, и этот документ, отправленный по телетайпу. Но потом они замолчали, никакого ответа на все наши послания.

Президент снова посмотрел на сообщение и громко прочел:

Вам следует готовиться к решению этого вопроса, потому что у вас может не хватить времени на подготовку.

Он помолчал несколько секунд и обвел взглядом присутствующих.

— Ладно, давайте исходить из этого. Он намерен осуществить запуск ракеты. Без всяких требований, подготовки, вообще без ничего. Просто собирается запустить ракету, как только и если только достанет ключ. Сколько у нас времени?

— Сэр, хранилище для ключа изготовлено из высокопрочного титана с добавлением армирующих сплавов. Оно очень, очень прочное. Чтобы проникнуть в него, потребуется, по крайней мере, восемнадцать часов. При наличии нужных инструментов они смогут его вскрыть, скажем, к полуночи.

— Что за инструменты? Пилы, сверла? Или что-нибудь из арсенала взломщика сейфов?

— Нет, сэр, не взломщика сейфов. Хранилище надо резать очень мощной плазменной газоэлектрической горелкой. Это доступно только квалифицированному опытному человеку.

— А где они найдут такого человека?

— Сэр, его можно найти где угодно. Это должен быть сварщик.

— Сэр, — вставил кто-то, — если они не знали об этом до самого последнего момента, то есть шанс, что они могли не знать и о хранилище, а значит, среди них нет и сварщика.

Президент помолчал, потом наконец сказал:

— Ох, черт побери! У них есть сварщик. Могу поспорить.

Джек Хаммел дрожал от холода, дыхание со свистом пробивалось сквозь окоченевшие губы.

— Чертовски холодно, — обратился он к парню, сидевшему напротив него.

— Здесь холодно, — согласился парень, — а там чертовски жарко.

Они сидели в кузове фургона Джека. Он понял, что его вместе с оборудованием провезли через город, потом машина запрыгала по ухабистой горной дороге. Вскоре похолодало. Потом фургон стал, до Джека долетали какие-то непонятные звуки, похожие на выстрелы и треск хлопушек, как во время празднования годовщины провозглашения независимости, а потом что-то рвануло, да так громко, что у него заложило уши.

Может быть, эти парни штурмовали здание телефонной компании?

Человек, сидевший напротив Джека, держал в руках какое-то странное оружие, такое громадное, что с его помощью, похоже, можно было развязать третью мировую войну. Такое черное и сложное, что Джек не мог оторвать от него глаз. Никогда он не видел ничего подобного.

— Послушай, парень, а что это у тебя за пушка?

Парень улыбнулся, обнажив в улыбке ослепительно белые зубы.

— Это та самая пушка, которая разнесет тебе башку, если ты не заткнешься.

Джек мрачно улыбнулся. Ничего себе шуточки.

Вскоре они снова поехали, Джек почувствовал, что колеса машины движутся по гравию. Потом снова остановились и стали ждать.

Он съежился от холода. По натуре Джек был любознательным человеком, а сейчас ему ко всему было еще и скучно.

Когда-то Джек считался вполне приличным спортсменом, довольно успешно выступал за команду «Беркиттсвиллские Демоны» и все вроде бы шло, как по маслу. Но он был из тех парней, которые могут вполне блистать на уровне школьной команды, но слабоваты для следующего уровня. И когда на второй год выступления за команду мэрилендского университета его перевели из нападающих в полузащитники, Джек ушел из команды и из университета.

И вот ему тридцать два, он женат на той девушке, с которой познакомился после окончания школы, у него две прекрасных дочери, работа, обеспечивающая стабильный доход и нормальный уровень жизни. Но не славу. Такую работу слава обходит стороной.

Иногда Джек жалел в душе, что превратился в одного из тех, пусть и высококвалифицированных, но незаметных рабочих, которые без шума и помпы обеспечивали жизнедеятельность страны, оставаясь при этом в тени.

И сейчас, если не считать страха за детей, он был даже заинтригован сложившейся ситуацией. Кто бы ни были эти люди, они предварительно занимались им. Знали все о его доме, знали, как проникнуть туда, были в курсе того, когда он принимает душ и как легче всего сделать его покладистым.

Снова взыграло его самолюбие спортсмена: он снова на виду. Он снова важная персона.

В этот момент распахнулась дверца фургона.

— Пора, мистер Хаммел, — сказал майор.

— Сэр, есть еще одна проблема, о которой вы должны быть осведомлены. Саут Маунтин — это может быть еще не все.

— Боже мой! — Президент даже заскрипел зубами.

— Сэр, в восемь часов девятнадцать минут мы перехватили низкочастотную пятисекундную радиопередачу с объекта. Шумовой сигнал на частоте 28,92 МГц, принять который мог любой настроившийся на эту частоту корреспондент в радиусе, скажем, двухсот миль. Мы расценили его, как сигнал от людей, захвативших шахту, так что это может быть только часть всей их операции.

Президент покачал головой, затем сказал:

— Надеюсь, вы примите все меры предосторожности, генерал. Наши секретные службы должны приложить максимум усилий, чтобы выяснить, кто они такие.

— Господин президент, — вставил представитель ФБР, — как только я получил сигнал тревоги из Министерства обороны, то срочно бросил на расследование лучших людей, и сейчас они вместе с военными работают…

— Хорошо, хорошо, — оборвал его президент и, наклонившись вперед, добавил: — Генерал, я приказываю нацелить на шахту ракету ближнего действия с ядерной боеголовкой малой мощности. Если станет совершенно ясно, что захватившие шахту люди собираются нанести удар по Советскому Союзу, я хочу, чтобы вы ее уничтожили. Кроме того, я хочу, чтобы силы гражданской обороны начали эвакуацию людей из этой зоны. Понимаю, что без жертв мы не обойдемся, но если будем действовать быстро, то сможем предельно сократить их число. Еще я хочу…

— Сэр, очень хотелось бы, чтобы все это оказалось возможным, — сказал генерал ВВС.

Джек вылез из фургона, в морозном воздухе стоял какой-то странный запах, и он громко чихнул. Определенно, запах был знакомым, поначалу он не мог определить его, но потом понял, что это запах пороха.

Джек обнаружил, что находится на территории междугородной телефонной станции.

Похоже, здесь только что разыгралась настоящая битва. Вокруг него сновали парни в белых маскхалатах с автоматами и ящиками для боеприпасов, некоторые из них окапывались, кто-то разматывал провода связи, устанавливал оружие. Джек сразу отметил, как все они были возбуждены. Черт побери, чем бы ни занимались эти парни, дела у них, похоже, шли хорошо.

— Сюда, пожалуйста, мистер Хаммел, а вы втроем возьмите его оборудование. Сержант, отгоните его фургон и накройте брезентом.

— Что тут происходит? — спросил Джек.

— Никаких вопросов, мистер Хаммел. Время не ждет, идемте.

Джек отметил про себя странные вещи. В одной стороне несколько молодых солдат растягивали на земле большие полотна брезента, другие рыли окопы примерно через каждые двадцать пять футов, кто-то тянул веревки, как будто они устанавливали большой шатер для заезжего цирка. И тут Джек заметил трупы!

Их было с десяток, а может быть, и больше, неподвижных, как камни, застывших в разных позах. Какое-то время он не мог оторвать от них глаз, хотя и не хотел, чтобы сопровождавшие его люди заметили это. А потом Джек увидел здания, одно было разнесено взрывом, другое изрешечено пулями.

— Эй, ребята, да кто вы такие?

— Сюда, пожалуйста.

Они провели его в небольшое здание, тоже изрядно пострадавшее от пуль, где Джек, к своему удивлению, обнаружил необычную дверь лифта, на которой было написано: «ВХОД В ШАХТУ. ТОЛЬКО ДЛЯ ИМЕЮЩИХ ДОПУСК».

— Сюда, — пригласил майор.

Пневматическая дверь с шипением раскрылась, и он вошел в лифт вместе с майором и людьми, которые несли его оборудование. Джек почувствовал, как кабина лифта уходит в землю.

Начальник штаба ВВС замолчал, думая о человеке, засевшем в пусковой шахте. Сволочь! Кто бы он ни был, он совершенно точно знал их слабое место.

Хотя генерал по натуре был экспрессивным человеком, сейчас он говорил ровным профессорским тоном:

— Что касается данной установки, то «Хранительница мира» расположена в горах. Мы называем это моделью размещения глубоко в горах, ее разработала группа создания моделей базирования ракет МХ под руководством Питера Тиокола в институте прикладной физики Хопкинса по заказу отдела научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ ВВС. Глубина шахты сто футов, окружена она прочными скальными породами. Ракета установлена на специальных противоударных амортизаторах, что защитит ее от ядерного взрыва и подземной ударной волны. Это самая прочная ракетная шахта в мире, и, чтобы разрушить ее, понадобится сверхмощная бомба, чрезвычайно мощная, а таких у нас нет. Мы не занимались созданием сверхмощных бомб, пока у нас не появились бомбардировщики В-36, способные доставлять их. Сейчас у нас на вооружении ракеты с такой точностью наведения, что мы можем использовать небольшие бомбы, а каждая ракета может оснащаться десятью боеголовками. Но чтобы снять с консервации самую мощную бомбу и доставить ее в горы, понадобится как минимум семьдесят два часа. Такова, к сожалению, жестокая правда, господин президент.

— А можно ли перехватить ракету, если им все же удастся осуществить пуск?

— Боюсь, что и здесь дела обстоят плохо, господин президент. Если вы помните, после подписания соглашения ОСВ-1 было принято решение прекратить разработку систем перехвата баллистических ракет, чтобы не тратить миллиарды долларов на технически неосуществимые проекты. И сейчас у нас просто нет ракеты, способной перехватить МХ после старта и уничтожить ее. Может быть, когда и если заработает СОИ…

— Генерал, сколько там мегатонн в этой шахте?

— Сэр, там одна ракета с десятью самыми новейшими головными частями «Марк-21». Каждая боеголовка W87 — 3,5 килотонны с возможностью поражения защищенных от ядерных ударов целей. Общий ядерный боезаряд составляет тридцать пять килотонн.

— Цели?

— Все в Советском Союзе, сэр. Командные пункты ПВО страны, командный пункт в тридцати милях от Москвы, главные средства дальней связи с подчиненными частями в Петропавловске, Владивостоке, на острове Диксон, в Калининграде, в районе пролива Маточкин Шар и в Архангельске; наземные пункты управления спутниками; командный ракетный центр в Евпатории в Крыму; отдельные стартовые площадки межконтинентальных баллистических ракет в центральном регионе страны; РЛС дальнего обнаружения под Минском и Новгородом.

— Боже, вся их командная система. Как Советы могут отреагировать на это?

— Могу поспорить, если наша птичка выпорхнет, они произведут ответный пуск по сигналу предупреждения.

— Можем ли мы подорвать ракету в шахте?

— Нет, сэр.

— Как насчет системы блокирования пуска?

— Это можно сделать, только находясь в центре запуска. Если они завладеют ключом, мы не сможем предотвратить пуск.

— Почему? Для запуска ракеты «Минитмен» нужно четыре ключа, две смены по два офицера дежурят в разных центрах запуска, но есть еще три центра запуска и из любого из них можно заблокировать пуск ракеты.

— Да, сэр. Но мы посчитали, что это делает уязвимыми центры запуска, особенно для новых ракет SS-24 с их способностью поражать упрочненные шахты. Если поражается один из командных центров, то другие уже не могут осуществить запуск ракеты, таким образом можно уничтожить десяток командных центров и вывести из строя сотню ракет. Уж больно соблазнительная цель для ракет SS-24. Поэтому мы и построили Саут Маунтин как независимый объект. Даже если Вашингтон, стратегическое командование ВВС, центр управления запуском Шайенн Маунтин, ракетная система связи в чрезвычайной обстановке будут уничтожены или полностью выведены из строя, ребята из центра запуска в шахте Саут Маунтин все равно смогут осуществить пуск. Это была идея Питера Тиокола. Это парень из института Хопкинса, который, кстати, создал и хранилище для ключей.

— Да, Тиокол, — произнес президент. Однажды он обедал с Питером. Занимательный молодой человек, очень умный, практически абсолютно спокойный в вопросах, касающихся ядерной войны. Но какой-то незрелый в других вопросах, возможно, его несколько пугало высокое положение собеседника. Президент быстро отогнал посторонние мысли и продолжил:

— Тогда надо использовать обычные бомбы, залить там все напалмом.

— Нет, сэр, — возразил генерал ВВС. — Попасть в центр запуска можно через колодец лифта, а доступ в этот колодец контролируется главным компьютером «Хьюлетт-Пакард 4С5400» — он расположен прямо у входа в колодец шахты. Компьютер в титановой оболочке, и мы считаем, что он совершенно неуязвим для стрелкового оружия. Применение же тяжелого вооружения, скажем, мощнее гранат, может привести к повреждению цепей. А если они будут повреждены, то двери закроются. Да так, что мы никогда не сможем открыть их. Никогда. Их масса двенадцать тонн. В этой зоне, сэр, следует строго ограничить применение мощных взрывчатых веществ и напалма, иначе мы никогда не попадем вниз.

— Нервно-паралитический газ, — предложил президент. — Залить всю гору нервно-паралитическим газом. Убить их всех. Если будут какие-то жертвы среди гражданского населения…

— Господин президент, Питер Тиокол предусмотрел и это. Он предполагал, что кто-то может попытаться проникнуть в шахту, используя нервно-паралитический газ, поэтому в компьютер встроена фильтрующая система. Малейший подозрительный запах — и компьютер закроет двери. А если нападающие профессионалы, как мы подозреваем, то они наверняка готовы к этому и будут действовать в противогазах.

Чертов Питер Тиокол, подумал президент.

Он посмотрел на часы. Время идет, что же делать?

— Сэр, я думаю, решение довольно простое, — раздался новый голос.

— Это отнимет немного времени, мистер Хаммел. Нам надо опуститься на сотню футов.

Джек почувствовал, что у него заныли колени по мере погружения кабины лифта. Как это неприятно, будто уходишь под воду, все глубже и глубже. Опуститься легко, а вот как потом выбираться.

Наконец спуск закончился и двери раскрылись.

Джек увидел длинный коридор, освещенный редкими голыми лампочками. Увидел он и поджидавшего их человека: аккуратный мужчина лет около шестидесяти, хорошо подстриженные седые волосы, гладкое симпатичное лицо. Не лишенное шарма.

— Добро пожаловать, мистер Хаммел, — поприветствовал его мужчина. — Добро пожаловать в нашу маленькую компанию.

Джек угрюмо уставился на него. У него появилось такое чувство, что он стоит перед ведущим телевизионной программы или перед губернатором. Глотнув слюну, Джек подумал, что ему следовало бы попросить у мужчины автограф.

— Прошу сюда, мистер Хаммел. Идемте, не будем терять времени. Понимаю, вам все это в новинку, но мы надеемся на вас.

Эти слова несколько потешили самолюбие Джека. Такой важный человек надеется на него.

— А почему вы просто не наняли меня, оставив в покое жену и детей?

— В целях безопасности, мистер Хаммел.

Они прошли по коридору, подошли к двери, и Джек заглянул в помещение: два кресла под углом друг к другу, перед ними десятки выключателей, на стенах надписи: «Хождение в одиночку запрещено». Боже, да кому захочется ходить в одиночку в таком жутком месте? Единственное, что напоминало о присутствии в этой маленькой комнате людей, была сделанная небрежно от руки надпись: «А вот и МИРВ» на карточке, прикрепленной липкой лентой над странной замочной скважиной, прикрытой красным металлическим клапаном. Джек заметил, что таких скважин было две, но только в одной из них торчал ключ.

— Послушайте, что это за чертовщина? — спросил он.

— Это такой компьютер, — ответил седовласый. Джек отнюдь не купился на это. Компьютер? Да, компьютер, но и нечто большее.

Мужчина подвел его к стене, и они остановились перед разбитым окошком, осколки которого валялись на полу. За окошком поблескивала металлическая стена.

— Пощупайте, пожалуйста, мистер Хаммел.

Пальцы Джека коснулись металла.

— Узнаете?

— Это не сталь и не железо. Какой-то сплав, что-то очень прочное. — Он снова ощупал металл: царапин нет, тепло не хранит, немой и безжизненный, но, судя по прикосновению, на удивление легкий, почти как пластик.

— Титан, — предположил Джек.

— Отлично. Вы знаете свое дело. На самом деле это титано-углеродистый сплав, очень прочный. Пожалуй, в мире больше нет подобного металлического блока.

— И что?

— Этот титановый блок опущен в другой титановый блок. Сверху он придавлен тысячами фунтов скальной породы, поднять его невозможно. Нам нужен сварщик, чтобы как можно быстрее попасть внутрь. А вы как раз сварщик.

— Господи! — воскликнул Джек. — Да ведь титан самый прочный металл. Из него делают головные части ракет.

— Температура плавления титана 3263° по Фаренгейту, да плюс углерод, у которого температура плавления свыше 650°, и в результате получается прочнейший материал. Вы сможете с ним справиться?

— Черт, я могу справиться с чем угодно, я ведь занимаюсь тем, что режу металл. Да, я могу его разрезать. У меня имеется портативная плазменная газоэлектрическая горелка, она обеспечит необходимую температуру. Температура это не проблема, расплавить можно что угодно, хоть весь мир. Проблема в том, какой мне придется делать проход. Это займет много времени. Можно резать кругами, постепенно сужая их, можно врезаться в центр конусом. Но вам, как я полагаю, нужно проделать тоннель. А что в конце тоннеля? Свет?

— Небольшая камера, а в ней ключ. Ключ к нашим судьбам.

Джек посмотрел на собеседника, пытаясь связать воедино разрозненную картину.

Его охватило странное чувство неизвестности.

— И все эти усилия ради ключа? Должно быть, это чертовски важный ключ.

— Это чертовски важный ключ, мистер Хаммел. А теперь приступайте.

Джек подумал о ключах. Ключи от машины, от дома, от чемоданов, от разных замков.

И вдруг его осенило.

— Ключ, говорите? Я читал об этом немного, мистер. Я знаю, что за ключ вам нужен. Это ключ, чтобы запустить ракету и начать войну.

Мужчина внимательно посмотрел на него.

— Вы собираетесь начать третью мировую войну? — спросил Джек.

— Нет. Я собираюсь прекратить ее. Она уже началась. А теперь, мистер Хаммел, будьте добры, зажгите свою горелку.

Один из парней вкатил в комнату портативный аппарат для плазменной газоэлектрической резки «Линде-100», сверху на нем лежали шланги в бухтах и сама горелка. Второй вкатил баллон с аргоном.

— А если я…

— Послушайте меня, мистер Хаммел. Я намерен уничтожить миллионы неизвестных русских детей в их колыбелях, но мне не хотелось бы добавлять к ним двух американских девочек по имени Бин и Пу. А на фоне миллионов детей это так просто, мистер Хаммел.

— Давайте горелку, — сглотнул Джек слюну.

У начальника штаба сухопутных войск, человека с грубыми чертами лица и заметным шрамом от пули из «кольта» 45-го калибра, на груди было столько наград, что никакая пуля туда бы не попала. Президент посмотрел ему в глаза.

— Все гораздо проще, — сказал генерал, — здесь прямая работа сухопутных войск, работа штыками. Наши люди проникнут в эту дыру и перебьют там всех, пока они доберутся до ключа. Скажем, к полуночи.

— Что вы предлагаете?

— Сэр, группа Дельта томится от безделья, — произнес генерал с легкой улыбкой. — Лучшее из имеющихся у нас подразделений. Компьютер выдал данные, что в двух часах полета от объекта проводит учения рота национальной гвардии Мэриленда. Это еще свыше двухсот человек, хотя вам придется переподчинить их федеральным властям. Уверен, что губернатор Мэриленда согласится с этим. Мы сможем подтянуть к объекту подразделения 1-го батальона 3-го пехотного полка из Форт-Мейера, это отличная пехотная часть, при удачном стечении обстоятельств они смогут прибыть туда к 13.00. Я уже поднял их по тревоге. Я могу сбросить на парашютах в зоне объекта батальон рейнджеров — если позволит погода, они смогут прибыть со своей базы в Форт-Юстисе во второй половине дня. В Форт-Диксе можно сформировать вертолетную штурмовую роту, а также воздушную поддержку Национальной гвардии ВВС штата Мэриленд. Имея в своем распоряжении группу Дельта, батальон 3-го пехотного полка и батальон рейнджеров, вы получите лучших профессиональных солдат страны.

— А бронетехника, генерал?

— Там всего одна дорога, по последней информации, они взорвали ее.

На какое-то время в комнате воцарилась тишина.

— Снова возвращаемся к ружьям и пулям, — нарушил молчание начальник штаба сухопутных войск.

— Вы сможете уложиться в отведенное время? — спросил его президент.

— Не знаю, господин президент, но людей доставим вовремя.

— Похоже, нам предстоит долгий и кровавый день, — заметил кто-то.

— Штурм будет очень тяжелым. Сначала нужно пробиться к лифту, а атаковать придется на ограниченном пространстве, потому что вершина горы окружена скалами. Пробившись к лифту, надо будет проникнуть вниз и с боем пробиваться к центру запуска, откуда они попытаются запустить ракету.

— Сэр, — подал голос один из советников президента, — вам следует объявить ядерную тревогу четвертой степени, в соответствии с которой вся власть над данным районом переходит от гражданских лиц к федеральному командованию. Вы должны объявить графство Фредерик зоной военных действий. Мне кажется, есть смысл объявить состояние боевой готовности № 4 к обороне.

— Только не это, — возразил президент. — Не хочу, чтобы Советы подумали, что мы готовимся к нападению. Усильте меры безопасности на всех стартовых площадках ракет и станциях спутниковой связи.

— Уже сделано, сэр, — ответил начальник штаба ВВС.

— Хорошо. Придумайте какую-нибудь историю о военных учениях для прессы и держите этих чертовых журналистов подальше. Теперь это дело армии, значит, ВВС, другим родам войск там делать нечего. Заблокируйте все дороги, весь район. Воюйте, если нет другого выхода, но вышвырните этих людей оттуда или убейте их.

— Слушаюсь, сэр, — сказал генерал. — Теперь относительно командующего…

— Я хочу, генерал, чтобы там командовал лучший специалист, имеющийся в вашем распоряжении. И меня не волнует, пусть это будет хоть рядовой 1-го класса.

— Нет, сэр, он заслуженный полковник в отставке. Тот еще сукин сын.

Джек Хаммел надвинул на глаза специальные очки, и мир для него потемнел.

Держа в одной руке горелку, другой рукой он щелкнул выключателем на панели управления аппаратом. Ток побежал по электроду, кончик которого сначала покраснел, потом стал оранжевым. Джек видел, как электрод нагревается внутри сопла, и когда он стал почти белым, Джек пустил слабую струю азота. Газ вспыхнул с легким хлопком, Джек поставил регулятор температуры на максимум, чтобы пламя достигло температуры плазмы — почти пятьдесят тысяч градусов.

Белый язычок-убийца имел температуру, равную той, что возникает в эпицентре ядерного взрыва. Сейчас вся она сосредоточилась на кончике горелки Джека. Увидев это мощное пламя, все, кто был в камере, инстинктивно отодвинулись назад. Джек увеличил давление, пламя превратилось почти в иголку, выступавшую на два дюйма из сопла.

— Я начинаю резать, — обратился Джек к генералу, — расплавленный металл будет стекать.

Генерал посмотрел на него.

— Это займет много времени, — пояснил Джек. — Боже, даже не знаю, часов десять или двенадцать.

— Вы знаете, какова ставка. Ваши дети. Поняли?

Джек промолчал. Ему не требовались дополнительные объяснения: если этот человек собирается выпустить ракету по русским, то его детей он наверняка убьет.

Но что-то внутри подсказывало Джеку: «Твои дети все равно умрут, если будет выпущена эта ракета».

Да, это случится ночью, а пока нужно разрезать проклятый блок. Я доживу до ночи, но сначала надо прожить этот день.

— Хорошо, — согласился он.

Держа в одной руке плазменную газоэлектрическую горелку, другой рукой, наклонившись, Джек погладил гладкую, блестящую поверхность металлического блока. Где-то там внутри лежит ключ.

Он поднес горелку к металлу и увидел, как впилась в него яркая игла. Пятьдесят тысяч градусов плазменной дуги ионизированного газа заявили о себе тем, что вначале на поверхности блока появился пузырек, потом бороздка, затем углубление и, наконец, в металле образовался маленький тоннель.

Джек придвинул горелку ближе, расплавленный металл потек из щели, скользя по поверхности блока, словно слезы.

— Полковник служил в Специальных воздушно-десантных войсках Великобритании в Малайзии в рамках программы обмена офицерами, — продолжил начальник штаба сухопутных войск. — Служил в наших специальных войсках с самого начала их создания, блестяще проявил себя во Вьетнаме. Там он провел семь лет, подолгу бывал в таких местах, где мы не афишировали свое присутствие. Тридцать восемь дней сидел в осаде под интенсивным огнем противника и выдержал.

— О Боже, Джим, — подал реплику начальник штаба ВВС.

— И что особенно важно, он создал группу Дельта. Бился с армией и Пентагоном за создание группы, когда никому не было до этого дела. Он тренировал Дельту, знает ее, живет и дышит Дельтой. Он сам и есть Дельта.

— Если не считать того, — снова вмешался начальник штаба ВВС, — что Дик Пуллер отправился в 1979 году с группой Дельта в Иран для выполнения операции «Орлиный коготь», как мы ее называли, и там Орел № 1 запаниковал. И отменил операцию, когда один вертолет не прибыл к месту сосредоточения группы.

— Ему пришлось принять самое трудное решение, которое не принимал ни один американский солдат с б июня 1944 года, когда Эйзенхауэр…

— Он провалил операцию. Сдали нервы, и от стыда он ушел в отставку, Джим. Дик Пуллер провалил операцию. Всю жизнь этот человек готовился для одного-единственного момента, и вот когда этот момент наступил, он оплошал.

— А тогда все отвернулись от него. Все мы. И президент Соединенных Штатов отвернулся. Они вышвырнули бедного полковника, отдавшего лучшие тридцать лет жизни своей стране.

— Он прямо-таки ходячая греческая трагедия, — не сдавался начальник штаба ВВС, — человек, который…

— Господин президент, если вы требуете от меня назвать имя человека, который сможет захватить гору и проникнуть в шахту до полуночи, то я называю Дика Пуллера. Дик Пуллер самый храбрый и умный из офицеров, с которыми мне когда-либо приходилось служить. Он знает о войне больше любого из ныне здравствующих. Ему приходилось и планировать операции, и убивать. Он великий солдат. Самый лучший.

— Никогда не слышал, чтобы кто-то называл Дика Пуллера трусом, — сказал начальник штаба ВВС. — Но, с другой стороны, никто не отрицал, что у него буйный нрав, что он своевольный, идет на поводу у своих желаний, иногда психически…

— Джим, ты ведь не пытаешься просто помочь своему давнему любимчику? — поинтересовался начальник штаба ВВС.

— Ладно, — вмешался президент, — хватит, черт побери, хватит.

Он повернулся к начальнику штаба сухопутных войск:

— Тогда найдите мне этого Пуллера. Позвоните ему. Не знаю, каким образом, но он должен сделать это. Так и передайте.

— Если это вообще возможно сделать, то Дик Пуллер сделает, — заверил начальник штаба сухопутных войск.

11.00

Поднятая по тревоге группа Дельта численностью 120 человек прибыла на место не через три часа, как пообещал начальник штаба сухопутных войск, а через два с половиной.

Они вылетели из Форт-Брагг на двух самолетах С-130 1-го авиакрыла специальных операций 23-й авиадивизии ВВС. Первоначально планировалось выбросить группу на парашютах затяжным прыжком с большой высоты на тот случай, если агрессоры — а именно так теперь называли людей, захвативших объект, выставили наблюдение за возможным десантом. Но через двенадцать минут прибывший на место Дик Пуллер принял свое первое решение — отменить такой вариант выброски.

Он стоял в ветхом домике лагеря скаутов для девочек Мисти Маунт, расположенном примерно в полумиле от горы. Лагерь и гору разделяло заснеженное поле.

— Я не хочу, — рявкнул полковник со свирепым выражением на лице, — чтобы их разнесло по этой проклятой местности с поломанными ногами, грязным оружием. Еще чего доброго заведут шашни с фермерскими дочками. Нам это не нужно. Я не начну штурм без поддержки с воздуха, а это добрых четыре часа. Посадите Дельту в Хейгерстауне в боевой готовности. Полиция штата пусть обеспечит охрану аэродрома. Выслать по дороге передовые группы и обеспечить ее охрану, как можно быстрее оцепить район. Эти ребята на горе послали сигнал по радио, так что здесь может скрываться противник, намеревающийся уничтожить Дельту на марше. Все тщательно прочесать. Быстро доставить сюда группу и пусть сразу начинают заниматься разработкой плана штурма. Первое совещание в 12.00, надеюсь, к этому времени они полностью ознакомятся с местностью.

Пуллер отвернулся от молодого человека, которому отдавал приказания. Это был скромный на вид двадцативосьмилетний агент ФБР Джеймс Акли, назначенный первым помощником Пуллера. Он сразу появился здесь, получив срочный приказ из отделения ФБР в Хейгерстауне, где занимался расследованием растраты в местном банке. Дик выбрал Акли потому, что считал энтузиазм более важным, чем интеллект, а Акли, похоже, энтузиазма было не занимать. Более того, Дик не желал окружать себя умными людьми, которые могли бы спорить с ним. Он любил тупых людей, исполняющих то, что им говорили, а Дику нравилось отдавать приказы.

Акли передал решение Пуллера по телетайпу в оперативный пункт, откуда уже последовали соответствующие указания войскам.

— Они не пытались провести разведку боем? — поинтересовался Пуллер.

— Нет, — ответил Акли, наблюдая за тем, как в углу возле ветхой стены с удивительной скоростью растет набор различных средств связи. Несколько связистов склонились над аппаратурой, но по какой-то причине Пуллер вообще не обращал на них внимания, предпочитая общаться с окружающим миром исключительно через Акли.

— В случае чего, я сообщу вам, — робко заметил Акли. По правде говоря, он слегка побаивался Пуллера. А если совсем честно, все побаивались Пуллера. Акли даже не решил для себя, как к нему обращаться: сэр, полковник или как-то иначе.

Пуллер снова поднес к глазам бинокль. Над ним возвышалась гора, белая и величественная, красная мачта антенны торчала на ней, как палочка-леденец. Полковник не заметил никакого движения.

В гору вела единственная дорога, но она обрывалась посередине, в том месте, где противник взорвал ее. Разумно. Никакая бронетехника не проникнет туда, во всяком случае, не сегодня.

Полковник взглянул на часы: 11.24. Осталось немногим более двенадцати часов. Что в итоге? Группа Дельта, черт побери, еще не приземлилась, эта несчастная рота Национальной гвардии Мэриленда никак не соберется, пехотный батальон барахтается где-то по дороге. Единственный плюс: батальон рейнджеров, по крайней мере, уже в воздухе и летит сюда через всю страну. Расчетное время его прибытия — 16.00.

Двенадцать часов, снова прикинул полковник. Настроение у него было мрачное, но в этом не было ничего необычного — у полковника всегда было мрачное настроение. Он и родился мрачным. В любой ситуации лицо у него оставалось напряженным, мускулы сжаты, приказы отдавались сквозь зубы.

— Есть какие-нибудь сведения от местных жителей?

— Полиция штата продолжает опрашивать их, — ответил ему Акли.

Прежде всего Пуллер отправил полицию штата в Беркиттсвилл, чтобы быстро произвести опрос и отыскать старожилов. Кто знает эту гору? Что там такое? Как туда добраться? Дик не доверял картам. Это была старая, вынесенная из Вьетнама привычка: плохая карта однажды чуть не стоила ему жизни. Одна из немногих его ошибок.

Ричард У. Пуллер был здоровым, плотным мужчиной пятидесяти восьми лет, у него были серебристо-серые волосы, прическа «ежик» и проплешина на макушке. Запоминающиеся темные властные глаза, движение и походка как бы предупреждают окружающих: «Если вы не со мной, значит, против меня». Кто-то, отнюдь не из почитателей Дика Пуллера, как-то сказал о нем: «В этого ублюдка надо выпустить весь магазин, чтобы остановить его, когда он идет на тебя, но и тогда его тень перережет тебе глотку». Полковник не был приятным в общении человеком и любил немногих: жену, двух своих дочерей, одного или двух солдат, с которыми служил, да нескольких парней из элитных воинских подразделений в разных странах, например их Специальных воздушно-десантных войск Великобритании, где Пуллер служил в рамках программы обмена офицерами.

Полковник любил правду и, к сожалению, всегда высказывал ее, что отнюдь не способствовало его армейской карьере, которую приходилось создавать только своими руками. Многих раздражали его грубые манеры, особенно привычка посмотреть прямо в глаза и назвать дерьмом. Короче говоря, он был создан для войны, а не для мирной жизни, и когда пришла война, Пуллер стал великим солдатом.

Он воевал во Вьетнаме с 1963 по 1970 год, отслужив два срока в 101-м воздушно-десантном полку, но большую часть времени командовал диверсионными подразделениями в Камбодже, разрушавшими там пути снабжения Северного Вьетнама материально-техническими средствами. Еще он готовил спецподразделения из вьетнамцев для борьбы с ненавистным Вьетконгом. Пришлось ему выдержать и длительную осаду в учебном лагере вблизи демилитаризованной зоны. Двадцать четыре американца и триста местных солдат в течение тридцати восьми дней противостояли дивизии Вьетконга. Когда, наконец, десантники пробились к ним, в живых остались только семь американцев и сто десять вьетнамцев.

Служил он также и в группе специального наблюдения, загадочном, до сих пор засекреченном разведывательном подразделении, проводившем операции на всей территории Вьетнама, главным образом на севере страны. Потом стремительный взлет и командование батальоном «Майк» — подразделением быстрого реагирования, действовавшим на вертолетах. Батальон облегчал работу диверсионных подразделений, нанося противнику максимальный урон в минимальные сроки. Пуллер был чрезвычайно агрессивным офицером, отнюдь не тряпкой. У него было три ранения, одно — пулей калибра 12,7 мм, эти китайские пули, как правило, убивали наповал. Но раны были не в счет. Если ты профессионал, то без них не обойтись, вот и все.

Домой Пуллер вернулся с новой точкой зрения на войска быстрого реагирования. Он загорелся идеей, что Соединенные Штаты должны иметь в своем распоряжении подразделение мобильных, опытных десантников. Пуллер мечтал о группе командос, специально обученных, великолепно оснащенных, умеющих наносить молниеносные удары, быстро ориентироваться в любых чрезвычайных обстоятельствах.

И он получил такую группу, несмотря на то, что его проект с трудом пробился через политиканов от армии. Пуллер фанатично отстаивал свою идею. Борясь с начальниками из Пентагона, он утратил способность смеяться, его нетерпимость стоила ему продвижения по служебной лестнице. Но он победил и получил группу Дельта, которую создавал, обучал, которой командовал, для которой стал просто отцом. И с которой, по бытовавшему мнению, потерпел поражение.

Раздался звонок.

— Сэр, поступают данные аэрофоторазведки, — крикнул Акли, как только компьютер начал выдавать распечатки снимков.

Пуллер угрюмо кивнул, не глядя на снимки, которые протягивал ему Акли.

Потом он все-таки взял их. Фотографии были цветными, но не такими, какие обычно видел Акли. Какое-то бело-серое пятно с красными точками.

Дик считал:

— Тридцать восемь, тридцать девять, сорок…

Потом наступила тишина.

— Шестьдесят. Шестьдесят негодяев наверху. Это люди, сынок. Фотографии сделаны инфракрасной техникой из космоса, с расстояния в миллион миль. А теперь скажи, Акли, почему их так много?

Акли замялся, он никогда не служил в армии и ему оставалось только гадать.

— По численности это пехотный взвод?

— Нет, — возразил Пуллер. — Ты сказал наугад, да?

— Да, сэр, — сознался Акли.

— Отлично. Если это повторится еще раз, я поставлю крест на твоей карьере. С тобой будет покончено. Понял?

— Да, сэр.

— Не знаешь, и ладно. Ничего хорошего не получается, когда младшие офицеры пытаются действовать наугад. Это тебе ясно?

Акли съежился, взгляд полковника наехал на него, как грузовик, придавив ему грудь.

— Да, сэр.

С его промашкой было покончено. Дик снова считал:

— В пехотном взводе тридцать два человека, в роте сто двадцать восемь. Что из этого следует? Во-первых, если их так много, то это операция по удержанию объекта. Здесь не простой налет, они будут держаться там, пока мы не сумеем их сбросить. Во-вторых, если их так много, то они не могли прибыть на личных автомобилях. Мы бы заметили колонну. Значит, где-то поблизости должен быть пункт сосредоточения, возможно, арендованная ферма. Найди ферму и тогда, может быть, выяснишь, кто они такие.

— Слушаюсь, сэр.

— Займись этим, пусть ребята из ФБР прикажут проверить все договоры на аренду в этом районе, скажем, за последний год. Полиция штата поможет им.

— Да, сэр.

Молодой человек поспешил к связистам, а Пуллер снова уставился на фотографии. Да, кто бы ни командовал войсками противника, в свое время он явно участвовал в нескольких специальных операциях. По крайней мере половину своих людей он рассредоточил по периметру объекта, вторую половину оставил возле пункта управления пуском.

Анализируя действия этого человека и характер самой операции, Пуллер увидел, что ему противостоит хорошо подготовленное элитное подразделение. Израильтяне? Израильские десантники лучше всех в мире проводили специальные операции. Южноафриканцы? Можно поспорить, что в этой гребаной стране тоже имеются прекрасные специалисты. А что насчет британских Специальных воздушно-десантных войск? Дик частенько говорил американским генералам: «С полком британских специальных воздушно-десантных войск я могу захватить любую из стран свободного мира, за исключением штата Калифорния, который мне не хочется захватывать».

А может быть, что это наши собственные ребята?

До сих пор эту мысль никто не хотел говорить вслух, даже думать не хотели об этом. Но здесь была собака зарыта. Это запросто могли сделать сами американцы. Кто-то горячий из войск специального назначения устал ждать и решил помочь началу войны, чтобы уничтожить коммунистический мир. И черт с ними, с двумя сотнями миллионов детей, которые погибнут при этом. Временная армия Соединенных Штатов!

Дик снова посмотрел на фотографии.

Кто же ты, ублюдок? Когда я узнаю, кто ты, я пойму, как победить тебя.

— Сэр!

Это был Акли.

— Сэр, Дельта приземлилась в Хейгерстауне. Они уже на пути сюда.

Пуллер посмотрел на часы. С момента захвата объекта прошло три с половиной часа. Дельта приземлилась и движется в район сосредоточения. Десантные вертолеты будут здесь в течение часа. Экипажи штурмовиков А-10 заняты перевооружением машин в аэропорту Мартин возле Балтимора: они устанавливают новые 20-мм пушки вместо своих 30-мм, потому что в них применяются снаряды с сердечником из обедненного урана, обладающие слишком большой кинетической энергией. А это опасно для компьютера у входа в лифт; они могут повредить его, и тогда двери навсегда закроют шахту.

Пуллер ненавидел ситуации, которые не мог контролировать. В данном случае он был бессилен. Но как бы там ни было, он не пошлет своих ребят на штурм без поддержки с воздуха.

Скоро они будут здесь.

Но Дик Пуллер не начнет штурм, пока не получит достаточной информации. Нужно действовать спокойно. Правда, Вашингтон торопит, ожидая результатов. Да, похоже, это будет самый трудный бой. Но он подождет. Должно быть еще какое-то решение, он найдет его.

Полковник закурил любимые «Мальборо», глубоко затянулся и закашлялся.

— Сэр! — Это был один из связистов, как всегда, возбужденный сверх меры. — Посмотрите, сэр!

В комнату вбежал еще кто-то, потом полицейский, потом армейский связист.

— Посмотрите, полковник Пуллер. Боже, посмотрите!

Пуллер поднес к глазам бинокль и внезапно увидел на верхушке горы темное пятно.

— Что это? — закричал кто-то. Еще какой-то человек приник к биноклю.

Пуллер сосредоточил внимание на темном пятне, закрывавшем теперь верхушку горы. Он прикинул: примерно пятьсот квадратных футов, черное, слегка колышется.

Какая-то чертовщина.

И тут его осенило.

— Это чертов брезент. Они просто прикрылись. Не хотят, чтобы мы видели, чем они там занимаются.

Проклятье, подумал он.

Шумели вокруг так, что полковник едва слышал Акли, который шептал ему на ухо: отыскали человека, кто создавал эту шахту Саут Маунтин. Парня по имени Питер Тиокол.

Пу Хаммел была в том детском возрасте, когда нравятся абсолютно все люди, даже мужчины с автоматами, расположившиеся в ее спальне. Ей нравился Герман. И Герману она, похоже, тоже нравилась. Крупный блондин во всем черном, от сапог до рубашки. И оружие у него черное. Несмотря на габариты, у него были добрые глаза и повадки хорошо выдрессированного медведя. Каждая клеточка его тела излучала благоговейное желание сделать девочке что-то приятное. Ему была приятна ее комната в розовых тонах, интересны ее игрушки на полках, сделанных отцом. Герман по очереди снимал их с полок и внимательно разглядывал. Ему нравились и медвежонок Кеа, и щенок Паунд, и все пони Притти (почти дюжина). Нравились и Рейнбоу Брит, и песик Раб-а-Даб, и корова Пинат. Все они ему нравились.

— Вот эта игрушка очень хороша, — сказал Герман. Единорог с блестящей розовой гривой был и ее любимой игрушкой.

Пу уже больше не огорчало, что мама до сих пор плачет на кухне, а Бин так притихла. Для нее было огромным приключением завести новых друзей, тем более таких, как Герман.

— А ты когда-нибудь уйдешь? — спросила она, выпячивая нос и корча рожицу.

— Конечно, — ответил Герман. — Скоро уйду. Меня ждет работа.

— Ты хороший дядя. Ты мне нравишься.

— Ты мне тоже нравишься, детка, — улыбнулся Герман.

Особенно Пу нравились его зубы. Очень белые, она никогда не видела таких белых зубов.

— Я хочу выйти, — попросила Пу.

— Ох, Пу, нельзя. Тебе придется побыть здесь немного с Германом. Мы ведь можем быть с тобой друзьями. Лучшими приятелями. Ладно? А потом ты сможешь выйти и пойти играть, и все будет отлично. Все будут довольны. А Герман принесет тебе подарок. Я подарю тебе новую пони Притти, хорошо? Розовую. Или розового единорога, вроде того, что у тебя уже есть. Хорошо, детка?

— А можно мне попить?

— Конечно. А потом я расскажу тебе сказку.

* * *

Рассказывая, Питер Тиокол перескакивал с одного на другое.

Он чувствовал, что недоговаривает фраз, отвлекается на какие-то второстепенные детали, подыскивает какие-то метафоры, не добиваясь ясности.

— Гм, итак, гм, теория обезглавливания, как вы видите, основывается на ударе хирургического рода, нацеленном на правительственные бункеры, и если это произойдет, а мы все надеемся, что такого не случится, тогда в любом случае, гм…

Не помогали и лежащие перед ним записи. Он не мог выбраться из невразумительного бормотания вокруг теории обезглавливания.

У студентов были унылые, скучные лица. Одна из девушек жевала резинку, глядя на лампочки, парень сердито уставился в пространство, кто-то читал газету «Сан».

Да, это был не самый удачный день в аудитории 101 Балтиморского университета Джонса Хопкинса, где Питер Тиокол три раза в неделю читал лекции по теории стратегии для маленьких групп студентов последнего курса (большинство из них все равно собирались стать управляющими производств). Как же расшевелить этих чертовых студентов?

Просто заинтересуй их своим предметом, посоветовал один из новых коллег.

— Но он и так интересный, — ответил ему Питер.

Он попытался сосредоточиться на проблеме, что давалось ему с трудом после неприятностей с Меган.

— Обезглавливание, конечно, берет свое начало от отсечения головы, что может парализовать все общество, как, например, во время Французской революции с применением, гм, гильотины…

— Доктор Тиокол!

Ах! Вопрос! Питер Тиокол так любил, когда кто-то из студентов задавал вопрос, потому что это хоть на несколько минут отвлекало его. Но сегодня даже вопросов не задавали.

— Да? — с готовностью откликнулся он, даже не видя спрашивающего.

— А перед окончанием нам вернут наши экзаменационные работы? — спросила симпатичная девица.

Питер вздохнул, представив себе кипы экзаменационных работ, потрепанные голубые тетрадки, испещренные неразборчивыми каракулями. Их стопка возвышалась у него дома на столике рядом с кроватью. Питер почитал некоторые работы и быстро потерял к ним интерес. Все они были такими скучными.

— Я проверил почти все работы, — соврал он. — Конечно, вы получите их перед выпуском. Но вдруг разразится ядерная война и выпуск будет отменен…

Кое-кто засмеялся его шутке, но немногие. Питер наклонился вперед, меняя позу. Она показалась ему удачной, ведь он так любил принимать различные позы перед Меган.

— Должна признать, что ты великий позер, — сказала ему как-то Меган Уайлдер, его бывшая жена. — Это твой второй великий талант после изобретения способов уничтожения мира.

Похоже, преподавательская работа стала новым этапом в его жизни, давая ему новое ощущение свободы, освобождение от гнета прошлого. Новый город, новые возможности, любимая дисциплина. Но оказалось, что он не очень интересен студентам, впрочем, как и они ему. Вот сидят они в аудитории и лица у них, как простые пятна. Они такие пассивные, а это выматывает больше всего. Питер приходил вечером домой таким усталым, что не мог ни думать, ни вспоминать.

Охваченный тупой усталостью, он сидел у телефона, не зная, звонить ли ему Меган, и моля Бога, чтобы она позвонила сама.

Как он ни старался, но воспоминания о Меган были еще свежи в памяти. Он даже виделся с ней две недели назад, предприняв жалкую, а может, и героическую попытку помириться. Она приехала, хотя несколько месяцев не давала о себе знать. Это была чудесная ночь, яркий всплеск желаний, но наутро все вернулось на круги своя. Его вина, ее вина, разные уловки, предательство, его самовлюбленность, ее тщеславие, его бомба, его гребаная бомба, как она называла ее, — все это выстроилось в громадную, уродливую пирамиду.

— В любом случае, — Питер рассеянно обвел глазами аудиторию, — гм, обезглавливание, гм, послушайте, давайте будем откровенны. — Он позволил себе эту внезапную слабость, желая добраться до истины.

— Запишите. Обезглавливание — это убийство нескольких тысяч людей для спасения нескольких миллионов или миллиардов. Идея заключается в том, чтобы расколоть советское общество, слишком централизованное, скрепленное авторитарным режимом. Гибель определенной верхушки и расколет его. Поэтому вы и создаете ракету, которая на самом деле является межконтинентальной снайперской винтовкой. Вы становитесь главным персонажем романа «День Шакала». И единственная проблема здесь в том, что и они могут действовать против нас точно так же.

Студенты тупо смотрели на него, их не тронул разговор об убийстве.

Питер снова вздохнул. Да, пусть все горит синим огнем. Он больше не хочет говорить. Великий Питер Тиокол, непревзойденный выпускник Гарварда, стипендиат Родса в Оксфорде, он получил степень магистра в области создания ядерного вооружения Массачусетского технологического института, международную степень доктора физических наук Йельского университета. Кавалер золотой медали Министерства обороны, главный создатель внутреннего стратегического пояса, автор знаменитого эссе по вопросам международной политики «А почему бы и не ракетное превосходство? Пересмотр теории взаимогарантированного уничтожения». Великий Питер Тиокол молчал.

Питер, высокий, стройный мужчина, в свои сорок один год выглядел на тридцать пять. У него были редкие светлые волосы, открытый широкий лоб — вид вполне интеллигентный. Даже по строгим меркам Питера можно было бы назвать привлекательным, если бы не его внутренняя неорганизованность и слишком явная рассеянность, которые отталкивали от него многих людей. Он честно признавался, что в делах, не касающихся работы, был просто круглым идиотом.

Пытаясь скрыть свои недостатки, Питер одевался так, как, по его представлению двадцатилетней давности, должен был одеваться профессор. Он носил твидовый пиджак, пестрый, как карта Млечного Пути, синюю оксфордскую рубашку от «Брукс Бразерс», такого сочного цвета, какой предлагали только «Брукс», репсовый полосатый галстук, брюки цвета хаки фирмы «Бритчес» из Джоржтауна и потрепанные, почти черные туфли «Басс Виджанс».

Студентка снова подала голос.

— Доктор Тиокол? Вы можете в конце концов сказать, это будет письменная работа на заданную или свободную тему? Я имею в виду контрольную на следующей неделе.

Девушка слегка напоминала Меган. Темноволосая, симпатичная, стройная и весьма экспансивная. Несколько волнуясь, Питер посмотрел на нее, гадая, как ответить на этот вопрос. Чтение их дополнительных письменных работ совсем его доконает. Он уже и так не мог вернуться к своим хаотическим записям и говорить что-то вразумительное. Наверное, надо просто продиктовать им основные положения.

— А почему бы нам не проголосовать по этому вопросу? — неожиданно для себя предложил им Питер.

Внезапно в аудиторию ворвался ужасный шум. Студенты оторвались от своих конспектов и уставились в окно, где увидели впечатляющую сцену, словно из фильмов ужасов 50-х годов. Гигантское насекомое пикировало на автомобильную стоянку. Когда насекомое подлетело ближе, оно оказалось армейским вертолетом «UH-IВ Хью» — оливково-желтовато-коричневая машина с громадным плексигласовым колпаком, раздутым корпусом и почти изящным хвостом. Вертолет скользил над верхушками деревьев, от его грохота дрожала вся аудитория. Непонятно как он приземлился на автомобильной стоянке, подняв бурю пыли и снега и задирая юбки стоявших поблизости студенток. В аудитории у Питера захихикали, зашумели.

Было видно, как два офицера в пятнистой полевой форме, выскочившие из вертолета, остановили какого-то студента, поговорили с ним и направились к зданию. Питеру было не до улыбок. Он вдруг нутром понял, что офицеры прибыли за ним и что случилось нечто ужасное. Кровь разом отхлынула от его лица.

Весь путь до здания занял у офицеров около тридцати секунд.

А еще через несколько секунд двери аудитории распахнулись и внутрь решительно шагнул сухощавый офицер средних лет.

— Доктор Тиокол, нам необходимо поговорить. — Офицер выглядел сосредоточенным и в то же время возбужденным.

Их взгляды встретились. Питер знал такой тип военных, они были хорошими офицерами, пожалуй, чуточку прямолинейными. И, как правило, твердыми конформистами. Но в этом офицере было что-то сверх стереотипа, что-то от молодого драгуна времен битвы при Ватерлоо в 1815 году. Подобные черты Питер встречал у нескольких летчиков-бомбардировщиков, людей неуравновешенных, желавших и способных по три раза в неделю совершать полеты с термоядерными боеприпасами.

— Можете идти, — обратился Питер к студентам.

Они двинулись к выходу, перешептываясь и переглядываясь.

Офицер протянул Питеру книгу: «Ядерный эндшпиль, перспективы конца света». На обложке автор — доктор физических наук Питер Тиокол.

— В этой книге вы описываете сценарий Джона Брауна, как вы его называете, когда военизированная группа людей захватывает пусковую шахту.

— Да, — согласился Питер, — но один высокопоставленный военный сказал мне, что это самая глупая книга из тех, которые он читал. Подобного не случалось с момента событий в Харперс-Ферри в 1859 году[2] и не может произойти в наше время.

— Похоже, что все-таки произошло.

— Проклятье! — воскликнул Питер, который вообще-то не любил ругаться.

Внезапно он почувствовал, что ему тяжело дышать. Неужели кто-то захватил птичку? — Где? — спросил он, хотя уже знал ответ.

— Саут Маунтин. Очень профессиональная работа.

Насколько знал, майор описал в деталях операцию захвата; было ясно, что он постарался выяснить все возможное.

— Когда это произошло? — Питеру было важно это знать.

— Три часа назад, доктор Тиокол. Мы подтянули туда людей, готовимся к штурму.

— Три часа! Боже мой! Кто это сделал?

— Мы не знаем. Но кто бы там ни был, они четко знали, что делают. Массированный прорыв с предварительной разведкой. В любом случае, командир хочет посоветоваться с вами. Все указывает на то, что они намерены осуществить запуск. Нам нужно попасть внутрь и остановить их.

Значит, все-таки это началось. Приближалась последняя полночь, он думал об этом, давно хотел сказать Меган, но так и не сказал. А сейчас он мог поведать этому офицеру только печальную правду.

— Вы не сможете попасть вниз. Там слишком мощная защита. А значит…

— Наша специальность — пробираться в различные места, — возразил офицер. — Этим мы и занимаемся.

Над левым нагрудным карманом офицера Питер увидел табличку и прочел фамилию:

Скейзи.

Офицер посмотрел на него. Они были примерно одного возраста, но офицер был спортивный, подтянутый и держался он более уверенно. Властный взгляд, такой, словно он даже на расстоянии держал в повиновении своих людей. Внезапно до Питера дошло, что этот парень, должно быть, из элитных войск специального назначения. Как там они называются? Альфа? Бета? Нет. Группа Дельта, вот как, зеленые береты, достигшие совершенства в искусстве убивать. Офицер был похож на штангиста-интеллектуала, форма не скрывала плотных бицепсов. Должно быть, из тех монстров, возводящих себя в ранг суперменов, до изнеможения швыряющих штанги в грязных спортзалах. Питер внезапно пожалел этого заблуждающегося глупца. Как убедить упрямца? Если Скейзи в своем самомнении уверен, что они смогут попасть в шахту, то группу Дельта ждет разочарование.

Все это внезапно напомнило Питеру какой-то плохой кинофильм. Конец мира, подумал он, не должен напоминать голливудскую мелодраму. Даже уничтожить себя мир и то как следует не может. Поймав себя на этой мысли, Питер еще раз удивился наивности этого парня Скейзи, викинга из группы Дельта. Ведь это не штурм авиалайнера, это ракетная шахта с самой лучшей в мире системой безопасности. Уж он-то это знает, сам ее создавал.

— Идемте, — вымолвил Питер. Если миру осталось жить не так долго, ему хотелось присутствовать при последнем акте этой трагедии. В конце концов, он сам ее предсказал.

Тут он подумал, что по такому случаю следовало бы позвонить Меган, но потом решил, что у нее свои дела. Пусть ими и занимается.

Как не раз замечал Питер, в основе современной жизни лежало ускорение перемен. При желании это качество можно было бы назвать странным, но ведь оно существовало.

Всего за двадцать две минуты вертолет перенесся из института Хопкинса в центр боевых действий. Питер даже не успел привести в порядок свои мысли. Он чувствовал себя так, словно вертолет вернул его во времена вьетнамской войны, многие сложности которой удалось избежать, поскольку именно тогда он обучался в аспирантуре. Все происходившее напоминало телешоу его молодости, ему так и слышался голос молодого Уолтера Кронкайта: «Все, как и прежде, за исключением того, что теперь вы там».

И вот он «там», среди похожих на убийц военных, заполнивших старенький скаутский лагерь для девочек в сельской местности штата Мэриленд. Молодые солдаты, коротко стриженные, с лицами, раскрашенными специальной краской, увешанные разнообразным автоматическим оружием, веревками, пакетами со взрывчаткой, средствами связи, какими-то экзотическими ножами. Но хуже всегда царившая там атмосфера какого-то невероятного веселья (Питер ощутил ее, как запах керосина в воздухе).

Его передернуло. Одно дело — абстрактные рассуждения о войнах, теория разрушения на мировом уровне, манипулирование геополитическими категориями. От этих мыслей думающий человек приходил в благоговейное возбуждение. Но совсем другое дело — настоящее боевое подразделение, запах оружейного масла, стук затворов, щелчки вынимаемых и вставляемых магазинов — солдаты, словно сумасшедшие, забавлялись своим оружием. Вся эта обстановка не просто заставляла его слегка нервничать. Оружие буквально пугало Питера, он знал, что оно убивает. Его снова передернуло, и в этот момент агент ФБР, имени которого он не расслышал, провел его в помещение, где Питера подстерегал еще один шок.

Внутри он ожидал увидеть что-нибудь подобное тому, что было на улице, еще группу из профессионалов, которые склонились бы над картами, громко обсуждая детали предстоящего штурма (или как там это называлось на их языке). Но его взору предстала картина, достойная пера Марка Твена: два деревенских старика, сгорбившись, сидели рядом, лица их оставались в тени. Они рассказывали какие-то истории, а в комнате витали клубы дыма и пахло крепким табаком, обещающим головную боль. Гора окурков погребальной пирамидой возвышалась в дешевой пепельнице, стоявшей между ними. И это руководители операции? Штаб? Похоже, это какой-то склад.

— Я помню, — услышал Питер голос одного из стариков, — помню. В те времена весь мир жил на угле.

— Да, ей Богу, это была отличительная примета тех дней. В шестой шахте работали более двухсот парней, и она, черт побери, была центром цивилизации. Сейчас там валяется всего несколько вагонеток. А тогда каждый имел большую черную машину, у каждого была работа, несмотря на Большую депрессию. Беркиттсвилл был углем, а уголь был Беркиттсвиллом, черт возьми. Я помню, будто это было вчера, а не пятьдесят лет назад.

Один из собеседников поднял голову. Стало видно его лицо, и Питер поймал быстрый взгляд старика. Он непроизвольно сглотнул слюну, потому что догадался, кто этот человек.

Знаменитый или безвестный Дик Пуллер! В такой чрезвычайной ситуации надо было предполагать, что Министерство обороны обратится к нему. Даже Питер знал о Дике Пуллере, знал о его победах в далеких джунглях и болотах и о его единственном поражении.

Сейчас он его увидел, жилистого мужчину лет шестидесяти, с лицом, словно вырезанным из древнего холста. Плотный «ежик» серо-седых волос, узко очерченный рот. Питеру бросились в глаза его руки, крупные, жилистые, сильные руки рабочего с крепкими ладонями. Мощное тело, не такое сделанное, как у культуриста, но буквально излучающее необычайную силу. Твердые, черные, маленькие блестящие камешки были его глазами, как у аятоллы. На полковнике был старый маскировочный костюм для джунглей, высокие тяжелые ботинки, браслет с личным знаком на запястье. И, конечно, черт побери, потрепанная табличка над нагрудным карманом. С легендарной фамилией Пуллер.

— А потом из-за проклятого обвала ее закрыли, — продолжал старик, собеседник Пуллера. — Если можно так сказать, это был черный день для графства Фредерик, мистер Пуллер. Женщины год носили траур, прежде чем уехать отсюда.

— Доктор Тиокол, — неожиданно произнес Пуллер, хотя их никогда официально не представляли друг другу, — мистер Брейди рассказывает мне интересные вещи о вашей шахте. Кое-что может быть даже и вам неизвестно.

Питер был готов к такому разговору.

— О том, что шахта построена на высоте тысячи футов над руинами старой угольной шахты? Мы располагали всей старой документацией. Провели пробные бурения. Угольная шахта заброшена с тридцать четвертого года, после того, как произошел обвал. Наши пробы показали отсутствие геологической нестабильности. Угольная шахта — это уже история, полковник Пуллер, так что не питайте иллюзий попасть через нее к объекту.

Когда Дик отвечал Питеру, его темные глаза оставались спокойными.

— Но, по нашим сведениям, изначальная законсервированная шахта ракеты «Титан» с конца пятидесятых годов открыта для воздействия атмосферных осадков. За тридцать лет было много дождей, так ведь, мистер Брейди?

— Дождей здесь полно, иногда даже слишком. — Брейди повернул задубевшее лицо к Питеру и посмотрел на него. — Сынок, ты, должно быть, много знаешь, но хотел бы спросить тебя, что ты знаешь об угле? Если на угольный пласт в течение многих лет попадают дожди, то в нем образуются чертовски интересные формации. Уголь мягкий, сынок. Мягкий, как масло.

Питер посмотрел на него.

Потом перевел взгляд на Дика Пуллера.

— Вот вам и тоннели, доктор Тиокол. Вот вам и тоннели.

Григорий выскочил из посольства и прямиком направился в ближайшее питейное заведение. Им оказался бар «Кэпитол Ликес», в трех кварталах от посольства. Слабо освещенная забегаловка на углу Л-стрит и Вермонт-стрит с роскошной витриной спиртных напитков, рассчитанных на добропорядочных жителей Вашингтона, если бы добропорядочным жителям пришло в голову заглянуть в такое место. Григорий вошел в бар, пробрался сквозь толпу скучающих безработных негров, убивавших здесь свободное время, и купил бутылку американской водки (русскую он не любил) за три доллара и девяносто пять центов. Выйдя на улицу, он быстро вскрыл бутылку и сделал большой глоток.

Ах! Самая старая и самая лучшая подружка, которая никогда не подводит! У водки был вкус дыма, огня, бодрящего зимнего снега. Хмель моментально ударил в голову, наполнил Григория всеобъемлющей любовью. Он любил бесконечный и яркий поток американских автомобилей, заполнивших улицу. Он любил эту мелкую крысу Климова, любил его могущественного покровителя Пашина.

— За Пашина, — объявил Григорий человеку, оказавшемуся рядом с ним, — за героя наших дней.

— Это точно, Джек, — согласился мужчина, поднося к губам горлышко бутылки, завернутой в бумажный пакет. — Чтоб им всем пусто было, этим ослам!

Заправившись, Григорий слегка неверными шагами пошел вперед. Яркое солнце резало глаза, и он надел затемненные очки. Он купил их в дешевом универмаге, но выглядели они, как фирменные. Теперь он взял себя в руки. Григорий посмотрел на часы — до предстоящей работы оставалось еще время.

Он побродил несколько минут, пока не нашел то, что искал, — телефон-автомат. Всегда следует звонить из телефона-автомата. Это старейшее правило. В России вы точно знаете, что телефоны-автоматы прослушиваются, но в Америке точно знаете, что нет.

Григорий достал монету и набрал номер. Ответил незнакомый женский голос, но он попросил к телефону мисс Шройер. Вскоре она подошла сама.

— С вами говорят из универмага «Сирс», — сказал Григорий. — Ваш заказ готов. Его номер, — он прищурился, читая номер телефона-автомата, — 555-0233. Всего хорошего. Это из универмага «Сирс»…

Телефон замолчал, но Григорий продолжал что-то говорить в трубку, делая вид, что разговаривает. Он ясно представил, как Молли встает из-за своего стола в «Кроуэлл Офис Билдинг», набрасывает пальто, не спеша спускается вниз к автоматам с газированной водой, пьет воду и заскакивает в туалет. Ее полнота просто величественна: огромный зад, покатые плечи. Потом она идет в соседний коридор к телефону-автомату.

Раздавшийся звонок удивил Григория, погруженного в мечтания, но он спохватился и нажал кнопку.

— Григорий, Боже мой! Что же ты делаешь! А если они следят за тобой? Я же предупреждала тебя, Григорий, чтобы ты никогда, никогда не звонил мне…

— Молли, о, Молли! — захныкал Григорий. — Боже, дорогая, я слышу твой голос, он звучит так чудесно.

— Ах ты, жирный ублюдок, чувствую, уже набрался. Еле бормочешь.

— Молли, послушай, пожалуйста. Да, я немного выпил…

— Григорий, не сюсюкай. Ты же знаешь, я этого не люблю!

— Молли, пожалуйста, мне не к кому больше обратиться. На этот раз чертов Климов действительно прижал меня. Он жаждет моей крови. Я еще не попадал в такую ужасную ситуацию. Боже, дорогая, они собираются отправить меня домой.

— Григорий, ты тянешь эту волынку уже несколько месяцев. С того момента, как мы познакомились.

Григорий захныкал. Его боль и испуг, пущенные по телефонным проводам, должно быть, усилились и вызвали жалость в Молли. Григорий почувствовал, что она размякла, и усилил нажим.

— Пожалуйста, прошу тебя, дорогая. Не дай мне погибнуть. Ты должна что-нибудь добыть для меня. Только побыстрее, что-нибудь важное, чем бы я мог заткнуть им глотки. Только не всякие мелкие сплетни и слухи, это они могут вычитать из «Пост». Нет, Молли, если ты любишь меня, если боишься за меня, если у тебя осталось хоть немного нежности к бедному Григорию Арбатову, пожалуйста, прошу тебя, моя Молли, пожалуйста, помоги мне.

— Боже, да ты просто негодяй, — ответила Молли, с трудом удерживая смех. — Совсем стыд потерял, какая мерзость!

— Прошу тебя, — снова взмолился Григорий.

— Позвони через несколько дней.

— Через несколько дней я буду на пути в Латвию или в какое-нибудь другое ужасное место.

— Но здесь нет никакой Латвии, Григорий.

— Вот я об этом и говорю. Пожалуйста, Молли, прошу тебя, сегодня к вечеру. Я позвоню в четыре.

— Да ты на самом деле свихнулся.

— О, Молли, я надеюсь на тебя.

— Но я не могу… Что? Да, конечно. — Последние слова относились к кому-то постороннему. Через несколько секунд Молли чуть слышно заговорила: — Мне надо идти, детка, нас всех собирают по какому-то поводу.

— Дорогая, я…

Но она уже повесила трубку. Григорий подумал, как это странно, но чувствовал он себя уже гораздо лучше. Который час? Почти двенадцать, пора ехать за донесением от агента «Свиная отбивная».

— Полковник Пуллер? — Это был агент ФБР Акли.

— В чем дело?

— Совершенно секретная телеграмма из оперативного пункта Белого дома. Они хотят знать, что происходит.

— Что происходит? — Во взгляде полковника промелькнула ярость. Говорили, что во время операции «Пустыня-1» Пуллер позволял себе спорить даже с самим Картером. — Передай им, что Дельта прибыла, разрабатываем детали штурма, ждем авиацию поддержки и пехоту, большие надежды возлагаем на рейнджеров. Ну и еще что-нибудь добавь.

— Похоже, они там с ума сходят, — заметил Акли, слегка удивленный пренебрежением Пуллера к Вашингтону.

— Да плевать мне на них, — рявкнул полковник и посмотрел на Питера. — Они требуют действий, но, естественно, не понимают, что неправильные действия гораздо хуже бездействия. Гораздо хуже. Понимаете, мне приходится сражаться с ними точно так же, как надо будет сражаться с теми, кто засел на горе. А теперь, доктор Тиокол… кажется, Питер? Не возражаете, если я буду называть вас Питер?

— Конечно, нет.

— Так вот, Питер, я изучил ваше досье. Очень умный парень, прекрасные характеристики. — Маленькие, холодные глаза Пуллера уставились на Питера с сожалением. — Но что там за история с Тейлором Мэйнором? Сумасшедший дом в Элликотт-Сити. У вас была проблема в этом плане?

— Да, некоторые сложности, после того, как распался мой брак. Но сейчас уже все в порядке.

— Вы слегка тронулись, да? Позвольте спросить прямо, как у вас с головой? Все в порядке? Или вы до сих пор не в себе?

— Я чувствую себя отлично, — спокойно ответил Питер, гадая в душе, почему этот ублюдок так ненавидит его. И понял, что Пуллер просто ненавидит всех людей. Этот человек был чрезвычайно агрессивным.

— Мне потребуется от вас напряженная работа. Мне нужен гений, нужен человек, который знает гору и который сможет мне все объяснить. Я бы уже захватил шахту, если бы знал как. Но, повторяю, мне нужен гений, который бы находился рядом и шептал мне на ухо. Можете вы помочь мне, только без всяких рассусоливаний и выпендрежа. У меня нет времени на рассуждения о проблемах мироздания.

— Я чувствую себя отлично, — повторил Питер. — Можете рассчитывать на меня, это я вам гарантирую.

— Отлично. Это все, что я хотел знать. А теперь… кто там наверху?

— Понятия не имею.

— Хорошо. Для чего они там?

— Чтобы запустить ракету. Это единственный в Соединенных Штатах стратегический объект с независимым запуском. Нет смысла захватывать ракету, если не собираешься ее запустить.

— Но зачем? Какова цель?

— Ума не приложу, если только это не чистой воды нигилизм. Кто-то просто хочет уничтожить весь мир. В стратегическом плане подобные действия лишены смысла: когда птичка выпорхнет, Советы нанесут ответный удар. И тогда мы все погибнем.

— Какое-то безумное желание смерти? Как у того, кто захватывает авиалайнер и убивает пилота?

— Пожалуй, что-то большее, но не знаю что. Даю голову на отсечение, здесь какой-то иной аспект, какое-то соображение, какая-то теория, если не крупномасштабный замысел. Думаю, что захват ракеты — только часть всего, часть более крупной схемы.

— Проклятье, похоже, вы и в самом деле гениальны!

— Я и есть гений, — согласился Питер, — но, может быть, тот, кто руководит всем этим, тоже гений?

— Когда решите для себя этот вопрос, сообщите мне первому. Немедленно. Это имеет решающее значение. Если я буду знать суть происходящего, то, возможно, смогу понять, чья это работа. А теперь скажите, мы можем попасть в шахту?

— Нет.

— Проклятье!

— Не думаю, что вы сможете попасть туда. Насколько я понимаю, там уже есть люди.

— Их шестьдесят, и они хорошо вооружены.

— Военные?

— Отлично подготовленные. Могу сказать, что захват был проведен четко, со знанием дела. А сейчас они натянули над объектом чертов брезент. Мы не можем видеть, что они там делают. Дьявольски умно придумано. Наши дорогостоящие спутники могут видеть все что угодно, сквозь облака, дождь, ураган, могут сообщить, чем занимается Горбачев. Но не существует такой аппаратуры, которая могла бы видеть сквозь брезент. Как вы думаете, что они там делают?

— Не знаю, понятия не имею.

— Они послали кому-то радиосигнал. Как вы думаете, доктор Тиокол, с кем они связывались? С другой группой, чтобы она была готова атаковать нас, когда мы начнем штурм? Или эта группа должна уничтожить аэродромы и лишить нас поддержки с воздуха? Или это какая-то другая часть плана? Что вы думаете, доктор Тиокол? Какие у вас идеи на этот счет?

— Не знаю, — угрюмо вымолвил Питер. — Я знаю только то, что касается ракеты. И шахты. Вот это я знаю. Вам понадобится чертовски много времени, чтобы добраться туда, независимо от того, атакует вас еще одна группа или нет. Я работал с материалами компьютеров, касающимися действий мелких подразделений во Вьетнаме, и они свидетельствуют о том, что все преимущества на стороне обороняющихся.

— Боже, и чтобы понять это, вам понадобились материалы компьютеров?

Питер проигнорировал это ехидное замечание, оставаясь во власти непонятной проблемы.

— Но даже если, скажем, вы убьете всех на вершине горы, вам все равно придется проникать через дверь в лифт, а оттуда в центр управления запуском. Вниз ведет один путь. Титановая дверь весит двенадцать тонн, и если бы вы начали резать ее еще неделю назад, то не закончили бы эту работу и сегодня к полуночи.

— А если просто открыть дверь? — спросил Пуллер.

Питер невольно поморщился, как будто говорил с несмышленым ребенком, и продолжил тоном специалиста:

— Дверь контролируется системой безопасности предохранительного устройства категории Р. Код из двенадцати цифр с ограничением попыток подбора. Три попытки подбора — и система блокируется.

— А как они заполучили код? Кто-то выдал?

— Нет, код меняется каждые двадцать четыре часа. Но одним из недостатков этого объекта является то, что код хранится еще и наверху, в сейфе начальника службы безопасности, на тот случай, если кому-нибудь из стратегического авиационного командования понадобится попасть вниз. Такая у нас была задумка. Но предполагалось, что об этом никто не будет знать. Как бы там ни было, они сумели взорвать сейф, выяснили код, спустились на лифте вниз и захватили центр пуска. Тогда все просто.

— А можем мы получить код у командования?

Питер состроил очередную презрительную гримасу.

— Этот парень…

— Мы окрестили его Агрессор-1.

— Да, Агрессор-1, — повторил Питер, подумав, что с названием попали они не в бровь, а в глаз. — Изнутри он может установить собственный код.

— А можем мы взорвать дверь?

— Вам понадобится огромное количество взрывчатки, но и тогда вы только разнесете гору, закрывающую установку, и повредите при этом компьютер, управляющий дверью. Дверь моментально заблокируется, и вы ее никогда не откроете.

— Гм, — ответствовал Дик Пуллер.

— Есть вероятность, но только вероятность, что им ничего не известно о хранилище ключей. Если только дежурным офицерам удалось поместить ключи в хранилище, то можно сказать, что захватчики овладели самой бесполезной в Америке недвижимостью. Потому что хранилище для ключей самой последней модификации. Если бы мы знали, когда они раздобыли информацию о шахте, то могли бы представить степень их осведомленности. Это главный вопрос. Есть у них сварщик?

— Давайте исходить из того, что есть. Они наверняка обо всем осведомлены. Знают о кодах, порядке их хранения, знают, как пользоваться средствами связи.

Если бы это было только возможно, то кожа на лице Пуллера натянулась бы еще сильнее. У него был вид человека, страдающего сильнейшей головной болью. Полковник закурил «Мальборо» и повернулся к старику, который так и сидел на своем месте, безучастный к их разговору.

— Мистер Брейди, как думаете, сможем мы подобраться снизу?

— Нет, нет, — торопливо оборвал его Питер, который не терпел, когда говорят глупости. — Нет, там суперпрочный бетон, его плотность тридцать две тысячи фунтов на квадратный дюйм. Он выдержит все, за исключением разве что старой водородной супербомбы. И не забудьте о скальных породах вокруг площадью десять миллионов квадратных футов.

— Значит, человек не сможет подобраться снизу? Или хотя бы приблизиться настолько, чтобы заложить ядерный заряд небольшой мощности? Как с точки зрения теории?

— За двенадцать часов?

— Да.

— Ну-у, если он сможет попасть туда, я полагаю… но это чистая абстракция… думаю, он попадет в шахту через газовые рули, такие трубы, которые взрываются при запуске. Он попадет в шахту, и если у него будет какое-то устройство или он будет знать, как это делается, то сможет вывести ракету из строя. Но в любом случае рассуждения эти чисто теоретические.

— Послушайте, мистер Брейди. А эти тоннели, которые могут быть в горе, какой они формы?

— Самой паршивой, какую только можно представить, мистер Пуллер, — ответил старик, помедлив, чтобы сплюнуть. — Некоторые могут заканчиваться тупиком, другие окажутся настолько узкими, что человек не просунет через них даже кулак. И они черные, мистер Пуллер, вы даже не можете себе представить, какие черные. Такая темнота бывает только под землей.

— Но человек может пролезть по ним?

— Стоп, мистер Пуллер, даже и не пытайтесь. Тут нужен специальный человек. Внизу, в темноте, всегда страшно, а если произойдет обвал, то никто не поможет. Там ничего не видно, двигаться очень трудно, от страха можно наложить в штаны, мистер Пуллер. А потолок тоннеля так и давит на голову неподъемным грузом.

Пуллер задумался. У него были сто двадцать отлично подготовленных, лучших солдат в мире, и все же он понимал, что группа Дельта не подходит для выполнения этой задачи. Тут нужен такой человек, которого, может быть, просто не существует, человек, который в полной темноте сможет проползти по тоннелям полторы мили и остаться при этом в здравом уме…

— Возможно, я найду добровольцев в группе Дельта, мистер Брейди. А есть тут поблизости шахтеры или люди, работавшие под землей?

— Здесь таких больше нет, мистер Пуллер. Не осталось после обвала.

— Гм, — снова бормотнул Дик Пуллер. Питер украдкой наблюдал за ним. Казалось, полковник сейчас лопнет от бешеного напора одолевавших его разноречивых мыслей. Лицо у него посерело, глаза стали невидящими. И тут снова раздался голос старика Брейди.

— Разве что мой внук Тим. Тим сможет провести вас туда.

Дик уставился на старика.

— Тим не слишком-то способный парень, но шахтер прирожденный. Никогда не боялся ни одной шахты. Его отец, мой сын Ральф, был шахтером, так что Тим вырос рядом с шахтами. Когда Ральф погиб во время пожара в пятьдесят девятом году, Тим переехал ко мне. В то время я был государственным инспектором шахт в Западной Виргинии, и Тим много полазил со мной под землю. Прирожденный шахтер.

— А где Тим? — спросил Пуллер, со страхом ожидая ответа.

— Несколько лет назад вы, ребята, воевали. Тима тоже призвали на эту войну, так что он тоже воевал. Заслужил несколько медалей. Ползал по каким-то тоннелям и убивал кого-то. Таких солдат называли тоннельными крысами. Он служил в 25-м пехотном полку, в местечке, которое называлось Ку Чи. Эти маленькие желтолицые рыли какие-то тоннели, и Тим с парнями сидел там дни и месяцы. Немногие из тех ребят остались в живых, мистер Пуллер, не вернулся и Тим, вот так.

Пуллер посмотрел на Питера Тиокола. Он улыбался.

— Тоннельные крысы, — сказал полковник задумчиво. — Тоннельные крысы.

Майор был несказанно счастлив, он любил воевать и был отличным солдатом. Любил думать о войне, мечтать о ней, строить планы сражений и — воевать. Сейчас он носился по вершине горы, проверяя своих людей с кипучей энергией четырнадцатилетнего мальчишки.

— Что-нибудь заметили?

— Нет, сэр. Все тихо.

— Там могут быть разведчики из морской пехоты или войск специального назначения. Они специалисты по маскировке. Вы можете обнаружить их, когда уже будет поздно.

— Нет, сэр, пока ничего такого не замечено. Только полиция штата, но они больше заняты эвакуацией гражданских лиц и, похоже, не собираются атаковать нас.

Его солдаты были молоды, но отлично подготовлены и полны решимости. Дилетантов здесь нет, только добровольцы, проникшиеся глубокой верой. Отличные ребята, под белыми комбинезонами пятнистая форма, оружие в полном порядке, чисто выбриты, глазасты. За два часа они натянули громадный тент из брезента, а сейчас по всем правилам окапываются. Сам по себе тент не производил большого впечатления, но его предназначили для совершенно определенной цели, и для нее он был вполне хорош. Укрепили его на стойках на высоте не более пяти футов от земли, остальные полотна крепко связали веревками, так что тент занял примерно две тысячи квадратных футов. Он должен был скрыть их от глаз противника. А под тентом люди майора старательно корпели над маленькими сюрпризами для любого, кто попытается атаковать их. Они уже знали их действие и горели желанием испытать сюрпризы на новичках.

Одновременно с маскировкой по внешнему периметру зоны были вырыты окопы и ячейки для крупнокалиберных пулеметов. Грузовики подвезли к ним боеприпасы — около миллиона. Достаточно, чтобы дать отпор целой армии.

Майор перебегал от позиции к позиции, проверяя полосы обстрела и внося коррективы.

— Как настроение? Чувствуете себя сильными и храбрыми?

— Да, сэр. Сильными, храбрыми и отлично подготовленными.

— Значит, все будет в порядке. Все идет по плану, по графику. Мы все можем гордиться, упорный наш труд будет вознагражден.

Выкурить их отсюда можно только напалмом, а напалм противник применить не сможет, потому что есть опасность повредить главный компьютер. Нет, придется им подняться сюда и рассчитывать только на стрелковое оружие. Или идти в рукопашную. Будет настоящий бой.

На одной позиции на вершине горы наблюдатели сообщили ему о вертолетах.

— До двенадцати вертолетов, сэр. Пролетели на восток и там приземлились.

Майор посмотрел в бинокль. Он заметил небольшое скопление людей в миле от горы, на снежной равнине возле каких-то убогих построек. Двенадцать вертолетов выстроились на земле в боевом порядке. Заметил он и большой фургон, наверное, средства связи, и движущуюся колонну грузовиков. Люди сновали туда-сюда, кто-то ставил большую медицинскую палатку с красным крестом. Машины прибывали, взлетали или приземлялись вертолеты.

— Они готовятся, сомнений в этом нет. Собираются атаковать с воздуха. Естественно, я и сам бы так поступил.

— Когда они начнут, сэр?

— Если честно, то я просто восхищен. Кто бы ни командовал этим шоу, он свое дело знает. Мы с генералом предполагали, что в первую атаку они пойдут уже через три часа, и она будет плохо спланирована и скоординирована. Много дыма и огня, масса жертв, но никаких конкретных результатов. Однако тот человек внизу выжидает, он хочет тщательно подготовиться. Вертолеты…

— Самолеты, сэр. Мы случайно заметили солнечные блики.

— Да, электронные средства подслушивания. Будьте осторожны в разговорах, ребята. Они слушают нас и фотографируют. Фотографируют наш замечательный тент.

Солдаты рассмеялись.

Майор был чрезвычайно доволен. Многие годы ему приходилось охотиться на партизан, жестоко очищая от них сельскую местность. Иногда партизаны захватывали в плен кого-то из солдат и разбрасывали его кишки на многие мили, а они шли по следу, пока, наконец, не находили оставшиеся от него кости. Было очень трудно приблизиться к этим ублюдкам и навязать им бой, они словно растворялись в складках местности. Можно было пытать их женщин и убивать детей, но партизаны всегда находились где-то рядом, хотя дотянуться до них было невозможно.

Но сейчас другое дело. Мы на горе, и они вынуждены сами прийти к нам. Вот это будет бой! Им поставили четкую задачу — удерживать гору определенное время.

— Следите в первую очередь за самолетами, — приказал майор. — Мы знаем, что в этом районе, в Балтиморе, у них есть штурмовики А-10. Они будут летать низко, постараются запугать нас. За ними последуют вертолеты, вы увидите, как они будут взлетать. Десантники по веревкам спустятся из вертолетов на дорогу, потому что вертолеты там не сядут. Это, наверное, будет группа Дельта, очень хорошие солдаты, лучшие. Настроены они будут решительно, но натворят много глупостей, вы сами это увидите. — Майор улыбнулся. — Это будет грандиозный бой, я вам обещаю. Да, грандиозный бой, ребята, о нем будут рассказывать сотни лет.

— И мы выиграем его для вас и генерала, сэр, — пообещал кто-то из солдат.

Майор прошел в разрушенное здание пункта управления запуском и снял со стены телефонную трубку.

Ему ответил генерал.

— Пока никаких признаков штурма, сэр. Однако его надо ожидать в течение часа. Прибыли вертолеты и колонна грузовиков. Но мы готовы их встретить.

— Хорошо, Алекс. Я надеюсь на тебя.

— А как дела внизу, сэр?

— Продвигаются. Медленно, но продвигаются. Пламя яркое и горячее.

— Мы будем держаться до последнего.

— Обеспечь мне необходимое время, Алекс. А я обеспечу тебе такое будущее, какое ты пожелаешь.

12.00

Уоллс пристально смотрел на дверь. Эта была самая худшая. Конечно, были и другие двери, даже такие, которые ему нравились. Но эта была самая поганая из всех дверей. Массивная, зеленая, железная и старая, как будто ей было миллион лет. Грубые петли выбили углубления в стене в тех местах, по которым они стукали в течение многих лет. На высоте фута от пола кто-то нацарапал на ней кривыми грубыми буквами: «Трахай ниггеров». Глядя на эту надпись, Уоллс подумал, что дверь именно для этого и предназначена.

Он лег на спину. Скоро он сойдет здесь с ума, а потом его выпустят и тогда убьют.

Да, «Трахай ниггеров», все правильно.

Уоллс попытался думать о всяких пустяках, чтобы быстрее летело время, но из этого ничего не вышло. В камере их было двое — он и дверь. Уоллс понимал это, потому что по натуре был реалистом. А в данный момент реальность состояла из зеленых стен вокруг, параши, засохших соплей под нарами и нацарапанных на стенах предложений от педерастов. И еще дверь. Не могло быть ничего более реального, чем эта железная дверь с болтами, заклепками и тяжелыми петлями. Дверь запирала его и советовала: «Трахай ниггеров».

— Эй, парень.

Это окликал его в глазок Поросенок Уотсон.

— Эй, поднимай свою черную задницу или я отдам тебя Арийцам, и они пересчитают тебе все кости.

Послышался лязг металла. Поросенок Уотсон открыл дверь, отодвинул засов и вошел в камеру. Сделать это было довольно просто, если у тебя есть ключ. Ростом Уотсон был высок, примерно под сто девяносто, прыщав и грузен. Два поросячьих глаза, поросячий нос гармонировали с нависшим над широким черным ремнем животом, который напоминал наволочку, набитую свинцом. Длинные руки этого расиста испещрены были татуировками, даже фаланги пальцев запечатлели такие полярные этические понятия, как «любовь» и «ненависть».

В руках Уотсон держал полицейскую дубинку, которой орудовал с большой ловкостью.

— Чем ты занят, парень?

— Я молился, — соврал Уоллс. Врал он, как дышал.

— Не смеши меня, твои гребаные молитвы уже были услышаны, ты получил шесть недель одиночки и Арийцы не успели достать тебя.

Да, так оно и было. Один из Арийцев, по кличке Крутой Папа Пинкем, проявил повышенный интерес к заднице Уоллса и однажды вечером в душевой с помощью троих шестерок решил овладеть ею. Однако торжество его было недолгим. Уоллс настиг его в коридоре между крыльями здания тюрьмы, достал бритву и сделал так, что Папа Пинкем уже никогда не будет ни к кому приставать. Было ужасно много крови. Кто бы мог предположить, что в мужском члене так много крови?

Арийцам это не понравилось, и они поклялись кастрировать Уоллса, чтобы он тоже распевал высоким фальцетом.

— Тебя хотят видеть какие-то шишки, — сказал Поросенок Уотсон. — А теперь поторопись или я разберусь с тобой. Давай сюда.

Он вывел Уоллса из камеры-одиночки, расположенной в крыле В, и повел по главному коридору мимо зарешеченных клеток, где сидели Арийцы — самая влиятельная, организованная банда в исправительной тюрьме штата Мэриленд. У Арийцев имелся героин, порнография, барбитураты, убийцы, охранники, прачки, ножи, дубинки, кастеты. Они верховодили в тюрьме.

— Эй, приятель, мы еще доберемся до твоей задницы, будь уверен, — крикнул Уоллсу один из Арийцев.

— Ниггер, считай, что из тебя уже сделали фарш, — заверил другой.

— Дурень, тебе конец, — пообещал третий Ариец.

— Да ты и впрямь популярен, — с радостным смехом заметил Поросенок. — Знаешь, они даже заключают пари по поводу того, как долго ты проживешь.

— Проживу долго, — дерзко ответил Уоллс. — Дольше, чем твоя белая задница.

Поросенок подумал, что у него начинается истерика.

— А мертвецы, оказывается, еще и рассуждают, мне это нравится, — хмыкнул Уотсон.

Они прошли через помещение охраны, где Уоллса тщательно обыскали (но его нож был в безопасном месте), вышли из основного тюремного блока и вошли в кабинет начальника тюрьмы. Там были двое военных. Начальник тюрьмы сделал Уотсону знак удалиться и закрыл за ним дверь.

— А вот и наш знаменитый заключенный № 45667, — обратился к военным начальник тюрьмы. — Как дела, Натан?

Уоллс лишь мельком бросил взгляд на белые лица, всегда казавшиеся ему гладкими и толстыми воздушными шарами.

— Специалист четвертой категории Натан Уоллс, черт побери, — воскликнул старший сержант с полным набором нашивок на рукаве. — Боже, да это преступление — держать такого парня, как ты, в этом месте. Я читал твое досье. Парень, да ты просто герой. Сотни людей остались в живых благодаря вам, мистер Уоллс.

Уоллс напустил на себя мрачный вид и ничего не сказал, глаза его хранили полное равнодушие.

— Этот герой, — пояснил начальник тюрьмы, — был известен на улицах, как сутенер высокого полета. На него работали девять девиц, все прехорошенькие. Еще он специализировался на фенциклидине, таблетках амфетамина, барбитуратах, травке, мексиканской марихуане, вообще почти на всей химии, вызывающей наркотическое состояние. Ну, еще два или три преднамеренных оскорбления действием, бесконечные уличные грабежи, взломы и вторжения в помещения с целью грабежа, преднамеренные нападения самого различного характера. Но ни в чем этом Нат не виноват. Во всем виноват только Вьетнам, да, Нат?

Уоллс скрестил на груди сильные руки и придал своему лицу такое же пустое выражение, как у ведра с дыркой. Он не позволит им лезть в душу. Хватит с него.

— Но ведь кроме этого, — начал сержант, — ты еще был лучшей тоннельной крысой 25-го пехотного полка. Послушай, три медали «Пурпурное сердце», орден «Серебряная звезда», две медали «Бронзовая звезда». Бог мой, да ты вел настоящую свою войну в этих дырах.

Собственные военные заслуги очень мало значили для Уоллса. Он загнал воспоминания о них в самые отдаленные уголки памяти. В конце концов, тоннель был той же самой улицей, правда, с кровлей над головой.

— Мистер Уоллс, у нас возникли проблемы, — обратился к нему сурового вида офицер, судя по знакам различия, полковник. — И нам нужен человек, который помог бы их разрешить. Сегодня, в семь часов утра какое-то военизированное подразделение захватило государственный секретный объект в западной части штата Мэриленд. Очень важный объект. И теперь получается так, что единственный путь к объекту проходит по длинным опасным тоннелям. Жуткая работа. Нам нужен человек, имеющий опыт сражения в катакомбах. Тоннельная крыса. И нужен он нам как можно быстрее. Вы единственный, кого мы смогли отыскать за это короткое время. Что вы скажете на это?

В ответ полковник услышал оживленный, радостный смех Уоллса.

— Ко мне это не имеет никакого отношения. С этим дерьмом давно покончено, я хочу, чтобы меня оставили в покое.

— Да, вас можно понять. А теперь, мистер Уоллс, разрешите сказать, что остаться в покое вам не суждено. Примерно через двадцать часов само понятие «остаться в покое» потеряет всякий смысл.

Уоллс посмотрел на полковника.

— Да, вам предстоит увидеть ядерную боеголовку советской ракеты SS-18, взрывающейся примерно в четырех тысячах футов над Балтимором, а воздушный взрыв обладает наиболее разрушительным действием. И произойдет это, как я уже говорил, сегодня. Мы предполагаем, что масса боевой части выведенной на цель ракеты будет около пятнадцати мегатонн. И тогда вы, мистер Уоллс, в течение секунды увидите невыносимо яркую вспышку. В следующую долю секунды, мистер Уоллс, ваше тело просто испарится под воздействием мощнейшей энергии. То же самое произойдет с телами всех людей на первом этапе действия взрыва. Энергия его распространится в радиусе примерно трех миль от эпицентра. Как вы думаете, господин начальник тюрьмы, погибнут миллиона полтора людей?

— Да.

— Так вот, а в более широкой зоне поражения, скажем, в диаметре десяти миль, взрыв произведет ужасные разрушения, люди получат травмы, связанные обычно с применением мощных взрывчатых веществ. Вы достаточно насмотрелись на это во Вьетнаме, мистер Уоллс: ожоги третьей степени, переломанные конечности, слепота, рваные раны и контузии, сотрясение мозга. Думаю, хуже всего придется детям, застигнутым в школах. Родителей рядом не будет, детям придется самим заботиться о себе и молить Бога о скорейшей смерти. В более отдаленной зоне, это в радиусе примерно двадцать миль, разрушений будет меньше, но через сорок восемь часов люди начнут умирать от действия радиации. Ужасная смерть, она сопровождается рвотой, обезвоживанием организма. Далеко не радостная картина. К концу недели в этом районе умрет не менее трех миллионов человек. А теперь, мистер Уоллс, представьте, что подобное произойдет в каждом крупном городе Америки и Советского Союза, и вы поймете: речь идет об ужасающих последствиях. В результате обмена ядерными ударами погибнет не менее пятисот миллионов человек. Вот что произойдет, мистер Уоллс, если мы не сможем проникнуть в шахту.

— Если белые решили разнести в клочья свои задницы, то это их проблемы, — ответил Натан Уоллс.

— Мистер Уоллс, у Советов отличная техника, но даже они не смогли создать бомбу, различающую людей по цвету кожи. Ядерная бомба предоставляет нам с вами равные возможности. Она убьет нас всех, мистер Уоллс, независимо от расы, вероисповедания и политических убеждений, всех превратит в трупы или пепел. И если вы думаете, что третья мировая война будет носить локальный характер, то позвольте разубедить вас в этом. Во-первых, она не будет иметь локального характера, во-вторых, весь земной шар вымрет от радиации. Выживут только крысы-мутанты и ваши друзья тараканы, которые переживут всех.

Его речь не произвела большого впечатления на Натана Уоллса, который то ли в силу наклонностей, то ли способностей не желал мыслить абстрактными категориями. Во всей вселенной его заботила единственная вещь — собственная задница. И видя чрезвычайную озабоченность военных, он решил поторговаться с ними.

— А если я смогу провести вас туда?

— Получите благодарность от правительства. И удовлетворение от сознания того, что сумели изменить ход истории.

— А я добавлю тебе еще шесть недель одиночки, — внес и свою лепту начальник тюрьмы.

Этого было маловато. Но Уоллс подумал, что на воле попытается сбежать, а если не получится, все равно надо заранее выторговать для себя кое-что.

— А нельзя ли перевести Ната Уоллса в другую тюрьму? — спросил он. — Ну, скажем, в Аллентаун, куда всегда приезжают белые политики? Там есть плавательный бассейн и, говорят, даже девочки.

— Мистер Уоллс, вы нам — Беркиттсвилл, а мы вам — Аллентаун, — пообещал полковник.

— Да я ему хоть Майами устрою, — добавил второй военный.

В то время, как в государственной исправительной тюрьме штата Мэриленд в Балтиморе командир отряда тоннельных крыс «Бейкер» согласился помочь военным, командир отряда тоннельных крыс «Альфа» уединился в окрестностях Вашингтона. К нему отправили посла из Госдепартамента. Молодой человек по фамилии Латроп несколько нервничал, стоя в маленькой прихожей дома на Ли Хайвей в Арлингтоне, штат Виргиния. В домике пахло свининой и незнакомыми пряностями, обстановка была дешевая, мебель убогая. Ожидая в одиночестве, Латроп смотрел в окно. Он увидел троих детей, они играли, с ними была тепло одетая женщина. Его поразило ее утонченное бледное лицо восточного типа и фантастическая грациозность движений.

Кто-то окликнул его, Латроп повернулся и увидел мужчину средних лет в гавайской рубашке и брюках из синтетической ткани.

— Мистер Нхай? — спросил Латроп.

— Да, мистер Латроп. Мы что-то нарушили? Что-то не так с нашими документами? Но все бумаги в порядке. Их даже в церкви проверили и…

— Нет, нет, мистер Нхай, я не имею никакого отношения к вашим документам. У меня совершенно иное дело… — Латроп помолчал, чувствуя, как встревожен Нхай. — Я уполномочен правительством сделать вам не совсем обычное предложение.

— Слушаю, мистер Латроп.

— Могу только сказать, что у нас возникла серьезная проблема, касающаяся безопасности страны. Это в сотне миль от Вашингтона. И, возможно, разрешение этой проблемы будет связано с необходимостью проделать длинный и опасный путь через тоннели. С помощью своих компьютеров мы попытались отыскать бывших солдат, служивших во Вьетнаме в подразделениях, которые назывались тоннельными крысами. Это те солдаты, которые воевали в катакомбах, таких, как в Ку Чи.

Пока он говорил, глаза Нхайя оставались бесстрастными, темными, спокойными.

— Но оказалось, что разыскать этих людей очень сложно. Похоже, они довольно агрессивные личности и не общаются с другими ветеранами. Так что нашли мы всего одного.

Мистер Нхай глядел на него спокойно и отрешенно.

— Кто-то из наших аналитиков читал книгу британского журналиста, где рассказывалось об одном вьетконговце, десять лет воевавшем в катакомбах, а потом иммигрировавшем в нашу страну. Его звали Тра-Данг-Фуонг.

Маленький вьетнамец продолжал смотреть на Латропа, выражение лица у него абсолютно не изменилось.

— После войны что-то у него было с головой, и правительство Северного Вьетнама отправило его на лечение в Париж. Но судьба обернулась так, что в Париже он познакомился с американским психиатром, которого заинтересовал этот случай, и доктор привез его в Америку при содействии арлинггонской католической церкви. Мы проверили иммиграционное досье и убедились, что Тра Данг-Фуонг все еще здесь. Он переехал сюда в восемьдесят третьем году и, по нашим данным, так и живет в этом доме.

— Я дядя Фуонг, — сказал Нхай.

— Так он здесь?

— Фуонг здесь.

— Могу я увидеть его?

— Из этого не выйдет ничего хорошего. Фуонг провел десять лет в тоннелях, и последствия этого печальны. Фуонг ни во что не верит и хочет только одного: чтобы его оставили в покое. Теперь мало что может доставить ему радость. Доктор Мэйфилд считал, что отъезд из родной страны и смена обстановки помогут Фуонг, но он ошибся. Его пациенту ничего не помогает, Фуонг страдает от постоянной тоски и неприкаянности.

— Но Фуонг, он знает тоннели?

— Никто так не знает тоннели, как Фуонг.

— Сэр, а не мог бы мистер Фуонг помочь нашим солдатам в выполнении этой чрезвычайно важной операции? Не смог бы он снова вернуться в тоннели?

— Очень сомневаюсь в этом, мистер Латроп.

— Простите, а нельзя спросить у него самого?

— Фуонг не любит разговаривать.

Латроп был на грани отчаяния.

— Прошу вас, — взмолился он, — можно только спросить его?

Некоторое время мистер Нхай смотрел на молодого человека, потом с явной неохотой куда-то ушел.

Пока Латроп ждал, Нхай вернулся из сада с детьми и няней. Шумные энергичные ребятишки, похожие друг на друга, облепили Нхайя, но он ласково отстранил их.

Няня стояла в сторонке, наблюдая эту картину.

Латропу показалось, что прошло уже много времени. Когда же, наконец, появится Фуонг?

— Мистер Латроп, — начал Нхай, — разрешите представить вам Тра-Данг-Фуонг, бывшего бойца подразделения СЗ Освободительной армии Народной Республики Вьетнам. На севере страны она была известна как Фуонг из Ку Чи.

Латроп с трудом проглотил слюну. Девушка! Кто бы мог подумать, они ведь искали тоннельную крысу. А ею оказалась эта девушка.

Темные глаза встретили его взгляд. Глаза были красивые, миндалевидные. Едва ли ей больше тридцати, он плохо разбирается в восточных лицах, но кожа у нее гладкая, только глубоко посаженные глаза полны печали.

Мистер Нхай сказал ей, какое дело привело в их дом Латропа.

— Тоннели, — произнесла она на ломаном английском.

— Да, мадам, — подтвердил Латроп, — длинный, ужасный тоннель. Самый плохой.

Фуонг сказала что-то по-вьетнамски.

— Что она говорит? — переспросил Латроп у Нхайя.

— Она говорит, что уже три раза умирала в тоннелях: один раз — ради мужа, другой — ради дочери и третий — ради самой себя.

Латропу стало вдруг мучительно стыдно. Ему тридцать один год, он окончил престижные учебные заведения, много работал, да, но жизнь доставляла ему удовольствия. А вот перед ним стояла женщина… девушка!.. которую на десятилетие буквально окунули в мир грязи и смерти, и вот она, расплата, — она нянчит чужих детей, отчужденная от этого мира. Где-нибудь в супермаркете вас поразила бы ее красота. Такой женщине надо было бы жить совсем в другом мире.

— Она сделает это? Я спрашиваю… — Латроп снова сглотнул слюну, чувствуя, как срывается голос. — Она поможет?

Мистер Нхай быстро заговорил по-вьетнамски. Фуонг ответила ему.

— Что она сказала?

— Ей не хотелось бы возвращаться в тоннели.

Латроп попал в затруднительное положение, он не знал, насколько откровенным мог быть в разговоре с ней.

— Это очень важно.

Девушка даже не взглянула на него.

— Прошу прощения, мистер Латроп, сейчас я не могу говорить с ней. Может быть, через какое-то время.

— Прошу вас, — не сдавался Латроп, — дело очень срочное. От этого зависит множество жизней.

Не глядя на него, девушка что-то быстро сказала дяде.

— Она говорит, что от нее будет мало толку в тоннелях. Скорее даже, вред. Просит понять вас это. Она очень боится тоннелей.

Латроп пробормотал какую-то ничего не значащую фразу, предпринял еще одну безнадежную попытку заглянуть девушке в глаза. Он лихорадочно искал слова, способные убедить ее, но на ум шли банальные, безликие доводы. Уже готовый признать поражение, он все-таки нашел выход.

— Скажите ей, что речь идет о бомбах, — внезапно выпалил он. — О бомбах, которые сожгли ее дочь, сожгут живьем еще миллионы детей. И если она верит мне, то скажите, что мы, американцы, обязаны попасть в эти тоннели не для того, чтобы убивать, а для того, чтобы сохранить им жизнь. Тоннель — единственный выход, а времени осталось очень, очень мало.

Старик начал переводить, но Фуонг оборвала его. Сейчас она смотрела Латропу прямо в глаза. Их глубина поразила его: как будто смотришь в глубокую черную воду.

Наконец она едва заметно кивнула.

13.00

Все разом навалились на Питера Тиокола: и офицеры группы Дельта, и разные начальники из полиции штата, и только что прибывшие представители федеральных властей, и офицеры связи из авиации Национальной гвардии штата Мэриленд, рассуждавшие о воздушной атаке. Питер понимал, что координатор он плохой. Брал он другим: никто не знал объект лучше, чем он. Ведь Питер создавал его усилием своей мысли и, что немаловажно, испытывая страх перед угрозой ядерной войны. Значение имело и тщеславие, его тешило сознание, что он может играть в самую опасную игру и выиграть.

— «Хранительница мира» уникальна в двух планах: во-первых, с чрезвычайной точностью она нацелена на шахты с советскими межконтинентальными баллистическими ракетами. Чтобы нанести Советам ущерб, нам нет необходимости выбирать такие простые цели, как города, и убивать пять миллионов человек.

Офицеры молча смотрели на него. Держался Питер спокойно, излучая уверенность, чего в эту минуту не хватало многим присутствующим. Иначе и быть не могло. «Хранительница мира» была спасительницей. Он верил в это, он был ее Иоанном Крестителем.

— И во-вторых, — Питер чувствовал, что завладел аудиторией, — эти боеголовки проникают очень и очень глубоко. Таким образом, и в этом ключ ко всей концепции, они обеспечивают доступ ко всем целям, защищенным в противоядерном отношении. Значит, мы можем не просто лишить противника его оружия, а провести так называемое обезглавливание. Мы можем чисто хирургически отрезать голову. Вы улавливаете мою мысль?

Конечно, они не улавливали. Их стратегическое мышление не поднималось выше траектории полета гранаты.

— И теперь они прислушиваются к нашим словам, потому что знают, что мы в состоянии запустить ракеты с ядерными боеголовками прямо к ним в карманы. Они ненавидят «Хранительницу мира», да, позвольте заметить, что эти ублюдки ненавидят ее. Она их пугает. Некоторые советские генералы понимают, что отстали от нас, и считают «Хранительницу мира» началом своего конца. И сейчас, — продолжал Питер, подбираясь, наконец, к сути дела, — когда я размышляю о способах размещения ракет МХ, меня пугает то, что сама по себе система имеет тенденцию к нестабильности. Если эти ракеты лучшие в мире и если мы на несколько лет обогнали Советы в программе модернизации ракетного вооружения, тогда, черт побери, наилучшей должна быть и система их размещения! Потому что, — тут он набрал в легкие воздуха, чтобы подчеркнуть важность сказанного, — если система имеет изъяны, то противник непременно ими воспользуется и первым нанесет удар. Слабость губительна, и только сила обеспечивает безопасность. Весь секрет стратегии заключается в предотвращении попытки нанесения первого ракетного удара.

Подумайте сами: наши остальные сорок девять «Хранительниц мира» размещаются в маленьких тесных шахтах от ракет «Минитмен II» на западе страны, и это просто безумие! Противник получает огромные преимущества для нанесения первого удара. Вот почему Саут Маунтин — самая неуязвимая в мире шахта и вот почему ее целями являются советские командные пункты и пункты связи.

Мы называем Саут Маунтин шахтой глубокого горного базирования, вот почему проникнуть в нее невозможно.

Прозвучавший из рядов слушателей голос Дика Пуллера оборвал Питера. Полковнику было наплевать на вопросы стратегии, в соответствии с которыми шахта Саут Маунтин считалась неприступным объектом.

— Доктор Тиокол, давайте перейдем к вопросам тактики. Нет смысла вдаваться в стратегию, потому что нам необходимо попасть в шахту.

— Тогда вы должны понять, что противник сейчас является хозяином положения. Нам предстоит бороться не только с ним, но и с горой. И со всей установкой. Если вы пустите в ход бомбы или, скажем, тяжелые снаряды, напалм, то выйдет из строя главный наземный компьютер, а тогда все пропало. Это не случайность, так все и было задумано. — Питер не добавил, что задумано было им. — И я говорю вам, что попасть в шахту можно единственным путем — открыть двери без взрывчатки и спуститься вниз. Другого варианта нет.

— Мистер Тиокол, — голос был знакомым, Питер сразу узнал Скейзи, — как вы думаете, чем они там занимаются под брезентом?

— Не знаю.

— Но что они могут делать?

— Да мало ли что. Предположим, окапываются, роют ходы. Возможно, прячут какое-то оружие, которое не хотят вам показывать, ну, например… э-э… нет, не знаю.

— А зачем пытаются скрыть?

— Я не знаю, — снова повторил Питер, его уже начала раздражать эта глупая болтовня о брезенте или чем там еще они накрылись. Это не главный вопрос, неужели это нужно доказывать?

— Мистер Тиокол, гм, доктор Тиокол, а каковы наши шансы с разных направлений?

Эти слова озадачили Питера, какой-то непонятный военный жаргон.

— Простите, я не…

— Одновременная атака с разных направлений, — пояснил Пуллер. — Это доктрина группы Дельта. Атакующие числом всегда превосходят обороняющихся, но преимущество теряется, если можно атаковать только с одного направления. Мы предпочитаем действовать сразу с нескольких. Можем мы ударить одновременно в несколько мест?

— Нет. Путь один — через шахту. Но двери шахты сверхпрочные, газовые рули взрываются только при запуске. Нет, другого пути нет.

— А если снизу? Как насчет шахт? — спросил Скейзи.

— Доктор Тиокол не принимает всерьез тоннельных крыс, — пояснил Дик Пуллер присутствующим.

— Думаю, это утопия, — подтвердил Питер Тиокол. — И чем больше вы на нее потратите времени, тем меньше его останется для реального дела. Самое реальное — это дверь. Надо прорваться через дверь.

— Доктор Тиокол, вы знаете, почему находитесь здесь. Помогите нам прорваться через дверь.

Питер совсем растерялся.

Дверь. Он сам придумал ее, а теперь она стала его главной проблемой.

— Вы можете помочь? — настаивал Пуллер.

— Там имеется код, — начал Питер. — Наши противники могут установить собственный код предохранительного устройства. Значит, я должен его расшифровать. Это очень сложно, ведь дверь открывают двенадцать цифр. Можно предпринять только три попытки. Если…

— Вы можете это сделать?

— Нужен дешифровальщик, полковник Пуллер.

Голос Пуллера прозвучал твердо.

— Знаю, но у меня нет времени искать его. Вынужден довольствоваться тем, что имею. А это вы.

Питер промолчал. Голова у него раскалывалась от боли. Ситуация была гротескной и Меган, любительница парадоксов, ее бы оценила. Он создавал эту систему так, чтобы в нее невозможно было проникнуть, а теперь ломал голову над тем, как обойти самого себя.

Штаб группы Дельта разрабатывал план штурма, когда прибыл первый вертолет. Не успел Пуллер выйти, как приземлился второй.

Вбежал Акли.

— Оба уже здесь. Боже, полковник, вы не поверите…

Но Дик просто кивнул, некогда было удивляться.

— Доктор Тиокол, вы работаете с группой Дельта над планом штурма. Акли, ты связываешься с ФБР и узнаешь у них все новости. Сейчас это главное. Потом возвращаешься в аэропорт Мартин и проверяешь, как идет перевооружение штурмовиков А-10. Никаких действий без поддержки с воздуха. Я побеседую с вновь прибывшими.

Набросив куртку, полковник торопливо выскочил на улицу. На поле для софтбола стояли два вертолета, их вращающиеся лопасти еще взметали окружающий снег. Пуллер увидел людей, входивших в гараж, и поспешил туда. В гараже полковник увидел только представителей полиции, группы Дельта и несколько национальных гвардейцев, прибывших с первыми грузовиками. Где же ОНИ? Но тут он успокоился, их он просто не заметил, уж очень они были маленькими. Да, маленькими.

На чернокожем мужчине были тюремные штаны, но поверх куртки он натянул черный свитер, какие носили десантники из группы Дельта, синюю шерстяную шапочку надвинул прямо на глаза. Дик прикинул: рост, наверное, метр шестьдесят, не больше, но руки, сжимавшие сигарету, на удивление большие. Глаза у негра были прищуренными и мрачными, его манера держаться каким-то непостижимым образом говорила о безразличии к происходящему и дисциплинированности. Явно уверен в себе, смышлен, ни на кого не смотрит, темные глаза иногда яростно вспыхивают. Всей своей позой он явно предупреждал: «да отвяжитесь вы от меня».

Что касается женщины, то полковника потряс не ее пол, не миниатюрность, а ее молодость. Вероятно, она воевала в катакомбах еще подростком, потому что теперь, через десять лет, ей и тридцати не дашь. И она была прекрасна, ему ли не знать этого. Жена Пуллера не подозревала, что два военных года он прожил с вьетнамкой. Звали ее Чинх. В конце концов коммунисты убили ее. Машина Чинх подорвалась, когда она ехала по шоссе № 1 в Чолон. Фуонг немного напоминала Чинх: та же величественность, та же свежесть. Но нет, конечно, нет, на Фуонг все-таки лежал отпечаток войны. Дик покачал головой.

— А вот и мои крысы, — сказал он.

Крысы посмотрели на него. У девушки, очевидно, что-то было со зрением, а чернокожий мужчина смотрел так, будто хотел подраться.

— Это вы тут начальник? — поинтересовался Натан Уоллс.

— Я, мистер Уоллс.

Уоллс засмеялся:

— Ну а где дыры?

— Дыра здесь, у подножия горы, — ответил Дик, показывая через открытую дверь на белую гору, казавшуюся на удивление близкой. — А вот туда, — он сделал жест в сторону вершины, — мы хотим попасть. Нам обязательно нужно попасть туда.

— Ну так пошли, — предложил Уоллс.

Пуллер подошел к женщине.

— Здравствуйте, мадам Фуонг, — поздоровался он по-вьетнамски.

Похоже, она расслабилась при звуках родного языка и робко улыбнулась. Дик заметил, что она до смерти напугана тем, что находится в обществе стольких высоких белых мужчин.

— Здравствуйте, сэр, — ответила Фуонг.

— Очень рад, что вы здесь. Мы счастливы, что разыскали вас.

— Мне сказали, что здесь бомбы для детей. Огненные бомбы. Мы должны остановить их, сэр.

Пуллер говорил с ней спокойно, с изумлением чувствуя, как легко всплывали в памяти слова языка, на котором он не говорил последние пятнадцать лет.

— Американского демона, который страшнее самых ужасных бомб, захватили какие-то люди. Нам нужно отбить его, а попасть туда можно только через тоннель.

— Я в вашем распоряжении, приказывайте, — рассеянно ответила Фуонг.

— Вы говорите по-английски, мадам Фуонг?

— Немного. — Она снова робко улыбнулась.

— Если что-то не поймете, остановите меня и переспросите. Я объясню на вьетнамском.

— Говорите, говорите.

Перейдя на английский, полковник обратился к обоим тоннельным крысам.

— Я хочу, чтобы вы начали действовать во время штурма, который начнется, как только мы получим поддержку с воздуха. Тоннель в горе нужно будет взорвать на фоне стрельбы. Пусть те, кто наверху, не знают, что мы пытаемся пробиться снизу.

— Черт, — рассмеялся Уоллс, — если там не дураки, то они догадаются. Заставили же они вас сидеть здесь и сосать палец, значит, и это сообразят. И будут ждать. Как уже было в стране этой прекрасной леди. Должен сказать, в тоннеле будет жарко.

Естественно, подумал Дик, тоннельные крысы всегда считают, что кто-то подстерегает их.

— А вы не голодны? Может быть, хотите поесть? Сейчас отдохните, потому что действовать придется очень скоро. И я хочу, чтобы вы взяли с собой моих людей. Вы не будете одиноки в тоннелях.

— В тоннеле ты всегда одинок, — заметил Уоллс. — Но все-таки дайте мне худенького парня, который будет держаться подальше и выполнять все мои приказы.

Дика несколько сбила с толку прямота Уоллса, дальше он повел разговор с большей осторожностью.

— Темнокожего, мистер Уоллс? Лучше, если это будет темнокожий человек? В группе Дельта есть несколько негров.

Уоллс снова рассмеялся.

— Это не имеет значения. В тоннеле все ниггеры.

Фуонг сидела, словно в трансе. Это случалось с ней часто. Она так и не пришла в себя после катакомб. Медики определили у нее шизофрению пятой степени, как у многих, кто был связан с катакомбами. Потеряв близких людей, пережив немало ужасов, она, что называется, тихонько тронулась умом, который теперь маленькой лодочкой блуждал по волнам в открытом море. Фуонг не любила яркий свет, людской толпы, не любила говорить о себе. Любила она детей, цветы, свежий воздух, но больше всего любила детей. По ночам Фуонг разговаривала со своей дочерью, прижимала ее к груди. Она помнила, как девочка исчезла в пламени напалма. Языки пламени обожгли ей брови, взрыв почти оглушил ее. Она рванулась в огонь, но кто-то остановил ее.

И вот теперь она сидела в сарае с темнокожим мужчиной, как она понимала, ее коллегой, и пыталась воздать должное той пище, которую любезно поставили перед ней. Фуонг чувствовала, что приближается решающий момент, потому что мужчины перестали заниматься оружием и разошлись. Фуонг узнала эти симптомы — скоро бой. Она помнила их по старым временам.

Тогда была другая Фуонг. Она любила свою страну, верила в ее освобождение от ненавистных белых людей. Ради этого стоило убивать и умирать. И смерть, в конце концов, собрала свою дань. Ей было тринадцать, когда она ушла под землю, и двадцать три, когда вышла из катакомб, убив за это время больше сотни мужчин; большинство из них были вооружены карабинами М-1, а некоторые ножами. Лучше всего она умела прятаться и ждать, лежать в темноте, как мертвая, лежать бесконечно долго. Как она устала от этого! А теперь нужно вернуться в прошлое. Нельзя, чтобы бомбы сжигали детей, чтобы весь мир охватил огонь, а потом повсюду наступила темнота.

К ней подошел какой-то человек.

— Здравствуй, сестра Фуонг, — обратился он к ней по-вьетнамски.

— Здравствуй, — ответила Фуонг, не желая называть его братом.

— Меня зовут Тигарден.

Эти американские имена, они такие сложные.

— Ди-гар-дан, — попыталась повторить Фуонг. Даже язык заболел.

— Называй меня брат. Я буду твоим братом в тоннеле. Меня попросили сопровождать тебя, поэтому я и назвал тебя сестрой.

Фуонг спросила у своей дочери, которая продолжала жить в ее сердце, что она думает об этом человеке.

«Похоже, он порядочный человек. Но хватит ли у него сил, мама? В тоннеле порядочность не в счет, там нужна только сила».

— Ты когда-нибудь бывал в тоннеле, брат? — спросила Фуонг.

— Нет, — признался он.

— Тогда почему ты здесь? Сам напросился?

— Не совсем так. Меня попросили, потому что я говорю по-вьетнамски, сестра.

«Он не рад поручению, — подсказала из сердца дочь. — Это плохо. В тоннеле очень важно верить в себя».

Ее открытый взгляд смутил парня.

— Честно говоря, сестра Фуонг, я боюсь до смерти. Ненавижу темноту, тесноту и грязь. Но меня попросили, а в нашем подразделении не принято отказываться от заданий.

— Ты можешь контролировать свой страх?

— Я провел в твоей стране более трех лет, боялся все три года, но научился контролировать страх.

«Скажи ему, что под землей совсем другое дело», — посоветовала дочь.

— Под землей совсем другое дело, — произнесла Фуонг. — Увидишь, там все иначе. Главное — владеть собой. Нужна железная воля, так что смотри.

— Я постараюсь, — заверил он. Мускулистый сухощавый мужчина лет сорока.

— В темноте все боятся. Выживает тот, кто умеет владеть собой.

— Я могу только постараться, — ответил Ди-гар-дан.

— У тебя есть семья, брат?

— Да. Трое мальчиков. Отличные ребята. Один спортсмен, настоящий герой. А двое других… ну, о них еще рано говорить.

Фуонг увидела, как потеплели его глаза, когда он говорил о детях.

«Послушай, мама, у него есть дети. В его сердце живет любовь. Он не одинок».

— Ты счастливый человек, брат, и я возьму тебя с собой в тоннель. Мы остановим демонов, не дадим им ввергнуть весь мир в пучину огня.

— Мы сделаем это, сестра, клянусь тебе, — сказал Ди-гар-дан, и с этого момента начала действовать команда тоннельных крыс «Альфа».

Команда тоннельных крыс «Бейкер» родилась при менее благоприятных обстоятельствах. В силу вполне понятных причин из группы Дельта для сопровождения Натана Уоллса был отобран негр, невысокий, мускулистый штаб-сержант по имени Джефф Уидерспун. Гордый, трудолюбивый, способный молодой солдат, в свое время он был отличным боксером. По натуре Уидерспун был человеком команды, верил в единство в широком смысле этого слова и умел обуздывать собственные амбиции. Он признавал свои обязательства, во-первых, перед страной, во-вторых, перед армией и, в-третьих, перед группой Дельта, которая была его командой. Уидерспун перешел в группу Дельта из 3-го батальона рейнджеров, расквартированного в Форт-Юстисе, и успел к событиям в Гренаде.

А Натан Уоллс, в силу своих специфических убеждений, презирал всех и все, что причиняло вред американским неграм, которых, по его мнению, считали в стране ленивыми, никчемными чернозадыми собаками. Он был отравлен и этой страной, и расовой дискриминацией.

— Уоллс?

— Ну я.

— Меня зовут Уидерспун. Я пойду с тобой.

— Парень, а тебе платят за это дерьмо?

— Да, платят.

— Сколько? Сколько ты зарабатываешь?

— За риск и прочими надбавками получается тысяча семьсот в месяц.

Лицо Натана Уоллса искривила презрительная усмешка.

— Да это же крохи, парень, — рассмеялся он. — Я зарабатывал такую мелочевку за одну субботнюю ночь на Пенсильвания-авеню. А ты рискуешь своей гребаной задницей за каких-то семнадцать сотен.

Уидерспун только посмотрел на него. Потом повернул руку и бросил взгляд на большую «Сейку», укрепленную циферблатом вниз.

— Ты бы лучше поел. Выходим в 14.50. Уже скоро.

— Мне нравятся твои часы, парень. Прямо-таки ювелирное изделие, а я люблю ювелирные изделия. Позволь рассказать тебе, что во Вьетнаме сержант по фамилии Лопес приобрел себе отличную «Сейку» для подводного плавания, вроде твоей. И надел ее, уходя в катакомбы. Парень, да на них цифры видны за милю. Азиаты и воспользовались этим, какая-то вьетконговская леди, вроде нашей очаровательной девушки, засадила пулю прямо в цифру двенадцать, ему аж кисть оторвало. А когда он завопил, она послала пулю ему в глотку. Я это знаю точно, потому что сам лазил в дыру и обматывал его ноги гребаным проводом, чтобы вытащить оттуда эту дохлую задницу. Так что, если хочешь носить свои прекрасные часики, приятель, держись от меня подальше. — Уоллс снова рассмеялся.

Уидерспун молчал. Затем согласно кивнул.

— Сниму их перед уходом и оставлю кому-нибудь.

— Послушай, парень, еще дезодорант. Понимаешь, я чую запах этого дерьма. А если в дыре будет вьетнамец, он его тоже учует и разнесет вдребезги твою задницу, а заодно и мою. Так что нам обоим пойдет на пользу, если ты вымоешься, а то прямо-таки как будто телеграммы посылаешь.

— Но в этих тоннелях не должно никого быть.

— Приятель, когда ты считаешь, что там никого нет, именно тогда они превращают тебя в труп. Ты женат, парень?

— Да, — ответил Уидерспун.

— У тебя была баба прошлой ночью?

— Отвяжись.

— Приятель, последний раз я щупал только собственную задницу, это было, когда один белый негодяй позабавился с ней в душе. И сейчас я был бы не прочь побаловаться с бабенкой перед этим последним путешествием.

— Мне велели позаботиться об оружии. — Решительно перевел разговор Уидерспун. — Можешь взять М-16 или маленький немецкий автомат МР-5. А если хочешь, пистолет калибра 45 или 9 мм.

— К черту, парень, никогда не пользуюсь пистолетом, да и автоматы терпеть не могу, они слишком шумят, заставляют мою задницу нервничать. Предпочитаю хороший обрез. Когда стреляешь из этой штуки, то грохот сильнее, чем в аду. Если там будут вьетнамцы, то они перепугаются. Можешь спросить у этой девушки. Азиаты не любят шума.

— Но они не азиаты. И не вьетнамцы, — угрюмо заявил Уидерспун.

— Да, конечно, конечно. А теперь иди и поищи обрез. Достанешь обрез для ниггера?

Уидерспун ответил, что поищет, и ушел.

Уоллс сидел, прислонившись спиной к стене, и курил сигарету. Давно знакомое и уже забытое чувство начало охватывать его. Такое чувство возникает, когда понимаешь, что дело дрянь, — какая-то растерянность, мандраж в кишках. Не то что очень неприятно, но сильно не по себе.

Снова в дыру.

«Эй, парень, я же завязал с этими дырами. Ты знаешь, у меня была отличная жизнь».

Натан подумал, что сегодня ему предстоит умереть.

Умереть в дыре.

«А я-то думал, что навсегда завязал с этим дерьмом».

Джек Хаммел следил, как пламя пожирает металл. Глядя на него, он пытался сосредоточиться только на работе, ни о чем другом не думать. И все-таки мысли его возвращались к генералу.

Странный человек. Одно его присутствие заставляет нервничать. Джека пугала его фанатичная манера убеждать и руководить. И еще то, что генерал, похоже, был состоятельным, по крайней мере, принадлежал к высшему обществу, а Джек всегда чувствовал неуверенность в присутствии таких людей.

Но было в генерале и что-то нереальное, что-то от героя кинофильма. Мальчишкой он видел много фильмов о бешеных генералах, маньяках, пытавшихся завоевать мир. Джек попытался примерить нынешнего генерала к тем киногероям. Но ничего путного из этого не вышло, потому что в памяти стояли скучные лощеные лица кинозвезд, неестественные в рамках черно-белых кадров. А тут совсем другое дело, тут симпатичный, живой генерал. Это сравнение рассмешило его, и Джек начал давиться от смеха.

— Вы находите это забавным, мистер Хаммел? — Голос генерала с трудом пробился к нему сквозь шум горелки.

— Нет, просто я… — Джек не сумел закончить фразу.

— Все в порядке. Смейтесь. Я привык к этому. Надо мной часто смеялись раньше.

На Джека смотрели жесткие, абсолютно серьезные глаза генерала. Он оцепенел. Горелка дрогнула, и Джек опустил руку.

— Но теперь надо мной не смеются. К этому я тоже привык. Когда люди осознали силу моей воли и поняли, кого я представляю, они не нашли в этом ничего смешного. Я представляю память, мистер Хаммел. Память о некогда великой стране, для которой сейчас настали ужасные времена. Эта страна потеряла свой путь, ее лидеры болтают, а враги, словно голодные волки, только и мечтают разорвать ее на куски. И я представляю силу, способную вернуть прошлое. Эти солдаты чувствуют мою правоту и моральное право на подобные действия, вот почему они пришли ко мне. У меня уже был предшественник, но ему не хватало моего опыта. Воля у него была, моя воля, но таланта моего не было. Вы знаете его, мистер Хаммел. Вспомните историю своей страны. Именно здесь все это и произошло. Его звали Джон Браун, он отбил арсенал с помощью девятнадцати недоумков, которые даже не подозревали, что делают. А в плен Брауна захватил мальчишка, офицер-моряк с игрушечной саблей, которая погнулась, когда он попытался нанести ею удар. Это случилось в пятнадцати милях отсюда, в местечке Харперс-Ферри. Вы бывали там, мистер Хаммел?

Джек не был уверен в том, что генерала в самом деле интересовал его ответ, но с каждой минутой он все менее понимал происходящее. Уж больно генерал во всем хорошо разбирался. Поэтому Джек ответил вполне откровенно.

— Ну, в общем-то да. По-моему, в прошлом году, когда жена сказала, что следовало бы получше узнать историю нашего штата, и…

— Мистер Хаммел, я вспомнил о Джоне Брауне неспроста. Однажды очень способный молодой человек предсказал мое предназначение, назвав его «сценарием Джона Брауна». А поскольку этот человек мне интересен и близок, хотелось бы превзойти Джона Брауна. Я захватил государственный арсенал, в котором хранятся ракеты, а не мушкеты. Я сделаю то, что должно быть сделано, — я собираюсь нанести удар по Советскому Союзу. Хочу дать будущее миру, у которого не хватает храбрости обеспечить его самому. Я убью миллионы, да, но в результате выживет не только политическая система, в которую я верю, но и вся планета. Дураки и трусы оставляют эту задачу будущим поколениям, так что когда все это произойдет — а мы оба понимаем, что это произойдет, — тогда все погибнут. Не просто одна раса, а весь мир. Планета. Я считаю себя самым моральным человеком из всех, когда-либо живших на ней. Я великий человек. Меня проклянут десятки поколений, а восхищаться мной будут тысячи.

— Гм, да, но…

Джек решил, что не к лицу ему спорить с генералом. Да и ума у него не хватит. Кто он? Просто недоучившийся студент, зарабатывающий на жизнь собственными руками. Что он может противопоставить такому человеку?

— Горелка, мистер Хаммел! — скомандовал генерал, сверкнув властным взглядом в сторону Джека.

Он послушно поднял горелку, и пламя снова начало лизать металл.

14.00

Летчики не работают. Они особые люди. Летчики летают. Только летают.

— Выше, черт побери, — сказал Лео Пелл Рику Тарноверу. Оба они были летчиками, и оба работали.

Двадцатишестилетний Тарновер не испытывал радости, работая бок о бок с наземной командой в этом чертовом промозглом ангаре, принадлежавшем 83-му крылу тактических истребителей воздушных сил Национальной гвардии штата Мэриленд. Ангар находился на аэродроме Гленн Л. Мартин, расположенном к северу от Балтимора. Тарновер уже дважды сорвал кожу на пальцах, замерз и перепачкался. Он же был летчиком, а летчики не работают.

— Выше, черт побери, — прищурив глаза, снова ругнулся Лео Пелл. Лео немного смахивал на поросенка, особенно когда щурился: его крохотные глазки затягивались тогда складками жира. Это был коренастый, лысеющий человек с толстыми ладонями и руками, напоминающими поршни. Телом Лео походил на защитника из футбольной команды, а лицом — на пожарный гидрант. Сейчас он испачкался больше любого авиационного механика, от него несло потом. Земного в нем было очень много, и свою машину Лео называл «Зеленая свинья» — он любил летать на малых высотах и с небольшой скоростью, как говорили его коллеги, зарываясь носом в дерьмо. Да, Лео определенно тянуло к земле, похоже, он и родился для того, чтобы обслуживать самолеты.

— Лео, черт побери, — огрызнулся в ответ Тарновер, — мне вообще не положено заниматься этим! Я должен обеспечивать штурм или…

Над ними нависло массивное крыло истребителя-штурмовика А-10 «Сандерболт II», который летчик и экипаж называли «Кабан», или «Летающая свинья». Своим длинным, узким носом, колпаком кабины, высокими двойными рулями эта большая машина напоминала старый, знаменитый во время второй мировой войны бомбардировщик В-25 «Митчелл». Два гигантских двигателя «Дженерал Электрик ТР34 ОЕ-100», установленные почти в середине фюзеляжа, наводили на мысль о дополнительных двигателях, какие бывают у авиалайнеров. Можно было подумать, что двигатели вообще не от этой машины, и вообще самолет выглядел так, словно его конструировал озорной мальчишка, нарисовав чертеж школьным мелом.

— Рик, дружище, но если мы сейчас не установим эти чертовы пушки, то и задания никакого не получим. — Лео усмехнулся, обнажив желтые неровные зубы. — Вот что, парень, люди надеются на нас, и я, черт побери, не намерен их подводить. А кроме того, — Лео изобразил самую коварную и самую обольстительную улыбку, на какую был способен, — мы сможем отлично пострелять. Хорошая штука жизнь, черт побери!

Больше всего на свете Лео любил стрелять.

Все летчики и члены экипажей облепили свои машины, стараясь побыстрее установить 20-мм пушки SUU в прорези наружных боевых подвесок под крыльями зеленых птичек.

Тарновер повернул гаечный ключ, вытер пот со лба, и — проклятье! — снова содрал кожу на пальце.

— Затягивайте сильнее, сэр, вам осталось чуть-чуть, — крикнул ему механик. — Сейчас начнем загружать боеприпасы.

— Отлично, — пробурчал Тарновер, продолжая работать гаечным ключом.

— Поторапливайтесь, Ларри, — радостно крикнул механику Лео, перебегая к следующему самолету.

План штурма, разработанный группой Дельта, был относительно прост. Предполагалось, что перевооруженные истребители-штурмовики А-10, базирующиеся на аэродроме Мартин, смогут взлететь к 14.45. В 15.00 они появятся над объектом и обстреляют Саут Маунтин из 20-мм пушек. Подразумевалось, что они нанесут значительный урон силам противника, не повредив при этом главный компьютер, и уж, по крайней мере, разнесут в клочья этот загадочный брезент, закрывавший вершину горы.

В 15.05 пятнадцать вертолетов двинутся в сторону дороги и пересекут ее на высоте примерно тысяча двести футов, то есть почти в тысяче футов от объекта, чуть выше взорванной дороги. Чтобы усилить внезапность, вертолеты не будут приземляться, а зависнут группами, и из них по веревкам спустятся десантники — из каждой машины по восемь десантников. По расчетам командования группы Дельта, уже через минуту сто двадцать десантников займут исходную позицию для штурма. Разделившись на два отряда, они двинутся наверх и атакуют противника на узком участке.

Как только завяжется бой, шестнадцатый вертолет сыграет свою роль: сделает вид, что задымился, вывалится из строя, изобразит потерю управления, перелетит через гребень холма и совершит вынужденную посадку у подножия горы. Спустя тридцать секунд раздастся взрыв — пусть думают, что вертолет погиб. На самом деле экипаж его взорвет двадцать фунтов взрывчатки С-4; согласно расчетам получалось, что именно таким количеством взрывчатки можно вскрыть вход в угольную шахту. Взрыв, во всяком случае так это планировалось, пробьет дыру, достаточно большую, чтобы команда крыс «Альфа» и команда крыс «Бейкер» проникли в гору и начали пробираться к ракетной шахте. Почти полторы мили под землей, без карт и схем. Да может быть, там и тоннелей-то нет. Обе команды будут держать связь по радио с группой Крыса-6, находящейся у входа в угольную шахту, а Крыса-6, в свою очередь, обеспечит радиосвязь с командованием группы Дельта.

Когда станет возможен доступ к дверям лифта, по немедленному сигналу туда доставят Питера Тиокола (сейчас он терзал свою голову, мучительно перебирая варианты, как открыть дверь с ее кодом из двенадцати цифр). Он откроет дверь, и оставшиеся в живых десантники из группы Дельта спустятся вниз. Идея успеха сводилась к одновременной атаке с разных направлений — снизу и сверху.

Докладывал план Скейзи. Он был доволен, план предусматривал все: четкость, действие малыми силами, дерзость, расчет времени по секундам. Короче говоря, план отвечал характеру группы Дельта.

Изложив предполагаемый ход событий, Скейзи скромно отступил в сторону.

— Нет, нет, — быстро возразил Дик Пуллер, — нет, нет, все не так.

Разочарование, повисшее в комнате, казалось, можно было потрогать рукой.

— Черт возьми, майор, вы продумали далеко не все. Слишком много крови уйдет у вас на второстепенные объекты. Сражаясь среди деревьев и оврагов, вы потеряете прекрасных солдат, и вам некого будет использовать на настоящих объектах, особенно при захвате лифта, ведущего в центр управления запуском. Если во время штурма вы потеряете слишком много людей, с кем будете выполнять основную задачу? Кто будет пробиваться через шахту?

Полковник сам остановился на кандидатуре Скейзи, но это не помешало ему при всех пустить кровь своему протеже. В этом был весь Дик Пуллер: он без малейших колебаний расправлялся с людьми. Скейзи сглотнул слюну.

— Мы думали, это отличный план, сэр, — вымолвил он.

— Отличный план для любого другого боя, но не сегодняшнего.

Чувствовалось, как атмосфера сгущается. Скейзи любили. Все знали, что он трудолюбив, фанатично предан Дельте. Один из ее ветеранов, он служил еще со времен операции «Орлиный коготь». Неприятно было видеть, как его отчитывают.

— Полковник Пуллер, — подал голос какой-то офицер из группы Дельта, — это хороший план. Стабильный, надежный, соответствующий нашим возможностям, это…

Пуллер не обратил внимания на его слова.

— Мистер Акли, последние сведения о батальоне пейнджеров.

— Гм, сэр, их самолеты вошли в воздушное пространство Сент-Луиса и попали в бурю над Скалистыми горами.

— Понятно, а как пехота?

— Сэр, их грузовики попали в дорожную пробку. Как назло. Полиция штата пытается пропустить машины, но пробка очень большая. Мы можем послать вертолеты…

— Нет, вертолеты нужны для Дельты. А где расположилась пехота Национальной гвардии?

— Они несут охрану по периметру, вы говорили, что опасаетесь возможного нападения и…

— Сколько их?

— Гм, рота В 123-го батальона легкой пехоты Национальной гвардии штата Мэриленд — это, скажем, человек сто пятьдесят. Они проводили учения в Форт-Ричи и прибыли на грузовиках пару часов назад.

— Соберите их, — приказал Дик.

Он повернулся к офицерам группы Дельта.

— Отведите группу на дальние рубежи, там сейчас безопасно. Я не хочу вводить в бой Дельту, пока мы не прорвемся к лифту. Этим парням нет смысла умирать в лесу, как обычным пехотинцам. Пусть умирают в шахте, где они принесут гораздо больше пользы.

Скейзи прокашлялся и, поколебавшись секунду, обратился к полковнику.

— Полковник Пуллер, при всем моем уважении к национальным гвардейцам, они всего лишь учителя, адвокаты и строители. У них плохая и физическая, и военная подготовка. Мы разработали отличный план, а эти ребята не смогут…

Дик властно оборвал его.

— Национальная гвардия штата Мэриленд проведет первую атаку во взаимодействии со штурмовой авиацией. Я не могу ждать этот чертов 3-й пехотный полк или рейнджеров. И пусть добираются на грузовиках, нет смысла использовать наши вертолеты для солдат, которые не смогут десантироваться с них по веревкам. Отведите Дельту на дальний рубеж, майор. Найдите командира национальных гвардейцев и передайте ему хорошую новость. Как зовут этого парня?

— Барнард. Он бухгалтер.

— Что ж, сегодня он пехотный офицер.

Это было первое из спорных решений Дика Пуллера. Оно основывалось на тайном убеждении: штурмовики не смогут убить столько солдат противника, чтобы подавить его огонь. Первая атака потерпит неудачу, тех, кто будет проводить ее, ожидает судьба британских войск в битве на реке Сомме в 1916 году — они обречены. Ценой своей жизни они добьются немногого, в лучшем случае — лишь обескровят противника. Полковник понимал, что предстоит вторая атака — силами пехоты и рейнджеров, ее, пожалуй, следует провести с наступлением темноты. Это уже будет настоящая драма. Сможет ли Питер открыть дверь? Смогут десантники из группы Дельта спуститься в шахту и захватить центр управления запуском? Смогут команды крыс подобраться снизу?

— Сэр, с вами желает поговорить командир национальных гвардейцев.

— Давай его сюда.

Дик взял трубку радиотелефона.

— Я Дельта-6, прием.

— Дельта-6, я хотел бы узнать, чем вызван ваш приказ.

— Объяснений не будет.

— В вашем распоряжении правительственные войска, коммандос, высококлассные профессиональные военные, а вы хотите, чтобы основная тяжесть штурма легла на моих ребят?

— Повторяю, объяснений не будет, Гвардия-6.

— Вы хоть имеете какое-то представление, что происходит там, наверху? Они…

— Я слышал. И читал доклад.

— Сэр, я хотел бы, чтобы мой вышестоящий штаб подтвердил ваш приказ…

— Капитан, можете делать что угодно, но в 15.00 ваша рота должна начать штурм горы. Во-первых, сейчас светло, это вам поможет. Ночная атака — это ужасная вещь. Во-вторых, что более важно, на 15.00 я вызвал штурмовую авиацию. Атаку начнете сразу после налета авиации, штурмовики А-10 наделают котлет из тех, кто находится там, наверху. Это я вам обещаю. А вы просто очистите район от противника, вот и все. Предупредите своих ребят, чтобы обращали внимание на неразорвавшиеся 20-мм снаряды, эти штуки очень опасны. Вот об этом вам и следует беспокоиться.

Пуллер врал с невозмутимым лицом. Еще тот лжец.

— А что за поддержка с воздуха?

— Истребители-штурмовики А-10, Гвардия-6. Видели когда-нибудь, как они поражают наземные цели? Сносят деревья, как цепная пила. Вам не приходилось видеть ничего подобного!

— Понял, сэр, — ответил капитан. — Собираю людей и выдвигаемся, сэр.

— Отлично, Гвардия-6, великолепно. — Полковник посмотрел на часы: почти 14.00. В отдалении послышался шум грузовиков. Гвардейцы приступили к выполнению приказа.

Пуллер почувствовал на себе чей-то взгляд. Обернувшись, он увидел угрюмое, осунувшееся лицо Скейзи.

— Что вам нужно? — спросил полковник.

— Надеюсь, вы знаете, что делаете, Дик, — ответит Скейзи.

— Вы немного не в себе, майор, — заметил Пуллер, глядя ему прямо в глаза.

— Вы не послали нас во время операции «Пустыня-1». А сейчас должны были послать.

Пуллер нахмурился. Скейзи был командиром штурмовой группы во время операции «Орлиный коготь». Семь лет назад, когда Дик принял решение отменить штурм, Скейзи в лицо назвал его трусливым негодяем и ударил.

— У тебя будет твой великий шанс, Фрэнк. Только подожди немного, ладно? Нам предстоит долгий день.

— Послушайте, Дик, если вам неприятно мое присутствие, потому что я когда-то ударил вас, то все понятно. Авторитет командира должен быть непререкаем. Я сложу с себя командование и пойду в строй обычным рядовым. Командовать сможет Маккензи, он хороший парень. Но, черт побери, Дик, вы обязаны использовать нас в этот раз.

Пуллер посмотрел на него.

— Возвращайтесь к своим людям, майор.

На улице грузовики начали двигаться в направлении горы.

Команда тоннельных крыс «Бейкер», сидя в сарае, слышала, как недалеко от них приземлился вертолет. Деревянная стенка была не помехой, в сарай долетали все звуки, в том числе шум от грузовиков Национальной гвардии, направлявшихся к горе. Оба члена команды, уверенные, что через несколько минут им предстоит вылететь на выполнение задания, спешно заканчивали последние приготовления.

— На, возьми, — сказал Уидерспун, — прикрепи на ремень.

— Ох, парень, спасибо, — ответил Уоллс, беря у напарника автоматический пистолет «таурус РТ-92» калибра 9 мм с темной матовой отделкой и увеличенным магазином, в который входило пятнадцать патронов. Уоллс вытащил магазин, отвел назад затвор и заглянул в сверкающий патронник. Затем отпустил затвор, и тот с тяжелым металлическим звуком стал на место. Вставил магазин и снова оттянул затвор, чтобы загнать патрон в патронник.

— Эй, парень, предохранитель ставить вверх или вниз? — Натан дурашливо распустил губы.

— Вверх, а для стрельбы опустишь вниз. Эта штука автоматическая, взводить курок не надо.

— А лучше бы взводить, как у моего старого «кольта» 45-го калибра, — заметил Уоллс.

Хорошее оружие, но вспомогательное, а для основной работы требовалось другое.

— А как насчет мистера Двенадцатого? — поинтересовался Уоллс, пряча пистолет в кобуру, висящую на ремне.

— Не понял.

— Мистер Двенадцатый калибр. Обрез, парень.

— Ах, да, нашел один. Вот он. — Уидерспун протянул ему «моссберг-500» с двадцатидюймовым стволом и шероховатой серой отделкой, ствольная коробка доходила почти до дульного среза, что придавало оружию чрезвычайно воинственный вид.

— Эта штука очень дорога ее владельцу, он не хотел отдавать ее. Называет ее «Средство убеждения». Говорил, что обрез сохраняет ему жизнь, ни в какую не хотел отдавать, еле его уговорил.

Уоллс взял обрез. Мгновение понадобилось ему, чтобы понять: обрез создан именно для него. Он погладил его, пощупал, понюхал, проверил. Черт, отличная штука.

Зарядив обрез восемью патронами, он взвесил его в руке, почувствовав приятную тяжесть. Другие патроны Уоллс рассовал по накладным карманам камуфляжных брюк, отчего ноги слегка отяжелели. Значит, лежать ему будет не совсем удобно, но лучше потерпеть и иметь под рукой боеприпасы, чем из-за любви к комфорту остаться без патронов в разгар боя. Ладно, это он проверит на деле в тоннеле. И Уоллс прижал к груди заряженный обрез.

Уидерспун тем временем заряжал магазин пистолета-пулемета «хеклер энд кох МР-5», вмещающий тридцать патронов калибра 9 мм. Оружие было какое-то причудливое на вид, рифленый глушитель не вписывался в обычные пропорции.

— Эй, парень, а это что за игрушка? Детская? Из пластика?

— Отличное оружие, — пояснил Уидерспун, — лучшее для ближнего боя.

Эластичными ремнями он закрепил на голове очки — прибор ночного видения АN/РVS-5С. Это был набор линз, смонтированных на чем-то вроде маски для подводного плавания. Питался прибор от батареи постоянного тока 1,3 В, находившейся в сумке. Реагируя на тепло — а в холодной темноте тоннеля от человека будет исходить такое тепло, словно он горит, — прибор легко обнаружит постороннего. Убить его не составит большого труда.

— Ты, наверное, пользовался такой штукой во Вьетнаме, — заметил Уидерспун.

Уоллс хмыкнул.

— Понимаешь, приятель, я могу видеть в темноте без всяких этих штучек. Поэтому и остался жив.

Уидерспун натянул бронекуртку с закрепленным на ней радиопередатчиком АN-РКС-88, снаряжение довершали наушники и микрофон — он крепился перед губами на небольшом кронштейне. В нижний карман сунул кусок серого вещества размером с книгу. Уоллс знал, что это взрывчатка С-4, она пригодится, когда надо будет что-нибудь взорвать в тоннелях.

Уидерспун встал, слегка покачнувшись от веса снаряжения. Уоллс не выдержал и рассмеялся.

— Парень, ты похож на привидение, а говоришь, как чистоплюй. Долго ты учился нести такую же чепуху, как белые? «Отличное оружие, лучшее для ближнего боя». — Уоллс усмехнулся и состроил презрительную гримасу. — Будь естественнее, приятель. Будь ниггером. Ты ведь ниггер, вот и будь им.

— Меня не волнует, как я говорю и выгляжу, если это помогает мне остаться в живых и зарабатывать на жизнь. — Уидерспуна смутил упрек напарника.

— Плохой ниггер с плохим оружием, вот и весь твой чертов заработок, — огрызнулся Уоллс.

Они встали. Уоллс тоже натянул бронекуртку, но от прибора ночного видения отказался. Оставались еще остроконечные кирки, саперные лопатки, гранаты, кое-какой инвентарь, но в основном они были готовы. Тут Уоллс заметил на скамейке чей-то красный платок, быстро стянул с головы свою кепку и завязал платок вокруг головы на индейский манер.

— Понимаешь, приятель, — пояснил он опешившему Уидерспуну, — в этих дырах чертовски жарко и пот заливает глаза. Я помню, как погиб один белый парень, он промахнулся с первого выстрела, потому что ничего не видел. — И впервые за все время Уоллс улыбнулся.

— Крысы, пора, — послышался голос офицера.

Итак, их время пришло. Уоллс взял свой «моссберг», ощущая тяжесть оружия и бронекуртки, вышел из сарая и направился к вертолету.

Они подошли к лесенке. Свирепого вида пожилой белый мужчина наблюдал за ними непроницаемым взглядом. Офицер, подумал Уоллс, белый офицер. Черт, он ненавидел белых офицеров с маленькими прищуренными глазами, которые смотрят на тебя так, словно ты дерьмо на их ботинках.

Но в этот момент пожилой белый мужчина поднял вверх большой палец, желая им успеха, и — черт побери! — эй, он подмигнул ему. Уоллс заметил на бледных усталых лицах белых людей веру. Да, они верили в него, в Уоллса.

Взгляд пожилого белого мужчины словно говорил: «Ты можешь и не представлять собой ничего особенного, но, черт возьми, ты же тоннельная крыса».

Да, ты прав, подумал Уоллс, преодолевая последние метры до вертолета.

Вьетнамская девушка в черном и спортивной обуви, с винтовкой М-16, была уже в вертолете. Взгляд у нее был совершенно отсутствующим, но когда Уоллс подошел ближе, щурясь от яркого света, она перевела на него глаза.

Боже, подумал он, теряясь от взгляда этих темных блестящих глаз, все начинается сначала.

Вертолет с тоннельными крысами, производя неимоверный шум, неуклюже завис в воздухе и через секунду стремительно набрал высоту. За годы службы Пуллеру много раз приходилось иметь дело с этими вертолетами, но сейчас, глядя ему вслед, полковник вновь удивился его маневренности.

— На этой машине отличный пилот, — крикнул сквозь шум майор Скейзи, — доставит туда, куда вы приказали.

Пуллер промолчал, устремив взгляд уже в другую точку. Вдали, за снежным полем, расстилавшимся под синим небом и яркими лучами солнца, двигалась колонна грузовиков Национальной гвардии. Похожие на игрушечные, грузовики втягивались в лес, откуда им предстояло подниматься к рубежу первой атаки.

Машины двигались неуверенно, то сбивались в кучу, то какие-то из них вырывались вдруг вперед, потом замедляли ход; колонна напоминала сжимающуюся и разжимающуюся гармошку.

— Противник наверняка заметил их, — сказал Скейзи. — У него будет много времени, чтобы подготовиться.

— Противник сейчас готов в любом случае, — ответил Пуллер.

— Это работа для группы Дельта, — продолжал настаивать Скейзи.

Старший повернулся и посмотрел на молодого. Пуллер вспомнил Скейзи во время операции «Пустыня-1», вспомнил пятнистое от ярости его лицо, вспомнил, как подбежал он к нему и, наплевав на звания, субординацию, карьеру, закричал:

— Да ты просто старый, трусливый ублюдок, мы ведь можем сделать это! Мы справимся пятью вертолетами!

На что Пуллер ответил:

— Сажайте людей в самолеты, майор. Сажайте всех в самолеты.

Они стояли тогда друг против друга вконец измученные, расстроенные, а вокруг завывал сильный ветер.

И вот спустя восемь лет Скейзи все еще был майором. Его обошли по службе, карьера Скейзи так же рухнула, как и карьера Пуллера, потерявшего контроль над собой и допустившего ту знаменитую ошибку. Но Скейзи все-таки продолжал служить в группе Дельта, свято веря в нее.

— Дик, разрешите мне пойти с национальными гвардейцами, — неожиданно попросил Скейзи. — Этим парням нужны опытные люди. Позвольте мне с людьми из Дельты прикрыть их с флангов. Дик, мы…

— Нет, Фрэнк. Вы не выдержите, заспешите и потеряете контроль над ситуацией. Погибнут все, а задача останется невыполненной.

Пуллер вложил в эти слова больше жестокости, чем требовалось, словно пытаясь оправдать свою деспотичность. Храбрый, трудолюбивый Скейзи был малость безрассудным, мог натворить что-нибудь ужасное. Майора надо обязательно направлять, руководить им. Он был прекрасным исполнителем, но позволять такому человеку действовать самостоятельно…

— Да что вы говорите, полковник Пуллер. — Лицо Скейзи заледенело.

Внезапно он отвернулся в сторону.

— Черт побери, пустите нас в бой на этот раз, Дик. Тогда, во время операции «Пустыня-1», вы были не правы. Прав был я.

И Скейзи поспешил к своему штабу.

Оставшись один, полковник снова посмотрел на гору и вдруг почувствовал себя старым и, пожалуй, испуганным. А если затея с крысами окажется бесполезной, не исключено, что там и вовсе нет этих тоннелей. Ребята из Национальной гвардии наверняка попадут в мясорубку. Возможно, даже группа Дельта не справится с этой задачей.

Он взглянул на часы. С минуты на минуту могут появиться штурмовики А-10.

И снова полковник посмотрел на гору. Эта зловещая белая глыба, на верхушке которой торчали похожие на леденцы красно-белые антенны, как магнит, притягивала его взгляд. Особенно то темное пятно, где был натянут брезент.

Пуллер не отводил от него глаз. Где-то там, наверху, Агрессор-1 тоже смотрит в бинокль. Смотрит. Ждет. Строит планы.

Надеюсь, ты и вполовину не такой счастливый, как умный, подумал полковник. Эта его мысль была похожа на молитву.

Питер отыскал себе небольшую комнатку рядом со штабом Пуллера. От прежних времен там остался старый автомат для кока-колы и скаутские лозунги, украшавшие хрупкие стены. Один из них гласил: «Отдавай делу все силы». Он посмотрел на копию единственного сообщения, посланного Агрессором-1 с горы.

«Вам следует готовиться к решению этого вопроса, потому что у вас может не хватить времени на подготовку. Но чем раньше вы будете готовы, тем лучше».

Что-то надуманное было в этом сообщении, вроде бы ирония, но Питера охватило странное чувство, что это не просто послание сумасшедшего — здесь крылся свой утонченный смысл.

Это какая-то игра, подумал он.

Этот человек ведет свою игру.

Но против кого? Зачем? Что за игра? Как будто мало ему взорвать весь этот проклятый мир и превратить его в пепел и пыль. Он еще хочет подергать нас за нос.

Питер посмотрел на подпись в конце послания:

«КОМАНДУЮЩИЙ ВРЕМЕННОЙ АРМИЕЙ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ».

Ладно, все-таки похоже на типичного психопата из правых, посмотрел пятьдесят плохих фильмов и прочитал сотню плохих романов. Все вроде совпадает: напыщенный риторический тон, ощущение эпохальности своих действий, мания «великого человека», мудро решившего повернуть ход истории в правильное русло.

Но почему же я тогда не верю в это? — спросил себя Питер.

Потому что все слишком сходится?

Потому что соответствует всем нашим предположениям?

Потому что у меня такое чувство, что Агрессор-1 тоже смотрит фильмы и читает книги?

Питер потер виски, ощущая, как начинает пульсировать кровь. Во что бы то ни стало надо понять смысл сообщения Агрессора-1, захватившего ракету МХ, его эксцентричного заявления о своих намерениях. Да еще надо разобраться с кучей телетайпных сообщений из ФБР, что они там выяснили о личности Агрессора-1.

Этим занялась усиленная группа сотрудников ФБР из специального отдела по борьбе с терроризмом. Помогали им люди из отдела кадров Министерства обороны. С помощью больших компьютеров они быстро выявили и проверили военнослужащих, обладающих определенным опытом и политическими убеждениями, набором профессиональных навыков, необходимых для планирования, подготовки и захвата шахты. Анализируя их идеологические убеждения, специалисты обращали внимание на твердость и силу воли.

Что касается самого замысла, то искать Агрессора-1 следовало среди следующих категорий людей:

— Обладающих опытом проведения специальных операций, включая войска специального назначения (сухопутные), рейнджеров (сухопутные войска), десантников подразделений коммандос (ВВС), подразделения «тюленей» (ВМС), разведывательные подразделения морской пехоты.

— Включая отдел специальных операций ЦРУ (в основном ветеранов вышеупомянутых подразделений), в том числе и людей, участвовавших в операции «Феникс» во Вьетнаме и карательных операциях против Вьетконга.

— Имеющих опыт проведения карательных операций в странах третьего мира, как, например, охота за партизанами вместе с рейнджерами и десантниками из Перу, Боливии и Гватемалы.

— Участвовавших в темных делишках ЦРУ, вроде налетов курдов в 1975 году. И так далее и тому подобное.

Нельзя было сбрасывать со счетов и людей, служивших в Управлении стратегических служб во время второй мировой войны, включая тех, кого в составе подразделений коммандос выбросили на парашютах во Францию как раз накануне Нормандской операции, или кто в годы второй мировой войны сражался среди бирманских племен против японцев.

Ковбои, подумал Питер. Боже, спаси нас от ковбоев.

Список этот был длинным. В него входили:

— Те, кто публично или в приватных беседах высказывал крайние политические взгляды, особенно в отношении Советского Союза. Члены состоящих на учете в ФБР организаций, таких, как «Общество Джона Бэрча», «Поссе Комитас», «Арийский Порядок» и тому подобное.

Громилы, дебоширы, полоумные старики и хлюпики, подумал Питер. Расисты, ненавидящие красных.

— Профессиональные военные, чья карьера каким-то образом дала трещину (например, командир влепил им служебное несоответствие, была отклонена программа, за которую они отвечали, скандальное разоблачение в употреблении наркотиков, какая-нибудь глупая, неосмотрительная беседа с прессой), кто, споткнувшись в жизни, мог бы искусно разработать план такой мести Министерству обороны, а затем, используя свое служебное положение и дружеские связи, раздобыть необходимую информацию для захвата шахты.

Неудачники, подумал Питер.

— И, наконец. Агрессора-1 можно было искать среди членов так называемого «стратегического сообщества», которые без ведома человечества планировали его уничтожение. Подразумевалось, что эта категория людей знакома с законами общей стратегии и ее особенностями, в данном случае с такими, как устройство шахты, система ее охраны и обеспечения безопасности, порядок запуска ракеты, ее стратегические цели, совершенно секретный Единый интегрированный оперативный план (то есть план, по которому страна будет вести ядерную войну).

Это была довольно большая категория людей. Конечно, хорошо знать, как пробираться ночью с ножом в зубах, но если не знать, что представляет собой «Хранительница мира», как она работает, где расположена, подобную задачу не выполнить. Она так и останется бредовой идеей.

Но и это еще не все. Даже располагая информацией о шахте и находящейся в ней ракете — о чем знали менее тысячи человек в Вашингтоне, — следовало знать единственное ее уязвимое место и порядок запуска. Да, Агрессор-1 знал очень много! Мучительно напрашивался вывод: кто бы ни был этот Агрессор-1, Питер наверняка знает его и работал вместе с ним.

Он должен быть одним из нас!

Питер пробежал глазами список: уволенные из компании «Рэнд Корпорейшн», озлобленные полковники из состава стратегического авиационного командования, ожесточившиеся служащие Пентагона с интеллектуальными сдвигами, обойденные по службе генералы, неуравновешенные академики.

Все имена были ему знакомы.

Телетайп выдал еще один документ, в котором сообщалось о бывшем, подававшем большие надежды гражданском аналитике из ВВС. Он отменно знал и «Хранительницу мира», и то, что ее установят в шахте Саут Маунтин. Свое жесткое отношение к России и вообще к ядерной войне он изложил в нашумевшем эссе «А почему бы и не ракетное превосходство? Пересмотр теории взаимогарантированного уничтожения», напечатанном в «Форин Афферс». Статья имела скандальную популярность в вашингтонских кругах, автор верил в то, что война состоится и будет выиграна. После этого он выступал в таких передачах, как «Ночная линия», «Неделя с Дэвидом Бринкли», «Лицом к нации». Впоследствии он стал руководителем группы проекта базирования ракет МХ в лаборатории прикладной физики института Джонса Хопкинса в графстве Говард. Но карьера сказалась на его личной жизни, брак распался, жена от него ушла. В настоящее время преподает в престижном институте, продолжает оставаться консультантом Пентагона.

— Сэр? — Это был молоденький связист.

— Да?

— Пришли какие-то контрразведчики из ФБР. У них имеется ордер на ваш арест.

Алекс оглянулся, щурясь от яркого солнца. Он увидел грузовики, движущиеся в их направлении через поле.

— Вертолетов нет, — заметил он. — Они не пользуются вертолетами, предпочли грузовики.

Еще некоторое время он наблюдал за движением колонны.

— Отлично, прошу всех по местам. Выведите людей из-под брезента на позиции.

Прозвучал свисток, солдаты заспешили на позиции, Алекс слышал клацанье оружия и щелчки пряжек.

— Спокойно, ребята, — крикнул он, — у нас полно времени.

Он наблюдал, как грузовики приближались к горе. Я бы воспользовался вертолетами, подумал Алекс, но, возможно, их солдаты не имеют навыков штурма с воздуха и больше боятся полета, чем боя.

Нет, постойте-ка, один вертолет взлетел. Должно быть, санитарный, для эвакуации раненых и трупов.

Да, ребята, мы вам зададим работы, подумал Алекс о вертолете.

Он взобрался на обломок разрушенного здания и крикнул:

— Все в порядке, к нам на обед прибывают гости!. Готовьтесь к встрече.

— Сэр…

Солдат указал куда-то вдаль.

И Алекс увидел их, они прошли через проход в дальних горах и сейчас летели над долиной. Восемь низколетящих самолетов, даже издалека было видно, что это штурмовики А-10.

Что ж, мы предвидели это.

— Воздух! — крикнул Алекс. — Приготовить зенитные ракеты!

Первый штурм начался.

Григорий Арбатов выехал по Коннектикут-авеню на Белтвей и влился в плотный транспортный поток, следовавший на восток. Затем свернул на шоссе № 95 и поехал на север в направлении Балтимора. Движение здесь было еще более интенсивным, но Григорий располагал временем. На работу ему надо было к двум, а сейчас только половина первого. Водка несколько успокоила его, а звонок Молли вселил хоть какую-то надежду на будущее. Молли постарается помочь. В животе заурчало, он с радостью принял бы сейчас желудочную таблетку «Тамс» — Григорий только и жил на них, его толстый язык постоянно покрывал мучнистый налет от употребления этих таблеток. Но сейчас их у него не было.

Эй, стоп, Григорий, старый дурак. Куда ты едешь? Он понял, что чуть не пропустил свой поворот, резко рванул поперек шоссе к крайнему ряду, чуть не потеряв при этом управление машиной, но в конце концов справился с ней и взял себя в руки — правда, только в этом отношении. Обогнув мост, он выехал на менее скоростное, но такое же ровное шоссе № 175 и через несколько минут езды по довольно живописному графству Говард и окрестностям города Колумбия подъехал к стеклянному зданию, сверкавшему на солнце.

Обилие народа не обескуражило его, Григорию нравились торговые центры. Америка там во всем величии славы, все блестит и сверкает, люди симпатичные и оживленные (а женщины! Боже, стройные, красивые, общительные американские женщины).

Григорий неплохо знал американские торговые центры, были у него свои любимые — «Уайт Флинт», «Уайт Марш» в окрестностях Балтимора, «Иннер Харбор» в Балтиморе, «Оуингс Миллс» к западу от Балтимора, посещал он и новый центр «Марли Стейшн» к югу от города, «Тайсонс Корнерс» в Виргинии. Можно сказать, что бывал он там по долгу службы, потому что подчинялся желанию «Свиной отбивной» — тот передавал донесения именно в таких центрах. Кто бы ни был этот агент, он поступал как человек опытный, обходил пустынные и безлюдные места, предпочитая им шумные и людные торговые центры. Это вполне устраивало Григория. Если уж он больше не мог оправдывать свое пребывание в Америке, выуживая пустяковые сплетни у девиц, то со «Свиной отбивной» у него все ладилось: ни разу он не встревожил его своими действиями, не пропустил ни одного сигнала от агента, а все его желания и просьбы выполнял с таким рвением, словно от этого зависела его, Григория, жизнь.

Обычно Григорий не знал, когда «Свиная отбивная» выйдет на связь, все зависело от колонки частных объявлений в «Вашингтон Пост», которую он просматривал ежедневно. По много дней, а иногда и недель там ничего не было, но вот вчера появилось объявление:

"Дорогой, я люблю тебя. Встречай меня в Д-13-3. Твоя маленькая «Свиная отбивная».

Код был простым. Григорий взял предыдущий номер «Сандис Пост», нашел раздел Д, страницу 13. На этой странице печатались рекламные объявления книжных лавок, которых было много в этом районе, в основном «Б-Дальтонс» или «Уолденбукс». После рекламы шел список адресов, где третьим по счету был указан торговый центр «Колумбия Мэлл». На следующий день именно оттуда следовало строить всю процедуру получения донесения. Продуманный, простой код, но без ключа его не разгадаешь, а ключ был только у Григория, два года назад он получил его в особо секретном документе.

Еще три месяца назад «Свиная отбивная» работал очень активно, потом замолчал, и Григорий был приятно изумлен, прочитав объявление во вчерашней газете, хотя не очень радовала перспектива в один и тот же день получать донесение и дежурить в «Винном погребе», особенно после трепки, заданной ему Климовым.

Что ж, такое уж у него обманчивое счастье. Григорий покрутился по стоянке, словно заблудившийся турист, столкнувшийся с одним из настоящих недостатков капитализма — отсутствием мест на стоянке для машин. Но ведь, в конце концов, на носу Рождество, кривая покупок резко идет вверх. Все-таки ему удалось найти местечко в дальнем конце стоянки, Григорий поставил машину и отправился к зданию торгового центра.

Внезапно раздался резкий гул, Григорий инстинктивно вжал голову в плечи и замер, потом посмотрел вверх. Над головой промчалась шестерка реактивных самолетов. Так низко! Невероятно! Таких он раньше не видел, они были похожи на летящие распятия, длинные носы уходили далеко вперед, оставляя за собой прямые, обрубленные крылья. И были они зеленые, а не привычно серебристые. Григорий помотал головой.

Что это за самолеты?

Но самолеты уже скрылись из вида, промчавшись над верхушками деревьев.

— Явно торопятся, — заметила женщина, шедшая чуть впереди него.

— Должно быть, на пожар, — пошутил Григорий.

— Возможно, — со смехом согласилась женщина. — Или выпендриваются перед подружками.

Внутри торгового центра царствовала подлинная весна: было спокойно, приятно, поддерживалась нужная температура. Но как это обычно бывало с ним, Григорий моментально вспотел, словно попал в джунгли. Все вокруг приковывало его взгляд: и то, и это, и другое! Это было похоже на праздник! Он любил Америку! В отделе мужской одежды «Вудис» Григорий остановился, чтобы полюбоваться великолепными свитерами, а также галстуками прекрасных расцветок. Однако он хотел есть. Григорий купил булочку, покрытую шоколадной глазурью, персиковый йогурт, пакетик воздушной кукурузы и сосиску с острым соусом. И только покончив с едой, Григорий отправился в нужный отдел. Там он сначала полистал выставленные на видном месте бестселлеры, в толстой книге рассказывалось о зловещем заговоре КГБ с целью погубить Америку путем проникновения в телесеть. Другая книга была об актрисе из Голливуда и ее сексуальной тяге к портовому грузчику, еще одна о бизнесмене-миллионере. Были там и книги о том, как делать деньги на бирже, как похудеть и стать навсегда счастливым, как быть агрессивным или чувствительным, как добиться того, чтобы больше нравиться людям. Вот это для меня, подумал Григорий.

Постепенно он переместился в дальний отдел, где была представлена классическая литература. Здесь Григорий задержался немного дольше. Ему всегда хотелось изучать литературу, он до сих пор любил ее, хотя и был по образованию химиком. Какие шедевры — «Гамлет», «Преступление и наказание», «Война и мир» великого Толстого, «По ком звонит колокол» Хемингуэя. Ладно, пора переходить к делу! Пальцы его нащупали томик «Унесенных ветром» Маргарет Митчелл, эта книга имелась в любом американском книжном магазине. Погладив обложку, Григорий быстро и беспокойно огляделся вокруг. В отделе, естественно, было полно покупателей, но, будучи сам опытным «топтуном», он не заметил никаких признаков слежки.

Далее все было просто: ему следовало раскрыть книгу на странице 300 и увидеть маленький клочок бумаги. Обычно на нем стояла всего одна цифра — 2 или, скажем, 3. Вот и все.

Для непосвященных эта цифра ничего не значила, и только Григорий знал, что нужно выйти из отдела, повернуть направо (всегда направо), пойти вдоль прилавков, мимо выходов и выйти из здания через второй или третий выход.

Только на этот раз в книге не было никакой бумажки!

Остолбеневший Григорий уставился на страницу. Он почувствовал, как в его собственной голове по нем зазвонил колокол, сердце бешено заколотилось, воздух вокруг стал горячим и туманным. «Свиная отбивная» был исключительным педантом! Он никогда не ошибался, действовал всегда спокойно и неторопливо!

Григорий запаниковал. Может, это подстроено специально? Какая-то уловка? Проверка? Он с трудом сглотнул слюну, чувствуя, как книга тяжелеет в его руке. Черт побери, да она весит тонну.

— Замечательная книга, — обратилась к нему женщина. — Я ее шесть раз читала.

— Да, чудесная, — подтвердил Григорий, тупо глядя на женщину. Неужели она агент ФБР? Он снова сглотнул слюну, ожидая, пока его собеседница снова заговорит. Ему не терпелось глубоко вздохнуть, он должен справиться со своей бледностью и изобразить на лице улыбку. Женщина внимательно посмотрела на него. Симпатичная, но ничего особенного. Американка. Она вроде бы хотела еще что-то сказать.

Но вместо этого женщина просто загадочно улыбнулась, отчего сердце у Григория ударило о ребра, а потом ушла.

Он посмотрел на книгу, она дрожала в его трясущихся руках. Григорий начал лихорадочно перелистывать страницы, пытаясь понять, в чем же дело. Неужели он ошибся? Может быть, спутал магазин, отдел или день? В голове замелькали все возможные варианты, заломило виски.

Думай, идиот!

Григорий понимал, что не может стоять здесь и листать книгу, пока у него не отрастет борода и не наступит конец света.

Не переставая лихорадочно думать, он продолжал переворачивать страницы, и вдруг… словно перышко белой птицы, быстро и как-то неприметно… откуда-то из пятисотых страниц книги выпал маленький листок бумаги и, кружась, полетел вниз. Он следил глазами за его полетом и приземлением, успев прочитать единственную цифру — 4.

Благодарю тебя, Боже! «Свиная отбивная», ты не дал мне пропасть!

Наступившее облегчение было сродни счастью, колени его заныли в блаженной истоме. Григорий глубоко вздохнул, ощущая, как воздух проникает в легкие. Положив книгу на полку, он резко повернулся и вышел из отдела.

Легкой, танцующей походкой Григорий повернул направо, как предписывала тайная процедура, дошел до четвертого правого выхода из магазина и вышел на яркий солнечный свет. Его охватила легкая дрожь. Григорий надел солнцезащитные очки и направился к припаркованным автомобилям, свернув по тротуару направо.

Вдыхая морозный воздух, он шел мимо машин, расположенных справа от него, внимательно разглядывал их и, наконец, в заднем стекле одной из машин увидел клетчатый шарф.

Летом там могла бы лежать легкая хлопчатобумажная куртка или скатерть для пикника, а один раз он увидел портативный холодильник для охлаждения виски — но всегда это был клетчатый предмет. И каждый раз автомобиль был другим, «Свиная отбивная» обычно брал его напрокат под вымышленным именем. В подобных деталях он был внимателен и щепетилен.

На этот раз был «форд». Солнце припекало, изо рта у Григория шел пар, но он почувствовал, как замерзает пот под воротником его рубашки.

Что-то давило в груди, он стоял, не двигаясь, понимая, что еще не пришел в себя. Но и стоять просто так он уже не мог. В Америке ничего так не бросается в глаза, как человек, остолбеневший на стоянке машин. Каждый проходит к своему автомобилю, и ему нужно идти. Григорий подумал это и направился в сторону деревьев, ограждавших стоянку, что тоже было не лучшим вариантом.

Тогда он повернулся и направился назад.

Давай, приказал он себе, время не ждет.

Его ужасно трясло. Григорий заставил себя подойти к машине и заглянуть внутрь. На полу возле заднего сиденья стоял портфель, молния у него была открыта.

Глупец, просто открой дверь и сделай все, как надо.

Григорий подошел к задней дверце, обычно она была незаперта. Он взялся за ручку дверцы, нажал кнопку и…

Стоп! Согласно официальной инструкции, листок с указанием номера выхода из магазина должен был находиться между страницами 300 и 301, это было равносильно личной подписи «Свиной отбивной». У шпионов бывали такие знаки, обозначавшие, что они действуют не под контролем. Григорий достаточно давно работал с агентами, у всех имелись подобные личные знаки, они были уникальными, являясь как бы средством тайного общения между агентами и их хозяевами.

Чувство тревоги, охватившее Григория, усилилось, к горлу подкатил комок. Профессиональное чутье оперативника, действующего во вражеской стране, обострилось до предела. Но ведь так повел бы себя и просто трус. Ему хотелось заплакать. Григорий почувствовал, как задрожали колени. «Свиная отбивная», что же ты делаешь со мной? Неужели простая небрежность? А может, это хитрая уловка, и ты скурвился, обуреваемый алчностью? Такое постоянно случалось с агентами. Что происходит, «Свиная отбивная»? Самоуверенность снова подвела его, убежденный в непогрешимости агента, он полностью положился на него. Безнадежный сумасшедший, которого всегда предавали любимые люди! Так было всегда, теперь это случилось и со «Свиной отбивной»! Внезапно Григорий возненавидел его. «Свиная отбивная» был мразью, падалью, дерьмом! «Свиная отбивная» был…

И вдруг с отчаянием, направленным скорее на то, чтобы избавиться от возникшей проблемы, а не решить ее, Григорий обошел машину и остановился у другой ее стороны, где дверцы были закрыты. Он огляделся: вблизи никого не было. Сунув руку в карман, он вытащил армейский нож швейцарского производства, быстро вставил лезвие между резиновой прокладкой и стеклом и с силой нажал на рукоятку. Стекло не поддалось. Он снова оглянулся, охваченный паническим страхом. Машины въезжали на стоянку, парковались на свободных местах, но все они были далеко. Он снова навалился на рукоятку ножа. И вдруг стекло задвигалось, ему удалось опустить его на дюйм. Прилагая все силы, Григорий опускал стекло все ниже и ниже… теперь он уже мог просунуть в отверстие руку.

Снова огляделся по сторонам, испуганный тем, что натворил. Но нет, никто не обращает на него внимания. Григорий тяжело дышал. Сейчас у него разорвется сердце! Он просунул толстую руку, нащупал кнопку, запирающую дверь, и с каким-то сдавленным криком открыл ее. В нос ему ударил залах новой машины, запах американского благополучия. Наклонившись в сторону переднего сиденья, Григорий потянул к себе портфель… но он не стронулся с места. Похоже, там была какая-то помеха, словно он потянул его не под тем углом. Он еще раз легонько дернул портфель и…

Григорию показалось, что мимо лица пронеслось какое-то насекомое или маленькая птичка, не поймешь, потревоженная ласточка или калибри — безобидная, но потерявшая ориентацию и какая-то совершенно застывшая. В следующие доли секунды, пока эти впечатления укладывались у него в голове, он услышал тихий металлический звук и легкое звяканье какого-то предмета. Григорий в недоумении отступил назад, пытаясь понять, что происходит. Сердце снова бешено заколотилось, он быстро оглядел себя, но все было в порядке…

И тут он увидел что-то блестящее и ужасное. В крыше машины, в нескольких дюймах от его лица, торчало лезвие десантного ножа, смазанное маслом и блестящее на солнце. Верхушка лезвия была зазубрена — для лучшего проникновения в человеческую плоть. Выпущенный с огромной силой, нож почти наполовину вошел в крышу машины. Страшная длинная полоска стали с двумя усиками у основания и вообще без ручки.

Григорий моментально узнал в полоске стали вылетающее лезвие ножа — любимое оружие десантников из спецназа ГРУ, советских подразделений, аналогичных американским «зеленым беретам» или британским специальным воздушно-десантным войскам. Лезвие у него закреплялось на рукоятке поверх мощной цилиндрической пружины, и получался обычный десантный боевой нож, но при нажатии стопорной кнопки пружина распрямлялась и лезвие с огромной скоростью летело вперед. Таким ножом можно было бесшумно убить жертву на расстоянии двадцати пяти метров. Смертельным оружием пользовались не только «спецназ», но и КГБ, и секретные службы всех стран Восточного блока. Его высоко ценили специалисты по «мокрым делам», которых КГБ готовило на курсах в Карловых Варах и на Черном море.

Заглянув в машину, Григорий наклонился над портфелем и увидел поблескивающую металлическую рукоятку и проволоку, тянувшуюся от стопорной кнопки через портфель к полу. Все было задумано так, чтобы лезвие вылетело через открытый верх портфеля, когда его поднимут с пола.

Если бы он проник в машину через незапертую дверь, то есть сделал бы то, что он делал обычно — склонился бы над портфелем и стал поднимать его, то лезвие вонзилось бы точно в середину груди. Умер бы он моментально, захлебываясь собственной кровью на заднем сиденье этой машины.

Кто-то спланировал его убийство.

Григория вырвало.

Он повернулся и заспешил от места своей гибели.

— Мама, мама! Самолеты! — Пу Хаммел подбежала к окну, привлеченная шумом самолетов. Герман бросил быстрый взгляд на часы.

Что-то поздновато они, подумал он. Мне казалось, они должны были прилететь раньше. Да, неважно они управляются.

— Осторожно, Пу, — попросила ее из спальни Бет Хаммел.

Но Пу, заинтересованная тем, что самолеты летят так низко, прижалась носом к стеклу, наблюдая за их полетом в направлении горы.

Герман стоял рядом, держа девочку за плечо.

— Что они делают, Герман? — спросила Пу.

— Ох, я не знаю, — ответил он. — Может быть, они решили устроить представление для всех детей в городе, порадовать их своим шумом и помочь снегу быстрее растаять.

— Они похожи на пугала, — заметила Пу. Герман не слушал ее, но внезапно нахмурившись, сказал:

— Давай пойдем в подвал, Пу, хорошо? Захватим с собой твою маму и сестренку и устроим там маленький пикник.

И тут Пу интуитивно, с изумительной проницательностью, часто присущей детям, прокомментировала это событие.

— Герман, — прищурившись, спросила девочка, — эти самолеты прилетели из-за тебя?

— Нет, — ответил охранник. Но он знал, ради кого они прилетели, и знал, что произойдет через короткое время.

— Герман, ты мне нравишься, — сказала Пу, когда он поднял ее на руки. Она подмигнула ему и чмокнула в щеку.

— Ты мне тоже нравишься, Пу.

Сидя в штурмовике А-10, летчик ощущает себя его властелином. Вы на переднем плане, в центре, а весь самолет — крылья, двигатели, рули направлений — все это позади. Вы сидите в самом конце длинной носовой части, в широком и блестящем аквариуме, обращенном к миру, перед вами лишь небольшой кончик этой носовой части. И только вы мчитесь вперед. Вот почему летчики, вроде Лео Пелла, любили эту машину — действительно ты летишь, мчишься в воздухе.

— Дельта-6, я Папа Танго-1, как слышите меня? — спросил по рации майор Пелл; его «Зеленая свинья» возглавляла отряд штурмовиков Танго, который подлетал к горе Саут Маунтин, возвышавшейся впереди, как огромный кусок мороженого.

— Папа Танго-1, слышу вас хорошо, — раздался в наушниках ответ офицера передового поста наведения авиации из группы Дельта.

— Дельта-6, вы хотите, чтобы мы взъерошили эту старую гору?

— Но очень осторожно, только двадцатимиллиметровыми снарядами.

— Это я понял, Дельта, у нас только двадцатамиллиметровые пушки. Всем Танго, я Папа Танго, заряжайте пушки, ребята.

Рука Пелла соскользнула с ручки управления к пульту управления огневыми средствами, расположенному в левом нижнем углу приборной доски. Он щелкнул тумблером, и в верхней части пульта загорелась красная лампочка готовности к стрельбе. Рука майора вернулась на ручку управления, большой палец автоматически лег на маленькую красную кнопку.

Сейчас машина была легче, чем обычно, потому что не имела под крыльями дополнительных подвесок, необходимых при выполнении задачи поддержки с воздуха; не было у неё и тяжелой трндцатимиллиметровой пушки, устанавливаемой в центре фюзеляжа. Вместо этого под крыльями были укреплены две легкие пушки, заставившие так торопиться Лео и его парней.

— Папа Танго, я Дельта-6, как слышите меня?

— Слышу хорошо.

— Лео, задача всем понятна?

— Да, все ясно, Дельта.

— Лео, мне передали, что на вершине горы брезент или что-то вроде этого, а прямо у его края окопы или траншеи. Надо их проутюжить, понял?

— Дельта, мои координаты В09, я вас понял, карта у меня на коленях, а цель вижу визуально.

— Тогда можешь начинать в любое время, Папа Танго.

— Понял вас, Дельта. Отряд Танго, пора. По моему сигналу пятисекундными очередями, максимальная высота 3200, как поняли?

— Следуем за вами, командир, — раздались в наушниках голоса летчиков.

И только шутник Тарновер добавил:

— Ух, Лео, давай зададим жару этому нахалу.

— Не засоряй эфир, Танго-2. — И хотя Лео призывал Тарновера соблюдать режим боевой обстановки, сам он тоже чувствовал в душе настоящее возбуждение. Белая, как головка сахара, гора была уже совсем рядом, вокруг нее обозначились штрихи кукурузных полей, плантации спаржевой капусты, извивались серебристые дороги.

Лео глубоко вздохнул, и его машина, словно неоперившийся птенец, выскользнула из боевого порядка. Несмотря на привязные ремни, конструкцию летного скафандра и тяжесть шлема, он тут же ощутил, как теряются силы притяжения. Довольно специфическое чувство, лучше всего известное, пожалуй, летчикам. Самолет скользил все ниже и ниже по прямой, словно игрок в бейсболе, спешащий в «домик». Он летел, не маневрируя, не уклоняясь от огня, потому что в воздухе никого не было, а стрелкового оружия он не боялся — у его кабины была титановая оболочка.

Все чувства Лео обострились до предела. Он умел и любил стрелять, во Вьетнаме у него была богатая практика. Но чтобы так, из двадцатимиллиметровых пушек палить по каким-то неизвестным людям, в пятнадцати минутах лета от дома! И это ведь даже не война с Россией! Проклятье!

Прямо перед ним на лобовом стекле — индикатор показания приборов, лист плексигласа с данными комплексных отклонений для точного определения курсового угла цели. Сквозь блуждающие неоновые круги прицела Лео видел гору, он без труда совместил круги и держал гору в прицеле. Видел он и коричневое пятно брезента, или что там было такое, похожее на гигантский носовой платок, растянутый на вершине горы, заметил какое-то движение по его краям, где, наверное, находились окопы. Кровь застучала в висках, гора выросла прямо перед ним. Лео бросил взгляд на индикатор угла атаки и убедился, что он показывает 30 — как и предписывалось во всех наставлениях.

Он нажал на гашетку.

Этот момент Лео любил больше всего. Двадцатимиллиметровые пушки под ним задрожали, семь стволов в подвесках под фюзеляжем застучали, как молотилки. Он заметил мелькнувшие впереди трассеры, они впивались в гору, уничтожая по пути все. Благоговейный, потрясающий момент. Снежные вихри взметались в тех местах, где очереди ложились на брезент и окопы.

Лео стрелял пятисекундными очередями, пока гора перед ним не превратилась в настоящий кошмар. Он поднял самолет, слушая в наушниках доклады своих подчиненных о произведенных разрушениях в зоне цели.

И вдруг:

— Черт возьми, Танго-1, я попал в зону захвата цели какой-то чертовой ракеты.

Лео был уверен, что это Танго-4, голос у него сломался от страха.

— Танго-4, включи радиоэлектронные помехи, выпусти дипольные отражатели, уходи на маневр, уходи…

Лео услышал взрыв.

— Ах, черт, он… он попал в меня, проклятье, полно дыма, ах, дерьмо…

— Отключи подбитый двигатель, сынок, и уходи вниз. Все в порядке, Танго-4.

Набирая высоту и делая поворот, Лео оглянулся назад. Самолеты его отряда, находившиеся внизу, рассредоточились над горой, превращенной в месиво. Танго-4 выпал из боевого порядка, пытаясь набрать высоту, его левый двигатель фирмы «Дженерал Электрик» был объят пламенем, самолет заскользил вниз.

— Снижайся, Танго-4, ты сможешь сесть где-нибудь на ферме, там полно таких мест… — В этом сумасшедшем мире его голос был полон спокойствия.

— Машина сейчас взорвется, — крикнул Танго-4, — я прыгаю.

— Запрещаю, Танго-4, у тебя нет высоты…

Но было уже поздно. Танго-4 запаниковал и катапультировался на высоте примерно четыреста футов. Парашют его раскрылся всего наполовину, когда летчик грохнулся на землю. Большой самолет рухнул сверху и взорвался, охваченный громадным пламенем.

— Отряд Танго, все в порядке, держимся вместе, — произнес Лео в мертвую тишину микрофона. — Черт побери, Дельта-6, откуда взялась эта гребаная зенитная ракета? Да кто такие эти чертовы ребята?

— Танго, мы даже не предполагали, что у них имеются зенитные ракеты. Дьявол, похоже, это «стингер».

Новость о «стингерах» была очень плохой новостью. Эта ракета имела обозначение FIM-92А [3], была оснащена системой как навигационного наведения, так и инфракрасного самонаведения. Их наличие обеспечивало захват высокоскоростных и высокоманевренных целей практически под любым углом в радиусе 3,5 мили. Ракета была устойчива к воздействию радиоэлектронных помех. Просто тварь. Никому не хотелось бы иметь дело с ракетой «стингер».

— Черт возьми, — раздался в наушниках голос кого-то из летчиков отряда Танго, — Лео, у меня загорелась лампочка неисправности гидравлики, я ухожу на базу.

— Отставить, — приказал Лео, — нам еще надо закончить наши дела. Дельта-6, вы хотите, чтобы мы нанесли еще один удар?

В наушниках прозвучал новый голос.

— Танго, говорит полковник Пуллер, постарайтесь сделать все возможное, вы поняли? У нас наготове ребята, которые будут штурмовать эти позиции, они нуждаются в любой помощи.

— Лео, эта чертова гидравлика…

— Уйди из эфира, Танго-7, ты понял? Уйди к чертовой матери из эфира!

Лео отвел свой отряд на двенадцать миль, там они сделали левый поворот для второго захода на цель. Гора снова приближалась.

— Слушайте мою команду, Танго, — начал Лео. — Мы разделимся на две группы, первую поведу я, со мной Танго-2 и Танго-3. Мы пойдем с севера на юг на высоте 2200, с противоракетным маневром и включенными радиоэлектронными помехами. Если выпустят «стингеры», выстрелим несколько ложных целей. Вторую группу возглавит капитан Тарновер, с ним Танго-6, 7 и 8, вы пойдете с востока на запад. Разделяемся по моему сигналу. Ну, пора, ребята.

Лео вывел машину из боевого порядка и спикировал к земле, заметив в зеркале заднего обзора, что три из оставшихся шести машин последовали за ним, а за Танго-5, то есть за капитаном Тарновером, следовали две машины.

«Черт побери, да кто они такие? — подумал Лео. — И где они раздобыли «стингеры»?»

— Ну-ка, тряхнем их, — скомандовал он.

— Крепкий парень, этот командир отряда Танго, — обратился Пуллер к офицеру передового авиационного наведения. Они видели, как темные машины разделились на две группы, набрали необходимую высоту и дистанцию для повторного штурма.

— Да, самый лучший, — ответил офицер. — Бывает, не ладит с начальством, но, черт побери, любит свою «Зеленую свинью».

Их окружали десантники из группы Дельта, наблюдавшие за действиями штурмовиков. Поднимавшиеся вверх клубы дыма над местом падения Танго-4 резко контрастировали с яркой голубизной неба.

Пуллер зажмурился, у него разболелась голова от шума реактивных самолетов. Он посмотрел на часы — 14.42. Поднес к глазам бинокль: грузовики Национальной гвардии уже проделали половину пути до горы, доехали как раз до того места, где противник взорвал дорогу. В бинокль ему было видно, как офицеры Национальной гвардии выстроили людей в нечто, напоминающее боевой порядок.

— Самолеты пошли на второй заход, сэр, — доложил Пуллеру Скейзи.

— Отлично, Танго, здорово, — крикнул в микрофон офицер наведения.

Штурмовики пошли в атаку с двух направлений, сначала одна группа, потом вторая. Когда они открыли огонь, Пуллер увидел, как из-под окутанных дымом фюзеляжей градом посыпались пустые снарядные гильзы. Трассеры летели, словно стрелы, попадая в гору, они рвали ее на куски.

Но что-то было не так.

— Они стреляют слишком длинными очередями, — сказал Пуллер. — Слишком длинные очереди, черт побери.

— Гм, такое впечатление, что некоторые летчики просто желают побыстрее избавиться от снарядов, — заметил офицер наведения.

— Вот именно, — согласился Пуллер, — стараются расстрелять весь боекомплект и смыться.

Он вырвал микрофон у офицера наведения.

— Танго, я Дельта-6, черт побери, ребята, умерьте свой пыл, вы впустую тратите снаряды.

— Танго, я Танго-1, — раздался в эфире голос Лео, — вы слышали, экономьте снаряды. Проклятье.

— Лео, у меня все кончилось, — доложил кто-то из летчиков.

— Танго-6, да ты, черт возьми, выпустил большую часть своих дерьмовых снарядов по графству Вашингтон, я видел…

— Ракеты, — предупредил Скейзи, — с земли опять выпустили ракеты.

— Ракеты с тепловыми головками самонаведения, — передал в микрофон офицер наведения.

Ракеты, оставив за собой тонкие струи белого газа, словно разъяренные псы рванулись к самолетам, которые начали метаться от них туда-сюда. Боевой порядок был разрушен, машины разлетелись над белой горой, словно лепестки гигантской розы. Большинство ракет цели не достигло, через некоторое время у них кончалось топливо и тогда ракеты падали на землю. Но все же…

— Поймала, проклятье, поймала меня ракета! — раздался чей-то крик в эфире. С грохотом, который был слышен на земле, ракета врезалась в двигатель штурмовика А-10, и двигатель охватило пламенем. Самолет завилял, но в это время вторая ракета, как коршун, привлеченная источником тепла, врезалась в него, и самолет камнем полетел вниз.

— Проклятье, я потерял управление, машина не слушается…

Голос умолк, когда самолет рухнул на кукурузное поле.

— Лео, я расстрелял все до последнего снаряда, — сообщил один из летчиков.

— Лео, мне перебили гидравлику, влепили прямо по крыльям, — доложил другой.

— Лео, у меня отказывает управление.

— Танго, всем оставаться в строю, — раздался голос Лео Пелла.

— Как у вас с боеприпасами? — спросил по радио Пуллер.

— Сэр, ни единого снаряда, — отозвался кто-то из летчиков.

— Дельта-6, я Танго-1, у меня еще осталась очередь секунд на семь. Иду на следующий заход. Танго, всем пристроиться за капитаном Тарновером и уходить домой.

— Лео, ты не должен лететь один, — предупредил офицер наведения.

— Эй, да у меня тут хорошей пляски еще секунд на семь, неужели ты думаешь, моя «свинья» полетит с этим обратно?

— Боже, — обратился офицер наведения к Пуллеру, — но если в небе будет след от единственной машины, ракеты с тепловыми головками самонаведения наверняка схватят его. Ведь это «стингеры». Где, черт побери, они раздобыли «стингеры»?

Пуллер не ответил.

— Как, вы сказали, его зовут?

— Лео Пелл.

— Майор Пелл, говорит полковник Пуллер, вы меня слышите?

— Слышу, Дельта-6.

— Мне сказали, что у вас минимальный шанс остаться в живых.

— Я собираюсь поплясать, полковник, а не сидеть на месте.

— Тогда желаю удачи, Танго-1.

Теперь Лео Пелл остался с горой один на один. Его не волновал огонь стрелкового оружия, хотя он знал, что впереди и чуть левее его ждет паутина огня легких пулеметов. Их он не боялся, сидя в своей титановой раковине. Топливные баки самолета были огнеустойчивыми, а система управления многократно дублировалась различными резервными средствами. Не волновали его ни заход на цель, ни ведение огня. Заход на цель — не проблема, даже если вокруг мелькают трассеры. При этом маневре выходящие газы остаются позади самолета, и ракеты с тепловыми головками самонаведения не смогут уловить их. Все будет в порядке, пока не покажешь ракетам свою горячую задницу.

Зато пройдя над целью, становишься уязвимым. Ты превращаешься в сучку, у которой течка, а ракеты — в свору кобелей, которые мчатся за тобой только с одной целью: добраться до твоей задницы. Вот и все, что им нужно.

Поэтому Лео, который хотел остаться в живых почти так же сильно, как желал обрушить оставшиеся снаряды на гору, решил вести самолет в ритме рок-н-ролла, швыряя его вверх и вниз, вниз и вверх, выпрямить его на семь секунд для атаки, потом резко вильнуть влево, уйти в крутое пике, держа самолет как можно дольше в таком положении, чтобы двигатели были направлены в сторону от горы. И тогда, возможно, противнику не удастся сбить его.

Гора была похожа на жирную сиську. Лео начал противоракетный маневр. Он нажал на педаль рулей управления, начал резко прибавлять и убавлять газ, дергать ручку управления. Его машина, его «Зеленая свинья», принялась выделывать в воздухе такое, что происходящее скорее можно было принять за катастрофу, чем за намеренные действия. Даже будучи в скафандре, пристегнутый всеми ремнями, Лео ощущал ребрами, сердцем все движения самолета, хотя еще недавно ему казалось, что сердце вообще решило отдохнуть во время этого последнего долгого захода.

А между тем цветные шарики летели навстречу, чтобы разнести его в клочья. Ему показалось, что он погружается в ярко освещенную ванну с пузырями. Незнакомые блики, странные видения, кошмары, фантазии, наркотические галлюцинации, воспаленные мечты — все это захлестнуло Лео. Причудливые, словно под водой, пастельные и аквамариновые тона, все так чудесно и величественно. Его самолет трясло от пуль, теперь в «Свинью» попадали непрерывно, потому что все с горы стреляли теперь только в нее.

Внезапно на Лео пахнуло воздухом, в колпаке кабины, как раз над его головой, появились дырочки, и в кабину ворвалось что-то вроде фейерверка. Он почувствовал, как онемела левая рука. Зеркало было разбито, дым, едкий запах и запах гари начали заполнять кабину. Неужели они не видят, что горит сигнал «не курить»?

— Танго-1, осторожнее, пока все нормально, — раздался в наушниках голос офицера наведения.

Ну вот, подумал Лео, а теперь пришло время вплотную заняться этими сволочами, разнести их к чертовой матери, уничтожить.

В дергающиеся кружки прицела Лео увидел вершину горы, деревья там горели, охваченные огнем. Он проверил скорость — 220, высоту — 1450, угол атаки — 37, огонь с земли внес лишь легкие изменения в параметры атаки. Теперь настало время пушек.

Он нажал на гашетку.

Пушки залились огнем на долгие семь секунд. Двадцатимиллиметровые снаряды вылетали из стволов, словно камни, и молотили по огромному покрывалу из брезента. Лео понятия не имел, какие последствия имела эта стрельба, он просто следил, как трассеры врезаются в брезент.

Промелькнул хребет, и несколько последних снарядов ушли в землю штата Мэриленд. Лео сбросил газ, нажал педаль левого руля поворота и бросил машину в пике. Мимо промелькнуло что-то белое, это была первая ракета, через секунду за ней последовала вторая. Нет, ракеты еще не поймали его. Но с земли рванулась за ним третья ракета.

Лео снова почувствовал поток холодного воздуха, но сейчас его было гораздо больше. Пузыри вокруг него дробились, делились на все более мелкие пузырьки, пока, наконец, не превратились в каскад сверкающих бриллиантов. Откуда-то снизу повалил дым, теперь он был повсюду. Приборная доска превратилась в кашу, ручку управления как будто свернул какой-то озорной ребенок, не имеющий и капли уважения к бедному, старому Папе. Лео уже не видел небо, он видел только штат Мэриленд, Свободный Штат, большой и белый — он приближался навстречу, чтобы поглотить его.

Падающий самолет взметнул вверх кучу снега и земли, на какое-то мгновение огня не было, но потом на месте падения виден был только огонь, один огонь. Он поднимался все выше, напоминая жертвенный костер, легкий ветер относил дым в сторону.

— Черт, — тупо произнес офицер наведения. — Проклятье. Хотел бы я знать, кто такие эти парни? Где они взяли «стингеры»? Откуда они, из армии США?

— Мы не знаем, кто они такие. А дети? — спросил Пуллер.

— Что?

— Дети, у него есть дети?

— А-а, у Лео много детей. Пять или шесть, не знаю. Кажется, шестеро. Черт возьми, Лео Пелл мертв, я не могу поверить в это!

— Почему-то у хороших людей всегда бывают дети, — сказал Пуллер. — Не знаю почему, я таки не могу понять этого, но по-настоящему хорошие люди всегда оставляют после себя много детей.

Он повернулся к Скейзи, глаза его сейчас были похожи на глаза убийцы.

— Свяжитесь с Национальной гвардией, — приказал он. — Пусть начинают.

15.00

— Но ведь это абсурд, разве нет? — возмутился глубоко оскорбленный Питер Тиокол. — Понимаете, вы стараетесь выяснить, от кого произошла утечка информации относительно мер безопасности шахты Саут Маунтин, чтобы мы могли понять, кто там находится, и тогда, может быть, я найду способ открыть дверь шахты. А вместо этого допрашиваете вы меня.

Оба агента не видели здесь ничего абсурдного, да и его иронии не поняли, и нечего было ожидать, что впоследствии они посмеются над нелепостью этой ситуации.

— Доктор Тиокол, в лаборатории прикладной физики института Хопкинса в группе моделей базирования ракет МХ работало тринадцать человек, отобранных стратегическим командованием ВВС для создания шахты Саут Маунтин. Имеются ордера на арест всех тринадцати. Сделано это для ускорения расследования именно данного случая. А теперь нужно задать вам несколько вопросов.

Питер подумал, хватит ли у него сил все им объяснить. Он почувствовал, что мысли снова разбегаются, как это уже было сегодня утром, когда он читал лекцию студентам. А еще он понимал, куда будут направлены вопросы, куда их направят — к Меган. А ему так не хотелось этого, он только что упрятал прошлое в дальний ящик и выбросил ключ, прошлое ушло в глубокую шахту его подсознания.

Но агенты были убийственно вежливыми и напористыми ребятами, их не остановить. Вряд ли отличались чем-нибудь от офицеров из группы Дельта: такие же исполнительные, черпающие силу и уверенность от могущественных организаций, в которых им выпало служить и чьи приказы они выполняли беспрекословно.

— Как следует из досье, вашими родителями были доктор и миссис Нельс Тиокол, Эдина, штат Миннесота.

— Доктор и доктор Тиокол, моя мать была прекрасным акушером-гинекологом, а отец хирургом. Нам предстоит пройтись по всей моей жизни?

Так они и сделали. Питер коротко отвечал на все эти глупые вопросы типа «кто и когда», в глазах его при этом стояла откровенная скука. Но душа напряглась, как, впрочем, и всегда, когда вопросы касались юношеских лет, его натянутых отношений с отцом, которые привели к исключениям из разных школ, к таблеткам снотворного. Теперь он вспоминал об этом времени, как о длинном темном тоннеле, из которого он все же выбрался на свет.

— Да, все эти заведения вы заканчивали с отличными показателями, а полученные в процессе тестов оценки…

— Да, я умный. А диссертацию я защитил на втором году обучения в Гарварде.

— Что же вы такое изобрели?

Да, это был решающий момент его карьеры. Питер отлично помнил его. Ноябрь 1966 года, прокуренная, мрачная комната в Браттл Холл, которую он делил вместе с Майком де Масто, работающим сейчас психиатром в Оквуде, вблизи прекрасного города Дейтон, штат Огайо. В те годы Майк носил длинные, до плеч волосы, покуривал травку, читал религиозную литературу, был душой, вдохновителем и руководителем зарождающегося в Гарварде антивоенного движения. И по этой причине его арестовывали — иногда по два, по три, а то и по четыре раза на день. А в это время неуравновешенный Питер месяцами торчал в библиотеке, погруженный в депрессию, пребывающий на грани самоубийства. Он исступленно работал, чтобы найти выход и остаться в живых. И в один прекрасный день он нашел его.

Он нашел бомбу.

— В Гарварде я начал интересоваться вопросами стратегии, — сказал Питер агентам ФБР. — Бомбой, как вы понимаете. Огромной бомбой. В силу несомненно патологических причин я увидел необычайное спокойствие в бомбе, которая единой ослепительной вспышкой сможет уничтожить нас всех. Эта перспектива придавала смысл бессмысленности существования.

Питер до сих пор помнил образ атомного гриба, поднимающегося из своей огненной колыбели, затягивающего все небо, проникающего в самое сердце цивилизации.

Бомба стала смыслом его существования, он растворился в ее культуре, ее потаенности, ее традициях и сложностях. Он научится создавать ее, прятать, использовать, доставлять к цели. Питер изучил интереснейшие работы по вопросам стратегии, подготовленные в научном центре «Рэнд корпорейшн», а позже — в Гудзоновском институте Германа Кана. Мыслители в области стратегии, такие, как Бернард Броди, Альберт Уолстеттер, Генри Роуан и Энди Маршалл, были его кумирами. Главный тезис Питера отвечал их мысли, но был его собственным. Подающий надежды подмастерье воспользовался помощью мастеров, в результате чего родилось нечто совершенно новое: «Стратегическая реальность: переосмысление ядерной эры». Позже эта работа была издана «Рэндом хауз».

На самом деле, всем, чего он достиг, всем, что приобрел, Питер был обязан бомбе. Иногда он возвращался мыслями к тому затюканному, отчаявшемуся, болезненно одинокому мальчишке, каким был в начальной школе. Ты победил их, говорил он себе, гордясь, что стал именно тем, кем хотел, и это было для него чрезвычайно важно.

Всем, что у него было, Питер был обязан бомбе.

И самое главное, бомба помогла ему получить Меган.

Питер встретил ее в Англии, где обучался как стипендиат фонда Родса, посещая семинары по политологии в Бейллиол-Колледж и изучая вопрос влияния системы вооружения на принятие политических решений непосредственно перед второй мировой войной. Меган тоже была стипендиаткой фонда Родса, изучала гуманитарные науки в Кибл-Колледж после четырех лет учебы в Беннингтоне. Они познакомились в Бедлианской библиотеке, задолго до серьезных беспорядков в Америке, связанных с вьетнамской войной. Меган была темноволосой еврейкой, но Питер сразу понял, что она американка, потому что Меган жевала резинку и пускала из нее пузыри.

— Простите, пожалуйста, — обратился тогда к ней Питер, — у вас действительно настоящая американская резинка «Дабл-Бабл»?

Меган бросила на него равнодушный взгляд. Не улыбнулась, пустила еще один пузырь из жвачки. Затем сунула руку в сумочку, извлекла оттуда пластинку настоящей «Дабл-Бабл» и толкнула её к нему через дубовый стол, которому было триста лет.

— Кто вы такой? — спросила Меган.

Питер сказал ей чистую правду.

— Я самый умный парень, какого вы когда-либо встречали в жизни.

— Вы водили знакомство с коммунистами в Оксфорде? — поинтересовался один из агентов ФБР.

Питер глянул на него. Ну что поделать с такими идиотами?

— Нет. Послушайте, я больше никогда не видел тех людей.

Агенты переглянулись. Питер понял, что они считают его твердым орешком. Теперь они попытаются подобраться с другого конца.

— А из двенадцати человек, работавших с вами в группе моделей базирования МХ, у кого-нибудь были подозрительные политические взгляды?

— Вы же смотрели досье. А я нет.

Агенты снова переглянулись и вздохнули. Один что-то записал.

— У меня очень мало времени, ребята. — Питер улыбнулся им улыбкой, присущей, по его мнению, интеллектуальной элите. Агенты сделали вид, что не расслышали его выпада.

— Ну а что-нибудь подозрительное в плане психологии? Такое бывает среди работающих на оборону аналитиков, инженеров и исследователей, когда создатель оружия намеревается… — Агент запнулся, подбирая нужное слово.

— Когда создатель оружия намеревается разнести весь мир, так? — подсказал Питер.

— Совершенно верно, доктор Тиокол. Как бы там ни было, наши расследования показывают, что значительнее число таких мужчин и женщин трогаются рассудком. У них радикально меняются религиозные и политические убеждения, изменяется сексуальная ориентация.

— Жизнь у них очень напряженная. Каждый день они стараются приблизить конец света, изыскивая для этого новые идеи и новые способы. Никто не доживает до старости.

— А как насчет доктора Майкла Грина?

— Майк? Майк обнаружил у себя гомосексуальные наклонности. Но главное для вас, что он отошел от дел еще до того, как мы начали работать над действительно интересными вещами.

— Он исчез, поэтому и заинтересовал нас. А еще он заболел СПИДом, вы знали об этом, доктор Тиокол?

— Нет, не знал. Боже, это ужасно.

— А разве не может быть, что человек, который умирает… ну, он уязвим в эмоциональном плане, слаб, на него можно надавить, а он не выдержит. А кто-то…

Питер знал слабости каждого члена группы моделей базирования МХ. Майк Грин был неравнодушен к узкобедрым спортсменам, Мэгги Берлин — к испачканным маслом механикам. У Нильса Фэллоу жена была алкоголичкой, Джерри Теобалд страдал от чрезмерно повышенной сексуальности, Мэри Фрэнкис Хармон была девственницей и любила сальные разговоры. Сэм Беллоуз знал, что ему постоянно изменяет жена, но не мог избавиться от этого проклятия, Джефф Такстер был «трудоголиком», нещадно избивавшим своих детей, сын Джима Дайдриксона страдал фиброзом мочевого пузыря, жена Мори Ривза Джилл сбежала от него к полковнику морской пехоты. И так далее и тому подобное… у каждого были свои слабости и пороки.

На работе они частенько подшучивали над тем, чем занимаются, именуя свою деятельность «местью ученых-неудачников», запертых в секретных кабинетах здания, называемого лаборатория прикладной физики института Джонса Хопкинса и расположенного в живописнейшем графстве Говард. Они веселились, прикидывая, погибнуть ли миру от холода или от огня, а если от огня, то какой температуры, какого цвета, как скоро будет он распространяться и как повлияет на него сила ветра.

Агенты ФБР снова взялись за Питера.

— Никто не пытался вступить с вами в контакт в последние месяцы? Не было ли у вас чувства, что за вами следят? Что-нибудь необычное в вашей почте, может быть, ее вскрывали? Не пытались ли проникнуть к вам в дом, не рылись ли в бумагах?

— Ничего подобного не было, — ответил Питер, с трудом сглотнув слюну.

Агенты не заметили этого.

— А что насчет вашей жены? У вас есть от нее известия?

— Не впутывайте ее сюда, пожалуйста. Она… она уехала куда-то, вот и все.

— А ваш брак. Когда он распался?

— Девять месяцев назад. Но я ни с кем не говорю на эту тему, вы понимаете меня?

— Меган Уайлдер, она так и оставила свою девичью фамилию?

Это Питеру совсем не понравилось.

— Я же сказал, что предпочитаю не обсуждать свою личную жизнь. Она сейчас с другим мужчиной, вас устраивает? Вот и все, что можно сказать. Я обидел ее, и она ушла к другому. Все ясно.

— Когда вы в последний раз видели ее?

— Она приезжала в Балтимор две недели назад. С ее стороны это было что-то вроде попытки примирения. Поначалу все было хорошо, но на следующее утро все снова вернулось на свои места.

— Это было до или после того, как вы попали…

— Несколько месяцев спустя. В психушку я попал в июле, когда ушел с работы из комитета. Но ничего страшного не было, просто очень сильный нервный срыв, вызванный, конечно, тем, что я много работал, и распадом нашего брака. Мне стало трудно переносить общество других людей. Провел четыре недели в очень уютной палате сумасшедшего дома в Элликотт-Сити, где перечитывал собрание сочинений Агаты Кристи и говорил с каким-то невыносимым глупцом о моем комплексе Бога. В конце концов, я позволил ему убедить себя, что я вовсе не божественная особа.

Агенты даже не улыбнулись при этих словах, они не уловили его нервозности и снова сменили тему.

— А теперь вернемся к Майку Грину…

И они стали задавать свои заковыристые вопросы, стараясь то ли прощупать, то ли подловить Питера. Но борьбы умов из этого не вышло, Питер даже почувствовал себя немножко Раскольниковым — существом высшего порядка, «человеком нового типа». Они плели свои ловушки, а он ускользал из них, превращая агентов в своих явных врагов. Они не могли ухватить его и сами понимали это, но когда подошли близко к разгадке, то ничего не поняли, не разгадали Питера. Будь у них время, возможно, они и смогли бы расколоть его и узнать… узнать это, но времени у них не было. А еще Питер заметил, что теперь они слегка побаивались его, к тому же были обескуражены окружавшей реальностью.

Капитуляция агентов свершилась вполне прозаически.

Один из них предложил:

— Мы оставим вам карточку с номером телефона. Если вспомните что-то, позвоните нам.

Итак, Питер одержал маленькую победу. Попробуйте связаться с Питером Тиоколом и увидите, что из этого выйдет!

Питер перевел глаза на окно. Он смотрел на гору и в эту минуту любовался собой. Это было и тревожно, и радостно.

Я самый умный мальчик в классе! Я могу все!

Тогда почему же ты не можешь доверять единственному человеку, которого любил? — спросил он себя.

— Не уходите, — неожиданно попросил он агентов.

Питер встал, подошел к окну. В тех местах, где рухнули подбитые штурмовики, в яркое голубое небо устремились дымы, с горы доносились звуки стрельбы — там сейчас умирали ребята из Национальной гвардии.

Он увидел Дика Пуллера, возбужденно отдававшего приказы гвардейцам на горе, рядом с ним стояли офицеры группы Дельта, встревоженные, усталые, голодные и крайне разъяренные. Мрачный их командир Скейзи со злобой сжимал и разжимал кулаки.

Ты же знаешь, что это твоя проблема, подумал Питер.

Он повернулся к ожидавшим агентам.

Пора посмотреть правде в глаза, сказал он себе, пора, в конце концов, сделать это. Перестань отрицать то, что грызло тебя все эти месяцы и что привело тебя в сумасшедший дом.

— Я думаю, это моя жена выдала все тайны Саут Маунтин.

Фуонг сжимала в руках винтовку М-16. Вертолет облетал гору, и в этот момент она почувствовала какое-то неприятное ощущение в животе: словно открылись иллюминаторы и внутрь ворвался холодный воздух. Пол у нее под ногами загрохотал и задрожал.

— Огонь из стрелкового оружия, — крикнул кто-то сквозь шум двигателя.

Фуонг подняла взгляд — напротив неё два темнокожих американца, одетые, как аквалангисты, выпучив глаза, прижались друг к другу. Ее напарник, светловолосый парень по фамилии Тигарден, тоже одетый, как аквалангист, глядел куда-то в пространство; глаза его сверкали, губы шевелились.

Перевалив через гору, вертолет, завалившись набок, заскользил вниз.

Похоже, его все-таки подбили.

Раньше ей приходилось видеть сбитые вертолеты. Это всегда впечатляло, как их охватывает пламя, а потом они врезаются в землю и взрываются. Вблизи сбитые машины напоминали гигантских насекомых, с которых содрали кожу; металлические их обломки устилали землю. Лица обожженных врагов были ужасны, они вызывали более сложные чувства. Но потом прилетали другие вертолеты и приходилось снова прятаться в катакомбы.

— Держитесь, — крикнул пилот, — садимся!

Вертолет тяжело стукнулся о землю, взметнув клубы дыма и пыли. Внезапно в кабине оказались люди в маскировочных комбинезонах, лица их были вымазаны специальной краской, действовали они уверенно.

— Выходите, быстрее, все в укрытие.

Все выскочили из вертолета и нырнули в свежевырытую траншею, где уже сидели несколько человек.

— Подрывай дыру! — крикнул кто-то.

Раздался сильный взрыв, в воздух взлетели деревья. Фуонг окутало дымом, она закашлялась, чувствуя едкий запах пороха.

«Мама, ведь тебе все это знакомо», — сказала ей дочь.

— Отлично, крысы, — подбодрил их офицер, командовавший группой подрывников. — Это рванули тридцать фунтов взрывчатки С-4 с пентритовым детонирующим шнуром. Судя по нашим картам, в месте взрыва когда-то был вход в главный ствол старой шахты «Макриди и Скотт» № 4. Давайте посмотрим, что там у нас с проходом.

Они направились к месту взрыва сквозь клубы дыма. Деревья вокруг были повалены, снег почернел, из воронки все еще тянулся дым. Выше, на склоне горы, деревья уцелели и хорошо маскировали эту рану в земле, образовавшуюся у подножия горы. Вдалеке послышались выстрелы, несколько солдат разбежались в разные стороны, ведя наблюдение.

— Думаю, дело сделано, — сказал один из подрывников, — заряд был направленного действия, так что дыра должна быть пробита довольно далеко.

— Отлично, — подал голос маленький темнокожий человек, — только позвольте мне сначала проверить эту дырку.

С удивительным проворством он скрылся под землей, но уже через несколько секунд выбрался назад.

— Ух, парни, тоннель готов. Такой длинный гребаный тоннель. Пора приступать к нашим играм. — Маленький негр улыбнулся. Зубы у него были очень белые, сам он так и светился уверенностью.

Да, ведь тот парень, Тигарден, говорил ей, что этот негр тоже хорошо знал катакомбы, он много лет провел в ее стране. Отличный тоннельный боец. Негр подмигнул ей.

— Теперь все зависит от меня и этой леди, — обратился он к остальным. — Мы давно знакомы с этим делом, так ведь, прекрасная леди?

Да, все верно. Чернокожие солдаты тоже воевали в катакомбах. Ей приходилось убивать чернокожих, они были такими же храбрыми, как вьетнамцы.

Фуонг слегка улыбнулась.

— Тогда все в порядке, — подвел итог офицер, раскрывая планшет. — У нас имеется оригинальная схема шахты № 4, датированная 1932 годом. Посмотрите туда, за деревья, видите расщелину? Там проходила железнодорожная ветка, еще остались старые шпалы и рельсы. Да и фундаменты старых зданий сохранились. По нашему предположению, вы сможете продвинуться по этому стволу, наверное, футов на пятьсот, затем достигнете, как они ее называют, горизонтальной штольни, которая соединяет все стволы шахты. Там пять глубоких шахтных стволов, они называются Элис, Бетти, Конни, Долли и Элизабет. Бетти, Конни и Долли скурвились, то есть обвалились. Но Элис и Элизабет должны быть в хорошем состоянии, хотя достоверно никто этого не знает, поскольку стволы иногда осыпаются под воздействием влаги, сдвигов пород и прочего. Так что по ним, возможно, вы сможете продвинуться примерно на тысячу футов. А дальше сворачивайте в любые ответвления, которые за много лет уже проделали потоки воды. Мы обзвонили горных инженеров, они считают, что эти ответвления проходимы, хотя и очень тесные. Продвигайтесь вверх, в любом случае, если достаточно близко подползете к ракетной шахте, то услышите то, что надо. Земля — отличный проводник звука. Ваша цель — вентиляционные шахты из рифленого металла, которые выходят из ракетной шахты. Если доберетесь до вентиляционных шахт, дайте нам знать. Через две минуты мы отправим туда десантников из группы Дельта, и вы проведете их к задней двери.

— А что делать, если нам встретятся какие-нибудь незнакомцы? — задал вопрос маленький негр.

— Поступайте так, как действовали во Вьетнаме, уничтожьте их. Но там никого не будет, кроме привидений. Их не трогайте, они не кусаются. Готовы?

— Да, сэр, — ответил Тигарден.

— Отлично, после первых двухсот футов проверим радиосвязь. Уидерспун, ваш позывной Альфа, Тигарден, ваш — Бейкер, я — Крыса-6. Вопросы есть? Мисс Фуонг, у вас есть вопросы?

Фуонг опять слабо улыбнулась и покачала головой.

— Отлично, и храни вас Господь. Мы будем молиться за вас.

— Ладно, пора в дыру, ребята, — с улыбкой заметил маленький негр.

И они начали исчезать в дымящейся дыре.

Тьма поглотила их.

Пуллер слушал неуверенный голос капитана Национальной гвардии, тот был близок к панике.

— Дельта-6, з-здесь, наверху, полно дыма, — передавал по радио капитан с вершины горы, — мы ничего не видим.

— Браво, я Дельта-6, — ответил Пуллер, с отчаянием глядя на белую гору в миле перед ним, — вы ведете огонь?

— Нет, сэр, и они в нас еще не стреляли. Думаю, они ожидают возвращения самолетов. Там на горе была отчаянная стрельба, полковник.

— Браво, приступайте к штурму. Чем дольше вы ждете, тем труднее будет штурм. Стройте людей в штурмовые группы и вперед, на гору.

— Полковник, — вмешался Скейзи, — разрешите мне туда. Я смогу…

— Заткнитесь, майор. Браво, вы меня слышите?

— Некоторые из моих людей не хотят покидать грузовики.

— Боже, он даже не высадил их из грузовиков, — бросил Пуллер, не обращаясь ни к кому специально.

— Браво, я — Дельта-6.

— Слушаю вас, Дельта.

— Послушай, сынок, позволь мне кое-что сказать тебе, ладно? В свое время мне приходилось несколько раз штурмовать высоты. — Голос Дика вновь звучал уверенно, властно. Ему надо было привести капитана в чувство и заставить его выполнить задачу.

— Понимаю, сэр, — ответил капитан и продолжил уже совсем не уставным тоном, — мы тоже тренировались в течение нескольких лет. Но тут… тут совсем другое дело.

— Мандраж в боевой обстановке обычное дело, сынок. Вам нужно выйти на рубеж атаки, после, если сможете, развернитесь в линию по взводам и отделениям так, чтобы при встрече с противником повести интенсивный огонь широким фронтом. Понял меня?

— Да, сэр.

— Сержанты должны командовать людьми, — продолжил Пуллер, прекрасно понимая, что сержанты там могут оказаться либо лентяями, либо просто бестолочами, и все же сержанты были теми шестеренками, которые обеспечивали жизнедеятельность армии — любой армии.

— Опирайся на сержантов, собери их вместе с офицерами и поговори непосредственно с каждым. Объясни им все, чтобы тебя правильно поняли. Может быть, твои офицеры не слишком близки с личным составом, а солдатам нужна поддержка людей, которых они хорошо знают.

— Да, сэр.

В эфире наступила тишина, медленно ползли минуты. Дик прикусил очередную сигарету, это его чуть успокоило. Вокруг него с биноклями толпились офицеры из группы Дельта.

— Ему надо было заранее определить рубеж атаки и разворачиваться с ходу, прямо с грузовиков, — заметил один из офицеров.

— Да, согласовать свои тактические шаги с авиацией и действовать под ее прикрытием, — добавил второй.

Конечно, они правы, но вместе с тем и не правы, подумал Пуллер. Необстрелянных солдат надо подбадривать, учить, воспитывать. Для первого боя им нужна мать, а уж для последующих — отец. Потом им понадобится психиатр или мешок для переноски трупов.

Командир национальных гвардейцев, Томас Барнард, понимал неподьемность поставленной задачи. Воздушный налет выявил огневую мощь обороняющихся. Она его потрясла и заставила еще раз задуматься о противнике. Кто же перед ними? Приказ губернатора штата предписывал его подразделению по сигналу «угроза ядерного нападения» поступить в распоряжение Вооруженных сил США. Его люди почти завершили двухнедельные сборы, и их совсем не обрадовала перспектива погрузиться на машины и отправиться из Форт-Ричи в это проклятое место.

И уж совсем им не понравилась необходимость вылезти из грузовиков и принять участие в чем-то непонятном, похожем на кинофильм. Национальные гвардейцы были в основном молодыми конторскими служащими из Балтимора, добровольно записавшимися в Национальную гвардию только потому, что один уикэнд в месяц и раз в год двухнедельные и вовсе не утомительные военные сборы давали некую прибавку к семейному бюджету. И вдруг они встряли в маленькую войну, которая прежде всего испугала их тем, что им выдали большое количество боевых патронов и гранат. Боевые патроны нервировали людей, а особенно гранаты, ведь на учебных сборах с ними обращались с такой осторожностью, словно это было ядерное оружие — настолько они считались опасными. А теперь они были буквально обвешаны гранатами, как какие-то коммандос. И это пугало ребят. Никто из них не испытывал желания уподобляться Рэмбо.

— Слушайте меня, — обратился Барнард к своим сержантам и офицерам со всей проникновенностью, — рассредоточьте людей повзводно среди деревьев.

Все разом посмотрели на него.

— Том, эти гребаные профессионалы сидят там, внизу, на своих задницах. Почему нас послали сюда? Я слышал пулеметные очереди, у этих ребят на горе есть ракеты.

— Мы действуем по сигналу «угроза ядерного нападения». Приказ губернатора. Нам отдали приказ, мы будем его выполнять. Послушайте, руководитель этой операции сказал мне, что самолеты так проутюжили наших друзей на горе, что главной нашей трудностью, похоже, будет перебираться через трупы. Так что вперед ребята, поняли?

— Оружие зарядить и поставить на предохранители?

— Заряди-ить и поста-авить на предохранители! — пропел Барнард. — Пусть ребята пристегнут магазины, а подсумки оставят открытыми на тот случай, если придется много стрелять и перезаряжать оружие. И прошу вас, передайте своим людям, чтобы действовали осторожно, я не хочу, чтобы какой-нибудь мазила прострелил себе ногу.

Недовольные подчиненные начали расходиться.

Барнард вернулся к рации, сейчас он чувствовал себя уже более уверенно, потому что офицеры и сержанты исполняли его приказы. Он слышал, как они кричали, отдавая приказания, гвардейцы ворчали, но все покинули грузовики и рассредоточились в лесу.

— Дельта-6, я Браво, мы готовы к штурму.

— Отличная работа, капитан. Теперь вот что, у вас ведь есть пулеметы М-60, да?

— Да, сэр.

— Поставьте пулеметчиков впереди. По опыту Вьетнама знаю, что поддержка своих пулеметов помогает наступающим.

— Понял, сэр.

— Санитары пусть рассредоточатся за наступающими, не собирайте их где-то в одном месте. Людям нравится видеть санитаров, это им помогает.

— Слушаюсь, сэр.

— И вот что очень важно, капитан. Не тяните с открытием огня. Пулеметы огневой поддержки пусть начинают вести огонь сразу, как только вы перейдете рубеж атаки, поняли? Я хочу слышать побольше шума. Если кто-то из этих захватчиков остался в живых, пусть ваши ребята уничтожают их, поднявшись на вершину. Патронов не жалеть. Вы меня поняли?

— Понял, Дельта-6.

— Отлично, сынок, — ласковым голосом произнес Дик. — И последнее. Атака должна быть стремительной, не позволяй людям останавливаться и залегать. Пусть ведут на ходу интенсивный огонь и целятся пониже к земле, рикошет тоже убивает.

— Хорошо, сэр, — ответил Барнард.

Он повернулся к радисту.

— Уолли, ты все время будешь держаться возле меня, ладно?

— Слушаюсь, сэр. Нет проблем.

— Это прямо-таки девиз нашего подразделения, — сказал Барнард. — Нет проблем.

Он взял свою винтовку М-16, достал из подсумка тридцатизарядный магазин и пристегнул его к винтовке. Впереди капитан видел деревья и рассредоточившихся среди них людей. День был прекрасный, яркий, солнце слепило глаза, небо было голубым, как мечта.

Боже, подумал Барнард, мне тридцать семь лет, я бухгалтер, специалист по налогам. Я должен сидеть за своим столом.

— Отлично, — обратился он к своему помощнику. — Тогда вперед. Отлично. — Но эта бодрая фраза не отражала его истинных чувств.

Пламя напоминало серебряную иглу или, скорее, клинок. Пламя разрушало все, к чему прикасалось. Даже сквозь толстые темные очки и летящие искры он видел его неимоверную мощь, способность расплавить весь мир.

Джек Хаммел держал плазменную электрогазовую горелку перед металлом и наблюдал, как пламя пожирает титан. Здесь внизу, в шахте, все было ясно и логично. Ему следовало выполнить работу, которую он много раз выполнял раньше и которую почти любил. Сейчас он просто резал металл, проделывая глубокое отверстие в этом гладком блоке.

Вместе с тем, несмотря на гипнотическое очарование пламени, полыхавшего в нескольких дюймах перед глазами, Джеку никак не удавалось сосредоточиться. Все было так странно. Джек с ужасом осознавал, что делает что-то нехорошее. Ему следовало быть тверже, пусть уж лучше бы они избили его.

Но это же не моя вина, подумал он. Все произошло так быстро. Мне было… было трудно отказаться, я очутился в безвыходной ситуации.

Он продолжал думать о том, что миру нужны героические люди, а вместо этого в нем живут такие, как он, Джек Хаммел, сварщик из провинциального городишка, бывший спортсмен, бывшая гордость института, а на самом деле просто трусливая крыса. Он начал ненавидеть себя.

Поганый трус, мысленно заклеймил он себя.

Но Джек понимал: эти люди убили бы его, убили бы его детей. А впрочем, какое это имеет значение, если они все равно намерены взорвать весь мир?

Барнард просто изумился, как все пошло гладко. Его ребята-гвардейцы отнеслись к этой атаке, как к какой-то дикой игре в ковбоев и индейцев. Они резво сновали между деревьев, поднимаясь по склону во взводных порядках, держа правильную дистанцию и подбадривая друг друга. Даже пулеметчики с их тяжелыми пулеметами и патронташами оказались впереди, хотя на тренировочных сборах они обычно отставали, пропуская более резвую молодежь, быстроногую, как олени.

Барнард присмотрел ярдах в пятидесяти дерево и определил его как рубеж атаки, достигнув которого, следует открыть огонь. Ему уже была видна вершина горы, бело-красная радиомачта, поднимавшаяся в голубое небо, и какой-то низкий, темный, плохо различимый брезентовый тент. Вокруг все было тихо. Штурмовики А10 повалили много деревьев, у капитана создалось впечатление, что они пробираются по территории взорванной лесопилки, а земля была буквально изрыта двадцатимиллиметровыми снарядами.

— Браво, я Дельта-6.

— Дельта, сопротивления пока не встретил. Все тихо. Наверное, они уже ушли.

— Браво, пусть пулеметчики начинают прикрывающий огонь.

— Мне кажется, надо подождать…

— Открывайте огонь. Браво, это приказ.

— Понял вас, Дельта, — ответил Барнард, возвращая микрофон радисту.

— Огонь! — крикнул он.

Пробиравшиеся сквозь поваленные деревья гвардейцы открыли на ходу огонь из винтовок М-16. Барнард увидел, как полетел вверх снег, вздымаемый врезавшимися в землю пулями калибра 5,56 мм.

— Вперед! — снова закричал капитан. — Вперед, черт побери, быстрее!

Сержанты продублировали его команды, огонь усилился, гвардейцы рвались вперед, стреляя на ходу. Настолько возбуждающим и страшным был этот момент, что они тоже начали кричать, непроизвольные, громкие крики рвались из их легких.

Это был величественный момент: рвущаяся вперед, орущая пехота на фоне белой горы под голубым небом, грохот выстрелов, нарастающая дробь пулеметов с флангов атакующей цепи. Они поливали свинцом все, что было видно на вершине горы, — уже менее чем в ста ярдах впереди…

Выстрелив из винтовки G-3 с оптическим прицелом с расстояния примерно двести метров, Алекс попал офицеру в горло. Он целился в голову, но капитан, бежавший рядом с радистом в цепи атакующих, должно быть, наступил на поваленное дерево или на что-то еще, поэтому он приподнялся как раз в тот момент, когда палец Алекса спокойно и осторожно нажал на спусковой крючок.

И все-таки Алекс получил то, на что рассчитывал.

Он знал, что при первой же возможности нужно вывести из строя командира: ничто так не ввергает в панику атакующих, как тот факт, что человек, командовавший ими много лет, на их глазах падает с простреленной головой. И Алекс поймал командира на мушку сразу, как только атакующие выбежали из-за деревьев.

Отряд Алекса открыл огонь, он увидел, как противник побежал назад.

Пуля Алекса не попала капитану в голову, а разорвала мышцы слева от гортани. И поскольку была пуля в металлической оболочке НАТОвского образца калибра 7,62 мм, то она не расплющилась, вызвав при этом убийственное разрушение тканей, а аккуратно вышла себе навылет. У капитана было такое чувство, словно ему по горлу со всего размаха залепили бейсбольной битой. Мир в его глазах моментально разлетелся на куски, и он упал на спину в снег. Однако через несколько секунд в голове прояснилось, и первая мысль капитана была не о себе, а о своих людях. Он увидел, как многие из них попадали, как устремились к ним трассеры, словно ленты серпантина, разбрасываемые на празднике. В воздухе стоял шум и треск.

— О Боже, Боже мой, сэр! Капитан, проклятье, капитан! — услышал он крик рядом с собой. Радиста ранило в живот.

— Санитар! — позвал Барнард.

Непрекращающаяся стрельба вздымала снег и щепки, и они сыпались на капитана. Он плотнее вжался в землю, вся левая часть тела онемела, ужасно болела голова. Капитан с трудом повернулся, пытаясь глубже вдохнуть воздух.

— Капитан, капитан, что нам делать?! — крикнул кто-то.

В распоряжении Алекса было только два тяжелых пулемета — М-60, который привезли на фургоне, и «хеклер энд кох-21». Он понимал, что ему нужно перехватить атаку в первые же секунды, иначе его люди станут жертвами интенсивного огня, ведущегося по всему фронту.

Поэтому Алекс расположил оба пулемета в самом центре обороны, что вообще-то противоречило всем боевым пехотным наставлениям, поскольку одна граната или просто прицельный огонь могли вывести из строя сразу оба пулемета. Он даже соединил вместе несколько пулеметных лент, чтобы пулеметчики молотили без остановки целую минуту. Стволы перегревались, поэтому — надо же додуматься! — возле каждого пулемета лежал солдат с огнетушителем. Во время стрельбы солдат поливал ствол пулемета холодной углекислотой и все было нормально.

Пулеметы строчили целую минуту — полная минута сплошного автоматического огня. Точность стрельбы не волновала Алекса, важно было продемонстрировать силу и мощь огня, поливая бесконечными очередями атакующих.

И все-таки пулеметы стреляли убийственно точно.

— Браво, я Дельта-6. Я Дельта-6, слышите меня? Браво, как у вас обстановка? Мы слышим интенсивный огонь. Что происходит? Браво, не позволяйте людям залегать, заставляйте их продвигаться вперед. Действуйте решительно. Браво, вы должны действовать решительно, — кричал Пуллер в микрофон. Он понимал, что нарушает основной принцип, запрещающий вмешиваться в действие атакующих войск. Из опыта операции «Пустыня-1» он уяснил, что команды по радио только мешают людям. Но уж больно внушительным и пугающим был огонь на горе.

— По-моему, вы говорите с мертвым человеком, полковник, — заметил Скейзи.

Здесь внизу, в лагере, они услышали, как пулеметы работали, не стихая, целую минуту. Затем наступила тишина, лишь изредка нарушаемая одиночными выстрелами или отдельными очередями.

— Стреляйте по ним, черт побери! — закричал Барнард, чуть оправившись от шока. Ярость, подавленность и даже горечь начали охватывать его. Он осмотрелся вокруг в поисках своей винтовки М-16, нашел ее и повернулся на живот. Надо хотя бы отвечать им огнем, подумал капитан.

Где же тогда всемогущая Дельта? Сидит на заднице у подножия горы! Все это вранье, что пишут в журналах о группе Дельта, она преспокойненько отсиживается в безопасности, а рота 123-го батальона легкой пехоты Национальной гвардии штата Мэриленд, куда входят и мясник, и булочник, и производитель свечей, добывает ей славу и награды.

Барнард прижал к плечу черный пластиковый приклад. Через прицел ему были видны вспышки огня на горе, но капитана это не особенно пугало. Он не спеша повел ответный огонь короткими очередями. Отдача у винтовки была очень слабая, Барнард расстрелял весь магазин, перезарядил винтовку и снова открыл огонь. И все-таки было в этом что-то глупое.

— Капитан!

Кто-то упал на снег рядом с ним. Лейтенант Дилл из второго взвода, школьный учитель физики из Балтимора.

— Капитан Барнард, у меня много убитых и раненых. Боже мой, давайте убираться отсюда к чертовой матери.

Капитан молча посмотрел на него.

— Боже, сэр, да вы весь в крови! Санитар, сюда!

— Не надо санитара, — остановил его капитан, — рана не такая опасная. Послушайте, если мы начнем отступать, они всех нас покрошат. Я поползу туда, где должны находиться пулеметы, и попробую организовать огневое прикрытие. Когда я начну стрелять, вы через пару минут можете отводить людей. Не оставляйте никого, лейтенант!

— Слушаюсь, сэр.

— А сейчас прикажите людям стрелять. Они ничем нам не помогут, если не будут стрелять.

Барнард пополз по снегу. Вокруг него свистели пули, но он продолжал ползти, буквально вжимаясь в снег, и нашел-таки ротный пулемет. Пулемет валялся на боку, рядом в снегу темнела пустая лента и куча гильз. Капитан узнал пулеметчика, рабочего со сталелитейного завода, половину головы ему снесла пуля крупного калибра.

Капитан подполз ближе, тяжело дыша. Боже, сейчас он почувствовал холод. Кровь вроде бы остановилась, но он весь промок. Подтащив к себе пулемет окоченевшими, распухшими пальцами, капитан сумел отвести затвор и перезарядить пулемет.

— Еще шевелятся? — спросил Алекс пулеметчика.

В поверженные перед ними стволы деревьев впилась пуля, взметнув фонтанчик снега.

— Вон там, слева, какая-то группа.

Пулеметчик развернул «хеклер энд кох-21». Небольшая группа людей вроде бы двигалась вперед, а может, и не вперед, просто металась по сторонам.

— Да, там, — показал Алекс, — уложи их, пожалуйста.

Пулеметчик выпустил длинную очередь, Алекс увидел, как трассеры понеслись в направлении противника. Пули взметнули снег, и люди исчезли в его вихре.

— Вон еще, в центре, — подсказал кто-то, — правда, похоже, они отступают.

— В любом случае, угостим их свинцом, — сказал Алекс. — Будет наука следующим атакующим.

Снова застучал пулемет, трассеры устремились по склону горы, находя свои цели.

— Достаточно ужасная картина, — заметил один из заряжающих.

— Да, — согласился Алекс, — это не те элитные войска, которых я ожидал. По-моему, какие-то любители. Наши потери?

— Двое убиты и трое ранены, сэр.

— Что ж, они все-таки сумели нанести нам урон. Да и боеприпасов мы много потратили за такое короткое время. Пожалуй, это тоже урон для нас. Но и заплатили они дорого, не думаю, что эти парни собирались умирать вот так, по-глупому.

Капитан плотнее прижался к пулемету. Перед ним была колючая проволока, дым, чертов брезент и огромное голубое небо над головой. Много это или мало?

Больше всего ему хотелось сбросить усталость. На склоне горы он увидел тела. Тридцать пять, а может быть, сорок? Боже, они застали нас врасплох, на открытом пространстве, подпустили поближе и расстреляли.

Капитан прищурился, глядя поверх ствола пулемета. Да, их не возьмешь даже пулеметом.

Ему подумалось, что он будет видеть гораздо лучше, если встанет. Да, в этом был смысл. Он просто — ох! — встанет и тогда сможет гораздо лучше вести огонь.

Он встал. Получилось! Теперь капитан видел их, во всяком случае, видел головы, передвигавшиеся в центре линии обороны позади колючей проволоки. Молодец я, что догадался встать, подумал Барнард. Все логично, он прикроет своих ребят огнем, и большинство из них вырвутся из этой смертельной зоны. Поэтому мне и присвоили звание капитана. Я очень умный.

И с этой мыслью он открыл огонь.

Очередь была длинной, он стрелял в центр обороны и видел, как вдалеке поднялись фонтанчики от пуль. Вести такую стрельбу из пулемета оказалось на удивление легко, несмотря на тяжелый ствол и двуногу. Вся премудрость состояла в том, чтобы выпускать короткие очереди, а потом корректировать прицел.

Испытывая даже некоторое удовольствие, капитан медленно водил стволом пулемета, наблюдая, как пули вздымают землю. Горячие медные гильзы вылетали из затвора, как монеты при выигрыше из игрального автомата. От пулемета повалил пар, это таял и испарялся снег, забившийся в отверстия для воздушного охлаждения. Капитан не имел понятия, насколько точно он стреляет, за тридцать секунд он израсходовал всю ленту.

Израсходовал и начал проворно перезаряжать пулемет.

— Справа, справа, черт побери, справа! — закричал Алекс. Кто же стрелял по ним? Меньше чем за тридцать секунд Алекс потерял семь человек, а одна из пуль заклинила затвор пулемета «хеклер энд кох-21», выведя его из строя. Пули свистели вокруг, Алекс слышал их удары. Один из пулеметчиков лежал на грязном дне окопа, пуля разворотила ему правый глаз.

— Справа! — снова закричал Алекс, прижимаясь к земле, так как снова послышался свист пуль. В ответ по всей линии обороны начали стрелять его люди.

Алекс схватил бинокль и примерно в двухстах метрах впереди и правее увидел пулеметчика. Вокруг него пули подымали фонтанчики снега, но он продолжал стоять и стрелять. Он стоял! Как герой. И все-таки пули нашли его.

— Прекратить огонь! — скомандовал Алекс.

— Сэр, небольшой группе удалось уйти, пока он стрелял, а наш пулемет молчал.

— Ты видел их?

— Да, двадцать или тридцать человек, они вскочили и побежали вниз.

— Что ж, кто бы ни был этот парень, он был настоящим солдатом. Должен отметить это.

— Если моя женитьба имела определенный сценарий, — начал Питер Тиокол, обращаясь не к агентам ФБР, а к кому-то в воздухе, — то написан он был Вуди Алленом и Германом Каном.

— Не понимаю, какое отношение к этому имеет Герман Кан, — заметил один из агентов.

— В том смысле, что все следовало по классической схеме, определенной Германом. Медленное, постепенное нагнетание враждебности, затем настоящая гонка вооружений, разрыв связей, вплоть до того, когда открытый конфликт кажется уже наименьшим из двух зол. Вот тогда вы и получаете классическую войну с одновременным и кратковременным использованием всех средств вооруженной борьбы. Ну, вы знаете, многократные запуски ракет с обеих сторон, многочисленные ядерные удары, мировая катастрофа, ядерная зима. Конец цивилизации. Такой была драма моей супружеской жизни. В конце концов, мы уничтожили друг друга.

Агенты молчали.

— Это был тесный союз, — продолжал Питер, но не сразу. — Я сказал ей тогда в Оксфорде, что изучаю политехнические науки, что в общем-то было правдой. Я не говорил ей о своей работе над бомбой, о сотрудничестве с ВВС и прочее. Это было потом. Я… я не могу на самом деле понять, как проговорился об этом, ведь поначалу она вообще мало интересовалась тем, чем я занимаюсь. Она была довольно независима. И прекрасна, я никогда не видел такой прекрасной женщины.

— Так когда же она все-таки выяснила, чем вы зарабатываете на жизнь? — поинтересовался более сообразительный из агентов.

— Ох, в конце концов, я рассказал ей. В 1974 году. Мы тогда год прожили в Вашингтоне, я только что перешел из группы изучения стратегии в комитет по определению целей. Для меня это было серьезным повышением, а прибавка к жалованью составила около десяти тысяч в год. Не то чтобы мы нуждались в деньгах, у ее родителей было полно денег, но внезапное благополучие обрадовало, и жена сказала, что наконец-то поняла, что означает стратегия.

— А что она означает? — спросил он тогда.

— Она означает бомбы, не так ли?

— Да.

— Ты думаешь о бомбах. Ты все дни думаешь о войне. Я полагала, это что-то более абстрактное, ну, просто рассуждаешь о стратегии, вроде как в шахматной партии, или об истории, вроде твоего проекта в Оксфорде. Но на самом деле это очень специфическая штука, правда?

— Да, очень специфическая, — согласился он. Весь тот день Питер провел в расчетах результатов действия воздушного ядерного взрыва боеголовки W53/Мк-6 мощностью девять мегатонн, доставляемой к цели на высоту четыре тысячи футов ракетой «Титан II», и в расчете результатов того же взрыва на высоте двух тысяч футов. Он определял светящуюся сферу ядерного взрыва и радиус поражения для слабо защищенной цели — вроде промышленного города размером примерно с Владивосток.

— Я смотрю на это, как на рассуждения о мире, — ответил ей Питер. — Как на пути сохранения мира.

— Создавая при этом все более усовершенствованные бомбы?

Он вздохнул, но не от глупости этих слов, а от понимания того, что с этого момента пути назад не будет.

— И как ваша жена восприняла эту новость?

— Не слишком хорошо.

— Без шуток?

— Она частенько говорила, что бомба — это наш ребенок. Меган была слишком красива, чтобы иметь детей, она не хотела портить талию. Никогда в этом не признавалась, но так оно и было. А бомба взорвала не мир, она взорвала ее. Меган восприняла бомбу на свой счет, она все воспринимала на свой счет.

Питер, спросила она его однажды, ты понимаешь, что являешься единственным человеком в западном мире, сожалеющим о том, что ядерные бомбы не взрываются?

— Ваша жена известная личность?

— В очень узком кругу. Она делает абстрактные скульптуры, получает хорошие отзывы и продает их за большие деньги. Мне это нравилось, есть в этом что-то впечатляющее. Мне думается, она не бросала меня по той причине, что я и моя работа были для нее источником вдохновения. Она делала страшные скульптуры из консервных банок, штукатурки и разрисованных поверхностей. Это был наш старый приятель, мистер Бомба.

— Была ли она неискренней?

Питеру понадобилось несколько секунд для осмысления вопроса, он был необычным и довольно забавным.

— Не знаю. Раз в месяц или в шесть недель она уезжала в Нью-Йорк, говорила, что ей надо изредка покидать Вашингтон. Поначалу и я ездил вместе с ней, но на самом деле мне не нравился круг ее знакомых. Мерзкие личности, все без исключения, я был, да и всегда останусь для них чужаком.

— А как насчет ее политических взглядов? Не участвовала ли она в каком-нибудь антиядерном движении? Что-нибудь в этом роде?

— Нет. Она была слишком тщеславна, чтобы примыкать к каким-то движениям. Меган не вступила бы ни в какую группу, если бы ей при этом не отводилась роль лидера. Потом я опубликовал свое эссе, стал знаменитостью, и это на самом деле здорово ущемило ее самолюбие.

— «А почему бы и не ракетное превосходство? Переосмысление ядерной эры»?

— Да.

Он вспомнил эту работу. Аргумент был прост: взаимогарантированное уничтожение — самый сложный вопрос стратегии — было ошибочной посылкой. Мы можем развернуть свои ракеты МХ до того, как Советы модернизируют свои ракеты SS-18 и наладят производство SS-24, и тогда можно будет — в условиях строго контролируемой обстановки — предпринять агрессивные меры против Советского Союза, не опасаясь ответного удара. Например, в Восточной Европе. Другими словами, теоретически возможно добиться победы малыми силами, используя ракеты МХ. Рейгану понравилась эта идея, Питер сразу же стал кумиром крайне правых.

— Эта работа и сделала меня руководителем группы моделей базирования ракет МХ. Я стал зарабатывать восемьдесят тысяч в год, приобрел чрезвычайную популярность, за мной охотились телевизионщики и журналисты. А она терпеть этого не могла, мне кажется, это в конце концов и подтолкнуло ее к нему. — Питер задумался на секунду. — Она связалась с ним сразу после этого, думаю, и сейчас она с ним.

— Кто он такой?

— Я встречался с ним всего один раз. Его зовут Ари Готтлейб, он израильский художник, довольно известен в Манхэттене. Очень симпатичный, прошел курс обучения в галерее Коркоран. Меган познакомилась с ним в Вашингтоне на какой-то выставке. У нас тогда было сложное время, как раз шли серьезные споры по поводу моделей базирования ракет МХ.

— Она изменилась после знакомства с ним?

— Да. Это было около двух лет назад. Конгресс принял решение о начальном развертывании сотни ракет в шахтах ракет «Минитмен II», а мы знали, что это трагическая ошибка, полностью противоречившая всей нашей концепции. И мы решили хоть одну ракету разместить в суперпрочной шахте с независимой системой запуска и нацелить ее на системы наведения советских ракет SS-18, не говоря уж о ракетах нового поколения. Решив так, мы бросили все силы на отработку проекта шахты Саут Маунтин, чтобы создать первую шахту независимого запуска для «Хранительницы мира», хотя и старались действовать в рамках указаний Конгресса. Другими словами, мы обманывали Конгресс. Меган ненавидела эту работу, потому что она отнимала всего меня и все мое время. Я выбивал пятнадцать миллионов долларов для создания штуки, называемой хранилищем для ключей, хотя все были против, и, поверьте мне, это было время максимальных усилий. Мне кажется, это-то она и ненавидела больше всего. Работа поглотила меня полностью и, пожалуй, в конце концов, оттолкнула от меня Меган.

— А каким образом она изменилась?

— В конечном итоге я накричал на нее (этот вечер был жив в его памяти, словно шрам, до которого все еще больно дотрагиваться), сказал, что, возможно, она и ненавидит то, что я делаю, но я все-таки делаю что-то. Хоть что-то. Во что я верю. А она сидит и бросает саркастические замечания, разыгрывая при этом отчаяние, но никогда ничего не делает и ни во что не верит. Сказал, что она слишком изысканна, чтобы что-то делать. По какой-то причине это ее действительно глубоко обидело. И после этого она изменилась. А потом мне стали сообщать, что ее часто видят с этим парнем, что они обедают в самых темных уголках города. Это и был конец.

— И когда это случилось?

— Думаю, в январе. Я уловил на подушке запах чужого одеколона. Она даже не потрудилась сменить наволочку, хотела, чтобы я все понял. Хотела сделать мне больно.

Питер вспомнил об этой последней провокации. Столько лет совместной жизни закончились последней провокацией. Как будто она выпустила по нему ракету, а ему следовало или предпринимать ответные меры, или позволить своим ракетам погибнуть в шахтах.

— Это был дешевый одеколон, — заметил Питер, — «Инглиш Лезер», представляете?

— И что произошло дальше?

Питеру так не хотелось касаться этого.

Пауза затянулась.

— Так что?

— Знаете, обстановка была очень напряженной. Я был способен…

— Были способны на что, доктор Тиокол?

— Кажется, в конце концов, я ударил ее.

Он помнил этот вечер в июне. Летняя пышная листва, полный света воздух, зеленые деревья, приятный ласкающий ветерок. Он никогда раньше не поднимал на нее руку. Питер вспомнил, как отшатнулась от удара ее голова, как опустели глаза, а лицо исказилось от страха. Меган упала на спину, из разбитого носа пошла кровь. Война с одновременным и кратковременным применением всех видов оружия — таким был конец. Она заплакала. Питер чувствовал себя паршиво, у него мелькнула мысль помочь ей, но он испугался, что вспомнит об Ари Готтлейбе и снова ударит ее. Он сказал, что на него нашло помутнение и ей лучше уйти, потому что он может убить ее. И еще сказал, что достанет пистолет и убьет Ари Готтлейба. Это было в июне.

— Но ведь должно было и еще что-то произойти.

Питер отвернулся, чтобы не смотреть на агентов. После всех отпираний настало время коснуться того, чего он ужасно не хотел касаться. Вот оно.

— Я должен еще… ну, я много работал дома и как-то обнаружил, что документы… в беспорядке. Вернее, лежали немного не в том порядке, как обычно. Это меня очень напугало, сам я этого сделать не мог.

— Это была ее работа?

— Больше некому.

— А почему вы ничего не сообщили?

— Я просто упрятал это в дальние уголки памяти, отгородился от него всей своей жизнью. Вы что-нибудь слышали о самоотрицании? Это когда отказываешься иметь дело с реальностью. Вот тогда я по-настоящему и тронулся умом. Я сломался в июле.

И снова наступила долгая пауза.

— Смахивает на классическую схему, — заметил один из агентов. — Они, возможно, долгое время наблюдали за вами обоими, выяснили все ее слабые места. Потом подсунули ей парня, именно такого, о котором она мечтала, у которого не было ваших недостатков. Он увлек ее, а потом завербовал. Вот так они и сработали.

— Кто? Ради бога, Готтлейб — израильтянин, а они на нашей стороне.

— Ну, в некоторых вопросах. А в других, может быть, и нет. Да ладно, что теперь гадать? Она нам сама расскажет.

Эти слова вызвали у Питера внутренний протест, ему стало стыдно, и он непроизвольно среагировал на них:

— Не трогайте ее. Не имеет значения почему, но я все еще люблю ее. Я никого так не любил раньше и уже больше не полюблю. Во всем виноват я, а не она…

И замолчал.

Питер остался сидеть и после того, как агенты ФБР выбежали из комнаты, унося ценнейшую информацию. Все у него застыло в груди. Ведь он только что предал ее? Сейчас Питер уже не был уверен, что честно выполнил свой долг, ему противна была сама мысль, что он снова доставит ей неприятности. Странно, но он почувствовал себя рядом с Меган и понял, что ему было бы приятно поговорить с ней. В комнате было темно. Ему захотелось дотронуться до нее. Он думал о Меган, о ее смехе, который не слышал целую вечность.

Когда он последний раз видел ее? Две недели назад. Они увиделись после долгого перерыва, поговорили немного, и поначалу все ладилось, словно у них снова появился шанс. Занятий в институте у него не было, работу по установке хранилища для ключей они закончили, ему прислали окончательный вариант конструкции, группа конструкторов потрудилась отлично…

Но утром Меган разозлилась на него и сказала, что он счастлив только потому, что работа над его проектом идет отлично. А он просто часть этого проекта, разве не так? И все еще продолжает черпать силу и удовольствие из зла.

Питер тоже вспылил. Крики, ругань, взаимные обвинения — все началось снова, воздух буквально дышал яростью. Меган ушла, а он только посмотрел ей вслед.

Она по-прежнему выглядела так прекрасно…

В голове у него закрутились определенные винтики, подсказавшие, что перед ним открывалась волшебная возможность все уладить.

И в то же самое время он почувствовал себя ужасно одиноким. Боже, Меган, что же ты, черт побери, натворила? Что, черт побери, я сам натворил?

И тут его мысли переключились совсем на другое.

Где Пуллер? Где же Пуллер? — подумал Питер.

Горизонтальной штольни они достигли без особых затруднений, после чего команда тоннельных крыс «Альфа» направилась к шахте, называемой Элис, а команда «Бейкер» — к шахте под названием Элизабет.

— Нам предстоит трахнуть эту Элизабет, — сказал Уоллс, — проберемся по этой белой шлюхе и затрахаем ее до смерти. Устроим такую любовь, какая ей и не снилась. Если уж они связываются с неграми, то это навсегда.

— Заткнись, — срывающимся голосом произнес Уидерспун.

— Эй, парень, ты говоришь так, словно сам женат на белой суке.

— Так и есть. Заткнись.

— А-а, теперь понятно, почему ты такая тряпка. Да я каждую ночь трахал белую шлюху. Скажу тебе…

— Заткнись. Никто не скажет такого о моей жене. Она отличная девушка, просто так получилось, что она белая.

Уоллс презрительно хмыкнул. Ну и дела. Этот самодовольный ниггер просто тупица, посмотрим, каким он будет, если впереди нам встретятся вьетконговцы. Наверняка наложит полные штаны.

Уоллс любил темноту и холодный могильный воздух. Тоннель был терпимым, ствол шахты шел аккуратно, смахивая на лестничный колодец, стены были ровные и более или менее гладкие. По полу проходила узкоколейка, по которой шахтеры когда-то катили свои вагонетки.

Но после того, как команды разделились, стены тоннеля начали сужаться, стали холодными и влажными на ощупь, в воздухе запахло угольной пылью и еще чем-то резким. Луч фонарика Уидерспуна метался из стороны в сторону, нервно прыгая туда-сюда, шаря повсюду, словно руки мужчины на теле женщины. Уоллс светил прямо перед собой.

— Эй, парень, да ты вроде нервничаешь.

Уидерспун промолчал. Ремни прибора ночного видения плотно стягивали ему голову, и приятного в этом было мало. Он действительно немного нервничал. В Гренаде он был на редкость спокойным, даже сам изумлялся этому, но тогда надо было действовать очень быстро и совсем не оставалось времени на переживания. Тогда они приземлились, отстегнули парашюты и помчались по небольшой ложбине к административному корпусу аэродрома. Все вокруг было разбито, уцелело только несколько человек, которые безмолвно наблюдали, как из черного транспортного самолета С-130 заскользили к земле на парашютах одетые в черное коммандос.

А далее, если не считать задания, надо было просто остаться в живых, как в день праздника Дня Независимости 4 июля, когда на тебя летят фейерверки всего мира, пытаясь сбить с ног.

Нынешний случай был совсем другим. Уидерспун никогда серьезно не сталкивался с подземельями. Он служил в войсках специального назначения, был рейнджером, а теперь служил в самом-самом-самом лучшем подразделении — в группе Дельта. Храбрость была его профессией. Но вот тоннель? В горе? Уидерспун прочистил горло. Скоро придется выключить фонари и пользоваться только приборами ночного видения. А потолок становился все ниже.

— Эй, парень? — Голос Уоллса звучал уже мягко, ирония исчезла. — Ты боишься? Что-то ты молчишь.

— Я в порядке, — ответил Уидерспун.

— Да это ничего, парень. Ты знаешь, во Вьетнаме были такие низкие тоннели, что приходилось ползти на пузе, а еще вьетнамцы гадят прямо в тоннелях, у них нет туалетов. И приходится, в конечном итоге, ползти прямо по дерьму. Представляешь, как это погано, ты ползешь на пузе по дерьму и ждешь, что какая-нибудь девушка-партизанка, вроде той, хорошенькой, которая сейчас в другом тоннеле, затаилась где-нибудь, чтобы воткнуть тебе нож в глотку.

На Уидерспуна ужасно подействовал этот монолог.

Ему уже на самом деле было тяжело дышать. Темнота, теснота, ощущение могилы. А здесь ведь погибли люди. Пятьдесят лет назад, в этой самой дыре, около ста человек.

— Крысы «Бейкер», вы меня слышите? «Бейкер», я Крыса-6, как слышите?

— Слышу вас хорошо, шестой, — ответил Уидерспун.

— Эй, ребята, да вы должны были выйти на связь еще пятнадцать минут назад. Что там у вас, черт побери, происходит? — Что-то в голосе Крысы-6 раздражало Уидерспуна.

— Не волнуйтесь, шестой, мы тут просто заболтались. Так что успокойтесь, ладно?

— Соблюдайте правила радиообмена, сержант. У вас есть что сообщить?

— Нет, шестой, мы прошли главную шахту, теперь движемся по горизонтальной штольне и ищем эту Элизабет. Чем дальше продвигаемся, тем ниже потолок, похоже, этот тоннель ведет в никуда.

— Как твой напарник?

— Отлично, — ответил Уидерспун, ощущая рядом присутствие Уоллса.

— Понял вас, «Бейкер», теперь строго придерживайтесь времени радиосвязи. Если что-то случится, сразу сообщайте.

— А как там наверху?

— Парней из Национальной гвардии здорово потрепали. Да, видно, там засели крутые ребята. Берегите свои задницы, «Бейкер».

— Понял вас, шестой, конец связи.

В этот момент раздался голос Уоллса:

— Черт, парень, похоже, это она и есть.

Сверкнувший луч фонарика осветил дыру в стене. Она была низкая, продвигаться можно было только ползком, в свете фонаря дыра выглядела зловеще. Это и был тоннель по имени Элизабет.

— Ох, крошка, — сказал Уоллс, — а я привел тебе любовника.

— Дым! — воскликнула Пу. — Дым! Горит, это огонь!

Они увидели столб дыма, поднимавшийся вверх и уносимый ветром. Соседи из нескольких домов вышли на заснеженные лужайки и тоже наблюдали за дымом.

— Герман, что там горит?

— Это самолет. Самолет разбился в поле, и теперь он горит. Наверное, несчастный случай.

Они сидели в подвале и смотрели в маленькое окошко под потолком. Дым плыл над верхушками деревьев, поднимаясь в голубое небо.

— А можно пойти посмотреть?

— Нет, — ответил Герман. — Думаю, нам лучше оставаться здесь. А там очень жарко, и сейчас там работают пожарники.

— А с этим человеком все в порядке?

— С каким человеком?

— Ну, который управлял самолетом. С ним все в порядке?

— Уверен, что у него все хорошо. Понимаешь, Пу, они нажимают на кнопку, кабина раскрывается, а они выпрыгивают. Совсем как хлеб из тостера. А потом летят к земле под большим зонтиком, так что за них можно не волноваться.

— А им дадут другой самолет? Если они разбили свой, им дадут другой?

— О, да, им дадут другой самолет.

В этот момент мимо дома промчалась пожарная машина, направляясь в сторону поля.

Бет Хаммел посмотрела на Германа. Она связала воедино пролетевшие недавно самолеты, авиакатастрофу и исчезновение своего мужа.

— Кто вы? Чего вы хотите? Зачем вы здесь? — обратилась Бет к Герману.

— Послушайте, леди, мы не причиним вам вреда. Прошу вас, делайте, что вам говорят, и никто не пострадает, хорошо? Просто мне приходится погостить у вас несколько дольше. Но все будет в порядке, все будет отлично. Договорились?

— Ох, Боже. Почему? Для чего все это?

— Так должно быть. Именно так должно быть. От этого всем будет только лучше.

И в этот момент раздался стук в дверь. Его было слышно даже в подвале. Стук становился все громче.

Дик Пуллер отложил микрофон и прикурил сигарету. В небе послышался шум четырех санитарных вертолетов, доставлявших к подножию горы раненых.

— Плохи дела? — спросил Скейзи.

— Толкового доклада я не получил, но, похоже, дела действительно обстоят очень плохо. Радист подтвердил, что из ста сорока человек, что были в роте, сорок точно убиты. Может быть, пятьдесят. Много раненых, ходячие помогли стащить тяжелораненых вниз. В общем, в той или иной степени задеты почти все. Моральный дух людей сломлен, роты, как таковой, больше не существует. Я приказал ему возвращаться.

Губы Пуллера скривились в сардонической усмешке.

— А он?

— Он послал меня куда подальше. Манеры у него ничуть не лучше ваших, майор.

— А как командир?

— Не вернулся. Последний раз его видели с пулеметом М-60, он прикрывал огнем отход своих людей. А я даже не знаю его имени.

— По-моему, Барнард.

— Похоже, вы правы, — согласился Пуллер. Он видел, как вдалеке приземлялись вертолеты, их лопасти сверкали на солнце, вздымая вокруг себя пыль и снег. Вокруг вертолетов суетились маленькие фигурки, а над ними возвышалась гора с красно-белыми мачтами антенн и черным пятном брезента. Атакующим так и не удалось выяснить, что находится под этим брезентом.

— Теперь-то вы должны послать группу Дельта, полковник Пуллер. Нельзя давать им время на перегруппировку сил, иначе понесенные Национальной гвардией жертвы будут просто напрасны.

— А им и не нужна перегруппировка, майор Скейзи. Неужели вы этого еще не поняли? Дельта пойдет на штурм, когда я прикажу, и ни секундой раньше. И не лезьте ко мне с этим, майор.

Полковник пристально посмотрел на Скейзи, который с яростью в глазах встретил его взгляд.

— Когда настанет наша очередь? — все-таки спросил майор, придав лицу спокойное выражение.

— После наступления темноты. Мы должны получить сообщение от тоннельных крыс, сумеют ли они подобраться снизу, надо дать время Тиоколу найти способ открыть дверь шахты. Черт побери, у вас будет свой шанс, майор. Даю слово.

Пуллер повернулся и направился к складному стулу, принесенному для него каким-то сообразительным десантником. Полковник посмотрел на часы, впереди были долгий вечер и ночь.

— Полковник Пуллер! Полковник Пуллер!

Это был Питер Тиокол. Прытко, по-мальчишески, задыхаясь от возбуждения, он словно сумасшедший бежал к ним.

— Кто это может быть? — встревоженно спросил Герман.

— Я… я не знаю, — пробормотала Бет Хаммел.

— Может быть, это летчик? — предположила Пу.

— Мама, это наверняка моя учительница — хочет узнать, почему я не пришла в школу, — вмешалась Бин.

Герман притянул Бет к себе.

— Кто? — требовательным голосом произнес он.

— Герман, ты делаешь маме больно, — воскликнула Пу. — Ты заставляешь ее плакать, моя мама будет плакать. Герман, не делай больно моей мамочке.

Пу заплакала.

— Если это соседи, то они знают, что я дома, — выдавила из себя Бет.

Разозлившийся Герман задумался.

— Ладно, — произнес он наконец, — открой. Но ничего не говори. Помни, я буду стоять за дверью и слушать. Не вздумай глупить. Не забывай о детях и не заставляй нас сделать то, чего мы вовсе не хотим делать.

Он отпустил Бет.

— Прошу без глупостей. — Он прижал глушитель «узи» к ее ребрам, прижал легонько, но Бет сразу почувствовала это.

Бет поднялась по ступенькам. Подходя к двери, она заметила тень позади окошка.

— Кто там?

Боже, это была соседка Кэти Рид.

— Бет, что происходит, ты слышала? Разбились три самолета. Говорят, на Саут Маунтин ужасная стрельба, полиция штата перекрыла все дороги. А на дороге, которая ведет в гору, утром был взрыв. Говорят, в долине вертолеты и солдаты…

— Я не знаю. В новостях ничего не передавали.

— Боже, ты не думаешь, что у них там наверху может быть газ или что-то в этом роде и произошла утечка. Что же это за телефонная станция?

— Я… я не знаю, — промямлила Бет. — Если бы была какая-нибудь опасность, власти наверняка предупредили бы нас.

— Я так напугана, Бет. Брюса нет дома. Бет, он забрал машину, если придется эвакуироваться, ты захватишь нас? Боже, Бет, у меня же близнецы и…

— Ох, Кэти, не волнуйся. Если дойдет до этого, то я вас заберу, клянусь. Иди домой и успокойся. Если я что-нибудь услышу, то сообщу тебе. Обещаю.

— Не забудешь?

— Нет, клянусь. Клянусь.

— Спасибо, Бет. Большое спасибо.

Соседка направилась домой, а Бет закрыла дверь.

— Мамочка, почему миссис Рид плакала? Она испугалась Германа?

— Нет, моя сладкая, она просто расстроена. Я все правильно сделала?

— Все отлично, — заверил Герман. — Все хорошо, леди, вы вели себя очень хорошо.

— Кто ты? — спросила Пу. — Ты ведь не из наших мест, да? Ты приехал издалека.

— Очень издалека, — ответил Герман.

— Да в чем дело, доктор Тиокол? — спросил Дик Пуллер, отходя от Скейзи.

— Я только что понял одну вещь. Мне… мне следовало подумать об это раньше. — Питеру сразу бросилась в глаза какая-то натянутость в отношениях между офицерами, ему стало неприятно, словно он, как непрошенный собеседник, вмешался в напряженный, на высоких тонах, этакий семейный спор. И все же он решил говорить.

— Возможно, это как-то поможет. Вам тоже надо это послушать, майор Скейзи.

— Говорите.

— Нам кажется, мы знаем, кто выдал все секреты Саут Маунтин, я рассказал об этом агентам ФБР. Понимаете?

— Что?

— Теперь мы считаем, что этот человек сфотографировал все документы и чертежи у меня дома. Я допустил оплошность и…

— Ближе к делу.

— Понимаете, этот человек покинул мой дом до того, как были полностью готовы все чертежи. Понимаете?

Было совершенно ясно, что они не понимали. Офицеры смотрели на Питера, как на идиота. Военные, сказал он себе, спокойнее, разжуй им все, объясни по порядку.

— Она ушла до того, как было сконструировано хранилище для ключей. Так что тот, кто все это затеял, ничего не знал о хранилище. До того момента…

— До какого?

— Две недели назад она вернулась, сказала, что передумала, что пришла увидеть меня… ладно, не буду утомлять вас ненужными деталями. Но она была в доме, тогда я в последний раз переспал с ней. Хранилище для ключей было модернизировано, и они прислали мне окончательный вариант чертежей. Она могла их увидеть.

— Доктор Тиокол, при всем уважении к вам, я не понимаю, куда вы клоните, — сказал Пуллер, бросая на Питера яростный взгляд и весь дрожа от нетерпения. — Мы уже знаем, что произошла утечка информации.

Осел! — подумал Питер. Глупый осел!

— Если они узнали о хранилище для ключей, то всего лишь две недели назад. А это слишком поздно. Вполне вероятно, что им было поздно менять первоначальные планы. Тогда среди них нет сварщика. Значит, сварщика они должны были найти здесь, на месте. Неужели не понимаете? Они должны были нанять или похитить сварщика, или что-то в этом роде. Наверняка это было сделано перед самым нападением — не станут же они держать его у себя две недели. Если все так, то мы сможем проследить это.

— Очень хорошо.

Глаза офицеров оставались безучастными, в их рассеянных взглядах не промелькнуло ни искорки энтузиазма. Они так и не понимали, о чем идет речь.

— Послушайте, если вы собираетесь заставить человека выполнить для вас какую-то работу, то как вы можете этого добиться? Предположим, грабители пытаются заставить директора банка открыть сейф. Что они будут делать? Они захватят заложников, оставят кого-нибудь у него дома сторожить жену и детей, верно? Возможен и здесь тот же случай. Не исключено, что совсем рядом они держат заложниками чью-нибудь жену или детей. А если…

— Захватить в плен! — в первую очередь дошло до Скейзи. — Мы захватим их и выясним, с кем имеем дело.

Но Дик Пуллер уже не услышал этого, он спешил в штаб, где быстро разыскал своего молодого помощника из ФБР Джеймса Акли, который несколько последних часов сидел на телетайпе, получая информацию и составляя отчеты для ФБР о ходе операции. Он чувствовал себя виноватым, что не помогает Пуллеру, и боялся, что полковник рассердился.

Пуллеру не пришлось долго объяснять, чего он хочет, а Акли удалось быстро выяснить то, что они искали. Найдя по справочнику номера телефонов компаний, в которых работали сварщики, он начал обзванивать самих сварщиков, и уже на пятом звонке — Джексон Хаммел, Мэйн-стрит, 19, Беркиттсвилл, телефон 555-2219 — ему никто не ответил. Тогда Акли позвонил в полицейский участок Беркиттсвилла, поговорил с сержантом и дал ему задание. Сержант почти сразу же перезвонил ему. Нет, не похоже, чтобы Джек Хаммел открывал сегодня свою мастерскую, полицейский также выяснил, что Джека сегодня ждали в Бунсборо на заводе «Чалмерс». Акли сам позвонил на завод и выяснил, что сварщик сегодня не появлялся, никто не знает, где он, может быть, заболел.

Акли снова позвонил в полицию и спросил, не мог ли Джек Хаммел заболеть. Сержант ничего не знал об этом, но предложил заехать к Джеку домой, ему это по дороге и не составит большого труда.

Акли не разрешил. Сказал, что они сами займутся этим делом, а сержанта попросил оставаться на месте на тот случай, если в дальнейшем понадобится его помощь. Следующий звонок Акли был в школу, и через несколько минут он уже знал, что у Джека Хаммела две дочери — Элизабет, которую все называют Бин, и Филлис, которую зовут Пу. Да, сегодня они почему-то не пришли в школу.

Акли поблагодарил учительницу и положил трубку.

— Думаю, мы попали в точку, — обратился он к Дику Пуллеру. — Похоже, они забрали с собой Хаммела на гору в качестве сварщика, а жену и дочерей держат в доме в качестве заложников.

Пуллер кивнул.

— Отлично. Майор Скейзи, мне нужно четверо ваших лучших людей.

— Да, сэр, я могу…

— Тогда давайте их сюда, майор. Побыстрее.

— Слушаюсь, сэр, — ответил Скейзи и сам удивился тому, как проворно кинулся исполнять приказание.

Пуллер отвел Акли в сторонку, чтобы их не могли слышать остальные присутствующие.

— Думаю, тебе нужно возглавить эту операцию. Он приведет профессионалов из группы Дельта, тебе еще понадобятся полицейские для страховки, но полицейских слишком близко не подпускай. Они все могут испортить. Никогда не знаешь, как могут повести себя в серьезном деле полицейские из маленького провинциального городка. А кроме того, чем меньше людей, тем лучше. Нам нужно захватить этот дом и потолковать с находящимися там людьми.

Полковник посмотрел на часы.

— И сделать это нужно как можно быстрее.

— Понял, сэр, — ответил Акли, сглатывая слюну.

Пуллер пристально посмотрел на агента. Молодой человек не отвел взгляд, но, похоже, он явно был в замешательстве.

— Надеюсь, ты проходил специальную подготовку по борьбе с террористами?

— Да, — ответил Акли, смутно припоминая насыщенную неделю тренировки четыре года назад в Куантико.

— Очень хорошо. Ты все понял? Абсолютно все? В доме мать и две маленькие девочки. Уверен, они прекрасные люди, но когда вы будете захватывать дом, то должны понимать, что для нас важнее всего.

Акли отвел взгляд и посмотрел в окно на сверкающую гору.

— Важнее всего люди, которые в доме. Мать и две девочки… — Дик замялся на секунду, понимая всю жестокость слов, которые ему предстояло сказать. Должен ли он говорить это, нужны ли на самом деле слова? Акли мельком взглянул на полковника, но Пуллер заметил боль и смущение в его глазах, поэтому решил, что просто обязан сказать это.

— Послушай, у меня у самого две дочери. Для меня нет ничего более ценного в мире, чем они, уверен, что и для Хаммела тоже. И вот тут тебе нужно крепко подумать, Акли. Ты должен понять, что сейчас важнее, должен взвесить потерю матери и детей с возможными огромными потерями. Такова цена.

Акли с видом глупца посмотрел на полковника.

— Мать и девочки не имеют для нас значения, ими можно и пожертвовать. Если дойдет до этого, то тебе придется пожертвовать ими, а не пленными. Люди из группы Дельта подготовлены отлично, специально натренированы проникать в здания и освобождать заложников. Но они обычно стреляют в голову, не позволяй им этого. Ты должен захватить пленных, Джеймс. Ты понимаешь это?

И Акли ответил, что понимает.

Григорий знал, что лучшее лекарство от всех неприятностей — это водка. Водка была главным вкладом России в мировую культуру, более важным, чем Толстой, более значимым, чем Достоевский, более прочным, чем мировой коммунизм.

Сейчас Григорий сидел в темном баре под названием «Джейке», расположенном на шоссе № 1 в небольшом городке Лорел штата Мэриленд, вблизи округа Колумбия. Он был несказанно счастлив. Прекрасная американская леди лет шестидесяти, по всей вероятности, только с половиной собственных зубов, в парике и с татуировкой принесла ему очередную порцию водки, ослепительно улыбнувшись при этом и сердечно рассмеявшись. Григорий сразу полюбил ее. Она была святой. Святая Тереза, служительница Водки. Она напомнила Григорию жену, которую он не видел уже много лет.

Но больше всего любил он то состояние, в которое погружала его водка. Она прогоняла страх, прочищала мозги, проникала в любую точку организма, смягчая, успокаивая, сглаживая все на своем пути.

— О, мисс, еще порцию, пожалуйста.

— Конечно, милашка, тебе надо как следует промочить горло.

Григорий улыбнулся, и, хотя его зубы являли собой не слишком приятное зрелище, глазки у официантки заблестели.

— А ты симпатичный, — сказала она. — Бармен мой хороший друг, он разрешил поднести тебе этот стаканчик за счет заведения.

Григорий опять улыбнулся, он почувствовал внутренний прилив сил и ощутил эрекцию.

Но тут он вспомнил о молодом Климове. Климов пытался убить его! И эрекции как не бывало.

Широкое лицо Арбатова затуманилось, в маленьких глазах промелькнул страх. Официантка отошла. Сейчас он слышал только свист промчавшегося мимо него лезвия и мелкую дрожь стали, когда лезвие вонзилось в крышу машины.

Григорий заморгал, отгоняя видение, и переключился на водку.

Да, так гораздо спокойнее.

Он откинулся на спинку стула, теперь ему все было ясно.

Конечно, это была работа Климова. Григорий подумал о молодом человеке почти с симпатией. Просто Климов решил избавиться от малопродуктивного агента. Отослать его, как обычно, домой он не хотел, и так уже слишком многих отослал, это могло обернуться и неприятностями. Пораскинув мозгами, а может быть, получив подсказку от своего могущественного дядюшки Аркадия Пашина из ГРУ, Климов узнал секретную процедуру получения донесений от «Свиной отбивной», устроил ложный вызов, обрекая на смерть ненужного агента.

Подобный вариант устраивал всех, кроме бедного Григория, который теоретически был уже мертв, — шестидюймовое лезвие спецназовского ножа вонзилось в его жирную грудь. Климов уничтожал своего плохого агента с минимальным риском для себя, ведь могущественный дядюшка защитит своего маленького племянника, используя свое положение и влияние. Это так. Но ведь убийство дискредитирует «Свиную отбивную». Для чего? Может быть, тот, кто работает со «Свиной отбивной», набрал слишком большую силу в высших эшелонах власти, и недруги решили уничтожить соперника таким образом. Получается, что соперник наверняка сам Пашин.

Боже мой, подумал несчастный Григорий. Если так, он превращается в мишень для генерала ГРУ, одного из самых могущественных людей в Советском Союзе.

Решение всех проблем было одно — водка.

— Мисс, еще порцию.

Григорий проглотил волшебную жидкость, скользнувшую по горлу. Он почувствовал, что лицо у него раскраснелось, и посмотрел на пустой стакан, зажатый в толстой руке.

С необычайным проворством, которое удивило бы многих его врагов в этом мире, Григорий выскочил в туалет, достал из кармана пригоршню монет и, собравшись, позвонил единственному человеку в мире, которому мог доверять, Магде Гошгарьян.

Послышалось несколько гудков, после чего раздался ее хмельной голос.

— Магда!

— Тата! Я потрясена. Что…

— Магда, послушай, пожалуйста. Мне нужна помощь, если поможешь, буду твоим должником на всю жизнь. Не могу сказать тебе, как…

— Не хнычь, Тата. Ты пьян? Голос у тебя какой-то напыщенный.

— Магда, происходит что-то странное.

— Это точно. Молодой Климов хочет оторвать тебе голову.

— Нет, дело в другом. Магда, мне… плохо.

— Дело в женщине, Тата? Какая-нибудь американская сучка забеременела от тебя?

— Нет, нет. Женщины здесь ни при чем. Мне просто нужно несколько дней не показываться в посольстве, пока не улажу кое-какие дела.

— Ты решил смыться. Тата, не впутывай меня, они ведь за мной тоже следят. Тата, если ты сбежишь, здесь такое поднимется…

— Нет, клянусь. Клянусь могилой отца и памятью великого Маркса, я остаюсь верным долгу. Просто по некоторым техническим причинам я буду очень занят, а сегодня ночью у меня дежурство в «Винном погребе». Я…

— Тата, я…

— Я знаю, что ты дежурила этой ночью, но так как после дежурства ты день отдыхаешь, то тебе в любом случае придется заменять меня. Я просто прошу тебя отдежурить за меня. Можешь позвонить Климову и передать, что я звонил тебе, сказал, что меня задерживают дела, могу опоздать, поэтому попросил тебя выйти на дежурство. А больше ты обо мне ничего не слышала. Мне кажется, он с радостью согласится.

— Тата, я…

— Прошу тебя, дорогая. С меня обед. Я поведу тебя обедать в самый роскошный и дорогой ресторан в Джорджтауне. Я тут кое-что заначил, так что могу себе это позволить, обещаю тебе.

— Тата…

— Магда, ты же знаешь, что не можешь отказать мне в таком простом деле. Не в твоем характере отказывать мне.

— Ты просто нытик и трусливый глупец.

— Магда, ты просто не представляешь, как сильно я нуждаюсь в помощи. Ты поможешь?

Наконец она сдалась.

— Ладно.

— Я люблю тебя, дорогая.

— Это значит, завтра мне предстоит двойное дежурство. Все мои планы рушатся.

— Выбирай ресторан, Магда, и будешь иметь все, что пожелаешь.

Григорий повесил трубку. А сейчас, если он дозвонится до другой женщины, игравшей важную роль в его жизни, до Молли Шройер, и если она раздобыла для него что-нибудь важное, то, может быть, может быть, он приобретет вес в глазах Климова, и молодой убийца даст задний ход.

Он набрал следующий номер. Молли ответила сразу. Григорий назвал ей номер автомата, повесил трубку и стал ждать. Ждал он долго. Небезопасно было занимать туалет столько времени, его могли арестовать по подозрению в сексуальных извращениях, могли избить водители грузовиков или…

Телефон зазвонил.

Григорий схватил трубку.

— Григорий, у меня всего несколько секунд, — предупредила Молли.

— Дорогая, я…

— Заткнись, Григорий! В Мэриленде происходит что-то важное, настолько важное, что даже нам не говорят. Все сенаторы и руководство поспешили в Белый дом, чтобы выслушать какие-то важные новости, но никто ничего не говорит. Единственное, знаю, что это очень, очень важные новости.

— В Мэриленде? — Григорий вспомнил, как над «Колумбия Мэлл» с шумом пронеслись самолеты. — Но что может…

— Григорий, как только я узнаю, я тебе сообщу. А сейчас нужно бежать, любимый. На самом деле, происходит что-то серьезное.

— Да, я…

Телефон замолчал.

Проклятье, подумал Григорий, надо выпить.

Фуонг любила темноту, тишину, ощущение полного одиночества. В темноте она чувствовала себя прекрасно.

Стены шахты, похоже, начали сужаться. Фуонг слышала тяжелое дыхание напарника и чувствовала его страх.

Сама она не боялась. Тоннели для Фуонг означали безопасность. Там, наверху, напалм превратил в пепел ее ребенка, наверху умерли отец, мать, стал калекой брат. Эти ужасные бомбардировки не оставили и следа от ее солнечной деревни, а потом на вертолетах прилетели жестокие люди, чтобы убивать и отравить джунгли. Так что темнота для нее была равносильна спокойствию. Ноги ее сами находили дорогу, она кожей чувствовала стены, низкий потолок, неровности пола.

Тигарден боялся темноты, луч его фонарика отчаянно протестовал против нее, словно молил о милосердии. Луч нервно метался из стороны в сторону. В катакомбах на ее родине никогда не пользовались светом, это было изобретение американцев, изобретение людей, боящихся темноты. Фуонг, как все женщины и мужчины, сражавшиеся вместе с ней в течение многих лет, научились находить путь с помощью рук. Научились по колебаниям воздуха и запаху чувствовать приближение врага.

«Мама, ты чувствуешь его запах? — спросил из глубины сердца голос дочери. — Он перепуган, его тело пахнет страхом».

Я чувствую это, ответила Фуонг. Тоннель впереди продолжал сужаться.

— Сестра Фуонг, подожди, пожалуйста, — попросил американец по-вьетнамски. — Мне нужно доложить наверх.

Он опустился на колени и выключил фонарик, их окутала сплошная темнота.

Фуонг услышала, как он забормотал:

— Крыса-6, я Альфа, мы продвинулись примерно на семьсот ярдов, пока никаких признаков штольни Элис. Как поняли, шестой?

— Понял вас, Альфа.

— Шестой, мы продолжаем движение.

— Продолжайте, Альфа. Мы на вас надеемся. Как твоя напарница?

— Держится уверенно, хотелось бы и мне так себя чувствовать. Конец связи, шестой.

— Понял, конец связи, Альфа.

Тигарден снова включил фонарик.

— Ты готова, сестра? — спросил он на вьетнамском.

— Да.

— Тогда пошли.

— Брат Ди-гар-дан, почему ты пошел со мной? Почему не остался наверху? Я сама справлюсь. Ты ведь очень напуган, брат. Я найду дорогу, не заблужусь.

— Я выполняю работу радиста, сестра.

— Брат, тоннели не место для ужаса. Страх, да, страх всегда бывает. Но только не ужас, потому что ужас приводит к панике. Немногие люди могут воевать в тоннелях, так что не стыдно не быть одним из них. Мы учились этому, потому что это был единственный способ уцелеть от ваших летающих демонов и страшных бомбежек.

— Я не из тех, о ком ты говоришь.

— Но ты же боишься, брат, я чувствую это.

— Нет, все в порядке. Это просто прогулка, я могу ее выдержать. Это не бой, а прогулка. — И Тигарден через силу улыбнулся.

— Тогда пошли, брат-американец, — сказала Фуонг.

Во время затишья, наступившего после неудачной атаки, Алекс пробежался по позициям, проверяя людей, хваля и подбадривая их.

— Как вы думаете, они больше не полезут? — спросил его кто-то.

— Нет, они вернутся. И будут атаковать снова и снова. Думаю, в следующий раз они пошлют более умелых солдат, а напоследок бросят в атаку самых лучших. Нам предстоит ночной бой, это здорово.

Моральный дух его солдат был на высоте, ребята держались отлично. Генерал сообщил, что внизу дела по вскрытию хранилища для ключей тоже продвигаются. Хранилище будет вскрыто раньше, чем предполагали. Алекс потерял убитыми всего десять человек, одиннадцать были ранены — так закончился массированный воздушный налет и атака пехоты. Боеприпасов осталось вполне достаточно, так что их положение вполне прочное. По-настоящему Алекса беспокоили только две вещи. Во-первых, во время атаки пехоты они лишились одного из двух пулеметов, а во-вторых, во время воздушного налета было выпущено слишком много «стингеров». Осталось всего семь ракет.

— Сэр, вам пришлось изрядно пострелять по этой последней птичке, — заметил кто-то из солдат. — Видите, вон она горит на поле. — Дым от разбитого, горящего самолета поднимался в яркое небо, попадая во власть ветра.

— Ничего особенного, — ответил Алекс, — просто повезло. — И ему действительно повезло. Когда последний самолет зашел на атаку, Алекс с пулеметом М-60, несмотря на рвущиеся вокруг снаряды, был единственный, кто не прыгнул в укрытие. Он выцеливал атакующий самолет, и когда тот резко отвернул влево, Алекс вскочил и, словно охотник на уток, держа пулемет в руках, открыл по самолету огонь. Он видел, как трассеры впились в фонарь кабины, самолет завилял, не смог выйти из пике и врезался в землю.

Алексу никогда раньше не приходилось сбивать самолет, поэтому он был чрезвычайно доволен.

— А теперь продолжайте окапываться, — приказал он. — Хватит поздравлений, пора возвращаться к работе. Чья сейчас смена? Красного взвода?

— Синего взвода, — крикнул кто-то. — Красный взвод уже до преисподней докопался.

Раздался смех.

— Ладно, — добродушно согласился Алекс. — Синий взвод в окопы под брезент. Красный взвод отправляется загорать на периметр.

— Но Синий взвод сбил вертолет. Разве мы не заслужили награду?

— Подумаешь, один удачный выстрел, — крикнул кто-то из солдат Красного взвода. — А теперь копайте, пока у вас мозоли не будут размером с монеты, как…

Но Алекс оборвал их треп.

— Вы говорите, что сбили вертолет? Но я не видел, как он упал.

Внезапно наступила тишина.

— Сэр, мы сбили вертолет. Он перевалил через гору и упал.

Алекс слушал внимательно. Он помнил, как перед началом атаки в воздух поднялся санитарный вертолет, но он должен был зависнуть над склоном. Это явно был не боевой вертолет, потому что он не вел никакого огня. Но зачем понадобилось санитарному вертолету пролетать над зоной огня, когда вполне можно было избежать этого? Чем больше Алекс думал, тем больше его тревожила эта мысль.

— Подойдите, пожалуйста, ко мне все, кто стрелял по вертолету.

Возле Алекса собралось около двадцати солдат из Синего взвода.

— Расскажите мне об этом вертолете, — приказал он. — Помедленнее, не все сразу, кто-нибудь один. Пусть рассказывает тот, кто первым заговорил о вертолете.

— Сэр, — медленно начал один из солдат, — во время последнего воздушного налета вертолет летел низко над деревьями. Мы заметили его уже поздно, потому что все находились в укрытии. Ну и, естественно, — солдат махнул карабином, — я начал стрелять по нему.

— Что за вертолет?

— UH-IВ. «Хью», самый известный вертолет времен вьетнамской войны.

— Ты сбил его?

— Я… думаю, да, сэр.

— Сколько ты сделал выстрелов?

— Что, сэр?

— Сколько ты сделал по нему выстрелов? Какой был прицел? Режим стрельбы автоматический или полуавтоматический? Откуда ты стрелял?

Смущенный солдат молчал.

— Прошу тебя, расскажи мне все честно. Я не говорю, что ты врешь, ты храбрый и преданный солдат. Но я должен получить полные ответы на свои вопросы.

— Сэр, сказать по правде, я стрелял, не целясь. Режим огня полуавтоматический, я сделал, наверное, семь или восемь выстрелов.

— А ты видел какие-нибудь повреждения? Пробоины, дым, пламя, сломанные лопасти или что-то вроде этого?

— На самом деле, нет, сэр. Все произошло так быстро.

— А как остальные? Кто из вас считает, что он попал в вертолет?

Поднялось несколько рук.

— Режим огня автоматический или полуавтоматический?

Режим огня у всех был полуавтоматический, все рассказывали одно и то же: стреляли, торопясь, как следует не целились, выпустили примерно по половине магазина.

— Так вертолет разбился?

— Да, сэр. Он перевалил через хребет и полетел вниз, неуправляемый. Потом он исчез из вида, но у подножия горы раздался взрыв.

— Вы видели, как он врезался в землю?

— Нет, сэр. Он упал за деревьями. Можете посмотреть, какие там толстые деревья. Вот он как раз там и упал. А через несколько секунд раздался взрыв.

— Взрыв был точно в месте падения вертолета?

— Трудно сказать, сэр. Примерно в том месте. Может быть, он подпрыгнул от удара, отлетел в сторону и потом взорвался. Это…

Но Алекс уже не слушал.

— Сержант, — крикнул он, — возьмите с собой десять лучших человек. Что-то мне это не нравится, хотя сам не знаю почему. Спуститесь вниз и проверьте, действительно ли вертолет разбился.

16.00

— Не знаю, — сказал Дельта-3, — терпеть не могу действовать вслепую. Это противоречит всему, чему нас учили. — Он смотрел в бинокль на дом Джека Хаммела из комнаты дома по Мейн-стрит, находившегося примерно на расстоянии двухсот ярдов вниз по дороге от дома Хаммела.

— У нас нет времени на рекогносцировку, — возразил Акли. — Послушайте, вполне вероятно, что там никого нет, за исключением матери и двух ее заболевших дочек.

— А что, если я замечу сбоку какое-то движение, обернусь, открою огонь и попаду в детей? Это плохо, мистер Акли. Я не могу рисковать жизнью гражданских людей. Никогда себе не прощу, если…

Вот тебе и Дельта — подумал Акли.

— Послушайте, у нас совсем мало времени. Мы должны помочь ребятам, штурмующим гору. Надо что-то придумать.

— Я не пойду внутрь без плана дома, без точной информации о том, сколько там человек, где они находятся и где могут быть дети. Атаку надо будет проводить одновременно с нескольких направлений, а вы слишком заметная цель. Я не против рискнуть, меня, кстати, два раза ранило во Вьетнаме. Но, черт побери, я не собираюсь рисковать жизнью детей.

Дельта-3 был южанином лет сорока, с волевым подбородком фанатика, сухопарый, крепкий мастер-сержант. Акли ненавидел его. У него не было времени выяснить имена четверых десантников из группы Дельта, поэтому Акли просто окрестил их для себя порядковыми номерами от одного до четырех. Остальные десантники вроде бы были нормальными ребятами, но этот чертов старик!

— Офицер, — позвал Акли полицейского из Беркиттсвилла, который находился вместе с ними в комнате, — есть у нас шанс достать что-нибудь вроде плана дома? Тогда мы узнаем…

— Нет, — ответил полицейский. — Этому дому сто лет, а тогда строили без всяких планов и, надо сказать, строили гораздо лучше, чем сейчас.

Вот так, еще один фанатик, любитель высказывать свое мнение. Полицейскому было лет пятьдесят пять, он просто исходил злобой от того, что в его городе появились вооруженные военные. Но при «угрозе ядерного нападения» командуют федеральные чиновники, так что ему придется смириться с тем, что командует здесь молодой Акли.

— Соседи, — подал голос Дельта-4. — Они ведь бывали в доме, так ведь? Может быть, вы могли бы привести кого-нибудь. Мы бы составили план и тогда что-нибудь придумали бы.

Полицейский задумался, потом сообщил, что рядом с Хаммелами живет Кэти Рид.

— Позвоните ей, — приказал Акли, — скажите, что дело чрезвычайной важности, попросите прийти сюда.

— Хорошая идея, — согласился Дельта-4. — Глядишь, и выйдет что-нибудь.

Через несколько минут в доме появились Кэти Рид, ее мальчишки-близнецы Мик и Сэм и дворняжка, которую, как оказалось, звали Тео. Кэти была в домашнем платье, а волосы выглядели так, словно последний раз их мыли несколько дней назад.

— Брюса дома нет, — начала объяснять Кэти, — прошу извинить за мой вид, но так трудно…

— Миссис Рид? — остановил ее Акли. — Я Джеймс Акли, специальный агент ФБР. Эти люди, которые со мной, специалисты по штурму зданий из группы Дельта.

Акли увидел, как она широко раскрыла рот, но потом сложила губы в виде буквы "О". В свое время она, пожалуй, была довольно симпатична, но, видно, довели домашние дела. Кэти сглотнула слюну, широко раскрыла глаза и сказала:

— Вы, наверное, по поводу горы. Там что-то происходит, на горе, да?

— Да, дело касается горы, но сейчас я хотел бы спросить вас о вашей соседке миссис Хаммел.

— Бет? Что с ней?

— Вот это я и хочу узнать от вас. Вы говорили с ней сегодня?

— Да, сэр. Примерно час назад.

— Как она выглядела?

— Хм, как обычно.

— Что значит как обычно?

— Бет как Бет, вот и все. Это я была напугана, потому что подумала, что там на горе газ или атомная бомба. Бет сказала, что в случае эвакуации отвезет нас. Нашу машину забрал Брюс, ему много приходится ездить.

— Она пригласила вас войти в дом?

— Гм, нет.

— Это не показалось вам необычным?

— Мы с ней почти каждое утро вместе пьем кофе. Бет моя лучшая подруга. Да она для всех лучшая подруга. Да, пожалуй, это было необычно.

— Она нервничала? Вела себя беспокойно?

— Дайте-ка подумать. Да, пожалуй.

— А как насчет детей?

— А что насчет них?

— Не говорила ли она вам, что они заболели?

— Заболели? С чего бы это? Сэм вчера весь день был с Пу, тогда бы и Сэм заболел. А она вам сказала, что они заболели?

— Они не пришли в школу, она позвонила туда.

— Это обычное дело. Вообще-то она должна была сказать мне об этом, но ни словом не обмолвилась.

— Миссис Рид, я хочу, чтобы вы поговорили с сержантом, помогите ему составить план дома миссис Хаммел. А я пока пойду туда, постучусь в дверь и посмотрю на обстановку.

— Будьте осторожны, — предупредил Дельта-3.

— Непременно, — ответил Акли.

Стук в дверь встревожил всех. Герман посмотрел на своих людей, потом на женщину и детей. Проклятье! Кто бы это мог быть?

— Все в порядке, — сказал Герман. — Ведите себя, как в прошлый раз. Помните, никаких глупостей. Эти люди останутся с детьми. Вы же не хотите, чтобы с ними что-то случилось? Поняли меня?

Бет устало кивнула.

— Не обижайте моих детей.

— Никто их не обидит, — заверил Герман.

Он встал на колени возле ступенек подвала, отодвинувшись в темноту. Глушитель его «узи» был направлен на дверь, он наблюдал, как Бет подошла к двери, выглянула в окошко и отворила ее.

— Миссис Хаммел?

— Да.

Герман мог видеть светловолосого молодого человека в темном плаще и галстуке. На вид ему было около тридцати.

— Здравствуйте, меня зовут Джеймс Акли, я из компании «Ридли Рефрижерейшн», мы строим завод в Кидисвилле. Послушайте, у меня сегодня на два часа была назначена встреча с вашим мужем, но он не приехал. Я просто зашел поинтересоваться…

— Ох, мне очень жаль, мистер Акли. Джек в Миддлтауне. Там в школе прорвало отопительную систему и потребовалось срочно заварить ее. Сожалею, что он не успел к вам на встречу, но иногда случаются аварии и…

— О, ничего, все в порядке. Я понимаю. Вы не возражаете, если я зайду и…

Герман положил палец на спусковой крючок «узи» и прижал оружие к плечу. Если этот человек войдет в дом, он выпустит короткую очередь.

— Мистер Акли, вы не болели в этом году гриппом? Просто ужасный грипп. Верите, у меня слегли обе дочери. Бин уже два дня тошнит. Просто ужасно. В доме полный беспорядок. Вы не представляете, как это трудно, когда болеют двое детей.

— Простите, мадам, не хочу добавлять вам трудностей. Вы не передадите мужу, что я позвоню ему утром? У нас много работы и хотелось бы поговорить с ним как можно быстрее.

— Конечно, мистер Акли, я обязательно передам.

Бет закрыла дверь.

Герман подошел к окну и осторожно выглянул. Он увидел, как молодой человек прошел по дорожке, сел в маленькую синюю машину и поехал. Герман перебежал в заднюю часть дома и оттуда наблюдал, как машина, доехав до перекрестка, развернулась и направилась к выезду из города на шоссе № 17. Все в порядке, наверное, он действительно приезжал по поводу работы, подумал Герман, когда машина скрылась из вида.

— Да, вы были правы, они там. Я почти чувствовал их запах, — доложил Акли.

— Сколько их? — спросил Дельта-3.

— Я не мог спросить и уточнить, — ответил Акли, который чувствовал себя героем после столь успешных действий. — А что у вас?

— Три спальни, гостиная, столовая, кухня, внизу погреб. Лестница наверх ведет из гостиной и спускается в столовую. Крепкий орешек для пятерых.

— Гм-м, — пробормотал Акли. Вообще-то он по профессии был бухгалтером, а в отдел хищений ФБР пошел работать потому, что надеялся приобрести опыт, так как собирался в дальнейшем работать в налоговой службе. Он был обручен с девушкой по имени Салли, а родился и вырос в Рокфорде, штат Иллинойс. Сегодняшний день у Акли начался с изучения бухгалтерских книг компании «Мид-Мэриленд Федерал Сэйвингс», вице-президент которой смылся, прихватив с собой свыше сорока восьми тысяч долларов из резервного фонда. Сбежал он со своей двадцатитрехлетней секретаршей, бросив сорокадвухлетнюю жену и троих детей.

— Крепкий орешек, особенно если мы не знаем, сколько там человек и где они находятся.

— Лучше пробираться в дом незаметно или ворваться внезапно? — задал вопрос Акли.

— Израильтяне предпочитают действовать быстро и решительно, а некоторые, наоборот, осторожно внедряют людей в объект.

— Сложное место для быстрого броска, — заметил Акли. — Как рубеж для штурма можно использовать соседний дом миссис Рид, но с другой стороны дома ничего нет. — Он посмотрел на часы, время на самом деле летело. Скоро уже будет темнеть.

— Итак, какие соображения?

Все переглянулись.

Что же я тут делаю? — подумал Акли. Ему хотелось бы от себя большей уверенности.

— Послушайте, а если так? — начал Дельта-3. — Мы подложим дымовую шашку в дом миссис Рид и вызовем пожарных. Скажем, мы с вами поедем на пожарной машине, въедем на лужайку перед домом. Одетые пожарниками, мы направимся не к дому миссис Рид, а к дому миссис Хаммел. В это время Рик и Джил подберутся к дому сзади и проникнут через заднюю дверь в кухню. Мы будем кричать: «Пожар, пожар, срочная эвакуация!» Оружие спрячем под комбинезонами, в нужный момент достанем.

Подумав, Акли согласился, что это лучше, чем ничего.

Меган Уайлдер взяла консервную банку и вложила ее в тиски. Крутанула рукоятку, наблюдая, как сжимается банка, как она трескается, корежится, принимая различные конфигурации разрушения. Интересные конфигурации. Меган затягивала тиски все туже и туже. Банка совсем расплющилась, символизируя полную катастрофу, свет поблескивал на причудливых ее изломах.

Меган быстро ослабила тиски, вытащила изуродованную банку и положила ее на стол — к нескольким десяткам подобных страдалиц.

Она внимательно рассматривала их. Некоторые сжались аккуратно, было что-то спокойное и банальное в их кончине. Другие, как эта последняя, обладая какой-то удивительной жизненной силой, сопротивлялись тискам до последнего. И когда все же с большой неохотой умерли, то умерли эффектно, превратившись в орхидеи из покореженного металла. Из нескольких десятков банок Меган понравились штуки четыре, включая и последнюю, они действительно тронули ее. Меган отобрала их и перенесла в другую часть комнаты.

Меган Уайлдер специализировалась на том, что она сама называла «конструкциями», а иногда «деструкциями», в зависимости от настроения и откровенности. Формы ее работ выходили за рамки искусства, не вписывались в привычные категории. Это не были скульптуры, хотя они и занимали пространство, имели пластическую форму. Вместе с тем «конструкции» все же не вырывались из жестких рамок двух измерений. Другими словами, их можно было рассматривать только под одним углом, и хотя некоторые влиятельные критики называли ее работы трусостью перед тиранией обыденности, Меган не изменяла своему увлечению.

Она любила комбинировать покореженные консервные банки с другими, интересными ей формами — пивными бутылками, например, внутренностями перегоревших калькуляторов, нитями накала лампочек и прочими осколками быта американского общества. Она помещала эти предметы в грубые рамки или на полки, которые конструировала сама, и если вдруг случайно обнаруживала в своем произведении гармонию, то уничтожала его. Ее привлекала только дисгармония, радикальное отсутствие симметрии, особенно после ухода Ари. И только скомпоновав предметы подобным образом, Меган красила их, но не в тусклый черный цвет, как раскрашивал свои мрачные маленькие шедевры Невельсон, а в яркие цвета комиксов — ярко-розовый, оранжевый, солнечно-желтый и в другие резкие цвета радуги. Некоторые критики воспринимали это в штыки, заявляя, что цвет давно умер, — они досадовали на невнимание Меган к их концептуальным статьям. Были и на самом деле злобные критики, особенно один гомик из «Арт Ньюс».

Но для Меган это не имело значения. Теперь она уже поднялась над людьми. После стольких лет, после всей пережитой боли она наконец нашла свой путь и свое место. Она наконец-то обрела собственный голос, который звучал подлинно и страстно. Это удовлетворяло Меган.

Работа подходила к концу, было даже обидно, ведь она шла так хорошо. Но на самом деле завершение работы пугало и расстраивало, вызывало слезы, чего не удавалось сделать ни одному мужчине, даже в тех случаях, когда они били ее. А били ее и Питер, и Ари. Питера можно простить, он был глупым гением с коэффициентом умственного развития около 900 и эмоциями одиннадцатилетнего ребенка. Но ведь Ари вовсе не был таким, она ожидала от него совсем иного отношения.

И когда раздался стук в дверь и в студии появились мужчины в костюмах, это не удивило Меган, а просто наполнило ее душу сожалением. Рано или поздно, это должно было случиться, но, пожалуй, это все-таки произошло рано. И ей больше никогда не удастся создать серии конструкций, не связанных с этим неизбежным скандалом.

Их было трое. Вежливые, решительные мужчины без иронии или злобы во взглядах. Они представились агентами ФБР, но Меган тут же забыла и имена, и звания. Их непроницаемые лица удивили ее, она не видела в этом никакой необходимости, зря люди бывают такими жестокими. Агенты предложили ей позвонить адвокату, но ей не хотелось этого делать. Больше всего она хотела бы продолжить работу, которая была так близка к завершению.

— У вас есть адвокат, госпожа Уайлдер?

— У меня есть агент, — ответила Меган.

— Это не совсем то.

— Наверное, у меня есть адвокат. Отец, пожалуй, сможет позвонить ему.

— Надеемся, вы будете сотрудничать с нами, госпожа Уайлдер. Дело очень срочное, и ваше сотрудничество значительно поможет вам в будущем.

— Хочу предложить вам сделку, — сказала она.

— Госпожа Уайлдер, у нас очень мало времени, а время сейчас самое главное.

Оригинальный подход, подумала Меган. Где они берут таких парней? Можно подумать, они даже огорчатся, если обнаружат, что я виновна.

— Суть сделки в следующем. Вы позволите мне еще немного поработать. Включайте ваши магнитофоны или что там у вас, а я буду работать и отвечать на все ваши вопросы. Идет?

— Похоже, вы понимаете, что у вас серьезные неприятности.

— Мне кажется, они у меня всегда были, — ответила Меган.

Она была красивой женщиной: аристократическое лицо, выразительный профиль, проницательные, умные глаза, гибкое тело под джинсами и испачканной красками блузой. На ногах высокие кроссовки, на лице очки, черные, блестящие волосы стянуты назад в хвостик.

— У нас есть информация, которая предполагает…

— Позвольте мне просто начать с того, чем вы хотите закончить. Разве это не сэкономит время?

— Конечно, — согласился старший из агентов.

Меган глубоко вздохнула.

— Что ж, это сделала я. Да. Что бы он ни говорил, это сделала я, я.

— Вы передали иностранным агентам определенные материалы, которые…

Меган непроизвольно рассмеялась. «Иностранные агенты», звучит, как в сороковых годах.

— Материалы? Да, я им передала все.

Агенты молча уставились на нее.

— У меня был миниатюрный фотоаппарат. Называется «Минокс», такой симпатичный. А потом, позже, я просто забирала документы в библиотеку и делала ксерокопии. Это было довольно легко. Ведь он был таким беспечным, документы просто валялись повсюду. Должно быть, он любил меня или что-то в этом роде.

Меган подняла на агентов твердый взгляд.

— Ну да шут с ним. И с вами тоже. Я передала документы человеку, который на нашей стороне. Он еврей, израильтянин, а Израиль на нашей стороне. Так что вы можете сделать со мной то же самое, что сделали с Джонатаном Поллардом, но это не имеет значения. Заприте меня в тюрьме и отправьте ключ несуществующему адресату. Что вы об этом думаете?

— Может быть, вам все же лучше рассказать все с самого начала, — предложил самый пожилой агент.

— А у вас есть десять часов времени и бутылка очень холодного белого вина?

— У нас есть десять минут и термос с очень горячим кофе.

— Тогда, похоже, мне лучше поторопиться, — сказала Меган и начала свой рассказ.

Лежавшие на снегу остатки разбитой роты Национальной гвардии заставили Дика Пуллера вспомнить его отряд после боя в Ан Тране в июле 1965 года. Когда 82-й полк прорвался сквозь остатки вьетнамской дивизии, которая в течение тридцати восьми суток держала в осаде отряд Пуллера, оцепеневший Дик просто тупо смотрел на своих освободителей. Он знал это чувство, когда кажется, что кости расплавились, в голове сплошной белый туман, суставы застыли. А еще постоянный звон в голове, который не проходит, и ужасное чувство вины за бой, за всех хороших людей, которые умерли как раз там, где ты идешь. Пуллер помотал головой. Кольцо осады было настолько тесным, что нельзя было вызвать на помощь авиацию. Это был смертельный бой, целый месяц атак, целый месяц он видел, как гибнут лучшие люди — от отряда не осталось и трети храбрых, стойких, маленьких вьетнамцев. И все-таки он выиграл. Но что выиграл и для чего? Он до сих пор чувствовал в душе горечь.

Отброшенные с горы остатки роты Национальной гвардии сосредоточились у подножия, как раз там, где лес подступал к равнине и где дорога начинала свой подъем к вершине. Дик прибыл туда с первым же санитарным вертолетом в сопровождении нескольких офицеров из группы Дельта, чтобы поговорить с оставшимися в живых.

И вот теперь он бродил среди них. Поначалу люди сидели на снегу поодиночке, потом, замечая знакомых, начали сбиваться в группы. Их темно-коричневая пятнистая форма резко контрастировала с одеждой тех, кто прилетел посмотреть на них. Многие были ранены, но у многих не было ни единой царапины. Кто-то с оружием, кто-то без него, кто-то плакал, кто-то истерически смеялся, некоторые враждебно, с открытой яростью смотрели на Дика. Большинство дрожали от холода, губы у них посинели, лица осунулись. Люди выглядели уставшими или больными, на молодых лицах читалась полная прострация. Снаряжение в беспорядке, подсумки расстегнуты, лямки запутались, ботинки расшнурованы. Касок у многих не было.

Пуллер опустился на колени перед парнем, одним из немногих, у кого сохранилось оружие. Каски у него тоже не было, но было оружие.

— Тяжело пришлось?

Глаза у парня как-то странно задергались, он посмотрел на Пуллера, словно полоумный. Сколько ему, двадцать два? Во Вьетнаме служили ребята и помоложе. Под командованием Пуллера, а он был тогда капитаном, служил даже один семнадцатилетний мальчишка. Вьетконговцы поймали его, когда он возвращался после дежурства в засаде, он умер со страшным криком, так и не дойдя до колючей проволоки.

— Сынок, я к тебе обращаюсь, — повысил голос Дик.

— Что? Ох, извините, сэр.

— Вас здорово потрепали?

— Да они нам просто мясорубку устроили.

— А вы нанесли им большой урон?

— Что?

— Я спрашиваю, вы много их положили?

Вопрос не имел никакого смысла.

Дик вырвал винтовку М-16 из вялых рук парня, поднес ее к носу, оттянул затвор и понюхал казенник. Он пах оружейным маслом, а не порохом. В патроннике поблескивал новенький патрон. — Ты что, не видел ни одной цели?

Парень виновато посмотрел на него.

— Я… я был слишком напуган, чтобы думать об этом.

— Понимаю. Ладно, у вас несколько часов, чтобы прийти в себя. А вечером снова пойдете на штурм. Вечером мы все пойдем.

Юноша снова посмотрел на него.

— Я не хочу идти туда, — честно признался он.

— И я тоже, — сказал Дик. — Но я не вижу здесь больше никого, а ты?

— Нет, сэр.

Дик поднялся и подмигнул парню, слегка улыбнувшись.

— Вечером я постараюсь, — заверил юноша.

— А тебе и не надо стараться, надо просто быть там.

Пуллер видел, как остальные офицеры группы Дельта бродили среди ошалевших людей, в то время как санитары группы Дельта перевязывали ходячих раненых.

К нему подошел Скейзи.

— Дело плохо, — заметил он.

— Кто-нибудь подошел достаточно близко, чтобы заглянуть под брезент?

— Никто не смог подойти к позициям противника ближе ста ярдов.

— Так с кем же мы воюем, майор? Как вы считаете?

— Кто бы он ни был, он знает свое дело. Знаком с местностью, точно представляет себе направление атаки. Пулеметы поставил в центре обороны и, должно быть, соединил вместе несколько лент. Огонь был очень интенсивным. Гвардейцы подтверждают, что там было два тяжелых пулемета и масса стрелкового оружия. Палили без остановки, так что боеприпасы, похоже, для них не проблема. Тот парень, что наверху, бывал в свое время в настоящих боях, дело знает. Готов поспорить, что он из войск специального назначения, явно виден почерк Вьетнама. Ну прямо сценарий вашего отряда, круговая оборона высоты от превосходящих сил противника, в Индокитае это практиковалось. По всему, это работа войск специального назначения.

— Мне приходилось несколько раз участвовать в таких боях, — буркнул Дик.

— Мне тоже, — не остался в долгу Скейзи. — Они будут стоять насмерть, пока не кончатся боеприпасы.

— А гвардейцы нанесли им хоть какой-нибудь урон?

— Кто-то прикрывал отход огнем из пулемета М-60, и некоторые считают, что он, возможно, убил несколько человек.

Дик печально покачал головой.

— А где командир?

— Вон там. Молодой парень, первый лейтенант, зовут его Дилл. А настоящий командир, капитан Барнард, так и не вернулся с горы.

Пуллер нашел Дилла, тот сидел в одиночестве и курил сигарету, глядя на сверкающее вдалеке солнце.

— Лейтенант?

— Да, сэр?

— Лейтенант, будьте любезны, извольте встать, когда разговариваете со мной. Встать!

Среагировав на окрик Пуллера, Дилл поднялся с видом мученика.

— Простите, сэр, но мы только что…

— Лейтенант, говорить буду я, ясно? Можете просто кивнуть. — Молодой офицер Национальной гвардии заморгал глазами. — Все это трогательно. И вместе с тем позорно. Соберите людей, уведите их с поляны. Охранение выставили?

— Нет, сэр, я думал…

— А что, если противник отправит сюда штурмовой отряд? Они пошлют людей с легкими пулеметами, и те с расстояния четырехсот метров перебьют всех ваших людей. А может быть, здесь поблизости скрывается еще одно подразделение противника, оно откроет огонь из-за деревьев.

Дилл, плотный, спортивного вида парень, наверняка тем не менее склонный к меланхолии, отреагировал на слова Пуллера просто — он замкнулся в себе.

Но, в конце концов, заговорил.

— Мы там погибали, а вы в это время сидели здесь и решали кроссворды. Это нечестно. Совсем нечестно. Я хочу знать, кто там наверху, почему мы должны погибать, чтобы выбить их оттуда, и…

— Там засел сумасшедший, захвативший межконтинентальную баллистическую ракету, которую намеревается запустить. Лейтенант, если мы не отобьем ее, то все, что вы видите, о чем мечтали, на что надеялись, что любите и храните в памяти, — все это исчезнет за несколько секунд. Вы понимаете?

— Кто? — только и смог вымолвить ошеломленный офицер.

— Мы узнаем это, когда убьем его.

— Он один из вас, не так ли? — предположил лейтенант. — Из группы Дельта или зеленый берет? Он из вашего узкого круга, да?

У Дика не было ответа на это обвинение.

— Соберите людей и отведите их в укрытие. Разбейте по отделениям и взводам, составьте список. И накормите людей. Вы должны снова сформировать из них боевое подразделение, лейтенант, потому что вечером мы повторим штурм. Если не можете этого сделать, я найду того, кто сможет.

Лейтенант посмотрел на Пуллера, вздохнул и отправился разыскивать сержантов.

Проклятье, и надо же мне было попасть вместе с этим Дельта-3, подумал Акли. Он понимал, что должен что-то говорить, но в этот момент у него все вылетело из головы. Но Дельта-3 не сидел без дела. Он терпеливо все объяснял пожарным, в возбуждении собравшимся возле большой красной машины в Добровольческой пожарной части Беркиттсвилла.

— Вы, ребята, подъедете к дому справа, обязательно справа. Дом будет дымить, но насчет этого не беспокойтесь. Это просто дымовая шашка, она будет спрятана в каком-нибудь ведре или кастрюле на первом этаже. Вы войдете в дом и спрячетесь, мы думаем, что в соседнем доме будут стрелять. Что бы вы ни услышали, сидите тихо и прячьте головы. Ясно?

Пожарные закивали и оживленно захихикали. Все они были любителями, добровольцами, обычными городскими жителями, и все предстоящее казалось им просто забавным приключением.

Наконец Дельта-3 вернулся, тяжело дыша. Акли понимал, что ему надо держаться более уверенно, но решительность и опыт Дельты-3 невольно делали его руководителем операции.

— Готовы, сэр? — спросил он Акли.

Акли решил, что готов. На нем был черный непромокаемый пожарный комбинезон и каска, что напомнило ему детство, когда он мечтал вырасти и стать пожарным. Вооружен Акли был топором, личным пистолетом «смит энд вессон-686» и пистолетом «магнум-357», который он купил у агента-пенсионера и из которого не стрелял целый год. Дельта-3 воспользовался моментом, чтобы проверить собственное оружие для предстоящего ближнего боя: автоматический «кольт» 45-го калибра и пистолет-пулемет «хеклер энд кох МР-5» с магазином на тридцать патронов и складывающимся прикладом. Он висел у него на ремне под комбинезоном и блестящим плащом. И Акли, и Дельта-3 были в бронежилетах.

— Дельта-3?

Тот даже не взглянул на него, занятый проверкой снаряжения. Приближалась решающая минута. На ремне у Дельты-3 висели две дымовые гранаты, две с парализующим и две со слезоточивым газом. Еще в его снаряжение входил противогаз и десантный нож.

— Ботинки, — обратился Дельта-3 к Акли, — вам не кажется, что следовало бы сменить ботинки?

И он показал на свои десантные ботинки. Как он может думать в такой момент о ботинках? — изумился Акли.

— У нас нет для этого времени, — ответил он.

У самого Акли были черные остроносые ботинки «Флоршейм».

— Да, пожалуй, вы правы. Надо спешить.

— Дельта-3?

Наконец-то сержант посмотрел на него.

— Я хочу, чтобы вы усвоили одну вещь. Мне это объяснили четко, должно быть ясно и вам.

Глаза Дельта-3 были простодушными и по-пуритански строгими. Глаза баптиста, мелькнуло у Акли. Этим глазам не знакома была изощренность, ирония или цинизм, они ведали только такие понятия, как долг, честь страны. Теперь им предстояло узнать настоящее задание.

— Наше дело — захватить пленных, а не освободить заложников. Захватить пленных. Так что действовать надо строго в соответствии с этим. В-вы поняли?

Дельта-3 просто посмотрел на него.

— Вам следует понимать, что для нас важнее всего, — продолжил Акли, уже и сам не слишком веря себе.

— Задымился! — закричал один из пожарных, смотревший в бинокль. — Ребята, на самом деле дымит!

Пожарные начали забираться в машину.

— У-у-у! — завопил какой-то идиот.

Ну и в переделку я попал, подумал Тигарден.

— Сестра Фуонг?

— Да, — послышался ее голос из темноты.

— Похоже, мне надо отдохнуть.

— Да.

Тигарден сел и задумался.

Освещая тоннель лучом фонарика, он видел, что впереди он сужается, становясь извилистым, словно кишка. Дышать было тяжело, Тигарден с трудом открывал глаза и двигал ногами. В голове у него творилось что-то странное. Никогда раньше не задумывался он, что есть темнота, во всяком случае, такая.

Ведь это же была не ночь, Тигардену приходилось воевать ночью. Но у ночи все-таки было пространство, можно было вытянуть руку и ощутить свежий воздух, можно было поднять голову и увидеть небо, пусть и не слишком отчетливо. И ночь и темноту ночи можно было превратить в своего союзника.

Только не такую темноту. Эта была абсолютной, без просветов и оттенков, словно из нее выхолостили все краски. Тигарден подумал, что не сможет двигаться дальше.

Но и вернуться он не мог. Ведь он был из группы Дельта, элитного подразделения. Правила группы Дельта, на удивление вольные в одних отношениях, были чрезвычайно жесткими в других. У группы Дельта был свой этакий моральный кодекс самураев. Бойцы группы Дельта могли носить длинные волосы, ходили в джинсах и свитерах, менее чем за тридцать секунд могли отбить захваченный «Боинг-747», могли с завязанными глазами разбирать и собирать АК-47. Но это умели многие — зеленые береты, рейнджеры, ребята из подразделения ФБР по борьбе с терроризмом, «тюлени», коммандос — все они обладали подобной квалификацией. У Дельты же было и другое — ее дух. Если ты из группы Дельта, то никогда не говоришь «нет», а просто выполняешь приказ. И все действительно сводилось только к этому: если ты из группы Дельта, ты никогда не говоришь «нет».

Это было так же абсолютно, как эта абсолютная темнота. Когда наступает момент, ты отбрасываешь в сторону всю шелуху, бросаешь свою жизнь на горячую сковородку судьбы и выполняешь приказ.

Я не могу идти дальше, подумал Тигарден.

Мне тридцать семь лет, я был зеленым беретом, я ветеран вьетнамской войны, награжден несколькими медалями, которые может заслужить только самый храбрый в мире солдат-профессионал. Но я не могу идти дальше.

Тигарден заплакал. Он ненавидел себя, ему хотелось умереть. Старый солдат до боли, до крови закусил губу. Он ненавидел себя за слабость и никчемность. Похоже, у него не было никакого выхода.

Тигарден вытащил из кобуры пистолет 45-го калибра, он стоял на предохранителе, но патрон уже был в патроннике. Он осторожно нажал большим пальцем на флажок предохранителя, и тот опустился с легким щелчком, прозвучавшим в темноте, как звук хлопнувшей двери. Тигарден сунул ствол в рот, ощутив привкус оружейного масла. Большой палец нащупал спусковой крючок.

— Брат Тигарден.

Он промолчал.

— Не делай этого, брат Тигарден, — сказала Фуонг по-вьетнамски. — Возвращайся назад в большой тоннель и жди там. Я как можно быстрее пойду вперед и если найду что-то, то вернусь, и тогда мы сообщим им по радио. Но мы им ничего не расскажем. Никто не узнает.

— Ты такая храбрая, сестра, а я нет. Здесь я трус.

— Брат, никто не узнает.

— Но я буду знать.

— Научись прощать себя. Такова наука тоннелей. Прости себя.

Тигарден совсем не видел ее, а только чувствовал ее близость, ее тепло, ее живую плоть. Он почувствовал себя глупцом рядом с ней, пистолет в его руке вдруг стал слишком тяжелым, и Тигарден опустил его, поставил на предохранитель и сунул в кобуру.

— Я просто немного вернусь назад, хорошо? Я не могу идти дальше, сестра Фуонг.

— Все в порядке, брат Тигарден, — успокоила его Фуонг. Она повернулась и начала углубляться в тоннель.

— Мамочка, — крикнула Пу Хаммел, — горит дом миссис Рид!

Герман обернулся и подошел к окну. Да, черный дым валил из соседнего дома.

Тут же Герман услышал вой сирены.

Он облизнул губы. Это ему не нравилось. Сначала парень в плаще, а теперь еще и это.

— Герман, а миссис Рид умрет? — спросила Пу.

— Нет, девочка, не думаю.

— Приедут пожарные и спасут миссис Рид?

— Я уверена, что пожарные приедут, — ответила Бет Хаммел.

Они собрались все вместе в гостиной дома Хаммелов. Герман снова выглянул в окно, но не увидел ничего, кроме дыма.

— Эта леди курит? — поинтересовался он.

Бет отвела взгляд, потом сказала:

— Нет, она бросила в прошлом году.

Герман кивнул. Двое его людей смотрели на него.

— Приготовьте оружие, — приказал он, — похоже, нас будут атаковать. Ты иди на кухню…

— О Боже! — воскликнула Бет. — Боже, мои девочки, не трогайте их, прошу вас…

Бин заплакала, она была старше своей сестры и, возможно, понимала все гораздо лучше. Она не любила оружие, потому что видела по телевизору, как оно убивает людей.

— Герман, мне страшно, — промолвила Пу. — Я не хочу быть мертвой.

— Прошу вас, отпустите нас, — взмолилась Бет. — Мы же ничего вам не сделали. Мы никогда никому не сделали ничего плохого.

Герман посмотрел на женщину и перепуганных детей. Он задумался, что делать. Не для того ведь он прошел весь этот путь, чтобы воевать с женщинами и детьми. Маленькая Пу подбежала к нему и протянула ручки. Герман подхватил ее на руки.

— Не уходи, Герман. Пожалуйста, не уходи. Не позволяй пожарным убивать тебя.

— С Германом ничего не случится, — ответил он. — Вы с сестрой бегите наверх и оставайтесь в своей комнате, что бы ни случилось. Что бы ни случилось! — резко повторил он. — А теперь беги. Беги, Пу. Позаботься о сестренке.

Пу начала взбираться по лестнице, таща за собой Бин. Младшая сестра оказалась сильнее.

— А вы, леди, останетесь. Придется вам рисковать вместе с нами.

— Кто вы? В чем дело?

— Вон они! — крикнул от окна один из солдат. В руках у него была штурмовая винтовка «ФАЛ» с совершенно бесполезным в этой ситуации ночным прицелом «Трилакс». — Стрелять?

— Нет, нет, — остановил его Герман. — Может быть, это действительно просто пожарные. Заберись на лестницу и будь готов прыгнуть в любом направлении в зависимости от ситуации. А ты, — обратился он ко второму солдату, — иди на кухню. Если они начнут…

В ответ солдат осмотрел свой автомат «Стерлинг».

— Идите к двери, леди, — приказал Герман. Голос его звучал резко и властно. В спину Бет уперся глушитель его «узи». Крепко сжимая автомат в руках, Герман чувствовал уверенность.

Выглянув в окно, он увидел пожарных, разворачивающих шланги, остальные спешили к дому миссис Рид с топорами и кислородными масками.

Двое пожарных в тяжелых комбинезонах спрыгнули с машины и направились к дому Хаммелов.

Герман услышал, как они закричали:

— Есть кто-нибудь дома? Выходите! — И начали стучать в дверь.

Сердце Акли колотилось, словно бешеное, коленки дрожали. Он не понял, как в таком состоянии добежал до дома. Ему казалось, что они с Дельта-3 неслись к дому скачками, хотя на самом деле скачками несся только он. Дельта-3 чуть опередил его, они взбежали по ступенькам и подбежали к двери. Акли увидел, что Дельта-3 расстегнул комбинезон, и успел заметить дуло автомата.

— Есть кто-нибудь дома? Черт побери, выходите, пламя может перекинуться на ваш дом! — закричал Дельта-3, колотя в дверь.

Им никто не ответил. Дельта-3 прислонился к двери, опустив топор и устремив пронзительный взгляд на Акли. У Акли уже был в руке «смит энд вессон», и это его удивило, потому что он совсем не помнил, как доставал его.

— Готовься, — прошептал Дельта-3, потом нажал на ремне кнопку рации и заговорил в микрофон, приколотый к воротнику.

— Дельта, я Делъта-3, зеленый свет, зеленый свет, зеленый свет! — Каждую фразу он произносил с нарастающим возбуждением.

Дельта-3 ударил в дверь.

Герман услышал стрельбу из кухни, шум падающей мебели, крики, все смешалось в сплошной неразберихе.

— Атака, атака! — раздался крик из кухни, и снова грянула стрельба.

Герман прижал Бет к себе и потащил ее назад, и в этот момент входная дверь распахнулась, в дом ворвались двое пожарных, которые наверняка были переодетыми агентами. И хотя стрельба на кухне усилилась, Герман на секунду остановил взгляд на вытаращенных глазах и вытянувшихся лицах пожарных. А затем открыл огонь.

Автомат, снабженный глушителем, залился почти бесшумными хлопками. Герман выпустил очередь по пожарным, они упали, он толкнул женщину на них, повернулся и побежал вверх по лестнице. Попавшая в плечо пуля сбила его с ног, он упал, разбив в кровь губы, закричал, повернулся и увидел ползущую под перекрестным огнем Бет. Лицо ее обезумело от ужаса. Герман выпустил еще одну очередь по комнате. Солдат, находившийся наверху, подбежал к лестнице и прикрыл Германа огнем, пули крупного калибра его штурмовой винтовки «ФАЛ» распотрошили кресла и подожгли занавески. Но Герман не видел, в кого надо стрелять, понятия не имел, откуда был сделан выстрел, который ранил его. Он пополз по ступенькам, чувствуя, как из плеча течет кровь, и тут плечо охватила боль, словно вырвавшаяся после шока. Он и раньше получал раны, но не такие, не в кость. Боль была сильной, обволакивающей. Пока его прикрывали огнем, Герману удалось переложить автомат в здоровую руку, и теперь он заметил тени в окнах. Они стреляли очень быстро, стоявший вверху солдат рухнул вперед и покатился вниз по ступенькам. Герман повернулся, отбросил «узи», приподнялся и вытащил пистолет.

— Мои дети, мои дети! — закричала женщина. — О Господи, не трогайте моих детей!

— Давай за ним, — прохрипел Дельта-3. — Я, похоже, не могу двигаться.

Акли был в полном порядке, и хотя три пули первой же очереди из «узи» попали в него, материал, из которого был сделан бронежилет, и не слишком высокая скорость пуль калибра 9-мм, вылетавших из автомата с глушителем, спасли его. Правда, ощущение у Акли было такое, словно из него выколотили душу, потому что рассчитанный на пистолетные пули бронежилет не принял на себя всю силу удара. Грудь у него побаливала, а вот Дельте-3 повезло меньше. Одна из пуль попала ему в бедро, сержант потерял много крови, тем не менее все-таки сумел расстрелять весь магазин, ранив здорового парня, убегавшего по лестнице, и сняв второго, когда тот стоял наверху на лестнице и беспорядочно палил по комнате.

— Как ты? — спросил Акли. Он не был уверен, что ему хочется преследовать здорового парня.

— Давай за ним, черт побери, — рявкнул Дельта-3, пытаясь забинтовать бедро. — Давай, парень. Со мной все будет в порядке.

Акли опустился на колени, откинул большим пальцем опустевший барабан револьвера и выбросил гильзы. Потом поднес к барабану зарядное устройство в виде металлического диска с шестью патронами, опустил фиксатор устройства, и патроны «федерал магнумс» юркнули в каморы барабана. Акли поставил барабан на место и скинул пожарную куртку.

— Держи, — прошептал Дельта-3, — возьми это тоже. — Он протянул Акли сделанный по индивидуальному заказу автоматический пистолет 45-го калибра с причудливой, обтянутой резиной рукояткой. Акли взял пистолет и сунул его сзади за ремень. Пистолет был заряжен и стоял на предохранителе.

— Хорошо, я пойду за ним, — сказал Акли, тяжело дыша.

Он начал подниматься, но Дельта-3 задержал его.

— Будь осторожен, Акли. Там дети.

Бет Хаммел увидела, как один из них с большим пистолетом, словно ковбой, осторожно вошел в дверь, напряженно оглядываясь вокруг. Он тяжело, прерывисто дышал. Остановился, как бы собираясь, прошмыгнул мимо нее, задержавшись около лежавшего на полу мужчины. С удовлетворением отметив, что тот мертв, он отбросил ногой винтовку убитого и отступил назад.

— Вы ранены? — хрипло прошептал он.

— Мои дети! Господи, пожалуйста, мои де…

— Вы ранены?

— Нет. Я… я не думаю. Мои дети наверху. Пожалуйста, не допустите, чтобы они пострадали.

— Послушайте, ползите к двери и потом на улицу. Там есть врачи.

— Мои дети. Прошу вас…

— С вашими детьми все будет в порядке. Я специальный агент ФБР, я все сделаю, как надо.

Но Бет не поверила, что ему удастся что-то сделать. Уж очень он был молодой и испуганный. Она посмотрела, как он направился к лестнице.

— Акли! — раздался голос с улицы. Он остановился.

— Да?

— Парень на кухне убит, но и Дельта-2 тоже. Дельта-1 ранен, так что действуй сам.

— Ладно, — ответил Акли. — Вызови сюда эту чертову полицию штата.

Бет внезапно с ужасом поняла, что этот человек вовсе не хочет делать то, что должен делать, но все-таки делает. Держа пистолет, словно волшебную палочку, с помощью которой можно было стать храбрее и сильнее, он заставил себя ступить на первую ступеньку лестницы, потом поднялся на вторую, держа перед собой свой большой серебряный пистолет.

— О Боже, — подумала Бет, — Боже, спаси моих детей!

Акли поднялся до верха лестницы и бросил быстрый взгляд вниз. Держа перед собой обеими руками «смит энд вессон», он искал глазами цель, но видел только двери — некоторые открытые, другие закрытые; опасность могла таиться за любой из них.

Его учили никогда, ни в коем случае не бродить по комнатам, не переходить из одной в другую, если в доме скрывался вооруженный человек. Надо было ждать подкрепления. Всегда в таких случаях следовало ждать подкрепления, потому что преимущество было у противника: он мог слышать шаги, в любой момент мог неожиданно напасть. Тот, кто начинает, обычно всегда и побеждает.

Все это теория. Здесь же Акли понимал, что у него нет выбора. Операция вышла из-под контроля в первые же секунды, сразу, как началась стрельба, и сейчас важнее всего было остаться в живых и не убить кого-нибудь не того. В душе Акли сомневался, хватит ли у него мужества. Это была работа для людей из группы Дельта, для специально подготовленных солдат. И где же они? Один из них лежал на улице.

— Эй! — крикнул он. — Я специальный агент ФБР Джеймс Акли. Дом окружен. Сдавайтесь! — Он слышал, как гулко раздавался его голос в старом доме.

Большим пальцем Акли взвел курок револьвера.

Сознание то покидало его, то вновь возвращалось. Сидя в луже крови за дверью спальни Джека и Бет Хаммел, Герман старался удержать пистолет ЧЗ-75 ослабевшей левой рукой, так как раненая правая рука совершенно бездействовала.

Болела голова, Герман был очень расстроен, но страха не испытывал.

— Сдавайтесь! — снова раздался крик.

И тут Герману стало смешно. Он понял, что должен сделать. Так просто избавить себя от ужасных допросов и от опасности проявить слабость. Способ был известный.

Но почему бы не прихватить с собой еще одного? — подумал Герман. — Почему бы не добавить к стольким убитым еще и этого трусливого полицейского, застрелившего моих людей? Он с трудом поднялся и проверил пистолет. Все в порядке, подумал он, все в порядке, мистер полицейский.

Герман выбрался в дверной проем, рассчитывая увидеть его внизу, в дальнем конце гостиной. Сколько их там? Должно быть, сотни и сотни, очень много, но сейчас ему нужен всего один. Он услышал вой сирен подъезжавших к дому машин, заметил в окнах отблески красных и синих мигалок.

Ослабевшей рукой Герман поднял пистолет и прицелился в то, что должно было быть человеком, но затянутые пеленой глаза могли принять за человека и тень. Он нажал на спусковой крючок.

Акли до смерти напугался, когда рядом просвистела пуля и врезалась в стену позади него, обсыпав штукатуркой. Прозвучало еще два выстрела, он отпрянул назад, а затем рванулся вперед, паля во все стороны, словно сумасшедший.

Выпустив из «смит энд вессона» все шесть пуль, он добежал до противоположной двери, перезарядил револьвер и вытащил из-за пояса пистолет 45-го калибра, полученный от Дельта-3. Оружие было новым для него, он даже точно не знал, как с ним обращаться, поэтому пистолет пугал Акли. Он выглянул в холл, но увидел только темноту.

— Мамочка, — позвал кто-то. — Мамочка, помоги мне.

Ох, черт, подумал Акли. И тут боковым зрением он заметил какое-то движение, отпрыгнул назад и выстрелил из пистолета (что оказалось довольно просто).

Но это была мать, она поднималась по ступенькам, а он не услышал ее. Это была не его ошибка! Он же приказал ей покинуть дом! Бет сидела возле стены, неестественно поджав ноги, голова свесилась так, как не могла бы свеситься у живого человека. Была она вся в крови.

Ох, проклятье, проклятье! Я убил ее!

Акли не мог оторвать взгляда от женщины, чувствуя стыд и отвращение к себе. Ноздри щекотал резкий и едкий запах пороха.

Я же говорил тебе — не подниматься! Я не слышал, что ты идешь. Не слышал!

Послышались шаги в его направлении.

Акли повернулся, упал на колени, ища глазами цель…

Это, спотыкаясь, брел ребенок, маленькая тень в темноте, кричащая «мамочка!» и надвигающаяся на него.

— Назад! — крикнул Акли, потому что позади ребенка он увидел еще одну тень с пистолетом в руке. И он прыгнул, сбив девочку с ног.

— Ложись, ложись! — закричал Акли. Прыгая, он здорово ударился головой о стену, оружие отлетело в сторону. Акли чувствовал, как девочка извивается под ним, и в это время услышал шаги. Человек стоял прямо над ним.

— Мама, мамочка! Моя мамочка умерла! — кричала девочка.

Акли прижал ее крепче к себе.

Он поднял голову.

Над ним стоял истекающий кровью человек. Светловолосый парень, прическа «ежиком», круглое лицо…

— Отпустите ребенка, ради Бога, отпустите ребенка, — взмолился Акли.

Парень повернулся и пошел прочь.

— Беги вниз. Беги! — приказал Акли девочке. Он подобрал оружие и, держа в одной руке револьвер, а в другой пистолет, направился вниз.

И в этот момент услышал выстрел.

— Если вы уже говорили с Питером, — начала Меган Уайлдер, — то знаете, что наши отношения начали драматически рушиться в конце. Я даже не уверена, его ли тут вина или моя. Может, это какой-то причудливый взрыв нервной энергии со стороны каждого из нас. — И она улыбнулась, явно иронизируя над этой туманной фразой.

Трое агентов смотрели на нее молча, даже не шелохнувшись. Меган окрестила их для себя тупицами. «Три Тупицы». Они слушали ее с унылыми, мрачными лицами. Не сняли даже плащи, хотя в студии была прямо-таки тропическая жара.

Меган наклонилась вперед, пытаясь найти новый угол зрения для своей конструкции. Теперь она видела, что в самом начале допустила фундаментальную ошибку в дизайне. Решив использовать схемную плату персонального компьютера, которая ей очень понравилась: такая запутанная, такая привлекательная, такая насыщенная, полная значения, Меган поместила ее прямо в центр композиции и выкрасила пульверизатором в ярко-розовый цвет. Она так и напрашивалась в центр, это был непреложный, абсолютный факт, для нее не было другого места. Но теперь стало ясно, что все было не так. Плата буквально бьет по лицу, словно грубая правда, которая не уйдет, которая настолько очевидна и болезненна, что заставляет признать ее, дает понять, что ты трус, если не признаешь ее.

— А вот это, — обратилась Меган к Трем Тупицам, — нужно убрать. Это слишком умно.

Она отковырнула плату с доски, поранив при этом палец шпателем. Пошла кровь. Меган отшвырнула плату, и та с громким стуком шлепнулась на пол в дальнем углу студии На месте платы остался только розовый контур да розовые пятнышки в тех местах, где сквозь плату краска попала на доску. Это ей понравилось, так было гораздо лучше — что-то вызывающее, эллиптическое, а не бессмысленное.

И сразу же композиция начала нравиться ей, возможно, она все-таки решила ее, уравновесила общий вид.

— Понимаете, он лгал, и я тоже лгала, но в конце я лгала больше него, все мои действия и слова были ложью. Но Питер начал лгать первым, и его ложь была гораздо хуже. Более того, он был трусом. Он ничего не говорил мне, потому что не мог сказать. Он знал, что я буду против него, против того, что он делает. И в этом он был прав, так и случилось, и, наверное, поэтому я и оставила его. Но я действительно ничего не знала толком, пока была влюблена в него, пока мы были женаты и пока наш союз не стал настолько сложным, что уже не находилось простых ответов.

Меган помолчала.

— Понимаете, он ничего не говорил мне, потому что где-то, в самой глубине души, стыдился. Вот в этом весь Питер.

Трое Тупиц просто смотрели на нее, у них были вытянутые, угрюмые, типичные среднезападные лица, как на картинах Гранта Вуда.

— И я вышла замуж за этого создателя бомбы с коэффициентом умственного развития в несколько тысяч, потому что любила его так сильно, что думала — умру от этой любви. Но у него всегда была любовница. Эта сука. Питер никогда не бросал ее, он был ужасным эгоистом. Заполучив его, я заполучила и ее. О, они так подходят друг другу, надо сказать, что они на самом деле могут быть просто отвратительными. Поэтому я…

— Вы говорите о Мэгги Берлин? — оборвал ее один из агентов.

Меган расхохоталась. Идиот!

— Нет, нет, Мэгги просто еще один чокнутый гений. Нет, это была другая сука. Понимаете, я всегда думала о ней, как о женщине, и я до сих пор считаю, что в основе всего лежал секс. Питер смеялся надо мной. Может быть, Фрейд устарел и был не прав, но я думаю, что всегда в основе всего лежит секс, все время, с самого начала, еще с Гарварда, когда Питер не знал женщин, а его сосед по комнате был ярым сторонником мира. Да, это она. Бомба. Он никогда не бросал ее, не переставал думать о ней, она была его Цирцеей, его Алисой в Зазеркалье, его Джинджер Линн. Питер на самом деле по-своему любил ее. А поскольку она причиняла мне боль, я решила причинить ему боль через нее. Вот в этом и заключается вся патология, ведь это совершенно ясно. Вы, наверное, постоянно сталкиваетесь с подобным?

Трое Тупиц молчали.

— Ну что ж, в любом случае, это только контекст. Но он поможет понять вам, почему я оказалась уязвимой для Ари Готтлейба.

Меган снова склонилась над своей конструкцией. Она уже пожалела, что вырвала из нее компьютерную плату, ей захотелось вернуть ее. Но Меган понимала, что выставит себя полной идиоткой в глазах этих людей. Она посмотрела на часы. Как летит время, уже около пяти. Мы все стареем и будем стареть до того дня, когда эта любовница Питера разинет рот, чтобы сожрать весь мир.

Меган засмеялась, но это вышло у нее более нервно, чем она ожидала, на самом деле ей захотелось заплакать.

— Как бы там ни было, Питер стал сенсацией месяца в вашингтонских кругах, потому что его концепция угрозы русским ядерной бомбой вполне соответствовала тому, что хотел слышать Рейган и его окружение. Они сразу ухватились за эту концепцию, повысили Питеру жалованье, он сразу стал «мистером Бомба», получил работу в этом ужасном комитете и отдал ей все свое время и всю свою любовь. Признаю, что я ничего не смогла с этим поделать. И кому, как не Ари Готтлейбу, было суждено появиться в этот момент. Если бы я создавала идеального еврейского мужчину, то создала бы Ари. Идеальный еврейский мужчина. Я имею в виду, он был, как Алан Бейтс в «Незамужней женщине» — то есть слишком хорош, чтобы быть настоящим. Невероятно симпатичный, но не из тех красавцев, которые сводят с ума. Никогда не повышал голос, а когда смеялся — ох, послушайте, я говорю так, словно играю роль в мюзикле, — когда он смеялся, то заставлял тебя чувствовать, что только ты и он смеетесь над этой самой прекрасной шуткой. Мне нравились его морщины у глаз в виде двух маленьких треугольников, похожих на кремневые наконечники стрел. Он был очень вежливым, очень уверенным в себе, не испытывал страха. Питер страдал от страха и чувства вины, а Ари ничего не боялся. Когда он смотрел на тебя, Боже, как он весь светился! У него был просто дар концентрировать взгляд. Он заставлял тебя чувствовать, что ты один в этом мире, что больше никого нет. Я встретилась с ним на вернисаже два года назад.

— Уточните дату, пожалуйста.

— Да кто же запоминает даты?

— Могло это быть в январе?

— Нет. Погода была теплой, очень теплой, я это помню, потому что мы с Ари пили кока-колу в палатке на улице рядом с галереей Коркоран и… нет, нет, точно, это был январь. Удивительно теплый январский день. Питер был очень занят, в его группе все с ума посходили. Конгресс как раз принял решение о размещении МХ в старых шахтах…

— Одиннадцатое января?

— Возможно.

Она ненавидела этих агентов.

— Но, в любом случае, это была моя идея, а не Ари. Это была моя идея. Ари был гражданином Израиля, он служил в их воздушно-десантных войсках или что-то в этом роде и, насколько я слышала, там это довольно почетно. Он был знаком с работниками посольства. Я просто хотела… навредить Питеру.

— Он заинтересовался?

— Нет. Сначала нет. Считал это глупостью. Он говорил, что у Израиля нет крупных ракет, что Израиль крупные ракеты не интересуют. Но я сказала, что информация очень ценная, Израиль смог бы ее как-нибудь использовать. Придумали бы, евреи всегда были умными.

— И он согласился?

— В конечном итоге, да. Понимаете, для меня это был шанс сделать хоть что-то. Я не собиралась передавать документы коммунистам, я хотела отдать их людям, которые на нашей стороне. Просто другим евреям.

— Понимаю.

— И Ари пошел к ним, они согласились посмотреть на документы, а потом Ари сообщил, что этот человек хочет встретиться со мной. Но он не хотел, чтобы меня видели около посольства, поэтому попросил приехать в Нью-Йорк и встретиться с ним в консульстве. В консульстве Израиля.

— Ясно.

— Да, я так и сделала. Я встретилась с израильским офицером разведки в консульстве Израиля, и все прошло очень хорошо. Это был умный, решительный человек, очень внимательный и обаятельный. Он сказал, что не хочет, чтобы у меня были неприятности, спросил, уверена ли я в том, что делаю. Еще он напомнил, что Джонатан Поллард был арестован и наше правительство подняло вокруг этого ужасный шум, добиваясь для него максимального наказания, так что если меня арестуют, то они, пожалуй, не смогут мне помочь.

— И…

— Меня это не волновало, я была уверена в том, что делаю. И я начала осуществлять свой план. Это было легко. — Сказав это, Меган почувствовала глубокое удовлетворение. Ее очень заинтересовал этот момент. Сможет ли она воплотить свое признание в то, что Питер обычно называл «поделками»? Да, сможет.

Она почувствовала на себе взгляд Трех Тупиц.

— В конце концов, это были всего лишь израильтяне. Ведь они наши друзья, я совсем недавно читала об этом в «Вашингтон Пост».

— Миссис Тиокол… вы не против, что я вас так называю?

— Нет, все в порядке.

— Миссис Тиокол, не могли бы вы подробнее рассказать об Ари Готтлейбе? Насколько я понимаю, его фотографий у вас нет?

— У меня есть три его портрета, но они выполнены в стиле абстрактного импрессионизма. Он не очень любил, забавно, что вы об этом упомянули… фотографии. Нет, к сожалению, его фотографий у меня нет.

— Можете вы рассказать о нем?

— Он был всем тем, чего я желала. За исключением одного недостатка.

— Какого недостатка?

— Но это была не его вина, с этим он ничего не мог поделать.

— О чем вы?

— Он не был Питером Тиоколом. Но в любом случае, Ари был слишком идеальным: красивый, любящий, всегда в хорошем настроении и очень сексуален.

— Он бросил вас?

— Недавно, после того странного уик-энда в гостинице в Виргинии. Очень странного.

— В каком смысле странного?

— Даже не могу сказать. Я все время спала, потому что выпила слишком много шампанского. Ари очень обиделся и уехал на следующий день. Ему надо было возвращаться в Израиль. К жене.

— Когда это было?

— Примерно две недели назад, точно не помню. Кто же помнит даты?

— И вы остались одна.

— Я была одна, даже будучи замужем.

— Расскажите об этом офицере израильской разведки.

— Ох, вы знаете, очень умный человек, очень сердечный. Очаровательный. Загадочный. Прямо-таки живая легенда, даже для сотрудников консульства, они все буквально в рот ему смотрели. Очень необычный человек. Я помню, как после нашей встречи мы вышли на Семьдесят третью улицу и он помог мне поймать такси. С ним чувствуешь себя в безопасности, и он…

— Простите, миссис Тиокол, — это вмешался самый молодой из Трех Тупиц. Он был несколько вежливее своих коллег и понял, как неприятно ей то, что ее оборвали.

— Да?

— Вы сказали, Семьдесят третья улица.

— Да.

— Мне приходилось бывать в нашем бюро в Нью-Йорке. Вы, наверное, имели в виду Восемьдесят четвертую улицу?

Меган смутилась, почувствовав твердую уверенность в его голосе.

— Ну, не исключено, что я перепутала адрес. Кто запоминает адреса? И какая разница… нет, простите, это точно была Семьдесят третья улица! Вы меня не собьете. Между Мэдисон и Парком. Красивый особняк, звезда Давида на флаге, фотографии Бен-Гуриона, Голды Меир, Бегина и Шимона Переса. Там было много людей, рабочих, все…

Меган чувствовала на себе внимательный взгляд агента.

— Извините, я очень хорошо знаю здание консульства. Да, это особняк, но на Восемьдесят четвертой улице, между Мэдисон и Пятой авеню, рядом с музеем. Я там работал, и мне приходилось часто бывать в этом здании. Мы сотрудничали с Моссадом по вопросам обеспечения безопасности.

— Я… я имею в виду…

Меган даже не знала, что и сказать.

— Вы уверены, что это была Семьдесят третья улица?

Она только тупо кивнула.

— Понимаете, все это можно было очень просто устроить. Снять особняк, в одно прекрасное утро вывесить флаг, развесить фотографии, какие-то люди крутятся внутри, изображая деловую обстановку. А через час после вашего ухода все исчезает.

Меган почувствовала, что под ней разверзлась дыра, громадная и темная. Она падала туда, но никто ее не ловил.

Питер! — подумала Меган. — Боже, Питер!

— Они обманули меня. Просто обманули.

— Да, мадам, боюсь, что так, — согласился один из Трех Тупиц.

И Меган тихонько заплакала.

— Ох, Питер, Боже мой, что я натворила?

17.00

Акли в одиночестве сидел перед полицейской машиной. Он замерз. Кто-то принес ему одеяло, и он закутался в него. Он сидел в сиянии огней, казалось, сюда съехались полицейские машины со всего мира, свет от их красных и синих мигалок метался по домам и деревьям. У Акли болела голова, ныло все внутри от ударов пуль по бронежилету, и, в конце концов, его вырвало.

Все держались в сторонке от него, по крайней мере, в этот момент, и он был благодарен им за этот небольшой знак сострадания. Глядя перед собой, Акли ничего не видел. Он умотался, был в прострации, которая его устраивала, потому что если бы он думал о случившемся, то захотел бы умереть, лишь бы все кончилось.

Дети находились с полицейскими, но никто не знал, что делать с ними и где их пропавший отец. Акли слышал, как кто-то предлагал отправить детей к бабушке в Хагерстаун. Он не мог смотреть на них, на этих двух маленьких девочек, сущих ангелочков, не испорченных еще злом. Акли лишь бросил в их сторону быстрый взгляд: девочки напоминали маленькие лепестки, красивые и светлые.

Почему она поднялась наверх?

Почему я выстрелил?

Она поднялась наверх, потому что она мать.

Я выстрелил, потому что я полицейский.

Можно назвать это как угодно: хубрис, судьба, кисмет, карма. Но это было предначертано, неизбежно, такова была высшая воля.

Когда он вернулся к Бет, уже ничего нельзя было сделать. Девочка сидела рядом с ней, держа мать за руку. Потом из комнаты вышла вторая девочка, села от матери с другой стороны и начала плакать. Акли лишь взглянул на них, на мертвую женщину, вышел на улицу и пошел к машине, предоставив заниматься всем врачам, полицейским и пожарным.

— Да, тяжелый случай.

Удивленный Акли поднял голову. Рядом на костылях стоял Дельта-3.

— Вы в порядке, сержант? — безучастно спросил он.

— Думаю, выживу. Послушайте, если у вас будут какие-то неприятности, то я расскажу, как все случилось. Черт побери, мистер Акли, вы один пошли на настоящего бандита, державшего заложниками двух детей, и вы спасли детей. Отличная работа.

— Да, и все же я с ней не справился.

— Мы ворвались в дом, где находились трое заложников. Двоих освободили, в любом случае, чертовски удачная операция. А эта женщина, она была хорошей матерью, она предпочла спасти детей, а не спастись самой. Вот как вы должны это объяснять.

— Но задача была захватить пленных.

— Прошу прощения, сэр, но пошли эти пленные к чертовой матери. Мы и так потеряли троих людей.

Но эти слова не успокоили Акли.

— Сэр, нужно доложить обо всем. Понимаете, они сейчас в напряжении, очень ждут нашего сообщения.

— Да, — покорно согласился Акли.

Чувствуя себя опустошенным, он вытащил микрофон — от этого усилия у него заныли ребра — и нажал тангенту.

— База, говорит специальный агент Акли, можете соединить меня с командованием Дельты?

— Понял вас, Бюро-1, соединяю, можете говорить.

— Дельта-6, слышите меня? Я Бюро-1, прием.

Послышался треск электрических разрядов, шум помех, но затем он услышал голос:

— Бюро-1, я Дельта-6, слышу вас. Докладывайте.

— Штурм закончился. Два заложника освобождены. У нас один убит и двое ранены, но не тяжело. Ситуацию сейчас контролируем. В доме находилось трое вооруженных людей.

— Пленные есть? — донесся издалека голос Пуллера.

— Нет, Дельта-6. Пленных нет. Была сильная перестрелка, пленных взять не удалось.

Рация замолчала.

Акли поспешил высказать все до конца.

— Дельта-6, я случайно застрелил гражданского человека. Прошу отстранить меня, вам надо найти себе другого…

— Отставить, Бюро-1.

— Ради Бога, я застрелил женщину. Я просто не могу…

— Бюро-1, я Дельта-6. Гибель гражданских лиц неизбежна при подобных боевых операциях. Возьмите себя в руки.

— Полковник Пуллер, я застрелил мать, в сердце…

— Бюро-1, прекратите каяться и слушайте указания.

— Сэр, я…

— Послушай, Бюро-1, это боевая операция, и ты должен выполнять приказы, иначе я тебя арестую, черт побери. Сынок, у меня нет времени разбираться с твоей нежной душой. Ты понял?

— Понял, — ответил Акли. В горле у него стоял комок, глаза заволокла пелена.

— Собери их оружие, отправь серийные номера в ФБР и посмотри, что из этого выйдет. Потом я хочу, чтобы ты осмотрел тела, там у тебя должен быть под рукой какой-нибудь медицинский эксперт. Осмотрите тела. И одежду. Проверь одежду. Как понял, Бюро-1?

Акли посмотрел на микрофон, на эту мертвую штуку, зажатую в его руке. Он чувствовал себя невероятно старым и невероятно усталым. Уже почти совсем стемнело, зажглись уличные фонари.

— Понял, — ответил Акли и поднялся, чтобы делать то, что он должен был делать.

— Вот и конец этой истории, — сказал Натан Уоллс. — Конец этой гребаной истории.

Да, так оно и было. Лучи их фонариков уперлись в отвесную стену, на которой поблескивали следы шахтерских инструментов, оставленные лет пятьдесят назад.

Тоннеля по имени Элизабет просто не существовало, он уперся в гору.

— Сукин сын, — выругался Уидерспун. — Значит, все?

— Только не вздумай начинать копать, парень. Представляешь, чтобы попасть туда, куда тебе надо, придется прокопать около полумили.

— Проклятье. — Уидерспун искренне расстроился. Проделать такой путь, согнувшись и ползком, и все впустую.

Уоллс сел на землю.

— Черт бы побрал эту сучку. Никогда нельзя доверять белым женщинам. Ты смотришь на них, а они сжимают ноги. Ох, я конечно, не имею в виду твою леди.

Уоллс сунул руку в карман, вытащил сигарету и прикурил от зажигалки «Бик».

— Ты куришь тут? — удивился Уидерспун.

— Эй, а почему бы и нет? Здесь никого нет, только мы, шпионы. — Уоллс рассмеялся. — Парень, а я-то уже думал, что стану гребаным героем, а теперь нам просто придется вернуться назад, вот и все. Понимаешь, Спун, я ведь правда надеялся стать героем, думал, нас встретят фейерверком, а потом я отправлюсь в турне по стране. Неплохо, да? Ведь только так старина Уоллс смог бы спасти свою задницу.

— Да, действительно здорово, — согласился Уидерспун, — ты уже сейчас говоришь, как настоящий герой. Твоя мама будет гордиться тобой.

— Моя мама умерла, — ответил Уоллс и снова рассмеялся.

Уидерспун отложил в сторону винтовку, скинул куртку, стащил с головы прибор ночного видения и установил фонарик таким образом, чтобы его луч падал на стену, преградившую им путь. Он подошел к стене и принялся ощупывать ее, медленно передвигаясь. Вслед за ним в свете фонарика двигалась и его гигантская тень.

Ничего. Прочная скала. Но Уидерспун не унимался. Его длинные и темные пальцы продолжали делать свое дело.

— Парень, ты напрасно теряешь время. Успокойся, покури. А потом мы вернемся назад.

И Уидерспун сдался. Не было смысла торчать здесь, их попытка закончилась неудачей.

Он нащупал рацию, закрепленную ремнями на бронежилете, надел наушники и передвинул к губам микрофон.

— Крыса-6, я Бейкер, как слышите?

Он внимательно слушал, но ответа не было.

— Черт, — буркнул Уидерспун, — похоже, мы забрались слишком далеко. Они нас не слышат.

— А может быть, спят, — предположил Уоллс. — У них легкая работенка, сидят на задницах, пока два ниггера делают всю грязную работу. Если у тебя работа для белого человека, то лучше спать. Потормоши их еще.

— Крыса-6, Крыса-6, я Бейкер, как слышите? Как слышите?

Тишина.

— Ответьте мне, повторяю, ответьте.

— Видимо, эта чертова бомба все-таки взорвалась, и все белые люди умерли, — предположил Уоллс.

— Тогда умерли бы и черные, — возразил Уидерспун.

— Парень, негритянские ученые должны придумать такую бомбу, которая убивает только белых. Я бы даже заплатил за это. — И Уоллс рассмеялся, отбросив щелчком сигарету.

— Крыса-6, я Бейкер, как слышите?

Бар «Джейке», где сидел Григорий, заполнился рабочими. Это были водители грузовиков, водители грузовых подъемников, рабочие складов, маляры, почтовые служащие, все здоровые, все усталые, большинство из них грязные и крикливые.

Они курили, воздух в баре был синим от дыма. Григорий ненавидел их. Головная боль у него так и не проходила, несмотря на то, что время от времени он заглушал ее водкой.

Он смотрел на медленно ползущие стрелки часов, ожидая, когда снова надо будет звонить Молли, и тут услышал, как кто-то говорил о солдатах и учениях в центральной части штата Мэриленд. Григорий поднял взгляд на телевизор. Как раз передавали новости, репортер вел передачу с полицейского кордона, возле которого собралась такая куча машин, словно наступил конец света или что-то в этом роде. Григорий резко подался вперед.

— Эй, мистер, кому вы отдаете предпочтение в Восточном дивизионе?

— Редскинс, — ответил Григорий. — Тс-с, я слушаю новости.

— Да Редскинс даже не попадает в серию «плэйофф»!

Репортер говорил о проводимых в горах военных учениях, передавал слухи о разбившихся самолетах и вертолетах, о том, что движение перекрыто и гражданские власти не в состоянии ответить, когда оно восстановится, но это и есть одна из издержек демократии.

Репортер, совсем мальчишка, энергично кивал головой и выразительно щурил глаза. Позади него вдалеке Григорий разглядел большую, покрытую снегом гору, белую и блестящую. Она смотрелась очень эффектно.

Репортер уже сообщал о новых войсках, направляющихся к району учений. Он протянул свой микрофон одному из солдат, сидевших в грузовиках. Тот ответил, что ничего не знает, их просто утром подняли по тревоге в округе Колумбия, а около одиннадцати приказали садиться по машинам. И вот они здесь.

— Но мы рискуем своей задницей, рассказывая вам об этом, — на ходу крикнул молодой солдат молодому репортеру, потому что грузовики уже двинулись.

— У них там какие-то военные учения, — подал голос человек у стойки бара. — Говорят, перекрыто все движение аж до Балтимора. Никогда не слышал ничего подобного.

— Где перекрыто движение? — поинтересовался Григорий. — Не хочется попадать в пробку.

— На запасной Сороковой дороге, от Миддлтауна до Бунсборо. Езжай лучше по Семидесятой. Сороковая проходит как раз возле этой горы Саут Маунтин. Вот ее они и перекрыли, а заодно все въезды в местные городишки. Чудеса, да и только.

— Почему?

— Но ведь там нет правительственных войск. Их полно в Абердине, в Форт-Миде, в Пэкс Ривер, в Форт-Ричи, а в Саут Маунтин правительственных войск нет. Что-то тут нечисто, могу поспорить.

— Гм-м, — Григорий кивнул, соглашаясь.

Может, мне поехать туда? — подумал он. — Может, смогу узнать что-то о солдатах или выведаю какую другую информацию?

Да, с твоим акцентом и советскими документами это может закончиться тем, что ты угодишь лет на двадцать в Данбери, а потом еще дома схлопочешь двадцать лет Гулага. Нет, надо ждать ответа от Молли.

Теперь Григорий понимал, что произошло что-то чрезвычайное, Молли это выяснит для него. Он первым сообщит новости, над которыми будет трудиться весь аппарат. А добыл эту информацию он, великий Григорий Арбатов! Он встал и едва протиснулся сквозь толпу в мужской туалет. Там он бросил монетку в телефон-автомат и снова позвонил Молли.

Никто не ответил.

Ох, Молли, взмолился Григорий. Ох, пожалуйста, прошу, не бросай меня, когда я так нуждаюсь в тебе!

Новости для группы Дельта оставались неутешительными даже после неудачи в доме Хаммелов. Самолеты с рейнджерами попали в полосу плохой погоды над Индианой и вынуждены были отвернуть к югу и дозаправляться в Теннесси, так что их прибытия ожидали не ранее 19.00. Но Пуллер не хотел рисковать, не хотел, чтобы они прыгали с парашютами в темноте, поэтому доберутся они к Саут Маунтин и будут готовы к штурму только к 21.00.

Третий пехотный батальон застрял где-то на дорогах из-за кордонов и теперь терял чертовски много времени, пробираясь сквозь пробки.

Аналитики в Пентагоне не смогли выяснить ничего нового из странного послания «Временной армии Соединенных Штатов».

Питер Тиокол углубился в себя, пытаясь выяснить, кто же им противостоит, и забросил работу по определению кода двери лифта.

Не было сведений и от агентов ФБР, допрашивавших его жену Меган. Обе девочки, спасенные в доме Хаммела, были слишком малы и слишком испуганы, чтобы сообщить какую-то информацию о людях, державших их в заложниках почти целый день.

Пентагон постоянно требовал отчета о ходе операции, но Дику Пуллеру нечего было сообщать. Были подсчитаны окончательные потери роты Национальной гвардии: пятьдесят шесть человек убито, сорок четыре ранено, так что в строю осталось менее пятидесяти человек. Полевой госпиталь, развернутый медперсоналом группы Дельта, был забит до предела, и уже начали умирать люди, которые бы выжили во Вьетнаме, где гораздо лучше было поставлено дело с эвакуацией раненых воздушным транспортом.

Было уже шесть часов. И шесть еще оставалось.

Пуллер отправился на поиски Тиокола, намереваясь заодно просмотреть последнюю информацию ФБР. Но отойти далеко он не успел.

— Полковник Пуллер! Полковник Пуллер!

Его звал один из связистов.

— Что такое?

— Мы должны были каждые пятнадцать минут входить в связь с Крысой-6 на той стороне горы. Но они пропустили уже два сеанса.

— Вы продолжаете вызывать их?

— Да, сэр, но никакого ответа.

Пуллер взял микрофон.

— Крыса-6, я Дельта-6, как слышите?

Никакого ответа, радио молчало. Пуллер еще несколько раз попытался вызвать Крысу-6.

— Кто там находится? — спросил полковник одного из сержантов.

— Сэр, никого, кроме команды Крыса-6. Правда, гора оцеплена полицией, так что подальше должны быть полицейские.

Дик сверился с картой, снова взял микрофон и вызвал штаб-квартиру полиции штата, которая расположилась в нескольких милях отсюда на кордоне на Сороковой дороге.

— Виктор-90, я Дельта-6, как слышите?

— Слышим вас хорошо, Дельта-6.

— Виктор-90, есть кто-нибудь из ваших людей вблизи Мозер-роуд?

— Да, сэр, у нас там выставлен пост.

— Можете соединить меня с ним?

— Да, сэр, оставайтесь на связи.

Прошло несколько секунд.

— Дельта-6, я Виктор-22, блокирую Мозер-роуд примерно в трех милях к западу от Саут Маунтин. Мне приказали связаться в вами.

— Я понял, Виктор-22. Послушай, сынок, ты что-нибудь слышал в последнее время?

— Могу только предположить, сэр.

— И что это было?

— Понимаете, сэр, по-моему, в вертолете в конце концов взорвались боеприпасы.

— Повтори, Виктор-22.

— Сэр, это произошло минут двадцать назад, как раз в том месте, где упал и взорвался вертолет. Рвались боеприпасы, стрельба стояла десять или двадцать секунд. Вот и все.

Дик опустил микрофон.

— Дельта-6?

Полковник молчал.

— Дельта-6, я Виктор-22. Нужна еще моя помощь?

Но Дик продолжал молчать.

Черт бы его побрал!

Пуллер повернулся и посмотрел на гору, которая была примерно в миле от него.

Проклятье, он нашел Крысу-6 и уничтожил ее. И тогда послал людей в тоннель вслед за командами крыс.

— Сэр, вы не хотите послать туда группу и выяснить, как дела у Крысы-6?

Пуллер покачал головой. Какой в этом смысл? Агрессор-1 снова обошел его. Крысы уже мертвы. И Пуллеру теперь не оставалось ничего иного, как готовить мешки для трупов. И молиться за Питера Тиокола.

— Тиокол?

Питер оторвал взгляд от телеграммы Агрессора-1, от своего блокнота и от сообщений ФБР. Это Скейзи окликнул его.

— Послушайте, нам нужно поговорить.

— О чем? У меня много…

— Выйдите из сарая.

— Для чего? — Питер заметил, что лицо у офицера напряженное и виноватое. Что происходит?

— Выйдите, пожалуйста, доктор Тиокол.

Питер подождал немного, потом вышел из сарая и завернул за угол, где его поджидали Скейзи и еще два офицера из группы Дельта. Офицеры были копиями Скейзи, только поменьше и постройнее. Серьезные парни в маскхалатах, обвешанные ремнями, ножами и гранатами.

— Итак? Что…

— Мы хотим, чтобы вы кое за кем последили для нас.

— Это не мое дело, — возразил Питер. — Я здесь не для того, чтобы следить за кем-то.

— Надо следить за Диком Пуллером, — сообщил Скейзи.

На лице Питера появилось удивленное выражение.

— Было время, — начал Скейзи, — когда Дик Пуллер был лучшим солдатом в армии. Должен сказать, что служить под его началом было почетно. Это был великий офицер. Профессионал из профессионалов. Но все в прошлом.

— О чем вы говорите? — Питеру не нравился этот разговор.

— Иногда люди, которым пришлось слишком много воевать, устают от этого. Они уже не могут больше посылать людей на смерть, у них не хватает смелости для решительных действий, они не уверены в себе, боятся сближения с противником и рукопашной схватки, не хотят нести потери, не хотят, чтобы их люди умирали при захвате объекта. И получается то, что мы и имеем сейчас: впечатление такое, словно что-то делается, но здесь, в самом центре событий, мы-то как раз ничего и не делаем, а только следим за временем.

— Послушайте, он пытается, но ничего не может сделать пока…

Скейзи придвинулся ближе.

— В иранской пустыне наступил момент, к которому Пуллер готовил себя всю жизнь. Этот момент не был неожиданностью, предоставлялся отличный шанс, надо было только воспользоваться им. Вы знаете, как говорят у нас, военных? Кто рискует, тот побеждает. Это первая заповедь специальных операций. Но тогда, в пустыне, Дик Пуллер потерял свой талант рисковать. А у того парня на горе он имеется.

— Так что вы хотите?

— Если он снова трусит, то я уберу его. Возьму все на себя и отвечу за все последствия. Именно так мне и надо было поступить в пустыне. Вам надо просто следить за ним, и если уловите признаки того, что он сломался, сообщите мне. Поняли?

Питеру показалось, что он стал участником этакой запутанной семейной драмы. Этакого совсем не смешного пародийного варианта комедии положений, вроде «Мои три сына» Эдварда Олби, где старший сын, в данном случае Сумасшедший Скейзи, собирается убить своего отца Фреда Макмарри (Дика Пуллера), в то время как двое младших сыновей — он сам и бедный, молчаливый Акли — сидят и не знают, что делать.

— Вам лучше пересмотреть…

— Тиокол, если он опустит руки, то вы дадите нам знать. Это и будет ваша настоящая работа. А теперь вам лучше вернуться к этой чертовой двери.

Чем дальше продвигался Тигарден, тем лучше чувствовал себя, хотя понимал, что все должно быть наоборот. Неважно, каким образом, но ему удалось смыться оттуда. Он рвался на волю, не чувствуя при этом стыда.

Еще больше он успокоился, когда тоннель под названием Элис расширился и Тигарден смог подняться с четверенек. Это было так здорово, тоннель показался ему огромным и просторным. Черт побери, он уже испытывал подобное ощущение во Вьетнаме, году в семьдесят первом, когда был еще совсем мальчишкой и только-только пришел на службу в войска специального назначения. Противник надолго запер их в маленьком местечке, каждую ночь они отражали атаки, пока, наконец, не пришло подкрепление и не освободило их. Вот тогда он и испытал чувство, подобное нынешнему. Тигарден еще не чувствовал полной свободы, не мог пока увидеть звезды — если только сейчас на небе были звезды, ведь он не имел понятия, сколько сейчас времени, но он уже не погружался все глубже и глубже в эту проклятую темноту.

Он даже решил засвистеть, но внезапно услышал впереди какой-то шум, что-то вроде шороха по камням. А что, если Крыса-6 послал следом других парней? Тигарден замер, его не радовала перспектива столкнуться с офицером и объяснять ему, какого черта он делает здесь, за сотни футов от своей напарницы, уже почти в горизонтальной штольне. Он начал лихорадочно придумывать объяснение, чтобы хоть как-то оправдать свой позор.

Рация!

Рация не работает, они не могли продвигаться дальше, и он возвращается, чтобы восстановить связь перед тем, как…

Луч фонаря резанул по глазам, пригвоздив его на месте.

— Эй! Черт побери, ребята, да вы меня напугали. Какого черта вы нас проверяете, Крыса-6? Радиосвязь оборвалась, и я вернулся, чтобы наладить ее. Знаете, там просто сплошная преисподняя.

В лицо Тигардену ударил еще один луч фонаря, ослепляя, наполняя сознание какими-то взрывными искрами. Он услышал глухие ругательства и тихое бряцание оружия.

— В чем дело, ребята? Похоже все это…

Перед глазами с быстротой молнии мелькнул кулак и опустился на подбородок Тигардена. Резкий удар отбросил его назад, он отлетел и стукнулся спиной о стену. Чья-то рука задрала ему подбородок, обнажая горло, и почти в эту же секунду — хотя Тигарден и не увидел этого — вторая рука резанула ему по горлу острым лезвием ножа, с убийственной точностью пройдя кожу, хрящи и сонную артерию.

Мои сыновья! — подумал Тигарден. — Боже, мои сыновья!

Но уже оцепеневший, умирая, в последнюю секунду он нажал пальцем на спусковой крючок своей винтовки МР-5, и грохнула очередь из четырех пуль. Пули бесцельно взрыхлили землю, и моментально несколько человек набросились на Тигардена, избивая его прикладами.

Работа была довольно сложной.

Правда, с оружием все ясно: винтовка «фабрик насьональ ФАЛ» НАТОвского калибра 7,62 мм, серийный номер 1488803-213; «узи» калибра 9 мм, изготовленный тоже фирмой «Фабрик насьональ» по лицензии Израиля, серийный номер 10945873-38771; профессионально изготовленный, но невозможно было определить где, глушитель, удлинявший ствол на добрые семь дюймов; британский пистолет-пулемет «стерлинг L2АЗ» калибра тоже 9 мм, серийный номер 129848-555 и чешский пистолет ЧЗ-75 со стертым серийным номером.

Эти сведения передали в Вашингтон, но было и так ясно, что это оружие с огромных складов, разбросанных по всему миру и принадлежащих не какой-то стране, а компании международных торговцев оружием. Все оно могло быть куплено путем заказа через «Шотган Ньюс».

С одеждой и личными вещами тоже все было ясно, хотя Акли испытывал некоторое отвращение, осматривая их. Что касается личных вещей, то их вообще не было. Каждый из троих убитых отправился на этот бой без фотографий любимых, без Библий, даже без бумажников, без каких-либо заветных амулетов. Такое впечатление, что у этих людей вообще не было никакой личной жизни. Одежда была чисто выстиранной, но по ней ничего нельзя было определить: тяжелые черные ботинки неизвестного производства, наверняка купленные в каком-нибудь магазине, где торговали излишками военного обмундирования. Черные камуфляжные брюки с большими карманами на бедрах, голубые рубашки, скорее всего, морские, черные свитеры и кепки. Были у них и перчатки, и меховые куртки. Возможно, со временем и удалось бы что-то выудить из одежды, подвергнув материал сложному микроскопическому анализу в лабораториях ФБР в Вашингтоне, но это заняло бы недели, а конец света мог наступить уже через несколько часов. Так что в данный момент одежда была бесполезной.

Оставалось самое сложное — осмотр тел.

Три обнаженных трупа лежали на брезенте посередине пожарной части Беркиттсвилла. Конечно, рано или поздно приедет доктор, который выполнит эту работу более профессионально, чем бедняга Акли — убийца женщины — с синяками на животе от ударов пуль в бронежилет. Но доктора пока не было, а никто не желал заниматься этой работой, поэтому Акли и оказался один на один с тремя трупами.

Смотри на них, заставил он себя.

Хуже всех выглядел тот большой парень, что погиб наверху. Он сунул пистолет в рот и застрелился. Пуля разворотила затылок, сделав голову похожей на дыню, разрубленную пополам топором. Но еще удивительнее выглядело его правое плечо — словно его разворотило электропилой. Такую страшную рану нанесла одна из пуль, выпущенных Дельтой-3. Боже, как же он двигался с такой болью? Ведь Акли видел, что он карабкался по ступенькам, отстреливаясь. С такой-то болью? Прямо-таки супермен какой-то. Даже сейчас труп улыбался Акли белозубой улыбкой. Что в ней? Его превосходство?

Ладно, хорошо, подумал Акли, будем считать, что ты был лучше меня.

У двух других ран было больше, но выглядели они лучше. Просто мертвые люди с засохшими красными пятнами крови, разбросанными по всему телу. У одного три таких пятна на груди, у другого — одиннадцать в самых разных частях тела. Прекрасные пулевые отверстия, подумал Акли. Ему вспомнилась картинка из учебника истории, где гордые горожане окружили какого-то бандита, усы у него обвисли, а с десяток пулевых отверстий сверкали на солнце, словно пуговицы.

Думай, Акли, приказал он себе.

Ладно, все трое стройные и сильные мужчины, плоские животы, жилистые мускулы хорошо подготовленных профессиональных военных из элитных подразделений. Волосы у всех коротко подстрижены, один порезался, бреясь сегодня. Похоже, им около тридцати. У всех троих шрамы на предплечьях, а у одного еще на запястьях и груди. Татуировки? Да, татуировки, удаленные хирургическим путем!

И, черт побери, все они были загорелыми. Смуглые лица, руки, глубокий загар, как у рыбаков, как у людей, проводящих всю жизнь на солнце.

Акли вернулся к первому трупу и осмотрел его более внимательно. На груди пересекались два шрама со следами стежков.

Ага, что такое раны, ты уже знаешь, подумал Акли. У тебя была очень опасная жизнь, мой друг. Могу поспорить, ты рассказал бы мне кое-что, если бы остался жив.

Он осмотрел и другие трупы на предмет старых ран. У одного все было чисто, но у другого Акли обнаружил шрам возле правой ключицы. Тоже пулевое ранение.

Да, безусловно серьезные ребята. Очередная Дельта.

Акли хотелось бы знать, что делать дальше. Он снова вернулся к первому трупу. Да что я, судебный патологоанатом, что ли? Я ведь просто смотрю на этих мертвых парней. Акли вспомнил, как этот человек стоял над ним, а под ним билась маленькая девочка. Ради Бога, отпустите ребенка, взмолился тогда Акли, а парень просто посмотрел на него.

Ты ведь мог убить меня.

Но вместо этого ты ушел и вышиб себе мозги.

Акли опустился на колени. Было в яркой улыбке мертвого что-то загадочное.

Головорез с зубами кинозвезды вышибает себе мозги в задней комнате старого дома в Беркиттсвилле, штат Мэриленд.

Акли непроизвольно вытянул палец. Что-то неестественное чудилось ему в улыбке мертвого, уж больно белыми были его зубы. Акли сунул палец в сухой рот мертвеца, ощутил холодные губы, омертвевший язык, сунул палец дальше, ощупывая полость рта, и…

Да, зубы были вставные.

Акли держал в руке фарфоровый протез.

Он быстро проверил остальных. У всех троих почти новые, полностью вставные зубы.

Уидерспун внезапно забормотал:

— Эй, ты слышал? Похоже на стрельбу. Тебе не кажется…

Но тут рука Уоллса зажала ему рот и придавила к земле с такой силой, которую нельзя было ожидать от этого щуплого немолодого человека.

Он прошептал:

— Спокойно, парень, спокойно. Ты понял меня, да?

Уидерспун кивнул, и сжимавшая рот рука опустилась вниз.

— Черт…

— Тс-с, это старина Чарли. Да, он здесь. Чарли вышел на охоту, теперь его не удержишь. Он вышел поохотиться.

Уидерспун посмотрел на Уоллса, чувствуя, что глаза вылезают из орбит и сердце колотится, как паровой молот.

— Эй…

— Что эй?

— Слушайся старину Уоллса. Уоллс знает Чарли, он давно знаком с ними.

Уоллс, казалось, растворялся прямо на глазах, трансформируясь в какое-то иное существо: он подался назад, и темная его кожа слилась с темнотой тоннеля. Одновременно с этим Уоллс снял с плеча обрез 12-го калибра и содрал обматывавшую ствол черную ленту. С негромким клацаньем старая тоннельная крыса дослала патрон в патронник.

— Вот что, слушай, — прошептал Уоллс, — пора собираться. Надевай на себя все дерьмо и бери свое барахло. Сейчас здесь будет жарко. Чарли охотятся на нас, значит, мы должны охотиться на них. Это единственный способ выжить.

Уидерспун натянул куртку, поднял оружие, зарядил его и поставил на предохранитель. Он надел прибор ночного видения, снял колпачки с окуляров и включил батарею, висевшую на поясе. Пока он настраивал прибор, тоннель в окулярах засветился голубоватым светом, в который преобразовывались инфракрасные лучи, падавшие от лампы, укрепленной над очками. У него было такое ощущение, словно он находится под водой. Все вокруг зеленое и расплывчатое. Уидерспун повернулся к Уоллсу, лицо последнего показалось ему объятым пламенем, оно полыхало красными и желтыми всполохами, как при специальных эффектах во время съемок кинофильмов. Уидерспун чуть было не рассмеялся от абсурдности и комедийности всего происходящего, но дело-то было в том, что чуткий прибор улавливал повышение температуры тела Уоллса, вызванное его возбуждением, и превращал его в подобие какого-то монстра.

— Ладно, — спокойно произнес Уоллс, — теперь слушай, что надо делать. Мы должны двигаться вперед и первыми как можно быстрее обнаружить их. Нападаем, отходим назад. Снова нападаем и снова отходим. В тоннеле с единственным выходом у нас есть только один шанс, парень. Надо все время нападать, обязательно следует перебить их всех до того, как они выберутся из тоннеля, иначе мы окажемся в западне. Парень, я бывал в тоннелях, но в отличие от этого у них было по два выхода, а у этого гребаного тоннеля только один. Эти белые суки, от них всегда одни неприятности.

— Хорошо, согласен.

В психоделической картине, которую видел перед собой Уидерспун, что-то блеснуло. Это были зубы Уоллса.

Уоллс улыбался.

— Не унывай, парень, — ободрил Уидерспуна Уоллс.

Фуонг, находившаяся в тоннеле Элис, тоже услышала выстрелы.

«Мама, — прозвучал в голове голос дочери, — мама, американцы идут за нами».

«Знаю, — ответила Фуонг. — Ну и пусть».

Но вела она себя совсем по-другому, потому что в отличие от команды «Бейкер» она еще не добралась до конца своего тоннеля. У нее оставалась надежда, что впереди ее еще что-то ждет. Поэтому она продолжала двигаться вперед.

Фуонг нащупала на ремне осколочную гранату М-26, гладкую, как яйцо, и мягким движением сняла ее. Затем опустилась на колени, сняла теннисные тапочки, вытащила из них шнурки, а сами тапочки отбросила за спину. Из шнурков Фуонг быстро соорудила петлю, затянула ею спусковой рычаг гранаты. Осторожно вытащила чеку. Теперь от взрыва гранату удерживал только шнурок. Фуонг вытащила нож и принялась аккуратно разрезать шнурок, пока целой не осталась единственная тоненькая ниточка. Со всеми предосторожностями она положила гранату на пол тоннеля. Она знала, что если по тоннелю друг за другом пойдут люди без фонарей, то один из них наверняка заденет гранату, ниточка лопнет и…

Пройдя двести ярдов, она повторила операцию, воспользовавшись вторым шнурком.

Пусть американцы приходят, подумала она. Пусть приходят за маленькой Фуонг, как это уже было раньше. И так же, как раньше, Фуонг будет готова к этому. Я спасу свое дитя от огня.

Повернувшись, она продолжила свой путь в тоннель, который был сейчас ее домом.

Питер писал.

Наша Временная армия???код// 12 цифр// вымышленное целое число//слоговое соответствие???? повтор гласных??? 12=12=12=12// Эквивалент простого целого числа?? 12=12=12= двенадцать????

Он начал с простой схемы: а=1, в=2, с=3, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Вышла из этого… полная бессмыслица.

Тогда он решил попробовать все комбинации 4х3, 2х6, 3х4, 12х1… 12.

Двенадцать, думал он, двенадцать.

Внезапно раздались звонки телетайпов. Что за черт? Он увидел, как связисты забегали по комнате, забыв обо всем.

— Что это значит, черт побери? — поинтересовался Питер.

— Сообщение чрезвычайной важности, — ответил один из связистов. — Значит, у них что-то есть для нас.

— Ну так действуйте быстрее.

Когда Питер подошел к телетайпу, там уже стоял Скейзи.

— О'кей, — нетерпеливо сказал Скейзи, глядя, как машина выдает информацию, — о'кей, вот она.

Он быстро пробежал глазами документ и подытожил:

— Они изучили телеграмму Агрессора-1 и думают, что их психологи могут экстраполировать его мотивации, его психодинамику, его личность, намерения, возможности и наши ответные действия.

— Ну и? — спросил Пуллер.

Глаза Скейзи быстро бегали по тексту телеграммы, через каждые двадцать строчек он отрывал от принтера лист бумаги и пускал его по комнате. Принтер стучал несколько минут.

— Конечно, — произнес наконец майор Скейзи, — вот почему мне это показалось знакомым.

В течение некоторого времени Пуллер хранил молчание, давая молодым офицерам возможность оценить информацию.

— Ладно, — произнес Пуллер, — так что там?

— Мне показалось это знакомым, потому что я это знаю, — заявил майор Скейзи. — Это Джон Браун.

В комнате повисла тишина.

— Ведь это то же самое, неужели вы не видите? — продолжил Скейзи, размахивая листком бумаги. — Это налет Джона Брауна накануне Гражданской войны. Он захватил главный арсенал в центре крупного комплекса по производству оружия. Верно?

— Это было в 1859 году, — подал голос Питер, — в Харперс-Ферри, на самом деле, не далее, чем в семи милях отсюда. В его отряде было около двадцати человек, они захватили арсенал и оружейный завод. Сейчас с более крупными силами он захватил ракетную шахту. А это уже не просто ружья, а стратегическое оружие.

— А цель осталась прежней, — вставил Скейзи, — развязать большую войну, разбить силы добра и выпустить наружу силы зла. Но на этот раз в нашем распоряжении имеются элитные войска, они для того и существуют, чтобы остановить его.

— С чего они это взяли? — спросил чрезвычайно удивленный Питер.

— Это вытекает из отправленной им телеграммы, — ответил Скейзи.

— Она представляет собой не что иное, как выдержку из допроса Джона Брауна федеральными властями в тюрьме города Чарльзтаун, штат Западная Виргиния, 17 октября 1859 года перед казнью.

Скейзи зачитал справку психиатра-эксперта ЦРУ:

"Подчеркнутое стремление предстать исторической фигурой предполагает параноидальную шизофрению в наиболее ярко выраженной стадии. Мужчины подобного склада представляют собой чрезвычайную опасность, поскольку в своем фанатизме проявляют необычайно сильную волю и умение подчинять себе других. Хорошо известные примеры включают Адольфа Гитлера, самого Джона Брауна, Иосифа Сталина, Чингисхана, некоторых римских императоров, Петра I. Обычный набор симптомов: крайне развитая агрессивность, тенденция к самооправданию своих действий. Как правило, это дети из неблагополучных семей, где отца или вообще не было, или он бросил семью, и где воспитывать ребенка приходилось матери. Обычно подобные люди обладают неестественно высоким коэффициентом умственного развития и на редкость хорошо развитым воображением. Они часто становятся блестящими тактиками и с легкостью решают узкие технические или стратегические проблемы. Но действуют исходя исключительно из своих интересов. Им не хватает дара видения перспективы, они воспринимают только небольшой фрагмент всей картины. У них отсутствует ассоциативное мышление, а значит, и тенденция к самоограничению. Это на редкость самовлюбленные личности, привыкшие выговаривать каждое слово по буквам, упиваясь при этом своим красноречием. Исторически они кончают тем, что замахиваются на непосильное: им кажется, что они в состоянии изменить весь мир, но почти всегда они заходят слишком далеко и терпят поражение из-за неспособности пойти на компромисс, расплачиваясь за это своей жизнью и жизнью близких".

— Теперь мы знаем о нем все, кроме того, как его уничтожить, — посетовал Дик Пуллер.

Скейзи между тем продолжал:

— Исходя из вышесказанного, они предполагают, что мы имеем дело с американским военным. Он профессионал в узкой области, вынашивает тайные политические замыслы. Предположительно, его люди тоже американцы, скорее всего, бывшие зеленые береты, попавшие под его влияние. Похоже, они считают, что его финансирует консервативная партия. Ну и ну. — Тут он присвистнул. — Да у них тут готов целый сценарий. Похоже, это именно то, что вам нужно. Чокнутый генерал, одураченные солдаты, может быть, какие-нибудь придурки в полувоенной форме, из тех, что, начитавшись «Солдат Удачи» и натянув на себя маскхалаты, лениво шатаются у торговых центров. Бездельники, тупицы и прочая шваль.

Дик слушал его, уставившись в пустоту.

Потом он сказал:

— Так что же они предлагают?

— Лобовую атаку. Они считают, что как только он начнет нести тяжелые потери, его сброд долго не продержится. Они советуют одну атаку за другой.

— Лучше бы прислали побольше мешков для трупов, — только и сказал Дик.

Помолчав немного, он спросил:

— А что вы думаете, майор? Лобовая атака?

— Да, сэр. Я думаю, нам следует нанести им еще один удар. И чем быстрее, тем лучше. Я соберу Дельту, и мы начнем. Национальные гвардейцы будут прикрывать. Оставьте небольшой резерв на тот случай, если их утренний радиосигнал был адресован какому-нибудь неизвестному нам отряду, который может напасть с тыла. Когда прибудет 3-й пехотный полк и рейнджеры, вы можете послать в бой и их, если мы к тому времени не добьемся успеха.

Пуллер прошелся по комнате. Все сходились на одном — надо атаковать. Бить и бить его, и он не выдержит. Ждать было нечего, особенно сейчас, когда Крыса-6 погибла и не было надежды на то, что в горе что-то происходит.

Даже туповатый лейтенант Дилл, бывший преподаватель гимнастики, возглавлявший теперь то, что осталось от роты Национальной гвардии, вынужден был согласиться.

— Надо атаковать, — решительно заявил он. — Атаковать до тех пор, пока не разобьем.

Наконец Пуллер подошел к Питеру.

— Поскольку у нас теперь демократия и мы все решаем голосованием, доктор Тиокол, я хочу услышать также ваше мнение. Скажите, нам и в самом деле надо атаковать до победы?

Питер задумался. Он чувствовал на себе тяжелый, сверлящий взгляд Скейзи, но это его не пугало. В свое время он выдерживал взгляды и разгневанных генералов.

— А что, если вы не сумеете его разбить? Если его люди действительно крепкие парни и потери их не испугают? А если у них там достаточно боеприпасов, чтобы противостоять дивизии? К тому же, он знает, что вы можете атаковать только узким фронтом по склону горы?

— К тому же, если суть его плана заключается в том, чтобы убедить вас: он чокнутый, он Джон Браун, и, оказавшись в безвыходном положении, он сломается, — продолжил Питер. — Что тогда? А если в этих атаках вы потеряете всех своих людей и их тела усеют весь склон, как сломанные деревья? Подтянутся рейнджеры, пехота, а он уложит и их. А у оставшихся в живых уже не будет сил. Что тогда?

— Тогда он победит.

— Именно так. И в шахту мы не попадем. А если в Вашингтоне ошибаются?

— Там сидят опытные парни, ученые, — возразил Скейзи.

— Майор Скейзи, я не очень-то разбираюсь в психиатрии. Но могу вам сказать, что в мире не найдется и трех психиатров, которые признают, что дважды два четыре.

Скейзи промолчал.

— Я не думаю, что он сумасшедший, — сказал Питер. — По-моему, он исключительно умный человек, и все это он затеял, всю эту историю с Джоном Брауном, потому что он прекрасно знает наши предрассудки, равно как и наше стремление всегда идти на поводу у них. Он и подталкивает нас поверить им — но заплатим мы за это собственным уничтожением.

Питер решил оставить при себе свои худшие опасения, возникшие у него в последние секунды и вызванные нелепостью и сверхъестественностью происходящего. Все это связывалось в его сознании не с историей, а с чем-то куда более личным. С памятью. Его. С его собственной памятью. Он вспомнил. Да, Джон Браун, но кто первым вспомнил о Джоне Брауне и использовал его действия в качестве аналогии для захвата ракетной шахты в книге «Ядерные игры, дорога к Армагеддону»?

Питер Тиокол.

Этот сукин сын читал мою книгу, подумал Питер.

Тем временем Пуллер продолжал:

— Я только что получил сообщение от Акли, который исследовал тела троих убитых захватчиков в Беркеттсвилле. У них у всех вставные зубы.

Полковник помолчал, давая присутствующим время осмыслить сказанное.

— Судебному медэксперту проще всего определить национальность человека по работе дантиста. Поэтому этим парням и удалили все зубы — до единого, а вместо них в какой-то третьей стране поставили вставные, чтобы в случае смерти или плена нельзя было установить, откуда они. Эти парни не психи, не лунатики, не правые экстремисты и не банда с большой дороги. Это группа отборных профессионалов-иностранцев, выполняющих чье-то задание. Они прибыли сюда с одной-единственной, известной только им целью. И мы должны ждать до тех пор, пока не выясним, кто они такие. Только тогда мы будем знать, что делать. Распылять наши ограниченные ресурсы прямо сейчас — обречь себя на поражение. Нам еще слишком мало известно, чтобы начинать штурм.

— А когда же? — с горечью спросил Скейзи.

— Когда я скажу. Когда мы будем знать, кто они. И не раньше.

18.00

Уидерспун должен был заметить их первым, но заметил их Уоллс. Скорее даже почувствовал, учуял по запаху, ощутил. Его острый локоть ткнулся в ребра Уидерспуна, и этого сигнала было достаточно. Сквозь окуляры приборов ночного видения они выглядели какими-то фантомами, колышущимися призраками фантастической расцветки, раскачивающимися из стороны в сторону на зеленом фоне стен тоннеля. Чудища из кошмарного сна, ужасные и отвратительные, с постоянно меняющимися очертаниями, перетекающие одно в другое, они покачивались прямо перед ним — белые люди с оружием во мраке.

Ну и подыхайте, ублюдки, подумал Уидерспун.

Он выстрелил первым, винтовка МР-5 дернулась, выплевывая в спешке пули. Какое это прекрасное чувство! Страх тут же покинул его. Сквозь окуляры он не видел следов трассеров, не видел, попали ли пули, но зато увидел нечто иное: горячие красные пятна, которые улавливал и увеличивал инфракрасный прибор. Впечатление было такое, словно сумасшедший художник беспорядочными мазками швырял на холст красную краску. Пятна дрожали, расплывались, мелькали перед ним. В нос ударил острый запах пороха, подобный элексиру. Магазин винтовки опустел.

Разразившись сумасшедшим хохотом, Уидерспун попятился назад. Господи, скольких же он убил! Он слышал стоны и крики. Мы покончили с этими ублюдками!

— Ложись! — закричал Уоллс, услышавший в этом грохоте какой-то посторонний звук, отразившийся от стен. Желая подстраховаться, он ударом кулака сбил Уидерспуна на землю, и в этот момент взорвалась граната.

Она взорвалась совсем рядом, грохот был ужасный, но это было не самым страшным. Уидерспуна контузило, сквозь окуляры вспышка взрыва показалась ему невероятно сильной, такой жаркой и яркой, что ее не с чем было сравнить. И только после этого пришла ударная волна, мощная, как пинок от Господа Бога. Словно тряпичную куклу, его швырнуло на стенку тоннеля, он почувствовал, что течет кровь, хотя боли никакой не было.

Уидерспуну удалось сесть, хотя он потерял всякую способность ориентироваться. На какое-то мгновение он совершенно забыл, кто он и где находится, новорожденный птенец, он моргал, открывал и закрывал рот. Из темноты на него надвигались какие-то светлячки, воздух был полон пыли и дыма, ужасно болела голова.

— Давай, малыш, стреляй! — послышался голос неподалеку от него.

Уидерспун повернулся и увидел необычное зрелище. Поскольку один окуляр оторвало взрывом, в цветном абстрактном изображении он видел теперь только половину Уоллса — разъяренное, сверкающее красное божество, полное благородного гнева и грации.

Но другая половина Уоллса была половиной человека: до смерти испуганный солдат, полный решимости и ответственности, противостоящий урагану огня в полной темноте и палящий из своего обреза. Краткие вспышки выстрелов на мгновения освещали стены тоннеля розово-оранжевым светом, превращая неистового ниггера в белого.

Уоллс расстрелял всю обойму, но к тому времени, когда Уидерспун слегка очухался, он вставил новую и продолжал поливать свинцом тоннель. После некоторой паузы раздались ответные выстрелы, яростные и частые. Казалось, пули поражают все на своем пути, в кожу впивались горячие осколки угля.

Он опустился на колени, нащупывая запасную обойму.

— А теперь гранату, — сказал запасливый Уоллс, всегда думавший на ход вперед, и Уидерспун увидел его в классической позе метателя копья. Последовал бросок, после чего Уоллс упал на землю. Уидерспун услышал панические крики совсем рядом с собой и, к несчастью, не успел опустить глаза, которые поразила вспышка взрыва. В глазах потемнело, он упал на спину.

— Я ничего не вижу, я ослеп! — закричал он.

Уоллс подполз к нему. Стрельба, похоже, стихла. Уоллс взял Уидерспуна под мышки и потащил назад. Он чувствовал себя глупеньким черномазым из старой кинокартины. И все-таки продолжал тащить напарника все дальше и дальше.

Постепенно к Уидерспуну возвращалось зрение. Он увидел перед собой потное лицо Уоллса.

— Я уже вижу.

— Парень, не стоит пялиться на эти игрушки, когда они взрываются.

— Скольких мы положили?

— Не знаю. Трудно сказать. В темноте все время кажется, что больше, чем на самом деле.

Некоторое время оба молчали. Уидерспун энергично дышал, набираясь сил. У него было такое чувство, что он мог бы проспать сейчас целых сто лет. Рядом с собой он ощущал запах Уоллса, напарник не обнаруживал никаких признаков волнения.

— Тебе что, нравится все это? — с удивлением спросил Уидерспун.

Уоллс фыркнул.

— Де-ерьмо, — вымолвил он наконец, — возможность прихлопнуть белого? Да это просто праздник.

— Думаешь, с них хватит?

— Нет. С этих не хватит. Большинству белых хватило бы, но только не этим. Этим белым мальчикам на такое наплевать.

По шагам Фуонг поняла, что их не меньше пяти. Она слышала, как они торопливо пробирались вперед, тяжело дыша от тяжести снаряжения и спешки. Затем раздался первый взрыв, его вспышка отразилась от стен, осветила повороты и дошла до Фуонг, и только через полсекунды до нее долетела волна горячего, сухого воздуха. Послышались крики и стоны. Но затем она вновь услышала звук шагов, удивительно четких и направляющихся прямо к ней, потому что больше направляться им было некуда.

«Мама, они продолжают идти».

«Я слышу».

Их действия удивили Фуонг. Во время войны американцы почти всегда поворачивали назад, если несли потери. Во время боев на поверхности, начиная терять людей, американцы отходили и вызывали самолеты. Но в тоннели самолетов не вызовешь, поэтому они просто отступали. Сейчас же Фуонг слышала шаги, были они даже более решительными, чем раньше.

Не ожидавшая подобного, Фуонг повернулась, теперь ей уже стало страшно, она забиралась в тоннель все дальше и дальше.

«Быстрее, мама. Наверное, они нашли вторую гранату и обезвредили ее. Они движутся быстрее».

Фуонг спешила изо всех сил, тоннель сужался, установленные когда-то шахтерами стойки кончились, теперь он напоминал классический тоннель в Ку Чи, тесный и вонючий. Фуонг уже ползла вперед, нащупывая дорогу руками, она понимала, что заползла очень далеко и глубоко.

Через некоторое время она остановилась, повернулась и прислушалась. Шагов уже не было, Фуонг подумала, что она уже в безопасности.

«Я в безопасности?»

«Мама, будь осторожна. Надо подождать».

Фуонг затаилась. Время текло медленно.

«Мама, будь терпеливой. Нетерпение грозит смертью».

Что это? Запах? Сотрясение воздуха? Долетевшая откуда-то непонятная вспышка ментальной энергии? Или это просто к ней вернулись прежние темные инстинкты? Как бы там ни было, Фуонг знала, что она не одна.

Рука Фуонг потянулась к ремню. Она отстегнула нож и затаилась, вжавшись в стену. Молча и неподвижно лежала она в темноте вместе со своей дочерью. Фуонг хотелось забраться под землю и заглушить биение своего сердца. Ей показалось, что она услышала что-то опять, потом еще. Время тянулось медленно, Фуонг понятия не имела, сколько его уже прошло.

Она снова услышала это. Шаги мужчин с тяжелым снаряжением, но теперь они уже осторожно и с неохотой пробирались по сужающемуся тоннелю.

Фуонг могла представить их состояние, когда большой тоннель перешел в маленький и они вообразили себе, какой трудный и опасный путь им предстоит. Западные люди не любят одиночества в темноте, где нельзя свободно двигаться, говорить или дотрагиваться друг до друга. Если их что-то и может остановить, так это страх перед тесным пространством и темнотой.

Послышались громкие голоса, они спорили между собой. Один голос звучал громче остальных, но Фуонг не могла разобрать искаженных звуков. Спор стал громче, а затем стих. Она услышала, как они уходят, звуки их шагов постепенно исчезли.

Фуонг уже собралась поползти вперед. Но не поползла.

«Подожди, мама. Если ты двинешься, то умрешь. Подожди. Подожди».

Темнота нависла над ней, как крышка гроба, ныло прижатое к острым камням бедро, начали болеть затекшие мускулы, в ушах стоял звон, онемело предплечье. Все тело требовало движения.

Фуонг пыталась думать о своей деревне, когда еще не было войны. Деревня находилась в лесу Тхан Дьен рядом с местечком Бен Сак. У Фуонг была сестра и девять братьев. Ее отец со старым ружьем сражался против французов во Вьет Мине, а когда ружье совсем развалилось, в ход пошли бамбуковые копья. Когда-то их местечко было процветающим, там было много фруктовых деревьев и скота. Жизнь нельзя было назвать легкой, но они много трудились и жили вполне прилично. Фуонг было пятнадцать, она помогала по хозяйству, когда на ее дом обрушились бомбы.

Фуонг вызывала в памяти то время, которое было для нее золотым, то есть время за несколько лет до бомбежки. Иногда она вспоминала о нем в тоннелях и собиралась рассказать обо всем своей дочери. «Наступит день, и мы будем жить под ярким солнцем, у всех будут фрукты и рис. Ты увидишь этот день, моя малышка». И тогда она любовно прижмет к себе свое дитя, чувствуя ее маленькое сердечко рядом с собственным, и споет ей колыбельную:

"Спокойной ночи, моя сладенькая, Утром наступит спокойствие. Спокойной ночи, доченька, Война скоро кончится. Спокойной ночи, моя сладенькая, Утром наступит…"

«Он там, мама, — донесся из сердца голос дочери. — Ты чувствуешь его? Это совсем другой».

Это был опытный боец, без обуви, как и Фуонг, без снаряжения. Он двигался, как змея, медленно, осторожно, не форсируя событий. Он пролез в тоннель под шум и громкий крик остановившихся сообщников и теперь бесшумно полз, охотясь на нее. Фуонг понимала, что он был чрезвычайно храбрым и самым подготовленным из всех. Такого человека она могла бы полюбить, как полюбила своего мужа, который тоже сражался в катакомбах. Сейчас Фуонг видела просто расплывчатое пятно, другой оттенок темноты, он приближался и становился все больше, она уже чувствовала его тепло. И затем его мягкое дыхание, ужасную, пугающую близость.

«Я не должна брать тебя с собой, доченька, — подумала Фуонг. — Тебе не надо видеть то, что я собираюсь сделать. Я люблю тебя. Скоро мы увидимся».

Дочь молчала… она ушла. Фуонг осталась в тоннеле один на один с этим человеком.

В темноте они были так близки друг к другу, как любовники, его гибкое тело оказалось настолько рядом, что Фуонг ощутила страстное желание погладить его. Ей, у которой уже десять лет не было мужчины, вдруг захотелось этого тела.

Но вместо этого она ударила его ножом. Когда он проползал мимо. Лезвие с невероятной силой прорезало темноту. Фуонг почувствовала, как нож погрузился в живую плоть, как сопротивлялась ему эта плоть по мере того, как лезвие погружалось все глубже и глубже. Их тела сплелись, прижавшись бедрами. В этой дыре секс и смерть были пугающе одинаковы. Его руки обняли ее, дыхание стало тяжелым и учащенным, как во время полового акта, кровь была теплой и мягкой, как сперма. Его член прижался к ее лобку, он терся об него, дергаясь из стороны в сторону, и это было ей приятно. Но ему внезапно удалось ударить ее ножом в плечо, рана была ужасной, Фуонг почувствовала, что нож достал почти до кости. Она глухо закричала, уткнувшись ему в грудь.

Фуонг выдернула свой нож и снова ударила. Потом еще раз… и еще.

И только тогда он затих, перестав дышать.

Подождав немного, она сползла с него и зажала рану на плече. Фуонг вся была перепачкана кровью, его и своей. Руки у нее дрожали, но она все же смогла оторвать полоску от разорванной рубашки и скрутить ее жгутом. Вставив лезвие ножа в жгут, она закрутила его. Кровь остановилась, однако плечо онемело.

Несмотря на рану, Фуонг попыталась ползти вперед, но усталость была слишком велика. Она поддалась ей, легла на спину, открыла рот и закрыла глаза. Вот так она и лежала в полной тишине и темноте тоннеля, в самом центре горы. Фуонг чувствовала, что потолок тоннеля всего в дюйме от ее лица, и ей захотелось закричать.

Вдруг впереди послышался звук: кап, кап. Вытянув руку, она нащупала лужу, подползла ближе и начала жадно пить, и только напившись, догадалась сунуть руку в висевший на ремне подсумок и вытащить спички.

Яркое пламя спички резануло по глазам. Фуонг зажмурилась, потом открыла глаза. Прямо над ней в потолке тоннеля была дыра, Фуонг увидела, что это был еще один очень узкий тоннель. Но вел он наверх…

Он получил две раны, и это казалось ему несправедливым. Уидерспун лежал на спине, пытаясь привести в порядок мысли. Сколько их может быть там? Почему у него все так смешалось в голове?

— Ты отлично поработал, сынок, — послышался рядом голос Уоллса. — Без дураков, мы задали хорошую трепку этим белым мальчикам, да?

Боль была очень сильной, отвечать не было сил. Какой-то фантастический бой. Полная тишина, а затем внезапные вспышки выстрелов и свист пуль, впивающихся в стены тоннеля. Они моментально открыли ответный огонь, но потом он упал, как раз перед тем, как начали рваться гранаты. Сколько же тогда разорвалось гранат? Три, четыре? А сколько у нас осталось гранат?

И самый неприятный вопрос: сколько еще ползти по этому тоннелю?

Ответ был безрадостный: впереди тупик.

— У-у-у, — тихонько простонал Уоллс, — мы добрались до конца, парень.

За ними тоннель заканчивался.

— Похоже, никто не собирается уходить домой с этой вечеринки, — беспечно заметил Уоллс, словно они находились не в конце, а в начале тоннеля. — Но мы хорошо всыпали этим белым мальчикам, да?

Уидерспун молчал. Он потерял свою винтовку МР-5 и теперь сжимал дрожащей рукой автоматический пистолет. Послышался легкий металлический звук — это Уоллс перезаряжал свой обрез.

— Будет обидно, если я не смогу вернуть эту штуку ее владельцу. — Уоллс передернул затвор. — Отличная штука, знаешь? И ухаживает он за ней хорошо. Оружие не подводит, не то что женщины.

— Моя жена никогда не подводила меня, — вставил Уидерспун.

— Конечно, парень. Только лежи тихо.

Повсюду в тоннеле стоял запах пороха.

Во рту у Уидерспуна пересохло, хотелось выпить воды или чего-нибудь еще. Левую ногу он не чувствовал, вряд ли вообще сможет двигаться, так что, может, и к лучшему, что дальше идти некуда. Он лежал и думал о жене.

— Эй, Уоллс! Уоллс?

— Да.

— Моя жена. Передай ей, что я любил ее, ладно?

— Парень, ты думаешь, я буду заниматься подобной болтовней? — Уоллс хмыкнул, словно поражаясь абсурдности такого предположения. — В любом случае готов поспорить, что она знает об этом.

— Уоллс, ты ведь хороший парень, да?

— Нет, малыш. Я очень плохой парень. На самом деле, я подонок. Просто так получилось, что я умею хорошо воевать в тоннелях. А теперь лучше помолчи. Похоже, нам предстоят тяжелые времена.

Да, так оно и было. Они слышали шум в темноте, но никого не видели.

Ужасное состояние, ты не можешь стрелять, пока противник первым не откроет огонь. Остается только спокойно лежать и ожидать конца света. Уидерспун поднял «браунинг» калибра 9 мм. В магазине тринадцать патронов — и все. И идти некуда.

Они слышали, как противник приближается все ближе. Черт побери, тоже храбрые ребята. Уидерспуну не хотелось воевать с такими хорошими солдатами, была в этом какая-то несправедливость. Ведь несмотря на потери, они продолжали наступать. Это были самые лучшие солдаты.

Первый батальон 3-го пехотного полка опоздал на три часа, продвижение колонны к зоне боевых действий задержали пробки на дорогах.

«Какие-то странные эти солдаты», — подумал Пуллер, наблюдая, как в наступающих сумерках они высаживались из больших грузовиков прямо возле его штаба. И тут до него дошло: все они были белыми, симпатичными, волосы коротко подстрижены вокруг ушей — ему уже много лет не приходилось видеть такой прически, и вообще они до смешного напоминали прусских кадетов. Тут же ему бросилось в глаза их оружие. Вместо обычных винтовок М-16 с черными пластиковыми прикладами он увидел у них старые винтовки М-14 с деревянными прикладами калибра 7,62 мм. И еще — о Боже! — накрахмаленная форма!

— Черт побери, да кто они такие? — поинтересовался он у Скейзи.

— Церемониальные войска. Стоят в карауле у могилы Неизвестного солдата и прочая чепуха. Маршируют на парадах, присутствуют на похоронах на Арлингтонском кладбище, несут караул в Белом доме. Опереточные солдаты.

— Господи, — только и вымолвил Пуллер.

Он отыскал командира в чине полковника, что было большой редкостью для батальона, даже для отдельного, и представился.

— Я Пуллер. Полковник, высаживайте людей из машин и раздавайте боеприпасы. Если успеете, можете даже покормить их. Но пусть не отходят от грузовиков. Штурм уже скоро, я надеюсь, все зависит от информации из Пентагона и от молодого гения, который пытается решить проблему, как открыть дверь лифта.

Полковник посмотрел на Пуллера.

— Сэр, не могли бы вы сообщить мне, что здесь происходит?

— А вам никто не объяснил, полковник?

— Нет, сэр. Я так понял, что здесь какое-то ЧП с ядерными боеприпасами, и нам предстоит стоять в оцеплении.

— Вам предстоит ночной штурм, полковник, атака объекта по периметру. Поддерживать вас будут остатки роты Национальной гвардии, которая уже потеряла половину личного состава, полиция штата, подразделения подготовки офицеров резерва, которые только смогу собрать, и, если позволит эта чертова погода, еще батальон рейнджеров, который сейчас где-то на полпути из Теннесси на двух самолетах С-130. Ваша задача — очистить путь для группы Дельта, чтобы она смогла подойти как можно ближе и начать штурм шахты. Отделения тяжелых пулеметов вам лучше преобразовать в резервный пулеметный взвод.

— Понял, сэр.

— Отлично. Соберите сейчас же своих офицеров и сержантов. Последнее совещание в 20.00. Карты можете получить в штабе группы Дельта. Я хочу, чтобы ваши офицеры ознакомились с местностью как впереди, так и сзади.

— Слушаюсь, сэр.

— Вы были во Вьетнаме, полковник?

— Да, сэр. Был капитаном в 101-м полку, командовал ротой.

— Что ж, считайте, что вы снова вернулись во Вьетнам, полковник, правда, здесь чуток похолоднее, да и задача наша неизмеримо важнее.

Уоллс выстрелил. Еще раз. И еще. Рядом с ним Уидерспун стрелял из пистолета, звуки его выстрелов напоминали Уоллсу собачий лай. В них тоже стреляли из автоматического оружия, пули свистели над головами и отскакивали от стенки, которой заканчивался тоннель. Совсем как на горячей сковородке, а вокруг пляшут пузырьки кипящего жира. Уоллс представил себе такую картину, хотя, естественно, все было иначе. Ведь это был просто тоннель.

Чарли отступили.

— Отлично, — буркнул Уоллс. — Проклятье, хоть на этот раз я, похоже, свалил одного. Парень, их должно бы уже мало остаться. У нас кончился тоннель, но у этих ребят скоро кончатся люди, слышишь, да? — И он рассмеялся, довольный собственной шуткой.

— Да я успею перебить целый взвод, прежде чем они прикончат меня! — Уоллс снова засмеялся, но смеялся он один. Уидерспун молчал. Уоллс дотронулся до него и понял, что молодой солдат умер во время боя. Он просто тихо истек кровью.

Огорченный Уоллс покачал головой. С кем он теперь будет разговаривать? Да, это хуже, чем карцер.

Впереди снова послышались голоса и клацанье оружия, проверяемого перед боем. Понятно, белые мальчики предпринимают еще одну попытку. Уоллс старался думать о них, как о куклуксклановцах, как о здоровых громилах в машинах, с топорами и пылающими крестами. Или как о здоровых ирландцах-полицейских из Балтимора, краснорожих, восседающих на лошадях и готовых раздавить тебя даже взглядом. Или как о белых пижонах, глядящих на тебя так, словно ты кусок собачьего дерьма, валяющийся на улице.

Он снова засмеялся и передернул затвор «моссберга», почувствовав, как патрон вошел в патронник.

— Эй, ну давайте, ублюдки! — крикнул Уоллс со смехом. — Давайте, белые ублюдки, я приготовил для вас дерьма!

И тут его осенило, что он может сыграть с ними куда более серьезную шутку.

Он может взорвать их! Разве у Уидерспуна, у этого маленького отважного солдата, не было с собой взрывчатки С-4? Уоллсу приходилось во Вьетнаме рвать тоннели этой штукой, так что он знал, как с ней обращаться. Он подполз к телу Уидерспуна. «Извини, парень, но мне надо у тебя кое-что поискать». Уоллс торопился, опасаясь, что белые мальчики убьют его раньше, чем он подготовит для них большой сюрприз. Наконец, в нижних карманах брюк Уидерспуна он обнаружил кирпичик величиной примерно с книгу. Вытащив его, он начал сильно разминать его, пытаясь передать пластику тепло и гибкость.

Сейчас я сделаю бомбу и взорву этих ублюдков к чертовой матери, подумал Уоллс.

Комок у него вышел в виде приплюснутого мячика весом примерно в фунт. У него еще оставалась граната. Уоллс снял ее с ремня, осторожно вывинтил взрыватель, а корпус отбросил в сторону. Наклонившись над Уидерспуном, он снова обшарил его карманы в поисках пентритового детонирующего шнура. Найдя шнур, Уоллс осторожно намотал его кончик на капсюль взрывателя, сунул взрыватель в вязкую массу взрывчатки и быстро обмазал взрыватель взрывчаткой, не трогая при этом предохранитель, чтобы он был свободным и мог сработать, когда будет вырвана чека. Он работал энергично, зная, что времени у него очень и очень мало. Для начала нападающие выпустили несколько трассеров в заднюю стенку: теперь они знали, что тоннель заканчивается тупиком.

— Эй, белые ублюдки, не хотите ли потрахаться? Ха, у старины Уоллса есть для вас несколько симпатичных сучек. Есть сексапильная мулатка, пара беленьких цыпочек, есть рыжая, отличные телки. Идите сюда, белые мальчики, и вы их получите.

Три автомата ударили одновременно, вокруг засвистели пули, ударяясь в стенки, вздымая облака угольной пыли с пола. Уоллс выдернул чеку и каким-то неуклюжим движением швырнул бомбу. Он чувствовал, как она вылетает из его руки, летит медленно и падает не очень далеко. И тут до Уоллса дошло, что он тоже погибнет от взрыва. И он начал карабкаться назад, подальше, подальше, хотя на самом деле двигаться дальше уже было некуда…

В таком тесном пространстве взрыв был просто ужасным. Уоллса приподняло и швырнуло сквозь спертый воздух, сквозь грязь и камни. Казалось, рухнул весь мир, старая гора дрогнула, и потолок тоннеля обсыпался. Уоллс почувствовал, как его засыпает землей. Он не мог двигаться. Тоннель обвалился. Уоллс оказался похороненным в полнейшей темноте.

Питер подумал, что пора бы ему уже что-нибудь поесть. Его потрясывало, появилась головная боль Прошло уже много часов с того момента, когда он ел последний раз, и было это в той, другой жизни.

Но его держала дверь.

Проклятая дверь.

На самом деле, идея была довольно бесхитростна, требовалось просто написать программу, вот и все. В этой простоте и заключалась вся гениальность. Если группе Дельта предстояло пробиться к дверям лифта, то Питеру следовало вычислить код, чтобы открыть эти двери. Многотонные, суперпрочные двери. Но чтобы открыть их, следовало знать код из двенадцати цифр. Агрессор же наверняка поменял код с помощью терминала компьютера, который был в центре запуска, делалось это довольно просто.

Так какой же он установил код?

В этом и была вся загвоздка. Новый код мог состоять из двенадцати букв или цифр или их комбинаций. Питер предполагал, что здесь должна быть сознательно выбранная последовательность, потому что… потому что по-другому и быть не могло. Код был частью игры, которую вел Агрессор-1. Именно так и работал его мозг. Питер начинал понимать ход его мыслей.

Вся трудность сводилась именно к программе компьютера. Эта программа была придумана и написана Питером Тиоколом, руководителем группы моделей базирования ракет МХ, и предназначена была именно для предотвращения того, чем он сейчас вынужден был заниматься. Да, ему требовалось проникнуть в систему всего с трех попыток. Если не набрать правильный код с трех попыток, компьютер воспримет это, как действия посторонних людей, код немедленно сменится на цифры произвольной последовательности, и тогда другому компьютеру понадобится как минимум 135 часов постоянной работы с огромной скоростью, чтобы перебрать миллионы и миллионы возможных комбинаций.

Всего три попытки, подумал Питер.

Но сделать их было необходимо, потому что шахта Саут Маунтин могла самостоятельно произвести пуск ракеты. Может быть, объект захвачен специально подготовленным подразделением по захвату ракетных шахт? ЦРУ сообщало, что русские создают подобные подразделения. А может, это Каддафи прислал команду смертников? А может быть, — нет, это уж слишком! — правые из числа американских военных захватили шахту, чтобы нанести упреждающий удар по «красным»? И во всех этих сценариях, как и предсказывалось в его книге о сценарии Джона Брауна, главным были дверь и хранилище для ключей, а не служба охраны и система радаров.

Смехотворность ситуации состояла в том, что Питер боролся против себя же.

Его неверная жена снабдила Джона Брауна, Агрессора-1 или как там его, всем — идеями, секретами, теоретическими расчетами. Он знает абсолютно все, что знаю я, подумал Питер. Ужасно, но он — это я. Меня подменили. У меня появился близнец, поглотивший мою личность.

Питер вернулся к документам, подобранным экспертами-психиатрами на «Джона Брауна». Читая психологические выкладки, Питер видел, что они применимы к нему самому. Ужасно. Это означает, что все началось с него самого, или с его книги, или, возможно, с его знаменитого эссе. А потом уже Джон Брауна разработал свой план, не вкладывая столько труда в Саут Маунтин, сколько его вложил Питер Тиокол.

По телу Питера пробежал озноб, становилось холодно. Он посмотрел на часы, цифры торопливо перескакивали на циферблате:

6:34.32

6:34.33

6:34.35

Оставалось менее шести часов.

«Джон Браун. Джон Браун, ты и твоя дверь. Всего три попытки».

Он начал машинально писать в блокноте:

Питер Тиокол — Джон Браун — 12 — 9 — 12 — 9?

Проклятье, был бы какой-то смысл, если бы в имени Джон Браун было двенадцать букв… как, например, в имени Питер Тиокол[4].

Большее время генерал говорил по телефону с находившимся наверху Алексом, спокойно выслушивая его доклады. Или стоял позади Джека Хаммела, наблюдая, как тот резал титановый блок, отделявший генерала от второго ключа, необходимого для запуска ракеты.

Джек к этому времени уже значительно продвинулся в своей работе, но чем глубже он проникал в титановый блок, тем сложнее это давалось. Болели руки, по лицу струился пот и, Господи, ему хотелось есть.

— Мистер Хаммел, как, на ваш взгляд, продвигается работа?

— Можете сами посмотреть. Я уже врезался довольно глубоко.

Джек почувствовал, как генерал заглядывает через его плечо, рассматривая похожую на рану щель в металле.

— Вы режете по прямой?

— Совершенно верно. Режу прямо в центре, и если эта камера, или как там вы ее называете, находится в центре, то я как раз попаду в нее.

— Долго еще?

— Не могу знать. Вы говорите, что диаметр у блока двести сорок сантиметров, а я углубился примерно на треть. Так что уже близко. Еще два или три часа. Посмотрим.

Джек следил за пламенем, с завидным аппетитом пожиравшим титан. Даже сквозь плотные затемненные очки он чувствовал его необычайную мощь. Ничто на земле не могло противостоять ему, все плавилось, испарялось и отступало перед напором его температуры.

Он попытался представить себе это маленькое пламя, выросшее в миллион раз, гигантское, пожирающее все пламя, движущееся по земле. Словно огромная горелка, оно терзало земной шар, города и деревни, превращая мужчин, женщин и детей в пепел. Он попытался представить всех мертвыми, мертвую планету. Мир превратится в пустыню, если не остановить это пламя.

В его голове возникали картины, словно из кинофильмов: грибовидное облако, разрушенные города, горы трупов, выжившие мутанты, кучки голодных людей-крыс, рыскающих в руинах… а теперь наша реклама: «Жидкая слоновая кость для истинно гладких рук».

Я не могу видеть, как все это будет, подумал Джек. Просто не могу. Он постарался отогнать от себя мысль о том, что увиденная картина является прямым следствием его собственных действий.

Это не моя вина, сказал себе Джек. Что мне оставалось делать, позволить им убить моих детей? Конечно, можно сказать, что судьба детей менее важна, чем судьба всего мира, но это легко говорить любому, кроме отца этих детей.

Возможно, это и было бы по плечу какому-нибудь необычному человеку.

Но я самый обычный человек. Бомба, не бомба, война, не война — это мои дети!

Он снова посмотрел на пламя, которое жадно лизало металл, стремясь навстречу полуночи.

— Но я же говорила вам, — пыталась втолковать Меган Трем Тупицам. — Сколько раз надо повторять? Они сказали, что они израильтяне. Клянусь вам, я думала, они израильтяне. Евреи, просто евреи. Может, кто-нибудь из вас еврей?

Трое Тупиц покачали головами.

— В ФБР нет евреев? — недоверчиво спросила Меган. — Даже в наше время в ФБР нет евреев?

— Вы отвлеклись, миссис Тиокол, — оборвал ее самый грубый из агентов. — У нас очень мало времени. Давайте вернемся к нашему разговору. Вы рассказали о том, как вас завербовали, рассказали о своем душевном состоянии, пояснили характер переданной информации, описали Ари Готтлейба и загадочного офицера разведки из израильского консульства.

— Это все, что я знаю. Я рассказала вам все. Пожалуйста, спрашивайте, но я все рассказала.

На улице уже было темно, Меган видела сквозь окна огни в соседних домах.

— Кто-нибудь хочет кофе? — предложила она. Ответа не последовало.

— Ну а для себя я могу сварить кофе?

— Разумеется.

Она подошла к шкафчику, где хранилась кофеварка, вытащила ее, вставила фильтры, насыпала кофе, налила воды и включила. Когда готовый напиток начал капать в чашку, загорелась лампочка.

Один из агентов вышел поговорить по телефону, затем вернулся.

— Миссис Тиокол, я дал указание отделу контрразведки доставить сюда фотографии. Есть у нас и несколько фотографий из Пентагона, на которые вам надо будет посмотреть. Мы хотим, чтобы вы попытались опознать завербовавшего вас человека и того, с кем разговаривали в консульстве. Хорошо?

— У меня ужасно плохая память на лица.

— Желательно, чтобы вы очень постарались. Как я уже говорил, у нас очень мало времени.

— А что происходит?

— Сейчас мне трудно вам это объяснить, миссис Тиокол.

— Но что-то случилось, да? И это случилось из-за того, что я сообщила этим людям, верно? Наверняка это связано с Саут Маунтин, не так ли?

Наступила пауза. Трое Тупиц смотрели друг на друга, потом, наконец, старший произнес:

— Да, это так.

— Кого-нибудь убили?

— Боюсь, что так.

Меган уставилась на кофеварку. Ты должна испытывать какие-то чувства, сказала она себе. На твоих руках кровь, значит, ты должна чувствовать это, ведь так? Но она чувствовала только усталость. Только усталость.

— А Питер, он ведь там, да? Он ведь нужен вам там, правда?

— Гм, да, я думаю, доктор Тиокол находится там, на позициях.

— На позициях? Вы сказали, на позициях? То есть он там, где стреляют? Знаете, он ведь ужасный трус. От него не будет никакой пользы в такой обстановке. Лучше всего Питер может проявить себя в кабинете, заставленном книгами. Вот это он любит, читать и размышлять в одиночестве. Он такой нервный. Но ведь его не пустят туда, где стреляют, да?

— Послушайте, миссис Тиокол, мы не знаем, как на самом деле обстоят дела. Операцией руководят другие люди. Не знаем, где он, там, где стреляют, или в безопасном месте. Но если понадобится, ему придется находиться там, где идет бой. Уверен, что, понимая всю важность происходящего, он не струсит.

— Наверное, этого я и хотела. Может быть, я на самом деле хотела, чтобы его убили.

— Об этом вы поговорите со своим психиатром, миссис Тиокол. Фред, позвони еще раз контрразведчикам, эти чертовы альбомы должны быть здесь немедленно.

— Да я только что звонил им, Лео.

— Еще раз позвони, делай что-нибудь, не сиди здесь.

— Хорошо.

— Кофе готов, — объявила Меган. — Может быть, кто-нибудь все-таки хочет кофе?

— Я бы выпил, если можно, — попросил один из Тупиц.

Она налила ему кофе.

— Миссис Тиокол, давайте поговорим вот о чем. Как вы связывались с вашими друзьями и как передавали им документы? Через Ари?

— Через него только один раз, несколько недель назад. А так главным образом в Нью-Йорке… вам действительно надо это знать? Я имею в виду всякие детали, понимаете, мне это казалось таким странным и глупым.

— Расскажите, пожалуйста.

Меган отхлебнула кофе.

— Ну, все было глупо и сложно. Мне все тщательно объяснили. Я просматривала «Санди Пост», находила рекламное объявление универмага, где имелся бы книжный отдел. Потом помещала в «Пост» объявление, платя при этом наличными. Они велели мне всегда платить наличными. В объявлении я кодом сообщала название универмага. Потом брала напрокат машину, ох, вспомнила, всегда надо было иметь при себе что-то клетчатое. Потом в назначенный день шла в универмаг — обычно где-нибудь в районе Белтвей, — писала на листочке бумаги цифры и клала его на страницу 300 «Унесенных ветром». Я очень любила эту книгу в юности, а в продаже она всегда имеется. А потом…

— А кто забирал ваше сообщение? Вы знаете?

— Ну-у, однажды я решила проверить, из любопытства. Толстый нервный мужчина средних лет. На вид довольно недалекий. Он…

Открылась дверь и в комнату вошли несколько агентов, нагруженные папками.

Это прибыли фотоальбомы.

Арбатов без всякой цели ехал по шоссе № 1 к Белтвей и уже почти доехал, но в последний момент развернулся и очень обрадовался, что поступил именно так, потому что заметил впереди громадную дорожную пробку; все машины стояли на месте, освещая фарами шоссе.

Ох уж эти американцы, пьяно хихикнул Григорий. Они наделали больше всех в мире машин, а теперь загоняют их в жуткие дорожные пробки. Но еще более чокнутые, чем американцы, русские, у них нет дорожных пробок, потому что нет машин.

Он подумал, что надо бы еще раз позвонить Молли. Проехав вперед, он остановился в небольшом местечке в Колледж Парк. Там Григорий зашел в точно такой же бар, из которого недавно ушел. Да, здесь было ничуть не лучше, такой же забитый людьми убогий бар, полно дыма и одиноких пьяниц. Но, правда, в этом баре Григорий увидел танцовщицу, толстую женщину вроде тех, по которым он и специализировался. Она была похожа на женщину-водителя грузовика. Стоя на маленькой сцене, танцовщица трясла телесами под жуткую рок-музыку с тупым выражением на бычьем лице. Но самое ужасное заключалось в том, что она была немного похожа на Молли Шройер.

Григорий разыскал телефон-автомат и набрал номер. Послышался гудок, второй, третий, четвертый… проклятье! Да где же она? Ведь не может же она до сих пор торчать на работе! Что происходит?

Он почувствовал, что удача ускользает от него. А если Молли вообще не смогла ничего выяснить? Эта мысль ввергла Григория в панику, рушились все его радужные планы.

И все же он надеялся, что Молли отыщет для него отличную секретную информацию, и завтра он пойдет к этой маленькой обезьяне Климову, швырнет ему на стол документы и скажет: «Вот тебе, поросенок, посмотри, что откопал Григорий Арбатов. Великий Григорий Арбатов проник в самое сердце военной машины капитализма, он добыл очень важные документы о происшествии в Мэриленде. А ты думаешь, что он просто плаксивый болван. Что ж, щенок, это тебе скоро придется плакать, тебе и твоему всесильному дядюшке Аркадию Пашину, который ничем не сможет помочь тебе. И именно тебя отправят на Родину, а не великого Григория Арбатова».

Картина была настолько привлекательной, что ужасно не хотелось, чтобы она исчезала из сознания, но в этот момент Григория толкнул какой-то подвыпивший американец, которому тоже надо было позвонить. И до Григория дошло, что он стоит в прокуренном баре в Колледж Парке, американская шлюха трясет грудями, похожими на коровье вымя, а он стоит и вдыхает табачный дым, вцепившись в трубку телефона, но ему никто не отвечает.

Уоллс был мертв и начал уже разлагаться. Запах гнили и грязи достиг его мертвых ноздрей, и, даже будучи в могиле, Уоллс непроизвольно дернул рукой, чтобы зажать нос и не чувствовать этого запаха. К его великому изумлению, рука двигалась, хотя и была завалена грязью. Зловоние было настолько сильным, что просто могло свести человека с ума. Уоллс натужно закашлялся, по телу пробежала дрожь, его затрясло, что позволило стряхнуть тонкий слой покрывавшей его угольной пыли.

Живой!

Уоллс заморгал.

Боже, но что за ужасный запах!

Он с трудом поднялся. Голова болела, одна рука онемела, ушибленные колени дрожали, ужасно хотелось пить. В воздухе было полно пыли, язык, губы, зубы — все было покрыто ею. Уоллс попытался шагнуть вперед, но что-то держало его, не пускало. Он обернулся и обнаружил, что это чертов обрез, ремень которого был намотан на руку. Хмыкнув, Уоллс вытащил из кучи земли обрез и одновременно пошарил на ремне в поисках фонарика. Фонарик оказался на месте.

У-ух, а идти-то некуда, ни туда, ни сюда. Тоннель обвалился, чуть не похоронив его под камнями, и теперь оказался закупоренным с двух сторон. Блуждавший по обломкам луч фонаря нащупывал лишь новую блестящую стену угля и грязи. Уоллс понял, что погребен.

Мертвый, подумал он, мертвый, мертвый, я мертвый.

Он обернулся, осматривая свой маленький саркофаг, но в свете фонаря глаза натыкались только на стены. Вот такую стену они и обнаружили перед тем, как начался бой. Она напомнила Уоллсу дверь его камеры. «Трахай ниггеров».

Он засмеялся.

— Ты умрешь медленно, а не быстро, — сказал себе Уоллс. — Будем считать, что белые мальчики все-таки добрались до твоей черной задницы.

Но откуда этот жуткий запах? Он вздрогнул, моментально узнав этот запах гниения, ему так часто приходилось сталкиваться с ним во Вьетнаме, когда вьетконговцы не могли вытащить своих мертвых из катакомб и оставляли их в стенных нишах. От взрывов трупы или куски трупов вываливались потом из стен, и был у них такой же ужасный запах.

Что же может так жутко пахнуть? Только ли твоя смерть, старина?

Уоллс задумался, ему даже стало любопытно. Ведь он же идет откуда-то, этот запах. Он не мог взяться ниоткуда, а до взрыва его не было. Он принялся обнюхивать свой закуток, стараясь определить, где пахло сильнее всего. Следуя за носом, пальцы ощупывали стену. Это не заняло у него много времени.

Черт, вот она. Да, сэр, вот она. Уоллс нашел ее. Что-то вроде расщелины в стене, из этой расщелины, находившейся возле пола, дул легкий ветерок, принося с собой сырость, промозглость и этот ужасный запах.

Рука Уоллса зашарила на ремне. Да, черт побери, у него сохранилась проклятая саперная лопатка. Он вспомнил теперь, как эта чертова штука шлепала его по ногам во время боя. Отцепив с ремня, Уоллс с силой обрушил ее на стену, скалывая уголь. Пыли в воздухе стало еще больше, она забивала глаза, но он продолжал свою работу, удивляясь тому, как быстро она продвигается. И вдруг стена перед ним осела. Уоллс отступил назад. В луче фонарика вихрем кружилась пыль, и все-таки он увидел. Да, да, это был тоннель.

Выход.

А может, и не выход. Но все же он куда-то вел.

Лица. Весь мир превратился в сплошные лица.

— А здесь американские военные, миссис Тиокол. Это досье мы собирали наспех, но здесь имеются фотографии людей, обладающих необходимой квалификацией, чтобы спланировать и осуществить такого рода операцию, с какой мы имеем дело в Саут Маунтин.

Меган даже удивило, как были неприятны ей эти солдафоны. Как раз тот тип людей, который никогда не привлекал ее, нагонял на нее скуку и хандру. Если бы она увидела подобные невыразительные, хмурые лица на какой-нибудь вечеринке, то наверняка сбежала бы оттуда. Они выглядели как страховые агенты со своими аккуратными короткими стрижками, с такими ясными глазами, квадратными головами на сильных квадратных плечах, с аккуратно отглаженными лацканами формы, с мозаикой знаков отличия на квадратных же, мощных грудных клетках. Они выглядели такими скучными. Их профессия предполагала возможность погибнуть, а они были похожи на оптовых торговцев компьютерами фирмы «IВМ». Суровые, нацеленные на выполнение приказа, ужасно самонадеянные и тупые.

Правда, иногда попадались и более интересные экземпляры, у одних чувствовалось что-то вроде боли в глазах, у других был отсутствующий взгляд или типичный взгляд охотника. А в некоторых глазах читалось даже что-то дьявольское, если их владелец наслаждался могуществом смерти, которая была его профессией.

— А вот этот.

— Этот? Вы знаете его?

— Нет, нет, просто любопытно. Похоже, у него была интересная жизнь.

Один из агентов тяжело вздохнул.

— Он был полковником войск специального назначения. Семь лет воевал во Вьетнаме и долгое время провел в Индокитае.

Меган не могла себе представить, что это означает.

— Да, у него была интересная жизнь. Сейчас он в Таиланде, в Бангкоке, где командует отлично подготовленной частной армией, охраняющей торговца героином. Не могли бы вы продолжить, миссис Тиокол?

— Мало от меня толку, да?

— Не беспокойтесь об этом, миссис Тиокол. Важно все-таки найти человека, который стоит за всем этим. Это главное. Фред, не нальешь мне еще кофе?

Меган продолжала рассматривать фотографии, но никто на них не был похож на того обаятельного, волевого мужчину из израильского консульства.

— Простите, но они все начинают у меня сливаться. Я уже несколько часов смотрю на них. Не думаю, что он здесь. Что-то подсказывает мне, что его здесь нет.

— Вы смотрите на них всего полчаса. И, как мне кажется, не очень внимательно.

Это замечание агента разозлило Меган.

— Я смотрю внимательно, у меня хорошая зрительная память, и лицо этого человека запечатлено в ней. Я знаю это лицо, помню его. Хотите, чтобы я просмотрела все еще раз?

— Нет.

— Возможно, если бы у вас был специалист по составлению фотороботов, я смогла бы описать этого человека, а потом компьютер помог бы вам найти его.

— Это долгая история. Да и статистика свидетельствует, что это редко срабатывает.

— Может быть, я смогу нарисовать его. Я имею в виду…

Агенты смотрели друг на друга, как самые настоящие Тупицы, в их раскрытые рты мог залететь самолет. А Меган ее предложение показалось просто элементарным.

— Она же художница, черт побери! — воскликнул один из Тупиц. — Проклятье! Какого черта мы не подумали об этом раньше?

— Это моя вина, я должна была…

— Не беспокойтесь об этом. Фред, дай ей бумагу и… ручку, да?

— Ручка подойдет.

Меган взяла шариковую ручку и положила перед собой чистый лист бумаги.

— Отлично, — сказала она, глубоко вздохнув. Меган не рисовала уже много лет, она почувствовала, как налилась тяжестью ручка в ее руке. Она робко провела линию, потом другую, еще одну… и вдруг работа захватила ее. Рисуя, Меган ощущала, как из памяти всплывают детали, она припомнила его доброжелательность, уверенность в себе. Создавалось впечатление, что у этого человека все получается. Она ведь даже подумала, что он еврей, герой Израиля. Как же она могла так ошибиться? Меган поймала себя на том, что так и рисует еврея, героя Израиля. Потому что было в нем что-то такое, что делало его в ее глазах правдивым, даже несмотря на все коварство и хитроумный обман. И Меган решила, что он на самом деле герой, наверное, такой же храбрый, как любой герой Израиля, и эту его храбрость она тоже пыталась нарисовать. Попыталась она передать и его своеобразие, необычайный дар подчинять своей воле людей. В глазах какой-то блеск и внутренняя сила духа, выступающий подбородок, резко очерченный рот, решительная поза, ясный взгляд. Она запомнила его манеру поворачивать к собеседнику лицо целиком, а не вполоборота или в три четверти — жест человека, который любит думать о себе, как об обаятельном. Все это Меган попыталась нарисовать. У нее даже заболели пальцы, так сильно она сжимала ручку. Ее глаза и рука не солгали. Меган посмотрела на рисунок. Да, это был он. Именно так, это он. Возможно, она не смогла с достоверностью передать его возраст, а блеск в глазах скрыл внутреннее напряжение, но это был он. Может быть, не удались и волосы, обычно она не обращает на них внимания. Но это был он.

Агенты столпились вокруг, наблюдая за работой.

— Ну вот, — наконец вымолвила Меган. — Похож на кого-нибудь?

Агенты молчали, затем стали высказываться один за другим.

— Нет. Но портрет хорош. У вас он прямо как живой. Но нет, нет, я его никогда не видел, — сказал первый Тупица.

— Минутку, — произнес второй, — напоминает полковника из стратегического командования ВВС, которого мы допрашивали семь лет назад, когда он проходил по делу о махинациях с недвижимостью. С утра его считали одним из самых вероятных кандидатов, пока не отыскали его в Батте, штат Монтана, где он преподает в средней школе.

Тянулись секунды, не слышали еще третьего Тупицу, самого молодого, который звонил по телефону и подавал кофе.

— Фред?

— Думаю, надо посмотреть в досье ЦРУ.

Он подошел к столу, где лежали еще четыре или пять громадных фотоальбомов, прочитал заглавия на обложках, выбрал один и подошел к Меган. Она почувствовала, как его дыхание сделалось хриплым. Меган не видела, что это был за альбом, Фред быстро раскрыл его и нашел нужную страницу, С нее на Меган смотрели шесть человек, все в форме. Но это была не американская форма, как в альбоме с теми военными, который она уже просмотрела.

Мундиры со стоячими воротниками и вшитыми плечами, украшенные множеством наград. Лица были суровыми, напряженными, официальными.

Меган вытянула палец и дотронулась до одной из фотографий.

На фотографии он был полнее на несколько фунтов и не улыбался. Никакого обаяния, только сила. Но это был тот же седовласый мужчина с умными глазами, уверенный и целеустремленный. Все это было на фотографии, правда, в скрытой форме.

— Это он, — вымолвила Меган.

— Вы уверены, миссис Тиокол?

— Лео, посмотри сам. Это то лицо, которое она нарисовала! Это он!

Но Лео было трудно убедить.

— Вы абсолютно уверены, миссис Тиокол?

— Лео, посмотри на рисунок!

— К черту рисунок. Миссис Тиокол? Меган, посмотрите на меня. Посмотрите на меня. Это самое важное дело в вашей жизни. Посмотрите на меня и скажите, этого ли человека вы принимали за консула Израиля в Нью-Йорке.

— Но она же нарисовала портрет по памяти, — вмешался Фред. — Она не могла его больше нигде видеть.

— Да, это он, — заявила Меган.

— Лео, — не унимался Фред, — я же знаю, я девять лет проработал в контрразведке. В свое время он доставил нам массу неприятностей. Мы следили за ним по всему Нью-Йорку, когда он еще занимался оперативной работой. Должен сказать, что он профессионал чертовски высокого класса.

— Ты лучше позвони в Белый дом и людям на Саут Маунтин, — ответил Лео.

— Кто он? — спросила Меган, но все опустили глаза.

Лео, самый старший из Трех Тупиц, повернулся к ней и сказал:

— Вы только что опознали генерал-лейтенанта, начальника Первого управления ГРУ СССР, миссис Тиокол. Начальника русской военной разведки.

Меган не поверила ему.

— Я… — начала было она, но замолчала.

Подождав некоторое время, она все же спросила:

— Как его зовут? Скажите мне его имя, мне просто хочется знать его.

— Его зовут Аркадий Пашин.

В луче фонарика Уоллса, освещавшего дыру, висела угольная пыль. В нос бил плотный, холодный воздух, насквозь пропитанный запахом гниения. Уоллс повалился на пол, его вырвало, тело еще долго сотрясали рвотные позывы, хотя желудок уже был абсолютно пуст. В конце концов, он поднялся.

Парень, подумал он, я не хочу идти туда, нет, сэр.

Пойдешь, мальчик. Тебе больше некуда идти. Может быть, найдешь там что-нибудь. А теперь вперед, малыш.

Проклятье.

Прекрати ругаться. Иди вперед, иначе умрешь. Черт побери, это то же самое, что улицы, обычный тоннель. Вставай, парень, будь настоящим гордым негром, иди вперед. Никто там тебя не тронет.

Гордый негр, подумал Уоллс. Гордый негр!

Он пригнулся и заставил себя двинуться вперед. Когда луч его фонаря осветил это, Уоллс задрожал, его потрясло увиденное.

Гордый негр, сказал он себе, пытаясь держаться, да, сэр, гордый негр!

Это было лицо смерти. Конечно, ему приходилось видеть его множество раз на карикатурных пиратских флагах, на карнавальных масках, в фильмах ужасов и даже на коробках с воздушной кукурузой. Но то было шутливое, карикатурное изображение, а тут никаких шуток: злобного вида череп, отвратительная гримаса. Уоллса трясло еще оттого, что на белых костях черепа сохранилось сгнившее мясо. Глаз не было, или они так неестественно распухли, что больше не напоминали глаза? Жесткие пряди волос, свисая на лицо, торчали на голове, которую покрывала металлическая шахтерская каска. Тонкие, длинные, хрупкие кости рук держали кирку, лежавшую на груди скелета. В гниющей плоти грудной клетки зашевелились какие-то твари, встревоженные светом фонарика.

Уоллс быстро посветил фонарем по сторонам, и везде его луч выхватывал из темноты одну и ту же картину: мертвые люди с инструментами. Он вдруг почувствовал, что не один здесь, потревоженные светом твари, разжиревшие от обилия пищи, двигались на него, тряся чешуйчатыми хвостами.

Уоллс упал, в его сознании вспыхнула картина гибели мира, совсем как эта отвратительная пещера с горами гниющих трупов.

Гордый негр! — сказал он себе.

И тут его снова начало рвать. Уоллс даже не наклонялся, чтобы не испачкаться, ему уже и рвать было нечем. Казалось, легкие и грудная клетка разорвутся от рвотных позывов. Трясясь всем телом, Уоллс поднялся, думая только о том, сможет ли двигаться вперед. И все-таки смог, шагнул вперед, ощутив, как ботинок провалился во что-то.

Он-таки во что-то вляпался.

Вытащив ботинок, Уоллс продолжил движение вперед. Повсюду лежали блестящие, кишащие червями трупы — жуткая картина разложения. Спотыкаясь, он прошел дальше, очутился в более просторной пещере и увидел всю картину свершившейся здесь драмы. Луч его фонарика осветил обвалившийся тоннель, рухнувший уголь не оставил никакой надежды выбраться отсюда. Эти люди — сколько их? около пятидесяти? — попали в ловушку, ставшую для них могилой. Они понимали, что им не выбраться назад через завал, и начали пробивать горизонтальный лаз из своего тоннеля — как его, Кэти, что ли? Что-то на букву К — в его тоннель Элизабет. Но Элизабет, эта сучка, эта белая сучка, предала их точно так же, как предала его самого. Ведь до нее оставалось всего несколько дюймов, но кончился кислород и углекислый газ задушил их, всех до единого, и они умерли, хотя изо всех сил пытались спастись.

Уоллсу стало жаль их. Белые мальчики, в тоннеле они отчаянно боролись за жизнь. Люди, связавшие свою жизнь с тоннелями, как и он сам. Эх, ребята, не стоит умирать под землей. Уоллс знал это, в свое время он повидал много подобных смертей.

Но почему трупы начали гнить совсем недавно?

Уоллс напряженно шевелил мозгами и наконец сообразил. Конечно. Они пролежали в этой герметичной могиле почти полвека, а без воздуха трупы не разлагались. Они просто превратились в мумии, заморозились в холоде. Но потом Уоллс попытался припомнить все, что слышал об этих местах, — шахта много лет оставалась открытой, а прошлым летом, когда строилась ракетная установка, шло очень много дождей; дождевые воды проникали в гору, пробивали уголь и, в конце концов, достигли этой гробницы. Герметичность нарушилась, и появились могильные черви, миллионы маленьких тварей, превративших человеческую плоть в эту ужасную картину.

Шевелись, малыш!

Уоллс вошел в основной тоннель, где находились трупы остальных шахтеров.

Фонарик осветил их. Потолок в тоннеле был низким. Уоллс пытался не думать о погибших шахтерах, но не мог совладать с собой, представляя, как они оказались в кромешной темноте, с каким трудом дышали, ожидая спасателей, которые не смогли прийти к ним на помощь.

Он прошел вперед, стукнулся головой о свод, пригнулся и прошел еще немного. Уоллс почувствовал приток холодного воздуха и вдруг представил, что это мелкие черви проникают к нему в легкие, вгрызаются в плоть. Он едва не запаниковал, и это он, Уоллс, лучшая тоннельная крыса всех времен, да и на улице не последний парень, благодарю вас, мадам. Пожалуй, это был худший момент в его жизни: он стоял среди трупов, идти было некуда, оставалось, похоже, только присоединиться к ним. Он представил себя: искромсанный, рыхлый кусок гнилого мяса, украшающий несколько старых африканских костей. Через несколько лет сюда придут белые люди, кто-нибудь поднимет его кость и с отвращением скажет: «Боже мой, Ральф, костям этого парня в свое время доставалось больше, чем другим, должно быть, он был цветным!»

Но тут Уоллс сказал себе: «слушаюсь, сэр» и еще несколько раз повторил: «гордый негр, гордый негр!». И страх выпорхнул из его груди, найдя себе место в чьей-нибудь другой груди. Он снова был прежним Уоллсом.

Ничто не может сломить этого ниггера, нет, сэр!

А этот парень выживет, как ты считаешь?

Уоллс медленно двинулся вперед, фонарик теперь ему был не нужен. Он выключил фонарик. Ему ничего не было нужно. Уоллс любил темноту, он был человеком темноты, темнота была его домом, неотъемлемой его частью. Он победил этот тоннель, этот негодяй был его, и его задница тоже принадлежала ему.

Уоллс шел, вытянув руки, он был один на один со смертью, но больше уже не боялся.

И вдруг он увидел свет. Бледно-молочный, мерцающий, далекий, но все же это был свет.

Вот так-то, ублюдок, подумал Уоллс.

Он ощущал легкий ветерок, удивляясь его сильному и приятному запаху. Уоллс полез через трупы, чувствуя, как они рассыпаются под ним. Но они не могли сделать ничего плохого, ведь это были просто мертвецы.

Наконец он добрался. Воздух проникал из дыры в потолке. Уоллс поднял голову. Высоко над ним был свет, до него надо было долго карабкаться вверх, как по дымовой трубе. Но это был свет. Свет в конце… чего-то.

Отлично, Джек, подумал Уоллс. А вот и Уоллс.

Он крепко привязал к телу своего друга и напарника — обрез 12-го калибра и двинулся навстречу свету.

В самом центре металла уже образовалась глубокая щель.

— Мистер Хаммел?

— Да, сэр?

— Долго еще?

— Когда я измерял последний раз, то прошел сто двадцать пять сантиметров. Значит, осталось сантиметров десять или пятнадцать.

— Сколько это займет времени?

— Ну, скажем, три или четыре часа. К полуночи. Мы закончим к полуночи.

— Отлично. А после этого все разойдемся по домам.

Хаммел резал металл уже в течение многих часов, руки болели неимоверно — приходилось держать горелку глубоко внутри металла. Тем не менее Джек гордился своей работой. Не многие могли бы сделать то, что делал он. Прекрасная работа, чистая, элегантная, точная. Еще немного — и все будет закончено.

Но все же ему по-прежнему было страшно.

— А военные, они ведь наверху и пытаются ворваться сюда, так ведь?

— Да, так, мистер Хаммел.

— А что будет со мной, когда эти парни выломают двери и начнут стрелять?

— Они не смогут попасть сюда.

— Придумают что-нибудь, они ведь умные ребята.

— Никто не может быть умным настолько.

— А вы кто? Скажите мне, наконец.

— Патриоты.

— Я знаю, что все солдаты считают себя патриотами.

— Нет, большинство солдат циники. А мы настоящие солдаты.

— Но если вы запустите эту штуку, то все умрут. Потому что русские в ответ выпустят все свои ракеты, и тогда умрут все!

Джек испугался, что его слова вызовут гнев этого человека, но они вырвались непроизвольно.

Генерал лучезарно улыбнулся.

— Мистер Хаммел, я никогда не допущу полномасштабной ядерной войны. Вы правы, это будет смерть для всей планеты. И вы думаете, я убедил всех моих людей пойти на этот отчаянный шаг только ради конца света?

Джек просто молча смотрел на генерала.

— Понимаете, мистер Хаммел, война не имеет смысла, если в результате этого все погибнут, не так ли? Но если мы можем победить? Что тогда? Разве это не моральный долг профессионального солдата воспользоваться преимуществами ситуации? Разве не в этом его высшее предназначение? Разве это не спасет мир, вместо того чтобы уничтожить его? Погибнут миллионы, но это все же лучше, чем впоследствии погибнут миллиарды! Лучше мертвая страна, чем мертвая планета. Особенно если миллионы, которым предстоит погибнуть, живут во вражеской стране. Так ведь?

Глаза генерала светились верой и убеждением, они излучали страсть и безумие. Испуганный Джек сглотнул слюну.

— Надеюсь, вы знаете, что делаете.

— Уверяю вас, что знаю, мистер Хаммел. А теперь, пожалуйста, продолжайте работу.

Джек сунул горелку в щель, испытывая при этом ужасное чувство вины.

— Мы закончили, — объявил сержант-сапер.

— Наконец-то! — воскликнул Алекс. — Вы здорово потрудились, ребята. Снимайте брезент.

Солдаты из Красного взвода с усилием стащили и сбросили тяжелые полотна брезента, закрывавшие их работу.

Алексу было плохо видно в темноте, но он и так знал, что там.

— Через это они никогда не прорвутся, — сказал он. — Мы-то знаем, да? Не раз проверено?

— Да, сэр, — согласился сержант-сапер.

Воздух был свежий и морозный, над головой светили звезды. Вокруг было тихо, слышался только шум ветра среди деревьев, да иногда кто-нибудь тихонько говорил или шевелился в темноте.

— И как раз вовремя, — похвалил Алекс. — Скоро они начнут уже крупными силами.

— Еще нет признаков штурма?

— Нет, внизу все тихо. Несколько минут назад подъехали какие-то грузовики.

— Пополнение, — заметил кто-то. — Мы их здорово потрепали, так что им не обойтись без пополнения.

— Сэр!

Кричали одновременно из десятка мест по всему периметру. Алекс повернулся на шум, подняв к глазам бинокль. Сначала он ничего не увидел, но потом кто-то крикнул:

— На дороге! На дороге!

Алекс снова поднес к глазам бинокль и даже на таком расстоянии рассмотрел все очень хорошо. Самолет шел на посадку, и хотя у него горели только посадочные огни, мигалки на концах крыльев и свет в кабине, было ясно, что это транспортный самолет. Колеса шасси коснулись прямого полотна шоссе, самолет подпрыгнул раз, другой, дернулся слегка, когда раскрылся тормозной парашют, и замедлил ход.

— С-130, — сказал Алекс.

Самолет остановился, из него выгрузились люди, а потом машина просто свернула с дороги в поле, освобождая место для другого самолета, который приземлился через несколько секунд, осуществив ту же рискованную посадку. За ними приземлился третий самолет и последний, четвертый.

— Тонкая работа, — одобрил Алекс. — Здорово, отличные летчики, храбрые ребята, приземлились прямо на шоссе.

— К нам еще посетители? — поинтересовался кто-то из солдат.

— Элитные войска, полагаю, рейнджеры. Что ж, следующие несколько часов обещают быть интересными.

Алекс посмотрел на часы. Полночь приближалась. Но скоро ли она наступит?

19.00

На самом деле, думать тут особо было нечего. Больше всего Дик Пуллер верил в простоту и огневую мощь, а не во всякие там хитроумные штучки. То, что происходило сейчас, казалось ему эпизодом второй мировой войны, чем-то вроде высадки в Нормандии, ставшей легендой для рейнджеров.

Здесь, как и там, рейнджерам предстоял штурм основного плацдарма, осуществить который они должны были с тех же позиций, с которых уже раньше пыталась атаковать рота Национальной гвардии. Рейнджеров было больше, и обладали они несравненно лучшей подготовкой. Их командир, старый сослуживец Пуллера, прямо из самолетов уже отправил своих людей на гору. Рейнджеры уже поднимались по склону. С правого фланга их будет поддерживать 3-й пехотный батальон, прикрывая рейнджеров огнем своих дальнобойных винтовок М-14, а когда те достигнут периметра, вслед за ними двинется пехота.

Позывной рейнджеров для радиосвязи будет Хавбек, а 3-го пехотного батальона — Бинсталк.

— Лейтенант Дилл?

— Да, сэр?

— Вам повезло, Дилл. Вы со своими людьми на этот раз будете в резерве. Расположитесь слева, в стороне от атакующих, как можно выше к гребню. Ваши обязанности: в случае больших потерь нам могут понадобиться люди для переноски раненых, могут понадобиться посыльные, если эти ребята разобьют или заглушат наши рации, но может понадобиться и дополнительная огневая поддержка на тот случай, если они попытаются прорваться с горы вниз в вашем направлении. На карте место вашей дислокации помечено Лима-92, нашли? Сможете отыскать это место в темноте?

— Понял, — ответил Дилл, стараясь не выдать голосом своей радости.

Пуллер продолжал объяснять задачу. Штурмовой отряд группы Дельта, которому надлежит спуститься в шахту, ворваться в коридор, пробиться в центр запуска и предотвратить пуск ракеты, будет выброшен с вертолетов после захвата наземного здания пункта управления пуском. С ними пойдет и Питер Тиокол, готовый сразиться (Пуллер надеялся на это) со своей противницей — дверью шахты.

— Есть какие-нибудь успехи относительно двери, доктор Тиокол?

Питер выдавил из себя жалкую улыбку. Его твидовый пиджак был помят, на светло-голубой рубашке проступил пот, воротник ее был расстегнут и оттуда выглядывала белая футболка.

— Я работаю над этим, — заявил он. — Вероятность высока.

Пуллер кивнул.

— Штурм, — сказал он, — начнется в 22.00, до этого времени все подразделения должны занять свои позиции. Мистер Тиокол сообщил нам о затруднениях противника с хранилищем для ключей, те люди в шахте смогут проникнуть в него не ранее полуночи.

— Вы уверены в этом? — Питер слышал этот вопрос уже в сотый раз.

Да, уверен. Пожалуй, это было единственным, в чем он был уверен. Питер кивнул.

Пуллер повернулся к другим присутствующим.

— Есть вопросы?

— Какой сигнал для начала операции? — спросил кто-то.

— Начинаем по сигналу «Рушатся небеса», это строчка из старого стихотворения. Запомнили? Рушатся небеса.

Один из офицеров поинтересовался проблемой эвакуации раненых. Ему ответили, что штурмовые вертолеты группы Дельта будут выполнять роль санитарных вертолетов, но только после высадки группы.

— А как насчет поддержки с воздуха?

— Два вертолета группы Дельта оснащены мелкокалиберными пушками «Эмерсон» калибра 7,62 мм, установленными на подвесках. Они похожи на внешний двигатель «Джонсон» 1934 года и свисают над полозковыми шасси. В самом начале штурма эти вертолеты с позывными Сиксган-1 и Сиксган-2 смогут вести подавляющий огонь по укрепленным пунктам противника, но так как вертолетов не хватает, они будут держаться на высоте тысячи футов над целью и атаковать не больше двадцати пяти секунд, чтобы их не сбили зенитными ракетами «Стингер», как это уже было.

— Мы уже потеряли более двух вертолетов и возникли сложности с доставкой к месту группы Дельта в назначенное время, — объяснил Пуллер. — Как во время операции по спасению наших людей в Иране, когда для выполнения задачи требовалось как можно больше вертолетов, и ни один не был лишним. Простите, это я так, к слову. Но будьте готовы к тому, что вы потеряете людей, потому что нет санитарных вертолетов для эвакуации раненых, и еще предстоят потери из-за слабого прикрытия с воздуха. Конечно, можно было бы подождать, пока прибудут дополнительные вертолеты, но это не выход. Будем воевать с тем, что у нас есть.

— Всех пустим в дело? — поинтересовался кто-то.

— Да. Я даже попросил полицию усилить ряды атакующих. Можно еще пригласить бойскаутов, у кого-нибудь есть знакомые?

Раздался натянутый смех.

— А какие ограничения в применении оружия? — спросил один из офицеров, командовавший рейнджерами. — Можно пользоваться гранатами вблизи этого компьютера?

— Доктор Тиокол?

Питер прочистил горло.

— Очень жаль, но пользоваться можно только стрелковым оружием. Титановая оболочка способна выдержать любое количество пуль стрелкового оружия калибром вплоть до 7,62 мм с металлическими оболочками, но только не взрывчатые вещества. Если вы справитесь без взрывчатки и обойдетесь только стрелковым оружием, у нас будет шанс открыть дверь. Но если повредить компьютер…

— А если они заминировали компьютер и взорвут его?

— Не взорвут, — ответил Питер. В этом он был абсолютно уверен. — Нет, только не Агрессор-1. Он считает себя умнее всех и думает, что нам не удастся открыть дверь с трех попыток. Таков ход его мыслей.

«И еще он не взорвет его потому, что это я изобрел всю систему. Он хочет побить меня моим же оружием».

Питер задумался об этом человеке.

«За что я заслужил такого врага? Как я превратился в его Моби Дика? Что я ему сделал?»

— А как насчет шахты? Там можно пользоваться взрывчаткой?

— Тоже нет, — пояснил Питер. — Я знаю, вам придется воспользоваться гранатами, чтобы пробиться к командному центру, но как только вы приблизитесь к нему, извините, только стрелковое оружие. Мы просто не знаем точно, что произойдет, если вы повредите провода. Возможно, тогда я не смогу заблокировать пуск, если уже начнется отсчет, что в любом случае довольно сложно. Или взрывы вообще вызовут пуск. Так что в этом месте применяйте только стрелковое оружие.

— Есть какие-нибудь последние сведения относительно того, что находится под брезентом? — Этот вопрос одного из офицеров интересовал всех.

— Наши аналитики из Пентагона считают, что там может быть установлено тяжелое артиллерийское орудие, — ответил Пуллер. — Во Вьетнаме для борьбы с пехотой мы использовали 105-мм орудия, стрелявшие кассетными боеприпасами с поражающими стреловидными элементами. Не исключено, они доставили туда орудие в разобранном виде. А может, там скорострельная 23-мм пушка. Скоро вы это выясните.

Когда Питер не говорил сам, он с вежливым видом слушал других, понимая, что этим парням не следует знать его истинные мысли. На самом деле ситуация была даже в чем-то анекдотичной: «Все оделись и собрались, а идти некуда». Так и получится, если он не сумеет открыть дверь.

— А потом доктор Тиокол открывает дверь, группа Дельта проникает внутрь и завершает операцию, — словно подслушал его мысли Пуллер. — Правильно, доктор Тиокол?

Все верно, подумал Питер, вежливым кивком подтверждая слова полковника, за исключением того, что я понятия не имею, какой новый код. Мне известна лишь ужасная правда: Агрессору-1 удалось сделать это. Добро пожаловать на Армагеддон.

Затрещали звонки, и люди вокруг засуетились. Питер поднял взгляд, отвлекаясь от собственных мыслей. Он услышал, как кто-то кричит, все в возбуждении шумели, от царившей на совещании дисциплины не осталось и следа.

— Что происходит? — спросил Питер у стоявшего рядом офицера.

— А вы не слышали? Они получили данные на этих ребят. Предполагают, они русские.

И тут Питер услышал, как Скейзи говорит о каком-то особом подразделении, специализирующемся на захвате ракетных шахт, и как остальные кричат: «Нет, нет, зачем им стирать с лица земли собственную страну, какой в этом, черт возьми, смысл?»

И вдруг наступила тишина.

Питер увидел, что все смотрят на него.

— Доктор Тиокол, не могли бы вы пояснить, в чем тут дело?

Скейзи протянул Питеру желтый лист телетайпной ленты с надписью вверху: «Срочно — молния». Питер быстро пробежал глазами содержание телеграммы.

«Штаб-квартира ФБР считает, что силами противника в Саут Маунтин руководит Аркадий Пашин, генерал-полковник ГРУ, первый заместитель начальника ГРУ, начальник 5-го Управления оперативной разведки. По данным ЦРУ, объект Пашин в течение последних десяти лет отвечает в ГРУ главным образом за сбор данных о стратегических военных объектах США. Закончил разведывательный факультет академии Генерального Штаба; курсы по подготовке разведчиков-нелегалов; Военно-дипломатическую академию; Военный институт иностранных языков, блестяще владеет английским; специальный факультет связи; Киевское высшее общевойсковое командное училище; специальный факультет Харьковского авиационно-инженерного училища; академию Генерального Штаба. Десять лет провел в Соединенных Штатах при миссии СССР в ООН. По нашим данным, он единственный из советских военных высшего ранга, кто формально отказался от отчества. В ноябре 1982 года Аркадий Семенович Пашин официально уведомил свое командование, что с этого момента будет именоваться просто Аркадий Пашин. Мы не располагаем информацией о причинах столь беспрецедентного решения. Ни один из наших источников не может объяснить смысл данного поступка. И последнее: объект Пашин два раза упоминался, как возможный покровитель известного общества „Память“, состоящего из крайне правых элементов и порожденного явным стремлением Горбачева сблизиться с Западом и его политикой гласности. Деятельностью „Памяти“ обеспокоены наши ведущие аналитики, но информации об этом обществе крайне мало. Продолжение следует».

Питер опустил донесение.

— Может быть, это что-то вроде шантажа? — предположил Пуллер. — Может быть, сейчас советские военные или полоумные из этого общества «Память» захватывают власть в стране, и им нужно какое-то время подержать руку на ядерной кнопке, не важно где?

— Нет, — возразил Питер. Он моментально понял, в чем дело. Ведь Питер был знаком с этой идеей, знал ее соблазн, ее манящую притягательность. Понимал, как способна она заставить человека нажать на ядерную кнопку с мыслями о высокой моральности этого поступка.

— Нет, здесь не шантаж. Это просто логика, скорее даже, стратегическая логика и желание следовать ей до конца.

На лице Питера появилась кривая усмешка. Он понимал Пашина, понимал, как работает его мозг, потому что работал он точно так же, как и его собственный.

— Знаете, — продолжил Питер, — все очень просто. Этот Пашин… он сделал то, что не сделал до него никто. Он придумал, как выиграть третью мировую войну.

Питер глубоко вздохнул.

— Пашин считает ракеты МХ оружием первого удара, и когда наша ракетная система будет полностью готова, мы получим преимущество, мы нажмем ядерную кнопку и уничтожим их. Более того, по нашей собственной логике мы так и должны будем поступить. К этому нас и подталкивают ракеты. Так как ракеты МХ превосходят их ракеты в плане точности и способности разрушать прочные ракетные шахты и так как наша собственная командная система, система связи и контроля, довольно ненадежна и не может противостоять советскому первому удару, то мы просто должны применить их первыми. Вопрос заключается в том, потерять ли их или применить, и он считает, что мы их обязательно применим. Таково его твердое убеждение, и я не могу, да и никто не может утверждать, что подобная возможность исключена. Мы не хотим делать этого, но боимся и будем бояться упустить момент и не применить наши ракеты.

Все молчали.

— Так что, с его точки зрения, выбор заключается не между войной и миром, а между поражением или победой в неизбежной войне. Вот и все. Если мы согласимся с этим, то все встанет на свои места, особенно если он из консерваторов, о чем свидетельствует его членство в обществе «Память». Пашин считает ядерную войну неизбежной. Она начнется, как только будет завершена наша ракетная система, для чего требуется еще полгода или год. И начнется она в результате нашего первого удара с использованием более совершенного оружия, а завершится полной победой США: все советские города превратятся в руины, все их ракеты будут уничтожены прямо в шахтах, все командные бункеры разлетятся на куски. Но если эта война начнется сейчас, сегодня вечером, через несколько часов, то… — Питер помолчал, позволяя присутствующим осознать сказанное, — Советы выиграют эту войну.

В комнате стояла полная тишина.

— Как все будет происходить? Пашин выпустит ракету МХ на Советский Союз. Какие у нее цели? Все десять боеголовок ракеты нацелены на объекты, которые мы называем целями третьей или четвертой степени прочности в ядерном отношении, а не на уязвимые цели, такие, как города, население и тому подобное. Наши боеголовки W87 чрезвычайно точны, от них, как от смерти и налогов, невозможно спрятаться. И в силу своей точности они довольно маленькие. Так вот, все десять боеголовок нацелены на уничтожение трех основных РЛС дальнего обнаружения, командного пункта ПВО страны, подземного правительственного бункера в тридцати милях от Москвы и пяти сибирских ракетных шахт, которые к моменту запуска нашей ракеты МХ будут пусты.

Вы можете спросить, в чем же тогда смысл? Как только советские радары засекут летящие десять боеголовок, они сойдут с ума и выпустят в нашу сторону все, что у них есть. Общая мощность наших боеголовок тридцать пять мегатонн, в СССР они уничтожат объекты, которые я перечислил выше, и, наверное, максимум тридцать тысяч человек. А через семь-девять минут Советы обрушат на нас четыре тысячи мегатонн, и все их ракеты нацелены на наши города и ракетные шахты. Электромагнитное излучение выведет из строя наши радары и компьютеры, погибнет примерно триста миллионов американцев. Вот и все. Гейм, сет, игра закончена, победил Советский Союз.

Цель Пашина — вынудить свою страну нанести по США массированный удар, потому что цена первого удара очень высока. Но ни Политбюро, ни даже какие-нибудь сумасшедшие военные сами никогда не нажмут ядерную кнопку. Пашин нажмет ее, возможно, с помощью или по настоянию этого общества «Память» и с помощью небольшого спецподразделения. Понимаете? Легко, даже гениально. А когда все закончится, он выберется из горы, за ним прилетит вертолет, и он станет царем всей России.

— Но наши подводные лодки, они могут…

— Нет, — возразил Питер, — извините, но все наши подводные лодки у них под прицелом. Некоторые русские смогут уничтожить в первые же минуты, они собьют и самолеты «Такамо», которые держат связь с подводными лодками и должны передать им приказ на пуск ракет. С помощью электромагнитного излучения и электронных помех русские могут заблокировать всю связь, подводные лодки останутся без связи и станут непременно ждать, пока за пару недель их не потопят. Они постараются заблокировать действия подводных лодок, Пашин наверняка об этом позаботился. Тогда все.

Русские не хотят воевать, но Пашин не оставит им выбора. Одним ударом он надеется разгрести весь хлам и мусор в руководстве страны, выполнить роль этакой уборщицы.

— Но почему же он не захватил русские ракетные шахты и не нанес первый удар подобным способом? — спросил кто-то.

— Потому что Саут Маунтин — единственная в мире ракетная шахта с независимой системой запуска. Единственное место, где он сам может нажать на кнопку. Пашин выбрал сложный, но и самый логичный путь. Согласно его моральным понятиям, такой выбор можно даже назвать безупречным. Он не сумасшедший, на самом деле он просто действует в рамках правил игры, той самой игры, которую изобрели его и наша страны.

— А что за люди с ним?

— Вашингтон уверен, что это люди из спецназа, — ответил Скейзи. — Советские войска специального назначения. Они находятся в подчинении ГРУ, а не Министерства обороны, ведь Пашин — большая величина именно в ГРУ. Эти люди прошли специальную подготовку по захвату ракетных шахт, они воевали в Афганистане. Отсюда их загар и вставные зубы, не позволяющие определить, из какой они страны. Их человек шестьдесят? Значит, четыре группы по пятнадцать человек, такие группы и являются боевой единицей спецназа. Теперь понятно, откуда взялись эти проклятые «стингеры», мы поставляли их моджахедам, чтобы сбивать советские штурмовые вертолеты MI-26. Должно быть, спецназовцы перехватили караван и использовали это оружие против нас. Очень, очень крепкие парни.

Пуллер не слушал Скейзи, он думал, пытаясь отыскать уязвимое место в рассуждениях Питера.

— Доктор Тиокол, — внезапно спросил он, — не думаете ли вы, что ваша теория развалится с учетом нашего ответного удара? Как только наши радары засекут русские ракеты, мы нанесем ответный удар. И уничтожим их. А весь мир погибнет от радиации…

— Вы не совсем поняли, полковник Пуллер. Должно произойти что-то еще. Что-то такое, что воспрепятствует нашему ответному удару, что полностью расстроит наши действия в те семь-девять минут с момента запуска нашей ракеты и до массированного удара русских.

Снова наступила полная тишина.

— Запуск МХ — это только часть операции. Существует, просто должна быть и другая часть. Я с самого начала говорил вам об этом, но не имел представления, что это может быть такое. Теперь я знаю. Вот вам и объяснение того странного радиосигнала, отправленного утром сразу после захвата шахты. Пашин подал сообщение своим сообщникам, что операция задерживается на восемнадцать часов из-за хранилища для ключей.

— Так в чем же все-таки дело? — спросил Скейзи.

— Это называется обезглавливание, — пояснил Питер, — или убийство главы государства. Означает отсечение правящей верхушки, а вся наша правящая верхушка находится в Вашингтоне. Лучше соедините меня побыстрее с ФБР. Пашин собирается запустить МХ здесь, в Саут Маунтин, и одновременно устроить ядерный взрыв в Вашингтоне.

Это было, пожалуй, самое трудное задание. Акли предпочел бы ему любое другое, но события развивались стремительно, и из Вашингтона объяснили, что он обязан выполнить это задание.

— Я… я не уверен, что смогу, — попытался возразить Акли. — Не могли бы вы прислать кого-нибудь еще?

После небольшой паузы голос на другом конце ответил:

— Уже нет времени, поздно. Фотографии и документы мы можем переслать по факсу в полицейский участок на дороге № 40 рядом с Фредериком, вам их доставят через двадцать минут. Вы старший сотрудник ФБР в том районе, так что действуйте.

Акли сглотнул слюну. Разве у него был выбор? Через двадцать минут подлетела полицейская машина с включенными сиреной и мигалкой, а еще через несколько секунд Акли уже держал документы.

— Мы получили это по компьютерной сети из Вашингтона, — сказал полицейский. — Эй, с тобой все в порядке? Приятель, ты выглядишь так, словно у тебя сегодня самый худший день в жизни.

— Да уж точно не лучший.

— Слышал, тут была большая стрельба.

— Да. Я в ней участвовал.

— Ох, Господи, извини, парень. Эй, и они не дали тебе времени отдохнуть…

— Сегодня нет времени для отдыха. Спасибо.

С конвертом в руках Акли направился по дорожке к дому. Весь он светился огнями, уже пришли священник, семейный доктор, а несколько минут назад прибыла пожилая пара, должно быть, дедушка и бабушка.

Он остановился у двери. Как ему хотелось очутиться сейчас за сотни миль отсюда, чтобы все закончилось, чтобы это был не он. Но это был он, и Акли постучал в дверь.

Ему показалось, что прошло несколько минут, прежде чем дверь открыл мужчина лет шестидесяти, грузный, с ничего не выражающими глазами.

— Что вы хотите? — спросил он.

— Гм, моя фамилия Акли. Я специальный агент ФБР. Сожалею, что вынужден делать это, но мне необходимо поговорить с девочками.

Мужчина долго и пристально смотрел на Акли.

— Девочки очень устали, — сказал он неохотно, — у них был такой ужасный день. Мы только что уложили их, я даже собирался дать им снотворное, чтобы они лучше спали. Здесь их дедушка и бабушка. Нельзя ли отложить разговор на другое время?

— Был бы рад, доктор, но я обязан поговорить с ними. Ситуация чрезвычайная, а времени очень мало.

— Молодой человек, сегодня на глазах девочек застрелили их мать. Неужели у вас…

— Послушайте, мне глубоко ненавистна моя роль, но вы должны понять, насколько ужасна, просто ужасна ситуация. Доктор, в этом районе объявлена угроза ядерного нападения, и формально у меня есть все права делать то, что нужно. Пожалуйста, не заставляйте меня превращаться еще и в безжалостного тупицу. — Акли сглотнул слюну, дыхание у него было тяжелым, колени вспотели.

Доктор бросил на него свирепый взгляд, потом отступил в сторону, пропуская Акли в дом.

В доме стояла жуткая тишина. Двое пожилых людей сидели на софе. Женщина плакала, мужчина выглядел оцепеневшим. Гостиная была тускло освещена, соседка Кэти Рид суетилась возле обеденного стола, что-то расставляя на нем, но к еде никто не притрагивался, она лежала на тарелках, поблескивая в скудном свете. В комнате до сих пор валялись осколки стекла, дерева, пластика — результат стрельбы, но, правда, полицейские забили фанерой окна, где были выбиты стекла. Вид комнаты и связанные с ней ужасные воспоминания вызвали у Акли тошноту.

— Кэти, как ты думаешь, можно разбудить и поднять девочек? — спросил доктор. — Этот офицер утверждает, что ему надо срочно поговорить с ними.

— Неужели нельзя оставить их в покое… — начала миссис Рид повышенным тоном.

— Мне очень жаль, — извинился Акли, — но это необходимо. Может быть, мне понадобится только старшая. Кажется, Пу?

— Бин, — бросила Кэти, поднимаясь по лестнице, но вдруг внезапно повернулась.

— Вы были сегодня днем таким решительным, таким уверенным. И посмотрите, что случилось. Посмотрите, что вы сделали с этой семьей.

Акли не знал, что ответить ей. Он снова сглотнул слюну.

— У них была такая счастливая семья. Настоящая семья. Почему вы сделали с ними такое?

Акли опустил голову, уставившись на кончики ботинок. К нему подошел доктор.

— Вы тот самый человек, что был наверху?

— Да, — ответил Акли, в который раз сглатывая слюну. — Поверьте, я не хотел, чтобы так все получилось. — Но доктор смотрел на него, не веря ни единому слову.

Через несколько минут Кэти Рид спустилась по лестнице вместе с Бин. Лицо девочки припухло от сна, на ней была розовая ночная рубашка и тапочки, отороченные кроличьим мехом. Бин потирала кулачками глаза, но, увидев Акли, замерла неподвижно, ее фигурка буквально излучала страх. Кэти Рид подвела ее по ступенькам к Акли.

— Привет, — сказал Акли, придавая своему голосу бодрый тон. — Эй, мне очень жаль, что я разбудил тебя.

— Да оставьте вы свой тон, — буркнула миссис Рид. Акли не умел обращаться с детьми, как-то не доводилось ему делать этого. Но сейчас, глядя на девочку, на ее серьезное личико, бледную пуговку носа, большие, темные, вопрошающие глаза, на ее маленькие ручки, прижатые к груди, ему ужасно захотелось встать перед ней на колени, прижать к себе и молить о прощении. Кожа на ее шейке была такой мягкой.

— Меня зовут Джим, — вымолвил он. — Малышка, я хочу попросить тебя посмотреть фотографии.

— Ты собираешься застрелить меня? — спросила девочка.

Внезапная боль расколола Акли на тысячу кусков, и каждый из кусков ужасно болел.

— Нет, дорогая. Это был ужасный, жуткий несчастный случай. Я все бы отдал, чтобы его не произошло.

— А моя мамочка в раю? Нана сказала, что ты отправил ее в рай, потому что Иисусу захотелось иметь рядом своего лучшего друга.

— Наверное, это так. Иисус, гм… — Акли не знал, что говорить… — Иисус иногда поступает загадочно, ты же знаешь. Но думаю, он знает, как лучше.

Бин медленно кивнула, размышляя.

— Иисус очень любит нас, но мамочку он любил больше всех. Моя мама будет очень счастлива с ним.

— Уверен, что так оно и будет. А теперь, сладкая моя, пожалуйста, окажи мне одну маленькую услугу, и я навсегда уйду отсюда. У меня есть фотографии, мне их прислали из Вашингтона. Я хочу, чтобы ты посмотрела на них и сказала, нет ли там людей, которые увели твоего папу.

Акли подвел девочку к столу, и она принялась внимательно, одну за одной, рассматривать фотографии.

Потом выбрала одну и протянула Акли.

— Вот этот. Он был здесь сегодня утром. Он новый начальник моего папы, он забрал папу на новую работу. Это друг Германа.

Акли посмотрел на фотографию. На ней было изображено примечательное волевое лицо явно профессионального военного: сломанный нос, короткая стрижка, жесткие, суровые глаза. Одет он был в камуфлированную куртку, на плече Акли разглядел ремень автомата, наверняка АК-47. Задний фон фотографии был размазан, словно снимали с расстояния нескольких сот футов с помощью очень мощных объективов.

Акли пробежал глазами сопроводительный документ.

"Совершенно секретно.

Центральное разведывательное управление.

Научно-исследовательский отдел: советские военнослужащие / войска специального назначения.

Ясотый Александр, майор. Последнее установленное место службы: 22-я бригада спецназа, ГРУ, прикомандирован к 15-й гвардейской мотострелковой дивизии, Кабул, Афганистан. Объект Ясотый закончил разведывательный факультет академии им. Фрунзе; Череповецкое Высшее военно-инженерное училище связи; факультет спецназа Рязанского высшего воздушно-десантного училища; Серпуховское высшее командно-инженерное училище. Служил в воздушно-десантных войсках, снайпер, владеет техникой затяжных прыжков с парашютом. Принимал участие в военных действиях в Анголе, Центральной Америке, на советско-китайской границе. Объект Ясотый впервые опознан представителями израильского Моссада в 1972 году, когда работал инструктором в лагере иракских партизан. Впоследствии был замечен в тренировочном центре КГБ в Карловых Варах, служил советником 15-го отряда кубинских коммандос, действовавших в Анголе. 14 января 1984 года агентом «Гортензия» установлено его пребывание в Кабуле, Афганистан. В 1986 году московский агент «Цветочная ваза» упоминал его, как возможного члена общества «Память» — правой организации националистической ориентации. Силы этой организации не выяснены, возможно, с ней связаны высокопоставленные правительственные чиновники. «Память» остается объектом повышенного интереса западных разведслужб".

— Он хороший человек? — поинтересовалась Бин.

— Да, малышка, он очень хороший человек.

— А он приведет папу назад ко мне?

— Да, сладкая моя, обещаю тебе, он приведет. — Акли посмотрел в ясные, чистые глаза девочки. — Обещаю тебе, он приведет твоего папу к тебе.

21.00

В трубке слышались только гудки.

— Алло? — Наконец-то!

Сердце Григория чуть не выскочило из груди. Ее голос звучал для него прекрасной музыкой, так сильно он хотел услышать его. Сначала Григорий просто ошалел, не в силах вымолвить ни слова, но затем взял себя в руки и закричал:

— Молли, о Молли, это ты, слава Господу, это ты!

То, что он услышал в ответ, было просто замечательным.

— Ох, Боже, Григорий, дорогой, я уже начала бояться, что потеряла тебя и ты больше никогда не позвонишь! Григорий, я все узнала! Ты не поверишь, что творится, Григорий. Это просто невероятно, я все тебе расскажу.

— Молли, что это? Пожалуйста, скажи мне сейчас. Я должен знать.

— Григорий, ты о таком и мечтать не мог. Ты не только спасешь свою карьеру, но и шагнешь еще выше. Это невероятно. Я все для тебя узнала. Ты где?

Григорий находился в очередном баре на Четырнадцатой улице, в этом районе осталось всего несколько подобных заведений, которые он еще не обошел.

— Гм, я в Джорджтауне, — солгал он.

— Как быстро ты сможешь доехать? У меня документы, фотографии, отчеты. Боже, ты не поверишь. Это происходит прямо сейчас, в штате Мэриленд. Это касается… послушай, дорогой, приезжай как можно быстрее.

— Считай, что я уже у тебя. Ох, Молли, Молли, я люблю тебя, ты знаешь? Я люблю тебя, я так тебе благодарен.

Светясь от радости, Григорий выскочил из бара. Вечерний воздух был чистым и свежим, он пах триумфом. Ему срочно требовалось выпить, чтобы отметить это дело. Григорий огляделся и увидел невдалеке открытый винный магазин, но когда он подбежал к нему и влетел в сверкающее помещение, то обнаружил, что у него осталось всего три доллара.

— Мне надо водки. Сколько стоит бутылка?

— Самая лучшая русская, «Столичная», — ответил продавец, — четыре доллара двадцать пять центов. «Абсолют» — пять с половиной долларов. Есть еще…

В конечном итоге Григорий, как и утром, купил американскую «Водка-сити», которая, как он обнаружил тут же на улице, была не крепче пощечины слабой женщины и отнюдь не укрепляла его огромную радость.

Ладно, не имеет значения. Любая водка лучше, чем отсутствие водки. Пока Григорий бежал к машине, он еще несколько раз приложился к бутылке. К стеклу машины была прилеплена штрафная квитанция за неправильную парковку, но Григорий просто скомкал ее и швырнул на землю. Забравшись в машину, он направился в сторону Александрии.

Через двадцать минут, в течение которых Григорий еще несколько раз хлебнул из бутылки, он был на стоянке возле дома Молли. Сегодня утром он покинул эту стоянку в темноте, в темноте и вернулся. Круг замкнулся. От отчаяния к триумфу — вот каким был этот круг, вот к чему привели его ум и ловкость. Он сунул водку в карман пальто, вбежал в подъезд, поднялся на лифте и буквально подлетел к двери.

Он постучал.

Молли рывком распахнула дверь.

— Григорий!

Боже, что за прекрасная женщина! На Молли было ее обычное домашнее платье в гавайском стиле, но благодаря массивным плечам она походила на профессионального футболиста. Щедрые синие тени на глазах, волосы начесаны и аккуратно уложены, на коренастых ногах открытые домашние туфли на высоком каблуке и с золочеными ремешками, ногти на ногах покрыты розовым лаком.

— Я хотела получше выглядеть сегодня вечером, — сказала она.

— Тебе это удалось, моя дорогая. Да, удалось, сейчас ты просто великолепна.

Молли за руку потащила Григория в комнату. Его охватило страстное желание, сердце колотилось, как метроном, член торчал, словно ракета SS-24, и готов был взорваться. В гостиной горели свечи, царствовал полумрак, стол был накрыт для ужина, на столе Григорий заметил бутылку вина.

— Думаю, нам есть что отметить, — заметила Молли.

— Конечно. Отметим. Ведь я теперь никуда не уеду!

— Садись, дорогой. Налить тебе шампанского?

— Шампанского! Да! Боже, как чудесно! — Он-то знал, что водка и шампанское вместе имеют потрясающий эффект.

Григорий уселся в большое, легкое кресло. Молли подошла к нему с бутылкой шампанского.

— Пожалуйста, дорогая, я тебя внимательно слушаю, — поторопил ее Григорий.

Он весь светился в ожидании желанного момента.

Молли устроилась напротив него.

— Послушай, Григорий, есть одна маленькая деталь, которую я сообщу тебе, прежде чем начну свой рассказ. Одна ма-асенькая деталь, — по-детски протянула Молли, изобразив на своем пухлом личике что-то глуповатое и ребяческое. — Только, пожалуйста, не сердись на меня.

— Я все тебе прощаю. Отпускаю все твои грехи. Ты не можешь сделать ничего плохого. Ты ангел, дорогая, ты просто святая. — Григорий взял ее на удивление тонкую руку и посмотрел ей прямо в глаза. Странно, он как-то раньше не замечал, что у нее совсем нет скул, лицо Молли было похоже на белую подушку с глазами.

— Но ко всему этому я еще специальный агент отдела контрразведки ФБР.

Она улыбнулась. Григорий посчитал ее слова забавной шуткой.

— Ох, ну ты даешь, Молли. — Он рассмеялся, но тут только до него дошло, что в комнате полумрак лишь по той причине, что здесь еще полно людей. Люди в костюмах быстро обступили Григория, что повергло его в шок. В комнате зажегся свет, из спальни вышел еще один агент и задул свечи. Несколько агентов появились из стенных шкафов и из ванной. Трагическая сцена, как в театре, когда пьеса закончена, зажегся свет, и ты понимаешь, что сидишь всего-навсего в старом здании театра.

Молли встала.

— Отлично, Ник, — бросила она, — он полностью в твоем распоряжении. — Молли повернулась к Григорию. — Извини, дорогой, жизнь иногда бывает очень суровой. Ты очень хороший парень, но, Боже мой, ты же грязный шпион.

Молли скрылась в спальне, а перед Григорием уселся мужчина средних лет.

— Итак, — начал незнакомец, — вот мы наконец и встретились, Григорий Иванович Арбатов. Меня зовут Махони. Ник Махони. Я уже два года не спускаю с тебя глаз. Согласись, разве Молли не прелесть? Она одна из лучших. На самом деле хороша, да?

— Я… я…

— Послушай, старина Грег. У нас возникла проблема.

Ошеломленный Григорий тупо глядел на Махони.

— Могу я выпить?

— Извини, Грег, но ты нужен нам трезвым. Ох, Господи, ты действительно нужен нам трезвым.

Григорий продолжал молча смотреть на собеседника.

— Грег, у нас серьезные неприятности, очень серьезные.

Махони посмотрел на часы.

— Ты когда-нибудь слышал о человеке по имени Аркадий Пашин?

— Я…

— Конечно, слышал. В данный момент Аркадий Пашин является самым могущественным человеком в мире. Он сидит в американской ракетной шахте в пятидесяти милях от Вашингтона и собирается начать третью мировую войну. Он хочет запустить птичку, что будет началом последнего танца. Вместе с ним находятся спецназовцы, ты слышал о спецназе?

Григорий сглотнул слюну.

— Штурмовики. Головорезы. Герои. Говорят, они самые лучшие убийцы. Но почему?

— Совершенно очевидно, — дальше развивал свою мысль Ник, — что он пытается вынудить твою страну нанести первый ядерный удар, пока еще между нашими странами сохраняется ядерный паритет. Он собирается запустить нашу ракету с десятью ядерными боеголовками, нацеленными на ваши командные пункты и сеть управления, и он прекрасно понимает, что в ответ Советы тут же ударят по Америке. Вот тебе и третья мировая война. Пашин осознает, что никогда не смог бы добиться этого от Политбюро, поэтому делает все сам, понимаешь? Представляешь себе? Я имею в виду смекалку этого парня.

Григорий молчал. Да, это было похоже на Пашина.

— А ты слышал об обществе под названием «Память»?

— «Память» — повторил Григорий. — Фанатики. Они ненавидят Горбачева, гласность и вообще все новое, мечтают вернуть сталинские времена. Да, они всех нас держат в страхе.

— Да, так вот, похоже, этот Пашин один из его ведущих членов. Сейчас там, в Саут Маунтин, примерно восемьсот наших самых лучших парней, они пытаются помешать Пашину, но времени очень мало…

— Но если вы нанесете ответный удар, то это будет конец света, — ужаснулся Григорий.

— Вот именно, — натужно усмехнулся Ник Махони. — Однако наши стратеги считают, что здесь кроется что-то еще. Для товарища Пашина недостаточно вынудить твою страну к ядерному удару по Америке, он должен сделать что-то еще, чтобы обеспечить преимущество на семь-девять минут — с момента пуска ваших ракет и до взрыва. Так что, когда вылетят наши ракеты, их полет не будет скоординированным, будет потеряно всякое управление. Черт побери, приятель, наши ракеты могут вообще не взлететь. Ты когда-нибудь слышал о доктрине, называемой «обезглавливание»?

Григорий молчал, глядя на Махони.

— Это означает отсечение головы. А голова нашей страны находится как раз в том городе, в котором мы и сидим сейчас с тобой. — Ник улыбнулся.

— Да, Грег. Мы предполагаем, что Пашин намерен вечером взорвать ядерную бомбу. Может быть, уже через час. Прямо здесь, в Вашингтоне. Прощай, Белый дом, Объединенный комитет начальников штабов, командный пункт Пентагона, ЦРУ, Агентство национальной безопасности и даже Бюро государственных стандартов. Прощай, вся система управления. Прощайте, несколько миллионов граждан, спокойно спящих и видящих сны.

Махони улыбнулся Григорию.

— Послушай, а где он мог взять бомбу? Я имею в виду, если в его распоряжении не имеется русской ракетной шахты или ракетной подводной лодки, то где же он все-таки взял бомбу? Не купил же он ее в магазине?

У Григория совсем пересохло в горле. Если тут скоро произойдет ядерный взрыв, то не разумнее ли смыться отсюда, пока еще есть время? Неужели они не начнут эвакуацию?

— Грег, ты что-нибудь знаешь об этой бомбе?

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — ответил Григорий.

— А я слышал совсем другое. Сказать честно, мы плотно следили за тобой и твоей квартирой, и все слухи нам известны так же хорошо, как и тебе. Мы считаем, что в советском посольстве находится ядерный заряд мощностью одна килотонна. Он под строгим контролем ГРУ, там только ждут приказа, чтобы взорвать его, следовательно, время от нажатия кнопки до взрыва будет урезано до секунд, так что для выполнения этого задания потребуется очень храбрый парень.

У Григория перехватило дыхание. Да, об этом всегда ходили темные слухи, что-то вроде этакой мрачной шутки. Ужасные, невероятные слухи. И они не уходили с течением лет.

— Понимаешь, в старые времена бомба весила пару тонн, — пояснил Махони, — и никто бы не рискнул тайком протащить ее в посольство. Но сейчас в так называемых специальных ядерных фугасах всего сто шестьдесят фунтов, его может перенести в рюкзаке здоровый солдат, даже в наставлении об этом сказано. Вот мы и считаем, что подобная штучка запрятана где-то на Шестнадцатой улице, в четырех кварталах от Белого дома. Что ты думаешь об этом, старина Грег? Есть в посольстве такой идиот, который смог бы взорвать фугас?

Внезапно до Григория дошло. Все стало на свои места, многое приобрело смысл.

— Да, я знаю такого человека. Его фамилия Климов. Он заместитель резидента ГРУ, протеже и племянник Пашина.

Махони кивнул.

— Возможно, тоже член «Памяти».

— Плохо дело, — продолжил Григорий. — Бомба должна находиться внизу, в шифровальной комнате, которую мы называем «Винный погреб». Это самое секретное место в посольстве. Прошлой ночью там в качестве шифровальщика дежурила мой друг Магда Гошгарьян. Если Климов захотел бы взорвать бомбу, то одна бедная Магда не смогла бы остановить его.

— Да, они собирались произвести пуск сегодня рано утром, но столкнулись с задержкой, которая стоила им восемнадцати часов. Пашин по радиостанции из шахты послал какой-то непонятный сигнал, наверняка тому, кто должен был взорвать бомбу, а означал этот сигнал приказание повременить со взрывом до дальнейших сообщений. Драма разразится где-то около полуночи. Если мы не сумеем помешать, то Пашин пошлет другой сигнал своему человеку — прикажет нажать кнопку. Взрывы бомбы в Вашингтоне и ракеты в Москве должны произойти почти одновременно.

— Да, — согласился Григорий. — Теперь я понимаю, что произошло со мной сегодня. Спланировано было все заранее, поэтому днем Климов и пытался убить меня с помощью спецназовского десантного ножа. Ведь если бы это удалось, то вечером обязанности шифровальщика должен был бы исполнять тот, кто дежурил прошлой ночью. Значит, Магда. Она снова дежурила бы в «Винном погребе», а с нею у Климова не будет никаких проблем. Ох, Магда, бедная Магда, во что я тебя втянул?

— Она сейчас там?

— Да, я позвонил и попросил ее сегодня подежурить вместо меня. Боже, да ведь Климову только это и надо. Она умрет, даже не вскрикнув. Этот маленький негодяй убьет ее, довольный тем, как все удачно получилось, и радуясь своей значимости.

Оба они замолчали.

Потом Григорий сказал:

— Нужно этому помешать. Вы обязаны остановить его. Может быть, ворветесь в посольство? Проникните туда вместе с полицией?

— Но вы же знаете, что посольство — это советская территория.

— Да бросьте, сейчас не до этого.

— Грег, старина. Да у вас там люди КГБ с автоматами АК, и им отдан приказ, как смертникам, стрелять в любого, кто попытается проникнуть на территорию посольства. И как только начнется стрельба, твой друг Климов побежит вниз и успеет сделать свое черное дело Послушай хорошенько своего приятеля Ника, ты же отличный парень. Здесь существует один-единственный путь. Нам нужен парень, хороший, храбрый парень, хладнокровный, настоящий мужик с яйцами размером с покрышки «кадиллака», крутой, сообразительный, этакий Джеймс Бонд, но только он должен быть русским, чтобы попасть в подвал посольства и остановить Климова. На самом деле для этого нужен всего один хороший выстрел. На штурм горы мы бросили восемьсот отборных коммандос, но здесь, в Вашингтоне, нам может помочь один-единственный человек. Ты понял?

— Но где же вы возьмете такого парня? — спросил Григорий, все еще не понимая, какую помощь может оказать лично он. Он предположил, что американцам, вероятно, понадобится чертеж расположения «Винного погреба», особенности входа туда, может быть, даже документы, по которым американский агент пройдет мимо охранников из КГБ, и…

И тут Григорий заметил, что Махони пристально смотрит на него. Боже милосердный, они все смотрели на него! И Молли смотрела на него, ее большие, глупые коровьи глаза блестели от слез.

— Ох, дорогой, — сказала Молли, — конечно, было бы гораздо лучше, если бы в нашем распоряжении имелся зеленый берет, полицейский или агент ФБР. Но у нас их нет, дорогой.

Григорий вдруг понял.

— У нас есть только ты, Грег, — добавил Махони. — Настало время совершить геройский поступок. Пора тебе стать зеленым беретом, старина Грег.

22.00

Теперь информация посыпалась, как из рога изобилия: ФБР обнаружило арендованную шесть месяцев назад неким «Исааком Смитом» ферму вблизи Саут Маунтин, откуда и действовали спецназовцы. Агенты ФБР нашли в сарае ящики из-под боеприпасов, различные машины, грузовики и даже автобусы — на них спецназовцы все эти шесть месяцев мелкими группами добирались сюда по проселочным дорогам из Канады или Мексики. Были там планы, графики, склад продуктов питания, карты и некое подобие казармы с нарами. А еще нашли агенты несколько полотен какого-то материала, похожего на белый брезент, но пропитанного химическими веществами. Таких полотен было четыре. Поломав голову, агенты предположили, что эти полотна вручную обработали по специальной технологии, позволяющей свести на нет действие доплеровских РЛС обнаружения наземных движущихся целей, установленных на Саут Маунтин. Четыре неиспользованных полотна предназначались тем четырем десантникам, которые утром проникли в дом Хаммела.

Пентагон, ЦРУ и разведывательное управление Министерства обороны США прислали дополнительную информацию о спецназе: самые лучшие, но и самые беспощадные солдаты. Преданные, очень опытные, очень жестокие, особенно беспощадно действовали они в Афганистане, где на их совести были несколько стертых с лица земли кишлаков.

Недавнее прошлое свидетельствовало: там, где Советам нужно было нанести быстрые, смертельные удары, использовали спецназ: например, пражский аэропорт, захваченный десантниками весной 1968 года, когда русские подавили революцию в Чехословакии, возглавляемую Дубчеком. На самом деле там действовал штурмовой отряд спецназа. Именно спецназовцы захватывали в Кабуле дворец президента Амина в декабре 1979 года. Из спецназовцев формировались подразделения, действовавшие в странах третьего мира, в самых разных местах: в горах Перу, в горах Ирака, на полуострове Малакка, на азиатском материке, среди рисовых полей Вьетнама, в нагорьях Сальвадора.

— Крепкие ребята, — заметил Скейзи, — но мы с ними справимся.

— Самая трудная часть операции придется на спуск в шахту, — сказал Пуллер. — Веревки, темнота… Вы же понимаете, что они будут стрелять в вас. Конечно, сначала вы швырнете в шахту гранаты и, возможно, хорошую порцию взрывчатки С-4, но затем наступит момент, когда первому человеку из вашей группы придется спускаться в темноту по веревкам. И вы, естественно, прекрасно понимаете, что обороняющие коридор спецназовцы откроют огонь по движущимся мишеням. Это будет очень сложный момент, Фрэнк. Вы уже решили, кто спускается первым?

Скейзи засмеялся, демонстрируя крепкие белые зубы. В 1968 году он поступил в Вест-Пойнт и любил на выходные ездить автобусом в Принстон, где находился один из старейших университетов. Он шатался по городку, коротко стриженный, в нелепой для этих мест форме курсанта-первогодка и задирался с местной шпаной. Скейзи любил драться, все время только и думал о драке. В каких только передрягах он не побывал.

— Вы и сами не стали бы прятаться за спины своих людей, — ответил Скейзи. — Первым пойду я.

Ответ не удивил Пуллера, это он и предполагал услышать, задавая свой вопрос.

— Мне хотелось бы, чтобы вы пересмотрели свое решение, Фрэнк. Командир может поставить под угрозу всю операцию, если в самом ее начале он без всякой необходимости выйдет из строя.

— Я никогда не приказал бы человеку сделать то, чего не могу сделать сам, — твердо ответил Скейзи.

— Фрэнк, послушайте, я не собираюсь указывать вам, как проводить операцию, но не спускайтесь первым из-за какого-то идиотского желания укорить меня. Я знаю, вы злы на меня из-за Ирана, знаю, вы думаете, будто я разрушил вашу карьеру. Я ведь говорил с Брюсом Палмером и пытался убедить его присвоить вам звание полковника. Я объяснил ему, что вина за операцию «Пустыня-1» лежит только на мне, что вашей вины там совсем нет. Вы поняли?

Скейзи не смотрел на Пуллера.

— Я просто стараюсь выполнить задачу, полковник. Вот и все. Мне нужен шанс. Тот, которого я не получил в Иране.

Пуллер, никогда не объяснявший Скейзи своих тогдашних действий, почувствовал желание сделать это сейчас. Ему хотелось сказать: «Мы не могли отправиться на пяти вертолетах без специального разрешения Объединенного комитета начальников штабов, который негласно руководил операцией. У меня не было выбора. Я офицер, мне платят за то, что я выполняю приказы, платят за то, что я несу всю ответственность и тогда, когда все открещиваются от меня, чтобы не испортить свою карьеру. Я мог бы устроить скандал, но не сделал этого. Такой уж я есть».

Но ничего этого он не сказал.

— Что ж, тогда желаю удачи, Фрэнк. Теперь дело за Дельтой.

— Просто на этот раз разрешите нам действовать, Дик. Что бы там ни было, разрешите нам действовать.

Как много всяких поворотов, извилин, ступенек! Уоллсу казалось, что он пробирается по чьим-то внутренностям, двигаясь в направлении мерцающего света. Там, где тоннель выпрямлялся и шел прямо вверх, ему приходилось карабкаться, как в печной трубе, упираясь в стенки коленями и спиной. Тогда он особенно чувствовал какую-то гранитную тяжесть патронов в карманах, да и самого обреза, примотанного к руке.

Да выбрось ты его, сказал себе Уоллс.

Но не послушался. Он любил эту штуку, она никогда его не подводила.

Иногда по Тоннелю можно было просто идти, не карабкаться — это когда встречался небольшой уклон, уводя его все выше. Так и пробирался он вверх в темноте, видя перед собой лишь слабый отблеск света в конце этого лабиринта. Воздух в тоннеле был уже другой, более холодный и чистый, а там, вдалеке, был свет. Сейчас Уоллс знал только это.

А может быть, ты мертв, парень, а это просто ад, подумал он. Может быть, тебе суждено вечно карабкаться через эти дыры. Таков конец тоннельной крысы: вечно из тоннеля в тоннель. Уоллс увидел их перед собой: тоннели в ад, тоннели в космос, тоннели в вечность.

Он остановился, пот залил глаза. Похоже, начинаешь слегка сходить с ума, вот так-то, парень. Отдышавшись, Уоллс почувствовал вдруг ужасный голод. С удовольствием умял бы сейчас цыпленка. Он представил себе, как он хрустит, как нежное белое мясо, легко отделяясь от костей, падает в руку, пачкая ее жиром. Уоллс улыбнулся, вспомнив своего брата Джеймса. У них была такая шутка — когда белые умирают, они превращаются в цыплят, так что неграм нужно есть их побольше, это будет им только на пользу.

Как много лет он не думал о такой чепухе. Эй, парень, будь умнее, выбирайся из этой заварухи, вылезай из дыры, возвращайся повидаться с Джеймсом и поесть маминых цыплят.

Мама была баптисткой, много лет она работала у евреев в Пайксвилле, и они хорошо к ней относились. Пожалуй, больше никто не относился к ней хорошо, ни ее муж Тайрон, который исчез, ни Уиллис, занявший его место и частенько колотивший маму. Мама была крупной печальной женщиной, всю жизнь она много работала и умерла тогда, когда ее старший сын Натан воевал в тоннелях во Вьетнаме. Так что о смерти матери он узнал только от своего брата Джеймса. А потом Джеймса убили. Говорят, во время игры в баскетбол Джеймс оскорбил одного из игроков, а у того был пистолет, и он застрелил Джеймса.

Так что Натан не нашел дома ни мамы, ни брата Джеймса. Да и все, с кем он воевал в катакомбах, тоже умерли. Смерть была повсюду, словно крысы на задворках Пенсильвания-авеню. Уоллс не мог найти работу, а когда все-таки нашел, у него начались головные боли — результат взрыва в тоннеле — и его уволили.

«Сегодня первый день оставшейся тебе жизни» — такое объявление встретило его на станции Дерос, когда он вернулся из Вьетнама, но это была очередная ложь для белых: это был первый день несуществующей жизни.

Этот плакат следовало бы заменить другим, с надписью: «Трахай ниггеров».

Уоллс помотал головой и с такой силой сжал обрез, что чуть не сломал его. Никто не знает, как жестоко может изменить человека Пенсильвания-авеню. «Парень, сделай что-нибудь, чтобы вырваться с Пенсильвания-авеню, похорони маму и брата в более приличном месте этой страны». Он скучал по маме, скучал по брату. Уоллс так и не вырвался с Пенсильвания-авеню, но стал одним из ее хлыщей, ее пастором, он знал все и мог предложить что угодно: шлюху, всякие таблетки для поднятия настроения и мужской потенции. Он был султаном Пенсильвания-авеню, пока…

Капля воды упала на щеку, вернула его от воспоминаний к действительности. Перед ним был только этот гребаный тоннель, по которому, похоже, предстояло двигаться бесконечно и…

И тогда он увидел это.

Черт, так долго карабкаться, чтобы увидеть это дерьмо, но все же это было именно то, за чем он пришел сюда.

Впереди в тоннель врезалась труба из рифленого металла, но, черт побери, ржавая. Свет, который его вел, шел из дыры в этой трубе.

Уоллс полез вверх, но не вертикально, а под углом в направлении трубы. Может быть, это канализация? Да нет, дерьмом вроде не пахнет. Он добрался до трубы и вполз в нее. Через эту трубу текла вода, уходя затем в гору. Это был главный тоннель в его жизни. Уоллс ощупал дыру. Да, слава Богу, человек может пролезть через такую дыру. Он начал втискиваться в трубу, словно влезал назад в материнскую утробу. Тело его дергалось, извивалось, скручивалось, узкие бедра вихляли из стороны в сторону. Ах, черт, зацепился обрез! Ну давай, черт побери, еще разок, еще.

Он втиснулся и в эту трубу.

Но куда же она ведет? Уоллс потихоньку пополз вперед, плечи едва пролезали, потолок трубы был всего в дюйме от его носа. Он продолжал протискиваться вперед, ощущая запах металла, не имея возможности повернуться. Обрез под ним причинял чертовскую боль, но изменить он ничего не мог, продвигаясь вперед по дюймам. Его снова охватила паника. Ох, черт, не хватало еще подохнуть здесь, застряв, как дерьмо в канализации. Уоллс закричал, и этот крик хлестнул его по лицу, отскочив от металлической поверхности трубы почти у его носа. В такой тесноте приходилось толкать себя вперед дюйм за дюймом. Да, здесь можно застрять и подохнуть от голода, а потом появятся крысы и обглодают труп до костей.

Уоллс старался не думать о крысах, и, слава Господи, их здесь не было. Только труба, со всех сторон одна труба, свет где-то впереди, очень холодный сухой воздух и какой-то гул. Уоллс протискивал себя вперед, секунды растянулись в часы, ему казалось, что в этой трубе он уже целую вечность, что труба просто стала его жизнью. Худшего момента и не припомнишь, разве что то утро, когда его предупредили, что Арийцы, поклявшиеся добраться до его задницы, поджидают его в душе.

В голову пришла мысль помолиться, но он не мог решить, какому Богу. Нет, баптистский мамин Бог здесь не подойдет, многие ребята верили в него, но погибли, и последний из них, бедняга Уидерспун, остался в тоннеле всего несколько часов назад. Аллах тоже не подойдет, потому что верившие в него ребята погибли точно так же, как и баптисты. Там, в тюрьме, рьяному приверженцу ислама Ларри Арийцы разрезали рот, и Аллах не спас его задницу. Так и не придумав, кому помолиться, Уоллс просто запел псалом «Абрахам, Мартин и Джон», посчитав это лучшими строчками, обращенными к Богу, какие ему довелось слышать. И снова начал протискиваться вперед. Казалось, прошла целая вечность, залитый потом и охваченный страхом, он, наконец, дополз до конца трубы.

Уоллс высунулся из нее. И увидел Бога.

Высокий, черный и чистый, Бог равнодушно смотрел на него, стоя в помещении, где гудели кондиционеры. Бог был большим. Бог был громадным. В нем не было ни милосердия, ни понимания, у него не было человеческого лица. Бог был гладким и холодным на ощупь.

Бог был ракетой.

Впервые за все это время застучал телетайп, но генерал даже не шевельнулся, чтобы подойти и прочитать сообщение. Он остался стоять позади Хаммела, заглядывая ему через плечо, словно завороженный видом пламени, проникающего в глубь титанового блока. Можно было подумать, что он пытается заставить пламя быстрее резать металл.

— Сэр, тут сообщение.

Генерал с трудом оторвал взгляд от пламени горелки, подошел к телетайпу и оторвал ленту с сообщением.

После этого подошел к телефону.

Джек услышал, как он сказал:

— Майор Ясотый, больше нет необходимости говорить только по-английски. Похоже, американцы выяснили, кто мы.

Он положил трубку и повернулся к охранникам. Быстро заговорил с ними на каком-то другом языке. Охранники ответили ему и, оживленно переговариваясь, вышли из помещения. И тут Джек понял, какой это был язык.

Он тут же прекратил работу.

— Да вы же русские! — крикнул Джек генералу. — Я слышал, это русский язык. Проклятые русские! — В повисшей тишине Джек слышал, как колотится его сердце.

Генерал посмотрел на него, и Джек заметил, как на секунду на его гладком симпатичном лице промелькнуло удивление.

— А если даже и так, мистер Хаммел? Какая в этом разница для вашей семьи?

— Я ни за что не буду помогать русским, — решительно ответил Джек. Теперь он чувствовал, что у него есть твердая причина стоять на своем, хотя сердце стучало, как паровой молот, а колени начали дрожать.

Генерал что-то сказал по-русски, в комнату тут же ворвались два молодых десантника и направили оружие на Джека.

— Кончайте ломать комедию, мистер Хаммел, и, пожалуйста, без глупостей. Одно мое слово, и вас пристрелят. А потом я отдам приказ людям, находящимся у вас дома, и они убьют вашу жену и детей. Осталось-то всего дюйм или два металла, теперь мы уже сможем справиться и без вас. Так что вы напрасно пожертвуете собой и своей семьей.

— Вы так думаете? Может быть, вы и разбираетесь в ракетах, но в сварке вы ничего не понимаете. А я вот рвану эти шланги, — Джек схватился за шланги, которые шли от горелки к газовому баллону, — вырву клапаны и вы останетесь без газа. И ничего не сможете сделать, пока не найдете новый баллон. Может, и раздобудете его, но к полудню завтрашнего дня.

Подобная бравада далась Джеку тяжело, колени у него дрожали, горелка в руке так и прыгала. Но тут все было на его стороне. Все это сумасшествие зависело от клапанов между шлангами и баллоном. Дернуть посильней — и все кончено.

Генерал моментально оценил ситуацию.

— Не делайте глупостей, мистер Хаммел. Я с вами совершенно откровенен. Заверяю, что жена ваша и дети в безопасности. Послушайте, вы так напряженно работали. Отдохните. Мы оставим вас одного. Подумайте хорошенько, а потом дадите мне ответ. Идет?

Улыбнувшись, генерал что-то сказал десантникам, и они вышли из комнаты. Все втроем. Джека охватила радость. Приятно было видеть, как сник и отступил самоуверенный генерал. Полный триумф, только что теперь делать? Вырвать шланг? Но тогда они убьют его и всю семью. Мир будет спасен, а все Хаммелы погибнут. Проклятье. Но пока в руке у меня этот чертов шланг, сила на моей стороне, и это будет их сдерживать. Джек огляделся и увидел большую металлическую дверь. Вот если бы удалось закрыть ее, тогда возможно…

И тут он заметил на столе желтый лист телетайпной ленты и взял его.

"Первому заместителю Главного разведывательного управления Аркадию Пашину.

Предлагаю вам прекратить все ваши действия в ракетном комплексе Саут Маунтин на следующих условиях:

1. Вы и все ваши люди из 22-й бригады спецназа будете под охраной, гарантирующей вашу безопасность, возвращены в Советский Союз. Советские власти еще не уведомлены о том, кто вы такие, о ваших действиях и о ваших связях с обществом «Память».

2. Всем раненым будет оказана медицинская помощь, в Советский Союз они будут возвращены при первой же возможности.

3. Никто не будет подвергнут допросам со стороны представителей разведслужб.

4. Если условия пункта 1 для вас неприемлемы, то Соединенные Штаты гарантируют вашу отправку (и тех, кто пожелает сопровождать вас) в любую нейтральную страну по вашему выбору.

5. Вам и последующим за вами людям предлагается надежное убежище, новые документы и комфортные условия в выбранной стране проживания.

Генерал Аркадий Пашин, задуманная вами акция не может иметь успеха. Умоляю вас от имени всего человечества, взываю к вашей чести профессионального военного, остановите свою акцию, прежде чем проявятся ее гибельные последствия".

Обращение было подписано президентом Соединенных Штатов. Президентом! Значит, президент обо всем знает. Это произвело большое впечатление на Джека, он словно воспарил. Если президент знает, то все это скоро закончится! Наши военные появятся здесь в любой момент! Если бы только я смог закрыть дверь, тогда…

Джек поднял голову и в этот момент весь мир в его глазах пошел красными вспышками, луч лазерного прицела, ослепляя, резанул его по лицу.

«Рви!» — мелькнуло у него в голове, и Джек потянул шланг, но вдруг что-то взорвалось в ноге, и он со стоном упал на пол. Боль была ужасной, но даже сквозь эту боль Джек почувствовал, как горелка выскользнула из пальцев. Он повернулся и, собрав все силы, попытался дотянуться до нее, чтобы разрезать этого сукина сына. Но выстреливший в него десантник уже ворвался в комнату и навалился на Джека. Все было кончено в считанные секунды.

— Займитесь его раной, — приказал генерал.

— Ты псих! — закричал Джек Хаммел. — Проклятый психопат, ты будешь…

Теперь на него уже со всех сторон навалились люди, Джек лежал под ними, вытянувшись на спине. Кто-то сделал ему укол в ногу, боль сразу утихла, нога словно наполнилась взбитыми сливками. На рану наложили повязку.

— Он очень аккуратно подстрелил вас, мистер Хаммел. Точно в бедро, но кость не задета. До ста лет проживете.

— Ты сумасшедший, — снова закричал Джек, — ты хочешь взорвать весь мир. Проклятый психопат.

— Нет, мистер Хаммел, я вполне нормален. Возможно, я даже самый нормальный человек в этом мире. А теперь, мистер Хаммел, вам пора возвращаться к своей горелке и продолжать работу. Но все время помните, что этот человек будет держать пистолет у вашего затылка. Одно неосторожное движение — и вы мертвы, после чего мертва и ваша семья. Их не похоронят, они сгорят на погребальном костре мира.

Генерал наклонился над Джеком, и — будь он проклят! — Джек даже сейчас почувствовал обаяние этого человека.

— Послушайте, молодой человек. Когда вы обеспечите нам доступ к ключу и мы сделаем то, что должны сделать, я позволю вам позвонить домой. Время у нас будет. А потом прикажу своим людям привезти их сюда. Понимаете, мистер Хаммел, сюда, в гору, потому что это единственное безопасное место. Подумайте о будущем, которое ждет вас, мистер Хаммел. Оно ваше, в обмен на оставшиеся небольшие усилия.

И тут Джек Хаммел с ужасом осознал, что этот человек вовсе не сумасшедший.

Он вполне нормальный и четко представляет себе то, что собирается сделать.

— Подумайте о своих детях, мистер Хаммел.

— Но для чего вам это нужно? — невольно вырвалось у Джека. — Господи, для чего? Вы же убьете миллиард людей.

Генерал горько усмехнулся. У Джека появилось такое чувство, что на самом деле он видит этого человека впервые.

— Если быть точным, то я убью только несколько сотен миллионов. Но зато спасу миллиарды. Я тот человек, который спасет мир. Я великий человек, мистер Хаммел. Вам выпало счастье помогать мне.

Генерал снова улыбнулся.

— А теперь продолжайте работу, мистер Хаммел. Продолжайте.

И Джек понял, что снова сдается. А что мог он предпринять против такого профессионала, более сильного, чем он сам, более умного, заранее предусмотревшего все?

Пламя горелки снова вгрызлось в металл.

Двигаясь стремительно, словно ящерица в ночи, Алекс перебирался от позиции к позиции и по сохранившейся традиции подбадривал солдат добрым словом, напоминая о долге и патриотизме. Он не был хорошим оратором, а уж тем более краснобаем, но его доверительная манера держаться с людьми, а самое главное твердая убежденность, и производили тот эффект, на который он рассчитывал.

— Ну, как у вас дела, ребята? — спросил Алекс, радуясь тому, что снова говорит по-русски.

— Отлично. Мы готовы, как и положено.

— Наши приборы ночного видения засекли их грузовики, движущиеся в направлении горы, а инфракрасные приборы уловили работу двигателей вертолетов. Американцы скоро будут здесь, ребята. И в этот раз их будет гораздо больше.

— Мы готовы. Пусть приходят.

— Отлично, парни. Но это не Афганистан, где гибло много людей, а вы задумывались, почему должны умирать ваши друзья. Это именно тот бой, к которому мы все готовили себя.

Алекс верил в это. Генерал ему все объяснил, а он доверял генералу. Генерал был великим человеком, понимавшим все мировые проблемы и знавшим, как лучше всего поступить. Генералу можно было верить. Алекс вернулся из Афганистана с громадным желанием верить во что-то, он повидал слишком много бессмысленных смертей в горах и ущельях Афганистана, слишком много человеческих внутренностей, разбросанных взрывами по скалам, слишком много стервятников, ожиревших от русской крови. Но по возвращении его, как и многих ветеранов других войн, невзлюбили, оставили не у дел, получалось, что вернулся он во враждебный мир. А ему нужна была вера, нужен был спаситель, духовный наставник, мессия. Всем этим стал для него генерал.

— Посмотрите, как все меняется, — сказал тогда ему генерал. — Этот Горбачев со своей чертовой гласностью превращает страну, за которую вы, ребята, сражались и умирали, в маленькую Америку. Мы становимся мягкотелыми от этого буржуазного духа, воюем сами с собой, а в это время наши настоящие враги готовятся уничтожить нас. Ведь именно сейчас в Америке поступают на вооружение ракеты нового поколения, это же просто безумие! А болван Горбачев лишил нас ядерного оружия среднего радиуса действия и уже поговаривает о дальнейшем разоружении. Евреи вернулись из лагерей, и теперь их антигосударственная деятельность возводится в ранг геройства! По радио звучит американская музыка, наша молодежь не вступает больше в партию, она слишком занята танцами. И это в то время, когда такие, как ты, проливали свою кровь и погибали в Афганистане. Все дело в памяти, Алекс, из нашей памяти вытекает и вера в родную землю, и желание как-то изменить ужасное настоящее. Не у многих хватает смелости признать это, еще меньше людей, кто бы осмелился как-то бороться с этим злом. Но где же лидеры, где порыв, где вдохновение?

— Только один человек может справиться с этим — вы! — ответил Алекс.

У генерала была особая ненависть к Америке. Он назвал ее «Большой духовный и интеллектуальный концлагерь». Только храбрые люди могли противостоять Америке и ее планам уничтожения России.

— Алекс, ты знаешь, что у Чингисхана был специальный отборный отряд, что-то вроде спецназа, и командовал им храбрый молодой воин, отказавшийся от всех других постов? Знаешь, что он сказал? Советую тебе хорошенько подумать над его словами: «Дайте мне сорок отборных человек, и я переверну весь мир»

Алекс кивнул.

— Я переверну мир, Алекс. Вместе с тобой и сорока отборными солдатами. Или с шестьюдесятью.

Да, это была отличная команда: отец-генерал, который все видел и знал, и сын-майор, который помогал отцу осуществлять его планы с целеустремленностью, близкой к самопожертвованию.

— А теперь, ребята, — говорил Алекс своим детям, крепким, молодым героям из 22-й бригады спецназа, занимавшим оборону на Саут Маунтин, — вспомните своих отцов, пробирающихся через руины Сталинграда в жуткий мороз, чтобы броситься на головорезов из СС, вспомните эти долгие и кровавые годы. Ваши деды совершили революцию и в кровавых боях с Западом спасли мир для вас. И радуйтесь, что ваши испытания не стоят и половины испытаний, выпавших на их долю. Вам предстоит сражаться всего одну ночь на вершине горы в Америке.

— Пусть идут, — сказал кто-то из солдат. — Я поговорю с ними на языке пуль.

— Вот это мне приятно слышать. И помните: вы спецназ. На всей земле нет других таких солдат, вы самые подготовленные. Вы держите сейчас судьбу нашей страны, но вы сильные, у вас широкие плечи, ясный разум, большая сила воли.

Алекс замолчал и вдруг почувствовал, как у него дернулось лицо. И тут он понял, что улыбается.

Боже, он был счастлив!

Предстоял бой, о котором мечтал каждый профессиональный солдат еще со времен римских легионеров: оборона малыми силами, от которой зависит судьба мира. Но только одному солдату из миллионов выпал шанс участвовать в таком бою, и этим солдатом был он, майор Александр Павлович Ясотый из 22-й бригады спецназа.

Такой же шанс был еще у одного солдата — у неведомого американца, командовавшего штурмом, с которым Алекс скоро встретится.

Скейзи посмотрел на часы: 21.45, по плану погрузка в вертолеты должна начаться в 21.50. Пуллер вернулся на командный пункт — успокоить нервы. Тиокол тоже ушел — к своим анаграммам и кодовым последовательностям, которые позволили бы открыть дверь. Он остался с группой Дельта. Один.

Был, правда, среди них посторонний, Скейзи знал об этом, но ничего не сказал. Молодой агент ФБР Акли, так оплошавший в доме Хаммела, появился несколько минут назад в камуфлированном комбинезоне группы Дельта, который наверняка позаимствовал у кого-то из тех, с кем был в доме. Раздобыл он и винтовку МР-5, и пистолет 45-го калибра. Акли прибыл сюда, чтобы принять участие в штурме. Ладно, мальчик, подумал Скейзи, это и твой бой тоже.

— Все в порядке, ребята, — обратился к группе Скейзи, — а теперь прошу минутку внимания.

Все повернулись к нему. Лица солдат были уже вымазаны специальной затемняющей краской, снаряжение проверено в тысячный раз, оружие заряжено и поставлено на предохранитель, ботинки зашнурованы, все сосредоточены, готовы к действиям. Да, самые лучшие парни.

— Ребята, здесь только свои. Некоторые из вас воевали во Вьетнаме, служили в воздушно-десантных войсках, в частях рейнджеров, сражались в штурмовых группах в джунглях, и вы помните, каким был печальный конец, несмотря на кровь, пролитую вами и вашими товарищами. Некоторые вместе со мной участвовали в той неудавшейся иранской операции, вы помните, как она позорно закончилась, как мы оставили тела наших товарищей гореть в пустыне. А некоторые из вас высаживались со мной в Гренаде, они помнят, как нас зажали со всех сторон и мы всю ночь просидели в яме. Что ж, сказать по правде, Дельта действовала тогда неудачно. Сейчас там, на горе, засел очень похожий на нас парень, крепкий профессионал, за плечами у которого много операций. Командир спецназа. Сейчас он говорит своим людям, что они самые лучшие, что им предстоит сразиться с группой Дельта и что они зададут ей хорошую трепку в очередной раз. Понимаете? Меня это совсем не радует, думаю, вас тоже. И я решил объяснить вам всю серьезность положения перед тем, как мы сядем в вертолеты. Я прекрасно понимаю, что могу погибнуть сегодня ночью, но меня это нисколько не пугает: если погибну я, другой солдат из группы Дельта пойдет моим путем и завершит начатую работу, верно? Так что давайте попрощаемся, приведем в порядок мысли и сосредоточимся на выполнении своих профессиональных обязанностей. Другими словами, ребята, мы сделаем это. Сегодня Дельта выполнит задачу и покажет, на что она способна. Правильно я говорю?

В ответ раздался шум одобрительных возгласов.

Скейзи улыбнулся. Боже, он был счастлив.

Питер разглядывал лицо на фотографии. Умное, настороженное лицо, без всяких признаков национальной принадлежности, симпатичное, излучающее уверенность. Явственно чувствовалась его внутренняя притягательная сила. Горящие глаза, твердый взгляд.

Аркадий Пашин, подумал Питер, я никогда даже не слышал о тебе. Но ты наверняка обо мне слышал.

Питер пробежал глазами биографические данные. Профессиональный военный и инженер, еще один самый умный мальчик в классе.

Он постарался глубже вникнуть в смысл предоставленной ЦРУ информации. Вроде бы ничего особенного. Обычные данные, как о любом профессиональном военном, как о сотне других генералов, которых знал Питер, но, правда, в русском варианте — обязательно суровый, жесткий, военный до мозга костей, непременная тяга к правым, в данном случае к «Памяти».

И все же была здесь одна особенность:

«В ноябре 1982 года Аркадий Семенович Пашин официально уведомил свое командование, что с этого момента будет именоваться просто Аркадий Пашин. Мы не располагаем информацией о причинах столь беспрецедентного решения. Ни один из наших источников не может объяснить смысл данного поступка».

Зачем, черт побери, он сделал это?

У Питера напряглись и без того натянутые нервы, появилось какое-то странное ощущение, что изменение имени тоже связано с ним. Да, связано с ним, с Питером. Его охватила дрожь.

Питер попытался представить себе, что думал о нем Пашин, и понял, как важен он был для генерала. Пашин подослал человека, чтобы соблазнить его жену, потом сам приехал сюда и подчинил ее своей воле. Он встречался с ней в фальшивом израильском консульстве, смотрел на его любимую женщину. Может быть, даже видел тайком заснятые на пленку ее занятия любовью с Ари Готтлейбом.

Питера снова охватила дрожь, он почувствовал себя оскорбленным до глубины души. Они нащупали его самое уязвимое место — Меган, увели ее, завербовали и использовали против него, использовали как оружие. Питер представил, как Пашин разглядывает его фотографии, сделанные специальным объективом с большого расстояния, просматривает сведения о его личной жизни, стараясь при этом буквально влезть в его шкуру, каким-то непристойным, извращенным способом превратиться в него, Питера Тиокола.

Сунув руку в задний карман, Питер вытащил бумажник и достал оттуда фотографию жены. Она все еще нравилась ему. Он положил фотографию рядом с фотографией Пашина и стал смотреть на обоих. Меган стояла прямо, она не позировала специально, и все же снимок ухватил ее грацию, работу мысли и, пожалуй, несколько нервное состояние. Глядя на нее, Питер внезапно почувствовал приступ ужасной меланхолии.

Боже мой, детка, ведь я подтолкнул тебя к этому, разве не так?

Я максимально облегчил им их задачу.

Питер посмотрел на Пашина, на человека, сидящего сейчас в горе.

Все дело в том, что ты считаешь себя умнее меня. Ты и кучка твоих дружков из этого полоумного общества, как там его — «Память».

Питеру стало даже немного неловко, сам-то он — и он знал об этом — не обременял себя воспоминаниями, не чувствовал никакого единения с историческим прошлым.

Это ничего не значит для меня. Только одно имеет для меня настоящее значение.

Меган.

А ты забрал ее у меня.

Питер снова посмотрел на фотографию. Нет, товарищ Пашин. Я умнее тебя. Я самый умный мальчик в классе. Тебе еще не приходилось встречать таких умных людей.

Питер начал писать в блокноте имена: Аркадий Пашин и Питер Тио…

И внезапно замер. Жуткое возбуждение и жуткая боль охватили его, стало трудно дышать, но вместе с тем тело его словно налилось энергией.

Похоже, я вычислил тебя, подумал Питер. Мне нужно только заглянуть туда, куда, по твоему разумению, я не осмелюсь заглянуть. Но я реалист. Поэтому победа будет за мной.

Я смогу заглянуть куда угодно. Даже если это убьет меня.

Он выскочил из-за стола, пересек штабную комнату, не обращая внимания на Дика Пуллера и других присутствующих, и прошел в комнату, где расположились связисты.

Питер снял трубку телефона.

— Это линия свободна?

— Да, сэр, — ответил молодой связист.

Он быстро набрал номер и услышал длинные гудки. Ему ответил мужчина, назвавший свое имя.

— Говорит доктор Тиокол, я звоню из зоны боевых действий в Саут Маунтин. Я хочу поговорить со своей женой.

Осталось только ждать. Дик Пуллер понимал, что ему следовало бы придумать что-то более надежное, более разумное, более хитрое, чем он решил, но вместо этого он просто сидел, попыхивая сигаретой «Мальборо», и размышлял о том, почему вообще решил стать военным. Он чувствовал, как внутри у него копошатся холодные маленькие паучки.

Ты стал солдатом потому, что это у тебя хорошо получалось.

Потому, что всегда мечтал вести отчаянных людей в отчаянные атаки.

Потому, что это казалось тебе важным.

Потому, что это было заложено в твоих генах.

Потому, что боялся взяться за что-нибудь иное, чего не мог бы делать так же хорошо.

Дик глубоко затянулся. Да, он уже старик, недавно ему исполнилось пятьдесят восемь. У него две прекрасных дочери и жена, за которую он отдаст жизнь. Идеальная жена солдата, которая делала для него так много и так мало спрашивала.

Твоя жизнь была сплошным потаканием собственным желаниям, думал Дик, ненавидя себя за это. Ему захотелось позвонить жене или дочерям, но он не мог этого сделать. Дженни была замужем за майором-десантником и жила в Германии, Триш училась в юридическом колледже в Йеле. А Филлис… Филлис просто растеряется, если он позвонит. Ведь он раньше никогда не звонил ей, а только отправлял короткие сухие письма из разных горячих точек, в которых бодро лгал насчет пищи (которая всегда была плохой), насчет опасности (которая всегда была серьезной) и насчет женщин (которых у него всегда было много). Так что если он сейчас позвонит ей, то напугает до смерти, а что в этом хорошего?

— Сэр, Сиксган-1 и 2 взлетели, — доложил связист.

Это были его воздушные силы. Два боевых вертолета, которым предстоит перевозить войска и действовать в опасной зоне, где их ждет верная смерть от «стингеров».

— Понял, — ответил Пуллер.

Теперь уже не он будет дирижировать боем, события станут разворачиваться независимо от него. Задачи поставлены, даны последние наставления, всё теперь зависит от солдат и их оружия.

— Сэр, Хавбек и Бинсталк вышли на исходные позиции.

Это рейнджеры, поддерживаемые пехотой.

— Понял.

— Сэр, Кобра-1 докладывает, что погрузка в вертолеты завершена. Им что-нибудь передать?

— Нет, ничего. От Браво что-нибудь слышно?

— Пока ничего, сэр.

— Вызывайте их, — приказал Пуллер, представив себе, как медленно и неуклюже продвигаются в темноте малочисленные остатки Национальных гвардейцев к своей запасной позиции — левее направления атаки, проваливаясь в глубокий снег, пробираясь между деревьями, испуганные, уставшие и очень, очень замерзшие. Да, от Браво нельзя ожидать быстрых действий.

— Сэр, уже почти время. Вы сами сядете к радиостанции?

— Да, подождите минутку, — ответил Дик, прикуривая новую сигарету.

Он чувствовал, как внутри у него все сжимается, сильнее и сильнее, даже трудно дышать. Болели легкие, ныли суставы. Можно совершить массу ошибок, их и так уже сделано достаточно. В любой операции надо рассчитывать на шестьдесят процентов ошибок. Победа в войне не имеет ничего общего с гениальностью, надо просто демонстрировать свою мощь и совершать ошибок меньше, чем твой противник. Тоже мне, Наполеон нашелся! Но теперь уже ничего не поделаешь, остается просто ждать еще несколько минут.

В этот самый момент на Гавайских островах Раймонд Спронс отправился спать, считая, что сделал все что мог.

Ю. С. Грант напился.

Джордж Паттон читал лекцию о патриотизме.

Айк Эйзенхауэр молился.

А Дик Пуллер вернулся к своей работе.

Размышляя о том, что остается всего несколько минут, а он мог что-то упустить, Дик принялся заново перелистывать фотографии и документы о спецназе, поступившие за последний час. Их было слишком много, чтобы тщательно просмотреть все, и Пуллер просто пробегал их глазами, ища сообщения о подобных операциях… так, вслепую, наудачу.

Досье содержало несколько сообщений об известных операциях спецназа, рассказы перебежчиков (естественно, из других подразделений, потому что в спецназе никогда не было перебежчиков), фотографии, сделанные со спутников, газетные вырезки, короче, все, что ЦРУ удалось собрать за тридцать лет.

Медленно, скорее чтобы отвлечься от тревожных мыслей, чем по какой-то определенной причине, Дик листал документы, бегло просматривал их.

А что, если рейнджеры застрянут, а эти красивые мальчики из церемониального батальона окажутся на самом деле годными только для парадов?

А что, если у русских больше людей и боеприпасов, чем мы предполагаем?

Что, если между Пашиным и ключом уже менее тонкая стенка титана, чем мы думаем?

Что, если Тиокол не сможет открыть дверь в шахту?

Что, если штурмовой отряд группы Дельта не пробьется в центр запуска?

Что, если…

И тут глаза Пуллера наткнулись на что-то.

— Отбой атаки! — закричал он. — Приказ всем остановиться!

— Сэр, я…

— Всем остановиться!

Сначала на том конце провода молчали, потом послышались приглушенные голоса — это агенты ФБР совещались между собой, что им делать. Питер подумал, что сейчас по другой линии они пытаются выяснить, действительно ли это звонит доктор Тиокол, поэтому он стоял и ждал. У него было такое ощущение, словно грудь наполнилась гравием, и дыхание со свистом пробивается через камешки.

Довольно забавно, подумал Питер. Сегодня вечером может наступить конец света, и меня это совсем не беспокоит. А вот в ожидании предстоящего разговора с женой я дрожу, как лист.

Хватит ли у него сил выдержать еще несколько минут?

Господи, наконец-то ее голос.

— Питер?

В голосе Меган звучали печаль и сожаление. Она не извинялась, нет, но как мягко Меган произнесла его имя. Эта мягкость таила намек на то, что она осознает всю ответственность за возможные последствия своего поступка. Ее голос сделал то, чего он так не хотел. Питер простил Меган все сразу и полностью.

Капитуляция была моментальной. Он понял, что пропал, морального превосходства и решительности как не бывало.

— Привет, — тоже мягко и нерешительно поздоровался Питер. — Как ты?

— Боже, Питер, все это так отвратительно. Это ужасные люди, они уже много часов торчат здесь.

— Да, приятного мало, — ответил он и тут же разозлился на себя за то, как сразу согласился с ней. — Послушай, ты должна им все рассказать. Впоследствии тебе зачтется активное сотрудничество с властями. Я тебе это обещаю.

— Надеюсь, но все равно это так отвратительно. Они отправят меня в тюрьму, да?

— Хороший адвокат вытащит тебя. Твой отец знает самых лучших адвокатов, он поможет тебе выпутаться. Обещаю, Меган. — Питер глубоко вздохнул. — Послушай, не знаю, что они сказали тебе…

— Не слишком много. Происходит что-то ужасное, да?

— Просто кошмар.

— И все по моей вине?

— Нет. Это только моя вина. Теперь я это понял. Понял, что был игрушкой в их руках и облегчил осуществление их планов. А теперь мне нужна твоя помощь. Совершенно искренняя, максимальная помощь.

— Хорошо. Говори, что я должна делать.

Питер задумался.

— Этот советский офицер, которого ты опознала. Ну тот, пожилой, Пашин.

Наступило молчание. Питер подождал, сколько смог вытерпеть, а потом снова заговорил сам:

— Каким-то образом все это связано лично с ним, все это очень интимно и лично, касается только его и меня. Вот почему ты была так важна для него. Меган, я должен пойти туда, куда идти боюсь, увидеть то, чего не хочу видеть. И отвести туда должна меня ты. Будь сильной, дай мне увидеть правду. Это будет самый важный поступок в твоей жизни, понимаешь?

Голос Питера дрожал от волнения, он старался подбирать верные, нужные слова. Но они предательски разбегались, ускользали от него, он слышал в собственном голосе высокие, странные тревожные нотки. Уж не плачет ли он? Но нет, слез вроде бы не было.

Меган так же молчала, потом наконец сказала:

— Питер, вокруг меня так много людей, не заставляй говорить в их присутствии. Нельзя ли сделать это позже, когда мы будем одни? Я расскажу тебе все, но только наедине.

— Нет времени, Меган. У меня к тебе один вопрос. Только один.

Питер ждал, но Меган не пыталась помочь ему. В затянувшейся тишине Питер подумал о ее любовнике Ари. Хорошим он был любовником? На самом деле лучше меня?

Прекрати, мысленно оборвал он себя.

Он же сам шел к этому и теперь, когда подступил вплотную, испугался.

Ты же можешь смотреть на что угодно. Ты реалист. Ты сильный. Только так ты победишь его.

— Поправишь меня, если я не прав. Я догадался, как он думает. Теперь я могу читать его мысли, понимаю его.

— Ари?

— Ари! Ари пустое место, Меган. Ари просто инструмент, вроде щипцов для волос. Нет, речь идет о другом человеке. О том, кто держит в руках все ниточки и дергает за них. Меган, вспомни, была ли такая ночь, когда ты отключалась? Может быть, слишком много выпила или очень устала, что-нибудь в этом роде? Какая-нибудь ночь, когда ты просто отключалась на четыре-пять часов? Конечно, ты можешь и не помнить этого, твое подсознание не готово еще к этому. Но была ли такая ночь, когда… когда ты действительно не помнила, что произошло?

Меган молчала, что еще более усилило подозрение Питера. Потом он услышал ее голос:

— Он сказал, что это от шампанского. Что я его слишком много выпила и отключилась. Мы тогда ходили в ресторанчик в Миддлбурге в Виргинии, у нас был «романтический уик-энд». А в субботнюю ночь я отключилась. Когда проснулась, могу сказать, что… это было очень романтично.

Питер кивнул.

— А когда это было?

— Две недели назад.

— После…?

— Да, после того, как я была с тобой. От тебя я направилась прямо к Ари. Извини.

— И тогда ты видела его в последний раз?

— Да, я сфотографировала некоторые твои документы и отдала ему пленку вместе с фотоаппаратом. В тот раз мы не стали пользоваться обычной процедурой передачи пленок и пошли в этот ресторанчик. А на следующее утро он оставил меня. Сказал, что возвращается в Израиль к жене. Просто ушел. Я плакала, умоляла его. Он ударил меня. Питер, он ударил меня, а затем ушел и оставил, словно я вообще не имела для него никакого значения.

А ты и не имела, подумал Питер.

— Понятно, — промолвил он. — Ты мне здорово помогла.

— Питер, это все? Ты позвонил…

— Меган, с тобой все будет в порядке. Адвокат тебя вытащит. А эти парни из ФБР… тебе надо их слегка очаровать. Они растают. В конце концов, они же мужчины. А когда все закончится…

— Боже мой, Питер, там опасно? Но ты же в безопасности, да? Ты ведь далеко от того места, где стреляют, правда? Ты же не совершишь ничего глупого…

Теперь он был совершенно разбит, чувствовал, как силы покидают его. Питер представил себе Меган в темной комнате, одурманенную наркотиками, беспомощную, безвольную. Интересно, чем они ее опоили и насколько она была беспомощна? Да, она наверняка совершенно беспомощна, они могли делать с ней все, что угодно. От этой мысли слезы хлынули у него из глаз, он почувствовал, что всхлипывает, как ребенок.

— Детка, когда все закончится, — услышал Питер свой голос, — мы сможем уехать в Нью-Йорк. Начнем другую жизнь, клянусь тебе. Мы переедем в Нью-Йорк, и ты сможешь общаться с людьми, которые тебе нравятся, а я, возможно, займусь преподавательской деятельностью или…

Он слышал, что она тоже плачет.

— Я так скучаю без тебя, — вымолвила сквозь слезы Меган. — Питер, мне очень жаль, что все так получилось. Прости меня и будь осторожен, пожалуйста, держись подальше от…

— Доктор Тиокол!

Резкий крик Дика Пуллера вернул Питера к действительности.

— Меган, я должен идти.

— Тиокол! Вы мне срочно нужны!

— Я должен идти, — снова повторил Питер. — Спасибо, думаю, что теперь я справлюсь с этим человеком. — И он положил трубку. Наверное, пиджак был слишком тесен Питеру, потому что он внезапно сорвал его и швырнул в угол. Вот теперь он чувствовал себя гораздо лучше.

Он обернулся, стараясь избегать взглядов изумленных связистов, и увидел Пуллера, который спешил к нему, размахивая фотографией.

— Питер, посмотрите. Скажите, это действительно то, о чем я думаю?

Питер заморгал глазами, сгоняя слезы. Он чувствовал себя дураком, идиотом, но отметил про себя, что Пуллер слишком возбужден, чтобы заметить его состояние. Значит, фотография. Он увидел то, что и предполагал увидеть — сделанный с очень большой высоты снимок Саут Маунтин. Питер различил крышу пункта управления запуском, крышу казармы, ограждение из колючей проволоки по периметру, дорогу, ведущую в гору. И все-таки было что-то не то на снимке, какие-то маленькие неточности в расположении зданий относительно друг друга: не тот угол, что ли? Питер сосредоточился, но понять не мог…

— Это только что поступило из ЦРУ. Фотографию эту сделали со спутника три месяца назад над Новомосковском, расположенном вблизи Днепропетровска. Там большой тренировочный лагерь спецназа. Проклятье, если бы они тогда обратили на это внимание, если бы в этом чертовом ЦРУ сидели люди поумнее…

Питер продолжал внимательно разглядывать фотографию.

— Вот здесь они и готовились к операции. Это их тренировочная площадка.

Что-то здесь было не так. Питер заметил на земле нечто вроде диагональных борозд в виде сержантских нашивок или каких-то гигантских следов от покрышек, пересекавших вершину горы.

— Что это такое? Что означают эти линии?

Пуллер посмотрел на фотографию.

— В этом все и дело, поняли? Это траншеи. Вот что они прятали под этим чертовым брезентом.

Питер не понимал.

— Перед вами, доктор Тиокол, схема обороны Ясотого. Видите, эти траншеи имеют конфигурацию буквы "V", упирающейся основанием в здание центра запуска.

— Да.

— Противник будет отходить назад, оставляя окоп за окопом, к последнему укреплению. Атакуя, мы всегда будем оказываться в зоне перекрестного огня с двух сторон траншей, выкопанных в виде буквы "V". Обойти с фланга их нельзя, траншеи раскинуты очень широко, готов поспорить, что они связаны между собой тоннелями, которые они будут взрывать по мере отступления. Такую тактику использовали моджахеды в Афганистане. При штурме горы, укрепленной подобным образом, можно потерять тысячу человек. Да, этот Ясотый имеет представление о боевых действиях в горах. Каждый окоп обойдется нам в час времени и сотни убитых. Даже продвигаясь вперед, мы снова и снова будем под перекрестным огнем, в этих траншеях наша атака просто захлебнется.

Но Питер не мог оторвать глаз от фотографии и слушал полковника без особого внимания. Ведь было же в ней что-то. Что-то такое, что он знал, но пока еще не понял. Мозг Питера пылал, пытаясь собрать воедино отдельные догадки.

— Посмотрите! — внезапно закричал Питер. — Посмотрите! Сюда! — Он понял, что в фотографии не давало ему покоя. Ведь ему столько раз приходилось бывать на вершине Саут Маунтин во время строительства комплекса. Он знал гору так же хорошо, как тело Меган. Никто не знал ее лучше него.

— Смотрите, вот! Они не потрудились воткнуть деревья справа и слева от зоны штурма, просто оставили там голое место, но рельеф местности постарались скопировать с максимальной точностью. Дело в том, что свои спутниковые фотографии они сделали давно и не потрудились сверить их с последними снимками. Смотрите, на самом деле мы передвинули казарму примерно на пятнадцать футов левее, а это дополнительное крыло к зданию центра запуска так и не построили, хотя на планах, которые они получили от Меган, оно было. Но самое главное, что у них тут нет ручья. Его нет, потому что его не было.

Пуллер смотрел на него, ничего не понимая.

— Черт побери, о чем это вы?

— Вы сказали, что придется атаковать только узким фронтом и единственное направление атаки идет вот по этому лугу. Правильно? И люди все время будут под перекрестным огнем, верно?

Дик молча смотрел на него.

— Но есть вариант. Вот здесь, слева, русло ручья. — Палец Питера ткнул в отвесную скалу.

— Это место считается непроходимым, скала здесь слишком крутая для подъема, но говорю вам, что здесь проходит русло ручья. Вы можете послать сюда людей и атаковать противника с другой стороны. Вам не придется атаковать только на узком фронте. Пошлете людей сюда и атакуете слева, в обход этой ловушки из траншей. Клянусь, там есть это русло. Ручей высох, зимой его не видно из-за снега, а летом из-за деревьев, но он там есть, и это еще один путь на вершину.

Пуллер сверлил его взглядом.

— Идемте со мной.

Они прибежали на командный пункт и принялись разглядывать геодезическую карту.

— Доктор Тиокол, здесь не отмечено никакого ручья.

— Это карта 1977 года. А ручей мы обнаружили в прошлом году, когда вели земляные работы. В этом все дело. Говорю вам, вы сможете зайти во фланг противнику, а он этого не заметит. — Палец Питера ткнулся в отметку на карте. — Вы же послали сюда людей. Вот они и пройдут по руслу ручья и ударят во фланг. Рейнджеры и пехота этого сделать не смогут.

Пуллер склонился над картой.

— Вот эти люди, — крикнул Питер и снова ткнул пальцем в отметку на карте, подразумевая отправленных туда солдат. — Кто там будет?

— Рота Национальной гвардии, — ответил Пуллер. — Вернее, то, что от нее осталось.

Уоллс стоял у подножия ракеты.

Она возвышалась над ним в тусклом сером свете. Рядом с ней он чувствовал себя таким маленьким.

Уоллс протянул руку и потрогал корпус ракеты — вовсе не такой холодный и влажный, как он себе представлял. Хотя ракета и не реагировала на его робкие прикосновения, не вбирала в себя тепло и энергию его рук, для него она была… чем-то особенным… ничем.

Он не понимал ее, не чувствовал, она не имела для него смысла. И дело совсем не в том, что Уоллс был просто карликом рядом с этой семиэтажной высотой. Она оставалась для него абстракцией, не имеющей никакого смысла. Он даже не затруднял себя рассуждениями, как подступиться к ней. Громадная черная гладкая глыба, находящаяся за пределами его понимания, плывущая над ним в полутемных бликах — вот и все. У глыбы не было человеческого лица. Какая-то она… особенная, что-то непонятное, чему глубоко плевать на него, Уоллса.

Странно, но ракета словно одурманивала его, Уоллс почувствовал себя так, словно наглотался наркотиков. Она вся светилась загадочным светом, как будто окруженная этаким ореолом. Наверное, ракета пришла из потустороннего мира или из чего-то такого, с чем ему пришлось однажды столкнуться во Вьетнаме: такое чувство вызвала у него гигантская каменная голова с толстыми губами и пронзительным взглядом, стоявшая среди ярких цветов. И можно было смотреть на нее хоть целый век или два, но так ничего и не понять.

Уоллс осторожно обошел ракету, хотя между ее корпусом и окружавшей бетонной стеной было не слишком много места. Он так и пробирался кругом, запрокинув голову и раскрыв рот. Но не заметил ничего нового, ракета везде выглядела одинаково.

У него разболелась голова, он начал различать какие-то слабые шумы, что-то вроде тикания, жужжания, слабой вибрации и одновременно с этим почувствовал запах проводов, бетона и парафина. Эти запахи указывали на наличие электричества.

Он снова с любопытством оглядел ракету: она не отвечала его прежним о ней представлениям. Например, не было стабилизаторов. А как же управлять ракетой без стабилизаторов? Не было на корпусе никаких цифр, ему же казалось, что, по крайней мере, на корпусе должна быть надпись «ВВС США», как у тактических ракет, которые он видел во Вьетнаме. Он не представлял себе ракеты без громадной вышки, возле которой суетятся люди.

Но ничего этого не было. Похоже, ракета вообще не могла летать, настолько огромной она ему казалась. Громадная труба просто сидела на тонких балках фермы, больше никаких сложных конструкций, отводящие газы трубы уходили вниз, в шахтный ствол. Верха ракеты Уоллс видеть не мог, ее корпус терялся в темноте на высоте примерно семидесяти футов. А еще выше, примерно футов через сто, проступало что-то вроде закрытого люка шахты, который снизу казался всего лишь небольшой дырой, проникнуть в которую мог только человек.

Уоллс задумался. Что делать? Должен ли он взорвать ракету? Уверенности в этом у него не было, он попытался припомнить полученные указания. Проклятье, что нет с ним Уидерспуна, он бы точно знал, что делать. Но даже если ее и надо взрывать, то как? Ни гранат, ни взрывчатки у него не осталось, нигде не видно было ни кабелей, ни шлангов, которые можно было бы перерезать. А стрельба из обреза 12-го калибра не причинит этой громаде никакого вреда. В этой ракете должна находиться атомная бомба. Интересно, где? И, главное, в чем же задача — взрывать атомную бомбу или предотвратить ее взрыв?

Да, задачка, растерянно подумал Уоллс.

И тут он наткнулся на лестницу — скобы в бетонной стене. Следя за ними взглядом, Уоллс заметил, что скобы ведут к небольшой дверце в бетонной стене, расположенной примерно на половине пути от основания ракеты до люка шахты.

Уоллс задумался. С одной стороны, сейчас он в порядке, можно сидеть здесь и ждать, пока за ним придут. Но, с другой стороны, те, кто послал его сюда, уж очень стремились в ракетную шахту. Проникнуть в шахту можно было только по этой лестнице.

А может быть, ты единственный, кто пробрался сюда. Вообще единственный.

Уоллс рассмеялся при этой мысли. С одной стороны, все эти гребаные белые со всеми их вертолетами и прочим дерьмом, а с другой стороны, он, маленький ниггер Натан Уоллс, знаток Пенсильвания-авеню, сын Тельмы и брат Джеймса, которые оба умерли. Но он, Натан, он единственный из всех сумел сделать это. И что теперь?

А теперь ты можешь убить много белых, подумал он.

В эту же секунду каким-то звериным чутьем он ощутил тепло и движение, почувствовал резкий удар, кто-то, словно тигр, налетел на него и припечатал к бетонной стене. На горло надавило лезвие ножа, и Уоллс понял, что пришла его смерть.

В первом вертолете на связи был сам Скейзи.

— Дельта-6, я Кобра-1, объясните последний приказ.

— Кобра-1, оставайтесь в своих вертолетах, вот и все.

Скейзи сел, тяжело дыша и ничего не понимая.

Ему вспомнилась операция «Пустыня-1», растерянность бегущих людей, непонятные команды, припомнился и сам Дик Пуллер, ничего не объясняющий, ведущий себя, как капризный Ахилл.

— Полковник Пуллер, все передают какие-то странные команды…

— Операция отменяется, Фрэнк. Убирайте Дельту…

— Отменяется! Но мы же можем взять этих негодяев! Проклятье, нам не нужно шесть вертолетов! Мы справимся и пятью, мы сможем проникнуть туда и выбить их…

— Назад по вертолетам, майор!

Вот тогда Скейзи и ударил его. Да, он ударил в лицо старшего офицера, и сам ужаснулся, увидев, как Пуллер упал на спину. Кровь выступила у него на лице и появилось на нем какое-то странное выражение боли.

Кто-то тут же схватил Скейзи.

— Фрэнк, убирайся отсюда, — приказал Дик. — Возвращайся к своим людям.

«Ты трусливый негодяй, у тебя кишка тонка для этой работы» — так Скейзи кричал тогда. Раненый, разъяренный сын, который только что во всем слушался отца, а теперь потерял человеческий облик.

— Дельта-6, я Кобра-1, черт побери, что происходит…

— Освободите эфир, Кобра-1, сидите и ждите, конец связи.

Проклятье, подумал Скейзи.

— Я возвращаюсь на командный пункт. — Скейзи выскочил из вертолета, пролез под вращающимися лопастями и направился назад, к Пуллеру.

Пятьдесят пять человек двигались медленно, отставая от графика, постоянно блуждая. Они чертовски замерзли, сейчас их даже не волновало, что мир висит на волоске, им просто хотелось согреться. Конечно, можно говорить всякие речи, но эти ребята уже побывали сегодня в бою, от которого многие еще не отошли. До сих пор они просто играли в войну, не видели ни одного убитого и вдруг внезапно своими глазами увидели так много убитых, и они были их друзьями.

— Лейтенант, похоже, мы заблудились, — обратился к командиру сержант.

— Блуждать нам нельзя, — ответил Дилл, — осталось немного.

— Боюсь, некоторые ребята могли отстать.

— Проклятье, им же говорили не растягиваться На этой горе очень опасно заблудиться.

Лейтенант оглянулся. Его рота Браво пробиралась сквозь деревья, он видел неясные тени на фоне белого снега. Тени тяжело дышали, натужно кряхтели, ругались, брели с трудом, не соблюдая никакого строя… Боже, ну и видок у людей, которые должны спасать мир, подумал Дилл. Бедные парни. Но мир не спасешь, просто лизнув языком почтовую марку. Лейтенант едва не рассмеялся от этой мысли.

— Передайте сержантам, чтобы подтянули людей. Если необходимо, будем ждать всех до последнего.

— Слушаюсь, сэр. Но уже прошло пятнадцать минут после назначенного времени штурма, а я что-то не слышал никаких выстрелов.

— Да, точно, — согласился Дилл, не зная, что теперь делать, — но уверен, у них есть на это свои причины.

В ходе совещания поставленная перед ними задача казалась довольно легкой. Рота Браво должна была двигаться позади рейнджеров и пехоты, затем свернуть левее, занять позиции в отдалении от атакующих, выступая в роли санитаров, подносчиков боеприпасов и других подразделений поддержки. А затем ждать в готовности на тот случай, если понадобится ее помощь. Так что в боевых действиях рота не должна была принимать участия — с тех, кто уцелел после дневного штурма, уже было достаточно, и наступала очередь настоящих профессионалов.

И все же лейтенанта тревожило столь долгое отсутствие сообщений по радио.

— Магуайр?

— Да, сэр?

— Ты уверен, что радиостанция работает?

В ответ лейтенант услышал невнятное бормотание. Магуайр был не знаком с новой радиостанцией РRC-25, а обычная его радиостанция «Хьюстон» не работала.

— Она не работает.

— Ох, черт, — взорвался Дилл, — а исправить ее ты можешь?

— Гм, все дело в батареях, сэр. Они сели. Уже минут десять нет связи.

— А запасные батареи у тебя есть?

— Да, сэр, в рюкзаке.

— Отлично. Может быть, противник уже сдался, а мы об этом ничего не знаем.

Лейтенант наблюдал, как радист сначала возился с рюкзаком, потом с радиостанцией. Дилл подумал, что следовало бы сделать парню замечание — нужно заранее заботиться о таких вещах, — но он был мягким человеком, хорошо относился к подросткам, да и они его любили, поэтому лейтенант и зарабатывал себе на жизнь, тренируя школьную баскетбольную команду в окрестностях Балтимора.

Через несколько секунд раздался треск, парень починил радиостанцию и передал микрофон Диллу. Тот нажал приемную тангенту и услышал голос этого старого ублюдка полковника Пуллера, без остановки вызывающего его.

— …во, черт побери. Браво, я Дельта-6, где вы, Браво? Где вы, Браво? Черт побери…

— Дельта-6, я Браво, как меня слышите?

— Дилл, почему, черт побери, не выходили на связь?

— Ох, извините, сэр, небольшая поломка, так что на минуту остались без связи.

— Вы не выходили на связь почти десять минут, лейтенант. Вы уже достигли своей позиции?

Дилл скорчил недовольную мину.

— Э-э, еще не совсем, сэр. Идти очень трудно, мы добрались примерно до половины. Но я не вижу ни рейнджеров, ни пехоты, правда, подъем очень крутой, может, поэтому…

— Дилл, в нашем плане произошли изменения.

Лейтенант ждал, но полковник молчал.

— Дельта-6, не понял вас, прием.

— Дилл, мне сообщили, что впереди у вас будет русло ручья.

— Сэр, я не видел на своей карте никакого ручья, а изучил я ее очень тщательно, сэр.

— И тем не менее, он там есть, Дилл, вы направьте туда поисковую группу…

— Поисковую группу?

— …найдите русло ручья в скалах и, легко пробравшись по нему, зайдете во фланг противника.

— Чтобы поддержать основные атакующие силы? — спросил Дилл, уже думая о новом задании.

— Нет, Браво, вы и будете основными атакующими силами.

Дилл посмотрел на маленькую коробочку, зажатую в руке. Черт бы побрал этого радиста, почему бы ему не выяснить, что сели батареи, скажем, еще минут через десять.

— Сэр, я не думаю, что мои люди…

— Браво, это не просьба, а приказ. Послушайте, Дилл, извините меня, но по-другому просто не получится. Рейнджеры не прорвутся в лобовой атаке через сильный перекрестный огонь без поддержки с фланга. Фронт атаки очень узок, а мы считаем, что противник отрыл сеть траншей. Мы должны взять это проклятое место одним ударом. И тут уж вы должны постараться, ребята. Настал решающий момент, лейтенант, это настоящая война.

Нас снова подставили, подумал Дилл.

Ему так хотелось остаться одному, тогда бы он смог достать из кармана водку. Если он хлебнет водки, то у него появится хоть какая-то мысль. Но нет, американцы продолжали пичкать его всякой информацией, снова и снова повторяя, где может быть бомба, какой у неё взрыватель, какие шаги предпринять к ее обезвреживанию. Григорий слушал все это, как в тумане.

Я хочу выпить.

Наконец-то машина остановилась.

— Ну вот, Грег, — сказал агент ФБР по имени Ник, — мы на Первой улице, в двух кварталах от посольства. Да ты тут все знаешь, пройдешь немного по Шестнадцатой улице, свернешь налево и ты на месте. Движение мы перекрыли, все вокруг оцеплено, а наших людей здесь столько, что их хватило бы для захвата Никарагуа. Но они объезжают квартал в машинах, поэтому их не заметят. Все в порядке, на улице чисто, никакой бандит не пырнет тебя ножом по дороге к посольству.

Григорий подумал, что Ник сам слишком возбужден, словно перед атакой, ему бы тоже не помешало что-нибудь спиртное.

— Грег, только сосредоточься, ладно?

— Конечно, — ответил Григорий.

— А то у тебя такой вид, старина, словно ты размечтался о том, что находится между ног у Молли Шройер.

— Да нет, я на самом деле в порядке.

— Ты хороший парень, Грег. Без труда попадешь в посольство? Твой допуск в порядке?

— Меня там знают, трудностей не будет. Правда…

— Что такое?

— Я не связывался с посольством в течение двенадцати часов и нельзя предугадать, как они среагируют на мое появление. Могут задать несколько вопросов, но с этим я справлюсь.

— Отлично. Короче говоря, тебя не арестуют прямо на входе?

— Нет, нет. Мне доверяют.

Американец посмотрел на него, всем своим полным напряженным лицом выражая сомнение. Затем сказал:

— Тебе нужен пистолет, Грег, на тот случай, если возникнут проблемы в «Винном погребе» с этим Климовым? У меня есть отличный «хеклер энд кох», могу дать тебе.

— Там детектор металла. Если охрана КГБ обнаружит, что я вооружен, тогда всему конец. Я просто не сумею попасть в подвал.

— Уверен?

— Абсолютно.

— Только не пори горячку, парень, иначе все испортишь. Забудь о своем испуге и всех этих допросах. Времени у тебя полно, черт, еще даже нет одиннадцати. Ты просто прежний Григорий, пришел на дежурство, чтобы не затруднять свою подругу Магду. Понял?

— Понял.

— А теперь пора, парень.

— Понял, — повторил Григорий. Кто-то отодвинул дверцу фургона, и он выбрался на желтоватый свет уличных фонарей. Было влажно и холодно, в воздухе поблескивали капельки тумана. Григорий глубоко вздохнул, и словно лед скользнул ему в его легкие — потрясающее ощущение. Это вернуло его к жизни. Григорий задрожал, кутаясь в свое дешевое пальто, но тяжесть бутылки в кармане вернула ему уверенность. Он пообещал себе, что как только попадет в посольство, то хорошенько приложится к бутылке, чтобы отогнать прочь все страхи.

Пройдя по Шестнадцатой улице, Григорий свернул налево и впереди справа увидел здание посольства, сразу за внушительным зданием Общественного телевидения. Советское посольство располагалось в большом старинном особняке георгианского стиля, построенном когда-то по прихоти богача-миллионера. Крышу здания, словно волшебная корона, венчали сложные антенны, микроволновые параболические антенны и передатчики спутниковой связи.

Григорий перешел на другую сторону улицы. Два американских полицейских, охранявшие ворота посольства, следили за его приближением, но они-то его совершенно не волновали. Григорий понимал, что проблемы начнутся за воротами посольства, когда за него возьмутся люди из охраны КГБ.

Но кто? Кто в эту ночь начальник охраны? Если Фриновский, тогда порядок. Еще один тайный алкоголик, циник, гомосексуалист, короче говоря, человек, обуреваемый тайными страстями, которому все остальное было до фонаря. Правда, теперь в КГБ, как, впрочем, и в ГРУ, вычищали таких людей. Их сменяли выскочки, фанатики, жуткие выкормыши Горбачева. Возможно, дежурит Горшенин. Этот хуже всех, маленький негодяй и стукач, пытающийся сделать карьеру. Он ненавидит таких людей, как Григорий, которые просто хотят оставаться на своем месте и не лезть никуда. Он тоже был человеком молодого Климова.

Григорий подошел к воротам, предъявил удостоверение полицейским, стоявшим по бокам, прошел через ворота и направился по дорожке к двери с бронзовой табличкой «СССР».

Он снова был в России, и это ужасно пугало его. Дверь открылась, и по крыльцу скользнул луч оранжевого света.

В дверях стоял Горшенин.

— Арестуйте его! — закричал изумленный Горшенин.

Он был уже глубоко в титановом блоке, газа в баллоне осталось совсем немного. Работать теперь было очень трудно, как хирургу, проникшему в тело пациента. Пламя горелки отступало все дальше, сквозь темные очки он различал только яркое пятно и металл, снова металл. Джек отступил назад.

— Что случилось? — сразу поинтересовался генерал.

— Нога, Боже, она меня доконает.

— Продолжайте работать, черт бы вас подрал.

— Но нога снова кровоточит, Господи, не могли бы вы…

— Продолжайте работать.

— Может быть, мы ошиблись…

— Нет! — закричал генерал. — Нет, не ошиблись. Вы режете в центре, в самом центре. Я видел, я все сам замерил и точно знаю, где и как резать. Я же наблюдал за вами, вы все делали правильно. Черт побери, продолжайте, мистер Хаммел, иначе я пристрелю вас, а кости ваших детей сгниют в земле!

Джек посмотрел на него. Психопат, теперь он ясно видел это, этот человек просто полоумный.

Генерал выхватил пистолет.

— Режьте!

Джек повернулся и снова погрузил горелку в глубь титанового блока. Яркое пламя лизало и поглощало металл, каплю за каплей, и он отступал.

И вдруг горелка дернулась, в металле появилась маленькая черная дырочка. Джек видел, как она расширяется. Сердце у него бешено запрыгало и — черт возьми! — он не сдержался.

— Я сделал это, сделал! — радостно закричал Джек. Длинный путь был почти завершен.

Сжимая в руках микрофон, Дик Пуллер затянулся сигаретой, задержал дым в легких, чувствуя его тепло, и выпустил через ноздри. Суровое его лицо было прямо-таки пепельного цвета. На стене перед полковником висела карта, из нее торчал флажок с бумажкой и с надписью «Браво», рядом стояли передатчики вперемешку с пепельницами и пачками сигарет. Вокруг Дика толпились люди из штаба, связисты, полицейские штата с чашками кофе в руках; все тихо переговаривались между собой. В воздухе висели клубы табачного дыма, всюду царила атмосфера бесцельного ожидания и разочарования.

Питер тоже был там. Он уже переоделся в форму коммандос: черный комбинезон, черный свитер, черная вязаная шапочка, опущенная на уши, отчего ушам стало жарко. Очки у него запотели.

Питер стоял, скрестив руки на груди, отключившись и пытаясь навести порядок в своих мыслях, что в такой обстановке было не совсем просто. Штабная комната напоминала приемную роддома со старой карикатуры в «Сэтэди Ивнинг Пост». Каких-то осмысленных звуков Питер не слышал, а только скрип ботинок переминающихся с ноги на ногу людей, шорох каблуков по полу, громкие вздохи и полные отчаяния выдохи. Иногда их дополняли треск и шум помех из громкоговорителей передатчиков.

— Что же их так задерживает? — спросил наконец Питер, но никто ему не ответил.

Тогда он снова заговорил, потому что, похоже, ни у кого из присутствующих подобного желания не было.

— Полковник, не вызвать ли вам их снова?

Пуллер молча посмотрел на него.

Лицо полковника резко осунулось и постарело. Выглядел он так, словно кто-то бил его по голове гаечными ключами и лопатами для снега. Питер не видел Пуллера таким подавленным и старым, стресс лишил его всех сил и энергии.

Таким полковника и увидел Скейзи во время операции «Пустыня-1», с ужасом подумал Питер. Совершенный старик, раздавленный обстоятельствами, старик, которому довелось так часто отправлять на смерть многих людей.

— Они или доберутся туда, или нет, — заметил кто-то из офицеров. — А подгонять их бесполезно. Это…

— Дилл, — бросил Пуллер. — Дилл! Этот Дилл тоже то ли доведет своих людей, то ли нет. Просто смешно, всю жизнь готовишь себя для подобной операции, наверное, тысяч двадцать профессиональных офицеров подрались бы сейчас за возможность попасть туда, и надо же, теперь все зависит от преподавателя физкультуры.

Мало что можно было сказать после этих слов.

— Дельта-6, я Хавбек, как слышите?

— Слышу вас, Хавбек, — отозвался Пуллер.

— Сэр, нам так и оставаться на месте?

— Да, Хавбек.

— Сэр, если надо, то мы прорвемся. Мы же рейнджеры, мы прорвемся. Вы только прикажите, и мы бросимся на них.

— Отставить, Хавбек.

— Дельта-6, я Сиксган-1. — Это был позывной одного из двух вертолетов огневой поддержки, которые тоже стояли на земле. — Мы готовы к штурму. Только прикажите, и мы начнем.

— Я же сказал, всем оставаться на месте. Оставаться на месте. Всем освободить эфир.

Рация затихла. Питер посмотрел на часы — 10.35.

— Сэр, — прошептал ему кто-то в ухо, — на вашем месте я перевернул бы часы на руке циферблатом вниз. В темноте вас не увидят, но противник может стрелять по циферблату, если он светится.

Питер взглянул на советчика, пробормотал слова благодарности и поступил так, как ему советовали.

— Сэр, как долго вы собираетесь держать их на месте? — спросил кто-то у Пуллера.

— Пока не получу сообщения от Браво, — только и смог ответить полковник.

— Полковник Пуллер!

В дверях стоял Скейзи. Вообще-то это был не Скейзи, а страж преисподней: черное лицо свирепого людоеда, полыхающие яростью глаза, плотно сжатые запекшиеся губы. Комбинезон его был обмотан длинной зеленой веревкой, опоясан несколькими патронташами. Вооружение его составляли два пистолета, несколько гранат М-26 и дымовых гранат, фонарь с угловым отражателем и штурмовая винтовка «Кар-15».

— Полковник Пуллер, прошу вас снять с себя обязанности командира, сэр. Официально командование принимаю на себя я.

Пуллер встал. Еще одна громадина. Остальные присутствующие как-то растворились между ними.

— Возвращайтесь на свою позицию, майор Скейзи, — приказал Пуллер.

— Полковник Пуллер, я арестую вас, если вы не отойдете от радиостанции.

Пуллер спокойно ответил ему:

— Майор Скейзи, возвращайтесь на свою позицию.

Четверо вооруженных до зубов десантников из группы Дельта проскользнули в комнату из-за спины Скейзи. И хотя они не держали оружие на изготовку, все прекрасно понимали, что оно у них заряжено, снято с предохранителей и может быть применено по приказу Скейзи.

— Сэр, я еще раз требую, чтобы вы отошли от радиостанции. Пора начинать атаку.

Пуллер выхватил из кобуры пистолет 45-го калибра, в тишине прокуренной комнаты резко прозвучал щелчок передернутого затвора.

— Сынок, — спокойно произнес Пуллер, — если ты не уйдешь отсюда и не вернешься к своему вертолету, я размозжу тебе голову. Вот так-то.

Он направил пистолет на Скейзи.

В ту же секунду сам полковник оказался под прицелом четырех штурмовых винтовок «Кар-15». Безумие ситуации стало осязаемым, прямо-таки повисло в воздухе.

— Мы оба умрем, полковник, — ответил Скейзи.

— Пусть так, но если ты не уйдешь отсюда и не вернешься, я пристрелю тебя.

— Полковник, — продолжал настаивать Скейзи, — я еще раз требую отойти от радиостанции и сложить с себя командование.

С этими словами он сделал шаг в глубь комнаты.

— Стойте! — закричал Питер, почти потеряв контроль над собой и встав между Пуллером и Скейзи. — Стойте! Это же ребячество!

— Отойдите в сторону, Тиокол, — потребовал Пуллер.

Скейзи выхватил из-за пояса пистолет.

— Сядьте на место, Тиокол. Это вас не касается.

— Но это безумие! — снова закричал Питер. Он тяжело дышал, его охватила жуткая ярость и вместе с тем такой ужасный страх, что он едва держался на ногах. Кровь бурлила от избытка адреналина. — Да вы просто ослы, вместе с вашей примадонной Дельтой и вашими идиотскими играми. Выполняйте, черт побери, вашу работу, как это делают другие! Не стройте из себя черт те что!

Раздался щелчок. Это Скейзи снял с предохранителя свой «смит энд вессон».

— Сядьте, Питер, — сказал он. — Полковник, даю вам последний шанс, иначе…

— Дельта-6, я Браво, мы добрались, мы на вершине. Черт побери, мы добрались!

Питер увидел, как Пуллер быстро поставил пистолет на предохранитель и сунул его в кобуру. Он наклонился к радиостанции — обычный старый человек с испуганным лицом без всякого налета драматизма — и сказал:

— Всем подразделениям, я Дельта-6, слушайте меня, я Дельта-6. Рушатся небеса. Повторяю, рушатся небеса. Повторяю, рушатся небеса.

И все сразу забегали, кто-то закричал «ура». Питер глубоко вздохнул и побежал к первому вертолету. Он бежал среди других, уже взлетающих вертолетов, бежал в темноте среди снежного вихря, поднятого их винтами, среди близких и далеких криков, среди вооруженных людей.

— Они взлетают! — закричал солдат, наблюдавший в прибор ночного видения. — Пять, шесть, семь, восемь. Восемь вертолетов «Хьюз».

Десантные вертолеты, подумал Ясотый. Да, ночной штурм с вертолетов — это работа для десантников. Ну и пусть летят. Ему приходилось несколько раз участвовать в таких штурмах, он знал, какое это сложное дело и какими неудачами заканчиваются подобные операции.

— Ракеты! — закричал Ясотый своим зенитчикам. — Наблюдателям приготовиться! Первая траншея, внимательнее следите за противником. Готовьтесь, ребята. Сейчас пожалуют американцы.

Первыми над верхушками деревьев появились вертолеты. Но это были не десантники из группы Дельта, а вертолеты воздушного прикрытия. Они открыто зависли в воздухе — две черные тени на фоне белого снега. Их лопасти наполнили воздух громким шумом, достаточным для того, чтобы заглушить последний бросок войск на рубеж атаки. Сами они свободно вели огонь по наземным целям, пользуясь своей высотой от пятисот до тысячи футов.

— Огонь ракетами! — закричал Ясотый за секунду до того, как заработали скорострельные пушки вертолетов. И спокойный мир враз перевернулся.

Скорострельность этих пушек была гораздо выше, чем у обычных пулеметов, и проблема заключалась не в точности стрельбы, а в запасе боеприпасов. Каждая зависшая в небе птичка стала словно пастью дракона, который дунул к вершине горы сплошной поток огня. Все вокруг застонало от ударов снарядов. В темноте трудно было вести прицельный огонь по вертолетам, не видели целей и штурмовики А-10. Ведь стрелять по пехоте совсем не то, что вести огонь по танкам или грузовикам, поэтому снаряды вздымали снег и пыль, нанося живой силе противника малый урон. Огонь имел скорее психологический эффект, создавая впечатление, что нет силы на земле, способной противостоять ему.

Внизу на опушке Ясотый заметил движение: это пробирающаяся сквозь деревья пехота подходила к поляне.

— Ракеты! — снова закричал Ясотый. После дневной атаки штурмовиков А-10 оставалось всего семь «стингеров», но если не сбить или не отогнать вертолеты, то пехота сможет подойти очень близко. Ясотый предполагал, что на этот раз идут не сосунки, атаковавшие их днем, а настоящие профессионалы. Теперь уже все упиралось во время. Они встретят нападающих плотным огнем, потом отступят в первую из пяти траншей, атакующие продолжат наступление и попадут под перекрестный огонь. Он убьет всех. Им ни за что не прорваться. Каждый раз, занимая очередную траншею, они будут натыкаться только на мины-ловушки, а впереди их снова будет ждать перекрестный огонь.

Он видел, как это делали моджахеды, таким образом они уничтожили пехотную бригаду, за десять минут перебили четыреста человек и со смехом поднялись в горы в свои убежища.

Прочертив полосу в темноте, первый «стингер» устремился к одному из вертолетов. Но ракета не попала в цель и через некоторое время рухнула на деревья.

Вторая была выпущена тоже второпях, зенитчик плохо прицелился, но от ее вспышки пилот одного из вертолетов бросил машину в сторону, так что скорострельные пушки палили теперь выше позиций обороняющихся.

И третья ракета прошла мимо цели.

Осталось четыре, у меня осталось только четыре…

Но четвертая ракета достигла цели, правда, взрыв был довольно слабым, от вертолета потянулась лишь небольшая струйка дыма. Машина заскользила вбок, у нее отлетел хвостовой винт, и вертолет под собственной тяжестью стал падать вниз. Он рухнул на деревья, но не загорелся. Пилот второго вертолета по вспышкам засек, откуда ведется огонь «стингерами», хотя Ясотый и не думал, что он такой ас, каких ему приходилось видеть в Афганистане на вертолетах МИ-24. У пилота была теперь цель, огонь скорострельных пушек перенесся туда, откуда стреляли ракетами, и Ясотый едва успел юркнуть в окоп. Снаряды утюжили окоп, послышались крики и стоны, одному зенитчику очередь попала прямо в грудь, разорвав его в клочья.

Нарастающий шум вертолета Ясотый слышал уже над головой. Вертолет кружился, разворачивался, возвращался; вспыхнул прожектор, освещая цели. Пилот до предела снизил машину. Вертолет пронесся над траншеей, где, не открывая огня, затаился Ясотый со своими людьми, тут-то и ударили по нему из пулеметов и автоматов; десять или двенадцать потоков огня устремились к машине. Вертолет вздрогнул, затрясся и вдруг исчез в громадной вспышке оранжевого пламени, осветившего ночное небо. Стало светло, как днем.

Ясотый моментально вскочил на ноги и увидел, что поляна перед их позицией заполнена рвущейся пехотой. Он уже решил, что все кончено, но его сержанты, закаленные боями в горах Афганистана, не запаниковали, он слышал их твердые, уверенные голоса, кричавшие по-русски:

— Впереди! Впереди! Противник впереди!

Ясотый выпустил ракету, за ней вторую.

Начался умопомрачительный спектакль.

Пехота двигалась, как лавина насекомых, стремительными рывками. Еще храбрые и решительные, горящие желанием преодолеть оставшееся расстояние до позиций противника, солдаты рвались вперед небольшими группами, по четыре-пять человек. Ясотому показалось, что он даже видит их глаза, широко раскрытые от страха и адреналина. Их пулеметы поддержки открыли огонь на подавление с флангов, но пули летели слишком высоко, чтобы причинить какой-либо урон обороняющимся.

И тут открыли огонь люди Ясотого, ужасающий огонь длинными очередями. Нападавшие начали падать, но все еще рвались вперед, храбрые, отличные солдаты. По мере их продвижения штурм раскололся на сотни отдельных трагедий, и Ясотый уже видел, что хребет атакующих сломлен. Он поднял свою винтовку с оптическим прицелом и начал выбирать цели.

Пуллер слышал по рации, как они умирали.

— Я Сиксган-1, они пускают ракеты, плохо дело… нет, промахнулись, эта прошла мимо, выпустили еще две, а вот эта… Попала, она попала в меня, мы…

— Чарли, я вижу тебя, ты держишься молодцом.

— Майор, он не загорелся…

— Боже, его подбили.

— Дельта-6, я Сиксган-2, вижу впереди зенитчиков, я поймал их на мушку… о-о-о, смотрите, как заплясали эти мальчики…

— Сэр, кончилась лента.

— Замени, сейчас я им задам.

— Проклятье, Сиксган-2, я Дельта-6, оставайтесь на своей позиции, я не могу рисковать последним вертолетом.

— Сэр, я заставил их бежать, я вижу, как они бегут, хочу подойти ближе.

— Новую ленту, быстрее.

— Сейчас мы им зададим.

— Сиксган-2, оставайтесь на месте, черт побери! — заорал Пуллер.

— Полковник, эти ракетчики у меня на мушке, ох, здорово, это…

— Черт, сэр, здесь огонь…

— Ох, ох, проклятье, в меня попали, я…

— Огонь, огонь, ого…

— Боже! — воскликнул кто-то, выглянув в окно. — У него взорвался бак с горючим, огонь во все небо, как фейерверк в День Независимости.

— Дельта-6, я Хавбек, наткнулся на сильный фронтальный огонь.

— Хавбек, прикажите второй штурмовой группе выходить на исходный рубеж.

— Они готовы, сэр. Черт, сбиты оба вертолета, один здорово горит.

— Вы продолжаете продвигаться вперед?

— Нас встретили сильным огнем, сэр.

— Но ваша группа продвигается вперед или залегла?

— Особого движения не видно, слишком сильный огонь. Полно дыма, снега, пыли, невозможно что-то разглядеть. Мне вызывать подкрепление?

— Нет, пока не убедитесь, что первая атака полностью захлебнулась.

— А где же те, кто должен ударить слева? Где Браво? Где, черт побери, Браво? Господи, Браво, если вы нам не поможете, то нас здесь измолотят, а тогда уже никто не сможет подойти так близко к этой дыре.

Он почувствовал, как лезвие впилось ему в горло… и вдруг остановилось.

Сжимавшие его объятия ослабли, нападавший быстро и молча отскочил от него.

Уоллс почувствовал легкость в спине, повернулся и машинально схватился пальцами за то место, где лезвие уже начало делать свое дело. Безумные глаза его смерти на этот раз посмотрели в сторону.

— Боже, леди, да вы меня чуть не убили.

Вьетнамка мрачно смотрела на него.

Боже, откуда в таком хрупком существе столько силы? Детка, да у меня от страха задница похолодела. Если бы ты так обработала меня пятнадцать лет назад, тогда мне точно была бы крышка.

Уоллс растирал шею, на которой проступили капельки крови.

— Вы, как и я, пробрались сюда по тоннелям. А потом пролезли в одну из вентиляционных труб, верно? И тут наткнулись на меня, так ведь? Конечно так, по-другому просто и быть не могло. А когда услышали мои шаги, то забрались вон туда. — Уоллс показал на колпак, прикрывавший вентиляционную трубу. Он вздрогнул, представив себе, как она сидела там, сжавшись и приготовившись к прыжку, как пантера. — Черт, по вашему виду можно сказать, что досталось вам еще больше, чем мне.

Фуонг вся была перепачкана грязью и кровью, в темных глазах ее блуждал безумный страх, она сжимала и разжимала рукоятку большого ножа. Одна штанина брюк была оторвана, руку покрывал слой засохшей крови, рана на плече почернела. Кто это сказал, что вьетнамцы все на одно лицо? Да кто бы ни сказал, он не прав. Сейчас Уоллс пристально смотрел на лицо, которое долгие годы было в его понятии плоским, тупым и желтым, и видел на нем те же самые чувства, что и на других лицах: страх, злость, гордость, храбрость. Ну, это лицо, может быть, было печальнее других.

— Они напали на вас? А где же ваш напарник? Ну, этот, дылда. Здоровый белый хлыщ. Где он?

Фуонг покачала головой. Уоллс рассмеялся.

— Он не сумел пробраться сюда? Мой парень Уидерспун тоже не сумел. Ладно, милая, это оказалось под силу только нам, старым тоннельным крысам. Никто, кроме нас, не смог сделать этого. — Он встал, поднимая свой обрез.

— Хорошо, леди, а сейчас, я думаю, нам надо забраться по лестнице вон к той маленькой двери. Видите ее? Полезем? Может быть, как-то удастся пробраться через нее. Потому что я твердо уверен, что нам не следует сидеть рядом с этой большой дурой, — Уоллс бросил взгляд на ракету, — поскольку она может взлететь. Мы тут сгорим дотла. Так вы идете или остаетесь? Лучше бы вам пойти со мной.

Фуонг бешено сверлила его своими темными глазами.

Черт, да она просто ничего не понимает. Для нее это очередной тоннель, за исключением, правда, того, что в нем торчит ракета.

— Идемте, — ласковым тоном произнес Уоллс, — поверьте, вам нельзя находиться здесь, если эта дура взлетит. Из дыры вырвется пламя и сожжет вас, как напалм.

Он начал взбираться по скобам, глядя вверх на люк ракетной шахты. Вниз он не смотрел, для него это было слишком высоко, ведь старая тоннельная крыса Уоллс боялся высоты. Он карабкался все выше и выше, пока не запыхался. Чертовы семь этажей, жуть как высоко!

Наконец-то он добрался до двери, она была гладкая и прочная. Ошалевший от подъема, уцепившись ногами и одной рукой за скобы, другой рукой он толкнул дверь, но она не поддалась. Это была еще одна дверь, очередная дверь в его жизни.

На ней не было нацарапано «Трахай ниггеров», но эта надпись ей очень бы подошла. Как и всякая дверь, с которыми он сталкивался в жизни, и эта говорила: «Тебе сюда хода нет. Тебя сюда не приглашали».

Сжав руку в кулак, Уоллс со всего размаха трахнул по двери. Рука заныла от боли.

Значит так, да? Еще одна засранка.

Уоллс подумал, что ему следовало бы засмеяться. Проделать такой путь, чтобы…

Он услышал шум, бросил взгляд вниз и увидел под собой на несколько скоб ниже маленькую вьетнамку.

— Это хорошо, что вы забрались сюда, мамуля, но дальше-то идти некуда.

Фуонг подергала его за ногу и показала куда-то вверх.

Что ж, здрасьте вам. Да, там была еще какая-то дверь или люк, или что-то в этом роде размером два на два фута, закрытое металлической сеткой. Эта штука была в стене шахты, примерно в пяти футах над ним и смахивала на трубопровод или вентиляционное отверстие. Впрочем, это не имело значения.

— Слишком далеко, — крикнул Уоллс, — я не доберусь туда.

Фуонг жестом показала, что хочет попробовать сама.

Эта дурочка желает забраться туда. Рехнулась, что ли? Туда не залезть. Ничего не поделаешь, конец путешествию.

Но Фуонг, словно кошка, карабкалась вверх. Боже, какая же она сильная. Уоллс посторонился, и теперь они вместе оказались на самом верху лестницы. Жестами и мимикой Фуонг принялась объяснять, что предлагает забраться в эту маленькую трубу.

И Уоллс понял, что она имела в виду. Он сильный, а она легкая, если он поддержит ее, то, может быть, она как-нибудь туда и заберется.

Вот упрямая, да мало ли что там может быть.

— Понял, милая, сейчас полезете. Натан вас поддержит.

Уоллс прочно уперся ногами в нижнюю скобу, а руками ухватился за самую верхнюю.

Фуонг вскарабкалась ему на спину, уперевшись ногами в бедра, потом выпрямилась, помогая себе руками, а Уоллс обхватил ее одной рукой за талию.

Она была легкой, кожа да кости, но вместе с тем и тяжелой, Уоллс почувствовал это в тот ужасный момент, когда покачнулся под ее весом и уже подумал, что не удержит ее. Он ощутил, как она напряглась, дрожа, вскрикнула или выругалась на своем языке, но уже в следующую секунду Уоллс сумел поддержать ее за спину.

— Хорошо, хорошо, все в порядке, только успокойся, остынь, детка, — со стоном вымолвил Уоллс, тяжело дыша. Он понимал, что ему ни в коем случае нельзя смотреть вниз, они ведь чудом держались на лестнице, один ботинок Уоллса стоял на скобе, другим он болтал в воздухе, чтобы сохранить равновесие, а вся тяжесть тела Фуонг приходилась на его бедра.

Проклятье, ничего из этого не выйдет!

Но Фуонг напряглась, потянулась вверх. Боже, ну и отчаянная. Уоллс изо всех сил уперся рукой ей в спину, чувствуя, как спина скользит вверх под его рукой, по мере того как Фуонг тянулась к сетке, закрывающей трубу.

Уоллс не мог видеть точно, что происходит, в дюйме от его глаз была только спина Фуонг. Онемела рука, которой он поддерживал ее, заныла и другая, которой он вцепился в верхнюю скобу. Лицо было мокрым от пота, Уоллс подумал, что сейчас у него лопнут мускулы, сердце бешено колотилось, он не мог как следует вздохнуть, от напряжения начали трястись все конечности Послышался щелчок, потом скрежет, Уоллс понял, что она раскрыла нож, подсунула его под раму сетки и пытается открыть вход в эту чертову штуку.

— Ох…

Внезапно Фуонг подпрыгнула, а Уоллса шатнуло от неожиданности, нога его соскользнула со скобы, и он, сразу забыв о Фуонг, почувствовал, что летит вниз; он понял, что это смерть… и все же в последнюю долю секунды той рукой, которой поддерживал Фуонг, он успел ухватиться за скобу. В мгновенной панике Уоллс нащупал скобу и ногами. И только после этого он все-таки увидел: женщина не упала вниз, а по-обезьяньи повисла на раме с сеткой, которая тихонько раскачивалась на слабеньких петлях взад и вперед.

— Боже, осторожнее! — закричал Уоллс.

Маленькая рама под непомерным грузом повернулась почти на 180 градусов к самой стенке. Фуонг, вытянув ногу, носком тапочки начала нащупывать отверстие в стене. Это ей удалось и, зацепившись носком за трубу, она подтянула себя ближе к отверстию, потом еще ближе и еще. Наконец, изловчилась и сунула одну руку в трубу, ухватившись там за что-то, а затем другой рукой каким-то немыслимым образом втянула в трубу все тело.

Боже, подумал Уоллс, ей удалось.

Фуонг отдыхала. Уоллсу показалось, что уже через секунду она высунулась из трубы и принялась настойчиво тыкать пальцем в направлении талии.

Черт побери, леди, что ты хочешь?

Но, конечно, он понял, что она имела в виду, — веревку, скрученную восьмеркой и пристегнутую к ремню. Уоллс отстегнул карабин, которым была приторочена веревка, распутал ее и швырнул конец Фуонг. Она очень ловко поймала его — черт побери, она все делала очень ловко — и через несколько секунд конец веревки был уже закреплен за чем-то внутри трубы.

Свой конец веревки Уоллс привязал к скобе, сделав при этом чуть ли не сотню узлов. Фуонг знаком приказала ему подниматься.

Ох, черт, подумал он, надеюсь, это дерьмо выдержит меня.

Подниматься надо было всего футов шесть, но это расстояние казалось ему просто огромным. Забраться по веревке Уоллс мог, только уподобившись обезьяне. Он зажал веревку ботинками, закрыл глаза и подтянулся на руках. Боже, как растягивается веревка — под его весом, под весом обреза на плече, всяких подсумков на ремне, под весом патронов к обрезу, которыми набиты карманы.

Продвигаясь вверх, Уоллс лихорадочно молился, Господь наверняка должен был услышать его молитвы. И тут он почувствовал, как руки Фуонг подхватили его и потащили вверх. Его охватила паника, что было хуже всего в данный момент, и все же каким-то образом он сумел забраться в трубу.

Внутри трубы он сел, тяжело дыша, и тут же почувствовал боль во всем теле. Ладони кровоточили — так крепко сжимал он ими веревку, саднило плечо — оказывается, он оцарапал его о край трубы. Да не только плечо. Бедро и рука тоже давали о себе знать. Но сейчас не хотелось даже думать об этом, только бы вдохнуть побольше воздуха. С удовольствием выкурил бы сейчас сигарету.

Фуонг что-то говорила. Отдышавшись, Уоллс сказал ей:

— Эй, не тарахти, милая. Извини, но я не понимаю, что ты стрекочешь.

Но жесты он понимал, а Фуонг призывала его куда-то посмотреть.

Теперь и ему пришло в голову посмотреть, куда же они все-таки попали. Да, а ведь попали они в никуда, примерно через шесть футов труба заканчивалась шлакобетонной стеной.

Так для чего тогда нужна эта чертова труба? — с горечью подумал Уоллс, понимая, что попал в очередную ловушку.

И тут он увидел, для чего она была нужна: возле стены стоял металлический ящик, а в него и из него из разных мест в стене шли металлические трубки.

Уоллс подполз ближе.

Ящик был закрыт на висячий замок, чтобы в него нельзя было забраться, но сам по себе ящик выглядел довольно хлипким, так что его можно было просто разбить.

На ящике было написано:

«Панель предохранителей входной двери, ВВС США LСА-8566033».

Снова это слово, знакомое по тюрьме: «дверь». ДВЕРЬ. ДВЕРЬ.

Вот через нее мы и попадем внутрь, подумал Уоллс и принялся ломать ящик.

Дилл слышал стрельбу впереди, она все усиливалась, превращаясь в невероятный грохот.

— Ох, Господи! — воскликнул он, обращаясь к сержанту.

И в этот момент в нескольких сотнях футов впереди второй вертолет вспыхнул, словно гигантский костер, пламя осветило небо и деревья.

Дилл пошатнулся и упал. В приборе ночного видения все слилось в сплошное пятно, лейтенант заморгал, чтобы избавиться от мелькавших в глазах искр. Нельзя ведь смотреть на взрыв, вспомнил он.

Оглянувшись назад, Дилл увидел, что большинство его людей, пожалуй, даже половина, все еще пробирались по льду русла, подталкивая друг друга, проваливаясь в ямы, цепляясь за камни. Вся рота, наверное, поднимется на холм только через час.

Но уже сейчас в его распоряжении двадцать пять человек, вооруженных автоматами, винтовками М-16 Дилл слышал отчаянную стрельбу впереди, так что нельзя было терять времени.

— Мы почти на месте, — сказал он.

— Боб, да они нас тут всех перебьют, — заметил один из солдат.

— Да, Боб, похоже, у нас совсем мало шансов, — поддержал его другой.

— Я думаю, русские не знают, что мы здесь, — ответил Дилл, — а ребята, которые сейчас атакуют, рассчитывают на нас. Им сейчас очень трудно.

Дилл знал, что не обладает красноречием, и даже по его понятиям, эта маленькая речь прозвучала не слишком убедительно, но он, по крайней мере, не мямлил и не порол чушь. Поэтому Дилл просто повернулся и пошел вперед по снегу между деревьями, задаваясь вопросом, туда ли он движется. Лейтенант надеялся, что его люди пошли за ним, но не хотел оглядываться и проверять, потому что это могло смутить их.

Он быстро добрался до поляны, и его взору открылся сплошной фейерверк, смысл которого он не мог понять.

Что-то здесь было не так, во всяком случае, он не ожидал увидеть такую картину. Похоже, они вышли не туда. Да и ощущение у него было какое-то странное, этакое безумное чувство, что он попал на фестиваль. Отдельных звуков Дилл не различал, все они слились в сплошной грохот. Лейтенант толком ничего не видел, он был смущен, пытаясь разобраться в том, что же здесь происходит.

— Боб, нам сюда надо было выйти?

— Не знаю, — честно признался Дилл, — не уверен. Остается только надеяться, что это именно тот холм.

— А на другой мы и не могли попасть. Здесь только один холм.

— Гм…

И вдруг кто-то мелькнул перед Диплом. Он улыбнулся, намереваясь вступить в разговор, но в ту же секунду понял, что смотрит на советского десантника в камуфлированном комбинезоне, черном берете и с автоматом АК-47 на груди. Этот человек являл собой самое ужасное зрелище в его жизни, и Дилл выстрелил ему в лицо.

— Господи, Боб, да ты убил этого парня!

— Готов поспорить на твою задницу, что именно это я и сделал. А теперь вперед, черт побери!

И тут его люди, не задумываясь, без всяких указаний и приказов открыли огонь.

Они с колена поливали очередями позиции спецназовцев, удивляясь тому, как быстро падают фигуры перед ними, как долго не могли опомниться русские, чтобы открыть ответный огонь, да и вообще тому, как все это просто.

Ясотый остолбенел от изумления и в ту же секунду понял, что надо оставлять позицию.

Наверное, это группа Дельта ведет огонь справа, тогда и вертолеты, и атака пехоты — просто военная хитрость. Этому сообразительному американскому командиру удалось каким-то образом в темноте поднять группу Дельта на крутую отвесную скалу справа и бросить ее в бой. Но это же невозможно, просто невозможно!

Теперь уже все решали секунды.

Он увидел, как разваливается вся оборона, невозможно было отбивать атаку с двух направлений. Его обошли с фланга, рухнула его схема отражения лобовой атаки с помощью системы траншей и перекрестного огня. Теперь оставалось только спуститься с людьми вниз для обороны шахты, а там будь что будет.

Ясотый выпустил очередь по приближающимся справа фигурам. Он увидел их уже в дальнем конце траншеи, стреляя от пояса из М-16, они стреляли вдоль траншеи, поливая его людей длинными очередями. Другие врывались в траншею сбоку. Их становилось все больше и больше. Ясотому стало плохо при виде того, как быстро умирают его лучшие люди.

Он вытащил свисток и подал сигнал: два коротких свистка, пауза и снова два коротких.

Майор увидел, что его люди стали поспешно оставлять позиции, прикрывая друг друга огнем, — сначала Красный взвод, потом Синий. Десантники из группы Дельта подошли совсем близко справа, пехота с фронта ворвалась уже в главную траншею. Ясотый увидел, как приземлились вертолеты, оттуда высыпались десантники и стали пробиваться в его направлении. Пора было и самому сматываться.

Повернувшись, он быстро пополз под огнем к разрушенному зданию, где находилась дверь, ведущая в шахту. Времени было очень мало. Небо светилось от ракет, повсюду носились трассеры. Натыкаясь на препятствия, они вздымали тучи пыли. Майор видел, как его люди беспорядочно отступают к руинам здания, падая под пулями.

Все, он добрался.

— Группа обороны шахты, ко мне! — крикнул Ясотый.

Он мог взять с собой только пятнадцать человек, больше не выдержал бы лифт. Вместе с пятнадцатью спецназовцами, которые уже находились внизу, в его распоряжении будет тридцать человек.

— А пулемет? — крикнул старший сержант.

Пулемет? Ах, да, Ясотому предстояло принять сложное решение, ведь у него остался всего один пулемет. Он вспомнил того сумасшедшего американца, который стоял в полный рост на снегу поляны под пулями и поливал их огнем из пулемета М-60, держа его в руках. Но перед тем, как его убили, черт бы его подрал, он своей стрельбой вывел из строя их второй пулемет «хеклер энд кох-21». И теперь у него остался всего один пулемет М-60. Если взять его с собой, то люди наверху не смогут сдержать американцев. Ну а если американцы все-таки попадут в шахту, то ему не обойтись без этого чертова пулемета.

— Майор Ясотый! — снова крикнул старший сержант. — Как быть с пулеметом?

Майор просто ненавидел себя в этот момент.

— В шахту, — приказал он, — заберем с собой.

— Пулемет сюда! — скомандовал сержант, и оружие передали через толпу к дверям лифта.

— Благослови вас Господь, ребята! — крикнул Ясотый. — Задержите их, пока они не провалятся в преисподнюю. Вы сделаете это ради вашей Родины, и дети ваши будут любить вас за это.

— Мы будем держать этих ублюдков, пока они не запросят пощады у Горбачева, — раздался бодрый голос из темноты.

Но Ясотому было уже не до речей, он торопился. Майор быстро нагнулся к терминалу компьютера, расположенному сбоку от двери лифта. И набрал на клавиатуре «вход».

На экране высветилась команда: «Введите код».

Ясотый набрал двенадцать цифр, которые его заставил запомнить генерал, нажал кнопку ввода, и дверь лифта открылась.

Порядок.

Он вошел в лифт. А потом пневматическая дверь с шипением закрылась, и лифт повез его вниз, подальше от ночного боя.

23.00

— И где же ты был, дорогой товарищ Арбатов? — поинтересовался комитетчик Горшенин. — Сигнал о твоем возможном бегстве поступил в семь вечера, когда ты не явился на дежурство.

— Я задержался, товарищ Горшенин, — ответил Григорий, моргая и удивляясь в душе, почему Магда никого не предупредила. Обстановка была, как в какой-нибудь идиотской шпионской мелодраме. Лампа в комнате охраны КГБ на втором этаже была развернута так, что своим мощным светом нестерпимо слепила Григорию глаза. Вот идиотство! — Я выполнял задание и сообщил об этом Магде Гошгарьян, которая согласилась подежурить за меня.

— Предупреждение о твоем возможном бегстве поступило от твоего непосредственного начальника, товарища Климова.

— Товарищ Климов ошибся.

— Гм, товарищ Климов не из тех, кто ошибается.

— Да, конечно, но на этот раз он ошибся. Послушай, неужели бы я вернулся закончить ночное дежурство, если бы собирался улизнуть? Разве я не сидел бы уже на какой-нибудь конспиративной квартире ФБР, лакомясь бифштексом и развлекаясь с девками?

Горшенин, молодой человек тридцати двух лет, без чувства юмора, со сверкающей лысиной и маленькими близорукими глазками «технаря», спрятанными за очками, посмотрел на Григория без всякого выражения. Теперешние молодые никогда не проявляли чувств, они были просто машинами.

— Так объясни, пожалуйста, где ты был сегодня.

— Ох, товарищ, ты же знаешь, что операции ГРУ закрыты для КГБ, так ведь? Я ничего не могу сообщить тебе, таковы инструкции. Обе наши организации действуют по строго установленным, жестким правилам. Или ты предпочитаешь, чтобы вся вашингтонская резидентура была укомплектована сотрудниками ГРУ, а вы, ребята из КГБ, отправились бы в более интересные города, вроде Джакарты или Кабула?

— Шутки тут неуместны, товарищ. Дело серьезное.

— Но в данном-то случае, товарищ, нет ничего серьезного. — Григорий пытался пустить в ход все свое обаяние, озорно стрелял глазами в Горшенина, задумчиво улыбался. — Честно говоря, мы не очень ладим с молодым Климовым. Я представитель старой школы, ортодокс, трудяга, веду игру исключительно по правилам. А Климов молодой, хочет действовать современными методами, поэтому мы и цапаемся с ним, понимаешь? Так что он просто в очередной раз придирается ко мне.

Горшенин холодно посмотрел на него и провел пальцами по губам.

— Гм, да, конечно, я знаю, как это бывает.

— Так что это вопрос личных отношений. А не профессиональных. Вот и все. Отсутствие взаимопонимания между разными поколениями.

Горшенин лизнул приманку, отошел, вернулся, лизнул еще раз. И заглотнул.

— Похоже, в ГРУ возникли некоторые моральные проблемы? — поинтересовался он.

— Ох, ничего страшного. Мы это уладим между собой. Большинство наших хорошие парни, но иногда бывает, что одна паршивая овца… ну, ты знаешь эту поговорку. Только вчера Магда говорила мне…

Но Горшенин уже больше не слушал его. Глаза его закрылись, казалось, он производит в уме какие-то подсчеты. Потом сказал:

— Послушай, старая лиса, а ты знаешь, как чудесным образом можно решить все твои проблемы?

— Да как их решишь, единственное, что мне остается, так это просто ждать.

— А ты не торопись, Григорий Иванович. Ты же знаешь, какой Климов вспыльчивый. А если он действительно захочет подставить тебя? Ты же знаешь, чем это кончится, не так ли?

Арбатов вздрогнул.

— Так что давай, Григорий Иванович, решайся. Переходи в КГБ!

— Что? Да ведь…

— Подожди. Подумай хорошенько и решайся. Я устрою тебе у нас такую же должность. Человек с твоим опытом и связями, да тебе у нас цены не будет.

Григорий сделал вид, что задумался над предложением.

— Этот шаг может принести тебе большие выгоды. И спокойствие. Никто не будет тебя дергать, придираться, а то грызетесь с Климовым, как кошка с собакой.

Арбатов кивнул, на его опухшем лице появилось такое выражение, словно он уже готов был поддаться соблазну.

— Да, это звучит очень заманчиво.

— Конечно, но мне надо кое-что передать в Москву. Ты же знаешь, я не могу просто сказать начальству, что нам нужен этот человек и мы должны взять его к нам. У меня должны быть какие-то козыри, понимаешь?

Какой же ты идиот, Горшенин. Настоящий вербовщик не идет напролом, он действует изящно, использует обаяние, настойчиво, но ненавязчиво загоняет своего агента в ад. Арбатов знал это, потому что сам загнал в ад несколько человек.

— Подарок? — спросил Григорий, прикидываясь дурачком.

— Да, ну ты же понимаешь. Что-нибудь небольшое, чтобы продемонстрировать твое желание работать на нас. Что-нибудь маленькое, но удаленькое.

— Гм-м, — промычал Григорий в глубокой задумчивости, — ты имеешь в виду что-нибудь от американцев?

— Да! Это было бы здорово, что-нибудь от американцев.

— Понимаешь, сейчас на самом деле трудные времена. Ты же знаешь нашу работу, товарищ Горшенин. Сеешь тысячу семян, а собираешь одну-две картофелины.

Горшенин изобразил на лице разочарование.

— Черт побери. Ты же понимаешь, мне ужасно не хочется отправлять тебя к Климову и составлять при этом плохой отчет о нашем разговоре. Он же не поймет наших шуток.

— Гм-м, — Григорий снова изобразил глубокую задумчивость. — У КГБ ведь наверняка имеются шифровальные книги ГРУ?

Идиот Горшенин заглотил это, и глаза его засветились, как экраны телевизоров. Шифровальные книги держались в строгом секрете, это было настоящее сокровище. Если КГБ удастся заполучить хоть одну шифровальную книгу всего на один час, то можно будет в будущем читать шифрованные телеграммы ГРУ. А человек, который сумеет достать шифр!

— Да уверен, что они у нас наверняка имеются, — ответил Горшенин, неумело изображая равнодушие. — Да они по всем посольствам валяются.

Это была жуткая, прозрачная и неубедительная ложь. Эти книги охранялись точно так, как компьютерные коды для запуска ракет SS-18.

— Да, черт побери, жалко. Понимаешь, эти книги все время держат под замком, за исключением тех случаев, когда начальнику связи требуется зашифровать или расшифровать телеграммы особой срочности. А начальник связи мой старый приятель, и однажды ночью он позвонил мне, вспомнив, что оставил в сейфе кое-какие деликатные лекарства. Барбитураты. Представляешь, как бедный парень перепугался? И он назвал мне комбинацию сейфа, чтобы я вытащил оттуда лекарства. А я запомнил комбинацию.

— Да ее уже наверняка поменяли, — слишком поспешно вставил Горшенин.

— Возможно, но когда я последний раз дежурил, еще не поменяли.

Они посмотрели друг на друга.

Через стол к Арбатову полетел какой-то предмет. Это был миниатюрный фотоаппарат.

— По-моему, тебе давно уже пора находиться на дежурстве в «Винном погребе», товарищ?

Арбатов бросил взгляд на часы.

— Давно пора, — согласился он, — уже почти полночь.

Дыра блестела, расширяясь по мере того, как металл плавился по ее краям.

Из этого жерла родится новый мир, подумал Джек. Черная дыра будет расширяться, расширяться, расширяться и, в конце концов, поглотит все. Ему стало ужасно грустно.

— Давай, давай, — подгонял его генерал. — Ты уже почти закончил, давай, быстрее!

Пламя пожирало металл, испаряя его.

Внезапно зашумели двери лифта и раздался топот тяжелых ботинок. По коридору бежали люди, слышались встревоженные крики. На мгновение Джеку подумалось, что это американские военные, но это кричали русские сержанты, отдавая приказания. Джек услышал, как вскрывают ящики с боеприпасами, спешно набивают патронами магазины, стаскивают в коридор какую-то мебель, возводя баррикады. Повеяло воинственным духом, Джеку показалось, что он попал в самый центр площадки, на которой снимают фильм о войне.

Генерал говорил по-русски с суровым офицером, приходившим утром домой к Джеку, — офицер что-то объяснял, генерал слушал. Потом оба вышли из комнаты.

Джек выпрямился, сейчас в комнате остался только охранник, который ранил его. Онемевшая нога ужасно болела, да и голова просто раскалывалась от боли.

— Ты ведь говоришь по-английски, да? — обратился Джек к парню, не сводившему с него васильковых глаз. Молодой, крепко сбитый юноша, довольно симпатичный, вполне мог бы играть свободным защитником или нападающим.

— Ты знаешь, что они собираются сделать? Что они тебе сказали? Ты знаешь, что произойдет? Нет, вы, наверное, даже не подозреваете, что может случиться.

Охранник спокойно смотрел на него.

— Продолжай работать.

— Они собираются запустить ракету. Там, внутри, ключ для ее запуска. Парень, они собираются взорвать весь мир, убить мир.

Охранник резко ударил его прикладом автомата АК-47. Хорошая реакция бывшего спортсмена позволила Джеку слегка уклониться, и удар пришелся в подбородок, а не в зубы. Ужасная боль, разорвавшаяся в голове, подсказала Джеку, что у него, по всей видимости, сломана челюсть, хорошо еще, что он не позволил выбить себе зубы. Он со стоном рухнул на пол, а охранник заколотил его по ребрам.

— Нет, Господи, прошу, не надо! — взмолился Джек.

— Американская свинья, дерьмо поганое, да вы сами собираетесь убить наших детей своей проклятой ракетой! — Лицо парня, как и у Джека, исказила гримаса неподдельной боли.

Джек подумал, что ему пришел конец, но удары прекратились. Вошедший суровый майор приказал охраннику идти в коридор, а сам поднял Джека на ноги.

— Думайте, что говорите, мистер Хаммел, — предупредил майор. — У этих ребят наверху остались друзья, которых сейчас убивают. У них не то настроение, чтобы миндальничать с вами.

— Пошел к черту! — закричал Джек сквозь слезы. — Наши придут сюда и поубивают вас раньше, нем вы достанете этот проклятый ключ, и…

— Нет, мистер Хаммел, — раздался голос генерала, — они не скоро попадут сюда. А вам работы осталось на несколько минут.

Майор поднял пистолет и прижал его к голове Джека.

— Может быть, опять хотите послать меня к черту, мистер Хаммел? — спросил он.

Если бы ему хватило храбрости сделать это, но Джек понимал, что не осмелится. Одно дело, абстрактная храбрость, а другое дело, когда к твоей голове приставлен пистолет и ты понимаешь, что этот русский, не моргнув глазом, нажмет на спусковой крючок. Черт возьми, ведь осталось так мало, они смогут закончить работу и с помощью зажигалки.

Генерал наклонился, поднял горелку и сунул ее в оцепеневшую руку Джека.

— Мы победили, мистер Хаммел. Нам удалось это, разве вы не понимаете?

Генерал повернулся, подошел к радиостанции, которая стояла между телетайпами, нажал несколько кнопок, повернул какие-то ручки и оглянулся на Джека.

— Все уже в прошлом, мистер Хаммел. Мы победили.

Дик Пуллер покинул командный пункт и теперь наблюдал за ходом боя из вертолета, отдавая приказы по рации.

— Кобра-3, вам надо активнее использовать автоматическое оружие, я вижу, огонь противника ослабевает, как поняли?

— Дельта-6, черт побери, у нас четверо убитых и девять раненых!

— Сделайте все возможное, Кобра-3. Браво, я Дельта-6, как дела?

— Дельта-6, огонь противника ничуть не ослабевает. К ним еще подходят люди.

— Встречайте их огнем. Это сейчас самое главное, от этого зависит победа.

Интересно, что больше сейчас раздражало атакующих — то, что спецназовцы засели в развалинах пункта управления пуском и отчаянно отстреливались, или его сухой, ровный голос по рации? Вертолет, как надоедливая муха, кружился над местом сражения, нахально сверкая в ночи огнями.

Спецназовцы то и дело пускали осветительные ракеты. Зависая на парашютах, они вырывали из темноты картину боя и заодно придавали ей фантастическое сходство с полотнами битвы прошлых веков: мерцающие огоньки, дымы, груды трупов, вспышки выстрелов, вздыбленная земля. И все это голубое в свете луны, белое от дыма и темное в тех местах, где смешались грязь и кровь.

Нападающие и защитники проявляли чудеса героизма. Советский десантник прополз вперед, вскочил и бросился в гущу атакующих. На поясе у него было девять гранат, пока он бежал, в него попали три пули, но он все равно рвался вперед, а потом взорвал себя, убив при этом одиннадцать рейнджеров, задержав огонь американцев на долгих три минуты. Трое спецназовцев-автоматчиков, отрезанные от своих, залегли справа, и когда у них осталось по последнему магазину, они примкнули к автоматам штыки, выскочили из окопа и с жутким криком бросились на американцев, стреляя с бедра. Одного моментально свалила меткая очередь винтовки МР-5, выпущенная десантником из группы Дельта. Но двое других, словно лоси, неслись вперед. Они стреляли на ходу, стреляли и по ним, и, в конце концов, они рухнули под пулями. Но один из них сумел дотянуться до десантника и убил его штыком, прежде чем в грудь ему выпустили целый магазин пуль калибра 5,56 мм.

Другим героем оказался Дилл, преподаватель физкультуры. С обязанностями командира он справился прекрасно, провел три атаки слева, откуда пришел со своими людьми, убил девять спецназовцев, сам получил две раны. Но люди его продолжали вести огонь, благо, на этот раз они получили подкрепление.

Джеймс Акли, отставший от группы Дельта, с которой прилетел, занял позицию справа. Вооружен он был штурмовой винтовкой «Кар-15». Лежа в глубоком окопе вблизи позиции спецназовцев и не особо заботясь о собственной жизни, он расстреливал магазин за магазином. Он ничего не видел, за исключением вспышек ответного огня, и не знал толком, есть ли какая-то польза от его стрельбы. Он просто стрелял и стрелял, видя, как чернеет кожа от пороха. Над головой свистели пули, три из них ударили прицельно, прямо перед ним, взметнув фонтаны снега и пыли. И все-таки пока все они летели мимо. Слева от него залегли двое полицейских из штата и двое из полиции Хейгерстауна, у них были полицейские ружья, и они тоже вели огонь.

Теперь становилось ясно, что побеждают американцы, несмотря на отчаянное сопротивление русских. Американцы были лучше вооружены, с каждой минутой боя они получали пополнение. Подтянулись роты 3-го пехотного батальона, находившегося в резерве, их тяжелые винтовки М-14 усилили мощь огня. Выбрались из леса и отставшие национальные гвардейцы, вступили в бой местные полицейские и полиция штата, несколько агентов ФБР, ходячие раненые, офицеры разведки и штаба группы Дельта. Все они стягивались к линии огня, находили небольшое укрытие и стреляли.

Не стрелял только один человек — Питер Тиокол. Он лежал в окопе лицом вниз, примерно в двухстах метрах от поля боя, чувствовал свою бесполезность и был основательно напуган. Происходившее не укладывалось ни в одно из его представлений о войне, которую он видел на экране. Там все было ясно: эти вот наши, а эти — враги. Тут же творилось что-то странное и непонятное. В какой-то момент в голову ему пришла бредовая идея: это напоминает древний религиозный обряд, когда священнослужители, принося в жертву молодых людей, жестоко убивали их бронзовыми мечами. И молодые люди подчинялись им, обеспечивая себе место в раю. Древние ацтеки и друиды верили в это, но Питер-то знал, что за плечами жрецов с бронзовыми мечами стоял дьявол, смеялся, подгонял их, поздравлял себя с удачным днем, слушал идиотскую болтовню у жертвенного алтаря и улыбался во весь рот.

Повсюду летали трассеры, Питер слышал их удары, иногда довольно близко, и вздрагивал. Потом встал и выглянул из окопа.

— Оставайтесь лучше внизу, доктор, — посоветовал кто-то, — если вас убьют, то все наши усилия полетят к чертям.

Питер содрогнулся, осознав всю мудрость совета, и снова залег в окопе. Как хотелось, чтобы быстрее прекратился весь этот шум.

Наконец ответный огонь русских начал ослабевать. Заметив это, Скейзи взял с собой шестерых десантников из группы Дельта и ворвался с ними в последнюю траншею справа. Это был отчаянный бросок под огнем, Скейзи спрыгнул в траншею и обнаружил там только трупы. Установив пулемет М-60, он почти в упор поливал позиции русских, не оставляя им ни единого шанса уцелеть. Это был уже не бой, а самая настоящая бойня.

И вдруг огонь стих.

Дым затянул поле боя, погруженное в жуткую тишину.

Переводчик из группы Дельта взял мегафон и обратился к обороняющимся, предложив им сдаться и воспользоваться медицинской помощью. В ответ несколько спецназовцев открыли огонь.

— Дельта-6, я Кобра, они ответили огнем на предложение.

— Их там много?

— Нет, большинство уже готовы.

— Повторите предложение о сдаче.

Скейзи кивнул переводчику. Тот снова заговорил по-русски, но тут же умолк: автоматная очередь разорвала ему грудь и горло.

— Господи, — промолвил Скейзи в микрофон, — они только что убили нашего переводчика.

— Все понятно, майор, тогда добей их.

И Скейзи выполнил этот приказ Пуллера.

Уоллс колотил по крышке ящика прикладом «моссберга», разнеся при этом дерево приклада чуть ли не в щепки, но не тот момент был сейчас, чтобы беспокоиться об этом.

Крышка отлетела, и взору Уоллса предстала жуткая мешанина проводов и соединений. Они не имели для него никакого смысла, разве что слишком напоминали жизнь — все переплетено, все скреплено, все смешно и сложно. И все не для него.

Не хватало в этом ящике все той же старой надписи: «Трахай ниггеров».

Уоллс смотрел на содержимое ящика, чувствуя, что входит в раж. Так иногда бывало с ним на улицах. Эй, да ведь он герой, черт побери, он воевал в катакомбах по приказу чертова дядюшки Сэма, убивал желтолицых людей и вообще занимался таким дерьмом, которым нормальный человек не должен заниматься. Три раза был ранен, сотню раз его чуть не убили, а потом сказали: «Пока, желаем удачи».

Черномазые нам не требуются — вот что это означало.

Нам не нужны черномазые тоннельные крысы.

Нам не нужны кавалеры «Серебряной звезды».

Нам не нужны трижды награжденные медалью «Пурпурное сердце».

Трахай ниггеров.

Вот что это все означало.

Вьетнамка начала что-то говорить, и это взвинтило его еще больше. Она щебетала на своем птичьем языке, который вообще невозможно понимать. Наверное, думает, что он все знает, знает, что дальше делать. Как будто он какой-нибудь белый, который знает все ответы на эти гребаные вопросы.

Да для меня все это просто дерьмо! Белые накрутили эти провода, так что только они и могут в них разобраться.

Ему захотелось заплакать, Уоллс чувствовал себя в тесной ловушке. Проделать такой путь — и все впустую. Ладно, черт с ним, надо хоть что-то делать. Он вытащил нож, которым собирался убивать людей, а не резать какие-то провода.

Ну и черт с ним, сейчас он их порежет и посмотрим, что получится. И тут он вспомнил, что прочел на ящике надпись, в которой было слово «дверь». Уоллс внимательно оглядел провода, идущие в ящик, большинство из них выходили из узких труб в стене. Так, посмотрим, а не ведут ли какие-нибудь чертовы провода к двери. Да, один пучок проводов уходил влево, туда, где труба заканчивалась стеной. Уоллс резанул ножом по резиновой оболочке, закрывавшей провода, и маленькими кусками начал сдирать резину, добравшись наконец до каких-то оголенных участков. Черт побери, он действовал так, словно знал, что делает.

Женщина сидела близко к нему и внимательно смотрела, как будто тоже понимала, что он делает. Уоллс рассмеялся. Потеха просто, сидят вдвоем в тесной трубе рядом с ракетой, которой предназначено разнести весь мир, режут какие-то провода, не понимая, что делают. Ниггер и вьетнамская партизанка — самые низшие существа на этой планете, которая скоро разлетится к чертовой матери, если только они не помешают этому. Фуонг тоже засмеялась — наверное, и она поняла всю комичность ситуации.

Они хорошенько посмеялись, пока Уоллс возился с проводами. Затем, чертыхнувшись, Уоллс перерезал несколько проводов, приподнял их лезвием ножа, опустил на другие провода и…

Он помотал головой, чтобы снова видеть, и обнаружил, что его отбросило к стене. Чувствовал он себя так, словно папаша только что отлупил его по голове. В носу стоял едкий запах, голова болела, проморгавшись, он увидел голубые шарики и вспышки, болели даже зубы, в голове звучала какая-то музыка. Нож валялся на полу, от него шел дым. Что за черт…

А Фуонг в конце трубы кричала.

Уоллс пополз к ней. Боже, да он и сам дымился, с трудом припоминая, кто он такой.

Но он все вспомнил, увидев дверь внизу над лестницей. И дверь была открыта.

Ни черта себе, значит, у него все-таки получилось. Он справился с секретами белых. Уоллс отыскал свой обрез. Добраться до двери будет легко — просто спуститься по веревке до лестницы.

Он вытащил из кобуры автоматический пистолет «таурус» калибра 9 мм и протянул его Фуонг.

— Ты знаешь, как пользоваться этой штукой?

Он показал ей на поднятый вверх флажок предохранителя.

— Опускаешь эту штуку вниз, детка, — Уоллс показал, как это делается, — и бах-бах! Поняла? Вниз и бах-бах!

Женщина кивнула и улыбнулась. Пистолет был слишком большим для ее худеньких рук, но вид у Фуонг был такой, словно она и родилась с этим пистолетом.

Уоллс сжал в руках обрез. Он почувствовал себя уверенным и готовым к схватке, потому что в карманах осталось полно патронов.

Женщина смотрела на него.

— Пора заканчивать с этим, — сказал ей Уоллс.

Стрельба прекратилась. Питер поднял голову. У развалин здания пункта контроля запуска толпились люди, до него доносились их громкие голоса. Послышался шум вертолета — это был командирский вертолет. Машина снизилась, зависла над землей, вздымая снежные вихри, из нее выпрыгнул Дик Пуллер, и вертолет взмыл вверх.

Питер услышал, как кто-то зовет его по имени.

— Доктор Тиокол, где вы? Где он, черт побери? Кто-нибудь видел доктора Тиокола?

Питер поднялся.

— Я здесь, — крикнул он, но крик как-то застрял в горле и не получился, и тогда он крикнул снова: — Я здесь! — Теперь крик получился слишком громким и пронзительным для поля боя, полного мертвецов, на котором он был единственным человеком без оружия.

— Пожалуйте сюда, доктор Тиокол, — пригласил Дик Пуллер.

Питер преодолел небольшой подъем и направился к зданию пункта контроля запуска, вернее, к тому, что от него осталось. Вокруг стонали и корчились люди. Ах, если бы не это ощущение нереальности, не этот резкий запах крови и пороха, если бы не путающий свет ракет и прожекторов вертолетов. Ракеты шипели и рассыпали по сторонам искры, лучи света шатались из стороны в сторону, словно пьяные. Люди впереди были заняты подгонкой снаряжения, мазали лица специальной краской, заряжали оружие.

Кто-то закричал:

— Так, а теперь все отойдите, остается только штурмовой отряд группы Дельта. Второй штурмовой отряд под командованием капитана Маккензи находится рядом. Остальные, особенно рейнджеры, отойдите подальше, освободите нам место.

Питер увидел, что люди из штурмового отряда группы Дельта надевают какое-то сложное снаряжение, в первую секунду ему показалось, что это парашюты.

Парашюты? Приглядевшись, он понял, что это веревки с блоками, по которым коммандос из группы Дельта с предстоит спускаться в шахту. Бухты зеленых веревок лежали на земле.

— Тиокол, давайте, поторопитесь, — окликнул его Пуллер.

Питер поспешил к нему.

— Повреждений нет, сэр, — сказал молодой солдат. — Мы старались сюда не стрелять.

Питер увидел прочную титановую дверь в раме, тускло поблескивающую среди разрушенных стен и расколотых досок пола. Трудно было представить себе, что эта дверь находилась внутри здания, да и само здание было совершенно цело всего несколько часов назад. На твердой, холодной поверхности титана выделялся компьютерный терминал, похожий на банковскую машину для счета денег.

— И электричество есть, — заметил Пуллер.

— Да, разумеется, — ответил Питер. — Наверху установлены солнечные элементы, и солнце ежедневно подзаряжает батареи. Дверь в шахту имеет независимый источник питания, он может работать шесть дней даже без солнца, питая и компьютер. — До Питера дошло, что сейчас не время разглагольствовать. — Посмотрим-ка защитный экран.

Лист прочного плексигласа закрывал клавиатуру и дисплей. Питер наклонился над ним. Если они сообразили и если у них было время, они могли испортить механизм подъема защитного экрана и тогда пришлось бы разбивать его или резать. Это делается запросто, с помощью отвертки. Но Питер тут же подумал, что это не в манере Пашина. Ведь Пашин считает себя умнее его и хочет побить Питера его же оружием.

Он нажал на красную пластмассовую кнопку, прямо под терминалом.

Слегка дрогнув, лист плексигласа отделился от клавиатуры и поднялся вверх, как взлетевший с травы богомол. Теперь он не мешал работе.

На экране дисплея появились два слова:

«Введите команду». Два светящихся маленьких зеленых слова в нижнем левом углу дисплея.

Питер, быстро набрал на клавиатуре «Вход» и нажал кнопку ввода.

«Введите код допуска» — ответил компьютер.

Под командой высветились двенадцать черточек.

Вот оно.

Нужно набрать двенадцать цифр. Не больше и не меньше. Интересно, что между черточками не было предела для размещения целых чисел, код мог состоять и из двенадцати цифр, и из двенадцати миллионов цифр. Просто в нем должно было быть двенадцать позиций. Набрав код, следовало нажать кнопку «ввод».

После первого неправильного кода на дисплее высветится «Попытка-1».

Если снова код будет неправильным, то высветится «Попытка-2».

И если в третий раз набрать неверный код, то компьютер определит, что в шахту пытается проникнуть кто-то чужой. Тогда на экране появится надпись «Вход воспрещен», и компьютер установит новый, известный только ему код из двенадцати цифр, разгадать который сможет только другой компьютер через сто тридцать пять часов работы.

— Сможете открыть? — спросил Скейзи. — Питер, я прошел долгий путь до этого момента. Я привел с собой много людей. Сможете?

Он, наверное, считает, что все это затеяно ради него, подумал Питер.

— Тихо все! — воскликнул Пуллер. — Питер, если надо, мы отойдем в сторону.

— Нет. — Питер склонился над клавиатурой и глубоко вздохнул. Надо сосредоточиться. Почему все плывет в глазах? Надо сосредоточиться и сделать это. Питер знал, что в такие минуты ему лучше разговаривать, рассуждать. Тогда он соберется.

— Весь фокус заключается в том, что Пашин считает себя мною. Он вынужден был стать мною, чтобы победить меня, вот в чем смысл его игры. От отчества он отказался в ноябре 1982 года, потому что именно тогда я опубликовал свою знаменитую работу о том, что правильное базирование ракет МХ может принести нам значительное преимущество. Вот тогда-то он и начал вынашивать свой план: он изучал мою жизнь, обрабатывал мою информацию, стараясь превратиться в меня и меня уничтожить. Он старался проникнуть в мои мысли, разгадать мой код. Поэтому и начал с такой глупости, как отказался от отчества. Для чего? Потому что цифры для меня имеют важное значение. Для меня, а значит, и для него. И он оставил в своем имени двенадцать букв, как и в моем. АРКАДИЙ ПАШИН становится ПИТЕРОМ ТИОКОЛОМ.

Питер оглядел застывшие лица присутствующих.

— А двенадцать букв как раз соответствуют количеству цифр кода, это-то и привлекло его. Так что если каждую букву в моем имени заменить цифрой, исходя из того, что А=1 и Z=26, то получим код из двенадцати групп. — Питер усмехнулся, и его пальцы быстро забегали по клавиатуре, набирая цифры.

Затем он нажал кнопку «ввод».

Отверстие было гигантским или просто казалось таким. Во всяком случае, оно было достаточно большим, чтобы человек мог просунуть туда руку.

— Готово! — крикнул генерал. — Все, готово, отойдите в сторону.

Джек Хаммел почувствовал, как его оттолкнули.

— Да, все, — подтвердил генерал, — теперь мы достанем ключ.

И генерал, изогнувшись, сунул руку в отверстие, сделанное Джеком.

— Вот, — лицо генерала покраснело от натуги, — вот я чувствую этот чертов ключ, Ясотый, я чувствую его, ох, но я не могу ухватить, Ясотый, есть у нас человек, у которого тонкая рука, как у женщины?

Ясотый что-то сказал сержанту, они перекинулись словами, и сержант выкрикнул какое-то имя…

И тут завыли сирены, замигали лампы.

Джек Хаммел от неожиданности вздрогнул и обернулся. Он увидел, что окружавшие его люди тоже запаниковали.

— Спокойно, спокойно, мистер Хаммел, — прозвучал уверенный голос генерала. — Беспокоиться не о чем.

Внезапно в комнате зазвучал приятный женский голос:

— Внимание, осуществлена неудачная попытка открыть дверь лифта.

— Он там, — обратился генерал к Алексу. — Мой старый друг Питер Тиокол там, наверху, он пытается попасть сюда. Питер, друг мой, тебе ни за что не удастся сделать это.

На дисплее появилась надпись «Попытка-1».

— Не сработало, — бросил Скейзи.

— Да, не сработало, — согласился Питер.

— Вы уверены, что все сделали правильно? — спросил Пуллер слабым, сразу постаревшим голосом. — Вы не…

— Нет, нет, просто неправильный код. Попробуем еще раз.

Питер наклонился, и его пальцы снова запорхали по клавиатуре.

— Может быть, этот сукин сын просто слишком самолюбив и не пожелал уж совсем отойти от собственной личности. Тогда эти двенадцать цифр должны соответствовать его имени. Эгоистичный ублюдок.

Питер быстро перевел в уме имя генерала в цифры и набрал их на клавиатуре.

А затем снова нажал кнопку «ввод».

Ее звали Бетти. Она была голосом компьютера, сообщавшим точный, заранее установленный порядок вещей. Знала она все, за исключением страха и страсти.

— Внимание, — повторила Бетти, — осуществлена вторая попытка открыть дверь лифта.

— Он все продумал, да, Алекс? — сказал генерал. — Видишь, компьютер предупреждает о попытках открыть дверь. Так что в случае нападения у персонала шахты вполне достаточно времени, чтобы сообщить об этом Стратегическому авиационному командованию. А в случае непосредственной угрозы они могут или запустить ракету, или убрать ключи в хранилище. Он очень умный, этот Питер.

Очень умный. Гений.

Надпись на дисплее гласила: «Попытка-2». Питер с шумом выдохнул воздух, словно выплескивал с ним накопившееся отчаяние. Захотел снова набрать в легкие воздуха, но не смог, потому что сильно сдавило грудь.

— Внимание, — раздался голос компьютера, — в вашем распоряжении еще одна попытка.

— И это не сработало, — как-то даже взвизгнул Скейзи.

Пуллер молча опустился на корточки. Вокруг с недоуменными лицами толпились солдаты.

— Мы можем все-таки попытаться уничтожить ракету на выходе из шахты, — предложил Скейзи. — Соберем все пулеметы М-60, возьмем ее в перекрестный огонь и…

— Майор, — оборвал его Питер, — она ведь из титана. Ее не возьмешь ни пулей, ни взрывчаткой.

— Черт! Ладно, тащите взрывчатку С-4. Соберите всю, какая есть, попытаемся взорвать дверь. А если останется время, возьмем тяжелую авиацию и…

— Нет, — снова оборвал его Питер. — Нет, забудьте об этом.

Питер уставился на клавиатуру. Ведь он всегда был самым умным мальчиком в классе. Был самым умным везде. Всегда. Всю свою жизнь.

— Пашин на самом деле хотел стать мною, — произнес Питер и как бы сам изумился сказанному. И тут же послышался его смех, полный презрения. Он подумал о жене и начал выкладывать свой самый страшный секрет. — Он думает, что в этом его сила, его патологическое преимущество. Но это не так, в этом его слабость. Поэтому он и зашел так далеко. Понимаете, он настолько сильно хотел превратиться в меня, что даже переспал с моей женой. Да, этому человеку, который сейчас находится в шахте в сотне футов под нами, товарищу генералу Пашину просто необходимо было трахнуть ее.

— Питер, — голос Пуллера дрогнул, словно он обращался к человеку, находящемуся на грани срыва.

Но Питер уже не мог остановиться.

— И это было последней каплей. — Голос Питера надрывно задрожал. — Он опоил ее наркотиками и трахнул две недели назад в Виргинии. Он стал мной через Меган. Этот негодяй овладел ею. Поэтому сделаем вот что. Если обычным математическим путем определить разность между цифрами, обозначающими наши имена, то получим истинное слияние личностей, точно поймем, что он стал мной, переспал с моей женой и что хочет всех нас погубить. — Питер усмехнулся, словно это его действительно позабавило.

Что ж, русский, подумал он, давай сразимся. Рушатся небеса.

Питер опустился на колени и быстро набрал на клавиатуре двенадцать цифр.

Он повернулся к Скейзи.

— Все очень просто.

И нажал кнопку «ввод».

Снова раздался чарующий голос Бетти, похожий на сочный, воркующий голос любовницы, возлежащей на влажных от пота простынях горячим летним днем. И звучал он на фоне сирен и мигания красных лампочек.

— Внимание, — промурлыкала она, — вход в шахту открыт.

Ясотый посмотрел на генерала, тот на Ясотого, и в этих взглядах была только паника.

В комнату вбежал спецназовец.

— Они открыли дверь лифта! — крикнул он.

— Он сумел открыть дверь, — вымолвил генерал. — Проклятье, черт бы побрал этого Питера Тиокола.

До полуночи оставалось десять минут.

Григорий поинтересовался на проходной у охранника из КГБ, не видел ли он товарища Климова.

— Он только что спустился вниз, — ответил охранник. — Минуточку, товарищ. Я могу позвонить в «Винный погреб» и…

— Нет, нет, — возразил Григорий. — Все в порядке. Я сам спущусь к нему.

Он выдавил из себя слабую улыбку, а охранник внимательно посмотрел на него и заглянул в свой список.

— Вы опоздали.

— Я был на совещании, — ответил Григорий и прошел мимо него к темной лестнице, которая, сворачивая, вела вниз к «Винному погребу». Он завернул за угол. Здесь было тихо и его никто уже не видел. Григорий облизнул губы, подождал немного, вытащил из кармана бутылку и хорошо глотнул, чувствуя, как обжигающая жидкость проникает внутрь. Для храбрости, подумал он, только для храбрости. Закрутив пробку, он спрятал бутылку и бодро направился вниз, словно ступеньки сами прыгали ему навстречу.

Спустившись вниз, он снова остановился. Темно, видимо, кто-то выкрутил лампочки. Григорий бросил взгляд в коридор. Свет горел только в комнате шифровальщиков шагах в пятидесяти впереди. Он двинулся туда по темному коридору, сердце молотом стучало в груди.

Григорий подумал о фугасе. Должно быть, эта штука в «Винном погребе», в том лабиринте комнат за стальной дверью, где хранятся все секреты и ценности.

Если фугас действительно есть и Климов собирается взорвать его, то больше ему быть негде.

Теперь мысли Григория переключились на Магду. Климов, наверное, пришел к ней и потребовал впустить его. Магда узнала голос начальника и открыла дверь, а он с улыбочкой убил ее. Застрелил из пистолета с глушителем, зарезал десантным ножом или вообще убил голыми руками. Затем нашел в ящике стола комбинацию, открывающую стальную дверь, открыл ее и прошел в лабиринт.

И все же в душе Григорий надеялся, что ошибается. Боже, пусть это будет не так, взмолился он. Пусть я найду толстуху Магду за чтением какого-нибудь абсурдного американского романа или журнала о кино. Или пусть она пишет письмо одному из своих многочисленных любовников, или мужу, или пусть просто сидит, решая жизненно важный вопрос, не поменять ли свой лак для ногтей «Ньюд Корал» на «Бейби Хаш», или…

— Магда! — поспешно крикнул Григорий, двигаясь по коридору. Голова раскалывалась от пульсирующей боли. — Магда, Магда, ты…

Решетчатая дверь, ведущая в «Винный погреб», была широко распахнута.

Магда лежала на спине, из-под задравшегося подола платья торчали подвязки.

Лицо ее было в тени.

— О Боже, — всхлипнул Григорий. Вид мертвой Магды отнял у него последние силы. Магды больше нет. Ему захотелось сесть и заплакать, завыть от ярости. Она больше никогда не назовет его Тата, не будет больше у нее князя Таташкина, благородного героя, снова сражающегося с Колдуньей вечной тьмы. На глаза у Григория навернулись слезы.

За телом Магды он увидел открытую стальную дверь. Внутри было темно, но Григорий разглядел коридор и лабиринт всяких закутков. Когда-то там хранились опьяняющие жидкие сокровища всех цветов и оттенков, редкие, одно лучше другого. А сейчас это была сверхпрочная головоломка, средоточие вероятностей, и только плохих вероятностей.

Иди, Григорий. У тебя мало времени. Иди, толстый, вонючий старик. Иди! Вперед!

Эти мысли подстегнули его. Григорий подбежал к столу Магды и вытащил третий ящик.

Там должен лежать старый пистолет ТТ.

Но его там не было, как не было и запасной обоймы.

Григорий бросил взгляд на открытую дверь «Винного погреба» — там фугас и вооруженный Климов.

Потом посмотрел на часы.

Почти полночь.

Уоллс с помощью веревки преодолел расстояние в шесть футов и спустился назад на лестницу: руками он ухватился за верхнюю скобу, а ногами уперся в скобу пониже. Черт побери, как все просто. Теперь он смог пролезть в открытую дверь. Фуонг неотступно следовала за ним.

Очутившись в каком-то пустынном коридоре, который вел еще к одной двери, и выставив вперед обрез, Уоллс снял его с предохранителя и мысленно приказал себе приготовиться. Затем тихонько двинулся вперед, держа оружие на изготовку. Уж больно хитрым было это местечко. Уоллс попытался разложить все по полочкам: он должен был подобраться как можно ближе к ракете, потом вернуться и провести тоннелями военных, чтобы они испортили ракету или сделали что-нибудь в этом роде. Но теперь план уже не годился, ведь он уже забрался в самую преисподнюю. С военными связи не было уже больше часа, и сейчас он даже не знал, кто там внутри шахты. Может быть, военные уже захватили ее, и тогда они с Фуонг смогут попить кока-колы, доложить о своих действиях и отправиться по домам. Но, честно говоря, Уоллса одолевали сомнения: уж больно хорошими солдатами были парни, преследовавшие его в тоннеле. Упорные засранцы, с такими не так-то легко справиться.

Тогда остается одно — проникнуть в то место, откуда они собираются запустить ракету. Сказал бы ему кто еще, что вообще представляет то место! Что надо искать-то? Он вспомнил, как мальчишкой видел по телевизору запуск ракет с космонавтами из Флориды. Там была такая большая комната, где за пультами сидели белые парни в белых рубашках. Но что-то подсказывало Уоллсу, что здесь это не так. Здесь, наверное, небольшая комнатка или что-то вроде этого.

Они направлялись к дальней двери, и в этот момент Уоллс уловил специфический звук. До боли знакомый звук, выпорхнувший из глубин памяти. Вой сирены. За ним гонится полиция. Он остановился. И тут же почувствовал руку Фуонг на своем плече, обернулся и посмотрел на нее.

— Там сирена воет, — сказал он. — Полиция там, что ли?

Он видел, что она не понимает его.

— Ладно. Мы пойдем вперед на шум и посмотрим, что там такое. Пойдем очень осторожно, без всяких глупостей, ладно, леди? Не будем строить из себя героев. В геройстве нет ничего хорошего. Если ты герой, то тебе всегда достается, а мне и так уже досталось порядком. Просто пойдем потихоньку и посмотрим.

Фуонг посмотрела на чернокожего парня. Она не знала точно, что происходит и где они находятся. Но понимала, что они совсем рядом с людьми, которые собираются сбросить бомбу и сжечь всех детей. Сердце ее наполнилось ненавистью, болью и воспоминаниями. За секунду до того, как на ее дочь обрушился горящий напалм, девочка бежала и кричала: «Мама! Мама!», а от пикировавшего реактивного самолета вдруг отделились два черных шара и спокойно понеслись к земле.

«Мама! Мама!» — кричала девочка, и в этот момент на нее обрушилась стена огня, отбросившая Фуонг назад и швырнувшая ее на землю. Фуонг почувствовала, что у нее расплавились сердце и мозг, она рванулась к огню, но кто-то удержал ее.

Сейчас она знала, почему находится здесь, почему проделала этот длинный путь в прошлое.

«Мама, — позвала ее дочь. — Мама».

«Я здесь», — радостно запело сердце Фуонг. Теперь ей предстояло бежать в огонь.

Скейзи выдернул чеку взрывателя с восьмисекундной задержкой, вставленного в пятифунтовый пакет взрывчатки С-4, оглянулся вокруг, крикнул: «Угостим их!» и швырнул взрывчатку в шахту. Со злорадной усмешкой он отскочил назад, ожидая, когда там, внизу, прогремит взрыв, способный сравнять с землей целый дом. Машинально он отошел назад на несколько футов, хотя знал, что взрыв не причинит ему вреда.

Майор оглядел своих людей — вокруг него стояла первая группа штурмового отряда группы Дельта в полном снаряжении. Все у них было черное: лица, руки, шапочки, бронежилеты, оружие, веревки, ножи — все черное. За секунду до взрыва Скейзи охватило блаженное чувство полной ясности. Все было позади: и ссора с Пуллером, и те случаи, когда группа Дельта готова была вступить в бой, но не вступала, и его собственная карьера, не удавшаяся из-за того, что однажды он ударил старшего по званию. Все ушло — осталась только группа Дельта и предстоящий бросок вперед, настолько прекрасный, что он не мог дождаться его.

Взрыв прозвучал далеко внизу, но присутствующие смогли ощутить его силу.

Земля вздрогнула, внизу тяжело громыхнуло, волна горячего воздуха, вырвавшись из шахты, устремилась в ночное небо.

Скейзи просто так, на всякий случай, подергал металлический блок на ремне, через который проходила веревка. Он знал, что с ним все в порядке, потому что он уже сотни раз испытывал его. Майор подошел к шахте и швырнул туда моток длинной веревки. Она полетела, разматываясь раскачиваясь и стуча по стенам. Следом за ней полетели и другие веревки. Скейзи оглянулся и увидел в отдалении Дика Пуллера с наушниками на голове и Питера Тиокола, которые смотрели на него.

— Дельта-6, я Кобра-1, — произнес майор в микрофон, укрепленный на пластмассовом кронштейне в нескольких дюймах от его губ, — начинаем операцию. Рушатся небеса. — Он поднял вверх большой палец.

Скейзи увидел, как Пуллер заговорил в микрофон, и тут же услышал в наушниках его голос.

— Теперь все в твоих руках, Фрэнк.

Майор не мог удержаться, чтобы не сказать:

— Извини, Дик.

— Забудь об этом, Фрэнк. Удачной тебе охоты и храни тебя Господь.

Скейзи повернулся к сержанту.

— Пошли убивать.

И прыгнул в темноту, заскользив вниз по веревке. Жгло даже через кожаные перчатки, жгло между ног. Его мотало от стенки к стенке, он отталкивался от них ногами. Штурмовая винтовка «Кар-15» колотила по спине. Он был первым, но знал, что через секунду, словно пауки, спускающиеся по паутине, за ним в темноту бросятся его люди из штурмовой группы.

Силой взрыва Ясотого отбросило на стену коридора. В одном ухе лопнула барабанная перепонка и еще он здорово разбил плечо о стену. Кто-то встряхнул его, приводя в чувство. Он увидел, что все спецназовцы ощупывают себя и друг друга, убеждаясь, целы ли.

Генерал, выглянувший в коридор из центра запуска, закричал:

— Еще несколько секунд! Задержите их еще на несколько секунд!

Ясотый заморгал, отыскал свисток и дважды свистнул в него. Его резкий звук пронзил пыльную пелену, повисшую в воздухе, словно пар. Ясотый понял, что через секунду или две начнется бой.

— За оружие, спецназ, за оружие, ребята!

А сам встал и пробежал футов шестьдесят до разбитой двери лифта, где дым был еще гуще.

— Нет, сэр, вы…

Но Ясотый бежал, ни на что не обращая внимания. Он оказался у лифта как раз в тот момент, когда первый американец, похожий на дьявола из черной преисподней, достиг конца длинной веревки. Рассчитанным движением американец освободился от снаряжения для спуска и начал снимать висевшую за спиной штурмовую винтовку. Тут Ясотый и свалил его короткой очередью из «узи». От американца летела пыль, когда пули вонзались в него, и Ясотый понял, что он в бронежилете. Поэтому когда он упал, Ясотый еще раз выстрелил ему в голову. Для верности.

— Кобра-1, я Дельта-6, слышите меня? Как обстановка, Кобра-1, мы слышим сильную стрельбу.

Пуллеру никто не ответил.

— Похоже, Скейзи погиб, — обратился Дик к Питеру. — Значит, их встретили прямо на спуске.

— Сэр! — крикнул кто-то. — В шахте стрельба.

— Гранаты! — взревел Пуллер. — Гранаты, побольше! И после этого вниз!

Следующих четверых Ясотый убил точно таким же манером, застрелив их, когда они освобождались от веревок. Это оказалось на удивление просто. Но больше никого не было. Везде плавал дым, ноздри забивал запах пороха. Ясотый менял магазин, чтобы встретить следующих американцев, когда услышал, как что-то с громким стуком упало на пол, потом еще, еще и…

Он только успел выскочить из шахты, как взорвалась первая граната, за ней другая, следующая, еще одна. Майор почувствовал, как онемела рука, в которую впилось несколько осколков. Истекая кровью, пошатываясь, он побрел по коридору к первой баррикаде, где был установлен пулемет М-60 и залегла группа спецназовцев с автоматами.

Только он перелез через баррикаду, как в шахту лифта спустилась новая группа коммандос из группы Дельта.

— Вон они, сэр.

— Огонь, огонь! — закричал Ясотый, тяжело дыша. Ударил М-60, трассеры устремились к шахте лифта. Все стреляли, пули молотили о кирпичную кладку и металл. И вдруг на пол с глухим звуком шлепнулся непонятно откуда взявшийся кусок похожей на тесто взрывчатки С-4, сбоку у него что-то торчало. Упал он примерно на полпути от лифта до его баррикады, Ясотый закричал своим людям, чтобы они ложились, и тут раздался взрыв.

Он показался Ясотому даже сильнее предыдущего. Его снова, словно тряпичную куклу, швырнуло на стену. Как будто он грохнулся в канализационную трубу или внутрь горячей газовой спирали. Появилось безумное ощущение, что громадный американец-негр молотит его бейсбольной битой, а женщина-американка льет на него горячий кофе. Ужасно горела рука, но, похлопав ею по ноге, майор понял, что, по крайней мере, она не потеряла чувствительность. Ясотый заморгал, пытаясь сосредоточиться. Повсюду стоял дым, гремел звонок. Рядом с ним стоял спецназовец, ошалевший от взрыва и потерявший ориентацию, с каменным лицом. Ясотый посмотрел на него и увидел, что в груди парня, в самом центре, появилась маленькая красная точка, и тут же ее разорвала очередь, отбросив парня назад. Спецназовец падал так, как падает здание, лишившись фундамента. Он был мертв, абсолютно мертв, и, стукнувшись об пол, раскинул в стороны руки.

Ясотый подобрал свой «узи» и бросил взгляд в коридор. Он увидел, что у десантников из группы Дельта имеются лазерные прицелы, и они хорошие стрелки. Не просто палят от страха и возбуждения, а действуют спокойно, профессионально, используя любое укрытие. И стреляют метко. Красные лучи их прицелов проникали сквозь дым и, нащупав человеческую плоть, разражались очередью. Первой их жертвой стал пулеметчик — в голову ему попали две пули, рядом с ним умирал заряжающий — кровь фонтаном била у него из большой раны в горле. Взрыв разметал половину баррикады, и двое или трое спецназовцев оказались под ее обломками. Сам пулемет валялся на боку, двунога торчала, словно ноги мертвого животного, лента запуталась. Нет, пулемет сейчас не оживить. Ясотый открыл огонь, выпустив весь магазин, он был единственным на баррикаде, кто стрелял. Затем упал на пол и пополз с ловкостью хитрого, опытного леопарда.

— Поднимайтесь, ребята, стреляйте. Давайте, стреляйте, ребята, — как можно бодрее закричал он. — Ваши матери проклянут вас, если вы не будете стрелять. Спецназовцы начали открывать ответный огонь, но их здорово ошеломило наличие у противника лазерных прицелов.

Ясотый вставил в «узи» новый магазин, осторожно приподнялся, прицелился в надвигавшегося из темноты десантника и свалил его короткой очередью в голову. Моментально отыскал следующую цель и выстрелил десантнику в бок, третьему попал в живот. Теперь красные лучи, словно разъяренные птицы, пробиваясь сквозь дым и темноту, отыскивали только его. В этот момент один из спецназовцев, набравшись храбрости, выскочил из-за укрытия и вернулся назад с пулеметом М-60.

— Отлично! — воскликнул Ясотый.

Уже через несколько секунд пулемет был готов к стрельбе. Казалось, весь мир разорвался, когда в воздухе над его головой засвистели трассеры, но Ясотый уже слышал другой звук — звук его пулемета. Боже, какая удача, эта чертова штука способна обратить в бегство любого.

— Сэр, они отступают!

Коммандос из группы Дельта, попав под огонь тяжелого пулемета, отступили. Они укрылись в шахте лифта.

И тут у Ясотого заклинило пулемет.

Второй взрыв напугал Джека. Ведь он раздался так близко! Джек в панике захлопал глазами и почувствовал, что брюки у него стали мокрыми… А затем раздался такой грохот, словно сотни детей застучали по стенам погремушками. Что это? Он никак не мог сообразить, пока до него не дошло, что это стреляют из автоматов.

Он знал, что они придут. Эти ребята, военные, они прорвались все-таки через эту дверь. Теперь они убьют всех и все закончится.

Джек повернулся к полоумному генералу и сказал:

— Я не думаю…

— Режь! Режь, идиот! Моя рука должна пролезть туда. Режь, Хаммел, черт бы тебя побрал!

Дуло пистолета уперлось ему в голову.

У Джека сразу поубавилось прыти. Он не был достаточно сильным человеком и понимал, что ему придется умереть. Он никогда больше не увидит своих детей и жену. Он просто глупец, неудачник, никчемный и жалкий человечек. Он не выдержал выпавшего на его долю испытания, и теперь его убьют — или генерал, или военные, которые ворвутся сюда.

И все же он предпринял последнюю попытку.

— Я не могу. Не буду.

Генерал надавил пистолетом, Джек почувствовал, как дуло впилось в височную кость. Раздался щелчок.

— Режь, — приказал генерал.

Джек сунул горелку в глубокую дыру и увидел, как горячая, яркая игла пламени начала плавить последние остатки титана вокруг отверстия. Он мог уже сказать: «Все готово. Теперь можете просунуть руку». Все.

Джек поднял голову.

— Готово, — вымолвил он.

Рука с пистолетом взметнулась вверх и опустилась на лицо Джека. Послышался хруст костей, все взметнулось перед его глазами, потом — резкая боль и пустота.

Джек почувствовал, как падает на колени, понял, что заливающая лицо теплая жидкость — это его кровь. И все же сквозь пелену полуобморочного состояния разглядел, как рука генерала сунулась в отверстие, поколотилась там и вернулась назад с ключом.

— Ясотый! Ясотый, я достал ключ!

От первого взрыва Уоллс упал на колени и чуть не выстрелил из обреза.

Второй взрыв был еще громче и на самом деле напугал его. Шум стрельбы усиливался, напоминая шум океана, бьющего в стены и ломающего их. Уоллс обернулся к Фуонг.

— Все в порядке, детка. Ты только прикрывай мою задницу, ладно?

На секунду в ее темных глазах промелькнуло что-то вроде согласия, а потом она повернулась и принялась что-то бормотать. Вдруг до Уоллса дошло, что она молится. Она вручала себя воле Господа, что бы ни случилось. Уоллс тоже быстренько прочитал молитву. «Боже милостивый, я не знаю, белый ли ты человек, темнокожий или желтый, но, пожалуйста, не позволяй этим парням взорвать мир, пока я не отвезу мою маму и моего брата Джеймса на нашу родину. А если позволишь, то катись к черту, потому что ты тоже умрешь».

Ударом ноги Уоллс распахнул дверь и увидел молодого парня в голубом берете, которые носили советские десантники, — с ручным противотанковым гранатометом он спешил на вторую баррикаду. Уоллс застрелил его из обреза, ощутив боль в плече от отдачи, мгновенно передернул затвор, пристрелил еще одного десантника, пригнулся и побежал через коридор, убив на ходу молодого парня с АК-47, повернувшегося, чтобы посмотреть, в чем дело. И тут он заметил, что его поймал на мушку четвертый десантник, но выстрелить русский не успел, потому что рухнул с разбитой головой. Это Фуонг застрелила его из «тауруса».

Уоллс подмигнул ей и поднял вверх большой палец. Да, эта девка умеет стрелять, без балды! Уоллс загнал в обрез еще семь патронов, передернул затвор… и как раз вовремя, потому что первым успел выстрелить в здорового парня с автоматом. После этого он пополз вперед, а Фуонг ползла в десяти шагах сзади справа, прикрывая его черную задницу.

Ну, давайте, засранцы, идите сюда, думал он, идите к старине Уоллсу, он попотчует вас 12-м калибром. Уоллс подобрался к двум раненым десантникам, лихорадочно набивавшим патронами магазины, и без всякого сожаления сделал то, что надо было сделать — пристрелил их. И тут он услышал крик, потом раздалась стрельба, его ранило в запястье, в ребро и в шею.

«Мама, мама! — кричала дочь из пламени. — Спаси меня! Спаси!»

Фуонг бросилась к ней, пробежала мимо своего раненого темнокожего напарника, но на пути ей попался белый человек с карабином, и она застрелила его. Потом заметила еще двоих и тоже застрелила. Внезапно она увидела, что белые люди окружили ее со всех сторон, Фуонг почувствовала, что ее ранили, но повернулась и выстрелила два раза. Стреляла она почти в упор, так что промахнуться не могла. Но ее ранило еще несколько раз.

«Мамочка, не дай мне сгореть!» — закричала дочь.

Фуонг выпрямилась, превозмогая боль, повернулась, чтобы увидеть дочь, но увидела еще двоих белых, стрелявших в нее. Она нашла в себе силы выстрелить в ответ и тоже убила их.

«Я иду», — закричала она про себя и увидела свою дочь. Фуонг подошла к ней и обняла ее. И тогда огонь пропал.

Уоллс застонал от боли и тут понял, что на нем же чертов бронежилет, а попавшая в ребра пуля просто сильно ударила его и все. Запястье вообще царапнуло рикошетом, и из шеи почти не текла кровь. Он подполз к Фуонг.

Она лежала тихо, а вокруг валялись семь трупов. Пистолет лежал рядом на полу, затвор находился в крайнем заднем положении — она стреляла до последнего патрона. Уоллс встал на колени и быстро нащупал у нее пульс. Никаких признаков жизни. Ее закрытые глаза были спокойны.

Боже, детка, подумал Уоллс, да ты просто замечательная леди.

Один из солдат противника, истекающий кровью, попытался уползти. Уоллс приставил дуло обреза к его голове и выстрелил. Потом вскочил и побежал дальше.

Ясотый со всей силой ударил по пулемету, но это не помогло. Тогда он вытащил из-за голенища ботинка нож и открыл коробку подающего механизма ленты.

Он увидел, что один патрон перекосило и он уперся в головку болта. С помощью лезвия он выбросил перекошенный патрон. Отбросив нож в сторону, Ясотый поправил ленту, закрыл крышку, передернул затвор. Майор встал, красные лучи, ищущие человеческую плоть, метнулись к нему. Он увидел бегущих к нему коммандос из группы Дельта, ошеломленных его отчаянной храбростью. И нажал на спусковой крючок. Пулемет сделал его Богом. Трассеры устремились вперед, сметая на своем пути этих парней. Пулемет стрелял торопливо, поглощая ленту и выплевывая медные гильзы. Сотни гильз со стуком шлепались на пол. А потом пошел дождь.

Вода хлынула Ясотому на лицо, и он от неожиданности упал. Она лилась плотными потоками, оставляя на полу сверкающие лужи, смывая пот с разгоряченного тела майора. Какое волшебство! Откинув голову, он принялся жадно глотать воду, она вливалась в него, сладкая и живительная, словно водка. Стрельба прекратилась.

Пейте, ребята, черт побери, пей, 22-й спецназ! Это дар Божий. Он посылает воду нам сюда, глубоко под землю, чтобы утолить нашу жажду. Давайте, пейте, сорвиголовы! Ясотый засмеялся, как сумасшедший, сообразив, что шальные пули, наверное, разбили противопожарную систему. Он увидел, как начали падать ошеломленные десантники из группы Дельта. То, что не смогли сделать пули, сделала вода.

И тут майор услышал крик генерала.

— Ясотый, черт побери! Я достал его! Достал!

— Дельта-6, я Кобра, как слышите?

— Слушаю вас, Кобра.

— Сэр, говорит капитан Маккензи. Скейзи убит, как и большинство наших людей здесь. Потери составили шестьдесят, если не семьдесят процентов. А теперь еще этот проклятый дождь.

— Дождь?

— Прорвало чертову противопожарную систему, льет как из ведра.

В разговор вмешался Питер.

— Передайте им, чтобы в любом случае продолжали двигаться вперед. Это же просто вода.

— Кобра, двигайтесь вперед. Где вы находитесь?

— Сэр, мы в коридоре, прошли первую баррикаду. Они нам устроили здесь настоящую мясорубку. У них оказался пулемет М-60, они нас здорово потрепали. Какой-то русский Рэмбо стоял в полный рост, стрелял и смеялся. Он убил, пожалуй, около сорока наших ребят. Боже, ну и крепкий сукин сын.

— Прикончите его, разорвите на куски.

— Проклятье, лазерные прицелы не работают при таких потоках воды. Сэр, у нас много убитых и раненых.

— Кобра, вы должны захватить центр управления запуском.

— Сэр, люди, которых я посылаю вперед, все погибают. У них под прицелом этот проклятый коридор. Мне нужна еще взрывчатка, нужны еще люди и время. И побольше лазерных прицелов.

— Кобра, вы обязаны выполнить задачу, вот и все. Давай, сынок, атакуй или ваши жены и дети навечно проклянут вас.

— Боже, — только и вымолвил молодой капитан.

Генерал увидел Ясотого, бегущего по воде. Для своего нынешнего состояния майор двигался с удивительным проворством. Волос на голове у него не осталось, они сгорели. Сгорели и брови. Рассеченное осколками и кровоточащее в нескольких местах лицо было багровым от возбуждения. Один рукав комбинезона сгорел, голая рука покрылась потемневшей коркой, второй рукав тоже пропитался кровью. Трудно было в это поверить, но, похоже, все это ему нравилось. Ясотый был буквально рожден для войны.

— Я достал ключ! Я достал его! — закричал генерал, держа ключ высоко перед собой. — Быстрее, Алекс, все в порядке, мы победили!

В руке генерала, оказывается, было два ключа, красные титановые ключи, каждый весом около унции, длиной около двух дюймов, с зубчиками и бородками, как у любого обычного ключа.

— На, держи. Действуем по моей команде.

Генерал сунул ключ в руку Ясотому, и вдруг ему показалось, что в сумасшедших глазах майора появилось что-то загадочное и печальное. Генерал подбежал ко второму пульту. Пультов было два, на каждом телефон, панель с кнопками, компьютер, но все это не имело отношения к делу, за исключением скважин для ключей под табличкой «Пуск».

— Вставляй ключ, Алекс, — приказал генерал, колдуя над своей скважиной.

Ясотый вставил ключ. Моментально в комнате замигала красная лампочка. Записанный на пленку голос объявил:

— Готовность к запуску № 1, наберите, пожалуйста, код. Готовность к запуску № 1, наберите, пожалуйста, код.

— Набирай на компьютере, Алекс. Делай, как я. Цифры там.

Перед Ясотым лежал листок с двенадцатью цифрами. Это был подлинный код для предотвращения несанкционированного пуска ракеты, установленный на сегодняшний день. Алекс сам достал этот код, взорвав сейф в комнате охраны восемнадцать часов назад.

Майор набрал на клавиатуре двенадцать цифр, точно так же, как это сделал генерал.

— Получена команда на пуск, джентльмены, — раздался из громкоговорителей прекрасный голос женщины. — Получена команда на пуск. Поверните ваши ключи, джентльмены.

Была даже какая-то нежность в ее голосе.

— Алекс, по моей команде.

Глаза Алекса встретились с глазами генерала, потом снова вернулись к ключу.

— Алекс, три, два, один.

Генерал попытался повернуть ключ. Но ключ не повернулся.

Стрельба становилась все сильнее, слышались крики, стоны, взрывы.

— Алекс?

Ясотый поднял взгляд. Генерал снова увидел что-то странное в его лице, какую-то печаль и отрешенность. Майор не повернул свой ключ.

— Правильно ли мы поступаем, Аркадий Семенович Пашин? Можете вы поклясться мне Богом, Марксом, Лениным, нашими детьми, что мы поступаем правильно?

— Клянусь тебе, мой друг. Отступать слишком поздно. Скоро взорвется бомба в Вашингтоне. И если мы сейчас же, сию секунду не произведем пуск, то американцы ответят на этот взрыв всеми своими ракетами МХ, а это смерть на века. Давай, мой друг. Пора. Мы должны выполнить эту трудную, ужасную миссию, это наш долг. Мы должны быть мужчинами.

Ясотый легонько кивнул головой и снова посмотрел на ключ. Потом протянул руку.

— По моей команде. Три, два…

И вдруг Пашину показалось, что вспыхнуло пламя, нескончаемое пламя охватило весь мир, пожирая города, деревни, поля. Все гибло в огне, в этом ужасном, но необходимом, очищающем пламени. Генерал подумал о детях в колыбелях, о их матерях и вдруг понял, что это не мир охвачен пламенем, а его рука и плечо. И тут его пронзила боль. Повернувшись, он увидел безумные глаза Хаммела, горелку, которая поднималась от его плеча и жгла, жгла через горло гортань, через щеки — язык, через глаза — мозг, и боль была…

Ясотый оцепенел. Как ни странно, но поначалу он даже почувствовал облегчение, а потом понял, что теперь вся ответственность лежит на нем. Генерал наверняка испытал ужаснейшую боль, но Алекс даже не двинулся с места. Он смотрел, как сварщик поднял горелку к лицу генерала, и лицо начало плавиться. За все годы войны Алекс повидал много страшного, но не такого, как сейчас. Придя в себя, он положил конец этому кошмару и выстрелил из пистолета. Американец рухнул на пол, и горелка, наконец, погасла.

Алекс убрал оружие. Машина запуска ракеты уже действовала, но сам он не мог повернуть два ключа одновременно. Надо найти кого-нибудь второго. Алекс повернулся, чтобы позвать кого-нибудь из своих людей, и встретился с собственной смертью в лице чернокожего человека с красным платком на голове, безумными глазами и обрезом в руках. Еще не вышедший из оцепенения, Алекс начал поднимать пистолет, предпринимая слабую попытку защититься, но американец опередил его.

Григорий посмотрел на часы.

Совсем скоро полночь.

Он бросил взгляд на вереницу комнат за стальной дверью. Интересно, мог бы великий Толстой придумать такой сюжет: толстый Григорий, готовый от страха наложить в штаны, собирается проникнуть в лабиринт и остановить человека с ядерной бомбой, который собирается уничтожить мир. Это было настолько абсурдно, что не пришло бы в голову ни Толстому, ни даже русским сказочникам. Он был князем Таташкиным, собирающимся сразиться с Колдуньей вечной тьмы. Да, мир выбрал довольно неподходящую кандидатуру для борьбы с Колдуньей, с горечью подумал Григорий.

Стоило хлебнуть для храбрости. Он вытащил из кармана бутылку, поболтал ее, обнаружив, что водки поубавилось, отвинтил пробку и сделал большой, жадный глоток. Мир сразу стал добрым и чудесным. Григорий почувствовал, что готов действовать. Прочь, раболепие, угодничество, хныканье и подобострастие! Прочь, страх! Он сможет убить и убьет.

Григорий шагнул в темноту коридора.

Должно быть, это Климов выключил свет.

Сняв ботинки, он осторожно, на цыпочках, двинулся по коридору. Страха уже не было, правда, сердце учащенно колотилось в груди, но это не от страха, а от возбуждения. Теперь он у него в руках, этот молодой Климов, негодяй, убивший его друга Магду и собирающийся вот-вот убить весь мир. Вдохновленный водкой, Григорий представил, как схватит этого негодяя за горло и будет сжимать его, наблюдая, как пустеют и затягиваются пеленой смерти ненавистные глаза.

Григорий бросил взгляд в первую комнату: внутри шкаф с досье, три поломанных портативных шифровальных машины и больше ничего.

Он двинулся дальше, тихонько дыша через нос, прищурив глаза. Поймал себя на мысли, что сейчас собран, как никогда, подвигал руками, напрягая мускулы.

Что говорилось в тех лекциях, которые читали ему много лет назад?

«Каждая часть вашего тела является орудием убийства: убить можно пальцами, ткнув под нос или в горло; ударом ребра ладони по шее; сильным ударом колена в промежность; ударом кулака с выставленной костяшкой среднего пальца — это называется голова дракона — в висок; резким ударом локтя в лицо; ударами больших пальцев в глаза. Вы сами оружие, вы оружие».

Он прошмыгнул мимо двери второй комнаты: очередные шкафы с досье, старые чемоданы, висящая форма.

Григорий продолжил свой путь. В следующей маленькой комнате хранились устаревшие средства связи и шифровальное оборудование. Оно было слишком громоздким, чтобы увезти его домой, слишком секретным, чтобы выбросить, и слишком прочным, чтобы уничтожить. В следующей комнате хранилось оружие. В пирамиде были заперты старые автоматы ППШ, к стойке пирамиды были пристегнуты цепью несколько ручных противотанковых гранатометов. Хранились здесь и несколько ящиков взрывчатки со взрывателями. Все это осталось от маньяков сталинских времен, считавших, что война может начаться в любую минуту, и тогда торговый атташе сразу превратится в диверсанта или в партизана.

В следующей комнате не было ничего, кроме мебели из кабинетов арестованных в свое время чиновников. Мебель тоже оказалась политически неблагонадежной, и для нее подыскали свой Гулаг.

В последней комнате Григорий обнаружил этого крысенка Климова.

И нашел бомбу.

Естественно, он узнал ее по рисункам, которые ему приходилось видеть. Это был вариант знаменитой американской малогабаритной бомбы W54, который назывался «специальный ядерный фугас». Мощность его была одна килотонна, и этого было вполне достаточно, чтобы отсюда, из посольства, запросто превратить в пар основные правительственные здания, и за счет мощной ударной волны, теплового излучения и электромагнитного импульса полностью уничтожить Пентагон, находившийся через реку в Виргинии, нанести громадный ущерб ЦРУ и вывести из строя средства связи в Агентстве национальной безопасности в Мэриленде.

Установленный на столе фугас был похож на большой зеленый металлический чемодан. Висячий замок был открыт, крышка откинута. Взрывной механизм выглядел на вид довольно простым — обычный часовой механизм, отсчитывающий время. Цифры, показывающие время, были кроваво-красного цвета, как в третьеразрядных американских шпионских боевиках.

23:56.30

23:56.31

23:56.32

Этот ублюдок уже приготовился. Климов сидел неподвижно, а цифры прыгали, приближая последний момент. Он притащил из комнаты, где хранилась мебель, старое вращающееся кресло и теперь просто сидел и ждал.

Григорий пошел к нему, ожидая, что этот негодяй сейчас повернется и поднимет пистолет. Он чувствовал, что подошел уже достаточно близко, и радость от предвкушения убийства охватила его. Он убьет Климова голыми руками, и это будет здорово. Он убьет его за Магду, которая уже мертва, и за миллионы спящих людей, которым предстоит последовать за Магдой.

Дюйм за дюймом Григорий подбирался все ближе.

Климов сидел, не шелохнувшись.

23:57.45

23:57.46

23:57.47

Григорий тронул Климова за плечо и приготовился к удару.

Молодой Климов качнулся вперед, а затем рухнул на цементный пол. Раздался глухой звук и треск разбитых зубов.

Климов был убит выпущенным прямо в сердце лезвием десантного ножа, торчащего у него из груди, обильно залитой кровью. Кровь текла изо рта и носа, в открытых глазах стояла пустота.

— Он очень удивился, когда я убила его, — раздался голос Магды Гошгарьян, которая стояла в дверях позади Григория. — Хотелось бы мне, дорогой Тата, чтобы ты присутствовал здесь, когда лезвие воткнулось ему в сердце и глаза остекленели.

— Магда, я…

Он рванулся было к ней, но Магда подняла пистолет.

— Он что-то подозревал. Эта маленькая сволочь была очень умной. Несколько недель так и крутил своим носом около меня. Он пришел сюда, и я убила его, Тата.

Тут ее взгляд переместился на Григория, и он понял, что она сумасшедшая, просто сумасшедшая.

— Я услышала, как ты шел и окликал меня по имени, а голос твой дрожал от страха. Поэтому я притворилась мертвой, и ты ушел. Тебя я тоже убью, Тата, хотя и люблю. Я люблю тебя почти так же сильно, как люблю свою страну, которая сбилась с истинного пути. И почти так же сильно, как своего любовника Аркадия Пашина, ради которого я готова умереть. Он великий человек, Тата, человек из «Памяти», а ты, Тата, просто человечек. А теперь отойди к стене. Это произойдет через несколько секунд, любовь моя. Ты ничего не почувствуешь, просто пустота и все. Взрывом тебя разнесет на мельчайшие атомы.

Питер стоял возле лифтовой дыры шахты, прислушиваясь к доносившейся снизу стрельбе. Шум стрельбы был просто ужасным, это были не отдельные звуки, а сплошной грохот. Слушая, Питер возился со снаряжением, застегивая его на поясе.

— Простите, — обратился он к стоявшему рядом десантнику из группы Дельта, — я правильно делаю?

Молодой парень посмотрел на снаряжение.

— Нет, сэр, вот этот карабин надо повернуть так, чтобы прорезь была отвернута от тела. Да и сиденье на веревке вы, похоже, неправильно установили. Надо, чтобы между карабином и тормозом был небольшой зазор…

Питер попытался разобраться. Нет, это ему было не под силу.

— Послушайте, не могли бы вы помочь мне? — попросил он.

Десантник усмехнулся, но все же наклонился и стал помогать.

— Доктор Тиокол?

Это был Дик Пуллер.

— Как там дела внизу? — спросил Питер.

— Не очень хорошо Сильный огонь. Очень большие потери.

Питер кивнул.

Пуллер взглянул на часы, потом оглядел десантников из группы Дельта, готовившихся спуститься вниз и вступить в бой.

— Вторая штурмовая группа, приготовиться к спуску! — крикнул сержант. — Оружие проверили?

— Проверили, — раздался хор голосов.

— Прикрывайте друг друга, при спуске не стрелять. Баррикада в середине коридора. Итак, попарно, вперед, вперед!

Десантники начали спускаться в шахту.

— Возможно, подкрепление и поможет, — заметил Дик.

— Ну, вот и все. — Солдат, помогавший Питеру, поднялся. — Теперь все в порядке. Веревка будет скользить потихоньку, притормаживать можете правой рукой, вы ведь правша?

— Что вы делаете, Тиокол? — внезапно спросил Пуллер.

— Мне надо спуститься вниз.

Дик Пуллер раскрыл рот. Впервые Питер увидел удивление на его задубевшем, непроницаемом лице.

— Зачем? — вымолвил наконец Пуллер. — Послушайте, они или прорвутся и остановят Пашина, или нет. Все очень просто.

Питер резко взглянул на полковника.

— Все не так просто. Возможен такой вариант, когда там понадобится присутствие человека, знающего панели управления и порядок остановки пуска. — По иронии судьбы он, Питер Тиокол, доктор Питер Тиокол, мыслитель-стратег, должен спускаться по веревке в шахту, чтобы принять участие в самой худшей из всех игр, которая называется война. — Это сейчас даже важнее, чем подкрепление людьми, потому что Дельта может перебить всех русских, а ракета все равно взлетит. Я должен быть там, ведь я затеял всю эту чертовщину и теперь сам должен остановить ее.

Пуллер проводил его взглядом. Полковник дал команду приостановить спуск штурмовой группы. Сержант посмотрел на Пуллера, тот кивнул, и сержант еще раз осмотрел снаряжение Питера. Питер остановился у края шахты, замер на секунду, встретился взглядом с Диком Пуллером, поднял вверх большой палец, что получилось у него как-то по-ребячески, а не как у настоящего коммандос, и шагнул в шахту.

Уоллс понял, где он находится. Он был внутри, буквально в самом центре мозга белых людей. Хорошо освещенная маленькая комната со всяким электронным оборудованием, телефонами, экранами и мертвыми людьми. Уоллс перезарядил свой «моссберг», потянул на себя дверь и закрыл ее, повернув здоровый штурвал запорного механизма. Позади белого парня с пистолетом, которого он только что прикончил, лежал еще один белый, обожженный, словно свинья из Северной Каролины. Кто бы он ни был, но запашок от него точно шел неприятный. Уоллс подошел к трупу и пошевелил его ногой. Да, его здорово поджарили, аж кости почернели. Так хорошо поджарили, что его можно было есть.

Тут Уоллс заметил еще одного парня, подошел к нему и тоже пошевелил тело ногой. Все лицо у парня было разбито, видно, его жестоко избили. К тому же прострелена нога и на груди пузырится кровь. Вдруг глаза его задрожали и открылись.

— Мои дети? — спросил он.

— Приятель, я ничего не знаю ни о каких детях, — ответил Уоллс.

— Ты американский военный?

Уоллс не знал, как точно ответить на этот вопрос.

— Да, — все-таки решил сказать он.

— Они заставили меня сделать это. Я не виноват. Но я остановил генерала. Горелкой.

— Ты не просто остановил этого генерала, парень, ты ему всю задницу поджарил, да и вообще подпалил изрядно.

Рука парня дотянулась до запястья Уоллса и сжала его.

— Передай моим детям, что я любил их. Черт возьми, я никогда не говорил им об этом, но я очень их любил.

— Хорошо, хорошо, а сейчас отдохни. Если ты еще не умер, то, возможно, и вовсе не помрешь. Кровотечения я не вижу. Он стрелял тебе в сердце, но, думаю, промахнулся. А теперь поспи, что ли, пока я придумаю, что дальше делать. Понял меня, приятель?

Парень кивнул и бессильно откинулся на спину.

Уоллс поднялся. Вот он и пробрался в самый мозг белых людей. Дверь он закрыл, а чуть дальше в коридоре шел серьезный бой. Уоллс не видел точно, что там происходит, но и так было ясно, что там люди убивают друг друга.

Он огляделся вокруг. Ну и дураки же эти люди. Какой идиот додумался построить эту комнату? Маленькая белая комната под землей, из которой можно уничтожить весь мир, нажав несколько кнопок. Потом он увидел ключ, обычный ключ, как от зажигания автомобиля, и чуть дальше заметил еще один такой же ключ. Как будто эти белые парни собирались куда-то уехать. В комнате было полно всяких лампочек, табличек, имелись динамики, радиостанции, телетайпы, стенной шкаф и большие настенные часы. Проклятье, уже очень много времени! Почти полночь.

Уоллс рассмеялся.

Ох уж эти белые люди.

И вдруг в комнате очутилась еще белая леди. Уоллса просто поразило, когда он услышал ее голос в этой ярко освещенной комнате. Он огляделся вокруг, голос звучал так, словно она была здесь, в комнате. Но нет, не было никакой белой леди. Должно быть, голос звучал по радио.

Уоллс попытался понять, что она говорит, но так и не понял, просто какая-то чепуха. Ох уж эти белые сучки, всегда портят жизнь. Что-то она плела о команде на запуск или еще о чем-то. Черт, да что же нужно этой белой сучке?

— Включена последовательность автоматического пуска. Включена последовательность автоматического пуска. Джентльмены, у вас есть пять минут, чтобы в случае необходимости остановить пуск. Начинаю отсчет времени перед пуском.

И тут он все понял. Эта белая сучка собиралась запустить ракету.

23:57.56

23:57.57

23:57.58

* * *

— Послушай, Магда, — начал Григорий, — послушай, дорогая, давай не будем совершать необдуманных поступков. Значит, это Пашин? Наверное, он симпатичный, привлекательный, но ведь вместе с тем он просто фанатик. Послушай, дорогая, поверь мне. Я понимаю, каким негодяем я бывал по отношению к тебе, но неужели ты не понимаешь, что он просто использует тебя? Ведь он же не ждет тебя где-нибудь в условленном месте? Ты же тоже погибнешь, я имею в виду, что через минуту или две мы оба с тобой превратимся в пепел.

Пистолет был нацелен ему прямо в сердце. Григорию приходилось видеть, как Магда стреляет, она была отличным стрелком. И рука у нее совершенно не дрожала. Свет от скачущих цифр часового механизма освещал ее лицо, придавая ему какое-то странное оживление. Он как бы высвечивал ее подлинное безумие, помраченный разум, что, видимо, и привело к тому, что она стала жертвой Пашина и готова была совершить этот ужасный поступок. Пашин мог навсегда привязать ее к себе чем-нибудь элементарным, не особенно выдающимся, чем-нибудь вроде оргазма. Несколько быстрых движений языком в нужном месте — и он уже властелин мира.

— Прошу тебя, дорогая, я…

— Помолчи, любовь моя, — проворковала Магда глубоким, полным сексуального возбуждения голосом. — Нам нужно просто подождать, пока пролетят секунды, а потом мы с тобой присоединимся к Вечности, Тата.

Сейчас Григорий жалел, что не стал любовником Магды. А сделать это было так легко, Магда всегда была доступна для него, надо было только предложить! И если бы он переспал с ней, то сейчас она была бы его. Так все просто. Но он не сделал этого. Никогда не думал о ней, как о любовнице. Магда! Глупая, простодушная женщина, приятель, закадычный друг, всегда готовая выслушать и посочувствовать. Должно быть, она втайне любила его многие годы и ее обижало, что он не видит в ней женщины. Это и привело ее к Пашину и его безумным идеям.

— Магда, послушай, совсем не обязательно умирать подобным образом. Магда, мы с тобой можем быть вместе, я могу спасти тебя. У меня есть друзья среди американцев. Мы с тобой вдвоем сбежим из посольства, уедем из Вашингтона, сможем начать счастливую жизнь в каком-нибудь американском городе. Мы поженимся, удочерим маленькую девочку, у нас будет семья, Магда. Американцы помогут нам. У нас будет счастливая жизнь, Магда, я сделаю тебя такой счастли…

Резкий смех Магды оборвал его.

— Ты что, Григорий Иванович! Вообразил, что я влюблена в тебя? Что я ради твоих ласк продам свою страну? Боже мой, как же вы, мужики, высоко себя цените! Нет, Тата, мое сердце принадлежит Аркадию Пашину и его взглядам на будущее, основанным на великом прошлом России. И только лжерусские, вроде тебя, не могут понимать этого. Я с радостью отдам жизнь за мою Родину и моего любимого.

Григорий понял, насколько сильно этот сумасшедший Пашин запудрил мозги Магде. И еще он понял, что ему пришел конец. Преданность Магды была безгранична. Он превратил ее в рабыню, и Магда, с ее потребностью поклоняться кому-то, поверила всей этой чепухе о «Памяти» и Родине-матери. Полоумная сучка! Шлюха, тупая русская шлюха! Баба! Как он ненавидел их, этих сучек.

Но сейчас он был полностью в ее власти. Если броситься к бомбе, то получишь пулю в сердце, как бедняга Климов, даже не добежав до бомбы (кстати, он и не знает, как обезвредить ее). Если он бросится на Магду, то все равно погибнет. Без сомнения, она выстрелит прямо в сердце, может быть, и с неохотой, но выстрелит, так как видит в этом свой долг перед гениальным шарлатаном Аркадием Пашиным и перед Родиной, которой она, по ее мнению, служит.

— Знаешь, дорогая, — попробовал Григорий зайти с другой стороны, — американцы все знают. Сейчас они штурмуют гору, так что авантюра Пашина провалилась. Может быть, он уже мертв, Магда. Все его мечты рухнули. И американцы наверняка связались с Москвой. Эта проклятая бомба взорвется, тысячи, миллионы людей погибнут, включая и нас с тобой, но не начнется война, в которой мы победим, не будет у русских будущего, основанного на великом прошлом России. А будут только разрушенные города и обгорелые кости детей.

Григорий заплакал.

Он видел, как бешено скачут цифры.

23:58.21

23:58.22

23:58.23

Магда посмотрела на него, на лице ее было написано только сожаление.

— Ты круглый дурак, Тата. Ты не веришь ни во что, кроме своей трусливой задницы, ради которой готов на все. Хнычешь, умоляешь, скулишь. Черт бы тебя побрал, Тата, почему у тебя не хватает мужества достойно встретить смерть. Иди сюда, глупец, трусливый ублюдок!

Но Григорий рухнул на колени.

— Прошу тебя, — захныкал он, совершенно раздавленный. — Ты права, мне наплевать на всех, но, Магда, прошу тебя, пожалуйста, я не хочу умирать. Останови! Останови бомбу! Прошу, не убивай меня! Пожалуйста!

На лице Магды появилась презрительная гримаса, губы скривились в косой усмешке, глаза округлились, ствол пистолета дернулся, и в ту же секунду Григорий Арбатов бросился на нее.

Питер скользил в темноте, ему даже начало казаться, что он просто бесконтрольно падает вниз, и он решил ухватиться за веревку, чтобы затормозить падение. Это было большой ошибкой с его стороны. Питера сильно ударило об стену, в голове зазвенело, он задергался, в глазах засверкали искры, дыхание стало учащенным и горячим. Почувствовав кровь на лице, Питер совсем сник и заморгал глазами, чтобы прийти в себя. Снизу доносилась стрельба, шум, казалось, этому не будет конца. А он просто повис в шахте между двумя мирами. Мимо него скользили вниз темные тени десантников. Нос Питера уперся в стену, веревки врезались в пах. Сейчас он напоминал парашютиста из кинофильма о второй мировой войне, повисшего на дереве. Питер начал дергаться всем телом и… ох! снова заскользил вниз, но уже не так беспорядочно. Даже через кожаные перчатки он чувствовал, как горят ладони, но урок пошел впрок: теперь он уже не стукался о стену, а отталкивался от нее ногами.

Он приземлился на крышу взорванной кабины лифта, в воздухе стоял плотный запах недавнего взрыва. Питер очутился на маленьком пятачке среди десантников из группы Дельта; они торопливо расстегивали ремни, отстегивали карабины, освобождаясь от веревок, а потом ныряли в дыру в крыше кабины лифта, уже готовые к стрельбе. Питер принялся делать то же самое, хотя и менее ловко, пытаясь припомнить, что там, наверху, объяснял ему парень из группы Дельта. Десантники продолжали спускаться, с удивлением смотрели на него, но, не останавливаясь, продолжали свой путь дальше. Как же долго он возится!

Наконец он все же освободился от снаряжения, осторожно спустился вниз через дыру в крыше кабины и тут же наткнулся на беднягу Скейзи. Он лежал на спине, залитые кровью глаза смотрели в никуда. Питер буквально задохнулся, сначала от ужасного лица и разбитого черепа Скейзи, а потом от запаха крови, примешивавшегося теперь к вони пороха. Повернувшись, Питер увидел еще трупы, перешагнул через них и поспешил выбраться в коридор.

Да, шахта, его детище, выглядела сейчас просто ужасно, такого он себе даже и представить не мог. Вода на полу достигла уже примерно дюйма, влажный пар висел в воздухе, словно туман. Да, видимо, прорвало противопожарную систему. Темные тела в воде, казалось, даже покачивались, как на волнах. Выли сирены, половина лампочек не горела, перебитые провода искрили. И тут он услышал голос, сладкий голос ангела мегасмерти.

— …команда на пуск. Получена команда на пуск. Получена…

Это была Бетти, голос компьютера. Даже тут Питер подумал, что ее голос слегка похож на голос Меган.

Выслушав эту ужасную новость, он заспешил сквозь туман туда, откуда раздавалась стрельба. Через первую баррикаду он перебрался и оказался у самого центра боя. Десантники из группы Дельта были еще в добрых пятидесяти метрах от второй баррикады, собранной из мешков с песком, мебели, ящиков и прочего подручного материала. Обороняли ее, по крайней мере, двенадцать человек с автоматами. Стреляли все, шум стоял ужасный, воздух буквально кишел свинцом.

Десантники из группы Дельта, вооруженные штурмовыми винтовками с лазерными прицелами, непрерывно штурмовали баррикаду, иногда до нее оставалось всего несколько ярдов, но всякий раз падали под огнем. Питер видел, что Дельте нужна взрывчатка или какое-нибудь более мощное оружие. Это была настоящая мясорубка, никто не приказывал, просто две группы людей, стиснутых ограниченным пространством, отчаянно палили друг в друга.

Боже мой, подумал Питер, прячась в темноту. Сейчас ему стало по-настоящему страшно, внутри что-то опустилось. Он видел, что Дельте не прорваться в центр запуска.

— Это вы, доктор? — Рядом возникла темная фигура со штурмовой винтовкой.

— Да, — ответил Питер этому человеку, по всей видимости, он командовал сейчас группой Дельта. — Послушайте, вам нужно прорваться вон в ту комнату, там центр управления пуском.

— Да, это уж точно. Но только после вас. Туда можно подобраться с другой стороны?

— Нет, путь только один. Но вы просто обязаны прорваться туда. Другого пути нет, а времени осталось очень мало.

— Извините, но я вынужден ждать, пока не получу мощную огневую поддержку.

— Но у нас нет времени. Вы же слышали, вы понимаете, что означает этот голос?

— Да, слышал. Но я не знаю, что это такое.

— Это голос компьютера. Он осуществит запуск примерно через четыре минуты.

Офицер недоуменно посмотрел на него.

— Понимаете, в ходе испытаний мы выяснили, что если сто процентов дежурных офицеров в шахтах вставят в скважины пусковые ключи, на самом деле повернут их только около шестидесяти процентов. Поэтому мы решили обезопаситься. Если оба офицера вставят ключи, то включается таймер, а спустя три минуты вступает в действие автоматическая последовательность пуска. Им нет необходимости поворачивать ключи, достаточно просто вставить их, и начнется стартовый отсчет времени. Но если произошла ошибка или какая-то ужасная случайность, то существует возможность остановить пуск из центра управления, нажав определенные кнопки. Их последовательность строго засекречена. Узнать эту последовательность можно, только связавшись по радио с командованием. Знают ее только в штабе Стратегического авиационного командования. Знаю ее и я. Если вы сможете пробиться в центр управления пуском, то я смогу остановить ракету.

— Но мне не прорваться в этот проклятый центр, понимаете? Не прорваться.

— И вы позволите горстке советских солдат преградить вам путь? Поторопитесь, прошу вас. Господи, ну, пожалуйста.

— Да, хорошо сказано: поторопитесь. Эти сволочи убивают всех, кто приближается к ним. Мы просто все погибнем, а толку в этом не будет никакого.

— Но мы же совсем у цели!

— Очень жаль, доктор, но я не могу сделать невозможное. Свяжитесь с Пуллером. Здесь командую я, а не он. Подождем несколько минут, возможно, подойдут еще люди, доставят взрывчатку, тогда другое дело. Сколько уже погибло моих ребят, эти русские ужасно стойкие.

— Прошу вас! — закричал Питер, сам удивленный резкостью своего тона. — Черт побери, неужели вы не понимаете, что если через три минуты мы не попадем в центр управления запуском, то все жертвы окажутся просто напрасными. Если не ради наших детей, то хотя бы ради этих погибших парней, которые…

— Я не могу! — тоже закричал офицер. — И дело здесь не в моем желании. Я просто не могу попасть туда. И никто не может, черт побери.

Питер понял, что сейчас расплачется. Его охватила ярость от собственной беспомощности. Еще две или три минуты, и Пашин победит. Значит, Пашин оказался умнее. Но почему же тогда Пашин не повернул ключи и не произвел моментальный пуск, если он все-таки завладел обоими ключами? То, что у него были оба ключа, не подлежало сомнению, иначе он просто не смог бы включить систему автоматического пуска.

И тут он понял: Пашин, наверное, убит.

— Послушайте! — снова обратился он к офицеру. — В центре управления запуском находятся наши люди. Черт побери, там, наверное, ребята из группы Дельта. Автоматический запуск не начался бы, если бы русские, завладев ключами, вставили их и повернули. Но они не довернули, кто-то остановил их, значит, там наши люди, понимаете? Кто-то убил русских в последний момент, но ключи уже были вставлены. Черт побери, там наши люди.

Офицер посмотрел на него.

— Получена команда на пуск, — раздался из динамиков голос Бетти. — Начался стартовый отсчет. Пуск через три минуты.

— Ну так позвоните им, — предложил офицер.

— Что?

— Позвоните им. По телефону. Вон видите, на стене. Разве это не телефон?

Питер уставился на телефон. Просто до глупости. Конечно! Надо позвонить!

Он снял трубку и набрал L-5454.

Уоллс смотрел на панели управления с мигающими лампочками. Казалось, комната полна белых призраков. Негодяи мертвы, а ведь они собирались разнести на куски весь мир. Белые люди! Тупицы.

Он поднял обрез и перезарядил его. Сейчас он наделает дырок в этих панелях и все остановит! Но он не знал, куда стрелять.

Уоллс стоял и в ярости разглядывал панели, ненавидя себя за то, что он такой глупый. В этой комнате он чувствовал себя полным ничтожеством.

— Начат стартовый отсчет, — раздался по радио голос белой леди.

Проклятая сучка! Внезапно зазвонил телефон. Ни фига себе!

— Начат стартовый отсчет, — повторила белая сучка.

Уоллс снял трубку телефона.

— Алло! — крикнул Питер, дрожа от возбуждения. — Алло, Боже мой, кто это?

— Уоллс, — прозвучало в ответ.

Вокруг Питера столпились несколько человек из группы Дельта. Он прикрыл рукой микрофон.

— Он там! — крикнул Питер. — Боже, этот парень там. Уоллс. Вы знаете Уоллса?

— В группе Дельта нет Уоллса, — ответил офицер.

— Послушай, сынок, — сказал Питер в трубку, — ты из группы Дельта?

Ответа не было. Ох, Боже, неужели он…

— Гм… я пролез через тоннель. Понимаешь, из-под земли приполз.

— Господи, — вымолвил Питер, — он один из тоннельных крыс. Он пролез туда через тоннель. Послушай, сынок, как там у тебя обстановка?

— Эй, парень, похоже, ракета собирается взлететь. Лампочки тут всякие мигают. Слышишь, приятель, я сейчас расколочу панели…

— Нет! Ради Бога, нет! — взревел Питер. — Не стреляй никуда, выбрось оружие.

— Ладно.

Питер услышал стук упавшего оружия.

— Дверь закрыта?

— Да, закрыта. Я ее закрыл, этим засранцам нечего здесь делать…

— Послушай, Уоллс. Только прошу тебя, сынок, слушай меня внимательно. Ты можешь остановить пуск.

Сердце Питера готово было выскочить из груди, он так крепко сжал телефонную трубку, что мелькнула мысль, не сломал ли он ее.

— Так, слушай. Есть пять кнопок с надписями, которые надо нажать в строго определенной последовательности. Тебе надо просто слушать, читать надписи и нажимать кнопки. Все очень просто, очень легко. Приготовься. Ты готов?

Наступила тишина, тяжелая и гнетущая. Питер слышал стрельбу, но он также слышал, как тикают секунды, устремляясь вперед, к Вечности.

— Сынок? — снова спросил он, и тут ему показалось, что он слышит что-то вроде всхлипывания.

— Сынок? Ты меня слышишь? Слышишь?

И, наконец, прозвучал ответ:

— Тогда нам хана, потому что я не умею читать.

Она успела дважды выстрелить в Арбатова. Первая пуля вошла повыше сердца, разорвала подкожную ткань, мышцы, прорвала легкое, задела лопатку и вышла через спину, оставив в ней ужасную рану. Вторая пуля вошла ниже, между ребрами, и прошла через живот, буквально разворотив там все. Но Григорий сбил Магду на пол и, истекая кровью, начал бить ее по лицу и голове. Ему удалось вырвать пистолет, он зажал его в кулак и продолжал лупить ее уже пистолетом. Когда в глазах Магды появилась пустота, он остановился и откатился к стене. Григорий не был уверен, убил ли он ее, но сейчас это было уже не важно. Его удивило, как же много в нем крови, она все текла и текла, тело оцепенело, его охватило какое-то наркотическое состояние. Ему почудилось колышащееся поле золотой пшеницы в лучах солнца и ужасно захотелось опустить голову и немного отдохнуть. Но боль скрутила живот, он не понимал толком, что же произошло.

Бомба, что-то связанное с бомбой. Атомная бомба, вот что это было. Однако теперь это теряло смысл, потому что он, похоже, умирал.

Григорий с трудом повернул голову, прыгающие блики света на потолке подтвердили, что цифры часового механизма торопятся к отметке 0000. Он решил, что должен добраться до бомбы, и приказал своему непослушному телу подняться. Но тут же, словно срубленное дерево, с глухим стуком рухнул на пол. В ушах зазвенело, хотя боль и не была слишком сильной. Тогда Григорий пополз по собственной крови к бомбе, не имея никакого понятия, что будет делать с ней, если все-таки доберется.

Будь ты проклят, Пашин, ты забрал у меня единственную женщину, которую я любил. А еще ты забрал мою жизнь. Будь ты проклят, Пашин.

Ненависть помогала ему, потому что придавала сил. Он полз, но эта проклятая бомба была еще далеко.

Слова. Проклятые слова этих белых мальчиков. Их очертания напоминали ему змей или насекомых, они крутились, извивались, плясали перед ним. Везде, куда бы он ни смотрел, он видел слова. Написанные на маленьких черных пластиковых табличках, все они разом уставились на него. Напрасно. Он не видел в них никакого смысла. У этих слов нет жалости, да никогда и не было, черт бы их подрал.

— Уоллс? Уоллс, ты слышишь меня? — раздался голос в телефонной трубке.

Голос буквально дрожал от нетерпения. Да, ведь от него зависело так много. Белые люди всегда таращили глаза, когда узнавали, что он не умеет читать. Сынок, ты не умеешь читать? Сынок, этот мир слишком опасен для молодого человека, не умеющего читать. Парень, тебе надо выучить алфавит, иначе навсегда останешься черным и тупым, будешь вечно подпирать углы на улицах.

— Сынок?

— Да, — ответил Уоллс, сгорая от стыда и злости. Частично он был зол на себя, частично на этого Мистера Белого с его озабоченным голосом, а еще на того, кто послал его в эту комнату для белых, где сейчас улетучивались секунды и была готова к пуску эта гребаная ракета.

— Гм, сынок, скажи мне… — голос старался оставаться спокойным, хотя сквозь него доносились звуки стрельбы. Уоллс миллион раз слышал такой голос, он звучал, когда белый человек вдруг обнаруживал, что имеет дело с тупым, неграмотным ниггером.

— Послушай, сынок, а буквы ты знаешь? Алфавит знаешь? Не слова, нет, буквы ты различаешь?

Уоллс снова вспыхнул от стыда и закрыл глаза. Он почувствовал на лице горячие слезы и с такой силой стукнул по телефону, что даже подумал, не расколол ли его пополам.

— Начат стартовый отсчет, — снова оповестила белая сучка, что еще больше разозлило Уоллса. Ему захотелось убить эту белую дрянь.

— Да, — ответил он, — буквы я знаю хорошо. — Говорил он медленно, прямо как мальчик-слуга, черт побери.

— Отлично, здорово. Просто здорово. Если мы будем действовать вместе, доверяя друг другу и не паникуя, то все будет в порядке, времени хватит и мы все сделаем по буквам. Отлично, сынок. Договорились?

Уоллс почувствовал в голосе мужчины внезапный страх, словно вырвавшийся из забитого комками горла.

— Да, — ответил он, успокаивая говорившего, подыгрывая ему, чтобы он улыбнулся. — Будем все делать медленно, без паники, так что все будет хорошо.

— Ну и отлично. А теперь, если ты говоришь по телефону, то сидишь в кресле, так?

— Так, — ответил Уоллс, послушно опускаясь в кресло.

— Теперь посмотри на телефонную розетку, туда, где шнур уходит в стену. Посмотрел, да?

— Посмотрел. — Он уставился на стенку, в которую уходил телефонный шнур.

— Подними глаза на пару дюймов. Слева там есть маленькая ручка. Еще там есть выступ, а на выступе панель управления, она как бы наклонена от тебя. Не под прямым углом, а наклонена от тебя, правильно?

— Да.

— Хорошо, на этой вот панели посмотри на самую левую сторону… там полно всяких выключателей. Там пять групп по две колонки, всего десять колонок. Колонки идут вниз, и они тоже разбиты на группы, группа из шести кнопок, по три в каждой колонке, потом группа из восьми кнопок, по четыре в колонке, потом группа из четырех кнопок, по две в каждой колонке. А групп всего пять, верно?

Черт бы тебя побрал, подумал Уоллс. Неверно, неверно и еще раз неверно.

Там был какой-то лабиринт, путаница из маленьких белых коробочек, выключателей, проводов — кошмар сплошной. Он закрыл глаза в надежде, что эта путаница исчезнет и все прояснится, но когда открыл глаза, все осталось по-прежнему.

— Видишь? — спросил тревожный голос.

— Ничего я не вижу.

— Смотри! Смотри, ублюдок, черт бы тебя побрал!

Теперь уже в голосе говорившего звучала истерия, паника, ужас.

Уоллс снова посмотрел туда, пытаясь все же отыскать… Перед глазами мелькали выключатели, принимая форму каких-то странных животных, а потом они меняли форму, как фантастические зародыши в каком-то кино, которые нападали на людей.

— Стартовый отсчет продолжается, — прозвучал голос белой сучки, сладкий, как сахар. — Стартовый отсчет продолжается.

И тут он увидел это! Да, да, черт побери, он видел это! Сдвоенные колонки кнопок, разбитые на маленькие группы, всего пять сдвоенных колонок.

— Да чтоб тебя разорвало! — заорал Уоллс. — Эй, парень, я нашел эту суку, нашел!

— Отлично, отлично. Здорово, отлично! Превосходно! А теперь…

И тут телефон замолк.

— Не работает, не работает, телефон не работает! — завопил Питер. — Боже, он не работает!

— Продолжается стартовый отсчет, — возвестил голос Бетти по громкоговорителю.

Кто-то схватил Питера, это был сержант, пытавшийся успокоить его.

— Возьмите себя в руки.

Питер посмотрел в никакие глаза сержанта. Неужели ты не понимаешь, что происходит? Неужели не понимаешь, какова цена всего этого? Это же…

— Они разбили распределительный щит, доктор. Посмотрите.

Офицер показал на ящик, расположенный высоко на стене. Он был разбит огнем спецназовцев, автоматная очередь разворотила его, провода и выключатели свисали оттуда, словно кишки.

— А другой телефон здесь есть? — спросил офицер. — Здесь, в коридоре, другой телефон. Может быть, есть где-то?

Телефоны! Да кто же помнит о телефонах! Но сейчас Питер, который провел целую жизнь в изучении чертежей шахты Саут Маунтин, пытался воскресить в памяти расположение телефонов, на которые никогда не обращал внимания. Да, здесь должен быть еще телефон. Он вспомнил, вон там!

— Дальше по коридору, — вымолвил он. — Футах в двадцати. Там еще один телефон, чуть подальше.

Все с сомнением смотрели на него.

— Но вы же будете на виду у русских, доктор.

— Ракета сейчас взлетит, черт побери!

— Доктор, да они же изрешетят вас.

— Этот чертов телефон нужен мне всего на одну минуту.

— Мы прикроем вас огнем, — предложил офицер, — из всего имеющегося у нас оружия.

— Я пойду с ним, — сказал кто-то. — Надо, чтобы кто-то был рядом с ним и тоже стрелял.

Питер посмотрел на солдата. Чумазое лицо, немного застенчивое, но определенно знакомое. И Питер вспомнил: это вовсе не военный, а молодой агент ФБР по фамилии Акли. Какого черта он здесь?

— Пошли, — сказал Питер.

Он подбежал к углу, за которым находилась баррикада русских и телефон. Из-за угла десантники группы Дельта вели огонь по русским, шум стрельбы был громким и пугающим. Питер ненавидел этот шум, ненавидел все: автоматы, грохот, нависшее над ним чувство смертельной опасности, а больше всего ненавидел собственный страх, который, похоже, стал неотъемлемой частью всего его существа. А еще он ненавидел ее, Бетти, которая была Меган, и она любила и ненавидела его.

— Стартовый отсчет продолжается, — напомнила Меган.

Акли стоял рядом, в каждой руке у него было по немецкому пистолету-пулемету с длинными магазинами. Он тоже выглядел испуганным.

Стоявшие за углом десантники группы Дельта заряжали оружие или были заняты еще чем-то, что положено было делать перед атакой.

— Готовы, доктор?

— Дд-а-а, — с трудом выдавил Питер.

— Отлично. Ребята, по моему сигналу! — крикнул молодой офицер. — Вперед!

Десантники выскочили в коридор и открыли огонь. Грохот стрельбы усилился, Питеру показалось, что это катится вниз по металлической лестнице бочка из-под бензина, наполовину загруженная болтами и гайками. Он в панике рванулся вперед, разбрызгивая ногами воду. В воздухе мелькали вспышки, поднимались вверх облака тумана, коридор был полон криков. И во всем этом не было ни малейшего смысла. Питер добежал до ниши в стене, где висел телефон, и попытался втиснуться в нее. Рядом ударила пуля, вырвав из стены кусок цемента, который больно его стукнул. Пули летали повсюду, было что-то неестественное, даже безумное в том, как быстро они носились по коридору. Они порхали, как насекомые, стукались о стены, вздымали брызги воды на полу. Акли вел огонь с двух рук, прикрывая Питера от огня русских. Втолкнув его в темную нишу, он прижал Питера к стене своим теплым телом.

Питер снял трубку телефона.

Он молчал.

Питер запаниковал, но тут до него дошло, что это другая линия. Он нажал кнопку и в ухо ему ударил гудок.

— Быстрее, — закричал Акли, продолжая вести огонь.

— Стартовый отсчет продолжается, — напомнила Меган.

Заткнись, Меган!

Питер набрал номер.

Каким-то чудом Григорий все же добрался до стола. Его удивило, что он еще жив. Теперь проблема заключалась в том, чтобы подняться. Обе раны обильно кровоточили, на полу остался кровавый след, брюки Григория насквозь пропитались кровью. В ушах стоял какой-то странный шум, сливавшийся с хриплым, тяжелым дыханием; с таким шумом обычно из аккордеона выходит воздух, когда у него продырявлены меха. Тут до него дошло, что это звучит его собственное тело, а продырявлено его собственное легкое. Григорий сглотнул подступившую к горлу кровь.

А потом он встал, сам не понимая, откуда взялись силы в его толстом, рыхлом, неповоротливом теле. Преодолевая неимоверную боль и шатаясь, он все-таки поднялся с пола, ухватился за чемодан, в котором лежала бомба. Дышал он хрипло, на груди пузырилась кровь, голова болела, в висках стучало, большая часть тела онемела, пальцы не слушались его. Сухой язык во рту еле ворочался, губы застыли, словно известка.

Григорий положил ладонь на бомбу. Она лежала спокойно, хотя ему почудилось, как она дрожит от вибрации.

23:58.35

23:58.36

23:58.37

Цифры прыгали, и никакая сила на земле не могла остановить их. Григорий заворожено смотрел, как они стремились к последнему своему значению 24:00, тогда бомба взорвется, и во всем мире наступит полночь.

Он заплакал.

Что мог сделать обычный человек с этим колдовством?

Его толстые, неуклюжие пальцы принялись тыкать в кнопки на крышке бомбы, но он даже не направлял их движение, не чувствовал, что это его пальцы. Григорий еле стоял.

Слеза человека упала на черную, гладкую поверхность пульта бомбы. Да, прыгающие красные цифры стремительно неслись вперед. Кроме часового механизма, на пульте находилась кнопка взрывателя, из которого уже давно выдернули предохранительную чеку. А кнопка была нажата, она покоилась в своем маленьком гнездышке. Это было устройство взрывного действия. Сфера мощного взрывчатого вещества окружала сферу из плутония, внутри которой находился бериллиевый стержень, представляющий собой нейтронный источник. В долю секунды сила взрыва соединит плутоний и бериллий, образуется критическая масса и начнется цепная реакция.

Как же помешать этому?

23:58.56

23:58.57

23:58.58

Снова зазвонил телефон.

Ошарашенный Уоллс посмотрел на него и схватил трубку.

— Да?

— Уоллс! — раздался пронзительный крик. — Ты меня слышишь?

— Черт, слышу.

— У нас с тобой всего несколько… ох… ох! Извини, я просто… ох, черт, ногу больно. О, Господи, послушай… ты в порядке? Тут у нас жарко.

— Продолжай, парень.

— Хорошо, слушай меня. Ты нашел эти колонки?

— Все в порядке.

— Отлично, здорово. Отсчитай третью слева.

Уоллс так и сделал.

— Нашел эту чертову колонку.

— Хорошо, а теперь наклонись поближе, я хочу, чтобы ты смотрел на первые буквы на каждой табличке. Только на первую букву.

— Готово.

— Найди табличку, которая начинается с буквы "Р".

Уоллс приложил к колонке палец и стал искать букву "Р", нашел ее. На табличке было написано «Проверка электрической системы наведения».

— Нашел.

— Нажми кнопку.

Уоллс нажал.

— А теперь ищи букву "А".

С буквы "А" начиналась табличка «Механика передовых схем».

— Есть.

— Нажимай… ох, черт. О Боже, нажимай. Господи, они ранили этого парня. Нажимай!

Уоллс нажал.

— Теперь букву "I".

Уоллс нашел "I". «Проверка цепи инерциального наведения».

Нажал и эту кнопку.

— Отлично, осталось немного. Ох, проклятье. Господи, совсем рядом.

Уоллс слышал в трубке шум стрельбы и крики.

— Теперь "М", ищи "М", парень.

Он легко нашел "М". «Ручная перезарядка».

Нажал кнопку.

— Готово!

— Отлично, а теперь "В". Найди "В" и все в порядке.

Уоллс разглядывал буквы на табличках, он пробежал глазами колонку до конца и испугался. Его пронзила боль, на глаза навернулись слезы, мешая видеть.

— Нашел? Ищи, черт побери, осталась всего одна кнопка, давай, она где-то в середине.

Уоллс всхлипнул.

— Да нет здесь никакой "В".

— Ищи, черт бы тебя побрал. Ищи! "В" идет после "А", ищи же, черт возьми!

Уоллс снова пробежал глазами таблички.

— Да нет здесь "В", — закричал он, ненавидя себя за то, что не в силах был изменить ужасную реальность происходящего. — "В" нет.

— Последняя предпусковая стадия, — вполне обоснованно объявила Бетти.

Пуллер стоял недалеко от дверей лифта и слушал по рации сообщения о ходе боя. Звук стрельбы в длинном коридоре был похож на рокот прибоя.

— Дельта-6, доктор говорит по телефону, похоже, дозвонился, спецназовцы стреляют по нему. Ох, Господи, они попали в парня рядом с ним.

— Прикройте их огнем! — рявкнул Пуллер.

— Делаем все возможное, Дельта-6, вижу, как доктор говорит по телефону, он кричит… ох, черт…

— Ранили?

— Нет, это голос компьютера, она говорит, что началась последняя предпусковая стадия, ох, дьявол, не думаю…

Пуллер дышал с большим трудом, ощущение было такое, словно он на грани жестокого сердечного приступа. Полковник отвернулся, вглядываясь в холодную темноту, и вдруг в отдалении, слева, раздался взрыв. Сильный взрыв, это ощущалось даже здесь. Взрывной волной его сбило с ног, он лежал ошеломленный и видел, что упали еще несколько человек, сбитые с ног неожиданной ударной волной. Но это взорвалась не ракета.

— Отстрелило крышку люка пусковой шахты, — сказал кто-то, — сейчас птичка взлетит.

Конечно, это взорвалась крышка люка пусковой шахты. Это означало только одно: до пуска осталось тридцать секунд.

Из пусковой шахты вырвался столб света, высокий и прямой, как лезвие шпаги, он сужался, уходя в темное ночное небо, показывая путь, по которому сейчас последует ракета.

— Проклятье, — выругался кто-то, — мы не остановили ее.

Люди начали разбегаться по изрытой окопами и снарядами поверхности горы.

Послышался гул, это заработало основное зажигание, из газовых рулей в ночное небо повалили четыре столба белого дыма.

— Взлетает! Взлетает! Взлетает! — Крики неслись со всех сторон.

Пуллер подумал, как это будет выглядеть, представил себе, как ракета выходит из шахты и устремляется в небо, сзади нее яркое пламя. Сначала она покажется величественной, почти неподвижной, потом наберет скорость и с неимоверной быстротой рванет вверх; свет ее пламени постепенно потускнеет, потом совсем исчезнет, и небо снова станет черным.

— Мы не смогли, — сказал кто-то вроде бы со смешком, но Пуллер понял, что это было всхлипывание. — Мы не остановили ее. Эти сволочи победили нас.

— Ладно, — закричал Питер, придавленный в темноте телом Акли, кровь Акли капала ему на лицо, — а сейчас я хочу, чтобы ты назвал мне первые буквы по всей колонке. У нас все получится. Давай, Уоллс.

— Эс, — раздался голос Уоллса. «Проверка интегрированного программного обеспечения».

— Дальше.

— Пи.

Пуля ударила в стену рядом с плечом Питера.

«Проверка электрической системы наведения».

— Дальше.

— Эй.

«Механика передовых схем».

— Дальше.

— Ай.

Питер слышал, как стучат автоматы десантников группы Дельта, громко стучат. Когда они стреляли, он чувствовал тепло пороховых газов, а стреляли вокруг него все. В коридор пробилась еще одна группа десантников, они обступили Питера. Стреляные гильзы их автоматов вылетали прямо на него, и Питеру подумалось, что падающие на пол гильзы похожи на дождевые капли.

— Нет, мне кажется, это "L", очень похоже.

— Черт, да конечно "L".

«Механизм отвода обслуживающей башни».

— Дальше.

— Ай.

«Проверка цепи инерциального наведения».

— Дальше.

— Эс.

Одного из десантников ранили, и он с глухим стуком рухнул перед Питером.

«Проверка механизма отбрасывания кожуха».

— Дальше.

— Эй.

Питер принялся мучительно припоминать, что это еще может быть за буква «эй».

— Точно «эй»?

Пуля ударила в стену в двух дюймах от его головы, осколки цемента оцарапали лицо. Боль была довольно сильной. Боже! Питер вздрогнул.

Откуда, черт побери, взялась эта буква?

— Уоллс, назови мне остальные буквы, которые идут за ней.

Питер услышал голос Уоллса, медленно называвшего буквы.

— А-В-О-Т-И-М-И-Р-В.

Что за чертовщина?

Григорий чувствовал себя полным идиотом. Он вышел на атомную бомбу со швейцарским армейским ножом. Мысли его лихорадочно метались. Он смотрел на прыгающие цифры. Интересно, что он почувствует при взрыве бомбы?

Своими толстыми, непослушными пальцами он с трудом оттянул лезвие. Всего несколько часов назад этим ножом он открыл окно в машине! Ведь это было совсем в другом мире! Григорий почувствовал слабость. Лезвие ножа тюкнулось в кнопку взрывателя, Григорий попытался поддеть кнопку, лезвие во что-то уперлось, и он надавил на него.

Раздался щелчок, и кнопка вылетела из гнезда. Ему удалось вытащить ее!

Григорий наклонился ближе, но не увидел ничего, кроме провода, уходившего через отверстие в бронированный футляр.

Он тупо уставился на бомбу.

Из легких вырвался хрип, словно прозвучала издали последняя протяжная мелодия. Он чувствовал себя глупцом, несмышленым ребенком. Разве может человек справиться с этим безумием?

А цифры продолжали бежать, подталкивая мир в огонь, в никуда. Все внутри у него протестовало против этого безумия, злоба все усиливалась и перешла, наконец, просто в животную ярость. И от всего этого Григорий закричал, он кричал снова и снова, словно крик мог остановить цифры.

Цифры расплылись у него перед глазами.

Григорий поморгал, и они снова встали на место.

23:59.18

23:59.19

23:59.20

Он снова закричал.

Потом поднял свой пистолет и сунул его ствол в отверстие, где раньше была кнопка.

И выстрелил.

Пистолет дернулся и вылетел из руки. В нос ударил запах пороха.

Григорий засмеялся.

То он пытался ударить, а теперь попробовал застрелить атомную бомбу!

По крайней мере, чувство юмора не покинуло его перед концом света.

А глупые цифры все скакали. В глазах поплыло, потом вообще все исчезло, словно он ослеп. Боль внутри стала просто невыносимой, как будто в кишки забралась собака и пожирала их.

Водка! Водка!

Он сунул руку в карман. Бутылка была там! Григорий вытащил бутылку и, побоявшись, что не удержит, пока будет открывать, просто разбил горлышко об стол.

Горячий огонь скользнул внутрь, сосредоточив в себе все милосердие веков.

За водку, я пью за водку!

Григорий поднял бутылку, словно провозглашал тост, а секунды летели к последней черте, к финалу, к полночи, к Вечности.

— Я пью за бомбу! — крикнул Григорий.

— Я пью за Родину!

— Я пью за товарища генерала Аркадия Пашина!

Он решил угостить бомбу водкой.

В отверстие, где была кнопка и куда он выстрелил из пистолета, Григорий вылил остатки водки.

— Пей, сволочь! — крикнул он. — Утопи своя печали, как это делали лучшие люди!

Бомба проглотила водку.

23:59.52

23:59.53

23:59.54

Григорий покосился на цифры со все возрастающим безразличием. Они были похожи на кровавую красную реку, стремящуюся затопить мир. С губ его сорвался смешок. Он смотрел, как цифры спешат к полуночи…

23:59.55

23:59.56

23:59.57

23:59.58

  .58

  .58

Григорий уставился на цифры: на часах застыла цифра 58.

У него потемнело в глазах.

Упал он головой вперед, распластался на полу и тихонько умер от потери крови.

Это была шутка!

Какая-то дьявольская шутка!

«А вот и МИРВ».

— На чем это написано? На листке бумаги или на чем-нибудь еще?

— На карточке, она приклеена лентой к…

— Сорви ее! Сорви! — закричал Питер. Он подождал секунду.

— Какая там буква?

— Би.

"В"! «Проверка режима начального отделения»!

— Последняя предпусковая стадия, — раздался голос Меган.

— Нажми кнопку!

Это была та самая секунда, когда мир повис на волоске.

— Нажимай! Нажимай! Нажимай! — кричал Питер.

— Пуск остановлен, — объявила Меган. — Пуск остановлен.

Коридор заполнили восторженные крики десантников из группы Дельта.

— Ты сделал это, Уоллс! — закричал Питер, шатаясь от необычайной радости, от необъяснимого удовольствия. Он посмотрел на часы, чтобы зафиксировать этот момент, и увидел, что после полуночи прошло десять секунд. Но они сделали это!

Сделали!

Я победил тебя, Меган.

Питер разрыдался.

Я люблю тебя, Меган, Боже, как я люб…

После полуночи

Звонок раздался в половине второго ночи. Он разбудил Меган, которая спала на кушетке в маленькой комнате, примыкающей к студии. Она помотала головой, стряхивая оцепенение сна, поморгала глазами, и на мгновение мелькнула мысль, что это снова звонит Питер. В памяти всплыл его голос, искаженный телефоном, но все равно такой знакомый. Сердце Меган забилось, она увидела его лицо, почувствовала его залах, ей показалось даже, что она дотронулась до него. Но потом она услышала шум, крики, вопли. Агенты ФБР вели себя, как дети во время празднования Дня Независимости, как молодежь, собравшаяся на вечеринку, и Меган стало не по себе оттого, что кто-то веселится. Она испугалась.

Меган встала и пошла в студию. Агенты продолжали хлопать друг друга по спинам, поздравляли друг друга, обнимались, а ее охватило какое-то ужасное чувство непричастности ко всему этому. Тут она увидела, что самый пожилой из агентов, которого называли Лео, не участвует в общем веселье.

Он подошел к Меган. Черт побери, я обязан выполнить свой долг, было написано на его осунувшемся лице. И хотя видно было, что у него приподнятое настроение, предстоящая миссия явно не доставляла ему удовольствия, а вызывала неподдельную боль.

— Миссис Тиокол, около полуночи группе Дельта удалось захватить ракетную шахту Саут Маунтин и обезвредить ракету буквально перед самым пуском.

— Значит, третьей мировой войны не будет? — отрешенно поинтересовалась Меган, словно ее действительно волновал этот вопрос.

— Во всяком случае, не сегодня ночью, — ответил Лео. Было еще что-то такое в его лице, и Меган поняла, в чем дело.

— Питер погиб, да?

— Да, мадам, очень сожалею, но он погиб. Пуля попала ему в голову через секунду после того, как группа Дельта остановила пуск.

— Понимаю.

Меган глубоко вздохнула и подумала о сплющенных консервных банках, разбросанных по полу. Ему разнесло голову пулей. Питер лежал на полу секретного государственного объекта среди солдат, сражающихся за свое существование.

Картина была настолько глупой, что Меган чуть не рассмеялась.

— Если для вас это имеет какое-то значение, то они сообщили, что он вел себя просто геройски. Настоящий герой.

Ох как здорово. Герой. Ах, отвяжись от меня, идиот. Кого теперь это волнует? Или вы уже считаете меня своей? Может быть, мне даже дадут маленькую, поганую медаль?

— Нет, нет, для меня это не имеет значения, — ответила Меган и вернулась в свою комнату, чтобы они не видели ее горя.

Уоллс молча сидел в кресле, глядя на омертвевшую панель с выключателями. Он чувствовал себя абсолютно без сил. Такое ощущение, что он снова в карцере, в маленькой камере, на двери которой было нацарапано «Трахай ниггеров».

Он улыбнулся.

Сегодня он прошел через несколько дверей.

Так Уоллс ждал в центре запуска еще примерно час, просто сидел, пытаясь понять, что он чувствует. Но единственным реальным чувством было чувство голода. Он просто умирал с голоду. Заметив на столе сверток в промасленной коричневой бумаге, Уоллс развернул его и обнаружил бутерброд с арахисовым маслом, пакетик хрустящего картофеля и яблоко. Бутерброд он проглотил мгновенно, голод это не утолило, а на то, чтобы открыть пакет с хрустящим картофелем, у него, похоже, просто не осталось сил.

Снова зазвонил телефон. Уоллс взял трубку.

— Да?

— Уоллс, говорит Дельта-6. Мы добили русских, можешь выходить.

— Понял, сэр. Вы бы прислали сюда врача, тут парень тяжело ранен.

— Хорошо, врач будет.

Уоллс взял свой обрез, подошел к двери, открутил тяжелый запор и шагнул в коридор. Но вышел он не в коридор, а шагнул в историю.

Как только он переступил порог комнаты, сверкнула вспышка фотоаппарата, но Уоллс не обратил на это внимания. Кто-то из рейнджеров сообразил взять с собой в шахту «Никон», и через четыре дня эта фотография появилась на обложках «Тайм» и «Ньюсуик» вместе со статьей «За день до полуночи». Журналисты называли эту статью сенсацией десятилетия, а может, и всей второй половины века. Фотография запечатлела симпатичного темнокожего парня с красным платком, повязанным вокруг головы. Лицо у него было грязным и осунувшимся, блестящим от пота и по-своему даже сексуальным. Он выглядел крепким, красивым и довольно опасным парнем каким, собственно, и был — и очень, очень храбрым. Глаза его были глазами солдата, уставшего от боя, в них таилась настороженность и что-то еще, что-то очень человеческое. В руках он как-то небрежно держал обрез, камуфлированный комбинезон промок от пота. Узкие бедра, широкие плечи, на руках вздувшиеся жилы и мускулы.

Он стал иконой для всех, кто сражался и умер за Саут Маунтин. Журналы подробно расписали все его действия: как он пробирался по тоннелям, как убивал людей, как использовал любой ничтожный шанс, как ему сопутствовала удача, каким он был сообразительным и хладнокровным. Сообщили и о его неграмотности, и о том, что он осужден за уголовное преступление, но здесь журналы заговорили об общем падении культуры и нравов в Америке конца 80-х годов, что сделало героя обычной массовой жертвой, а не каким-то исключительным тупицей и злодеем. Но храбрость его, конечно, была неоспоримой. Один генерал заявил в интервью для «Тайм», что отдал бы все свои награды, только бы совершить то, что сделал Уоллс, ведь это один из величайших подвигов в истории войн. Естественно, Уоллс не провел ни единого дня в тюрьме, он покончил со старой жизнью и зажил новой.

Но все это было потом. А пока Уоллс просто вышел в коридор, щурясь от вспышек фотоаппарата, и пошел вперед, хотя и не знал точно, куда надо идти.

Солдаты из батальона рейнджеров, спустившиеся в шахту для поддержки группы Дельта, стояли и с некоторым благоговением смотрели на Уоллса.

— Дорогу Дельте, — сказал кто-то.

— Дельта сделала это, — добавил второй.

— Да, Дельте удалось.

— Это же Дельта. Она лучше всех.

— Черт возьми, Дельта всыпала им.

Тут кто-то один захлопал в ладоши, потом другой, потом еще, и через секунду коридор заполнили настоящие овации. Уоллс стоял, чуть смущенный, не зная, что делать, кому докладывать, и скромно улыбался.

А затем человек, спасший мир, изрек сенсационную фразу:

— Как там насчет завтрака?

Грузовик с тремя гробами выехал из советского посольства в шесть часов утра, проехал по Конститьюшн-авеню до Рузвельт-бридж и свернул на Джордж Вашингтон Паркуэй. Всю дорогу за ним следовал фургон с агентами ФБР.

— Они направляются в аэропорт Даллеса, — заметил водитель фургона.

— Знаю, — ответил Ник Махони.

Грузовик свернул на дорогу, ведущую к громадному зданию аэропорта, а потом на другую дорогу, начинавшуюся знаком «Только для грузового транспорта». Агенты ФБР вели слежку в открытую, они проследовали за грузовиком до мощного забора с надписью «Аэрофлот». За забором фактически была уже территория не штата Виргиния, а России. Не снижая скорости, грузовик въехал в ворота и скрылся в ангаре.

— Будем возвращаться? — спросил водитель фургона.

— Нет, — ответил Махони, — будем стоять здесь, на виду у всех. Пусть эти ублюдки видят нас и знают, что мы наблюдаем за ними.

Махони вылез из машины, облокотился на нее, закурил и, не таясь, уставился на ангар. Было еще довольно прохладно, солнце только вставало. Махони посмотрел на него.

Привет, солнышко, подумал он. Рад тебя видеть.

Через некоторое время из ангара появилась одинокая фигура, пересекла предангарную бетонированную площадку и подошла к воротам.

— Что вам нужно, Махони? — устало спросил человек. — Хотите, чтобы я снова заявил официальный протест? У всех нас сегодня была трудная ночь.

— Это точно. Так как же далеко все зашло, Макс, прежде чем он успел остановить это?

Макс Стретов был старшим офицером КГБ, отвечавшим за безопасность посольства. Они с Махони были давними противниками.

— Вам лучше знать, Махони.

— Вы же в курсе, что от наших микрофонов мало пользы. Но могу сказать, что после полуночи в посольстве начался переполох. Там собрались все врачи, вся служба безопасности, резиденты КГБ и ГРУ, весь персонал и рабочие. Вы думали, мы не знаем, насколько все серьезно?

Стретов спокойно посмотрел на него, потом сказал:

— Должно быть, он всегда работал на вас. Бедняга Григорий, а мы ведь не подозревали его в двойной игре.

— Не шутите. Мы его давно раскрыли, но не пытались перевербовать. Просто использовали, чтобы подбрасывать вам низкопробную дезинформацию. На большее он не годился. Но думаю, сегодня ночью он показал, на что способен, не так ли?

— Этот Пашин…

— Покойный Аркадий Пашин.

— Да. Понимаете, он был сумасшедшим, из тех безумцев, что называют себя обществом «Память» и стремятся вернуть старые времена. Действовал он исключительно по собственной инициативе.

— Да, конечно. Такова официальная версия, да? Наши умные парни еще поработают над этим. Кстати, Макс, у меня есть для вас кое-что.

— Вы же знаете, что я ничего не могу принять от вас.

— Давайте немного отойдем от правил, дружище.

Махони сунул руку в карман пальто и вытащил маленькую голубую с белым орденскую ленточку.

— Это мы нашли у одного из парней, просто безделушка. Окажите услугу, передайте это вдове Григория, хорошо?

Русский посмотрел на ленточку и узнал ее, это была ленточка ордена «Серебряная звезда», и Стретов знал, что капитан морской пехоты Махони получил такой орден во Вьетнаме в 1966 году.

— Я не могу это взять, Махони. Но мысль хорошая. Должен сказать, он заслужил это. Сволочь Гошгарьян дважды ранила его, но он прожил ровно столько, сколько понадобилось для того, чтобы спасти мир от катастрофы. К счастью, Григорий был алкоголиком, он залил взрывной механизм водкой. Какая абсурдная победа! Но в любом случае, мне хотелось бы взять у вас эту ленточку.

— Да, и мне этого хотелось бы. Вот что я вам скажу, а ведь этот маленький толстый бедолага, он ведь был князем.

— Князем, — согласился русский, повернулся и зашагал к ангару.

Рассветало, похоже, в Мэриленде наступал новый, прекрасный, яркий и морозный день. Пуллер стоял один у командного пункта и думал о прошедшей ночи.

Теперь на первый план вышли врачи, было очень много раненых, и медикам предстояло поломать голову, как поднять раненых на поверхность и эвакуировать их вертолетами.

С того места, где он стоял, открывалась картина, похожая на спасательные действия во время какого-нибудь стихийного бедствия. Вертолеты доставляли раненых вниз в полевой госпиталь, там под большим тентом с красным крестом расположились хирурги и травматологи. Казалось, внизу собрались машины скорой помощи со всего света, они то отъезжали, то подъезжали, развозя транспортабельных раненых по местным больницам. Яростно сверкали их красные мигалки, сливаясь в единое пятно, которое вроде бы застыло и не двигалось. Пуллер смотрел на это пятно, но у него уже не было сил различать что-то.

Ему было горько, но не за себя, хотя он и предчувствовал, что предстоит ответить за все. А как это обычно бывает, Пуллер уже знал. Разбираться особо не будут, просто снова втопчут его в грязь. Придется ответить за роту Браво Национальной гвардии, за то, что он дважды посылал умирать этих ребят: мясника, булочника, изготовителя подсвечников…

Боже, сколько хороших людей ушло из жизни! Вот что огорчало и расстраивало больше всего. Хотелось уйти куда-нибудь, лечь и уснуть, а в это время души погибших пусть вернутся в тела, и люди снова будут живы и здоровы. Но это невозможно. Сможет ли он когда-нибудь посмотреть на эту гору и не увидеть на склонах умирающих парней, зовущих на помощь матерей, спрашивающих, почему это случилось с ними, а не с кем-нибудь другим? Вопрос, на который за всю свою жизнь и за все свои высоты он так и не нашел ответа.

Пуллер присел на качели, и они начали медленно раскачиваться взад и вперед. Часы показывали 07:00. Утро нового дня. Ранний свет был бледным, словно раскаленным добела, отчего снег казался причудливым, почти голубым. Небо над горой тоже обещало быть голубым, голубым и ясным, без единого облачка. Пуллер поежился, запахнул куртку: все-таки было очень холодно. Болела голова, он чувствовал себя старым, старше этой голубой горы. Она была рядом и в то же время так далеко. Если и следовало из всего этого извлечь урок, то он не знал, какой. В конце концов, это была не поучительная притча, а бой.

Полковник увидел, как из командного пункта вышел и направился к нему через заснеженное поле молодой офицер. Нет, это был не Скейзи, не бедняга Акли, не Дилл и — благослови его Господь! — не Питер Тиокол: они не перешли через эту ночь. Бедный Питер, пожалуй, он оказался самым храбрым, храбрее любого солдата. Или Акли, он пошел туда, куда не должен был идти, и стоял до конца, прикрывая от огня Питера. А Фрэнк? Фрэнк был сложный человек, вспыльчивый, может быть, даже психопат, но нужен был командир, который возглавил бы штурм, первый шагнул в шахту, прекрасно понимая, что его там ожидает. И Фрэнк, не раздумывая, сделал этот шаг.

К Пуллеру шел Маккензи, молодой офицер из группы Дельта, командовавший последним штурмом баррикады спецназовцев. И сейчас все заботы свалились на него.

— Сэр, я подумал, вам следует знать, что прибывает президент. Скоро он будет здесь.

— Гм-м, — только и вымолвил Пуллер в ответ на эту новость. Больше всего он ненавидел такие моменты: после окончания боя прибывали крупные шишки, расспрашивали уцелевших солдат, откуда они родом, и говорили, что их родные будут гордиться ими. Ладно, может быть, для солдат приезд президента и будет иметь какое-то значение.

— У вас уже есть цифры потерь, капитан?

— Потери громадные, сэр. В роте Браво семьдесят шесть убитых, и человек сто, может, сто двадцать ранены. Дельта потеряла двенадцать человек во время первой атаки, а из ста пяти человек, спустившихся в шахту, шестьдесят пять убиты, остальные ранены. Только семь человек из группы Дельта не получили ни одной царапины. Все двадцать два парня из первой штурмовой группы убиты. У рейнджеров пятьдесят один человек убит во время штурма и примерно семьдесят пять ранены. Солдатам из церемониального пехотного батальона, можно сказать, только прически попортило: двенадцать убитых, тридцать один раненый. Мы потеряли шесть человек экипажа двух сбитых вертолетов. Погиб агент ФБР Акли, а из шестнадцати полицейских штата, участвовавших в штурме, семеро убиты, остальные почти все ранены. Храбрые ребята, эти полицейские, должен сказать, их здесь хорошо готовят. Погибли трое из четверых тоннельных крыс, включая и эту бедную вьетнамку. Боже, мы нашли ее в коридоре возле люка, ведущего в шахту, стреляла она до последнего патрона, вокруг нее лежали семь мертвых русских. Она очень много сделала, без нее Уоллс не добрался бы до центра пуска. Четырнадцать человек мы отправили взорвать вход для тоннельных крыс: они все погибли. Еще мы потеряли трех летчиков из Национальной гвардии, шестнадцать человек из охраны шахты и двух дежурных офицеров. А ведь могло быть и хуже. Черт, в Бейруте морские пехотинцы потеряли…

— Хорошо, капитан. А как этот бедняга сварщик? Тот, который сжег Пашина?

— Врачи считают, что он выкарабкается, сэр. Состояние стабильное, правда, потерял много крови, но держится молодцом.

— Я рад за него. А что насчет русских?

— Мы подсчитали, что их было около семидесяти человек. Шестьдесят два убиты и восемь тяжело ранены.

И тут Маккензи неожиданно, совсем не к месту улыбнулся. Лицо его осветилось неподдельным энтузиазмом.

— Вы сделали это, сэр. Я имею в виду, вы на самом деле победили этого парня. Переиграли его на каждом этапе. Должен сказать, что вчера группа Дельта была очень недовольна вами. Но вы знали, что делаете. Вы победили. Черт побери, вы разгромили Агрессора-1.

От этого бодрого голоска Пуллера даже потянуло на рвоту. Маленький глупый пустозвон. Полковник фыркнул.

— Это сделал Питер Тиокол, Маккензи. А я просто отправил солдат на штурм.

Но маленький сукин сын был упрямым.

— Нет, сэр. Это несомненно ваша заслуга. И группа Дельта, сэр. Это послужит всем уроком. Если возникает проблема, то обращайтесь к профессионалам. И профессионал все сделает, сэр.

Только ли Дельта и профессионалы? Нет, все не так. Он тоже получил урок. Это заслуга обычных людей. Темнокожего заключенного. Беженки из Вьетнама. Молодого агента ФБР. Чокнутого консультанта по вопросам обороны. Сварщика. Летчика Национальной гвардии. Учителя физкультуры, бухгалтера, домохозяйки.

Пуллер посмотрел на громадину горы над землей: дорогая у нее вершина. Но остановили безумие обычные люди, такие же, как и мы, как все остальные люди в мире. Не профессионалы. Это была наша гора, и мы должны были взобраться на нее.

Кто же, если не мы?

Внезапно послышался нарастающий шум двигателей вертолетов. Три громадных зелено-белых машины появились в небе и начали снижаться. Даже с большого расстояния Пуллер разглядел эмблему президента Соединенных Штатов.

— Сэр, нам надо быть там. С президентом прилетит начальник Объединенного комитета начальников штабов. И готов побиться об заклад, что очень скоро здесь будет пресса. К полудню журналисты облепят всю гору. Да тут праздник начнется.

Пуллер встал, отбросил сигарету. Да, конечно, капитан прав, надо пойти встретить президента.

СТИВЕН ХАНТЕР

Стивен ХАНТЕР родился в 1946 г. в Канзас-Сити, штат Миссури. В 1968 г. он окончил Северо-Западный университет и в течение двух лет служил в армии. Вернувшись к гражданской жизни, Хантер пришел в редакцию газеты „Балтимор-сан”, где сначала работал в качестве корректора, а затем стал вести рубрику книжного обозрения и выступать как литературный критик. Он автор нескольких захватывающих романов, ставших в США общенациональными бестселлерами.

За день до полуночи

„Ночью шел снег” — первая и, пожалуй, самая мирная строчка в книге С.Хантера „За день до полуночи”, остальное — крутой детектив с точно обозначенными временем и местом действия. Времени отведено немного, а места — и того меньше: всего-то Гора. Но с самонаводящейся ракетой внутри. Гору нужно взять, иначе быть трагедии. Волею судьбы в стремительные события втянуты десантники-профессионалы и те, кто еще не нюхал пороху, агенты спецслужб и ученые, есть, конечно, и Прекрасная Дама. У всех одна Гора — и у каждого своя. И все они стреляют, стреляют, стреляют… Все по законам жанра и жизни.

Издательство „Новости” продолжает публикацию серии „Мировой бестселлер”, в которую войдут лучшие и наиболее читаемые сегодня в мире книги. Вам представится уникальная возможность познакомиться с произведениями и авторами, прочно занявшими свое место в современной мировой литературе и впервые издающимися на русском языке.

Исключительное право публикации книг, выходящих в серии „Мировой бестселлер”, принадлежит Издательству „Новости”. Выпуск произведений серии без разрешения Издательства считается противоправным и преследуется по закону.

Новости

Примечания

1

Так у автора. Здесь и далее прим. перев.

(обратно)

2

В 1859 году отряд численностью восемнадцать человек под руководством борца за освобождение негров-рабов Джона Брауна захватил правительственный арсенал в Харперс-Ферри.

(обратно)

3

Переносная ракета-перехватчик воздушных целей.

(обратно)

4

В английском написании 12 букв.

(обратно)

Оглавление

От Издательства

07.00

08.00

09.00

11.00

12.00

13.00

14.00

15.00

16.00

17.00

18.00

19.00

21.00

22.00

23.00

После полуночи Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg