«Избранные романы: Трудный путь. Волшебный час. Просто, как смерть. Чудо в Андах»

Избранные романы: Трудный путь. Волшебный час. Просто, как смерть. Чудо в Андах (fb2) - Избранные романы: Трудный путь. Волшебный час. Просто, как смерть. Чудо в Андах [сборник; дайджест] 3825K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Кристин Ханна - Ли Чайлд - Питер Джеймс - Нандо Паррадо

Ридерз Дайджест Избранные романы

Перевод с английского в специальной редакции

Персонажи и события, описываемые в романах. вымышленные. Совпадение с реальными событиями и людьми — случайность.

Ли Чайлд Трудный путь

Одиночка, привыкший путешествовать налегке, Джек Ричер всегда готов послужить — словом и делом — справедливости. Когда таинственный мистер Лейн нанимает его найти похищенную жену и дочь, Ричер быстро уясняет, что отработка «ключей» в его обычной манере не даст результатов. Чтобы вернуть заложников, ему придется избрать трудный путь.

Одиночка, привыкший путешествовать налегке, Джек Ричер всегда готов послужить — словом и делом — справедливости. Когда таинственный мистер Лейн нанимает его найти похищенную жену и дочь, Ричер быстро уясняет, что отработка «ключей» в его обычной манере не даст результатов. Чтобы вернуть заложников, ему придется избрать трудный путь.

Глава первая

Джек Ричер заказал двойной эспрессо в пластиковом стаканчике и еще до того, как принесли кофе, увидел, как навсегда изменилась жизнь человека. Не то чтобы официант был медлительным, просто событие произошло очень быстро. Настолько быстро, что Ричер даже не понял, что он видит. Обычная городская сценка, повторяющаяся миллиард раз на дню, — мужчина открыл машину, сел и уехал. Все.

Эспрессо был почти идеален, так что Ричер вернулся в то же кафе ровно через сутки. Два вечера в одном и том же месте — для Ричера это было необычно, но он решил, что ради отличного кофе стоит изменить правилу. Кафе находилось в Нью-Йорке, на западной стороне Шестой авеню, в центре квартала между Бликер-стрит и Хаустон-стрит, на первом этаже невзрачного четырехэтажного здания. Тусклый свет внутри заведения освещал барную стойку и помятую хромированную кофеварку, длинную и горячую, похожую на паровоз. Снаружи на тротуаре под низким брезентовым тентом стояли в ряд металлические столики. Ричер сел за тот же последний столик на тот же стул, что и накануне вечером. Так ему было удобно: за спиной — стена кафе, слева открывался вид на восток, противоположную часть тротуара и авеню. Летом в Нью-Йорке ему нравилось сидеть на улице, особенно поздними вечерами, нравились электрическая темнота, горячий грязный воздух, гудки автомобилей и людские толпы. Одинокому человеку это помогало чувствовать себя причастным и обособленным одновременно.

Ричера обслуживал тот же официант, что и накануне, и он заказал ему такой же двойной эспрессо в пластиковом стаканчике. Он заплатил сразу, как официант принес заказ, а сдачу оставил на столике. Так он мог уйти, когда ему вздумается, не обидев официанта. Ричер всегда организовывал мельчайшие детали своей жизни так, чтобы иметь возможность исчезнуть в мгновение ока. У него не было собственности, и он путешествовал налегке. Ричер был крупным мужчиной, но держался очень незаметно и почти не оставлял за собой следов.

Он неторопливо пил кофе и наблюдал за ехавшими на север такси. Увидел несколько стаек молодых людей, направлявшихся в клубы, увидел, как синий немецкий автомобиль припарковался в конце квартала, увидел, как из него вышел ладный мужчина в сером костюме, проскользнул между двумя столиками, направился в глубь кафе к группе официантов и стал их расспрашивать.

Мужчина был среднего роста, слишком крепким, чтобы его можно было назвать худощавым, и слишком стройным, чтобы его можно было назвать мощным. Седые на висках волосы были подстрижены коротко и аккуратно. Он стоял, перекатываясь с пятки на носок, и, когда говорил, его рот почти не двигался, но глаза неутомимо стреляли влево и вправо. Ричер предположил, что мужчине около сорока и дожить до этих лет ему помогло постоянное чуткое восприятие всего, что происходит вокруг. Такой же взгляд он видел у ветеранов элитных подразделений пехоты, выживших в длинных переходах через джунгли.

Официант, обслуживавший Ричера, повернулся и показал на Ричера пальцем. Ладный мужчина в сером костюме посмотрел в его сторону. Ричер посмотрел на него в окно через плечо. Было видно, как человек в костюме сказал официанту «спасибо». Потом он вышел на тротуар и направился к столику Ричера. Ричер позволил ему постоять, затем принял решение и утвердительным, а не вопросительным тоном произнес:

— Да.

— Что — да? — спросил мужчина.

— Да все, что угодно. Да, я хорошо провожу вечер, да, можете ко мне подсесть, да, можете задать вопрос.

Мужчина сел.

— Действительно, вопрос у меня есть.

— Знаю. О вчерашнем вечере.

— Откуда вы узнали?

Мужчина говорил низким голосом с легким и по-британски четким акцентом.

— На меня указал официант, — объяснил Ричер. — А единственное, что отличает меня от других посетителей, — это то, что я был здесь вчера, а они — нет.

— Вчера вечером вы видели машину?

— Вчера вечером я видел много машин.

— «Мерседес-бенц». Он был припаркован вон там.

Мужчина показал на пустующую обочину рядом с гидрантом на противоположной стороне улицы.

Ричер ответил:

— Серебристый, четырехдверный, С-420, с нью-йоркским номерным знаком КОБ. Грязный, с истертыми шинами и царапинами на обоих бамперах.

— Вы видели, как он уехал?

Ричер кивнул:

— Незадолго до без четверти двенадцать в «мерседес» сел мужчина и укатил.

— Нет, должно быть, он сел ближе к полуночи.

— Возможно, — согласился Ричер. — Могло быть и так.

— Вы рассмотрели водителя?

— Я же сказал, что видел, как он сел и уехал.

Мужчина встал.

— Мне нужно, чтобы вы поехали со мной.

— Куда?

— Поговорить с моим боссом.

— А кто ваш босс?

— Его фамилия Лейн.

— Насколько я понимаю, вы не коп, — заметил Ричер. — Вы не американец, вы англичанин. А в нью-йоркской полиции дела все же не настолько плохи.

— Большинство из нас американцы, — ответил англичанин, — но вы правы, мы не копы. Мы частные лица.

— Какого рода?

— Такого, что оценят потраченное вами время, если вы дадите нам описание уехавшего на машине.

— Как оценят?

— Деньгами. А что, существует другой способ?

— Множество. Думаю, я останусь здесь.

— Это очень серьезно.

— Насколько?

Мужчина снова сел.

— Не могу вам ответить. Для мистера Лейна жизненно важно, чтобы никто ничего не знал. По очень серьезной причине.

— Как вас зовут? — спросил Ричер.

Мужчина засунул большой палец в нагрудный карман пиджака, вытащил визитку и протянул через стол. Наверху было написано: «Консультанты по обеспечению безопасности».

— КОБ, как на номерном знаке. — Ричер улыбнулся. — Вы консультанты по безопасности — и позволили угнать вашу машину?

— Машина нас не волнует, — ответил мужчина.

Ниже на визитке стояло имя — «Джон Грегори».

Под именем — «Британская армия, в отставке». Далее шла должность — «Исполнительный вице-президент».

— Давно в отставке? — спросил Ричер.

— Из британской армии? — уточнил Грегори. — Семь лет.

— Какая часть?

— СВП — Специальный военно-воздушный полк.

— До сих пор не утратили выправку.

— Вы тоже. Как давно вы вышли в отставку?

— Семь лет назад.

— Какая часть?

— В основном СКР — Служба криминальных расследований армии США.

Грегори с интересом взглянул на Ричера.

— Следователь?

— В основном.

— Чин?

— Майор, — ответил Ричер. — Выше не дослужился.

— Проблемы с карьерой?

— Было дело.

— Как вас зовут?

— Ричер.

— Вам нужна работа?

— Нет, не нужна.

— Я был сержантом, — сообщил Грегори.

Ричер кивнул.

— Я догадался. Обычно ребята из СВП — сержанты.

— Так вы поедете со мной поговорить с мистером Лейном?

— Вроде многовато шума вокруг угнанной машины.

— Дело не в машине.

— Так в чем же?

— Речь идет о жизни и смерти, — ответил Грегори. — Сейчас скорее о смерти, чем о жизни.

Ричер заглянул в стакан — там оставалось миллиметра на три густой пены с гущей — и поставил его на столик.

— Хорошо, — согласился он. — Поехали.

Длинный немецкий автомобиль оказался новым БМВ-7 с номерным знаком КОБ. Грегори открыл машину с пульта, и Ричер сел на переднее пассажирское сиденье. Грегори достал серебристый сотовый телефон и доложил:

— Еду со свидетелем.

Он повел машину на север по Шестой авеню, через Мидтаун к 57-й улице, проехал два квартала на запад, повернул на север, миновал площадь Колумба, выехал к Сентрал-парк-Вест на 72-ю улицу и остановился перед зданием «Дакота», где жил и был застрелен Джон Леннон.

— Неплохая берлога, — заметил Ричер.

Они вылезли из машины одновременно, из темноты вышел мужчина в сером костюме, сел в машину и отогнал ее. Грегори провел Ричера к лифтам. Вестибюли и коридоры были такими же темными и роскошными, как фасад здания.

— Видели когда-нибудь Йоко? — поинтересовался Ричер.

— Нет, — ответил Грегори.

Они вышли на пятом этаже, и дверь в квартиру открылась — должно быть, из вестибюля уже позвонили. Тяжелая дубовая дверь отливала медом, и упавший в коридор теплый свет тоже был медовым. Маленькая квадратная прихожая предшествовала большой квадратной гостиной. Стены в гостиной были желтые, там стояли два низких торшера, удобные кресла и диваны и было прохладно. В комнате находились шестеро мужчин, причем все стояли и молчали. Трое были в таких же, как у Грегори, серых костюмах, остальные в черных джинсах и черных куртках. Ричер сразу понял, что все они бывшие военные. Все они сохранили выправку.

Все шестеро повернулись и посмотрели на Ричера, а потом пятеро посмотрели на шестого, который, как догадался Ричер, и являлся мистером Лейном, боссом, и был на полпоколения старше своих людей. На нем был серый костюм. Его седые волосы были очень коротко подстрижены. Он был стройным, чуть выше среднего роста. На его бледном лице отражалось сильное волнение. Он стоял абсолютно прямо, застыв от напряжения и касаясь кончиками пальцев крышки стола, на котором находились телефон и фотография в рамке.

— Это свидетель, — доложил Грегори. — Он видел водителя.

Оценивающе глядя на Ричера, стоявший у стола мужчина двинулся ему навстречу.

— Эдвард Лейн, — представился он и протянул руку. — Рад познакомиться.

Лейн говорил с американским акцентом. Ричер тоже представился и пожал ему руку.

— Расскажите, что вы видели, — попросил Лейн.

— Я видел, как мужчина сел в машину и уехал.

— Мне нужны подробности.

— Ричер раньше служил в СКР армии США, — заметил Грегори. — Описал «бенц» в мельчайших деталях.

— Где вы были? — спросил Лейн.

— В кафе. Машина стояла чуть на север и на восток от меня, на другой стороне Шестой авеню. Возможно, под углом в двадцать градусов и метрах в двадцати семи от меня.

— Почему вы на нее смотрели?

— Она была плохо припаркована, мне показалось, что она стоит на пожарном кране.

— Так и было, — подтвердил Лейн. — Что потом?

— Потом, пробравшись между машинами на дороге, к ней подошел мужчина. Он двигался под углом от меня, поэтому я в основном видел его спину.

— Потом?

— Он вставил ключ в дверцу, сел и поехал.

— Очевидно, на север, туда уходит Шестая авеню. Он оборачивался?

— Я этого не видел.

— Можете его описать?

— Синие джинсы, синяя рубашка, синяя бейсбольная кепка, белые спортивные туфли — одежда старая и удобная. Рост средний, вес средний.

— Возраст?

— Лица не видел, но двигался он не как мальчишка. Ему по крайней мере лет тридцать. Может, сорок.

— Как именно он двигался?

— Сосредоточенно. И плечо держал так, будто, как мне показалось, уже вытянул руку с ключом.

— Откуда он появился?

— Приблизительно из-за моего плеча.

— Узнаете его, если снова увидите?

— Только по одежде, походке и осанке.

— Если он пересекал авеню, то должен был посмотреть на юг, в сторону приближающихся машин. Так что вы должны были увидеть правую сторону его лица. А когда он сел за руль, левую.

— Белый, без растительности на лице, — сообщил Ричер.

— Этого недостаточно.

— Разве у вас нет страховки?

— Дело не в машине.

— Машина была пустая.

— Нет.

— Что же в ней было?

— Спасибо, мистер Ричер, — поблагодарил Лейн. — Вы очень помогли.

Он повернулся и пошел к столу с телефоном и фотографией. Встав рядом, он снова прикоснулся кончиками пальцев к полированной столешнице рядом с телефонным аппаратом, словно его пальцы могли уловить входящий звонок еще до электронного импульса, вызывающего сигнал.

— Вам нужна помощь, верно? — спросил Ричер.

— Помощники у меня есть, — ответил Лейн и обвел рукой комнату. — «Морские львы», «Дельта», морская разведка, «Зеленые береты», СВП. Лучшие в мире.

— Вам нужна помощь другого рода. Разумеется, эти ребята могут начать войну против того, кто угнал вашу машину. Но сначала его надо найти.

Лейн не ответил.

— Что было в машине?

— Расскажите мне о вашей службе, — попросил Лейн.

— Она давно закончилась. Это — основное.

— До кого дослужились?

— До майора армейской СКР.

— Следователь?

— В основном.

— Хороший?

— Вполне.

— Служили в 110-м спецподразделении?

— Какое-то время. А вы?

— Рейнджеры и «Дельта». Начинал во Вьетнаме, закончил в Заливе. Ушел в отставку в звании полковника.

— Что было в машине?

Лейн отвел взгляд, а потом, словно приняв решение, снова посмотрел на Ричера и сказал:

— Вы должны мне кое-что пообещать.

— Что?

— Никакой полиции.

Ричер пожал плечами:

— Хорошо.

— Скажите это.

— Никакой полиции.

— Никакого ФБР, никого, — предупредил Лейн. — Этим занимаемся мы. Поняли? Нарушите слово, прикажу выколоть вам глаза.

— Мое слово — крепкое, — заметил Ричер.

— Скажите, что понимаете, что я сделаю, если вы его нарушите.

Ричер обвел взглядом комнату и все учел — висевшее в воздухе отчаяние и то, что все эти шесть прошедших огонь и воду ветеранов спецвойск, преисполненные верности команде и враждебной подозрительности к чужаку, смотрели на него.

— Прикажете выколоть мне глаза, — произнес он.

Лейн взял со стола фотографию в рамке и прижал к груди, так что Ричеру показалось, что на него смотрят двое: сверху — встревоженный Лейн, а ниже, из-за стекла, — женщина потрясающей классической красоты. Темные волосы, зеленые глаза, высокие скулы и бутон рта были сфотографированы со знанием дела и напечатаны профессионалом.

— Это моя жена, — сказал Лейн.

Ричер молча кивнул.

— Ее зовут Кейт, — продолжил Лейн. — Вчера утром Кейт пропала. Днем мне позвонили похитители. Потребовали деньги. В машине были деньги, и вы видели, как один из похитителей забирал выкуп.

Все молчали.

— Они обещали освободить ее. Прошли уже сутки, а они не позвонили, — сообщил Лейн.

Эдвард Лейн протянул фотографию в рамке словно подношение, и Ричер подошел к нему, взял фото и повернул к свету. Кейт Лейн была прекрасна, ее красота завораживала. Она была моложе мужа лет, может, на двадцать, из чего следовало, что ей тридцать с небольшим. На снимке она смотрела на что- то за рамкой, ее взгляд лучился любовью, а губы, казалось, готовы были расцвести в улыбке.

— Моя Мона Лиза, — сказал Лейн. — Я всегда так думаю об этой фотографии.

Ричер вернул снимок Лейну.

— Фотография недавняя?

Лейн поставил снимок на место.

— Сделана меньше года назад.

— Почему никакой полиции?

— Никакой полиции, — повторил Лейн. — Вы можете сделать то же, что и копы.

— Не могу, — возразил Ричер. — У меня нет их возможностей.

— Вы можете начать.

— Сколько денег они запросили?

— Миллион долларов наличными.

— И эти деньги были в машине? Миллион баксов?

— В багажнике, в кожаной сумке.

— Ясно, — сказал Ричер. — Они перезвонят. Давайте все присядем и начнем сначала. Расскажите о вчерашнем дне.

Лейн сел и начал рассказывать. Ричер устроился в углу дивана, Грегори сел рядом. Остальные разбрелись по комнате.

— Кейт вышла в десять утра. Думаю, она поехала в «Блумингдейл», — сказал Лейн.

— Думаете?

— Я предоставляю ей некоторую свободу действий.

— Она была одна?

— С ней была ее дочь.

— Дочь?

— У нее восьмилетняя дочь от первого брака, Джейд.

— Она живет с вами?

Лейн кивнул.

— И где Джейд сейчас?

— Пропала, ясное дело.

— Значит, это двойное похищение?

Лейн снова кивнул:

— Тройное. Шофер тоже не вернулся.

— Что же вы не упомянули об этом раньше?

— Какое это имеет значение? Один человек или три?

— Кто вел машину?

— Мужчина по имени Тейлор. Британец, раньше служил в СВП. Хороший человек.

— Что случилось с машиной?

— Пропала.

— Кейт часто бывала в «Блумингдейле»?

Лейн отрицательно помотал головой:

— Прогнозируемой схемы не существует. Я меняю водителей, меняю маршруты.

— Почему? У вас много врагов?

— Хватает. Моя работа плодит врагов.

— Вы должны рассказать мне, в чем суть вашей работы.

— Почему вы уверены, что похитители должны позвонить?

— Я дойду до этого, — пообещал Ричер. — Расскажите мне о первом разговоре. Слово в слово.

— Позвонили в четыре часа дня. Разговор вышел практически таким, как и следовало ожидать. Знаете, у нас ваша жена и ваша дочь.

— Голос?

— Измененный с помощью одной из этих электронных штучек. Металлический, как у робота в кино. Я спросил, чего они хотят. Они ответили — миллион баксов. Я попросил дать трубку Кейт. Они минуту помолчали и дали. — Лейн закрыл глаза. — Понимаете, она сказала — помоги мне. — Он открыл глаза. — Потом трубку снова взял тот, с измененным голосом, и я согласился отдать деньги. Без колебаний. Тот сообщил, что перезвонит через час и даст указания.

— И перезвонил?

Лейн кивнул:

— В пять. Мне было велено ждать шесть часов, положить деньги в багажник «мерседеса», который вы видели, пригнать его в Виллидж и припарковать на том пятачке ровно без двадцати двенадцать. Водитель должен был закрыть машину, пойти и опустить ключи в почтовую щель на парадной двери условленного здания на юго-западном углу Спринг-стрит и Западного Бродвея, а затем пойти по Западному Бродвею на юг. Кто-то пойдет следом и заберет ключи. Если водитель остановится или даже обернется, Кейт убьют.

— Кто вел машину?

— Грегори.

— Я точно следовал указаниям, — сказал Грегори.

— Сколько пришлось пройти?

— Шесть кварталов.

— Что это за здание с почтовой щелью?

— Заброшенное, — ответил Грегори. — Во всяком случае, оно пустовало.

— Насколько профессионален был Тейлор? Вы знали его в Британии?

Грегори кивнул:

— Тейлор был настоящим профессионалом.

— Ясно. Вот некоторые очевидные предварительные заключения. Первое — Тейлор уже мертв. Похитители явно в какой- то степени знали, кто вы такой, следовательно, мы должны допустить, что они знали, что собой представлял Тейлор. Они бы не оставили его в живых, слишком опасно.

— Почему вы считаете, что они меня знают? — спросил Лейн.

— Они попросили конкретную машину, — объяснил Ричер. — И допускали, что у вас может быть под рукой миллион долларов наличными. Они потребовали деньги после закрытия банков и велели передать до открытия. Мало кто даже из очень богатых людей смог бы выполнить эти условия.

Все молчали.

— Похитителей трое, — продолжал Ричер. — Один сторожил Кейт и Джейд, второй следил за Грегори, пока тот шел на юг по Западному Бродвею, и был на сотовой связи с третьим, который ждал, чтобы забрать ключи.

Все молчали.

— И базируются они, как минимум, километрах в трехстах от города, на севере штата, — сказал Ричер. — Допустим, первые шаги они предприняли до одиннадцати часов вчерашнего утра. Но они не звонили пять с лишним часов, потому что ехали на машине. Затем в пять они сообщили указания по передаче выкупа, назначенной через шесть с лишним часов, потому что двоим из них предстояло покрыть всю дорогу обратно.

— Почему на севере? — спросил Лейн. — Они могут находиться где угодно.

— Не на юге и не на западе, — возразил Ричер. — Тогда бы они потребовали припарковать машину с выкупом южнее Канал-стрит, чтобы ехать прямо к туннелю Холланд. Не на востоке на Лонг-Айленде, тогда бы они велели оставить ее у туннеля Мидтаун. Нет, они выбрали северное направление, Шестую авеню. Значит, речь идет о мосте Джорджа Вашингтона, или о Генри-Хадсон-паркуэй и Сомил-Ривер-паркуэй, или о мосте Трайборо и автостраде Мейджор-Диген. В конце концов, вероятно, они выехали на Транзитку. Возможно, они прячутся в горах Катскилл, вероятно, на ферме. Разумеется, где-нибудь с большим гаражом или сараем.

— Почему?

— Они только что заполучили ваш «мерседес-бенц», а незадолго до этого угнали машину, на которой Тейлор вез вчера вашу жену. Им нужно место, чтобы прятать машины.

— Тейлор вел «ягуар».

— Вот оно что. Теперь их база должна выглядеть как стоянка для роскошных автомобилей.

— Почему вы так уверены, что они перезвонят?

— Такова человеческая натура. Сейчас они ругают себя — попросили миллион долларов наличными, и вы, ни секунды не колеблясь, его выдали. Вам следовало торговаться. Теперь же они думают: черт побери, нужно было просить больше. Так что они собираются потребовать новую порцию.

Все молчали.

— Пять миллионов, — сказал Ричер. — Столько они запросят в следующий раз.

— Кейт жива?

— Сейчас — да. Она для них золотое дно. Вы правильно поступили, что в первый раз попросили послушать ее голос. Так вы установили правильную схему. Проблема возникнет после последнего выкупа.

Глава вторая

Телефон позвонил ровно в час ночи. Лейн сорвал с рычага трубку и ответил:

— Да.

Ричер слышал доносившийся из трубки измененный голос. Лейн сказал:

— Позовите к телефону Кейт.

После паузы раздался хриплый, полный ужаса женский голос. Он произнес всего одно слово и сорвался на пронзительный крик. Крик сменился тишиной, Лейн зажмурился, и электронный механический голос пролаял шесть коротких слов.

— Хорошо, хорошо, — согласился Лейн, и Ричер услышал, что связь прекратилась.

Лейн сидел молча и отрывисто дышал.

— Пять миллионов долларов, — наконец произнес он. — Как вы догадались?

— Очевидный следующий шаг. Один, пять, десять, двадцать — так мыслят люди.

— Вы прямо ясновидец. Беру вас в штат. Двадцать пять штук в месяц, как всем этим ребятам.

— Это не будет продолжаться месяц, — заметил Ричер.

— Я согласился заплатить, — сообщил Лейн. — Я не мог торговаться, ей причиняли боль.

— Указания позже? — спросил Грегори.

— Через час, — ответил Лейн.

Мужчины рассредоточились по комнате. Лейн смотрел в пространство.

— Нам нужно поговорить, — тихо сказал Ричер.

— Оʼкей, — рассеянно согласился Лейн. — Пойдемте в кабинет.

Он вывел Ричера из гостиной и провел через кухню в комнату для прислуги в глубине квартиры. Комната была обустроена как кабинет — письменный стол, компьютер, факс, телефоны.

— Расскажите о «Консультантах по обеспечению безопасности», — попросил Ричер.

Лейн сел за письменный стол.

— Рассказывать особенно нечего. Мы просто группа бывших военных, старающихся найти себе дело. В основном работаем телохранителями, обеспечиваем корпоративную безопасность. Все в таком духе.

На столе стояли две фотографии в рамках. Одна — уменьшенная копия великолепного снимка из гостиной, вторая — фотография другой женщины примерно такого же возраста, блондинки, а не темноволосой, как Кейт, и с голубыми глазами вместо зеленых, но такой же красавицы.

— Вы меня не убедили, мистер Лейн. Телохранители не зарабатывают по двадцать пять штук в месяц.

— У меня конфиденциальный бизнес.

— Нет, если вы хотите вернуть жену и дочь.

Молчание.

— «Ягуар», «мерседес», БМВ, квартира в «Дакоте», плюс море наличных под рукой, плюс полдюжины сотрудников с зарплатой по двадцать пять штук в месяц. Все вместе — большие деньги, — заметил Ричер.

— Все законно.

— Кроме того, что вы не хотите привлекать копов.

Лейн взглянул на снимок белокурой женщины и возразил:

— Не в этом дело.

Ричер проследил за его взглядом и спросил:

— Кто она?

— Энн, моя первая жена.

— И что?

— Знаете, я уже прошел через все это раньше. Пять лет назад. Энн точно так же похитили, но тогда я действовал, как положено, и позвал копов. Копы позвали ФБР.

— И что случилось?

— Ее тело нашли через месяц в Нью-Джерси.

Ричер промолчал.

— Поэтому в этот раз никакой полиции, — объяснил Лейн.

Долгое время они сидели молча, потом Ричер предупредил:

— Прошло пятьдесят пять минут, вы должны быть готовы к следующему звонку.

— У вас нет часов, — заметил Лейн.

— Я всегда знаю, сколько времени.

Ричер прошел за Лейном назад в гостиную. Он догадался, что тот хочет отвечать на звонок в кругу своих людей. Возможно, ему нужны были их ободрение или поддержка.

Телефон зазвонил точно вовремя, в два часа ночи. Лейн поднял трубку, и Ричер услышал слабый механический голос. Лейн сказал:

— Дайте трубку Кейт, — но, должно быть, получил отказ, потому что потом попросил: — Пожалуйста, не трогайте ее. — Минуту он слушал, произнес: — Хорошо, — и повесил трубку.

— В семь утра. То же место, та же процедура. Голубой БМВ, только один человек.

— Я поеду, — вызвался Грегори.

— Мы все должны быть на месте, — сказал один из мужчин, невысокий смуглый американец с тусклым и безжизненным, как у акулы-молота, взглядом. — Через десять минут мы бы выяснили, где она. Могу это обещать.

— Видимо, они знают нас и узнают тебя, — возразил Лейн.

— Я могу пойти, — предложил Ричер. — Меня не узнают.

— Примем решение через час, — сказал Лейн и направился к себе в спальню.

Пошел отсчитывать деньги, подумал Ричер. Ему было интересно, как выглядят пять миллионов наличными.

— Сколько у него денег? — спросил Ричер.

— Очень много, — ответил Грегори.

— Он лишился шести миллионов за два дня.

Мужчина с акульим взглядом ухмыльнулся и заметил:

— Мы вернем их назад, можете не сомневаться. А они пожалеют, что на свет родились.

Ричер посмотрел в его пустые глаза и поверил каждому слову. Мужчина резко протянул руку и представился:

— Картер Грум.

Остальные четверо по очереди негромко назвали свои имена и пожали Ричеру руку. Он попытался увязать имена с приметами внешности. Грегори он уже знал. Мужчину с большим шрамом над глазом звали Аддисон, самого низкорослого, латиноса, звали Перес, самого высокого — Ковальски, а темнокожего — Бёрк.

— Лейн сказал мне, что вы работаете телохранителями и занимаетесь обеспечением корпоративной безопасности, — сказал Ричер.

Все внезапно замолчали, ответа не последовало.

— Я полагаю, что все вы, ребята, служили не на передовой. Выполняли спецзадания. Так что, думаю, мистер Лейн занимается чем-то совершенно другим.

— Например? — спросил Грегори.

— Поставляет наемников.

Грум отрицательно помотал головой.

— Неправильный выбор слов, приятель. Мы — частная военная корпорация. Легальная. Работаем на Пентагон, как делали всегда, как и вы в свое время делали.

— Сколько у вас человек? — спросил Ричер. — Только те, что здесь?

Грум снова помотал головой:

— Мы — команда А. Есть еще электронная картотека, где полно бойцов команды Б. Мы в Ирак отправили сто человек.

— Так вы там были, в Ираке?

— И в Колумбии, и в Панаме, и в Афганистане.

— Пентагон платит чеком, — заметил Ричер. — Но складывается впечатление, что тут прорва наличности. Африка?

Никто не ответил.

— Что бы там ни было, меня это не касается, — продолжил Ричер. — Мне нужно знать только одно — где последнюю пару недель была миссис Лейн.

— Какое это имеет значение? — поинтересовался Ковальски.

— За ней следили. Не думаю, что плохие парни по чистой случайности околачивались у «Блумингдейла».

— Миссис Лейн с Джейд была в Хамптонсе, — сообщил Грегори. — Они провели там большую часть лета и вернулись три дня назад.

— Там, в Хамптонсе, случалось что-нибудь необычное?

— Однажды объявилась какая-то женщина, — ответил Грегори.

— Что за женщина?

— Обычная. Толстая, крупная, лет сорока, с длинными волосами на прямой пробор. Миссис Лейн повела ее погулять на пляж, потом женщина уехала.

— Видели эту женщину раньше?

Грегори отрицательно помотал головой.

— Чем занимались миссис Лейн и Джейд после возвращения в город?

— Не думаю, что они успели начать чем-либо заниматься.

— Нет, один раз она выходила, — возразил Грум. — Я имею в виду миссис Лейн. Одна. Я отвозил ее в «Стейплз».

— Канцелярский магазин? Что она там купила?

— Ничего, — ответил Грум. — Я прождал двадцать минут у тротуара, а она ничего не вынесла.

— Странное место для рассматривания прилавков. А туда она что-нибудь приносила? — спросил Грегори. — Может, она хотела что-то вернуть.

— Сумочка при ней имелась, — сказал Грум. — Так что это возможно.

Он посмотрел за плечо Ричера. Эдвард Лейн втащил большой кожаный мешок. Вот как выглядят пять миллионов долларов, подумал Ричер. Лейн опустил мешок на пол.

— Мне нужно посмотреть фотографию Джейд, — попросил Ричер.

— В спальне, — ответил Лейн.

Ричер проследовал за ним. Потолок и стены спальни были выкрашены кремовой краской, там было спокойно, как в монастыре, и тихо, как в могиле. В спальне стояли огромная кровать вишневого дерева, такие же прикроватные столики с каждой стороны, шкаф и стол со стулом перед ним. На столе — портретная фотография в рамке, на ней — двое. Справа — Кейт Лейн. Снимок оказался тем же, что и в гостиной, но тот был обрезан, чтобы убрать объект ее обожания — дочь Джейд. Джейд на этой фотографии было, возможно, лет семь. У нее были длинные, слегка волнистые и гладкие, как шелк, темные волосы, зеленые глаза и фарфоровая кожа.

— Можно взять? — спросил Ричер.

Лейн кивнул. Ричер взял фотографию и поднес поближе к глазам. Фотограф точно и четко передал связь между матерью и дочерью. Фотография была потрясающей, хоть и не такого качества, как снимок в гостиной. Возможно, бюджет Лейна не распространялся на качественную печать фотографий, когда дело касалось падчерицы.

— Отличный снимок, — заметил Ричер, поставил фотографию обратно на стол и спросил: — Не возражаете, если я посмотрю, что в столе?

Лейн пожал плечами, и Ричер начал с нижних ящиков. Левый был заполнен коробочками с канцелярскими принадлежностями, правый — папками и скоросшивателями, имевшими отношение исключительно к учебе Джейд, которая ходила в частную школу. Все чеки были оплачены с личного счета Кейт Лейн. В верхнем ящике лежали ручки, карандаши, конверты, марки, чековая книжка и чеки по оплатам с кредитной карты. Ничего существенного. Никаких недавних приобретений. Например, из «Стейплз».

В центральном верхнем ящике лежали только два американских паспорта — Кейт и Джейд.

— Кто отец Джейд? — спросил Ричер.

— Он умер, — ответил Лейн. — От рака желудка, когда Джейд было три года.

— Кем он был?

— Владельцем ювелирного магазина. После его смерти Кейт год им управляла. До этого она работала моделью. Там, в магазине, я с ней и познакомился. Часы покупал.

— У нее есть родственники?

— Ни с кем никогда не встречался.

Ричер задвинул центральный ящик.

— Что было на Кейт, когда она поехала в магазин? — спросил он.

— Точно не скажу, — ответил Лейн. — Мы все ушли раньше. Кроме Тейлора.

— Можно осмотреть комнату Джейд? — попросил Ричер.

Оформленная целиком в светло-пастельных тонах, комната Джейд была полна детских игрушек — мохнатых мишек, китайских кукол, игр. Там стояли низкая кровать, низкий столик, на котором лежали рисунки, сделанные цветными восковыми мелками на дешевой бумаге, и стульчик.

Ни малейшей зацепки для военного полицейского.

— Я закончил. Прошу извинить за вторжение.

Он пошел вслед за Лейном обратно в гостиную.

— Время принимать решение, — объявил Лейн. — Мы допускаем, что кто-нибудь видел, как Ричер сегодня вечером входил в здание? Или нет?

— Я никого не видел, — сообщил Грегори. — Думаю, это очень маловероятно. Круглосуточное наблюдение требует много людей.

— Согласен, — сказал Лейн. — Так что, думаю, Ричер должен быть в семь на улице. И мы должны попытаться установить собственное маленькое наблюдение.

Ричер кивнул:

— Я буду наблюдать за фасадом здания на Спринг-стрит.

— Только наблюдение. Никакого вмешательства.

— Не волнуйтесь.

— Они будут там рано, — сказал Лейн.

— Не волнуйтесь, — повторил Ричер. — Я отправляюсь прямо сейчас.

— А вы не хотите узнать, за каким именно зданием вам нужно будет следить?

— Мне этого знать не нужно, — ответил Ричер. — Я увижу, где Грегори оставит ключи.

Он покинул квартиру, спустился на лифте, вышел из здания и направился к станции метро на углу 72-й улицы и Бродвея.

Наблюдавшая за зданием женщина увидела, как он вышел. Раньше она видела, как он приехал с Грегори. Она посмотрела на часы и зафиксировала время.

Ричер проехал одиннадцать остановок на юг до Хаустон-стрит и пошел к Верик-стрит. Было начало четвертого, на три часа сорок минут раньше условленного времени. Неторопливой походкой человека, который знает, куда идет, но не слишком туда торопится, он прошел несколько кварталов. Проходя мимо Спринг-стрит, он хорошо видел ее юго-западный угол. Там стояло узкое здание с тяжелым фасадом и тускло-красной, высоко расположенной дверью. К ней вели три ступени. Окна верхнего этажа были грязны и затянуты изнутри какой-то темной тканью. Единственное окно на первом этаже было заклеено выцветшими строительными лицензиями. В двери имелась почтовая щель.

Ричер обошел квартал, снова направился на юг по Западному Бродвею и нашел дверной проем на восточной стороне тротуара. Он лег на спину, откинув голову вбок, как сонный пьяный, но из-под полуопущенных век следил за тускло-красной дверью метрах в двадцати от него.

Часы в голове у Ричера показали, что время близится к шести. Внизу, в кирпично-железных ущельях Сохо, было еще темно, но небо уже светлело. Ночь выдалась теплой, и Ричеру было вполне удобно. Пока возле красной двери никто не появлялся, но первые прохожие уже сновали по тротуарам. На него никто не смотрел, он был всего лишь мужчиной в дверном проеме.

Ричер прикинул, что тот, кто должен прийти, скоро появится. Они явно не были дураками и проверили, нет ли копов на крышах, в окнах и припаркованных машинах. Но Ричера никогда не принимали за копа. В переодетом копе всегда чувствуется какая-то фальшь, а Ричер был настоящим.

Часов у него не было, но когда он увидел Грегори, то прикинул, что сейчас уже восемь-девять минут восьмого. Именно столько времени требовалось, чтобы дойти сюда от гидранта на Шестой авеню. Он остановился у тускло-красной двери и поднялся по трем ступеням. Ричер увидел, как Грегори открыл заслонку почтовой щели, пропихнул в нее ключи и пошел восвояси. Увидел, как он повернул направо на Западный Бродвей.

Ричер не сводил глаз с красной двери и ждал. Через три минуты, решил он. Пять миллионов баксов — очень много денег. Как только один сообщит, что Грегори удалился на безопасное расстояние, второй войдет в дверь.

Одна минута. Две. Три.

Ничего не случилось.

Из-под полуприкрытых век Ричер смотрел на дверь так пристально, что она в мельчайших подробностях запечатлелась у него в памяти.

Шесть минут. Восемь. Девять. Ничего не случилось.

Ричер спросил себя: «Они меня видели?» И сам себе ответил: «Конечно. Ребята, которым удалось поиметь ветерана СВП, должны были тщательно проверить улицу. Но были ли они встревожены? Нет». Люди в дверных проемах воспринимаются как мусорные баки или почтовые ящики.

Так что же, черт возьми, происходило?

Девятнадцать минут.

Двадцать — и Ричер сдался. Он быстро миновал шесть кварталов и дошел до края тротуара, где стоял гидрант. Там было пусто. БМВ исчез.

Ричер пошел назад на Спринг-стрит. Грегори он нашел на тротуаре у тускло-красной двери.

— Ну? — спросил тот.

— Ничего. Никто не появлялся, машина исчезла.

— Как такое могло случиться?

— Тут есть черный ход, — ответил Ричер. — Ничего лучше я предположить не могу.

— Нужно проверить. Мистер Лейн захочет знать все.

Через два здания на запад они обнаружили проход за воротами с цепью. Над воротами на шесть метров возвышался монолитный железный щит.

Ричер отступил и посмотрел налево и направо. Справа от нужного здания был кондитерский магазин. В глубине магазина горел свет. Ричер сложил ладони пригоршней, прижал к стеклу и увидел суетящуюся внутри неясную фигурку. Он громко постучал в дверь. Фигурка обернулась. Это была женщина — невысокая, темноволосая, молодая, усталая. Она открыла дверь, но не сняла толстую стальную цепочку.

— Мы из отдела здравоохранения, — сообщил Ричер.

— Не похоже, — возразила женщина. И была права. Убедительно Ричер выглядел в роли бродяги в дверном проеме, а не в роли чиновника. Ричер кивнул на Грегори в изящном сером костюме.

— Из отдела — вот он, а я — с ним.

— Меня только что проверяли, — сказала женщина.

— Мы по поводу соседнего дома, — объяснил Ричер.

— А что там?

— Крысы. Я их истребляю. К нам поступили сигналы.

Женщина успокоилась.

— У вас есть ключи от ворот в проулок? — спросил ее Грегори.

Женщина кивнула.

— Но вы можете пройти моим черным ходом.

Она провела их в глубь помещения, насыщенного запахом какао. Передняя часть магазина была отведена под торговый зал, а в задней части размещалась пекарня — разогретые духовки, чаны с расплавленным шоколадом. Дверь черного хода оказалась в конце выложенного кафелем коридора. Ричер и Грегори вышли в проулок между кирпичными домами. Он шел через квартал с востока на запад и имел единственный выход с закрытыми воротами на Томпсон-стрит с одного конца, а с другого — тупиковый проход под прямым углом к воротам на Спринг-стрит, которые они уже видели.

Единственное окно на первом этаже и задняя дверь, закрытая на надежный крепкий засов.

Ричер развернулся и направился к кухне.

— Вы видели кого-нибудь из соседнего дома? — спросил он.

— Никого, — ответила кондитерша. — Дом стоит пустой.

— Вы здесь бываете каждый день?

— С полвосьмого утра. Первым делом зажигаю духовки и выключаю их в десять вечера. Ухожу в половине двенадцатого. По мне можно часы сверять.

— Семь дней в неделю?

— Маленький бизнес, мы никогда не отдыхаем.

Ричер кивнул.

— Кто владелец соседнего дома?

— Понятия не имею. Посмотрите разрешения на строительство на переднем окне.

— Спасибо, — поблагодарил Ричер.

— Хотите шоколада?

— При исполнении не употребляю.

Они с Грегори осмотрели окно на фасаде. К стеклу были приклеены десятки разрешений, и все они оказались давно просроченными. Грегори достал маленький серебристый сотовый телефон и сфотографировал их.

Ровно в половине девятого Грегори и Ричер вошли в холл «Дакоты». Наблюдавшая за зданием женщина отметила время.

Плохие новости привели Эдварда Лейна в бешенство. Ричер видел, что тот с трудом держит себя в руках.

— Выводы? — спросил он.

— Пересматриваю свои, — ответил Ричер. — Возможно, похитителей не трое. Возможно, их двое. Один — с Кейт и Джейд, второй приезжает в город. Ему на самом деле не нужно следить за тем, как Грегори уходит по Западному Бродвею, потому что он в любом случае пользуется задней дверью.

— Рискованно. Безопаснее находиться на улице.

Ричер отрицательно помотал головой.

— Они хорошо подготовились. Соседка бывает в магазине с полвосьмого утра до полдвенадцатого ночи. Семь утра сегодня — она еще не пришла, одиннадцать сорок в первый вечер — уже ушла. Одиннадцать сорок — странный выбор. Должна была иметься какая-то причина.

Эдвард Лейн промолчал.

Ричер продолжил:

— А может, похититель всего один. Действует сам по себе. Это возможно, если он держит Кейт и Джейд на севере взаперти. И возможно, он и не появлялся в переулке, а был на самом деле в самом здании.

Лейн мерил шагами комнату. Казалось, ему внезапно пришла в голову одна мысль. Ричер этого ожидал. Сейчас скажет, подумал он.

— Может, похитителей четверо. И вы, возможно, четвертый. Возможно, поэтому-то вы и сидели в том кафе в первый вечер. Подстраховывали дружка.

Ричер ничего не сказал.

— Именно вы решили следить за парадной дверью сегодня утром, — продолжал Лейн, — потому что знали, что там ничего не произойдет. Вы должны были следить за машиной. И вы знали, что они запросят пять миллионов. Вы — один из них.

— Два вопроса. Зачем мне было возвращаться в это кафе на следующий вечер? Тогда ничего не происходило. И если я из похитителей, зачем мне было говорить Грегори, что я вообще что-то видел?

— Потому что вы хотели проникнуть к нам, чтобы вести по ложному следу.

Ричер посмотрел на фотографию Кейт Лейн.

— Жаль, — заметил он. — Ваша жена — красивая женщина, мистер Лейн, и у нее чудесная дочка. Если вы хотите их вернуть, то помочь вам могу только я. Как я уже говорил, ваши ребята могут начать войну. Но они не следователи.

Все молчали.

— Вы знаете, где я живу? — спросил Ричер.

— Смог бы узнать, — ответил Лейн.

— Не смогли бы, я на самом деле нигде не живу. Так что, если я решу отсюда уйти, вы меня больше никогда не увидите.

Лейн не ответил.

— Так же, как не увидите больше и Кейт.

Все молчали.

— Я здесь не для того, чтобы вести вас по ложному следу. Если бы я этого хотел, то описал бы вам сегодня утром двух придуманных типов. Но я этого не сделал. Я вернулся и сказал вам, что мне жаль, что я вас пока не вывел на след. Потому что мне действительно жаль.

Все молчали. Лейн вздохнул и произнес:

— Извините. Простите меня, пожалуйста. Это все стресс.

— Я не обижаюсь, — ответил Ричер.

— Миллион долларов за жену, — сказал Лейн.

— Мне? — спросил Ричер. — Сумма несколько увеличилась. Несколько часов назад было двадцать пять штук.

— Вы согласны? — спросил Лейн.

— Поговорим о вознаграждении потом, — ответил Ричер. — Если у меня получится.

— Если?

— Пока что я далеко не все знаю. Успех зависит от того, насколько мы сможем все затянуть.

— Они еще перезвонят?

— Думаю, да.

Лейн пошел к себе в кабинет, а пятеро его людей отправились завтракать. Ричер остался в гостиной, Грегори тоже.

— Вы сможете ее вернуть? — спросил Грегори.

— Не знаю. Обычно такие истории хорошо не заканчиваются. Похищение людей — жестокий бизнес.

— Вы думаете, что они действительно были в здании, когда я бросил в почтовую щель ключи?

— Возможно.

— Оʼкей. Тогда как насчет того, что там и находится их база? Что они — там, а не на севере штата?

— Это был бы блестящий двойной блеф, — заметил Ричер. — Позвоните по тем номерам и, если получится, договоритесь, чтобы кто-нибудь встретил нас с ключом. Но на углу Томпсон- стрит, чтобы не маячить у дома. На всякий случай.

Ричер оставил Грегори на диване звонить по сотовому и пошел через кухню в кабинет Лейна. Тот сидел за столом и смотрел на стоявшие перед ним фотографии обеих жен.

— ФБР нашло тех, кто похитил Энн? — спросил Ричер.

Лейн отрицательно помотал головой.

— Но вы вычислили их позже.

— Это стало моей главной задачей. Кто мог сотворить такое? Сначала я даже не мог представить. Но было ясно, что кто-то все-таки это сделал, и я перебрал все возможные варианты. Тогда вышло, что в похищении могли быть замешаны все на свете. Это было выше моего понимания.

— Вы меня удивляете. Вы вращаетесь в мире, где подчас бывает, что людей берут в заложники и похищают.

— Но это случилось дома. Прямо здесь, в Нью-Йорке. И похитили мою жену, не меня и не кого-то из моих людей.

— Но вы нашли похитителей.

— Разве?

Ричер кивнул:

— Вы не спрашиваете, не думаю ли я, что это могли быть те же люди. Значит, вы наверняка знаете, что нет.

Лейн промолчал.

— Как вы их нашли?

— Кое-кто, кто знал кое-кого, слышал один разговор.

— Что стало с похитителями?

— Давайте остановимся на том, что я уверен — это не те же люди, что сейчас.

— Вы еще какой-нибудь разговор недавно слышали?

— Ни слова.

— Конкуренты?

— У меня их нет. И даже если б и были, на такое бы не пошли. Это равносильно самоубийству.

Ричер ничего не сказал.

— Они еще позвонят? — спросил Лейн.

— Думаю, да.

— Сколько они запросят?

— Десять миллионов, — ответил Ричер.

— Две сумки, — прикинул Лейн.

Человек готов потерять семнадцать миллионов долларов и даже глазом не моргнет, подумал Ричер.

— Когда они позвонят? — спросил Лейн.

— Время на дорогу плюс время на обсуждение. В конце дня, в начале вечера, не раньше.

Раздался тихий стук в дверь, и Грегори заглянул в комнату.

— У меня есть то, что нам нужно, — сказал он, обращаясь к Ричеру, а не к Лейну. — Насчет здания на Спринг-стрит. Владелец — разорившийся застройщик. Один из людей его адвоката встретит нас там через час. Я сказал, что мы заинтересованы в покупке этого дома.

— Хорошая работа, — заметил Ричер.

Глава третья

Юридическая фирма разорившегося застройщика прислала хилого помощника адвоката лет тридцати. Грегори дал ему визитную карточку КОБ и представил Ричера как подрядчика, который должен решить, что к чему.

— Тут кто-нибудь живет? — спросил Грегори.

— Сейчас никто не живет, — ответил помощник. — Вода, электроэнергия, газ отключены, канализация перекрыта. Есть и другая причина, по которой тут жить невозможно.

Он открыл замок на воротах со стороны Томпсон-стрит, и все трое направились к задней двери здания.

— Подождите, — сказал Грегори. Обернувшись к Ричеру, он прошептал: — Если они здесь, мы сможем прикончить обоих прямо сейчас.

Ричер кивнул, поднял глаза и осмотрел окна. Стекла были черными от грязи, за ними виднелись плотно задернутые пыльные шторы. С улицы доносился шум.

— Почему вы так уверены, что в здании никого нет? — спросил Ричер помощника.

— Сейчас покажу.

Он вставил ключ в замок, толкнул дверь, открыл ее и поднял руку, придержав Грегори и Ричера, чтобы они не шли сразу за ним, потому что причина, по которой жить тут было невозможно, заключалась в отсутствии перекрытий между этажами. За распахнутой задней дверью зияла четырехметровая яма.

— Видите? Вряд ли тут можно жить, правда?

Сбоку от задней двери вниз вела приставная лестница. Проворный человек мог схватиться за дверную раму, раскачаться, встать на нее и слезть вниз. Потом этот человек мог пробраться к передней части здания и поднять то, что упало с пятиметровой высоты через почтовую щель.

Ловкач также мог ждать внизу и поймать то, что бросили в щель.

— У кого еще есть ключи от здания? — спросил Ричер.

— Да у каждого второго, наверное, — ответил помощник адвоката. — Здание пустовало почти двадцать лет.

— Нам этот дом не подходит, — сообщил Грегори. — Мы искали такой, чтобы можно было сразу въезжать.

— Мы могли бы уступить в цене, — предложил менеджер.

— Доллар, — заявил Грегори. — Больше я бы не дал за такую дыру.

— Даром с вами время потратил, — заметил помощник.

Он захлопнул дверь, закрыл на ключ и, не сказав ни слова, направился в проулок. Ричер и Грегори дошли с ним до Томпсон-стрит. Помощник адвоката снова закрыл ворота на ключ и пошел на юг.

— Значит, это не их база, — заключил Грегори. — В другой раз нужно следить за проулком.

— Думаю, да.

Через тридцать шесть минут мужчины вернулись в «Дакоту», и наблюдавшая за зданием женщина сделала очередную запись в своем журнале.

Ричер немного подремал на диване, проснулся и обнаружил, что в гостиной были только он сам и Картер Грум, парень с акульими глазами. Тот сидел в кресле и ничего не делал.

— Сторожите? — спросил Ричер.

— Вы не то чтобы пленник, — ответил Грум. — Вам светит миллион баксов.

— Вы часто возили миссис Лейн?

— Все возили, и я возил.

— Когда Джейд была с ней, как они рассаживались?

— Миссис Лейн — впереди, девочка — сзади.

— Где раньше служили?

— В морской разведке. Старшим сержантом.

— Как бы вы организовали похищение у «Блумингдейла»?

— Четко провернуть дело можно одним только способом. Все действия должны быть произведены в машине, еще до того, как они выйдут. «Блуминг» — на восточной стороне Лексингтон-авеню, которая идет к центру. Значит, Тейлор должен был сделать левый поворот, остановиться напротив главного входа и припарковаться во втором ряду. Сразу после этого похититель должен был открыть заднюю дверь, сесть рядом с девочкой — та пристегнута ремнем на сиденье позади матери — и приставить ей к виску револьвер. С этой секунды все в его руках. С улицы ничего не видно, и Тейлор исполняет его приказы. Что еще ему остается?

— А потом?

— Потом похититель приказывает Тейлору куда-то медленно ехать, стреляет ему в позвоночник через сиденье и заставляет миссис Лейн выкинуть его из машины. Затем он приказывает ей вести машину, а сам остается сзади, с девочкой.

Ричер кивнул:

— Я так себе это и представляю.

— Плохо дело с Тейлором, — заметил Грум. — Его тело пока не нашли.

— Надеетесь на лучшее?

Грум отрицательно помотал головой:

— Это означает лишь то, что труп там, где никто не ходит.

— Каким человеком был Тейлор?

— Вне службы мягким, хорошо ладил с девочкой. Миссис Лейн, похоже, относилась к нему хорошо. Он принадлежал к ближнему кругу и вообще был хорошим парнем. Я из внешнего круга, для меня работа — это все. В простых житейских ситуациях я теряюсь и не боюсь в этом признаться. Вне действия я — никто. Некоторые ребята умудряются ориентироваться и в том, и в другом.

— Где вы были пять лет назад?

— Спрашиваете из-за Энн? Нет, я пришел сюда уже после.

Было без четверти пять вечера, когда Лейн вернулся в гостиную. Остальные потянулись за ним. После похищения прошло уже около пятидесяти четырех часов. Для преступления такого рода это было невероятно долгим сроком. Большинство подобных историй по тем или другим причинам заканчиваются меньше чем за сутки.

Снова началось дежурство у телефона. Лейн встал у стола, остальные рассредоточились по комнате и тоже уставились на телефон.

Женщина, наблюдавшая за зданием из квартиры на другой стороне улицы, сняла трубку и набрала номер. Женщину звали Патриция Джозеф, для немногих друзей — Патти, и звонила она детективу Бруэру из ПУНа.

— На месте действия появился новый персонаж, — сообщила она.

Бруэр не спросил, кто звонит, в этом не было необходимости.

— Кто?

— Имени пока не знаю.

— Как выглядит?

— Очень высокий, мощного телосложения, выглядит как настоящий головорез. Лет под сорок или чуть за сорок. Волосы светлые, короткие, глаза голубые. На нем зеленая рубашка и брюки из хлопчатобумажного твила. Появился прошлой ночью.

— Один из них? — спросил Бруэр.

— Одет иначе и намного крупнее остальных. Но ведет себя так же. Почти наверняка бывший военный.

— Ясно. Хорошая работа. Что-нибудь еще?

— Да. Я вот уже пару дней не видела ни жены, ни дочери.

В гостиной в башне «Дакота» телефон, по оценке Ричера, прозвонил ровно в пять. Лейн схватил трубку и сказал:

— Дайте Кейт.

Повисла долгая пауза. Затем послышался громкий и отчетливый женский голос. Взвинченный. Лейн закрыл глаза, и снова зазвучал электронный голос. Лейн слушал, его лицо подергивалось от волнения. Разговор прекратился.

Лейн положил трубку.

— Требуют еще денег, — сообщил он. — Инструкции через час.

— Может, мне отправиться туда сейчас, — предложил Ричер. — На случай, если они изменят временной интервал.

Но Лейн уже отрицательно мотал головой:

— Они сказали, что полностью меняют порядок действий.

— Миссис Лейн в порядке? — спросил Грегори.

— У нее был очень испуганный голос, — ответил Лейн.

— Что можно сказать о голосе похитителя? — спросил Ричер. — Говорил американец или иностранец?

— Американец, — ответил Лейн. — Мне так кажется. — Он закрыл глаза и сосредоточился. — Да, американец. Не употреблял чудных или необычных слов, говорил обычно.

— Сколько потребовали? Десять? — спросил Ричер.

— Четыре с половиной, — ответил Лейн. — В сумке.

Оставшиеся пятьдесят пять минут Ричер ломал голову над странным требованием. Несообразная сумма. Один, пять, четыре с половиной. В итоге получалось десять с половиной миллионов долларов. Полная бессмыслица.

Телефон зазвонил точно в назначенное время — в шесть вечера. Лейн взял трубку и стал молча слушать. Указания заняли менее двух минут.

— Последняя часть выкупа, — сообщил Лейн. — После этого все закончится. Они обещали ее вернуть.

Слишком быстро, подумал Ричер. Не будет этого.

— Через час один человек уезжает отсюда с деньгами на черном БМВ и едет по улицам. У него будет мой сотовый, по которому ему сообщат место назначения. С этой минуты он не должен разъединяться, чтобы они знали, что он не разговаривает с кем-то еще. Он приедет к месту и увидит там припаркованный «ягуар». Тот, на котором Тейлор вез Кейт. Он должен положить деньги на заднее сиденье и уехать.

— У них есть номер вашего сотового? — спросил Ричер.

— Кейт наверняка им его сообщила.

— Хотите, поеду я, — предложил Грегори.

— Нет, — отказался Лейн. — Ты мне нужен здесь.

— Я поеду, — вызвался чернокожий парень, Бёрк.

Лейн кивнул и сказал:

— Спасибо.

— И что? Как мы ее заберем? — спросил Ричер.

— Пересчитав деньги, они позвонят еще раз. Они их пересчитают вручную. Это займет немало времени.

Ричер кивнул. Если деньги в сотенных купюрах, у них будет сорок пять тысяч банкнот. Если они смогут каждую минуту отсчитывать по сотне купюр, подсчет займет четыреста пятьдесят минут, то есть семь с половиной часов. Плюс время на дорогу. Впереди долгая ночь, подумал он.

— Бёрк и Ричер со мной в кабинет, — распорядился Лейн.

В кабинете он снял маленький серебристый «Самсунг» с подзарядки и дал его Бёрку, а затем вышел.

— Пошел за деньгами, — заметил Бёрк.

Ричер кивнул и посмотрел на фотографии на столе. У Энн Лейн были длинные светлые волосы на прямой пробор, как у модели или актрисы, ясные наивные глаза и невинная улыбка.

— У них с Энн вроде не было детей? — спросил Ричер.

— Не было, и слава богу, — ответил Бёрк.

С раздутой сумкой в руках неуклюже вошел Лейн. Опустив ее на пол, он сел за стол.

— Сколько осталось? — спросил он.

— Сорок минут, — ответил Ричер.

— Идите ждать туда, — сказал Лейн. — Оставьте меня.

Бёрк поднял сумку, вынес в коридор и поставил у двери. Ричер сел и начал отсчитывать минуты. Бёрк мерил шагами гостиную, Картер Грум барабанил пальцами по спинке стула. Рядом с ним спокойно сидел Грегори. Рядом с Грегори — Перес, рядом с Пересом — Аддисон со шрамом на лице, а рядом с ним самый высокий — Ковальски.

Ричер взглянул на фотографию Кейт Лейн у телефона и ощутил легкий озноб. За последние три дня она не была к гибели ближе, чем сейчас, и он это знал. Впрочем, подумал он, все остальные тоже.

— Пора, — наконец сказал Бёрк. — Я пошел.

— Отнесу вам сумку, — сказал Ричер.

Они спустились на лифте. Автомобиль БМВ уже ждал, на этот раз — черный. Бёрк открыл заднюю дверь.

— Поставьте сумку на заднее сиденье, — попросил он.

— Я еду с вами, — сказал Ричер. — Вы не хуже моего знаете, что в этой истории не будет прелестной маленькой сценки на пропускном пункте Чарли в Берлине. Она не выйдет к нам из тумана с отважной улыбкой, ведя Джейд за руку. Так что придется действовать на опережение.

— Что вы собираетесь предпринять?

— После того как вы переложите сумку, я вылезу за следующим углом, пойду, запутав следы, туда, откуда приехали, и увижу то, что удастся.

— Лейн меня убьет.

— Ему не нужно об этом знать.

— Лейн вас прикончит, если вы все завалите.

— Рискую я.

— Рискует Кейт.

— Вы еще рассчитываете на сцену у пункта Чарли?

Бёрк молчал. Десять секунд. Пятнадцать.

— Залезайте, — решился он.

Бёрк поставил сотовый телефон Лейна в ячейку на приборной панели БМВ, и Ричер влез на четвереньках между задним сиденьем и спинками передних.

— Постарайтесь, чтоб не очень трясло, — попросил он.

— Нам нельзя разговаривать, — предупредил Бёрк. — Видите? — Он показал на маленькую черную кнопку рядом с солнцезащитным козырьком. — Микрофон для сотовой связи.

— Я услышу их по колонкам?

— По целому десятку, — пообещал Бёрк.

— Где мы сейчас? — спросил Ричер.

— На Пятьдесят седьмой улице. Машин невпроворот. Собираюсь выбраться на Вест-сайдское шоссе и поехать на юг. Мне кажется, они назначат нам место где-нибудь в центре. «Ягуар» рискованно парковать на улице где-то еще.

— Кем раньше служили? — поинтересовался Ричер.

— В «Дельте».

— Как бы вы провернули похищение у «Блумингдейла»?

— Быстро и грубо, внутри машины, как только Тейлор остановился.

— То же самое сказал Грум.

— Грум умен для морпеха. Согласны?

— Согласен. Но почему вы поджидали бы миссис Лейн именно там?

— Это ее любимый магазин, она там все покупает.

— Но кто мог об этом знать?

Бёрк помолчал и заметил:

— Хороший вопрос.

Зазвонил телефон.

— Молчите, — велел Бёрк и нажал на кнопку ответа.

— Добрый вечер, — произнес голос.

Голос был так сильно изменен, что не было ни малейшей возможности узнать его снова без электронного аппарата.

— С кем говорю? — спросил голос. — Назовитесь.

— Бёрк.

— Кто с вами в машине?

— Никого.

Ричер предположил, что на том конце к трубке мог быть присоединен детектор лжи, но бойцов «Дельты» учили обманывать аппараты похитрее тех, что можно было приобрести на Мэдисон-авеню. После секундной паузы голос спокойно спросил:

— Мистер Бёрк, где вы находитесь?

— На Пятьдесят седьмой улице, еду на запад.

— Заворачивайте на Вест-Сайд и направляйтесь на юг.

— Дайте мне время, движение просто ужасное.

— Не кладите трубку, — приказал голос.

Искаженный звук дыхания наполнил машину. Дыхание было медленным и глубоким. Не волнуется, подумал Ричер.

— Я уже на Сорок второй, — доложил Бёрк.

— Не сворачивайте. Держитесь того же направления, и все.

Американец, подумал Ричер. Не амбал, в голосе ощущалась какая-то легкость.

— Подъезжаю к Двадцать четвертой, — сообщил Бёрк.

Возвращаемся в Гринич-Виллидж, предположил Ричер.

— Где вы сейчас? — спросил голос.

— На Перри-стрит, — ответил Бёрк.

— Двигайтесь прямо. Держите связь.

— Я на Мортон-стрит, — сказал Бёрк.

— Через три квартала сверните налево на Хаустон-стрит.

Знает Нью-Йорк, решил Ричер. Знает, что Хаустон-стрит в трех кварталах на юг от Мортон-стрит, и знает, что произносить следует Хаустон, а не Хьюстон, как произносят в Техасе.

Ричер почувствовал, что машина замедлила ход.

— Еду на восток по Хаустон-стрит, — доложил Бёрк.

— Продолжайте, — велел голос.

— Подъезжаю к Шестой авеню, — сказал Бёрк.

— Сверните на нее.

Бёрк повернул налево.

— Езжайте по правой полосе. Через полквартала справа увидите цель — зеленый «ягуар».

Ричер подумал: «На том же месте, у того же чертового гидранта?»

Голос сказал:

— Остановитесь и переложите сумку.

Ричер почувствовал толчок при парковке и услышал щелчок включения аварийной сигнализации. Открылась дверца Бёрка, через десять секунд открылась дверца рядом с головой Ричера. Бёрк наклонился и взял сумку. Дверца захлопнулась. Ричер услышал, как открылась и потом закрылась дверца «ягуара». Откуда-то снаружи донесся слабый щелчок. Десять секунд спустя Бёрк вернулся на место.

— Переложил. Деньги в «ягуаре», — сообщил он.

— До свидания, — попрощался голос, и телефон отключился.

— Поехали, — сказал Ричер. — Поверните направо.

Бёрк повернул за угол, метров пятнадцать набирал скорость и резко нажал на тормоза. Ричер нащупал ручку, выбрался из машины и быстро пошел обратно к углу.

На Шестой авеню Ричер свернул налево с видом идущего домой человека. Он смешался с толпой, что умел делать на удивление хорошо, при том что всегда оказывался на голову выше всех остальных. Он смотрел прямо перед собой и четко держал зеленый «ягуар» в поле периферийного зрения.

И тут в двух метрах от водительской дверцы Ричер увидел мужчину.

Того же самого, что в первый вечер. Тот же рост, та же повадка, та же одежда. Белый, слегка загорелый, тонкое лицо, чисто выбрит, рот крепко сжат, так что зубы не видны. На вид лет сорока. Спокоен, собран, сосредоточен. Мужчина открыл дверцу, скользнул на сиденье, включил зажигание, оглянулся через плечо на поток машин, аккуратно встроился в ряд и поехал на север. На все про все у него ушло шесть секунд.

Ричер огляделся. Ни одного такси. Пришлось идти. Нужно было избавиться от ярости и досады. Он двинулся по Шестой авеню на север быстрым шагом. Встречные шарахались от него как от прокаженного.

Двадцать минут и двадцать кварталов спустя он увидел на противоположной стороне магазин «Стейплз», в витринах которого пестрели объявления о сниженных ценах на товары для офисов. Ричер не знал, в какой из многих «Стейплзов» Картер Грум возил Кейт Лейн, но рассудил, что во всех торговых точках одной сети один и тот же выбор товаров. Он пересек авеню, вошел в магазин, миновал загончик с тележками для покупателей и попал в торговый зал. Слева шли кассы, справа находился центр копирования с мощными фотокопировальными установками и ксероксами. Прямо выстроились ряды полок до потолка с узкими проходами между ними. И рядов, и проходов было около двадцати. Полки ломились от разного рода товаров, их было столько, что голова шла кругом.

Он хоть убей не мог догадаться, за какой вещью приезжала сюда Кейт Лейн. Рассеянно постояв перед ксероксом размерами с барабанную сушилку и посмотрев, как тот выплевывает копии, Ричер вышел наружу.

Еще через двадцать минут он был в Брайант-парке и жевал купленный с лотка хот-дог. Пройдя тридцать два квартала на север, он оказался в Центральном парке, прямо напротив «Дакоты». И застыл на месте, лицом к лицу столкнувшись с Энн Лейн, первой женой Эдварда Лейна.

Энн Лейн поспешила его заверить, что он ошибается:

— Я всего лишь сестра Энн. Мы очень похожи.

— Простите, что я на вас так уставился, — сказал Ричер. — И еще — я очень вам сочувствую.

— Спасибо, — ответила женщина. — Я моложе ее на шесть лет. То есть мне теперь ровно столько, сколько было Энн на фотографии у Лейна.

— Вы ее точная копия.

— Стараюсь. Через меня и она вроде как живая. Ведь я тогда не сумела спасти ее от смерти.

— А могли бы? И как?

— Нам нужно поговорить. Кстати, меня зовут Патти Джозеф.

— Джек Ричер.

— Идемте. Придется сделать крюк, чтоб обойти «Дакоту».

Она повела его через парк на юг, к выходу на 66-ю улицу. Потом назад на север. Так они очутились в холле дома № 115 на Сентрал-парк-Вест.

— Добро пожаловать в «Маджестик», — сказала Патти.

Она жила на седьмом этаже. Окно ее гостиной выходило прямехонько на парадное «Дакоты». У окна стоял стул. На подоконнике лежали блокнот и ручка, а также фотоаппарат «Никон» с выдвижным объективом и бинокль «Лейка» 10 на 42.

— Вы работаете на Лейна? — спросила она.

— Нет.

— Вы знали Лейна по армии?

— Нет.

Патти Джозеф улыбнулась:

— Так я и думала. А то бы вы с ним не якшались. Я так и сказала Бруэру — вы не из их команды. Таких крупных мужчин не берут в спецподразделения.

— Я служил в военной полиции. Кто такой Бруэр?

— Он из ПУНа — Полицейского управления Нью-Йорка. — Патти показала на блокнот: — Я для него записываю.

— Ведете наблюдение за Лейном? Для полиции?

— Нет, в основном для себя. Но результаты сообщаю полиции.

— Зачем?

— Затем, что надежда не умирает.

— Надежда на что?

— На то, что он допустит промах и оставит улики.

Ричер посмотрел в блокнот. Последняя запись гласила: «20.14. Бёрк вернулся в том же черном БМВ, номерной знак КОБ-23. Один, без сумки. Вошел в ЖКД».

— ЖКД? — спросил Ричер.

— Жилой комплекс «Дакота». Официальное название.

— Видели Йоко Оно?

— Много раз.

— Откуда вам известна фамилия Бёрка?

— Бёрк служил у Лейна еще при Энн.

— Зачем вы мне все это показываете?

— Я решила: буду отслеживать новеньких и предупреждать.

— О чем?

— О том, что Лейн за человек. О том, что он сделал.

— А что он сделал?

— Пойду заварю кофе.

Патти нырнула в кухоньку и занялась кофеваркой. Скоро Ричер ощутил аромат и решил не уходить — кофе того стоил.

— Черный, без сахара, да? — спросила Патти из кухни.

— Как вы догадались?

— Интуиция подсказала.

Мне моя сейчас тоже подсказывает, и хорошо бы знать, что именно, подумал Ричер.

— Давайте по существу, — сказал он.

— Хорошо. Пять лет назад Энн никто не похищал. Ее убил Лейн. — Патти принесла Ричеру кружку черного кофе и села на стул у окна. — Сестра не отличалась покладистостью. А для Эдварда Лейна брак был вроде военного противостояния, и это ее достало. Чем чаще она взбрыкивала, тем жестче Лейн требовал подчинения. По-моему, он балансирует на грани безумия. Форменный психопат.

— Кем она была до замужества?

— Моделью, как и вторая его жена.

— Что произошло?

— Они на пару сумели угробить свою совместную жизнь. Она потребовала развода, и тут я ее поддержала — для нее это был лучший выход. Но Энн захотела стребовать с Лейна все, что можно. Содержания, разделения совместного счета. Я ее уговаривала: плюнь на все и уноси ноги. Но она внесла на совместный счет свои деньги, и Лейн их частично вложил в одно дело. Энн потребовала вернуть ее долю. Лейну это грозило прилюдным унижением. Поэтому он устроил липовое похищение и избавился от Энн.

— Этим делом занималась полиция, — заметил Ричер, — да и ФБР тоже.

Патти горько улыбнулась:

— Он очень убедительно все обставил.

— Кто, по-вашему, были исполнители?

— На нынешнюю команду А я не думаю. Но и людей из команды Б он вряд ли стал бы привлекать.

— Так все-таки кто?

— Все-таки из команды А, но их уже нет. А было двое. Некий Хобарт и некий Найт. Вскоре после гибели Энн отряд Лейна отправился за океан. Двое не вернулись. Именно эта пара.

— Простое совпадение. Или нет?

— Я считаю, это его рук дело.

Ричер промолчал.

— Ну, конечно, — заметила Патти, — у младшей сестрицы поехала крыша. Вы ведь это подумали?

Ричер внимательно на нее посмотрел: не похоже. Блондинка, волосы длинные и прямые, как у Энн на фотографии. Большие голубые глаза, нос пуговкой, россыпь веснушек.

— Как, по-вашему, развивались события? — спросил он.

— В тот день Найт отвез ее в магазин и не дождался назад. Не успели понять, что к чему, как через четыре часа раздался звонок. Стандартные требования: в полицию не сообщать, заплатить выкуп.

— Сколько потребовали?

— Сто кусков.

— Но Лейн все же обратился в полицию.

— Только чтоб себя обезопасить. Фэбээровцы прослушали звонки и устроили засаду на месте передачи выкупа. Потом Лейн утверждал, что они дали себя застукать, но это липа. Агенты ждали, но никто не появился — потому что так было задумано. Деньги увезли обратно. Спектакль. Лейн разыграл его как по нотам, вернулся домой и заявил, что у полиции никаких сомнений, ФБР ему верит, а Энн убили похитители.

— Где в это время находился второй? Хобарт?

— Он не работал. Сказал, что был в Филадельфии. Но он, ясное дело, поджидал Энн в магазине.

— Вы тогда обращались в полицию?

— Меня даже не выслушали. Незадолго до того рухнули башни-близнецы, так что дел у полиции было невпроворот.

— А этот ваш нынешний коп, Бруэр?

— Со мною он возится, но, боюсь, совсем не занимается этим делом.

— У вас имеются против Лейна хоть какие-нибудь улики?

— Никаких. Только интуиция и общий расклад.

— Общий расклад?

— Знаете, для чего на самом деле предназначена частная военная корпорация? По своей сути?

— По сути своей ее задача — помогать Пентагону обходить надзор Конгресса.

— Именно! Их бойцы совсем не обязательно лучше регулярных солдат, а зачастую и хуже. Но их нанимают в обход закона. Вот и все.

— Чего же вы, по-вашему, не сделали, чтобы спасти сестру?

— Не вытащила ее из той истории, пусть без гроша, но зато живой.

— И чего вы от меня хотите?

— Хочу, чтобы вы просто ушли от Лейна. Для собственной же вашей безопасности. Не пачкайте руки о грязное дело.

Молчание.

— К тому же, — добавила Патти, — он очень опасен.

— Буду осторожен, — сказал Ричер. — Я всегда осторожен. Но я уйду от него, когда сочту нужным.

На это Патти Джозеф ничего не сказала.

— Мне хотелось бы встретиться с этим Бруэром, — попросил Ричер. — Если он коп, а не пустое место, то он поддерживает связи со следователями по этому делу и с агентами ФБР.

— Обычно он приходит сюда после того, как я ему звоню и докладываю обстановку.

— Вы говорили, что он не занимается этим делом.

— Он просто навещает меня после дежурства.

— Когда у него заканчивается дежурство? — спросил Ричер.

— В полночь. Не думайте, между нами нет ничего такого, — сказала Патти, словно прочитав мысли Ричера. — Он одинокий, я одинокая, только и всего.

Ричер промолчал.

— Поглядывайте на мое окно. Если Бруэр у меня, свет будет гореть. Если нет — не будет.

Глава четвертая

Выйдя на улицу, Ричер на всякий случай обогнул квартал по часовой стрелке. Стоял конец лета, вечер был дивный. Время — ровно без четверти десять. Из парка доносилась музыка, а в Бронксе или на стадионе Ши шел бейсбольный матч. Ричер вошел в вестибюль «Дакоты».

Портье позвонил наверх и пропустил его в лифт. Грегори ждал его в коридоре.

— Мы думали, вы нас бросили, — сказал он.

— Нет, выходил прогуляться, — ответил Ричер. — Были новости?

— Слишком рано.

Он провел Ричера в квартиру. Эдвард Лейн сидел в кресле перед телефоном. Место на диване рядом пустовало, подушка была примята. Тут только что сидел Грегори, догадался Ричер. Дальше сидел Бёрк. Затем Аддисон, Перес и Ковальски. Грум стоял лицом к двери, подпирая спиной стену и всем своим видом давая понять, что он при деле.

— Когда позвонят? — спросил Лейн.

Хороший вопрос, подумал Ричер. Или вы сами им позвоните? И дадите команду на уничтожение. Но Лейну он ответил:

— Не раньше восьми утра.

Лейн глянул на наручные часы:

— Через десять часов.

— Да, — сказал Ричер.

— Я все сделал, как было велено, — заметил Лейн.

Все промолчали.

Часа через полтора Лейн посмотрел на Ричера и сказал:

— Захотите поесть — на кухне найдется.

Есть Ричеру не хотелось, но хотелось убраться из гостиной. Словно все они собрались у смертного ложа.

— Спасибо, — сказал он и пошел на кухню.

На кухонном столе стояли немытые тарелки и открытые коробки с едой из китайского ресторанчика. К еде он не притронулся, уселся на табуретку и посмотрел направо. Дверь в кабинет была открыта.

Он прислушался. Никого. Вошел. Письменный стол, факс, телефоны, картотеки, полки.

Начал он с полок.

Телефонные книги, руководства по стрелковому оружию, однотомная история Аргентины и атлас мира. Имелась также вращающаяся картотека. На карточках были указаны фамилии, телефонные номера и коды ВП. Военной специальности. Ричер поискал под буквой «Г» Картера Грума. Не нашел. Затем под «Б» — Бёрка. И этого не было. Очевидно, тут хранились данные о кандидатах в команду Б. Некоторые карточки были помечены УВБ или ПБВ: «Убит в бою», «Пропал без вести».

Ричер пошевелил «мышку». Диалоговое окно запросило пароль. Ричер попробовал «Кейт». Доступ закрыт. Он попробовал 05ЛейнЭ — полковник Эдвард Лейн. Доступ закрыт. Он отказался от дальнейших попыток.

И перешел к картотекам.

Их было четыре, и каждая занимала два ящика. Без этикеток, незапертые. Он вытащил первый ящик. Две рейки, к ним подвешены шесть разделителей из тонкого желтого картона. В каждом файле по кипе бумаг. Финансовые документы.

Ричер задвинул ящик и вытащил другой — нижний слева. Такие же желтые разделители. Но между ними стояли разбухшие пластиковые футляры вроде тех, что вкладывают в бардачки новых автомобилей. Инструкции по эксплуатации, гарантийные сертификаты, техпаспорта. В одних футлярах лежали ключи «зажигание-двери», в других — ключи запасные и дистанционные электронные. Документы об оплате проезда.

Ричер задвинул ящик. Обернулся. В дверях стоял Бёрк и молча за ним наблюдал.

Наконец Бёрк нарушил молчание:

— Пойду прогуляюсь.

— Я с вами, — сказал Ричер.

Бёрк пожал плечами и вышел из кухни, Ричер следом за ним. Они молча спустились на лифте, вышли на улицу и направились на восток, в сторону Центрального парка. Ричер посмотрел на окно Патти Джозеф. Темное. Значит, она одна.

— Вот вы тогда задали вопрос, — произнес Бёрк.

— Какой?

— Кто знал, что миссис Лейн нравится «Блумингдейл»?

— Ну и что?

— Думаю, тут не обошлось без своих, — сказал Бёрк.

Черный как уголь, миниатюрный, он ростом и статью напоминал игрока второй базы из высшей лиги былых времен.

— Что случилось после гибели Энн?

— С похитителями? Не скажу.

— Они признались?

— Нет.

Впереди вырисовывались очертания парка — безлюдного, погруженного во мрак. Музыка уже не играла.

— Куда мы идем? — спросил Ричер.

— Не имеет значения. Просто мне захотелось поговорить.

— О наводчике из своих?

— Да.

— Кто же он, по-вашему?

— Не представляю, — сказал Бёрк и повернул на юг.

— Но кто получил наводку? — спросил Ричер. — Не кто навел, ответ на первый вопрос мне кажется много важнее. Еще мне кажется, что именно это вы мне и хотели сказать.

Бёрк не ответил и продолжал идти.

— Я думал, вы хотите поговорить, — сказал Ричер. — А говорить особенно не о чем. Вы чуть не силком вытащили меня на улицу, и вовсе не затем, чтобы я подышал свежим воздухом и размялся.

Бёрк хранил молчание.

— Хотите, чтоб я сыграл с вами в «двадцать вопросов»?

— Может, так было бы всего удобнее.

— По-вашему, все дело в деньгах?

— Нет, — ответил Бёрк. — В лучшем случае только полдела.

— Вторая половина — наказание?

— Верно.

— Кто-то хотел поквитаться с Лейном?

— Да. И не один.

— Двое?

— Да.

— За что поквитаться?

— Как может один человек поступить с другим так, что хуже уже не бывает?

— Смотря кто и с кем, — ответил Ричер.

— Точно. Мы кто такие?

Ричер подумал и сказал:

— Бойцы специальных подразделений.

— Точно. Чего мы никогда не делаем?

— Не бросаем убитых в бою.

Бёрк промолчал.

— А Лейн бросил. И не одно — два тела.

Бёрк остановился у северного изгиба площади Колумба.

— Что вы хотите сказать? — спросил Ричер. — Кто-то возник непонятно откуда, чтобы за них рассчитаться?

Бёрк не ответил. Ричер пристально на него посмотрел:

— Вы бросили парней живыми?

— Не я, — сказал Бёрк. — И не мы. Бросил Лейн.

— Хобарта и Найта, — сказал Ричер.

— Вы знаете их фамилии. Откуда? В тех картотеках о них нет ни слова. Как и в компьютере. Их стерли.

— Что с ними случилось?

— Их ранило — если верить Лейну. Они были на передовых наблюдательных пунктах, мы услышали перестрелку из стрелкового оружия. Лейн к ним пробрался, вернулся и сказал, что их тяжело ранили и они не могут передвигаться. Сказал, что нам их не вытащить — положим много людей. Приказал немедленно отходить. Мы их бросили.

— Что, по-вашему, с ними произошло?

— Мы решили, что их захватили. После чего, опять же решили мы, им оставалось жить полторы-две минуты.

— Почему вы после этого не ушли от Лейна?

— Я подчиняюсь приказам, а решают пусть офицеры. Так всегда было и будет. Таковы правила.

— Он знает, что они вернулись? Я о Лейне.

— Вы меня плохо слушали, — ответил Бёрк. — Никто не знает, вернулись они или нет. Никому не известно, живы ли они вообще. Я только строю догадки.

— Кто мог вступить с ними в контакт? Из ближнего окружения Лейна?

— Не знаю.

— Кто они были?

— Морпехи.

— Как Картер Грум?

— Ага. Как Картер Грум, — ответил Бёрк.

Ричер промолчал.

— Морпехи удавятся, а такого не сделают, — сказал Бёрк. — Ни за что не бросят своих.

— Тогда почему он не ушел от Лейна?

— По той же причине, что и я. «Приказ не обсуждать, но сразу исполнять»[1].

— На действительной службе, может, и так, — возразил Ричер, — но вовсе не обязательно в полудурочной частной лавочке.

— Выбирайте выражения, приятель. Я даю вам шанс зашибить миллион монет. Найдете Хобарта с Найтом — значит, найдете и Кейт с Джейд.

— Мне не нужно выбирать выражения, — сказал Ричер. — Раз вы до сих пор держитесь казарменных правил, то и я для вас до сих пор старший по званию. Могу говорить что хочу, а ваше дело — стоять, слушать и отдавать честь.

Бёрк развернулся и пошел назад. Ричер его нагнал и пошел рядом. Больше они не обменялись ни словом. Через десять минут они свернули на 72-ю улицу. Ричер поднял глаза. В окне у Патти Джозеф горел яркий свет.

— Вы возвращайтесь, а я еще пройдусь, — сказал Ричер.

— Зачем?

— Хочу обдумать, что вы рассказали. Еще один вопрос. Лейн и Кейт хорошо ладят?

— Они до сих пор муж и жена.

— Что вы хотите сказать?

— Только то, что они хорошо ладят.

— Так же, как он ладил с Энн?

Бёрк утвердительно кивнул:

— Вроде не хуже.

— До скорого, — сказал Ричер.

Он дождался, пока Бёрк вошел в «Дакоту», а затем направился в противоположную от дома Патти Джозеф сторону.

Швейцар в «Маджестике» позвонил наверх, и через три минуты Ричер уже пожимал руку полицейскому Бруэру. Патти Джозеф готовила кофе на кухне. Она переоделась по случаю в строгий брючный костюм темных тонов. Из кухни она появилась с двумя кружками кофе, одной для Бруэра, другой для Ричера, и сказала:

— Оставлю вас, мальчики, одних. Может, вам лучше поговорить без меня. А я пойду погуляю. Мне безопасно появляться на улице разве что ночью.

Она вышла, тревожно оглянувшись, будто опасалась за судьбу своей мебели. Ричер пригляделся к Бруэру. Типичнейший нью-йоркский детектив, ну, может, чуть выше ростом, чуть полнее, чуть неухоженней, чуть энергичней, и волосы чуть длиннее. Лет примерно пятидесяти, ранняя седина.

— Что у вас за интерес в этом деле? — спросил он.

— Лейн хочет меня нанять, — ответил Ричер. — Патти мне все рассказала. Вот мне и хочется знать, во что я могу вляпаться.

— Чем вы занимаетесь?

— Служил в армии, — ответил Ричер.

— Не хотите говорить, и не надо. У нас свободная страна, — заметил Бруэр и уселся на диван.

Ричер прислонился к стене и сказал:

— В свое время я тоже был полицейским. Военным.

Бруэр пожал плечами и заявил:

— Что ж, могу вам уделить пять минут.

— Тогда по существу. Что произошло пять лет тому назад?

— Этого вам никто в ПУНе не сможет сказать. Если речь шла о похищении, то им занималось ФБР, похищения относятся к государственным преступлениям. Если же это было простое убийство, то им занималась полиция Нью-Джерси, поскольку тело нашли по ту сторону моста Джорджа Вашингтона. Так что мы этим делом фактически не занимались.

— Зачем же тогда вы здесь?

— Программа связей с населением. Малышке тяжело, ей требуется сочувствие. К тому же она хорошенькая и готовит отличный кофе.

— У ваших ребят должны храниться копии документов.

Бруэр утвердительно кивнул:

— Файл имеется. Но наверняка известно только одно — Энн Лейн умерла пять лет назад в штате Нью-Джерси. Ее нашли через месяц, тело успело разложиться, но идентификация по зубам дала однозначный результат. Это была она.

— Причина смерти?

— Смертельный выстрел в затылок из крупнокалиберного пистолета, вероятно, девятки. Она лежала на земле, грызуны основательно пошуровали в пулевом отверстии. Но, по всей вероятности, стреляли из девятки, прикрыв чем-то дуло.

— На месте преступления нашли еще что-нибудь?

— Игральную карту. Убитой засунули сзади за воротник тройку бубен. Экспертиза ни черта не дала, никто не объяснил, что это значит.

— Как вы считаете, — спросил Ричер, — это было похищение или убийство?

Бруэр зевнул.

— Услыхав цокот копыт, ждешь, что появится лошадь, а не зебра. Мужик сообщает, что похитили его жену, и ты принимаешь это на веру. К тому же звонки от похитителей и сумка с наличными — все настоящее.

— И все же?

Бруэр помолчал, затем произнес:

— Патти, похоже, умеет убеждать. Ее версия, нужно признать, не менее вероятна.

— Что вам говорит интуиция?

— Я не знаю и не могу понять почему. Я, бывает, и ошибаюсь, но всегда знаю.

— Как вы к этому относитесь?

— Никак. Мертвое дело вне нашей юрисдикции. — Бруэр отхлебнул кофе и снова спросил: — А у вас-то что за интерес в этом деле?

— Я же сказал.

— Так я и поверил. Вы себе на уме, — возразил Бруэр. — Кстати, Патти мне кое о чем сообщила. Она вот уже пару дней не видела ни новой миссис Лейн, ни ее дочки.

Ричер оставил его слова без ответа.

— Может, она чего упустила, а вы ищете параллели с прошлым.

Ричер промолчал.

— Вы были военполом, — продолжил Бруэр, — не строевым. Так что я задаюсь вопросом, зачем Лейну понадобилось вас нанимать.

Снова молчание. Полицейские обменялись долгими твердыми взглядами.

— Ну, как знаете, — произнес Бруэр.

Ричер допил кофе и встал.

— Что вы делаете с поступающими от Патти сведениями? — спросил он.

— Передаю, кому они интересны.

— Кому именно?

— Частному детективу. Женщине. Миловидной к тому же.

— Разве ПУН работает теперь с частными детективами?

— До увольнения она служила в ФБР. Возглавляла расследование по делу Энн Лейн.

— Патти в курсе?

Бруэр отрицательно помотал головой:

— Лучше, чтобы она не знала.

— Как фамилия детектива?

— Я уж думал, вы так и не спросите.

Ричер ушел из квартиры Патти с двумя визитными карточками — Бруэра и другой, очень изящной. На ней было выгравировано «Лорен Полинг», под этим стояло «Частный следователь», еще ниже — «Специальный агент в отставке, Федеральное бюро расследований». Внизу были указаны адрес в деловой части города, номера стационарного и сотового телефонов и электронная почта. Вполне профессионально.

Карточку Бруэра Ричер выбросил в урну, а визитку Полинг засунул в носок. Было около часа ночи. На Коламбус-авеню он заметил полицейскую машину и подумал: копы. Нужное слово трепыхалось в памяти, как попавшая в водоворот веточка, зацепившаяся за что-то на берегу. Он закрыл глаза и попытался поймать слово за хвост, но оно опять ускользнуло. Ричер вошел в вестибюль «Дакоты». Ночной портье позвонил наверх. На пятом этаже Грегори встретил Ричера в коридоре. Ричер прошел за ним в квартиру.

— Пока ничего, — сообщил ему Грегори, — но у нас в запасе еще, может, семь часов.

Все по-прежнему были в гостиной.

— Мне нужно поспать три или четыре часа, — сказал Ричер.

— Ступайте в комнату Джейд, — распорядился Лейн.

Ричер кивнул и направился в детскую.

Он снял с постели подушку, простыню и стеганое одеяло и начал устраиваться на полу. Отодвинул в сторону кукол и плюшевых мишек. Все мишки были новенькие, с иголочки, а кукол, похоже, ни разу не брали в руки. Ричер подвинул стол, чтобы освободить место, со стола посыпались на пол бумаги. Рисунки цветными восковыми мелками на дешевом ватмане. Деревья — ярко-зеленые леденцы на коричневых палочках, за ними большой серый дом. Вероятно, «Дакота». На другом листе красовались три фигуры-палочки, две большие, одна маленькая. Вероятно, семья. Мама, дочка, отчим. Мама и дочка улыбались, а Лейн был нарисован с черными дырочками во рту, словно ему выбили добрую половину зубов. Третий рисунок изображал низко летящий самолет с тремя иллюминаторами на фюзеляже, в каждом — по лицу. На последнем рисунке снова фигурировала семья, но в удвоенном виде: два Лейна, две Кейт, две Джейд.

Ричер собрал рисунки и аккуратно сложил на столе. Поставил свой внутренний будильник на пять утра. Закрыл глаза, глубоко вздохнул и погрузился в сон.

Он проснулся по своему будильнику — ровно в пять. Проснулся таким же усталым. На кухне он застал Картера Грума у большой кофеварки «Крупе».

— Осталось ждать три часа, — сообщил тот.

Вошел Бёрк. Этот ничего не сказал и повел себя так, словно накануне вечером ничего не произошло. Грум налил три кружки кофе, взял одну и вышел. Бёрк взял другую и тоже ушел. Ричер выпил свою, присев на кухонный стол.

Пришло время разбудить спецагента в отставке Лорен Полинг телефонным звонком.

Проходя через гостиную, Ричер на миг задержался. Лейн сидел все в том же кресле. Притворялся он или нет, но весь его вид говорил о бесконечном терпении. Грегори, Перес и Ковальски спали на диванах. Аддисон не спал, но выглядел вялым. Грум и Бёрк прихлебывали кофе.

— Пошел позавтракать, — сказал Ричер.

Он сразу свернул на 72-ю и направился к Бродвею. Следом никто не вышел. Он нашел телефон-автомат и набрал номер сотового Полинг.

— Слушаю.

Голос хрипловатый, но не сонный.

— Вы не слышали совсем недавно такую фамилию — Ричер? — спросил он.

— А что, должна была слышать? — ответила Полинг вопросом на вопрос.

— Пожалейте наше время, просто скажите «да». Патти, сестра Энн Лейн, сообщила ее копу Бруэру, а он — вам.

— Да. Вчера поздно вечером.

— А мне нужно повидаться с вами с утра пораньше.

— Так вы Ричер?

— Да. Скажем, через полчаса у вас в офисе?

— Адрес знаете?

— Бруэр дал мне вашу визитку.

— Через полчаса, — согласилась Полинг.

Через полчаса Ричер стоял на тротуаре 41-й Западной улицы со стаканчиком кофе в одной руке и пончиком в другой и смотрел на Лорен Полинг, которая шла навстречу.

Элегантная женщина лет под пятьдесят. Бруэр назвал ее миловидной — и не соврал. Она было довольно высокой и носила длинную узкую юбку, черные чулки и черные туфли на каблуке. На шее — нитка крупного искусственного жемчуга. Светлые золотистые волосы ниспадали на плечи крупными локонами. Искорки смеха в зеленых улыбчивых глазах.

— Джек Ричер, если не ошибаюсь, — произнесла она.

Ричер сунул пончик в рот, вытер пальцы о светлые брюки и пожал ей руку. Подождал, пока она открыла парадное. Проследил, как в холле она отключила сигнализацию, нажав на щите кнопки. Правша, отметил он. Средний палец, указательный, безымянный, указательный, причем кисть руки почти не двигалась. Вероятно, 8461, подумал Ричер. Сдуру или занята своими мыслями, а то бы не позволила подглядеть.

Ричер поднялся за ней на второй этаж. Она открыла дверь офиса. Две комнаты: приемная, за ней кабинет с письменным столом и двумя стульями для посетителей. Не повернуться, но отделка интерьера хорошая. Будь офис чуть просторнее, он мог бы принадлежать адвокату или хирургу-косметологу.

— Я говорила с Бруэром, — сообщила она. — Позвонила ему домой после вашего звонка. Его интересуют ваши мотивы. — Голос у Лорен Полинг был хрипловатый и низкий. — Поэтому меня они тоже интересуют.

Ричер сел. Полинг протиснулась между стеной и торцом стола и тоже села.

— Я всего лишь ищу информацию, — сказал Ричер.

— Зачем?

— Посмотрим, как пойдет разговор, тогда, может, я вам и отвечу.

— Бруэр сказал, что вы служили в военной полиции.

— Это было давно.

— Все равно вы должны знать, что вам не следует со мной разговаривать.

— Почему?

— Сами подумайте. Если Эдвард Лейн не убивал первую жену, то кто, черт возьми, это сделал? Я, кто же еще. Из-за моего промаха.

— Промахи бывают у каждого, — возразил Ричер.

Полинг согласно кивнула:

— Все дело в ее сестре. Сидит безвылазно в своей ведьмовской клетушке, как моя нечистая совесть.

— Я с ней встречался.

— Она не дает мне покоя.

— Расскажите о тройке бубен, — попросил Ричер.

— Мы пришли к выводу, что она не имела смысла. В какой- то книге, фильме или где-то еще убийцы подбрасывали игральные карты-«визитки». Поэтому мы тогда основательно вникли в эту проблему. В базах данных, однако, тройки не фигурировали. Да и бубны упоминались раз-два и обчелся. Мы поручили изучить вопрос самым великим интеллектуалам, но и это ничего не дало. Поэтому мы решили, что тройку подбросили, чтоб пустить нас по ложному следу. Нам требовалось узнать, кому это было выгодно.

— Вы тогда проработали Лейна?

Полинг утвердительно кивнула:

— Проработали, и очень тщательно, и его, и всех его людей. Выясняли — кто его хорошо знал? Кто знал, что у него большие деньги? Кто знал даже то, что Лейн женат?

— И?

— Лейн — малосимпатичная личность. Балансирует на грани безумия. У него психопатическая потребность командовать.

— Патти Джонс говорит то же самое.

— Она права.

— Я вам вот что скажу, — заметил Ричер, — у его людей тоже не все дома. У них психопатическая потребность подчиняться. Они на гражданке, но крепко держатся за старые военные правила. Как напуганный малыш за свое одеяльце.

— Пентагон выдавал информацию скрепя сердце. Но мы обратили внимание на две вещи. Большинство из них много раз побывали за границей, но на всю их братию приходится куда меньше наград, чем можно было бы ожидать. И большинство опять же демобилизовались на общих основаниях. Ни одного почетного увольнения, включая самого Лейна.

Ричер кивнул:

— Это, возможно, объясняет, почему они так преданы Лейну. Кто еще станет платить им двадцать пять кусков в месяц?

— Они столько получают? Лейн столько вам предложил?

Ричер не ответил.

— Для чего он вас нанял?

— Мы еще не закончили с информацией.

— Энн Лейн была убита пять лет назад на пустыре у платной Нью-джерсийской автострады. Никаких других твердых фактов у нас нет и не будет.

— Но что вам говорит интуиция?

— А вам?

Ричер пожал плечами.

— Я услышал от Бруэра одну фразу. Он сказал, что не знает — и все тут, и это ему непонятно, потому как он, бывает, и ошибается, но всегда знает. Со мной точно так же. Я всегда знаю. А на этот раз не знаю.

— По-моему, это было настоящее похищение, — сказала Полинг. — Просто я провалила расследование.

— Каким образом?

— Не знаю.

— Так, может, было не похищение, а хитрая постановка?

— Куда вы клоните, Ричер?

Он посмотрел на нее и произнес:

— То, что случилось тогда, происходит по новой.

Лорен Полинг подалась вперед и попросила:

— Расскажите.

И Ричер ей все рассказал, начиная с первого пластикового стаканчика эспрессо и уехавшего в «мерсе» неизвестного и кончая зеленым «ягуаром» перед тем же самым гидрантом.

— Если и это постановка, то невероятно хитрая, — заметила Полинг.

— У меня такое же чувство, — согласился Ричер. — Но если все это разыграно, я не представляю, кто это делает. Лейну понадобились бы те, кому он доверяет, а его люди все налицо.

— Они между собой ладили, Лейн и его жена?

— Все в один голос говорят — да.

— Значит, это настоящее похищение.

Ричер кивнул:

— Во всей истории просматривается внутренняя последовательность. Само похищение не могло состояться без наводки изнутри — когда и куда поедет Кейт с Джейд. И похитителям было точно известно, какие у него машины.

— Что еще?

— То, что не дает мне покоя. Касательно полиции. Я попросил Лейна дословно пересказать первый телефонный разговор. Он пересказал. Преступники даже не упомянули про полицию. Стало быть, они в курсе той истории пятилетней давности. Во всяком случае, они знали, что Лейн не обратится в полицию.

— Значит, и то похищение не было липовым.

— Не обязательно. Нынешние похитители могли всего лишь учесть постановку, которую Лейн тогда устроил на публику. Но одна вещь не ложится у меня ни в один из возможных сценариев — сам момент похищения. Успех мог обеспечить только один подлый ход, разыгранный внутри автомобиля, как только он остановился. С этим все согласны. Но загвоздка в том, что «Блумингдейл» занимает целый квартал, и никто бы не мог предсказать, у какого именно входа со стороны Лексингтон-авеню Тейлор остановит «ягуар». Если б они не знали этого точно, весь их план развалился бы в тот же миг.

— Что вы хотите сказать?

— То, что во всей истории с похищением, будь оно настоящее или липовое, что-то не так. А именно: я не могу ухватить, что произошло на самом деле.

— Что же вы намерены делать?

— Пойти трудным путем.

— Каким именно?

— Так мы говорили на службе, когда расследование зависало. То есть начать сначала, перепроверить все-все-все, заново проработать детали.

— Я могу вам помочь?

— Мне нужно разузнать о двух парнях, их фамилии Хобарт и Найт.

Полинг кивнула:

— Когда похитили Энн, Найт был за рулем, а Хобарт находился в Филадельфии. Оба погибли за границей.

— Может, и не погибли. Их бросили ранеными, но еще живыми. Мне нужно знать, какова могла быть их судьба.

— Думаете, они живы? Думаете, вернулись?

— Я не знаю, что думать. Но по крайней мере одному из людей Лейна не спалось в эту ночь.

— Представьте себе, я допрашивала Хобарта с Найтом пять лет назад, когда вела расследование.

— Кто-нибудь из них похож на мужчину, которого я видел?

— Среднего роста, средняя фигура, заурядная внешность? Оба похожи. Что вы собираетесь предпринять?

— Собираюсь вернуться в «Дакоту». Может, нам позвонят, и все кончится. Но, скорее всего, звонка не будет.

— Ровно через три часа, — сказала Полинг, — позвоните мне на сотовый.

Глава пятая

В «Дакоту» Ричер вернулся в семь часов, когда рассвет уступил место ясному утру. Небо было интенсивно-голубым. Ричеру не понадобилось спрашивать о звонке — он и так понял, что звонка не было. Картина за эти часы не изменилась: Лейн в том же кресле, Грегори, Грум, Бёрк, Перес, Аддисон, Ковальски все на своих местах.

Лейн медленно повернул голову, в упор посмотрел на Ричера и спросил:

— Где, черт возьми, вас носило?

— Завтракал.

— Я вам за работу плачу.

— Вы мне вообще не платите, — возразил Ричер. — Я пока что ни цента от вас не видел.

— Вот, значит, что вас беспокоит? — спросил Лейн. — Деньги?

Ричер не ответил.

— Это легко исправить, — сказал Лейн. Он с трудом поднялся, словно неподвижно просидел все это время, как оно, вероятно, и было. — Идемте.

Ричер проследовал за ним в хозяйскую спальню. Лейн открыл дверцу стенного шкафа, ту, что поуже. За ней оказалась другая, с кодовым замком под щитком с левой стороны. Лейн принялся нажимать кнопки пальцами левой руки: указательный, безымянный, средний, средний… 3785, подумал Ричер. Сдуру или занят своими мыслями, а то бы не позволил подглядеть. Замок запищал, Лейн открыл внутреннюю дверцу. Сунул руку и дернул цепочку, включив свет. За дверцей обнаружилась камера размером примерно сто восемьдесят на девяносто сантиметров. Она была набита кубической формы кипами, плотно упакованными в толстую пленку. На пленке виднелась надпись на иностранном языке.

Язык был французским, а надпись гласила: «Banque Centrale»[2].

Доллары США. Собранные в брикеты, перевязанные, уложенные в стопки и упакованные в полиэтилен. Аккуратные денежные кубы стояли невскрытыми, только из одного через разрыв в пленке вывалились брикеты.

Лейн втащил вскрытую кипу в спальню. На пол упали два тонких брикета.

— Поднимите, — сказал Лейн, — это ваши деньги. Берите.

Ричер не шелохнулся.

Лейн поднял брикет:

— Берите.

— О деньгах поговорим, если я чего-то добьюсь, — сказал Ричер.

— Берите! — завопил Лейн и запустил брикетом в грудь Ричеру. Брикет угодил чуть ниже ключицы — плотный и на диво увесистый. Лейн поднял второй брикет и тоже бросил, попав в то же место.

— Берите! — снова завопил Лейн, наклонился, запустил руки под пленку и принялся выхватывать брикеты один за другим и метать в Ричера. Брикеты попадали тому в ноги, в живот, грудь, голову. Остервенелое слепое деньгометание, по десять тысяч долларов за раз. Настоящий шквал. Из глаз Лейна потекли слезы, он потерял над собой контроль, орал, задыхался, захлебываясь рыданиями и хватая ртом воздух:

— Берите! Берите! — Потом: — Верните ее! Верните! — Потом: — Прошу вас! Прошу!

От многочисленных попаданий у Ричера побаливало тело, но он неподвижно стоял среди усеявших пол спальни сотен тысяч долларов и думал: «Такое никому не сыграть. В этот раз без липы».

Ричер вернулся в гостиную, оставив Лейна приходить в себя. Через минуту тот появился уже спокойный и, как ни в чем не бывало, тихо сел в кресло. Просто сел и уставился на безмолвный телефон.

Он зазвонил без четверти восемь. Лейн сорвал с рычага трубку и произнес:

— Да!

Он изменился в лице. Лейн ждал другого звонка. Послушав секунд десять, он положил трубку.

— Кто звонил? — поинтересовался Грегори.

— Так, один знакомый. Утром полиция выловила в Гудзоне труп, тот плавал у лодочной станции на Семьдесят девятой. Неизвестный мужчина, белый, лет сорока. Убит одним выстрелом.

— Тейлор?

— Кто же еще, — ответил Лейн.

— Что будем делать? — спросил Грегори.

— Сейчас? Ничего. Сидим и ждем нужного звонка.

Нужного звонка так и не дождались. Без четверти десять утра решимость оставила Лейна. Он осел в кресле, запрокинул голову и уставился в потолок.

— Все кончено, — произнес он. — Ее нет. Нет?

Все промолчали.

В десять утра Лейн поднял голову с изголовья кресла и сказал:

— Ладно. — Затем повторил: — Ладно. — И продолжил: — Начинаем действовать. Ищем и уничтожаем. Грядет расплата.

Все промолчали.

— За Кейт, — сказал Лейн. — И за Тейлора.

— Я с вами, — сказал Грегори.

— До конца, — добавил Грум, и остальные согласно кивнули.

— Спасибо, — сказал Лейн.

Он подался вперед — к нему вернулась решимость, — обратился лицом к Ричеру и произнес:

— Едва ли не первое, что я услышал от вас: мои ребята могли бы начать с ними войну, но сперва их нужно найти.

Ричер утвердительно кивнул.

— Ну, так найдите мне их.

Для начала Ричер позвонил из того же автомата, каким уже пользовался. Он извлек из носка визитку и набрал номер сотового Лорен Полинг.

— На этот раз все по-настоящему, и похищенных не вернули, — сообщил он.

— Сумеете через час встретиться со мной перед ООН? — спросила она.

Ричер увидел Лорен Полинг — та ждала его на тротуаре Первой авеню. Она прекрасно выглядела, хотя была на десять лет его старше. Ричеру понравилось то, что он увидел.

— Я попросила об одолжении, — сказала она, подходя. — Мы встречаемся с офицером, который прикреплен к одному ооновскому комитету.

— По какому вопросу?

— По наемникам. Считается, что мы их не одобряем.

— Пентагон обожает наемников.

— Только тех, кто послушно выполняет его приказы. Но не жалует тех, кто устраивает несанкционированные репризы.

— В одной из таких и пропали Найт с Хогартом?

— Да. Где-то в Африке.

— Этот парень знает подробности?

— Кое-какие. У него довольно высокий чин, но он новенький. Он не будет вам представляться, да и я не сказала ему, как вас зовут. Мы так договорились.

— Оʼкей.

Зазвонил ее сотовый. Она выслушала, огляделась и сказала:

— Встреча в одном из кафе на Второй. Он туда подойдет.

Полинг провела Ричера в кабинку в глубине заведения и села так, чтобы виден был вход. Ричер устроился рядом. Он всегда садился так, чтобы за спиною была стена. Полинг помахала официантке, изобразив губами слово «кофе». И показала три пальца. Официантка принесла и со стуком поставила на столик три массивные коричневые кружки.

Ричер пригубил. Хороший кофе. Крепкий, горячий.

Он заприметил пентагоновца еще до того, как тот открыл дверь. Военный, но не обязательно боевой офицер. Возможно, всего лишь чиновник военного ведомства. Неприметная личность. Ни молодой, ни старый, волосы светлые с рыжинкой, очень короткая стрижка, синий костюм из дешевой шерстяной ткани, белая рубашка на пуговицах, галстук в полоску, ботинки, отполированные до зеркального блеска. Та же форменная одежда, хотя и не военная.

Войдя, мужчина остановился и огляделся. Он не нас ищет, подумал Ричер, а проверяет, нет ли знакомых. Если заметит — сделает вид, будто ему звонят на сотовый, и слиняет.

Но мужчину, видимо, ничто не встревожило, он прошел через зал и уселся напротив Полинг и Ричера. Тот заметил у него на лацкане черный значок в виде скрещенных пистолетов.

— У меня для вас не так чтобы много информации, — сказал мужчина. — На воюющих за границей американских наемников смотрят очень косо — и правильно делают, а уж если они воюют в Африке, то тем более. С секретными материалами на этот предмет ознакомиться крайне сложно. Все это случилось еще до меня, и я мало что знаю.

— Где это произошло? — спросил Ричер.

— Не скажу точно. В Буркина-Фасо или Мали. Обычная история. Гражданская война. Перетрусившее правительство, банда мятежников, ненадежная армия. Вот правительство и покупает себе защитников.

— В какой-нибудь из этих двух стран распространен французский?

— Как государственный язык? В обеих. А что?

— Я видел деньги. На упаковке была надпись на французском.

— Сколько там было?

— Ни вам, ни мне и половины за жизнь не заработать.

— Американские доллары?

Ричер кивнул:

— Видимо-невидимо.

— Ходили слухи, что Эдвард Лейн сбежал, прихватив деньги.

— Не всем удалось оттуда бежать.

Мужчина утвердительно кивнул:

— Вроде бы так. В конце концов мы получили надежную информацию, что там захватили двух американцев. Через год узнали фамилии — Найт и Хобарт.

— Меня удивляет, что их не прикончили.

— Мятежники победили, и те, кто служил прежнему режиму, разом оказались в большой беде. А пара американцев была вроде трофея. Так что их оставили жить. Однако обошлись с ними чудовищно жестоко.

— Дальнейшая их судьба известна?

— В общих чертах. Один умер в плену, второй, по данным Красного Креста, выбрался. Красный Крест уговорил режим сделать гуманный жест по случаю пятилетия переворота, и тот выпустил большую группу. Это было сравнительно недавно. Все. Но вскоре в иммиграционную службу обратился человек, прибывший из Африки по документам от Красного Креста. Наконец, в УДВ — Управлении по делам ветеранов — имеются данные о том, что только что прибывшее из Африки лицо получает медицинское обслуживание на дому. Характер обслуживания соответствует тропическим болезням и увечьям, о которых сообщили «Врачи без границ».

— Кто выжил? — спросил Ричер.

— Не знаю.

— Мне нужна фамилия, — сказал Ричер.

— Трудная задача, — заметил мужчина. — Мне пришлось бы сильно превысить свои полномочия, а для этого требуются очень веские основания.

Ричер многозначительно посмотрел на его лацкан и произнес:

— Десять-шестьдесят-два.

Ноль реакции.

— Ну же, не выпендривайтесь. Выручайте. Оʼкей?

По-прежнему ноль реакции.

— Я позвоню на сотовый мисс Полинг, — наконец сказал пентагоновец. — Когда — не знаю. Но выясню все, что можно.

Он выскользнул из-за столика и направился прямо к двери. Открыл, вышел, повернул направо и исчез.

— Что значит «десять-шестьдесят-два»? — спросила Полинг.

— У него на лацкане значок военной полиции. Он у них в штате. Десять-шестьдесят-два — радиокод вызова. Так угодивший в беду военпол просит товарищей о срочной помощи. Он нам поможет.

— Тогда вам, быть может, не понадобится идти трудным путем.

— Быть может. Он вроде какой-то робкий. Я бы, например, запросто влез в чужую картотеку.

— Возможно, поэтому его продвигают по службе, а вот вас не продвинули.

— Таких робких не продвигают.

— Он уже бригадный генерал, — возразила Полинг.

— Вот как? Для генерала он вроде бы молод.

— Нет, это вы вроде бы стары. Все относительно.

— Утром ребята из ПУНа выудили из реки тело неизвестного мужчины. Белого, лет сорока. Лейну сообщили по телефону, — сказал Ричер.

— Тейлор?

— Почти наверняка.

— Что теперь?

— Работаем с тем, что имеем, — ответил Ричер. — Исходим из допущения, что Найт или Хобарт — тот, кто вернулся, — имеет на Лейна большой зуб.

— С чего начнем?

— С тяжелой работы. Если мне чего понадобится от Пентагона, я не буду с ними миндальничать.

— Давайте пройдемся по всем деталям? Я в свое время была следователем. Что не вписывается в картину?

— Момент похищения. Никак не вписывается.

— Что еще?

— Все не вписывается.

— Слишком обще, — возразила Полинг. — Начните с частностей.

— Оʼкей. Я выбрался из черного БМВ, после того как Бёрк переложил сумку в «ягуар». Меня поразило, что тот тип мгновенно очутился за рулем.

— Что из этого следует?

— То, что он поджидал прямо на улице.

— Не стал бы он так рисковать. И Найта, и Хобарта Бёрк бы мигом узнал.

— Может, он прятался в парадном.

— Три раза кряду? Во всех трех случаях все было привязано к одному и тому же гидранту. Ему было бы сложно каждый раз находить новое надежное укрытие. Мне часто доводилось такое проделывать.

— Передохните, — предложил Ричер.

А сам подумал: «Надежное укрытие». И вспомнил, что подумал тогда: «На том же месте, у того же гидранта?»

Он медленно и аккуратно поставил кофейную кружку на столик, правой рукой взял Полинг за левую, поднес к губам и нежно поцеловал. Пальцы у нее были прохладные, тонкие и пахли чем-то душистым.

— Спасибо, — произнес он. — Большое спасибо.

— За что?

— Он использовал гидрант три раза кряду. Почему? Потому что почти при всяком гидранте есть на краю дороги свободное место. Но он три раза использовал один и тот же гидрант. Почему? Потому что тот ему приглянулся. Но с чего бы человеку мог приглянуться один какой-то гидрант, а не любой другой?

— С чего бы?

— Ни с чего. Просто у этого типа была выигрышная точка обзора, и она его устраивала. Ему требовалось надежное и неприметное укрытие, которое служило бы ему поздно вечером, рано утром и в час пик. Нужно съездить на Шестую авеню и вычислить, где оно находилось. Этого типа могли там видеть.

Ричер и Полинг поймали такси, доехали до Хаустон-стрит, затем свернули на запад, к Шестой авеню. Там они вышли на юго-восточном углу, оглянулись и посмотрели на прореху в небе, где не так давно возвышались башни-близнецы. Потом повернули на север.

— Покажите мне этот знаменитый гидрант, — попросила Полинг.

Они пошли на север и поравнялись с гидрантом. Он торчал в середине квартала — массивный, низкий, приземистый. Полинг около него остановилась.

— Какую бы позицию выбрал солдат? — спросила она.

— Солдату положено знать, — отбарабанил Ричер, — что удовлетворяющий требованиям наблюдательный пункт должен обеспечивать полный фронтальный обзор и быть достаточно защищенным на флангах и с тыла. Солдату положено знать, что пункт должен обеспечивать наблюдателям укрытие от посторонних глаз и защиту от непогоды. Солдату положено знать, что пункт должен обеспечивать наблюдателям нормальную вероятность беспрепятственного наблюдения в течение всего времени операции.

— Сколько времени занимала данная операция?

— Во всех трех случаях, скажем, максимум час.

— Как он действовал в первых двух?

— Наблюдал, как Грегори оставляет машину, затем следовал за ним до Спринг-стрит.

— Значит, не ждал в заброшенном доме?

— Нет, если действовал в одиночку.

— Но черным ходом он все же воспользовался?

— По крайней мере во втором случае.

— Мы твердо решили, что он действовал в одиночку?

— Выжил и вернулся только один.

— Так где же находился его наблюдательный пункт?

— Западнее этого места, — ответил Ричер. — Ему был нужен широкий обзор под не очень острым углом. С расстояния, вероятно, не более тридцати метров.

— До противоположного тротуара?

Ричер кивнул:

— Середина квартала либо чуть севернее или южнее.

— В каких пределах?

— По дуге максимум в сорок пять градусов. То есть отсюда двадцать с небольшим к северу и столько же к югу. Максимальная длина радиуса — порядка тридцати метров.

Полинг повернулась лицом к улице, развела руки под углом в сорок пять градусов и застыла, как изготовившийся к рубленому удару каратист. Определила сферу охвата. В нее попадали пять заслуживающих внимания объектов. Из них три — наиболее вероятные. Крайне северный и крайне южный объекты — они и были крайними. Левая рука Полинг указывала на цветочный магазин. За ним шло недавно облюбованное Ричером кафе, а за кафе — лавка багетчика. Затем двойная витрина магазина спиртных напитков. Правая рука упиралась в лавку народных снадобий.

— Так, цветы отбросим, — сказала Полинг, — без двадцати двенадцать ночи там закрыто.

Ричер промолчал.

— Винный магазин в это время, вероятно, еще работает, но в семь утра уж точно закрыт.

— Не мог он по целому часу торчать ни там, ни там, — заметил Ричер, — в кафе и то было бы рискованно. Три раза, да еще столько времени — его бы наверняка заприметили.

— А если он просто караулил на улице?

— Ни от посторонних глаз, ни от непогоды на улице не укрыться. Тем более три раза подряд. В этом районе его бы приняли за наркомана, если не за террориста.

— Так где же он находился?

— Чуть выше. Морскому разведчику подавай обзор без помех, а на улице всякое может случиться. Скажем, в самую неподходящую минуту перед ним припаркуется трейлер.

Лорен Полинг опять повернулась лицом к улице и развела руки, на сей раз их подняв. В сферу охвата попали те же пять зданий.

— С какой стороны он появился в первый раз? — спросила она.

— Справа от меня, то есть с южной, — ответил Ричер. — Я сидел за последним столиком, лицом на северо-восток.

— Но в последний раз, когда Бёрк переложил сумку, он должен был выйти со своего наблюдательного поста. Так?

— Когда я его заметил, он фактически был уже у машины.

— Откуда он шел?

— Почти оттуда же, что и в первый раз.

Полинг вытянула руку на юг и резанула ладонью немного левее самого северного столика. В отрезанной части дуги остались половина дома с цветочным магазином на первом этаже и большая часть здания с кафе. Над цветочным магазином было еще три этажа. Их окна — с принтерами и стопками бумаги на подоконниках — закрывали вертикальные жалюзи.

— Офисы, — определила Полинг.

Над кафе тоже было три этажа. Во всех окнах, за исключением двух, виднелись либо шторы из выцветшей индийской парчи, либо вязаные кашпо.

— Квартиры, — определила Полинг.

Между цветочным магазином и кафе в глубине портала виднелась синяя дверь. Слева от нее была утопленная в стене серебристо-серая панель с кнопками и фамилиями жильцов.

— Тому, кто вышел из этой двери, направляясь к гидранту, — заметил Ричер, — нужно было перейти улицу сперва на север, потом на восток, верно?

— Нашли, — сказала Полинг.

На серебристой панели слева от синей двери располагались колонкой шесть кнопок. На табличке перед верхней выцветшими чернилами было аккуратно выведено «Кублински». Нижняя кнопка явно имела отношение к смотрителю дома, на табличке черным маркером было небрежно написано «Комендант». Четыре таблички между верхней и нижней были пустые.

— Низкая квартплата, краткосрочная аренда, — заметила Полинг. — Временные жильцы — кроме господина или госпожи Кублински.

— Они, вероятно, перебрались во Флориду еще полвека назад, — сказал Ричер. — Попробуем вызвать коменданта?

Полинг утвердительно кивнула и нажала на кнопку пальцем с ухоженным ногтем. В ответ микрофон разразился неразборчивыми звуками.

— Федеральные агенты, — представилась Полинг.

Микрофон взорвался новым набором звуков, и через пару секунд в дверях появился высокий худой мужчина в черной вязаной шапочке.

— Я вас слушаю, — произнес он с сильным русским акцентом.

Полинг помахала визиткой, так чтобы тот успел заметить нужные слова, и сказала:

— Расскажите нам о самом последнем жильце.

— Пятая квартира. Снял неделю назад. По объявлению в «Виллидж войс».

— Нам нужно видеть его квартиру.

— Не знаю, можно ли вас пустить, — сказал комендант. — В Америке свои правила.

— Акт о внутренней безопасности, — произнес Ричер. — Патриотический акт. В Америке больше нет правил.

Мужчина пожал плечами и молча направился к лестнице в глубине дома. Ричер и Полинг последовали за ним. Ричер уловил просочившийся из кафе аромат кофе. На дверях первого этажа не было номеров — ни первого, ни второго. На первой двери, к которой они вышли, поднявшись на второй этаж, стояла цифра 4. Квартира находилась в задней части дома и окнами выходила во двор. Квартира 3 была на том же этаже в противоположном конце коридора — в передней части дома, с окнами на улицу. Квартира 5 должна была располагаться прямо над ней на третьем этаже и выходить окнами на восток, то есть на улицу.

На третьем этаже они миновали дверь в шестую квартиру и направились к пятой. Аромат кофе уступил место запаху вареных овощей, этому непременному атрибуту всех коридоров в многоквартирных домах.

— Он у себя? — спросил Ричер.

Комендант отрицательно помотал головой:

— Я видел его всего два раза. Сейчас его точно нет, я только что прошелся по всем квартирам — проверил трубы.

Он открыл замок ключом-отмычкой из связки, что носил на ремне, толкнул дверь и посторонился, пропустив их вперед.

В квартире не было никого и ничего, кроме единственного стула с высокой спинкой.

Такой предмет мебели можно увидеть на Бауэри-стрит, где агенты прямо на тротуаре распродают конфискованную обстановку ресторанов-банкротов. Стул стоял напротив окна и был чуть развернут на северо-запад.

Ричер подошел к стулу и сел. Внизу прямо перед собой он увидел гидрант на противоположной стороне Шестой авеню. Ричер встал и обвел комнату взглядом. Он увидел дверь с засовом. Увидел три несущие стены. Солдату положено знать, что удовлетворяющий требованиям наблюдательный пункт должен обеспечивать полный фронтальный обзор и быть достаточно защищенным на флангах и с тыла. Солдату положено знать, что пункт должен обеспечивать наблюдателям укрытие от посторонних глаз и защиту от непогоды. Солдату положено знать, что пункт должен обеспечивать нормальную вероятность беспрепятственного наблюдения в течение всего времени операции.

Ричер повернулся к коменданту и попросил:

— Расскажите о нанимателе.

— Он не мог говорить.

— Он что, немой?

— Не от рождения. Из-за травмы.

— Психической, от которой утратил речь?

— Нет, физической. Он все писал в блокноте. Сообщил, что получил увечье на военной службе. Но я не видел у него никаких шрамов. И еще он все время держал рот закрытым. Будто не хотел, чтоб я чего заметил. Здорово похоже на то, что я видел двадцать с лишним лет назад.

— Что именно?

— Я русский. За мои грехи меня отправили воевать в Афганистан. Однажды духи вернули нашего пленного, чтоб он стал нам уроком. Ему отрезали язык.

Комендант спустился с Полинг и Ричером в свою подвальную квартирку, извлек картотеку и достал документы на аренду пятой квартиры. Договор был подписан ровно неделю тому назад. Наниматель назвался Лероем Кларксоном. Как и следовало ожидать, имя и фамилия были явно липовыми. Кларксон и Лерой — так назывались две первые улицы, отходившие от Вест-Сайд-хайуэй севернее Хаустон-стрит, всего в нескольких кварталах от этого места.

— Вы просите новых жильцов предъявлять удостоверение личности? — поинтересовалась Полинг.

— Только если они платят чеком. Этот заплатил наличными.

Подписался новый жилец неразборчиво.

Комендант довольно подробно описал его внешность, но описание не добавило ничего нового к тому, что Ричер видел собственными глазами. Лет сорока, может, чуть старше, белый, среднего роста и веса. Синие джинсы, синяя рубашка, бейсболка, кроссовки, все поношенное, удобное.

— На какой срок он снял?

— На месяц, меньше нельзя. Потом срок можно продлить.

— Он тут больше не появится, — сказал Ричер. — Смело звоните в «Виллидж войс», пусть повторят объявление.

Ричер и Полинг вышли из синей двери и завернули в кафе выпить эспрессо.

— Значит, он был не один, — заметила Полинг, — потому что не мог разговаривать по телефону.

Ричер промолчал.

— Расскажите, какой вы слышали голос, — попросила Полинг.

— Говорил американец. Устройство неспособно исказить слова, интонации, ритмику. Говоривший не спешил. Умный тип. Не волновался, понимал, что полностью владеет ситуацией. Хорошо знает Нью-Йорк. Возможно, военный — судя по двум или трем выражениям. Спросил, как звать Бёрка, стало быть, знал о людях Лейна или проверял на детекторе лжи. Голос был чудовищно искажен, но мне показалось, что говоривший еще не стар: голос звучал легко.

— Не волновался, владеет ситуацией. Выходит, он там главный игрок, не какая-нибудь шестерка.

Ричер одобрительно кивнул:

— Верный вывод.

— Так кто же он, черт возьми?

— Если б ваш пентагоновец не сказал другого, я бы предположил, что это Хобарт и Найт работают на пару.

— Но это исключено.

— Значит, тот, кто вернулся живым, нашел себе напарника.

— И такого, которому доверяет, — уточнила Полинг, — причем нашел быстро.

Ричер бросил взгляд на гидрант и спросил:

— Дистанционный ключ берет на таком расстоянии?

— Автомобильный? Возможно. Почему вы спросили?

— После того как Бёрк переложил сумку, я услышал щелчок, словно дверцы защелкнулись. Думаю, этот тип закрыл их из комнаты. Он все видел и не хотел, чтобы деньги лежали в незапертом автомобиле хоть несколько лишних секунд.

— Разумно.

— А знаете, что совсем неразумно? В квартире сидел он, а не напарник — почему? Квартиру снял тот, кто не говорит, — почему? Всякий, кто имеет дело с немым, уж точно его запомнит. А наблюдательный пункт? Он-то для чего? Для того, чтобы держать все под контролем и руководить. Но этот тип даже не мог переговорить по сотовому.

— Он мог набрать сообщение, — возразила Полинг. — Отправить эсэмэску.

— Согласен, — сказал Ричер. — Но я все равно не понимаю, почему вести разговор с комендантом послали немого.

— Я тоже не понимаю, — призналась Полинг.

Они помолчали.

— Что теперь? — спросила Полинг.

— Предстоит попотеть. Согласны?

— Вы меня нанимаете?

— Нет, будете работать за просто так. Если мы правильно все проведем, вы узнаете, что на самом деле случилось с Энн Лейн пять лет тому назад. И кончатся ваши бессонные ночи.

— Если не выяснится, что тогда ее и вправду похитили. Тогда я, может, вообще перестану спать.

— Жизнь — игра, а то было бы скучно жить.

После затянувшегося молчания Полинг произнесла:

— Хорошо, я согласна.

— Тогда снова побеспокойте нашего советского приятеля. Раздобудьте стул. Пойдем со стулом на Бауэри-стрит и попробуем выяснить, где он был куплен. Может, покупателем был новый напарник. И может, его кто-нибудь вспомнит.

Ричер нес стул в руке, как сумку. Они с Полинг шли на восток. Южнее Хаустон-стрит Бауэри представляла собой цепочку торгующих в розницу лавочек — наподобие цепи больших магазинов в огромном торговом центре. Тут торговали и электротоварами, и подержанным офисным инвентарем, и оборудованием для кухонь больших заведений, и ресторанной мебелью.

Хорошие товары должны красоваться в витринах — такова священная заповедь розничной торговли. На Бауэри, однако, лучшее выставляли не в витринах, а на тротуаре. Стул, который нес Ричер, никак не тянул на лучшее. Поэтому они с Полинг протискивались в узкие двери и осматривали запылившиеся товары в самих лавках. На стулья они нагляделись предостаточно, причем не увидели ни одного действительно удобного.

Они нашли искомое в четвертой по счету лавке.

Снаружи были выставлены хромированные столики и стулья, внутри обретались хозяева-китайцы. На тротуаре красовались вульгарные табуреты с пухлыми сиденьями, в самой же лавке громоздились старые столы и стулья, последние в штабелях по шесть штук. На задней стене висели два стула, точные копии того, что нес Ричер.

— В самое яблочко, — заметила Полинг.

Ричер прошел со стулом к старому китайцу, сидевшему за конторкой.

— Этот стул, — Ричер поднял стул и кивнул на стену, — вы продали с неделю тому назад.

— Пять долларов, — сказал старик.

— Вы не поняли. Я не собираюсь его покупать, — объяснил Ричер. — Мне нужно знать, кто его купил.

Старик ухмыльнулся:

— Нет, я прекрасно вас понял. Вам нужна информация о покупателе. А я говорю вам, что всякая информация имеет свою цену. В данном случае — пять долларов.

— Кто купил стул неделю назад?

— Пять долларов.

— Два с половиной и стул в придачу.

— Стул вы так и так здесь оставите, вам надоело с ним таскаться.

— Оставлю в соседней лавке.

Старик в первый раз отвел взгляд от Ричера и посмотрел на стену. Ричер прочел его мысли: три стула уйдут скорее, чем пара.

— Четыре доллара и стул.

— Три и стул.

— Три с половиной и стул.

— Слушайте, хватит, — не выдержала Полинг, открыла сумочку, вынула толстый черный бумажник и извлекла десятку из пачки толщиной в полтора сантиметра: — Десять долларов и чертов стул. Поэтому как можно подробнее.

— Он не мог говорить, — сказал старик. — Рта не открывал и только сглатывал как рыба.

— Внешний вид, — потребовал Ричер.

Старик сообщил то же, что и комендант дома на Шестой авеню. Затем спросил у Полинг:

— Я вам помог?

— Возможно. Но ничего нового мы не узнали.

— Жаль, — вздохнул старик. — Оставьте стул себе.

— Мне надоело с ним таскаться, — сказал Ричер.

Старик кивнул:

— Так я и думал. Но не стесняйтесь, пожалуйста, если захотите его оставить.

Полинг увела Ричера из лавки. С тротуара он оглянулся и в последний раз увидел проклятый стул — молодой китаец поддел его на шест и повесил рядом с двумя другими.

— Трудный путь, — заметила Полинг.

— Полная бессмыслица, — произнес Ричер. — Почему по всем делам посылают безъязыкого?

— Должно быть, второй с еще большим уродством.

— Не хочу даже думать с каким.

— Лейн бросил обоих на произвол судьбы. Зачем вы ему помогаете?

— Теперь я не ему помогаю, а Кейт и малышке.

— Их нет в живых.

— Стало быть, Полинг, за них следует отомстить. Потому что они пострадали за чужую вину. Если бы Найт или Хобарт напрямую вышли на Лейна, я, может, не стал бы встревать и «болел» против Лейна. Но они этого не сделали и взялись за Кейт и Джейд. А зла злом не поправишь.

— Двойным злом и подавно.

— В данном случае поправить можно, — возразил Ричер.

— Вы даже не видели Кейт или Джейд.

— Достаточно того, что я видел их фотографии.

— Не хотела бы я вызвать ваш гнев, — сказала Полинг.

— Еще бы хотели! — парировал Ричер.

Должно быть, сотовый телефон Полинг запищал у нее в кармане, потому что она его вынула, хотя Ричер не слышал сигнала.

Она остановилась, громко — чтобы перекрыть уличный шум — назвалась и с минуту слушала. Затем поблагодарила и захлопнула крышку.

— Сведения из надежных источников. Место — Буркина- Фасо, раньше Верхняя Вольта, бывшая французская колония. Тринадцать миллионов человек населения, ВВП составляет около четверти состояния Билла Гейтса.

— Но им хватило наличности нанять отряд Лейна.

— Мой источник про это не говорил, — возразила Полинг. — Там захватили Хобарта с Найтом, однако нет данных о том, что тамошнее правительство наняло Лейна.

— Нам нужна фамилия. Попробуем действовать самостоятельно. Тот человек назвался Лероем Кларксоном. Может, потому что живет в тех местах.

— Недалеко от Кларксон- или Лерой-стрит?

— Парень зашибал хорошие деньги, до того как угодил на пять лет в африканскую каталажку. Он мог еще до Африки купить недвижимость в этом районе.

Полинг согласно кивнула:

— Заглянем в мой офис. Начнем с телефонной книги.

В справочнике по Манхэттену значилось несколько Хобартов, а Найты занимали целую страницу, но никто из них не проживал в той части западного Гринич-Виллидж, которая могла бы подсказать столь очевидный псевдоним — Лерой Кларксон.

Полинг посмотрела в других базах данных, но и там не обнаружила непонятных Хобартов или Найтов.

— Он отсутствовал целых пять лет, — предположила Полинг. — Значит, фактически просто исчез, так? Телефон отключен, коммуналка не оплачена и прочее в том же роде.

— Вероятно, но не обязательно, — возразил Ричер. — Эти ребята привыкли к внезапным отлучкам. Как правило, деньги на платежи автоматом перечисляют с их с банковского счета.

— На его счете деньги должны были закончиться.

Ричер кивнул в знак согласия, но заметил:

— Он, вероятно, снимал жилье, а владелец, что тоже вероятно, уже давно выбросил его вещи на улицу.

— Как же нам теперь быть?

— Думаю, ждать. Ждать звонка от вашего высокопоставленного приятеля.

Минуту спустя сотовый Полинг зазвонил. Она выслушала, медленно закрыла крышку и произнесла:

— Живым вернулся Хобарт.

Глава шестая

— Имя? — спросил Ричер.

— Клэй. Клэй Джеймс Хобарт.

— Адрес?

— Ждем ответа от УДВ.

— Так вернемся к телефонным справочникам.

— Я их обновляю и не держу архива, — сказала Полинг. — Данных пятилетней давности у меня наверняка нет.

— У него могут быть родные. К кому еще возвращаться?

— В справочнике семь Хобартов.

— Позвоните всем, — сказал Ричер. — Представьтесь сотрудницей УДВ и объясните, что случилась накладка с документами.

Сотовый Полинг снова запищал — у пентагоновца появилась новая информация. Полинг записала ее в желтый блокнот.

— Адрес Хобарта? — спросил Ричер.

— Еще нет. УДВ упрямится.

— Тогда что он вам сообщил?

— Что Лейн числится у Пентагона в черном списке.

— Почему?

— Знаете об операции «Правое дело»?

— Панама, — ответил Ричер. — Против Мануэля Норьеги. Пятнадцать с лишним лет назад. Я там был, хотя и недолго.

— Лейн тоже там побывал. Тогда он еще служил в армии и показал себя с лучшей стороны. Его даже произвели в полковники. Потом его в первый раз отправили за море, в Залив, а затем он уволился. В чем-то он там проштрафился, но не так чтобы очень — Пентагон нанял его по контракту как частное лицо. Его послали в Колумбию. Он взял с собой тех, кто составил потом костяк его первой команды. Им предстояло воевать с одним из кокаиновых картелей, за что он получил от нашего правительства деньги. Но, прибыв на место, он и с этого картеля взял деньги — за ликвидацию конкурента. Пентагон не очень переживал, для них что тот картель, что этот, но Лейн потерял их доверие, и больше они его не нанимали.

— Его парни говорили, что побывали в Ираке и Афганистане.

— Верно, но только по субконтракту, — уточнила Полинг. — Пентагон нанял человека, которому доверяет, а тот перепоручил Лейну часть задания. После Колумбии Лейну перепадают крохи с чужого стола. Поначалу крохи были немалые, но теперь все меньше и меньше. Нынче у него полно конкурентов. Очевидно, в тот раз в Африке он сорвал большой куш, но весь его нынешний капитал — остатки этих денег.

— В Буркина-Фасо он тоже попал по субконтракту? — спросил Ричер.

— Должно быть.

— Наше правительство имело к этому отношение?

— Не исключено. Мой чиновный знакомый, кажется, немного нервничает.

Ричер кивнул:

— Потому и помогает, верно? Не как военпол — военполу. Просто крупный чиновник хочет держать ситуацию под контролем. Снабжает нас информацией в частном порядке, чтобы мы не наломали дров и не спровоцировали публичный скандал.

Полинг промолчала. На ее сотовый опять поступил вызов. Она слушала с полминуты, записала в блокноте символ доллара, две цифры и шесть нулей и закончила разговор.

— Двадцать один миллион долларов, — объявила она. — Наличными. Вот сколько Лейн отхватил в Африке.

— Вы были правы. Немалые крохи.

Полинг кивнула:

— Весь контракт стоил сто пять миллионов, тамошнее правительство взяло деньги из главного резервного фонда.

— Понятно. Сколько будет, если двадцать одно поделить на два?

— Десять с половиной, — ответила Полинг.

— Вот именно. Выкуп за Кейт — ровно половина того, что заплатила Буркина-Фасо. Теперь в этом виден какой-то смысл. Вероятно, Лейн забрал пятьдесят процентов как свою долю. Хобарт вернулся и решил, что за свои страдания имеет право на долю Лейна.

— Разумно, — согласилась Полинг.

— Я бы все деньги потребовал, — сказал Ричер.

Сотовый Полинг зазвонил в очередной раз.

— Имеем адрес, — сказала она. — Он проживает с сестрой в доме на Хадсон-стрит. Держу пари, между Лерой и Кларксон.

— С замужней сестрой, — добавил Ричер. — А то бы ее фамилия была в телефонной книге.

— Овдовевшей. Думаю, она оставила себе фамилию мужа.

Вдовая сестра звалась Ди Мари Грациано, и ее адрес на Хадсон-стрит, разумеется, фигурировал в телефонной книге. Полинг вошла в базу данных городского налогового управления.

— Квартира со стабильной рентой. Живет в этом доме уже десять лет, — сообщила она, скопировала номер карточки социального страхования Ди Мари и скормила в другую базу данных. — Тридцати восьми лет. Доход невелик. Работает от случая к случаю. Покойный муж тоже служил в морской пехоте. Умер три года назад.

Полинг вошла в поисковую систему, напечатала в окне «Ди Мари Грациано» и щелкнула клавишей ввода. Посмотрела на результаты и увидела нечто такое, что заставило ее выйти из поисковой системы и войти в «Лексис-Нексис».

— Полюбуйтесь, — сказала Полинг. — Она судилась с правительством, со штатом и с министерством обороны.

Полинг включила принтер и передала Ричеру распечатки. В течение пяти лет Ди Мари Грациано вела настоящую войну, пытаясь выяснить судьбу брата, Клэя Джеймса Хобарта.

— Все силы на это бросила, — заметила Полинг.

— Как Патти Джозеф, — сказал Ричер. — Повесть о двух сестрах.

— В Пентагоне уже через год знали, что Хобарт жив. Знали, где он находится. Но помалкивали четыре года. Обрекли эту несчастную на муки неизвестности.

— Но что бы она смогла? Бросить все и лететь в Африку вызволять его в одиночку? Вернуть на родину, чтобы здесь его судили за убийство Энн Лейн?

— Против него не было ни единой улики.

— Что в итоге? — спросил Ричер.

— Итак, Хобарт обзавелся новым партнером, как только вернулся. Таким, кому доверяет? Человеком верным? Может, это его сестра? Мог ли голос, что вы слышали в машине, принадлежать женщине? Вы говорили про легкий голос.

— Говорил.

— Значит, похожий на женский.

— Возможно. Грегори мне сказал, что в Хэмптонсе появлялась какая-то женщина. Толстуха. Они с Кейт поговорили.

— Может, это и была Ди Мари. Может, она просила денег. Может, Кейт ее отшила, и это стало последней каплей.

— Здесь дело далеко не в деньгах.

— Из этого вовсе не вытекает, что деньги совсем ни при чем, — возразила Полинг. — На долю Ди Мари пришлось пять миллионов с хвостиком. Она могла принять их как своего рода компенсацию. За все пять лет глухого молчания.

— Возможно, — повторил Ричер.

Полинг сняла с полки адресную книгу Нью-Йорка и уточнила, где именно на Хадсон-стрит находится дом.

— Южнее Хаустон-стрит, — сказала она. — Между Вандем-стрит и Чарлтон-стрит, а не между Кларксон и Лерой. Но до них от дома четверть часа пешком.

— У них руки в крови и деньги в кармане. Полинг, они уже на Кайманах.

— Что нам остается?

— Отправиться на Хадсон-стрит и молить Бога, чтобы след не совсем остыл.

Расклад сил был не в пользу Ричера и Полинг — они были безоружны, а Полинг дважды беседовала с Хобартом после исчезновения Энн Лейн, когда обстоятельно допрашивала всех людей Лейна. Впрочем, уверенность Ричера в том, что квартира на Хадсон-стрит окажется пустой, уравновешивала невыгоды их положения.

Привратника тут не держали. Пятиэтажная жилая «коробка» была облицована тускло-красным кирпичом. У черной двери поблескивала алюминиевая панель вделанного в стену домофона. Десять черных кнопок. На табличке у номера 4л — аккуратная надпись «Грациано».

— Лифта нет, — заметила Полинг. — Центральная лестница. Длинные узкие квартиры во всю длину дома, по две на этаже. 4л — четвертый этаж, левая сторона.

Ричер нажал на кнопки всех квартир, кроме 4л, и громко, но неразборчиво произнес:

— Ключи куда-то запропастились.

Панель дважды зажужжала, и Полинг открыла дверь.

Лестница начиналась в правой части центрального вестибюля.

— Подождем, — сказал Ричер. — По меньшей мере двое жильцов обязательно высунутся узнать, кто посеял ключи.

Где-то наверху в полумраке открылась дверь. Потом закрылась. Затем открыли вторую, подождали с полминуты и с треском захлопнули.

— Оʼкей, — сказал Ричер, — можем подниматься.

Он опустил ногу на нижнюю ступеньку, и та громко скрипнула под его весом. Полинг двинулась следом.

На третьем этаже они повернули и посмотрели наверх, в полумрак четвертого этажа. Ричер стал подниматься через ступеньку, чтобы скрипа было в два раза меньше. Полинг жалась к стене — с краю ступеньки всегда скрипят тише.

Они поднялись в коридор четвертого этажа.

Дверь квартиры 4л была выкрашена в тускло-зеленый цвет. В ней, примерно на уровне груди Ричера, имелся «глазок».

Ричер прижался ухом к щели у косяка, послушал, выпрямился и прошептал:

— Там кто-то есть. — Снова нагнулся. — Прямо по курсу. Голос женский. — Он разогнулся и отступил. — Какая там планировка?

— Короткий узкий коридор, — шепотом ответила Полинг, — по крайней мере до ванной. Он, вероятно, выводит в гостиную. В задней стене слева должно быть окно в световую шахту. Направо — дверь в кухню, кухня в самом конце.

Ричер кивнул. Хуже всего, если женщина на кухне, откуда видно входную дверь. Еще хуже, если на кухонном столе у нее под рукой — заряженный револьвер.

— Ждите здесь, — сказал Ричер. — Услышите выстрелы — вызывайте «скорую». Не услышите — вбегайте следом и держитесь позади в паре метров.

Он отступил на шаг. В нем было 195 сантиметров роста и 113 килограммов веса. Он носил ботинки 46-го размера на тяжелой литой подошве, с наборным каблуком в пять слоев и высотой под три сантиметра. Каждый его ботинок весил около 800 граммов.

— Готовьтесь, — шепнул Ричер.

Он перенес вес на отставленную ногу, смерил взглядом дешевую дверь, подскочил, как прыгун в высоту, готовый установить рекорд, и ринулся вперед. Два широких шага. Правым каблуком он с разгона ударил по двери чуть выше ручки. Полетели щепки, взметнулось облачко пыли, дверь с треском распахнулась, а он все несся вперед. Еще два шага, и он оказался посреди гостиной. Лорен Полинг вбежала следом.

Планировка квартиры полностью совпала с описанием Полинг. В дверях кухни застыла грузная женщина в просторном хлопчатобумажном балахоне. Ее длинные каштановые волосы разделял посредине пробор. В руке у нее была жестянка консервированного супа.

В гостиной на потертом диване лежал мужчина.

Он был очень болен. До крайности истощен. Его потная кожа отливала лихорадочным блеском. У него не было ни зубов, ни ступней, ни кистей.

— Хобарт?! — вырвалось у Полинг.

Мужчину на диване уже ничто не могло удивить. Он повернул голову и произнес:

— Спецагент Полинг. Рад вас видеть.

Язык у него был, и говорил он нормально.

Полинг перевела взгляд на женщину:

— Вы Ди Мари Грациано?

— Да, — ответила женщина.

Полинг опять повернулась к Хобарту.

— Господи, что с вами произошло? — спросила она и в ответ услышала:

— Африка. Со мной произошла Африка.

На Хобарте были новые темно-синие, еще жестковатые джинсы и рубашка. Штанины и рукава были закатаны выше культей. Ступни и кисти были отрезаны кое-как, грубо, без натяжения кожи на раны и пластической обработки.

— Что произошло? — повторила Полинг.

— Долго рассказывать, — ответил Хобарт.

— Но нам нужно знать.

— Зачем? Что, ФБР решило наконец мне помочь?

— Я уже не служу в ФБР, — сказала Полинг.

— Так кто вы теперь?

— Частный сыщик.

Хобарт перевел взгляд на Ричера:

— А вы?

— Примерно в том же роде.

— Я собиралась разогреть суп, — сказала Ди Мари Грациано.

— Пожалуйста, разогревайте, — сказала Полинг.

Ричер прикрыл раздолбанную дверь, насколько это было возможно. Когда он вернулся в гостиную, Ди Мари была на кухне. Полинг по-прежнему не сводила глаз с лежавшего на диване.

— Что с вами произошло? — спросила она в третий раз.

— Пусть сперва поест, — подала с кухни голос Ди Мари.

Сестра Хобарта присела на диван и принялась медленно кормить брата с ложки. Тот время от времени пытался поднять отсутствующую кисть, чтобы утереть подбородок, и на лице у него всякий раз появлялось удивление, мгновенно сменявшееся удрученным выражением, словно он и сам поражался тому, как живуча память простых движений.

— Эдвард Лейн, — произнесла наконец Полинг. — Когда вы его последний раз видели?

— Тому пять лет, еще в Африке.

— Что там случилось?

— Меня взяли живым. Не повезло.

— Найта тоже? — спросил Лейн.

— И его тоже.

— Как? — спросил Ричер.

Хобарт долго молчал.

— В Буркина-Фасо шла гражданская война, — наконец начал он. — Нам предстояло оборонять город. В данном случае — столицу. Город Уагадугу. Мы называли его Угу.

— Что там происходило? — спросила Полинг.

— Боевые действия шли на северо-востоке. В полутора с небольшим километрах от границы города начинался лес. В город вели две дороги, эдакие спицы в колесе. Мы их называли Часовая дорога и Двухчасовая дорога — по расположению стрелок на циферблате ручных часов. Мятежники собирались продвигаться по Часовой. Только в джунглях они бы шли не по самой дороге, а вдоль нее. Мы бы увидели мятежников только тогда, когда они выйдут из леса на открытое пространство. Им предстояло пройти голым полем не меньше полутора километров, а у нас были тяжелые пулеметы.

— И где не заладилось?

— Мы считали, что они разделят силы и будут продвигаться двумя колоннами по обочинам Часовой. Прикинули, что километра за три до города правая колонна развернется на девяносто градусов влево и попытается обойти нас с фланга. Следовательно, примерно пять тысяч мятежников должны были пересечь Двухчасовую дорогу. Тут бы мы их и засекли.

Мы с Найтом в свое время служили в морской разведке, почему и вызвались устроить два передовых наблюдательных пункта. У Найта хорошо просматривалась Часовая дорога, у меня — Двухчасовая. По плану, если б они не попробовали обойти нас с фланга, мы бы встретили их огнем в упор. Если б все сложилось успешно, к нам присоединились бы наши главные силы. Если б мятежники стали напирать, мы с Найтом отступили бы к городу и развернули вторую линию обороны.

— В какой момент все пошло не так? — спросил Ричер.

— Я допустил две ошибки, — ответил Хобарт. Он начал задыхаться.

— У него малярия и туберкулез, — сказала сестра. — Вы его утомляете.

— Он получает лечение и уход? — спросил Ричер.

— У нас нет никаких пособий. УДВ чуть-чуть помогает, а я вожу его в больницу Святого Винсента.

— Каким образом? Как вы его спускаете вниз и поднимаете наверх?

— Сама таскаю. На спине.

— Что за ошибки? — спросил Хобарта Ричер.

— Была ложная атака. С десяток мятежников выскочили из-за деревьев в полутора километрах от Найта. Видно, рискнули — пан или пропал. Найт подпустил их поближе и скосил из пулемета. Я его не видел, вот и пополз проверить, как он там.

— И как?

— С ним все было в порядке. Добравшись до его окопа, я понял, что Двухчасовая дорога просматривается оттуда даже лучше. Ну, а в перестрелке всегда лучше иметь напарника. Так я ошибся в первый раз — перебрался в окоп к Найту.

— А во второй?

— Поверил Лейну.

— В чем именно?

— Примерно через полчаса после первой ложной атаки в нашем окопе появился Лейн. Меня он, похоже, никак не ожидал там застать. Он мне сказал, что, согласно последним данным, мы увидим, как Двухчасовую дорогу перейдут солдаты, но это будут правительственные части. Они выйдут из леса и обойдут нас, чтобы укрепить тыл. Лейн сказал, чем больше их будет, тем лучше, потому что все они наши.

— Вы их увидели?

— И не одну тысячу.

— А потом?

— Мы затаились и просидели до ночи. Тут-то пошло и поехало. Около пяти тысяч парней высыпали из леса на Часовую дорогу и поперли прямо на нас. В ту же минуту другие пять тысяч выступили из подлеска южней того места, где стрелка показывала бы четыре часа, и тоже поперли на нас. Те самые парни, которых мы видели раньше. Это были мятежники. Позже до меня дошло, что Лейн мне соврал.

— Что же было на самом деле? — спросила Полинг.

— Впоследствии я все сопоставил и понял: Лейн и его часть оставили позиции за полсуток до этого. Он, должно быть, вернулся после короткой вылазки к нам, сел в джип и дал тягу.

— Почему он так поступил? — сказал Ричер.

— Яснее ясного, — ответил Хобарт. — Лейн бросил нас, потому что хотел, чтобы мятежники прикончили Найта. Я же просто оказался не в том окопе, вот и все.

— Но почему Лейн хотел его смерти?

— Потому что Найт убил жену Лейна.

— Найт вам признался? — спросила Полинг.

Хобарт долго молчал, потом ответил:

— Признался в тысяче разных вещей. — Он горько улыбнулся. — Вам не понять. Найт четыре года был не в своем уме.

— Расскажите, как там было, — попросила Полинг.

Ди Мари Грациано поднялась со словами:

— Не желаю снова это выслушивать. Я пойду.

Полинг открыла сумочку, вынула бумажник и протянула Ди Мари пачку банкнот.

— Купите, что требуется, — сказала она. — Еды там, лекарств.

— Не люблю я благотворительности.

— Так преодолейте себя, — сказал Ричер. — Вашему брату необходимо все, что он сможет получить.

— Возьми деньги, Ди, — велел Хобарт. — Ты и себе что-нибудь непременно купи.

Ди Мари пожала плечами и взяла банкноты. Забрала ключи и ушла.

— Надо бы вызвать плотника, — заметила Полинг.

— Позвоните советскому коменданту с Шестой авеню, он наверняка подрабатывает, — предложил Ричер и обратился к Хобарту: — Вам повезло с сестрой.

— Нелегко ей приходится, — ответил тот.

— Расскажите о Найте.

С уходом сестры Хобарт, похоже, расслабился.

— Наступила одна из тех самых неповторимых минут. Я что хочу сказать: ты решил, что уже по уши в дерьме, а потом до тебя доходит, что ты даже не представлял, как глубоко в нем увяз. Сперва мы ничего не предпринимали, затем переглянулись и, как я понимаю, приняли молчаливое решение сражаться до последнего. И принялись поливать их огнем. Они валили на нас и валили, а мы их косили и косили. У нас начало барахлить оружие. Они, видимо, этого ждали. Как только учуяли, так разом рванули в атаку. Ладно, подумал я, вот и конец.

Хобарт закрыл глаза, в маленькой комнате повисло молчание.

— Ну и? — произнес Ричер.

— Они добежали до края окопа и остановились. Один из тех, кто был у них за офицера, посмотрел на нас сверху и ухмыльнулся. При свете луны его белые зубы сияли на черном лице. Мы только что уложили несколько сотен мятежников, а теперь он нас захватил.

— Что было дальше?

— Первые дни — полный бардак. Нас все время держали на цепи — тюрем у них не было. У них вообще ничего не было. Нас, правда, кормили. Через неделю они заняли Угу и посадили нас в изолятор городской тюрьмы. Мы считали, что они ведут переговоры с Вашингтоном.

Но с Вашингтоном, видимо, у них ничего не вышло, потому что нас перевели в общую камеру. Это было плохо. Арестантов набито под завязку, грязь, болезни, питьевой воды не было, и нас практически не кормили. Потом нас судили.

— Судили?

— Я так думаю. Я не понял ни слова. Нас признали виновными. Я решил, что хуже быть не может, но ошибся. Пришел мой день рождения.

— Что произошло в тот день?

— Нас — примерно дюжину заключенных — выгнали на тюремный двор и построили в шеренгу. Все мы, видимо, родились в один день. Первое, что бросилось мне в глаза, — чан с варом и пропановая горелка под ним. Вар пузырился. Потом я заметил рядом с чаном большую каменную колоду, почерневшую от крови. Верзила надзиратель схватил мачете и что-то проорал крайнему заключенному. Мой сосед по шеренге немного говорил по- английски, он мне перевел. Мы могли выбирать. Даже три раза. По случаю дня рождения каждому из нас отрубят ногу. Первый выбор — левую или правую. Второй выбор — длинные штаны или шорты. То есть рубить выше или ниже колена. Третий выбор — сунуть культю в чан или нет. Кипящий вар склеит артерии и прижжет рану. Откажешься — умрешь от потери крови. Нам выбирать.

Ричер и Полинг молчали.

— Я выбрал левую ногу, длинные штаны и согласился на вар.

На несколько минут в маленькой комнате воцарилась гробовая тишина.

Затем Хобарт произнес:

— Через год, в новый день рождения, я выбрал штаны и согласился на вар.

— С Найтом тоже так обошлись? — спросил Ричер.

Хобарт утвердительно кивнул:

— Мы считали себя друзьями, но есть вещи, которые сближают по-настоящему.

Полинг была белой как мел.

— Найт вам рассказал про Энн Лейн?

— Сказал, что застрелил ее в Нью-Джерси.

— Объяснил почему?

— Он приводил ворох разных причин. Что ни день, то новое объяснение. То она достала Лейна, и тот попросил Хобарта ее убрать. То утверждал, что действовал по заданию ЦРУ. А однажды сказал, что она была инопланетянкой.

— Он ее похитил?

— Да. Довез до магазина, но не остановился — наставил на нее револьвер и повез аж в самый Нью-Джерси. Там и убил.

— Сразу? — спросила Полинг.

— Да, сразу. Когда вы о ней услышали, ее уже сутки как не было в живых. Вы правильно вели расследование.

— Вы и в самом деле были тогда в Филадельфии? — спросил Ричер.

— Был и не знал, что в тот день сделал Найт.

— Кто изображал ее голос по телефону? — спросила Полинг. — Кто забирал выкуп?

— Найт то говорил, что пара его знакомых, то утверждал, что сам Лейн все и устроил.

— Что же все-таки стояло за убийством Энн Лейн? — сказала Полинг.

Хобарт горько улыбнулся:

— Что стояло? Поверьте, я все время задаюсь этим вопросом. Ведь ответ на него, в сущности, объясняет то, что случилось со мной. Думаю, все устроил сам Лейн, потому что Энн потребовала развод и деньги. Лейн, с его самолюбием, не мог такого стерпеть. Вот ее и прикончили по его приказу.

— Зачем Лейну было губить Найта, если тот действовал по его собственному приказу?

— Лейн перетрусил, да и не любил быть кому-то обязанным.

— Как погиб Найт? — спросил Ричер.

— В свой четвертый африканский день рождения отказался от вара. Не захотел дальше мучиться.

Десять минут спустя в коридоре запищал домофон, и Ди Мари попросила помочь с сумками. Ричер спустился и притащил на кухню целых четыре. Затем он спросил ее:

— До нас дошло, что к Кейт Лейн приезжала в Хамптонс какая-то женщина. Это были вы?

— Мы решили ей рассказать, чего можно ждать от Лейна.

— И как она к этому отнеслась?

— Выслушала. Мы гуляли по пляжу, и она слушала.

— Что конкретно вы ей рассказали?

— Я сказала, что у нас нет доказательств, но мы не сомневаемся. Она все выслушала и никак не отреагировала.

— Вы ей рассказали о брате?

— И о нем рассказала. Она и это выслушала.

— Что случилось с вашим покойным мужем?

— С Винни случился Ирак. Мина-ловушка на обочине. Мне сказали, что он погиб на месте. Но они всем так говорят.

Ричер оставил Ди Мари на кухне и вернулся в гостиную.

— Тройка бубен вам о чем-нибудь говорит? — спросил он Хобарта.

— О Найте. Он считал тройку своим счастливым числом. А в части у него было прозвище Бубна. Он любил закатиться в клуб сыграть в карты.

— На трупе Энн Лейн он оставил тройку бубен.

— Значит, все же оставил? Он мне говорил, но я не поверил.

В гостиную вошла Ди Мари.

— Мне нужно знать, где вы были и что делали четыре последних дня, — сказал Ричер.

Ответила Ди Мари. Сразу и без раздумий. Временами чуть- чуть сбиваясь, что придало ее не совсем связному изложению особую убедительность. Два первых дня Хобарт был в больнице Святого Винсента с обострением малярии. Ди Мари почти беспрерывно находилась при нем. Вторые два дня они провели в ее квартире — до той самой минуты, когда Ричер, высадив дверь, оказался посреди гостиной.

— Зачем вы расспрашиваете? — поинтересовался Хобарт.

— Вторую жену Лейна тоже похитили. Вместе с ее дочкой.

— Вы думали, это я постарался?

— Какое-то время думал. Мы получили о вас с Найтом информацию общего характера. Узнали, что были увечья. Но ничего конкретного. Потом нам рассказали о безъязыком мужчине. Мы подумали на вас.

— Безъязыком? — переспросил Хобарт. — Что ж, я бы и на это пошел.

— Вы нас простите, — сказала Полинг.

— Чего там, все выяснилось, и ладно.

— Мы вам поможем, если сумеем.

— Сперва разберитесь с женщиной и малышкой.

— Боюсь, уже поздно.

— Не скажите. Пока есть надежда, есть и жизнь. Все эти кошмарные пять лет только надежда меня и поддерживала.

Ричер и Полинг ушли, оставив Ди Мари на продавленном диване рядом с братом. Вышли на улицу и окунулись в предвечерние тени роскошного дня на исходе лета. По улице медленно и сердито ползли машины. Завывали клаксоны. Прохожие в спешке увертывались от встречных.

— Мы в тупике, — сказала Полинг.

Глава седьмая

— Что теперь? — спросила Полинг.

— Назад, на трудный путь. Мы даром потратили и силы, и время. Моя вина. Я ошибался.

— Почему?

— Видели, что было на Хобарте?

— Дешевая новая джинсовка.

— На том, кто уезжал в машине, джинсовка была не новая, я сам видел. Старая, мятая, удобная. Не могло быть, чтобы тот тип только что вернулся из Африки. Джинсы и рубашку нужно носить не один год, чтоб они так выглядели.

Полинг промолчала.

— Можете со мной распрощаться. Вы узнали все, что хотели. Энн Лейн погибла не по вашей вине. Теперь спите спокойно.

— Спокойно не выйдет. Мне не добраться до Эдварда Лейна. Свидетельство Хобарта не в счет. Конечно, заявление Найта на смертном одре имело бы силу, поскольку суд бы решил — ему не было смысла врать перед лицом смерти. Но такого заявления нет. А есть только куча бессвязных бредовых фантазий, какие он четыре года прокручивал в голове. Ну и что?

— Значит, вам придется удовлетвориться полуправдой, вот и все. И Патти Джозеф тоже. Кстати, загляну к ней и расскажу.

— Вас бы полуправда устроила?

— Меня — нет. Я не выйду из игры.

— Я тоже.

— Тогда через два часа встречаемся у Патти Джозеф. Добираемся каждый своим ходом.

— Зачем?

— Попробую подставиться, чтобы меня попытались убить.

Полинг направилась к метро, а Ричер не спеша пошел по Хадсон-стрит на север. Пересек Мортон, Барроу и Кристофер- стрит. На 10-й Западной улице он свернул и начал кружить по узким, обсаженным деревьями улочкам Гринич-Виллидж: квартал на восток, квартал на север, потом на запад и опять на север. Он дошел до начала Восьмой авеню, какое-то время двигался по ней на север, затем снова начал кружить, на этот раз по малолюдным переулкам и улицам Челси. Остановился у крыльца какого-то особняка и, наклонившись, перевязал шнурки на ботинках. Затем пошел дальше. На 23-й Западной улице он повернул на восток, потом снова на север и опять оказался на Восьмой авеню. До «Маджестика», где жила Патти Джозеф, по прямой было километра три с небольшим, а до встречи оставался еще целый час.

Полинг дожидалась Ричера в вестибюле «Маджестика», устроившись в кресле. Она привела себя в порядок и выглядела просто великолепно.

— По пути заглянула к русскому коменданту, — сообщила она, — он вечером придет починить дверь.

— Прекрасно.

— Вас не убили, — заметила она.

Ричер сел и сказал:

— Я еще раз ошибся — предположил, что у похитителей был свой человек в ближнем круге Лейна. Теперь я так не считаю. Лейн предложил мне миллион долларов. Любой из его людей посчитал бы это могучим стимулом. А я еще раньше им показал, что не полный профан. Но меня не пытались остановить. Я два часа прошатался по Манхэттену, добрую дюжину раз дал возможность себя убрать. Никто не пытался.

— Как им удалось провернуть дело без помощи своего человека?

— Совершенно не представляю.

Они отметились у портье и поднялись на седьмой этаж. Патти Джозеф встретила их в коридоре. Все чувствовали себя немного скованно: Патти пять лет считала, что Полинг не сумела спасти ее сестру. Лед между ними предстояло сломать. Однако намек на свежие новости помог Патти оттаять.

— Ну, что там у вас? — спросила она, направившись в кухню включить кофеварку.

Через десять минут Патти Джозеф была вся в слезах — от горя, от облегчения, от сознания, что наконец знает правду.

— Где сейчас Найт? — спросила она.

— Найт умер, — ответил Ричер. — Страшной смертью.

— Это хорошо. Я рада. Как поступим с Лейном?

— Там будет видно.

— Мне надо бы позвонить Бруэру.

— Бруэр нам не поможет. У нас нет доказательств. По крайней мере тех, что требуются полиции и прокуратуре.

— А вы что делаете в Нью-Йорке? — спросила Патти. — Я же вижу — все время то в «Дакоту», то из «Дакоты».

Ричер не ответил.

— Я не дурочка, — продолжала Патти. — Кейт и Джейд куда-то пропали, и через день появились вы, в машины начали таскать сумки, а вы пришли сюда порасспросить Бруэра об исчезновении предыдущей жены Эдварда Лейна.

— Так что же, по-вашему, я тут делаю? — спросил Ричер.

— По-моему, Лейн второй раз совершил то же самое.

Ричер бросил взгляд на Полинг, и та пожала плечами: мол, отчего бы не рассказать Патти, она заслужила. И Ричер рассказал все, что знал.

Когда он закончил, Патти встала, подошла к гардеробу, достала из ящика пачку фотографий и бросила Ричеру на колени. Одним из последних был снимок выходящей из «Дакоты» Ди Мари Грациано.

— Сестра Хобарта, верно? — спросила Патти. — Портье «Дакоты» сказал ей, что Кейт с дочкой в Хамптонсе, и она отправилась в Хамптонс.

— И?

— Кейт Лейн погуляла с этой странной женщиной по пляжу, и та рассказала ей невероятную историю, но что-то в этой истории помешало Кейт выбросить услышанное из головы. Может, подтолкнуло попросить у мужа объяснений. Тут уж он бы сорвался с цепи. Раз — и в его глазах Кейт становится не лучше Энн.

— Тогда бы Лейн захотел убрать заодно и Хобарта с Ди Мари.

— Сначала их нужно было найти. Вы-то их разыскали только с помощью Пентагона.

— Два вопроса, — сказал Ричер. — Если повторяется история с Энн, зачем Лейн требует от меня помощи?

— Чтобы его люди поверили.

— Второй вопрос: кто на этот раз играет роль Найта?

Патти подумала и ответила:

— Вопрос на засыпку. Все его люди на месте. — Затем добавила: — Ладно, приношу извинения. Возможно, вы правы. Из того, что похищение Энн было разыграно, не следует, что с Кейт повторилось то же самое. Не забудьте, однако, — он вас нанял искать не любимую женщину, а ценную собственность.

Ричер и Полинг молча спустились на лифте, вышли из «Маджестика» и пошли по тротуару. Ранний вечер. Движение в четыре ряда, влюбленные парочки в парке. Собаки на поводках.

— Куда теперь? — спросила Полинг.

— Вы — домой, отоспитесь, — сказал Ричер. — А я вернусь в клетку к зверям.

Полинг направилась к метро, Ричер — к «Дакоте».

Портье даже не стал звонить в квартиру, просто махнул Ричеру, чтобы тот проходил. То ли Лейн распорядился его пропускать, то ли портье запомнил его лицо.

Ричер постучался, Ковальски открыл дверь. Похоже, в квартире никого больше не было. Ричер вошел и спросил:

— Где народ?

— Пошел груши трясти.

— Какие еще груши?

— Бёрку привиделось, что нас навестили духи из прошлого.

— Найт и Хобарт? Пустое дело. Они погибли в Африке.

— А вот и нет, — возразил Ковальски. — Один знакомый знакомого нашего знакомого позвонил служащему УДВ. В Африке погиб только один.

— Который?

— Еще не знаем. Но выясним. Купить можно кого угодно, а этот, из УДВ, стоит недорого.

Они прошли в опустевшую гостиную.

— Вы их знали? — спросил Ричер. — Найта и Хобарта?

— А как же.

— Так вы на чьей стороне — их или Лейна?

— Лейн мне платит, а они нет.

Ричер направился в спальню.

— Вы куда?

— Деньги считать.

— Лейн в курсе?

— А то. Сам дал мне код.

— Дал код?

Надеюсь, подумал Ричер.

Он открыл дверцу, набрал на панели 3785. Секунда мучительного ожидания. Замок щелкнул.

Ричер открыл на себя внутреннюю дверцу и дернул цепочку выключателя. Слева — узкий проход, справа — деньги. Кипы денег, и все нетронутые, кроме одной, ополовиненной. Ее Ричер и вытащил.

— Считать умеете? — спросил он Ковальски.

— Шутите.

Ричер вернулся к сейфу и снял нетронутую верхнюю кипу. Под надписью «Banque Centrale» мелким шрифтом стояло «Gouvernement National, Ouagadougou, Burkina Faso»*. Еще ниже было указано: «Доллары США, 1 000 000». С банкнот на Ричера смотрел Бенджамин Франклин.

В сейфе лежали десять нераспечатанных кип и десять пустых оберток.

— Пятьдесят связок, — подал из спальни голос Ковальски. — В каждой по десять тысяч долларов.

Пятьсот кусков. Десять с половиной миллионов остались, десять с половиной ушли.

Ричер прошел в кабинет Лейна, Ковальски следом. Ричер огляделся: компьютер, картотеки. Их вид почему-то вызвал у него чувство тревоги. Потом ему пришла в голову новая мысль — словно бросили за шиворот льдинку.

— Какие груши они трясут? — спросил он.

— Больницы, — ответил Ковальски. — Мы прикинули — тот, кто вернулся, наверняка больной.

Молчание.

— Я опять ухожу, — сказал Ричер, — а вы оставайтесь.

Спустя три минуты он позвонил Полинг из автомата. Та ответила почти сразу.

— Хватайте такси и мчитесь к Ди Мари. Лейн со своей командой шерстит больницы. Они еще не знают, кто из двоих вернулся, но рано или поздно узнают — выйдут на Святого Винсента и купят адрес Хобарта. Встретимся у них.

Он повесил трубку и остановил такси.

*«Национальный банк, Уагадугу, Буркина-Фасо» (франц.).

Дверь на четвертом этаже по-прежнему висела открытой на покореженных петлях. В гостиной слышались голоса Полинг и Ди Мари. Ричер вошел. На Полинг были джинсы и тенниска. Хобарт сидел на диване, подпертый подушками. Вид у него был неважный, но глаза блестели.

— Ждем в гости Лейна? — спросил он.

— Возможно, — ответил Ричер. — Я этого не исключаю.

— Что будем делать?

— Опередим их. Пусть явятся в пустую квартиру.

Хобарт кивнул, хотя и без особой радости.

— Где бы вам следовало сейчас находиться? По медицинским показаниям? — спросил Ричер.

— По медицинским? Не представляю. Ди Мари вроде наводила какие-то справки.

— В Бирмингеме, штат Алабама, или в Нашвилле, Теннесси, — сказала Ди Мари. — Там при университетах большие больницы. У меня есть проспекты. Больницы хорошие.

— Сегодня нам не устроить его ни в Бирмингем, ни в Нашвилл, — заметил Ричер.

— Нам его туда вообще не устроить. Одни операции стоят двести с лишним тысяч, а протезы и того больше.

Ди Мари взяла со столика две брошюры и передала Ричеру.

— Больницы и вправду хорошие, — через минуту произнес Ричер и положил проспекты обратно.

— Хорошие, да не про нас, — сказала Ди Мари.

— Нынче будете ночевать в одном из ближних мотелей, — сказала Полинг.

Ричер вышел на площадку и заглянул в проем лестничной клетки. Все было спокойно. Он вернулся и закрыл, как сумел, входную дверь. Затем прошел налево в спальню, прокрался к окну, посмотрел на север, потом на юг. Увидел, как перед домом останавливается черный «рейндж-ровер».

Номерной знак — КОБ-19.

Ричер развернулся и поспешил в гостиную.

— Они здесь.

— Что делать? — спросила Ди Мари.

— Всем в ванную. Живо.

Ричер шагнул к дивану, взял Хобарта на руки, отнес и осторожно уложил в ванну. Ди Мари и Полинг ввалились следом.

— Здесь им вас не найти, — сказала Полинг.

— Запритесь, — приказал Ричер, — замрите и ни звука.

Он вышел в коридор. Через секунду домофон подал сигнал.

Ричер нажал на кнопку и произнес:

— Да?

— Служба УДВ по уходу за инвалидами.

Ричер ухмыльнулся и подумал: как мило.

Снова нажал на кнопку и сказал:

— Поднимайтесь.

Потом вернулся в гостиную и сел на диван, дожидаясь гостей.

Услышал скрип половиц и вычислил: трое.

Первым в гостиную вошел Перес, низенький латинос.

За ним — Аддисон, со шрамом над бровью.

И, наконец, сам Лейн.

— Откуда вы, черт возьми, тут взялись? — спросил он.

— Догадайтесь.

— Это вы высадили дверь?

— У меня не было ключа.

— Где Хобарт?

— В больнице.

— Черта лысого! Мы все проверили.

— Да не здесь. В Алабаме или Теннесси.

— Откуда вы знаете?

— Он нуждается в особом лечении. В Святом Винсенте ему посоветовали одну из специализированных клиник на юге.

Ричер указал на столик. Эдвард Лейн взял в руки два глянцевых проспекта.

— Какую именно?

— Не важно. Кейт похитил не Хобарт.

— Вы так считаете?

— Нет, знаю наверняка. У него отрезаны обе кисти и обе стопы. Он не в состоянии ходить, держать оружие и даже звонить по телефону.

Молчание.

— Его обработали в каталажке Буркина-Фасо. Тамошний новый режим решил немного развлечься.

Молчание.

— После того как вы слиняли и его бросили, — уточнил Ричер.

— Вы не знаете, как там было, — сказал Лейн.

— Зато знаю, какой он сейчас, — возразил Ричер.

— Мне все равно надо его найти, — произнес Лейн.

— Зачем?

Нет ответа. Шах и мат. Для ответа Лейну пришлось бы признаться в том, что он поручил Найту сделать пять лет тому назад.

— У меня все, — сказал Ричер. — А похитителя я вам сдам.

— Когда?

— Как только получу от вас деньги.

— Какие деньги?

— Вы обещали мне миллион.

— Если найдете мою жену. Теперь уже поздно.

— Хорошо, — согласился Ричер. — Значит, не сдам.

— Я могу выбить из вас его имя.

— Только попробуйте — я поставлю вас раком и Аддисоновой башкой загоню в задницу Переса словно гвоздь.

— Не люблю угроз.

— А кто обещал выколоть мне глаза?

— Хорошо, миллион. Когда я узнаю имя?

— Завтра, — ответил Ричер.

Лейн кивнул и сказал своим людям:

— Уходим.

— Где тут туалет? — спросил Аддисон.

Ричер не спеша поднялся и произнес:

— Отправляйтесь домой и там отливайте.

— Чего-чего?

— Для вас много чести ссать с ним в один унитаз. Вы его бросили.

— Вас там не было.

— Ваше счастье, что не было. Не то я бы вас измордовал и заставил жрать задницей землю.

Лейн шагнул вперед:

— Нам пришлось пойти на жертву, чтобы спасти отряд. Ричер посмотрел ему в глаза и сказал:

— Пожертвовать и спасти — две разные вещи. А теперь заберите отсюда этих козлов.

Повисло долгое молчание. Перес и бровью не повел, Аддисон набычился, Лейн все понял и просчитывал ситуацию.

— Имя, — сказал он. — Завтра.

— Я приду, — пообещал Ричер.

Лейн кивнул Аддисону и Пересу, и все трое ушли. Ричер подождал, пока захлопнулась дверь на улицу, и вернулся в спальню. Увидел, как «рейндж-ровер» тронулся и покатил на север, и только после этого пошел в ванную.

— Убрались, — сказал он.

Затем он перенес Хобарта на диван. Полинг, опустив взгляд, заметила:

— Мы все слышали.

— Еще чуть-чуть, и вам бы не поздоровилось, — сказал Хобарт. — Лейн не маменькиных сынков нанимает.

— Вас-то он нанял.

— А я и не маменькин сынок, я из его людей.

— Допустим, на том передовом НП были б не вы, а Перес и Аддисон. Вы бы их бросили? Да или нет?

— Ни при какой погоде. И будь я проклят, если понимаю, как они могли меня там оставить.

— Вас нужно перевезти, — сказала Полинг.

— Теперь не нужно, — возразила Ди Мари, — они не вернутся. Сейчас во всем Нью-Йорке для нас это самое безопасное место.

Запищал домофон, в микрофоне раздался голос с русским акцентом. Комендант с Шестой авеню пришел чинить дверь.

— Теперь все и вправду в порядке, — сказала Ди Мари.

Полинг заплатила коменданту, они с Ричером спустились и вышли на улицу.

Полинг молчала, держала себя без прежней приязни и даже не смотрела в сторону Ричера.

— В чем дело? — спросил он.

— Мы из ванной все слышали. Вы с Лейном договорились. Он вас купил, и теперь вы работаете на него.

— Мне хотелось его испытать, — возразил Ричер, — а работаю я на Кейт и Джейд. Все еще хочу убедиться, что нынешнее похищение — настоящее. Если нет, он бы пошел на попятный. Ему невтерпеж добраться до похитителя. Значит, похититель и в самом деле имеется.

— Я вам не верю. Лейн ведет игру. Устроил театр для своих людей и рассчитывает вас обставить.

— Он только что выяснил, что обставить меня не получится. Я нашел Хобарта раньше него.

— Но в сухом остатке для вас тут главное деньги, верно?

— Да, верно.

— Могли бы хоть возразить.

Ричер улыбнулся и продолжал идти как ни в чем не бывало.

— Зачем вам миллион? Ну, купите дом. Машину. Новую рубашку. Что дальше? Вы мне нравились. Я думала, вы не такой.

— Полинг, дайте мне шанс.

— С какой стати?

— Потому что, во-первых, я хочу оплатить ваше время. Во- вторых, отправить Хобарта в Бирмингем или Нашвилл, чтобы его там поставили на ноги. В-третьих, хочу снять ему приличную квартиру и дать денег на карманные расходы. А если чего останется, я уж точно куплю себе новую рубашку.

— Правда?

— Как на духу.

Полинг остановилась и произнесла:

— Простите.

— Прощение надо отработать.

— Как?

— Продолжайте мне помогать. Нам многое предстоит.

— Вы обещали Лейну завтра назвать похитителя.

— Лейна требовалось спровадить.

— Мы успеем до завтра?

— Почему бы и нет?

— Где начнем?

— Совершенно не представляю.

Начали в квартире Лорен Полинг. Она жила в небольшом кооперативном доме на Барроу-стрит, недалеко от 4-й Западной улицы. Квартирка, выкрашенная преимущественно в желтый цвет, излучала тепло и уют. Там имелись спальня-альков, ванная, кухонька и комната с диваном, креслом, телевизором и массой книг. Про вставленные в рамки маленькие фотографии детишек Ричер не стал и спрашивать — и без того было ясно, что это племянники и племянницы.

Он сел на диван и откинул голову на подушку спинки.

Полинг позвонила в индийский ресторанчик и заказала ужин на дом. Стрелки часов в голове у Ричера подбирались к половине десятого вечера. Темно-синее небо за окном сделалось черным, огни огромного города ярко горели.

— Попробуем-ка еще раз «мозговую атаку», — предложил Ричер.

— Оʼкей. Когда вы впервые почуяли фальшивую ноту?

Ричер закрыл глаза и вернулся к началу.

— Грегори спросил про машину, которую я видел вечером накануне. Я сказал, что она отъехала до без четверти двенадцать, а он возразил: нет, наверняка ближе к полуночи.

— Вы же не носите часов, — заметила Полинг.

— Я и без них обычно знаю точное время.

— А вторую фальшивую ноту?

— Когда садился к Грегори в синий БМВ. Что-то меня тогда насторожило, я только потом это понял.

— Но вы не знаете, что именно.

— Нет.

— Что потом?

— Потом мы приехали в «Дакоту», и с тех пор мне не дает покоя одна фотография.

— Сделаем перерыв, — сказала Полинг. — У меня есть бутылка белого вина.

— Пять лет тому назад у вас не было никаких промашек, — заметил Ричер. — Вы все сделали правильно. Следует выкроить минутку, чтобы это отметить.

Полинг достала из холодильника бутылку вина, открыла, наполнила два бокала и вернулась на диван.

— Вы из-за Энн Лейн подали в отставку? — спросил Ричер.

— Я привела другие объяснения, но по сути — из-за нее.

Ричер замолк и долго смотрел на Полинг. Она прекрасно выглядела. Ричеру, как любому нормальному мужчине, нравились женщины, но он всегда был готов найти в каждой какой- нибудь изъян. Лорин Полинг была без изъяна.

— Все равно поздравляю, — сказал он. — Спите сегодня крепко.

— Может, и не получится.

Ричер вдыхал ее аромат. Изысканные духи и мыло, чистая кожа. Волосы до ключиц. Стройная и худенькая, кроме тех частей тела, которым худоба не положена.

— Может, нам придется поработать всю ночь.

— Перемежай дело с досугом — не станешь занудой.

— Вы не зануда.

— Благодарю, — сказал он. Подался к ней и легко коснулся губами ее губ. Потом обнял ее и поцеловал по-настоящему.

— Обычно я такого не позволяю, — сказала она, однако не отстранилась. — Особенно тем, с кем работаю.

— Мы не работаем, — возразил он, — у нас перерыв.

— Не перерыв, а праздник. Мы отмечаем, что вы не Хобарт, а я не Кейт Лейн.

— Лично я отмечаю, что вы — это вы.

— Женщина старше вас, — сказала она.

Он не ответил, но улыбнулся и поцеловал ее в шею.

Она подняла руки, застыла, и он стянул с нее блузку. На ней был узенький черный бюстгальтер. Затем, в свою очередь, он поднял руки. Она встала на диване на колени и стащила с него через голову рубашку. Ее ладони с разведенными пальцами легли на его могучую грудь как маленькие морские звезды. Она скользнула руками ему до пояса и расстегнула ремень. Он расстегнул ей бюстгальтер. Поднялся, уложил на диван и поцеловал груди. Когда часы в голове Ричера показывали пять минут одиннадцатого, они с Полинг были в постели и, слившись в тесном объятии, занимались любовью с неторопливой нежностью, какой ему еще не доводилось испытывать.

Потом они вместе постояли под душем, выпили вина и вернулись в постель. Ричера уносили волны тепла и счастья.

Ричер проснулся, оттого что Полинг ладонями закрыла ему глаза.

— Сколько времени? — спросила она.

— Шесть часов сорок две минуты утра, — ответил он.

— Невероятно.

— От этого дара невелика польза, разве что сэкономишь на наручных часах.

— Если Грегори неверно указал, когда забрали первый выкуп, а ты был прав, что из этого следует?

Он открыл было рот сказать, что не знает.

Но не сказал.

Потому что вдруг понял, что из этого следует.

— У тебя есть карманный фонарик? — спросил он.

— Совсем крохотный, в сумочке.

— Переложи в карман. Сумочку оставь дома. И надень брюки.

Глава восьмая

Город побаловал их чудесным утром. Они пошли пешком, чтобы не прийти раньше времени. Шли не спеша и ровно в половине восьмого свернули на восток, на Спринг-стрит. Ричер остановился у кондитерского магазина и посмотрел сквозь стекло. На кухне горел свет, там хлопотала хозяйка.

Ричер громко постучал по стеклу, она обернулась, открыла запоры и распахнула дверь.

— Можно нам снова пройти в проулок?

— Вы и вправду крыс истребляете?

— Мы следователи, — ответила Полинг, держа наготове визитную карточку.

— А что расследуете?

— Пропали женщина и ее ребенок, — ответил Ричер.

— Думаете, они в соседнем доме? — спросила кондитерша.

— Нет. Там — никого. Обычный осмотр, — объяснил Ричер.

Полинг и Ричер вошли в магазин. Вслед за Ричером Полинг прошла в коридор и вышла через черный ход в проулок.

Задняя часть пустующего здания выглядела точно так же, как Ричер запомнил в прошлый раз. Он наклонился, снял ботинок, разбил каблуком окно первого этажа и снова обулся. Просунул руку сквозь разбитое стекло, пошарил, нащупал внутреннюю ручку двери. Он отпер дверь и осторожно вытащил руку.

— Порядок, — сказал он и открыл дверь, чтобы Полинг все хорошо увидела.

— Готова спуститься по лестнице?

— Почему я?

— Потому что если я ошибся, то, возможно, сдамся и останусь внизу насовсем.

Полинг вытянула шею и посмотрела. Повернулась спиной к зияющей шахте, Ричер взял ее за правую руку, она поставила левую ногу на лестницу и ухватилась за нее левой рукой. Отпустив руку Ричера, Полинг начала спускаться.

Ричер увидел, как луч ее фонарика пронзил тьму.

— Куда идти? — крикнула она снизу.

— К фасаду, прямо под парадную дверь.

Луч фонарика выровнялся.

Полинг добралась до фасада здания, прямо под парадную дверь.

— Посмотри на землю, — крикнул Ричер. — Что-нибудь видишь?

Луч направился вниз.

— Мусор, — ответила Полинг.

— Посмотри получше, — крикнул Ричер.

Луч фонарика прочертил наугад маленький круг, затем круг пошире — и застыл.

— Оʼкей, — крикнула Полинг. — Теперь вижу. Но откуда ты знал?

Ричер ничего не ответил. Полинг наклонилась и выпрямилась, фонарик в правой руке, а в левой — два комплекта ключей от машин: один — от «мерседеса», второй — от БМВ.

Полинг бросила Ричеру ключи. Оба комплекта были на хромированных кольцах, в обоих имелось по одному большому ключу и по дистанционному пульту. Положив их в карман, Ричер схватил Полинг за руку и рывком вытащил с лестницы в безопасный проулок.

— Вся эта канитель с почтовой щелью была только для отвода глаз, — сказал Ричер, захлопывая дверь и снова просовывая руку в дыру в стекле, чтобы закрыть замок изнутри. — У похитителя уже были ключи из картотеки в кабинете Лейна.

— Значит, ты был прав насчет времени.

Ричер кивнул.

— Похититель был в квартире над кафе и смотрел в окно. Увидев, как Грегори припарковался без двадцати двенадцать, он вышел, пересек Шестую авеню и открыл автомобиль ключом «зажигание-двери», который держал в кармане. И сделал это сразу же, много ближе к одиннадцати сорока, чем к полуночи.

— То же самое повторилось на другое утро с синим БМВ.

— То же самое, — подтвердил Ричер.

— Поэтому он требовал строго определенные машины — чтобы к ним подходили украденные ключи.

— Поэтому мне эта история и не давала покоя. Я понял, что, когда Грегори открывал машину в первый вечер, он, как любой водитель, открыл дверцы с пульта метра за три от машины. Но предыдущим вечером мужчина открыл «мерседес» ключом. У него не было пульта, только ключ «зажигание-двери». И тогда понятно, почему для последнего выкупа он использовал «ягуар». Хотел закрыть машину с противоположной стороны улицы, как только Бёрк положит в нее деньги, а дистанционный пульт у него был только от «ягуара». Он заполучил его во время самого похищения.

Полинг немного помолчала.

— Снова хочешь сказать, что ему помогал кто-то из своих?

— Мужчина без языка. Вот ответ на все вопросы.

Полинг и Ричер вернулись в ее офис еще до девяти.

— Сейчас нам нужен Бруэр, — сказал Ричер. — И Патти Джозеф.

— Бруэр еще спит, — заметила Полинг.

— Сегодня поработает с утра, потому что нам нужно точное опознание тела из Гудзона.

— Тейлора?

— Мы должны знать наверняка, что это Тейлор. Уверен, у Патти есть его фотография. Бруэр мог бы использовать ее, чтобы провести опознание.

Полинг позвонила Патти Джозеф, и та подтвердила, что у нее имеется досье с фотографиями людей Лейна. Она согласилась выбрать лучшие снимки анфас в полный рост и отложить их для Бруэра. Потом Полинг позвонила Бруэру и разбудила его. Он разозлился, но согласился забрать фотографию.

— Что теперь? — спросила Полинг. — Лейн ждет фамилию сегодня.

— Сегодня закончится в полночь, — ответил Ричер. — Мне нужно еще кое-что проверить.

— Что проверить?

— Сначала — телефонную книгу на букву «Т», ищем Тейлора.

Полинг стащила с полки «Желтые страницы Манхэттена» и раскрыла на столе.

— Инициалы? — спросила она.

— Понятия не имею. Поищи среди частных лиц в Вест-Виллидже.

Полинг нашла семь возможных адресов — 8-я Западная улица, Бэнк-стрит, Перри-стрит, Салливан-стрит, 12-я Западная, Хадсон-стрит и Уэверли-плейс.

— Начни с Хадсон-стрит, проверь адресную книгу и выясни, в каком квартале этот дом.

— Точно посередине между Кларксон-стрит и Лерой-стрит. Что из этого следует?

— Твое лучшее предположение?

— Мужчина без языка знал Тейлора? Жил с ним? Работал с ним? Убил его?

Ричер промолчал.

— Погоди, — сказала Полинг. — Тейлор и был «своим», верно? Он украл ключи. Он остановил машину у «Блумингдейла» именно там, где велел парень без языка. Тебя всегда беспокоило само похищение — оно могло получиться только так.

Ричер промолчал.

— Так что из этого следует?

— Мы прорабатываем детали и исследуем улики, идем по трудному пути. Следующий этап — визит в квартиру Тейлора.

— Сейчас?

— Почему бы и нет — вполне подходящее время.

Они двинулись пешком. Из кондиционеров на вторых этажах крупными дождинками капала конденсированная влага. Уличные торговцы шумно предлагали поддельные часы и зонты. Город бурлил. Ричер любил Нью-Йорк больше многих других мест, любил его безумную суету и анонимность.

Дом по адресу Тейлора оказался шестнадцатиэтажным кирпичным кубом с заурядным подъездом, но приличным вестибюлем. За длинной стойкой сидел мужчина.

— Подход? — спросила Полинг.

— Простой путь, прямой подход, — ответил Ричер.

Они открыли дверь подъезда и вошли. Ричер направился прямиком к стойке.

— Эта леди даст вам четыреста долларов, если вы впустите нас в квартиру мистера Тейлора, — заявил он.

Консьержи такие же люди, да и сумма была выбрана со смыслом. Достаточно крупная, чтобы сойти за хорошую наличность, и, по опыту Ричера, вызывающая непреодолимое искушение доторговаться до пяти сотен. И по его же опыту, дело было в шляпе, как только это искушение возникало.

Мужчина немного помолчал и посмотрел налево и направо. Никого не увидел и ответил:

— Оʼкей. Пошлю помощника.

А деньги сам прикарманишь, подумал Ричер.

— Пятьсот, — объявил консьерж.

— Идет, — согласился Ричер.

Полинг достала из сумочки кошелек, открыла, отсчитала пять стодолларовых купюр и пододвинула по стойке.

— Двенадцатый этаж, — сообщил консьерж. — Поверните налево и идите к последней двери по правой стороне. Помощник вас встретит.

Он показал на лифт. Ричер и Полинг подошли и нажали кнопку со стрелкой вверх.

— Ты должен мне кучу денег, — заметила Полинг, когда дверь лифта открылась.

— За мной не заржавеет, — ответил Ричер. — Нынче вечером я разбогатею.

Кабина лифта остановилась на двенадцатом этаже, и дверь отъехала в сторону. Они повернули налево, нашли последнюю дверь справа и стали ждать.

— Сколько он платит за такую квартирку? — поинтересовался Ричер.

— За аренду? — Полинг взглянула на расстояние между дверями, оценивая размеры квартиры, и предположила: — Маленькая, с двумя спальнями. Может, четыреста монет в месяц, а может, четыреста двадцать пять.

— Немало.

Звякнул подъехавший лифт, из него вышел мужчина в зеленой форме — помощник. Он подошел, открыл дверь в квартиру Тейлора и отступил.

Ричер вошел первым. Воздух в квартире был горячим и неподвижным. После прихожей величиной с телефонную будку слева находилась кухня из нержавеющей стали, справа — стенной шкаф-гардероб. Гостиная была прямо, а две соседствующие спальни располагались левее. Кухня и гостиная сверкали чистотой. Квартира была оформлена со вкусом, в современном лаконичном «мужском» стиле, мебель — строгая. На полках в алфавитном порядке стояло множество книг. Маленький телевизор, большое количество компакт-дисков.

— Очень стильно, — отметила Полинг.

Большая из спален была пустой, почти монашеской — белые стены, широкая кровать, серое постельное белье. В шкафу полно костюмов, курток, рубашек и брюк, развешенных строго по сезону и цвету.

— Поразительно, — сказала Полинг. — Хочу за этого парня замуж.

Ричер перешел во вторую спальню — маленькую, простую и неотделанную. На потолке не было лампочки. В спальне стояли только две узкие железные койки с несвежими простынями и помятыми подушками. Окно было затянуто черной тканью.

— Вот где прятали Джейд и Кейт, — сказал Ричер.

Полинг осмотрела подушки и сообщила:

— Длинные темные волосы.

Ричер вернулся в гостиную и обыскал стол. Немного личных бумаг, немного финансовых. Имя Тейлора было Грэм, он являлся подданным Соединенного Королевства и имел статус проживающего в стране иностранца. На столе стоял кнопочный телефон, на вид совсем новенький. Кнопок скоростного набора было десять, рядом с каждой имелась бумажная полоска под пластиком с инициалами.

На верхней стояла буква «Л». Лейн, догадался Ричер. Он нажал кнопку. В сером жидкокристаллическом окошке-индикаторе появился номер с кодом 212. Ричер последовательно нажал остальные девять кнопок. Три номера с кодом 212, три — 917, два — 718 и длинный номер с цифрами 01144 в начале. Цифры 212 относились к манхэттенским номерам. Вероятно, приятели, подумал Ричер. На 917 начинались сотовые номера. Возможно, телефоны тех же приятелей. Цифры 718 указывали на Бруклин, а длинный номер с кодом 01144 был британским. Возможно, телефон семьи. На полоске стоял инициал «С».

Понажимав некоторое время кнопки, Ричер закончил.

— Как ты думаешь, портье дежурят здесь круглосуточно? — спросил он.

— Сомневаюсь. Не в центральной части города. В моем доме не дежурят. Вероятно, они сидят здесь только днем.

— Этим, возможно, и объясняются отсрочки. Он не мог провести их в квартиру мимо портье. В первый день ему пришлось долго ждать, а потом он соблюдал интервалы, чтобы прослеживалась последовательность.

— И чтобы создать впечатление отдаленности.

— Так предполагал Грегори. Он был прав, а я ошибался.

— Что теперь? — спросила Полинг.

— Мне бы хотелось снова встретиться с твоим приятелем из Пентагона. Сделать ему одно предложение.

— Что мы можем ему предложить?

— Скажи ему, что мы потопим команду Лейна, если он выручит нас. Он пойдет на сделку.

— А мы это сможем?

— Раньше или позже встанет вопрос — мы или они.

Полинг начала обзванивать службы ООН, разыскивая своего знакомого. Он неохотно согласился встретиться в три часа дня в том же кафе, что и раньше.

— Время поджимает, — напомнила Полинг.

— Оно всегда поджимает. Попробуй позвонить Бруэру.

Но Бруэра на месте не оказалось, а его сотовый был отключен.

В кафе на Второй авеню они пришли заранее.

— У тебя есть теория, верно? — спросила Полинг Ричера. — Как у физика. Единая всеобъемлющая теория.

— Нет, не всеобъемлющая. Только частичная. Не хватает большой составляющей. Но для Лейна у меня уже есть фамилия.

— Какая?

— Подождем, что скажет Бруэр, — сказал Ричер.

Он помахал вчерашней официантке и заказал кофе. Кофе оказался такой же крепкий, горячий и настоящий.

Телефон Полинг зазвонил за полчаса до того, как должен был появиться пентагоновец. Она прослушала информацию и сказала, где они находятся.

— Бруэр, — сообщила она. — Наконец-то. Хочет поговорить лично, придет сюда.

— Он появится одновременно с твоим знакомым.

— Знакомому это не понравится. Не думаю, что он любит большие компании.

Но знакомый пентагоновец Полинг пришел немного раньше.

— Меня настораживает ваше предложение, — сказал он. — Я не могу потворствовать противозаконным действиям.

Будь благодарен хотя бы раз за свою убогую жизнь, подумал Ричер. Но вслух произнес:

— Понимаю вашу озабоченность, сэр. Даю вам слово, что ни один коп или прокурор в Америке не найдет в моих действиях ничего предосудительного.

Пентагоновец помолчал и спросил:

— Так что вы от меня хотите?

— Мне нужно, чтобы вы проверили имя пассажира по полетным листам самолетов, улетевших отсюда за последние двое суток.

— Военных?

— Нет, коммерческих.

— Из какого аэропорта? Каким рейсом?

— Точно не знаю. Я бы начал с аэропорта Кеннеди, проверил рейсы «Бритиш эйруэйз», «Юнайтед эйруэйз» и «Америкен эйруэйз» в Англию, в Лондон. Начал бы с позавчерашних рейсов. Не найдете там, попробуйте Ньюарк. Если и там неудача, снова проверьте рейсы из Кеннеди за вчерашнее утро.

— Оʼкей, — согласился пентагоновец и спросил: — Кого я ищу? Кого-то из команды Эдварда Лейна?

Ричер кивнул.

— Он недавно на него работал.

— Имя?

— Тейлор. Грэм Тейлор. Он подданный Соединенного Королевства.

Пентагоновец ушел, пообещав звонить на сотовый Полинг.

— Ты не нашел паспорт Тейлора у него в квартире. Значит, либо он жив, либо кто-то прикидывается им.

Ричер промолчал.

Полинг продолжила:

— Предположим, Тейлор работал в паре с безъязыким. Предположим, они из-за чего-то поссорились — или из-за того, как поступить с Кейт и Джейд, или из-за денег, или из-за того и другого. И предположим, один из них убил другого и бежал по паспорту Тейлора со всеми деньгами.

— Зачем бы ему использовать паспорт Тейлора?

— Возможно, у него нет своего. Возможно, он в розыске и не мог вылететь по собственному паспорту.

— В паспортах имеются фотографии.

— Ты похож на свою паспортную фотографию?

— Немного.

— Иногда этого достаточно, — заметила Полинг. — Вылетающих проверяют не так, как прибывающих.

Ричер поднял взгляд и увидел входящего Бруэра. Тот сел на стул, где до него сидел пентагоновец.

— Труп из реки не принадлежит мужчине на фотографии Патти. Парень на ее фото под метр восемьдесят, атлетического телосложения, а тот, кого выловили, — под метр девяносто и хилый.

— У него был язык? — спросила Полинг.

— Чего? — переспросил Бруэр.

— Мы ищем мужчину с отрезанным языком.

Бруэр посмотрел ей прямо в глаза:

— Значит, труп не ваш. При нем все, кроме пульса.

— Установили его личность? — спросил Ричер.

Бруэр кивнул.

— По отпечаткам пальцев. Он был ценным информатором ПУНа. Поставки первитина с Лонг-Айленда.

— Тогда мы ничего о нем не знаем, — сказал Ричер. — Он совершенно не связан с нашим делом.

Бруэр посмотрел на него долгим тяжелым взглядом:

— Уверены?

Ричер кивнул:

— Уверен. Сожалею, что не можем помочь.

Бруэр только пожал плечами и сказал:

— Ладно.

— Фотография, которую дала Патти, еще у вас? — спросил Ричер.

— Фотографии, — поправил Бруэр. — Она дала две.

Снимки были в обычном почтовом конверте. Бруэр положил его на стол и ушел. Ричер не стал открывать конверт.

— Что мы имеем? — спросил он.

— То же, что и всегда. Тейлора и мужчину, который не может говорить.

Ричер отрицательно помотал головой:

— Тейлор и есть мужчина, который не может говорить.

Помолчав, Полинг воскликнула:

— Не может из-за акцента.

Ричер кивнул:

— Именно. Мы говорили, что никто не исчез, но Тейлор, по определению, исчез с самого начала. И Тейлор стоял за всей этой проклятой историей. Он снял квартиру и купил стул. И не мог рисковать, открывая рот. Потому что он англичанин. Он знал, что оставит след, и кто бы ни занялся расследованием, услышал бы о сорокалетнем мужчине заурядной внешности, говорившем с английским акцентом. Его бы мгновенно вычислили, поскольку он был последним, кто видел Кейт и Джейд живыми. Он мастерски сбил со следа.

— Он сделал то же, что пять лет назад сделал Найт, — сказала Полинг. — Похищение было организовано так же. Открой конверт, проверь.

Ричер вынул фотографии изображением вниз и перевернул верхнюю.

На ней был мужчина, которого он до этого видел дважды.

Тейлор.

— Точно. Именно он садился сначала в «мерседес», а потом в «ягуар», — подтвердил Ричер и перевернул вторую фотографию.

Этот снимок был крупнее. На нем у мужчины был открыт рот, и были видны ужасные зубы.

— Вот в чем дело, — заметил Ричер, — он скрывал две улики. Английский акцент и британскую стоматологию.

— Где он сейчас? В Англии?

— Это мое предположение. Улетел домой, где чувствует себя в безопасности.

— С деньгами?

— Зарегистрировал багаж, три сумки.

— Смог пронести? Через все рентгеновские проверки?

— Почему бы и нет. Однажды эксперт мне все рассказал о бумажных деньгах. Купюры в основном состоят из льняных и хлопчатобумажных волокон. Думаю, под рентгеном они смотрятся как одежда.

Полинг взяла снимки и положила их перед собой.

— Позор, — сказал Ричер. — Я проникся к Тейлору, когда думал, что он мертв. Все отзывались о нем хорошо.

— Что ж, у тебя есть фамилия для Лейна, — сказала Полинг. — Всеобъемлющая теория. Как у физика. Не понимаю, почему ты называешь ее частичной. Все это провернул Тейлор.

— Нет, — возразил Ричер. — Звонил американец. У него был сообщник, вот почему теория только частичная.

— Лейн не согласится на полхлеба. Он не станет платить.

— Заплатит половину. Остальное — когда сообщим ему, кто был сообщником.

— Как мы это узнаем?

— Единственный надежный путь — найти Тейлора.

— В Англии?

— Если твой приятель из Пентагона подтвердит, что он туда полетел. Он мог бы проверить для нас, с кем Тейлор сидел рядом во время полета. Не исключено, что они летели вместе.

Полинг оставила пентагоновцу сообщение в голосовой почте.

— Что теперь? — спросила она.

— Подожди, пока тебе ответит приятель, потом закажи нам машину до аэропорта и билеты до Лондона, если туда улетел Тейлор. Держу пари, Лейн попросит меня полететь в Лондон, чтобы сделать предварительную работу. Потом прибудет со своей командой убивать Тейлора. Там мы и будем иметь с ними дело.

Полинг подняла глаза:

— Вот почему ты обещал, что ни один коп или прокурор в Америке не найдет в твоих действиях ничего предосудительного.

Ричер поцеловал Полинг и пошел к метро. Около пяти он добрался до «Дакоты».

Но не вошел в здание. Вместо этого он направился в Центральный парк к мемориалу Джона Леннона. Рядом с этим местом и был убит Леннон. Подобно большинству мужчин его возраста, Ричер воспринимал «Битлз» как часть собственной жизни. Их песни были ее фоном, ее звуковой дорожкой. Может, поэтому Ричер и любил англичан.

Может, поэтому и не хотел делать то, что собирался. Но сомнений не было, Тейлор был преступником.

Может, просто не было никакого удовлетворения от того, что он сдавал одного преступника другому. Но это надо было сделать. Ради Кейт. Ради Джейд. Ради Хобарта.

Ричер повернулся и вышел из парка.

Зажав фотографии Тейлора веером между большим и указательным пальцами, Эдвард Лейн задал простой вопрос:

— Почему?

— Жадность, ревность или все вместе, — ответил Ричер.

— Где он сейчас?

— Думаю, в Англии. Скоро узнаю.

— У него должен был быть сообщник. Кто?

— Об этом придется спросить у Тейлора.

— Я хочу, чтобы вы его для меня нашли.

— Я хочу получить свои деньги.

— Сейчас — десять процентов. Остальные — когда увижу Тейлора своими глазами при встрече.

— Двадцать. Или я выхожу из игры.

— Оʼкей, двадцать. Но вы улетите прямо сейчас, сегодня вечером. Мы прилетим через сутки. Семь человек. Будем в гостинице «Парк-лейн-Хилтон».

— С остальными деньгами?

— До последнего цента. Я покажу вам деньги, когда мы встретимся в отеле и вы скажете, где Тейлор. Я отдам их вам, как только его увижу.

— Согласен, — сказал Ричер.

Десять минут спустя он снова ехал в метро — с пластиковой сумкой, в которой лежали двести тысяч долларов.

Ричер встретился с Полинг в ее квартире. Он отдал ей сумку и сказал:

— Возьми, сколько я тебе должен, а остальное спрячь. Здесь достаточно, чтобы Хобарт хотя бы начал лечиться.

Полинг открыла пакет, достала несколько купюр и положила на кухонный стол. Закрыла пакет и сунула в духовку.

— У меня здесь нет сейфа, — объяснила она.

Взяв из стопки на стойке четыре банкноты, Полинг протянула их Ричеру со словами:

— Купи новую одежду. Вечером мы вылетаем в Англию.

— Твой приятель отзвонил?

Она кивнула.

— Тейлор вылетел рейсом «Бритиш эйруэйз», меньше чем через четыре часа после того, как Бёрк положил в «ягуар» деньги.

— Один?

— Вероятно. У него было место рядом с какой-то англичанкой.

— Мне не нужно четыреста долларов на одежду, — заметил Ричер.

— Нужно, если летишь со мной, — возразила Полинг.

Через полчаса Ричер занимался тем, чем не занимался никогда в жизни, — покупал одежду в универмаге. Он стоял в очереди в кассу в мужском отделе «Мейси», держа в руках серые брюки, серую куртку, черную рубашку, черный свитер с треугольным вырезом, черные носки и белые трусы на резинке. Подошла его очередь, и он расплатился. Приняв душ и переодевшись в квартире Полинг, он достал из кармана старых джинсов свой потрепанный паспорт и фотографии, сделанные Патти Джозеф, и переложил в карман новых брюк. Взял складную зубную щетку и сунул в карман новой куртки.

Глава девятая

Полинг заказала билеты в бизнес-классе на тот же рейс, которым двое суток назад улетел Тейлор.

— Как будем действовать? — спросила она.

— Найдем Тейлора, Лейн с ним разберется, а я потом разберусь с Лейном.

— Как?

— Что-нибудь придумаю.

— А что насчет остальных?

— Если решу, что команда без Лейна распадется, то остальных оставлю в покое. Но если кто-нибудь из них захочет встать на его место, разделаюсь и с ним. И так до тех пор, пока команда на самом деле не распадется.

— Будет не просто найти Тейлора, — заметила Полинг.

— У меня есть план.

— Расскажи.

— У тебя есть в Англии знакомые частные детективы? Существует такое международное братство?

— Скорее сестринская община. Есть кое-какие номера.

— Знание местных реалий всегда ключ, — сказал Ричер.

Полинг взяла у стюардессы плед и откинула спинку кресла.

Ричер немного полюбовался на спящую Полинг и тоже откинул спинку. Он любил летать.

Стюардесса разбудила Ричера, чтобы тот позавтракал.

Потом включились все табло, оповещающие о начале их приближения к аэропорту Хитроу.

Ричер прижался лбом к иллюминатору и посмотрел вниз. Он увидел Темзу, блестевшую в лучах солнца, словно полированный свинец; увидел белокаменный, недавно почищенный Тауэрский мост. Ричер вытянул шею, поискал взглядом собор Святого Павла и увидел большой купол в окружении старых петляющих улочек, увидел здание парламента и Биг-Бен.

— Нужно найти тихую гостиницу. Такую, где не смотрят паспорт. Может, в Бейсуотере, — сказал Ричер.

Он снова повернулся к иллюминатору и увидел шестиполосную автостраду, по которой медленно левосторонним порядком двигались машины. Потом забор аэропорта. Стюардесса по микрофону сообщила о прибытии в Лондон.

Полинг и Ричер заполнили карточки прибывающих, и служащий поставил печати в их паспорта. Полинг поменяла пачку долларов из Угу на фунты, и они сели на скорый поезд до вокзала Паддингтон, откуда было рукой подать до бейсуотерских гостиниц. В центр города они попали в середине дня.

В Лондоне было ясно, чисто и холодно.

Ричер нес чемодан Полинг. Они шли на юг, потом на восток, к парку «Суссекс-Гарденз». По прошлым поездкам Ричер помнил группы домов с общими стенами, объединенных в дешевые гостиницы. Полинг отвергла две первые гостиницы, которые он нашел, но, поняв, что лучше не предвидится, сдалась и согласилась на третью. Портье с радостью принял наличные. Книги записи постояльцев в гостинице не имелось. Величественная кровать была застелена зеленым стеганым покрывалом.

— Мы здесь долго не пробудем, — заметил Ричер.

— Все в порядке, — сказала Полинг.

Чемодан она распаковывать не стала. Пока она мылась, Ричер сидел на кровати. Полинг вышла из ванной, подошла к окну и посмотрела поверх крыш.

— Англия занимает территорию в двести пятьдесят тысяч квадратных километров, — сообщила она. — Откуда начнем?

— С сестринской общины, — ответил Ричер.

Полинг принесла сумочку и достала из нее маленькое устройство — электронную записную книжку. Вошла в именной указатель и нашла имя и адрес.

— Грейз-Инн-роуд, — сказала она. — Это рядом?

— Не думаю. Наверное, восточней, где адвокатские конторы. Вероятно, сможем добраться на метро.

Полинг позвонила с телефона на ночном столике. Ричер услышал конец разговора. Полинг объяснила, кто она, попросила о встрече, а потом спросила:

— В шесть вас устроит? — Сказала: — Хорошо, спасибо, — и положила трубку.

— Сестринская община подключилась, — сказал Ричер.

— Братство, — возразила Полинг. — Похоже, женщина, чьи координаты у меня имелись, продала свой бизнес.

Они пошли к станции метро. Проехав шесть остановок в набитом вагоне, без четверти шесть они вышли на Чансери-лейн. На улице было еще светло. Узкие улочки были забиты машинами — черными такси, красными автобусами, белыми фургонами, по тротуарам шли толпы прохожих.

Ричер и Полинг направились на север к Грейз-Инн-роуд и миновали мемориальную доску, сообщавшую о том, что неподалеку жил Чарлз Диккенс.

Полинг смотрела на номера на дверях и нашла нужный на красно-коричневой двери с веерообразной фрамугой. Они пробежали глазами надписи на латунных табличках на стене. На одной было написано «Розыскное бюро». Ричер толкнул дверь и обнаружил, что та открыта. Поднявшись на третий этаж, они нашли нужную дверь. Она была распахнута в квадратную комнату с письменным столом. Владельцем конторы оказался щуплый мужчина с жидкими волосами.

— Вы, должно быть, те самые американцы, — сказал он.

— Мы разыскиваем одного человека, — объяснила Полинг. — Два дня назад он прилетел из Нью-Йорка. Он англичанин, его фамилия — Тейлор.

— Дважды за один день, — заметил детектив. — Ваш мистер Тейлор — популярная личность.

— Что вы имеете в виду?

— По этому же делу звонил мужчина из Нью-Йорка. Не назвался. Я предположил, что он обзванивал все лондонские сыскные конторы.

Полинг повернулась к Ричеру и одними губами произнесла: «Лейн».

Снова повернувшись к столу, она спросила:

— Что вы ему сказали?

— Что в Великобритании шестьдесят миллионов человек и из них несколько сотен тысяч Тейлоров. Что без более подробной информации я не смогу ему помочь.

— А нам сможете?

— Зависит от того, какой дополнительной информацией вы располагаете.

— У нас есть его фотографии.

— Позже это могло бы помочь, но не в начале. Как долго мистер Тейлор находился в Америке?

— Думаю, много лет.

— Глухой номер. Я работаю с базами данных. Счета, списки избирателей, отчеты о кредитных операциях. Если ваш мистер Тейлор не жил здесь много лет, он нигде не всплывет. Мне очень жаль.

Полинг одарила Ричера взглядом, говорящим: «Великолепный план».

— У меня есть номер телефона его ближайшей родни, — сообщил Ричер.

— Мы обыскали квартиру Тейлора в Нью-Йорке и нашли стационарный телефонный аппарат с десятью запрограммированными клавишами скоростного набора, — объяснил Ричер. — Единственный английский номер был помечен буквой «С». Если родство довольно близкое, то Тейлор бы не вернулся в Англию, хотя бы не предупредив родственников.

— Что за номер? — спросил детектив.

Ричер закрыл глаза и назвал номер с начальными цифрами 01144, который запомнил на Хадсон-стрит. Детектив записал.

— Хорошо, — сказал он. — Уберем международный код и добавим вместо него ноль. Раскочегарим старый компьютер и посмотрим в обратный телефонный справочник. Вы же понимаете, что здесь мы найдем только адрес. Чтобы установить личность, там проживающую, нам придется поискать в другом месте. — Он нажал на несколько клавиш, и на экране появился адрес. — Грейндж-фарм, — прочитал он. — Это в Бишопс- Парджитере. Судя по индексу, недалеко от Нориджа.

— Бишопс-Парджитер — название города?

Детектив кивнул.

— Скорее всего — небольшой деревни в графстве Норфолк в Восточной Англии. Фермерский край, сплошная равнина, ветра, болота. Километрах в двухстах отсюда на северо-восток.

— Найдите имя.

Детектив открыл другую базу.

— Мы в списке избирателей, — сообщил он. — По этому адресу зарегистрировано два избирателя — мистер Энтони Джексон и миссис Сюзен Джексон. Вот и ваша буква «С» — Сюзен.

— Сестра, — сказала Полинг. — Замужем. Повторяется история с Хобартом.

— Теперь давайте сделаем еще одну малость. На этот раз не совсем законную, но я же среди коллег. — Он открыл новую базу данных. — Отдел труда и пенсионного обеспечения. — Он ввел имя, фамилию и адрес, а затем набрал на клавиатуре замысловатую команду. — Энтони Джексон — тридцать девять лет, его жене Сюзен Джексон — тридцать восемь. Ее девичья фамилия действительно Тейлор. У них один ребенок — дочь восьми лет с неудачным именем Мелоди.

Детектив прокрутил базу вверх.

— По-видимому, Мелоди родилась в Лондоне. — Он открыл другой сайт и сообщил: — Поземельный кадастр. — Ввел адрес и стукнул по клавише «Запуск». Изображение на мониторе сменилось. — Они купили ферму в Бишопс-Парджитере всего год назад. Значит, можно предположить, что они — горожане, стремящиеся вернуться к земле.

— Спасибо. Мы признательны вам за помощь, — поблагодарил Ричер и попросил: — Может, вы смогли бы забыть эту информацию, если вам снова позвонит тот мужчина из Нью-Йорка.

— Кто первым пришел, того я и обслужил. Мой рот на замке, — пообещал детектив.

— Спасибо, — еще раз поблагодарил Ричер. — Сколько мы вам должны?

— Нисколько. Я получил большое удовольствие. Всегда рад помочь коллегам.

На улице Полинг сказала:

— Чтобы найти номер, Лейну всего-то и надо, что осмотреть квартиру Тейлора, и тогда он будет знать столько же, сколько мы. В сети есть эти обратные справочники.

— Номера он не найдет, — заверил ее Ричер. — А если бы и нашел, не проследил бы связь. Другие у него навыки.

— Уверен?

— Не до конца. Поэтому и стер номер.

— Что теперь?

— Поедем в Бишопс-Парджитер, пора повидаться с Сюзен Джексон.

Из гостиницы Ричер и Полинг отправились пешком к Мраморной арке, чтобы найти фирму по прокату машин. У Ричера не было ни прав, ни кредитной карточки, так что он оставил Полинг заполнять анкеты и в поисках книжного магазина пошел по Оксфорд-стрит. Он нашел магазин, в котором целый стеллаж занимали автомобильные атласы Великобритании. В первых трех, которые он просмотрел, деревня Бишопс-Парджитер не была отмечена. Слишком маленькая, решил Ричер. Тут он увидел ряд карт Государственного картографического управления, снял с полки все карты Норфолка и по очереди просмотрел. Бишопс-Парджитер он нашел в четвертой. Деревушка находилась на пересечении дорог километрах в пятидесяти к юго-западу от Нориджа.

Ричер купил карту, чтобы знать местность досконально, и самый дешевый атлас для общей ориентации. Вернувшись пешком в офис проката машин, он обнаружил, что Полинг ждет его с ключами от «мини-купера».

— Наш — красный, с белой крышей. Очень классный, — сообщила Полинг.

— Тейлор, возможно, там. С сестрой, — сказал Ричер.

— Почему?

— Инстинкт — спрятаться где-нибудь на отшибе. И он был солдатом, значит, выбрал бы выгодное для обороны место. Там местность ровная, как бильярдный стол. Я только что смотрел карту. Он засек бы визитеров за десяток километров. Если у него есть ружье, он неуязвим. И если у него машина с полным приводом, у него во все стороны дороги к отступлению. Он смог бы просто удрать через поля.

— Мне это кажется вероятным, — согласилась Полинг. — Как будем действовать?

— Тейлор работал у Лейна три года, значит, никогда не видел ни тебя, ни меня. Он не будет стрелять в каждого незнакомца, который подходит к его дому.

— Мы едем прямо к нему?

Ричер кивнул:

— По крайней мере подбираемся достаточно близко, чтобы все рассмотреть.

Служащий проката выгнал «мини-купер» из гаража, Ричер сильно отодвинул спинку переднего сиденья назад и влез. Полинг села за руль и завела двигатель.

— Едем на северо-восток по шоссе M11, — сказал Ричер.

Они неуверенно продвигались по городу, пока не нашли широкую дорогу с указателем А10, которая привела их на М25. Они въехали на нее по часовой стрелке и, миновав два съезда, оказались на шоссе M11. Это шоссе вело на север и на восток — к Кембриджу, Ньюмаркету и в конце концов к Нориджу. Было девять вечера, почти стемнело.

Маленький «мини» стремительно ехал вперед. Стрелка часов в голове у Ричера приближалась к десяти.

— Не нравится мне вся эта история, — заметил он. — Тут что-то не так. Не могу отделаться от ощущения, что совершаю серьезную ошибку.

Много позже они проехали через городок под названием Фенчёрч-Сент-Мэри. Дорога стала уже, они увидели указатель — до Нориджа было шестьдесят четыре километра. Ричер развернул карты, и они стали искать поворот на Бишопс-Парджитер. Дорожные знаки были ясными и понятными, но длинные названия давали укороченными. Ричер увидел указатель на Б-пс-П-тер, но они успели проехать метров двести, когда он понял, что это означало. Полинг развернулась и поехала назад. Узкая маленькая дорога все время петляла.

— Сколько еще ехать? — спросила Полинг.

— Может, километров пятнадцать, — ответил Ричер и выглянул из окна.

— Не имеет смысла, — заключил он. — Слишком темно. Мы даже дома не увидим, не то что самих жильцов. — На карте километрах в шести были обозначены здания, одно с пометкой «общ. зав.». Он сверился со списком условных знаков: — «Общественное заведение». Паб. Может, гостиница. Нам нужен номер. Поедем искать на рассвете.

— Подходит, босс, — согласилась Полинг.

Ричер понял, что она устала. Перелет, смена часовых поясов, незнакомые дороги, столько времени за рулем.

— Извини, — сказал он. — Мы перенапряглись.

— Нет, — возразила Полинг. — Мы попали туда, куда нужно, и утром сможем продолжить.

Вскоре они увидели впереди свет. Оказалось, что это светилась вывеска паба «Герб епископа». Паб выглядел уютно.

Полинг втиснула крошку «мини» между грязным «лендровером» и раздолбанным автомобилем с закрытым кузовом и заглушила двигатель. Ричер занес чемодан Полинг внутрь. Впереди у дальней стенки виднелась отполированная до невероятного блеска гостиничная стойка из темного старого дерева. Налево была дверь с табличкой «Бар для постояльцев», которая вела, судя по всему, в пустое помещение. Направо, за лестницей, была дверь с табличкой «Паб». Ричер сквозь стекло увидел бармена, спины четырех посетителей, ссутулившихся на табуретах у стойки, и спину мужчины, сидевшего за столиком в дальнем углу.

Ричер позвонил в колокольчик. Далеко не сразу пришел бармен, румяный здоровяк лет шестидесяти.

— Нам нужен номер, — сказал Ричер.

— Номер обойдется вам в сорок фунтов. Но это с завтраком.

— Нам подходит.

— Номер с ванной? — осведомился бармен.

— Да, хорошо бы с ванной, — ответила Полинг.

Она дала ему четыре десятифунтовые купюры. Бармен вручил ей латунный ключ, дал Ричеру ручку и положил перед ним книгу регистрации постояльцев. Ричер в графе «Ф.И.О.» написал Дж. и Л. Бейсуотер. Затем поставил галочку, предпочтя адрес места работы адресу места жительства, и написал адрес стадиона «Янки» — 161-я улица, Бронкс, Нью-Йорк, США. В графе «Марка автомобиля» он нацарапал «роллс-ройс» и спросил у бармена:

— Тут можно поесть?

— Боюсь, вы немного опоздали к ужину, — ответил тот. — Но если хотите, можно приготовить сандвичи.

— Прекрасно, — согласился Ричер.

— Вы — американцы, верно? У нас их много останавливается. Приезжают посмотреть старые аэродромы, на которых размещались американские самолеты.

— Тогда меня еще не было на свете, — заметил Ричер.

Бармен глубокомысленно кивнул и пригласил:

— Проходите, выпейте. Сандвичи скоро будут готовы.

Он исчез на кухне, и Ричер вошел в паб. Пять голов повернулись в его сторону. Четверо мужчин у стойки были похожи на фермеров — красные обветренные лица, крепкие руки.

Одинокий мужчина за столиком оказался Тейлором.

Как и положено хорошему солдату, Тейлор, оценивая степень опасности, задержал взгляд на Ричере. Появление Полинг за спиной у Ричера вроде бы его успокоило, и он снова принялся за пиво. Ричер проводил Полинг к столику в противоположном от Тейлора конце зала, сел спиной к стене и увидел, что фермеры повернулись обратно к стойке.

— Следует заказать выпить, — сказал он.

— Я, пожалуй, попробую местного пива.

Ричер встал, подошел к стойке и сказал:

— Пинту самого лучшего пива для меня и полпинты для леди, — и, повернувшись к фермерам, добавил: — Джентльмены, не присоединитесь ли к нам? — Посмотрел на бармена и спросил: — Могу я и вас угостить?

Взгляды всех присутствующих устремились на Тейлора, так как только он был еще не приглашен. Тейлор поднял глаза так, словно его к этому вынудили. Ричер жестом показал, что собирается выпить, и окликнул:

— Что заказать для вас?

Тейлор посмотрел на него и ответил:

— Спасибо, но мне пора.

Четкий британский акцент. Оценивающий взгляд. Но лицо совершенно спокойное, на губах простодушная полуулыбка. Тейлор встал и направился к двери.

Бармен разлил в кружки шесть с половиной пинт лучшего горького пива и поставил их в ряд. Ричер заплатил, взял свою кружку и отнес ее Полинг. Четверо фермеров и бармен повернулись к их столику и выпили за их здоровье. Мгновенное общественное признание меньше чем за тридцать долларов, подумал Ричер, но вслух произнес:

— Надеюсь, я ненароком не обидел того парня.

— Не знаю его, — сказал один из фермеров.

— Он, верно, живет в Грейндж-фарм, — сообщил другой. — Потому как я видал, как он ехал на их «лендровере».

— А где эта Грейндж-фарм?

— Да вниз по нашей дороге. Там сейчас семья живет.

— Спросите Дейва Кемпа, — посоветовал третий фермер. — Он вам все о них расскажет.

— Кто такой Дейв Кемп? — спросил Ричер.

— В лавке, — объяснил третий. — В Бишопс-Парджитере. Там ведь и почта. Любит совать нос в чужие дела.

— Там есть паб?

— Наш паб — единственный на километры отсюда, приятель. С чего бы, как вы думаете, тут столько народу?

На это Ричер ничего не ответил.

— Они недавно на ферму приехали, — сообщил четвертый фермер. — Из Лондона. Верно, к земле потянуло.

Казалось, фермеры, по их меркам, этой информацией полностью оплатили пинту пива.

— Ты был прав, — сказала Полинг. — Тейлор на ферме.

— Но останется ли он там теперь? — спросил Ричер.

— Почему бы и нет. Твой широкий глупый американский жест выглядел весьма убедительно.

Сандвичи оказались вкусными. На домашнем хлебе с корочкой и маслом — превосходный ростбиф, сливочный соус с хреном и деревенский сыр. Полинг и Ричер съели сандвичи, допили пиво и пошли наверх в номер. Ричер поставил будильник в голове на шесть утра.

Глава десятая

В шесть часов утра из окна открылся вид на бескрайнюю туманную равнину. До самого горизонта простиралась серо- зеленая гладь. У деревьев были длинные тонкие гибкие стволы и круглые маленькие кроны, чтобы выстоять под ветрами.

Снаружи было холодно, «мини-купер» сплошь покрылся росой. Почти не разговаривая, Полинг и Ричер сели в машину.

Границы Грейндж-фарм были отмечены рвами, а не заборами. За рвами шли ровные, тщательно вспаханные поля, покрытые поздними бледно-зелеными всходами озимых. Ближе к середине земель виднелись маленькие купы деревьев и большой красивый дом из серого камня. Больше, чем представлял Ричер, и внушительнее, чем обычный фермерский дом. За домом на севере и на востоке стояли пять низких сараев — три по трем сторонам квадратного двора, два — порознь.

Дорога, по которой ехали Ричер и Полинг, шла вдоль рва по южной границе фермы. Подъездная дорога пересекала ров по короткому ровному мостику и уходила на север. Дом был метрах в восьмистах от нее. «Лендровер» был припаркован между его задней стеной и одним из отдельно стоящих сараев.

— Он все еще там, — сказал Ричер.

Полинг замедлила ход. В доме не было видно признаков жизни. Свет не горел.

Полинг остановила машину и опустила окно. Вокруг царили тишина и покой.

— Мне кажется, когда-то весь мир был таким, — заметила она.

Тут тишину разорвал выстрел. Ричер и Полинг пригнулись, потом посмотрели, не видно ли на горизонте дымка, чтобы понять, откуда стреляли.

— Охотники? — спросила Полинг.

Ричер внимательно прислушался и ничего не услышал.

— Думаю, сработал птичий отпугиватель, — сказал он. — Фермеры совсем недавно посадили озимые.

— Надеюсь, что только отпугиватель, — сказала Полинг.

— Мы вернемся. А сейчас съездим-ка в магазин к Дейву Кемпу.

Полинг снова тронулась. Бишопс-Парджитер оказался всего лишь стоявшей обособленно старинной каменной церковью и рядом домов напротив, протянувшимся метров на пятьдесят вдоль дороги. Среди них и находился магазин, торгующий всякой всячиной. Он уже был открыт: там продавались газеты.

— Прямой подход? — спросила Полинг.

— Его разновидность, — ответил Ричер.

Они вышли из машины. Дул сильный восточный ветер, и по сравнению с улицей в магазине было уютно и тепло. Внутри располагались почтовое отделение с закрытым ставнем окном, прилавок продовольственного отдела и газетный киоск в дальнем конце. За прилавком стоял пожилой мужчина.

— Вы Дейв Кемп? — осведомился Ричер.

— Он самый, — ответил тот.

— Мне посоветовали к вам обратиться. Мы здесь покупаем фермы.

— Вы американцы, верно?

— Да, мы представляем крупное сельскохозяйственное объединение в США. И можем предложить посредникам очень высокие комиссионные. Обычно мы ищем хорошие, ухоженные хозяйства, которые недавно приобрели любители. Но мы хотим купить их, пока они не пришли в упадок.

— Грейндж-фарм, — сказал Кемп. — Любители чертовы. К земле их, видишь ли, потянуло. Их ферма должна быть у вас первой на очереди. У них даже вдвоем кишка тонка такую ферму держать.

— Похоже, Грейндж-фарм — заманчивый вариант, — сказал Ричер. — Но мы слышали, что вокруг нее крутится еще какой-то тип. Его там недавно видели.

— Неужто? — спросил Кемп, возбуждаясь в предвкушении конфликта. Но он тут же и сник: — Нет, я знаю, о ком разговор. Это брат хозяйки.

— Уверены?

Кемп кивнул.

— Парень приходил сюда знакомиться. Сказал, что помотался по свету — и хватит. Послал конверт в Америку, авиапочтой. Мы с ним приятно поболтали.

— Что он отправил в Америку? — спросил Ричер.

— Он не говорил. Письмо отправил в гостиницу в Нью-Йорке, не на имя, а на номер.

— Догадались, что было внутри? — спросил Ричер.

— На ощупь похоже на тонкую книжечку, — ответил Кемп. — Страниц мало, обмотана резинкой.

— Разве он не заполнил таможенную декларацию?

— Мы оформили письмо как печатные документы. На них не заполняют.

— Спасибо, мистер Кемп, — поблагодарил Ричер.

— Как насчет комиссионных?

— Если купим ферму, вы их получите, — пообещал Ричер.

Они вернулись к ферме. Там было все так же тихо.

— Ты был очень убедителен, — заметила Полинг. — И легенда замечательно легла на вчерашний вечер. Если Кемп разболтает, Тейлор решит, что ты мошенник и хочешь побыстрее урвать куш.

— Да, врать я умею не хуже любого мошенника, — согласился Ричер. — К сожалению.

Тут он замолчал, потому что дверь фермы открылась и вышли четыре человека. Два высоких, один пониже и один совсем маленький. Вероятно, двое мужчин, женщина и ребенок.

— Они встали, — сказал Ричер.

— Я вижу только силуэты. Четыре человека. Семья Джексонов и Тейлор?

— Должно быть.

Все четверо несли на плечах какие-то длинные палки.

— Что они делают? — спросила Полинг.

— У них мотыги. Идут в поле выпалывать сорняки.

Крошечные фигурки двинулись на север, удаляясь от дороги. Смутные неясные силуэты в тумане.

— Мы увидели достаточно, — заключил Ричер. — Работа сделана. Возвращаемся в Лондон и ждем Лейна.

«Мини» влился в поток идущих в Лондон машин, которых было великое множество.

Через два часа они съехали с шоссе на бензоколонку. Ричер, несмотря на то что не был указан в документах на машину, сменил за рулем Полинг. По сравнению с тем, что они намеревались сделать, это было мелким проступком.

Поток двигался медленно, завихряясь, словно вода у стока в ванной, перед тем как быть неодолимо затянутым в город — через Сент-Джонз-Вуд, мимо Риджентс-парк, под Мраморной аркой и на Парк-лейн. Отель «Хилтон» был в южном конце улицы. Без четверти одиннадцать Полинг и Ричер оставили машину в платном гараже. Может, за час до того, как Лейн и его команда должны были появиться в гостинице.

— Хочешь, устроим себе ранний ланч? — спросила Полинг.

— Кусок не полезет в горло, — признался Ричер. — Я запутался. Чувствую себя так, будто передаю Тейлора палачу.

— Так выйди из игры.

— Не могу. Хочу поквитаться за Кейт и Джейд, и мне нужны деньги для Хобарта. К тому же мы в долгу перед твоим приятелем из Пентагона. Я должен сдать Тейлора. Но в такой ситуации я, пожалуй, обойдусь без ланча.

— Где мне находиться? — спросила Полинг.

— Сиди в холле. Веди наблюдение. Потом пойди и сними номер в какой-нибудь другой гостинице. Оставь мне записку у портье в «Хилтоне». Назовись фамилией Бейсуотер. Я отвезу Лейна в Норфолк, Лейн разберется с Тейлором, я разберусь с Лейном. Потом вернусь и заберу тебя. И мы вместе куда-нибудь отправимся.

Они поднялись по ступеням в холл. Полинг обходным путем направилась к дальним креслам, а Ричер прошел к стойке портье и встал в очередь. Над ксероксом висела латунная табличка с надписью: «По закону, некоторые документы копированию не подлежат». Например, деньги, подумал Ричер.

— Группа Эдварда Лейна уже прибыла? — спросил он, когда подошла его очередь.

Портье постучал по клавишам.

— Еще нет, сэр.

— Когда прибудут, передайте, что я жду их в холле.

— Как вас назвать, сэр?

— Тейлор, — ответил Ричер.

Он отошел от стойки и нашел укромное место. Он собирался пересчитать восемьсот тысяч долларов и не хотел свидетелей. Расположившееся в соседних креслах семейство — мать и двое детей — исподволь наблюдало за ним. Мать выглядела усталой, а дети капризничали. Прилетели ранним рейсом и ждут, когда будет готов их номер, подумал Ричер. Мать распаковала половину багажа, пытаясь развлечь детишек, — книги для раскрашивания, кукла без руки, видеоигры.

— Нарисовали бы что-нибудь из того, что вам предстоит увидеть, — предложила мать, чтобы их успокоить.

Ричер повернулся и стал смотреть на дверь.

Он увидел, как вошел Перес. За ним — Ковальски. Потом сам Эдвард Лейн. Следом Грегори, Грум, Аддисон и Бёрк. Чемоданы на колесиках, сумки. Все выглядели слегка помятыми, но собранными и настороженными. Они походили на тех, кем были на самом деле, — на группу спецназовцев, пытающихся путешествовать инкогнито.

Ричер увидел, как они зарегистрировались. Увидел, как портье передал Лейну сообщение. Увидел, как Лейн обернулся. Его взгляд заскользил по холлу и остановился на Ричере. Лейн кивнул. Семь мужчин подняли вещи и пошли через многолюдный холл. Лейн поставил на пол одну сумку и, не выпуская из рук вторую, сел напротив Ричера.

— Покажите деньги, — сказал Ричер.

— Знаете, где Тейлор?

Ричер кивнул:

— Я знаю, где он. Я видел его дважды. Вчера вечером и сегодня утром.

— Так скажите мне где.

— Сначала покажите деньги.

Лейн ничего не сказал. Ричер заметил:

— Вы обзвонили кучу частных лондонских сыщиков.

— Человек имеет право оградить себя от лишних расходов, — ответил Лейн.

— Вы узнали больше, чем я?

— Нет.

— Значит, расходы не лишние.

— Оʼкей, — согласился Лейн. Он поставил кожаную сумку на пол и расстегнул молнию. Сумка была набита деньгами.

Ричер засунул ноготь под бумажную полоску, перевязывающую одну из пачек. Полоска была тугой, следовательно, пачка — полной. В сумке было четыре одинаковых стопки по двадцать пачек в каждой. Всего восемьдесят пачек. По сотне сотенных в каждой. Восемьдесят на сто и еще раз на сто — восемьсот тысяч.

Ричер зажал край банкноты между указательным и большим пальцами и потер. Деньги были настоящими. Он ощутил тиснение, почувствовал характерный запах бумаги и чернил.

— Порядок, — сказал он и снова сел.

Лейн застегнул сумку.

— Так где он?

— Там есть гражданское население, — предупредил Ричер.

— Мы не будем стрелять, — заверил Лейн. — Пуля — слишком легкий выход для Тейлора. Мы войдем, возьмем его и вывезем, не уронив волоска ни с его, ни с чьей бы то ни было еще головы. Он расскажет нам о сообщнике и умрет долгой и мучительной смертью. Так что перестрелка мне не подходит. Не потому, что я пекусь о гражданских. А потому, что не хочу, чтобы ненароком пристрелили Тейлора.

— Оʼкей, — сказал Ричер.

— Так где же он?

Ричер ответил не сразу. Подумал о Хобарте, о Бирмингеме в Алабаме и Нашвилле в Теннесси.

— В Норфолке, — сказал он. — Есть такое графство кило- метрах в двухстах отсюда на северо-восток.

— Где в Норфолке?

— На ферме под названием Грейндж-фарм.

— Ближайший большой город?

— Ферма километрах в пятидесяти к юго-западу от Нориджа.

— Ближайший населенный пункт?

Ричер не ответил.

— Ближайший населенный пункт? — повторил Лейн.

Ричер бросил взгляд на стойку портье. «По закону, некоторые документы копированию не подлежат». В голове у него прозвучал усталый голос матери: «Нарисовали бы что-нибудь из того, что вам предстоит увидеть». Он посмотрел на куклу без руки и услышал голос Кемпа из деревенского магазина: «На ощупь похоже на тонкую книжечку».

— Ричер? — окликнул Лейн.

В голове Ричера раздался голос Лорен Полинг: «Иногда этого достаточно. Вылетающих проверяют не так, как прибывающих».

— Эй, Ричер? Какой там ближайший населенный пункт? — еще раз спросил Лейн.

Ричер вернулся к происходящему и, посмотрев Лейну прямо в глаза, ответил:

— Ближайший городок — Фенчёрч-Сент-Мэри. Будьте готовы выехать через час. Я за вами вернусь.

Он встал и пошел через холл, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не побежать. Встретился взглядом с Полинг. Вышел на тротуар.

И кинулся сломя голову к гаражу.

Машину ставил Ричер, и ключи остались у него. Он щелкнул пультом, рванул дверцу и сел. Вылетел на крошечном автомобиле из гаража. Швырнул десятифунтовую купюру контролеру у шлагбаума. Взлетел по пандусу, пересек встречный транспортный поток и резко затормозил у противоположного тротуара, увидев, что к нему спешит Полинг. Она залезла в машину, и он тронулся.

— Нужен север. Где север? — спросил он.

— Север сзади, — ответила она. — Что, черт возьми, происходит?

— Помоги выехать из города. Открой атлас. Там план города.

Полинг стала лихорадочно листать страницы.

— Обогни Гайд-парк-корнер и вернись на Парк-лейн. И, пожалуйста, расскажи, что означает вся эта чертовщина.

— Я ошибся, — ответил Ричер. — Помнишь, я тебе говорил — не могу отделаться от ощущения, что совершаю большую ошибку? Так вот, я был не прав. Не большую, а катастрофическую.

— Какую именно?

— На фотографиях в твоей квартире — племянницы и племянники, верно?

— Да, у меня их много, — ответила Полинг.

— Расскажи об их любимых игрушках. Их старых любимцах. Когда детям было по восемь лет.

— Думаю, плюшевые мишки или куклы. Те, которые остались у них с младенчества.

— Вот именно. Любимцы. Те, которые они захотели бы взять с собой в путешествие. Как у детей, которые сидели в холле недалеко от меня.

— И что?

— Как такие игрушки выглядели?

— Когда детишкам было по восемь? Все эти годы они таскали их с собой. У всех детей есть такие игрушки.

— У Джейд не было. Вот что пропало из ее комнаты.

— Ты о чем?

— О том, что, если бы Джейд похитили по дороге в «Блумингдейл», я бы нашел все ее любимые старые игрушки у нее в комнате. Но — нет.

— Что это означает?

— Джейд знала, что уезжает, и собрала вещи.

Ричер прикинул, что опережает Эдварда Лейна на пару часов. Через час Лейн поймет, что его кинули, и еще час ему потребуется, чтобы организовать погоню.

— Джейд собрала вещи? — спросила Полинг.

— И Кейт тоже, — ответил Ричер. — Взяла только одну вещь. Но самую для нее дорогую. Фотографию с дочкой.

— Но ты ее видел, — возразила Полинг. — Кейт ее не брала.

Ричер отрицательно помотал головой:

— Я видел фотокопию из «Стейплз». Очень хорошую копию, но не дотягивающую до оригинала.

— Но кто же собирает вещи перед похищением?

— Их не похитили, — объяснил Ричер. — В этом-то и дело. Их освободили.

Они проехали под Мраморной аркой, и на всем пути до Марилебон-роуд попадали на зеленый свет. Вскоре они уже ехали по северным пригородам Лондона — через Финчли и СюисКоттедж к Хендону. Шоссе M1 однозначно должно было вывести их к М25, а потом по часовой — к M11.

— Кейт поверила Ди Мари, — продолжил Ричер. — Та рассказала ей об Энн и предупредила, и Кейт ей поверила.

— Ты понимаешь, что из этого следует?

— Конечно.

— Им помог Тейлор. Он спас их, спрятал, рисковал ради них жизнью. Он не злодей, а герой.

Ричер кивнул.

— А я только что сказал Лейну, где он.

Они въехали на автостраду M1 с южного конца. Ричер прибавил газа и выжал из «мини» сто пятьдесят километров в час.

— А при чем тогда выкуп? — спросила Полинг.

— Алименты, — ответил Ричер. — Мы думали, что это половина куша из Буркина-Фасо, но, с точки зрения Кейт, это также половина их совместной собственности. Вероятно, она в свое время тоже вложила деньги. Вот, кажется, зачем Лейну нужны жены. Помимо того, что они его ценные трофеи.

— Блестящий план, — заметила Полинг. — Но они наворотили ошибок.

— Еще бы. Если действительно хочешь исчезнуть, ничего не бери. Абсолютно ничего. Взял — обречен.

— Кто помогал Тейлору? У него ведь был сообщник-американец, тот, что говорил по телефону.

— Это была сама Кейт. Они все делали вместе.

— Ты действительно сказал Лейну, где Тейлор?

— Почти. Вовремя прикусил язык и вместо Бишопс-Парджитер назвал Фенчёрч-Сент-Мэри. Но с подходящей картой он быстро разберется.

Полинг секунду молчала.

— Мы должны их предупредить. Там же еще и его сестра, и Мелоди.

— Сюзен и Мелоди в полной безопасности.

— С чего ты взял?

— Задайся вопросом, где Кейт и Джейд.

— Представления не имею.

— Имеешь, — возразил Ричер. — Ты точно знаешь, где они. Ты их видела сегодня утром.

Они свернули с шоссе в Ньюмаркете и поехали по местной дороге к Нориджу.

— Подумай о том, как развивались события, — продолжил Ричер. — Почему Кейт попросила Тейлора о помощи? Как она могла попросить кого-то из них? Они до безумия преданы Лейну.

— У них уже был роман, — предположила Полинг.

— Роман — единственное объяснение. И кое-что на него указывало. Картер Грум говорил, что Тейлор нравился Кейт и что он хорошо ладил с девочкой.

— Очевидно, визит Ди Мари послужил сигналом к действию.

Ричер кивнул.

— Кейт и Тейлор составили план и стали его воплощать. Но сначала они объяснили все Джейд.

— Ребенку трудно хранить такой секрет.

— И она кое-чем его выдала, — согласился Ричер. — Она волновалась и приводила мысли в порядок, рисуя картинки на эту тему.

— Какие картинки?

— В ее комнате я видел четыре. Кейт не хватило бдительности. На одной был большой серый дом с деревьями перед ним. Я подумал, это вид на «Дакоту» из Центрального парка. Теперь считаю, что это дом в Грейндж-фарм. Они, должно быть, показывали Джейд фотографии. Деревья она изобразила очень похоже. Как ярко-зеленые леденцы на коричневых палочках. На другом рисунке фигурировала семья. Я решил, что мужчина — Лейн, но его рот казался каким-то странным. Как будто ему выбили половину зубов. Это был Тейлор. Джейд нарисовала свою новую семью — Тейлора, Кейт и себя.

— Думаешь, Тейлор привез их в Англию на ферму?

— Им было нужно надежное убежище. На одном рисунке Джейд нарисовала трех людей в самолете, а на другом — две семьи вместе, словно те раздвоились. Я не представлял, что это означает. Но теперь предполагаю, что это были Джексон, Тейлор, Сюзен, Кейт, Мелоди и она сама. Новая увеличившаяся семья. Вечное счастье на Грейндж-фарм.

— Не получается, — возразила Полинг. — Их паспорта остались в ящике стола.

— Грубый ход, — сказал Ричер. — Оставить их на виду, словно сообщение: «Эй, мы все еще в этой стране». Что на самом деле подразумевало обратное.

— Как можно улететь без паспорта?

— Невозможно. Но ты однажды сказала, что к вылетающим особо не придираются.

— Сюзен и Мелоди, — догадалась Полинг.

— Сюзен и Мелоди прилетели в Штаты. В их паспорта проставили подлинные отметки о въезде. Они отдали их Кейт и Джейд. Тейлор летел самолетом «Бритиш эйруэйз» и сидел рядом с какой-то англичанкой. Десять баксов против одного, что имя этой пассажирки — миссис Сюзен Джексон. И еще десять баксов против одного, что рядом с ней сидела мисс Мелоди Джексон. Но на самом деле это были Кейт и Джейд Лейн.

— Но тогда Сюзен и Мелоди не смогут покинуть Штаты.

— Да, какое-то время не смогут, — согласился Ричер. — Что Тейлор отправил по почте?

— Тонкую книжечку с небольшим количеством страниц.

— Два паспорта, стянутых вместе резинкой. Отправил на гостиничный номер Сюзен в Нью-Йорке.

— Как же они вылетят без отметок о въезде?

Ричер кивнул:

— Нарушение. И как же в аэропорту Кеннеди с ними поступят? Депортируют? Так это им и нужно.

— Сестры, — сказала Полинг. — Патти Джозеф, Ди Мари Грациано, Сюзен Джексон. В этой истории все сводится к преданным сестрам.

Джон Грегори прибавил газа. Он вел взятую напрокат темно-зеленую «тойоту-лендкрузер» на семь посадочных мест. Рядом с ним сидел Лейн. Заднее сиденье занимали Ковальски, Аддисон и Грум. Бёрк и Перес устроились на откидных сиденьях. Пролетев напрямую через центр Лондона к его северо-восточным районам, они въезжали на автостраду M1 с южного конца.

На этот раз Ричер увидел указатель на Б-пс-П-тер и заблаговременно снизил скорость. Время приближалось к двум. Солнце стояло высоко в небе. Был прекрасный день позднего английского лета. Но не все было столь безоблачно.

— Что ты собираешься им сказать? — спросила Полинг.

— Что виноват. Возможно, это лучшее начало.

— А потом?

— Потом, вероятно, скажу это еще раз.

— Не казни себя. Они инсценировали похищение. Не вини себя за то, что принял его за чистую монету.

— Я должен был понять, — возразил Ричер.

Они проехали мимо «Герба епископа». Мимо рва, ограждавшего Грейндж-фарм с юга.

Ричер притормозил перед коротким ровным мостом и свернул на него открыто и неторопливо. Маленькая машина на низкой скорости не должна их насторожить. Он по крайней мере на это надеялся.

Подъездная дорога была длинной и делала две петли. Истоптанную землю развезло, она оказалась не такой ровной, как выглядела на расстоянии.

— Где люди? — удивилась Полинг. — На прополке?

— Невозможно выпалывать сорняки семь часов кряду, так и спину сломаешь.

Метрах в тридцати от дома дорога раздваивалась. На запад — нормальный подъезд к парадному входу. На восток — неухоженная тропа к сараям. Ричер свернул на восток. «Лендровера» не было, сараи были закрыты.

Ричер осторожно затормозил, вернулся задним ходом и выехал на более широкую западную дорогу. Он остановился в трех с половиной метрах от главного входа.

— Что дальше? — спросила Полинг.

— Постучимся.

Они подошли к парадной двери, сделанной из большого куска старого угольно-черного дуба. Львиная голова на двери держала в пасти висящее витое кольцо, которым следовало стучать по шляпке гвоздя. Шляпка была величиной с яблоко. Ричер ударил два раза. Резонанс напоминал звук большого барабана.

— Тейлор? Грэм Тейлор? — позвал Ричер.

Никакого ответа.

Ни звука. Только метрах в десяти послышался легкий топот маленьких ног. Ричер покосился влево и заметил, как из-за дальнего угла дома появилось и тут же исчезло детское голое колено.

— Я тебя видел. Давай выходи, — позвал Ричер. — Не бойся.

Никакого ответа.

Но потом из-за угла выглянула темноволосая головка. Бледная мордашка, большие зеленые глаза. Девочка.

— Здравствуй, — сказала Полинг. — Как тебя звать?

— Мелоди Джексон, — ответила Джейд Лейн.

— Я Лорен, — сказала Полинг. — А это Ричер.

Джейд поклонилась. По ксерокопии из «Дакоты» он ее мгновенно узнал. На ней были летнее платьице без рукавов в зеленую крепированную полоску, белые носочки и летние сандалеты на тонкой подошве.

— Мы приехали поговорить со взрослыми, — объяснила Полинг. — Не знаешь, где их найти?

— Одна нашлась, леди, — произнес женский голос, и Кейт Лейн вышла из-за другого угла. Почти такая же, как на том снимке. Темные волосы, зеленые глаза, губы бутоном. Невероятно, невозможно красивая. Рост примерно метр семьдесят пять, стройная, тонкая и гибкая как тростинка. На ней была мужская фланелевая рубашка, и выглядела она в ней потрясающе.

— Сюзен Джексон, — представилась она.

Ричер покачал головой:

— Вы не Джексон, но я все равно очень рад вас видеть. И Джейд тоже.

— Кто вы?

— Моя фамилия Ричер. Где Тейлор?

— Кто?

Ричер шагнул к Кейт и произнес:

— Кейт, у нас нет времени ломать комедию. Можно с вами поговорить? Мне бы не хотелось пугать Джейд.

— Она в курсе.

— Оʼкей. Эдвард Лейн будет здесь через час. А может, и раньше.

— Эдвард здесь? — спросила Кейт, и на лице у нее проступил неподдельный страх. — Здесь, в Англии? Так быстро?

Ричер утвердительно кивнул:

— Направляется сюда. Он мне заплатил, чтобы я разыскал Тейлора.

— Тогда зачем нас предупреждать?

— Потому что я только что высчитал, что похищения не было.

Кейт ничего не сказала.

— Где Тейлор? — повторил вопрос Ричер.

— Не здесь. Они с зятем Тони отправились в Норидж купить какую-то запчасть к экскаватору.

— Давно уехали?

— Часа два назад.

— Пойдемте-ка все в дом, — предложил Ричер.

Присутствие еще одной женщины, видимо, придало Кейт смелости. Она открыла парадную дверь и всех впустила. В фермерском доме были низкие потолки с открытыми балками и оконца с освинцованными стеклами. Кухня представляла собой большое прямоугольное помещение, где на стенах висели начищенные до зеркального блеска медные сковороды, стояли диванчики и кресла, имелась старомодная кухонная плита неимоверных размеров, а в огромном камине можно было бы устроить жилую комнату. Вокруг массивного дубового обеденного стола располагалась дюжина стульев, на отдельном сосновом столике стоял телефон и лежали стопки бумаги.

— Я считаю, Кейт, вам нужно отсюда сматываться, — сказал Ричер. — Немедленно. Вам и Джейд. А там поглядим, как развернутся события.

— Невозможно. У нас нет «лендровера».

— Поедете в нашей машине.

— Я не умею водить. Я вообще тут первый раз в жизни.

— Я вас отвезу, — сказала Полинг. — Куда захотите.

— Он знает?

— Что похищение — липа? Еще нет.

— Хорошо, — согласилась Кейт, — отвезите куда угодно.

Она схватила Джейд за руку. Ей было не до сумочки, не до пальто — только поскорее отсюда выбраться. Ричер бросил Полинг ключи от «мини» и снова вывел всех из дома.

— Постойте, — произнес он.

Он увидел на дороге в полутора километрах темно-зеленую машину, которая ехала на большой скорости. Чистая, блестящая, отливающая лаком — не то что грязная фермерская колымага.

Всего полтора километра. Полторы минуты. Времени нет.

— Всем в дом, — приказал Ричер. — Мигом.

Кейт, Джейд и Полинг бросились на второй этаж. Ричер прокрался к юго-восточному углу дома, откуда был виден мостик через канаву. Он поспел вовремя и увидел, как пикап сворачивает на подъездную дорожку. «Лендровер-дифендер», старая модель. В машине двое мужчин. Первый напоминал один из расплывчатых силуэтов, которые Ричер видел утром в тумане. Тони Джексон. Фермер. Второй был безошибочно Тейлор. Пикап — «лендровер» с Грейндж-фарм, вымытый и до блеска протертый.

Ричер побежал в кухню и крикнул наверх, что все в порядке. Потом вышел из дома. «Лендровер» дернулся и встал на полпути между задним крыльцом и сараями. Джексон и Тейлор открыли дверцы и выбрались из машины. Джексон подошел к Ричеру со словами:

— Дейв Кемп мне сказал, чего вам нужно. Ответ — нет. Продавать я не буду.

— А я и не покупаю, — сказал Ричер.

— Зачем тогда приехали?

В отличие от Тейлора Джексон был худым и подобранным. Но лицо то же, английское. Светлые волосы, чуть длиннее.

— Поговорить с Тейлором, — ответил Ричер.

Тейлор шагнул к нему и спросил:

— О чем?

— Попросить у вас прощения — и предупредить.

Тейлор замер на миг, покосился влево, потом вправо. Глаза его выдавали лихорадочную работу мысли.

— Лейн? — спросил он.

— Ехать ему, вероятно, менее часа.

— Понятно, — спокойно заметил Тейлор. Он не удивился: удивление — удел любителей, он же был профессионалом.

— Я видел вас на Шестой авеню, — сказал он Ричеру. — Когда садился в «ягуар». Тогда я не придал этому значения, но вчера вечером снова вас встретил. В пабе. Тогда я понял. Подумал, что вы подниметесь к себе в номер и позвоните Лейну. Но он, похоже, собрался сюда быстрее, чем я ожидал.

— Он был уже в самолете.

— Ему известно, что мы именно здесь?

— Более или менее. Я назвал Грейндж-фарм, но что-то удержало меня от упоминания Бишопс-Парджитер. Вместо него я назвал Фенчёрч-Сент-Мэри.

— Он отыщет нас в телефонной книге. В Фенчёрче нет Грейндж-фарм, мы самая близкая.

— Мне очень жаль, — сказал Ричер.

— Когда вы все поняли?

— Чуть позже, чем следовало.

— Что вас навело?

— Игрушки. Самые любимые Джейд взяла с собой.

Тейлор улыбнулся. Зубы плохие, но улыбка хорошая.

— Потрясающая малышка, — произнес он. — Кто вы такой, частный сыщик?

— Я служил в американской военной полиции.

— Как вас зовут?

— Ричер.

— Сколько Лейн вам заплатил?

— Миллион баксов.

Тейлор снова улыбнулся:

— Польщен. А вы мастер своего дела. Впрочем, это был лишь вопрос времени. Чем дольше не находили бы моего тела, тем больше задавались бы вопросами. Но мне казалось, что в запасе у меня, возможно, пара недель.

— У вас в запасе около шестидесяти минут.

Военный совет держали в доме, на кухне. Джейд устроилась за столом рисовать. Тейлор первым делом предложил:

— Разожжем огонь, тут холодно. И выпьем по чашке чая.

— У нас на это есть время? — спросила Полинг.

— В британской армии, — ответил Ричер, — всегда найдется время для чая.

Джексон, казалось, тоже не очень тревожился — держался уверенно и спокойно.

— Вы где в свое время служили? — спросил его Ричер.

— В Первом ПДП.

В Первом парашютно-десантном полку. Аэромобильные части. Крутые ребята.

— С Лейном шесть человек, — сообщил Ричер.

— Команда А? — спросил Тейлор. — Было семеро, пока я не вышел из игры.

— Было девять, — уточнил Ричер.

— Да, еще Хобарт и Найт. Кейт в курсе, ей рассказала сестра Хобарта.

— Это и подтолкнуло Кейт?

— Отчасти. А отчасти и другое. Хобарт не исключение. За все эти годы многих людей Лейна убили или ранили. Он им не помогает, как и семьям погибших.

— Так это для них вам понадобились деньги?

— Деньги принадлежат Кейт. Она имеет на них право. Пусть решает сама, на что их тратить. Уверен, она сделает верный выбор.

Тони Джексон разлил чай — крепкий, горячий и сладкий — в пять разномастных щербатых кружек.

— У нас на это есть время? — снова спросила Полинг.

— Ричер, — переадресовал Тейлор ее вопрос, — у нас есть время?

— Это Англия. Будь это Канзас, в магазине Дейва Кемпа можно было бы купить ружья и боеприпасы. Но мы не в Канзасе. Провезти что-нибудь такое в самолете Лейн никак не мог. Значит, он объявится безоружным.

— Но и в Англии где-нибудь можно разжиться оружием, — заметила Полинг.

— В массе мест, — согласился Ричер, кивнув, — но чтоб их найти, нужно время.

— Сколько?

— Думаю, двенадцать часов, как минимум. Если Лейн решит сначала вооружиться, то появится самое раннее завтра. К тому же он предпочитает нападать на рассвете.

— Здесь есть оружие? — спросил Ричер.

— У нас тут ферма, — ответил Джексон, — а фермеры должны быть готовы в любую минуту справиться с вредителями.

В его голосе Ричер уловил некую нотку. Некую беспощадную решимость. Ричер сравнил его и Тейлора. Одного роста, одного веса, одной английской крови, похожие внешне. Ричер встал и подошел к телефону. Старая модель. Ни запоминающего устройства, ни автоматического набора номера.

— Вы этого хотели, — обратился он к Тейлору. — Назвались Лероем Кларксоном, чтобы вывести на свою квартиру.

Тейлор промолчал.

— Вы могли бы запретить Джейд брать игрушки. Могли бы попросить Кейт оставить фотографию. Ваша сестра Сюзен могла привезти для вас паспорт Тони. Тогда бы в списке пассажиров фигурировали трое Джексонов, а не две Джексон и один Тейлор. Лети вы под чужим именем, вас было бы невозможно отследить до Англии.

Тейлор промолчал.

— В вашей квартире новый телефон, — продолжал Ричер, — вы его купили, чтобы оставить на нем номер Сюзен.

Тейлор промолчал.

— Вы поболтали с Дейвом Кемпом, а большего сплетника во всем графстве не сыщешь. Потом посидели в пабе в компании любопытных до чужих дел фермеров. Потому что хотели оставить четкий след. Потому что хотели выманить сюда Лейна.

Все молчали.

— Хотели сыграть на своем поле. И прикинули, что этот дом будет легко защищать.

Тейлор утвердительно кивнул:

— Он оказался шустрее, чем мы рассчитывали. А так все верно, мы хотели его выманить.

— Зачем?

— Помериться силами. И поставить на этом точку.

— Но к чему такая спешка?

Сидевшая у камина Кейт Лейн подняла глаза и сказала:

— Я жду ребенка.

В мягких отблесках пламени она выглядела щемяще красивой.

— Когда мы с Эдвардом начали ссориться, — продолжала она, — он обвинил меня в неверности. Тогда это было неправдой. Он сказал: если выяснит, что я ему изменяю, то покажет, как ему больно, сделав с Джейд такое, от чего мне будет еще больнее. Я не приняла его обещание всерьез. Но, узнав про Энн, Найта и Хобарта, поняла, что к нему следует отнестись со всей серьезностью. К тому времени мне было что скрывать. И мы сбежали.

— А Лейн пустился следом. — Ричер обратился к Джексону: — Вы налаживаете экскаватор с обратным ковшом, чтобы канавы копать? Нет, чтобы копать могилы. Правда?

— Вас это напрягает? — спросил Тейлор.

— Меня — нет.

— Миллион вы себе оставите?

Ричер отрицательно помотал головой и ответил:

— Нет, я собирался отдать его Хобарту.

— Вот и хорошо, — сказала Кейт, — больше наших денег пойдет на других.

— А что скажете вы, мисс Полинг? — спросил Тейлор. — Вас это напрягает?

— Должно было бы напрягать, и еще как. В свое время я дала клятву блюсти законы.

— Но?

— По-другому мне Лейна не заполучить.

— Значит, мы все заодно, — подытожил Тейлор.

Они выпили чаю, и Джексон провел Ричера в маленькие сени за кухней, где открыл стенной шкаф. Там на полках лежали четыре автоматических винтовки «Хеклер унд Кох Г36». Эту современную модель взяли на вооружение незадолго до того, как военная карьера Ричера пришла к концу. Для стрельбы использовали стандартные натовские комплекты калибра 5,56 мм. Как большинство оружия немецкого производства, винтовки выглядели очень дорогими и технически совершенными.

— Где вы их раздобыли? — спросил Ричер.

— Купил, — ответил Джексон. — У одного нечистого на руку голландского квартирмейстера.

— Патроны?

Джексон открыл другой шкаф. Ричер увидел тусклый блеск черного металла. Патронов было в избытке.

— Можно сделать по три-четыре выстрела, не больше, а то будет много шума.

— Отсюда далеко до полиции?

— Изрядно. Ближайший участок — в Норидже. Но у соседей есть телефоны.

— На сегодня можно было бы отключить птичий отпугиватель.

— Само собой, — согласился Джексон. — А потом включить на рассвете. Именно тогда мы ждем Лейна.

— Будь у меня сестра и зять, я бы хотел, чтоб они походили на вас с Сюзен.

— Мы с Тейлором старые друзья, вместе воевали в Сьерра- Леоне. Я для него готов на все.

— Вас не тревожит вся эта история? Это ваша земля, в самом прямом смысле.

— С нами все будет в порядке. Г36 бьет точно. Может, обойдемся всего одним выстрелом.

Джексон запер шкафы. Ричер подсел к Тейлору.

— Расскажите о Грегори.

— Что именно?

— За кого он будет? За Лейна или за вас?

— Думаю, за Лейна. Он всегда хотел стать офицером, но так и не дослужился. А Лейн сделал его вроде как своим лейтенантом. Какой-никакой, а статус. Кроме того, он обидится, что я не посвятил его в мою тайну.

— Он знает эти места?

Тейлор отрицательно помотал головой:

— Он лондонец, как и я.

— Чего ждать от остальных?

— В лучшем случае Грум и Бёрк будут нейтральны. Но я бы не рискнул поставить на это ферму.

— Они хорошие бойцы? Все вместе, как одна команда?

— В общем, не хуже меня. В свое время они были асами, а теперь опустились почти до среднего уровня. Перестали заниматься боевой подготовкой, а это очень важно.

— Почему вы стали одним из них?

— Из-за денег. А потом остался из-за Кейт.

Они бросили жребий, кому первыми заступать в наблюдение. Короткие соломинки вытянули Полинг и Джексон. Джексон устроился в «лендровере» позади дома, Полинг уселась в «мини» перед фасадом. Таким образом, каждый имел обзор в сто восемьдесят градусов с небольшим. Если Лейн явится по дороге, предупреждение поступит за полторы минуты, если поедет полями, времени будет чуть больше.

Нормальный уровень безопасности. Пока светло.

Глава одиннадцатая

Светло было до начала девятого. К этому времени в «лендровере» сидел Ричер, а в «мини» — Кейт. Сумерки наступили быстро, а с ними пришел вечерний туман, из-за которого видимость упала до неполных ста метров.

К половине девятого видимость настолько ухудшилась, что Ричер выбрался из «лендровера» и пошел на кухню. Из темноты возник Тейлор.

— Имеем десять часов, — сказал он. — До рассвета мы в безопасности.

— Вы уверены? — спросил Ричер.

— Вообще-то нет.

— Можно было бы отвезти Кейт и Джейд в другое место.

Тейлор отрицательно помотал головой:

— Лучше пусть остаются. Не хочу отвлекаться.

Про себя Ричер согласился с Тейлором. Отвлекаться не дело. К тому же люди Лейна, возможно, уже установили за домом скрытое наблюдение. Значит, и за дорогами тоже. В первую очередь их интересовал, конечно, Тейлор. Но если дать им возможность выяснить, что, вопреки их предположению, Сюзен и Мелоди на самом деле — Кейт и Джейд, игра пойдет совсем по- другому.

За ужином составили план. Было решено сторожить по двое и меняться через каждые пять часов. Так они продержатся до рассвета. Каждый получит по заряженной Г36. В первую смену идут Тейлор и Джексон, в полвторого ночи их сменят Ричер и Полинг. Кейт Лейн будет находиться в доме. Ночью противник может устроить разведку, и риск, что ее узнают, был слишком велик.

Ричер вымыл посуду, Тейлор и Джексон взяли винтовки и вышли наружу. Кейт пошла наверх укладывать Джейд. Полинг подбросила в камин поленьев. Через полчаса Кейт Лейн спустилась вниз. Ричер прикинул, что ее беременность стала заметной. Правда, чуть-чуть.

— С Джейд все в порядке? — спросил он.

— Сейчас заснула, но спит она плохо. Сказывается разница во времени. К тому же она немного нервничает и не может понять, почему здесь нет животных. Земледелие выше ее разумения. Она думает, что от нее прячут целое царство миленьких маленьких существ.

— Расскажите, как все было, — попросил Ричер.

— На самом деле все оказалось довольно легко. Мы подготовились загодя. Купили преобразователь голоса, сняли комнату, достали стул, раздобыли ключи от машин.

— Этим занимался в основном Тейлор, да?

— Но преобразователь пришлось покупать мне. Странно бы выглядело, если б он понадобился немому.

— Еще бы.

— Затем я скопировала фотографию в «Стейплз». Это было опасно — пришлось согласиться, чтобы в магазин меня отвез Грум. Если б я все время требовала Грэма, это бы вызвало подозрения. Но дальше все пошло как по маслу. Тем утром мы поехали в «Блумингтон», но вместо этого отправились прямо к Грэму. Затаились и выждали.

— Вы забыли упомянуть про полицию.

— Знаю, и поначалу очень переживала. Решила, что провалила операцию. Но Эдвард, похоже, не заметил. Потом стало много легче.

— Зачем вы потребовали выкуп в три захода?

— Если б потребовали все разом, это могло бы навести их на след. Мы решили — чем больше будут дергаться, тем лучше. Тогда Лейн, может, и не уловит связи.

— Думаю, уловил, но неправильно истолковал. Он начал связывать это дело с Африкой.

— Эдвард хотел владеть мной, как владеют движимым имуществом. И пообещал отыграться на Джейд, если я ему изменю. Сказал, что свяжет меня и заставит смотреть. Такие слова хочется поскорее забыть. Но я-то знала, что он на это способен. Говорят, что нельзя встревать между львицей и ее львенком. Раньше я этого не понимала. Теперь понимаю.

На кухне воцарилась тишина, какая возможна лишь в сельском доме. В камине, то вспыхивая, то угасая, плясал огонь.

— Вы не думаете здесь поселиться? — спросил Ричер.

— Надеюсь, — ответила Кейт. — У органического земледелия большое будущее. Оно и земле, и людям на пользу. Может, удастся прикупить еще земли.

— Трудно представить вас фермершей.

— Думаю, мне это будет по душе.

— Даже когда Лейн полностью исчезнет с горизонта?

— В таком случае мы, вероятно, могли бы время от времени возвращаться в Нью-Йорк. Но в «Дакоту» я больше ни ногой.

— Сестра Энн живет прямо напротив «Дакоты». Она четыре года каждый день следила за Лейном.

— Хотелось бы с ней познакомиться. И еще раз встретиться с сестрой Хобарта.

— Настоящий клуб выживших, — заметила Полинг.

Ричер подошел к окну.

— Сперва нам надо выжить, — сказал он.

Оставив в камине огонь, они тихо дремали в креслах. Когда часы в голове у Ричера показали половину второго, он похлопал Полинг по колену, встал и потянулся. Они вышли из дома в ночной мрак и холод. Ричер повернул к южному концу дома. Остановился и подождал.

Через минуту его глаза приспособились к темноте, и он различил за тяжелыми облаками слабый отблеск лунного света. Ричера невозможно было заметить на расстоянии, но ночью зрение не было главным из чувств. Слух был важнее всего.

Он сделал два шага и замер. Медленно повернулся, описав дугу в двести градусов.

Человека он бы услышал за сто метров.

Ричер во тьме. Вооружен и опасен. Непобедим.

Все пять часов он безотлучно простоял на одном и том же месте. Никто не появился. К половине седьмого утра на небе прорезалась ярко-розовая горизонтальная полоса. Серый свет медленно накатывался с востока на запад, как приливная волна.

Самое опасное время.

Тейлор и Джексон вышли из дома с третьей и четвертой винтовками в руках. Ричер занял новый пост у задней стены дома, Тейлор встал на его место у фасада. Ричер знал, что в двадцати метрах за ними Джексон и Полинг сделали то же самое.

Они продежурили весь день и часть вечера.

Лейн не появился.

Время от времени кто-нибудь из них отлучался наскоро перекусить или в туалет. Винтовки весом в три с половиной килограмма оттягивали руки, словно весили три с половиной тонны. Джексон снова включил птичий отпугиватель.

Кейт и Джейд укрывались в доме. Готовили еду и разливали по кружкам напитки. Солнце пробилось сквозь туман, днем стало тепло, но к вечеру снова похолодало.

Лейн не появился.

Джейд рисовала. Нарисовала красный «мини-купер». Нарисовала Полинг с винтовкой. Нарисовала Ричера, который получился выше дома. Нарисовала животных в сараях, хотя ей говорили, что Джексоны не держат животных.

Лейн не появился.

Джейд начала приставать к каждому по очереди, прося разрешения выйти поискать животных. Все по очереди отвечали — нельзя. Пойдя по третьему кругу, она, как заметил Ричер, сменила тактику и попросила у Тейлора разрешения выйти из дома, когда станет темно. Ричер услышал ответ — может быть. Так отвечают все родители, чтобы дети перестали канючить.

В половине девятого вечера все сбились в кучу у парадной двери, пошатываясь от усталости.

— Он берет нас измором, — сказал Тейлор.

— И поэтому может одолеть, — сказал Джексон. — Мы долго так не протянем.

— Нужно исходить из того, что он теперь при оружии, — заметила Полинг.

— Значит, нападет завтра на рассвете, — сказал Тейлор.

— Вы уверены? — спросил Ричер.

— Вообще-то нет. Может напасть в три или четыре ночи.

— Слишком темно, — возразил Джексон.

— Если они купили оружие, то могли купить и приборы ночного видения.

— Как бы вы провели операцию? — спросил Ричер Тейлора.

— Трое подходят с севера, четверо других приближаются по подъездной дороге. Двое, скажем, в машине с выключенным светом и на большой скорости, еще двое продвигаются пешим ходом по обе стороны дороги. Всего семеро. По меньшей мере трое проникнут в дом — мы не сможем им помешать. Не успеем мы и глазом моргнуть, как они захватят заложницу.

— Мы их снимем еще на подходе к дому, — сказала Полинг.

— Только если все четверо сумеют не уснуть и держаться настороже следующие восемь часов. Или тридцать два часа. — Тейлор вздохнул: — Лейну спешить некуда.

— Время его союзник, не наш, — согласился Ричер. — Теперь мы в осаде. У нас кончится съестное, и рано или поздно мы все одновременно уснем.

— Давайте сократим дозор вдвое, — предложил Тейлор. — Один человек на южной стороне, второй на северной, а двое отдыхают, но в боевой готовности.

Ричер отрицательно помотал головой:

— Нет, нам пора самим переходить в наступление. Я намерен пойти их разыскать. Где-то поблизости у них должна быть нора.

— Один? — ужаснулась Полинг. — Это же чистое безумие.

— Так и так придется идти, — возразил Ричер. — Я еще не получил деньги для Хобарта. У них мои восемьсот кусков. Не пропадать же добру.

Ричер сходил к «мини» за картой, и они прошлись по ней вместе с Джексоном. Грейндж-фарм и Бишопс-Парджитер находились, в грубом приближении, посреди широкого треугольника сельских угодий, ограниченного с востока идущим на юг шоссе Норидж — Ипсвич, а с запада — дорогой на Тетфорд. На карте были обозначены кое-какие из крупных строений. Единственным из них в весьма относительной близости к Бишопс-Парджитер и помеченным «общ. зав.» был «Герб епископа».

— Они там, как вы думаете? — спросил Ричер.

— Если они сначала остановились в Фенчёрч-Сент-Мэри, а потом нацелились на Бишопс-Парджитер, другой гостиницы у них на пути не было, — ответил Джексон. — Но ближе к Нориджу их пруд пруди.

— Мне кажется, они остановились поближе к нам, — сказал Ричер.

— Тогда, вероятно, в «Гербе епископа».

Восемь километров, подумал Ричер. Три часа туда и обратно пешим ходом. Вернусь ближе к полуночи.

— Пойду проверю, — сказал он.

Он обогнул дом, вошел в сени и взял две запасные обоймы для Г36. Нашел на кухне сумочку Полинг и забрал из нее крошку-фонарик. Сложил карту и сунул в карман. Затем в темноте возвратился к парадному входу согласовать с другими пароль. Он не хотел, чтобы его подстрелили при возвращении. Джексон предложил «Канарейки» — прозвище нориджской футбольной команды.

— Хорошая хоть команда? — спросил Ричер.

— Была хорошая. А лет двадцать с лишним назад вообще первый класс.

Я тоже, подумал Ричер.

Он снова обогнул дом и пошел на север. Затем повернул на запад, держась параллельно дороге. На небе еще не до конца погасли вечерние сумерки. Бледные звезды выглядывали из-за рваных облаков. Земля под ногами была мягкая и ухабистая. Винтовку он нес в левой руке, держа за приклад, готовый при необходимости вскинуть ее для выстрела.

По границе Грейндж-фарм проходил дренажный ров три метра шириной и около двух глубиной, со слоем грязи на дне. Ричеру пришлось соскользнуть вниз, пройти, увязая в грязи, и вскарабкаться наверх по противоположному склону.

Одолев три с небольшим километра, он очень устал. К тому же продвигался он медленнее, чем рассчитывал. Наткнувшись на тракторную колею, шедшую через поля соседней фермы, он пошел чуть быстрее. Когда колея резко свернула на север, он снова двинулся полями.

Без пяти минут одиннадцать он заметил отблеск неоновой вывески паба. Ричер продвигался севернее дороги, держась от нее на приличном расстоянии — на тот случай, если Лейн выставил наблюдателей. К гостинице он зашел с тыла, до нее оставалось метров триста пятьдесят. Он увидел квадратики резкого ярко-белого света. Окна кухонь или ванных, понял он.

И повернул на юг, взяв курс прямо на окна.

Ричер обогнул здание по часовой стрелке, избегая падающего из окон света.

Маленькие, ярко освещенные комнаты в задней части были, ясное дело, мужским и женским туалетами. Ричер завернул за угол и обнаружил, что в восточном торце строения нет окон. Он завернул за другой угол и глянул в окошко паба, находившегося восточнее входа. Те же четверо фермеров, что и два дня тому назад. Тот же бармен за стойкой.

Ричер двинулся дальше.

На стоянке были четыре машины, все не новые. Явно не из таких, какую прокатная фирма на Парк-лейн могла бы предоставить клиенту по срочному заказу.

Три других окна принадлежали бару для постояльцев.

В прошлый раз там не было ни души. На этот раз за одним столиком сидели трое мужчин: Грум, Бёрк и Ковальски. Перед ними стояли тарелки с остатками еды и три наполовину опорожненных фужера. В баре было светло, тепло и уютно.

Ричер двинулся дальше.

За следующим углом в западном торце имелось всего одно окно. Через него бар был виден с другой стороны.

Ричер отступил на четыре коротких шага. Из окон его было невозможно заметить. Он опустился на колени и бережно положил винтовку на землю прямо под западным окном. Тут ее никому не найти, разве что кто-нибудь о нее споткнется. Затем он прополз назад, поднялся и через стоянку направился к входу. Открыл дверь и вошел в вестибюль. Перед ним была конторка портье. Ричер слышал, как в пабе справа бармен негромко занимается своим делом.

Ричер развернул к себе регистрационную книгу и открыл ее. Два дня назад в ней отметились Дж. и Л. Бейсуотер. На другой вечер — три новых постояльца: К. Грум, Э. Бёрк, Л. Ковальски. Прибыли, согласно записи, в «тойоте-лендкрузер».

Никакой «тойоты-лендкрузер» на стоянке не было.

И где Лейн, Грегори, Перес и Аддисон?

Он полистал книгу назад и выяснил, что «Герб епископа» может предоставить постояльцам самое большое три комнаты. Если предположить, что эти трое получили каждый по комнате, то других селить было просто негде. Они поехали в какое-то другое место.

Ричер направился в паб. Бармен поднял на него взгляд, а фермеры приветствовали кивками.

— Вчера приезжали семь мужчин, — обратился он к бармену. — Трое здесь и остались. Куда вы направили остальных?

— Я направил их в Мастон-Манор. Там можно переночевать и позавтракать.

— Где это?

— По другую сторону Бишопс-Парджитер. Примерно в десяти километрах.

Один из фермеров повернулся вполоборота и сказал:

— Там очень мило. Пошикарнее, чем здесь. Как я понимаю, они кинули жребий и проигравших оставили тут.

Его приятели расхохотались.

Пивной юмор — он во всем мире один и тот же.

— Спасибо, — произнес Ричер и вышел в вестибюль. Остановился перед дверью в бар. Взялся за круглую ручку. Миг помедлил — и толкнул дверь.

Картер Грум сидел лицом к двери. Он поднял взгляд. Ковальски и Бёрк повернулись и уставились во все глаза. Ричер вошел и тихо закрыл за собой дверь.

— А вы не из робких, — заметил Грум.

Ричер подошел к камину и постучал по решетке носками ботинок, стряхивая с подошв грязь. Затем снял с крюка тяжелую железную кочергу и соскреб грязь с каблуков. Повесил кочергу обратно на крюк. Мужчины сидели и ждали.

— Ситуация изменилась, — заявил Ричер. Он направился к западному окну, выдвинул стул из-под ближнего столика и сел. Между ним и винтовкой было метр с четвертью расстояния и одна оконная рама.

— Каким образом? — спросил Бёрк.

— Никакого похищения не было. Все было разыграно. Кейт и Тейлор полюбили друг друга и сбежали. Вот и все. Джейд они забрали с собой. Но им пришлось устроить спектакль, потому что Лейн становится невменяемым, если дело касается его брака. Впрочем, как и ряда других вещей.

— Кейт жива? — спросил Грум. — Где она?

— Вероятно, где-нибудь в Штатах.

— Тогда почему Тейлор здесь?

— Хочет сыграть с Лейном на своем поле.

— Он получит игру.

Ричер покачал головой:

— Никуда не годный вариант. Тейлор окопался на ферме, вокруг глубокие рвы, машина там не пройдет. Вам придется переть на своих двоих. А с ним там восемь старых приятелей по СВП. Его зять служил в британских «зеленых беретах», он тоже пригласил шесть своих ребят. Они заложили по стометровому периметру противопехотные мины и в каждом окне выставили по тяжелому пулемету. У них есть приборы ночного видения и гранатометы.

— Они не рискнут пустить их в дело. Это же Англия.

— Тейлор готов пустить, уж вы мне поверьте. Только этого не понадобится, ведь половина десантников СВП — снайперы и вооружены высокоточными винтовками «Хеклер унд Кох» модели ПСГ1. Они вас всех уложат за триста метров. Конец игры.

В комнате повисло молчание. Ковальски взял со стола свой фужер и отхлебнул. Бёрк, а затем и Грум последовали его примеру. Ковальски был левшой, Бёрк и Грум — правшами.

— Так что вам лучше всего сыграть в «забудем об этом», — добавил Ричер.

— Нельзя же так просто взять и уйти, — сказал Бёрк.

— В Африке вы просто взяли и ушли, — возразил Ричер. — Бросили Хобарта с Найтом, спасая команду. Так что теперь придется вам бросить Лейна, спасая самих себя.

— Вы за Тейлора? — спросил Грум.

Ричер утвердительно кивнул и сказал:

— К тому же я хороший стрелок.

— Они столько денег украли, — не сдавался Бёрк.

— Это деньги на содержание. Энн Лейн их потребовала — и была убита. Кейт это выяснила.

— Ее похитили.

Ричер отрицательно помотал головой:

— Ее прикончил Найт по приказу Лейна, потому что Энн хотела уйти от него. Вот почему вы бросили Найта в Африке. Лейн заметал следы. А Хобартом он пожертвовал, потому что тот оказался на том же наблюдательном пункте.

— Чушь собачья.

— Я разыскал Хобарта. Найт все ему рассказал. Между делом, пока им отрезали руки да ноги.

Молчание.

Бёрк посмотрел на Грума. Грум посмотрел на Бёрка. Оба посмотрели на Ковальски. Они долго раздумывали.

— Оʼкей, — сказал Бёрк. — Пожалуй, мы выждем.

— И правильно сделаете, — сказал Ричер. Он встал и направился к двери, но у камина задержался и спросил: — Кстати, где Лейн и остальные?

Молчание. Затем Грум произнес:

— Здесь не было комнат. Они поехали в Норидж.

Ричер кивнул:

— Когда он намерен начать операцию?

— Послезавтра на рассвете.

— Что купили?

— Автоматы Мп5К. На каждого по одному плюс два запасных. Патроны, приборы ночного видения, карманные фонари и еще всякую всячину.

— Вы, конечно, ему позвоните, стоит мне уйти, да?

— Нет, — ответил Бёрк, — с такими известиями лучше ему не звонить.

— Прекрасно, — сказал Ричер. Метнулся влево и сорвал с крюка кочергу. Развернулся и со всего маху ударил Картера Грума по правому предплечью. Кость хрустнула, как разбившаяся фарфоровая тарелка. Грум открыл рот, но не успел еще закричать, как Ричер мощным ударом наотмашь сломал Ковальски левую руку. Ричер отпихнул Ковальски бедром и расплющил Бёрку правое запястье, не оставив ни одной целой косточки. Затем повернулся, подошел к камину и повесил кочергу на место.

— Для пущей уверенности, — объяснил он. — Ваши ответы меня не совсем убедили. Особенно насчет гостиницы Лейна.

Он вышел из бара и тихо закрыл за собой дверь. На его внутренних часах было ровно одиннадцать часов тридцать одна минута.

В одиннадцать тридцать две Эдвард Лейн захлопнул багажник «тойоты», в котором были уложены девять автоматов «Хеклер унд Кох МП5К», шестьдесят обойм по тридцать 9-миллиметровых патронов «парабеллум» в каждой, семь пар очков ночного видения, десять карманных фонарей, шесть рулончиков клейкой ленты и два толстых мотка веревки. Грегори завел двигатель. На заднее сиденье молча и сосредоточенно уселись Перес и Аддисон. Лейн забрался в кресло рядом с водителем, и Грегори повел машину на запад. Устав спецподразделений настоятельно рекомендовал нападение на рассвете, но отнюдь не исключал выдвижения ограниченного авангарда для наблюдения за противником.

В одиннадцать тридцать три по часам на ночном столике Джейд проснулась. Села в постели. Посидела. Встала на пол босыми ногами. Пересекла комнату и отодвинула занавеску. Снаружи было темно. А в темноте ей можно было выйти. Тейлор так сказал. Можно было заглянуть в сараи и найти животных, которых — она это знала — наверняка там держали.

В одиннадцать тридцать четыре Ричер забрал винтовку и пошел назад по дороге. Так, по его расчетам, он дойдет скорее. Он устал, но был доволен. Три пальца на курках вырублены, силы противника сведены примерно до пятидесяти семи процентов первоначальной мощности.

Он шел вперед. Один, во мраке. Непобедимый.

Это чувство исчезло, когда он, одолев подъездную дорогу к Грейндж-фарм, увидел впереди силуэт темного безмолвного дома. Пароль он успел повторить раз десять.

«Канарейки», «канарейки», «канарейки».

Ответа не было.

Глава двенадцатая

Ричер взял винтовку на изготовку. Какой смысл иметь оружие, если его нельзя мгновенно пустить в ход? Он застыл на месте. Напряженно прислушался. Ничего не услышал.

Лейн, подумал он.

Он не удивился. Удивление — удел любителей, а Ричер был профессионалом. Он просто отошел от дома. Чтобы в него труднее было целиться и чтобы увеличить угол обзора. Во всех окнах было темно, только в кухонном играл слабый отблеск. Догорает камин. Парадная дверь была закрыта. Около нее виднелся силуэт «мини-купера». Машина осела на нос.

Он подошел, наклонился к переднему бамперу и потрогал шину. Обрывки резины и длинный завиток острой колючей проволоки. Он осторожно прокрался к другой стороне. Та же картина.

Машину с передним приводом полностью вывели из строя.

Он направился к парадной двери. Она была закрыта, но не заперта. Он повернул ручку и толкнул дверь. Поднял винтовку. В доме было темно. Чувствовалось, что никого нет. Ричер заглянул в кухню. Все в точности так, как он оставил, только люди исчезли.

Он включил фонарик и сунул в левую руку между ладонью и стволом винтовки. Проверил все помещения первого этажа. Ни души.

Прокрался вверх по лестнице. Первая комната явно принадлежала Джейд. Постель была разобрана и смята. Самой девочки не было.

Второй была комната Джексонов. Там стоял туалетный столик, заваленный косметикой. Фотография девочки в рамке, не Джейд. Мелоди, предположил Ричер. На одном из ночных столиков лежал каталог экскаваторов с обратным ковшом. Джексон читает на ночь.

Джексона не было.

Следующая комната была спальней Кейт и Тейлора. Старая двуспальная кровать, дубовый ночной столик. Никаких украшений, как полагается в комнате для гостей. На комоде фотография — Кейт и Джейд. Оригинал, не копия. Без рамки.

Он двинулся дальше. И замер посреди коридора.

На полу были следы крови.

Маленькая тонкая линия длиной сантиметров в тридцать, словно плеснули краской, как если б дернулась рука. Ричер принюхался и уловил слабый запах пороха. Он посветил фонариком в конец коридора и увидел открытую дверь ванной, а за ней в задней стене на уровне груди — разбитую кафельную плитку.

Значит, хотя бы один человек ранен, подумал Ричер. Он осторожно спустился вниз и вышел в ночь.

Он обошел дом по часовой стрелке. В дальних сараях царили мрак и покой. Старый «лендровер» стоял осевший. Ричер не сомневался, что так и будет. Четыре проколотых шины. Он миновал машину и остановился у южной стены под фронтоном. Выключил фонарик и уставился в темноту.

Как это случилось?

Он полагался на Полинг, так как знал ее, и полагался на Тейлора с Джексоном, хотя и не знал их. Три профессионала. Усталые, но надежные. С точки зрения нападающих, подход к дому долог и смертельно опасен. Ричер должен был увидеть четыре изрешеченных пулями тела и остатки автомобиля.

Однако не увидел. Почему?

Их внимание отвлекли, заключил он. Ответ, как и раньше, содержали рисунки Джейд. Животные в сараях. Кейт говорила, что девочка плохо спит. Ричер представил, как это было. Джейд проснулась, возможно, около полуночи и выбежала из дома в темноту, где, как ей казалось, бояться нечего. Четверо взрослых бросились следом. Паника, поиски — и те, кто за ними наблюдал, незаметно подкрались. Тейлор, Джексон и Полинг боялись стрелять, чтобы не угодить друг в друга или в Кейт или Джейд.

Лейн узнал свою падчерицу.

И собственную жену.

Ричер вздрогнул, по телу его прошла резкая судорога. Он включил фонарик, направил луч на землю и дошел до подъездной дороги. Миновав первый изгиб, он побежал. Куда — он и сам не знал.

Перес поднял на лоб прибор ночного видения и произнес:

— Оʼкей, Ричер ушел.

Эдвард Лейн кивнул и приказал Пересу:

— Найди телефон, позвони в «Герб епископа». Скажи остальным, чтоб мотали сюда.

— Но машина у нас, — сказал Перес.

— Пусть идут пешком.

— А Ричер, знаете ли, вернется, — сказал Джексон. Он был единственным, кто мог говорить, хотя его лицо было сильно разбито там, куда пришелся удар Лейна.

— Знаю, что вернется, — сказал Лейн. — Самое плохое, что может с нами случиться, — он отмахает девять километров на восток, ничего не найдет и потопает назад. Это займет у него четыре часа. К тому времени вас не будет в живых. Он сможет посмотреть, как умрет ребенок, а затем мисс Полинг. Потом я убью его самого. Медленно.

— Вы сумасшедший, — сказал Джексон.

— Я сердитый и, по-моему, имею на это право.

Перес ушел.

Ричер пересек второй изгиб дороги. Замедлил бег. И вовсе остановился.

Выключил фонарик. Стоял и пытался сосредоточиться на последовательном образе того, что успел заметить.

В грязи отпечатались следы покрышек. Три набора следов.

Первый — старого «лендровера» Тони Джексона.

Второй — отпечатки шин «мини-купера».

Третий след — большого тяжелого автомобиля, ясные отпечатки новых с иголочки покрышек. Какие положено иметь арендованной «тойоте-лендкрузер».

Один двойной след. В одном направлении.

Лейн находился на ферме.

Лейн еще раз наотмашь ударил Джексона карманным фонарем. Джексон свалился.

Лейн подошел вплотную к Кейт и посмотрел ей в глаза. Зажег фонарь и подставил ей под подбородок, направив луч вверх, так что прекрасное лицо превратилось в жуткую карнавальную маску.

— «Пока смерть не разлучит нас», — произнес он. — Я серьезно воспринимаю эти слова.

Кейт отвернула голову. Лейн схватил ее за подбородок свободной рукой и повернул лицом к себе.

— «Всех да оставит и прилепится к одному», — произнес он. — Я и эти слова воспринял серьезно.

Кейт закрыла глаза.

Ричер дошел до конца подъездной дороги, перешел через мост и свернул к востоку на шоссе, прочь от фермы. Его фонарик продолжал гореть. Он хотел, чтобы те видели, как он уходит. Видели через ночные очки маленькую удаляющуюся призрачную фигурку.

Он прошел на восток метров двести и выключил фонарик. Свернул под прямым углом, направился косогором на север, спустился в межевой ров и пробрался по дну к противоположному склону, держа винтовку высоко над головой в одной руке. Вылез и быстро побежал точно на север.

За две минуты он одолел четыреста метров и остановился перевести дыхание. Поставил переводчик на одиночные выстрелы, прижал приклад к плечу и двинулся вперед. К сараям.

Эдвард Лейн все так же стоял лицом к лицу с Кейт.

— Полагаю, ты спала с ним не один год, — произнес он.

Кейт молчала.

— Ты, надеюсь, пользовалась презервативами. От такого парня можно подцепить что угодно.

Он ухмыльнулся — ему в голову пришла новая мысль. Шутка.

— А то, чего доброго, и забеременеть.

В ее полных ужаса глазах что-то мелькнуло.

— Ты беременна, — сказал он. — Ты и вправду беременна? Меня не обманешь.

Он положил ладонь на ее живот, и она попыталась вдавиться спиной в столб, к которому была привязана.

— Нет, это просто невероятно. Ты умрешь с ребенком от другого мужчины в утробе.

Лейн повернулся к ней спиной. Замер, снова повернулся лицом и сказал:

— Этого я не могу допустить. Будет несправедливо. Сперва мы его удалим.

Кейт закрыла глаза.

— Тебе так и так умирать, — заметил Лейн тоном самого здравомыслящего человека на свете.

Ричер знал, что они в сарае. Где еще им спрятать большую машину? Он также знал, что тут пять сараев.

Он начал с ближайшего, надеясь, что ему повезет. Не повезло. Ричер прижался ухом к щели между досками и прислушался, напрягая слух. Ни звука.

Но со вторым повезет, понадеялся он. Однако во втором сарае было так же темно и тихо, как в первом. Он двинулся во мраке к трем сараям, расположенным по периметру двора. И встал как вкопанный.

Потому что краем глаза заметил в доме свет и движение.

Лейн повернулся к Грегори и сказал:

— Нужен операционный стол. Найди что-нибудь плоское. И включи фары, я должен видеть, что делаю.

Ричер бесшумно скользнул к черному ходу. Подождал. Через дверь он услышал голос с испанским акцентом. Перес говорил по телефону. Ричер перевернул винтовку, обхватив цевье.

И стал ждать.

Через две минуты Перес вышел из дома и повернулся закрыть за собой дверь. Ричер ударил с размаху, угодив Пересу прицелом в висок. На землю тот повалился уже мертвым.

Лейн обернулся к Аддисону и приказал:

— Ступай выясни, какого черта не идет Перес.

— Там Ричер, — сказал Джексон. — Поэтому Перес и не вернулся.

— Что мне прикажете делать? — ухмыльнулся Лейн. — Выйти и его поискать? И не подумаю, потому что в эту самую минуту Ричер уже в Бишопс-Парджитере, идет мимо церкви.

Ричер сидел на корточках перед кухонной дверью, разбирая вещи, какие выронил Перес. МП5К с магазином на тридцать патронов и нейлоновым ружейным ремнем, приспособленным для ведения огня. Карманный фонарь, теперь уже сломанный. Два кухонных ножа — один простой, другой зазубренный.

Ричер сунул один нож в ботинок. Поднял автомат, повесил на левое плечо.

И направился на северо-восток к сараям.

Ричер, один в ночи. Выбравший трудный путь.

Ричер вышел в утоптанный двор. Он представлял собою квадрат со сторонами чуть больше тридцати метров. С севера, востока и юга его замыкали сараи. Все три имели высокие задвижные двери, черепичные крыши и обшитые досками стены. При свете звезд доски казались блекло-серыми.

Было невозможно сразу определить, в каком из сараев люди.

Ричер замер. Скорее всего, в северном или восточном — туда удобнее загнать машину. Медленно и бесшумно он пересек двор и очутился у ближнего левого угла северного сарая. Обогнул его по часовой стрелке.

Вышел он к правому переднему углу. Прокрался вдоль передней стены и прижал ухо к зазору между дверью и стеной. Ничего не услышал, не увидел ни лучика света.

Не здесь, подумал он.

Он повернулся и бросил взгляд на восточный сарай. Должно быть, там. До сарая оставалось шесть метров, когда его дверь скользнула в сторону и наружу вырвалась полоса яркого голубого света с метр шириной. Значит, внутри «тойота» с приводом на четыре колеса и включенными фарами. Из сарая вышел Аддисон с висящим на плече автоматом и повернулся прикрыть дверь. Оставив в ней щель сантиметров в пятнадцать, он включил карманный фонарь и направился к дому.

Ричер набрал в легкие воздуха и бесшумно и быстро заскользил следом.

Потом две фигуры растворились во мраке. Остановились. Фонарь со стуком упал на землю. Аддисон запнулся и рухнул: Ричер вспорол ему горло ножом, который выхватил из ботинка.

Аддисон еще дергался на земле, а Ричер уже шел к дому. Вооруженный автоматической винтовкой и двумя автоматами. Сначала он поднялся наверх в хозяйскую спальню. Потом задержался на кухне у камина и столика. Затем вышел из дома и направился к сараям.

Остановился он у восточного сарая. Г36 он забраковал: винтовка делала либо одиночные, либо тройные выстрелы и стреляла недостаточно быстро. Поэтому он положил Г36 на землю и вытащил обойму из автомата Переса. В ней оставалось девять патронов. Перес был у них главным убийцей, стало быть, обойма Аддисона должна быть все еще полной. Так и оказалось. Ричер вставил обойму Аддисона в автомат Переса. Заведомо полную обойму — в заведомо исправный автомат. Разумная мера для того, кто намерен пережить следующие пять минут. Он сделал глубокий вдох и выдох.

Представление начинается.

Он уселся на землю спиной к приоткрытой двери. Разложил то, что принес из дома, — ясеневый сук длиной с полметра и толщиной с детскую руку, три резиновые кольца и зеркальце в черепаховой оправе.

Зеркальце он прикрепил к суку с помощью колец. Затем лег на землю и левой рукой стал сантиметр за сантиметром продвигать сук к щели. Он манипулировал суком, пока в зеркальце не появилось четкое отражение того, что было внутри.

Отражение показало, что сарай квадратный и основательно выстроен — деревянные столбы подпирали коньковый брус и укрепляли несущие балки. Столбов было двенадцать, к пяти привязаны люди. Ричер увидел в зеркальце слева направо Тейлора, за ним Джексона, Полинг, Кейт и Джейд. Руки у всех были заведены назад, кисти связаны за столбами. Лодыжки связаны вместе, рты заклеены лентой — у всех, кроме Джексона. Но у того рот представлял собой сплошную рану.

Ранен был Тейлор. В правое предплечье. Рукав его рубашки сильно намок от крови. С Полинг на первый взгляд было все в порядке. Кейт была белой как мел и стояла с закрытыми глазами. Джейд соскользнула по столбу, ее голова свесилась вниз. Вероятно, потеряла сознание.

«Тойота» стояла слева в глубине сарая, багажником к задней стене. Ее фары горели в полную мощь.

Грегори возился с большой плоской панелью, видимо, со старой дверью. Он поставил ее вертикально и рывками передвигал по полу.

Лейн стоял лицом к двери в центре сарая, правой рукой сжимая рукоятку автомата, левой поддерживая цевье. Его палец лежал на спусковом крючке. Про Лейна говорили — балансирует на грани безумия. Давно за гранью, подумал Ричер.

Грегори доволок дверь до Лейна и спросил:

— Куда положить?

— Нужны козлы, — сказал Лейн. Он ударил Джексона в ребра носком ботинка: — У вас тут есть козлы?

— В другом сарае, — ответил тот.

— Пошлю за ними Переса с Аддисоном, когда вернутся, — бросил Лейн.

— Они не вернутся, — произнес Джексон.

— Ты меня раздражаешь, — сказал Лейн, но Ричер заметил, как тот поглядел на дверь. Понял Ричер и то, чего добивается Джексон, — пытается направить внимание Лейна за стены сарая. Пытается выиграть время.

Затем Ричер услышал, как Лейн подошел к двери и крикнул:

— Ричер, вы там?

Ричер ждал.

— Ричер? Вы там? Тогда слушайте. Через десять секунд я прострелю Джексону бедренные артерии. Он умрет от потери крови.

Ричер ждал.

— Десять, — проорал Лейн. — Девять. Восемь. — Его голос звучал глуше, по мере того как он шел в глубь сарая. Затем он повернулся лицом к двери и заорал: — Семь. Шесть. Пять.

Грегори стоял, придерживая старую дверь, чтоб не упала.

— Четыре, — проорал Лейн.

Ричер подумал, не пойти ли на риск потерять Джексона. Из пяти заложников один убитый — нормальное соотношение. В свое время он получил медаль за менее благоприятный исход.

— Три, — проорал Лейн.

Но Джексон нравился Ричеру, к тому же следовало взять в расчет Сюзен с Мелоди. Сюзен, верную сестру. Малышку Мелоди. А еще подумать о Кейт, которая мечтала о новой большой семье, чтоб всем вместе работать на ферме.

— Два, — проорал Лейн.

Ричер бросил зеркальце, вытянул, как пловец, правую руку и уцепился пальцами за край двери. Затем быстро пополз назад, увлекая дверь за собой. Он открыл ее до конца, почти на два метра, оставаясь при этом невидимым.

И стал ждать.

В сарае — молчание. Ричер знал, что Лейн вглядывается в бесконечную тьму. Знал, что тот напрягает слух, пытаясь в тишине что-то расслышать. Древнейший из атавистических страхов: там что-то есть.

Ричер услышал глухой удар — Грегори выпустил дверь. Пришло время побегать. Лейн изнутри увидел, что дверь сарая скользнула справа влево — кто-то ее потянул. Стало быть, этот кто-то находился снаружи и слева. Ричер встал, повернулся и побежал вокруг сарая против часовой стрелки. Девяносто метров, четыре поворота. У него это заняло около тридцати секунд. Спортсмен-олимпиец уложился бы в десять, но спортсмену-олимпийцу не нужно было на финише сделать точный выстрел из автомата.

Ричер по-прежнему был снаружи, но теперь справа.

В сарае — молчание. Ни шороха. Ричер расставил ноги, прислонился к стене левым плечом, поджал локоть и, повернув запястье вверх, свободно положил МП5 цевьем на ладонь. Указательный палец его правой руки уже слегка давил на спуск. Левый глаз был зажмурен, правый совмещал обе точки механического прицела. Он ждал. Услышал легкие шаги по бетонному полу. В метре с лишним по прямой и менее метра левее. Увидел тень в свете фар. Увидел со спины голову Лейна, узкую краюшку вроде молодой луны. Лейн вытянул шею, вглядываясь влево во тьму. Ричер хотел стрелять вдоль стены, чтобы пули не ушли в глубь сарая. Изменив положение автомата, он мог поставить заложников на линию огня. Нужно было дать Лейну подставиться.

И Лейн подставился. Чуть подался вперед, вытянув шею. Подался еще чуть-чуть и попал в прицел. Сперва показался правый край черепа. Затем полголовы. Наконец в прицеле оказался костный нарост на затылке. Точно по центру.

На один миг Ричеру захотелось окликнуть Лейна. Заставить его обернуться. Сказать, почему тот сейчас умрет.

Потом он подумал о поединке. Кто кого. Как диктует ритуал.

Потом он подумал о Хобарте и нажал на спуск.

Странное смазанное мурлыканье вроде стрекота швейной машинки или отдаленного тарахтения остановившегося перед светофором мотоцикла. Но полый глухой звук удара плоти и кости о бетонный пол был явственно слышен, хотя и смягчен форменной одеждой из бумажной ткани и парусины.

Надеюсь, Джейд этого не увидела, подумал Ричер.

Он ступил в открытую дверь. Грегори смотрел влево, хотя поразившие Лейна пули прилетели справа.

— Застрелите его, — сказал Джексон.

Ричер не шелохнулся.

— Застрелите, — повторил Джексон. — Не заставляйте меня объяснять, для чего предназначался этот стол.

Ричер отважился посмотреть на Тейлора. Тот утвердительно кивнул. Ричер взглянул на Полинг. Она тоже кивнула. Тогда Ричер всадил Грегори в грудь три пули.

Уборка заняла остаток ночи и почти весь следующий день. Они договорились не спать, хоть и валились с ног от усталости. Спать отправили только Джейд. Кейт ее уложила и сидела у постели, пока та спала. Девочка быстро потеряла сознание, большую часть происходившего не видела, а остального, похоже, не поняла. Ричер считал, что если в будущем у нее и появятся страхи, то она избавится от них с помощью мелков и бумаги.

Кейт выглядела так, словно побывала в аду. Она долго смотрела на тело Лейна, пока твердо не уверилась в том, что он не поднимется, не оживет, как в голливудском кино. Он был мертв — решительно, окончательно и бесповоротно. И это случилось у нее на глазах. Такая уверенность придавала силы. Она отошла от тела пружинящей походкой.

Тейлору пуля разворотила правый трицепс. Ричер, как сумел, наложил на рану повязку, использовав походную аптечку, но Тейлору все равно требовалась врачебная помощь. Он решил пару дней выждать: не следовало обращаться в травмопункт сразу после ночной заварухи.

Джексон пострадал не так уж сильно: разбитые брови, синяки на лице, рассеченная губа и пара шатающихся зубов. По его словам, в воздушном десанте ему так доставалось не раз.

Полинг была в полном порядке. Когда Ричер перерезал веревки, она сорвала ленту с губ и наградила его крепким поцелуем. Она, похоже, ни минуты не сомневалась в том, что Ричер появится и со всем разберется. Он не знал, правду она говорит или льстит ему, но на всякий случай воздержался от упоминания о том, как едва не бросил их в погоне за призраками и как, к счастью, беглый взгляд на подъездную дорогу чудом включил в его мозгу какой-то синапс.

Обыскав «тойоту», Ричер нашел брезентовую сумку Лейна. Ту самую, что видел у него в «Хилтоне» на Парк-лейн. В ней лежали восемьсот тысяч долларов. Целехонькие. Ричер отдал сумку на хранение Полинг. Затем сел на пол в двух метрах от тела Лейна и привалился спиной к столбу, к которому была привязана Кейт. Он был спокоен. Очередное ночное дело, каких было много в его долгой и полной насилия жизни. Привычное дело. Другие на его месте лихорадочно искали бы себе оправдание, но Ричер лихорадочно обдумывал, куда деть трупы.

Их закопали на поле в пять гектаров у северо-западного угла участка. Джексон разогрел экскаватор и сразу принялся за большую яму — девять метров в длину, три в ширину и столько же в глубину: вместе с телами решили закопать и машины.

Раненого Тейлора освободили от тяжелой работы. Он прочесал участок и собрал все, что сумел найти и что могло послужить вещественным доказательством. Полинг отскребла следы его крови с пола в верхнем коридоре и заменила в ванной разбитую плитку. Ричер запихал тела в «тойоту».

Яму закончили через несколько часов после рассвета. С одного конца Джексон оставил пологий ступенчатый спуск. Ричер съехал по нему в «тойоте», сделав так, что машина с ходу врезалась носом в противоположную земляную стену. Джексон отогнал экскаватор к дому, с трудом доставил «мини» к яме и скатил вниз по спуску. Тейлор бросил в яму свои находки. И Джексон начал ее закапывать.

Ричер сидел и смотрел. В водянисто-голубом небе сияло бледное солнце, высоко висели полупрозрачные облака. Дул теплый ветерок. Ричер наблюдал за работой Джексона, пока земля не накрыла машины. Тогда он поднялся и медленно пошел к дому.

Год спустя в тот же самый день поле стояло припорошенное светлой зеленью только что взошедших озимых. На соседнем поле работали Джексоны — Тони и Сюзен, и Тейлоры — Грэм и Кейт. В доме девятилетние двоюродные сестрицы Мелоди Джексон и Джейд Тейлор любовались братиком Джейд, здоровым пятимесячным малышом по имени Джек.

За пять тысяч километров на запад от Грейндж-фарм, в квартирке на Барроу-стрит, Лорен Полинг читала «Нью-Йорк тайме», прихлебывая кофе. Она пропустила заметку в основном разделе газеты о гибели трех бойцов, недавно прибывших в Ирак по частному контракту. Их фамилии были Бёрк, Грум и Ковальски. Они погибли два дня тому назад, подорвавшись в машине на мине недалеко от Багдада. Зато в разделе городских новостей она прочитала сообщение о том, что кооперативный совет жилого комплекса «Дакота» лишил одного съемщика прав на квартиру, поскольку тот не платил за проживание и коммунальные услуги двенадцать месяцев кряду. При вскрытии квартиры в стенном шкафу с кодовым замком были обнаружены более девяти миллионов долларов.

За десять тысяч километров на запад от Грейндж-фарм, в Сиэтле, штат Вашингтон, Патти Джозеф спала крепким сном в квартире жилого дома на берегу океанского залива. Десять месяцев тому назад она устроилась на новое место — редактором в один журнал — и преуспела благодаря упорству и зоркому глазу, подмечавшему все мелочи. Она встречалась с местным журналистом и была счастлива.

Далеко от Сиэтла, далеко от Нью-Йорка, далеко от Бишопс- Парджитер, в Бирмингеме, штат Алабама, Ди Мари Грациано с раннего утра пришла в больничный гимнастический зал посмотреть, как ее брат начнет ходить с помощью новых металлических тростей.

Никто не знал, где Джек Ричер. Через два часа после того, как экскаватор закончил работу, он покинул Грейндж-фарм, и с тех пор о нем не было слышно.

Ли Чайлд

Первый роман Ли Чайлда «Смертельные танцы» вышел в 1997 году и сразу стал международным бестселлером. С тех пор он публикует по роману в год, все они пользуются успехом, и во всех действует один и тот же герой- одиночка — независимый крутой бродяга Джек Ричер.

Действие романов происходит в США, и Ричер — американец с головы до ног. Британцу Ли Чайлду пришлось столкнуться с немалыми трудностями, но, по его словам, ему пригодился опыт работы на телевидении, где он много лет слушал американскую речь. Решение сделать Ричера американцем было отчасти продиктовано коммерческими соображениями — американский литературный рынок больше английского, — однако и любовь Чайлда к американским просторам сыграла свою роль.

Любителям романов о Джеке Ричере будет приятно узнать, что «Парамаунт» недавно приобрела права на экранизацию «Смертельных танцев», продюсером фильма станет Том Круз.

Кристин Ханна Волшебный час

Маленькая девочка вышла из леса. Кто поможет ей обрести свое место среди людей?

Глава 1

Скоро все кончится.

В который раз Джулия Кейтс повторяла про себя эти слова, но сегодня — наконец — это действительно закончится. Через несколько часов все узнают правду.

Если она доберется до деловой части города. К несчастью, шоссе, идущее вдоль тихоокеанского побережья, в данную минуту больше напоминало парковку. В горах за Малибу полыхали лесные пожары, в воздухе пахло гарью. Даже волны прибоя, казалось, движутся медленнее, устав от неожиданной в это время года жары.

Джулия двигалась в потоке машин, не обращая внимания на то, что другие водители пытались ее подрезать. Этого можно было ожидать, жара в Южной Калифорнии выведет из себя кого угодно. Наконец она подъехала к зданию суда.

Всюду стояли съемочные машины различных телекомпаний. На ступенях суда толпились десятки репортеров с микрофонами наготове. Джулия свернула за угол и подъехала к служебному входу, где ее дожидались адвокаты.

Она вышла из автомобиля. «Я невиновна, — напомнила себе Джулия. — Они это поймут». Собрав все силы, она попыталась улыбнуться, стараясь, чтобы улыбка выглядела искренней. Любой психиатр знает, как это сделать.

— Добрый день, доктор Кейтс, — приветствовал ее Фрэнк Уильяме, возглавлявший команду защитников.

— Пойдемте, — отозвалась она, раздумывая, заметно ли другим, как дрожит ее голос. Сегодня, как никогда, ей нужно быть сильной, показать всем, что она не сделала ничего дурного.

Защитники окружили ее, и она вместе с ними вошла в здание суда. Беспрерывно мигали фотовспышки, щелкали фотоаппараты. Толпа репортеров подступила к ним, все задавали вопросы одновременно:

— Доктор Кейтс! Как вы относитесь к тому, что случилось?

— Почему вы не спасли этих детей?

— Вы знали об оружии?

Фрэнк обнял Джулию за плечи и повел вперед.

В зале суда она заняла место на скамье ответчика, стараясь не замечать шума за спиной. Журналисты, разумеется, уже держали блокноты наготове. За последний год о ней была написана куча статей. Газетчики сообщали, что она родом из маленького городка, получила блестящее образование, не обошли вниманием и то, что она рассталась с Филипом. Умолчали они лишь об одном: о том, что она любит свою работу. На самом деле единственное, что имело для Джулии значение, — это дети и подростки, которым она помогала.

Когда судья Кэрол Майерсон заняла свое место за судейским столом, в зале повисло молчание. Это была женщина сурового вида, в очках, с крашеными ярко-рыжими волосами.

Рядом с Джулией стоял Фрэнк. Высокий и стройный, он всегда производил приятное впечатление на публику.

— Ваша честь, — мягко и убедительно начал он, — привлечение к суду доктора Джулии Кейтс в качестве ответчика нелепо. Хотя о четких границах конфиденциальности в психиатрической практике ведутся дискуссии, существуют прецеденты. Доктор Кейтс не знала ни о склонности к насилию у своей пациентки, ни о конкретных угрозах. В иске нет даже речи о том, что ей это было известно. Таким образом, мы просим уважаемый суд прекратить этот процесс. Благодарю вас.

Со скамьи истца поднялся юрист.

— Ваша честь, четверо детей погибло. Они никогда не станут взрослыми, никогда не поступят в колледж, никогда не заведут детей. Доктор Кейтс как психиатр наблюдала Эмбер Суньигу в течение трех лет. Два часа в неделю она беседовала с Эмбер и прописывала лекарства против депрессии. А теперь нам предлагают поверить, что доктор Кейтс не знала об угнетенном состоянии пациентки, которая становилась все более озлобленной. И якобы для доктора Кейтс оказалось полной неожиданностью, что ее пациентка купит оружие и начнет стрелять. — Он прошел по залу и остановился напротив Джулии. — Она специалист, ваша честь. Она должна была поместить мисс Суньигу в лечебное учреждение. Мы просим уважаемый суд оставить доктора Кейтс в качестве ответчика в этом деле. Речь идет о справедливости. Семьи погибших требуют наказать того, кто должен был предотвратить убийство их детей.

— Это неправда, — прошептала Джулия.

Не было в Эмбер склонности к насилию. Любой подросток в состоянии депрессии скажет вам, что ненавидит одноклассников. Но это не значит, что он всех их расстреляет.

Судья Майерсон погрузилась в чтение бумаг, затем сняла очки. В зале воцарилась тишина. Родителям погибших — они сидели тесной группой — хотелось верить, что трагедия не была неизбежной, что кто-то мог спасти их детей. Они винили всех: полицию, производителей лекарств, семью Суньиги. Они надеялись, что судебный процесс облегчит их муки, но Джулия знала, что скорбь не оставит их до конца дней.

Сначала судья посмотрела на родителей:

— Нет сомнения, что случившееся в Силвервуде — ужасная трагедия. Я как мать представляю всю глубину постигшего вас горя. Однако вопрос, стоящий перед судом, заключается в том, останется ли доктор Кейтс в качестве ответчика в этом деле. — Судья обвела взглядом зал. — Закон не обязывает психиатра предупреждать кого-либо о потенциальной опасности, исходящей от пациента, за исключением тех случаев, когда жертва точно известна. И если нет реальной угрозы, правила требуют от психиатра соблюдения строгой конфиденциальности в отношениях с пациентом. Таким образом, я отклоняю иск против доктора Кейтс.

Галерка неистовствовала. Не успела Джулия опомниться, как защитники бросились к ней с поздравлениями.

У Джулии будто камень с души свалился. «Ну, слава богу», — подумала она. Но тут же услышала возбужденные голоса родителей погибших.

— Но почему?! — восклицал один из них. — Ведь она обязана была знать!

Фрэнк коснулся ее локтя:

— Улыбайтесь. Мы выиграли.

Джулия мельком глянула на родителей. Неужели они правы?

Их окружили журналисты.

— Доктор Кейтс! Что вы скажете родственникам погибших…

— Смогут ли другие родители доверить вам детей?..

В разговор вступил Фрэнк:

— Мою клиентку только что освободили от судебного преследования…

— С помощью юридических уловок! — выкрикнул кто-то.

Воспользовавшись тем, что внимание журналистов переключилось на Фрэнка, Джулия метнулась к дверям. Больше всего ей хотелось сейчас вырваться отсюда.

Она вышла из здания суда. На улице было сумеречно и уныло. Все небо в серой дымке, сквозь которую даже солнце не пробивалось, — погода была под стать ее настроению.

Джулия поехала домой. Вечером, лежа в постели и слушая мерный шум прибоя, она снова будет вспоминать случившееся. Нужно понять, что она упустила, какого сигнала не заметила. В конце концов это поможет ей стать более опытным врачом. В семь часов утра она оденется и вернется к работе. Помогать людям.

Девочка припадает к земле у входа в пещеру, смотрит, как с неба льется вода. Ей хочется схватить пустую консервную банку — они тут вокруг валяются — и еще раз вылизать, но она уже много раз это проделывала. Еды больше нет. За спиной у девочки ходят кругами голодные волки. Небо ревет и грохочет.

Она почуяла в темноте странный запах. Надо бежать обратно, забиться в темную нору, но она не в силах двинуться с места.

Хрустнула ветка. Потом еще одна.

Она замирает, мечтая слиться с каменной стеной пещеры. Она — как собственная тень, плоская и неподвижная.

Это, наверно, идет Он. Его не было уже очень давно, и, хотя она радовалась, что Он ушел, без Него страшно. Когда-то, очень давно, могла помочь Она, но Она УМЕРЛА.

Девочка смотрит на волчонка, который сидит возле нее. Зверь тоже настороже, нюхает воздух. Коснувшись его мягкого меха, она замечает, что он дрожит всем телом. Его интересует то же самое: вернется ли Он? Уходя, Он сказал Девочке:

«ВЕДИСЕБЯХОРОШОПОКАМЕНЯНЕБУДЕТАНЕТО…»

Она понимает не все слова, но «А Не То» она знает.

Он слишком давно ушел. Есть нечего. Она освободилась от привязи и походила по лесу, собирая ягоды и орехи, но в эту пору их уже немного. Скоро она ослабеет и не сможет искать пищу, к тому же никакой пищи в лесу и не будет, когда на землю начнут падать белые звездочки, а дыхание станет превращаться в пар. Она боится Чужаков, которые живут Снаружи, но она голодна, а если Он, вернувшись, увидит, что она освободилась, будет плохо. Нужно идти.

Городок Рейн-Вэлли, расположенный на краю Национального парка «Олимпик» и омываемый волнами Тихого океана, был последним оплотом цивилизации у границы заповедных лесов.

Сразу за городской чертой начинались непролазные чащи. Даже сейчас, в наш век научно-технического прогресса, эти леса оставались девственными, глухими.

Меньше ста лет назад переселенцы, осевшие на побережье, вырубили часть леса для посевов. Со временем они убедились в том, что эту землю невозможно возделать. Они перестали распахивать поля и начали жить за счет ловли лосося и заготовки древесины. Несколько десятилетий город процветал. Но в девяностые годы в Рейн-Вэлли нагрянули защитники окружающей среды. Они выступали за охрану лесов. Время больших доходов кануло в прошлое.

Но жители Рейн-Вэлли были упорными людьми, они продолжали жить там, где дождь льет более двухсот дней в году и солнышку радуются как нежданному гостю. Они стойко переносили серые дни и не сетовали на сокращение доходов, — словом, это были истинные сыновья и дочери первопроходцев, рискнувших поселиться в этом краю лесов.

И вот теперь их ждало очередное испытание на стойкость. Было семнадцатое октября. Осины и клены все еще красовались в ярких праздничных уборах, но ошибиться было нельзя: приближалась зима. Вот уже семь дней дождь лил не переставая.

На углу Уитон-уэй и Кейтс-авеню находился полицейский участок, приземистое серое здание, увенчанное ротондой. Света стареньких люминесцентных ламп едва хватало, чтобы разогнать мрак. Для людей, сидящих за рабочими столами, дробный стук дождевых капель по крыше стал почти привычным.

Элен Бартон стояла у окна и смотрела на улицу. Из-за дождя город казался похожим на рисунок углем. Заметив свое отражение в мокром стекле, она опять представила себя юной: длинные черные волосы, глаза как синий лен. Девушка, которую выбрали королевой выпускного бала. Она была тогда в белом — цвет невест, цвет мечты о семейном счастье…

— Мне надо покурить, Элли, — заявила Нат. — Если я не закурю, я слопаю все, что есть в холодильнике.

— Не разрешай, — сказал Кэл, диспетчер. Он согнулся над телефоном, прядь черных волос падала ему на глаза. Элли вспомнила, что в старших классах ребята прозвали его Вороном из-за этих черных как смоль волос. — Надо влюбиться. Остальное не поможет.

Элли обернулась к подруге:

— Ты же знаешь правила. Это общественное здание. Я начальник полиции и не могу позволить тебе нарушить закон…

— Вот именно, — поддакнул Кэл. Он собирался продолжить, но тут раздался звонок, и он произнес в трубку: — Полиция Рейн-Вэлли.

— Да ладно, — сказала Нат. — Слишком ты строга, как я погляжу. А Свен Моргенштерн, между прочим, каждый день паркуется перед своим магазином. Прямо напротив гидранта. Когда ты в последний раз эвакуировала его машину? А Толстуха Марго каждое воскресенье ворует в аптеке ментоловые леденцы.

Они обе знали, что можно привести еще десяток примеров. Все же это Рейн-Вэлли, а не центр Сиэтла. Элли никогда не сталкивалась с преступлением серьезнее, чем взлом и незаконное проникновение.

— Или ты разрешишь мне покурить, или я пойду за пончиками и пивом.

— И то и другое тебе вредно.

— Тебе вредно, а нам — нет, — сказал Кэл, закончив телефонный разговор. — Не уступай, Эл. Она служит в полиции и не должна курить в муниципальном здании.

— Ты слишком много куришь, — заметила Элли.

— Да, но зато меньше ем.

— Почему бы тебе снова не сесть на грейпфрутовую диету?

— Перестань, Элли. Мне необходимо покурить.

— Ты начала курить четыре дня назад, — заметил Кэл. — Вряд ли тебе так уж необходима сигарета.

Элли покачала головой. Если не вмешаться, эта парочка может препираться целый день.

— Запишись в группу «Худеем вместе», — сказала она.

— Два месяца питаться щами и в результате сбросить пять килограммов?

Элли поняла, что битва проиграна. Они с Нат — Пенелопой Наттер — знакомы еще со школы. За это время их дружба выдержала немало бурь: Элли дважды прошла через муки развода, а Нат недавно начала курить, чтобы сбросить лишний вес.

Нат, опираясь о стол, медленно встала. Двадцать килограммов, которые она набрала за последние годы, сделали ее движения несколько замедленными. Она открыла настежь дверь, хотя все понимали, что сквозняка, который мог бы вытянуть дым, не может быть в такой пасмурный день.

Элли прошла по коридору в свой кабинет, порылась в шкафу и нашла респиратор. Надела его и вернулась. Кэл захохотал.

Нат кисло улыбнулась:

— Очень смешно.

— Когда-нибудь мне захочется иметь детей. Я защищаю свой организм.

— На твоем месте я бы не беспокоилась относительно пассивного курения, а задумалась бы, кому назначить свидание.

— Она перепробовала всех, кто живет в радиусе от Абердина до Мистика, — сказал Кэл. — В прошлом месяце встречалась даже с разносчиком почты. С этим красавчиком, который забывает, где припарковал свой фургон.

Это была правда. Элли ничего не могла с собой поделать: она любила мужчин. Обычно — ну ладно, всегда — не тех мужчин. Беда в том, что настоящая любовь никак не приходила. Нат видела причину в том, что Элли не умеет идти на компромисс, но это было не совсем верно. Оба брака Элли оказались неудачными потому, что она выбирала себе мужей-красавцев, а они верностью не отличались.

Элли сняла респиратор и сказала:

— Может быть, ты, Кэл, познакомишь меня с кем-нибудь из своих чудаковатых дружков, любителей комиксов?

— Мы вовсе не чудаки, — обиделся он.

Нат рассмеялась:

— Твои друзья одеваются как в «Матрице». Как только тебе удалось найти Лайзу?

Наступило неловкое молчание. Весь город знал, что жена Кэла — довольно ветреная особа. Но здесь, в полицейском участке, они никогда не заговаривали об этом.

Кэл снова принялся листать комиксы.

— Я видела Джулию в новостях, — сказала вдруг Нат.

Элли только вздохнула. Было ясно, что в конце концов разговор зайдет о ее младшей сестре.

— С нее сняли обвинение, — заметила она.

— Ты разговаривала с ней?

— С ее автоответчиком. Мне кажется, она меня избегает.

— Попробуй еще раз, — посоветовала Нат.

— Ты же знаешь, что Джулия мне завидует. Она не захочет говорить со мной, особенно сейчас.

— Ты считаешь, что все тебе завидуют.

— Нет, не считаю.

Нат спокойно, но строго произнесла:

— Элли, достаточно посмотреть на твою сестру, чтобы понять: ей плохо. Неужели ты откажешься поговорить с ней только потому, что двадцать лет назад ты была королевой красоты, а она — членом математического клуба?

По правде говоря, Элли тоже заметила затравленный взгляд Джулии, когда ее лицо мелькнуло на телеэкране.

— Она не послушает меня, Нат. Ты сама знаешь…

Она замолчала, услышав звук шагов. В следующую минуту в комнату ввалилась насквозь промокшая Лори Форман.

— Пошли, — сказала она, обращаясь к Элли.

— Переведи дух, Лори. Скажи, что случилось.

— Ты не поверишь. Черт возьми, я сама видела и не верю собственным глазам. Пойдем. Это на Магнолия-стрит.

— Так-так, — оживилась Нат. — Собирайся, Кэл. Срочный вызов. В городе действительно что-то стряслось.

Глава 2

Элли поставила патрульную машину на углу Магнолия-стрит перед городским парком. Дождь прекратился, и солнце выглянуло из-за туч. Настал «волшебный час», когда отчетливо видны каждый листик, каждая травинка, и нежные лучи закатного солнца, сверкая и преломляясь в каплях дождя, преображают мир, делая его прекрасным и удивительным.

Элли осмотрела площадь. Весь городок, казалось, был залит неземным светом. Кирпичные фасады зданий блестели, точно начищенная медь.

— Вы здесь, шеф? — зазвучал голос по рации.

— Слушаю, Эрл, — ответила Элли.

— Идите вперед, к дереву в Силт-парке, — донеслось сквозь помехи. — Двигайтесь медленно. Я не шучу.

— Ты останешься здесь, Нат. Ты тоже, Кэл, — приказала Элли, выходя из машины.

Сердце ее учащенно билось. Она пошла вперед, на ходу расстегивая кобуру. Навстречу ей бежал Эрл, каблуки его башмаков гулко стучали по мостовой, форма на нем промокла.

— Тише, — прошипела она.

Лицо Эрла Хаффа покраснело и лоснилось от пота. Ему было шестьдесят четыре, он служил в полиции еще до рождения Элли, но тем не менее всегда относился к ней с величайшим почтением.

— Простите, босс.

— Что происходит? Я ничего не вижу.

— Она появилась минут десять назад. Можно сказать, с последним раскатом грома. Вы слышали его?

— Слышали, — ответила Нат, с трудом переводя дыхание.

Кэл догнал ее и стоял теперь рядом с ней.

Элли обернулась к своим сотрудникам:

— Я приказала вам обоим оставаться в машине.

— В самом деле? — Нат сделала вид, что в первый раз слышит об этом. — Мы не хотим пропустить первый нормальный вызов за многие годы.

Вздохнув, Элли снова повернулась к Эрлу:

— Рассказывайте.

— Как только отгремел гром, дождь вдруг прекратился. И засияло солнце. И тогда старый Док Фишер услышал волчий вой. А девочку заметила миссис Гримм. — Он указал на старый клен: — Когда она забралась на дерево, мы вызвали вас.

Теперь Элли и сама видела: в кроне дерева, среди оранжевой листвы, прятался ребенок. Но как ему удалось забраться на такую высоту по мокрым и скользким веткам?

Девочка была маленькая, лет пяти-шести. Даже с такого расстояния видно было, что она очень худенькая. Темные волосы всклокочены. Девочка прижимала к себе щенка.

Элли зажала в руке пистолет и медленно пошла вперед. Когда до дерева оставалось не больше двух-трех шагов, она посмотрела наверх. Девочка сидела на ветке не шевелясь, глаза у нее были круглые от ужаса. И, черт побери, у нее в руках был волчонок.

— Эй, малышка, — сказала Элли. — Что ты делаешь там, наверху?

Волчонок зарычал и оскалил зубы.

Элли не сводила с ребенка глаз.

— Я не обижу тебя. Честно.

Никакого ответа, даже ресницы не дрогнули.

— Давай познакомимся. Я Эллен Бартон. А ты кто?

Снова никакой реакции.

— Наверное, ты убежала от мамы. Или заблудилась в лесу.

С тем же успехом можно было разговаривать с фотографией.

— Может, спустишься сюда? Здесь тебя никто не обидит.

Элли говорила еще минут пятнадцать, затем слова иссякли.

Девочка даже не шевельнулась.

Элли вернулась к Эрлу, Нат и Кэлу.

— Как бы нам сделать, чтобы она спустилась, шеф? — спросил Эрл, нервно почесывая лысину.

Об этом Элли не имела понятия.

— Кто-нибудь видел, как она туда залезла?

— Миссис Гримм. Ей показалось, девочка хотела украсть яблоки с лотка. Когда Док Фишер прикрикнул на нее, девочка побежала и вспрыгнула на дерево.

— Вспрыгнула? — переспросила Элли. — На шестиметровую высоту?

— Я тоже в это не поверил, шеф. Они к тому же говорят, что она мчалась как молния. Миссис Гримм даже перекрестилась, когда мне об этом рассказывала.

Элли не на шутку встревожилась. К ночи весь город будет говорить о том, как таинственный ребенок перелетал с ветки на ветку, пуская огненные стрелы.

— Нужно действовать по плану. Давайте думать, — сказала она.

— Можно вызвать пожарную машину.

— Неплохая мысль, Эрл, но девочка чем-то напугана. Когда она увидит выдвигающуюся лестницу, она может упасть.

— А мне кажется, она хочет есть, — сказала Нат.

— У тебя все хотят есть, — заметил Кэл.

— Эрл, пойди в закусочную и закажи хороший обед, — сказала Элли. — С куском яблочного пирога. И очисть улицы.

— Люди не захотят уходить.

— Ты представитель закона, Эрл. Заставь их разойтись.

Эрл с явной неохотой направился к толпе у аптеки. Через минуту раздались протестующие крики.

Нат, скрестив руки на груди, хмыкнула:

— Рискуешь утратить популярность, если не дашь им увидеть это интересное зрелище.

— Им?

Глаза Нат округлились.

— Ведь ты не имеешь в виду и меня тоже?

— Не забывай, у нас здесь испуганный ребенок. Вы с Кэлом вернетесь в участок и принесете сюда что-нибудь вроде сети. Потом по телефону постарайтесь узнать, не потерялась ли сегодня какая-нибудь девочка. Кэл, скажешь Мелу, чтобы он начал опрашивать людей в городе.

Через полтора часа все магазины центральной части Рейн- Вэлли были закрыты, место происшествия огорожено.

— Ты наверняка удивляешься, что начальник полиции — женщина, — говорила Элли, стараясь не шевелиться.

На траве поддеревом, на глубокой тарелке, лежал кусок жареной курицы, апельсин, нарезанный кружочками, и яблочный пирог. Пахло все это божественно.

Элли подняла голову и встретилась глазами с немигающим, настороженным взглядом ярко-голубых глаз девочки.

А потом Элли посмотрела на огромный рододендрон перед скобяной лавкой. Она знала, что за ним прячется человек из службы отлова бездомных животных, готовый выпустить стрелу с транквилизатором.

— На самом деле я не знала, что стану полицейским. Так жизнь распорядилась. В двадцать один год я второй раз вышла замуж. — Она грустно улыбнулась. — Брак распался, и я вернулась к отцу. И тогда мой дядюшка Джо, начальник полиции, предложил мне сделку: если я поступлю в полицейскую академию, он не будет замечать моих штрафных талонов за парковку. И оказалось, что я рождена для этой работы. — Она бросила быстрый взгляд на девочку.

Ни малейшего движения. Ничего.

В животе у Элли заурчало.

— А, черт. — Она потянулась за курицей и оторвала ножку.

Листья зашевелились.

— Давай, — прошептала Элли. — Сюда. Вниз. Курица. Пирог. Еда.

Девочка спрыгнула с ветки, приземлилась ловко, как кошка, не выпуская волчонка из рук. «Да от такого удара она должна была переломать себе все кости!» — подумала Элли с ужасом.

Элли не двигалась, даже дышать перестала.

Девочка, помедлив, выпустила из рук волчонка. Осторожно приблизилась к тарелке с едой, принюхиваясь, как дикий зверек, и принялась за еду.

Элли в жизни не видела ничего подобного. Девочка и волчонок походили на двух щенков, бросившихся на добычу. Отрывая куски мяса, девочка быстро набивала ими рот.

Элли потихоньку зашла ей за спину и собрала в комок сеть. Ловким движением бросила ее. Сеть накрыла ребенка и волчонка. Когда они поняли, что их поймали, начался настоящий кошмар.

Девочка словно обезумела. Она каталась по земле, пытаясь освободиться, цепляясь грязными пальцами за нейлоновую сетку. Но чем больше она рвалась, тем сильнее запутывалась.

Волчонок рычал. Когда стрела, просвистев в воздухе, воткнулась ему в бок, он взвизгнул и упал на землю.

Девочка завыла.

— Ничего, дорогая. — Элли направилась к ним. — Не бойся. С ним все будет хорошо.

Девочка взяла волчонка на колени и стала гладить по шерстке, пытаясь разбудить. Когда она поняла, что ничего не выходит, она завыла снова — в ее вое слышались отчаяние и боль.

Медленно подбираясь к девочке, Элли ощутила запах земли и прелых листьев, но сильнее всего был аммиачный запах мочи. Она вытащила из рукава спрятанный шприц.

Новость разнеслась по всему городу. Люди рассказывали о девочке-волчонке, которая умеет летать и управляет громом и молнией, при этом каждый добавлял, что видел это чудо своими глазами.

В больнице на узкой койке лежала девочка. Она спала. Несколько датчиков были прикреплены к ее голове, и еще два регистрировали биение сердца. Одно ее запястье крепилось к поручню кровати кожаной петлей.

Доктор Макс Серразин осматривал девочку. Элли с Нат стояли рядом.

Элли никогда еще не видела доктора таким серьезным. За шесть лет, что Макс прожил в Рейн-Вэлли, он создал себе определенную репутацию — и не только хорошего врача. Когда к нему перешла практика Дока Фишера, все одинокие дамы города надеялись, что он обратит внимание на кого-нибудь из них. За эти годы он встречался с женщинами — и довольно часто, — но никто не мог заявить на него свои права. В последнее время такие встречи случались все реже, он становился одним из тех странных людей, что населяют маленькие города: замкнутым одиночкой.

— Ну ладно, — проговорил наконец Макс, взъерошив вьющиеся, темные с проседью волосы.

Он был одет буднично, в старые выцветшие джинсы и черную футболку, но его ярко-синие глаза обращали на себя внимание. Элли подумала, что мужчины красивее этого доктора она в жизни не встречала.

— Что ты можешь сказать, Макс?

— Организм обезвожен и ослаблен вследствие недоедания.

— Индианка?

— Не думаю. Уверен, что под всей этой грязью она белая. — Он приподнял правую ногу девочки. — Видишь шрам на лодыжке?

Под глубоко въевшейся грязью Элли разглядела широкую светлую полоску шрама.

— Следы веревки?

— Почти наверняка.

— Бедняжку держали на привязи?! — ужаснулась Нат.

— Я бы сказал, очень долго. Шрам старый. Рентген показал, что левое предплечье было сломано и неправильно срослось.

— Есть ли признаки сексуального насилия?

— Нет. Никаких. — Он покачал головой. — Никогда не видел ничего подобного.

— Что мы можем для нее сделать?

— Это не мне решать. Если бы она была в сознании, я мог бы ее понаблюдать, но…

— Детская комната свободна, — сказала Нат. — Можно будет наблюдать за ней через окно.

— Действительно. Помести ее туда, Макс. К утру Мел с Эр- лом выяснят, кто она. А если она раньше очнется, то сама скажет нам.

— Если она умеет говорить. Дело серьезное, Элли. Может быть, тебе придется вызывать больших начальников.

— Макс, это мой участок. Я сама справлюсь.

Стоя в спальне перед большим зеркалом, Джулия придирчиво оглядела себя с ног до головы. Темно-серый брючный костюм, шелковая розовая блузка. Светло-русые волосы собраны в пучок — она всегда причесывалась так для встреч с пациентами. Правда, из-за трагедии в Силвервуде их у нее осталось совсем немного.

Она взяла портфель и пошла в гараж, где ее дожидалась сине-стальная «тойота». Улица была пуста. В это теплое октябрьское утро репортеры не стояли на страже. Она больше не представляла интереса для прессы.

После кошмара длиной в год она снова вернулась к жизни.

На дорогу к офисному зданию в Беверли-Хиллз у Джулии ушло больше часа. На втором этаже перед кабинетом с блестящей серебряной табличкой на двери — «ДОКТОР ДЖУЛИЯ КЕЙТС» — она остановилась.

Нажала на кнопку домофона.

— Привет, Гвен, это я.

Раздалось жужжание, затем щелкнул замок.

В кабинете пахло свежими цветами, которые сюда доставляли каждый понедельник. Хотя пациентов теперь стало меньше, цветы она по-прежнему заказывала. Отказаться от них означало бы признать поражение.

— Здравствуйте, доктор, — сказала Гвен Коннелли, ее секретарша. — Поздравляю вас со вчерашним решением суда.

— Спасибо, — улыбнулась Джулия. — Мелисса уже здесь?

— У вас нет приемов на этой неделе, — тихо сообщила Гвен. — Вы видели сегодняшнюю «Лос-Анджелес тайме»?

— Нет. А что?

Гвен вытащила газету из корзины для бумаг и бросила на стол. Заголовок статьи гласил: «СВАЛИТЬ ВСЕ НА МЕРТВЫХ», а под ним — фотография Джулии.

Джулии стало дурно. Гвен протянула к ней руки, чтобы обнять и успокоить:

— Но ведь вы многим помогли… Вы ни в чем не виноваты.

Джулия быстро отстранилась. Если сейчас кто-нибудь прикоснется к ней, она расплачется.

— Спасибо. Я… я думаю, мне нужен отпуск. — Она попыталась улыбнуться. Улыбка вышла натужная.

— Вам это пойдет на пользу, — сказала Гвен. — Я откажусь от цветов, скажу, что вы на какое-то время уедете.

«Я откажусь от цветов». Даже удивительно, как эта фраза задела ее за живое. Стараясь не выдать волнения, она проводила Гвен до дверей.

Оставшись одна, Джулия без сил опустилась на дорогой ковер, закрыла глаза. Она не знала, сколько просидела так в отчаянии. Наконец она с трудом поднялась на ноги и огляделась вокруг, раздумывая, что делать дальше. Работа была для нее смыслом жизни. В стремлении к профессиональному совершенству она отодвинула на задний план все: друзей, семью, развлечения. Она подошла к телефону и некоторое время постояла, глядя на список автоматического набора номеров.

Филип все еще оставался там под номером седьмым. Пять лет он был ее спутником жизни. Теперь он муж другой женщины.

Со вздохом она нажала на кнопку номер два. Ее психиатр, доктор Харольд Коллинз, взял трубку. Она встречалась с ним раз в месяц еще со времен своей ординатуры, когда это было предписано всем студентам-психиатрам. На самом деле теперь он был скорее ее другом, чем врачом.

— Привет, Харри. Ты видел утреннюю газету?

— Джулия, я беспокоюсь о тебе. Начни давать интервью, изложи свою точку зрения.

— А какой в этом смысл? Все равно они верят только себе.

— Иногда нужно бороться, Джулия.

— Я не умею.

Они поговорили еще немного, но Джулия, в сущности, не слушала. Без работы она ощущала пустоту, а говорить об этой пустоте не имело смысла.

— Мне пора, Харри. Спасибо тебе за все.

Поздним вечером в больничных коридорах было тихо. Макс не любил это время суток, ему нравилась дневная суета. Слишком много мыслей одолевало его в сумеречной тишине.

Он сделал несколько последних пометок в истории болезни девочки. Она лежала тихо, забывшись сном. Он взял ее за руку. В его ладони ее пальчики казались маленькими и тонкими.

Позади него открылась и закрылась дверь. В палату вошла дежурная медсестра Труди Хайтауэр, высокая симпатичная женщина с добрыми глазами.

— Как она? — спросила Труди.

— Так себе. Мы готовы ее переместить?

— Все готово. — Труди отстегнула тяжелую кожаную петлю.

Макс жестом остановил ее.

— Оставьте это здесь, — сказал он. — Слишком долго она была привязанной.

Он взял спящую девочку на руки. Они с Труди молча прошли в детскую комнату. Там он опустил девочку на приготовленную кровать.

— Я еще посижу с ней, — сказал он медсестре.

Элли смотрела на монитор, пока в глазах не зарябило. Еще одно сообщение о пропавшем ребенке — и она заплачет.

Их были тысячи. Тысячи.

Элли закрыла глаза. Что еще она может сделать? Она позвонила во все полицейские участки в пяти округах, опросила служащих различных информационных агентств. Никто ничего не знал про найденную девочку.

Элли встала из-за стола. Перешагнула через спящих у двери собак и, выйдя на крыльцо, окинула взглядом двор. Светало. Здесь, на опушке леса, мир казался необычайно тихим и в то же время полным жизни. Листья были усыпаны капельками росы. Она пошла вперед по влажной траве. Над полями стелился утренний туман.

Его дом был на другой стороне реки. Девчонкой она каждый день бегала через мост и играла в том дворе. В какой-то момент Элли чуть было не пошла знакомой дорогой. Ей хотелось снова бросить камушком в окно и позвать его. Кэл поймет ее тревогу, как понимал всегда.

Но с тех пор прошло добрых два десятка лет. У него своя жизнь, у него жена и дети, и, хотя все знают, что Лайза плохая жена, он любит свою семью.

Элли поняла, что помощи ей ждать неоткуда. Она пошла домой. Устало вздохнув, снова принялась просматривать сообщения о пропавших детях. Подсказка должна быть где-то здесь. Должна быть.

Ее разбудил автомобильный гудок. Она вздрогнула и проснулась: оказывается, она так и уснула, сидя за столом.

Во дворе стояла Нат, махая на прощание своему уезжавшему мужу.

Элли взглянула на часы. Без пяти восемь.

— Что ты здесь делаешь в такую рань?

— Я слышала, как ты уговаривалась с Максом встретиться в восемь. Ты опаздываешь.

Свернув к больнице, они увидели перед входом толпу.

— Этого еще не хватало, — проговорила Элли. — Эти люди из всего цирк устраивают.

Не успели они с Нат выйти из машины, как навстречу им ринулись любопытствующие. Впереди семенили сестры Гримм — три бойкие старушки.

Первой заговорила Дейзи:

— Мы пришли узнать о девочке.

— Кто она, эта бедняжка? — спросила Вайолет.

— Правда ли, что она умеет летать, как птица? — поинтересовалась Мэриголд.

— И прыгать, как кошка? — раздался голос из толпы.

Элли, вздохнув, напомнила себе, что это ее избиратели. А кроме того, ее друзья и соседи.

— Мы еще ничего не выяснили. А сейчас я хочу попросить вас о помощи.

— Мы готовы. — Мэриголд достала из сумочки блокнот.

— Девочке нужна одежда и какие-нибудь игрушки, — сказала Элли.

Три энтузиастки тотчас же стали раздавать соседям задания, а Элли и Нат пошли по бетонной дорожке к больнице.

Последняя комната справа на втором этаже когда-то служила чем-то вроде детского сада. С тех пор как началась кампания по охране природы и рабочих мест стало меньше, комната пустовала.

Макс поджидал Элли и Нат в коридоре и лишь приветственно кивнул им, но при этом даже не улыбнулся.

Комната, в которую Элли предстояло войти, была светлой, с выкрашенными красной и желтой краской стенами. На полочках лежали игрушки, настольные игры и книжки. В углу — умывальник и стол, посреди комнаты — несколько маленьких столиков со стульчиками. У левой стены стояла больничная койка и несколько детских кроваток. Обитая металлом дверь в комнату была заперта на ключ.

— Расскажи мне, Макс, как она, — попросила Элли.

— Утром, проснувшись, она просто обезумела. Другого слова не найти. Когда мы попытались сделать ей укол, она до крови укусила медсестру и забилась под кровать. Сидит там уже час. Тебе еще не удалось установить, кто она?

Элли обернулась:

— Нат, сходи в кафетерий. Принеси девочке поесть.

— Как всегда, самого толстого посылают за едой. — Нат вздохнула, но не могла сдержать улыбки. Приятно было сознавать, что она тоже принимает участие в судьбе этого загадочного ребенка.

Когда она ушла, Макс произнес:

— Не знаю, что и сказать, Элли. Случай уникальный.

— Расскажи, что ты знаешь наверняка.

— Ну, скорее всего, ей лет шесть. За зубами никто не следил, а на левом плече старая ножевая рана.

— Ужас какой. Она говорит?

— Нет. Ее голосовые связки выглядят здоровыми, но ее выкриков понять нельзя. Энцефалограмма не показывает отклонений. Возможно, мы имеем дело с глухотой или аутизмом.

— Что будем делать?

В это время вернулась Нат с полным подносом еды.

— С этого и начнем, — кивнул Макс.

Нат принесла блинчики, яичницу, пирожное с клубникой и сбитыми сливками и стакан молока.

— Я залезу под кровать и вытащу ее, — вызвался Макс.

— Нет, оставь поднос на столе, — сказала Нат. — Может, она и странная, но она ребенок. Дети все делают по-своему.

Элли улыбнулась подруге:

— Еще какие-нибудь советы?

— Больше никаких незнакомцев. Девочка тебя знает, значит, еду должна внести ты.

— Спасибо. — Взяв поднос, Элли вошла в ярко разрисованную комнату. — Привет, это снова я. Надеюсь, ты на меня не сердишься из-за сетки. — Она поставила поднос на маленький столик. — Наверно, ты проголодалась.

Девочка под кроватью зарычала. От этого звука по спине у Элли мурашки побежали. Она попятилась из комнаты и захлопнула за собой дверь. Щелкнул язычок замка.

Элли встала у окна рядом с Максом.

— Она будет есть?

— Думаю, мы скоро это выясним.

Вскоре из-под кровати высунулась маленькая ручка.

— Гляди! — прошептала Нат.

Прошло еще какое-то время.

Наконец появилась косматая голова. Девочка на четвереньках выползла из своего укрытия. Затем кинулась к столику и склонилась над едой, обнюхивая ее. Она стряхнула сбитые сливки на пол, затем съела блинчики и яичницу. Клубничины она утащила под кровать.

— А я-то думала, что мои дети не умеют вести себя за столом, — сказала Нат. — Она ест как дикий зверек.

— Нам нужен специалист. Психиатр.

— Как же мы раньше о ней не подумали! — всплеснула руками Нат. — Она подойдет идеально.

Элли посмотрела на подругу:

— Клиенты платят ей по двести долларов в час.

— Раньше платили. Вряд ли у нее осталось много пациентов.

— О ком вы говорите? — спросил Макс.

— О моей сестре, Джулии Кейтс, — ответила Элли.

— Это женщина-психиатр, у которой…

— Да. Именно. — Элли повернулась к Нат: — Пошли. Я позвоню ей с работы.

Джулия перепробовала десяток разных дел. Она пыталась убраться в чулане, переставить мебель. Настало время осуществить все замыслы, которые она откладывала… десять лет.

Только вот руки ее подвели.

Она бодро принималась за дело и поначалу была полна оптимизма. К несчастью, весь ее оптимизм исчезал при мысли, что настал час приема Джо или — еще того хуже — Эмбер, и руки начинали дрожать. Вчера вечером она решилась написать книгу, чтобы изложить свою точку зрения на эту историю.

Джулия просидела над желтым блокнотом несколько часов. К полуночи вокруг нее валялись скомканные листки желтой бумаги. На каждом — всего одна фраза: «Мне очень жаль».

Утром зазвонил телефон.

Щелкнул автоответчик, и она услышала наговоренный собственным бодрым голосом текст. Затем длинный сигнал.

— Привет. Это я, твоя сестра. У меня важное сообщение.

Джулия взяла трубку:

— Привет, Элли.

Неловкая пауза, но так бывало и раньше. Что поделаешь: четыре года разницы в возрасте и полное несходство характеров.

— Как твои дела? — наконец спросила Элли.

— Спасибо, хорошо.

Еще одна неловкая пауза.

— Послушай, сделай мне одолжение.

— Одолжение?

— Тут случилось кое-что. Ты могла бы нас выручить.

— Не надо меня спасать, Элли. Со мной все в порядке.

— Ты вроде психиатр, а слушать не умеешь. Я тебе говорю, что ты нужна мне в Рейн-Вэлли. Мне нужен детский психиатр.

— Ты мне в пациенты по возрасту не годишься.

— Очень смешно. Ты не прилетишь сюда? Прямо сейчас. Есть рейс через два часа. Я могу заказать тебе билет.

— Скажи лучше, в чем дело.

— Времени нет. Твой рейс в десять пятнадцать. Ты мне веришь?

Джулия посмотрела в окно, за которым синела гладь океана, но у нее перед глазами были только желтые листки бумаги.

— Почему бы нет? — сказала она.

Все равно никакого другого стоящего дела в ее жизни пока не предвидится.

Глава 3

Джулия много лет не была в Рейн-Вэлли и вот теперь возвращалась туда, потерпев сокрушительное поражение.

Возможно, стоило остаться в Лос-Анджелесе. Там можно стать незаметной. Здесь же она будет дочерью Кейтсов («Знаешь, та, странная…»), серой мышкой в тени сестры-красавицы.

Она посмотрела в иллюминатор. За окном самолета все было тускло-серым, словно какой-то заоблачный художник размыл акварельный пейзаж. Четыре заснеженные вершины внизу казались хребтом какого-то сказочного чудовища.

Когда самолет приземлился, Джулия сняла сумку с багажной полки и стала продвигаться к выходу. Она была почти у двери, как вдруг одна из стюардесс узнала ее.

— Это она, — прошептала стюардесса. — Та самая…

Джулия заторопилась. От самолета она почти бежала.

Элли стояла, заложив руки за пояс, и смотрела на сестру. У нее был вид полицейского, оценивающего ситуацию.

— Я думала, так бегают по аэропорту только в рекламе.

— Стюардесса меня узнала. Она смотрела на меня так, как будто я убила тех детей.

Элли пожала плечами:

— Не обращай внимания.

— Это трудно. Тебе не понять.

— Думаешь, я настолько глупа?

Джулия вздохнула:

— Давай не будем, Эл.

— Ты права. Пошли.

Пока Элли выводила со стоянки белый внедорожник, сестры не обменялись ни словом. Как случилось, что, прожив порознь много лет, они мгновенно вернулись к своим детским ролям?

— Может, расскажешь, зачем ты вызвала меня сюда? — наконец произнесла Джулия.

— Расскажу дома. У нас тут маленькая девочка, которая нуждается в помощи. Но все это… довольно сложно.

— Как поживает твоя подруга Пенелопа?

— Хорошо. Хотя с детьми-подростками ей трудно приходится. Девочка — Тара — хочет сделать пирсинг и татуировку.

— А Пенелопа? Находит с ними общий язык?

— Ну да. Только вот… растолстела. В прошлом году она перепробовала все диеты. А на прошлой неделе начала курить. Говорит, все кинозвезды худеют таким образом.

— Ну да, а еще вызывая рвоту, — сказала Джулия.

Элли кивнула.

— Как Филип?

— Мы разошлись в прошлом году. Я слишком занята — то есть была слишком занята — для того, чтобы любить.

— Слишком занята, чтобы любить. Ты с ума сошла?

Следующие два часа прошли в ничего не значащих разговорах. Они доехали до Рейн-Вэлли и свернули с шоссе. Извилистую дорогу с обеих сторон обступили вековые деревья.

— Я много раз собиралась переехать поближе к городу, продать дом, но каждый раз оказывалось, что пора делать ремонт, — сказала Элли. — Я и без психолога знаю, что боюсь переезжать.

— Это просто дом, Эл.

— Я думаю: до чего же мы разные, Джулия. Для тебя это две спальни, две ванные комнаты и кухня-столовая-гостиная. Для меня это — счастливое детство.

— Ну, тогда перестань грозиться, что продашь его. Передашь счастливые воспоминания своим детям.

— Как ты могла заметить, у меня нет детей. Но спасибо, что напомнила. — Элли свернула во двор. — Приехали.

Джулия поняла, что опять сказала что-то не то.

— Знаешь, ведь не обязательно заводить мужа, — заметила она. — Ты можешь завести ребенка одна.

Элли пристально посмотрела на нее:

— Наверное, это возможно в большом городе, но не здесь. И не для меня. Я хочу всего сразу — мужа, ребенка и золотистого ретривера. — Она улыбнулась. — Собак я уже завела.

Элли улыбнулась, и Джулию поразило, до чего красива ее сестра. Гладкое лицо, молочно-белая кожа, полные, чувственные губы, сияющие зеленые глаза. Элли небольшого роста, с роскошной фигурой. А улыбка у нее просто ослепительная. Неудивительно, что все ее любят.

Джулия вышла из машины. Все в точности так, как и должно быть в октябре. Клены сбрасывают листья, о чем-то шепчет речка, текущая неподалеку. Джулия шла следом за Элли по зеленой лужайке. В закатном свете дом казался сделанным из серебра, посеревшие от времени доски переливались сотнями оттенков. На дворе росли высокие рододендроны.

Внутри все выглядело как обычно. Старинная сосновая мебель: большой шкаф, в котором с бабушкиных времен хранились льняные скатерти, массивный, весь в зазубринах, обеденный стол. Рядом с камином — стеклянная дверь в сад. За окном сверкает на солнце тонкая лента реки.

Элли закрыла дверь. Не успела она сказать: «Держись!» — как по лестнице скатились два золотистых ретривера и атаковали Джулию.

— Джейк! Элвуд! Лежать! — крикнула Элли.

Казалось, псы не слышат. Джулии кое-как удалось отпихнуть их, и они принялись скакать вокруг хозяйки.

— Прошу тебя, скажи, что они спят снаружи.

Элли рассмеялась:

— Ну да, снаружи.

Только Джулия вздохнула с облегчением, как Элли поправилась:

— Нет! Но я сделаю так, что они не будут заходить к тебе в комнату.

Элли подошла к Джулии:

— Правда хорошо, что ты приехала. Я слышала, в последнее время тебе было нелегко… Спасибо тебе.

Будь у них другие отношения, Джулия могла бы признаться: «На самом деле мне некуда было деваться». Но она сказала:

— Все в порядке. Рассказывай, зачем ты меня вызвала.

Джулия сидела в уютном кресле и слушала рассказ, в правдивость которого трудно было поверить.

— Говоришь, она прыгает с ветки на ветку, как кошка? Да ладно, Эл. Не рассказывай мне сказки. Похоже, ты нашла аутичного ребенка, который ушел далеко от дома и заблудился.

— Макс говорит то же самое, — сказала Элли.

— Кто такой Макс?

— К нему перешла практика Дока Фишера.

— Наверное, для него это слишком трудный случай. Надо позвонить в университет. Там есть специалисты по аутизму.

— Она ничего не говорит. Может быть, и не умеет.

— Это обычно для больных аутизмом. Создается впечатление, что они живут в другом мире. Часто эти дети…

— Ты не видела ее, Джулия. От ее взгляда меня бросает в дрожь. Я никогда не видела такого… ужаса в глазах.

— А ее поведение? Жесты, ходьба и все прочее?

— Она просидела на этом дереве в течение нескольких часов не шевелясь, у нее даже ресницы ни разу не дрогнули. Когда же в конце концов она спрыгнула, то двигалась с быстротой молнии. И все обнюхивала, как собака.

Теперь Джулия всерьез заинтересовалась этой историей.

— Она совсем не издает звуков? Может быть, она глухонемая. Поэтому и потерялась. Не слышала, когда ее окликали.

— Она не глухонемая. Она кричит и рычит. Да, и когда она решила, что мы убили ее волка, она завыла.

— Волка?

— Волчонка. Он сейчас на ферме. Воет день и ночь.

Джулия откинулась на спинку кресла.

— Ты все выдумала.

— Такое не выдумаешь. И самое неожиданное: у нее шрам от ножа. А на ноге — след от привязи.

Джулия подалась вперед:

— Это очень важно.

Джулия прикидывала варианты. Аутизм. Отставание в развитии. Раннее начало шизофрении. Или нечто более страшное. Возможно, этот ребенок убежал от кого-то, кто держал его в неволе. Немота — обычная реакция на подобные травмы.

— Знаешь, мне ее очень жалко. Я боюсь, если к делу подключатся большие начальники, ее сдадут в какой-нибудь приют, пока не отыщутся родители. А я думаю, ты сумеешь найти к ней подход. Твоя квалификация вне всяких сомнений.

— Разве ты не следила за новостями? — тихо произнесла Джулия. — Твои начальники будут от меня не в восторге.

— С каких это пор меня заботит, что думают другие? Ты единственная, кто может спасти эту девочку.

— Спасибо, Эл.

Если бы сестра знала, как много значила для нее эта фраза!

Элли кивнула:

— А теперь иди распаковывай вещи. Я пообещала Максу, что мы встретимся с ним в больнице около четырех.

За полчаса Джулия приняла душ, подкрасилась и переоделась в потертые джинсы и светло-зеленый свитер. Элли была в своей сине-черной форме. На воротнике поблескивали три золотые звездочки. Даже в этом мешковатом костюме она выглядела изящной и красивой.

По дороге они мило беседовали, Джулия подмечала, что нового появилось в городе за время ее отсутствия, а Элли показывала сестре дома, не изменившиеся со времен их детства. На больничное крыльцо они взошли бок о бок.

У закрытой двери одного из кабинетов Элли остановилась. Достала пудреницу, посмотрелась в зеркальце.

Джулия нахмурилась:

— В чем дело? Предстоит фотосъемка?

— Сама увидишь. — Элли постучалась.

— Войдите, — послышался голос.

Он стоял в углу комнаты, на нем были выгоревшие джинсы и черный свитер крупной вязки. Русые волосы. Внимание Джулии привлекли глаза. Ярко-синие, лучистые.

— Вы, должно быть, доктор Кейтс, — проговорил он, направляясь к ней.

— Прошу вас, зовите меня Джулией.

— Только если вы будете звать меня Максом.

Джулия сразу же поняла, к какому типу мужчин он принадлежит. Актер, человек, который осознает свою привлекательность и пользуется этим. В Лос-Анджелесе таких полно. Она нисколько не удивилась, заметив, что у него проколото ухо. Изобразила профессиональную улыбку.

— Как я поняла, ваша пациентка… аутична?

— Поставить диагноз — это ваше дело. Детская психология не моя специальность.

— А какая ваша специальность?

— Писать рецепты. У меня прекрасный почерк.

Джулия взглянула на дипломы, вывешенные в рамках на стене. Степень бакалавра Стэнфордского университета, медицинский диплом Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Она нахмурилась. Что этот тип здесь делает? Приезжие в Рейн-Вэлли по большей части делились на две группы: одни бежали сюда от чего-то определенного, другие — от всего сразу. Интересно, к какой категории относится он.

— Пойдемте со мной, — сказал он, беря ее под руку.

Джулия пошла рядом с ним по широкому белому коридору.

Элли присоединилась к ним. Несколько раз повернув, они подошли к большому окну. Макс стоял так близко, что почти касался Джулии. Она непроизвольно отстранилась.

За стеклом была обычная игровая комната.

— Где она?

— Подождите, — тихо сказал Макс.

Они молча ждали. Появилась медсестра, вошла в комнату, поставила поднос с едой на столик и вышла.

Джулия готовилась задать очередной вопрос, но тут девочка молниеносно выскочила из-под кровати. Джулия подалась вперед, разглядывая девочку, которая низко склонилась над едой, словно дикий зверек.

По спине у Джулии побежали мурашки. Она открыла сумочку, достала блокнот и ручку.

— Что о ней известно?

— Ничего, — ответила Элли. — Просто в один прекрасный день она появилась в городе.

— Откуда она пришла?

Теперь ответил Макс:

— Из леса.

Лес. Национальный парк «Олимпик». Сотни тысяч гектаров густого девственного леса. Большая часть его даже не изучена.

— И она не говорит?

Макс покачал головой:

— Нет. Похоже, она не понимает нас. Все время сидит под кроватью. Мы вымыли ее и надели на нее памперсы, пока она спала, но сейчас не можем даже подойти и их сменить.

— Расскажите мне, что за шрам у нее на ноге.

— Мне кажется… — Тут Макса прервал интерком, его вызывали в отделение скорой помощи.

Он отдал Джулии папку:

— Все здесь. Если вы захотите обсудить…

— Сейчас мне достаточно будет записей. Спасибо, Макс.

Элли не удивилась, увидев возле больницы толпу. Люди стояли строем, впереди всех сестры Гримм. И как всегда, возглавляла их Дейзи. Сегодня она была в цветастом домашнем платье и толстом свитере. Ее седые волосы были собраны в пучок.

— Шеф Бартон, — сказала она. — Мы узнали, что вы здесь.

— Нед видел, как вы сворачивали с шоссе, — кивнула Вайолет.

— В чем дело, шеф? — выкрикнул Морт Элзик, репортер «Рейн-Вэлли газетт».

— Тихо, Морт! — повелительно сказала Дейзи. — Мы собирали вещи по всему городу, шеф. У нас есть игрушки, книги, настольные игры и одежда. Бедное дитя не будет ни в чем нуждаться.

— Что стало с волком? — Это снова Морт. Расталкивая остальных, он пытался подобраться поближе.

Вдруг все заговорили разом.

— Кто она такая? — выкрикнул Морт.

Тут воцарилась тишина.

— Самый трудный вопрос, Морт! Нат сидит в участке и делает все возможное, чтобы это выяснить.

— Я хотел бы взять у девочки интервью.

— Думаю, мы все бы этого хотели. Я привела ей психиатра. Как только у нас будет информация, я вам сообщу…

— Это Джулия! — воскликнула Вайолет, всплеснув руками.

Морт подскакивал на месте от нетерпения:

— Я должен взять интервью у твоей сестры.

— Я не подтверждаю ни того, что Джулия Кейтс связана с этим случаем, ни того, что она здесь. — Элли смотрела на Морта в упор. — Я не хочу, чтобы ее имя попало в газеты.

— Может быть, если ты пообещаешь мне эксклюзивное…

— Не лезь в эту историю, Морт. Пожалуйста.

Она говорила сейчас с ним не как начальник полиции с репортером, а как королева красоты с парнем, кропающим заметки в школьную стенгазету. В маленьких городках, таких, как Рейн-Вэлли, социальные роли застывают накрепко, как бетон.

— Ладно, — неохотно пообещал он.

— Вот и хорошо, — улыбнулась Элли.

— А что делать с вещами? — спросила Дейзи.

— Положите их вон туда, под навес для автомобиля. Проверьте, везде ли есть имя дарителя. Спасибо всем за помощь. Девочке просто повезло, что она попала в наш город.

— Мы будем заботиться о ней, — сказал кто-то из толпы.

Элли села в машину и поехала в полицейский участок.

Нат предложила ей чашку кофе, затем, потянувшись к заваленному бумагами столу, вытащила из кучи один листок.

— Вот что у нас есть. — Нат надела очки в усыпанной стразами оправе. — Центр пропавших детей проводит поиск по базе данных. Их первая проверка дает нам более десяти тысяч подходящих вариантов.

Элли рухнула на стул.

— Десять тысяч пропавших девочек! Боже мой! Нам понадобятся десятки лет, чтобы освоить всю эту информацию.

— Оставь, Эл. В этой стране ежегодно пропадает восемьсот тысяч детей. То есть почти две тысячи в день.

— ФБР откликнулось?

— Они ждут доказательств похищения. А Министерство здравоохранения и социальных служб нажимает на нас, чтобы мы определили временного приемного родителя.

— Ты звонила в организации, занимающиеся поиском детей?

— И главному прокурору. Завтра новости о девочке будут на первых полосах газет. Скрыть участие Джулии в этом деле будет непросто.

Да, эта история, несомненно, вызовет мощную волну публикаций. А доктор Кейтс опять окажется в центре внимания.

— Верно, — сказала Элли, нахмурившись. — Ты права.

Девочка сворачивается, как молодой побег папоротника, в этой слишком светлой пещере. От холодной, твердой поверхности пола ее пробирает дрожь.

Она хочет закрыть глаза и уснуть, но здесь пахнет совсем не так, как надо. В носу чешется, горло пересохло до боли. Ей хочется, чтобы рядом была река и вода, текущая с крутого обрыва. Она слышит Женщину с волосами как солнце, и ее голос опасен. Она думает о Ней… И о Нем тоже. И о Волке.

Без них она чувствует себя одинокой. Зря она убежала. Он всегда ей говорил, чтобы она не выходила из укрытия, потому что в мире есть люди, которые причинят ей вред. Чужаки.

Сидя на пластиковом стуле в весело разукрашенной игровой комнате, Джулия смотрела в блокнот. Целый час она говорила с девочкой, прятавшейся под кроватью, но не получала отклика. В ее блокноте оставались одни вопросы без ответов.

Еще в ординатуре стало ясно, что у Джулии настоящий дар работать с травмированными детьми. И хотя она не специализировалась по аутизму, ей приходилось работать и с такими пациентами. Ей было известно также, как ведут себя глухонемые дети, прежде чем выучат язык жестов.

Но сканирование мозга девочки не выявило каких-либо повреждений или аномалий. Девочка под кроватью могла оказаться совершенно нормальным ребенком: просто пошла гулять, заблудилась и теперь от испуга не в силах заговорить.

Джулия отложила авторучку. Что-то слишком долго она молчит. Если бы только можно было установить с ней контакт!

Следующие два часа Джулия говорила что в голову придет. Подтекст каждой фразы был такой: «Вылезай, дорогая, меня не надо бояться». Никакой реакции.

В дверь постучали. Джулия подошла и открыла.

Макс кивком головы показал на двух санитаров в белом.

— Принесли еду и игрушки.

— Спасибо.

— Не отвечает?

— Нет, и диагноз так не поставишь. Мне необходимо изучить ее. А эта дурацкая кровать мешает.

— Что нам делать с этим? — спросил один из санитаров.

— Я возьму только мягкие игрушки, зверюшек. А остальное пока сложите где-нибудь. — Джулия хотела сказать что-то еще, но тут ее осенило.

Убрать кровать. Как это она упустила самое очевидное?

Она захлопнула дверь и через секунду поняла, что закрыла ее перед самым носом у Макса. Ну, ладно. Она подошла к санитару, который ставил на стол поднос с едой, и попросила:

— Унесите, пожалуйста, кровать, но матрас оставьте.

— Что?

— Осторожно уберите кровать. Матрас положите в угол.

Они положили матрас туда, куда она указала, и вышли из комнаты. Джулия пристально следила за своей пациенткой.

Припав к полу, девочка открыла рот, чтобы закричать.

«Ну же, кричи, — подумала Джулия, — дай мне услышать твой голос».

Но девочка молча отползла к стене и замерла. Она сидела так неподвижно, что казалась скульптурой, выточенной из дерева. И только ноздри трепетали, улавливая чуждые запахи.

Джулия была поражена красотой девочки. Очень худа, но все равно потрясающе красива. Она уставилась куда-то в пустоту рядом с Джулией, как если бы там сидел какой-то опасный зверь. Ее глаза — большие сине-зеленые глаза — не упускали ничего.

— Могу себе представить, как ты напугана, — сказала Джулия как можно более непринужденно. — То, что происходило с тобой со вчерашнего дня, было страшно.

Никакой реакции не последовало.

Следующие двенадцать часов Джулия тихо просидела на стуле. Ребенок почти не двигался. Около полуночи девочка заснула, не переменив позы, скрючившись у стены. И только тогда Джулия осторожно перенесла ее на матрас.

В какой-то момент Джулия тоже задремала, но утром, когда девочка проснулась, она продолжала с ней говорить, ласково, с улыбкой. Джулия говорила час за часом, даже когда приносили еду, которая так и оставалась нетронутой. К вечеру она совсем выбилась из сил.

Мельком глянув на сидевшую на матрасе девочку, Джулия взяла с полки большую книгу и бросила на пол.

Девочка вздрогнула, глаза ее расширились.

— Значит, ты слышишь. Теперь надо выяснить, понимаешь ли ты меня. Воспринимаешь ли ты слова или звуки, малышка?

Джулия осторожно направилась к девочке — при ее приближении та тихонько взвизгнула.

Джулия остановилась:

— Слишком близко, да? Ты испугалась. На самом деле это хорошо. Ты нормально реагируешь на незнакомую среду.

Через минуту в дверь постучали. Девочка забилась в угол.

— Тебе принесли ужин. Ты ведь хочешь есть. — Джулия поблагодарила медсестру и вернулась к столу.

Расставляя еду, она продолжала говорить. Макароны с сыром, глазированные пончики, шоколадные пирожные с орехами, мягкие кусочки курицы с кетчупом, молоко, желе с кусочками фруктов, пицца с сыром и сосиска с жареной картошкой.

— Я не знаю, что ты любишь, поэтому заказала много разной еды. — Джулия взяла пончик с красной пластиковой тарелочки. — Ты проголодалась?

При слове «проголодалась» девочка вздрогнула.

— Ты поняла? Ты знаешь, что значит «проголодалась»?

Девочка посмотрела на Джулию. Взгляд был короче, чем вздох, но для Джулии это означало победу.

Понимает.

Очень медленно Джулия подошла к девочке — ближе, чем в прошлый раз. Девочка снова взвизгнула. Джулия поставила красную тарелочку на пол и легонько подтолкнула ее.

Тарелка, проехав по линолеуму, оказалась достаточно близко, чтобы девочка могла ощутить сладкий запах пончика.

— Ты проголодалась. Это еда, — сказала Джулия.

Тут девочка поглядела прямо на нее.

— Никто тебя не обидит.

Девочка моргнула. Шли минуты. Они не сводили друг с друга глаз. Наконец Джулия посмотрела на окно рядом с дверью. Там, наблюдая за ними, стоял красавчик доктор.

Стоило только Джулии отвлечься, девочка кинулась к тарелке, схватила еду и вернулась на место. Она запихнула пончик в рот целиком и принялась жевать, громко чавкая.

Джулии показалось, что девочке угощение понравилось: у малышки округлились глаза.

— Пончик вкусный, хорошо, но тебе стоило бы подкрепиться и белковой пищей.

Она поставила тарелку с сосиской на пол.

Сине-зеленые глаза девочки следили за ней.

— Ты ведь понимаешь, что я говорю? Кое-что понимаешь. Ты из этих мест? Многие ходят всей семьей на прогулки в лес, часто вдоль Фолл-Ривер.

Моргнула? Или показалось?

— Фолл-Ривер, — повторила Джулия.

Ничего.

— Лес. Деревья. Чаща.

Девочка смотрела перед собой.

Джулия встала и медленно двинулась вперед. Сев на корточки, она протянула девочке тарелку с едой.

— Ты заблудилась в лесу, детка? Отстала от мамы и папы? Я могу помочь тебе. Я не обижу тебя. Не обижу.

Девочка чуть подалась вперед. Она не сводила с Джулии глаз.

— Не обижу, — повторила Джулия.

Девочка часто дышала, ноздри ее раздувались. На лбу выступил пот. От нее пахло мочой, потому что невозможно было сменить памперсы. Больничная рубашка болталась на худеньком тельце. Ногти на руках и ногах были длинные и все еще не совсем чистые.

Она схватила сосиску, обнюхала ее.

— Это сосиска, — продолжала Джулия. — Твои родители, наверное, покупали их, собираясь на прогулку. Что сказал твой папа? Куда вы хотели пойти? Может, я сумею его найти.

Девочка бросилась на нее. Так быстро, что Джулия не успела отреагировать. Только что она сидела на корточках и тихо говорила, и вот уже она падает навзничь. Девочка прыгнула Джулии на грудь и расцарапала ей лицо.

Макс оказался на месте мгновенно и оттащил девочку от Джулии. Ошеломленная, Джулия никак не могла прийти в себя. Когда мир наконец стал прежним, она увидела, что Макс схватил девочку и делает ей укол снотворного.

— Не надо! — крикнула она, пытаясь встать на ноги. Перед глазами все плыло.

Макс поддержал ее:

— Я помогу вам.

Джулия вырвалась из его рук.

— Поверить не могу, что вы усыпили ее. Теперь она не будет доверять мне.

— Она могла вас поранить, — сказал он.

— Да в ней всего двадцать килограммов!

Теперь девочка лежала на матрасе, съежившись даже во сне, словно весь мир ополчился против нее. Плохо дело.

— В следующий раз не усыпляйте ее, не посоветовавшись со мной, хорошо? — попросила Джулия и задумалась: — Интересно, что я такого сказала?

— О чем вы?

— Вы же наблюдали за нами, все было хорошо. И вдруг все насмарку. Очевидно, я сказала что-то не то.

— Давайте промоем царапины. Бог знает, что за бактерии у нее под ногтями.

Джулия не могла не согласиться.

Она шла по коридору, борясь с головной болью. От боли ее подташнивало, а ноги не слушались.

Макс привел ее в пустой кабинет.

— Садитесь. Я должен осмотреть ваши раны.

Он удивительно нежно коснулся ее лица. Она вздрогнула, когда он стал смазывать антисептиком царапины.

Он был слишком близко. Джулия зажмурилась. И тогда ощутила на щеке его дыхание.

Она открыла глаза. Он был совсем рядом. Сердце у нее замерло.

— Спасибо, — сказала она, отпрянув.

Люди вроде Макса знают, как заставить женское сердце учащенно биться.

— Вам нужно денек отдохнуть. Пусть Элли посмотрит за вами. Сотрясение…

— Я уверена, что сотрясения нет, но буду осторожна. Мне необходимо попасть в полицейский участок, потом в библиотеку, но я не буду усердствовать.

— Мне почему-то кажется, что вы не умеете не усердствовать.

— Неужели меня насквозь видно?

— Разумеется. Как вы собираетесь добираться до участка?

— Позвоню Элли. Она…

— Я мог бы вас отвезти.

Поднявшись, Джулия увидела свое отражение в зеркале. Четыре алые царапины красовались на левой щеке.

— Здорово она меня отделала.

Макс протянул ей тюбик мази. Антибиотик.

— Пойдемте. Я отвезу вас в участок.

Не споря, она пошла рядом с ним. Но на некотором расстоянии.

Глава 4

— Ты уверена, что все пройдет как надо? — в который раз за последние десять минут спросила Нат.

— Я не телезвезда, — огрызнулась Элли. Нервничая, она становилась резкой, а ей предстояла первая в жизни пресс- конференция. Нужно подготовиться как следует.

Полицейский участок на время был переоборудован в конференц-зал. Со склада клуба «Ротари» притащили трибуну, поставили десяток стульев.

Кэл отвечал на телефонные звонки, Элли перечитывала составленное ею заявление, пытаясь заучить его наизусть. Она почти не замечала, как входили и рассаживались репортеры. К шести часам вечера зал был полон.

Элли постучала по микрофону. Отвратительный треск и визг эхом отдались в комнате. Кое-кто заткнул уши.

— Простите. — Она шагнула назад. — Спасибо, что пришли. Как вам известно, в Рейн-Вэлли появилась девочка. Мы не имеем ни малейшего представления о том, кто она такая и откуда. Ее возраст где-то между пятью и семью годами. Мы собираемся сделать ее фотографию. А пока мы раздали всем присутствующим набросок, сделанный художником. У нее черные волосы, сине-зеленые глаза и не хватает нескольких молочных зубов. Мы до сих пор не смогли установить ее личность. Надеемся, вы опубликуете эти сведения на первых полосах газет, чтобы придать этой истории широкую огласку. Кто-нибудь ее узнает.

Со своего места поднялся Морт из «Рейн-Вэлли газетт».

— Почему она не сказала, как ее зовут?

— Она еще не говорит, — ответила Элли.

— Но она умеет говорить?

— Нарушений речевого аппарата нет.

Встал человек в бейсболке с надписью «Сиэтл тайме»:

— Значит, она молчит намеренно?

— Мы еще этого не знаем. С ней занимаются лучшие врачи.

— Я слышал, с ней был волчонок, — подал голос слушатель из задних рядов.

— И она спрыгнула с десятиметровой высоты, — добавил другой.

Вопросы сыпались один за другим. Элли больше всего понравился вопрос Морта:

— Вы уверены, что она человек?

Вскоре после этого пресс-конференция закончилась.

— Вам повезло, что утром шел дождь. Иначе я приехал бы на мотоцикле, — сказал Макс, включив зажигание.

— Сейчас я угадаю марку, — отозвалась она. — «Харли-дэвидсон».

— Откуда вы знаете?

— Проколотое ухо. Я ведь психиатр, не забывайте. Мы внимательны к деталям.

— Вам нравятся мотоциклы?

— Которые едут со скоростью сто двадцать километров в час? Нет.

— Слишком быстро, да?

— Слишком много донорских органов.

Какое-то время они ехали молча. Наконец Макс сказал:

— Ну как, вы уже сделали какие-нибудь выводы относительно девочки?

Джулия была рада вернуться к профессиональной тематике.

— Могу сказать вам, каких выводов я не сделала. Я не думаю, что она глухая. Не думаю, что умственно отсталая. А для аутичного ребенка она весьма подвижна. Частичная немота — обычная реакция на детскую травму.

— А в ее жизни была не одна серьезная травма. Возможно, она была похищена, — тихо проговорил Макс.

— Этого-то я и боюсь. Тогда шрамы на теле окажутся ерундой по сравнению с ее эмоциональной травмой.

— Значит, ей повезло, что вы оказались здесь.

— На самом деле повезло мне.

Джулия произнесла эти слова и тут же пожалела об этом. Ей показалось, что она поделилась чем-то очень личным с человеком, которого почти не знает. К счастью, он не отреагировал.

Свернув на Азалия-стрит, Макс обнаружил, что проезд закрыт.

— Странно.

Он развернулся и объехал квартал по соседней улице.

— Я провожу вас.

— Вряд ли это необходимо.

— Я с удовольствием пройдусь пешком.

Они свернули за угол, вышли к полицейскому участку и поняли, почему был закрыт проезд.

Улица была заставлена фургонами с надписью «Пресса».

— Стойте! — вдруг крикнула Джулия.

Она так быстро развернулась, что налетела на Макса. Он обнял ее, не дав упасть. Если журналисты увидят ее сейчас, с расцарапанным лицом, вот уж у них будет праздник.

Макс указал на здание через дорогу:

— Вот лютеранская церковь. Идите туда. Я позову Элли.

Едва она успела сделать несколько шагов, как Макс окликнул ее по имени. Джулия обернулась.

— Вы не хотите, чтобы я остался с вами?

Его слова напомнили ей, как давно она одинока.

— Нет… Но спасибо вам. — Она повернулась и ушла не оборачиваясь.

— Ты решила провести пресс-конференцию, не предупредив меня? — Джулия говорила с сестрой на повышенных тонах. — Ты хочешь отдать меня на съедение этим волкам?

— Откуда мне было знать, что ты придешь?

В наступившей тишине было слышно, как капли дождя стучат по ветровому стеклу полицейского автомобиля.

— Может быть, журналистам лучше знать, что ты здесь.

— Думаешь, мне следовало бы появиться перед камерами? Сейчас? Моя пациентка расцарапала мне лицо. Вряд ли это послужит подтверждением моей квалификации.

— Но ты же в этом не виновата.

— Я-то знаю, — огрызнулась Джулия. — Но они — нет.

Нужно, чтобы девочка наконец заговорила. Причем как можно скорее. Джулия знала, что рано или поздно журналисты узнают о ней.

Элли остановилась перед библиотекой. Быстро темнело.

— Я отправила всех по домам, — сказала Элли, доставая ключ. — Как ты просила. Мне очень жаль…

— Спасибо. — Джулия услышала, как дрогнул голос сестры, а она не часто давала волю чувствам. — Мне нужно уединенное место, чтобы работать с девочкой.

— Как только мы найдем временного приемного родителя, мы сможем…

— Возьмите меня.

— Ты уверена, что тебе это нужно? — спросила Элли.

— Уверена. Какое-то время с ней придется работать целыми днями. А ты со своей стороны начни оформление бумаг.

— Хорошо.

Сзади них загорелись фары, освещая салон автомобиля. Через минуту послышался стук в окошко. Рядом с машиной стояла Пенелопа. За ней виднелся старенький пикап.

— Бенджи сказал, что пока ты можешь взять старую машину его отца. Ключи внутри.

— Спасибо, Пенелопа.

— Зови меня Нат. Мы ведь почти родственники: Элли моя лучшая подруга.

— Спасибо, Нат.

Элли с Джулией пошли по дорожке к библиотеке. Элли отперла дверь и зажгла свет. Потом обернулась к сестре:

— Ты действительно можешь помочь девочке?

Обида Джулии давно прошла. Они снова были на верном пути, говорили о том, что действительно важно.

— Да. Тебе не удалось установить, кто она?

— Нет. Мы ввели ее данные — рост, вес, цвет глаз и волос — в поисковую систему. Сфотографировали шрамы. У нее очень характерная родинка на левой лопатке, и ФБР посоветовало мне не сообщать об этом. У нас есть ее ДНК, и мы надеемся, что ее мать прочтет завтрашнюю газету.

— А что, если мать бросила ее и оставила умирать?

— Тогда остается узнать правду у девочки, — сказала Элли.

— Но без всякого нажима.

— Я верю, что ты можешь это сделать.

Джулию эти слова растрогали. Она шагнула в ярко освещенную библиотеку. И, уже стоя на пороге, обернулась и сказала:

— А я верю, что ты найдешь семью девочки.

Джулии всегда казалось, что старшая сестра неуязвима. Но где-то в глубине души она оставалась хрупкой и ранимой, что не подобает королеве красоты. Значит, несмотря ни на что, у них есть что-то общее.

Джулия прошла в читальный зал. Под доской с городскими объявлениями стояло в ряд пять компьютеров. Она достала из портфеля блокнот и ручку, включила компьютер и начала поиск в сети.

Несколько часов она занималась тем, что просматривала материалы о любых поведенческих и умственных отклонениях, но ни один из них не стал для нее откровением. Наконец, часам к одиннадцати, она запустила поиск «Дети, потерявшиеся в лесу».

На экране появилось словосочетание, которого она не видела со времен колледжа: «Одичавшие дети».

Одичавшие дети — это брошенные дети, которые вырастают в условиях полной изоляции. Распространенное представление о том, что этих детей воспитывают волки или медведи, по большей части неверно, хотя наблюдалось несколько подобных случаев.

Последним по времени примером была украинская девочка Оксана Малая, которую, судя по свидетельствам, до восьми лет растили собаки. Она так и не овладела речевыми навыками. Сейчас она живет в лечебнице для умственно отсталых.

Джулия нажала на кнопку «печать».

Волчонок…

Пищевые навыки…

Эта девочка показалась ей глубоко травмированной. И без мощной поддержки бедняжка может оказаться забытой и затерянной в государственной системе, как была затеряна в лесах.

Джулия вынула фотографию из принтера. Подпись гласила: «Джини. После нескольких лет полной изоляции она стала сенсацией для прессы. Спасенная от кошмара, она на короткое время была извлечена на свет, затем, как все одичавшие дети до нее, помещена в лечебное учреждение».

— Я не позволю снова причинить тебе боль, — поклялась Джулия девочке, спящей в больнице. — Обещаю.

К восьми вечера телефоны наконец перестали звонить. Пришли десятки факсов и запросов от журналистов, которые не присутствовали на пресс-конференции, но что-то пронюхали об этой истории. Местные запросы шли потоком, в них содержалась просьба о любой самой незначительной новости, имеющей отношение к неожиданной гостье Рейн-Вэлли.

— Затишье перед бурей, — сказала Нат.

Подняв глаза от бумаг, Элли увидела, что подруга закуривает сигарету.

— Я у тебя спрашивала разрешения, а ты что-то пробурчала, — стала оправдываться Нат.

Элли решила не связываться.

— Что ты говоришь про бурю?

— Перед бурей бывает затишье. Увидев заголовок «Летающая девочка-волчонок», все репортеры страны захотят написать о ней. — Нат вдохнула дым и закашлялась. — Бедная детка. Как нам ее защитить?

— Я этим и занимаюсь.

— А почему мы должны верить тому, кто придет за ней?

— Именно это меня и беспокоит. Я не хочу отдавать ее тем самым людям, которые нанесли ей травму. Я надеюсь обнаружить рапорт о похищении. Там могут быть названы подозреваемые. Но это не так просто… А в данный момент нужно подыскать место, где Джулия могла бы спокойно работать.

— Может быть, на старой лесопилке? Там никто не станет ее искать.

— Там слишком холодно. К тому же любой фотограф из бульварной газеты может туда пробраться.

— А окружная больница?

— Там работает слишком много народу. — Элли помолчала. — Нам нужно надежное место, о котором никто не узнает.

— В Рейн-Вэлли? Шутишь. Этот город живет сплетнями.

Как это она сразу не додумалась! Решение было очевидно.

— Позвони Дейзи Гримм. Пусть все жители города соберутся в шесть утра в церкви.

— Устраиваешь городское собрание? Какова повестка дня?

— Разумеется, летающая девочка-волчонок. Если горожанам хочется посплетничать, мы дадим им тему для разговоров.

В течение следующего часа Нат обзванивала знакомых.

Элли посмотрела на составленный ею текст.

Я, ______________, обещаю не разглашать информацию о девочке-волчонке. Клянусь никому не сообщать того, что я услышал(а) на общегородском собрании 19 октября. Жители Рейн-Вэлли могут положиться на меня.

______________________ (подпись)

— Этот документ не будет иметь юридической силы, — заметила Нат.

— Да он и не должен быть юридически строгим, — сказала Элли. — Он просто должен таким казаться.

Девочка, затаившись в ветвях, глядит на него.

— Эй! — шепчет он и протягивает к ней руку.

Она спрыгивает на траву и убегает на четвереньках.

Он находит ее в пещере, связанную, в крови. Ему кажется, она просит о помощи. И вдруг она исчезает. Вместо нее стоит светловолосый мальчик. Он плачет…

Макс проснулся. Не сразу понял, где он находится. Вокруг только стены и лунный свет.

Несколько минут спустя он уже мчался по пустынной дороге. И думал о своей пациентке, которая совсем одна в палате.

Дети боятся темноты.

В больничных коридорах было тихо и пустынно, только несколько дежурных сестер сидели на постах. Направившись к детской комнате, он заметил свет в окне и заглянул внутрь. На маленьком стульчике за детским столом сидела Джулия. Она казалась совершенно спокойной, даже безмятежной.

Девочка, напротив, была возбуждена. Она металась по комнате, потом резко повернулась лицом к Джулии.

Джулия что-то сказала. Через стекло Макс не расслышал что. Девочка засопела, затрясла головой и стала раздирать себе щеки. Джулия быстро схватила ее и обняла. Девочка вырывалась, как дикая кошка. Не удержавшись на ногах, обе упали на матрас.

Джулия крепко держала девочку, не обращая внимания на все ее попытки вырваться. Потом Джулия запела.

Макс подошел к двери и тихонько ее приоткрыл.

Девочка увидела его и затихла, шмыгая носом.

Джулия продолжала петь. Она ни разу не посмотрела на дверь. Медленно тянулись минуты. Наконец девочка сунула большой палец в рот и заснула.

Джулия очень осторожно уложила свою пациентку на матрас, накрыла одеялом и подошла к столу собрать записи.

Макс понимал, что должен уйти прежде, чем Джулия его заметит, но не мог двинуться с места.

— Кажется, вы любите подсматривать, — сказала она, не глядя на него.

— От вас ничто не ускользнет, верно?

Она уложила бумаги в портфель и наконец посмотрела на него. В тусклом свете ее кожа казалась мертвенно-бледной, на щеках вздулись царапины. Но Макса поразили ее глаза.

— Наоборот, я многое упускаю.

Он не сразу уловил смысл ее слов. Она имела в виду свою пациентку в Силвервуде. Ему знакомо было это чувство вины.

— Похоже, чашка кофе вам сейчас не помешает.

— Кофе? В час ночи? Вряд ли. Но все равно спасибо. — Она вышла вместе с ним из детской комнаты и закрыла дверь.

— А как насчет пирога? — спросил он, шагая вслед за ней по коридору. — Пирог хорош в любое время суток.

Джулия остановилась:

— Пирога?

— Я знал, что могу вас соблазнить.

Она рассмеялась, но смех прозвучал устало.

— Меня соблазнили не вы, а пирог.

Макс провел ее в кафетерий и включил свет.

— Садитесь. — Он пошел на кухню, взял два куска пирога, а сверху горкой положил ванильное мороженое.

— Пирог с ежевикой, — сказал он, усаживаясь напротив.

— Благодарю.

— Ешьте на здоровье.

— Итак, доктор Серразин, — сказала она, — признайтесь: часто вы соблазняете коллег ночным походом в кафетерий?

— Если под коллегами вы имеете в виду врачей, то я давненько не приглашал на пирог старого Дока Фишера.

— А как насчет медсестер?

— Похоже, вы спрашиваете меня о моих сердечных делах?

— Сердечных? Разве они у вас бывают? Удивительно.

Он нахмурился:

— Вы, кажется, уверены, что хорошо меня знаете.

— Скажем, я знаю тип мужчин, к которому вы относитесь.

— Вовсе нет. Того, с кем вы меня путаете, нет за этим столом. Здесь с вами я.

— Справедливо. Тогда расскажите о себе. Вы женаты?

— Первый интересный вопрос. Нет. А вы замужем?

— Тоже нет. Но вы были женаты?

— Да. Давно.

— А дети у вас есть?

— Нет.

Что-то в его голосе ее насторожило. Их взгляды встретились. Наконец она улыбнулась.

— Мне кажется, вы способны есть пирог с кем угодно. Наверное, вы ели пирог со всеми женщинами в городе.

— Вы обо мне слишком высокого мнения. Замужние женщины сами пекут пироги. — Он сменил тему. — Как ваше лицо?

— Работа психиатров сопряжена с риском.

— Никогда не знаешь до конца, что сделает человек в тот или иной момент, верно?

— Знать — моя профессия. Хотя теперь всем известно, что я упустила что-то важное.

Он промолчал.

— Почему-то я не слышу от вас никаких банальностей, доктор Серразин, например: надо покориться судьбе?

— Зовите меня, пожалуйста, Макс. — Он посмотрел на нее в упор. — Судьба порой наносит сокрушительный удар.

— И какой же удар она нанесла вам, Макс?

Он встал из-за стола.

— Мне нужно быть на работе в семь. Так что…

Джулия поставила тарелки на поднос.

— Больше я не буду есть с вами пироги. Просто чтобы вы знали. Ясно?

В сером предрассветном сумраке люди занимали места на дубовых скамьях. Их голоса сливались в нестройный хор. Элли подошла к кафедре.

— Спасибо, что пришли в такой ранний час, — начала она. — Спасибо. Вопрос касается недавно появившейся у нас девочки.

Посыпались нетерпеливые вопросы:

— Она и вправду может летать?.. Кто она такая?.. А где волчонок?

— Волчонок в заповеднике у лесника. О нем заботятся. — Элли набрала в грудь побольше воздуха. — Вопрос заключается в следующем: хотим ли мы защитить ребенка?

Ответом было громкое «да».

— Хорошо. — Элли повернулась к Нат. — Раздай листки. — И добавила: — А теперь устроим перекличку.

Элли в алфавитном порядке зачитала фамилии. Один за другим люди отвечали ей: «Здесь!» — пока очередь не дошла до Морта Элзика.

— Его здесь нет! — выкрикнул Эрл.

— Хорошо, — сказала Элли. — Мы ничего не расскажем Морту об этом собрании и о девочке. Согласны?

— Согласны, — прозвучало в унисон.

— Это справедливо. Как вам известно, моя сестра Джулия вернулась в родной город, чтобы нам помочь. Но ей нужно место, где ее не тревожила бы пресса.

Толпа молчала, выжидая.

— Если вас спросят, где девочка, вы по секрету назовите любое место — кроме моего дома. Там девочка и будет находиться. Репортеры не посмеют ворваться в дом начальника полиции, а если и посмеют, мои собаки нас предупредят.

— Нам придется лгать прессе? — с ужасом произнесла Вайолет Гримм.

— Да, придется. Пока мы не узнаем ее имени. И еще одно: никто не должен упоминать о Джулии. Никто.

— Лгать — это забавно, — проговорила Мэриголд.

Дейзи рассмеялась:

— Можешь рассчитывать на нас, Элли. Пусть репортеры ищут девочку хоть на Аляске. Не знаю, как остальные, но лично я никогда не слыхала о докторе Джулии Кейтс.

Глава 5

Элли парковала машину у больницы, а Джулия уже мчалась по коридору в детскую комнату. Вскоре там появились Нат, Макс и Элли. Встав у окна, они заглянули внутрь. Девочка, свернувшись калачиком, лежала на полу рядом с матрасом.

— Она знает, что мы за ней наблюдаем, — сказала Нат. — Бедняжка. Как нам ее перевезти, не испугав?

— Мы добавим в яблочный сок успокоительное, — сказал Макс и спросил у Джулии: — Вы сможете сделать так, чтобы она его выпила?

— Попытаюсь.

Через полчаса Джулия вошла в комнату. Девочка не шевелилась. Она все так же лежала на полу, свернувшись калачиком.

— Я знаю, что ты не спишь, — сказала Джулия, обращаясь к девочке. Потом поставила поднос на стол. На подносе была тарелка с яичницей и поджаренным хлебом. И зеленый пластиковый стаканчик с яблочным соком.

Джулия откусила кусочек хрустящего хлеба.

— Ммм… Вкусно. Но мне захотелось пить.

Она притворилась, что отпила глоток. Около получаса она делала вид, что ест и пьет, и разговаривала с девочкой, но та не отвечала. Джулия нервничала. Надо быстро увезти отсюда малышку, пока не нагрянули газетчики. Наконец она рывком отодвинулась от стола. Ножки стула царапнули линолеум.

Тут девочка словно обезумела. Она взвизгнула, вскочила и принялась раздирать лицо ногтями.

— Все хорошо, — спокойно сказала Джулия. — Ты испугалась, вот и все. Сейчас все спокойно, видишь?

Девочка стала биться головой о стену. При каждом ударе Джулия медленно приблизилась к малышке и дотронулась до худенького плеча. Девочка замерла.

— Все хорошо. Я тебя не обижу. — Дотронувшись до другого плеча девочки, она повернула ее к себе лицом.

Девочка настороженно смотрела на нее. На лбу уже багровел синяк, царапины на щеках кровоточили.

— Я тебя не обижу, — сказала Джулия, ожидая, что девочка вырвется и убежит.

Но та стояла смирно, дрожа всем телом и тяжело дыша.

— Ты стараешься угадать мои мысли, — удивленно произнесла Джулия. — Я Джулия. — Она похлопала себя по груди.

Девочка смотрела в сторону, но уже не дрожала.

— Не бойся, — сказала Джулия. — Вот еда. Хочешь есть?

Девочка посмотрела на стол.

— Ешь, — сказала Джулия, отпуская ее.

Оказавшись на безопасном расстоянии, девочка набросилась на пищу. Вскоре она проглотила все, выпила и яблочный сок.

Их переезд из города на границу лесной чащи походил на сон. Макс с Джулией сидели сзади: он слева, она справа. Девочка лежала между ними, ее голова покоилась на коленях Джулии, босые ноги — на коленях Макса.

— Приехали, — объявила Элли с переднего сиденья.

Макс взял спящую на руки. Он знал, как ее надо держать.

Странно, прошло столько лет, а он не забыл, как это делается.

Где-то в глубине леса завыл волк.

— Что-то мне это не нравится, — сказала Нат.

— Я никогда не слышала здесь волчьего воя, — сказала Элли. — Это не ее волчонок, тот в надежном месте.

Девочка застонала.

Они поднялись в спальню. Макс положил девочку на кровать и накрыл одеялом. Нат с тревогой посмотрела на окно.

— Она попытается сбежать. Это ее лес.

— Вот что нам нужно срочно сделать, — сказала Джулия. — Поставить решетку на окно. И залепить клейкой лентой все куски блестящего металла, кроме дверной ручки.

— Зачем? — спросила Нат.

— Мне кажется, ее пугает блеск металла, — ответила Джулия. — И еще установить видеокамеру, чтобы вести за ней наблюдение. Купить побольше комнатных растений. Я хочу превратить один угол комнаты в лес.

Джулия подошла к кровати и села рядом с девочкой. Тем временем Макс проверил пульс у спящей.

— Все в норме, — сказал он.

— Жаль, что ее мысли и чувства не так легко проверить, — проговорила Джулия.

— Тогда психологи остались бы без работы.

Джулия, как ни странно, рассмеялась.

— Надо съездить в город за покупками, — сказала Элли.

Макс кивнул:

— Но прежде я поставлю решетку на окно.

— Спасибо, — проговорила Джулия.

Когда все ушли, она снова села на край постели.

— Здесь ты в безопасности, малышка. Обещаю.

Но Джулия не сомневалась: эта девочка не знает, что такое безопасность.

Противный запах и шипящий белый свет исчезли. Девочка медленно открывает глаза. Здесь все по-другому. Другая пещера. Здесь все предметы цвета снега и ягод, которые она собирает летом. Утренний свет. Принюхиваясь, она слезает с кровати. Пахнет цветами. И еще непонятно чем.

Вход в пещеру заслоняет толстая коричневая доска. На доске блестящий шар, он кажется ей чем-то колдовским — она боится его трогать. А вдруг за ней опять придут Чужаки со своими сетями и иглами?

Лицо девочки овевает ветерок. Он несет запах родных мест. Она оглядывается. Вот здесь. Ящик, который не пускает ветер.

Она подходит ближе. Осторожно просовывает руку в отверстие. Не встречает никаких помех. И наконец высовывает всю руку в свой мир, где воздух как бы соткан из дождевых капель.

Девочка закрывает глаза. С тех пор как ее поймали, ей впервые легко дышать. Она издает протяжный отчаянный крик.

«Приди за мной!» — вот что означает этот крик. Но она далеко от своей пещеры. Ее никто не услышит.

Элли потягивала кофе и глядела на толпу. Полицейский участок и улица перед входом были запружены репортерами.

Утренние газеты пестрели заголовками:

ДЕВОЧКА ИЗ НИОТКУДА

КТО Я?

ПРОПАВШАЯ ДЕВОЧКА ВЫХОДИТ ИЗ ЛЕСА

Первый звонок раздался в восемь утра. К часу дня подъехала первая машина с газетчиками. Через два часа улицы были забиты журналистами, требующими пресс-конференции.

— До сих пор ничего не прояснилось, — сказала Нат. — Никто не знает, кто она такая.

Элли отхлебнула кофе.

Кэл переговаривался по рации и одновременно отвечал на вопросы журналистов, окруживших его стол.

— Кэл не справляется, — сказала Нат.

— Когда он нанимался на работу, он об этом не думал.

— А кто думал? — спросила Нат, смеясь.

— Должно быть, я. Пожелай мне удачи. — Элли нырнула в море кричавших и шумевших репортеров и подняла руки. — Больше никаких комментариев не будет. В четыре часа мы устраиваем пресс-конференцию.

— Вы слышали, что сказал начальник? — крикнула Нат. — Всем журналистам покинуть помещение. Немедленно.

Вернувшись к столу, Элли увидела Морта Элзика. Он стоял в углу между двумя картотечными шкафами. За толстыми стеклами очков его глаза казались большими и водянистыми.

— Ты должна дать мне эксклюзивное интервью, Элли. — Он покраснел. — Я знаю, вам помогает Джулия.

— Ты думаешь, что она нам помогает. Попробуй это напечатать, и я тебя прикончу.

— Дай мне эксклюзивное интервью. А не то…

— Только упомяни мою сестру, и я оторву тебе голову.

Он попятился назад.

— Я дал тебе шанс. Запомни. — И вышел.

— Ну, слава богу, все ушли, — сказал Кэл.

Он направился в буфет и вернулся с тремя банками пива.

— Здесь нельзя пить, Кэл, — устало сказала Элли.

— Черт побери, — пробормотал он. — Я всю неделю не мог спокойно почитать комиксы. — И протянул ей банку пива.

— Спасибо, я не хочу, — ответила Нат, когда он протянул ей пиво. Она сходила в буфет и вернулась с кружкой в руках. — Суп из капусты, — объявила она.

— А я боялся, что ты сядешь на героиновую диету.

Раздражение, прозвучавшее в голосе Кэла, удивило Элли.

Впервые она заметила, как он устал. Ей стало жаль его. Кэл работал с ней два с половиной года. А перед этим сидел дома с детьми. Его жена Лайза работала в нью-йоркской компании и большую часть времени проводила в разъездах. Пока дети были в школе, Кэл сидел в участке и выполнял работу диспетчера. Но в основном читал комиксы и что-то рисовал в блокноте. Последние несколько дней, похоже, доконали его.

— Вот что я скажу тебе, Кэл. Я проведу пресс-конференцию сама. Иди домой.

— Ты уверена? Спасибо, Элли. — Кэл наконец-то улыбнулся и снова стал похож на семнадцатилетнего мальчишку.

Элли посмотрела на свой стол. Там лежала толстенная пачка факсов. На каждой странице сообщалось о пропавшем ребенке, о безутешной семье. Она внимательно их просмотрела, отметив схожие детали. После пресс-конференции она обзвонит все агентства. Придется провести на телефоне всю ночь.

Вчера вечером Джулия превратила свою детскую спальню в надежное убежище для себя и своей пациентки. В углу у окна Джулия разместила десяток высоких растений в горшках, устроив маленький лес. Посреди комнаты поставила пластиковый стол, за которым можно было работать. Рядом два стула. Не хватало только удобного кресла.

Последние шесть часов девочка стояла у зарешеченного открытого окна, высунув наружу руку. В полдень на подоконник уселся дрозд и долго не улетал. Потом на вытянутую руку опустилась бабочка. Не запиши это Джулия в свой блокнот, она усомнилась бы, что видела это своими глазами.

Возможно, это объясняется неподвижностью девочки. В течение нескольких часов она ни разу не пошевелилась.

На подоконник села еще одна птица, подняла головку и защебетала. Девочка в точности повторила щебет. Птичка как бы прислушалась, потом запела опять. Девочка ответила.

Джулия бросила взгляд на видеокамеру в углу. На корпусе горел красный огонек.

— Ты с ней разговариваешь? — спросила Джулия, делая пометку в блокноте.

Она понимала, что это звучит смешно, но ей казалось, что девочка и птичка понимают друг друга.

Птичка улетела. Джулия потянулась за лежавшими на столе книжками: «Заповедный сад», «Алиса в стране чудес» и «Плюшевый кролик». Только три из множества детских книг, подаренных щедрыми горожанами. Открыв «Заповедный сад», она начала читать вслух, стараясь, чтобы голос звучал мелодично. Она не догадывалась, что ее подопечная не в состоянии следить за сюжетом, но, как и всем детям, не умеющим говорить, ей нравилось слушать чтение.

В конце главы Джулия тихо закрыла книгу, медленно встала и потянулась. Она слишком долго сидела сгорбившись на краешке низкой детской кровати, и у нее ломило шею. Она прошла в ванную комнату, которая примыкала к спальне.

— Мне нужно в туалет, дорогая. Я сейчас вернусь.

Девочка, сорвавшись с места, распахнула дверь настежь и вздрогнула, когда та ударилась об стену.

— Ты решила, что я ухожу? — спросила Джулия.

Девочка с тревогой смотрела на дверь.

— Мы оставим дверь открытой, но мне нужно в туалет.

Девочка не шевелилась.

— Мне нужно остаться одной. Ты должна… Черт побери, я не могу больше ждать, — сказала Джулия и потянулась за туалетной бумагой.

Девочка следила за ней взглядом.

Джулия встала, натянула трусики и спустила воду. Услышав шум, девочка вскрикнула, бросилась назад и принялась выть.

— Все хорошо, — сказала Джулия. — Тебя никто не обидит. Обещаю. — Она еще несколько раз спустила воду, потом помыла руки и подошла к своей маленькой пациентке. — Хочешь, чтобы я почитала еще?

Глаза у девочки были ярко-бирюзового цвета с янтарными искорками. Густые ресницы медленно опустились и поднялись.

Джулия села за стол и принялась читать. Она читала, пока за окном не начало смеркаться. В дверь постучали. Залаяли собаки. Девочка поспешно скрылась в своем «лесу».

Золотистые ретриверы яростно рвались внутрь.

— Джейк, Элвуд, тихо! Что с вами?

В комнату проскользнула Элли и захлопнула дверь.

— Как малышка?

— По-моему, лучше. Кажется, ей нравится, когда читают.

— Она не пыталась убежать?

— Нет. Она боится приближаться к блестящей ручке.

Элли вздохнула:

— Сегодня у меня в участке побывало семьдесят шесть родителей. У всех за последние несколько лет исчезли дочери. Их рассказы… фотографии… Это было ужасно.

— Как прошла пресс-конференция?

— Отвратительно. Мне задавали массу дурацких вопросов. Особенно мне понравился вопрос от «Нэшнл инкуайрер»: нет ли у нее крыльев вместо рук? Ах да, из Министерства здравоохранения и социальных служб пришла бумага. Ты официально признана ее временной приемной матерью.

Девочка выбралась из укрытия. Она принюхалась, раздувая ноздри, и метнулась в ванную.

Элли присвистнула:

— Дейзи говорит, она носится быстрее ветра.

Джулия медленно подошла к ванной.

Девочка сидела на унитазе, спустив памперсы.

— Боже мой! — прошептала Элли. — Ты научила ее пользоваться туалетом?

Джулия не верила своим глазам.

— Сегодня она меня там случайно застала.

— Думаешь, она научилась сама?

Джулия не отвечала. Любой случайный звук мог все испортить. Она тихонько вошла в ванную и протянула девочке кусок туалетной бумаги. Девочка нахмурилась. В конце концов она взяла бумагу и использовала ее. Потом натянула памперсы и нажала на рычаг. Услышав шум воды, вскрикнула и убежала.

— Ну и ну! — сказала Элли.

Девочка спряталась в своем «лесу».

— Хорошо, — сказала Элли. — Мне нужно возвращаться на работу. — Она протянула Джулии листок из блокнота. — Здесь номера домашних телефонов Нат и Кэла. Если тебе понадобится съездить в библиотеку, они посидят с малышкой.

Пока девочка ела, Джулия тихо вышла из комнаты и спустилась вниз. Она нашла в гараже две картонные коробки с вещами, которые собрали сердобольные горожане, отнесла одну наверх и со стуком поставила на пол.

Девочка обернулась, насторожившись. Джулия едва удержалась от смеха. На лице и больничной рубашке ее подопечной еды было не меньше, чем в тарелке.

Джулия открыла коробку. Сверху лежало белое кружевное платье с розовыми бантиками, кукла в ползунках и кубики.

Она отступила назад.

— Игрушки. Ты знаешь это слово? Иди, поиграй.

Девочка не мигая смотрела на нее.

Джулия взяла в руки тонкое платьице. Девочка, округлив глаза, тихонько зарычала. Потом вскочила со стула, подбежала к Джулии, выхватила платье и спряталась в своем «лесу».

— Кажется, кто-то любит красивые вещи.

Девочка принялась мурлыкать. Ее пальцы нащупали крохотный розовый бантик и принялись его гладить.

— Если хочешь надеть это платье, тебе нужно помыться.

Джулия зашла в ванную и повернула кран.

— В твоем возрасте я любила принимать ванну. Моя мама добавляла в воду лавандовое масло. Запах был чудесный. Смотри, в шкафчике есть маленькая бутылочка.

Обернувшись, Джулия увидела, что девочка стоит у открытой двери и внимательно смотрит на нее.

Джулия поманила ее:

— Не бойся. Заходи.

Девочка молчала.

— Как приятно! — Джулия провела рукой по воде.

Девочка сделала несколько крохотных шажков вперед.

Джулия показала, как вода стекает с пальцев.

— Вода. Во-да.

Девочка со страхом и любопытством смотрела на воду.

Очень осторожно Джулия начала раздевать девочку, та не сопротивлялась. Джулия тихонько потянула ее к ванне:

— Дотронься до воды. Просто дотронься.

Она провела по воде рукой, надеясь, что девочка последует ее примеру. Это произошло не сразу. В конце концов девочка опустила руку в воду, издав не то вздох, не то рычание.

Раздевшись до нижнего белья, Джулия залезла в ванну.

— Видишь? Я хочу, чтобы ты сделала то же самое. Теперь твоя очередь. Давай. — Джулия вышла из воды.

Девочка осторожно залезла в ванну и погрузилась в воду. Пошлепала руками по воде и принялась изучать окружающие предметы. Лизнула кафель, обнюхала кран.

Наконец Джулия взяла кусок мыла.

— Теперь я тебя помою. Мылом.

Она начала намыливать руку девочки. Малышка, словно ученик фокусника, наблюдала за ней с любопытством и уже не сопротивлялась, когда Джулия принялась мыть ей голову. Внезапно девочка что-то замурлыкала себе под нос. Джулия не сразу узнала мелодию. «Ты мигай, звезда ночная…»

Джулия выпрямилась. Из всех неожиданных событий дня это было самым важным.

— Кто-то пел тебе эту песню, малышка. Кто?

Девочка продолжала напевать с закрытыми глазами.

Джулия промыла длинные темные волосы, отметив, какие они густые и кудрявые. И еще она увидела шрамы на плече.

А потом Джулия начала тихонько подпевать:

— «…Где ты, кто ты — я не знаю»[3]. — Закончив петь, она прижала руку к груди и сказала: — Джулия. Джу-ли-я. Это я. — Она взяла девочку за руку. — А кто ты?

Ответом был напряженный взгляд.

Джулия, вздохнув, взяла полотенце:

— Давай вытираться. — Джулия вытерла девочку, затем одела ее. — Вот. Все в порядке.

Она случайно толкнула дверь ванной. Та со стуком захлопнулась.

В зеркале, висевшем на двери, появилось отражение. Вскрикнув, малышка потянулась к зеркалу, пытаясь дотронуться до другой маленькой девочки.

— Это ты, малышка. Ты такая хорошенькая в этом платье.

Джулия встала позади нее. Теперь они обе отражались в зеркале.

— Видишь? Это я, Джулия. А это ты.

Девочка дотронулась до своей груди и что-то прошептала.

— Ты что-то сказала? Свое имя?

Девочка высунула язык. Следующие сорок минут она забавлялась перед зеркалом. Джулия улучила минуту, чтобы взять фотоаппарат. Сделала несколько снимков.

Наконец Джулия вышла из ванной, но девочка за ней не пошла.

«Заповедный сад» они уже прочли, поэтому Джулия потянулась за «Алисой в стране чудес».

— «Алисе, — начала она читать вслух, — наскучило сидеть с сестрой без дела на берегу реки…»

На страницах книги уже появился белый кролик, когда девочка вышла из ванной в нарядном белом платье с розовыми ленточками и тихонько уселась рядом с Джулией.

— Привет, малышка! Тебе нравится, когда я читаю?

Вместо ответа девочка изо всей силы хлопнула ладонью по книге. Джулия удивилась: впервые ребенок по-настоящему пытается ей что-то сообщить. Девочка еще несколько раз стукнула по книге, потом дотронулась до своей груди.

— Алиса? — прошептала Джулия. — Тебя зовут Алисой?

Девочка снова стукнула по книге.

Джулия закрыла книжку. На старой потрепанной обложке была нарисована хорошенькая светловолосая Алиса рядом с высокой нарядной Червонной Королевой. Дотронувшись до девочки на картинке, Джулия сказала:

— Алиса, — потом дотронулась до настоящей девочки рядом с ней: — Это ты Алиса?

Девочка что-то буркнула, потом открыла книжку и хлопнула по странице. Джулия не поняла, что имелось в виду, но это было не важно. Малышка наконец-то вступила в мир людей. Джулия едва не рассмеялась от радости.

— Ладно, почитаем еще, но с этих пор тебя зовут Алисой. Итак, Алиса, ложись в постель, а я почитаю еще.

Глава 6

Элли сидела одна в полицейском участке, просматривая дневные записи. Это было мучительно. Закрыв глаза, она видела перед собой несчастные семьи.

— Мне показалось, ты плачешь.

Она шмыгнула носом.

— Я не плачу. Мне в глаз соринка попала. А что ты здесь делаешь?

Кэл ободряюще улыбнулся. Как ему удается оказываться рядом, когда она чувствует себя особенно одинокой?

— Я не знаю, что мне делать, Кэл.

— Делай то же, что всегда. Пошли, я угощу тебя пивом.

— Как Лайза и девочки?

— Тара присмотрит за младшими.

— Мне не хочется пива, Кэл. К тому же мне пора домой.

— О тебе больше некому заботиться, Элли.

— Я знаю, но…

— Позволь уж мне позаботиться.

Эти простые слова растрогали ее. Они вышли на улицу.

В темном небе сияла луна, освещая мокрые от недавнего дождя улицы. Сидя в машине, Элли старалась не думать о работе. Когда она подъехала к дому, по радио заиграли «Улетаю на реактивном самолете».

— Раньше ты любила эту песню, — сказал Кэл.

— Раньше любила. Но теперь, когда я слышу ее, вспоминаю своего второго мужа. Только он не улетел, а уехал на автобусе.

— Он был дурак.

— Похоже, ты так думаешь обо всех мужчинах, которых я любила. А их было немало.

— Но ни одного подходящего, — сказал он, внимательно глядя на нее.

Они поднялись на крыльцо. На кухне за столом сидела Джулия. Вокруг были разложены бумаги.

— Джулия? — удивился Кэл. Его лицо озарилось улыбкой.

Джулия медленно встала:

— Кэл Уоллис? Неужели это ты?

— Я. — Он раскинул руки.

Джулия бросилась к нему, он ее обнял.

— Рад снова тебя видеть, Джулия. Жаль, что при таких паршивых обстоятельствах.

Элли открыла банку с пивом.

— Хочешь выпить?

— Нет, спасибо. — Джулия вернулась к столу, порылась в бумагах.

— Вот, Элли. Это для тебя.

Элли поставила банку на стол.

— Неужели это она?

— Да. — В улыбке Джулии сквозила родительская гордость. — Кстати, я зову ее Алисой. Из страны чудес. Она отреагировала на книжку.

Элли разглядывала фотографию. На ней была запечатлена красивая черноволосая девочка в белом кружевном платье.

— Как тебе это удалось?

Джулия улыбнулась еще шире.

— У нас был удачный день. Завтра все расскажу. А сейчас мне пора бежать. Присмотришь за ней?

— А куда ты собралась?

— В библиотеку. Хочу разузнать кое-что насчет ее питания.

— Спроси Макса, — предложил Кэл. — Он наверняка знает.

— Отправиться к доктору Казанове в пятницу вечером?

— Не беспокойся, сестричка, — сказала Элли. — Ты не в его вкусе.

Улыбка Джулии растаяла.

— Спасибо за совет. — Она взяла портфель. — И за помощь. Рада была тебя видеть, Кэл.

— Ты что, с ума сошла? — спросил Кэл, как только Джулия ушла. — Ты разве не заметила, как она расстроилась, когда ты сказала про Макса? Ты оскорбила ее чувства.

— Брось, Кэл. Я видела фотографию ее последнего приятеля. Тот ученый совсем не похож на Макса.

Кэл вздохнул:

— Тебе никогда этого не понять.

— Чего?

Он промолчал. Наконец, покачав головой, сказал:

— Я пошел. Увидимся завтра на работе.

— Не сердись.

Помедлив на крыльце, он обернулся к ней.

— Я не сержусь, Элли, — сказал он тихо. — Но как тебе объяснить? По-настоящему ты понимаешь только свои чувства.

Сорок лет назад «Розовый театр» возвели на окраине города. Теперь его со всех сторон окружали аккуратные двухэтажные домики, выстроенные для рабочих лесопилки. Напротив театра, через дорогу, находилась библиотека.

По пятницам Макс ходил в кино. Один. Поначалу горожанам это казалось странным, и женщины «случайно» подсаживались к нему, однако со временем к этой его причуде привыкли.

После кино зрители разошлись по домам, и машин у кинотеатра почти не осталось.

Когда Макс направлялся к своему пикапу, из библиотеки вышла женщина с охапкой книг. Джулия.

Он окликнул ее по имени и подошел к ней:

— Вы работаете допоздна.

— Меня часто называют одержимой.

— Как ваша пациентка?

— По правде говоря, мне бы хотелось о ней поговорить.

— Можно поговорить прямо сейчас. Поедем ко мне.

Джулия смутилась:

— О, я не думаю…

— Сейчас вполне удобно. — И прежде чем она успела отказаться, он сел в свой пикап. — Следуйте за мной.

По обе стороны от дороги высились черные деревья, подпирая кронами звездное небо. Поразительно красивый участок леса не совсем вязался с образом доктора Казановы, который с самого начала показался ей типичным жителем мегаполиса. Что он делает в этой зеленой глуши?

У Джулии мелькнула мысль, что она заехала в чащу с почти незнакомым мужчиной. Непонятно почему. В действительности она не вполне была готова к работе. К сожалению, минувший год лишил ее профессиональной уверенности в себе. Ей нужно было услышать, что она на верном пути.

Вот почему она оказалась здесь.

Макс повернул к дому. Посыпанная гравием дорога резко оборвалась перед лужайкой, окруженной деревьями. Джулия взяла портфель и вышла из машины.

Над озером поднимался густой туман. Где-то недалеко в чаще леса ухнул филин.

— Зловещий филин, — сказал Макс.

— Враг всех лесорубов.

— И хранитель лесной чащи. Пойдемте в дом.

Только вблизи Джулия смогла оценить красоту дома. Обшивка из кедра, резной карниз, просторная терраса. Таких домов не встретишь в Рейн-Вэлли.

Макс открыл дверь и пропустил Джулию вперед. Где-то горела ароматическая свеча, из колонок лилась чувственная музыка. За огромными окнами виднелось озеро. Массивный деревянный стол с единственным стулом занимал почти всю столовую. В гостиной стояли темно-красный кожаный диван и большой плазменный телевизор. Дощатый пол был покрыт шерстяным ковром.

У задней двери валялись спутанные веревки с карабинами, рядом лежали ледоруб и рюкзак.

— Альпинистское снаряжение, — проговорила она. — Похоже, кто-то в опасности.

— Не пытайтесь подвергать меня психоанализу, Джулия. Что будете пить?

— Как насчет белого вина?

Через минуту он вернулся. Белое вино для нее и виски со льдом для себя. Она устроилась на диване.

— У вас испуганный вид, Джулия. Я не собираюсь на вас набрасываться.

Тихий мягкий звук его голоса и взгляд голубых глаз на секунду заставили ее расслабиться, всего лишь на секунду, но это разозлило ее.

— Позвольте мне все же продолжить свой анализ, доктор Серразин. В вашем гараже стоит «порше» или «корвет», а наверху — двуспальная кровать с дорогими шелковыми простынями, а тумбочка набита презервативами.

— Кто это был? — серьезно спросил он.

— О ком вы?

— О мужчине, который причинил вам столько боли.

Джулию поразила проницательность Макса.

— Может быть, не будем больше отклоняться от темы?

— Хорошо, вернемся к делу. Расскажите мне о девочке.

— Я стала называть ее Алисой. В честь Алисы из страны чудес. Она отреагировала на эту книгу.

— Похоже, вы сделали правильный выбор.

— Когда вы впервые осматривали ее, — продолжала Джулия, — вам удалось установить, чем она питалась?

— У меня есть некоторые предположения на этот счет. Я полагаю, она питалась мясом, рыбой и плодами. И совсем не ела злаков и молочных продуктов.

— Иными словами, она долгое время питалась подножным кормом?

— Возможно. Сколько времени, по-вашему, она провела вдали от людей?

От ответа на этот вопрос зависело многое. Джулия начала с простых вещей:

— Я уверена, что она не глухая. И почти не сомневаюсь в том, что у нее нет аутизма. Мне кажется, она понимает речь, хотя не ясно, почему она не говорит: не хочет или ее не научили. В любом случае еще не поздно научить. Вам приходилось читать работы о так называемых одичавших детях?

— Вроде французского мальчика? О котором Трюффо снял фильм? Ну, это слишком…

— Выслушайте меня, Макс, пожалуйста.

Она начала вытаскивать из портфеля бумаги, книги. Пока Макс проглядывал статьи, изложила свои догадки.

— Итак, вы говорите, что она провела в лесу большую часть жизни. И что волчонок, которого с ней нашли, — как вы сказали? Ее брат?

— Забудьте об этом. Напрасно я…

Он со смехом схватил ее за руку:

— Не сердитесь. Я не потешаюсь над вами, но вы должны признать, что ваша теория — это нечто невероятное.

— Возможно, некоторое время ее держали в заточении, а потом отпустили. Определенно она когда-то жила среди людей.

— Если это так, вернуть ее в наш мир может только очень хороший врач.

В его голосе Джулия уловила вопрос. Это ее не удивило.

— Я хороший врач. По крайней мере, была.

Он коснулся ее руки:

— Я верю в вас. Если это имеет значение.

Она пристально посмотрела на него, хотя с самого начала знала, что не должна это делать. Пламя свечей смягчило его черты, крошечные огоньки отражались в его глазах.

— Спасибо. Имеет.

Позже, по дороге домой, Джулия думала, почему она открыла ему так много. Единственный ответ на этот вопрос был связан с ее неуверенностью в себе.

«Я верю в вас».

Ирония заключалась в том, что в комнате, где тихо звучала музыка, а лестница, несомненно, вела в спальню с широкой постелью, он соблазнил ее своими словами.

На следующее утро, когда Элли остановилась у киоска выпить кофе, в кабине запищала рация. В старых черных динамиках сначала послышался треск, потом голос Кэла:

— Где вы, шеф?

Шеф? Когда он называл ее так в последний раз?

— Здесь, в машине, — ответила она.

— Приезжай сюда, Элли. Поскорее.

Свернув за угол, она едва не врезалась в фургон телевидения. На улице их стояло несколько десятков. На фоне серого неба белели спутниковые тарелки. Репортеры с открытыми черными зонтами сбились в группы. Не успела она пройти и трех шагов, как они набросились на нее:

— … Прокомментировать сообщение…

— … Никто не говорит, где…

— … Истинное местонахождение…

Она продралась сквозь толпу и рывком распахнула дверь участка. Проскользнула внутрь и с силой захлопнула дверь.

— Они появились в восемь, — сказал Кэл. — В девять часов они ждут твоей пресс-конференции.

— Какой еще пресс-конференции?

— Я ее назначил, чтобы избавиться от них.

Нат вышла из-за угла с газетой в руках. Всю верхнюю половину полосы занимала фотография девочки. Дикие, безумные глаза, всклокоченные черные волосы, в которых застряли листья. Внизу была подпись: Морт Элзик.

Элли почувствовала себя так, словно ее ударили под дых. Вот что имел в виду Морт Элзик, когда сказал: «А не то…»

— Хорошо еще, что он не упомянул о Джулии, — сказал Кэл.

— «Дикая девочка выходит из леса и попадает в современный мир. Ее единственный друг — волк», — прочла Элли.

— Она заподозрили, что это «утка», — тихо сказал Кэл.

Раздражение Элли уступило место страху. Если пресса решит, что это «утка», журналисты покинут город. А если о девочке не раззвонят в газетах, ее семью можно и не найти. Она извлекла из сумки фотографию, сделанную Джулией.

— Покажи им это, — сказала она Нат. — Мы зовем ее Алисой. Может, с именем она покажется им более реальной.

Девочка просыпается. Здесь тихо, спокойно, хоть и не слыхать журчания реки. Ей не страшно. Обычно ее первой мыслью было: спрятаться! Она столько времени пыталась стать как можно незаметнее.

Здесь, в этом странном прямоугольном мире, где от волшебного прикосновения вспыхивает свет, легко дышать. Почва не хранит Его дурных запахов. Ей здесь нравится. Вот если бы Волчонок был с ней, она осталась бы здесь навсегда.

— Явижутыпроснуласьмалышка.

Это говорит та, у которой волосы как солнце. Она улыбается.

Девочке нравится ее улыбка.

В гомоне запретных звуков девочка различает: «Иди сюда».

Согнувшись, она медленно приближается. Она знает, как опасны подобные моменты. Она должна всех бояться и быть настороже, но улыбка заставляет ее забыть пещеру.

Она садится туда, куда хочет Солнцеволосая. Девочка знает цену непослушанию. Этот урок ей преподал Он. Она ест сладкую липкую пищу. Покончив с едой, девочка ждет.

Солнцеволосая дотрагивается до своей груди и много раз повторяет «Джу-лия». Потом касается груди девочки. «А-лиса».

Девочка понимает: от нее чего-то добиваются. Похоже, Солнцеволосая хочет, чтобы она произнесла плохие звуки. Сердце девочки бьется так часто, что у нее кружится голова.

Наконец Солнцеволосая вынимает из квадратной дырки незнакомые предметы и раскладывает их на столе. «Карандаш. Раскраска», — говорит Солнцеволосая. В мешанине звуков девочка начинает различать: «А-лиса, играй».

Играй.

Девочка морщит лоб. Она почти узнает эти звуки.

Но Солнцеволосая продолжает говорить, продолжает вытаскивать вещи из тайника, и девочке хочется их взять.

Солнцеволосая вынимает Это.

Девочка вскрикивает, падает, снова вскрикивает и на четвереньках бежит в укрытие под деревьями.

Солнцеволосая протягивает ей Это. Девочка кричит, рвет на себе волосы.

Он здесь. Сейчас Он больно накажет ее.

Не-е-ет!..

Джулия выбросила игрушку в коридор и закрыла дверь.

— Прости, малышка. Прости.

Алиса замерла, в ее широко открытых глазах застыл страх.

— Ты испугалась, — проговорила Джулия. — Ты думаешь, что тебе угрожает опасность, верно? — Она осторожно дотронулась до руки Алисы. Прикосновение было мимолетным и нежным, как шепот. — Все хорошо, Алиса. Не бойся.

Алиса издала сдавленный, полный отчаяния звук.

— Ммм… — произнесла Джулия, притворно оглядываясь по сторонам. — Чем нам теперь заняться? — Она взяла старую, потрепанную книжку. — Где мы оставили девочку Алису?

Она подошла к кровати и села. Положив открытую книжку на колени, посмотрела на девочку. Из-за зеленых листьев выглядывало серьезное личико.

— Иди сюда, — ласково позвала Джулия. — Я тебя не обижу.

Алиса осталась в своем укрытии. Джулия начала читать.

Это хитрость. Девочка это знает. Знает.

Но голос Солнцеволосой звучит так успокаивающе.

Девочка осторожно выходит из укрытия. Ее сердце бешено стучит. Она провинилась.

Кричать очень плохо. Она это знает. Снаружи чужаки, плохие люди. Громкие звуки привлекают их.

Она приближается к кровати, опустив голову, стараясь выглядеть как можно смиреннее. Этому она научилась у волков.

— А-лиса?

Она поднимает глаза. Лицо Солнцеволосой вовсе не сердитое.

Она ласково гладит ее по голове.

— Всехорошо. Никтонеобидит. Идисюдаалиса.

Девочка вспрыгивает на кровать и сворачивается на подстилке рядом с Ней. Здесь не страшно.

Джулия сидит, размышляет.

Почему Алиса боится «ловушки для снов»?

Она начала читать с того места, на котором остановилась. Закончив главу, посмотрела на Алису. Девочка лежала рядом, свернувшись клубочком, как котенок.

— Ты никогда не чувствовала себя в безопасности, верно? — Голос Джулии дрогнул от жалости. — Доверие — это главное.

И в ту же секунду Джулия вспомнила, когда в последний раз произносила эти слова. Она сидела в дорогом кожаном кресле в своем кабинете в Калифорнии и слушала Эмбер Суньигу. Та была в черном и старалась не плакать.

«Доверие — это главное, — говорила ей Джулия. — Мне ты можешь рассказать все».

Их встреча произошла всего за два дня до того, как с Эмбер случился припадок ярости. Почему она не…

Стоп. Эти мысли ведут во мрак безнадежности. Однако Алиса нуждается в ней, как, пожалуй, не нуждался еще никто.

— Я говорила, что…

Алиса дотронулась до нее. Если бы Джулия этого не видела, то не почувствовала бы.

— Это хорошо, дорогая, — прошептала она. — Добро пожаловать в наш мир. В твоем — одиноко и очень страшно, верно?

Алиса тихонько погладила Джулию по ноге. В поразительных сине-зеленых глазах девочки застыл страх.

— Никто тебя не обидит, — сказала Джулия, и ее голос дрогнул. Ее переполняли чувства, а это опасно для психиатра. Она погладила Алису по голове. — Не обидит.

Постепенно Алиса перестала дрожать. В два часа она свернулась калачиком и заснула.

Джулия встала с кровати, вышла из комнаты и принесла «ловушку для снов». С ней было связано что-то очень важное.

Простенькая индейская безделушка. Не больше чайного блюдца. Круглая рама из ивовых прутьев, между ними нитяная сеть, в которой поблескивает несколько голубых бусинок.

Но почему этот предмет внушает Алисе ужас?

Обычно проходят месяцы, прежде чем врач поможет ребенку взглянуть в глаза своим страхам. А порой и годы. Но этот случай вовсе не обычный. Чем дольше Алиса будет оставаться в своем изолированном мире, тем меньше будет у нее шансов из него вырваться. Джулия должна вызвать столкновение между одичавшим ребенком и девочкой, вернувшейся в наш мир. Эти две половинки должны соединиться.

Глава 7

Пока Джулия пыталась придумать, что делать с «ловушкой для снов», в комнату, громыхая ключами и наручниками, ввалилась Элли. За дверью скреблись и выли собаки, которых она не пустила внутрь.

Алиса убежала в «лес» и спряталась.

— Мне нужно с тобой поговорить. Жду тебя на кухне, — сказала Элли и вышла.

Джулия спрятала бумаги.

— Я сейчас вернусь, Алиса.

Алиса осталась в убежище, но стоило Джулии взяться за дверную ручку, как девочка начала поскуливать.

— Ты расстроилась, — ласково сказала Джулия. — Боишься, что я не вернусь? Но я вернусь.

Спустившись вниз, она нашла Элли на веранде. Джулия села в качалку. Легкий ветерок гонял сухие листья по траве.

— Что случилось?

Элли казалась бледной и расстроенной.

— Репортеры покидают город. Они думают, что история с девочкой — «утка». Завтра о ней напишет только «Газетт».

Внезапно Джулия поняла, чем обеспокоена ее сестра.

— Нужно, чтобы ты поговорила с прессой, — сказала Элли.

— Ты понимаешь, о чем просишь?

— Если о девочке не напишут в газетах, мы никогда не узнаем, кто она. Ты знаешь, что бывает с брошенными детьми. Государство поместит ее в приют и забудет о ней.

— Я научу ее говорить.

— А вдруг она не помнит своего имени? Мы должны найти ее семью.

Джулии на это нечего было возразить.

— Ладно, — проговорила она наконец.

— Я все время буду рядом.

— Спасибо. Назначь пресс-конференцию на вечер. Я покажу фотографии и объясню, что я в силах сделать.

— Прости, — сказала Элли.

Джулия попыталась улыбнуться. «Однажды я такое уже пережила. Переживу еще раз. Ради Алисы».

В полицейском участке было шумно. Десятки репортеров и фотографов устанавливали и налаживали аппаратуру.

Джулия, Элли, Кэл и Нат сидели в буфете для служащих.

— Все будет хорошо, — заверила Элли в десятый раз за последние десять минут. И Кэл в десятый раз поддакнул.

В дверях появился Эрл. Стрелки на его брюках были острее бритвы.

— Они ждут тебя, Джулия. — И, покраснев, поправился: — Доктор Кейтс.

Джулия прошла по коридору, завернула за угол и шагнула в свою прежнюю жизнь.

Толпа возбужденно загудела, на Джулию, словно ручные гранаты, посыпались вопросы.

— Ти-хо! — прокричала Элли. — Дайте Джулии сказать.

Постепенно шум утих.

Джулия ощутила на себе десятки взглядов. Толпа изучала ее. В задних рядах сидели местные. Сестры Гримм, Барбара Курек, Лори Форман и несколько школьных учителей. И Макс. Кивнув ей, он поднял вверх большой палец.

— Как вам известно, я врач Джулия Кейтс. Меня вызвали в Рейн-Вэлли к необычной пациентке, которую мы зовем Алисой. Я знаю, многим из вас хочется задать мне вопрос о прошлом, но я прошу вас сосредоточиться на главном. У этой девочки нет родных. Помогите нам найти ее семью.

— Доктор Кейтс, что бы вы сказали родителям тех детей, которые погибли в Силвервуде?

— Чувство вины не мешает вам жить?

— Вы знали, что Эмбер купила оружие?

Джулия отвечала, пока хватало сил. Когда пресс-конференция закончилась, она почувствовала себя совершенно измученной. К ней подошла Элли:

— Черт побери, Джулия, как неприятно… Я не знала…

— Тебе и не надо было знать.

— Чем я могу помочь?

— Пригляди за Алисой, хорошо? Мне нужно какое-то время побыть одной.

Элли кивнула.

Джулия вышла на улицу, в бледно-сиреневые сумерки.

— Джулия!

В полумраке улицы стоял Макс.

— Когда я работал в Уоттсе на «скорой помощи», я купил мотоцикл. Иногда человеку не мешает освежить голову. Сто двадцать километров в час — это как раз то, что нужно.

— Мне и шестидесяти хватит. У меня голова поменьше.

Улыбнувшись, он протянул ей шлем. Надев его, она уселась на заднее сиденье и обняла Макса за плечи.

Они понеслись по ночным улицам города. Ветер развевал ее волосы, задувал в рукава. Они промчались в ночи по шоссе, потом по узкой ухабистой дороге. Джулия прижалась к Максу.

Когда он свернул на посыпанную гравием аллею, все ее опасения исчезли. Он завел мотоцикл в гараж. Не проронив ни слова, они вошли в дом.

Джулия села на диван. Макс принес ей белого вина, разжег огонь в камине и включил проигрыватель. Зазвучала тихая джазовая мелодия.

— Не утруждайтесь, Макс. И не зажигайте свечей.

Он сел рядом с ней.

— Почему?

— Потому что я не пойду наверх.

— Насколько я помню, я вас об этом не просил.

Джулия не могла не улыбнуться. Откинувшись на мягкие подушки, она смотрела на него поверх бокала. «Почему бы и нет?» — пронеслось у нее в голове.

— О чем вы думаете?

Похоже, он читает ее мысли.

— Я думала о том, что хочу вас поцеловать.

— И что же?

— Но моя сестра сказала, что я не в вашем вкусе.

— Ваша сестра понятия не имеет, какие женщины мне нравятся.

— Я составила о вас неверное мнение, — сказала она скорее себе, чем ему.

— Вы слишком поспешно судите.

— Я склонна думать, что разбираюсь в людях.

— Выходит, вы специалист по отношениям?

— Едва ли, — ответила Джулия с горькой усмешкой.

— Мне кажется, вы сентиментальны и романтичны.

— Кто из нас слишком поспешно судит?

— Я не прав?

Она пожала плечами:

— Не знаю, насколько я романтична, но в любви для меня существует лишь один тип отношений. Все или ничего. Я знаю, это звучит глупо.

— Нет, не глупо, — мягко сказал он. — С такой же страстью вы отдаетесь работе.

— Да. Вот почему мне было так тяжело сегодня.

Они долго смотрели друг на друга. Наконец Макс сказал:

— Когда я работал в Уоттсе, там каждую ночь бывали перестрелки между бандами. Умирающие, истекающие кровью подростки. Я не мог всех спасти.

Их взгляды встретились. Она почувствовала, что тонет в бесконечной голубизне его глаз.

— В хорошие дни я это понимаю. Но нынешний день не был хорошим. И год тоже не был.

— Завтра будет лучше. — Он потянулся к ней, чтобы отбросить прядку волос, упавшую ей на глаза.

Поцеловать его сейчас ничего не стоило.

— Вы хорошо это делаете, — произнесла она.

— Что именно?

— Соблазняете женщин.

— Я вас не соблазняю.

Она поставила бокал на стол и встала.

— Спасибо за все, Макс. Вы меня просто спасли.

Что-то случилось.

Открыв глаза, девочка мгновенно чувствует это. Она замирает и принюхивается. Если затаиться, можно почувствовать множество вещей: перед снегопадом пахнет яблоками; вышедший на охоту медведь похрапывает. Если затаиться, можно вовремя почуять опасность. Но Она так и не научилась этому. Она много раз пыталась поговорить с девочкой. Она производила шум и навлекала неприятности.

Теперь, спрятавшись между низкими деревцами в своем убежище, девочка смотрит на Солнцеволосую. Та молчит. Неужели девочка сделала что-нибудь не так?

Солнцеволосая печальна, из ее глаз может политься вода. Так выглядела Она перед смертью.

— Идисюдаалиса. — Солнцеволосая похлопывает по кровати.

Девочка знает, что Солнцеволосая откроет волшебные картинки и будет говорить и говорить. Девочке это нравится. Нравится звук ее голоса и то, что она позволяет девочке быть рядом. Девочке хочется, чтобы Солнцеволосая снова была счастливой. Она встает на колени у ее ног. Солнцеволосая нежно касается ее лба. Девочка поднимает глаза.

— Будеттрудноалиса. Тытольковерьмне.

Девочка не знает, что ей сделать, как показать свое послушание. С ее губ срывается тихий звук.

— Прости, — говорит Солнцеволосая и вынимает Это.

Девочка холодеет. Сейчас Он ворвется сюда. Она бросается назад. Кричит.

Она опрокидывает маленькое дерево. Снова кричит, пытаясь убежать, но натыкается на белую стену. Она бьется о стену.

Солнцеволосая что-то говорит, ее голос звучит ласково, но Это по-прежнему в ее руке.

Девочка начинает царапать себя. Но Солнцеволосая хватает ее за руки и держит.

— Всехорошовсехорошо. Небойся. Всехорошовсехорошо.

Крики девочки слабеют. Она часто и тяжело дышит.

Солнцеволосая отпускает ее и поднимает Это вверх.

Глаза девочки широко открыты. Ее переполняет отчаяние.

Ей дурно. Воздух в комнате темнеет. Пахнет дымом и кровью.

Она вспоминает, как смуглые волосатые пальцы скручивали нити, нанизывали бусины. Она тихонько всхлипывает.

— Алиса. Всехорошоалиса. Этоловушкадляснов.

Одним движением Солнцеволосая ломает ловушку и разрывает нити. Бусины разлетаются по полу.

Девочка вздрагивает. Это плохо. Сейчас придет Он и накажет их.

Солнцеволосая достает из коробки еще одну ловушку для снов. Ломает и выбрасывает.

Девочка со страхом наблюдает. Солнцеволосая ломает одну рамку за другой. Протягивает одну девочке:

— Сломай ее. Не бойся.

Солнцеволосая хочет, чтобы она сломала Его игрушку.

Его здесь нет. Он ушел. Может быть, Солнцеволосая хочет показать ей это?

— Идисюдаалиса. Небойся.

Ей все еще страшно, но она медленно поднимает руку и дотрагивается до Этого.

«Оно тебя сожжет…»

Но ничего не происходит. Под руками просто прутик и нити.

Так приятно сломать Его игрушку, запустить в коробку руку и достать еще одну. Она уничтожает их все до одной. Ломая, она думает о том, как Он мучил ее, и по ее лицу течет вода и капает на пол. Солнцеволосая обнимает девочку и крепко прижимает к себе.

— Всехорошо. Ничегонебойся.

Она слышит это, чувствует это.

Она в безопасности.

Элли плотно закрыла дверь. Позади нее безумствовали золотистые ретриверы — лаяли, скреблись и выли.

— Джулия? Тебя хотят видеть врач из приюта, ученые из университета и женщина из Министерства здравоохранения.

Этого следовало ожидать. Одно упоминание о том, что Алиса — одичавший ребенок, послужило приманкой для других исследователей.

— Я скоро вернусь, Алиса, — сказала она спрятавшейся в листве девочке и поспешила вслед за сестрой.

Ей показалось, что в гостиной много народу, хотя там было всего трое мужчин и одна женщина. Просто они занимали много пространства.

— Доктор Кейтс, — начал мужчина, стоявший ближе, и шагнул ей навстречу. — Я Саймон Клетч из психотерапевтической клиники, а это мои коллеги: Байрон Баретт и Стэнли Голдберг из лаборатории этологии при Вашингтонском университете. С миссис Уортон из Министерства здравоохранения вы знакомы.

— Здравствуйте, — спокойно поздоровалась Джулия.

Элли попросила всех сесть. Наконец Саймон, откашлявшись, сказал:

— Ходят слухи, что девочка, которой вы занимаетесь, — это одичавший ребенок. Нам бы хотелось ее увидеть.

— Я не могу вам этого позволить.

Ответ его явно удивил.

— Но вам не удалось добиться положительных результатов.

— Неправда. Мы быстро продвигаемся вперед. Она научилась самостоятельно есть и одеваться, пользуется туалетом.

— Вы прививаете ей человеческие навыки, — перебил ее ученый-этолог, — а мы должны ее исследовать. Такой, какова она есть. Мы, люди науки, десятилетиями искали подобного ребенка. Если она заговорит, она может стать ценнейшим источником информации. Какова природа человека? Какова связь между языком и сознанием? Она может дать ответ на эти вопросы. Даже вы должны это понимать.

— Даже я? Что вы имеете в виду?

— Силвервуд, — ответил доктор Клетч.

— Вы никогда не теряли пациента? — резко спросила она.

— Мы все теряли. Но ваш провал был публичным. В научных кругах считают, что этой девочкой должен заняться я.

— Я ее приемная мать и психотерапевт. — Она с трудом удержалась от грубости. Конечно, он хочет «помочь» Алисе, продвинувшись тем самым по служебной лестнице.

— Доктор Клетч полагает, что девочка должна находиться в специальном лечебном учреждении, — сказала дама из Министерства здравоохранения.

— Мы должны ее изучить, — сказал этолог.

Джулия встала:

— Вы хотите превратить ее в подопытное животное. Я этого не допущу. Она моя приемная дочь и моя пациентка. Государство уполномочило меня заботиться о ней, этим я и буду заниматься.

Элли выступила вперед:

— Встреча окончена. Спасибо, что пришли. — Она проводила посетителей до двери.

Когда наступила тишина, собаки снова принялись скулить.

— Алиса нервничает, — сказала Джулия. — Мне пора возвращаться.

Элли дотронулась до руки Джулии:

— Не поддавайся им. Ты нужна этой девочке.

— Я что-то упустила тогда, с Эмбер. Что-то важное. Боюсь…

— Нет, — оборвала ее Элли. — Только не сдавайся. Мы все боимся.

Следующие две недели история о докторе с запятнанной репутацией и бессловесной малышке не сходила со страниц газет. Телефоны в полицейском участке трезвонили не умолкая. Звонили врачи, воспитатели, чудаки и ученые. Все хотели уберечь Алису от некомпетентности Джулии.

Джулия работала с Алисой с утра и до позднего вечера.

По средам и пятницам она шла в полицейский участок и проводила пресс-конференции. Журналисты задавали ей бесконечные вопросы о прошлом. Их совершенно не интересовали успехи Алисы. Для них было важно одно: девочка до сих пор не говорит. По их мнению, это доказывало, что Джулия не в силах помочь этому ребенку.

Но со временем даже пережевывание прошлого Джулии потеряло остроту. Материалы о ней исчезли с первых полос газет, перекочевав в колонку местных новостей. Теперь перед Джулией сидела горстка репортеров.

— На эту неделю все, — сказала Джулия, почувствовав безразличие зала. — Но очень важно, что она самостоятельно одевается. И смотрит телевизор. Она весь день может смотреть кулинарные передачи. Может, это связано с воспоминаниями о ком-то…

— Бросьте, доктор Кейтс. Никто ее не ищет.

Послышался приглушенный смех.

— Это неправда. Ребенок не может появиться ниоткуда.

После пресс-конференции Нат отвезла ее домой. Элли почти мгновенно вышла на крыльцо — Джулии показалось, что сестра стояла за дверью и ждала.

— Она опять воет, — удрученно сказала Элли.

— Когда она проснулась?

— Пять минут назад. Как пресс-конференция?

— Плохо, — ответила Джулия, тщетно стараясь, чтобы голос звучал уверенно.

Войдя в дом, она стала подниматься по лестнице. С каждым ее шагом вой становился все громче.

— Из-за чего весь этот шум, Алиса? — спросила она, открывая дверь. — Все хорошо. Ты просто испугалась.

Алиса метнулась к Джулии — копна черных волос, желтое платье, тоненькие ручки и ножки, — прижалась к ней всем телом и сунула руку ей в карман. Так повелось в последнее время. Ей нужно было постоянно находиться рядом с Джулией.

Она сосала палец и смотрела на Джулию таким беззащитным взглядом, который и трогал душу, и пугал.

— Пошли, Алиса, — сказала Джулия, делая вид, что в поведении Алисы нет ничего необычного.

Она вынула денверский набор — игрушки, позволяющие определить уровень умственного развития.

— Садись, Алиса, — сказала она, зная, что Алиса сядет, когда сядет она, и положила на стол колокольчик, кубик и куклу.

Джулия ждала, что сделает Алиса.

— Давай, Алиса, — сказала Джулия, — сделай что-нибудь. Поговори со мной. Я знаю, ты умеешь говорить.

Никакого ответа. Только легкое дыхание девочки.

В сердце Джулии стало закрадываться отчаяние.

— Пожалуйста. — Ее шепот совсем не походил на голос психотерапевта. Она думала о том, что время идет и интерес прессы к девочке тает на глазах. — Пожалуйста, скажи что-нибудь…

В полицейском участке было тихо. Кэл сидел за столом, рисуя какое-то крылатое существо. Когда Элли и Нат вошли, он закрыл рисунок другим листком.

Как будто Элли интересно смотреть на его дурацкие рисунки. Он занимается этим с шестого класса. От всех остальных мужчин Кэла отличало то, что он так и не повзрослел.

— Есть результаты генетического анализа, — сказал Кэл.

Они переглянулись. Элли села за стол и открыла казенный конверт. Там были страницы с множеством непонятных слов, но это не имело значения. В конце было написано: «Соответствия не найдено».

Элли ощутила горечь поражения. Черт побери, она отдала свою сестру на растерзание, и ради чего? За три недели они ни на шаг не продвинулись к главной цели — установить личность девочки.

Элли отодвинула бумаги в сторону.

— Отошли результаты анализа родителям, которые ждут.

— Возможно, кому-то повезет, — сказала Нат.

Все понимали, что надежды на это мало. Никто из подавших запрос не упомянул о родинке на теле Алисы.

Элли потерла глаза:

— На сегодня все.

— Я встречаюсь с Бенджи в боулинге, — сообщила Нат. — Кто-нибудь хочет со мной пойти?

— Обожаю компанию толстых мужчин в синтетических рубашках, — сказал Кэл. — Я иду.

— Ты хочешь, чтобы я передала Бенджи, что его назвали толстым? — спросила Нат.

— Уверен, что он не удивится, — рассмеялся Кэл.

— Опять вы за свое, — устало сказала Элли. — Я иду домой. И тебе советую, Кэл. Девочки без тебя скучают.

— Девочки с Лайзой гостят у ее родителей. — Он с надеждой посмотрел на Элли. — Ты же любила боулинг.

Элли вспомнила, как однажды летом они с Кэлом работали в «Биг боул» за буфетной стойкой. То был последний год безоблачного детства, за ним последовали неудачи юности.

— Это было давно, Кэл. Удивительно, что ты помнишь.

— Я помню. — В его голосе почему-то прозвучала горечь.

— Сегодня будет караоке, — сообщила Нат.

Она прекрасно знала, что против этого Элли не может устоять.

— Надеюсь, пицца мне не повредит.

Это было лучше, чем идти домой. Мысль о том, что придется сообщить Джулии о результатах экспертизы, была невыносимой.

Уверенность Джулии таяла медленно, но верно, как снег в оттепель. Хотя иногда ей казалось, что Алиса понимает то или другое слово, девочка по-прежнему не говорила. Каждый день доктор Клетч оставлял на ее автоответчике одно и то же послание: «Вы не можете помочь этому ребенку, доктор Кейтс. Позвольте вмешаться нам».

Сегодня днем, уложив Алису спать, Джулия склонилась над ее кроватью. Она гладила девочку по черной кудрявой голове и думала: «Как же тебе помочь?»

Неожиданно на ее глазах выступили слезы.

Едва она успела привести себя в порядок перед предстоящей пресс-конференцией, как к дому подъехала машина. На лестнице она столкнулась с Элли.

— Нат ждет в машине. А я посижу с Алисой.

Под проливным дождем они поехали в город. Капли с такой яростью колотили по крыше и ветровому стеклу, что от шума говорить было невозможно. Когда Нат припарковала машину, Джулия открыла зонт и побежала к участку. Повесив плащ на вешалку, она направилась к трибуне, но вдруг остановилась.

В зале было пусто.

Никто не пришел.

Глава 8

Когда Джулия вернулась домой, Элли по разочарованному виду сестры догадалась, как прошла пресс-конференция. На лице у Джулии прибавилось морщинок.

— Никто не пришел, — сказала Джулия.

— Что же нам делать? — спросила Элли.

Джулия уставилась в пол. На нее было больно смотреть.

— Мы продвигаемся вперед, но…

— Что «но»?

Наконец Джулия подняла глаза:

— Может… я недостаточно хороший специалист.

— Ты прекрасный специалист, — заверила ее Элли. — Если бы все было как прежде, что бы ты сейчас сделала?

Джулия пожала плечами:

— Я бы попробовала что-нибудь радикальное. Устроила бы ей небольшую встряску.

— Так действуй.

— А что, если я ошибусь?

— Тогда попробуй что-нибудь еще. Но не сдавайся.

Джулия расправила плечи, вдохнула полной грудью. Это придало ей сил открыть дверь спальни. Алиса лежала на кровати, свернувшись клубочком. Как обычно, поверх одеяла. Даже если в комнате было холодно, одеялом она не накрывалась.

Джулия закрыла дверь, подошла к столу и прочитала свои утренние заметки.

Алиса по-прежнему проводит много времени у окна, но только если я стою рядом. Я заметила, что она проявляет все больше интереса к окружающему миру. Заглядывает под разные предметы, открывает дверцы, выдвигает ящики. Сегодня она дважды подводила меня к двери. Собаки в коридоре скулят. Алису начинает интересовать: что там, за пределами комнаты.

Старая деревянная рама кровати скрипнула — Алиса встала с постели. Как всегда, она прямиком направилась в ванную. Она бежала легко и почти бесшумно. Вскоре раздался шум спускаемой воды. Потом Алиса подбежала к Джулии, прижалась к ней.

Джулия положила блокнот на верхнюю полку. Алиса бесшумно следовала за ней. Джулия подошла к комоду и достала из ящика розовый свитер и голубой комбинезон.

— Надень вот это, — сказала она Алисе.

Девочка подчинилась. Ей не сразу удалось натянуть свитер — она спутала ворот с рукавами. Когда она тяжело и шумно задышала, Джулия решила ей помочь:

— Сюда. Вот сюда просовывают голову.

Алиса мгновенно успокоилась, однако ботинки надевать не стала. И уговорить ее было невозможно.

— Ладно, пойдем, — сказала Джулия, беря девочку за руку. — Но у тебя замерзнут ноги.

Перед дверью Алиса остановилась, издав тихий мяукающий звук. Она в ужасе смотрела на блестящую дверную ручку.

— Все хорошо. Не бойся. — Джулия ободряюще сжала руку Алисы.

Джулия распахнула дверь. Увидев Алису, собаки, сидевшие в коридоре, бросились к ней.

Алиса вытянула вперед ладонь и издала странный звук. Собаки прекратили скакать и сели на пол. Девочка отпустила руку Джулии и двинулась к собакам. Те сидели спокойно. Когда Алиса приблизилась к ним вплотную, собаки стали лизать ей руки, трогать лапой. Когда они принялись обнюхивать ей шею, Алиса захихикала: ей было щекотно.

Джулия старалась запечатлеть в памяти улыбку Алисы.

Так продолжалось довольно долго. Наконец Алиса вернулась к Джулии и сунула руку ей за пояс.

— Пошли, Алиса, — сказала Джулия.

У лестницы они остановились. По-прежнему держа Алису за руку, Джулия спустилась на одну ступеньку вниз.

Алиса долго смотрела на Джулию, оценивая ситуацию. Наконец она последовала за ней. Останавливаясь на каждой ступеньке, они спустились в гостиную. К тому времени, когда они подошли к дивану, была уже ночь.

Джулия открыла входную дверь. Было темно, пахло прелыми листьями, мокрой травой и последними розами, все еще красовавшимися на кустах у дома. Тихо вздохнув, Алиса сделала шаг, потом другой и вышла вслед за Джулией во двор, где росла трава. Неподалеку шумела река. Алиса отпустила руку Джулии и ухватилась за штанину ее брюк. Потом опустилась на колени и долго стояла так, прислушиваясь.

И вдруг Алиса подняла лицо к ночному небу и завыла. Этот звук был тосклив и печален.

— Давай, Алиса, — сказала Джулия. — Излей душу.

Когда вой прекратился, Алиса продолжала сидеть неподвижно, слившись с темнотой. Потом она быстро вырвала из земли желтый одуванчик, ловко отделила корень от стебля и съела.

— Тебе знаком этот мир, правда?

Джулия попыталась расцепить пальцы девочки, которая все это время держала ее за штанину, но Алиса не отпускала ее.

— Я не брошу тебя. Кто-то уже бросил тебя в лесу, верно?

Каркнула ворона, потом ухнул филин. Через несколько секунд лес наполнился птичьим гомоном.

Алиса безошибочно повторяла каждый звук. Птицы отвечали ей. Где-то вдали завыл волк. Алиса ответила на зов.

По спине Джулии побежали мурашки. Алиса сжала руку Джулии. В первый раз за все время девочка пыталась ее вести.

— Хорошо, малышка. Я пойду за тобой.

Алиса показала на облетевший розовый куст, на котором остался один бутон. Она приблизилась к розам с уверенностью, которой Джулия не замечала раньше.

— Осторожно, Алиса, там колючки.

Девочка потянулась за единственным розовым бутоном и сорвала его с куста. С нежностью, удивившей Джулию, она погладила бутон, потом медленно спустилась к реке и заскулила.

Джулия тихо дотронулась до ее плеча:

— Скажи мне, Алиса, что ты чувствуешь? Не бойся. Ты здесь в безопасности.

Ночь полна звуков. Иногда они очень громкие, и девочке трудно различать еле слышные шорохи.

Давящее чувство в груди пугает ее. На границе своего мира она должна чувствовать себя в безопасности. Она могла бы убежать, если б захотела. Но она не хочет. Она хочет быть рядом с Солнцеволосой.

— Скажимнеалиса. — Солнцеволосая наклоняется с ней.

Девочка испугана. А вдруг Солнцеволосая прогонит ее?

— Тыможешьговоритьалиса? — Солнцеволосая улыбается. — Мненужночтобытызаговорила. Понимаешь?

Девочка разбирает отдельные слова. Она хмурится, пытаясь понять. Нужно. Говорить. Солнцеволосая хочет, чтобы девочка произнесла звуки, означающие разные вещи?

Нет. Этого не может быть. Это плохо.

Улыбка Солнцеволосой исчезает.

— Наверноябылаправа. Янемогупомочьэтойдевочке.

Кажется, Солнцеволосая сейчас ужасно далеко и удаляется все дальше. Скоро девочка не сможет ее найти.

— Мненужночтобытызаговориламалышка. — Солнцеволосая вздыхает. — Пожалуйста.

«Пожалуйста».

Девочка помнит эти звуки. Они как первый бутон весной.

Солнцеволосая просит ее произнести запретные слова.

Девочка медленно встает. От страха кружится голова.

Солнцеволосая уходит. Страх толкает девочку вперед. Она бежит за ней, хватает за руку и крепко сжимает.

— Всехорошоалиса. Ятебянеброшу, — слышит она.

«Брошу». Этот звук ясен, как шум реки.

Девочка смотрит на Солнцеволосую. Ей нужно собрать все мужество, чтобы вспомнить запретные звуки.

— Чтостобой? Тебеплохо? — Голос Солнцеволосой нежен.

Девочка смотрит в ее прекрасные зеленые глаза. Девочка хочет быть хорошей. Она облизывает губы и тихо говорит:

— Останься.

— Ты сказала «останься»?

Девочка протягивает ей бутон:

— Пажаста.

Из глаз Солнцеволосой начинает течь вода, но губы складываются так, что на душе у девочки становится тепло. Солнцеволосая обнимает девочку и крепко прижимает к себе.

Такого чувства девочка никогда не испытывала. Она закрывает глаза и утыкается лицом в плечо Солнцеволосой.

— Останься, — шепчет она, на этот раз с улыбкой.

Джулия лежала на кровати, глядя в потолок. Она была слишком взволнованна, чтобы спать.

«Останься».

Она повторяла это слово снова и снова.

До сегодняшнего дня, то того момента, когда Алиса произнесла свое первое слово, Джулия даже не понимала, насколько она разуверилась в себе, в какую пропасть скатилась. Теперь она вновь стала такой, как прежде.

Завтра она первым делом позвонит врачам и исследователям и потребует оставить ее в покое. Никто не отнимет у нее Алису.

Ей нужно с кем-нибудь поговорить, разделить свой триумф. Только один человек может ее понять.

«Ты сошла с ума, Джулия».

Она встала с кровати. Надела спортивные брюки и футболку и вышла из комнаты. Будить сестру не хотелось.

Стараясь ни о чем не думать, она направилась к машине.

Услышав шум мотора, Макс насторожился. Только бы не «скорая помощь», подумал он. В свой единственный свободный вечер он уже допивал вторую порцию виски.

Кто-то поднялся на крыльцо, в дверь постучали.

— Я здесь! — крикнул он. — На веранде.

Настала долгая пауза. Когда он собрался крикнуть еще раз, послышались шаги.

Это была Джулия. При виде Макса, сидящего в большом джакузи, она остановилась.

— Горячая ванна, доктор? Как банально.

— Я сегодня лазил по горам. Спина просто разламывается. Идите ко мне.

— У меня нет купальника.

— Я выключу свет. — Он нажал на кнопку, и свет в джакузи погас. — Вино в холодильнике.

Некоторое время она стояла молча. Потом повернулась и вышла. Он услышал, как открылась и закрылась дверь. Вскоре она вернулась с бокалом вина и полотенцем.

— Закройте глаза, — попросила она.

— Хорошо, хорошо, — согласился он. — Уже закрыл.

Макс услышал тихий всплеск воды. Он открыл глаза. Джулия сидела, прижавшись к стенке джакузи. Ее кружевной лифчик стал прозрачным.

— Вы смотрите, — сказала она, потягивая вино.

— Вы такая красивая.

— Я пытаюсь подсчитать, сколько раз вы говорили это женщинам, которые по глупости полезли к вам в джакузи.

— На самом деле вы первая.

Она отвернулась и посмотрела на озеро. Молчание становилось тягостным.

— Я ничего о вас не знаю, Макс.

— Что вам хотелось бы узнать?

— Как вы оказались в Рейн-Вэлли?

Он ответил так, как отвечал всегда:

— В Лос-Анджелесе слишком много стреляют.

— Кажется, вы сказали не все.

— Я и забыл, что вы психиатр.

— К тому же хороший. Так что выкладывайте все.

— У меня были… личные неприятности, вот я и решил поменять обстановку. Я люблю горы.

— Уехать иногда необходимо, — тихо сказала она.

— Уехать из Лос-Анджелеса было легко. Мои родители, бывшие преподаватели, путешествуют по Центральной Америке в поисках букашки, вымершей миллион лет назад. Моя сестра в Таиланде. Оказывает помощь пострадавшим от цунами. Брат работает в крупном научном центре в Нидерландах. Каждый год на Рождество я получаю от него открытку со словами: «Наилучшие пожелания тебе и твоим домашним».

Он поставил стакан с виски на пол.

— А вы почему здесь, Джулия?

— В Рейн-Вэлли? Вы сами знаете.

— Нет, здесь. — Голос его был почти нежен.

— Сегодня Алиса заговорила. Она сказала мне «останься».

— Я знал, что вы добьетесь своего.

— Я так давно этого ждала… И когда это случилось, мне ужасно захотелось рассказать об этом вам.

Он не мог сдержаться. Потянулся к ней и поцеловал. Он забыл, что бывают такие поцелуи.

Джулия отстранилась.

— Простите, — сказала она. — Я пойду.

Он взял ее за руку.

— Но ведь все это не случайно, — сказал он.

— Да, — ответила она. — Именно поэтому я ухожу.

Она оделась и ушла не попрощавшись.

Он долго сидел один, уставившись в пустоту.

Всю ночь Джулии снился Макс. Сюжет так увлек ее, что, проснувшись, она не сразу поняла, что кто-то стучится в дверь.

Казалось, к ней ломится войско неприятеля. Но это была маленькая девочка.

— Кажется, кто-то хочет опять пойти гулять.

Одевшись, Джулия навела порядок на рабочем столе, где вперемешку валялись кубики и книги. Потом стала ждать. Если девочка хочет погулять, она должна сказать об этом.

Алиса топнула ногой и толкнула дверь.

— Бесполезно, Алиса. Я знаю, что ты умеешь говорить.

Взяв девочку за руку, она повела ее в ванную.

— Джу-ли-я, — произнесла она и указала на себя в зеркало. — Ты можешь повторить? Джу-ли-я.

— Она, — прошептала Алиса.

Сердце Джулии забилось сильнее.

— Джу-ли-я, — повторила она.

Наконец Алиса поняла:

— Джу-ли.

Джулия улыбнулась. Так, должно быть, чувствуют себя люди, поднявшиеся на Эверест. Победа кружит им голову.

— Правильно: Джулия. — Она указала на отражение Алисы. — А ты кто?

— Девочка?

— Да! Верно! Ты девочка. Но как тебя зовут, малышка?

Алиса ничего не ответила. Потом снова подошла к двери и постучала по ней кулачком.

— Словарь у тебя, конечно, небогатый, но ты точно знаешь, чего хочешь. Ладно. Пошли гулять.

Алиса, сидя за столом, «читала» «Плюшевого кролика» в картинках. За этим занятием она провела целый час.

Джулия села рядом. Алиса немедленно взяла ее за руку, указала на книжку и тихонько зарычала.

— Скажи словами, Алиса.

— Читай. Кни-ку.

— Кто просит меня почитать?

— Девочка?

— Алиса, — ласково поправила Джулия.

Почти две недели она пыталась узнать у Алисы ее настоящее имя. И с каждым днем росла ее уверенность в том, что девочка его не помнит — или никогда не знала. Это означало, что в тот период, когда складывается личность ребенка — от полутора до двух лет, — никто не называл ее по имени.

— Алиса хочет, чтобы Джулия ей почитала?

Алиса хлопнула ладонью по книжке:

— Читай. Девочке.

— Если ты поиграешь в кубики, я тебе почитаю. Хорошо?

На лице Алисы отразилось разочарование.

Джулия достала коробку с пластмассовыми кубиками.

— Возьми кубик с цифрой «один». Один.

Алиса немедленно схватила красный кубик и протянула ей.

— Молодец. Теперь с цифрой «четыре».

Они занимались счетом почти час. Но потом девочка начала капризничать. Приближалось время дневного сна.

— Читать.

— Хорошо, хорошо.

Джулия посадила Алису на колени. Не успела Джулия прочесть первый абзац, как в дверь постучали.

В комнату вошла Элли. Алиса бросилась в свое убежище.

— Когда она перестанет меня бояться? — вздохнула Элли. — Как ей объяснить, что я ее поймала ради ее же блага?

— Этот набор представлений еще ей недоступен.

— Мне тридцать девять лет, а я не знаю, как понравиться маленькой девочке. Неудивительно, что у меня нет детей.

В голосе сестры звучала затаенная боль.

— А знаешь, Элли, почитай Алисе сегодня вечером вместо меня. Я оставлю вас одних.

— Она спрячется в своем «лесу».

— Ничего, рано или поздно она с тобой заговорит.

— Хорошо. Я попробую. Спасибо.

Элли хотела было уйти, но на полпути остановилась.

— Чуть не забыла, зачем пришла. В четверг День благодарения. Мы можем запечь индейку. Пригласить гостей.

— Кэла с семьей? — спросила Джулия.

— Конечно. Может, хочешь пригласить кого-нибудь еще?

— Как насчет Макса? У него здесь никого нет.

Взгляд Элли был острее лазера.

— Ты играешь с огнем, сестренка, так можно и сгореть.

— Это просто приглашение на обед.

Но Элли было нелегко обмануть.

— Ну конечно.

Элли положила индейку на противень, поставила в духовку и оглядела кухню.

— Ну, что еще?

— Я почищу картошку. — Джулия направилась к двери.

Холодный воздух, ворвавшийся в помещение, смешался с жаром пылающего камина, образуя приятную смесь тепла и свежести. Она уселась на верхнюю ступеньку крыльца. На полу лежал пакет картошки и нож для чистки овощей.

Элли прихватила два бокала с коктейлем «Мимоза» и вышла на крыльцо вслед за сестрой.

Они смотрели, как во дворе играет Алиса.

Та сидела на шерстяном одеяле, в хорошеньком кружевном платьице и розовых колготках. Вокруг нее вились птицы, сражаясь за то, чтобы взять корм с ее рук. Стоявший рядом пакет с хрустящим картофелем служил неиссякаемым источником крошек.

— Может, отнесешь ей стакан сока? Сейчас она спокойно кормит птиц. Удобный момент для того, чтобы наладить отношения.

— Все это напоминает мне фильм Хичкока. А вдруг птицы выклюют мне глаза?

Джулия рассмеялась.

— Когда ты подойдешь ближе, они упорхнут. — Она вытащила из кармана пластиковый стаканчик. — Дай ей это.

— Она по-прежнему без ума от красного?

— Да. — Джулия встала. — А я пока накрою на стол.

Элли спустилась с крыльца. Птицы разлетелись, Алиса вскочила на ноги с таким видом, словно ее загнали в угол, хотя перед ней был весь двор. Ее глаза стали круглыми от страха.

— Привет, — сказала Элли, останавливаясь. — Никаких сетей. Никаких выстрелов. — В доказательство она показала ладони. В одной руке она держала красный стаканчик.

Алиса нахмурилась и заворчала. Но Элли не огорчилась, а только порадовалась. Впервые Алиса не убежала от нее.

— Скажи словами, Алиса. — Так всегда говорила Джулия.

Девочка молчала. И Элли изменила тактику. Она запела, сначала тихонько, потом, когда Алиса перестала хмуриться, громче. Она пела детские песенки, одну за другой. Когда она запела «Ты мигай, звезда ночная», губы Алисы почти сложились в улыбку.

— Звезда, — прошептала Алиса в нужном месте.

Элли допела и протянула Алисе стаканчик. Алиса погладила его, приложила к щеке и выжидающе посмотрела на Элли:

— Звезда. Пажаста.

Элли выполнила просьбу. Когда она запела песню в третий раз, Алиса осторожно приблизилась к ней и села рядом на траву.

Элли переполняла гордость. Она продолжала петь.

В какой-то момент к ним присоединилась Джулия. Они сидели под серым ноябрьским небом и пели песни своего детства, а в это время в доме подрумянивалась праздничная индейка.

Макс должен был выйти из дома еще полчаса назад. Но вместо этого он налил себе пива и включил телевизор.

Он боялся снова увидеться с Джулией.

«Все или ничего».

В ушах у него звучал голос Сьюзен. Будь она здесь, рядом, она одарила бы его своей доброй, понимающей улыбкой. Взяв телефон, он набрал калифорнийский номер. После первого же гудка Сьюзен взяла трубку.

— Привет, — сказал он.

— Привет. С Днем благодарения.

— Тебя тоже.

— Тяжело тебе сегодня… — Ее голос был печальным. В комнате кто-то разговаривал. Мужчина и ребенок.

— Меня пригласили в гости.

— Замечательно. Ты пойдешь?

— Пойду. — В его голосе звучало сомнение.

— Это хорошо.

Они поговорили несколько минут о разных пустяках. Наконец Сьюзен сказала:

— Мне нужно возвращаться. У нас гости. Береги себя.

— Ты тоже.

— Не противься тому, что происходит, Макс. — Она говорила совсем тихо. — Ведь прошло столько времени.

— Я постараюсь, — ответил он.

И, как обычно, он первым повесил трубку.

Пора. Ему незачем прятаться, терзаться, он на самом деле хочет пойти. У него так давно не было праздника.

Припарковавшись у ее дома, он стал медленно подниматься по лестнице. За его спиной послышался шум машины, а потом скрип шагов по гравию и возбужденные детские голоса.

— Док! — прозвучал голос Кэла.

Прежде чем он успел ответить, входная дверь распахнулась. Элли смотрела на него взглядом полицейского — оценивая.

— Рада, что вы пришли, — сказала она, впуская Макса.

В черных бархатных брюках и блестящем черном свитере она была настоящей королевой красоты.

В гостиной около Алисы на коленях стояла Джулия. Сердце его учащенно забилось.

Элли провела его в комнату:

— Погляди, кто пришел, сестренка.

— Я рада, что вы пришли, Макс.

— А как наша дикарка?

Джулия принялась рассказывать. Он увлекся разговором, но вдруг вспомнил: «все или ничего».

— Макс! — Она нахмурилась. — Да вы меня не слушаете…

— Я думал о вас, — неожиданно для себя сказал он.

— Да, — ответила она, — понимаю.

Макс не имел представления о том, что сказать еще. Наконец, пробормотав какие-то извинения, он направился в кухню.

В течение следующего часа он старался не смотреть на Джулию. Он беседовал с Кэлом, Элли и девочками и помогал на кухне.

Около четырех часов Элли объявила, что обед готов. Все это время Джулия не отходила от Алисы, спрятавшейся за большим фикусом. Девочка явно была испугана, но Джулии каким- то чудом удалось подвести ее к столу и усадить в автомобильное детское кресло между собой и Кэлом.

Макс сел на единственный свободный стул — рядом с Джулией.

Элли украдкой наблюдала за ними.

— Я очень рада, что вы пришли. За этим столом давно не собирались гости в День благодарения. Возьмитесь, пожалуйста, за руки.

Правой рукой Макс взял руку Аманды, левой — руку Джулии. Он не смотрел в ее сторону.

Элли улыбнулась Кэлу:

— Начнем с тебя.

— Я благодарен за моих прекрасных дочерей. И за то, что в День благодарения нас пригласили в этот дом. Наверное, Лайза без нас скучает. Нет ничего хуже деловых поездок в праздники.

Потом настала очередь его трех дочек.

— Я благодарна за своего папочку.

— За щенка.

— За красивые новые туфли.

Следующей была Элли:

— Я благодарна за то, что моя сестра вернулась домой.

Джулия улыбнулась:

— А я благодарна за то, что с нами маленькая Алиса.

И Джулия поцеловала девочку в щеку.

Макс думал только о том, какая нежная у Джулии рука и как ему спокойно от ее прикосновения.

— Макс? — окликнула Элли.

Все смотрели на него. И ждали.

— Благодарю за то, что я здесь.

Глава 9

Зима ворвалась в лес, оккупировав каждый сантиметр пространства. На смену легкому приятному туману пришли нескончаемые ливни. В эту мрачную пору Алиса расцвела. Словно нежная орхидея, она росла в стенах жилища, которое постепенно становилось ее домом. Она уже могла связать два-три слова, могла ясно выразить свои мысли и желания.

Как ни разительны были перемены, произошедшие с Алисой, Джулия преобразилась еще больше. Она необычайно гордилась успехами Алисы. Девочка по-прежнему ходила за Джулией словно тень, но все чаще отваживалась на маленькие самостоятельные путешествия. Иногда она приходила к «Лэлли», показывая какую-нибудь найденную вещицу, а иногда сворачивалась возле нее клубочком и слушала сказку.

Элли была и счастлива, и нет. Наблюдая за растущей привязанностью Алисы к Джулии, Элли со страхом думала о том, что когда-нибудь они покинут этот дом, а она останется одна, как прежде.

— Ты неважно выглядишь, — заметил как-то Кэл.

— А ты еще хуже, — ответила она.

Кэл рассмеялся, снял наушники и вышел из комнаты. Вскоре он вернулся с двумя чашками кофе.

— Возможно, тебе нужен кофеин, — сказал он.

Элли посмотрела на него, думая о том, почему раньше ей такие мужчины не нравились: надежные, верные.

— Мне нужно начать новую жизнь.

— В нашем возрасте самое время. — Придвинув стул, Кэл положил ноги на стол, и Элли заметила, что подошвы его теннисных туфель разрисованы красными чернилами. В центре красовалось имя его дочери в окружении сердечек и звезд.

— Кажется, кто-то разрисовал папины кроссовки.

— Саре они не нравятся. Зря я купил ей фломастеры.

— Какой ты счастливый, Кэл: у тебя есть дочери, — вздохнула Элли.

— Тебе тридцать девять. Еще не все потеряно.

— Просто мне так кажется.

— Элли, ради бога, — глаза Кэла сверкнули, — не надоело тебе твердить одно и то же?

— Что ты имеешь в виду?

— Нам скоро стукнет сорок, но ты по-прежнему ведешь себя как королева красоты: ждешь прекрасного принца. В жизни все не так. Нужно спуститься с небес на землю, оставаться верным своему выбору и постараться сохранить любовь. Ты никогда так не делала.

— Тебе легко говорить, Кэл. У тебя жена и дети, которые тебя любят. Лайза…

— От меня ушла.

— Не может быть!

— В августе, — спокойно продолжал он. — Перед началом учебного года она уехала.

— А девочки?

— Остались со мной. Лайза слишком много работает. Иногда она вспоминает о том, что она мать, и приезжает к нам. Сейчас она влюблена и хочет развестись.

— Но почему ты ничего мне не сказал? Мы же на работе видимся каждый день.

— Элли, когда ты спрашивала меня о том, как я живу?

Его слова уязвили Элли.

— Я постоянно спрашиваю тебя, как дела.

— Оставляя пять секунд на ответ. И сразу же переходишь к чему-нибудь более интересному, например к своей жизни. — Он поднялся. — Не слушай меня. Наверное, мне просто нужен друг, который сказал бы мне, что все уладится. — Он снял куртку с вешалки. — До завтра.

Она смотрела на закрытую дверь, и вдруг до нее дошло.

Окружающие давно намекали на то, что она эгоистична. Но Элли всегда отметала эти намеки. Сейчас она спросила себя: «Неужели это правда?»

Она считала, что оба ее бывших мужа ушли от нее, потому что недостаточно ее любили. Но, может быть, это случилось потому, что она хотела — требовала — слишком много любви? А что она давала взамен? Она любила своих мужей, обожала их. Но все же не так сильно, чтобы поехать с Олвином на Аляску или помочь Сэмми окончить курсы водителей грузовиков. Она всегда делала только то, что хотела.

Как только Мел заступил на ночное дежурство, Элли побежала к машине и помчалась к дому Кэла. Когда он открыл ей дверь, его лицо показалось ей усталым и грустным.

— Я стерва, — жалобно проговорила она. — Ты можешь меня простить?

Он слабо улыбнулся:

— Королева в спектакле просит прощения.

— Я не королева в спектакле.

— Да. Ты стерва. — Теперь он улыбнулся во весь рот. — Всему виной твоя красота. Ты привыкла быть в центре внимания.

Она шагнула к нему:

— Я раскаиваюсь.

— Спасибо.

— Все уладится, Кэл, — сказала она. — Лайза любит тебя. Она опомнится и вернется домой.

— Я тоже так думал. Но теперь я не уверен, что этого хочу.

— Чего же ты хочешь?

— Не быть одиноким. — Он посмотрел на нее.

В его глазах она увидела то, чего не замечала прежде: печаль.

Элли вздохнула:

— Зато у тебя есть дочки, Кэл. И они тебя любят.

В пятницу вечером, закончив обход, Макс сел в машину и поехал в кино. Выехав на Магнолия-стрит, он вместо того, чтобы свернуть направо, свернул налево.

Всю дорогу до ее дома он твердил себе, что сошел с ума. «Все или ничего». У него однажды было все, и это чуть не погубило его.

Дверь ему открыла Джулия. Даже в поношенных джинсах и мешковатом свитере она была красивой.

— Макс? — произнесла она удивленно.

— Хотите пойти в кино?

Идиот. Он говорит с ней как влюбленный подросток.

— А какой сегодня фильм?

— Понятия не имею.

— Мой самый любимый, — рассмеялась она.

Как вскоре выяснилось, в кино показывали «Иметь и не иметь». Они сидели в темном зале, наблюдая за лучшей сценической парой на все времена. Когда фильм закончился и они вышли в фойе, Джулии показалось, что на них смотрят.

— Про нас судачат, — сказала она, придвигаясь ближе к нему.

— Добро пожаловать в Рейн-Вэлли. Я пригласил бы вас на пирог, но все уже закрыто.

— Вы любите пироги.

Он усмехнулся:

— А вы полагали, что ничего обо мне не знаете.

— Я многого не знаю.

Она ожидала, что он ответит шуткой, но он ее поцеловал:

— Ну вот, теперь знаете.

По пути к ее дому они болтали о разных пустяках.

У двери она позволила ему себя обнять. Ей было на редкость хорошо. На этот раз, когда он наклонился, чтобы ее поцеловать, она потянулась к нему, а когда поцелуй закончился, ей захотелось еще.

— Спасибо за кино, Макс.

Он снова ее поцеловал.

— Спокойной ночи, Джулия.

В конце декабря все думали только о празднике. На улицах развесили электрические гирлянды. Элли принесла домой елку, и Алиса помогла ее нарядить, тщательно развешивая красные игрушки на кончиках ветвей.

Рождественский сочельник выдался солнечным и ясным, на голубом небе не было ни единого облачка. Весь день Джулия, как обычно, провела с Алисой. Джулия готовила Алису к следующему важному шагу — к поездке в город.

— Город, — тихо сказала Джулия. — Помнишь картинки в книжках? Давай поедем в город, где живут люди.

— В город? — удивленно повторила Алиса.

— Я все время буду с тобой.

Алиса покачала головой.

— Я знаю, тебе страшно, дорогая. За пределами нашего дома большой мир. Но Джулия никогда не обидит Алису.

Алиса насупилась.

— Я хочу отвести тебя в замечательное место. Пойдешь со мной? — Джулия протянула руку.

Алиса руку взяла, но выражение ее лица не изменилось.

— Надень ботинки и пальто. На улице холодно.

— Нет.

Джулия вздохнула. Битва из-за ботинок никогда не прекращалась.

— На улице холодно.

— Я покажу тебе что-то интересное, если ты их наденешь.

— Нет.

— Не хочешь? Ну, тогда я пошла.

— Останься! — крикнула Алиса. Она сунула босые ноги в ботинки и натянула пальто. — Противные ботинки.

— Вот умница. Пойдешь со мной?

Алиса подумала и кивнула.

Джулия подвела Алису к машине. Когда она открыла дверцу, девочка недовольно зарычала.

— Говори словами, Алиса.

— Останься.

— Я не обижу тебя, Алиса. — Джулия крепко сжала ее руку. — Мы поедем к Элли. Пошли, Алиса, пожалуйста.

— Хорошо.

Очень медленно она залезла в машину. Джулия помогла ей усесться в детское автомобильное кресло. Когда она защелкнула ремень, Алиса начала поскуливать. Джулия быстро села за руль. Алиса тяжело дышала, пытаясь сорвать ремни.

— Все хорошо, Алиса. Все хорошо, — говорила Джулия, пока Алиса не успокоилась. — Вот я пристегиваю свой ремень. Видишь? Я тоже привязана.

— Сними. Пажаста. Сними.

И вдруг Джулия поняла. Вспомнила следы веревки на руках Алисы. Как она могла забыть?

— Ох, Алиса, — сказала она, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Она взяла Алису за руку.

— Боится. Девочка боится.

— Я знаю, малышка. Я буду с тобой.

Джулия завела мотор.

Алиса вскрикнула и крепко сжала руку Джулии.

— Все хорошо, дорогая, — повторяла Джулия.

Чтобы выехать на шоссе, им понадобилось десять минут. За это время правая рука у Джулии почти онемела.

Возле полицейского участка стояло три машины. Джулия поднялась с Алисой по лестнице и открыла дверь. Кэл и его дочки, Нат и Бенджи с сыном и дочкой танцевали под грохочущую музыку. Мел со своими домашними накрывал на стол.

Алиса вскрикнула и завыла.

Элли подбежала к проигрывателю и выключила его. Наступила тишина. Кэл опомнился первым. Он подошел к Джулии. Алиса прижалась к ней, пытаясь спрятаться, и снова начала поскуливать.

— Привет, Алиса, — сказал Кэл. — Ты нас, конечно, помнишь. Я Кэл, а это мои девочки: Аманда, Эмили и Сара.

Алиса дрожала, вцепившись в руку Джулии.

Нат подтолкнула вперед свою семью. Ее муж Бенджи пожелал Алисе счастливого Рождества, потом повел своих детей к елке.

— Я еле на ногах стою, — сообщила Нат Джулии. — А все коктейли виноваты. — И, наклонившись к Джулии, шепнула: — До меня дошли кое-какие слухи…

Джулия улыбнулась:

— Их распространяла не я.

— Мои источники сообщают, что один доктор ходил с девушкой в кино. В это трудно поверить. Но это так.

— Это всего лишь кино.

— Неужели? — Нат ей подмигнула и отошла.

Алиса зачарованно смотрела, как другие дети открывают подарки. Наконец она вышла из-за спины Джулии, чтобы лучше видеть. Она ни с кем не разговаривала, кроме Элли, но с удовольствием глазела по сторонам. И даже отважилась поиграть рядом с Сарой. Не вместе, но рядом. Алиса наблюдала за каждым ее движением и делала то же самое.

После вечеринки Элли, Джулия и Алиса немного прошлись пешком. Алиса без конца показывала на огни иллюминации и украшения.

— Как зовут местного юриста? — спросила Джулия сестру.

— Джон Макдоналд. А почему ты об этом спрашиваешь?

— После Рождества я хочу оформить удочерение Алисы.

— Ты уверена, что тебе это нужно?

Джулия притянула Алису к себе.

— Абсолютно.

Днем на Рождество Макс навестил нескольких своих пациентов и детей в больнице и позвонил родным. Теперь он стоял в гостиной, глядя на посеревшее озеро. Шел такой сильный дождь, что даже деревья казались бесцветными.

Он не стал наряжать елку. Он не покупал елки семь лет.

Он уселся на диван, и нахлынули воспоминания. Вот мать разглядывает в лупу жука. Вот Сьюзен вяжет покрывало.

Макс встал. Нельзя без конца сидеть и думать о прошлом. Нужно что-то сделать. Куда-нибудь пойти. Увидеть Джулию.

Как только он подумал о ней, он оживился.

Макс оделся, сел в машину и помчался к ней.

Джулия, смеясь, открыла дверь. Когда она увидела его, улыбка с ее лица исчезла.

— Я думала, вы поехали на Рождество в Лос-Анджелес.

— Я остался, — сказал он. — Если вы заняты…

— Нет-нет. Входите. Хотите выпить? У нас есть горячий пунш.

Она провела его в гостиную, затем поспешила на кухню.

Девочка следовала за ней по пятам как тень.

В центре гостиной возвышалась великолепная рождественская елка. И снова сердце Макса сжалось от воспоминаний. «Иди сюда, Дэн, давай нарядим елку для мамы».

Он повернулся к елке спиной и сел перед камином.

— Так-так-так. — Элли стояла рядом, упершись руками в бедра. — Рада видеть тебя, Макс.

— Я тоже, Эл.

Она обошла вокруг дивана и села рядом.

— Знаешь, что я узнала? Что ты ходил в кино с моей сестрой.

— Прочла это в полицейских сводках?

— Если ты ее хоть пальцем тронешь, тебе не поздоровится.

— Ясно.

— Ну вот. Значит, мы понимаем друг друга.

В комнату вошли Джулия с Алисой.

Элли немедленно встала:

— Я поеду к Кэлу. Ведите себя хорошо. — И вышла, прихватив нарядную коробку с какими-то свертками.

Джулия протянула Максу чашку с пуншем.

Они сели рядышком на диван. Оба молчали. Алиса устроилась у ног Джулии. Вдруг она зарычала и хлопнула по книжке.

— Скажи словами, Алиса, — спокойно сказала Джулия.

— Читай. Девочке.

Джулия улыбнулась и погладила ее по голове:

— Чуть позже, хорошо?

Все тельце Алисы поникло от разочарования. Она принялась перелистывать страницы. Джулия повернулась к Максу.

— Вы удивительная, — тихо сказал он.

Она была так близко, что ему захотелось ее поцеловать. Он слегка отстранился, как будто расстояние могло его защитить.

— Почему вы не поехали домой на Рождество? — спросила она.

— Из-за вас.

Элли шла по дороге, потом свернула на лесную тропинку. Хотя дождь прекратился, с листьев и ветвей по-прежнему падали капли. Она дошла по примятой траве до старого пруда, в котором они с Кэлом в детстве ловили рыбу.

«В воде змея, Кэл, вылезай!»

«Это просто сухая ветка. Надень очки!»

«Это тебе нужны очки…»

Она вспомнила, как они смеялись… как сидели на берегу часами, болтая ни о чем.

Вскоре перед ее глазами вырос дом. На секунду он привиделся ей таким, каким был прежде: покосившаяся хижина с кривыми ставнями на окнах.

Элли зажмурилась, и видение исчезло. Она стояла перед домом, который построил Кэл перед женитьбой. Он пристраивал к старому дому по комнате, как только появлялись деньги. В конце концов на бархатной зеленой траве вырос причудливый коттедж, окруженный вековыми деревьями.

На крыльце горели белые фонарики, а перила были украшены гирляндами. Элли постучала в дверь. Никто не ответил, и она постучала опять.

Наконец послышался топот ног.

Дверь распахнулась, и на пороге показались радостно улыбающиеся дочки Кэла. Одиннадцатилетняя Аманда в розовой футболке и джинсах с серебряным ремнем выглядела совсем как взрослая. Рядом с ней стояли девятилетняя Эмили в бархатном зеленом платье на размер больше и восьмилетняя Сара в костюме сказочной принцессы.

Когда они увидели Элли, их веселые лица разом вытянулись.

— Это всего лишь тетя Элли, — произнесла Аманда.

— Счастливого Рождества, — промямлили девочки, и Эмили позвала отца.

Кэл в мятой футболке и старых джинсах медленно спускался по лестнице.

— Ужасно выглядишь, — сказала она, когда девочки ушли.

— А я всегда говорю тебе, что ты красивая.

Элли прошла за ним в гостиную. Кэл плюхнулся на диван и так тяжело вздохнул, что на огромной елке звякнули игрушки.

Элли села рядом. Ей было неприятно видеть Кэла в таком состоянии. Если Кэл сломался — значит, на свете нет ничего надежного.

— Что случилось?

— Лайза не приехала на Рождество. И подарков не прислала. Я сказал девочкам, что она звонила.

— А с ней все в порядке? — озабоченно спросила Элли.

— Да. Я звонил ее родителям. Она уехала куда-то со своим новым парнем.

— Это не похоже на Лайзу.

— Да нет, очень похоже, — грустно сказал Кэл.

— Мне очень жаль.

— Как ты провела Рождество?

— Великолепно. Мы приготовили жаркое. Алиса так и не смогла понять, как Санта-Клаус пролезет через трубу. И даже не развернула подарков. Просто носит коробки по дому.

— На следующий год она во всем разберется. Дети быстро понимают, что такое подарки. Я помню, как я впервые нарядил Аманду в маскарадный костюм.

— Это было у меня дома.

— Да. Она не желала быть тыквой, но, когда ты дала ей конфетку, ее это больше не волновало.

— На ней была зеленая шляпа моей мамы, помнишь?

— Я думал, ты забыла.

— Разве я могу забыть? Мы с тобой дружим столько лет…

Вздохнув, он стал разглядывать елку. Надо бы сменить тему.

— Джулия хочет удочерить Алису.

— Хорошая мысль. А как это делается?

— Сначала нужно подать ходатайство об отмене родительских прав. Если никто не отзовется, Джулия сможет приступить к оформлению.

— Сначала мы хотели отыскать родителей, а теперь боимся их найти.

— Верно.

Элли встала и прошла на кухню. Она налила две рюмки текилы и принесла их на подносе вместе с солонкой. Поставила поднос на журнальный столик.

— Что это? Текила? На Рождество?

— Иногда настроение меняется само собой. А иногда его нужно подтолкнуть. — Элли плюхнулась на диван рядом с ним. — Пей до дна.

— А для чего соль?

— Для красоты. — Она чокнулась с Кэлом и осушила рюмку. — Пусть наступающий год будет лучше этого.

— Согласен. — Кэл выпил текилу и устремил взгляд на Элли. — Ты много раз влюблялась. Как ты не разуверилась в любви? Как ты могла говорить очередному мужчине, что любишь его?

— Сказать проще простого, Кэл. А вот чувствовать практически невозможно. Хватит хандрить. Сегодня праздник. — Она подошла к проигрывателю, поставила диск и включила громкость так, что сбежались девочки.

— Что происходит? — спросила Аманда.

Девочки сбились в стайку. В этот праздничный день у всех были грустные глаза.

— Во-первых, откройте свои подарки, — сказала Элли. Девочки слегка оживились. — А во-вторых, я отведу вас в боулинг.

Аманда сделала взрослое лицо:

— Мы не ходим в боулинг. Мама не разрешает.

— Ты разве не знаешь про тайный боулинг? После закрытия, с громкой музыкой и вредной едой, которую можно есть. Мы с твоим отцом работали в «Биг боул». Вот почему вы единственные дети в Рейн-Вэлли, которым известно о тайном боулинге. А теперь одевайтесь.

Заметив удивленный взгляд Кэла, она пояснила:

— Я позвоню Уэйну и предупрежу его. Он держит ключи в шляпе гнома. Мы оставим в кассе пятьдесят долларов.

— Спасибо, Элли.

— Вспомни об этом, когда я буду разводиться в следующий раз. Текила и ночной боулинг.

— Это волшебное средство?

— Нет. Но иногда ничего другого не остается.

Глава 10

Январь подходил к концу, в это время небо становится свинцовым и потерять самообладание легче, чем ключи от машины. Единственным источником света в доме Кейтсов были электрические лампочки, а шум дождя напоминал учащенный пульс.

Элли нервничала. На диване восседала дама из Министерства здравоохранения. Джулия беседовала с ней и казалась абсолютно спокойной.

Хелен Уортон покосилась на Алису. Просидев почти час за фикусом, девочка вышла только для того, чтобы попробовать, каковы на вкус цветы из букета.

— Ваше временное опекунство получило положительный отзыв, но… Могу я быть с вами откровенной?

— Я охотно выслушаю ваше мнение, — сказала Джулия.

— Девочка, несомненно, глубоко травмирована. Маловероятно, что она когда-нибудь станет нормальной. Мы слишком часто сталкиваемся с тем, что люди, усыновляющие больных детей, лелеют надежды, которые, как правило, оказываются несбыточными. Для таких детей, как ваша девочка, есть прекрасные государственные учреждения.

— Моя девочка — особый случай, — сказала Джулия. — Как вам известно, моей квалификации более чем достаточно, чтобы наблюдать за ней в качестве врача, и я готова любить ее как мать.

Запоздавшая улыбка Хелен была кислее простокваши.

— Ей повезло, что она попала к вам. — Она метнула взгляд на стоявшую у окна Алису, которая «разговаривала» с белкой. Социальный работник встала и протянула Джулии руку. — Разумеется, я поддержу вашу просьбу.

— Благодарю.

После того как посетительница ушла, с губ Джулии исчезла улыбка.

Подбежав, Алиса прыгнула к ней на руки.

— Боюсь, — прошептала она.

— Я знаю, дорогая. Ты не любишь людей в очках. И еще на ней слишком много блестящих украшений, верно?

— Противная тетка.

Элли рассмеялась:

— На этот раз я с Алисой целиком и полностью согласна. — Она сняла куртку с вешалки.

Джулия подошла к ней:

— Мы будем давать объявления в местные газеты.

— У них есть два месяца. После этого мы можем вздохнуть свободно.

«У них» — то есть у биологических родителей Алисы.

Хотя Джулия с Элли не говорили об этом, они знали, что родители могут объявиться в любой момент.

— Ну, мне пора на работу, — сказала Элли. — Пока, Алиса.

Алиса обняла Элли:

— Пока, Лэлли.

Элли села в патрульную машину. Дав короткий гудок — Алиса любила этот звук, — она выехала со двора.

Элли вошла в участок со служебного хода. Не успела она заглянуть в холодильник, как в буфет ворвалась Нат.

— Элли! — выпалила она. — Тебя ждет какой-то парень. Он не хочет говорить ни с кем, кроме тебя.

Элли посмотрела в конец коридора. В приемной у ее стола сидел мужчина в черном — к ней спиной.

— Кто он такой?

— Он не назвался. И не снял очков, — фыркнула Нат.

Элли поправила звезды на воротнике и вошла в приемную.

— Здравствуйте. Я начальник полиции Элли Бартон, — представилась она. — Насколько я понимаю…

Незнакомец повернулся к ней. Точеное лицо, копна волнистых черных волос. Когда он снял очки, оказалось, что у него ярко-синие глаза.

— Я приехал издалека. Меня зовут Джордж Азелл. — Он вынул из кармана сложенный лист бумаги и положил на стол.

Элли помнила это имя.

— Я вижу, мое имя вам знакомо. — Он придвинул к ней бумагу. — Я пришел за ней.

— За ней?

Он развернул листок. На нем была фотография Алисы.

— Я ее отец.

— Алиса, сколько раз мы будем обсуждать одно и то же? — Джулия не могла не улыбнуться собственным словам. В последние несколько дней они с Алисой занимались разными делами, но, строго говоря, ни одно из них нельзя было назвать обсуждением. — Надень ботинки.

— Нет.

— Идет дождь.

— Нет.

— Мы идем обедать. Помнишь обед? Мы были там на прошлой неделе. Ели вкусный пирог. Надень ботинки.

— Нет. Противные ботинки.

Джулия картинно развела руками:

— Хорошо. Ты остаешься здесь с Джейком и Элвудом. Я принесу тебе кусок пирога. — И стала одеваться.

— Девочка пойдет?

— В некоторых местах девочки должны быть в ботинках.

— Девочка не любит.

— Я знаю, дорогая. Давай договоримся: в машине ты будешь сидеть без ботинок.

Алиса сдвинула брови:

— И без носков.

— Хорошо.

Алиса послушно вынула ботинки из коробки и вышла на крыльцо. На землю падали белые снежинки.

— Смотри, Джули! Красиво!

Идет снег, а Алиса босая. Замечательно.

Взяв пальто Алисы, Джулия подхватила девочку на руки. В это время раздался телефонный звонок.

— Это, наверное, тетя Элли хочет сообщить нам, что пошел снег. — Она пристегнула Алису к креслу.

— Плохо. Тесно. Противно, — сказала Алиса. — Пахнет.

— Оно ничем не пахнет, и ты здесь в безопасности.

Алиса сразу замолчала, а Джулия вставила диск в проигрыватель и тронулась с места.

Алиса слушала про «Пита и его дракона» до тех пор, пока Джулия не припарковалась перед закусочной.

Сестры Гримм беседовали у кассы. Роузи Чиковски стояла рядом, засовывая карандаш в свои розовые начесанные волосы. Слева в кабинке сидел старый лесоруб.

Все смотрели на Джулию с Алисой.

Лучше бы они пришли сюда на час раньше, в перерыве между завтраком и обедом. Джулия попятилась назад.

Все три сестры Гримм оглядели с головы до ног сначала Джулию, потом Алису. Девочка нервно заворчала.

Вайолет залезла в сумку и извлекла оттуда ярко-красный пластиковый кошелек для мелочи.

— Возьми, моей внучке нравятся такие вещи.

Алиса взяла подарок, потерлась об него щекой и поблагодарила Вайолет:

— Спасибо.

Все три сестры ахнули, посмотрели на Джулию и одновременно улыбнулись.

— Ты спасла ее, — сказала Дейзи сдавленным голосом, боясь расчувствоваться.

Ее сестры закивали.

— Мне удалось это сделать благодаря вашей помощи. Город нас защитил.

— Ведь ты — наша, — просто сказала Дейзи.

И три сестры покинули закусочную.

Джулия отвела Алису в угловую кабинку. Они заказали сандвичи с сыром, жареную картошку и молочный коктейль.

Вдруг Алиса произнесла:

— Макс.

Он наконец их заметил.

— Привет, — поздоровался он.

Сердце Джулии учащенно забилось.

— Вы никого не пригласили на ланч, доктор?

— Еще нет.

— Тогда присоединяйтесь к нам.

К ним подбежала Роузи, улыбаясь во весь рот.

— Ах, значит, это правда — то, что о вас рассказывали… — Она положила приборы перед Максом.

— Алиса — моя пациентка, — невозмутимо заметил он.

Роузи заморгала накладными ресницами.

— Ах, ну конечно…

Когда она ушла, Макс сказал:

— Прежде чем я доем сандвич, весь город будет об этом знать.

Через минуту Роузи принесла заказ. Только Джулия собралась предупредить Алису, чтобы та брала по одному ломтику картошки, как заметила, что на нее смотрит Макс. В его голубых глазах был страх. Макс боялся за нее, за них. Она понимала, чего он боится. Страсть — опасная штука, а любовь еще опасней. Но Алиса научила Джулию любви… и храбрости.

— Придвиньтесь ближе, — тихо попросила она.

Нахмурившись, он наклонился к ней.

Она поцеловала его.

— Целуются, — хихикнула Алиса.

Джулия тоже засмеялась:

— Теперь им будет о чем поговорить.

Затем они принялись за еду, как будто ничего не случилось. Перед уходом Джулия сказала:

— Я еду с Алисой в заповедник. Хотите поехать с нами?

Он согласился.

Когда они добрались до лесничества, началась метель.

Джулия остановилась у небольшого бревенчатого дома.

— Надень ботинки и пальто, — велела она Алисе.

— Нет.

— Тогда останешься здесь и никуда не пойдешь.

Макс вышел из своей машины.

— Чего мы ждем? — спросил он.

— Сейчас увидишь.

Алиса вылезла из машины. Она была одета по погоде, хотя и перепутала правый ботинок с левым.

В этот момент из дома вышел Флойд.

— Привет, доктор Кейтс. Здравствуйте, доктор Серразин. — Он протянул руку девочке. — А ты, должно быть, Алиса. Я знаком с одним твоим дружком.

Алиса спряталась за Джулию.

— Идите за мной, — сказал Флойд.

Они не прошли и трех шагов, как послышался вой.

Алиса побежала на звук. Он плыл по снежному воздуху, печальный, разрывающий сердце. Алиса завыла в ответ. Они встретились у проволочной ограды, девочка и волчонок.

Флойд пошел к калитке. В одно мгновение Алиса оказалась рядом. Щелкнул замок, и дверь открылась. Алиса скользнула в вольер. Они с волком кувыркались в снегу, как щенки.

Взрослые люди молча наблюдали за девочкой и волком. И вдруг послышался вой сирены. Рассекая светом фар снежную мглу, во двор въехала патрульная машина. Тревожно мерцал мертвенно-синий маячок. Элли вышла из машины и направилась к ним.

— Он приехал за ней! — выпалила она.

— Кто? — спросила Джулия.

Элли бросила взгляд на Алису, и Джулия сама догадалась.

— Отец Алисы.

Макс отнес Алису в дом, стараясь не думать о том, как это естественно — нести ребенка.

Он хотел посадить ее на диван, чтобы разжечь камин, но девочка не отпускала его. Пока он носил ее по дому и разводил огонь, она жалобно поскуливала.

Наконец он уселся на кушетку и уложил Алису к себе на колени. Ее глаза были закрыты. В ее жалобном стоне было так много чувства.

Макс крепче обнял Алису:

— Джулия поехала с Элли. Они скоро вернутся.

— Джулия не бросит девочку?

— Нет, она вернется.

— Волк? — Губы у нее задрожали.

— С волком тоже все в порядке.

Она покачала головой:

— Нет. Ловушка. Плохо.

— Он должен быть свободным, — сказал Макс.

— Читать девочке? — Алиса показала на журнальный столик, на котором лежала открытая книжка.

Он взял книжку. Алиса устроилась рядом с ним. Он обнял ее одной рукой и начал читать.

— «Не важно, из чего ты сделана, — сказала кожаная лошадка. — Это происходит само собой. Когда ребенок любит тебя долго-долго, не просто играет, а ПО-НАСТОЯЩЕМУ любит, ты становишься настоящей». — Голос Макса дрогнул.

«Почитай мне, папа».

Алиса погладила его по щеке. Он понял, что она утешает его. И лишь тогда он заметил, что плачет.

— Анализ ДНК окончательный? — спросила Джулия. В тишине машины ее голос прозвучал громче, чем хотелось бы. Из- за снега и сумерек казалось, что они сидят в каком-то космическом корабле.

— Лабораторный отчет не оставляет сомнений, — сказала Элли. — Ее ДНК сравнили с ДНК отца. Они совпали. К тому же он знает про родинку. Я звонила в ФБР.

— Как ее настоящее имя?

— Бриттани.

— А почему он обратился к нам только сейчас?

— В этом-то все и дело. — В причудливом чередовании света и тени лицо Элли казалось старше. — Ты слышала что-нибудь про Джорджа Азелла?

Джулия вспомнила не сразу:

— Ах да. Тот тип, который убил жену и маленькую дочку.

— Он ее отец.

— Не может быть!

Джулия тряхнула головой. Должно быть, это ошибка. По делу Азелла был шумный процесс. Его называли миллионером-убийцей, из-за компьютерной империи, которую он основал. Пресса освещала все перипетии этого сложного процесса. Единственное, что не вызывало ни у кого сомнений, — его вина.

— Но он был осужден. И сидит в тюрьме. Каким образом…

— На эти вопросы может ответить только он.

В полицейском участке было тихо. Кэл сидел за столом, Нат стояла рядом. Оба озабоченно смотрели на Джулию.

— Он в моем кабинете, — сказала Элли.

Джулия могла не узнать Джорджа Азелла на улице, но сейчас она его узнала. Высокий, смуглый, привыкший повелевать — так писали про него газетчики. Черные волосы до плеч. Глядя на его красивое лицо, легко было представить, как оно искажается гневом. Романтический красавец, мечта многих женщин. Только сейчас он выглядел измученным.

— Так, значит, вы доктор, — начал он. — Позвольте поблагодарить вас за все, что вы сделали для моей девочки. Как она?

Джулия шагнула вперед.

— А вы убийца, — сказала она. — Насколько мне известно, вас приговорили к тюремному заключению.

Он сразу перестал улыбаться.

— Апелляционный суд отменил постановление суда первой инстанции, отклонившего ходатайство о прекращении дела. На прошлой неделе меня освободили.

— На формальном основании.

— Если называть невиновность формальным основанием.

Джулию охватила паника:

— Она не сможет жить без меня.

— Послушайте, доктор, я несколько лет сидел в тюрьме. У меня большой дом и куча денег, я в состоянии обеспечить ей самый лучший уход. Я хочу показать всему миру, что она жива. Она мне нужна. Сейчас же.

— Если вы думаете, что я просто так отдам Алису, вы ошибаетесь.

— Какую еще Алису?

— Мы так ее назвали. Насколько я понимаю, за всем этим делом стояли вы. Вы не единственный, кто принес в жертву ребенка, чтобы избавиться от жены.

Его глаза вспыхнули. Он подошел к ней вплотную:

— Я тоже кое-что о вас знаю, доктор. Не у одного меня запятнанное прошлое, ведь так?

— Вы меня не запугаете.

— Скажите Брит, что я скоро за ней приду. Вам меня не остановить. Увидимся в суде.

Как только он ушел, Джулия почувствовала, что вся дрожит от волнения.

— Хочешь, поговорим? — спросила Элли.

— Разговорами делу не поможешь. Мне нужна информация.

— Он дал мне вот это. — Элли протянула ей пачку бумаг.

Джулия их взяла. Буквы прыгали у нее перед глазами.

— Оставь меня на минуту, — попросила она сестру. — Пожалуйста.

В документах излагалась история процесса. Первоначальное ходатайство о прекращении дела, отклонение этого ходатайства, отмена предыдущего решения апелляционным судом и прекращение дела Верховным судом. Но Джулии важно было знать, на каких основаниях было возбуждено уголовное дело.

13 апреля 2002 г., приблизительно в 9:30 утра, Джордж Азелл позвонил в окружной полицейский участок и сообщил, что его жена Зоя Азелл и двухлетняя дочь Бриттани отсутствуют более суток. Полицейское управление Сиэтла направило сотрудников к Азеллу, проживающему по адресу: Лейксайд-драйв, 16402, Мерсер-Айленд.

Расследование показало, что миссис Азелл имела любовную связь и подала на развод. У самого Азелла была связь с его секретаршей. Полиция установила следующие факты.

В ноябре 2001 г. в полицию поступил звонок из дома Азеллов по поводу семейной ссоры. Прибывшие сотрудники зафиксировали следы побоев на теле миссис Азелл и арестовали мистера Азелла. Но после того, как миссис Азелл отказалась подтвердить факт избиения, дело было прекращено.

Вечером 11 апреля 2002 г. сосед Азеллов Стэнли Си- мен сказал своей жене, что «Азеллы опять принялись за свое». Симен запомнил время драки — 23:15. Около полудня в воскресенье, 12 апреля 2002 г., Симен видел, как Азелл грузил в свой гидроплан огромный чемодан и сумку, «похожую на мешок».

Азелл утверждает, что он вылетел с озера Вашингтон на своем гидроплане 12 апреля около часа дня. По свидетельству его сестры, он прибыл к ней в Шо-Айленд двумя часами позже. Обычно полет туда занимает чуть меньше часа. Азелл вернулся к себе домой в тот же день в 19:00.

В воскресенье разносчик цветов Марк Улио подъехал к дому Азеллов в 16:45 с цветами, заказанными мистером Азеллом по телефону в час дня. Дома никого не оказалось. Улио сообщил, что видел мужчину лет тридцати пяти в бейсболке с эмблемой Бэтмена и желтом клеенчатом плаще. Мужчина садился в белый фургон, стоявший напротив дома Азеллов.

Утром в понедельник Азелл сказал нескольким свидетелям, что Зоя Азелл «опять сбежала». В 9:30, когда Бриттани не появилась в детском саду, а Зоя не пришла к своему психотерапевту, Азелл сообщил о пропаже жены и дочери.

Подозревая Азелла в совершении преступления, полиция явилась к нему в дом с ордером на обыск. На ковре в гостиной были обнаружены следы борьбы: кровь Бриттани и волосы Зои. На основании этой информации Азелл был заключен под стражу.

Джулия, вздохнув, положила бумаги на стол.

— Он мошенник, — сказала она, — прелюбодей и хулиган. Но, согласно постановлению суда, он не убийца. — Она посмотрела на Элли. — И этот человек — ее отец!

— Как нам ее защитить?

— Найми детектива, Элли. Когда-нибудь этот сукин сын кого-нибудь ударит, или продаст наркотики, или сядет пьяный за руль. Нам ни к чему доказывать, что он убийца, достаточно доказать, что он не может быть хорошим отцом.

Они подъехали к дому в шестом часу вечера, но им показалось — глубокой ночью. Толстый слой снега лежал на газоне, на крыше, на перилах крыльца.

— Я ничего ей не скажу, — проговорила Джулия, глядя прямо перед собой.

Элли вздохнула:

— Еще бы! Она огорчается, даже когда ты уходишь, чтобы приготовить завтрак.

Джулия вышла из машины, поднялась на крыльцо и вошла в дом. Алиса примостилась у Макса на коленях.

— Джули! — Алиса кинулась к ней.

Джулия схватила ее и крепко обняла.

— Привет, малышка!

Алиса зарылась лицом в ее воротник.

Макс встал с кушетки:

— Ну как?

Джулии с трудом удавалось сохранять спокойствие.

— Он хочет ее забрать.

Макс подошел к ней.

— Я буду ждать тебя, — сказал он. — Приезжай, когда сможешь. Тебе сейчас нужна поддержка.

Джулия не стала возражать. Она нуждалась в утешении.

— Я буду ждать, — повторил Макс. И, попрощавшись, ушел.

Настала тишина.

— Пока, Макс, — сказала Алиса. — Джулия не уйдет?

— Я не оставлю тебя, Алиса, — проговорила Джулия, молясь, чтобы это было правдой.

Ночь пахла влажным лесом и свежим снегом. Когда Джулия подъехала к дому Макса, он стоял на веранде, ждал ее.

Джулия поднялась на крыльцо. Он начал что-то говорить, но у нее не было сил отвечать. Она приложила палец к губам.

Он посмотрел на нее, и на какой-то миг — не больше — ей показалось, что этому человеку знакома боль утраты. Она обняла его. Он взял ее на руки и понес на второй этаж. Джулия прижалась к нему. Через минуту они были в его комнате.

Она слегка отстранилась, чтобы посмотреть на него. В тусклом свете единственной лампы Джулия осознала то, в чем боялась признаться раньше даже себе самой: она влюбилась в него с момента их первой встречи. Это было сильное, всепоглощающее чувство.

Она видела, что и Макс встревожен. Случилось то, чего они оба не ожидали. Никто не знал, чем это кончится. Раньше — еще вчера — это испугало бы ее. Сегодня она научилась многому.

— Сегодня я поняла, что для меня важнее всего на свете.

— Алиса?

— Да, — с нежностью произнесла она. — Алиса и ты.

Элли проснулась на рассвете, ощущая смутную тревогу и растущее беспокойство. За последние сутки она лично побеседовала с каждым полицейским, имевшим отношение к делу Азелла. И встретилась с лучшим частным детективом округа.

Все говорили одно и то же.

Азелл виновен. Но суд не смог доказать его вину.

Элли ходила из угла в угол. Она должна доказать, что он плохой человек, но ей до сих пор не удалось обнаружить никаких порочащих его фактов. Конечно, он изменял жене. И это все, что можно было использовать против него. Он был чист: ни наркотиков, ни пьянства. Чертыхнувшись, Элли сгребла бумаги и вышла из дома.

Она направилась в закусочную. Там, как обычно, завтракали перед работой лесорубы. Роузи Чиковски стояла за стойкой с сигаретой в зубах.

— Что-то ты сегодня рано, Элли, — сказала она.

— Мне нужен кофеин.

— Будет тебе кофеин. А как насчет сладкой булочки?

— Дай мне одну. А если я закажу еще, пристрели меня.

Элли направилась к кабинке для некурящих и вдруг увидела его. Перед ним стояла чашка с кофе. Заметив ее, он кивнул.

Элли подошла к его столику:

— Здравствуйте, мистер Азелл.

— Привет, шеф Бартон.

— Можно с вами рядом сесть? Я хочу задать вам несколько вопросов.

Он вздохнул:

— Конечно, можно.

Пока она думала, с чего начать, он произнес:

— Три года.

— Что три года?

— Три года я сидел в тюрьме за преступление, которого не совершал. Черт, я решил, что Зоя сбежала от меня к любовнику и забрала дочь. — Горячность, с которой он произнес эти слова, обезоруживала. — Представьте, что вас осудили за страшное преступление и бросили в тюрьму. Да, у меня были любовницы. Да, я лгал своей жене. Да, я подрался с ней, пытаясь отнять наркотики. Но я ее не убивал.

— Присяжные…

— Присяжные, — презрительно произнес он. — Они не слишком вникали в суть дела. Все газеты и телевидение через пять минут объявили меня виновным. Никто даже не стал искать Зою и Брит. В день исчезновения моей семьи свидетель видел странный фургон на нашей улице — и никто не обратил на это внимания. Весь прошлый месяц я каждый день ждал результатов анализа ДНК, чтобы вернуть дочь. Мне нужно было получить решение суда, чтобы сравнить ее ДНК с кровью, найденной на месте преступления. Наконец я примчался сюда… и ваша сестра пытается лишить меня права отцовства… — Он наклонился к ней над столом: — Как там моя девочка? Она…

Элли быстро встала:

— Джулия нужна Алисе. Вы можете это понять?

— Никакой Алисы нет, — сказал он. — Скажите своей сестре, что я не позволю снова отнять у меня дочь.

То, что происходило в следующие двое суток, напоминало кадры замедленной съемки. Джулия не прекращала работу ни на час. День она проводила с Алисой, учила ее новым словам, выводила гулять во двор, где они лепили снеговиков. Если Алиса и удивлялась, почему ее все время целуют и держат на руках, то не подавала виду.

Вечером Джулия, Элли, Нат, Кэл и частный детектив просматривали полицейские отчеты и архивные видеоматериалы. К понедельнику они знали о жизни Джорджа Азелла все.

Но это им не помогло.

— Читать девочке?

— Сейчас читать не будем, — сказала Джулия мягко. — Кэл приведет Сару поиграть с тобой. Помнишь Сару?

— Джули останется?

— Не сейчас, дорогая. Но я вернусь.

Дверь распахнулась, вошла Элли.

— Ты готова?

В тишине, нарушаемой только шумом дворников, скребущих по ветровому стеклу, они направились в окружной суд.

Суд по семейным делам находился на первом этаже, в самом конце коридора. Джулия остановилась, поправила свой темно- синий костюм, потом распахнула дверь и вошла. Ее высокие каблуки громко стучали по мраморному полу. Элли в форме с золотыми звездами шагала за ней.

Джордж Азелл уже сидел впереди со своим адвокатом. На нем был темно-серый костюм и белая рубашка. Волосы стянуты в конский хвост.

Заняв свое место на возвышении, судья оглядела зал.

— Я ознакомилась с вашим ходатайством, мистер Азелл. Как вам известно, доктор Кейтс почти четыре месяца была временной приемной матерью вашей дочери и недавно начала процедуру удочерения.

— То было прежде, ваша честь, когда личность ребенка еще не была установлена, — сказал адвокат Азелла.

— Предметом судебного разбирательства является вопрос о том, с кем должен проживать несовершеннолетний ребенок. Государство выступает за воссоединение биологических семей, но в данном случае мы имеем дело с особыми обстоятельствами.

— Мистер Азелл был уличен в применении насилия, ваша честь, — сказал Джон Макдоналд.

— Возражаю! — вскочил адвокат Азелла.

— Сядьте, адвокат. Мистера Азелла никогда не обвиняли в этом официально. — Судья посмотрела на Джулию. — Все дело в вас, доктор Кейтс. Вы не просто временная приемная мать, которая хочет взять ребенка на постоянное попечение. Вы один из выдающихся детских психиатров.

— Я здесь присутствую не в этом качестве, ваша честь.

— Я знаю об этом, доктор. Вы здесь потому, что не хотите забрать свое ходатайство об удочерении.

— В любом другом случае, ваша честь, я забрала бы ходатайство. Но я глубоко озабочена судьбой девочки. Тело ее матери так и не найдено, и мистер Азелл официально не признан невиновным. Как видно из моего отчета, девочка получила психическую травму. Она делает успехи, потому что мне доверяет. Разлука со мной может нанести ей непоправимый вред.

— Ваша честь, — сказал адвокат Азелла, — миссис Кейтс — психиатр. Мой клиент в состоянии ее заменить. Он и так был слишком долго разлучен со своей дочерью.

Судья обвела всех взглядом.

— Я рассмотрю все ваши замечания. Я назначу опекуна, который будет представлять интересы ребенка в суде. До окончательного решения девочка останется с доктором Кейтс. Мистер Азелл получает право навещать ее. — Судья ударила молотком. — Следующее дело.

Джулия не сразу осознала, что случилось. Алиса останется на ее попечении, по крайней мере сейчас. Она поднялась и только собралась покинуть зал, как кто-то схватил ее за руку.

Джордж Азелл отвел ее в сторонку:

— Я должен ее увидеть.

— Приезжайте к нам завтра. В час дня.

Джулия высвободила руку, и он, вздохнув, сделал шаг назад.

— Но скажите, как моя дочь? Вы говорили, что она отстает в развитии?

— Она побывала в аду, но постепенно приходит в себя. И нуждается в усиленной заботе. — Джулия вынула видеокассету из портфеля. — Эта запись наших занятий даст ответ на ваши вопросы.

Он взял у нее кассету.

— Где она была? — В его голосе звучала тревога.

— Где-то в лесу. Впрочем, вы, наверное, сами это знаете.

И Джулия направилась к Максу, который ждал ее у выхода.

Глава 11

Проснувшись, девочка подходит к окну и стоит там, глядя во двор. Ей нравятся новые слова, особенно когда она прибавляет перед ними «мой». Это означает, что что-то принадлежит ей.

Там внизу, в снегу, розовая роза. Может быть, она принесет ее сюда. Нужно, чтобы Джули улыбалась чаще.

В последнее время у Джули глаза все время мокрые.

Это плохо. Девочка это знает. Там, в дальнем лесу, у Нее глаза почти всегда были мокрые… а потом Она УМЕРЛА.

Девочка слышит, как открывается и закрывается дверь спальни.

— Ты уже давно стоишь тут у окна, Алиса. Что ты видишь?

Она поворачивается к Джули.

— Плохо? — задает она вопрос. — Не стоять у окна?

Джули улыбается, и девочка чувствует себя счастливой.

— Можешь стоять хоть целый день, если хочешь.

— Читать? — с надеждой говорит девочка и идет за книжкой, которую они читали вчера на ночь. Схватив ее, она забирается на кровать. — Сначала зубы?

— И пижаму.

Девочка кивает. Она все это умеет. Потом она оказывается на кровати рядом с Джули, садится и прижимается к ней.

Джули сажает ее к себе на колени. Очень тихо Джули произносит:

— Бриттани.

Это слово причиняет девочке боль. Так обычно говорил Он, когда был пьяный и злой. Что Джули хочет сказать? Девочке страшно. Она царапает себе щеку и трясет головой.

Джули ловит руки девочки и повторяет это слово снова. На этот раз девочка слышит вопрос, который задает Джули:

— Ты Бриттани?

Джули такая грустная, что у девочки сжимается сердце. Как ей сказать, что она здесь очень счастлива и ничего лучше быть не может?

— Ты Бриттани?

Она прижимается к Джули и целует ее.

— Я Алиса.

Джулия стояла у реки, наблюдая, как над черными, словно нарисованными тушью, верхушками деревьев встает солнце. За спиной послышались шаги.

— Привет, — сказала Элли, подходя к ней. — Ты рано встала. — И протянула сестре чашку с горячим кофе.

— Не могла заснуть. — Джулия взяла чашку, грея руки о теплый фарфор.

Они молча смотрели на серебристое поле, за которым начинался лес. Вдали мерцал золотистыми огнями дом Кэла.

— Нам нужно доказать его вину. — Элли помолчала. — Или невиновность.

— Следствие не смогло ничего доказать.

— У нас есть Алиса. Возможно, она могла бы привести нас туда, где ее держали. Мы могли бы найти доказательства.

— Боже мой, Элли, ты представляешь, как это на нее подействует? Вдруг она снова замкнется в себе?

— А что с ней будет, если Джордж увезет ее? Поймет ли она когда-нибудь, что ты от нее не отказывалась?

Джулия закрыла глаза. Именно эта мысль преследовала ее в последнее время.

— Я все обдумала. Не спала всю ночь. Это моя работа, Джулия. Я должна опираться на факты. Только факты помогут нам узнать правду.

— Думаю, я не переживу, если Алиса… сорвется.

— Доверься моей интуиции. Мы должны это узнать. А сейчас пойдем готовить завтрак нашей девочке.

Выходя из душа, Макс услышал, что кто-то упорно жмет на кнопку дверного звонка. Он вытерся, натянул джинсы и стал спускаться по лестнице.

— Иду, иду!

На пороге стояла Джулия.

— Элли хочет отвести Алису в лес. Посмотреть, — ее голос дрогнул, — не сможет ли она найти…

Он обнял ее и не отпускал, пока она не перестала дрожать. Потом повел в гостиную.

— Что мне делать? — наконец произнесла Джулия.

— Ведь ты уже знаешь ответ. И потому плачешь.

— Это может плохо на ней отразиться.

— А что будет с ней, если Азелл заберет ее к себе? Подумай лучше о ней не как врач, а как мать.

— Почему-то ты всегда знаешь, чем меня утешить.

Он молча отошел от нее и поднялся наверх. На письменном столе стояла фотография в рамке — улыбающийся маленький мальчик в бейсбольной форме. Макс взял фотографию, сошел вниз и протянул ее Джулии.

— Это Дэнни.

Сдвинув брови, она рассматривала сияющее личико.

— Мой сын.

У нее перехватило дыхание.

— Это его последняя фотография. Неделю спустя, когда мы возвращались с тренировки, в нас врезался пьяный водитель.

Удивительно, но это придало ему сил. В первый раз за много лет он произнес имя Дэнни вслух и почувствовал себя лучше.

— Я бы сделал все, что угодно, — голос Макса дрогнул, — все, что угодно, лишь бы побыть с ним еще хоть один день.

Джулия долго смотрела на фотографию.

— Я тебя люблю, Макс.

— И я тебя люблю. — Он поцеловал ее. — Ты когда-то сказала, что я могу получить все или ничего. Я выбираю все, — сказал он.

Она попыталась улыбнуться:

— Ты довольно долго думал.

— Алиса, детка, ты меня слышишь?

— Читай Алисе.

— Сейчас мы не будем читать. Помнишь, о чем мы говорили утром? — Джулия изо всех сил старалась, чтобы ее голос звучал ровно. — На Алису придет посмотреть один человек.

— Нет. Играть с Джули.

Джулия встала.

— Ну, я пошла вниз. Оставайся здесь одна.

— Не уходи. — Алиса встала со стульчика и, подбежав к Джулии, засунула руку в карман ее юбки.

Сердце Джулии сжалось.

— Пошли, — спокойно произнесла она.

Они спустились по лестнице. Элли стояла у камина, уставшая и встревоженная.

— Привет, — сказала она, увидев их.

— Привет, Лэлли. Читать Алисе?

— Этот ребенок от своего не отступит. — Элли взъерошила черные волосы Алисы. — Потом.

Джулия склонилась над Алисой:

— Алиса, когда этот человек придет, не бойся. Я рядом. И Элли тоже. Ты в безопасности.

В дверь позвонили. Элли пошла открывать. На пороге стоял Азелл с огромным игрушечным медведем в руках.

— Привет, шеф Бартон, — сказал он, стараясь рассмотреть, что творится за ее спиной, в комнате.

Джордж вошел в гостиную. Видя их вместе, в одной комнате, — мужчину с точеным лицом и темными вьющимися волосами и маленькую девочку, точную его копию, — никто не усомнился бы в их родстве.

Он шагнул вперед, медведь соскользнул вниз. Он небрежно придержал игрушку одной рукой.

— Бриттани, — тихо произнес он ее имя.

Алиса спряталась за спиной у Джулии.

— Все хорошо, Алиса. — Джулия попробовала шагнуть в сторону, но девочка не пускала ее. — У нее сильная воля.

— Упрямство у нее от меня, — сказал Джордж.

И в последующий час ситуация не изменилась. Джордж вел ничего не значащие разговоры, стараясь не делать резких движений, даже читал вслух. В какой-то момент Алиса юркнула за фикус в горшке и спряталась за ним, наблюдая за происходящим из-за зеленых блестящих листьев.

— Она понятия не имеет, кто я, — наконец сказал Джордж. Он отложил книжку. — Говорит ли она вообще? Как она в таком случае расскажет, что с ней произошло?

— Это для вас важнее всего? — спросила Джулия.

— Черт возьми! — выругался Джордж, но слова его не прозвучали грубо, скорее, в них было отчаяние. Он осторожно приблизился к растению в горшке.

Послышалось тихое рычание.

Джордж сел на корточки. Протянул руку, чтобы коснуться Алисы. Она отпрянула. Джордж встал:

— Прости. Я не хотел тебя пугать.

Алиса глядела на него в просвет между листьями.

Джордж глубоко вздохнул и встал. Джулия чувствовала, что он сдался. Во всяком случае, на сегодня — все.

Она удивилась, услышав, как он запел: «Ты мигай, звезда ночная». Он выводил мелодию чисто и красиво.

Слушая песню, Алиса успокоилась. Начала подпевать.

— Ты ведь знаешь меня, правда, Бриттани?

Услышав имя «Бриттани», Алиса пронеслась через всю комнату и убежала наверх.

Джордж, сунув руки в карманы, смотрел на Джулию:

— Я часто пел ей эту песню, когда она была маленькой.

Послышался шум подъезжающей машины. Элли подошла к входной двери, открыла ее.

— Черт! — Она захлопнула дверь. — Это телевизионщики. Джулия изумленно посмотрела на Джорджа:

— Вы позвали телевидение?

Он пожал плечами:

— Проведите три года в тюрьме, доктор, и тогда судите меня. Я такая же жертва, как и Бриттани.

— Рассказывайте это тем, кто вам поверит. — Джулия пыталась сдержать гнев. — Если Алису начнут осаждать журналисты, это разрушит ее психику.

— Бриттани, — поправил он. И все же ей показалось, что в его глазах мелькнула тревога.

В дверь позвонили.

— Вы действительно хотите доказать свою невиновность? — произнесла Джулия с отчаянием в голосе. Она взглянула на сестру, та понимающе кивнула. — Бриттани долгое время жила в лесу. Тот, кто привел ее туда, должен был оставить улики.

— Вы думаете, Бриттани сможет отвести нас туда? — тихо спросил Джордж.

— Возможно, — ответила Элли.

— Это… не опасно? Я имею в виду, для Бриттани?

— Джулия не даст ей смотреть на само место — разумеется, если мы его найдем.

Виновный сказал бы «нет»…

— Хорошо, — произнес Азелл. — Но мы отправимся завтра. Не откладывая.

Джулия и Элли вместе подошли к двери, открыли ее. На ступеньках стояло несколько репортеров, среди них Морт Элзик.

— Мы хотим взять интервью у Джорджа Азелла!

— Правда, что девочка-волчонок — его пропавшая дочь?

— Доктор Кейтс, вы уже вылечили дикую девочку?

Джулия смотрела на обращенные к ней лица, чувствуя, что эти люди теперь для нее ничего не значат. Несколько месяцев назад она бы отдала все, лишь бы ответить на последний вопрос утвердительно. Тогда для нее самым важным было вернуть свою репутацию, но теперь ее мир стал иным. В конце концов, после длительного периода мечтаний о триумфальном возвращении оказалось, что совсем нетрудно улыбнуться с невозмутимым видом и произнести:

— Без комментариев.

Элли, Кэл, Эрл, Джулия и Алиса собрались на условленном месте в парке. Им предстояло отправиться в путь до рассвета. Журналистам не следовало об этом знать.

— Она сумеет это сделать? — спросил Кэл.

На этот вопрос у Элли не было ответа.

— Я даже не знаю, на что надеяться.

Она потянулась к Кэлу, взяла его за руку. От дружеского прикосновения ей стало легче. Она взяла с собой все необходимое для сбора улик и пригласила Кэла быть их официальным фотографом. Если им действительно удастся найти то место, все должно быть сделано по правилам.

Было темно и холодно.

— Боюсь, — сказала Алиса.

— Знаю, детка. Я тоже боюсь, — ответила Джулия. — И тетя Элли боится. Но нам нужно увидеть, где ты была раньше. Помнишь, о чем мы говорили? То место в лесу?

— Темно, — прошептала девочка. — Не бросишь Алису?

— Нет. Я все время буду держать тебя за руку.

Наконец прибыл последний член их группы. Элли пошла его встречать. На обочине, возле своего фургона, стоял Флойд. Он держал на поводке волка.

— Волк! — воскликнула Алиса и бросилась к ним.

Волк прыгнул на Алису, свалил ее с ног.

— Ты заберешь его с собой? — спросил Флойд у Джулии, глядя, как девочка и подросший волчонок играют на покрытой инеем траве.

— Нет. Его место в лесу.

— Пора идти, Алиса, — напомнила Джулия.

Алиса показала на намордник и поводок:

— Плохо. Ловушка.

Накануне вечером они решили, что волк может помочь Алисе найти дорогу. Теоретически это казалось не так уж опасно.

— Пусть намордник останется. — Элли нагнулась и отстегнула поводок. Волк тут же уткнулся мордой в руки девочки.

— В пещеру, волк, — шепнула она.

К тому времени, когда солнце поднялось из-за деревьев, они уже были далеко от города. Никто не разговаривал. Нестройной группой они все дальше и дальше углублялись в лес. Впереди шли Джулия, Алиса и волк.

Здесь деревья росли гуще, были выше, их тяжелые ветви почти не пропускали света. Длинные плети плаунов свисали с голых веток. Над влажной землей плыл серый туман.

Около полудня они остановились на прогалине, чтобы поесть. Расположились возле старого кедра, такого огромного, что, взявшись за руки, они не сумели бы обхватить его ствол.

— Где мы? — спросил Джордж, усаживаясь поудобнее.

Кэл развернул карту:

— Я думаю, довольно близко к Волшебным водопадам.

Они шли еще несколько часов, но продвигались вперед медленно. Свисающий мох преграждал дорогу. Наконец они разбили лагерь для ночлега, поставив палатки вокруг костра.

Пока они устраивали лагерь и разогревали консервы, все почему-то молчали. С наступлением ночи звуки леса действовали угнетающе. Только Алиса и ее волк, казалось, чувствовали себя как дома.

Элли и Джулия бодрствовали, сидя у реки на замшелом бревне. У их ног журчал поток, неразличимый в темноте. В вышине сквозь кроны деревьев просвечивал Млечный Путь.

— Как Алиса? — спросила Элли.

— Спит.

— Ты видела, как Джордж смотрит на нее? — тихо спросила Элли.

— Да. Каждый раз, когда она от него отворачивается, он вздрагивает.

Позади них хрустнула ветка. Поддеревом стоял Джордж.

— Не могу уснуть, — пожаловался он и посмотрел на лес. — Боюсь даже думать о том, что мы обнаружим.

— Мы все боимся, — ответила Элли.

Элли проснулась на рассвете и развела костер. С первыми лучами солнца они снова отправились в путь, пробираясь сквозь густой подлесок, отводя руками паутину, упругую, как рыболовные сети. Около полудня Алиса вдруг остановилась.

Ужасно испуганная, она указывала куда-то вверх по течению реки.

— Алиса не пойдет.

Джулия взяла ее на руки, крепко обняла.

— Ты очень храбрая девочка.

И, обращаясь к Элли, предупредила:

— Будь осторожна.

Джулия отнесла Алису под огромный кедр и усадила на мох. Волк улегся рядом с ними.

Кэл, Эрл, Джордж и его адвокат гуськом двинулись за Элли. Река делала поворот — они тоже свернули в сторону, затем поднялись на холм и, спустившись, оказались на заброшенной вырубке. Меж пней высились горы пустых консервных банок, копившихся годами и покрытых землей и мхом. Была здесь и пещера, рядом валялись газеты и прочий мусор. У ствола старого кедра они заметили покосившийся шалаш с крышей, но без двери.

Вход в темную пещеру преграждал высокий папоротник. На земле кольцами лежала нейлоновая веревка, прикрепленная к деревянному столбу металлическим кольцом.

Элли опустилась на колени. На конце растрепанной веревки крепилась разгрызенная кожаная петля, достаточно большая, чтобы обхватить детскую лодыжку. На коже виднелись бурые пятна крови. Босые ножки Алисы протоптали круглый желобок в почве. Сколько времени она бродила вокруг этого столба?

Осматривая место преступления, они обнаружили груду женской одежды, туфлю из красной лакированной кожи на высоком каблуке, нож, забрызганный кровью, коробку с недоделанными «ловушками для снов» и детское одеяльце, такое заношенное, что трудно было угадать его первоначальный цвет.

— Записывай все, Эрл, — сказала Элли.

Позади постройки они нашли другую кожаную петлю, также с запекшейся кровью. Здесь кто-то был привязан. Взрослый.

— Она даже не могла видеть свою дочь, — прошептала Элли.

Кэл тронул ее за плечо:

— Не останавливайся.

Она кивнула, рассматривая кучу мусора рядом с полуистлевшей деревянной рамой от грязного матраса. Рядом виднелись следы зверей.

Дальше, среди деревьев, Элли обнаружила дерево с огромным дуплом. В дупле она нашла вырезки из старых местных газет, по большей части сообщения о проститутках, исчезнувших в Спокане. Там же было несколько пистолетов и окровавленная повязка, какую носят при переломах руки. Еще глубже, под грязным столовым серебром, лежал желтый пластиковый плащ и замызганная бейсболка с изображением Бэтмена.

Стоявший за ней Джордж вскрикнул:

— Он видел это! Разносчик цветов видел машину похитителя возле моего дома. Если бы они его послушали, Бриттани и Зою еще можно было найти и спасти. Боже!

Он зарыдал, и Элли закрыла глаза. Она сделала свое дело, обнаружила истину.

Но не ту истину, которую ей хотелось найти.

Сердце Алисы колотится в груди. Она знает, что нужно БЕЖАТЬ! Но не может оставить Джули.

Волк ластится к ней, он любит ее. Неподалеку стая ждет его возвращения. Это Алиса знает. За шелестом и за шумом бегущей воды она слышит поступь волков.

Она освобождает волка от противной ловушки на морде. Он смотрит на нее и все понимает.

Ей грустно снова расставаться с ним, но волку нужна его семья. Он воет и лижет ее лицо.

— Пока, — шепчет она.

И он убегает.

Алиса хочет рассказать все Джули, но у нее нет слов. Она берет Джули за руку, ведет ее за деревья, через заросли жгучей крапивы.

Вот здесь. Земляной холмик, обложенный камнями.

— Мама, — говорит Алиса, указывая на камни. Она думала, что забыла это слово.

— Ох, деточка… — Джули крепко обнимает Алису.

Алиса чуть отстраняется, чтобы посмотреть на нее.

— Я люблю Джули, — говорит она.

Джули целует Алису, совсем как мама.

— Я тоже тебя люблю.

Алиса улыбается. Теперь она спокойна.

Глава 12

На следующий день все главные радио- и телеканалы прервали регулярное вещание, чтобы сообщить об обнаружении тела Зои Азелл в чаще леса в штате Вашингтон. В криминалистической лаборатории подтвердили ее личность и установили личность похитителя. Его звали Терренс Спек, он был дважды осужден за изнасилование. Его также подозревали в причастности к исчезновениям проституток в Спокане. Он погиб в сентябре, был сбит на шоссе водителем, которому удалось скрыться.

Все газеты, все радио- и телепередачи объявили о невиновности Джорджа Азелла.

Элли постучалась в кабинет судьи.

— Войдите.

Она оказалась в просторном, строгом помещении. Вдоль стен — ряды книжных полок. Джулия стояла возле высокого комнатного растения в кадке. Оба адвоката сидели перед столом судьи. Джордж стоял слева.

— Ей нужно побыть со мной еще какое-то время, — говорила Джулия. — Она доверяет мне. Я могу… — голос ее дрогнул, — спасти ее.

— Она всегда будет нуждаться в особом уходе? — спросила судья.

— Не знаю, — ответила Джулия. — Она очень способная, но многие годы будет нуждаться в заботе и особом обращении.

— Для таких детей, как она, должны быть специальные школы, — произнес Джордж.

— Они существуют, — откликнулся его адвокат. — И существуют другие врачи, которые могут заниматься с ней. Ваша честь, мистер Азелл в данном случае жертва. Мы не можем усугублять его трагедию, забрав у него дочь.

— Да, — сказала судья. — И я уверена, что доктор Кейтс это понимает.

Джулия обернулась к Джорджу:

— Я сочувствую вам, я не спала всю ночь, думая о том, что вы пережили. Но на самом деле главное сейчас — это ваша дочь. Если ее у меня заберут, это может нанести ей непоправимый вред, она снова погрузится в немоту.

— Доктор Кейтс. — Его голос звучал тихо, но твердо. — Я люблю свою дочь. Все это время я мечтал ее найти.

— Но вы даже не знаете ее характера.

— Это не моя вина, — ответил он. — К тому же она никогда не полюбит меня, если вы будете рядом.

Джулия вздохнула. Это была правда.

В маленьком городке Рейн-Вэлли сплетни были самым распространенным занятием жителей. Кроме того, у каждого было свое мнение и каждый хотел им поделиться. Макс знал, что сразу же после встречи в суде горожане начнут ее обсуждать.

Он звонил Джулии каждые десять минут, но никто не брал трубку. Наконец он не выдержал. Может быть, она считает, что с горем надо справляться в одиночку? Но она не права. Он сам в свое время совершил ту же ошибку.

Макс сел в машину и поехал к ней. По дороге он все время воображал, как она старается не плакать. Но одно воспоминание о смехе Алисы… и слезы льются сами собой. Джулия, наверное, попытается забыть все это, как делал он сам. В таком случае пройдут годы, прежде чем она поймет, что воспоминания надо беречь. Эти воспоминания — все, что нам осталось.

Ему открыла Элли.

— Как она?

— Плохо. Она в моей комнате. Первая дверь слева. Алиса спит, так что не шуми. Я поеду в участок.

Макс поднялся наверх. Перед тем как войти, он сделал глубокий вдох, затем открыл дверь.

Комната тонула в полумраке. Свет был выключен.

Джулия лежала на огромной кровати с балдахином, глаза ее были закрыты.

— Привет, — сказал он.

Она открыла глаза. Лицо у нее было заплаканное.

— Ты все знаешь, — тихо сказала она.

Он сел на кровать. Не говоря ни слова, он держал ее за руку, давая ей выплакаться. Ему самому давно нужно было поступить так же.

Джулия вдруг прервала свои жалобы:

— Нельзя же все время говорить только о ней.

Он нежно поцеловал ее.

— Говори, — ответил он. — Я никуда не спешу.

Когда Элли наконец ушла с работы и отправилась домой, было уже темно. Поднимаясь на крыльцо, она ощущала страшную тяжесть. Так плохо ей не было никогда в жизни.

Джулия сидела на пороге, накинув на плечи, чтобы не замерзнуть, старую отцовскую охотничью куртку.

Элли достала из сундука плед и, завернувшись в него, села.

— Где Макс?

— У него срочный вызов. Он хотел остаться, но я подумала, что мне лучше побыть одной. Алиса уснула.

— Мне уйти?

— Нет. Пожалуйста. Останься. — Джулия печально улыбнулась. — Я начала разговаривать, как Алиса. То есть Бриттани.

— Что ты будешь делать?

— Без нее? — Джулия посмотрела вдаль. В темноте за рекой трудно было что-либо разглядеть. — Я много об этом думала. Увы, ответа у меня нет. — Она замолчала. — Прости. Мне нужно быть рядом с ней, — сказала она тихим, прерывающимся голосом и ушла.

Элли встала, откинув плед. Какой смысл сидеть здесь одной? Она пошла по сырой траве к реке. За черным полем мерцали окошки дома, где живет Кэл. Единственный мужчина, на которого можно положиться, единственный человек на земле, который видит ее такой, какая она есть, и все равно любит. Сейчас она нуждалась в таком друге.

Элли мгновенно оказалась у его двери. Постучала.

Никто не отозвался. Нахмурившись, она потянула за ручку и вошла в дом.

Наконец она нашла его в кабинете. Кэл, в полном одиночестве, сидел за чертежным столом, кругом валялись листы бумаги.

— А где девочки?

— Нат пригласила их на ужин, так что я смог поработать.

— Поработать? Правда? И что же ты делаешь?

Подойдя к нему, она заметила, что пальцы его перепачканы красками. На листе перед ним был эскиз: мальчик с девочкой бегут, держась за руки. Над их головами гигантская, похожая на птеродактиля, птица загораживает солнце, широко раскинув огромные крылья.

Кэл сдвинул эскиз, под ним оказалось цветное изображение тех же самых детей, стоящих возле шара, окруженного бледным сиянием.

Элли была поражена. Герои были одновременно и стилизованы, и реальны.

— Ты настоящий художник, — пробормотала она.

Все то время, пока она сидела в участке за столом, разбирая бумаги или болтая с Нат, Кэл творил. Она вспомнила, что так же он делал и в школе, на уроках химии. А она виделась с Кэлом чуть не каждый день, но почему-то не знала об этом!

— Теперь мне понятно, почему ты говоришь, что я эгоистка.

— Это комикс о двух друзьях. Он хороший парнишка из бедной семьи, сын пьяницы. Она прячет его у себя в сарае. Их дружба, как выясняется, помогает им разрушить шар чародея прежде, чем мир погрузится во тьму. Я только недавно начал предлагать свою работу издателям.

— Это о нас, — сказала Элли. — Почему ты не показал мне раньше?

Он заправил прядь волос за ухо и встал.

— Ты давно перестала замечать меня. Ты видела неуклюжего дерганого мальчишку, каким я был, и тихого послушного человека, каким я стал. Но не замечала меня — настоящего.

— Зато сейчас я тебя вижу.

— Отлично. Потому что я давно дожидаюсь момента, чтобы сказать тебе кое-что.

— И что же это?

Он взял ее за плечи и поцеловал. Этот поцелуй сказал ей все.

Кэл отпустил ее, но смотрел на нее без улыбки.

— Теперь поняла?

— О боже!

— Все в городе знают о моих чувствах к тебе. Я уж начал думать, что ты глупая.

Элли не понимала, как почти сорокалетняя женщина, пережившая два развода, может снова чувствовать себя пятнадцатилетней девчонкой, но ощущения были именно такими. Теперь все было именно так, как и должно быть.

Скрипнула половица. На пороге стояла Нат с двумя огромными коробками пиццы, рядом с ней — три маленькие фигурки.

— Бегите, надевайте пижамы, — скомандовала Нат. — Папа поднимется к вам через минуту.

Когда девочки ушли, она, прищурившись, спросила:

— Ты поцеловал ее?

«Неужели Нат знала?» — подумала Элли. А потом Кэл привлек ее к себе, и она забыла обо всем. В его глазах она увидела любовь, которая началась в далеком детстве и продолжалась всю жизнь.

Кэл сжал руку Элли и ответил Нат с вызовом:

— Поцеловал!

Нат рассмеялась:

— Самое время.

В последний час, чем бы Джулия ни занималась, она думала: «Еще не пора».

— Читай Алисе.

Девочка ударила ладошкой по странице.

Джулии следовало на это возразить, что сейчас пора поговорить о другом: о разлученных родственниках, об отце, который нашелся, — но не смогла. Вместо этого она принялась читать, как будто сегодня самый обычный день. «Шло время, и маленький кролик стал очень старым, но мальчик все так же любил его. Он продолжал любить его, когда у кролика вылезли все усики, розовая подкладка ушей стала серой, а коричневые пятнышки выцвели». Джулия почувствовала, что слова на странице прыгают и расплываются.

Джулия закрыла книгу, посадила Алису на колени лицом к себе, так что они могли смотреть друг на друга. «Будь сильной», — подумала она.

— Есть один человек. Джордж. Твой папа. Он любит тебя.

— Алиса любит Джули.

— Я рассказываю тебе о твоем отце. Он скоро приедет.

— Будешь мама?

Джулия посмотрела на чемодан, который упаковала ночью. Послышался шум подъезжающей машины.

— Мама? — снова спросила Алиса. В этот раз голос девочки дрожал, в нем слышался испуг.

— Ах, Алиса, — прошептала Джулия, прикасаясь к нежной розовой щечке. — Хотелось бы мне, чтобы это было так.

Элли увидела скопление съемочных машин на старом шоссе. У нее на пути стояло полицейское заграждение. Перед ним — Нат, со скрещенными руками, со свистком во рту.

Элли включила мигалку и сирену, улица тут же очистилась. Репортеры толпились теперь по обе стороны дороги. Элли опустила стекло, чтобы поговорить с Нат:

— Они мешают проезду. Отправь Эрла и Мела, чтобы они разогнали толпу. Сегодня и без журналистов неважный день.

За патрульной машиной остановился ярко-красная «феррари». Элли посмотрела в зеркало заднего обзора. Джордж улыбнулся ей, но видно было, что он волнуется.

«Феррари» следовала за ней по подъездной дорожке. Она припарковалась и, заглушив мотор, вышла из машины.

Джордж подошел к ней, бросил взгляд в сторону дома:

— Я предупредил вашу сестру, что приеду.

Когда они подошли к двери, позади припарковался серый «мерседес».

— Кто это? — спросила Элли у Джорджа.

— Доктор Коррелл. Он будет работать с Брит.

Из автомобиля вышел человек. Высокий, худощавый, элегантный, несколько изнеженный.

— Я Тэд Коррелл.

— Очень приятно. — Элли заметила шприц, торчавший из нагрудного кармана его пиджака. — Зачем это? Вы наркоман?

— Это успокоительное. Девочка может быть потрясена переменой.

— Вы так думаете?

Они втроем подошли к дому. Элли открыла дверь. Джулия сидела на диване, обнимая Алису. Рядом с диваном стоял небольшой красный чемоданчик.

Глаза у Джулии были заплаканные. Позади нее, положив руки ей на плечи, стоял Макс.

— Мистер Азелл, доктор Коррелл. — Джулия встала. — Наслышана о вас, доктор.

— Как и я о вас, — ответил доктор Коррелл. — Я следил за новостями. Вы проделали огромную работу.

— Джули, — сказала Алиса тоненьким от страха голоском.

— Тебе пора ехать, — произнесла Джулия очень тихо.

Алиса покачала головой:

— Не ехать. Алиса остается.

— Но твой папа тоже любит тебя, детка. — Она коснулась личика Алисы. — Ведь ты помнишь свою маму? Она бы хотела, чтобы было так.

— Джули мама. — Страх в голосе Алисы стал более явным. Она обняла Джулию еще крепче.

Джулия пыталась разжать ручки девочки.

— Я хотела быть… но нет. Джули не мама. Ты должна поехать со своим отцом.

Алиса обезумела. Она махала кулачками, топала и выла.

— Не надо, детка, — говорила Джулия, пытаясь успокоить девочку, но та плакала так отчаянно, что ничего не слышала.

Доктор Коррелл подлетел к Алисе и сделал ей укол.

Девочка завыла. Громкий, отчаянный вой. Джулия держала ее, пока успокоительное не начало действовать.

— Прости, — сказала ей Джулия.

Алиса принялась беззвучно плакать, слезы катились по щекам. Потом она посмотрела на Джулию и, прежде чем уснуть, прошептала:

— Настоящей девочке больно.

— Надо поторопиться, — сказал доктор Коррелл.

Джулия холодно кивнула и понесла Алису к «феррари». Обернулась к Джорджу:

— Где ее кресло?

— Она уже не маленькая, — ответил он.

— Я сейчас принесу, — вызвалась Элли.

Тут и она не удержалась: доставая кресло из своей машины, Элли расплакалась.

Джулия положила спящую девочку на сиденье в салоне. Поцеловала ее в щеку и тихо закрыла дверцу, потом вручила Джорджу большой пухлый конверт.

— Здесь есть все, что вам нужно знать. Когда она спит днем, когда ложится вечером, что вызывает у нее аллергию. Ей нравится желе с кусочками фруктов, но только ананасовое, и ванильный пудинг. С макаронами она играет, и если вы не хотите беспорядка в доме, не давайте ей. А изображения кроликов…

— Все. — Голос Джорджа звучал резко, хрипло. Дрожащими руками он взял конверт. — Спасибо. За все. Спасибо вам.

— Если будут какие-то сложности, звоните. Я могу моментально приехать…

— Обещаю.

— Мне хочется броситься под колеса вашего автомобиля.

— Я знаю.

Она вытерла слезы и сказала:

— Берегите мою… нашу… девочку.

— Буду беречь, — пообещал Джордж.

Джордж сел в машину и уехал. Доктор Коррелл последовал за ним. Несколько минут — и вот их уже и след простыл.

Алиса уехала.

Позже — Джулия не представляла, сколько прошло времени, — она отослала Макса вниз, а Элли на работу. Они пытались ее утешать, но все это было бесполезно.

Джулия смотрела из окна спальни на пустой двор.

Птицы. Придет весна, и они станут искать Алису…

Позади нее вздыхали два пса. Они почти час высматривали девочку. Потом улеглись у ее постели.

Джулия взглянула на часы. Как давно ее увезли? Прошло всего несколько часов, а кажется, что вся жизнь.

Эпилог

Сентябрь, как всегда, был лучшим месяцем в году. Жаркие, солнечные дни перемежались прохладными, бодрящими ночами. На улицах и во дворах меж вечнозеленых деревьев полыхали багрянцем осины и клены.

На перекрестке Джулия остановилась. Алиса последовала ее примеру, прижалась к ней и засунула руку в ее карман.

— Ну, Алиса, — сказала Джулия. — Мы же договорились.

Хотя за последние девять месяцев Алиса прибавила в весе и выросла по меньшей мере на три сантиметра, ее личико оставалось маленьким, что только подчеркивали огромные выразительные глаза. Сегодня, в розовой вельветовой юбочке и такого же цвета колготках, в белом свитере, она выглядела как любая другая девочка в первый школьный день.

— Алиса не боится.

Джулия подвела Алису к ближайшей скамейке в парке и села. Листья клена над ними цветом напоминали спелый лимон. — А я думаю, что ты боишься.

Алиса сунула в рот большой палец, затем вытащила его. Она так старалась быть большой девочкой. Ее розовый рюкзачок — подарок Джорджа — соскользнул на землю.

— Алису будут дразнить «девочкой-волчонком», — тихо сказала она.

Джулии хотелось сказать: «Нет, не будут», но они с Алисой были слишком близки, чтобы утешать друг друга ложью.

— Может быть. Скорее всего, потому, что им хотелось бы познакомиться с волчонком.

— Может быть, пойти в школу не в этот год?

— Ты сейчас вполне готова. Правда?

Позади них на проезжей части остановилась машина. Все четыре дверцы открылись одновременно, девочки, смеясь, выскочили из машины. Старшие убежали вперед.

Элли, усталая и очень красивая, шла к Джулии, держа Сару за руку.

— Конечно, вы не опаздываете, — сказала Элли. — У тебя один ребенок, которого надо собрать, а эти три расползаются, как муравьи. И на Кэла никакой надежды. Из-за того, что подходит срок сдачи, он ничего не слышит. — Она рассмеялась. — А может быть, это из-за меня, я вечно к нему пристаю.

Сара, в голубых джинсах и розовой футболке, со смешным рюкзачком за спиной, смотрела на Алису.

— Ты готова к занятиям?

— Боится, — сказала Алиса. Потом взглянула на Джулию и поправилась: — Я боюсь.

— Я тоже боялась в первый день в детском саду. Но было весело. Нам давали торт.

— Правда?

— Хочешь, пойдем вместе?

Алиса посмотрела на Джулию, та ободряюще кивнула.

— Хорошо. — И Алиса прошептала: — Не отходи.

Девочки пошли вместе. Элли шагала рядом с Джулией.

— Кто бы мог подумать, а? Мы с тобой ведем вместе в школу наших дочерей.

— Это новая семейная традиция. Как продвигается ванная?

— Кэл заказал джакузи. На двоих.

Элли говорила как женщина, влюбленная по уши. Пережив две свадьбы, она в конце концов обрела свое счастье в крохотной часовне на Лас-Вегас-стрип.

На школьном крыльце толпились женщины, держа детей за руки. Выпускать Алису в мир было трудно, но Джулия должна была это сделать.

Прозвенел звонок. Дети разбежались по классам.

Алиса обеспокоенно посмотрела на Джулию:

— Мама?

— Я буду сидеть перед школой целый день и ждать тебя. Если будешь волноваться, подойди и посмотри в окошко. Ладно?

— Ладно.

— Хочешь, я провожу тебя в класс?

— Нет. Я большая девочка.

Следом за Сарой Алиса прошла по коридору до комнаты 114. Она махнула Джулии рукой, и дверь за ней закрылась.

Джулия вздохнула.

Половина шестого. Сейчас они, наверное, приближаются к городу. Величественные зеленые леса, которые так любила Алиса, уступают место серому бетону. Она будет ощущать себя там совершенно чужой, как космический пришелец.

Отвернувшись от окна, она увидела растения в горшках. Подошла и погладила их глянцевые листья.

Было почти шесть. Они, скорее всего, на понтонном мосту, приближаются к Мерсер-Айленд. В воздухе чад, кругом машины.

Внизу тихо, Макс в кухне гремит посудой, что-то готовит. Она спустилась на кухню. Он резал овощи.

— Телефон звонил, — сказала она.

— Это Элли, — ответил Макс. — Хотела удостовериться, что с тобой все в порядке.

Он обнял Джулию, она приникла к нему. Макс не утешал ее, не обещал, что все будет хорошо. Но без этого прикосновения ее могло бы унести в безбрежный океан пустоты.

— Хотелось бы мне знать, что она сейчас делает.

— Не надо, — сказал он мягко. — Все, что ты можешь, — это ждать.

— Ждать чего?

— Когда-нибудь, вспоминая о том, как она выла или пыталась играть с пауками, ты засмеешься, а не заплачешь.

На крыльце послышались шаги, потом — звонок в дверь.

— Ты что, заперся изнутри и Элли не может войти? — спросила Джулия, вытерла слезы и попыталась улыбнуться.

Но на пороге стояла Алиса. Она казалась страшно испуганной. Ботинки опять надеты не на ту ногу. На щеках алели свежие царапины.

За ней стоял бледный и озабоченный Джордж.

— Она думает, вы отправили ее со мной, потому что она плохая.

Джулии показалось, что ей нанесли удар в сердце. Она села на корточки, заглянула Алисе в глаза.

— Алиса, ты хорошая девочка. Самая лучшая.

Алиса заплакала, все ее хрупкое тело содрогалось.

— Говори словами, Алиса.

Девочка покачала головой, издала жалобный, отчаянный вой.

Джулия коснулась ее плеча:

— Говори словами, малышка. Пожалуйста.

Джордж поднялся по скрипучим ступеням.

— Я попытался накормить ее в «Олимпии». Она… обезумела. Расцарапала лицо. Доктор Коррелл не мог ее успокоить.

— Вы в этом не виноваты, — мягко сказала Джулия.

— Все эти годы в тюрьме… Я верил, что она жива… Думал, она подбежит ко мне, обнимет и скажет, как скучала без меня. Я не мог себе представить, что она не узнает меня.

— Ей нужно время, чтобы вспомнить.

— Нет. Она теперь не моя девочка. Она теперь Алиса.

У Джулии перехватило дыхание.

— Что вы хотите сказать?

Джордж пристально посмотрел на свою дочь. Вдруг он показался Джулии старым.

— Я не тот, кто ей нужен, — сказал он. — Мне с ней не справиться. Любить ее и воспитывать ее — две разные вещи. Она должна быть здесь. С вами.

— Вы уверены?

— Скажите ей… когда-нибудь… что я любил ее… и потому отпустил. Скажите, что я буду ждать ее. Все, что ей нужно сделать, — это позвонить.

— Вы всегда будете ее отцом, Джордж.

Он сделал шаг назад, потом другой.

— Будут говорить, что я бросил ее, — тихо произнес он.

Джулия посмотрела ему в глаза:

— Ваша дочь будет знать правду, Джордж. Клянусь вам.

— Я даже не могу поцеловать ее на прощание.

— Придет день, и вы сможете поцеловать ее, Джордж, обещаю вам.

— Берегите ее. — Он повернулся и ушел.

Джулия заплакала, улыбаясь сквозь слезы.

Когда Джордж уехал, девочка робко спросила Джулию:

— Алиса дома?

— Дома.

— Джули мама! — прошептала Алиса и бросилась в объятия Джулии. — Люблю маму Джули. Алиса остается.

— Да, — плача и смеясь, ответила Джулия. — Алиса остается.

— Все будет хорошо, — сказала Элли.

Рука об руку они вышли из школы. Сели на скамейку в парке. Клен у них над головой, тот самый, что стал первым пристанищем Алисы, стоял в пышном наряде из ярко-желтых листьев.

— Что ты собираешься делать теперь, когда она пошла в школу? — спросила Элли.

В последнее время Джулия много размышляла над этим вопросом. Больше половины своей жизни она посвятила карьере, но все это рассыпалось в мгновение ока. Если тебе повезло и у тебя любимая семья, нужно заботиться о ней.

— Макс просил моей руки. А еще я, наверное, открою кабинет. И буду работать неполный день. Ведь я нужна этим несчастным детям.

— Мама и папа гордились бы тобой, — сказала Элли.

Джулия в ответ лишь улыбнулась.

На секунду она закрыла глаза, и ей вспомнилось все: она сама меньше года назад, боявшаяся сильных чувств… девочка по имени Алиса… мужчина, переживший скорбь утраты… Она думала о том, что еще долго жители Рейн-Вэлли будут вспоминать, как девочка, непохожая на других, вышла из чащи и стала частью их жизни, о том, что все это началось в конце октября, когда деревья были одеты в багряные и желтые уборы и прозрачные листья трепетали от дуновения свежего, пахнущего дождем ветра, а солнце заливало все вокруг теплым золотистым сиянием.

Волшебный час.

Всю оставшуюся жизнь она будет помнить это время — время, когда она обрела семью.

Кристин Ханна

Года два назад я случайно прочитала о двух мальчиках, вышедших из лесов Британской Колумбии, рассказывает Ханна. Вся эта история оказалась мистификацией, но мое писательское воображение заработало. Я подумала: а что, если в лесу, вдалеке от всего и всех, растет девочка? Что случится, если она выйдет буквально из тьмы к свету? Я начала писать.

Все истории о диких детях трогательны и невероятно печальны. И у меня родился замысел: женщина-психиатр, по-своему не менее травмированная, чем ее маленькая пациентка, выхаживает этого глубоко травмированного ребенка, и они спасают друг друга.

Этот роман особенно дорог мне. Джулия и Элли — и мужчины, которые помогают им, — стали самыми любимыми из всех моих героев. Они сердечны, смелы и сострадательны. Я верю, что читатели, которые отправятся в путь вместе со мной, окажутся среди людей, заслуживающих любви.

Питер Джеймс Просто, как смерть

Холостяцкая вечеринка была задумана как ночное развлечение: компания молодых людей устраивает безобидный розыгрыш своему другу, потом они выпивают, а поутру от всего этого остаются лишь веселые воспоминания.

Однако, когда вечеринка завершается, четверо шутников оказываются покойниками, а жених исчезает с лица земли. И за невинным планом ночных приключений начинает проступать простой, как смерть, план убийства.

1

Пока что план работал, если не считать пары неувязок.

Вообще-то они рассчитывали, что в 20:30 — как-никак конец мая — будет еще светло. Вчера, когда они, все четверо, отправились в путь, прихватив с собой пустой гроб и четыре лопаты, времени у них была вроде бы куча. А вот сегодня их «транзит» тащился по дорогам графства Суссекс еле-еле, а с неба, похожего цветом на мутный негатив, лился дождь.

— Еще не приехали, что ли? — спросил, кривляясь, детским голоском сидевший сзади Джош.

— Великий Хм-Ага говорит: «Куда я иду, там я и есть», — ответил Роббо: он сидел за рулем, поскольку пьян был немного меньше всех прочих. После трех пабов, в которых они отметились за последние полтора часа, Роббо перешел на светлое пиво. Тем более, что предстояло посетить еще четыре.

— Ну так выходит, мы уже там! — сказал Джош.

— И всегда там были.

Из темноты выплыл дорожный знак, предупреждающий об оленях на дороге, и уплыл, и свет фар заскользил по лоснящемуся щебеночному асфальту, уходящему в лес. Промелькнул маленький белый коттедж.

Майкл, развалившийся на тартановом коврике в тыльной части фургончика, наслаждался приятным опьянением.

— Я бы, пожалуй, принял еще, — не очень внятно сообщил он.

Если бы Майкл сохранил способность хоть немного соображать, то понял бы по физиономиям четверки своих друзей: что- то нечисто. Обычно он на выпивку сильно не налегал, однако сегодня загрузил в себя куда больше кружек пива и стопочек водки, чем смог бы припомнить, — и в большем числе распивочных, чем стоило. В шестерке мужчин, подружившихся еще подростками, Майкл Харрисон всегда был естественным лидером. Если секрет счастливой жизни состоит в правильном выборе родителей, Майкл вытащил сразу несколько счастливых билетов. Он унаследовал приятную внешность матери, а заодно — обаяние и предприимчивость покойного отца.

Ныне, в свои двадцать восемь, он был известен как человек умный и порядочный. Если у него и имелись недостатки, то сводились они к чрезмерной доверчивости и озорству. И этим вечером последнее должно было выйти ему боком, да еще как.

Он снова вернулся в блаженное оцепенение, и мысли его посещали самые счастливые. Жизнь прекрасна. Мать встречается с отличным мужиком, сестра Кэрли отправилась в Австралию, будет целый год разгуливать там с рюкзаком. И самое главное, всего через три дня он станет мужем женщины, которую любит. Своей второй половинки. Эшли.

— Я люблю ее, — прошептал Майкл. — Люблю Эшли.

Доехав до поворота, Роббо притормозил. Дворники работали, размазывая дождевую воду по лобовому стеклу.

— Нет, правда, я ее люблю. Понимаете, о чем я?

— О чем ты, мы понимаем, — ответил Пит.

Фургончик накренился, поворачивая под прямым углом направо, прогромыхал по преграждающей проход скоту металлической решетке, потом еще по одной и выехал на грунтовую дорогу с двумя колеями. Впереди машины некоторое время скакал кролик, в конце концов метнувшийся в какие-то заросли.

Роббо сбавил скорость, и Майкл слегка встревожился:

— Куда мы едем?

— Еще в один паб.

— Ага. Отлично. — И миг спустя: — Я, правда, обещал Эшли, что не стану — не буду — слишком много пить.

— Надо же, — сказал Пит, — ты и жениться-то не успел, а она уже условия ставит.

Фургончик опять накренился, на этот раз потому, что встал, и Роббо выключил двигатель.

— Arrivé! — объявил он. — Очередная поилка!

Кто-то открыл задние дверцы фургончика, невидимые в темноте лапы вцепились Майклу в лодыжки. Роббо подхватил его под одну руку, Люк под другую.

— Эй!

— Ну и тяжелый же ты, сукин сын! — сказал Люк.

Миг спустя Майкла в его любимой спортивной куртке и лучших джинсах бросили на мокрую землю. В кромешной тьме различались только красные задние огни фургончика и белый луч фонарика. Дождь заливал Майклу глаза.

— Моя… одежда…

Его подняли в воздух и опустили во что-то сухое, мягкое.

— Эй! — снова попытался протестовать он.

Четверка пьяных, ухмыляющихся, темных физиономий склонилась над ним. В руки ему сунули журнал. В свете фонаря он различил размытый облик голой рыжей девицы с огромными грудями. Бутылка виски, маленький фонарик — включенный — и портативная рация легли ему на живот.

— Что?..

Во рту у Майкла оказалась противная на вкус резиновая трубка. Он попытался выплюнуть ее и тут же услышал скребущий звук, и внезапно что-то заслонило от него лица. И все прочие звуки. На него накатил страх…

— Эй, ребята… что…

Роббо вытащил из кармана отвертку.

— Ты что, собираешься привинтить крышку? — спросил Люк.

— А как же! — ответил Пит.

— По-твоему, это правильно?

— Ничего с ним не случится, — ответил Роббо. — У него же дыхательная трубка во рту.

— Я все-таки не думаю, что стоит ее привинчивать.

— Конечно, стоит, иначе он вылезет.

— Эй, — сказал Майкл. Однако его никто не услышал.

Роббо закрутил все четыре винта. Гроб был тиковый, ручной работы, с рельефными бронзовыми ручками, — Роббо позаимствовал его в похоронной конторе своего дяди, где работал подмастерьем.

Майкл смотрел вверх, в крышку, к которой почти прикасался его нос. Он попытался выпрямить ноги, но не смог. Протрезвев на несколько мгновений, он вдруг понял, где лежит.

— Эй, послушайте, вы же знаете, у меня клаустрофобия — это не смешно! — Собственный голос показался ему странно приглушенным.

Пит отошел к фургончику, включил фары. В паре метров перед машиной зияла могила, выкопанная ими вчера; груда земли была навалена с одной ее стороны, поверх ямы протянулись полоски крепкой брезентовой ткани, на какой спускают в могилы гробы. Рядом с ямой лежали лист гофрированного железа и две лопаты. Четверо друзей подошли к краю могилы, глянули вниз. И всем четверым вдруг пришло в голову, что реальность всегда вносит коррективы в умозрительные планы. Яма, у которой они стояли, выглядела куда более глубокой, чем казалось им прежде, и похожей, ну, на могилу. В свете фонаря на дне ее что-то поблескивало.

— Там вода, — сказал Джош.

— Это дождь немного налил, — отозвался Роббо.

Джош нахмурился:

— Как-то многовато ее — тут не в дожде дело. Похоже, мы до грунтовых вод добрались.

— Черт, — сказал Пит.

Продавец БМВ, он всегда — на работе или вне ее — выглядел соответственно: модная прическа, модный костюм, всегдашнее выражение уверенности в себе. Правда, сейчас он таким уж уверенным не казался.

— Ерунда, — сказал Роббо.

— Неужто мы и вправду такую глубокую выкопали? — сказал Люк, только-только ставший адвокатом, недавно женившийся и уже начинавший понимать, что жизнь — это прежде всего ответственность.

— Это ж могила, так? — ответил Роббо. — Мы договорились, копаем могилу.

Джош прислушался к усиливавшемуся дождю:

— А что, если вода еще поднимется?

— Мы ее выкопали вчера, — сказал Роббо. — И за сутки воды набралось всего сантиметров на пять. О чем тут волноваться?

Джош задумчиво кивнул.

— А если мы его обратно вытащить не сможем?

— Как это не сможем? — удивился Роббо. — Отвинтим крышку, и всех делов.

— Ну ладно, за работу, — сказал Люк. — Идет?

— Он это заслужил, — уверил своих товарищей Пит. — Помнишь, что он устроил в твой мальчишник, Люк?

Этого Люк забыть не мог. Выйдя из пьяного оцепенения, он обнаружил, что привязан к спальному месту в поезде, идущем на Эдинбург, — и в результате на следующий день опоздал к алтарю аж на сорок минут.

Да и Пит о своем мальчишнике тоже никогда не забыл бы. В выходные перед венчанием он очнулся прикованным наручниками к подвесному мосту над ущельем Клифтон, а из одежды на нем только и было что кружевное белье. Идеи обеих шуточек принадлежали Майклу.

— Ну Марк, паразит, — сказал Пит. — Он все это придумал, так его же здесь ни черта и нету.

— Он звонил, едет сюда. Будет ждать нас в «Ройял оук».

— Задержан туманом в Лидсе. Безуха! — сказал Роббо.

— Везет гаду, — согласился Люк. — Вся тяжелая работа — мимо.

— И все веселье тоже! — напомнил ему Пит.

Они подняли гроб, спотыкаясь, дотащили его до могилы, опустили на брезентовые полоски.

Изнутри гроба донеслось приглушенное «ой!», а следом стук — это Майкл заколотил кулаком в крышку: «Эй! Ну, хватит!»

Пит, у которого лежала в кармане куртки вторая рация, вытащил ее, включил.

— Проверка связи! — сказал он. — Проверка!

Голос его заухал в гробу: «Проверка связи! Проверка!»

— Ублюдки! Выпустите меня! Я писать хочу!

— Мы все записываем на пленку, Майкл! — Пит выключил рацию, сунул ее в карман. — Ну, так чего дальше-то делать?

— Беремся за тесьму, — ответил Роббо. — Каждый за свой конец.

Они взялись за концы, выбрали слабину.

— Раз… два… три! — скомандовал Роббо.

Медленно, рывками, кренясь, точно судно с пробоиной, гроб опустился в глубокую яму.

Пит посветил фонарем. В луче света они с трудом разглядели дыхательную трубку, которая торчала из проверченной в крышке гроба дырки диаметром с соломинку для коктейля.

Роббо выдернул из кармана Питовой куртки рацию:

— Привет, Майкл, как тебе журнальчик?

— Ладно, хватит шутить. Выпустите меня!

— Мы тут в пивную собрались. Жаль, что ты не сможешь составить нам компанию! — Роббо выключил рацию, прежде чем Майкл успел ответить. А затем, сунув ее в карман, взял лопату и начал сбрасывать землю на гроб.

Пит, подхватив вторую лопату, присоединился к нему. Оба трудились от души, опьянение делало их движения лихорадочными, и скоро из-под земли выглядывали лишь небольшие участки крышки. А затем исчезли и они. Дыхательная трубка выступала над поверхностью земли всего на несколько сантиметров.

— Ладно! — сказал Люк. — Хватит! Чем больше земли вы навалите, тем больше нам придется разгребать через два часа.

— Это ж могила, — отозвался Роббо. — Так уж положено. Гроб полагается засыпать землей.

Люк вырвал из его рук лопату.

— Хватит! — твердо сказал он. — Я хочу провести этот вечер со стаканом в руке, а не с дурацкой лопатой, идет?

Обливавшийся потом Пит отбросил свою лопату.

— Пожалуй, в землекопы я не пойду, — объявил он.

Они накрыли землю куском гофрированного железа, постояли немного в молчании. Дождь, звеня, бил по металлу.

— Ну ладно, — сказал Пит. — Поехали.

Люк глубоко засунул руки в карманы:

— Вы правда уверены, что можно оставить его вот так?

— Мы же договорились, надо его проучить, — ответил Роббо.

— А если он рвотой захлебнется или еще что?

— Да ничего с ним не будет, не настолько он пьян, — отозвался Джош. — Поехали.

Джош забрался в фургончик сзади, Люк закрыл дверцы. Пит, Люк и Роббо уселись спереди, Роббо завел мотор, проехал по проселку, затем выехал на шоссе.

Роббо вытащил рацию, включил ее:

— Как делишки, Майкл?

— Ребята, послушайте, мне это правда не нравится.

Рацию взял Люк:

— Это называется месть в чистом виде!

Все четверо расхохотались.

Голос Майкла звучал неотчетливо:

— Может, хватит уже, пожалуйста.

Роббо, увидев впереди знак — дорожные работы — и зеленый свет над ним, нажал на газ.

Люк прокричал:

— Расслабься, Майкл. Пара часов, и мы вернемся!

— Что значит: «пара часов»?

Зеленый свет сменился красным. Тормозить было поздно. Роббо, увеличив скорость, понесся вперед.

— Дай-ка мне, — сказал он, хватаясь одной рукой за рацию, а другой выворачивая руль, чтобы вывести машину на длинный вираж. Он бросил взгляд на рацию, нажал на кнопку «ГОВОРИТЕ». — Слушай, Майкл…

— РОББО! — завопил Люк.

Прямо на них летели слепящие фары.

Загудел, низко и яростно, клаксон.

— РООООББОООО! — орал Люк.

Роббо в панике ударил по педали тормоза, уронил рацию. Руль мотался в его руках, Роббо в отчаянии пытался понять, куда повернуть. Справа деревья, слева экскаваторы, фары встречной машины прожигают лобовое стекло, режут глаза.

В голове Майкла все плыло, он слышал крики, потом глухой удар — как будто кто-то уронил рацию. А после наступило молчание.

Он нажал на кнопку «ГОВОРИТЕ»:

— Алло?

Ответом ему послужило лишь потрескивание.

Он взглянул на белый атлас, натянутый в паре сантиметров от его глаз, и попытался справиться с паникой, чувствуя, что дыхание его все учащается и учащается. Писать хотелось неимоверно. Где Джош, Люк, Пит, Роббо? Неужели эти мерзавцы и вправду в пивную отправились?

А затем паника унялась — вернулось опьянение. Голова словно налилась свинцом, атлас поплыл перед глазами, веки сомкнулись, и Майкл провалился в сон.

2

Рой Грейс сидел в темноте своего старенького, стоявшего в веренице застрявших машин «альфа-ромео» — дождь барабанил по крыше, пальцы Роя — по рулю.

Рой глотнул воды из бутылки, завинтил крышку, сунул бутылку в карман на дверце. «Ну давай же!» — произнес он. Пальцы застучали по рулю еще энергичнее. На назначенное свидание он опаздывал уже на сорок минут.

Покинь Грейс контору минутой раньше, звонок принял бы кто-то другой и совершенный двумя накачавшимися бог весть какой наркоты юными недоумками налет на брайтонский ювелирный магазин стал бы проблемой кого-нибудь из коллег.

Грейс понимал, не стоило ему тащиться сегодня ни на какое свидание. Сидел бы себе дома, готовился к завтрашнему выступлению в суде. За последние несколько лет друзьям время от времени удавалось уговорить его на свидание «вслепую», и каждый раз он обращался перед таким свиданием в комок нервов. А сегодня они и вовсе расшалились — принять душ и переодеться он не сумел и потому питал по поводу своей презентабельности большие сомнения.

Ко времени, когда Грейс добрался до места преступления, двое придурков уже сидели в кутузке, успев расколотить угнанный ими джип. Он твердо решил предъявить им обвинение в вооруженном ограблении.

Машины впереди так и стояли, не двигаясь. Грейс взглянул на часы приборной доски. Прошло десять минут, а он не сдвинулся с места. И тут он услышал сирену. Мимо пронеслась патрульная машина. За ней машины «скорой помощи». Потом еще одна патрульная, потом две пожарных.

Черт. Теперь причина задержки понятна: какая-то авария, и, судя по пожарным машинам, серьезная. Грейс снова взглянул на часы: 21.15. Он должен был встретиться с незнакомой женщиной в Танбридж-Уэллс сорок пять минут назад, а до этого городка езды еще минут двадцать — если ничего не помешает. Рядом с ним лежал на пассажирском сиденье купленный на заправке букет цветов. Красные розы — банальщина, он это понимал, однако в нем сидела этакая старомодная романтичность. Ребята правы, надо что-то делать со своей жизнью. Свидания, на которых Грейс побывал за последние восемь с тремя четвертями лет, можно было пересчитать по пальцам одной руки. И каждое оборачивалось полным кошмаром. Он просто не мог допустить мысли, что ему удастся встретить женщину под стать Сэнди. Может, сегодня вечером это ощущение его покинет?

Когда ему начали приходить по электронной почте соблазнительные предложения от женщин, выяснилось, что один инспектор из их отдела обратил Грейса, ничего ему не сказав, в подписчика сайта «Свидание». Грейс был вне себя. Он и сейчас не мог понять, что заставило его ответить на одно из электронных писем. Одиночество? Похоть? Трудно сказать. Ему понравилось имя: Клодин Ламон. Французское, экзотическое. А какая фотография!

Грейс состроил сам себе рожу, глядя в зеркальце заднего обзора: на свою голову, остриженную так, что на ней остался только короткий пушок, на нос, покривившийся после того, как его сломали в драке — это еще когда он состоял в группе захвата. При первом их свидании Сэнди сказала, что у него глаза как у Пола Ньюмена. Ему это очень понравилось.

Всего через два месяца ему стукнет тридцать девять лет. И через те же два месяца наступит другая годовщина. Двадцать шестого июля исполнится девять лет с того дня, как исчезла Сэнди. Просто исчезла, и все — в день его тридцатилетия. Не оставив записки. Не взяв с собой ничего, кроме сумочки. Жива она или мертва? Он потратил восемь лет и десять месяцев на то, чтобы выяснить это.

Иногда Грейс думал, что не стоило ему подаваться в полицию: нашел бы себе занятие поспокойнее — в пять вечера свободен, идешь в паб, потом домой и усаживаешься там, вытянув ноги, перед телевизором. Нормальная жизнь. Однако в нем (как и в его отце) сидело какое-то упрямство, ген целеустремленности — или куча таких генов, тащивших Грейса по жизни, заставлявших откапывать факты, добираться до истины. Эти самые гены двигали его и по ступенькам служебной лестницы: будучи еще относительно молодым человеком, он дослужился до должности суперинтендента детективного отдела. Вот только душевного покоя они ему не принесли.

Откуда-то сверху ударил луч света, затем Грейс услышал стрекот вертолетных винтов. Через миг свет сдвинулся чуть дальше, и он увидел, как вертолет садится.

Грейс вытащил мобильник, набрал номер:

— Привет, это суперинтендент Грейс. Я сижу в пробке на шоссе А26, к югу от Крауборо. Похоже, где-то впереди произошла авария. Вы можете дать мне какие-нибудь сведения?

Его вызов перевели в оперативный отдел управления полиции. Мужской голос произнес:

— Серьезная автомобильная катастрофа. Нам сообщили, что есть погибшие, есть люди, которых зажало в искореженной машине. Дорога будет перекрыта еще довольно долго.

Рой Грейс поблагодарил человека, сообщившего ему об этом. Потом вытянул из нагрудного кармана рубашки другой мобильник, набрал номер Клодин и послал ей текстовое сообщение. Она ответила почти мгновенно, написав, чтобы он не волновался, когда приедет, тогда и приедет.

Такие поездки выпадали не часто, но если уж выпадали, господи, какое же удовольствие получал от них Дэви Уилер! Он сидел, пристегнувшись ремнем к пассажирскому сиденью эвакуатора, которым управлял отец. Дорогу им прокладывал полицейский эскорт — вспышки синих огней, вой сирен, — пожиравший по встречной полосе километр за километром.

— Йехоо! — закричал Дэви.

Он был большим поклонником американских полицейских телесериалов и любил копировать американский акцент. Иногда этот акцент был нью-йоркским. Иногда происходил из Майами. Но по большей части из Лос-Анджелеса.

Фил Уилер, крепкий мужчина с основательным пивным брюшком, облаченный в рабочую униформу — коричневые хлопчатобумажные брюки, ободранные башмаки, черная шерстяная шапочка, — улыбнулся сидящему рядом с ним сыну. Жена его не выдержала тягот, которых требовал уход за Дэви, и давным-давно бросила мужа с сыном.

Полицейская машина, ехавшая впереди, замедлила ход. Прямо по курсу на асфальте валялись фары, сорванные ударом с искореженного капота фургончика «транзит», наполовину ушедшего под цементовоз, — задняя половина фургончика, оторвавшаяся при столкновении и смятая, точно банка колы, лежала на боку поверх изуродованных ею кустов.

На месте столкновения собралась большая группа людей, пожарных и копов в светоотражающих жилетах. Повсюду поблескивали осколки стекла и обломки металла. Прямо под капотом машины Фила Уилера валялись на земле кроссовка, какой-то коврик и куртка.

— Похоже, их тут здорово тряхануло, пап.

— Похоже.

С годами Фил Уилер много чего навидался, и теперь привести его в ужас было не просто. К окну его машины подошел дорожный полицейский в светящемся жилете. Фил опустил стекло — этого полицейского он знал.

— Добрый вечер, Брайан. Ну и каша. Что случилось?

— Лобовое столкновение. «Транзита» с грузовиком.

Дэви вытащил из кармана фонарик и вылез из кабины тягача. Луч фонаря осветил на дороге подтеки масла, пену, машину «скорой помощи». Дэви совсем недавно стукнуло двадцать шесть. На голове у него была бейсболка с эмблемой «Нью- Йоркских янки», надетая задом наперед, прочую одежду составляли флисовая куртка, джинсы, тяжелые башмаки. Ему нравилось одеваться на манер телевизионных американцев. По умственному развитию он так и остался мальчишкой лет шести, и тут уже ничего поделать было нельзя. Зато силы в нем было, как в супермене, что временами оказывалось далеко не лишним. Дэви руками мог разгибать подковы.

Прошло почти два часа, прежде чем полицейским удалось вытащить из-под цементовоза все куски «транзита» и переложить их на грузовую платформу. Отец Дэви и дорожный полицейский немного отошли от тягача и теперь разговаривали о рыбалке. Дождь прекратился, в разрывах туч появилась луна. Дэви стало скучно, он бродил туда-сюда вдоль дороги.

Поигрывая фонариком, Дэви забрел в кусты, расстегнул молнию на ширинке, опорожнил мочевой пузырь. И только- только закончил, как вдруг где-то совсем рядом раздался чей- то голос, напугавший Дэви до чертиков.

— Эй, алло? — сказал голос, надтреснутый, бестелесный.

Дэви аж подпрыгнул на месте.

А голос прозвучал снова:

— Эй, алло? Джош? Люк? Роббо?

Дэви посветил фонариком в кусты, однако никого не увидел.

— Алло? — ответил он.

Через миг раздалось какое-то потрескивание, потом снова голос — справа всего в метре-полутора от него:

— Алло? Алло? Алло?

В кустах что-то поблескивало. Радиопередатчик с антенной. Подойдя поближе, Дэви понял, что это ручная рация. Он направил на нее луч фонаря. Потом поднял. Под большой зеленой кнопкой стояло слово «ГОВОРИТЕ».

Он нажал на кнопку, сказал:

— Алло?

Рация тут же ожила:

— Алло? Кто это?

И тут по окрестностям разнесся голос отца:

— Дэви!

— Иду, иду! — крикнул он.

Выйдя на дорогу, Дэви снова нажал зеленую кнопку.

— Это Дэви! — сказал он. — А ты кто?

— ДЭЭЭВИИИ! — снова отец.

Дэви охватила паника, и рацию он уронил. Она сильно ударилась об асфальт, корпус ее треснул, из него вывалились батарейки.

— ИДУ! — крикнул он. Потом опустился на колени, поднял рацию, воровато оглянувшись, сунул ее в карман, сгреб батарейки, ссыпал их в другой карман и побежал к эвакуатору.

Майкл нажал на кнопку «ГОВОРИТЕ»:

— Дэви?

Молчание.

Майкл нажал снова:

— Дэви? Алло? Дэви? Дэви! Мне нужно пописать. Дэви!

Все то же молчание.

За годы хождения под парусом Майкл приобрел немалый опыт обращения с рациями. Попробуй другой канал, сказал он себе. Он отыскал рычажок переключения каналов, но тот не поддавался. Майкл нажал посильнее — рычажок остался неподвижным. И наконец Майкл понял почему. Рычажок смазали суперклеем, чтобы не допустить смены каналов, чтобы нельзя было переключиться на 16-й, работающий по всей стране канал экстренного вызова.

— Эй, ну хватит уже, гады, я тут совсем пропадаю!

Он прижал рацию к уху, вслушался.

Ничего.

Положив рацию на грудь, Майкл с трудом просунул правую руку в карман своей кожаной куртки, вытянул из него водонепроницаемый мобильник, подаренный Эшли. Нажал на кнопку, экран осветился. В Майкле воспрянула надежда — и тут же рухнула. Сигнал отсутствовал.

3

Самолет тряхнуло, колеса его наконец коснулись бетона — ровно через пять с половиной часов после времени, указанного в расписании.

Проклятый туман. Проклятая английская погода. Марк Уоррен мечтал о красном «феррари», доме в Марбелье, о жизни под солнцем, которую он сможет с кем-нибудь разделить. С какой-нибудь замечательно красивой женщиной. Если сделка, о которой Марк вел переговоры в Лидсе, состоится, он приблизится к своей мечте еще на один шаг. Вот, правда, женщина — это проблема особая.

Часы у него на запястье показывали 23:48. Он включил мобильник, однако не успел набрать номер: батарейка предупреждающе пискнула и экранчик телефона погас. Марк сунул аппарат обратно в карман. Теперь уже поздно, слишком поздно, чтобы присоединяться к мальчишнику. Ему хотелось лишь одного — добраться до дома и лечь спать.

Час спустя он загнал свой серебристый БМВ-Х5 в подземный гараж «Ван-Аллена», импозантного здания в стиле ар-деко, стоящего на морской набережной Брайтона. Потом поднялся лифтом на свой пятый этаж и вошел в квартиру. Покупка ее обошлась Марку дороговато, но игра стоила свеч. Ведь если ты живешь в «Ван-Аллене», значит, что-то собой представляешь.

Проходя через большую, открытой планировки гостиную, он заметил мигающий на телефоне индикатор автоответчика. И решил пока с ним не связываться — сначала поставил на зарядку мобильник, потом налил себе на пару пальцев виски «Балвени». Достал из кухонного холодильника несколько кубиков льда, вернулся в гостиную, постоял немного у окна. За набережной виднелись огни Дворцового причала и непроглядная чернота моря.

Мобильник вдруг резко запищал. Марк подошел к нему, взглянул на экран. Одиннадцать новых сообщений!

Не отключая телефон от зарядки, он набрал номер голосовой почты. Первым позвонил в 19:00 Пит, поинтересовался, где он.

Вторым, в 19:45, Роббо, сообщивший с надеждой в голосе, что они перебрались в другой паб, «Лэмб», что в Райпе. Третье сообщение пришло в 20:30 от пьяных, судя по голосам, Джоша и Люка, на втором плане что-то бубнил Роббо. Следующие два касались лидсской сделки.

Затем в 23:05 позвонила Эшли, и голос у нее был страшно расстроенный. Тон ее Марка испугал. Эшли редко теряла присутствие духа. «Марк, пожалуйста, пожалуйста, перезвони мне, как только сможешь».

Десятый звонок поступил от матери Майкла. «Марк, я оставила сообщение на твоем домашнем телефоне. Как только получишь его, перезвони, в любое время».

Одиннадцатой позвонила опять-таки Эшли, уже близкая к истерике. «Марк, произошла ужасная катастрофа. Пит, Роббо и Люк погибли, Джош в реанимации. Где Майкл, никто не знает. О боже, Марк, пожалуйста, позвони, как сможешь».

Марк прослушал сообщение еще раз. Поверить в то, что он услышал, было почти невозможно. Марк тяжело опустился на подлокотник софы и уставился на кубики льда в стакане.

Если бы самолет не опоздал, он тоже попал бы в ту автомобильную катастрофу. Марк подошел к музыкальному центру, поставил Моцарта. Моцарт всегда помогал ему думать.

И тут вдруг выяснилось, что подумать ему есть о чем. Прошло больше часа, прежде чем он снял с телефона трубку.

Эшли Харпер с совершенно бескровным лицом стояла у стойки приемной в отделении реанимации больницы графства Суссекс. И эта слабость сделала ее в глазах Марка еще более красивой, чем когда-либо. Одуревший от бессонной ночи, он обнял ее и прижал к себе. Она приникла к нему:

— Ах, Марк, слава богу, ты приехал.

— Это ужасно, — сказал Марк. — Невероятно.

Эшли кивнула, с трудом сглотнула:

— Если бы не переговоры, ты был бы…

— Да. Никак не выкину эту мысль из головы. Что с Джошем?

Длинные русые волосы Эшли пахли свежестью, в дыхании ее Марк уловил легкий след чеснока. Этим вечером женщины устроили в итальянском ресторане собственный девичник.

— Плохо. С ним Зои.

Она указала пальцем, и Марк увидел за чередой коек жену Джоша, сидевшую в кресле в дальнем конце палаты. Белая футболка, свитерок от бегового костюма, свободные брюки, всклокоченные светлые волосы колечками спадают на лицо.

— Майкл так и не появился. Где он, Марк?

— Понятия не имею, — ответил Марк. — Ни малейшего.

Она вгляделась в его лицо:

— Но ведь вы планировали этот вечер не одну неделю. Люси говорила, что вы хотели посчитаться с Майклом за все розыгрыши, которые он устраивал перед тем, как женились ребята.

И Эшли на шаг отступила от него.

— Может, ребята придумали что-то в последнюю минуту, — сказал Марк. — Идеи у них были самые разные, но мне удавалось их отговорить — по крайней мере я так думал.

Эшли благодарно улыбнулась ему.

— В фургончике его точно не было? — спросил Марк.

— Нет, я звонила в полицию. Они сказали, что… сказали… — и Эшли разрыдалась.

— Что они сказали?

Эшли гневно воскликнула:

— Они вообще ничего не делают. — Ее снова сотрясли рыдания, но она все же сумела справиться с собой. — Сказали, что он, наверное, дрыхнет где-нибудь, пьяный.

Марк подождал, пока она успокоится.

— Может, так оно и есть.

Эшли покачала головой, вытерла рукавом глаза:

— Он обещал мне, что не напьется, — хотя у них же мальчишник был, верно? Именно этим вы на мальчишниках и занимаетесь, так? Напиваетесь вдрызг.

Марк смотрел вниз, на серый ковер.

— Пойдем поговорим с Зои.

Зои была худощавой красавицей, и сегодня, когда Марк положил руку ей на плечо и ощутил под свитерком косточку, она показалась ему еще более хрупкой.

— Мне так жаль, Зои.

Она неопределенно пожала плечами.

— Как он? — Марк надеялся, что тревога в его голосе не покажется поддельной.

Зои подняла на него взгляд — глаза покрасневшие, щеки в подтеках слез.

— Его прооперировали, теперь остается только ждать.

Марк стоял неподвижно, смотрел на Джоша, на его закрытые глаза, на лицо в ссадинах и порезах. В руку Джоша была воткнута трубка, по которой медленно стекала какая-то жидкость. Изо рта торчала дыхательная трубка. Из-под простыни и от головы тянулись провода, подсоединенные к приборам.

Марк смотрел на экраны приборов, пытаясь сообразить, что они такое показывают. И все это время напряженно думал.

У Джоша всегда все было в порядке. Приятная внешность, богатые родители. Он вечно планировал свою жизнь — пятилетние планы, десятилетние планы, жизненные цели, только о них и говорил. Он женился первым, словно хотел завести детей как можно раньше, чтобы, когда они вырастут, оставаться еще молодым и успеть порадоваться жизни. Жену себе подыскал идеальную — милую, маленькую, богатенькую Зои, этот план у него тоже сработал. И Зои быстренько, одного за другим, родила ему двух столь же идеальных детей.

Марк обвел взглядом отделение, прикидывая, сколько в нем врачей, сколько медсестер, снова взглянул на экраны.

Если Джош выкарабкается, возникнут проблемы.

Зал заседаний номер один в суде городка Льюис всегда представлялся Рою Грейсу созданным для того, чтобы угнетать и устрашать человека своими сводчатыми потолками, обшитыми дубом стенами и скамьей подсудимых.

Занявший свидетельское место Грейс был облачен в строгий синий костюм, белую рубашку, сдержанной расцветки галстук и начищенные до блеска черные полуботинки со шнурками. Однако чувствовал он себя паршиво. Отчасти из-за недосыпа — вчерашнее свидание обернулось полным кошмаром. Клодин, мать ее, Ламон спиртного не употребляла, была строгой вегетарианкой, копов ненавидела, и единственное, что ее, похоже, интересовало в жизни, — это девять подобранных ею на улице кошек. Держа в руке Библию, Грейс отбарабанил слова присяги, поклявшись, в тысячный, наверное, за свою карьеру раз, говорить правду, всю правду, и ничего, кроме правды.

Суреш Хоссейн, мясистый мужчина с усыпанным оспинами лицом и прилизанными черными волосами, наблюдал за происходящим со скамьи подсудимых, и взгляд у него был такой, точно весь этот суд затеян для его личного увеселения. Он был мерзавцем, владевшим в трущобах жилыми домами, и в последние десять лет его никто и пальцем тронуть не мог. Однако теперь Рою Грейсу наконец удалось прижать его к ногтю. Заговор с целью убийства.

Слово получил адвокат — короткий серый парик, ниспадающая черная мантия, вид надменный, губы сложены в усмешечку. Звали его Ричард Чаруэлл. Грейс уже встречался с ним прежде и никакого удовольствия при этом не испытывал.

— Вы детектив-суперинтендент Рой Грейс, работаете в управлении департамента уголовного розыска, «Суссекс-Хаус», Холлингбери, Брайтон, так? — спросил адвокат.

— Да, — ответил Грейс.

Чаруэлл, превосходный актер, выдержал эффектную паузу, прежде чем заговорить снова — теперь уже тоном, который позволял заключить, что он вот только сию минуту стал лучшим другом Роя Грейса.

— Я тут подумал, детектив-суперинтендент, не смогли бы вы нам помочь? Известно вам что-нибудь о связанном с этим делом полуботинке? Коричневом, крокодиловой кожи.

— Да, известно.

Еще до того, как адвокат произнес следующие слова, Грейс понял, что за этим последует.

— Вы не хотите рассказать нам о человеке, к которому вы носили названный полуботинок, или мне придется вытягивать из вас эти сведения?

— Вообще говоря, сэр, я не понимаю, к чему вы клоните.

— Я думаю, детектив-суперинтендент, что вы понимаете, к чему я клоню. Разве не является фактом то, что вы нанесли ущерб жизненно важной улике, относящейся к данному делу? А именно полуботинку.

— Я бы не сказал, что нанес ему хоть какой-то ущерб, — ответил Грейс. Надменность адвоката его разозлила, но план игры стал ему ясен.

— Вы не считаете, что нанесли ему ущерб? — Ответа адвокат дожидаться не стал, а сразу заговорил дальше: — Я обвиняю вас в том, что вы, злоупотребив своим положением, изъяли важную улику и отнесли ее к дилетанту, практикующему черную магию.

И, повернувшись к судье Дрисколлу, он продолжил:

— Ваша честь, я намереваюсь доказать суду, что данные по ДНК, полученные при исследовании данного полуботинка, недостоверны, поскольку детектив-суперинтендент Грейс нарушил неприкосновенность этой важнейшей улики и, возможно, нанес на нее посторонние загрязнения.

И он резко повернулся к Грейсу:

— Я буду прав, детектив-суперинтендент, не так ли, если скажу, что девятого мая сего года вы возили этот полуботинок в Гастингс, к так называемому медиуму миссис Стемпе?

— Я придерживаюсь очень высокого мнения о миссис Стемпе, — ответил Грейс.

— Нас не интересуют ваши мнения, детектив-суперинтендент, нас интересуют факты.

Однако у судьи, похоже, разыгралось любопытство:

— Я считаю, что его мнения имеют для данного дела очень большую ценность.

Грейс продолжил:

— Она помогала мне во многих прежних расследованиях. Три года назад я получил от Мэри Стемпе информацию, которой оказалось достаточно, чтобы установить имя человека, подозреваемого в убийстве. Что привело к его аресту.

— То есть вы, детектив-суперинтендент Грейс, занимая должность старшего офицера полиции, регулярно прибегаете к черной магии, не так ли?

По залу прокатился смешок.

— Я не назвал бы это «черной магией», — ответил Грейс. — Я назвал бы это альтернативным источником информации.

— То есть будет правильным сказать, что вы — человек оккультный? Верящий в сверхъестественное?

Теперь судья Дрисколл взирал на Грейса так, точно его-то здесь и судят. Лихорадочно пытаясь придумать уместный ответ, Грейс бросил взгляд на присяжных. И внезапно понял, что ему следует сказать.

— Чего первым делом потребовал от меня суд, когда я занял свидетельское место? — спросил он.

И не дав адвокату открыть рот, Грейс сам ответил на свой вопрос:

— Чтобы я поклялся на Святой Библии. — Он помолчал, ожидая, пока все усвоят услышанное. — Бог — существо сверхъестественное. Раз этот суд принимает свидетельские показания, даваемые под присягой, принесенной сверхъестественному существу, было бы странно, если бы я и все здесь присутствующие не верили в сверхъестественное.

— У меня больше нет вопросов, — сказал, садясь, Чаруэлл.

Заседание пошло дальше, вызвали очередного свидетеля защиты. До вечернего перерыва Рой Грейс еще сохранял надежду, что история с полуботинком сойдет ему с рук. Надежда эта разбилась вдребезги, как только он вышел из здания суда.

На другой стороне улицы аршинный заголовок местной газеты «Аргус» просто-напросто голосил: «ОФИЦЕР ПОЛИЦИИ ПРИЗНАЕТСЯ В ОККУЛЬТНОЙ ПРАКТИКЕ».

Голод не стихал, как ни пытался Майкл забыть о нем. В голову лезли мысли о гамбургерах с толстыми ломтиками жареной картошки, о зажаренных на гриле лобстерах и беконе.

Его опять охватила паника, и Майкл начал втягивать в себя воздух, глотать его. Он закрыл глаза, пытаясь вообразить, будто находится в каком-то теплом месте — на яхте, посреди моря. Кругом вода, над головой чайки. Однако на него давили стенки гроба. Майкл нащупал на груди фонарик, включил его — батарейки уже садились.

Некоторое время назад ему страшно захотелось пить, однако, пошарив по груди, он нашел лишь бутылку виски. Осторожно отвинтив дрожащими пальцами крышечку, Майкл поднес горлышко к губам. При первом глотке ему показалось, что ароматная жидкость обращается у него во рту в огонь, обжигающий пищевод. На этот раз он сделал лишь маленький глоток, прополоскал пересохший, ставший липким рот, растягивая каждую каплю на сколь возможно долгий срок.

Его горизонтом была теперь часовая стрелка. Часы купила ему Эшли — «Лонжин», с серебряным корпусом и светящимися римскими цифрами. Самые классные часы, какие у него когда-либо были. У Эшли отличный вкус. В ней все классно — то, как вьются ее длинные каштановые волосы, походка, уверенность, с которой она говорит, прекрасные, как у классической статуи, черты. В Эшли было что-то особенное. Уникальное.

И мама тоже так говорила, хотя обычно она его подружек не одобряла. Но Эшли быстро ее очаровала. Вот что еще он в ней любил. Способность очаровать кого угодно. Майкл влюбился в нее, едва она появилась в их с Марком офисе.

А теперь, по прошествии шести месяцев, они собираются пожениться.

Жуткий зуд в паху и в бедрах. Раздражение. Уже много времени прошло с того момента, как он не совладал с мочевым пузырем и обмочился. А всего миновало двадцать шесть часов.

Он раз, наверное, двести пробовал сдвинуть с места крышку. Ничего не получилось. Пробовал просверлить в ней дыру металлическим корпусом рации. Но корпус оказался недостаточно твердым. Майкл снова включил рацию.

— Алло? Меня кто-нибудь слышит?

Статические шумы.

Майкл лежал в полной тьме, дыхание его учащалось.

А если они вообще не вернутся?

Сэнди стояла над ним, заслоняя солнечный свет. Светлые волосы свисали с ее веснушчатого лица, щекоча ему щеки.

— Эй… Мне читать нужно… этот рапорт… я…

— Какой ты скучный, Грейс. Вечно тебе нужно читать. — Она чмокнула его в лоб. — Читать, читать, работать, работать.

На Сэнди был коротенький сарафан, подол которого опускался лишь чуть ниже бедер, оставляя на виду длинные, загорелые ноги. Он сжал ладонями ее лицо, притянул к себе, глядя в эти доверчивые синие глаза, ощущая такую невероятную, такую сильную любовь к ней.

— Я люблю тебя больше всего на…

Внезапная тьма. Точно кто-то щелкнул выключателем.

Грейс услышал эхо собственного голоса в холодном, пустом воздухе.

— Сэнди! — попытался крикнуть он, но крик застрял у него в горле.

Солнечный свет обратился в слабое оранжевое мерцание уличных фонарей, пробивающееся сквозь шторы спальни. Часы показывали 3:02.

Несколько мгновений Грейс пролежал неподвижно, закрыв глаза, выравнивая дыхание. Потом попытался вернуться в тот же сон. Подобно всем снам, в которых ему раз за разом являлась Сэнди, этот казался таким реальным! Как будто они все еще рядом, но только в разных измерениях. Если б ему удалось отыскать проход, пересечь разделительную черту, они снова оказались бы вместе и были бы счастливы. Так счастливы.

Огромная волна печали нахлынула на него. А когда он начал припоминать вчерашнее, печаль сменилась страхом. Этот чертов заголовок в вечернем «Аргусе». А что напишут в утренних газетах? Прежний главный констебль предупреждал Грейса, что, если о его интересе к сверхъестественному станет известно, это может дурно сказаться на его карьере.

«Мы все знаем, что у тебя случай особый, Рой, ты потерял Сэнди. И никто тебя не осудит, если ты перевернешь каждый камень на планете. Мы бы на твоем месте сделали то же самое. Но на работе подобным делам не место».

Бывали времена, когда ему казалось, что ему удалось оставить Сэнди в прошлом. Джоди, его сестра, говорила, что он должен смириться с мыслью о смерти Сэнди. Но как он мог смириться? А что, если Сэнди жива, если ее держит у себя какой-то маньяк? Он должен продолжать поиски.

В день своего тридцатилетия он пообещал Сэнди вернуться домой пораньше, но денек выдался суматошный, и дома он появился на два часа позже, чем намеревался.

В доме было прибрано, ее машина и сумочка исчезли, однако ни одежды, ни других вещей она с собой не взяла. Какие-либо признаки борьбы отсутствовали.

Потом, спустя двадцать четыре часа, ее машину нашли в углу автостоянки аэропорта Гэтвик.

Грейс включил свет, вылез из постели, спустился вниз. Дом, как и большая часть домов на этой улице, был скромной — три спальни — псевдотюдоровской постройкой 30-х годов.

Сна не осталось ни в одном глазу. Грейс уселся в кресло, взял книгу, однако внимания его хватило лишь на пару абзацев. Чертов адвокат, самодовольно расхаживавший по залу суда, достал-таки его.

В четверг утром два национальных таблоида под броскими заголовками напечатали на первых страницах отчеты о суде над Сурешем Хоссейном — в утренних номерах всех прочих газет этот материал также присутствовал, хоть и на внутренних полосах. Главный предмет их интереса составлял не сам процесс, а свидетельские показания Роя Грейса.

Впервые со времени поступления в полицию у Грейса появились сомнения в правильности сделанного им выбора. А ведь он с самого раннего детства только полицейским стать и хотел. Его отец, Джек, дослужился до звания инспектора сыскной полиции, и некоторые из офицеров постарше до сих пор говорили о нем с большой любовью. В жизни отца было куда больше приключений и блеска, чем в скучных жизнях большинства его друзей. У полицейских, казалось Рою, есть настоящее чувство локтя, товарищества, и это его притягивало.

Однако последнее, полученное им всего три месяца назад повышение, сделавшее Грейса самым молодым в истории полиции графства Суссекс детективом-суперинтендентом, вынудило его перебраться из суеты находящегося в самом центре города Брайтонского полицейского участка, в котором работало большинство друзей Грейса, на городскую окраину, в относительно спокойный Суссекский департамент уголовного розыска.

Он сидел за столом, жевал, просматривая отчеты о деле Хоссейна, сандвич с яйцом, и тут зазвонил телефон.

— Слушай, ты сейчас сильно занят?

Голос принадлежал Гленну Брэнсону, подающему большие надежды сержанту детективного отдела, с которым Грейс несколько раз работал в прошлом. Человек он был очень честолюбивый, обладал острейшим умом, и, возможно, лучшего друга у Грейса никогда не было.

— А каково твое определение занятости?

— Ты хоть раз в жизни не отвечал вопросом на вопрос?

Грейс улыбнулся:

— А ты?

— Дело вот какое, меня тут одна женщина достает — по поводу ее жениха. Похоже, некий придуманный для мальчишника розыгрыш вышел всем боком, и о женихе ее с ночи вторника нет ни слуху ни духу. У меня такое ощущение, что тут пахнет далеко не рядовым расследованием обстоятельств исчезновения, вот я и хотел бы попользоваться твоими мозгами. У тебя не найдется свободного времени во второй половине дня?

Любому другому Грейс сказал бы, что не найдется, но он знал, что Гленн ни своего, ни чужого времени зря не тратит, поэтому ответил.

— Найдется.

— Тогда давай встретимся дома у этого парня, ладно? Думаю, будет неплохо, если ты все увидишь своими глазами.

И он продиктовал адрес.

Навстречу он поехал в своем «альфа-ромео». Грейс любил эту машину — ее жесткие сиденья, сочный шум выхлопов, создаваемое ею ощущение точности, яркие, щегольские шкалы на приборной доске. Сквозь дождь Грейс различал впереди здания берегового брайтонского курорта, а за ними мерцающую, серую, почти сливающуюся с небом полосу — Ла-Манш.

Он вырос на этих улицах, знал все местные язвы. Отец имел привычку перечислять ему имена семей, торговавших наркотиками и державших массажные салоны, шикарных, нечистых на руку антикваров, торговавших крадеными драгоценностями.

Когда-то Брайтон был поселением контрабандистов. Потом Георг IV построил здесь дворец — всего в сотне метров от дома своей любовницы. Однако от преступного прошлого Брайтону так до конца избавиться и не удалось.

«Грассмер-Корт» был сложенным из красного кирпича многоквартирным домом высокого разряда. Фасад его смотрел на широкую улицу, за домом располагался теннисный корт. Люди в нем жили разновозрастные, но главным образом молодые, только еще начинавшие делать карьеру холостяки и ушедшие на обеспеченный покой старики.

Гленн Брэнсон — высокий, чернокожий, с голой, как метеорит, головой — ждал Грейса на крыльце. При его мускулатуре, нажитой годами занятий бодибилдингом, Брэнсон походил скорее на наркоторговца, чем на полицейского.

— Здорово, старикан! — поприветствовал он Грейса.

— Кончай дурака валять, я всего на семь лет старше тебя. Доживи до моих лет, и ты поймешь, что это не смешно.

Они хлопнули в воздухе ладонью о ладонь, потом Брэнсон, помрачнев, заявил:

— Видок у тебя — хуже некуда. Я серьезно.

— Меня, видишь ли, газеты не любят.

— А, ну да, я волей-неволей заметил, что ты нынче утром заработал пару колонок рекламы в самых паршивых листках.

Он отпер и распахнул парадную дверь.

Шагая за ним следом, Грейс сказал:

— Большое тебе спасибо, умеешь ты подбодрить человека.

Потом, пока они ждали лифта, спросил:

— Как твоя половина?

— Отлично.

— А малыши?

— Сэмми — полный блеск. Реми обращается в кошмар.

Они вошли в лифт, Брэнсон нажал на кнопку седьмого этажа.

Выйдя из лифта, они прошли до самого конца коридора, к квартире. Брэнсон отпер дверь.

Новая, современная квартира. Низкие диваны, простые гравюры на стенах, телевизор с плоским экраном и DVD-плеером, довольно мудреный музыкальный центр. В основной спальне стояла низкая кровать, неубранная, и столики с лампами новейшей конструкции.

— Неплохое логово, — сказал Грейс.

Внимание его привлекла фотография в рамке. Приятной внешности светловолосый мужчина лет под тридцать, обнимающий за плечи более чем привлекательную женщину того же примерно возраста, с длинными темными волосами.

— Это он?

— И она. Майкл Харрисон и Эшли Харпер. В субботу должны пожениться. Во всяком случае, так оно задумано.

— Ты сказал, что со вторника, с вечера, никто его не видел? Что ты о нем знаешь?

— Здешний уроженец, дела у него идут хорошо. Застройщик. Компания «Дабл-Эм пропертиз». Партнера зовут Марк Уоррен. Недавно перестроили старый склад в Шоремской гавани. Тридцать две квартиры, все проданы еще до окончания строительных работ. Они в этих местах много чего понастроили, одни дома просто переделывали под жилье, другие строили заново. А эта цыпочка состоит у Майкла в секретаршах.

Грейс снял фотографию со стола.

— Чертовски хороша. Я бы и сам на такой женился.

— Вот и я о том же. Если бы ты собирался жениться в субботу на такой принцессе, стал бы ты подаваться в бега?

— В здравом уме не стал бы.

— Ну так, а если он не сбежал, то где он?

Грейс ненадолго задумался:

— Ты что-то такое говорил о мальчишнике и о розыгрыше?

— Это мне невеста рассказала. И это была моя первая версия. Мальчишники бывают иногда очень разгульны. Так я думал еще вчера. Но забуриться куда-то на две ночи подряд?

— Может, он струсил? Или нашел себе другую?

— Все может быть. Но погоди, я хочу тебе кое-что показать.

Грейс прошел за ним в гостиную. Брэнсон сел за компьютер, включил его, застучал по клавиатуре. На экране появился запрос пароля. Брэнсон продолжал молотить по клавишам, и вскоре экран заполнился данными.

— Это как же ты управился? — спросил Грейс. — Откуда знаешь пароль?

Брэнсон искоса взглянул на него:

— А тут никакой пароль и не нужен. Увидев запрос пароля, люди обычно теряются в догадках. А зачем человеку пароль, если никто, кроме него, компьютером не пользуется?

— Здорово. Ты у нас, оказывается, хакер.

Брэнсон, проигнорировав это замечание, сказал:

— Ты лучше вот к этому присмотрись.

Грейс уселся перед компьютером.

Всего в трех километрах от них сидел за компьютером и Марк Уоррен. Дело происходило в офисе, который они вот уже семь лет делили с Майклом.

Компания «Дабл-Эм пропертиз» занимала четвертый этаж шестиэтажного дома времен Регентства — дом этот стоял неподалеку от Брайтонского железнодорожного вокзала. Помимо офиса здесь имелась комната для совещаний, приемная и маленькая кухонька. Мебель была современная, функциональная. На стенах висели фотографии трех гоночных яхт, которыми Марк и Майкл владели на паях, и снимки построенных ими домов — бывшего склада в Шоремской гавани, в котором теперь размещались тридцать две квартиры, старого отеля «Редженси», преобразованного в десятиквартирный дом, и двух старых конюшен, также переделанных в жилые дома. Их последний, самый амбициозный проект был еще не завершен: его изображал графический набросок — два гектара леса, на которых они получили разрешение построить двадцать домов.

Весь этот день Марк через каждые пять минут набирал номер сотового телефона Майкла. И всякий раз попадал на голосовую почту. Это означало — если телефон не отключен или у него не сдохли батарейки, — что Майкл все еще там. Судя по времени катастрофы, ребята зарыли его часов в девять позапрошлым вечером. Примерно сорок пять часов назад.

Главное — не паниковать.

И продолжать стирать все, что есть в электронной почте. Ящик входных сообщений. Ящик сообщений посланных. Уже отправленных в корзину. Все, что есть, все папки. Уничтожить всю почту дело невозможное, на каком-то сервере киберпространства она все равно сохранится, однако так далеко никто наверняка не полезет. Или полезет? Он набирал слово за словом, проводя по каждому расширенный поиск. «Майкл». «Мальчишник». «Ночь». «Джош». «Пит». «Роббо». «Люк». «Эшли». «Операция „Месть“».

Джоша держали на системе жизнеобеспечения, состояние его было критическим, мозг почти наверняка поврежден, и серьезно. Марк сглотнул, во рту у него было сухо. Джоша он знал еще со школьных времен. Ну и Люка с Майклом тоже, конечно. Пит и Роббо появились позже — знакомство с ними состоялось в брайтонском пабе, когда все уже были старшеклассниками. Джош, как и Марк, был парнем методичным и честолюбивым. И к тому же красивым. Женщины всегда увивались вокруг Джоша, как и вокруг Майкла. Одним людям все дается от природы, другим, как Марку, приходится поливать каждый отрезок жизненного пути потом и кровью. Но Марк даже в свои молодые еще годы, в двадцать восемь лет, уже знал: ничто не может длиться вечно. И рано или поздно тебе улыбнется удача.

Он взял со стола документ и вдруг увидел то, что лежало под ним. Свой органайзер, «Палм».

И при взгляде на эту машинку его пробил холодный пот.

4

Простившись с суперинтендентом Грейсом, Гленн Брэнсон пересек на своем синем «воксхолле» весь город. Он оставил машину на парковке за массивным зданием брайтонского полицейского участка и, воспользовавшись служебным входом, поднялся по каменной лестнице в офис.

Времени было 18:20. На работе задерживались двое коллег: детектив-констебль Ник Николл, лет тридцати без малого, высокий как жердь, ревностный работник и отличный футбольный форвард, и детектив-сержант Белла Мой — ровно тридцать пять, живое лицо под копной каштановых волос.

Едва Брэнсон уселся за свой стол, зазвонил телефон.

Звонили из дежурной части. Его уже целый час ожидала какая-то женщина.

— Это связано со случившейся во вторник автокатастрофой — пропавшим женихом.

— А, да. Хорошо, сейчас спущусь.

Во плоти Эшли Харпер выглядела точь-в-точь такой же красавицей, как и на фотографии. Брэнсон отвел ее в комнату для собеседований, налил обоим по чашке кофе, закрыл дверь и уселся напротив женщины.

Она поставила свою модную сумочку на пол. С посеревшего от горя лица на Брэнсона смотрели прекрасные серые глаза. Несколько прядей каштановых волос спадали на лоб, остальные изысканной волной спускались на плечи. Выглядела она безукоризненно, и это его несколько удивило. В ее состоянии люди обычно о своей внешности не заботятся.

— Вас трудно поймать, — сказала она.

— Да, извините, — Брэнсон поднял руки. — Представляю себе, что вы должны сейчас чувствовать.

— Да ну? В субботу я собиралась выйти замуж, а о моем женихе со вторника нет никаких вестей. Мы договорились в церкви, пригласили две сотни гостей, мне шлют подарки. Откуда у вас может быть хоть какое-то представление о том, что я должна чувствовать?

По щекам у нее покатились слезы. Она порылась в сумочке, вытащила носовой платок.

— Послушайте, извините. Я с самого утра только исчезновением вашего жениха и занимаюсь.

— И? — Она промокнула глаза.

— Боюсь, что пока мне сказать вам нечего. Как я уже говорил вам по телефону, обычно, если человек исчезает…

Харпер прервала его:

— Господи, да при чем тут обычно? Когда мы не вместе, Майкл звонит мне по пять раз на дню. А дней прошло уже два.

Брэнсон изучал ее лицо в надежде, что она как-то выдаст себя. Но не увидел ничего. Лишь молодую женщину, отчаянно жаждущую услышать новости о возлюбленном.

— Выслушайте меня, ладно? — сказал он. — При обычных обстоятельствах два дня — это не тот срок, после которого полагается поднимать тревогу. Однако я согласен, в вашей истории все выглядит странновато.

— Вы понимаете, что с ним что-то случилось? Друзья что-то сделали с ним — где-то заперли или послали куда-то, не знаю, какую чертовщину они придумали. Я… — Она опустила голову, словно желая скрыть слезы.

Гленн был тронут.

— Мы делаем все возможное, чтобы найти Майкла, — мягко сказал он.

— Например? Что именно вы делаете? — Выражение горя на миг покинуло лицо Эшли, словно она вуаль подняла, но следом пришел новый поток слез и всхлипов.

— Мы провели поиски вблизи места катастрофы, наши сотрудники все еще работают там. Иногда люди после катастрофы дезориентированы, поэтому мы прочесали все окрестности. Сейчас мы уже объявили тревогу, общую для всех полицейских сил. Аэропорты, морские порты…

— Вы думаете, он сбежал? Но почему?

Гленн решил воспользоваться методом, которому научил его Грейс, — методом, позволяющим определить, лжет человек или говорит правду, — и потому спросил:

— Что вы сегодня ели на завтрак?

Харпер удивленно уставилась на него:

— Что я сегодня ела на завтрак?

— Да.

Он следил за ее глазами. Глаза сместились вправо. Режим вспоминания. Мозг человека состоит из двух полушарий, левого и правого. В правом обычно размещается долгосрочная память, в левом протекают творческие процессы. Когда человеку задают вопрос, глаза его почти неизменно смещаются в сторону полушария, которое он использует. У некоторых людей память хранится в правом полушарии, у некоторых в левом.

Если человек говорит правду, глаза его сдвигаются в сторону полушария, хранящего воспоминания; если лжет, глаза уходят к полушарию творческому. Брэнсон научился определять, говорит человек правду или лжет, наблюдая за тем, как движутся его глаза при ответе на простой «контрольный» вопрос вроде заданного им только что.

— Я сегодня не завтракала, — ответила она.

Теперь, решил он, пришло время задать главный вопрос:

— Мисс Харпер, многое ли вам известно о финансовых делах вашего жениха?

— Я шесть месяцев проработала у него секретаршей. Вряд ли существует много такого, о чем я не знаю.

— Стало быть, о принадлежащей ему компании на Каймановых островах вам известно?

Искреннее удивление на лице. Однако глаза стрельнули влево. Режим творчества, или «конструирования». Сейчас соврет.

— На Каймановых островах?

— Компания принадлежит ему и его партнеру… — Брэнсон помолчал, достал записную книжку, перелистал несколько страниц, — Марку Уоррену. Вы знали о ее существовании?

Некоторое время она молча смотрела на него, потом:

— Нет, я ничего об этом не знаю.

Он кивнул:

— Хорошо.

— Вы не скажете мне большего?

Звучание ее голоса чуть изменилось. Благодаря Рою Грейсу Брэнсон знал, что это значит.

— Да я большего и не знаю — надеялся, вы мне что-нибудь расскажете.

Глаза Харпер снова стрельнули влево.

— Нет, — сказала она. — Простите.

— Возможно, это и не имеет никакого значения, — сказал Брэнсон. — В конце концов, уклониться от встречи с налоговым инспектором норовит каждый.

— Майкл честный бизнесмен, он никогда не сделал бы ничего противозаконного.

— Я и не намекаю на это, мисс Харпер. Я просто пытаюсь понять, насколько полны ваши представления о человеке, за которого вы выходите замуж.

— И что это значит?

Он поднял перед собой ладони:

— Это вовсе не обязательно должно что-то значить.

Он улыбнулся Эшли, но ответной улыбки не получил.

Дэви сидел посреди беспорядка, царившего в жилом автофургоне, который стоял за домом его отца в Льюисе, и смотрел американский полицейский сериал «Закон и порядок». Его любимый персонаж, крутой коп по имени Рейнальдо Куртис, вглядывался в глаза какого-то подонка, держа его за горло рукой. «Ты у меня на заметке, понял, о чем я?» — рычал Рейнальдо.

Дэви восторженно закричал:

— Да! Ты у меня на заметке! Понял, о чем я?

У ног Дэви на полу, посреди покрывавшего едва ли не каждый сантиметр его поверхности старого хлама, набранного главным образом во время поездок с отцом, были разбросаны остатки обеда ценой в четверть фунта. Рядом с Дэви лежали обломки ручной рации, найденной им две ночи назад.

Началась рекламная пауза, и внимание Дэви обратилось к рации. Он поднял ее, осмотрел. У рации имелась антенна, Дэви вытянул ее на всю длину, направил на экран телевизора, глядя вдоль нее, словно прицеливаясь из ружья. В дверь постучали, она приотворилась на несколько сантиметров. За дверью стоял папа — в старой ветровке и резиновых сапогах.

— Хочешь пострелять кроликов, выходи через пять минут.

Сериал пошел снова. Дэви поднял к губам палец.

Фил Уилер, усмехнувшись, закрыл дверь.

— Пять минут, — сказал он.

Дэви подумал, что, может, клево будет взять с собой рацию на кроличью охоту. Он разобрался в том, куда надо вставлять батарейки, и вставил их. Потом нажал на одну из двух боковых кнопок рации. Ничего не произошло. Он попробовал вторую и сразу же услышал потрескивание статического электричества. И тут, внезапно, комнату наполнил мужской голос.

— Алло?

Дэви от испуга уронил рацию на пол.

— Алло? Алло?

Дэви, улыбаясь во весь рот от восторга, смотрел на рацию. Но тут в дверь постучали снова и голос отца крикнул:

— Я прихватил твое ружье. Пошли!

Испугавшись, что отец может увидеть рацию, — Дэви не следовало утаскивать что бы то ни было с места автокатастрофы, — он опустился на корточки, нажал другую кнопку и с американским акцентом прошипел:

— Извини, не могу говорить, я у него на заметке.

Затем запихал рацию под кровать и выскочил из фургона.

— ЭЙ! АЛЛО. АЛЛО. ПОЖАЛУЙСТА, ПОМОГИТЕ! — Майкл, рыдая, жал и жал на кнопку «ГОВОРИТЕ».

Потрескивание статики. Затем тишина.

Голос, услышанный им, звучал так, словно он принадлежал бездарному актеру, изображающему американского гангстера.

Он посмотрел на часы: 8:50. Долго ли будет продолжаться этот кошмар? И как они объясняют случившееся? Ведь к этому времени, Богом можно поклясться, Эшли, его мать, да просто все должны были взять ребят в оборот. Он пробыл здесь уже… уже…

Почти сорок восемь часов — завтра пятница. Предсвадебный день. А ему еще надо костюм получить. Подстричься. Сочинить свадебную речь. Какого же черта они творят?

— Заберите меня отсюда! — закричал он так громко, как мог, и забил руками и ногами по крышке и стенкам. — Ну, хватит, ребята! Вы уже расплатились со мной, идет?

Он нашарил фонарик, на несколько драгоценных секунд включил его. Направил луч прямо вверх, на понемногу углублявшуюся бороздку в дереве — прямо над его лицом, там, где он процарапал тик пряжкой поясного ремня.

Надо выбраться, к дьяволу, из проклятого ящика. И он протрудился еще несколько минут, царапая дерево, жмурясь, чтобы защитить глаза от опилок.

Марк въехал в своем БМВ на автостоянку отделения травматологии и несчастных случаев больницы графства Суссекс. Выйдя наружу, он торопливо миновал две машины «скорой помощи» и вошел в ярко освещенный вестибюль.

Он направился прямиком в отделение реанимации. И едва подойдя к стойке медицинского поста, услышал громкий, истерический голос, а следом увидел Зои, ее залитое слезами лицо.

— Ты и твой друг Майкл, ваши чертовы тупые розыгрыши! — закричала она. — Идиоты, не повзрослевшие дрочилы!

И Зои упала в его объятия, неудержимо рыдая.

— Он умер, Марк. Только что. Джош умер.

Марк обнял ее, крепко прижал к себе. Он гладил Зои по спине и надеялся, что никаких признаков облегчения его лицо не выдает.

Майкла что-то вырвало из путаного сна. Он взглянул на часы — 11:15. Ночь, должно быть, еще ночь.

По телу сбегали струйки пота. Образовав под ним лужу. Майкл отыскал фонарик, посветил и увидел отражение луча. Вода. На пять сантиметров воды.

Пролить столько пота он, безусловно, не мог.

Майкл зачерпнул правой ладонью немного влаги, с жадностью выпил ее, не обращая внимания на солоноватый привкус.

А когда напился, до него стало доходить, что значит подъем воды. Охваченный паникой, Майкл схватил пряжку и вновь принялся отчаянно скрести по дереву. Через несколько минут пряжка нагрелась настолько, что жгла ему пальцы.

Он взялся за бутылку. Она была еще на треть полна. Майкл с силой ударил горлышком по дереву над собой, и от горлышка отлетел осколок. Теперь он сможет использовать бутылку. Жаль, правда, тратить виски. Он приложил горлышко к губам, сделал большой глоток обжигающей жидкости.

Потом поднял бутылку повыше, вгляделся в нее, сощурясь, при свете фонарика. Виски осталось всего ничего.

И тут прямо над его головой раздался какой-то удар.

Еще один удар. Похоже на шаги.

Словно кто-то встал прямо на крышку!

В каждой жилке его тела загорелась надежда.

— Ладно, сволочи! — закричал он голосом, дрожавшим сильнее, чем ему хотелось. — Чего вы ждете?

Молчание.

Он ударил в крышку кулаком.

— Эй! Вы хоть представляете, сколько времени я тут провел? Это уже не смешно. Вы слышите?

Молчание.

Майкл вслушался. Может, ему показалось? Нет. Шаги были точно. Дикое животное? Тоже нет, шаги были тяжелее.

Он отчаянно заколотил по крышке бутылкой, потом кулаками.

А потом, прямо у него на глазах, дыхательная трубка скользнула вверх и исчезла.

Марк почти ничего не видел. Красная мгла охватившей его паники затуманивала зрение, заполняла мозг. Голос Майкла. Он слышал голос Майкла!

В лесной темноте, под хлещущими струями дождя Марк захлопнул дверцу БМВ, потыкал, не попадая, ключом в замок зажигания. Башмаки его отяжелели от грязи, с бейсболки стекала вода. Он повернул наконец ключ, включил двигатель, и фары машины сразу полыхнули ослепительно-белым светом. В их лучах Марк различил могилу, деревья за ней. Он вглядывался в лист рифленого железа, которым тщательно укрыл могилу, в ветки кустов, набросанные для маскировки поверх листа.

Строительство не начнется еще месяц, самое малое. Причин появляться здесь ни у кого не имеется. Марк включил передачу и поехал по дороге назад.

Утром нужно будет первым делом съездить на знакомую ему мойку. Там изгвазданные машины — дело обычное, и никто на заляпанный грязью БМВ ни малейшего внимания не обратит.

Дэви отпер дверь жилого автофургона, распахнул ее и важно вступил внутрь. «Йееха!» — крикнул он телевизору, всегда включенному — для всех экранных друзей-приятелей Дэви. Джеймс Спейдер сидел у себя в кабинете, беседуя с какой-то красоткой, Дэви ее не знал.

— Я их сотни две перебил, паразитов! Понял, о чем я? — сообщил Дэви Спейдеру с лучшим своим южным выговором.

Однако Спейдер не обратил на него никакого внимания и продолжал беседовать с красоткой. Спать Дэви совсем не хотелось. Ему хотелось поговорить с кем-нибудь, рассказать обо всех кроликах, которых они с папой перестреляли этим вечером.

Внезапно он вспомнил. Есть же человек, который захочет с ним поговорить. И Дэви полез под кровать за рацией.

Достав ее, он нажал на кнопку «ГОВОРИТЕ».

Майкл плакал. Был уже третий час утра, пятничного; завтра его свадьба. Кто — или какая дьявольская сила вытащила дыхательную трубку? Шаги были человеческими, это точно. Но кто же? Зачем? Где Эшли? О чем она сейчас думает?

Внезапно послышалось резкое шипение, сильное и ясное. Рация! А следом прозвучал протяжный голос, говоривший с густым южным акцентом:

— Ты хоть знаешь, какой они вред приносят? А?

Майкл лихорадочно пошарил в темноте, отыскал рацию, нажал на кнопку «ГОВОРИТЕ»:

— Алло? Алло? Дэви?

— Угу, это я с тобой и толкую! Наверняка понятия не имеешь, ведь так?

— Алло, кто вы?

— Ты, парень, насчет того, кто я, не волнуйся. Тут вот какая хреновина — пять проклятущих кроликов сжирают почти столько же травы, сколько одна овца.

Майкл сжимал черный корпус рации, совершенно ничего не понимая, гадая, не галлюцинация ли у него.

— Могу я поговорить с Марком? Или с Джошем?

На несколько секунд наступило молчание.

— Алло? — сказал Майкл. — Вы еще здесь?

— Я никуда уходить не собираюсь, друг мой.

— Кто вы?

— Возможно, я — Человек Без Имени.

— Послушайте, шутка зашла слишком далеко. Пожалуйста, вытащите меня отсюда.

— Как тебе двести кроликов за раз, впечатляет, а?

Майкл уставился на рацию. Может, на том конце сумасшедший? Тот самый псих, который вытащил дыхательную трубку?

— Послушайте, — сказал он. — Меня засунули сюда друзья, в шутку. Вы не могли бы вытащить меня, пожалуйста?

— Так ты че, в переплет, что ли, попал? — поинтересовался американский голос.

Все еще не уверенный, не имеет ли он дело с какой-то игрой, Майкл ответил:

— В самый худший.

— А чего ты думаешь насчет двух сотен кроликов? Любой малый, который уложил двести кроликов, он точно должен быть малым хоть куда, понял, о чем я?

— Совершенно с вами согласен.

— Ладно, тогда мы с тобой на одной стороне. Это клево.

— А как же. Клево, — сказал Майкл, стараясь ублажить Дэви. — Так, может, вы поднимете крышку и мы все обсудим?

— Я счас приустал. Думаю, надо бы малость соснуть.

— Эй, нет, не надо! Ну же, прошу вас, вытащите меня!

После долгого молчания голос произнес:

— Это вроде как зависит от того, из какого такого отсюда.

— Из проклятого гроба.

— Шутки шутишь? Ладно, я пошел. Поздно уже.

— Эй, прошу, подождите. Подождите.

Рация умолкла.

Утром, в начале десятого, Рой Грейс сидел в своем кабинете, чувствуя себя усталым как собака. Дверь отворилась, вошел Брэнсон — кофе из «Старбакса» в одной руке, два бумажных пакета в другой.

— Здорово, мужик! — радостно поприветствовал он Грейса и плюхнулся в кресло напротив него. — Перекусить не желаешь?

Грейс покачал головой:

— Что это тебя занесло в нашу трущобу?

— Мне потребовалась мудрость, накопленная тобой за долгие годы. Пара минут у тебя найдется?

— А у меня есть выбор?

Не обращая внимания на эти слова, Брэнсон продолжал:

— Значит, тут вот какое дело. — Он откусил кусок круассана. — Пятеро ребят отправились на мальчишник, так? А жених большой охотник до розыгрышей. В прошлом он с каждым из них проделал какой-нибудь фокус — одного беднягу привязал к полке ночного поезда на Эдинбург, а у того на следующий день в Брайтоне венчание было.

— Приятный человек, — заметил Грейс.

— Ровно из тех весельчаков, каких хочется иметь в друзьях. Итак, они впятером отправились в путь. И где-то по пути потеряли жениха, Майкла Харрисона. Потом попали в катастрофу, трое погибли на месте, четвертый умер прошлой ночью в больнице. А Майкл просто исчез. Сейчас утро пятницы, через двадцать четыре часа с небольшим он должен венчаться. — Брэнсон отхлебнул кофе. — У нас имеется невеста, Эшли Харпер, деловой партнер, Марк Уоррен. И…

Грейс поднял на него вопросительный взгляд.

— И то, что мы вчера откопали в компьютере.

— Банковский счет на Каймановых островах. — Грейс нахмурился. — Ты говорил, что деловой партнер на мальчишнике отсутствовал.

Память Грейса всегда производила на Брэнсона большое впечатление.

— Верно.

— Поскольку он застрял в другом городе из-за отложенного авиарейса. Так куда, по его мнению, отправился Майкл Харрисон? На Каймановы острова?

— Ты же видел невесту Харрисона. И мы с тобой согласились, что ни один человек, пребывая в здравом уме, такую не бросил бы и не сбежал. К тому же…

— К тому же что?

— Она врет. Я проверил ее на твоем трюке с глазами. Спросил, известно ли ей про счет на Каймановых островах, она сказала, что ничего не известно. И соврала.

— Может быть, она просто выгораживает жениха. — Грейс задумался. — Так какие у тебя пока что есть версии?

— Возможно, дружки Майкла решили с ним поквитаться, связали его и где-то оставили. Или с ним случилось несчастье.

— Если бы друзья-приятели задумали какую-то проказу, скажем, привязать Майкла к дереву, его деловой партнер, Марк Уоррен, наверняка знал бы об этом.

— По словам мисс Харпер, ему известно, что друзья затевали что-то, однако, к какому решению они пришли, он не знает.

— Общую тревогу ты объявил?

— Да, фотографию Харрисона разослали сегодня утром. Объявлен в розыск как пропавший без вести.

Грейсу показалось, что над головой его проплыла черная туча. «Пропавший без вести». Эта фраза всякий раз сильно действовала на него, напоминая о том, что произошло с ним самим. Он подумал о той женщине, Эшли. До свадьбы остался один день, а ее мужчина исчез. Что она должна чувствовать?

— Гленн, ты говорил, тот парень был большим шутником. Может, он просто задумал очередную проделку и вот-вот объявится, улыбаясь от уха до уха?

— После гибели четверых его лучших друзей?

Мобильный телефон Брэнсона дважды резко звякнул. Он ответил на вызов.

— Гленн Брэнсон… Да? Хорошо, отлично. Через час буду. — И глядя на Грейса, сказал: — Из компании «Водафон» только что пришла распечатка сигналов, полученных с телефона Майкла Харрисона. Не хочешь поехать со мной в участок?

— Да, конечно.

Вода продолжала подниматься. Майкл лихорадочно проработал всю ночь, пиля дерево острым стеклом, и теперь руки его ныли от усталости.

Каждые пятнадцать минут он нажимал на рации кнопку «ГОВОРИТЕ». И каждый раз слышал только треск.

Было уже 11:03. Пятница.

Он продолжал работать, стекло понемногу истиралось в порошок, его оставалось все меньше и меньше, но Майкл работал, все время думая о том, что, когда закончится стекло, у него еще останется пряжка…

Рация с резким шипением ожила, снова послышался голос с поддельным американским акцентом:

— Хай, дружище, как дела?

Майкл нажал на кнопку «ГОВОРИТЕ»:

— Дэви? Это вы?

— Только что смотрел новости по телику, — сообщил Дэви. — Так там показали автомобильную катастрофу, на которой я был с папой во вторник! Парень, это было что-то! Все погибли, а один и вовсе пропал!

Майкл стиснул рацию:

— Какая была машина, Дэви?

— «Форд-транзит». Ну и поуродовался он! Один, правда, выжил, да после тоже загнулся.

Майкла одолела неудержимая дрожь.

— Этот парень, который пропал, — вы знаете, кто он?

— Угу. Ладно, мне надо идти, папе помогать.

— Дэви, выслушайте меня. Возможно, я именно этот парень и есть. Как его звали?

— Да я не знаю. Они просто сказали, что он хотел завтра пожениться.

Майкл закрыл глаза. О нет, Боже, о нет.

— Дэви, та катастрофа произошла во вторник?

— Навроде того.

Майкл с новой настойчивостью прижал рацию к губам:

— Дэви, я — тот самый парень! Тот, который собирался завтра пожениться! Выслушайте меня внимательно.

— Мне идти надо — я с тобой потом поговорю.

Майкл закричал:

— Дэви? Не уходите, прошу вас!

Треск статики сказал ему, что Дэви еще не выключил рацию.

— Дэви? Мне нужна ваша помощь! Вы единственный человек в мире, который может мне помочь.

Снова долгое молчание. Затем:

— Как тебя зовут?

— Майкл Харрисон.

— По телику только что сказали твое имя!

— У вас есть машина, Дэви? Вы водите?

— У папы есть грузовик.

— Можно, я поговорю с вашим папой?

— Э-э — не знаю. Он занят.

Майкл отчаянно и торопливо думал, как ему достучаться до этого типа.

— Дэви, вы хотите стать героем? Хотите, чтобы вас показали по телевизору?

Голос стал насмешливым:

— Меня по телевизору? Как кинозвезду, что ли?

— Да, вы только дайте мне поговорить с вашим папой, и я объясню ему, как сделать из вас кинозвезду.

— Не могу. Тут, вроде того, проблема. Папа не знает, что у меня есть рация. А если узнает, здорово разозлится.

Пытаясь улестить его, Майкл сказал:

— Если он узнает, что вы герой, то будет вами гордиться.

— Ты так считаешь?

— Считаю.

— Ладно, тогда я пошел. До контакта! Конец связи.

Эшли, сидевшая в кресле посреди гостиной в доме матери Майкла, смотрела перед собой сквозь пелену слез.

— В два придет портниха, — произнесла она. — Как по-вашему, что мне делать?

Джилл Харрисон сидела напротив Эшли на софе. От сигареты, зажатой в ее пальцах, поднималась тонкая струйка дыма.

Голос у нее был сипловатый, и говорила она с резким суссекским акцентом:

— Он хороший мальчик. В жизни никого не подводил. Тут дело не в нем, не в Майкле.

Она покачала головой, подняла сигарету к губам.

— Пошутить, правда, любит. — Джилл иронически ухмыльнулась. — Мальчишкой, под Рождество, всех нас изводил пукающими подушками. Но сейчас дело не в нем, Эшли.

— Я знаю.

— С ним что-то случилось. Это с ним мальчики что-то учинили. Или еще один несчастный случай. Он не сбежал от тебя. В воскресенье вечером он заглядывал сюда, рассказывал мне, как любит тебя, как он счастлив, благослови его Небо. А какой он надежный. С тех пор, как его отец… — Джилл поджала губы. — Он тебе говорил?

Эшли кивнула.

— Он занял место отца. Без Майкла я бы не справилась. Он был таким сильным. Настоящая опора для меня и Кэрли. Кэрли тебе понравится. Майкл послал ей денег на билет из Австралии, чтобы она могла прилететь на свадьбу. Появится здесь с минуты на минуту. Пару часов назад звонила мне из аэропорта.

Эшли улыбнулась ей:

— Я уже познакомилась с Кэрли перед самым ее отъездом в Австралию, она заходила в офис.

— Кэрли девочка хорошая. — Джилл Харрисон наклонилась вперед. — Знаешь, Эшли, Майкл всю жизнь так много работал. Никто его по-настоящему не ценил. Марк хороший мальчик, но…

— Но что?

— Я Марка с детства знаю. Они с Майклом были неразлучны. Но только временами мне кажется, что Марк ему немножко завидует.

— По-моему, им хорошо работается вместе, — сказала Эшли.

— Я всегда ему говорила: будь с Марком поосторожнее.

— Что вы такое говорите?

— Ты хорошо влияла на Майкла. Старалась, чтобы у него все было в порядке, ведь так?

— Майкл сильный, — сказала Эшли. — И с ним все в порядке, он хороший человек.

— Да, конечно. С ним все в порядке. Он нам вот-вот позвонит. — Она перевела взгляд на телефон. — Насчет твоей встречи с портнихой, милая. Тебе надо пойти на нее. Майкл появится. Ты ведь веришь в это, правда?

Эшли, на миг замявшись, сказала:

— Конечно, верю. — Она встала, подошла к матери своего жениха, обняла ее. — Все будет хорошо.

5

Когда они вошли в полицейский участок, Грейс ощутил приступ ностальгии. В участке стоял гул, Грейс провел здесь почти пятнадцать лет и вспоминал о том времени с удовольствием.

Поднявшись на пятый этаж, Грейс прошел за Брэнсоном в длинную узкую комнату, в которой его коллега организовал центр по расследованию исчезновения Майкла Харрисона. Шесть столов, каждый с компьютерным терминалом. Два из них занимали детективы, которых Грейс знал и любил, — детектив-констебль Ник Николл и детектив-сержант Белла Мой. Имелся также стенд с закрепленными на рейке большими листами плотной бумаги и маркерная доска, висевшая на стене рядом с крупномасштабной картой Суссекса, утыканной цветными булавками. Пришедшие остановились у стола Беллы Мой, покрытого аккуратными стопками документов.

Указав на бумаги, Белла сказала:

— Тут у меня распечатки «Водафона» по телефону Майкла Харрисона, начиная с утра вторника и до сегодняшних девяти утра. Есть распечатки и по другим четверым.

Затем она ткнула пальцем в карту, изображенную на экране компьютера:

— На эту карту я нанесла все мачты компаний мобильной связи, которыми пользовались эти пятеро: «Оранж», «Вода- фон» и «Ти-Мобайл». «Оранж» и «Ти-Мобайл» работают на частотах более высоких, чем «Водафон», услугами которой пользовался Майкл Харрисон. Последний сигнал его телефона поступил с мачты в Пиппингфорд-Парке. Однако, как мне удалось выяснить, полагаться на то, что это была ближайшая к нему мачта, мы не можем, поскольку, если нагрузка сети велика, она перебрасывает сигналы на любую из доступных мачт.

Окинув взглядом карту, Грейс спросил:

— Каково расстояние между мачтами?

— В городах — около пятисот метров. В сельской местности — несколько километров.

Грейс знал, что компании мобильной телефонии используют целую сеть мачт, работающих как радиомаяки. Мобильный телефон, ведется ли по нему разговор или нет, постоянно посылает сигналы на ближайший из маяков. Имея информацию о таких сигналах, легко составить карту перемещений пользователя любого мобильного телефона.

Белла встала, подошла к висевшей на стене карте Суссекса. Она указала на центр Брайтона — там была воткнута голубая булавка, окруженная четырьмя другими: зеленой, лиловой, желтой и белой.

— Телефон Майкла Харрисона я пометила голубой булавкой. Другие цвета относятся к четверым его спутникам. Легко видеть, что все пятеро оставались неразлучными с семи до девяти вечера.

Грейс проследил за ее пальцем, указавшим три разных места.

— В каждом из этих мест имеется паб. Но вот здесь все становится интереснее, — Белла указала на точку в двадцати четырех километрах от Брайтона. — Здесь их осталось только четверо.

— Какими были дальнейшие перемещения голубой булавки? — спросил Брэнсон.

— Никакими, — подчеркнуто ответила Белла.

— То есть примерно в восемь сорок пять, — сказал Грейс, — они разделились?

— Если только Харрисон не потерял где-то свой телефон.

— Разумеется. А телефон этот сигналы все еще подавал? — спросил Грейс.

— Последний поступил во вторник, в двадцать сорок пять.

Грейс кивнул:

— Майкл Харрисон человек энергичный, деловой. Завтра у него свадьба. За двадцать минут до автомобильной катастрофы, в которой погибли четверо его лучших друзей, телефон Харрисона замолчал. В последние годы он тайком переводил деньги своей компании на банковский счет, открытый на Каймановых островах. А его делового партнера, который должен был присутствовать на мальчишнике, там не оказалось. Я пока правильно все излагаю?

— Да, — сказал Гленн Брэнсон.

— Тогда возможно, что Харрисон мертв. Или хитроумно разыграл собственное исчезновение. Нам необходимо проверить все пабы, какие он мог навестить. Поговорить со всеми, кто его знал. Давайте собирать факты — все.

Телефон на столе Беллы зазвонил. Она сняла трубку, и почти мгновенно на лице ее возникло выражение, говорящее, что появилась важная новость.

— Вы уверены? Во вторник? — Прослушав несколько секунд, она сказала: — Нет, я согласна. Это может оказаться очень полезным. Большое вам спасибо, мистер Халиган.

Положив трубку, она взглянула на Грейса:

— Звонил Шон Халиган, владелец похоронного бюро, в котором работал один из погибших, его племянник Роберт Халиган. Там только что обнаружили пропажу гроба.

— Пропажу гроба? — переспросил Гленн Брэнсон.

Грейс помолчал. Потом вопрошающе взглянул на Брэнсона:

— Похоже, мы имеем дело с какой-то жутковатой шуточкой.

— Ты же не думаешь, что друзья могли засунуть его в гроб?

— У тебя есть теория получше?

— Гроб был самой дорогой из моделей Шона. Однако как раз у этого имелся изъян. Дерево оказалось покоробленным, и дно гроба утратило герметичность.

— Сколько времени может протянуть в гробу человек? — спросил Николл.

— При закрепленной крышке все зависит от того, есть ли у него доступ к воздуху, вода и еда. Без воздуха — недолго. Несколько часов, от силы день, — ответил Грейс.

— Прошло уже три дня, — сказал Брэнсон.

Грейс вспомнил, как читал о человеке, которого после землетрясения в Турции извлекли живым из-под развалин дома, под которыми он провел двенадцать дней.

— При наличии воздуха — по меньшей мере неделю, а то и дольше, — сказал Грейс. — Будем исходить из того, что, если друзья сыграли с ним какую-то на редкость идиотскую шуточку, без воздуха они его не оставили. Если оставили, мы ищем труп. — Он обвел команду детективов взглядом. — С Марком Уорреном вы, полагаю, поговорили?

— Он еще и шафер Харрисона, — ответил Николл. — Говорит, он знал, что друзья собирались устроить пробежку по па- бам, как оно и положено в мальчишник, однако застрял вне города и принять в ней участие не смог. А о том, что произошло потом, он ни малейшего представления не имеет.

Грейс нахмурился, потом взглянул на часы.

— Кто-нибудь разговаривал с их подружками, женами?

— Я, — сказала Белла. — Разговоры получились тяжелые, поскольку все они в шоке, но одна из них была еще и очень сердита — Зои.

Белла взяла со стола блокнот.

— Вдова Джоша Уолкера. По словам Зои, Майкл вечно устраивал дурацкие розыгрыши, и она уверена, что приятели задумали ему отомстить.

— И шаферу об этом ничего не известно? Что-то не верится, — сказал Грейс. — Одно дело прошвырнуться в ночь мальчишника по пабам, и совсем другое — прихватить с собой на такую прогулку гроб. Экспромтом гроб с собой никто не берет.

Он обвел взглядом всех четверых.

— Я совершенно уверен, что Марку Уоррену ничего не известно. Какой ему смысл врать? — сказал Николл.

Наивность молодого детектива Грейсу не понравилась. Сейчас он Николлу его промашку решил спустить, однако мысленно отметил, что попозже необходимо будет к ней вернуться.

— Это дьявольски сложная зона поиска, — сказал Брэнсон, снова обратив взгляд к карте. — Сплошной лес, чтобы его прочесать, понадобится человек сто.

— Мы должны попытаться сузить ее, — отозвался Грейс. Он взял со стола Беллы маркер и нарисовал на карте синий кружок, а затем повернулся к Николлу: — Ник, нам нужен список всех пабов, какие находятся в этом кружке. С них мы и начнем. — Потом к Брэнсону: — У тебя есть фотографии ребят, бывших в фургончике?

— По десятку каждого.

— Хорошо. Разделимся на две команды. Мы с Брэнсоном возьмем одну половину пабов, вы — другую.

Фонарик совсем ослаб, теперь он озарял внутренность гроба темно-янтарным тлеющим светом, Майклу же приходилось держать голову как можно выше, чтобы не дать поднимающейся воде омывать ему щеки, заливаясь в рот и в глаза.

Он встряхнул фонарик. На миг тот погас. Потом засветилась, еле-еле, нить накаливания, однако она протянула недолго.

Майкл промерз чуть ли не до костей. Старания прорезать крышку были единственным, что не давало ему замерзнуть еще сильнее. Но пробиться сквозь нее он так и не смог. Он должен сделать это, должен, пока вода не… Майкл старался изгнать из головы немыслимое. Одной рукой ему приходилось держать рацию, чтобы она не ушла под воду, в свободном пространстве между своей грудью и крышкой гроба.

Его охватывало отчаяние. Слова Дэви продолжали звучать у него в мозгу. Фургончик «транзит», разбившийся в то время и в том месте, которые соответствовали случившемуся с ним. Пит, Люк, Джош, Роббо — неужели все они мертвы? Но Марк же должен был знать, что они затевают.

Четыре десять пополудни, пятница. Чем сейчас занимается Эшли? Идет ли еще подготовка к завтрашнему дню?

Раздался щелчок, за ним шипение статики. Потом бестелесный южный говорок:

— Ты это правду говорил, насчет меня и телика?

— Дэви?

— Привет, приятель, мы только что вернулись.

— Дэви, насчет той автокатастрофы, во вторник. Ты знаешь имена погибших?

И Дэви, удивив Майкла, почти мгновенно отбарабанил:

— Джош Уолкер, Люк Гиринг, Питер Уоринг, Роберт Халиган.

— У тебя отличная память, — сказал Майкл, надеясь раззадорить его. — Больше никого? Марка Уоррена там не было?

Дэви рассмеялся:

— Если бы Марк Уоррен попал в ту катастрофу, я бы знал.

— Ты помнишь, где она произошла?

— А26. Три, запятая, шесть километров к югу от Крауборо.

Майкл почувствовал, как в нем вспыхнул лучик надежды.

— Думаю, это не очень далеко от того места, где я нахожусь. Ты умеешь водить, Дэви?

— Это вроде как зависит от того, что значит «водить».

Майкл закрыл глаза.

— Дэви, если я дам тебе номер телефона, ты сможешь его для меня набрать?

— Хьюстон, у нас проблема.

— Скажи мне, что за проблема.

— Понимаешь, телефон стоит в доме папы. А он не знает, что у меня рация — мне не положено. Это наш с тобой секрет.

— Все в порядке, я умею хранить секреты.

— Папа на меня здорово разозлится.

— Тебе не кажется, что он разозлится еще сильнее, если узнает, что ты мог спасти мою жизнь и оставил меня умирать? Я думаю, ты единственный в мире человек, который знает, где я.

— Это ничего, я никому не скажу.

Вода залилась Майклу в рот — илистая, солоноватая. Майкл выплюнул ее, руки, плечи, шейные мышцы его ныли от стараний держать голову над водой.

— Дэви, если ты мне не поможешь, я погибну. Ты можешь стать героем. Ты хочешь стать героем?

— Мне идти надо, — ответил Дэви. — Папа совсем рядом.

Майкл, утратив терпение, заорал:

— Нет! Дэви! ТЫ ДОЛЖЕН ПОМОЧЬ МНЕ!

Долгое молчание. Майкл встревожился — не пережал ли он?

— Дэви? — мягко сказал он. — Ты все еще здесь, Дэви?

— Я все еще здесь.

Голос Дэви изменился. Он стал вдруг кротким, смиренным. Голосом маленького, извиняющегося ребенка.

— Я дам тебе номер телефона. Ты запишешь его, позвонишь от моего имени? Скажешь там, что они должны поговорить со мной по твоей рации, что это очень, очень срочно?

— Ладно. Скажу там, что это очень, очень срочно.

И Майкл назвал ему номер. Дэви сказал, что пойдет позвонит, а после вернется к рации.

Через пять мучительно долгих минут из рации снова прозвучал голос Дэви.

— Там только голосовая почта, — сообщил он.

Майкл стиснул кулаки:

— Ты оставил сообщение?

— Нет. Ты же не сказал, что я должен это сделать.

На Рингмер-роуд, в пабе «Кингз хед», Грейс и Брэнсон показали его владельцу фотографии пятерых мужчин.

— У меня по вечерам в будни бывает не более десятка посетителей. Если бы эти пятеро здесь были, я бы их видел.

Оттуда они отправились в Экфилд, в паб «Фрайарз». Владелицей его была высокая, неряшливая блондинка. Она внимательно изучила фотографии.

— Угу, — сказала она. — Были здесь, все пятеро. Дайте подумать… Во вторник, около восьми.

Она указала на фотографию Майкла:

— Этот выглядел малость окосевшим, но вел себя очень мило. Рассказал мне, что в субботу собирается жениться.

— Вы не слышали, они говорили что-нибудь о своих планах? — спросил Грейс.

— Нет, милок. Они все сидели вон в том углу, — женщина указала на нишу, в которой стояли стол и стулья.

— То есть, куда они собирались поехать потом, вы не знаете? — спросил Брэнсон.

Она покачала головой:

— Ребята прикончили свою выпивку и ушли.

Грейс с Брэнсоном вышли из паба и сели в машину. Грейс позвонил Белле и Нику:

— Как успехи, ребята?

— Нулевые, — ответил Николл. — У нас осталось два паба. А у вас?

— У нас три, — ответил Грейс.

Грейс завершил вызов и несколько секунд просидел в молчании. Потом сказал:

— Автокатастрофа произошла сразу после девяти. Возможно, это последний паб, в котором они побывали, перед тем как запихать его в гроб.

— Могли и еще в один поспеть.

Они посетили три оставшихся в их списке паба — молодых людей ни в одном не вспомнили. Зато Ник и Белла нашли паб, владелец которого их опознал. Сказал, что ушли они после 20.30 и, похоже, здорово пьяные. Отсюда до этого паба было около восьми километров. Эта новость привела Грейса в уныние. Она нисколько не приблизила их к возможности установить, где находится Майкл.

— Надо все же поговорить с его деловым партнером, — сказал он, усаживаясь с Брэнсоном в машину.

— Я думаю, нам стоит организовать прочесывание этих мест.

— Да, но мы должны сузить зону поиска.

— Ты как-то говорил, что знаешь одного типа, который умеет находить потерянное, просто покачав маятником над картой.

Грейс, похоже, удивился:

— Мне казалось, ты в это не веришь.

— Я и не верю. Но я начинаю впадать в отчаяние, Рой. Что мы имеем? Парня, который завтра в два должен идти к алтарю, и у нас осталось, — он посмотрел на часы, — всего двадцать два часа, чтобы доставить его туда. И примерно сто тридцать квадратных километров леса.

В глубине души Грейс считал, что попробовать обратиться к Гарри Фрейму стоит. Однако после фиаско, которое он потерпел в среду в суде, ему не хотелось рисковать своей карьерой.

— Нам надо поднажать, вот этим мы и займемся. Давай сначала исчерпаем все другие возможности, а там видно будет.

— Боишься того, что может сказать босс? — поддел его Брэнсон.

— Доживешь до моих лет, тоже начнешь думать о пенсии.

— Буду иметь это в виду — лет через тридцать.

Одноквартирный викторианский дом Эшли Харпер стоял неподалеку от железной дороги — когда-то в этом районе жили представители рабочего класса, теперь же он становился все более модным прибежищем тех, кто покупал свое первое жилье.

Грейс и Брэнсон позвонили в дверь дома 119, перед которым стоял серебристый «ауди». Спустя несколько мгновений дверь открыла Эшли. Узнав Брэнсона, она печально улыбнулась.

— Здравствуйте, Эшли, — сказал Брэнсон. — Это мой коллега, суперинтендент Грейс. Мы можем поговорить?

— Конечно, входите. Есть какие-нибудь новости?

Они оказались в оазисе холодного минимализма. Белый ковер, белая мебель, большая гравюра в рамке на стене.

— Мы получили подтверждение того, что во вторник вечером вашего жениха видели в пабах, расположенных в окрестностях Эшдаунского леса, — сообщил Эшли Гленн Брэнсон. — С четырьмя спутниками. Однако у нас нет сведений о том, каковы были их планы, если не считать желания выпить.

— Майкл не пьяница, — сурово отозвалась Эшли.

— Расскажите мне о Майкле, — попросил внимательно наблюдавший за ней Грейс. — Как вы с ним познакомились?

Она улыбнулась и на миг явно расслабилась:

— Пришла наниматься на работу в его фирму. Фирму Майкла и его делового партнера.

— Марка Уоррена? — спросил Грейс.

Мгновенное колебание, едва приметное.

— Да.

— А где вы работали прежде? — поинтересовался он.

— В Торонто, в Канаде, в занимающейся недвижимостью фирме. Потом вернулась в Англию и получила эту работу.

— Вернулись?

— Вообще-то я родилась в Англии — все мои корни здесь.

Она улыбнулась.

— Как называлась фирма в Торонто?

— Вы знаете Торонто? — удивившись, спросила Эшли.

— Лет десять назад провел там неделю в Королевской конной полиции.

— Понятно. Фирма была маленькая — часть группы «Бэй».

Грейс кивнул:

— И стало быть, Майкл и Марк Уоррен взяли вас на работу?

— Ну да, в прошлом ноябре. Работа была прекрасная, хорошо оплачивалась. Я хотела побольше узнать о бизнесе, связанном с земельной собственностью, а ребята мне показались вполне милыми.

— Извините за личный вопрос, — сказал Грейс, — но когда вы с Майклом стали парой?

— Где-то через пару месяцев. Правда, мы держали это в секрете, поскольку Майкл считал, что Марку будет неприятно узнать об этом.

Грейс кивнул:

— И когда же Марк об этом узнал?

Эшли снова покраснела.

— Как-то раз он вернулся в офис, когда мы его не ждали.

Грейс улыбнулся. В девушке присутствовала некая уязвимость, которая, насколько он понимал, вызывала практически у любого мужчины потребность защитить ее.

— А потом?

— Какое-то время мы чувствовали себя неловко. Я сказала Майклу, что мне, пожалуй, лучше уйти с работы, но он меня отговорил, Майкл это умеет.

— А Марк?

И снова Грейс отметил, что Эшли чуть приметно дрогнула.

— С ним сложностей не было.

Внимательно следя за ее глазами, Грейс спросил:

— Вы знаете, что у них имелся офшорный бизнес — на Каймановых островах?

Она быстро взглянула на Брэнсона, потом снова на Грейса:

— Нет, я… я не знаю.

— Майкл когда-нибудь разговаривал с вами о «налоговых убежищах» — своих и мистера Уоррена?

В глазах у нее зажглась злоба — так внезапно, что Грейс даже испугался.

— Что это значит? Вы из какой полиции — уголовной или налоговой?

— Чтобы помочь нам найти вашего жениха, вы должны помочь нам узнать его. Итак, ваш жених что-нибудь рассказывал вам о мальчишнике?

Эшли покачала головой:

— Ребята собирались немного выпить, это все, что он мне сказал. Просто скоротать вечер в чисто мужской компании.

— Что вы думаете делать, если он завтра не появится на свадьбе? — спросил Брэнсон.

По щекам у нее покатились слезы. Она встала, вышла из комнаты и возвратилась с носовым платком в руке.

— На самом деле не знаю. Пожалуйста, найдите его.

Подождав, когда она успокоится, и снова внимательно вглядываясь в ее глаза, Грейс спросил:

— У вас с Майклом не случилось никакой ссоры? Ничего такого, что заставило бы его смалодушничать и сбежать?

— Нет. Совершенно ничего. Он… я…

— Где вы собирались провести медовый месяц? — поинтересовался Грейс.

— На Мальдивах. Там райское место.

— Мы призвали на помощь сотню специальных констеблей, и, если в течение ночи Майкл не появится, они начнут досконально обыскивать те места, в которых его в последний раз видели. Однако я не хочу тратить ценное рабочее время полицейских лишь для того, чтобы выяснить, что Майкл загорает на Каймановых островах. Вы понимаете?

Эшли кивнула.

— Чего уж тут непонятного, — с горечью сказала она. — Вас больше всего заботят деньги, а вовсе не Майкл.

— Нет, — смягчив тон, сказал Грейс. — Дело не в деньгах. Я готов распорядиться о любых мерах, чего бы они ни стоили.

— Тогда распорядитесь прямо сейчас. — Она помолчала. — Я вас узнала, по статье в «Аргусе». Они пытались высмеять вас за то, что вы обращались к медиуму, верно?

— Да.

— А я во все это верю. Вы знаете кого-нибудь из них? Медиума, экстрасенса, который умеет отыскивать пропавших людей?

Грейс на мгновение задумался.

— У вас есть что-нибудь, принадлежащее Майклу?

Он сознавал, что Брэнсон сверлит его взглядом.

— Например?

— Часть одежды или украшение.

— Наверное, что-то найдется. Подождите пару минут.

— Ты в своем уме? — поинтересовался Брэнсон, когда они отъехали от дома Эшли.

Грейс, державший в руке медный браслет, который дала им Эшли, ответил:

— Это была твоя идея.

— Да, но я не думал, что ты обратишься к невесте.

— Ты хотел, чтобы мы сперли что-нибудь из его квартиры?

— Позаимствовали. Дружище, ну и опасную же жизнь ты ведешь. А что, если она все расскажет прессе?

— Ты попросил меня о помощи.

Брэнсон искоса взглянул на него:

— Так что ты о ней думаешь?

— Она знает больше, чем рассказала.

— То есть старается прикрыть его?

Грейс вертел в руках браслет.

— А что думаешь ты?

— Ну вот, опять ты отвечаешь вопросом на вопрос.

Грейс решил промолчать. Он вспоминал обстановку дома Эшли Харпер. Ее тревогу, ее ответы на вопросы.

Двадцать минут спустя они остановили машину на набережной Кемп-Тауна и вылезли из нее. Справа от себя Грейс различал Дворцовый причал с его белыми куполами и тусклыми фонарями. Вдоль набережной тянулись красивые, английского ампира фасады. «Ван-Аллен» был одним из немногих здесь современных многоквартирных домов.

Через несколько секунд после того, как они позвонили в квартиру 407, из панельки на бронированной входной двери послышался голос:

— Да?

— Марк Уоррен? — спросил Гленн Брэнсон.

— Да, кто это?

— Полиция. Можем мы поговорить с вами?

— Конечно. Поднимайтесь — пятый этаж.

Послышалось гудение, и Грейс толчком открыл дверь.

— Странное совпадение, — сказал он Брэнсону, войдя с ним в лифт. — Прошлой ночью я играл в этом доме в покер. Здесь живет Крис Кроук.

— Крис Кроук из дорожной полиции? Как это он разжился квартирой в таком доме?

— Женился на деньгах — вернее, развелся с ними.

Они поднялись на пятый этаж, покинули лифт, прошлись по синему ковру и остановились перед дверью с номером 407. Брэнсон нажал на кнопку звонка. Через несколько секунд дверь открыл мужчина лет тридцати, в белой рубашке, полосатых костюмных брюках и черных штиблетах с золотыми цепочками.

— Джентльмены, — произнес он. — Прошу вас, входите.

Грейс смотрел на него с ощущением смутного узнавания. Он где-то уже видел этого человека, и совсем недавно. Но где?

Брэнсон предъявил, как положено, свое удостоверение, однако Марк Уоррен заглядывать в него не стал. Через маленькую прихожую полицейские прошли за ним в собственно квартиру с двумя составленными под прямым углом красными софами и длинным черным лакированным столом.

По своему минималистскому стилю жилище Уоррена, отметил Грейс, походило на дом Эшли Харпер, правда в эту квартиру денег было вбухано намного больше. По стенам ее висели стильные абстрактные картины, из выходящего на море эркерного окна открывался превосходный вид на Дворцовый причал.

— Могу я предложить вам выпить? — спросил Марк Уоррен.

Грейс внимательно изучал его. Этот человек словно излучал беспокойство. Тревогу. Да оно и не удивительно, если учесть, через что ему пришлось пройти. Одна из серьезнейших проблем человека, уцелевшего после какой-либо катастрофы, состоит в том, чтобы справиться с чувством вины.

— Нет, спасибо, — ответил Брэнсон.

— Есть какие-нибудь новости о Майкле?

Грейс рассказал ему об их поездке по пабам и об исчезнувшем гробе.

— Поверить не могу, чтобы они могли проделать что-нибудь вроде кражи гроба, — сказал Марк.

— Но кому же об этом знать, как не вам, — ответил Грейс. — Разве в обязанности шафера не входит организация мальчишника?

— Да, я читал об этом в Интернете, — согласился Марк.

Грейс нахмурился:

— То есть вы к их планам отношения не имели? Никакого?

Голос Марка, когда он взялся отвечать на этот вопрос, звучал неуверенно:

— Я… Нет, я не то хотел сказать. Я к тому, что, ну, знаете, мы — Люк — хотели ему стриптизерш подослать, но это такой вчерашний день, нам требовалось что-нибудь пооригинальнее.

— Чтобы отплатить Майклу Харрисону за все его розыгрыши?

Майкл, явно волнуясь, сказал:

— Да, это мы обсуждали.

— Однако о гробе разговоров не было? — спросил Рой Грейс.

— Совершенно никаких.

— Вам хочется уверить меня в том, что вы, шафер Майкла, ничего не знали о планах, касающихся его мальчишника? В это я, мистер Уоррен, поверить не могу.

И он тут же уловил в голосе собеседника вспышку гнева.

— Вы обвиняете меня во лжи, так что ли? Мне придется поговорить с моим адвокатом.

— Для вас это важнее, чем обнаружение вашего делового партнера? — осведомился Грейс. — Он ведь собирался завтра венчаться. А вы его шафер.

Вглядываясь в лицо Марка Уоррена, Грейс вдруг вспомнил, где видел его раньше.

— Какая у вас машина, мистер Уоррен? — спросил он.

— БМВ-Х5, — ответил Уоррен.

— Та, у которой привод на четыре колеса?

— Да, та самая.

Грейс кивнул, но ничего не сказал.

Когда они вошли в лифт, Брэнсон спросил:

— Что это за история с машиной?

Грейс нажал на нижнюю кнопку, помеченную буквой «Г».

Брэнсон наблюдал за ним.

— Если хочешь попасть на первый этаж, лучше нажать на «П», обычно это так делается.

Грейс молчал. Спустя несколько секунд они вышли в подземный гараж, миновали «феррари», «ягуар» и спортивную «мазду». Затем Грейс остановился перед серебристо поблескивающим внедорожником БМВ-Х5.

— Клевые тут машины, — сказал Брэнсон. — Вот только места сзади у них маловато. У «рейндж-ровера» куда больше.

Грейс осмотрел колеса, потом опустился на колени, заглянул под дверной порожек.

— Когда я прошлой ночью играл здесь в карты, — сказал он, — а после, примерно в четверть второго ночи, шел к своей машине, сюда въезжал вот этот самый БМВ, весь заляпанный грязью.

— Ты уверен, что видел именно эту машину?

Грейс постучал себя пальцем в висок:

— Номерной знак.

— Ну да, у тебя же фотографическая память… И какова твоя версия?

— А твоя?

— Пропавший гроб. Лес. Машина в грязи. Шафер, который хочет поговорить со своим адвокатом. Банковский счет на Каймановых островах. Все это дурно пахнет.

— Оно не пахнет. Оно смердит.

— Так что дальше? Вызываем Марка Уоррена на допрос?

Грейс покачал головой.

— Он умен. А нам следует быть еще умнее. — Он извлек из кармана медный браслет. — Дальше займемся вот этим.

Когда Брэнсон вывез Грейса с Кемп-роуд и покатил по дороге, идущей поверх утесов к Писхэйвену, часы на приборной доске машины показывали 19:30.

— Следующий поворот налево, — сказал Грейс.

Они остановились у маленького, обшарпанного бунгало.

Поднявшись на крошечное крылечко с висевшими снаружи ветряными колокольцами, они позвонили. Спустя несколько секунд дверь отворил маленький, жилистый мужчина лет семидесяти, если не больше, с козлиной бородкой и длинными, собранными в хвостик седыми волосами. Он экспансивно поздоровался с гостями, держа руку Грейса и глядя на него с такой радостью, точно встретил давно пропавшего друга.

— Суперинтендент Грейс! Рад снова увидеть вас!

— И я вас, друг мой. А это детектив-сержант Брэнсон. Гленн, это Гарри Фрейм.

Гарри Фрейм, пожав руку Брэнсону с силой, которая не вязалась с возрастом и размерами старика, уставился на него проницательными зелеными глазами.

— Как приятно познакомиться с вами. Входите, входите.

Они прошли за ним через узкую, декорированную в морском стиле прихожую и оказались в гостиной. У окна стоял круглый дубовый стол и четыре стула, на два из которых их и усадили.

— Чаю, джентльмены?

— Спасибо, — сказал Грейс.

Гарри Фрейм поспешил прочь из гостиной, и через несколько минут туда вошла румяная, седая женщина с подносом, на котором стояли три кружки с чаем и тарелка печенья.

Следом появился ее муж с картой в руках.

— Итак, джентльмены, — сказал он, усевшись напротив гостей, — у вас кто-то пропал?

— Майкл Харрисон, — ответил Грейс.

— Молодой человек, об исчезновении которого писали в «Аргусе»? Ужасная история с этой автокатастрофой. Все они были слишком молоды, чтобы их отзывать.

— Отзывать? — удивился Брэнсон.

— Очевидно, они понадобились духам.

Брэнсон бросил на Грейса взгляд, который суперинтендент напрочь проигнорировал. Фрейм расстелил на столе изданную картографическим управлением карту Восточного Суссекса.

Грейс вытащил из кармана медный браслет.

Фрейм принял браслет, сжал его пальцами, закрыл глаза. Оба полицейских смотрели, как он начинает легонько кивать. Затем старик резко открыл глаза и уставился на Грейса с Брэнсоном так, словно удивился, обнаружив, что они все еще здесь. Он придвинулся поближе к карте и вытащил из кармана бечевку с привязанным к ней маленьким свинцовым грузом.

— Посмотрим, что нам удастся найти, — сказал он.

Грейс отхлебнул чая. Брэнсон тоже.

— Итак… — Опершись локтями о стол, Гарри Фрейм закрыл, словно молясь, лицо ладонями и начал что-то бормотать.

Грейс избегал взгляда Брэнсона.

— Яруммм, — сказал сам себе Фрейм. — Ярумммм. Брнннн.

Тут он вдруг выпрямился, держа указательным и большим пальцами бечевку и раскачивая, точно маятник, свинцовый грузик. Сосредоточенно сжав губы, Фрейм заставил грузик описывать небольшие круги над картой.

— Экфилд? — говорил Фрейм. — Эшдаунский лес?

И он недоуменно взглянул на своих гостей.

— Мы совершенно уверены, что он где-то там, Гарри, — сказал Рой Грейс.

Однако Фрейм покачал головой:

— Нет. Простите, но маятник ничего не показывает. Я попробую другую карту, меньшего масштаба. Расширим поиск.

Глядя на новую карту, которая изображала весь Восточный и Западный Суссекс, Грейс увидел, как маятник описал крутую дугу над Брайтоном.

— Вот тут он и есть, — пробормотал Фрейм.

— В Брайтоне? Не думаю, — отозвался Грейс.

Фрейм принес крупномасштабную карту Брайтона и принялся раскачивать маятник над ней. Спустя несколько мгновений маятник начал описывать круги над Кемп-Тауном.

— Да, — сказал он. — Вот тут он и есть.

Теперь уж Грейс взглянул на Брэнсона.

— Вы ошибаетесь, Гарри, — сказал он.

— Нет, Рой, не думаю. Нужный вам человек именно здесь.

Грейс покачал головой:

— Мы приехали к вам прямиком из Кемп-Тауна, разговаривали там с деловым партнером Майкла.

Фрейм взял со стола браслет:

— Это браслет Харрисона?

— Да.

— В таком случае там вы его и найдете. Мой маятник не ошибается никогда.

— Черт знает что, — сказал Брэнсон Грейсу, когда они отъезжали от дома Гарри Фрейма.

Грейс, ушедший в свои мысли, некоторое время молчал. За последний час сквозь пелену серых туч, низко нависших над морем, начали пробиваться узкие лучи вечернего солнца.

— Предположим на миг, что он прав. Во всех других делах он оказывался прав.

— Так что мы будем делать, мудрый старик?

— Что ж, сейчас около… — Грейс взглянул на свои часы, — девяти вечера, пятница. Не понимаю, чем мы можем заняться — разве что отправиться в Эшдаунский лес с фонарями и лопатами. Если Майкл Харрисон разыгрывает всем шуткам шутку, завтра наступит момент истины.

Когда зазвонил телефон, облаченная в белый махровый халат Эшли сидела, ссутулясь, на кровати и смотрела телевизор. Неожиданный звонок заставил ее выпрямиться.

Она заговорила нервно, почти бездыханно:

— Да, алло?

— Эшли? Я тебя не разбудила, милая?

Эшли схватила пульт, заглушила телевизор. Звонила Джилл Харрисон, мать Майкла.

— Вовсе нет. Да я и спать-то не могу.

— Я хочу, чтобы ты подумала еще раз, Эшли. Я действительно считаю, что тебе стоит отменить завтрашний прием.

Эшли глубоко вздохнула.

— Джилл, мы уже обсуждали все это — вчера и сегодня. Отменять все оплаченное теперь уже поздно; люди съезжаются со всех концов света — как мой канадский дядюшка.

— Очень приятный человек, — сказала Джилл.

— Мы с ним обожаем друг друга, — сказала Эшли. — Он взял отпуск на целую неделю, чтобы поприсутствовать в понедельник на репетиции свадьбы.

— Где он остановился?

— В Лондоне. Конечно, я все ему рассказала, но он ответил, что все равно приедет, чтобы поддержать меня. Моих канадских подруг, они собирались приехать вчетвером, я остановить успела, есть еще лондонские друзья, которые не приедут наверняка. Беда в том, что Майкл наприглашал друзей и коллег со всей Англии. Я постаралась связаться, с кем могла, но мы должны по крайней мере позаботиться о тех, кто все-таки приедет. И я все еще думаю, что Майкл может появиться.

— Я так не думаю, милая. Теперь уже нет.

Эшли заплакала.

— Ох, Джилл, я так стараюсь держаться, но мне это не по силам. Я просто… я все время молюсь, чтобы Майкл вернулся. Каждый раз, как звонит телефон, я думаю, что это Майкл.

— Майкл хороший мальчик, — ответила Джилл. — Он никогда не был жестоким, — а это слишком жестоко.

Наступило долгое молчание. Наконец Эшли нарушила его:

— У вас все в порядке?

— Если не считать того, что я больна от тревоги за Майкла, — да, все в порядке. Кэрли приехала пару часов назад.

— Надо зайти поздороваться с ней. — Эшли немного помолчала. — Вы понимаете, что я имею в виду: столько людей съедется из самых разных мест. Мы просто обязаны встретить их в церкви. И потом, представьте себе: нас там не будет, и вдруг появится Майкл.

— Он поймет, если ты все отменишь из уважения к погибшим мальчикам.

— Пожалуйста, Джилл, пожалуйста, давайте пойдем в церковь и посмотрим.

— Постарайся поспать, милая. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — ответила Эшли.

Она положила трубку, потом, словно зарядившись новой энергией, перекатилась по кровати. Халат распахнулся, обнажив великолепную грудь. Эшли уставилась сверху вниз на лежащего рядом с ней Марка Уоррена.

— Глупая корова, ну ни о чем не догадывается. — Губы Эшли раздвинулись в улыбке, все лицо осветилось радостью.

Она обняла Марка за шею и страстно поцеловала, сначала в рот, а потом ее губы медленно и неотвратимо поползли по его телу вниз.

6

Свой собственный уик-энд Грейс начал с утренней десятикилометровой пробежки по Брайтонскому берегу.

Было время отлива, пара рыбаков искала на морском дне наживку. Грейс, ощущая на губах вкус соли, миновал обгорелый скелет Западного причала и сбежал по пандусу к самому берегу, на котором стояли лодки местных рыбаков, вытащенные достаточно далеко, чтобы до них не добрался и самый высокий прилив. Он пробежал мимо еще не открывшихся кафе, аттракционов, художественных галерей, под балочными фермами Дворцового причала — здесь семнадцать лет назад они с Сэнди обменялись первыми поцелуями.

Мозг его вновь обратился к работе, к горе документов, которая, казалось, только и знала, что расти. Суд над Хоссейном. Старое дело. Исчезновение Майкла Харрисона.

Он достиг идущей высоко над пристанями для яхт прогулочной тропы под обрывами и пробежал еще три километра. Затем, ощущая жжение в легких, развернулся и побежал домой.

В 9:30, приняв душ и позавтракав омлетом с жареными томатами, Грейс с удовольствием, неторопливо пролистал «Дейли мейл». Потом направился в глубину дома — в свой кабинет.

Несколько часов спустя Грейс медленно въехал на крутой холм и миновал церковь Всех Святых в деревне Патчэм, в которой сегодня в два — ровно через сорок пять минут — должно было состояться всем известное венчание. Пока он сидел в своем «альфа-ромео» на травяном клине напротив простой, серого камня церкви, дождь сменился моросью.

Минут через десять появился серебристый БМВ Марка Уоррена. Марк торопливо прошел по дорожке, ведущей к церкви, и скрылся внутри.

Затем подъехало такси, из которого вылез, держа в руке серый цилиндр, высокий, аристократического обличья мужчина в длиннополом сюртуке, светлых брюках и с красной гвоздикой в петлице. Мужчина захлопнул заднюю дверцу машины и тоже направился к церкви. Затем показался серебристый спортивный «ауди». Открылась водительская дверца, появилась Эшли — в белом венчальном платье, с высокой прической и маленьким зонтом в руках. Из пассажирской дверцы вылезла пожилая женщина в синем платье с белой лентой по краю подола и тщательно уложенными седыми волосами. Прижавшись друг к дружке под зонтом, эта пара тоже заспешила по дорожке к церкви.

Без пяти два через маленькое кладбище к церкви проследовал викарий. Грейс покинул машину, пересек дорогу и тоже вошел в церковь. Внутри все было убрано цветами.

В проходе и нефе стояло десятка два безмолвных людей. Грейс отыскал взглядом нужную ему группу, кивком поздоровался с Эшли, белой как полотно, сжимавшей руку высокого, красивого мужчины в сюртуке, надо полагать, ее отца. По другую сторону от Эшли стояла женщина, которая прибыла вместе с ней на машине.

Эшли, запинаясь, нарушила молчание, представив Грейса сначала смутившейся матери Майкла, а затем мужчине, который оказался дядюшкой невесты.

Дядюшка тепло пожал Грейсу руку, представился — Бредли Каннингем — и, глядя Грейсу прямо в глаза, сказал:

— Рад познакомиться с вами, детектив-суперинтендент.

Отметив его североамериканский выговор, Грейс спросил:

— Вы из каких же мест в Штатах будете?

Мужчина нахмурился:

— Вообще-то я из Канады, Онтарио.

— Прошу прощения.

— Ну что вы. Это общая для вас, англичан, ошибка.

Грейс улыбнулся, окинул одобрительным взглядом его наряд:

— Приятно видеть человека, одевшегося для венчания подобающим образом.

— На самом деле брюки меня просто с ума сводят, — признался Каннингем. — Я это дело взял напрокат, но, по-моему, штаны они мне выдали не те!

Затем лицо его помрачнело:

— Ужасная все-таки история, верно?

— Да, — сказал Грейс. — Ужасная.

Эшли прервала их беседу, представив Грейса викарию, низкорослому, бородатому мужчине с налитыми кровью глазами.

— Я говорил мисс Харпер, что нам следует все отменить, — сказал он. — Это просто смешно — подвергать кого-либо таким мучениям, и как быть с гостями? Какая нелепость.

— Он придет, — со слезой в голосе произнесла Эшли.

И она вопросительно взглянула на Грейса:

— Пожалуйста, скажите ему, что Майкл уже едет сюда.

Грейс взглянул на невесту, такую печальную и хрупкую, и едва удержался от того, чтобы протянуть к ней обе руки.

— Майкл Харрисон еще может появиться здесь, — сказал он.

В двадцать минут третьего викарий поднялся по ступенькам на кафедру проповедника и сказал:

— Невеста и мать жениха попросили меня известить вас, что венчание откладывается на неопределенный срок, зависящий от появления Майкла Харрисона. Никто из нас не знает, что с ним случилось, однако молитвы наши с ним, с его семьей и будущей новобрачной. Мисс Харпер и миссис Харрисон великодушно приглашают вас по крайней мере отведать угощения, столы накрыты в Королевском павильоне.

И викарий прочитал короткую, торопливую молитву. Затем кто-то открыл дверь церкви. Глядя на людей, в молчании покидавших ее, Грейс думал, что все это скорее похоже на похороны.

Час спустя обстановка, царившая в Зале королевы Марии Королевского павильона, праздничным весельем тоже не отличалась. Обременявший один из закусочных столов многоярусный свадебный торт выглядел почти нежеланным напоминанием о причине, по которой собрались здесь люди.

Грейс, приглашенный Эшли, запоздал, он обсуждал по телефону с Николлом и Мой увеличение состава их группы. В участке недавно появилась новая сотрудница, Эмма-Джейн Баутвуд, о которой Белла отозвалась очень хорошо. Грейс предложил немедленно подключить ее к работе.

Теперь, на приеме, он внимательно наблюдал за Эшли и Марком Уорреном. Сидевшая за столом Эшли старательно делала вид, что все идет, как надо.

— Он появится, — услышал ее голос Грейс. — У всего этого есть какая-то причина.

Помолчав, она продолжила:

— Как все странно. Разве день венчания не должен быть самым счастливым в жизни? — и Эшли расплакалась.

За другим столом Грейс заметил сидевших бок о бок мать Майкла и дядюшку Эшли. Некоторое время он задумчиво вглядывался в Бредли Каннингема. От этого занятия его оторвал Марк Уоррен — с белой гвоздикой в петлице и пустым бокалом из-под шампанского в руке.

— Детектив-шержант Грейс?

— Детектив-суперинтендент, — поправил его Грейс.

— П-проштите — не жнал, что ваш повышили.

— А меня и не повысили, мистер Уоррен.

Марк на мгновение отклонился назад, стараясь сфокусировать взгляд на Грейсе. Их разговор явно встревожил Эшли, Грейс видел, как она вглядывается в них через стол.

— Вы что, не можете оштавить эту юную леди в покое? Вы хоть предштавляете, что она шейчаш переживает?

— Именно поэтому я и здесь, — спокойно ответил Грейс.

— Вам шледует Майкла ишкать, а не торчать ждешь.

— Марк! — предупреждающе окликнула его Эшли.

По-прежнему сохраняя спокойствие, Грейс ответил:

— Моя группа делает все, что может.

— По-моему, ничего она не может. Вам ражве положено пить на шлужбе?

— Это минеральная вода.

Марк сощурился, вглядываясь в бокал Грейса.

Эшли, подойдя к ним, произнесла:

— Может, пройдешься по залу, Марк?

Грейс отметил звенящую в ее голосе нервную нотку. Что-то определенно шло не так, вот только он не мог понять что.

Марк Уоррен ткнул ему пальцем в грудь и заговорил громче:

— Жнаете, в чем ваша проблема? Вы не любите богатых людей и шлишком жаняты ловлей автомобилиштов. И ш чего вам волноватша иж-жа какого-то богатого олуха, который штал жертвой неудавшегоша рожигрыша, а?

Грейс заговорил негромко, почти шепотом:

— Я не служу в дорожной полиции, мистер Уоррен.

Уоррен придвинул лицо поближе к лицу Грейса:

— Ах, проштите, не догадалша. Так что вы говорите?

Грейс, по-прежнему тихо, сказал:

— Когда я учился в полицейском колледже, у нас однажды случилась инспекция. И я до блеска начистил пряжку моего поясного ремня. Наш командир приказал мне снять ремень, повернул его тыльной стороной и поднял повыше, чтобы всем было видно. Тыльную сторону я вообще чистить не стал. Это послужило мне уроком — в счет идет не то, что ты видишь.

— И что, шобштвенно, это должно жначить?

— Это уж вы сами подумайте, мистер Уоррен, когда в следующий раз будете мыть ваш БМВ.

Грейс повернулся и вышел из зала.

Усевшись в свою машину, Грейс вновь глубоко задумался. Мысли его обратились к Марку Уоррену, а после Уоррена — к полицейскому курсу психологии, который Грейс прослушал в Штатах, в учебном центре ФБР. Этот курс научил его и прислушиваться к интуиции, и читать язык жестов и телодвижений. И вот у Марка Уоррена с этим языком все обстояло из рук вон плохо. Он только что потерял четверых близких друзей. Его деловой партнер пропал, скорее всего, погиб. Он должен пребывать в шоке, в растерянности, чувствовать себя оглушенным. Но отнюдь не гневаться. Для гнева было еще слишком рано.

К тому же Грейс заметил, как отреагировал Уоррен на его слова о мытье машины. Слова эти явно затронули некий чувствительный нерв.

Он вытащил телефон, набрал номер. Поскольку был уже субботний вечер, Грейс думал, что попадет на автоответчик, но нет, ему ответил живой человеческий голос. Женский. Мягкий.

— Городской морг Брайтона, — произнес голос.

— Клео, это Рой Грейс.

— Рой. Как ты? — в роскошном по обыкновению голосе Клео Моури появилась шаловливая нотка.

— Спасибо, хорошо. Работаешь по субботам?

— Мертвые дней недели не различают.

— Как твои дела, Клео? Что-то голос у тебя грустный.

— Устала, вот и все.

— Те ребята, погибшие во вторник вечером в автомобильной катастрофе, все еще в морге?

— Да. Как и Джош Уолкер, тот, что умер в больнице.

— Мне нужно приехать взглянуть на них. Ничего?

— Да они вроде никуда не собираются.

Мрачноватый юмор Клео всегда нравился Грейсу.

— Буду у тебя примерно через десять минут, — сказал он. Подъехав к моргу, Грейс поставил «альфа-ромео» за синей спортивной «эм-джи», принадлежавшей, решил он, Клео, торопливо прошел под дождем к длинному одноэтажному зданию и нажал на кнопку дверного звонка.

Миг спустя Клео Моури открыла дверь и улыбнулась ему. Привлекательная молодая женщина лет тридцати, с длинными светлыми волосами. На ней был надет зеленый халат хирурга, прочный, зеленый же фартук и резиновые сапоги.

— Чашку чая, Рой?

Яркие синие глаза Клео не отпускали глаз Грейса на долю секунды дольше, чем того требовал вопрос.

— С большим удовольствием. Джо еще не появился?

Грейс попросил приехать сюда и Джо Тиндалла, эксперта по исследованию мест преступления.

— Пока нет. Хочешь, подождем его здесь.

— Да, давай так и сделаем.

Клео щелкнула выключателем чайника и ушла в раздевалку. Вернулась она оттуда с еще одним зеленым халатом, голубыми бахилами, хирургической маской и белыми латексными перчатками — и вручила все это ему.

Пока Грейс натягивал халат и бахилы, Клео заварила ему в чашке чай и открыла жестянку с печеньем. Грейс взял одно.

— Так ты здесь в одиночку всю неделю крутишься? Тебя это не угнетает? Поговорить-то совсем не с кем.

— Я все время занята, — ответила она. — За неделю поступило десять трупов.

Грейс через голову натянул маску, пристроил ее под подбородком.

— Родные четверых погибших здесь побывали?

Она кивнула:

— А пропавший, жених, так и не объявился?

— Нет, — ответил Грейс.

— Ты хочешь выяснить по поводу этих четверых что-то конкретное?

— Когда появится Джо, я хочу начать с их ногтей.

Грейс шел за Клео к главной анатомической, за ними шагал, натягивая перчатки, Джо Тиндалл.

У холодильника, на двери которого стояла цифра 4, Клео остановилась и открыла его. Внутри обнаружились четыре полки на роликах, одна над другой. Клео подкатила поближе подъемник, покрутила ручку, поднимая повыше рабочую поверхность, вытянула на нее верхнюю полку и закрыла дверь. Потом оттянула простыню — под ней лежал мужчина, чье тело и белое как воск лицо были покрыты ссадинами и рваными ранами. На привязанной к большому пальцу бирке значилось: РОБЕРТ ХАЛИГАН.

Грейс первым делом взглянул на руки молодого человека. Руки были большими, с загрубевшей, очень грязной кожей.

— Вся их одежда здесь?

— Да.

— Хорошо.

Грейс попросил Тиндалла взять соскоб из-под ногтей трупа. Тиндалл достал из шкафчика острый инструмент, взял у Клео пакетик, тщательно соскреб в него грязь из-под каждого ногтя Халигана, пометил пакетик и запечатал его.

Руки следующего трупа — Люка Гиринга — были сильно изуродованы, но с довольно чистыми ногтями. Не было грязи и на руках Джоша Уолкера. Зато ее было достаточно на ладонях Питера Уоринга. Тиндалл взял соскобы из-под его ногтей и поместил их в другой пакетик.

Затем он и Грейс тщательно изучили одежду погибших. Ко всем четырем парам полуботинок пристала земля, следы ее в изобилии имелись и на одежде Роберта Халигана и Питера Уоринга. Тиндалл разложил ее по разным пакетам.

— Неприятно просить тебя об этом, Джо, — сказал Грейс, — но мне действительно очень нужно, чтобы ты вернулся в лабораторию и сразу начал работать с этими образцами. Постарайся выяснить, из какой части Суссекса происходит земля.

— Ну, отлично! Ты хочешь, чтобы я выкинул билеты на концерт «Ю-Ту», а они мне, между прочим, обошлись в пятьдесят фунтов каждый, да еще и женщину, с которой у меня назначено свидание, подвел?

— Речь, возможно, идет о жизни человека.

Тиндалл, ничего не ответив, сердито утопал в раздевалку. Уходя, он сказал:

— Чертовски приятного тебе вечера, Рой.

Через несколько минут Клео проводила Грейса к выходу. И, почти уж шагнув под дождь, он вдруг повернулся к ней:

— Когда ты сегодня заканчиваешь?

— Если повезет, через час с небольшим.

Грейс смотрел на нее и думал, что выглядит она и вправду совершенно прелестно. Он перевел взгляд на ее руки — кольца на них не было, хотя, возможно, она просто снимает его на работе.

— Я просто подумал, ты… у тебя есть какие-нибудь планы на вечер?

Глаза Клео вспыхнули.

— Вообще-то есть — у меня назначена одна встреча, а потом мы пойдем в кино, — ответила она. И добавила: — С подругой — со старинной подругой.

Вся обычная самоуверенность покинула Грейса:

— Я не знаю, замужем ты или… или у тебя есть друг… я…

— Ни того, ни другого, — ответила она, не спуская с него выжидательного взгляда.

— Может быть, ты была бы не против сходить со мной куда- нибудь выпить немного, когда у тебя будет время?

Не сводя с него взгляда, Клео медленно раздвинула губы в широкой улыбке и ответила:

— С великим удовольствием.

Грейс вышел из морга и зашагал по бетону к своей машине.

— Ты идиот, — объявила Эшли Марку, неуклюже развалившемуся рядом с ней на заднем сиденье лимузина. — Какого черта ты наскакивал на этого копа?

Марк повернулся к ней, сощурился:

— Хотел шбить его шо шледа.

В окне Эшли увидела приближающееся здание — «Ван-Аллен». Времени было половина шестого.

— И как же ты собирался сбить его со следа?

— А вот он подумает, что я не штал бы грубить, ешли бы у меня было что шкрывать, правильно?

Щелкнуло переговорное устройство, водитель спросил:

— К парадному входу?

— Годитша, — ответил Марк и повернулся к Эшли: — Не хочешь жайти выпить?

— Не знаю, чего я хочу. Я там убить тебя могу.

— Какой же это был глупый фарс!

— Фарс был талантливый, пока ты его чуть не испортил.

Марк вывалился из машины, едва не рухнув на тротуар. Эшли отпустила машину, помогла Марку доплестись до входа в здание. Через несколько минут они уже входили в его квартиру.

— Я не смогу остаться, Марк, — сказала Эшли.

Он начал цепляться за ее белое кружевное платье.

Эшли вывернулась:

— Давай выпьем кофе, и ты расскажешь мне, что, собственно, имел в виду детектив, говоря о мытье БМВ.

— Да я понятия не имею. — Марк взглянул Эшли в глаза и поцеловал ее в губы.

Она неохотно ответила на поцелуй и оттолкнула Марка.

— Я не смогу остаться. Мне нужно заехать к матери Майкла, сыграть роль горюющей невесты — или уж не знаю, что мне там придется разыгрывать. Господи, ну и денек.

Марк плюхнулся на софу:

— А ты меня любишь?

Эшли в отчаянии покачала головой:

— Да, люблю. Почему, я сейчас и представить себе не могу.

Он встал, оттолкнувшись от софы, приблизился, пошатываясь, к Эшли, обнял ее.

— Жнаешь, ешли бы не каташтрофа, ты бы шейчаш была уже мишиш Майкл Харришон. — Он заглянул ей в глаза. — И легла бы ш ним ночью в поштель, ведь так?

— По-моему, это именно то, чего ожидают от жен в свадебную ночь.

— И как бы ты шебя чувштвовала?

Взяв лицо Марка в ладони, Эшли ответила:

— Я бы представляла, что рядом со мной ты.

Он жадно поцеловал ее.

— Мы так хорошо все спланировали, — сказала она.

— У наш был план А. Теперь будет план Б. Что тут плохого?

— Во-первых, то, что ты напился. Во-вторых, мне уже не быть миссис Майкл Харрисон. А это означает, что его половина «Дабл-Эм пропертиз» мне не достанется.

— Вообще-то, ему принадлежат две трети, — сказал Марк. — Жато они доштанутша мне, такое у наш было шоглашение.

— Это если он мертв.

— Почему ты так говоришь? Ешли?

— Ты воздушное отверстие надежно заделал?

Марк, поежившись, ответил:

— Да.

Эшли пристально вглядывалась в него:

— Ты уверен?

— Там крышка на винтах. Я вытащил трубку и шверху еще тонну жемли навалил. Ешли бы он был жив, он ш нами швяжалша бы, так?

Она обняла Марка, прижалась губами к его уху:

— Если ты меня любишь, ты должен всегда говорить мне правду, правильно?

После недолгого молчания Марк произнес:

— Ешть одна штука, которая меня бешпокоит…

— Говори.

— Ты ведь жнаешь, у наш ш Майклом было по «Палму», чтобы принимать электронную почту вне офиша. Ну вот, мы штаралиш не копировать на его «Палм» никакую почту нащет мальчишника, но я думаю, что мог чего-нибудь напутать. А «Палм» был при нем.

Эшли отпрянула от Марка, глаза ее стали острыми, как иглы.

— Ты хочешь сказать, что «Палм» до сих пор с ним? В могиле?

Марк пожал плечами:

— В офише я его не нашел — и в его квартире тоже.

— Ушам своим не верю. Ты должен забрать его. И действовать надо быстро. Как прошлой ночью, Марк.

Направляясь к штаб-квартире Департамента уголовного розыска, Грейс позвонил Гленну Брэнсону.

— Хотел спросить, ты проверял банковский счет Майкла Харрисона, его кредитные карточки?

— Поставил их на постоянное отслеживание. Со вторника, со второй половины дня, никаких изменений. То же с его мобильником. У тебя что-нибудь новое есть?

— Там полетал вертолет, ничего не обнаружил. Николлу и Мой придется проработать весь уик-энд. Пусть отправят фотографию Майкла во все газеты и пусть соберут все, что отсняли в интересующей нас зоне камеры служб безопасности. Нам предстоит решить, затеваем мы полномасштабный поиск или нет. И мне все больше не нравится его партнер, Марк Уоррен. Он что-то знает, но молчит. Нужно проверить его прошлое.

— Мои люди уже занимаются этим.

— Хорошо. Думаю, нам следует также приглядеться к их компании. Выяснить, какой у них там договор страхования.

— И этим тоже уже занимаются. Кроме того, я начал проверку принадлежащей им компании на Каймановых островах. Что ты думаешь об Эшли?

— Пока не понял, — ответил Грейс. — Как-то странно все выглядит. Тебе двадцать семь лет, ты выходишь замуж, а родственник к тебе на свадьбу приезжает только один.

— Может, она сирота. Надо будет проверить и ее.

— Я съезжу поговорю с матерью Майкла, — сказал Грейс. — Должна же она что-то знать о своей будущей невестке.

В начале восьмого — дождь уже прекратился — Грейс в сопровождении одетой в форму женщины-полицейского прошел от своей машины к двери дома Джиллиан Харрисон и нажал на кнопку звонка. Миг спустя дверь отворилась, и Джилл Харрисон — босая, заплаканная, пропахшая сигаретным дымом — с испугом уставилась на Грейса.

Он показал ей свое удостоверение.

— Миссис Харрисон? Я детектив-суперинтендент Грейс.

— Да, я помню, вы были сегодня на приеме.

— Это Линда Бакли, офицер по связи с семьями пострадавших. Могу я переговорить с вами?

— Вы нашли его? Нашли моего сына?

Он покачал головой:

— Боюсь, что нет, извините.

Помолчав с секунду, она сказала:

— Хотите зайти?

— Спасибо.

Он прошел за ней в маленькую гостиную, уселся в кресло, на которое указала Джилл.

— Не хотите чего-нибудь выпить? Бокал вина? Кофе?

— Стакан воды меня бы устроил, — ответил он.

— Мне ничего, — сказала Бакли.

Миссис Харрисон вышла из комнаты, Грейс огляделся. На стене висела копия картины «Воз сена» и большая, в рамке фотография Майкла, обнимающего за плечи Эшли Харпер.

Джилл Харрисон вернулась со стаканом воды для Грейса и опустилась напротив него на диван.

— Я очень сожалею о сегодняшнем дне, миссис Харрисон. Думаю, для вас он был крайне тяжелым, — сказал Грейс.

В комнату вошла молодая женщина — загорелая, немного носатая, с непокорными светлыми волосами.

— Это Кэрли, моя дочь. Кэрли, это детектив-суперинтендент Грейс и Линда Бакли, — сказала Джилл Харрисон. — Кэрли прилетела из Австралии, на свадьбу.

— Я видел вас на приеме, но не имел случая поговорить, — сказал Грейс, вставая и пожимая руку девушке.

— Рада познакомиться с вами, Кэрли, — сказала Бакли.

Девушка присела на диван рядом с матерью.

— Я хотела полностью отменить и венчание, и прием, — сказала Джилл Харрисон. — Но Эшли так настаивала.

— Глупая сука, — сказала Кэрли.

— Кэрли! — воскликнула ее мать.

— Извините, — сказала Кэрли. — Все считают ее такой милашкой. А по-моему, она расчетливая сучка.

И девушка, повернувшись к Грейсу, прибавила:

— Вот вы бы настаивали, чтобы свадьба состоялась?

Грейс тщательно обдумал свой ответ:

— Не знаю. Думаю, она оказалась в безвыходном положении. А вы, похоже, не любите Эшли?

— Нет, не люблю.

— Почему?

— Я считаю ее очень хорошей девушкой, — вмешалась в разговор Джилл Харрисон. — Она умна — с ней есть о чем поговорить. И она была ко мне очень добра.

— Да дерьмо, мам! Тебе просто до смерти хочется иметь внуков. А Эшли холоднее льда и вертит людьми, как хочет.

Грейс бесстрастно спросил:

— Что создало у вас такое впечатление?

— Не слушайте вы ее, — попросила Джилл. — Она устала.

— Чушь! — отозвалась Кэрли. — Эта Эшли просто-напросто охотится за деньгами.

— Насколько хорошо вы обе ее знаете? — спросил Грейс.

— Я с ней встречалась один раз — и то мне много показалось, — ответила Кэрли.

— А с родными ее вы знакомы?

— У бедняжки нет родных — только милейший канадский дядюшка, — ответила Джилл. — Родители погибли во время отпуска в автомобильной катастрофе в Шотландии, когда Эшли было три года. Ее растили приемные родители, очень жестокие люди. Сначала в Лондоне, потом они перебрались в Австралию. Когда ей исполнилось шестнадцать, она бросила их и уехала в Канаду, в Торонто, там ее приютили дядя и тетя. Тетя, насколько я знаю, недавно умерла. Бредли и его жена были единственными людьми, которые относились к ней по-доброму. Ей пришлось пробиваться в жизни самостоятельно.

— Тьфу! — откликнулась Кэрли. — Когда я с ней познакомилась, она сразу показалась мне ненастоящей. А после сегодняшнего кажется настоящей еще меньше. Я не могу ничего объяснить, но брата она не любит.

Через несколько минут после того, как Грейс покинул дом Харрисонов, он решил изменить статус дела об исчезновении Майкла — теперь оно должно будет проходить по разряду серьезных преступлений.

Марк добрался до садово-огородного магазина Ньюхейвена, портового города в шестнадцати километрах от его дома, незадолго до восьми, времени закрытия. Быстро пробежавшись вдоль полок, он купил лопату, отвертку, молоток, стамеску, фонарик, резиновые садовые перчатки и резиновые же сапоги.

Пытаясь протрезветь, Марк проглотил три чашки крепкого кофе. Он понимал, что следовало бы что-нибудь съесть, но желудок словно узлом завязало. Эшли рассердилась на него — он никогда еще не видел ее такой сердитой, и это его напугало.

Марк ехал к Эшдаунскому лесу. На шоссе опускался туман, ветровое стекло покрыла тонкая пленка влаги. Кусты на опушке леса показались Марку знакомыми, и он сбавил скорость.

Несколько мгновений спустя под колесами машины загромыхала первая металлическая решетка, защищающая лес от скота, следом вторая, Марк прибавил ходу, и машина заколыхалась по глубоким колеям. Повернув направо, Марк добрался до поляны.

К его облегчению, лист гофрированного железа так и лежал на месте, под ветками, которые Марк набросал поверх него.

Он выключил двигатель, оставив фары светить в полную силу. Потом натянул сапоги, взял фонарик и вылез из машины.

Наступило мгновение совершенной тишины. Затем в подлеске послышался легкий шорох, заставивший Марка обернуться и в испуге пошарить лучом фонаря по деревьям. Затаив дыхание, Марк услышал дребезжание — как будто монета болталась в жестяной банке, — и крупный фазан, кренясь, полетел между деревьями.

Еле живой от страха, Марк повел лучом справа налево, потом открыл багажник машины, вытащил резиновые перчатки и перенес купленные им инструменты к краю могилы. Там он постоял, глядя на металлический лист, вслушиваясь.

Марк ухватил гофрированный лист за край, оттянул его в сторону. Могила показалась ему темной расщелиной. Сжимая фонарик, он застыл на месте, набираясь храбрости, необходимой, чтобы шагнуть вперед. Потом медленно подобрался к самому краю, направил луч вниз.

— Прости, партнер, — прошептал он. — Я…

Сказать, в сущности, было нечего. Марк вернулся к машине, выключил фары. Не стоило оповещать кого бы то ни было о своем присутствии здесь — вдруг и в этот час кто-нибудь бродит по лесу, никогда же заранее не знаешь.

Потребовался почти час тяжелой работы, чтобы лопата ударилась наконец о деревянную крышку гроба. Марк продолжал соскребать землю, пока крышка не стала видна целиком — вместе с медными винтами по четырем ее углам.

Марк положил лопату на землю, взял отвертку и принялся за винты. Затем наступил момент, о котором он толком не подумал: гроб плотно входил в яму, стоять в ней можно было только на крышке — и как же тогда ее снять?

Марк выбрался из ямы, лег, все еще держа в руке отвертку, на землю, подполз к самому краю могилы, потянулся вниз.

Он негромко позвал:

— Майкл?

Потом громче:

— Майкл?

Он постучал ручкой отвертки по крышке, зная, впрочем, что если бы Майкл был жив — и в сознании, — то услышал бы, как лопата скребла по крышке.

Если бы он был жив. Большое «если». Прошло уже четыре дня, воздуха у Майкла не было никакого. Марк взял фонарик в зубы. Он должен это сделать. Должен забрать «Палм» Майкла. Потому что рано или поздно кто-нибудь да найдет эту могилу, вскроет гроб и обнаружит труп Майкла и «Палм» со всей его электронной почтой. И этот коп, детектив-суперинтендент Грейвс или как его там, прочтет письмо, которое Марк послал Майклу в понедельник, письмо, в котором говорилось, что они припасли для Майкла нечто замечательное, и содержались кое-какие намеки.

Марк втиснул конец отвертки под крышку, приподнял ее на несколько сантиметров, чтобы можно было ухватиться пальцами за край. Придерживая ее левой рукой, он положил отвертку на землю сбоку от себя и оттянул тяжелую крышку, насколько смог высоко, приметив краем глаза глубокую борозду, процарапанную на ней изнутри.

Замерцала черная вода, на поверхности которой плавали размокшие остатки журнала.

Марк вскрикнул, фонарик вывалился у него изо рта.

В гробу никого не было.

Марк поднялся на колени, отполз от могилы, повернулся, описав полный круг. Может быть, Майкл где-то рядом, наблюдает за ним, готовый нанести удар?

Он встал, добежал до машины, залез в нее, захлопнул дверцу. Потом ударил по кнопке, запирающей все дверцы сразу, включил зажигание, фары. И, нажав на педаль акселератора, заставил машину описать широкую дугу, чтобы осветить окружавшие поляну деревья. Так он сделал один круг, второй, третий.

О господи. Что за чертовщина тут произошла?

«Палма» у него так и нет. Надо вернуться, все проверить.

Как удалось Майклу выбраться? Если, конечно, он вообще там был. Но если не был, почему он не появился на венчании?

Он подъехал к самому краю могилы, открыл дверцу, выскочил из машины и распростерся на земле лицом вниз. Опустил руки в холодную воду. Ладони уткнулись в мягкое, атласное дно гроба, потом одна из них нашарила что-то маленькое, круглое. Колпачок от бутылки виски. Марк обшарил гроб от края до края. Однако больше в гробу ничего не было.

Он встал, накрыл гроб крышкой, вернул на место лист железа, небрежно набросал поверх него траву. Потом вернулся в машину и поехал назад по проселку, пробиваясь сквозь рытвины и лужи. Наконец колеса БМВ прогромыхали по двум решеткам, и Марк выбрался на шоссе.

На пути в Брайтон он отчасти успокоился, в голове немного прояснилось: он говорил себе, что раз трупа нет, нет и никаких улик, говорящих против него, Марка.

Конечно, это было делом рук Майкла. Его почерк. Неужели он все это подстроил? Майкл был умен. Может, он узнал про него и Эшли? И это было частью его мести?

Марк вспомнил тот день, когда Эшли впервые появилась у них в офисе, прочитав в «Аргусе» объявление о том, что им нужна секретарша. Она была такой изящной, такой красивой. Ему она понравилась так, как никто еще не нравился. Между ними сразу установилась какая-то связь, а Майкл, похоже, этого не заметил. К концу второй недели ее работы она и Марк уже спали друг с другом, но Майкл об этом ничего не знал. А потом, после двух месяцев их тайных отношений, она сказала Марку, что Майкл пригласил ее пообедать. Как ей поступить?

Марк тогда был взбешен, но Эшли этого не показал. С самого первого дня знакомства с Майклом он жил в его тени. Майкл словно притягивал к себе самых красивых девушек; именно Майкл сумел каким-то образом очаровать менеджера банка, и та дала ему ссуду для покупки самого первого заброшенного дома. Майкл здорово на нем заработал, а Марк тем временем кое- как перебивался на скудное жалованье, которое получал в маленькой бухгалтерской фирме. Когда они в конце концов решили вместе заняться бизнесом, именно у Майкла нашлись деньги, необходимые для основания фирмы, и он взял за это две трети акций. И теперь Майклу принадлежала львиная доля бизнеса, который стоил несколько миллионов фунтов.

И все же, когда Эшли вошла в тот день в офис, она взглянула на него, Марка, на первого.

Дальнейшее было идеей Эшли. Все, что ей нужно было сделать, — это выйти за Майкла замуж и довести дело до развода. Подложить под него какую-нибудь шлюшку, наняв предварительно человека, который их тайком сфотографирует. Эшли получила бы половину его акций, а с тридцатью тремя процентами Марка они стали бы главными их держателями.

В сущности, все очень просто. Просто, как смерть.

А убийства у них и в мыслях никогда не было.

Эшли распахнула дверь своего дома и уставилась на заляпанного грязью Марка.

— Ты что, с ума сошел — заявился сюда?

— Другого выхода не было. Нам нужно поговорить.

Удивленная его отчаянным тоном, она смягчилась, но сначала сделала шаг вперед и взглянула в один конец улицы, потом в другой.

— За тобой никто сюда не ехал?

— Нет.

Марк стягивал с себя грязные резиновые сапоги.

Закрыв дверь, Эшли смерила его взглядом:

— Выглядишь ты ужасно.

— Мне нужно выпить.

Он поставил сапоги на пол.

— Думаю, на сегодня ты выпил достаточно.

— Я уже протрезвел — дальше некуда.

Помогая ему стянуть анорак, Эшли спросила:

— Что будешь пить?

— Виски, если найдется.

Она направилась к кухне:

— Что, так ужасно? «Палм» ты раздобыл?

Марк безнадежно смотрел ей вслед:

— Его там нет.

Эшли стремительно повернулась к нему:

— Нет?

— Нет… Он… Не знаю… Он…

— Ты хочешь сказать, там нет Майкла? Или гроба?

Марк рассказал ей все. Первая реакция Эшли состояла в том, что она обошла все окна и опустила жалюзи, затем налила ему виски и сварила себе черный кофе.

— Может быть, ты не в то место заехал? — спросила она.

— О чем ты говоришь, о двух разных гробах? Нет. Начать с того, что я же это место и выбрал.

— И крышка гроба была привинчена, а сам он забросан землей? — Эшли отпила кофе из чашки.

— Да, все было, как в четверг, когда я…

— Вытащил дыхательную трубку?

Он кивнул, глотнул виски. Теперь Эшли улыбалась ему с сочувствием.

Но тут ее лицо помрачнело.

— Ты уверен, что он был там, когда ты вынимал трубку?

— Конечно, был, черт побери! Я слышал, как он кричал!

— Тебе это не показалось? Ты был не в лучшем состоянии.

— И ты бы на моем месте в таком же была. Он все-таки мой деловой партнер. Лучший друг. Я не убийца какой-нибудь. Я… Я делаю это только потому… потому, что люблю тебя, Эшли. — Он еще раз приложился к виски. — Если его не было в гробу, почему он не пришел на венчание?

Эшли отнеслась к этому заявлению бесстрастно:

— Мы с тобой знаем, что Майкл большой мастер на розыгрыши. Получается, что он каким-то образом выбрался из гроба и решил обставить все так, точно он еще внутри.

Марк бросил на нее жалкий взгляд:

— Отлично. Стало быть, Майкл выбрался, Майкл знает, что дыхательную трубку вытащил именно я, а причина для этого может существовать только одна.

— Ты ошибаешься. Откуда ему знать, что это был ты?

— Брось, Эшли, вернись на землю.

— Я просто пытаюсь избавиться от разных мыслей. Вот еще одна, — сказала она, — другие ребята — Пит, Люк, Джош и Роббо — знали, что ты запоздаешь. Возможно, они решили разыграть именно тебя — и Майкл в этом участвовал.

Марк смотрел на нее, и ему вдруг пришло в голову, что, может быть, это Майкл и Эшли сговорились тайком, чтобы заманить в ловушку его?

Но тут он вспомнил все дни и вечера, которые провел с Эшли за последние месяцы, ее разговоры, то, как они любили друг друга и строили планы, вспомнил, как презрительно она всегда отзывалась о Майкле, и выбросил эту мысль из головы.

— Ладно, — сказал он. — Предположим, что, когда я приезжал туда, Майкла в гробу не было, но в таком случае где же он? Можешь ты ответить на этот вопрос?

— Нет. Если только кто-то еще не ведет грязную игру с ним и с тобой и Майкл не сидит, связанный, под замком в каком-то другом месте.

— А может, он просто удрал?

— Он не удрал, — ответила Эшли. — Это могу сказать точно.

— Почему ты так уверена?

Она не сводила с Марка взгляда:

— Потому что он меня любит. По-настоящему, искренне любит. Ты там все оставил, как было?

Марк поколебался, ему не хотелось признаваться, что он запаниковал.

— Да.

— Тогда либо мы ждем продолжения, — сказала она, — либо ты найдешь и прикончишь его.

— Прикончу?

Ее взгляд сказал ему все, что требовалось.

— Я не убийца, Эшли. Я, может быть, и такой и сякой, но…

— Судя по всему, у тебя не осталось выбора, Марк.

Он помолчал, думая, потом спросил:

— Можно я побуду здесь?

Эшли встала, подошла к Марку, положила руки ему на плечи, поцеловала в шею:

— Я хотела бы, чтобы ты остался. Но как это будет выглядеть, если появится Майкл? Или полицейские?

Марк попытался поцеловать ее в губы. Она отстранилась.

— Иди, — сказала она. — Уноси ноги. И найди Майкла раньше, чем он тебя найдет.

— Я не могу этого сделать, Эшли.

— Можешь. Ты уже сделал это в четверг ночью.

Марк удрученно потопал туда, где стояли его сапоги, потом Эшли подала ему промокший, грязный анорак.

— По телефону нам придется разговаривать с осторожностью — полицейские что-то унюхали. Будем считать, что телефоны наши прослушиваются, — сказала она.

— Ты права.

— Утром поговорим.

7

В воскресенье утром зазвонил мобильник Грейса. Он поднес трубку к уху.

Молодой женский голос произнес:

— Алло? Детектив-суперинтендент Грейс? Это детектив- констебль Баутвуд.

— Эмми-Джейн? Здравствуйте.

— Меня попросил позвонить вам Николл. Какие-то бродяги нашли в Эшдаунском лесу труп.

В самом центре нашей зоны, мгновенно подумал Грейс.

— Молодой человек, — продолжала она, — лет около тридцати. Похоже, он соответствует приметам Майкла Харрисона.

— Буду там через час.

— Спасибо, сэр.

Заляпанная грязью патрульная машина поджидала его на обочине шоссе, у поворота на лесную дорогу. Грейс притормозил рядом с ней. Сидевший за рулем машины констебль километра полтора катил впереди него по усеянному рытвинами проселку. Брызги грязи летели на лобовое стекло.

За очередным изгибом дороги Грейс увидел скопление полицейских автомобилей. Он остановил машину, открыл дверцу и вылез наружу.

На его шаги обернулся Джо Тиндалл, державший в руках большую фотокамеру.

— Привет! — поздоровался с ним Грейс. — Роскошный у тебя уик-энд получился.

— У тебя тоже, — кисло отозвался Тиндалл.

Грейс направился к трупу. Около него на коленях, с диктофоном в руке стоял доктор Найджел Черчман, красивый мужчина с мальчишеским лицом. Опустив взгляд на тело, Грейс увидел чуть полноватого молодого человека с короткими, колючими волосами, в клетчатой рубашке, мешковатых джинсах и коричневых сапогах; он лежал на спине — рот приоткрыт, глаза зажмурены, кожа отливает восковой белизной, в мочку правого уха продета маленькая золотая серьга. Грейс попытался вспомнить виденные им фотографии Майкла Харрисона. Цвет волос совпадает, в чертах присутствует явное сходство, однако Харрисон был посимпатичнее.

Черчман поднял взгляд вверх.

— Рой, — сказал он. — Привет, как вы?

— Все нормально. Что мы тут имеем?

Руками в резиновых перчатках Черчман немного приподнял голову молодого человека. На затылке виднелась вмятина, покрытая спутанными волосами и запекшейся кровью.

— Он получил сильный удар каким-то тупым орудием.

— При нем что-нибудь было? Кредитная карточка?

— Мы ничего не нашли.

— Какие-нибудь соображения относительно того, сколько он здесь пролежал? — спросил Грейс.

Патологоанатом встал:

— Приблизительные. При тех условиях, какие мы имеем, он пробыл здесь максимум двадцать четыре часа.

В общую картину это вроде бы укладывалось. Однако способ выяснить все наверняка существовал только один.

— Отправьте тело в морг, — сказал Грейс. — Посмотрим, не сможет ли его кто-нибудь опознать.

Голый, если не считать обернутого вокруг бедер полотенца, Марк вышел из душа. Экранчик мобильника показывал, что для него имеется новое сообщение. Марк прослушал его. Звонила Эшли: «Марк, перезвони, пожалуйста. Срочно».

Марк почувствовал, как кровь отливает у него от лица. Неужели Майкл объявился? И он, страшась худшего, набрал номер Эшли.

— Я… я не знаю, что происходит. — Тон у нее был расстроенный. — Полчаса назад мне звонила женщина-детектив. Она спросила, носил ли Майкл серьгу. Я сказала, что носил, но потом я уговорила Майкла снять ее. Как ты думаешь, он не мог снова надеть ее на мальчишник?

— Вполне возможно. А что?

— Минуту назад она, детектив-констебль Баутвуд, позвонила снова. Они нашли тело, которое подходит под описание Майкла, — в лесу неподалеку от Крауборо. — Эшли заплакала. Отличное было представление. Перемежая слова рыданиями, Эшли продолжала: — Мать Майкла попросили приехать в морг, чтобы опознать тело. Она только что звонила мне.

— Ты хочешь, чтобы я приехал? Я мог бы подвезти вас обеих.

— Тебе не сложно? Я… не думаю, что я справлюсь с машиной, а Джилл водить не умеет. Господи, Марк, как это ужасно.

— Эшли, я приеду к тебе как только смогу. Заберу Джилл и через полчаса буду у тебя.

Второй раз за эти выходные Грейс ехал в городской морг Брайтона. Он позвонил в дверь, надеясь, что Клео сегодня снова работает. Мгновение спустя она, одетая в свою зеленую униформу, открыла дверь и, увидев его, радостно улыбнулась.

— Привет! — сказал Грейс. — Мне эти встречи в морге уже надоели.

— Предпочитаю, чтобы ты входил сюда именно так, а не вперед ногами.

Он усмехнулся:

— Большое спасибо.

Клео провела его в офис:

— Чаю хочешь?

— Ты сможешь соорудить настоящий чай со сливками?

— Конечно, и булочки с земляничным джемом и топленые сливки. — Она отбросила светлые волосы назад. — Так вот, значит, как ты отдыхаешь по воскресеньям?

— Именно так. Да разве не каждому хочется провести воскресный денек, разъезжая на машине по загородной местности?

— Каждому, — согласилась Клео и включила чайник. — Правда, большинство при этом наслаждается видом полевых цветов и вообще дикой природы, а не трупов.

— Правда? То-то я чувствовал, что у меня в жизни что-то сложилось не так.

— У меня тоже.

Наступило молчание. Грейс понимал, ему предоставляется возможность.

— Ты говорила мне, что не замужем. А была когда-нибудь? — спросил он.

Клео повернулась к нему, снова взглянула в глаза:

— Тебя интересует, нет ли у меня бывшего мужа, двоих тире четырех детей и собаки?

— Примерно, — улыбнулся Грейс.

— У меня есть золотая рыбка, — сообщила она.

— Да что ты? И у меня тоже. — И он решил все же ухватиться за предложенный ему шанс: — Как ты думаешь, тебя не привлекла бы возможность встретиться со мной где-нибудь на неделе и выпить немного?

Энтузиазм, прозвучавший в ее ответе, застал Грейса врасплох:

— С наслаждением!

— Отлично. Хорошо. Тогда как насчет завтра?

— Понедельник — мой любимый день, — ответила Клео.

— Прекрасно! — Грейс шарил в памяти, придумывая, куда бы им пойти. Наверное, в паб — для первого раза.

— Где ты живешь? — спросил он.

— Рядышком с Левел, — ответила Клео.

— «Грейз» знаешь?

— Еще бы!

— Тогда, может быть, там — около восьми?

— Хорошо, там и встретимся.

— Сюда едет Джиллиан Харрисон, мать Майкла, чтобы опознать тело, — сказал Грейс, возвращаясь к тому, ради чего он здесь оказался. — Нужно выяснить, он ли это.

Зазвенел дверной звонок.

— Думаю, мы вот-вот это выясним, — сказала, направляясь к двери, Клео.

Через несколько секунд она вернулась — за ней шли пепельно-серая Джилл Харрисон и Эшли Харпер с застывшим лицом.

Женщины кивком поздоровались с Грейсом, он отступил в сторону, и Клео подвела их к смотровому окну.

Джилл Харрисон произнесла что-то и отвернулась, заплакав. Эшли обняла мать жениха рукой за плечи, успокаивая ее.

— Вы совершенно уверены, миссис Харрисон? — спросила Клео.

— Это не мой сын, — сказала сквозь рыдания Джилл. — Это не он, не Майкл.

— Это не Майкл, — подтвердила, обращаясь к Клео, Эшли. Потом подошла к Грейсу и повторила: — Это не Майкл.

Грейс видел: обе женщины говорят правду. Его удивило лишь то, что на лице у Эшли Харпер не читалось ни малейшего облегчения.

Два часа спустя Рой Грейс поднимался по лестницам «Суссекс-Хауса». В комнате, на двери которой значилось «ИНФ ОДИН», к нему присоединились Гленн Брэнсон, Белла Мой и Эмма-Джейн Баутвуд.

Грейс ободряюще улыбнулся новой сотруднице, Эмме- Джейн. Потом пересказал события, приведшие к исчезновению Майкла Харрисона, перечислил возможных подозреваемых.

— В настоящее время у нас нет доказательств того, что совершено преступление. Однако меня тревожат деловой партнер Майкла, Марк Уоррен, и его невеста, Эшли Харпер. — Он примолк, отпил воды и продолжил: — Что касается ресурсов: округ Ист-Даунс выделил нам людей. Мы начали поиски вблизи места происшедшей во вторник вечером автокатастрофы и в последние несколько дней расширяли их зону. Сейчас я подключил к ним подразделение подводников полиции графства Суссекс. Им предстоит прочесать все местные реки, озера и водоемы. Мы также запросим еще один вертолетный облет.

Далее он сообщил, что образцы почвы с одежды и рук четверых погибших отправлены на анализ, результаты должны поступить завтра. После чего подытожил все сказанное:

— Версии, насколько я себе представляю, таковы. Первая: Харрисон сидит где-то, лишенный свободы и не имеющий возможности бежать. Вторая: Харрисон погиб, либо из-за того, что был лишен свободы, либо в результате преднамеренного убийства. Третья: Харрисон исчез по собственному умыслу.

Грейс спросил у членов группы, есть ли у них вопросы. Гленн Брэнсон поднял руку и спросил, имеет ли тело, обнаруженное в лесу, какое-либо отношение к их делу.

— Если по Эшдаунскому лесу не бродит серийный убийца, интересующийся мужчинами лет двадцати восьми, то — нет, не думаю.

— А кто будет заниматься жертвой? — спросил Брэнсон.

— Ист-Даунс, — ответил Грейс.

— Какие-нибудь соображения насчет того, чтобы приставить хвосты к Харпер и Уоррену? — спросил Брэнсон.

— Да, — ответил Грейс. — Но с этим пока подождем. Что мне требуется, так это просмотр записей всех брайтонских камер системы безопасности — с четверга до часа ночи пятницы. Марк Уоррен ездил куда-то на своей машине, внедорожнике БМВ, — подробности в папке с делом. Мне нужно знать куда. — И прибавил: — Ах да, кроме того, у Майкла Харрисона имеется яхта, которую он держит в «Суссекском клубе моторных яхт». Кто-нибудь, проверьте, там ли она. Мы будем выглядеть полными идиотами, объявив человека в розыск, а затем обнаружив, что он ушел на яхте в море.

Грейс взглянул на часы:

— Завтра в десять утра я должен быть в суде — возможно, проторчу там весь день. Давайте встретимся здесь пораньше, в восемь тридцать.

Брэнсон дошел до парковки вместе с Грейсом.

— Что думаешь, старый мудрец?

— Все не так, как выглядит, вот что я думаю.

— В смысле?

— Сколько-нибудь яснее выразиться не могу — пока.

Они подошли к «альфа-ромео» Грейса. Он похлопал друга по спине и уселся в машину.

Пока Грейс выезжал на шоссе, мысли его на несколько упоительных мгновений обратились к Клео Моури. И он улыбнулся. А после мысли переключились на предстоявшую поездку в южный Лондон.

Пытаясь успокоиться, Марк со стаканом виски в руке расхаживал взад-вперед по своей квартире. Дверь Марк запер, да еще и цепочку набросил. С балкона к нему тоже не подобраться, как- никак пятый этаж. К тому же Майкл боялся высоты.

В море качались на волнах огни небольшого судна. Уже почти совсем стемнело. Десять часов. Сегодня Майкл с Эшли должны были отправиться в свадебное путешествие. Марк не представлял себе, как бы он с этим справился — с мыслью об Эшли, отдающейся Майклу. Эшли уже спала с Майклом, это было частью их плана. По крайней мере ему она сказала, что в постели Майкл — полное ничтожество. Хотя могла и соврать.

Следовало бы обсудить все это с Эшли. Она тревожила его, вела себя так холодно, словно во всем виноват только он. Впрочем, Марк знал, что она ему скажет.

Он встал и снова начал расхаживать по комнате. Если Майкл жив, если выбрался из гроба, что сможет он узнать из писем, присланных ему по электронной почте?

И вдруг Марк сообразил, что в панике проглядел один простейший способ проверки. Майкл неизменно перегружал содержимое своего «Палма» на офисный сервер.

Макс Кандилл всегда казался Рою Грейсу красивым почти до невероятия. В свои двадцать пять лет он — с его обесцвеченными светлыми волосами, синими глазами и потрясающими чертами лица — мог быть моделью или кинозвездой. Вместо всего этого Макс жил в скромном, стоящем посреди южного Лондона домике на одну семью, предпочитая пестовать свой «дар», как он это называл.

Медиум сидел напротив Грейса в обтянутом белым атласом, обильно изукрашенном кресле в стиле рококо. Одет он был в белую водолазку, белые джинсы от Калвина Кляйна и белые кожаные сапоги, а говорил с женской жеманностью.

— У вас усталый вид, Рой. Много работы?

— Еще раз прошу простить за поздний визит, — сказал Грейс.

— В мире духов отсчет времени идет не так, как в человеческом мире, Рой. Итак, вы сами скажете, что привело вас сюда сегодня, или мне придется догадываться?

У Кандилла не всегда все получалось, однако его коэффициент попаданий был высоким. Грейс по долгому опыту знал, что стопроцентной точности ни один медиум дать не способен, потому он и предпочитал работать с несколькими сразу.

Впрочем, ни один из них так и не смог объяснить, что случилось с Сэнди. В первые месяцы после ее исчезновения он посетил всех обладавших хоть сколько-нибудь приличной репутацией медиумов. Несколько раз навещал он и Макса Кандилла, которому хватило честности при первой же их встрече сказать, что связь с ней ему установить не удается.

А вот насчет Майкла Харрисона Кандилл высказался с куда большей определенностью. Взяв браслет, который дала Грейсу Эшли, он через несколько секунд торопливо вернул его — с таким видом, точно браслет жег ему руки.

— Не его, — подчеркнуто произнес он. — Решительно не его.

Грейс, нахмурившись, сказал:

— Браслет мне дала его невеста.

— В таком случае вам придется спросить ее и себя почему.

Грейс снова засунул браслет в карман.

— Так что вы можете сказать мне о Харрисоне? — спросил он.

Медиум пружинисто поднялся из кресла, вышел из комнаты и вернулся с экземпляром журнала «Ньюс оф зе уорлд». Отлистав пару страниц, он подержал журнал перед лицом Грейса — так, чтобы тот увидел заголовок «ОХОТА НА БЕГЛОГО ЖЕНИХА» и фотографию Майкла Харрисона под ним. Затем Кандилл несколько секунд сам вглядывался в снимок.

— Майкл Харрисон жив, — сказал он. — Определенно жив.

— Где он? Мне нужно найти его.

— Я вижу его в чем-то малом, темном.

— Это может быть гробом?

— Не знаю, Рой. Все слишком расплывчато. Не думаю, что у него осталось много энергии. — Кандилл снова закрыл глаза.

Грейс наблюдал за ним.

— Это маленькое темное место — оно находится в лесу? В городе? Под землей или над ней?

— У меня не получается увидеть это, Рой.

— Сколько времени у него осталось? — спросил Грейс.

— Немного. Не знаю, удастся ли ему уцелеть.

8

— Видишь ли, какая штука, Майк. Не бывает так, чтобы всем сразу выпал счастливый день. Тебе выпал счастливый день — и мне выпал счастливый день. Но насколько счастливый?

Майкл, слабый, дрожащий от подскочившей температуры, пребывающий на грани бреда, поднял взгляд, но увидел лишь темноту. Акцент разговаривавшего с ним человека был ему неизвестен — какая-то смесь австралийского с южнолондонским. Может быть, это опять Дэви? Нет, Майкл так не думал. Мысли его быстро сменяли одна другую. Он был сбит с толку.

— Ты лежал в ужасном сыром гробу, промок до нитки, чуть не заработал ревматизм. Тебя ожидала смерть. А сейчас ты в приятном, уютном, сухом месте. И может быть, даже не умрешь, — должен, однако, подчеркнуть, что это очень большое «может быть»!

Голос удалился во тьму. Майкл попытался окликнуть этого человека, однако губы его не смогли даже пошевелиться. Что- то зажимало ему рот. Майклу удалось лишь панически хрюкнуть. Он закрыл глаза, чувствуя, как сознание покидает его. Потом его обдало жаром, он снова открыл глаза и тут же зажмурился, ослепленный ярким светом.

— Не думаю, что тебе следует засыпать, ты должен бодрствовать, Майк. Я не могу позволить тебе умереть рядом со мной. Скоро я дам тебе немного воды и глюкозы — привыкать к пище тебе придется постепенно.

Майкл опять попытался произнести что-нибудь. Теперь он вспомнил, как его вытаскивали из гроба, как он лежал в фургончике на чем-то мягком — или то было в ночь мальчишника?

В лицо Майклу плеснули, испугав его, холодной водой. Он открыл глаза, смаргивая в темноте воду.

— Я просто стараюсь, чтобы ты не заснул.

Майкла охватила дрожь. Он попытался развести руки в стороны, выяснить, не находится ли он по-прежнему в гробу, однако руки не сдвинулись с места; попытался пошевелить ногами, но и ноги тоже не двигались, похоже, они были связаны.

— Полагаю, ты пытаешься догадаться, кто я такой и где ты находишься?

Майкл опять зажмурился — новая вспышка ослепила его. Он издал еще один напоминающий хрюканье звук.

— Все в порядке, Майкл, не пытайся мне отвечать. Я залепил тебе рот клейкой лентой. Говорить буду я.

Майкл ощущал себя совершенно сбитым с толку и одновременно полным дурных предчувствий. Происходившее не имело никакого смысла. Может, у него галлюцинации?

— Во-первых, Майкл, я должен сообщить тебе правила этого дома. Ты не спрашиваешь, как меня зовут и где ты находишься. Усвоил?

Майкл снова хрюкнул, вглядываясь в темноту.

— Я слушал ваши разговоры пять дней, Майк. Твои и твоего дружка Дэви. По-моему, он тебя здорово разочаровал. Да и я бы на твоем месте тоже в нем разочаровался. — Мужчина рассмеялся. — И то сказать, ты в ловушке, а единственный в мире человек, которому известно, что ты еще жив, — слабоумный! Как ты себя чувствуешь?

В голове у Майкла пульсировала боль.

— Чувствуешь ты себя хорошо. Еще двадцать четыре часа в той могиле, и ты вполне мог бы остаться в ней навсегда. Но я восстановлю твои силы. Тебе повезло, я прошел подготовку в австралийской морской пехоте. О выживании я знаю все — ты не смог бы попасть в лучшие руки, Майк. Я бы сказал, это многого стоит, а ты? Я о деньгах говорю.

— М-мм.

— Однако боюсь, что мне понадобятся некоторые гарантии моей bona fide. Ты знаешь, что такое bona fide? Мне нужно доказательство того, что здесь находишься именно ты.

Новая вспышка света, Майкл зажмурился. А приоткрыв глаза, уловил проблеск стали.

— Будет немного неприятно, Майк.

А следом Майкл ощутил в левом указательном пальце безумную боль. Он завизжал сквозь клейкую ленту, точно баньши.

Вернувшись в Брайтон незадолго до полуночи, Рой Грейс никак не мог заснуть. И без особой на то причины решил прокатиться, проехать мимо здания, в котором располагалась компания «Дабл-Эм пропертиз».

Приближаясь к нему, Грейс с удивлением увидел неподалеку от входа БМВ Уоррена. На четвертом этаже горел свет, и Грейс, опять-таки повинуясь неожиданному порыву, остановил машину, подошел к парадной двери и нажал на ее панельке кнопку, помеченную: «Дабл-Эм».

Прошло несколько секунд, затем он услышал надтреснутый, очень настороженный голос Марка Уоррена:

— Да?

— Мистер Уоррен? Детектив-суперинтендент Грейс.

Молчание. Затем:

— Поднимайтесь.

Скрежещущий звук замка — Грейс толкнул парадную дверь и поднялся по трем пролетам узкой лестницы. Марк открыл застекленную дверь приемной, вид у него был встревоженный.

— Это своего рода сюрприз, офицер.

— Да вот ехал мимо, увидел у вас свет и подумал, что вам, наверное, интересно будет узнать последние новости.

— Э-э… да, спасибо.

Марк бросил нервный взгляд на открытую за его спиной дверь, ведшую в офис, в котором он явно занимался каким-то делом. Затем провел Грейса в комнату для совещаний, включил свет, пододвинул Грейсу стул.

Прежде чем сесть, Грейс извлек из кармана браслет, который дала ему Эшли Харпер.

— Я нашел это на лестнице — он принадлежит кому-то из работающих здесь?

Марк уставился на браслет:

— В общем-то, да. Мне. Тут на каждом конце маленькие магнитики, я ношу его на суставе, он иногда побаливает после тенниса. Я… не знаю, как он там оказался.

— Как удачно, что я его заметил, — сказал Грейс.

— Да, действительно, спасибо. — Марк, похоже, пребывал в полном недоумении.

Внимание Грейса привлекли фотографии на стенах: склад в Шоремской гавани, высокий и узкий дом отеля «Редженси», современный офисный блок.

— Это все ваши? — спросил он.

— Да. — Уоррен надел браслет на правое запястье.

— Впечатляет, — сказал Грейс.

— Да, дела идут неплохо. — Уоррен явно делал над собой большие усилия, чтобы оставаться вежливым. — Не хотите кофе или еще чего-нибудь?

— Нет, спасибо, — ответил Грейс. — Доли у вас равные — у вас и Майкла Харрисона?

— Нет, у него больше.

— А. То есть деньги в создание дела вложил он?

— Да… вернее, две трети. Я внес остальные.

Внимательно следя за его жестикуляцией, Грейс спросил:

— И никаких трений между вами из-за этого не было?

— Нет, у нас прекрасные отношения.

— Хорошо. Ну-с, — Грейс подавил зевок, — утром мы начинаем прочесывать местность. А сегодня произошла ложная тревога.

— Вы о том теле? Кто это был?

— Местный молодой человек с некоторой, как мне сказали, задержкой в развитии. Многие из тамошних полицейских хорошо его знали. У его отца свой бизнес, эвакуация машин.

— Бедняга. Его убили?

— Да похоже на то. — Грейс не хотел вдаваться в подробности. — Мне говорили, что у вас с Майклом Харрисоном имеется банковский счет на Каймановых островах, это правда?

Марк, не помедлив, ответил:

— Да, у нас там компания, «Эйч-Дабл-Ю пропертиз интернэшнл».

— Две трети и одна треть?

— Верно.

Грейс вспомнил слова Брэнсона о том, что на счету компании лежит самое малое миллион фунтов. Приличная сумма.

— Какая у вас с мистером Харрисоном страховка?

— Самая обычная страховка ведущего работника фирмы. Хотите взглянуть на полис?

— Вы не могли бы завтра утром отправить мне его факсом?

— Не составит труда.

Грейс встал:

— Ну что же, не буду вам больше надоедать, тем более ночью. Вы ведь чем-то занимались?

— Я люблю по уик-эндам приводить в порядок документы. Единственное время, когда не звонят телефоны.

Грейс улыбнулся:

— Это мне знакомо.

Марк проводил Грейса до двери, и тот, спускаясь по лестнице, чувствовал на себе его взгляд. Марк Уоррен Грейсу не нравился. Он врал и к тому же жутко нервничал по какому-то поводу. И Эшли Харпер тоже врала. Она нарочно всучила ему браслет, не имевший отношения к Майклу.

И как, собственно говоря, попал к ней в дом браслет Марка?

Майкл плакал от боли, из обрезанного по первую фалангу указательного пальца текла кровь. Он вглядывался в слепящий свет.

— Все в порядке, Майк. Расслабься!

Теперь он различал ладонь, сжимавшую его руку, — волосатую, с тяжелыми часами ныряльщика на запястье. И различал на фоне слепящего света очертания головы, два глаза за прорезями в черном капюшоне. Потом Майкл увидел текущую из тюбика густую белую жидкость, и в следующий миг ему показалось, что к обрезанному пальцу приложили лед. Он снова заплакал — боль была почти непереносимой.

— Я знаю, что делаю, Майк. Тебе не о чем тревожиться. Я хотел бы, чтобы ты называл меня Вик. Это понятно? Вик.

— Вррррр, — прохрипел Майкл.

— Вот и хорошо, стало быть, мы с тобой перешли на ты. Мы же деловые партнеры, понимаешь? Значит, должны быть на ты.

Мужчина извлек откуда-то бинт, обмотал им обрубок пальца.

— Видишь ли, Майк, я это вот как понимаю. Я спас тебе жизнь, а оно чего-нибудь да стоит, верно? И судя по тому, что я прочитал в газетах, денег у тебя куры не клюют. А у меня денег нет, понимаешь? Такая вот между нами разница. Пить хочешь?

Майкл кивнул. Он старался думать логично, однако пульсирующая боль в пальце мешала ему.

— Если хочешь попить, мне придется снять у тебя со рта ленту. Я это сделаю, но при одном условии — ты не будешь кричать. Договорились, Майк?

Майкл кивнул.

Рука протянулась к его рту. В следующий миг Майклу показалось, что у него оторвали половину лица. Мужчина снова склонился к нему, держа пластиковую бутылку с минеральной водой, вылил часть ее в рот Майклу.

Бутылка уплыла куда-то вбок, а Майкла охватила еще большая тревога. Воздух здесь был сырым и отдавал машинным маслом, точно в каком-нибудь подземном гараже. Взглянув в глаза за прорезями, Майкл спросил:

— Где я?

— У тебя короткая память, Майк. Я же сказал: не спрашивать, где ты и кто я.

— Ты… ты сказал: Вик — твое имя.

— Это я для тебя Вик, Майк.

Наступило молчание. В голове у Майкла быстро прояснялось, он начинал испытывать страх перед этим человеком — больший, чем испытал в гробу.

— Как… как ты меня нашел?

— Я просидел всю неделю в своем автофургоне, проверял радиомачты, понатыканные по всей южной Англии компаниями мобильной связи. У меня есть аппаратура, которая сканирует все диапазоны радиочастот, я могу слушать любой разговор, какой захочу, — мобильники, болтовню полицейских, все. Ну вот, сидел я там в среду, трудился и напал на ваш с Дэви интимный разговорчик. Остался на этой частоте, потом увидел газеты, услышал насчет гроба. Съездил в Брайтонский строительный офис, и на тебе! Оказывается, ты просил разрешения на застройку лесного участка, который купил в прошлом году, и как раз в тех местах, где вы болтались по пабам. Тут я сообразил, что твои приятели были, скорее всего, ленивыми сукиными детьми. Им не хотелось тащить тебя в дальнюю даль. Значит, ты должен был находиться где-то рядом.

— Так вот где я был! — воскликнул Майкл.

— Ты был бы там до сих пор, приятель. А теперь расскажи мне про деньги, которые ты припрятал на Каймановых островах.

— О чем ты говоришь?

— Я же сказал, я слушал разговоры полицейских. У тебя там есть деньги, так? Около миллиона, насколько я понял. Разве это не разумная награда за спасение твоей жизни?

Совещание, состоявшееся в 8:30 в «Суссекс-Хаусе», получилось недолгим. О том, что в найденном теле был опознан Дэви Уилер, все уже слышали, а других новостей за ночь не появилось, не считая сведений, которые Грейс получил от Макса Кандилла (а их он предпочитал держать при себе) и при посещении офиса «Дабл-Эм».

Прямо с совещания Грейс поехал в коронный суд Льюиса, чтобы присутствовать на продолжении суда над Сурешем Хоссейном. День оказался лишенным каких-либо событий — вплоть до шести вечера, когда Грейс снова приехал в информационный отдел на совещание по делу Харрисона.

Новости ему сообщила Белла Мой:

— Нам только что позвонил Фил Уилер — отец убитого. Сказал, что он не знает, насколько это важно, но вроде бы сын говорил ему, что время от времени болтал с Майклом Харрисоном по ручной рации — с самого четверга.

Эшли зашла за спину Марку, который, сгорбясь, сидел перед компьютером, пытаясь справиться с накопившимися делами. После вчерашнего ночного визита детектива он снова вернулся к выполнению изнурительной задачи — чтению резервных копий содержимого памяти «Палма», принадлежавшего Майклу. Эшли провела вторую половину вчерашнего дня, проделывая то же самое на ноутбуках Пита, Люка, Джоша и Роббо.

Эшли обвила шею Марка руками, наклонилась, уткнулась носом в щеку.

— Я люблю тебя, — сказала она.

Марк вдохнул головокружительный аромат ее свежей летней туалетной воды, ощутил легкий апельсиновый запах волос.

— И я тебя, Эшли.

— Ты был не очень внимателен ко мне в последние дни, — пожаловалась она. И, прикусив Марку ухо, начала расстегивать ему рубашку.

Марк обернулся и, пока Эшли расстегивала брючный ремень, возился с пуговицами ее блузки. Через пару минут они уже лежали, обнаженные, на жестком нейлоновом ковре.

И тут раздалось резкое гудение переговорного устройства.

— Кого еще черт принес? — сказал Марк.

Ногти Эшли скребли ему спину.

— Наплюй, — пробормотала она.

— А если это Майкл? Проверяет, есть ли здесь кто?

— Какой ты все-таки слабак, — сказала, отпуская его, Эшли.

Оставив эти слова без внимания, Марк встал, подошел к столу, за которым обычно работала Эшли, взглянул на маленький экран системы видеонаблюдения. У входа в дом стоял, держа в руке пакет, мужчина в мотоциклетном шлеме.

Марк нажал кнопку переговорного устройства:

— Да?

— Пакет для мистера Уоррена. Мне нужна подпись.

Марк выругался.

— Сейчас спущусь.

Он оделся, послал Эшли воздушный поцелуй:

— Через пару секунд вернусь.

— На мой счет можешь не беспокоиться, — не улыбнувшись, отозвалась она.

Торопливо спустившись на первый этаж, Марк открыл дверь. Мужчина вручил ему маленький пухлый пакет. Марк расписался, вернулся по лестнице назад. Пакет он вскрывать не стал. Сейчас у него на уме было только одно — Эшли.

Она стояла посреди офиса, полностью одетая, и, глядя в ручное зеркальце, подкрашивала, словно перед свиданием, губы.

Майкл подошел к ней:

— Эшли, милая, извини. Не стоило мне связываться с курьером. Просто столько всего сразу навалилось. Мы оба нервничаем. Надо бы нам уехать куда-нибудь на несколько дней.

— Да уж, это будет выглядеть замечательно.

— Я хотел сказать, когда все закончится.

Она бросила на него колючий взгляд и вернула зеркальце в сумочку.

— Марк, милый, пока Майкл жив, ничего не закончится. Мы оба это знаем. — Она чмокнула его в щеку.

— Ты уходишь?

— Да, как и всегда в конце рабочего дня. Тебя в этом что-то не устраивает? По-моему, мы собирались соблюдать приличия.

— Ну, в общем, да… только…

Пару секунд она молча смотрела на него:

— Возьми себя в руки, Марк.

Он вяло кивнул. И Эшли ушла.

Марк просидел за столом еще час, работая с электронной почтой, потом решил, что на сегодня с него хватит.

Направляясь к двери, он подхватил со стола привезенный курьером пакет и вскрыл его. Внутри лежало что-то непонятное — маленький предмет, плотно обернутый в полиэтилен и обмотанный клейкой лентой.

Сначала Марк решил, что это чья-то шутка — один из пластиковых пальцев, которые можно купить в магазинах, продающих всякую ерунду любителям розыгрышей. Но после увидел кровь.

— Нет, — произнес он, в ужасе отступая назад. — Нет. Нет!

Сразу за пригородами Льюиса Грейс свернул с главной дороги на сельскую. Вскоре он увидел высокий забор и вывеску: «УИЛЕР: ЭВАКУАЦИЯ АВТОМОБИЛЕЙ».

Большую часть двора занимал синий тягач, стоявший в окружении примерно десятка автомобильных остовов. Здесь также имелся жилой автофургон и обшитое деревом бунгало.

Как только он въехал во двор, тишину теплого вечера нарушил яростный, басовитый собачий лай. Грейс благоразумно остался сидеть в машине, ожидая появления собаки. Вместо этого открылась дверь бунгало, и из нее вышел здоровенный мужчина. Мужчине было за пятьдесят — большой пивной живот, заросшие густой щетиной щеки.

— Мистер Уилер? — спросил, выбравшись из машины, Грейс.

— Да?

Грейс показал свое удостоверение:

— Детектив-суперинтендент из суссекского ДУР.

Мужчина стоял не шевелясь.

— Хотите зайти? — наконец неуверенно спросил он.

— Если у вас найдется пять минут, буду вам благодарен.

Грейс прошел за ним в пыльную гостиную, где стояла кушетка, два кресла и большой старый телевизор. Едва ли не каждый сантиметр пола и поверхности мебели покрывали журналы для мотоциклистов, журналы, посвященные музыке «кантри», и конверты от виниловых пластинок.

Уилер смахнул конверты с кресла, сказал:

— Дэви любил эту музыку, все время ее слушал… — голос у него прервался, он вышел из комнаты.

— Чаю? — крикнул он из кухни.

— Нет, спасибо, — ответил Грейс.

Можно было бы сразу начать задавать вопросы о сыне, однако сначала следовало растопить ледок в отношениях с отцом.

Через минуту Уилер, тяжело ступая, вернулся, сбросил журналы с кушетки на пол и опустился на нее.

— Мистер Уилер, — мягко начал Грейс. — Насколько я знаю, ваш сын сказал вам, что у него состоялось несколько разговоров по ручной рации с пропавшим без вести человеком, Майклом Харрисоном. Не могли бы вы рассказать мне об этих разговорах? И об этой рации?

— Я на него тогда здорово рассердился. Я не знал, что у него есть рация. В конце концов Дэви сказал, что подобрал ее во вторник ночью рядом с местом страшной автокатастрофы — той, в которой погибли четверо ребят.

Грейс кивнул.

— Он все время твердил о своем новом друге. Если честно, я на это особого внимания не обращал. Дэви вечно вел разговоры с людьми, существовавшими только у него в голове.

— Вы не помните, что он говорил о Майкле Харрисоне?

— Он был очень возбужден, по-моему, все произошло в пятницу. Распространялся насчет того, что знает, где находится один человек, что только он во всем мире и знает это, что он может стать героем. Ему нравилось смотреть по телику американские сериалы про копов и всегда хотелось стать героем. Вот я и не подумал, что это связано с чем-то серьезным.

— Рация все еще у вас?

Уилер покачал головой:

— Наверное, Дэви ее с собой взял.

— Дэви водил машину?

— Нет. У него был горный велосипед — и все.

— Его нашли в десяти километрах отсюда. Вы не думаете, что он отправился на поиски Майкла Харрисона?

— В субботу под вечер мне нужно было отбуксировать машину. Дэви не захотел поехать со мной, сказал, что у него важное дело. — Фил Уилер печально пожал плечами. — Зачем кому-то понадобилось причинять вред моему мальчику? Он был самым дружелюбным человеком, какого только можно встретить. Конечно, с головой у него было не в порядке, но его все любили. Хороший был парнишка.

Грейс немного помолчал, потом спросил:

— Можно мне взглянуть на комнату вашего сына, мистер Уилер?

Фил Уилер показал пальцем куда-то мимо Грейса:

— Это в фургоне. Дэви там нравилось. Всего только двор перейти. Вы не будете против, если я не…

— Все в порядке. Я понимаю.

Грейс прошел по двору к фургону, открыл дверь и ступил на узорчатый, выложенный плиткой пол, весь покрытый носками, трусами, коробками от гамбургеров из «Макдоналдса». Большую часть пространства занимали кровать и телевизор.

Переступая через колпаки от колес, Грейс приблизился к старенькому компьютеру «Делл», рядом с которым лежал большой лист линованной бумаги. На нем виднелись нарисованные шариковой ручкой каракули. Почерк был совсем детский.

Грейс сообразил вдруг, что каракули образуют грубую карту. Рядом с двумя параллельными линиями было записано: «А26. СЕВЕР КРАБУРГ. ДВЕ РИШЕТКИ СКОТА. 3 КЫЛОМЕТРА. БЕЛЫ КОТЕЖ». Под записью стояли цифры: 0771 52136. Это смахивало на номер телефона, и Грейс попробовал набрать его на своем, однако результат получился нулевой.

Он принес листок в бунгало, показал его Филу Уилеру:

— Об этом вам Дэви что-нибудь рассказывал?

Уилер покачал головой:

— Нет.

— Вам эти ориентиры о чем-нибудь говорят?

— Двойная решетка от скота, три километра, белый коттедж? Нет, ничего.

— А номер? Вы его знаете?

Уилер прочитал цифры:

— Нет, номера я тоже не знаю.

Грейс решил, что на сегодня получил от этого человека достаточно. Он встал, поблагодарил Уилера, сказал, что сожалеет о случившемся с его сыном.

— Вы просто поймайте ублюдка, который убил его, детектив-суперинтендент. Сделайте хотя бы это.

Обливаясь потом, Марк вошел в свою квартиру, закрыл за собой дверь, запер ее и набросил цепочку.

Он поставил кейс на пол, содрал с себя галстук, швырнул его вместе с пиджаком на диван. И, налив себе большую порцию виски, тут же сделал солидный глоток.

Затем открыл кейс, достал из него пухлый пакет — держа его в вытянутой руке, едва смея взглянуть на него. Он положил конверт на столик в дальнем конце комнаты, достал найденную в нем записку, еще раз глотнул виски и опустился на диван.

Записка была короткой, отпечатанной на принтере. В ней говорилось: «Пусть полиция проверит отпечаток пальца, и вы убедитесь, что он принадлежит вашему другу и деловому партнеру. Каждые 24 часа я буду отрезать от него кусочек побольше — пока вы в точности не исполните мои требования».

Подпись отсутствовала.

Марк осушил стакан, перечитал записку еще раз. Сигнал домофона поверг его в панику. Шагая к экрану системы безопасности, он надеялся, что это Эшли. Марк звонил ей из офиса, однако ее телефон не отвечал. Но нет, это была не Эшли — Марк с испугом узнал лицо, которое видел в последнее время слишком часто: лицо детектива-суперинтендента Грейса.

На миг Марк задумался, не плюнуть ли на него — пусть убирается. Впрочем, не исключено, что у него имеются какие-то новости. Марк снял трубку домофона, пригласил Грейса войти. Он едва успел убрать в стенной шкаф записку, конверт и разбросанные вещи, как Грейс уже постучался в дверь.

— Вы не против того, что я отниму у вас несколько минут, мистер Уоррен, или вы заняты?

— Для вас я никогда не бываю слишком занятым, офицер, — ответил Марк. — Какие новости? Не желаете выпить?

— Стакан минеральной воды, пожалуйста, — сказал Грейс.

Они уселись один напротив другого на мягкие кожаные диваны, и Грейс некоторое время молчал, вглядываясь в Уоррена. Похоже, нервы у него совсем расшалились.

— Чем вы сегодня завтракали? — спросил Грейс.

Глаза Марка мгновенно стрельнули влево.

— Съел сандвич из индейки с клюквой. А что?

— Еда — дело важное, — ответил Грейс. — Особенно когда у вас стресс.

Он ободряюще улыбнулся Марку.

— Я столкнулся со своего рода загадкой, мистер Уоррен, и вот подумал, не поможете ли вы мне ее разрешить?

— Конечно… постараюсь.

— Пара видеокамер дорожной системы безопасности зафиксировала машину БМВ-Х5, которая зарегистрирована на ваше имя. В четверг поздно ночью эта машина выехала из Брайтона в направлении Льюиса.

Грейс извлек из кармана свой «Блэкберри».

— Да, в двадцать девять минут первого. — Он наклонился вперед. — Вы случайно не ездили ночью в Эшдаунский лес?

Теперь он следил за глазами Марка со всем вниманием. Вместо того чтобы пойти влево, они метнулись вправо, потом влево, снова вправо и наконец замерли. Режим конструирования.

— Возможно, — ответил Марк.

— Возможно? Вам не кажется, что такая полуночная поездка в лес выглядит несколько необычно?

— Для меня в ней ничего необычного нет, — ответил Марк, и весь язык его жестов и телодвижений внезапно изменился. Он откинулся на спинку дивана. — У нас там в разработке большой участок земли. Пару месяцев назад мы запросили разрешение на постройку двадцати новых домов — под них в гуще леса отведен участок в два гектара. Я то и дело езжу туда, днем и ночью, — приходится проверять факторы окружающей среды, в особенности воздействие, которое строительство окажет на дикую природу.

Сердце у Грейса упало: он чувствовал себя так, словно земля под ним разверзлась. Почему он не знал об этом?

Он попытался привести свои мысли в порядок. Вот уже третий раз взгляд Марка Уоррена устремлялся через комнату в какую-то дальнюю ее точку, как будто там кто-то стоял. Грейс оглянулся туда же, но увидел лишь элегантную стереосистему да несколько стенных шкафов.

— Я читал о том молодом человеке, оказавшемся в морге. В сегодняшней газете была статья. Как печально, — сказал Марк.

— Не исключено, что его убили на вашей земле, — сварливо сообщил Грейс.

— Где это произошло, я точно не знаю.

Грейс, снова не отрывая взгляда от глаз Марка, постарался припомнить слова, написанные Дэви на листке бумаги.

— Если проехать через Крауборо, миновать белый коттедж, потом повернуть на двойную решетку от скота — это и будет ваш участок?

Ответа, собственно говоря, не требовалось. Грейс и так узнал все, что ему нужно, — по тому, как изменились цвет лица и голос Уоррена.

— Может быть… возможно… да.

Теперь в голове у Грейса все начинало вставать на места.

— И если компания ваших друзей собиралась заживо похоронить общего друга в гробу, имело смысл проделать это на его собственной земле, не так ли? В каком-то знакомом месте?

— Я… я полагаю.

— И все же вы по-прежнему настаиваете на том, что о каких-либо планах по поводу того, чтобы упрятать Майкла Харрисона в гроб, вам ничего известно не было?

В течение нескольких секунд взгляд Марка блуждал по всей комнате.

— Совершенно ничего.

— Хорошо, спасибо. — Грейс снова вгляделся в экран «Блэкберри». — Тут у меня еще телефонный номер, с которым вы, возможно, могли бы мне помочь, мистер Уоррен.

— Я попытаюсь.

Грейс зачитал номер, который был записан под картой.

— Э-э… 0771 52136, — повторил Марк. Глаза тут же пошли влево. Режим памяти. — Похоже на номер мобильного Эшли. А почему вы спрашиваете?

— Его нашли в доме Дэви Уилера — того самого убитого. Вместе с указаниями направления, которые я вам только что назвал.

— Что?

Грейс, перейдя комнату, сдвинул стеклянную дверь и вышел на балкон. Крепко ухватившись за металлические перила, он взглянул с высоты пятого этажа вниз, на оживленную улицу.

— Откуда у этого человека взялся номер Эшли и указания о том, как добраться до нашего участка? — спросил Марк.

Грейс вернулся в комнату:

— Мне тоже очень хотелось бы знать это.

И снова глаза Марка стрельнули через всю комнату. Стенной шкаф? — предположил Грейс. Там что-то есть? Но что?

Теперь он уже относился к этому человеку, да и к Эшли Харпер тоже, с такой неприязнью, что ему хотелось получить ордер на обыск и распотрошить их жилища — вместе с офисом. Однако пока против них у него имелось только одно — внутреннее чутье. И никаких улик.

— Легко ли найти эту вашу землю, мистер Уоррен?

— Нужно знать, где свернуть. Поворот никак не помечен — только два кола торчат.

— На мой взгляд, именно там вашего партнера искать и следует, и как можно быстрее, как по-вашему?

— Совершенно с вами согласен.

— Я свяжусь с полицией Крауборо, которая уже тщательно прочесала те места, однако похоже, что без вас там не обойтись, по крайней мере вы можете точно указать нужное нам место. Ничего, если я договорюсь о том, чтобы за вами заехали?

— Хорошо. Э-э… как вы думаете, долго я им буду нужен?

Грейс нахмурился:

— Ну, мне требуется только одно, чтобы вы показали нам поворот. Наверное, час, не больше.

— Конечно… я хочу сказать, я сделаю, что смогу.

Закрыв за Грейсом дверь, Марк помчался в ванную комнату, упал там на колени, и его вырвало в унитаз. И вырвало еще раз.

Он поднялся на ноги, спустил воду, прополоскал холодной водой рот. Одежда его промокла от пота, волосы липли к голове. Из-за шума текущей воды он едва-едва уловил звонок висевшего в квартире телефона.

Схватив трубку, он как раз услышал последний сигнал вызова, после которого тот отправлялся на голосовую почту.

— Алло?

— Марк Уоррен? — мужской голос с австралийским акцентом.

Что-то в этом голосе мгновенно насторожило Марка:

— С кем я говорю?

— Мое имя Вик — тут со мной ваш друг, Майкл. Он и дал мне ваш номер. Вообще-то он хотел бы сказать вам два слова.

Марк покрепче прижал трубку к уху. И услышал голос Майкла, несомненно Майкла, только звук тот издал не похожий ни на что, когда-либо слышанное Марком. То был рев боли — страшной, невыносимой агонии. Затем Майкл прошептал:

— Нет, пожалуйста! НЕТ!

Снова раздался голос Вика:

— Вы, наверное, пытаетесь догадаться, что это такое я проделываю с вашим дружком, а, Марк?

— Что вам нужно? — спросил Марк.

— Мне нужно, чтобы вы перевели кое-какие деньги, лежащие в вашем банке на Каймановых островах, на счет, номер которого я вам вскоре предоставлю.

— Это невозможно, даже если бы я захотел. Для любой транзакции требуются две подписи, Майкла и моя.

— В сейфе, который стоит в офисе вашей компании, лежат документы, подписанные вами обоими, доверенность, выписанная на имя вашего адвоката на Каймановых островах; вы засунули их туда в прошлом году, перед тем как провести неделю под парусом, — надеялись приобрести недвижимость на Гренадинах, однако сделка не состоялась.

Как он мог узнать об этом? — поразился Марк.

— Прошу вас, я хочу поговорить с Майклом.

— На сегодня вы с ним поговорили достаточно. Я хочу, чтобы вы обо всем поразмыслили. Да, и еще, Марк, ни слова полиции — иначе вы рассердите меня по-настоящему.

В трубке стало тихо.

Марк мгновенно нажал на кнопку, позволяющую выяснить номер, с которого был сделан последний звонок. И нисколько не удивился, когда автоматический голос ответил: «Извините, номер вызывавшего абонента у нас отсутствует».

Он набрал номер Эшли. К его облегчению, она ответила.

— Слава богу, — сказал он. — Где ты была?

— Да, в общем-то, на массаже. Хотя бы один из нас должен сохранять холодную голову. Потом заскочила к мамаше Майкла, теперь еду домой.

— Ты не могла бы заехать сюда — сейчас, сию минуту? Кое- что произошло, мне необходимо поговорить с тобой.

— Давай утром поговорим.

— Это не может ждать.

Повелительный тон Марка подействовал. Эшли неохотно сказала:

— Ладно, только я не думаю, что заезжать к тебе — это хорошая идея. Мы могли бы встретиться на нейтральной территории — как насчет бара или ресторана?

— Замечательно, то есть там, где нас все будут слышать?

— Просто придется говорить потише.

Марк быстро прикинул свои возможности. В скором времени за ним заедет полицейская машина. Езды до участка полчаса, еще полчаса займет обратная дорога. Сейчас восемь. И он предложил встретиться в десять — в итальянском ресторане неподалеку от театра «Ройял».

К удивлению Марка, ресторан был переполнен. Он протиснулся в тесный от людей угол. Эшли еще не было.

Поездка в Крауборо прошла без особых событий. Он показал двум детективам начало дороги, подождал, пока они вызовут по радио поисковую команду. Через некоторое время появилась вереница микроавтобусов с полицейским «рейндж-ровером» во главе. Марк объяснил, какое расстояние им нужно проехать, но сопровождать их не вызвался.

Ему страшно хотелось выпить. Он заказал, чтобы заглушить это желание, пива, потом уставился в меню. Появилась Эшли.

— Так и пьешь? — вместо приветствия укорила она Марка. И, не поцеловав его, уселась напротив.

Выглядит она красивее, чем когда-либо, подумал Марк.

Улыбнувшись ей, он сказал:

— Потрясающе выглядишь.

Взгляд Эшли нетерпеливо обшаривал зал ресторана, отыскивая официанта.

— Спасибо, а ты — отвратительно.

— Сейчас поймешь почему.

Почти не обратив внимания на услышанное, она подняла руку и, когда к ним наконец подскочил официант, величественно потребовала «Сан-Пеллегрино».

— Не хочешь вина? — спросил Марк.

— По-моему, и тебе стоило бы ограничиться водой. Ты слишком много пьешь в последнее время. Пора остановиться.

Ладонь Марка скользнула по столу к ее ладоням, однако Эшли свои убрала и выпрямилась, скрестив руки на груди.

— Пока не забыла, завтра похороны Пита. В два, кладбище «Гуд шепард», Дайк-роуд. Так какую сверхважную новость ты мне хотел сообщить?

Официант принес Эшли воду, они заказали еду. Когда официант отошел, Майк рассказал ей про палец.

Эшли покачала головой, лицо у нее было потрясенное:

— Этого не может быть.

Марк достал записку, протянул ей.

Эшли с неверящим видом прочитала ее. А потом в глазах у нее обозначился гнев. И она обвиняюще взглянула на Марка:

— Это случайно не твоя проделка, а, Марк?

— Что? Ты думаешь, я спрятал где-то Майкла и отрезал ему палец? Я, может, и не люблю его, но…

— Брось, Марк. Ты с большим удовольствием оставил его умирать в гробу.

Марк огляделся по сторонам, встревоженный тем, как она повысила голос, однако никто не обращал на них внимания.

— Что на тебя нашло, Эшли? Мы же одна команда, ты и я.

Эшли смягчилась, глянула по сторонам, потом потянулась к Марку, взяла его за руку.

— Милый, — негромко сказала она. — Я так люблю тебя, просто я сейчас в шоке.

Он кивнул, поднял руку Эшли к губам, нежно поцеловал ее.

— Нужно что-то сделать, чтобы помочь Майклу.

Она покачала головой:

— Ничего делать не нужно! Этот человек, Вик, он думает, что тебе не все равно, потому что ты партнер Майкла. Ну и прекрасно, неужели ты не понимаешь?

— Нет, и я еще не все тебе сказал.

Он допил пиво, а затем рассказал ей о звонке Вика и воплях Майкла.

Эшли выслушала его в молчании.

— Бедный Майкл… — Она прикусила губу, по ее щеке скатилась слеза. — Я… о черт.

Эшли на несколько секунд закрыла глаза, потом открыла:

— Как… как, к дьяволу… как этот человек нашел Майкла?

Марк решил, что о визите Грейса упоминать пока не стоит.

— Мне в голову приходит только одна мысль — должно быть, он случайно наткнулся на могилу. Я замаскировал ее, однако какой-нибудь бродяга легко мог ее обнаружить.

— Этот человек не бродяга.

— Может, он просто гулял по лесу. Случайно наткнулся на Майкла, понял по газетным статьям, что это тот самый богатый малый, которого все ищут, что получил шанс всей своей жизни. Перевез Майкла в другое место и послал нам требование насчет выкупа с доказательством того, что Майкл в его руках.

Эшли принесли большую тарелку с авокадо, моцареллой и помидорами; Майклу — чашку с овощным супом. Когда официант удалился, Эшли спросила:

— Ты не хочешь позвонить в полицию, Марк? Рассказать о записке этой ищейке, детективу-суперинтенденту?

Пока Эшли ела, Марк так и сяк вертел эту мысль в голове. Если они все расскажут полиции, а тот человек выполнит свою угрозу и убьет Майкла, ситуация разрешится вполне элегантно. Однако ему мешали услышанные им страшные крики.

— У Майкла остался «Палм», — сказал он. — Если он выберется из этой истории живым…

— После автокатастрофы вопрос о том, что он может выбраться живым, просто-напросто не стоял, — перебила его Эшли и испытующе прибавила; — Или все же стоял?

Марк молчал. В мозгу его, обычно столь упорядоченном и сосредоточенном, сейчас царила полная неразбериха.

Никто из них, замышляя розыгрыш во время мальчишника, никакого вреда Майклу причинять не собирался, они хотели всего лишь посчитаться с ним за его шуточки. Да и начальный план, который они придумали с Эшли, чтобы отнять у Майкла компанию, физического ущерба также не предусматривал.

Но какого же черта он промолчал и ничего не предпринял в ночь, когда прилетел из Лидса? Почему он так поступил?

Впрочем, Марк знал почему. Из чистой ревности. Потому что ему всегда была невыносима мысль, что Эшли отправится с Майклом в медовый месяц, а решение само шло в руки.

— Так стоял или не стоял, Марк? — пробился сквозь его мысли голос Эшли.

— Кто?

— Тьфу! Приехали! Разве стоял когда-нибудь вопрос о том, что он выберется живым?

— Нет, разумеется, нет.

9

Майкл лежал в черной, как битум, тьме, его сердце колотилось, в голове ухало, указательный палец пульсировал. Однако боль была ничем в сравнении с темным, холодным страхом, который расползался по его сознанию. Он дрожал, отчаянно пытаясь собрать мысли воедино, полный решимости неведомо как, но выжить. Вернуться к Эшли. Повести ее к алтарю.

Ни руками, ни ногами Майкл двигать не мог. Накормив его с ложки жидким бульоном и хлебом, укрывшийся под капюшоном похититель снова запечатал ему рот клейкой лентой.

Майкл пытался понять, где он. Он лежал на твердой поверхности, что-то давило на копчик, причиняя сильную боль. Майкл попытался ослабить путы и почувствовал, как они чуть подались — в них появилась легкая слабина. Он продолжал эти попытки и вдруг понял, что способен пошевелить правой рукой. Совсем чуть-чуть, но способен! Он опять растянул веревки, обмяк, растянул еще раз. Слабина увеличилась!

Майкл перекатился на бок, потом на живот. Ноздри наполнила вонь машинного масла, он лежал ничком на чем-то липком, однако от боли в копчике он избавился.

Майкл повел ладонью взад-вперед, и внезапно она коснулась чего-то.

Мобильного телефона!

Майкл подцепил его, потянул, и телефон вылез из кармана джинсов. Сердце забилось намного быстрее. Телефон был с ним в гробу, под водой, и, хоть предполагалось, что он водонепроницаем, Майкл в этом сомневался. Но тем не менее пробежался на пробу пальцами по поверхности телефона, нашел кнопку питания, нажал.

Послышался едва различимый гудочек, а следом вспыхнул тусклый свет, позволивший Майклу различить по обеим сторонам от себя отвесные стены. Он лежал в помещении метра в полтора шириной и около двух высотой, с чем-то вроде люка в потолке. Майкл попытался высвободить руку из пут, но те оказались стянутыми слишком туго.

Надо что-то придумать. Текст! Он может попробовать отправить текстовое сообщение.

Думай! Ты включаешь телефон, что происходит дальше? Сначала идет запрос пин-кода. Как и у большинства людей, пин-коду Майкла был простой: 4-4-4-4, его счастливый номер. Он провел пальцем по клавиатуре — клавиша 4 находится во втором ряду слева. Майкл нажал на нее, услышал писк, потом еще один и еще. Невероятно! Телефон работал.

Вот дальше будет потруднее. Нужно припомнить расположение букв на клавишах. На клавише 1 буквы, сколько помнил Майкл, отсутствовали. На клавише 2 стояли ABC. Он проделал кое-какие подсчеты — да, алфавит был разбит на группы по три буквы, только на двух клавишах их стояло по четыре.

Хорошо, теперь последовательность действий. Кнопка МЕНЮ — верхняя слева. Нажав ее, попадаешь на СООБЩЕНИЯ. Второе нажатие — НОВОЕ СООБЩЕНИЕ. Третье дает пустой экран. Майкл набрал — правильными, как он надеялся, буквами: «Жив. Звони в полицию». Если он правильно помнил, следующее нажатие кнопки меню приводит к запросу: КОМУ. Майкл набрал номер Эшли. Нажмешь снова, появится ПЕРЕДАТЬ. Майкл еще раз нажал на кнопку и с невероятным облегчением услышал сигнал подтверждения. Сообщение ушло!

И тут он ощутил укол паники. Даже если сообщение передано, что толку от него будет для Эшли, для полиции? Как, черт возьми, смогут они найти его по текстовому сообщению?

Пальцы Майкла снова пробежались по клавишам, подсчитывая их. И наконец он набрал 999. Нажал на кнопку ВЫЗОВ. И несколько мгновений спустя услышал сигнал вызова, а после женский голос:

— Служба спасения, какая услуга вам требуется?

Майкл попытался произнести хоть что-то, однако у него получились лишь слабые, хриплые звуки. Он слышал, как голос повторяет:

— Алло? Абонент? Алло? У вас все в порядке?

Затем молчание. И снова голос:

— Алло, вы здесь?

Он прервал вызов и опять набрал тот же номер. Услышал другой женский голос. Снова прервал. Если он будет повторять это раз за разом, они ведь поймут, должны же понять.

В пабе «Грейз» он заказал для Клео Моури водку с клюквенным соком, а для себя диет-колу. Ему еще предстояло сегодня возвратиться в информационный отдел, так что голову следовало сохранить в ясности. Они сидели за столиком в углу, на мягких стульях. Клео выглядела сногсшибательно. Волосы ее спадали на плечи. Она была в легком замшевом жакете поверх чего-то бежевого и в узких белых джинсах.

Грейс же прямо из квартиры Марка Уоррена помчался в информационный отдел, чтобы факсом разослать своим подчиненным копии карты Дэви, а оттуда — прямиком в паб, да и то еще опоздал на час. Разумеется, переодеться он не успел. На нем так и был темно-синий костюм, в котором он утром вышел из дома. И теперь он чувствовал себя в сравнении с Клео неряхой.

— Никогда прежде не видел тебя в штатском, — шутливо произнес он.

— Ты чувствовал бы себя уютнее, приди я сюда в зеленом фартуке и резиновых сапогах?

— Думаю, я чувствовал бы себя точь-в-точь как сейчас.

Она улыбнулась, подняла бокал:

— Твое здоровье!

Ему так нравились ее синие глаза, маленький, красивый нос, ямочка на подбородке, стройное тело. Каждый мужчина в пабе ел ее глазами. Грейс поднял свой бокал:

— Рад тебя видеть.

— И я тебя. Ну, не расскажешь, как прошел день?

— Не хочется мне о нем говорить.

Клео наклонилась поближе к нему, он легко прочитывал каждое движение ее тела.

— Зато мне хочется о нем послушать, — заявила она. — Мне нужен подробный поминутный отчет.

— Может, тебя устроит отредактированная версия? Я проснулся, принял душ, вышел из дому и встретился с Клео. Этого хватит?

Она рассмеялась:

— Для начала. А теперь — те кусочки, которые ты вымарал.

Грейс коротко пересказал ей события дня.

— Тяжело, наверное, опрашивать тех, кто понес утрату, — сказала Клео. — За семь лет я могла бы и привыкнуть к встречам с людьми, которые лишь несколько часов назад узнали о смерти близких, и все равно боюсь этих встреч.

— Я могу показаться тебе бессердечным человеком, — ответил Грейс, — и все же, беседуя с людьми в первые несколько часов после утраты, которую они пережили, ты получаешь наибольшие шансы разговорить их. Когда человек теряет кого-то, он впадает в шок, это первая, автоматическая реакция. И пока люди находятся в этом состоянии, они готовы говорить. А примерно через двенадцать часов они, оказавшись в окружении родственников и друзей, словно язык проглатывают.

— Тебе нравится твоя работа? — спросила Клео.

Он отпил колы:

— Нравится. Если не считать случаев, когда приходится иметь дело с людьми, которые…

Его прервал звонок мобильника. Извинившись перед Клео, он коротко ответил:

— Грейс слушает.

Звонила Баутвуд — прямо из информационного отдела.

— Простите, что беспокою, сэр. У нас появились новости.

Он взглянул на Клео — так не хотелось отрываться от нее — и не без раздражения сообщил:

— Буду через пятнадцать минут.

Когда Грейс вошел в отведенную его группе комнату, Ник Николл, Белла Мой и Эмма-Джейн Баутвуд сидели за столом.

— Привет, — сказал он. — В чем дело?

Все трое сразу подняли на него глаза. Первой заговорила детектив-констебль Баутвуд:

— Сэр, на земле компании «Дабл-Эм пропертиз» с помощью полученной от вас карты нашли гроб в замаскированной могиле.

— Блестяще! Отличная новость!

Тут он заметил, что во всех трех парах устремленных на него глаз никакой радости как-то не наблюдается.

— Что?

— Боюсь, новость не так уж и хороша, сэр. В могиле никого не было.

— Просто пустой гроб? В той самой могиле?

— Насколько я поняла, сэр, да.

— Было там… я хотел сказать, раньше в этом гробу кто-нибудь находился?

— Да, сэр, на крышке, изнутри, присутствуют свидетельствующие об этом следы.

— Бросьте вы вашего «сэра» — зовите меня Роем. — Он улыбнулся ей. — Что за следы?

— Свидетельства того, что кто-то пытался процарапать или прорезать крышку изнутри.

— И Майклу Харрисону — или тому, кто находился в гробу, — это удалось?

— Крышка была снята, сэр — Рой, — а могила прикрыта листом гофрированного железа.

Грей устало оперся руками о поверхность стола:

— С кем мы, черт побери, имеем дело? С Гудини?

— Во всем этом отсутствует какой-либо смысл, — сказал Николл.

— Майкл Харрисон славился как мастер розыгрышей. Так что смысла здесь хоть отбавляй, — возразил Грейс.

Он вышел в коридор, к торговому автомату, получил от него чашку двойного эспрессо и плитку шоколада.

Когда он, жуя шоколад, возвратился обратно, Эмма-Джейн протянула ему снятую с телефона трубку:

— Эшли Харпер, настаивает на разговоре с вами.

Грейс, проглотив шоколад, взял трубку:

— Детектив-суперинтендент Грейс слушает.

— Это Эшли Харпер. Я только что получила от Майкла текстовое сообщение. Он жив!

— Что сказано в сообщении?

— «Жив. Звони в полицию». И все. Правда, набрано немного странно.

Грейс, торопливо поразмыслив, сказал:

— Сообщение поступило с мобильника Майкла?

— Да, с его обычного номера.

— Оставайтесь на месте, — сказал Грейс. — Я сейчас буду.

Марк вглядывался в свое мрачное лицо, отраженное дымчатым зеркалом лифта, который нес его на пятый этаж «Ван-Аллена». Ему казалось, что вокруг него разворачиваются какие- то непонятные события.

Что случилось с Эшли? Несколько месяцев они были необычайно близки. Почему же она так резка с ним сейчас? И все эти разговоры насчет убийства Майкла, они его сильно тревожили. Убийство никогда не входило в их планы.

Ну да, он согласился с ее планом. Не убивать Майкла по-настоящему, а просто… Нет, не убивать. Определенно не убивать.

Убийство — это когда все обдумываешь заранее, ведь так? Предумышленное? А здесь просто возникло случайное стечение обстоятельств. Сначала ребята похоронили Майкла заживо, потом попали в автокатастрофу. Изначальный план принадлежал Эшли. У Марка он никаких сомнений не вызывал, Марк внутренне противился только мысли о том, что Эшли и Майкл отправятся в медовый месяц. Потому-то, в глубине души Марк знал это, он и поехал в лес — в четверг, ночью, — потому и вытащил дыхательную трубку. Но теперь позволить сумасшедшему увечить Майкла, запытать его до смерти?

Двери лифта открылись. Марк вышел в коридор, отпер дверь своей квартиры. И едва оказался в ней, как зазвонил телефон. Марк пробежал через комнату, взглянул на экранчик телефонного аппарата — номер звонившего на нем отсутствовал.

— Алло? — сказал Марк.

Тот же голос, который он слышал прежде:

— Привет, дружок, это Вик. Я малость недоумеваю, что это за легавый забегал к тебе нынче днем? Я вроде сказал тебе, с копами не разговаривать.

— Я и не разговаривал, — ответил Марк. — Это детектив- суперинтендент, который расследует исчезновение Майкла.

— Не знаю, верю я тебе или нет. Может, ты хочешь еще раз поболтать об этом с Майком или у нас с тобой все путем?

Не вполне понимая, о чем речь, Марк ответил:

— У нас все путем.

— Тогда сделай то, что я тебе скажу. Отправляйся в офис, открой сейф, достань документы, подписанные тобой и Майком, доверенность на имя вашего адвоката с Каймановых островов Джулиуса Гроббе и факсом отправь ему. Потом позвони Гроббе и вели ему перевести миллион двести пятьдесят три тысячи семьсот двенадцать фунтов с вашего банковского счета на номерной счет в Панаме, номер я уже послал ему факсом. Я позвоню тебе на этот телефон ровно через час. Если не снимешь трубку, наш друг потеряет еще одну часть тела. Усвоил?

— Усвоил.

Миллион двести пятьдесят три тысячи семьсот двенадцать фунтов были точно той суммой, какая лежала на его с Майклом совместном счету.

Рой Грейс и Гленн Брэнсон, появившийся в «Суссекс-Хаусе» в тот момент, когда Грейс покидал его, сидели в гостиной Эшли и вглядывались в плохо набранное сообщение, выведенное на экран ее телефона: «жИв. *£ зВонии в понлицию».

Эшли, ломая руки, сидела напротив. Одета она была так, точно куда-то выходила. Куда? И с кем?

— Вы пытались ему позвонить? — спросил Грейс.

— Да, и текстовое сообщение посылала. Но там только гудки, а потом перевод на голосовую почту.

— Все лучше, чем раньше, — сказал Грейс. — Раньше гудков не было, меня сразу отправили на голосовую.

Брэнсон повертел телефон.

— Отправлено Майклом Харрисоном, номер 44797 1346221, — объявил он, — сегодня в двадцать два двадцать восемь.

И Грейс, и Брэнсон взглянули каждый на свои часы. Чуть больше часа назад.

И за двадцать минут до того, как она позвонила, подумал Грейс. Чем вызвана такая задержка?

Брэнсон набрал номер, прижал телефон к уху. Спустя несколько секунд Брэнсон заговорил: «Алло, Майкл Харрисон, говорит детектив-сержант Брэнсон из брайтонского ДУР, я отвечаю на сообщение, посланное вами Эшли Харпер. Пожалуйста, позвоните мне по номеру 0789 965018. Повторяю: 0789 965018». И Брэнсон завершил вызов.

— Эшли, Майкл часто посылал вам текстовые сообщения?

Она пожала плечами:

— Не так чтобы часто, но посылал, знаете, любовные записки. — Она улыбнулась, лицо ее потеплело.

Грейс снова вгляделся в сообщение: «жИв. *£ зВонии в понлицию». Словно малое дитя набирало, а не взрослый человек.

— Какую информацию вы сможете из этого извлечь? — спросила Эшли.

Грейс собрался было ответить, но передумал.

— Боюсь, что большой не извлечем. Хорошая новость состоит в том, что он жив, плохая — он явно в беде.

И Грейс рассказал ей о найденном гробе.

— Значит, он выбрался оттуда?

— Может, выбрался, — ответил Грейс. — А может, его там никогда и не было.

— Ой, ну бросьте, вернитесь на землю!

— Мы и стоим на земле, очень твердо, — спокойно ответил Грейс. — Поисками Майкла занята сотня полицейских.

Лицо Эшли приобрело сокрушенное выражение — выражение маленькой девочки, заблудившейся и испуганной.

— Простите. Вы так блестяще работаете, оба. Я просто…

Лицо ее сморщилось, по нему покатились слезы.

— Все в порядке, — сказал Грейс. — Мы к вам еще заглянем.

На то, чтобы отправить проклятый факс на Каймановы острова, ушло пять попыток. В первый раз Марк слишком торопился, косо вставил документ, и его замяло. Он потратил десять драгоценных минут, стараясь вытянуть документ, не порвав его. Потом позвонил адвокату Гроббе.

В офис Марк приехал на своей машине, что было, если учесть количество выпитого им, довольно глупо, однако пешком идти было далеко, а рисковать тем, что такси поймать не удастся, он не мог.

И наконец, он влетел в дверь своей квартиры, когда до конечного срока оставалось всего три минуты, и мобильник его тут же пискнул, сообщая о поступлении текстового сообщения. Марк вытянул аппарат из кармана и уставился на дисплей.

«Неплохая работа, дружок! Ты успел».

Телефон плясал в его нервно подрагивавшей руке. Где он, черт возьми, затаился, этот Вик? Марк нажал на кнопку ВЫБОР, надеясь выяснить, откуда пришло сообщение. Номер был ему незнаком. Путаясь пальцами в клавишах, он набрал ответ: «Вы довольны?» И нажал на кнопку ПЕРЕДАТЬ.

Потом, пошатываясь, направился к шкафчику с напитками. Но еще не успел дойти до него, как телефон пискнул снова. Новое сообщение: «Выйди на балкон, дружок. И посмотри вниз».

Марк подошел к стеклянным дверям, отпер их, вышел наружу. Положив руки на перила, взглянул вниз. По тротуару шла парочка. Марк окинул взглядом противоположную сторону улицы, гадая, что, собственно, имел в виду Вик.

Третье сообщение: «Я прямо у тебя за спиной».

Он хотел обернуться, но одна сильная рука уже схватила его за поясной ремень, а другая — за ворот рубашки. И через долю секунды обе ноги Марка уже оторвались от пола. Он уронил телефон, отчаянно пытаясь вцепиться в балконные перила, однако пальцы его хватали лишь воздух.

И, не успев даже крикнуть, Марк перелетел через перила.

Грейс и Брэнсон услышали вызов, переданный на полицейской волне, за минуту до того, как подъехали к «Суссекс-Хаусу». С балкона квартиры, находящейся в здании «Ван-Аллен», спрыгнул самоубийца.

Они обменялись взглядами. Грейс вытащил из бардачка синюю мигалку, прилепил ее к крыше машины и ударил по педали акселератора.

Подъехав к «Ван-Аллену», они увидели множество таких мигалок, скопление людей, две машины «скорой помощи». Детективы выскочили из машины, протолкались через толпу. Рядом с лежащим на земле телом мужчины бессмысленно переминались с ноги на ногу два санитара.

В янтарном свете уличных фонарей Грейс мгновенно узнал Марка Уоррена.

— Кто-нибудь знает этого человека? — спросил чей-то голос.

— Я знаю, — ответил другой. — Он мой сосед.

— Я тоже знаю его, — сказал Грейс и поправился: — Знал.

Из здания вышел хорошо знакомый Грейсу Роберт Эллисон, известный своим крутым нравом детектив-инспектор. Грейс с Брэнсоном подошли к нему.

— Рой! Гленн! — приветствовал их Эллисон. — А вы-то что тут делаете?

— Я с ним знаком, — ответил Грейс. — Опрашивал его в начале нынешнего вечера. Он деловой партнер пропавшего молодого человека — знаешь, предсвадебный розыгрыш, четверо ребят, погибших на прошлой неделе.

Эллисон кивнул:

— Да, знаю.

— Мы можем войти в его квартиру?

— Я только что оттуда — у смотрителя дома есть ключ. Хочешь, чтобы я пошел с вами?

— Да, конечно, почему бы и нет?

Несколько минут спустя Грейс, Брэнсон и Эллисон уже входили в квартиру. Смотритель остался ждать снаружи.

Грейс пересек гостиную, вышел на балкон. Он знал, что людей, уцелевших после катастрофы, нередко грызет чувство вины, некоторых оно просто уничтожает. Не по этой ли причине Марк Уоррен и прыгнул с балкона?

В ночь перед венчанием он вернулся домой поздно, в машине, заляпанной грязью. Может быть, чувство вины погнало его на место автокатастрофы? Возможно. И еще, Уоррен был шафером Майкла, однако утверждал, что о планах друзей на вечер мальчишника ничего не знал. Правдоподобно ли это?

Грейс принялся методично обшаривать стенные шкафы и буфет. Гленн Брэнсон занялся тем же самым, а Эллисон просто наблюдал за ними. Добравшись до кухни, Грейс открыл холодильник. Внимание его привлекли пакет с молоком и несколько бутылок белого бургундского — он едва не проглядел лежавший на третьей полке пухлый пакет. Грейс вытащил пакет, заглянул внутрь, нахмурился. Потом достал из пакета пластиковый мешочек, в котором лежало что-то небольшое, и положил его на черный мрамор разделочного стола.

— О господи, — произнес, глядя на палец, Брэнсон.

— Так, — сказал Роберт Эллисон — А вот теперь что-то начинает проясняться.

Он достал из кармана сложенный листок бумаги:

— Я нашел его на трупе, когда искал по карманам документы.

Грейс и Брэнсон прочитали записку: «Пусть полиция проверит отпечаток пальца, и вы убедитесь, что он принадлежит вашему другу и деловому партнеру. Каждые 24 часа я буду отрезать от него кусочек побольше — пока вы в точности не исполните мои требования».

— Полагаю, это говорит нам сразу о двух вещах, — сказал Грейс. — Во-первых, не думаю, что мы имеем дело с самоубийством. А во-вторых, если мы найдем Майкла Харрисона живым, можно будет считать, что нам здорово повезло.

Телефон зазвонил снова! В третий раз! В первые два Майкл прерывал вызов, боясь, что его услышит Вик. Следом ему удавалось набирать 901, но каждый раз он слышал один и тот же проклятый женский голос: «У вас нет новых сообщений».

Однако теперь голос сказал: «У вас имеется одно новое сообщение». А следом послышалось: «Алло, Майкл Харрисон, говорит детектив-сержант Брэнсон из брайтонского ДУР, я отвечаю на сообщение, посланное вами Эшли Харпер. Пожалуйста, позвоните мне по номеру 0789 965018. Повторяю: 0789 965018». То были самые сладкие звуки, какие Майкл слышал за всю свою жизнь.

И тут же в глаза ему ударил слепящий белый свет.

— Так у тебя есть мобильник, про который ты мне ничего не сказал, а, Майки? Нехороший мальчик.

— Урррр, — прохрипел сквозь клейкую ленту Майкл.

В следующий миг он почувствовал, как телефон вырывают у него из ладони, и услышал укоризненный голос Вика:

— Ты нечестно играешь, Майк. И очень меня разочаровал.

— Урррр, — снова прохрипел Майкл. Теперь он видел глаза, поблескивавшие в прорезях капюшона, — ярко-зеленые, как у дикого кота.

— Ну-ка, посмотрим, кому ты звонил, Майки.

Миг спустя Майкл услышал снова зазвучавший в динамике телефона голос полицейского.

— Ишь ты, как интересно, — произнес Вик. — Как мило. Невесте, значит, звякнул. Мило, но нехорошо. Думаю, ты заслужил еще одно наказание.

— Нееррррррр.

— Извини, приятель, но тебе стоило бы изъясняться более внятно. И кстати, твой дружок Марк оказался такой невоспитанной свиньей. Думаю, тебе будет интересно узнать, что он ни с кем даже прощаться не стал.

Майкл сощурил глаза под слепящим светом. Он не понимал, о чем идет речь. Марк? Куда мог уехать Марк?

— Есть одна штука, которую тебе стоит обдумать, Майки. Те деньги, миллион двести тысяч, которые ты припрятал на Каймановых островах. Недурная заначка на черный день.

Да пусть заберет все до пенни, подумал Майкл, лишь бы меня отпустил. И он попытался сказать это.

— Урррррр. Имммммггвввввит.

— Очень мило, Майки, что бы ты ни пытался мне сообщить. Но тут, видишь ли, дело такое. Твоя проблема в том, что деньги эти уже у меня. А это значит, что ты мне больше не нужен.

Незадолго до полуночи Грейс въехал на своей машине на парковку «Суссекс-Хауса». Брэнсон без всякой охоты поплелся за ним к главному входу здания и вверх по лестнице.

Кроме Эммы-Джейн Баутвуд, в комнате никого не было. Грейс, взглянув на усталое лицо девушки, похлопал ее по спине:

— По-моему, вам пора отправляться домой.

— Вы не могли бы уделить мне минуту, Рой? У меня кое-что есть, думаю, вам это будет интересно — вам обоим. Вы просили меня проверить прошлое Эшли Харпер.

— Ага. Что-нибудь нашли?

— Вообще-то довольно многое. — Говоря, она перелистывала исписанные ее аккуратным почерком страницы блокнота. — Вы сказали мне, что Эшли Харпер родилась в Англии; что ее родители погибли в Шотландии, в автомобильной катастрофе, когда ей было три года; что ее растили приемные родители, сначала в Лондоне, потом в Австралии; что, когда ей было шестнадцать, она перебралась в Канаду и жила у дяди с тетей; что тетя ее недавно умерла, а дядю зовут Бредли Каннингемом. — Она перечитала кое-что на открытой ею странице и продолжила: — В Англию Эшли Харпер возвратилась примерно девять месяцев назад. И еще вы сказали, что раньше она работала в Торонто, в маленькой, занимающейся недвижимостью фирме, которая представляет собой подразделение группы «Бэй».

— Да, все правильно, — ответил Грейс.

— Я поговорила сегодня с Торонто, с тамошним начальником отдела кадров группы «Бэй» — это одна из крупнейших в Канаде сетей универсальных магазинов. Никакого занимающегося недвижимостью подразделения у них нет, и никакая Эшли Харпер у них никогда не работала.

— Как интересно, — сказал Брэнсон.

— Сейчас будет еще интереснее. Ни в одном из телефонных справочников Торонто Бредли Каннингем не значится.

— У меня есть в Шотландии подруга, журналистка, работает в «Глазго геральд», — продолжала Эмма-Джейн. — Она проверила по моей просьбе архивы всех ведущих шотландских газет. Когда трехлетняя девочка становится сиротой в результате автомобильной катастрофы, это обычно попадает в новости, верно?

— Обычно попадает, — ответил Грейс.

— Эшли говорит, что ей двадцать восемь. Я попросила подругу вернуться на двадцать пять лет назад, отсчитать по пять лет в обе стороны и проверить их. Фамилия Харпер не появлялась нигде.

— Она могла взять фамилию приемных родителей, — сказал Брэнсон.

— Могла, — согласилась Эмма-Джейн. — Но то, что я собираюсь вам сейчас показать, сильно урезает такую возможность. Я прогнала имя Эшли Харпер через «Холмс».

Название «Холмс-2» носила компьютерная база данных, которая связывала все службы охраны правопорядка Соединенного Королевства с Интерполом, а с недавнего времени и с заокеанскими полицейскими сетями.

— Под именем Эшли Харпер там ничего не значится, — сказала Эмма-Джейн. — Однако начиная с этого места все становится по-настоящему интересным. Я провела поиск по инициалам Э. X., объединив их с широким классом преступлений, которые обозначила словом «недвижимость». «Холмс» выдала следующее: восемнадцать месяцев назад молодая женщина по имени Эбигайл Харрингтон вышла в Лимме, Чешир, замуж за богатого строителя Ричарда Уоннаша. Он увлекался затяжными прыжками с парашютом. Через три месяца после свадьбы он погиб — во время прыжка не раскрылся парашют. Четыре года назад в Торонто женщина по имени Элен Хьюрон стала женой застройщика Джо Кервина. Через пять месяцев после свадьбы он утонул в озере Онтарио. Семь лет назад некая Энн Хэмпсон вышла за лондонского строителя по имени Джулиан Уорнер. Через полгода он покончил с собой.

— Инициалы одни и те же, — сказал Брэнсон. — Но что это доказывает?

— Само по себе ничего, — ответила она. — Хотя мне приходилось читать о преступниках, которые, меняя имена, сохраняют инициалы. Однако вот тут у меня имеется кое-что получше. — Она застучала по клавишам компьютера, и на экране появилась черно-белая фотография молодой женщины с копной темных волос. Лицо принадлежало Эшли Харпер — или ее двойнику. — Это фотография из напечатанной в «Ивнинг стандард» статьи о смерти Джулиана Уорнера.

Грейс и Брэнсон вгляделись в фотографию.

— Определенно похожа, — сказал Брэнсон.

Эмма-Джейн, не ответив, снова постучала по клавишам. Появилась другая черно-белая фотография, изображающая женщину со светлыми волосами по плечи. Эта походила на Эшли Харпер еще сильнее.

— Это уже из четырехлетней давности «Торонто стар».

Грейс и Брэнсон молчали. Оба были ошеломлены.

— Следующая взята из номера «Чешир ивнинг пост», вышедшего восемнадцать месяцев назад, из статьи о смерти Ричарда Уоннаша.

На экране появился цветной снимок. На сей раз волосы были рыжими — элегантная короткая стрижка. И снова лицо, вне всяких сомнений, принадлежало Эшли Харпер.

— Черт побери! — воскликнул Брэнсон.

Грейс задумчиво вглядывался в снимок. Наконец он сказал:

— Прекрасная работа, Эмма-Джейн.

— Спасибо, Рой.

Грейс повернулся к Гленну Брэнсону:

— Итак, сейчас без двадцати час. Кого из судей тебе хватит храбрости разбудить?

— Ты об ордере на обыск?

— Сам догадался или кто помогал? — И, не обращая внимания на гримасу, состроенную Брэнсоном, Грейс повернулся к Эмме-Джейн: — Идите домой, поспите.

Брэнсон зевнул:

— А я? Можно, я тоже посплю?

Грейс похлопал его по плечу:

— Боюсь, друг мой, у тебя рабочий день только что начался.

В два часа ночи Грейс вернулся с подписанным ордером в кармане к себе домой, поставил будильник на 4:15 и вырубился. В пять утра он появился в «Суссекс-Хаусе», ощущая себя на удивление полным энергии.

Белла и Эмма-Джейн были уже здесь, как и Джо Тиндалл с Беном Фарром — круглолицым, бородатым сержантом пятидесяти лет. Через несколько минут появился и Брэнсон.

Пока пили кофе, Грейс провел краткий инструктаж. Затем, сразу после 5. 30, все натянули на себя пуленепробиваемые жилеты и погрузились в полицейский фургончик «транзит» и полицейскую машину.

Доехав до улицы, где жила Эшли, Брэнсон и Грейс притормозили рядом с лишенной опознавательных знаков «астрой», в которой сидел Ник Николл. Грейс опустил стекло.

— Все тихо, — доложил Николл.

— Хорошо, — сказал Грейс, отметив, что принадлежащая Эшли «ауди» стоит, как обычно, перед домом.

Во главе отряда полицейских он подошел к двери дома, позвонил. Ответа не последовало. Он позвонил еще раз и, переждав минуту, еще. Потом кивнул Бену Фарру, тот вернулся к «транзиту», извлек из него здоровенную кувалду размером с большой огнетушитель. Фарр затащил ее на крыльцо, взмахнул один раз, и дверь распахнулась.

Грейс вошел в дом первым.

— Полиция! — крикнул он. — Есть здесь кто-нибудь?

Его встретили лишь помигивающие огоньки стереосистемы. Вместе с остальными полицейскими Грейс поднялся по лестнице, остановился.

— Эй! — крикнул он. — Мисс Харпер!

Молчание.

Он открыл дверь ванной комнаты. Следующая дверь вела в маленькую гостевую спальню. Грейс поколебался, толкнул последнюю дверь и увидел хозяйскую спальню с кроватью — в ней сегодня явно никто не спал.

И никакой Эшли Харпер.

— Переверните здесь все, — устало сказал он своим спутникам. — Загляните под каждый клятый камень. Я хочу знать об Эшли Харпер все, каждую мелочь. Всем понятно?

За два часа обыска найти ничего не удалось. Выглядело все так, точно Эшли Харпер прошлась по дому с каким-то суперпылесосом. Брэнсон присоединился к Грейсу, который как раз переворачивал матрас в гостевой спальне.

— Да, друг, — сказал Брэнсон. — Просто оторопь берет — она словно знала, что мы появимся здесь.

— А почему же мы не знали, что она скроется? — спросил Грейс.

— Рой! Взгляните-ка на это.

Вошедший в спальню Николл протянул ему квитанцию, выданную компанией «Сенчури-Радио», расположенной в Лондоне, на Тоттнем-Корт-роуд. На квитанции значилось: «Киберскан АР5000. 2437,25 фунтов».

— Где нашли? — спросил Грейс.

— На заднем дворе, в мусорном баке, — ответил Николл.

— Это какой же сканер может стоить таких денег? — спросил Грейс. — Компьютерный, что ли?

Он взглянул на дату, проставленную на квитанции. Прошлая среда. Время покупки 14:25. Во вторник вечером исчезает жених Эшли. В среду после полудня она едет в Лондон и покупает сканер стоимостью две с половиной тысячи фунтов.

— Не знаю, когда начинает работать «Сенчури-Радио», но нам нужно выяснить, что это за сканер, — сказал он.

— У тебя есть на этот счет какие-нибудь соображения? — спросил Брэнсон.

— У меня их много, — ответил Грейс. — Слишком много.

И прибавил:

— В четверть десятого я должен быть в суде.

— Хочешь повидать своего доброго друга Суреша Хоссейна?

— Мне неприятна мысль о том, как он без меня скучает. Может, позавтракаем? Хочется чего-нибудь жареного и жирного.

— Холестерин, друг мой, вреден для твоего сердца.

— Знаешь что? Прямо сейчас для моего сердца вредно все.

10

Войдя в большую, заполненную людьми комнату ожидания, которая обслуживала сразу три зала коронного суда Льюиса, Грейс раззевался — на него вдруг навалилась усталость. Странно, думал он. Неделю назад суд над Хоссейном занимал все его мысли. А нынче отошел на второй план, сейчас самым главным для него делом стали поиски Майкла Харрисона.

Некоторое время спустя Грейса вызвали в зал суда. Слушание спокойно и гладко тянулось в течение двух часов, после чего было отложено.

Когда вскоре после полудня он вернулся в информационный отдел, вся его группа была в сборе — плюс два новых помощника, констебли, мужчина и женщина.

Первым заговорил Ник Николл.

— Рой, насчет квитанции на сканер, которую мы нашли утром в доме мисс Харпер. Я получил от «Сенчури-Радио» полную информацию о нем. — Он протянул Грейсу несколько страниц, распечатанных прямо с интернетовского сайта. — Это новейший сканер радиочастот. Используется радиолюбителями для поиска новых друзей, прослушивания разговоров по мобильникам и по полицейской связи.

Грейс кивнул:

— Итак, вечером во вторник исчезает жених Эшли. А в среду после полудня она уже в Лондоне, покупает радиосканер. Есть какие-нибудь теории на этот счет?

— Она могла знать, что у Майкла осталась ручная рация. Возможно, сканер был нужен ей, чтобы попробовать связаться с ним, — сказала Эмма-Джейн Баутвуд. — Или, может быть, чтобы выяснить, не попытается ли он с кем-нибудь связаться.

Грейсу ее предположения показались вполне разумными.

— Да, теория неплохая. — Он обвел взглядом своих сотрудников. — Что-нибудь еще выяснить удалось?

— Да, — ответил Николл. — После того как вы ушли из дома Эшли Харпер, мы нашли за комодом конверт с квитанциями. Может, он случайно туда завалился, может, его там прятали. Большая часть квитанций интереса для нас, похоже, не представляет, но вот на эту вам стоит взглянуть.

Это была квитанция о получении 1500 фунтов компанией по оказанию эскорт-услуг, расположенной по адресу: Мэддокс- стрит, Лондон, В-1. Под названием компании значилось: «Скромные, очаровательные сопровождающие на все случаи жизни — мужчины и женщины». На квитанции стояли две даты — венчания Эшли Харпер и репетиции этого венчания.

— Переверните ее, Рой, — сказал Николл, — взгляните, что там на обороте.

Грейс перевернул квитанцию. На обороте было записано ручкой имя: Бредли Каннингем. Он мгновенно вспомнил прошлую субботу и почтенного обличья джентльмена.

— То есть у нее и дядюшка был поддельным? — озадаченно произнес он.

— У нее много что было поддельным, не только дядюшка. Эмма-Джейн тебе сейчас кое-что расскажет, — сказал Гленн Брэнсон. — Но сначала посмотри на это.

И он протянул Грейсу фотокопию распоряжения, отправленного факсом в банк, зарегистрированный на Большом Каймановом острове, — распоряжения о переводе 1 253 712 фунтов на номерной счет панамского банка. Документ был подписан Майклом Харрисоном и Марком Уорреном, а отправили его вчера в 23:25.

Грейс дважды прочитал его, затем взглянул на Брэнсона:

— Отправлено примерно за двадцать минут до того, как Уоррен слетел с балкона.

— Да, верно. Документ нашли в его офисе.

— То есть он пришел в офис, перевел, чтобы спасти жизнь друга, деньги, а потом совершил самоубийство?

— Панама может быть связана с колумбийской мафией. Не исключено, что они задолжали ей большие деньги. Уоррен выплатил долг и покончил с собой.

— Теория разумная, — сказал Грейс. — Да только у этих ребят затеяно в Эшдауне крупное строительство — двадцать домов, — и оно могло принести им несколько миллионов. Зачем же было кончать с собой из-за суммы гораздо меньшей?

— В таком случае он перевел деньги, а после его убили.

— Вот это больше похоже на правду, — сказал Грейс. — Я только что разговаривал в морге с Клео Моури. Туда едет патологоанатом министерства внутренних дел. Не исключено, что через некоторое время информации у нас будет больше.

Затем Белла Мой сообщила ему сведения, полученные от телефонной компании. «Водафон» зарегистрировала активность мобильника Майкла Харрисона в период между 22:22 и 23:00 вчерашнего вечера. Кроме того, с телефона было сделано несколько вызовов на номер 999, однако ответа от того, кто находился на другом конце линии, оператору получить не удалось.

— Какая мачта сети обрабатывала вызов?

— Телефонная компания назвала нам мачту, которая находится ближе всего к мобильнику Харрисона. Беда в том, что мачта эта стоит в центре Ньюхейвена и обслуживает весь город.

— Что ж, это все-таки способно нам помочь, — сказал Грейс. — Возможно, то, что Ньюхейвен расположен на берегу Ла-Манша, не просто совпадение.

Теперь заговорила Эмма-Джейн:

— Я уже объявила в розыск Эшли Харпер, а заодно и Элен Хьюрон — это имя, которое она использовала в Канаде.

У нее явно было что добавить, поэтому Грейс слушал ее, не перебивая.

— Кроме того, я проверила ее «ауди». Машина арендована ею год назад у дилера из Хаммерсмита, на собственное имя. Платежи вносились исправно, все чисто. То же с ее домом, правда, здесь срок аренды истекает в конце этого месяца.

— По причине замужества? — предположил Гленн Брэнсон.

— Вполне возможно, — ответила Эмма-Джейн. — Потом мне пришло в голову, что неплохо бы взять помощников, чтобы они проверили все имеющиеся в нашем регионе фирмы по прокату автомобилей, называя при этом имена, которыми Эшли Харпер пользовалась до настоящего времени — в добавление к нынешнему. Под именем Эшли Харпер нигде ничего не значилось. Однако в десять утра женщина, назвавшаяся Элен Хьюрон, арендовала в аэропорту Гатвик «мерседес» у компании «Авис». Для оплаты она воспользовалась кредитной карточкой, которую выдал в Торонто «Доминион бэнк оф Канада». Оформлявшая аренду сотрудница фирмы с уверенностью опознала по фотографии Эшли Харпер.

— Камеры наблюдения, — сказал Грейс. — Что я…

Гленн Брэнсон поднял руку:

— Мы уже проверили все камеры от Ньюхейвена до Гатвика, начиная со времени аренды машины.

— Она покинула дом примерно за час до вашего появления там, Ник, — сказал Грейс Николлу. — Известно нам, как она добралась до аэропорта?

— Нет.

Грейс молчал. Он мысленно перебирал основные моменты вчерашнего дня — время своего прихода к Марку Уоррену, время его с Брэнсоном посещения Эшли Харпер. Марка Уоррена возили в лес, чтобы он помог найти могилу. Состоялся перевод денег. Затем смерть Марка Уоррена. Эшли под другим именем арендует машину. Теперь он понимал, в чем состояла ее игра. И понимал: необходимо найти ее. И как можно быстрее.

— Господи, женщина, четыре чемодана — что с тобой такое? Ты что, не могла бросить это барахло здесь и купить все заново в Сиднее? Там, знаешь ли, тоже магазины имеются!

Эшли — в джинсовом костюме от «Прада» и туфлях на высоких каблуках — стояла в окружении своих чемоданов посреди гостиной маленького, взятого в аренду дома в Ньюхейвене, вызывающе уперев руки в бедра и глядя в окно.

Она повернулась к Вику и с издевкой в голосе поинтересовалась:

— Да неужели? В Сиднее есть магазины? И в них можно зайти и купить всякие вещи? — И, помолчав, добавила: — А почему я должна оставлять все здесь? Это моя жизнь!

— Что значит — это твоя жизнь?

При своих ста шестидесяти восьми сантиметрах роста Вик был от силы на сантиметр выше Эшли, однако ей всегда казалось, что он выше ее намного. У Вика было жилистое, мускулистое тело бойца — татуированные руки, стрижка «ежиком», мужественное, красивое лицо. И одежда его лишь усиливала производимое им впечатление солдата. Сейчас на нем была надетая поверх черной футболки короткая куртка с накладными карманами, летние брюки цвета хаки и черные башмаки.

— Ты хочешь сказать, что Майкл — твоя жизнь? Или Марк? Или я чего-то не понял? Мне казалось, что это я — твоя жизнь.

— Мне тоже так казалось, — сдавленным голосом сказала она, сдерживая слезы.

— И что это значит?

— Ничего.

Он схватил ее за плечи, развернул лицом к себе:

— Расслабься, Элен. Дело уже почти сделано.

— Я абсолютно спокойна, — ответила Эшли. — Это ты у нас весь на нервах.

Вик прижал Эшли к себе, заглянул в ее зеленые глаза.

— Я люблю тебя, — сказал он. — Я так люблю тебя, Элен.

Она обвила руками шею Вика и страстно поцеловала.

— Я тоже люблю тебя, Вик. Всегда любила.

— Что, правда, не мешало тебе трахаться с кучей мужиков. Ты хоть представляешь, как меня это мучило, Элен, а? Сидеть в засаде, зная, что в этом году ты ложишься в постель то с Майклом, то с Марком, а перед ними был в Чешире тупица Ричард, не говоря уж о Джо и Джулиане.

— Я просто ушам своим не верю, Вик. Я делала это, потому что такими были условия нашей сделки, правильно? Что на тебя вдруг нашло?

— Что на меня нашло? Да то, что на этот раз мы все испортили, вот что. Полгода жизни за вшивый миллион двести тысяч фунтов.

— Никто из нас не мог предвидеть автокатастрофы, Вик.

— Зато ты могла вытащить Майкла из могилы, и тогда мы получили бы половину его денег — и денег его партнера.

— И это заняло бы месяцы, Вик, если не годы. Свое большое строительство они только еще планировали. А так мы быстро достигли результата. И если бы ты не спустил в карты половину наших денег, во всем этом и нужды никакой не было бы.

Вик, присмирев, взглянул на часы:

— Ладно, надо двигаться, а то на самолет опоздаем. Поговорим в машине — перед отъездом мне нужно покончить еще с одним дельцем.

Он оттащил ее чемоданы в прихожую, возвратился в гостиную, отодвинул от стены диван и взялся за угол ковра.

— Вик, — произнесла Эшли.

Он поднял на нее взгляд:

— Что?

— Мы не можем просто оставить его? Он же никуда отсюда не денется, верно? Он даже пошевелиться не может, и говорить, по твоим словам, тоже. Никто его здесь не найдет.

— Я собирался пришить его, избавить от страданий.

— А зачем?

Вик гневно уставился на нее:

— Когда я кончал других, тебя это не волновало. Что такого особенного в малыше Майки?

— Ничего в нем особенного нет.

Вик выпустил из рук угол ковра, вернул диван на место.

— В общем-то, ты права, выбраться отсюда ему не удастся. Да и зачем нам играть в милосердие? Оставим его тут, пусть подыхает от голода в темноте. Тебя это устроит?

Она кивнула.

Пять минут спустя «мерседес» уже был нагружен четырьмя чемоданами Эшли и большим вещевым мешком Вика. Он запер парадную дверь дома и опустил ключи в карман.

Эшли молча скользнула в машину, застегнула ремень безопасности, в последний раз взглянула из окошка машины на дом. Дом был странный и благодаря его изолированности прекрасно подходил для их целей. Когда-то в нем имелся внутренний гараж, однако потом гараж переделали в то, что было теперь гостиной.

Вик включил двигатель. Через час им нужно было оказаться в аэропорту Гатвик. А завтра они уже будут в Австралии.

Лобовое стекло покрывали брызги мелкого дождя, однако Эшли все равно надела новенькие солнечные очки от Гуччи. Этим утром Вик обрезал ей волосы, после чего она натянула короткий темный парик. В аэропорту могли уже высматривать Эшли Харпер. Но Эшли, заглянув в лежавший у нее в сумочке паспорт, улыбнулась. Уж Энн-то Хэмпсон искать там наверняка не станут.

— Вик?

— Да? — Машина, спускаясь по покрытой рытвинами дороге, набирала скорость. — В чем дело? Уже заскучала по молодому любовнику?

— Знаешь, как любовник он куда лучше тебя!

Вик, махнув от плеча рукой, ударил ее по лицу, машина вильнула, вылетела на заросшую травой обочину и снова вернулась на дорогу.

— Ну что, ударил и почувствовал себя лучше? Ты всегда хорошо себя чувствуешь, пытая людей вроде Майкла?

Они уже приближались к перекрестку, Вик бросил на Эшли свирепый взгляд и вылетел на шоссе.

Все произошло очень быстро — громовый удар, Эшли резко бросило вперед, у нее заложило уши, салон машины наполнился чем-то похожим на перья и вонью кордита.

— Дьявол! — Вик ударил по рулю кулаками. С рулевой колонки свисала сдувшаяся подушка безопасности.

— Ты в порядке? — спросил он Эшли.

Она кивнула, не отрывая взгляда от вздыбившейся прямо перед ней крышки капота. В нескольких метрах от «мерседеса» под каким-то безумным углом стоял посреди дороги белый «сааб». Выбравшись из разбитого автомобиля, Эшли увидела, что за рулем «сааба» сидит ошеломленная женщина.

Вик осмотрел поврежденный «мерседес». Одно из передних колес было смято, покороблено.

— Сука тупая! — рявкнул он, повернувшись к водительнице «сааба».

К ним приближалась еще одна машина.

— Вик, — крикнула Эшли, — сделай что-нибудь!

— Рой! — крикнул Николл. — Седьмая линия!

Грейс поднес трубку к уху:

— Рой Грейс.

Звонил сержант из брайтонского полицейского участка.

— Сэр, — сказал он, — я по поводу «мерседеса», который вы объявили в розыск. Он только что попал в аварию в Ньюхейвене. Люди, ехавшие в нем, мужчина и женщина, захватили другую машину.

Грейс резко выпрямился во весь рост:

— Описание этих двоих у вас имеется?

— Не очень детальное, сэр. Мужчина коренаст, белый, короткая стрижка, немного за сорок; женщине под тридцать, короткие темные волосы.

Грейс схватил шариковую ручку:

— Какую машину они захватили?

— Зеленый «лендровер». Виски-семь-девять-шесть-лима- дельта-янки.

— Какой-нибудь контакт с этой машиной есть?

— Пока нет.

Грейс быстро пересказал услышанное своим сотрудникам, потом на мгновение задумался. Дороги, лежащие к востоку от Ньюхейвена, ведут в Истбурн и в Гастингс. Те, что на севере, — к аэропорту Гатвик и в Лондон. Западные — в Брайтон. Скорее всего, они устремятся на север. Он повернулся к Белле Мой:

— Белла, позвоните вертолетчикам. Пусть прочешут все дороги к северу от Ньюхейвена.

— Есть.

— Эмма-Джейн, позвоните в управление дорожной полиции, пусть пошлют на А23 патрульные машины — на перехват. Объявите тревогу в полиции Ньюхейвенской гавани, Гатвика и аэропорта в Шореме.

Проселок круто повернул вправо, Вик вдавил педаль тормоза в пол. Несколько мгновений машину несло прямо на росший у дороги тополь. Эшли закричала:

— Вик! Медленнее, бога ради!

Впереди полз, занимая всю ширину дороги, здоровенный грузовик. Вик в отчаянии ударил кулаками по рулю.

Все пошло не так. История моей жизни, подумал он. Папаша его умер от пьянства, когда Вику было десять лет. Незадолго до того, как ему исполнилось восемнадцать, он набил морду сожителю матери — за то, что этот гад обращался с ней, как с недочеловеком. В знак благодарности мать выгнала Вика из дому. В конце концов Вик, в поисках приключений, записался в армию и сразу почувствовал себя в морской пехоте как рыба в воде, если не считать того, что он уже успел приобрести вкус к деньгам и их ему не хватало. Ему нравилось хорошо одеваться, ездить на дорогих машинах и играть в карты по-крупному.

Он подружился с вороватым каптенармусом по имени Брюс Джекман и вскоре начал делать хорошие деньги, продавая налево стрелковое оружие, патроны и другие боеприпасы. А когда поднялся шум, задушил Джекмана и подвесил дурня, с предсмертной запиской в кармане, к потолку его спальни.

Жизнь игра, выживает сильнейший.

Это вовсе не значит, что ты не можешь кого-то любить. В Элен он влюбился по уши, как только увидел ее. У нее было все: настоящий класс, стиль, потрясающая красота, великолепное тело. А еще у нее имелась в жизни цель. План игры: огрести состояние, пока она молода, а всю остальную жизнь пользоваться им в свое удовольствие. Проще простого.

Теперь же им оставалось только добраться до аэропорта Гатвик и сесть в самолет. Он положил левую руку на колени Эшли, нашел ее ладонь, сжал:

— Все будет хорошо, ангел.

В ответ она сжала его руку.

Они миновали какую-то ферму. Вик повернул налево, на проселок, и по нему они добрались до оживленной магистрали.

— Это шоссе А27, — сказал Вик. — Доедем по нему до А23, а там — прямиком в Гатвик, верно?

— Да, но по большой дороге нам ехать нельзя.

— Уже думаю об этом. Самое лучшее…

И тут оба услышали стрекот вертолета. Он спускался с неба прямо на них и опустился уже достаточно низко, чтобы они смогли прочесть слово «ПОЛИЦИЯ» на его брюхе.

Вик повернул налево, подрезал «ягуар». Тот загудел и замигал фарами. Вик не обратил на это никакого внимания, взгляд его был устремлен вперед, в мозгу поселилась паника. Машины впереди замедляли ход. И останавливались! Дорогу перекрывал полицейский автомобиль, по обеим сторонам от него стояли синие барьеры с табличками «ПОЛИЦИЯ. ОСТАНОВИТЕСЬ».

— Они только что прорвались через полицейский кордон на кольцевой развязке Беддингема, — сообщил Грейсу оперативник Джим Роббинсон, — теперь движутся по А27.

— Вертолет их не потерял?

— Идет прямо над ними.

Грейс взглянул на часы. Без четверти два. Вторник. Движение на дорогах плотное, необходимо помнить о едущих по ним людях. Преследование должно быть по возможности безопасным.

Теперь Вик несся по скоростной полосе плавно спускавшейся с холма дороги — стрелка спидометра подрагивала у отметки 200 километров в час. Он знал, вот-вот будет поворот на А23, пора было принимать решение. В последнюю пару минут его мозг, ни на миг не забывавший о висящей рядом тени вертолета, искал ответ лишь на один вопрос: если бы я был копом, что бы я сейчас перекрыл? Аэропорты — наверняка. И паромные переправы. Была, впрочем, одна штуковина, о которой копы могли и забыть, а возможно, они и не знали о ней ничего. Однако, чтобы добраться до нее, необходимо стряхнуть с хвоста проклятый вертолет.

Двухполосное шоссе резко пошло вверх. Впереди раскинулась Шоремская гавань, туда-то им и нужно было попасть, однако до гавани оставался еще не один километр.

По внутренней, медленной полосе трюхал какой-то старикашка в бронзоватой четырехдверной «тойоте», выглядевшей лет на десять старше его. Отлично!

Вот-вот появится въезд в туннель. Насколько помнил Вик, длины в нем около четырехсот метров. Они миновали знак «НЕ ОБГОНЯТЬ» и на скорости 180 километров в час влетели в тускло освещенный туннель. Вик мгновенно взял в сторону, занял медленную полосу и ударил по тормозам — теперь их машина еле ползла. Вик включил аварийные огни.

— Вик — какого черта?

Он молчал, не отрывая взгляда от зеркала, всматриваясь в пролетающие мимо машины. Наконец показалась «тойота». Вик напрягся, понимая — необходимо правильно рассчитать время. «Тойота», мигая поворотником, начала выбираться в другой ряд. Послышался рев клаксона, мимо пронесся «порше», и «тойота», резко затормозив, вильнула назад.

Прекрасно! Вик со всей силой рванул на себя ручной тормоз, зная, что тот остановит машину, не включив тормозных огней. Затем крикнул: «Держись!» — отпустил тормоз и нажал на педаль акселератора.

Сзади донесся визг покрышек, однако, когда «тойота» ударилась в их «лендровер», тот уже набрал небольшую скорость. Все ограничилось легким толчком, которого Вик почти не почувствовал, и звоном разбитого стекла.

— Вылезай! — рявкнул Вик и, рывком открыв свою дверцу, выскочил из машины и осмотрел повреждения. Его интересовало только одно — передок «тойоты». Все неплохо — решетка радиатора немного вогнута, одна фара разбита, однако ни вода, ни масло ниоткуда не текут.

— Бери чемоданы! — крикнул он перепуганной Эшли. — Чертовы чемоданы, женщина!

Он рванул на себя водительскую дверцу «тойоты». Хозяину ее было изрядно за восемьдесят — редкие волосенки, очки толщиной с бутылочные донышки.

— Эй, что… что вы делаете… — пролепетал старикашка.

Вик расстегнул на нем ремень безопасности, снял со старикана очки, чтобы окончательно лишить его возможности ориентироваться.

— Я отвезу вас в больницу скорой помощи, приятель.

— Не нужна мне никакая дурацкая…

Вик выдрал его из машины, взвалил на плечо, отнес к «ленд- роверу», усадил на заднее сиденье и захлопнул дверцу.

Они торопливо перегрузили в «тойоту» вещмешок Вика и два из четырех чемоданов Эшли, прыгнули в машину и покатили к дальнему концу туннеля.

Эшли потрясенно поглядывала на Вика.

— Умно! — произнесла она.

— Вертолета не видно? — спросил он, сощурясь, когда «тойота» выскочила из туннеля.

Эшли, изогнув шею, глянула вверх:

— Висит у въезда в туннель.

— Наша взяла!

Еще через полтора километра Вик повернул на ведущий к Шорему съезд с шоссе.

— Хорошо, так какого черта мы делаем дальше, Вик?

— У Майкла и Марка есть яхта, так? Ты бывала на ней?

— Да, я же тебе говорила, мы несколько раз выходили в море.

— Она достаточно велика, чтобы пересечь Ла-Манш?

— На ней можно пересечь и Атлантику.

— Вот и отлично. Ходить под парусом мы с тобой умеем.

— Да. — Эшли вспомнила, как они иногда уходили по выходным в плаванье. То были немногие спокойные моменты ее жизни. — Значит, мы заберем их посудину?

— Если у тебя нет идеи получше. Отплывем, когда стемнеет.

Они уже ехали по оживленной главной магистрали. Приближаясь к переключившемуся на красный светофору, Вик сбавил скорость. И тут лицо у него вытянулось. Он услышал рев сирены, увидел проблески синего огня. Мгновенно оказавшийся бок о бок с «тойотой» полицейский мотоциклист знаком велел Вику остановиться.

Вместо этого Вик вдавил в пол педаль газа и понесся на красный свет, проскочив прямо перед тяжелым грузовиком.

Миг спустя мотоцикл с включенной сиреной снова оказался рядом, сидевший на нем коп подал тот же знак, но уже с куда более строгим видом. Однако Вик резко вывернул руль вправо и ударил «тойотой» по мотоциклу, отчего тот полетел, переворачиваясь, с дороги.

Впереди показалась уходящая налево улица. Вик резко свернул на нее, прибавил скорость. Снова начался дождь.

— Ты хоть знаешь, где мы? — спросила Эшли.

— Гавань наверняка где-то рядом, — ответил Вик.

«Тойота» пронеслась по лабиринту тихих жилых улочек и внезапно вылетела на узкую главную улицу, забитую еле ползущими по ней машинами.

— Вон там! — Вик указал вперед. — Там гавань!

Спустившись по главной улице, они оказались на береговой дороге, которая сначала шла вдоль Шоремской гавани, а потом вдоль реки Адур. Вик притормозил:

— В какой стороне яхта?

— Она стоит в «Суссекском клубе моторных яхт», — ответила Эшли. — Бери налево.

По дороге к ним приближался автобус. Вик решил подождать, пока тот проедет, и вдруг увидел сзади пробивающийся сквозь поток машин полицейский мотоцикл.

Вик проскочил под носом завизжавшего покрышками автобуса. А затем, несколько мгновений спустя, мимо того же автобуса пронесся невесть откуда взявшийся черный БМВ с мигающим на приборной доске синим проблесковым маячком — и, подрезав Вика, заставил его резко затормозить. На заднем бампере БМВ вспыхнула красная надпись: «ПОЛИЦИЯ. ОСТАНОВИТЕСЬ».

Охваченный паникой, Вик развернул «тойоту» на сто восемьдесят градусов и полетел, виляя между машинами, к видневшейся впереди круговой развязке. Вскоре сзади опять замаячил полицейский мотоцикл.

С развязки можно было повернуть налево — к перекинутому через реку стальному мосту. Вик повернул, но мотоцикл точно приклеился к нему. Внизу, под мостом, воды почти не было — из-за отлива река обратилась в бурый ручеек.

Улица по другую сторону моста была пуста. Однако через несколько секунд сзади появился быстро нагонявший их БМВ. Миновав мост, Вик повернул на улочку, идущую вдоль бетонной стены слева и обнажившегося из-за отлива дна реки справа. Мотоцикл с полицейской машиной шли за ним вплотную.

Они достигли Т-образного перекрестка, отсюда уходила улочка еще более узкая, скорее даже проулок. Вик свернул в него, вдавил, глядя в зеркальце, педаль акселератора в пол. По крайней мере для БМВ проулок оказался слишком узким. Теперь они набирали скорость — сто, сто десять, сто двадцать километров, — приближаясь к деревянному мосту над рекой.

Едва они въехали на него, как на дальнем его конце показались двое мальчишек, кативших на велосипедах прямо посередине моста. Вик закричал, давя на тормоз, колотя кулаком по кнопке клаксона, но времени уже не оставалось — останавливаться мальчишки явно не собирались, а места, чтобы проскочить мимо них, на мосту не было. Эшли закричала, машина завиляла — вправо, влево, вправо. Она ударилась о перила моста справа, ушла влево, ударилась об ограждение с противоположной стороны и отскочила от него, точно пинг-понговый мячик, произведя полупируэт. Затем «тойота» взлетела в воздух и, врезавшись крышей в деревянный настил моста, пробила его, расщепив в мелкую лучину. Она рухнула колесами кверху в грязь речного дна, мягкую и коварную, как зыбучие пески.

Мотоциклист спешился и, прихрамывая на одну ногу, доковылял до края моста и взглянул вниз. Он увидел лишь торчащее из грязи замасленное брюхо «тойоты». Все остальное уже скрылось из виду. Пока он смотрел на еще вращавшиеся колеса, грязь вокруг машины пошла пузырями, как будто там, внизу, закипал некий котел.

Начавшийся прилив затруднил операцию по поднятию машины. На мост загнали кран, Грейс и Брэнсон, стоя бок о бок, наблюдали за происходящим. У Грейса было ощущение, что в машине отыщется нужная ему информация. В двух чемоданах, брошенных в угнанном «лендровере», ничего, кроме женской одежды, не обнаружилось.

«Тойота» висела в воздухе — поднимающийся прилив омыл ее дочиста, крышка багажника отвисала вниз, из всех окон медленно сочилась грязь. Машина была сильно повреждена.

Когда вытекла вся грязь, стали видны силуэты двух сидевших в машине людей и их неподвижные лица.

Кран, описав дугу, перенес машину к берегу и опустил на землю колесами кверху. Пожарные отцепили тросы подъемного механизма и поставили ее на колеса. Две фигуры внутри дернулись, точно манекены при краш-тестах.

Грейс и Брэнсон спустились с моста, подошли к машине, заглянули внутрь. Да, это, несомненно, была Эшли Харпер — с немигающими, широко открытыми глазами. Но кто, черт возьми, такой этот бандитского вида мужчина за рулем?

— Посмотрим, может, при нем что-нибудь найдется, — сказал Грейс, рывком открывая водительскую дверцу и начиная обшаривать мокрые карманы мужчины. Он нашел тяжелый кожаный бумажник, открыл его. В бумажнике лежал австралийский паспорт. Виктор Брюс Делани, сорок два года. В графе КОНТАКТ В ЧРЕЗВЫЧАЙНЫХ СЛУЧАЯХ стояло: «Миссис Элен Делани» и сиднейский адрес.

Гленн Брэнсон очистил от грязи желтую дамскую сумочку, расстегнул на ней молнию. Вскоре и в его руках оказался паспорт, на сей раз британский, и Брэнсон протянул его Грейсу. В нем обнаружилась фотография Эшли Харпер, однако выдан он был на имя Энн Хэмпсон. Графа КОНТАКТ В ЧРЕЗВЫЧАЙНЫХ СЛУЧАЯХ осталась пустой.

Кроме паспорта, в бумажнике мужчины лежали кредитные карточки, а в сумочке Эшли кошелек, однако никаких сведений о том, где эта парочка провела последнее время и куда направлялась, обнаружить в них не удалось.

— Хьюстон, у нас проблема, — негромко сообщил Гленн Брэнсон, впрочем, никакого юмора в том, как он это сказал, не было и в помине.

— Да. — Грейс выпрямился и отвернулся от машины.

— И как же нам, черт побери, искать теперь Майкла Харрисона?

— Есть у меня одна мысль, — ответил Грейс.

Полтора часа спустя Грейс помогал Гарри Фрейму устраиваться на переднем сиденье служебного «форда».

Украшенный конским хвостиком и козлиной бородкой медиум расстелил на коленях карту Ньюхейвена и держал над ней правой рукой привязанное к бечевке металлическое кольцо. Гленна Брэнсона Грейс решил к этой затее не привлекать. Зная, насколько чувствительна энергетика Фрейма, он не хотел, чтобы медиуму мешали негативные вибрации.

— Так вы принесли мне что-нибудь, как я просил? — поинтересовался Гарри, когда Грейс уселся за руль.

Грейс достал из кармана коробочку и протянул ее медиуму. Фрейм открыл коробочку, вынул из нее пару золотых запонок.

— Эти наверняка принадлежат Майклу Харрисону, — сказал Грейс. — По пути сюда я забрал их из его квартиры.

— Превосходно. — Пока они ехали вдоль берега от жилища Фрейма на восток, медиум держал запонки в сжатой ладони. — Так, говорите, Ньюхейвен?

— Сегодня днем машина, которая нас интересовала, попала в Ньюхейвене в аварию. И из Ньюхейвена же поступил сигнал с мобильного телефона Майкла Харрисона. Думаю, следует поехать туда, и вы посмотрите, не удастся ли вам что-нибудь уловить.

— Я уже кое-что уловил. Определенно.

Расстояние до Ньюхейвена было небольшим. Грейс следовал полученным от дорожной полиции указаниям и вскоре увидел на дороге следы покрышек, брызги масла и осколки стекла.

— Ага. Вот здесь и произошла утром та авария.

Держа запонки в левой ладони и глубоко дыша, Гарри Фрейм начал раскачивать над картой колечко. Он крепко зажмурился и спустя пару секунд сказал:

— Прямо, Рой. Только прямо. И медленно.

Грейс поехал прямо.

— Мы приближаемся, — произнес Фрейм. — Я вижу поворот налево, он скоро покажется, — возможно, это даже не шоссе, а просто проселок.

Через сотню метров действительно показался проселок, уходивший влево по выметенной ветром пустоши.

— Поверните налево, Рой.

Грейс взглянул на Фрейма, гадая, не жульничает ли тот, не подглядывает ли из-под якобы сомкнутых век. Однако, если Гарри и мог на что-то смотреть, так лишь на расстеленную у него на коленях карту. Грейс повернул налево и проехал метров четыреста вверх по проселку. На верхушке холма обнаружился приземистый, уродливый дом.

— Вижу отдельно стоящий дом. Майкл Харрисон находится в нем, — сказал Фрейм тонким голосом.

Грейс вылез из машины:

— Здесь?

Фрейм, не открывая глаз, подтвердил:

— Здесь.

Маятник его быстро описывал маленькие круги, а сам Гарри так и сидел, зажмурясь, и трясся, точно его напрямую подключили к электрической розетке.

Грейс прошел от машины к воротам, немного постоял у них, глядя на запущенную лужайку. В облике дома присутствовало нечто необычное, однако Грейс не смог сразу понять что. Странная была постройка, какая-то скособоченная.

Грейс прошел по бетонной дорожке, нажал на растрескавшуюся кнопку звонка. Из дома донесся звон, однако к двери никто не подошел. Он позвонил еще раз. Никакого ответа.

Тогда он стал обходить дом, заглядывая в каждое окно. И снаружи, и изнутри дом выглядел заброшенным. Мебели, судя по ее виду, было лет двадцать-тридцать, как и кухонному оборудованию. Потом Грейс, к своему удивлению, заметил стопку газет на кухонном столе.

Он посмотрел на часы. Чуть больше шести вечера. Грейс знал, ему следует получить ордер на обыск. Однако это займет пару часов — а шансы найти Майкла Харрисона живым и так уменьшаются с каждой минутой. Насколько он может верить Гарри Фрейму? В прошлом медиум несколько раз попадал в самое яблочко, однако не меньшее число раз и ошибался.

Грейс вздохнул. Время уходило.

Отыскав в огороде камень, он разбил кухонное окно, обернул носовым платком руку, нащупал на раме запор, распахнул ее и влез в кухню.

— Эй! — крикнул он. — Эй! Есть тут кто-нибудь?

Все вокруг выглядело запыленным, да и пахло пылью. Если не считать газет — со вчерашней датой, — какие-либо признаки того, что кухней в последнее время кто-то пользовался, отсутствовали. Грейс обошел другие комнаты первого этажа. В большой грязноватой гостиной висела пара гравюр в рамках, морские пейзажи. Грейс заметил также полоски на ковре — как будто кто-то недавно сдвигал диван.

Верхние комнаты оставляли такое же неприятное, нежилое впечатление. Три спальни, маленькая ванная комната.

Он заглянул в каждый из стоявших в доме шкафов и шкафчиков. В тех, что были наверху, лежали лишь постельное белье и полотенца. Внизу в буфете обнаружились припасы — чай, кофе, несколько консервных банок — и ничего больше. Никаких признаков присутствия Майкла Харрисона.

Надо будет выяснить, кому принадлежит этот дом и когда здесь в последний раз кто-нибудь жил. Грейс вышел из дома через заднюю дверь, прошелся вдоль стены и увидел два мусорных бака. Он поднял крышку первого — яичная скорлупа, использованные пакетики чая, пустой пакет из-под молока.

Грейс направился к фасаду дома, еще раз осмотрел его. И вдруг понял, что не так с этим домом. Там, где справа от парадной двери виднелось уродливое окно, должен был находиться встроенный гараж. Теперь Грейс видел все ясно — тон кирпичей этой стены был не таким, как у остального дома.

И внезапно Грейс вспомнил отца, который любил сам ухаживать за своей машиной — менять масло, ставить новые тормозные колодки. Он вспомнил смотровую яму в их гараже, в которой провел немало счастливых часов, помогая отцу управляться с целой чередой «фордов».

И Грейс подумал о линиях на ковре гостиной, которые только что видел, о недавно отодвигавшемся диване.

Повинуясь лишь интуиции, не более того, он снова вошел в дом и направился к гостиной. Он отодвинул диван — и увидел, что угол ковра слегка загибается кверху. Грейс опустился на колени, потянул за угол — ковер легко отстал от пола. Слишком легко. Под ковром был настелен слой плотного материала, под обычные ковры такого не кладут. Что это такое, он понял мгновенно. Звукоизоляция.

Он приподнял тяжелую ткань и увидел под ней большой лист фанеры. Грейс поднял его.

И мгновенно в ноздри ему ударила жуткая вонь.

Кошмарный коктейль из запахов пота, мочи, экскрементов. Задержав дыхание, боясь того, что ему предстоит сейчас увидеть, Грейс заглянул в двухметровую смотровую яму и различил на дне смутную фигуру человека со связанными руками и ногами, с запечатанным клейкой лентой ртом.

Поначалу Грейсу показалось, что человек мертв. Но тут глаза его приоткрылись.

Жив! Грейс ощутил, как его окатила волна неодолимой радости.

— Майкл Харрисон?

Ответом ему было приглушенное «мфффффф».

— Я детектив-суперинтендент Грейс из суссекского ДУР, — сказал он, спускаясь в колодец, забыв о вони, ему не терпелось выяснить, в каком состоянии находится молодой человек.

Опустившись близ него на колени, Грейс осторожно отлепил от губ мужчины клейкую ленту.

— Вы — Майкл Харрисон?

— Да, — прохрипел мужчина. — Воды. Пожалуйста.

Грейс мягко сжал его руку.

— Сейчас принесу. И вытащу вас отсюда. Все будет хорошо.

Он вылез из ямы, пробежал на кухню, открыл кран, одновременно вызывая по рации «скорую помощь». Потом, сжимая в ладони стакан с водой, снова спустился в яму.

Грейс поднес стакан к губам Майкла — тот выпил воду одним жадным глотком, лишь несколько капель ее остались на подбородке.

А после, когда Грейс взял у него стакан, Майкл поднял на него взгляд и спросил:

— Как Эшли?

Грейс, напряженно думая, взглянул ему в лицо, потом улыбнулся, ласково, успокоительно.

— Ей ничего не грозит, — сказал он.

— Слава богу.

Грейс снова сжал его руку:

— Хотите еще воды?

Майкл кивнул.

— Сейчас принесу.

— Слава богу, что ей ничего не грозит, — произнес слабым, дрожащим голосом Майкл. — Она была всем, о чем я думал, всем, что я… я…

Грейс вылез из ямы. Рано или поздно придется рассказать Майклу все, однако сейчас для этого было не время и не место.

Питер Джеймс

Окончив престижную английскую школу «Чартерхаус скул», Питер Джеймс решил обойтись без традиционного университетского образования и начал свою первую, кинематографическую карьеру, поступив в киношколу «Равенсбурн» в Лондоне.

Джеймс добился успеха как продюсер и сценарист. Недавно он стал исполнительным продюсером фильма «Венецианский купец», главную роль в котором сыграл Аль Пачино. Джеймс говорит, однако, что сочинение романов всегда было его любовью. Он написал три шпионских романа, которые по его словам, «провалились», и уже подумывал заняться чем-то другим. «В один прекрасный день друзья пригласили меня на спиритический сеанс. В конце сеанса медиум подошел ко мне и сказал, что видел за моей спиной человека. И подробно описал его. Это был мой покойный отец. Вскоре после этого мне пришла в голову идея романа, который я и написал за шесть недель. Отец всегда хотел, чтобы я начал писать, — и я убедил себя, что он пришел помочь мне».

Его книга «Одержимость», триллер о паранормальных явлениях, в 1987 году стала международным бестселлером. Ныне ее автора, на счету которого уже десять романов, нередко называют «британским Стивеном Кингом».

Нандо Паррадо Чудо в Андах

13 Октября 1972 года самолет, на котором летела уругвайская команда по регби, потерпел крушение в Андах. Многие пассажиры погибли на месте. Тех, кто выжил, ожидали суровые испытания. Долгие годы Нандо Паррадо не находил в себе сил рассказать о том, что ему пришлось пережить. А теперь написал об этом книгу.

Пролог

В первые часы не было ничего — ни страха, ни тоски; пропало ощущение времени, не было ни мыслей, ни воспоминаний — только тишина, полная и беспросветная тишина. Затем появился свет — забрезжил серенький лучик, и я поднялся к нему из тьмы, как всплывает на поверхность ныряльщик. Ко мне постепенно возвращалось сознание, я хоть и с трудом, но проснулся и оказался в сумеречном мире — между явью и сном. Я слышал голоса, ощущал поблизости движение, но мысли путались, и все виделось словно в тумане. Я различал только пятна света и тени. Наконец я сообразил, что тени движутся и одна из них склонилась надо мной.

— Nando, podés oírme? Ты меня слышишь?

Я разглядел очертания человеческого лица. Увидел темные волосы и карие глаза.

— Давай, Нандо, просыпайся!

Почему так холодно? И почему так болит голова? Я пытался сказать об этом, но губы не слушались. Тогда я прикрыл глаза и опять оказался в мире теней. Но, услышав другие голоса, открыл глаза снова. Надо мной расплывалось уже несколько лиц.

— Он пришел в себя? Он тебя слышит?

— Нандо, скажи хоть что-нибудь!

— Не сдавайся, Нандо! Мы с тобой!

Я попробовал заговорить, но смог только что-то хрипло прошептать. Тут кто-то склонился надо мной и сказал мне в ухо:

— Nando, el avión se estrelló! Caimos en las montañas.

Мы разбились, сказал он. Самолет разбился. Мы оказались в горах.

— Нандо, ты меня понял?

По тому, с какой настойчивостью были произнесены эти слова, я догадался, что мне сообщили что-то крайне важное. Но смысл слов я понять не мог. Реальность казалась далекой и туманной — как во сне. Долгие часы я пребывал в полузабытьи, но наконец сознание начало проясняться, и я стал различать окружающие предметы. Поначалу, когда я пытался прийти в себя, я никак не мог сообразить, что за круглые просветы плывут над моей головой. Теперь я понял, это — иллюминаторы. Я лежал на правом боку фюзеляжа, а кресла нависали надо мной. Под потолком обнажились какие-то трубки и провода, сквозь дыры в корпусе виднелись клочья обшивки. Внизу валялись обломки железа и пластика. Был день. Я лежал на продуваемом насквозь полу, согреться было нечем, и каждую клеточку моего тела пронизывал холод.

Хуже холода была только боль — пульсирующая, нестерпимая боль в голове, будто в мой череп забрался дикий зверь и разрывал все когтями, пытаясь выбраться наружу. Я дотронулся рукой до темени. В волосах оказались спекшиеся сгустки крови, а над правым ухом три рваные раны. Я нащупал острые края раздробленной кости и почувствовал что-то мягкое. Меня замутило: это мозг, мой мозг. Сердце бешено заколотилось, дыхание перехватило. Тут я снова увидел над собой карие глаза и наконец узнал своего друга Роберто Канессу.

— Что случилось? — спросил я. — Где мы?

Роберто наклонился осмотреть мои раны.

— Ты был без сознания три дня, — сказал он тихо. — Мы и надеяться перестали.

Смысл сказанного ускользал от меня.

— Что со мной случилось? — спросил я. — Почему так холодно?

— Нандо, ты меня понимаешь? — сказал Роберто. — Самолет упал. Мы в горах. И выбраться отсюда не можем.

Верить в это не хотелось, но поверить пришлось. Я слышал вокруг слабые стоны, крики и наконец понял, что это стонут и кричат раненые. Они лежали повсюду — а те, кто мог ходить, ухаживали за ними.

— Ты понимаешь меня, Нандо? — снова спросил Роберто. — Ты помнишь, что мы летели в Чили?

Я закрыл глаза и кивнул. Я наконец выбрался из сумрака, и теперь ничто не скрывало от меня горькую правду.

1. До катастрофы

Была пятница, тринадцатое. Тринадцатое октября. Мы еще шутили, что в такой день не стоит лететь через Анды. Но то была шутка, и не более. Мы летели чартерным рейсом из Монтевидео в Сантьяго на «фэрчайлде»: «Старые христиане», наша команда по регби, направлялась на дружеский матч с одной из лучших чилийских команд. На борту были болельщики, друзья, родственники, в том числе моя мать Евгения и моя младшая сестра Сюзи. Они сидели через проход от меня, на ряд впереди. Полет должен был занять три с половиной часа, но из-за плохой погоды самолет приземлился в Мендосе, старинном городе к востоку от предгорий Анд.

Мы рассчитывали, что через пару часов полетим дальше. Но метеосводки ничего хорошего не сулили, и скоро нам стало понятно, что придется здесь заночевать. Мы решили не терять времени даром. Я с друзьями отправился смотреть мотогонки, а моя мать и Сюзи занялись исследованием местных сувенирных лавок. Они накупили подарков всем родственникам, друзьям и знакомым.

На следующее утро вылететь опять не получилось, и мы снова отправились гулять по Мендосе.

К часу дня мы были в аэропорту, но командир экипажа Хулио Феррадас и второй пилот Данте Лагурара еще не решили, летим мы или нет. Феррадас побеседовал с пилотом грузового самолета, только что прибывшего из Сантьяго, и был уверен, что наш «фэрчайлд» легко доберется до места. Но днем в Аргентине с предгорий поднимается теплый воздух, и, когда он встречается с холодным воздухом над заснеженными вершинами, обстановка в горах становится крайне переменчивой и нестабильной.

С другой стороны, оставаться в Мендосе мы не могли. Наш самолет принадлежал военно-воздушным силам Уругвая, а по аргентинским законам иностранным военным самолетам запрещено задерживаться в стране дольше чем на сутки. Феррадас и Лагурара должны были срочно принять решение: либо рискнуть и лететь в Сантьяго днем, либо возвращаться в Монтевидео.

Наше нетерпение росло. Мы были молоды, отчаянны и уверены в себе, и нас злило, что поездка срывается — как мы думали, из-за робости летчиков. В аэропорту мы встретили их криками и свистом. Теперь уже не узнать, насколько мы повлияли на их решение, но в конце концов Феррадас объявил, что мы вылетаем в Сантьяго. Это известие мы встретили бурной радостью.

«Фэрчайлд» вылетел из аэропорта Мендосы в 14:18 по местному времени. Справа от самолета, на западе, виднелись очертания аргентинских Анд. Я смотрел в иллюминатор на горы, протянувшиеся под нами, на их величественно-торжественные вершины, поражавшие своей мощью. Они простирались на север, юг и запад — насколько хватало глаз. Неудивительно, что в древности эти горы считались обителью богов.

Анды — вторая по высоте горная цепь планеты, выше их — только Гималаи. Между Мендосой и Сантьяго Анды достигают максимальной высоты, здесь находится Аконкагуа, гора высотой 7036 метров — всего на 1800 метров меньше, чем Эверест.

Лететь напрямик здесь было нельзя. Наши летчики проложили маршрут, уводивший нас километров на сто пятьдесят к югу от Мендосы — к Планчонскому ущелью, узкому коридору между горами, где мог пролететь самолет. Полет должен был продлиться полтора часа, и в Сантьяго мы предполагали успеть до сумерек.

Поначалу небо было безоблачным, и мы меньше чем за час долетели до Планчонского ущелья. Я сидел у окна по левому борту и видел, как равнинный ландшафт сменился сначала предгорьями, а потом горами. Остроконечные вершины напоминали черные окаменевшие паруса. По крутым склонам змеились узкие ледниковые долины, рассекая склоны на глубокие заснеженные коридоры — бесконечный лабиринт из льда, снега и камня.

Тут кто-то положил мне руку на плечо.

— Нандо, давай поменяемся местами. Хочу на горы посмотреть.

Это был мой друг Панчито, сидевший рядом. Я кивнул и встал. Тут кто-то крикнул:

— Нандо, лови!

Я мгновенно обернулся и успел поймать мяч, который кинули с задних рядов. Я отправил мяч дальше, а сам сел. Кругом все смеялись и болтали, расхаживали по салону, пересаживались с одного места на другое. В хвосте играли в карты с членами экипажа, в том числе и со стюардом, но, когда по салону стал летать мяч, стюард попытался навести порядок.

— Уберите мяч! — крикнул он.

Но мы были молоды, обожали регби и никак не желали угомониться. Наша команда «Старые христиане» считалась одной из лучших в Уругвае, и к турнирным матчам мы относились со всей серьезностью. Но в Чили мы ехали на товарищеский матч, считай, на каникулы, и в самолете настроение у всех было праздничное и беззаботное.

Многие из нас были знакомы больше десяти лет — с тех пор, как еще школьниками играли в «Стелла марис», частной католической школе для мальчиков. Школа находилась в ведении «Ирландских братьев-христиан». Братья-христиане считали, что главное в воспитании — не развивать интеллект, а учить вырабатывать характер, поэтому особое внимание уделялось дисциплине, смирению, уважению к окружающим. Чтобы развивать эти качества за пределами классных комнат, «Братья» не поощряли страсти к футболу, столь горячо любимому во всей Латинской Америке, поскольку считали, что эта игра воспитывает эгоизм и самовлюбленность, и хотели привить нам любовь к более суровой игре — регби. Поначалу игра казалась нам чужой, слишком жесткой, ей не хватало легкости и изящества футбола. Но «Христианские братья» были твердо уверены, что регби развивает те качества, которые необходимы истинному христианину: самоотверженность, терпение, самодисциплину и преданность.

Тренировки на поле за школой были долгими и суровыми: регби не просто игра, где требуются сила и напор, в регби важны стратегия, умение быстро принимать решения, ловкость и, самое главное, безграничное доверие. «Братья» объясняли нам, что, как только кто-то из игроков падает, он тут же становится «травой» — противники имеют полное право топтать его, как будто это просто кусок поля.

— Вы должны защищать товарища, — учили они, — если надо, жертвовать собой, чтобы укрыть его. Он должен знать, что может на вас положиться.

Для «Христианских братьев» регби было не просто спортом, это была модель порядочного поведения. Никакая другая игра не учила тому, что ради достижения общей цели приходится и бороться, и страдать, и жертвовать собой.

По-моему, суть регби проявляется тогда, когда на поле начинается обговоренная правилами свалка — «схватка». Мое место было во второй линии — я был «замком» и должен был стоять за присевшими игроками первой линии, просунув голову между ними и положив руки им на спины. Когда вбрасывали мяч, я должен был изо всех сил помогать протолкнуть схватку вперед. В какой-то момент напряжение становится почти запредельным: ноги у тебя вытянуты, тело практически распластано параллельно земле, и ты словно упираешься в каменную стену. Но ты упираешься в землю и не сдаешься. Порой это длится бесконечно долго, но если каждый стоит на своем месте и все делают общее дело, противник поддается, и вся эта куча- мала начинает продвигаться вперед. Удивительно то, что ты не понимаешь, до какой степени важны твои усилия, а до какой — усилия твоих товарищей. В каком-то смысле ты перестаешь существовать как отдельная личность: на краткий миг ты становишься частью чего-то огромного и очень мощного. Твои сила и воля растворяются в коллективной воле, и если все действуют в унисон, то команда толкает схватку с места и продвигается вперед.

Восемь лет мы играли в команде «Братьев» и гордо носили на своей форме зеленый трилистник. Игра стала частью нашей жизни, и, когда мы окончили школу, нам трудно было представить, что дальше мы будем существовать без регби. Нашим спасением оказался клуб «Старых христиан» — частная команда по регби, основанная в 1965 году выпускниками «Стелла марис», для того чтобы у выпускников школы была возможность и дальше играть в любимую игру.

К концу шестидесятых регби стало популярной игрой, появилось много хороших команд, и нам было с кем потягаться. В 1965 году мы вошли в Национальную лигу по регби и вскоре зарекомендовали себя как одна из лучших команд страны, а в 1968 и 1970 годах стали чемпионами. Воодушевленные успехом, мы договорились о нескольких матчах с аргентинцами, и оказалось, что мы играем наравне с лучшими аргентинскими командами. В 1971 году мы отправились в Чили, где выиграли несколько трудных матчей. Поездка оказалась столь успешной, что было решено повторить ее и в 1972 году.

Я ждал этой поездки с нетерпением и теперь был рад, что столько моих друзей летит со мной в Чили. Здесь был Коко Николич, второй «замок», один из самых высоких и сильных игроков нашей команды. Энрике Платеро, человек серьезный и уравновешенный, был «столбом» — то есть помогал держать линию в схватке. Высокий и проворный Рой Харли выполнял роль фланкера. Роберто Канесса, один из самых сильных и жестких игроков команды, был левым форвардом. Артуро Ногуэйра был полузащитником, мастером длинного паса, и лучше всех владел мячом. Антонио Визинтин, широкоплечий здоровяк с бычьей шеей, был форвардом первой линии. Густаво Зербино — я всегда восхищался его хладнокровием и целеустремленностью — был игроком разносторонним и мог играть на многих позициях. А Марсело Перес дель Кастильо, второй фланкер, стремительный и отважный, отлично владел мячом и был мастером ставить противникам подножки. Это была его идея — еще раз поехать в Чили, и он нашел самолет, нанял летчиков и договорился о матчах.

Были и другие: Алексис Уне, Гастон Костемаль, Даниэль Шоу — все отличные игроки и мои друзья. Но самым близким своим другом я считал Гвидо Магри. Мы с ним познакомились в первый же день, когда я оказался в «Стелла марис» — мне тогда было восемь лет, а ему девять, — и с тех пор были неразлучны. Когда мне исполнилось пятнадцать, мы оба обзавелись мопедами, с которых по дурацкой подростковой моде поснимали глушители, поворотники и крылья. Мы гоняли в самое модное в нашем районе кафе, где глазели на девчонок и изо всех сил старались произвести на них впечатление. Гвидо был преданным другом и человеком веселым, с исключительным чувством юмора. А еще он был отличным полузащитником, быстрым и хитроумным. Мы оба играли в «Стелла марис», а после школы вошли в состав «Старых христиан».

Второго моего близкого друга звали Панчито Абал. Мы дружили всего пару лет, с тех пор как Панчито пришел в команду «Старых христиан», но уже стали как родные братья. Панчито был нашим нападающим — он идеально подходил для этой роли. Длинноногий, широкоплечий, стремительный, как пантера, Панчито играл с такой природной грацией, что казалось, будто игра ему дается очень легко. У Панчито была еще одна страсть — красивые девушки. Против его обаяния никто не мог устоять, он был блондином с внешностью кинозвезды и шармом, о котором я мог только мечтать.

Я, как и Панчито, обожал регби, но игра никогда не давалась мне без труда. В детстве я упал с балкона и сломал обе ноги и с тех пор немного хромал, поэтому в регби я не мог играть на тех позициях, где требовались быстрота и проворство. Меня сделали форвардом второй линии. Обычно форвардами назначают самых крупных и сильных игроков, я был хоть и высоким, но для своего роста достаточно худым. И когда на меня наваливались могучие соперники, я противостоял им только благодаря своему упорству и силе воли.

Как и Панчито, я сходил с ума по красивым девчонкам, но понимал, что до него мне далеко. Я был застенчив, долговяз, носил очки с толстыми линзами, и внешность у меня была самая обыкновенная, так что я понимал — девушки ничего особенного во мне не находят. Не то чтобы на меня вообще не обращали внимания — мне было кого пригласить на свидание, но девушки в очередь не выстраивались. Мне нужно было очень стараться, чтобы завоевать их расположение.

Панчито был проницательным и сильным, верным другом. Он оберегал и опекал мою сестренку Сюзи, с огромным уважением относился к моим родителям. Я понимал, что он больше всего на свете мечтает о счастливой семейной жизни, и знал, что из него получится прекрасный муж и отец.

Но мы были еще очень молоды и не торопились брать на себя серьезную ответственность. Мы с Панчито жили сегодняшним днем и не спешили взрослеть. Для меня жизнью было то, что происходило здесь и сейчас. У меня не было ни четких принципов, ни определенных целей. В те дни, спроси меня кто-нибудь, в чем смысл жизни, я бы рассмеялся и ответил: «В том, чтобы веселиться». Мне и в голову не приходило, что я могу позволить себе жить беспечно благодаря самоотверженности моего отца, который с детства относился к жизни серьезно, все тщательно планировал и обеспечил мне жизнь спокойную и надежную.

Мой отец, Селер Паррадо, родился в Эстасьон-Гонсалесе, захудалом городишке в сельскохозяйственном районе, там, где находятся скотоводческие фермы, эстансии, — оттуда и поступает знаменитая уругвайская говядина. Его отец, мой дед, был торговцем, разъезжал на тележке от одной эстансии к другой, продавал седла, уздечки и сбрую фермерам и гаучо, батракам, которые пасли скот. С восьми лет мой отец стал помогать ему и с ранних лет узнал, что такое тяжкий труд, и понял, что даром ничего не дается.

Когда отцу исполнилось одиннадцать, семья переехала в Монтевидео, и мой дед открыл магазин, где торговал все тем же товаром. Селер стал автомехаником — он всегда питал страсть к машинам и моторам, но, когда ему было лет двадцать пять, дед решил отойти от дел и магазин перешел в ведение отца.

Настали новые времена. Автобусы и машины стали куда популярнее лошадей и мулов, а потому спрос на седла и уздечки резко упал. Дело оказалось на грани краха.

Селер рискнул: половину лавки он выделил под скобяные товары — гвозди, болты, шурупы, проволоку. И попал в точку. Через несколько месяцев он перестал торговать упряжью, а лавка стала скобяной. Однако он жил почти в нищете, спал в комнатенке над лавочкой, но продажи росли, и он понимал, что сделал правильный выбор.

В 1945 году его будущее приобрело окончательные очертания: Селер женился. Евгения была такой же упорной, как и он, и с самого начала они стали не просто супругами: они были единомышленниками, стремящимися к счастливому будущему. У Евгении тоже была трудная юность. В 1939 году, когда ей исполнилось шестнадцать, ее семья эмигрировала из Украины, спасаясь от надвигающегося ужаса Второй мировой войны. Ее родители были пчеловодами, они завели пасеку в Уругвае, торговали медом и кое-как сводили концы с концами. Возможностей перед Евгенией не открывалось никаких, и в двадцать лет она, как и мой отец, перебралась в Монтевидео.

Она работала секретаршей в крупной медицинской лаборатории, а после того, как вышла за отца, помогала ему в свободное время. С деньгами было так туго, что им даже мебель купить было не на что — так и жили в пустой комнате. Но магазин стал приносить доход. К тому времени, как родилась моя старшая сестра Грациэла (а это было в 1947 году), моя мать уже ушла из лаборатории и работала только в магазине. Я появился в 1949 году, еще через три года — Сюзи. К тому времени Евгения возглавила семейный бизнес, и благодаря ее трудолюбию и смекалке мы жили весьма благополучно.

Когда мне было двенадцать лет, мать однажды сказала, что нашла отличный дом в Каррасо — одном из лучших районов Монтевидео. Никогда не забуду, как сияли ее глаза, когда она описывала современный двухэтажный дом рядом с пляжем. Там были огромные окна, большие светлые комнаты и веранда с видом на море. До сих пор помню, как она с восторгом воскликнула: «Мы будем сидеть и любоваться заходом солнца!» В ее голубых глазах стояли слезы. Она наконец нашла дом, где собиралась прожить до конца жизни.

Для жителей Монтевидео дом в Каррасо — знак престижа. Мы оказались в районе, где жили «сливки» уругвайского общества — промышленники, ученые, художники и политики. Но моя мать была уверена в себе, и ее нисколько не смущало подобное соседство. Она не собиралась забывать, кто она и откуда.

Первым делом, переехав в Каррасо, она помогла своей матери Лине, которая жила с нами, разбить на лужайке за домом огород. (Лина еще разводила уток и кур — то-то, наверное, удивились наши соседи, когда узнали, что эта голубоглазая седенькая старушка устроила в столь роскошном районе настоящую ферму.) И вскоре огород стал приносить урожай: фасоль, горох, зелень, перец, кукуруза, помидоры — чего там только не было! Мать с Линой часами возились на кухне — делали заготовки, чтобы мы могли есть собственные овощи круглый год. Мать терпеть не могла, когда что-то выбрасывали, и всегда работала до седьмого пота. Но главным в ее жизни были дом и семья. Она всегда провожала нас в школу, днем ждала с обедом, никогда не пропускала моих матчей и выступлений сестры. Она была женщиной спокойной, но энергичной, жизнерадостной и мудрой и пользовалась уважением всех, кто ее знал.

Когда я учился в старших классах, у родителей было уже три крупных магазина. Кроме того, отец закупал скобяные изделия по всему миру и занимался оптовой торговлей во всей Южной Америке. Деревенский мальчишка из Эстасьон-Гонсалеса проделал огромный путь, и ему было чем гордиться, но я никогда не сомневался, что все это было ради нас — он хотел обеспечить и защитить нас.

Когда я был маленьким, он брал меня с собой в магазин, водил по залу, показывал и рассказывал: вот это дюбель, Нандо. Его забивают, чтобы шуруп крепче держался в стене. Это — гайка, которой крепится болт. Это анкерный болт, а это барашковая гайка. Здесь у нас шайбы — стопорные, разрезные, плоские, всех размеров. Это гвозди обычные, а это — кровельные, паркетные, отделочные…

Отец разговаривал со мной серьезно, как со взрослым, и я был горд тем, что он доверяет мне секреты своего ремесла. В глубине души я понимал: он учит меня не только своей работе, но и своему взгляду на жизнь. Видишь, Нандо, для каждой работы нужен свой инструмент. Не витай в облаках. Обращай внимание на мелочи. Из мечты жизнь не построишь. Нужны трудолюбие, сосредоточенность, упорство. Жизнь не будет подстраиваться под твои желания, у нее свои правила. И твоя задача — понять эти правила. Если ты их усвоишь и не будешь лениться, все будет хорошо.

Мне ужасно хотелось стать таким, как отец, но когда я учился в старших классах, то понял — мы с ним совершенно разные люди. У меня не было его смекалки и трезвого ума. Отец считал, что жизнь человека зависит от его трудолюбия и силы воли. Я же полагал, что в жизни все открывается постепенно, что всему свое время. Я вовсе не был лентяем, я просто любил помечтать. И не мог себе представить, что всю жизнь буду торговать гвоздями. Я хотел путешествовать. Я жаждал приключений, впечатлений, свободы. И больше всего на свете мне хотелось стать автогонщиком — таким, как мой кумир Джеки Стюарт, трехкратный чемпион мира.

Но эти мечты казались невыполнимыми, и, когда настало время выбирать, где учиться дальше, я решил поступать на сельскохозяйственный факультет, куда шли все мои друзья. Отец, услышав про это, только улыбнулся. «Нандо, — сказал он, — твои друзья из семей фермеров. А у нас магазин скобяных товаров». И он довольно легко уговорил меня изменить решение. Я подумал и поступил в школу бизнеса, особо не задумываясь о том, к чему это приведет. Я не знал, окончу я ее или нет. Буду ли заниматься торговлей или нет. Когда настанет время, жизнь сама подскажет правильный выбор. И лето я провел как всегда: играл в регби, вместе с Панчито ухлестывал за девушками, ходил на вечеринки, загорал на пляже — то есть жил сегодняшним днем и был рад тому, что кто-то указывает мне путь.

Мы летели над Андами, и я думал об отце. Это он отвез нас в аэропорт Монтевидео.

— Ну, вы уж там отдохните, — сказал он на прощание. — В понедельник я вас встречу.

Он поцеловал мать и сестру, обнял меня и отправился назад — на работу. Мы ехали развлекаться в Чили, а он собирался, как всегда, трудиться от зари до зари. Он отлично все спланировал, и семье Паррадо не грозили никакие несчастия. Он верил в это так твердо, что и мы никогда не сомневались: с нами все будет хорошо.

— Будьте добры, пристегните ремни, — сказал стюард. — Мы приближаемся к зоне турбулентности.

Панчито по-прежнему сидел у иллюминатора, но за бортом был такой туман, что ничего было не разглядеть. Самолет мотало из стороны в сторону, а потом четыре раза здорово тряхануло. Я посмотрел на мать и сестру и ободряюще улыбнулся. У мамы вид был взволнованный. Она отложила книгу, которую читала, и взяла сестру за руку. Я хотел сказать, чтобы она не волновалась, но не успел, потому что самолет начал стремительно терять высоту. Летчики пытались стабилизировать ситуацию, а Панчито вдруг толкнул меня в бок:

— Нандо, а разве мы должны лететь так низко над горами?

Я выглянул в иллюминатор. Сквозь просветы в облаках я видел горы и ослепительно белый снег. Крыло самолета было всего метрах в десяти от горного склона. Несколько мгновений я смотрел вниз, не веря собственным глазам, потом завизжали моторы — пилоты пытались набрать высоту. Фюзеляж так сильно вибрировал, что мне казалось, он вот-вот разлетится на куски. Мама и сестра обернулись ко мне. Наши взгляды встретились, и тут самолет затрясло. Послышался лязг металла. И вдруг я увидел над собой небо. Лицо обдало ледяным холодом, но сообразить, что происходит, я не успел — все случилось в одно мгновение.

Какая-то невероятная сила сорвала меня с места и швырнула во тьму и тишину.

2. Самое дорогое

— Нандо, пить хочешь?

Надо мной наклонился мой товарищ по команде Густаво Зербино и прижал к моим губам комок снега. Снег был холодный, и, когда я сделал глоток, мне обожгло горло, но меня так измучила жажда, что я глотал кусок за куском и просил еще. Прошло несколько часов, как я пришел в себя. Сознание мое прояснилось, и я сразу подумал о маме и сестре.

— Где они? Где моя мама и Сюзи? — спросил я у Густаво. — Что с ними?

— Тебе нужно отдохнуть, — невозмутимо сказал Густаво. — Ты еще очень слаб.

Он отошел от меня, и остальные тоже держались поодаль. Снова и снова я умолял их рассказать о моих маме и сестре, но голос мой был еще очень слаб, и они делали вид, что не слышат меня.

Я дрожал от холода и мечтал увидеть ласковую улыбку мамы, хотел, чтобы она обняла меня и сказала, что все будет хорошо. Я очень тосковал по ней, и это было хуже холода, тяжелее боли.

Когда ко мне подошел Густаво с очередным комком снега, я схватил его за рукав.

— Густаво, где они? Скажи, умоляю…

Густаво заглянул мне в глаза и решил, что я готов выслушать ответ.

— Держись, Нандо, — сказал он. — Твоя мать погибла.

Меня охватил ужас, мне показалось, что я сойду с ума, но тут в моих ушах раздался далекий голос, который произнес: «Не плачь. Со слезами из тела уходит соль. Соль тебе нужна, чтобы выжить».

Меня поразила простота этих слов, поразила невозмутимость этого голоса. Как это — не плакать? О матери не плакать?

«Не плачь», — повторил голос.

— Это еще не все, — сказал Густаво. — Панчито тоже мертв. И Гвидо. И многие другие.

Я изумленно покачал головой. Как это могло случиться? К горлу подступили рыдания, но тут опять раздался голос: «Их всех нет. Они все — часть твоей прошлой жизни. Не трать силы на то, чего не можешь изменить. Смотри вперед. Сохраняй ясность мысли. Ты выживешь».

И тут я вспомнил про сестру и, помимо своей воли, подчинился голосу. Тоска по маме и друзьям ушла в прошлое, и я думал только об одном — о сестре. Собравшись с духом, я спросил:

— Густаво, где Сюзи?

— Она там, — показал он в дальний угол салона. — Она в тяжелом состоянии.

И тут я забыл о собственной боли, мной овладело одно желание — оказаться рядом с сестрой. Я поднялся и попытался сделать несколько шагов, но боль в голове была такой невыносимой, что я рухнул на пол. Отдышавшись, я пополз к сестре. На полу валялись пластиковые стаканы, книги, журналы, колода карт. Все поломанные сиденья были свалены в кучу у кабины летчиков, а по обеим сторонам прохода валялись искореженные металлические рамы, на которых они прежде держались. И я попытался представить, какая страшная сила сорвала сиденья с места.

Сантиметр за сантиметром я приближался к Сюзи, но силы скоро кончились. Я уронил голову на пол, хотел полежать и отдохнуть, но тут чьи-то руки подняли меня и понесли меня в хвост самолета, туда, где лежала Сюзи. На первый взгляд она не очень пострадала. Волосы были аккуратно зачесаны назад. Друзья уложили меня рядом с ней. Я обнял ее и прошептал:

— Сюзи, я здесь. Я твой брат, Нандо.

Она повернулась и посмотрела в мою сторону, но взгляд у нее был рассеянный, и, похоже, меня она не видела. Она попыталась пододвинуться ко мне поближе, потом застонала от боли. Я обнял ее руками и ногами — чтобы согреть. Так я пролежал несколько часов. Время от времени она стонала или вскрикивала. И звала маму.

— Мамочка, — плакала она, — мне холодно. Мамочка, я хочу домой!

Ее слова пронзали мне сердце. Сюзи была маминой любимицей. У них был схожий характер, ласковый и спокойный, они понимали друг друга с полуслова и никогда не ссорились. Они целыми часами хлопотали вместе на кухне, ходили на прогулки, просто разговаривали. По-моему, сестра рассказывала маме абсолютно все.

Когда мы с Сюзи были маленькими, то больше всего любили играть друг с другом. А когда подросли, она делилась со мной секретами, рассказывала, о чем мечтает, чего боится. Помню, ей казалось, что она слишком толстая. На самом деле у нее была крепкая фигура — как у пловчихи или гимнастки. Но я видел, как прекрасны ее янтарные глаза, какая у нее нежная кожа, милое лицо. Как мне было убедить ее, что она — настоящее сокровище? Моя сестренка Сюзи с рождения стала самым дорогим для меня существом, и я знал, что всегда буду ее оберегать.

И вот теперь я обнимал ее и понимал, что ничем не могу ей помочь. Я бы отдал жизнь за то, чтобы ее страдания кончились и она попала домой, к отцу.

Отец! В сумятице всего, что навалилось на меня, я и не вспомнил о нем. А ведь ему, наверное, было безумно тяжело. Печальная новость должна была дойти до него три дня назад, и все это время он жил, думая, что потерял нас всех. Я понимал, что он не станет тешить себя ложными надеждами. Разве можно выжить в авиакатастрофе, если самолет рухнул в Андах? Да еще в такое время года? Нет, это невозможно. Я представлял себе, как он ворочается без сна, думая о нас. Он так много трудился, чтобы наладить нашу жизнь, чтобы обеспечить наше счастье. И теперь он столкнулся с жестокой правдой: он ничем не мог нам помочь. От сострадания к нему у меня разрывалось сердце. Я не мог привыкнуть к мысли о том, что он считает нас погибшими. Мне безумно хотелось оказаться с ним рядом, сказать, что мы с сестрой живы.

День клонился к закату, стало темнее и холоднее, и меня охватило отчаяние. Мы словно упали с неба и провалились в ледяной ад, из которого нет пути в нормальную жизнь. Я знал много сказок и легенд про героев, которые попадали в подземный мир или в заколдованный лес, откуда не выбраться. Чтобы вернуться домой, им нужно было сражаться с драконами, мериться умом с чародеями, плыть на утлом суденышке через моря и океаны. Но и эти герои не обходились без чудесной помощи: у кого-то был ковер-самолет, у кого-то меч-кладенец, у кого-то волшебная палочка. А мы были мальчишками, которые впервые оказались в горах. Многие из нас даже снега раньше не видели. Откуда здесь возьмется герой? Каким чудом мы доберемся до дома?

Чтобы не разрыдаться, я уткнулся лицом в волосы Сюзи. И тут вдруг вспомнил историю, которую множество раз рассказывал мне отец. В молодости он был одним из лучших гребцов в Уругвае и однажды летом отправился в Аргентину, чтобы принять участие в гонках на реке Дельта-дель-Тигре. Селер быстро оторвался от большинства соперников, но один аргентинец упорно шел с ним наравне. Каждый из последних сил старался вырваться вперед, но это не удавалось ни одному, ни другому. У отца ноги свела судорога, было больно дышать. Он мечтал только об одном — чтобы эта пытка прекратилась как можно скорее. Будут и другие гонки, сказал он себе и был готов уже выпустить весла. Но тут он взглянул на своего соперника и увидел, что лицо его тоже искажено мукой. «И тогда я решил, что не сдамся. Решил, что еще чуть-чуть помучаюсь». И Селер решительно налег на весла. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, сухожилия были напряжены до предела, но он заставлял себя двигаться дальше и на финише обогнал противника на каких-то несколько сантиметров.

Отец впервые рассказал мне эту историю, когда мне было лет пять, и потом я всякий раз слушал ее как завороженный. И много лет спустя, когда я видел, как он сидит в магазине, устало склонившись над кипой счетов, я видел того юношу, который борется из последних сил, но не сдается.

Лежа рядом с Сюзи, я пытался найти в себе такую же силу, но испытывал только отчаяние и страх. И услышал голос отца: «Будь сильным, Нандо, будь умным. Борись за свое счастье. Заботься о тех, кого любишь». Но от этих слов я только острее ощутил свою утрату.

Сюзи заворочалась.

— Не волнуйся, — шепнул я, — нас обязательно найдут.

Не знаю, верил я в тот момент в то, что говорил, или нет. Мне хотелось одного: успокоить сестру. Солнце садилось, и холод стал еще сильнее. Остальные, те, кто уже пережил две долгие ночи в горах, устроились на ночлег и приготовились к очередному испытанию.

Вскоре тьма стала кромешной, и стужа сомкнула свои безжалостные челюсти. Мне даже дышалось с трудом. Но укрыться от холода было негде — только в объятиях сестры. Казалось, даже время замерзло. Я лежал на ледяном полу, ветер дул во все щели, и я никак не мог справиться с дрожью. Когда мне казалось, что я больше не выдержу, я теснее прижимался к Сюзи, и мысль о том, что я хоть как-то ее согреваю, помогала мне не сойти с ума. Лица ее я видеть не мог, только слышал ее прерывистое дыхание. Помня о ее ранах, я старался обнимать Сюзи как можно нежнее и так и держал ее в своих руках всю ночь — словно прижимал к себе всю любовь и радость, которые мне довелось и еще доведется испытать, словно, обнимая ее, я мог удержать все самое дорогое, что у меня есть.

3. Обещание

В первую ночь после комы я почти не спал, и мне казалось, что утро не наступит никогда. Но наконец в иллюминаторах забрезжил слабый свет, и все потихоньку заворочались. Когда я увидел остальных, у меня защемило сердце — у каждого брови, волосы, губы были покрыты инеем, и двигались они с трудом, как старики. Когда и я попробовал подняться, оказалось, что одежда у меня стоит колом — промерзла за ночь. Но я заставил себя встать. Боль в голове не утихала, но кровотечение прекратилось, и я выбрался наружу — взглянуть на тот странный мир, в котором мы оказались.

Снег нестерпимо блестел на солнце, и мне пришлось прищуриться. «Фэрчайлд» врезался носом в ледник на восточном склоне огромной горы, а затем съехал в широкую долину между горами. Обзор открывался только на восток. На севере, юге и западе нас обступали горы.

Меня настолько поразил открывшийся вид, что даже не верилось, что все это настоящее. Гор я прежде никогда не видел и растерялся. Всю жизнь я прожил в Монтевидео, полуторамиллионном городе — он был построен людьми и для людей. А в Андах, казалось, никогда не ступала нога человека. Нас мучил холод, разреженный воздух раздирал легкие, яркое солнце слепило глаза, обжигало кожу. У нас было бы больше шансов выжить, окажись мы в открытом море или в Сахаре. Здесь мы были как моржи в пустыне или цветок на Луне. И меня посетила пугающая мысль: человек здесь — явление чуждое, и горы нас долго не потерпят. Мы играли в игру с незнакомым и беспощадным противником. Ставки были предельно высоки, а нам даже не были известны правила игры. Я понял: чтобы выжить, мне придется понять эти правила, но белое безмолвие вокруг не давало никаких подсказок.

Когда мои друзья вспоминали страшные подробности катастрофы, я понимал, что спаслись мы чудом.

Я помню, как мы летели через Планчонское ущелье, помнил, как мы попали в воздушную яму и самолет упал на несколько сотен метров. Наверное, именно тогда летчики и увидели гору прямо по курсу. Они включили моторы на полную мощность, и им удалось чуть-чуть поднять нос самолета, благодаря чему мы избежали лобового столкновения, но у них не было времени набрать достаточную высоту и перелететь через гору. Сначала от фюзеляжа оторвало крылья, правое полетело вниз, а левое загнулось назад. Через долю секунды корпус треснул прямо над моей головой, и отвалился хвост самолета. Все, кто сидел сзади меня, погибли, в том числе штурман, стюард и трое ребят, игравших в карты. Среди них был и Гвидо.

Помню, как дикая сила бросила меня вперед и ударила обо что-то — возможно, о перегородку между салоном и кабиной. Я потерял сознание, и мои впечатления на том закончились. А корпус самолета без крыльев и хвоста полетел дальше — как неуправляемая ракета. И тут случилось первое из многих чудес: самолет не закрутило, не перевернуло вверх тормашками. Уж не знаю, по каким законам аэродинамики, но «фэрчайлд» отнесло до следующей горы. Самолет потерял равновесие, и, когда нос пошел вниз и самолет стал падать, нас спасло второе чудо. Угол падения «фэрчайлда» точно совпал с углом наклона горы. Будь там расхождение всего в несколько градусов, самолет бы разбился о скалу. Но он приземлился на брюхо и понесся вниз по снежному склону. Пассажиры кричали, читали вслух молитвы, а самолет мчался со скоростью двести пятьдесят километров в час по ущелью между скалами. Он врезался в огромный заснеженный уступ. Нос «фэрчайлда» разбился всмятку. Сиденья сорвало с мест и бросило о переднюю стену. Когда кресла сложились, словно мехи аккордеона, нескольких пассажиров задавило насмерть.

Кохе Инсиарте, один из болельщиков нашей команды, рассказывал мне, как он, когда самолет понесся по склону, вцепился в спинку сиденья впереди. После столкновения, вспоминал он, самолет накренился влево и осел на снег. Несколько мгновений стояла звенящая тишина, которую вскоре нарушили стоны и крики боли. Кохе оказался под грудой кресел — но он был жив и, что самое удивительное, даже не ранен.

Густаво Зербино говорил, что при первом ударе, когда самолет ударился о гору, он видел, как кресло напротив него сорвалось с места и улетело в небо. А когда самолет понесся по склону, он встал и ухватился рукой за багажную полку. Он закрыл глаза и молился — у него не было ни тени сомнения, что он сейчас погибнет. Но, когда самолет наконец остановился, Густаво так и оставался стоять.

Открыв глаза, он инстинктивно отступил на шаг назад и тут же оказался по пояс в снегу. Густаво поднял голову и увидел, что хвоста у самолета больше нет. Теперь пол салона оказался на уровне его груди, и, забираясь обратно, он должен был переползти через тело какой-то женщины. Ее лицо было залито кровью, но он узнал в ней мою мать. Густаво, студент-медик, наклонился пощупать пульс, но она уже была мертва.

Он пробрался к груде кресел, вытащил одно из них и обнаружил под ним Роберто Канессу. Канесса, тоже будущий врач, был цел и невредим, и они с Густаво принялись вытаскивать раненых из завала.

А Марсело Перес в это время пытался прийти в себя. Он отшиб себе бок, все лицо его было в синяках, но увечья оказались незначительные, и наш капитан взялся за организацию помощи тем, кто оказался в худшем положении. Те, кто не был ранен, принялись вызволять людей из-под кресел.

Роберто и Густаво осмотрели каждого, попытались всем помочь. У Артуро Ногуэйры были сломаны в нескольких местах ноги. Альваро Маньино и Панчо Дельгадо тоже сломали ноги. Десятисантиметровая труба пронзила живот Энрике Платеро, и Густаво пришлось ее вытаскивать. Правая нога Рафаэля Экаваррена была серьезно повреждена. Мышцы икры сорвало с кости. Густаво, преодолевая дурноту, вернул мышцу на место и забинтовал ногу обрывками чьей-то рубашки. Живот Плате- ро он тоже забинтовал, и Платеро тут же отправился освобождать из-под завала остальных раненых.

«Доктора» с удивлением обнаружили, что большинство пассажиров отделались легкими увечьями. Густаво и Роберто всем промыли и забинтовали раны, а тех, кто повредил руки и ноги, отправили на снег, чтобы холод облегчил боль. Освободить удалось всех, за исключением одной дамы средних лет — сеньоры Мориани, которая купила билет прямо в аэропорту — хотела подешевле долететь до Чили, на свадьбу дочери. Ее кресло упало вперед и зажало ей обе ноги. Вытащить ее никак не получалось, она кричала от боли, но ничего сделать было нельзя.

Сюзи нашли рядом с телом нашей мамы, сестренка была в сознании, но ничего не понимала. У нее по лицу струилась кровь. Кровь, как оказалось, текла из поверхностной раны на лбу, но Роберто определил, что у Сюзи серьезные внутренние повреждения. В метре от нее лежал Панчито: у него была размозжена голова, и он что-то бессвязно бормотал. Роберто вытер ему с лица кровь и попытался его успокоить.

В передней части салона он нашел меня. Я был без сознания, лицо у меня было в кровоподтеках, голова раздулась, как футбольный мяч. Он пощупал мне пульс, и оказалось, что я еще жив. Но раны у меня были настолько тяжелые, что он думал, я не выживу, поэтому они с Густаво пошли дальше — к тем, кому могли еще чем-то помочь.

Из кабины пилотов доносились стоны, но вход туда был перекрыт грудой кресел, поэтому Густаво и Роберто выбрались наружу и по снегу пробрались к передней части самолета, откуда через багажный отсек залезли в кабину. Феррадас и Лагурара оказались зажатыми приборной доской. При столкновении у «фэрчайлда» оторвало нос, и приборную доску вдавило в грудь пилотов. Феррадас погиб. Лагурара был в сознании, но тяжело ранен и страдал от невыносимой боли. Густаво и Роберто пытались его высвободить, но у них ничего не получилось. «Мы прошли Курико, — бормотал Лагурара, пока они с ним возились. — Мы прошли Курико». Они вынули подушку у него из-под спины, чтобы хоть как-то уменьшить давление на его грудь, но больше ничего поделать не могли. Они поднесли к его губам снег, чтобы он утолил жажду, и спросили, можно ли воспользоваться рацией. Ла- гурара объяснил, как настроить рацию на передачу, но радио глухо молчало. Лагурара умолял их дать ему пистолет, который лежал у него в летной сумке, но они молча выбрались из кабины.

В салоне Марсело занимался нерадостными подсчетами. Мы потерпели аварию в 15:30. Он предположил, что к четырем власти будут знать, что самолет пропал. Пока они организуют поиски, будет половина шестого или шесть. Но вертолеты не добрались бы до нас раньше половины восьмого, а поскольку ни один пилот не согласится лететь через Анды в темноте, то поиски отложат до утра. Так что ночь придется провести здесь. Температура начала резко падать. Марсело понимал, что нам не продержаться ночь при минусовой температуре. Одеты мы все были по-летнему. У нас не было ни пальто, ни одеял — ничего, что могло защитить нас от зверского холода. Если мы не сумеем превратить корпус самолета в надежное укрытие, ни один из нас не доживет до утра.

Марсело собрал всех, кто мог ходить, и велел им вынести из салона мертвых и тяжелораненых. А затем попросил по возможности расчистить пол. Работа была не из приятных. До темноты они успели расчистить лишь небольшой участок.

В шесть часов Марсело приказал отнести раненых обратно в салон. Когда все устроились на ночлег, Марсело принялся сооружать загородку, чтобы прикрыть отверстие, зиявшее в корпусе там, где раньше был хвост. Они с Роем Харли сложили там чемоданы, сломанные кресла, обломки самолета, а просветы заложили снегом. Глухой стены, конечно, не получилось, но он надеялся, что это хоть как-то нас защитит.

На борту «фэрчайлда» было сорок пять человек — пассажиры и члены экипажа. Пятеро погибло при крушении, восемь человек пропало, осталось тридцать два, и большая часть из нас забились в крохотное — три на два с половиной метра — пространство. Было очень тесно и, несмотря на старания Марсело, нестерпимо холодно. Мы жались друг к другу, иногда просили, чтобы сосед ущипнул за ногу или за руку, боялись обморожения.

Роберто вдруг сообразил, что можно снять чехлы с сидений и использовать их как одеяла. Чехлы были из тонкого нейлона, но ничего более подходящего в самолете не оказалось.

Меня положили у загородки, рядом с Сюзи и Панчито. Там было самое холодное место — пол сорвало, и снизу дул ледяной ветер. Думали, что мы долго не протянем. Места потеплее отдали тем, у кого оставался шанс выжить. Сюзи и Панчито оба были в сознании и, наверное, ужасно страдали в ту ночь от холода, а я был в коме и потому мучений избежал. Собственно говоря, ледяной воздух меня и спас — на холоде отек, который мог погубить мой мозг, уменьшился.

С заходом солнца в душах несчастных поселился настоящий страх. При свете дня они трудились не покладая рук, и у них просто не было времени, чтобы задуматься об ужасе своего положения. Ночью они остались наедине со своими мыслями, и ничто не защищало их от отчаяния. Люди, которые стоически держались при свете дня, теперь плакали и стонали от боли. В какой-то момент Диего Шторм, еще один студент-медик, понял, что я могу выжить, и оттащил меня от загородки Марсело вглубь салона.

Утром, когда в самолет наконец проникли первые лучи солнца, настроение у всех немного улучшилось. Люди надеялись, что сегодня их найдут и все кошмары останутся позади.

Густаво и Роберто осмотрели раненых. Этой ночью мы потеряли Панчито, Лагурару и сеньору Мориани.

Сюзи оказалась в сознании, но бредила. Роберто натер ей ступни, которые почернели на морозе, убрал с лица кровь. Она даже поблагодарила его.

Весь день прошел в ожидании вертолета спасателей. Но надежды были напрасны. Вечером Марсело построил новую загородку в конце самолета, более надежную, но от суровой ночи в Андах это нас не спасло.

На третий день я наконец вышел из комы. Я видел, какие бледные и измученные лица у моих друзей. На разреженном горном воздухе они двигались медленно и неуверенно, многие ходили сгорбившись, словно за последние тридцать шесть часов постарели на десятки лет.

Теперь выживших было двадцать девять, большинство — молодежь от восемнадцати до двадцати пяти. Самым старшим был тридцативосьмилетний Хавьер Метол, но он так страдал от горной болезни, что едва держался на ногах. Из экипажа выжил только Карлос Рок, механик, но он впал после крушения в состояние шока и только бормотал что-то бессмысленное. Он даже не мог нам сказать, где находятся сигнальные ракеты и одеяла, которые имеются в каждом самолете на случай аварии. Не было никого, кто мог бы нам помочь, кто знал бы что-нибудь о горах и о самолетах, о том, как выжить в экстремальной ситуации, но мы не впадали в панику.

Многим мы обязаны Марсело Пересу, благодаря решительности которого была спасена не одна жизнь. С первых минут он был смел, решителен, предусмотрителен — точно так же он вел себя во время матча по регби. Он ни секунды не забывал о том, что ошибаться здесь нельзя, что горы заставят нас горько поплатиться за каждую ошибку. Он четко наладил уход за ранеными, а без загородки, которую он построил, мы бы в первую же ночь погибли от холода.

Ночью Марсело спал в самой холодной части салона и просил, чтобы остальные здоровые парни следовали его примеру. Он постоянно заставлял нас что-нибудь делать, хотя многие предпочли бы сбиться в кучку и ждать, пока нас спасут. Но самое главное, он поддерживал наш дух, постоянно твердил, что нас непременно спасут. Он был уверен, что помощь на подходе, и убеждал в этом остальных. Однако он понимал, что вести себя надо очень осторожно. Он собрал все, что нашел съедобного в чемоданах и в салоне. Еды оказалось немного — несколько шоколадок, немного конфет, орехи, печенье, сухофрукты, несколько баночек с джемом, три бутылки вина, виски и несколько бутылок ликера. На второй день он стал выдавать паек. На каждого выходило по кусочку шоколада или по ложке джема и по глотку вина. Голод это утолить не могло, но силы придавало.

В те первые дни мы очень надеялись на спасение. На четвертый день после полудня над нами пролетел небольшой самолет, и несколько человек, которые его видели, уверяли, что он пошел на снижение. Все решили, что это был знак, нас заметили, и все несказанно обрадовались. Мы ждали, пока не начали сгущаться сумерки, помощи не было. Марсело уверял, что летчики того самолета наверняка пришлют спасателей, но некоторые из нас в этом сомневались.

— Почему они так долго нас ищут? — спросил кто-то.

Марсело отвечал, что, быть может, в горах вертолеты летать не могут — здесь слишком разреженный воздух, поэтому спасатели добираются сюда пешком, а на это нужно время.

— Но они могли хотя бы сбросить нам с самолета припасы.

Марсело отвечал, что это невозможно. Все, что сбросят с самолета, просто утонет в снегу. И летчики это отлично знают.

Большинство ребят считали объяснения Марсело вполне разумными. А еще они верили в милосердие Божье.

— Господь спас нас при крушении, — говорили они. — Не для того же, чтобы оставить здесь на верную смерть.

Все это я слушал, пока ухаживал за Сюзи. Мне тоже очень хотелось полагаться на Господа. Но Господь уже забрал мою мать, Панчито и многих других. Почему Он должен помочь нам, если забрал остальных? Я никак не мог избавиться от жуткого чувства, что мы здесь предоставлены сами себе. Меня захватило ощущение полной беспомощности. Я понимал, что Сюзи умирает, что ее нужно как можно скорее доставить в больницу. Каждый час был для меня мучением и, хотя я беспрерывно молился, все же не переставал удивляться, что остальные так надеются на спасение.

Вскоре я понял, что не одинок в своем «реализме», так я это называл. В числе моих единомышленников были Густаво, Роберто, Фито Штраух, бывший член команды «Старых христиан», и Карлитос Паэз — его отец, знаменитый художник, был другом Пикассо. Несколько дней мы разрабатывали план — хотели подняться на гору и посмотреть, что находится за ней. Мы верили, что отсюда можно выбраться, потому что помнили, как умирающий летчик бормотал: «Мы прошли Курико, мы прошли Курико…» Кто-то нашел в кабине летные карты, и Артуро Ногуэйра, который из-за сломанных ног вынужден был лежать в салоне, изучал их несколько часов — все пытался отыскать город под названием Курико. Наконец он его нашел — в Чили, за западными предгорьями Анд. Мы не знали, где оказались, но если нам удалось добраться до Курико, значит, мы пролетели весь горный массив. Получается, катастрофа произошла где-то в предгорьях. Наша надежда окрепла, когда мы проверили показания высотомера — судя по ним, перед аварией «фэрчайлд» находился на высоте 2800 метров. Если бы мы были в самом сердце Анд, высота была бы куда больше. Значит, мы оказались в предгорьях. И вершины к западу от нас находились с краю горной цепи. Мы были почти уверены, что за западными горами раскинулись зеленые чилийские поля. Там наверняка есть деревня или хотя бы пастушья хижина. Кто-нибудь обязательно нам поможет. Теперь мы знали наверняка: на западе — Чили. Эта фраза стала нашим девизом, мы повторяли ее снова и снова, чтобы поддерживать в себе надежду.

Утром 17 октября, на пятый день нашего заточения в горах, Карлитос, Роберто, Фито и еще один пассажир «фэрчайлда», двадцатичетырехлетний Нума Туркатти, решили, что пора штурмовать горы.

Нума не был членом команды «Старых христиан» — он отправился в Чили поболеть за своих друзей Панчо Дельгадо и Гастона Костемаля. Прежде я знал его плохо, но за те несколько дней, что мы провели вместе, я не уставал удивляться его спокойствию и самообладанию. Нума никогда не злился, не впадал в панику, не поддавался отчаянию. Он заботился о других куда больше, чем о себе, и его поведение было для всех нас примером.

В один из первых дней после крушения, когда мы с трудом передвигали ноги в рыхлом, глубоком снегу, Фито сообразил, что если привязать к ногам подушки от сидений, то получатся отличные снегоступы. И вот четверо добровольцев, приладив «снегоступы», отправились к горе. Они надеялись добраться до вершины, а заодно и отыскать хвостовую часть самолета, где хранились продукты и теплая одежда. Мы все еще верили, что кто-то из оказавшихся в хвосте мог выжить. А Карлос Рок, бортмеханик «фэрчайлда», — он потихоньку приходил в себя — вспомнил, что там же находились и батареи от радиостанции.

Погода была ясная. Я пожелал отважным добровольцам счастливого пути и зашагал к Сюзи.

Вернулись они под вечер. Еле-еле забрались в салон — они были совершенно без сил и задыхались. Все обступили их и засыпали вопросами.

— Это оказалось чертовски трудно, — еле выговорил Нума. — Гора куда круче, чем кажется отсюда.

— И воздуха не хватает, — добавил Роберто. — Дышать невозможно. Шли мы очень медленно.

Нума кивнул:

— Снег слишком глубокий. Каждый шаг дается с огромным трудом. А под снегом расселины. Фито в одну из них едва не провалился.

— Вы что-нибудь увидели? — спросил я.

— Мы едва дошли до середины склона, — сказал Нума. — Оттуда ничего не видно — горы все загораживают.

— Что скажешь? — спросил я Роберто. — В следующий раз мы сумеем туда добраться?

— Не знаю, друг… — прошептал он. — Ох не знаю.

— На эту гору нам не взойти, — пробормотал Нума. — Нужно искать другой путь.

Настроение у всех упало. Четверо самых сильных из нас не смогли взойти на гору — она оказалась сильнее. Я говорил себе, что они слишком легко сдались. Я был уверен, если мы найдем правильную дорогу, если не будем бояться холода, то доберемся до вершины. На западе Чили. Я повторял эти слова словно мантру. И верил, что обязательно взойду на гору.

В первые дни я почти не отходил от сестры. Весь день я сидел рядом, растирал ее замерзшие ступни, поил талой водой, кормил кусочками шоколада. Я мало что мог сделать — просто был рядом, согревал ее. Я даже не знал, понимает ли она, что я рядом. Она все время находилась в полубессознательном состоянии. Лицо у нее было встревоженное, взгляд печальный. Она часто звала маму.

Под вечер восьмого дня я вдруг заметил перемену. Лицо ее стало спокойным, тело обмякло. Я почувствовал, как из нее уходит жизнь. Она перестала дышать и застыла.

— Сюзи! — закричал я. — Нет, Сюзи, нет! Не уходи!

Я опустился на колени, попытался сделать ей искусственное дыхание. Я толком и не знал, как надо действовать, но отчаянно старался ее спасти.

— Давай, Сюзи! — плакал я. — Держись, не уходи!

Я суетился над ней, пока не свалился, обессиленный, на пол. Меня сменил Роберто, но все было напрасно. Остальные молча стояли вокруг.

— Нандо… Она умерла, — сказал Роберто. — Побудь с ней. Мы похороним ее утром.

Я обнял сестру. Я крепко прижимал ее к себе — теперь я уже не боялся сделать ей больно. Я хотел запомнить каждую черту ее лица, запах ее волос. Я подумал о том, что я теряю, и разрыдался. Но тут снова услышал невозмутимый голос: «Со слезами ты теряешь соль».

Я лежал без сна всю ночь. Грудь мою сотрясали рыдания, но я не уронил ни одной слезинки.

Утром мы вынесли тело Сюзи на снег. Я смотрел, как ее уносят туда, где были похоронены остальные. Их тела виднелись под тонким слоем снега. Я вырыл неглубокую могилу для Сюзи — рядом с мамой. А потом присыпал ее снегом. Казалось, будто она спокойно спит, укрытая пушистым белым одеялом. Взглянув на Сюзи в последний раз, я засыпал снегом и лицо.

Все отправились назад в салон, а я обернулся и посмотрел на снежный склон, на горы, закрывавшие нам дорогу на запад. На склоне виднелся широкий след, оставленный «фэрчайлдом». На меня вдруг навалилось ощущение пустоты. Я тратил все силы на то, чтобы ухаживать за сестрой. Это было смыслом моего существования, ради Сюзи я и держался, старался побороть страх и отчаяние. Теперь я был один. Прошло уже больше недели, а нас так никто и не отыскал. Вокруг были только суровые горы. На меня навалилось отчаяние.

Я никогда уже не увижу отца… Я представил себе, как он страдает, и у меня подкосились ноги. Меня охватила бессильная злоба, я почти что сходил с ума. И тут я вспомнил его рассказ, как он греб из последних сил, вспомнил его слова: «И тогда я решил, что я не сдамся. Решил, что еще чуть-чуть помучаюсь».

И я успокоился. Я смотрел на огромные горы и представлял дорогу, которая ведет к дому. Любовь к отцу придавала мне силы, она была для меня как спасательный трос. И я молча поклялся отцу: «Я буду бороться. Я вернусь домой. Обещаю, я выживу!»

4. Еще один вздох

После того как мы похоронили Сюзи, я долго сидел в самолете, подперев голову руками. Меня обуревало множество чувств — печаль, злость, страх. А потом я понял, что нужно принимать все таким, как оно есть. Видимо, мой разум старался как можно скорее справиться с горем. В той, прошлой, жизни после смерти сестры моя жизнь замерла бы — и наверное, надолго. Но теперь все было по-другому — в таком беспощадном месте я не мог позволить себе такую роскошь, как скорбь.

За долгую ночь мои переживания утихли, тоска по сестре рассеялась — как рассеивается поутру сон. Горы вынуждали меня стать другим. Инстинкты подавляли чувства. Мой разум сосредоточился на двух важнейших вещах — на ожидании смерти и остром желании вернуться к отцу.

Теперь от безумия меня спасала только любовь к отцу, и я успокаивал себя, мысленно повторяя данную ему клятву: я во что бы то ни стало вернусь домой. Мысль об отце озаряла мир вокруг меня. Мне было больно думать о том, как он страдает. В отчаянии я ругал последними словами неприступные горы, которые преградили дорогу домой. Каждое мгновение я ощущал страх — как будто шел по минному полю и в любую секунду мог подорваться. Ощущение незащищенности, уязвимости пронизывало каждую мысль, каждое сказанное слово. И во мне зрела идея — надо бежать! Я пытался успокоить себя, но иногда инстинкты брали верх, и я с трудом удерживался от того, чтобы не кинуться в горы.

Поначалу я гнал от себя эти страхи, представляя, как за нами прилетят спасатели. Это была наша единственная надежда, и Марсело всячески ее в нас поддерживал. Но шли дни, спасатели не появлялись, и Марсело, как истовый католик, все больше полагался на веру.

— Господь нас любит, — говорил он. — Он бы не послал нам такие испытания, если бы решил отвернуться от нас и дать нам умереть медленной и мучительной смертью.

Марсело уверял нас, что наш долг — по отношению к Господу, к нашим близким и к друг другу — терпеть страдания и дожидаться спасателей.

Слова Марсело успокаивали многих, я тоже хотел ему верить, но меня одолевали сомнения. Нас никто так и не нашел, и из этого я сделал два вывода. Либо самолет ищут в другом месте, либо никто не может предположить, где точно мы находимся, и поэтому зона поиска слишком широка.

Поначалу я ни с кем не делился своими соображениями — не хотел лишать остальных надежды. А может, я просто боялся произнести это вслух. Но несмотря на все свои сомнения, я продолжал верить в чудо. Надежда жила во мне. И каждую ночь я вместе со всеми молился о том, чтобы Господь помог нашим спасателям. Я прислушивался, не летит ли вертолет, согласно кивал, когда Марсело призывал нас не терять надежду. Но порой возникали пугающие мысли: а что, если нам придется самим отсюда выбираться? Хватит ли у меня сил, выдержу ли я переход через горы? Что будет, если я упаду? И еще: что там, на западе, за горами?

В глубине души я понимал, что мы должны попытаться спастись сами. Со временем я стал говорить об этом с остальными, и чем больше я говорил, тем больше рвался в горы. Я представлял, как поднимаюсь по заснеженному склону к вершине, мысленно нащупывая каждый уступ. Я ощущал, как меня пронизывает ледяной ветер, как тяжело дышится на разреженном воздухе, как безумно трудно идти по глубокому снегу. Да, каждый шаг приносит мучения, но я не отступаю. И вот я наконец достигаю вершины, вот гляжу на запад. Передо мной до самого горизонта раскинулась широкая долина, испещренная зелеными и коричневыми квадратами полей. Я спускаюсь по западному склону и через несколько часов оказываюсь внизу, у дороги. И вот я уже шагаю по ровному асфальту. Вскоре я слышу гул мотора — это едет грузовик. Я машу изумленному шоферу. Он должен понять, что я — из того самого самолета, который упал в горах.

Он помогает мне забраться в кабину, и мы добираемся до ближайшего поселка, где есть телефон. Я звоню отцу, и через несколько мгновений он, узнав мой голос, плачет от радости. Через день или два мы наконец встречаемся. Он ничего не говорит, просто называет меня по имени, и мы обнимаемся.

Эта мечта стала для меня спасательным кругом, я возвращался к ней снова и снова, и клятва, которую я дал отцу, стала для меня священной. Она придавала мне силы, не давала утонуть в отчаянии. Я по-прежнему молился с Марсело и остальными, но, когда наваливался страх, я закрывал глаза, мысленно повторял клятву и видел, как поднимаюсь в гору.

После смерти Сюзи нас осталось двадцать семь человек. Удивительно, что столько людей пережили крушение самолета, отделавшись лишь легкими увечьями. Роберто, Густаво и многие другие получили только ушибы и ссадины. Некоторые, например Панчо Дельгадо и Альваро Маньино, пострадали куда серьезнее. У них были сломаны ноги, но и они уже шли на поправку и научились кое-как передвигаться. Антонио Визинтин чуть было не умер от потери крови — у него была рваная рана на руке, но и он быстро выздоравливал.

Моя рана — у меня оказался раздроблен череп — была одной из самых серьезных, но кости срастались. Оставалось только двое тяжело пострадавших. У Артуро Ногуэйры были множественные переломы обеих ног, а у Рафаэля Экаваррена была оторвана икорная мышца. Обоих мучили сильнейшие боли. Мы помогали им, как могли. Роберто соорудил для них гамаки из нейлоновых чехлов, поэтому Рафаэль и Артуро хотя бы не спали на полу. Правда, в этих гамаках им было гораздо холоднее, чем остальным, но холод не шел ни в какое сравнение с дикой болью.

Рафаэль не был членом нашей команды. Его пригласили друзья. Я еще в самолете обратил на него внимание. Он очень заразительно смеялся и показался мне парнем открытым и доброжелательным. Он мне сразу понравился, а когда я увидел, как стойко он переносит страдания, я проникся к нему уважением. Роберто, как мог, обрабатывал раны Рафаэля, но лекарств у нас почти не было, и кожа на ноге у Рафаэля уже почернела. Густаво и Роберто понимали, что начинается гангрена, но Рафаэль держался, не терял чувства юмора, даже глядя на свою гниющую ногу.

— Я — Рафаэль Экаваррен, — говорил он каждое утро, — и я выживу! — Рафаэль не желал сдаваться.

Артуро, парень из нашей команды, был тише и серьезнее. До крушения мы с ним почти не общались, но теперь я не переставал восхищаться его мужеством. Артуро, как и Рафаэль, нуждался в серьезном лечении, ему бы лежать в палате интенсивной терапии, но он оказался в Андах, где не было ни антибиотиков, ни обезболивающего, и ухаживали за ним только два студента-медика, которым мы помогали, как могли. С Артуро был особенно дружен еще один наш болельщик, Педро Альгорта. Он часами сидел с ним, кормил, поил, пытался разговорами отвлечь от боли.

Я тоже старался подбодрить Артуро. Поначалу мы разговаривали в основном о регби. Артуро был одним из самых сильных наших нападающих, и я вспоминал его лучшие удары. Иногда он забывал, что у него сломаны ноги, и даже пытался продемонстрировать какой-нибудь прием, но тут же начинал корчиться от боли.

Когда мы познакомились поближе, то стали обсуждать не только спорт. Особенно меня заинтересовали его рассуждения о религии. Я вырос в католической семье и, хотя в церковь ходил нечасто, никогда не ставил под сомнение учение церкви. Но Артуро заставил меня сомневаться.

— Почему ты так уверен в том, что истинное слово Божье содержится лишь в тех священных книгах, по которым тебя учили? — спрашивал он. — Откуда ты знаешь, что верно только твое представление о Боге? Уругвай — католическая страна только потому, что сюда пришли испанцы, поработили индейцев и индейских богов заменили Иисусом Христом. Если бы Южную Америку захватили мавры, мы бы молились не Иисусу, а Мухаммеду.

Мысли Артуро вселяли в меня беспокойство, но рассуждал он очень интересно. Несмотря на свой скептицизм, он был человеком глубоко духовным. Заметив, что я ропщу на Господа, он уговаривал меня не отворачиваться от Него.

— Ты сердишься на того Бога, в которого тебя научили верить в детстве, — говорил Артуро. — Это Бог, который тебя оберегает, отвечает на твои молитвы, прощает твои грехи. Этот Бог — просто сказка. Все религии пытаются сделать Бога своим, но Бог — превыше религии. Истинный Бог — за пределами нашего понимания. Мы не можем понять Его волю, Его нельзя объяснить. Он не покидал нас, и Он не спасет нас. Он не имеет никакого отношения к нашему пребыванию здесь. Он просто есть. Я не молю Бога о прощении или о благодати, я просто молюсь о том, чтобы быть ближе к Нему, и, когда я это делаю, мое сердце исполняется любви. Когда я так молюсь, я понимаю, что Бог и есть любовь, и, когда я испытываю эту любовь, я понимаю, что нам ни к чему ангелы или небеса, потому что мы сами — часть Бога.

— Меня мучают сомнения, — признался я.

— А ты доверяй им, — сказал Артуро. — Если у тебя хватит духу по-своему осознать все, чему тебя учили, тогда, быть может, ты обретешь истинного Бога. Он рядом, Нандо. Я чувствую Его присутствие. Раскрой глаза, и ты тоже Его увидишь.

Я взглянул на Артуро: в его глазах горел свет истинной веры, и я восхищался им. Как сумел такой молодой человек так много понять? Разговоры с Артуро заставили меня задуматься о том, что я никогда серьезно не относился к своей жизни. Я все принимал как должное, тратил время на девушек, на машины, на развлечения. Жил одним днем.

Я грустно улыбнулся и подумал: если Бог существует, если Он ждет моего внимания, то именно сейчас Он его и получает.

Горы показали мне, что отвага бывает разной. Даже самые тихие из нас были смелы и отважны — просто потому, что находили в себе силы жить. И каждый из нас участвовал в общем деле, служил общей цели, и только вместе мы могли сопротивляться суровым обстоятельствам, в которых оказались. Кохе Инсиарте, например, поддерживал нас своим чувством юмора. Карлитос был неунывающим оптимистом. А Педро Альгорта оказался настоящим философом, свободным от предрассудков и условностей. Огромную нежность у меня вызывал Альваро Маньино, тихий парень, совсем юный. А если бы не Диего Шторм, который притащил меня, лежавшего в коме, в самолет, я бы замерз насмерть. Даниэль Фернандес, еще один кузен Фито, был человеком уравновешенным и рассудительным. Панчо Дельгадо, студент-юрист, всегда старался всех подбодрить, говорил, что помощь вот-вот подоспеет. Был еще Бобби Франсуа, который оказался просто не в состоянии бороться за свою жизнь. Он совершенно не умел заботиться о себе, поэтому мы все за ним приглядывали, следили, чтобы он ночью не мерз, проверяли, не обморозил ли он себе ноги. Мы все стали одной семьей, и каждый, как мог, помогал остальным.

Особенно меня поражали сила духа и выдержка Лилиан Метол, жены Хавьера Метола. Лилиан и Хавьер очень любили друг друга. Они оба болели за нашу команду, но для них эта поездка была еще и романтическим путешествием — им редко удавалось вырваться из дома вдвоем, у них было четверо маленьких детей, которых они оставили дома с дедушкой и бабушкой. Бедняга Хавьер страдал горной болезнью — его все время тошнило, он быстро выбивался из сил. Лилиан заботилась о нем и всегда находила время, чтобы помочь Густаво и Роберто ухаживать за ранеными.

После смерти Сюзи Лилиан осталась единственной женщиной среди нас, и поначалу мы особенно ее оберегали, настаивали, чтобы она спала с тяжелоранеными в багажном отсеке, где было теплее всего. Она провела там несколько ночей, а потом сказала, что хочет, чтобы к ней относились как ко всем остальным. И перешла в салон, где укладывала рядом с собой самых юных и всю ночь следила, чтобы им было тепло. Она очень волновалась за детей, которые остались дома, но у нее хватало сил и любви опекать подростков, которые тоже оказались вдали от своих близких. Она стала нам всем второй мамой, сильной, любящей, терпеливой.

Страдание нас всех сплотило. Мы стали друзьями. Слишком многих мы потеряли и боролись за каждого, кто остался в живых.

— Держитесь, — уговаривали мы тех, кто слабел от холода или боли и был на грани нервного срыва. — Еще один вдох, и еще один. Пока ты дышишь, ты живешь.

Самым суровым испытанием для всех нас оказался холод.

В Андах стояла ранняя весна, но было еще очень холодно, часто шел снег, и нам приходилось дни напролет сидеть в самолете. Но когда выглядывало солнце, мы выходили погреться. Мы даже вытащили из самолета несколько кресел и расставили их, как шезлонги, чтобы принимать солнечные ванны. Но солнце слишком быстро скрывалось за горами, небо в несколько минут из голубого становилось лиловым, и тут же холодало. Мы отправлялись в салон, чтобы готовиться к очередной мучительной ночи.

Самолет защищал нас от ветра, но воздух оставался ледяным. У нас были с собой зажигалки, но костер сложить было не из чего. Мы сожгли все бумажные деньги — в пепел превратилось около восьми тысяч долларов — и собрали немного веток. Их хватило на пару костров, но они быстро догорали, а после тепла холод мучил еще сильнее. Так что спасались мы тем, что усаживались рядышком, укутывались одеялами и так, прижавшись друг к другу, проводили ночь за ночью. Часами я лежал в темноте и дрожал от холода так, что мускулы на шее и спине сводила судорога. Спал я, накрывшись одеялом с головой, чтобы сохранять тепло собственного дыхания. Иногда я пододвигался к тому, кто лежал со мной рядом, чтобы украсть немного и его дыхания.

Холод был тяжким мучением, но еще хуже была жажда. На высоте, где содержание кислорода в воздухе ниже, человек теряет жидкость в пять раз быстрее, чем в обычных условиях. Чтобы получить нужное количество кислорода, приходится часто дышать, но при каждом выдохе ты теряешь драгоценную влагу. На уровне моря человек может продержаться без воды неделю или даже дольше. В Андах — куда меньше.

Недостатка воды в горах не было — нас окружали тонны снега. Проблема была в том, чтобы его растопить. Поначалу мы просто пригоршнями засовывали снег в рот, но через несколько дней у нас растрескались губы, и это стало невыносимо больно. Тогда мы поняли, что нужно держать горсть снега в ладонях и слизывать по капельке. Еще мы топили снег — трясли его в бутылках. Мы пили из любой лужицы — например, когда снег, лежавший во вмятине фюзеляжа, таял на солнце. Но воды все равно не хватало. Мы слабели с каждым днем, в наших организмах накапливались токсины, и мы передвигались как сонные мухи.

Наконец изобретательный Фито придумал, как добывать побольше воды. Однажды утром он заметил, как солнце растапливает кромку льда, образовавшуюся за ночь на снегу. И его осенило. Он порылся в груде сломанных кресел и откопал тонкий лист алюминия. Края он загнул, получилась ванночка, с одной стороны которой он сделал желобок. Он наполнил ванночку снегом и выставил ее на солнце. Через несколько минут солнце растопило снег, из желобка потекла вода, которую Фито собрал в бутылку. Тогда мы все стали искать алюминиевые листы — они были в каждом кресле. Марсело даже собрал отряд ребят, которые теперь запасали воду на всех. Воды все равно не хватало, но это придавало нам сил. Сообразительность и сотрудничество помогали нам выжить. Но вскоре мы столкнулись с проблемой, которую нашими силами было не решить. Мы начали голодать.

Как-то утром, примерно через неделю после крушения, я стоял и смотрел на орешек в шоколаде, который лежал у меня на ладони. Наши запасы истощились, и это была последняя порция съестного, которую мне выдали. Я решил растянуть удовольствие. В первый день я только слизал шоколад, а сам орешек спрятал в карман. На второй день я разделил орешек на две половинки: одну спрятал, а вторую засунул в рот. Я сосал кусочек ореха несколько часов. На третий день орех пришлось съесть.

На большой высоте человеку нужно огромное количество калорий. Альпинисту на день требуется пятнадцать тысяч калорий — только для того, чтобы не терять вес. А мы, пока еще были припасы, получали всего по нескольку сотен калорий в день. А потом вообще не получали ничего. Я видел, как посерели и осунулись лица моих друзей. Движения их стали неуверенными, глаза погасли. Когда в мозг поступает сигнал, что начался голод, что организм уже питается собственными ресурсами, он посылает волну адреналина — знак тревоги. Этот первобытный инстинкт — скорее, страх, а не голод — заставлял нас снова и снова обыскивать салон в поисках хоть крохи. Мы пытались сосать куски кожи с наших чемоданов, хотя и понимали, что химикаты, которыми обработана кожа, нам больше навредят, чем помогут. Мы вспарывали сиденья кресел, надеясь обнаружить там солому, но внутри оказался поролон. Часами я думал о том, где можно раздобыть еду. Может, здесь хоть что-нибудь растет? Или под камнями прячутся червяки и букашки? А что, если у летчиков в кабине остались шоколад или печенье? Обыскали ли мы карманы умерших перед тем, как их похоронить?

Но снова и снова я убеждался в том, что здесь, кроме металла, пластмассы, снега и камня, нет ничего.

Впрочем, еда была, и совсем рядом. Около самолета лежали под тонким слоем снега тела погибших. Мясо. Меня до сих пор поражает, что, так долго мечтая о пище, я ни разу не подумал о единственно возможном источнике питания в радиусе нескольких километров. Есть границы, которые наше сознание переходит крайне неохотно, но зато когда это случается, мы оказываемся во власти первобытных инстинктов.

Смеркалось. Мы собрались в самолете и готовились ко сну. Я случайно взглянул на рану на ноге парня, который лежал со мной рядом. Она уже затягивалась и подсыхала, но в середине еще сочилась сукровица. Когда я учуял едва различимый запах крови, у меня тут же разыгрался аппетит. И тут я поднял голову и увидел, что мои соседи тоже смотрят на рану. Мы со стыдом прочли мысли друг друга и тут же отвели глаза. Однако я вынужден был признаться себе, что я посмотрел на человеческое тело и мой мозг воспринял его как возможную пищу. В сознании приоткрылась еще одна дверца, и закрыть ее уже было невозможно. В тот момент я окончательно понял, что выжить мы сможем только благодаря замороженным телам наших товарищей.

Я больше не мог молчать и как-то ночью решил поговорить с Карлитосом Паэзом, который лежал со мной рядом.

— Карлитос, — прошептал я, — ты не спишь?

— Разве можно спать в таком холоде? — пробормотал он.

— Ты голоден?

— А как ты думаешь? Мы уже несколько дней ничего не ели.

— Нам придется голодать, — сказал я. — Помощь придет еще не скоро.

— Откуда ты знаешь? — буркнул Карлитос.

— Оттуда же, откуда и ты, — ответил я. — Но я не намерен здесь умирать.

— Ты что, еще надеешься перейти через горы? Нандо, у тебя сил не хватит.

— Я слаб, потому что я ничего не ел.

— А что тут поделаешь? Еды-то все равно нет.

— Еда есть, — сказал я. — И ты отлично знаешь, что я имею в виду.

Карлитос беспокойно заворочался, но промолчал.

— Еды полно, — шепнул я. — Ты думай об этом просто как о мясе. Нашим друзьям их тела больше не понадобятся.

Карлитос ответил не сразу.

— Помоги нам Господь, — сказал он наконец. — Я и сам об этом думал…

На следующий день Карлитос пересказал наш разговор еще кому-то. Несколько человек признались, что и их посещали те же мысли. Мы решили обсудить это открыто. На закате мы собрались в самолете.

Слово взял Роберто.

— Мы голодаем, — сказал он. — Мы пожираем сами себя. Если мы не пополним запасы белка, то скоро умрем, а белок нам доступен только из тел наших погибших друзей.

Воцарилась гнетущая тишина. Наконец раздался голос:

— Ты что предлагаешь? Питаться мертвечиной?

— Мы не знаем, сколько мы здесь еще пробудем, — сказал Роберто. — Если мы не будем есть, мы умрем. Все очень просто. Если вы хотите увидеть своих близких, другого выхода у вас нет.

Все ошеломленно смотрели на Роберто.

— Я этого не могу, — тихо сказала Лилиан.

— Ты должна сделать это не ради себя, — ответил ей Густаво, — а ради своих детей. Ты обязана выжить и вернуться к ним.

— А как же наши души? — крикнул кто-то. — Господь нам такого не простит.

— Если вы не будете есть, вы уморите себя голодом, — сказал Роберто. — А это Господь простит? Я уверен, Господь позволит нам делать все, для того чтобы выжить.

— Надо смотреть на это просто как на мясо, — сказал я. — Их души уже не с нами. Нам нужно выиграть время, чтобы дождаться спасателей, иначе они найдут только наши трупы.

— А если придется выбираться самим, — добавил Фито, — нам понадобятся силы. Иначе мы погибнем в горах.

— Фито прав, — подхватил я. — И если тела наших друзей помогут нам выжить, значит, они погибли не напрасно.

Обсуждение продолжалось до самой ночи. Многие отказались есть человеческую плоть, но остальных они не отговаривали. Теперь оставалось решить, как это сделать.

— Ну, у кого хватит смелости отрезать первый кусок от тела друга? — спросил Панчо Дельгадо.

В самолете было уже совсем темно. Я различал только силуэты. После долгой паузы заговорил Роберто.

— Это сделаю я, — сказал он.

— Я тебе помогу, — тихо сказал Густаво.

— А с кого мы начнем? — спросил Фито. — Как мы будем выбирать?

Мы все посмотрели на Роберто.

— Мы с Густаво все решим, — ответил он.

— Я пойду с вами, — сказал Фито и поднялся.

Мы пожали друг другу руки и поклялись, что если кто-то из нас умрет, остальные могут воспользоваться и нашими телами.

Роберто нашел несколько осколков стекла и пошел вместе со своими помощниками к могилам. Вернулись они с кусочками мяса в руках. Густаво протянул мне кусок, и я взял его. Он был серовато-белый, твердый и очень холодный. Я напомнил себе, что это уже не человеческое тело, однако с трудом заставил себя поднести кусок ко рту. Я старался ни на кого не смотреть, но краем глаза видел остальных. Кто-то, как и я, никак не мог заставить себя приступить к трапезе, а кто-то уже мрачно двигал челюстями.

Собравшись с духом, я поднес мясо ко рту. Вкуса я не почувствовал. Я заставил себя немного пожевать и проглотил первый кусок.

Я понимал, что нарушил законы человеческого общества, но мук совести не испытывал. Только обиду на судьбу, которая заставила нас выбирать между людоедством и верной смертью. Многим мой поступок покажется мерзким и отвратительным, но инстинкт самосохранения сидит в нас, и перед лицом смерти человек способен пойти на все.

Кусок человеческого мяса голод не утолил, но сознание успокоил. Я понимал, что мой организм использует белок, чтобы пополнить свои силы. И в ту ночь я впервые за много дней поверил в счастливый исход. Мы не спасовали перед трудностями, мы смогли хоть в чем-то подняться над обстоятельствами, смогли отыграть немного времени. С иллюзиями пришлось проститься. Теперь было ясно, что борьба за жизнь оказалась куда более жестокой, чем мы могли предположить, но все вместе мы дали горам понять, что просто так не сдадимся.

5. На произвол судьбы

На следующее утро — шел наш одиннадцатый день в горах — я стоял снаружи и грелся на солнышке. Небо было ясное. Со мной рядом были Марсело, Коко Николич и Рой Харли. Рой лучше всех нас разбирался в электронике. После крушения он нашел транзисторный радиоприемник и, немножко над ним поколдовав, его починил. В горах радио ловило плохо, но Рой соорудил из проволоки антенну, и мы смогли ловить чилийские радиостанции. Каждое утро Марсело настраивал антенну, а Рой ловил передачи. До сих пор удавалось поймать только спортивные новости, прогноз погоды и какую-то политическую болтовню.

В то утро мы услышали голос диктора, зачитывавшего новости. Никогда не забуду этот бесстрастный, равнодушный тон. После десяти дней безуспешных поисков, сообщил диктор, чилийские власти решили прекратить операцию по розыску уругвайского самолета, пропавшего в Андах 13 октября. Поиски велись в очень тяжелых и опасных условиях, и по прошествии стольких дней не осталось надежды, что хоть кто-то выжил.

Несколько мгновений мы ошарашенно молчали. И тут Рой разрыдался.

— Что? — взволнованно спросил Марсело. — Что он сказал?

— Поиски прекращены! — заорал Рой. — Они бросили нас на произвол судьбы!

Марсело, услышав слова Роя, рухнул на колени и завыл по- звериному, так, что горы, казалось, содрогнулись. Я молча наблюдал за реакцией моих друзей. Все страхи, которые я пытался сдерживать, прорвались наружу. Меня еще сильнее охватило животное желание бежать в горы, и я безумными глазами уставился на горизонт, словно надеясь увидеть тропу, которой здесь прежде не было. Затем я медленно повернулся на запад, к горам, которые преграждали мне дорогу домой. И отчетливо понял, какая это глупость — рассчитывать на то, что я, не имея ни навыков, ни знаний, сумею победить эти беспощадные скалы. Жизнь показала мне свой звериный лик, и я понял, что все мои мечты о побеге были лишь детскими фантазиями. Я знал, мне остается только одно: забраться повыше и броситься головой вниз с утеса. Скалы вышибут из моего тела страх, страдания, жизнь. Но даже представляя себе вечные тишину и покой, я шарил взглядом по горам, прикидывал расстояние, пытался представить себе крутизну склонов, и невозмутимый голос нашептывал мне на ухо: «На этих серых камнях можно будет удержаться…»

Теплившаяся во мне надежда убежать через горы была сродни безумию — ведь я понимал, что убежать невозможно. Но внутренний голос был настойчив. Я осознавал, что никогда не перестану бороться. Здесь у меня есть только один выход — бросить вызов горам. Я понимал, что эта попытка будет для меня смертельной, но не мог побороть желание лезть в горы.

И тут я услышал чей-то испуганный голос.

— Нандо, скажи, скажи, что это неправда! — умолял меня Коко Николич.

— Это правда, — прошипел я. — Мы мертвы.

— Они нас убивают! Они бросили нас на верную смерть!

— Я должен уйти отсюда! — заорал я. — Я больше не могу здесь оставаться!

— Нас услышали, — сказал Коко и кивнул на корпус самолета.

Я обернулся и увидел нескольких человек, выбирающихся из салона.

— Какие новости? — крикнул кто-то. — Нас обнаружили?

— Мы должны им сказать… — шепнул Коко.

Мы оба посмотрели на Марсело, который сидел на снегу.

— Я не могу, — пробормотал он. — Я этого не выдержу.

— Что происходит? — спросили нас. — Что вы услышали?

Я пытался им ответить, но слова застревали в горле. И тут вперед шагнул Коко.

— Пойдемте внутрь, — сказал он твердо, — я все объясню.

Мы все забрались в салон.

— Значит, так, ребята! Нас перестали искать.

Кто-то выругался, кто-то заплакал, но большинство недоверчиво уставились на Коко.

— Вы только не волнуйтесь, — продолжал он. — Нужно сохранять спокойствие. Ждать больше не имеет смысла. Нужно решать, как выбираться отсюда самим.

— Я уже все придумал! — выкрикнул я. — Я ухожу немедленно! Я не собираюсь здесь умирать.

— Нандо, успокойся, — сказал Густаво.

— Не собираюсь я успокаиваться! Дайте мне с собой мяса! Есть у кого лишняя куртка? Кто со мной? Если что, я и один пойду. Здесь я больше оставаться не намерен.

Густаво взял меня за руку.

— Не говори ерунды, — сказал он. — Если пойдешь сейчас, ты умрешь. У тебя нет теплой одежды, ты не знаешь гор, и ты очень слаб. Уйти сейчас равносильно самоубийству.

— Густаво прав, — согласился Нумо. — Ты еще очень слаб. У тебя еще даже кости на черепе не срослись.

— Мы должны идти! — заорал я. — Нам подписали смертный приговор! Вы что, собираетесь сидеть и ждать смерти?

Я уже метался по салону в поисках хоть чего-нибудь теплого — перчаток, носков, одеял, которые могли бы пригодиться в походе. И тут заговорил Марсело:

— Нандо, что бы ты ни собрался делать, думай о благе остальных. Не делай глупостей. Не трать силы попусту. Мы — одна команда, и ты нам нужен.

Говорил он спокойно, но в голосе чувствовалась горечь. В нем что-то сломалось, когда он услышал, что поиски прекращены, и он в одно мгновение потерял силу и уверенность, благодаря которым и стал нашим лидером. Марсело словно стал меньше, слабее, и я чувствовал, что он поддался отчаянию. Но я глубоко его уважал и не мог не признать справедливости его слов, поэтому я нехотя кивнул и сел рядом с остальными.

— Нандо прав, — сказал Густаво. — Если мы здесь останемся, мы погибнем, и рано или поздно нам придется идти в горы. Но мы должны все продумать. Нужно понять, как это лучше сделать. Пусть двое или трое пойдут сегодня в горы. Может, нам удастся увидеть, что там, за горами.

— Хорошо, — сказал Фито. — А по дороге поищем хвост самолета. Там могут быть еда, одежда, батарейки для рации.

— Я иду! — вызвался Густаво. — Если поторопиться, успеем вернуться до заката. Кто со мной?

— Я! — откликнулся Нума. Он уже один раз ходил в горы.

— И я, — сказал Даниэль Маспонс.

Густаво кивнул:

— Соберем всю теплую одежду — и в путь. Времени терять нельзя.

Густаво организовал все меньше чем за час. У каждого участника экспедиции были снегоступы и солнечные очки: кузен Фито Эдуардо их смастерил, соединив медной проволокой куски цветного пластика от солнцезащитного щитка из кабины. Но в целом экипированы они были неважно. На них были рубашки, тонкие свитера, легкие брюки и кожаные мокасины. Ни перчаток, ни одеял не было. Однако день выдался ясный, солнце пригревало, так что было не так уж холодно. Главное, чтобы они успели вернуться до заката.

— Молитесь за нас, — сказал Густаво, и они отправились в путь.

Мы глядели вслед троим смельчакам, начавшим путь по леднику к вершине горы — по следу, который оставил на снегу наш самолет. Они медленно поднимались вверх по склону, удалялись все дальше и дальше, пока не превратились в три крохотные точки.

Мы выставляли дежурных, которые ждали их возвращения. Стало смеркаться, но они не появлялись. Наступила тьма, и холод загнал нас в самолет. Подул сильный ветер, и мы все думали только о тех, кто еще не вернулся с гор. Мы горячо молились о них, но надежда слабела с каждой минутой. Теперь мы все знали, что такое смерть, и я представлял своих друзей в снегу, с восковыми лицами, с припорошенными снегом бровями.

— Может, они устроились на ночлег, — предположил кто-то.

— В горах укрыться негде, — сказал Роберто.

— Но вы же поднимались туда и выжили.

— Мы ходили днем, и было очень тяжело, — сказал Роберто. — Там градусов на пять холоднее.

— Они сильные, — сказал кто-то.

Остальные только молча кивали.

И тут заговорил Марсело.

— Это все моя вина, — тихо произнес он. — Это я вас всех погубил.

— Зачем ты так говоришь, Марсело? — сказал Фито. — Мы все в одинаковом положении. Тебя никто не винит.

— Я нашел этот самолет! — отрезал Марсело. — Я нанял экипаж! Я договорился о матчах и сагитировал вас.

— Моих маму и сестру ты не звал, — сказал я. — Их пригласил я, и теперь они мертвы. В том, что самолет упал, нашей вины нет.

— Каждый из нас решал только за себя, — сказал кто-то.

— Ты отличный капитан, Марсело. Не падай духом!

Марсело всегда был для меня героем. На поле он умел и подзадорить, и организовать команду, но я уважал его не только за это. Марсело был ответственнее и взрослее многих из нас. Он был по-настоящему религиозен и старался вести добродетельную жизнь. Он нисколько не зазнавался, наоборот, держался всегда скромно.

Марсело верил в порядок мира, верил в то, что мудрый и любящий Господь наставляет и оберегает нас. А мы должны соблюдать Его заповеди, любить ближних — как учил Иисус. Это было его жизненным кредо, в этой мудрости он черпал уверенность, поэтому и стал таким замечательным капитаном. Легко следовать за тем, кто не сомневается. Мы всегда полностью доверяли Марсело. Как он может колебаться теперь, когда он так нам нужен?

Наверное, подумал я, он не так силен, как кажется. И тут я понял: Марсело сломался не потому, что слаб, а, наоборот, потому, что слишком силен. Он верил в спасение окончательно и безоговорочно, а когда мы узнали, что поиски прекращены, у него словно земля ушла из-под ног. Господь отвернулся от нас. И уверенность, решительность Марсело, благодаря которым он и стал нашим лидером, теперь мешали ему выдержать удар.

Глядя на Марсело, который тихонько плакал в уголке, я подумал о том, что излишняя уверенность может нас погубить. Правила игры были слишком странные и жестокие. Я должен был научиться жить в полной неопределенности. Терять было уже нечего.

Наконец наступило утро. Мы вышли из самолета и с ожиданием посмотрели на горы. Небо было голубое, солнце уже согрело все вокруг, дул легкий ветерок. Видимость была отличная, но на склонах мы никого не разглядели.

Когда солнце было уже высоко, кто-то вдруг закричал:

— Там что-то движется! Вон над той скалой!

— Я тоже вижу! — подхватил еще кто-то.

Я пригляделся и рассмотрел три темные точки на снегу.

— Это просто камни, — пробормотал один из нас. — У вас воображение разыгралось.

— Да ты посмотри повнимательнее. Они движутся.

Чуть ниже по склону лежала груда валунов. Приметив расстояние от нее до трех точек на снегу, я стал наблюдать. Через пару минут стало ясно, что точки стали ближе.

— Они живы!

Мы кинулись обнимать друг друга.

— Вперед, Густаво!

— Давай, Нума! Давай, Даниэль! У вас все получится!

Со склона они спускались еще часа два, и все это время мы подбадривали их криками. Но радость угасла, как только они подошли поближе и мы смогли их разглядеть. Они едва волочили ноги, опирались друг на друга, а Густаво щурился и брел спотыкаясь, словно слепой. Они все словно постарели лет на двадцать, и в глазах их я увидел страх и отчаяние.

Мы кинулись к ним навстречу, помогли забраться в самолет, уложили поудобнее. Роберто осмотрел их. У всех были почти отморожены ступни. Из глаз Густаво текли слезы.

— Меня ослепил солнечный свет, — объяснил он.

— А где же твои очки? — спросил Роберто.

— Они сломались, — ответил Густаво. — Ощущение такое, будто глаза песком засыпало. По-моему, я ослеп.

Роберто закапал Густаво в глаза лекарство, которое нашел в одном из чемоданов, обмотал ему голову фуфайкой — чтобы защитить глаза от света. А остальным велел растирать нашим путешественникам ступни. Кто-то принес им мясо, на которое они с жадностью набросились. Немного отдохнув, они рассказали про свой поход.

— Гора очень крутая, — сказал Густаво. — Иногда приходилось ползти чуть ли не по отвесным скалам.

— Да, и воздух совсем разреженный, — добавил Маспонс. — Начинаешь задыхаться, сердце колотится. Сделаешь пять шагов, а ощущение такое, словно три километра пробежал.

— Почему вы не вернулись вечером? — спросил я.

— Мы весь день шли вверх и добрались только до середины склона, — ответил Густаво. — Не хотели возвращаться ни с чем. Надеялись вас хоть чем-нибудь обрадовать. Поэтому мы решили заночевать в горах и утром продолжить подъем.

Они отыскали ровную площадку у какой-то скалы, сложили валуны в кучу и попытались за ней укрыться. Они и представить не могли, что ночью может быть так холодно — куда холоднее, чем у нас в самолете.

— Холод там неописуемый, — сказал Густаво. — Он выжимает из тебя все силы, до капли. И жжет хуже огня.

Тянулись долгие ночные часы, они уже отчаялись и готовились к смерти, но кое-как дотянули до утра. Отогревшись на солнце, они полезли дальше, вверх по склону.

— Вам удалось отыскать хвост самолета? — спросил Фито.

— Мы нашли только часть обломков и немного багажа, — ответил Густаво. — И несколько тел. — Он рассказал, что некоторые из погибших так и сидели, пристегнутые, в креслах. — Мы забрали вот это. — Он достал часы, медальоны, бумажники. — Тела лежали высоко на склоне, но до вершины было все равно очень далеко. Сил идти дальше у нас не было, и мы не хотели оставаться в горах еще на одну ночь.

Вечером, когда все стихло, я подошел к Густаво.

— Что вы там видели? — спросил я. — Что там, за горами?

— Горы слишком высоки, — устало ответил он. — За ними ничего не видно.

— Но что-то же вы видели!

— Я смотрел между двумя вершинами…

— Ну?

— Там виднелось что-то желто-коричневое, но что это было, я не понял. Одно тебе скажу, Нандо: когда я смотрел сверху на наш «фэрчайлд», он казался крохотной точкой на снегу. Его можно было принять за тень или за обломок скалы. Летчик с самолета его бы не заметил. Так что шансов, что нас найдут, у нас не было и нет.

Неудача этого горного похода нас всех расстроила, но еще больше огорчило то, что Марсело, впав в отчаяние, тихо сложил с себя обязанности нашего вожака. Занять его место было некому. Густаво был измотан походом в горы и никак не мог восстановить силы. Роберто был, безусловно, человеком сильным, и мы полагались на его ум и сообразительность, но он был слишком упрям и раздражителен, поэтому так, как Марсело, мы ему доверять не могли. При отсутствии сильного лидера стали объединяться те, у кого были схожие характеры, схожие интересы. Например, Фито дружил со своими кузенами Эдуарде Штраухом и Даниэлем Фернандесом. Фито был самым молодым и самым одаренным из этой троицы. Прежде он казался тихим, застенчивым пареньком, но теперь проявил себя как человек умный и уравновешенный, и я знал, что он положит все силы на то, чтобы мы выжили. Всех троих мы называли просто Братья. Они и стали центром нашей команды, объединяющим началом. Они сумели убедить остальных, что надо делать все возможное, надо бороться за жизнь. Даже те, кто сначала отказывался есть мясо — Нума, Лилиана, Кохе и другие, — решили, что получать силы из тел умерших друзей — это почти то же самое, что получать духовную силу тела Христова во время причастия. Я радовался, что они наконец согласились есть, ведь у нас не было иного способа выжить.

Теперь угроза погибнуть от голода отступила. Из уважения ко мне все пообещали не трогать тела моих матери и сестры, но мяса и так хватило бы на несколько недель.

Но чувство голода все равно не отпускало меня. А еще я думал, что мы попусту теряем время. Ведь мы слабели с каждым днем и скоро просто не смогли бы выбраться отсюда. Провал экспедиции Густаво показал, как трудно будет подняться до вершины горы. В минуты слабости я говорил себе: спастись невозможно, мы здесь в ловушке. Нам конец, и все наши страдания напрасны.

Но всякий раз, когда я поддавался отчаянию, я вспоминал отца, вспоминал о том, как он страдает. И голос внутри меня твердил: когда пойдешь в горы, держись крепче. Помни, под снегом могут быть расщелины.

Я думал об отце, и мое сердце переполняла любовь к нему, и эта любовь была сильнее страданий и страха. Я понимал, что однажды мне придется отправиться в горы, даже если я обреку себя на верную смерть. Да разве в этом дело? Даже умирать лучше хоть на шаг ближе к дому. Во мне все еще теплилась надежда, что я смогу пробраться через неприступные горы, что я выйду к людям. Я с нетерпением ждал той минуты, когда смогу оставить наш самолет. Я понимал, что одному этот подъем мне совершить не удастся. Мне нужен был напарник, человек, на которого можно положиться. Я стал приглядываться к своим товарищам по несчастью, прикидывал, насколько кто силен, у кого какой характер, старался представить, кого из этих голодных, тощих, оборванных юношей я хотел бы взять с собой.

Сутки назад я бы назвал Марсело и Густаво. Но Марсело впал в отчаяние, а Густаво почти ослеп на солнце. Поэтому я принялся изучать остальных. Фито Штраух показал свою смелость во время первой вылазки в горы, заслужил наше уважение своим спокойствием и рассудительностью. Он был одним из первых кандидатов в моем списке. Так же как и Нума Тур- катти. Хотя мы его почти не знали до крушения, он быстро завоевал наше расположение. Он с огромной заботой ухаживал за ранеными. По-моему, Нуму любили все.

Вторым кандидатом был Даниэль Маспонс, который ходил в горы вместе с Густаво. Думал я и о Коко Николиче, человеке самоотверженном и рассудительном. Антонио Визинтин, Рой Харли и Карлитос Паэз были здоровые и крепкие ребята. И Роберто — человек яркий, но со сложным характером.

Роберто был сыном знаменитого в Монтевидео врача-кардиолога. Будучи человеком одаренным, он привык жить по собственным правилам. В школе он слыл хулиганом, его мать вечно вызывали к директору. «Христианские братья», надеясь приучить его к порядку, взяли его в свою команду. Он был левым форвардом, а Панчито правым, но если Панчито умело скользил к зачетной зоне, то Роберто всегда шел напролом. Не самый лучший игрок, Роберто был малым крепким, и его прозвали Мускулом.

Из-за упрямства Роберто дружить с ним было трудно, он бывал и жесток, и бестактен. Он мог наплевать на решение команды и действовал всегда по собственному усмотрению. Из- за своей резкости он часто ввязывался в драки. Но я его уважал. Именно он сообразил, как лучше всего помогать раненым, и многие из тех, кто мог бы погибнуть, теперь почти выздоровели. Именно Роберто понял, что чехлы с сидений можно использовать как одеяла, и он же придумывал, как делать подручные инструменты из любых обломков.

Изобретательность Роберто могла пригодиться. Кроме того, я ценил его трезвый взгляд на вещи. И главное, Роберто был самым решительным из всех, кого я знал. Я понимал, с Роберто будет нелегко, но его упрямство отлично дополнит мою интуицию. И я решил, что позову с собой Роберто.

Как-то раз, оставшись с ним наедине, я спросил, пойдет ли он со мной.

— Ты что, спятил, Нандо? Ты посмотри на эти горы. Представляешь, какие они высокие?

Я взглянул на вершину:

— Ну, раза в два или в три выше, чем Пан-де-Азукар, — сказал я, имея в виду самую высокую «гору» в Уругвае.

— Не пори чушь! — фыркнул Роберто. — На Пан-де-Азукар снега нету. У нее высота всего пятьсот метров. А эта гора раз в десять выше.

— У нас нет другого выбора, — ответил я. — Мы должны попробовать. Я для себя все решил. Я пойду на вершину, Роберто, с тобой или без тебя.

— Ты видел, что стало с Густаво? А они ведь прошли только половину пути.

— Мы не можем здесь оставаться. И ты это прекрасно понимаешь. Нам нужно выбираться отсюда как можно скорее.

— Нет! — с жаром сказал Роберто. — Все нужно тщательно продумать. До мельчайших деталей. Как мы пойдем? По какому склону? В каком направлении?

— Я думаю об этом все время, — сказал я. — Нам понадобятся еда, вода, теплая одежда…

— Нужно правильно выбрать время. Надо подождать, пока погода наладится.

— Но если мы будем ждать слишком долго, мы ослабеем окончательно.

Роберто задумался.

— Мы можем погибнуть…

— Возможно, — ответил я. — Но если мы останемся здесь, то погибнем наверняка. Роберто, один я не справлюсь. Прошу тебя, пойдем вместе!

Роберто пристально посмотрел на меня. А потом взглянул на самолет.

— Пошли в салон, — сказал он. — Ветер усиливается.

6. Могила

В последнюю неделю октября мы решали, кто войдет в группу, которая отправится через горы за помощью. То, что иду я, понимали все — чтобы оставить меня, им пришлось бы приковать меня к скале. Роберто идти согласился. А еще в нашу команду вошли Фито и Нума. Все остальные стали называть нас «исследователями». Было решено, что нам увеличат рацион — чтобы мы накопили сил. Нас одевали теплее, выделили нам лучшие места для ночлега и освободили от повседневных обязанностей. Нам надо было окрепнуть и подготовиться к походу.

Настроение у всех потихоньку улучшилось. Мы провели в горах уже две недели, у нас был план действий, мы теперь надеялись только на собственные силы. Мы верили, что самое ужасное позади. Верили в то, что нам суждено выжить. Вечером 29 октября перед сном многие из нас об этом и думали.

Ночь была ветреная, но я прикрыл глаза и довольно скоро задремал. А потом вдруг проснулся — испуганный и растерянный. Грудь мне сдавило. Лицо мое покрывало что-то холодное и мокрое. Через несколько секунд я наконец догадался, что случилось: с гор сошла лавина, и самолет оказался погребен под снегом. Я услышал глухой скрип — это снег оседал под собственным весом, накрыв меня, как могильной плитой. Я пытался пошевелиться, но тело будто было замуровано в бетон. Я не мог даже пальцем пошевелить. Снег забил мне рот и ноздри, стало нечем дышать.

«Пришла смерть, — спокойно подумал я. — Теперь я узнаю, что там, по ту сторону». Я не кричал, не пытался высвободиться. Просто ждал, и, когда я осознал свою полную беспомощность, на меня снизошел покой. Я покорно ждал смерти.

И тут вдруг чья-то рука сгребла снег с моего лица и меня втянули назад, в мир живых. Кто-то откопал меня из-под снега. Я выплюнул забивший рот снег, судорожно вздохнул.

— Кто это? — услышал я крик Карлитоса.

— Это я, Нандо, — пробормотал я.

Я услышал над собой шум, крики, плач.

— Откапывайте лица! Им нечем дышать!

— Коко! Где Коко?

— Помогите!

— Марсело кто-нибудь видел?

— Сколько их? Посчитайте всех!

Суета продолжалась несколько минут, затем все стихло.

Меня наконец откопали всего, и я выбрался из снежного кокона. Тускло мерцал огонек зажигалки в руке Панчо Дельгадо. Кто-то лежал без движения. Некоторые, пошатываясь, поднимались — как зомби из могил. Хавьер стоял на коленях и держал в руках Лилиан. Голова ее безжизненно повисла, и я понял, что она мертва. Хавьер зарыдал.

Я посмотрел на остальных. Кто-то плакал, кто-то просто безучастно смотрел в пустоту. Поначалу никто не мог произнести ни слова. Потом наконец мне все рассказали.

Рой Харли проснулся оттого, что услышал грохот в горах. Через несколько секунд лавина смела перегородку в хвосте салона, и Рой с ужасом увидел, что все, кто спал на полу, погребены под снегом. Он бросился разгребать снег и вскоре откопал Карлитоса, Фито и Роберто. Они принялись ему помогать, но всех спасти не успели. Мы потеряли многих. Марсело был мертв. Погибли Энрике Платеро, Коко Николич и Даниэль Маспонс. Карлоса Рока и Хуана Карлоса Менендеса придавила рухнувшая перегородка. Не стало Диего Шторма и Лилиан.

Смерть друзей потрясла нас. Мы позволили себе поверить, что опасность миновала, но теперь мы поняли — она подстерегает нас каждую минуту. Даниэль и Лилиана лежали в нескольких сантиметрах от меня. Я вспомнил маму и Сюзи, которые сами выбрали, куда сесть. Вспомнил Панчито, который поменялся со мной местами за несколько минут до катастрофы. Эта случайность пугала и злила меня: ведь если смерть действует наобум, значит, сколько человек ни решай, сколько ни планируй, защититься он никак не может.

Немного оправившись, мы перетащили погибших в конец салона, где снег был глубже всего. Живым осталась только небольшая площадка перед кабиной. Девятнадцать человек сбились в кучу там, где могли разместиться человека четыре. Мы были с головы до ног в снегу, он начал таять, и вся наша одежда промокла насквозь. Хуже того, все наши пожитки оказались погребены под снегом. У нас не было ни одеял, ни подушек, ни обуви. Здесь было так мало пространства, что нам приходилось сидеть, уткнув подбородок в колени. Пытаясь устроиться поудобнее, я почувствовал, как подкатывает паника. Мне нестерпимо хотелось кричать во весь голос. Я пытался представить, сколько снега может быть над нами. Метр? Пять метров? Неужели мы погребены заживо? Неужели «фэрчайлд» стал нашим гробом? Снег приглушал все звуки, в самолете стояла тяжелая тишина, и наши голоса подхватывало эхо — как будто мы были на дне колодца. Теперь я понимал, что значит оказаться в подводной лодке на дне океана.

Следующие несколько часов были самыми мучительными. Хавьер горько оплакивал Лилиану, да и все остальные переживали смерть тех, кто стал им близкими друзьями.

Вскоре многие начали чихать и кашлять, и я понял, что нам не хватает воздуха — снег перекрыл его доступ. Если мы не пробьемся наружу, то задохнемся. Я нащупал конец алюминиевого шеста, который торчал из-под снега. Не раздумывая я схватил его и, как копьем, стал тыкать в потолок. Я наносил удар за ударом и наконец сумел пробить фюзеляж. Я просовывал шест все дальше, и наконец проткнул толщу снега.

Все оказалось не так уж и плохо. Над нами было чуть больше метра снега. Через дыру, которую я проделал, в салон начал поступать свежий воздух. Дышать стало свободнее. И мы попытались уснуть.

Когда наконец наступил рассвет, в иллюминаторах тоже посветлело — солнце пробивалось сквозь снег. Мы не теряя времени стали выбираться из нашей алюминиевой могилы. Самолет лежал на склоне так, что боковое стекло в кабине было обращено к небу, а поскольку наш обычный выход был завален, мы решили, что выбираться надо через кабину. Обломками железа и пластмассы мы расчищали путь к кабине. Места там было только для одного, поэтому мы сменяли друг друга каждые пятнадцать минут. А остальные оттаскивали снег в хвост салона.

На это ушло несколько часов, но наконец Густаво добрался до кресла летчика и сумел дотянуться до окна. Он надавил на него, но снег лежал слишком плотно, и стекло не поддалось. Окно сумел выбить Рой Харви. Он вылез из кабины и сумел пробраться через снег наружу. Оглядевшись, он увидел, что в горах бушует метель. Самолет был полностью погребен под снегом.

— Снег очень глубокий, — сообщил он, спустившись к нам. — Можно провалиться с головой. Так что, пока буран не кончится, мы здесь как в тюрьме.

Оставалось только ждать. Чтобы поднять настроение, мы стали придумывать, как будем отсюда выбираться. И тут появилась новая идея. Две первые экспедиции закончились провалом, и многие решили, что на запад пути нет. И обратили внимание на долину, которая расстилалась к востоку от нас. Они полагали, что если Чили действительно так близко, то, когда тают снега, вода уходит через предгорья Чили в Тихий океан. Если мы обнаружим этот путь, дорога к спасению будет открыта.

Меня этот план не вдохновлял. Мы знали, что на западе Чили, так зачем идти тем путем, который заведет нас только дальше в горы? Но поскольку остальные приняли эту идею с воодушевлением, я спорить не стал.

— Я устал ждать, — заявил я. — Почему вы думаете, что завтра погода будет лучше?

Педро Альгорта вспомнил разговор с таксистом в Сантьяго.

— Он сказал, что весна в Андах наступает как часы — пятнадцатого ноября.

— Ждать осталось чуть больше двух недель, Нандо, — сказал Фито. — Ты уж потерпи.

— Ладно, потерплю, — ответил я. — Но только до пятнадцатого ноября. Тогда, если никто не согласится пойти со мной, я отправлюсь в путь один.

Эти дни выдались самыми тяжелыми. Мы были заперты внутри, и лотки для таяния снега оказались бесполезны. Жажду мы могли утолять только грязным снегом, по которому ходили и на котором спали. До тел, оставшихся снаружи, мы добраться не могли и без пищи скоро стали слабеть. Тела тех, кто погиб во время схода лавины, были совсем рядом, но мы не хотели их есть. Прежде о том, чьи тела мы едим, знали только те, кто их резал. К тому же тела были замерзшие, и их было проще воспринимать как мясо.

На третий день мы поняли, что больше не продержимся. Кто- то отыскал кусок стекла, сгреб снег с одного из тел и стал резать. Когда мне протянули кусок мяса, я содрогнулся. Раньше к нам попадало мясо, чуть подсушенное на солнце, поэтому вкус чувствовался не так остро. Но теперь передо мной был кусок сырого мяса. Я с трудом заставил себя положить его в рот и через силу проглотил. Фито многих уговаривал поесть, даже запихнул кусок в рот своему кузену Эдуардо. Но некоторых, в том числе Нуму и Кохе, убедить не удалось. Особенно меня беспокоило упрямство Нумы. Он был участником будущей экспедиции, и мне не хотелось идти в горы без него.

— Нума, — сказал я ему, — ты обязан есть. Ты должен идти с нами в горы. Тебе понадобятся силы.

Нума поморщился и покачал головой.

— Я и раньше-то с трудом это ел, — сказал он. — А теперь и вовсе не могу.

— Если хочешь увидеть своих родных, — строго сказал я, — ешь!

— Извини, Нандо, — ответил он и отвернулся. — Я просто не могу.

Я понимал, что отказывается Нума не просто из отвращения. Он уже не мог себя превозмогать, и его отказ был бунтом против того кошмара, в который превратилась наша жизнь. Кто может пережить те муки, которые выпали на нашу долю? Чем мы заслужили такие страдания? Разве может Бог быть так жесток? Эти вопросы терзали меня, но я понимал, что думать так опасно. Это вело только к бессильной злобе, за которой обычно следует апатия, а для нас апатия означала верную смерть. Я гнал от себя эти мысли и думал о своей семье. Я представлял свою сестру Грациэлу и ее новорожденного сына. Я так мечтал о племяннике. Со мной все еще были красные ботиночки, которые мама купила ему в Мендосе, и я воображал, как надеваю их малышу, как целую его в макушку и говорю: «Soy tu tío Nando» — «Я твой дядя Нандо». Я думал о бабушке Лине, о ее голубых глазах и ласковой улыбке. Я бы все отдал за то, чтобы оказаться в ее объятиях. Я даже вспоминал своего пса Джимми, добродушного боксера, который ходил за мной повсюду. И с тоской представлял, как он сидит у двери и ждет меня.

Тридцать первого октября, на третий день после схода лавины, был день рождения Карлитоса — ему исполнилось девятнадцать. Ночью, лежа рядом с ним, я пообещал, что мы отпразднуем это, когда вернемся домой.

— У меня день рождения девятого декабря, — сказал я. — мы все соберемся в доме моих родителей и отпразднуем все дни рождения, которые пропустили.

— Кстати, о днях рождения, — сказал он. — Завтра день рождения моего отца и моей сестры. Я все время думал о них, и, знаешь, я все больше верю, что снова их увижу. Господь спас меня после крушения, я пережил лавину. Он наверняка хочет, чтобы я вернулся домой, к родным.

— А я и не знаю, что теперь думать про Бога, — сказал я.

— Неужели ты не чувствуешь, что Он рядом? — сказал Карлитос. — Здесь я особенно остро ощущаю Его присутствие. Посмотри, как величественны, как прекрасны горы. Господь здесь, и, когда я ощущаю Его присутствие, я знаю, что все будет хорошо.

Меня восхитили смелость и оптимизм Карлитоса.

— Ты сильный, Нандо, — сказал он. — У тебя все получится. Ты доберешься до людей. Нас спасут.

Я ничего не сказал. Карлитос начал молиться.

— С днем рождения, Карлитос, — шепнул я и попытался заснуть.

7. Восток

Буран закончился утром 1 ноября. Небо прояснилось, солнце припекало, и несколько человек выбрались наружу — натопить снега. А все остальные взялись расчищать «фэрчайлд». На это ушло восемь дней. Меня от физического труда освободили, но сидеть без дела я все равно не желал. День нашего похода был назначен, и мне нужно было чем-то заниматься, потому что, когда я бездельничал, в голову лезли трусливые мыслишки.

Мои напарники — Нума, Фито и Роберто — готовились к походу. Они соорудили сани: привязали нейлоновые помочи к крышке от чемодана из твердого пластика, нагрузили его тем, что могло нам понадобиться в пути. Мы взяли нейлоновые чехлы от кресел, которые использовали в качестве одеял, снегоступы Фито, бутылку для воды и много чего еще. Роберто сделал рюкзаки: он связал штанины брюк, просунул лямки, чтобы можно было надевать их на спину. В «рюкзаки» мы положили снаряжение и оставили место для мяса, которое уже нарезали и пока оставили в снегу. Мы все следили за погодой — ждали первых признаков весны.

Мы решили взять в наш отряд Антонио Визинтина — мы его звали Тинтином. Мускулистый, широкоплечий, он был силен как бык, и темперамент у него был соответствующий. Тинтин мог быть таким же упрямым, как Роберто, и я боялся, что в горах эти двое доставят нам немало неприятностей, но с Тинтином договориться было проще, чем с Роберто, — в нем не было эгоизма, и поучать других он не стремился. Меня радовало то, что, если в поход отправятся пятеро, а не четверо, у нас будет больше шансов, что до цели доберется хотя бы один. Но, получив нового члена команды, мы потеряли одного из старых: у Фито начался геморрой, в горы его посылать было нельзя, поэтому было решено, что он останется в лагере, а мы отправимся вчетвером.

День нашего похода приближался, и, хотя настроение у нас было на подъеме, физическое состояние некоторых из нас внушало серьезные опасения. Кохе Инсиарте был слабее всех. Он был давнишним болельщиком «Старых христиан», и, когда мы укладывались спать, он всегда устраивался в самом теплом местечке, но он был такой обаятельный, что это никого не раздражало. У Кохе был веселый нрав. Даже в самые грустные минуты ему удавалось поддерживать наш дух.

Кохе до последнего отказывался есть человечину, он чудовищно исхудал, его организм уже не мог сопротивляться болезни. У него была повреждена нога, рана загноилась, и все ноги покрылись волдырями.

Рою Харли было и того хуже. Он тоже не мог заставить себя есть человечину, и скоро от него остались кожа да кости. Он еле передвигал ноги. Он находился на грани истерики, вздрагивал, услышав малейший шум, плакал по самым пустячным поводам.

Многие из наших друзей ослабли, особенно Мончо Сабелла, Артуро Ногуэйра и Рафаэль Экаваррен. Но Рафаэль не утратил бойцовского духа. А вот Артуро совсем притих.

— Как ты себя чувствуешь, Артуро? — спросил я.

— Мне очень холодно, Нандо, — ответил он. — Боли почти нет. Я просто не чувствую ног. И дышать тяжело. — Голос у него был тихий, но глаза сверкали. Я наклонился к нему. — Я чувствую, что становлюсь все ближе к Господу. Я чувствую его любовь, Нандо. Эта любовь настолько безгранична, что мне хочется плакать.

— Надо держаться, Артуро.

— Думаю, мне недолго осталось, — сказал он. — Меня так и тянет к Нему. Скоро я увижу Господа и узнаю ответы на все наши вопросы.

— Принести тебе воды, Артуро?

— Нандо, я хочу, чтобы ты запомнил одну вещь: даже здесь, в этом кошмаре, наша жизнь имеет смысл. Даже если мы отсюда не выберемся, мы все равно можем любить наших близких и друг друга. Даже здесь стоит жить.

Он говорил об этом серьезно и даже торжественно. Я молчал — боялся, что, если заговорю, мой голос дрогнет.

— Расскажи моим родным, как я их люблю, хорошо? — попросил он. — Все остальное для меня уже не важно.

— Ты сам им это скажешь, — ответил я.

Артуро только слабо улыбнулся:

— Я уже готов, Нандо. Я покаялся перед Господом. Душа моя чиста.

— Ты ли это, Артуро? — рассмеялся я. — Ты же не верил в Господа, который отпускает грехи.

Артуро посмотрел на меня и грустно усмехнулся:

— Перед смертью на все смотришь иначе.

Всю первую неделю ноября Артуро слабел и словно отдалялся от нас. Его лучший друг Педро Альгорта не отходил от него: давал ему пить, согревал его, как мог, молился с ним вместе.

Однажды ночью Артуро тихо заплакал. Педро спросил, отчего он плачет, и Артуро сказал:

— Я плачу, потому что я уже совсем близко от Господа.

На следующий день у него началась лихорадка, и двое суток он был в бреду и лишь изредка приходил в сознание. В его последнюю ночь мы переложили его из гамака на пол, чтобы он мог спать рядом с Педро, и под утро Артуро Ногуэйра, один из самых отважных людей, кого я когда-либо знал, тихо скончался на руках своего лучшего друга.

Утром 15 ноября Нума, Роберто, Тинтин и я стояли у самолета и смотрели на долину, которая простиралась на восток. Мы были готовы к походу. Хоть Нума и пытался это скрыть, я видел, что ему очень тяжело. После лавины он заставлял себя есть, но, как и Кохе, мог проглотить всего несколько крохотных кусочков — больше его желудок не принимал. За несколько ночей до этого кто-то случайно наступил ему на ногу. На ноге тут же появился огромный синяк. Когда Роберто увидел, как опухла нога, он посоветовал Нуме никуда не ходить. Нума уверил Роберто, что беспокоиться не о чем, и отказался оставаться в лагере.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил я его, когда мы взяли вещи и попрощались с остальными.

— Пустяки, — сказал Нума. — Нога почти не болит.

Мы начали спускаться вниз по склону. Было прохладно, но ветерок дул слабый. Я с недоверием относился к идее идти на восток, но все равно был рад наконец покинуть наш лагерь. Поначалу мы шли довольно быстро, но где-то через час небо потемнело, резко похолодало и поднялась метель.

Понимая, что дорога каждая минута, мы зашагали назад, и только успели забраться в самолет, как начался настоящий буран. Мы с Роберто отлично понимали, что, разразись буран двумя часами позже, и в живых мы бы не остались.

Такого бурана за все время, которое мы провели в Андах, еще не было. Мы оказались запертыми в самолете на два долгих дня. Роберто все больше беспокоила нога Нумы. Ран было две, и обе они раздулись, как бильярдные шары. Роберто обрабатывал раны, но стало ясно, что в поход Нума идти не может.

— Тебе придется остаться, — сказал Роберто.

И впервые за все время Нума вспылил.

— С ногой у меня все в порядке, — заявил он. — Я не останусь в лагере!

Роберто взглянул на Нуму и сказал твердо и сурово:

— Ты слишком слаб. Ты будешь нас тормозить. Взять тебя мы не можем.

— Нандо, хоть ты скажи! — обратился ко мне Нума. — Я все выдержу. Не оставляйте меня.

Я покачал головой:

— Извини, Нума. Я согласен с Роберто. Тебе не надо никуда идти.

Все остальные с нами согласились. Я видел, он очень хочет уйти с нами, но надеялся, что у него хватит выдержки.

Наконец 17 ноября выдалось ясное, спокойное утро. Роберто, Тинтин и я без лишнего шума собрались и снова отправились в путь.

Я шагал и слышал только, как хрустит у меня под ботинками снег. Роберто, который тащил сани, вырвался вперед, и часа через полтора раздался его крик.

Он стоял на снежном холме и показывал на что-то. Подойдя поближе, мы поняли, что метрах в пятистах от нас лежит хвост «фэрчайлда».

Добрались мы до него за несколько минут. Повсюду валялись чемоданы, а в них — настоящие сокровища: носки, свитера, теплые брюки. Мы с радостью сорвали с себя вонючие лохмотья и переоделись в чистое.

В обломках самолета мы нашли еще чемоданы с одеждой. А также ром, коробку шоколада, немного сигарет и фотоаппарат с пленкой. Кухонный отсек самолета располагался в хвосте, так что мы нашли пирожки с мясом, которые немедленно съели, и заплесневелый сандвич — его мы оставили на потом.

Мы так обрадовались свалившемуся на нас богатству, что чуть не забыли про батареи для радиостанции, о которых нам говорил Карлос Рок. Мы довольно быстро их обнаружили. Они оказались больше, чем я рассчитывал. Еще мы нашли несколько ящиков из-под кока-колы, из которых развели костер. Роберто поджарил немного мяса, и мы быстро его съели. С сандвича мы соскребли плесень и съели тоже. Когда спустилась ночь, мы расстелили в багажном отсеке одежду из чемоданов и улеглись спать.

Роберто поколдовал с проводами, свисавшими со стен, подсоединил батареи к лампочке, и впервые за все это время мы после захода солнца наслаждались светом. Мы почитали журналы, оказавшиеся в багаже, и я сделал несколько снимков Роберто и Тинтина. Я решил, что, если мы умрем, может, кто-то найдет фотоаппарат и проявит пленку, и тогда наши родные узнают, что мы некоторое время еще продержались. Почему-то для меня это было важно.

В багажном отсеке было просто роскошно — просторно, тепло, можно было вытянуть ноги и устроиться поудобнее, и скоро меня потянуло в сон. Роберто выключил свет, мы закрыли глаза и провалились в настоящий сон — впервые за все время после катастрофы.

Утром шел снег, но через пару часов небо прояснилось, стало припекать солнце. В полдень мы устроили привал в тени одной из скал. Мы съели мясо, растопили снег, но сил идти дальше не было, и мы решили остаться здесь на ночлег.

На закате температура упала. Мы укутались одеялами, зарылись в снег, но укрыться от холода не смогли. Стужа пробирала до самых костей, и мне казалось, что в жилах стынет кровь. Мы поняли, что если лечь в обнимку, то тот, кто в середине, может хоть немного согреться. Мы всю ночь менялись местами и смогли продержаться до рассвета. Утром, выбравшись из своей берлоги, грелись в первых лучах солнца и удивлялись тому, что пережили эту ночь.

— Второй такой ночи нам не вытерпеть, — сказал Роберто. Он смотрел на восток: горы казались больше и дальше от нас, чем мы рассчитывали.

— По-моему, эта долина на запад не приведет. Мы только углубляемся в горный массив.

— Может, ты и прав, — сказал я. — Но остальные на нас рассчитывают. Думаю, нам надо пройти еще немного.

— Нет смысла! — отрезал он. — И какой прок будет остальным, если мы погибнем?

— Что ты предлагаешь?

— Давай погрузим батареи на сани и отвезем их к самолету. Мы можем наладить радиостанцию.

Я не верил ни в радиостанцию, ни в поход на восток, но я сказал себе, что мы должны проверить все возможные способы. Мы собрали вещи и вернулись к хвосту самолета.

Мы вытащили батареи и поставили их на сани, сделанные из крышки чемодана. Но когда Роберто взялся за веревку, оказалось, что сани под тяжестью батарей утопают в снегу.

— Черт возьми, они слишком здоровые, — сказал он. — До самолета нам их не дотащить.

— На себе мы их тоже не унесем, — сказал я.

— Не донесем, — согласился Роберто. — Давай возьмем радиостанцию из «фэрчайлда» и принесем сюда. Захватим с собой Роя. Он может ее подсоединить.

Мне эта идея не понравилась. Я был уверен, что радио починить не удастся, и опасался, что это отвлечет нас от главной задачи. Выход был только один — идти на запад, в горы.

— Боюсь, мы потеряем слишком много времени, — сказал я.

— Ты со всем будешь спорить? — возмутился Роберто. — Радио может нас спасти.

— Хорошо, — сказал я. — Я вам помогу. Но если радио не заработает, мы пойдем в горы. Договорились?

Роберто кивнул. Мы провели еще пару ночей в багажном отсеке, а потом пустились в обратный путь. Спускаться со склона было легко, но как только нам пришлось подниматься в гору, сразу же сказалось наше истощение. В некоторых местах подъем был крутой, к тому же мы увязали по пояс в снегу. Я задыхался, все тело ныло, и каждый раз, пройдя несколько шагов, я вынужден был отдыхать. Спустились мы за пару часов, а вот назад шли в два раза дольше.

До самолета мы добрались к полудню, и нас встретили без особой радости. Мы отсутствовали шесть дней, и наши друзья надеялись, что мы уже вышли к людям. С нашим возвращением их надежды на скорое спасение рухнули. Но не только это было причиной их уныния. Умер Рафаэль Экаваррен.

Он был для нас олицетворением смелости и упорства, и, когда умер даже этот сильный духом человек, мы поняли, что горы рано или поздно заберут нас всех. Со смертью Рафаэля многим стало казаться, что Бог забыл о нас.

Вечером Роберто объяснил, почему мы вернулись:

— На восток идти бессмысленно. Этот путь ведет только дальше в горы. Но мы нашли хвостовую часть самолета и багаж. Мы принесли всем теплую одежду. И сигареты. А еще мы нашли батареи.

И Роберто рассказал про свой план починки радиостанции. Все решили, что попробовать стоит, но энтузиазма никто не проявил. Я понимал, что люди теряют надежду, и не мог их винить. Мы настрадались, и никаких перспектив у нас не было. Нам казалось, что мы стучимся в закрытые двери.

На следующее утро мы с Роберто стали вынимать радио из приборной доски в кабине пилотов. Мы поняли, что радио состоит из двух частей — одна закреплена на приборной доске, а вторая вставлена в углубление в багажном отсеке. Деталь с приборной доски мы сняли легко, вторая же сидела плотно, и нам пришлось повозиться. Мы ковыряли ее железками, пытаясь открутить винты с передатчика. Наконец, когда нам удалось его вынуть, я понял, что наши старания были напрасны. Из каждой детали торчало множество проводов.

— Carajo! Сам черт не разберет, куда какой провод идет! — воскликнул я в сердцах.

Роберто, не обращая на меня никакого внимания, пересчитал провода на каждой детали.

— Из этой штуки выходит шестьдесят семь проводов, — сообщил он. — И из передатчика тоже шестьдесят семь.

— А какой с каким соединяется? — спросил я.

— Видишь маркировку? — сказал он. — У каждого провода она своя.

— Ох, Роберто, не знаю… Мы столько провозились, а ведь неизвестно, работает радио или нет.

Роберто сердито посмотрел на меня:

— Это радио может нас спасти! Мы должны попробовать его починить — прежде чем полезем в горы.

— Ну хорошо, хорошо, — попытался успокоить его я. — Давай позовем Роя, пусть посмотрит.

Рой осмотрел радио и хмуро покачал головой.

— Вряд ли удастся его наладить, — сказал он.

— Мы его наладим! — заявил Роберто. — Ты его наладишь!

— Я не могу! — закричал Рой. — Это очень сложная штука. Я никогда такой раньше не видел.

— Держи себя в руках, Рой, — сказал Роберто. — Мы отнесем это радио к хвосту самолета. Ты пойдешь с нами. Мы починим радио и свяжемся с теми, кто нас спасет.

Рой посмотрел на него с ужасом.

— Я не могу туда идти! — заорал он. — Я слишком слаб. Ты только посмотри на меня! Я не доберусь туда.

— Доберешься. Другого выхода нет, — строго сказал Роберто.

Рой насупился и заплакал. Мысль о том, что придется покинуть самолет, его пугала, и все последующие дни он объяснял, что не может никуда идти. Фито и его братья были тверды, говорили, что Рой обязан помочь остальным. Они даже заставляли его тренироваться — ходить вокруг самолета. Рой нехотя подчинялся, но несколько раз начинал плакать прямо на ходу.

Рой не был трусом. Я видел, как он играл в регби, знал, как он жил раньше. В первые дни после катастрофы он помогал Марсело, вместе с ним строил стену, которая спасла нас от стужи. Если бы Рой вовремя не нашелся во время лавины, мы бы все оказались погребены под снегом навсегда. Но он был слишком юн, испытания вымотали его, и нервы не выдерживали. Когда он стал умолять меня не брать его в поход, я даже не смотрел ему в глаза.

— Мы скоро отправимся в путь, — сказал я твердо. — Так что готовься.

Роберто несколько дней изучал радиостанцию. А я тем временем все больше беспокоился о Нуме. С тех пор как мы исключили его из участников похода, он почти все время молчал. Есть он отказывался и быстро терял вес, а раны у него на ноге гноились все сильнее. Но больше всего меня пугал его потухший взгляд.

Как-то вечером я сел рядом с ним и попытался его приободрить:

— Нума, прошу тебя, съешь хоть кусочек. Ради меня. Мы скоро снова пойдем к хвосту самолета. Мне бы очень хотелось знать, что ты начал есть.

— Не могу, — помотал головой он. — Для меня это невыносимо.

— Для нас всех это невыносимо, — сказал я, — но ты должен это сделать. Помни, что теперь это просто мясо.

— Я ел только для того, чтобы набраться сил перед походом. И теперь мне и заставлять себя незачем.

— Не сдавайся, — сказал я. — Держись. Мы выберемся отсюда!

— Нандо, я слишком слаб. Я даже на ноги встать не могу. Долго я не протяну.

— Не говори так, Нума. Ты не умрешь.

— Ничего страшного в этом нет, Нандо, — вздохнул он. — Я вспомнил всю свою жизнь и могу умереть хоть завтра. В моей жизни уже хватило хорошего.

Я засмеялся:

— Точно так же говорил Панчито. И жил именно так. У него было много прекрасного в жизни, много веселья, много девушек.

— Может, поэтому Господь и забрал его к себе, — сказал Нума. — Чтобы и нам хоть немного девушек досталось.

— Нума, у тебя будет масса девушек. Но для того, чтобы выжить, ты должен есть. Я очень хочу, чтобы ты выжил.

Нума улыбнулся и кивнул.

— Постараюсь, — пообещал он.

Но когда стали раздавать мясо, он снова отказался есть.

Мы вышли на следующее утро, в восемь часов, и быстро спустились по склону. Когда мы подходили к хвосту, я увидел красную кожаную сумочку и тут же узнал ее. Это была мамина сумочка. Внутри я нашел губную помаду — ею можно было смазать потрескавшиеся губы, немного конфет и набор ниток и иголок. Все это я засунул в рюкзак.

До хвоста самолета мы добрались за два часа.

В первый день мы отдыхали. Рой и Роберто пытались разобраться с радиостанцией, подсоединяли его к батарее, но каждый раз провода у них начинали дымиться. Роберто ругался, кричал на Роя, и все начиналось заново.

Днем теперь было теплее, и снег около хвоста самолета быстро таял. Чемоданы, которые еще недавно лежали в сугробах, теперь оказались почти что на земле. Мы с Тинтином их осмотрели и нашли две бутылки рома. Одну мы открыли и сделали по нескольку глотков.

— Вторую трогать не будем, — сказал я. — Она пригодится, когда мы пойдем в горы.

Тинтин кивнул. Мы оба понимали, что радиостанцию починить не удастся, но Роберто с Роем трудились не покладая рук. Они провозились целый день и следующее утро. Мне не терпелось начать готовиться к походу в горы.

— Роберто, как ты думаешь, вам еще долго? — спросил я.

Он раздраженно глянул на меня.

— Сколько нужно, столько и будем работать, — огрызнулся он.

— У нас мало еды, — сказал я. — Мы с Тинтином сходим, принесем еще.

— Вот и идите, — проговорил Роберто. — Вы нам здесь не нужны.

Мы с Тинтином отправились в обратный путь.

Под вечер мы добрались до самолета.

— Мы пришли за мясом, — объяснил я. — Остальные возятся с радио.

Фито нахмурился.

— Запасы на исходе, — сказал он. — Мы пытались найти тела тех, кто погиб под лавиной, но снег слишком глубокий. Мы даже несколько раз поднимались вверх по склону — за телами, которые нашел отряд Густаво.

— Не волнуйся, — ответил я. — Мы с Тинтином будем копать снег.

— Как идут дела с радио?

— Знаешь, я не верю, что оно заработает.

— У нас мало времени, — сказал Фито. — Еды надолго не хватит.

— Надо идти на запад. Это наш единственный шанс. И идти надо как можно скорее.

— Роберто тоже так думает?

— Понятия не имею, что он думает, — сказал я. — Ты же знаешь Роберто. Он делает то, что хочет.

— Если он откажется, я пойду с тобой, — пообещал Фито.

Я улыбнулся:

— Фито, ты смельчак. Только ты и ста метров не пройдешь. Нет, надо уговорить Роберто идти на запад.

Мы с Тинтином пробыли у самолета два дня, откапывали тела, заваленные снегом. Потом Фито с братьями нарезали для нас мяса. Немного отдохнув, мы с Тинтином снова отправились к Роберто и Рою.

К хвостовой части мы добрались днем. Роберто с Роем по- прежнему возились с радиостанцией. Они вроде бы все подсоединили правильно, но, когда подключили ее к батарее, был слышен только шум. Рой считал, что повреждена антенна, поэтому он соорудил новую, из медной проволоки. Но лучше от этого не стало. Тогда Рой подсоединил проволоку к маленькому транзистору, который принес с собой. Ему удалось поймать какую-то волну. Сначала играла музыка, а затем начались новости, и мы узнали, что Уругвай посылает специально оборудованный «Дуглас С-47» искать пропавший в Андах самолет.

Рой завопил от радости. Роберто, расплывшись в улыбке, повернулся ко мне.

— Нандо, ты слышал? Нас ищут!

— Ты особо не надейся, — сказал я. — Помнишь, Густаво говорил, что с горы «фэрчайлд» кажется крохотной точкой. Никто не знает, где именно мы находимся. Поиски могут продолжаться несколько месяцев.

— Надо придумать, как подать им знак, — сказал Роберто.

Он велел нам собрать чемоданы и выложить на снегу в форме креста.

Когда мы закончили, я спросил Роберто про радио.

— Вряд ли мы сумеем его настроить, — сказал он. — Надо возвращаться к самолету.

— И готовиться к походу на запад, — напомнил ему я.

Роберто рассеянно кивнул и отправился собирать вещи.

Тинтин подошел ко мне и показал кусок ткани.

— Этой штукой обернуты все трубы, — сказал он. — Может, это нам как-нибудь пригодится?

Я пощупал ткань. Она была легкая и прочная, с одной стороны ворсистая, с другой гладкая.

— Может, попробуем нашить ее на одежду? — сказал я. — Для тепла.

Тинтин кивнул, и мы отправились в хвост самолета. Сорвали с труб ткань и сложили ее в рюкзаки.

Поздним утром мы отправились в обратный путь. Роберто с Тинтином шли впереди, Рой тащился позади меня. Идти вверх по глубокому снегу было тяжело, и мы часто останавливались передохнуть. Я понимал, что Рой выбивается из сил, и специально замедлял шаг, чтобы он не очень отставал.

Через час я взглянул на небо и с ужасом увидел, как оно потемнело. Тучи висели так низко, что казалось, до них можно дотронуться рукой. И тут они вдруг понеслись по небу с бешеной скоростью. Мы и глазом не успели моргнуть, как налетел ураган — в Андах его называют «белый ветер». За несколько секунд все переменилось. Резко похолодало, снег бил в лицо, ветер срывал одежду. Остальных я не видел и смертельно перепугался.

И тут я услышал сквозь вой бури голос Роберто:

— Нандо! Ты меня слышишь?

— Роберто, я здесь!

Я обернулся. Рой исчез.

— Рой! Ты где?

Ответа не было. Метрах в десяти я разглядел темное пятно и догадался, что Рой упал.

— Рой! — завопил я. — Держись!

Он не шевелился, и я спустился к нему. Он лежал, подогнув под себя ноги и обхватив себя руками.

— Если мы не будем двигаться вперед, мы погибнем! — закричал я.

— Не могу… — пробормотал Рой. — Я и шага сделать не могу.

— Вставай! — кричал я. — Иначе мы все умрем!

Рой посмотрел на меня.

— Прошу тебя, оставь меня, — захныкал он. — Я не могу идти.

Я стоял над Роем, и ветер дул с такой силой, что я едва держался на ногах. Мы оказались в такой круговерти, что я не понимал даже, в какую сторону нам двигаться. Добраться до самолета я мог только по следам Роберто и Тинтина, но их быстро заносило снегом. Я понимал, что ждать нас они не будут — им нужно было как-то выжить самим, и я понимал, что каждую секунду теряю драгоценное время.

Либо я оставлю его, либо погибну, думал я. Смогу ли я так поступить? Смогу ли бросить его? Я развернулся и пошел вверх по склону.

Я шел и думал о Рое. Скоро ли он потеряет сознание? Долго ли будет страдать? Я отошел от него всего на несколько метров, а сам так и видел его, скрючившегося, жалкого, на снегу. Я испытывал презрение к нему, к его слабости. Позже все предстало в другом свете. Рой не был слабаком. Он держался до последнего. Многие годы спустя я понял: меня раздражало в нем то, что присутствовало и во мне самом. Я знал: в глубине души я такой же. Его искаженное гримасой страдания лицо меня злило, потому что я сам чувствовал то же отчаяние. Думая о Рое, замерзавшем в снегу, я думал и о том, скоро ли сдамся я сам. Когда, в каком месте моим силам придет конец?

Вот почему я злился: Рой показал мне мое же будущее, и за это я его ненавидел.

Разумеется, тогда я об этом не думал. Тогда я действовал, подчиняясь лишь инстинктам, и, представляя себе, как Рой рыдает в снегу, я исходил злобой — накопилось раздражение, которое я испытывал к нему последние несколько недель. Я был ослеплен яростью, и, сам не понимая, как это произошло, я ринулся по склону назад. Добравшись до Роя, я пнул его ногой под ребра. Он завопил от боли.

— Сукин ты сын! — заорал я. — А ну вставай! Давай подымайся, или я придушу тебя, ублюдок!

Из моей души словно изливался весь яд, накопившийся за время, проведенное в горах. Я осыпал Роя всеми обидными словами, оскорблял его, как мог. Рой плакал и кричал, но все же поднялся на ноги. Я подтолкнул его вперед с такой силой, что он чуть не упал. Но я продолжал толкать его вверх по склону.

Мы прорвались сквозь буран. Рой безумно страдал, да и мои силы были на исходе. Я задыхался, ветел бил в лицо, я заходился кашлем. Каждый шаг давался с неимоверным усилием. Рой шел впереди, и я толкал его в спину.

Через пару сотен метров Рой повалился вперед, и я понял, что он обессилел окончательно. И тут сердце мое смягчилось.

— Подумай о своей матери, Рой, — прошептал я ему на ухо. — Если хочешь ее увидеть, надо терпеть.

Рот у него был приоткрыт, глаза закатились — он терял сознание, но все-таки смог кивнуть: да, я буду бороться. Он был удивительно смелым человеком, и, когда я вспоминаю Роя, я понимаю, что в те минуты он был настоящим героем.

Он прислонился ко мне, и мы пошли вместе. Он старался как мог, но вскоре мы подошли к слишком крутому месту. Рой спокойно взглянул на меня — он знал, что этот подъем ему не преодолеть. Я разгреб снег, чтобы было поудобнее идти, обхватил Роя за талию и, собрав последние силы, приподнял его и понес вверх.

Теперь к нашему самолету я шел, руководствуясь одной лишь интуицией. Меня мучила мысль, что я сбился с пути и иду не в том направлении. Но наконец, уже в сумерках, я разглядел сквозь снег силуэт самолета, и это меня приободрило. Мы добрались до лагеря. Кто-то подхватил Роя, и мы заползли в самолет. Роберто с Тинтином лежали на полу, и я рухнул с ними рядом. Меня била дрожь, все мышцы болели. Я устроился поудобнее и заснул. Проспал я мертвым сном несколько часов кряду.

Проведя несколько дней вдали от лагеря, я видел теперь все в ином свете, и ужас нашего положения меня поразил. Этот ужас был обыденностью нашей жизни. Перед самолетом высилась груда костей, на крыше самолета сушились полоски жира. Тела Лилианы, моих мамы и сестры лежали в неприкосновенности, и я был очень благодарен своим друзьям — даже на грани голодной смерти они держали слово. Горы подвергли нас страшным испытаниям, мы все сильно изменились. Но, несмотря ни на что, мы оставались верными друзьями, и честь не стала для нас пустым словом. Анды могли нас сломить, но мы держались, мы были вместе, мы оставались командой. Горам не удалось поработить наши души.

Когда наступил декабрь, мы стали всерьез готовиться к походу на запад. Тинтин, Роберто и я собирали снаряжение со смешанным чувством ужаса и радости. Теперь мы понимали, что нас поджидают по крайней мере две опасности. Во-первых, в горах разреженный воздух, поэтому будет трудно дышать. Во- вторых, спать нам придется на холоде. Нужно было придумать, как спастись от стужи.

И тут нам очень помогли куски материи, которой были обернуты трубы в хвостовой части самолета. Мы их засовывали между одеждой, и они отлично защищали нас от холода. Мы усиленно размышляли, как можно согреться в походе, и сообразили, что, сшив вместе куски ткани, мы получим отличное одеяло. А если сложить его пополам, выйдет настоящий спальный мешок — как раз на нас троих.

За спальный мешок взялся Карлитос. В детстве мать научила его шить, и, взяв иголки и нитки, которые я нашел в сумке моей мамы, Карлитос приступил к работе. Задача была не из легких — все швы должны были быть очень прочными. Он научил шить еще нескольких ребят, но у них дело не очень ладилось.

В середине первой недели декабря спальный мешок был готов. Наше снаряжение было собрано, запасы мяса подготовлены, и все понимали, что нам пора отправляться в путь. Один только Роберто находил то одну причину для задержки, то другую. Сначала он говорил, что спальный мешок недостаточно крепок. Затем заявил, что не может уйти сейчас, когда Кохе и Рой так нуждаются в медицинском уходе. Наконец объявил, что недостаточно отдохнул и ему нужно еще несколько дней — собраться с силами.

— Так больше продолжаться не может, — заявил я. — Ты же понимаешь, что нам пора.

— Мы скоро пойдем, — ответил он. — Но надо подождать, пока погода наладится.

— Я устал ждать, — тихо сказал я.

— Я же сказал, пойдем, когда установится погода.

Я пытался сдержаться, но враждебность Роберто вывела меня из себя.

— Ты оглянись вокруг! — заорал я. — У нас кончается еда. Наши друзья умирают! Кохе бредит по ночам. Рой совсем исхудал — кожа да кости. Хавьер еле держится, Мончо, Альваро и Бобби тоже очень ослабли. Да ты на нас посмотри! Пока мы хоть на ногах стоим, надо идти в горы!

— Вот что я тебе скажу, Нандо! — вскинулся Роберто. — Ты помнишь, как два дня назад мы попали в пургу? Если бы она застала нас в горах, мы бы наверняка погибли.

— Нас и лавина может погубить, — сказал я. — И в ущелье мы можем свалиться. Риск всегда был и будет, Роберто, но ждать больше нельзя! — И я добавил: — Я ухожу утром 12 декабря. Если вы не будете готовы, я пойду без вас.

Девятого декабря мне исполнилось двадцать три года. Вечером друзья выдали мне одну из сигар, что мы нашли в багаже.

— Мы хотели подарить тебе «рунта дель эста», — пошутил Карлитос, — но и это неплохая гаванская сигара.

— В качестве сигар я теперь плохо разбираюсь, — ответил я и, пыхнув разок сигарой, закашлялся. — Чувствую только, что дым теплый.

Утром 11 декабря Нума впал в кому. Днем он умер. Нума был одним из лучших. Он был благороден, чуток и никогда не сдавался, какие бы страдания ему ни приходилось терпеть.

Я смотрел на своих друзей и думал, что родные вряд ли бы их узнали. Исхудавшие лица, запавшие щеки, ввалившиеся глаза… Многие едва держались на ногах. Жизнь уходила из них по капле. Столько смертей нам пришлось пережить, столько наших товарищей погибло во цвете лет. Пора было наконец принять решение. Роберто я нашел снаружи, у самолета.

— Все готово, — сказал я ему. — Мы с Тинтином можем выступать в поход. Утром отправляемся. Ты идешь с нами?

Роберто взглянул на горы. Я видел, что он потрясен смертью Нумы так же, как и все мы.

— Да, — ответил он, — я готов. Пора в поход.

8. Поединок со смертью

Наконец в иллюминаторах забрезжил первый утренний свет. Я не спал уже несколько часов. Я встал и начал готовиться к походу. Оделся для гор я еще с вечера. Рубашка-поло и женские брюки, которые я нашел в чьем-то чемодане — наверное, в чемодане Лилианы. После двух месяцев в горах я влез в них безо всякого труда. Поверх брюк три пары джинсов, на поло — три свитера. Я надел четыре пары носков и теперь еще обернул ноги пластиковыми пакетами, чтобы не промокали. Я сунул ноги в изношенные спортивные туфли, затянул потуже шнурки. На голове у меня была шерстяная шапка, а поверх нее — капюшон, который я срезал с пальто Сюзи. Одевался я очень тщательно — словно совершал магический обряд. Сознание работало удивительно четко, и я как будто видел себя со стороны.

Я взял в руки алюминиевую палку, надел рюкзак. Там были запас мяса и всякие полезные мелочи — тряпки, которыми можно было обернуть руки, помада для потрескавшихся губ.

Роберто тоже закончил одеваться. Мы молча кивнули друг другу. Я надел часы Панчито и вслед за Роберто вышел из самолета. День выдался отличный — ветер был слабый, небо ясное.

Когда настала пора уходить, Карлитос шагнул к нам, и мы обнялись. Он радостно улыбался, голос звучал бодро.

— У вас все получится! — сказал он. — Храни вас Господь!

Мне больно было думать о том, что наш безнадежный поход был для него единственным шансом выжить. Мне хотелось закричать: «Что я делаю, Карлитос? Я же боюсь до чертиков!» Но я не дал чувствам взять верх. Я просто протянул ему красный башмачок — башмачки моя мама купила в Мендосе для моего новорожденного племянника.

— Сохрани его, — попросил я. — А второй останется у меня. Когда я за тобой вернусь, башмачков снова будет пара.

Остальные тоже обнялись на прощание. Все глядели на нас с надеждой. Мне трудно было смотреть им в глаза. Ведь именно я утверждал, что до Чили можно добраться пешком. Многие считали меня оптимистом. Но я-то знал, что меня гонит вперед отчаяние. Так человек бросается с крыши горящего здания. Мне всегда хотелось узнать, о чем думают люди в такие минуты. Неужели логика подсказывает им, что пора полетать? Тем утром я получил ответ. Я отвернулся от Карлитоса, чтобы он не заметил, насколько я растерян и напуган. Взгляд мой упал на снежный холм, под которым лежали мои мать и сестра.

— Нандо, ты готов?

Роберто и Тинтин уже ждали меня. Склоны гор переливались в солнечном свете. Я напомнил себе, что эти суровые вершины преграждают мне путь домой, к отцу, что пора идти.

Я снова взглянул на могилу и повернулся к Карлитосу.

— Если у вас кончится еда, — сказал я, — откопайте тела мамы и Сюзи.

Карлитос на мгновение потерял дар речи.

— Только в крайнем случае, — наконец выговорил он.

— Нандо, — позвал меня Роберто. — Пора!

— Я готов, — сказал я.

Мы помахали на прощание друзьям и отправились в горы.

Мы шли по леднику к ближайшему склону. Нам казалось, мы представляем, какие опасности нас подстерегают.

Но мы не знали, что высотомер «фэрчайлда» ошибался. Катастрофа произошла на высоте 4000 метров, а не 2400. Не знали мы и того, что гора, которую мы собирались покорить, была одной из самых высоких в Андах — почти 5600 метров. Взойти на нее было бы трудно даже опытным альпинистам. Да и они пошли бы на вершину только со специальным снаряжением — со страховочными тросами, ледорубами, крючьями. У них были бы влагонепроницаемые палатки, шипованные ботинки. Они бы пошли в поход на пике физической формы, выбрали бы самый удобный маршрут. Мы шли в обычной одежде, снаряжение у нас было сделано из подручных средств. Мы были истощены, и ни один из нас прежде не бывал в горах. Роберто и Тинтин до катастрофы никогда не видели снега. Если бы мы знали хоть что-то про горы, мы бы понимали, что обречены. Но нам помогло наше же невежество.

Первым делом надо было выбрать путь по склону. Опытные альпинисты тут же приметили бы хребет, тянувшийся до самой вершины всего на километр южнее места катастрофы. Если бы мы дошли до этого хребта, наш путь к вершине был бы куда быстрее и проще. А мы этого хребта даже не заметили. Много дней я смотрел на то место, где солнце садилось за горы, и, решив, что самый короткий путь всегда лучше, мы мысленно проложили маршрут именно по этому вектору. Это была типичная ошибка новичков, и потом нам пришлось долго пробираться по самым крутым и опасным тропам.

Начало, впрочем, было обнадеживающим. Мы шли по довольно плотному снегу, по ровной дороге. Во мне бурлил адреналин, я взял быстрый темп и вскоре обогнал остальных метров на пятьдесят. Но скоро мне пришлось замедлить ход. Склон стал круче, мне не хватало воздуха, я начал задыхаться и через каждые несколько шагов останавливался передохнуть.

Вскоре нам пришлось пробираться через глубокие сугробы.

— Давайте наденем снегоступы! — крикнул я.

Роберто и Тинтин согласно кивнули. Мы сунули ноги в сооруженные Фито снегоступы. Поначалу они помогали — мы перестали проваливаться в снег. Но нам приходилось слишком широко расставлять ноги. Настроение у меня упало. Мы уже почти лишились сил, а поход только-только начался.

Гора стала еще круче, и снега на склонах стало меньше. Мы с радостью сняли снегоступы и продолжали восхождение. Днем мы поднялись так высоко, что стала кружиться голова.

Я посмотрел вниз, на самолет. Отсюда он казался крохотным пятнышком на снегу, совершенно неуместным в этом белом безмолвии. Да и мы со своими страданиями, со своей борьбой за жизнь были здесь неуместны. Человек только нарушал покой и тишину этих мест. Мы нарушили устоявшееся за долгие столетия равновесие, и горы должны были его восстановить. Это чувствовалось в морозной тишине вокруг. Гора словно хотела, чтобы здесь снова все замерло раз и навсегда.

Мы поднялись метров на семьсот и находились теперь на высоте около 3600 метров над уровнем моря. Голову мою железными тисками сковала боль, пальцы распухли, ноги перестали слушаться. Я задыхался так, будто пробежал марафон, но сколько бы я ни глотал воздух, легкие никак не наполнялись. Мне казалось, что я дышу сквозь плотную ткань.

Высотная болезнь начинается где-то на высоте три тысячи метров, сопровождается головной болью, усталостью, головокружением. На высоте четыре тысячи метров может начаться отек мозга и легких. Специалисты советуют не подниматься в день больше чем на 350 метров, чтобы организм успевал приспособиться, а мы за первое утро поднялись на целых семьсот метров и упорно продолжали идти дальше, хотя наши тела требовали отдыха.

После пяти-шести часов пути вершина не стала ближе. Я смотрел на мрачную гору впереди и понимал, что мы поставили перед собой невыполнимую задачу.

Меня охватил страх, хотелось рухнуть на колени и не двигаться с места. И тут я услышал у себя в голове спокойный голос: «Тебя пугают расстояния. Выбери цель поближе и иди к ней». Я сообразил, что надо делать. Недалеко от меня лежал большой камень. Я решил забыть про вершину и идти к камню. А когда добрался до него, выбрал следующую цель.

Так я шел несколько часов, ориентируясь то на скалу, то на тень, то на сугроб. И думал только о расстоянии между собой и выбранным объектом. Я слышал только собственное дыхание и скрип шагов по снегу. Я впал в транс и шел, шел, шел. Время растворилось, расстояния исчезли. Я держал этот темп довольно долго, но, когда очень уж оторвался от Роберто и Тинтина, они стали звать меня. Я подождал их на довольно ровной площадке, где смог отдохнуть. Когда они меня нагнали, мы немного перекусили.

— Как ты думаешь, мы доберемся до вершины до вечера? — спросил Роберто.

— Наверное, лучше выбрать место для ночлега, — ответил я.

Я взглянул вниз, на самолет, и подумал: интересно, а видят ли нас наши друзья? Понимают ли они, как нам тяжко? Я сейчас не испытывал сочувствия к ним, не чувствовал ответственности за них. Во мне оставались только страх и жажда выжить. Я понимал, Роберто с Тинтином испытывают то же самое, и, хотя я знал, что мы будем сражаться плечом к плечу, гора научила меня понимать и другое: смерть — это противник, с которым каждый встречается один на один.

Пока мы взбирались на гору, пейзаж менялся. Теперь из снега повсюду торчали камни, некоторые были такими огромными, что приходилось их обходить.

Где-то после полудня я наткнулся на крутую скалу, наверху которой оказалась плоская площадка. Если не удастся обойти ее, придется возвращаться. На это потребовалось бы несколько часов, а до захода солнца оставалось не так уж много, каждая минута была на счету. Я оглянулся на Тинтина и Роберто. Они стояли и ждали, что я буду делать. Склон был гладкий, ухватиться не за что, но снег показался мне достаточно плотным. Я решил, что буду зарываться ногами в сугроб, чтобы держать равновесие.

Я стал подыматься, врубаясь в снег носками ботинок и прижимаясь к склону грудью, чтобы не свалиться. Мало-помалу я добрался до вершины и помахал рукой Тинтину и Роберто.

— Идите по моим следам! — крикнул я. — Будьте осторожны, подъем очень крутой.

Я отвернулся и полез дальше. Когда я снова посмотрел вниз, то увидел, что Роберто сумел подняться. Настала очередь Тинтина. Я прошел еще метров тридцать, и тут раздался крик:

— Я увяз! Не могу вылезти!

— Не сдавайся, Тинтин! — крикнул я. — У тебя все получится!

— Я не могу двинуться с места, — отозвался он.

— Все дело в рюкзаке, — сообразил Роберто. — Он слишком тяжелый.

Роберто был прав. Рюкзак тянул Тинтина назад. Он пытался наклоняться вперед, чтобы удержать равновесие, но никто не мог протянуть ему руку, и по его виду я понял, что он долго не продержится. А за ним была расщелина.

— Держись, Тинтин! — заорал я.

Роберто лег на живот и протянул Тинтину руку. Но Тинтин не мог ее ухватить — недоставало нескольких сантиметров.

— Снимай рюкзак! — крикнул Роберто. — Давай его мне.

Тинтин осторожно, боясь потерять равновесие, снял рюкзак и отдал его Роберто. Без груза Тинтин сумел взобраться на площадку и рухнул на снег.

— Я не могу больше идти, — сказал он. — Сил нет. Я на ногах не держусь.

Я понимал, что нужно идти дальше, пока мы не найдем хорошее место для ночлега, поэтому я двинулся вперед, а остальным пришлось идти за мной. Солнце уже заходило за гору, скалы отбрасывали на склон длинные тени. Стало холодать. Меня охватила паника.

Я полез на скалу, чтобы получше оглядеться, но тут моя нога попала в расщелину, и я левой рукой ухватился за валун. Он вроде бы крепко сидел в снегу, но когда я за него взялся, из-под валуна выкатился камень размером с пушечное ядро и полетел вниз.

— Осторожно! — крикнул я товарищам.

Роберто в ужасе отшатнулся — камень просвистел в нескольких сантиметрах от его головы. Он ошарашенно молчал, а потом заорал:

— Сукин сын! Ты что, убить меня хочешь?

Он нагнулся, втянул голову в плечи. Я понял, что он плачет. Когда до меня донеслись его рыдания, мне вдруг показалось, что все безнадежно.

— Пошли вы к черту! — взбесился я. — С меня хватит!

У меня было только одно желание — чтобы все поскорее закончилось. Мне хотелось лечь в снег и лежать в тишине и покое долго-долго. О чем я еще думал, я не помню, но что-то заставило меня идти дальше. И когда Роберто успокоился, мы продолжили путь.

Наконец я нашел впадину под огромным валуном. Солнце весь день обогревало валун, снег подтаял. Впадина была небольшая, но мы могли хоть как-то устроиться здесь на ночь. Мы положили на землю подушки, расстелили поверх спальный мешок. От него теперь зависела наша жизнь, поэтому с мешком, грубо сшитым кусками медной проволоки, мы обращались очень осторожно. Чтобы не порвать его, мы, прежде чем в него залезть, сняли ботинки.

— Ты пописал? — спросил Роберто, когда я полез в мешок. — Мы не можем всю ночь прыгать из мешка и обратно.

Услышав, что Роберто снова стал ворчать, я успокоился. Ворчит — значит, с ним все в порядке.

— А ты пописал? — спросил я. — Не хотелось бы, чтобы ты мочился в мешок.

— Если кто в мешок и помочится, так только ты, — огрызнулся Роберто. — И поаккуратней там своими ножищами!

Когда мы все трое забрались в мешок, то попытались устроиться поудобнее, но земля была очень твердая, а впадина небольшая, так что мы лежали, практически прислонясь спинами к валуну, а ноги наши болтались над расщелиной. Мы очень устали и некоторое время лежали тихо. На иссиня-черном небе сверкали мириады звезд. Казалось, они совсем рядом — только руку протянуть. В другое время в другом месте меня бы потрясла эта дивная картина. Но теперь я видел лишь безжалостную силу природы. Мир показывал мне, как я слаб и никчемен. И как мимолетна моя жизнь.

Я слушал собственное дыхание, напоминая себе, что, пока я дышу, я живу.

Ночью температура резко упала, даже вода в бутылке, которую мы взяли с собой, замерзла. Утром мы выставили окоченевшие ноги на солнце и кое-как отогрелись. А потом поели, собрались и снова тронулись в путь. День снова выдался замечательный.

Мы находились на высоте около пяти тысяч метров, и через каждые метров сто подъем становился все круче. Поэтому мы стали петлять — прямой дороги нам было не осилить. Мы шли по ущельям, которые змеились по горе. Опытные альпинисты знают, что такие ущелья опасны — в них скатываются все камни, падающие с горы, но там был плотный снег, по которому было удобно шагать, а за скалы можно было держаться.

Может, из-за недостатка кислорода мой мозг стал вести себя странно, но мне казалось, что пространство вокруг меня не так уж безучастно. Словно все вокруг настроено против нас. Я понимал, что если не буду сопротивляться, то склон утянет меня вниз. Один неверный шаг, одна ошибка, одно неверное решение — и конец. Чтобы отвлечься от этих мыслей, я снова сосредоточился на ходьбе. Я видел только скалу, к которой шел, только уступ, на который собирался поставить ногу.

Но скоро снова навалились и усталость, и страх, и каждый шаг стал нестерпимой мукой. Не знаю, как мы шли. Меня била дрожь — от холода и изнеможения я почти терял сознание. И вдруг я увидел перед собой скалу, за которой горы дальше не было.

— Вершина! Мы добрались! — закричал я.

Ко мне пришло второе дыхание, и я с новыми силами пошел вперед. Но когда я поднялся к гребню, за ним оказался шельф несколько метров шириной, а за ним по-прежнему вздымалась гора. Это была ложная вершина. Гора подшутила над нами.

Мы весь день шли от одной ложной вершины к другой и задолго до захода солнца нашли удобное место и разбили лагерь.

Роберто пребывал в мрачном расположении духа.

— Если мы будем идти дальше, мы погибнем, — сказал он, когда мы уже лежали в мешке. — Гора слишком высока.

— У нас нет другого пути, кроме как наверх, — сказал я.

— Мы можем вернуться.

— Вернуться и покорно ждать смерти? — пробормотал я.

Он покачал головой.

— Видишь вон там темную линию на склоне? По-моему, это дорога. — Роберто показал на долину, до которой было много километров. — Надо вернуться и пойти по ней. Она наверняка приведет нас куда-нибудь.

Этого я слушать не желал.

— Ты понимаешь, что это километрах в тридцати отсюда? — сказал я. — Если мы доберемся до этой темной линии и окажется, что это всего лишь выступившая на поверхность жила глины, у нас не будет сил вернуться назад.

— Нандо, я уверен, это дорога!

— Может, дорога, а может, и нет, — ответил я. — Мы знаем наверняка только одно: на западе Чили.

— Ты твердишь это уже два месяца, — огрызнулся он. — Мы шеи переломаем, прежде чем туда доберемся.

Мы с Роберто спорили долго, но так ни до чего и не договорились.

Утром я проснулся и увидел, что небо снова ясное.

— С погодой нам повезло, — сказал Роберто.

— Что ты решил? — спросил я. — Пойдешь назад?

— Еще не знаю, — сказал он. — Надо все взвесить.

— Я пойду вверх, — сказал я. — Может, мы скоро доберемся до вершины.

Роберто кивнул.

— Оставьте свои рюкзаки здесь, — сказал Роберто. — Я подожду вас.

Меня пугала мысль о том, что придется идти без Роберто, но назад идти я не собирался. Я подождал Тинтина, и мы вдвоем полезли наверх.

Время тянулось медленно. Ближе к полудню я заметил над скалой голубую полоску неба, и это прибавило мне сил. Я уже видел столько ложных вершин, что не позволял себе надеяться. Но на этот раз, добравшись до гребня, я понял, что достиг вершины.

Не помню, успел ли я обрадоваться в тот момент. Я видел все вокруг — на триста шестьдесят градусов. Видел, как горизонт обрамляет все окружающее, но вокруг меня, вдалеке, были только покрытые снегом горы, такие же крутые и жуткие, как та, на которую я только что взобрался. Я сразу же понял, что пилот «фэрчайлда» жестоко ошибался. Мы не прошли Курико. И были мы вовсе не у западных границ Анд. Наш самолет упал в самом центре горного массива.

Не знаю, сколько я так простоял. Но вдруг я почувствовал жжение в груди и сообразил, что забыл про дыхание. Я стал хватать ртом воздух, ноги мои подкосились, я упал. Я проклинал Бога, ругался на горы. Я столько вытерпел, так горячо надеялся, дал обещания себе и отцу и вот что я получил. Наши близкие так никогда и не узнают, на что мы шли, чтобы вернуться к ним.

В этот момент все мои надежды растворились в разреженном воздухе Анд. Я всегда считал, что жизнь — это естественный процесс, а смерть — это просто конец жизни. Теперь я отчетливо осознавал, что смерть всегда рядом, а жизнь — только короткий сон, игра, в которую дает поиграть смерть, поджидая тебя.

Меня охватило отчаяние, нестерпимо захотелось оказаться рядом с мамой и сестрой, захотелось обнять отца. Любовь к нему согрела мое сердце, наполнила душу радостью. Она поддержала меня. Горы, как бы ни были они сильны, оказались не сильнее моей любви к отцу, они не смогли сокрушить мою способность любить. Сознание у меня прояснилось, и я понял одну простую вещь: смерть — это противник, но противник неживой. Как я это упустил? Почему никто никогда не обращал на это внимания? Любовь — наше единственное оружие. Только любовь может превратить простую жизнь в чудо, только любовь помогает понять, в чем смысл страха и страдания. На краткий миг страхи покинули меня, и я понял, что не позволю смерти командовать мной. Я пойду по этим богом забытым тропам навстречу моим близким с надеждой в сердце. Я буду идти, пока во мне будет теплиться жизнь, и, когда я упаду и умру, я все равно буду ближе к отцу, хоть немного.

Я услышал снизу голос Тинтина.

— Нандо, ты видишь деревья? — спрашивал он.

— Все будет хорошо, — ответил ему я. — Скажи Роберто, пусть поднимется и сам все увидит.

Пока я ждал Роберто, я достал из рюкзака пластиковый пакет и помаду. Я написал помадой на пакете: «Гора Селер» — и сунул пакет под камень. Эта гора была моим врагом, но я назвал ее именем отца. Хоть так я отомстил ей.

Роберто поднялся через три часа. Он огляделся по сторонам и покачал головой.

— Нам конец, — сказал он тихо.

— Должен быть где-то путь между гор, — сказал я. — Видишь, там, вдалеке, две вершины поменьше, те, на которых нет снега? Может, горы там кончаются? Надо идти в ту сторону.

Роберто покачал головой.

— До них километров семьдесят, — сказал он. — Нам такого перехода не одолеть.

— Посмотри вниз, — сказал я. — Видишь долину у подножия горы?

Он кивнул. Долина вилась между гор, по направлению к тем двум вершинам. Там она раздваивалась. Дальше мы ничего разглядеть не могли — мешали горы, но я был уверен, что долина приведет нас куда надо.

— Чили там, — сказал я. — Просто дальше, чем мы думали.

— Это слишком далеко, — нахмурился Роберто. — Нам туда не добраться. И еды у нас мало.

— Мы можем послать Тинтина назад, — ответил я. — С его запасами и с нашими мы протянем дней двадцать.

Роберто снова посмотрел на восток. Я с ужасом подумал о том, что дальше мне придется идти одному.

Под вечер мы вернулись в лагерь. За едой Роберто поговорил с Тинтином.

— Завтра утром мы отправим тебя назад, — сказал он. — Поход оказался более долгим, чем мы предполагали, и нам будут нужны твои припасы. Да и дорога вдвоем быстрее, чем втроем.

Тинтин понимающе кивнул.

Утром Роберто сообщил мне, что пойдет со мной. Мы обняли Тинтина и послали его назад.

— Помни, — сказал я ему на прощание, — мы будем все время двигаться на запад. Если прилетят спасатели, пошлите их за нами.

Весь день мы отдыхали — готовились к предстоящему переходу. Под вечер мы немного поели и залезли в спальный мешок. Солнце садилось за горы, такой потрясающий закат я наблюдал в Андах впервые. Горы были залиты золотистым светом, а небо сияло багровым и лиловым. Я подумал, что мы с Роберто, наверное, первые, кто любуется столь величественным зрелищем, и исполнился гордостью.

— Роберто, — сказал я, — а ты представляешь, как было бы здорово на это полюбоваться, если бы мы с тобой не были ходячими мертвецами?

Он молча сжал мне руку. Я знал, что ему страшно точно так же, как и мне, но мы черпали силы друг у друга. Мы теперь были ближе, чем братья. Мы сделали друг друга лучше.

9. «Вижу человека…»

Утром мы поднялись на вершину и вышли на западный склон. Я сразу же понял, что спускаться ничуть не легче. Когда ты поднимаешься в гору, ты идешь в нападение, атакуешь. А когда спускаешься, ты сдаешься на волю обстоятельств. Ты больше не борешься с силой притяжения, а пытаешься заключить с ним сделку. Когда ты спускаешься с уступа на уступ, ты понимаешь, что при первой же возможности гора сбросит тебя в бездну.

У вершины ветер сдувал весь снег, и камни были обнажены, поэтому мы спускались потихоньку, цепляясь руками за скалы, опуская ноги в небольшие расщелины. Мы думали только о том, как сделать следующий шаг и не рухнуть в бездну. Иногда мы упирались в отвесную скалу или выходили на край пропасти, откуда открывался жуткий вид на весь склон, до самого подножия. Тогда приходилось идти в обход. А порой и прыгать с камня на камень.

За три часа мы спустились метров на пятьдесят, но склон наконец стал более пологим и снежным. Идти по колено в снегу было не так страшно, но очень утомительно.

Через несколько сотен метров пейзаж изменился. Эта часть склона каждый день прогревалась солнцем, поэтому снег стаял, обнажилась каменистая почва. По сухой земле идти было проще, но иногда встречались груды камней. По ним пробираться было трудно, я не раз оступался и еле удерживал равновесие, хватаясь за ближайшие камни.

К вечеру мы прошли две трети пути.

— Давай спускаться, пока солнце не сядет, — предложил я.

— Мне надо отдохнуть, — покачал головой Роберто.

Я видел, как он измотан. Я и сам устал, но волнение было сильнее усталости.

— Еще часок… — сказал я.

— Надо остановиться, — отрезал Роберто. — Давай вести себя по-умному, а то совсем лишимся сил.

В его голосе слышалась такая решимость, что я понял: спорить бесполезно. Мы расстелили спальный мешок на ровном плоском камне и легли.

Следующий день, 15 декабря, был четвертым днем нашего путешествия. Как только солнце взошло, я поднял Роберто, и мы тронулись в путь. К полудню мы спустились с горы и оказались у той самой долины, которая, как мы надеялись, должна была вывести нас к людям. Долину покрывал лед. Идти было трудно, ноги мгновенно устали, мы все время поскальзывались и падали. Мы понимали, что сломанная нога — это смертный приговор, и старались идти осторожно.

Я шел как лунатик и все время уходил от Роберто вперед.

— Нандо, помедленнее! — кричал он. — Мы так вымотаемся до смерти.

Я настаивал, чтобы он шел быстрее, и злился, когда приходилось его ждать. Однако я понимал, что Роберто прав. Силы его были на исходе. Да и сам я слабел. Мышцы ног нестерпимо болели, дыхание было поверхностным и прерывистым. Мое тело превратилось в бездушный механизм. Я готов был сжечь свой мотор, лишь бы добраться домой.

Было довольно тепло, так что мы могли идти и после заката, и иногда мне удавалось уговорить Роберто на позднюю ночевку. Даже на исходе сил мы не могли не любоваться красотой дикой природы. На почти черном небе переливались россыпью бриллианты звезды. Снег мягко серебрился в лунном свете, и горы казались не столь грозными.

Утром 18 декабря, на седьмой день похода, мы вышли на участок, где снега было меньше, местами проглядывали серый лед и даже каменистая земля. Я быстро слабел. Каждый шаг теперь требовал огромного усилия воли. Думал я только об одном — как пройти еще пару метров. Я забыл об усталости, о боли, о страданиях. Я даже забывал о Роберто и вспоминал о нем, только когда он меня окликал. Так шли час за часом, километр за километром.

Я вдруг заметил, что у меня отрывается подошва на ботинке, и представил, как побреду босиком по острым камням, пока нога не сотрется в кровь. Потом поползу, обдирая ладони и колени. А потом буду только подтягиваться на локтях. Меня эти мысли даже успокоили. Я знал, что буду делать, если ботинок порвется окончательно. Я смогу сопротивляться смерти.

Иногда я все-таки видел красоту окружающей природы. Я смотрел на горы, думал о том, сколько веков они так стоят, молчаливые и равнодушные. Меня поражало то, что и горы не вечны. Когда-нибудь и они рассыплются в прах. Какая мелочь по сравнению с этим человеческая жизнь. Зачем мы боремся? Зачем страдаем? Что заставляет нас цепляться за жизнь? Ведь можно просто нырнуть в тень и обрести покой.

Ответа на эти вопросы у меня не было, но, когда они слишком начинали меня беспокоить, я напоминал себе об обещании, данном отцу. Я решил, что потерплю еще немного — как когда- то решил он на той реке в Аргентине. Я сделаю еще хотя бы один шаг, скажу себе, что каждый мой шаг украден у смерти.

Днем я услышал впереди какой-то шум, который становился все громче. Подойдя поближе, я сообразил, что это вода. Я ускорил шаг: меня пугала мысль о бурном потоке, через который нам не перебраться. Я спустился по холму. Передо мной была высокая гора. Долина вела к самому ее подножию и там раздваивалась, огибая гору с двух сторон.

Это была та самая развилка, которую мы увидели с вершины, понял я. Мы на пути домой.

Я свернул налево и пошел туда, откуда доносился шум. И оказался перед обледеневшей скалой высотой метров пять. Из расщелины в скале струилась вода. Через несколько сотен метров ручей превращался в бурный поток.

— Это исток реки, — сказал я Роберто, когда он нагнал меня. — Река выведет нас отсюда.

Мы пошли по берегу, решив, что река приведет нас к людям. Наконец снег кончился, и мы оказались на сухой земле. Но путь не стал легче, потому что весь берег был усеян валунами, многие из которых были выше человеческого роста, и нам приходилось то перелезать через них, то их обходить. Так мы шли несколько часов. Наконец валуны закончились.

Река с каждым километром становилась шире и полноводнее, и вскоре шум воды заглушил все остальные звуки. В тот день мы шли до заката, а когда устроились на ночлег, Роберто показал мне камень.

— Я сохраню его на память — для Лауры, — сказал он. Лаура Суррако была невестой Роберто.

— Она, наверное, очень за тебя переживает, — сказал я.

— Она чудесная девушка. Как я по ней истосковался!

— Завидую я тебе, Роберто. У меня никогда не было девушки. Я никогда еще не влюблялся по-настоящему.

— Правда? — рассмеялся он. — А те девушки, за которыми вы с Панчито бегали? Ни одной не удалось сразить тебя?

— Да я им не давал такой возможности, — сказал я. — Я думал, что где-то есть девушка, которая станет моей женой. Она живет своей жизнью, может, иногда мечтает о том, кто станет ее мужем, думает, где он сейчас, чем занимается. И не догадывается, что именно сейчас он идет через Анды, чтобы добраться до нее. Если мы отсюда не выйдем, я с ней так никогда и не встречусь. Она меня не узнает, даже не будет знать, что я жил на этом свете.

— Не волнуйся, — успокоил меня Роберто, — мы вернемся домой, и ты обязательно с ней встретишься.

Я улыбнулся, но слова его меня не утешили. Я думал о женщине, которая могла бы стать моей женой, о том, что она живет своей жизнью и близится тот момент, когда мы повстречаемся, когда для меня начнется новая жизнь. Этот момент наступит, но меня рядом не окажется. Она не встретится со мной. У нас не родятся дети. Мы не построим свой дом, не состаримся вместе. Горы украли у меня мое будущее.

Восемнадцатое декабря было обычным днем, таким же, как все предыдущие. Мы шли несколько часов, а потом приметили несколько деревьев впереди.

— Вон там! — закричал Роберто, показывая на горизонт. — По-моему, я вижу коров.

Из-за близорукости я не мог ничего разглядеть на таком расстоянии и подумал, что у Роберто начались галлюцинации.

— Может, это олени? — предположил я. — Идем дальше.

Через несколько часов Роберто нашел на земле ржавую консервную банку.

— Здесь были люди! — воскликнул он.

Но я не хотел тешить себя надеждами.

— Может, она уже много лет здесь валяется, — сказал я. — Или с самолета упала.

— Идиот! В самолете иллюминаторы не открываются.

Потом мы нашли лошадиную подкову, натолкнулись на несколько навозных куч — Роберто утверждал, что это коровьи.

— Что, скажешь, и коровье дерьмо с самолета упало? — сказал он.

— Иди давай, — ответил я. — Вот когда фермера увидим, это будет другое дело.

Дальше дугой тянулась долина, и, обогнув горы, мы увидели наконец стадо коров, которых еще раньше заприметил Роберто.

— Я же говорил! — воскликнул Роберто. — Значит, где-то рядом есть и ферма.

— Мне не верится, что здесь могут жить люди.

— Доказательство у тебя перед глазами, — сказал Роберто. — Мы спасены. Завтра мы повстречаем и того крестьянина, что пасет этих коров.

На девятый день путешествия мы рано вышли в путь и выбрали тропинку, что бежала вдоль берега.

Роберто быстро устал, и мне дольше, чем обычно, пришлось ждать, пока он отдохнет. Однако мы прошли довольно много и ближе к полудню добрались до огромного, высотой с двухэтажный дом, валуна, который преградил нам путь.

— Придется на него взобраться, — сказал я.

Роберто изучил валун и обнаружил узкий выступ, нависавший над рекой.

— Я пойду вон там, — заявил он.

— Слишком опасно, — сказал я. — Один неверный шаг, и ты улетишь в воду.

— У меня нет сил лезть на камень, — ответил он. — Так что я попробую пробраться тут.

Он пошел по расщелине, а я полез наверх. Когда я слез с камня, Роберто нигде не было видно, хотя путь, который выбрал он, был гораздо короче моего. Я начал волноваться. Наконец он появился. Он шел, согнувшись пополам, и держался за живот.

— Что с тобой? — спросил я.

— Живот… — пробормотал он. — У меня понос. Прихватило прямо на камне.

— Идти можешь? Тут дорога ровная.

Роберто мрачно покачал головой и сел на землю.

— Не могу… Очень болит.

Я боялся, что он потеряет остаток сил, но оставить его одного я не мог.

— Давай пройдем еще немного, — попросил я.

— Нет… Мне надо отдохнуть.

Я посмотрел на горизонт. Вдалеке виднелось огромное плато. Оттуда наверняка открывается вид на всю округу.

— Я понесу твой рюкзак, — сказал я. — Давай поднимемся на плато, там и отдохнем.

Не дожидаясь ответа Роберто, я взял его рюкзак и пошел вперед, а ему пришлось тащиться за мной. Он быстро отстал, но я все время на него оглядывался.

— Держись, друг, не сдавайся, — шепнул я тихо, но понимал, что он долго не выдержит.

Под вечер мы дошли до плато и все-таки поднялись на вершину. Перед нами расстилался зеленый луг. Там были и цветы, и деревья, виднелась даже каменная ограда загона. Теперь мы стояли высоко над рекой — бурным потоком метров тридцать пять шириной. Роберто почти не мог идти, мы добрались до небольшой рощицы, где решили устроиться на ночлег.

— Ты отдохни, — сказал я, — а я пойду обследую округу. Может, здесь где-нибудь рядом есть жилье.

Роберто кивнул. Он был очень слаб, и я понял, что дальше он не пойдет. О том, что будет, если мне придется его оставить, я думать не хотел.

Смеркалось. Я шагал по берегу реки, и через несколько сотен метров я увидел то, что и предполагал. Слева в нашу реку вливалась еще одна широкая река. Мы оказались отрезанными от мира. Нечего было и думать, что удастся перебраться через одну из них. Так что наш поход подошел к концу.

Я вернулся к Роберто, рассказал о второй реке, о животных, которых видел. Мы оба были очень голодны. Мясо, которое у нас было с собой, портилось, и мы думали, не убить ли одну из коров, но Роберто считал, что у нас не хватит сил завалить такое крупное животное, и мы отказались от этой идеи. Стемнело окончательно, стало холодно.

— Пойду поищу дров для костра, — сказал я. Но не успел я отойти на пару десятков метров, как Роберто закричал:

— Нандо, я вижу человека!

— Что? Что ты сказал?

— Вон там, гляди! Человек на лошади! — Роберто показывал на противоположный берег.

— Ничего не вижу…

— Беги туда! — крикнул Роберто. — Беги к реке!

Я помчался по склону к реке, а Роберто указывал мне путь.

— Направо давай! Направо, я сказал! Не так резко! А теперь левее!

Я метался по склону, но никакого всадника не видел. Обернувшись, я увидел, что к реке ковыляет и Роберто.

— Клянусь, я его видел! — сказал он.

— Там темно, — ответил я. — Может, ты принял за всадника тень или какую-то скалу.

Я взял Роберто за руку и помог ему вернуться к лагерю. И тут мы услышали перекрывший шум воды человеческий голос. Мы обернулись, и я увидел всадника. Он кричал нам, но слов его мы разобрать не могли. Потом он развернул коня и скрылся во тьме.

— Ты его слышал? — крикнул Роберто. — Что он сказал?

— Я слышал только одно слово, — ответил я. — Maсana. Утром.

— Мы спасены, — сказал Роберто.

Мы с Роберто добрались до лагеря, я развел костер, и мы улеглись. Впервые после катастрофы я по-настоящему надеялся на спасение. Я выживу. Я снова увижу отца. И тут я вспомнил про тех, кто остался в горах. Все девять дней похода я о них не думал.

— Я беспокоюсь, как там ребята, — сказал я. — Рой и Кохе были очень слабы. Надеюсь, помощь придет вовремя.

— Не волнуйся, — ответил Роберто. — Когда утром всадник вернется, мы постараемся ему объяснить, что нельзя терять ни минуты.

Проснулись мы с Роберто до рассвета и тут же посмотрели на противоположный берег. Там у костра сидели трое. Я спустился по склону к берегу. Человек в крестьянской одежде тоже спустился к берегу. Я пытался кричать, но шум воды заглушал мой голос. Тогда я показал на небо, раскинул руки, изображая самолет. Крестьянин непонимающе смотрел на меня. Я стал бегать с расставленными руками, помахивая ими, как крыльями. Крестьянин крикнул что-то своим спутникам. Я испугался: а что, если они примут меня за сумасшедшего и уедут? Но крестьянин вытащил из кармана листок бумаги, написал что-то, привязал бумагу и карандаш к камню и кинул камень мне. Там было написано: «Что вам нужно?»

Я стал писать на обороте ответ. Хотел объяснить всю серьезность ситуации. Руки у меня дрожали.

Наш самолет упал в горы. Я из Уругвая. Мы шли сюда десять дней. Со мной друг, он болен. В горах осталось еще четырнадцать человек. Нам срочно нужна помощь. У нас нет еды. Мы очень слабы. Когда вы нас отсюда заберете? У нас нет сил идти. Где мы находимся?

Я обернул камень в бумагу и со всей силы кинул камень на тот берег. Крестьянин прочитал мою записку, кивнул и поднял руку — мол, ждите здесь. Потом он кинул мне кусок хлеба. Я отнес хлеб Роберто, и мы вместе съели его.

Около девяти утра приехал на муле другой человек — уже с нашей стороны реки. Его звали Армандо Серда. Он дал нам сыра и сказал, чтобы мы подождали — ему нужно было проверить свое стадо на горном пастбище. Через несколько часов он вернулся. Поняв, что Роберто не может идти, он посадил его на мула и повел нас к броду. Пройдя минут тридцать по горной тропе, мы оказались на поляне, где стояли две хижины.

— Где мы? — спросил я.

— Это Лос-Майтенес, — сказал Армандо. Это был горный район чилийской провинции Кольчагуа. — В этих хижинах мы ночуем, когда отправляемся пасти скот.

— У нас в горах остались друзья, — сказал я. — Они умирают, им срочно нужна помощь.

— Серхио отправился за помощью, — ответил Армандо. И объяснил, что Серхио Каталан — это тот самый всадник, который первым нас увидел. — Ближайший полицейский участок — в Пуэнте-Негро. До него скакать часов десять.

Из хижины побольше вышел второй крестьянин. Армандо сказал, что его зовут Энрике Гонсалес. Мы уселись у костра. Энрике принес нам молоко и сыр, а Армандо приготовил макароны с бобами. Когда мы наелись, нас отвели во вторую хижину, где стояли две кровати. Матрасов не было, поверх сеток лежали только тонкие тюфяки, но нам с Роберто и это показалось роскошью. Заснули мы мгновенно.

Проснулись мы под вечер. Армандо и Энрике снова нас накормили, дали сыра с молоком, тушеное мясо с бобами, кофе.

Поев, мы уселись у костра. Крестьяне завороженно слушали наш с Роберто рассказ. И тут прискакали полицейские — отряд из двенадцати человек. С ними был Серхио Каталан.

Мы с Роберто кинулись его обнимать.

— Зачем меня благодарить, — смущенно пробормотал он. — Благодарите Господа.

Капитан полиции спешился, и я объяснил ему, что на месте катастрофы, в горах, находятся еще четырнадцать человек. Он спросил, как их зовут, но я не стал называть имен.

— Некоторые из них были очень слабы, — сказал я. — Кто- то мог и умереть. Если вы сообщите имена, их близкие будут надеяться, что они живы, а потом потеряют их во второй раз.

Капитан меня понял.

— Где находится самолет? — спросил он.

Я взглянул на Роберто. Капитан и представить себе не мог, насколько трудно будет спасать остальных. Мы рассказали про наш десятидневный поход, описали место, куда упал самолет, и капитан сказал:

— Я пошлю пару людей назад, в Пуэнте-Негро, и они по рации вызовут вертолет из Сантьяго.

— Сколько времени это займет? — спросил я.

— Если погода позволит, они прилетят завтра.

Нам оставалось только ждать. Мы еще побеседовали с крестьянами и полицейскими, а потом я пошел спать. Утром, выйдя из хижины, я увидел, что на Лос-Майтенес спустился густой туман.

— Как ты думаешь, они полетят? — спросил я Роберто.

— Может, туман скоро рассеется.

Энрике и Армандо ждали нас с завтраком. К нам присоединились Серхио и несколько полицейских. Вскоре мы услышали какой-то шум. На поляну высыпала толпа журналистов.

— Это те, кто выжил? Роберто и Фернандо? — Защелкали фотоаппараты, к нам потянулись руки с микрофонами. Журналисты засыпали нас вопросами: — Сколько времени вы шли? Кто еще выжил? Как вы спасались от холода? Что вы ели?

Мы с Роберто изумленно переглянулись.

— Как они нас отыскали? — сказал я. — И как они оказались здесь раньше вертолетов?

Мы как могли отвечали на вопросы, но о самых тяжелых минутах старались умалчивать. Капитан полиции отвел нас в сторону.

— Туман слишком густой, — сказал он. — Вряд ли вертолеты прилетят сегодня. Я хочу отправить вас в Пуэнте-Негро. Там и будете дожидаться спасателей.

Мы с Роберто согласно кивнули. Нам дали лошадей, и мы в сопровождении двух полицейских отправились в путь. Журналисты ринулись за нами. И тут раздался шум моторов. В небе ничего не было видно — висел слишком густой туман. Три вертолета военно-воздушных сил Чили приземлились на поляне метрах в четырехстах от хижин.

Прилетевшие на вертолете врачи кинулись к нам. Роберто была нужна помощь, а я от осмотра отказался. Я направился к пилотам Карлосу Гарсиа и Хорхе Масса и стал объяснять им, что лететь нужно немедленно.

Гарсиа покачал головой.

— В таком тумане лететь нельзя, — сказал он. — Надо ждать, пока прояснится. А вы пока что расскажите, где находится самолет.

Я снова описал наш путь через Анды. Капитан выслушал меня, достал из кабины летную карту и расстелил ее на земле.

— На карте показать сможете? — спросил он. — Мы находимся вот здесь.

Присмотревшись, я быстро нашел путь, по которому шли мы с Роберто.

— Вот тут. — Я показал на долину у подножия горы, которую я назвал горой Селер. — Они на дальнем склоне вот этой горы.

Масса и Гарсиа недоверчиво переглянулись.

— Это Аргентина, — сказал Гарсиа. — В ста километрах отсюда.

— Он что-то напутал, — сказал Масса. — Они не могли проделать этот путь пешком. Это невозможно!

— Вы уверены, что разобрались в карте? — спросил Гарсиа.

— Совершенно уверен, — ответил я. — Мы спустились вот с этой горы и вышли в долину. Дошли до развилки, свернули и оказались здесь. Самолет лежит на этом склоне, на леднике над долиной, которая простирается на восток.

Гарсиа кивнул и свернул карту. Я понял, что он мне не верит.

— Когда вы за ними полетите?

— Как только туман рассеется, — сказал он. Они с Масса ушли — наверное, обсуждать мой рассказ.

Через три часа летчики решили, что можно лететь. Экипажи стали готовиться к полету, а Гарсиа подошел ко мне.

— Мы отправляемся, — сказал он. — Место, которое вы показали, находится далеко в горах. Лететь туда трудно, и без опознавательных знаков мы вряд ли найдем ваших друзей. Как вы думаете, вы сможете полететь с нами, показать, где самолет?

Не помню, что я ему ответил, помню только, что через несколько секунд меня подняли в вертолет, усадили в грузовом отсеке. Кто-то надел на меня наушники, пододвинул к губам микрофон. Со мной рядом заняли места трое спасателей. Гарсиа сел за штурвал. Он завел мотор, и я увидел Роберто. Он единственный мог понять, как страшно мне возвращаться назад, в Анды. Роберто не стал махать мне рукой, мы просто пристально посмотрели друг на друга. И вертолет взмыл в воздух.

Сначала я слышал в наушниках только переговоры пилота со штурманом, а потом Гарсиа обратился ко мне:

— Ну что ж, Нандо, показывай!

Мы пролетели над долиной, пересекли чилийскую границу и оказались в аргентинской части Анд. Второй вертолет, за штурвалом которого находился Масса, следовал за нами. Вертолет подбрасывало и кидало из стороны в сторону, но через минут двадцать мы оказались у горы Селер.

Гарсиа оглядел заснеженную вершину, каменистый склон, спускавшийся к долине, и сказал:

— Боже ты мой! Неужели вы спустились отсюда?

— Именно отсюда, — ответил я.

— Ты ничего не путаешь?

— Нет. Они по ту сторону горы.

Гарсиа взглянул на второго пилота.

— В вертолете слишком много народу, — сказал тот. — Нам не перелететь через гору.

— Нандо, ты точно знаешь, что нам туда? — еще раз спросил Гарсиа.

— Точно! — рявкнул я в микрофон.

Гарсиа кивнул:

— Ну, держитесь.

Вертолет стал постепенно набирать высоту. Со склонов прямо на машину дул ветер, Гарсиа едва справлялся с управлением. Моторы ревели, ветровое стекло угрожающе дребезжало, мое кресло так трясло, что у меня потемнело в глазах. Я был уверен, что вертолет вот-вот развалится на куски.

Гарсиа со вторым пилотом переговаривались так быстро, что я не успевал разобрать, кто говорит.

— Воздух разреженный! Мы не можем подняться!

— Ну давай, жми!

— Сто процентов, сто десять…

— Держи ровнее!

Я покосился на спасателей. Они все сидели мрачные и бледные. Наконец Гарсиа сумел поднять вертолет над вершиной горы, но ветер отбросил нас, и Гарсиа был вынужден отлететь назад — иначе мы бы врезались в гору.

— Через гору нам не перелететь, — объявил Гарсиа. — Остается только путь в обход. Это предприятие рискованное. Поэтому решиться на это я могу только при условии вашего добровольного согласия. Итак, мы летим дальше или возвращаемся?

Мы все переглянулись, а потом молча кивнули.

— Хорошо, — сказал он. — Только держитесь покрепче. Придется туго.

У меня к горлу подступила тошнота. Мы взяли вправо и облетели гору Селер с южной стороны. Я больше не видел тропы, по которой шли мы с Роберто, и совершенно перестал ориентироваться.

— Куда дальше? — спросил Гарсиа.

Я судорожно искал хоть что-то знакомое. Но кругом были только снег и скалы. Наконец я узнал очертания одного из хребтов.

— Я узнал! Я узнал эту гору! — закричал я. — Я знаю, где мы!

Вертолет сбросил высоту, и я понял, что Гарсиа облетел горы, которые ограждали то место, где упал самолет, с юга. Мы оказались над той самой долиной, по которой пытались выбраться в восточном направлении.

— Они где-то там! — крикнул я, показывая на восток. — Летим дальше! Они на леднике.

— Ветер слишком сильный, — сказал второй пилот. — Не уверен, что нам удастся приземлиться.

Я внимательно разглядывал склоны и наконец заметил крохотное темное пятнышко.

— Вижу самолет! — сообщил я. — Он слева.

Гарсиа взглянул на склон.

— Где?.. Ничего не видно. Так, вот он! Замолчите все!

Через несколько секунд мы уже кружили над останками самолета. Вот наконец я разглядел фигуры своих товарищей. Даже с такой высоты я узнал их. Густаво, Даниэль, Педро, Фито, Хавьер… Они бежали и размахивали руками. Я пытался их пересчитать, но вертолет так мотало из стороны в сторону, что это было невозможно. Ни Роя, ни Кохе я не увидел.

В наушниках раздался голос Гарсиа.

— Склон слишком крутой, — сказал он спасателям. — Я спущусь как можно ниже, а вам придется прыгать.

Вертолет пошел на снижение. Его полозья почти касались заснеженного склона.

— Пошли! — крикнул Гарсиа.

Спасатели выкинули снаряжение, а потом спрыгнули. Я увидел, как к вертолету бежит Даниэль. Он нырнул под лопасти и хотел забраться в кабину, но не рассчитал и упал грудью на полозья.

— Ты что, убиться хочешь? — крикнул я. Мы втащили его в кабину. Следом залез Альваро Маньино.

— Больше никого взять не можем, — крикнул Гарсиа. — Остальных заберем завтра. Дверцу закройте!

Я послушался, и через несколько мгновений мы поднялись над горой. Второй вертолет опустился, из него тоже выпрыгнули спасатели. Я увидел, как туда забрались Карлитос, Педро и Эдуардо. И тут я увидел, как от самолета бредет, прихрамывая, Кохе Инсиарте.

— Кохе жив! А как Рой? — спросил я Даниэля.

— Жив, — ответил он. — Но очень плох.

Полет обратно был таким же неспокойным, но уже через двадцать минут мы приземлились на лужайке около хижин. Даниэля и Альваро сразу забрали врачи. Приземлился второй вертолет, и я побежал туда. Из кабины выбрались Кохе, Эдуардо, Карлитос. Кто-то упал на колени, стал гладить руками траву, кто-то на радостях обнимался.

Карлитос крепко стиснул меня в объятиях.

— Ты дошел! Ты дошел! — вопил он.

Он вытащил из кармана красный башмачок, который я отдал ему, отправляясь в горы. Карлитос сиял от радости, его лицо было совсем рядом с моим.

— Как я рад тебя видеть, Карлитос! — сказал я. — Только давай не будем целоваться, ладно?

Нас накормили горячим супом, сыром, шоколадом. Врачи осмотрели всех шестерых. Гарсиа объяснил мне, что вечером лететь в горы опасно. Так что остальных можно было забрать только на следующий день. Правда, на горе остались спасатели и врачи, которые могли оказать первую помощь.

Когда мы поели, нас отправили вертолетами на военную базу около города Сан-Фернандо. Там нас уже поджидали машины «скорой помощи». Минут через десять мы уже были в больнице Сан-Хуан-де-Дьос. Нас тут же положили на каталки. Кому-то из ребят они действительно были необходимы, но я мог идти сам.

Меня отвели в небольшую комнату и стали раздевать. Лохмотья, которые стали для меня второй кожей, бросили на пол. Как же было приятно от них наконец избавиться!

Меня вымыли под душем. Чьи-то ласковые руки мыли мне голову, терли спину. Когда меня вытирали мягчайшими полотенцами, я увидел в зеркале свое отражение и поразился. До катастрофы я был крепким, мускулистым парнем, а сейчас стал скелетом, обтянутым кожей. Меня облачили в больничный халат, положили на кровать и хотели осмотреть, но я попросил, чтобы меня ненадолго оставили в покое.

Когда все ушли, я с наслаждением оглядел чистую светлую комнату. Удобный матрац, чистые простыни. Я постепенно привыкал к мысли о том, что я в безопасности, что скоро вернусь домой. Я дышал спокойно и размеренно. Все семьдесят два дня, которые я провел в Андах, каждый вдох сопровождался страхом. А сейчас я наконец мог дышать спокойно. И только изумленно повторял про себя: «Я жив».

Тут в коридоре послышался какой-то шум.

— Успокойтесь! — рявкнул суровый мужской голос. — Сюда не велено никого пропускать.

— Там мой брат! — ответил женский голос. — Я должна его увидеть! Пропустите меня!

Я выглянул в коридор и увидел там свою сестру Грациэлу. Я окликнул ее, она обернулась, посмотрела на меня и заплакала. Через мгновение она уже была в моих объятиях. Мое сердце переполняли любовь и нежность. С ней был ее муж Хуан. В его глазах тоже блестели слезы. Мы трое молча обнялись. Затем я поднял глаза и увидел в конце коридора отца — худого, сгорбленного. Я подошел, обнял его и приподнял над землей.

— Видишь, папа, — шепнул я, — я еще не всю силу растерял — могу и тебя поднять.

Он прижал меня к себе, погладил по спине — словно хотел удостовериться, что я настоящий. Он плакал, и плечи его сотрясались от рыданий. Некоторое время мы не могли произнести ни слова. Наконец он шепнул:

— А мама? Сюзи?

Я молчал, и он все понял. Подошла моя сестра, мы пошли в мою палату. Они все сели у кровати, и я рассказал им, как мы жили в горах. Рассказал про катастрофу, про то, как мы страдали от холода и страха, как мы с Роберто пошли в горы. Я рассказал, как погибла мама, как я ухаживал за Сюзи. Подробности я опустил, сказал только, что я не оставлял ее ни на минуту и что она умерла на моих руках. Грациэла не сводила с меня глаз и все время плакала. Отец молча слушал и кивал. Когда я закончил, некоторое время стояла тишина. Потом отец собрался с силами и спросил:

— Как вы выжили, Нандо? Столько недель без еды…

Я ответил, что мы питались телами тех, кто не выжил.

— Вы делали то, что должны были делать, — сказал он срывающимся от волнения голосом. — Я так счастлив, что ты вернулся!

Я хотел сказать ему, что все время думал о нем, что его любовь была для меня главной поддержкой. Но об этом можно было поговорить и позже. А сейчас я просто хотел радоваться тому, что мы снова вместе. Это было настоящее счастье, к которому примешивалась и грусть.

В коридоре послышались счастливые возгласы — это приехали родные и близкие моих товарищей. Сестра встала и прикрыла дверь. Нам хотелось остаться только своей семьей. Мы еще не успели привыкнуть к тому, что свершилось чудо и мы снова встретились.

10. Что было потом

На следующий день, 23 декабря, оставшихся восьмерых наших товарищей доставили в Сантьяго, где их поместили в больницу Поста-Сентрале. Хавьера и Роя врачи оставили на обследование, а остальных поселили в отеле «Сан-Кристобаль», где многих ждали родственники. В тот же день нас восьмерых доставили из больницы Сан-Хуан-де-Дьос в Сантьяго. Самых слабых из нас, Альваро и Кохе, отправили в больницу Поста-Сентрале, а мы тоже поселились в «Сан-Кристобале».

В газетах наше возвращение называли «рождественским чудом», многие считали, что нас спас Господь. Новости о нашем спасении разнеслись по всему миру. В отеле с утра до ночи толпились журналисты. Стоило нам выйти, и нас тут же ослепляли вспышки фотоаппаратов, под нос нам совали микрофоны.

В Рождество для нас устроили прием в банкетном зале. Все были исполнены радости и благодарности, многие спасенные и их близкие благодарили Господа за то, что Он не оставил их.

— Я же говорил, что мы вернемся домой к Рождеству, — сказал Карлитос. — Я говорил тебе, Господь нам поможет.

Я радовался и за него, и за всех остальных. Я смотрел на них и думал, что все они, за исключением Хавьера, возвращаются к прежней жизни, к своим родным и близким. Их семьи не пострадали. Они могли обнять своих отцов, матерей, возлюбленных. На этом приеме я понял, как много я потерял. Никогда уже мне не встретить Рождество с мамой и Сюзи. Отец тоже очень страдал, и я понимал, что он никогда не станет прежним. Я чувствовал себя очень одиноким: то, чему так радовались остальные, было для меня началом совершенно новой жизни.

Мы провели в Сантьяго три дня, а потом отец увез нас в курортный городок Винья-дель-Мар. Там мы провели еще три дня — гуляли, загорали. На пляже я чувствовал себя белой вороной — по моей бороде и исхудавшему телу можно было сразу догадаться, что я один из выживших после катастрофы. Стоило мне показаться на людях, меня обступала толпа. Поэтому я далеко от дома не уходил и много времени проводил с отцом.

Он рассказал мне, что в три часа дня 13 октября, как раз в тот момент, когда наш самолет рухнул, он был в Монтевидео, шел в банк по делам. И вдруг остановился как вкопанный.

— До банка оставалось всего несколько шагов, — сказал он, — но я не мог заставить себя дойти до него. Странное было ощущение. У меня защемило сердце, и хотелось только одного — как можно скорее добраться до дома.

За всю свою жизнь отец только несколько раз не вышел на работу, но в тот день он, забыв обо всем, поехал в наш дом в Карраско. Включил телевизор и из новостей узнал, что в Андах пропал уругвайский самолет. Он не знал, что мы были вынуждены провести ночь в Мендосе, и особенно не волновался — думал, что мы уже в Сантьяго. Однако в душе все-таки поселилась тревога.

А через час раздался стук в дверь.

— Это был полковник Хауме, — объяснил отец. Полковник был его другом, служил в военно-воздушных силах. — Он сказал, что машина ждет, он хочет, чтобы я поехал с ним, и отвез меня к себе домой.

Там он рассказал, что пропал именно наш самолет. На следующий день отец вылетел в Сантьяго. Он смотрел из иллюминатора на заснеженные Анды и с ужасом думал о том, что его жена и дети оказались в таких диких и неприступных местах.

— В тот момент я потерял надежду, — признался отец. — Я думал, что уже никогда вас не увижу.

Все следующие недели он не мог ни есть, ни спать. Его не утешали ни молитва, ни общество друзей. Многие из тех, чьи близкие попали в катастрофу, научились надеяться. Некоторые матери собирались вместе и молились за нас. А несколько отцов во главе с отцом Карлитоса организовали собственные поиски: нанимали самолеты и вертолеты, и те облетали места, где, по данным чилийских властей, мог упасть наш самолет. Мой отец давал деньги на поиски, хоть и считал это пустой тратой времени.

— Когда самолет падает в Андах, найти его невозможно, — сказал он. — Я знал, что нам повезет, если мы отыщем хотя бы один обломок.

Душевное состояние отца резко ухудшалось. Он стал очень замкнутым, часами сидел в одиночестве или бесцельно бродил по улицам с моим псом Джимми.

— Твоя мать была моей опорой, — сказал он. — Без нее я чувствовал себя совсем потерянным.

Как-то раз вечером он оказался на Плаца-Матриц — старинной площади Монтевидео. Перед ним высился собор Метрополитана, построенный в 1740 году. Отец был человеком нерелигиозным, но его потянуло в церковь. Он опустился на колени и стал молиться. В какой-то момент он посмотрел на часы и понял, что бродил по городу десять часов. Отец испугался, что сходит с ума, и, выйдя из церкви, отправился домой.

— Я сказал себе: «Я должен все изменить», — рассказал он.

И, словно он мог облегчить душевную боль, порвав все связи с прошлым, он стал избавляться от всего, что у него было. Он продал свой обожаемый «мерседес» и «ровер» мамы. Выставил на продажу квартиру в Пунта-дель-Эста и собрался продать наш дом в Карраско. Он даже хотел продать свое дело, но Грациэле с Хуаном удалось его отговорить.

— Сам не знаю, что я творил, — признался он мне. — Иногда я был совершенно безумен. Мне тогда было на все наплевать. После того как самолет исчез, все потеряло смысл.

— Папа, — сказал я ему однажды в Винья-дель-Мар, — ты уж прости, что я не смог спасти маму и Сюзи.

Он улыбнулся и взял меня за руку:

— Когда я думал, что вы все погибли, мне казалось, я никогда не оправлюсь от этой потери. Словно мой дом сгорел дотла и я лишился всего, что имел. А теперь, когда я вновь обрел тебя, я словно нашел на пепелище что-то очень ценное. Я как заново родился. Отныне я не буду сожалеть о том, что у меня забрали, буду только радоваться тому, что мне вернули. — И мне он посоветовал делать то же самое. — Завтра взойдет солнце, и послезавтра тоже. Не думай, что катастрофа была самым главным событием твоей жизни. Смотри вперед. Перед тобой будущее. Перед тобой вся жизнь.

Из Винья-дель-Мар мы уехали 30 декабря и отправились самолетом в Монтевидео. Я очень боялся снова лететь через Анды, но принял успокоительное и заставил себя подняться на борт. Когда мы приехали в наш дом в Карраско, встречать меня вышли толпы друзей и знакомых. Я пожимал руки, обнимался, а потом поднялся на крыльцо, где ждала моя бабушка Лина. Она крепко обняла меня, и я догадался: обнимая меня, она обнимает и маму с Сюзи.

В доме на полу спал мой пес Джимми. Услышав шум, он, не подымая головы, открыл глаза. И тут же навострил уши, вскинул голову и, словно не веря своим глазам, уставился на меня. А потом, радостно взвизгнув, кинулся ко мне. Я обнял его, а он лизал языком мое лицо и возбужденно поскуливал. Вот таким счастливым было мое возвращение домой.

Первые недели дома дались нелегко. Слишком многое переменилось, и я никак не мог привыкнуть к новой жизни. Я много времени проводил в одиночестве — играл с Джимми, катался на мотоцикле. Отец, пока меня не было, продал его, но мой друг, который его купил, узнав о моем спасении, тут же его вернул. То, что с нами произошло, воспринималось как подвиг. Нас сравнивали со сборной Уругвая по футболу, которая в 1950 году выиграла Кубок мира. Некоторые даже говорили, что завидуют мне. Я не знал, как объяснить им, как невыносимо тяжко было нам в Андах, сколько там было ужаса и страха.

Журналисты в рассказах описывали наши приключения. Очень много внимания уделяли тому, что мы ели. Некоторые газеты опубликовали кошмарные снимки, сделанные, когда нас спасли. Трупы, груды костей, куски мяса на снегу.

Однако вскоре после нашего спасения католическая церковь официально объявила, что мы вынуждены были есть человеческое мясо, поэтому никакого греха в этом нет. Они практически слово в слово повторили слова Роберто, сказанные им в горах: куда большим грехом было бы, если бы мы позволили себе погибнуть. Меня очень поддержало то, что родители погибших выступили в нашу защиту и сказали, что понимают: мы поступили так, чтобы выжить. Я всегда буду благодарен им за их смелость и великодушие.

Приближалось лето. Я решил уехать из Монтевидео и пожить в квартире отца в Пунта-дель-Эсте. Когда родились мы с Сюзи, наша семья обычно проводила лето там. С тех пор многое изменилось. Куда бы я ни пошел, меня донимали зеваки и охотники за автографами. Поначалу я смущался, но потом, честно признаюсь, мне стало это нравиться. Особенно когда я увидел, сколько молодых и привлекательных женщин ищет со мной знакомства. Я всегда завидовал Панчито, который легко располагал к себе самых красивых девушек на пляже, а сейчас те же красотки тянулись ко мне. Наверное, только потому, что я стал знаменитостью. Но меня это не тяготило. Неделю за неделей я встречался то с одной, то с другой, у меня бывали по два-три свидания с разными девушками в один и тот же день, и я всегда высматривал новую. Я стал настоящим плейбоем, бывал на всех вечеринках, попадал на фотографии в разделе светской хроники.

Такое легкомысленное поведение не осталось незамеченным моими товарищами, которые моего поведения не одобряли. Для них жизнь в Андах была испытанием, которое научило их вести праведную жизнь. Я считал, что они относятся к себе чересчур серьезно. Ведь мы через столько всего прошли, думал я, разве теперь мы не имеем права немного развлечься? Я говорил себе, что наверстываю упущенное. Наверное, я себя обманывал. В душе у меня была пустота, и я пытался заполнить ее суетой праздной жизни, пытался забыть про боль, которая жила во мне.

Однажды вечером в клубе реальная жизнь вдруг дала о себе знать. Я столько раз бывал с Панчито в этом клубе и вдруг поймал себя на том, что по привычке жду его. После нашего спасения я много раз думал о нем, но в тот вечер до боли остро почувствовал его отсутствие, осознал до конца, что его нет и не будет. Вспомнив про эту утрату, я вспомнил и про остальные и впервые после крушения «фэрчайлда» заплакал. Я рыдал и не мог остановиться. Девушка, с которой я пришел, проводила меня до дома, и я допоздна сидел на балконе наедине со своими мыслями.

И пока я размышлял, тоску сменил гнев. Почему это произошло? Почему на мою долю выпало столько страданий, тогда как остальные живут себе припеваючи? Я проклинал Господа и мучил себя, перебирая возможные варианты. Если бы пилоты вовремя заметили эту гору… Если бы Панчито сел на другое кресло… Если бы я не позвал с собой мать и сестру. Я подумал о тех, кто в последний момент отказался от поездки. Почему их сия чаша миновала, а меня нет?

Гнев был так велик, что мне казалось, я никогда не прощу судьбе того, что она мне уготовила. Но уже перед рассветом я вдруг вспомнил тот самый голос, который слышал в горах: «У тебя есть будущее. Ты будешь жить».

Повторяя про себя эти слова, я понял, какую ошибку допускаю. Я думал, что трагедия изменила мою судьбу, помешала моему счастью. Но испытания в Андах и были моей жизнью, и меня ожидало только то будущее, которое есть у меня теперь. И если я буду стараться забыть об этом, я никогда не начну жить настоящей жизнью.

До катастрофы я слишком многое воспринимал как должное, но горы научили меня тому, что жизнь, любая жизнь — это чудо. Я чудом получил шанс начать все заново, и мой долг был прожить жизнь как следует. И когда я обернулся к жизни, к своему будущему, все пошло по-другому.

В январе 1973 года друзья позвали меня в Буэнос-Айрес на состязания «Формула-1». Я не очень хотел отправляться в такое далекое путешествие, но меня соблазнила возможность увидеть известных гонщиков, и я согласился. Пресса скоро узнала о моем присутствии, и вокруг собрались фотографы. Я разрешил им себя снять, а потом мы отправились дальше. И тут, к своему удивлению, я услышал объявление по радио: «Нандо Паррадо просят подойти к площадке команды „Тирелл“».

— Наверное, какой-нибудь журналист хочет взять у меня интервью, — сказал я друзьям. — Давайте сходим, на машины вблизи посмотрим.

На площадке царила суета, человек двадцать механиков в синих комбинезонах наводили последний лоск на две гоночные машины. Я назвал себя, и один из механиков отвел меня к трейлеру, стоявшему там же. Я поднялся в трейлер, где стройный темноволосый мужчина натягивал на себя костюм гонщика. Он поднял голову, и я в изумлении воскликнул:

— Вы Джеки Стюарт?

— Да, это я, — ответил он. Этот голос с шотландским акцентом я сотни раз слышал по телевизору. — А вы Нандо Паррадо?

Я кивнул.

— Я узнал, что вы здесь, — сказал он, — и попросил вас отыскать.

Он рассказал, что мечтал встретиться со мной — с тех самых пор, как узнал о нашем спасении. На него произвела огромное впечатление наша история, и он хотел расспросить меня поподробнее.

— Да… — пробормотал я, — я с радостью…

Он улыбнулся и спросил:

— Вы любите гонки?

— Очень, — выдохнул я. — С самого детства. И вы — мой самый любимый гонщик. Я читал ваши книги, я слежу за всеми соревнованиями…

Мне хотелось объяснить ему, что я не просто болельщик, что я настоящий ценитель его мастерства, что я восхищаюсь его умением идти на риск, не теряя при этом контроля над ситуацией. Я всегда понимал, что гонки — это не просто мужество, это еще и поэзия.

Джеки закончил одеваться и, улыбнувшись, сказал:

— Сейчас мне нужно идти на квалификацию, но вы подождите, побеседуем, когда я вернусь.

Он пришел примерно через час. Показал мне свою машину, даже разрешил сесть за руль, а потом взял с собой на предстартовое собрание. Я, открыв рот, слушал, как он обсуждает с инженерами и механиками работу всех узлов.

А потом мы с Джеки разговаривали несколько часов кряду. Он расспрашивал про Анды, и я скоро перестал смущаться. К концу беседы я понял, что с человеком, который столько лет был моим кумиром, мы можем стать друзьями.

Через несколько месяцев я по приглашению Джеки приехал к нему в Швейцарию, и там мы подружились окончательно. Мы часами говорили о машинах и гонках, и я признался ему, что с детства мечтал стать гонщиком.

Джеки отнесся к этому серьезно, и в 1974 году по его рекомендации я поступил в автошколу Джима Рассела в Англии. В ту пору это была лучшая школа в мире, и ее выпускники, среди которых был и Эмерсон Фитипальди, выступали на крупнейших состязаниях. Я освоил «форды» и понял, что могу стать первоклассным гонщиком.

Окончив школу, я вернулся в Южную Америку и два года участвовал в состязаниях в Уругвае, Чили, Аргентине. Нередко я одерживал победы, но моей мечтой было выступать в Европе. И этой мечте вскоре было суждено сбыться.

Еще в 1973 году в Буэнос-Айресе, где я встретился с Джеки, я познакомился с Берни Экклстоуном, английским импресарио, занимавшимся автоспортом. Этот человек был одним из отцов-основателей «Формулы-1». Он, как и Джеки, увидел во мне человека, страстно преданного автоспорту, и мы с ним подружились. В начале 1977 года я узнал от Берни, что одна из команд «Альфа-ромео», «Аутодельта», ищет гонщиков. Он вызвался рекомендовать меня, и через несколько недель я и еще трое гонщиков из Латинской Америки отправились в Италию. Наша встреча с «Аутодельтой» прошла успешно, и в мае трое из нас вошли в команду, которая принимала участие в европейском чемпионате. Мы неплохо справлялись, были вторыми в Силверстоуне и Зандворте, а в итальянской Пергузе, где очень сложная трасса, пришли первыми. Так стала осуществляться моя детская мечта.

Это был потрясающий год — соревнования, тренировки, поездки, встречи с интересными людьми. Мне казалось, что так будет продолжаться всегда. Но однажды, на соревнованиях в Бельгии, пока механики готовили машины, я зашел на гостевую трибуну и обратил внимание на высокую блондинку в красном пиджаке и белых брюках. Она стояла ко мне спиной, но что-то в ее облике показалось мне знакомым.

— Нандо! — воскликнула она, обернувшись.

— Вероника? — удивленно пробормотал я. — Что ты здесь делаешь?

Это была Вероника ван Вассенхов. Ее родители эмигрировали из Бельгии, и родилась она в Уругвае. Она была удивительно хороша собой — высокая, стройная, с широко расставленными зелеными глазами. Я познакомился с ней за три года до этого в Монтевидео. Она тогда встречалась с младшим братом Густаво Зербино Рафаэлем. Тогда ей было всего шестнадцать, но она держалась спокойно и уверенно и производила впечатление умной и спокойной девушки. Вероника мне сразу понравилась, но она встречалась с моим другом, поэтому я держался с ней как с просто знакомой. Потом я много раз встречал ее на пляже, на вечеринках, и мы всегда дружелюбно раскланивались.

Теперь она была в Бельгии. С Рафаэлем она рассталась. Она рассказала, что поступила на работу здесь, на автодроме, в отдел по связям с общественностью, что собирается ехать в Лондон учить английский, но я почти ее не слушал. Я не мог отвести от нее глаз. Столько раз, еще мальчишкой, я представлял себе, что будет, когда я встречу женщину, которая станет моей женой, и все думал, как я ее узнаю. Теперь я понимал как. Внутренний голос твердил мне: это она. Ну конечно же…

В ее глазах я увидел свое будущее. А она в моих — свое. Мы немного поболтали, и она пригласила меня в понедельник на обед — в квартиру ее родителей на авеню Луис в Брюсселе. Мать Вероники была видной дамой с аристократическими манерами. Она приняла меня тепло, но, должно быть, в глубине души не очень радовалась тому, что двадцатисемилетний автогонщик вздумал ухаживать за ее девятнадцатилетней красавицей дочерью.

Мы отправились на один день в Брюгге, романтичный средневековый город с изумительными каналами и соборами. Я чувствовал, что каждую минуту связь между нами становится все крепче. Под вечер, когда пора было везти ее домой, я стал умолять ее, чтобы она приехала ко мне в Милан.

— Ты с ума сошел! — расхохоталась она. — Мама меня убьет, если я только заикнусь об этом.

— Тогда приезжай на следующей неделе в Испанию, — не унимался я. — На следующей неделе у меня гонки в Яраме.

— Не могу, Нандо. Но обещаю, мы скоро увидимся.

Я вернулся к себе в Милан и очень тосковал по Веронике, но на следующий день, к моей несказанной радости, она позвонила и сказала, что едет ко мне. В ее решении не было ничего импульсивного. Она все обдумала и приняла решение. Она была готова изменить жизнь. А был ли готов к этому я?

Я встретил ее на вокзале. Она вышла из поезда, такая юная, такая прекрасная, что я влюбился в нее еще сильнее. Вероника поехала со мной в Яраму, а потом мы на пару недель отправились отдохнуть в Марокко. Я понимал, что должен принять важное решение. Я доказал себе, что могу стать отличным гонщиком, но для того, чтобы осуществить свою мечту, я должен был всего себя отдавать спорту. Гонки должны были быть главным в моей жизни, а я не был уверен, что такое положение дел удовлетворит Веронику. Неужели мне придется отказаться от мечты? Ведь если мы поженимся, нам придется поселиться в Уругвае. Хватит ли у меня духу сменить нынешнюю увлекательную и яркую жизнь на каждодневный труд в магазине отца, где мне придется заниматься счетами, накладными, поставками? Но оказалось, что никакой проблемы нет. В горах я понял главное, поэтому сделал правильный выбор. Я хотел строить жизнь с женщиной, которую полюбил.

Весной 1978 года мы с Вероникой вернулись в Монтевидео. В 1979 году мы поженились и поселились в маленьком домике в Карраско. Вероника стала манекенщицей, а я продолжил дело родителей. Вместе с Грациэлой, Хуаном и отцом мы создали крупнейшую в стране сеть хозяйственных магазинов.

Шли годы, и мне представилась новая возможность проявить себя. В 1984 году меня пригласили вести на уругвайском телевидении программу про автогонки. Я никогда раньше не выступал перед камерой, но это был шанс снова окунуться в мир гонок, и я согласился. Телевидение меня увлекло, и я приобрел новую профессию. Сейчас мы с Вероникой продюсируем и ведем пять программ, в том числе про путешествия, природу, моду. Мы пишем сценарии, работаем в качестве режиссеров и редакторов. Я занимаюсь и творчеством, и бизнесом — я создал кабельный канал. Мы много работали и добились успеха. Но главное достижение нашей жизни — это две дочери.

Наша Вероника родилась в 1981 году. Прежде я думал, что никого не полюблю так сильно, как жену, но как только я заглянул в крохотное личико дочери, меня охватила такая безбрежная любовь, какой я не знал прежде. Она стала главным сокровищем моей души, и я, если бы потребовалось, не раздумывая отдал бы за нее свою жизнь. Я держал ее на руках и думал о том, что, если бы не победил Анды, это крохотное существо никогда бы не появилось на свет. Я испытывал глубокую благодарность за все чудеса, которыми одарила меня жизнь. И каждый мой шаг по неприступным горам был шагом к ней, к моей дочурке.

Через два с половиной года на свет появилась наша вторая дочь, Сесилия. Она родилась недоношенной и первые два месяца жизни провела в больнице. Бывали дни, когда врачи готовили нас к худшему, и тогда я вспоминал тот ужас, который мне довелось пережить в Андах. Но теперь обе мои дочери — красивые девушки, умные и сильные, полностью готовые к самостоятельной жизни.

Моему отцу пошел восемьдесят восьмой год, но он еще крепок и телом, и духом. Мы с ним удивительно близки. За годы, прошедшие после катастрофы, он стал моим самым лучшим другом. Мы оба пережили утрату дорогих для нас людей, но сплотило нас не только это. Мы любим и уважаем друг друга. Не знаю, понимает ли отец, насколько важен он был для меня в те тяжкие дни в горах.

Да, он старался оберегать и защищать нас, но не смог спасти от несчастья, и в глубине души он переживает это. Я хотел написать эту книгу, чтобы объяснить ему, что все не так. Он не подвел меня. Он спас мне жизнь. Спас теми историями, которые рассказывал, когда я был мальчишкой. Он спас меня тем, что умел трудиться не покладая рук, тем, что никогда не сдавался. Он научил меня своим примером, что если ты умеешь терпеть, то добьешься всего.

И самое главное — он спас меня своей любовью. Он никогда открыто не проявлял своих чувств, но я ни секунды не сомневался в том, что он меня любит. Это была тихая любовь, крепкая и глубокая. Когда я был в горах, на грани смерти, эта любовь была для меня главной поддержкой. Я знал, что, пока я держусь за нее, я не пропаду, и именно эта крепкая нить любви и помогла мне преодолеть все опасности.

Люди до сих пор спрашивают меня, как я пережил то испытание. Страдаю ли я кошмарами? Мучают ли меня воспоминания? И обычно не верят, когда я отвечаю, что ничего такого не испытываю. Ни ненависти, ни отчаяния. Я с надеждой смотрю в будущее и надеюсь на лучшее. Я живу в мире с самим собой не вопреки тому, что я пережил в Андах, а благодаря этому. Анды научили меня одной очень простой вещи: смерть существует, и она рядом.

Когда я стоял на вершине и видел вокруг себя одни лишь горы, я отчетливо осознал, что смерть всегда рядом со мной. Это ощущение затмило все другие. На долю секунды мне показалось, что жизнь — это всего лишь иллюзия, а за ней — только смерть. И тут я сделал еще одно открытие. Кроме смерти, есть любовь. И я почувствовал, что смерть теряет свою силу перед любовью — перед моей любовью к отцу, просто перед любовью к жизни. И тогда я перестал бежать от смерти. Я стал двигаться в сторону любви, и это меня спасло.

Жизнь была благосклонна ко мне. Я добился успеха. Я верю, что жизнью надо наслаждаться, но я твердо знаю, что без любви родных и друзей успех ничего не значит. Если бы я не пережил столько страданий, если бы не был вынужден смотреть в лицо смерти, я бы не научился ценить простые удовольствия обыкновенной жизни. В жизни много прекрасного — улыбка дочери, поцелуй жены, радостное повизгивание твоего щенка, разговор с другом, скрип песка под ногами, лучи солнца, падающие на лицо. В такие мгновения время останавливается. Я дорожу каждым из них, каждое превращается для меня в вечность, и, наслаждаясь каждым из них, я отгоняю тень смерти, висящую над каждым из нас.

Я часто вспоминаю своего друга Артура Ногуэйру и наш с ним разговор о Боге. Многие из моих друзей, переживших ту катастрофу, говорят, что в горах они ощущали присутствие Бога. Они верят в то, что в ответ на их молитвы Он милосердно позволил им выжить, они уверены, что это Он привел нас домой. Я уважаю их веру, но честно признаюсь, сколько я ни молился в Андах о чуде, присутствия Бога я никогда не чувствовал. Во всяком случае, я не чувствовал Бога так, как другие. Правда, иногда, глядя на горы и небо, я успокаивался, что мир упорядочен и добр.

Теперь я убежден, что если во Вселенной есть нечто божественное, то прийти к этому я могу только через любовь, которую я испытываю к родным, к друзьям, через простое счастье быть живым. Мне не нужна никакая другая мудрость. Мой долг — наполнить время, отведенное мне на земле, жизнью, помнить, что мы становимся людьми только через любовь. Я пережил много утрат, испытал много радости, но что бы ни давалось мне и что бы ни забиралось от меня, это то, что наполняет смыслом мою жизнь. И мне этого достаточно.

Через два года после нашего спасения мы с отцом вернулись на место катастрофы, к горе Соснеадо. Оказалось, что из Аргентины к леднику, где упал самолет, есть путь, но пройти по нему можно только летом. Это трудный поход — восемь часов езды по бездорожью, а потом еще два с половиной дня верхом.

В полдень мы оказались у ледника, остаток пути проделали пешком. Надгробие, установленное после нашего спасения, стоит на каменистом выступе, поднимающемся из снега. Под этим камнем лежат Сюзи и моя мать — вместе с останками всех остальных, кто здесь погиб. Здесь навалены в кучу валуны и стоит скромный железный крест. Отец принес цветы и коробку из нержавеющей стали — туда он положил плюшевого медвежонка, с которым Сюзи всегда спала. Мы стояли молча, в тишине. Это была особая тишина. В хорошую погоду в горах ты слышишь разве что свое дыхание и свои мысли.

Отец был бледен, по его щекам текли слезы. Я не испытывал ни вины, ни тоски. Только спокойствие. В этом месте не было больше ни страха, ни борьбы. Умершие обрели покой.

Отец с грустной улыбкой обернулся ко мне. Он взглянул на ледник, на горы вокруг, на бескрайнее небо, на останки самолета, взял меня за руку и шепнул:

— Теперь я понимаю, Нандо…

Мы спускались вниз, нас окружали величественные горы — молчаливые, громадные, совершенные, и не было вида прекраснее.

Эпилог

Газеты назвали наше спасение «чудом в Андах». Для меня чудом стало то, что, прожив столько времени под угрозой смерти, мы со всей полнотой осознали, что такое жизнь. Это то, что нас всех сплотило, и, хотя многие из нас живут теперь далеко от родного Монтевидео, связь, которая существует между нами, никогда не порвется.

Даже теперь, спустя тридцать с лишним лет после катастрофы, для меня эти люди как братья. Но ближе всех мне стал Роберто Канесса, человек, с которым мы проделали труднейший переход через Анды. И я горжусь тем, что по сей день дружу с Роберто, который с годами стал еще умнее, увереннее в себе и, скажу честно, еще упрямее. Эти качества помогли ему стать одним из лучших в Уругвае детских кардиологов, и он всегда готов помочь своим юным пациентам. Жизнь Роберто складывалась счастливо. Через три года после нашего возвращения из Анд он женился на Лауре Суррако, той самой девушке, по которой так тосковал в горах. Ему повезло — это единственная женщина, которая может выносить его упрямство и умеет направлять его неуемную энергию в нужное русло. У них двое сыновей и дочь.

Густаво Зербино тоже мой близкий друг. Это человек твердых принципов, всегда говорит то, что думает, и слово его весомо. В Андах нам очень помогали его смелость, ум, уравновешенность, и, если бы его не подкосила первая, почти смертельная, попытка взойти на гору, он обязательно вместе с нами поднялся бы на вершину. Густаво сейчас владеет крупной химической компанией, состоит во многих общественных организациях, а еще он вице-президент регби-клуба «Старые христиане». Он разведен, у него четверо прекрасных сыновей. Мы с ним соседи и видимся довольно часто.

Еще один мой друг, Карлитос Паэз, все такой же заботливый и преданный человек, каким он был в горах. Я люблю его за удивительное чувство юмора, за творческий подход к жизни, за ту теплоту, с которой он относится к моим дочерям — а они обожают его с детства. Карлитос прожил в браке всего два года, и с тех пор он одинок. Лет пятнадцать назад он стал злоупотреблять алкоголем и наркотиками, и мы поняли, что ему необходима помощь. Однажды мы с Густаво явились к нему домой и сказали, что отправляем его в клинику. Он сначала отказался наотрез, но мы объяснили, что он уже потерял право голоса. Мы уже обо всем договорились, и по нашим лицам он понял, что спорить бесполезно. К счастью, Карлитос полностью излечился. Он стал трезвенником и теперь помогает тем, кто страдает тем же недугом.

Альваро Маньино, который был тогда, в Андах, совсем мальчишкой, вырос во взрослого, рассудительного мужчину. У него с женой четверо замечательных детей. Он много лет прожил в Бразилии, но недавно вернулся в Монтевидео. Он работает в компании, которая занимается отопительными системами, и состоит в правлении клуба «Старых христиан». Это верный и преданный друг, и я рад, что он вернулся домой.

Альваро тесно дружит с Кохе Инсиарте. Это самый спокойный, вдумчивый и терпеливый человек из всех нас. Он умен и красноречив, и, хоть и любит пошутить, я знаю, как он до сих пор глубоко переживает то, что случилось с нами в Андах, и никогда не скрывает своей привязанности к нам. Кохе женился на Соледад, которую любил с детства. То, что они встретились снова, было настоящим чудом, и Кохе благодарен судьбе за то, что у него такая прекрасная жена и трое детей. Много лет Кохе работал на молочной ферме, одной из самых крупных в Уругвае. Недавно он продал свои акции и ушел на покой. Теперь он занимается тем, что увлекало его всю жизнь, — живописью. Одна из его картин висит у меня в кабинете, и всякий раз, когда я смотрю на нее, я вспоминаю Кохе.

У нас на горе была тройка лидеров — мы называли их Братьями. Одним из братьев был Эдуардо Штраух. Это сдержанный, немногословный человек, но к его советам всегда стоит прислушаться. У Эдуардо и его жены Лауры пятеро детей.

Двоюродный брат Эдуардо, Даниэль Фернандес, остался таким же тонким и обаятельным человеком. Он великолепный рассказчик, умеет держать внимание слушателей. Когда Даниэль с Роберто обсуждают политику, искры летят во все стороны. Их споры обычно ни к чему не приводят, но они всегда столь блистательны и остроумны, что мы слушаем их раскрыв рот. Даниэль — владелец компьютерной фирмы. У них с женой, ее зовут Амалия, трое детей.

Меня всегда восхищал Педро Альгорта, образованный и остроумный. Видимся мы нечасто, потому что он живет в Аргентине, работает управляющим крупной пивоваренной компании. У него жена Ноэль, две дочери и сын.

У Антонио Визинтина, который вместе со мной и Роберто отправился в горы, жизнь была нелегкая. Первый брак закончился разводом, его вторая жена трагически погибла. Сейчас он женат в третий раз, и мы все молимся за то, чтобы ему улыбнулось счастье. От второго брака у Тинтина, как мы его по-прежнему называем, двое детей — дочка и сын. Он занимается импортом химикатов. Он по-прежнему живет в Карраско, но довольно замкнуто, и в последние годы мы видим его редко. Но он был и есть один из нас.

Я часто вспоминаю Роя Харли. Более тридцати лет я размышлял о том, как вел себя Рой в горах, думал о своем отношении к нему. Когда я писал эту книгу, я наконец понял, Рой злил и раздражал меня потому, что во мне говорил мой же страх. Мы тогда были совсем молоды, и жизнь нам казалась проще, чем она есть на самом деле. В своей книге я постарался объяснить: я не считал Роя трусом. То, что он открыто выказывал свои чувства, не означало, что он был слабее остальных. Он был и остается надежным другом. За эти годы он доказал, что он человек волевой и сильный. Я знаю, что всегда могу на него рассчитывать. Рой — талантливый инженер, работает на лакокрасочном комбинате. Он живет в Монтевидео со своей женой Сесилией, двумя дочерьми и сыном, который играет в команде «Старых христиан».

Фито Штраух был на горе очень заметной фигурой, и мы никогда не забудем, как он нас поддерживал. Фито твердо верит, что это Господь спас нас, считает, что мы должны посвятить свою жизнь тому, чтобы нести Его слово людям. По-моему, Фито недоволен тем, что я, как он считает, преуменьшаю роль Господа в нашем спасении, что я мало уделяю внимания тому духовному опыту, который мы накопили. Я объясняю ему, что не знаю, как рассказывать об этом людям, потому что не до конца понимаю, что именно следует рассказать. Я не хочу, чтобы всю мою жизнь определяло то, что произошло тридцать лет назад. Я считаю, что книгу своей жизни мы пишем каждый день. И это не значит, что я отрекаюсь от того опыта, который мы получили, наоборот, я использую его постоянно. Должно быть, мы с Фито никогда не договоримся, но я все равно его глубоко уважаю, и при встрече мы обнимаемся, как братья. Фито разводит коров на своем ранчо, у них с Паулой четверо детей.

Шли годы, и ко мне все чаще обращались с просьбой рассказать о нашем заточении в Андах. Люди хотели видеть историю о силе человеческого духа. Но они ошибались. Никаким героем я не был. Меня мучили страх и неуверенность. Наша история могла вдохновить миллионы, но для меня месяцы, проведенные в горах, были исполнены ужаса, боли и тоски. Такое несчастье нужно пережить, и восхищаться тут нечем. Я не имел ни малейшего желания копаться в тяжелых воспоминаниях, а без этого честной книги не получилось бы.

Так почему же через тридцать с лишним лет я согласился описать все случившееся? Чтобы ответить на это, мне надо вернуться в 1991 год. Мне позвонил Хуан Ситрон, он устраивал в Мехико конференцию для молодых предпринимателей и решил, что моя история как нельзя лучше подходит для вступительной речи. Он надеялся уговорить меня выступить. Я вежливо отказался. Но Хуан моего отказа не принял. Он звонил снова и снова, уговаривал меня. Наконец прилетел в Монтевидео, чтобы встретиться со мной. Его настойчивость меня поразила, и я согласился.

Я стал готовить выступление, но понял, что мне придется отыскивать в наших несчастьях хоть что-то, что может вдохновить слушателей, и пожалел о том, что дал согласие. Но отступать было некуда.

Наконец настал день конференции. Я вышел на трибуну, мне вежливо похлопали. Я хотел заговорить, но слова застревали в горле. Сердце бешено колотилось, руки тряслись. Я смотрел в свои записи и ничего не понимал. Публика уже нетерпеливо ерзала. Тишина в зале стояла такая оглушительная, что мне она казалась страшнее раскатов грома. Тут меня охватил страх, и я вдруг заговорил.

— Я не должен был здесь оказаться, — сказал я. — Я должен был погибнуть в Андах.

И меня словно прорвало. Я рассказал все без утайки. Я описал самые тяжелые минуты так, что все в зале словно пережили их вместе со мной. Я рассказал о тоске, охватившей меня, когда умерла Сюзи, об ужасе, который мы пережили, услышав по радио, что поиски прекращены. Я повел зрителей за собой в горы, показал им пугающие просторы, которые открываются с вершины, а потом показал тот путь, по которому шли мы с Роберто, думая, что идем навстречу собственной смерти. Я не говорил ни слова о работе в команде, об изобретательности, об умении решать проблемы, я ни разу не произнес слово «успех». Нет, я просто рассказал об уроке, который извлек из нашей жизни в горах. Нас спасли не сообразительность, не смелость, нас спасла любовь друг к другу, к нашим близким, к жизни, которую мы так отчаянно хотели прожить. Все мы поняли, что самое главное в жизни — это любить и быть любимым. Те шестнадцать человек, которым удалось вернуться, никогда этого не забудут. И всем надо об этом помнить.

Когда я закончил, зал несколько секунд молчал. А потом раздался шквал аплодисментов. После выступления ко мне подходили незнакомые люди и со слезами на глазах благодарили меня. Кто-то отводил меня в сторону и рассказывал о том, что довелось пережить ему.

После моего выступления в Мехико меня стали приглашать в разные страны, но дочки были еще маленькие, у меня было много работы, поэтому я смог принять только несколько из них. Со временем я стал выступать больше. И всякий раз, когда я выходил к залу, я делал то же самое, что и в первый раз, — рассказывал свою историю и делился теми простыми выводами, которые я сделал.

Я понял, что эта история становится историей всех тех, кто ее слышит. Я всегда думал, что понять ее до конца могут только те, кто сам это пережил. Но по сути это самая известная во всем мире история. Все мы попадаем иногда в безвыходное положение, каждый испытывает отчаяние. Мы знаем, что такое горе, потеря. И каждый из нас рано или поздно сталкивается с неизбежностью смерти. Так что все мы переживаем то, что пережили я и мои друзья в Андах.

Мне очень важно, что многие черпают из моего рассказа силу и утешение. И они даже помогли мне по-новому воспринять то, что было для меня мучительным воспоминанием. Мне захотелось поделиться тем, что я пережил и понял, с остальными. Поэтому и возникло желание написать эту книгу.

Я вынашивал этот замысел в душе несколько лет, и наконец время пришло, и я изложил все на бумаге. Это была важная часть моей жизни. Было много страданий, лишений, но были и удивительные открытия. Я старался быть искренним, и эта книга — мой дар. Дар отцу — я хочу, чтобы он знал, что меня спасла именно любовь к нему. Дар друзьям, которые вместе со мной прошли через это, — пусть они знают, с какой любовью и уважением я к ним отношусь. Дар моим жене и дочерям — я хочу, чтобы они поняли, что там, в горах, они были лишь моим далеким будущим, но каждый мой шаг приближал меня к ним. И наконец, я дарю эту книгу тем, с кем я связан через наши общие страдания, радости, разочарования, — то есть всем, кто это читает.

Я не мудрец. Каждый день оказывается, что я почти ничего не знаю о жизни, что я часто ошибаюсь. Но я понимаю, что есть вещи, которые были и будут всегда. Я знаю, что я умру, и единственное, что может противостоять ужасу смерти, — это любовь. Я надеюсь, что вы, мои читатели, задумаетесь о том, как много в нашей жизни бесценного. В Андах мы жили от вдоха до вдоха. Каждая секунда была подарком, подарком осмысленным и важным. С тех пор я стараюсь так жить всегда, и это принесло мне несметную радость. В горах мы говорили: «Дыши! Дыши! Пока ты дышишь, ты живешь». И это — лучший совет, который я могу вам дать. Цените жизнь. Дорожите каждым мгновением. Каждым вздохом.

1. Место катастрофы с вертолета, на котором Паррадо прилетел со спасателями.

2. Оставшиеся в живых сидят на креслах из салона.

3. В первый день удалось забрать не всех, и шестеро спасенных вынуждены были провести на месте катастрофы еще одну ночь.

4. Родители Паррадо, Селер и Евгения, в 1970 году.

5. Дельгадо (на крыше фюзеляжа) и Канесса (стоит) пришивают изоляционный материал к спальному мешку.

6. Паррадо в хвостовой части самолета пьет талую воду.

7. Паррадо (слева) в 1971 году с Канессой (справа) и товарищем по команде.

8. Рой Харли, Канесса и Визинтин в хвостовой части самолета.

9. Серхио Каталан ждет вместе с Канессой и Паррадо прибытия вертолетов.

10. Семья Паррадо: Сесилия, Вероника-ст., Вероника-мл. и Нандо.

11. Сестра Паррадо Сюзи.

12. Первый день в Карраско — на любимом мотоцикле.

«Трудный путь», перевод с английского «The Hard Way», автор Ли Чайлд.

Полное издание на английском языке опубликовано в издательстве Bantam Press © 2006 by Lee Child

Иллюстрация на с. 6–8: Stone and the Imagebank Фото на с. 169: © Sigrid Estrada

«Волшебный час», перевод с английского «Magic Hour», автор Кристин Ханна.

Полное издание на английском языке опубликовано в издательстве Ballantine Books © 2005 by Kristin Hannah

Иллюстрации на с. 170–172: Fotobank. com/Photographer`s Choice Фото на с. 307: Charlesbush. com

«Просто, как смерть», перевод с английского «Dead Simple», автор Питер Джеймс.

Полное издание на английском языке опубликовано в издательстве Really Scary Books © 2004 by Peter James

Иллюстрации на с. 308–310: Дизайн: Rick Lecoat@Shark Attack; иллюстрации: ImageBank Фото на с. 453: Graham Franks

«Чудо в Андах», перевод с английского «Miracle in the Andes», автор Нандо Паррадо.

Полное издание на английском языке опубликовано в издательстве Orion © 2006 by Nando Parrado

Иллюстрации на с. 454–456: Group of Survivors/Corbis

Фото на с. 474–475: 1, 3, 5, 6, 8: © Group of Survivors/Corbis; 2: © Gamma; 4, 7, 10–12: © Nando Parrado; 9: © Rex Features Ltd/Sipa Press (SIPA)

Иллюстрация на суперобложке:© Fotobank.com/Stone

ПОДПИСАНО В ПЕЧАТЬ 14.02.07. БУМАГА ОФСЕТНАЯ. ФОРМАТ 84X108/32

ГАРНИТУРА «ТАЙМС». ПЕЧАТЬ ОФСЕТНАЯ. УСЛ.-ПЕЧ. Л. 30,24

УЧ.-ИЗД. Л. 29, 4. ТИРАЖ 135 000 ЭКЗ. ЗАКАЗ 0700740

ОТПЕЧАТАНО В ПОЛНОМ СООТВЕТСТВИИ

С КАЧЕСТВОМ ПРЕДОСТАВЛЕННЫХ МАТЕРИАЛОВ

В ОАО «ЯРОСЛАВСКИЙ ПОЛИГРАФКОМБИНАТ»

150049, ЯРОСЛАВЛЬ, УЛ. СВОБОДЫ, 97

Примечания

1

Из стихотворения английского поэта Альфреда Теннисона «Атака легкой кавалерии» (1854).

(обратно)

2

Центральный банк.

(обратно)

3

Из «Стихов Матушки Гусыни». — Перевод О. Седаковой.

(обратно)

Оглавление

Ли Чайлд Трудный путь

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

  Ли Чайлд

Кристин Ханна Волшебный час

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Эпилог

  Кристин Ханна

Питер Джеймс Просто, как смерть

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  Питер Джеймс

Нандо Паррадо Чудо в Андах

  Пролог

  1. До катастрофы

  2. Самое дорогое

  3. Обещание

  4. Еще один вздох

  5. На произвол судьбы

  6. Могила

  7. Восток

  8. Поединок со смертью

  9. «Вижу человека…»

  10. Что было потом

  Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg