«Кровная родня»

— Потеря времени, сэр. Она не придет.

— Вы так уверены, Питерс?

— Говорят, она выходила из дома всего лишь один раз после суда.

Тревисс запечатал конверт и протянул его молодому человеку.

— Она придет, Питерс, когда ознакомится с тем, что я здесь написал. Вручите это послание лично мисс Фрейл из рук в руки и дождитесь ответа.

Обожая вкус тайны, Тревисс не стал открывать своему молодому помощнику и другу точное содержание приглашения; когда Питерс вернулся, явно потрясенный результатом, чтобы объявить ему, что мисс Фрейл будет рада встретиться с ним за завтраком в будущий четверг, он так и не удовлетворил любопытства друга, бросив лишь свою привычную фразу: «Вы знаете мои методы, Питерс. Воплощайте их в жизнь». После чего, продолжая изображать своего любимого литературного идола, принялся раскуривать трубку с любимым табаком, а затем откинулся на спинку кресла и стал размышлять над некоторыми не самыми сенсационными, но наиболее загадочными аспектами дела миссис Тельмы Чивертон.

Для человека, чьим хобби была разгадка преступлений, с виду совершенно неразрешимых, Тревисс проявлял удивительное отвращение к функционированию тщательно смазанной судебной машины, если она занималась преступлениями. Если он и читал с нескрываемым интересом газетные отчеты о судебных заседаниях, даже поминутные рассказы об этих процессах, он до отвращения не любил присутствовать на них; бесконечные перекрестные допросы свидетелей невероятно раздражали его, как ему были и скучны бесчисленные возражения и аргументы, на его взгляд, совершенно бессмысленные, но которые так обожали адвокаты и прокуроры. А потому до того, как Питерс не съездил за ней в четверг, он никогда не видел Лиззи Фрейл. Когда она вылезла из машины, он не заметил в ее внешности ничего такого, чтобы напоминало ему о жалких фотографиях, опубликованных на первых страницах газет во время процесса.

Хотя она и выбрала для визита летнее платье, столь же тусклое, как и те, что были на ней в суде — быть может, оно и было тем же платьем, — она, похоже, решила внести какую-то нотку вызывающей эйфории, упоения победой и свободой, водрузив на голову воздушную розовую шляпку, украшенную белыми веточками.