«Сквозь страх»

Всё, всё, что гибелью грозит,

Для сердца смертного таит

Неизъяснимы наслажденья.

В полдень сквозь плотные серые тучи прорвался осенний луч солнца и весело скользнул по кишевшему муравейником городскому базару. Но этот проблеск в сумрачных буднях никто, кажется, не заметил. И солнце, словно обидевшись за это на огромную разношерстную шумливую толпу, утопавшую в заботах и нужде, исчезло, брызнув напоследок многочисленными яркими искорками по начищенным медным самоварам, керосиновым лампам, посуде и прочей блестящей утвари, выставленной на продажу. Только рослый рыжеватый юноша грустно взглянул на непроницаемую пелену облаков, натянул на коротко стриженую голову только что купленную кепку и двинулся к выходу с базара.

В размеренный базарный шум неожиданно ворвались крики. Вспыхнула драка. Двое мужчин силились скрутить небольшого мужика в солдатской гимнастерке. Тот яростно отбивался от наседавших и пытался бежать. Но тут на помощь нападавшим подоспел какой-то тип в полувоенном френче и в клетчатой фуражке, похожий на типичного полицейского сыщика, и чаша весов склонилась в пользу этих троих. Толпа зевак тупо, инертно созерцала избиение. Когда окровавленного мужчину в гимнастерке свалили на землю, рыжеватый юноша вскричал:

— Стойте!!! Что вы делаете, люди?! Ведь убьете! Стойте!!!

Но на его призывы, как в дремучем лесу, никто не откликнулся.

Тогда молодой человек схватил одного из нападавших за руку.

— Остановитесь! — И, обернувшись к толпе, крикнул срывающимся голосом: — Куда же вы смотрите! Ведь насмерть забьют человека!

Разъяренный мужчина, резко повернув к нему толстое красное лицо, скорчил устрашающую гримасу и схватил парня за ворот пиджака.

— Щенок! Куда ты лезешь? За большевиков, германских агентов, заступаешься? — И с силой ударил его по лицу.

Рыжеватый защитник полетел на кучу глиняных горшков.

— Ой, мои горшки! Ой-ой-ой! — заголосила рыхлая, как овин баба. — Ой, окаянные, што наделали! Все побили. Да што же это на свете творится-то, а?!