«Повесть о настоящем пацане»

Кондратий Жмуриков Повесть о настоящем пацане

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ КАША ЗАВАРИВАЕТСЯ

ГЛАВА 1. ГОЛУБАЯ КРОВЬ

Светлым московским утром, когда еще смог не поднялся выше седьмого этажа, из окна одой из квартир элитного многоэтажного дома раздавался характерный шум. Кроме щелканья тостера, жужжания электрической зубной щетки и воплей трех телевизоров до ранних прохожих доносились истерический лай, женский визг и звон падающих на пол культурных ценностей. Через пять минут, впрочем, все стихло.

После одна из фрамуг окна поднялась, и в нее просунулась толстая мужская рука, держащая пластиковый пакет. Рука размахнулась и швырнула сверток на улицу. Окно опустилось. Сверток шлепнулся на голову участкового, который беззлобно выругался, отпихнул пакет ногой и пошел себе дальше.

– Волечка, ну сколько можно? – капризно ворчала дама, неприятная во всех отношениях, стоя посреди кухни за тем самым пластиковым окном. – Он снова сожрал кота!

– Уй, ну отстань, а? – сказал «Волечка» – обладатель той самой толстой мужской руки. – Иди лучше умойся – смотреть противно.

Волечка достроил мультиэтажный бутерброд и засунул его в рот целиком – он торопился. Его вторая половина фыркнула, повернулась на шпильках домашних тапочек и пошла в ванную – смывать свой стильный «make-up» в стиле «вау!»

В общем, утро в рядовой семье началось, как обычно. Впрочем, такой же обычной была эта семья. И квартира, в которой они жили, была тоже самой обычной двухэтажной восьмикомнатной московской квартирой. По ее улучшенно спланированным просторам вольготно носились четыре кошки, бультерьер и двое детей – мальчик пелевинского возраста и девочка, чей возраст не помнила даже ее мама.

Отец семейства своими детьми гордился, как своими высшими достижениями. Впрочем, ему и без них было чем гордиться: бычьей шеей, семисотым «мерседесом» и авторитетом у местной братвы. Еще у папы было дело – фирма «В-репу-дал».

«Все виды криминальных услуг: шантаж, заказное убийство, рекет. Цены – ниже рыночных. Дисконт для постоянных клиентов» – так гласила реклама. Делом папа тоже гордился – оно процветало и позволяло его дому быть полной чашей.

В доме царила мама – домохозяйка с соответствующим дипломом, которым она тоже гордилась. Мама – дама неприятная во всех отношениях – была существом наиболее загадочным в этом доме. Никто точно не знал, как она на самом деле выглядит, сколько весит, какого роста, какого цвета у нее были глаза, какого – волосы. Единственное, что в ней было постоянного – это то, что она все время была разной.

Домочадцы узнавали ее исключительно по пронзительному голосу со стильным новоарбатским «прононсом», который был так же основательным поводом для ее гордости. На Снежане Игоревне Вован Натанович женилися из-за ее происхождения: шутка ли, ее родители жили в Москве с 1812 года! Его бесила только ее манера называть его при пацанах Волечкой, а, в общем-то, она была ему безразлична, как статуя у входа в квартиру.

Короче, гордость этой семьи, семьи Дроздовых, была материальна настолько, что об ее выпирающие части спотыкались соседи по лестничной площадке, проходя мимо дроздовской двери.

Впрочем, это утро было не очень обычным по нескольким причинам.

Первая причина волновала горничную Верочку, которая не успела закончить уборку дальней комнаты к прибытию дорогих гостей. Гостями были детки, которые должны были приехать сегодня на уик-энд из своих лицеев и колледжей.

Вторая причина волновала маму, Снежану Игоревну: она никак не могла примирить свои сиреневые волосы с цветом нового салатового джакузи, по поводу чего было решено купитьдругое джакузи, пока мужа нет дома.

Третья причина волновала бультерьера Баха: в живых остались еще две кошки.

И, наконец, больше всех волновался глава семейства – Вован Натанович, у которого сегодня была совсем не обычная встреча.

* * *

– Вован Натанович, проходите сюда пожалуйста! – проблеял молодчик с платиновой улыбкой, сгибаясь перед ним пополам.

Холеная ладошка этого «Кена» надавила на латунную ручку двери и Вован Натанович прошел в зал. Ему указали место в заднем ряду, сбоку. Привыкший сидеть в первом ряду, Вован задрал свою круглую как глобус голову и увидел только лепной потолок.

«М-да, – подумалось ему. – Метраж, конечно, слабоват против моего. А отделочка так ничего себе – видно, эксклюзив». Просмаковав про себя модное слово, Вован опустил глаза и стал с напряжением рассматривать происходящее.

Это было достаточно трудно. Мешали букли на головах присутствующих дам. Вован поерзал на плюшевом стуле и попробовал подложить под седалище кулаки, чтобы приподняться над нестройными рядами голов сидящих впереди.

Ему это удалось. То, что он увидел, ему не понравилось. На скользком, как брылями лабрадора измазанном, паркетном полу, стоял громоздкий рояль, за которым восседала томная, похожая на сардельку дама. Сходство с сарделькой дополнялось ее розовым плюшевым платьем, которое разве что не лопалось по швам – до того оно было тесно. Дама стучала ногтями по клавишам инструмента, закатывая при этом глаза и раскачиваясь всем своим толстым телом.

Рядом с роялем стояла тощая и странная девушка с истерической формой рта и, заламывая руки, визгливо исполняла песню, которая, хоть и была на русском языке, Вовану показалась совершенно непонятной. Он опустился на стул и решил покуда подремать.

Не успел он закрыть глаза и как следует захрапеть, как его разбудили аплодисменты и крики «Браво!». Вован с готовностью захлопал в ладоши, боясь в очередной раз опростоволоситься.

Опростоволоситься здесь было парой пустяков, Вован это твердо усвоил. С тех пор, как он решил для себя стать завсегдатаем этого общества, его жизнь превратилась в непрерывную цепь промахов. То он заходил на раут с кобурой, чем вызывал визг дам, то рассказывал анекдот, который никому не казался смешным, кроме его охраны. В общем, что он натворит в следующий момент, он сам заранее не знал, а потому панически боялся сделать лишнее движение.

После того, как утихли аплодисменты, перед роялем появился плешивый конферансье и, шепелявя, заявил:

– А сейсас, гошпода и дамы, я хошу предштавить вас ему вниманию нового шлена нас его ариштократи шешкого клуба. Вштрешайте… – он сделал паузу, как будто объявлял выход знаменитого иллюзиониста. – Граф Илья Алекшандрович Федин!

Он взмахнул обеими руками, и всем стала видна прореха под левым рукавом его фрака. К роялю вышел бледный молодой человек в тертом пиджаке и грязных ботинках и стал раскланиваться, помахивая сивым чубом. Все снова стали аплодировать, а Вован Натанович почувствовал новый приступ злости и зависти.

«Ну вот, очередной отморозок, блин, а тоже – граф!»

Вован с тоской подумал, где был бы у него этот граф, если бы он попался ему в другое время и в другом месте. Но дело происходило здесь и сейчас – ничего не поделаешь.

В честь новообретенного графа немедленно был объявлен фуршет. Все оживленно стали двигать стульями и протискиваться в соседнюю комнату. Вован, наступая на чьи-то шлейфы, подался следом, предчувствуя, что сегодня его снова будет мучить отрыжка от кислого вина, якобы привезенного из Франции.

Вован занял самую выгодную позицию – у блюда с колбасой – и стал вяло улыбаться знакомым жующим лицам. Лица чопорно раскланивались, но в разговор с ним не вступали.

Наконец, к нему подошла высохшая мадам в коротких перчатках на руках и с винным пятном на жабо.

– О, Вольдемар! – жеманясь, произнесла она, просовывая свою птичью лапку в его ручищу. – Как мило, что вы здесь! Я вас сейчас познакомлю с очень интересным человеком! Серж, Серж, идемте к нам!

Возле них немедленно материализовался мрачный тип с обликом престарелого диктора телевидения и, вскинув подбородок, представился:

– Князь Сергей Мещерский.

– Серж, я вам говорила об этом замечательном человеке! Это – Вольдемар Дроздов. Ну, помнишь, он снял нам тот зал?…

Лицо Сержа потеплело, и он немедленно завел разговор о погоде, что в этом обществе считалось признаком хорошего тона. Теперь Вован по утрам вместе с курсом доллара изучал и сводку Гидрометеоцентра, чтобы поразить своим знанием всех движений циклонов и антициклонов.

Высохшая мадам, попросту – Зоя Александровна Тверская, поморщилась и перевела разговор на другую тему:

– Друг мой, – зашипела она, повисая у князя на руке.

– Вован Натанович хотел с тобой поговорить про другое.

Она сделала круглые глаза и указала ими наверх. Князь потащил Вована к окну, где, закрывшись пыльной портьерой, они отгородились от слишком уж громко чавкающего общества.

– Милейший, – протянул князь. – Мадам Тверская рекомендовала мне вас как очень толкового молодого человека.

– Да че уж там, – разомлел Вован. – Пацан как пацан.

– Скромность – тоже неплохое качество, – удовлетворенно кивнул князь, завистливо глядя на золотую цепь, обвивающую мощную шею собеседника. – Так вот. Вы хотите заявить о своих правах на титул, насколько я понимаю? Зачем это… вам?

Вован закатил глаза и стал извлекать из памяти фразу, заученную со слов мадам Тверской:

– Чтобы присягнуть на верность царю и отечеству, – от слишком интенсивных интеллектуальных усилий лоб Вована покрылся испариной – Да, батенька мой. Но для этого вам нужно по-настоящему стать дворянином. Это – дело времени… и денег.

* * *

Снежана Игоревна принимала грязевую ванну, когда Верочка сообщила ей о приезде детей.

– Ага, – отозвалась Снежана Игоревна из-под вонючей жижи. – Закрой бар на замок и поменяй код у сейфа. Пусть обедают без меня.

Распоряжение было достаточно разумно, но несколько поздновато: бар был взломан и недельный запас спиртного испарялся прямо на глазах. Вернее – исчезал в желудке обоих отпрысков со скоростью автоматной очереди.

Верочка, вздохнув, взяла обоих за руки и оттащила в туалет – освежиться и приготовиться к обеду. Когда мама вышла в столовую, ее чада были уже вполне в кондиции – то есть, слегка подшофе.

– Гуд морнинг, чилдрен! – запела Снежана Игоревна, раздавая подзатыльники.

Она взяла за правило разговаривать с детьми по-английски. Впрочем, мама никогда не была уверена, понимают ли ее детки: в их ушах неизменно торчали наушники, а глаза выражали обычно чувство глубокого удовлетворения.

Проблем с детьми у нее не было. Самый большой дискомфорт они причинили ей, когда родились. И то она не была уверена, что сама их родила. У мужа всегда было достаточно денег, чтобы кого-нибудь нанять.

Единственной проблемой на данный момент для Снежаны Игоревны было отличить, кто из них кто. Они не были близнецами, у них была порядочная разница в возрасте, еще бы вспомнить – какая. Но глядя на деток со стороны, совершенно невозможно было установить их половую принадлежность: те же мешковатые джинсы, маечки, кроссовки, серьги в ушах, носах, пупках, губах, языках, бровях и… ну, да ладно. И прически – тоже одинаковые.

«М-да, – грустила Снежана Игоревна. – В мое время с этим проблем не было. Все парни носили длинные волосы, а девушки брились наголо…»

Однако только от невнимательного глаза матери способно было ускользнуть главное отличие, которое не могло не броситься в глаза постороннему наблюдателю. Ее дочь, Евгения, была умна, но умело это скрывала. Сынуля же ее, Валентин, был туп, как глобус, и этим очень гордился.

Сами дети, несмотря на свою внешнюю идентичность, друг для друга были не более чем виртуальные объекты – они не общались. Раньше их объединяла непримиримая война на почве музыкальных вкусов: Женя любила дрим-хаус, Валик же тащился от асид-хауса. Как они могли друг друга понять?…

Не успела семейка приступить к разворачиванию биг-маков, как раздался истерический визг. Все схватились за пояс и начали читать пейджеры.

– Не хочу быть пейджером. Хочу быть тамагочи. Покорми меня, – по складам прочитал Валентин, пожал плечами и выкинул пейджер в мусорное ведро.

В квартиру между тем ввалился глава семейства, а с ним – странное существо с перьями на голове. Все прекратили жевать и стали разглядывать вошедших, подозревая, что у папы – новый бзик, и он притащил из музея НАТО забальзамированный труп инопланетянина, чтобы украсить им интерьер детской.

Однако папа громогласно заявил:

– Знакомьтесь – княгиня Тверская.

В наступившей тишине громко лопнул пузырь Жениной жевательной резинки и упал на пол накладной ноготь мамы. Графиня стала что-то лепетать и, по своему обычаю, жеманиться. Снежана Игоревна выдернула из ушей своих отпрысков наушники и придвинула княгине табуретку.

– Княгиня решила нас проведать, чтобы дать совет. Бесплатный, – Вован Натанович многозначительно поднял палец.

– Интересно, что может посоветовать мне эта перфорированная вобла? – вслух подумала Жени и получила затрещину от папы.

– А это, вероятно, Валентин? – кисло заулыбалась княгиня.

– А это, вероятно, та старая перечница, которая доит папу, пользуясь его добротой? – поддержала светскую беседу Жени, облизывая пальцы.

– В детскую, – скомандовала мама, выдергивая табуретку из-под попы дочери и толкая в плечо сынулю. – Знаете, они после этой дурацкой школы такие ранимые! – откомментировала она случившееся.

Княгиня, к счастью, была слишком поглощена разглядыванием картины на стене, чтобы обратить внимание на подобные мелочи.

– Скажите, а это разве не Моне? – благоговейно прошептала она. – Какая хорошая репродукция…

– Ну, что вы, какая репродукция! – обиделась Снежана Игоревна, которая гордилась своим умением подбирать картины под цвет обоев и оттенок своих контактных линз.

После небольшой заминки со столовыми приборами – в семье Дроздовых гамбургеры ели руками, а княгиня настаивала на ноже – разговор перешел в более деловое русло.

– Я знаю о ваших проблемах, душечка, – обратилась княгиня к хозяйке дома, ласково положив ей на руку свою лягушачью лапку.

Снежана Игоревна чуть не поперхнулась: откуда эта бабуленция знает о ее целлюлите? Оказалось, что Зоя Александровна имеет в виду другое.

– Но мы – общество «Дворянская Россия» – приложим все усилия, чтобы вам помочь. С чего нужно начать? Начать нужно с себя. Ведь вы же – знатная дама, обязаны будете давать балы и принимать у себя знаменитостей. Вам просто срочно требуется заняться изучением всех тонкостей этикета, иначе лучше и думать забыть о том, чтобы вас представили государю.

– Какому государю? – округлила свои густо зарисованные глаза Снежана Игоревна. – Президенту, что ли? Так мы с ним знакомы…

Княгиня замахала руками:

– Что вы! Я говорю о нашем государе, отпрыске Романовых, который вот-вот вернется на родину из изгнания, и мы, дворяне, поможем ему снова занять законный престол.

Снежана Игоревна задумалась, что было для нее не свойственно. Она пыталась вспомнить, кто такие Романовы и какой престол в их стране вообще есть. Не придумав ничего вразумительного, она решили после посмотреть в Интернете, а пока со всем соглашаться.

– Итак, вам необходимы опытные наставники и педагоги – мы вам их предоставим. Еще вам нужно позаботиться о своих детях. Ведь дети – будущее новой России. Девочку необходимо отдать в пансионат, мальчика – на военную службу.

– Да вы что! – закричала Снежана Игоревна. – Мы его только от армии отмазали! Пришлось купить сыну целую клинику, которая поставила ему инвалидность, а потом еще подарить военкомату танк, чтобы нашего беднягу случаем не забрили, а вы…

Она даже задохнулась от возмущения. Княгиня поджала губы.

– Ладно, тогда – по гражданской службе. Адвокатом, например.

– Это – да, – с облегчением вздохнула мама. – Мы как раз собирались отдать его в юридический.

– Лучше – за границу, – авторитетно заметила Тверская. – У нас учат тупо брать взятки. А настоящему адвокату нужна фантазия… А теперь, если позволите, мы поговорим с вашим мужем – строго конфиденциально.

Снежана Игоревна фыркнула и ушла в свою комнату. Княгиня проводила ее взглядом и заговорщицки подмигнула главе семейства, который никак не мог вставить ни слова в утонченную беседу двух дам.

– Ну что ж, милая у вас семья, ничего не скажешь. У вас есть все шансы возглавить новое общество. Вот только с законными основаниями у вас, как я понимаю…

– Полный голяк, – утвердительно кивнул Вован Натанович.

– Что ж, дело понятное – все сгинуло в огне десятилетий, – Тверская подняла глаза к потолку и горько вздохнула, вспоминая собственную серую жизнь до тех пор, пока она ее не озарило ее высокое призвание.

– Но я вам помогу.

Вован Натанович с готовностью достал из кармана чековую книжку и нарисовал несколько нолей. Кинув взгляд на тощую шею Зои Александровны, он дорисовал еще один ноль и протяну чек княгине. Та покраснела и спрятала хрустящую бумажку за жабо.

– Вам нужны две вещи, – подняла она соответствующее количество пальцев. – Символ власти и документы.

– Не понял, – промычал Вован Натанович, высыпая на стол наличность и права на машину. – А это?

Княгиня поморщилась.

– Да нет же! Вам нужны семейные реликвии – фамильные драгоценности там или поместья, которые достались вам по наследству…

– А – брюлики, что ли? Так их у Жанки – полная тумбочка. А дача у нас в Поволжье – там раки жирные.

– А подтвердить то, что это вам перешло по наследству от ваших высокопоставленных родственников, сможете?

– Квиток тебе, что ли, из ювелирного или купчую на дом?

– Нет. Нужны документы. Старинные бумаги – на гербовых бланках и с фамильной печатью, – ерзала от нетерпения Тверская. – У вас есть фамильная печать?

Вован выставил на стол набор печатей своего доходного предприятия. Княгиня взяла одну из них, рассмотрела через треснувший лорнет и заявила:

– Не пойдет. Нужен герб. Какой у вашей фамилии герб?

Вован тяжело вздохнул. Что нужно ему от этой странной дамы, он не понимал.

– Минуточку, – кивнул он и стал звонить по мобильному.

– Саныч? Ты дома? В ванной? Так, быстро сушись феном, бери папку и ко мне. Да, одеться не забудь… Сейчас мой адвокат приедет. Шарящий чувак, – уверил Вован княгиню, пряча мобильный в карман.

Княгиня томно улыбнулась и попросила добавки.

ГЛАВА 2. МОНСТРЫ И ЛЮДИ

«Шарящий чувак» был юрисконсультом фирмы Вована, и в его прямые и непосредственные обязанности входило придумывать законные основания для противозаконной на первый взгляд деятельности предприятия. Оказывалось, что на второй взгляд при посредстве грамотного юриста эти действия были не такими уж незаконными, а на третий взгляд фирма Вована Натановича занималась чуть ли не благотворительностью. Сам же Александр Александрович был в душе искателем справедливости, но это чувство всплывало в нем исключительно тогда, когда размер требуемой взятки превышал его недельный заработок хотя бы в полтора раза. Короче, это был вполне талантливый, а потому высокооплачиваемый правовед.

По прибытию своему на место, Сан Саныч быстро разобрался в том, о чем говорила эта странная тетенька с обликом посмертной маски Тутанхамона. Юристконсульт важно покивал головой, выслушав ее подробный доклад, заглушаемый время от времени воем запертого в другой комнате бультерьера, и стал в уме переводить полученную информацию на общепринятый язык.

– Короче так, – наконец выдал он, обращаясь к главе фирмы и семейства. – Старуха дело базарит. Прежде, чем понты кидать, надо фуфлом затариться. Надо ксивуху сделать типа нормальную и за печаткой слетать куда надо.

Посовещавшись еще какое-то время, экстренно созванная авторитетная комиссия из трех человек наконец вынесла решение: немедленно приступить к поиску нужных семье исторических реликвий в составе:

а) гербовой бумаги, подтверждающей подлинность родословной;

б) печати с фамильным гербом.

Ответственным за исполнение назначить Вилкова А.А., координирующим центром – Дроздова В.Н.

– А я буду за вас молиться, – сказала графиня, закатывая глаза и прижимая испачканную горчицей руку к груди, где так сладко шелестела бумажка с циферками.

* * *

Под детскую были отведены две самых дальних комнаты, до которых так и не добрались рабочие, отделывающие квартиру – заблудились по дороге. Впрочем, это было не нужно. Детки сами так отделали комнаты, что ее не узнал бы сам проектировщик. Как ни странно, обе комнаты были совершенно идентичными, и в жилище Валентина интерьер ничем особенным не отличался от интерьера Жениной комнаты. По этой причине случалось часто так, что, вернувшись домой «на рогах», детки путали комнаты, что, впрочем, никакой роли в их жизни не играло.

Снежана Игоревна избегала навещать своих детей – и правильно делала. Ее тонкая душевная организация не перенесла бы подобного потрясения. Горничная перед уборкой непременно одевала противогаз и общевойсковой защитный комплект, а вся уборка заключалась в основном в растаскивании по углам крупных обломков мебели. Вован Натанович, подарив сыну комплект для пейнтбола и сложив его в углу, больше здесь ни разу не появлялся. Короче, можно было утверждать, что дети жили уединенно.

Возвращаясь с обеда, Валик заглянул в бар, но, встретив отчаянное сопротивление горничной, ничего, кроме бутылки «мартини» так и не достал. Зато возвратившись в комнату, застал в ней своего закадычного приятеля – Лелика. Лелик висел на турнике вверх ногами закрыв глаза и раскачивался, словно груша на ветке.

– Хай, Лелик, – лениво произнес Валик.

Лелик немедленно ссыпался с турника, громко заорав:

– Кто обкуренный? Я обкуренный?

Валик подскочил к товарищу, оттянул ему веки и разочарованно сказал:

– Ну, вот! Не мог меня, что ли дождаться?

Лелик мигал красными, как помидоры, глазами и улыбался так, что было видны гланды.

– Гы-гы-гы! – сказал Лелик и упал на спину, дрыгая ногами.

– Друг называется, – обиделся Валик, откупоривая бутылку.

Лелик, был, конечно, друг – притом лучший. И основание у их дружбы было самое лучшее – общая страсть к виртуальным играм и расширенному сознанию. В экспериментах с последним друзьям удалось достигнуть небывалых высот: они смогли понять мультфильм про ежика в тумане.

Пока Лелик пребывал по ту сторону своего собственного сознания, Валику ничего не оставалось делать, как напялить на себя виртуальный шлем, чтобы наколбасить пока что пару тонн монстров.

Это дело так затянулось, что за это время Лелик отошел. Он поднялся с пола, огляделся, увидел своего товарища, конвульсивно дергающегося в кресле, похихикал над ним немного, приколовшись его андроидному виду, и почувствовал, что ему хочется пить. Заметив на столе початую бутылочку «мартини», Лелик взял ее в одну руку и стал прохаживаться по комнате взад вперед, ища глазами за что зацепиться. Ждать ему пришлось недолго – глаз зацепился за стопку глянцевых журналов для настоящих мужчин, на обложках которых красовались почему-то исключительно голые женские попы. Зацепился он так хорошо, что журналы посыпались с полки на пол, настучав Лелику по макушке.

– Вот, блин, – ругнулся Лелик (впрочем, менее литературно) и стал собирать клубничное чтиво.

Водружая порядком пожеванные его стараниями журналы на место, он вдруг заметил что-то, несказанно его удивившее. Присмотревшись повнимательнее, Лелик увидел корешок книги.

– Опа! – радостно сказал он. – Валек в ботаны решил податься!

Он подхватил тяжелый томик, зеленый маркер и шмякнулся на диван, предвкушая веселое времяпрепровождение.

– Та-ак, – открыл он первую страницу и замер с маркером, зажатым в поднятой руке. – Эх ты!

Оказалось, что дерматиновый переплет скрывал под собой отнюдь не книгу, а альбом с марками. Лелик принадлежал к новому поколению, которое выбирает лимонад и кое-что еще, а потому ему и в голову не пришло заняться рассматриванием коллекции марок. Он, не долго думая, засунул одну из них в рот и тщательно прожевал, приговаривая:

– Ну, Валик, приколол чувак! В альбомчик! Ха-ха-ха.

Лелик поржал немного, отхлебывая время от времени из бутылки. Потом ему внезапно стало скучно и он понял, что проглоченное им – немного не то, что он имел ввиду.

– Что за фуфло? – спросил он у себя вслух. – Что-то меня не впирает.

Злой от разочарования Лелик попытался встать на ноги, но вдруг увидел, что под ним нет пола. Вместо пола была глубокая яма, на дне которой копошились какие-то разноцветные червячки. Зрелище червячков надолго заняло внимание Лелика – они были потешные и напоминали ему его однокашников. Вдруг один поднял голову и помахал Лелику хвостом. Лелик, узнав себя в ужасе вскочил на ноги и обнаружил, что стоит на потолке. Под ним, а вернее – у него над головой, виднелся все еще геймящийся друган.

Вокруг люстры ездила на роликах полуобнаженная Бритни Спирс, мурлыкая себе под нос какой-то мотивчик. Она увидела Лелика, остановилась и, склонив голову на бок, голосом преподавателя физики произнесла:

– Ты, Котов, просто дебил: угол падения равен углу отражения, – и, засмеявшись, растаяла в воздухе.

Лелик замахал руками, пытаясь удержаться в прежнем положении, но тут же оказался снова на полу, причем – стоя лицом, вернее – носом, к стене. По стене плыло и переливалось одно огромное письмо, на котором стоял адрес города Амстердама. Лелик задумчиво подошел к столу, взял с него альбом и открыл его на самой середине.

* * *

– Где ксиву брать будем? – вытолкав графиню из дверей, спросил у своего гениального юриста Вован Натанович.

Сан Саныч поднял голову от образца документа, который вручила ему Тверская и задумчиво проговорил:

– Ну, где ж его возьмешь? Подделывать надо.

– Так порепают, – устало проговорил Вован Натанович.

– Ничего, – успокоил его юрист. – Мы вам такого спеца найдем – закачаетесь. Вы сейчас на колесах?

– Чего?

– Ну, тачка на ходу?

– Ну да.

– Тогда собирайтесь. И смените этот ужас на что-нибудь более молодежное.

Вован Натанович с удивлением окинул взглядом свой «Nike» и пожал плечами.

– А это что, не подойдет? – поинтересовался он у Саныча.

– От вас за километр вашими киллерами разит, Вован Натанович, а мы с вами к интеллигентному человеку едем.

Вован Натанович покорно сменил «Nike» на «Adidas» и, подумав, добавил к золотой цепи серебряную. Саныч, увидев его маскарад, поморщился, но возражать не стал – времени и так было мало.

Поколесив по пустынным в этот полуденный час дорогам города, они свернули в один из спальных районов и вошли в вонючий подъезд. Вован Натанович долго оглядывал двери, пытаясь понять, где на них видеокамера и фотоэлементы, но так и не угадал.

– Японцы, – пробормотал он про себя, протискиваясь в не менее загадочный лифт, который оказался портативным и не имел светодиодов.

– Это что – трущобы, что ли? – наконец осенило Вована Натановича при виде мусорной кучи на лестничной площадке.

– Не-а, – отозвался Саныч, занюхивающий местный аромат рукавом пиджака. – Спальный район.

И стал стучаться в одну из железных дверей. За ней послышался слабый шум, а потом открыла типичная гидроперитовая блондинка со следами былой красоты по всему лицу и спросила:

– Вам кого?

– Нам бы Славу, – гнусавя от разыгравшейся аллергии проговорил Саныч.

– А Славы нет, – отозвалась блондинка, начиная плотоядно улыбаться при видтвидового пиджака и золотых оправ Саныча. – Слава в Интернете.

– Давно? – упавшим голосом спросил Саныч.

– Уж третьи сутки, – сокрушенно вздохнула дама.

– Выводить не пробовали?

– Что вы! Ломает, – еще грустнее сказала женщина и подбородок ее задрожал. – Уж всю мебель загнал, сволочь, и все мало ему.

Саныч, подвинув женщину в сторону, прошел в квартиру, которую Вован Натанович принял сперва за прихожую и все пытался пройти в балконную дверь дальше. Квартира действительно была пустовата: из мебели в ней был только стол, стул и парень, сидящий за компьютером. Со стены смотрел странно знакомый человек в очках с подрисованными рогами. С первого взгляда Вован Натанович принял парня за шимпанзе – настолько он был горбат и волосат. Потом он убедился, что обезьяна курит бычок и понял, что это и есть тот самый загадочный Славик.

Саныч подошел к компьютеру, внимательно посмотрел на монитор, сказал:

– Тяжелый случай, – сел на пол и открыл неизменно находящийся при нем черный чемоданчик.

В чемоданчике находился кроме полного ассортимента канцелярского магазина еще и ноутбук сиреневого цвета. Вован Натанович посмотрел на вдумчиво колдующего над аппаратом юриста и спросил:

– Ты чего? – он помолчал. – Это тот, что ли, кент, который нам должен бумажки сделать?

– Тот-тот, – отозвался Саныч.

– А че ж мы его не крутим?

– Разговаривать с ним в подобном состоянии – бесполезно. Он сейчас в Интернете и не выйдет оттуда, пока его провайдер за неуплату не отключит. А судя по всему это случится нескоро. Даже если это и случится, я не думаю, что он сможет отвечать на наши вопросы, потому как, скорее всего, он устную речь не воспринимает, как, впрочем и письменную.

Щас мы ему по «аське» звякнем и обо всем добазаримся.

– Да ладно! – скептически отозвался Вован Натанович, поигрывая печаткой в виде кастета. – Че он с нами, нормальными пацанами побазарить откажется?

– Не откажется. Только базар фильтровать придется, – миролюбиво сказал Саныч. – Через комп.

Тут в компьютере Славика что-то жалобно вякнуло. Парень оживился, дружелюбно защелкал мышкой и застрекотал клавишами.

– Ага, – радостно сказал Саныч. – Работает.

Вован Натанович, с трудом согнув жирные коленки, присел рядом с Санычем, с интересом поглядывая на экран ноутбука.

Там горела надпись: «и тебе привет сорока!:))))))))) как жизня?»

Саныч набрал в свою очередь: «Дела нормалек; нужно от тебя кое-что».

В таком режиме прошла недолгая, но очень насыщенная щелканьем клавиш беседа, в один из моментов которой Саныч поднял голову и спросил у замершей на входе блондинки:

– Вернусь, у тебя сканер на ходу?

Вера поманила Саныча, он исчез на минуту, а потом появился, неся дискету, которую немедленно засунул в щель компьютера Славика и снова вернулся к ноутбуку.

– Облом, Вован Натанович, – наконец сказал он.

– Это почему? Этот козел волосатый тебе отказал? – багровея затылком переспросил теряющий терпение от этого странного шоу начальственный громила.

– Да это он сказал. А еще он сказал, что документы такого рода, как тот, который мы ему предоставили, нельзя подделать с помощью известных ему методов. На то нужна специальная бумага, тушь, да и способности некоторые необходимы. Ни того, ни другого, ни третьего у этого гения компьютерной мысли нет.

– А у кого есть?

– Сейчас узнаем, – Саныч послал Славику нужный запрос и через некоторое время сообщил результат: – Он не знает, но если мы согласимся подождать, он поищет информацию в Интернете.

– Ладно, согласимся, – сокрушенно сказал Вован, шумно вздыхая, словно бык.

* * *

Монстры вели себя все хуже и хуже. Валик посмотрел-посмотрел, как его обгрызают со всех сторон и решил, что с него на сегодня достаточно. Он снял с себя шлем, решив вернуться к серой обыденности. А когда глазам Валика вместо бескрайних галактических просторов предстала его собственная комната, он подумал, не замкнуло ли его компьютер. Он увидел то, чего увидеть не мог: возле стены на коленях стоял его друг и меланхолично лизал марки, а потом ляпал их на стену, стараясь сделать это как можно более ровно. Валик потерял дар речи, даже если до той поры и не обладал им в полной мере: марками была обклеена уже вся дальняя стена, с потолка до пола.

– А-а-а! – заорал Валик, бросаясь к другу и вырывая у него из рук альбом, в котором уже осталось не более трех марок.

– Ты чего наделал-то? – орал он на Лелика, все еще не веря своим глазам.

Лелик поднял на друга глаза и Валик понял, что ни на какие вопросы в принципе этот человек ответить не сможет в ближайшие суток трое: вместо глаз у Лелика были какие-то спиральные круги, с пробегавшими то и дело электрическими искрами.

– Вот это да, – пробормотал Валик, с трудом понимая, что дальше делать. – Лелик, ты только будь здесь. Лелик, ты только ничего не делай, ладно? Мы тебя спасем.

Валик достал из кармашка телефончик, плоский как бумажка, с наушником, капюшончиком на случай дождя и варежкой на случай мороза – специальное предложение от Си-Плюс-Плюс, и торопливо набрал номер.

Из трубки раздалось:

– Стань тем, кто ты есть. Не будь тем, кого никогда не будет…

– Але! Да выключи ты свой автоответчик! Я те по делу звоню, – заорал вусмерть перепуганный Валик.

– Джа у телефона, – раздался наконец ленивый голос.

– Слушай, тут пацан ЛСД обглотался. С ним чего будет?

– С ним будет трип, – лаконично отозвался тот, кто назвал себя Джа.

– Да не – он много обглотался.

– Много – это сколько?

– Ну-у, – Валик бросил взгляд на стену. – Метров пять квадратных – если в один слой.

– Долгий трип, – констатировал Джа.

– А умереть он может? – оглянулся Валик, заметив, что Лелик медленно валится на бок. – Ему укол там в сердце, например, делать не придется? Я скафандр дырявить не умею…

– Чтобы получить передозняк от ЛСД имеется два способа: съесть его тонны полторы или утопиться в бассейне раствора лизергиновой кислоты, – все так же невозмутимо проговорила трубка.

– Так значит что?

– Да выживет твой друг, выживет, – потерял, наконец, свое олимпийской спокойствие Джа.

– А, ну ладно, – сразу успокоился Валик и положил трубку в карман.

Трубка немедленно распищалась.

– Чего? – спросил ее Валик.

– Только он с ума съехать может запросто. И прощаться надо! – сердито проговорила трубка и снова запикала – на этот раз коротко.

– Был был бы еще ум, – проворчал Валик и посмотрел на стену.

Теперь, когда здоровье друга его больше не беспокоило, Валик вспомнил, что у него теперь появилась еще одна проблема – две проблемы сразу в его голове не умещались. Он посмотрел на стену и проговорил:

– Уй, блин!

* * *

Дело было хреново – обломался бизнес. Бизнес был достаточно доходный и совершенно не рисковый. Валик обычно не любил заморачиваться, но тут приперло: близилась большая вечеринка у Бенино, а папа прекратил выдачу карманных денег после того, как Валик разбил мамин роллс-ройс после уютно проведенного вечера со своими друзьями.

– Ну, помял машину немножко, – ныл Валик на семейных разборках. – Но это же не повод так жестоко обращаться с человеком.

Ни нытьем, ни катаньем он ничего от родителей не добился, а потому решил проявить свою мужескую гордость и заработать деньги честным путем, как все нормальные люди. Честных путей было два: исполнение стриптиза в баре напротив и розничная торговля кайфами разного рода. Первый способ ему не подходил – Валик был маловат ростом. А вот второй, более благородный, был самый оптимальный.

Валик сделал серьезное лицо и пошел к местному «банкиру», которого звали Бумбастик. Бумбастик носил черные очки, дреды и расшнурованные кеды – для конспирации. Он часто терял пакетики с героином в туалете, но их ему неизменно возвращали благодарные клиенты.

– Что, бой, хочешь заняться бизнесом? – гнусаво спросил «банкир», шмыгая носом, испачканным чем-то белым. – Это хорошо. Это похвально.

Он замолчал минут на пятнадцать, а потом продолжил, как ни в чем не бывало:

– Это – работа всем на благо. С чего предпочитаешь начать: крек, кокаин, герик?

– А можно что-нибудь попроще?

– Тогда – марки, – безапелляционно заявил Бумбастик, выкладывая на стол объемистый альбом.

– Это че? – переспросил Валентин, перелистывая архаичного вида страницы.

– Это не че, а «Люся», – одернул его дилер. – Возьмешь под реализацию на неделю. За каждый просроченный день – десять процентов. Свободен.

Он откинулся на спинку стула, на котором сидел, голова его немедленно свесилась на бок, а рот открылся и из него выкатилась жвачка.

– По чем хоть продавать-то, – постучал по стеклу очков озадаченый Валик.

– Десять – мне, а там – как хочешь, – совершенно неземным тоном ответил Бумбастик.

Валик прихватил альбомчик и понес его домой. Как раз сегодня он собирался притаранить его в библиотеку, где в кафешке – опять же для конспирации, собирался клуб по интересам «Химические братья», члены которого к химическим веществам относились достаточно плотоядно.

И вот теперь – теперь пропало все, причем – действительно все. Стена, обклеенная от потолка до пола ЛСДешными марками могла быть выставлена в музее в качестве назидания потомкам, но прибыль с этого сомнительного предприятия заставляла ждать, а деньги были нужны Валику сразу и все – недельный срок истекал.

– Вот, блин, урод, – пнул он со злостью своего лучшего друга, пребывавшего в данный момент в лучшим из миров судя по его выражению лица. – Где я теперь такие бабули возьму, где?

Валентин нагнулся над другом и орал ему в самое ухо, но это было столь же эффективно, сколь и общение с представителями флоры, стоящими у мамы на столе.

Валик присел на пол и стал раздумывать, что делать дальше. Его мыслительные способности не позволяли ему изобрести оригинальный способ выхода из экстремальной ситуации, а обратиться за советом к более смышленой сестре ему не позволяла боязнь опять оказаться в роли семейного идиота.

– Сама дура! – пробурчал Валик себе под нос, вспомнив переперченый лексикон своей сестрицы.

Но действовать надо было, причем действовать немедленно. Валик быстренько собрался и вышел на улицу, направляясь к Арбату, который в его представлении был «вондер-стрит» и содержал в себе решение всех проблем и ответ на все вопросы.

Он уже на лестнице вспомнил, что Лелик так и остался валяться посреди комнаты в полуобморочном состоянии. Пришлось возвращаться – его могли просто выбросить на свалку при уборке.

– Куда ж тебя деть? – волок на себе друга Валентин по коридору.

Вдруг раздались чьи-то шаги и времени подумать не оставалось.

– Этого еще не хватало! – пробормотал Валентин, свернул в первую попавшуюся комнату и засунул Лелика в шкаф и выбежав из квартиры.

ГЛАВА 3. ПОКОЛЕНИЕ «ПИ-ПИ»

– И чего? – Вован Натанович тупо смотрел в распечатку, совершенно не понимая, что же в конечном итоге из всего этого следует.

– А то, – объяснил Саныч, – что имеем мы теперь следующее. Всяческие гербовые бумаги делают два человека в доступном нам, так сказать, радиусе.

– В чем, в чем?

– Ну, живут неподалеку. Это отец Арсений из-под Ужгорода – раз, и падре Золтан – модьяр, кажется, – объяснил Саныч.

– То есть что – попы, что ли?

– Выходит, что так, – разве руками Саныч. – Объясняется это тем, что у них в хранении церковные книги – это раз, есть старинные пергаменты – это два, а уж о том, как такие бумажки оформляются – им ли не знать? Вот по всему и выходит, что вашу родословную со славянским уклоном можно только у них оформить – как ни крути.

– Понятно, – пробасил Вован Натанович.

– Вот адреса церковных учреждений, к которым они должны быть приписаны, – продолжал Саныч. – А уж дальше действуйте, как найдете нужным.

– Полдела – это уже хорошо, – философски заметил Вован Натанович, поднимаясь не без усилия с пола.

– До свидания, – обернулся в двери Саныч, обращаясь к блондинке. – Советую вам обратится к специалисту.

Не успели они выйти из квартиры, как позади раздался дикий вой.

– Ну вот, – откомментировал Саныч. – Связь посыпалась.

* * *

Снежана Игоревна не любила бросать слов на ветер или терять время. Как только за высушенной графиней закрылась дверь, заботливая мама набрала телефонный номер:

– Але, это агентство? Это вам Дроздова звонит. Что? Вы больше не можете мне горничную послать – Они у вас кончились? – удивленно переспросил а Снежана Игоревна. – Ой, девушка, не нужно умничать, я вам совершенно не по этому поводу звоню. Мне срочно нужна гувернантка. Да-да, со знанием языков. Да. Да. Весь комплекс, пожалуйста, и с дополнительными услугами. Сколько лет? Что-то около двадцати. Или двадцати пяти. Что? Девушка, мы вам по двойной ставке оплатим.

Только постарайтесь выбрать кого-нибудь… Ну, вы меня понимаете – с аристократическим воспитанием. Да. Да. Наличными.

По факту. Сегодня? Хорошо.

Снежана Игоревна нажала на кнопочку телефона и прокричала в глубь квартиры:

– Женька! Бегом ко мне!

Дочь не отзывалась.

– Вот негодяйка, – покачала головой Снежана Игоревна, ужасаясь перспективе спуститься на первый этаж и наведаться в детскую.

Но деваться некуда: кто был горой, а кто должен был идти к ней, предстояло разбираться впоследствии. К счастью, все оказалось гораздо менее запутанно. Проходя по коридору мимо второй ванной комнаты, Снежана Игоревна почуяла запах сигарет и услышала громкое фальшивое пение. Сомневаться не приходилось: дочурка принимала ванну.

– Darling! – ввалилась в комнату мамочка, спотыкаясь о раскиданные вещи и щурясь от стоящего коромыслом дыма. – Вылазь скорее – у нас скоро будут гости.

Пение не прерывалось, дополняемое таким плеском, будто здесь резвилась парочка покусанных бешенной собакой дельфинов.

Снежана Игоревна побрела по ванной комнате, приблизительно ориентируясь по пению, в поисках дочки. Наконец мама наступила в глубокую лужу и вскоре разглядела силуэт лежащей в пене и дыму Евгении, которая смолила толстенную сигару и слушала плейер, подвешенный за веревочку к душу.

Снежана Игоревна, выдернула штекер наушников из плейера и нажала кнопку слива воды. Оставшись без музыкального сопровождения и без водной процедуры, Женя открыла глаза и вопросительно посмотрела на маму:

– Что еще? Опять пинцет сломался?

Этот вопрос мог вывести Снежану Игоревну из себя часа на полтора, и вот почему. Кроме известного уже целлюлита, у Снежаны Игоревны была еще одна серьезнейшая проблема – постоянно растущие волоски по всему телу. Она уже испробовала все средства – от лазерной эпиляции до горячего воска – и это не принесло ей никакого облегчения: проходило некоторое время и волоски начинали расти снова. Снежана Игоревна слезами обливалась, сидя над модными журналами:

– Ну как, как это у них выходит? – тыкала она наманикюренным пальчиком в гладкие, как бананы, тела фотомоделей.

Она консультировалась со всеми известными ей специалистами и ей отвечали одно и то же: рост микроскопических волос на теле – совершенно естественен для всех людей. На это Снежана Игоревна отвечала:

– Козлы вы все! Я вам не за консультации по биологии денег даю!

И снова пускалась во все тяжкие в борьбе с ненавистной волосатостью. В конце концов, Снежана Игоревна успокоилась на одной чисто автоматической мании. Ее можно было круглые сутки застать перед зеркалом выщипывающей волоски на какой-нибудь части своего тела.

– А что делать? – жаловалась она по телефону подружкам. – Только ножки становятся гладкими, как кегли, глядь, а брови уже отрасли и стали, как у Брежнева.

Время от времени в доме разражалась истерика, слышная даже на первом этаже – у Снежаны Игоревны ломался пинцет. Если же этот критический момент совпадал с исчезновением в доме всех запасов полезного инструмента, это было сравнимо по значимости только с национальной катастрофой. Снежана Игоревна выбегала на улицу, в чем мама родила, причитая: «Пинцет, пинцет, пинцет!», и успокаиваясь только тогда, когда находила мало-мальски приличный пинцетик и выдергивала им хотя бы с десяток волосков.

Именно поэтому расчет Евгении был совершенно верен: упоминанием о маминой слабости можно было сразить ее наповал. Однако, Снежана Игоревна, имеющая некоторый опыт общения с собственной дочерью, на провокацию не поддалась и сладким голосом произнесла:

– Нет, девочка, я за тобой. Вылазь скорее и пойдем – у нас сегодня гости.

Женя равнодушно наблюдала свои быстро обнажающиеся острые колени и плескала ручкой в воде.

– Что, опять твои глупые суки придут мне свои тряпки впаривать?

Снежана Игоревна картинно схватилась за свое совершено здоровое сердце – это было уже выше ее сил. Но – дело стоило жертв.

– Одевайся, – бросила она халат дочери. – К тебе сейчас придет гувернантка. Будем из тебя светскую львицу воспитывать.

Ее безапелляционный тон не произвел впечатления на дочь. Женя зевнула и повернулась к маме голой попой, всем своим видом показывая, что она лучше останется замерзать в ванной, чем вылезет встречать очередной отброс общества.

– Права отберу, – беззлобно пригрозила Снежана Игоревна, зная, что применяет нечестный, но очень действенный прием.

Женя замерла на минуту, а потом, выплюнув обгоревшую сигару в воду, стала вылезать наружу. Халат она проигнорировала, потопав босая и голиком по длинному коридору к своей комнате. Женя гордо прошествовала мимо раскрывшего рот мужчины в испачканном краской комбинезоне и мимо второй ванной, в которой немедленно раздался грохот.

– Что зенки вылупил? – галантно поинтересовалась Снежана Игоревна у рабочего и захлопнула дверь, которая, видимо, стукнула его по носу – так он взвизгнул.

– Оденься поприличнее, – стукнула она в дверь дочери.

– И через полчаса я тебя жду в гостиной, поняла? И никаких таблеток!

* * *

На Старом Арбате, как всегда, собралась тусовка из самых шизанутых людей города и области. Впрочем, возможность посходить с ума у всех на глазах привлекала людей со всей страны – от этого репертуар местных безумств был всегда свеж до чрезвычайности. Кто-то сострил, что во всех приличных городах один городской сумасшедший, а в Москве их – на выбор. Впрочем, на душу населения, вероятно, выходило приблизительно пропорционально.

Валик не уставал удивляться, как это людям в голову приходит так себя вести вне дома. Он бы, наверное, постеснялся. Он любил поглазеть на все эти безобразия, но сегодня ему было не до того. Валик шел, зорко поглядывая по сторонам, надеясь увидеть что-нибудь – он пока и сам не знал как это должно было выглядеть – что поможет ему справиться с проблемой. Вдруг он замер, как вкопанный – под афишей «Экстази» стоял какой-то дяденька и держал перед собой плакатик с кластерами, полными марок.

– Это – знак, – прошептал Валик и, как завороженный, подошел к мужчине.

– Почем? – несмело проговорил Валентин, тыкая пальцем в марки с бабочками и космонавтами.

– Тебе коллекциями или по одной? – заботливо поинтересовался мужчина.

– Мне – альбомом, если можно, – пролепетал Валик, переминаясь с ноги на ногу.

– А, – с уважением проговорил мужчина, подслеповато щурясь. – Филателист?

– Филате… кто? – захлопал глазами Валентин.

– Не важно, – махнул рукой мужчина и стал сворачивать торговлю. – Пойдем.

Валик, опасливо озираясь, потопал за мужиком, размышляя по дороге, не может ли тот оказаться маньяком и придушить его где-нибудь в темном уголке. Но темного уголка им по дороге так и не встретилось: они очень быстро оказались в маленьком магазинчике, где, наряду со всякими запыленными вещами, продавались так же и картины, марки, монетки и прочие, совершенно непонятные Валику вещи.

– Вы – хламщик? – вежливо поинтересовался он у мужчины.

– Кто? – удивился тот.

– Ну… старьевщик? – вспомнил, наконец, слово Валик.

– Сам ты… – вскипел было продавец, но потом сник.

Видимо, клиентами он был не богат и потому распугивать их было ему совершенно невыгодно. Посему мужчина зажмурился, пошевелил губами, а потом открыл глаза и заулыбался самым американским образом:

– Так что вы хотели, молодой человек?

Валик не ответил: он замер, как электрошоком пораженный. На полке стоял такой же точно альбом, что был у него, и он был битком набит разными марками.

– Это! – показал он всей пятерней в направлении удивительной находки. Продавец радостно закивал.

– Двести долларов, пожалуйста, – нагло заявил он.

Валик выгреб из карманов последнюю мелочь и радостно поскакал прочь, спрятав альбом за пазухой.

Так как близко уже было время заседания клуба по интересам, Валик поспешил в библиотеку. Там он застал «братьев» в полном составе. Они сидели за столом и читали Хаксли с самым благочестивым видом.

– Что, брат Валентин, – подняв голову приветствовал пришедшего один из апологетов, самый зеленый. – Желаешь нам что-то предложить.

Он столь выразительно уставился на альбомчик, что стало ясно: о Валином бизнесе стало известно всем.

– Да, вот, – он выложил альбом перед братьями. – Кое-что для вас интересного.

Все внимательно склонились над альбомом, пока главный с трепетом перелистывал страницы. Вдруг один из химиков кашлянул и возмущенно проговорил:

– Они же гашеные.

– Сам ты гашеный! – зло сказал Валик.

– Тише вы! – скомандовал самый зеленый. – Сколько ты хочешь?

Валик скромно потупился и склонился к уху зеленого. Глаза у того стали большими и круглыми, насколько это было возможно с такими мешками под ними.

– Нормальный у тебя аппетит. Да ладно – была бы кислота хорошая, а там поглядим. Бакс! – позвал он.

Подошел парень, зеленей зеленого, и вопросительно воззрился куда-то в пространство.

– Бакс, посмотри, тут кекс марок притащил – поюзай, гуд?

Бакс на ощупь нашел альбом, сгреб одну марку, разжевал, сплюнул и признался:

– Ни хрена я не понял. Кажись, клей это, а не кислота.

Зеленый посмотрел на Валика с укоризной:

– Ты что, чудак с буквы «м», хотел туфту впарить? Ты что, америкосских фильмов пересмотрел? Извини, брат, мы их тоже смотрим, – и он снова погрузился в чтение предтечи, дав перед этим Валику смачного пинка.

Валик брел из библиотеки, потирая след от «Grеenders» ов на заду и причитал:

– Ну, Лелик, ну, гад…

* * *

Вован Натанович приехал в офис мрачный, как налоговый полицейский. Он шлепнул по заднице секретаршу без всякого воодушевления и заперся в своем кабинете. Спустя полчаса он потребовал к себе Саныча и сообщил ему:

– К этому попу поедем с тобой.

– Я не могу, – отозвался Саныч. – Вы же знаете, у нас на этой неделе три суда. Не могу я в такую минуту покинуть свой пост – сами понимаете.

– Ладно. Сам съезжу, – недовольно промычал Вован Натанович. – С этим все ясно. Второй вопрос – фамильная печатка, я правильно понимаю?

– Совершенно справедливо, – кивнул Саныч. – И я вам в связи с этим могу порекомендовать не мудрствуя лукаво обратится к специалистам по геральдике, а их в Москве – масса.

– Я не понял, – нахмурился Вован Натанович. – У нас кто начальник – ты или я? Кто кому должен рассказывать, что делать? Может, ты сам обратишься?

– Хорошо, – не стал перечить Саныч.

Он откланялся и Вовану Натановичу осталось только заниматься обыденными делами и ждать.

* * *

Снежана Игоревна не относилась к дамам слишком щепетильным, но этого видеть она уже не могла. Новоявленная гувернантка то краснела, то бледнела, но старалась сделатвид, что ничего не происходит. Веселее всех в этой ситуации было Евгении, которая находила комическим даже то, отчего у других бы случился нервный срыв. Дело было в том, что на Женечку по требованию гувернантки надели юбку, и Женечка с этим просто не справлялась: она поминутно путалась в ней и падала, всякий раз ругаясь, как сапожник. Снежана Игоревна злилась на дочь, понимая, что весь этот кордебалет она закатила для того, чтобы пресечь на корню всяческие попытки провести над ней этот бессмысленный и глупый, на Женин взгляд, эксперимент.

К счастью, гувернантку послали старого закала. Эта усатая и мощная мадам по имени Виолетта Викторовна проработала двадцать лет в школе и в основном на старших классах – она знала, как укротить самый бешеный темперамент.

– Это ничего, – прогудела она. – Привыкнете.

Она подошла к Жене, растянувшейся в очередной раз на ковре, и подняла ее, перехватив пополам, словно соломинку.

– А теперь, барышня, мы с вами займемся нашими манерами, – гувернантка к полному восторгу Снежаны Игоревны поставила Женю на ноги, придав ей какое-то очень милое положение. – Ну-ка, выплюнь жвачку.

Женя выполнила просьбу Виолетты Викторовны с таким усердием, что, кажется, выплюнула кроме жвачки еще много лишнего.

– Отлично, – проговорила гувернантка. – И зачем только ты пихаешь в рот такую гадость?

– Мама велела, – простодушно проговорила девица. – Чтобы табаком не воняло.

Виолетта Викторовна пропустила это сообщение мимо ушей и продолжала муштровать Женечку.

– Барышня должна держать спину прямо, а подбородок чуть-чуть приподнятым, – Виолетта Викторовна выпрямила Женю и подняла ей подбородок с таким усердием, что у той что-то хрустнуло в шее.

– Женечка, как ты себя чувствуешь? – с тревогой спросила дочь Снежана Игоревна, заметив, что так как-то странно притихла.

– Все нормально, ма, – заявила Женя сдавленным голосом – Только, кажется у меня ревматизм.

И, схватившись за спину, Женя со стоном грохнулась на пол и затихла.

Женщины переглянулись.

– Она всегда у вас такая нежная? – спросила чуть смущенная Виолетта Викторовна.

– Какая? – удивилась Снежана Игоревна. – Она у нас больше несносная.

Мама подошла к дочери и заглянула ей в лицо.

– Ну, вот, опять фиглярничает. Эй, подруга! По MTV хит-парад показывают, – прокричала дочери в ухо Снежана Игоревна.

– Это ничего, – пробормотала Виолетта Викторовна, поднимая Женю одной рукой. – Для барышни светской падать в обморок тоже очень важно.

Она пошла по коридору, позабыв спросить нужное направление. Поплутав по коридорам минут пятнадцать, она вывернула снова к гостиной. На пороге стояла Снежана Игоревна и, прислонившись к косяку, пилила ногти с ужасным скрежетом.

– Ее комната на первом этаже, – сказал она. – Только не ударьте ее головой – за поворотом комод, – прокричала она вслед удалившейся гувернантке.

Услышав глухой стук, Снежана Игоревна поняла, что предупреждение поступило несколько поздновато.

– Были бы мозги – было бы сотрясение, – пробормотала она, направляясь к лестнице.

– Отнесете ее в комнату, приходите в столовую. Выпьем что-нибудь, поболтаем, – прокричала она вниз.

* * *

Валик брел домой, раздумывая, где бы взять денег – момент расплаты наступал с неотвратимой быстротой. По дороге он выкинул альбом с марками в мусорку и пнул проходящего мимо кота. На входе в метро натолкнулся на своего однокашника Юрика, который наблюдал за движением эскалатора.

– Че киснешь? – сквозь шум радостно крикнул он Валику.

– На бабки влетел, – пожаловался Валик.

– И много бабок?

– Чемодан, – немного преувеличивая ответил Валентин, пристраиваясь рядом на бордюр.

– Что делать собираешься?

– Не знаю. Че посоветуешь?

– Займи.

– Не у кого.

– Папа?

– Не-а.

– Мама?

– У нее нету.

– Женька?

– Дурак, что ли?

– Подруга-то у тебя есть?

– Кто?

– Ну, герла какая-нибудь?

– Ну, я с Висловой как-то… А что?

– Ну, ты че, кино не смотришь? Она девка состоятельная?

– Ну?

– Ну и звони ей, че грузишься? Скажи, что убьют тебя вот-вот, что деньги у мафии занял – ну и т. д. Она сбегает быстренько и достанет, сколько надо. Ну, бывай!

И Юрик скрылся в толпе, как его и не было. Валик, окрыленный новой идеей, достал свой модный мобильник и, сняв с него варежку, зазвонил Леле Висловой.

– Лель?

– Ая?

– Слышь, у меня трабл.

– Да ну?

– Я тут на деньги попал. С мафией связался. Да. И если я бабули не отдам, то все…

– А я причем? – отозвалась девушка.

– Ну, может, поможешь? Меня ведь убить могут, да…

– Иди ты знаешь куда?… – риторически спросила трубка и зло запикала.

– Сама лохушка, – крикнул Валик и понял, что последняя надежда испарилась.

Потом он подумал о том, что можно же просто все объяснить и воодушевленно зашагал к Бумбастику.

ГЛАВА 4. РЕКОРДНАЯ ПО КОЛИЧЕСТВУ ТРУПОВ НА КВАДРАТНЫЙ САНТИМЕТР СТРАНИЦЫ

– Все. Узнал, – запыханный Саныч вывалил на стол груду фотографий.

– Ты че, меня с семейным альбомом решил познакомить? – недоуменно спросил Вован Натанович, глядя исподлобья на юриста.

Тот терпеливо раскладывал фотографии перед боссом:

– Смотрите сами. Вот вам образцы имеющихся в наличии фамильных гербов и печатей. Это – подлинники, причем сделанные заведомо не для владельца. Мне объяснили, что их изготавливали на заказ в нескольких вариантах, как бы на выбор. А потом что-то выбирали, а от чего-то отказывались. И вот эти пробники остались целы и теперь, как культурная ценность, хранятся в краеведческом музее. Вот, можете выбрать.

Вован Натанович разложил перед собой веером фотографии переливающихся всеми драгоценными цветами радуги предметов и задумался.

– Вот этот, – указал он пальцем на печать, которая изображала клевер, торчащий изо рта кабана. – Вот с этим цветочком у Жанки колечко есть – прокатит за семейную реликвию.

– Отлично. Теперь дело за малым – взять это в музее.

– Далеко?

– Минут пятнадцать на машине.

– Едем.

Подъехав к музею, они едва нашли, куда поставить длиннющий лимузин, на котором Вован Натанович любил отдавать официальные визиты. Потом они прошли сперва по залам, убедившись собственными глазами, что интересующие предметы наличествуют, а после прошагали в кабинет директора.

Возле кабинета их встретила престарелая секретарша и строго сказала:

– А Висаулия Викторовича нет. Он в командировке и вернется нескоро.

– А с кем мы можем поговорить по поводу приобретения некоторых культурных ценностей, содержащихся в вашем музее? – галантно изогнувшись спросил Саныч.

– Ни с кем, – столь же ледяным дружелюбным тоном ответила секретарша. – Все экспонаты принадлежат государству и в частные коллекции не продаются.

Саныч откланялся и вытолкал упершегося было Вована на улицу.

– Она что, такая умная, что ли? – пыхтел Вован Натанович, вращая глазами и кулаками.

– Я вам сейчас горячку пороть не советую. Связываться с государственным учреждением – себе дороже. Вы столько не зарабатываете.

– И что я теперь – обламываться должен?

– Ну, есть же другие методы. Мне ли вас учить? Если не действуют уговоры и деньги, нужно брать самим.

– Понял, – кивнул лобастой головой Вован и залез в лимузин.

* * *

Приоткрыв один глаз, Жени убедилась, что она осталась одна и прытко вскочила на ноги. Потом, матерясь, стащила с себя юбку и закинула ее подальше в угол. После этого строптивая дочь заперла дверь на кодовый замок и погрозила ей кулаком.

Заметив, что на ней нет ровным счетом ничего из одежды, Женя полезла в шкаф, чтобы подобрать себе костюмчик, приличествующий молодой леди ее эпохи. Открыв створки, она едва сдержалась, чтобы не заорать: на нее вывалилось безжизненное длинноногое тело.

Когда первый испуг прошел, Женя увидела, что у ее голых ног валяется Лелик – дебильный друг ее братца.

– Опа, а как это он? – пробормотала себе под нос девушка, осторожно подходя поближе.

К ее разочарованию, Женя не увидела ни зияющих огнестрельных ран, ни вываливающихся внутренностей, ни раскроенного черепа.

– Ты просто окочурился, что ли? – спросила она у тела. – Эй! Але!

Женя тронула Лелика пальцем за плечо и немедленно его отдернула. Плечо оказалось теплым.

– Не остыл еще, – констатировала она. – Ну, ты тогда лежи где лежишь. А я пока сбегаю кого-нибудь позову.

Женя запихала тело обратно в шкаф, предварительно вытащив из-под него свои штаны из кожи нерожденных пони (гринпис отдыхает!). Экипировавшись должным образом, Женя прокралась из квартиры своим собственным никому не известным способом – через мусоропровод, предварительно надев на себя большущий чистый пакет для мусора. Выбравшись из мусоропровода, Женя потопала пешком, за неимением ключей от гаража, к своей верной подруге.

Марина по случаю выходного дня, была поглощена собой: она молотила ногами по груше с дикими воплями.

– Привет, Марин, – прокричала подруге Женя, уворачиваясь о свистящих в воздухе кулаков. – Уделишь мне пару минут?

Марина, как всегда, поняла подругу по своему и начала с ней спаринговаться, и пока Женя не положила подругу на лопатки, разговаривать с ней было совершенно невозможно.

– Марин, у тебя черепа где?

– На байдарках уплыли, а что?

– Я потусуюсь у тебя с месячишко? В долгу не останусь – с меня ежедневный спаринг и массаж по вечерам, ОК?

– Ладно, – охотно согласилась Марина, обрадованная предоставляющейся возможностью иметь живую модель для отрабатывания ударов.

– Только знаешь – у меня проблемка небольшая. У меня в комнате – труп в шкафу, – сокрушенно произнесла Женя, повисая вверх ногами на турнике, так что ее короткие волосы стали дыбом.

– Кто? Труп? В шкафу? – с совершенным восторгом сказала Марина. – Это ж классно! Пойдем за ним скорее! Никогда жмуриков не видела.

Она подскочила на ноги и забегала по комнате, меняя кимоно на что-то более цивильное.

– Стоп, – ссыпалась на пол Женя. – Я иду одна. Скажи только, у тебя машина на ходу?

– А зачем? – замерла Марина с одной ногой, просунутой в штанину.

– Ну, как зачем, – спокойно сказала Женя, беря в руку гантель и ласково глядя на нее своими голубыми глазами. – Отвезем его куда-нибудь в лесок и прикопаем.

* * *

– Эй-эй, куда! Это была моя пицца!

– Отстань. Съешь гамбургер.

– Но я не люблю гамбургеров! К тому же этот с селедкой, а у меня изжога.

– Ну, не нуди. Хочешь, я дам тебе свою колу?

– Засунь ее себе в задницу!

– Ну, как хочешь. Тогда не против – я выпью твою?

– Ты!!!

– А у тебя пейджер пищит.

– Какой пейджер – у меня нет пейджера.

– А! Это мой… Ну, ты поел, я надеюсь? Нас с тобой вызывают.

– Куда?

– Работать, работать!

По окончании диалога двое подозрительных на вид мужчин поднялись из-за стола, заваленного объедками и бумажками, и пошли к выходу из кафе. Официантка догнала их на бегу и чуть ли не силой отобрала чаевые.

* * *

Пока они гордо вышагивали по проходу между столами, можно их было, наконец, рассмотреть как следует. На первый взгляд, можно было подумать, что эти двое принадлежат к классу так называемых рядовых обывателей: одеты они были отнюдь не так, как это делают люди, считающие себя состоятельными или оригинальными. Однако, что-то в их поведении и облике подсказывало, что это не простые работники сферы обслуживания или неквалифицированные труженики. Что это была за непонятная деталь, так сразу и не скажешь.

Один из них был высок и могуч и, если бы не одутловатое лицо с совершенно заплывшими глазками, смахивал бы на героя русских сказок в совершенно неприглядном обличье Он был одет в кожаную куртку, которая навевала воспоминания о боевиках поры рассвета видеозалов, и, кроме того, в неопознанного производства и оттенка растянутые на коленках джинсы. К функциональности его круглой головы можно было применить старое определение, сказав, что кроме всего прочего он еще в нее и ест.

Его спутник был меньше ростом раза в полтора и напоминал внешностью типичного сантехника-профессионала, принарядившегося в выходной день, чтобы прогуляться до пивной. Какой-нибудь из новомодных щеголей от «диско» с ума сошел бы от зависти, увидев его костюм, потому как он был родом из тех самых восемьдесят-волосатых годов. Впрочем, для того, чтобы этот костюм привлек внимание модника, нужно было его отдать в химчистку и подержать там недели две. Щуплость и какая-то помятость являлись наиболее характерными чертами этого индивидуума и дополнялись близорукостью, которая была тем более мучительна, что род его деятельности не позволял ему пользоваться очками. Если могучая конституция товарища как-то компенсировала его неблестящий интеллект, то в данном случаен было видно, что природа отдыхает «в полный рост», и чем могло выгодно выделяться подобное существо, ясно не было. Видимо, этот человек входил в число тех семерых, которые были обделены в пользу того самого счастливчика, кому все досталось. Причем, число семерок, в которые входил данный гражданин, судя по всему, было достаточно большим.

Как бы там ни было, во всех движениях этих двух чувствовалось гипертрофированное чувство собственного достоинства, которое не оправдывалось никакими внешними причинами, и это наводило на подозрения, что эти причины столь же вески, сколь невидимы невооруженному глазу. Если обычный смертный шагал по земле тревожно озираясь, будучи всегда готовым испытать на себе произвол человека власти праве, а потому напоминал забитого пса или старого зайца, то эти двое были совершенно не такими. Они шагали широко и размеренно, всякий раз ставя ногу чуть в сторону, тем самым демонстрируя, что они могут себе позволить лишние сантиметры земли. При этом их подбородки были подняты так высоко, что граждане эти едва ли знали цвет своих ботинок, а брови столь сурово нахмурены, что можно было понять сразу: этих людей гнетет тяжесть ответственности за судьбы мира. В общем, эта их манера вышагивать, будто они и не люди были вовсе, а какие-то небожители, и была той странной чертой, которая не соответствовала их внешнему облику.

Чем же объяснялось подобное необъяснимое поведение, какие внутренние причины были тому виной? К таким внутренним причинам можно отнести, в первую очередь, тяжелые стальные дула, которые оттягивали кожаные кобуры, висящие на поясах обоих посетителей кафе. Откуда там взялись эти странные предметы? Это были переодетые менты? Это были представители американской контрразведки? Или же – гангстеры инкогнито?

Последнее определение наиболее реально характеризовало положение вещей. Эти неоднозначные персонажи являлись штатными сотрудниками фирмы «В-репу-дал», то есть работали по найму на знакомого нам господина Дроздова.

Возникает в связи с этим закономерный вопрос: откуда такие ординарные граждане взялись в столь уважаемой фирме и зачем они этой фирме сдались? А здесь на желаемое оказало свое пагубное воздействие действительное, причем действительное звериного оскала постсоциализма.

На заре туманной юности фирмы «В-репу-дал» господину Дроздову кроме прочего пришлось подать сведения о своей организации в одну очень настойчивую службу занятости населения. Последняя была так любезна, что немедленно на эти вакансии прислала двоих отпетых безработных, которых уже просто невозможно было сбыть с рук. И обставлено это дело было столь ловко, что отвертеться от такого счастья не смог ни деловой Вован Натанович, ни скользкий юрист Саныч.

– Вы зачем прислали ко мне этих отморозков? – рычал в трубку Дроздов, увидев опухшие физиономии претендентов.

– Ну, вы же сами объявляли вакансии на должность сотрудника сферы обслуживания, – миролюбиво, но настойчиво лепетал в трубку женский голос. – Мы ваших претензий не принимаем: претенденты обладают всеми перечисленными требованиями: служили в армии, владеют оружием и не имеют семейных проблем. Всего доброго.

Именно такого, добровольно-принудительного происхождения были эти замечательные во всех отношениях сотрудники. Против паровоза не попрешь, и Вовану Натановичу пришлось смириться с присутствием товарищей экс-безработных среди своих боевиков. Впрочем, среди услуг, оказываемых фирмой населению, был целый ряд таких, на которые тратить всю силу мощь образцово-показательного боевого отряда было бы натуральным «перерасходом средств». Отравить соседскую собаку, изуродовать автомобиль конкурента или изрезать платье какой-нибудь неугодной красавицы на конкурсе «мисс-бюст» или «мадмуазель-шея» – со всем этим мог справиться даже школьник, а потому работы у «сладкой парочки» было хоть отбавляй.

Поэтому не было ничего удивительного, что их вызывали для дачи задания с такой срочностью – прямо из любимой пиццерии.

Попав в столь неожиданно подходящие для процветания условия, братья по несчастью моментально осознали, что в единстве их сила, и стали просто неразлучной парочкой. Хотя, если исключить их стремность, у парней не было в сущности ничего общего. Впрочем, обычно они ладили, если не считать того, что богатырский рост и недюжая сила одного были поводом для ущемления другого. Хотя, и это разногласие дальше гастрономических интересов не шло.

Кстати, одна второстепенная деталь: того, что побольше звали обычно по фамилии – Дуболомов. Маленького же – Костиком.

* * *

Впрочем, срочность была вызвана еще более, чем обычно, необъяснимые причинами: у начальства внезапно вышли кадры. Выяснив, что жизненно необходимо обзавестись фамильной печатью и сделать это иначе, как элементарно сперев ее из музея, никак нельзя, Вован Натанович обратился к бригадиру своей ударной боевой единицы с заявлением:

– Дюкич, мне нужны лучшие из лучших для выполнения одного очень важного и очень личного задания.

– Нет проблем, – отозвался заматерелый киллер Дюкич.

– Только вот нету их сейчас.

– А где?

– Ну, кого куда послали. Пять человек захватывают танкер к дню рождения одного из наших восточных партнеров, двое – сторожат одного министра, остальные – по разным мокрым делам…

– И что – совсем никого?

– Совсем. Даже худших из лучших. Сезон – конец финансового года – сами понимаете, – развел руками бригадир. – А я сам в очередном отпуске. Поеду в Карелию, отдохну душой.

– И кто остался? – все более мрачнея поинтересовался Вован Натанович, соображая, что пора бы расширять фирму.

– Отморозки, – со вздохом протянул бригадир.

Вован Натанович обреченно посмотрел на него и спросил:

– Все так хреново?

– Все еще хуже, – уверил его Саныч, читая сообщение со своего пейджера. – Только что я получил последние новости о нашем с вами экспонате. Нужно поторопиться: фамильная печать осталась одна-единственная. Остальные развезли по иностранным коллекциям нам их теперь не достать. Так что – чем скорее – тем вернее.

* * *

Посмотрев сто тридцать пятый мыльный пузырь своего любимого фильма, Снежана Игоревна глубоко задумалась. Что-то подсказывало ее сердцу, что она осталась в доме одна (прислуга, рабочие и гувернантка были не в счет). От этой мысли ей стало невыносимо скучно. А лучшим средством от скуки было, конечно же, любимое хобби. Любимым хобби был интерьер.

– А что там мое джакузи? – вслух подумала Снежана Игоревна, поглаживая мех домашнего халата.

Словно бы в ответ ей в южном крыле квартиры раздался страшный грохот.

– Видимо, все в порядке, – радостно произнесла Снежана Игоревна, отправившись посмотреть на чудеса сантехники, которые вытворял за ее наличные деньги сантехник-профессионал с высшим образованием – так гласила его рекомендация.

Вместо бывшей ванной комнаты, Снежана Игоревна застала занавешенные пылью руины. Поперек передней стены – вернее, проема на ее месте образовавшемся – торчало громадное сиреневое джакузи. Из-под груды кирпича выглядывала чья-то дрыгающаяся нога.

– Милейший, подергала за покрытый красной пылью каблук Снежана Игоревна. – Почему вы так пылите? Это совершенно необходимо?

«Милейший» не отзывался. Снежана Игоревна пожала плечами, достала из кармашка телефон и защебетала в трубку:

– Але? Фирма? Заберите, пожалуйста вашего профессионала. Он поломал мен ванную и сам, кажется, поломался. Что вы мне говорили? Джакузи по размеру не подходит? Сами вы, девушка, не подходите! К тому же, оно не того цвета. Хочу красное. Что? Нет, замены не надо. Я больше услугами вашей фирмы пользоваться не буду. Адью!

Снежана Игоревна осмотрела живописные руины и с минуту подумала: оставить все как есть в качестве сада из камней или же все-таки, привести все в первоначальный вид?

Ее тягостные размышления в эту минуту мучительного выбора были прерваны появлением испуганной горничной:

– Снежана Игоревна, – пропищала она. – С вами все в порядке?

Снежана Игоревна выронила телефон и подпрыгнула на месте от неожиданности: эта девушка ее все время пугала.

– Со мной-то все в порядке, – взяла себя в руки хозяйка дома – Вот ванная теперь…

Она указала малиновым ногтем на кучу кирпича.

– Ой, Снежаночка Игоревна, – затрещала горничная, машинально начиная подметать пол. – Говорила я вам – не обращайтесь вы больше в агентство. В нем же только двоечники-филологи работают. Вот я вам одного сантехника порекомендую – закачаетесь! Отличный парень и к тому же с вашей ванной он разделается в два счета.

– Говоришь, парень отличный? – задумчиво проговорила Снежана Игоревна, у которой была непреодолимая слабость к «отличным парням» из обслуживающего персонала. – Ладно. Пришли его к завтрашнему утру – я сегодня устала.

Тут в дверь позвонили и через минуту появилися одетые в элегантные оранжевые комбинезоны представители фирмы.

– Вот он, – кивнула Снежана Игоревна.

Представители суетливо стали растаскивать завал.

– А за моральны ущерб вы мне вынесете кроме этого мусора еще один шкафчик – я давно хотела.

* * *

– Понимаешь, Бумбыч, – переминался с кроссовка на кроссовок Валик, делая жалкие попытки построить достойную картину случившегося с ним несчастья. – Тут всех и делов-то: пролетел у меня бизнес. Ну, марки там дерьмо или инфляция… Ну, короче, я тебе денег щас отдать не смогу. Ты мне дай еще дури, я ее в двойную цену загоню и с тобой рассчитаюсь. А?

За все время проникнутого высокой капиталистической скорбью монолога Валентина, Бумбастик не проронил ни слова, Впрочем, ни слова он не проронил с того самого момента, когда Валик застал «банкира» в его укромном логове. Бумбастик сидел в какой-то странной позе, совершенно не шевелясь и тускло блестя своими черными очками.

«Вот прет парня», – почтительно подумал Валик, подождал минут пятнадцать и, откашлявшись, снова повторил всю историю с начала до конца, сделав упор на своей лояльности к их общему бизнесу. Бумбастик молчал.

«Он потрясен», – польстил себе Валик и замер в ожидании. Постояв еще немного, Валентин от нечего делать стал оглядываться по сторонам. По сторонам ничего нового и интересного не было, поэтому он снова уставился на Бумбастика. Вдруг Валентин поймал себя на ощущении, что что-то его в давно знакомом облике дилера смущает и настораживает. Валик стал анализировать произошедшие за это время с его товарищем по бизнесу изменения, перебирая в уме возможные варианты:

«Постригся? Да нет вроде. Язык проколол? Да уже давно. Джемпер постирал? Не похоже».

В конце концов, Валик опустил глаза в пол, дойдя в своем разглядывании до самых подошв и не поверил своим глазам: вместо гордо торчащих в разные стороны шнурков он увидел роскошные задники кроссовок с неоновым наименованием фирмы-изготовителя и изумился:

– Ничего себе! Он кроссы задом наперед одел! Вот это модная фикса!

Валик осмотрел свои ботинки, соображая, как бы изловчится и по-быстрому перенять это новшество, пока все чмыри не стали ходить так же. Потом он снова глянул на Бумбастика, по-прежнему безответного и понял, что задом наперед у него одеты не только кроссовки, но и свитер, и мешковатые джинсы, не успев удивиться этому перебору в области молодежной моды, Валик заметил, что и локти товарища смотрят в другую сторону. Так же, как и его колени. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что задом наперед одета одна лишь голова, которая вопреки логике смотрела назад.

– Бум, – осторожно приблизился к дилеру Валик. – Бумбастик, ответь…

Страшная догадка осенила Валентина, подтвердившись тем фактом, что у Бумбастика вместо шеи оказался какой-то синий жгут. Храбрости Валика хватило еще на то, чтобы снять черные очки и убедиться, что глаза дилера стеклянные, но не как обычно, а СОВСЕМ стеклянные.

В общем, Бумбастик был мертв, как только может быть мертв молодой подающий надежды наркоман. И к тому же умер он неестественной смертью, то есть, никоим образом не от передоза.

ГЛАВА 5. Я ЛЮБЛЮ НЕПРИЯТНОСТИ

– Как это – прикопаем? – не поняла Марина, отжимаясь на одной руке.

– Очень просто, – отозвалась Евгения. – Ты что, ни разу фильмов не смотрела? Если у вас завелся лишний труп, то его нужно куда-то девать. Для этого существуют два способа: положить его в пакет и выбросить на свалку или же погрузить его в багажник, отвести в ближайшие лесопосадки и закопать там. Первый способ отпадает: слишком все просто. Заморачиваться нужно только с пакетом, а все остальные приключения достанутся на долю какого-нибудь лоха-мусорщика. Мы с тобой в этом участия принимать не будем. Во втором варианте нам с тобой придется играть ключевую роль, а что нам с тобой, Марина, дороже главных ролей?

– Бутсы «Reebook» со встроенной вентиляционной системой, – мечтательно отозвалась подруга.

– Неправильно. Тебе штрафное очко и обязательства достать лопату, – Женя швырнула Марине гриф от штанги. Та увернулась.

– Нет, мать, – продолжала Женя, лениво закуривая. – Дороже главных ролей нам с тобой, красавица, натуральный природный адреналин.

– От фирмы «Смитс и Симс»? – проявился сообразительность Марина.

– Нет уж, – печально ответила Жени, разглядывая в окно вид на дымящиеся трубы. – Собственного производства. Чистейший гормон и чистейший пот без всяких модных заморочек.

– А потом что?

– Как что? Потом труп находит какая-нибудь дауновская собака и приносит хозяину вместо тапочек синюю и вонючую руку. Потом – менты-тачки-гоночки и мы – на страницах прессы. Посудимся немного, а потом папин адвокат нас вытащит. Но – в последний момент для пущего интереса. Как тебе?

– Н-ничего, – как-то не очень уверенно пробормотала Марина, вспоминая, что у ее папы нету адвоката. – Только…

– И никаких «только», – безапелляционно оборвала Жени, выкидывая бычок в форточку. – Я сейчас еду, а ты – лопату добываешь.

– И где я тебе ее в центре Москвы добуду?

– Да хоть в антикварном магазине! – напоследок схохмила Жени и выпулилась из квартиры Марины, покручивая на пальце ключ от ее «Тойоты».

* * *

По дороге в офис, где их поджидал умиравший от нетерпения босс, супер-наемники поспорили.

– Нет, ты спросишь про зарплату!

– С какого это перепугу? Сам и спроси. Я еще прошлую не проел.

– Ну и что? Тут дело в принципе. И тот сильнее, у кого он принципиальнее. Вот смотри. Если босс нам не дает денег, значит, он нас считает за лохов.

– Ну?

– Но мы-то сами себя за лохов не считаем.

– Не считаем.

– Значит, мы должны брать деньги сами.

– И где же ты их возьмешь?

– Где-где? У босса, разумеется.

– Так он не дает.

– Потому не дает, что за лохов считает – как ты не понимаешь? А если мы придем и спросим про зарплату, это будет равнозначно тому, что мы сами ее возьмем. Ту просто правила субординации: нельзя через голову босса прыгать.

– В смысле?

– Ну, в смысле, прежде, чем взять деньги, мы должны попросить у него разрешения, чтобы показать, что мы его уважаем. Понял?

– Понял. Так кто про деньги спросит?

– Ты. Ведь ты настоящий мужчина – не так ли?

– Нет ты. Если я настоящий мужчина, я не могу клянчить свою собственную зарплату у босса.

– Ладно. Спросим хором. Давай порепетируем…

«Спевка» или лучше – «с-орание» происходила всю дорогу до офиса и так положительно повлияло на взаимопонимание партнеров, что, когда войдя в кабинет начальника они хором проорали речевку, краткое содержание которой заключалось в двух словах «дай денег», и услышали в ответ «Денег нет», они хором же ответили на это:

– Нет проблем!

Вован Натанович, при виде этой безумной парочки скривился так, что стало видно мышцы на его голове. Присутствовавший здесь же Саныч, нимало не смущенный бессмысленными взглядами пришедших, поприветствовал их и попросил садиться.

– Ну что ж, – начал он. – Ребята вы неплохие и поэтому не мне вам говорить: только от вас зависит процветание нашей фирмы вообще и вас – в частности. Короче, я вам даю очень несложное задание: вам необходимо проникнуть в краеведческий музей и выкрасть там экспонат. Вот его фотография.

Напарники осторожно подобрались к столу и внимательно рассмотрели предложенный фотоснимок.

– Вот вам схема маршрута, специально разработанная для такого случая. В двух экземплярах. Вот подробное описание того, что вам нужно делать. Никакой инициативы, вам ясно?

– Ага.

– Операция продумана нашим головным отделом, и ваша задача – прийти и взять. Строго следовать инструкции. При любых заминках отзваниваться в офис. Все ясно? Я верно излагаю, Вован Натанович?

– Да-да, продолжайте, продолжайте, – закивал задремавший было босс.

– Теперь отправляйтесь готовиться, отстреливать оружие и запасаться боекомплектами. Начало операции – через пятнадцать часов. Выполняйте.

Подобострастно вытаращив глаза и втянув отвисшие животы, наемники протопали к выходу, громыхая грязными ботинками по паркету.

– Ты как думаешь – прокатит? – без всякой надежды на положительный ответ спросил Вован Натанович своего подчиненного.

– Без базару, – отрезал тот. – Главное, чтобы они задумываться не начали. За остальное и не парьтесь.

* * *

– Он мертв, – медленно повторил про вслух Валик, осторожно дергая дилера за рукав.

Тот, будто только того и ждал, повалился с грохотом на пол, увлекши вместе с собой колченогое кресло, на котором до того располагался. Валик с визгом ринулся прочь, но потом услышал за собой какой-то металлический звук и любопытство пересилило страх – он обернулся. Его взгляду предстало любопытное зрелище порванного днища кресла, в одной из дыр которого что-то поблескивало. Валик приблизился и обнаружил в прорехе связку из двух ключей. Один из них был крошечный, по типу тех, которыми в старые добрые времена закрывали чемоданы. Второй был побольше и напрашивался на скважину замка посерьезнее.

Валик, естественно, понятия не имел, отчего эти ключики и зачем они здесь спрятаны, но все же припрятал их в кармашек – на всякий случай.

Покойного он решил оставить в том же виде, что и нашел, то есть – без признаков жизни. Как только Валик собрался отправиться куда-нибудь подальше от этого неприятного места, справедливо полагая, что дольше здесь находиться небезопасно для его психики, на лестнице раздались шаги. Бежать было по большому счету некуда, если не считать окна, которое выходило на школьный двор и находилось от земли не менее, чем в десяти метрах. Немного переоценив свои силы, Валентин резво перекинул свое тело через подоконник и повис на карнизе, держась за него руками.

В эту же минуту в комнату ввалилось, судя по голосам, двое человек, который оживленно болтали о чем-то своем. Завидев труп, один сказал другому:

– Так. Я обыскиваю этого отморозка, а ты – мебель.

– Но тут нет мебели, только кресло, – отозвался второй.

– Вот кресло и осматривай, умник.

Послышалось пыхтение, которое порядком помогло Валентину, который от непривычной боли в запястьях стал негромко поскуливать. На грани своего терпения, Валентин услышал:

– Ну что?

– Ничего.

– И у меня – пусто. Босс сказал, что Бумб всегда держал ключи при себе.

– Значит, одно из двух: или босс ошибся, или у Бумбастика сменились привычки.

В этот самый момент пальцы Валентина разжались и он с воплем полетел вниз. Один из посетителей покойного высунулся на шум в окно, проследил полет Валентина и произнес:

– Или же кто-то у него до нас побывал.

* * *

Забравшись по трубе на свой этаж, Женя незамеченной проскользнула в окно собственной квартиры и стала красться по коридору, избегая попадаться на глаза даже чернорабочим. К ее радости, если кто из родственников дома и был, они очень тщательно скрывали свое присутствие: Женя никого не встретила. Вне себя от радости, шелестя непрозрачным мусорным мешком и уже начиная ощущать выделение в кровь дефицитного адреналина, Евгения проникла в свою комнату и замерла от неожиданности. На месте ее старого шкафчика из цельного дуба стояла пластиковая горка с нагроможденными на нее кусками разноцветных камней.

– Мама! – зверем взревела Женя, уже совершенно не боясь обнаружить свое присутствие в доме. – Мама-а-а! – надсаживалась она, презирая наличие в своей комнате телефона.

– Ты чего орешь? – строго спросила мама, которая в маске из красной глины напоминала пигмея на тропе войны. – Сколько раз говорить – хочешь есть, сходи на кухню. Я тебе что, прислуга?

Снежана Игоревна швырнула на стол бутерброд с синтетической икрой и повернулась, чтобы уйти.

– Мама! – взвизгнула Женя. – Куда ты дела мой комод?!

– Кого?

– Ну, шкаф, шифоньер, буфет, стенку – какая разница?

Вот тут, на месте этого геологического дерьма был. Где?!

– Во-первых, я хочу вам напомнить, леди, – строго начала Снежана Игоревна, вспоминая все наставления Тверской.

– Я хочу напомнить вам о ваших манерах: так разговаривать не достойно порядочной девушки. Во-вторых, это – не геологическое дерьмо, как вы изволили выразиться. Это – модный натуро-модерновый интерьер – заказала по каталогу. Камни, между прочим, натуральные…

– А в-третьих, мама, ты образцовая дура!!! – безапелляционно заявила Женя, побагровев от бессильной ярости. -

Где шкаф, я в последний раз по хорошему спрашиваю?

– Нет больше твоего шкафа, – леденея на глазах сказала Снежана Игоревна. – Я его выкинула, это старье. В нем жила моль. И к тому же, в нем хранила свои тряпки еще твоя прапрабабка. Этакий анахронизм.

Последнее слово было весьма к месту вставлено, что заставило загордится Снежану Игоревну, которая не могла успокоиться, не вставив какое-нибудь умное слово в разговор. До того момента она просто не могла выучить что-то другое.

– Какая моль? – спросила перепуганная Женя.

– Белая, – еще более холодно ответила Снежана Игоревна, поворачиваяся к дочери спиной.

– Мама! Ты хоть вещи мои оттуда вытащила? – упавшим голосом со слабой надеждой спросила Евгения, чувствуя острое желание дать маме по ее фарфоровой голове.

– Нет, – невозмутимая и гордая Снежана Игоревна проплыла по коридору прочь, выразив своим затылком глубокое презрения к дочери, которая явно пошла в отца-плебея.

– Лохушка, – прошипела дочь и поторопилась к выходу из квартиры.

Сбежав пешком вниз, Женя поинтересовалась у дородного ОМОНОВца, сторожившего вход:

– Скажи-ка, дядя, ты сегодня весь день тут?

– Ну, – пробасил дядя, старательно разглядывая долговязую Женину фигуру в тщетном усилии распознать ее половую принадлежность. – Тут из триста двадцатой квартиры сегодня шкаф выносили, – продолжала Евгения, жадно глядя на тугую кобуру охранника.

– Ну, – глубокомысленно подтвердил тот.

– Кто нес и куда?

– А тебе зачем? – порадовал ОМОНОВец своим разнообразием лексического запаса.

– Понимаешь, мама в шкафу деньги прятала от папы. Ну, и достать забыла… Так куда повезли?

Проникнувшись чувством глубокого уважения к чужой частной собственности, служивый глянул одним глазом в компьютер и ответил:

– Фирма «Ситал». Горького тридцать, вход через арку.

Женя, и не подумав благодарить услужливого истукана, пробежала во двор, вскочила в Маринину машину и понеслась по указанному адресу, сворачивая в неустановленных местах и зажмуривая глаза при проезде на красный свет.

* * *

Пока те двое, которых очень интересовали ключи известного им одним назначения, выбегали на улицу, чтобы пообщаться с новоявленным «жмуриком», произошло одно очень важное событие, которые несколько повлияло на судьбу этого предприятия: машина со строительным мусором вырулила на автостраду и потерялась в потоке автомобилей. К сожалению, рычанию двигателя за поворотом никто в тот момент не придал значения, а потому представшая инициативным товарищам картина сперва не очень уложилась у них в голове.

– Это точно то самое место? – спросил один.

Второй вместо ответа отошел от стены здания и посмотрел наверх.

– Точно, – ответил он после этого. – Вон там окно. Оно открыто. За этим окном – комната Бумбастика.

Первый, не доверяя полученной информации, посмотрел наверх, потом – снова на асфальт, которым была покрыта площадка и спросил удивленно:

– А где тогда тот паренек? Улетел, что ли?

Действительно, предположить, что выпавший с порядочной высоты человек не оставило никаких следов своего пребывания на земле – даже мокрого пятна, было невозможно.

– Может, он каскадер? – задрав голову спросил второй.

– Встал, отряхнулся, пошел…

– Ну да! Джеки Чана нашел, – отверг начисто эту безумную версию первый. – Однако, куда ж он оделся? Не улетел же он?

Покрутившись немного еще на одном месте, двое свернули за угол, где их поджидал спортивный автомобиль и отправились в сторону, противоположную то, в которую только что уехал грузовик.

Грузовик между тем достиг предела санитарной зоны города Москвы, где под первым же кустом поднял кузов, вывалил кирпичи вперемешку с фрагментами какой-то салатной сантехники и уехал.

Почувствовав, как ему на голову сыплется что-то сухое и неприятное, Валик очнулся и обнаружил себя лежащим в куче кирпичей и побелки. В голове гудело, во рту было солоно и создавалось ощущение, что не очень давно он совершил небольшой полет, закончившийся столкновением с чем-то железным. Впрочем, это было единственное воспоминание, которое осталось после всего пережитого. Ни того, откуда он, ни того, как его зовут, зачем он падал и каким образом здесь очутился, парень не помнил абсолютно. Он лежал, ощущая позвоночником зазубренный край чего-то холодного, глядя в пустое небо, и думал:

«Вот уж попал…»

* * *

Спустившись до ближайшего антикварного магазина по настоятельной рекомендации подруги, Марина с трудом протиснулась мимо людей в комбинезонах в попытках определить, кто здесь продавец, и наткнулась на нервного мужчину в бороде и очках, который проорал ей в самое ухо:

– Девушка, у нас закрыто!

– А у вас есть в продаже лопаты? – невозмутимо спросила Марина, шебурша купюрами и понимая, что покупателя в любом случае должны обслужить.

– Это антикварный магазин!!! – снова заорал мужчина и попытался бесцеремонно вытолкать Марину из помещения, однако не на ту напал.

Девушка провела с ним пару показательных и очень болезненных приемов из арсенала русской борьбы и, отряхнув пылинку с пальто, прошагала к выходу, бормоча:

– Пусть она сама со своими инструментами заморачивается – тут все какие-то нервные…

Не успела Марина покинуть пределы пешеходной зоны, как услышала до боли знакомый визг тормозов.

– Дура! – закричала она Жене, высунувшейся чуть не по пояс из окна машины. – У меня резина не казенная!

– Садись быстрее!!! – закричала ей Женя. – Я тебе другую подарю. Потом.

Марина не успела плюхнуться на сидение, как машина с еще более пронзительным визгом тронулась с места.

– Значит так, – проговорила взбудораженная Женя, пропуская мимо ушей новый взрыв возмущения подруги. – Мамаша моя, дурында, сплавила любимый бабушкин шкафчик куда-то. У меня есть адрес этой фирмы – надо рвать быстрее, пока они наш труп не обнаружили.

– А что теперь будет? – в ужасе поинтересовалась Марина, с любопытством наблюдая разлетающиеся от их немыслимого галопа автомобили и вскрикивая «вау!» при каждой мало-мальски забавной аварии.

– Что-что, – проворчала Женя, подрезая иномарку. – Сдадут его с потрохами ментам, а те – маму к ногтю. А она, бедняга, ничего не знает. А они ее – в тюрьму…

– … и папин адвокат ее отмажет, – зевая, закончила мысль подруги Марина.

– А вот и нет, – зло заулыбалась Женя, понимая в характере папы несколько больше. – Не станет. Думаешь, папаня у меня – промах? Он ее там с год хотя бы промаринует – надо ж и ему отдохнуть?

Марина, потрясенная новыми подтверждением мужского коварства, в который раз дала себе зарок не иметь с этими козлами никакого дела и родить от замороженной спермы. Женя между тем продолжала:

– Сейчас подъедем к фирме. Я сижу за рулем, ты идешь узнавать про шкаф…

– Это почему это? Твой шкаф – ты и узнавай, – капризно объявила Марина, ощущая приступ гиподинамии. – А я – за рулем…

– А потому, дура ты набитая, – разозлилась Женя. – Что меня они могут запомнить и если что – вместе с мамой засадить. А ты спроси так ненавязчиво…

Женя посмотрела на Марину как можно более наивным взглядом, стараясь не рассмеяться от своей ловкой выдумки. Расчет был прост: если труп не обнаружили, то Марина все, что надо разведает – есть у нее на это нужные способности. Если же труп уже обнаружен, ее просто схватят и у Жени будет время смотаться.

«Подставишь ближнего – выручишь себя», – процитировала Женя шепотом, глядя вслед своей беззаботной подружке, которая уже мелькнула за стеклянной дверью холла.

* * *

– Сюда-сюда! – суетился весь взмокший от волнения и возмущения Давидовыч, управляя несообразительными грузчиками, которые вели себя гораздо хуже, чем слоны в посуднолавке, роняя все, что только не было прикручено к полу.

Когда шкаф был водружен на место, хозяин магазина потер многочисленные ушибленные места и еще раз мысленно выругался в адрес непочтительной девицы.

– Спасибо, спасибо, – легко подталкивая проводил он до двери грузчиков и рассовал им в руки купюры того достоинства, которое не обидит ни одного неквалифицированного труженика. – Я по продаже избавлюсь от накладных, так что проблем с налоговой у вас не будет.

Он торопился остаться один. К счастью, гостям это было только на руку: выходя из двери, водитель повернулся к напарнику и радостно проговорил:

– Ну, Степаныч, теперь мусор сгрузим куда-нибудь и – по маленькой, – он выразительно помахал не толстой пачкой внезапно заработанных денег и пинком открыл дверь.

Давыдович поулыбался им вслед и, только они переступили за порог, запер дверь на засов и вывесил табличку «Закрыто. Close». Потом он медленно обернулся и, стараясь поднимать как можно меньше пыли, приблизился к так внезапно свалившемуся на него шедевру.

– Дорогой мой, – прошептал он, осторожно приближаясь к поблескивавшему настоящим, старинной варки лаком громоздкому чудовищу из дерева.

Давыдович провел пальцем по финтифлюшкам, украшавшим каждую грань, по медным рейкам, оттенявшим естественную красоту древа и сказал:

– Ну, какие же на свете бывают лопухи! Продать за полсотни шедевр восемнадцатого века. Ослы!

Еще не вполне веря своему счастью, Давыдович попробовал весь крепеж, осмотрел зеркала и решил заглянуть внутрь, опасаясь, что дубовые полки заменены на ДСП.

Дверца открылась с благородным скрипом, и вместо моли на Давыдовича обрушился достаточно тяжелый молодой человек, не подававший никаких признаков жизни. Давыдович от неожиданности сел на пол, раздавив коллекцию гербариев, которая стояла в коробках тут же. Общение со старинными вещами сделали антиквара до такой степени суеверным, что если бы вместо совершенно мертвого, по всей видимости, человека из шкафа выскочил черт с рогами, Давыдович не столь удивился бы. Присмотревшись, владелец лавки понял, что столь странным способом найденное тело, было вполне современным и молодым, и ничего мистического в нем не было. Взяв себя по этому поводу в руки и вспомнив, в какое время и в какой стране он находится, антиквар хлопнул по лбу рукой и сказал:

– Надо же, труп подбросили. Вот уроды!

Он поднялся с пола, подошел поближе и стал вслух думать, что же теперь с ним делать.

– Звонить ментам – так как я докажу, что не я его грохнул? Искать тех, кто этот шкаф сбыл с рук? Так где гарантия, что меня тоже в какой-нибудь трельяж не запихают?

Молоденький какой, – вздохнул Давыдович, который о своей молодости уже даже и не вспоминал. – И за что тебя, родимый, грохнули? Впрочем, если грохнули, значит было за что.

Антиквар устало посмотрел на неподвижное тело, на часы и почесал свой плешивый затылок.

– Вот что, мальчик, придется тебе на время поменять жилище. Пойдем-ка со мной, дорогуша. У меня есть саркофаг – настоящий, египетский. В нем тебе будет гораздо удобнее, поверь мне все-таки царская штука, не просто тебе, – так, приговаривая, Давыдович взял свою находку за воротник куртки и отволок в заднюю комнату, где находилось хранилище различных старинных вещей, которые не умещались в зале.

Уложив парня в саркофаг и накрыв его крышкой, Давыдович, нервно напевая под нос какой-то национальный мотивчик, запер лавку и побежал прочь, по дороге продумывая свои дальнейшие шаги.

«От тела нужно отделываться срочно, пока кто-нибудь очень умный не разведал, где оно лежит. А кто узнает, что оно было у меня? Кто докажет? Просто отвезти его куда-нибудь за город и выкинуть в канаву, а там – кому повезет… Сейчас сгоняю за своей лошадью и отправимся. И пусть кто-нибудь скажет, что я поступаю неразумно».

ГЛАВА 6. ОГРАБЛЕНИЕ ПО…

– Уже пора.

– Нет, не пора. Нам сказано в двадцать один десять, а сейчас только двадцать один один.

– Что ты заикаешься?

– Я не заикаюсь, я тебе время говорю! Смотри туда – видишь, дверь снаружи заперли на замок и на сигнализацию поставили. Сейчас почти стемнело, а через пять минут будет еще темнее, а потому – безопаснее, понятно?

– Ну вот! А как мы туда, по-твоему, войдем? Нам же сказали – пойти и взять. Теперь дверь на замке, работает сигнализация, а в темноте еще и поскользнуться можно – сам видишь – ступеньки мраморные.

– Ты что, плана не видел?

– Нет.

– Велено было с планом ознакомится. Давай быстро читай, а то мы из-за тебя, дурака, сейчас все испортим. Прочел?

– Ну.

– Понял?

– А что это здесь мелкими буквами написано, я без очков не вижу.

– Идиот! Это же адрес завода, на котором бумагу делали.

– Что, нам еще и завод грабить придется?

– Придется и лес валить, если ты, чепушило, сейчас что-нибудь перепутаешь! Вылазь давай, пора.

Великолепная парочка вылезла из автомобиля, спрятав его за кафе, и, тревожно озираясь и то и дело переходя на бег, подобрались к одному из боковых окон музея.

– Это оно?

– Оно. Стучи.

– Не получается.

– Что не получается?

– Стучать не получается.

– Это почему?

– Я не достаю.

– Фу-ты, черт! Дай я. Ба, да оно разбито. В него не постучишь – можно обрезаться.

– И что же теперь делать?

– Я не знаю. В плане сказано, что нужно постучать в это окно и нам откроют дверь. Кто же нам теперь дверь откроет?

– А может, это не это окно, а другое?

– В плане ясно нарисовано, вот смотри.

– Да, похоже. А может, все-таки не оно?

– Ладно, не гунди. Пойдем посмотрим в соседнее. Вот смотри – оно целое.

– Стучи!

Постучали раз, постучали второй. В здании – тишина.

– Я тебе говорил, что это не то самое окно. Наше окно разбито.

– Да, но шеф сказал, что мы только так можем попасть в музей незамеченными.

– Я думаю, что большой беды не будет, если мы с тобой пролезем в разбитое окно.

– В плане этого нет.

– Но в плане не было и того, что оно должно быть разбито.

– Может быть, план изменился, и нас не успели предупредить?

– Может быть и так. Я знаю одно: нам сказали пойти и взять. Иных способов пойти я не вижу. К тому же, не мы разбили окно и никто не сможет нас упрекнуть в том, что мы проникли в музей нашумев.

– Да, ты прав. А может быть позвонить шефу и сказать ему об этом?

– А у тебя что, новый тариф – «Экономный»?

– Нет. У меня и телефона-то нету.

– И у меня.

– Если нет телефона, значит, и звонить нечего. Вот все сделаем – тогда и позвоним.

– Согласен.

– Тогда пошли.

– Эй, ты куда? Сначала меня подсади.

– И то правда. Ну, иди сюда. Да не так! Больно же! Фу ты, черт, по голове только не топчись! Ну, ты и боров! Говорил я тебе, нужно меньше жрать, смотри вон – у тебя одышка.

– Я уже здесь! Догоняй! – голос Костика звучал звонко и сопровождался двусложным эхом, будто он сидел на дне колодца в чугунном горшке.

– Да не ори ты, иду!

Дуболомов тяжело спрыгнул внутрь и сперва совершенно не понял причину радости своего напарника: в помещении было темно, как в гробу, и совершенно нельзя было определить направление движения.

– Смотри, что я нашел! – восторженно сказал из темноты голос Костика. И немедленно в глаз Дуболомова вонзилась красная игла.

– А-а-а!

– Ты чего орешь?

Игла исчезла, а вместо нее по полу и стенам запрыгал кроваво-красное световое пятнышко.

– Что это? – растерянно пробормотал ошеломленный Дуболомов, еще наблюдая одним глазом гаснущую алую вспышку.

– Это же лазерный брелок! Я о таком мечтал всю свою жизнь! Помню, как только они появились в продаже, я сказал жене: «Жена…»

– У тебя есть жена?

– Была…

– А где ты эту штуку взял?

– Я на нее прямо упал, когда с окна прыгал.

– Значит, она ничья, если нашел. Это хорошо. Это даже отлично. Мы-то с тобой фонарями не запаслись.

– А почему?

– Нам их не выдали. Машину выдали, патроны выдали, план выдали, а фонарей не давали. Я думал, что мы с тобой войдем и нам здесь свет включат.

– Какой же свет, если тут уже все закрыто?

– Ну, я не знаю. Я так подумал.

– А где тот, кто нам должен был отпереть?

– Я не знаю. Где-то здесь, видимо.

– И что – мы его должны дождаться?

– Ничего об этом не слышал. Возможно, его и не должно было быть.

– Тогда, что дальше?

– Дальше – действуем по плану. Свети сюда. Ага, нужно двигаться в северо-восточном направлении – там вход в коридор. Давай компас.

– У меня подсветка не работает.

– И как мы теперь определим направление? Ты что, не мог, на дело идучи, поменять батарейку?

– Я на складе спрашивал, мне там ничего не дали.

– Ладно. Будем ориентироваться по звездам.

Дуболомов влез на табурет и высунул голову в окно, стараясь не пораниться о выступающие разбитые стекла. Он покрутил головой туда-сюда, косясь на небо, и снова влез обратно.

– Северо-запад там, – объявил он, вытянув руку в сторону прямо противоположную окну.

– Не знаю, где серевро-запад, но тут снова какая-то дверь, – раздался с той стороны голос Костика. – И, кажется, она открыта.

Дуболомов, зажмурив в темноте глаза и вытянув вперед руки, пошел в заданном направлении, осторожно нащупывая ногами пол.

Они вышли в коридор, который заканчивался с одной стороны еще одной дверью, из-под которой была видна полоска тусклого голубого света.

– Нам туда, – переходя на благоговейный шепот проговорил Дуболомов, сверившись по схеме.

– А что там? – так же испуганно зашептал Костик, стараясь успевать за напарником и как всегда не успевая.

– А там – выставочный зал, а в выставочном зале – то, за чем на послали.

– И мы возьмем – и пойдем?

– Так сказал босс, – отозвался Дуболомов, хватаясь за ручку двери.

– Стой! А вдруг она под током?

Рука Дуболомова замерла на полдороги, а сам он в ужасе уставился на Костика.

– А ты почем знаешь?

– Так всегда бывает, – пожал плечами Костик, с укоризной глядя на напарника. – ты разве не знаешь.

– И что же теперь делать?

– Ну, я не знаю. Сначала проверить, что ли…

– А как?

– Ну, кинь на нее какую-нибудь железку. Если заискрит – значит, под напряжением.

– А монеткой можно?

– Ну, монетка тоже из металла – попробуй.

Покидали монеткой – вроде, не искрит.

– По-моему, ты просто гонишь. Нету тут никакого электричества. В конце концов, нас об этом никто не предупреждал.

И это не банк и не особняк какой-нибудь, а обыкновенный краеведческий музей…

Дуболомов решительно взялся за ручку двери и распахнул ее настежь, собираясь шагнуть внутрь.

– Стой! А вдруг там лазеры?

– Какие еще лазеры? – недовольно пробурчал Дуболомов.

– Я никаких лазеров не вижу.

– Так они наверняка невидимые! Их можно только по дыму разузнать. Я завидел, так обычно всяческие ценные экспонаты от грабителей защищают. Ставят экспонат под стеклянный колпак, а комнату лазерами просвечивают. Если ты в луч попадешь, то тревога сработает, и тебе крышка.

– По-моему, ты опять что-то выдумываешь. Босс ничего не говорил о лазерах. В плане этого нет.

– Так в плане уже многого не было. И человека, который нас должен был проводить – тоже не было. Он нам должен был дверь открыть, а потом лазеры выключить. А теперь его нет и нам пришлось лезть в окно и лазеры – включенные.

– И что теперь? – озадаченно спросил Дуболомов.

– Надо здесь надымить, чтобы лучи высветились. А потом пробраться, чтобы не задеть. Для этого нужно кого-то из нас с потолка спустить на подтяжках.

Потрясенный Дуболомов с уважением посмотрел на своего невзрачного спутника и спросил:

– Ты кем раньше работал?

– Билетером в видеосалоне, – невозмутимо ответил тот.

– Какая теперь разница? Давай лучше придумывать, что дальше делать.

– Не знаю. Я уже начинаю сомневаться. А твои лучи могут пол просвечивать?

– Наверное, могут. А может и нет. Может эта какая-нибудь несовершенная конструкция, и до пола они не достают. Да, я почти уверен в этом.

– Тогда ползем по-пластунски – авось пронесет.

– Ползем.

Наемники опустились на пол и, терпеливо сопя поползли по направлению к середине зала, освещенной только светом фонаря с улицы.

Доползая до центрального постамента, они перевели дух и Дуболомов сказал:

– Знаешь, мне кажется тут нет лазера.

– Я не уверен, но вполне возможно, что нет.

– Тогда почему мы лежим?

– Тогда давай вставать, – согласился Костик и первый подал пример, медленно и трусливо поднявшись на карачки, потом так же не спеша присев на корточки.

– Кажется, все спокойно, – не вполне уверенно проговорил он.

Дуболомов молча встал и выпрямился во весь рост, чувствуя себя снова одураченным этим странным товарищем.

– Идем, – мрачно сказал он. – Нужно взять экспонат и уходить – мы и так слишком долго провозились.

– Идем, – согласился Костик, отряхивая вытянувшиеся на коленях штаны.

Они прошли к интересовавшему их стеллажу и, подсвечивая себе лазером, стали читать надписи на экспонатах.

– Здесь, – увидев нужную, остановился Дуболомов.

– Что – здесь? – поинтересовался Костик.

– То, что у нас просили, лежит здесь. Вот написано: «Фамильная печать Богородьевых. Ручная работа, восемнадцатый век…»

– Что написано – вижу. А что нам надо – нет.

Дуболомов проследил взглядом за лучом лазера и спросил:

– Я что-то не понял. Эта надпись к чему-то относится или она здесь просто так?

– Вот и я у тебя спрашиваю. Я тут кроме пустой витрины ничего не вижу.

– Черт, как же так? Оно же должно было быть здесь…

– Может быть ты что-то перепутал?

– На, сам посмотри.

– Я ничего не вижу – темно же. А, спасибо, что догадался включить свет.

– Но я не включал свет…

– Но он загорелся.

– Значит, это сделал кто-то другой.

Друзья не успели закончить свои коллективные логические построения: дверь в противоположном конце зала открылась и в нее влетело несколько милиционеров. Они держались обоими руками за пистолетами, вращали глазами и истошно кричали:

– Стой! Руки вверх!

Напарники переглянулись и медленно выполнили приказ.

* * *

Попал он крепко – это явствовало из того, что ему совершенно не было понятно происхождение ключей, болтавшихся у него на пальце. Если принять во внимание, что при этом ему было совершенно не ясно, как его зовут и кто он такой, а вокруг не было никого, кто бы это ему напомнил, то было очевидно – придется справляться с этим самому. В голове очень сильно гудело, и это так же мешало соображать.

– Нужно рассуждать логически, – произнес он наконец вслух и даже не заподозрил, насколько это для него нехарактерно. – Если есть ключи – значит, есть что-то, что ими открывается. Скорее всего, это – мои ключи и открывается ими моя комната, мой портфель или что там еще. Таким образом, у меня есть портфель и есть комната. Нужно их срочно найти.

Он подскочил на ноги и, превознемогая тошноту, слез с кучи кирпичей вниз. Здесь вся его решимость и понимание ситуации моментально улетучилась. Насколько можно было судить, никаких признаков его комнаты и его портфеля (или чего там?) поблизости не наблюдалось. По близости наблюдалась только одна из городских свалок и дымящаяся труба.

– Дым – значит огонь, – снова рассуждал он гудящим от непривычного напряжения мозгом. – Огонь – значит люди. Я – человек, мое место среди людей.

Он уверенно зашагал в сторону свалки, перевесив на всякий случай ключи на длинную цепочку на шее. Приблизившись к свалке, он действительно увидел людей, которые, по его смутным подозрениям, прямо здесь и жили, а потому вполне гармонировали с местным пейзажем. Во всяком случае, не контрастировали с его ароматом. Люди были заняты глубокомысленными и непонятными ему манипуляциями с мусором.

– Скажите, – заговорил он с ближайшим из них. – А вы меня, случайно, не знаете?

– Чего?

– Вы со мной случаем не знакомы? Мы не встречались раньше?

Человек остановился и некоторое время с нескрываемым интересом разглядывал пришельца с головы до ног. Сам парень проследил за взглядом человека и убедился, что его собственный облик ничем особенным не отличается от облика туземца: та же рваная одежда и строительная пыль толстым слоем. Потерявший память Валентин сразу же понял, что он явно принадлежал каким-тот образом к этому обществу.

– Ты с соседней барахолки, что ли? Той, где стройматериалы? – подтвердил эти подозрения человек, кладя что-то в рот и смачно жуя. – Тама же всех перебили надысь серпуховские.

– Ну, всех перебили, а я вот, видимо, остался, – сокрушенно признался Валентин, в душе которого шевелились какие-то смутные воспоминания, которые почему-то никак не состыковывались с зародившейся версией. Но воспоминания становились все более мутными и вообще исчезли, а стоящий перед ним и смердящий мужик – остался.

– Только я ничего не помню, – признался Валентин. – И как зовут, и откуда я взялся. Головой ударился. Вот, – он наклонился и продемонстрировал мужику длинную рану с запекшейся уже по краям кровью.

– Арматура, как пить дать, – авторитетно констатировал мужик, рассмотрев рану и потрогав ее грязным пальцем. – Поди, серпуховские и настучали по тыкве. Ну ты ниче, не дрейфь. Ты теперь не пропадешь, К себе на свалку не ходи – там все одно никого нет. Понимаю – бизнес бросать не хочется – все ж прибыль с твоих битых кирпичей какая-никакая. Но уж извини – теперя брат будешь жить по-простому, как мы все.

Бормоча подобным образом вещи, Валентину совершенно непонятные, мужик вел его по направлению к горевшему невдалеке костерку, у которого, при ближайшем рассмотрении, скопилась тесная компания шумных и грязных сородичей этого аборигена.

– Здорово, братки, – сказал он, вступая в круг света.

– Я тут строительного привел. Всех перебили, а он уцелел.

Только башка проломленная и не помнит ничего.

– А может, ты гонишь, Палыч? Че-то он на местного не похож – обноски у него больно новые.

– Молчи, Соска! Будто ты дело знаешь. Строительные всегда одевались хорошо, у них калым – сечешь? Я теперь парня к себе в урюки возьму. Попробуй кто обидь – глаз на жопу натяну.

Со всех сторон раздался гул – сперва одобрительный, а потом и встревоженный.

– Садись, братан, – растолкал Валику место его «протеже». – Щас мы поедим и баиньки.

– Как я буду есть, если я даже не знаю, как меня и звать?

– И не скажи! Без имени как и нет тебя. Только ты его сам вспоминай – у тебя погоняла, поди, была, А погонялу как придумают – хрен угадаешь.

– Да не – у меня нормальное имя было. Человеческое.

– Тогда давай я тебя буду разными именами называть, а ты прислушивайся к своим чувствам – зацепит или нет. Погнали?

– Ну, давай попробуем, – согласился Валентин, который не знал даже, что он – Валентин.

– Санек?

– Вроде нет.

– Диман?

– Тоже не подходит.

– Игорян?

– Не то.

– Ну, тогда Витек.

– Не, не Витек.

Сидящий рядом бомж поднялся и, покрутив у виска пальцем, отправился восвояси.

* * *

Ждать пришлось долго – Марина почему-то не шла и не шла. Женя начинала нервничать и ругаться, а за окном между тем стемнело.

– У, кошелка, – пробормотала Евгения, заводя мотор.

– Ну, и шатайся теперь пешком. А я, пожалуй, пока перекушу.

Она решительно газанула и помчалась к ближайшей закусочной, вспоминая, что у нее во рту кроме утреннего гамбургера и не было ничего. Притормозив на светофоре – уж очень сильное было поперечное движение, Жени прибавила громкость у радио и стала в зеркало заднего вида разглядывать водителя следующей за ней автомашины. Она совсем было собиралась удивиться, узнав сидевшего за рулем человека, но тут услышала, как в ее собственном автомобиле хлопнула дверца. Жени резко повернулась и уперлась лбом прямо в холодное дуло пистолета. Вслед за этим раздался мелодичный мужской голос, который мягко, но настойчиво заявил:

– А теперь – по газам и не дергайся, а то башку снесу. Если есть оружие, советую отдать сразу, а то потом придется отстрелить его прямо с твоей рукой, ясно?

Жени медленно перевела взгляд на дорогу, не успев разглядеть владельца пистолета и пленительного голоса, но медлить было нельзя – сзади во всю сигналили.

– Куда ехать? – хриплым от волнения голосом спросила Женя, судорожно вцепляясь в руль.

– Прямо, – лаконично ответил голос и немедленно запахло сигарой.

Женино сердце забилось, как сумасшедшее: вот оно, началось!

«Я – заложница! Я – заложница!» – радостно прыгало в ее голове.

Жени врубила радио погромче и яростно нажала на газ, рванувшись с места, словно за ней гнались волки.

ГЛАВА 7. В ЧЬЕМ-ТО ЧУЖОМ УМЕ

– Значит так. Ключей мы не нашли. В комнате был кто-то до нас – я его в окно видел, пока он падал. Но куда он упал я не видел, а когда мы вниз прибежали, там никого не было.

– То есть, вы снова провалили дело?

– Но шеф, я же вам объясняю – мы не причем. Этот тип, он, наверное, был контрразведчик.

– С чего вы взяли?

– Ну, у них всегда такая техника, шеф.

– В общем так. Мне не важно, кто был этот малый, который унес ключи. Мне так же не важно, где вы его найдете и найдете ли вообще. Мне важен результат, а результат должен быть следующий: ключи и тот идиот, который их украл, должны быть здесь в течение недели, а каким образом вы это сделаете – меня это не волнует.

– Что ж тут неясного, ясно.

– Можете идти.

– Да, Папа.

– Идиоты.

* * *

Добежав до Тверской, Давыдович прошмыгнул в подъезд, расшаркавшись с неприятного вида дежурным, и зашагал по крутым лестницам на пятый этаж – лифтов он боялся. Возле массивной дубовой двери он чуть помедлил, а потом вдавил кнопку звонка и подождал, пока полонез Агинского доиграл до конца.

Открылась дверь не сразу, но сразу – широко. Мелькнула униформа горничной и Давыдович, немея от зависти, прошел через анфиладу заставленных коллекционной мебелью комнат в кабинет хозяина. Оттуда раздавались возбужденные голоса и, уже вплотную приблизившись, Давыдович расслышал:

– Нет, нет и нет, я вам говорю! Я не могу, я слишком занят!

Антиквар замер на месте в нерешительности, подозревая, что хозяин квартиры – его бывший однокашник Зайцев – не только занят, но и зол. Потом Давыдович припомнил, сколькими метрами этой благоустроенной квартиры и сколькими тоннами доброкачественных шедевров ему обязан Зайцев, и в нем проснулась национальная гордость. Он шмыгнул своим выдающимся носом и решительно вошел в кабинет.

В кабинете было необыкновенно накурено. Было удивительно, что весь этот дым произведен двумя вполне приличными на вид мужчинами, один из которых навис над столом, а второй удобно расположился в кресле.

– А, Миша! – воскликнул нависающий над столом. – Сколько лет, сколько зим! Проходи-проходи, ты как раз кстати. Разрешите представить вам, Александр Александрович, моего старинного друга и выдающегося специалиста в области истории материальной культуры…

Сидящий в кресле лениво приподнялся и, пытливо посмотрев на нос Давыдовича, протянул ему руку:

– Вилков, – коротко представился он. – Я, наверное, чего-то не понимаю, но, видимо, наши с вами, Олег Валерьевич, переговоры, лучше отложить на более подходящий момент… – А вот я так не думаю, – сухо сообщил свое мнение что-то уж очень разнервничавшийся Зайцев. – Я думаю, ваше предложение мы можем переадресовать моему коллеге и бывшему однокашнику, который с неменьшим успехом справится с этим заданием.

– Вы находите? – поднял свои брови Вилков и стал еще более заинтересованно рассматривать нос антиквара, который стоял и молчал, понимая, что он снова встрял.

Давыдович никак не мог придумать предлог вывести Зайцева из комнаты и объяснить ему свое дело, а еще меньше ему представлялось теперь, под каким предлогом теперь можно уйти.

– Дело в том, – тараторил Зайцев, который и раньше-то умом и сообразительностью не отличался, а теперь – так что-то особенно, – что вот этот вот господин, с которым мы встречались до сей поры не очень часто, а теперь, пожалуй, вообще прекратим эту позорную практику, предлагает мне одно дело, которое меня, как специалиста высокого класса и эксперта с мировым именем не очень интересует, а тебе, Михаил, было бы совсем не дурно этим заняться. Опять же бизнес свой расширишь.

Зайцев посмотрел на Давыдовича, который уже стал розоветь от досады, но по-прежнему упорно молчал, проклиная этот день и все дни вообще.

– Суть дела в следующем, – начал медленно и весомо Вилков. – Существует некий господин, который во что бы то ни стало хочет заделаться заправским дворянином. На то у него есть деньги, а потому зачем ему это надо – вопрос излишний. Этому господину кровь из носу нужно достать соответствующие документы, а проще говоря – их подделать. Но подделывать документы обычными способами в этом случае не совсем уместно: сами понимаете – старина. Есть на белом свете нужные люди, только живут они все в такой глуши, что и на джипе не проедешь. Вы сами понимаете, что мой клиент – человек деловой, а потому не может позволить себе длительный отпуск в разгар трудовых будней. К тому же, мне кажется, общение со всяческими старцами и монахами-схимниками сподручнее человеку хоть каким-то образом знакомым с родной культурой. Мой клиент – человек прозападный, и все эти иконки-самовары только в магазине на Арбате видел. Вот мы и решили нанять человека, который бы съездил в командировочку и уладил это дело без всяческих проблем. Платим хорошо.

– А я тут причем? – наконец прорвало уже пропотевшего от нетерпения Давыдовича. – Я просто к другу зашел. Мне машина нужна. У меня – личные проблемы.

– Мишенька, котик, – вдруг запричитал Зайцев. – Твои личные проблемы разрешаться сами собой. Вот этот господин тебе их обещает исправить, правда?

Вилков подумал секунду и кивнул.

– А ты поможешь ему. И мне, разумеется. Соглашайся, а?

Давыдович с ненавистью посмотрел на ноющего Зайцева, с отвращением вспомнив, как в студенческие годы тот всеми правдами и неправдами отмазывался от полевых работ на раскопках и понял, почему ему так не хочется ехать. Потом антиквар вспомнил про труп в своем шкафу и подумал, что нет ничего лучше, чем сбросить эту проблему кому-нибудь на плечи. В крайнем случае, тело можно положить в багажник и выкинуть по дороге – ехать видимо предстояло далеко.

– Ладно, – неохотно сказал он. – Сколько платите, куда ехать, с кем общаться?

Вилков с готовностью выложил перед ним несколько тугих бумажных пачек и сказал:

– Это – задаток.

Уже через полчаса они ехали по направлению к авиационным кассам и мило беседовали.

– А какие у вас, Михаил, проблемы?

– Да, как вам сказать, – Давыдович покосился на невозмутимого Вилкова и с минуту поколебался – доверять ему или нет. А вдруг он после вытащит удостоверение работника ФСБ? Знает он такие штуки!

Потом антиквару, карманы которого были тяжелы от долларов, вдруг стало все равно, и он сказал:

– У меня труп в шкафу.

На это Вилков деловито спросил:

– Какой труп? В каком шкафу? Телефон, адрес?… Да езжай ты, коза пуховая! Напокупают права, а ездят, как по подиуму ходят! Фигли ты оглядываешься, езжай!

Застрявшая впереди перламутровая «Тойота» вдруг взревела двигателем и рванулась прочь.

* * *

Имя ему так и не выбрали. Собрались большой толпой и перебрали всех своих знакомых. Даже припомнили какого-то Висаулия – ничего не помогало. В конце концов все обессилено замолчали, и только Егорыч все чесал затылок и припоминал имя какого-то идиота из сериала.

– Ну, брат, будешь у нас тогда безымянным пока. Перекрещивать человека – не дело. Ежели не вспомнишь, будем тебя по отчеству звать, хоть и салажонок еще, – заявил Валин провожатый. – Есть у тя отчество, малец?

– Не помню.

– Это ничего. Будешь тогда Батькович. А теперь – спать, завтра в город поедем.

– В город? Это зачем? – оживился Валентин, который чувствовал, что в городе с его головой будет полегче.

– За надом! Не суй свой нос, куда не следует.

– И я поеду?

– Нет. Ты будешь здесь в бой-скаутов играть.

– Как это?

– А очень просто. Игра называется «береги природу, мать твою».

– А правила какие?

– Правил никаких, а смысл простой: сортировка мусора по шести основным видам. Показываю в последний раз: берется мусор и сортируется на стеклянный, деревянный, пластиковый, съедобный, бумажный и ни на что не похожий. Все складывается по отдельны пакетам и отмывается в реке до зеркального блеска…

– А проще нельзя? Я не запомню.

– Проще – можно. Вариант два: сортировка мусора по двум видам – на съедобный и несъедобный. Съедобный собираешь, несъедобный выбрасываешь. Ясно?

– А где мы спать будем?

– Где стоишь, там и спишь – вот главное правило ночевки в нашем кемпинге! – Палыч отвернулся и захрапел.

Безымянный теперь Валентин посмотрел на угли догорающего костра и тоже улегся. А когда проснулся, никого уже не было вокруг и только вдалеке маячили фигуры вышедших на промысел товарищей. Валентин глубоко вздохнул и принялся за работу, недоумевая, почему же ему, прожившему всю свою жизнь на свалке, до сей поры так хочется блевать?

* * *

Доживя до тринадцатой своей реинкарнации в теле восемнадцатилетнего оболтуса, он вдруг понял, что время снова стало течь медленно и однонаправленно. Течением времени унесло последние яркие видения и стало видно…

Кстати, ничего не стало видно.

«Я ослеп», – такова была первая мысль, возникшая в его голове в этом трипе. Трип был скучноватый: было тесно, темно и ничего ровным счетом не происходило.

– Ну же, – произнес он нетерпеливо, пытаясь понять, в чем тут прикол.

– А прикол в том, что это все в стихах, – ответил он сам себе и сам над собой рассмеялся.

– А что, если меня не глючит, а правда умер? – спросил он себя же, припоминая, что такая возможность существует. – Так вот какая бывает смерть.

Он ощупал себя рукой.

– Я совершенно не изменился, разве что хвост отпал. Он на секунду засомневался, что воспоминание о хвосте – реальное. Решив, что сейчас об этом думать бесполезно, он продолжал исследование.

– Ну точно, я в гробу, – от этой мысли стало весело. – Ха-ха, меня закопали живьем!

Поугорав над комичностью ситуации, он стал выть, гудеть и орать, стараясь произвести по возможности большее впечатление на возможных посетителей кладбища. Потом мысли снова просветлели и по коже побежали мурашки:

– А как же я обратно? Эй! Люди!

Он поднял урки и стал с силой колотить в крышку. Крышка от его ударов вдруг подпрыгнула и пропустила внутрь немного света. «Похороненный заживо», вне себя от радости, начал пыхтеть, ворочаться и напрягать свои атрофированные мускулы, пытаясь отодвинуть эту несносную тяжелую крышку. Как только это удалось, он выпрыгнул наружу и огляделся.

– Ну, я же говорю – меня все еще прет, объявил он полутемной комнате, заставленной какими-то многочисленными предметами. – Только что был под землей – теперь…

Он оглянулся, пытаясь выяснить, где же он теперь. Было ясно, что сумерки, было ясно, что тесно, но больше – ничего ясного не было. По стенам медленно проплывали какие-то светящиеся тени и раздавались какие-то тихие голоса.

– А может, я правда умер? – растерянно спросил себя «мертвец» и стал пробираться сквозь завалы.

Немедленно посыпалась посуда, загромыхали какие-то большие предметы и запахло столетней пылью.

– Наверное я эта… египетская… Как ее там? Ну, худая в бинтах… А это, наверное, эта… в которой заживо хоронят этих…

Озадаченный собственной филологической беспомощностью, он присел на какую-то мраморную плиту и призадумался. Стоило это только сделать, как из всех углов полезли хохочущие рожи, а пол под ногами стал дымиться. В конце концов, ему это надоело и он сказал вслух:

– Заткнитесь! Не видите – я думаю?

Галлюцинации понуро разбрелись по своим углам, а Лелик тяжко вздохнул и понял, что он ничего так и не понял. В конечном счете было решено что-то делать, в частности – выбираться отсюда подобру-поздорову.

Только эта мысль пришла ему в голову, как откуда-то донесся тревожный стук.

– Кто здесь? – вскочил Лелик.

Стук доносился как будто из-за стены. Продолжая отбивать колени об углы, разгонять руками парящих в воздухе крылатых девушек, Лелик ломанулся на звук и врезался в шкаф, набив себе в добавок еще и фиолетовую твердую шишку. Обогнув шкаф, он выбрался в уже более светлое помещение, одна стена которого была стеклянная. Сквозь стекло просвечивала улица, которая показалась Лелику самым реальным, что он видел за последние тринадцать реинкарнаций. А еще за стеклом был виден источник тревожного стука. Судя по шапке-ушанке, это была девушка. Она до такой степени напоминала Лелику попугая из старинного мультфильма, который его силком заставляли смотреть в детском саду, что он немедленно кинулся ей на помощь с криком:

– Кеша!

Дверь долго не хотела открываться даже после того, как Лелик справился с задвижкой. Он изо всех сил тянул ручку на себя и чувствовал все большее сопротивление. Девушка за стеклом что-то уж очень волновалась и тоже держалась за ручку, жестами что-то показывая Лелику.

– Что? – не расслышал Лелик и отпустил ручку двери. Дверь как-то быстро открылась, а девушка как-то очень быстро улетела куда-то, не успев отпустить ручку двери. Лелик поспешно выбежал следом и обнаружил только торчащие из ближайшего сугроба ноги в кроссовках. Лелик, пытаясь избавиться от видения оранжевого апельсина размером с дом, подбежал к сугробу и стал вытаскивать девушку, стараясь не оторвать ей ноги, и бормоча: «Главное – вовремя извиниться». В конце концов, из сугроба появились сначала девушкины ноги, потом – руки, затем – вся она, без шапки и очень белая.

– Извини, – пробормотал Лелик, улыбаясь до ушей.

Девушка поднялась на ноги и двинула ему в челюсть так, что он ввалился в ту же дверь, из которой вышел, и затих. Девушка отряхнула снег с пальтишка, нашла в сугробе шапку и подошла к поверженному врагу. Взяв его за запястье, она стала вслух считать:

– …пять, шесть, семь, восемь, девять, десять. Нокаут!

Довольная собой, она в конце концов рассмотрела героя как следует.

– А он ничего, – вдруг пробормотала она и стала шлепать его по щекам.

Когда Лелик открыл глаза, он увидел склоненное над ним нахмуренное лицо в белой ушанке и спросил:

– А сколько сейчас времени? И какое число?

– Двадцать один двадцать. Двадцатое декабря. Президент – Владимир Путин, – невозмутимо ответила девица. – Где тот лысеющий хрен, у которого я сегодня лопату спрашивала?

Лелик зажмурился, в уверенности, что это – продолжение галлюцинаций. Однако, открыв глаза он снова увидел над собой потрескавшийся потолок и неприветливое девичье лицо.

– Какой лысый хрен? Здесь кроме меня никого нет, – решил заговорить с видением он.

Потом вспомнил самый верный способ проверить, явь это или его по-прежнему прет – нужно сосредоточиться и пристально рассмотреть видение. От этого галлюцинации обычно рассеиваются. Лелик вытаращил глаза и уставился на девушку.

Та даже на пол села от его взгляда.

– Ты чего? – хмуро спросила она, потирая ладонью оцарапанный лоб и ощупывая лицо в поиске еще каких-нибудь повреждений.

– Ничего, – ответил Лелик, сообразив, что девушка – настоящая. – Клево дерешься!

– Ну, немного, – она была явно польщена. – Может, поспарингуемся?

– Я – пацифист, – сообщил незнакомке уже вполне пришедший Лелик и в доказательство продемонстрировал татуировку «воробьиной лапки» на левом локте.

– А я – Марина, – протянула девушка ладонь для крепкого рукопожатия.

В руке у Лелика что-то хрустнуло, но он все же ей улыбнулся.

– Значит, ты не знаешь, где хозяин этой шараги? – Марина стукнула кулаком по гнутой ножке какого-то секретера.

– Нет, я даже его не знаю.

– А как ты сам-то здесь оказался?

– Сам не знаю. Я здесь просто оказался.

– Ясно, – Марина с подозрением посмотрела в мутные глаза собеседника, видимо подозревая в не совсем честном умысле. – Ты тут уже все осмотрел?

– Мне кажется, я тут все поломал. Но ничего не видно было.

– Понятно. А почему, скажи пожалуйста, магазин бросили на такого подозрительного типа, как ты?

– Я же тебе объясняю – я ничего не знаю. Мне самому интересно.

– Ладно, – отчаявшись добиться хоть какого-то толка Марина. – Допустим, все так, как ты говоришь. Ну, ты, по крайней мере, присутствовал здесь, когда сюда шкаф привозили?

– Не помню никакого шкафа.

– Понятно. Может, мне не тот адрес дали?

Лелик вежливо промолчал.

– Ладно. Все равно надо все проверить. Слушай, ты боишься мертвецов?

– Не встречал, а что?

– Понимаешь, тут в каком-то шкафу должен быть труп.

– Чего? – Лелик посмотрел на Марину и подумал:

«Это меня прет или ее прет?»

– Понимаешь, кто-то спрятал труп в одном шкафу, который подали, по всей видимости в этот магазин…

Марина в своей увлеченности совершенно не обратила внимания на то, как подозрительно смотрит на нее новый знакомый. Лелик в это время рассуждал так:

«Не знаю, чего обглоталась, но врет складно. А может она просто чокнутая? Точно, чокнутая! Ну, станет нормальная телка ломиться посреди ночи в магазин, чтобы спасти какого-то дохляка?»

От мысли, что ее сумасшествие может быть буйным и припомнив классный удар, которым она его уже наградила, Лелику стало несколько боязно и он постарался как можно незаметнее отодвинуться от Марины.

– Куда? – прервала она свой рассказ. – Ты, может быть и вор, но я тебя не сдам. Только ты мне поможешь. Мне этот урод мертвый, конечно, на фиг не сдался. Но надо же этой лохушке мажористой отомстить!

– Не понял, – признался Лелик. – Из всего, что ты сказала, ни слова не понял. Кто вор? Какой лохушке?

– Это не важно, – отмахнулась Марина и стала подниматься на ноги. – Ну, будешь мне помогать? Тогда пошли.

Лелик нехотя последовал за Мариной, хотя ему и не улыбалось снова очутиться в этой страшной темной комнате.

– Может, что-нибудь тяжелое возьмем? – громко прошептал он, прячась за широкую девичью спину.

– Зачем?

– Ну, для самообороны.

– Дурак! Он же мертвый.

Лелик смущенно замолчал.

Марина вошла в заднюю комнату и очень быстро нащупала выключатель. Она посмотрела на сощурившегося от света Лелика и радостно отметила:

– К нам приехала делегация китайцев!

– Где? – испуганно оглянулся Лелик. Марина заржала, как молодая кобылка.

– Ну, пацифист, ты, я смотрю, знанием фольклора похвастать не можешь.

Марина оглядела весь поваленный и перебитый Леликом хлам произнесла:

– Здесь кто-то хорошо поработал рессорой трактора «Беларусь».

Она перешагнула через поваленную Венеру, у которой теперь еще не было и головы, и пробралась к громоздящемуся на самом проходе шкафу.

– Это, наверное, он. Больше, во всяком случае, я здесь ничего подходящего не вижу. Так, от него должно разить, как от помойки, – Марина принюхалась. – Нет, не разит. Ну, все равно – открываем.

– Стой! – крикнул Лелик, который понял, что не вынесет зрелища выпадающего из шкафа изуродованного тела.

– Чего еще?

– Я… Я… Мне надо выйти.

– Выходи – вот проблема.

Лелик повернулся кругом и во все лопатки кинулся из этого ужасного хранилища старого хлама. Выбежав на улицу, он почувствовал насущную необходимость бежать отсюда не останавливаясь, пока хватит сил.

Марина между тем открыла шкаф, осмотрела его изнутри и, ничего не найдя, произнесла:

– Вот уродка! Она, кажется, меня надурила.

Девушка вышла в зал и увидев вместо Лелика только открытую настежь дверь, достала из кармана телефон и набрала «02».

– Але? Это милиция? Угон машины. «Тойота» перламутрово-розового цвета, номер А123МИ. Вознаграждение гарантирую.

Вернуть на главстоянку до востребования. А еще – ограбление антикварного магазина. Пишите адрес…

* * *

Тут же в музейный зал вбежал запыхавшийся служитель, при виде напарников изменившейся в лице.

– Вы-то здесь откуда?

Киллеры переглянулись, подозревая, что быстро и внятно ответить на этот вопрос со скованными наручниками руками они не могут.

– Сержант, – заверещал служитель, здесь какое-то недоразумение.

– Какое это недоразумение? Сработала сигнализация – разве нет?

– Конечно, сработала. И я вам потом звонил. Но здесь же никого не было! Я же смотрел.

– Значит, плохо смотрели, – отозвался сержант, кивнув на арестованных квадратным подбородком. – Нужно было свет включить.

– Это не они, я вас уверяю! Они появились здесь позже, я не знаю – откуда. Сержант, вам необходимо найти настоящего преступника!

– Я думаю, что наш с вами разговор совершенно бессмысленный, то есть – не имеет смысла. Задержанных теперь доставят в отделение, а там разберемся.

– Если они воры, то где экспонат? – не унимался служитель.

– Этого следствию пока что выяснить не удалось, но мы над этим работаем.

С этими словами двух незадачливых воров повели к выходу.

– Сержант, задержитесь на минуту! – в отчаянье крикнул служитель.

– Сидоренко! – крикнул в дверь сержант. – Возьми этих архаровцев и посади в машину, а я пока с товарищем разберусь по-быстрому. Ну, чего еще?

Стоящий на входе Сидоренко лениво осмотрел понуро бредущую парочку и сказал:

– Идите пока в машину, я сейчас, – и побежал по направлению комнаты с нарисованным на нем силуэтом черного человечка.

Напарники вышли на улицу, где стояла патрульная машина. В ней сидел человек в форме и, закрыв глаза, слушал радио. Напарники покорно спустились с крыльца и смиренно протопали к машине. Насколько им не изменяла память, они оставили ее в парке.

– Вот черт, хоть бы послали с нами кого-нибудь – ужас как неудобно с ключами возиться в наручниках, – пробубнил Дуболомов.

– Да, – поддакнул Костик. – Никакого уважения к правам заключенных.

Они уселись в машину и стали ждать, когда за ним придет авторитетный сержант. Ждать было довольно грустно – напарники то и дело печально вздыхали.

– Как же мы с тобой так позорно попались? – нарушил тишину Дуболомов.

– Я же тебе говорил – нужно действовать по инструкции, – саркастически ответил Костик.

– Это ты мне говорил? Это же я тебе говорил, балда!

– Ах, какое это теперь имеет значение? – отмахнулся Костик и добавил печально: – Нас теперь посадят?

– Возможно, – мрачно отозвался Дуболомов.

– Не хочется.

– Конечно не хочется. Но тебя же сразу предупреждали:

все возникающие моральные и материальные проблемы берет на себя исполнитель.

– Конечно.

Они опять сокрушенно замолчали.

– Эх, жизнь, – Дуболомов провел под носом одной из скованных рук. Вторая моталась, как отмороженная. – Полоса белая, полоса черная.

– Да уж, – охотно отозвался Костик. – Мне-то хорошо – я уж пожил. А у тебя еще вся жизнь впереди. А какая в тюрьме жизнь?

– Что ж, я тоже пожил не мало, – признался Дуболомов, глаза которого как-то подозрительно блестели. – Много повидал. Вот мы с тобой, Константин, уже почитай два месяца вместе работаем, а друг о друге совсем ничего не знаем. Так вот и под суд пойдем локоть к локтю, а чужие, в сущности друг другу люди.

– А что мне рассказывать? Жизнь у меня была несладкая, полная лишений и выгоняний, как сказал поэт. И может статься, что будь у меня дети, они бы проронили слезинку за отца.

А жена моя и повыла бы над моей судьбой, как Ярославна…

Душераздирающую речь Костика прервал пронзительный вой. Дуболомов с удивлением глянул на товарища, который, разинув рот смотрел напарнику куда-то за спину. Дуболомов тут же обернулся и тоже открыл рот. Мимо с воем и визгом тормозов пролетела милицейская машина.

– Это они?

– Кажется, они.

– А они что, о нас забыли?

– Похоже.

– И что теперь делать? Догонять?

– Что ты, кто же их теперь догонит…

– А что тогда делать будем?

– Ну, во первых, избавимся от этих железок – у тебя, кажется, была отмычка? А потом – потом в «Мак-Дональдс» и возьмем по два биг-мака, по три чизбургера и по мороженному с игрушкой! – загорелся Дуболомов.

– А я думаю, нам нужно сперва шефу позвонить.

Дуболомов как-то сник, но потом вспомнил, что бывает за несоблюдение инструкций и согласился. Они немного повозились с наручниками, потом доехали до какого-то киоска, купили телефонную карту, забыв при этом сдачу, и стали названивать в офис. Никто не отвечал.

– Ты что! Там уже нет никого!

– А-а! И что теперь делать?

– Звони на мобильник.

– Але? Шеф? Это вы? Это я. Да. Да. Были. Нет. Нет. Шеф, ее кто-то украл. Да. Нас в милицию чуть не забрали, но мы выкрутились.

Костик надолго замолчал, выслушивая ругательства, которые доносились из трубки. Когда он ее повесил, лицо его было похоже на прокисший йогурт.

– Ну, – заботливо спросил Дуболомов. – Поехали пожрем.

– Не-а. Нам с тобой сказали еще в магазин заехать в один.

– Что-то купить?

– Нет. Забрать труп.

– Откуда?

– Из шкафа.

Дуболомов проводил товарища удивленным взглядом. Тот молча уселся в машину, и они поехали.

Найдя нужный магазин, они постучали в дверь, но им никто не ответил. Дуболомов подергал за ручку и дверь поддалась. Напарники переглянулись и медленно прошли внутрь. Внутри было темно.

– И где тут труп? – шепотом спросил Дуболомов.

– А я знаю? Они стали двигаться в темноте, пытаясь найти хотя бы выключатель.

– О, статуя! – радостно проговорил Дуболомов, снимая с полки бронзовую статуэтку, на которую падал косой луч света через витрину. – Кто такая? Плохо видно.

Загорелся свет.

– Ты нашел выключатель? – Дуболомов повернулся к товарищу и замер в изумлении.

Костик стоял, подняв руки вверх, а в двери ломились милиционеры, держась обеими руками за пистолеты, вращая глазами и истошно крича:

– Руки вверх!

Дуболомов поднял руки и прошептал:

– Дежа-ву.

ГЛАВА 8. СВЕЖЕЕ УТРО НЕ МОЖЕТ ТЯНУТЬСЯ ВЕЧНО

Утро началось отвратительно – ничего не ладилось, волосы не укладывались, косметика осыпалась, а муж все время матерился по телефону. В такие утра Снежане Игоревне больше всего на свете хотелось уехать куда-нибудь подальше или устроится на работу – никогда больше ей не лезли в голову подобные глупости. За столом она скучала, рассматривая волосатый живот мужа, ей не лезли в горло даже жареные ананасы – такой на нее напал сплин. Даже новенький серебряный пинцет не приносил никакой радости.

Обычные утренние дела были давно переделаны: отправлены восвояси все массажисты, педикюрши, визажисты и прочие работники невидимого фронта. Снежана Игоревна даже приняла участие в контроле за работой новоприсланного сантехника, который был высок и статен и обладал всеми достоинствами приличного сантехника-профессионала. Его манера мило изгибаться в попытках достать до нужной трубы очень понравилась Снежане Игоревне, и она решила, что ее новое джакузи – в надежных руках.

Теперь же приходилось зевать от скуки, пить второй литр кофе и думать о своей загубленной жизни – до очередного сериала оставалось полчаса. По телевизору передавали новости, смотреть которые было неимоверно жутко.

«Вчера вечером было совершено вооруженное ограбление краеведческого музея. Похищено материальных ценностей на сумму более ста тысяч долларов. Преступникам удалось скрыться. Милиция предполагает, что это – дело рук новоявленной банды, в состав которого входят два человека. Знатоки прозвали их уже „наши Бонни и Клайд“. И это понятно – ведь эта влюбленная парочка наводит ужас на всю столицу и прилегающие территории вот уже больше месяца…»

– Убавь видик, – не поднимая голову от каких-то бумаг проворчал Вован Натанович.

Его вторая половина наугад нажала кнопку на одном из десяти пультов. Заработала соковыжималка.

– А где дети? – спросила Снежана Игоревна у горничной, разливавшей кофе. Кофе на полу смотрелось неплохо.

– Дрыхнут еще, наверное, – пробормотал Вован Натанович, который был поглощен подсчитыванием чего-то на калькуляторе.

– Верочка!!! – заголосила Снежана Игоревна, челюсти которой буквально сводило зевотой от скуки. – Верочка!

Горничная повернулась и посмотрела на хозяйку с удивлением:

– Вы кого-то звали?

– Тебя, тетеря!

– Так я не Верочка. Я – Инночка.

– Инночка? – Снежана Игоревна посмотрела на горничную с замешательством, если ей не изменяла память, то у нее не было горничной по имени Инночка. Да и это неприлично румяное лицо не было ей знакомо. Впрочем, Снежана Игоревна могла и ошибаться – для нее вся прислуга была на одно лицо.

– Не важно. Будешь Верочка – мне так удобнее, – помахала в воздухе ногтями хозяйка дома. – Так вот. Сделай, дорогуша, пару кофе с ликером и отнеси моим крошкам в постели. Надеюсь, ты знаешь, где спят мои малютки?

Верочка-Инночка подобострастно закивала бейсболкой и вскоре ее униформенный зад скрылся за дверью. Минуты ожидания тянулись мучительно долго, к тому же Вован Натанович что-то уж совсем зашелся в крике: кто-то явно вымогал у него по телефону деньги. Снежана Игоревна вспомнила последние советы, которые она вычитала в одном очень дамском журнале и решила, «как мудрая женщина и дипломированная домохозяйка, которая не станет…» оставить мужа наедине с его тайнами и отправиться восвояси. В конце концов, сальные шуточки отпрысков можно послушать и в обед.

Только Снежана Игоревна достигла порога своей комнаты, как тут же спотыкнулась через поднос с кофе. Потирая обожженную лодыжку и недоумевая, что такая нехарактерная вещь делает на пороге ее комнаты, Снежана Игоревна вошла и увидела Верочку-Инночку.

– Ты-то что здесь делаешь? – возмутилась дама неприятная во всех отношениях.

– Да вот, – невозмутимо кивнула горничная. – Котик заблудился, и я его решили отнести на кухню, покормить.

Действительно, в руках у горничной, чьи глаза блестели как от слез, имелся котик абиссинской породы, в глазах которого выражалась такая неземная мука, что Снежане Игоревне стало очевидно: кот действительно проголодался.

– А дети?

– А их нет, – отозвалась горничная, протискиваясь в коридор.

– Как – нет? – удивилась Снежана Игоревна.

– Совсем нет, – пожала плечами Верочка-Инночка и удалилась, держа абиссинку за серебряный ошейник.

– Странно, – про себя пробормотала Снежана Игоревна.

– К часу дня они обычно возвращаются.

Ее размышления вслух прервал жуткий шум: вой, лай и звон бьющихся материальных ценностей.

– Что такое? – Снежана Игоревна вылетела в коридор и была чуть ли не сбита с ног мчащимися друг за другом котом абиссинской породы, бультерьером, который, видимо, снова вырвался из вольера, и горничной, которая показывала по-настоящему спринторскую скорость. Не успела Снежана Игоревна разразится отборным новоарбатским сленгом, как шум погони затих вдали. Стало очень тихо. Вскоре из-за угла показалась очень бледная Верочка-Инночка, неся в руках серебряный ошейник. Снежана Игоревна не нашла ничего лучшего, как упасть в обморок.

* * *

Это утро началось, как обычно. Сперва раздавался привычный шум, затем все стихло и сверху полетел пакет для мусора, наполненный чем-то мягким. Он упал на голову участковому, который, подобно одному немецкому мыслителю, проходил по улице в одно и то же время и никогда на опаздывал на работу. Участковый, уже порядком попривыкший к этому событию, буднично выругался и отпихнул пакет ногой. Палычу того и надо было. Он выждал минуту и с боевым кличем выскочил из засады, схватил свою добычу и, радостно пыхтя, утащил ее в свое убежище. Открыв мешок, Палыч убедился, что там именно то, чего он ожидал.

– Сегодня не такая жирная, как в прошлый раз, – немного разочарованно сказал он себе под нос. – Но тоже пойдет.

С этими словами Палыч подхватил мешок и посеменил в сторону родной окраины, пока не набежали конкуренты, которые становились с каждым днем все наглее. И совершенно вовремя. Из подъезда, от которого он только что отошел, выбежала раскрасневшаяся девица и стала судорожно оглядываться по сторонам. Не обратив никакого внимания на сутулую спину бомжа, заворачивающего за угол, девица со всех ног помчалась совершенно в другом направлении.

Всего этого Палыч уже не увидел, а если бы и увидел, не обратил бы никакого внимания. Он уже взял верный курс на свое убежище, где сможет вполне насладиться всеми прелестями жизни, как бы сурова она к нему ни была.

Добравшись до свалки, Палыч застал там унылого своего подчиненного, который, по-видимому, на данный момент чувствовал себя не особо хорошо судя по зеленоватому оттенку кожи.

– Привет, салага! Как тебе этот прохладный день в аду? – сердечно поприветствовал новичка довольный добычей Палыч.

– Спасибо, хреново, – отозвался «бомж-скаут», бросая на землю пакет с отбросами.

– Ну, и славно. А я тебе вкусненького принес.

– Чего это? – недоверчиво отозвался Валентин, по опыту знающий, какого рода вкусненькое здесь в ходу.

– Зайца. Жирнючего городского зайца.

– За-айца? – Валентин подошел и заглянул в пакет. -

Это – заяц? – переспросил он, не доверяя ни своему зрению, ни способности понимать.

– Заяц-заяц, – уверил его Палыч. – Еще вчера в элитном доме мышей ловил. Фаршированных. Такого красавца на рынке в базарный день с руками оторвут, да еще и денег дадут.

Давай, засучай рукава и принимайся-ка ты, брат, за дело.

– Что делать-то? – тупо спросил Валентин. Видимо, к нему стало уже возвращаться его настоящее мышление.

– Приводить в товарный вид, что ж еще? Берешь…

Далее пошел инструктаж по приведению дичи в товарный вид, который из моральных соображений невозможно привести дословно в печатном виде.

К счастью Валентина, инструктаж сопровождался наглядной демонстрацией и ему ничего делать не пришлось. Дошло дело до операции под названием «потрошение», во время которого Валентин стал по временам терять сознание. Уже на сквозь какой-то туман и звон в ушах, он услышал удивленно-радостный возглас Палыча:

– Ого! А это у нас здесь что?

* * *

Утро началось удачно: операция прошла как по маслу. Как ее и предупреждали, внедриться в эту семью не составит никакого труда. Пока горничная лежала в кладовке и трагически мычала сквозь скотч, удалось провернуть все так, как планировалось.

Прокравшись в комнату хозяйки под благовидным предлогом, Ингред открыла шкатулку, стоявшую на виду, и обнаружила, что она полным-полна всяческих побрякушек, переливавшихся всеми цветами радуги. Взяв наугад один из самых массивных перстней, Ингред вставила в глаз портативную лупу и убедилась в подлинности камня. Она удовлетворенно кивнула и собиралась набить содержимым шкатулки внутренние карманы, но топот каблуков по коридору заставил ее действовать немедленно и решительно. Она осмотрелась по сторонам и единственное, за что зацепился ее глаз в этом вместилище бесполезных вещей, это был сладко дремлющий на подушке упитанный кот. Раскрыть ему пасть и запихать поглубже в глотку перстенек было делом нескольких секунд.

Как Ингред и подозревала, в комнату ввалилась хозяйка дома и после пары ее дебильных вопросов, можно было смело делать ноги. Однако, какой-то злой рок помешал осуществиться всем планам талантливой грабительницы: стоило только ей немного отвлечься, как сытая тварь, которой перстень застрял поперек горла, громко мяукнул, вывернулся из Ингиных рук, оцарапав их до локтя, и помчался со всей дури куда-то прочь.

Изловить кота не составило бы никаких проблем, если бы не одно дополнительное препятствие: откуда ни возьмись появился не менее упитанный бультерьер и, радостно рыча, устремился за улепетывающим котом. В борьбе между опытностью и азартом победил бультерьер: он первым настиг кота и сделал с ним то, что делал до сих пор с представителями этого ненавистного рода.

Это было бы еще полбеды, да на шум из столовой вывернул глава семейства, который уже начинал звереть из-за невыносимости жизни в этом дурацком доме. Ворча, как рассерженный медведь, он молча приподнял собаку за ошейник, отнял у нее несчастного кота и куда-то понес. Ингред последовала за ним и убедилась, что кота ей теперь не видать, как собственных ушей: он улетел за борт.

«Отлично», – подумала Ингред, скинула с себя дурацкую униформу и поскакала вниз по лестнице. Выбежав на улицу, она не увидела нужного ей предмета на том месте, на котором это предполагалось.

– Вот, блин, – посетовала она и, увидев удаляющегося милиционера, побежала за ним, с трудом преодолевая природную брезгливость.

* * *

Женино сердце билось все сильнее и сильнее, так, что стало понятно: в кровь пошел адреналин. Женя вспомнила русскую пословицу – «Не знаешь, где найдешь, где потеряешь» и радостно сделала такой разворот, что ее спутник повалился на бок и открыл для всеобщего обозрения свои остроносые башмаки.

– Ой, простите! – Женя стала лихорадочно вытаскивать незнакомца из-под кресла.

Стряхивая с него налипшие окурки, Женя не заметила, как переехала дорожного рабочего и заставила камаз свернуть в телефонную будку. Наконец спутник принял достойное его статусу налетчика положение, то есть – сидя прямо, с наведенным на жертву стволом.

– Сворачивай с шоссе, – заявил он тем же бархатным голосом и Женя, едва не перевернув машину, съехала в кювет. Она и не заметила, как они выехали за пределы садового кольца.

Машина мягко врезалась в заросли и заглохла. Теперь Женя, без всякого риска для движения, могла рассмотреть своего попутчика. К ее счастью, он полностью соответствовал ее стереотипу бандита с большой дороги: он был широкоплеч, зеленоглаз и небрит. При всей своей феминистической закалке, она не чужда была ничему красивому. А мужчина был красив. Во всяком случае, его внешность была максимально близка к типично презентабельной в понимании рекламной продукции.

«Вау!» – облизнулась Женя про себя, а вслух сказала:

– Вы меня зачем захватили? Насиловать будете?

Незнакомец посмотрел на нее с таким удивлением, будто перед ним был огнедышащий и говорящий дракон. Он даже дымом от своей сигареты поперхнулся (к разочарованию Жени сигарета была дешевая и вонючая).

– Ты что, парень, дурак, что ли? – спросил он в конец опешившей девушки.

Женя медленно перевела взгляд и посмотрела на себя в зеркало. «Вот это да! – подумала она в замешательстве. -

Меня, кажется, не за ту принимают. Вернее, не за того!»

То есть, все становилось все веселее и веселее, а потому Женя не стала разубеждать своего попутчика, а просто спросила:

– Что дальше делать будем?

Тот пошарил в карманах, достал доллар, кинул его на на сиденье и сказал:

– Я не знаю, что будешь делать ты, но мне пора.

Женя лишилась дара речи: ее приключение заканчивалось, не успев даже и начаться. Нужно было что-то делать, чтобы как-то спасти положение, причем – срочно.

Для начала Женя заблокировала замок двери, а когда возмущенный мужчина повернулся к ней, она холодно произнесла:

– Спокойно, товарищ.

ГЛАВА 9. КУДА ПРИВОДЯТ МЕЧТЫ

– Товарищ начальник, – ныл громила, испуганно глядя на напарника. – Он все врет – не было никакого ограбления. И никаких убийств – тоже. Что вы его слушаете? Вы на его физиономию посмотрите: от него же даже жена сбежала, о чемтут говорить?

Уставший следователь, у которого голова уже кругом шла от этих безумных признаний и не менее безумных опровержений, вытер пот со лба и посмотрел на кучу конфетных оберток, что громоздилась у него на столе – он бросал курить.

– Чем же вы объясните то, что оказались в магазине, который вам не принадлежит и является сугубо частной собственностью? Время для покупок, как я понимаю, было не вполне подходящее?

– Так мы и не за покупками, товарищ следователь. Мы по делу там были, понимаете? Мы же не знали, что нельзя…

– Так. Прекрасно, – следователь кинул в рот еще одну карамельку. – По какому делу? Конкретнее.

– Ну, нас попросили взять одну вещь, если можно так выразиться, – несмело начал Костик, который уже совершенно растерялся и не знал, когда ему лучше жевать, а когда – говорить.

– Замечательно! – обрадовался следователь. – Значит, вы работаете по найму.

– Да, именно! – взбодрился было Костик, но увидел под столом волосатый кулак Дуболомова и сразу сник.

– Прекрасно! Возьмите, пожалуйста, вот эту бумагу и изложите на ней подробно: кто является организатором вашей шайки, где располагается ваш координационный центр, если можно – список постоянно действующих членов и перечень дел, за которые ваша организация берет ответственность.

Костик несмело взял предложенный ему лист и вопросительно посмотрел на Дуболомова, который тяжко вздохнул и сказал:

– Так. Не вижу больше смысла продолжать эти трения. Мы имеем по закону право на один телефонный звонок. На двоих так и вовсе два получается. Хочу позвонить – и немедля.

Следователь, офонаревший от подобной наглости, протянул руку и подал телефон Дуболомову, не сразу сообразив, что делает. Когда сообразил, был поздно: улыбающийся громила протягивал ему телефонную трубку и радостно сообщал:

– Вас к телефону, товарищ начальник!

По телефону, как всегда, грозили, рычали и требовали.

Следователь выплюнул карамельку в пепельницу и устало сказал:

– Сто долларов за каждого. Нет, только наличными.

Дав «отбой», он устало посмотрел на обоих.

– По факту получения отправляетесь восвояси. Идите и больше не грешите.

Как только за бандитами закрылась дверь, следователь достал заначенный чинарик и задумался о горькой своей судьбе взяточника, которому снится по ночам настоящее дело.

* * *

Папа был суров и это признавали все. Он этой суровостью даже гордился и говаривал в кругу своих близких, что в большой семье без деспота, как без рук.

А семья была натурально большая. Кроме множества своих детей были дети приемные, крестники и подкидыши. Можно сказать, что папа с младых ногтей был окружен детьми, отроками и отроковицами, которых нынче называют не иначе как «тинейджерами». Как бы их не называли, есть они хотели всегда, а потому сразу же приходилось давать им «путевку в жизнь» и желать «семь футов под килем», чтобы они как-нибудь на жизнь себе зарабатывали. А так как дети с младенчества лишались присмотра – мама их достаточно быстро потерялась из виду, то портились они сразу на корню, а потому вскоре оказывалось, что зарабатывают себе на жизнь они достаточно оригинальными способами. Большинство из этих оригинальных способов предусмотрены многочисленными статьями Уголовного кодекса.

После того, как Папа испробовал все известные ему способы воспитания, включая битье ремнем и лишение сладкого на год, и все они не возымели никакого действия, он глубоко задумался. Пол беды было, когда его таскали к директору школы. Когда Папа стал пачками получать повестки в суд, он понял, что с него хватит и решил стать хозяином ситуации. Раз не получилось воспитать своих отпрысков в духе правды, чести и совести, приходилось применить только одно крайнее средство: постараться сделать так, чтобы эти разнокалиберные разбойники попросту не попадались. А сделать это иначе, чем взяться за руководство самому, Папе не представлялось возможным.

После несколько удачно проведенных дел, Семья приобрела широкую известность в узких кругах и популярность особого рода. За этим, естественно, последовал ряд выгодных контрактов и предложений, а количество крестников возросло многократно. Таким образом, Папа сам не заметил, как из простого отца-неудачника превратился в голову такого многоногого спрута, что путаница иногда царила страшнейшая. Со временем Папа сам стал забывать, кто из детей ему родной, а кто – просто наемник. Впоследствии он просто перестал об этом задумываться и с одинаковым хладнокровием отправлял на самые опасные задания всех без разбору. Поэтому суровость его имела достаточно веские основания и являлась для него чуть ли ни средством производства. И судя по тому, что бизнес процветал, это средство было не худшим.

Сегодня Папину суровость на себе испытали и эти двое, что не выполнили такого пустячного задания и не сумели раздобыть эти злосчастные ключи.

– Что делать будем?

– Ты запомнил, как выглядел этот черт, который там лазил до нас?

– Он выглядел, как все.

– Здорово. А куда он, по-твоему делся, если он был как все?

– Понятия не имею.

– И что теперь делать?

– Ты уже спрашивал. Я не знаю.

– Папа сказал, что без ключей нельзя приходить.

– Ключей у нас нет. И не будет.

– Значит, домой идти нельзя.

– Куда пойдем?

– В гости.

– К кому?

– К друзьям.

– Но у нас нету друзей.

– Тогда не знаю.

Повисла тягостная пауза, во время которой один играл с затвором УЗИ, а второй ковырял кинжалом в зубах.

– А давай будем вольными скитальцами? – вдруг зажегся один.

– Ты опять фэнтези начитался?

Он уставился на брата, который просто выводил всю Семью своей интеллектуальностью. Тот понурил голову и вздохнул.

– Куда мы по-твоему будем скитаться? Кругом одни менты, – он ткнул дулом автомата в пробегавшего мимо милиционера.

– Придется как-то выкручиваться. Я, как старший, настаиваю на том, чтобы мы добыли денег и поехали куда-нибудь подальше, куда Папины длинные руки еще не достали. Честные киллеры нужны везде.

– Хорошо ты придумал. А где мы, по-твоему, денег возьмем?

– Украдем – проблем-то, – пожал плечами старший.

– Где?

– Ну, ты как маленький. Будто не знаешь, где люди деньги крадут. В банке, конечно.

– Не хочу в банке. Каждый раз – в банке и в банке. Будто больше денежных мест не бывает.

– Ну, хорошо. Где ты хочешь украсть свой первый миллион?

Младший осмотрелся вокруг.

– Вон, смотри.

Над мостовой переливалась неоном вывеска. «Ломбард. Скупка драгоценностей».

* * *

Утро началось с ужаса. Лелик осмотрелся кругом и не понял где он находится и как он здесь очутился. Его бил страшный озноб и никак не удавалось собрать свои мысли в более или менее приличную кучку. До сей поры его преследовали воспоминания о каких-то вчерашних кошмарах с пробуждением в склепе, каким-то трупами, бегающими милиционерами, мчащимися перламутровыми автомобилями.

– Бэд трип, – наконец решил Лелик и стал мучительно вспоминать, отчего это его так торкнуло. Он решил рассуждать вслух, так как звук собственного голоса действовал на него благотворно.

– Мы пошли к Ленке и там были какие-то колеса. Зацепило слабо и добили водовкой. Потом к ней пришла гел-френдиха, и я пошел к Вальке. По дороге встретил Джа, и мы с ним раскумарились на славу. Потом…

Смутное видение какого-то большого конверта всплыло в действующем еще с перебоями мозгу и заслонило собой все остальное.

– Ой, мама! – схватился Лелик за голову. – Это меня уже у Валика так торкнуло или еще нет?

Ответ на этот вопрос мог дать только один человек – сам Валик. Час у Лелика ушел на то, чтобы вспомнить телефон Валентина, еще полчаса – на то, чтобы разобраться, как работает сотовый телефон. При этом Леликом было сделано серьезное открытие – телефон работает без провода.

Наконец, свершилось: номер был набран и из трубки потянулись томительные долгие гудки.

* * *

Когда Валентин пришел в себя от характерного аммиачного запаха, он увидел напротив цветущее улыбкой лицо Палыча.

– Вставай, счастливчик! – произнес бомж. – Ты мне на удачу послан – это факт. Разбогатею – тебя в слуги возьму. Пойдешь?

Палыч повертел у носа Валентина каким-то блестящим предметом. Присмотревшись, Валик понял, что в руках у Палыча самый настоящий перстень с драгоценными камнями.

– Где взял?

– По наследству достался, – проворчал Палыч. – Где взял, там уж нету. Значит так. Сейчас мы тебя приводим в божеский вид – ты у нас цивильней выглядишь – и отправляем в творческую командировку в престольный город Москоу.

– Зачем?

– Затем, балда, что камушки на хлеб не намажешь. Пойдешь мне бриллианты в наличность превращать. За это тебе будет счастье, – Палыч ехидно похихикал и стал осматриваться.

Разглядев на далеком горизонте, что ему нужно было, он схватил совершенно ничего уже не понимающего Валика за руку и потащил его, куда и зачем не объяснив.

Вскоре показалась болерная, в разваленную дверь которой и протиснулся Палыч, увлекая за собой своего подопечного.

Они побродили по пустым коридорам, вид которых напомнил Валентину какую-то допотопную компьютерную игру, и попали в небольшое помещение, которое будто специально было построено для огромной ветвистой трубы, занимающей чуть ли не все свободное пространство. В комнате было жарко и влажно, а густой пар указывал на источник и причину такого субтропического климата: на одном из стыков обшивка явно сгнила, и из-под нее на поверхность бил щедрый фонтанчик горячей воды.

– Раздевайся, – вскомандовал Палыч.

– Зачем?

– Сынок, не нужно столько вопросов о смысле жизни. Этого от тебя не требуется – здесь тебе не кафедра университета. Выполняй, что велено. А то укушу, – Палыч обнажил ряд острых и грязных зубов, и угроза подействовала безотказно: Валентин негнущимися пальцами стал расстегивать свои многочисленные липучки, молнии и прочие держалки.

– Хм, – удивленно пробормотал Палыч. – Внутри ты какой-то чистый. Это странно, но это и к лучшему – мыло не казенное.

Палыч, забавно кряхтя, полез куда-то в угол и извлек оттуда, как настоящий иллюзионист, кусочек мыла и банный веник, выглядевший весьма презентабельно.

– На-ка, вымойся. А то кольцо возьмут, а тебя ментам сдадут за воровство.

– Так вода-то горячая…

– Где ты видел у нас в стране горячую воду? Еще замерзнешь, – уверил парня авторитетный бомж и понес куда-то Валину верхнюю одежду.

Постояв немного в нерешительности и покрывшись с ног до головы пупырышками, как огурец, Валентин все-таки шагнул под импровизированный душ и убедился, что Палыч был прав: вода действительно была достаточно терпимой по температуре. Валентин с удовольствием смыл с себя всю ту гадость, которую, вопреки легенде о своем происхождении, он считал неродной.

Когда он превратился в чистого и розового младенчика, Палыч вернулся с вычищенными вещами и осмотрел своего «пасынка» с видимым удовольствием.

– Гарный хлопец. Только бы всю эту гадость с тебя поснимать, – Палыч ткнул пальцем в Валин проколотый пупок. – Как только не поотваливалось все…

И, продолжая ворчать, он заставил Валика одеться и, дав ему просохнуть, повел по каким-то катакомбам.

– Мы куда? – испуганным шепотом спросил Валентин, с ужасом понимая, что вокруг становится все темнее.

– В город, конечно, – отозвался Палыч, стараясь перекричать какой-то гул.

– А что шумит?

– Метро.

Продолжили путь уже молча, по временам здороваясь с попадавшимися им по дороге людьми.

– А это кто? – снова шепотом поинтересовался Валик у провожатого.

– Да разные люди. Местные жители. Такие же пешеходы, как мы. Диггеры одичавшие. Всяких навалом.

Валик озадачено замолчал, подозревая, что жизнь с этой стороны ему не знакома совершенно и, возможно, не будет знакома никогда.

Когда уже тьма не казалась такой чернильно-черной и стало казаться, что этому пути не будет никакого конца, Палыч сказал:

– Кажись, пришли. Осторожней, не запачкайся.

По какой-то проржавевшей насквозь лестнице они вскарабкались наверх и, подняв крышку люка, оказались в самом сердце сердца нашей Родины.

Оставалось только найти достаточно приличное место, которое обладало бы суммой денег, достойной экземпляра ювелирного искусства, попавший таким чудом в руки представителей маргинального слоя населения. Эти представители теперь даже смели надеяться, что это кольцо позволит им совершить немыслимую эволюцию в своей социальной принадлежности.

– Ну, Батькович, – со слезой в голосе сказал Палыч. – на тебя одна надежда. Ты у нас теперя – последний шанс, так сказать. Жизнь у нас уже все равно поломана, а ты… – Палыч всхлипнул.

– Только гляди у меня, – внезапно посуровев продолжал он – попробуй только смухлюй или ноги попытайся сделать.

Из-под земли достану, и тогда жизнь твоя не будет стоить ломанного цента. Ну, пошел.

Палыч подтолкнул Валентина ко входу.

– А я тут на стреме постою – глядишь, чего понадобится.

Валентин повернулся и покорно побрел внутрь. Внутри было достаточно людно – все чего-то сдавали, получали, кричали. Он пристроился в самую длинную очередь из всех, которая здесь была – ему очень не хотелось снова идти на свалку и он тянул время пребывания в таком приличном месте, с людьми, которые хорошо пахнут.

Очередь трагически подходила к концу, когда дверь с треском распахнулась и в нее влетели два здоровяка с колготками на голове. Они вертелись в разные стороны, как параноики и потрясали оружием достаточно устрашающего вида, чтобы не вызывать к себе уважения.

– Это налет! – закричал один. – Всем лечь на пол.

Очередь, как зачарованная, медленно превратилась в грядку, а те, кому некуда было лечь, пристроились на своих соседях.

– А теперь – спасибо за внимание. Наше выступление окончено. По этому поводу мой коллега пройдет по кругу с шапкой – малый, дай нам шапку – и каждый из вас от всего сердца отблагодарит нас почти самым ценным, что у него есть – деньгами, драгоценностями и предметами антиквариата. Если у кого не будет желания подарить нам эти милые пустячки, придется расстаться с самым дорогим – с его поганой жизнь.

Итак…

В полнейшей тишине один из бандитов прошел по кругу, собирая с незадачливых клиентов хорошую жатву.

– Господа служащие, для организаций – скидка. Каждый из вас может остаться при своем имуществе, если поможет нам выгрузить из сейфа имущество организации. Вот так…

Все проходило весело и с огоньком. Валентин лежал, подмяв под себя какую-то жалкую старушку и думал, как бы спасти коллективную ценность, не расставшись при этом со своей. Думать ему мешали ставшие привычными шумы в голове, поэтому, когда очередь делать взнос дошла до него, он еще не нашел какого-то путевого решения. На появление перед его лицом растянутой от вкладов вязаной шапки, Валентин отреагировал банальной и неумной фразой:

– Не отдам.

После этого ему на голову обрушился тяжелый удар, который пришелся прямо на место еще не зажившего шрама. Какова была дальнейшая судьба перстенька с симпатичными вензелями из бриллиантов, Валик уже не увидел.

* * *

– Можете меня застрелить, если вам так хочется, – совершенно спокойно проговорила Женя, глядя в сверкающие зеленые глаза незнакомца. – Только учтите, что машина числится на пульте централизованной охраны, а мой папа – очень злой бандит, и нас наверняка уже ищут. В этой руке вы видите телефон. Стоит мне нажать вот эту кнопку – а это сделать очень просто, поверьте мне – как на моем домашнем телефоне автоматически сработает тревога и вы, уважаемый господин беглец, попадете под раздачу в любом из возможных вариантов.

Эстетический идеал тяжело вздохнул и откинулся на сиденье.

– О, черт. Мальчик, ты из какой школы для трудновоспитуемых сбежал, такой грамотный?

– Вопрос не в этом. Вопрос в том, господин хороший, что вы делать собираетесь в свете последних событий.

– Чего ты хочешь? – спросил сообразительный авантюрист.

– С этого и надо было начинать, – удовлетворенно сказала Женя. – Итак, все меры пресечения отменяются, если ты берешь меня с собой.

– Куда? – изумился бандит.

– Ну, куда ты там сбегаешь.

– Молодой человек, ты соображаешь, что ты городишь? Я, например, нахожусь на выполнении ответственного задания, а ты меня от работы отвлекаешь.

– Минуточку, – заметила Женя, немного разочарованная в умственных способностях своего кумира. – Давайте разберемся. Это еще не ясно, кто кого и от чего отвлек. Когда ты меня вместе с машиной угонял, ты о чем думал? У меня, между прочим, дела ничуть не менее важные, чем у тебя были. Может, у меня там человек умирал, а ты меня увез.

– Не мели пургу, – отмахнулся кумир, еще больше портя свой имидж.

– Так не говорят, – блеснула интеллектом Женя. – Определись: либо не мели чушь, либо не гони пургу, либо не бреши, либо не лепи горбатого, либо…

– Хватит! – разнервничался бандит.

– Ладно, – охотно согласилась Женя. – Не будем терять времени. Поехали?

– Куда?

– А я почем знаю?

Попутчик, который сам уже был не рад происшествию, еще раз горько вздохнул и сказал:

– Так. Машину оставляем здесь, раз она уже и так засвеченная.

– Пойдем пешком?

– Ты очень сообразительный. Открывай машину.

– Не забывай – все у меня под контролем, – Женя помотала в воздухе телефоном, который, кстати, был Маринкин и все равно не работал.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ КАША РАСХЛЕБЫВАЕТСЯ

ГЛАВА 10. КУДА ПРИВОДЯТ МЕЧТЫ-2

Все, что с человеком происходит, обычно воспринимается им как нечто совершенно естественное. Даже если он вдруг попадет внутрь фантастического сериала с совершенно ненатуральными декорациями, он не перестанет быть самим собой и будет продолжать действовать в соответствии со своим представлением о правильности, со своими привычками, склонностями и темпераментом. Пусть при этом в его голове происходят совершенно невероятные и нелогические умственные процессы, пусть он до конца так и не поверит в реальность происходящего, все равно – он никогда не уйдет от будничности своих поступков и будет путать замыслы судьбы и делать положение вещей еще более нереальным.

Все попытки добраться до сути и причины, восстановить причинно-следственную связь и разобраться во всем до победного конца приводит к тому, что все еще больше запутывается так, что вообще концов не найдешь. Можно додуматься, например, что в вашем расстройстве желудка виноват никто иной, как Адольф Гитлер – и доказать это с фактами в руках. При этом совершенно не важно, кто заварил ту кашу, которую приходится расхлебывать вам. Можете успокоится – вы кому-то отплатили тем же.

Что бы люди не делали и не говорили, они все равно не докопаются до сути вещей – ее просто нет.

* * *

Давыдович, который уже совершенно потерялся от всех этих происшествий, свалившихся на его бедную голову за последние сутки, был покорным, как ребенок и невнимательным, как директор зоопарка. Поэтому он даже не заметил, как оказался в этом дощатом сарае, половину которого занимали длинные скамьи. Это было похоже на студенческую столовую времен БАМа и совершенно не вязалось ни с ситуацией, ни с характером данного задания. В руках у Давыдовича имелся билет, по виду больше смахивающий на чек кассового аппарата. Спина его провожатого уже виднелась в проеме двери.

– Стойте! – истошно заорал Давыдович, бросаясь бежать по проходу, преодолевая препятствия из каких-то странных баулов.

Саныч удивленно обернулся и спросил у запыхавшегося антиквара:

– Что-то еще?

– Мне куда? Я где? – залепетал Давыдович, обводя вокруг рукой и пожимая плечами.

Саныч снисходительно усмехнулся:

– Да у вас в голове сумбур, дорогой вы наш. Устали, нечего сказать. Что ж вы – только начали и уже устали?

Давыдович не знал уже чем захватывать воздух от растерянности и в данный момент больше всего на свете напоминал вытащенную на пляж белорыбицу.

– Вы, конечно, могли не запомнить в спешке, поэтому даю указания еще один раз. Сейчас вы дождетесь своего рейса и полетите в Павловск. Там вы доберетесь на попутках до Павловской лавры и спросите игумена Александра…

– Да-да что-то припоминаю, – потер лоб Давыдович. – А что, в аэропорт мы с вами не поедем?

– А мы уже в аэропорту, – снова улыбнулся Саныч. – Всего доброго.

* * *

Придя в себя после обморока, Снежана Игоревна обнаружила, что рядом с ней ровным счетом никого нет. Она удивленно приподнялась на локте и осмотрелась. Действительно, ее плачевное состояние, ее сбившаясь прическа и ее неудобное положение ровным счетом никого не заинтересовали.

– Интересненько, – ехидно отметила про себя дама неприятная… ну, вы в курсе.

Она с невероятным трудом поднялась с пола на свои шпильки и зашагала по коридору с твердым намерением оттаскать горничную за волосы за ее невероятную халатность в отношении плачевного положения собственной хозяйки.

К удивлению Снежаны Игоревны, горничной она нигде не обнаружила. Мало того, хозяйке дома не удалось обнаружить вообще никого. Дом, который был полной чашей, в котором было всегда так шумно, в котором жизнь всегда била ключом, был совершенно, абсолютно и бесповоротно пуст.

Снежана Игоревна, не веря своим глазам, носилась по многочисленным квадратным километрам и орала «ау!», словно она потерялась в Беловежской пуще. Все было безрезультатно.

Обессиленная хозяйка пустого дома присела на пуфик и залилась рыданиями.

* * *

Ингред проследила за милиционером до самого отделения и не заметила в его поведении ничего необычного. Здесь ей пришло в голову, что она в последний момент сорвала операцию и это ей так просто не пройдет. Делать было нечего: возвращаться назад было бы совершенно неразумно: хозяева могли уже обнаружить пропажу и в этот момент, возможно, по ее следу шли лучшие ищейки с Петровки. Осознав это, Ингред свернула в первый же попавшийся подъезд, сняла белокурый парик, смыла грим, вытащила контактные линзы. Сложив все это в пакет и облив бензином, Ингред сожгла улики, а пепел выбросила в мусоропровод.

После этого можно было выходить на улицу и начинать заметать следы. На это было потрачено не менее трех часов, причем дворники всех соседних кварталов просто недоумевали от того, что какая-то молодая леди взяла на себя труд выполнить их прямые обязанности.

Как только с заметанием было покончено, Ингрид отправилась на явочную квартиру. Однако, судя по тому, что открывший ей человек был трезв и выбрит, Ингред поняла, что явка провалена. Это ее не смутило. Она спросила у мужчины:

– Не подскажете, где находится ближайшая парикмахерская для собачек? – тем самым совершено отведя у него подозрения в необычности этого визита.

Мужчина странно посмотрел на нее, и Ингред поняла, что она имеет дело с профессионалом – он что-то заподозрил. Мужчина пробормотал: «Подождите тут минуточку, я сейчас позвоню и узнаю», – и исчез за дверью. Ингред стремглав выбежала на улицу, морщась от боли: ее тяжелый пистолет, заткнутый за резинку чулка, куда-то сполз и мешал ходить.

Наконец отбежав на безопасное расстояние и оказавшись на противоположном конце города, Ингред стала припоминать, во сколько должен состояться очередной сеанс связи с ее напарником, которого она не видела что-то уже очень давно. По инструкции ей следовало сообщить о его исчезновении в центр, но она не собиралась подставлять его – слишком многое, помимо работы, их связывало. Ингред нашла наиболее открытое место поблизости от какой-то башни с часами и красными звездами наверху и стала ждать связи. Она достаточно долго сидела, молча глядя на безжизненный мобильник. Связи так и не было.

«С ним что-то случилось», – решила она.

Случится могло, что угодно – в этой дикой стране было опаснее, чем в джунглях Амазонки, где хотя бы прививки от лихорадки гарантировали защиту хоть от каких-то неприятностей. Могло случится даже самое страшное. На этот случай у Ингред была инструкция не оставлять врагу даже тело.

«Посмотрим», – пробормотала она про себя и достала из крохотного рюкзачка портативный поисковый комплекс, который был запрограммирован на обнаружение нужного объекта в радиусе не меньше ста километров с погрешностью один-два километра. Нужным объектом был мини-передатчик, который был у каждого агента запрятан в какой-то невзрачный предмет – в зажигалку, брелок, в каблук ботинка – кому как повезет.

На экране долгое время ничего не было, и Ингред подумала, что, возможно, в аппарате завелись тараканы или же села батарейка. Затем появились мерцающие звезды, а потом и слабая светящаяся точка. Точка двигалась и это означало, что ее напарник жив. Ингред набрала на клавиатуре комбинацию цифр, с помощью которой запускался механизм вычисления координат. Машина выдала только ориентировку по сторонам света, заявив, что все остальное придется считать в ручную. Повозившись с картами, циркулями и линейкой, не обращая внимания на пристающих к ней с вопросами людей в форме, Ингред достаточно точно определила район, в котором сейчас находился агент и ее сердце радостно подпрыгнуло: судя по всему, вторая часть задания была успешно выполнена, и она могла с почти чистой совестью отправляться в следующий пункт.

Уничтожив все черновики и улики, Ингред, заторопилась в путь.

* * *

Валик очнулся от телефонного звонка. Где-то под самым ухом разрывался телефон. Валентин привычным жестом полез в карман и, не открывая глаза, достал свой мобильник.

– Я у трубки, – побормотал он.

– Привет, Валик. Это я, Лелик. Слушай, брателло, что вчера было? Или позавчера? Ты мне объясни, я что, у тебя так удолбался?

Валентин открыл глаза и с удивлением обнаружил, что он находится в совершенно незнакомом месте в совершенно непонятной позе: лежа ничком на чьей-то ноге. Валентин поднялся и осмотрелся. Тут в его мозгу явственно обозначились разрозненные до той поры части его жизни: жизнь до падения из окна и приключения после него. Кроме того, в телефонной трубке раздавался взбудораженный голос того типа, из-за которого весь сыр-бор разгорелся.

– Лель?

– Ну?

– Ты погоди немного, я сейчас отсюда выйду, а потом ты мне перезвонишь, ладно?

Выйдя на улицу, Валентин огляделся и увидел только толпу милицейских бобиков, из которых то и дело выскакивали чем-то обеспокоенные люди в бронежилетах. Валентин хотел было не обратить на них никакого внимания, но его тут же подхватили под локти и куда-то повели. Оказалось – для дачи показаний. Валентин лениво наврал что-то, упомянул о пропаже семейной драгоценности, и попросил его отпустить по поводу несварения желудка. После этого он обшарил все окрестности, чтобы с облегчением убедиться – его нового неординарного друга и след простыл.

Как раз в этот момент затрезвонил в кармане его маленький аппарат. Все прохожие судорожно схватились за свои телефоны.

– Спокойно, – сказал Валик. – Это меня.

Это был снова Лелик, который стал трещать что-то по поводу своих приключений. Валентин, посчитав в уме во сколько обойдется ему эта содержательная беседа, поторопился спросить:

– Ты где?

– Точно не знаю, но кажется где-то в районе Пушки.

– Стой там. Я мигом.

«Мигом» затянулось на полчаса – никак не удавалось обнаружить станцию метрополитена в этом незнакомом месте. Когда Валик добрался до места, Лелик являл достаточно жалкое зрелище, стоя посреди улицы с посеревшим от холода лицом.

– Здравствуй, кекс, – поприветствовал Валик друга.

Они исполнили ритуал фигурного рукопожатия, затянувшегося минут на пять, после чего Валик хмуро спросил:

– Ты, баклан, зачем мне партию ЛСД перепортил? Я из-за тебя на свалке мусор сортировал.

– Как это? – переспросил Лелик, подозревая, что у него снова начинается «флэш-бэк».

– По простому методу. Есть еще сложный – по шести сортам.

Лелик выпучил глаза и стал смотреть на друга не мигая, стараясь прогнать галлюцинацию. Валик обиженно покосился на него и спросил:

– Ну? И кто ты после этого?

– В смысле? – опять не понял Лелик.

Валентин не нашел ничего лучшего, как рассказать товарищу со всеми отвратительными подробностями всю картину пережитых им приключений, на что Лелик недоверчиво сказал:

– Ты гонишь.

– Отвечаю!

– Да ну!

– Зуб даю. Во, ключи, глянь – буквально с трупа снял.

– Вот это да! И что теперь будет?

– Что-что. Не знаю. Но, кажется, за мной гонится мафия.

Лелик тревожно огляделся и поинтересовался:

– А зачем?

– Как это – за чем? У меня же ключ!

– А у мафии что, нет ключа?

– Ну, откуда у мафии ключ, если он у меня? Ты соображаешь?

– И зачем им ключ?

– Я думаю, он от какого-то секретного сейфа, в котором деньги лежат. Целый чемодан, предствляешь?

– Да ну, брось! Какой еще чемодан…

– Ты как маленький. Мафия всегда хранит деньги в чемоданах, а чемоданы – в камерах хранения на вокзале. Для конспирации, понимаешь?

– Ты гонишь опять. На вокзале сейф не ключом закрывается, а кодовым замком.

Валентин замолчал, сраженный этим очевидным фактом, который ему не был известен – он не пользовался камерами хранения никогда.

– Ну, может быть это какой-то старинный вокзал, на котором еще нет кодовых замков.

Лелик недоверчиво покачал головой:

– Где ты найдешь такой вокзал? Уж не в Москве явно.

– Не знаю, что тебе на это и сказать. Может, в Подмосковье?

– И что ты собираешься делать? Ездить по всем станциям и вставлять ключи всюду без разбору?

Валик сокрушенно замолчал. Он вытащил ключи из-за пазухи и стал крутить их на пальце, соображая, что без точной информации об их принадлежности они превращаются в два бессмысленных кусочка металла.

* * *

Женя шагала за своим криминальным спутником сперва достаточно бодро, а потом ей это до такой степени осточертело, что она крикнула ему в спину:

– Эй! Товарищ иноходец, может быть немного посидим, поболтаем. Привал, короче. Перекур.

Незнакомец остановился и повернулся к ней с перекошенным от презрения лицом:

– В армию тебя, братец, надо. Тебя там быстро научат родину любить. Будешь бегать босиком по снегу и жрать сечку.

Женю даже перекосило от подобных перлов, но она постаралась придать себе невозмутимый вид и даже неумело сплюнула в сугроб:

– Ладно те гнать-то. Сам, поди, запарился. Давай побазарим по делу. Я вот, например, за то, чтобы мы с тобой, наконец, познакомились. В конце концов, мы товарищи по несчастью или кто?

– Педальная лошадь тебе товарищ, – пробормотал зеленоглазый, останавливаясь.

– Я – Женя, – все еще пытаясь наладить дружеские отношения, сказала Женя.

– Зови меня просто – Хозяин, – усмехнулся эстетический идеал и тоже сплюнул, только более профессионально.

Женя проследила за полетом плевка и пожала плечами:

– Так ты меня не нанял.

– Ну, как хочешь. Только учти, если откажешься мне бегать за сигаретами – быть тебе биту. И телефончик тебе не поможет, зона действия скоро кончится.

Женя все сильнее и сильнее разочаровывалась в своем кумире: для нее было полнейшей неожиданностью, что авантюристы с такими красивыми плечами обладают таким скверным характером. Она глубоко вздохнула и подумала, что может быть он просто проголодался и поэтому на нее так кидается.

– Может, зайдем в какую-нибудь харчевню и чего-нибудь перекусим? – несмело предложила она.

– Ты что, маменькин сынок, жрать сюда пришел или как?

Перекурили – и вперед. Будешь ныть – кокну.

«Вот те на, – печально размышляла Женя, стараясь попасть в ногу с семимильными шагами зеленоглазого. – Не было печали – купила баба порося… Что, кстати, такое – порося?»

Женя с тоской вспомнила о теплой ванне, о доброй маме и внимательном папе и тут же передумала возвращаться к машине.

– А имя у тебя человеческое есть? – рискнула она снова пристать с вопросом к угрюмому бандиту.

– Гарри.

«Ну, хоть имя у него подходящее, – с облегчением подумала Женя и решила свою новую судьбу принять стоически. – Все равно назад дороги нет». И она снова бодро зашагала следом.

Не прошло и получаса, как они к полной неожиданности вышли к железнодорожному полотну, сплошь закапанному мазутом и замусоренному донельзя. Неподалеку виднелась небольшая станция с ободранными щитками для объявлений, заплеванная еще хуже, чем пути. Гарри направлялся, по всей видимости, туда.

– Мы поедем на поезде? – радостно поинтересовалась Женя.

– На собаках, – снова огрызнулся Гарри.

– На ком – на ком? – округлила глаза Евгения, представляя путешествие «а-ля чукотская принцесса» на долматинах и лабрадорах.

Гарри не удостоил Женю ответом. Вскоре подошла электричка, в которую парочка залезла совершенно не заботясь о каких бы то ни было билетах.

Женя до той поры представляла электричку в стиле некоего «паравозика из Ромашкова» и испытала легкий стресс, войдя в вагон, сквозь окна которого никто никогда ни на что не смотрел, а на деревянных сидениях пили портвейн и спали очень загадочные персонажи.

Женя с испугом присела в уголке, сожалея, что не прихватила дезодорант и пару резиновых перчаток. Гарри между тем уютно устроился на одой из скамеек и стал прозаично похрапывать. Жене взгрустнулось, что для нее было делом совершенно уж невозможным. Время от времени по вагону ходили подозрительные типы с кошелками, предлагая самый разнообразный и неожиданный товар: начиная от грелок для носа и заканчивая пилюлями для роста волос на груди. У всех у них был жалкий вид и осипшие голоса.

Потом она заметила в рядах пассажиров какую-то возбужденную суету. Все зашевелились и стали ломиться в одну дверь. Женя обратила внимание, что это загадочное явление связано с появлением в вагоне хмурого и заспанного человека в грязной фуфайке и форменной фуражке. Она на всякий случай растолкала своего спутника, спросив его о причинах такого явления. Гарри вместо ответа схватил ее за руку, и они побежали. Они бежали вместе со всеми: сперва из вагона на перрон, потом по перрону куда-то вдаль и в самый последний момент заскочили в один из вагонов того же поезда и облегченно плюхнулись на точно такую же лавку.

– Ух ты, – перевела дух Женя. – А что это мы такое вытворяли?

Бандит посмотрел на нее с удивлением:

– Ты что, на электричках никогда не ездил?

– Нет, – честно призналась Женя.

– Парк юрского периода, – пробормотал Гарри и снова уснул.

Женя же с интересом уставилась в окошко на проносящийся мимо пейзаж, который в этом вагоне слегка проглядывал сквозь коричневые стекла и даже помахала рукой молоденькому милиционеру, высунувшему из машины, стоящей на переезде. Когда Гарри проснулся, Женя была уже в самом лучшем расположении духа, чтобы воспринять его суровое заявление:

– На следующей – сходим.

* * *

– Что опять? – Вован Натанович смотрел на своих подчиненных так, словно видел перед собой водителя «запорожца».

– Мы заехали по адресу, а там – снова менты, – развел руками Дуболомов.

Совершенно разочаровавшийся в жизни Костик подавленно молчал.

Вован Натанович барабанил своими растопыренными пальцами по столу и задумчиво рассматривал напарников, решая, что ему обойдется дороже: убить обоих или все же отправить их по какому-нибудь не слишком важному делу. В конце концов, должны же они как-то отработать потраченные на их освобождение деньги. Будь его воля, он бы даже вмешиваться не стал. Но авторитетный Саныч настоятельно рекомендовал выручить работников фирмы дабы избежать утечки информации. К тому же, ни одного ценного кадра в распоряжении Вована Натановича до сих пор не было.

– Ну что, будем работать или поедем лес в Сибири истреблять?

Герои дня потупились, как семинаристы и промолчали.

– Ладно. Для начала вам простое задание. У меня спиногрызы разбежались как тараканы. Мать, бедная, волнуется, сериалы даже своим смотреть перестала, а они, гады, на папины денежки развлекаются. Задание – проще пареной репки:

поймать и за руку домой оттарабанить.

– А где ловить-то?

– Ну, где у нас молодежь тусуется? По денсигам в основном. По макдональдсам всяким, по стриптизам. Вот вам семейная наша фотография. Это – Валик, а это Жени. К вечеру чтобы были дома – устрою им разборку, козлам. Я кончил.

Вован Натанович выразительно указал на дверь и незадачливые гангстеры ретировались.

– Все сам, все сам, – горько вздохнул глава фирмы.

Напарники же, сперва отбежав от офиса на безопасное расстояние, стали разглядывать семейную фотографию, данную им для наводки.

Фотография изображала святое семейство в полном сборе и при параде. Этот редкий и почти не возможный снимок сделал один из папарацци, застав семью Дроздовых за просмотром эротического боевика. Глава семьи был неофициален: на нем были классические семейные трусы с изображением стодолларовых купюр, а в руке он, как державу и скипетр, держал полутора литровую бутылку пива и копченую камбалу. На голове его, вместо короны, возлежал кот абиссинской породы. Гангстеры начальника узнали не сразу и то только по причине наличия на его обнаженном торсе килограммовой платиновой цепи с эмблемой фирмы. Впрочем, этим сходство и ограничивалось. Остальные герои этой идиллистической картинки были напарникам совершенно незнакомы.

– Это что за Клара Новикова?

– Где?

– Да вот, в углу.

– По-моему, это торшер.

– Откуда, по-твоему, у торшера может быть в зубах сигарета?

– Ну, такой специальный торшер-портсигар. Мало ли что капиталисты напридумывают?

– А по-моему, это мама ихняя. Вон гляди, рот раззявила и на начальника замахивается – видать, зарплату пропил.

– Че ты мелешь? Чтобы его зарплату, пропить такое здоровье надо – что ты! Просто общаются люди… А вот это, не иначе, детки.

– Близнецы, что ли?

– Похоже. Однояйцевые.

– Откуда это ты увидел? Они же здесь по пояс оба.

– Дурак! Похожие просто – вот так и говорят. Как из одного яйца в инкубаторе вылупились.

– Понятно. Я и смотрю, че это они так вылупились, птичку, что ли, увидали.

– Какую птичку?

– Ну как же. Детям, что бы они не плакали, говорят, что сейчас вылетит птичка. А это – дети…

– Дети! Ты глянь на этих детей, у них же на рожах написано крупными буквами: «я – дебил-переросток». Они уже наверное своим безопасным сексом полгорода перепортили, по два раза развестись успели, а ты – дети.

– Ладно-ладно, разошелся! Где мы этих близняшек искать станем, ты мне скажи?

– Тебе же дали указиву – в дэнсингах и макдональдсах, не понятно, что ли?

– Тогда че встали? По коням и вперед!

* * *

Снежана Игоревна страдала редким психическим заболеванием – боязнью одиночества, хотя сама об этом не догадывалась. Ей просто в жизни никогда раньше не приходилось оставаться в обществе самой себя, и это оказалось очень страшно.

Не спасал даже любимый телевизор, по которому передавали рекламу новой майонезособиралки, без которого не могла обойтись ни одна домохозяйка: «Раньше домохозяйкам приходилось собирать пролитый майонез вручную, а теперь мы сможем избавить их от этого непосильного труда…»

Снежана Игоревна в сотый раз обшарила весь дом снизу до верху и поняла, что, если ей не будет оказана скорая психиатрическая помощь, она просто умрет:

– Доктор, – верещала она в трубку. – Мне так плохо!

– Спокойно, я выезжаю, – ответил ей приятный баритон.

Не прошло и получаса, как на пороге возник ослепительный и великолепный, гениальный до безрассудства, высокооплачиваемый до неприличия доктор-психоаналитик Сигизмунд Бред. Он был одним из немногих практикующих психоаналитиков, которые выезжали по первому вызову к клиентам на дом. Это было очень удобно: не было никакой необходимости утруждать себя сидением в очереди и стеснять свою брезгливую натуру лежанием на кушетке, которой до тебя пользовалось полсотни психопатов. По этой причине клиентура у доктора была очень многочисленной и очень богатой.

Доктор благоденствовал и был вполне доволен своей жизнью, которая изменилась сразу после того, как он, токарь-фрезеровщик, прочитал талантливейшую книгу гениального Д. Карнеги. Это стало тем самым поворотным пунктом на жизненном пути Сигизмунда, с которого эта жизнь, в сущности, и началась. Именно с этого момента Дима Портянкин превратился в дипломированного специалиста высокого класса и стал светилом столичной психоаналитической мысли.

Имелись публикации (пять долларов аспиранту – и готово), благоприятные отзывы специалистов с мировым именем (пару банкетов – и пожалуйста) и безупречная репутация, которой делились между собой светские львицы в приватных беседах.

Именно этот модный доктор был выбран Снежаной Игоревной себе в лечащие псих-врачи, и она ни разу с тех пор не жаловалась на свое здоровье.

– Дорогая моя, вы взволнованы, – с порога приступил к делу Сигизмунд. – Вам нужно немедленно прилечь! Дайте я пощупаю ваш пульс… Ах, бедняжка, вас оставили одну?

Снежана Игоревна заливалась слезами благодарности и умиления и не могла произнести ни слова. Поосторожнее выбрав позицию, она снова стала заваливаться в обморок, зная, что заботливые руки ее доктора не дадут ей ударится затылком о паркет. И она не ошиблась.

Психоаналитический сеанс происходил в ее будуаре и был бурным и продолжительным. Сперва ее лечили на кушетке, потом – на кресле, потом – на полу и в заключении – на подоконнике.

Когда хозяйка дома была приведена в полное душевное равновесие, она томно произнесла:

– Спасибо вам, доктор. Мне уже гораздо лучше. Сколько с меня на этот раз?

– На этот раз – скидка пятьдесят процентов, как постоянной клиентке, – одеваясь ответил доктор. – И давайте с вами куда-нибудь выберемся – здесь так все мрачно.

Снежана Игоревна с неудовольствием оглядела свои золотисто-розовые стены и нашла, что доктор абсолютно прав.

– Недельный круиз по Европе нам подойдет? – поинтересовалась она, сверившись со своей электронной записной книжкой.

– Вполне, – ответил доктор, затягивая галстук.

* * *

– И не за чем так орать! – старший хлопнул дверцей машины и вышел на улицу.

Младший последовал за ним и вместо того, чтобы помогать чинить эту дурацкую машину, стал разглядывать найденную на обочине консервную банку. Старший угрюмо попинал колеса, протер лобовое стекло, повертел зеркало и остановился в нерешительности – машина так и не завелась.

– Это ты во всем виноват, – пробурчал он.

– Я? – удивился младший. – Но это же ты выложил за этот драндулет кучу денег! Еще сказал, что эта коллекционная модель хорошо бегает и в глаза никому не бросается. А я тебе сразу сказал – такая железяка ездить не может по определению – это как пить дать.

– Нет уж. Это твоя идея была – натарить денег и рвануть куда-нибудь подальше. И чего? Сиди теперь в лесу под Москвой и жди, когда нас повяжут вместе с этой грудой металлолома.

Младший пожал плечами и спустился в кювет по небольшой такой нужде. Из кювета он вылез радостный и разгоряченный:

– Братан, я нам с тобой машину нашел! Знаешь, какая клевая!

Старший недоверчиво посмотрел в овраг и разочарованно протянул:

– Э-э, да она же бабская.

– Это почему?

– Ну смотри – розовая вся какая-то, полированная.

– Может быть, я не прав, но по-моему она должна ездить. А на чем нам ехать – не все ли тебе равно? К тому же, никто и не подумает остановить женщину – только головную боль от ее трескотни заработать можно, а не штраф слупить, пусть она даже регулировщика задавит…

Разглагольствуя таким образом, младший спустился в кювет и внимательно осмотрел машину. К счастью, она была открыта.

– Слушай, ее даже не заперли.

– Может еще и ключи в замке зажигания торчат? – скептически спросил старший, недоверчиво наблюдая за действиями своего братца.

– А как ты угадал? – радостный младший потряс связкой ключей и полез за руль.

Через некоторое время машина завелась.

– Она на ходу! И бензина полный бак! Поехали!

– Ну вот еще. Куда мы на ней поедем, если она в кустах застряла? И сугробы кругом, – по прежнему упорствовал старший, не желая признаваться, что ему уже осточертело стоять на холоде и больше всего на свете хочется смотаться уже подальше от этого мегаполиса, кишащего ментами, частными детективами и газетчиками.

– Так мы ее, родимую, сейчас вытащим! – оптимистично сообщил младшенький и стал демонстрировать чудеса тяжелой атлетики в стиле «Александр Турчинский поднимает автомобиль!».

Старшему брату ничего не оставалось, как, ворча, присоединиться к младшему, быстренько перебежавшему за руль и общими усилиями – двух людей и автомобильной тягловой силы – вытащили перламутровую «Тойоту» на заледеневшее шоссе. Поставив ее рядом со своим автомобилем, братья полюбовались на свою работу, и даже прожженный скептик-старший после этого резво влез в «бабскую» тачку и сказал:

– Ну, чего ты там застрял? Ментов поджидаешь?

– Я вот думаю, ты по натуре такой летящий или притворяешься? Может быть этот драндулет и не стоит теперь дороже твоей новой фиксы, но то, что лежит у него на заднем сидении, вряд ли стоит оставлять здесь, тебе не кажется?

Оплошавший старший, досадуя на себя за легкомыслие вылез из машины и помог родственнику перетащить все их нехитрые, но очень криминальные манатки.

– Предлагаю стволы и деньги в салон не брать – на всякий случай. А то знаешь, как мой товарищ один попалился? Ехал из командировки, из Чуйской долины и не предусмотрел экстремальных ситуаций…

– И что?

– Да ничего. Остановили его менты, попросили выйти из машины и помочь с толкача их тачку завести. Этот лох дверь открыл и все.

– И че?

– Всех кумаром снесло и сеном засыпало.

– Здорово. И куда предлагаешь девать наше с тобой барахло?

– В багажник, – пожал плечами младшенький.

В багажнике ко всеобщему счастью оказалась удобная выемка в днище, которую и наполнили богатым содержанием, постелив сверху коврик и придавив это все подшивкой журналов «Физкультура и спорт», валявшихся здесь в изобилии.

После этого, усталые и довольные, вольные гангстеры уселись в машину и, под разнообразие ритмов «Станции 2000» помчались вперед, к светлому и полному приключений будущему. Ветер свистел в радиаторе, белая пыль летела из-под колес и становилось все радостнее и радостнее от открывающихся впереди горизонтов.

Однако, в самый интересный момент на этом горизонте показалась целая стайка бело-голубых машин с празднично мигающими огоньками. Влетев в самую их гущу, перламутровая «Тойтота» недоуменно остановилась и опустила тонированное стекло, впустив внутрь облачко пара и автоматное дуло.

– Сержант Голенюк. Выходим из машины и поднимаем ручки вверх. Сопротивление бесполезно – вы окружены.

ГЛАВА 11. ХОЖДЕНИЕ В НАРОД

С полустанка, о существовании которого говорила только торчащая из-под снега покосившаяся избушка с выбитыми стеклами, пришлось снова идти пешком. Женя, первый шок от впервые виденного сугроба по пояс, прошел, волочилась за Гарри в своих не приспособленных для таких приключений одеяниях, и причитала:

– Гражданин бандит, а вы никогда не задумывались о том, что на белом свете существует более оптимальный способ перемещения? Я вас уверяю, ездить на всячески средствах передвижения быстрее и удобнее, чем ходить пешком. Например, в данных экстремальных условиях я бы на вашем месте непременно запаслась бы аэросанями, например. И вообще – где вы видели, чтобы преступники, за которыми гонится милиция, уходили от погони пешком?

– Слушай, умник, – не выдержал наконец Гарри. – Где ты видел, чтобы сколько-нибудь сообразительный мент не останавливал все машины, хотя бы отдаленно напоминающие ту, на которой скрылся преступник? Даже пусть у нее общего будет только четыре колеса и зеркало заднего вида. И вообще – я тебя с собой не брал.

Он запрыгал по сугробам еще энергичнее, так что Жене пришлось раскаяться в своих словах немедленно – от таких прыжков снег быстро набился ей даже в бикини и от этого страстно захотелось завизжать. Женя так бы и сделала, да только внезапно перед ними выросло что-то вроде крошечного поселка из деревянных домиков.

– Это что, музей древнерусского искусства под открытым небом? – осторожно спросила Женя, недоверчиво разглядывая хмурые строения без единого признака исторической ценности.

– Нет. Это центр переподготовки городских идиотов в рядовых алкоголиков и тунеядцев, – огрызнулся совершенно невыносимый и зеленоглазый бандит и уверенно направился к одному из домов, у которого было три окна вместо одного, а из трубы поднималось какое-то подобие дыма.

– Ты здесь живешь? – опять пристала к своему спутнику Евгения.

– Нет. Здесь живут колхозники, сдающие комнаты на ночь вольным бандитам и их спутникам-педерастам. Здесь и заночуем, а то ночь уже.

Женя испуганно приумолкла и решила не раскрывать рот до тех пор, пока ее о чем-нибудь не спросят. Спрашивать ее ни о чем не стали, но ей пришлось пережить еще один стресс, когда выяснилось, что им придется мыться в бане и спать на одной кровати.

– Нет! – взвизгнула Евгения, с ужасом хватаясь за застежку пуховика. – У меня сыпь.

– Фу-ты, господи, – поморщился Гарри и отправился в баню один.

Женя попросила хозяйку – молчаливую старушенцию – постелить ей где-нибудь в другом месте. Та пожевала губами и, накрыв кованный сундук латанным одеялом, указала на него Жене. Не смотря на страшную усталость, Евгения не могла просто глаз сомкнуть: она чувствовала все многочисленные выступающие части сундука всем своим телом и тосковала по родному водяному матрасу с рыбками. Она слышала, как вернулся из бани Гарри и долго матерился, громоздясь на высоченную кровать, а потом храпел, как носорог, добавляя мучений и без того измученной Жене.

Она все больше разочаровывалась в своем идеале и начинала уже жалеть о том, что ввязалась в эту авантюру. В конце концов, может он и преступник-то не настоящий. Так, купил пистолет, чтобы повыделываться. Напал, наорал, а больше и ничего не происходит: ни тебе вертолетов с милиционерами, ни громил с УЗИ. Скукота, да и только. Решив для себя твердо, что дальше мириться с таким положением вещей она не будет, Женя пришла к выводу, что действовать начинать надо прямо сейчас. Обратив внимание на то, что в доме воцарилась гробовая тишина, она выждала момент и стала красться по направлению к лежанке Гарри.

Подойдя поближе, Женя разглядела, что у того под подушкой лежит какой-то продолговатый предмет, завернутый в дерюжку. Стало страсть как интересно, и она потянулась, чтобы посмотреть, что это за ценность хранит в изголовье ее развенчанный кумир. Было страшно, аж жуть, рука дрожала, половицы поскрипывали. Только Женины пальцы ощутили колючую ткань, как ее запястье оказалось сжатым, словно тисками, сильными мужскими пальцами, а на уровне глаз появилось зияющее чернотой даже в темноте дуло того самого пистолета, в существовании которого Евгения начала уже было сомневаться.

– Ты, ублюдок, – прошипел голос Гарри. – Если ты не хочешь прямо сейчас лишиться своих куриный мозгов, то иди ложись на свой ларек и не дергайся.

Секунду назад еще сладко храпевший гангстер теперь жутковато сверкал зелеными глазами и так сильно стискивал Жене руку, что у нее трещали кости.

– Понял, не дурак, – объявила она и потопала обратно.

За ее спиной снова раздался богатырский храп.

– Вот это да, – сказала она себя, начиная снова уважать своего похитителя и мечтая при случае непременно проявить себя с лучшей стороны и заслужить уважение этого неоднозначного человека. Подумав немного, Женя поняла, что до сей поры она никого не уважала, кроме своего преподавателя по физкультуре, и от этого ей стало дико и радостно до такой степени, что она просто вырубилась, не обращая внимания на то, что какой-то острый штырь впился ей в самый бок.

А когда она проснулась по своему обычаю в час дня, в комнатах было уже людно и шумно. Старушка, при дневном свете оказавшаяся еще ужасней, чем вчера, стояла над ней, уперев руки в боке и явно ждала Жениного пробуждения.

– Вставай уже, – сказала бабуленция.

Женя поднялась.

– С тебя полтинник за постой.

– Полтинник чего?

– Долларов, конечно.

– А где Гарри.

– Понятия не имею, – пожала плечами старушка, сгребла последние Женины деньги и удалилась, оставив девушку в полном недоумении.

Вскочив на ноги, Женя обнаружила, что телефон, которым она угрожала своему спутнику, бесследно исчез вместе с самим спутником. Не веря в приключившееся, Евгения обежала кругом все комнаты и даже выскочила на двор. Зеленоглазого Гарри и след, в буквальном смысле этого слова, простыл: вокруг, куда хватало взгляда, расстилалась абсолютно ровная и белая равнина.

– Ниче себе, – сказала Женя и села в сугроб.

* * *

– Ну, не знаю, как ты, а я ничего не могу придумать, пока не поем. И желательно, чего-нибудь горячего и мясного, – безапелляционно заявил Валентин в ответ на все попытки Лелика убедить товарища в необходимости предпринять решительные шаги по отысканию сокровища.

Среди используемых заболевшим денежной лихорадкой Леликом аргументов были самые разнообразные.

– Представь себе, сколько можно будет купить на эти деньги марок! Ты же станешь нашим новым дилером – Бумбастика же грохнули – если ты не гонишь. И сами славно оттопыримся…

– Хватит уже, натопырились, – проворчал Валентин, осторожно трогая двойной шрам на голове. – Никаких больше параллельных миров и виртуальных реальностей, никаких гремлинов, гоблинов, диггеров и катакомберов.

– Ну, как хочешь, – смирно пожал плечами Лелик. – Тогда купишь себе новый комп и будешь геймиться ночами на пролет. Или же мопед японский – ты ж хотел? А может, съездим на дачу к Децилу и такую вечерину устроим…

– Все, – отрезал Валик. – Я хочу есть и не хочу думать. И не надо говорить «гоп!» пока не видишь гопника.

Валентин уверенно зашагал к ближайшей гамбургерной и Лелику ничего не оставалось, как последовать за ним.

– Ладно, – миролюбиво бормотал он. – Меня тоже на хавку пробило. Давай закинемся парочкой биг-маков, а потом пойдем искать твои бабки.

Так и сделали, встретив, между прочим, Юрика, который слушал плейер и катался на скейте, оснащенном саночными полозьями.

– Привет, кексы! – крикнул Юрик. – Че прикисли?

– Да вот у чувака проблема: есть ключ, а от чего – он и сам не знает, – охотно поделился проблемой Лелик.

– А вы объявление в газету дайте, – посоветовал любитель помогать людям. – Типа: «Там-то там-то найдены ключи. Вернем за вознаграждение. Особые приметы…»

– Не-е. Нам хозяин не нужен, нам самим мало будет.

– Тогда сходите в мастерскую и спросите, от чего может быть ваш ключ. Мастер – он профессионал. Он как глянет, так сразу все и расскажет. У меня сеструха – зубной врач. Так она любому обо всех пломбах расскажет, вплоть до заднего зуба, хоть бы чувак даже рот не раскрывал. Ну, бывайте! – и умчался прочь.

Лелик и Валик посмотрели друг на друга и подумали, что в сказанном, возможно, и есть какой-то смысл. Они засели за стол, запасясь различным пищевым мусором и стали обсуждать свои дальнейшие шаги.

За этим занятием их и застали наемники, которые, не долго думая, поехали прямиком в самую известную закусочную страны. Они встали в дверях и хмуро обвели глазами многочисленных присутствующих, разыскивая нужных им тинейджеров. Одна половина присутствующих, состоящая в основном из провинциалов в меховых шапках, отпала сразу же. Вторая половина, менее многочисленная, повергла напарников в отчаянье: для них она вся была на одно лицо.

– Вон, смотри, вроде они.

– Не, не они. У наших волосы другого цвета. Эти синие все какие-то.

– Ну, не знаю. Давай фотографию смотреть.

Вытащив фотографию счастливого семейства, бандиты стали тщательно сверять физиономии присутствующих с милыми лицами, изображенными на фотографии.

В этот момент Лелик, который сидел лицом ко входу, заметил странную парочку и спросил у Валика:

– Я не понимаю, как в Москву пускают подобных уродов. И что характерно – они сюда и едут-то за тем, чтобы в макдональдсе пообедать!

Валентин обернулся, заранее изобразив на лице крайнее презрение и тут же сполз на пол и сдернул Лелика за карман со стула.

– Ты чего? – возмутился тот, пытаясь снова занять положение, более подходящее для данной ситуации.

– Не дергайся! – прошипел Валик, осторожно выглядывая из-за стула. – Видел тех двоих на входе?

– Ну.

– Ну! Они же явно кого-то искали. И фотография у них в руках была, видел? Все, это точно за мной… Вот блин! Че ж теперь будет? – несчастный Валик забился под самый стол и зажмурил глаза, ощущая себя не меньше, чем Сарой Конор из допотопного боевика, виденного в детстве.

Лелик тоже замер, перестав жевать и глядя на друга совиными глазами.

– А если они начнут стрелять? Сколько народу грохну – ужас!

– Фигня – народ. Нам с тобой уж по-любому крышка, – запричитал Валик и стал куда-то ползти.

– Ты куда?

– Надо отсюда выбираться, – путаясь в чьих-то ногах пробормотал Валик. – Через черный ход. Быстрее!

Они заработали локтями и коленками, порождая визги и всеобщую суету. Миновав потрясенного происходящим менеджера, они проникли на кухню, где через них, теряя гамбургеры и сыпля «большой картошкой» стали падать несчастные работники общепита. Проползая мимо раздаточного окна, Валик кинул взгляд наверх и к своему ужасу увидел рыжую физиономию одного из громил. Валентин, не вынеся этого зрелища, заорал благим матом, вскочил на ноги и побежал. Он бежал, не обращая внимания на растущие позади него кучи поверженных тел, разбитых тарелок и раздавленной еды. Он слышал только тяжелый топот позади и готов был выпрыгнуть из штанов, только бы побыстрее выбежать куда-нибудь на улицу. Шаги не утихали и громыхали все ближе и ближе. В конце концов, слабый Валин организм не выдержал и сдался. Парень обернулся и проорал прямо в лицо своему преследователю:

– Да на, подавись своими ключами!

* * *

Дело было швах – это стало очевидно сразу после того, как Женя выяснила у местных жителей, что ее спутник покинул деревню рано утром и скрылся в северо-восточном направлении. Полдня шел снег и на наличие следов было нечего надеяться.

Женя постояла на крылечке, соображая, во сколько ей станетдальнейшее путешествие и что будет, если она немедленно вернется домой. Сперва она оценила свою амуницию и решила, что ее явно недостаточно, чтобы не умереть где-то в бескрайних снегах. После этого она вспомнила родной дом, идиотичную маму и мужеподобную гувернантку и решительно шагнула с крыльца.

Она сразу же ушла в снег по пояс и не смогла даже пошевелиться. Она поняла, что ее бесславная жизнь здесь и закончится, и стала мысленно прощаться со своей бездарно прошедшей молодостью. На крыльцо вышел конопатый подросток, широко ухмыльнулся и сказал:

– Ты, это, лыжи бы взяла.

– А я не умею, – созналась Женя.

– А че там уметь, – пожал плечами подросток. – Вставай да едь.

Не прошло и получаса, как при активном участии чуть ли не всей молодежи этой деревни, Женю торжественно вывезли на коротких охотничьих лыжах за околицу и, со свистом и гоготом спустили с горки. Женя с горки съехала, однако в конце ее нервы не выдержали и она плавно опрокинулась в снег. Подняться на ноги не было и надежды, а потому Женя даже и дергаться не стала: просто спокойно лежала и строго смотрела в небо. Через минуту небо закрылось той же самой сияющей конопатой физиономией, которая сказала:

– Ну, и чего развалилась, как диван? Поднимайся уже.

Парнишка протянул ей руку.

– Не трогай меня! – психанула Женя. – Я сама!

Она побарахталась в снегу, как майский жук, путаясь в ногах и лыжах, и, все-таки, она это сделала. Торжественно опираясь на палки и качаясь, как подстреленный страус, Евгения встала на лыжи и победоносно посмотрела на своего нового провинциального знакомого. Потом она изящно оттолкнулась и, размахивая палками в разные стороны, поковыляла прочь.

– Эй, городская! – понеслось ей вслед.

Женя не сочла достойным оборачиваться. Тогда твердый снежок долбанулся о ее голову, рассыпав белые искры в разные стороны. Женя со злости чуть не кувыркнулась, посмотрела через плечо на по-прежнему хихикающего обормота и погрозила ему кулаком. Того это рассмешило еще больше.

– Куда ты идти-то собираешься? Твой друг уехал во-он туда.

– А что там? – уже более снисходительным тоном спросила Евгения.

– Павловский монастырь, – сообщил веснушчатый подросток, махнул Жене варежкой и поскакал вверх по склону.

Кое-как справляясь с лыжами и с каждым метром становясь все более облепленной снегом и злее, Женя отправилась в указанном направлении, проклиная на чем свет стоит русскую зиму и свою нездоровую тягу к приключениям.

ГЛАВА 12. В НЕБЕСАХ И ПОД ЗЕМЛЕЙ

– Опять эти двое? – спросил усталый следователь.

– Ну…

– Они позвонить не просятся?

– Нет.

– Странно. А ты предлагал?

– Много раз.

– И чего?

– Ничего.

– Машину куда дели?

– Отогнали на стоянку, до востребования, как хозяйка просила.

– Обыскивали?

– Хозяйку?

– Машину.

– Нет.

– Ну, и ладно.

Между тем, те самые несчастливые двое, сидели на нарах и вздыхали. Их посетил семейный адвокат и сообщил им, что Папа их судьбой совершенно не интересуется: ему все равно, что будет в конце концов с его непутевыми отпрысками, у него других навалом.

Адвокат не стал делиться с понурыми детками подробностями разговора с главой семьи, и напрасно. Этим бы он очень озадачил обоих братьев. Все потому, что в разговоре был один момент, который совершено не заинтересовал адвоката, но имел определяющее значение для многих людей.

– А ключи? – спросил адвокат. – Что с ними?

– Какие ключи? – удивился Папа.

* * *

Оставшись без провожатого в этом странном аэропорту, Давыдович совершенно растерялся. Ему мало того, что было совершенно непонятно, как он отсюда попадет туда, куда ему нужно, но еще очень странным казалось то, что его в такой спешке командировали за какими-то сомнительного происхождения бумагами. Давыдович побродил немного среди скамеек и отправился полюбоваться летным полем – антиквар очень любил смотреть на самолеты. То, что он увидел, убило его на повал: вдоль всего летного поля стояла крохотные самолетики наподобие тех, которые раньше назывались кукурузниками, а серебристыми люксовыми красавцами боингами даже не пахло.

В крайнем возмущении Давыдович обратился к одному из служащих, от которого несло соляркой и чесноком, с сакраментальным вопросом:

– Скажите, милейший, а что это за авиакомпания?

– Кто-кто?

– Ну, что за аэропорт?

– Служебный аэропорт Министерства сельского хозяйства, – гордо сказал служащий и заторопился прочь.

И тогда Давыдович сделал то, что должен был сделать давно – обратил внимание на происходящее вокруг. И он понял, что лететь ему придется с ящиками из-под удобрений, клетками с кроликами и бабками с мешками. Последний факт радовал больше всего: это означало, что все-таки летать на подобных допотопных аппаратах не так уж страшно для человека, как это могло показаться на первый взгляд.

Давыдович подошел к деревянной будке, которая здесь, вероятно, исполняла роль кассы и спросил у растекшейся по стулу кассирши:

– Скажите, а рейс до Павловска скоро?

Кассирша приоткрыла накрашенный лиловыми тенями глаз и произнесла:

– Уже посадку объявили – не слышали, что ли?

Давыдович прислушался и действительно: откуда-то снаружи раздавался осипший бас, который во всю глотку рекомендовал пассажирам поторапливаться, потому что он не собирается ждать каждую жирную задницу – у него план горит.

Давыдович, напрягая свои невеликие силы хронического работника умственного труда, ринулся на голос и чуть не споткнулся на бегу, увидев шедевр инженерного искусства, на котором ему предстояло лететь. Этот самолет – если его можно было так назвать – производил впечатление муляжа, грубо сколоченного для нужд пиратской студии телевидения. Давыдович вскарабкался по приставной лесенке внутрь, вспоминая на ходу какие-нибудь молитвы, но, к сожалению, не смог вспомнить ни слова из родного языка.

Устроившись между дикого вида мужика с авоськой и грудой каких-то железок, злополучный антиквар наконец понял, отчего это Зайцев отказался от подобной хорошо оплачиваемой командировки. Дверь с хищным лязгом захлопнулась, и нутро самолета стало сотрясаться, как от агонии. Давыдович предусмотрительно потерял сознание, а когда пришел в себя, почувствовал нутром, что под полом совершенно ничего нет и снова начал было обмирать, как перед ним появилась пожилая женщина с сумкой через плечо.

– У вас уплочено? На линии – контроль, – сурово посмотрела она на антиквара и тот дрожащей рукой протянул ей свой билет.

Кондуктор собралась уходить, но Давыдович остановил ее и спросил:

– Скажите, а в Павловске когда будем?

– Павловск – через пятнадцать минут. Без посадки, – кинула через плечо кондукторша.

– Как без посадки? – подхватился Давыдович.

Вместо ответа кондуктор выдала ему какой-то рюкзак.

– Это что? – упавшим голосом спросил антиквар, не веря своим глазам. – Парашют, что ли?

– Ну да, – ответила кондуктор и ушла.

* * *

Обернувшись, Валик увидел перед собой удивленное лицо Лелика, взгляд которого следил за тем, как ключи, тоненько звеня, описывали плавную дугу. Дуга закончилась в районе водостока, о решетку которого ключи звякнули в последний раз, перед тем, как исчезнуть в темноте.

– Ты это зачем? – удивленно переспросил Лелик.

– А бандиты где?

– Это какие? Которые в очереди за гамбургерами стояли? Там, наверное, и стоят…

– А кто же за мной гнался?

– Никто не гнался, – пожал плечами Лелик. – Я бежал.

Валентин, потрясенный новой догадкой посмотрел на друга и сказал:

– Так это из-за тебя, баклан, мы ключи потеряли?

Лелик развел руками, а Валентин встал на колени и стал заглядывать в темноту водослива, надеясь там разглядеть утерянное сокровище. Лелик последовал его примеру. Прохожие терпеливо перешагивали через друзей, завидуя их раскрепощенности.

– Ты что-нибудь видишь?

– Вижу. Вон бычок от «мальборо» застрял и конфетный фантик.

– А ключи?

– Ключей не видно. Наверное, они там, на дне.

– И что теперь делать?

– Может, ну их, эти сраные ключи. Ну, не купишь ты себе новый мопед, ну ладно. Раскумариться можно и на халяву, а там глядишь…

– Не гони, – оборвал дуга Валентин. – Это, может быть, мой последний шанс стать настоящим человеком, не горбатиться на дядю и не жить в кабале у родаков.

Подверженный приступу свободолюбия, Валентин встал на ноги и решительно отправился к ближайшему канализационному люку.

– Ты куда? – догнал его Лелик.

– За ключами, – невозмутимо отозвался Валентин.

– Так там же темно! И крысы! И пахнет плохо!

– Разве же это препятствия для настоящего мужчины? – патетично воскликнул Валик и стал стаскивать тяжеленный люк с места.

Люк настоящему мужчине не поддавался, нетактично намекая на недоразвитость его мускулов. Мужчина не сдавался, рискуя заработать грыжу, и заработал бы, но на помощь, как всегда, вовремя пришел лучший друг.

– Постой! – крикнул Лелик. – Давай я куртку подержу, а то тебе неудобно.

Валентин поблагодарил и сказал, что и так справится. Тут на счастье мимо проходил человек с железным ломом, который за бутылку согласился подсобить молодым людям, а потом долго давал советы по поводу того, как лучше себя вести в канализационной шахте, чтобы ненароком не навредить своему здоровью. Когда человек с ломом ушел, стало гораздо более покойнее и тишину нарушил только раздавшийся из-за угла звон разбитой витрины и грохот чем-то железным по чему-то деревянному.

Друзья, впрочем, на это обратили мало внимания, целиком поглощенные открывшимся им зрелищем зияющей черной дыры и уходящей в никуда железной лесенки. Валентин разглядывал все это с ощущением, что его твердая решимость совершить такой поступок стала не такой уж твердой, как была сначала.

– Ну что, – бодро заявил Лелик. – Давай лезь, а я на стреме постою.

– Зачем это? – испуганно спросил Валик, испугавшись, что в подобном отношении к канализационным люкам есть что-то противозаконное. За некоторым исключением, он все-таки был законопослушным гражданином.

– Как зачем? А ты подумал о том, что с тобой будет, если кто-то наведет порядок и тебя в этом люке закроет?

Валентин даже отполз от люка подальше – до такой степени его впечатлила представшая его воображению картина.

– А вдруг ты там заблудишься в темноте? – нагнетал обстановку Лелик. – А я буду здесь, наверху, подавать себе звуковые и световые сигналы, и ты спасешься.

– Слушай, а может, действительно, ну его? – несмело предположил Валентин.

– Нет уж, – отозвался Лелик, подтаскивая товарища к люку. – Решено, так решено. Лезь и ничего не бойся, Наше дело правое.

Валентин подумал было, что Лелик все же немного преувеличивает с направлением – с точностью до наоборот, но было уже достаточно поздно: его ботинки заскользили к краю, и нужно было либо сделать решительный шаг, либо свалиться вниз и переломать себе все конечности.

И он полез. Этот спуск ему запомнился на всю жизнь и был равен по значению разве что подвигу какого-нибудь разведчика в гитлеровском тылу. Каждая ступень стоила Валентину седого волоса – по крайней мере, ему так казалось. Он уже совершенно забыл, что только сегодня утром он поднимался точно по такой же лестнице и не ощущал ни малейшего дискомфорта. Вероятно, человеческая отвага напрямую связана с центрами памяти и зависит только от его отношения к собственному опыту.

Короче, опыта в скалолазании у Валентина не было совершенно никакого, и поэтому ему было до такой степени страшно, что это чувствовал даже стоящий наверху Лелик.

– Валь, ты не потей – все будет ОК, я тебе говорю! – загудела сверху моральная поддержка, от утробного звука которой Валентину захотелось выскочить наружу и бежать, пока сердце не выскочит из груди, то есть, метров пятьсот, не меньше.

После того, как прошли долгие и мрачные столетия, Валентин, наконец достиг дна и понял, что лучше уж было спускаться по лестнице, чем все-таки спуститься с нее. Вокруг было темно, душно и ощущалось присутствие чего-то живого.

– Валик, – откуда-то из другой жизни донесся голос Лелика. – Ты там как?

– Лель, я хочу обратно!!! – заголосил дурным голосом Валентин и чуть не начал карабкаться наверх, но понял, что если он это сделает, то никогда в жизни не сможет себе этого простить. Поэтому он зажмурил глаза, сделал осторожный шаг в темноту и медленно-медленно оторвался от железки, в которую судорожно вцепились его пальцы. Когда шаг был сделан, ничего страшного не случилось, поэтому Валентин отважно открыл глаза и стал пробираться вперед, чувствуя под ногами хруст и хлюпанье. Наверху было тихо, а потом голос Лелика раздался где-то впереди.

– Давай-давай, хироу! Тебе осталось совсем немного! Держись меня и все уладится!

Валентин обнаружил, что впереди мрак не так уж мрачен: его рассеивали падающие через водосток лучи. Вместе с лучами пробивались и грязные капли талой воды, что создавало законченное ощущение мерзкого и мокрого подземелья, в котором навалом каких-нибудь чудищ. Валентин все же мужественно продолжал свой путь, стараясь смотреть только на свет и ни на что больше.

Лелик между тем сидел на корточках и прислушивался – из-за невозможности присматриваться – к происходящему внизу. Глаза его в это время бессмысленно уставились в сторону входа в переулок и долгое время не реагировали на то, что видят. В один из моментов Лелик сообразил, что к нему что-то приближается. Сфокусировав внимание на этом «что-то», он обнаружил, что прямо на него идут те самые отмороженные страшные остолопы, от которых они с такой спешкой скрывались каких-то двадцать минут назад. Лелик испытал сильнейший шок и, не в силах пошевелиться, стал с ужасом наблюдать неотвратимое приближение потенциальных убийц. И имено в этот момент из водостока донесся ужасающий крик. Нервы Лелика не выдержали и он, вопреки логике, стал ломиться в открытый люк, крича ничуть не тише своего товарища.

В отличие от Валика, Лелик спускался по лестнице довольно резво и, уже почти достигнув дна, наступил ногой на что-то круглое и твердое. После того, как от ужаса Лелик отпустил руки и осыпался вниз, увлекая за собой что-то большое и угловатое, выяснилось, что это был всего лишь Валентин, который пытался выбраться из страшного места на белый свет.

– Ты чего? – крикнул заикающийся Валик.

– А ты чего? – ответил не менее запинающийся Лелик.

– Там кто-то есть, – страшным шепотом заявил Валик и осторожно кивнул в сторону.

– А там, – указал на лестницу Лелик. – Два бандита, которые за тобой гонятся.

В подтверждение его слов, снаружи донеслись возбужденные голоса, которые становились все громче и громче. Ужас от дурных предчувствий стал настолько непереносимым, что оба умолкли и уставились друг на друга вытаращенными глазами.

Когда голоса приблизились вплотную, Валик повернулся и пополз в темноту. Лелик последовал за ним. Сопя, они отползли от люка подальше. Оказавшись под водостоком друзья остановились и до них донеслось:

– Ума не приложу, где их искать. Наверное, где-то тратят деньги. Эта шебутная молодежь заслуживает хорошей порки.

– Будь уверен – шеф это им так просто не спустит. Разделает под орех, будь уверен. Нельзя себя так вести.

– Да, их нужно наказать со всей строгостью, чтобы впредь не повадно было…

Друзья переглянулись. Голоса, к их счастью удалились.

– Слышал? Нас накажут…

– Да, разделают под орех…

– И все-таки я тебе говорил, что ключи – от сейфа с деньгами!

– Да, а где же теперь эти ключи?

– Где-то здесь должны быть. Ты же видел, как они упали.

– Видел. Только мы с тобой тут так елозили, что тут же никаких концов не найдешь…

– Да! А ты-то что орал?

Валентин, который уже успел забыть о пережитом им ужасе, даже икнул от неожиданности и приложил палец к губам.

– Там кто-то есть, – переходя на шепот сообщил Валик, протягивая дрожащую руку в противоположном направлении.

– С чего ты взял? – холодея от ужаса спросил Лелик.

– Там кто-то кашлял.

Поле этих слов оставаться в подземелье было просто невыносимо, но не успели друзья двинуться с места, как из-за поворота забрезжил слабый электрический свет и появился похожий на тролля человек с фонариком. Человек, казалось, совершенно не удивился присутствию двух перепачканных и перепуганных молодых людей в таком нехарактерном для них месте.

– Молодые люди, – дребезжащим голосом сказал он. – После себя баяны не раскидывайте – ходить противно.

– А мы не…

– Ну, рассказывайте! – брюзгливо продолжал старик, медленно двигаясь вперед. – А что вы тогда здесь, видами любуетесь?

– Да мы ключи потеряли, не найдем никак, – сообщил осмелевший Лелик.

– Может, вам посетить? – немного потеплев сказал незнакомец и поводил фонариком по полу.

Это было как нельзя более кстати: не прошло и пяти минут, как ключи были извлечены из грязи и торжественно водружены на прежнее место после тщательного вытирания о штаны.

Старик, не дожидаясь благодарностей, медленно и с достоинством удалился, похрустывая использованными шприцами.

* * *

Путешествие было не из приятных, однако, как все нехорошее, оно в один прекрасный момент закончилось: на горизонте показалось строение, которое нельзя было ни с чем перепутать. Целая группа башенок, церквушек и подобного рода строений, напоминающих декорации к какому-нибудь фильму о жизни при царе Горохе, была окрашена в оригинальный грязно-белый цвет и обнесена толстенной и высоченной стеной. Как та самая лошадка, которая чует дом, Женя всхлипнула, тряхнула головой и заковыляла еще энергичнее.

Приблизившись к воротам, которые оказались полусгнившими и запертыми, она громко постучалась. Через некоторое время открылось маленькое окошко, в которое высунулась лохматая борода и спросила, чего надо. Надо Жене было узнать, не приезжал ли к ним в последнее время кто-нибудь типа зеленоглазого и широкоплечего человека авантюристкой наружности. На это ей был дан лаконичный ответ:

– Иди отсюда, мальчик.

Окошко закрылось, оставив Женю в полнейшем недоумении.

– Здорово у них здесь, – сказал она вслух, сняла наконец надоевшие лыжи и стала оглядываться в поисках расписания доступа сюда туристов. После тщательного осмотра исторического комплекса извне, Женя стала подозревать, что туристов сюда попросту не пускают. Это подтверждалось тем, что вокруг, куда ни глянь, расстилалось белоснежное поле, не носивших на себе никаких признаков проезжей дороги.

– Еще лучше, – снова проговорила Женя, примериваясь взглядом к высоченной стене, которая навевала воспоминания об отвесных горных кручах, которые увидишь разве что на картинках.

Взять эту крепость силой не представлялось возможным, к тому же нельзя было быть уверенной, что это возымеет какие-то результаты: предположение, что Гарри скрылся именно здесь, оставалось только предположением.

Женя продолжала бродить вокруг и около, придумывая планы один другого невероятней и неосуществимей. В конце концов, она решила, что ей терять уже больше нечего – было слишком холодно, чтобы отказываться хотя бы от одного шанса.

Женя снова подошла к воротам и стала долбиться в них, что есть мочи. Показалась та же самая борода, выглядевшая еще более неприветливо.

– Я хочу отречься от мира и посвятить свою жизнь богу, – внушительно произнесла она.

Борода поулыбалась ей, давая понять, что таких ненормальных у них здесь каждый день – пачками, и хотела уж было исчезнуть вновь, но Женя в отчаянье закатила такую истерику, причитая, что она (он) просто загибается от холода, голода и одолевшей ее (его) гордыни. Борода посмотрела на этот концерт с величайшим любопытством и произнесла.

– Юродивый, значит. Ну, что ж, бог убогих любит, куда и нам деваться?

В воротах открылась скрипучая калитка и Женя, не помня себя от радости, просочилась внутрь. Внутри ее ждали сюрпризы и разочарования, потому что монашескую жизнь она представляла немного по-другому. Ей же выделили комнату, похожую на дешевую мебелирашку гостиницу и велели ждать, когда ее примет настоятель. До того времени было разрешено гулять, где вздумается и делать, что хочется – в пределах разумного. Ко всему прочему, ей сообщили, что на обед она опоздала, а до ужина еще часов пять, так что…

Женя сюда не есть приехала и даже не делать, то что, хочется. Она, оставленная одна, выбежала на монастырский двор, соображая, каким бы образом обнаружить здесь следы пребывания ее сбежавшего попутчика. И тут она увидела его самого, вернее, его сверкающий зеленый взгляд.

ГЛАВА 13. НЕЗАКОННОЕ ВТОРЖЕНИЕ

– Что это было там такое? Почему нам не дали поесть?

– Говорят, был совершен вооруженный налет – хотели убить шеф-повара.

– Да? А мы в это время где были?

– Где-где, в очереди стояли.

– Странно, а почему выстрелов не было слышно?

– Глушитель был, дурила.

– А трупы где были?

– Не знаю.

– А почему мы не вступились за несчастного шеф-повара?

– Потому что это – не наше дело, вот почему. А то вдруг этот шеф-повар нашей же фирме заказан, а мы бизнес обломим и своих коллег еще поперемочим? Ты мне лучше скажи, как мы наше с тобой задание будем исполнять?

– Я ду… О, черт, чуть не свалился! Какой дурак люк посреди улица открытым оставил, убивать таких надо!

– Ума не приложу, где их искать. Наверное, где-то тратят деньги. Эта шебутная молодежь заслуживает хорошей порки.

– Будь уверен – шеф это им так просто не спустит. Разделает под орех, будь уверен. Нельзя себя так вести.

– Да, их нужно наказать со всей строгостью, чтобы впредь не повадно было.

Навстречу им попалась очень подозрительная женщина с маленьким телевизором наперевес.

– Во дает! Телеманка какая-то, от экрана не оторвется.

Они проводили женщину взглядами, полными иронии и чувства превосходства, но она не обратила на них никакого внимания – видимо, шла последняя серия какого-то сериала.

Они продолжили путь и продолжили беседовать с того же места, на котором прервались.

– Ну, повадно – не повадно, а найти нам их надо в любом случае. Смотри, вон кучка молодежи – пойдем посмотрим, может, там кто их знает.

* * *

Вован Натанович был взбешен: уже два дня прошло, а результатов дел не было никаких. Мало того, что по странному стечению обстоятельств сорвалось ограбление музея и вожделенная печать уплыла на сторону, теперь еще и в его родном доме творилось что-то непонятное. Сперва Вован Натанович не заметил ничего необычного: его любимый пес встретил его не пороге радостно махая хвостом, а домашние тапки стояли на прежнем месте.

Потом уставший от многочисленных забот глава семейства решил попить пивка и к немеренному удивлению обнаружил, что пивом в холодильнике и не пахнет. Этот загадочный факт, который в его практике семейной жизни имел место впервые, возмутил Вована Натановича до глубины души и он стал звать горничную, чтобы предъявить ей обвинение в халатном отношении к собственной работе и наказать лишением зарплаты на месяц. Однако, как он ни напрягался, горничная не явилась по первому зову. Не явилась она и по второму зову, что заставило Вована Натановича разбушеваться в крайней степени.

Он направился в комнату своей жены, чтобы высказать ей свое презрение к ее упавшему среди прислуги авторитету. Снежаны Игоревны он тоже не обнаружил, что могло означать только одно – в доме творится неладное. Вован Натанович немедленно вызвал по телефону своих телохранителей, штатного сыщика-профессионала, Саныча, секретаршу и, на всякий случай, заказал катафалк.

Когда вся орава явилась на место происшествия, Вован Натанович громогласно заявил, что он совершено отказывается понимать, что происходит в его собственном доме, и куда они все при этом смотрит, когда он им такие деньги платит?

Более или менее войдя в курс дела, каждый занялся своими обязанностями, толкаясь и мешая друг другу и создавая суету не меньшую, чем на бирже в разгар падения каких-нибудь акций. Вован Натанович сидел посреди гостиной с видом трагическим и был воплощением убитого горем главы семейства. Сыщик между тем ползал по полу с какими-то приборами, телохранители устанавливали подслушивающую и подсматривающую аппаратуру в те немногие уголки дома, которые ими еще не были оснащены, а Саныч при помощи секретарши составлял список наличного имущества и одновременно сверял его с результатами описи на конец прошлой недели. Водитель катафалка был отправлен за пивом в соседний супермаркет.

Через некоторое время каждый стал докладывать результаты произведенных манипуляций: шофер привез ящик пива и копченого угря, секретарша набрала на компьютере список недостающих вещей, Саныч принес какую-то бумажку неофициального характера, обнаруженного на рабочем столе главы семейства, а довольный собой сыщик принес и водрузил перед собравшимися бледную, как смерть, но все еще живую горничную.

Появление последней вызвало всеобщий интерес, а потому ей уделили внимание в первую очередь. От ее рта с трудом оторвали скотч, который бедная девушка уже и так на половину сгрызла, развязали, дали стакан водки и велели рассказывать все, что она знает.

– Я… Я, – судорожно вздыхала горничная.

– Ты – Верочка, правильно? – подбодрил ее хозяин.

– Ну да, – успокоилась горничная. – Я ничего не знаю. Меня с утра – вы с супругой еще были дома – вызвали из квартиры под предлогом того, что принесли от портного вашу одежду. Я еще подумала – какая одежда? Вы же все в магазине покупаете. Но потом решила, что это наша Снежаночка Игоревна что-нибудь еще придумала, и я открыла. А мне – из баллончика в лицо и – хана. Очнулась – уже в кладовой возле шкафа с соленьями и рот залеплен. Потом еще слышала, как Снежаночка Игоревна бегала по дому и кричала. Я ей хотела отозваться, но как же… А потом в дверь снова позвонили и я не могла предупредить, чтобы не открывали. Она открыла и с ней тоже что-то произошло нехорошее: сначала стонала, потом – кричала… Ужас, в общем. А потом мебелью погремели и все стихло…

– Мне все ясно, – заявил сыщик. – Произошел налет на квартиру с целью ограбления. Преступники сперва обезвредили прислугу, потом дождались, когда все разошлись и уж тогда…

– А где моя супруга?

– Вероятно, похищена. С целью выкупа.

– Так-так-так, – оживился Вован Натанович. – Может, и детей тоже того, а?

– Очень может быть, – пожал плечами сыщик.

– Очень хорошо. Какие у нас там новости от этих обормотов?

– Пока никаких, – подсказал кто-то из охраны.

– Так, а что украли?

Секретарша подала список.

– Ага. Чемодан кожаный, сумка из котика, пятнадцать комплектов нижнего белья, костюм шелковый за тысячу долларов… Это что, счет из магазина?

– Нет. Это то, чего мы не досчитались, – подсказал Саныч. Там внизу еще список драгоценностей.

Вован Натанович просмотрел его и сказал:

– А это уже круто. Что еще?

– Записка.

– «Дорогой, я уехала на курорт по рекомендации своего врача. Телефон моей гостиницы… Твой Снежок», – озадаченный Вован Натанович потянулся за телефоном.

– Записка – поддельная, – решил детектив.

Вован Натанович набрал номер. Его соединили, Жену ему позвали. Из трубки донесся плеск воды и звук мужского голоса, который фальшиво напевал самый горячий хит сезона.

– Але? Это кто? Это метрдотель? Еще шампанского в триста пятнадцатый! – раздался веселый женский голос, который Вован Натанович даже не сразу узнал.

– Жанка, это ты? – переспросил он.

– Это кто?

– Это твой муж.

– Ой, Волечка! – пение смолкло. – Какими судьбами, дорогуша?

– Отдыхаешь?

– Да, приболела чуть-чуть.

– Прослушай информацию. Тут вот список вещей, которых дома не хватает. Ты мне скажи, чего ты с собой взяла, а чего поперли.

Он медленно прочитал все многочисленные пункты этого списка. В это время те, кто удобно устроился, успели немного вздремнуть.

– Значит так. Ковер персидский я подарила своей маникюрше, а кашемировое пальто – в чистке. Все остальное – со мной, кроме перстня, который ты мне купил на аукционе – помнишь, когда?

Снежане Игоревна пустилась было в воспоминания о прекрасных временах начала их знакомства, но Вован Натанович нажал отбой и сказал:

– Похоже, поперли только один перстень.

* * *

Ингред сделала все, что было в ее силах, чтобы как можно скорее выяснить нахождения своего напарника и друга. После многочисленных мытарств она, наконец, вышла в квадрат приближения и повела объект на сближение. Зеленая точка на экране все росла и все громче пикала. Пришлось даже убавить звук, чтобы не привлекать к себе внимание. Вскоре точка заняла весь экран и Ингред то и дело поднимала голову и оглядывалась в надежде увидеть знакомую фигуру. Фигуры все не было видно. Вдруг Ингред поняла, что она не приближается к объекту, а медленно, но верно удаляется от него. Это означало только одно – они разминулись.

Ингред с удивлением обернулась и не увидела на улице ровным счетом никого, кроме двух помятых мужчин. Ни один из них и отдаленно не напоминал ей ее напарника. Разве что было предположить, что он настолько хорошо овладел маскировкой, что смог изменить не только походку и внешность, но и рост. Только кто из них был он – маленький или большой? Ингред стала красться следом, делая вид, что прогуливается. Она присматривалась к этим незнакомцам, пытаясь увидеть хоть малейший намек на то, что ее предположение верно.

Она решила подойти к ним и заговорить, назвав какой-нибудь из известных ей паролей, но тут мужчины свернули к стайке молодежи, которая топталась без дела на углу. Ингред замерла на месте, стараясь понять, не испортит ли она своему другу задание и решила выждать время.

* * *

Женя никогда не обладала ни особой чувствительностью, ни особой проницательностью. Женских качеств в ней вообще было мало и она этим гордилась. Поэтому она была уверена, что не ошиблась: из-под черного капюшона одного из монахов, проходивших мимо, на нее глянули злые зеленые глаза того, кого она так тщетно искала. Женя хотела было бросится следом за плавно уходящими монахами, но передумала и сделала вид, что ничего не заметила. Она повернулась спиной и достала из кармана завалявшийся там компакт-диск. Приподняв его до уровня лица, Женя проследила, в какую сторону отправятся монахи и чуть не умерла от радости, увидев, что от общей массы отделилась широкоплечая фигура и быстро-быстро пошла в сторону видневшегося поодаль елового леска.

Женя короткими перебежками, приседая и прячась за сугробами, сараями и столбами, последовала за торопливым монашком всякий раз обмирая, когда он оглядывался. В леске, который примыкал к монастырю, преследовать Гарри стало полегче. Он шумел ветками, а Жене не нужно было бояться попасть нему на глаза. Единственным препятствием, которое пришлось ей преодолеть на своем пути, была небольшая калитка, которую ей с некоторым трудом пришлось перелезть, так как ключа у нее не было.

В конце концов, Гарри вывел Женю к маленькому лесному озерцу, которое еще не совсем замерзло. На берегу стоял высокий и узкий деревянный дом, похожий на скворечник. Туда, со всеми мыслимыми осторожностями, и скрылся Гарри. На пороге он скинул капюшон и Женя теперь была абсолютно уверена, что шла по правильному следу.

Евгения не пошла прямо к дому, как говориться, с открытом забралом. Она обошла его с тылу, перемещаясь в тени елок, и обнаружила на заднем дворе высокую поленницу. К счастью, Женя была не так тяжела, чтобы причинить сколько-нибудь серьезный ущерб дровяному складу, и ей удалось вскарабкаться достаточно высоко, не наделав особого шума. Оказавшись на вершине горы из дров, Женя осмотрелась, думая, в каком направлении двигаться дальше. Ее внимание было привлечено наполовину расколотым окошком на втором этаже. Чтобы добраться до него нужно было заставить себя вскарабкаться по отвесной стене, собранной из темных бревен. Это был не лучший вариант для хрупкой девушки, однако выбора у нее не было. Женя поплевала на руки и полезла. Каждую минуту ей представлялась уникальная возможность разбить себе голову совершенно оригинальным способом, и только ценой неимоверного напряжения она эти возможности упускала.

Разбитое окошко оказалось окошком какой-то совершенно нежилой на вид комнаты, в которой гулял ветер и не было абсолютно ничего. Рискуя пораниться, Женя просунула руку внутрь и дотянулась до примитивного крючка, на котором, как на честном слове, держалась вся оконная конструкция. Протиснувшись в пустынную комнату, Евгения сняла ботинки и, держа их перед собой на весу, прокралась к двери. Находиться в этом здании без санкции на то хозяина было, как Женя предполагала, совершенно небезопасно. Но в этом-то и была вся прелесть ее положения.

Подойдя вплотную к двери, Женя приложила к ней сначала ухо и стала слушать, что происходит в доме. В доме было потрясающе тихо – по крайней мере, в пределах слышимости. Потом Женя приложила к замочной скважине глаз и увидела только деревянную стену. Евгения нажала на дверь, и она открылась.

Красться по коридору было еще страшнее, чем карабкаться на стену: каждую минуту из-за поворота мог кто-нибудь появиться, и не было никакой гарантии, что это будет не гангстер с пистолетом.

«А если меня убьют?» – вдруг подумала Женя и представила себе на минуту эту замечательную картину: среди бескрайних Подмосковных степей в каком-то подозрительном монастыре валятся бездыханный труп девушки в полном расцвете сил и никто даже не знает, откуда он взялся. И родственники искать не будут, потому как не знают, в какой стороне искать. Да и хватятся ее не раньше, чем недели через две, к Новому году и то потому, что ее подарок так и останется лежать в банке на счету непотраченным.

На минуту Женя раскаялась в своем безалаберном поведении, но потом она стиснула зубы и сказала:

– Лучше уж так сдохнуть…

После этого она стала двигаться по коридору еще осторожнее. Уже почти почти завернув за угол, Женя услышала шаги, которые, судя по всему, приближались. Евгения, как кошка, отпрыгнула обратно и собиралась было уже скрыться в пустой комнате, но тут увидела, что в противоположном конце коридора имеется лестница, которая упирается одним концов в люк в потолке, а другим уходит вниз. Женя на цыпочках подбежала к ней и, минуту поколебавшись, какое направление выбрать, спустилась вниз. И вовремя: шаги послышались уже в коридоре и остановились возле той самой двери, из которой только что вышла Женя, а затем протопали по дощатому полу комнаты с разбитым окном. Девица не стала дожидаться, когда Гарри выйдет обратно, и стала спускаться вниз. Внизу не было ровным счетом ничего интересного, если не считать того, что на полу валялась монашеская ряса, а в углу – рюкзак.

Женя не упустила возможность засунуть свой нос туда, однако, ни пистолета, ни телефона, ни того интересного свертка она там не обнаружила. Из всего этого можно было сделать вывод, что все это Гарри уже успел перепрятать.

Пройдя через эту сквозную комнату, Евгения обнаружила дверь, которая своим внушительным видом наводила на мысль о том, что за ней находится очень важная комната этого дома. Дверь так же оказалась незапертой, а при внимательном рассмотрении оказалось, что замок на ней не предусмотрен конструкцией. Это было странно: даже в их квартире на каждой комнате имелся более или менее порядочный запор, а у папы даже был персональный холодильник с кодовым замком. Женя призадумалась, чем же такая безалаберность объясняется. Наверное, тот, кто жил в этом доме был слишком уверен в себе – так решила Женя.

Она вошла в комнату и поняла, что помещение действительно должно расцениваться обитателем этого дома, как самая важная. Эта комната напоминала собой какую-то абсурдную библиотеку, скрещенную с кабинетом какого-то полоумного ученого. Во всяком случае, какие-то иероглифические таблицы, старомодные письменные принадлежности и куча разнокалиберных свитков составляли основную массу присутствующих здесь вещей.

– Йех ты! – все что могла сказать восхищенная Женя.

– Он еще и ученый.

Не то чтобы Женя когда-то питала особую слабость к «зубрам», «ботанам» и прочей интеллектуальной нечисти, обреченной на гонение в школьном сообществе. Но факт того, что с легкостью размахивающий пистолетом красивый бандит является еще и работником умственного труда, буквально сбивал с ног.

Для Жени весь этот бумажный хлам не имел ровным счетом никакой ценности, а то, что за дверью скрывался не склад боеприпасов и не сейф с милыми безделушками, несколько разочаровывало. С другой стороны, бандит, посвятивший себя писанию от руки был экзотичнее, нежели субъект, коллекционирующий шасси от самолетов, и этого не могла не признать даже высокомерная Козорева с соседнего подъезда. Таким образом, все было к лучшему. Оставалось выяснить, каким это образом можно укротить строптивого гангстера.

Судя по его неуживчивому характеру, это было достаточно непросто. Женя решила действовать по ситуации, а до той поры внимательно осмотреться. Лучшим способом вызвать чью-нибудь симпатию к себе, и это Женя твердо усвоила с раннего детства, было сделать так, чтобы нужный человек был зависим от тебя целиком и полностью и был тебе всем обязан. Чтобы емуот тебя было постоянно что-то надо. Или же спасти его от смерти. Или – от милиции. Впрочем, от милиции она его уже один раз спасала – не помогло. Значит, нужно действовать другими методами. В общем, война план покажет.

Пока война показывала, что ее сейчас застукают прямо здесь, а доказать, что она забрела сюда случайно, Женя попросту не сможет. Отступать было некуда, а в комнате, кроме темного дерева шкафа ничего не было. Открыв его, Женя обнаружила, что нижняя полка вполне ей подойдет и, сложившись раза в четыре, как йог, она уселась посреди каких-то ящиков и закрыла за собой дверь. Оставалось надеяться, что ее здесь никто не заметит. Приятным сюрпризом явилось то, что практически на уровне глаз была замочная скважина, сквозь которую была видна небольшая, но весьма живописная часть комнаты.

Входная дверь между тем открылась, и в нее вошел тот, из-за кого весь Женин сыр-бор разгорелся. Он был до синевы пьян и слегка выбрит. Ну, настоящий полковник.

ГЛАВА 14. МНОГО ШУМА И…

Ключ был найден – и это было главное. Оставалось только выбраться наружу и решить, что делать с ним дальше. Пока друзья поднимались по лестнице, Валик, который совсем былпал духом, высказал предположение:

– А может мы сами к ним пойдем? И отдадим им этот гребаный ключ? Пусть подавятся! Вся равно мы с тобой не найдем, где находится то, что он открывает.

Лелик промолчал: он пытался справится со страхом высоты, о котором успел уже и позабыть. Из-за этого страха подъем наверх порядком затянулся, а когда он, наконец, закончился, Лелик только и смог сказать:

– Делай, что хочешь. Твой ключ, в конце концов. Только где ты теперь этих уродов найдешь?

Вместо ответа Валик показал дрожащим пальцем за спину Лелика. Тот обернулся и увидел, что искать никого не надо. Два бандита спокойненько стояли в окружении веселой компании их друзей, которые над чем-то очень сильно гоготали. Бандиты переглядывались и тоже несмело улыбались, поддерживая всеобщее веселье.

– Ну вот, видишь, – стараясь сохранять спокойствие и поминутно не падать на колени, сказал Валик. – Все так просто. Сейчас мы к ним подойдем и скажем: «Ребята…»

– Ты собираешься отдать им ключ просто так? – удивленно переспросил Лелик. – Я тебе настоятельно советую потребовать вознаграждение. Так всегда делают. Если они собирались взять на себя такую ответственность и убить тебя, значит им не жалко будет какой-то тысячи баксов. Согласен?

– Посмотрим, – неохотно отозвался Валентин, которому, похоже, было уже глубоко фиолетово, дадут ему баксов или не дадут. Главное – быстрее бы со всей этой историей развязаться, а там – хоть трава в Чуйской долине не расти.

Посему он набрал побольше воздуха в легкие, как будто собирался измерить глубину Марианской впадины и, решительно размахивая руками, словно на уроке по НВП, помаршировал в направлении видневшихся еще в конце улицы бандитов. Лелик постоял в нерешительности – в конце концов, это была немного не его проблема – но все-таки решил от товарища не отставать: вдруг действительно денег отстегнут?

Они двигались молча и внушительно, состряпав на своих лицах самые свирепые выражения, какие только можно увидеть в блок-бастерах нового поколения. Когда до цели оставалось не больше трех метров и бандиты почти уже увидели двух направляющихся к ним героев, случилось странное. Перед Леликом и Валиком выросла маленькая хрупкая женская фигурка, в руках которой виднелся непропорционально огромный пистолет. Друзьям не хватило времени даже как следует испугаться, и уж тем более – сообразить, в какую сторону улепетывать: раздалось два глухих хлопка и мир поочередно померк в глазах обоих.

Валик, ощутивший горячий толчок в грудь, падая на землю успел еще увидеть, как с визгом разбежалась – кто куда – его тусовка, как взбрыкнув ботинками, повалился Лелик и как, раскрыв рты и всплескивая руками, по направлению к ним несутся два наемника.

* * *

Жени наблюдала за бандитом с олимпийским спокойствием и крайним возбуждением одновременно. Гарри же обвел комнату мутным взглядом и прямым ходом направился прямо к шкафу. Женя даже дернуться не успела, как дверца отварилась и перед ней появилась темная фигура гангстера.

– Ну, привет, – совершенно спокойно сказал он Жене, которая зажмурила глаза и закрыла голову руками. Давай уже, вылазий.

– Не вылазий, а вылезай, – автоматически подсказала Женя, с опаской открывая один глаз.

– Не важно, – отмахнулся Гарри и стал вытаскивать Женю из шкафа.

Женя попробовала упираться:

– Ой, не надо, мне и тут уютно.

На это Гарри беззлобно заметил, что он у себя дома и ему решать, где будет уютнее непрошенным гостям. Женя покорилась несгибаемой воле бандита и, с трудом разогнув занемевшие колени, выбралась наружу.

– Рассказывай, – повелел Гарри, плюхаясь на деревянный табурет и ставя перед собой совершенно расстроенную своим провалом Женю.

– А что рассказывать-то? – привычно закосила под дурочку Женя, ковыряясь пальцем в ухе.

– Прекрати паясничать, – по прежнему беззлобно подсказал Гарри. – Мне от тебя нужно минимум информации, потому как ее у тебя нет. Скажи, друг мой ненормальный, тебе что от меня надо? Я принадлежу к воинствующему сексуальному большинству и буду всячески бороться за то, чтобы меньшинства становилось исчезающе мало. Так что если тебе от меня что-то нужно в этом смысле, можешь брать у настоятеля свои лыжи и отправляться на все четыре стороны. Если тебе еще есть что сказать – говори сейчас, а то я засыпаю, – в доказательство своих слов, Гарри громко зевнул, показав свои розовые гланды.

Женя молчала. Ей было, конечно, что ему ответить, но нужно было срочно решить, оставлять его в несчастливом заблуждении по поводу своей половой принадлежности или же признаться ему во всем? Второе было чревато риском попасть в окончательную немилость: до сей поры Женя ни разу не слышала от него ни одного теплого слова в адрес женщин. Впрочем, ни одного теплого слова она от него вообще не слышала. И потом: кто сказал, что ей будет разрешено после этого здесь остаться? Скорее наоборот. Ее выдадут настоятелю этого сугубо мужского места и – кто знает, как здесь поступают с женщинами. По крайней мере, нельзя было ожидать, что с ней поступят таким образом, которым до сих пор с ней поступали все мужчины – то есть, оставят в покое.

Поэтому Женя решила продолжать врать.

– Слушай, Гарри, я не знаю, что ты за человек и почему тебе понадобилось убегать от ментов. Но я – парень не промах и могу тебе гарантировать, что от меня этой информацию не получит никто. К тому же, герои-одиночки в последнее время слишком попсовая тема… Вот я и подумал: а не понадобится тебе подходящий спутник, достаточно сообразительный и расторопный, чтобы выполнять твои мелкие поручения и помогать тебе коротать долгие зимние вечера в этой глуши? – Женя даже не ожидала от себя подобного знания классики и тем более не хотела ее цитировать в такой неподходящий момент и в таком вольном переложении, но так получилось.

Гарри спокойно посмотрел на нее и сказал:

– Не понадобится.

– Тогда ладно, – пожала плечами Женя и отправилась к выходу.

– А ну, стой, – окликнул ее Гарри. – Пожалуй, ты мне поможешь кое-что сделать, а потом я избавлюсь от тебя. Ты сам враг своему счастью. После того, как тебя угораздило сюда приперся, можешь даже не надеяться на то, что тебе повезет еще раз. Если у тебя есть родные, можешь сесть и написать им прощальное письмо: ты с ними больше не увидишься, это я тебе гарантирую. Осталось только выяснить, сразу ты умрешь или немного помучаешься. И можешь быть уверен: когда твой труп обнаружат, я буду уже очень далеко. А потому…

Он не закончил свою фразу и заснул, издав громкий храп. Женя в нерешительности остановилась, не предвидя подобного поворота событий. Ей было совершенно ясно дано понять, что никакого взаимовыгодного сотрудничества на почве взаимной симпатии не получится, потому как не было ни почвы, ни симпатии, ни взаимной выгоды. Пытать здесь счастья еще раз было бессмысленно, а потому Женя решила уносить ноги подобру-поздорову, пока ее не расчленили заживо. Из приключения мало что получилось: приходилось возвращаться несолоно хлебавши восвояси и прятаться за широкой папиной спиной от домогательств всяческих малообразованных проходимцев, а в качестве эстетического идеала выбрать себе кого-нибудь менее экзотичного. Только прежде нужно было убедиться, что здесь нет ничего ценного, что можно было прихватить в качестве сувенира на тот случай, если в ее рассказы о замечательно проведенном уикэнде кто-нибудь посмеет не поверить.

В комнате ничего подходящего не было. Не таскать же за собой эти свитки, которые не известно зачем и кому нужны, да к тому же еще рисковали совершенно размокнуть от ее дилетантского путешествия на лыжах. Единственное, что привлекало внимание в этом скудном интерьере, был железный сейф, вполне совдеповского вида, вделанный в одну из панелей в стене. Явно было видно, что в нем хранилось что-то очень ценное, может быть даже куча денег. Деньги Жене были весьма кстати, особенно в ее нынешнем положении. Женя подошла к сейфу поближе и внимательно его осмотрела. На нем не было ни кодового замка, ни каких-либо других электронных устройств, с которыми образованная девушка вполне могла бы справиться. Был только элементарный замок, который открывался элементарным ключом. Ключа у Жени не было, грубой физической силы – тоже, а потому, поковыряв ногтем узенькую щель, Женя от сейфа отстала. Потом ей пришла в голову мысль, что ключ должен быть у Гарри.

Женя осмелилась подойти поближе к гангстеру, чтобы проверить, что у него хранится в карманах. Женя очень надеялась, что это окажутся ключи, пистолет, на худой конец, или что-то в этом роде. Говорят, что умные учатся на ошибках других, а дураки не учатся даже и на своих собственных. Не хотелось бы никого обижать, но после того, что произошло дальше, можно было сказать: Женя ошибалась в своем собственном интеллекте. Она полезла в нагрудный карман спящего Гарри и немедленно была свалена с ног достаточно чувствительном ударом в челюсть. Если это было неожиданность, то явно не из тех, что относятся к разряду приятных.

В мозгу у Жени пронеслась мысль о том, что все ее представления о прелестях мужской жизни оказались преувеличенными: она больше не хотела служить в армии взамен замужества и была бы не прочь освоить вязание крючком вместо бокса. Второй мыслью было желание рассказать об этом Маринке, которая копила деньги на операцию по смене пола.

Гарри вскочил на ноги, выглядя при этом точно так же, как если бы он вообще не спал. Только глаза у него были пустые-препустые и безумные-пребезумные. Впрочем, они частенько у него были такие.

– Ты здесь откуда? – разглядев валяющуюся в философских рассуждениях Евгению, спросил искренне удивленный Гарри.

Из этого следовало, что предыдущий эпизод полностью испарился из его памяти и можно было рассказать свою версию случившегося.

– В общем так, – спокойно произнесла Женя. – Ты меня взял к себе в соратники и помощники.

– Почему? – тупо смотрел на нее Гарри.

– Потому что тебе нужно помочь в одном очень важном деле, с которым ты сам вообще не справишься. А я тебе понравился своей исполнительностью и расторопностью, – врала, как дышала, Женя.

Гарри все еще не понимал, как он мог сделать то, чего делать вообще никогда не собирался, но факты – вещь упрямая. Вот он – в своей комнате, а вот перед ним этот подозрительный тип, который чувствует здесь себя вполне уверенно и бежать прочь с криками ужаса совершенно не собирается. Это было более, чем странно, а потому можно было предположить, что слова его – правдивы. Деваться было некуда: нельзя сказать, что Гарри был человеком совести, но слово свое не любил держать – это была у него такая модная фишка. Никто не ожидает, а он – бац! – и сдержит. Именно поэтому спорить с незваным гостем он не стал, а решил сразу же использовать его по прямому назначению:

– Ну, раз так, то принимайся за работу. Сними с меня ботинки.

Перед Женином носом появилась остроносая пижонская туфля на натуральном меху. Женино обоняние моментально отключилось – из-за превышения порога чувствительности обонятельных центров. Женя с тоской посмотрела на неаппетитного гангстера и стоически принялась за дело.

Когда дело было сделано, Гарри, оставшийся в одних носках, протопал к шкафу и извлек из него настоящие охотничьи бахилы, которые на него напяливать пришлось снова Жене. После этого из того же шкафа была извлечена черная ряса.

– Давай, герой, готовься. Будешь зарабатывать себе на первый ужин.

* * *

Молодежь вела себя предельно отвратительно. Вернее, ее отвратительности не было никаких пределов. Дуболомов, который в бытность свою учителем физкультуры в техникуме, наобщался с подростками вдоволь, держался еще молодцом, а вот на Костика, который кроме своей трехлетней дочки и детей-то никаких не видел, было просто жалко смотреть. Он был растерян, потрясен и подавлен. Ему было стыдно и неловко – это можно было видеть по его покрасневшим ушам. Это становилось все более невыносимым – выслушивать в свой адрес и в адрес отпрысков их уважаемого босса столько гадостей. Дуболомов уже горячо сожалел о том, что он пошел на подобную глупость – решил обратиться за помощью к людям, не достигшим среднего возраста – он мог предвидеть, чем все это кончится.

– Я думал, вы его друзья, – робко сказал наивный Костик, после чего тинейджеры разразились такими перлами, что Дуболомов понял, что его напарника придется впоследствии выводить из депрессии медикаментозно.

Еще бы немного, и нервы Дуболомова не выдержали. В сущности, он был гуманным человеком и был категорически против насилия и не приветствовал драконовские меры воспитания, в особенности применительно к подросткам мужского пола. Но всему был свой предел, и он практически наступил: рука Дуболомова опустилась в карман и решительно сжала рукоятку пистолета. Однако, наемник не успел даже снять его с предохранителя, как прозвучали два приглушенных выстрела. Молодежь очень быстро потеряла свой боевой вид и, не стесняясь в средствах, стала разбегаться во всех направлениях, громко крича и сбивая с ног прохожих. Дуболомов медленно повернулся и обнаружил позади себя ужасную картину: какая-то малокалиберная дама с крупнокалиберной пушкой в руках расстреливала в упор двух малолеток, личности которых были Дуболомову что-то подозрительно знакомы.

– Это они! – крикнул Костик и ринулся в сторону перестрелки, надеясь сбить даму с ног.

У него это получилось мастерски: через секунду они покатились по мостовой, обнявшись, как родственники. Дуболомов, реакция и скорость которого значительно уступали тем же характеристикам его товарища, подоспел несколько попозже и показал свои преимущества в силе: он поймал клубок из дамы и напарника, распутал его и поставил обоих на ноги. При этом оказалось, что дама до сей поры сжимает в руках пистолет. Дуболомов зажмурился, ожидая выстрела, но вместо этого дама сказала:

– Рада видеть вас, Зед, живым и невредимым.

Дуболомов осторожно приоткрыл один глаз и с удивлением посмотрел на женщину, которая явно принимала его не за того.

– Вы зачем детей укокошили? – подал голос помятый и попачканный Костик.

– Они же вам угрожали, – отозвалась дама. – К тому же, никакие они не дети – это явно маскировка. Посмотрите на них: где вы видели таких грязных детей? И чем вы объясните, что эти дети вылезли из канализационного люка и направлялись в вашу сторону с таким видом, будто вы им должны по меньшей мере миллион. Ко всему прочему, я их не убивала. Я стреляла снотворными пулями, памятуя о том, что все наши враги имеют большую ценность, оставаясь живыми, но беспомощными. Откуда мне было знать: может быть вам нужна от них какая-нибудь информация или за них дадут хороший выкуп. Кстати, Зед, познакомьте меня с вашим другом и объясните, в каком магазине вы приобрели такую удачную маскировку? Я буквально не узнаю вас в гриме.

Дуболомов смотрел на дамочку во все глаза, а Костик даже рот приоткрыл от крайнего изумления. Они переглянулись и прочитали все друг у друга в глазах: эта дама – сумасшедшая и от нее нужно срочно избавляться.

– М-м-м, дорогая, – стал натянуто улыбаться Дуболомов. – Может быть, поговорим лучше в другом месте? Я боюсь, как бы кто нами не заинтересовался – все-таки мы в центре Москвы.

– Да-да, – вдруг подмигнула ему дама. – Я вас прекрасно понимаю: предосторожность – прежде всего.

Она неожиданно легко подхватила двух подбитых ей тинейджеров подмышки и потащила их по направлению к одному из проходных дворов. Дуболомов потихоньку догнал ее и шмякнул рукояткой пистолета по макушке. Дама взвизгнула и упала на спину.

– Зачем ты ее так? Шишка же останется, – сказал сердобольный Костик, заглядывая даме под задравшуюся шубу.

– Нормально. Держи ее за ноги, а я – за руки, и понесли.

Они перетащили даму на ближайшую скамейку и усадили так, будто женщина просто немного устала и присела передохнуть.

– А теперь – быстро! – скомандовал Дуболомов.

Напарники резво подбежали к безжизненным телам двух друзей и стали сверять их с изображением на фотографии.

– Они?

– Не знаю. Может они, а может – не они.

– Берем этих на всякий случай, а шеф сам разберется. Давай-давай, а то наша подружка может очнуться и рассказывай ей потом, как ты замаскировался до такой степени, что собственные родители считают, что таким всю жизнь и был.

– Погоди тащить. Что, если эта сумасшедшая их кокнула?

Откуда у этой шлюхи снотворные пули?

– Ты хочешь сказать… – глаза Костика от ужаса округлились.

– Да не ссы, может все в порядке. Давай проверим.

– А как?

– Ну, на зрачковый рефлекс. Давай сюда свою светилку лазерную. Щас мы ей посветим – и все будет ОК.

Костик, не сводя перепуганных глаз с двух раскинувшися на мокрой мостовой подростков, стал судорожно шарить по карманам, причитая и ноя.

– Ну, что ты там роешься? – нетерпеливо спросил Дуболомов, нервно осматриваясь и замечая приближение толпы любопытствующего народа.

– Я его не найду никак. Кажется, я его потерял…

– Ну, что ты будешь делать! – с досадой прошипел Дуболомов и заботливо склонился над одним из поверженных тинейджеров, пытаясь на глазок определить его состояние.

Вдруг тинейджер громко сочно захрапел. К нему присоединился второй, и вскоре они закатили такой концерт, что в соседнем театре даже прервалось представление и все высыпали на улицу, дабы посмотреть, что происходит.

– Расходитесь, товарищи, расходитесь! – авторитетно забасил Дуболомов, потрясая руками. – нечего смотреть. Надрались молодые люди, накумарились. Надо срочно доставить к родителям. Не скапливаемся, не толкаемся. Мы сами со всем справимся. А вы бы лучше вон дамочке помогли – ей плохо, по всей видимости…

Отведя от себя пристальное внимание публики, напарники оттащили добычу к машине, которая, слава богу, все еще была поблизости.

ГЛАВА 15. СДЕЛАЙ МЕНЯ ПТИЧКОЙ, СДЕЛАЙ МЕНЯ РЫБКОЙ, или ПОЧУВСТВУЙТЕ СЕБЯ ДРОВАМИ

Давыдовичу было плохо. Мало того – ему было гораздо хуже, чем он сам мог предположить, садясь в этот злосчастный самолет. На него взгромоздили рюкзак с парашютом и сказали, что пункт назначения – через пять минут. Он хотел было объяснить, что никогда в жизни не прыгал с парашютом и даже в армии не служил по причине плоскостопия третьей степени, но кондуктор разводила руками, ссылаясь на то, что при покупке билета его могли бы и предупредить. Билет Давыдовичу купил этот странный молодой человек, который сопровождал его в аэропорт и вполне может быть, что он антиквара предупреждал.

Да только вот в той прострации, в которой Давыдович находился последствии часы перед полетом, он вряд ли что-нибудь соображал. И – вот результат.

– Павловск – следующая остановка. На выход готовимся заранее, – объявила кондуктор.

К выходу никто не пошел и Давыдович понял, что ни один дурак больше не добирается таким странным образом до этого гиблого места. Делать было нечего. Антиквар встал на пороге перед дверью, которая была пока закрыта и стал вспоминать, что в его жизни хорошего вообще было.

А вспомнить было в буквальном смысле нечего. Вся его жизнь была примером того, как жить не надо. Въевшаяся с детства страсть к красивому, заставила его пойти против воли родителей и вместо математики в школе заниматься рисованием.

Вскоре стало ясно, что рисовать, лепить и даже выжигать паяльником на дощечке ему категорически воспрещено. Об этом напрямую говорил его педагог по художествам, который в один прекрасный день пришел в кабинет директора и сказал, что если Мишу Давыдовича не освободят от занятий в его кабинете, то ему, художнику по призванию, придется покончить жизнь самоубийством. Действительно, любое произведение Давыдовича было обречено стать загадкой для грядущих поколений, так как даже под определение авангардизма, кубизма и прочих малявочных искусств, никоим образом не подходили. После этого бедному Давыдовичу, от которого отказался папа, все-таки пришлось обманывать надежды своих родителей и поступить на искусствоведческий, оставив свой исконно торговый род без продолжателя.

Видимо, богу не было угодно даже это: при всей своей абсолютной продвинутости в искусствоведческой науке, Михаилу как-то больше не везло. После ряда разномасштабных просчетов, Давыдович оказался у корыта, которое нельзя было назвать иначе, как рухлядью. У него не было семьи, у него не было работы, у него не было никакого желания жить так, как живут все. И только то, что он был специалистом по произведениям искусства, каких в Москве было наперечет, позволило держаться на плаву. А потом ловкий и бездарный однокашник Зайцев приподнял кучу денег и открыл антикварный магазин, в который пригласил трудиться на благо «общего дела» Давыдовича, сообщив ему при этом, что лучшего места ему не найти. Место было хорошо только тем, что оно было наполнено красотой разного рода и возраста и малопосещаемо людьми, чего Давыдовичу и было нужно.

И что теперь? После того, как на него свалился этот дурацкий труп (как он, кстати, там?), его жизнь стремительно понеслась в каком-то непонятном направлении. Вот результат:

он стоит на пороге самолета, из которого нужно выпрыгнуть во что бы то ни стало – задаток он уже получил и потратил на какую-то безделицу для своей коллекции голландских полотен, а потому пути назад не было.

Решив, что его жизнь до этой поры не стоила того, чтобы по ее поводу сильно расстраиваться, антиквар решил с ней попрощаться:

– Прощай! – крикнул он, шагая в пустоту, которая вдруг зазияла перед ним.

– Экипаж желает вам приятного полета и прощается с вами! – донеслось следом.

Летел он недолго. Потом вспомнил, что нужно же что-то делать и дернул за кольцо. Ничего не произошло и Давыдович с ужасом вспомнил, что периодически парашюты не открываются. Потом он понял, что это было кольцо на его молнии и дернул за другое кольцо, имевшееся в наличии. Тут же его дернуло вверх так, что чуть не оторвалась тяжелая голова, которая упрямо подчинялась законам инерции, и немедленно Давыдович перестал падать, а начал парить.

Он парил, как горный орел и плакал от восторга, увидев, что внизу все красивее, чем на полотнах его любимых голландцев. Наблюдать за расстилавшейся внизу землей, загибавшейся по краям, словно пересохший лист бумаги, было увлекательно настолько, что горе-антиквар забыл совершенно о существующей опасности умереть. Не смотря ни на что, земля медленно, но верно приближалась, и от дел небесных пришлось обратить свой взгляд к делам земным и прозаичным: нужно было срочно обдумать, как упасть. По его представлениям, самым сложным было по приземлении выпутаться из парашюта и собрать его в более или менее приличную кучу. Давыдович принялся вспоминать все, что он знал по этому поводу чисто теоретически и не вспомнил ровным счетом ничего, кроме непонятного ему наименования «стропы».

Падать Давыдович начал вопреки своему желанию совершенно не туда, куда собирался – в самый центр какого-то жухлого леска.

– Эй-эй-эй! – заорал антиквар на хищные ветки, за которые уже начали цепляться его ноги.

Ветки проигнорировали это ультимативное заявление и впились Давыдовичу в ноги, собирая на себя всю его одежду, цепляясь время о времени за кожу.

– Мама, – сказал Давыдович и зажмурился.

Он с ужасным треском провалился сквозь кроны деревьев, получив сплошную царапину на пятидесяти процентах кожных покровов и большой синяк на правом локте, которому досталось от корявого сука. Наконец, это очень неуютное падение прекратилось и воцарилась тишина, прерываемая только легким шебуршанием парашютного шелка. Давыдович помедлил еще немного и осмелился открыть глаза.

Перед глазами покачивался пейзаж, характерный для европейской полосы России в зимний период: голые деревья, снег и немножко елок.

– Отлично, – сказал Давыдович прилетевшей сороке. – Кажется, я все-таки прибыл в пункт назначения.

В последнем, впрочем, нельзя было быть уверенным на все сто процентов – поблизости никаких следов пребывания людей не было видно, а земля покачивалась где-то метрах в пяти, если зрение его не обманывало. Кричать и звать на помощь было наверняка бессмысленно, но Давыдович все же попытался:

– Ау, – несмело сказал он. – Люди! – позвал он чуть громче.

Никаких видимых результатов не было, а потому антиквар, которому совершенно не хотелось стать елочным Дедом Морозом, стал орать, как резаный, рискуя сорвать голос и умереть от воспаления легких. Некоторое время это продолжалось безрезультатно. Давыдович стал выть, как серый волк, и терять надежду: солнце уже стало клониться к закату.

Тут из ельника вышла какая-то женщина и пошла по направлению к тому дереву, на котором висел незадачливый десантник. Давыдович замолчал и задергался, как червь на крючке, показывая, что он не просто здесь завис, а борется с неудачей всеми доступными ему средствами: антиквар ни за что в жизни не признался бы женщине, что он в отчаянье и без ее помощи ему не справиться.

Женщина между тем подошла вплотную к дереву и, не меняя темпа, прошла мимо. Давыдович не мог поверить своим глазам.

– Эй, – забарахтался он еще отчаяннее. – Эй, гражданка! Мадам! Девушка! Куда же вы?

Девушка не отзывалась и удалялась все так же невозмутимо.

– Помогите!!! – что есть мочи заголосил архивариус, не вынеся мысли о том, что сейчас снова останется в одиночестве.

Девушка остановилась на минутку, вернулась под дерево и сказала:

– Если вы не хотите, чтобы вас рассекретили, то вам категорически воспрещается так орать. И перережьте стропы.

Выговорив все это со странным выражением, она повернулась и снова пошла прочь. Антиквар глубоко задумался и понял, что это слово сегодня он уже вспоминал. Знать бы, что оно означает.

Выяснив, что дергаться бесполезно и помощи ждать не окого, Давыдович постарался успокоиться и попробовать рассуждать логически. Что вообще можно было перерезать в его случае? Сук, на котором висишь, например. Но это было высоковато. Или эти жутко неудобные помочи, которые мешали нормальному функционированию кровеносной системы. Вполне могло статься, что их и называли стропами. Осталось только придумать, чем их перерезать. Антиквар мысленно пошарил по карманам и вспомнил, что наверняка у него имеется маленький ножик, которым он обычно соскабливает инородные налеты со своего товара. Порывшись не без некоторого труда по карманам, Давыдович его действительно обнаружил, и стал терпеливо и мучительно пилить плотную ткань, которая не торопилась рваться.

После того, как одна из строп – Давыдович теперь был уверен в этом названии – все-таки порвалась, положение его еще более осложнилось: теперь он висел как-то боком и чуть ли не вверх ногами и совершенно не представлял себе, как достать до второй лямки. При каждом усилии его закручивало и мотало в разные стороны, поэтому вскоре он почувствовал первые симптомы морской болезни и поторопился выйти хоть как-нибудь из создавшейся невыносимой ситуации. Наконец, ему удалось изловчиться и перепилить-таки эту лямку. В тот самый момент, когда это случилось, и Давыдович только хотел возрадоваться своему успеху, он осознал и возникшие в связи с этим новые сложности: он стремительно летел к земле, ничем более не сдерживаемый, и это падение по ощущениям было еще менее приятным, чем зависание в воздухе. Давыдовичу не хватило времени что-нибудь предпринять, но вполне хватило времени на то, чтобы в красках представить, как здорово хрустнут его кости, соприкоснувшись с мерзлой землей. Только счастливый случай не позволил этому произойти и лишить антиквара малейшего шанса как-то поучаствовать во всей этой суетливой истории. Не долетев до земли какой-то метр, Давыдович завис еще раз: он зацепился хлястиком своего допотопного пальто за торчащую нагло в сторону ветку. Ветка спружинила, хрустнула и отломилась, но все же успела сыграть свою историческую роль: замедлила падение новоявленного парашютиста на землю и тем спасла его от неминуемых переломов.

Уткнувшись носом в сугроб, Давыдович вздрогнул и затих. Полежав немного в этой неуютной позе, он, наконец, поверил в свое счастливое вызволение и начал подниматься. Подниматься было так же проблематично, как и падать – все тело затекло и в ногах вместо крови перекатывались какие-то острые предметы. Но все это безобразие в организме вскоре прошло, и антиквар, подобрав свои разлетевшиеся манатки, наконец, был в состоянии сориентироваться и принять решение о дальнейших своих действиях. Насколько ему было известно, лес в который он так ловко спланировал, не был ни большим, ни дремучим. Оставалось только выйти из него и найти пункт назначения. Предусмотрительный Саныч снабдил его даже картой местности, на которой было размечено направление движения и место, в которое антиквару нужно было попасть до темноты – кровь из носу. Впрочем, при всей своей предусмотрительности, его протеже не удосужился поинтересоваться, разбирается ли Давыдович в картах. Давыдович не разбирался в картах – в равной мере в игральных и в топографических, а потому бумага с серьезными и незнакомыми обозначениями была бы ему более полезной, будь она в рулоне и без текста.

Побродив по лесу, который то и дело обещал закончится, но все не торопился, антиквар понял, что немного переоценил свои способности авантюриста: судя по всему, он попросту заблудился. Этот факт его не мало не порадовал, но по первому времени и ничуть не огорчил. Присвистнув от собственнонепутевости и поулыбавшись так, словно его кто-то в этот момент видел, Давыдович уверенно повернулся на сто восемьдесят градусов и уверенно пошагал туда, откуда, как ему казалось, он пришел. Пошагав достаточно бодро некоторое время, Давыдович почувствовал легкий озноб: ему казалось, что он должен уже наткнуться на то место, которое он знает достаточно хорошо, но до сей поры не набрел ни на парашют, ни на, как он только что заметил, собственные следы. Кругом лежал снег, чистый и незапятнанный, и только падающая с елок хвоя нарушала воцарившееся безмолвие. На этот раз у Давыдовича не хватило сил даже улыбаться, не говоря уже о том, чтобы отправляться в противоположном направлении.

Антиквар сел в снег и глубоко задумался. Он теперь понимал, что ввязался не совсем в то дело. Должно было быть как: он спокойно и с комфортом, в салоне для некурящих прилетает в этот монастырь, имеет высокоинтеллектуальную светскую беседу с нужным ему человеком, забирает заказ и отправляется восвояси – нет ничего проще. А что теперь?

Теперь выходило, что он забрел в какой-то чертов лес, из которого ему без посторонней помощи никак не выбраться, да при этом еще и испытал страшный стресс двойного падения.

Антиквар очень сожалел, что не остался сидеть, где сидеть ему было надо – то есть, в своем магазине, а вообразил себя Индианой Джонс и связывался с такими подозрительными личностями, как этот Саныч. Ну, не похож он на интеллигентного человека – хоть ты умри! Он похож на переодетого негодяя или сотрудника внутренних органов. А если это была провокация?…

Рассуждая подобным неутешительным образом, Давыдович снова поднялся и побрел по своим следам, искренне надеясь, что уж теперь-то найти хотя бы парашют ему не составит никакого труда. Продвигаясь вперед, Давыдович с досадой обнаружил, что он потерял где-то свой шарф и теперь ему неимоверно холодно. К тому же, путешествие назад слишком затягивалось. Он и не предполагал, что зашел уже так далеко и это его очень удивляло. Когда у Давыдовича совершено не осталось никакого терпения, он вдруг увидел свой шарф, спокойно висящий на кусте и понял, что в последние полчаса просто ходил по кругу. Это факт сразил Давыдовича наповал: теперь он точно не знал, куда же ему идти. Вскоре должно было стемнеть, а это означало, что ему придется остаться в этом бесконечном лесу на ночь. Дожить же до утра ему, бывшему настолько не бой-скаутом, было бы достаточно проблематично.

Буйной фантазии антиквара стали представляться сцены одна другой страшнее: он, распластанный, как раненная чайка, на снегу, с посиневшим и трагическим лицом; он, растерзанный дикими зверьми… Но тут в перелеске раздался треск и Давыдович, точно кошка, стал карабкаться по совершенно голому стволу какого-то шершавого дерева, ожидая, что на поляну выйдет какое-нибудь чудище лохматое. Вместо чудища из чащи выломилась лохматая дама – та самая, которую он видел прежде – опять невозмутимо прошествовала мимо. Дама, обнаруживая недюжую силу, волокла за собой какой-то достаточно громоздкий куль, что, казалось, ничуть не затрудняло ее передвижения. Она было совсем собралась скрыться в кустарнике, но Давыдович не мог позволить себе так глупо упустить последний шанс на спасение.

– Девушка! – жалким голосом прокричал он ей вслед. – Девушка! Не подскажете, как из лесу выбраться? И где здесь Павловский монастырь?

Дама удивленно оглянулась на антиквара и с легким презрением в голосе ответила:

– Идите по моим следам, милейший, и постарайтесь по возвращению пройти переподготовку. Если вас, конечно, до этого не убьют. Всего хорошего.

Донельзя воодушевленный последними фразами, антиквар понуро поплелся в указанном направлении. Вскоре он наткнулся на то самое дерево, с которого свисал часа два тому назад, только теперь на нем не было парашюта. Подивившись такому странному обстоятельству, антиквар заспешил дальше и уже очень скоро оказался на опушке леска, который и в самом деле был небольшим. Давыдович был так рад своему спасению, что побежал по неглубокому снегу, сшибая на бегу деревянные таблички с надписью: «Учхоз Три сосны».

* * *

Разобравшись со своими семейными неурядицами и поручив расследование кражи нужному человеку, а именно – своему профессиональному детективу, Вован Натанович отпустил всех лишних людей: горничную – с медалью за верное служение своему профессиональному долгу, детектива – с новым заданием, шофера – с пустыми пивными бутылками, охрану – с чувством глубокой озабоченности. С детективом ушел бультерьер, которому было поручено «взять след». Оставив лишь секретаршу для стенографирования и Саныча для консультации, Вован Натанович занялся разором другого, более важного для него дела.

– Что скажешь, Саныч, куда наш с тобой бизнес двигается?

– Трудно пока сказать, босс. Я думаю, что подводить итоги пока рановато. Судите сами: человек к архивариусу отправлен только утром и ожидать его назад раньше завтрашнего вечера вряд ли разумно.

– Ты его отправил самым быстрым транспортом?

– Безусловно. Самолет, как вы и велели.

– Ништяк. Тогда будем дожидаться. А что у нас там слышно с моей фамильной печатью? Я так понимаю, что ее нужно на ксиве пришлепнуть, а то какой же тогда с нее толк?

– С печатью пока все еще более туманно. Как мы и предполагали, в том, что она потеряна из виду, виноваты отнюдь не наши сотрудники, которые только исполняли ваши указания и свой долг. По сведениям компетентных источников во внутренних органах, в музее краеведения совершено самое настоящее ограбление, причем директор утверждает, что это не обычная заказная рекламная акция, а самое настоящее преступление, ответственность за которое еще не взяла ни одна известная нам политическая или преступная организация. В этом-то вся сложность и заключается. Розыском украденной исторической ценности сейчас занимается вся милиция районного отделения и несколько наших частных сыскных агентств. Дано задание прессе – раздуть до возможных масштабов. После общественного резонанса может подключиться Интерпол. Объявлено вознаграждение, ждем результатов. Пока тишина.

– И долго еще будет тишина?

– Пока что-нибудь не выяснится.

Нельзя сказать, что главу столь солидного предприятия и столь уважаемого семейства можно было удовлетворить таким нерадостным ответом. Он хотел было что-то возразить, но тут в дверь раздался звонок и охранник пришел доложить, что явились сотрудники агентства и утверждают, что они выполнили данное им задание. Вован Натанович разрешил впустить сотрудников.

Ими оказались Дуболомов и Костик – передовики капиталистического производства. Напарники вошли гордо и торжественно, волоча подмышки два безжизненных на вид тела.

– Вот, – радостно заявил Дуболомов. – Принимайте отпрысков.

– Насилу нашли, – заулыбался запыхавшийся Костик.

Вован Натанович приподнялся и подошел к доставленным дровам поближе, дабы убедиться в справедливости предоставленной информации.

– А это кто? – показал он пальцем на Лелика.

Наемники переглянулись.

– Как кто? – немного неуверенно спросил Дуболомов, приподнимая болтающуюся голову парня за подбородок. – Это же ваша дочь, Женя. Неужто она так сильно изменилась?

Вован Натанович с сомнением посмотрел на Лелика и пробормотал:

– Женя? Хотя, черт его знает, может и Женя. А что вы с ними сделали? Грохнули, что ли? Я ж вам не велел грохать.

Что ж мы их матери скажем?

– Да нет, – уверил его Костик. – Это снотворны пули.

Чтобы не бегали так шибко. А то молодые – они такие резвые…

– Да, мы уж с ними погонялись, – поддержал разговор второй сотрудник.

– Ладно, – махнул рукой босс. – Будем считать, что с заданием вы справились. Отличка – несите их по комнатам и идите отдыхать. Завтра я для вас что-нибудь придумаю.

Обрадованные гангстеры быстренько проволокли сопящих отпрысков по коридору, в предвкушении предстоящий ночи, которую можно было провести без задних ног и с чистой совестью.

Вован Натанович между тем, велев секретарше приготовиться к выполнению следующей части своих служебных обязанностей и пройти в ванную, сам же проводил до двери Саныча и с тоской спросил у него:

– Слушай, брателло, скоро, что ли там мои архаровцы с заданий повозвращаются? Соскучился я что-то. Ни тебе стрельбы из автоматов, ни тебе вертолетов с БТРами…

– Терпение, Вован Натанович, – импозантно изогнулся адвокат. – Всему свое время. Будет вам и вооруженный захват здания правительства, и расстрел рабочей демонстрации в ЮАР – всему свое время.

И, улыбнувшись почище Джоконды, Саныч удалился, оставив босса работать с младшими кадрами сверхурочно.

ГЛАВА 16. О ПОЛЬЗЕ КАПЮШОНА И ПРОЧЕЙ МАСКИРОВКИ

Нельзя сказать, чтобы Женю сильно обрадовало такое положение вещей. Ее свободолюбивая натура буквально с ума сходила от возмущения. Как это так? Она, дочь приличных родителей, образованная современная девица – и вдруг в рабстве у какого-то мужлана с вонючими ногами. И все из-за чего? Из-за каких-то зеленых глаз и тяги к натуральному стопроцентному адреналину. Нельзя было на него подсаживаться, говорила ей мама. Повозмущавшись какое-то время, Женя нашла, наконец себе какое-то оправдание: она просто затаилась и выжидает время, когда ситуация сложится должным образом и фортуна станет к ней более благосклонной.

Пока же Жене пришлось к своему ужасу наблюдать разоблачение и облачение своего «босса», которое ее нежные нервы едва выдерживали. Она-то по простоте душевной думала, что все мужчины похожи на какого-нибудь Ди Каприо и у них гладкий торс и тонкая талия. В крайнем случае, можно было предположить у них наличие грудных мышц, как у мачо в рекламе «Жилетт». Но что мужчину может быть так могуч, вонюч и волосат, этого Женя никак не могла предположить.

Переодевавшийся Гарри заметил ее потрясенный взгляд и спросил:

– Что вылупился, осел? Любишь погорячее, а?

Засмеявшись, он потрепал Женю по щеке и стал облачаться в коричневый балахон. После того, как Гарри взял какую-то торбу, они вышли из дома и стали двигаться по направлению к озеру. Вскоре они набрели на какой-то понтон и пошли по нему, постепенно отдаляясь от берега. Тут Гари остановился, всучил Жене мешок и начал стаскивать с себя балахон. Не в силах справиться с отвращениям и опасаясь за свое моральное здоровье, Женя решила отвернуться и не подглядывать за этим неприятным стриптизом. Воззрившись куда-то на горизонт, она стала мечтать о тех временах, когда для того, чтобы попасть в какие-то приключения, ей не придется навязываться всяким идиотам, а будет достаточно сесть в машину, вытащить из-под сиденья обрез и объездить все страну, грабя ларьки и пугая заправщиков… Тут она увидела нечто такое, что удивило ее сверх всякой меры: в отдалении парил в голубом небе яркий круглый парашют.

– Смотрите-смотрите, парашют!

Женя резко повернулась к бандиту и к своему ужасу обнаружила, что она на понтоне одна.

– Гарри! – воскликнула Женя и опустилась на колени.

Она с тревогой всматривалась в глубь озера, со дна которого поднимались веселые пузырьки, пытаясь разглядеть несчастного гангстера, которого она, неуклюжая корова, похоже спихнула с понтона. Вода была темная и холодная даже на вид, а до дна было, судя по всему очень далеко.

– Бедняга! – пожалела бандите Женя. – Он, наверное, как раз путался в рукавах, а я его в воду…

Поднявшись на ноги, Женя с ужасом осознала, что она только что убила собственными руками своего героя. Можно было, конечно, нырнуть в озеро и попытаться достать его, пока еще не слишком поздно. Но Женя с ужасом вспоминала свои впечатления о фильме «Титаник» и совершенно не хотела заканчивать жизнь в ледяной воде. К тому же, она не могла с полной уверенностью поручиться, что умеет плавать: до сих пор в открытых водоемах ей этого делать не приходилось – как-то больше в бассейнах. Можно было позвать на помощь. Но как она объяснит свое здесь присутствие обитателя монастыря? К тому же, пока она до монастыря добежит, Гарри три раза успеет захлебнуться. И потом: кто докажет, что это не она по злому умыслу укокошила своего похитителя? Как там: «превышение пределов необходимой самообороны»? Нет уж, попасть в колонию для женщин ей не очень-то хотелось – мало там интересного, судя по всему.

Женя еще раз с сожалением заглянула в воду и искренним раскаянием сказала:

– Прости меня, Гарри. Я, быть может, не совсем права, но только я не хотела. Ты был моим кумиром, но как-то у нас с тобой все пошло не так. Так что покойся в мире.

Произнеся над водой эту торжественную речь, Женя подхватила мешок, рясу и побрела обратно в дом, соображая, как бы ей скрыть все следы своего здесь пребывания.

Только она поднялась на крыльцо, как увидела приближающегося к дому странного человека, чей вид не говорил ей ничего хорошего. Женя метнулась в сени, на ходу напяливая рясу и натягивая на глаза капюшон.

* * *

Все пошло гораздо лучше, чем раньше. По следам загадочной девушки Давыдович быстро выбрался из леса, да к тому же сразу же наткнулся на монастырские стены. Показав привратнику сопроводительный документ, антиквар без всяческих проблем проник на территорию монастыря и был допущен пред светлые очи настоятеля. Беседа была краткой: Давыдович поинтересовался, может ли он видеть архивариуса Симеона и получил ответ, что вполне. Для этого следовало только лишь пересечь монастырский двор, пробраться через ельник, обойти озеро и постучать в двухэтажный скит, который вот уже много десятилетий является жилищем священного старца. Давыдович был предупрежден о том, что старец этот – старой закалки и не от мира сего. У него может быть любой бзик, о котором даже не слышала наша психиатрия. Настоятель здесь человек новый и со старцем никогда не общался, а вот старожилы утверждают, что честней человека не найти.

– Так что, если он вас с лестницы спустит, не удивляйтесь – значит, на вас грех есть какой-то, – закончил душка-настоятель свое напутственное слово и проводил Давыдовича до самой двери.

Воодушевленный таким началом, искатель приключений от материальной культуры пошел в указанном направлении, перебирая в памяти все имевшиеся грешки, чтобы хоть знать, с какого перепугу его спускают с крыльца.

Впрочем, на крыльцо он взобрался без всяческих приключений. Стук в дверь тоже не принес никаких результатов – ни плохих, ни, в равной степени, хороших. Антиквар долбился в дверь – сперва несмело, а потом все громче – без всякой уже надежды на успех. Обнаружив, что дверь открыта, он несмело вошел внутрь, опасаясь, как бы ему на голову не спланировало ведро с водой. Ничего не произошло, а робкие попытки дозваться архивариуса по имени так же успехом не увенчались.

Выверяя каждый шаг, Давыдович двигался по дощатому полу, продолжая отождествлять себя с известным приключенческим героем, который и шагу не мог ступить без того, чтобы над его ухом не просвистела какая-нибудь отравленная стрела. От того, что стрелы не свистели и не катились по коридору крутящиеся камни, становилось еще страшнее: это могло означать только одно – самое ужасное ждет впереди.

Наконец, показалась какая-то дверь, судя по всему, скрывавшая за собой что-то очень важное. Давыдович напряг все свои пять чувств и сильно нажал на шестое, чтобы уловить признаки чьего-то присутствия внутри помещения. Чувства говорили в крайней степени невнятно и поэтому пришлось полагаться на счастливый случай. Антиквар постучал в дверь и услышал, что там что-то шевельнулось. Ответа не последовало и Давыдович, собрав свои нервы в кулак, распахнул дверь и с лучезарной улыбкой шагнул внутрь.

При его появлении темная фигура замерла посредине комнаты и было заметно, что она прервала стремительное движение на полдороги. При этом из рук архивариуса вывалился мешок и с глухим стуком упал на пол.

– Здравствуйте, святой отец, – вежливо начал архивариус, с удивлением рассматривая тонкую и совершенно легкую на вид фигуру.

«Да, пост – это вам не просто так!» – с уважением подумал Давыдович, косясь на свой животик среднего возраста.

Фигура между тем поежилась и, помедлив, отвесила небольшой поклон.

– Я не слишком вам помешал, надеюсь? – сказал Давыдович робко и бочком проходя в комнату. – Я к вам по одному очень важному поручению. Если вы не против, то я хотел бы сразу изложить суть дела.

Святой отец выслушал эту тираду и молча указал антиквару на стоявшее поодаль грубое кресло. Давыдович в выражением крайней признательности расположился в этом жутко неудобном кресле, архивариус же уселся напротив.

– Дело вот в чем. Насколько я наслышан, вы единственный в нашем регионе специалист по генеалогической каллиграфии. Прослышав об этом, одно достаточно состоятельное семейство возымело желание обзавестись подложными документами о своем древнем происхождении.

Давыдович сделал паузу, ожидая, не полетит ли после этих слов в него массивная чернильница, которая как нарочно стояла в непосредственной близости от собеседника. Впрочем, назвать его собеседником было достаточно сложно – с тех пор, как Давыдович знал святого отца, он не услышал от него ни слова. Это было уже достаточно странно, хотя и с начала беседы не прошло и пяти минут.

Не дождавшись реакции, антиквар продолжил:

– Я, конечно, понимаю, насколько это не богоугодное дело. С другой стороны, историческая правда совершенно не пострадает, если к сонму давно умерших или же покинувших эту страну людей прибавится еще несколько человек, связанных семейными узами. Вы согласны?

Ответа не последовало и антиквар подумал, что новой блажью архивариуса стал обет молчания. По крайней мере, о том, что архивариус глухонемой, никакой информации никто не давал. Может, ему, нужно писать на бумаге?

– Вы не думайте, все будет сделано на основании закона – у этой семьи замечательный адвокат, я вас уверяю. И к тому же обещано хорошие пожертвования вашему монастырю – новые постройки, какая-нибудь ценная икона, покров для алтаря… Подумайте, насколько полезна для всех будет небольшая бумага, написанная в соответствующей форме на нужном бланке вашей чудотворной рукой.

Антиквар с благоговением посмотрел на руку старика и заметил, что та тотчас нырнула в широкий рукав, оставив у Давыдовича смутное ощущение какого-то несоответствия.

– Так вот, – заговорил антиквар снова. – Если вы согласны, то мы без дальнейших проволочек можем оформить это дело. Я вот здесь приготовил необходимую информацию, которую можно считать исходной и преобразовывать по вашему усмотре-нию в пределах допустимого, дабы не погрешить против правдоподобия. Если же вам нужно время подумать – то бога ради. У меня есть в запасе достаточно времени подождать: ваш настоятель был так любезен со мной, что я в праве надеяться найти приют на несколько дней в стенах вашего замечательного монастыря.

Старец по-прежнему был погружен в молчаливую задумчивость и потому Давыдович, поколебавшись немного, выложил на стол всю ту сумму денег, которую ему дали в качестве поощрения для мастера каллиграфических дел. При этом антиквар понимал, как он рискует. Судя по всему, настоятель ничуть не преувеличивал, характеризуя этого богомольца, как религиозного фаната. Ну, какой нормальный современный человек не окажет гостеприимства и будет молчать, как рыба об лед при постороннем человеке? Именно поэтому нельзя было ожидать, что такого отрешенного от мира человека как-нибудь заинтересует презренный металл (в данном случае – зелень). Но что было делать: больше ничем антиквара не снабдили, приходилось действовать на свой страх и риск.

Архивариус же не разразился гневной тирадой и не выволок Давыдовича за шкирку на улицу. Он молча сгреб деньги и протянул руку, обернутую концом рукава. Давыдович, не веря своим глазам вложил в эту руку листик с отпечатанной исходной информацией и тут же, кланяясь и пятясь, будто перед Иваном Грозным, стал ретироваться к двери.

– Спасибо, спасибо, святой отец. Удружили, нечего сказать. Ну, так я завтра зайду, да? Времени вам хватит или еще подождем?

Архивариус кивнул и махнул рукой: иди уже, мол.

Антиквар, слегка разочарованный в своих лучших иллюзиях, поспешил восвояси, размышляя о том, что не осталось на свете у людей, ничего святого, кроме денег. Загадочная темная фигура, которая не имела лица, пристально следила за ним из окна.

* * *

Очнуться с головной болью было не совсем тем самым, о чем так мечтала Ингред. Половиной беды было очнуться в светлой палате реабилитации и увидеть над собой привлекательное лицо медсестры. В этот раз ей повезло меньше: по пробуждении она увидела вокруг себя какую-то возбужденно волнующуюся людскую массу, которая источала неуправляемую силу и абсурдную заботливость. Ото всюду просовывались натруженные руки с зажатыми в них комьями снега, мокрыми носовыми платками и какими-то бутылочками. В первую секунду Ингред решила, что просто спит и видит кошмар. Она еще раз закрыла глаза и занялась медитацией. Когда медитировать она закончила, то оказалось, что толпа не испарилась, а только принялась еще более заботливо обхаживать «умирающую».

Тогда Ингред поглубже вздохнула и нырнула в толпу.

– Куда? – заорали все. – Где она?

И людская масса, лишившись своей жертвы, поначалу вскипела, покружилась, а потом, не имея больше ничего общего, постепенно рассеялась.

Не было никаких сомнений, что того, кто Ингред был так нужен уже и след простыл. Подумав немного, она поняла, что случилось что-то невероятное. Если бы ничего невероятного не случилось, то он был бы здесь до сих пор и не оставил ее в беде. А кто же ей так саданул по затылку? Не иначе, как враги. Ну, ничего страшного. Это совсем не повод для того, чтобы расстраиваться и опускать руки.

Ингред подняла руки, потянулась и стала вытаскивать из сумочки свой супер-портативный прибор по обнаружению засекреченного объекта. Настроив его должным образом, Ингред снова занялась поиском своего напарника, который был так бездарно ею утерян. Результат, высвечивающийся на мерцающем экране, безмерно порадовал Ингред: ее товарищ был всего в нескольких метрах от нее. Ингред прибавила шаг и вскоре оказалась в зоне обнаружения. Она подняла взгляд от экрана и оглянулась вокруг. В переулке не было ни души. Это казалось странным: здесь негде было спрятаться и между тем было совершенно невероятно, что прибор испортился. Ингред даже потрясла его и поколотила, припоминая, что в этой стране вся, даже самая сложная техника отлаживается именно так. Прибор мигнул пару раз и упрямо продолжал показывать все тот же результат.

Ингред тяжело вздохнула и решила попробовать применить самое крайнее средство: попробовать воздействовать на объект поиска переключателем режимов и выставить его на воспроизведение звуковых волн. Это средство применять было очень опасно и рекомендовалось только в крайних случаях: воспроизведение звукового сигнала в неподходящий момент могло испортить карьеру любому его владельцу. Ингред подумала и рассудила, что крайний случай в конце концов наступил и она может на свой страх и риск применить его на практике. Она покрутила ручки настроек и прислушалась. Ничего не было слышно. Ингред переключила громкость на максимум и тут же раздался вой, подобный вою сирены. Ингред пришлось снова перенастроить громкость, чтобы избавиться о звона в ушах и наконец узнать, откуда раздается звук. После всей этой возни Ингред поняла, что звук раздается чуть ли не у нее под ногами. Она посмотрела туда и увидела, что там лежит маленький продолговатый предмет из металла, который слегка вибрирует от собственной звуковой активности.

– Ах, ты маленький, – грустно сказала Ингред, поднимая брелок и вытирая его от грязи. – Где же твой хозяин?

Брелок ответил на пожатие его кнопочки тонким лучиком лазера. Это в поисках хозяина никак не помогло.

Ингред взяла себя в руки: ей никто и не говорил, что будет легко. Теперь оставалось только одно: взять секретный пакет и получить следующие инструкции. Достать пакет было делом минуты – стоило только вытащить его из-под подкладки.

Там был написан адрес и нарисован план местности. Ингред выучила его наизусть и съела послание вместе с пакетом. Ингред приятно удивило, что шифровки теперь стали делать с приятным клубничным привкусом вместо лимонного, от которого у нее начиналась изжога.

Теперь только и оставалось, что отправляться в новое путешествие в полной надежде на успех.

ГЛАВА 17. ГДЕ НАЙДЕШЬ, ГДЕ ПОТЕРЯЕШЬ

Папа не был снобом и не понимал, как это другие умудряются при случае обязательно кольнуть окружающим глаза своей уникальностью. У него на такие фокусы были более веские основания, но он-то был скромен, как кармелитка. В особенности это проявлялось в те редкие дни, когда его семья в полном составе собиралась за праздничным столом. В общем, назвать это столом значило слукавить. Это был в лучшем случае ресторан, а бывало, что и целый развлекательный комплекс типа «Диснейленда» целиком – если родственники приводили с собой отроков для демонстрации главе семейства подрастающего поколения. В такие дни Папа был особенно прост и приветлив со всеми, а иногда случалось и так, что он брал на себя какую-то часть семейных проблем, освобождая от хлопот всех остальных.

Сегодня была одна из таких встреч и день выдался для папы особенно сентиментальным: он отмечал десятилетие с той поры, как его бросила его великолепная жена. Одна из последних. По этой причине, а еще по причине выпитого тайком месячного запаса домашнего вина, Папа с самого утра был слезлив и противен всем окружающим. Его правая, левая и некоторые другие руки смотрели на него со смесью сочувственного презрения и думали, что ему давно пора уйти от дел и дать порулить кому-то из более достойных.

Папа об этих центробежных настроениях не догадывался и впитывал воображаемую любовь своих отпрысков с жадностью пересушенного гладиолуса. Папа страдал.

На этой сентиментальной волне Папа затребовал к себе всех наличествовавших родных детей согласно списку. Расторопный делопроизводитель оповестил всех и порекомендовал выстраиваться к Папе на поклон в порядке живой очереди.

Когда, наконец, все разномастные отпрыски поприсутствовали в отцовских покоях и получили кто напутствие, кто подзатыльник, и против каждого из них в списке появилась размашистая галочка, Папа потребовал себе стакан водки с перцем.

Осушив его одним махом, он сказал:

– Хорошо!

После этого Папа еще раз с удовольствием посмотрел на список своей семьи и заметил в нем изъян: напротив двух имен ничего не стояло. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это были имена двух Папиных любимцев-близнецов, которых он, кстати, что-то давненько не видел.

– Мерлушкин, – окликнул он расторопного молодого человека, который у него был за адьютанта. – А где это у нас близнецы?

– Где? Так вы их сами на дело отослали и велели назад без результатов не возвращаться.

– На какое дело?

– Да что-то там насчет каких-то ключей. Насколько я помню, дела с наркомафией.

– Мерлушкин, – строго сказал папа. – Сколько раз тебе говорить: в городе одна только мафия и эта мафия – я сам. Все остальные – стадо дурачков, которые в делах смыслят не больше, чем в собственных экскрементах, – своим образованием и знанием множества умных слов Папа тоже гордился.

Однако, информация, только что им полученная, была той самой, над которой стоило поразмышлять.

– Так-так-так. Я отправил – а они что?

– А они, – пожимая плечами продолжил излагать Мерлушкин, – пропали. То есть, точнее сказать, они пошли по ложному пути и это привело их к тому, что они…

– Ты не можешь выражаться яснее?

– Могу.

– Выражайся.

– … мать, хочу я вам заметить. Если все ваши дети такие придурки, нечего удивляться, что ими забита битком вся местная тюрьма.

– Не смей так говорить о моих детях! – благородно вспылил Папа, испытав укол совести за то, что снова не углядел и чего-то не успел.

– Так говоришь, их менты сцапали? – грустно переспросил он.

– Да, это точно.

Папа налил себе еще водки, посмаковал ее и произнес:

– Ты вот что. Отзвонись следователю и пусть их отпустят на поруки. А сам подготовь документы им в помощь. Они же еще несмышленыши, это же можно понять. Я ж их отправил по старинке работать – с одними УЗИ!

Папа горестно вздохнул, раскаиваясь в столь поспешных и жестоких испытательных мерах. Так обычно детей учат плавать:

кинут в воду и выживай, как знаешь. Не мудрствуя лукаво, Папа всех своих отпрысков воспитывал именно такими методами и это кончалось всегда вполне отменно. Случалось, конечно, что некоторые и тонуть со страшной скоростью начинали и, если не была проявлена должная расторопность, бывало и гибли по глупости. Но бывало и так, что квалифицированная помощь приходила вовремя, и тогда приобретенный бесценный опыт становился тем прочным фундаментом, на котором произрастали талантливейшие солдаты мафии, что способны сравниться по значимости для страны только с баллистическими ракетами.

Это случай был тем самым, в котором нужно было помочь удержаться на плаву. Конечно, суд и тюремное заключение так же входили в богатейший арсенал педагогических средств талантливого воспитателя, так как позволяли творить с подопечными настоящие чудеса. Не было бы сегодня у Папы того сентиментального человеколюбивого настроения, то зимовать бы братцам в Сибири, как пить дать. Но им просто повезло.

– Собери все документы и доставь им. И передай от меня привет.

* * *

Ощутив в своей руке такую кучу баксов, с которой жизнь становилась более радужной, и солнце удачи начинало припекать изо всех сил, Женя просто потеряла голову. Она бегала по многочисленным комнатам этого странного деревянного дома и визжала от переизбытка эмоций, совершенно не опасаясь быть услышанной. Когда ее восторг от того, что мечты сбываются и она теперь сможет осуществить свое великое путешествие с максимальным комфортом, немного поутих, Женя вспомнила о своем посетителе. Ведь он может вернуться в любой момент. К тому же, солнце начинало клониться к закату и нужно было срочно решать, что делать. Делать было нечего, кроме того, чтобы уносить поскорее ноги. Женя, не снимая спасительной рясы, бросилась прочь из скита, не удосужившись даже осмотреть комнаты – ей не терпелось оказаться как можно дальше от человека, который мог попросить обратно деньги за услуги ему не оказанные.

На то, чтобы добежать до ельника, Жене потребовалось не больше пяти минут. Тут проблем с определением направления у нее не возникло – в лесу было так натоптано, что казалось – здесь центральный проспект какого-нибудь провинциального городка, но никак не лесной массив. Женя быстро определила, какие следы куда ведут и вскоре оказалась на достаточно явно видной тропинке. Стежка вывела Женю к тому самому селению, из которого она не так давно ушла. Предусмотрительно стащив с себя рясу и уложив ее в рюкзачок, Женя с тоской в сердце вступила на эту недоброжелательную еще не так давно территорию.

Однако, с наличием в кармане американских рублей все здесь оказалось гораздо проще. Ее посадили на сани, в которые было впряжено редкое и экзотическое животное – лошадь, и повезли в направлении станции. К станции скоро подошла электричка, в которой Женя безбоязненно вздремнула. Проснулась она уже на вокзале в Москве. Выйдя из поезда, Женя отправилась было в метро, но остановилась на полпути. Она же не собиралась возвращаться домой – это было бы глупо и неинтересно. К тому же, она теперь, по своей собственно глупости, была персоной вне закона: преступнику помогала? Гарри утопила? машину у подруги угнала (как она там, кстати)? Все это было бесспорно так и не предвещало Жене ничего хорошего. Женя собиралась поэтому отчалить куда-нибудь далеко, а куда – она еще не знала. Присев на какую-то изрезанную скамейку, она занялась рассматриванием расписания поездов и обдумыванием маршрута своей новой, свободной жизни.

* * *

Антиквар провел остаток вечера достаточно хорошо. Он был буквально обласкан настоятелем, который скучал здесь без столь привычного ему столичного бомонда. К тому же антиквар оказался таким же поклонником джаза, как и молодой настоятель и поэтому у них нашлось множество тем для разговора. В монастыре как раз был пост и поэтому новым знакомым пришлось довольствоваться исключительно фруктами, овощами и различными сладостями. В качестве исключению для гостя были вынесены из погреба монастырские вина, которые были неплохи на вкус и достаточно хмельны, чтобы скрасить этот долгий зимний вечер.

Между делом немного посплетничали о монастырских нравах, которые на вкус настоятеля были что-то уж очень патриархальными и требовали реорганизации. Антиквар с благоговейным ужасом рассказал о своем визите к архивариусу и спросил у настоятеля, что он думает по этому поводу. Настоятель сочувственно покачал головой, сообщил, что Давыдовичу опасаться нечего: отец Семеон – человек обязательный, и осторожно поинтересовался, насколько точна информация по поводу предстоящих дарений в пользу монастыря. По поводу подарков антиквар не мог дать ему исчерпывающего ответа, так он сам был лицо нанятое и мало был знаком со своим заказчиком. Но, если судить по отдельно взятому случаю, то можно было с уверенностью сказать, что это семейство – люди вполне уважаемые и слов на ветер не бросают. По крайней мере, с наличностью-то у них все нормально.

Настоятель подобной информацией удовлетворился и, проникнувшись к антиквару полнейшим доверием, поведал ему последние монастырские сплетни, прослушав которые Давыдович совершенно пал духом и подумал о необходимости перекреститься обратно в иудаизм, благо, что исторические корни этому благоприятствовали.

В общем, разошлись глубоко за полночь, а на следующее утро встали с головной болью, ломотой в костях и полным нежеланием что-либо делать. Посмотрев в узкое окошко на серое небо, антиквар мучительно зевнул и решил твердо: нужно срочно заканчивать с этим делать и со спокойной совестью возвращаться домой. Чтобы он еще когда-нибудь ввязался в подобную авантюру – да ни в жизнь!

Таким образом, как говориться – раньше сядешь, раньше выйдешь – Давыдович с видимыми усилиями оделся, выпил несколько кружек крепкого чаю, почитал газету – «За украденные экспонаты объявлено вознаграждение…» – и решительно зашагал с монастырского двора к каморке странноватого отшельника.

На этот раз он постучался уже более решительно – он заплатил за свое право присутствовать здесь – и, не дождавшись ответа, прошел внутрь. Внутри было нереально тихо. Давыдович испугался, не спит ли еще архивариус и не наделает ли он скандала столь ранним визитом. Потом вспомнил, что сам встал не очень-то рано, а поэтому на этот счет беспокоиться нечего. Антиквар пошел по коридору, как можно сильнее громыхая своими ботинками, чтобы, в случае чего, старик успел подхватится с постели и напялить свою дурацкую сутану.

Антиквар вошел в комнату, в которой вчера состоялась аудиенция, и нашел ее пустой. Посидев там немного, Давыдович решил, что если немедленно не предпримет что-нибудь, он умрет с похмелья прямо здесь, не успев даже отведать пива перед кончиной. Он встал и пошел совершать акт вандализма – искать старика по немногочисленным комнатам этого странного дома.

Комнат было действительно немного, и все они оказались более или менее мебелированными, но абсолютно необитаемыми.

Мало того, не обитали здесь уже довольно давно, судя по девственно-пушистому слою пыли, ровным слоем покрывавшей все сколько-нибудь горизонтальные поверхности. Этот факт антиквара немало озадачил и, сообразив, что его поиски ни к чему не приведут, он остановился посреди коридора и задумался.

Что-то подсказывало его природному, усугубленному наследственностью, чутью, что его обманули – подло, нагло и совершенно очевидно. Мало было беды, что он попал при этом на деньги, он еще попал на чужие деньги, да еще и важного ответственного задания не выполнил ни в малейшей мере.

Озверевший от осознания совершенной по отношению к нему непростительной подлости, Давыдович нервически засмеялся и пошел обратно в уже знакомую ему комнату. Там он стал рыться в разнообразных бумагах, расположенных в живописном беспорядке повсюду, но ничего стоящего и сколько-нибудь похожего на искомые документы не обнаружил. Это было только последней попыткой утопающего вытащить себя из болота за волосы – все было бесполезно. Совершенно потеряв голову от бешенства, Давыдович ломанулся к выходу и полетел на пол, споткнувшись о что-то твердое. Он выругался, поднялся, собираясь отвесить этому «что-то» хорошего пинка, но вовремя остановился. На полу лежал мешок, который архивариус выронив в тот самый момент, когда Давыдович так невежливо ввалился вчера в эту комнату. Судя по всему, исчезновение архивариуса происходило при самых таинственных обстоятельствах и наводило на мысль о поспешном бегстве или похищении. Дело становилось все более загадочным и запущенным, и от этого антиквару нравилось все меньше.

Все же он решился посмотреть на содержимое мешка, раз уж оказался подле него. Может быть в нем и содержался ключ к этой тайне.

Осторожно дергая за завязки и замирая при каждом шорохе и стуке ветки в окно, Давыдович стал развязывать мешок, немея от ожидания чего-то чудесного. И чудесное произошло, приведя антиквара в совершеннейшее смятение: под грубой дерюгой, когда она была раскрыта, заблестели драгоценным светом предметы, цену которым антиквар прекрасно знал.

ГЛАВА 18. А ПОУТРУ ОНИ ПРОСНУЛИСЬ

Очнувшись, Дуболомов сперва удивился, а потом обрадовался. Удивился он тому факту, что ему холодно, а обрадовался тому, что не обнаружил рядом с собой присутствия той ужасной девицы с гнилыми зубами, чьим навязчивым обликом были полны ночные сновидения. Это, по крайней мере, обнадеживало. Дуболомов, повинуясь своей давней привычке, сладко потянулся, растопырив в стороны свои длинные руки и ноги, Вслед за этим послышался глухой стук: что-то тяжелое брякнулось на пол и издало тяжкий стон.

Дуболомов с удивлением и трудом разлепил сонные глаза и посмотрел в направлении, откуда доносились чертыхания и злое сопение. То, что он там увидел в немалой степени позабавило его и развеселило. Дуболомов не мог удержаться от сардонического хохота, даже не смотря на страшную головную боль, которая неожиданным образом настойчиво давала о себе знать: на полу в позе «зю» скрючился его напарник, облаченный только в ситцевые трусы до колен. Судя по его телодвижениям, Костик делал неимоверные попытки подняться на ноги, но выглядело это так, будто он исполняет какой-то странный ритуальный танец, адресованный духам подземелья.

– Смеешься, аспид? – сипя, как прорванный баян, поинтересовался Костик. – Смейся, смейся… Хорошо смеется тот, кто смеется, как лошадь.

Задумавшись на мгновение над скрытым смыслом своих же слов, Костик перестал раскачиваться на полусогнутых руках и тем дал возможность Дуболомову сконцентрироваться на более сложных мыслях и ощущениях.

– Слушай, а где это мы? – спросил он, начиная подозревать, что окружающий его интерьер ему, безусловно, не знаком.

Помещение, в котором было встречено это утро, было обставленно в духе русского минимализма. Кто-то утверждает, что этот стиль был присущ и более ранним культурам зарубежья, но это далеко не так. Такое тонкое понимание выразительности бетона, темно-зеленой краски и отслаивающейся сырой штукатурки трудно заметить где-либо еще, кроме как в административно-бытовой архитектуре современного русского города.

Впрочем, убогость интерьера дополнялась характерными деталями, которые ненавязчиво свидетельствовали о том, что это помещение принадлежит фонду мест, не столь отдаленных, а именно: решетчатое оформление окон, спец-модель лежанки – откидная, типа «нары», и прочие неуловимые признаки очень характерного места.

– Слышь, Кость, а че это? – приподнявшись на локтях спросил Дуболомов. – Это что – тюряга? А как мы тут?

Костик оставил попытки подняться и подчинился закону всемирного тяготения – он плюхнулся своим толстым носом в грязный пол и пробормотал:

– Я сам фигею.

Дуболомов тупо посмотрел на похожего на цыпленка табака товарища и понял, что думать в данном случае придется опять ему самому. И простой человеческий опыт ему подсказывал, что причинно-следственная связь – то же, что и последовательность происходящего. В настоящем не было ровным счетом ничего понятного, следовательно, приходилось отправляться в прошлое.

– Костик, а где мы вчера были? – с возрастающим ужасом поинтересовался Дуболомов.

В ответ ему раздалось такое беспомощное мычание, что стало ясно – то, что было вчера, до сих пор отдавалась в его голове болью. Дуболомов покачал своей головой и почувствовал, как в ней перекатывается раскаленный шар, вызывающий приступы тошноты и позывы покончить жизнь самоубийством – все явные признаки тяжелого похмелья.

Постепенно в голове появился оторванный от чего-то целого кусок воспоминания: торчащие из какой-то емкости ноги в синих полосатых носках.

– Кость, а у нас вчера не выходной, случайно был?

Напарник промычал утвердительно.

Это известие все объясняло: ни одного выходного не проходило без каких-нибудь приключений с непоправимыми последствиями. Но настолько непоправимыми последствия были впервые: обычно у Дуболомова «автопилот» срабатывал на квартиру своей подружки, с которой он потом до следующих выходных не мог помириться. В данном случае все вышло немного не так, а насколько «немного» – это и следовало выяснить путем логических умозаключений. Так как ни на нем, ни на напарнике не было одежды, а в комнате – то есть, в камере – было чудовищно холодно, то по всему выходило, что это – вытрезвитель. Значит, ни вещей, ни денег и, что самое печальное, ни оружия теперь было не видать, как своих ушей. К тому же, за такие проделки могли и из фирмы попереть в два счета, а это грозило испортить жизнь каждому из них, причем кардинально.

– Кость, что ж теперь будет-то?

Костик сокрушенно вздохнул и смочил слюной пол.

На размышления о загубленной жизни оставалось, по-видимому очень много времени: в коридоре царила тишина и, судя по всему, никто к судьбам гангстеров живого интереса не проявлял, хотя и могли бы.

Но только Дуболомов решил, что утро вечера мудренее и в его власти сделать себе вечер, примостившись на нарах поудобнее и предавшись объятиям Морфея, как внезапно стало ясно, что в тюрьме они не одиноки. Откуда-то издалека донеслось мерное топанье сапог и хозяйское позвякивание ключей.

Напарники замерли, а Костик даже попытался повернуть голову, после чего его вырвало. Дуболомов совершенно не обратил на это никакого внимания, потому что позвякивание превратилось в железное громыхание и стало ясно: у них через минуту будут гости. Подготовиться и встретить их достойно совершенно не оставалось времени – временное жилище было безнадежно испорченно, и с этим уже ничего поделать было нельзя. Можно было предположить, что, вполне вероятно, их будут долго и мучительно бить, но опыт говорил о том, что это не будет продолжаться бесконечно, а потому все это, в сущности пустяки.

Тем не менее, Дуболомов попытался – не без определенного успеха – сесть на нарах и придать своему лицу хоть сколько-нибудь осмысленное выражение – если можно было говорить в связи с этим лицом хоть о каком-то смысле. Тут же дверь с тривиальным скрежетом отворилась, и на пороге возник вполне логично ожидаемый милиционер и совершенно неожидаемый господин в хорошем костюме.

Дуболомов посмотрел на него с нескрываемым интересом, предполагая, что появление столь официального лица их судьбу изменит кардинально. Не ясно только было, в какую сторону.

Впрочем, тугоумие Дуболомова не позволило поразмыслить на эту тему как следует – он просто не успел.

– Ай-я-яй, – слащаво улыбаясь проговорил господин, обращаясь к милиционеру и заговорщицки подмигивая Дуболомову. – Как же можно – в таких условиях содержать людей? Видите, человеку плохо, он болен, а вы?

Эта обличительная речь была произнесена неожиданно любезным тоном, так что страж правопорядка совершенно не понял смысла сказанного и испуганно заморгал глазами.

– Уберите это, – брезгливо показал носком начищенного ботинка господин на аморфную лужицу, возле которой так сладко примостился Костик.

Милиционер растерянно захлопал глазами, совершенно уже не понимая, что на самом деле происходит. Ему, сержанту милиции сказали сделать – что??? От скрежета его мозгов у окружающих мороз бежал по коже. Милиционер от неспособности решиться и выбрать способ дальнейшего действования: то ли морду кому набить, то ли начальству нажаловаться, застопорился насовсем и замер в углу камеры, позволив всем остальным присутствующим спокойно поговорить об общих делах.

А общих дел, как ни странно, у всех троих оказалось предостаточно.

– Итак, друзья мои, я к вам пришел от имени и по поручению. Хватит отслеживать ваши задницы на этом курорте – пора бы вспомнить о своем задании – люди уже волнуются.

– Ты кто? – с трудом фокусируя зрение спросил у посетителя Дуболомов, подозревая, что этот тип тут не спроста.

– Я – Мерлушкин, новый референт вашего босса.

– То-то я и смотрю рожа мне твоя незнакома, – задумчиво констатировал Дуболомов, а Костик начал храпеть. – А что, шеф сменил ориентацию или Ксеня ему больше не дает?

– Не понял? – вежливо удивился Мерлушкин на всякий случай просматривая свои вспомогательные записи.

– Да не, ничего, – добродушно ответил Дуболомов, радуясь тому факту, что хоть кто-то кроме него ничего не понимает.

Референт пожал плечами и решил не обращать внимания – он в дела семьи предпочитал не вмешиваться.

– Итак, к делу. Я думаю, что вы здесь пробыли достаточно давно и вам пора бы проявить ответственность перед отцом, – в голосе Мерлушкина появились нравоучительные нотки.

Дуболомов пожал плечами, предоставляя референту самому судить о том, что им должно.

– Как я понимаю, – продолжал тот, деловито копаясь в портфельчике. – Вам было дано задание. Так?

Дуболомов посмотрел на референта, пытаясь вспомнить, что и когда было им дано, но опять не успел дойти до конца своей мысли.

– Так вот, – продолжил Мерлушкин, все более воодушевляясь от наличия в его распоряжении хорошо составленных им же самим бумаг. – Еще мне известно, что вы с этим заданием не справились, так?

Дуболомов начинал что-то припоминать.

– В связи с этим решено вам облегчить задачу и дать кое-какие наводящие сведения. Вот здесь, в этой папке, – гордость собой уже переполнила Мерлушкина и заструилась через его покрасневшие уши прямо в воздух, – содержатся все необходимые материалы по вашему делу. Ознакомьтесь, если вы в состоянии.

Признаться, что он не в состоянии, было бы честно, но было невозможно. Дуболомов принял не особо толстую, но весьма презентабельную папку, которая содержала сплошь отпечатанные на глянцевой бумаге документы и несколько фотографий, вставленных в прозрачные кармашки и снабженные аккуратными пояснительными надписями. Это было просто произведение делопроизводительного искусства, и это понял даже неотесанный Дуболомов.

– Хорошая работа, – вежливо сказал он и постарался углубиться в смысл представленных документов.

Мерлушкин засветился счастьем и замер, польщенный. Дуболомов между тем разглядывал фотографии, обнаружив, что читать на данный момент он просто разучился. Признаваться в этом он тоже не собирался – мало ли что. На фотографиях, расположенных в порядке нумерации, были изображены сперва какие-то незнакомые люди, которые изо всех сил старались обратить внимание зрителя на что-то, расположенное за кадром.

После этого – борьба кого-то с кем-то, причем наметанный глаз профессионального гангстера весьма скоро обнаружил, что борьба была неравной. После этого была фотография ключей крупным планом, потом – крупный же план какого-то, судя по неестественному цвету кожи, трупа, потом – разнообразнейшие приключения персонажа, чей облик Дуболомову показался неуловимо знакомым.

– Я вижу, что вы уже разобрались с этим делом и можно заняться не улаженными формальностями, – оживился Мерлушкин, заметив, что Дуболомов слюнит свои грязные пальцы перед тем, как перелистнуть страницу.

– Мне кажется, что вам не стоит думать о том, как отсюда выбраться. Ваши вещи лежат на стуле за дверью – вы полностью свободны и можете приступать к выполнению вашего задания.

Мерлушкин уцепился за край папки и стал тащить ее на себя. Дуболомов же инстинктивно сжал пальцы с такой силой, что у него побелели костяшки.

– Отдайте, – побледнев сильнее костяшек Дуболомова робко попросил референт, сглатывая ком, внезапно образовавшийся в горле.

– Странный ты парень, – прогнусавил вдруг очнувшийся Костик. – Как это мы, по-твоему, будем задание выполнять без четких указаний? Ты это, брат брось. Хозяин нам это передал? Вот наше оно и есть.

С неожиданной ловкостью Костик перевернулся и сел, смотря на гостя страшными опухшими глазами.

– Выручил нас, мальчик?

Мерлушкин ошарашенно закивал головой, понимая теперь, почему этих двоих сыновей Папа зовет самыми злыми.

– Ну, и спасибо тебе, – подытожил Костик, который от своего недомогания стал зол, как раненый черт. – А теперь – топай помаленьку, сами разберемся.

Мерлушкин, впав в полуобморочное состояние разжал пальцы и, испытав приступ помрачения сознания, побрел к выходу из камеры. Все еще не пришедший в себя милиционер проводил его налитыми кровью глазами и шевельнулся.

– Что, браток, ходить можешь? – заботливо спросил Дуболомов, глядя, как Костик снова медленно никнет под тяжестью пережитого прошлой ночью.

– Если постараться, то, наверное, могу, – замогильным голосом отозвался Костик и стал по одной притягивать к себе свои нижние конечности.

Помогая друг и другу и торопясь, насколько это было возможно, друзья поспешили к выходу, где, вместо свободы, их ожидал ехидно улыбающийся следователь, лицо которого их преследовало в страшных снах.

– Что, парни, – еще шире улыбнулся он. – Почаще грешите и вызывайте патруль из нашего отделения. Вы сейчас у меня – основная статья доходов. От имени всего отделения объявляю вам благодарность.

Следователь козырнул и широким жестом указал на лежащие аккуратной горкой вещи. Поверх каждой кучки красовался револьвер в кобуре.

Напарники с величайшим облегчением вздохнули.

* * *

Валик проснулся первым и почувствовал себя как-то не очень удобно. Однако, он находился в своей комнате, которая ничуть не изменилась с того раза, как он ее видел. В голове царил какой-то сумбур и постоянно крутились куски каких-то то ли воспоминаний, то ли снов, чье содержание приводило в ужас своей неправдоподобностью. Рядом на полу сочно храпел Лелик и на минуту Валентину показалось, что он и не покидал никогда эту комнату, а все, что всплывало в его перегруженной памяти, казалось просто очередным «трипом» совершенно естественного наркотического происхождения. Присутствие рядом закадычного друга это только подтверждало.

«И чего это такого мы вчера наглотались?» – трогая тяжелую голову подумал Валик и, в который раз, поклялся себе завязать совсем.

Тут проснулся Лелик и по его лицу было видно, что он испытывает совершенно те же самые чувства.

– Что брат, плохо тебе? – поинтересовался Валик.

– Ох-х! – вместо ответа протянул Лелик, которого колбасило ничуть не меньше, чем Валентина, если не больше.

– Меня так перло – целую жизнь прожил. Прикинь, мы с тобой в такие переделки встряли!

– Меня тоже так же глюкало, прикинь, – подал голос Лелик.

– Это только подтверждает мою теорию, что глюк основан на качестве исходного сырья. Если куст конопли вырастет на куче навоза, то и гнать ты будешь только про говно. А если лаборант, синтезируя лизергиновую кислоту перечитает детективов, будут мерещиться одни только бандиты кругом. Интересен смысл видения про ключ. К чему бы это? Может, Фрейд?

– Ох-х, – высказал свое мнение Лелик.

– Я думаю, продолжал Валик, что необходимо для поднятия настроение слегонца догнаться.

Он с трудом поднялся на ноги и замер с открытым ртом.

Лелик проследил за направлением его остекленевшего взгляда и тоже превратился в соляной столб: дальняя стена представляла собой забавное зрелище, будучи обклеенной сплошняком разноцветными марками.

– Ы…ы…ы, – показывал на нее пальцем Лелик.

Валентин проявил большее хладнокровие – он только сделал судорожное глотательное движение и произнес:

– Я не думаю, что нас по-прежнему прет. Поэтому рискую предположить, что все это было на самом деле.

Он что-то припомнил и полез за пазуху. Там на стальной цепочке висели два ключа – один большой, другой – поменьше, и тоненько позвякивали.

– Видал Феню? – спросил он у товарища, глаза которого были совершено безумны в этот момент.

– Напоминаю, что в самом конце нас убили, – еще более накалил обстановку Валентин.

– А может, это глюк какой циклический? – предположил Лелик, который больше ничего не смог бы предположить.

– Не похоже, – ответил Валик, отковыривая марку от стены. – Слишком все банальное и правдоподобное. О, смотри!

Валик показал Лелику крохотное отверстие на шее.

– У тебя – такое же.

Друзья сели и загрустили. После тягучей паузы Валик сказал:

– Предлагаю не раздумывать о том, что было, почему и какие имеет последствия. Предлагаю лучше подумать о том, что мы дальше будем делать. Похоже, мы все-таки попали в переделку, но теперь вопрос в том, найдет ли нас мафия или мы найдем нужные нам замки, и что произойдет скорее.

– А по-моему вопрос в том, какого черта мы делаем у тебя дома, – вставил свое веское слово Лелик.

– Это не главное. Главное в том, куда мы будем двигаться дальше.

– Согласен, – сказал Лелик. – Предлагаю двинуть по сто и куда-нибудь уже двинуться.

Двинули по сто, потом еще по сто, а потом вдруг дверь распахнулась и на пороге появилась крепкая наголо стриженная девица.

– Привет, – сказал девица. – А где Женя?

Лелик при ее появлении с криком забился под кровать.

* * *

Давыдович сомневался недолго. В душе он никогда не был авантюристом, да и жажда наживы у него была развита для нашего времени недостаточно сильно. Поэтому, увидев воочию то, что стало в последнее время предметом пристального внимания прессы, он сделал свой выбор в пользу искусства и справедливости. Он гордо шагал по направлению к монастырю, чтобы сообщить настоятелю сенсационную новость, которой было бы неплохо пополнить его коллекцию околоцерковных сплетен, и только на половине пути Давыдовичу пришла в голову мысль, что подозрительный настоятель мог и сам принимать живейшее участие в этом деле – с него, прохиндея, станется.

Именно поэтому антиквар, поежившись от предчувствия нового приключения, решительно свернул в лесок и зашагал по протоптанной кем-то тропинке прочь от монастыря – у него были новые сведения, что отсюда можно добраться до Москвы на электричке.

Это было проделано с успехом и большим пафосом. Когда Давыдович выходил на перрон московского вокзала, он даже был немного разочарован, что появление его персоны на этом вокзале не было встречено широким общественным резонансом. Даже какая-то хамоватая парочка чуть не сшибла его с ног, ломясь за каким-то поездом.

Давыдович выругался, закинул мешок на плечо и пошел ловить такси – ситуация этому благоприятствовала. С помпой он доехал до музея краеведения, директор которого, возвратясь из длительной командировки, страдал от черной депрессии по поводу своих неудач и неудач своего культурного заведения.

У него срывалась запланированная поездка с экспозицией по городам и весям, о которой он договорился уже с музейным ведомством и даже выхлопотал загранпаспорт для себя и для всей своей семьи. Это был его последний шанс вывезти своих отпрысков куда-нибудь «за кордон» – они уже ему плешь проели, а зарплата директора музея была не так велика, как того хотелось бы его жене.

По этому поводу уважаемый директор был в легком опьянении и тяжелом отходняке постоянно. Именно в момент перехода из одного состояния в другое и застал его торжествующий Давыдович, и даже сердобольная секретарша не смогла отбить напористое вторжение воодушевленного своей миссией антиквара.

Мягко, но настойчиво отстранив секретаршу, Давыдович чуть ли не с ноги открыл дверь и прошел, ступая, точно капрал на параде, прошел ровно на середину комнаты и представился:

– Михаил Давыдович.

Директор конвульсивно вздрогнул и уронил пластиковый стаканчик, из которого растеклось что-то бурое. Начальствующий неудачник накинул на свой позор какие-то бумаги и попытался сделать деловое лицо. При этом у него получилось нечто совершенно несуразное: верхняя половина лица уже перестроилась на нужный лад, а нижняя, в лице, если так можно выразиться, нижней челюсти, еще не успела. Впрочем, Давыдовичу было не до того, он был распираем чувствами и не замечал вокруг ничего, подобно той самой драчливой птице. Он выпятил грудь, закатил глаза и громогласно произнес:

– Я к вам, господин директор, по делу. Надеюсь, вы не откажетесь взглянуть на то, что я могу предоставить вашему вниманию.

И, словно иллюзионист, широким жестом закинул грязный мешок на стол и обвел его ладонью – мол, посмотрите, как вам это нравится?

Директор с выражением метафизической усталости на лице посмотрел на мешок, потом на Давыдовича и бесцветным голосом спросил:

– Что у вас там? Кролики?

– Какие кролики? – искренне удивился антиквар и в свою очередь посмотрел на директора.

Повисла пауза, которую прервал Давыдович, решивший начать действовать, пока его отсюда не выставили. Деловито развязав мешок, он выставил перед постепенно трезвеющим Висаулием Викторовичем последовательно все пять добытых им экспонатов.

– Боже мой! – вскричал оживившийся вдруг директор. – Да это же полный комплект печатей Дегтярева!!! Где вы их взяли? Они же по очереди пропали со всех экспозиций. Какие-то были проданы, какие-то – поворованы… Ну, вы читали в газетах.

– Обнаружил, по всей видимости, у того, кто их украл.

– Где этот негодяй? – раздувая ноздри и потрясая волосатыми кулаками взревел директор.

– Скрылся в неизвестном направлении в страшной спешке и не успел прихватить с собой награбленное. Оно чисто случайно попало мне в руки. И правильно сделало – я, в отличие от некоторых, не бандит и понимаю роль искусства в жизни общества, как и его бедственное положение на данный момент…

Директор его уже не слушал: он со слезами на глазах трогал, рассматривал, гладил вернувшиеся к нему любимые предметы русского ювелирного искусства, пришептывая что-то очень сентиментальное. Он так растрогался, что стал обнимать совершенно незнакомого человека с жаром и страстью такого рода, что можно было усомниться за собственную безопасность.

– Дорогой вы мой! Вы же просто наш спаситель! Вы вернули нашему музею лицо! Вам полагается вознаграждение! Пойдемте, пойдемте к казначею!

Давыдович, залившийся краской удовольствия, дал себя увести к казначею, где разыгралась отвратительная сцена человеческой алчности. К счастью для Давыдовича, только один из присутствующих здесь работников музея знал истинную цену деньгам, и, к еще большему счастью, он занимал должность подчиненную. Поэтому вознаграждение за возвращенные музею ценности с лихвой перекрывало все материальные и моральные лишения, перенесенные Давыдовичем в этом странном приключении.

Мало того: директор, для которого деньги были еще не самым главным в жизни, переносил это странное свое качество и на других людей. Отсыпав щедрою рукою в карман осоловевшего от такого счастья Давыдовича «звонкой монеты», директор посчитал себя еще больше ему обязанным.

– Голубчик вы мой дорогой! Не могу я с вами расстаться после всего, что вы для меня сделали. Знаете что? Вы, я вижу, человек образованный и честный. А идемте-ка к нам, дорогуша, в художественные консультанты. Зарплата приличная и загранкомандировки мы вам гарантируем периодически – у нас связи со музеями всего мира. Да что это я? Мы же с вами теперь поедем в тур по городам Европы с выставками в культурных столицах Старого света! Соглашайтесь!

Мир перед глазами экс-антиквара перевернулся и встал с ног на голову. Все, что случилось за последние полчаса было тем самым случаем, который имеет место лишь раз в жизни, причем в жизни не каждого человека: это был тот самый исторический момент, когда разносчик мороженного становится миллионером, а второсортная певичка – гранд-дамой Голливуда. Давыдович торопливо затряс головой, опасаясь, что директора занесет, и он передумает.

ГЛАВА 19. ЯВЛЕНИЕ ГЕРОЯ

Женя застряла. Никогда ранее ей не было знакомо состояние какого-то ступора и полного непонимания происходящего.

Она сидела на этой скамейке в зале ожидания, холодном и грязном, смотрела на бесконечные людские потоки, в которых не было ни одного знакомого лица, и постепенно погружалась в какое-то тупое оцепенение. Сперва у нее отнялся головной мозг, потом – спинной, и, в конце концов, прекратили свою жизнедеятельность все внутренние органы и отекли конечности.

Она сидела на лавке, обнявшись со своим рюкзаком, и больше всего на свете была похожа на восковую куклу из Британского музея.

Ей самой было не вполне ясны причины такого явления, да она в тот момент о них и не думала. Можно было объяснить это все влиянием магнетизма людских масс, которого раньше Женя никогда не ощущала на себе, а потому поддалась ему так быстро и легко. Странным было, что она не села вместе со всеми на какой-нибудь уж очень популярный поезд и не отправилась, куда глаза глядят, что, впрочем, не противоречило ее планам.

Наконец, наступила ночь и мельтешение постепенно стихло. Зато теперь со всех сторон доносился различной силы и тембра храп. В голове Жени постепенно стало проясняться, но не настолько, чтобы понять, что происходит. Тут чрез ее вытянутые ноги кто-то споткнулся и она вышла из анабиоза:

– Куда прешь, козел? – зло сказала она исподлобья посмотрела на на виновника ее пробуждения.

Это был молодой человек, чья наружность явно говорила о том, что в табеле о рангах среди своих сверстников он находится в касте «неприкасаемых», а, если говорить языком более современным, он попросту лох. Об этом говорило все в его наружности – и широкое лицо, и оттопыренные уши и совершенно маленькие глазки с короткими тупыми ресницами, и губастый рот, и какая-то мешковатая одежда. Но более всего убивала его манера смотреть на собеседника во все глаза и глупо улыбаться во весь рот.

– Извини, – смущенно склонив голову на бок сказал он.

Женя что-то фыркнула и прикрыла глаза в знак того, что ей больше не о чем говорить со столь недостойным ее внимания объектом. Парень же так, видимо, не считал, а потому плюхнулся рядом на скамейку и проникновенно спросил:

– Слушай, а ты куда едешь?

Звук этого голоса выводил Женю из себя: как будто из какой-то бочки разносились звуки испорченного магнитофона.

– В Казантип. Навестить любимую атомную станцию.

– Здорово, – заявил парень. – А я – в Болгарию. Виноград собирать.

Женя даже глаза открыла от подобной глупости.

– Ты че, гонишь? Какой тебе там виноград зимой?

Тут ей на ум пришло, что она просто беседует с каким-то приезжим дурачком или наркоманом, который может быть и опасен. Женя присмотрелась повнимательнее к своему навязчивому соседу. Да нет, вроде глаза не мутные и не красные. Ясные такие наивные зенки, как у деревенского ПТУшника. Женя снова отвернулась, решив, что это очередной запущенный случай идиота обыкновенного, а она насмотрелась на них столько, что этот просто не стоит никакого внимания – мелковат.

– Поехали со мной, – продолжал парень. – Там хорошо.

Тепло.

– Я и здесь не мерзну, – ехидно отозвалась Женя.

– А я тебе вот что скажу. Если ты хочешь избавиться от своего сплина, то лучшего способа, как сгонять за кордон ты просто не найдешь. Хочешь пирога?

Не дождавшись ответа от Жени, которая по-прежнему усиленно делала вид, что она спит, парень начал шуршать пакетом. Когда шуршание закончилось, до Жениных ноздрей донесся такой аромат, какого на не ощущала никогда в жизни. Рот ее моментально наполнился слюной, а голова, как радар на ракету, повернулась в сторону, откуда доносился дразнящий запах.

Женя только сейчас осознала, что ничего не ела около суток. Ничего нельзя было поделать – приходилось брать еду из рук неприятного ей во всех отношениях человека.

– Пирог? – решила сперва понабивать себе цену Женя.

– Где взял? У вокзальных теток купил? С собачачьим мясом?

– Не, зачем? Бабушка испекла, с луком и с яйцом.

– Лук? Фу, какая гадость! – челюсти Жени непроизвольно задвигались, автоматически реагируя на нужный раздражитель.

– А ты ела когда-нибудь? – чуть обиженно поинтересовался парень.

– Не-а.

– А ты попробуй, – и румяный бок пирога очутился так близко от Жениного лица, что ничего не оставалось, как раскрыть рот и откусить порядочный кусок.

Прожевав, Женя поняла: теперь она будет питаться исключительно пирогами с луком и яйцом.

– У тебя еще много есть? – осторожно разведала она кредитоспособность нового знакомого.

– Да нормально, – снова широко улыбаясь ответил он.

– Меня, кстати, Илья зовут.

– Илья? Странное имя. Ты иностранец, что ли?

– Да не, это русское имя, только очень старое.

– А, ну да, – согласилась Женя припомнив, что в последнее время называть детей всякими экзотическими именами стало очень модно.

– А тебя как звать? – не отставал Илья.

– Джин, – неохотно ответила Женя.

– Это по-русски как?

– Женя.

Илья промычал что-то вроде «и мне приятно» и продолжал обрабатывать Женю с полным знанием своего дела.

– Решайся! – с жаром проповедовал Илья. – На что похожа твоя нынешняя жизнь? Так, детские игрушки. А жизнь должна быть – вечной борьбой не на жизнь, а на смерть…

– Зачем? – вытирая жир с подбородка поинтересовалась Женя.

На этот вопрос у Ильи не было определенного ответа. Он посмотрел куда-то вдаль и сказал:

– Потому что надо.

Женя пожала плечами, дожевала последний кусок пирога и ответила:

– А по-моему все, что тебе действительно надо – это поехать в свой Урюпинск – или что там – и поискать какого-нибудь подходящего психиатра, охотно вправляющего мозги таким придуркам как ты.

Она бросила на Илью еще один презрительный взгляд и собралась было уходить.

– А ты была на Ибице? – бросил ей вслед наугад Илья.

Услышав магическое название Женя остановилась, как вкопанная. Никто на свете, даже скептическая Жени, не могла без трепета душевного слышать это модное название. Остров был культовым – на нем не только лежали кучи загорающего мяса, на нем оттяжно тусовались ВСЕ СКОЛЬКО-НИБУДЬ СТИЛЬНЫЕ ЛЮДИ.

Женя ну очень сильно хотела стать такой же стильной – в поисках собственного стиля прошла вся ее недолгая жизнь.

Она вошла в неписанные анналы местной истории, как девушка, первая проколовшая себе язык – она сделала это в возрасте трех лет. Но возрастающая популяризация модных достижений сводила на нет все ее усилия: вскоре поголовно все московское население было увешено серьгами по всем, даже самым неожиданным частям тела.

Женя не сдавалась. Она решила пойти в своем нон-конформизме до самого конца, совершив такое, что ее обществом было расценено не иначе, как пощечина. Женя – даже страшно об этом подумать! – наотрез отказалась пользоваться услугами каких бы то ни было электронных средств связи. То есть, как это ни странно, коренная москвичка не имела не то что бы «аси» или «мыла» в «инете», и не то чтобы телефона последней модели. У нее не было даже элементарного пейджера.

Этот факт не только шокировал окружающих. Он их просто сбивал с ног. Снежана Игоревна, тщетно пытавшаяся тайком засунуть Жене хоть плохонький мобильничек в рюкзак дочери, ежевечерне пила валерянку, обнаружив, что Женечка выбросила телефон или пейджер при первых же попытках несчастного устройства произвести хотя бы какой-нибудь звук. Женю пытались даже лечить у психиатра, но тот сказал, что такая реакция совершенно нормальна, чем лишил себя какой-либо клиентуры.

Однако, при всех трудностях социальной адаптации в этом случае, как ни странно, нашелся один плюс: никто никогда не мог побеспокоить Женю, если она сам того не хотела. Она могла пропадать где угодно, с кем угодно и сколько угодно – родители и преподаватели никогда не могли ее обнаружить и пресечь. Этому факту немало дивился Женин сообразительный брат, которого папины головорезы извлекали бывало с самого дна городской ночной жизни, и он никак не мог сообразить, как им это удалось.

И так у Жени было во всем.

А потом еще этот гнусный папа, чье существование отравляло ей всю жизнь и было причиной ее непреходящей депрессии, отказался купить ей путевку на Ибицу в тот момент, когда об этом чудесном местечке только-только начинали говорить. В прошлом году папа вдруг вспомнил о ее желании и подарил дочери злополучную путевку и совершенно не понял юмора, когда его золотце подарила билет на самолет какому-то уроду, встреченному ею на улице.

Когда он поинтересовался, отвечает ли она за свой поступок, Женя сказал, что более глупого вопроса она в жизни не слышала и выпрыгнула из машины. Она не покалечилась: школа рукопашного боя под руководством Маринки не позволило ей совершить подобную глупость. Однако нанесенная ее психике рана была очень глубока и отвратила ее от семейной жизни навсегда.

Теперь же какой-то идиот на каком-то дурацком грязном вокзале спрашивает ее, не бывала ли она на Ибице. Женя медленно повернулась и, сузив зрачки, сквозь зубы процедила:

– Нет, не была. И не собираюсь. Пусть туда ездят всякие идиоты, типа тебя!

– Так вот, – пропустив мимо ушей подчеркнуто агрессивную реплику, совершенно дружелюбно провозгласил Илья. – Я знаю места в сто раз лучшие.

Женины ноги подкосились, она брякнулась на жесткую лавку, совершенно не ощутив ее при этом, и посмотрела на Илью так, словно он был зеленоглазым и широкоплечим гангстером.

– Где? – простонала Женя, подобострастно заглядывая Илье в глаза, словно он занимал ту самую должность, на которую намекало его имя.

– Ну, – стал выделываться, почувствовав коньюнктуру, продуманный парень. – Ты все равно не поедешь со мной – тебе ведь не под силу расстаться с этой клоакой.

Илья пренебрежительно повел рукой в сторону загорающейся огнями Москвы, видневшейся в грязноватое вокзальное окно.

Женино потрясение было чрезвычайным: она впервые видела, чтобы явный провинциал так отзывался о прекрасной и недоступной ему столице нашей Родины. Женя поняла, что перед ней – личность легендарная и героическая, и этого момента истины хватило ей, чтобы раз и навсегда решить для себя, что она последует за ним на край света, потому как он по-настоящему крут. Женя проглотила обильную слюну и спросила:

– А что для этого надо?

Илья неторопливо содрал этикетку с шоколадки «Финт» и лениво спросил:

– Паспорт с собой?

* * *

Валик не стал напрягать голову и задумываться, почему появление этой девицы так испугало его товарища. Он просто принял это, как должное. Он бы сам ее испугался, если бы видел впервые. Но, слава богу, он с ней уже встречался и поэтому более спокойно отнесся к тому, что она так невовремя появилась на пороге его комнаты.

– Мне сказали, что она дома, – продолжала девушка, с интересом поглядывая на трясущийся кроссовок, который торчал из-под кровати.

– Тебе наврали, – хладнокровно заявил Валентин. – Ее здесь нет и не знаю, когда она здесь будет.

– Интересно, – заметила девица. – А когда ты ее в последний раз видел?

Валик подумал с минуту и ответил:

– Сейчас уже и не вспомню. Что-то очень давно. Хотя, меня самого дома давненько не было.

– Ага, – сказала девица и вышла.

Выждав минуту, Валик заглянул под кровать и спросил:

– Лель, ты выбираться оттуда собираешься?

Друг перестал дрыгать пяткой и закорячился наружу. Когда из-под кровати показалась его голова, на ней лица не было.

– Ты чего? – испуганно спросил Валентин.

– А… а… а…

– Что?

Лелик перевел на друга свои вытаращенные глаза и спросил:

– Ты это видел?

– Что – это?

– Ну… – Лелик указал на только закрывшуюся дверь.

– Видел. Да ты не дрейфь. Маринка – девушка хорошая, даром что такая грозная. Не боись, она своих не трогает.

– Какая Маринка? Это мой глюк! – возмутился Лелик.

– Какой еще глюк? Ты о чем? Мы же с тобой уже выяснили, что нас давно уже не прет и все хорошо.

– Ты уверен? – все еще заикаясь переспросил Лелик стал с опаской перемещаться в направлении двери, чтобы убедиться, что глюка и след простыл.

Однако, у него так и не хватило смелости сделать решительный шаг и открыть дверь. Он тяжко вздохнул и повернул обратно.

– Значит, эта девушка – реально существующий персонаж, и ты с ней хорошо знаком? – переспросил он у товарища, который с подозрением разглядывал откуда-то взявшуюся дырку на свитере.

– Ну да, – подтвердил Валик. – Она с моей сестрой спортом занимается.

Лелик был не в силах осознать столь сложный психологический феномен, а потому остановился посредине комнаты и стал потусторонним взглядом рассматривать носки Валентина.

Тот перехватил взгляд и смущенно спрятал ноги под диван, подозревая, что там тоже образовалась дырка, которую он не заметил, и заботливо спросил:

– Ты чего? Флеш-бэкаешь?

Лелик поднял глаза и в них, к удивлению Валентина, совершенно не привыкшему к подобного рода зрелищам, стояли самые настоящие крупные слезы.

– Лелик? – испуганно кинулся к другу Валентин, путаясь в носках. – Лелик, держись, брат, все будет!..

Лелик, как ни странно, держался и даже улыбался так, словно увидел Чуйскую долину в полном цвету.

– Знаешь, Валя, – сказал он. – Иногда людям кажется, что они живут в прагматичном и злом мире, в жутком мире чистогана.

Валентин остановился, как вкопанный, опасаясь, что это странное состояние окажется заразным и перекинется на него: не хватало еще, чтобы и его перестали понимать люди. Лелик между тем продолжал в том же невыносимом тягомотном тоне, который свидетельствовал о глубочайшей депрессии и приступе суицидального синдрома:

– А я знал, – Лелик величественно шмыгнул носом. – Я верил – это случится. И это случилось.

– Что? – еще более перепугался Валентин. – Что случилось? Ты только не молчи, Леля, говори – я с тобой!

Закрыв глаза и втянув воздух ноздрями с громким свистом, Лелик торжественно произнес:

– Знамение.

– Какое знамение? – заинтересовался Лелик, наступая на кнопку записи магнитофона, чтобы увековечить очередной гениальный гон своего друга. Научно это называлось визионерскими откровениями.

– Знамение, говорящее о том, что я встретил человека, предназначенного мне судьбой…

– Чего? – выражение лица Валентина переменилось на противоположное тому, которое уже битых три минуты царило на лице его товарища, то есть – на презрительное.

Лелик поднял на него затуманенные глаза и произнес с крайней экспрессией:

– Ты понимаешь, что эта девушка, эта… Марина… Она мне привиделась еще до того, как ее встретил сегодня у тебя.

И знаешь, в какой ситуации она мне предстала?

Валентин не знал, что и сказать.

– Она меня спасла из склепа. Вывела из темноты буквально. Как это символично! Я блуждал в темноте и вся жизнь моя была ошибкой!

Лелик театральным жестом прикрыл глаза рукой, и только тут Валентин понял, к чему приводит чрезмерное увлечение женскими сериалами. Лелик жил в одной комнате со своей сестрой и вот – дожился.

– Лель, ты брось. Марина – девушка, конечно, видная, но не стоит из-за нее так расстраиваться.

– Да нет же, ты не понимаешь! Весь смысл моей жизни теперь сводится к служению ее интересам…

– Да ладно ты, брось! – горячился Валик. – Если тебе от нее че-то надо, так ты ей прямо скажи – она девица простая и бескомплексная, она поймет.

– Бес… какая?

– Ну, сексуальная, что ли. Пойдем лучше ее догоним и ты ей сам обо всем скажешь.

– Да как-то неудобно…

– Пойдем-пойдем!

Лелик помялся немного, а потом кисло улыбнулся и спросил:

– А она как к старому доброму сунь-вынь относится?

* * *

Женя была девушкой решительной – в особенности, в тех случаях, когда дело касалось чего-то, чего она уж точно хотела. Если что-то было решено, то все – разбейся вдребезги, но вынь и положи. Даже если это стоило непредвиденно большего количества денег, времени и сил, если даже все это было в принципе глупо и сплошняком состояло только из ее капризов – все равно, это должно было произойти в любом случае. В данном случае летели к черту все представления о здравом смысле и все меры предосторожности. Только-только уйдя от «бабушки и дедушки», только что чудом вырвавшись на свежий воздух свободной жизни, Женя рисковала всеми своими завоеваниями и лезла снова в самое пекло – в родимый дом.

Не стоило так же забывать и о том, что она не так уж и давно прикончила – пусть случайно – одного очень молодого человека с очень загадочной историей и нельзя было исключить возможности того, что ее уже разыскивает славная Московская милиция.

Все это было ничего для Жени по сравнению с тем волнующим фактом, что при успешном исходе дела она уже через несколько часов окажется настолько далеко от дома, насколько ей этого хотелось. И что еще лучше – она отправлялась путешествовать способом, который ее подругам и однокашникам даже и во сне не снился, и в те страны, которые они никогда не посещали и вряд ли когда-нибудь посетят. Но это – их трудности. А для нее последней трудностью было стать настолько обыденной и незаметной, чтобы проникнуть в родной дом и не привлечь ничьего внимания. Для подобной яркой личности это было очень и очень сложно.

Женю было решено замаскировать. Чтобы маскировка была максимально эффективной, Женя обратилась за помощью к своему новому спутнику:

– Илья, как ты думаешь, как мне нужно нарядиться, чтобы меня родная мама не узнала?

Илья пристально посмотрел на Женю, прищурился и начал сеанс стилистики и визажа со слов:

– Ну, во-первых, тебе придется снять всю эту дрянь с лица.

– Это не дрянь, – обиделась Женя. – Это пирсинг.

– Без разницы, – поморщился Илья. – А теперь…

Не прошло и получасу, как при помощи нескольких вещиц с ближайшей барахолки и там же приобретенной сомнительной косметики (все вместе обошлось Жене дешевле, чем один обед в закусочной), а так же – опытности в делах житейский Ильи, Женя стала похожа на человека. Причем – на человека определенно неместного и совершенно заурядного.

– Вот теперь тебя можно отправлять хоть к черту на рога – прорвешься! – самодовольно заявил Илья, одергивая на Жене длинную юбку в цветочек.

– Ты думаешь? – засомневалась Женя, с недоверием рассматривая себя в витрину.

Из тонированного стекла витрины, вызывая недоумение у манекенов, смотрело странное существо, которое собой Женя никак не могла назвать. Скорее всего, это было похоже на какой-то карнавальный персонаж или карикатуру в школьной стенгазете: «Женя русский не учила – Женя двойку получила».

Кроме уже упомянутой цветастой юбки на ней была неестественно желтая искусственная шуба со свалянным мехом и ботинки неопределенного фасона, цвета и размера. Все это венчала перемазанная во все цвета косметической радуги и удивленная донельзя Женина физиономия.

– Слушай, а мы не переборщили с помадой? – едва разлепляя губы поинтересовалась Женя.

– Нормально-нормально, – уверил ее Илья, сдерживая смех. – Только вот с твоей модной головой нужно что-то делать…

Он, недолго думая, напялил на нее вязанную шапку и, критично осмотрев с ног до головы, прищелкнул языком:

– Ну, мама тебя точно не узнает. Гони за паспортом.

Только быстро – Львовский через полтора часа.

Женя тяжко вздохнула и, путаясь в юбке, послушно побрела к метро. Вопреки ее опасениям, Женя не была лишена всеобщего внимания. Только внимание это было на этот раз каким-то не таким. Все на нее по-прежнему смотрели, но смотрели как-то на так. Не сильно переживая на этот счет, сохраняя чувство собственного достоинства, Женя добралась до дома.

Походя к подъезду, она увидела стоящую там перламутрово-розовую «тойоту».

– Ого, – сказала Женя. – У нас гости…

Она бодро прошла в подъезд и запорхала по лесенкам.

Порхание было недолгим и было прервано в самом начале широкой грудью, запакованную в камуфляж.

– Куда прешь? – грозно спросил знакомый голос.

– Дядь Леш, домой же! – наивно сказала Женя, попытавшись обойти охранника.

– Какое домой?! – еще более грозно забасил он в ответ. – Твой дом за сотым километром. Иди отсюда, коза пуховая.

Женя открыла рот и уставилась на щетинистый подбородок местного Цербера, будто на нем была написана ее следующая фраза в этом странном диалоге. Фразы там не оказалось и Женя поняла, что говорить не надо – надо действовать. Она сделала обманное движение и попробовала проскочить в образовавшуюся между охранником и стеной небольшую щель. К ее несчастью, дядя Леша был тоже не «Шиком» брит и курсы всяческой борьбы с посторонними, вероятно, прошел на отлично. Совершенно не по собственной воле, Женя описала обратную дугу и быстро-быстро побежала, не разбирая дороги, в обратном направлении, то есть – к выходу. Выход она миновала по инерции еще быстрее и так же активно перебежала двор. На противоположном конце двора ее ждал сюрприз в виде аккуратного мусорного бака, достаточно высокого, чтобы замедлить ее стремительный полет. Женя врезалась в железную стенку со всего размаха и отрикошетила на землю.

Сидя на земле и разглядывая свои расквашенные коленки, Женя проклинала себя за недальновидность и непредусмотрительность. Но кто же мог подумать, что она выглядит так подозрительно, что ее даже в подъезд собственного дома не пускают.

Что делать в сложившейся непростой ситуации, было не ясно. Ее одежда осталась по большей части у Ильи и заменить ее чем-то не было никакого шанса. А до поезда осталось всего ничего – какой-то час.

И тут Женя увидела выходящую из подъезда энергичным и самоуверенным шагом свою подругу и наставницу – несравненную девочку-эмансипе – Марину. У нее и было решено просить помощи. Но Женя к машине не успела приблизиться: Марина грозно зыркнула на нее глазами и заорала:

– Эй, даже и не думай об этом! Машину я сама как-нибудь помою!

Женя ничего не успела возразить, как милая подруга вскочила на сиденье и умчалась вдаль, выпуская клубы ядовитого газа.

– Вот, кошелка! – ругнулась Женя и даже сплюнула как-то некрасиво, выразив тем самым свое полное к подруге презрение. – Феминистка хренова!

И тут же из подъезда, размахивая тонкими руками и неимоверно потея вылетели два раздолбая, в одном из которых к своему ужасу Женя узнала брата, а в другом – его закодычного товарища-наркомана. Деваться было уже некуда, а бежать – поздно. Женя, как завороженная, смотрела на приближающихся к ней раскрасневшихся парней и представляла, что с ней будет, если ее опять кто-то решит толкать или топтать.

Парни же пролетели мимо и скрылись за поворотом.

– Куда это они? – удивилась Женя.

И тут же ее внимание привлекло появление в поле ее зрения человека в сизой форме. Это был участковый, который, как обычно, торопился на место служба. Сперва Женя наблюдала за ним преспокойно, но потом вспомнила, что бывает с лицам подобного ей плана, когда они натыкаются на столичного милиционера. Меньшее, что с ней может произойти – у нее попросят документы и тогда…

Отчаянье придало Жене смелость. Она скинула свою нелепую шубу, заткнула полы юбки за пояс, надвинула шапку на глаза и, буксанув на пороге, с криком ворвалась в подъезд и, не успел милиционер моргнуть, пронеслась мимо него по коридору.

– Сто-ой! – раздалось ей вслед.

– Сам стой! – огрызнулась она и поскакала по лестнице изо всех сил надеясь, что она не сдохнет по дороге на седьмой этаж.

Пять секунд спустя за ней протопали тяжелые сапоги.

– Топай-топай, – бормотала Женя, с трудом тормозя на поворотах. – Все равно я моложе.

Охранник же не был с этим согласен и стал настигать Женя более оригинальным способом – стреляя то и дело из своего табельного пистолета.

Дело резко запахло жареным и, если бы не постоянно петляющие лестничные пролеты, можно было попрощаться с мыслью добраться до квартиры живой и местами невредимой.

«Ну, дела! Бегу домой, рискуя жизнью», – констатировала Женя, поздравляя себя с отметкой «пятый этаж». Тут же стих топот, зато раздалось противное жужжание скоростного лифта.

– Кому-то повезло больше, чем мне, – расстроилась Женя и удвоила прыть – если это было только возможно.

К счастью, лифт поехал куда-то вверх, и когда Евгения оказалась на одной из своих лестничных площадок (их, для несообразительных, было у это квартиры как минимум две), свидетелей не было.

– Лох, – ругнулась Женя в лестничный пролет, открыла дверь своим ключом и проникла в квартиру.

С замиранием сердца она кралась по этому, к счастью, не слишком заселенному коридору, к своей комнате и старалась не пропустить ни одного подозрительного звука.

Самым подозрительным оказывалось то, что звуков вообще не было. Никаких. Женя побродила немного по квартире и поняла: здесь просто никого нет.

– Вот это да! – объявила она своему отражению в зеркале. – Не нужно было ехать, можно было здесь круто отвиснуть.

Задавшись на минуту вопросом, куда это все подевались, Женя не стала ломать над этим голову и принялась за свои дела. Дела закончились благополучно – полной победой над собственным паспортом, который никак не хотел находиться и новой сменой имиджа. Женя поняла, что ходить мол Москве эдакой идиоткой, конечно, весело, но весьма напряженно. Поэтому она умылась, переоделась, запихала за обе щеки по чизбургеру и, кинув прощальный взгляд на любимый мамин телевизор, весело поскакала вниз по лестнице.

Когда она ехала на вокзал, ее вдруг обуяли сомнения.

Слишком уж невероятной была вся эта история с путешественниками-дилетантами и безумными переодеваниями. На минуту у нее даже закралось подозрение, что умноватый провинциальный мальчик решил над ней приколоться и поиздеваться, а шмотки между тем взял себе и того гляди на них разживется – все-таки, штаны из шкурок пони…

Это подозрение буквально переросло в уверенность, когда она не обнаружила Илью на той скамейке, где она его оставила. В полной прострации и без единой надежды на успех Женя побрела на перрон, где, если верить табло, как раз сейчас находился тот самый экспресс мечты, который должен был увезти ее отсюда. Замерев памятником самой себе среди всех этих ящиков, хрящиков, мешков и просто чемоданов, Женя собиралась было у умереть от разочарования, но тут из толпы материализовался Илья и заорал страшным голосом:

– Где тебя носит? Поезд уже отправляется!

Не успела Женя даже осмыслить его слова, как была сдернула с места и вынуждена бежать по всему перрону, сшибая по пути всех тех, что никуда не торопился.

В вагон они вскочили как раз в тот момент, который и был последним.

ГЛАВА 20. НИЧТО НЕ БЫВАЕТ СЛУЧАЙНО

Не успел Вован Натанович проводить свою талантливую во всех отношениях секретаршу в офис, как на пороге, снова элегантный и улыбающийся, возник Саныч с какими-то новостями под мышкой.

– Здравствуй, Ксюша, похлопал он секретаршу по подтянутой попе.

– Доброе утро, Александр Александрович, – невозмутимо ответила Ксюша, натягивая чулок. – Хотите кофе?

– Разумеется, – проводил ее влажным от волнения взглядом юрист-консульт и захлопнул за секретаршей дверь. – Теперь о деле.

Вован Натанович, который по утрам соображал еще медленнее,

чем обычно, долгим взором посмотрел на Саныча и спросил:

– А есть какие-то дела?

– Целая куча, – в качестве доказательства Саныч вывалил на одеяло целую серию бумаг, от вида которых Вована Натановича всего перекосило.

– Что, нельзя было без меня всю эту трахомудию разобрать? – лениво поинтересовался он.

– Это – ваши личные дела и вам придется заниматься ими лично. Я пришел к вам с новостями по поводу ваших планов, касаемых родословной вашей семьи.

Интеллектуальные процессы в голове Вована Натановича пошли быстрее.

– И? – задал он наводящий вопрос.

– Начнем с того, что ваше дело ведется по терм направлениям. Первое – печать, которую выкрали из музея. Это дело было доверенно нашему районному отделу милиции и средства масс-медиа. Второе – необходимый документ, который мог изготовить один человек, по душу которого мы отправили вашего наемного антиквара. Третье – похищенная из вашего дома драгоценность, которую разыскивал ваш частный детектив. Имеются некоторые новости и определенные результаты, которые трудно однозначно оценить.

– Как это? – недопонял, как обычно, Вован Натанович.

– Так это, – отозвался законник, переходя на общедоступный диалект. – Хрен поймешь, что происходит и с каким соусом все это есть. Менты, конечно, облажались – это я вам сразу говорил…

– Ну, говорил, – проворчал босс, обиженно пряча руки под одеяло. – А кто будет делами заниматься? Рук не хватает, чтобы ко всем приложить.

– Тем не менее, – продолжал Саныч, – печать ваша найдена с другими такими же экспонатами…

– Отлично!

– Да, конечно. И найдена знаете кем? Этим безумным антикваром, которого вы послали к архивариусу.

– Молодец, дать ему еще денег.

– Это еще не все. Этот историк, мать его за ногу, оказался принципиальным ученым и сдал всю коллекцию обратно в музей.

– Он что, рамсов хочет?

– Да нет, он просто не знал, на что наткнулся и сколько ему могли бы ему заплатить вы.

Вован Натанович потер ладонью лысину и решил, что он не способен был это предусмотреть и предотвратить, а потому нечего об этом больше думать.

– А архивариус? – со слабой надеждой спросил он.

– А архивариус пропал, как в воду канул, – отрапортовал Саныч.

– Это тебе тоже этот жид сказал?

– И он, и из монастыря ответили, я запрос посылал. Нет старца, будто и не было никогда.

– Еще лучше. И что же дальше?

– Дальше – больше. Я хотел вам предложить снова попробовать отработать вариант с музеем, хотя это и более рискованно при нынешнем раскладе дел – наверняка там охрану усилили.

– Плевать на охрану – скоро мои боевики из загранки вернуться…

– Да, может быть, – терпеливо продолжал юрист, – что музей едет выставляться.

– Чего?

– Ну, выставки будет показательные устраивать по разным городам и странам. Интересующая нас коллекция, кстати, входит в число экспонатов, предназначенных к вывозу.

– И что мы теперь будем делать? Кто-нибудь из наших ценных кадров освободился?

Юрист трагически покачал головой.

– Ну, не самому же мне ехать, скажи?

– Пошлите этих двух, которые вам обходятся дороже всего вашего штата вместе взятого, – съехидничал юрисконсульт.

– Издеваешься, да? – обиделся Вован Натанович.

– Чтобы снова опозориться и засветиться в желтой прессе, только на этот раз – всего мира? Нет уж, фиг. Я лучше куплю себе отделение милиции – пусть побегают. Дешевле обойдется раза в два.

Саныч сочувственно вздохнул и выдал очередную гениальную по своей очевидности идею:

– Есть предложение перепоручить все это вашему частному детективу. Если он может расследовать преступления, должен уметь их и совершать.

– Так он же на задании.

– Будет совмещать. За отдельную плату, разумеется.

– Ладно, попробуем. А где будем этого писаку искать?

Ну, который нам должен ксиву накалякать?

– У меня созрело предложение, – авторитетно заявил Саныч. – Если гора, так сказать, потерялась из виду, значит надо искать другую гору.

– Не понял.

– Не важно. Так вот, предлагаю не забивать голову лишними проблемами и не думать больше об этом – нам своих проблем хватает. Пропал и пропал – может он босиком по снегу до Хабаровска отправился, мало ли что ему в голову пришло – юродивый же. Выход вижу один. Вы помните, что, кроме этого самого пропавшего монашка, есть еще один сановитый господин, только живет он немного подальше.

– Где?

– В Венгрии, осмелюсь напомнить.

– Едем?

– Да, я уже и визу оформил и билеты купил. Только один момент нужно уладить.

– Какой это?

– Нужно вашего детектива по дороге со свалки забрать.

* * *

С детективом случилось то, что обычно случается с людьми его склада, а именно – ему опять не повезло. Неизвестно, как он вообще остался жив в таких невыносимых приключениях. Все его расследование пошло прахом, как только ему навязали такой нетрадиционный метод работы – с собакой. Отказываться было неудобно – все-таки босс.

А потом… О том, что было потом несчастный детектив вспоминал до конца своей жизни, и, вспоминая, он не мог не плакать.

Не успел он покрепче взять агрессивную псину за цепочку, как она, подняв какой-то невообразимый лай, рванула с места и помчалась вдоль улицы, не давая сыщику ни малейшего шанса затормозить. Сперва все шло довольно сносно: собака явно держала след и была уверена, что вот-вот схватит преступника за штаны. Это вселяло в душу детектива неистребимый оптимизм и заставляло его из последних сил перебирать ногами.

Потом все стало гораздо хуже: псина почему-то решила поохотится на крыс в канализации и, не считаясь с мнением на этот счет ее спутника, спрыгнула в канализационный люк и потащила совершенно перепуганного детектива по мрачным переходам. Все ничего, но споткнувшись о какую-то невидимую трубу, сыщик грандиозно шлепнулся на пузо и дальнейшее путешествие продолжил в том неуютном положении, в котором оказывались привязанные к хвосту лошади негодяи в вестернах.

Это детектива поколебало в его обычной стойкости и верности профессиональному долгу, и он чуть не выпустил из рук поводок, решив, что с него такого расследования хватит. Не тут-то было: удавка была, видимо, двусторонняя и сковала собаку и человека до самой смерти (того или другого – не важно).

Пришлось довериться судьбе и судьба оказалась благосклонна – путешествие таким образом продлилось на более получаса – скорость движения без помехи медлительного человека очень возросла. Вскоре этот кошмар кончился и начался другой: труба, в которую свернул знающий свое дело бультерьер, обрывалась прямо в какую-то подозрительного цвета и запаха речушку, которую бультерьер миновал радостно, а детектив – плача и причитая.

Потом галоп переместился в область какой-то свалки, которая оказалась обитаема. Это вызвало у собаки приступ энтузиазма: бультерьер, извиваясь и оглушительно лая, рванул к ближайшему представителю класса неприкасаемых и попытался вцепиться ему в пах. Эта небольшая заминка позволило детективу улучить момент и подняться на ноги.

Когда он с трудом утвердился в вертикальном положении, он увидел с удивлением, что события разворачиваются совершенно неожиданным образом. Вместо того, чтобы валяться и корчится от боли, туземец стоял с ослепительной улыбкой и держал за ошейник как-то подозрительно обмякшего пса.

– Это же надо! – восторженно сказал он. – Обеды теперь с доставкой. Это что, новый сервис? – поинтересовался он у совершенно опешившего детектива. – Типа пиццы по вызову?

Детектив не нашелся, что ответить, а бомж с пониманием покачал головой:

– Я вижу, эта откормленная зверюга вас совсем умотала.

Пойдем, я тебя с товарищами познакомлю. А классную вам униформу придумали – полная конспирация! – восхищенно причмокнул языком убийца бультерьеров, прикоснувшись превратившейся в лохмотья одежде сыщика.

Потом он еще раз встряхнул недавно такого живого и веселого пса и пошагал в сторону видневшегося неподалеку костерка, окруженного такими же, как он, космополитами поневоле.

– Братва, – крикнул он им. – А вот и жратва.

«Братва» была явно довольна уловом и живо поинтересовалась, где ж такие сосиски бегают.

– Я так понял, новая инициатива ассоциации «Наш адрес – не дом и не улица», – предположил собакоуничтожитель и,

расположившись неподалеку, занялся самыми в своей плотоядности отвратительными приготовлениями.

– Садись, – сказал кто-то и указал детективу на пустующее в кругу место. – Гостем будешь. Мы сегодня великую потерю обмываем и великую людскую подлость…

– Брось ты – подлость. Во всем виноват случай и нечего тут ныть, – вставил кто-то.

– Не-ет, – возразил первый. – Случайностей не бывает. Знаете, как однажды в пустыне на лысину одному человеку черепаха свалилась и убила его?…

– Знаем. Ты эту басню всякий раз рассказываешь, когда у тебя в городе что-то не заладится, – проворчал еще один недовольный голос.

Детектив, которому все одно деваться было некуда, присел к костру и от предложенной кружки отказаться не посмел.

Его профессиональное любопытство потянуло его за язык и он ляпнул:

– А что потеряли-то?

Все горько вздохнули: этот вопрос грозил всем выслушать горькую историю о потере в тысяча двухсот пятьдесят третий раз. Но главное действующее и пострадавшее лицо уже затянуло старую песню, начав так:

– Ты, конечно, знаешь, что случайностей на свете не было и быть не может, но как ты отнесешься к тому, что в один прекрасный момент даже в самом жутком дерьме тебе вдруг откроется блистающая драгоценность?

– Вы о психоанализе, что ли? – встрепенулся детектив.

Бомж посмотрел на него с искренним сожалением и продолжал:

– Это для каких-то умопомрачительных идиотов сокровища находятся в душе. Нормальные люди отдают себе отчет в том, что сокровища – это и есть сокровища и находятся они в банках, ювелирных магазинах и в задницах у богатых жлобов.

Детектив поперхнулся воздухом и затих. Именно его природная скромность позволила ему услышать такой рассказ, который убедил его совершенно в том, что случайностей не бывает.

На следующее утро, как только забрезжил рассвет, детектив растолкал спящего рядом бомжа и безапелляционно спросил у него:

– Где тут у вас телефон?

Бомж просмотрел на него мутными глазами, протянул мобильник и перевернулся на другой бок.

– Але? Сан Саныч? Это я. Напал на след. Только заберите меня отсюда. Пожалуйста-а-а…

* * *

Выбежав из комнаты, они сразу же наткнулись на спешащую по коридору миловидную молодую даму.

– Привет, мам, – сказал Валик и чмокнул ее в щеку.

Женщина испуганно посмотрела вслед парням и продолжила свое движение в сторону кухни.

Во дворе машины уже не оказалось и друзья помчались в сторону улицы. Завернув за угол, они увидели розовую «тойоту», которая терпеливо ждала, когда исчезнет помеха справа.

Помеха пока прекращаться не собиралась и был шанс успеть догнать машину. Друзья припустились бодрым аллюром, попутно размахивая руками и подавая звуковые сигналы, не запрещенные в этом районе города.

Только они успели побежать к машине и взяться за ручки, как марина газанула и поехала, не удосужившись взглянуть в зеркало заднего вида. Валик остался стоять с пластиковой ручкой в руке, а Лелик, которому влюбленность придавала сил, подпрыгнул и шмякнулся на крышу. Валентин в ужасе замер, наблюдая за тем, как его друг отважно пытается повторить давно всем надоевший трюк с поездкой на крыше автомобиля, в душе понимая, что уж он бы придумал что-нибудь получше. Однако, неожиданно совершенный Мариной совершенно нелогичный в данном случае маневр, заставила Лелика проделать другой, не менее легендарный кульбит – полет над лобовым стеклом.

Лелик не был каскадером и поэтому он не смог приземлиться красиво, потом вскочить на ноги и сказать что-нибудь подходящее к случаю. Он шмякнулся на асфальт, как медуза и замер в позе дохлого паучка. Марина не была жестокосердной героиней боевиков и не стала делать из себя посмешище, крича нечеловеческим голосом. Она проворно выскочила из машины и, убедившись, что парень без сознания, втащила его на заднее сиденье. Тут ее настиг Валентин, который, хоть и не был героиней боевика, истошно орал и пытался жестами что-то объяснить. Марина, которая уже осознала опасность быть избитой одним из водителей сигналящих позади автомобилей, впихнула в салон и этого идиота, оказавшегося при ближайшем рассмотрении братом Жени, села за руль и дала по газам.

Машина, которую за последние несколько дней так беспощадно эксплуатировали, жалобно взвизгнула уже потрепанными покрышками и обреченно понеслась по дороге.

* * *

То, что содержалось в инструкции, доходило до сознания напарников очень медленно. Особенно было совершенно непонятно, какое отношения к этому делу имела мусорная свалка в пригороде. В конце концов, все встало на свои места и только одно в многочисленных документах не было указано: от чего были эти ключи, из-за которых весь сыр-бор разгорелся.

– В конце концов, это не наше с тобой дело, – уверил напарника Дуболомов в который раз перебирая фотографии. -

Начальству виднее.

Перешли к заключительной части инструкций, в которых содержалось указание на точный адрес нахождения главных подозреваемых и их фотографии. Некоторое время оба наемника задумчиво рассматривали бумажки, а потом Костик недоуменно спросил:

– Я только одного не могу понять: чего он сам-то у сына ключ не отберет? Совсем, что ли уже?

Дуболомов в замешательстве посмотрел на напарника и пожал плечами:

– Ну, не нам с тобой дружище решать, как шефу справляться со своими проблемами. А может они с сыном две недели не разговаривают и вражда у них непримиримая? Или босс просто хочет проверить нас с тобой на профпригодность. Я знаю – у всех там всякие аттестации и переаттестации бывают, чем мы-то хуже? Так что, брат, считай это особенным и специальным заданием и облажаться на нем мы не имеем никакого права, усек?

Костику ничего не оставалось, как согласится. Прочитав в конце документа приписку, которая гласила: «Патронов не жалеть», гангстеры занялись чисткой оружия, по окончании которой было решено немедленно отправится на задание.

Через каких-то полчаса они оказались на пороге уже знакомой им элитной квартиры. На звонок сперва никто не ответил, затем дверь открыла миловидная женщина с подносом и указала им, в каком направлении двигаться. Напарники прошли по коридору и несмело постучались в комнату. Знакомый бас из-за двери пригласил их войти, что они и сделали минуту спустя, цепляясь каблуками за ковровое покрытие.

– Здорово, орлы! – поприветствовал босс, находящийся по-видимому в хорошем расположении духа. – Че надо-то? Я вас, по-моему, отправил в неоплачиваемый отпуск – что суетитесь-то?

Напарники переглянулись и Дуболомов осмелился поинтересоваться:

– Мы вот тут ищем кое-кого, – он заговорщически подмигнул боссу, решив позволить себе немного отступить от принятого протокола. – Может, вы нам подскажете, где?

– Чего? – удивился и возмутился Вован Натанович.

Костик нервно дернул шеей и, заикаясь, спросил:

– А Валик дома?

– Не знаю, – пожал плечами босс и набрал номер телефона. – Валик? Сын? Ты меня слышишь? Ты дома? – он прикрыл трубку рукой. – Нет его. У вас все?

Костик судорожно закивал головой и стал пятиться к двери, а Дуболомов, закрыв глаза от собственной отважности, спросил:

– А где он? – и втянул голову в плечи.

– Где ты? – спросил Вован Натанович у трубки. – Они едут в машине перламутрово-розового цвета марки «тойота», номер не известен, направление движения – пока не ясно. Теперь все? – спросил Вован Натанович и увидел только захлопывающуюся дверь. – Вот уроды, – констатировал он и дал задание Санычу начать собирать компромат на предмет увольнения этих отморозков в ближайшее время, мотивировав это следующим образом:

– С Вальком моим связались – это нехорошо! Испортят парня.

* * *

Выбежав на лестничную площадку, напарники замерли в ожидании лифта. Каждый из них не мог отделаться от ощущения, что что-то произошло не так и они в глазах начальства не оправдали оказанного доверия и запороли операцию в самом начале.

– Слышь, Костян, тебе не показалось, что этот адвокатишка на нас как-то странно смотрел?

Костик пожал плечами:

– А мен кажется, это все из-за того, что ему дорогу этот референт перебежал, который нас из тюрьмы вытаскивал.

Копает он под Саныча, копает. Может, он и боссу про нас что-нибудь насвистел. Что-нибудь про то, в каком виде он нас застал, – сказав это, Костик испытал рецидив сухопутной морской болезни и предложил Дуболомову пройтись пешком. В этот самый момент из квартиры вышел значительный Вован Натанович, чем вызвал среди напарников маленькую панику.

– Вы все еще здесь? – грозно поинтересовался босс.

Нужно было ожидать самого страшного, но туту подошел лифт, и Вован Натанович, погрозив друзьям пальцем, погрузился туда в сопровождении еще более мрачного юриста и отбыл в направлении первого этажа.

Напарники вздохнули с облегчением, вызвали второй лифт и отправились на нем, благодаря это чудо техники за то, что им удалось избежать разгона. Уже в лифте, рассуждая о превратностях судьбы, напарники услышали в подъезде какую-то стрельбу, остановили лифт и стремглав бросились на лестницу, решив, что на их босса совершено покушение. Действительно, в подъезде происходила какая-то шумная суета, но никого они так и не увидели. Потоптавшись в нерешительности с пистолетами наперевес на лестничной площадке, Дуболомов и Костик выбежали из подъезда в надежде застать там еще похитителей, если это действительно были они. Во дворе никого не было, а лимузин Вована Натановича величественно поворачивал за угол.

Гангстеры во всю прыть понеслись следом, паля в воздух и громко ругаясь. Костик спотыкнулся о какую-то трубу и его пистолет совершенно без его ведома выстрелил. Послышался звон разбитого стекла, лимузин дернулся и остановился.

Дуболомов, рыча как тигр, рванулся вперед, страшно оскалясь и вращая глазами. Костик, которого слепой случай сделал героем дня и освободителем работодателя, испытывал мистическое воодушевление и всеми силами стремился первым приблизиться к зловещему лимузину. Однако, его скорости не хватило, чтобы опередить напарника и первому вцепится в никелированную ручку. Это сделал Дуболомов и судя по его лицу, он этому совершенно не обрадовался. Костик с налету врезался в его широкую спину и тут же услышал грозный рык, раздающийся из открытой двери:

– Идиоты! Уроды! Я вас порву, крысы поролоновые!!!

Костик аккуратно выглянул из-за поникшего плеча напарника и увидел, что весь салон забрызган чем-то неприятно-красным, на месте шофера сидит обезображенный труп, а Вован Натанович, чья кожаная куртка лоснилась от крови, как роба мясника, кричит, словно базарная баба и размахивает кулаками так, словно пытается убить невидимку.

Костик зажмурился и снова спрятался за спину Дуболомова, который уже бормотал какие-то извинения.

ГЛАВА 21. ОКАЗАТЬСЯ В НУЖНОМ МЕСТЕ

Завернув в первый же попавшийся тихий дворик, Марина поставила машину на ручник и обернулась посмотреть, что происходит в салоне. Ее приятно удивила наставшая вдруг тишина, в которой было слышно только усердное шмыганье чьего-то носа. Носом, как оказалось шмыгал Женин братец, глаза которого были красны и влажны от сентиментальных слез.

Поймав на себе пристальный Маринин взгляд, Валик особенно громко всхлипнул и гнусаво произнес:

– Ты его убила!

– Оставь свой пафос при себе, болван, – недружелюбно отреагировала хозяйка автомобиля. – Я его к себе на крышу не звала. И хватит ныть!

Валик, не привыкший ко столь категоричному тону, которого он не слышал даже от родимой матери, испугано затих.

Марина деловито вышла из машины и просунулась сквозь дверцу на заднее сидение.

– Дышит? – поинтересовалась она у Валентина, брезгливо указывая на распростертого, как раненная чайка, пострадавшего.

Валик приложил ухо к лицу товарища и замер на несколько секунд, прикрыв глаза. Через несколько секунд он улыбнулся и утвердительно кивнул.

– Отлично, – заявила Марина и, бесцеремонно отодвинув Валентина, стала ловко ощупывать все еще бессознательного Лелика.

Поманипулировав таким образом, она объявила:

– Кости целы. Просто пара синяков и легкий шок.

Перегнувшись через сиденье, Марина откопала в аптечке пузырек с отвратительно пахнущей жидкостью и поднесла его к ноздрям потерпевшего. Тот судорожно вздохнул и открыл глаза.

Увидев склоненную над собой лысую голову и татуированную шею, он сладко улыбнулся и пробормотал:

– Вот это меня прет!

– Слава богу, оклемался! – с облегчением сказала Марина, понимая, что неприятности с милицией и возня с полутрупом – это как раз то, чего ей сейчас меньше всего хотелось.

– Слава Джа, – эхом отозвался Валик, который так испугался за друга, что сам был бы сейчас не прочь понюхать зажатый в руке Марины флакончик.

– Теперь – отваливайте, – тоном биоробота объявила санитарка и гостеприимным жестом распахнула дверцу.

– Куда? – испуганно переспросил Валик.

– Куда хотите, – пожала плечами Марина.

– Мы никуда не хотим, – хором сказали оба молодых чемодана и посмотрели на Марину глазами недокормленных сенбернаров.

– Мы останемся с тобой, – радостно заявил растроганный Лелик.

Марина строго постучала ботинком о дверцу и молча показала друзьям пресловутую композицию из пальцев:

– А это видели? У меня дела, в которых вы, ублюдки, никакого участия принимать не будете. Вопросы есть?

Парни грустно покачали головами и стали медленно выгружаться из машины. Марина посмотрела вслед их жалким фигурам и вдруг почему-то передумала:

– Эй! – крикнула она понуро бредущим товарищам. – Залезайте обратно. Только сидеть молча и выполнять, что велено, ОК?

Парни радостно закивали головами и погрузились в салон, натащив грязи и заслужив от Марины по оплеухе. Они не решились спросить о том, в какую сторону и зачем они направляются – велик был риск снова остаться на тротуаре. Девушка же столь уверенно вела машину, что было ясно: она-то знает, что делает. Эта уверенность передалась и пассажирам, которые постепенно оттаяли и стали даже нестройным хором подпевать Марининому приемничку.

– Слушай, – лукаво улыбаясь обратился к Марине Валик.

– Вот этот кекс видел тебя во сне и говорит, что ты для него…

Валина голова почему-то исчезла на минуту за сиденьем, а потом снова возникла, улыбаясь еще шире.

– Меня? Во сне? – фыркнула Марина. – Этого еще не хватало! Так быстро от меня смотался – и на тебе!

– В смысле – смотался? – удивленно спросил Лелик.

– Ну, в прямом. Бросил меня на произвол судьбы в этом дурацком антикварном магазине…

– Так это был не сон, – разочарованно пробормотал Лелик, с возрастающей неприязнью рассматривая бритый мускулистый затылок сидящей впереди девушки.

– Что-что? – спросила она.

– Так, ничего. Музыку, говорю, сделай погромче.

Музыка стала еще оглушительнее, так что и подпевать смысла не имело – все равно ничего не слышно.

Хорошее настроение пассажиров рассеялось в один миг, как только они увидели, что «тойота» уверенно припарковывается у районного отделения милиции. Друзья автоматически зашарили по карманам стараясь выяснить, не завалялось ли у них в карманах каких-нибудь веществ, признанных вне закона.

Марина же заглушила мотор, обернулась и сообщила:

– Я пошла пообщаюсь с ментами на предмет пропажи вашей уважаемой сестрицы, а вы остаетесь тачку сторожить. Только не выходите никуда, ладно? – и хлопнула дверцей.

Друзья задумчиво помолчали и Валик с сомнением спросил у товарища:

– Как ты думаешь, она нас сдать никуда не собирается?

А то что-то я туда не хочу. Никто из известных мне людей нормальными обратно не возвращались – вечно с башкой набекрень или чего похуже. Во всяком случае, без денег – это факт.

– А у тебя есть деньги?

– А у тебя?

– Нету.

– Ну, а чего тогда?

Валик удивленно глянул на друга и понял, что оказаться с башкой набекрень после милиции ему не грозило – она и так была повернута на сто восемьдесят градусов.

– Вот что с людями делает любовь, – проворчал Валик, сообразив, что если даже Марине вздумалось бы теперь отрезать Лелику из чистого каприза нос и уши, он посчитал это справедливым и благородным.

Приходилось решать все самому – надежды на друга не было. Валик стал перебирать возможные варианты, начиная от элементарного трусливого бегства заканчивая угоном автомобиля и почти уже решился что-то предпринять, как из подъезда показалась радостно возбужденная Марина. Она оптимистично хлопнула дверцей и объявила:

– Все начинает проясняться.

Что именно – она не уточнила, а переспрашивать ее никто не стал: Валик – из чувства стыда за то, что он в ней так неоправданно усомнился, а Лелик – из благодарности и обожания.

– Едем! – сказала Марина и стала выруливать со двора.

Это удавалось ей с переменным успехом: на самом выезде застрял какой-то мрачный грузовик с решетками на окнах, который не оставил не малейшего шанса миновать себя без потерь.

– Эй! – высунувшись в окно грозно окликнула одного из зевающих охранников Марина. – Дайте проехать, че на дороге застряли?

Тучный милиционер медленно повернулся всем корпусом к машине и флегматично спросил:

– На штрафную стоянку захотела, чучело огородное?

Марина, до этого момента с представителями власти дела практически не имевшая, была неприятно поражена, но не подала виду.

– Эй, дядя, иди-ка сюда, побеседуем по душам.

– Че-е?! – милиционер замер, потрясенный.

Марина показала ему свой длинный и наглый язык, и милиционер, словно бык на корриде, нагнул голову и, пробуксовывая, грозно направился в сторону машины, всем своим видом показывая, что от нее не останется сейчас не то что мокрого места – целого винта. Марине на секунду стало страшно – судя по всему, от угрозы оказаться без головы ее не спасала сейчас слишком хрупкая жестяночка, на которую она так надеялась.

И тут вдруг произошло что-то неожиданное: милиционер вздрогнул всем телом, всплеснул руками, как перепуганная бабушка, и грохнулся на землю грузным мешком. Марина не успела порадоваться и поудивляться этому факту, потому что одна деталь, которая обнаружилась после падения ее противника, удивила ее гораздо сильнее: прямо напротив нее сердито чернело дуло автомата.

* * *

Внезапная гибель водителя лимузина сыграла две важные роли в жизни и судьбе сразу нескольких человек. Можно даже сказать, что со своей смертью шофер стал более значимой личностью, нежели при жизни. Такое случается сплошь и рядом с работниками умственного труда и лицами свободных творческих профессий – для сферы обслуживания этот случай был достаточно уникален.

Говоря проще, убийство водителя попутно убило еще нескольких зайцев: позволило Вовану Натановичу прямо не сходя с места избавиться от двух ненавистных ему кадров и не позволило ему даже надеяться успеть на самолет, попутно заехав за детективом. Что-то решать на ходу было не в принципах Вована Натановича и он мог оказаться в ситуации растерянности и беспомощности, если бы при нем не было его верного помощника и ангела-хранителя – блистательного Саныча, который в тот самый момент, когда голова водителя из одной из частей человеческого тела превратилась в совершенно антиэстетический объект, спокойно давил на кнопочки своего телефона.

В то время, как Вован Натанович брызгал слюной и топал ногами, раздавая своим бывшим подчиненным увесистые затрещины, Саныч уже все устроил и обо всем договорился. Переждав вспышку звериной ярости, в которой явственно выражалась истинная сущность его босса, он импозантно вышел из машины, протирая ослепительно белым платком свои забрызганные окуляры, откашлялся и произнес чисто английский по лаконичности спич:

– Господа, вы уволены. За расчетом обратитесь в бухгалтерию только после того, как следы вашего наглого преступления будут более или менее сносно вами уничтожены – мы не хотим проблем.

Ровно в тот момент, когда адвокат его превосходительства закончил свою лучшую речь, к месту происшествия прибыло ярко-желтое такси, в которое пересел босс и его маленькая свита. Такси, газанув, уехало, а напарники, вытирая кровавые сопли с посиневших лиц, остались с трупом несчастного водителя и измазанным шикарным лимузинах на своих вновь безработных руках.

* * *

Скорость реакции был одним из несомненных достоинств Марины, которое она приобрела за недолгие годы обучения всем мыслимым и немыслимым единоборствам. Она не стала дожидаться того момента, когда над ее головой, а может и ниже, засвистят пули. В одну долю мгновения она сделала сложный выбор между жизнью и внешним видом ее машины и ринулась вперед. К счастью, угол под которым она врезалась в загородивший ей путь автомобильчик, оказался абсолютно выигрышным: милицейский бобик с грохотом развернулся, освободив «тойоте» проезд и оставив на память у нее на носу глубокие вмятины. Выжимая из машины все, на что та была способна и даже немного то, на что она способна не была, Марина ринулась по улице, не успев даже оглянуться и узнать, что стало с обладателем автомата и с поверженным милиционером.

Это было непредусмотрительно с ее стороны, так как это избавило бы ее от неприятной неожиданности увидеть, что все сложилось не так удачно, как ей того хотелось.

«Бобик», крутнувшись на месте, лишь слегка задел открытой дверью мрачного вида здоровяка с автоматом, который пристально посмотрел вслед улепетывающей «тойоте», смачно сплюнул и полез в кабину. За рулем уже сидел второй здоровяк, глядя на которого могло создаться ощущение, что у вас глаза не в фокусе и изображение двоится – настолько эти двое были похожи.

– За ней? – спросил один.

– За ней, – ответил другой.

В отделении милиции далеко не сразу сообразили, что заключенные по подозрению в ограблении под номером 3412 и 3413 совершили дерзкий побег, захватив в качестве трофеев табельное оружие охраны и подотчетный транспорт. Этих недолгих минут хватило для того, чтобы бандиты скрылись из виду и побег превратился в состоявшийся.

Впоследствии никто не мог установить, что же послужило причиной к такому внезапному и нелогичному поступку: преступников в этот момент как раз везли в соседнее отделение для того, чтобы в присутствии экспертов освободить их из-под стражи по причине недостаточности улик.

Своим побегом братья-разбойники, конечно же, отягощали свою участь и снова ставили себя вне закона. А то, ради чего они все это совершили, стоило того. Ровно в тот момент, когда Женя переругивалась с миллионером, старший из близнецов был выведен из здания и сразу же усидел знакомый до боли автомобиль, в багажнике которого лежало целое состояние.

Наивные милиционеры в тот момент, когда надевали наручники на преступников, конечно же не могли знать, какими несомненными талантами обладают заключенные. Им было просто невдомек, что близнецы на каждом Папином юбилее доводили всех до тошноты своим любимым трюком – разрыванием цепей на скорость. Стальная цепочка, соединявшая попарно обагренные кровью невинных жертв и испачканные воровством руки братьев, была для них столь же сдерживающим фактором, что и ленточка новогоднего серпантина.

Увидев то, чего они так глупо лишились, братья не сговариваясь проделали свой любимый трюк и парой ударов освободились от нежелательных теперь провожатых и приобрели необходимое теперь оружие. Остальное было делом техники и везения.

Сперва им не повезло.

* * *

По дороге на нужную свалку Вован Натанович настолько успокоился и пришел в себя, что смог поинтересоваться у своего помощника:

– Саныч, а мы куда теперь?

– Сначала – за детективом, потом – на вокзал, – невозмутимо отозвался Саныч.

– На вокзал? Я ж на самолете лечу, – удивился Вован Натанович, замечая, что он что-то важное пропустил.

– Уже нет, – еще более невозмутимо сообщил Саныч. -

Регистрация на рейс закончилась пять минут назад и мы уже не успеваем. Я заказал вам билет на поезд – вы еще успеваете.

Вован Натанович с готовностью закивал, понимая, что ему в такой ситуации все равно не разобраться, а потому с Санычем спорить не следует.

Вскоре появились первые признаки приближения к свалке – щедро разбросанный мусор и неприятный запах сероуглерода.

Проще говоря, пахло тухлыми яйцами. Таксист проявил первые признаки нетерпения и недовольства, которые прекратились, как только у его лица показалась волосатая рука, протягивающая сумму в два раза превышающую показания счетчика.

Ориентироваться в этом постиндустриальном пейзаже было достаточно трудно и, если бы не белоснежный платок, привязанный к сучковатой длинной палке, найти детектива на этом поле дураков было бы невыполнимой задачей. Когда они приблизились к этому флагу надежды, их сотрудник, переживший столь экстремальное приключение, кинулся было целовать капот машины, но был перехвачен резво выскочившим из машины Санычем.

Он, морщась и зажимая нос рукой, протянул пострадавшему канистру с ароматизированной водой и новенький костюм на вешалке и в целлофане:

– Приведите себя в порядок, а потом побеседуем, – строго сказал юрист и полез обратно в машину.

Спустя десять минут чистый и прилизаный детектив робко открыл дверцу и, просунув внутрь смущенную физиономию, спросил разрешения присоединиться к изысканному обществу. Общество не возражало.

По пути на вокзал стороны обменялись рукопожатиями, соболезнованиями и сведениями о последних событиях на архиважных фронтах их совместной деятельности.

– Как вам удалось сохранить незапятнанным ваш носовой платок? – в первую очередь поинтересовался Саныч, удивленно глядя на детектива – ведь самым важным для юриста была аккуратность и верность стилю.

Детектив скромно потупился:

– Вы знаете, у меня во внутреннем кармане всегда есть парочка свежих носовых платков.

– Вован Натанович, – восторженно обратился к боссу адвокат. – Прошу обратить внимание на доблесть этого служащего и считать его достойным исполнять ответственное поручение.

Вован Натанович с готовностью закивал головой и поинтересовался даже, как зовут столь замечательного служащего.

Тот потупился, как красна девица и пролепетал:

– Твердотыкин.

Саныч кисло улыбнулся, а Вован Натанович радостно заржал и попросил лучше назвать имя, а то он ни в коем случае этого не запомнит.

– Леонсио Иванович, – еще гуще покраснев ответил детектив.

– Вы, должно быть, очень молоды? – сделал кое-какие, только ему понятные, логические умозаключения Саныч.

Леонсио Иванович согласился.

– Я буду звать вас просто Леня, идет? – все более снисходительно интересовался юрист, гладя наманикюренные ногти правой руки холеными пальцами правой.

Леня был не против.

– Где учитесь, Леня?

– На юридическом. Заочно. Первый курс.

– А к нам как попали?

– По объявлению. Мне надо было для того, чтобы поступить, справку с места работы предоставить и вот…

Саныч нахмурился и опустил глаза в бумаги. Потом спросил:

– Как интересно. А это ваше первое у нас задание?

Леня радостно кивнул.

– Ясно. Можете уже отчитаться о проделанной работе?

– Конечно! Мне удалось узнать кое-что о пропавших в вашем доме драгоценностях. Кольцо, похожее по описанию на принадлежащее вашему семейству, было найдено одним из местных жителей в городе очень необычным образом, – захлебываясь от восторга вещал детектив.

– Это каким же?

– Вы не поверите, все как в сказке – в животе у кота!

Вован Натанович опять заливисто рассмеялся, а Саныч еще больше нахмурился.

– Да-да!

– И куда же его дели потом? Перстень все еще у жителя свалки?

– В том-то и дело, что нет! Он его отдал одному очень странному юноше, который даже имени своего не помнит, чтобы тот заложил кольцо в ломбарде. Но случилось так, что в этот самый момент на ломбард было совершено вооруженное нападение, после которого кольцо и исчезло в неизвестном направлении! – на оптимистической ноте закончил свой рассказ Леонсио и торжественно замолчал.

Саныч и босс переглянулись. Адвокат откашлялся и переспросил:

– То есть это все?

Леня утвердительно закивал головой и попросил разрешение продолжить следствие по этому делу, если это возможно.

На это саныч ответил:

– Спасибо, конечно. Вы хорошо потрудились, но на этом достаточно.

Вован натанович вопросительно смотрел на Саныча, надеясь на то, что тот сам определится в этой непростой ситуации и даст ему универсальный рецепт на разрешения остро ставшей проблемы с кадрами. Саныч прикрыл глаза и устало вздохнул.

Потом снова оценивающе поразглядывал осовевшего от свалившихся на него милостей желторотого детектива и сказал с горечью:

– Все равно ничего больше не остается, – и, обращаясь к Леонсио: – Вам, молодой человек, вменяется в обязанность украсть для нас кое-что. Считайте выполнение этого вашего задания прямой дорогой к зачету по вашей производственной практике.

ГЛАВА 22. КРИТИЧЕСКАЯ ТОЧКА

С опаской забравшись в салон и наглухо закрыв за собой все двери и подняв все тонированные стекла, товарищи по несчастью с тоской обдумывали свое плачевное положение. Сидеть в этом огромном и мрачном склепе в буквальном смысле этого слова было уже невыносимо, но куда двигаться дальше в голову тоже как-то не проходило.

Слабонервный Костик уселся спиной к водителю и с убийственным видом опустошал бар, то и дело издавая свистящие вздохи. Дуболомов же внимательно осмотрел последствия их неудачного поступка, размышляя, каким образом избавляться от подобных проблем.

– В кино всегда бывает кто-то, кто берет все это на себя, – наконец сказал он. – А у нас с тобой, Кэст, никогошеньки больше не осталась – даже начальства.

Кэст согласно икнул, и по кабине разлился аппетитный аромат алкоголя.

– Ну-ну, возьми себя в руки, – попытался Дуболомов приободрить своего напарника.

– Это я во всем виноват, – слюнтяйским голосом отозвался он.

– Не ты. Это просто несчастный случай.

– Ментам это расскажешь, – сквозь икоту пессимистично отозвался Костик и снова шумно забулькал.

– Да хватит тебе, все еще образуется, – не очень веря самому себе в очередной раз робко сказал Дуболомов и огляделся по сторонам. – Сейчас переложим этого бедолагу в багажник и отвезем куда-нибудь за город. Там устраиваем элементарную автокатастрофу со скидыванием лимузина со скалы – и порядок. Никто и не догадается. А если труп и опознают, все вопросы к кому? К владельцу лимузина, конечно же. А владелец лимузина у нас кто? Может, ты? Или я? Нет! – торжественно завершил свою оправдательную речь Дуболомов. – Владелец лимузина у нас Дроздов Вован Натанович. Вот пусть он на вопросы и отвечает!

Костик перестал булькать и с зародившейся надеждой посмотрел на напарника. Потом, что-то сообразив, поник и поинтересовался:

– А у нас в Подмосковье есть скалы?

Дуболомов озадаченно приумолк, а потом снова просветлел:

– Слушай, но достаточно с пригорка спустить, а там посмотрим. Соглашайся же – все равно делать нечего.

Делать было действительно нечего, а потому, преодолевая отвращение, напарники тщательно запаковали несчастного водителя в оставленное кем-то в салоне кашемировое пальто и, убедившись, что улица достаточно пустынна и кроме равнодушных коренных москвичей на ней никого нет, вытащили тело из машины и переложили в багажник. После этого Костик заснул сладким сном в комфортабельном салоне, а Дуболомов, проклиная свою горькую судьбу, пересел за руль, тщательно обтерев перед этим кожаное сиденье. И они отправились.

* * *

Марина только затормозив на светофоре обратила внимание на то, что до боли знакомый милицейский «бобик» на всех парах мчится за ней и в этом нет никаких сомнений.

– О, черт! – ругнулась она.

Поймав нотки тревоги в ее интонации, вылезшие было из-под сидений друзья снова полезли обратно в страстной надежде спастись от возможности получить автоматную очередь в голову.

Не дав преследователям боднуть ее машину в багажник, Марина рванула со светофора, чуть не разнеся вдребезги багажник не успевшего разминуться с ней авто. «Бобик» был вынужден пропустить бензовоз и потерял немного времени, которого, впрочем, вполне хватило Марине на то, чтобы резко свернуть в один из проходных дворов и, распугивая бабушек с кошелками и сбивая с веревок белье, промчаться на параллельную улочку. Марина изо всех сил старалась запутать следы и на мгновенье ей показалось, что это удалось. Но тут же она услышала позади знакомый рев, что говорило о полном провале тщательно проделанного трюка. Марина оглянулась, стараясь сквозь многочисленные наслоения влажных простыней, густым слоем покрывавших автомобиль, рассмотреть, как близко удалось подобраться бандитам.

В этот самый момент длинный, черный и неуклюжий лимузин медленно проплывал мимо въезда в арку. Скорость сближения металлических частей корпусов двух автомобилей достигла критической и увенчалась громким треском звоном стекол. Сработала сигнализация и обе машины замерли. Из обоих тут же выбежали пассажиры с ужасом разглядывая гору покореженного металла и осознавая все ужасные последствия аварии. Бедная «тойота» не перенесла второго стресса за день и представляла собой печальное зрелище раззявленного капота и текущей из радиатора воды. Лимузин благодаря своей основательности отделался эффектной вмятиной в боку и одной заклиненной дверью. Марина из-за руля не вылезла, из чего следовало, что ей пришлось худо.

После беглого осмотра картины происшествия, оба экипажа впились друг в друга налитыми кровью глазами и одновременно издали громкий вопль:

– Это они!!!

Дуболомов и Костик в один момент узнали тех, кого им следовало бы давно уже разыскать и призвать к ответу. В одну секунду в их коллективном сознании родилась надежда одним махом вернуть себе работу уважение начальства. С боевым кличем они ринулись к перепуганным парням, собираясь сражаться не на жизнь, а на смерть.

Валентин, который внезапно на собственном опыте убедился в существовании инстинкта самосохранения и в его всемогуществе, сорвал с шеи позвякивающие ключи и швырнул их бегущим к нему наемникам с криком:

– Подавитесь!

Участники этой сцены настолько были поглощены происходящим, что даже не обратили внимания на то, что на месте действия появилась еще парочка действующих персонажей, которые проявили нешуточный интерес к содержимому багажника раскуроченной «тойоты». Когда их ушей донесся боевой клич взволнованных напарников, они удивленно подняли головы и увидели зрелище, прекрасней которого они в своей жизни не видели: вращаясь в воздухе и мелодично позвякивая на извивающейся цепочке, по плавной дуге летели те самые ключи из-за которых весь сыр-бор разгорелся. Братьев тоже обуяла страстная надежда в одну минуту исправить свою перекошенную в последнее время судьбу и, заполучив ключи, получить у Папы благосклонное прощение.

Зарычав так, что еще целые стекла автомобилей тревожно завибрировали, братья оставили в покое «тойоту» и бросились в том направлении, в котором быстро перемещались ключи. Буквально столкнувшись лбами, обе парочки одновременно вцепились в веревочку, связывающую два предмета в нерасторжимое целое.

Появление столь неожиданных претендентов на этот магический предмет, немало озадачило и тех, и других, поэтому одно мгновение они просто удивленно и молча разглядывали друг друга, а потом стали тянуть ключи каждый на себя, упорно сопя и толкаясь локтями. Когда Костик сообразил, что большое преимущество в силе на стороне противника, он сразу же выхватил пистолет и кобуры и с торжественным выражением лица направил его дула в лоб одного близнецов. Те с усмешкой переглянулись и, явив пример доказательства старой истины, что одноутробные дети до конца остаются единым целым, одновременным двойным ударом сбили своих противников с ног – Дуболомова ударом в равную челюсть, Костика – в левую.

Избавившись таким образом от противников и завладев так долго желанной добычей, близнецы просто позабыли обо всем на свете и торопливо удалились восвояси, держа ключи всем четырьмя руками и не спуская с них глаз.

Супер-герои Валик И лелик, лишенные своей привлекательности в глазах общественности после потери ключей, был всеми забыты и заброшены. Они лежали на земле, закрыв головы руками, уткнувшись носом в мостовую и повернувшись пятками к эпицентру боевых действий – как их учил их добрый старый преподаватель по гражданской обороне. Как только все успокоилось, а шаги близнецов затихли вдали, Валик медленно и осторожно поднял голову и огляделся.

Было тихо и спокойно, если не считать тихого журчания воды и сипения спускающего колеса. Валентин покосился на друга и по его мелко дрожащим локтям определил, что он жив, если даже не вполне здоров. Валик прислушался к своим ощущениям и понял, что ему не только не хуже, но даже гораздо лучше, нежели раньше. Он на самом деле даже не догадывался, до какой степени были тяжелы эти позвякивавшие на его груди вериги – так непривычно легко, свободно и беззаботно он не чувствовал себя уже достаточно давно.

– Лель, – тихонько позвал он. – А Лель, ты как?

Лелик с опаской повернул голову и слабо улыбнулся:

– Все – лучше некуда. А ты?

– И я, – еще шире улыбнулся Валик, поднимаясь с холодного асфальта.

– Тогда чего разлегся? Бежим.

– Куда?

– За ними! Ты не хочешь, что ли узнать, для чего предназначались эти гребаные ключи?

– Не-а, – совершенно откровенно признался Валик, которого даже воспоминания о вынужденных своих приключениях заставляли содрогаться от отвращения.

– Зато мне интересно, – капризно заявил Лелик. – Пойдем.

– Ну уж нет! Фигушки, – решительно сказал Валентин.

– С меня хватит. Я еду отлипать, оттягиваться и развлекаться в полный рост. Едешь со мной?

Лелик, который вдруг воспылал такой охотой к перемене образа жизни, на минуту задумался. Но этой недолгой минуты с лихвой хватило ему, чтобы вспомнить о том, кто он такой на самом деле и где его настоящее место. Он вспомнил, как хорошо это бывает – отлипать в каком-нибудь уютненьком клубе с тремя танцполами, четырьмя барами, наркотиками в туалетах и полуторатысячами постоянных клиентов и чувствовать себя в абсолютной безопасности под неусыпным оком фейс-контроля.

Лелик вздохнул и признался себе, что он не сержант Рипли, не Бэтмен и Робин и даже не Джеймс Бонд – он хочет кушать, пить и накуриваться. Он хочет к маме, бабушке и знакомой маникюрше из салона «Тату».

– Ну ладно, – внезапно решившись, миролюбиво сказал лелик, отряхивая грязь со штанины. – Куда рванем?

– Куда и обычно, – вздохнул с облегчением Валик, радуясь, что друг его понял и простил и готов пойти за ним на край света.

Они по-братски обнялись, совершенно не заботя себя мыслью о том, как расценит их действия уже собравшаяся вокруг редкая, но очень внимательная толпа.

– В свете последних событий предлагаю взять папин драндулет – если я не ошибаюсь, этот эротично покореженный лимузин – моего папаши. Я думаю, он не будет против того, если мы, прежде чем сдать его в металлолом, прокатимся немного до ближайшего бара.

– А Марина? – с тоской посмотрел на раскуроченный автомобиль лелик, влюбленность которого как-то резко пошла на убыль после того, как его три раза обозвали дебилом, четыре уродом и пять – идиотом. Если бы Лелик был склонен к обобщениям, он тут же придумал бы универсальную теорию о силе слова в отношениях между полами. Но он был ординарным горожанином, который с девушками разговаривал исключительно о своих последних приключениях в состоянии какого-нибудь транса, а это ему популярности в их кругах не повышало.

Валентин же осмотрел машину и произнес:

– Швах дело. Мы ей уже ничем не можем помочь.

– Может, врача вызовем?

– Не переживай, кто-нибудь вызовет. Пора ноги делать, а то может быть поздно.

Лелик не стал спорить с голосом разума, которому поддакивал голос лучшего друга и с радостью согласился покинуть это место и забыть его, как страшный сон. Друзья, нежно держась за руки, подошли к скособоченному монстру, распределились по сиденьям и, грозно бибикая, протолкались сквозь все сжимавшееся живое кольцо. Таким образом, они были второй очередью участников происшествия, покинувшей это место.

Как только лимузин скрылся из глаз, провожаемый завистливыми вздохами толпы, один из лежащих на земле бандитов пошевелил рукой.

– Смотрите, там пострадавшие!!! – раздался из толпы истошный вопль.

Головы всех собравшихся в едином движении повернулись в ту сторону, которая до сей поры была скрыта от присутствующих черным боком лимузина с одной стороны и розовыми выпуклостями-вогнутостями «тойоты» – с другой. Как только собравшиеся заметили два тела, лежащих на земле бездыханно, они среагировали моментально: с возгласами человеколюбия, народ понесся в направлении потерпевших, надеясь оказаться в первых рядах тех, кто окажет несчастным доврачебную помощь.

Оба экс-наемника только-только начали приходить в себя после профессионально проведенного поединка и не успели среагировать на топот нескольких десятков ног, который неумолимо приближался. Дуболомов, правда, еще успел поднять голову и стать свидетелем зрелища удивительного по своей грандиозности и необычного в своем ракурсе, но сделать он ничего не смог – людская лавина поглотила двух безработных в едином порыве сострадания и альтруизма. Каждого присутствующего посетила мысль: если не я, то кто же? И каждый, ответив всем сердцем на призыв своей совести, старился растолкать бестолковых соседей своими могучими от осознании собственной миссии локтями и протолкаться, в конце концов, к эпицентру, в котором находились страждущие и молящие о помощи люди.

Итогом этого явилась впоследствии срочная госпитализация как жертв автокатастрофы, так, в равной степени, и многих других, павших жертвой собственной доброты и доброты рядом стоящих.

Когда все снова успокоилось и на месте происшествия не осталось практически никого, из «тойоты», которая до сей поры выглядела столь же активной, сколь и груда железа на мусорной свалке, раздался подозрительный шум. Шум все усиливался и вскоре стал похож на шипение сотни растревоженных змей. Когда шипение смолкло, дверца водителя открылась и оттуда вывалилась Марина собственной персоной, чем-то неуловимо похожая на рыбу-камбалу. Сделав пару упражнений из комплекса цигун, Марина постепенно приобрела свой привычный трехмерный облик и выругалась:

– Чума возьми эти подушки безопасности!

Осмотревшись по сторонам, на поняла, что ровным счетом все пропустила и всех упустила, был и положительный момент – нигде поблизости не было видно этих странных придурков с автоматами, равно как и инфантильных идиотов, с которыми, как оказалось, столько хлопот. Не видно так же водителя лимузина, с которого можно было стребовать энную сумму на починку «тойоты».

– Моя ты малышка, – загрустила Марина, осматривая свою машину со всех сторон.

Марина была реалисткой и поэтому быстро сообразила, что ее средство передвижения больше никогда и никого не будет передвигать. Мало того – она и сама-то не сможет передвигаться без посторонней помощи. Впрочем, розовый цвет Марине осточертел уже порядочно и она сама была не прочь обновить свой парк чем-то более мужественным.

– Мы встретились без радости – расстанемся без грусти, – такую эпитафию произнесла Марина над трупом верного коня, а после занялась извлечением из-под обломков самого ценного и для нее дорогого.

В пластиковый пакет выгрузились магнитола, компакты, эспандеры, сигары и запасные носки из бардачка, набор инструментов, аптечка, колонки, бритвенные лезвия, солнечные очки и прочая дребедень, о существовании которой в своей машине Марина даже не догадывалась. Когда дошла очередь до багажника, Марина с любовью вытащила пачку пожелтевших от времени журналов, которые были дороги ей тем, что именно они перевернули всю ее жизнь.

Под журналами находилась очень приятная и полезная во всех отношениях вещь – небольшой тайничок, в которой Марине приходилось не раз прятать вещи, по каким-то причинам неугодные властям или родителям. Марина не припоминала, чтобы что-то в последнее время хранилось здесь – с наступлением полной независимости в этом не было необходимости. Но все равно, чисто автоматически, на приподняла кожух и заглянула внутрь, проверяя, не завалялась ли здесь бутылка «текилы» или компрометирующие фотографии. Проделав эту процедуру, Марина выронила пакет со своим барахлом и произнесла:

– Опачки!

* * *

Да! В конце концов, как и положено, раздалась оглушительная сирена и опустевшая ненадолго улочка наполнилась невероятным количеством патрульных автомобилей. Столько, пожалуй, невозможно увидеть даже на общем сборе «гаишного» автомобильного парка, не то что на улицах родного города. Это и к лучшему: в противном случае час-пиковые пробки приняли бы характер постоянный. Все так и жили бы в своих автомобилях…

В общем, когда машины столпились, образовав подобие полукруга – насколько это было возможно в столь узком проулке, и в центр его было направленно все табельное оружие, имеющееся в распоряжении личного состава, место происшествия выглядело примерно следующим образом.

Перпендикулярно линии главной дороги стояла раскуроченная иномарка розового колеру с явными признаками критических повреждений. Причин, вызвавших это состояние, по близости не было видно – все столбы, дома и каменные тумбы были целы и невредимы. Зато в хвосте потерпевшей машины стоял целехонький «козлик», который не более часу назад исчез со двора местного отделения милиции. Следов пребывания хоть кого-нибудь из свидетелей или пострадавших так же не было видно – их скрыл, вероятно, минут пять назад начавшийся снег. Под дулами пистолетов и ППШ, как запертая в мышеловке больная крыса, металась какая-то старушка с мусорным ведром, но она была до такой степени перепугана, что поначалу за свидетеля ее считать было нельзя. Но так как в радиусе оцепления больше не было ни души, как бы это ни было странно, пришлось довольствоваться старушкой и доставить ее, как главного свидетеля происшествия в отделение.

«Бобик» вернули ошалевшим от радости милиционерам, поврежденную машину отбуксировали на аварийную стоянку для того, чтобы она коротала там свои предсмертные часы в ожидании владельца.

Рабочий день в ГАИ на этом кончился и все разошлись по домам смотреть сериал про ментов и тихо материться на свою маленькую зарплату.

ЧАСТЬ ОКОНЧАТЕЛЬНАЯ ЗА СЕМЬ ВЕРСТ ЗА КИСЕЛЕМ

ГЛАВА 23. САМЫЕ ПОЕЗДАТЫЕ ПОЕЗДА

Бывает в жизни каждого период, когда наступает пора что-то менять. Это – верный знак, что человек сам себе наскучил до смерти. За это приходится расплачиваться совершенно в том не повинному окружению – людям, имиджу или мебели. В надежде, что хоть что-то сдвинет его жизнь с мертвой точки, человек искренне стремится поставить себя в невыносимые незнакомые условия и заставить быть другим. На первых порах маски людей и вещей могут обмануть кого угодно, но неумолимо подкрадывающаяся скука говорит о том, что перехитрить будни вам не удалось.

В этом отношении мудро поступает тот, кто не ограничивается полумерами. Как в классическом анекдоте про трех евреев, можно сказать смело: не знаю, что вы себе думаете, но ехать надо!

Если кто-то и решил остаться, так только в надежде на то, что ему достанется то самое «хорошо», которое предназначается тому, кого здесь нет.

* * *

Ехать всегда здорово, особенно, если ты попросту уверен, что в конце пути тебя ожидают невероятные приключения и самые новые и горячие впечатления – Женя всегда так считала, и ее недолгий, но насыщенный жизненный опыт то и дело это подтверждал.

Ровно в тот момент, когда началось ее путешествия в паре с оригиналом по имени Илья, Женя поняла, что сказки про параллельные миры совершеннейшая правда. До сей поры она жила в каком-то одном мире, который развивался и жил по одним, знакомым ей законам. Теперь же она попала куда-то, где все выглядело, как раньше, но только выглядело. На самом же деле это был сплошной морок, мираж, фата моргана, или, говоря по-русски, глюк чистой воды. За всей этой видимостью скрывалась злобная и непонятная сущность, которая ни на йоту не зависела от того, что Женя о ней думала и что пыталась с ней сделать – реальность оказывалась зыбкой, как сон, не слушалась и приносила сплошные огорчения, причем – серьезные и болезненные – как, например, громадная шишка, набитая Женей в полете с третьей полки.

Само понятие «третья полка» для Жени раньше не существовала вовсе. Девушка и подумать не могла, что существует такое странное и несложное приспособление, которое предназначается для перевозки вещей, а иногда и людей. В Женином преставлении эти две категории предметов были качественно разными и могли быть перевозимы только в специально установленных местах: чемоданы – в багажном отделении, люди – в комфортабельных вагонах.

Полбеды было, что Жене приходилось дышать пылью на неудобной верхней полке и постоянно стукаться головой о чьи-то коробки. Ей еще и приходилось вторые сутки обходиться без туалета. Ее мочевой пузырь начинал тихонько потрескивать по швам, об остальном говорить даже страшно, но Женя и мысли не допускала о том, чтобы отправиться в то отвратительное, неудобное, негигиеничное, неароматное – и еще с десяток «не» – место, которое предложил ей посетить Илья. Женя, застыв на пороге ЭТОГО МЕСТА, категорически заявила, что будет терпеть до ближайшей станции. Когда же выяснилось, что на «ближайшей станции» все гораздо хуже, Женя впала в смертную тоску, отказывалась пить и есть и не рисовала шевелиться – так ей было худо.

В конце концов, плача от отчаянья, она сдалась обстоятельствам и поковыляла-таки в злосчастный санузел, смирившись с судьбой, но тут ее ждал новый сюрприз: туалет был закрыт по причине нахождения в санитарной зоне какого-то очень крупного города и приходилось терпеть еще.

Вернувшись обратно в положенный срок, Женя чуть не зарыдал, увидев, что в очередь выстроился весь вагон в полном составе. Когда ее очередь подошла, и Женя наконец переступила порог заветной комнатушки, она была буквально готова плакать от счастья, что ей так несказанно повезло.

Но и тут ее ждала неудача: оказалось, что наличие в кабинке каких-либо аксессуаров, приложимых к подобному месту, совершено не предполагается и нужно выручать себя самой. Пришлось возвращаться, потом – снова выстаивать очередь, и уж потом…

Из туалета Женя вышла совершенно другим человеком – сломленным и смирившимся с судьбой. Еще долго потом по ночам ее преследовал кошмар о раскачивающимся унитазе. Заходившие после нее пассажиры очень удивлялись, почему гигиеническая комната сплошняком устелена бумагой, но и это было еще не самое страшное.

Где-то в самую глухую и темную ночную пору Женю, которая после всех перенесенных потрясений спала, как младенец, не замечая даже, что один из ящиков сполз и уютно расположился у нее на груди, разбудит какой-то шум. Шум в основном состоял из громкого мата пьяной проводницы и ропота возмущенных пассажиров. Женя в тревоге открыла глаза и прислушалась.

С противоположной полки того же самого разряда на нее пристально смотрели белесые глаза Ильи. Пока внизу все шумело, орало и суетилось, Илья тихо, но внятно, спросил:

– Жень, а Жень. Ты в туалет ходила – все нормально было?

– Угу, – не совсем уверенно промычала Женя, предчувствуя недоброе и отодвигаясь от края полки в тень.

– Жень, а ты… – Илья, рискуя ссыпаться при одном резком толчке вниз, дотянулся до Жениной полке и задал ей пару наводящих вопросов.

– Ну, – краснея от смущения, стала рассказывать Женя.

– Там какой-то вентиль был. Я его открыла.

Илья на минуту замер с расширившимися от удивления глазами, а потом повалился на свою полку и залился дебильным смехом.

Женя почувствовала себя совершено опущенной и постаралась превратиться в точку, если не исчезнуть вовсе. Илья прокашлялся и объяснил:

– Видишь вон там скачет тетенька в синей форме?

– Вон та, с лицом под цвет кителя?

– Она самая.

– Ну?

– Не ну, а проводница нашего вагона.

– Эта та, которая должна нам шампанское разносить? – предположила Женя, вызвав тем самым еще один взрыв безудержного веселья со стороны своего смешливого спутника.

– Нет, та самая, которой мы денег много заплатили, чтобы она нас без билетов посадила. Слышишь, как ругается?

Знаешь, что говорит?

– Не-а.

– Говорит, что всех нас высадит, потому что кто-то умудрился слить всю воду из резервуара.

– И чего?

– И ничего. Нету теперь в вагоне воды.

Женя начинала понимать и начинала пугаться.

– И что теперь будет? – трагическим шепотом спросила она.

– А теперь ничего не будет. Ни чаю, ни туалета, ни отопления.

Женя смотрела на Илью и понимала, на какую страшную судьбу обрекла она несчастных, вынужденных ехать в этом вагоне со столь бестолковой персоной, как она. Илья вдруг перестал смеяться и сделал Жене жест, который в принятой у них знаковой системе означал «прикинься ветошью и не отсвечивай». Дословного перевода Женя не знала, но всякий раз старалась сделаться как можно незаметнее и тише – на всякий случай.

К женскому визгу внизу присоединился мужской мат – появился начальник поезда. Побеседовав с проводницей на разные темы, в основном связанные с сантехническим оборудованием и умственными способностями работников состава и пассажиров, начальник плавно перешел на вопрос неподотчетных денежных поступлений в личное пользование проводника. На предмет последних было немедленно произведено маленькое импровизированное расследование в результате которого два пассажира остались стоять на промозглом полустанке и смотреть вслед красным огонькам уходящего вагона.

– Ну и пусть себе едут, – обиженно заявила Женя. – не очень-то и хотелось без воды, отопления и с такими ужасными людьми.

Илья покосился на нее, закинул на плечо свою сумку и сказал:

– Денег жалко.

– Да наплюй! – разошлась Женя. – Деньги – это мировое зло.

– Ага, – отозвался Илья. – Пошли уже.

* * *

Прошло не менее двадцати минут, как погружение и размещение в купе СВ было успешно закончено. Вован Натанович стоял на подножке поезда и чувствовал себя катастрофически неуютно оттого, что через считанные минуты он останется по-настоящему один. И дело было даже не в том, что боязнь одиночество было заразной болезнью, которую он подцепил от своей жены воздушно-капельным путем. Дело было в том, что с того самого дня, когда деньги, имеющиеся у него в распоряжении совершили качественное изменение и превратились в капитал, Вован Натанович ни на минуту не выходил из-под опеки высококвалифицированных специалистов в области бизнеса и финансов. Сколько Вован Натанович помнил себя в роли большого босса, рядом с ним постоянно маячила благородная фигура человека, который был рад защитить его интересы в этом непростом и жестоком мире бизнеса. Только эти выпускники-медалисты с их вечными очками и педантскими замашками, как казалось Вовану Натановичу, могли уберечь его самого и его капитал он порчи или убытка. В этом была правда, но только некоторая ее доля.

Другая доля, которая, как основание айсберга, скрывалась под темной водой и была Вовану Натановичу по определению не доступна, зижделась на том правиле, что, если где-то есть деньги, то там есть и те, кто эти деньги умеет присваивать без особенных усилий. Дроздову было невдомек, что справедливость капитализма в том и состоит, что существуют силы, призванные сохранять капитал от бесконечного роста. И если от сил полицейско-государственных как-то и можно укрыться, то эти силы, закономерные и неумолимые, все равно настигнут и обгрызут то, что нажито правдой и неправдой да так, что хозяин будет только бесконечно благодарен и сверх того еще назначит приличное жалованье.

Вован Натанович настолько привык видеть рядом с собой умную физиономию Саныча, что сейчас, чувствуя под своими ногами дрожание неверного пола, он буквально физически ощущал, как почва ускользает из-под его ног. Саныч же попрощался с боссом довольно сухо, постаравшись как можно понятнее и доступнее объяснить ему, что и когда нужно делать, чтобы уберечь себя от всяческих неприятностей. Эту маленькую лекцию Саныч повторял уже в десятый раз, совершенно не надеясь на то, что она дойдет до начальственного сознания и задержится в ней. Это делалось из чувства долга. Все равно все документы были с лихвой заготовлены на все случаи жизни, по всему пути следования и на месте назначения было все заранее приготовлено таким образом, чтобы хозяину не пришлось ни секунды колебаться, утомляя себя выбором, а работники поезда получили подробнейшие инструкции с прилагаемой оплатой.

Душа за босса у Александра Александровича была спокойна, работа была выполнена на все пять. Посему он достаточно сухо и спокойно попрощался со своим подопечным и мягко велел ему подниматься в купе – поезд должен был вот-вот отправиться.

Вован Натанович жалостно размазывал слюни по стеклу вагона, переполняясь сентиментальностью – насколько это возможно для подобного персонажа. Он и не догадывался, в каком направлении отправится с вокзала его верный друг и соратник.

А друг и соратник отправлялся из того самого аэропорта, куда опоздал Дроздов, на комфортабельном авиалайнере одной из очень уважаемых авиакомпаний зарубежья в места настолько отдаленные от этих, что там даже и не догадывался никто, что где-то может быть холодно и мерзко. Саныч летел туда навстречу своей новой судьбе, которая, в виде «Мисс Майями», ждала его на балконе сверх-звездного отеля, томно покусывая свои перламутровые ногти. Он оставлял за спиной годы и годы упорной учебы, работы, две брошенных на произвол судьбы семьи – его мама и Дроздовы, и все это – со спокойной совестью. Совесть была совершенно спокойна, ведь предел мечтаний был достигнут, а все дела завершены. Саныч мог наслаждаться жизнью и ни о чем больше не задумываться – он только что разорил Дроздовых абсолютно.

ГЛАВА 24. Я ОСТАЮСЬ!

Так, неся в вытянутых руках свою добычу, походя своим придурковато-торжественным видом на новое воплощение символа единства противоположностей рабочего и крестьянки, братья пешком дотопали до резиденции главы семейства и, минуя все посты, прошли прямиком в его кабинет.

Там, нестройным хором под удивленным взором отца, они искренне просили прощения за свои проступки и умоляли только об одном – разрешить им вернуться в родное семейное лоно и занять в иерархии хотя бы самое скромное место, если только это не повредит репутации, безопасности и целостности семьи.

Папа, голова которого все еще трещала после недавно закончившихся праздников, довольно хмуро воспринял это покаяние и с совершеннейшим равнодушием посмотрел на болтающиеся на веревочки ключи, которые стоили таких трудов и страданий близнецам. Взяв их двумя брезгливыми пальцами за эту самую повидавшую виды веревочку, Папа передал их стоящему поблизости помощнику и сказал:

– Возьмите это и постарайтесь, чтобы через пять минут от них не осталось и воспоминаний. Лучше – расплавить. Можно спилить начисто. Я проверю. И не спускайте глаз, а то пойдете у меня обратно в школу работать.

Братья, потрясенные этим неожиданным зрелищем, раскрыв рот посмотрели вслед удаляющемуся с поручением человеку и не нашлись, что сказать.

– Ну, что, братцы-кролики, – сказал Папа. – Мойте руки и на кухню – вам поесть разогреют. Два дня вам на отдых, а потом снова приметесь за дело. Идите.

Близнецы молча повиновались, но ни тогда, ни потом так и не осмелились спросить, зачем они так долго надрывались гоняясь по Москве и пригородам за этими чертовыми ключами.

Однако, обильный ужин и литров пять доброго старого пива совершенно успокоили их души и прогнали из головы все лишние мысли и воспоминания. Проснувшись на следующее утро свеженькими и полными сил – они так давно не спали в своих кроватях! – братья начисто забыли и об этом странном задании, о которое они чуть не разбили себе лбы, и о загадочных ключах неизвестно от чего, о таком веселом налете на ломбард под самым носом у милиции, и даже о замечательном складе, оставленном ими в багажнике той злополучной перламутровой «тойоты», которая спровоцировала их побег.

* * *

Все получилось преотлично, и даже слегка помятый бок машины не смог испортить впечатление, когда они с шиком подкатили к «Голден-палас». У секьюрити даже никаких вопросов не возникло, а уж проверять наличие их фамилий в списке приглашенных никому и в голову не пришло. Шустрый бой в красной униформе и белых перчатках с блендомедовской улыбкой открыл дверцы, забрал ключи и отвел машину на стоянку.

Валик и Лелик хотя и не соответствовали своим видом идеалу богатого клиента, но это никого не смутило: у богатых свои причуды. Персонал уже много повидал на своем веку, а уж грязных панков в рваных джинсах, которые могли себе позволить арендовать клуб в единоличное пользование для проведение рок-фестиваля с последующим возмещением убытков, было в практике заведения уже очень много. Поэтому придурковатые на вид парни в ортопедических ботинках вполне моли потянуть на миллионеров инкогнито и были посему желанными гостями праздника жизни.

Валик, который однажды с папашей побывал на званом вечере какого-то нефтяного королька, очутившись в роскоши держался молодцом. А вот у Лелика, который был из семьи простых работяг, с этим были проблемы. Своей отвешенной нижней челюстью он портил весь великолепный имидж компании, но с этим уже ничего поделать было нельзя. Валик старался одергивать друга, когда тот уж слишком зарывался. Это срабатывало, но ненадолго.

Челюсти отвисать, конечно, было отчего. Пусть друзья и были виды повидавшими москвичами, но они еще не вполне еще пропитались тем духом равнодушного нигилизма, который просто витал, как вирус, в местом воздухе. К тому же, при всем богатстве опыта такого они еще в жизни не видели. Здесь тусовалась элита и это было очевидно. Причем тусовалась она с таким размахом, что стало ясно: денег здесь не хватит даже на посмотреть на приличные напитки.

То есть, попасть внутрь, поколбаситься на танцполе и посмотреть на стриптиз – это было еще полдела. Проблема была в том, что, как оказалось, без стимуляторов тусоваться совершенно неинтересно. По крайней мере, до этого дня парни этого не пробовали. Ощущения были, конечно, новые и ни с чем не сравнимые, потому что происходящее воспринималась таким какое оно было на самом деле, и это очень пугало. Друзья ринулись было на танцпол по своей давней привычке и целых двадцать минут даже лихо поотплясывали там, ловя себя на мысли, что это как-то не так. Потом же их энтузиазм иссяк, потому что стало ясно: дальше танцевать под этот однообразный ритм нет никакой возможности. Они переглянулись и поплелись вон.

– Сейчас бы колесо, – мечтательно протянул Лелик.

– Или дорожку, – вторил ему Валик.

– Ну, пошарь в карманах, может быть наскребем? – со слабой надеждой спросил Лелик, погружая в карман руку по локоть.

Валик стал обыскивать все свои многочисленные отделения и извлекать какую-то мелочь в свободно-конвертируемой валюте. Посчитали, что наскребли, оказалось – мизер, даже на пачку сигарет в местом баре не хватит, не то, чтобы на какое-нибудь более действенное средство.

– Что делать будем?

– Не знаю. Что-то скучно здесь.

– Ага.

– Может, куда попроще свалим?

– Да поздно уже. И бабок исключительно на вход и на бутылку пива останется.

Друзья понуро пристроились на скамеечку и с тоской стали поглядывать на проходящих мимо расфуфыренных девиц, к которым и подойти-то было страшно без соответствующей наличности в карманах.

– Опа, гляди! – подтолкнул друга в бок Валик.

Лелик посмотрел у ту сторону, куда так напряженно смотрел его друг и тоже удивился:

– Этот лох латиноамериканский как тут оказался?

Вдоль барной стойки, раскачивая плечами из сторону в сторону и размахивая волочащимимся шнурками, шел пресловутый однокашник Юрик собственной персоной.

– Он что, сдал все пивные бутылки или распродал все свои роликовые доски? – спросил себя самого Валик. – Насколько я помню, у этого чепушилы денег хватало обычно только на фанту и то…

– Ну, – философски отозвался Лелик. – Вполне может статься, что с ним произошло тоже самое, что и с нами. В жизни разное случается.

– Слушай, а может, мы к нему на хвоста, а? – сориентировался в ситуации Валик, поднимаясь.

Лелик идею друга поддержал, и они, с самым беззаботным видом стали двигаться в направлении бара, делая вид, что прогуливаются. Столкнувшись нос к носу со своим приятелем, они сделали вид, что удивлены и обрадованы и стали обмениваться различными ничего не значимыми пустяковыми замечаниями из области метеорологии и клубного бизнеса.

– Слушай, – начал издалека заходить Валентин. – А ты же, вроде, в «Вене» обычно тусовал? Нет?

– Ну, мало ли что – обычно. Сегодня гуляем! – Юрик, насколько это было возможно в гвалте и шуме клуба, понизил голос до интимного шепота. – Сегодня, парни, мне просто повезло.

Он подмигнул и показал стаканом с коктейлем куда-то в другой конец зала:

– Вон, вишь ту телку с головой босиком? Она банкует.

Головы друзей повернулись в том направлении, а рты их потрясенно открылись, потому что они увидели там то, что увидеть совершенно не ожидали. Там, на высоком табурете, затянутая в винил, окруженная толпой подобострастных альфонсов и живая в самом прямом смысле этого слова, сидела хозяйка розовой «тойоты», которую всего лишь несколько часов назад друзья оставили на дороге.

Лелик, сознание которого уже совершенно помутилось от событий последних дней и совершенно не отличало уже реальность от сюрреальности, стал истерически хохотать и биться головой о стойку бара.

– Он чего? – испугался Юрик и на всякий случай отодвинулся подальше.

– Да так. Историю одну смешную вспомнил в связи с этой телкой, – совершенно невозмутимо сказал Валентин, стукнув Лелика по затылку так, что тот моментально заткнулся.

– Ты-то откуда это чудище знаешь?

– Как откуда? – в свою очередь удивился Юрик. – Это же твоей сеструхи лучшая подруга.

– А моя сеструха причем?

– Мы ж с ней спали года два, ты не помнишь?

– А, – пробормотал узнающий новые подробности о своей семье Валик. – То-то я и думаю, почему твои ботинки все время по всему дому валялись.

– А, забудь! – миролюбиво потрепал его по плечу Юрик.

– Пошли лучше, присоединишься к нашей толпе, она будет рада.

– Не думаю, – пробормотал Валик, косясь на Лелика.

Тот, словив подзатыльник, замер в одной позе и уставился в одну точку. Его лицо было похоже на моченое яблоко и ничего, кроме обреченного равнодушия, не выражало. Самым обидным было в этой ситуации то, что поставленная цель раскрутить кого-то и упасть на хвост, была достигнута без всяческих усилий, но это почему-то не радовало. К тому же, коматозное состояние товарища внушало опасение, что он потерян для мира по крайней мере часов на несколько. Впрочем, отступать было некуда – надо же было узнать, как Маринке удалось выбраться.

– Ладно, пошли, – лениво согласился Валик. – Только предупреждаю – за этим товарищем теперь надо присматривать – видишь, ему нехорошо.

– Ладно, нехорошо, – захихикал Юрик. – Щас накатим и будет все отлично.

Валик поморщился, взял Лелика, беспомощного, как ребенок, за руку и потопал вслед за Юриком, которого, в отличие от его некредитоспособных друзей, от вечерины явно впирало: ему было безусловно хорошо.

– Мэри, – панибратски облокотился на плечо разодетой Марины Юрик. – Смотри, кого я нашел.

Марина лениво обернулась и состроила презрительную гримасу.

– А, это вы, отморозки.

Валик обиженно промолчал, а Лелик так дернулся, будто его поразило электрическим током.

– Ну, я зла не помню, – добродушно продолжила девица, жестом подзывая бармена. – Вливайтесь!

Валик и сам не понял, как у него в одной руке оказалась марка ЛСД, а в другой – стакан чего-то спиртного и фосфорицирующего. Он вздохнул и проглотил сперва одно, а потом – другое.

И понеслось.

* * *

Леонсио был, вероятно, вполне талантлив – за это говорило все. Только вот в какой из областей этот талант проявлялся, незнал никто – даже сам Леонсио. Поэтому, когда его босс предложил ему заняться делом совершенно противоположным тому, которым он до сей поры занимался, Леонсио согласился не думая. В его голове не появилось ни одной мысли по поводу того, какие его могут ожидать последствия и каким образом он будет достигать поставленной цели. Его голова была занята целиком одной только мыслью: а вдруг это именно мое призвание?

Он взялся за дело с необычайным рвением. Однако, в первые же мгновения после того, как он ощутил себя прирожденным вором, его стали останавливать всевозможные препятствия самого разнообразного и порой неожиданного рода. Во-первых, было неясно, почему это его выпулили на задание без всяческих финансовых вливаний. Он как-то не сообразил спросить об этом вовремя, а теперь не мог найти никого – ни Дроздова, ни его заместителя и телефон в офисе неизменно молчал или отвечал замученным голосом автоответчика.

Поразмыслив немного, он решил, что вознаграждение ему положено по факту выполнения и придется взять накладные расходы на себя. Следовало поначалу выяснить, какова будет сумма этих расходов и потянет ли он, несостоятельный студент, оплатить их все по необходимости.

Для этого он посетил музей, который был закрыт и собирался в дорогу с лихорадочностью героини мелодрамы. Экспозиция была закрыта, в музей не пускали без специального пропуска, добыть или подделать который не было никакой возможности. Леонсио покрутился вокруг здания, в тоске наблюдая, как к нему то и дело подъезжают грузовые машины, на которое погружается запакованное в дерюги, бумагу и коробки добро.

Глядя на то, как халатно культурные ценности оставляют без присмотра, Твердотыкин загорелся идеей не сходя с места захватить нужный экспонат одним ударом и без особых затрат.

Не проявив оригинальности, он вырядился в комбинезон из денима, приобретенный по случаю в соседнем «секонд-хенде» и клетчатую рубашку с закатанными рукавами и, сделав деловитое лицо, смешался с толпой грузчиков, снующих туда-сюда, и немедленно попал под навязчивое влияние бригадира, который наорал на Леонсио за опоздание и велел немедленно бежать в северный зал.

Леонсио не стал спорить, радуясь, что ему так быстро удалось внедрится в чуждую ему среду и быть принятым за своего. Однако, радость его была недолго: в том самом мраморном зале находились в основном чугунные, цельнометаллические и прочего мрамора статуи, перевязанные для удобства ремнями.

Все они имели вид достаточно внушительный, а надписи, сделанные на их постаментах мелом, недвусмысленно намекали на то, что именно их придется переносить в грузовик. Леонсио дал заднего хода и хотел было скрыться в одном из боковых переходов, но тут же наткнулся на бригадира, который помог грузчикам водрузить на спину злосчастному детективу тяжеленную вещь и дать ему для скорости пинка.

Чуть не плача от боли в спине, то и дело прислоняясь боком к каким-нибудь перилам, Твердотыкин, который ни особой силой, ни могучим телосложением, ни крепким здоровьем не обладал, медленно и неверно продвигался к выходу, проклиная треклятого бригадира и всю его бригаду последними словами из тех, что он узнал от них же.

Как только статуя была сгружена. Твердотыкин, невзирая на лица, попытался задать стрекоча, но снова был схвачен вездесущим начальником, который на этот раз дал детективу в помощь еще одного подозрительного дяденьку. Леонсио было обрадовался, что теперь ему придется не так тяжко, но увидев, что им придется переносить, отчаялся даже выжить после такого испытания.

К его счастью, напарник ему попался бывалый да к тому же еще и рослый. Вся тяжесть предназначенного к переноске шедевра целиком легла на его могучие плечи, при этом не было заметно, что он особенно от этого страдал. Когда они оттащили груз к машине, Леонсио не мог не спросить у него:

– Слушай, как тебя звать?

– Федор, – густым басом ответил напарник и вытащил из кармана гвоздь.

– Слушай, Федя, а как это у тебя все легко получается?

– Не знаю, – честно признался Федя, сгибая и разгибая гвоздь с тем самым отсутствующим выражением лица, с каким девушка рвет лепестки ромашки.

Согнувшись под очередной ношей, Твердотыкин осторожно поинтересовался:

– Слушай, а много еще таскать?

– Нет, – сопя отозвался Федя. – Этот зал довыносим и все.

– Да? А что, Бриллиантовый зал уже вынесли?

– Нет.

Озадаченный детектив замолчал и стал размышлять над смыслом полученной им достаточно лаконичной информацией. Это означало, что либо Бриллиантовый зал никуда не выезжает и печати остаются в музее. В этом случае все становилось проще простого и ни на какие дорожные расходы тратиться не приходилось. Могло статься, что все обстоит немного по-другому, но как – предстояло выяснить.

Когда они отправились за очередной порцией тяжеловесных грузов, Твердотыкин схватился за живот и скорчил болезненную гримасу. Федя притормозил и уставился на него с удивлением.

– Где тут туалет? – скрипя зубами спросил детектив.

Федя молча ткнул пальцем в боковой переход и зашагал дальше в одиночестве, невозмутимый, как скала. Вскоре откуда-то издалека донесся его бас:

– Надорвался новенький, понесло его.

Это сообщение было встречено дружным ржанием, что совершенно не покоробило, а даже порадовало: Федя создал ему алиби и обеспечил ему безопасность от этого маньяка-работоголика в должности бригадира.

Пользуясь моментом, Леонсио помчался по переходу, который, как он знал, опоясывает здание по периметру. В чем детективу нельзя было отказать, так это в хорошей памяти: он знал наизусть план музея и очень быстро нашел необходимый ему зал. Однако, туда ему попасть не удалось, так как все переходы были охраняемы людьми в камуфляже. Твердотыкин затаился в тени и стал высматривать из своего убежища предметы, которые его интересовали.

Коллекция печатей все еще была на месте. В этот самый момент в зал вошло еще несколько человек. В руках у одного из них был черный саквояжик.

В этот самый саквояжик были сгружены немногие из ценностей, которые были выставлены в витринах зала. В их число входили и печати. После этого еще один из присутствующих, бывший по виду директором этого заведения, расписался в каких-то бумагах, а потом предоставил это сделать всем остальным.

– Акт приема-передачи, – пробормотал про себя Леонсио.

– Что ж, вверяем вам самое ценное, что у нас сейчас есть – нашу сенсацию, загадочно потерянную и столь же загадочно найденную. Над разрешением тайны сейчас бьются лучшие люди. Так что, – он как-то смущенно хихикнул, – смотрите в оба.

– Не беспокойтесь, – вежливо улыбнувшись сказал тот, что с саквояжем. – Все будет отлично.

– А что, вагон-сейф поедет с нашим поездом? – живо поинтересовался другой представитель местной администрации.

– Да, конечно. Так что ваши сокровища будут неподалеку от вас, – заверил инкассатор, и вся компания в сопровождении людей с автоматами потянулась к выходу.

Леонсио прокрался следом и увидел, что выкрасть драгоценности в дороге не представляется возможным – настолько сурово выглядела бронированная машина с подслеповатыми стеклами маленьких окошек-бойниц.

Он тяжко вздохнул, отыскал кого-то из грузчиков и как бы между прочим спросил:

– Слушай, а куда все это барахло?

– В круиз, – жуя спичку ответил грузчик.

– Куда-куда?

Вместо ответа необщительный грузчик ткнул пальцем в афишу, которую Твердотыкин почему-то не заметил и ушел.

На афише значилось: «Краеведческий музей закрывается по причине выезда коллекции с выставкой по городам России и мира. Украина, Закарпатье, а далее – везде!»

Твердотыкину ничего не оставалось, как бежать домой и собирать чемоданы.

ГЛАВА 25. ВОЗМОЖНЫ ВАРИАНТЫ

В темноте и холоде двигаться было практически невозможно – об этом Женя и сообщила своему спутнику.

– Да? А поезда портить – это нормально? – язвительно поинтересовался он, но все же остановился, снял с себя шарф и куртку. – На.

– Зачем? – Женя потрясенно смотрела на стоящего перед ней в одном толстом джемпере парня и недоумевала.

– Ну, тебе же холодно.

– А тебе?

– А мне нормально.

Женя надела это быдловское, по меркам ее круга, барахло, забыв даже поблагодарить за оказанное благодеяние, и они продолжили путешествие по шпалам в никуда.

– А куда мы идем? – решилась спросить Женя.

– Вперед, – равнодушно сказал Илья и этим ограничился.

Женя замолчала, почему-то почувствовав, что нужно сделать именно так, и задумалась. Вообще, в отличие от всех своих родственников Женя думала достаточно часто и много, что их домашний психолог считал какой-то непонятной мутацией, потому как дурной наследственности в семье не было: все, как на подбор, с восьмимиллиметровой лобной костью и полным отсутствием интереса к чему-то, кроме хлеба насущного. Не смотря на это, Жене на минуту показалась, что прежде она вообще мало о чем думала. Потом ее взяли сомнения в том, что она думала вообще. Почему, например, она, довольно взрослая девица, оказалась совершенно неожиданно для себя в ситуации, которая для нее оказалась слишком сложной? Что, она до сих пор не приспособилась к жизни? А почему? Ей всегда казалось, что она уже совершенно четко ориентируется в жизненных ситуациях и прошла в своей жизни все важнейшие этапы без сучка, без задоринки, а теперь вот оказывалось, что ничего она не знает. Ей казалось, что все люди живут так, как она. А тут выясняется, что ничего подобного, есть еще и другие образы жизни и способы в этой жизни устраиваться. Возможно, нужно было приложить усилия к тому, чтобы узнать…

На этом плавный ход ее гениальной мысли прервался совершенно грубым и неожиданным образом: Женя споткнулась о шпалу и растянулась в полный рост, за своими мыслями забыв глядеть под ноги и разучившись правильно падать.

– Осторожно! – поднял ее за шкирку, как котенка, Илья. – Ничего не повредила?

Женя хлюпая разбитым носом и потерла сильно ссаженные коленки.

– Устала?

Женя расстроенно кивнула головой.

– Ничего, сейчас уже придем. Видишь, зарево над лесом? Там город. В нем можно сесть на поезд, – Илья схватил пригоршню снега и попытался приложить к Жениной переносице.

– На поезд??? Никогда в жизни больше не буду ездить на поезде! – категорически заявила Женя, отбиваясь от снежка.

– Да стой ты, дурочка! Дай кровь остановлю.

В тоне, которым ее впервые в жизни назвали дурой, было что-то такое, что заставило ее стоять смирно и ни на что не обижаться.

Они пошли дальше и в, в конце, концов, действительно вышли к городу, который при ближайшем рассмотрении оказался довольно крупным и промышленным.

Первым делом они, конечно же, посетили вокзал, где, по Жениному настоянию и с ее активным финансовым участием, были куплены вполне нормальные билеты. После этого, утомленные долгим пешим переходом, они сладко уснули, лежа на какой-то скамье, а когда проснулись, ощущение какой-то неопределенной легкости поразило их сразу же после того, как они открыли глаза.

– Е-мое, – первым среагировал Илья. – Ну я и дурак!

Женя сперва не поняла причин такой самокритичности, но какая-то смутная догадка шевельнулась у нее в душе. Она быстро схватилась за накладной кармашек с клапаном и липучкой, в котором находились все ее сбережения и поняла, что кармашка просто нет. Вместо него на поясе болтались два обрезанных чем-то острым шнурочки.

– Ах-х-х!!! – подскочила Женя, и по лицу своего спутника, которое выражало ироничную покорность судьбе, поняла, что не только ей повезло лишиться всего своего состояния.

Илья продемонстрировал ровненький продольный надрез на груди своей куртки и сообщил бесцветным голосом:

– Билеты.

– Что – билеты? – ужаснулась Женя.

– Все – билеты. Кто-то поедет на них кататься.

– Ну уж нет! Заявила Женя. Они же именные – на них наши фамилии напечатаны – я сама видела!

– Все это – дело техники, – уверил ее Илья. – Куртку жалко.

– Куртку??? – разоралась Женя. – У меня, между прочим, штуку баксов увели!

– Поздравляю. Не будь такой вороной.

– Что-о? – Женя буквально задохнулась от возмущения.

– Ну, ты как хочешь, а я пойду милицию!

– Иди-иди. Что ты, говоришь, с тем бедным парнем сделала-то?

Женя заткнулась и тут же пожалела, что была так откровенна со своим малознакомым спутников. Но в конце концов, было уже поздно. Она опустилась на скамейку, подняла на Илью грустные глаза и спросила:

– И что же мы теперь будем делать?

– Что и прежде? – пожал плечами тот. – С деньгами любой дурак сможет путешествовать. Ты попробуй без денег.

Женя не нашлась, что на это сказать.

– Пойдем, – велел Илья.

– Куда? – с отчаяньем в голосе спросила Женя.

– Наш поезд скоро.

– Да, но у нас нет билетов.

– А кто тебе сказал, что в поезде нужно ездить по билетам?

– Я не хочу, чтобы нас снова выкинули!

– Не волнуйся, я тебя научу пользоваться туалетом.

Женя хотела обидеться, но уже не смогла – у нее просто не было сил.

– Я хочу есть, – заявила она и в тот же момент почувствовала, насколько это правда.

Илья молча протянул ей свой рюкзачок и затерялся в толпе. Через некоторое время он появился и стал вытаскивать из карманов разнообразную снедь. Женя сперва жадно набросилась на еду, а потом, утолив первый голод, опомнилась и спросила:

– А ты где это все взял?

– Украл, – спокойно ответил Илья.

– Так воровать нехорошо, – не совсем уверенно сказала Женя, боясь, как бы он снова не припомнил ее собственные грехи.

– Так ты хочешь есть или нет?

– Хочу, – честно призналась Женя.

– Так ешь.

На это трудно было что-то возразить и Женя снова принялась за еду. После того, как они покончили с трапезой, Илья потащил Женю по переплетением путей в каком-то, ему одном известном направлении. Наученная предыдущим опытом, Женя не задавала никаких вопросов, подозревая, что Илье виднее. Побродив немного в переплетении железнодорожных веток, все время рискуя попасть под колеса какого-нибудь шального паровоза, они, в конце концов, нашли то, что им было нужно. Илья подошел к грязному и могучему локомотиву, задрал голову и проорал:

– Эй, машинист!

Женя замерла от восторга, представив, как из закопченного окошка сейчас высунется чумазое веселое лицо с ямочками, как в старых фильмах и весело что-нибудь прокричит.

Вместо это окно открылось и вполне цивилизованно выглядящий, хотя и порядком помятый, человек хмуро спросил:

– Че надо?

– Подвезите до Львова, пожалуйста! – крикнул Илья. – Я вам в работе помогу.

Хмурая голова прищурилась, а потом изобразила какое-то подобие улыбки:

– Ты, шкет, с нами в Керчь не ездил? – спросил машинист.

– Может, и ездил, – добродушно прокричал Илья.

– Залезай! – сквозь грохот проходящего состава проорал машинист и они полезли.

– И барышня с тобой? – поинтересовался житель локомотива, с любопытством наблюдая неуклюжие попытки Жени вскарабкаться по черному локомотивному боку наверх.

– Со мной, – подтвердил Илья, как умея помогая несчастной девушке.

– Растет компания, – проворчал машинист и скрылся внутри своей машины.

* * *

И он поехал. Поехал удачно, если не считать того, что вдруг оказалось, что кроме него в купе едет еще один господин с неприятной привычкой почесываться в самый неподходящий момент. Вован Натанович, которому было обещано отдельное забронированное купе, сперва попытался поскандалить с невозмутимой проводницей, но та, беззлобно улыбаясь, сообщила:

– Вполне возможно, что произошла какая-то ошибка, но ваш сосед занял свое место согласно купленному билету. Приятной вам дороги. Постель я вам принесу в девять. Не хотите ли кофе или шампанского?

Вован Натанович попытался применить свой излюбленный прием – «Че?» и растопыренные пальцы, но что-то ему подсказало, что этот номер здесь не пройдет и будет последним в его репертуаре: по поезду перемещалось какое-то аномальное количество милиционеров.

Пришлось смириться с соседом. Вован Натанович утешал себя мыслью, что ехать не так уж и долго – каких-то суток двое, можно и потерпеть. Впоследствии выяснилось, что всех запасов терпения, отпущенных Дроздову природой, не хватит, чтобы справиться с приступами невыносимого раздражения, которые Вован Натанович привык реализовывать на деле. В данной ситуации это было невозможно: Дроздов не смел, он чувствовал себя неуверенно.

Зато сосед его чувствовал себя так, словно всю жизнь знал Дроздова – буквально качал его на коленях. Вячеслав Станиславович – так звали соседа – каким-то образом умудрялся не затыкаться ни на минуту, при этом напрасно считая себя остряком. Впрочем, его истории могли бы и быть тонки и остроумны, но Вован Натанович, в силу своей природной склонности об этом не мог судить никоим образом.

– Вы же понимаете, Вова, что жизнь – штука сложная, – сентиментально вещал Вячеслав Станиславович. – И в этой штуке должен разбираться специалист. А мы с вами кто?

Вован Натанович, не имевший представления о том, что такое риторический вопрос, пытался что-то отвечать, но не успевал открыть рта и это его сильнейшим образом раздражало.

– Мы с вами, – торжествуя вещал филосовски настроенный сосед, – дилетанты! Вот потому-то и получается в жизни сплошная суета и неразбериха. А все почему?

Вован Натанович вздрагивал.

– Все потому, что человек рождается жить и его к этому никто не готовит! – с пафосом заключал Вячеслав Станиславович, довольный своим видением проблемы человеческого бытия.

Вован Натанович, силы которого вскоре иссякли, пытался было сбежать от болтуна в ресторан, но тот настиг его и в этом только с виду безопасном месте, да еще нажрался в обоих смыслах этого слова так, что Вовану Натановичу пришлось за него еще и расплачиваться. На это спутник отозвался сентиментальными слезами, называя Дроздова своим другом по гроб жизни и пытаясь взять у него номер телефона.

Зато после столь весело проведенного времени попутчик свалился без задних ног, предварительно заблевав пол-вагона, вызвав на лице проводницы первую несимпатичную гримасу.

Когда он захрапел, Вован Натанович впервые в жизни почувствовал себя по-настоящему счастливым.

* * *

Сбор чемоданов не занял много времени: Твердотыкин не был настолько богат, чтобы ощутить какие-либо проблемы с выбором необходимых вещей. Все это усугублялось тем, что, для того, чтобы покрыть полностью все расходы, связанные с предстоящим путешествием, которое обещало затянуться в дорогостоящий и изматывающий круиз, пришлось предпринять несколько решительных шагов. В их число вошло быстрая продажа всех нажитых ценностей, которых было немного, электрогитары и сдача квартиры сроком на полгода какой-то подозрительной семье.

После этого в срочном порядке был оформлен загранпаспорт (у Леонсио были связи), куплен билет на пассажирский поезд, который был тем самым поездом, к которому были прицеплены те замечательные вагоны, набитые собственноручно гружеными шедеврами из музея краеведения.

Путешествие началось без приключений и не принесло Твердотыкину особых впечатлений, кроме постоянного лихорадочного возбуждения. На каждой мало-мальски большой станции, Леонсио выбегал из вагона и мчался по перрону в направлении заветных контейнеров, каждый раз удивляя охрану своими дурацкими вопросами:

– А с ними ничего не случится? А их не отцепят где-нибудь? А если пожар? Или крушение?

В конце концов, он достал охрану до такой степени, что ему попросту было запрещено приближаться к специализированному вагону ближе, чем на пять метров и передали его проводнику просьбу не выпускать этого пассажира из вагона и не спускать с него глаз.

Таким образом Твердотыкин стал узником до самого конца путешествия, и ему пришлось довольствоваться теми немногими впечатлениями, которое дает человеку скучное и отупелое разглядывание сквозь грязное окно проносящуюся мимо жизни.

* * *

Валик пришел в себя от того, что его слишком удивило зрелище несущегося ему навстречу грузовика. Он достаточно долго раздумывал над смыслом этого видения, а когда понял, что оно означает, у него осталось не более пяти секунд для реагирования. Движением, которое было больше инстинктивным, нежели осмысленным, он крутанул руль, который каким-то образом оказался у него в руках, и видение сменилось на явление ночного неба, подкрашенного оранжевым неоновым отсветом.

Этого Валентин никак не ожидал: если поверить, что он находился в своем любимом стимуляторе, то этого интерфейса он никогда не видел.

К видению неба добавилось ощущение полета, а потом и некоторые другие, например визг и хохот. Потом постепенно стали проявлять себя и все остальные человеческие чувства и, когда машина коснулась земли своими передними колесами, Валик пришел в себя окончательно.

Тряхнуло сильно, но от этого всем стало еще более весело. Валентин ровным счетом ничего не помнил из того, что предшествовало этому моменту, но вида не подал. Машина заглохла под всеобщий вопль восторга, и Валик решился оглянуться вокруг.

Папин лимузин был битком набит какими-то людьми, половина из которых Валентину не были известны, вторая половина была до такой степени не в себе, что тоже была неузнаваема.

На переднем сидении рядом с ним расположилась Марина, которая в связи со своей бритоголовостью была безусловно узнаваема в любом состоянии, а состояние у нее было то еще.

– Приехали! – крикнула Марина, стараясь перекричать громыхающую в салоне музыку и визг полураздетых девиц.

– Куда? – только и спросил Валик, удивленно глядя на чей-то каблук, нависающий над его лицом.

Марина пожала плечами и зевнула.

– Что-то мне становится скучно, – сказала она, поглаживая лысину. – Поедем по домам?

Валентин хотел было сказать, что вполне возможно, что они никуда не поедут вообще, но тут его осенила странная мысль.

– Слушай, – спросил он у Марины. – А Лелик где?

– Кто? – удивилась та, стряхивая с колен какие-то блестящие предметы.

– Ну, друг мой, Лелик. Которого ты своей машиной сбила.

Марина повернулась и прокричала вглубь салона:

– Эй, есть здесь кто-нибудь по имени Лелик?

Сзади началась какая-то возня, суета и хихиканье, а потом вперед просунулась чья-то взлохмаченная голова, одетая в женский бюстгальтер.

– Этот? – спросила Марина, брезгливо поворачивая голову за уши лицом к все больше недоумевающему Валентину.

Валик всмотрелся в измазанную губной помадой физиономию, но понял, что, несмотря на все безобразие, это лицо не может принадлежать его другу.

– Нет, не он, – сказал Валик.

Голову вытолкали обратно в салон и на смену ей показалась еще одна физиономия – на этот раз девичья и весьма смазливая, если не считать кругом из растекшейся туши, которые особой прелести девушке не придавали.

– Ты кто? – испуганно спросил Валентин.

– Я? Леля, – ответила девушка. – А ты?

– Я – хозяин машины.

– Взаимно, – сообщила девица и тоже исчезла.

– Слушай, а у твоего друга не было странной привычки молча смотреть в одну точку на протяжении нескольких часов?

– А что?

– Да ничего. В компании был такой человек, его потом пытались колесами расшевелить, а он вдруг начал вертеться на месте и икать, как заведенный. Потом упал и перестал дышать совсем. Мы хотели его в баре бросить – к тому времени уже закрывалось все…

– И? – приходя во все больший ужас спросил Валик.

– Ну, а потом ты начал кричать, что он с тобой и русские на войне своих не бросают. Как тут было его бросить?

– И где же он?

– В багажнике.

– Где?

– Хочешь посмотреть?

Валик энергично выскочил из машины, обежал ее, потратив на это не меньше пяти минут, и с недобрым предчувствием открыл багажник. Там лежал Лелик собственной персоной, обнявшись с каким-то незнакомцем. Оба были перепачканы кровью и по всей очевидности мертвы.

Валентин свалился без сознания, а Марина только и смогла произнести:

– Ну, дела! Опять трупы!

Нужно было что-то делать, притом срочно. Быстро светало и была опасность попасться на глаза представителям закона, что было чревато самыми невероятными и неблагоприятными последствиями. Решить самой, как действовать в подобной ситуации, было сейчас не в ее силах. Марина, как могла, привела в чувство Валентина и спросила его:

– Слушай, ты действительно ничего не помнишь?

Тот в ужасе покачал головой.

– А может ты их замочил, пока мы в машину грузились?

– А может это вы их замочили, пока я ничего не помнил?

– А может, это кто-то другой их замочил, пока мы не...

– Я думаю, что вопрос сейчас в другом, – неожиданно для своего положения трезво заявил Валентин. – Вопрос сейчас в том, куда нам их дальше девать.

– Закопаем, – соригинальничала Марина, вспоминая еще не изгладившиеся впечатления от недавних событий и свою подругу.

Валик потрясенно смотрел на нее, удивляясь, как такая идея могла прийти ей в голову. В эту самую минуту из багажника раздался истошный вопль.

Марина зажала уши и присела на корточки, причитая:

– Мама-мама-мама!

Валентин почувствовал, как у него растет желание пренебречь воспитанием и собственной цивильностью и наделать в штаны.

Вопль раздался еще раз, после чего из багажника, производя телодвижения, подобные конвульсиям новорожденной многоножки, из багажника вывалился Лелик, что произвело на зрителей не меньшее впечатление, чем явление терминатора.

Лелик, увидев живых и здоровых людей, орать перестал, но руками все еще размахивал, стараясь будто бы стрясти с себя миллионы налипших муравьев.

– Что за шуточки? – наконец опомнился он. – Это кто? – указал он на окровавленный труп, который только что мирно лежал в его объятьях.

– Я не знаю, – пожал плечами Валик. – Может быть, кто-то замочил. Может и ты. Не знаю, в общем.

– Зато я знаю, – загадочно сообщила Марина и осторожно заглянула в багажник.

* * *

Поведанная Мариной история о трупе в шкафу, который обнаружила светлой памяти Евгения и который потом потерялся, вызвала на слушателей впечатление совершенно противоположное тому, что ожидалось. Когда Марина закончила своей рассказ зловещими словами:

– … и вот этот труп нашелся! – парни переглянулись покатились со смеху. Они катались по полу, дрыгали ногами и гоготали так, что Марина всерьез испугалась за их психическое здоровье.

– Вы чего? – обиженно спросила она, ожидавшая вытаращенных от удивления глаз и испуганных физиономий.

Парни не могли ей ничего ответить, удушаемые смехом.

Так продолжалось минут пять, после чего оба не могли больше смеяться, а обессиленные лежали на снегу и смотрели на звезды.

– Дело в том, – наконец сжалился над совершенно растерянной Мариной Валик, что этим самым трупом в шкафу был вот этот чел, которого мы нашли в багажнике.

И друзья в свою очередь рассказали Марину эту веселую историю с альбомом марок, после которого пришлось прятать удолбанного друга в шкафу.

– Так вот ты что в антикварном магазине делал, – догадалась Марина. – А мы с его сестрой из-за тебя такого страху натерпелись. Бедная Жени, – вдруг хлюпнула носом Марина. – Она, наверное, до сих пор считает себя виноватой в том, что произошло.

Марина еще немного погоревала, а потом спросила:

– Так, если ты не труп, тогда этот кто?

– Наверное, такой же бедняга. Мы же плотно отвисли в клубе – разве нет? И у этого здоровья не хватило. – предположил Валик.

– Так давайте же его приводить в чувство! – засуетилась девушка. – Это же не дело – держать человека в багажнике! Помогите мне.

Друзья неуклюже стали помогать Марине вытащить тяжелое тело из багажника, но больше создавали суеты и спешки, нежели вносили хоть какой-то реальный вклад в происходящее, наконец, тело несчастного было извлечено из машине и бережно уложено на снегу.

К этому моменту все те, кто был еще более-менее в себе, высыпали из машины, заинтересованные длительной остановкой.

Получилось человек эдак одиннадцать.

– Что случилось? Что тут? Человеку плохо! – галдели они.

Все стали сочувственно предлагать свою помощь, говоря, что этот парень слишком хорош, чтобы бросать его не произвол судьбы. Одна девушка, всплакнув, даже вспомнила, как он был нежен с ней сегодня вечером – и ничего в этом смешного!

Срочным образом из всей толпы была выбрана пара добровольцев, который признали себя способными оказать первую доврачебную помощь, чем они немедленно и занялись.

Остальные с большим удовольствием стали зрителями эффектной пантомимы «спасением отлипающего руками таких же отлипающих», несчастного трясли, стукали кулаком в грудь, делали ему искусственное дыхание, массажировали конечности, делали непрямой массаж сердца. После продолжительных стараний, которые порядком утомили как исполнителей, так и зрителей, дин из реаниматоров заявил:

– Пациент скорее мертв, чем жив. Без уколов не обойдешься.

– У вас есть адреналин в ампулах? – спросил кто-то.

Адреналина не оказалось.

– Что же делать, что же делать? – суетились вокруг сердобольные барышни.

– А по-моему, – холодно заявила Марина, – парню нужно просто проспаться.

Она подошла, положила голову реанимируемого себе на колени и сказал:

– Посидим немного, потом поедем.

После этого она стал гладить все еще не подающего признаки жизни парня по голове и спросила:

– Че он какой-то липкий? Вы его что, сиропом поливали?

Все снова обратили на тело самое пристального внимания, потом кто-то посветил фонариком и сразу же наступила абсолютная тишина, которая тот час же прервалась громким воплем Марины, лихорадочно пытающуюся сбросить голову со своих колен. Это ей не сразу удалось – окровавленное ухо пристыло к ее виниловым штанам и ни в какую не хотело с ними расставаться.

– Он же мертв, – потрясенно сказал кто-то.

* * *

Пробуждение было не из приятных: мало того, что ломило все тело так, будто на нем испытывали новую модель газонокосилки, а кроме того перед глазами все плыло и переливалось, так что невыносимо тошнило.

Зато одно радовало: наступила тишина и никого не было.

Не успел он насладиться одиночеством, как оно было нарушено появлением в поле зрения раздувшейся синей физиономии, которая шепеляво произнесла:

– Привет. Хватит лежать, как бревно. Пора сматываться.

После недолгих умозаключений, он пришел у выводу, что перед ним – Дуболомов. Следовательно, он никто иной, как Костик, и они лежат в больнице после аварии.

Вместе с этим осознанием пришло осознание того, при каких обстоятельствах случилась эта авария и какими последствиями она им грозила.

– Слушай, а где наш лимузин? – приподнявшись на локте спросил он у Дуболомова.

– Понятия не имею. Может, менты уже подобрали.

– И что?

– Как – что? Труп нашли. И нас теперь ищут. И я думаю, что в первую очередь они будет искать в больницах. Поэтому чем дольше ты тут лежишь, тем хуже нам будет. Вставай.

– И куда мы?

– Не задавай глупых вопросов. В бега. На вольные хлеба.

– А где наша одежда?

– Нет у нас больше одежды. Пижамы есть.

– И что – в пижамах – в бега? Так холодно же!

– В Сибири холоднее, я тебя уверяю. Вставай.

Костик кряхтя поднялся.

– Куда мы пойдем? У тебя есть какие-нибудь планы?

– Война план покажет, – строго сказал Дуболомов.

Вздохнув, Костик засунул ноги в казенные тапочки и они двинулись. Сделать вид, что они просто прогуливаются по коридору и не замышляют ничего криминального, было достаточно просто. Не приходилось даже прикидываться больными и усталыми – эти чувства выражал весь их облик.

Так, тихой сапой, они дошли ровнехонько до перехода, соединяющего два отделения – травматологическое и интенсивной терапии – с главным входом. И только они занесли ноги над лестницей, как мимо прошествовала нестройная колонна, возглавляемая каталкой, которую везла взволнованная медсестра. Когда каталка проезжала мимо, от сквозняка завернулась простыня, накрывавшая тело. Простыня слетела и обалдевшим гангстерам предстало душераздирающее зрелище убитого ими шофера.

Дуболомов закачался и сполз по стене на пол.

ГЛАВА 26. О ПОЛЬЗЕ КРУШЕНИЙ

Путешествовать в локомотиве было не так комфортабельно, как этого бы хотелось, но все-таки интереснее, чем на третьей полке – так решила Женя, разглядывая в окно бешено несущееся ей навстречу и мелькающее полотно железной дороги и совершенно нереальные заснеженные хвойные леса. Жене это нравилось.

Илью она видела редко – он что-то помогал машинистам, а потому чрезвычайно редко появлялся перед ней, но всегда – грязный и утомленный.

Жене все время приходилось подавлять в себе желание попробовать стать здесь кому-то чем-то полезной – это было не в ее правилах, хоть и безделие начинало ее угнетать – было страсть, как скучно. В один прекрасный день они практически достигли пункта назначения и Женя, воспользовавшись общей суетой, решила дать гудок, чтобы оповестить еще сонный город о их приближении. Почему-то она решила, что вот этот вот рычаг, который находится над ее головой и есть механизм запуска гудка. Женя с предвкушением произведенного впечатления резко дернула за него и не сразу поняла, что происходит.

Откуда-то из-за ее спины вдруг полетели какие-то достаточно громоздкие предметы, какая-то ветошь, потом посыпались различные люди, странно размахивающие руками и почему-то быстро-быстро бегущие в направлении лобового стекла. Все это сопровождалось жутким скрежетом и визгом неизвестного происхождения.

Когда все смолкло и люди, вжавшиеся в лобовое стекло как-то обмякли и сползли на пол, Женя услышала, как кто-то очень громко ругается. В дверь вломился разъяренный дядька с разбитым носом и начинающей надуваться шишкой и, страшно вращая глазами, спросил:

– Кто это, интересно, включил экстренное торможение?

Результат этого явления не заставил себя долго ждать и был совершенно предсказуемым: Женя и Илья снова оказались за бортом. На этот раз Илья отчитал Женю по полной программе:

так с ней еще никто не разговаривал. Евгения надулась, как сыч, и всю дорогу до вокзала оскорбленно молчала. Мимо проплыл их поезд, и что всего было обидней – договорись они еще немного с проводниками, не нужно было разрешать проблему с таможней. Все это объяснил все более мрачнеющей Жене Илья, добавив, что при наличии отсутствия денежных средств, теперь пропуск через границу им просто не достать.

На этой радостной ноте они и вошли в приграничный город Львов, совершенно не надеясь на успех своего безнадежного предприятия. Но, как говориться, чему быть – тому не миновать, а если чему-то произойти суждено, то оно обязательно случиться. Именно такие мотивы можно было принять во внимание в свете последовавших затем событий.

Подходя к станции города Львова, они услышали страшный шум и скрежет, а потом звук удара, подобный тому, какой бывает при падении чего-то очень тяжелого и твердого. Явно что-то случилось, но место происшествия было скрыто от них за поворотам. Не говоря друг другу ни слова, они взялись за руки и побежали туда, боясь пропустить что-нибудь интересное.

За поворотом действительно было на что посмотреть. На боку, словно игрушечный паровозик или убитая змея, лежал тот самый поезд, с которого их только что высадили. В одном из передних вагонов торчал локомотив еще одного поезда, врезавшегося в первый под острым углом.

Женя даже остановилась на минутку, не веря своим глазам – настолько ненастоящим и потрясающим ей показалось это зрелище. Судя по всему, столкновение произошло до такой степени благополучно, что не нанес особенного ущерба поездам: ничего не горело и не взрывалось, хотя Женя была больше чем уверена, что каждое столкновение обязательно заканчивается чем-то феерическим, типа пожара и взрыва. Данное столкновение сопровождалось большим выбросом пара и огромными толпами, которые лезли из дверей и окон покореженных поездов и кучковались в самом эпицентре происшествия, повинуясь инстинкту стадности и чувству любопытства.

– Бежим! – озаренный какой-то новой идеей, крикнул ей Илья, дергая за руку.

Промчавшись насколько хватало сил то расстояние, которое отделяло их от обездвиженных монстров, они врубились в толпу, которая с любопытством слушала двух ругающихся на чем свет стоит начальников поездов. Их содержательную беседу были бы рады воспроизвести на своих страницах многие желтоватые газеты, но нам этого делать не придется – не хватит выразительных средств.

Диалог двух слишком резко протрезвевших начальников дополнялся вопящим взором тех пассажиров, которые наиболее жестоко пострадали – то есть, набили себе пару шишек или вывихнули что-то из конечностей. Остальные роптали тоже – в первую очередь на погибшие при катастрофе и украденные в суете вещи. К удивлению Жени, Илья поплотнее втерся в толпу и присоединился к толпе возмущенных, потрясая кулаками и вопя, на чем свет стоит. Женя с недоумением посмотрела на него и долго не могла сообразить, отчего они не идут дальше по своим делам.

Все для нее прояснилось в тот момент, когда вблизи эпицентра скандала появился значительный человек в штатском и сделал неопределенный жест, после которого все почему-то смолкли.

– Господа, товарищи и граждане! – сказал тогда человек в штатском. – Не нужно столько эмоций. Министерство путей сообщения приносит вам свои извинения за возникшие неудобства. Сейчас мы с вами дружно погрузимся на автобус и проедем на вокзал, откуда вы все на специально предоставленным нашими спонсорами поезде отправитесь по месту назначения.

– А как же наши вещи? И документы? – крикнул отважный женский голос из толпы.

– И это предусмотрено, – рекламным голосом заявил господин в штатском. – Наши постоянные деловые партнеры – таможенная служба – предоставляет вам право пройти временную регистрацию и таможню всего за полчаса. Студентам – скидка!

После этого волнение улеглось, а Женя лишний раз убедилась в гениальности своего непривлекательного спутника и его предусмотрительности.

Таким образом, после некоторых формальностей они сели в комфортабельный вагон и отправились в путь, не веря своему счастью.

* * *

Вован Натанович, спавший, как ребенок, после пережитого им морального потрясения, проснулся в полете. Полет был настолько короток, насколько это позволяла вторая полка комфортабельного вагона СВ. Именно класс вагона позволил Вовану Натановичу отделаться легким испугом и маленьким синяком на локте: путешествуй он в вагоне попроще, раскроенный о столешницу череп был бы неминуем. Выругавшись и стукнув кулаком по полу, Вован Натанович поднялся и отправился узнать причины столь резкого торможения.

Проводница была настолько любезна, что объяснила каждому пассажиру смысл произошедшего, устройство механизма, при помощи которого было вызвано экстренное торможение, а так же физический закон, описывающий явление инерции и примеры последствия действия этой силы на материальные тела.

Почти сведенный с ума этой лекцией, Вован Натанович отправился в свое купе, убедился, что его разговорчивый сосед спит без задних ног и снова полез на место, кляня это путешествие на чем свет стоит.

Не успел он сомкнуть глаз, как его полет повторился с точностью до миллиметра и тут уж Вован Натанович себя сдерживать не стал. Он, рыча, как взбешенный орангутанг, выскочил в коридор и бросился душить проводницу. Только его пальцы сомкнулись у нее на шее, раздался адский скрежет по обшивке вагона. Вован Натанович посмотрел в окно и увидел замечательное зрелище проплывающих мимо окон другого поезда и бледные лица тамошних пассажиров, которых при желании можно было схватить за нос. От удивления Вован Натанович выпустил из рук свою жертву, которая тот час же благодарно улыбнулась.

– Эх, ни фига себе, аттракцион! – пробормотал Вован Натанович, наблюдая в окно за тем, как чужой локомотив медленно, словно во сне, таранит один из передних вагонов.

Сразу же раздался еще один удар и поезда остановились в обреченной спаянности.

– И чего? – поинтересовался Дроздов у оживевшей проводницы.

– Сейчас все будет известно, – пообещала она. – Пока пройдите, пожалуйста, на свое место и на всякий случай будьте готовы к пересадке.

Ворча и отдуваясь, Вован Натанович вернулся в свое купе и занялся сбором пожиток. Его сосед внезапно проснулся, широко зевнул и сладко улыбнулся:

– Доброе утречко!

После этого он бодренько вскочил на ноги и босиком зашлепал по купе, засунув в рот зубную щетку.

– Мы, кажется стоим? – радостно спросил он у Дроздова, выплюнув изо рта пену. – Надо пойти, поразмяться, глянуть на достопримечательности. Вы знаете, эти западноукраинские города очень милы.

С этими словами он напялил штаны и отправился в коридор. Оттуда он вернулся очень быстро – побледневший и расстроенный.

– Я, похоже, что-то интересное пропустил, – сказал он.

Вован Натанович предпочел молча выгрузится из купе и протиснуться в тамбур. Из тамбура, сопровождаемый полюбившей его с некоторых пор проводницей, Дроздов переместился в комфортабельный микроавтобус, предоставленный для пассажиров СВ и отдался воле судьбы.

* * *

Твердотыкин тосковал. Деньги, предназначенные на благие цели, давно уже были оставленные в кассе местного ресторанчика и у бабушек, торгующих пирожками. Голова целыми днями гудела, соседи по купе почему-то дулись и не хотели с ним разговаривать, а проводница то и дело называла его пьянчужкой. Мало того, он не был принят в музейное сообщество, сопровождавшее культурные ценности и потерял надежду втереться к кому-нибудь из них в доверие. Это был один из последних отчаянных планов, который с треском провалился после того, как он поспорил с каким-то евреем, чье влияние было очевидным, по поводу значения Ветхого Завета в истории русской мысли. Их мнения расходились в самой основе, а потому ничего общего после подобного спора между ними быть уже не могло.

Леонсио выходил из себя по поводу своей беспомощной бездеятельности, призывал на помощь свои неглубокие познания криминальных приемов, часто применяемых в подобных ситуациях, но ничего придумать не мог. Оставалось надеяться, что по прибытию на место произойдет что-то из ряда вон, с помощью чего он и уличит подходящий момент.

И тут произошло это «из ряда вон»: поезд дернулся и встал. Началась всеобщая суета, из которой было ясно одно – на этом поезде они уже никуда не поедут. Взволнованный величием момента, Твердотыкин попытался выйти из вагона и отправиться к своей цели, но проводница наотрез отказалась выпустить его или кого бы то ни было еще до особого распоряжения начальника поезда. Леонсио в отчаянье приник к заляпанному окну, пытаясь понять происходящее и придумать, что можно сделать по этому поводу.

И вдруг он увидел такое, что не поверил своим глазам: мимо вагона, помахивая гобеленовым чемоданчиком, шел его обожаемый босс, его работодатель, Вован Натанович Дроздов собственной персоной. Сердце Твердотыкина взволнованно забилось, и он стал стучать в окно и подавать разнообразные сигналы руками, которые сделали бы честь матерому сурдопереводчику. Он так отчаянно пытался привлечь внимание своего работодателя, что чуть не выбил стекло, но Вован Натанович, строение черепа и посадка головы которого не располагала ко взглядам вверх, прошагал мимо вагона и не отреагировал никоим образом на скачущего за вагонным окном человека.

Видя, как широкая спина Дроздова неумолимо удаляется, детектив в отчаянье попытался пробиться сквозь затор в двери на улицу. И это ему почти удалось, но на самом последнем этапе, перед открытой дверью, он умудрился споткнуться о кем-то оставленный чемодан и полететь с лестницы на утоптанный сотнями ног снег. А когда он поднялся, микроавтобус, в который погрузился Дроздов, выпустил сизое облачко и, радостно подпрыгивая на ухабах, отчалил.

Было досадно упустить такой счастливый случай, такой редкий данный судьбой шанс поправить свое бедственное положение и хотя бы деньгами подразжиться, если не помощи попросить. Но можно было поздравить себя с маленькой победой: он вырвался на свободу и теперь никто и ничто не способно остановить его, Твердотыкина, в поступательном движении к цели.

Он бежал, вдохновленный, к своим заветным вагонам, с нетерпением предвкушая, как, воспользовавшись всеобщей суетой, одним ударом достигнет цели и заслужит признательность свое босса и вознаграждение. Подлетев к грузовому вагону, Леонсио обнаружил, что его двери открыты нараспашку, а по ступеням снуют туда-сюда навьюченные люди. Он не успел среагировать, как его за локоть схватили чьи-то крепкие пальцы и до боли знакомый голос проорал в уха:

– …твою мать! Где ты ходишь? А ну, быстро на разгрузку!

И, бригадир, ворча что-то про молодежь, дал Твердотыкину смачного пинка и свалил ему на спину каменную лошадь.

ГЛАВА 27. ТАЙНЫ

– Смотрите, ему плохо! – возопила одна из страшненьких дамочек, сопровождавших каталку с трупом.

Медсестра тот час же среагировала на возглас и, оставив мертвого, подбежала к живому, чтобы оказать ему посильную помощь. Пока она хлопала позеленевшего здоровяка по щекам, совала ему под нос нашатырь, его товарищ медленно подошел к каталке и склонился над трупом. Он несколько секунд созерцал его, а потом вдруг заорал страшным голосом, схватил каталку и помчался по коридору, продолжая истошно орать.

Все присутствующие полминуты ошарашенно смотрели ему вслед, а когда стало ясно, что его целью является противоположное окно, занимающее всю стену, все помчались за ним, исключая медсестру, которая бесстрастно наблюдала эту гонку по коридору, время от времени проверяя у Дуболомова зрачковый рефлекс.

И вскоре выяснилось, почему. Каталка со всей дури врезалась в окно, которое только вздрогнуло, а Костик, продолжающий бежать, налетел на нее животом и, крякнув, кувыркнулся на то место, где только что лежало тело шофера. Сам же труп, повинуясь инерции, подскочил с каталки и встал на ноги, уперев свой мертвый нос в бронебойное стекло. Помедлив немного в таком положении, он медленно завалился обратно, придавав Костика, который от ужаса начал кричать так, что вокруг него собрался весь персонал клиники.

Порядком удивленная этой картиной компания молодежи, сопровождавшая тело, стала тихо хихикать, держась за животы.

Их веселье усилилось, когда отчаянного камикадзе в не по размеру большой рубахе с длиннющими рукавами провели мимо, а его друг, отравленный парами аммиака, поплелся следом, то и дело протягивая руку и пытаясь что-то сказать.

Кавалькада из людей в белых халатах и больничных пижамах удалилась, а навеселившаяся вдоволь компания, сбывшая с рук проблему, переговариваясь, пошла к выходу.

Лимузин при неверном утреннем освещении внушал жалость – настолько он был раскурочен, поколочен и расцарапан. Заднее стекло было расколото и расползалось серебристой паутинкой вокруг аккуратненькой дырочки.

– Да, – задумчиво сказала Марина, пиная ногой колесо.

– Это железо теперь даже на свалку стыдно сдавать, не то, что по городу кататься.

Она помолчала немного, прищурив глаза и, повернувшись к своей поблекшей и протрезвевшей свите сказала повелительным тоном:

– Все по домам.

Никто не стал спорить – все были даже рады и потащились по хрустящей подмороженной снежной каше к ближайшему метро. Валик с Леликом грустно рассматривали свой автомобиль, который послужил им верой и правдой так недолго. Его реалистично-поломанный вид создавал явственное ощущение закончившегося приключения. Было жалко оставлять его здесь и расставаться с надеждой на то, что в их серой и ординарной жизни произойдет что-то, что в корне ее изменит.

Подводя итоги, они могли признаться себе, что благополучно упустили все возможности. По крайней мере, ключей у них теперь не было, денег – тоже, да и папина машина порядком пострадала.

– Пошли? – спросила Марина у загрустивших почему-то друзей.

– Куда? – спросил Валик, зевая.

– Ну, куда-нибудь. Посидим, кофе попьем и поедим, а то что-то на хавчик сильно бьет. А вам надо бы сладкого чего-нибудь поесть, а то вон как депрессняк колбасит.

Они не стали сопротивляться и поплыли по течению, которое было турбулентным и закручивалось неугасаемой энергией их подруги.

Они поймали такси и добрались до какого-то только что открывшегося ресторанчика, заказали себе все, чего так желала их истомленная бурной ночью душа – благо что Марина вызвалась за все заплатить – и каждый уткнулся в свою тарелку.

– Знаете, – прервала молчание Марина, – о чем я сейчас мечтаю?

Никто не отозвался.

– Сесть на поезд и уехать отсюда на фиг. А потом, когда надоест ехать, сделать себе операцию и начать совершенно новую жизнь.

– Ну ты гонишь, – равнодушно откомментировал Валик.

– Это сколько же бабок надо…

– Сколько? – спросила Марина.

– Много, – неопределенно ответил Валик, раздражаясь от бессмысленности этой беседы.

– Столько? – Марина вывалила из сумочки на стол кучу тугих пачек.

Друзья перестали жевать.

– Есть и еще, – похвасталась Марина. – Дома оставила. Только вот в чем проблема – эти деньги только на половину мои.

Друзья переглянулись, веря своим ушам еще меньше, чем своим глазам.

– В смысле? – сглотнув вставший поперек горла ком из пиццы, спросил Лелик.

– В том смысле, что деньги, конечно, были найдены в моей машине. Но кем они были туда положены – вот в чем вопрос.

– И кем же?

– Ну, судя по тому, что в последний раз до этого я видела за рулем своей машины твою сестру, то все произошло не без ее участия.

Парни разочарованно вздохнули: если хозяйкой денег была их сестра, им эти деньги уж точно не обломятся.

– Вопрос в том, – загадочным тоном заявила Марина, – где ваша сестра.

– Какая разница? – пожал плечами Валик, похолодевший от мысли, что в это чудное утро ему пришлось бы встретиться со своей собственной сестрой.

– А такая, – зло продолжала Марина, потягивая кофе, – что она попросту пропала. Тебя это никак не волнует?

– Не-а. Она это сто раз делала с переменным успехом.

Вернется опять с трипаком и депрессией, а потом с мамой будет сериалы смотреть, как миленькая, – неприязненно сообщил Валик, решительно отодвигая пересоленный омлет.

– Тут что-то другое. Женька на что-то решилась – это ясно. Я когда в ментуре была, мне сказали кое-что, наводящее на определенные мысли. Мою машину отобрали у каких-то уродов, двигавшихся в юго-западном направлении. Только они ее не угоняли, и следствие это подтверждает. Они ее подобрали на дороге, что следственная группа потом подтвердила, найдя следы. Следы были двух видов, и одни из них определенно принадлежат Женьке, а вот вторые… Короче, ее украли или она встретила кого-то, кто заинтересовал ее. А если этот человезаинтересовал нашу Женьку…

– …значит он – полное дерьмо, – закончил мысль Валентин и проглотил кусок бутерброда.

– Мы будем искать твою сестру или нет? – грозно спросила девушка, стукнув по столу кулаком и разбудив закимарившего было Лелика.

– А зачем?

– Как это – зачем? – удивилась Марина. – во-первых, нам надо доподлинно узнать происхождение этих денег. Мало ли что на них висит? А потом, нужно же с ней разделить богатство, пока я его совсем не истратила. К тому же, вам с другом было бы весьма полезно тоже проявить себя в моих глазах героями, – Марина выразительно помотала перед красными глазами Валика пачкой денег и подмигнула.

– И где ты ее собираешься искать? – лениво спросил он, понимая, что при всем желании этих денег ему не видать в любом случае.

– У меня есть план.

Лелик дернулся и проснулся, восторженно потирая руки, а Марина достала из кармана сложенную в энное количество раз расчерченную бумагу, на которой было написано красным маркером: «План местности». Марина расстелила его не столе, спихнув на пол чашки, и сказала:

– Смотрите сюда.

После недолгой беседы, сопровождавшейся пояснительными записями на полях и выразительными рисунками на самой карте, выяснилось, что за то время, пока они не виделись, Мариной была проведена колоссальная работа по сбору и анализу различных фактов, с большим трудом добытых ею у несговорчивых милиционеров. Из всего выходило, что Женя может быть только в одном месте – на заброшенного завода неподалеку от Москвы.

– Это почему? – поинтересовался Валик, которого вся эта суета стала уже безумно утомлять.

– А потому что больше негде, – привела Марина бесспорный аргумент, с которым никто не стал спорить. – И туда мы с вами отправимся немедленно.

Не дав друзьям прожевать остатки их еды, Марина потащила их к выходу из кафе, по дороге расписывая всю прелесть предстоящих приключений. Однако, Лелика всю дорогу тошнило, в чем прелести было мало, потому что на третий раз водитель такси просто отказался останавливаться и Лелика пришлось просто высунуть в окно. Наконец, дорога кончилась и началось бездорожье. Путь к заброшенному заводу, о котором не вспоминал никто, кроме бомжей, да и те только по банным дням, составил минут тридцать по свежевыпавшему снегу. Этот путь они проделали молча, каждый сосредоточившись на своем. Валик, например, себя все время спрашивал, зачем его понесло в такую даль, и он никак не мог вспомнить причину. Все время крутилось в голове зрелище каких-то крупных денег, но все время не хватало силы вспомнить, на яву он их видел или только представлял.

К тому моменту, когда они добрались до завода, все просто выбились из сил, одна Марина сохраняла трезвость ума и твердость памяти. Валик и Лелик, не смотря на все ее уговоры, не согласились составить ей компанию и полезть за каким-то дьяволом в эти жуткие развалины. Они сели на какую-то приступочку и немедленно заснули. Отпустив сквозь зубы будничное проклятие всему роду людскому, Марина отважно углубилась под безжизненные своды мертвого промышленного гиганта, по временам ощущая – или думая, что ощущает – чье-то явственное присутствие.

ГЛАВА 28. ЗА КОРДОНОМ

По каким-то странным законам судьбы люди, отправившиеся в путь совершенно независимо друг от друга, совершенно странным образом оказались в конечном счете объединенными одной крышей. Вернее, общей серией крыш – крыш вагонов поезда, едущего сквозь карпатские горы в направлении одной из стран бывшего социалистического лагеря. В общем-то, в роли судьбы здесь выступило управление железными дорогами, которое выдало одну на всех тележку – то есть, поезд, который шел в одном направлении – в Будапешт. Если кому-то не нужно было в Будапешт, а нужно было, напротив, в Прагу, это были его личные трудности. В конце, концов, через границу мы вас перевезем, а там сами справитесь.

Трудно понять, кто из пассажиров с самого начала предполагал, что это и станет конечным пунктом его путешествия, а кто был влеком в Венгрию судьбой. Одно было очевидно: все части этого целого, но не вплотную связанного организма, одновременно миновали обе таможни – российскую и венгерскую.

Возникли, конечно, кое-какие проблемы – например, никто из венгерских таможенников не мог понять, что цепь, украшающая могучую шею Вована Натановича, не контрабанда, а всего лишь символ его социальной принадлежности. Вован Натанович, которому не хватало теоретической базы и словарного запаса, чтобы это им доходчиво объяснить, был вынужден прибегнуть к международному языку и расстаться с частью своей наличности.

Остальные пережили тоже немало неприятных минут, пока стояли голышом в коридоре, а бравые молодцы с небритыми лицами, наводили беспорядок в их тщательно упакованных вещах.

Без особых психологических травм выдержал это испытание Твердотыкин, который смирился со своей долей и примкнул к музейной артели грузчиков, которые по документам проходили оптом, как тягловая сила, а потому сладко проспал до самого утра, оперевшись спиной на ноги какой-то твердой богини.

Женя и Илья, которым дали подозрительную бумагу, очень долго доказывали таможенникам свою лояльность к стране, в которую они едут с визитом, и наотрез отказывались подписать документы, напечатанные на очень сложном венгерском языке.

Когда все, наконец, успокоилось и утихло, стало ясно – грандиозная затея удалась, они пересекли границу. Женя просто глаз сомкнуть не могла, поочередно ощущая себя международной террористкой и Матой Хари в одном лице, причем лице весьма удачливом.

Все остальные сладко спали, пока поезд мчал их через нереально чистые городишки по направлению к столице.

* * *

Вован Натанович был зол: на вокзале его никто не встретил и ему самому пришлось, объясняя на пальцах, добираться до отеля «Хилтон», который здесь располагался, почему-то в достаточно неудобном месте. Мало того, что в этом месте тусовалось огромное количество туристов, которые выводили из себя своими фотоаппаратами и беспардонностью. До отеля приходилось добираться пешком и в гору, потому как теперь это дурацкий туристический комплекс был пешеходной зоной. В отеле были какие-то проблемы с международными переговорами, что осложняло жизнь чрезвычайно: всякий раз, когда Вован Натанович умудрялся дозвониться до своего офиса, рабочий день уже заканчивался и с ними разговаривал исключительно тупой автоответчик.

Еще одним неприятным сюрпризом было то, что Вован Натанович ровным счетом не знал, с чего начинать. Саныч обещал позвонить и сказать, как проще организовать поиски нужного лица. Но вот уже целые сутки прошли со дня прибытия Дроздова в Будапешт, а вестей от его юрисконсульта не было никаких.

Ждать было нечего, и Вован Натанович решился. Он набрал номер внутренней службы информации и по слогам прочитал им имеющуюся у него информацию о имени, фамилии и месте дислокации нужного ему человека. Приятный женский голос пообещал ему навести справки и помочь, чем возможно. А пока Вовану Натановичу была предложена продолжительная экскурсия по городу с посещением разнообразных достопримечательностей как исторической, так и деловой части города. Дроздов согласился.

* * *

Выйдя на вокзале, Женя просто очумела от того, насколько ей здесь все нравилось. Впервые в жизни ее патриотизм дал глубокую трещину, потому что Женя поняла одно: она нигде в жизни не видела такое количества урн. Они были красные, новые и ослепительно чистые. Даже получив потом ударную дозу адреналина и массу впечатлений, Женя все равно понимала, что ничто не поражало ее столь сильно, даже цветущие в конце декабря розы в удивительно симпатичных палисадниках.

Ей все нравилось и все для нее было настолько необычным, что она порой забывала смотреть под ноги, и если бы не постоянная забота ее спутника, разбила бы себе все коленки.

Если Жене было все равно куда идти и что делать, то у Ильи очевидно была какая-то цель, которой он следовал с настойчивостью и упорством. Была бы Женя немного наблюдательнее, ее непременно насторожило бы поведение молодого человека: слишком уж редко он оглядывался по сторонам, чтобы определить, где они находятся и куда им двигаться дальше. Жени же была поглощена впечатлениями, которые захватили ее всю целиком и полностью, а потому сама не заметила, как они из шумного и красочного центра деловой части города – Пешта – переместились в район, который больше всего напоминал какое-то поселение очень состоятельных буржуа. Все улочки были застроены коттеджиками с садиками и решеточками, и все дышало желанием не только выпендриться перед соседями, но создать шедевр обывательского искусства и внести вклад в прелестный вид местности. Называлось все это «модьярками».

Илью, по всей видимости, мало интересовали эстетические подробности этого района. Он планомерно двигался к цели, волоча за собой разомлевшую от удовольствия подругу. Цель была скоро достигнута и представляла собой примитивного вида одноэтажное здание, окруженное сеткой «рабица» и пустынным двором, который пытались сплошь перекопать пыльные и хмурые куры. Этот дом был самый примечательный из всех именно своей вызывающей неэстетичностью, так что даже казался каким-то особого рода архитектурным изыском.

Илья остановился перед калиткой и нажал кнопку.

– Золтан! – разулыбавшись до ушей прокричал Илья и приветственно помахал рукой.

Физиономия в окне прояснилась, сделав это неожиданно обаятельно и скрылась вновь. За этим последовал какой-то металлический шум и на пороге дома материализовалась фигура долговязого парня в форме с нацисткими нашивками. Форма ему была явно маловата: красные руки высовывались из рукавов куда дальше, чем это было предусмотрено уставом. Увидя свастику, которое для нескольких поколений русских людей обладала устрашающим воздействием, Женя вскрикнула и сделала шаг назад. Парень в форме удивленно посмотрел на нее, а потом перевел вопросительный взгляд на Илью и звучным голосом проговорил что-то с вопросительной интонацией на совершенно ни на что не похожем языке. Илья ответил ему тем же, ни обменялись рукопожатиями и дружески похлопали друг друга по плечу.

«Он – иностранный шпион!» – в ужасе подумала Женя. – «Международный заговор с нацистами!»

Она стала стрелять глазами в разные стороны, готовя себе путь к бегству. Что она будет делать дальше, женя представляла смутно. Надо было искать Российское посольство и просить помощи…

Илья посмотрел на Женю и, видимо, прочитав ее мысли, сообщил:

– Это – Золтан. Он – друг. А что форма – не обращай внимания. Это у него дед в австро-венгерских войсках служил, а китель остался. Он его как домашнюю одежду носит. А дед – тот умер уже.

Женя скептически посмотрела на Золтана, который по виду был пентюх пентюхом и улыбался, видя перед собой симпатичную иностранку. Женя этого знать не могла, но по меркам этой страны она была сущей красавицей и могла бы стать секс-символом – если бы захотела: в Модьярии с женской красотой были какие-то кармические проблемы.

– А откуда ты его знаешь? – недоверчиво поинтересовалась она.

– Давно знакомы. Я служил здесь. У нас вон там часть была.

Женя непонимающе уставилась на Илью, одновременно задавая себе целый ряд вопросов: сколько же Илье лет? Откуда здесь русские военные части? Почему он не отмазался от армии?

Илья понаблюдал за Жениным замешательством и, снисходительно улыбнувшись, сказал:

– Да, с стар, я супер-стар.

Потом они снова покалякали на этом ужасном языке и Илья повелел:

– Ты пойдешь в дом, а мы тут с другом по делам, ага?

Женя не стала перечить, прошла в дом, где благообразная старушка с брошкой на жабо, ласково лопоча что-то, потчевала ее какими-то пресными лепешками типа просвирок, пока «мужчины», громыхая железом лазили по подвалам. Это продолжалось томительно долго – минут двадцать, после чего состоялся обряд прощания, после чего Женя с Ильей опять куда-то побежали, что, в принципе, было не важно – по крайней мере, Жене так казалось. Она всю дорогу разгадывала загадку – для чего они посещали товарища Ильи. По крайней мере, наличие чего-то тяжелого в рюкзаке спутника, говорило о том, что все было не случайно.

* * *

Быть грузчиком, как выяснилось, не так-то плохо. По крайней мере, у тебя всегда есть возможность пообщаться с себе подобными, а быть постоянно в состоянии легкого алькогольного стресса – это было вообще неотъемлемой частью профессионального имиджа – как, например, отсутствие одежды для стриптизерши. Твердотыкин до того внедрился в среду особ, приближенных к имуществу музея, что даже не сразу среагировал на поступившую информацию. А информация – с учетом изначальной цели – была ценная: первая экспозиция музея будет произведена не в городе Кишиневе, как это изначально планировалось, а, в силу причин, от администрации не зависящих, прямо в столице Венгерской Народной Республики – городе Будапеште. Эти сведения были достоверными и должны были подвигнуть Леонсио на подвиг мобилизации всех сил организма для подготовки к предстоящим решительным действиям.

По приезду в Будапешт, весь обслуживающий персонал – включая грузчиков – собрали в каком-то зальчике при вокзале, где им была прочитана нравоучительная лекция о манере поведения в этой, богатой историческими традициями и культурным наследием стране. Для непонятливых в конце было сделано строгое внушение: от музея не отходить ни на шаг, с местными жителями не контактировать. От непоправимых последствий от диалога двух культур должно было уберечь отсутствия у персонала местной неконвертируемой валюты – форинтов. Для желающих приобщиться к культуре было уготована возможность ознакомиться с экспонатами одноименного будапештского музея, в котором и должна была состояться экспозиция.

Бытовые вопросы должны были разрешаться простейшим образом: обслуживающий персонал живет в служебных помещениях музея, начальство можно будет найти в отеле «Хилтон».

После лекции один из грузчиков, самый ушлый, поведал о том, что Будапешт – порнографическая столица бывшего соцлагеря и, если они упустят возможность посетить хоть какое завалящее стриптиз-шоу, то они будут окончательными лохами. Это известие взбудоражило персонал сильнее, чем сообщение о том, что местное население почти сплошь владеет русским языком, и посему все задумались о возможности раздобыть немного местных денег.

Твердотыкин, который от свежего воздуха импортной столицы, наконец протрезвел настолько, что смог рассуждать логически, решил про себя, что, раз у местной валюты проблемы с конвертацией, то здесь, как и в российской столице, хорошо покатят американские рубли. Он со вздохом влез в свою последнюю заначку, которая несколько похудела от постоянных возлияний, и нашел, что денег вполне хватит на задуманное им действо. Оставалось только ждать (сколько можно!) подходящего момента.

* * *

Спускаясь в ресторан при отеле, который зазывал традиционной венгерской кухней, Вован Натанович был буквально сбит с ног каким-то нахалом в плохо сшитом двубортном костюме. Не надеясь на то, что обидчик владеет русским языком, Вован Натанович поймал его за хлястик повернул к себе, намереваясь прибегнуть к международному языку жестов. Он уже занес свой волосатый кулак, но тут в сморщенном лице торопливого господина промелькнуло что-то знакомое и Вован Натанович на минуту остановился. Этой минуты вполне хватило на то, чтобы узнать в наглеце того, кого следовало бы вообще убить на месте.

– Ах ты… – проревел Дроздов, притягивая антиквара к себе за лацканы. – Ты, жидовская морда! Мало того, что ты не отработал бабки, так ты еще и мою печатку в музей сдал и смотался, гнида!

Давыдович открыл глаза и тут же их зажмурил, не веря в подобное наваждение. Судя по тому, что видение сопровождалось и сильнейшими тактильными ощущениями, а именно – сильным потряхиванием, это был не сон. Перед ним в свой полный могучий рост стоял кинутый им заказчик, и с этим нужно было срочно что-то делать.

– Господин Дроздов, господин Дроздов! – лепетал несчастный антиквар, пытаясь совладать с приступами морской болезни. – Выслушайте же!

Вован Натанович, видимо поставивший себе цель вытрясти из несчастного Давыдовича душу, не сразу остановился и дал себе шанс отыграться на нем за все перенесенные неудобства.

После он, все же, смилостивился, и дал антиквару сказать пару слов в свое оправдание. В силу своей природы Давыдович врал очень умело и отчаянно, так что в конце концов, мозги Дроздова были запудрены достаточно умело. Однако, природное чутье Вовану Натановичу подсказало, что этот тип – как мелкий бес: раз поймал его – не отпускай, пока все желания твои не выполнит.

– Ну, раз ты такой умный, давай деньги отрабатывай, – весомо велел Вован Натанович, вращая белками.

Дроздов сник. Перспектива срываться с уже полюбившегося ему непыльного места консультанта по материальной культуре, его ни в коей степени не прельщала. Но и спорить с этой самоуверенной и ни-перед-чем-не-останавливающейся горой было тоже не резон – можно было лишиться не тол ко места в музее. Посему антиквар горько вздохнул и сообщил, что готов выполнить все, что Дроздов пожелает – в разумных пределах.

соответственно.

На это Вован Натанович торжественно ответил:

– Всех и делов-то – навестить одного очень приятного старикашку и взять у него то, что вам не удалось добыть у его коллеги в Подмосковье.

Он с чувством облегчения извлек из своего необъятного кармана бумагу с адресом, отдал ее Давыдовичу и, пообещав если что оторвать ему выступающие части, удалился обедать.

Антиквар прислонился к стене и на долгое время погрузился в апатию и депрессию, которые на него навеяли воспоминания о последних подвигах подобного рода. Потом, смирившись с неотвратимостью происходящего, Давыдович начал себя успокаивать тем, что это – не такая уж и дикая страна, что в ней ничего страшного и абсурдного произойти не может… В конце концов, деваться было уже некуда – он-то знал людей того сорта, к которому можно было на глазок причислить Дроздова.

По этому поводу Давыдович наведался к своему директору, сообщил ему, что должен отлучиться по делам на неопределенный срок, но скоро будет. После оставалось только сесть на электричку и отправиться в тот самый монастырь, который под своими готическими сводами приютил последнюю надежду рода Дроздовых.

ГЛАВА 29. ВСЕ ТАК ХОРОШО НАЧИНАЛОСЬ

Молодые люди все-таки не решились присоединяться к Марине, оправдав свое поведение элементарным здравым смыслом:

с какой это стати в этом заброшенном здании должна быть Женя, будь она даже самой сумасбродной особой? После томительно длящихся минут неизвестности, в глубине завода вдруг раздался вопль, который вызвал у друзей желание разбежаться в разные стороны. Они ограничились тем, что спрятались за какими-то вольно лежащими бетонными блоками. Однако, вскоре в разломанном проеме появилась Марина, таща на плече чье-то обвисшее тело.

Парни, движимые любопытством, выбрались из укрытия и осторожно приблизились.

– Ну, хоть какой-то результат, – тоном вернувшегося с охоты аборигена произнесла Марина и свалила свою ношу на снег.

При ближайшем рассмотрении ношей оказалась сухопарая и довольно молодая женщина, которая внушала мысль о том, что ее уже где-то видели.

– Представляете, – захлебываясь от восторга поведала о своих приключениях девушка. – Иду себе, никого не трогаю.

Вдруг слышу – мычит кто-то. Смотрю – в темноте кто-то связанный лежит. Ну, я подумала, что Женька и давай с горяча и не разобравшись веревки резать. А она вдруг как вскочит, как прыгнет!.. Ну, пришлось к ней применить хук слева. Вот, выключилась, – повела рукой в сторону несчастной жертвы Марина.

– А кто это? – изумленно поинтересовался Лелик, удивляясь тому факту, что на заброшенных заводах раскиданы такие вещи.

– А я знаю? – пожала плечами Марина.

Тут жертва пошевелилась и открыла глаза. Постонав немного, она поднялась на локтях и стала с недоумением рассматривать присутствующих, как заправская красавица, которая спала лет сто. Создавалась впечатление, что сейчас она скажет: «Ах, как долго…» Вместо это она нахмурилась и спросила:

– Какого черта я здесь делаю?

Друзья переглянулись, не зная, что ей и ответить.

– Ну, если вы не знаете, то нам-то откуда? – довольно ехидно отозвалась Марина, замечая, что эта дама явно краше ее.

– Я? – дама довольно неэстетично почесалась. – Ну.

насколько Я это понимаю, вы меня похитили.

– Мы??? – хором удивились присутствующие.

Дама поняла, что сморозила глупость и стала подниматься с пола. Марина Подала ей руку, чтобы помочь. Дама руку приняла, но, взглянув на мускулистые Маринины пальцы, вдруг отдернула руку и залилась слезами.

От этой неизвестной особы можно было ждать чего угодно, поэтому все немного попятились. Порыдав немного, дама вытерла слезы и улыбнулась:

– Не обращайте внимания – это у меня кризис миновал. Вы на колесах?

Друзья переглянулись, не решаясь как-либо истолковать смысл этих провокационных слов. Дама это поняла и поправилась:

– В смысле, вы на машине? Предлагаю вам, как моим избавителям, поехать ко мне домой, чтобы все обсудить. Надеюсь, вы захотите узнать, что на самом деле произошло.

Нельзя было устоять перед этой перспективой, и все дружно отправились по приглашению незнакомки к ней домой.

Дома у нее было чудно и роскошно. Было так приятно посидеть у камина с чашкой горячего крюшона и послушать совершенно невероятную и удивительную историю.

ИСТОРИЯ, РАССКАЗАННАЯ У КАМИНА

Большая ее часть не представляет никакой исторической ценности для этого повествования – она охватывает длительный период жизни этой удивительной женщины по имени Ингред.

Последователи Фрейда могли бы найти в этой биографии все предпосылки для случившегося, но этого удовольствия их придется лишить.

Начать нужно с того момента, когда Ингред по своей глупости и наивности вышла замуж за человека престижной профессии – психоаналитика. Это был профессионал своего дела и человек увлеченный. Увлечен он был настолько, что даже родные и близкие ему люди были для него не более, чем полигон для исследований. И сложилось так, что самые свои передовые технологии в области влияния на психику он успешно испытывал на своей жене – Ингред, красавице-литовке. В результате из-под заботливых рук мужа вышло такое. С виду женщина как женщина, а житья от нее не было никакого. У нее был целый букет всяческих психозов и неврозов, как вызываемых при определенных условиях искусственно, так и спонтанных.

Посмотрел муж на дела рук своих и ужаснулся. Надо было лечить несчастную и срочно. Вторую половину своей карьеры несчастный псих потратил на самый тяжелый клинический случай в своей жизни. И все было ничего, но от одной мании он свою жену не смог избавить. После этого он тяжко заболел и поехал лечить нервы в Швейцарию, завещав жену своему преемнику и строго-настрого заказав ему завершить дело жизни – вылечить бедняжку совсем.

Преемником этим оказался никто иной, как Сигизмунд Бред (в мальчишестве – Дима Портянкин), который использовал – во многих смыслах – Снежану Игоревну Дроздову в качестве домашнего психоаналитика. Этот Сиги при всей своей нахальности не был врачом в классическом смысле этого слова, но муж Ингред этого знать не мог. Бред-Портянкин сперва очень обрадовался, что ему за просто так достается такая богатая и эффектная жена. Но после, навидавшись от ее больного ума всякого, он пресытился подобной жизнью и стал стараться избавиться от Ингред мыслимыми и немыслимыми способами.

В особенности это желание в нем обострилось в тот момент, когда маниакально-психованная Ингред, придя в себя, не захотела мириться с любовными похождениями нового мужа и взялась, как женщина коварная, погубить его и любовницу.

Ингред обладала сообразительность и находчивостью, и ей не составило труда напасть на след, ведущий в спальню соперницы. Она хитростью внедрилась в семью разлучницы и принялась за сбор прямых улик, которые могли быть приняты в суде за прямое доказательство измены, что было прямым путем избавиться от мужа, попутно разорив его.

В тот самый момент, когда Ингред полезла в бюро Снежаны Игоревны, надеясь отыскать там документы, она наткнулась на одну вещь и это стало для нее роковым.

Дело было в том, что последней психоманией Ингред, с которой никак не мог совладать ее муж, была повышенная внушаемость или зомбоморфность. Гипнотизируя Ингред на определенный предмет, можно было до такой степени полно подменить ее настоящую личность на ложную, что никто из окружающих не заметил бы ничего странного.

Итак, в один из роковых моментов, Сигизмунд, которого Ингред вновь застукала за неблаговидным занятием с его пациенткой, схватил первое, что попалось в руки – а это был злополучный перстень – и навнушал бедняжке все, что ему в голову взбрело.

После он принял некоторые меры для того, чтобы материальное поддерживало психическое. Рейд в один из фирменных магазинов фирмы «В-репу-дал» снабдил женщину всем необходимым для того, чтобы на в полной мере ощутила себя Никитой.

Все эти электронно-механические штучки позволили ей увлечься игрой до такой степени, что она просто не знает, к чему все это привело в конечном итоге.

– Единственным условием для прекращения сумеречного состояния – снова увидеть нужный предмет. Я его увидела – и вот мы здесь, – радостно закончила свой рассказ Ингред.

Все посмотрели на мизинец правой руки Марины, на котором гордо красовался злосчастное кольцо семейства Дроздовых.

Марина смущенно повернула его камнем внутрь.

– Одно плохо – я никогда не узнаю, что со мной происходило в тот период, пока на меня влиял гипноз, – грустно добавила она и налила себе еще немного виски.

– Слыхал? – спросила у потрясенного Валика. – Мамка-то твоя…

– Молчи! – перебил ее Валик. – Я-то тут причем?

– Притом, – разошлась Марина. – Твоя семья поучаствовала в судьбе Ингред роковым образом. Твоя же семья должна помочь ей вернуть память и мужа.

Марина выразительно стукнула кулаком по столу, воспылав ражем поборницы справедливости.

– Каким образом? – робко поинтересовался Валентин.

– У тебя есть какая-нибудь связь с твоей мамашей?

Валентин вздохнул и стал копаться в кармане в поисках телефона. Ему удалось связаться с мамой, которая была в восторге от своего путешествия. Из разговора с ней Валик понял, что она объездила всю Европу в компании милого молодого человека и теперь просто в растерянности – куда двигаться дальше. Марина быстро набросала шпаргалку, по которой Валентин, едва владея собой прочитал:

– Прилетай в Будапешт. Там весело.

Снежана Игоревна пришла от этой свежей идеи в восторг и дала слово, что на воспользуется этим приглашением и полетит немедленно.

– Сынуля, я дам тебе знать, где меня разыскать – как только устроюсь! Пока, рыбонька!

Валентин нажал «отбой» и тупо спросил у Марины:

– А зачем в Будапешт?

– Ты дурак или что? – разозлилась великая комбинаторша. – У тебя же папа там! Не хочешь понаблюдать за семейной сценой как она есть?

– Как это я понаблюдаю? Прямой репортаж по спутниковому ТВ?

– Прямой перелет самолетом аэрофлота, – съязвила Марина и потащила всех к выходу.

* * *

К счастью, все оказалось так, как Давыдович себе это и представлял. Он вышел на маленькой, но очень чистой станции, по уложенной кирпичами тропинке прошел через ряд палисадников мимо улыбчивых селян и по указателям легко нашел монастырь, парящий в облаках тумана среди какого-то игрушечного в своей ухоженности сада.

Не будучи полиглотом, он все же очень легко нашел общий язык с настоятелем монастыря – седеньким и каким-то прозрачным от доброты старичком в застегнутой наглухо черной мантии. Тот оказался знатоком русского языка и совершенно не выявил никакого удивления, выслушав просьбу Давыдовича. На все сентенции посетителя, падре неизменно приветливо кивал головой, а в конце заметил:

– Это нормально. Падре Иштвана многие знают и любят – святой человек. Можете пойти к нему прямо сейчас, хотя у него и гости. Но, я думаю, вам будет приятно. Хотя сперва я бы предпочел угостить вас легким обедом.

Давыдович отказываться не посмел, к тому же чувствовал себя слегка утомленным. В конце концов, дела подождут, а возвратиться к служебным обязанностям никогда не было поздно. Прежде, чем принять приглашение, он поинтересовался у настоятеля, не выделят ли ему для беседы какого-нибудь смышленого толмача. Настоятель уверил его, что отец Иштван говорит на русском ничуть не хуже, чем на родном, как, впрочем, и на десяти других, включая латынь. Это Давыдовича совершенно успокоило, так как позволяло надеяться, что информация дойдет до светлейших ушей без искажения.

Принялись за обед, который был довольно изыскан и сопровождался обильными возлияниями вина местных виноградников.

Потрапезничав, Давыдович сделал для себя очень важное открытие, что в отношении гостеприимства и питания представители двух религиозных концессий друг от друга практически не отличаются.

После, как и обещалось, его проводили к архивариусу, для которого у Давыдовича уже была заготовлена небольшая, но весьма проникновенная речь и материальная база в свободно-конвертируемой валюте. Войдя в келью, антиквар застал там двух благообразных старичков, которые хлебали чай из фарфоровых чашечек и о чем-то мило беседовали. Поприветствовав их с должным почтением, Давыдович справился, кто из них Иштван, и начал свою просительную речь.

Старички слушали достаточно доброжелательно, но вскоре начали проявлять признаки какого-то веселого нетерпения и беспокойства. Антиквара это несколько сбило сперва, но он все же закончил. Когда воцарилась какая-то неловкая тишина, один из святых отцов мягко спросил:

– Простите, а с неким деятелем по фамилии Мещерский вы ничего не слышали?

Давыдович отрицательно покачал головой. Святые отцы стали пристально рассматривать просителя, что его уже совсем вывело из себя. Потом один из них сделал приглашающий жест и велел антиквару садиться на один из плетеных стульев.

– Что ж, – начал Иштван. – Ваша просьба понятна и, в принципе, вполне выполнима – но только в принципе. Дело в том, что наш устав не запрещает совершать небольшие подделки, подобные этим. Изготовляемые бумаги имеют смысл и значение только для тех, кто ими владеет и для их окружения. Для истории же это – не более, чем куски пергамента. Но в свете последних событий мы прекратили подобную деятельность и вот почему…

Иштван сделал паузу, достаточную для того, чтобы в разговор сумел вступить второй старичок.

– Видите ли, молодой человек, мы вполне верим в ваши добрые намерения. Но происходит так, что по воле недобры людей, мы должны отказаться от мысли сотрудничать с вами, ибо это нанесет нам непоправимый вред. Я – живое тому свидетельство. И в этом краю я только за тем, чтобы скрыться от злобных домогателей и предупредить коллегу о грозящей ему опасности. Я имел неосторожность довериться одному недоброму человеку и сделал ему на заказ несколько подобных грамот. А он отплатил мне злом: меня склоняли к непотребному занятию в моей лаборатории – производству запрещенных химикатов – и наладить чуть ли не промышленный выпуск свидетельств. Когда же я отверг это богомерзкое дело, у меня отобрали все ключи, а самого заперли в темницу. Только благодаря оплошности одного из злодеев мне удалось бежать и отправиться за границу…

Антиквар не верил своим ушам: выходило так, что перед ним – отец Семион, которого он навещал в Подмосковье. Потрясенный Давыдович отчитался в своих приключениях и услышал в ответ:

– Да, я знаю: кто-то из приспешников воспользовался этим маскарадом, чтобы продолжить под моим именем незаконную деятельность. Я собирал сторонников, которые могли бы на это дело повлиять. Так что, молодой человек, не обессудьте – вам придется возвращаться к своим хозяевам ни с чем.

Давыдович, у которого от этой истории кружилась голова, поблагодарил священников и поспешил с новостями в музей.

* * *

Леонсио было плохо. Нет, ему было даже хуже. Пришлось пожертвовать львиной долей своего здоровья, чтобы убедить Федю взяться за это дело. Твердотыкин надеялся, что грузчик-то уж знает настоящие лазейки к экспонатам – они же так часто бывают в его руках.

Мало того, что товарищи пропили при этом практически все деньги, они еще схлопотали по выговору от начальства, что настроения им не прибавило. Однако, Федя в конце концов, согласился и обещал достать «другану» хоть черта лысого.

Твердотыкин сидел в полночь в каморке и с замиранием сердца ждал. И он дождался: вдруг раздался оглушительный вой сирены и тот час же – топот десятка ног. Леонсио, тихо скуля, пополз под топчан, понимая, что все стало неожиданно плохо. Это ему не помогло: через десять минут в подсобку вломились несколько дюжих молодцов в форме местной полиции.

Федя, как оказалось, не был натурой столь искушенной в воровстве и детективных историях, как Твердотыкин. Неспешной походкой белого медведя он добрался до выставочного зала, откинул стеклянный колпак с экспонатов, выбрал нужную печать и развернулся, чтобы уходить. Велико же было его изумления, когда откуда ни возьмись примчалась толпа народа, которая стала выкручивать ему руки и истошно орать.

Федя не сопротивлялся долго и честно ответил на все заданные вопросы. Среди прочих был так же вопрос о том, на кого он работает. В результате ответа заговорщик был пойман в укрытие и доставлен в отделение. Там ему было дано право на один звонок. Твердотыкин, потерявший все, глотал крупные слезы и бормотал в трубку:

– Алле, шеф? Все пропало…

* * *

Ночной звонок вызвал в Воване Натановиче смертную печаль.

«Один, совсем один», – с непривычной тоской подумал он, отзвонился в офис, отдал автоответчику последние распоряжения и стал собираться. Он испытал давно забытые чувства одинокого волка, боевика с большой буквы, когда пытался застегнуть на своем необъятном торсе кобуру с тяжелым пистолетом. Дроздов из-под нависших бровей окинул свою фигуру в зеркале и только сейчас понял, как он постарел. Когда-то его широкая грудь молодого киллера могла вместить в себя целую обойму вражеских пуль – а он бы и не вздрогнул. А теперь…

Теперь только святая необходимость – необходимость возвысить свой род – толкала его на подвиг своими руками загрести жар.

Он отправился в музей краеведения, где еще дням высмотрел заветную печать. Он с трудом протиснулся в одно из почему-то открытых окон и стал красться по коридору. Достигнув нужного зала и никого не встретив, Вован Натанович настороженно обернулся и стал пробираться внутрь. Не успев сделать и одного шага, он замер, удивленный: над витриной с печатями склонился темный силуэт человека, намерения которого были больше чем ясны.

Вован Натанович потерял считанные секунды на то, чтобы осмыслить происходящее, но этого оказалось достаточно, чтобы человек первый заметил его. Вован Натанович не успел среагировать: прогремел выстрел, потом второй и Дроздов потерял сознание.

ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ. САМАЯ КОРОТКАЯ

Очнулся он, как ему показалось достаточно быстро. Вокруг было светло, как днем, от ослепительно горящих фар. В воздухе пахло побелкой и пороховым дымом. Вован Натанович битых три минуты не мог понять, что произошло, а потом увидел склоненное над ним участливое лицо своей дочери. Если бы не странный антураж, Дроздов мог бы подумать, что все ему просто приснилось. Но тут он увидел еще одно зрелище, которое его обрадовало и позабавило: перепрыгивая через груды кирпичей, к нему неслись его любимчики, его гордость честь и слава – его взвод автоматчиков, который Вовану Натановичу так долго не удавалось вызвать с задания – из какой-то горячей точки. Теперь его парни были здесь, а это было главное.

Первым приблизился Золотой Глаз и гаркнул:

– Шеф, с вами все в порядке? Взвод номер пять прибыл в ваше полное распоряжение.

– Сынки! – радостно пробормотал Вован Натанович и снова провалился в небытие.

* * *

Следующее пробуждение Дроздова не было таким приятным, потому что оказалось, что вызванная им на подмогу в этой страшной ситуации и десантированная боевая единица не только не спасла его от неприятностей, но еще и усугубило их: назревал международный скандал. Венгрия, которая ядерной державой не являлась, конечно, не решалась объявить СНГ войну, но была очень встревожена. В конце концов, существуют же и американцы…

Поэтому поводу Дроздову было вменено в обязанности явиться к послу России в Будапеште и объясниться. Явившись к послу в самом скорбном расположении духа, Вован Натанович был поражен: в кабинетном кресле сидел тот самый невыносимый сосед по купе, которого Дроздов в последний раз видел в подштанниках.

Узнав друг друга, мужчины очень быстро умяли международный конфликт, списав все на тактическую ошибку в учениях.

Однако, от взысканий за разломанный танками фасад музея и перепуганное насмерть население ответственность пришлось все-таки понести – материальную и моральную.

Когда с делами международными худо-бедно разобрались, стали разбираться с делами домашними. Вован Натанович был навещен своей непутевой дочерью, которая ему поведала много интересного о своих приключениях. Она же прояснила произошедшее в темном зале музея.

Оказывается, все это время Дроздов был не единственный человек, который охотился за сокровищами коллекции. На сцене появился некий альянс двух бандитов, который преследовал свои собственные цели. Именно финальным аккордом их козней явилось это ночное ограбление.

Загадочная миссия же Ильи заключалось в том, чтобы своими силами предотвратить преступление, о котором он был извещен заранее. В тот самый момент, когда Вован Натанович крался по музею, по другому коридору крался Илья с трофейным пистолетом наперевес, наблюдая за преступником. В тот самый момент, когда бандит выстрелил в Дроздова, Илья выстрелил в бандита, чем спас Вовану Натановичу жизнь.

* * *

Каково же было удивление Жени, когда в раненном грабителе на узнала Гарри, который, по ее представлениям покоился на дне лесного озерца. Женя бы сошла с ума, если бы Илья не просветил ее на этот счет должным образом. Выходило так, что Гарри был похищен таинственной женщиной в тот самый момент, когда Женя отвлеклась на падающий с неба парашют. Это было сделано при помощи большого мягкого тюка, которым Гарри был сбит с ног, а потом – утащен под мостки.

– А ты откуда знаешь? – поинтересовалась Женя.

– А я там был, – улыбнулся Илья. – И все видел.

– Как??? – поразился Евгения. – Значит, встреча на вокзале не была случайной???

Илья ответил утвердительно.

– Значит, я никого не убивала, – прошептала Женя с облегчением и поняла, как ей хочется домой.

* * *

– Так-так-так, – выслушав восторженный рассказ дочери всполошился Дроздов. – Это тебе все ясно, а я одного не пойму – кто за всей этой историей стоит? Не этот же сопляк?

Ответом на его вопрос было торжественное шествие, показавшееся из двери, которое возглавлял величественный седой старик, одетый сплошняком в белое и в ковбойской шляпе.

– Я Папа, – представился старик.

– Ну и что? Я тоже Папа, – довольно невежливо буркнул Вован Натанович, у которого от своих-то дел череп ломило…

– Вы должны были обо мне слышать, – насмешливо поклонился Папа, и Вован Натанович в этот момент действительно понял, что слышал это ИМЯ и не раз. Это заставило его вежливо изогнуться – насколько это было возможно на больничной койке.

– Так вот, – рассаживаясь в кресле начал Папа. – Я здесь затем, чтобы выразить почтение вашей семье и немного объяснить поведение своих непутевых детей. Дело в том, что отпрысков у меня много – путевых и не очень, родных и приемных – за всеми не уследишь. Вся история с этими печатями, архивариусами, ключами и прочей дребеденью целиком и полностью на совести одного из моих крестников – мещерского.

Вы наверняка имели счастье с ним встречаться…

В мозгу Вована Натановича возникла эта высокомерная фигура, которая так унижала его… Он поморщился.

– Так вот этот типчик, который спит и видит мое место, решил заняться бизнесом, да не простым, а очень конъюнктурным. Он решил приобщить к дворянскому сословию лучшие роды России – то есть, самые богатые. Вы получили от него задание, заплатив энную сумму, так?

Вован Натанович кивнул.

– В дальнейших планах моего негодного отпрыска было налаживание производства подобных грамот и торговля ими. Для этого был нужен хоть какой-то капитал, а потому он занялся наркоторговлей. Производство наркотиков в нашей стране – дело очень хлопотное – редко где найдешь для этого нужные мощности. Мещерском повезло: он наткнулся на золотое дно.

Тот самый старичок-архивариус кроме своих папирусов пробавлялся алхимией для чего имел собственную лабораторию. Под таким прикрытием делать наркоту было весьма заманчиво. И этот подлец затерроризировал этого старичка так, что тот был вынужден бежать, бросив все – в том числе и ключи от лаборатории и тайника с компонентами. Мещерскому удалось даже передать этот ключ наркодельцу среднего пошиба, и тут эта авантюра стала известна мне и я постарался повлиять на это дело, но не во всем успел…

Мещерский работал не сам – на него трудился по найму некто Гарри, который, кстати, лежит в соседней палате. Про него вам может рассказать вот эта барышня…

Женя покривилась.

– Мне долго не удавалось напасть на его след – постоянно вмешивались какие-то посторонние силы. Но бог послал мне вот этого смышленого молодого человека, который вызвался помочь мне справиться со злом – на то у него были свои причины. А там он справился сам…

Илья покраснел до самых ушей и признался:

– Дело чести. Этот негодяй украл наши семейные бумаги, воспользовавшись наивностью моих бабушек. Нужно было помешать ему осуществить свой подлый план любыми способами. Меня, правда, немного сбивала эта странная женщина, которая его похитила. Но ему, злодею, удалось обмануть ее бдительность и бежать. Пришлось гнаться за ним через границу…

– Так ты?… – округлила от неожиданной догадки глаза Женя.

– Да. Илья Мещерский – последний в роду… Пока, – он как-то странно посмотрел на Женю.

– Ничего не понимаю, – пробормотала та.

Вован Натанович, в котором вдруг проснулось родительское чутье, уже все понял и не мог прийти в себя от радости – ему предстояло малой кровью и на законных основаниях приобщиться к дворянству.

– Постойте радоваться. У меня еще две новости, – произнес не менее растроганный Папа. – Во-первых, от вашего адвоката получены сведения, что вы разорены, и все, что у вас осталось – ваш взвод автоматчиков.

Дроздов схватился за сердце – этого перенести было никак нельзя.

– Во-вторых, – не смолкал Папа, – тот человек, который стрелял в вас, чуть не повторил подвиг Эдипа.

– Кого-кого? – переспросил Вован Натанович.

– Отцеубийцы.

– Как? – в ужасе вскричали все присутствующие.

– Обыкновенно, – радуясь произведенному эффекту продолжал Папа. – Вы, наверное, помните вашу первую любовь – Верочку Сизову? Из-за которой вы разбили лицо Владу Филатову и убежали из дому? С этого, насколько я помню, началась ваша карьера киллера?

Вован Натанович, память о романтических днях которого, заплыла жиром, вдруг просветлел лицом и вспомнил все – и эту нежную козочку, и того вонючего козла.

– Так вот. Ваше последнее с ней свидание не прошло без последствий. И этим последствием является никто иной, как вышеупомянутый Гарии, в просторечии – Игорь, то есть – ваш единокровный сын, а мой – крестник…

Переходя от отчаянья к изумлению, Вован Натанович чуть не сошел с ума.

– … таким образом, – нагнетал атмосферу Папа, – вы мне приходитесь кумом и по поводу своих финансовых проблем можете не беспокоиться – их у вас нет.

Восхищенный вздох чуть не сбил всех присутствующих с ног. Женя тоже вздохнула с облегчением: ей не нужно было мучительно выбирать между зеленоглазым красавцем и тем, кто был ей настоящим другом. Гарри был всего лишь ее братом…

– А где же, где же она? – лепетал Вован Натанович, умоляюще глядя на Папу.

– Ее я вам обещаю, – загадочно пообещал Папа и поднялся. – А теперь я оставлю ваше счастливое семейство наедине с его радостью – скоро увидимся на свадьбе…

* * *

Стоп, за всей этой суетой мы совершенно забыли о наших замужних дамах.

С ними все просто. Энергичная Марина поймала беззаботных голубков и разоблачила злодеяния Бреда целиком и полностью. В руках ее были улики, с которым Ингред выиграла бракоразводный процесс с таким блеском, что разорила мужа абсолютно. На эти деньги она совершенно вылечилась от своих недугов и прославилась потом как талантливая писательница.

Ее незадачливый муж после вынужден был прожить на содержании у богатых дам, первой из которых была Снежана Игоревна – пока у нее не кончилась приданное, доставшееся ей после развода.

Вован Натанович развелся после того, как встретился со своей старой зазнобой, с которой он потом благополучно расписался и стал жить в провинции. Его взвод автоматчиков очень пригодился на возделывании приусадебного участка, что все очень понравилось.

Евгения вышла замуж и стала Мещерской. Их с мужем жизнь была полна открытий и приключений, а так же, как это ни странно, детских пеленок.

Гарри был взят на перевоспитания Папой, на пару с лже-Мещерским и вскоре из них получились добропорядочные киллеры.

Марина, отгуляв у подруги на свадьбе и подарив ей львиную долю найденных сокровищ, а так же злосчастный перстень, уехала за границу, где стала супер-агентом. Ее следы теряются где-то в секретных миссиях ЦРУ.

Валик и Лелик, которые ни на минуту не поверили в происходящее, продолжили свою жизнь в стиле «секс, наркотики, техно-хаус», что стало причиной тому, что по их поводу Вован Натанович в свое гербовом поместье любил приговаривать:

– В семье не без урода.

Оглавление

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ . КАША ЗАВАРИВАЕТСЯ

  ГЛАВА 1. ГОЛУБАЯ КРОВЬ

  ГЛАВА 2. МОНСТРЫ И ЛЮДИ

  ГЛАВА 3. ПОКОЛЕНИЕ «ПИ-ПИ»

  ГЛАВА 4. РЕКОРДНАЯ ПО КОЛИЧЕСТВУ ТРУПОВ НА КВАДРАТНЫЙ САНТИМЕТР СТРАНИЦЫ

  ГЛАВА 5. Я ЛЮБЛЮ НЕПРИЯТНОСТИ

  ГЛАВА 6. ОГРАБЛЕНИЕ ПО…

  ГЛАВА 7. В ЧЬЕМ-ТО ЧУЖОМ УМЕ

  ГЛАВА 8. СВЕЖЕЕ УТРО НЕ МОЖЕТ ТЯНУТЬСЯ ВЕЧНО

  ГЛАВА 9. КУДА ПРИВОДЯТ МЕЧТЫ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ КАША РАСХЛЕБЫВАЕТСЯ

  ГЛАВА 10. КУДА ПРИВОДЯТ МЕЧТЫ-2

  ГЛАВА 11. ХОЖДЕНИЕ В НАРОД

  ГЛАВА 12. В НЕБЕСАХ И ПОД ЗЕМЛЕЙ

  ГЛАВА 13. НЕЗАКОННОЕ ВТОРЖЕНИЕ

  ГЛАВА 14. МНОГО ШУМА И…

  ГЛАВА 15. СДЕЛАЙ МЕНЯ ПТИЧКОЙ, СДЕЛАЙ МЕНЯ РЫБКОЙ, или ПОЧУВСТВУЙТЕ СЕБЯ ДРОВАМИ

  ГЛАВА 16. О ПОЛЬЗЕ КАПЮШОНА И ПРОЧЕЙ МАСКИРОВКИ

  ГЛАВА 17. ГДЕ НАЙДЕШЬ, ГДЕ ПОТЕРЯЕШЬ

  ГЛАВА 18. А ПОУТРУ ОНИ ПРОСНУЛИСЬ

  ГЛАВА 19. ЯВЛЕНИЕ ГЕРОЯ

  ГЛАВА 20. НИЧТО НЕ БЫВАЕТ СЛУЧАЙНО

  ГЛАВА 21. ОКАЗАТЬСЯ В НУЖНОМ МЕСТЕ

  ГЛАВА 22. КРИТИЧЕСКАЯ ТОЧКА

ЧАСТЬ ОКОНЧАТЕЛЬНАЯ ЗА СЕМЬ ВЕРСТ ЗА КИСЕЛЕМ

  ГЛАВА 23. САМЫЕ ПОЕЗДАТЫЕ ПОЕЗДА

  ГЛАВА 24. Я ОСТАЮСЬ!

  ГЛАВА 25. ВОЗМОЖНЫ ВАРИАНТЫ

  ГЛАВА 26. О ПОЛЬЗЕ КРУШЕНИЙ

  ГЛАВА 27. ТАЙНЫ

  ГЛАВА 28. ЗА КОРДОНОМ

  ГЛАВА 29. ВСЕ ТАК ХОРОШО НАЧИНАЛОСЬ

ИСТОРИЯ, РАССКАЗАННАЯ У КАМИНА

ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ. САМАЯ КОРОТКАЯ

Реклама на сайте