«Конец света»

Наталья Никольская Конец света

Глава первая Ольга

Ну что у нас за семья такая? Мне всегда очень больно об этом думать. Практически каждый сам по себе, взять хотя бы моего папу, который, кажется и думать забыл, что есть на земле родные ему люди. О маме вообще лучше не вспоминать.

Ираида Сергеевна, как любит говорить моя сестра-близняшка, Полина, слишком любит самое себя. Это, к сожалению, сущая правда. У мамы часто меняются друзья, и так было всегда. Полину это вечно раздражало. Она вообще немножко резковата порой. Но в том, что с мамой мы стараемся видеться как можно реже, наши желания полностью совпадают. Мое и Полинино, я имею в виду.

Кроме Поленьки, один человек в нашей семье заслуживает особого внимания — это наша горячо любимая бабушка, Евгения Михайловна. Вот уж действительно человек с большой буквы. Она, считай, нас на ноги поставила и до сих пор опекает и помогает, чем может. Особенно мне. Полине-то легче: она живет одна. А у меня двое детей: Артур и Лизонька. Мне с ними иногда так тяжело. Так вот бабушка меня всегда поддержать готова и детям моим всегда рада.

Хотя, надо отдать должное и маме, Ираиде Сергеевне: Артур с Лизонькой и в ее доме часто бывают. Правда, занимаются с ними в этом случае ее друзья, но это не имеет никакого значения абсолютно. Хорошо, что у Ираиды Сергеевны такие добрые и отзывчивые друзья. Я ужасно рада. Честное слово.

Так к чему я все это говорю? Просто приближалось одиннадцатое августа. Нострадамус предсказал, что в эти сутки Земля перестанет существовать во Вселенной. Как бы там ни было, но я все же в это верила. Я все-таки человек впечатлительный в отличие от сестры Полины, которая сказала, что это — хрень собачья.

Мне ужасно захотелось, чтобы десятого к вечеру мы собрались все вместе, посидели душевно так, пообщались. Может быть даже кое-какие грехи простили бы друг другу даже.

И тут оказывается, что бабушка пообещала своей подруге приехать к ней с ночевой и отметить ее день рождения. У Ираиды Сергеевны был билет на поезд «Тарасов-Адлер», куда она отправляется с другом. Поездки эти, само собой разумеется, отложить было никак нельзя.

Одна только Полина согласилась прожить последние сутки существования человечества вместе со мной и детьми. Круг сузился. Так жалко! Ну да что поделаешь?

Пятого августа ко мне пришел мой бывший муж Кирилл Козаков, с которым мы давно не виделись. Я соскучилась по нему безумно. Он, по-моему, тоже. Особенно по детям. Я, честно говоря, подумала, что Кирилл составит нам с Полиной компанию.

Несколько дней подряд Кирилл был просто счастлив. Еще бы. Ведь я так старалась, чтобы ему было хорошо и комфортно. Поэтому я и рубашку-то его постирала. И надо же было мне ее постирать! В ее кармане оказался какой-то важный документ, который после стирки превратился в нечто невообразимое. Я и сама пришла в ужас. Но что поделаешь? Разве я виновата? Я же хотела как лучше.

Господи, как же Кирилл рассвирепел! Он сказал, что такой безалаберной женщины никогда не видел, и в очередной раз громко хлопнул дверью. Так мне стало горько! Ну почему у меня всегда все шиворот-навыворот? Постоянно происходит что-то такое, что мне ужасно портит настроение.

А потом и подлая Полина решила меня наказать. От нее я этого совсем не ожидала. Я понимаю, конечно же, что она обиделась. Но с моей точки зрения, причина не столь уж и серьезная, чтобы так со мной обойтись. Просто сестра всегда старается подавить мою индивидуальность. Когда она в моей квартире хозяйничает в мое отсутствие и наводит в ней свой порядок, я не возмущаюсь. А мне только лишь стоит проявить себя, Полина сразу в позу.

Правда, на сей раз я вовсе не собиралась проявлять себя, просто так получилось. Полина отправилась в Москву — тренер по шейпингу в Россию из Америки прибыл. По такому случаю всех видных, заслуживающих внимания, тренеров собрали на курсы. Как бы, для обмена опытом.

Соседка Полины, которая обычно в ее отсутствие заботилась о цветах в квартире моей сестры, попала в больницу с воспалением легких. И Полина попросила меня полить цветы.

— Смотри у меня, Ольга, не забудь. Лето жаркое. Они тут же погибнут. Правда, в поддоны я налила воды, и два дня ты можешь жить спокойно, не вспоминая о поливе.

Я кивала головой и убеждала сестру не волноваться. Мне было очень приятно, что сестра дает это поручение именно мне.

— Ну что ты, Поленька. Разве я маленькая? Не забуду, конечно.

Полина как-то подозрительно хмыкнула и возразила:

— Да ты хуже маленькой, Оля. Когда ты только за ум возьмешься?

Я обиделась, конечно. Вот всегда она так. Я же поминутно не пеняю ей на то, что она часто груба с людьми. Как сейчас. Наплевала мне в душу и даже, кажется, не заметила.

— Ну, ладно, сестренка, не дуйся. Лишний раз предупредить тебя не помешает.

Полина уехала. Я честно помнила про цветы два дня, а на третий у меня как-то из головы просто вылетело. Закружилась. Дела всякие. Все-таки, у меня двое детей. Если бы у Полины были дети, то, возможно, и она стала бы рассеянной. Да и голова почему-то болела. Вспомнила про цветы я девятого к вечеру.

— Боже мой. Что я наделала! Завтра утром приезжает Полина. Она же меня убьет.

Я лихорадочно оделась и отправилась выполнить поручение сестры. Думаю, что за те три лишних дня цветы еще не успели погибнуть. Полина же наверняка предусмотрела такой расклад и в расчете на мою рассеянность налила в поддоны воды побольше.

Еще несколько дней назад благоухающие, пышные растения, к несчастью, являли собой жалкое зрелище. Листочки поникли, как-то истончились. Угнетенные и какие-то даже несчастные.

— Ничего, миленькие мои, сейчас я вас напою, и завтра вы как ни в чем не бывало воспрянете духом. Полина и не узнает даже про мою оплошность. Вы уж меня простите, милые.

С цветами надо разговаривать. Ученые доказали, что растения все слышат. Так что, если их попросить, как следует, то они откликнутся на доброту и ласку. Это в свою очередь задаст им новый жизненный тонус, и тогда они без особого труда справятся с неблагоприятной ситуацией.

Я уже полила цветы в спальне, когда кран, громко ухнув, затих совсем. Вот незадача: воду отключили.

Не может быть, чтобы без предупреждения ее отключили надолго. Надо просто немного подождать.

Чтобы не скучать, я включила телевизор. И тут в дверь позвонили. Посмотрев в дверной глазок, я увидела своего приятеля — Дрюню Мурашова. Он нетерпеливо топтался на площадке. Интересно, зачем это он к Полине пожаловал? С тех пор, как он задолжал ей пятьдесят рублей, денег она ему взаймы не давала. А к Полине Дрюня приходит исключительно по вопросу денежного займа.

— Ба! Лелька. Привет. А где Полина?

— Полина уехала.

Дрюня немного огорчился:

— Жаль. А у тебя, конечно, денег нет?

Дрюня, мой старый приятель, был неплохо осведомлен осведомлен о моих извечных финансовых проблемах.

Кирилл мне вообще-то оставил немного, хоть и был зол на меня. Ну, не буду же я об этом Дрюне говорить. С ним только поведись. От него у меня несчастья одни. Поэтому я отрицательно покачала головой:

— Нет, у меня нет.

— Жаль, — еще раз сокрушенно вздохнул Дрюня. — Такое дело я провернул сегодня! Хотел обмыть. Лельк, а может ты спросишь взаймы у кого-нибудь? Я ведь на работу сегодня устроился.

Такое событие, возможно, и стоит того, чтобы его обмыть. Надо же поддержать приятеля морально. Дрюня — человек, который не очень любит работать. А точнее, совсем не любит. Больше недели он еще нигде не работал. Да и в последнее время совсем покончил с этим грязным делом. Благо, мама у Дрюни, тетя Лариса, — женщина душевная. Она сына своего непутевого нежно любит. И с голоду ему умереть не даст никогда.

Бессовестный Дрюня внаглую этим пользуется. И несколько раз в месяц, когда у него кончаются деньги, он продает маме свое обручальное кольцо, которое потом забирает, обещая при случае расплатиться с долгом. История повторяется бесконечно. И бедная тетя Лариса до сих пор не перестает верить в доброе начало, заложенное в ее нежно любимом сыне.

Да, если Дрюня устроился на работу, то завтра действительно конец света наступит. Не зря Нострадамус был так категоричен. Я ужасно обрадовалась тому, что в жизни Дрюни, наконец-то, все образуется, и жена перестанет регулярно от него уходить. Событие, действительно, достойно внимания.

— Лельк, ну ты подумай, у кого бы денежкой разжиться можно было бы? Мы бы с тобой так классно пообщались. Выпили бы немножко. Не пьянства ради, здоровья для. У Полины, небось, и грибочки солененькие найдутся. Давай что-нибудь придумаем, а?

Дрюня так вкусно описал общение за столом, что мне даже немножко захотелось выпить. Самую малость. Тем более, проблем с деньгами-то и нет. И воды нет. Все равно мне еще некоторое время придется тут побыть.

— Ладно. У меня есть полтинник в сумочке. Хотела я его на продукты потратить. Ну, раз уж такое благородное начинание, то так и быть.

Довольный Дрюня расплылся в улыбке и едва не бросился меня целовать.

Через десять минут мы накрыли с Дрюней стол, достав из холодильника что Бог послал. Сестра моя — женщина хозяйственная, и проблем с закуской у нас не было. Бог нам послал колбаску, грибочки, свежие яблоки. И еще компот, ну такой ароматный. Прелесть просто.

Я достала кастрюлю и налила себе и своему приятелю. Правда, Дрюня водку не запивает, и его стакан так и остался нетронутым до конца трапезы.

— Хорошо-то как, Лелька. — Дрюня откинулся на стуле и, вытянув губы, подул себе на лоб, — Только жарко немного. Давай окно откроем.

В квартире действительно было душновато. Еще бы, при такой жаре несколько дней плотно закрытые предусмотрительной Полиной окна.

Надо и в самом деле проветрить помещение. Приедет завтра Полина: цветы политы, в комнатах прохладно. Она будет в восторге. Наконец-то она убедится в том, что на сестру всегда можно положиться.

Бутылка уже опустела, когда я вспомнила, что бабушка, которой надо успеть на электричку (подруга-то ее в пригороде живет), наверное, сердится. Лизоньку и Артура я пообещала забрать сегодня. Эта мысль меня прямо обожгла.

— Дрюнечка, милый, быстро! Иначе я пропала.

Дрюня вовсе не хотел, чтобы я пропала. Он вскочил, как ужаленный и задел локтем стакан с компотом. Стакан свалился на пол и разбился. Но это все уже были такие мелочи по сравнению с тем, что я подведу Евгению Михайловну. Боже мой! Придется мчаться на такси.

Все-таки бабушка — золотой человек. Она меня даже не упрекнула. Только сказала:

— Я уж думала, что-нибудь случилось, девочка моя.

* * *

Лизонька с Артуром уже мирно спали, когда я вдруг вспомнила о так и неполитых цветах. И я подумала, что это не так уж и страшно. Заведу будильник на шесть часов, поеду утром в квартиру сестры и все сделаю. Страшнее было другое. Я не помнила точно, закрыла ли кран на кухне.

От волнения у меня даже в горле пересохло. Прямо плохо стало. Что делать? Не мчаться же в квартиру сестры ночью, оставив детей совсем одних. Полина меня за такой поступок сама бы заругала. Господи, что же делать?

Ну, что случится страшного, если кран я все-таки не закрыла? Ничего. Вода будет литься всю ночь в раковину. Так счетчика воды же у Полины нет. Главное, вовремя лечь спать, чтобы утром проснуться пораньше. Наведу порядок, полью цветы и отправлюсь вместе с детьми на вокзал встречать Полину. То-то она обрадуется. Она теперь соскучилась, небось, до смерти.

* * *

Видимо, будильник все же не звонил. Я его, во всяком случае, не слышала. В конце концов, не настолько я безответственная, чтобы взять и отключить его, зная, что у меня чрезвычайно важное дело с утра.

Мне приснился холодный дождь. Я попыталась от него укрыться, но мне это не удавалось. Открыв глаза, я увидела перекошенное от гнева лицо сестры, которая поливала меня водой из литровой банки, и подумала, что лучше бы мне вообще не просыпаться.

Я хотела закричать на нее. И вдруг вспомнила… Боже мой! Она меня сейчас убьет.

Покрепче зажмурив глаза, я лихорадочно пыталась придумать оправдание. Ничего путного в голову не приходило. А говорить правду так не хотелось.

— Вставай, бездельница. Иначе я тебя сейчас вытряхну из постели. Ну и свинья же ты, Ольга. Я думала, что у тебя хоть капелька мозгов в твоей пустой башке имеется. Как я ошибалась.

Какой же все-таки у Полины сложный характер! С ней просто невозможно порой общаться. Нет, чтобы поприветствовать сестру — ведь почти целую неделю не виделись. А она сразу ругаться. Да еще так громко. Вдруг дети проснутся и все услышат. Должна же она понимать, что мне это неприятно, в конце концов. Я гораздо мягче. И потому попыталась успокоить не на шутку разбушевавшуюся Полину:

— Ну что ты, Поленька, так ругаешься? Я же по тебе так соскучилась.

Я села на кровати и нежно заглянула сестре в глаза.

— Да тебя не ругать надо. Тебя убить мало, чтобы сама не мучилась и другим страданий не доставляла. Не зря от тебя Кирилл периодически уходит.

Боже! Как мне стало обидно… Это надо же! Нашла, чем уколоть. Удар в самое сердце. Какая она все-таки жестокая. Я ей это прямо в глаза сказала.

Полина развернулась на сто восемьдесят градусов и направилась к двери, сухо бросив на ходу:

— Видеть тебя не хочу. И не звони мне сегодня. Я даже телефон отключу.

И, поцеловав спящих детей, сестра удалилась.

Какой ужас! Может быть, сегодня наша планета последние сутки существует, а меня все бросили. Я этого не вынесу. Сердце мое разрывалось от горя. И надо же было противному Дрюне притащиться! Если бы не он, я бы все сделала как положено.

Больше всего меня огорчало то, что я вспомнила: Полина же мне наказывала поливать цветы из ведра, в котором отстоявшаяся вода. Это ведро находится в ванной. Мне не надо было даже ждать, когда дадут воду. И кран включать не надо было. Я бы могла все быстро сделать и избежала бы встречи с проклятущим Дрюней.

Я уселась в кресло и стала размышлять, как мне вернуть расположение сестры. И чувствовала сердцем, что сделать это сегодня мне вряд ли удастся. Хотя почему? Приготовлю что-нибудь вкусненькое и сама за ней съезжу. Уж дверь-то она мне точно откроет.

Я отыскала тетрадку с кулинарными рецептами. Иногда у меня появляется вдохновение и желание научиться хорошо готовить. И я записываю рецепты в эту самую тетрадь, а когда теряю ее, то на листочки. Листочки, правда, тоже потом теряются. Несколько рецептов мне Полина давала. Вот, например, плов. У Полины он такой вкусный всегда получается. Точно. Приготовлю плов и пирог еще испеку. И поеду за Полиной.

Она-то, конечно же, подумает сначала, что я с детьми приехала, чтобы у нее поужинать. А ее удивлю, пригласив на плов и пирог.

Я так размечталась о том, как Полина будет нахваливать мои кулинарные способности, что даже не заметила, когда появилась Лизонька.

— Мамочка, у тебя из тетрадки бумажка выпала. Вот.

Она протянула мне мятый листок.

Давно пора навести порядок в своей квартире. Сегодня же этим и займусь. Прямо сейчас. Выброшу все лишнее, чтобы не сыпались откуда ни попало всякие ненужные бумажки. Как говорится, весь хлам отдам бомжам. А то сама не знаю, где у меня что находится. Правильно меня Полина иногда ругает.

Но бумажка оказалась нужной. Там был записан адрес одной женщины. Говорят, что она потрясающе гадает. Никогда не ошибается. Прямо, как в зеркало смотрит.

Тут меня осенила идея: схожу к ней и погадаю. Узнаю, когда же в моей жизни закончится черная полоса. И про конец света узнаю все. Может, и не стоит квартиру убирать, если нам всем жить осталось всего ничего?

Правильно. Так я и поступлю.

Я разбудила все еще спящего Артура. Позавтракав бутербродами, мы все втроем вышли из дома.

Пелагея Семеновна жила в девятиэтажном доме недалеко от Детского парка. Дети запросились покататься на качелях, пока я буду разговаривать с тетей. Мне было немного страшно оставлять их одних. Дети для меня все. И если, не дай Бог, что с ними случится, то я просто умру от горя. Но в парке было полно детей, которые весело резвились и играли в песочнице. Я уступила.

Ну что случится за несколько минут?

— Только из парка ни шага. Ты понял, Артур? Ты старший, уже совсем большой мальчик. Следи за Лизонькой.

Тот довольно кивнул. И дети, взявшись за руки, направились к качелям. А я направилась к Пелагее Семеновне.

У престарелой женщины оказалась такая шикарная квартира. Трехкомнатная, с огромной кухней. Она напоминала антикварный магазин. За мебель, которой были обставлены комнаты, ценители старины заплатили бы неплохие деньги, случись старушке продать свое имущество.

На стенах были развешаны фотографии близких и дальних родственников бабульки. Непонятно, почему бабушки так любят вывешивать фотографии на всеобщее обозрение?

Пока Пелагея Семеновна создавала соответствующую гаданию обстановку, я рассматривала снимки.

— Ну вот, Ольга Андреевна, — обратилась она ко мне, — теперь можно начинать.

Мы с ней прошли в комнату, где будет иметь место быть таинство гадания.

Задернутые шторы, две свечи на столе и новенькая колода карт.

Не могу сказать, что то, что в экстазе бормотала эта старушка, произвело на меня неизгладимое впечатление. Но все-таки что-то в этом есть. Сердце мое замирало.

К примеру, Пелагея Семеновна сразу же сказала, что некая особа вонзила мне в сердце кинжал.

Я сразу мысленно представила себе реакцию жестокой Полины на мой маленький проступок. Ведь она действительно, по сути дела, мне нож в сердце вонзила.

Но оказалось, что старушка имела в виду совсем другое.

— Но разлучнице не удастся с вами справиться. Очень скоро ваш молодой человек к вам вернется и вы будете жить вместе с ним долго и счастливо.

Я не стала задавать мучивший меня вопрос о конце света. Если я буду долго и счастливо жить и иметь много детей, то, видимо, ему, слава тебе, Господи, не суждено случиться.

На душе немножко полегчало. Правда, совсем ненадолго. Только до того момента, когда старушка назвала стоимость сеанса гадания. Тут мне опять поплохело. Сто рублей за ничего не значащие общие фразы. Господи, ну, когда меня только жизнь научит?

Выйдя из подъезда дома знаменитой гадалки, я горько вздохнула. Деньги тают на глазах. И как только я умудрилась за столь короткий срок спустить почти все, что мне оставил Кирилл?

Еще через пару минут я и думать забыла о финансовой потере. Бог с ними, с деньгами. Как пришли, так и ушли. Гораздо хуже было то, что я увидела, что мои дети с незнакомым мужчиной направляются в неизвестном направлении.

Боже мой! Он, держа Лизоньку на руках, а Артура за кисть, направился в сторону ворот парка.

Я как кошка метнулась в его сторону, пытаясь криком привлечь внимание гуляющих в парке людей:

— Помогите! Детей похищают!

Сидевшие на лавочках, разомлевшие от августовской жары, мамашки с любопытством воззрились на меня. Какие холодные бесчувственные люди. Никакой реакции.

Мужчина спокойно шагал, не оглядываясь. Артур, услышав мой истошный крик, что-то сказал дядечке, и тот остановился, повернувшись ко мне.

Я бросилась к нему, разразившись упреками:

— Как вы смеете? Это мои дети! Я милицию вызову.

Он спокойно опустил Лизоньку на землю и улыбнулся. Вообще-то, его улыбка показалась мне доброй. Но знаю я таких добряков. Только вчера видела передачу по телевизору о похищении детей. Эти монстры на все идут.

— Мамочка, дяденька угостил Лизоньку конфетой, а мне тоже хочется. Дядя пообещал нам купить.

И Артур указал на торговый лоток, разместившийся у входа в парк.

Я бросилась к мужчине и начала колотить его кулаками в грудь. Мужчина, не ожидавший такого поворота событий, спокойно отстранил меня и направился к выходу, не сказав ни слова. Точно, это маньяк какой-нибудь. Напрасно я призывала сидевших на лавочках женщин задержать столь подозрительного типа. Все так разомлели на солнышке, что и пошевелиться не захотели. А может, не восприняли мои слова всерьез.

Перед глазами у меня возникали картины одна страшнее другой. Я могла лишиться своих детей. Господи! Надо срочно позвонить Полине и выловить этого маньяка. Я прямо и не сомневалась, что именно он причастен к пропажам детей в нашем городе. Я сейчас же это сделаю. И, взяв детей за руки, направилась к телефону-автомату.

Телефон, как назло, был занят. Мужчина приятной наружности в модных джинсах и тенниске табачного цвета и не думал торопиться и спокойно разговаривал со своей знакомой. Я металась около него и ужасно злилась. Мне даже захотелось схватить его за шикарную, тщательно уложенную шевелюру и оттащить от телефона.

— Я позову тебя. Не волнуйся. И мы все найдем. Так что можешь успокоить сестру. Артем не увидит ни одной из тех фотографий. Да. Все будет тип-топ… Господи, да конечно же я все понимаю и, действительно рад тебе помочь.

Меня так и подмывало. Мне казалось в этот момент, что от моего звонка зависит очень многое. И я не вытерпела.

— Мужчина! Вы извините меня, конечно. Но мне срочно надо позвонить. Может быть, вы потом еще раз перезвоните и доскажете?

Он взглянул на меня и увидев, как я взволнована, быстро распрощался со своей собеседницей. Я схватила трубку и посмотрела ему вслед. Мужчина почему-то показался мне очень знакомым. Где-то я его уже видела. Как в «Джентльменах удачи» тут помню, а тут не помню.

Я машинально взяла в руки листочек с номерами телефонов, который оставил мужчина, покрутила его в руках и скатала в трубочку. И только потом сообразила, что мужчине, возможно этот листочек еще пригодится, а он не обнаружит его в своем кармане. Я было кинулась за ним, но его и след простыл.

Подлая Полина не взяла трубку. Скорее всего, она и в самом деле отключила телефон. С нее станется. В милицию я решила не звонить. Что толку, если он уже скрылся?

Бумажку я машинально сунула в кармашек сумочки и побрела с детьми домой.

Артур и Лиза мне, правда, рассказали, что дядя — очень добрый. Но разве сможет ребенок разгадать намерения взрослого человека, который прикидывается бескорыстным? Нет, конечно. Я была просто уверена, что моих детей собирались похитить. И напрасно бесчувственная Полина не взяла трубку. До самого дома я не могла никак успокоиться.

Но ехать к сестре сейчас я была не в силах. Мне надо прийти в себя после такого потрясения: я ведь могла лишиться детей. Да и Полина просто подумает, что я к ней подлизываюсь, поэтому все и выдумала. Нет уж. Сначала успокою расшалившиеся нервы, приготовлю вкусненькое, тогда и поеду за Полиной. Я бы вообще на дачу с детьми поехала, если бы не крыса противная. Дело в том, что там завелось это мерзкое отвратительное животное.

Уж чем мы с Полиной ее не травили, но эта хитрющая бестия сама без особого труда умудрялась обвести нас вокруг пальца. Из капкана она умело извлекала приманку. А отравленные продукты упорно не замечала и не трогала.

А ночью, когда мы однажды остались там ночевать, она вылезла откуда-то и, нагло усевшись на стол, стала внимательно нас рассматривать. Ее маленькие, блестящие глазки пугали и одновременно завораживали.

Если бы Полины в тот миг не было, я бы среди ночи к соседке сбежала от страха. Но Полина бросилась на нее с первым попавшимся под руку предметом. Им оказался башмак.

С тех пор я одна, без Полины, на дачу ни-ни.

Тут Лизонька запросила пить, и я повела детей к лотку, где продавалась газировка.

Взяв всем по стакану и, отведав из своего, я рассеянно подумала, что вода очень холодная.

* * *

Вот я и дома. Сама не знаю почему, но жизнь теперь мне уже не казалась такой мерзкой штукой. За окном прекрасная погода. На плите в кастрюльке пыхтело мясо, распространяя умопомрачительные запахи.

Правда, тереть морковку, как меня учила сестра, я не стала. Потом терку мыть — лишняя трата времени и сил. Я поступила проще — нарезала ее кружками. Некоторые кружки получились немного великоватыми — надо было морковку потоньше выбирать. Но это не беда, вкусовые качества плова от такой мелочи не пострадают.

Лука в доме, как ни странно не оказалось. Не бежать же за ним на базар, если мясо уже готово. Не страшно, можно и без лука. Никто и не заметит даже. Я, к примеру, этот самый лук и не люблю.

Ну вот, теперь рис. К сожалению на том месте в рецепте, где указано количество стаканов риса, жирное пятно. Чернила расплылись. И мне теперь трудно догадаться: один стакан надо сыпать или же четыре.

Попробуем насыпать один, а потом сориентируемся. Но эта жалкая кучка риса совершенно не видна в кастрюле. Так у меня вместо плова суп получится. Нет, все-таки четыре стакана. Точно. Я помню, что Полина про четыре стакана говорила. И я насыпала в кастрюлю еще четыре стакана риса. И тут же ужаснулась. Один-то стакан уже был в кастрюле.

И, кроме того, как назло, я забыла заранее замочить рис в воде на полчаса, как меня учила Полина.

На кухню зашел Артур и сообщил, что они с Лизонькой хотят кушать.

— Подождите, маленькие, несколько минут. Сейчас я вам кашку сварю.

Увлеченная приготовлением каши, я забыла про плов. Он мне сам о себе напомнил. Крышка кастрюли поднялась, и рис — о ужас! — полез через края. Пришлось срочно его откладывать на блюдце. Этого Полина не должна увидеть. Она меня засмеет. Я завернула крупу, добровольно покинувшую кастрюлю, в бумажку и бросила сверток в мусорное ведро.

Однако этим дело не кончилось: кастрюля с ядовитым шипением выплюнула новую порцию риса, который точно также был упакован и отправлен в ведро.

Каша, кстати, тоже вела себя не лучшим образом и заляпала всю плиту. Даже конфорка погасла. А потом вновь проявил свой мерзкий характер рис. Нет, это выше моих сил. За каких-то полчаса я так выбилась из сил, что у меня даже руки дрожать начали. Господи, как только Полине все удается без труда? Посмотришь, как она готовит, так и хочется попробовать свои кулинарные способности.

Очередную порцию риса я уже выбрасывать не стала: жалко. Потом доварю. Я принялась складывать то, что извергала из своих недр кастрюля, в другую. И вскоре та, вторая, наполнилась почти наполовину.

Уфф. Кажется, все, что должно было вылезти, уже вылезло. На кухне негде было повернуться. Что за кухни в хрущевках? Одному человеку с тремя кастрюлями тесно. Есть кашу я усадила детей в зале.

Мне не понравилось поведение Лизоньки. Какая-то она вялая. Может быть, тот мужчина подсунул ей вместе с конфетой какую-нибудь гадость?

На кухне вновь зашкворчало. И я кинулась туда. От кастрюли шел сизый и совсем не ароматный дым. Надо же было, наверное, газ убавить.

Но теперь уже ничего не сделаешь. Видит Бог, я очень старалась. А дым выветрится. Сейчас окно откроем, и все будет нормально.

Открывая ставни, я случайно глянула во двор. Там прогуливался тот тип. Такие же светлые брюки. Очень похож. Боже мой! Он, наверное, следил за нами. Надо надеть очки и рассмотреть его получше. Без них я очень плохо вижу.

Когда я, надев очки, снова выглянула во двор, типа уже не было. Зато в дверь ко мне звонили. У меня даже волосы на голове зашевелились. Что ему надо от меня и моих детей?

Я еще не приняла решения, как себя вести: звонить в милицию или Полине, как Артур метнулся к двери, весело крикнув:

— Мам, кто-то пришел.

Я, схватив нож со стола, кинулась вслед за сынишкой.

На пороге стоял Дрюня собственной персоной и пьяно улыбался.

Артур кинулся к нему с радостными воплями:

— Ура! Дядя Дрюня пришел. А мы в лошадки играть будем?

Дрюня с удовольствием дал обещание побыть лошадкой для Артура и Лизоньки.

Лизонька на этот раз почему-то не выразила такой бурной радости, как ее брат. Странно. Обычно появление Дрюни, которого мои дети просто обожают, производит на нее весьма благоприятное впечатление. А сейчас она просто молча улыбалась.

Заметив нож в моей руке, приятель сильно удивился:

— Лельк, а ты чего это с ножом бегаешь?

Одет он был в клетчатую рубашку и светлые брюки. Именно его я приняла за того ужасного типа, похитителя детей. У меня сразу от сердца отлегло. И стало так радостно.

— Дрюнечка, как ты меня напугал.

Я ему тут же поведала историю про случай в парке.

— Может, он, правда, только конфеты им купить хотел? А ты сразу паниковать. Это на тебя просто-напросто приближение кометы к Земле дурно влияет.

Вчера, когда мы с приятелем немного выпили в Полининой квартире, я ему поведала о своих страхах.

— Давай, Лельк, лучше выпьем.

Он, не спросив разрешения, нахально проперся на кухню. Совершенно невоспитанный человек. Но сказать об этом вслух у меня не хватило духу. И о том, что я собираюсь устроить посиделки с сестрой, тоже. Я вообще по натуре очень нерешительный человек. Ничего, попозже немного я ему осторожно намекну, что у меня дела. Пускай, пока я занята на кухне, детей развлекает. Главное, не поддаться на его провокацию по поводу выпивки.

— Е-мое! Это что же у тебя тут творится? — Дрюня решительно отодвинул морковные очистки на край стола и выставил бутылку коньяка:

— Вот. Сейчас мы с тобой обмоем начало моей коммерческой деятельности.

Вот здорово. Видимо, на новом месте работы Дрюня уже зарплату получил. Мне бы такую работу. Я не сразу вникла в смысл сказанного, обдумывая, как бы мне повежливее отказаться от выпивки и выпроводить приятеля. Общение с ним часто кончается для меня разного рода неприятностями.

— Представляешь, Лельк, кому нужна эта паршивая работа, на которой копейки одни платят? А тут пара часов — и я при деньгах. Прикинь?

Итак, с работой Дрюня, видимо, уже успел распрощаться. Как только этому бездельнику удается, не работая, деньгами разживаться?

— Лельк, ну давай что-нибудь съедобное. Что ты там наготовила? Выпьем — я тебе расскажу, как мне повезло сегодня. Ленка моя узнает — пожалеет, что опять бросила меня.

Эта новость очень меня удивила. Только вчера все было по-другому: его жена, Лена, окрыленная надеждой, что муж ее взялся за ум и будет трудиться на новом месте в поте лица, не помышляла даже покинуть семейный очаг и уехать к маме.

Прочитав в моих глазах немой вопрос, Дрюня рассказал мне немного грустную историю, как вновь превратился в холостяка.

Вчера, когда мы с ним поспешно расстались, он направился было домой. Но тут обнаружил, что после употребления той бутылки водки, которую мы с ним выпили, ему захотелось почему-то еще чуть-чуть спиртного.

Но, денег у него не было. Только ведь свинья же грязь всегда найдет, как известно. И тут навстречу друг его идет, Серега, слегка прихваченный. И более счастливый, чем Дрюня, поскольку является обладателем двух бутылок «Анапы». И безумно рад встрече с другом Дрюней. Настолько рад, что готов поделиться.

Ребята выпили литр этого недоброкачественного напитка. Тут бы им остановиться. Да где уж! Дрюня совсем не умеет останавливаться. Он сам и предложил пойти к нему домой и поискать что-нибудь такое, что не слишком в хозяйстве требуется, и чем легко, без особого сожаления можно пожертвовать.

Такой вещью Дрюне показался Ленин фен. И приятели, искренне полагая, что в наши суровые дни, когда людям порой хлеб купить не на что, фен — непозволительная роскошь и к тому же практически бесполезный предмет, быстренько обменяли его на бутылку водки, которую приятели употребили прямо на Дрюниной кухне.

Менее стойкий к спиртному Серега едва держался на ногах, и Дрюня — не бросать же друга в беде — вызвался его проводить до остановки.

В прихожке на тумбочке стоял флакончик французских духов, которыми Лена пользовалась только в исключительных случаях. Серега решил, что духи тоже непозволительная роскошь для простого человека и молча, тайком от Дрюни их приватизировал. Бедный Дрюня даже не заметил, когда это произошло.

Проводив товарища, он вернулся домой. И только тут обнаружил, что вышел провожать друга в спортивных штанах. А ключи от дома остались в брюках, которые бережливый Дрюня снял сразу, как только вошел, чтобы не заляпать.

Потоптавшись у двери, поджидая жену, которая совершенно необоснованно задерживалась, Дрюня немного рассердился. И решил, что придется открывать дверь подручными средствами, типа топора. Топор в щель никак не входил. Пьяный мой приятель разумно решил, что эту самую щель надо просто немного увеличить, и с усердием принялся отколупывать от двери кусочки древесины.

Упрямая дверь никак не хотела впускать хозяина, что его еще больше разозлило. И тогда он принялся рубить косяк. За этим невинным занятием его и застала тут же обомлевшая жена.

— Ты что делаешь?! Сдурел что ли? Ты что делаешь, спрашиваю?

До предела взвинченный супруг, продолжая яростно крошить дерево, огрызнулся:

— Шляешься непонятно где! Дверь мне надо открыть. Домой хочу.

Елена, оттолкнув его, молча открыла дверь. Счастливый Мурашов проковылял в зал, рухнул без чувств на диван и заснул. Судьба искромсанной двери его ни капельки не волновала. Уже одного этого хватило бы, чтобы рассердиться на Мурашова.

А тут еще и пропажи, которые Лена обнаружила уже утром, когда стала собираться на работу. Растолкав кое-как мужа, она поинтересовалась местонахождением духов и фена.

Еще не проспавшийся толком Дрюня решил, что лучшая форма защиты — это нападение, и несколько грубовато заявил, что ему поспать не дают.

— Тебе ж на работу вставать пора. Забыл уже, что ли? А ну, вставай, алкаш несчастный. И говори, куда подевались духи и фен?

Такой тон впечатлительному Мурашову решительно не понравился. К тому же у несчастного ужасно болела голова, и было мерзкое настроение.

Он послал жену вместе с работой куда подальше и, повернувшись на другой бок, мирно заснул.

Тут, видимо, Лена в тысячу первый раз убедилась в том, Дрюня просто не создан для семьи и мирной трудовой деятельности.

К обеду, когда Мурашов проснулся ее уже не было. Она уехала к маме, пообещав в оставленной на столе записке, что это — уже навсегда.

Так в тысячу первый раз по счету мой приятель вновь превратился в безработного холостяка. Его мама, тетя Лариса, тут же отказала ему в спонсорстве. И тогда в изворотливом Мурашовском мозгу родился совершенно гениальный, по его мнению, план.

Пока Мурашов рассказывал мне все это, он потихоньку попивал в одиночку коньяк, поскольку я решительно отказалась пить. Бутылка довольно быстро опустошалась. А коньяк, между прочим, очень хороший. Мне тоже захотелось его попробовать.

Мурашов, наверное, понял мое желание и в очередной раз предложил:

— Лельк, да наплюй ты на все дела и выпей со мной за мой успех в бизнесе. Прикинь, пара часов — и я при деньгах. Это тебе не то, что на паршивой работе за копейки вкалывать. Давай-давай, рюмашку-то одну не страшно принять. Что от этого станется? И варева своего накладывай. Пожуем, я то я что-то проголодался.

Я вздохнула и достала рюмку: не так-то просто отделаться от Дрюни. Коньяк превзошел все мои ожидания и от второй рюмки я уже не отказывалась.

А вот плов был вовсе не таким, какой я у Полины ела. Совсем не соленый почему-то, и рис непроваренный.

— Лельк, глянь, таракан.

Дрюня подцепил вилкой нечто рыжего цвета.

— Ой, ну что ты городишь? Какой таракан? Это же просто лук поджаренный.

Я вновь кинулась было искать очки, но тут же вспомнила, что лука в моем доме нет. У меня даже внутри все похолодело, как только я представила себе, как бы я Полину таким пловом угостила. Она бы меня в пух и прах разнесла, назвав опять неряхой и неумехой.

А вот Дрюню наличие неопознанного объекта в тарелке нимало не удивило. Он отодвинул его на край тарелки и вновь принялся лениво ковырять плов.

Бутылка почему-то очень быстро опустела. Так быстро, что я и распробовать-то напиток, как следует, не успела.

Разбогатевший Дрюня предложил сбегать еще. Я пожала плечами и рассмеялась. Теперь мне было легко и весело. И все было нипочем.

Дрюня испарился. А я решила пока заняться пирогом. Может быть, хоть пирог получится вкусным?

Гадкое тесто почему-то липло к рукам. Но затолкать его в скородку мне все же кое-как удалось.

Когда Мурашов вернулся с еще одной бутылкой, пирог уже сидел в духовке. Из комнаты появился Артур:

— Дядя Дрюня, а когда вы с нами в лошадки поиграете? А то Лизонька заснула, а мне скучно.

То, что Лизонька заснула средь бела дня, меня немного удивило. Я прошла в комнату и приложила ладонь ко лбу ребенка. Лоб ее был горячим. Вошедший следом за мной Дрюня посоветовал мне пока ее не трогать. А когда проснется, то дать ей жаропонижающее.

Я посчитала, что Дрюня абсолютно прав. Может быть, Лизонька просто немного перегрелась на солнышке. Я укрыла дочку пледом. Артуру, чтобы не скучал, я дала книжку-раскраску.

А мы с приятелем продолжили интересную беседу. Я пожаловалась на свою жестокую сестру, которая совершенно не может себя контролировать и из-за пустяков устраивает такие дикие сцены.

— Да, Лельк. Такая дама она у тебя суровая. Не дай Бог жену такую.

Бедному Дрюне и любая другая жена просто не по плечу. Что уж тут про Полину речь вести?

— Андрюш, ты мне про свой бизнес никак не расскажешь. Это ж безумно интересно. Так что же ты все-таки придумал? Может быть и для меня работа найдется? А то это безденежье мне тоже порядком надоело.

— Лелька, это прикол, я тебе скажу. Сколько же дураков в нашей стране! Знаешь, что я продавал?

Мне было ужасно интересно, что же это можно продавать, чтобы через несколько часов заиметь довольно приличные деньги.

— Лелька, гипс!!!

— ?!!

— Ага, гипс. Всего-то навсего его потребовалось упаковать, как следует и сопроводительный лист, как полагается, оформить.

Безумная идея. И как только у Мурашова такие трюки могут проходить? В хозяйственном магазине Дрюня приобрел килограмм гипса. С помощью какого-то приятеля, такого же, наверное, проходимца, у которого есть компьютер, он изготовил соответствующие документы, а именно, лицензию на продажу данного товара. Липовую, разумеется. Денег на это ему много не потребовалось. Тем более, приятель согласился войти в долю.

Вооружившись наперстком в качестве дозатора, Дрюня воодушевленно, с прибаутками реализовывал свой товар несчастным мирным жителям Тарасова, лопухам, по его словам. Он продавал гипс за высококачественный пломбировочный материал, который возможно использовать в домашних условиях, не посещая дантиста.

Господи! Стоит ли говорить, как пугаются люди слова «дантист»? Да я сама лично дрожу от ужаса, когда приходится к нему идти.

А по Дрюниной методике человек мог прийти домой, обработать соответствующим образом зуб — спиртом, к примеру — и, замесив раствор, наполнить им дырку в зубе.

Словом, самопломбирующий материал. Как Мурашов смог до такого додуматься, ума не приложу, честное слово.

Только один из тарасовцев, именуемых Дрюней не иначе, как «лохи» (уж простите меня за это грубое слово) поинтересовался наличием сертификата качества. Но честный Дрюня не преминул заявить, что самопломбирующий материал самолетом доставлен из Швейцарии. Сертификат, мол, завтра прибудет.

И дядечка, которого Дрюня опять же лопухом назвал, свернул в трубочку инструкцию по эксплуатации и исчез в толпе, наверное, очень довольный.

А мне этот нечестно заработанный коньяк и пить-то расхотелось. Он у меня прямо в горле застрял. Так обманывать ни в чем не повинных людей, итак нищих, между прочим!

Однако, Дрюня сказал, что каждый дурак просто обязан платить за свою глупость. На то он и дурак. Меня такое высказывание покоробило. Пить коньяк, заработанный таким нечестным способом мне расхотелось. И я отодвинула щедро наполненную Дрюней рюмку. Выгнать, правда, я его все же не решилась. Я вообще не умею ссориться с людьми и постоянно боюсь кого-нибудь обидеть.

А потом меня беспокоило сейчас совсем другое: из комнаты раздался Лизонькин кашель. Господи, твоя воля, да это же и не кашель вовсе, это лай какой-то, совершенно неестественный.

И я кинулась к своей маленькой доченьке:

— Лизонька, лапонька моя, ну что с тобой, солнышко?

— Мамочка, горлышко…

И она бессильно уронила голову на подушку. Девочка горела как в огне. Я кинулась на кухню к шкафу, где, вроде бы, должен находиться аспирин. Может быть. А может быть и нет вовсе. Я не помню точно. Разве я могу помнить все, что имеется в моей квартире? Кажется, совсем недавно я наводила порядок на полках, но почему-то там опять накопились разные ненужные вещи. Сначала я попыталась все это перекладывать и переставлять. Но аспирин не находился. А Лизонька опять принялась кашлять.

— Да подожди ты, Лельк. Давай сначала все вытащим, а потом разберемся.

Мы с Дрюней активно принялись выставлять посуду и пустые пузырьки из-под лекарств. Мы вытащили из шкафов все, что там имелось.

Одна таблетка все же завалялась. В давно опустевшей банке из-под кофе. И там же я нашла упаковку активированного угля. И тут же вспомнила про конфетку, которой мою малышку угостил странный тип.

А вдруг это все-таки отравление?

Я дала Лизоньке таблетки и уговорила ее выпить как можно больше теплой жидкости. Обычно я сама справляюсь с недомоганиями моих детей, но, кажется, на этот раз придется вызывать скорую помощь. Уж очень плохо выглядела моя девочка.

Лизонька вновь задремала. Я села около нее и стала прислушиваться к ее дыханию. Сердце мое неистово колотилось. Я молила Бога, чтобы все обошлось. За что он меня так наказывает? Вот у Полины почему-то всегда все в жизни гладко. Ну, хотя бы более или менее.

Вот и сейчас мне даже скорую помощь стыдно вызвать. Такой беспорядок. Нет, надо быстренько все убрать. Пока Лизонька спит.

Дрюня кинулся мне помогать. На одной из полок он обнаружил складной нож. Откуда он у меня появился, я не могла вспомнить. Да это и не важно.

— Лельк, какой нож удобный! Подари. Я давно таких в продаже не видел. Он тебе все равно не нужен. А мне на рыбалке пригодится.

Я не возражала. Все равно я не умею выбрасывать ненужные вещи. Дрюня, довольный, сунул нож в карман брюк.

Артуру надоело одиночество. Он заявился на кухню в самый неподходящий момент и сказал, что ему ужасно скучно.

Пришлось отправить Мурашова поиграть с малышом. Стоило Дрюне покинуть кухню, мой энтузиазм как-то иссяк. Мне уже надоело это гиблое и совершенно неблагодарное дело. Все равно через несколько дней ненужные вещи опять накопятся сами собой. И потом, какая уборка, если у меня болен ребенок.

Позвоню-ка я лучше Полине еще раз. Может быть, она меня уже простила? Может быть, она пригласит меня с детьми к себе и ночевать оставит? Уж она-то сразу примет решение по поводу странного Лизонькиного состояния.

И я набрала номер сестры. Никто не взял трубку. Неумолимая Полина бросила меня окончательно.

Когда Лизонька проснулась в очередной раз, я поняла, что больше полагаться на судьбу и свои врачебные таланты невозможно и просто опасно.

Мурашов, изображавший лошадку, Артур верхом на нем так и застыли. Лизонька задыхалась. Бедная моя девочка! Она судорожно хватала ртом воздух, пытаясь сказать мне что-то. И личико ее приняло совершенно неестественный синеватый оттенок. Я обняла ее за плечики, пытаясь хоть немного успокоить.

— Потерпи, малышка. Сейчас приедет доктор. Он сделает тебе укольчик, и все будет хорошо.

Скорая помощь приехала через пятнадцать минут. О, Господи, это ж, наверное, судьба. Передо мной стоял тот самый тип, который угостил Лизоньку конфетой.

И уж он точно почувствовал от меня запах спиртного. Боже, как мне было стыдно! Больше никогда не буду пить.

— Думаю, мамочка, сейчас вы не будете обвинять меня в похищении вашего ребенка. — При этом он так загадочно улыбнулся, что я едва сквозь землю не провалилась.

Он осмотрел Лизоньку и безаппеляционно заявил:

— Похитить мне ее все же придется. У девочки острый ларингит. Ей необходима госпитализация.

Артур заревел белугой. Я принялась убеждать врача, что дома девочке будет лучше и комфортнее.

— Милая мамашка, если вы не отправите своего ребенка в больницу сейчас же, то за последствия я не ручаюсь. Следующая скорая к вам может просто не успеть. Ларингит — коварная штука. У Лизоньки развился ложный круп. Это — отек горла. Через час ничто не сможет ей помочь: она просто задохнется. И все. Решайте. Если все же отказываетесь от госпитализации, то пишите расписку.

Рыдала я, рыдал Артур. Лизонька судорожно хватала ртом воздух. Расстроившийся в конец Дрюня метался из угла в угол.

— Господи! Если я уеду с Лизонькой, то кто останется с Артуром?

Кирилл!!!

Надо срочно позвонить ему.

Кирилл тоже не взял трубку. Я одна в этом жестоком мире, наполненном такими ужасами. Нет Евгении Михайловны. Нет Полины. Нет Кирилла. Только я и Дрюня. Во всем этом страшном, готовящемся кануть в неизвестность мире.

— Лельк, езжай с Лизонькой. Мы с Артуром не умрем от скуки. Я с ним побуду.

Милый, славный мой Дрюня!!! Если бы не он — что бы я делала?!

Скорая помощь увезла нас с Лизонькой в неизвестность.

Ее поместили в палату интенсивной терапии, проще сказать, в реанимационное отделение. Ужасные трубки, которые засунули ей в рот, суета врачей, которые прямо не отходили от моего ребенка, этот ужасный больничный запах — все это меня так угнетало. Я сидела на стуле около этой самой палаты и плакала.

Мне было больно оттого, что я так глупо затянула с вызовом скорой помощи, мне было стыдно оттого, что — совершенно некудышная мать. И мне было горько, оттого что я не могу туда проникнуть, в эту самую палату. Туда вход категорически запрещен. Я могла только сидеть на стуле и смотреть через стеклянную дверь, как внимательные и заботливые врачи вытаскивают мою маленькую доченьку с того света.

Это надо же, какого хорошего человека я приняла за монстра, похитителя детей. Нельзя быть такой идиоткой и давно пора перестать верить во всякие бредни. Надо просто спокойно жить, работать и всегда помнить о том, что наступит завтра, и тогда может стать очень стыдно за бесцельно прожитое вчера. И еще не стоило поить ребенка ледяной газировкой в такую жару. Если бы я не помешалась на мысли о конце света, то я бы сообразила вовремя и не позволила дочери пить эту ледяную газировку.

Только бы с Лизонькой было все хорошо. Я обязательно исправлюсь.

Глава вторая Полина

— Надо срочно вызывать оперативную группу. Иного выхода я не вижу. — Решительно заявил Жора Овсянников.

Мужчина сидел в кресле, неестественно запрокинув голову. Его кучерявые темные, с легкой проседью волосы были так тщательно уложены, словно этот типчик только что из парикмахерской в эту квартиру пожаловал.

Рот приоткрыт, на уголках пена. Цвет лица синеватый.

И этот витающий по всей квартире запах горького миндаля. Совершенно однозначно, что этого типчика притравили, как надоевшую, постоянно достающую своими нежелательными визитами туда, где хранятся съестные припасы, крысу. Прямо без всякого сожаления.

Громко рыдала Вера. Если бы я не появилась вовремя, то она, просто бы напросто потеряла сознание или сошла с ума.

— Поленька, ты же мне веришь? Правда? Ну кто же мне еще поверит, если не ты? Только вы с Ольгой сможете меня спасти.

Жоре не понравилась последняя фраза:

— Вера Петровна, напрасно вы так. Я, между прочим, старший следователь УВД. И нет такого дела, которое я бы не распутал.

Я скромно промолчала. Вот тут Жора точно загнул. Ну что с него взять? Такой вот самовлюбленный индюк. Надеюсь, что ему стало стыдно. Уж он-то мог бы такого и не говорить, поскольку мы с моей сестрой-близняшкой Ольгой всегда ему просто неоценимую помощь оказываем.

Именно мы взваливаем на свои хрупкие плечи всю тяжесть расследования. Но лавры, действительно, чаще Жоре достаются.

Кто мы с Ольгой? Всего-навсего, детективы-самоучки. Мы, правда, хотели даже собственное сыскное агентство открыть. Была у нас такая мысль. Но кто сталкивался с нашими чиновниками, тот знает, какая все это хрень. Проще помогать людям нелегально. Вот этим мы с сестрой и занимаемся в последнее время. И довольно активно, между прочим. И результативно.

Ольга… Надо позвонить ей срочно. Только она и я сможем распутать эту хероверть. Жора, он что? Он мент до мозга костей. Он видит только то, что видит. У него полностью отсутствует Ольгино видение мира. А она же — психолог. Если бы Ольга вместе со мной прибыла сюда, если бы Ольга все увидела своими собственными глазами, она бы не была так уверена, что этого красивого мэна отравила Вера Елушкина, двоюродная сестра Лены, жены Дрюни Мурашова.

Мы с ней случайно познакомились, когда я в очередной раз выковыривала свою непутевую сестру от оставшегося в очередной раз холостым собутыльника. Вера зашла в тот вечер к сестре по делу и, разумеется, не застала ее дома. Наши с ней взгляды на поведение наших родственников совпали. И мы устроили им выволочку. В последнее время мы с Верой даже подружились.

Она чрезвычайно порядочная девушка. И вдруг такое. Вера — убийца! Этого не может быть никогда, потому что никогда не может быть.

И я набираю номер сестры. Занято…

Жора развил бурную деятельность. Он вызвал своих сотрудников.

А я зависла на телефоне, пытаясь дозвониться своей непутевой сестрице. Как она мне сейчас была нужна! Какой хрен завис на ее телефоне?! Чтоб он сдох, зараза! Пусть ему пусто будет! Я, правда, сказала ей сегодня, что ненавижу ее всеми фибрами своей души и не буду с ней больше общаться. Я же не знала в тот момент, что сегодняшний вечер закончится такой ужасной трагедией. Но, в конце концов, нельзя же все понимать так буквально.

Если бы Ольга не заслужила такого с ней обращения, то я бы, конечно же, не нахамила и не нагрубила ей.

Но это такая мерзавка! Когда она только повзрослеет хоть немного? Когда за ум возьмется? Да что я говорю? Горбатого только могила исправит. Просто досадила она мне. Хотя, я ведь могла предположить, что Ольга не справится моим поручением. Так что ж злиться на нее. Если вдруг когда-нибудь она станет совсем другой, такой, как я, например, это будет уже не Ольга. И мне придется долго привыкать к перемене. Слава Богу, пока этого не случилось. Да и вряд ли когда-нибудь случится.

Разумеется, после поездки в Москву по делам я не ожидала застать свою квартиру в таком беспорядке.

Стоило мне пройти на кухню, и мое прекрасное настроение тут же бесследно исчезло.

Из крана хлещет вода. Стены забрызганы. Окно распахнуто. На столе, заваленном крошками и огрызками заветренной колбасы, стояла пустая бутылка из-под водки и кастрюля с прокисшим компотом. Мухи, налетевшиеся в открытое окно, с удовольствием дегустировали благоухающую жидкость. На полу в липкой засохшей луже покоились осколки стакана. И рядом разбитый горшок с моим любимым цветком. Его, видимо столкнула на пол хлопавшая оконная дверца.

Я нервно закурила и стала придумывать наказание для своей сестры. Как мне хотелось ее убить в тот момент!

Но, покурив, я решила сначала навести порядок в кухне и уж только потом принимать кардинальные меры.

Домашние дела и процесс приготовления пищи меня всегда очень успокаивают. Я просто наслаждаюсь. Так случилось и на этот раз. Через час, когда я ликвидировала погром на кухне и пожарила курицу, зло с меня почти слетело. Почти. Перекусив, помывшись под душем, я отправилась к Ольге. Наказывать.

С тех пор мы с ней не виделись. И я знаю, отсутствие общения со мной и есть самое страшное наказание для сестры. Она ж у меня странная немного. Вообразила, что именно сегодня ночью наша планета навернется, и мечтала провести остаток дня и вечер десятого августа вместе со мной.

Когда в мою дверь позвонили, открывать мне не хотелось. Небось, Ольга со своими извинениями прибежала. Подкравшись на цыпочках к двери, я выглянула в глазок и увидела на площадке своего бывшего мужа Жору Овсянникова с букетом белых роз.

Жору, честно говоря, мне тоже не слишком-то видеть хотелось. Я предпочитаю встречаться с ним не так уж часто.

Мы уже несколько лет не живем вместе, а Жора все еще надеется, что я в один прекрасный день одумаюсь и соглашусь вновь разрешить ему жить у меня.

Жора не устает повторять, что любит всем сердцем меня одну, единственную и неповторимую. Но он Дон Жуан по натуре. Он, наверное, всем так говорит. Лично я никогда не могла понять, как это можно любить только одну женщину, а спать с каждой встречной и поперечной.

Иногда я ему разрешаю навещать меня. Иногда между нами даже случается нечто интересное. Но, если по правде, то чаще это случается тогда, когда мне необходима Жорина помощь. Например, тогда, когда мы с Ольгой распутываем какое-нибудь сложное дело. Вот в этот период нам без Жоры, действительно, довольно сложно. Ведь Жора — старший следователь УВД.

Дверь я Жоре все-таки открыла.

Счастливый Овсянников расплылся в улыбке, нежно поцеловал меня в щечку:

— Здравствуй, Поленька. С приездом. Прости, что на вокзал не успел приехать. Дела кое-какие задержали.

— Здравствуй, Жора. Спасибо за розы. Они просто прекрасные! А то, что на вокзал не приехал, так это вовсе неудивительно. Некоторые гораздо хуже поступили. И то не очень-то совестью мучаются. Так что ты уж особенно не переживай. Я из-за такой мелочи от горя не помру. Ты же знаешь.

Мой ответ был несколько ядовитым. Я не удержалась, чтобы немного не поиздеваться над своим бывшим супругом. Тоже мне, джентльмен выискался.

Только Жора мои колкости пропустил мимо ушей, словно я ему ничего особенного и не сказала.

Видимо, Овсянников решительно вознамерился провести сегодняшний день со мной. Может, и он ненароком в конец света верит? Надо бы его об этом спросить.

А Жора, нежно обняв меня за плечи, увлек в комнату, горячо шепча мне прямо на ушко:

— Поленька, радость моя! Как же я по тебе соскучился.

Я отстранила его, сославшись на то, что мне необходимо определить розы. Только от Жоры так просто не отделаешься. Он тут же взялся мне помогать, продолжая свои робкие попытки добиться моего полного расположения.

— Поленька, я с сегодняшнего дня в отпуске. Давай с тобой на пару деньков куда-нибудь исчезнем. А?

И он вновь умудрился чмокнуть меня в щечку.

Обещать ему приятное совместное времяпрепровождение я сразу не стала. Надо же его немного помучить, а то возьмет да и вообразит о себе лишнего. Фантазия у него богатая. Но вообще-то особенно в связи с последними событиями и желанием наказать Ольгу, идея мне понравилась.

А что? Пусть себе хоть звонит, хоть приезжает. Все равно меня не отыщет. Так ей и надо. И мне неплохо расслабиться.

Мой уклончивый ответ «посмотрим» вполне устроил Овсянникова. Остальное, не сомневаюсь, дорисовало его богатое воображение.

Он, как фокусник, извлек из кармана ключи и покрутил их на пальце:

— Вот, Поленька. Друг мне от своей дачи дал. Там такая природа: лес, река, уютная избушка. Это в Александровке, в десяти километрах от Тарасова. Там даже клуб есть. Можно будет вечером на танцы сходить. Ну, хотя бы ради прикола. Обещаю: будет весело.

В этом я уж точно не сомневалась. Овсянников умеет быть и приятным собеседником и неутомимым, изобретательным любовником.

Собралась я в мгновение ока. На подъем я легкая.

Я быстренько упаковала остатки курицы, отварила картошку и яйца.

Через час мы мчались с Жорой в моем «Ниссане» прочь от пыльного города, изнывающего от августовской жары.

Дача действительно находилась в весьма живописном месте: и речка недалеко, и до леса рукой подать. Почти все, как описывал Жора. Одно плохо. Рядом с этой избушкой, купленной под дачу, за сплошным деревянным забором стоял кирпичный дом, в котором соседи Жориного знакомого жили постоянно. И там затевалось крупная попойка. Точнее, свадьба. Шум, гам, суета.

Вот тебе и уединение! Мало того, что гомон стоял на всю округу, так они еще за помощью к Жоре несколько раз обращались. Мне это совершенно не понравилось. И я, собрав необходимые съестные припасы, уволокла Жору на речку.

— Что ж это вы, сударь Овсянников, так лопухнулись? Говорили, что тишь, гладь да божья благодать, а тут содом с гоморрой, как одна киногероиня выражалась? — Ехидно поинтересовалась я.

— Поль, ты не обижайся. Про свадьбу он и сам, скорее всего, не знал. Обычно соседи его не допекают. Но не всю же ночь напролет они шебуршиться будут. К вечеру, когда мы с тобой вернемся, они угомонятся.

В это слабо верилось. К таким мероприятиям готовятся, не знавая сна, не обращая внимания на время суток. Поэтому желание остаться тут ночевать у меня благополучно исчезло. Уж лучше дома, около родного телевизора с видиком.

Вдоволь накупавшись, отдохнув и насладившись обществом друг друга, вечером мы вернулись домой. Оно и лучше. Долгое общение с Жорой мне противопоказано. Да и за непутевую Ольгу у меня все же болела душа. Как она там со своими переживаниями по поводу конца света?

Только шагнув за порог квартиры, я сразу включила телефон. Нет, звонить ей первая я не собиралась. Такого у меня и в мыслях даже не было. Но трубку, когда она наберет мой номер, я возьму. Решено.

Выпихнуть Жору мне не удалось. Он пустил в ход все свое обаяние. Польстил. Не скажу, что я уши развесила. Тут другое. Просто я подумала: а почему бы и нет? Кому от этого станет хуже?

Мы, уже поужинав, мирно курили на кухне, и я отражала его бесконечные атаки. До любви Жора ужасно жадный. Ему бы весь день с постели не вставать.

Телефон пока что молчал. И на душе у меня становилось все тревожнее.

И все-таки он зазвонил. Жора даже усмехнулся, увидев, как стремительно я метнулась в комнату.

— Что?! Кто!? Это ты, Вера? Да перестань ты скулить и говори толком, что случилось.

Из всего, что мне, глотая слезы и заикаясь, поведала Вера, я поняла только…

Да ни хрена я не поняла. Познакомилась она с молодым человеком. Очень хорошим, прямо принцем из сказки. Привела его домой. Почему-то заснула. А прекрасный принц самым неожиданным образом, прямо не вставая из кресла, превратился в труп.

— Вера! Ну что ты говоришь? Как это ты могла уснуть, а он в это время ни с того ни с сего вдруг умереть?

Заинтригованный Жора Овсянников подошел ко мне сзади и приложил ухо к трубке так, чтобы ему тоже было слышно, что лепечет несчастная Вера.

Я еще и не сообразила, что ей в данной ситуации посоветовать, а Жора командным голосом безаппеляционно заявил:

— Ты меня слышишь, Вера?

— Д-да. А кто это?

— Это Георгий Овсянников, старший следователь УВД. Ничего не трогай до нашего приезда. Мы с Полей выезжаем. Ты хорошо все поняла?

— Угу-у… — и Вера зарыдала в трубку.

Через несколько минут мы были в ее квартире.

Порядок в жилище не нарушен. Следов насилия или ограбления тоже. Все вещи, судя по первому взгляду, на своих местах. Не считая разбитого фужера у кресла, в котором сидел покойник.

Рыдающая Вера, постаревшая разом на добрый десяток лет, кинулась мне на шею.

— Поленька-а!! Что теперь будет? Что будет-то, Господи.

В таких случаях истерику, по моему глубокому убеждению можно остановить только одним способом. Я так и поступила:

— Прекрати немедленно реветь! — Рявкнула я на подругу. — Где у тебя валерьянка или корвалол?

Вера безвольно махнула рукой в сторону кухни.

— Т-там. В шкафу.

Я быстро накапала подруге валерьянки, дала ей ее выпить и усадила на диван.

— А теперь рассказывай все по порядку.

Вот тогда она и попросила, чтобы мы с Ольгой ей помогли. И это, как я уже говорила, несколько задело Жорино самолюбие.

Он, хмыкнув, принялся внимательно изучать обстановку.

На журнальном столике распечатанная бутылка вина, пустой фужер, фрукты в вазе.

В комнате витал запах горького миндаля.

Мужчина сидел, неестественно откинув голову. Левая его рука была опущена вдоль тела. Цвет лица синюшный. В уголках рта пена.

В том, что мужчину отравили, не было, как я уже говорила, никакого сомнения.

И как это не дико для меня подумать, но вывод напрашивался сам собой: его отравила Елушкина.

— Поленька, ты мне веришь? Я заснула. А когда проснулась, он оказался мертвым. Я даже ничего и не трогала, честное слово. Вся надежда на вас с Ольгой, — как заведенная повторяла Вера.

— Вот и хорошо, что не трогала. Разберемся. Успокойся, — спокойно заявил Жора, взяв в руки трубку телефона.

Оперативная бригада приехала через несколько минут.

Пока они занимались своими непосредственными обязанностями, я и попыталась дозвониться Ольге. Ее телефон был занят, и я в сердцах бросила трубку. Нашла время трепаться. Хотя, может быть, именно в этот самый момент Ольга безуспешно пытается дозвониться в мою квартиру.

Через несколько минут я повторила попытку. Вновь безуспешно. Ольгин телефон все еще был занят. Вот ведь незадача!

На вопросы оперативников Вера отвечала также путанно и неразборчиво. Оно и понятно. Представляю, что она сейчас ощущает.

— Вы ее арестуете? — тихо поинтересовалась я у своего бывшего мужа.

— Поленька, до выяснения обстоятельств смерти этого человека мы вынуждены ее задержать.

— Жорочка, солнышко ты мое. Пусть ребята твои еще пофотографируют. Или там еще что-нибудь поделают. Ну, словом все, что в этих случаях положено. Дай мне хоть поговорить с ней немного. Мне, как подруге она внятнее все сумеет рассказать. Я просто уверена, что она тут вовсе ни при чем. Ее же просто подставили. Это же ясно, как божий день.

Жора пожал плечами:

— Только десять минут. Ты сама прекрасно знаешь, какой у нее родственничек. Ты же знаешь, что пословица: «Скажи мне, кто твой друг… а уж родственник и тем более».

Тут Жора осекся.

— Прости, Поля, я не хотел. Поговорите, конечно. Только недолго.

Мы ушли с Верой на кухню. Оперативники подчинились Жориной воле и несколько минут нас не беспокоили.

Есть ли у Веры враги, она не знала. Да и я тоже предположить даже не могла, что у такой умной, серьезной и доброй девушки могут быть враги. Хрень собачья. Не то спрашиваю.

Про врагов своей сестры и ее мужа тоже ничего сказать она не могла. Абсурд, конечно. Но кто знает, в каком именно месте надо искать кончик нити, за которую надо тянуть? Чем черт не шутит?

— Вера, а ты давно его знаешь?

— Н-нет. Мы вчера с ним познакомились. На базаре. Он за мной стоял. С девушкой разговаривал. Я даже подумала, что это его девушка. Во всяком случае, мне показалось, что они давно знакомы. А потом я купила помидоры и ушла. Он догнал меня у самых ворот и предложил донести сумку. И мы познакомились. И, кажется, понравились друг другу. Он меня проводил. А сегодня мы с ним договорились по телефону, и он пришел в гости. И вино принес. Мы с ним выпили. Больше я ничего не помню.

О своем новом приятеле Вера располагала весьма скудной информацией. Она знала только, что зовут его Гошей. И все. Фамилию спросить она не удосужилась. Да и странно было бы, если бы, знакомясь с молодым человеком, она спросила про фамилию. Где он жил, она тоже не знала. А девушку, с которой он разговаривал, зовут Алевтиной. Высокая, светловолосая, стрижка каре. И родинка, крупная такая, на шее с правой стороны.

Мало, очень, надо заметить мало, Верунчик.

Ситуация не из приятных. Неопознанный труп. Единственный человек, который на момент смерти находился в данной квартире — моя подруга Вера Елушкина.

Соседи, которые были вызваны в качестве понятых, прояснить ситуацию пока никак не могли.

На кухню заглянул Овсянников:

— Поля, ребята ждут. Вы обо всем поговорили?

Господи, ну какой же он нетерпеливый! Разве не знает, как трудно сосредоточиться в такой момент? Но спорить в данной ситуации с ним было бесполезно.

И самое страшное, что я услышала из уст коллег Овсянникова, было то, что они считали это дело висяком. Это значит, что Вере долго придется нести крест и считаться подозреваемой номер один в этом страшном и запутанном деле.

Я решила пока не ехать с ребятами в отделение. Надо срочно поехать к Ольге, все ей рассказать и придумать, что и как мы будем делать. Я была решительно настроена на то, чтобы заняться распутыванием дела прямо завтра с утра. По горячим следам. Да и соседи Верины к этому моменту сосредоточатся и, возможно, вспомнят хоть что-нибудь, что наведет нас на след убийцы.

Стоп! А может быть, Вере такой странный самоубийца попался? Или, может быть, он хотел отравить ее, но перепутал бокалы?

Чушь. Он же с ней недавно познакомился.

Такие сумбурные мысли крутились в моей голове, пока я беспощадно выжимала из своего старенького «Ниссана» все, что можно.

* * *

В всех окнах Ольгиной квартиры горел свет. Слава Богу, хоть дома, не умудрилась отправиться к какой-нибудь подруге, так же, как и она, верящей в предстоящий конец света.

Дверь никто не открыл. Спит, небось, мерзавка этакая. Хорошо, что хоть ключ от ее двери у меня всегда с собой.

В квартире творилось такое, что у меня волосы на голове зашевелились.

Обход я начала с кухни.

Какой ужас! Описать то, что я там увидела совершенно невозможно. Что за неряха! В кого она только и уродилась!

Заляпанная до полного безобразия газовая плита, на ней ковшик с остатками варева непонятного цвета.

Стол являл собой жалкое зрелище: банки, склянки, рваные калоши, образно говоря. На полу под столом две бутылки из-под коньяка. Из всех шкафов все почему-то было вытряхнуто. Все до единой склянки. На пыльных полках только дохлые тараканы, и больше ничего.

А когда я заглянула в кастрюли, стоявшие почему-то на подоконнике, то у меня челюсть свело. Грязное месиво из переваренного и недоваренного риса вперемешку с кусками моркови величиной с приличную сливу. И тут же сковородка с обуглившимся куском чего-то. Надо думать, что часа два назад это нечто отдаленно напоминало пирог. Кстати, про пирог я бы в жизни не догадалась, если бы не обратила внимание на то, что все ручки дверей были вымазаны засохшим тестом. Однако, это ботва. У Ольги я еще и не такое видела. Самое главное, уж слишком подозрительно тихо. Куда она подевала детей? И куда исчезла сама?

Я прошла в комнату. Все вещи были разбросаны так, словно Ольга в большой спешке куда-то собиралась.

А когда я открыла дверь спальни, то чуть не лишилась чувств. Обморок накрыл. На Ольгиной кровати, в ее старом, задрипанном халате нараспашку, развалившись, как барон Мюнхаузен, мирно спал Дрюня. Раскинувшись во сне, этот оболтус сдвинул телефонную трубку, издававшую жалобные гудки. Вот почему Ольгин телефон постоянно был занят. А я-то подумала, что Ольга никак не может с кем-то наговориться.

Все лицо и хилый торс этого проходимца были разрисованы так, что Пикассо или Матисс, увидев сии шедевры изобразительного искусства, тут же бы умерли от зависти.

На отекших от частых запоев веках нарисованы ресницы до самых бровей, под носом — пышные гренадерские усы, брови дугой. Рот размалеван так, как это делают клоуны перед выходом на арену. Щеки, как у матрешки. На животе Дрюни красовался огромный цветик-семицветик. А на груди пикирующий бомбардировщик.

Около кровати, на паласе, свернувшись калачиком, спал Артур. В ручонке у него зажат фломастер. Остальные, без колпачков, были разбросаны вокруг него. Видимо, сон сморил малыша вовремя творческого полета мысли.

Боже! Ну что за люди Ольга со своим приятелем!

Схватив на руки малыша, я положила его в кроватку и укрыла. Бедняжка даже не проснулся. С такой мамашкой немудрено силы потерять и уснуть прямо на полу. Небось, еще и голодный, ко всему прочему. Но будить его я не решилась.

А вот Дрюню я тряхнула так, что уж и не знаю, как у него последние мозги, одурманенные алкоголем, не вылетели. Разумеется, Дрюня был пьян, как зюзя, поскольку от него несло, как из гнилой пивной бочки.

Кричать я не стала, чтобы не напугать Артура.

Я зашипела на Мурашова, как кобра, и потащила его в ванную.

— Посмотри на себя, юродивый ты мой!!! — и буквально ткнула его мерзкой рожей в зеркало.

Бедный Дрюня никак не мог въехать в ситуацию и глупо улыбался, от чего его размалеванная физиономия выглядела так комично, что, будь я в другом настроении, я бы хохотала до упаду.

— Ой, Поля. Здравствуй, дорогая. А Ольга уехала.

Мурашов продолжал невинно улыбаться.

— Куда уехала!? Ты что болтаешь? Как она могла уехать, бросив Артура одного?

— Как это одного? — искренне обиделся Дрюня. — А я на что? Мы очень даже хорошо с Артуром играли.

Дрюня все еще не рассмотрел в зеркале, как изменилось его и без того прекрасное лицо после таких игр.

Я заставила его умыться и немедленно доложить, что тут смогло произойти за время моего не столь уж и долгого отсутствия.

Немудрено. У такой мамашки всегда дитя без глазу. Где ей было больным ребенком заниматься, когда ее лучший дружок с бутылкой приперся? Если бы она взялась после вчерашнего за ум, да вела бы себя, как настоящая мать, то разве случилось бы то, что случилось?

Однако Дрюня мне возразил. И, причем, его доводы мне показались довольно убедительными. Ну, это, конечно же слишком громко сказано, что убедительными. Просто я почувствовала легкий укол совести.

А ведь и правда, моя доля вины тоже имеется. Ну, вот такая она, Ольга, уродилась. Ну что теперь с ней поделаешь? Она слабая и беззащитная. И ей надо помогать и наставлять ее на путь истинный. Ругать — да, безусловно, тоже. Но бросать ее в трудный момент жизни только из-за того, что она погубила мои цветы? Нечестно. Да цветы я новые разведу. Они ж у меня, в отличие от Ольги, как на дрожжах растут.

А вот что теперь с Лизонькой? И как Ольга чувствует себя там, в непривычной для себя обстановке? Она же как ребенок, елки-палки. Ей сейчас, возможно, даже хуже, чем Лизоньке. Тем более, после такого количества крепкого напитка, принятого сестрой. А принес его, как выяснилось, все-таки противный Мурашов.

Я даже на некоторое время забыла, зачем сюда приехала. Я даже не сразу сообразила, что этот отекший, благоухающий тип, как ни крути, все же родственник моей подруге, Вере Елушкиной.

— Чтоб ты издох, Мурашов. От тебя никому никакой жизни: ни тебе самому, ни твоей маме, ни твоей жене. От тебя, олуха, все родственники плачут. Кстати сказать, сестра твоей жены попала в такую переделку, что тебе и не снилось. Не удивлюсь, что причиной этому ты являешься. С тебя станется.

Ошеломленный Мурашов никак не мог взять в толк, чем же он Верке-то не угодил?

— Я ее никогда не обижал. И даже денег у нее никогда не просил. А мог бы, между прочим. Зачем одинокой, незамужней женщине деньги лишние? Только человека портить.

Я рассказала Дрюне про несчастье, случившееся с его родственницей. Он был в шоке. В таком глубоком, что пытался выклянчить у меня хоть на чекушку.

Я его глупых просьб не слышала и слышать не хотела. Я кое-как добилась от него более или менее вразумительного ответа, куда могли отвезти Ольгу с Лизонькой, и уселась перед телефоном.

Мурашов все потирал свои торчащие уши, пытаясь отрезвить себя, родного, по известному, видимо, вычитанному им принципу, и приговаривал:

— Ну и дела, екарный бабай! А я-то, глупый, думал, что утром стал самым несчастным человеком в мире. Это когда Ленка ушла. Надо же! Оказывается, и хуже бывает. Лизонька с Ольгой в больнице, Верка в тюрьме… А я, дурак, пьяный и беспомощный. Никому и ничем не могу помочь. Поленька, ты одна самая трезвая и самая умная. Ты все можешь. Ой, Господи! Но мне так плохо. Чекушка меня бы точно спасла. Я бы даже что-нибудь придумать смог.

— А вот это ты не видел, ирод несчастный? — Я продемонстрировала Дрюне конфигурацию из трех пальцев. — Подхалим несчастный!

— Поля!!

Дрюня несколько оживился:

— Это я по инерции на водку выпрашиваю. У меня самого есть деньги. Привычка, наверное. Сейчас я куплю бутылочку коньяка, и мы с тобой все тщательно обдумаем. Я уверен, что мы найдем с тобой выход. Не может же такого быть, чтобы его не нашли два умных человека.

Я чуть дымом очередной сигареты не поперхнулась. Вот этого я, извините, уж точно не знала, не ведала. Это Дрюня-то — умный человек?! Какая хрень! Такого дуралея я отродясь не видывала. Ну, да ладно. Бог с ним, с Дрюней. Это все слова. Надо дело делать. В первый раз в своей жизни я не знала с чего начать. Наверное, сегодня действительно необычный день.

Начнем с поисков Ольги.

Ольгу с Лизонькой я нашла в реанимационном отделении при пятой детской инфекционной больнице. Дежурный врач сказал, что проникнуть туда до утра мне никак не удастся. Лизоньке стало уже немного получше, главное, опасность миновала. Утром или к обеду ее переведут в инфекционное отделение. Ольга, разумеется будет находиться там же, вместе с дочерью. Значит, расследование мне придется проводить одной, с помощью Овсянникова.

Теперь Артур. Надо его пристроить. Иначе я буду повязана по рукам и ногам и ничем не смогу помочь Вере.

Кириллу я не смогла дозвониться. Мчаться разыскивать его среди ночи, оставив вновь мальчонку с в стельку пьяным Дрюней — глупо. До такого только Ольга сможет додуматься. Везти пьяного Дрюню домой, опять же оставив мальчонку на произвол судьбы — это тоже не в моем стиле. Короче, как в той загадке про козу, волка и капусту, которых надо было перевести на другой берег реки и при этом сделать так, чтобы не пострадали коза и капуста.

Дрюне я милостиво разрешила расположиться на диване в зале, а сама, выкурив очередную сигарету, решила заняться хозяйством в Ольгиной запущенной квартире. Утро вечера мудренее. Завтра вернется бабушка, Евгения Михайловна, и Артура отвезу ей. А пока кухня и все остальное, что заставит мое сердце биться ровно и спокойно.

Дрюня, чувствуя все-таки во всем виноватым лично себя, вызвался мне помогать и отказался спать. Он тоже не хотел остаться в стороне и искренне желал помочь и Ольге, и своей родственнице Вере. И хоть с Леной он, по его словам, опять расстался, в расчет сей факт не принимал. Как все самовлюбленные мужчины, он был абсолютно уверен в том, что не пройдет и недели, и Лена вернется как ни в чем ни бывало. И все вернется на круги своя. Я поручила ему вынести мусор, сыпавшийся через края ведра. Мурашов был согласен на все. Он даже про выпивку, которая его душе милее всего, на некоторое время забыл.

К трем часам ночи Ольгина квартира приобрела божеский вид. В холодильнике появилась приличная еда.

Артур так и не проснулся. Зато телефон Кирилла ожил. Оказалось, что он проводил свое свободное время в казино. В шесть утра он пообещал приехать и забрать Артура на время к себе.

Кое-что сдвинулось с мертвой точки. На пару часиков даже прилечь удалось.

Проснулась я еще до приезда Кирилла. Да если честно сказать, то я и не спала толком. Урывками только. Слишком тревожно у меня было на душе.

Кирилл, взяв спящего сынишку на руки, понес его в машину. Я, разбудив Дрюню, который никак не мог въехать в ситуацию и проснуться до конца, культурно выставила его за дверь и отправилась к Жоре Овсянникову.

Крепкие все же у Жоры нервы. Спит, как мамонт во льду. Он открыл дверь только после того, как я в нее чуть ли не ногами колотить принялась.

Вид заспанного бывшего мужа подействовал на меня раздражающе. Столько несчастий за одни сутки, а ему хрен по деревне.

— Поленька, а ты что так рано? Я только недавно домой вернулся. Чуть ли не всю ночь на ногах. Вот отпуск славно начался. Ты не находишь?

Мне до Жориного отпуска было, как до лампочки. Не время отдыхать.

— Ольга с Лизонькой попали в больницу.

Жора изумленно посмотрел на меня:

— Как?! Ой, да ты проходи скорей. Рассказывай.

Я прошла в комнату и, усевшись в кресло, закурила в ожидании, пока Овсянников окончательно очухается и начнет собираться.

— Одевайся скорее. Пока тебя дождешься, в УВД рабочий день начнется. А мы должны навестить сестру. Надо еще на базар заскочить, купить что-нибудь из продуктов для Ольги и Лизоньки.

Жора заметался по комнате, как драный кот, собирая разбросанные вещи. У него привычка, как у моей сестренки поддерживать в своей квартире весьма своеобразный порядок. Поскольку небрежно брошенная на стул рубашка оказалась мятой, Жора облачился в форменную одежду, пояснив:

— Какой уж теперь отпуск, раз подруга твоя в беду попала.

Я уж не стала его попрекать за то, что к форменной одежде у него гораздо больше уважения, чем к гражданской. Сделала вид, что не поняла его маленькой хитрости.

Побродив по базару и накупив всякой всячины, мы с Жорой направились к выходу. Уже около самых ворот я вдруг вспомнила, что у меня заканчиваются сигареты.

Около ворот сидела благообразная старушка и весело общалась со своей соседкой, продающей семечки. Я подошла к этой бабульке и стала изучать ассортимент товара.

— Тебе чего, доченька? У меня, как в супамаркете, все в наличии, выбирай, что хочешь.

Я усмехнулась и ничего не сказала, продолжая искать глазами «Кэмел». Жора приблизился ко мне и, обняв меня за плечи, спросил:

— Что тебе купить, Поленька?

— Да я смотрю вот, у бабульки «Кэмела» нет. Придется на базар возвращаться.

— Да как же это нет! Ой, да это я ж я просто обмишулилась и не достала. Я сейчас.

Бабулька кинулась к своему пухлому баулу и усердно принялась в нем рыться, следя за нами глазами, боясь, что нам надоест ждать, и мы вернемся на базар.

— Вот-вот, милок, нашла. Тебе сколько, солнышко?

Жору такое ласковое обращение покорило, и он так расщедрился, что купил у бабушки целый блок. Счастливая старушка и не знала, как его благодарить.

Когда мы отошли на некоторое расстояние, я не удержалась и прикололась над Жорой:

— Разве ты не знаешь, «солнышко», «что лесть гнусна, вредна?»

Жора рассмеялся и только покрепче обнял меня за плечи:

— Ну и колючка ты, Поля.

Глава третья Ольга

Мне даже вспоминать тяжело, как прошла эта ужасная ночь. Все-таки, я была права. Это — действительно конец света. Лизоньке, слава Богу, немного полегчало. Опасность миновала. К утру ее перевели из реанимации в обычную палату. Тут хоть стульев побольше. Я смогла их составить в ряд и прилечь. Все-таки я всю ночь просидела на скамейке около палаты интенсивной терапии, одновременно проклиная себя за разгильдяйство и умирая от горя.

Другие матери лежали со своими детьми на тесных детских кроватках. Как им это удавалось, я не знаю. Согнувшись в три погибели и разместив ноги на стульях, они мирно дремали, когда нас с Лизонькой привели в палату.

Некоторым из них повезло немного больше, в том смысле, что кровати им достались взрослые.

Лизонька была бледной и обессилевшей. Я решила, что лучше еще две ночи спать не буду, только не рискну лечь рядом с ней и тем самым создать ей какие-то неудобства. Ничего, дома отосплюсь. Быстрее бы только все закончилось.

Тут я с ужасом вспомнила, в каком состоянии я оставила свое жилище, и вновь невольно содрогнулась. И славный мой Артур среди этого хаоса в компании пьяного Дрюни! Нет, это выше моих сил. И хоть я обиделась на сестру за ее подлый поступок, за то, что она отключила на такое длительное время телефон, я не утерпела и решила попробовать позвонить ей еще раз. Может, теперь откликнется? Полина никогда на меня долго не обижается.

Я тихонько поднялась со стульев и направилась в коридор. В самом его конце на стене я видела телефон-автомат. Я, правда не знала, можно ли по нему позвонить бесплатно. А жетонов у меня, разумеется, не было.

Какая я все же несобранная. Нет, чтобы сразу у какой-нибудь мамы жетончик попросить. Правда, они, как я уже говорила, мирно дремали. Навязываться и приставать прямо с порога неудобно как-то.

Бесплатно позвонить мне не удалось. Я размышляла, где бы мне разжиться жетончиком и машинально остановилась у открытой двери ординаторской, услышав голоса. Тут из двери показалась миловидная медсестра, лет двадцати пяти. Лицо ее мне было почему-то до боли знакомым. Словно, совсем недавно, я ее где-то видела. Причем воспоминания она у меня вызывала именно благоприятные. А вот где, я никак не могла вспомнить. Мне казалось, что сними она только чепчик с головы, и я тут же вспомню.

— Вам что, мамашка?

— Я… Мне бы жетончик. Я позвонить хотела.

— Вы вновь поступившая, что ли?

— Да, я… Нас с дочкой утром перевели.

— Ну, понятно. Сейчас посмотрю. Если у меня есть, то я вам дам.

Она вновь скрылась в ординаторской и, спустя минуту, вернулась, улыбаясь.

— Вам, кажется, повезло. Вот. — Она протянула мне жетончик.

— Ой, спасибо вам большое. Я обязательно отдам вам за него деньги.

— Да ладно. Сочтемся как-нибудь. Вы из какой палаты?

— Я из седьмой. Дочка у меня заболела. Лизонька.

— Ну, так идите, мамашка, скорее в палату. Я сейчас к вам наведуюсь. Я как раз эту палату веду.

— Да, конечно, Я только один звонок сделаю и все.

Набрав номер Полины, я несколько мгновений подождала и набрала номер еще раз. Никто не брал трубку. Обида вновь захлестнула меня. Просто сердце огнем обожгло. Душа у сестры, словно, глыба ледяная. Бросила меня на произвол судьбы и даже не поинтересуется, жива ли я до сих пор.

Взглянув на часы, я подумала, что Дрюня не обидится, если я подниму его в такую рань. Артура тоже не хотелось будить. Но выхода у меня не было. Должна же я знать, что там на воле происходит. Как там Артур? Не поднялась ли у него часом тоже температура? Однако, телефон в моей квартире тоже упрямо молчал. И на душе у меня становилось все тревожнее.

Что ж позвоню попозже еще раз.

* * *

Когда медсестра Алла Сергеевна вошла в палату, та, самая, которая пожертвовала мне жетончик, дети, предвкушая неприятную процедуру, дружно заревели. Проснувшаяся Лизонька еще не знала вовсе, чем так огорчило детей появление медсестры с подносом, на котором аккуратно были разложены упакованные в плотную коричневую бумагу шприцы. Но вид дружно ревущих детей на нее подействовал. Она к ним присоединилась и тоже, всхлипнув пару раз, разразилась громким плачем. Детская солидарность, наверное.

— Ах, вы мои неблагодарные, — улыбнулась Алла Сергеевна, — я вас лечу, а вы, значит, меня вон как встречаете.

То, что эту медсестру зовут именно так, я узнала со слов одной из мам3очек.

Быстрая, ловкая, она выполняла столь неприятную процедуру, как инъекция, играючи. И дети, которым уже сделали укол, тут же забыли, что минуту назад проливали горькие слезы, и тут же принялись носиться по палате, наталкиваясь друг на друга. Алла Сергеевна строго прикрикнула на них:

— А ну тихо, сороки-белобоки. А то я вам еще по одному уколу сделаю.

Угроза подействовала должным образом. Детишки притихли, занявшись построением дворца из кубиков.

Лизонька была пока еще слаба. После ухода медсестры она опять задремала. А я просто не знала, чем себя занять. Книгу я не взяла, телевизора в палате, конечно же, не было. А беседовать с другими женщинами у меня не было никакого желания.

А кроме того, противно стучало в висках и ныло в желудке. Если вспомнить, когда я в последний раз ела, то вообще страшно становится. И почему я такая несчастная? Никто даже не поинтересуется, куда я пропала. Я размышляла, стоя у окна, с надеждой поглядывая на ворота.

И тут… Господи, неужели, она меня нашла? По тропинке к больничному корпусу бодро шагала моя любимая сестра Полина. А рядом с ней ее бывший супруг, Георгий Овсянников. У меня едва сердце от радости не выпрыгнуло из груди.

Я всегда говорила, что такой доброй и внимательной сестры, как Полина, нет ни у кого и не было никогда.

Полина и Жора направились к центральному входу. Я закусила губу. Тут я им помочь бессильна. Вовнутрь их все равно не пропустят. В инфекционной больнице этого делать не положено, разве что только в совершенно крайних случаях. Мне очень хотелось крикнуть, что я здесь, в седьмой палате. Надо только повернуть голову. Но Лизонька спала. И хоть она не слишком-то реагировала на шум, я не стала звать сестру. Я знала, что она меня все равно увидит. Ей подскажут, где меня искать.

Через несколько минут Полина с Жорой пошли вдоль здания. На окнах были наклеены бумажки с номерами палат. И вскоре, глотая слезы, я смогла взглянуть в глаза своей сестре. Как все-таки хорошо, что нас с Лизонькой поместили в палату на первом этаже.

— Оля, милая, привет. Как вы там?

Мне было плохо слышно сестру, хоть форточка и была открыта.

— Да вы откройте окно, — посоветовала мне одна из женщин.

— А разве можно?

Женщина улыбнулась:

— Пока никто не видит, можно. Вообще-то, подождите. Сейчас передачку вашу принесет нянечка, потом откроете. Посетители-то небось не с пустыми руками пришли.

Я знаками объяснила сестре, что нужно немного подождать, и с нетерпением воззрилась на дверь палаты.

Нянечка появилась довольно скоро.

— Кто тут Снегирева?

— Я — Снегирева.

Она вручила мне увесистый полиэтиленовый пакет с продуктами питания и удалилась.

Я открыла рамы, и в палату ворвался свежий утренний воздух. Мне так хотелось броситься сестренке на шею, расцеловать ее и сказать, что все хорошо, что я с сегодняшнего дня совсем другая. Я буду более собранной и вообще… Словом, во мне что-то переменилось за поистине эту ужасную ночь. Однако, на окне была натянута сетка. Так что поцеловать Полечку мне не удалось.

— Поля, милая…

Слезы сами катились из моих глаз.

— Все нормально. Лизоньке уже гораздо лучше. Она сейчас спит. Опасность миновала. Температура спала.

Сестра облегченно вздохнула:

— Слава Богу. А вот тебя, Ольга, мало в детстве пороли. Не я тебя воспитывала. Ты б у меня такой разгильдяйкой уж точно не выросла.

Я быстро оглянулась, опасаясь, что сопалатники услышат обвинительную речь сестры. Нашла время и место воспитывать.

Мамочки, правда, не обращали на нас никакого внимания или делали вид, что не обращали. Они обсуждали положение дел в стране, связанное с очередным повышением цен.

— Поля…

— Ладно, молчу. Я тебе все попозже скажу, дома. А пока о деле.

Я кивнула и не удержалась, перебила сестру:

— Артур с Мурашовым совсем одни.

Полина усмехнулась:

— Артура уже Кирилл забрал, так что на этот счет можешь не волноваться. Все в порядке. В том числе и квартира твоя.

Мне было ужасно стыдно, прямо кровь в лицо бросилась. Какая бестактность! Я тут в больнице с ребенком, не спавши всю ночь, усталая, измученная, вся на нервах, а Полина сразу с упреками. Я бы лично никогда не стала так себя вести, даже если бы мне в ее квартире три дня подряд порядок наводить пришлось бы. Хотя в Полининой квартире такое маловероятно. Сестра мне иногда напоминает хорошо отлаженный механизм, работающий без единого сбоя, а не живого человека.

— Полина, — укоризненно сказал Жора Овсянников.

— Ладно, это все ботва. Главное, что вы с Лизонькой в порядке. У нас с Жорой тоже есть новости, правда, отнюдь не такие хорошие.

У меня болезненно сжалось сердце. Я вдруг почувствовала, что услышу сейчас нечто ужасное. Я давно знала, что эти сутки, которых я ждала с ужасом, сутки отмеченные знаменитым Нострадамусом, добром не кончатся. Я знала, что болезнь Лизоньки — еще не все. И обязательно должно что-нибудь еще случиться. Ужасное. Такое предчувствие мучило меня уже давно.

— Что, Поля?

— Вера Елушкина попала в беду.

— Вера?!

И Полина вкратце рассказала мне историю, которая меня поразила.

— Господи, я так и знала!

— Что знала, Оля?

Я махнула рукой, давая сестре понять, что имею в виду не то, что она подумала.

— Я вообще. О сутках этих.

— Ольга, — строго сказала сестра, — опять ты за свое. Тут надо думать, как помочь девушке, а ты ерунду несешь. И когда ты только повзрослеешь.

Я не стала возражать. Не верит и не надо.

— Что же делать, Поля? Господи, беда-то какая.

— Ой, Поля, а ты знаешь, — я приблизила лицо к сетке и перешла на шепот, — а я видела девушку с родинкой на шее. Правда я пока не знаю, блондинка она или брюнетка. И зовут ее не Алевтиной.

Полина усмехнулась:

— И где ж ты ее видела?

— У нашей палатной сестры родинка на шее.

— Оля, — укоризненно заметил Жора, — нельзя же каждого подозревать. Мало того, что ты не знаешь: брюнетка она или блондинка, так твоя медсестра ко всему прочему всю ночь на посту.

Я вздохнула. Овсянников был прав. Это действительно так. Но почему она мне кажется такой знакомой?

— Это хрень, конечно. — Вставила Полина. — И жаль, что все произошло именно тогда, когда заболела Лизонька. И Жора в отпуске официально.

— Ну, это-то не такая проблема. Пока не распутаю дело, об отдыхе и помышлять не буду, — вмешался Овсянников.

— И я отсюда никак не вырвусь теперь, пока Лизонька не поправится. Вместе было бы проще распутать.

— Я договорюсь с главврачом. Тебя подменит бабушка.

Она вернулась от Марии Васильевны. И уже в пути. Скоро будет тут.

Я призадумалась на несколько мгновений. Оставлять дочь без матери — это, конечно, неправильно. Но с другой стороны… Бабушку Лизонька очень любит. Да и с Евгенией Михайловной она бывает чаще, чем со мной. А я буду навещать дочь по нескольку раз в день. От бабушки, кстати сказать, гораздо больше толку будет, чем от меня. А я помогу сестре распутать это сложное, запутанное дело.

— Главное, чтобы главврач разрешил, — продолжила Полина. — Но думаю, что мне удастся его уговорить. Где малышка-то? Хоть одним глазком взглянуть на нее.

Полина приподнялась на цыпочки, заглядывая в палату.

Я кивком головы указала в сторону дочери.

— Ну, ладно, Оля, мы ненадолго. Ты не обижайся. Надеюсь, что очень скоро ты присоединишься к нам. Когда бабушка приедет и подменит тебя, езжай домой и жди меня там. Заодно отдохнешь немного. Я за тобой заеду, и мы решим, как нам действовать. А сейчас мы с Жорой в отделение УВД отправляемся.

— Поля, — крикнула я вслед удаляющейся сестре, — Поля, — вы принесите мне сначала одежду и обувь. Я же в домашнем халате и тапочках в скорую села. Если бабушка приедет меня заменить, то мне не во что даже будет переодеться.

— Ладно. Это мы мигом организуем. Минут через пятнадцать будешь полностью экипирована. А, да, чуть не забыла. Я же пообещала с главврачом договориться.

У сестры с ее бывшим мужем это получилось запросто. Видимо, сыграла роль Жорина форменная одежда.

* * *

Пока Жора с Полиной поехали за одеждой для меня, я решила все-таки подойти к Алле Сергеевне и спросить, не знала ли она Веру Елушкину. Хотя, если бы она ее знала, то Вера так бы и сказала, а не назвала ее просто блондинкой с родинкой на шее. Или, может быть она знала убитого Гошу, парня с шикарной шевелюрой? Не знаю, что бы мне дал этот разговор, но мне просто хотелось начать действовать. Больничная жизнь мне уже успела так надоесть, что и передать трудно.

Я вышла из палаты и направилась по коридору в сторону ординаторской. Аллу Сергеевну 3я увидела в компании молодого врача. Они стояли у окна и тихо беседовали. Тот нежно обнимал ее за плечи.

И опять меня посетило странное чувство. Дежа вю. Врач, как ни странно, тоже показался мне, почему-то, знакомым. Словно, и его я уже где-то видела. И тоже воспоминания пытались прорваться, но это им не удавалось. Это было только, как бы ощущение полной умиротворенности, сродни тому, которое испытываешь, к примеру, попивая чай после бани. Такие ощущения, помнишь, как бы спинным мозгом, подспудно, что ли. А мозг напрочь отказывается воспроизводить события.

В парапсихологии подобные случаи называют иногда блокадой памяти. Мозг непроизвольно блокирует память, пытаясь оградить человека от некоторых, совершенно ненужных воспоминаний. И если эти воспоминания нахлынут внезапно, то все остальное: люди, события, место действия — все вспомнится с необычайной четкостью. Наваждение какое-то. По-моему, я их видела на свадьбе у своей подруги, Марины. И там, кажется, были такие события, про которые мне бы очень хотелось забыть. Но это было так давно, что они вряд ли помнят. Ведь не вспомнила же меня Алла Сергеевна.

Они повернулись в мою сторону, и я поспешно отвела глаза, сделав вид, что ничего не видела и не слышала. Еще чего доброго подумают, что я за ними подсматриваю. А вообще-то мне очень хотелось это сделать. Я сделала вид, что рассматриваю репродукции, развешанные по стенам холла.

— Ладно, дорогая, мне надо посмотреть ту малышку из пятой палаты, у которой вирусная инфекция мышц.

Я еще несколько минут постояла. Неудобно все-таки сразу следом за Аллой Сергеевной бежать. Я знала, что она направилась в ординаторскую, чтобы переодеться и отправиться домой.

И тогда я увижу: блондинка она или же брюнетка.

* * *

Голос Аллы Сергеевны звучал раздраженно. Разговор шел о том, как бороться с грызунами.

Я почему-то сразу вспомнила про крысу, которая завелась у нас на даче и перепортила массу хороших вещей. А продукты вообще оставить невозможно. И мне ужасно захотелось узнать, чем можно вывести эту мерзость. Тоже полезная информация. И, возможно, скоро она мне пригодится. Как только все утрясется, и Лизоньку выпишут из больницы, уедем с детьми на дачу. Детям надо побольше бывать на свежем воздухе.

Только невидимая собеседница не захотела продолжать разговор, рассердилась и принялась выпроваживать назойливого собеседника:

— Давайте-давайте, голубчик. Мне пора смену сдавать. Я уже сутки на ногах. Устала. Мы с вами попозже встретимся и поговорим про одолевающих вас крыс. Хорошо?

Она даже улыбнулась, наверное. Так мне показалось. И вдруг стало ужасно неудобно, что я подслушиваю под дверью. И, опустив голову, я вновь побрела по коридору в нашу с Лизонькой палату. Подожду Аллу Сергеевну, стоя в дверях палаты. Ничего страшного.

— Оля, — тихо позвала меня вернувшаяся сестра.

Я подошла к окну.

— Оля, мы все тебе передали. Так что, как только приедет бабушка, отправляйся домой и жди меня там.

Поговорить с Аллой Сергеевной мне не удалось. Я увидела, как она вышла из парадного и направилась к воротам. Я только обратила внимание, что волосы у нее все-таки светлые.

Полина с Жорой не успели уйти с больничного двора, когда на тропинке появился Дрюня Мурашов. Он шел, покачиваясь. Не сильно. Но все-таки, по-моему он был выпивши. Но не это главное. Главное, что у Дрюни доброе сердце, раз он решил навестить нас с Лизонькой. Я, между прочим, всегда это знала и всегда говорила об этом сестре, которая, непонятно почему, Дрюню просто на дух не выносит.

Полина, заметив мой пристальный взгляд, повернула голову и, увидев моего приятеля, буркнула:

— Принесла его нелегкая. Хоть бы в больнице оставил тебя в покое. Я когда-нибудь возьмусь за вас и разгоню к чертовой матери вашу шайку-лейку. Давно мне это надоело до смерти.

Дрюне не удалось подойти к парадному входу. На тропинке появился мужчина в черных брюках и коричневой тенниске. Приблизившись вплотную к Дрюне, он что-то тихо сказал ему и с размаху ударил моему приятелю в ухо. Тот завопил истошным голосом и закрыл лицо руками.

А неизвестный, окрыленный тем, что противник не обладает достаточной силой и ловкостью и не собирается оказывать достойного сопротивления, словно обезумел. Кошмар просто. Он принялся наносить удары один за другим, громко крича при этом:

— А-а! Мошенник! Вот ты мне где попался! Я знал, что ты мне попадешься. Зна-ал! Бог шельму всегда метит.

Мне показалось, что нападавший тоже был немного выпивши.

Все женщины, находившиеся со мной в палате, быстро кинулись к окну посмотреть, что случилось. Детишки, позабыв про дворец из кубиков, тоже облепили подоконник, поднимаясь на цыпочки и пытаясь увидеть, что творится на улице.

Я жутко напугалась за жизнь Мурашова. Боже мой, кажется, Дрюнечку могут убить.

Все произошло настолько стремительно, что даже Полина не сразу среагировала. Она бросилась на помощь Мурашову, когда тот, упав на землю, тщетно пытался защитить свою несчастную голову от сыпавшихся на нее ударов.

Жора кинулся вслед за моей сестрой. Из дверей больницы выскочило несколько женщин в белых халатах и с криками «Николай, да ты что, ошалел что ли?!» тоже устремились на помощь несчастному Дрюне. Алла Сергеевна, не успевшая покинуть территорию больничного двора, молча наблюдала за дерущимися мужчинами.

Полине удалось быстро справиться с ситуацией. Спустя несколько мгновений она весело захохотала, ткнув Мурашова кулаком в плечо. Бедный Мурашов болезненно поморщился и кисло улыбнулся.

Дамы в белых халатах направились в корпус, бурно обсуждая инцидент.

Дальнейшая разборка неизвестного с Дрюней происходила более мирно. Они уселись на лавочку и стали беседовать без свидетелей. Однако, судя по их жестам, разговор был не из приятных.

Полина не стала во всех подробностях рассказывать мне о причинах нападения неизвестного.

— Фигня, сами разберутся. Бизнесмен, е-мое.

— За такой бизнес, вообще-то, следовало бы его привлечь к ответственности, — высказал свое мнение Жора Овсянников. — Пусть Бога благодарит, что я свой отпуск на такую мелочевку тратить не хочу. Он и так получил по заслугам. Но когда-нибудь я им займусь вплотную.

Я догадалась, про какой бизнес идет речь, но говорить об этом вслух не стала. Стыдно было признаваться, что и я тоже вчера выпила с Дрюней именно на эти грязные деньги. Хотя, в тот момент я об этом просто не знала.

— Ладно, Оля, встретимся попозже. У тебя дома, как и договаривались. Смотри, с Дрюней не связывайся. — Она погрозила мне пальцем, как маленькой.

Овсянников с Полиной ушли. Я, вздохнув, помахала им вслед рукой. Дрюня с неизвестным Николаем куда-то уже испарились. Я с точностью до ста процентов знала, что мой заводной приятель уговорил своего нового знакомого выпить за мировую. Не иначе. Называется, пришел навестить. Ну, что ж теперь поделаешь? Главное, все-таки, что пришел. А раз появились неотложные дела, то куда ж деваться?

В палате еще некоторое время обсуждалось происшедшее. Я в разговор не вмешивалась. Мне и так было о чем подумать. Навалилось все разом. Я подошла к Лизоньке и поправила спустившееся одеяло. Девочка открыла глаза и улыбнулась:

— Мамочка, дай мне попить.

— Сейчас, моя маленькая.

Я налила из графина воды и принесла дочке.

Та жадно попила и вновь опустилась на подушку.

— Мне уже лучше, мамочка. И горлышко уже не так болит.

— Вот и хорошо, малышка. Ты лежи-лежи. Скоро тебя вылечат, и мы поедем с тобой домой.

Лиза снова улыбнулась и кивнула.

— Сейчас мы с тобой посмотрим, что нам с тобой тетя Поля принесла.

Я достала из пакета яблоки и протянула одно Лизоньке.

— Нет, я не хочу. Я кашку хочу.

— Кашку скоро сварят. Надо немного подождать. Потерпи, Лизонька.

— Ладно. Я пока полежу, хорошо?

— А я тоже яблочко хочу, — обратилась ко мне малышка с черными кучерявыми волосами.

— Маша, нельзя просить у чужих, — пожурила ее мать.

— Ничего, пусть ест на здоровье. Тут на всех хватит.

Я щедро угостила всех яблоками, которые принесла мне сестра, и сама с удовольствием съела парочку. На желудке стало немного получше. Если бы не Полина, тут запросто можно с голоду умереть. Уже десятый час, а про завтрак никто и не заикается.

— Малышева есть? — раздался знакомый голос нянечки.

— Есть-есть, — откликнулась молодая женщина в голубом халате.

Нянечка вручила пакет с продуктами блондинке в голубом халате и опустилась на стул.

— Видели драку-то? — спросила она. Видимо, ей не терпелось обсудить случай в больничном дворе. — Это ж надо. Кругом мошенники одни.

— А что такое, Нина Михайловна? Что они не поделили-то? — поддержала разговор одна из мамочек.

— Так тот же мошенником оказался. Обманул Степаныча нашего. Степаныч у нас сторожем в химической лаборатории работает. Вот тот типчик и надул его на базаре.

Нянечка с огромным удовольствием выложила свои познания про Дрюнин незаконный бизнес.

— Степаныч-то пришел домой, замазал дырки в зубах, как в инструкции написано было, а все пломбы сразу после ужина-то и вывалились. Он как рассказал нам сегодня утром, когда пришел, мы прямо со смеху чуть не померли. Вот и верь людям.

— Да сейчас вообще никому верить нельзя. Время такое.

Нина Михайловна, тяжело вздохнув, махнула рукой и поднялась.

— Надо идти. А то вас-то много, а я одна. А люди все идут и идут. Конца и краю нету.

* * *

В дверь заглянула симпатичная молоденькая сестричка:

— Седьмая палата, на завтрак.

Бабушку я увидела, когда несла для Лизоньки тарелку с кашей. Каша едва не выскользнула у меня из рук.

— Бабушка!!!

Она чмокнула меня в щечку и улыбнулась.

— Здравствуй, моя милая. Как Лиза?

— Уже лучше, бабуля.

— Тогда беги скорее. А поговорим через окно. Врач велел быстро местами поменяться. И не волнуйся. Все будет хорошо.

* * *

Когда я вышла на улицу, у меня даже голова закружилась, настолько утренний воздух казался свежим по сравнению с больничным. Как только медперсонал работает в такой духоте? Я бы тут не смогла выдержать даже одной недели. Тут же с ума сойти можно. Да им за вредность платить надо и молоко бесплатное давать.

Итак, Полина настоятельно рекомендовала мне ехать домой и ждать распоряжений. Не буду ее разочаровывать. Я отправилась на троллейбусную остановку. Из кафе, мимо которого я проходила, пахнуло чем-то жареным. Сама не знаю, почему меня туда ноги понесли. Можно было потерпеть до дома. Только что у меня дома имеется? Ничего. Зайду и перекушу.

Приняв решение, я направилась в кафе. Я заняла столик напротив окна и заказала себе жареную картошку. Горячая, ароматная. Я такую, наверное, целых сто лет не ела. От нечего делать я поглядывала в окно.

Больничный двор был как раз напротив. В самом углу двора, на газоне, под деревом, прямо у чугунной изгороди сидели двое мужчин и выпивали. Они передавали друг другу стакан, наполняя его прозрачной жидкостью.

Я вообще-то не слишком хорошо вижу. И лица с такого расстояния мне рассмотреть очень даже непросто, хоть улица и неширокая. Но жесты одного из них мне показались такими знакомыми, что я достала очки и, надев их, снова посмотрела в сторону больничного двора.

Боже мой! Одним из собеседников оказался мой приятель Мурашов. Он размахивал руками, как крыльями, что-то эмоционально объясняя своему новому другу, которого так неожиданно приобрел. В том, что Дрюня Мурашов беседовал с подло обманутым им Степанычем, сомнений не было. Надо же, кажется, они помирились и даже подружились. Видно, у них оказалось много общего.

— Мне сто граммов водки и яичницу из двух яиц, пожалуйста. Ну и салатик из помидоров, — услышала я очень знакомый голос и повернула голову в сторону говорившей женщины.

За соседним столиком устроилась Алла Сергеевна. Я, забыв про наблюдения за Дрюней, внимательно всматривалась в приятное лицо девушки, тщетно пыталась вспомнить, где все же и при каких обстоятельствах я могла с ней встречаться.

Она, словно, почувствовав пристальный взгляд, повернулась в мою сторону. Брови ее удивленно приподнялись:

— Ольга Андреевна, если не ошибаюсь?

Я улыбнулась ей и кивнула.

— Да. Может быть присоединитесь ко мне, Алла Сергеевна?

— Лучше вы ко мне, Ольга Андреевна, — она мило улыбнулась.

— С удовольствием.

Я действительно с огромным удовольствием перебралась за ее столик, усевшись напротив нее, спиной к окну, искренне радуясь тому, что, наконец-то мне удастся с ней поговорить. А чтобы беседа наша текла более непринужденно, я тоже заказала себе рюмку водки.

Для начала я выспросила у медсестры все про Лизонькино заболевание. Алла Сергеевна успокоила меня, что теперь все уже позади, и волноваться не стоит. Последствий никаких не будет, если лечить заболевание правильно.

— А у нас отличные врачи, Ольга Андреевна, они свое дело знают. Так что не волнуйтесь. И не переживайте из-за того, что оставили ребенка с бабушкой. Все будет хорошо. — При этом Алла Сергеевна рассеянно, словно, думала о чем-то своем, посмотрела как-то сквозь меня.

Она сидела напротив окна. Свет падал на ее красивое лицо. Где я могла ее видеть?

Когда я высказала предположение, что мы с ней когда-то уже встречались, Алла Сергеевна пожала плечами и улыбнулась, как-то рассеянно ответив:

— Не знаю. Я вас не помню. Может быть, вы меня случайно просто где-то видели?

— Может быть, и так. А вы, случайно, на свадьбе у Марины Ворониной не были?

— Ворониной? Да нет. Я не знаю такую.

— А Веру Елушкину вы не знаете?

Она отрицательно покачала головой. На красивом лице девушки не отразилось ничего. Абсолютно никаких эмоций, никаких следов замешательства. Если бы она знала Веру хотя бы заочно, то я думаю, что сумела бы это определить. Все-таки я психолог.

— А Георгия, темноволосого мужчину с густыми темными волосами с проседью?

— А фамилия? — Она вновь осталась абсолютно спокойной.

Фамилию я в тот момент не знала.

— Таких мужчин в Тарасове множество. Знаете сколько у меня лечится маленьких пациентов? И у всех есть папы. И вообще странно, Ольга Андреевна, почему вы об этом спрашиваете?

Я смутилась:

— Просто я все пытаюсь вспомнить, откуда я вас могу знать?

Алла Сергеевна вновь неопределенно пожала плечами.

— Трудные сутки выдались, наверное?

Алла Сергеевна тяжело вздохнула:

— Ужасно. Думала, что эта ночь никогда не кончится.

Она рассеянно пожала плечами, продолжая смотреть мимо меня. Алла Сергеевна вообще показалась мне немного странной. Она порой невпопад что-то отвечала. Мне вдруг почему-то показалось, что у нее есть какие-то проблемы. А впрочем, я и сама рассеянная настолько, что Полина всегда удивляется.

Однако из чувства благодарности (все же она лечит мою дочку) я предложила ей свою бескорыстную помощь. Я рассказала ей, что я — психолог, что помогаю иногда людям решать их проблемы, провожу сеансы, и клиенты всегда мной довольны.

— Если хотите, то я бы могла провести с вами сеанс. Для вас я с удовольствием сделаю это совершенно бесплатно.

— Спасибо Ольга Андреевна. Может быть, когда-нибудь я и воспользуюсь вашим предложением.

Разговор наш иссяк. А мне не хотелось уходить. Мне хотелось с ней пообщаться еще немного. И я вспомнила случайно подслушанный разговор и спросила, совершенно не подумав:

— А вы поделитесь со мной секретом, как бороться с грызунами?

Алла Сергеевна изумленно посмотрела на меня:

— Какими грызунами?

Пришлось начать довольно издалека: мне было стыдно признаваться, что я случайно подслушала разговор. И я поведала ей о досужей крысе, которая житья не дает на даче, о наших с сестрой бесплодных попытках избавиться от нее.

Алла Сергеевна вздохнула — видимо, ее утомило мое долгое хождение вокруг да около — и улыбнулась. Задумавшись на пару минут, она выдала мне очень простой и доступный рецепт борьбы с нашей непрошенной гостьей:

— Понятно. Нет ничего проще, Ольга Андреевна. Смешайте гипс с мукой и разложите приманку везде, где появляется ваша разбойница. Когда она все это с наслаждением скушает, то через некоторое время прикажет долго жить, поскольку гипс внутри нее застынет.

Я рассмеялась. Надо же, как все просто. Вообще все в жизни просто, если смотреть на вещи под другим углом.

— Оказывается, прав Мурашов, что так высоко оценил гипс. Действительно, просто уникальный материал. — Я весело рассмеялась. На душе у меня совсем полегчало. Тоска отступила. Тревожное чувство исчезло без следа, растаяло, словно облако в чистом небе.

Алла Сергеевна, улыбаясь, смотрела на меня непонимающе.

— Приятель мой Дрюня Мурашов…

Я осеклась. Зачем я такое чужому человеку говорю? Подумает обо мне Бог весть что. Стыдно, когда имеешь такого приятеля.

— Что Дрюня Мурашов? — Алла Сергеевна улыбалась. Какая все же у нее беззащитная улыбка.

— Да ничего. Просто он аферист еще тот. Поделом ему утром досталось.

Мне не хотелось больше говорить об этом. Алла Сергеевна оказалась очень тактичным человеком и не стала настаивать.

Вдруг она поднялась:

— Спасибо вам, Ольга Андреевна, за приятную компанию. Мне пора. Сутки у меня выдались трудными. Надо хоть немного поспать.

— Алла Сергеевна, давайте обменяемся с вами номерами телефонов. Мое слово твердое. И если вы пожелаете, то сеанс я с вами с удовольствием проведу.

Я, порывшись в своей сумочке, с трудом отыскала в ней огрызок карандаша и мятый листок, который пришлось поделить на две части, чтобы записать номера для меня и для Аллы Сергеевны. Мне было ужасно неудобно перед ней, что в моей сумочке такой беспорядок. Я постаралась рыться так, чтобы не было видно содержимого.

Но когда Алла Сергеевна открыла свою сумочку и вывалила ее содержимое на стол, чтобы отыскать губнушку, я успокоилась на этот счет. Содержимое ее сумочки выглядело еще более живописно: потрепанные газеты, скомканная сумка, маникюрный набор, оболочки от одноразовых шприцов, затерханный кошелек. Словом, мне ее удивить оказалось нечем.

Она подкрасила губы, свалила опять все имущество в сумочку, сунула в кармашек номер моего телефона и, попрощавшись со мной, вышла. Я вспомнила, что тоже не спала почти сутки, что мне надо домой, что Полина… О, Господи, она же меня убьет просто-напросто. Я, расплатившись, за завтрак, опрометью бросилась к выходу.

Глава четвертая Полина

Утром, когда я приехала к Ольге, она, бедняжка выглядела усталой и измученной. Белое, как смерть, лицо и черные круги под глазами. Она так обрадовалась, когда увидела меня, что не смогла удержаться и заплакала. Слезы сами брызнули из ее глаз. Ольга всегда так: плачет и от горя, и от радости. У меня даже вся злость на нее разом прошла.

Хорошо, что с племянницей моей, Лизонькой, все в порядке. Это самое главное. А Ольга — мать. Она обязана терпеть и неудобства всякие, и боль ради своего ребенка. Правда, наша мамашка, Ираида Сергеевна, такой заботливостью никогда не отличалась. Зато у нас с Ольгой есть бабушка, которая нам с сестрой всегда мать заменяла. Вот и сегодня, стоило бабушке лишь узнать, что требуется ее помощь, она тут же решила выручить нас с сестрой.

Ольга вообще как дитя малое. Слишком уж добрая и безотказная. Из-за этого часто и попадает во всякие скверные истории. И часто из-за дружка своего, Дрюни Мурашова. Не надо было за него вступаться сегодня. Заслужил — получай по репе. Может быть, хоть таким образом ума наберется.

— Ты, наверное, Поля, езжай домой, отдохни. У тебя ночка веселая была, а я в УВД, — заявил мне заботливый Овсянников.

Для меня это прозвучало, как оскорбление. Просто Жора, что называется, меня с хвоста сбрасывает. Подруга в беде, а он такое предлагает.

— Ну уж нет, Овсянников, хрен ты угадал, ничего у тебя с этим не получится. В УВД мы отправимся вместе. Я тоже хочу внести свою лепту.

— Поля, пока даже личность убитого не установлена. Пусть ребята потрудятся. Они свое дело отлично знают. А потом и вы с сестрой присоединитесь.

Но я была настроена решительно, и Жора вынужден был мне уступить.

* * *

Я присутствовала при допросе подозреваемой в убийстве. Ничего нового этот допрос не дал. Вера горько плакала, размазывая слезы кулаками. КПЗ на нее подействовала так, что она теперь вообще не могла собраться и толком вспомнить, как все происходило. Она только бесконечно повторяла:

— Не убивала я его. Зачем мне было его убивать? Я же только два дня была с ним знакома. Зачем мне было его убивать?

Веру увели.

Жора, обхватив голову руками и смешно ероша волосы, размышлял вслух:

— Бред какой-то, ей Богу.

Затем решительно поднялся со стула и выдохнул:

— Во всяком деле обязательно найдутся свидетели. Верно, ребята?

Ребята согласно закивали.

— Георгий Михайлович, в шестичасовом выпуске теленовостей была информация об убийстве. Фотографию погибшего мужчины показывали. Так что, очень скоро может позвонить кто-то из близких или знакомых погибшего.

Я молча взяла со стола дело и стала его изучать.

Интересная картина получалась. У меня сложилось впечатление, что в квартире, кроме Веры и неизвестного Гоши, был кто-то еще. Третий, неизвестный следствию.

Но все по порядку. На бутылке обнаружены отпечатки пальцев только Верины и Гошины. И в этой самой бутылке следов цианистого калия не было. Цианистый калий был обнаружен только в разбитом фужере. О чем это говорит? Да о том, что яд был насыпан только в фужер. Снотворное было обнаружено в фужере, который стоял на столике.

Это позволяло Жориным коллегам сделать вывод, что Вера действительно заснула. Вот только кто подсыпал снотворное, а кто цианид?

Самое интересное заключалось в том, что отпечатки пальцев на ручке входной двери полностью отсутствовали. Словно, эту дверь перед тем, как бедняге-Гоше отправиться в мир иной, отмыли самым тщательнейшим образом. На уголке журнального столика и на одной из дверных ручек были обнаружены частички талька. Вероятно, преступник воспользовался медицинскими перчатками. Причем новыми.

Лично мне это не только показалось подозрительным, это полностью утвердило мое мнение насчет третьего человека. Вот его-то мы и должны искать. Не сомневаюсь.

Правда, Жора в этом плане был менее оптимистичен, чем я. Он полагал, что сам гость мог удалить отпечатки пальцев. Я не поняла хода его мыслей. Впрочем, кажется, поняла. По-моему, единственное, о чем он сейчас неотступно думал, так это о своем драгоценном отпуске, который так бездарно пропадает. А, может, я просто ехидничаю.

— Жора, мне кажется, что Веру можно отпустить. Смотри: зачем Вере было стирать отпечатки с ручки входной двери? Разве это не странно?

— Странно, Поленька, все странно. Ничего, разберемся.

Отпустить Веру Жора пока не решился.

В этом деле действительно много было странного.

— Леша, — обратился Жора к одному из своих коллег, — надо обойти все фотоателье, близлежащие в первую очередь. Надо найти копию квитанции. И тогда мы узнаем адрес, по которому проживал этот самый Гоша. Тезка мой, наверное.

Дело в том, что при осмотре одежды погибшего в кармане его брюк в бумажнике была найдена его фотография. Такие на паспорт делают. На обратной стороне фотографии карандашом написано: Лукьянов.

Это уже кое-что. Когда знаешь, кого убили, то проще выяснить: за что.

— Ты, Андрей, отправь запрос в паспортный стол: пусть дадут адреса всех Лукьяновых Георгиев. И оставайся на телефоне: может быть кто-то этого Господина узнал, когда смотрел утренний выпуск новостей, и позвонит в отделение.

Мы с Полиной поедем в дом Веры и еще раз тщательно опросим всех соседей. Может быть, вспомнят что-нибудь такое, что упустили сначала из виду.

Мне Жорино предложение понравилось. Я и сама полагала, что неплохо было бы заняться поисками третьего лица. Соседи в таком вопросе смогут оказать неоценимую помощь.

— В час дня встречаемся в отделении и подводим итоги, — закончил Жора свою мысль.

Мы уселись с Овсянниковым в мой старенький «Ниссан» и отправились в дом, где проживала Вера Елушкина.

Правда, Жора был не против по дороге завернуть еще куда-нибудь. Ко мне, например, чтобы кофе попить. Знаем мы горячую Жорину любовь к кофе. Просто он слишком по мне соскучился и вот теперь готов воспользоваться любым подходящим случаем, чтобы затащить меня в постель.

Мое предположение тут же подтвердилось, стоило мне только сказать, что нет никакой необходимости ехать пить кофе ко мне. Это можно сделать где угодно по дороге. С моей точки зрения случай был вовсе неподходящий. Об этом я и сказала своему бывшему мужу, не слишком заботясь о том, насколько вежливо прозвучал мой отказ.

Овсянников глубоко вздохнул. Столько разочарования было в этом многозначительном вздохе, что я невольно усмехнулась:

— Ты, наверное, никогда не переменишься.

— Нет, — грустно сказал мой бывший муж, — разве только когда состарюсь окончательно. Но до этого мне, слава Богу, еще далеко.

* * *

Из Вериных соседей почти никого не оказалось дома. Все были на работе, кроме нескольких пожилых женщин и ребят не старше восемнадцати. Но те, как говорится, ни сном, ни духом. Ничего не видели и не слышали. В этот момент находились дома и мирно смотрели телевизор. Было жаль времени, потраченного на эти бесполезные опросы. Однако, это совершенно необходимо. Но нам все же повезло, я считаю. Этажом выше Вериной квартиры живет одна девчушка, этакая герл, не обремененная комплексами, продукт современности.

Девушка открыла дверь и воззрилась на нас с Овсянниковым, двигая без устали челюстями. Судя по запаху, эта птичка предпочитала «Орбит», хотя кто ее знает. Лоскутик, который и на набедренную повязку не тянул, у девочки, видимо, считался шортами. По бокам разрезы по самое «не хочу», короткий, едва прикрывающий еще несформировавшуюся грудь топик. На голове поверх шапочки, изготовленной, если не ошибаюсь, из капронового чулка, наушники. Из этой самой шапочки, «оборудованной» дырками, торчали во все стороны разноцветные пряди волос. На невинной мордашке боевой раскрас а ля Клеопатра.

Малышка продолжала беззастенчиво нас рассматривать, кивая головой в такт музыке, которую мы с Жорой, благодарение Богу, не слышали.

— Угрозыск.

При этом Жора показал свое удостоверение.

Девочка, не снимая наушников, сделала жест рукой, приглашая нас с Овсянниковым в свою обитель.

Девушку, как оказалось, звали Анжелой.

Так вот эта Анжелочка стояла в то время со своим бойфрендом, по ее словам, за мусоропроводом. Любовное свидание у них там состоялось. Вела себя влюбленная парочка довольно тихо. Посему и слышала то, что скорее всего предшествовало убийству Вериного друга. — Сначала мужчина позвонил в дверь, и Вера Петровна ему открыла. Сколько времени прошло, я точно не знаю. Мы с Сашкой…

Девчушка засмущалась.

— Мы не смотрели на часы. Да и темно было. А потом этот дядечка выглянул в дверь и шепотом позвал:

— Алевтина.

По лестнице поднялась женщина и вошла в квартиру. А больше мы ничего не видели. Женщина, наверное, пролетом ниже стояла. У нас же в подъезде не на каждом этаже лампочки есть. Темень — глаз коли.

— А долго эта женщина была в той квартире, Ажела? Это очень важно, понимаешь?

— Понимаю. Но я не знаю, честное слово. — Девушка улыбнулась. — Потом мама моя ушла в ночную смену, и мы с Сашкой пошли ко мне.

— А как эта женщина выглядела? Ведь в прихожке, наверное, горел свет, и ее можно было рассмотреть, когда дверь в квартиру открылась? — Это Овсянников попытался до конца прояснить обстановку с неведомой нам Алевтиной. Наивный. Им только до нее было.

— Нет, мы ее не видели. В прихожке, кажется, света не было. А может, и был. Не знаю точно.

Девушка хихикнула.

Вот так. Еще живехонький Гоша выглянул из квартиры Веры в темный подъезд и шепотом окликнул сообщницу. Что они собирались делать у Веры — неизвестно. Возможно, что-то хотели искать. Но что? И почему поиски закончились столь трагично?

Сколько женщина пробыла в Вериной квартире, неизвестно. Входил ли туда еще кто-то, тоже неизвестно. Задачка со многими иксами и игреками. И нам предстоит, несмотря ни на что, ее решить.

— Придется искать таинственную Алевтину, — высказал Жора довольно умную мысль.

Я усмехнулась. Отыскать в многотысячном городе женщину по имени Алевтина, зная о ней лишь то, что иногда эта особа покупает помидоры на базаре, и что у нее зеленые глаза, родинка на шее и стрижка «каре», мне представлялось почти невозможным.

Но Овсянников был несколько иного мнения:

— Поля, как только мы выясним, кто этот Гоша, где он живет и чем занимается, мы вполне сможем выйти на эту даму. Поехали в отделение. Ребята нас теперь уже ждут.

Я подбросила Жору до отделения и отправилась за Ольгой. Можно было, конечно, просто позвонить ей. Но кто знает, есть ли у нее деньги на дорогу. К тому же я сама ей пообещала, что заеду.

Ольга долго не открывала на мои звонки в дверь. Наверное, утомилась в больнице, бедняжка, и спит без задних ног. Но ничего не поделаешь, дело есть дело: ночью отоспится. Я тоже, считай, всю ночь на ногах, кстати, именно по ее милости.

Когда растрепанная и заспанная сестрица открыла дверь и сонными подслеповатыми глазами непонимающе уставилась на меня, все мои теплые чувства к ней мигом улетучились. Мне показалось, что от нее пахнет водкой:

— Так-так. Опять за свое? Помощница, тоже мне, отыскалась. Не надо было бабушку зря беспокоить. В больнице от тебя хоть бы толк какой-никакой был бы, хоть с бы дочерью находилась, да от спиртного немного просохла.

— Поля, — залепетала Ольга, — ну зачем ты так, Поля? Я вообще только одну рюмку выпила, и то для дела. Ты проходи. Не надо ссориться на площадке.

Очень веские аргументы. Причина напиться всегда найдется. Хотя, кажется, я совершенно напрасно на нее наехала. Она просто еще не проснулась толком. Но миндальничать все же с Ольгой я вовсе не собиралась. Ее надо, просто необходимо немного встряхнуть, чтобы ее, не дай, Бог не закрутил водоворот пьянства.

Я вошла в прихожку и резко сказала Ольге:

— Две минуты тебе на сборы. Быстро умываться и так далее.

Ольга, обрадовавшись, что я не стала продолжать свою обвинительную речь, кивнула и нырнула в ванную.

А я прошла на кухню, благоразумно решив, что сигарета немного успокоит взвинченные нервы.

Из ванной вышла Ольга. Видимо, эта бездельница все-таки чувствовала себя виноватой, поскольку сразу начала подлизываться.

— Поля, я готова. Я уверена, что мы с тобой сумеем быстро найти убийцу. У нас же с тобой всегда здорово получается. Ну… я имею в виду. Ну, ты поняла. Расследовать, словом. Правда? Ну не смотри ты на меня так. Не пила я сегодня. Честное слово.

Я кивнула, ядовито улыбаясь, и поднялась.

— Пошли. По дороге поговорим. Дверь не забудь закрыть.

В машине Ольга продолжила уверять меня в своей абсолютной безгрешности относительно спиртного.

— Ну, только капельку, Поля. Самую малость. И то за компанию. Потому, что хотела узнать, как от крысы избавиться.

Тут уж у меня глаза на лоб полезли. Не белая ли горячка началась у моей сестренки?

Ольга поняла мою реакцию по-своему. И понесла какую-то чушь беспросветную про крысу, которую ей непременно хотелось отравить и тем самым доказать мне, что и она не лыком шита и на многое способна.

Я просто не слушала ее. Вернее, слушала вполуха. Подумаешь, нашла время про эту чертову крысу думать. Я уже давным давно от нее избавилась. Несколько дней назад. Еще до поездки в столицу. Просто обратилась в санэпидстанцию, и там все, что необходимо дали мне за определенную сумму. И научили, как этим воспользоваться, чтобы перехитрить бестию.

— Поля, а тебе не показалось странным само это знакомство? Ну… как бы это получше объяснить? У меня, почему-то, какое-то ощущение. Словно… — Без всякого перехода вдруг сказала сестра.

Ольга задумалась и машинально указательным пальцем провела по носу снизу вверх, как бы поправляя очки на носу, которых там в данный момент не было.

Я хмыкнула.

— Нет, Поль, ты сама подумай. Стоит мужчина позади Веры, не обращает на нее никакого внимания, мило беседует со своей знакомой. С этой знакомой же и уходит. Потом ни с того ни с сего догоняет Веру и предлагает познакомиться. Разве не странно?

Я мысленно пожала Ольге руку. Что-то странное в этом, действительно, было. Ей Богу. Только что именно, я не знала. И молчала, не мешая Ольге строить свои логические цепочки. Ей, как психологу, это лучше, чем мне удается. А потом мне еще и за дорогой следить надо.

— Поль, она, скорее всего, с какой-то неизвестной нам целью попросила его с Верой познакомиться. Я так думаю. Поэтому он и увязался за ней. Только зачем ей это было надо, ума не приложу.

Еще бы. Несколько человек работают над этим делом и ничего толком выяснить не смогли. А она с налета хочет сразу весь ребус разгадать. Но все же молодец моя сестренка. А вывод опять же такой: искать таинственную Алевтину.

— Поля, а все-таки Алла Сергеевна, ну эта медсестра из больницы так подходит под описание таинственной незнакомки.

Я в ответ только хмыкнула. Смешно, ей Богу. Да под описание Алевтины в таком случае и моя подруга Наташа подойдет. Только у нее родинка с левой стороны.

Когда мы с Ольгой прошли в кабинет Овсянникова, там вовсю шло обсуждение последних событий. Их, правда, не так уж много было.

Разыскать фотоателье, где Лукьянов заказал фото, пока не удалось. Зато был один интересный звонок. Позвонила женщина, которая смотрела утренний выпуск новостей и признала в таинственном Лукьянове своего бывшего соседа. Правда, она называла его Юрой, а отчество и вовсе не знала.

Вот и отлично. Ниточка появилась.

— Жора, так что мы теряем время? Надо срочно ехать к этой женщине. Давайте, мы с Ольгой этим займемся.

Ольга задумчиво крутила в руках фотографию Гоши-Юры и, казалось, даже не слышала, что происходит вокруг.

— Оля, ты слышала?

Она встрепенулась:

— Знаете, меня сегодня не покидает чувство… — Ольга пожевала губами. — Дежа вю. Понимаете? Все незнакомые люди мне почему-то кажутся сегодня знакомыми. Словно, я видела их где-то.

Все дружно рассмеялись.

— Ничего, Ольга Андреевна, — философски заметил Леша, — такое у всех бывает.

Ольга покраснела, как рак, и положила фотографию на стол.

— Ладно, Поля, поехали. Чего время даром терять?

Мы не успели с Ольгой покинуть помещение. Зазвонил телефон, и Овсянников взял трубку. Лицо его разом изменилось.

— Понятно. Выезжаем.

Жора положил трубку и вздохнул:

— Что, ребята, по коням, как говорится. У нас еще один труп. Прямо напасть на эту семью какая-то.

Мы с Ольгой так и замерли у двери. Я грешным делом подумала, что несчастному Дрюне конец пришел. Но то, что я услышала, меня вообще поразило.

В гаражах за детской инфекционной больницей найден труп мужчины. Обнаружила его санитарка детской инфекционной больницы, которая отправилась относить мусор в овражек за гаражами. Иногда, вопреки своей совести, они так поступают и выбрасывают мусор там, где не положено. Главное, что никто не видит. Там-то она и увидела жуткую картину. Один мужчина мертв, второй — мертвецки пьян или без сознания, и нож в руке.

— Один-то из них сторож нашей лаборатории, а другой тот самый, с которым Степаныч подрался нынче утром. — заявила она по телефону.

Немая сцена, как говорится. В смысле, мы с Ольгой онемели. Жору ничем удивить невозможно.

— Этого давно следовало ожидать. Мурашов скатился окончательно. Что ж тут удивляться? — решительно заявил Овсянников.

— Стоп, Жора, ты что считаешь, что это Дрюня убил?! Человека?! Это невозможно! — возмутилась моя сестра, — Да он же и муху обидеть не может. А ты говоришь, что убил. Такого просто не может быть. Дрюня совсем не такой, как ты его нарисовал. Ну, непутевый немного, это правда. Но чтобы человека убить — никогда в это не поверю.

— Оленька, дорогая ты моя, — Жора заговорил с Ольгой мягко, как с неразумным ребенком, — когда человек катится по наклонной, его уже не остановить. Впрочем, не время обсуждать события. Мы еще не были на месте преступления и не знаем, что к чему. У вас, девочки, есть дело. Вот им и занимайтесь. А мы поедем на место происшествия. Ты, Андрей, оставайся на телефоне. Возможно, еще кто-нибудь позвонит. Может, кто из родственников.

— Но это невозможно, — продолжала упорствовать Ольга. — Дрюня добрый. Ты, Жора, его не знаешь так, как знаю я.

Ольга уже совсем была готова разреветься. Щеки ее пылали, а взгляд был беспомощным, как у ребенка.

— Оля, идем, — я потянула сестру за рукав.

Ольга в сердцах сбросила мою руку и заявила, что она тоже должна поехать на место происшествия.

— В конце концов он мой друг!

— Мы и поедем, — прошептала я сестре на ухо, — следом за ними. Что вести бесполезный спор? Ты же знаешь, насколько Жора упрям.

Ребята уже не обращали на нас никакого внимания. Они быстренько испарились, без лишних слов.

— Что ты взялась с ним спорить? Мы что, не знаем дорогу что ли? Там ему будет не до нас. — Укорила я сестру.

Ольга молчала и только подозрительно шмыгала носом. Вот нюни развесила. Как маленькая, ей Богу. Дитя неразумное, да и только.

* * *

— Граждане, посторонитесь, тут вам не цирк «Шапито». — Оперативники пытались оттеснить толпу любопытствующих. Нам с Ольгой без особых проблем удалось протиснуться поближе, поскольку Жорины сотрудники нас прекрасно знали. Им было известно, что мы с сестрой часто помогаем следствию. А те, при которых Жора отказал нам в посещении места происшествия, не стали акцентировать внимание своего шефа на том, что близнецы Снегиревы ослушались великого следователя УВД Жору Овсянникова.

Картина выглядела ужасно. На склоне овражка, на пожухлой траве в луже собственной крови, раскинувшись, лежал мужчина. Действительно, тот самый, с которым Дрюня утром подрался. По всей вероятности, мужику перерезали сонную артерию. Крови было целое море. Рядом с мужчиной, тоже весь перепачканный кровью, с огромным кухонным ножом в правой руке, валялся Дрюня, также без признаков жизни. Ниже по склону валялись три пустых бутылки из-под водки, залапанный граненый стакан и огрызки хлеба.

Уж на что я стойкая и видела в своей жизни много трупов, у меня, там не менее, ком к горлу подкатил. Как это вынесла Ольга с ее непрочной аурой, я не знаю. Но в руку мою она вцепилась так, что у меня мышцы судорогой сводить начало.

— Смерть, судя по температуре тела, наступила минут сорок назад в результате ранения, нанесенного острым режущим предметом, скорее всего именно этим ножом. Говорить о большой кровопотере излишне, поскольку, повреждение сонной артерии всегда несовместимо с жизнью. Преступник знал, что делал. Довольно профессионально горло резали. Словно быка на бойне завалили. Ну, а остальное при более тщательном осмотре. Второй жив. Только завтра, похоже жизнь покажется ему не очень хорошей штукой — глубокая степень опьянения. — Врач судмедэксперт повернулся к фотографу:

— Можете приступать.

Тут Дрюня всхрапнул слегка, почмокал губами и перевернулся на бочок, устраиваясь поудобнее. Лицо его было совершенно безмятежным, и на нем блуждала беспомощная, как это бывает у всех пьяных, улыбка. На грязной щеке четко виднелась чистенькая полоска кожи — дорожка, оставленная стекавшей слюной.

Ольгу начало потихоньку потрясывать. Бедная моя сестренка! Такой удар для нее. Конечно же, ей очень трудно поверить, что ее почти что лучший друг, а по-моему, так просто собутыльник, смог такое сотворить. Мне тоже верилось в это с трудом. Но мне ли не знать, на что способен человек, окончательно пропивший совесть. А Дрюня давным-давно свою совесть пропил, еще тогда, когда в первый раз своей маме, тете Ларисе, продал свое обручальное кольцо. А может, и раньше. Так-то вот.

— Поехали, Поля. Я больше не могу на это смотреть. Это ужасно, ужасно. МЕня сейчас стошнит, кажется. Мне надо собраться и все обдумать. Пока я не в состоянии это сделать.

Мы вернулись с Ольгой в мой старенький «Ниссан», и я завела движок. Не стоит терять время понапрасну.

Думая о своем и внимательно следя за дорогой, я перестала обращать внимание на сестру. И, по-моему, это повлияло на нее благотворно. Она немного успокоилась и перестала хлюпать.

— Какой ужас! Правда, Поля? Я такого в жизни не видела. Я думала, что упаду. У меня даже ноги стали ватными.

Я пожала в ответ плечами. Разумеется, хорошего мало. Так что ж теперь всю оставшуюся жизнь плакать, что ли? Всякое случается.

— Поля, а тебе не кажется, что эти два дела связаны каким-то образом?

Ольга прямо мысли мои читает. Я только что тоже размышляла над этим.

— Возможно. Два убийцы нарисовались в одной и той же семье в течении двух суток. Кажется, это уже перебор. Кто-то, вероятно, очень зол на Мурашовых и их родственников. Ну ладно, Дрюня. Я еще смогла бы поверить. Подрались, потом выпили за мировую, а потом по пьяной лавочке начали разбираться по новой, опять возникла ссора, и привет семье, как говорится. А вот Вера — это вообще ни в какие ворота.

— Ты не права, Поля. Дрюня тоже не мог. Это все подстроено. Сложное хитросплетение. Конец света прямо. В такие дни обязательно случается нечто неординарное. И связь между двумя этими убийствами, мне кажется, совсем не в том, что Дрюня и Вера — родственники. Тут что-то другое. Сама не знаю. Это я подкоркой просто чувствую и все. Честное слово.

Ольга посмотрела на меня мокрыми от слез, какими-то странными глазами. Я невольно подумала: не поехала ли у сестры крыша окончательно от довольно частых в последнее время ремонтов ауры.

Опять конец света в сотый раз за день припомнила. Опять какие-то неясные воспоминания. Я бы назвала это навязчивой идеей. По-моему, Ольге неплохо было бы обратиться к психиатру. И давно. Излагать сестре свои выводы по поводу ее душевного равновесия я не стала. Не время. Момент неподходящий. Обидится еще. А нам с ней предстоит масса безотлагательных дел.

— Поль, ты обратила внимание на нож?

Я пожала плечами:

— Обратила. Кухонный. Такой в каждом хозяйственном магазине продают.

— Вот именно. — Оживилась сестра. — В одном из магазинов поблизости его и купили, скорее всего. Ты обратила внимание, что лезвие жирное какое-то. На солидол очень похоже. Кровь по нему не ровно растеклась, а рисунком?

— Ну-ну? Это уже интересно. И что? — Я с любопытством взглянула на сестру. И невольно восхитилась ей. Я-то думала, что она на грани обморока на месте происшествия была, а она, оказывается, такие тонкости заметила, на которые я вообще никакого внимания не обратила. Ай, да сестренка! Молодец.

Ольга, вдохновленная моей похвалой, продолжала развивать свою мысль:

— Мне показалось, что этот нож совсем новый. Ты только подумай Поля, как все не вяжется. Не мог же, в конце концов, Дрюня сказать своему товарищу: «Ты, мол, подожди, я сбегаю ножичек куплю. А то мне и артерию-то сонную тебе перерезать нечем». Так же?

Так-так-так. Любопытная мысль.

— А если этот нож Дрюня для дома купил? Просто не успел донести его до собственной кухни, и он ему раньше пригодился. Такое возможно? Вполне допустимо.

Ольга покрутила головой:

— Нет-нет и еще раз нет. Ты же видела, что у Дрюни никакой сумки с собой не было. Где этот нож у него был спрятан? А потом…

— Что потом? Не тяни кота за хвост.

— Знаешь, Поля, когда мы вчера вечером с Дрюней…

Ольга запнулась и покраснела:

— Когда мы убирались с Дрюней на кухне…

Я чуть руль из рук не выпустила. Убира-ались. Это ж надо тотальную бомбежку так обозвать!

Сестра, заметив мою ухмылку, засмущалась и потеряла нить разговора:

— Вечно ты, Поля, ерничаешь. Слово сказать невозможно. Я забыла теперь, что хотела сказать.

— Мы говорили про нож и про то, что вы вчера с Дрюней активно занимались генеральной уборкой.

— Да, про нож. Так вот. Я подарила ему нож. И он положил его в карман брюк. Надо будет проверить, с собой ли он у него. Если с собой, тогда вообще зачем ему было кухонным ножом горло резать?

Я засмеялась:

— Ну, это — полная ерунда, сестренка. Ты бы свой нож запросто опознала. Зачем же убивать ножом, который тут же опознают? Разве не так?

— Так вообще-то. Но все равно, что ни говори, это — подставка. Не иначе. Какой бы пьяный он ни был, он бы сообразил, по крайней мере, нож спрятать и с места преступления исчезнуть. Не такой уж Дрюня дурак, каким ты его считаешь. Просто убийца не знал, что в кармане у Дрюни нож. А то бы он именно им воспользовался бы.

— Мы еще не знаем с тобой даже на пятьдесят процентов, есть ли этот чертов нож в кармане Дрюни. Может быть, он его потерял уже или забыл где-нибудь. Может быть этот нож вывалился из кармана, когда Дрюня с Артуром возился или когда со Степанычем дрался. Так-то.

Ольга только робко возразила:

— Дрюня положил ножик в задний карман, а он у него на пуговицу застегивается.

Других контраргументов у сестры не нашлось, и она на некоторое время замолчала.

— Поль, ты притормози на минутку около магазина. Мне надо… Пить очень хочется.

Ольга заискивающе улыбнулась и машинально провела указательным пальцем снизу вверх, вновь поправляя несуществующие очки. Когда сестра волнуется, она всегда так делает.

Я тормознула так, что Ольга едва не ткнулась носом в лобовое стекло. И посмотрела на сестру уничтожающе.

Я прекрасно знала, что в магазине, на который указала непутевая сестрица, продавали водку на розлив. Ей просто захотелось выпить. Только и всего. Она всегда в своем репертуаре. Но в конце концов я ей не нянька. Пусть ведет такой образ жизни, какой ей по душе. Хоть я и старшая сестра я старше Ольги на несколько минут, я не обязана ее опекать до конца своей жизни.

А если уж быть до конца честной, то я понимала Ольгино состояние. Может быть, рюмка спиртного ей действительно не повредит. Может, хоть мозг от бредовых мыслей очистит.

— А ты не хочешь, Полина?

— Иди-иди. Только быстро, — неодобрительно буркнула я сестре и потянулась за сигаретой.

Я уже выкурила две сигареты, а Ольга все еще не вернулась. Терпение мое кончилось. Я вышла из машины и направилась магазин.

Моя Оленька сидела за единственным столом, который имелся в помещении магазина, в компании двух нетрезвых мужчин. Перед ней стояли пустой граненый стакан и бумажная тарелка, на которой одиноко красовалась потрепанная ветка петрушки.

Я решительно направилась к сестре.

— Поля, я… я бегу уже. Извини, — взгляд ее беспомощно заметался.

— Ой, ище одна Олеся, — пьяно хихикнул один из собутыльников сестры.

Я не произнесла ни слова. Все, что мне хотелось сказать, Ольга поняла без слов. Она поднялась, попрощалась со своими внезапно обретенными друзьями и, пошатываясь слегка, направилась в мою сторону.

Один из присутствующих за столом, увязался было за ней.

— Ну ты хоть познакомь с другой Олесей, — лепетал тот.

У меня зачесались кулаки.

— Я тебя сейчас вот с этим познакомлю, если не отвяжешься, — прошипела я, сунув мужику в нос кулак. При этом я посмотрела на него так, что тот ретировался, бормоча себе под нос:

— Ой, прости, дурак, дурак. Не буду больше.

* * *

Тамара Ивановна Марусева, которая позвонила в отделение УВД, жила почти на окраине города. Ехать было довольно далеко. Некоторое время мы с Ольгой молчали. Во мне все клокотало. Нет, ну ладно, если тебе так уж не терпится и жутко хочется поправить свою ауру, ну выпей рюмку и за дело. Ну, не так же в конце концов. Никакой ответственности за порученное дело.

А Ольга, по-моему, даже виноватой себя не чувствовала. Она была тиха и задумчива.

— Еще пить не захотелось, Олеся? — Не удержавшись, съехидничала я.

— Что? — Ольга удивленно взглянула на меня. — А, Поля, да нет. Я сейчас совсем о другом думаю.

Я взорвалась. меня возмутил тот факт, что Ольгу даже совесть не мучает.

— Я вообще не понимаю, неужели ты без этой чертовой водки вообще жить не можешь? У нас дела, а ты с пьяными мужиками вожжаешься. Тоже мне Олеся! — Я даже фыркнула, когда произнесла это имя, — Это ж надо до такого додуматься! Ты скоро со своими бесконечными пьянками совсем разум потеряешь. Зачем ты сказала им, что тебя Олесей зовут?

Ольга рассеянно посмотрела на меня:

— Я сказала, что меня Ольгой зовут, а Олесю он сам придумал. Сказал, что ему так больше нравится. Но ты знаешь, Поля, в этом что-то определенно есть. Я как раз об этом и думаю. А водку я не пила, могу дыхнуть, если хочешь. Если на слово мне не веришь. Так что ты, Полечка зря раскипятилась.

На столь умное Ольгино высказывание ответа у меня не нашлось. Я только усмехнулась.

Ольга не обратила на это никакого внимания и опять задумалась.

Тамара Ивановна Марусева жила на седьмом этаже. Лифт не работал. Я без всякого сожаления направилась к лестнице, а несчастная Ольга даже застонала.

Когда я звонила в квартиру женщины, сестра тащилась далеко позади. Ей удалось одолеть за это время только пять этажей. А потом понадобилась передышка для восстановления дыхания.

Дверь открыла пожилая женщина довольно приятной наружности. Когда-то ее можно было назвать красавицей.

— Здравствуйте, Тамара Ивановна. Вы звонили сегодня по поводу вашего бывшего соседа.

Женщина оказалась весьма и весьма разговорчивой. Она еще меня и вовнутрь не успела впустить, а уже застрекотала, как из пулемета.

— Так вы из милиции? Проходите-проходите. Да, это я звонила. Я как увидела его, меня прямо мороз по коже. Сама не знаю, как меня угораздило так рано телевизор включить. Я ведь его и смотрю-то редко. Особенно, местный канал. А тут, прямо, словно, подтолкнул кто-то. И ведь человек-то хороший был. Господи, думаю себе, вот так ходишь-ходишь и не знаешь, где тебя смерть поджидает.

Тамара Ивановна проговорила все это скороговоркой, все еще держа меня на лестничной площадке. При этом женщина театрально положила руку на сердце и закрыла глаза, вероятно, чтобы мне до конца стало ясно, насколько она потрясена.

Когда она их открыла, то лицо ее вытянулось и застыло. Я не сразу поняла, почему так переменилось настроение будущей свидетельницы.

— О, Господи, — охнула вдруг она, глядя мимо меня.

Я оглянулась и все поняла. Позади меня на лестничной площадке стояла моя сестра, бледная, с темными кругами под глазами, словом, моя тень, и судорожно хватала ртом воздух, пытаясь выровнять дыхание.

— Тамара Ивановна, это — моя сестра. Мы с ней вместе ведем следствие.

— Здравствуйте, — Ольга наконец-то сумела отдышаться.

— Ой, девочки, ну и напугали же вы меня: когда глаза закрыла — одна была. А открыла — уже две. Фу ты, Господи. Ну, проходите, проходите.

Теперь Тамара Ивановна открыла дверь пошире, пропуская нас с Ольгой в свое жилище. Наверное, испугалась, что если промедлит еще немного, то появится еще и третья.

— Я уж соседке своей, Марье Филипповне, говорю: как включила телевизор, а там Юра. Свят-свят. Он ведь вот по соседству жил. Приветливый всегда такой. Не поздоровавшись, и не пройдет никогда. Я уж Алечке сколько раз говорила, надо было удержать мужика. Нынче такие на дороге-то не валяются. Вот сюда проходите. Я и чайку поставлю. — Хозяйка квартиры, беспрестанно тараторя, провела нас в комнату, усадила в кресла и быстро исчезла на кухне.

— Ну вот. Сейчас чаек вскипит. А то ведь у вас такая работа. Весь день-деньской на ногах. Уж я-то знаю. У меня муж всю жизнь в милиции работал.

Объяснять женщине, что мы вовсе не из милиции, а так, погулять вышли, мы, конечно же не стали. Если у старушки такие теплые чувства к представителям органов правопорядка, то оно и лучше. Контакт будет. Вот болтливость у нее не в меру повышенная. И информация не по делу. Но это поправимо. Надо только настроить нашу болтушку на нужную волну. А потом только слушать да запоминать успевай.

— Тамара Ивановна, а в какой квартире проживал погибший?

— А вот через стенку. В двадцать девятой. Он, правда там недолго жил-то. Нынче молодежь ведь какая. Ни свадеб теперь, ни венчаний. Сошлись, пожили. Не понравилось — разбежались. И уж словно не знают друг друга. Вот уж я Алечке-то и говорю…

Мне стало немного жаль эту незнакомую Алечку. Такая старушка кого хочешь уболтает. Представляю, как бедной Алечке достается от этой словоохотливой соседки, если она совершенно незнакомым людям, к тому же, по ее мнению представителям органов правопорядка, слова вымолвить не дает.

— Тамара Ивановна, как я поняла, Юрий Лукьянов некоторое время жил у вашей соседки, так?

— Да, — хозяйка закивала и набрала побольше воздуха в легкие, приготовившись к очередной тираде.

Я не позволила ей осуществить свои намерения, умудрившись вставить реплику:

— Тамара Ивановна, какое полное имя у вашей соседки, которую вы так ласково называете Алечкой?

— Ой, да как же не ласково? Да мы с ней уж сколько лет, можно сказать душа в душу. Когда бабушка ее покойная жива была, мы, бывало…

— Тамара Ивановна, у вас, наверное, чайник кипит, — вмешалась вдруг Ольга в наш разговор.

— Ой, правда. Старая совсем, забыла, я сейчас.

Хозяйка квартиры на минутку исчезла, а Ольга быстро зашептала:

— Так мы сто лет ничего не узнаем, Поленька. Может быть, надо достать ручку и листок, словно мы официальный допрос вести собираемся? Как ты думаешь? Мне кажется, что официальность поможет ей собраться с мыслями и перестать лить воду.

— Чай готов, девочки. Пойдемте, милые.

— Спасибо, Тамара Ивановна. Мы очень спешим. Давайте запишем ваши показания. А то нам от начальства на орехи достанется по полной программе. Нас теперь уже давным-давно заждались.

Я положила сумочку на колени, используя ее в качестве пюпитра. На импровизированном пюпитре я раскрыла свой ежедневник и приготовила ручку.

— Итак, Тамара Ивановна, полное имя Алечки?

— Алевтина.

Сердце у меня сладко затрепетало. Мне показалось, что удача совсем рядом — только руку протяни. А сестра моя даже губы от волнения облизнула, как кот, который сметанки отведал.

— Она светловолосая такая и стрижка каре, да? — Спросила Ольга.

— Светловолосая — это точно. А насчет стрижки сказать не могу. Я в ваших современных стрижках не очень-то разбираюсь. Раньше-то те же самые стрижки совсем по-другому назывались. Вот я помню в семидесятом году… или в семьдесят первом…

— Тамара Ивановна, каре — просто ровно подрезанные волосы, как у Стефани из кинофильма «Возвращение в Эдем». Видели такой фильм?

— А как же! Такая женщина там красивая. У нас в доме после этого сериала все под Стефани стричься начали. Алечка тоже постриглась. Правда, она не совсем под Стефани. У нее на макушке еще домиком волосы так стоят. А вот сноха моя…

Распространняться про сноху Тамаре Ивановне, конечно же, никто не позволил. Я предостерегающе подняла правую руку:

— О снохе потом, уважаемая Тамара Ивановна.

— Так я к чему про сноху-то. У меня день рождения недавно был. Так вот Ира, это сноха моя…

— Это неважно, Тамара Ивановна. Назовите фамилию и отчество Алевтины.

— А фотографии важно? — Хитровато улыбнулась Тамара Ивановна.

— Какие фотографии? — заинтересовались мы с Ольгой.

— Так мы на дне рождения фотографировались. И Алечка там есть. И Юра тоже. Могу показать.

— Покажите, пожалуйста, Тамара Ивановна, — в один голос сказали мы с сестрой. Тамара Ивановна победоносно улыбнулась и, пододвинув стул к шкафу, поднялась на него и принялась рыться в антресоли.

— Сейчас-сейчас, минуточку.

Утомительной была беседа наша с Тамарой Ивановной. Она даже не находка для шпиона. Она и ему обузой бы стала. Она бы ему так мозги запудрила, что этот самый шпион сам бы напрочь забыл, с какой целью он заброшен на территорию вражеского государства. Чрезвычайно гиппертрофированная словоохотливость. Как я все это вытерпела и не вспылила — сама не знаю. А Ольга еще говорит, что у меня мерзкий характер. По-моему, она очень сильно ошибается. Я тоже могу быть терпеливой.

— И что мы имеем, Ольга Андреевна, после столь плодотворной беседы? — Спросила я сестру, закуривая сигарету. Мы уже вернулись в «Ниссан», и я завела движок.

Ольга, нацепив очки, правое стекло которых почему-то опять было треснутым — Ольга скоро на одних очках разорится, — рассматривала фотографии и улыбалась:

— Я думала, Поля, что ты ее убьешь.

— А ты говоришь, что у меня вспыльчивый характер. Теперь ты убедилась, что у твоей сестры ангельское терпение? — Я приоткрыла окно и выпустила дым. — Кажется, мы на правильном пути, сестренка. И таинственную Алевтину мы с тобой, кажется, вычислили. Осталось показать фотографии Вере. И если она ее опознает, то считай, что дело в шляпе.

— А я так не считаю, — вдруг возразила моя сестра. — Я неуверена, что все так просто. Мне кажется, что все гораздо сложнее.

Я хмыкнула:

— Хочешь сказать, что это тебе твоя мощная интуиция подсказывает?

— А что ты смеешься, Поля? Вот увидишь, что эта Алевтина окажется ни при чем. Да, интуиция. У меня в последнее время интуиция обострилась. Это, наверное, в связи… Понимаешь, есть люди, у которых в такие периоды обостряется… ну, как бы нюх, что ли. Думаю, что именно такое со мной происходит. Вот ты только подумай…

Я даже за голову схватилась.

— Ольга, прекрати, пожалуйста нести чушь собачью. Давай лучше обсудим, как мы будем действовать. Итак, Антонова Алевтина Николаевна, продавец в мясных рядах на базаре, бывшая подруга безвременно погибшего Юрия Лукьянова. И, обрати внимание, на том базаре, который находится рядом с детской инфекционной больницей. Все в том районе крутится. Разве не странно? Давай поступим с тобой так: я отправлюсь в отделение УВД и покажу фотографию Вере. Заодно узнаю, что появилось нового в деле убийства сторожа лаборатории. Заеду к мамашке Алевтины, хорошо, что соседка адрес ее знает.

Может быть, мамашке известно, где ее дочь второй день пропадает. И про Лукьянова у нее же надеюсь информацией подразжиться. Ну, адрес там и все такое. А ты меня продублируешь. На тот случай, если и мамашка испарилась. Подстрахуешь, так сказать, то есть, ту же самую информацию попытаешься раздобыть другим путем.

Если говорить честно, то я этот другой путь считала не слишком-то перспективным. А точнее, совсем бесперспективным. Но проверить необходимо. Проверять надо все версии. И использовать все пути. Ольга провинилась, вот и пусть побегает, выполняя то, что мне самой делать не слишком-то хочется.

— Так что, Оля дуй на этот самый базар, постарайся узнать, куда эта дама могла свалить на выходные. Уж она-то наверняка знает об убитом если не все, то многое. Если тебе повезет больше, и ты найдешь ее раньше, то попробуй раскрутить ее на полную катушку: узнай, есть ли у нее алиби на момент убийства Лукьянова. Ведь по словам Тамары Ивановны в ту роковую ночь Алевтины дома не было. Во всяком случае, до одиннадцати вечера точно. Старушка звонила к ней в дверь, пытаясь разжиться корвалолом, никто не открыл. Вот и пусть эта дамочка просветит нас, где она была в столь позднее время и чем занималась.

Ольга поначалу как-то странно замялась.

— Поль, а может быть мы вместе сначала в один конец, потом в другой? Вдвоем у нас лучше все получается. Если я чего-то не заметила, то ты это не упустишь из виду и наоборот.

Я вспылила:

— Не понимаю, почему мы должны тратить драгоценное время и таскаться повсюду вдвоем? Тем более, это же рядом с больницей. Заодно заскочишь к Лизоньке, узнаешь, как они там с бабушкой. Все ли в порядке. Там, во дворе больницы мы и назначим с тобой встречу. А если что понадобится, какая-нибудь информация, к примеру, то можно будет позвонить в отделение УВД и оставить сообщение или сделать запрос.

— Да, ты права, — Ольга вздохнула, — Поля, ты знаешь…

И я все поняла. У сестры ж, небось, как всегда нет денег. Если без конца и края поправлять свою драгоценную ауру, то тут уж никаких денег не хватит.

— У тебя что, уже нет денег?

— Ну, вообще-то… нет, — Честно призналась сестра. — Сама знаешь, больница.

Я не стала сама себя распалять. Я достала кошелек, извлекла из него сторублевую купюру и протянула ее сестре.

— Надеюсь, что за спичками сегодня больше не побежишь?

Я ехидно усмехнулась, пульнула бычок в открытое окно и выжала педаль сцепления.

— Полина, я думаю, не мешало бы нам к тете Ларисе съездить. Может быть, у нее есть какие-то предположения по поводу того, кто мог так подставить ее сына и сестру его жены. А еще лучше бы с Леной переговорить. Жаль, что она опять уехала. Может быть, у Дрюни и Веры есть какие-то враги, о которых мы с тобой даже не подозреваем. Да и Дрюня с Верой тоже.

— Вот ты этим и займись. Ты же психолог. У тебя это получится гораздо лучше. Ко всему прочему, только ты на сто процентов веришь в невиновность Дрюни Мурашова. А лично я склонна считать, что этот тип вполне созрел для убийства. Жора правильно сказал, что тот, кто катится по наклонной, уже не в силах остановиться. — Я слегка приврала, чтобы просто подразнить Ольгу.

Ольга надулась и всю дорогу до остановки, не проговорила больше ни слова. Я высадила Ольгу почти у искомого базарчика, вручила ей одну из фотографий и поехала в отделение УВД.

— Ну, что, Полина? Узнали что-нибудь нового? — Окликнул меня Жора Овсянников, когда я была готова взяться за ручку двери его кабинета. — Давай в коридоре переговорим. Там ребята как раз с Дрюней Мурашовым беседуют. Еле-еле в чувство привели мерзавца. Это надо же так упиться. Вообще до полной отключки. Пока, правда, беседа безрезультатна. Все отрицает. Ничего не помнит. С минуты на минуту должны быть готовы результаты экспертизы. Так что у тебя новенького?

Я доложила Овсянникову обстановку.

— Я просто уверена, Жора, что это и есть та самая Алевтина. Надо скорее показать фотографию Вере. И попроси ребят позвонить насчет адреса.

— Это мы мигом. Ничего, разберемся. Проходи. Посмотришь сейчас на этого героя без галстука.

Дрюня, с которого хмель как рукой сняло, представлял собой довольно жалкое зрелище. Весь помятый, шевелюра взлохмачена, на уголках губ засохшая грязь. Бывшие с утра светлыми брюки в каких-то пятнах и разводах.

Дрюня без конца ерошил волосы рукой, от чего они даже лосниться начали.

Я прошла вглубь кабинета и уселась за стол, на котором стоял компьютер и, достав сигарету из сумочки, закурила.

— Я, правда, не убивал его. Ну сами подумайте, ну зачем мне это надо? Мы ж с ним помирились и выпили немного вместе. Поля, — воззвал Мурашов, — ну ты-то меня столько лет знаешь!

Я выпустила дым и пожала плечами.

— Вы, Андрей Геннадьевич, выпили так, что могли и память потерять, — предположил Леха.

— Ничего я не потерял. Я все помню. Мы сидели с ним на газоне, во дворе больницы. Я же вам все тысячу раз повторял.

— Ну так повторите еще раз, тысячу первый. Может быть, вспомните что-нибудь новенькое. Какой-нибудь эпизод, который могли упустить ранее.

Дрюню трясло мелкой дрожью. Мало того, что похмельный синдром, так еще и страх, который прямо-таки парализовал несчастного.

— Сидим мы, значит, с Николаем. А можно мне сигаретку?

Жора протянул Мурашову сигарету и щелкнул зажигалкой.

Дрюня с жадностью затянулся. Руки его дрожали.

— Так вот, сидим мы с Николаем на газоне. Подошел пацан какой-то. Я его не знаю. Он протянул авоську и сказал, что это нам Диман передал. Еще он сказал, что этот самый Диман сказал, чтобы мы там не рисовались, а шли за гаражи. И что он сам подойдет попозже, и мы посидим за рюмочкой втроем. А в этой авоське было три бутылки водки.

— А какой Диман? — поинтересовалась я.

— Так я же уже сто раз повторял: я не зна-аю, какой. — При этом Дрюня едва не всхлипнул. — Я подумал, что это знакомый Николая. Он сам, в смысле, Николай, сказал: «Раз Диман велел нам ждать его за гаражами, так пошли. Чего время-то терять?» Мы с ним встали и пошли за гаражи. Ждали-ждали. Димана все нет и нет. Ну, мы выпили маленько, еще подождали. А потом все так завертелось. Одним словом, мы с Николаем решили, что когда придет Диман, то мы просто сгоняем еще раз за водкой и вся недолга. А потом я не помню ничего. Заснул.

— Ну, а Николай, что он про этого Димана говорил? — спросила я Дрюню.

— Да ни хрена он не говорил. Сказал только, что долго что-то наш Диман не идет. И предложил выпить маленько, чтобы нескучно ждать было.

— Так и сказал «наш»? Значит, все-таки, и ты и тот самый Степанович его знали? — Жора улыбнулся.

— Может, и знали. Откуда я знаю, какой Диман водку передал? У меня целая куча знакомых по имени Диман. Может, из них кто.

— А как выглядел тот пацан, который передал вам сумку с водкой? — Я внимательно наблюдала за реакцией Мурашова. Ольга всегда утверждает, что если человек врет, то это невольно выдадут его глаза.

Мне показалось, что Мурашов не лгал. Он подробно описал мальчишку.

По его словам, это был совсем юный отрок, лет двенадцати. Светловолосый. Стрижка короткая. В зеленой футболке и серых шортах. Шлепки с надписью «Адидас» на босу ногу. Одним словом, ничего примечательного. Так одевается сейчас каждый второй мальчишка. А особых примет Дрюня не заметил. И трудно даже предположить, что смог бы заметить. К тому моменту он был уже в изрядном подпитии. Авоська, по словам Дрюни, была этакого непонятного землистого цвета.

— Цвета мокрого асфальта, что ли? — уточнил Леха.

— Ну, да. Наверное. Серая такая. Что же теперь будет-то, Господи?

Дрюня заломил руки и умоляюще посмотрел на Жору Овсянникова.

Дело ясное, что дело темное. Ну разве другой человек, я имею в виду, нормальный, выполнил бы с такой точностью распоряжение таинственного Димана и принял в подарок три бутылки спиртного? На это только спившийся Дрюня Мурашов способен.

Жора нервно вздохнул:

— Дорогой мой Андрей Геннадьевич, ты хоть понимаешь, голова садовая, что вляпался по самые уши? Лучше не темни. Если что-то скрываешь, так я тебя уверяю, что пользы это не принесет. Вред один. Куда тогда делась эта самая авоська, про которую ты говоришь? Сорока, что ли унесла?

— Георгий Михайлович, ну вы-то меня не первый день знаете. Зачем мне темнить? А авоська… Да фиг ее знает. Но я правда не убивал. Вот те крест.

При этом Мурашов неистово перекрестился.

Ребята, отправьте кого-нибудь. Пускай пошуршат по мусоркам и так далее. Надо найти в конце концов эту авоську.

— А ты, — Жора повернулся к Мурашову, — напряги память. Вот тебе листок и ручка. Садись и пиши адреса всех знакомых тебе Диманов. Может быть, это как-то поможет следствию.

— Георгий Михайлович, — на пороге нарисовался молоденький лейтенантик, — вот результаты дактилоскопической экспертизы готовы.

Он протянул Жоре папку в коричневом переплете.

Я уступила Дрюне место за столом и пересела в кресло около окна.

— Да нет. Пусть Андрей Геннадьевич пройдет в соседний кабинет и там все напишет. А мы пока посовещаемся.

Дрюня в сопровождении Лехи отправился писать мемуары, а Жора Овсянников открыл заветную папку.

Результаты оказались весьма интересными. Во-первых, на ручке ножа четкие Дрюнины отпечатки пальцев. Впрочем, я лично была даже уверена, что так оно и будет. У меня сердце, как любит говорить суеверная Ольга, чувствовало.

На лезвии ножа обнаружены следы солидола. То есть, как и предположила моя сестра Ольга, ножик, надо думать, был совершенно новым. Его только что купили, обтерли кое-как и затем воспользовались с гнусной целью.

Но самым интересным было то, что на ручке ножа, кроме Дрюниных отпечатков, найдены следы талька. Вот это, действительно, интриговало.

— Жора, а в карманах у Мурашова что-нибудь было? — Поинтересовалась я.

— Да так, ерунда всякая. Хотя, стоп, Поля, не совсем ерунда. В заднем кармане брюк у него найден складной нож.

Овсянников выпалил все это и застыл. По всему видно, что в данный момент его осенила умная мысль.

— Зачем же тогда ему нож покупать? И, главное, каким образом объяснить поход за ножом собутыльнику? А ты молодец, Полина. У нас уже тут глаз замылился. Фактов, лежащих на поверхности, не замечаем. Зато копать глубоко стараемся.

— Жора, а все же Ольга права. Эти два убийства связаны между собой.

Жора с полуслова понял, что меня зацепило, и тут же парировал:

— Мне тоже мысль про связь этих преступлений не дает покоя. Но если ты имеешь в виду частички талька, то это еще ни о чем не говорит. Просто, убийца и в том, и в другом случае, скорее всего, воспользовался новыми медицинскими перчатками. А их, между прочим, в каждой аптеке продают. Так-то вот, детектив ты мой славный. Единственное, что меня наталкивает на мысль о связи между этими преступлениями — это лишь то, что оба подозреваемых — родственники. И оба утверждают, что спали в тот момент, когда совершалось преступление. Таких совпадений в моей практике еще не было. Посмотрим. Результаты одорологической экспертизы будут готовы лишь через несколько дней. Понимаешь, когда человек находится где бы то ни было, он оставляет следы пребывания в любом случае. К примеру, эта экспертиза поможет нам установить, была ли на самом деле эта авоська. А также был ли третий человек на месте преступления в момент его совершения. Но провести такую экспертизу — дело хлопотное и довольно дорогостоящее. Мы не каждый раз проводим такую экспертизу — накладно слишком.

— Понятно, Жора. Тут у меня фотография Алевтины, я тебе говорила. Давай покажем ее Вере. Может быть, хоть в этом повезет.

— Сначала с Мурашовым разобраться надо. Сейчас посмотрю, что он там насочинял.

Жора отправился в соседний кабинет. Мурашов написал то же самое, что и говорил. Ничего нового вспомнить он был не в силах. Диманов в его скромном списке оказалось одиннадцать. Есть над чем Овсянникову поработать. Я себя такой тягомотиной, конечно же, загружать не стану. Полагаю, что в другом месте собака зарыта. А Диман — это только отмазка. Назвали первое попавшееся имя. Кто бы по пьяной лавочке задумался: а какой из Диманов? Думаю, что у каждого из нас хоть один да найдется знакомый Дима.

Когда привели Веру, у меня даже сердце екнуло. А я не такая уж сентиментальная. Она выглядела просто ужасно. Темные круги под глазами, и какое-то отрешенное лицо. По-моему, моя подруга перестала верить в то, что весь этот кошмар когда-нибудь кончится.

— Поленька, — она кинулась мне на шею и зарыдала:

— Поленька! Все так ужасно! Я не знаю, что теперь будет. И я, и Андрюша… Мне уже сказали. Это выше моих сил, Поленька. Но ведь ты веришь, что ни я, ни Андрюша такого совершить не могли? Веришь, Поленька?

Я погладила ее по плечу и утешила, как могла:

— Конечно, верю, Вера. Посмотри на эту фотографию и вспомни, эта девушка стояла за тобой в очереди?

Вера взяла фотографию, рассмотрела ее и… пожала плечами:

— Я не помню точно, Поля. Похожа, вроде бы. Но я не уверена. Я ведь ее толком не рассмотрела. Я ж не знала тогда, что это окажется важным. Но волосы у той были немного по-другому причесаны. У нее, по-моему, была просто стрижка «каре». И глаза, кажется, другие. Как бы это поточнее сказать: выражение другое. Хотя… Не знаю. Я, правда, не знаю… И у этой родинки нет на шее. Не знаю… — И Вера горько разрыдалась. — Если б я тогда знала, — всхлипывала она, — что мне это как-то пригодится, я б ее на всю оставшуюся жизнь запомнила. А может, эта девушка и ни при чем. Что ей от меня могло потребоваться? Я ведь ей ничего плохого не делала.

— Вера, а родинка точно была? Может быть просто соринка приклеилась?

Она судорожно вздохнула и вновь пожала плечами:

— Я ж ее не слишком-то рассмотрела.

Да, дела. Впрочем на этой маленькой фотографии родинки, может быть, просто не видно.

В отделении мне было больше нечего делать. Личность убитого так и не установили до сих пор. Сотрудники Жоры Овсянникова с ног сбились, проверяя всех Лукьяновых Георгиев и Юриев на предмет «жив или не жив». Работа титаническая. Как скоро она принесет результаты, никто не знал. Но теперь появилась Алевтина. Надо было только отыскать, где она шляется и что поделывает.

Звонков от телезрителей, на которых родная милиция возложила такие надежды, больше не поступало. Не слишком-то любят достопочтенные тарасовцы париться в такую жару у телевизора. Дачный сезон в разгаре. Где уж тут до местных каналов, по которым, как правило одну ботву транслируют.

— Поля, когда поговоришь с этой девушкой, то позвони. У нас такая запарка, что мне даже послать туда сегодня некого, — убедительно попросил меня старший следователь УВД Жора Овсянников. — Вообще-то, Поля, чует мое сердце, что и эта Алевтина знает о Лукьянове столько же, сколько Вера Елушкина. Дай-то Бог, чтобы я ошибался.

Мать Алевтины, Антонова Мария Владимировна, жила в одном из панельных девятиэтажных домов в районе вокзала.

К сожалению, дома ее не оказалось. Одна из соседок выглянула, услышав мои настойчивые звонки в дверь и сказала, что Мария Владимировна с дочерью уехали в деревню.

— Она меня попросила цветы полить и за квартирой приглядывать. Сказала, что ее трое суток не будет. У них там у какого-то родственника свадьба. Вот они и уехали. А вы что хотели-то? — Старушка близоруко прищурилась.

— А когда они уехали?

Да вот нынче утром и отбыли. Алечка у нее сегодня ночевала. За ними рано на машине заехали какие-то родственники ли — знакомые ли. Не могу точно сказать.

— А в какую деревню, не знаете случайно?

— Ой, девушка. По-моему, в Александровку. Это километров семь от Тарасова.

Была ли Алевтина весь вчерашний вечер дома, старушка точно не знала.

Ниточка опять оборвалась. Одна надежда на Ольгины изыскания. А Алевтина тоже хороша. Не могла сказать своей соседке, что собирается в дальнюю дорогу на несколько дней. Столько усилий, и все напрасно.

Хотя почему это напрасно? Уж если мне приспичит с этой Алевтиной встретиться, то я смогу это самой себе устроить. Ведь не далее, как вчера, мы с Жорой Овсянниковым были в этой самой Александровке. И я знаю, где состоится эта свадьба. А что? Свежее, как говорится чуть ли не в каждом ракламном ролике, решение.

Я посмотрела на часы. До появления моей сестры Ольги в больничном дворе оставалось совсем немного. И я решила, что проведу его с пользой. Я навещу тетю Ларису и настрою ее на нужную волну. Может быть, она вспомнит что-то такое, что прольет свет на все эти ужасные события.

Тетя Лариса, надо сказать, держалась молодцом. Правда, восковая бледность ее лица и чуть дрожащие руки выдавали ее волнение, но присутствия духа эта мужественная женщина не теряла.

— Оля была уже у меня. Она меня немного успокоила. Я верю, что все прояснится, Поля. Кто лучше знает моего Андрюшу, чем ты и твоя сестра? Андрюша, конечно, иногда неправильно себя ведет. Но он же такой добрый. А насчет врагов, которые желали бы нашей семье зла, я ничего не могу сказать. Откуда у меня могут быть враги? Или у Веры? Или у Андрюши? Нет. Я не думаю, что это — ужасная месть. Я считаю, что все это — недоразумение. Я и Оле так сказала. И знаю, что милиция обязательно разберется. А вы с Олей поможете им, правда? — она посмотрела на меня с такой мольбой, что у меня невольно сжалось сердце. В глазах ее блеснули непрошенные слезинки, которые она украдкой смахнула платочком.

Тетя Лариса проводила меня до калитки. Я помахала ей рукой и тронула автомобиль.

Ольги, как и следовало ожидать, в больничном дворе не было. Глупо было даже надеяться, что на сей раз, вопреки своим привычкам, она будет пунктуальна.

Я поговорила немного с бабушкой и Лизонькой. Бабушка поставила ее на минутку на подоконник.

— Не волнуйтесь и не бегайте без конца то ты, то Оля. Все в порядке. Мы держимся молодцами.

— А Ольга когда была, бабушка?

— Да она на минутку заскочила по пути на базар. Ты ж ей что-то там вроде поручила. Ты уж не обижайся, Поля. Лизоньке лучше лечь. Тут все-таки сквозняк.

— Да, конечно. Отдыхайте. Мы просто с Ольгой договорились встретиться в больничном дворе. Заодно решила вас проведать. Пока.

Я села на скамейку под развесистым каштаном и закурила, поджидая Ольгу. Думаю, что с минуты на минуту она должна появиться.

Через пятьдесят минут я поняла, что совершенно напрасно трачу драгоценное время. Ольги не было. То ли что-то у нее не сложилось, то ли опять шлея под хвост попала. А если верна последняя версия, то торчать тут дальше бесполезно.

Я написала сестре записку, чтобы ждала меня на лавочке, если объявится, и отдала ее бабушке. На сей раз наша бабушка вынуждена выполнять роль не только няньки для Ольгиных детей, но и роль связного.

Мысль о том, что связь между двумя убийствами существовала, крепла с каждой минутой. Обвиняются родственники, на месте преступления имеются следы талька. Так и кажется, что таинственный убийца в резиновых перчатках крадется по пятам за всеми родственниками Дрюни Мурашова и убивает с неизвестной целью всех, кто с ними общается по какому-то ни было вопросу.

Ввиду внезапно образовавшегося окна, я решила попытать счастья и поискать магазин, где был приобретен нож, который послужил орудием убийства сторожа химической лаборатории. Надежды, впрочем, мало, что мне это удастся. Прямо скажем, кот наплакал. Но попробовать все же стоит. Поскольку я была абсолютно убеждена в том, что нож купили незадолго до убийства. Причем, где-то поблизости. Не иначе. Так что далеко от больницы я уходить даже и не буду. В этом нет никакой необходимости.

Ведь если Дрюню подставили, то решение воспользоваться дракой созрело спонтанно. Никто не мог же заранее предположить, что аферист и обманутый им лопух встретятся на узкой тропинке в больничном дворе. Кстати, отсюда напрашивается вывод, что за одним из собутыльников следили. И нельзя исключить, что таинственная Алевтина приложила к событиям свою белу рученьку. Показания соседки, сообщившей об отъезде Алевтины, еще ничегошеньки не значат.

Хозяйственых магазинов, расположенных в районе, где находилась детская инфекционная больница, было четыре. И еще один, пятый на территории базарчика, куда отправилась Ольга. Я, оставив машину около больничного двора, чтобы сестра, как только придет на встречу со мной, поняла, что отлучилась я совсем ненадолго, отправилась в поисках удачи.

Ножей таких было реализовано не так уж и мало. Продавцы на мои вопросы по поводу людей, купивших ножи, ничего толком сказать не могли.

— Вы знаете, девушка, сколько народу у нас за день бывает. Разве всех упомнишь? Если бы вы спросили, хотя бы, как выглядел человек, который купил посудомоечную машину, мы бы вам его смогли описать. А нож… Это ж такая мелочь.

Я упорно показывала фотографию Алевтины и продолжала некоторое время упорствовать:

— А вот эта девушка вам не знакома случайно? Подумайте хорошенько, может быть, именно она купила у вас нож?

Они только плечами пожимали. Никто Алевтину не помнил. Базарчик я оставила напоследок. По вполне объективной причине. Если Алевтина работала на этом базарчике, пусть и не в магазине, а в мясных рядах, то ее все здесь прекрасно, надо думать, знали. И вряд ли она стала бы покупать нож именно здесь, где ее знают. Надо быть совсем дурой, чтобы так светануться.

Но в этот магазинчик, величиной с веранду в тесном частном доме, я все же вошла, обогнув шикарный «мерс», который бесцеремонно раскорячился прямо у двери этой чудом уцелевшей приляпушечки.

Молоденькая девчушка, довольно мило одетая, лениво двигая челюстями, жевала резинку. Со скучающим видом она взглянула на меня.

— Здравствуйте, — Держалась я решительно и уверенно. Таких дамочек надо сразу настроить на определенный лад. А то ишь как расплавилась. Как мороженое на солнце.

Она вяло кивнула, наблюдая за мной. Я подошла к стеклянным витринам и стала молча рассматривать их содержимое. А вот и он, тот самый нож, в смысле, такой же, который был использован в качестве орудия убийства.

— Девушка, подскажите, пожалуйста, у вас сегодня такой нож кто-нибудь покупал? Или вчера?

— Ну. Вчера я не помню, а сегодня дамочка одна. А почему вы спрашиваете? Вы что, спрос населения изучаете что ли?

Она ослепительно улыбнулась, обнажив два ряда великолепных зубов. Прямо, как в рекламном ролике про «Орбит».

— Я из милиции, — внаглую соврала я. Чем наглее ложь, тем проще в нее поверить. Это еще Геббельс пропагандировал. К тому же я была не так далеко от истины, если учесть, что действую с благословения старшего следователя УВД Жоры Овсянникова. — Таким ножом воспользовался убийца. Не далее, как сегодня утром.

Я специально нагнала на девицу страху. В таких условиях может сработать эффект двадцать пятого кадра, то есть она сможет вспомнить в мельчайших подробностях то, что похоронила в недрах своей памяти. В других магазинах это, правда, не сработало. Но моя сестра Ольга утверждает, что этот самый эффект замечательно сработает, если для этого имеется хоть какой-нибудь повод. А тут, раз про дамочку вспомнила, то и остальное запросто вспомнить может.

— Вспомните, пожалуйста, не эта, случайно, дамочка покупала у вас нож? — Я достала из сумочки фотографию Антоновой.

Девица внимательно рассмотрела фото и пожала плечами:

— Это же любительское фото. Тут не очень-то рассмотришь. На сто процентов гарантировать я не могу, что именно эта, но похожа, это точно. Такая же светленькая, приятненькая на вид. Глаза большие.

Уж, извините, сударыня, портретов, как говорится, нема. Что имеем, тому и рады.

— Вы знаете, почему я ее или похожую на нее запомнила? — Она улыбаясь ждала моего поощрения, типа «Ну? И почему же?»

— Наверное, чем-то она привлекла ваше внимание. Разбила что-нибудь, к примеру. Или еще что-нибудь этакое сотворила. Нет?

Девица была просто в восторге:

— Надо же! Как это у вас хорошо получается. Вам бы менеджером по продажам работать. Вы уж точно коньюнктуру рынка очень тонко бы чувствовали. Извините.

Она осеклась, вспомнив, что моя работа явно не связана с продажами.

— Мальчишки тут у нас наперебой во-он тот «Мерс» намывают. Эдик им неплохо платит за это. У них тут очередь своя. Я уж тут их всех почти знаю. Хоть и работаю совсем немного. А тут утром сегодня мальчишка совсем незнакомый подошел с ведром и принялся машину надраивать. А дамочка эта, ваша, как раз чек пробила, нож купила. Она его в сумочку положила и собралась выходить.

И тут, откуда ни возьмись, Ромка, тот, кому этот «Мерс» по графику мыть положено. Он и бросился на конкурента с кулаками. А тот росточком поменьше, испугался. Жалко мальчонку. Я ругаться на них взялась и из магазина выскочила. Ромка толкнул того мальчишку, и он прямо на эту дамочку налетел. А у нее еще сумка такая серая была. И в ней что-то звякнуло. Я даже подумала, что разбилось. Но она заглянула в сумку, засмеялась и говорит:

— Кажется, все цело.

А потом мальчишку спрашивает:

— Что, не повезло, друг, сегодня с работой? Могу помочь, если хочешь.

Я меня внутри все затрепетало. Я чувствовала, что близка к разгадке. Причем, близка настолько, что только руку протяни и приподыми занавес. И все будет по полочкам разложено.

— И что? Что дальше?

— А дальше ничего. Она его взяла за плечи и повела. Вот и все.

— А сумка? Какого цвета сумка была, вы не запомнили?

— Да серая, я ж сказала, какая-то, виды видавшая. Авоська хозяйственная.

— Понятно. А как они одеты были, я имею в виду, девушку и мальчишку, с которым она вместе ушла?

Продавщица задумалась на несколько мгновений.

— Ой, вы знаете. На сто процентов сказать не могу. Я пацана-то сейчас толком не вспомнила бы. Я просто запомнила эпизод. И все. Ну вы знаете, как это бывает, запоминаешь то, что невольно запоминается. Да, обыкновенно одеты, как все летом одеваются. На пацане, по-моему, футболка какая-то…

— Зеленая. И серые шорты.

— Как будто, да. Да, точно. Там еще бык какой-то нарисован. А на женщине платье цветное. Пестрое такое.

— Спасибо, я не знаю, как вас зовут.

— Меня Таней зовут.

— Спасибо, Таня. Вы очень помогли следствию.

Что ж, все сходится. Женщина неожиданно встретила помощника, которого тут же привлекла, обеспечила работой, так сказать. Она послала мальчишку за определенную мзду отнести водку двум собутыльникам, к тому времени вполне довольным друг другом.

Я уже вышла из магазина и тут же хлопнула себя по лбу. Умная ты, Полина, женщина. Обрадовалась, конечно. Что и говорить. Вот только незадача. Если эта женщина и есть загадочная Алевтина, торгующая в мясных рядах, то девчушка бы так и сказала. Они же все друг друга знают. Тут, как маленькая деревня, этот базар.

Пришлось вернуться.

Танечка за это время успела вскипятить себе чаек. Посетители что-то не очень-то спешили отовариваться современными кофеварками и кухонными комбайнами, стоящими безумных денег.

— Таня, извините. Это опять я.

Она кивнула.

— Таня, а та женщина, купившая у вас кухонный нож, случайно не продавец из мясных рядов?

Та пожала плечами и улыбнулась:

— Я ж тут почти никого еще не знаю. Я всего неделю работаю. Тут выручка всегда маленькая. И прежний продавец сменил, так сказать, место дислокации.

— Спасибо еще раз. Вы мне очень помогли.

Добавлять фразы типа «Родина вас не забудет» я не стала.

Поскольку я оказалась на этом базаре, где всю превентивную работу должна была провести Ольга, я не могла себе отказать в удовольствии и не встретиться с коллегами Алевтины. Заодно, когда увидимся с Ольгой и начнем подводить итоги, я смогу проверить ее на исполнительность. Хоть это, в какой-то мере и непорядочно. Ольга ведь, по большому счету, никогда меня не подводила.

Впрочем, я очень скоро поняла, что совершенно напрасно затеяла эту проверку. Коллеги Алевтины, в частности, продавщица, которая сменила Антонову на посту, не обладали ангельским терпением. И врожденным тактом обременены явно не были. Они меня упрекнули в том, что у меня с памятью, вероятно, большие проблемы:

— Что вы, Ольга Андреевна, десять раз одно и то же спрашиваете? Вам уже все сказали. Где живет бывший бойфренд Алевтины, я не знаю. Где она проведет свои выходные, тоже не знаю точно. Собиралась хозяйством заняться. Извините, конечно, но вы нам работать мешаете. Вы же видите, какая очередь.

Я развернулась и направилась к выходу, а сменщица Алевтины все еще продолжала ворчать:

— Ходят тут всякие: то из милиции, то еще непонятно кто и по десять раз одно и то же спрашивают.

Я, развив чуть ли не спринтерскую скорость, вновь направилась в больничный двор, в месту нашей с Ольгой встречи, мысленно извиняясь перед сестрой.

Каково же бы было мое удивление и разочарование, когда я узнала, что Ольга не соизволила появиться ни разу с тех самых пор, когда она на минутку забежала к дочери и бабушке. Тут уж у меня все закипело внутри. Где эта бездельница шляется? Наверное, она напрочь забыла о том, что время встречи просрочено. У Ольги всегда так: то понос, то золотуха. Явится на час позже и заявит, что у нее часы остановились. С нее станется. Эта мысль обжигала и не давала мне сосредоточиться. Я бесилась.

Хотя, стоп, Полина, а может быть Ольга давным-давно отправилась в УВД и ждет меня там? Рассеянная сестра запросто могла так поступить.

Жора Овсянников, взявший трубку, тоже разочаровал меня:

— Нет, Поля, Ольга не появлялась. Правда звонила и интересовалась новостями. И еще что-то про крысу какую-то плела. Я так и не понял толком. А ты, по-моему, вполне созрела для того, чтобы вновь посетить то живописное место, как Александровка. Или я ошибаюсь?

Я глубоко вздохнула:

— Нет, Жора, ты, как всегда прав.

— Тогда, может быть, заедешь за мной? А то у нас с машинами напряженка, как всегда. Ну, не тебе удивляться. Ты знаешь.

— Жора, а почему ты вдруг решил, что мне не терпится попасть в Александровку?

Жора наклонился ко мне, нежно чмокнул в шейку около ушка и проворковал:

— Поленька, родная ты моя, мы ж тоже не даром хлеб едим. Мои ребята тоже посетили Антоновых. Мы, кстати, выяснили, что убит Лукьянов Юрий Валентинович. Проживает один. Иногда исчезает на неопределенное время и обретается у очередной дамы сердца. Дон Жуан, я тебе скажу, еще тот.

Я хмыкнула. Кто бы говорил. Только у Жоры выдержка железная. Он сделал вид, что не слышал этого непроизвольно произнесенного звука.

— Словом, Поленька, соседи видели его иногда то с одной, то с другой женщиной. А еще они показали, что в Тарасове у этого любвеобильного мужчины где-то тетка обретается. Она его иногда посещала. Правда, где живет, мы пока не выяснили. И есть еще брат. Двоюродный, кажется. Брата соседи вообще редко видели и ничего о нем толком сказать не могут. А еще, возможно, тебе будет интересно, у него что ни пассия, то Алевтина. Так-то, солнышко. Вероятно, напрасно мы ставку на Алевтину сделали. У него на этом имени помешательство какое-то. Но эту Алевтину, скорее всего, последнюю из текущих, мы проверим. На всякий случай.

Блистательно! Мне это нравится. Такая постоянность. Куда ни плюнешь — в Алевтину попадешь. Вот это кайф. Такого в моей практике еще не было. Но не стоит метать бисер, это лишнее. Лично я уверена, что из всех имеющихся в Тарасове Алевтин та, к которой мы направили свои стопы, — самая главная, на данный момент, во всяком случае. Мне так кажется. А там посмотрим.

Уже темнело, когда мы въехали в село Александровка. А вот и то благословенное место, где нам с Жорой было бы невероятно хорошо, если бы ни эта чертова свадьба. А там как раз такой накал страстей. Как в таверне, шум и грохот, суета. Свет горел во дворе, обтянутом брезентовым тентом, превратившемся в огромный шатер. Под лампами, освещавшими место глобального гульбария, вились назойливые комары и мотыльки. Уставший тамада, охрипший от бесконечных поздравлений и пожеланий, зачитывал как раз наказ теще. Жених с невестой, улыбаясь слушали его нравоучения. По-моему, они были единственными слушателями сего бессмертного творения. Остальные галдели, не обращая никакого внимания на старания несчастного тамады.

Мы с Жорой остановились у изгороди и осмотрелись. Дамы, похожей на Антонову, я пока не видела. Жора тоже продолжал искать ее глазами. Зато нас тут же приметили.

Какой-то в соплю пьяный мужик кинулся к нам и облобызал по очереди. Я едва удержалась от искушения заехать ему по уху.

Из-за стола поднялась женщина средних лет, тоже в изрядном подпитии и направилась к нам.

— Проходите-проходите, гости дорогие. Сейчас мы народ потесним немного, всем места хватит. Спасибо, Георгий Михайлович, что пожаловали к нам.

— Что вы, что вы, Наталья Васильевна. Ни в коем случае. Мы к вам по делу. Мы ищем одну молодую женщину, Алевтину Антонову. А за столом я ее что-то не вижу.

Женщина удивленно посмотрела на нас и пожала плечами.

— Такой у нас нет.

— Ну как же нет? А нам сказали, что она у вас.

— Да нет же. Все гости тут.

Такого разочарования я давно не испытывала. Мчаться к черту на кулички, и все бестолку.

Я тронула Овсянникова за плечо:

— Пошли, Жора. Кажется, наша знакомая заметает следы.

— Ну вы хоть по рюмочке за счастье молодых выпейте, — не унималась женщина.

— Что вы, Наталья Васильевна, мы ж при исполнении обязанностей. Не имеем права.

— Ну хоть пивка или водички минеральной.

Перед пивом Жора не устоял. Оно и понятно. Духота такая, что дышать нечем.

— А мне в таком случае стакан водички, если можно.

— Господи, конечно. Проходите к столу.

К столу мы пройти отказались. Выпили стоя.

Жора, отхлебнув из кружки пиво, рассеянно произнес:

— Надо же, какая незадача. А нам сказали, что Алевтина уехала в Александровку на свадьбу.

Женщина сразу оживилась:

— Так, может, это к Никишиным? У них сегодня тоже свадьба. Что ж вы сразу-то не сказали?

Мы с Жорой переглянулись. Никогда не думала, что употребление спиртных напитков приносит такую существенную пользу. Расспросив радушную хозяйку, где дом Никишиных, мы с Жорой отправились туда.

Глава пятая Ольга

Когда Полина высадила меня недалеко от базарчика, я не пошла сразу туда, а сначала заскочила на минутку в больницу. Бабушка меня, правда, отругала, что мызгаем то и дело и ребенку отдохнуть не даем.

Я послала им воздушный поцелуй и отправилась выполнять задание сестры. Задание она мне, конечно, малоперспективное дала. Я не надеялась совершенно на положительный результат и отнеслась к этому несколько формально. Хотя, собственно говоря, я сделала все, что от меня требовалось. Но как я и предполагала, завесу тайны мне приоткрыть не удалось. Никто из коллег Антоновой не знал, куда она отправилась на выходные.

На всякий случай я подошла к старушкам, сидящим прямо у ворот. Старушки часто больше других знают. Я в этом не один раз убеждалась. Они сидели по обе стороны ворот базарчика. Направо — семечки, налево — сигареты. Одна из них, торговавшая сигаретами, мне почему-то мило улыбнулась. Я тоже улыбнулась ей в ответ. Мне очень нравятся приветливые старушки. Но подходить к ней я не стала, а сделала вид, что мне очень захотелось семечек.

Разговор завязался сам собой: о ценах, о политике, об ужасных вещах, которые порой происходят в нашем мирном городе.

— Я тут подругу свою ищу. Она на вашем базарчике работает. Алевтина Антонова. Не знаете, случайно?

— А-а, знаю, как же. Тебе большой стакан-то, дочка или маленький?

— Маленького хватит, наверное.

Я достала рубль и расплатилась со старушкой.

— У нее еще знакомый, невысокий такой, темноволосый. Николай Степанович Горынин. Он сторожем в химической лаборатории работал. Он же хорошим знакомым ее был. Я хотела сказать Алевтине, что с ним несчастье случилось. А ее дома нет. Вы не знаете, где она?

Я не знала, знакома ли Антонова с Горыниным. Я просто попыталась попасть пальцем в небо.

Старушки в один голос ответили, что у Алевтины выходные. Но где она их собралась провести, неизвестно.

Старушка, у которой я купила семечки, крикнула другой, той, что по ту сторону ворот:

— Шура, рази Степанович-то знал Алевтину Антонову?

— Какой Степаныч?

— Ну, как это какой? Который у тебя яд-то крысиный на самогон выменивал? — и, обратившись ко мне, затараторила:

— Ой, милая, уж слыхали-слыхали, что в канаве-то приключилось. Вот горе-то какое.

Та, растерявшись, ответила:

— Ты че болтаешь-то, сердешная? Какой самогон?

— Посторони-ись! Посторони-ись! — раздалось позади меня. Я оглянулась. Грузчик, обросший и пьяный в стельку, катил тележку, заваленную коробками. Я отошла в сторону. Тот наполовину выкатил тележку, и тут с нее посыпались коробки. Он, грубо матерясь, принялся их собирать и запихивать вновь на тележку. Когда, наконец, ему удалось пристроить коробки так, чтобы они удержались, и он со своей тележкой вышел из ворот, бабушки Шуры, как и не бывало. Ее точно ветром сдуло. Вместе с сигаретами.

Я кинулась туда-сюда, но ее и след простыл. Вот незадача. Непонятно, почему она так спешно скрылась.

Я стала спрашивать у ее соседок, торговавших рядом.

— Вы знаете, она ни с того ни с сего вдруг вспомнила, что забыла дома утюг выключить. Ну и побежала. А толку-то что? С утра сидит тут. Если уж не выключила, так теперь все сгорело.

— А где живет баба Шура, вы не знаете случайно?

Одна из старушек подсказала ее адрес:

— Вот по этой улице вверх идите, девятый дом. Квартира десятая, вроде.

Я поблагодарила неожиданных помощниц и пошла к бабе Шуре, решив про себя, что такой шаг мне обязательно принесет успех. Я прямо почти и не сомневалась, что так будет. Неслучайно же судьба послала мне эту старушку. Про Алевтину я узнала мало, практически ничего, зато сейчас непременно узнаю что-нибудь нового по делу сторожа. Старушке-то точно известно что-то.

Где тут у нас девятый дом? Пятый, седьмой, значит, следующий — девятый. Подъезд, наверное, первый. Я позвонила в металлическую дверь в квартиру на втором этаже. Дверь открыл симпатичный молодой человек, приблизительно моих лет. Он открыто улыбался. У него приятная, добрая такая улыбка. И от него вкусно пахло пивом.

— Я… Понимаете… Здравствуйте.

Он засмеялся, обнажив два ряда великолепных зубов и ответил:

— Здравствуйте. Проходите. Что мы тут на площадке стоим.

Я шагнула в его жилище.

— Меня зовут Ольга Андреевна. Я пришла к вам по делу. Вернее, к вашей маме или бабушке — не знаю, кем она вам доводится. Пожилая такая, на базаре сигаретами торгует.

— Это моя бабушка. Проходите вот сюда на кухню. Я тут как раз полдничаю. Не желаете присоединиться? Садитесь. А бабушка еще не вернулась, но она скоро должна прийти. Вам налить пивка?

Я невольно сглотнула слюну. Очень хотелось пить. Но мне было так неудобно напрашиваться на пиво.

— Вы мне водички лучше налейте. Просто пить очень хочется.

— Да вы не стесняйтесь, будьте, как дома. Мы сейчас с вами пивка нахлобучим, а там и бабанька подгребет.

Он достал с посудной полки бокал огромных размеров и наполнил его до краев.

На столе на тетрадных листочках были разложены сушеные рыбешки.

— Рыбкой вот угоститесь. Меня, кстати, Лешей зовут.

Рыбкой я не стала угощаться. Я выпила пиво залпом. Пить прохладное пиво в такую несусветную жару невероятное удовольствие. Приятная истома разлилась по моему уставшему телу. Хорошо-то как. Боже мой! У меня даже голова немного закружилась.

Леша достал из-под стола трехлитровую банку и вновь наполнил мой бокал.

— А вы по какому делу к бабушке, если не секрет?

Я замялась. Обсуждать с Лешей цель своего визита мне вовсе не хотелось. Я отхлебнула пенящийся напиток.

— А впрочем, какая разница? В мой дом пришла очаровательнейшая незнакомка, я вместе с ней сижу за столом. Мне это доставляет огромное удовольствие. К чему мне знать ваши с бабушкой дела? Я представил себе, что вы пришли именно ко мне.

Мне его слова ужасно понравились, прямо согрели душу. В последнее время я от близких людей одни тычки в зубы получаю. А тут от мужчины очень приятной наружности такие комплименты. Я, запрокинув голову, довольно рассмеялась.

— Ольга Андреевна, Олюнька, можно я вас так буду называть?

«Олюнька» звучало так ласково, так необычно, ласкающе слух. Я кивнула:

— Конечно. Меня еще никто так называл.

— Олюнь, а может чего покрепче, за знакомство? Ты как? Прости, что на «ты». Мне кажется уже, что я тебя сто лет знаю. Так как насчет покрепче? У бабушки есть. Крепкая, собственного изготовления.

Я отрицательно покачала головой. Пить в такую жару, да еще к тому же когда делом занимаешься. Нет. И тем более, когда в наличии имеется вкусное холодное пиво. Разве его можно сравнить с вонючим самогоном?

— Ну, как хочешь. Мое дело предложить, твое отказаться. Давай тогда на пиво налегай, а я себе плесну немного чего покрепче.

Я смаковала пиво, а Леша плеснул себе в стакан жидкости довольно приятного цвета и залпом выпил его. Сморщившись, он запил самогон пивом и спрятал стакан в шкаф.

— Это чтобы бабанька не догадалась, — пояснил он, — она у меня такая фурия, у-у, блин горелый. Никакой от нее жизни. И вообще мне в жизни не пруха, ей Богу.

Слово за слово мы с Лешей понемногу и разговорились. Оказывается, у него такая несчастная жизнь. Ему ужасно не везет с женщинами.

— Если бы мне принадлежала такая женщина, как ты, Олюня, я бы всю оставшуюся жизнь на нее молился.

Щеки у меня зарделись. Я попыталась его утешить и погладила по голове, как маленького.

— Ты еще молод, Леша. В твоей жизни все еще будет.

— А можно я тебя поцелую, Олюнь? Как сестренку, а?

Я наклонилась к нему и подставила щечку. Леша поцеловал меня в щеку, потом неожиданно взял меня за подбородок, повернул к себе и нежно тронул своими пухлыми губами мои губы. Сердце мое сладко замерло. Леша, словно почувствовав это впился в мои губы. Сама того не ожидая, я ответила на его поцелуй, такой нежный и страстный. У меня внутри все затрепетало.

— Олюня, милая. — Нежно прошептал Алексей. Он уже целовал мне шею, его губы скользили вниз. Я и сама не заметила, когда он сумел спустить бретельку сарафана.

Моя левая грудь оказалась в его руке. Губы нежно тронули сосок. Я непроизвольно застонала.

— Пойдем в комнату, девочка моя.

— А бабушка? — Прерывающимся шепотом спросила я Лешу.

— У нее нет ключей. Она позвонит. Мы успеем.

Он продолжая меня целовать, потихоньку начал подталкивать к двери.

И тут раздался предательский звонок. Мне он показался таким громким и назойливым, что я вздрогнула всем телом.

Леша замер.

— Кажись, бабанька. Не могла попозже прийти, старая карга.

Он пошел в прихожку, открывать дверь, а я направилась за ним.

На пороге возникла высокая, худая старуха с сердитым лицом. Она и отдаленно не напоминала рыхлую низкорослую бабу Шуру. Я удивленно смотрела на нее и лихорадочно соображала, как это могло случиться. Видимо, старухи ошиблись и дали мне не тот адрес.

Старуха, злобно сверкнув глазами, зашипела:

— Вот ирод, твоя воля. Опять нажрался. И опять бабу притащил.

Бабка, размахнувшись сумкой, которую не успела пристроить на вешалку, влепила ей по лицу несчастному Леше.

Тот зажал горящую щеку рукой:

— Бабуль, ну ты че? Вообще офигела, что ли? Эта женщина к тебе по делу пришла.

— Знаю я эти дела. Вот Люська твоя приедет, я ей все расскажу.

Я бочком протиснулась к двери. Старуха посторонилась, пропуская меня, продолжая возмущаться:

— Это что ж и за бабы такие нынче пошли. Сами на шею вешаются. Дела у нее.

— Извините, я, кажется, адрес перепутала. — И, оказавшись на площадке, пулей кинулась вниз.

На улице я едва перевела дух. Ну и дела. Господи, какая я невезучая. Почему у меня всегда все получается шиворот навыворот? Я взглянула на часы и поняла, что теперь мне точно не сносить головы. Время, назначенное сестрой, давным-давно прошло. Полина меня убьет теперь. При воспоминании о Полине меня прямо обожгло.

Господи, помоги. Что же мне теперь делать? Я стояла на тротуаре около злополучного дома и беспомощно озиралась, пытаясь отыскать глазами телефон-автомат. И тут мой взгляд упал на номер дома, из которого я с таким позором только что была выдворена. Это был дом № 7а!!! Девятый дом — следующий вверх по улице.

Это выше моих сил. Такого даже я себе простить не смогу. А что говорить о Полине? Да она и слушать меня не захочет. Одно меня могло спасти. Я должна сделать вид, что была занята серьезным делом, что продолжаю им заниматься. Поэтому и не смогла прийти на встречу.

На девятом доме имелся телефон-автомат. Оттуда я и позвонила в отделение УВД. Трубку взял кто-то из Жориных коллег. Я объяснила ему, как могла, что вышла на старуху, которая приобретала крысиный яд у сторожа.

— Понимаете, она сразу сбежала. Уверена, что эта старуха знает кое-что. Я ее почти нашла.

Жорин коллега пообещал, что все передаст Овсянникову. Правда, у меня сложилось впечатление, что он мало чего понял из моего путаного рассказа.

Я долго звонила в дверь десятой квартиры, но ее упорно не хотели открывать. Хотя мой чуткий слух уловил движение за дверью. Бабушка, почему-то, не хотела меня впускать. Чем я ее так напугала, я не могла никак взять в толк. Я и видела-то ее в первый раз. Странная какая-то, ей Богу.

Выглянула соседка.

— Вы к тете Шуре, что ли? Клиентка? Она дома должна быть. Звоните еще. Она обычно телевизор громко включает. Может, не слышала. А может, в ванной что делает.

Она подошла к двери и принялась стучать кулаками:

— Теть Шур, открой. К тебе тут гостья. Клиентка к тебе. Открывай.

Громыхнул засов. Причем, сразу. Словно, она стояла под дверью. Баба Шура смущенно улыбнулась:

— Проходите, а я и не слышу. Приснула маленько. А ты чего, Нинка, болтаешь? Какая клиентка? У меня нет никаких клиентов.

Та пожала плечами и направилась в свою обитель.

— Я как с базара прибежала, сразу полежать решила, устала до невозможности, ну и уснула. А ты что, дочка, хотела-то? — она сделала жест рукой, приглашая меня пройти в комнату.

Я прошла в зал и уселась на диван. Старушка примостилась рядом.

— Вообще-то, я психолог, Александра…

— Алексеевна. Но ты, если хочешь, зови меня бабой Шурой. Меня все так зовут. Мне так привычнее. По-домашнему, как-то.

Я кивнула.

— Хорошо. Баб Шур, вы как-то поспешно с базара сбежали. Не успела я и глазом моргнуть.

Я решила сразу брать быка за рога. Если эта бабушка что-то знает, я, как психолог, это сразу пойму по ее глазам.

Бабушка странно так отвела взгляд, и замялась.

— А утюг-то хоть выключили?

— Да выключила, выключила.

— Вы ж не из-за утюга сбежали? Разве не так?

Баба Шура шумно вздохнула и махнула рукой.

— Ой, дочка, все как на духу скажу. Куда ж деваться? Эта ж карга бестолковая наговорила невесть знает что. А сейчас за это дело строго наказывают. Этот молодой милиционер муж что ли твой? Красивый да статный он у тебя какой.

Я молчала, судорожно вспоминая, где она меня могла видеть с молодым милиционером.

— Ну, утром-то сегодня, он тебе еще целый блок «Камели» купил.

И я рассмеялась. Вот почему старушка решила, что я могу доставить ей неприятности. Она перепутала меня с Полиной. А Жорина форма произвела на нее неизгладимое впечатление.

— Это вы сестру мою видели. Я не курю. Я от дыма вообще задыхаюсь.

— Сестру!? Ой, да батюшки ты мои! — Обрадовалась баба Шура, — А ведь как похожи. Одно лицо, ей Богу. А что не куришь, так это хорошо. — Бабушка потыкала в пространство указательным пальцем, — Не знаю уж, чего хорошего девицы нынешние в курении находят. Вот и дымят, и дымят как паровозы. Ты уж не говори сестре-то, детка, да и зятю своему, что на базаре слыхала-то. А то у меня и так одна беда за другой.

Я твердо пообещала Александре Алексеевне не доставлять ей никаких неприятностей.

— Сейчас многие этим занимаются. Жизнь трудная, а на пенсию прожить невозможно. Я ж понимаю, Александра Алексеевна. Мне совсем другое от вас узнать надо.

Моя понятливость пришлась старушке по душе.

— Спрашивай. Что знаю, то скажу, чего не знаю, про то врать не буду.

— На базаре я случайно услышала, что вы знали убитого сегодня сторожа химической лаборатории.

Старушка меня перебила, махнув рукой:

— Ой, Оля, да как я его знала? Так… Он у меня сигареты завсегда покупал. Так говорили иногда о том о сем, за жизнь. Он же поблизости работал. А раз подходит и просит ему в долг сигареты дать. А сам, похож, с похмелья, руки него трясутся так. А я как раз рассказывала, что крысы у меня в сарае завелись, спасу нет. Он мне и шепнул, что помочь сумеет за вознаграждение. У него потом неприятности какие-то были. Это ж незаконно яд-то красть. Как он там замки эти пооткрывал, я не знаю. Знаю только, что кто-то застал его за этим делом. Он, правда, сумел как-то договориться, но наливать мне потом пришлось еще. Так сказать, за риск.

Уже солнце близилось к закату, когда я вышла от Александры Алексеевны. Мысли почему-то путались и никак не хотели выстраиваться в логическую цепочку. Сторож, который украл цианистый калий из лаборатории. Разговор про крыс, который я слышала утром в больнице. Получается… Ой, да ничего не получается. Ерунда какая-то.

И вообще, как теперь перед Полиной за опоздание отчитываться? Хоть я и сделала чрезвычайно полезное дело, на Полину все равно не угодишь. И она все равно будет меня потыкать за опоздание. А ведь я могла и не опоздать, если бы не забрела по рассеянности в чужой дом и не задержалась бы там. Я могла бы прийти вовремя и с той информацией, которую имею сейчас. Ехать на встречу с Полиной в данный момент — совершенно бесполезное дело. Она столько времени ждать не будет.

Просто мне с самого утра не везет сегодня. То яйцо на пол плюхнулось, то тряпка загорелась, то очки разбились.

Утром, когда я вернулась из больницы, я бросила сумочку на диван слишком небрежно. Она свалилась на пол, и все из нее посыпалось. А там у меня столько всяких вещей… Еле собрала. Очки жалко. И денег нет, чтобы новые заказать. И зачем я вчера только к этой гадалке попер…

Тут меня осенило.

Господи! Господи! Я же знаю, где я их всех видела! Я знаю, почему мне все кажутся знакомыми. И тот тип, который звонил из автомата и забыл бумажку с номером телефона. Как же я раньше этого всего не вспомнила.

Хотя немудрено. Я ведь так была взволнована, когда решила, что Лизоньку с Артуром хотят украсть, что на все остальное просто не обращала внимание. Это, собственно говоря, и есть блокировка, шутка подсознания, в общем.

Он еще сказал:

— Не волнуйся. Я позову тебя, когда она уснет. И мы с тобой все найдем, Алевтина.

Что они собирались искать в квартире Веры Елушкиной? Нет, сейчас не об этом надо думать. Надо отыскать эти чертовы бумажки с телефонными номерами. Руки у меня дрожали.

Одна нашлась сразу — была в кармашке. А другой, той, что забыл Лукьянов, не было. Скорее всего ее надо искать под диваном.

И никого, с кем можно поделиться своими успехами. Все телефоны: и в УВД, и Полинин, и Жорин упорно молчали.

Подошел троллейбус. Я втиснулась в него кое-как и отправилась домой. На поиски бумажки, скатанной в трубочку, я потратила минут тридцать. Оказалось, что она под паласом. Как она умудрилась сюда утискаться — ума не приложу. Не это главное. Важно то, что номер, по которому звонил Лукьянов и тот, другой, совпали. Лукьянов звонил Алле Сергеевне. Вот она, Алевтина.

А почему он ее так называл? Кто знает. Назвал же меня мужик в гастрономе Олесей. У мужчин тоже свои причуды. У меня тогда уже кое-какие догадки появились по поводу имени. Но Полина меня отвлекала и не дала сосредоточиться. Она как начинает ерничать, у меня сразу все мысли разбегаются.

Стоп, Ольга. Ведь Алла Сергеевна была в тот вечер на дежурстве. Зато дружок ее, тот молодой врач, был свободен. А его фотография тоже на стене у гадалки, Пелагеи Семеновны висит. А может быть, потому и убит Лукьянов, что вместо Аллы Сергеевны пришел ее друг?

Тогда куда пришить тот разговор про крысу? Врача там не было. Нет, надо идти к Пелагее Семеновне и прояснить для себя, кто есть кто.

Пелагея Семеновна удивилась, увидев меня:

— Ольга Андреевна? Вы еще погадать хотите?

Я не стала разочаровывать старушку:

— Я просто заранее на сеанс записаться к вам хочу.

Она впустила меня в свою шикарную квартиру и закрыла дверь на множество замков.

— Вечер уже. Страшно, знаете ли. Мало ли что.

Закончив с процедурой записи на сеанс, я поднялась со стула и принялась рассматривать фотографии. Смеющийся Юрий Лукьянов на фоне оперного театра. Молодой врач, обнимающий за плечи улыбающуюся Аллу Сергеевну.

— Хорошие фотографии. Прелесть прямо. Это ваши родственники?

— Да, это мои внучатые племянники. Юру я, считай, на ноги поставила.

Старушка любовно провела рукой по фотографии.

— А это Сережа и Аллочка. У них свадьба скоро. Хорошая девушка. Юра, глупый, такое сокровище упустил. Но оно, может, и к лучшему. Сережа-то, он посерьезней. Ей с ним лучше будет.

«Один мотив для убийства уже есть», — пронеслось у меня в голове. Ведь из-за ревности убивают чаще, чем принято считать. Кому, как ни психологу, это знать лучше других?

— А своих детей у вас нет?

Старушка горестно покачала головой:

— Нет. Своих Бог не послал. Но Юра с Сережей для меня все равно что родные. Все, что после меня останется, все им.

Она обвела руками гостиную.

— Да у вас мебель одна целое состояние стоит. Все-таки гаданье, наверное, доходный бизнес.

Пелагее Семеновне последняя фраза не понравилась:

— Господи, да какой же это бизнес? Я ж людям добро делаю, а они платят, сколько могут. И чего это меня понесло? А что вы все спрашиваете про них?

Старушка насторожилась.

— Не случилось ли чего?

Я не стала посвящать ее в страшные подробности. Пусть эту неприятную новость принесет ей кто-нибудь другой. А я такая чувствительная, расстроюсь еще… А мне еще столько дел переделать надо.

— Нет, Пелагея Семеновна. Это я так. Мы ж случайно разговорились. Просто фотографии очень хорошие. Племянники вас, наверное, часто навещают? Ведь не у всех есть такие тетушки, которые любят племянников, как своих детей.

— Это да. Как своих. Навещают. Сережа вчера был. Сегодня-то он работает. А вчера приходил вечером, ночевал у меня. Он не собирался оставаться ночевать. А тут у меня сердце прихватило к вечеру: жарища-то вон какая стоит. Он мне дал лекарство. Он ведь врач. Я и уснула, полегче, значит, стало. А он все телевизор смотрел. Он завсегда допоздна смотрит. Юра, правда, чтой-то давно не был. Я, когда они долго не приходят, волнуюсь. Вот и сейчас, чтой-то, прямо сердце замирает. Места себе не нахожу. Я потому, наверное, и разговорилась про них. Заболтала вас совсем.

Вот тебе, Ольга Андревна, и второй повод для убийства. Наследство. Только при чем тут Вера? Что можно было искать у нее? Ни при чем. Вера — только подставка. Пешка в большой игре. Пора браться за Аллу Сергеевну и ее сообщника. Только она сможет ответить на все вопросы.

Как жаль, что рядом нет Полины. Но я и одна справлюсь. Не будет же Алла Сергеевна, в конце концов, убивать меня в собственной квартире. Зато и Полине и Жоре нос утру. А то сестренка заелась, отправила меня по следу, который вел в никуда. Это просто провиденье мне помогло. Я оказалась в нужном месте в нужный час. Нечасто так везет.

Я набрала номер Аллы Сергеевны и попросила разрешения прийти к ней.

— А что случилось, Ольга Андреевна?

— Ничего. Просто у меня есть к вам очень важный разговор, касающийся вашей судьбы. Это очень срочно. До завтра ждать невозможно.

— Это вы как психолог говорите?

— В общем, да.

— Если честно, я устала до невозможности. Но если это, действительно, так срочно, то приезжайте.

Я взялась уже за ручку двери подъезда и тут обратила внимание на список жильцов на металлической пластинке.

Было уже совсем темно. Фонарь над подъездом светил очень тускло. Но мне все же удалось разобрать, что в семнадцатой квартире проживала Петрушова А.С.

Однако и рисковать головой все же не стоит. На углу дома я заметила таксофон. Жорин телефон, конечно, молчал. Где их нелегкая с Полиной носит? Ничего. Я все без их помощи сделаю. Я буду действовать решительно, как Полина.

Я порылась в сумочке в поисках номера телефона дежурного. Жорин-то телефон я на память знала. А телефон дежурного у меня был записан где-то. А вспомнила, на футляре для очков. Правда, цифры почти стерлись, но я сумела разобрать. И набрала нужный номер:

— Дежурный?

— Дежурный.

— Здравствуйте. Это Ольга Снегирева говорит.

— Очень приятно.

Мужской голос прозвучал несколько насмешливо. Со мной явно кокетничали. Я же наоборот нервничала, и мой голос предательски дрожал и звучал выше, чем обычно, пожалуй, на целую октаву.

— Вы, надеюсь, знаете, что мы с сестрой Жоре Овсянникову помогаем?

Собеседник мой, видимо, любил пошутить:

— Надеяться никогда не вредно, сударыня.

Я не обратила никакого внимания на его фамильярный тон. Завтра Жора ему прочтет лекцию на тему «Как стать вежливым». И продолжила:

— Я вычислила преступника. Доказательства у меня имеются. Мне необходима помощь. Пришлите, пожалуйста, оперативную группу по адресу…

— Сейчас ополоснутся и сразу будут.

Дежурный хихикнул и повесил трубку.

Ну вот. Я все сделала правильно. Теперь я могу смело идти в логово убийцы. Пока прибудет группа захвата, я уже возьму у Аллы Сергеевны показания. Что я припру ее к стенке фактами, и она во всем сознается, я даже не сомневалась. То, что фактов в моем арсенале было не так уж и много, меня не волновало. Я твердо знала, что Петрушова — убийца. Это — главное. Я смогу повести разговор таким образом, что открутиться ей не удастся.

— Кто там?

— Алла Сергеевна, это Ольга Андреевна.

Женщина распахнула дверь и пропустила меня в квартиру.

— Что случилось, Ольга Андреевна? Вы меня прямо заинтриговали.

Алла Сергеевна слегка покачивалась. Мне показалось, что медсестра в изрядном подпитии. Похоже, она снимала стресс. Еще бы! Такого наворочать.

— Алла Сергеевна, вы знаете…

Боже, я не знала, как надо вести допрос. Сразу ли оглушить фактами или исподоволь подвести ее к этому нелегкому разговору. Я взглянула на часы. Скоро приедут оперативники.

Я решительно прошла в комнату, уселась на диван, положив ногу на ногу и сделав независимый вид. Полина, наверное, именно так себя бы и повела.

— Алла Сергеевна, я вынуждена вас огорчить. Я все знаю. И про первое убийство, и про второе тоже.

Она переменилась в лице и опустилась на стул, глядя на меня, как гюрзу. И помолчала. Я тоже решила выдержать паузу.

— Так сложились обстоятельства, что я слышала, когда Лукьянов звонил вот по этому номеру, — я показала ей бумажку с номером ее собственного телефона. — Не знаю, почему он вас Алевтиной называл. Некоторым мужчинам нравится изменять имена. А еще я слышала про крысу. Ведь сторож вас шантажировал, потому что догадался, кто убил Юрия. У вас ведь с ним были особые отношения. Не так ли? В свое время вы уличили его в краже. А потом воспользовались тем, что имеете над ним власть и приобрели у него цианистый калий. Вы, конечно же, не рассчитывали, что по телевизору покажут фотографию Лукьянова, и сторож сделает определенные выводы. Это и стоило ему жизни. Есть из-за чего ломать копья. Старушка не бедная, конечно. А заодно и за поруганную любовь отомстили. Верно?

Она судорожно глотнула воздух.

— Вам лучше написать чистосердечное признание, как вы все это осуществили, и какую роль в этом сыграл ваш друг, за которого вы собрались замуж.

Алла Сергеевна продолжала молчать, глядя на меня во все глаза. Я взглянула на часы. Пора бы ребятам уже быть. Что-то неоперативно работают. Преступник уже, кажется, созрел. Я машинально извлекла из сумочки футляр от очков, дабы удостовериться, правильно ли я набрала номер. Внутри у меня все похолодело. Вместо девятки я набрала ноль. Мне прямо поплохело.

Руки у меня задрожали, а по спине между лопаток стекал холодный, липкий пот.

— Ольга Андреевна, милая. Какой кошмар то, что вы мне сейчас сказали. Вы меня просто убили. Такая низость. Я никогда не думала, что Сережа мог. Боже, нет.

Она поднялась со стула и принялась, как маятник ходить по комнате туда-сюда.

А у меня в голове сразу каша образовалась. Я все что угодно от нее ожидала, но только не это.

— Ольга Андреевна, я не убивала никого из них. Честное слово. Действительно, Юра подмешал снотворного той девушке в бокал и позвал меня. Я специально попросила его с ней познакомиться. Она шантажировала мою сестру Леночку. Лена собирается замуж. У нее жених очень строгого нрава. А у Веры были компрометирующие фотографии. Она шантажировала.

Алла Сергеевна закрыла лицо руками и заплакала.

— А разговор про крысу никакого отношения к этому не имеет. Николай Степанович имел в виду именно крысу и ничего больше. Никакой подоплеки не было. Кто его убил, я тоже не знаю. Может быть, и его Сережа?

Она смотрела на меня полными слез глазами. В них застыл неподдельный ужас.

— Я знаю, вы мне сейчас не верите. Ни единому моему слову. Но это так.

Как же я могла ей поверить, если она плетет про то, что Вера кого-то шантажировала. Это же бред. Хотя, ведь есть похожие люди. Может, она перепутала Веру с другой девушкой?

— А фотографии вы нашли?

Она покрутила головой, вытирая слезы.

— Нет. И Юра у меня на глазах упал и умер. Видимо, яд ему дали раньше. В милицию я, конечно, не пошла. Испугалась. Разумеется, все бы подумали на меня.

Вот и прокололась. Цианистый калий действует моментально. Об этом я тут же ей сказала.

— Вы просто не знаете, Ольга Андреевна, как все можно подстроить. Яд можно поместить в капсулу, например в капсулу доксициклина гидрохлорида. И тогда яд начнет действовать только тогда, когда растворится капсула. Боже! Я вспомнила. Юра мне еще сказал, что чувствовал недомогание и принял антибиотик. Все сходится. Этот антибиотик ему давал Сережа. Господи, за что ты меня наказываешь?

Я была обескуражена. Играет или говорит правду? Порой правда выглядит более нелепо, чем умелая ложь.

— Ольга Андреевна, я могу доказать, что говорю правду. У Леночки есть несколько фотографий. Ей их подбросили в почтовый ящик с угрозами, что, если она не заплатит большую сумму денег, то фотографии появятся на столе у ее жениха. Леночка мне указала на Веру. Когда она обнаружила фотографии в почтовом ящике, эта девушка как раз спускалась вниз по лестнице. Она проследила за ней и показала ее мне. Я и попросила Юру помочь.

— А почему не Сережу?

— У Юры более авантюрный склад характера. И к Леночке он лучше относился. А Сережа ее всегда недолюбливал. Боже! Неужели Сережа мог такое совершить? Не верю! — Она зарыдала.

— Хорошо, но тогда зачем в квартиру было идти именно вам? Лукьянов познакомился, усыпил. Он бы и без вашей помощи мог найти эти фотографии.

— Вы шутите, Ольга Андреевна! Разве я могла допустить, чтобы он их увидел? Да Леночка бы с горя умерла тогда.

Я не знала, верить или нет. В голове все перепуталось. Пелагея Семеновна очень лестно отзывалась об Алле Сергеевне. Но ведь о племянниках своих тоже. Я знала одно, что дело надо довести до конца. Сегодня. Завтра может быть поздно. Если она виновна, то заметет следы или уйдет в подполье. А если ее сестра подтвердит все, что она сказала, то, выходит, и Алла Сергеевна оказалась игрушкой в руках преступника.

— Не плачьте. Позвоните сестре, пусть она принесет фотографии.

— У нее нет телефона. Дом новый, еще некаблированный. Это девятиэтажка, недалеко от травмпункта. Знаете?

Алла Сергеевна представляла собой жалкое зрелище. Хмель с нее слетел. Волосы растрепались. Тушь размазалась.

Мне стало ее жаль. Налетела на нее, как коршун. Решительно действовать, видите ли, решила. Неправа моя сестра, что во всех случаях прет, как танк. Иногда надо уметь прислушаться к людям. Я вздохнула и поднялась.

— Перестаньте плакать. Умойтесь. Идем к вашей сестре. Если все подтвердится, то вызовем милицию. Пусть арестуют вашего друга.

Она кивнула, всхлипнув, и побрела, как сомнабула, в ванную.

Мы уже выходили из двери, когда Алла Сергеевна вспомнила, что не взяла свою сумочку.

— Совсем голова не работает. Я быстро. И платочек не взяла. Нос заложило окончательно.

Алла Сергеевна вернулась в комнату, собрала необходимые вещи и закрыла дверь. Мы вышли с ней с освещенного тусклым фонарем двора и пошли по направлению к травмпункту.

Узкая тропинка, протоптанная, как всегда, не там, где наметили устроители города. Идти, правда пришлось по местности, сплошь заросшей кустами. Но Алла Сергеевна сказала, что так гораздо ближе. Да, впрочем, я и сама это видела. Мне было немножко страшновато. Все-таки, как ни говори, я не совсем доверяла этой медсестре.

Мы шли довольно быстро. До освещенной территории оставалось совсем чуть-чуть.

— Сейчас, Ольга Андреевна. Кажется, у меня босоножка расстегнулась. Минутку. Идите, я догоню.

Я сбавила немного скорость, поджидая Аллу Сергеевну. И вдруг, как вспышка молнии, резкая боль за ушами, словно, в мою голову с двух сторон вонзили шила. И темнота.

Глава шестая Полина

Никишины жили на другом конце села в просторном деревянном доме. Во всех окнах горел свет и звучала музыка. Мы поднялись на высокое крыльцо.

— Поль, ты зайди. Я сейчас. Сигарету жалко бросать.

Я вошла в дом, пропитанный парами спиртного и потом извивающихся в ритме танца разгоряченных тел.

Ее я увидела сразу. Она сидела за столом и задумчиво ковырялась вилкой в тарелке, пытаясь подцепить ускользающий гриб.

Подойдя к столу, я негромко окликнула ее.

— Алевтина Николаевна, давайте выйдем на минутку. Мне необходимо поговорить с вами об очень важном деле.

Девушка удивленно воззрилась на меня.

— А вы кто?

— Неважно. Давайте выйдем, и я все объясню.

Алевтина медленно поднялась мы с ней направились к двери. Тут как раз кончилась кассета, и гости шумной толпой повалили на улицу подышать свежим воздухом. Пропустив их вперед, мы двинулись следом.

Жора, Дон Жуан несчастный, уже мило беседовал с какой-то лахудрой, размалеванной, как проститутка. Они оба курили и смеялись. Он, кажется, даже не заметил, что мы спустились с Алевтиной по ступенькам.

И тут произошло неожиданное. Из двери вывалился мужик, едва державшийся на ногах.

— А-а, су-ука! Вот ты где. Ты уже, оказывается, и с ментами трахаешься. Я ж тебя, стерва убью сейчас.

Он бросился к даме сердца, всей пятерней вцепился ей в гриву и принялся трясти ее, как грушу. Девица истошно завопила. Остальные дамы дружно ее поддержали. Жора попытался вразумить ослепленного ревностью Отелло. Тот, отпустив волосы возлюбленной, заехал Овсянникову в челюсть. И тут нервы у Жоры сдали.

— Ах, ты, гад! Ну, держись.

Он размахнулся и вернул должок сторицей. Мужик отлетел к перилам. Раздался страшный треск. Отелло вместе со сломанными перилами отправился в полет. Не слишком далекий. Приземление было ужасным. Мужик дико завыл, обхватив себя руками и принялся кататься по траве. Визжали женщины. Возлюбленная кинулась к своему ревнивцу, всхлипывая:

— Коля, миленький, тебе больно?

Тот послал ее подальше, продолжая скулить. На меня вся эта сцена не произвела особо сильного впечатления. Пусть Жора сам разбирается. Надо хоть одному из нас дело делать.

Я отозвала девушку в дальний угол двора, и мы с ней опустились на лавочку. Я закурила и предложила своей собеседнице. Та вежливо отказалась:

— Да нет, спасибо. Я не курю.

— Алевтина Николаевна, меня зовут Полина Андреевна. У меня к вам несколько вопросов. Вы знали Юрия Лукьянова?

Она недоумевающе посмотрела на меня:

— Почему «знала»? Я его знаю. А что, случилось что-нибудь?

Мне ее удивление показалось довольно искренним.

— Случилось. Поэтому я и говорю в прошедшем времени. Он умер.

— Умер!? — ее глаза стали похожи на нолики. — Как умер?

— Его отравили.

— О, Боже! Какой кошмар. Господи… — Она потерла указательными пальцами виски.

— Поэтому мне хотелось бы поподробнее знать, где вы были вчера с восьми до десяти вечера?

— Вы что, хотите сказать, что подозреваете меня? — Она ткнула себя указательным пальцем в грудь.

— Убийцу, судя по всему, звали Алевтиной.

Она нервно хихикнула:

— Тогда вам надо всех светловолосых Алевтин в Тарасове допрашивать. А еще попутно Ален и других женщин с похожим именем.

— В каком смысле? — Я не поняла, куда она клонит.

— У него бзик на этом имени, равно, как и на блондинках. Он, видите ли, обожал свою покойную мамочку так, что все время искал похожую на нее. И чтобы обязательно Алевтиной звали. А если не Алевтиной, то хотя бы Аллой. У него была до меня девушка. Так ее как раз Аллой звали. Он сам говорил, что ее бесило просто, когда он ее Алевтиной называл. Она его даже в отместку Гошей звать стала. Юра и Гоша, — говорит, — настолько же похожи, насколько Алла и Алевтина. — Молодец. Меня в конце концов эти постоянные воспоминания о бесчиленном количестве женщин с одинаковым именем стали тоже раздражать. Надоело мне все это до смерти.

— Теперь понятно. Так вы все-таки расскажите, что вы делали вчера, — попросила я, хотя в душе уже не верила, что Антонова имеет отношение к убийству.

— Мы с мамой весь вечер телевизор смотрели. Можете у нее спросить. Мы фигурное катание смотрели. Я вам даже могу рассказать один эпизод. Несчастный случай произошел на соревнованиях. Могу сказать, какие пары выступали. А вы проверите.

— А почему, если не секрет, вы с ним расстались?

— Просто я поняла, что сама по себе я для него ничего значу. Главное, имя и похожесть на мамочку. А потом он работать не слишком-то любил. Подолгу на одном месте не задерживался.

Тут меня осенило. Я вспомнила, что та незнакомка на базаре называла Юрия именно Гошей. Скорее всего та девушка и есть таинственная Алевтина, которую мы ищем.

— Алевтина Николаевна, а вы адрес той, последней девушки, которая его Гошей называла, знаете?

— В силу некоторых обстоятельств, да.

— В силу каких обстоятельств?

— Она собирается замуж за его двоюродного брата. Мы как-то раз вместе даже в ресторан ходили вчетвером. Ей, конечно, не доставляло особого удовольствия общаться со своим бывшим любовником. Но брат Юры считал, что прошлое надо похоронить и дружить домами.

Когда она мне сказала, где работают Алла и ее друг, мне стало понятно, где надо искать зарытую собаку. Но только в том случае, если Антонова не насочиняла басен.

— Хорошо. Мы все проверим. Давайте все-таки побеседуем с вашей мамашкой.

Мы вернулись с ней в дом. В прихожке на диване извивался от боли поверженный Отелло. Все толпились около него, обсуждая события.

— Да он же сам виноват. Он первый ударил. Я видела, — стрекотала крашеная блондинка. — Не переживайте так, Георгий Михайлович.

Жених с невестой, обнявшись, молча наблюдали за происходящим. Бедные ребята, весь праздник мы им с Жорой испортили.

Овсянников, не обращая внимания на заботливое отношение утешавшей его девушки, как заправский врач производил осмотр пострадавшего:

— А так больно? А дышать тоже больно?

— Поля, ты представляешь, по-моему, он сломал ребро. Тут даже помощь квалифицированную никто оказать не может. Нам придется брать его с собой в Тарасов.

Вот только этого геморроя мне и не хватало. Как я счастлива, блин горелый.

— Давайте его в машину, — скомандовал Овсянников.

Пока мужика кантовали в мой «Ниссан», я успела переговорить с мамой Алевтины. Та подтвердила показания дочери. На момент убийства Лукьянова вторая находилась дома.

— Попить что-нибудь дайте. Во рту все пересохло.

Жоре тут же приволокли литровую бутылку медового пива. Он припал к горлышку и принялся жадно пить. Остановился Овсянников только тогда, когда в бутылке осталось совсем чуть-чуть.

— Кто из вас поедет его сопровождать? Мы подбросим только до травмпункта. А обратно вам придется взять такси. Мы при исполнении, поэтому раскатывать туда-сюда у нас нет возможности.

— Конечно, жена пусть едет. Кто еще?

Дама сердца поверженного Отелло осторожно примостилась на заднем сиденьи рядом со скулящим от боли супругом. Я плавно отпустила педаль сцепления, и мой старенький «Ниссан» устремился в ночь. Мы поехали в Тарасов.

Мы попробовали сбагрить Николая с Татьяной в первом попавшемся травмпункте. Однако, наша попытка с треском провалилась. Угораздило же Татьяну доложить толстой тетке, что прописаны они в Александровке. Тетка в это время мирно попивала чай с душицей и смотрела по маленькому переносному телевизору какой-то очередной сериал без начала и конца. Мы нарушили ее покой.

Героиня фильма, вся в слезах и соплях, как раз клялась верзиле со слащавой физией в вечной любви. Момент, надо думать, весьма напряженный и незабываемый. А тут какие-то поддатые господа со своими слишком земными проблемами. Тетка, конечно же, и слушать нас не захотела. И принялась визжать на нас так, что у меня уши заложило. Как резаная.

— Везите больного в Елшанку. Мы принимаем только жителей Заводского района. Напорятся, как зюзи и лезут со своими болячками, как тараканы, со всех сторон. Никакого продыху. Чашку чая некогда проглотить.

Жорины форма и удостоверение не произвели на нее особого впечатления. Она, видимо, принадлежала к той категории людей, которым, во-первых, чужое горе до лампочки, а во-вторых никто, даже сам Господь Бог, не указ. Она считала себя абсолютно правой.

У меня, прямо, кулаки зачесались. Так и захотелось ей заехать по двойному подбородку. Мерзавка. Палач, а не медик.

— Вам не в медицине работать, а рубильник электрического стула включать. Это вам больше подходит. И про клятву Гиппократа вы, наверное, даже отдаленного представления не имеете.

Жора потянул меня за руку:

— Успокойся, Поля.

— Да как это успокойся! — Я с раздражением высвободила руку. — В эту чертову Елшанку ехать целый час!

— Мы туда и не поедем. Там, недалеко от дома, в котором живет Алла Сергеевна, есть травмпункт. У меня там главврач знакомый. Сошлемся на него. Поехали. Чего тут время терять. Когда человек так настроен, разве он сможет хорошо выполнить свои обязанности? А я все-таки чувствую ответственность за этого ревнивца, хоть он и сам виноват.

Мы вновь погрузились в «Ниссан» и поехали в Центральный район. Отелло скулил как заведенный. Мне все осточертело. Я была готова настучать ему как следует по репе, чтоб заткнулся. После встречи с таким цербером, как эта бабка-медичка, настроение мое окончательно испортилось.

В другом травмпункте все прошло, как и пообещал Овсянников, без сучка и задоринки. Несчастному пострадавшему, который так и не перестал нудить, наложили гипс, дали обезболивающее. Я помогла Татьяне с вызовом такси. Жора в это время куда-то исчез.

Я стояла в коридоре и искала его глазами. Он вышел из туалета. Вид у него был раздраженный.

— Там полы как раз моют. Придется подождать. У меня пиво наружу запросилось.

С пивом Жора сегодня, действительно переусердствовал Немудрено, что ему так не терпится.

— Нашел проблему. Вон сколько кустов за травмпунктом. Пройдись в ту сторону, и вся недолга.

Мы распрощались со своими новыми знакомыми, приобретенными таким неординарным способом и вышли на крыльцо. Жора тут же исчез в зарослях.

А через несколько секунд оттуда вынырнула какая-то женщина и со всех ног кинулась наутек.

— Полина, держи ее! Это преступница. Она Ольгу убила!

Услышанное подхлестнуло меня, как удар хлыста. И хоть толком я не успела осознать, что произошло непоправимое, я рванула за ней, развив такую скорость, на которую была способна лишь в экстремальных условиях. Я должна ее настигуть, пока ей не удалось с освещенной части улицы скрыться в спасительной темноте.

Расстояние меж нами быстро сокращалось. Нагнав беглянку, я схватила ее за правую руку, рванула на себя и, сделав подсечку, резко оттолкнула. Женщина рухнула наземь, как куль с цементом.

— Вот так, голубушка ты моя. Бегаешь ты, конечно, неплохо. Но не тебе со мной тягаться.

Я врезала ей в челюсть и вложила в удар всю злость. У меня были все основания ее ненавидеть. Она убила мою сестру! Мою славную, доверчивую Ольгу. Как я теперь буду жить без нее?

У нее изо рта показалась струйка. Она вытерла ее тыльной стороной ладони и затравленно посмотрела на меня. И вдруг совершенно неожиданно ногой врезала мне по коленной чашечке так, что у меня в глазах потемнело. Потом вскочила и бросилась бежать.

Но наперерез ей уже бежал Овсянников, выбравшийся, наконец-то, из зарослей. Женщина заметалась. Это дало мне время собраться и прийти в себя. Я вновь догнала ее и сделала подсечку. И, когда она в очередной раз приасфальтилась, я ее попросту вырубила, надавив на болевые точки за ушами.

— Поля, слава Богу, Ольга живая. Пульс есть. Правда, очень слабый. Она ей вкатила, похоже лошадиную дозу наркотика. Там шприц рядом валяется. Я зажигалкой посветил. Ее надо срочно в реанимацию. Я посторожу эту деятельницу, а ты беги звони в скорую и дежурному.

Вызвав скорую помощь, я принялась звонить дежурному УВД Центрального района.

— Сейчас передам по рации. Ребята как раз в том районе. Выехали по звонку, а он оказался ложным.

Я повесила трубку и бросилась на улицу, в те заросли, где лежала моя почти бездыханная сестра. Жора Овсянников, успевший затолкать преступницу в машину и пристегнуть ее наручниками к дверце, поспешил мне на помощь.

Мы вдвоем подняли Ольгу и понесли ее к машине. И тут раздались сирены скорой помощи и милицейской машины. Почти одновременно.

Я поехала за каретой скорой помощи, а Жора Овсянников в УВД. Сестру поместили в реанимацию, положили под капельницу. Всю ночь сестре предстояло провести здесь. Я верила, что врачи справятся с ситуацией, и Ольге, конечно же, удастся выкарабкаться. Мы с ней и не в таких переделках бывали.

Конечно, я ужасно волновалась, но верила в лучшее. Промоют кровь, и она придет в себя. Сколько раз врачи вытаскивали с того света наркоманов, которые передозировали наркотик.

Я металась по коридору и мысленно умоляла свою сестру напрячь все свои силы и выжить. Обязательно выжить.

— Ты не имеешь права, Ольга, дуреха ты моя, умереть. Ты слышишь? Не имеешь права. Все будет хорошо. Обязательно.

Ночь, казалось, будет продолжаться бесконечно. Я смертельно устала, выкурила целую пачку сигарет. Но рассвет подкрался незаметно, когда я, устроившись в кресле в просторном холле, незаметно для себя задремала.

Проснулась я от равномерного гула голосов. Больница ожила. Деловито сновали медсестры, нянечка громыхала шваброй по линолеуму.

Я тихо подошла к стеклянным дверям, ведущим в палату интенсивной терапии и заглянула туда. Моя сестра, бледная, как смерть, спала.

— Опасность миновала. Сегодня мы переведем Ольгу Андреевну в обычную палату. Дня два ей придется полежать в больнице. Ей необходимо пока находиться под наблюдением врачей. Все-таки, ваша сестра родилась в рубашке. Ей крупно повезло. Еще бы немного, и мы не смогли бы ничем помочь. Ей вкатили смертельную дозу сильнодействующего наркотика. — Обратился ко мне молодой высокий врач. Он прошел в палату, проверил у Ольги пульс и удовлетворенно кивнул головой.

* * *

Жора Овсянников появился в больнице часов в десять. Ольга была к тому времени переведена в обычную палату, и мне разрешили побыть немного около сестры.

Я не смогла удержаться, чтобы не упрекнуть ее.

— Вечно тебя, Ольга, угораздит вляпаться в черт те что. Хорошо, что все закончилось благополучно. Какого черта ты поперлась к ней одна? Надо было позвонить в милицию и рассказать все, что ты узнала. Чуть детей сиротами не оставила, идиотка проклятая.

Ольга улыбалась. Она не обиделась на мою грубость, потому что прекрасно знала, что ругаюсь я вовсе не потому, что хочу сделать ей больно, а лишь потому, что испугалась до невозможности за ее жизнь.

— Ты была у Лизоньки, Полина?

— Пока нет. От тебя пойду к ней. Что ты за нее волнуешься? Она уже выздоравливает.

— Привет, девочки, — прозвучал голос Овсянникова. — Ну, как вы тут без меня?

Я повернулась и увидела своего бывшего мужа. Жора снова был в милицейской форме. В руках у него был объемистый полиэтиленовый пакет и огромный букет бледно-розовых роз.

Жора прошел в палату, положил цветы на тумбочку и присел на стул рядом с кроватью.

— Все нормально уже, — Ольга улыбнулась, — наделала я вам хлопот. Ее поймали?

— Не волнуйся, Оля, с этим все в порядке. Твоя подопечная уже дала показания. Еще бы. Я ее на месте преступления поймал, считай. Она как рванула оттуда. Я сам напугался. Шагнул и чуть не наступил на тебя. Я посветил зажигалкой: ты без чувств, и рядом шприц валяется.

— Я не про меня. Я про Лукьянова и сторожа.

— Созналась во всем. Сначала, правда, отпиралась. Но в сумочке у нее была та самая знаменитая авоська, про которую твердил Мурашов. Одорная экспертиза поставит точку. Бутылки с водкой лежали именно в ней. Я и не сомневаюсь. Кроме того, в сумочке была еще одна ампула наркотического вещества. Такого же, какое тебе вкатила.

А потом нянечка призналась, что Аллу Сергеевну не смогли отыскать вечером. Она уговорила ее не сообщать об этом. Мол, за сигаретами выходила. Нож в магазинчике тоже покупала она. Так что все разрешилось самым лучшим образом.

Алла Сергеевна, по ее словам, не смогла простить предательства. Уж очень она, якобы, любила этого человека. На самом деле все из-за наследства. Деньги у тетки Лукьянова немалые, и квартирка, как игрушка. Очень не хотелось Алле Сергеевне делить все поровну, когда можно завладеть всем этим целиком. Тем более, Лукьянов не слишком-то полюбливал работать, и наша старушка его частенько спонсировала, как тетя Лариса Дрюню. Петрушовой, видимо, казалось ужасно несправедливым то, что их общие деньги бездарно разбазариваются.

Сергей Васильевич, брат Лукьянова и не подозревал, что его любимая женщина способна на такое. С фотографиями она все выдумала. Никаких фотографий не было. Просто ей потребовался козел отпущения. Провидение выбрало Веру. Уж и не знаю, почему Алла Сергеевна выбрала именно ее и уговорила Лукьянова с ней познакомиться.

Когда они вошли в квартиру Веры Елушкиной и выпили за разговором по фужеру вина, Лукьянов отвлек ее чем-то и подсыпал снотворное Вере. Та уснула. Он, как и договаривались, позвал из подъезда Алевтину. А уж дальше действовала она. Но у нее это ловко получилось.

Она сказала, что так волнуется, собраться не может и не прочь, мол, выпить винца тоже. Да и за будущую удачу, вроде как, не грех принять. Только не из Вериного, мол, фужера. Пока Лукьянов, который к тому времени уже неплохо ориентировался в квартире Веры и даже помогал ей накрывать на стол, сходил за фужером, Петрушова всыпала цианид в бокал с остатками вина.

Когда сторож Горынин, у которого Алла Сергеевна разжилась цианидом (она это сделала заранее — готовилась, так сказать) увидел по телевизору фотографию Лукьянова и узнал о его смерти, он сразу сообразил, что к чему. Он работал там же, где и Сергей Старчиков и Петрушова. Земля, как говорится, слухами полнится. Так получилось, что Горынин знал и о наследстве, и об отношениях Аллы Сергеевны с братьями. Вот он и решил пошантажировать. Чем это закончилось, вам хорошо известно.

Когда Жора закончил свой рассказ, мы с Ольгой не могли вымолвить ни слова. Точнее, я. Ольга-то, как потом выяснилась, к этому моменту была осведомлена не хуже Жоры, поскольку слышала разговор в больнице, который оказался роковым для наивного Степаныча.

Я просто обалдела:

— Жора, так это же все на грани фола. Как она могла избрать такой ненадежный план?

Жора пожал плечами:

— Чисто женская логика. Чем сложнее и хлипче, тем результативнее. По мнению жещин, конечно. Вас, женское население, вообще не поймешь ни фига. Разве может здравомыслящий преступник надеяться на то, что его сообщник согласится выпить с ним вино на месте преступления? Но зато, если удастся, то в жизни никто не догадается, поскольку в первую очередь увидит именно ненадежность плана.

— Да это еще ладно. Но вот как она могла рассчитывать на то, что Дрюня и Степаныч возьмут водку и отправятся ждать мифического Димана? Это же бред. Они могли послать подальше этого пацана.

— Алла Сергеевна — тонкий психолог. Хорошо зная Степаныча, она вполне могла просчитать его поведение на несколько ходов вперед. Она ведь в кафе с Ольгой нашей непросто так сидела. Она за этой парочкой алкашей наблюдала. И план родился там же.

— Поэтому она мне и показалась рассеянной. Словно мимо меня все время смотрела, — вмешалась Ольга.

— Кстати, Ольга. Ты куда же это позвонила, когда решила вызвать помощь? — Спросил Овсянников.

Ольга поежилась:

— Я… я номер перепутала.

— Вот именно. И позвонила в баню. А Господин, который с тобой разговаривал, решил, что это мальчишки хулиганят. Потом, поразмыслив, усомнился в том, что это розыгрыш и решил, что надо все-таки передать содержание разговора. Ребята отправились по указанному адресу, но, как оказалось, было уже поздно. Зачем ты с ней куда-то потащилась? Ночью. Одна. Это только ты такое отмочить можешь, Ольга Андреевна.

— Она меня обманула.

И Ольга поведала, как преступница запросто сумела навешать ей лапшу на уши. Было бы забавно, если не считать того, что могло все кончиться ужасно.

— Оля, — спросила я сестру, — а как ты на нее вышла?

Ольга смутилась немного и понесла уже в сотый раз за эти два дня чушь про конец света и про то, как она в тот день отправилась к гадалке. Я даже застонала от досады.

— Не перебивай, пожалуйста, Полина. Если бы я не была в таком трансе, если бы к ней не пошла, то я бы не увидела у Пелагеи Семеновны эти фотографии. Если бы мне не показалось, что моих детей хотят похитить, я не столкнулась бы с Лукьяновым у телефона-автомата. Это все — судьба, Поля.

И то, что мне довелось быть свидетельницей разговора сторожа и Аллы Сергеевны о крысах…

— О, Господи. Ну крыса-то при чем? Ты этой крысой всем уже плешь проела. Она уже давно к своим прабабкам отправилась червей кормить.

— Я тоже сначала ничего такого не подумала, Поля. Он ей сказал тогда: «Хорошую вы крысу притравили, Алла Сергеевна, молоде-ец. Уж теперь вы сумеете все хорошо устроить. Без таскающей припасы крысы. Не правда ли?»

Мне тогда этот разговор показался немного странным. И по описанию Алла Сергеевна так похожа на ту Алевтину, про которую твердила Вера. Только имя не совпадало. К тому же, по правде говоря, мне так понравилась эта медсестра. А потом она же была в ту ночь на дежурстве. А вот когда меня в магазине Олесей назвали, у меня стали появляться проблески. Но ты со своими насмешками мешала мне думать.

Короче, по Ольгиным словам получалось, что, если бы она не пила, не занималась какой-то хренью собачьей, то ничего бы никто и не смог распутать.

Ольга приподнялась на постели:

— А вы как там с Жорой оказались? Ну, в тех кустах?

— Это я там оказался. Иногда пиво способно спасти человеческую жизнь. Раньше я этого не знал.

Он улыбнулся. Ольга все поняла, и мы с ней дружно рассмеялись.

Оглавление

Глава первая Ольга

Глава вторая Полина

Глава третья Ольга

Глава четвертая Полина

Глава пятая Ольга

Глава шестая Полина

Реклама на сайте