«Я написала детектив»

Я написала детектив (fb2) - Я написала детектив (Лабиринт Фортуны - 1) 809K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Наталья Горчакова

Наталья Горчакова

Лабиринт Фортуны

Лабиринт — в греческой мифологии огромный дворец, построенный Дедалом для критского царя Миноса, из которого никто не мог выбраться. Тесей нашел выход из Лабиринта с помощью клубка ниток, врученного ему Ариадной. С того времени греки называли Лабиринтом сооружения, которые своим сложным планом напоминали критский Лабиринт. Уже в античную эпоху термином «лабиринт» стали обозначать просто запутанные ходы.

Фортуна — первоначально римская богиня урожая, материнства, женщин. Ее культ был введен матронами в благодарность за то, что по их просьбе Кориолан пощадил Рим. Возникновение культа Фортуны как богини судьбы, счастливого случая и удачи связывалось с Сервием Туллием, ставшим благодаря любви Фортуны из сына рабыни царем и воздвигшим ей несколько святилищ. Фортуна изображалась на монетах почти всех римских императоров.

* * *

Вся наша жизнь запутанный лабиринт, с неожиданными поворотами, тупиками, кружением по одним и тем же местам, блужданием по извилистым коридорам нашей судьбы.

Чем этот детектив отличается от других? Я не знаю — я не читаю детективов. Просто пишу о своей жизни. О том, что случилось со мной. Это не мемуары, не дневник, это воплощение моего собственного Лабиринта, по которому меня ведет благосклонная и изменчивая Фортуна, путеводной звездой освещающая причудливые повороты судьбы. И я следую за ней, иногда проявляя неповиновение, пытаясь выбрать собственный путь, — и тогда теряюсь в темных коридорах Лабиринта. Завидев мерцающий свет, я спешу к нему, но капризная Фортуна в отместку гасит его, и я остаюсь во мраке и холоде, один на один с Лабиринтом, пока своевольная богиня не сжалится и не поманит меня дальше. И я снова следую за ней, не выпуская из руки призрачную нить, до нового поворота, до нового отклонения от намеченного пути. И так каждый раз.

Наталья Горчакова

Лабиринт первый. Я написала детектив

Стояла умопомрачительная жара.

Должно быть, немилосердное солнце и повлияло на то, что произошло впоследствии, другого объяснения я просто не могу найти.

Плюс не вовремя проявившееся высокомерие и нетерпимость, вовлекшие меня в непредсказуемые события.

Не стану утверждать, что со мной никогда ничего не случается, — ни больше, ни меньше, чем с другими. Но такого поворота событий представить себе я не могла.

Все произошло по вине одного моего приятеля, спровоцировавшего данную авантюру. И я, по не всегда свойственной мне привычке влезать туда, куда не следует, попала в это безумие.

Начало было самое что ни на есть обыденное и тривиальное, не предвещавшее резкого поворота в моей жизни.

Зазвонил телефон. Попросили Дениса. Нисколько не удивившись, что ошиблись телефонным номером, такое происходит довольно часто, ничего не заподозрив, я ответила, что такого здесь нет, и положила трубку.

Ровно через минуту телефон настойчиво зазвонил еще раз.

— Можно Дениса? — спросил тот же мужской голос, показавшийся мне на этот раз смутно знакомым.

Поскольку сразу сообразить, кто это, я не могла, решила поддержать предложенную игру. Что делать, раз он не успокаивается.

— Дениса сейчас нет, — отозвалась я как ни в чем не бывало, став предельно вежливой, — но, если вы скажете, что ему передать, я непременно это сделаю.

Молчание. На другом конце провода явно возникло легкое замешательство. Кто же это развлекается? Я мысленно стала перебирать своих знакомых.

— А когда он будет? — наконец спросил шутник, переварив мое сообщение.

Немало времени ему на это потребовалось. Тугодум какой-то.

— Понятия не имею. Он мне не докладывал. А он вам зачем?

— Да так, дело есть одно к нему. Жаль, что его нет. Может, мы тогда познакомимся хотя бы? Меня зовут Сергей. А вас?

— А я — сестра Дениса.

Развлекаться так обоюдно. Посмотрим, что он скажет теперь. А вдруг человек в самом деле не туда попал? Тогда в положении разыгрывающего буду я. Там разберемся.

— Не знал, что у него есть сестра.

Перевес в игре сразу оказался на моей стороне: звонивший явно стал менее уверенным, что в свою очередь придавало уверенность мне. И я продолжила:

— Как видите, есть. Почему бы не быть? Меня зовут Фекла.

— Неужели правда Фекла? — засмеялся кто-то очень знакомо.

— Обычное русское имя. Сейчас, конечно, редко встречается.

— Мне нравится. Как вы относитесь к тому, чтобы встретиться? — попытался перехватить он инициативу.

— Запросто, — согласилась я, не раздумывая, уже поняв, кто это, — хоть сегодня. В ГУМе. У фонтана. В пять.

— Хорошо. А как я вас узнаю?

— Я с Денисом буду.

— А зачем нам Денис? — несколько опешил мой собеседник.

— Он нас представит друг другу и уйдет. Так надежней, а то вдруг не встретимся. Вот разочарование будет! К тому же у вас дело к нему было, забыли?

— Вы сказали, что не знаете, где он. Теперь вспомнили?

— Найду. Ради такого случая! Постараюсь. Святое дело.

— А вы точно придете?

— Толик, кончай придуриваться. Я уже догадалась, что это ты.

С Толиком мы учились в институте. Еще тогда он имел обыкновение разыгрывать окружающих, меня в том числе.

Как-то он позвонил, довольно удачно изменив голос, я не заподозрила подвоха. «Здравствуйте, — сказал Толик строгим голосом, — это Наталья Владимировна Горчакова?» — «Да», — ответила я. «Вы знаете, что не сдали зачет по политэкономии?» — «Как это — не сдала?! — возмутилась я в ответ. — Не может такого быть». — «В деканате нет никаких сведений об этом». — «Но я сдавала! Честно», — уверяла я. «Вам придется пересдавать. Иначе вы не будете допущены к экзаменам». Ну и напугал он меня тогда!

Кстати, как вы поняли, фамилия моя Горчакова. Наталья Владимировна. Но по отчеству меня никто не зовет.

Будем считать, что я вам представилась. Остальное расскажу чуть позже.

— Знаешь, Наташка, — раскололся бывший однокурсник, — а я забеспокоился, ты ли это. Голос, конечно, похож, ничего не скажешь, но ты так уверенно говорила об этом Денисе, я засомневался: вдруг, думаю, действительно не туда попал. Ты телефон могла сменить, переехать, всякое бывает. Я звоню как болван.

— Да ладно тебе, Толик, познакомился бы с девушкой.

— Оно-то, конечно, так, с девушкой познакомиться я никогда не против, сама знаешь. Но как тебя тогда разыскивать?

— Странно даже. Что же это я тебе понадобилась неожиданно?

— Просто так позвонить уже не могу? Узнать, как дела?

— Просто так ты не звонил года три, если не больше. И в твои планы бескорыстного общения со мной не слишком верится.

— Ты скептически ко мне относишься, Наталья. С чего бы это? Когда-то у нас с тобой чуть не случился роман.

— Никакого «чуть» не было, дорогой. Это твои беспочвенные фантазии.

— Ну так в перспективе…

— Вряд ли.

— Что это ты ни с того ни с сего вычеркиваешь меня из своей жизни?

— Мы будем обсуждать наш несостоявшийся роман?

— Я не против, почему бы нет. О нас с тобой поговорить мне всегда приятно. А ты решила закончить разговор?

— Нет, но я ужасно заинтригована. Хочется знать, к чему бы это: тебя не слышно, не видно несколько лет, вдруг объявляешься, прикидываешься, что тебе нужен какой-то мифический Денис, рассуждаешь о несуществующем романе. Должно быть объяснение твоему нежданному появлению, и мне не терпится узнать подробности.

— Ты стала такой вредной, Наташка! Я тебя не узнаю. Хорошо. Скажу сразу. Ты, естественно, и не подозреваешь, что прошло пять долгих лет с тех пор, как мы окончили такое замечательное заведение, как институт?

— Не может быть! — радостно воскликнула я, мысленно прикидывая, действительно ли прошло столько времени. Даже не верится. — Неужели пять лет?

— Ни копейки меньше. Встретил я на днях Санька и Гитару. Сто лет не виделись, а тут, вообрази такое, столкнулись в метро. Решили, что неплохо было бы собрать всех.

Как же давно я не слышала этих прозвищ! Гитара — Коля Хворов, который так предан своей гитаре, что даже приходил с ней в институт, за что и был прозван соответственно. Санек — это просто Саша Воробьев, помнится, он утверждал, что за помидоры, которые любит больше всего на свете, родину продаст. Но я сильно сомневаюсь, что он совершил бы этот неблаговидный поступок, учитывая то, что я никогда не видела, чтобы он действительно ел помидоры.

— Ну и когда состоится это знаменательное событие?

— Ты-то как к этому относишься, Наталья? Не против?

— Конечно за. Рада буду всех увидеть. Даже тебя, — прибавила я, мстя за его вечные шуточки. — Так когда?

— В следующее воскресенье свободна?

— Абсолютно. Все будут?

— Пузик, Гена и Фокин твердо обещали прийти. Светка Козлова тоже должна. Ксана подвела: переехала и адреса не оставила. Валерка и Данилова, — перечислял Толик, — не могут. Котова с Манькой придут. Эти всегда готовы. Да, — вспомнил он, — еще Говорун припрется.

— Уж он меня мало волнует, — фыркнула я, — может и не приходить. Не знаю, кто как, а лично я не расстроюсь.

Всегда недолюбливала Виталия Смирнова. Еще в институте у нас вечно были с ним трения, взаимные придирки и обмен язвительными репликами. Это и неудивительно. Приятным человеком его не назовешь. Он был постоянной мишенью нашего остроумия и непременным объектом для иронии. О том, почему Виталия Смирнова прозвали Говоруном, вы узнаете чуть позже, хотя и сейчас можете догадаться.

— До остальных еще не дозвонились, — продолжал Толик, — но постараемся. Санек с Гитарой тоже обзванивают кого могут.

— Говори, где и во сколько.

— В три у меня. Дорогу-то помнишь?

— Недоверие в твоем голосе совершенно излишне, — обиженно фыркнула я, — какие-то странные вопросы, прекрасно помню.

— В таком случае — до воскресенья. Не забудь. А сама-то как?

— Нормально, — засмеялась я на такой давно забыто-знакомый вопрос, — все расскажу тебе при встрече.

«Сама-то как?» — была любимая фраза Толика, таковой и осталась.

— Заметано. При встрече, так при встрече. Ты там как, еще замужем?

— Видишь, как давно ты не появлялся. Уже нет. А ты случайно не женился?

— Что ты, солнце мое, я тебя люблю, мне без тебя плохо. Потом, знаешь, Наталья, на свете слишком много женщин. Я не могу выбрать какую-то одну. Как же другие?

— Боишься, что они обидятся?

— Боюсь, что следующая лучше предыдущей. Отдашь предпочтение одной, потом остаток жизни жалеть будешь.

— Философ.

— Я такой.

— Ладно, свои теории изложишь, когда увидимся. Ждать недолго.

— Эх, не хочешь ты со мной поболтать! Что делать. Счастливо.

Когда вы учитесь вместе, кажется, что так будет всегда: вы окончите институт, будете продолжать встречаться и дружить.

Но происходит почему-то совсем по-другому. Пару раз вы собираетесь вместе, потом перезваниваетесь по телефону. Все реже и реже, пока другая жизнь не затягивает окончательно, и вы перестаете общаться. Это неправильно, но так уж случилось с нами.

И вот теперь, после долгого перерыва, я увижу их снова. Какими стали они теперь?

Напрасно я утверждала, что помню дорогу. Я, конечно, и не была уверена, когда говорила с Толиком, но после скептицизма в его голосе признаваться в этом совсем не хотелось. Хорошо, что адрес у меня сохранился в старой записной книжке, пришлось искать.

Проплутав некоторое время среди замысловатых переулков и дворов, где почти не было прохожих, а попадавшиеся навстречу указывали разное, прямо противоположное направление, я в конце концов добралась до нужного мне дома. Тогда еще я не подозревала: было бы гораздо лучше, если бы у меня возникли неотложные дела или я заблудилась и не смогла попасть на встречу, после которой дальнейшая жизнь моя кардинально изменилась, превратившись в кошмар. Вернее, я сама превратила ее в таковой. Практически добровольно. Почти без принуждения.

Казалось бы, что может произойти? Обычная встреча однокурсников. Ничего особенного. Собираются люди, которые давно не видели друг друга, разговаривают, вспоминают. Как бы не так! Это не мой случай.

Мне пришлось позвонить три раза, прежде чем дверь распахнулась.

— Наталья! — закричал Толик так, словно для него мое появление — самая приятная неожиданность за последние пять лет, прошедшие со дня окончания нами института, и видеть меня он ожидал где угодно, но не на пороге своей шикарной многокомнатной квартиры.

Когда в прошлом мы довольно регулярно собирались у него в отсутствие родителей, я долгое время не могла понять, сколько же в квартире комнат, такой необъятной она была. Впрочем, не знаю и сейчас.

Толик порывисто заключил меня в крепкие объятия:

— Радость моя, я тысячу лет тебя не видел! Ты классно выглядишь. Давай поговорим о нашем романе.

— Давай для начала я войду, — предложила я в свою очередь.

— Интересная мысль. Свежая. Нестандартная. Проходи, — он втащил меня в коридор, не переставая обнимать, — ну рассказывай!

«Ну рассказывай!» — была вторая коронная фраза Толика наряду с «Сама-то как?». Ответа она, как правило, не требовала, кроме разве какой-нибудь шутливой отговорки.

— Что же тебе рассказать? Романа у нас не получится, в твою любовь я не верю.

— Наташка, ты меня просто убиваешь! Нельзя же так.

Он провел меня в комнату, где уже собрались те из нашей группы, которые успели прийти раньше меня, и провозгласил:

— Девчонки, в нашем полку прибыло, у нас новенькая. Знакомьтесь.

Опять же поясню: Толик всегда ко всем обращается «девчонки», независимо оттого, являются ли присутствующие мужчинами или женщинами. Должно быть, это от многолетней привычки общаться в основном со слабым полом и бегать за каждой юбкой.

Я вошла в комнату. Однокурсники искренне обрадовались — снова объятия, поцелуи, беспорядочные реплики, перебивающие одна другую. Как мы жили целых пять лет, не видя друг друга! Поневоле задумаешься.

— Наташка!.. — заплетающимся языком пролепетал Димон, вклиниваясь в плотное кольцо окруживших меня.

Когда это он успел напиться? Я и опоздала-то ненамного.

Впрочем, что я удивляюсь? Димон и на занятия приходил в таком виде, и даже между ними, когда, казалось бы, был постоянно с нами, умудрялся где-то выпить. Обычно на подобные выходки мы реагировали одинаковой репликой, вошедшей в наш обиход с легкой руки опять же Толика, и дружно подхваченной всеми: «Митек радует». И этим было все сказано. Димон не меняется.

Как же здорово, что мы собрались! Будто и не расставались. Словно виделись вчера. Молодец Толик, что это придумал.

Наша встреча проходила довольно хаотично, так бывает, когда собираются люди, давно не видевшие друг друга. Каждый пытался выложить все, что произошло с ним за прошедшие пять лет. А за такой срок произошло, конечно, много.

Как оказалось, мало кто из нас работал по специальности. С таким трудом поступив в институт и потратив пять лет своей жизни на обучение, по окончании некоторые постарались прочно это забыть и стали заниматься всяким и разным. Разброс был огромен: от продавца женского белья — Света Козлова — до руководителя банка — Ваня Денисов, который прийти не смог, но сведения о его жизненных успехах достигли нас.

Обо всех было что-то известно. Одна Ксения Суворова, или в просторечие Ксана, исчезла из нашего поля зрения, не сообщив никому, куда переезжает.

Мы делились своими достижениями, житейскими неудачами, смеялись, рассказывали, кто где работает, кто женился, кто развелся, у кого родились дети, вспоминали годы учебы. Изредка подтягивались опоздавшие.

Гена, как всегда, произнес свой традиционный красноречивый тост:

— Ну что, девчонки? Вы у нас единственные. Что бы мы без вас только делали? В общем, за вас, девчонки!

Насколько помню, Гена никогда не изменял себе и разнообразием нас не радовал.

Периодичность тоста зависела оттого, насколько часто мы собирались.

Раздался очередной звонок в дверь, на который никто не обратил особого внимания, а стоило бы. Особенно мне.

Толик отправился открывать. И вот хотя бы тут мне встать, вежливо попрощаться и уйти или сбежать по-английски.

Не заподозрив, какую ловушку готовит мне судьба, я осталась преспокойно сидеть на диване между Геной и Пузиком, болтая с ними.

Пузик в юности был довольно худым, субтильным мальчиком. Уже и не помню, по какой витиеватой игре нашей буйной фантазии он получил подобное прозвище. Но страшно забавно, что в свои тридцать с небольшим лет он приобрел то самое пузико, которого когда-то не имел. Кто бы мог подумать, что с ним произойдет такая разительная метаморфоза. Взяли и напророчили.

Остальные изменились как-то не слишком, во всяком случае внешне, и походили на тех же студентов, хорошо знакомых мне.

Коля Гитара удивил меня тем, что не взял свой излюбленный инструмент на нашу встречу. Это нечто. Должно быть, впервые я увидела его без гитары. Что ни говори, а со временем люди все же меняются, даже если эти перемены не бросаются сразу в глаза.

Перебрасываясь шуточками с бывшими однокашниками, я бросила взгляд на нового гостя: Судьба стояла в дверях, воплощенная в образе Виталия Смирнова, или Говоруна, и вот тут я объясню, почему мы назвали его так когда-то.

Спустя несколько дней после начала нашего первого учебного года мы, тогда еще совершенно незнакомые друг с другом, без разногласий и возражений с чьей-либо стороны избрали Виталия старостой группы. Во-первых, никто не желал взваливать на себя эту непростую обязанность. Во-вторых, он, в отличие от остальных, производил впечатление человека очень деятельного и способного нести тяжкое бремя ответственности за таких разгильдяев, какими являлись мы. Да и по возрасту подходил больше, будучи самым старшим. Это и определило наш единодушный выбор. Между собой мы так и называли его, посмеиваясь, — Деловой Человек. Непременно с большой буквы. Уже потом стало ясно: выделяют его не столько деловые качества, сколько то, что он любого заговорит до смерти. Прозвище сменилось на Говорун, и прилипло окончательно. Он не злился на нас, не огрызался, хотя, когда его так называли, в восторге не был.

Виталий, как я сказала, и раньше оправдывал свое прозвище, а сейчас заслуживал его вдвойне. Больше никто из нас оказался не в состоянии участвовать в разговоре, превращенном стараниями вновь прибывшего в сплошной монолог, посвященный себе любимому.

Должно быть, я переусердствовала с шампанским, потому что через час беспрерывных монотонных разглагольствований решила превратить монолог в диалог.

И это была первая, но далеко не единственная ошибка в череде промахов, совершенных мною в тот вечер.

Так случилось, что я к Виталию сидела ближе всех, поэтому игнорировать бесконечный поток слов мне было тяжелее других. Все равно, что не реагировать на отбойный молоток, работающий по соседству.

К тому времени, как я встряла в безобразно долгий монолог, Говорун рассказал нам о своей новой машине — серо-голубом «мерседесе-кабриолете», обо всех особенностях ее устройства и механизмах. Затем поведал, как, подрабатывая корреспондентом в небольшой местной газете, попал в органы, придя брать интервью у начальника одного из отделов московской милиции, написал статью о работе отдела, затем — о ходе расследования крупного золотовалютного дела и о прочих своих перипетиях, в результате которых стал постоянно сотрудничать с милицией и, что самое удивительное и смешное, принялся писать детективные романы, правда, под псевдонимом. Раньше литературными талантами он никак не отличался, и заподозрить в этом его никто бы не мог, да и сейчас ими не блистал. Теперь работает в газете, кропая статьи из уголовной хроники. Подумать только!

А то, что он еще и пишет детективы в голове не укладывается.

Я не являюсь большой поклонницей детективов. Читаю их редко, если что-то попадется, совсем уж от нечего делать. Один из романов Говоруна я и прочитала во время поездки на дачу, в тот момент не зная, кто его автор. Эпохальным это произведение никак не назовешь, в анналы литературы его не внесут. Очень средняя, не слишком интеллектуальная любительщина.

И вот в какую-то безумную, роковую для моей последующей жизни минуту я решила высказать свое мнение.

Что на меня нашло? Голова, что ли, заболела от его занудного повествования?

— Не знаю, что ты там расследуешь, — начала я свысока, — но то, что ты пишешь, — полнейший бред.

Говорун прямо подпрыгнул от моего вопиюще кощунственного заявления. Присутствующие захихикали. Лучше бы они заткнули мне рот и заставили замолчать. Вместо этого они с удовольствием переключили свое внимание исключительно на нас, оставив прочие разговоры, которые велись полушепотом и не имели отношения к криминальному настоящему Виталия.

— А что тебе не нравится? — возмутился Говорун.

Все взгляды перевелись на меня в ожидании дальнейшего. Они уже заскучали, бедные, думали о побеге, только бы избавиться от надоевшего рассказа, а тут такое неожиданное представление. Я стала центром внимания.

— Да, собственно, ничего, — пожала я плечами, — сюжет абсолютно надуманный. Герои твои — полнейшие дебилы.

— Может, ты написала бы лучше?

— Уж конечно написала бы, — должно быть, в полнейшем раздражении сказала я, не собираясь ничего писать.

— В моих романах, между прочим, описаны исключительно подлинные истории из реальной жизни. И чтоб ты знала, я сам принимал участие в расследовании.

— Тогда понятно, — сказала я, ко всеобщей радости сбрасывая Говоруна с возведенного им самим пьедестала, — если уж ты помогал, меня нисколько не удивляет, почему столько нераскрытых преступлений.

— Ты не в курсе, у нас полно дел, которые мы раскрываем.

— И как же вы их раскрываете? — вкрадчиво заговорила я, умея если надо быть отвратительно-язвительной. — Как твой замечательный следователь Михайлов? Главного героя ты уж не с себя ли писал? Чувствуется твоя вычурная манера выражаться: «Он долго шел, но никуда не пришел», — процитировала я запомнившуюся фразу. — По какому принципу работаешь: когда к писателю приходит муза, он прекращает бездельничать и хватается за перо? Муза тебе досталась ленивая, работаете с ней не перетруждаясь. У тебя такая вязкая манера письма, что в словах застреваешь, как муха в меду, и никак не можешь выбраться. Да еще так бестолково написано: читаешь и не можешь вспомнить, что же это за персонаж и что с ним там было десять страниц назад. Вроде он уже фигурировал, а в какой связи — непонятно. Хочешь бесплатный совет? Там, где достаточно нескольких слов, не говори больше получаса.

— Молодец, Наташка, врезала ему по полной программе, — услышала я довольный шепот Светки Козловой.

— Размазала по стенке, — прибавил Толик авторитетно.

— Припечатала, — коротко охарактеризовал Гена.

— Любому читающему дураку, — продолжала я свое неуместное разоблачение, — с первой страницы понятно, в чем дело и кто совершил убийство. А этот бедолага твой следователь Михайлов триста страниц мается вопросами — кто? зачем? почему? каким образом? На триста первой его неожиданное озарение посещает: как все, оказывается, просто было! Ответ на поверхности лежал, я и не заметил! Если он что и выясняет, то совершенно случайно. Зайдет куда-нибудь водички попить, обязательно ценный свидетель навстречу выбежит и тут же выложит факты и улики. Машина у него сломается именно в том месте, где кто-то что-то видел, как кто-то что-то где-то совершил. И ты хочешь уверить, что это правда?

— Не уверен, а знаю, — буркнул Виталий. — Ты не представляешь, какую роль в нашей работе играет случай.

— И какую же? — окончательно разошлась я, провоцируемая своими не в меру развеселившимися сокурсниками. Фыркающими, толкающими друг друга, тихо делающими какие-то замечания. — Роль покровителя придурков?

— Если ты такая умная, Горчакова, пошла бы работать в органы. Чего время теряешь? В стране сразу бы увеличилась раскрываемость преступлений! Представляешь, какой прогресс в криминалистике? Другим опыт бы передавали. Мы все кретины, ты одна у нас гениальная.

— Не надо инсинуаций. Я не говорила, что все кретины. Я сказала это только про придуманного тобой следователя Михайлова. А он, признайся, редкостный.

— Ты на словах до того шустрая. Попробовала бы сама.

— Да твое «Дело о бриллиантах» раскрыть раз плюнуть.

«Дело о бриллиантах» было именно тем романом Говоруна, который я прочитала. Дешевая, бездарная дребедень.

— Если так, попробуй — плюнь. Я тебе дам дело, ты его раскроешь как нечего делать, даже напрягаться не придется. Мы тебя провозгласим Королевой детектива нашего курса.

— Да что мне, больше заняться нечем? Я в своем уме.

— Уже в кусты?

— Какие кусты, Смирнов? Ты за последние годы окончательно поглупел. Мне это не нужно.

Вступать в перепалки с Виталием было неблагодарное занятие, на которое никто не отваживался. Но за те пять лет, которые мы не виделись, это успело вылететь у меня из головы.

Говорун для начала подавлял словесным напором, не давая тебе передышки и просвета, а потом заговаривал до беспамятства. Привыкнув к его постоянным разглагольствованиям, мы адаптировались к непростой окружающей обстановке и, уже не слушая, просто кивали головой, спокойно занимаясь своими делами или даже начиная беседу с кем-нибудь еще. Это не только не обескураживало Говоруна, но даже не особенно задевало. И он продолжал свою речь без запинки и обид на наше неприятие его всерьез. Порой мне казалось, все, что он говорил, было не для кого-то, а исключительно для себя, чтобы покрасоваться.

В этот раз я, должно быть, перешла какие-то неведомые мне границы, ибо вместо обычной словесной атаки, так утомляющей, что ты совершенно перестаешь реагировать и вслушиваться, Говорун позволил себе затеять спор и стал даже как-то удивительно краток, что должно было насторожить меня, но нет, увы, увлеченная спором, я потеряла бдительность.

— Испугалась? — подначивал меня Смирнов, на радость присутствующим.

— Ничего я не испугалась! Тебя мне, что ли, бояться?

— Спорим, не сможешь?

— Спорим, смогу?

— И на что? — не упустил возможность укрепить свои рубежи Говорун.

За несколько минут я изменила свою жизнь, позволив втянуть себя в нелепейший спор настолько глубоко, что выбраться не представлялось возможным.

Признаю: эту яму я старательно выкопала себе сама. Можно было еще исправить положение, но я, не задумываясь, добровольно шагнула в нее. Мне и этого показалось мало. Я попросила закидать меня землей и воткнуть цветочки в добровольную могилку, произнеся:

— Если я докопаюсь до сути, ты отдашь мне свою шикарную машину, о которой тут столько трепался.

— Ого, — восхищенно присвистнул Пузик, — круто дело.

— Да, понеслись на всех парах! — фыркнула Манька.

— Наташка в своем репертуаре, — покачал головой Пузик.

— Поделом Говоруну, — презрительно бросила Света, — нечего ко всем лезть со своими историями.

Не то чтобы я в тот момент действительно решила участвовать в каких бы то ни было расследованиях, нет, конечно. Я еще в своем уме. Это было так, для смеха, чтобы еще больше разозлить вечно раздражающего меня сокурсника. Не думала я ни о чем другом.

— Наташка, за что я тебя люблю — за твою нетре… непрека… непред… сказуемость, — с трудом выговорил Димон, опрокидывая очередную рюмку водки. — За тебя!

— За что я тебя люблю, Димон, — на мгновение отвлеклась я от основной темы разговора, — так это за ясность и четкость выражения мысли, которыми ты всегда отличался.

Вот бы мне плавно перевести течение встречи в другое русло, обратить вышесказанное в шутку, посмеяться со всеми, не тут-то было, я продолжила диалог со Смирновым.

— Ладно, — бросил Говорун, злясь на мою невозмутимость и возвращая всех и в основном меня к главному событию вечера, — получишь машину. Но если проиграешь, а ты проиграешь, уверен, отдашь бабушкины серьги.

Единственная дорогая вещь в прямом и переносном смысле, оставшаяся у меня от бабушки, были старинные серьги с рубинами. О них-то и вспомнил Говорун. Кто бы мог подумать, что у него в памяти сохранились такие подробности.

Оба мы были не в себе. Оба мы вели себя глупо и заслужили хорошей трепки. Мои сокурснички (тоже мне друзья!..), вместо того чтобы вмешаться, привести нас в чувство, с неослабным вниманием и извращенным наслаждением наблюдали дурацкий поединок.

Спрашивается, зачем нужны друзья? Чтобы толкать вас на необдуманные поступки или ограждать от них? Ответ на этот, казалось бы, простой вопрос теперь мне известен, и я склоняюсь к первому. Могли бы растащить нас по разным углам импровизированного ринга. Вместо этого они еще и масла в огонь плеснули:

— Мы будем свидетелями.

Спасибо тебе, Толик, большое. Какое удивительно трогательное отношение. Никогда не забуду. Надеюсь, после своего блестящего заявления ты перестанешь мечтать о продолжении нашего романа, не имеющего начала, но благополучно нашедшего свой бесславный конец? Только попробуй еще заговорить со мной об этом!

Дальше события развивались стремительно и помимо меня. Став центральной участницей, я не имела уже ни к чему ни малейшего отношения. Мою судьбу обсудили, вынесли решение, утвердили, запротоколировали.

Последнего слова мне не дали, и даже апелляцию подать я не имела права.

— Нам нужно определить какой-то срок и обязательно записать условия, чтобы он не отказался, — заметила Катя Данилова, — а то потом попробуй получи выигрыш.

Катя всегда отличалась практичностью и рациональным умом.

— Точно, — поддакнул Коля Гитара, — как бы Смирнов не разбил свою прекрасную машину. Может, временно не будешь на ней ездить, в гараж поставишь?

— Хорошо придумали, — возмутился Говорун. — Как я до работы добираться буду? На автобусе? Вы совсем рехнулись.

— А то, — добавила Манька, — зачем Наташке твой разбитый «мерседес»? Он нужен ей новенький. Без единой царапинки.

— Вы что думаете, у нее что-нибудь получится? Это смешно!

Обхохочешься.

Говорун нисколько не сомневался в моей несостоятельности.

— Вот увидишь, получится, — поставила его на место Света Козлова, — чтобы у Наташки не получилось, такого не может быть.

— Эй, могу я слово вставить? — попыталась вмешаться я, чтобы заявить, что глупейшая шутка затянулась и участвовать в ней мне нисколько не хочется.

Никто меня не услышал или скорей не обратил внимания.

Я могла протестовать сколько угодно, это уже никого не волновало и значения не имело. Я была отодвинута на второй план.

— Так сколько времени мы дадим? — не успокаивалась Катя.

— Месяц достаточно или мало? — размышлял вслух Санек.

Еще один удружил. Благодарность моя не знает границ и пределов. Чтобы тебе никогда не видеть твоих любимых помидоров!

— Месяца вполне достаточно, — решил за всех Толик, узурпировав на правах хозяина бразды правления.

— Нужно выпить за удачное завершение проекта, — высказался Димон, немного заскучавший от бесполезной траты времени, когда пропадает столько неплохих напитков.

В пылу обсуждения его предложение оставили без внимания.

— Только ты не давай ничего безнадежного, — внесла свою лепту Света, волнуясь за меня, — а то придумаешь такое, что лет двадцать раскрыть не смогут.

— Да я ей самое простенькое дело подберу, — клятвенно пообещал Говорун, — она и с ним не справится.

— На это не надейся, Наташка справится, — твердо сказал Гена.

Мне, безусловно, приятно, что обо мне такого высокого мнения, но что это с ними случилось? Заставили меня стать участницей водевиля, совместными усилиями выпихнули на сцену, забыв спросить, — знаю ли я роль. Короче, развлеклись по полной программе.

Впрочем, если уж кого и винить, то только себя. Сами посудите, чтобы взрослые люди, занимались такими глупостями! Я понимаю, когда мы учились, это было простительно. Тогда на что только мы не спорили, самые нелепые поводы для этого приходили в наши глупые, не слишком обремененные заботами головы.

Спорили, например, что я вытащу двадцать первый билет по философии, один из тех, который был мне известен, что Пузик уговорит преподавателя поставить ему зачет автоматом, что Гитара не придет на экзамен по политэкономии, что Фокин будет гулять с Ксаной, что завкафедрой не исключит Димона за постоянные прогулы и пьянки, что Света Козлова познакомится с каким-то там актером, не помню уже с кем, и так далее и тому подобное.

Но спорить сейчас?! Да еще выбрать такой мотив? Просто не верю.

Однако деваться было уже некуда. Кто-то быстренько состряпал письменный документ, зафиксировав условия сделки.

Даже не подумав прочитать, когда мне его подсунули, я, кажется, не соображая, что делаю, поставила свою подпись. То же проделал и Говорун, после чего начал судорожно прощаться, бормоча невнятные оправдания, и вскоре вылетел из квартиры Толика.

— И все-таки надо выпить, — продолжал настаивать Димон.

На этот раз его поддержали, веселье понеслось полным ходом.

Я посидела еще какое-то время, находясь в совершеннейшем ступоре. Все оживленно обсуждали сумасшедшее, безответственное пари, но продолжать участвовать в вечеринке не было уже никакой возможности, и я отправилась домой, злясь и негодуя. В основном на себя.

Происшедшее казалось абсолютным безумием, помрачением рассудка (остается надеяться, что временным), не вписывалось ни в какие рамки моей жизни, но это случилось со мной. И я хотела сбежать подальше.

А теперь, по всей видимости, надо что-то написать о себе.

Однажды в теплый осенний день, когда золотые листья облетали с деревьев, я родилась.

Произошло это, насколько я знаю, в полдень. С тех пор рано вставать я не люблю и не умею.

Надо признать, что с самого своего рождения я отличалась просто невероятным упрямством. Достигнув определенного возраста, в котором дети обычно начинают ползать, я эту унижающую человеческое достоинство процедуру делать категорически отказалась.

Напрасно родственники ползали, пытаясь научить меня, никто из них не преуспел. Невозмутимо лежа на одеяле, я с равнодушным изумлением взирала на бесполезное и странное поведение взрослых, не осуждая их, но и не одобряя.

Минуя этот непростой для всех окружающих период, я сразу пошла, что говорит о крайнем своеволии моего характера и нежелании следовать общепринятым нормам.

Сделав первый шаг, не останавливаясь, я дошла до детского сада.

Что сохранилось в памяти об этом времени? Огромная комната с рядами кроватей, где нас укладывали днем спать (возможно, комната и не была такой огромной, но тогда она представлялась мне таковой). Живой уголок. Единственный обитатель, которого я четко помню: еж.

И еще. Я была влюблена сразу в двух мальчиков, которых по невероятному совпадению звали Сережами. Калинин и Березин. Не могу сказать, отвечали ли они мне взаимностью, кажется нет, но, насколько помню, для меня это не имело ровным счетом никакого значения. С тех пор, то есть с шестилетнего возраста, я их не видела, но до сих пор помню фамилии. Не зря же утверждают, что первая любовь самая сильная — на своем опыте могу сказать: это так.

Примерно тогда же я подружилась с Таней Абрамовой.

Мне не было семи лет, когда я пошла в школу. Не знаю, куда делись два моих Сережи, но Таня была со мной. Естественно, мы оказались за одной партой и с тех пор не расставались.

В начальных классах я была отличницей, все давалось мне легко. Но длительное время заниматься одним и тем же я не люблю. В самом деле, согласитесь, десять лет — это очень долго. Мне быстро надоедает однообразие, и эта особенность моего характера проявилась в том, что я перестала учиться. Кроме того, этому способствовало мое неумение делать что-то не по собственной воле, а вынужденно. А школа — принуждение в скрытой форме. Короче, я не открывала учебники, перестала готовить уроки. (Не спешите восклицать: «Ах, она двоечница!» Я ею не была). Я получала четверки и изредка тройки, при этом производя впечатление очень примерной и прилежной девочки, что было не совсем так. Еще один совет: не давайте читать это своим детям — во избежание плохого примера, не все же так талантливы, как я.

Усвоила ли я так замечательно все в первых классах, было ли это врожденным, но, не уча никаких правил, я писала предельно грамотно, если и ошибалась, то когда меня ставили в тупик вопросом типа: «Это слово пишется через „о“ или „а“? Здесь два „н“ или одно?» Альтернатива повергала в сомнения.

Контрольные по алгебре, геометрии, физике я почему-то писала на пятерки или в крайнем случае на четверки. До сих пор не знаю, как это происходило, ведь у доски я не показывала таких блестящих результатов.

Домашние задания делались мною довольно редко, обычно я списывала их либо у Тани, либо у кого-то другого, поскольку свое тлетворное влияние оказала и на нее.

Немного я все же наговариваю на себя. Иногда я решала дома задачи по алгебре и геометрии, вдруг возникали такие порывы. И поскольку знания мои оставляли желать лучшего, я обращалась с вопросами к отцу. Это не было блестящей идеей. Будучи в состоянии с легкостью все решить, но явно не обладая педагогическим даром, он начинал издалека, а именно с объяснения, что один плюс один будет два; спустя некоторое (довольно продолжительное) время мы переходили к тому, что два плюс один равно трем, и так далее. Я не выдерживала, хватала свои тетради, и это дополнительно отбивало у меня охоту к математическим наукам.

Литераторша меня терпеть не могла, при этом чувства ее были необъяснимы и взаимны, поэтому не стану называть ее имени, пусть останется безымянной, это будет моя месть.

Литературу я знала хорошо, и школьная программа, за редким исключением, была мною прочитана заранее. Официальная позиция на художественные произведения, бесконечное толкование образов и народности героев были мне неинтересны. Примитивные объяснения учительницы я не слушала. Видимо, догадывалась об этом и она, но уличить меня, как ни старалась, не могла. Она не вызывала меня весь месяц, чтобы потом вызвать несколько раз подряд, думая усыпить мою бдительность. Ее уловки не срабатывали, не действуя на меня и не выбивая из равновесия. Мне задавались каверзные вопросы по сюжету — она пыталась сбить меня с толку. Я отвечала не моргнув глазом.

За сочинения, будучи не в состоянии придраться к содержанию, она всегда выставляла мне нейтральную четверку, за грамотность же неизменно тройку.

Изучив выделенные красным ошибки, частью зачеркнутые в тексте ею же, но оставшиеся таковыми на полях, я подходила к ней и заявляла: «(Имя-отчество), вы неправильно отметили мне ошибки. Вы их зачеркнули, но все равно посчитали». «Горчакова, учитель тоже имеет право ошибаться», — каждый раз высокомерно отвечала она мне и никогда не исправляла оценку. Это всегда происходило прилюдно и повторялось с завидной регулярностью.

Так со своей грамотностью я имела тройку по письменным работам, но общую тем не менее четверку.

Кроме того, литераторша не выносила мои длинные волосы. Практически каждый урок начинался с ее громогласной реплики: «Горчакова, выйди из класса и заплети волосы». Хвост ее тоже не удовлетворял, нужна была обязательно коса, заколотая наверх. Видимо, в ее представлении именно таков был эталон ученицы. Сама она носила пучок и имела ярко-рыжие волосы. Я обычно выходила и не возвращалась. Иногда она игнорировала меня и мой хвост: должна же я была когда-то присутствовать на уроке. Причем, что смешно, единственная, кто еще имел длинные волосы, была Таня, но к ее хвосту литераторша не придиралась.

Сейчас, спустя столько лет, я понимаю, что ее так раздражало во мне. Мои распущенные волосы являлись для нее вызовом, который недвусмысленно звучал: я независима, я сама по себе, и ваша школьная муштра меня не касается. Может, я не во всем была права.

Историчка — вполне милая молодая женщина, появившаяся у нас классе в восьмом, но с одним недостатком или достоинством, смотря как к этому относиться, — она являлась нашим классным руководителем. Поэтому урок, как правило, начинался с обсуждения далеко не истории. Но преподавала она хорошо, была доброй, и оценки всем ставила вполне приличные.

Она только окончила институт, после которого сразу попала к нам, и в конце десятого класса позвала нас к себе на день рождения. Мы очень мило провели время, ей хотелось общаться с нами, а не со скучными занудами-преподавателями, бывшими в два раза старше ее. Но она ужасно боялась, что другие учителя узнают об этом ее демократическом, экстравагантном поступке. Заигрывание с учениками в нашей школе было отнюдь не в почете. И этот ее широкий жест омрачался постоянными вопросами, не рассказали ли мы кому-нибудь о том, что были у нее: Но все обошлось. Никто так ничего и не узнал.

Чаще всего мы звали ее просто Ирина, без отчества, которое я и не помню за ненадобностью, и могли позволить себе в ее присутствии других учителей называть прозвищами. Она это не одобряла, терялась, не зная как правильно реагировать, но и не особенно возражала.

Например, физичка была Коброй. Это соответствовало как ее характеру, так и внешности. Очень высокая и худая, она носила большие круглые очки в роговой оправе. Никто не обращал внимания на то, что у половины школы по физике стоит двойка не только в журнале (на каждом уроке их было не меньше шести-семи), но и за полугодие. Если бы нас за них отчисляли, школа давно опустела бы. И у меня, как и у многих, за одно из полугодий было «два», о чем я не особо сожалею. Часто, когда она вызывала меня, не утруждая себя выходом к доске, я просто говорила: не знаю. С меня стали брать пример другие. Никак не реагируя на это вопиющее заявление, Кобра, ни медля ни секунды, уткнувшись в классный журнал, вызывала следующего.

И не то чтобы вся наша школа была сборищем бездарей, просто, чтобы получить у нее хотя бы «четыре», надо было быть по меньшей мере Эйнштейном. Впрочем, не думаю, что ему повезло бы больше нашего. Против ее гипнотического взгляда и он бы не устоял.

Были у Кобры и другие особенности. Самое ласковое обращение, которое нам довелось от нее услышать, было «идиоты». Она с готовностью высказывала все те нелицеприятные вещи, которые думала о нас, а также и обо всех остальных, могла поднять ученика (в основном она нападала на ребят), и тут уже в ход шел весь арсенал, включающий «дебила», «дегенерата», «придурка» — и это еще самое безобидное из ее словарного запаса. Происходило все в то время, когда оскорблять учеников было не только не принято, но и считалось нонсенсом. Выходки Кобры, казалось, никто не замечал.

Она работала задолго до моего прихода и после того, как я закончила школу. Вполне вероятно, что и до сих пор терроризирует молодое поколение и их родителей.

Любопытно также, что никто из нас не переживал как из-за двоек, так и по поводу оскорблений, произносимых ею, не сбегал из школы, не предпринимал попыток к самоубийству. Нервы ли у нас были крепкими, были ли мы морально подготовлены рассказами в более младших, дофизических классах или закалились от общения с ней два раза в неделю, не могу сказать. Возможно, среди тех прививок, которые нам делали в школе, была одна особая с иммунитетом к яду кобры. С тех пор я спокойно реагирую на змей. Еще я слышала, что все учившиеся у нее неплохо потом разбирались в физике. Значит, это были навыки выживания в экстремальных условиях, придуманные ею.

Что же еще запомнилось мне из школы?

Географичка ставила нам пятерки за оформление стендов, которыми были увешаны стены кабинета: полезные ископаемые нашей родины, климатические условия, водные артерии и так далее. У меня сохранилось крайне смутное воспоминание, отвечали ли мы у доски. Судя по всему, это происходило крайне редко. С тех пор у меня развился географический кретинизм. Я понятия не имею, где что находится.

Англичанка гордо говорила о себе: «Я окончила университет с одной-единственной четверкой, остальные были пятерки». И мы дружно считали, что эта четверка была у нее по английскому. Основное время она рассказывала, замечу — по-русски, нам о своей семье и ее проблемах или о том, что и где купила себе из вещей. А в те редкие минуты, когда мы действительно занимались языком, она читала нам какие-нибудь тексты, в которых в ее исполнении русский и английский были вперемешку. Или просила читать Карину, ту единственную из нас, которая действительно знала английский, но благодаря своему частному преподавателю, а не школе: Карина собиралась поступать в иняз.

Как-то в пионерском лагере я получила почетную грамоту как лучший стрелок. Но не ждите, что на страницах этой книги я начну палить направо и налево из пистолета и уложу парочку бандитов. Этого не будет. Последний раз оружие я держала на уроках НВП, начальной военной подготовки, был тогда такой урок, где нам доходчиво и оптимистично рассказывали, что произойдет с нами в результате ядерного взрыва, а также учили разбирать и собирать автомат. Не представляю, как подобные навыки могли помочь при ядерной угрозе… Но как бы то ни было, в школе я уже не показывала блестящих результатов в стрельбе и впредь не собираюсь, о чем вас предупреждаю сразу, во избежание дальнейших недоразумений.

Класс наш был не особенно дружный. Он делился на две основные примерно равные части: мальчики и девочки, которые в свою очередь разбивались на более мелкие группы, представители которых периодически перетекали из одной в другую. И только мы с Таней были неделимы, независимо от того, к какой группе примыкали.

В школьном театре я играла все главные роли. Несмотря на это, актрисой я почему-то никогда не хотела стать, такой мысли у меня не возникало даже в подсознании.

Самое значительное воспоминание о моей актерской карьере: когда я была Спящей красавицей, то, как положено, уколов пальчик, я уснула строго по сценарию. Четверо мальчиков должны были унести меня за кулисы. Тут один из них споткнулся, и они меня едва не уронили. Должно быть, я слегка испугалась и открыла глаза, несмотря на то что мне полагалось крепко спать. Зрители оказались очень чуткими. Никто не смеялся, все сочувствовали. Мы ставили разные сказки. И только царевну Будур в «Волшебной лампе Аладдина» мне не удалось сыграть. Роли уже распределили, но тут наш театр по неведомой мне сейчас причине прекратил свое существование.

В общем, школа была весьма своеобразной. Я далеко не подарок. Когда прошли выпускные экзамены, вздохнула с большим облегчением. Родители тоже.

Добавлю, что я никогда не жалела о школе и не хотела вернуться туда вновь. И если потом мне и снились кошмары, они были именно о школе: я что-то не выучила, ни разу за весь год не была на литературе, мне предстоит отвечать по физике, не сделала лабораторную работу по химии…

Когда подходит к концу какой-то этап в жизни, ты думаешь: вот наконец-то тебя ждет свобода. Выясняется, что только в этот момент и начинается самое главное.

Школа осталась позади, необходимо было куда-то поступать.

Никаких особых пристрастий у меня не наблюдалось. И я поступила… в художественный институт на факультет дизайна. Парадокс? Вот такая уж я есть.

Группа наша состояла из двадцати человек, плюс минус те, которые уходили в академический отпуск или возвращались из него. С некоторыми вы успели познакомиться.

Все было примерно как в школе, только без Тани, тут наши дороги немного разошлись: она поступила в педагогический.

Потекла обычная студенческая жизнь, неспешно-вольготная между сессиями, когда можно было слушать лекции или только делать вид. Потом парочка напряженных дней перед экзаменами и очередное расслабление на несколько месяцев. Но с той разницей, что экзаменов у нас было меньше, чем в других вузах. Вместо этого у нас были так называемые просмотры, где мы показывали работы по живописи, рисунку, скульптуре, сделанные нами за время семестра.

Преподаватели были как-то менее экзотичны. Выделялся среди всех философ. С ним были некоторые довольно сложные проблемы: он слыл женоненавистником. При этом не подумайте ничего о его ориентации. С этим у него все было в порядке. Отношение к женщинам он изменил, когда любимая жена ушла к другому, оставив его с двумя детьми, к счастью для них мальчиками. С тех пор ненависть к бывшей жене была перенесена на всех представительниц коварного слабого пола, и свою месть он осуществлял на экзаменах. Но и эти трудности были преодолены.

Порой наша группа собиралась, чаще всего у Толика, обитающего, как вы уже знаете, в самой большой квартире. Иногда, о чем также упоминалось, мы спорили.

После института я вышла замуж, переехала от родителей к мужу. Но этот брак не продлился долго. Пока мы встречались, все было хорошо, но, когда поженились, он стал невыносим, и мы развелись довольно быстро и мирно. Я осталась в двухкомнатной квартире не совсем одна — с любимой кошкой Дашкой.

К животным я вообще питаю слабость, особенно к семейству кошачьих. В детстве я просила купить мне тигра, большого, в натуральную величину. И не игрушку, как вы можете предположить, а живого, но мама этого не сделала. До сих пор не пойму почему. Это так и осталось нереализованной мечтой.

Тигра у меня нет по-прежнему, но есть кошка, очаровательное пушистое, нежное существо. Кошка — это тот же тигр, только поменьше.

Дашутку я взяла крохотным, смешным комочком, когда еще училась в институте, но с самого начала именно меня считала она своим котенком. Говорят, что собаки привязаны к хозяевам, а кошки к дому. Могу с уверенностью заявить: ничего подобного. Для Дашки главное, чтобы я была рядом, а где жить, ей безразлично.

Когда Дашка была маленькой, я брала ее гулять, и она бежала за мной по тропинке парка или убегала вперед. Затем останавливалась и ждала, пока я догоню ее. Но скоро в парке появилось слишком много собак, и я боялась за нее.

Дашку не особенно расстроило отсутствие прогулок. Она с удовольствием сидела дома, играя в клубки.

Спустя некоторое время, я как-то взяла ее зимой на улицу. Очень удивившись непривычному пейзажу, не понимая, почему кругом все такое белое, она стала быстро закапываться в снег и прорывать там себе ходы. Я вытаскивала ее, она зарывалась снова, стремясь спрятаться от холода и непривычной обстановки.

Так закончились наши прогулки. Больше ее не тянуло на улицу. А я не настаивала.

Когда у нее было пятеро котят, она невероятно волновалась, что они разбегаются в разные стороны, и она никак не может их собрать. Бывает, я тоже разбегаюсь в разные стороны. Ее это крайне нервирует и заставляет переживать, несмотря на то что я уже большая девочка. Для родителей дети всегда остаются детьми.

Она ходит за мной хвостом, не разрешает одной находиться в ванной, внимательно следя, что я там делаю. Мой размер представляет для нее большое неудобство. Будь ее воля, она взяла бы меня в зубы и утащила из такого опасного места, где есть вода. Но что делать, если котенок вырос таким большим? Поэтому, когда я в ванной, она сидит на стиральной машине, непрестанно мяукая, взывая к моей совести и рассудку, уверенная, что с этим мокрым делом надо заканчивать быстрее. Но я, как и все дети, не всегда слушаюсь ее, а вернее очень редко. Не стоит говорить, что спит она со мной и считает меня своей собственностью.

Работаю я в дизайнерской фирме, занимающейся разработкой рекламы. Дела последнее время идут неважно. Заказов мало. Деньги задерживают. Я продолжала работать там по инерции. Надо было бы поискать новое место, однако поисками я заниматься не собираюсь. Что-то должно подвернуться, как оно обычно со мной и бывает. Если я начну искать, ничего не получится. Все придет само по себе, независимо от меня, так было всегда. Самостоятельно, как выясняется, я могу находить только неприятности.

Как я уже говорила выше, я не читаю детективов, предпочитая более серьезную литературу. И если я и была отдаленно связана с ними, то только однажды.

Как-то, еще, должно быть, в школе, мы с Таней и нашими родителями пошли в театр на пьесу с детективным сюжетом. В перерыве отправились в буфет.

Таня спросила:

— Ты уже догадалась, кто убийца?

— Конечно, — нисколько не задумываясь, ответила я.

— Да? — удивилась моя задушевная подруга. — И кто?

— Тот, кто делал эти пирожки, — серьезно ответила я.

Это было первое и единственное раскрытое мной преступление.

Считаю ли я себя азартным человеком? Скорее да, чем нет.

Я понимаю людей, проигрывающих за рулеткой состояние. При определенных обстоятельствах вполне могла бы совершить подобное.

Во всяком случае, я человек увлекающийся. Если мне интересна какая-то идея, я оставляю все свои дела, забываю обо всем на свете и занимаюсь только ею. При этом довольно быстро мне может мое занятие и наскучить. Конечно, к этому должны быть какие-то предпосылки: либо на самом деле я не была достаточно увлечена, либо занятие оказалось не столь увлекательным, как мне показалось вначале, либо желаемое не достигнуто достаточно быстро.

Я не отношусь к категории людей терпеливых, мне нужно все получить сразу, иначе это теряет всякий смысл и привлекательность.

Я родилась под знаком Весов и, в отличие от других, редко нахожусь в равновесии. Получив требуемое, я могу в ту же секунду утратить к нему интерес, что бывало не раз. Могу купить вещь, которую потом ни разу не надену, ведь смысл в том, чтобы реализовать желание.

Мой принцип: главное — процесс, а не результат. Вот почему я, пусть и к своему негодованию, могла вмешаться в этот спор, который и считаю глупостью. Но, несмотря на это, пойду до конца, чем бы все ни закончилось.

Кажется, я завершила необходимые на данный момент объяснения.

Продолжаю. А если что и упустила о себе, то в дальнейшем восполню пробелы. Конечно, о чем-то вы не узнаете никогда. Согласитесь, должны же у меня быть свои секреты.

А теперь переходим к детективу настоящему, невыдуманному…

Все, что вы прочитаете на этих страницах, — правда, только правда, и ничего кроме правды, если не считать небольшой доли вымысла.

События и имена участников, во избежание каких бы то ни было недоразумений, не изменены и являются подлинными, но проверить это вы никак не сможете.

На этом о себе заканчиваю.

Утром позвонил Говорун. Я была еще в кровати.

Не открывая глаз, нашла телефон и что-то пробормотала.

— Привет, Мата Хари.

Какая Мата Хари? Почему Мата Хари? Какой привет? Я ведь еще не проснулась. Оставьте все меня в покое!

— Вы ошиблись номером… — сонно забормотала я.

— Это Виталий, — произнес далекий голос в трубке и прибавил на мое недоуменное мычание: — Смирнов.

— Какой Виталий Смирнов? Не знаю никакого Виталия Смирнова, — не уступала я, должно быть, подспудно сработал инстинкт самосохранения, — вы не туда попали.

— Говорун, — пояснили мне.

— А-а, — сдалась я перед неизбежным, — привет. Чего тебе?

Не слишком я была расположена к долгим беседам с утра пораньше. Особенно с ним.

— Как спалось Королеве детектива?

Какой еще королеве? Ты что, после вчерашнего не протрезвел?

— Я-то трезв. А как ты? Готова?

— Ты о чем? — зевая, без малейшего любопытства и настороженности спросила я, медленно выходя из сна и садясь в кровати. — К чему я должна быть готова?

Дашка, спавшая у меня под боком, недовольно посмотрела на меня: зачем потревожила? И снова свернулась клубочком.

— Заняться расследованием.

Расследованием? — снова зевнула я, все еще слабо ориентируясь в окружающей действительности.

Ты что, Горчакова, с утра совсем, плохо соображаешь, бедная? Переспрашиваешь практически каждое слово.

— Ты меня разбудил. Отвали или говори, что нужно.

— Ты хоть помнишь что-нибудь? Мы с тобой поспорили.

Спор, условия, кретин следователь Михайлов из романа Говоруна — все смутно всплывало в моей голове.

— Что ты хочешь, Смирнов?

— Я подобрал тебе дело. Или мне свой выигрыш сразу забрать? Могу сам заехать прямо сейчас. Я негордый.

Надо было послать его куда подальше. И почему только я этого не сделала? Просто наваждение какое-то.

Тряхнув головой, чтобы окончательно проснуться, я спросила:

— И что за дело?

— Так, ничего особенного. Простенькое дельце. Тебе раз плюнуть. Может, конечно, два раза. Тема тебе близкая — искусство. Так что не особо отклонишься от привычного курса. У одной старушки картины украли.

— Ты, Смирнов, в своем уме? — тут же вознегодовала я. — Какой-то вор залез в квартиру и унес вещи. Где я его тебе найду? Таких краж — тысячи, их расследованием никто даже не занимается. Мало ли что произошло. Просто пьяный вломился в дверь, я его ищи?

— Да нет, не пьяный. И не обычный вор. Дверь не взломана, совсем не тронута. Это не банальная кража. Тут действовал профессионал высокого класса. Да и картины непростые. Между прочим, Бенуа и Ренуар.

— Хорошая старушка!..

— Моя двоюродная тетка.

— Неплохие родственнички у тебя. Ждешь наследство?

— Нет, не жду. У нее свои дети есть. Им и достанется.

— Ну и что это ты на меня спихиваешь свою родственницу, если не рассчитываешь, что я способна что-то отыскать?

— Самому некогда. Она в милицию обращаться не хочет. Кое-какие шаги я предпринимаю. Не без этого. Но вдруг у тебя лучше получится. Вот и проверим.

— За соломинку хватаешься, Виталий, себе не доверяешь. Так у тебя, не дай бог, комплекс неполноценности возникнет.

— Ты о моих комплексах не волнуйся. Об этом я сам позабочусь. О себе думай, если хочешь мою машину получить.

— Бедняга, — посетовала я, смеясь, — скоро тебе пешком ходить придется. Не разучился? Если да, то всю зарплату на такси прокатывать будешь. Дорого я тебе обойдусь.

— Веселись, пока не проиграла. Ну что, берешь старуху? Если нет, у меня еще серийный маньяк есть, — добавил он ехидно.

— Спасибо. Мне что-нибудь поспокойнее. С маньяком сам разбирайся. Вы с ним быстро найдете общий язык, если раньше ты его не заговоришь до смерти.

— Ха! Ха! Ха! Запиши адрес и телефон, острячка, — он продиктовал. — Записала? Зовут ее Анфилада Львовна Соколова.

— Ты что, издеваешься, Смирнов? Нарочно меня из себя выводишь?

— Не издеваюсь, ее действительно так зовут. Что я теперь сделаю? В тридцатые годы было модно детей называть всякими экзотическими именами. Это еще не самое худшее.

— Ну и имечко у твоей родственницы. Анфилада Комнатовна.

— Какое есть.

— Анфилада так Анфилада. Хоть Гарпиона Федуловна. Мне без разницы. Как же я должна представиться?

— Скажешь, что из милиции, моя помощница. Документы требовать не будет. Я ей позвоню, предупрежу, что зайдешь. Учти, я тебе помогать не собираюсь. Теперь выкручивайся сама как знаешь. Адрес и телефон записала?

— Не беспокойся. Мне твоя помощь точно не потребуется.

— Ну ладно, Горчакова, бывай. Созвонимся через месяц.

— Пока.

Не дожидаясь ответного прощания, я положила трубку.

Другой такой идиотки не сыщешь. Просто классическая. Зачем мне это, спрашивается? Что я хотела доказать и кому? Ввязалась в какую-то ерунду. Тоже мне леди Шерлок Холмс. Мало того что мне неинтересно вести какие бы то ни было расследования, меня даже уже написанные детективы не слишком привлекают. А чтобы создавать свои собственные!..

Вот уж ирония судьбы. Я абсолютно уверена, что ничего у меня не получится. Какие картины я могу найти, если даже в собственной квартире что-либо отыскать не всегда удается. Постоянно теряю ключи, документы, вещи — и потом неделями их ищу.

Да и не в этом дело. Как вообще к этому подойти? Я не разбираясь в подобных вещах! Короче, я совершенно не гожусь для того, во что по глупости ввязалась.

Я расследую преступление? Полнейший бред. Я не имею никакого представления, как за это взяться, я не понимаю, как вообще расследуют преступления. Для меня это полнейшая загадка. Можно ли, имея только сам факт наличия преступления, узнать, кто, как и зачем? Вот с «что? где? когда?» проще. Это мне известно. Но остальное? Я не только бесславно провалю расследование, но еще и буду выглядеть полной дурой. Во всяком случае в собственных глазах точно. А я отношусь к себе весьма критически.

Что на меня в самом деле нашло? Поспорила с Говоруном, согласилась участвовать в бредовом фарсе, была разбужена чуть свет — в десять утра, а для меня это очень рано. Такого кощунства простить я не могу. Ночью было ужасно душно, спать просто невозможно. Ворочалась с боку на бок, только под утро удалось заснуть по-настоящему, так сладко, и тут звонок.

После случившегося уснуть точно не удастся, придется вставать.

С сожалением я выползла из кровати, продолжая негодовать.

С другой стороны, подумала я, выпив кофе и покрутив в руках бумажку с адресом, мне сейчас все равно нечем заняться. С сегодняшнего дня я в отпуске, пока никуда не собираюсь, разве что на дачу, но с этим можно повременить.

Есть еще один фактор, почему мне придется взяться за это дело, — с бабушкиными сережками расставаться совсем не хочется, особенно отдать их ни за что Говоруну. Только не это! Хотя и придется, если смотреть правде в глаза, что делать порой не всегда приятно.

Вопрос номер один: с чего начать? Ответ напрашивался сам собой: с визита к Анфиладе, а дальше посмотрим.

Ну и имя дали девочке родители! Назвали бы ее еще Галереей, чем плохо?

Закончив все свои утренние дела, я решила посетить замечательный уголок Москвы — Чистые пруды, где и обитала старушка.

Надев деловой костюм, который, по моим представлениям, наиболее соответствовал образу работника милиции, я отправилась на поиски Бенуа и Ренуара.

Район Чистых прудов находится на вершине пологого холма. В таких местах часто бывают болота, откуда берут начало небольшие речки. Точно так было и здесь — ручьи собирались в речку Рачку, которая текла на юг и впадала в Москву-реку. Местность постепенно обживалась, становилось суше. Но когда Рачку пересекла стена Белого города, перед которой строить дома запрещалось, там осталась низина — образовался пруд. В него стекали все отбросы из округи, в том числе и от мясных лавок, стоявших неподалеку — у Мясницкой улицы. Вода распространяла зловоние, отчего первоначально пруды назывались Погаными.

Так было до конца XVII века, когда любимец Петра I Александр Меншиков, купивший землю, которую сейчас занимает почтамт, очистил пруды и строжайше запретил загрязнять их. С тех пор они именуются Чистыми.

Существуют и другие версии происхождения названия «Поганый пруд».

По одной из них, слово «поганый» вовсе не означало в стародавние времена чего-нибудь грязного, а отождествлялось со словами «иноверец» или «язычник», поскольку происходило от латинского «paganus» — «сельский», «языческий». На Поганом пруду поклонялись в древности своим богам балты и другие иноверцы, которых было в средневековой Москве предостаточно.

Исстари пруды были излюбленным местом катания на лодках, а зимой — на коньках. Путеводитель по Москве начала XIX века приглашал посетить бульвар, дабы «полюбоваться здесь катанием на коньках на манер английский или петербургский».

А речки Рачки, как и многих других в Москве, давно уже не существует.

Красивый, старинный дом бледно-голубого цвета, в котором проживала тетка Говоруна с невероятным именем, находился в глубине переулка. Нужно было пройти сквозь арку с ажурными металлическими воротами, чтобы оказаться во дворе, утопающем в зелени.

Сразу попадаешь будто в другой мир, словно и не в Москве находишься.

О таких домах писала Марина Цветаева:

Слава прабабушек томных. Домики старой Москвы, Из переулочков скромных Все исчезаете вы, Точно дворцы ледяные По мановенью жезла. Где потолки расписные, До потолков зеркала? Где клавесина аккорды, Темные шторы в цветах, Великолепные морды На вековых воротах, Кудри, склоненные к пяльцам, Взгляды портретов в упор… Странно постукивать пальцем О деревянный забор! Домики с знаком породы, С видом ее сторожей, Вас заменили уроды, — Грузные, в шесть этажей. Домовладельцы — их право! И погибаете вы, Томных прабабушек слава, Домики старой Москвы.

Отыскав нужный мне подъезд, я поднялась на четвертый этаж.

Почти сразу дверь мне открыла старая, но удивительно хорошо выглядящая женщина.

— Здравствуйте, — сказала я, — мне нужна Анфилада Львовна.

— Это я, — радостно отозвалась старушка, — а вы, по-видимому, Наташенька. Виталик точно так и описал вас.

Я вошла в квартиру с огромным темным коридором, заставленным какими-то вещами. И как она ориентируется здесь? Ничего же рассмотреть невозможно.

— Знаете, Анфилада Львовна, не следует открывать дверь незнакомым людям, даже не спросив, кто это. Подобная беспечность может вам дорого обойтись. Вот и картины украли.

— Да Виталик сказал, что вы сейчас приедете, — в оправдание пробормотала она.

Знал, негодяй, что я тотчас примчусь.

Меня проводили на кухню. Наконец-то можно было не бояться наткнуться на неизвестный громоздкий предмет.

Кухня была просторной, светлой и уютной, залитой солнцем, проникающим сквозь большие окна. Дом был старой постройки, с высокими потолками, широкими дверными проемами, должно быть чей-то бывший особняк. На потолке раньше, вероятно, была лепнина, в огромных залах, освещенных тысячью свечей, танцевали дамы в бальных туалетах с глубокими декольте, мужчины во фраках и лихие гусары.

Ну вот, фантазия некстати разыгралась. Никаких бальных залов тут давно нет, они разделены перегородками и превращены в несколько квартир. Натертый воском паркет не отражает светских красавиц. Лучше выбросить из головы романтические воспоминания прошлого и посмотреть, что собой представляет родственница Говоруна.

Стройная, подтянутая, аккуратная, современно одетая пожилая женщина. Сразу даже не определишь, сколько ей лет. Около семидесяти или больше. Располагающее к себе лицо, правильные черты лица, волосы с легкой сединой уложены на голове короной. Никогда бы не подумала, что у Говоруна может быть такая милая, приятная тетя. Полная противоположность ему.

При первом знакомстве она вызывала симпатию. Первое впечатление бывает и обманчиво, но я ему доверяю. Не знаю, была ли она красавицей в юности, во всяком случае, сейчас можно сказать, что в ней чувствуется порода.

На столе стояли две чашки, ваза с печеньем и коробка конфет. Сразу видно — к визиту подготовились.

— Чайку попьем, — радостно сообщила Анфилада Львовна, — только вскипел.

Создавалось впечатление, что меня ждали именно в эту минуту. А что, если через секунду из другой комнаты выскочит Говорун и объявит, что все это нелепый розыгрыш и никакого спора не было? Я на всякий случай обернулась на дверь, но никто не появился.

В квартире мы были одни. Хозяйка налила мне чай.

— А может, хотите кофе?

Она замерла с чайником.

— Нет-нет, спасибо. Не беспокойтесь. С удовольствием выпью чаю.

Быстрота и нереальность происходящего совершенно ошеломили меня. Я в замешательстве смотрела на свою чашку, краем сознания впитывая болтовню словоохотливой хозяйки. Видимо, велеречивость — семейная черта, передающаяся по наследству.

За короткое время, которое потребовалось на то, чтобы разлить чай, достать из холодильника пирожные и переместить их на тарелки, я стала обладательницей ценной информации о местонахождении, возрасте и сфере занятий сына и дочери Анфилады Львовны, а также о степени родства и довольно непростых отношениях между членами семьи Смирновых и Соколовых.

Затем мне было представлено практически полное генеалогическое древо с некоторыми его ответвлениями.

— Мой прадед, — рассказывала Анфилада Львовна, — Афиноген Аполлинариевич Соколов, был купцом весьма средней руки. Жил он в Нижнем Новгороде, торговал пенькой и воском, с того и доходец небольшой имел. Любил покутить, чтобы шуму побольше да компания повеселей. Дедушка принял наследство. Поначалу все шло по накатанному пути. Но человеком он был энергичным, предприимчивым. Доход рос. Постепенно он перешел на производство сукна, потом расширил его, построил не одну суконную и текстильную фабрику и начал вывозить товар за границу. И так неожиданно успешно пошли дела, что он разбогател невероятно. Но, как это часто бывало в ту пору, мечтал, чтобы дети его получили благородные профессии. «Я, — сказал, — столько заработал своим горбом, что и детям моим хватит и правнукам. Даст Бог, так и утрою состояние, а им нечего в грязи возиться. Пусть узнают лучшую долю». Дочь выдал замуж, дав огромное даже по тем временам приданое. А сыновей отправил учиться во Францию. Один выбрал артистическую стезю, к полнейшему неудовольствию отца, тот даже грозился наследства его лишить, стращал немилосердно, но дядюшка мой, несмотря на сильнейший гнев своего родителя, принялся актерствовать. Особых успехов на сем поприще он, однако, не снискал. Папенька мой избрал себе профессию более практичную, денежную и близкую к жизни — решил стать адвокатом, за что одобрение и благословение деда получил тут же. «Адвокат, — сказал дед, — в семье весьма полезная фигура. Мало ли какая оказия приключится. Все под Богом ходим». А предприятия тем временем продолжали приносить немалый доход, семья в Москву переехала. Дед богател, да вот напасть — пристрастился к игре. Фортуна, как известно, дама переменчивая, то лицом к тебе, то спиной поворотится, не зря ее изображают с рулевым веслом. Так она и мотала моего деда из стороны в сторону. Выиграет тысячу, да десять спустит. Уж если человеку не везет, то, как ни бейся, ничего не получится. Не дает судьба легких денег, без толку и стараться. Прибыль-то шла, да все больше уходила на сторону. Уж сколько людей разбогатело на невезении моего деда, и представить трудно.

Слушай, Наташа, сказала я себе нравоучительно, чем кончаются азартные игры. А ты свои затеваешь.

— А потом вдруг он за ум взялся, — продолжала моя словоохотливая старушка, и мне стало легче, что не все может быть так плохо, как я предполагаю, — почему с ним сия метаморфоза приключилась, никто понять не мог, да победил он своих демонов, бросил игорные занятия, делами занялся пуще прежнего. Да надумал собрать коллекцию наподобие Третьякова, тогда его галерея только стала общественной. Вот и пришло дедушке в голову, что и он должен след свой в истории Отечества оставить, чтобы имя его прославилось и не забылось вовеки. А так как человеком он был не шибко образованным и в искусстве понимал слабо, но практичен был весьма (кроме тех случаев, что касались игры, безусловно) и в каждом деле основательность любил и порядок, то отправился в Третьяковку: изучить собрание. Всякие портреты и жанровые сценки он отбросил сразу по причине их бесполезности: «На кой черт мне какие-то чужие тетки в доме, хоть княжна она, хоть графиня? Будут у меня в столовой висеть, глаза мозолить. Видеть их не видел и знать не хочу. И эти свадьбы, похороны, прощания на вокзале мне тоже ни к чему, со своими бы делами разобраться». И остановил выбор на пейзажах и натюрмортах. Тут все понятно: вот сосны, вот березы, вот тебе цветочки в вазе разные да снедь. Наша коллекция началась с малых голландцев и русских пейзажистов. Папенька мой вернулся из Франции, привезя три картины. Содержание он получал приличное и мог себе это позволить. Так что начал-то он свою коллекцию как будто и независимо от отца. Но утверждать не берусь, они переписывались, так что не исключено, что дед и писал о своих меценатских замашках и наказал привезти что-нибудь из-за границы. Одна картина была «Итальянский бульвар» Камиля Писсарро, вторая — «Руанский собор» Клода Моне, третья — «Бульвар Сен-Мишель» Ренуара. Дед мой пожал плечами: «Больно чудно. Наши-то противу них поискусней будут». Потом папенька, невзирая на полученную профессию, стал в художественной среде вращаться, увлекся мирискусниками, и в нашем доме появились картины Бенуа, Бакста, Петрова-Водкина, Лентулова. Адвокатом он был неплохим, словом владел мастерски.

Так вот откуда ваша неуемная разговорчивость.

— Клиентура у него появилась обширная и состоятельная. Деньги потекли рекой, зарабатывал он весьма недурственно. Увидев картины, приобретенные папенькой, особенно Лентулова, дед только поморщился: «Тьфу, гадость какая. К себе забери. Видеть это уродство не хочу». И купил еще один пейзаж Шишкина. Его он вообще предпочитал всем остальным, должно быть видя свое, родное в дремучих лесах и необъятных просторах. Коллекция пополнялась, и в конце концов дед открыл бы частный музей, да только произошло несчастье и он погиб незадолго до революции — совсем не так, как предсказывали ему когда-то близкие, не в результате коллизий, связанных с игрой, а на одном из собственных заводов, где случилась авария. Однако дед успел заразить папеньку идеей музея, и тот продолжал собирать живопись, ту, которая больше была ему по сердцу, намереваясь воплотить замыслы отца в жизнь. Но тут грянула революция, уничтожив и папенькины планы. Живопись свалили на чердак, боясь даже заикнуться о передаче ее в какой-то из национализированных музеев, понимая, чем это кончится. Тогда нужно было сидеть тише воды ниже травы, особенно с нашим непролетарским происхождением. Папенька вывез семью в деревню подальше от потрясений, там мы пережили первые непростые годы гонений и репрессий. Когда началась эпоха НЭПа, все несколько воспряли духом, семья вернулась в Москву. Папенька поступил на службу: скромным счетоводом. Меня еще тогда не было. Конечно, мы не оказались в нашем прежнем доме, который находился в одном из староарбатских переулков. Все картины, как ни странно, уцелели и даже не пострадали ничуть. Их тайком перевезли к нам, где и хранили потом долгие годы в кладовке за разным хламом. Тетушка моя Ефросинья с мужем уехала в Екатеринбург, где вскоре и умерла — тиф свирепствовал. Дядя Николай отправился с семьей во время войны в эвакуацию, да их поезд обстреляли, и первый же снаряд попал в вагон, где они находились. А мы вот, ирония судьбы, остались в Москве, уцелели и даже репрессий каким-то чудом избежали. Бывало, бедствовали ужасно, продавали золотые украшения, безделушки, фарфор кузнецовский. Но ни одной картины так никогда и не тронули, даже после смерти папеньки. Он не позволял, а мы уже и не могли. Это святотатством было бы по отношению к нему. Так и перебивались. Папенька-то умер, мне двадцать лет было. С детства я его рассказы о нашей коллекции слушала, вначале это для меня вроде сказок было. Помню, сядет папенька со мной и говорит: «Анфисочка (он меня Анфисой звал), сохрани коллекцию. Это наше достояние. Все проходит. Слава, деньги — тлен. А это останется и нас переживет». До сих пор я его наставление помню и памяти его никогда не предам.

Анфилада Львовна посмотрела куда-то сквозь меня, словно увидела своего папеньку.

— Удивительная история, — сказала я — любительница всяких семейных преданий.

— А по линии Виталика тоже историйка, скажу я вам, вышла нешуточная, — продолжала вещать Анфилада Львовна, — прадед мой Афиноген Аполлинариевич выдал сестру за приятеля своего, с которым они дела вели. Потом, говорят, они с ним в пух и прах разругались из-за какой-то вздорной истории, связанной опять же с картами, порвали всякие отношения, и вместе дел уже никаких не вели. Поскольку прадедушка был человек последовательный и бескомпромиссный, то и сестру свою видеть больше не захотел — такой уж у них разлад вышел. Прабабка же моя, не в пример ему, женщина была жалостливая, сердечная. Она потихонечку захаживала к свояченице да детей приводила, чтобы родню свою знали, тетушку почитали. Так дед мой подружился со своим двоюродным братом и сестрой, и после смерти прадедушки семья вновь воссоединилась, и старые обиды были забыты. Дедушка предложил менее удачливым родственникам поучаствовать в бизнесе, что, как известно, не всегда заканчивается хорошо — пример тому мой прадедушка со своим другом, хоть поругались они из-за другого. Да в этом случае царил лад, процветание. Младшая дочь из этой отвергнутой в прошлом семьи вышла замуж за Соколова Петра Григорьевича. Скандал опять же вышел немаленький. Петр Григорьевич был человеком простого звания, из разночинцев, и родители были, само собой, против подобного мезальянса. Молодые обвенчались тайно. Наученные горьким опытом подобных скандалов, родители посетовали, погоревали да простили ослушников. Вот такая коллизия приключилась. Так что Виталик-то не родной мой племянник, а троюродный.

Потом на меня посыпался град вопросов о моих взаимоотношениях с Говоруном. Как мы познакомились, давно ли работаем вместе. Не имея ни малейшего понятия, что наговорил ей племянник, я юлила и пыталась отвертеться.

— Ну что же вы не пьете чай, деточка? — воскликнула Анфилада Львовна между моими невнятными отговорками. — Ничего не берете, не кушаете. Вы такая худенькая. Наверное, мучаете себя разными диетами? Это сейчас так модно, но вам, безусловно, ни к чему.

Чай я не могла пить, поскольку сначала слушала, затем отвечала на бесконечные вопросы, а объяснить, что не сижу ни на каких диетах, уже не смогла, так как не нашла ни единого просвета в лекции о вреде диет.

Мне тут же захотелось сбежать. Подумав о своих любимых сережках, осталась.

Завидев наконец крошечную возможность вставить слово — Анфиладе Львовне тоже надо было перевести дыхание, — я воспользовалась удобным моментом.

Конечно, я понимаю, старушка живет одна, рада любому собеседнику. Но не могу же я целый день торчать в ее квартире без толку, без дела. Пора бы и к отступлению готовиться. А мы о деле и не заговаривали.

— Анфилада Львовна, расскажите мне, пожалуйста, о тех картинах, которые у вас похитили. Сколько их было? Две?

Я ожидала, что она тут же уцепится за возможность обсудить такой насущный вопрос и поведает мне во всех ужасающих подробностях, как не обнаружила двух самых любимых (или не самых) картин из коллекции, как переживает по этому поводу, возможно, мысленно просит прощения у папеньки, что не уберегла завещанное ей наследство, не доглядела. Надеюсь, сердечный приступ у нее не случится. То, что она любит свою коллекцию, отнюдь не равнодушна и сделает все, чтобы ее сохранить, сразу понятно.

Как ни странно, Анфилада Львовна не спешила дать выход эмоциям.

— Так Виталик знает, — неожиданно для меня возразила старушка.

— Повторите еще раз, пожалуйста, — попросила я снова, — возможно, вы о чем-то не упомянули, пропустили нечто важное.

Она неторопливо передвинула сахарницу, блюдо с пирожными. Результат, видимо, не удовлетворил — снова стала перемещать их. Помешала чай, посмотрела в окно, поправила воротничок у блузки и, наконец, произнесла:

— Это не очень большие были работы. Висели у меня в гостиной.

Этими сведениями она и ограничилась, занялась рассматриванием узора на скатерти. Повисла нехарактерная для нашей встречи пауза. Видимо, к этому она не хотела прибавить ничего.

— А когда они пропали? — не отступала я в свою очередь.

— Неделю назад. Пришла из магазина, смотрю: их нет. Я сразу увидела. На обоях два ярких пятна выделяются. Вокруг-то выгорело, а они так и бросаются в глаза.

— Больше ничего не взяли?

— Не взяли. Ни Мане, ни Писсарро, ни Куинджи, ни Левитана, ни Бакста… — с задумчивым видом перечисляла Анфилада, чье внимание привлекла теперь чайная ложка, безусловно, достойный объект для изучения, но не настолько же, чтобы забыть о краже.

— А посмотреть можно? — прервала я очередное молчание.

— Конечно, моя дорогая, пойдемте. Я вам все покажу.

Вновь обретя прежнюю живость, старушка бодро вскочила и повела меня в комнату. Я с любопытством пошла за ней.

Вид комнаты, завешанной картинами, поверг меня в мгновенный шок. Я с трудом пришла в себя от изумления.

Ну и квартира! Просто музей. Разве такое может быть? Что это? Подделки?

— Все подлинники, — ответила на мои мысли старушка.

Она не ясновидящая? То у двери дежурит, то мои мысли читает.

Как же могло сохраниться такое богатство? Не понимаю.

— Одно время все в кладовке за разными вещами лежало, боялись показать, — вновь пояснила Анфилада Львовна, — время тогда такое было, сами понимаете.

Определенно она ясновидящая.

И имя Галерея ей подошло бы куда больше. Этого добра хватит на галерею средних размеров. Краем глаза я увидела продолжение экспозиции в другой комнате.

Я не спеша рассматривала одну работу за другой, не веря, что вижу такое.

Снова повеселев, хозяйка рассказала историю каждой из картин, которые были крайне увлекательны. Что бы там ни было, но теперь мне совсем не хотелось уходить.

Строчки Николая Заболоцкого сами собой пришли на ум:

Любите живопись, поэты! Лишь ей, единственной, дано Души изменчивой приметы Переносить на полотно. Ты помнишь, как из тьмы былого, Едва закутана в атлас, С портрета Рокотова снова Смотрела Струйская на нас? Ее глаза как два тумана, Полуулыбка, полуплач, Ее глаза как два обмана, Покрытых мглою неудач. Соединенье двух загадок, Полувосторг, полуиспуг, Безумной нежности припадок, Предвосхищенье смертных мук. Когда потемки наступают И приближается гроза, Со дна души моей мерцают Ее прекрасные глаза.

Мы переходили от картины к картине, от одного шедевра к другому.

Голова у меня шла кругом. Кто бы мог подумать, что в обычной московской квартире за неприметной дверью хранятся такие сокровища! Удивляюсь только, почему грабители унесли всего две картины. Я бы не смогла из этого обилия выбрать наиболее привлекательные. Мне нравились все. Особенно мирискусники. Никогда раньше не видела так запросто в квартире Бакста, Бенуа, Лансере. При желании могла бы даже прикоснуться к ним, рассмотреть каждый мазок. В коллекции практически не было случайных работ. И я почти не дыша смотрела на них. Почему же взяли только две? Непонятно. Спешили, не хотели привлекать внимания? Должна быть какая-то причина.

Мы вошли в гостиную, где ярко синими пятнами выделялись два прямоугольника от исчезнувших работ. Один в углу, другой над комодом, тоже, надо сказать, вполне антикварным.

Когда довольно интересная экскурсия была закончена, я спросила:

— Анфилада Львовна, вы не боитесь жить в такой квартире? Ведь этому же цены нет.

— Да что вы, деточка. У нас ведь и сигнализация подведена, и решетки на окнах. В подъезде кодовый замок.

Да, еще мы открываем двери, не спрашивая, любому, кто позвонит.

— Почему же эта сигнализация не сработала, когда в квартиру проникли воры?

Анфилада Львовна как-то смутилась, расстроилась, стала переставлять вещички теперь уже на комоде.

— Не знаю. Отключили, должно быть.

— А почему взяли именно эти две картины? Неужели они самые ценные?

— Может, понравились…

Объяснение было неубедительным и довольно детским. Другого я не получила. Когда речь зашла о пропаже, старушка неожиданно стала менее разговорчивой. Почему бы это?

— И никто не видел, чтобы в вашу квартиру кто-нибудь входил или выходил?

— Никто.

— Анфилада Львовна, у вас были посетители за последнее время?

— Виталик заходил.

— Я имею в виду кто-нибудь незнакомый, кого вы не ждали.

— Незнакомый? Дайте подумать… Вот недели две-три назад пришла девушка. Из соцзащиты, что ли… Такая молоденькая, лет семнадцать, худенькая, рыженькая, с веснушками, очень приятная и общительная. Принесла мне помощь. Сказала, что всем пенсионерам раздают. По распоряжению московского правительства.

Чтобы у нас принесли что-то домой? Ну уж вряд ли, не стоит надеяться. Только не в Москве, столь густонаселенной.

— И что это была за помощь?

— Продукты, комплект постельного белья. Красивый такой, с кружавчиками.

— Ей вы картины показывали?

— Она сама их увидела: дверь с кухни была открыта. «Ой, какая прелесть, — говорит, — это что, репродукции?» Ну я и показала. Мне не жалко. Пусть девочка посмотрит.

— И сказали, что они подлинные?

— Наверное, я уже не помню.

Ничего не скажешь, бабушка просто сама ищет неприятностей. И очень активно. Надо же быть такой беспечной!

— Ей так все понравилось. Девочка сама рисовать любит, хотела даже в художественный институт поступать, часа два у меня сидела в полнейшем восторге.

Собиралась поступать в художественный институт — и не отличит репродукцию от картины? Это что-то новое в моей практике. О таком я раньше не слышала.

— Я ей и про Виталика рассказала. Потом она ушла.

— Что рассказали? Что Виталик в милиции работает?

— Может, и об этом говорила.

Нет, Анфилада Львовна, вы совсем не так просты, как кажется на первый взгляд. И все же картин-то нет.

— А как звали ту девушку?

— Точно скажу — Галочка. Фамилия — Смирнова, как у Виталика. Я потому про него и вспомнила.

— Анфилада Львовна, а о себе она что-нибудь вам рассказывала?

— Ни словечка.

Ясное дело. Даже если она и захотела бы что-нибудь рассказать, ее тут же лишили бы такой возможности.

Я открыла свой блокнот и записала — Галя Смирнова, семнадцать лет, рыжая, с веснушками, худая, приятная, общительная, работает в социальной службе.

— А еще кто-нибудь приходил? Может, картинами интересовался?

— Картинами-то все интересуются, — она глубоко вздохнула, — дети мои вон звонят постоянно: «Мама, как там картины? Ты их никому не продавала?» Я понимаю, у них своя жизнь. Что им эти картины? Так, материальная ценность. Это для меня они много значат. У них отношение иное. Наверное, я в этом виновата, не смогла донести до них, чтобы прониклись. Другие они. Это мы в свое время скромно жили. Сейчас иначе. Машины им подавай, шубы, компьютеры эти, телевизоры во всю стенку, мебель кожаную. Счастливы они от этого, что ли? Все больше волнуются, что им не достанется. Лучше бы про здоровье спросили.

Дети. Ну что ж. Такое тоже не исключено. Всякое бывает. Стоит проверить этот вариант. Потом решим.

— А кроме ваших детей кто про картины спрашивал?

— Хотели в одной галерее в центре сделать выставку из нашего собрания. Звонила мне ее хозяйка, уговаривала.

— И что вы на это ответили?

— Отказала. Зачем лишний раз афишировать? Ни к чему это.

— А как называется галерея?

— «Нео-арт». А вы посмотрите: какой уж тут нео-арт, — широким жестом обвела она комнату, — у нас только классика.

Я сделала следующую пометку в блокноте: «Галерея „Нео-арт“».

— Как они узнали о вашей коллекции, если вы об этом никому не говорили?

— Среди знатоков, деточка, это всегда известно. Из этого тайны не сделаешь. Да, вот еще, я уж и забыла, сейчас только вспомнилось. Почти месяц назад приходил один, искусствоведом поначалу вздумал прикинуться. Я его, безусловно, в пять минут раскусила. Он потом уж признался, что просто хочет купить пару картин.

— Случайно не Бенуа и Ренуара?

— Бенуа хотел. А вторая — что-нибудь из Шишкина. Если цена будет разумной, сказал, три картины купил бы.

— И вы тоже отказались?

— Я свою коллекцию по кусочкам растащить не дам. Мой дед не для того ее собирал, а отец сберег, чтобы потом какой-то предприниматель у себя в офисе повесил да похвастался перед такими же бизнесменами, для которых что Ренуар, что лубочная картинка — все одно. Сколько мы страху натерпелись за свою жизнь, пока это добро в доме лежало, что как найдут — арестуют. Тогда и по меньшему поводу людей хватали, а у нас еще происхождение, сами понимаете, неподходящее.

— А как вы поняли, что он не искусствовед?

— Я ведь много лет проработала в Пушкинском музее в хранилище. У нас искусствоведов перебывало — страсть, не перечислишь. У меня глаз наметан. Я их сразу вижу. И по разговору, и по манере поведения, и по внешности отличить могу. Конечно, о своей коллекции я никогда не распространялась. Вела себя тихо и скромно. Не то предложениями бы замучили. И без того то и дело ходят, а так прохода не давали бы. Так что этого я в два счета вывела на чистую воду.

— Значит, этот бизнесмен ничего в живописи не понимал?

— Нет, почему же. Он очень даже разбирается, знания у него неплохие, основательные. Но не искусствовед. Говорю же, я на своем веку многих искусствоведов повидала, что к чему знаю. Вопросик могу каверзный задать. Другой так и не ответит.

Она хитренько улыбнулась. Все-таки Анфилада Львовна дама себе на уме. Совсем не наивная и довольно непростая.

— А как он вас нашел? И почему вы его впустили? Вы всем малознакомым людям дверь открываете?

— Он через дочь мою договорился. Нагрянул ни с того ни с сего. Детки подсылают иногда мне визитеров, а предупреждать забывают. Чтобы самим отделаться от них или на будущее клиентуру подбирают, кто их знает.

— Этот предприниматель не оставил своего телефона?

— Он мне визитную карточку дал. Только я ее сразу выбросила. Не собиралась я ему продавать картины. Фамилия-то у него, дай бог памяти, что-то растительное…

Ну вот, приехали. Антон Павлович Чехов. «Лошадиная фамилия».

Анфилада Львовна задумалась, губы зашевелились, беззвучно перебирая сочетания букв. Я терпеливо ждала.

— Да, — воскликнула она радостно, — Васильков, точно. Он еще смеялся, что на пейзаже Шишкина на первом плане васильки растут. Так он из-за них и хочет эту картину.

— А что за фирма у него, не помните?

— Название не скажу. Мне было ни к чему. Какое-то мудреное, иностранное. Вспомнить даже не берусь. А занимается он окнами. Генеральный директор. Сказал, что если решусь ставить стеклопакеты, так чтоб к нему обращалась непременно. Мне большую скидку сделают. Какие уж там стеклопакеты? У нас окна прошлого века: с медными ручками, защелками. Только посмотрите. Такие теперь еще поискать.

Оставив вопрос об окнах открытым, я решила начать готовиться к отступлению.

Записав в блокнот все добытые сведения, узнав на всякий случай адреса детей, а также получив фотографии пропавших картин, я выбралась из темной, душной квартиры на воздух, окутавший меня жаркой, плотной пеленой. Дышать и тут было нечем, солнце палило нещадно, двор был пуст.

Я взглянула на часы. Уже пять. Четыре часа проговорила старушка.

Жаль, я не догадалась спросить, где находится жилсоцобеспечение. Могла бы зайти, поискать рыжую девицу. Конечно, маловероятно, что она оттуда, но выяснить надо. Если вернуться к Анфиладе Львовне с новым вопросом, вырваться раньше чем часа через два не удастся. Меня окончательно заговорят.

Делать нечего. Узнаю по справочной. А сейчас — домой. Обдумать имеющиеся сведения. Как я ими воспользуюсь? Непонятно.

Забравшись в кресло, я взяла чистый лист бумаги и вывела посередине — «А. Л.», что означало Анфилада Львовна. От этой аббревиатуры провела стрелочку и написала: «Рыжая» и от нее — «Соцзащита». Вторая стрелка привела к «Галерее». Следующая — к «Василькову». Три остальные — к «Детям».

Согласно утверждениям Анфилады Львовны, ее дочь уехала отдыхать в Сочи еще две недели назад.

Ни секунды не сомневаясь в ее словах, я подвинула к себе телефон, заглянула в блокнот и на всякий случай набрала нужный номер.

— Алле, — ответил старческий голос, не имеющий пола.

— Можно попросить Оксану?

— Кого? — не расслышали на том конце.

— Оксану, — громче произнесла я.

— Оксану? Нету Оксаны. Уехали все. Давно их нет. В Сочи они. В эту пятницу должны вернуться. Одна я.

— Спасибо. До свидания.

Рядом с Оксаной я написала — «Сочи». И обвела ее кружком. Впрочем, не думаю, что это она, ей не до того. У нее пляж, море, солнце…

Старший сын Андрей уже год как работал в Италии. Поэтому его также смело можно вычеркнуть. То, что он мог приехать на пару дней, ограбить старушку маму и сбежать обратно, вызывало сомнения.

Да, не сидится детям Анфилады Львовны дома. Кроме всего прочего, дети, как я поняла, были вполне обеспечены и так уж срочно в деньгах не нуждались.

Подумав, я злорадно пририсовала еще одну, самую жирную стрелку — «Говорун». Что, если именно он стащил картины тетушки и отправил на поиски меня, — все равно ведь не найдет, по его убеждению. Или вообще позвонил ей утром и говорит: «Тетя, дорогая, к тебе одна дура припрется. Так ты навешай ей лапши на уши, что у тебя картины свистнули». Вот тетя перед моим приходом картины и сняла, продемонстрировала пустые прямоугольники, усыпила своими сказками мою бдительность, а когда я ушла, преспокойненько повесила их на прежнее место.

Нет, зачем зря наговаривать, милейшая Анфилада Львовна не способна на такое, не стала бы придумывать и идти на поводу грязных шуточек своего племянника. Конечно, она как-то смутилась, когда начала говорить об украденных картинах, став немногословной, но впечатление врущего человека не производила.

Как это ни прискорбно, а Говоруна вычеркнуть придется. Обидно. Но надо признать: не такой он дурак, даже со своими глупейшими детективными романами, чтобы отправлять меня выяснять обстоятельства собственного преступления. А хорошо было бы уличить именно его.

Я со злорадством и, не свойственной мне кровожадностью, представила, как на него надевают наручники, невзирая на его выкрики о невиновности, и уводят. Я снисходительно улыбаюсь, сажусь в его серо-голубой «мерседес-кабриолет» и с шиком приезжаю домой. (Забудем на минуточку, что водить машину я не умею и прав у меня нет.) Тяжело вздохнула и обвела Говоруна кружком.

Остаются хозяйка галереи «Нео-арт» и некто господин Васильков без имени и отчества, бизнесмен, разбирающийся в искусстве. Хоть один из них связан с рыжей девицей или она приведет к кому-нибудь еще? По идее, она могла быть знакома и с тем, и с другим.

Что ж. И начнем с нее. Ниточка, конечно, тонкая, как, впрочем, и все остальные. Да какая разница, с кого начать? Шансов-то никаких.

Позвонив в 09, узнала телефон соцзащиты. Перезвонила туда, выяснила адрес и приемные дни. Повезло — завтра был как раз такой. Завтра и примусь за работу.

Какой же глупостью я занимаюсь. Хочется смеяться. А еще плакать: как же жалко бабушкины сережки!

Встав пораньше, что для меня мало сказать тяжело — мучительно, я отправилась в Управление соцзащиты. Найти его не составило труда.

В коридоре выстроилась огромная очередь, состоящая из стариков и старушек. Они все что-то оживленно обсуждали.

Пристроившись в хвост, я достала из сумки последний детектив Говоруна, предусмотрительно купленный по дороге. Надо же изучить опыт предшественников, чтобы в случае чего знать, как действовать.

Конечно, мой бывший сокурсник в этом вопросе не является для меня авторитетом. Не мешало бы почитать что-нибудь классическое. Но на уличных лотках ничего такого не попалось, для начала сойдет и это.

Название было совершенно бредовым, сюжет отличался прежним кретинизмом. От героев хотелось ожидать чего-нибудь лучшего, чем их беспорядочные и бессмысленные метания в поисках истины, лежащей на поверхности, точнее на пятнадцатой странице.

Да, подумалось мне, какой же идиоткой вскоре буду выглядеть я!

Есть ли в книжных магазинах пособия для начинающих детективов? Надо узнать. А то без него никуда.

Когда подошла моя очередь, я, резво переворачивая страницы незамысловатой книги, дошла уже до середины, так и не дождавшись проблесков интеллекта у главного героя следователя Михайлова. Озарение его тоже не посещало. Такое впечатление, что сначала Говорун написал преступление, а потом усиленно стал думать, как бы его подольше не распутать.

Среди персонажей царил такой сумбур, что запомнить, кто есть кто и как он связан с описываемым преступлением, я, как ни старалась, не могла. Приходилось то и дело возвращаться на несколько страниц и вспоминать, кто же этот очередной Иван Иванович или Марья Тимофеевна и какое отношение имеют они к сюжету.

Нагромождение совпадений жутко раздражало. Люди, по идее никак не связанные друг с другом и по логике течения жизни столь нелепое переплетение судеб которых было нереально, тем не менее были запутаны в такой тесный клубок, что поверить в это было невозможно. Ну в самом деле, какая вероятность, что А случайно зайдет со своим другом Б в первую же попавшуюся нотариальную контору к незнакомому нотариусу, который окажется любовником жены А и одновременно, как выяснится впоследствии, братом матери Б, о чем, конечно, никто не знает, да еще самым причудливым образом будет связан с их общим знакомым В, являющимся любовником жены С, который в свою очередь школьный приятель жены Б и коллега по работе тещи А.

Я вошла в кабинет, абсолютно не готовая к встрече, не представляя, что стану говорить, и даже втайне не ожидая увидеть перед собой рыжую девицу. Я ее и не увидела.

— Что вам? — рявкнула мужеподобная гарпия в совершенно ужасном, невероятном полосатом костюме, сидевшая за столом, и с недоверием окинула меня взглядом.

В чем это она меня заподозрила? В желании выдать себя за пенсионерку? Украсть коробку скрепок? Выпросить субсидию?

— Моей бабушке… — начала я и не успела закончила.

— Адрес. Фамилия, — перебили меня кратко и резко.

Я назвала. Она быстренько набрала что-то на клавиатуре компьютера и сразу потеряла ко мне интерес:

— Нет такой. Следующий.

— Как это — нет такой, когда есть? — возмутилась я.

— Где прописана?

Я повторила.

— Так дом пять или пятнадцать?

— Дом пять, квартира пятнадцать.

— Что вы мне голову тогда морочите?

— Извините, я перепутала.

Не нарочно же.

Пощелкав мышкой, гарпия кинула:

— Ну?

— Что? — переспросила я озадаченно.

— Что хотите?

— К моей бабушке приходила девушка из вашего отдела. Рыжая с веснушками. Принесла материальную помощь.

— Никакой помощи у нас по домам не разносят, и рыжих девушек у нас нет.

— Послушайте, этого не может быть. Она приходила из вашего отдела. А тушенка была просрочена, ее есть совершенно невозможно.

— Вы что, глухая? У нас по домам никто ничего не разносит. Людей не хватит, чтобы всю Москву обойти.

— Как же так, — настаивала я, — кто-то приходил.

— Почем я знаю. Ваша бабка умом тронулась, ей всякое мерещится. Или купила сама испорченную тушенку по дешевке, теперь прикидывается, признаться боится.

— Это точно, что от вас никто не приходил?

— Да что вы пристали ко мне со своей тушенкой? Видали очередь? Никакой тушенки мы не выдаем. Следующий, — опять рявкнула владычица кабинета.

В комнату робко заглянул седой старичок с палочкой:

— Можно?

Испытывая чувство вины перед собравшимися в коридоре стариками за то, что отнимаю время (но выхода у меня не было), я покинула кабинет. Послонявшись по управе, заглядывая во все комнаты, делая вид, что ошиблась дверью, я не встретила ни одной рыжей, подходящей по возрасту. Другого результата и не ожидалось. Получила подтверждение своей уверенности в том, что рыжая девица никаким образом не связана с соцзащитой. Теперь можно и удалиться со спокойной совестью.

Ничего не узнав и не найдя, вышла в пыльный, жаркий двор. Но это было ничто по сравнению с улицей, с ее выхлопными газами и раскаленным асфальтом. Поскорее нырнув в спасительное, прохладное метро, я присела на скамейку и достала листок со стрелочками. Пририсовав еще одну от «Соцзащиты», написала «Тупик». Потом поставила знак вопроса рядом с рыжей девицей. Кто же она такая и как ее искать?

Мимо проходили поезда. Останавливались, маня открытыми дверями, сообщали название следующей станции и исчезали.

Если бы на моем месте был следователь Михайлов, сейчас из одного из этих вагонов вышло бы рыжее с веснушками создание семнадцати лет и навело бы меня на след. Но оно почему-то не выходило.

В таком случае оставим ее пока в покое и займемся другими.

Проверив выясненный накануне по справочной адрес галереи «Нео-арт», я прямиком направилась туда.

Зеркальные стекла галереи отражали замученную жарой старую московскую улочку, вяло бредущих по ней полуравнодушных туристов, спешащих москвичей.

Плакат перед входом гласил, что именно сегодня в 13 часов состоится открытие выставки Сергея Петухова.

Еще этого не хватало. Сейчас меня быстренько отсюда вытурят, если вообще пустят. Открытие, как правило, только для своих, а меня, помнится, никто не приглашал.

Я распахнула дверь и вступила в прохладное помещение.

Собственно, галерея и представляла собой один-единственный, к тому же не слишком большой зал, в конце которого была дверь, скрывающая, должно быть, подсобное помещение. В углу — винтовая лестница на антресоль, занимающую примерно четверть зала, отделенную от остального пространства легкой витой балюстрадой. Что там находилось, не знаю, да и не хочу знать.

Мои опасения быть выдворенной оказались напрасны. За час с момента открытия все уже успели изрядно выпить, никто не обратил внимания на вновь прибывшее незнакомое лицо.

Кто-то быстренько сунул мне в руку пластиковый стаканчик с шампанским, предложил бутерброд с засохшим сыром, края которого неэстетично загнулись. Машинально улыбнувшись, я деловито продефилировала вдоль строя довольно уродливых картин.

Прямо скажем, это не собрание Анфилады Львовны. Такого она не потерпела бы в своей квартире. Картины представляли собой некое невообразимое смешение всех жанров и стилей, бессюжетное, хаотичное нагромождение красок. Художник оказался к тому же еще и скульптором по совместительству.

В центре зала расположились металлические монстры. Петухов, не скрывая своих планов, намеревался шокировать публику собственным творчеством. Во избежание кошмаров, не рекомендовала бы посещать выставку слабонервным и впечатлительным.

Присоединившись к наиболее многочисленной кучке приглашенных, я прислушалась к разговорам, пытаясь определить владелицу галереи. Самая шумная дама, ярко, но далеко не безвкусно одетая, лет сорока пяти, высокая, громко смеющаяся, по моим расчетам, и являлась хозяйкой. Спросив об этом у стоявшей рядом со мной манерной женщины, я получила утвердительный ответ, а также узнала имя владелицы галереи — Ольга. Переходя от кружка к кружку, переместилась ближе к интересующему меня объекту.

Арт-жаргон, как вы понимаете, небезызвестен мне, и я постепенно вступила в разговор. Впрочем, особых знаний и не требовалось. Главное вовремя кивать головой и сыпать не всем понятными и, в сущности, мало что говорившими словечками типа «художественное восприятие», «амбивалентное отношение», «цветовая палитра», «ассоциативное мышление» и так далее.

Люди подходили и отходили, рассматривали петуховские шедевры, свободно перемещались по залу, общались. То и дело наполнялись стаканы. Особое оживление вызывал вынос из таинственной комнаты в конце зала очередных бутылок шампанского и водки.

Когда возле нас осталось наименьшее число свидетелей, оттянувшихся ближе к столу с новой порцией спиртного, не раздумывая и боясь упустить такую благоприятную возможность, я брякнула наобум первое, что пришло в голову:

— Моя тетя, Анфилада Львовна Соколова, говорила, что вы заходили к ней и предлагали сделать выставку.

— Как! Вы племянница Анфилады Львовны? — преувеличенно обрадовалась Ольга. — Очень приятно. Не ожидала вас увидеть. Она мне много о вас рассказывала.

Да неужели! Почему-то мы познакомились с ней только сегодня. Конечно, не исключаю, что Анфилада Львовна успела рассказать и ей о всех своих родственниках, среди которых могла быть и племянница.

— Правда? Надеюсь, только хорошее.

— Естественно. Не передумала ваша тетушка насчет выставки?

— Да нет, пока не хочет. Размышляет, сомневается. Знаете ведь, как в таком возрасте с ними сложно.

— Ой, и не говорите. Такого натерпишься, пока договоришься со всеми этими старыми перечницами! Извините, я вашу тетушку в виду не имею. Она милейшее существо. Куда уж проще с молодыми дело иметь.

Согласна. Куда уж проще. Они не слишком привередливы, счастливы хоть на время избавиться от патологических уродцев, последствий стихийных выплесков катастрофического видения своих создателей. Кому захочется такое в собственной квартире держать или даже в мастерской.

— Вы бы уж ее как-нибудь уговорили, — попросила Ольга.

— Да она в маразме почти, — проговорила я. (Простите мне, Анфилада Львовна, эту клевету, в конечном счете я же для вас стараюсь. А вы об этом моем плохом поступке и не узнаете. Надеюсь.) — То она хочет, чтобы «люди увидели коллекцию Соколовых», то скажет: «Нет, все тут будет, как мой папа повесил. Не дам никому разбазарить то, что столько лет любовно собиралось».

— Вот-вот. И мне она тоже твердила про наследие своего отца и деда, что, мол, все государству достанется после ее смерти. А то распродадут — и поминай как звали, растащат по кусочкам и не вспомнят, что, откуда.

Это что-то новенькое, Анфилада Львовна. Мне вы ничего о том, что собираетесь оставить картины государству, не говорили. Какие еще сюрпризы вы приготовили?

Болтает — не остановишь, а что-то важное неожиданно недоговаривает. Попробуй догадаться, что еще она скрыла от меня, что помогло бы в следствии.

— Я одного старичка знала, — продолжала между тем Ольга, — так он над своими картинами точно скупой рыцарь сидел. А уж собрание не так чтобы особо ценное. Так, пара рисунков Врубеля, остальное — начало XX века. — (Ничего себе — не особо ценная!.. Что, по-твоему, в таком случае ценно, дорогая Оленька?) — Они с определенного возраста начинают воображать себя Третьяковыми и думают, в дар какому-нибудь музею отдадут, так им кто спасибо скажет. Как же! Уплывет их коллекция за границу, никто и не узнает. Какая такая коллекция? Не было ничего. Это тогда Третьяковыми можно было быть. Сейчас и пытаться не стоит.

— Другие времена, — поддакнула я.

Что мне с ней спорить? Мне нужны сведения, а не выяснение истины в проблеме утечки ценностей за границу.

— У вас замечательная галерея, — лицемерно похвалила я. — Всегда что-нибудь новенькое увидишь.

Только меня вы здесь вряд ли еще когда-нибудь увидите.

— Вот и уговорили бы свою бабулю выставиться у нас. Мы условия хорошие предложим. Конечно, не такие, как в большой галерее. У нас масштабы не те, сами понимаете. Но вполне приличные. В этом случае исключение сделали бы.

Еще бы вам исключение не сделать. Такая возможность. Анфилада Львовна с ее бесподобным собранием не продукт катаклизмов и глобальной перестройки мышления. Примитивизм хорошо, а классику все любят.

— Попробую поговорить с ней. Вдруг что получится.

— Поговорите, посодействуйте. Я вам буду очень признательна.

Ольга бросила взгляд поверх моего плеча, высматривая кого-то. Видя, что жертва теряет интерес к разговору, я бросила наживку:

— Не у вас случайно работает такая рыжая девушка с веснушками? Галя, кажется.

То ли наживка оказалась неподходящей, то ли Ольга хорошо владела собой. Ничто не изменилось в ее лице. Она лишь плечами пожала:

— Нет. У нас не работает. Кстати, наши сотрудники все до одного здесь. Извините, подойду к виновнику торжества.

— Конечно.

Наживка невостребованно осталась болтаться на крючке.

Побродив еще по залу, стараясь особенно не всматриваться в «произведения искусства», чтобы спокойно спать ночью, послушав разговоры, осмотрев всех имеющихся женщин на предмет веснушек и рыжины, я покинула галерею и побрела по теневой стороне улицы к метро.

Вскоре меня догнал мужчина лет сорока в джинсах и красной майке с надписью «Ауди». Просто ходячая реклама.

В руках у него был каталог только что покинутой мною галереи.

— Я видел вас на открытии Серегиной выставки, — заговорил со мной он, — вы его знакомая? Я раньше вас не встречал.

— Нет, я приходила к Ольге.

— А-а, — не то огорчился, не то обрадовался мужчина и представился: — Николай.

— Наталья, — отозвалась я в ответ.

— Не возражаете, если провожу до метро?

— Пожалуйста. А вы друг Сергея?

— Вместе учились в Суриковке. Как вам его художества?

— Очень органично, — запела было я, — выдержанно…

— Дерьмо, — пренебрежительно перебил мой новый знакомый, — вам это что, действительно понравилось?

Я засмеялась:

— Вообще-то просто жуть.

— Верно подмечено. Нахваливают, боясь прослыть невеждами. А на самом деле ни черта не понимают в выставленном убожестве. Гадают, что это он намазюкал и зачем притащил весь этот металлический хлам, которому самое место на свалке.

— Вы-то наверняка тоже пели дифирамбы, — не преминула уколоть его я.

— Я слова не сказал, — помотал головой Николай. (И как я его в таком заподозрила!) — На правду обидится. А чего друга обижать? Все-таки двадцать лет знакомы. Да и праздник у него, как-никак — выставка.

— А вы в какой манере работаете?

— Я реалист, — услышала я гордый ответ, — больше по старинке, приверженец классики. В основном пейзажи пишу. Улочки старой Москвы мне неплохо удаются, и сам душой отдыхаю, рисуя кривые московские переулки, особнячки с мезонинами. Иногда, скажу тебе, такие экземпляры попадаются! Немало еще осталось, переживших войну тысяча восемьсот двенадцатого года. Но и сносят много. На их месте возводят однотипные, турками построенные офисные здания. Жалко Москву. Иностранцы одно время неплохо раскупали, и наши брали, грех жаловаться. Сейчас времена уже не те, — он тяжело вздохнул, — спроса никакого. Наелись, сволочи. А ты чем занимаешься?

— Журналистикой. Собираюсь писать статью о «Нео-арт».

Вспомнив, что Говорун сказал о случае в их работе, я тут же спросила о рыжей Гале. Мой новый знакомый не является ли таким случаем? Я рассказала, что видела ее якобы на одной презентации, она дала мне визитку, обещала дать редкие материалы. Визитку ее я тут же потеряла. Последнее, кстати, похоже на правду, имею такое обыкновение — терять визитки.

— Нет, не помню, чтобы встречал такую. В галереях, видишь ли, в основном солидные дамы работают вроде Ольги.

Ничего не поделаешь. Его Величество Случай заставляет себя ждать.

Выбирать мне не из чего, попробуем выжать из этого знакомства что возможно. Никогда не знаешь, откуда придет помощь.

Поэтому, когда Николай предложил зайти в открытое кафе, попавшееся нам по пути, я тут же согласилась. Мы сели за столик, спрятавшись от вездесущего солнца под тентом.

Посетители кафе все, как один, уставились на экран телевизора, по которому транслировали чемпионат мира по футболу.

Как раз когда мы проходили мимо, комментатор истошно заорал: «Удар! Го-о-ол! — И спустя пару секунд виновато прибавил: — Нет, простите, я поторопился».

— Ты что будешь? — спросил Николай.

— Только сок, желательно похолоднее, если у них есть.

— Уверена?

— Абсолютно.

— А я водочки выпью.

Я мысленно передернулась. Пить водку в такую жару! Самоубийца! Знавала я многих художников и все как один странные люди.

Николай отправился за напитками и через десять минут появился с соком, водкой, чашкой кофе и парой бутербродов, вызывающих сильное подозрение, что рыба на них не только не первой свежести, но и не второй.

— На этих презентациях пить дают, а закусить вечно нечем, — посетовал он.

Закусить ему явно не повредило бы. Помешивая в высоком бокале кусочки льда, я обдумывала, чем бы он мог мне помочь и какие вопросы ему следует задать.

— Твое здоровье, — произнес пейзажист и опрокинул содержимое рюмки. — Так о чем ты, говоришь, пишешь?

Мы уже забыли! Провалы в памяти? Меньше нужно пить, Коля. Для здоровья полезней. А твоя забывчивость мне даже на руку: предложим новую версию, раз уж ты не помнишь старой.

— Намечается у меня одна статья о краже картин, — выдвинула я новый вариант, — сейчас собираю материал.

— Да, воруют, — тут же согласился Николай оживленно, — у меня вот один тип тоже сюжет украл. Представляешь? Я только задумал, а он уже изобразил, сволочь. По пьянке я ему, что ли, рассказал, не знаю. Ветров-Загросский, может, слышала?

— Нет, не приходилось.

— Еще бы! О нем лучше и не слышать, и не видеть эту мерзкую рожу. На самом деле он Рабинович. Придумал себе псевдоним, гад. Можно подумать, по нему сразу не видно, какой он Ветров-Загросский. Вот и написала бы. Я тебе об этой скотине расскажу в подробностях, всю подноготную, он у меня попляшет.

— Моя статья несколько другого рода, — возразила я. (Только мне их внутренних склок не хватало). — Я пишу о картинах старых мастеров, которые крадут из частных коллекций. Как вы думаете, кому такие картины продают?

— Продать всегда можно, — сник Коля от моего отказа описать похищение его сюжета нехорошим художником Ветровым-Загросским, — был бы товар, найдется и покупатель.

— Я понимаю, что такую картину в антикварный салон не понесешь.

Главное не дать ему сойти с рельсов нашего разговора.

— Иностранцу какому-нибудь толкнуть, — предположил мой новый знакомый, беря бутерброд и осматривая его со всех сторон, — они до всякой классики страсть как охочи.

— Нужно разрешение на вывоз. Официально на краденую картину его не получишь.

— Достанут, коли нужно, сейчас все продается, все покупается. Если честно, так я в этом вопросе полнейший профан. Свои-то работы с трудом сбагриваю, вся мастерская завалена, ступить негде. Тебе к специалисту обратиться надо. К человеку со связями, знающему.

— Это ясно. А где его найти?

— Хочешь, порасспрашиваю, кто тебе может помочь?

— Конечно, — обрадовалась я, — это было бы здорово.

— Обещать ничего не могу, сама понимаешь. У меня таких знакомств нет, я с честными художниками общаюсь. Но постараюсь узнать, кто имеет отношение к таким делам.

— Спасибо. Буду очень обязана. А Ольга интересуется старыми картинами?

— Смеешься? Куда ей! У нее масштабы не те. Галерея есть, денег ни шиша. Перебивается кое-как, изображая из себя подобие благополучия. Вся эта классика ей вообще до фени. Она с наворотами любит, чем отвратительнее, тем лучше. Сама сегодня была — видела.

— Но она хотела выставить у себя одну коллекцию, состоящую сплошь из классики. Уговаривала коллекционера.

— Ольга? — Николай почесал бородку и протянул: — Ну-у, это, значит, для рекламы. Привлечь к себе внимание и народ. Так сказать, пиар. Думаешь в ее «Нео-арт» кто-нибудь заходит? Как же! Только на презентации. Да и то чтоб выпить на халяву. У нее там старушки-хранительницы, божьи одуванчики, сидят. Заплатит им рублей по пятьсот — семьсот в месяц, с них и довольно, а Ольге неразорительно. Плохо ли? Знай себе чаи гоняют да дремлют потихонечку. Без напряга. А добровольно ни одна собака не заглянет.

— Странно, место престижное, проходное, самый центр.

— Один черт. Не ходят туда, и точка. Чего о ней говорить.

— Колян! Ты! — услышали мы радостный возглас. — Чего так быстро ушел? Мы тебя обыскались.

К нам подсели подвыпившие дружки моего художника. Каждый торжественно представился мне в странно-полупьяной манере. Коля представил им меня.

— Что пить будем?

— Я на мели, — тут же предупредил один из них, чтобы и вопросов дальнейших о его платежеспособности не возникло.

— Угощаю, — щедро провозгласил другой.

— Разбогател, что ли? — удивился третий.

— Позавчера продал голую бабу одному хмырю. В живописи ни бум-бум. Видно, баба понравилась.

— Мне пора, — сообщила я.

— Куда ты, Наташка? — удивился Николай, — только устроились.

— Что вы, девушка, — заволновались и вновь присоединившиеся, — сейчас закажем что-нибудь, гульнем.

— С удовольствием бы, но, к сожалению, не могу остаться, — сказала я без всякого сожаления, — мне бежать надо, в редакции ждут. Материал в номер сдавать срочно.

— Наташка журналистка, — гордо пояснил Николай.

— Да ну! — изумился продавший картину. — И где работаешь?

— В «Огоньке», — вдохновенно соврала я.

Уж если начинаешь врать, ври последовательно и по-крупному.

— Солидное издание. Помню, в прошлом году встретил я…

Понимая, что сейчас он ударится в воспоминания, которые мне ни к чему, и конца им не будет, я повернулась к Николаю:

— Дашь мне свой телефон? Я позвоню по поводу нашего разговора.

— Звони в любое время.

Он нацарапал телефон на салфетке. Уверенности, что он не забудет о своем обещании и обо мне через пять минут после моего ухода, не было, особенно когда провалы в памяти усугубятся после очередного сидения с друзьями.

Я оставила погрустневшую в связи с моим уходом компанию под зонтиком от солнца. Думаю, долго переживать они не будут. Утешатся бутербродами и спиртным.

Проходя снова мимо телевизора, я оказалась свидетельницей финала футбольной трансляции. Тот же жизнерадостный голос комментатора произнес: «Матч закончился, и слава богу!..» Если бы я могла то же сказать о моем деле, какое облегчение испытала бы! Но, судя по возмущенным крикам болельщиков, матч окончился не в нашу пользу, думаю, что и меня ждет такой же результат, рассчитывать на успех не приходится.

Подведем итог.

Ольгу тоже придется вычеркнуть из числа подозреваемых. Она всего-навсего хотела получить картины Анфилады Львовны в свою галерею для выставки. Ничего больше.

Нет, пока повременю обводить ее красным, иначе у меня останутся одни кружочки, рыжая девица, неизвестный Васильков, и ни единого ответа на нескончаемые вопросы. А это неправильно. Мне нужен конкретный результат.

Прошло долгих два дня с момента встречи с моими друзьями-провокаторами, за которые я узнала, что ничего не узнала. Я побывала: в необычном доме, в присутственном месте, в храме искусства (если его можно так назвать). Познакомилась: со старушкой, обладательницей забавного имени и миллионной коллекции; мужеподобной особой из соцзащиты; хозяйкой галереи без средств, но с амбициями; художником, ругающим эту самую галерею, но, безусловно, мечтающим выставиться там. На этом мои достижения заканчиваются, и я остаюсь один на один со своей несостоятельностью. Обидно. Через месяц мне не о чем будет доложить так рассчитывающим на мой успех бывшим сокурсникам. Не хочется подрывать их веру в меня и разочаровывать. Опять же ехидной радости Говоруна я не перенесу. Раз уж ввязалась, надо каким-то образом выпутываться. Подсказал бы кто способ выйти из ситуации без потерь и ущемленного самолюбия.

Жара между тем становится невыносимее с каждым днем. Уже семь вечера, а такое впечатление, что полдень. Не забыть завтра надеть шляпу, если придется снова бегать по городу, без чего уж мне никак не обойтись. И ведь посетовать даже не на кого: такую жизнь я сама себе обеспечила. Теперь терпи, Наташенька. Страдай из-за своей глупости. Еще, конечно, не хотелось бы, чтобы картины, столько лет бережно хранимые Анфиладой Львовной, отказывающей себе во всем, достались недостойному человеку. Я понимаю каково ей: всю жизнь прожить с ними, беречь, волноваться, и вдруг в одну минуту лишиться. Жуть!

Возле метро мне сунули в руки рекламу фирмы «Мир окон». Очень вовремя. Вот будет смешно, если Василькова я найду именно там. Для верности я купила еще «Из рук в руки».

Все же первый мой звонок на следующее утро был в компанию, рекламу которой мне дали возле метро.

Ответил приятный женский голос.

— Здравствуйте, — сказала я, — вы не подскажете фамилию генерального директора вашей фирмы?

— Шевелев.

— Спасибо.

Глупо даже надеяться, что с первого раза мне повезет. Отбросив ненужный больше рекламный листок, я вооружилась красным фломастером и открыла страницу газеты, заполненную различными объявлениями об услугах на рынке пластиковых окон. Что ж. Пойдем по порядку. Первые семь номеров были заняты.

Да! Так можно просидеть впустую несколько дней. Если учесть, что подобных контор в Москве наверняка сотни и нужная мне обязательно окажется последней, похоже, я застряла на неделю — и мои дорогие, любимые сережки медленно, но верно уплывают в руки Говоруна.

Наконец один из номеров оказался свободен. Я задала волнующий меня вопрос.

— Такую информацию мы клиентам не даем, — безапелляционно ответили на другом юнце провода, — а что вам нужно?

Мне нужно найти того, кто украл картины. Вы не хотите мне помочь. Но не могла же я, в самом дела, об этом рассказать. К такому повороту событий я была не готова и положила трубку.

Что ж, дама права. Почему она должна отвечать мне? Мало ли кто звонит.

Нужно срочно придумать веское обоснование для подобного вопроса, чтобы не отвертелись. Иначе то и дело придется швырять трубку, а так далеко я не продвинусь.

— Здравствуйте. Говорят из справочника «Вся Москва», — наигранно бодро заговорила я со следующим абонентом, — мы составляем каталог на новый год и уточняем данные. Кто ваш генеральный директор?

Дальше пошло как по маслу. Главное было дозвониться, держать уверенный тон и не дать собеседнику усомниться в моих правах на этот социологический опрос. Отпавшие фирмы я отмечала крестом. Красных крестиков в газете прибавлялось. Нужной мне фамилии по-прежнему не было. Вскоре я стала говорить голосом автомата. Цифры мелькали перед глазами.

Начиная ненавидеть все окна — и пластиковые и деревянные, почувствовав, что кружится голова, а телефон от возмущения потрескивает, я оставила газету в покое и отправилась на кухню выпить чаю и проглотить бутерброд.

Такими темпами я не скоро найду этого дурацкого Василькова.

Ну что за фамилия такая — Васильков? Цветочек-василечек. И почему он занялся стеклопакетами? Не мог придумать что-нибудь попроще, не такое абстрактное? К примеру, был бы президентом какой-нибудь телевизионной компании, директором ресторана «Метрополь», выбрал бы что-нибудь конкретное. Нет, ему нужно было создавать мне трудности. Нарочно, что ли? Позлить меня захотел. Этот Васильков мне уже не нравится. Прямо сейчас готова определить его в преступники. Очень подозрительный тип.

А может, милейшая Анфилада Львовна ошиблась, и он вовсе не Васильков, а только что-то очень похожее? Васильев, к примеру, Васильцов, какие там еще бывают фамилии? Но ничего, даже отдаленно напоминающее это, не было услышано среди фамилий генеральных директоров.

Не исключено, что старушка перепутала не фамилию, а должность. И он не генеральный директор, а просто директор, заместитель гендиректора, президент или всего лишь менеджер, который, чтобы пустить пыль в глаза, объявил себя генеральным. Нет, конечно, менеджером он никаким быть не может, исключено. Менеджер и мечтать не станет о приобретении картины Бенуа. (Интересно, зачем господину Василькову Шишкин? Из-за цветов, давших ему фамилию?)

Ну и что мне теперь делать? Звонить и спрашивать: у вас не работает человек по фамилии Васильков, или что-то похожее, который собирается приобрести Бенуа и Шишкина?

Нужно было умудриться позволить втравить себя в историю. Галереи, пластиковые окна, рыжие девицы с их псевдоматпомощью! Старушку Анфиладу жалко. Хотя особой печали по поводу пропажи я не заметила. Строчила как пулемет — в основном об истории своей семьи, детях, диетах, племяннике, а не о дорогих ее сердцу картинах, любовно собранных дедом и ныне пропавших. Конечно, все люди переживают по-разному, и, вероятно, она старается вспоминать и говорить об этом прискорбном событии по возможности реже. Только почему в милицию обращаться не захотела? Доверилась племяннику? Надеялась, что он поможет? А тот на меня спихнул — хорош родственничек.

Перекусив, я снова вернулась к телефону. Набранный номер был занят.

Вскоре разворот газеты был весь заполнен и пестрел красным. Вычеркнув все фирмы, я перевернула страницу. С прискорбием надо сказать: звонков меня ждало никак не меньше прежнего. Да, Наташа, работа предстоит большая, довольно занудная, возможно, что безрезультатная. Отвлечься, что ли, для разнообразия и позвонить реалисту-пейзажисту Николаю? Вдруг он скажет что-нибудь полезное. Надежды мало, но…

Я достала салфетку с нацарапанным номером. Что это он изобразил на конце — семерку или единицу? Все-таки похоже на семь. Попробуем и то и другое.

Семь на конце не ответила. Единица оказалась ложной. Похоже, Коля, ты еще отсыпаешься после вчерашних возлияний, если вообще вернулся домой. Вот и имей после этого дело с художниками. Впрочем, мне ли этого не знать!

На глаза мне попалась одна из тех газет с объявлениями, что бесплатно бросают в почтовые ящики. Я потянулась к ней и развернула. Полнейшее разочарование постигло меня. Насколько помню, все эти конторы охвачены моим вниманием. Надо будет проверить.

Отвлечемся, посмотрим гороскоп, хотя я не особенно в них верю. С будущим у нас полнейшая неопределенность, проверим, что было в прошлое воскресенье. Сойдется или нет?

«В любой ситуации постарайтесь проявить осмотрительность и сохраняйте сдержанность. Не позволяйте разгуляться вашим негативным эмоциям и раздражительности»…

Вот бы прочитать это до роковой встречи выпускников?

«Попробуйте посмотреть на мир более спокойными и трезвыми глазами»…

Так я и делаю: смотрю и ничего, что помогло бы мне, не вижу.

«Все ваши проблемы решатся сами собой»…

Решатся? Сами собой? Вот в этом я не уверена.

«Бойтесь людей, обращающихся к вам с авантюрными идеями, а также с непродуманными предложениями. В основе успеха — ваши ум и настойчивость. Тем не менее будьте осторожнее с разными революционными идеями, поаккуратней с ответной реакцией на слова и поступки ваших партнеров, в первую очередь Львов»…

Где вы были со своими советами раньше? Не могли вовремя подсказать, а сейчас в них прок какой? Интересно, Говорун не Лев? Нет, у него день рождения зимой. Не имеет значения, будем считать, что он зимний Лев.

Мне тут же вспомнилась одна история, похожая на анекдот, но являющаяся былью, рассказанная моей лучшей подругой Таней, о которой я упоминала, надеюсь, вы помните. Ее пятилетний сын увлеченно смотрит телеигру, не отрываясь от экрана телевизора. Ему очень нравится, но при этом он постоянно вздыхает и, наконец не выдержав, говорит бабушке: «Я бы так хотел играть там, но меня никогда не возьмут». «Почему ты так думаешь? Вырастешь, и тебя возьмут», — утешают его. «Нет, бабуля, ты не понимаешь. Это невозможно. Они сказали, что играть могут только совершеннолетние. Но я же совершенно зимний».

Возвращаюсь к гороскопу.

«В плане деловом никто и ничто не сможет выбить вас из колеи. Более того, вам следует быть понастойчивее в достижении своих целей, и оправдаются самые смелые ваши ожидания. Ведь госпожа Удача не любит пассивных. И помните: все тайное рано или поздно становится явным. Так что шила в мешке прятать не следует»…

Ну спасибо!

«Учтите, многое, очень многое в эти дни зависит от вашей интуиции у вашего интеллекта, при условии, что вы не дадите себе утонуть в выяснении отношений. Зачем вам приключения на свою же голову?»

Не беспокойтесь, с этим все в порядке, приключения я уже нашла. Осталось найти картины, во что слабо верится. Как я их найду и где? И кто по доброй воле мне их отдаст?

Хорошо, в конце концов, я оптимистка. Будем смотреть на жизнь сквозь радужную призму и думать только о приятном.

К тому же мне не столько хочется покататься на машине Говоруна, сколько не утратить бабушкины сережки. Неужели я останусь без них? Это несправедливо.

Вопрос еще и в том, возьму ли я его «мерседес»? С одной стороны, расстаться с бабушкиными сережками, с другой — лишить человека машины. Даже если этот человек Говорун. Ну и дилемма. Что касается меня, то, скорее всего, взять и отобрать машину не хватит духу. Спорить — одно, а воплотить свое намерение в жизнь — другое. Взять разве что на пару дней. Попугать Виталика.

Ого! Я уже называю его Виталиком! Это меня даже пугает. Раньше он всегда был просто Говорун. Жалко стало? А ему будет меня жалко? Нет, решено, никакой жалости!

Но серьги отдать придется, как это ни печально. Потому что дураков надо учить. А я сделала из себя полную дуру. Трачу время непонятно на что, занимаюсь неизвестно чем.

Кстати, что-то я отвлеклась, пора бы вернуться к этому бреду и попытаться превратить его в действительность. Нельзя же до бесконечности топтаться на одном месте.

Где там мои пластиковые окна, остекление балконов и рольставни? Сколько новых фамилий я узнаю? Особенно мне понравились Добренький и Вареный.

Был даже один гендиректор по фамилии Пушкин. Не Александр. Но Сергеевич.

И снова звонки. До одурения. До отвращения. Безрезультатные. Пустые.

Мои реплики становились все более краткими и резкими:

— Телефонный справочник «Вся Москва». Фамилия генерального директора?

Ничего хотя бы отдаленно, хоть чуть-чуть напоминающее цветочное. На всякий случай я стала добавлять: «У меня тут записан какой-то Васильков. Это кто?»

— Нет такого… Не знаю… Не числится…

В трубке послышался растерянный, почти детский голос:

— Фамилия генерального директора? Я просто не уверена, нужен ли нам этот справочник. Я здесь новенькая.

— Вы что, не знаете фамилии вашего генерального? — рявкнула я, составляя славу и гордость мужеподобной гарпии из соцотдела. Вот бы она обрадовалась, услышав меня. Сразу бы работу предложила.

— Я только два дня работаю, — беспомощно пояснила девушка, — я сейчас спрошу…

— Так, дамочка, мы вычеркиваем вас из справочника, — жестко заявила я, — у меня нет времени ждать, пока вы что-то спросите. Мне это нужно? У меня дел полно.

Мне даже стало ее жалко. Ну что, в самом деле, накинулась?

— Нет-нет, — испугалась новенькая, — подождите, генеральный директор Васильков Станислав Григорьевич.

Не может быть! Неужели наконец повезло? Я даже не поверила. Но смягчилась:

— Где находится основной офис? — Она назвала. — Телефон этот?

— Другой. Сейчас, секунду.

Девушка, видимо, поискала список телефонов, продиктовала, после чего я окончательно оттаяла и проворковала:

— Большое спасибо. До свидания.

Неужели конец мучениям? Не всем, хотя бы телефонным. Вы попались, Станислав Григорьевич, — вас вычислили, вы на крючке.

Тут я не совсем все же права. Попался не он, а я. Он занимается окнами, покупает картины и ни о чем не подозревает. Не он заставил себя втянуть в нелепую детективную авантюру.

Итак, я знаю, где его найти. Будем надеяться, что это действительно тот, кто мне нужен, и другого Василькова-гендиректора нет — это было бы просто хамство…

Но не думаю, что все Васильковы вдруг ринулись в пластиковый бизнес.

Что же делать теперь?

Допустим, мы встретились. Что я должна ему сказать? Что некая журналистка пишет статью о краже картин и по удивительной, незапланированной случайности одна из тех картин, которую он хотел купить (нет, почему все же ему приглянулись столь разные: Бенуа и Шишкин?), исчезла? Это не пройдет, свет мой Наталья, тебя примут за идиотку еще раньше, чем ты произнесешь следующую фразу. После чего его охранники (интересно, есть у него охранники?) вышвырнут тебя из офиса и ты близко к нему больше не подойдешь. Даже если и не выкинут, а вежливо попросят удалиться, и не охранники, а он сам, это не имеет значения, ниточка будет потеряна для тебя навсегда… Журналистика в данном случае не поможет.

Ох, Наташа! Как бы тебе не запутаться, то ты из милиции, то из «Огонька», то за бабушку хлопочешь. А теперь откуда? Пора записывать, кому и кем ты представлялась.

Рассказать сказку о любимой тете Анфиладе, которая решила-таки продать понравившуюся ему картину? Я даже цену не смогу назвать.

А он возьмет да и позвонит ей самой, чтобы договориться напрямую. Значит, подобная версия тоже не годится.

Спокойно! Встреча у меня с ним не через пять минут.

Будем действовать спонтанно, как всегда. Я никогда заранее не готовлю речей, зная, что в этом случае у меня ничего не выйдет, все получится не так, и я не произнесу ни слова из заготовленного монолога.

Я набрала номер и услышала ненавистное с этого дня словосочетание «пластиковые окна». Приходится терпеть.

— Здравствуйте, могу я поговорить со Станиславом Григорьевичем?

— Его сейчас нет. Оставьте сообщение. Я передам.

— А когда он будет?

— Завтра с одиннадцати до тринадцати. Вы по какому вопросу?

Дорогая, по вопросу украденного Бенуа. Возможно даже, украденного им. Не лично, разумеется. Что вы об этом знаете?

— Я из фирмы «Пластик-сталь»… — «Пластик-сталь»! Вот так сюрприз! Для меня в том числе. Что я говорю? Сама удивляюсь. — Мы хотели бы предложить вам профили.

— Армированные?

Откуда я знаю? Зачем вы задаете мне глупые вопросы? Понятно одно: продолжать разговор на должном уровне не смогу.

— Армированные, — промямлила я, не имея представления о том, что же это такое, а также не спеша узнать.

— Обратитесь к заму по производству. Запишите: Федотов Виктор Михайлович. Последние цифры телефона 18–25.

Минуточку. Какой зам по производству? Вы что, шутите?

— Мне необходимо поговорить лично со Станиславом Григорьевичем. Это очень важно. Он не откажется от моего предложения.

— Все хотят поговорить лично, — высокомерно отвергла мои притязания секретарша, — ему что, разорваться? Он может с каждым поговорить? Он не будет заниматься этим сам. Если заместитель сочтет ваши условия приемлемыми, он обсудит все с вами, доложит Станиславу Григорьевичу, подготовит документацию, и, если все нас устроит, вы встретитесь лично.

— Да? Через год?

— Простите?

— Не прощу, — заверила я ее сурово и бросила трубку.

Ну и ведьма!

Я не хочу говорить с замом о профилях. Не хочу составлять документы. Мне неинтересны ваши армированные или неармированные профили. Мне нужен господин Васильков с его пристрастием к Бенуа и Шишкину.

Что еще можно придумать, кроме как отправиться в офис? Конечно, как представитель мифической фирмы «Пластик-сталь» я не потяну. Меня разоблачат через полминуты разговора. Но как клиентка, жаждущая иметь в квартире новые окна, супернадежные стеклопакеты вполне сойду. Будем ориентироваться на месте.

Снова тащиться через всю Москву по жаре. Перспектива не из приятных. Делать нечего, как себя ни уговаривай, а придется. Вдруг мне так сказочно, невероятно повезет, что, войдя в шикарный офис господина Василькова, на белоснежной стене увижу висящих рядышком Бенуа и Ренуара. Я уже представила себя в серо-голубом «мерседесе» Говоруна.

— Размечталась, — произнесла я вслух, осуждая себя за бесплодные проекты.

Конечно же господин Васильков в ожидании меня развесил краденые картины так, чтобы они сразу попались мне на глаза. И еще для пояснения сопроводил их изящной надписью: «Бывшая собственность Анфилады Львовны Соколовой». На случай, если я сразу не догадаюсь. А Говорун уже поставил «мерседес-кабриолет» под моими окнами, перевязав розовой ленточкой.

На тринадцатом этаже огромного здания, бывшего когда-то одним из многочисленных научно-исследовательских институтов, а теперь приютившего множество разнородных фирм, располагался офис компании Василькова под названием «Финестра». У них имелись филиалы и в других районах столицы: телефон, по которому я первоначально звонила, был совершенно иной. Однако меня филиалы не интересовали. Мне нужно только то место, где обитал человек, заставивший меня целое утро просидеть на телефоне. Должна заметить, ни одного мужчину я не добивалась так настойчиво, как его. И, несмотря на потраченные усилия, взаимности пока не получила. Я не видела этого Василькова, но он был мне уже неприятен. Скрывается, да еще посредством секретарш отправляет к своим замам, не говоря о том, что замешан в краже, к чему я склоняюсь все больше. Правда, Анфиладе Львовне он говорил о Бенуа и Шишкине, а похищены Бенуа и Ренуар. И это объяснимо: запутывает следы. Хочет сбить с толку.

Внизу при входе стоял охранник — без них нельзя. Поведав о цели визита, отдала свой паспорт. Переписав из него данные, не знаю уж на какой случай, охранник рассказал, как пройти.

Направляясь к лифтам, я радовалась, что тут сидят менеджеры, принимающие заказы, а не только начальство. Иначе как бы мне прорваться на тринадцатый этаж?

После лифта я оказалась перед металлической дверью с панелью и кнопочками на ней неизвестного мне кода. Нажала на звонок и, пока ждала, представила, как пробираюсь сюда ночью, набираю каким-то образом узнанный код и с фонариком иду к кабинету Василькова. Что произошло в дальнейшем, я так и не успела придумать.

— Да, говорите, — послышался вполне милый женский голос.

Что-то фантазия у меня сегодня разыгралась. Видимо, от перегрева. Даже забыла, что собиралась сказать.

— Мне нужно заказать пластиковые окна.

Очень нужно. Просто необходимо. Поверьте!

Щелкнул замок, я отворила дверь. Передо мной сиял белый коридор, как в моем воображении, с той лишь разницей, что картин не было.

В некотором замешательстве, не зная куда идти, я осматривалась по сторонам. Возле входа стоял стол еще одного, местного охранника, но его самого видно не было.

Из ближайшей ко мне двери выглянула молодая женщина и, солнечно улыбаясь, пригласила меня войти. Что я и сделала.

В офисе было прохладно, бесшумно работали кондиционеры, и, не успела я направиться в кабинет, где-то сбоку мелькнуло нечто рыжее. Я резко обернулась. Какое разочарование! То, что на минуту я приняла за волосы, оказалось ярко-рыжей шляпой, из-под которой выбивались черные кудряшки. В жизни не видела ничего подобного.

Пришлось проследовать в кабинет, где, все еще вздыхая от огорчения, я уселась напротив миловидного создания.

Огромная комната была поделена перегородками на небольшие клетушки на западный манер. В моем поле зрения находилось еще несколько столов. Один из них пустовал, возле другого сидел менеджер с клиентом, за третьим находилась девушка, бесцельно перебиравшая на столе бумажки и явно скучавшая. Где-то не видимая мной женщина говорила по телефону.

— Как вы узнали о нашей фирме? — любезно спросила Светлана (так значилось на приколотой к кофточке визитке). — В какой газете прочитали рекламу?

Она достала бланк и в ожидании ответа замерла с ручкой.

— Подруга рассказала, — отозвалась я, скользя взглядом по сторонам, — заказывала у вас окна и мне посоветовала. Она знакома с вашим генеральным директором.

Вопреки ожиданиям никак не прореагировав на мое замечание о генеральном директоре, Светлана сделала пометку в бланке, убрала его в папку и достала другой.

Для начала она рассказала о преимуществе предлагаемых окон над конкурентами и о тех замечательных возможностях и гарантиях, которые можно получить, воспользовавшись услугами именно их фирмы, одной из самых достойных. Я томилась от этой ненужной мне информации, ожидая возможности поговорить о вещах более важных для меня. Вероятно, она поняла, что я ее не слушаю и поспешила привлечь мое внимание вопросом:

— Сколько окон вы хотели бы поменять? В зависимости от количества высчитывается цена. Чем больше заказ, тем выгоднее.

— Три, — промямлила я отрешенно, не планируя менять ни одного.

— Балконная дверь есть?

— Да, в одном.

— Вы захватили размеры?

— К сожалению, нет. Я не собиралась к вам. Просто оказалась поблизости и, поскольку подруга все уши прожужжала про новые окна и Станислава Григорьевича, решила заскочить.

Светлана кивнула, вновь делая вид, что не слышит о своем начальнике.

— Очень жаль. Но вы можете сказать хотя бы приблизительно?

— Конечно нет, — вполне естественное возмущение с моей стороны, — обычная, совершенно стандартная новостройка. В них, наверное, окна одинаковые.

— П-44Т, П-44, П-44М, М3?.. — перечисляла она.

Я решила выбрать наугад:

— М3.

А что это такое, объясните!

Она порылась в каталогах:

— Двушка?

— Что — двушка? — не поняла я, занятая совершенно другими мыслями — а именно как попасть к генеральному директору и какую сказку рассказать ему.

— Квартира двухкомнатная? — терпеливо пояснила она.

И я тут же согласилась. Квартира у меня действительно двухкомнатная, но в данном случае это не имеет значения. Не нужны мне никакие стеклопакеты.

— Сейчас прикинем, — доброжелательно продолжала Светлана.

Она стала что-то отмечать на листе с квадратиками, задавая мне вопросы типа: «Подоконники делать будем?.. А слив?.. А откосы?» и так далее. Решив стать «выгодной клиенткой», я рассеянно соглашалась на все, особенно на то, что подороже, при этом разглядывала помещение и сотрудников, постепенно впадая в отчаяние.

— Тысяча семьсот семьдесят шесть долларов, — незамедлила выдать она мне ответ. — Вас это устроит?

— Абсолютно, — почему-то обрадовалась я, — думала, что сумма будет значительно больше. Может, еще что-нибудь сделаем?

Давно у вас не было такого клиента. Вместо того чтобы клянчить снизить цену, прошу добавить что-нибудь еще.

Но видимо, я переоценила себя, ибо моя собеседница, безусловно привыкшая к разным причудам непредсказуемых посетителей, невозмутимо перевернула страницу каталога, посмотрела его, слегка сморщив носик, и произнесла:

— Можно дополнительное стекло, предохраняющее от ультрафиолетовых лучей.

— По нынешней погоде это не помешает, — согласно кивнула я, — а что еще?

— Есть стекла повышенной прочности, не разобьются при ударе, с защитной пленкой, даже пуленепробиваемые.

— То, что надо! — восхитилась я.

Начинающему детективу просто необходимо пуленепробиваемое стекло на случай, если разоблаченные преступники станут охотиться за ним. Без него мне не обойтись.

Чувствуя, что как ни крути, а разговор подходит к концу, скоро я окажусь вне здания НИИ, я ляпнула:

— Не подскажете, где у вас туалет?

— До конца коридора и налево. Вы увидите. Вас проводить?

Только этого не хватало!

— Нет-нет, — поспешила отказаться я. — Спасибо. Я на минутку.

Покинув гостеприимную и на все готовую Светлану, я направилась по коридору, заглядывая в открытые двери кабинетов. Никто не обращал на меня внимания, и оправданий лепетать не пришлось. Ничего полезного не увидев, дошла до двери с надписью «Генеральный директор». Не в силах совладать с собой, я открыла дверь и ступила в приемную. Она была пуста, две двери из нее по левую и правую сторону были распахнуты. Правая, судя по доносившемуся оттуда журчанию воды, вела в кухню, где преданная и заботливая секретарша, должно быть, разогревает боссу обед, заботясь о его правильном и своевременном питании. Левая позволяла увидеть просторный кабинет с массивным столом, и я не преминула заглянуть туда: кожаное кресло, диван, шкаф, три картины на стене… Какая жалость! Не Бенуа и не Ренуар. Что-то незнакомое, современное. Короче, пытается обмануть меня и замести следы.

Только я отважилась посягнуть на одиночество кабинета, в приемной зазвонил телефон. Из соседней двери выбежала секретарша. С рыжими волосами! Увы, без веснушек и не подходящая по возрасту под описание Анфилады Львовны.

В данный момент секретарше было ни до чего, она мельком скользнула по мне взглядом и сразу схватила трубку.

— Алло, — услышала я знакомый голос: сегодня мы вели животрепещущую беседу об армированных профилях по телефону, — день добрый… Мы получили ваше письмо… Сейчас скажу… Два дня назад… Я передала его Виталию Ивановичу… Нет, пока не вернул, у него сейчас завал… Конечно… Да, обязательно… Как только что-то прояснится, непременно… До свидания. — Она строго посмотрела на меня, явно недовольная, что я слушаю хоть и профессиональные и нетайные, но ее разговоры. — Здравствуйте, что вам угодно?

Тут сзади открылась дверь, избавив меня от ответа. Секретарша засуетилась, вскочила с места и доложила:

— Станислав Григорьевич! Звонили Муравьев и Проскуров. Нечаев ждет предложений.

— Хорошо, Тома. Принеси мне кофе и соедини с Муравьевым.

— Хорошо, Станислав Григорьевич.

Тома, ты обманула меня, разве это хорошо? Уверяла, что его сегодня не будет, и вот он. Или для тебя его появление такой же сюрприз? Во всяком случае, для меня — приятный. А тебе, может, и без начальства хорошо.

Не успела я открыть рот, чтобы сказать упорно разыскиваемому мною Василькову не знаю что, дверь в кабинет уже захлопнулась. Промелькнул и скрылся, не дав себя даже как следует рассмотреть. Секретарша, забыв о вторгнувшейся в ее владения незваной гостье, побежала готовить кофе; я снова осталась одна.

Как было не воспользоваться этим? Приблизившись к столу, окинула взглядом документы. Ничего стоящего на первый взгляд здесь не было: рекламные проспекты, блокнот с записями, лист бумаги с абстрактными рисуночками, безусловно, произведениями строгой к одним и подобострастной к другим Томы. А это что? Телефоны сотрудников? Пожалуй, пригодятся. Не знаю еще как. Возьму, хуже не будет. Ждать, что информация сама свалится на голову, не приходится.

Похоже, тут мне больше делать нечего. Пока меня не изгнали, удалюсь добровольно.

Когда я выходила, в приемной раздался еще один звонок. Теперь по селектору. Быстрый цокот секретарских каблучков… Я чуть задержалась, не закрыв до конца дверь.

— Да, Станислав Григорьевич.

— Газету «Из рук в руки» купили?

— Сейчас пошлю Риту.

Зачем ему понадобилась газета «Из рук в руки»? Проверить, дали ли рекламу об окнах? Не объявление же по продаже картин, тем более краденых, он хочет найти. Стоит тем не менее проверить, почитать объявления.

Я закрыла дверь и пошла дальше.

В конце коридора в холле возле лестницы курили трое мужчин и две девушки. Потолкаюсь среди сотрудников, послушаю.

Я шагнула в сизый дым.

— Не дадите сигарету? — обратилась я к мужчинам.

Один из них тут же дал мне сигарету, другой протянул зажигалку.

— Благодарю вас.

Вообще-то я не курю. Но в данном случае отступить от правил вполне уместно. Кто знает, что можно услышать. Мне пригодится любая информация.

Мужчины долго не задержались и через пару секунд отправились по своим рабочим местам. Девушки, бросив оценивающий взгляд в мою сторону и придя к выводу, что я не достойна их внимания, вернулись к своей болтовне. Я одиноко курила возле искусственной пальмы, единственным предназначением которой, судя по всему, было захоронение пепла и окурков в недрах искусственной же земли. Видимо, ни одно живое растение такого надругательства над собой не выдержало. Пришлось заменить их синтетическим собратом. Подергав зеленые ненатуральные листочки, я переместилась к окну, находившемуся ближе к беседующим подругам. Уж если губить свое здоровье никотином, так хотя бы знать за что. Они не подозревали, что я ловлю каждое слово, делая вид, что любуюсь открывшимися красотами одинаковых невзрачных хрущоб-пятиэтажек.

Вначале они обсуждали какую-то Вику, вряд ли представляющую ценность для данного расследования, раз она два дня назад приехала из Петропавловска-на-Камчатке.

О Петропавловске-на-Камчатке я знаю лишь одно — там полночь. Раньше по радио всегда в полдень передавали сигналы точного времени и, начиная с Москвы, заканчивали сообщением, что в Петропавловске-на-Камчатке полночь. И это единственные сведения, которые я за свою жизнь почерпнула об этом, возможно, даже в чем-то выдающемся городе.

Потом одна из девиц, бросив на меня еще один косой взгляд и решив (наивная!), что я, стоящая с отсутствующим видом у окна, слишком поглощена собственными проблемами или судьбой тех же самых хрущоб, понизив голос, произнесла:

— Слышала новость? Наш-то к Катьке стал подкатывать.

Вот это уже интересно и ближе к теме. Хотелось бы знать, они о своем шефе?

— Да ты что? — изумилась другая. — Быть не может. Только недавно со своей блондинкой любовь крутил.

— А теперь на Катьку перекинулся, кобель.

— У нее же ноги кривые и мозгов меньше, чем у курицы.

— Для мужиков мозги роли не играют. Их другое интересует.

— Чего он в ней нашел, не понимаю. Лилипутка, нос курносый.

— Их вообще не поймешь.

— Ну Стасик! Хорош! В прошлом месяце мне глазки строил… А ты не врешь?

— Ты что? Нинка сказала, она все про всех знает.

— Вот сволочь!

Расстроенная сообщением о непостоянстве своего начальника, девушка бросила окурок в урну и понеслась к выходу. Вторая последовала за ней. Хлопнула дверь.

С отвращением я также бросила недокуренную сигарету.

Предположим, что, скорее всего, свои фривольные разговоры они вели о Василькове. Из этого следует, что он известный в своей фирме ловелас, что вполне соответствует его внешности, насколько я успела заметить.

И что мне это дает? Абсолютно ничего. Уж к Анфиладе Львовне он приходил не с романтическими планами. Отсюда закономерный вывод: пользы от курения никакой.

Проходя мимо приемной, я снова заглянула туда. В кабинет генерального входило несколько человек. Нет, не удастся мне попасть к нему. Меня посетили сомнения о целесообразности моего визита в компанию «Финестра».

Пришлось вернуться к менеджеру Светлане ни с чем.

— Что-то вы долго. Я волноваться начала.

— Жара, — пояснила я, — еле переношу ее. Покурила, легче стало.

— Да, — согласилась Светлана, — жара в этом году ужасная. Говорят, к выходным до сорока градусов будет.

— Не может быть!

Все к одному. В такую погоду из дома выползать не хочется, а тут гоняйся за чужими картинами, разыскивай генеральных директоров с цветочными фамилиями.

— Нас только кондиционеры и спасают.

— Даже не представляю, как от вас выходить буду. Совершенно не хочется.

— Оставайтесь, — засмеялась Светлана и тут же непоследовательно прибавила: — Мы с вами все обсудили?

— Надеюсь.

— Можете оставить заказ прямо сейчас и предоплату сделать.

— Я сначала размеры принесу, — начала я отнекиваться, — вдруг потом окно не подойдет. Лишние хлопоты возникнут.

— К вам приедет наш замерщик, — обрадовала она меня, — желательно, чтобы размеры были точные. Эта услуга бесплатная.

— Тогда так и сделаем. Я вам позвоню и скажу, когда мне будет удобно.

— Хорошо. Вот мой телефон. Спросите прямо меня. Тут стоит мой личный номер, поэтому, когда будете звонить, назовите его, — она протянула мне визитку и обратилась к кому-то за моей спиной: — Кать, ты куда?

Я обернулась. Вот она Катя, — маленькая, курносая, лет семнадцати. Определенно новый объект внимания Стасика.

— Газету купить, — проканючила Катя противным голосом, — меня Тома послала.

— Только недолго, — строго предупредила менеджер.

— Ага.

— Вот финтифлюшка, — пожаловалась мне Светлана, когда девушка исчезла из комнаты, — уйдет, и след простыл, где — неизвестно.

Не знаешь ты, Света, новостей. Ею увлекся твой шеф. Она может идти куда захочет, и ей ничего не будет.

А вот мне лучше всего пойти за ней.

Я спешно засобиралась, стала прощаться, проговорив скороговоркой:

— Непременно позвоню. Большое спасибо. До свидания.

Еле успела влететь в лифт.

— Вниз? — спросила Катя.

— Да, на первый… Вы здесь работаете?

— Ага.

Как же мне проникнуться ее доверием? Катя может быть подходом к неуловимому, наконец найденному Василькову.

Хоть бы лифт сломался или шел по крайней мере медленнее.

— У вас в офисе очень хорошо, прохладно, — попыталась завязать я разговор, — нравится работать?

— Скучища.

— Такой замечательный коллектив.

Старики одни, — отозвалась Катя, рассматривая покрашенные зеленым лаком ногти, — меня предки засунули. Перекантуюсь тут, пока не найду место получше.

— У вас шеф очаровательный.

— Не знаю. По мне, так зануда.

Нос курносый, а мозгов и правда маловато. Такое говорить незнакомому человеку. Мало ли кем я окажусь? Кем, собственно, я могу оказаться? Ну специально вызвала ее на откровенность. Ну попросят ее по собственному желанию. Так она же не расстроится. Наоборот…

— А по-моему, Станислав Григорьевич очень даже интересный человек, привлекательный, — упорно гнула я свою линию в надежде на ответную откровенность.

— Ничего, если нравятся трудоголики и бабники.

— Забавное сочетание. А он что, бабник?

— Классический.

— И трудоголик?

— Ага.

Лифт дернулся, остановился, двери открылись. Катя выпорхнула наружу и, даже не сказав «до свидания», побежала к выходу. Понимая, что ее уже не догнать и на продолжение разговора рассчитывать не приходится, я отправилась в том же направлении.

Солнце обрушило на меня всю свою мощь. Когда выходишь из такой благодатной прохлады, контраст особенно заметен, будто попадаешь в доменную печь.

Первое, что я увидела, была Катя, целующаяся с молодым человеком. Она взяла его под руку, и они пошли куда-то, не обращая внимания на слепящие лучи.

Да, Станислав Григорьевич, если вы положили глаз на курносую малышку, забудьте. Тут вам ничего не светит. Спорю, она и думать забыла о необходимой вам газете. Стоп! Хватит! Спорить не буду, этого как раз не надо. Один спор я уже затеяла. Поэтому и оказалась здесь.

Почему Тома не послала какую-то Риту, как намеревалась? Не увидите вы сегодня больше ни газеты, ни Кати. Но это ваши проблемы. Они не решают моих.

Подведем очередной итог.

Я имею полный расчет стоимости моих пластиковых окон, которые не собираюсь заказывать.

Я увидела Василькова.

Что мне известно о нем на данный момент: он бабник по всеобщему определению и частному мнению Кати — зануда, да к тому же старик.

Ему от тридцати до тридцати пяти лет, но, на взгляд семнадцатилетней Кати, вероятно, все старше двадцати пяти — старики.

Ему зачем-то нужна газета «Из рук в руки».

Строил глазки одной и крутил любовь с блондинкой.

Его секретаршу зовут Тома.

У него в кабинете висит несколько картин, не имеющих отношения к Бенуа, Ренуару и даже Шишкину.

Надо признать, я феноменально продвинулась в расследовании.

Самое главное — впредь дорожка сюда мне заказана. Иначе придется оплатить свой заказ на окна.

Прикинуться опять журналисткой? Сделать вид, что хочу написать статью о нем? Но он не дурак и понимает, что такая статья платная.

Познакомиться бы с ним случайно. Но как? Где? Ждать у входа и пойти за ним в надежде на благоприятный случай? Как же! Он сядет в свой шестисотый «мерседес» и укатит. А я останусь на тротуаре. Брошенная, непонятая, обманутая.

Есть другой вариант: устроюсь к нему работать. Организую покушение на секретаршу, займу ее место, вотрусь в доверие и выведаю все секреты.

Знаешь, Наташа, тебя совсем занесло. Это от отчаяния. Положение-то, мягко говоря, безнадежное. И ты это знаешь.

Дома, изучив добытый список с телефонами сотрудников, обнаружила, к полнейшей своей неожиданности, прямой телефон Василькова, мобильный и даже домашний. Вот и удача! Теперь я не завишу ни от каких секретарш. Просто позвоню и договорюсь о встрече.

Ты уверена, что все действительно так просто? Что нужно ему сказать, чтобы он захотел с тобой встретиться? Не об армированных же профилях станешь говорить. Тема, безусловно достойна интереса, но вот ты к ней не готова.

Придумывая разные предлоги для встречи и отбрасывая их один за другим, я пришла вдруг к одному довольно простому и оригинальному решению, которое может сработать. А может, и нет…

История началась с телефонного звонка, когда Толик, якобы не зная меня, назначил свидание.

Воспользуемся его проверенным методом. Попробуем сыграть на самолюбии господина Василькова и неравнодушном отношении к женщинам. Вдруг да пройдет.

Не давая себе время на раздумья, набрала номер прямого телефона, надеясь, что он еще на работе, один в своем огромном кабинете и не проводит никакие переговоры.

— Слушаю, — по-деловому произнес мужской голос.

— Станислав Григорьевич? — с ненадуманным волнением отозвалась я.

Еще бы! У меня одна попытка, другой мне не представится. Если она провалится, дальнейшие старания могут быть бесперспективны. Ошибка обойдется мне дорого.

— Да.

— Здравствуйте, вы меня не знаете. — Глупейшее начало. Срочно исправляй положение, Наташа, пока он не опомнился и не прервал разговор. — Я была в вашем офисе, где увидела вас. Вы мне очень понравились. Вот узнала ваш телефон. Может, мы встретимся?

Это что, твой гениальный план? Ну ты даешь! Сейчас тебя пошлют.

Повисла пауза. Или он собирается положить трубку, или обдумывает сказанное. Не теряя драгоценного времени, не давая ему ни секунды на размышления, выпалила:

— Ничего не могу с собой поделать, думаю о вас постоянно.

Вот такая экзальтированная дамочка. Что хотите, то и предполагайте.

— И вы говорите, я вас не знаю? — наконец произнес он.

Хороший вопрос. Логичный. Вас, Станислав Григорьевич, ничего не удивляет?

— Нет, мы не знакомы. Я хотела бы пригласить вас на ужин.

Если давить, то по полной программе.

— К себе?

— Для начала в ресторан. Как насчет сегодня? Вы не заняты?

— Сегодня не могу.

— Нет? Какие-то дела?

— Мне нужно встретиться с одной старой знакомой.

Необходимо его окончательно дожать, похоже, он сдается. Главное — не позволить сказать «нет». Ваши старые знакомые меня не касаются. Встречайтесь, ревновать не буду.

— А что у вас завтра?

— Возможно.

— Меня Наташа зовут.

— Меня Стас. Хотя вы знаете.

— Да, — засмеялась я, — конечно, знаю. — Главное, не давай ему расслабиться! — Так я за вами заеду?

— И где мы встретимся?

— Понятия не имею. Главное, чтобы было удобно вам. Так куда за вами заехать?

— Приезжайте к офису.

— Хорошо, а во сколько?

— Даже не знаю… Дайте подумать. В шесть у меня встреча.

— А в семь?

— Восемь пятнадцать.

— Ну хорошо. Восемь пятнадцать, — согласилась я радостно.

— Утра? — вдруг спросил он.

— Нет, вечера. Это же ужин. А что, вы согласны и на утро?

— С удовольствием, но вырваться не удастся.

— В восемь утра я бы и не приехала, еще спать буду. А у вас какие-то проблемы?

— Одна, но довольно древняя.

— Что, такая старая?

— Проблема?

Все выглядело до такой степени нелепо, что следовало довести до полного абсурда.

— Нет, знакомая.

— Со старой знакомой я встречаюсь сегодня, — пояснил он, — завтра у меня другое дело.

— Я думала, по возрасту, — протянула я очень наивно. — Значит, завтра в восемь пятнадцать? Возле НИИ?

— Обязательно. Постойте, а как я вас узнаю?

— Это неважно. Я-то вас узнаю.

— Хотя бы опишите себя.

— Зачем? Пусть это будет сюрпризом.

— Уверен — приятным.

— Надеюсь, — кокетливо отозвалась я и смогла вздохнуть с облегчением — основное решено, дальше дело техники.

— Значит, до завтра?

— До завтра.

— Точно?

— Абсолютно.

— Хорошо, до свидания.

— До свидания.

Вот это разговор! Нарочно такой ни за что не придумаешь.

Что можно предположить о той, которая ему звонила? Или он вообще ничего не думает? Позвонила какая-то незнакомая женщина, пригласила на свидание. Пожалуйста, приду. Вдруг у нее не все дома? Ну и нравы царят в среде крупного бизнеса.

А может, я переиграла, прикидываясь дурочкой? Кажется, он ничего не заметил. Мужчинами легко управлять, если знаешь их слабости и как ими воспользоваться.

— И как они на такое клюют? — спросила я Дашку, прыгнувшую мне на колени.

Она ответила мне равнодушным зеванием. Она тоже не понимала этих мужчин.

Вашу слабость, Станислав Григорьевич, я знаю точно: женщины. Будем играть на этом.

Долго голову вам морочить не собираюсь, не волнуйтесь. Мне это ни к чему. Узнаю, что мне нужно, и до свидания, всего хорошего. Осталось понять, каким манером выяснить у вас правду. Не добровольно же вы признаетесь.

Завтра, господин Васильков, мы с вами встретимся. Что из этого получится, неизвестно. А до завтрашнего вечера я неожиданно свободна. Можно заняться чем-нибудь не столь бесполезным, как погоня за миражами.

Однако я слишком погрузилась в расследование, чтоб посвятить день исключительно своим делам. Поэтому утром позвонила Николаю.

— Алло, — ответил он заспанным, хрипловатым голосом.

— Николай? — обрадовалась я. — Это Наташа. Помните, мы познакомились с вами в галерее «Нео-арт»?

— А, Наташка, привет! Мы так жалели, что ты убежала. Хорошо посидели… — Удивительно, еще помнит. Это радует. — Я тут узнавал по поводу тебя. — У меня замерло сердце. Неужели звонил в «Огонек»? Еще не легче. В крайнем случае скажу, что он перепутал и я из другого издания. К тому же он и фамилии моей не знает, к чему заранее волноваться. — Так вот, нарыл я двух человечков. Один искусствовед, приторговывает по-тихому. Поговорить с тобой обещал в частном, так сказать, порядке, если получит гарантию, что его имя упоминаться не будет и он не засветится.

— Разумеется нет, обещаю, я не стану упоминать его имени.

Да и где я могу его упомянуть?

— Его телефона у меня нет, давать не захотел, я на него вышел через одного приятеля. Но если ему сказать твой, то позвонит сам.

— Обязательно скажи ему мой телефон.

— Да я сам не знаю. Ты впопыхах мне его не дала.

— Действительно, запиши… А что за другой человек?

— Этот профессионал, живет исключительно продажей картин. Правда, его сейчас нет в Москве. Телефончик я его достать попытаюсь.

— Спасибо. Ты мне так помог.

— Почему бы нам не встретиться как-нибудь? Знаешь, я задумал твой портрет написать. Конечно, работаю я в основном с пейзажами, но учился не зря и портреты, бывает, пишу. Как ты к этому относишься?

— Я подумаю. Только сейчас с этой статьей дел навалом. Закончу, тогда и поговорим.

— Понимаю. Дела. Но ты подумай. Это не к спеху. Я, как тебя увидел, сразу понял: портрет необходимо написать.

Только портрета мне не хватает. У меня уже целых две картины — Бенуа и Ренуара, поисками которых я и занимаюсь. Найдем их, подумаем о своем портрете.

Поговорив еще минут десять ни о чем, мы наконец расстались.

Дело двигалось. Не знаю, в ту ли сторону. Результат: я нашла всех, кого хотела, кроме рыжей девицы. Но кто она и где ее искать? Будем пока работать с тем, что есть.

До вечера время еще осталось. Надо отвлечься. И не забыть бы взять с собой деньги. Приглашала-то в ресторан его я. Куда бы нам пойти? Может, он что предложит?

Что еще характерно: я обещала за ним «заехать». Как-то само собой вырвалось. Спрашивается, на чем? На трамвае? Ладно, скажу, что по дороге машина сломалась и мой прекрасный серо-голубой «мерседес», мечта и зависть всех соседей, увезен в ремонт. Подходящая версия? Лучшей нет. Временно езжу на городском транспорте. Не пробовал, Стасик?

Что же мне надеть на эту важную встречу? Тут нужно быть предельно сосредоточенной. От этого многое зависит.

Подумаем. Во-первых, ресторан. Нет, это во-вторых. Прежде всего то, что я позвонила сама и назначила свидание абсолютно незнакомому человеку. Учитывая это, и подберем наряд. Красный цвет не годится в данной ситуации — слишком вызывающий. Белый — очень уж невинно. Пестрое — вычурно. Сразу отбросим короткое и длинное, нужно нечто оптимальное, неброское, стильное, без претензий. Ограничим выбор классическим черным платьем типа «шанель» и голубым сарафаном. В принципе оба приемлемы.

Приложив и то и другое к себе, посоветовавшись с Дашкой, я выбрала черное — оно подходит на все случаи жизни.

Разобравшись с одеждой, перешла к косметике. Опять же не слишком ярко, не слишком незаметно. Конечно, на восемнадцать летя не потяну, что было бы гораздо лучше, только в таком возрасте и совершают столь нелепые поступки, как звонки незнакомым мужчинам, но делать нечего…

Я полностью готова к битве. Последний взгляд в зеркало. Жаль, не знаю вкусов господина Василькова. Какие женщины ему нравятся? Может, увидев меня, он повернется и удалится? Некоторые мужчины удивительно консервативны в своих привязанностях. Не думаю, правда, что он из их числа. Сужу об этом, поскольку видела ту, которой он «строил глазки» (разумеется, она могла выдать желаемое за действительное), и видела Катю. Они нисколько не похожи. Одна высокая, коротко подстрижена, черные волосы, темные глаза, крупные черты лица.

Катя — маленькая, полненькая, курносая, голубые глаза, пепельные волосы до плеч. Есть еще какая-то блондинка. То есть три разных типа, и я к ним не отношусь.

Скажем так, рост нечто среднее между Катей и безымянной сотрудницей «Финестры» — метр шестьдесят восемь, глаза карие, волосы длинные, каштановые. Как заметила Анфилада Львовна, диета мне ни к чему. Может, не классическая красавица (или я к себе излишне придираюсь?), нет, не думаю, что он уйдет. К тому же я его так заинтриговала.

Следующий вопрос, не заглядывая далеко вперед, с чего начать наше знакомство? «Привет, я Наташа». — «Добрый вечер». — «Здравствуйте». Сориентируюсь на месте.

Ровно в восемь я была у здания НИИ. Рабочий день давно закончился, и припозднившиеся на работе изредка покидали здание. Это хорошо. Пропустить Василькова я не смогу.

И что из всего этого получится?

Не нравится мне он, ох не нравится.

Объект появился в восемь ноль девять. Он на мгновение задержался у дверей и безошибочно остановил взгляд на мне. Больше вокруг никого и не было, кроме неряшливой женщины лет пятидесяти, заглядывающей в урну в поисках пустых бутылок или чего-нибудь столь же полезного. Позволить себе думать, что именно она звонила ему, Стасик не мог.

Теперь-то уж он никуда от меня не денется, и я рассмотрю его как следует: высокий, это я успела заметить сразу, светлые густые волосы, глаза… кажется, серые, если не ошибаюсь, очень даже приятное лицо. Вполне понимаю, почему он так нравится женщинам. Мне бы он тоже понравился, если бы не…

Улыбнувшись, я сняла очки от солнца и пошла навстречу. Чувствовала я себя так, словно мне действительно предстоит свидание, причем первое в моей жизни.

— Наташа? — спросил он.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте. Очень рад вас видеть и приятно удивлен.

— Хорошо, что не разочарованы. — И это было вполне искренне. Что было бы делать, если я ему не понравилась бы?

— Ну что вы! Поедем на моей машине или на вашей?

— Моя по дороге сломалась. Что-то там застучало, стало дергаться. Пришлось схватить такси, представляете? Какой-то совершенно задрипанный «жигуленок».

— Сочувствую. А у вас какая марка?

— «Мерседес-кабриолет».

— Неплохо.

— Серо-голубой металлик, — добавила я, как будто это имело большое значение.

И чтобы заполнить образовавшуюся паузу, тут же выдала всю запомнившуюся информацию из часового разглагольствования Говоруна — стеклоподъемники, электроподголовники, фаркоп, гидроусилитель руля, мультилок, электрозеркала с подогревом, центральный замок, подушки безопасности, отличная акустика, иммобилайзер и прочая чушь, о которой я не имею ни малейшего представления. Я все красочно расписала, наверняка что-то перепутав.

Стас был так мил, что проглотил этот бред не поморщившись.

— Куда мы поедем? — спросил он уже довольно снисходительным тоном.

Если он принял меня за окончательную и бесповоротную дуру, тем лучше. Мне это только на руку. Так и буду придерживаться этой версии. Считая себя умнее, мужчина теряет бдительность. Если при этом еще дополнительно ошеломить его короткой юбкой, можно делать с ним все, что захочешь.

Мой интеллект в его глазах был рекордно мал, юбка не критически, но достаточно коротка. Начинаем полномасштабную кампанию.

— Даже не знаю, а что вы предложите?

— Что-нибудь придумаем, — улыбнулся он, приглашая за собой.

Мы подошли к стоянке, и он открыл дверцу темно-вишневого «БМВ». Что за непредвиденный сюрприз? Нет у него шестисотого «мерседеса»?! И телохранителя не видно. Я жутко разочарована, просто в шоке. Так обмануться!

Можно подумать, что я отличу шестисотый от какого-то другого. Я даже не знаю, как выглядит мой серо-голубой «кабриолет». Только цвет и представляю.

Стас захлопнул дверцу с моей стороны, обошел машину и сел за руль. Подождав, пока я устроюсь на сиденье, он спросил:

— И часто вы, Наташа, так звоните незнакомым людям?

— Первый раз, — честно призналась я.

— Да? Польщен. И почему же ваш выбор пал на меня?

— Я уже объяснила — увидела вас в офисе, вы мне понравились.

— И что же вы делали у нас?

Машина тронулась. Мы выехали со стоянки.

— Конечно же заказывала окна! — возмутилась я опять же искренне.

А вы что подумали? Что ищу пропавшие картины Анфилады Львовны?

— И как, довольны?

— Чем?

— Окнами.

— Еще нет.

— Что случилось?

Его рука потянулась к мобильному телефону. Вероятно, уже собрался сделать разнос кому-нибудь из персонала.

— Просто я до конца не оформила заказ. Не измерила как следует.

— Думаю, проблем не возникнет.

— Конечно нет. Ваша служащая так хорошо все объяснила! Мои старые, я имею в виду окна, просто ужасно мне надоели. Вообще я хочу привести квартиру в порядок, сделать ремонт, полностью обновить интерьер. Только не знаю, с чего начать и куда деть весь хлам — мебель, картины, от бабушки доставшиеся.

Стоп, Наташка, притормози, ты все испортишь. Что на тебя нашло? Откуда взялись вдруг эти бабушкины картины? Сама по себе идея неплоха, но зачем вываливать на него ее так сразу. Закончишь игру, даже не начав. Давай-ка медленно, не торопясь, осторожно. Помни, ты охотник, дай жертве привыкнуть к твоему присутствию, потерять осторожность, дезориентируй его, загони в ловушку. Не промахнись. Другого шанса не представится. Заведи отвлеченный разговор.

— Неважно, — махнула я рукой, — перевезу пока к маме. Возиться только неохота. Лучше вы расскажите о себе.

— Что же вам рассказать, Наташа? Закончил МАИ, радиоэлектронику.

— Как с кем ни поговоришь, обязательно МАИ заканчивал, — вставила я очередную намеренно нелепую реплику.

Будем говорить побольше глупостей, пусть лучше считает меня дурочкой, чем той, которая пытается выведать секреты.

— Огромный институт. А занимаются теперь кто чем.

— Это точно, один мой друг закончил МАИ, теперь в ларьке пивом торгует.

Сразу признаюсь, торговцев пивом среди моих знакомых нет.

— Это крайности. Такое далеко не со всеми случается.

— А почему вы начали заниматься окнами?

— Окончив институт, мог бы попасть в какое-нибудь НИИ и застрять там на долгие годы, но, пока учился, время изменилось. Идти в НИИ смысла уже не было, половина из них на ладан дышали. С одним приятелем открыли фирму, в начале по остеклению балконов. Тогда это большим спросом пользовалось. Мы еще пока учились, подрабатывали с ним то там, то здесь. Студенты, денег никаких — приходилось крутиться.

— Электронику забросили, решили бизнесом заняться?

— Бизнесом это можно было назвать с большой натяжкой. По началу так, небольшой кооператив. Радиоэлектроника тогда вообще стала никому не нужна. Вспомните. Все быстро приходило в упадок, на глазах разваливалось. Работы никакой. Деньги весьма условные. Что-то свое сделать хотелось. Мы молодые, энергичные.

— А почему, к примеру, не компьютеры или что-то более близкое к специальности?

— Компьютеры уже потом появились. Тогда о них в таких масштабах, как сейчас, и не слышали. Они в новинку были. Если чуть позже, может, действительно компьютерную фирму организовали бы. Теперь уже что есть, то есть.

— Жалеете?

— Нет. Конечно, было совсем не просто. И кидали нас, и чуть не прогорели. Однажды к нам влезли в офис, все подчистую унесли.

— Да что вы! Ужас какой!

— Практически ни с чем остались. Ни денег, ни материалов. Да и настроения продолжать после этого — никакого. Период был, когда ничего в стране не было, крали, что плохо лежит. И от того, что хорошо лежало, не отказывались.

— И как же вы дальше? Другой на вашем месте все бы бросил.

— Мы тоже едва так не сделали. Потом взяли себя в руки, начали заново, с нуля. В чем-то даже сложнее было.

— Понимаю. После такого жуткого потрясения с психологической точки зрения вам было гораздо труднее.

Милочка, оставь при себе свои психологические изыски. Так впечатление о себе испортишь. Восторженно хлопай глазками и помалкивай.

— И психологически и финансово. Нужно было материалы закупать, людям платить, а у нас ни единой копейки.

— Как же вы выкрутились?

— Назанимали у всех. Что заработали до того, то и спустили. Продали что только могли, кроме машины. Без нее был бы полнейший крах, никак не обойтись.

— Вы рисковый человек, — как и намеревалась, я похлопала ресницами, когда он на мгновение отвлекся от дороги и посмотрел на меня, — я бы так не смогла.

— Тут или пан, или пропал. Короче, выпутались кое-как, стали заново дела налаживать, выхода другого не было. Потом взяли в банке кредит, перешли на стеклопакеты, едва не первые вышли с ними на рынок.

— Как интересно, — с энтузиазмом воскликнула я, восторженно глядя на него. — Вы еще и первопроходец!

— Пионер пластикового бизнеса, — засмеялся он, перестраиваясь в другой ряд.

— И все пошло хорошо?

— Хорошо только в сказках бывает. У нас в стране, как известно, ничего стабильного быть не может. То одно потрясение, то другое. Дефолты разные. Банк, в котором мы деньги держали, лопнул. Не без приключений.

— Ну и жизнь у вас. Я-то думала, у вас полное благополучие. Живи и радуйся.

— Без проблем разве это жизнь? Я вас разочаровал?

— Нисколько. Значит, вы начали без какого-либо стартового капитала?

Глупый вопрос — в том смысле, что рассчитывать на откровенность не следует. Так он мне и выдаст все тайны. Проедем и забудем. Не стоит задавать таких неосторожно настораживающих вопросов.

— Все создавалось на чистом энтузиазме двух молодых людей, один из которых перед вами, слишком самоуверенных, возможно наивных, чтобы у них не получилось.

— А ваш друг что же? Так с ним и работаете до сих пор?

— Нет, он года два назад в Америку уехал, я один продолжаю.

Уехавший в Америку приятель меня нисколько не волнует — при условии, что вы вместе с ним подпольно не торгуете картинами. А этот вариант исключать тоже не стоит.

— Почему он вас вдруг бросил? Испугался трудностей?

— Захотел спокойной жизни. Наивно думал, там рай земной.

— И как?

— Уже не считает, что это рай.

— Америка, — мечтательно произнесла я (вообще-то меня туда нисколько не тянет, но Стасу об этом знать необязательно), — это так здорово. Ничего не делаешь. Лежишь на пляже в Майами, загораешь.

— Это вам было бы позволено лежать на пляже, Наташенька. Мужчине пришлось бы деньги зарабатывать. Долго на пляже не пролежишь. Иначе один песок у тебя и останется.

— Какой вы не романтик, — капризно произнесла я.

— Я человек деловой, практичный. Это вам свою головку всякими цифрами забивать не стоит. А мне приходится, хочешь не хочешь.

Я кивнула, соглашаясь с его мыслью о неразумности забивания цифр в мою невосприимчивую, бедную, глупую головку.

Для полноты картины мне надо было быть блондинкой. Но не судьба.

Блондинки почему-то всегда считаются глупенькими. Кстати, американцы в этом и виноваты со своими фильмами.

— Вам самому уехать в Америку не хотелось? Попробовать там себя в бизнесе. У вашего друга не получилось, а у вас, может, наоборот.

— Там опять заново начинать придется, а это не просто. Получится или нет, еще неизвестно. Конкуренция огромная, своих хватает. Тут потихоньку идет.

Не преуменьшайте, пожалуйста, свои заслуги, Станислав Григорьевич. Не потихоньку, а полным ходом. Картину Бенуа не на обычную зарплату купить собирались. Меня-то вы не проведете. Другим сказки рассказывайте.

— Может быть, мы перейдем на «ты»? — предложила я.

— С удовольствием, — отозвался он.

Так шаг за шагом мы двигались к истине или в очень похожем направлении.

Мы подъехали к ресторану. Дождавшись, пока Стас откроет дверцу с моей стороны, я выползла из машины.

Кое-что о вас мы выяснили, Станислав Григорьевич, но не думайте, что я успокоилась. Это только начало. Неплохое, надо сказать. Ждите продолжения.

Нам было предоставлено место в укромном уголке, скрытом от посторонних взглядов изящной витой металлической решеткой.

Разговор ненадолго затих, пока мы выбирали блюда в меню. Впрочем, это сложное дело, наравне с выбором вина, было предоставлено под полную ответственность Стасу. Я переваривала полученные сведения, на первый взгляд не имеющие отношения напрямую к расследованию. Но это только так кажется. Из того, что он рассказал о себе, можно получить предварительное представление о характере сидевшего напротив меня человека. Уверенный в себе, знающий чего хочет и как этого добиться, упорно идущий к поставленной цели. Если такой человек решает что-то получить, он не остановится на полпути, а пойдет до конца. Я бы его только уважала за это, если бы была уверена, что он не приложил руку к краже картин у милой старушки Анфилады Львовны.

В ожидании заказа мы пили вино и разговаривали, в основном о нем. Я старалась не делать пауз, лишая возможности интересоваться моей жизнью, и забрасывала вопросами его.

В целом, если бы мне не приходилось изображать из себя глупенькую неблондинку, влюбившуюся с первого взгляда и позвонившую объекту своих притязаний, можно было считать, что я неплохо провожу время.

Общаться с ним было легко и необременительно, собеседник он был хороший. Мы с ходу находили темы для разговора. Беседу о Бенуа я приберегала как особо изысканное блюдо где-нибудь на конец ужина, когда, расслабленный вином и обожающим взглядом спутницы, он окончательно потеряет бдительность.

Подавать свой десерт мне не пришлось.

Между котлетой по-киевски и мороженым Стас спросил:

— А что за картины достались тебе от бабушки?

Вот это подарок, на который я никак не рассчитывала.

Проглотив кусок мяса, ставший вдруг несъедобным, я небрежно проронила:

— Всякий хлам — Саврасов, Айвазовский, Левитан, Шишкин. Моя бабушка безумно обожала пейзажи, жизни без них не представляла. А мне от этих темных чащ и постоянных бурь просто нехорошо делается.

— Продать не собиралась?

— Вроде незачем, да и бабушкино наследство все же. И мать взбесится.

— Вы вместе живете?

— Да нет, отдельно.

Это ты не подумала, Наташа. Почему тогда картины у тебя, а не у нее? Да чего там, разделили имущество!

— Конечно, это чего-то стоит, — продолжила я, — художники известные. Но я не знаю, сама никогда не узнавала.

— Надо посмотреть, — сказал он.

— А ты что, разбираешься? — спросила я, делая вид, что больше увлечена содержимым тарелки, чем данной темой.

— Немного.

— Здорово, — рассеянно проронила я без особой заинтересованности в голосе, — а я вот абсолютно нет. Может, и надо от всего этого избавиться, ты как думаешь?

— Если тебе это ни к чему и даже не нравится, зачем ты с этим живешь?

— Мать как-нибудь уговорить удастся, — задумчиво протянула я, — только понятия не имею, куда с этим обратиться. Хлопот не оберешься. Возиться лень.

— Вот как надо поступить: для начала я мог бы посмотреть сам.

Очередной шаг сделан. Сделан не мной, это радует.

Однако веселый поворот принимают события. На подобное я не рассчитывала. Сейчас предложит поехать ко мне, где сразу станет ясно, что я вру. Никаких картин-то у меня нет и никогда не было. Что я смогу ему предъявить? Репродукции в альбоме? Табличку «На реставрации»? Или свои работы выдать за пейзажи Левитана, Сурикова, Шишкина. Это не пройдет.

Умеешь ты влипать в истории, Наташа. Как теперь собираешься выкручиваться? Скажешь, что забыла и уже успела продать картины? Или подарить. Что же ты молчишь?

— Ты увлекаешься искусством? — наигранно равнодушно спросила я, лихорадочно ища выход из ситуации.

— Есть немного.

— Какие у тебя обширные интересы. Во всем ты разбираешься.

— По-твоему, если технарь, больше ни на что не способен?

— Нет, конечно… Я так не думаю. У тебя тоже картины есть?

— Собираю понемногу. Только сейчас это не так-то просто.

— Почему? — удивилась я. — Сейчас иметь картины не возбраняется, да и продажа не преследуется.

— Так-то оно так. Только подделок много. Причем довольно качественных. Подлинники попадаются крайне редко. Так и норовят подсунуть тебе дерьмо всякое, извини за выражение. Вот и приходится быть начеку.

— Я и не думала, что все так сложно. Значит, мне тоже пришлось бы какую-нибудь экспертизу делать?

— Разумеется. Иначе и не продашь. У любого стоящего покупателя имеется на примете специалист, который выяснит, что к чему, оценит, удостоверит подлинность.

Вот это уже очень ценный разговор и мне крайне необходимый. С этого места поподробнее, пожалуйста.

— И у тебя есть?

— Конечно. Как бы я ни разбирался в живописи, но я же не эксперт. Меня запросто обмануть могут. Тут даже не каждый искусствовед с ходу разберется. Прежде чем купить картину, она тщательно проверяется. Это очевидно.

— Ну ничего себе!

— А ты как думала? Это тебе не спальный гарнитур. Тут серьезный подход требуется. Предметы искусства всегда в цене. И относиться к этому легкомысленно нельзя. К примеру, ты «мерседес» не сама наверняка покупала. С тобой был кто-то разбирающийся в машинах.

— Это другой случай. Мне ее подарили. А потом, женщины к этому подходят иначе. Мужчина выбирает по характеристикам, а женщина то, что ей нравится. Я вот увидела свою на улице и сказала: «Хочу такую».

— И тут же получила.

— Точно. С машиной к тому же намного проще. Знаешь, как купить, знаешь, где продать. А, к примеру, с этими самыми картинами что делать? Не могу же я объявление дать, — закинула я очередную удочку.

Намеренно или нет, он ушел от ответа.

Ну зачем ты, Стас? Так хорошо разговаривали! Душевно.

— Знаешь, мы вот как сделаем. Я сам посмотрю, что у тебя имеется. Прикину. Если мне что-нибудь понравится — куплю. Мне не подойдет, займусь этим делом. Тебе самой об этом думать не придется.

Ты не прав, Стас. Думать всегда полезно. Вот и думай, Наташа, что тебе делать с неожиданно возникшим горячим желанием Василькова увидеть пейзажи передвижников в твоей квартире. Показать ты их ему не сможешь.

— Как-то неудобно. Только познакомились, и вдруг я тебя буду обременять разными своими заботами. Да и спешить нечего. Я еще и продавать не решила.

Хотите заработать на бедной доверчивой девушке или предлагаете искренне?

— Мне только приятно будет помочь. Я людей знаю, которые могут купить. Заодно квартиру твою посмотрим, какой там ремонт требуется. Есть у меня одна фирма, они в лучшем виде все сделают и быстро. Тебе ни о чем волноваться не надо будет. Окна тебе поставим. Получишь не квартиру — игрушку.

События развиваются с невероятной скоростью и совершенно по незапланированному сценарию. Выясняется, что мне придется делать ремонт в квартире, на который у меня нет ни сил, ни желания. Спасибо тебе, Говорун, устроил сказочную жизнь. Только попадись мне! Никогда не прощу такое свинство с твоей стороны.

— Поедем к тебе посмотрим, — предложил между тем Стас.

О чем я думала, когда говорила о картинах? Как отделаться от невозможной ни при каких условиях поездки, разоблачающей мою и без того шаткую легенду.

Хорошо, что он пока не спросил, чем я занимаюсь. Что я скажу? Что я художница, но искусство по удивительной случайности терпеть не могу? Вот такая у меня причуда. Ну не в себе девушка, что делать?

— Конечно, — притворно согласилась я, — обязательно увидишь. Только не сегодня, извини. Понимаешь, родственники из провинции приехали. Дома цыганский табор.

— И ты рада была сбежать?

— До ужаса. Поэтому так обрадовалась, когда ты согласился встретиться со мной. Они свалились как снег на голову. Не выгонять же их. Но и с ними сидеть не хочется.

— И надолго они?

Я тяжело вздохнула:

— На пару недель. Устала, сил нет! Наказание сплошное.

— Тогда придется подождать.

— Но свою коллекцию ты покажешь?

— Без вопросов. Буду очень рад. Поедем прямо сейчас.

— Замечательно.

«Свою коллекцию» я показать не в состоянии по причине перенаселенности квартиры, но его посмотреть необходимо.

Стас подозвал официанта.

— Что-нибудь еще желаете?

— Только счет.

Я тут же потянулась к сумочке, достала из нее кошелек.

— Что ты, Наташа. Даме не пристало расплачиваться.

— Но я же тебя пригласила.

— Даже забудь об этом.

Я не стала больше спорить. Это действительно мало было бы похоже на ту Наташу, которую я изображаю.

Оплатив счет, мы покинули заведение и покатили по уже темнеющему городу, в не уменьшающемся, несмотря на позднее время, потоке машин. Во избежание подозрений я перешла на более нейтральные темы разговора. А именно порадовала его описанием во всех подробностях «купленной» мною норковой шубы. И если у него еще оставались сомнения по поводу наличия у меня умственных способностей или отсутствия таковых, я полностью уничтожила их.

Мы довольно быстро добрались до современной элитной многоэтажки где-то возле Кутузовского проспекта.

В просторном холле, заставленном цветами и даже деревьями в кадках, дежурил охранник. Он вежливо-подобострастно поздоровался с нами. На скоростном лифте мы поднялись за пару секунд на семнадцатый этаж.

Квартира была огромной, как я и ожидала, и довольно стильно обставленной. Предложив мне выпить, Стас начал показ. Делая намеренно нелепые замечания, я переходила за ним из комнаты в комнату, слабо надеясь увидеть те две картины, ради которых я тут и оказалась. Не было ни одного Шишкина, пусть даже без васильков на первом плане. Хотя о чем это я? Тот Шишкин остался спокойно висеть у Анфилады Львовны, его как раз и не украли. И если Стас имел на него какие-то виды в будущем, пока они не стали действительностью. Странно как-то. Для чего ему Шишкин, если он собирает импрессионистов и мирискусников? Шишкин диссонировал бы с окружающими работами.

А любопытно узнать, на сколько все это потянет? Сумма будет немаленькой. Неплохой доход приносят пластиковые окна. Нет у тебя еще и другого, подпольного бизнеса?

Пройдя по всем комнатам, мы вышли на лоджию, по размерам сходную с прихожей в моей квартире. Я наивно считала, что она немаленькая. Да по сравнению с прихожей в его квартире она просто из кукольного домика.

Хозяин включил негромкую интимную музыку. С высоты семнадцатого этажа открывалась прекрасная панорама. Завороженная видом, я спросила невпопад:

— Ваши окна?

Он засмеялся:

— Наташка, ты прелесть.

Хочешь сказать, полная дура? Я очень стараюсь навязать тебе именно такое мнение.

Чувствуя, что наступает критический момент, никак не вписывающийся в мои планы, я попросила у него сигарету. Это был вполне проверенный прием. Не станет же он приставать к женщине с нескромными предложениями, если она в этот момент курит. Я «влюблена» в него, но не до такой степени. Можно, конечно, считать, что сама напросилась: позвонила незнакомому человеку, назначила свидание под предлогом, что он мне нравится. Но к более решительным действиям не готова, даже чтобы выиграть спор. Должно быть, я старомодна, что несколько странно, особенно учитывая то заведение, которое я окончила и где моральные устои не ставились слишком высоко.

За имеющиеся в запасе несколько минут придется придумать какое-то крайне неотложное дело, о котором я якобы совершенно забыла, но которое не позволяет мне задержаться ни на минуту.

И что же это будет? Нужно ретироваться, по возможности не вызывая лишнего недоверия. Разрушать наши только начавшие формироваться отношения ни к чему, он пока мне нужен. Пропавших картин я не нашла, а полной уверенности, что они не у него, нет.

Стас принес сигареты:

— «Мальборо» куришь? Ничего другого нет.

— Запросто.

Я закурила. Второй раз за эти два дня. Если так пойдет и дальше, у меня выработается устойчивое пристрастие к никотину. Не хотелось бы. Постараюсь не затягиваться.

— Как ты стал собирать живопись, — спросила я, чтобы отвлечь его на другое, — простое вложение денег?

— Да нет. Я ведь собирался поступать в МГУ на искусствоведение.

Понятно. Вот откуда он так хорошо разбирается в искусстве!

— И что же?

— Конечно, не поступил. Чтобы не терять год, пошел в МАИ. В математике я разбирался, да и конкурс туда был небольшой, практически, что и никакого.

— Крутой поворот — от искусствоведения до радиоэлектроники.

— Жизнь изобилует такими поворотами. А потом, когда появилась «Финестра», один наш партнер, ему очень хотелось сотрудничать с нами, а мы желанием не горели, подарил мне акварель Волошина.

— Короче, дал тебе взятку.

— Скрытую. У меня был день рождения. Не отказываться же от подарка. С этой небольшой работы все и началось. Ты ее видела в гостиной. Тогда я и подумал: почему бы мне не заняться коллекционированием.

— Правильно, не на марки же размениваться.

Прекрати ехидничать. Лучше улыбайся. Да я и без того улыбаюсь не переставая!

— Тут ты не права. Есть марки, которые подороже многих картин стоят.

— Да? Вполне может быть. И как же у тебя времени хватает еще и на это? Или у тебя есть какой-нибудь специальный человек, который занимается поисками?

— Такого человека нет, но, когда начинаешь серьезно заниматься коллекционированием, появляются знакомства, тебе что-то предлагают, ты предлагаешь другим.

— Хочешь сказать, обмен?

— Не совсем обмен. Например, мне попалась картина, которая по каким-то причинам мне не нужна, но я знаю, что Иван Иванович ее точно купит. Я звоню ему и сообщаю о своей находке. Он просит купить, называет предельную цену. Я могу поторговаться с продавцом. В общем, покупаю картину для него. Следующий раз все произойдет наоборот, и уже Иван Иванович позвонит мне. Вот так, Наташенька.

Видимо, для этих целей и нужен был Шишкин. Не для себя, для Ивана Ивановича.

— Как интересно. Я даже и не подозревала о подобном. На искусствоведение не поступил, а картины покупаешь.

— Поступил бы, неизвестно чем бы сейчас занимался.

А вот мне неизвестно, как бы сбежать домой. Ничего путного в голову не приходит.

Ночная Москва с ее огоньками, рекламами, движущимися автомобилями была удивительно красивой. Кондиционер давал благословенную прохладу, луна светила высоко над нами, сквозь легкую вуаль облаков просвечивали звезды.

Я ждала чего-то чудесного, что избавило бы меня от очередного вранья. Оно воплотилось в телефонном звонке.

Стас схватил мобильный телефон:

— Слушаю… Добрый… Понятно. И что?.. Говори медленнее, не тараторь… Да, не против… Нет, я с ними сам разберусь… Перенесем это на завтра?.. Ты уверен?.. Сейчас совершенно неподходящее время… Уже едешь? И где ты?.. Ладно… Ладно, черт с тобой, приезжай.

Бросив мобильник на плетеное кресло, Стас посмотрел на меня взглядом кота, от которого ускользнула мышка.

Вместо того чтобы проникнуться сочувствием, я чуть не рассмеялась. Никакого во мне сострадания к людям.

— Неприятности? — спросила я.

— Кое-что произошло. Сейчас приедет один мой партнер.

Хороший человек, сразу видно. Выручил меня, сам о том не подозревая.

— Что делать, — притворно тяжело вздохнула я, — бизнес есть бизнес, дело прежде всего. Поеду к своим родственникам.

— Даже не смогу отвезти тебя, извини.

— Ничего. Сама доберусь.

— Что ты делаешь завтра?

— Таскаюсь с родственниками по магазинам. Вечером обещала сходить с ними на концерт. Короче, скучища смертная.

— А потом?

— Думаю, завтра встретиться никак не получится. Весь день расписан. Но я улучу минутку, чтобы тебе позвонить.

— Оставь мне свой телефон.

— Конечно, — я продиктовала свой номер, и он записал его.

— Сейчас поймаем тачку.

Пока мы спускались в лифте, я без умолку щебетала о своих «родственниках», не давая ему опомниться.

— Представляешь, целый день носятся по городу. Как им не надоест? Спрашивают меня: «Где находится Черкизовский рынок?» Как будто я знаю! Издеваются просто. Зачем им эти рынки? Там барахло одно. В Москве столько приличных бутиков. Туда я бы могла их отвезти. А им рынки подавай. Ну не бред?..

Остановив машину, Стас сразу расплатился. Мне не известно, сколько он дал водителю, но тот радостно воскликнул:

— Доставлю в лучшем виде, шеф.

— Завтра я тебе позвоню. Ты дома будешь? — спросил Стас.

— Сомневаюсь.

— А мобильного у тебя почему нет?

Неплохой вопрос. По идее, должен быть. Снова придется врать, Наташа.

— Давно отказалась от них. В свое время потеряла штук двадцать. Никто позвонить не может: не успеваю новые номера сообщать. Приходится теперь обходиться одним домашним телефоном. Его-то я не потеряю.

— В таком случае, будет время, сама позвони. Тут есть мой мобильный, если, конечно, ты и его не знаешь.

Он сунул мне в руки визитную карточку, я засмеялась:

— Знаю.

Так я стала законной обладательницей его номера телефона.

Потом произошло то, избежать чего я не сумела. Стас притянул меня к себе и поцеловал. Не стану говорить, что мне не понравилось.

Водитель с безразличным видом терпеливо ожидал окончания нашего прощания, делая вид, что протирает лобовое стекло и ничего не замечает вокруг себя.

Считая, что легко отделалась, я села в машину. Стас захлопнул дверцу и помахал мне рукой.

— Куда едем? — спросил шофер.

Я назвала адрес.

Обдумаем ситуацию.

Полагаю, Стаса можно смело вычеркнуть из числа подозреваемых.

С чего бы это вдруг, Наташа? Он тебе еще несколько часов назад активно не нравился. Не из-за поцелуя ли? И совсем нет, какие глупости! Просто не произвел он на меня впечатление человека, который может украсть картины у старушки. Купить — да, занизить цену до предела — пожалуйста, но красть…

С другой стороны, что это я всех вычеркиваю? Кто у меня останется? Одна рыжая девица. И я даже не имею представления, как ее разыскать. Сколько рыжих девиц в Москве? Около ста тысяч? Или больше? У меня есть ее описание, но нет фотографии. К тому же она может даже оказаться блондинкой, ради эксперимента или в качестве конспирации покрасившейся в рыжий цвет и на следующий же день смывшей краску. У меня имеются ее имя и фамилия. Но вот подлинные ли они — большой вопрос. Безусловно, она первая вызывает подозрение. Явно с ней не все чисто. Но кто ее послал к Анфиладе Львовне и зачем — неизвестно.

Таким образом, хочу я того или нет, придется пока остаться Стасу в списке потенциальных преступников, как мне ни обидно. По принципу, обратному презумпции невиновности: если вина человека не доказана — он считается невиновным, будем подходить следующим образом: его невиновность не доказана — виновен. Приговор не окончательный. Обжалованию подлежит. До выяснения обстоятельств пусть будет так.

Жалко мне его записывать в преступники. Наташа, ты опять? Да, опять! Конечно, бабник, что делать? Но это не преступление, за это не судят, с ним забавно, а если честно — он мне понравился. И отстань от меня, пожалуйста.

Вот такие споры веду я сама с собой!

Ладно, подержим его немного в черном списке. Ему от этого хуже не будет. Он и не узнает. Остальных тоже что ли переместить обратно? Для компании, чтобы Стасу не скучно было? И потом, могу ли я оставлять его наедине с незнакомой рыжей девицей. Негуманно по отношению ко мне, «страстно влюбившейся с первого взгляда». Пусть присмотрит за ним Ольга (ее я не опасаюсь. А может, и зря?), дети Анфилады Львовны и Говорун (с него-то и потребуем отчета).

Ну и вечер выдался мне! Довольно тяжело быть в постоянном напряжении: не сказать лишнее, а сказав, выходить из сложной ситуации, не пропустить важной информации, изображать не ту, кем ты являешься на самом деле.

На следующий день мои нечаянные выдумки претворились непостижимым образом в действительность.

Как неосторожно бросаться словами, не думая о последствиях. Говорю что попало, дабы выбраться из одной ситуации, — и тут же попадаю в другую, из которой уже выкрутиться, придумав очередные отговорки, не удастся.

Так произошло и в этот раз, что говорит о моей невероятной, феноменальной и не всегда намеренной честности.

Короче, ко мне нагрянули родственники. Неожиданно, без всякого предупреждения, как я и придумала для Стаса. Из Вологды.

Не то чтобы я была не рада. В другое время — пожалуйста, с большим удовольствием. Но почему-то родственники приезжают именно тогда, когда тебе это совершенно неудобно.

Полдня было потрачено на размещение и суету. А со всеми разобраться не так-то просто. Их четыре человека: тетя Лера, дядя Слава и двое их детей, Катя и Игорь.

Потом наступил черед выслушивать бесконечные рассказы об их жизни, о наших общих знакомых и о людях, которых я совершенно не знаю и судьбой которых не слишком озабочена. Слушать это, однако, приходилось.

День был потерян для моего расследования. Час расплаты неумолимо приближался. Мне хотелось отсрочить его насколько это возможно, но конкретных результатов не наблюдалось.

Только к вечеру я сумела позвонить Стасу. Совсем будет плохо, если он обо мне забудет, когда еще нужен — я не все выяснила, остались пробела. Время от времени надо напоминать о себе для поддержания интереса.

— Привет, — начала я, — как дела?

— Умница, что позвонила.

— Вчерашние проблемы решились?

— Да. Все в порядке. Как ты?

— Кошмар, — на этот раз без преувеличения отозвалась я.

— Родственнички достают?

— Не то слово.

— Опять по рынкам бегают?

— Достали уже.

— Вырваться не сумеешь?

Я тяжело вздохнула:

— Боюсь, нет. Идем в театр. Я тебя, наверное, отвлекаю?

— У меня люди, но ничего.

— Тогда ладно, не стану надоедать. Извини, что мешаю. Счастливо.

— Позвони, если что.

— Обязательно, пойду выполнять свои тяжелые обязанности.

— Не переутомляйся, — с серьезностью посоветовал он.

— Постараюсь.

Ни в какой театр на самом деле мы сегодня не собирались, а отправились гулять всего лишь в ближайший парк.

Мы почти вышли из квартиры, когда зазвонил телефон. Я вернулась и взяла трубку:

— Алло.

— Это Наташа?

— Да.

— Вы просили нашего общего знакомого Николая устроить нам встречу.

— Да, — обрадовалась я, — по поводу картин.

— Именно, — он понизил голос, — только это нетелефонный разговор.

— Мы могли бы с вами встретиться? Скажите, где и когда?

— Мне было бы удобно завтра, в полдень в ЦПКиО имени Горького.

— Замечательно. Мне это тоже подходит. Как мы узнаем друг друга?

— Я сам подойду. Николай описал вас. В чем вы будете?

На минуту я замешкалась.

— В синем платье и с белой сумкой.

— Тогда до завтра.

— А как вас зовут? — вдогонку крикнула я.

Он не успел положить трубку:

— Зовите меня Федор Иванович.

Короткие гудки.

Никакой он не Федор Иванович, это ясно, но к чему подобная конспирация?

Неважно. Радует, что он позвонил и этот день, как выяснилось, не прошел зря. Расследование движется, пока в неясном направлении. Хочется верить, что-нибудь полезное я узнаю от этого засекреченного человека. А пока буду развлекать гостей-родственников.

На следующий день около двенадцати я была у входа в Нескучный сад.

Стояла по-прежнему невыносимая жара. Солнце раскаленным шаром висело над головой, ни дуновения ветерка. Спрятаться было негде, к тому же я боялась пропустить Федора Ивановича, если забьюсь в какой-нибудь угол, и не сходила с места, присматриваясь к прохожим и гадая, кто из них может быть искусствоведом, не желающим давать номер своего телефона и рассчитывающим на неразглашение нашего разговора.

Простояв минут пятнадцать, начала волноваться, что встреча не состоится. Если ожидание затягивается, у меня дурацкая привычка думать, что тот, кого я жду, не придет или я перепутала место встречи или ее время.

Примерно в четверть первого, когда я еще не успела окончательно впасть в панику, но уже изрядно разнервничалась, ко мне подошел мужчина средних лет и невыразительной наружности, который до того безразлично фланировал мимо:

— Наташа?

Решив, что это кто-то из моих давних случайных знакомых, которого я не узнаю, и судорожно пытаясь вспомнить, кто именно, я нейтрально отозвалась:

— Да.

— Федор Иванович, — представился мне незнакомец.

— Очень приятно, — пробормотала я, с одной стороны, безусловно, обрадованная отсутствием провалов в моей памяти, с другой — обескураженная странным поведением таинственного искусствоведа.

Мало того что скрывает свое настоящее имя, так еще и приглядывался ко мне в течение минут двадцати как минимум. Для чего? Определял, не привела ли я хвост? Не заметут ли его в ту же секунду, как он выложит все имеющиеся у него сведения? Что же такое он знает, чтобы так опасаться? Может, это и смешно, но я чувствовала себя участницей какой-то глупой шпионской истории.

— Пойдемте в парк? — спросил он.

Я не стала задавать вопросов по поводу его удивительного поведения и только кивнула. Стоять на самом солнцепеке в такую жару было невыносимо. Еще немного — и у меня случился бы солнечный удар. Все, что я хотела спросить, вылетело из головы. Освободившееся место заняли привычные вопросы: чем я занимаюсь? зачем мне это? Могла бы спокойно сидеть на даче, дышать свежим воздухом, купаться в реке.

Мы нашли пустую скамейку в тени, подальше от посторонних глаз. По дороге Федор Иванович купил мороженое, и вот за это я действительно была ему благодарна.

— Как продвигается статья? — вроде бы с полным безразличием полюбопытствовал Федор Иванович. Однако было видно, что это безразличие показное.

Непонятно… Ему-то что волноваться из-за моей статьи?

— Так себе. Не идет. Ужасная жара. Работать просто невозможно, сосредоточиться не могу. Да еще столько неясностей. На вас теперь надеюсь. Вдруг поможете.

— Николай сказал вам, что я готов помочь, только если мое имя упоминаться не будет?

— Конфиденциальность гарантируется, — торжественно пообещала я.

Можно подумать, если я впрямь была бы журналисткой, то могла бы упомянуть его имя. Мне оно неизвестно.

Впрочем, если понадобится узнать, — нет ничего невозможного.

Но меня не интересовала его личность. Если только он не связан с похищением Бенуа и Ренуара, что вызывает сомнения. Такое совпадение нереально: чтобы случайно познакомиться в галерее с художником, и он вывел сразу на человека, укравшего картины, или имевшего к краже отношение, в это я не поверю никогда.

— Так что вы хотели бы узнать?

— Все, что возможно.

— А конкретно?

— Начнем, допустим, с того, каким образом крадут картины. Я не беру в расчет случайный фактор: залезли воры, взяли ценности, а заодно и живопись, не зная подлинной ее цены, просто попалась на глаза. Я имею в виду, когда хотят получить конкретную вещь.

— Что касается способов проникновения в дом, то их масса. Для профессионала это не составит труда, причем так, что никаких признаков взлома не будет.

— Это понятно. Но как они узнают, где именно есть стоящие картины и что это подлинники?

— На этот счет есть также множество вариантов. Коллекционеры народ тщеславный, любят похвастаться друг перед другом своими новыми приобретениями. Этот сказал одному, тот другому. И пошло-поехало. Земля слухами полнится. И заинтересованные люди всегда в курсе. Свой человечек там, свой здесь. Потихоньку собирают информацию, и вот уже болтун наказан за неосторожность и гордыню.

— Но ведь если у человека хранятся такие ценности, он не станет запирать дверь на обычный английский замок. У него и сигнализация есть наверняка.

— Деточка, какая сигнализация остановит настоящего вора? В наше время нет ни секретов, ни замков, ни надежной сигнализации. Это все для самоуспокоения. Поставь металлическую дверь с любыми наворотами, любую супер-пупер, а ее откроют самое большее за две минуты. И ни царапинки на ней не будет. И сигнализация — чушь полнейшая. Вот и посудите сами: ничего надежного нет в этом мире.

Если так к этому относиться, то конечно. У меня другой взгляд на мир.

— Хорошо, — продолжила я, — а если владелец не афиширует свое достояние? Живет какая-нибудь старушка, у которой было несколько ценных картин сколько она себя помнит, и никакой коллекционер о них не знает.

— Поверьте мне, детка, такого просто не может быть, коллекционеры знают обо всех мало-мальски ценных собраниях. У этой вашей старушки дети есть? А знакомые? Она ведь не одна во вселенной. Подружка зашла, потом рассказала внуку, тот своему приятелю. У приятеля другие приятели имеются. Та же схема. И вот уже о старушкином достоянии известно всему миру. А тут как раз к ней слесарь пришел из ЖЭКа. «Извините, мол, мамаша, плановая проверка батарей. Готовимся к новому отопительному сезону». «Конечно, милок, смотри». Он и посмотрит. И вот полный список имущества, с указанием мастера, предположительной даты написания, возможной подлинности и ориентировочной цены.

Мне на ум тотчас пришла рыжая девица с ее детским восторгом относительно «репродукций», висящих у Анфилады Львовны. Для того она и приходила, чтобы сделать опись собрания. И беспечная тетка Говоруна сыграла ей на руку.

— А если берут не всю коллекцию, а только две-три картины.

— Это значит, что был конкретный заказ на определенного художника. Такое тоже бывает. К примеру, собираю я передвижников или мирискусников. Тогда на кой черт мне сдались малые голландцы? Вот я и говорю: хочу, к примеру, картину Левитана или там Бакста. Пожалуйста. Достанут. А уж сколько у нас в домах всякой живописи, вы не поверите. Иногда владелец и сам не знает, чем обладает. Висит в квартире портрет тетки какой-то. То ли выбросить, то ли на дачу свезти. Надоел, сил нет. Кто такая, никто уже не знает: родственница дальняя или случайно попала. А потом вдруг окажется, что это Рокотов или Суриков, а пейзажик, что в коридорчике повесили, чтоб не мешался, ни больше ни меньше как Поленов Василий Дмитриевич. Вот такая штука, Наташенька.

— Хорошо. Допустим, я коллекционирую картины и хочу какую-то во что бы то ни стало получить. Законным путем не могу — продавать не хотят. Как мне быть?

— Если ты коллекционер с солидным стажем и не слишком привередлив в плане методов получения картин, то знаешь подходящих людей, которые всегда помогут.

— Но я начинающий. Разбогатела, собираюсь вложить прибыль не в доллары, не в золото, а в живопись. Все обесценивается, произведения искусства только дорожают. У меня есть деньги, желание. Кроме этого — ничего. Связей — никаких. Не объявление же давать.

— Молодец, — одобрил Федор Иванович, стряхивая с брюк пылинку, — соображаешь. Только почему не объявление?

— И что я напишу? «Уважаемые господа, приобрету работу Крамского, возможно добытую нечестным путем?»

— Конечно, не напрямую. Я сам этим не занимаюсь…

— Разумеется, нет! — жарко поддержала я. Соглашусь со всем, главное проясните интересующий меня вопрос.

— Только способ имеется. Говорят (знаю с чужих слов, заметьте), — я понимающе кивнула без тени сомнения в его правдивости, во всяком случае, надеюсь, так выглядело, — что нуждающиеся люди публикуют объявление, вполне на первый взгляд безобидное — брачное. В газете или через Интернет. Познакомлюсь с девушкой и тому подобное. Ищу спутника жизни. И телефон оставляют. Прочитал такое объявление, — значит, есть товар. Звони, договаривайся о цене и получи. Или сделай свой заказ.

— Но ведь подобных объявлений масса, — поразилась я, — как из них выявить то, которое именно об этом?

— Есть там какой-то шифр, ключевые слова по которым ориентируются.

— И что за шифр?

— Чего не знаю, того не знаю. Я от всего этого далек. А вы разве собираетесь воспользоваться? Я думал, просто статью пишете.

— Естественно. Я только так, ради любопытства. С журналистской зарплаты много не купишь. Разве что дешевую безделушку на Арбате. Тем не менее хочется иметь полное представление о том, что пишешь.

— Похвально, — одобрил Федор Иванович. — Люблю серьезное отношение к работе. А то прочитаешь статью в какой газете, их сейчас столько развелось, и ясно, журналист полнейший профан и ни черта не понимает в том вопросе, о котором взялся писать. Откуда только берут таких! Я так считаю: уж если за что берешься, доведи до конца. Досконально изучи, влезь в самую суть вопроса. Таких у нас сейчас нет или очень мало. Потому что профессию свою не любят и уважать перестали. На первом месте у людей стоят деньги. Побыстрее сделать, побольше получить. А способ достижения цели никого не волнует.

Ну вот, в рассуждения вдарился!

— Федор Иванович, — вернула я отклонившегося собеседника к нашей теме, — но ведь связываться с крадеными картинами рискованно. Вам не кажется?

— Может, и рискованно, может, и нет, как посмотреть. Дело ведь как происходит? Ни продавец, ни покупатель не знают друг друга, им и ни к чему. Договариваются через посредников, которые сидят на телефоне, и, вероятно, даже не понимают, о чем речь на самом деле. Встречаются, как мы где-нибудь в парке, не сами, присылают кого-нибудь. И разошлись пути-дорожки. А краденую картину, разумеется, на всеобщее обозрение выставлять не станут. Только сейчас полно богатеев, которым только перед своими пощеголять охота. Им что Рембрандт, что Вася Иванов — до лампочки. Лишь бы рама была богатая, имя известное, цена подходящая. А что там, неважно.

— За границу тоже картины продают?

— Еще как!

— Но ведь для этого нужно разрешение получить на вывоз.

— Умельцу разрешение сделать труда не представляет. Да и проще можно. Купил в антикварном магазине работу никому не известного художника подходящего периода, оформил разрешение честь по чести, только везешь совершенно другую. Это, конечно, когда имя менее громкое, работа не так в глаза бросается. Путей всяких и разных полно. Если нужно, тебе картину и сами могут доставить. Хочешь в Париж, хочешь в Лондон. Хоть на край света. Плати только. Когда деньги есть, вообще все возможно. Еще знаю, через Интернет можно прикупить что-нибудь стоящее.

— Расскажите, — попросила я.

— Слышать-то я слышал, что там дела большие проворачивают, только сам этого не знаю, так что и помочь не могу. Я больше по мелочам. Без затей. С современными художниками дело имею, с краденым не связываюсь. Для чего мне неприятности с законом? Как говорил Остап Бендер — Уголовный кодекс нужно чтить. Вам только разве что по дружбе рассказываю — попросили. Что-нибудь еще хотели бы услышать, Наташа?

Для человека, не имеющего с этим дела, вы слишком много знаете, Федор Иванович.

— Вы знакомы с Анфиладой Львовной Соколовой?

— Самому не доводилось. А имя, конечно, небезызвестное мне — неплохое, говорят, собрание. А что?

— У нее украли две картины. Ничего об этом не слышали?

— Нет, — он с озабоченным видом посмотрел на часы, покачал головой, засуетился, — ну, Наташа, мне пора.

— Спасибо вам огромное. Если вдруг узнаете что-нибудь интересное, позвоните мне, не сочтите за труд.

— Всенепременно. С превеликим удовольствием. Рад был помочь. Я пойду, а вы посидите минут пятнадцать.

— Хорошо, — кивнула я.

Конспирация по полной программе. Боитесь, Федор Иванович, следить за вами начну?

— Всего вам хорошего, — попрощался он, — надеюсь, статья получится.

— Я тоже надеюсь. До свидания.

Федор Иванович поднялся и пошел прочь. Несколько раз он обернулся, проверяя, не следуют ли за ним. Я помахала ему рукой, оставаясь на месте. Следить мне за ним ни к чему. К тому же он меня сразу заметит.

Где-то жужжала машинка для стрижки газонов. Я не собиралась пока уходить. В тени деревьев было не так жарко, далекий звук газонокосилки не мешал моим мыслям, в воздухе стоял приятный аромат свежескошенной травы. Яркая листва деревьев переливалась всеми оттенками зеленого, солнечные блики просвечивали сквозь крону, узорными пятнами ложась на дорожки…

Достаточно, Наташенька, остановила я себя. Не слишком увлекайся пейзажем. Описание природы отвлечет тебя от основного повествования.

Вернись на грешную землю, то есть на свою скамейку, и поразмышляй о чем-нибудь полезном. Ты получила информацию, необходимо ее как следует обдумать.

Оставим пока в покое Интернет и сосредоточимся на брачных объявлениях. Какой там можно применить код?

И тут мне вспомнился вопрос Стаса по селектору: «Вы купили „Из рук в руки“»? Так зачем же тебе, Стас, понадобилась газета, в которой публикуется масса таких объявлений? Простое совпадение? Вероятно, но… Совпадение совпадению рознь, я верю в них до определенной степени. Что-то многовато их связано с тобой. Жаль. Из разряда полуподозреваемых, а вернее, неохотно подозреваемых вы, Станислав Григорьевич, вновь переходите в категорию потенциально виновных. Не слишком приятно, но что же делать… Я не говорю о том, какой удар нанесен по моей любви с первого взгляда! Сердце мое разбито. Увы!

Не будем теребить свои сердечные раны, вернемся к коду. Как обычно пишут брачные объявления? Указывают свои параметры, как то: возраст, рост, вес.

Допустим, возраст — век картины, но тогда возраст дающих объявление должен ограничиться 17–20. Сомнительно, но предположим с большой натяжкой. Надо же с чего-то начать.

Что такое рост и вес? Скажем, метр восемьдесят пять. Размер полотна? Сто на восемьдесят пять сантиметров? Но тогда как описать небольшую работу. Тоже не подходит.

А что такое, к примеру, семьдесят пять в переводе с веса? Семьдесят пять чего? Стоимость? Опять не похоже.

Если эти три параметра вообще ничего не значат? Должно быть что-то еще, особенное. Вопрос что?

Перейдем к описательной части. Голубые глаза — импрессионисты. Зеленые — пейзаж. Карие, ну не знаю, к примеру портрет. Черные — батальная сцена.

Фантазия у тебя, Наташа, богатая!

Потом обычно пишут о своем характере, привычках, хобби.

И что это значит? Увлекаюсь морскими видами спорта — продается морской пейзаж. Люблю хорошо поесть — натюрморт. Любимое время года зима — зимний пейзаж.

Пойдем дальше. Будем считать, что если большее внимание уделяют женщине своей мечты, значит, хотят купить. Или в этом случае публикуют объявления в разделе «Женские объявления»?

Да, Наташа, сейчас ты построишь целую теорию, только сработает ли она? Пока это не выдерживает критики.

С кодом вышла заминка. Хорошо, что не выбросила газету «Из рук в руки». Приду — изучу подробности, а там сориентируюсь.

Я посмотрела на часы. Прошло уже больше пятнадцати минут, следовательно, со спокойной совестью могу отправляться по своим делам. К огромному облегчению, носиться по городу сегодня больше не придется, еду домой.

Дома стояла благословенная тишина.

Родственники рванули осматривать достопримечательности. На столе лежала записка:

«Натуся, мы отправились на Поклонную гору. Вернемся непоздно. Звонил Станислав. Очень милый молодой человек. Я сказала, что у тебя встреча и ты будешь к вечеру. Он просил тебя перезвонить. Целую.

Тетя Лера».

С одной стороны, хорошо — Стас удостоверился, что родственники существуют. С другой — кто знает, о чем он спрашивал и что ему наговорили. Всю легенду мне испортят своими разговорами. Отбросят от с таким трудом завоеванных рубежей. А по причине вновьподозреваемости господин Васильков нужен мне в неведении. Придется ужесточить меры и наложить мораторий на входящие телефонные звонки.

Понимая, что делать нечего и, если тетя Лера успела что-то испортить, изменить ничего невозможно, я расположилась на диване, разложив перед собой газету.

Для начала посмотрим, что предлагают в разделе предметы искусства.

Что же хотят купить?

«Абажур, граммофон, значки, антикварную скрипку, железную дорогу бывшую в употреблении, — интересно, в натуральную величину? — коллекцию бабочек, монеты, открытки, охотничье снаряжение, старинное женское белье». А также «авангард: Машков, Малевич, Кандинский, Шагал, Айвазовский, Репин, Коровин, Шишкин, Поленов, Иванов, Левитан, Куинджи, Зверев и картины других русских и зарубежных художников XVII–XX веков».

Очень удачная, надо заметить, подборка для авангарда, главное — оригинальный, нетрадиционный подход. Особенно XVII–XIX века очень продуктивны были для него. Кто у них там главный авангардист? Репин? Хотелось бы знать, кого они записали еще кроме перечисленных. Есть телефон. Можно позвонить при желании.

Значит, спрос имеется, вот предложения отсутствуют.

В разделе «Продаю» всего пять объявлений: «бивень слона; пелерина — шелк черный с коклюшками за 150 $; картина „Тайная вечеря“ Леонардо да Винчи под бронзу, лепнина, шамот; репродукции Шишкина и Левитана по 35 рублей; и картина на коже ягненка „Моисей и Арон“ с заповедями и названиями святых мест на иврите».

Эти предложения меня не устраивают. Коклюшки мне без надобности, бивень слона и картина на коже ягненка меня не трогают, репродукциями не занимаюсь, «Тайная вечеря» взволновала бы меня только в оригинале, а никак не из шамота.

Я открыла страницу брачных объявлений и стала читать:

«А вдруг это ваш шанс? Уверенный в себе, молодо выглядящий, легкий в общении мужчина, высшее образование, без жилищных и других проблем, не имеющий вредных привычек, надеюсь на отклик стройной, обаятельной спутницы жизни. Мне 43/185/87, москвич».

«Мужчина в полном расцвете сил познакомится со скромной, одинокой, верующей православной домоседкой, от сорока, равнодушной к деньгам и развлечениям. Я порядочный москвич без вредных привычек и высшего образования. 44/190/75 с пониженной потенцией. Ваши жилищные проблемы не решаю».

«Пенсионер, 63/180/75, охотник, без жилищных проблем, садовый участок, для создания семьи жду блондинку 55–58 лет, не обремененную внуками и четвероногими, без дачи и автомашины, но любящую лес. Стройным не читать!»

«Если вас не смущает то, что я заключенный, но тоже человек, напишите мне. Во мне накопился нерастраченный запас любви. Буду носить на руках. 35/187/96»…

Понятно, что во всем этом хаосе возрастов, объемов, привычек нужно найти какое-то рациональное зерно. Развлекаться, читая эту чушь, можно сколько угодно, ответить на все эти объявления не могу, сил не хватит. Да и что я напишу? «Куплю краденые картины, в особенности Бенуа и Ренуара. Оставьте адрес».

Выберем те объявления, где имеются телефоны, а таких немного.

Если продавцы находятся среди владельцев абонентских ящиков, мне некогда вступать с ними в переписку. Месяц пройдет. Бабушкины сережки уплывут к Говоруну.

Конечно, существует вероятность, что в данном номере именно такого закодированного объявления и нет.

Когда Стас просил купить газету? Через день после того как приобрела ее я. Будем уповать на регулярность отправки подобных сообщений, они же не хотят растерять клиентуру.

Обведя объявления, где имелись телефоны, я получила только семь. Не так много или слишком много. Как посмотреть. Перечитала их несколько раз и ничего особенного в них не увидела. Что же мне спрашивать? Избитое: «У вас продается славянский шкаф?»

Тем не менее, пока я одна в квартире (редкий случай!), никто не мешает, кроме Дашки, требующей почесать ее за ухом, надо воспользоваться ситуацией.

Первый номер не отвечал. Набрала второй.

— Алло, — отозвался мужской голос.

— Здравствуйте. Вы давали объявление о знакомстве?

— Да. Очень рад, что вы позвонили.

Я заглянула в объявление:

«44/179/87, любит природу и спорт. Машина, дача в живописном месте, однокомнатная квартира».

— Расскажите, пожалуйста, о себе.

— Мне сорок четыре года. Разведен — уже давно. Детей нет.

— А почему разошлись?

— Такая скандальная баба попалась! Не ужились мы с ней. Да еще теща была драконом. Не выдержал.

— И с тех пор не женились?

— Как-то не пришлось. Работа, работа… А вам сколько лет?

Он хотел до сорока пяти? Пожалуйста.

— Мне сорок два, — сказала я.

— У вас голос очень молодой. Я думал, вам лет двадцать пять…

— Спасибо.

— Вы замужем были?

— Тоже разошлась…

— А вы почему?

Какую бы выдумать причину?

— Пил…

— Сочувствую. Бывает. Я вот без вредных привычек… Случается: в праздник по маленькой, а так ни-ни.

Разговор явно не клеился. Я не понимала, что говорить, он был зажат. Боясь испортить его окончательно, я сказала, что ко мне пришли, перезвоню позже, и положила трубку.

Так дело не пойдет. Они же понимают, что будут звонить женщины, действительно желающие познакомиться таким способом. Нужны какие-то особые слова, которых я не знаю. Не спросишь же: «Что продаем?»

Следующий абонент, услышав причину звонка, тут же заорал:

— Достали уже! Не звоните больше по этому номеру. Узнаю, какая сволочь это объявление с моим телефоном дала, ноги выдерну!

Неудача. Бывают же такие нервные типы. Что я ему сделала?

Попробуем дальше.

«36/189/81. Карие глаза, веселый, обаятельный, не жадный. Серж».

— Здравствуйте. Это Серж?

— Точно.

— Я по объявлению.

— Привет. Рассказывай о себе.

— Мне двадцать семь, темные волосы, карие глаза. Рост метр семьдесят.

— Это хорошо. Надеюсь, девяносто-шестьдесят-девяносто?

— Нужно обязательно девяносто-шестьдесят-девяносто?

— Желательно.

— Тогда я подойду. Теперь вы о себе что-нибудь скажите.

— Я клевый парень. Люблю похохмить, поприкалываться. Характер заводной. Друзей навалом. Телки ко мне так и льнут.

— И до сих пор не женат?

— Желания такого не возникало.

— Зачем же объявление дали?

— Познакомиться с новыми людьми захотелось, весело провести время.

— Как насчет серьезных намерений?

— В этом мире ничего не может быть серьезным. Но если хотите серьезно, о чем разговор — я серьезный.

— Замечательно! Я подумаю и позвоню.

Видимо, у меня ничего не получится. Этот хохмач мог быть связующим звеном, но, не зная, что говорить, я все испортила. Нужно быть осторожней в словах.

Только когда эти самые слова тебе неизвестны, какая осторожность?

В очередном, на первый взгляд, обычном объявлении меня привлекла фраза: «Ищу женщину со схожими интересами».

— Здравствуйте. Это Александр?

— Слушаю вас.

— Я по объявлению. Вы давали объявление о знакомстве?

— Конечно.

Почему-то я чувствовала, что именно этот человек мне и нужен. Интуиция сработала, или что-то такое особенное было в тоне его голоса. Не промахнуться бы на этот раз. Как правильно повести разговор?

— Где вы прочитали объявление? — спросили на другом конце провода.

— В газете «Из рук в руки». Мне посоветовал один друг. Дело в том, что я первый раз звоню по объявлению о знакомстве.

— Очень хорошо, что решились. Как зовут вашего друга?

— Он не хотел бы афишировать имя. Он невероятно скромный, — отозвалась я, пытаясь запутать следы.

— Понимаю, — уважительно произнес незнакомец.

— Мой друг сам воспользовался таким объявлением, — пояснила я.

— Знакомство прошло успешно?

— Не то слово! Он остался очень доволен. И мне рекомендовал.

— Замечательно. Давайте познакомимся. Расскажите о себе.

— Я увлекаюсь искусством, живописью… Мне легче, если бы вы задавали вопросы.

— Что вам ближе? Современное, модерн или классика?

— Особенно я люблю Бенуа и Ренуара.

— Несколько неожиданное сочетание.

— Согласна. И все же…

— Что ж. Хорошо, когда люди знают, что хотят. Один мой друг недавно привез отличный альбом Ренуара. Но поговорим о вас. У вас есть материальные проблемы?

— Думаю, нет, но хотелось бы знать, что вы подразумеваете под этим словосочетанием. Это несколько расплывчатое определение. Каждый понимает по-своему эти самые материальные проблемы. В каких пределах?

— Скажем, один купит себе двухкомнатную квартиру в элитном доме, а другой в хрущевке. Мы не будем говорить о коммуналках.

Не представляя, что это может означать в оценке Бенуа и Ренуара, но догадываясь, какой ответ надлежит дать, я, разумеется, сказала, что могу позволить себе элитную квартиру.

— У вас есть комплексы?

— Ну что вы, никаких.

Если это подразумевает, что картина краденая, я ответила правильно. Именно это мне и нужно. Другой я и не возьму.

— Это замечательно, потому что я и сам человек без комплексов. И в женщине это только приветствую. Если вы позвоните завтра, мы смогли бы встретиться. Я возьму альбом у друга, продолжим наш диалог. Возможен и другой вариант: вы дадите свой телефон. Как вам удобно?

— Я позвоню вам сама. Очень рада была знакомству.

— Взаимно. Как вас зовут?

— Наташа.

— До свидания, Наташенька.

Вот и познакомились в конце разговора. Можно считать, дело сдвинулось. Уверена, что напала на нужный след и наконец нашла то, что искала. Как дальше действовать, пока не знаю.

Вскоре появились родственники с рассказами о том, где они успели побывать за день, и, как следствие этого, демонстрацией покупок. Каждый делился своими впечатлениями от прогулки и посещения магазинов.

Пока я готовила обед, чтобы накормить всю ораву, в кухню вошла тетя Лера:

— Натуся, я смотрю, у тебя газетка лежит. Окна себе заказать решила?

— Да, пока думаю.

— А эти чем плохи?

— Зимой сквозняк, закрываются плохо, — попыталась отвертеться я, — сейчас все ставят стеклопакеты.

— И что же ты, по всем-всем объявлениям звонила?

— Цены сравнивала.

— А теперь вижу, у тебя брачные объявления отмечены, — не отставали от меня, — только выбор какой-то неудачный.

Ох уж эта вездесущая тетя Лера! Обязательно узнает, что надо и не надо, вот кому стоит быть детективом. Лежит газета, мимо пройти мы никак не можем, обязательно сунем свой нос и начнем анализировать.

Впрочем, сама хороша, убрать надо было. Разбросала улики по всей квартире, теперь оправдывайся.

— Если ты ищешь спутника жизни, — продолжала вещать тетя, — так у моей подруги сын очень положительный, Алик из Киева. Серьезный, окончил консерваторию по классу виолончели. Недавно приехал в Москву. Здесь ремонтом занимается. Так надо тебя с ним познакомить.

— Спасибо, тетя, нет. Мне не нужен Алик из Киева. Просто, зная, что у меня есть газета, подруга попросила посмотреть. Я для нее отметила. Себе я ничего не ищу.

— А ей Алик не подойдет?

— Не думаю.

— Такой хороший молодой человек!

— Ей нужен состоятельный человек с квартирой. Ей жить негде. У твоего Алика есть квартира в Москве?

— Нет, — растерялась тетя.

— Значит, он ей не подойдет, — категорично отрезала я.

— Как жалко! — расстроилась она.

Это просто невыносимо! Если тетя Лера начнет вынашивать идею пристроить неизвестного мне виолончелиста Алика, ремонтирующего квартиры, или выдавать замуж меня, пиши пропало, она настырная, ни за что не отстанет. Из дома придется сбежать.

Я позвонила Стасу на мобильный.

Необходимо еще раз прощупать почву, прояснить обстановку.

— Привет, Стас. Это Наташа. Еще помнишь такую?

— Как ты можешь такое говорить? — возмутился он. — Конечно.

— Как поживаешь?

— Работаю. Все как обычно. А ты чем занимаешься?

— Воюю с родственниками. Вечером едем на дачу, — на всякий случай отмела я дальнейшие предложения.

— Может, пообедаешь со мной?

— С удовольствием. Ты где сейчас?

— В офисе. Минут через сорок раскидаю все дела и освобожусь.

— Прекрасно. Подхвати меня по дороге.

— Скажи где.

— Где-нибудь в центре. На Тверской, допустим, если ты там поедешь.

— Тогда у памятника Пушкину?

— Традиционный выбор. Хорошо. Через час. Если опоздаю, ничего?

— Наташа, я стал бы волноваться, если не опоздаешь.

— Спасибо за предупреждение. Учту. Приму к сведению. Не разочарую. Опоздаю непременно. Не беспокойся. Точность — вежливость королей. Неточность — вежливость королев.

Оставив родственников обедать в одиночестве, стала собираться на новую встречу. Голубой сарафан, отвергнутый прошлый раз, пришелся очень кстати.

— Натуся, когда ты вернешься? — спросила тетя Лера.

— Не знаю. У меня свидание.

— С поклонником?

Да уж не с Аликом из Киева.

— Ты как всегда проницательна, тетя Лерочка, от тебя ничего не скроешь.

К моему появлению Стас стоял минут двадцать, не меньше.

Я не планировала опаздывать нарочно. Так получилось: долго ждала автобус, в метро поезд стоял минут пять.

Должно быть, Стас привык, что все женщины опаздывают, считает это естественным, не ждет ничего другого. А я вот до неприличия пунктуальна. Это мой недостаток, избавиться от него не могу, как ни борюсь с ним.

В машине меня ждал необыкновенно красивый букет роз и, что явилось сюрпризом, газета «Из рук в руки» на моем сиденье. Он явно просматривал ее в ожидании нашей встречи.

Стас аккуратно сложил газету и забросил ее на заднее сиденье.

Поблагодарив за розы, я с ходу перешла в наступление:

— Что продаем-покупаем?

Обернувшись, он проверил, нет ли машин, включил передачу, выехал со стоянки и только через минуту ответил:

— Ищу квартиру для брата.

«Правда?» — хотелось спросить мне. С трудом удержалась от вопроса.

— У тебя есть брат? Ты не говорил.

— Двоюродный.

— И где он живет сейчас?

— С бывшей женой.

— А почему бы ему самому не поискать себе квартиру?

— Он в командировке. — Хотелось бы мне верить в историю с братом. — Вот и помогаю ему. А как твои родственники? Уезжать не собираются? — сменил он тему.

— Нет, никакого желания не проявляют. Да еще требуют постоянно уделять им внимание. Еле вырвалась сегодня. Сказала, что записалась в салон красоты.

Простите меня, тетя Лера, дядя Слава, Катя, Игорь, я совсем не возражаю, чтобы вы жили у меня, но что же мне делать, если для всех и каждого мне приходится выдумывать какую-то историю. Остается надеяться, что не запутаюсь в них, что становится выполнить труднее и труднее.

— Вообще кругом одни проблемы, — продолжала я перечень своих жалоб.

— Бедняжка, — посочувствовал он.

— И машину никак не могу починить. Что-то там еще сломалось.

— Помощь нужна? У меня есть классная мастерская.

— Пока обойдусь.

«Все у тебя есть. И классная мастерская, и человек по продаже картин», — с раздражением подумала я.

Почему-то сегодня я была настроена к нему скорее агрессивно. Видимо, это происходит от неопределенности. Виновен ли он и в чем? Покупает краденые картины, сам дает заказ на них? Или не имеет к этому отношения? Да еще тетя Лера со своим Аликом!

Нужно срочно выбросить из головы эти ненужные мысли, не забывать своей роли влюбленной дурочки и предоставить события естественному течению времени.

Мы подъехали к ресторану в неизвестном мне тихом переулке.

В зале был уютный, мягкий, приглушенный свет, играла негромкая, ненавязчивая музыка. Я почувствовала себя несколько расслабленней. Как бы ни сложилось все потом, просто получу удовольствие от общения, а если попутно удастся что-нибудь выяснить, хорошо.

— Как дела на рынке пластиковых окон? — спросила я примирительно.

— Без изменений.

— Это хорошо или плохо?

— Хорошо. Ну а ты чем занималась, кроме своих родственников?

— Практически ничем. Ходила по магазинам, присмотрела себе кое-что. Была один раз в бассейне. Даже фитнес-клуб пришлось из-за них пропустить, представляешь?

Такая девушка, которую я изображаю, просто обязана посещать фитнес-клуб и бассейн. Поэтому пожалуюсь ему еще и на эту дополнительную несправедливость жизни.

— Они хотя бы оценили твою жертву?

— Смеешься? Даже не подумали. Тетка говорит: «Натуся, тебе нужно больше бывать на свежем воздухе».

— Почему они остановились у тебя, а не у матери?

Замечательный вопрос, который я не ожидала. А должна бы.

— У меня квартира больше, — быстро сориентировалась я.

— Ты с ней не поговорила о продаже картин?

Начинается! Ты слишком озабочен этим, Стасик. Ну как тебя не подозревать после этого? Сам заставляешь.

— Пока было некогда. Вот уедут родственники, останусь одна, тогда и поговорю спокойно. Какая срочность?

Мне-то никакой. А вам, Станислав Григорьевич? Признайтесь.

— Ты права, никакой. Это я к слову. Знаешь, я через несколько дней собираюсь в Париж. Не хочешь со мной?

Было от чего растеряться.

Заманчивое предложение, главное — неожиданное. И зачем ему в Париж? Вдруг он туда украденные картины везет? Кто же вы на самом деле, господин Васильков?

— А виза?

— С этим проблем не возникнет. Я устрою. Согласна?

— Я бы с удовольствием. Но сам видишь, сейчас никак не получится. Эти родственники на мою голову, на дачу сегодня едем.

— Ты не можешь оставить их одних?

— Хотела бы, но… Другие дела, кроме того, есть.

— Жаль. Я могу задержаться только на неделю, в крайнем случае на полторы, но потом должен лететь.

— По делам?

— В том числе. Но и свободного времени у меня будет там достаточно.

— Спасибо. Но я не знаю…

— Подумай.

— Обещаю.

Наверное, мое поведение кажется ему несколько странным, и это оправданно. Сначала позвонила сама, призналась чуть ли не в любви, потом то и дело занята и встретиться не слишком жаждет, особенно в интимной обстановке.

Не страшно, пусть спишет это на непредсказуемость женского поведения. Объяснить я ему ничего не могу.

И если я для него загадка, то он для меня неменьшая. Будем пока играть в кошки-мышки и пытаться разгадать друг друга.

Как бы между прочим небрежно спросила, не удалось ли ему за это время пополнить свою коллекцию. Он ответил, что нет, пока даже и не занимался этим.

В целом обед прошел вполне мило, но ничего нового я не узнала.

Потом Стас подвез меня к Манежу, куда я якобы собиралась за покупками, и мы расстались с моим клятвенным обещанием подумать о Париже. Долго мне думать не пришлось. Ответ известен заранее. Я, конечно, не поеду, он об этом пока не догадывается, и знать ему необязательно.

Спустившись для вида в торговый комплекс, я бесцельно бродила между витрин. Конечно, Стас не будет проверять, действительно ли я что-то покупаю или нет, но он мог задержаться наверху. И если я сейчас поднимусь, мое появление будет выглядеть странно.

Опять же здесь прохладно, а мой серо-голубой «мерседес-кабриолет» с кондиционером все еще в ремонте. Следовательно, придется тащиться на городском транспорте, это так утомительно. Особенно мне, привыкшей разъезжать в собственной машине! Что это? Крыша едет от жары или так вошла в роль? Поосторожнее, Наташа, а то впрямь поверишь во все свои выдумки.

Голос с сильным акцентом вывел меня из задумчивости:

— Дэвушка, а дэвушка, можно с вами пазнакомиться?

Только этого мне не хватало! Мало у меня знакомств за последнее время, с ними-то не разберусь. Этот еще пристает.

— Нет.

— Пачэму, дэвушка? Зачэм так? Давайте пазнакомимся.

— Спасибо, нет.

На сегодня конспирации вполне достаточно. Поеду домой, и пусть Стас, если увидит меня, думает что хочет. Хотя как он увидит меня? Я сразу войду в метро.

На следующее утро я, надо сказать с не всегда свойственным мне упорством, продолжила загонять себя в угол: а именно позвонила по тому самому брачному объявлению.

— Алло, — отозвался другой голос, не тот, что накануне.

— Можно Александра?

— Его нет. Могу я чем-нибудь помочь?

— Боюсь, что нет. Я разговаривала вчера с Александром.

— По какому поводу? — продолжал настаивать незнакомец. — Вы можете сказать мне, я ему все передам.

— Это личное, — упорствовала я, не желая доверять чужому человеку.

— Поверьте, у него нет от меня секретов.

— Он дал объявление о знакомстве. Мы собирались встретиться.

— Как вас зовут?

— Наташа.

— Расскажите подробности.

— Не уверена, что нужно это делать.

— Он предупредил, что может позвонить Наташа. Хочу убедиться, что это вы и есть. О чем вы говорили?

— О наших схожих интересах и любви к искусству. Александр обещал взять у друга альбом Ренуара.

— Он как раз поехал за альбомом. Вы могли бы встретиться с ним часика в четыре?

— Конечно.

— В зоопарке.

— Где? — изумилась я.

— В зоопарке, — ответил он так, словно это само собой разумелось.

— Очень хорошо. И где конкретно?

— У клетки со львом. Возьмите с собой «Из рук в руки».

— Обязательно.

Собираясь, я спрашивала себя: а понимаю ли я, собственно, что делаю? Торговля крадеными картинами не шуточки, постороннему человеку знать об этом не полагается и совсем небезопасно. Чем это закончится? Иду на встречу, где мне должны предложить настоящего Ренуара. А у меня в лучшем случае хватит денег только на раму от него. В своем ли я уме? Могла бы использовать отпуск с гораздо большей пользой, чем гоняться за преступниками.

Но если честно, мне стало уже интересно. Я слишком глубоко влезла в это дело, чтобы сейчас отступить, так и не уяснив сути дела, не узнав, кто вор, а кто честный человек.

Без пяти четыре я была возле зоопарка, надо сказать, после большого перерыва. Боясь опоздать, сразу спросила, где находятся хищники, и отправилась прямо туда, держа «Из рук в руки» на самом виду.

Оглядела посетителей — никого не привлекло мое появление. Вокруг в основном были женщины с детьми, которые вообще ни на кого не обращали внимания, кроме как на своих весело резвящихся отпрысков.

Звери вызывали шумный восторг. Я тоже отвлеклась всего на минуту и не заметила, как ко мне подошли сзади.

— Наташа? — спросил мужской голос.

— Да, — обернулась я.

Передо мной стоял пожилой седоватый мужчина в футболке и джинсах, держа за руку мальчика лет семи.

— Я Александр, — представился он.

А! Мой потенциальный жених! Какая радостная встреча!

Только не уверяйте, что это вы говорили со мной по телефону, я бы узнала вас, даже если принять во внимание то, что по телефону голос меняется, — но не на столько же.

— Очень приятно, — сказала я, приветливо улыбаясь.

Ребенок с детским любопытством рассматривал меня.

— Антоша, иди посмотри на льва, — обратился Александр к мальчику, — мы поговорим с тетей. Только не уходи никуда.

— Хорошо, деда.

Мальчик убежал.

Действительно, это его внук? Потрясающе придумано. Встреча в зоопарке. Ребенок. Никто ничего не заподозрит. Никому не придет в голову, что вот так среди бела дня в многолюдном месте происходит продажа краденых картин. Я бы тоже не поверила.

— Присядем? — спросил Александр. — Ужасная жара.

— Да, скорей бы закончилась.

Мы сели на скамейку, и Александр достал из «дипломата» альбом Ренуара. Я была разочарована. Неужели ошиблась? Он действительно ищет невесту и хотел поразить меня альбомом, привезенным из-за границы?

Да нет, его не волновали брачные узы. Что он должен был принести? Картину в рамочке? Распаковать ее на глазах изумленной публики и выставить на всеобщее обозрение?

— Как и обещал, — сказал он тем временем, — надеюсь, вам понравится.

Мужчина открыл альбом, между листами которого лежали фотографии. От предвкушения у меня загорелись глаза. Вот сейчас передо мной выложат картину Ренуара, украденную у Анфилады Львовны, и утомительные приключения закончатся моим полным триумфом. Остальное — дело Говоруна и милиции. Пусть разбираются, хватают преступников, вызволяют тетину собственность. Главное — найти украденное. Предъявлять обвинения не моя задача.

— Здорово, — сказала я, — меня это вполне устроило бы. Только, насколько я помню, эта картина — из Эрмитажа, эти две из Пушкинского музея, а это вообще Моне.

Он засмеялся:

— Небольшая проверка.

— Ну и как? Прошла успешно?

— На отлично.

Признайтесь, какие скрытые цели преследовал данный тест? Выявить мои знания? Выяснить, нельзя ли подсунуть мне какую-нибудь туфту? Или что-то другое? Я могла и ошибиться с ответом. Вдруг надо было не показывать, что я разбираюсь, а делать глупый вид?

Александр перевернул еще несколько страниц альбома. Там также находилась вложенная фотография.

— Надеюсь, это вам понравится.

— Надеюсь, это не очередной подвох? — спросила я его настороженно, прежде чем взглянуть на фото.

— Клянусь, нет.

Со стороны мы выглядели как отец и дочь, разглядывающие книгу, в то время как младший ребенок любовался животными.

Милая семейная сцена.

— Неплохо. Какой размер?

— Сто десять на сто тридцать семь.

— Я хотела бы что-нибудь другое. Немного поменьше. Эта не будет смотреться в моей квартире как надо.

— Пока это единственное, что имеется. Сами понимаете, товар редкий, — он кашлянул, — деликатный.

— Не знаю. Меня смущает размер. И сколько?

— Сорок пять.

Сорок пять чего? Тысяч? Но уж конечно не рублей. Но и не долларов. Мне кажется сорок пять тысяч долларов маловато. Может, четыреста пятьдесят? Если бы знать! Надо было спросить хотя бы Стаса. Очаровательная идея! Ты соображаешь? Что спросить, Наташа? Сколько стоит краденая картина Ренуара?

— Дороговато, — на всякий случай протянула я, прощупывая почву.

— Сами понимаете, расходы, — пожал он плечами.

— Да, но сорок пять…

— Если намерения серьезные, договоримся.

— Намерения серьезные, но хотелось бы что-нибудь другое, — упрямо возразила я.

— Есть у меня кое-что на примете, но придется подождать.

— И долго?

— Недели две. А вам что, срочно? — видя мое разочарование, спросил он.

Конечно, срочно. Как иначе? Отпуск заканчивается. Месяц пройдет, я останусь без машины и бабушкиных сережек и с разгромленной репутацией среди однокурсников, возлагавших надежды на мою проницательность. Откуда они взяли, что она у меня есть?

— Мне обещали подарить на день рождения, — выкрутилась я, — хочется получить подарок в срок, а не потом.

— За срочность придется доплатить.

— Лишь бы мне понравилось. Опишите в общих чертах.

— Пейзаж в стиле импрессионистов. Преобладание серо-голубой гаммы. И, как вы хотите, поменьше этой.

Похоже на ту, что была у Анфилады Львовны. Я едва удержалась, чтобы не достать из сумочки фотографию картины. Вот был бы смех. Интересно, а как бы он на это прореагировал?

— Думаю, что подойдет. Сколько?

— В районе пятидесяти. Но о цене поговорим позже, когда вы увидите.

— И когда же?

— Я вам позвоню через неделю, если удастся достать.

— Конечно, я должна буду показать работу специалисту, — сказала я со знанием дела (спасибо Стасу, разъяснил вовремя), — вы понимаете, что это не от недоверия к вам.

— Разумеется, — уважительно отозвался он, — совершенно с вами согласен. Как говорится: доверяй, но проверяй.

— Если подвернутся другие варианты, вы будете иметь меня в виду?

— Обязательно.

— Деньги не вопрос, — заверила я.

— Понятно. Дайте свой телефон.

Я написала телефон на обороте фотографии. Не стоило бы этого делать, надо было по-прежнему звонить самой. Что теперь рассуждать. Сделанного не вернуть.

Александр попрощался, позвал внука, и они направились к выходу.

Решив, что было бы неплохо проследить за этой парочкой, я пошла за ними на отдалении, стараясь не попасться на глаза, если они обернутся. Но едва они вышли из зоопарка, подъехали синие «Жигули». Они сели в них и укатили.

Я взглянула на фотографию похищенной у Анфилады Львовны картины. Пейзаж в стиле импрессионистов. Преобладание серо-голубой гаммы. Но зачем на ее розыски понадобились две недели? Впрочем, мне-то что? Пусть предъявят картину. И конец этой истории.

Дело, похоже, сдвинулось с мертвой точки, очень хочется в это верить. Я отправилась домой, почти уверенная, что голубой «мерседес-кабриолет» ждет меня у подъезда.

Дома были все плюс мама, вернувшаяся с дачи, не ожидавшая, что ей приготовлен сюрприз в виде родственников.

Хорошо, что она приехала, а то мне на дачу смотаться даже на день некогда.

Мама была возмущена тем, что я «безвылазно торчу в пыльной, душной Москве, вместо того чтобы отдыхать на природе». Ссылаясь на необыкновенную загруженность и неотложные проблемы, я обещала приехать по крайней мере на следующей неделе (в чем не уверена), а пока забрала бы путающуюся у меня под ногами родню. И мне спокойней, и им хорошо.

А кстати, не поговорить ли мне с ней о продаже нашей коллекции? Может быть, не всей, но от некоторых особенно надоевших пейзажей стоит избавиться?

Точно, Наташа, крыша поехала. Это уже факт. Переутомление налицо.

Тут же была намечена семейная прогулка по Москве. Но с меня уже было достаточно Москвы утренней, дневной и вечерней. Я никуда не хотела выезжать.

Зазвонил телефон. Я, надеясь увильнуть от поездки, сняла трубку. Молчание. Вы хотите меня чем-то удивить? Не получится.

Тетя Лера попросила разменять ей сотенную купюру. Я полезла в сумку за кошельком и тут обнаружила исчезновение паспорта. Только этого не хватало! То, что он был в сумке, абсолютно точно. Теперь придется восстанавливать. Неужели украли? Я даже не заметила.

А вообще-то странно, что кошелек не взяли. Следовательно, нужен был именно мой паспорт. Это связано с тем делом, в котором я по глупости завязла? Закономерный вопрос: кому это понадобилось и зачем? Александру? Это может значить только одно: за мной следили. Стасу? Для чего ему идти таким сложным путем? Он мой телефон знает. Мог бы узнать адрес проще. Николаю? Мой пьяный художник не может иметь к этому отношения. У него другие увлечения. Его знакомому искусствоведу? Ольге, хозяйке галереи? Или это простая случайность?

Но если документ вытащили, то кто именно и когда это произошло? В зоопарке? По дороге? В метро? Или это вчерашнее посещение торгового комплекса на Манежной площади? Может, «дэвушка» постарался? Конечно, вероятность простого совпадения отрицать не следует. И все же. История принимает невероятный оборот.

На семейный выезд отправиться пришлось, как я ни сопротивлялась.

Про потерю или кражу паспорта упоминать не стала.

Пришлось бы рассказать все, и меня запилили бы, что я занимаюсь глупостями. Согласна, это правда, но я ими уже занимаюсь.

Даже вечером было душно — ни ветерка. Мы прошлись по Красной площади, по Манежной, фотографируя все и всех в различных комбинациях — по отдельности, парами, вместе, потратили почти две пленки.

— Людей тут не так много, не то что раньше, — сказала тетя Лера, — помню, в мою молодость все гуляли, нарядные, красивые. А сейчас только посмотрите — никого. Совершенно непонятно. И что все делают?

— У телика сидят, — проворчал Игорек, — мы тоже могли бы. Там боевик клевый идет, а тут шляйся без толку.

— Тебе бы только у твоего телика сидеть. Уроки не выучены, по математике двойка. Неважно, знай себе смотрит свои идиотские фильмы. Там все одно и тоже — стрельба, пальба и кровь. То бандиты, то полицейские.

— Какие уроки, мать! Ты совсем? Сейчас лето. Забыла?

— Как это ты разговариваешь с матерью, балбес? — возмутился дядя Слава, давая сыночку подзатыльник.

— А чего она?

— Лерочка, правда, ну что ты? — заступилась моя мама. — Сейчас каникулы.

— Можно подумать, что, если бы сейчас были не каникулы, он занимался бы. Целый день у телевизора просиживает. Нет чтобы почитать.

— Чего почитать? — огрызнулся Игорь.

— Художественную литературу.

— «Муму», что ли?

— Ты сейчас у меня получишь, — закричал дядя Слава.

Я осмотрелась вокруг в поисках спасительной идеи.

— Кто-нибудь хочет мороженое?

Неплохой отвлекающий маневр, потому что все дружно воскликнули:

— Я.

Во всяком случае, дети меня поддержали. Потом, правда, Игорь прибавил вполголоса:

— Про двойку вспомнила! А она когда была-то? В первой четверти. Еще бы про трояк по английскому упомянула. Я вообще тогда болел…

Я взяла Игоря под руку и повела компанию к лотку с мороженым.

— Так когда ты болел? — спросила я. — Когда тебе трояк по английскому поставили?

— Когда мы ту тему проходили, из-за которой мне пару по математике влепили.

— Ясно. Был такой старый анекдот: «Вы читали „Фауста“ Гете?» — «Нет, я в это время был в санатории».

— А она меня достает, — гнул свое Игорь, не слушая меня.

— Знаешь стихотворение Игоря Северянина «Мороженое из сирени»?

— Нет, — отозвался Игорь.

Я процитировала:

— Мороженое из сирени! Мороженое из сирени! Полпорции десять копеек, четыре копейки буше. Сударыни, судари, надо ль? — не дорого — можно                                                                    без прений… Поешь деликатного, площадь: придется товар по душе! Я сливочного не имею, фисташковое все распродал… Ах, граждане, да неужели вы требуете крем-брюле? Пора популярить изыски, утончиться вкусам народа, На улицу специи кухонь, огимнив эксцесс в вирелэ! Сирень — сладострастья эмблема. В лилово-изнеженном                                                                                    крене Зальдись, водопадное сердце, в душистый и сладкий пушок… — Мороженое из сирени! Мороженое из сирени! Эй, мальчик со сбитнем, попробуй! Ей-богу, похвалишь, дружок!

Занятые мороженым, все немного успокоились. Хорошо. Мне хватает своих неприятностей, чтобы не стремиться к новым. Займу вакантную роль миротворца.

Где-то через час, краем глаза отметив мелькнувшее в который раз лицо, я поймала себя на мысли, что за мной следят.

Было ли это правдой? Или впрямь вообразила себя героиней детектива? А если следят, то зачем? И ты еще спрашиваешь, Наташа? Удивляюсь я тебе и могу ответить, если нужно: ты ввязалась в довольно опасную криминальную историю. Так чего же ты ждала? Что тебе на блюдечке с голубой каемочкой принесут победу, лавровый венок, твой выигрыш и в дополнение поблагодарят за доставленное неудобство?

Точно, этот тип следует за мной.

Это уже нехорошо. Совсем нехорошо. Получается как-то глупо. Вместо того чтобы я следила за преступниками, они следят за мной. Поменялись ролями? Я — против. Не нравится мне быть под наблюдением.

И что же делать? Затеряться на не слишком заполненной народом площади не удастся. Как же быть?

— Ой, — сказала я, резко отворачиваясь, заметив, что меня фотографируют.

Все дружно посмотрели на меня.

— Что такое?

— Я увидела одного знакомого, с которым встречаться не хочу.

— Кого? — спросила мама.

— Не оборачивайся! — закричала я.

— А что такое? — заинтересовалась любопытная тетя Лера.

— Давайте быстро уйдем отсюда.

— Но мы еще так мало погуляли!

— Мы уже все видели, все сфотографировали, ничего интересного тут нет. Подумаешь Красная площадь. Пошли скорей!

Я рванула в сторону метро.

Мое поведение выглядело крайне странно и нелепо. Остальным ничего не оставалось, как последовать за мной. Мы вошли в ГУМ, пробежали через него.

Моя жестокость не знала границ: я не разрешила тете Лере и Кате остановиться ни у одной красочно оформленной витрины.

Проскочив мимо самого интересного, мы спустились в метро, пробежали вниз по эскалатору и влетели в вагон поезда. Двери захлопнулись прямо за нами.

— Как в кино! — восхитился Игорь.

— А кого ты увидела? — спросила мама.

— Ты его не знаешь. Из новых знакомых. Очень неприятный тип.

— Ты должна нам рассказать, Натуся, — потребовала тетя Лера.

— Не хочется мне про него говорить, убежали — и ладно.

— С тобой так интересно, Наташка, — Игорек одобрительно посмотрел на меня, — стишки смешные знаешь… А то просто погоня какая-то.

— Почти.

Не хотела бы я, чтобы так было всегда. Мирюсь до поры до времени.

— Не Наташка, а Наташа, — поправил сына дядя Слава.

Игорь не обратил на предупреждения отца никакого внимания:

— Наташка, а можно я у тебя останусь?

— Мне тебя что, усыновить?

— Ага.

— Это что ты такое говоришь! — начала было возмущаться тетя Лера.

— Помнишь, Лерочка, — мама, к счастью, сориентировалась и отвлекла ее, — как мы гуляли всю ночь по Красной площади, когда ты окончила институт?

— Замечательно помню! Я была в изумительном белом платье с пышной юбкой. Мне мама сшила. Твоя бабушка, между прочим, чудесно шила, в отличие от тебя.

Ну вот. Теперь и Кате досталась порция нравоучений.

— И в отличие от тебя, — не осталась в долгу Катя.

— Не огрызайся.

— Да, платье было очень красивое, — вступила мама.

— И ведь ночь была, — снова вернулась в разговор тетя Лера, — а народу сколько! Сейчас днем и вполовину столько нет.

— Раньше со всего Союза в Москву приезжали. Сейчас билеты дорогие. Люди себе такое позволить не могут.

— Особенно в провинции. Мы вот раньше в пятницу садились на поезд и приезжали в Москву на выходной.

— Не преувеличивай, Лерчик, — возразил дядя Слава, — мы такого позволить себе и тогда не могли.

Я была занята своим. Видел тот тип, как мы ушли? Успел сесть в поезд? Если да, то что делать дальше? Я его не видела, я слишком была поглощена бегством, но не исключено, что он следил за нами…

— Кстати, Наташа, куда мы едем?

Об этом я не подумала. Я даже не знаю в каком направлении идет поезд. Пристают ко мне со всякими глупостями.

— «Станция Лубянка», — объявили в этот момент.

— На Арбат, — быстро сообразила я, — выходим.

— Тогда нам лучше было войти на «Площади Революции». Ехали бы без пересадки. Получилось бы быстрее.

На этот раз меня поддержал дядя Слава:

— Ничего, Лерочка, дети посмотрят метрополитен.

А мне ни до чего. Я смотрела по сторонам и искала то самое лицо. Пока не видно.

— Успокойся ты. Сбежали мы от твоего знакомого.

— Хорошо бы.

Выйдя из метро, мы направились к старому Арбату.

— Как все изменилось, — охала тетя Лера, — просто не узнать! Давно я не была в Москве. Тут, — она указала на магазин, — помню, я себе колечко купила, миленькое такое, с маленьким бриллиантиком. Не знаю, куда теперь оно делось. Помнишь, Славик?

— Угу, — буркнул дядя Слава, разглядывая портрет, который быстро набрасывал художник.

Как они тут стоят на солнцепеке целый день? Это же невыносимо!

— Подходите, — зазывал нас торговец картинами, — посмотрите, какая замечательная работа. Дома повесите — не квартира, игрушка будет. Завидовать станут. Девушка, только взгляните, я вижу, вы интересуетесь.

Это он мне?

— Смотрите, какой пейзажик, прямо так в гостиную и просится.

Такому точно позавидуют! Дикая вещь.

— Спасибо, что-то не хочется.

— А что вам нужно? Я помогу.

— Ренуар у вас не продается? Или Бенуа, на худой конец тоже сойдет.

Растерянность продавца длилась короткий промежуток времени.

— Это вам чем не Ренуар? Даже лучше. И дешевле. Вам уступлю.

— Нет. Или Ренуар, или ничего.

Я отошла от румяного торговца картинами.

— Наташа, ты стала очень язвительной, — заметила мама.

— А что я сказала язвительного? Я работаю.

— О чем ты? У тебя отпуск.

— Я и в отпуске работаю. Над собой. Повышаю свой культурный уровень. Хотела посмотреть картину Ренуара «Бульвар Сен-Мишель». Имею право.

— Иногда я тебя не понимаю.

— Иногда я тоже многого не понимаю, — отозвалась я.

И тут же принялась осматриваться вокруг. Ничего подозрительного я не замечала. Человека с Красной площади видно не было.

Человек с Красной площади — как-то зловеще звучит. Хорошо, что не с Лубянской.

Так мы двигались вперед, останавливаясь на каждом шагу, рассматривая картины и сувениры, ничего не покупая.

Я постоянно оборачивалась, проверяя отстал ли хвост, родственники начали спрашивать, кого я ищу. Не могла же я объяснить, что у меня неожиданно развилась мания преследования. Рассказывать об идиотском споре с друзьями по-прежнему не хотелось.

Вечером снова был телефонный звонок и молчание в трубке. Теперь это уже не казалось случайностью.

Я позвонила Анфиладе Львовне. Ее телефон не отвечал.

На следующий день, оставив родственников в «Детском мире», пораженных разнообразием товаров и цен, я решила сама зайти к Анфиладе Львовне, благо это было недалеко, поговорить, не появилось ли чего-нибудь нового, не вспомнила ли она что-нибудь.

Заодно разведаю, есть ли новости у Говоруна, вдруг ему удалось что-нибудь узнать быстрее, чем мне, что неудивительно: у него гораздо больше опыта, связей и средств для выяснения обстоятельств дела.

Знакомый дом по-стариковски мирно дремал в зеленом дворике, измученном солнцем. Листья на деревьях поникли, трава пожухла.

Я поднялась на нужный этаж и нажала кнопку звонка. Никто не ответил. Позвонила еще раз — снова ничего. Только заливистая трель эхом пронеслась по квартире. Я прислушалась к тишине. Да, сегодня меня явно не ждали. Нет чайника на столе и пирожных в холодильнике. Не услышу я семейных преданий, рассказов о детях и вреде диет.

Стоит ее немного подождать? Что, если Анфилада Львовна просто пошла в магазин и вскоре вернется?

Я спустилась.

Возле подъезда стояли две старушки. Они как по команде повернулись ко мне, окидывая внимательным взглядом.

— Здравствуйте, — улыбнулась я, решив завести разговор.

— День добрый, — отозвались обе, буравя меня глазами.

— Я пришла к Анфиладе Львовне Соколовой в пятнадцатую квартиру, а ее нет. Не знаете случайно, где она?

— Соколова-то? — переспросила одна из бабулек, поправляя белый платок на голове. — Нет, не видела ее. Ни вчерась, ни сегодня.

— Да, почитай, ее три дня не видно, — охотно прибавила другая, — то обычно в магазин ходит около одиннадцати. А тут нет, не выходила. Я с утра у подъезда сижу. Посмотрела сериал — и сюда. Чего дома делать?

— Она уезжать никуда не собиралась, не слышали?

— Нет, не слышала. Необщительная она. Так, «здрасте — до свиданья». А чтобы посидеть когда с нами, поговорить, это нет.

— Тамар, — закричала неожиданно для меня та, что выглядела помоложе, призывая появившуюся из соседнего подъезда предпенсионного возраста женщину, — подь сюды. Ты Соколову из пятнадцатой не видела? Спрашивают ее тут.

— Нет, сегодня не видела, — отозвалась Тамара, направляясь к нам, — дайте вспомнить, когда мы с ней столкнулись. Три дня назад, когда у нас тут грохнуло, видела. А с тех пор нет.

— Правильно, — оживились старушки, — и я ее тогда тоже видела. У нас тут как трахнуло-бабахнуло! Я слетела с пятого этажа даже не помню как… В чем была… А Соколова как раз на балкон и вышла. Я ей говорю: «Там горит чегой-то». А она только рукой махнула, повернулась, сказала что-то тому, кто у нее был, с балкона ушла и дверь закрыла. Не одна она была.

— Точно, — подтвердила другая старушка, — в тот день мы были от беды рукой подать. Еще немного — и кранты.

Словосочетание «от беды рукой подать» производило сильное лингвистическое впечатление, от которого сразу отделаться было трудно.

— А что горело? — полюбопытствовала я ради приличия.

— Кто ж его знает? Не то машина взорвалась, не то бомбу в подъезд подложили. Там, — старушка с удовольствием показала в сторону дальнего подъезда, — оцепили все кругом. Милиции понаехало, страсть! Ничего нам так и не сказали. Потом разве разберешь? Мы уж смотрели, смотрели, а следов никаких.

Какое для них разочарование! Но поговорить есть о чем. Если уж следов никаких, обсуждать еще увлекательнее. Строить предположения, придумывать.

— И вы Анфиладу Львовну с тех пор больше не видели?

— Нет. Не появлялась она. А вас я видела. Вы несколько дней назад приходили. Костюмчик еще на вас был такой миленький, синий. Мне очень понравился.

— Я приходила к Анфиладе Львовне.

Написав записку с просьбой позвонить мне, я бросила ее в почтовый ящик.

Что-то я стала волноваться за Анфиладу Львовну. Все ли с ней в порядке? И что там такое трахнуло-бабахнуло? Имеет ли это отношение к ней? Не думаю… А вот кто был у нее во время взрыва, это может оказаться важным. И почему ее больше никто не видел с тех пор. Не испарилась же она. Три дня не выходит, телефон не отвечает. Что же делать? Подождать немного, вдруг появится?

Поговорю еще со старушками, от них много узнаешь.

Я вышла из подъезда. Старушки по-прежнему что-то обсуждали, уже втроем.

И тут я увидела ее — рыжую девицу. Она шла через двор, но почему-то передумала и пошла к арке, ведущей на улицу.

— Вы случайно не знаете, кто это? — вновь обратилась я к оживленно беседующим на тему недавнего грохота дамам.

— Нет, вроде не наша, — сказала одна присматриваясь к девушке.

— Точно не наша, — подтвердила другая, изучив ее.

Я бросилась догонять так долго ускользающую и наконец появившуюся лжеработницу соцотдела.

Правда, веснушек я на лице не рассмотрела, слишком далеко, но рыжей и худой она была точно. Старушки не узнали девушку, следовательно, она тут появлялась редко, потому что они бы заметили ее, как заметили меня. Они за каждым новым человеком следят, чтобы было потом о чем поговорить: кто и к кому приходил. Даже если один раз пропустили ее случайно, то уж теперь запомнят. И в следующий раз смогут рассказать во что одета, сколько времени провела и у кого.

Рыжая девушка шла быстро, и, чтобы не потерять ее из виду, я прибавила шаг. Звук наших одиноких каблуков звонко отдавался в тягуче-жарком воздухе пустынного переулка. Не зная, что предпринять, я решила хотя бы просто следовать за ней, куда бы она меня ни привела, а дальше будем действовать по обстоятельствам.

Сделав пару поворотов, мы оказались на Мясницкой, где было значительно многолюдней, а следовательно, создавались дополнительные трудности для преследования. Я старалась не отставать, одновременно держась на расстоянии. Вошли в метро, спустились на «Лубянку», сели в поезд по направлению к «Выхино», девушка достала книжку и погрузилась в чтение.

Я стояла в другом конце вагона и смотрела на нее, правда, с такого расстояния много не увидишь. Через несколько остановок мы вышли на Таганке. На переходе на Кольцевую линию она неожиданно исчезла. Только что была впереди меня, и вдруг ее нет, будто растворилась.

Поискав минут десять, разочарованная, расстроенная, я поехала домой.

Умудрилась упустить такую возможность! Единственную, чтобы узнать, кто такая рыжая девица. Прекрасно! Как мне найти ее теперь? Зачем шла она к Анфиладе Львовне, если только она шла к ней, и почему повернула назад? Снова вопросы без ответов, новые загадки прибавляются к старым. Отгадывать их у меня не так уж хорошо получается, как хотелось бы.

Кроме тети Леры, никого дома не было.

— Тут к тебе девушка приходила, — с порога сообщила она, возможно, пытаясь обрадовать, — расспрашивала о тебе.

— Что за девушка?

— Тоня Арьева.

— Не знаю, — сказала я и с подозрением прибавила, — она не рыжая?

— Брюнетка. Волосы до плеч, завитые. Глаза синие, помада мне ее понравилась. Очень приятная девушка, мы с ней поболтали, она все о себе рассказала. Работает в фирме «Ланком», недавно переехала в новую квартиру в Северное Бутово, поэтому телефона нет. Сказала, что вы вместе учились в школе.

— Я никогда не училась с Тоней Арьевой. А что она спрашивала?

— Как твои дела, чем занимаешься, с кем живешь. Взяла твой номер телефона. Очень хотела с тобой встретиться.

— Не сомневаюсь. Вероятно, наболтала, что мы якобы вместе сидели за одной партой в пятом классе. Только не было у нас никакой Тони Арьевой или другой.

— Я не знаю. Такая милая девушка, очень вежливая.

— И очень лживая.

— Ты, вероятно, не помнишь, — предположила тетя Лера.

— Не помню, с кем училась десять лет в школе? Интересное предположение.

— А кто же она?

— Этого я не знаю.

Что-то происходит…

Что-то происходит помимо меня. Не я влияю на события. Они влияют на меня. У кого находится мой паспорт и каким образом его собираются использовать? Кто звонит по телефону и молчит в трубку? Кто следит за мной?

Вопросы, вопросы…

А тут еще какая-то аферистка приходит ко мне домой и представляется школьной подругой. Мне везде мерещатся рыжие девицы. Я сама слежу за одной из них и упускаю. А та девушка, может, не имеет никакого отношения ко всему этому. Просто не посчастливилось ей попасться мне на глаза. Но тогда почему она так внезапно исчезла, просто растаяла?

Злая на всех, а больше всего на себя, я позвонила Анфиладе Львовне. Никто по-прежнему не ответил. У Говоруна также полнейшее отсутствие жизни. Куда все запропастились? Что за заговор молчания?

Когда зазвонил телефон, я вздрогнула. Нервная система за время отпуска у тебя расшаталась, Наташа, лечиться пора.

Если опять молчать намерены, я вам все выскажу! Так и знайте.

Я схватила трубку и прокричала:

— Алло!

— Привет, Наташка, чего так орешь?

— Толик, привет, как дела?

— О том же хотел спросить. Жутко по тебе скучаю, не сплю.

— Неужели?

— Все думаю о нашем романе.

— Думай о нем поменьше.

Жизнерадостное настроение Толика сейчас никак не соответствовало моему. Я решила успокоиться: он же ни в чем не виноват…. Очень даже виноват — я забыла.

— Как следствие продвигается?

— Как вы могли так со мной поступить? — накинулась я на него. — Особенно ты! Пригласил в гости, а кончилось чем?

— Чем? Ты сама сказала, что в отпуске, — принялся оправдываться он, — заняться нечем. Мы помогли заполнить твой досуг.

— Вот уж спасибо за вашу заботу. Медвежья услуга.

— Ну расскажи что-нибудь.

— Не расскажу, я на тебя обиделась.

— Намекни, — упрашивал он.

— Почему никто не влез в эту авантюру, а меня втолкнули? Я вас просила?

— Потому что мы ленивые, нам с Говоруном спорить лень.

— Я больше вас ленивая.

— Наташка, ты героическая женщина, раз решилась на этот мужественный поступок, а мы трусы. Нам проще игнорировать Говоруна, чем вступать в перепалку.

— Я пять лет совместной учебы терпеливо и невозмутимо сносила его разглагольствования, а за прошедшие годы разучилась. Короче, я на вас ужасно зла. Считала вас друзьями, а вы устроили мне такую подлянку.

— Мы хорошие, Наталья, ты же знаешь, любим тебя.

— Что-то ваша любовь настораживает. От нее мне одни неприятности. Жила я себе тихо, никого не трогала. Лучше бы вы меня не любили.

— Не можем. Мы несовершенны. А кто совершенен!

— Почему от вашего несовершенства страдать непременно мне?

— Страдать не надо. Рассматривай это как возможность повеселиться, сменить род деятельности. Ты уверяла — работа надоела, скучно. Тут такой крутой поворот в жизни.

— Слишком крутой. Я с таким виражом могу не справиться.

— Мы для тебя старались, а ты предъявляешь претензии. Такая неблагодарность! Ладно, расскажи, чем занимаешься-то.

— Международным терроризмом, — зловредно произнесла я.

— Да ну!..

— Шпионы, похищение чертежей новейшего оружия, разборки между мафией. Двенадцать убийств. Обхохочешься.

— Издеваешься?

— Только это и делаю.

— Ничего из тебя не вытянешь.

— Узнаешь когда и все. Договорились же: через месяц.

— Не вредничай. Я к тебе со всей душой. Хотел помощь предложить. Эх, Наталья! Не любишь ты меня.

— Не люблю.

Толик засмеялся:

— Откровенность твоя просто убивает. Ну скажи, что там тебе Говорун подбросил? Жалко, что ли? Будь человеком!

— Подбросил свою тетю.

— У него есть тетя?! Вот бы не подумал. Какие родственники могут быть у Говоруна? У него и мамы-то никогда не было. Какая-нибудь безумная старушенция?

— Наоборот, очень милая…

— Ну и дела! Говорун оказался нормальным человеком, родственников имеет! Я считал, он произошел прямо от питекантропа.

— Не исключено. Родственницей он только прикрывается.

— Конспирируется, гад. Так что там с этой ископаемой древностью?

— Украли у нее две картины. Теперь ищу их.

— Уже нашла?

— Ты сразу много от меня хочешь. Прошло несколько дней.

— Говорун и ограбил старуху, точно. Это факт. Голову даю на отсечение.

— Голову побереги, вдруг пригодится. Эту версию я уже отрабатывала.

— Ну и как?

— Не пройдет. Улик маловато.

— Сфабрикуй. Учить тебя, что ли?

— Не умею. Я честный человек.

— «Честный человек»! — передразнил Толик. Еще издевается! — Как маленькая. Так кого подозреваешь?

— Есть несколько кандидатур. Дело движется с переменным успехом.

— Наташка, мы на тебя надеемся. Все за тебя, сама понимаешь.

— Ставки, что ли, делаете?

— Ставки не делаем, но идея неплохая, весьма здравая. Надо ее рассмотреть со всех сторон. Ты же нас не разочаруешь?

— Не уверена.

— Брось. Будем праздновать победу.

— Вам лишь бы что праздновать, а какая сторона победит, не имеет значения.

— Предпочтительнее, чтобы ты выиграла. В противном случае мы будем не праздновать, а отмечать поражение.

— Велика разница.

— Не скажи. Мы за тебя горой.

— Оно и видно. Прошу больше меня ни во что не втягивать. Спорьте с Говоруном сами.

— У нас решимости не хватит, одна ты смелая. Слушай, Наталья, тут ко мне пришел кто-то. Созвонимся еще.

— Пока.

— Счастливо.

Я отправилась в милицию. Надо же было что-то делать с паспортом.

Молоденький милиционер доверительно рекомендовал не писать заявление о краже, чтобы не тянулось это до бесконечности.

Кража — уголовное дело, а поисками паспорта заниматься, намекнул он мне, никто не будет, только создам им лишнюю бумажную волокиту и ненужные трудности. Проще восстановить документ в связи с утерей.

Спасибо за совет, а если паспортом воспользуются преступники? Понимая, что спорить бесполезно, сил на это у меня нет, я написала заявление о потере и отправилась искать Сбербанк, чтобы оплатить квитанции.

Погрузившись в обдумывание своих дальнейших шагов, я шла по двору.

Мысли те же: картины не найдены, паспорт украден, время провожу бездарно. И все из-за безобидной на первый взгляд встречи выпускников. Подумать только! Мало мне на работе проблем. Я их себе еще и в отпуске обеспечила. Хватит! Позвоню Говоруну и скажу, что расторгаю наш договор, и пусть оставит меня в покое.

Да? А бабушкины сережки? Их тоже отдать? Бабушка всегда мне говорила: «Уговор дороже денег».

Ну это же надо такое придумать! Пять лет не виделись. Встреча друзей называется. Хорошо бы было их еще пять лет не видеть. Толик наприглашал всех, а я расплачивайся. Ну что ему стоило не ехать в тот злосчастный час в метро, не увидеть Сашу Воробьева и Колю Гитару. Эти-то что там делали? Жила бы я себе сейчас спокойно, отдыхала на даче. Нет, не хочется тебе, Наташа, размеренного, беззаботного существования.

Прямо передо мной на тротуаре стояла машина. Очередное препятствие на моем без того нелегком пути. Ну что за манера ставить машину так, что уже никто пройти не может? Я обошла ее и пошла по дороге.

И где же этот Сбербанк? С моим-то везением он закроется на перерыв как раз к моему приходу, объявят санитарный час, день, или как там это у них называется? Буду теперь с паспортом целый год возиться.

Мимо меня со свистом на большой скорости проскочил автомобиль, едва не задев. Я даже не успела испугаться. Заметила только, что он не то синий, не то фиолетовый. Или другого цвета, попробуй рассмотри.

Нет, вы только полюбуйтесь! Ну и хамство. Носятся как сумасшедшие, не соблюдая никаких правил! Да еще теперь не только по улице, между домами пройти спокойно невозможно. Или жара на всех так действует? Кто-то ползает, как сонная муха, а кто несется на пределе, не разбирая дороги. На что это похоже? Если жара не спадет, у народа совсем крыша поедет.

Вступила ты, Наташа, в полосу неудач. Что бы ни делала, все проблемой оборачивается. Казалось бы, идешь по двору, ни о чем не подозревая, никого не трогая, не задевая, и вот — пожалуйста. Что-то я в этой жизни сделала не так, в чем-то провинилась. Только в чем? Безобидная, тихая, скромная. Да! Ты уж безобидная. Такая тихая, до того скромная! Расскажешь кому-нибудь другому. Вдруг поверят. Что же я, заслужила, чтобы на меня машины наезжали? Еще как! Лезешь, куда тебя не просят. В том-то и дело, что просят. А ты всегда на провокации поддаешься? Ну вот, опять сама с собой договориться не могу.

Вдруг я остановилась от мелькнувшей догадки. А что, если они правила соблюдали? Только правила эти особые — показать такой, как я, что не стоит лезть в дела, которые их не касаются. И в чем-то они правы. Только такая идиотка ввяжется в историю с пропажей картин.

У каждой игры свои законы, а я, не зная их или проигнорировав, стала играть. Ясно же — дело кончится плохо.

Я осмотрелась по сторонам. Движущихся машин не наблюдалось. Можно идти. Если только какая-нибудь не подкарауливает на повороте. Или… Я представила снайпера с ружьем. Нет, Наташа, только не давай волю своему бурному воображению. Иначе такого напредставляешь. Кто ты, чтобы к тебе киллера подсылать?

Что же это было? Всего лишь какой-то чайник, не умеющий водить машину, или действительно мне хотят показать, что я зашла слишком далеко? Стала я такой мнительной, что кругом мне мерещится злой умысел, или, несмотря на жару, верно сумела оценить события?

Во всяком случае, сочетание фактов — телефонное молчание, кража паспорта, слежка, приход неизвестной, попытка наезда — дает пишу для размышлений. По отдельности эти события ничего не значат, вместе складываются в некую неприятную закономерность.

Паспорт вполне могли выкрасть, чтобы узнать, кто я. А выяснив, что никакие картины я покупать не собираюсь по причине неплатежеспособности, решили припугнуть. Вряд ли это было покушение на жизнь.

Веселенький у меня выдался отпуск! Насыщенный событиями.

Не исключаю случайности появления этой машины, но и вероятность продуманности происходящего велика. Скажем, пятьдесят на пятьдесят. Или лучше тридцать на семьдесят.

Вот что, Александр, не знаю, кто вы такой, только мне это совершенно не нравится. Если вы устроили кражу моего паспорта, подослали домой девицу, следовательно, и пытались сбить на машине вы, не сами лично, разумеется, кто-то из вашего окружения. Самое меньшее, что я могу сделать в данной ситуации — все выяснить о вас.

А что, если это Стас? Зачем? По все тем же причинам. Я его недооценила и он не такой, как показался вначале. Я его совсем не знаю. Возможно, он жесткий человек и сфера его интересов распространяется не только на пластиковые окна и безобидное собирание картин, он и сам может оказаться замешанным в краже. Для чего он пригласил меня в Париж? Не для того же, чтобы утопить в Сене. Обиделся, что я отказалась, и решил отомстить? Глупость какая.

А к примеру, Федор Иванович. Кто он? Ему вроде это совсем ни к чему. Или к чему? О нем мне вообще ничего не известно.

Скоро я окончательно запутаюсь в перипетиях навязанной мне истории.

Гадать не имеет смысла. Для начала надо попытаться выяснить что-нибудь об Александре. Что у меня есть? Как всегда, ничего. Номер телефона квартиры, в которой он не только не живет, но, возможно, даже не появляется.

Как по номеру выяснить личность человека? Это какой-нибудь офис, где, как любезно объяснил мне законспирированный искусствовед, кто-то типа секретаря на телефоне принимает сообщения, не особо задумываясь об их содержании, передает их кому нужно, а потом этот Александр встречается с клиентом. Концов не найдешь.

Отстояв положенную очередь в Сбербанке, я оплатила квитанции на замену паспорта и без происшествий вернулась домой, аккуратно и внимательно переходя дорогу.

Снова позвонила Анфиладе Львовне. Никого. Набрала номер еще раз. Ждала минут пять. Глухо. У Говоруна заработал автоответчик, «обрадовав», что я могу оставить сообщение. Что я и сделала. Затем выяснила, к какому телефонному узлу относится номер моего брачного торговца крадеными картинами. Дозвониться туда было невозможно, пришлось ехать самой.

Из-за жары народу в транспорте было немного. Все разъехались на дачи. Все, кроме меня. Мне гораздо веселее терять паспорта, выслушивать телефонное молчание, уворачиваться от пытавшихся наехать на меня машин. И еще играть в опасные игры. Другие люди как люди. А я что?

Подойдя к заветному окошку в телефонном узле, я сообщила, что мне то и дело звонит какая-то истеричка и требует, чтобы я позвала Александра. Как выяснилось, ей нужен другой номер телефона. Но она то и дело попадает ко мне.

Поведав историю с красочными подробностями, я выжидательно посмотрела на работницу телефонной компании.

— И что вы от меня хотите? — непонимающе спросила женщина, обмахиваясь газетой: духота стояла страшная.

— Хочу узнать, почему она постоянно попадает ко мне.

— Номер надо набирать правильно, — огрызнулись в ответ.

— Почему же она, набирая номер, как вы говорите, всегда набирает именно мой? Такое, по-вашему, бывает?

— Я знаю? Линия так работает. Оборудование устарело. Что я сделаю?

— А мне что делать? Звонит день и ночь. Она надоела со своими угрозами. Думает, я скрываю от нее какого-то Александра, которого я в глаза не видела. Даже покончить с собой угрожала. Вдруг она серьезно. У человека личная драма. Я не хочу отвечать за ее жизнь. Меня потом совесть будет мучить. Объяснений она не принимает. Ну пожалуйста, — умоляюще произнесла я, — дайте мне адрес этого абонента.

Совесть тебя точно не замучит, Наташа. Так бесстыдно врать. Быстроты приспособилась. Врешь без запинки, а какой еще недавно честной была! Что же поделать, дорогая? Обстоятельства заставляют, я разве хочу?

— Взяли бы ему да сами позвонили. Телефон-то знаете.

Разумное предложение. Не для меня. Тут особый случай.

— Пыталась. Он и говорить не хочет. Может, если я к нему схожу, то улажу это. Помогите, прошу вас.

— Девушка, мы такую информацию посторонним лицам давать не имеем право. Откуда я знаю, как вы ею воспользуетесь.

— Я понимаю. Ну пожалуйста, — жалобно попросила я.

— Вы мешаете мне работать, неужели не понимаете? У меня таких, как вы, знаете сколько в день приходит?

— Догадываюсь. У вас работа адская и такая духота к тому же. Как вы целый день здесь сидите? Я вам не завидую. Почему начальство вам кондиционер не поставит?

— Экономят, как всегда.

— Не на своих же сотрудниках. Сами наверняка в прохладных кабинетах сидят.

— Да уж конечно. Только о себе думают. У них там красота.

— Когда у нас о людях думали? Может, все же адрес дадите?

Новая методика сработала наилучшим образом. Служащая подобрела.

— Ладно, — смилостивилась она, тронутая моим участием.

Поколдовала что-то в компьютере, застрекотал принтер, и вскоре я получила вожделенную бумагу с адресом и фамилией обладателя телефона — Скоробогатова Валентина Геннадьевна. Значит, владелец телефона женщина и это квартира, а не офис и находится на «Планерной».

Поблагодарив женщину я удалилась, довольная достигнутым результатом. Теперь следует его закрепить.

Приехав на улицу Свободы, я нашла нужный дом и заняла наблюдательный пункт на скамейке во дворе.

Моя подруга живет точно в таком доме, и расположение квартир я знаю. Прикинув, поняла, что квартира Скоробогатовой однокомнатная, значит, окна выходят на улицу и увидеть меня оттуда никто не сможет.

Прикрывшись широкополой шляпой от солнца и посторонних взглядов, спрятавшись за темными очками, я одиноко и неприкаянно сидела во дворе, наблюдая за подъездом.

Время текло медленно. Ничего не происходило, мне становилось скучно. Чего именно я ожидала, объяснить не могу.

Через час ко мне подсела средних лет женщина с сумками.

— Устала, — пожаловалась она, разместив сумки на скамейке, — пока допрешь до дома, замаешься. Прогноз погоды-то не слышали? Когда облегчение наступит?

— Не знаю, — отозвалась я, не сводя глаз с необходимого мне подъезда, — кажется, обещали кратковременные дожди. Только сомнительно. На небе ни облачка.

— Они уж пообещают! У них семь пятниц на неделе. То скажут — понижение температуры, то опять градусов тридцать пять. Какую программу ни посмотришь, везде по-разному говорят, вот и пойми их. Они сами разве знают? Как же! Гадают на кофейной гуще. А вы ждете кого? Не видела я вас раньше.

— Да. Подругу. А вы в этом доме живете?

— В этом, будь он неладен.

— А что такое?

— Горячей воды уже, почитай, второй месяц нет. Протечка у них там какая-то, а у них вечно то одно, то другое. До сих пор никак не сделают. Просто как к войне готовятся: раскопали кругом, видали, что творится? — Она указала на траншеи, идущие по двору. — На это они мастера. И остановились. Словно заколдовалось. Пишешь, пишешь — никаких результатов. Уж в домоуправлении всем плешь проела. Толку чуть. У них там, видите ли, план какой-то. Мы для них не люди. А в такую жарищу без воды каково?

— Понятное дело, — посочувствовала я, — без горячей воды всегда тяжело — и в холод, и в жару, к тому же когда на два месяца отключат. А вы случайно не знаете Валентину Геннадьевну Скоробогатову?

— Вальку, что ли? Чего ж, конечно, знаю. Соседка моя бывшая. Пьяница, доложу я вам, последняя. Только не живет она сейчас здесь. Уехала с год назад. Квартиру сдала. А где сама обретается, не знаю. Я-то уж до того рада, скажу вам. Надоела она мне до невероятности. Все дебоши, пьянки-гулянки, дружки-собутыльники. А уж подружки-то! Ее нисколько не лучше. Житья от нее никакого не было. Что ни день, то скандал, что ни неделя — милиция. Сама или с подбитым глазом, или с синяками. Жуть! Водка — это такая зараза! А новые жильцы тихие, ничего не скажешь. Их не слышно, не видно. Не поймешь даже, есть они, нет ли. Только какие-то совсем неприветливые. Я раз зашла соли попросить, так говорят: «Нету. Идите отсюда, мамаша, некогда нам с вами лясы точить». Слово вымолвить не дали. И живут так странно. Мебели почитай никакой. Диван старенький, пара стульев и стол. Считай, что и спать не на чем. В кухне тоже скромненько. Мебель-то вся не Валькина. Забрала она ее разве.

— А кто там сейчас живет?

— Не разберешь. Сегодня один войдет, назавтра другой. Странная вообще квартира. При Вальке странной была и сейчас такой осталась. С другой стороны, не мешают, не шумят, музыку по ночам не заводят, не пьянствуют — и хорошо. А вы что, родственница, может, Валькина?

— Да нет, просто я знала ее когда-то.

— Пропащая тетка. Пьянство ее доведет. Она ведь без тормозов. Остановиться уже не может… Ну ладно, отдохнула чуток, пойду уже. Солнце палит, и дома нет спасения.

— До свидания. Надеюсь, все уладится, и воду скоро дадут.

— Ой, и не жду даже.

Подхватив свои весьма объемистые, тяжеленные сумки, женщина направилась к подъезду и исчезла в нем.

Интересно, а сколько я сама буду здесь торчать и что хочу получить в результате? В подъезд входили и выходили люди. Не слишком часто. Смотри не смотри, кроме человека, назвавшегося Александром, я не представляла, кто еще объявится в квартире, снятой таинственными неприветливыми жильцами. Так что оставалось только ждать. Сколько — неизвестно. Александр может вообще не появиться сегодня, и я зря проведу время. Радует одно, я отлично вижу подъезд, но меня оттуда вряд ли разглядят, вокруг детской площадки рассажены кусты, которые меня и скрывают.

Да!.. Обосновалась возле логова. Сама никого не знаю, а им обо мне, возможно, уже известны все подробности личной жизни.

Умно, ничего не скажешь. Завязывать нужно с расследованием.

Около пяти из дома вышел мужчина. Я было отвернулась, решив не отвлекаться и не обращать внимания на очередного жильца, когда что-то подсказало мне, что это и есть Александр. Его сразу было не узнать, настолько кепка на голове изменила его внешность. Когда он входил, я его не заметила. Не то чтобы пропустила — видела, но не поняла, что это он.

Покинув облюбованную скамейку, я пошла за ним на некотором отдалении, надеясь, что его не ждет на улице машина, как в прошлый раз, и он не укатит от меня опять. Я не хотела бы его упустить, хватит мне рыжей девицы.

Александр выбрал сокращенный путь — дворами, явно намереваясь идти пешком. Это было бы удачей.

Оставалась, конечно, вероятность, что машина ждет его где-то еще. Я следовала за ним, соблюдая дистанцию.

По дороге он заглянул на почту. Естественно, я не стала входить, а наблюдала сквозь открытое из-за жары окно: не торопясь заполнил бланк, внимательно перечитал написанное, подал бумагу в окошко, перекинулся парой слов с работницей, заплатил деньги. Хотелось бы знать, что это было. Телеграмма? Кому и что в ней? Связано это с кражей и продажей картин? Или банальное поздравление с днем рождения кому-то из родственников? Вот бы выяснить.

Из здания Александр вышел без кепки. Надо же, как меняется внешность: просто другой человек, тот, с которым я встречалась в зоопарке. Теперь бы я ни за что не обозналась.

Не могу сказать, что он был так уж беспечен, что, ни о чем не думая, шел, позволяя себя выслеживать. Конечно, нет.

Периодически, делая вид, что задержался возле какой-то рекламы или что у него развязался шнурок, он останавливался и бросал беглый взгляд по сторонам, делая это неприметно.

Льщу себя надеждой, что сумела его провести и осталась незамеченной.

Судя по всему, это так и было, поскольку он не подал никаких признаков беспокойства и шел дальше как ни в чем не бывало. Если бы он заметил меня, то наверняка скрылся бы. Не такая уж я умелая, чтобы тягаться с профессионалом. Памятуя о рыжей незнакомке, ускользнувшей от моего отнюдь не всевидящего ока, я делала все возможное, чтобы не упустить страстного любителя чужой живописи из виду.

Мы зашли в супермаркет.

Затеряться среди нагромождения полок было довольно легко, и тут я не особенно волновалась. Лишь бы только не наскочить на него, неудачно появившись из-за угла.

— Девушка, вы не знаете, какой сорт чая лучше выбрать? — нарушил мои мысли и слежку мужской голос.

— Что?

— Вот не знаю, какой чай купить. Такая оказия. Жена заболела, послала в магазин, а я не могу выбрать. Уж сколько времени стою. Тут такое разнообразие и изобилие, сорта разные. А какой брать ума не приложу.

Я следила за Александром. Я не имела права отвлекаться ни на секунду. Особенно на такие глупости.

— Возьмите вот этот.

— Спасибо, — услышала я изумленный ответ и пошла дальше.

Кажется, я всучила ему банку кофе. Мне сейчас ни до чего.

Я купила себе шоколадку. Столько времени шататься по залу и выйти без всего было как-то глупо и подозрительно. Пока расплачивалась, немного волновалась, как бы не потерять Александра именно сейчас. К счастью, он в это время перекладывал продукты из тележки в сумку. Надо же, хозяйственный какой!

Поедая шоколадку, я возобновила преследование, испытывая дурацкое ощущение, что я сыщик. Это было так нелепо! Но довольно волнительно и интригующе!

Больше всего я переживала, когда мы ехали в троллейбусе. Стоило Александру посмотреть в мою сторону, и я пропала. Хотя стояла к нему спиной, перед остановками просто вынуждена была оборачиваться и проверять, не вышел ли он. Остаться в троллейбусе, который увезет меня в неизвестном направлении в то время как преследуемый продолжит свой путь, было не только обидно, но и непрактично. Заехать в отдаленный район Москвы без определенной цели почему-то не представлялось мне привлекательным.

Кроме всего прочего, у меня не было талончика, что создавало дополнительные помехи спокойному состоянию. Думать о том, чтобы купить талон у водителя, не приходилось. С таким же успехом я могла подойти к Александру и посвятить его в свои планы. Оставалось надеяться, что контролеры не войдут, а если это произойдет, я тихо оплачу штраф, не поднимая шумихи. Насколько проще было бы, если в троллейбусе оказался кондуктор. Когда надо, их как раз и нет.

Как я объясню свое присутствие, если Александр меня заметит? Сделаю вид, что это чистая случайность. Всякое бывает.

Мы ехали минут пятнадцать или даже больше. Мне казалось целую вечность. Нервничая (а что было бы с вами на моем месте?), я съела всю шоколадку. И зачем я только это сделала? Теперь от сладкого в сочетании с жарой хотелось пить.

Почему бы не подойти к Александру и не попросить у него воды? Я видела, он покупал бутылку минералки. А заодно появится возможность спросить, не благодаря ли ему на меня ни с того ни с сего пытаются наехать машины, пропадают паспорта, приходят домой рыжие девицы? Ах да, она была совсем не рыжей, но это не меняло суть. Что это меня на ней зациклило?

Наконец мы вышли из троллейбуса.

Я настолько боялась попасться ему на глаза, что в спешке едва не налетела на столб. Обрадовавшись этому обстоятельству, я прилипла к нему, делая вид страшной заинтересованности в расклеенных на нем объявлениях. А там было одно о знакомстве. Они уже и столбы взяли под свой контроль? Нет, дорогая моя, это уже называется паранойя. Тебе везде мерещатся заговоры.

Александр прошел мимо, надеюсь не обратив внимания на женщину, срывающую без разбора все подряд телефоны с объявлений. Я вновь последовала за ним. Пройдя полквартала, мы повернули во двор, и я остановилась возле дерева, ожидая, куда он направится.

Внезапно и он остановился. Я пропала! Неужели заметил, разоблачил? Но как? Спиной, что ли, почувствовал?

Я насторожилась, но через секунду поняла, чем вызвана подобная заминка и немного расслабилась. К нему подбежал уже виденный мною в зоопарке мальчик, его внук. О чем они говорили, слышно не было.

Любовно потрепав ребенка по голове, Александр взял его за руку и пошел к дому. Оба скрылись в подъезде.

Оставалось неясным, живет ли он сам в этом доме или пришел навестить внука. Также хотелось знать, выходят ли окна квартиры во двор.

Утомительное это занятие — быть детективом, доложу я вам, особенно в такую жару. Хочется куда-нибудь на волю, на природу, искупаться. Вместо этого болтайся в пыльном дворе, сторожи преступников.

Надеясь, что мне в очередной раз повезет, я продолжала стоять возле липы, источающей умопомрачительный аромат, вызывая в памяти строки Бальмонта:

Вот и солнце, удаляясь на покой, Опускается за сонною рекой. И последний блеск по воздуху разлит, Золотой пожар за липами горит. А развесистые липы, все в цвету, Затаили многоцветную мечту. Льют пленительно медвяный аромат, Этой пряностью приветствуют закат. Золотой пожар за тканями ветвей Изменяется в нарядности своей. Он горит, как пламя новых пышных чар, Лиловато-желто-розовый пожар.

Удивительно, мне еще лирика в голову лезет.

Девочка лет семи-восьми отделилась от компании, с которой минуту назад расстался внук Александра, и с независимым видом направилась в мою сторону.

Подождав, пока она подойдет ближе, я обратилась к ней:

— Не скажешь, в какой квартире живет мальчик, который только что ушел? Если не ошибаюсь, Антон. Вы играли вместе, светловолосый, в красной футболке.

На меня посмотрели с нескрываемым подозрением:

— А зачем он вам?

Ну и дети пошли! Обязательно нужно задать неудобный вопрос. Нет чтобы просто, четко и ясно ответить.

— Я пришла к его дедушке.

— И не знаете, в какой квартире он живет? Странно.

— Забыла взять адрес. А к Антону подойти не успела, он ушел.

Помедлив, окинув меня оценивающим взглядом, прикинув что-то в уме, девочка в задумчивости произнесла:

— А сколько вы мне дадите?

— Что — сколько?

Я даже не поняла сразу.

— За адрес.

— Что?! — возмутилась я такой неожиданной наглости.

— Пять баксов, — поразмышляв, подытожила малышка.

Я рассмеялась, до того была забавной эта вымогательница.

Как быстро нынешние дети становятся меркантильными.

— Думаю, я обойдусь без твоей помощи, ну-ка марш домой.

Я сделала несколько шагов в сторону.

— Сорок седьмая, — неохотно крикнули мне вслед.

— Спасибо, — так же неохотно, в тон ей отозвалась я.

Девочка скрылась в подъезде.

Понимая, что делать мне здесь больше нечего, я покинула двор.

Номер квартиры мне теперь известен, номер дома тоже.

Как распорядиться этими сведениями? Не имею ни малейшего представления. Ни номер дома, ни квартиры не дают мне ничего, кроме того, что я их знаю.

С тем и поехала домой. Занимаюсь непонятно чем, и был бы прок какой. Выясню что-нибудь и останавливаюсь в нерешительности и отсутствии дальнейших идей.

Впредь, Наташа, будешь думать, прежде чем спорить. Пока неприятности нарастают как снежный ком.

Меня встретила Дашка. Я уже решила, что больше никого дома нет, но тут увидела дядю Славу, сидящего на диване и даже не встающего при моем появлении.

— Дядя Слава, что случилось?

— Боюсь твою кошку, — ответил он, настороженно глядя на Дашку.

Я удивилась — она такая милая, ласковая, со всеми приветливая.

— Да что вы, дядя Слава, Дашка же сама нежность.

— Да уж! Я залез на табурет, хотел со шкафа достать чемодан, она как заорет. Кидаться на меня стала. Я пошевелиться теперь боюсь.

Постоянно забываю, что Дарья очень ревниво относится ко всем посторонним и, конечно, если в отсутствии меня кто-то покушается на ее вещи (а все здесь — ее, включая и Наташу), она как хозяйка, естественно, защищает свою собственность от посягательств.

— Не бойтесь, дядя Слава, она больше ничего такого не сделает, раз я дома. Она просто охраняла имущество. Мы с Дашкой освобождаем вас из-под ареста.

— Она у тебя хуже овчарки, я уж думал конец, загрызет.

— Поскольку меня не было дома, она приняла ваши действия за агрессию и дала отпор. Не обижайтесь. Пойдем, Дашка.

Я увела собственницу на кухню и попыталась сделать внушение:

— Даша, ты почему так себя ведешь? Это же дядя Слава, ты его знаешь. Он ничего не хотел плохого.

Мои усилия пропали втуне, она их даже не заметила. Зная, что ее ругают, Дашка обычно делает вид, что ее это как раз нисколько не касается. Она отвернулась, всем своим видом демонстрируя равнодушие и скуку.

— Дарья! — строго произнесла я, пытаясь привлечь ее внимание.

Она проследовала к своей пустой миске и принялась ее тщательно вылизывать, в свою очередь указывая на мою невероятную черствость и невнимание к ней. Мол, я голодная, а ты тут морали читаешь мне на пустой желудок. Сначала покорми, потом поговорим.

Пришлось, оставив все попытки воспитания, кормить ее.

Выполнив свою святую обязанность, я начала звонить Анфиладе Львовне, как раз когда пришла тетя Лера с детьми.

У Анфилады Львовны опять никого. Неужели до сих пор так и не объявилась? Где же она может быть? Вдруг что-то случилось?

Автоответчик Говоруна на этот раз просто меня взбесил.

— Черт возьми, Смирнов, где ты шляешься целыми днями? Дома тебя застать невозможно. Ты что, не можешь перезвонить? Где твоя тетка? Куда делся ты? Позвони мне.

— Натуся, с кем ты так нехорошо разговариваешь? — спросила тетя Лера.

— С одним кретином, которому лень трубку поднять. А что, опять кто-нибудь приходил, расспрашивал обо мне?

— Нет. Никто. И тебе не звонили. Три раза ошиблись номером.

— Ясно. Просила же не брать трубку! — закричала я.

— А если что-то важное? — обиделась тетя. — А если бы позвонила ты?

— Извини, тетя Лерочка. Сегодня очень неудачный день.

Как, впрочем, и вся последняя неделя. Я обняла тетю и поцеловала. В самом деле, что я кидаюсь на нее? Она же не виновата, что я по глупости стала частным детективом. И никто не виноват, кроме меня самой.

— Что-то ты сегодня выглядишь уставшей, — оттаяла она, — поехала бы отдохнуть. Что ты все дома сидишь?

— Сейчас не могу. Но ты права, я жутко измоталась. Жара меня доконает.

— Я тебя понимаю. Мы с Катюшкой ходили на рынок. Так думали, помрем. Духота, народ, не протолкнешься.

— Ни к чему в такую жару ходить на рынок. Это самоубийство. Поехала бы с мамой на дачу, там лес, река.

— Катюшке такой хороший костюмчик купили. И дешево, не поверишь.

— Сейчас я поверю всему.

Сидя в своей комнате, пока остальные смотрели телевизор, я перечитала все свои записи в блокноте.

Ничего. Никаких зацепок, и улики отсутствуют. Можно подумать, я знаю, где разыскать эти улики. Сказал бы кто, как они выглядят. Ну хоть не точно, приблизительно. Мне бы одну какую, самую завалящую. Так нет. Умный преступник пошел. Ни тебе забытой записной книжки с указанием имени и домашнего адреса вора, ни вещи с дарственной надписью владельцу. У других все просто. Им что-нибудь обязательно достается. А мне — ничего. Я что, хуже всех?

Прошло больше недели. Остается только ждать разговора с Александром. Посмотрим, что он предложит. Если вообще собирается звонить. Вероятно, они уже знают, что никаких картин мне дарить не собираются. Что делать, если он вообще не позвонит? Зайти к нему домой? Потребовать вернуть похищенную собственность? Или лучше вежливо попросить?

Не дождавшись никакого звонка, утром первым делом я решила заглянуть на улицу Свободы, сама, правда, не знаю зачем. Но сидеть сложа руки и ждать, пока мне преподнесут очередной сюрприз, бесполезно. Что-то делать нужно и самой. Другого не дано. Если вдруг узнаю, что Александр там, под каким-нибудь предлогом нагряну к нему домой в его отсутствие. Или это уж совсем глупость? А чего вы ждали от дилетантки? Буду импровизировать по обстоятельствам.

При входе во двор столкнулась со вчерашней знакомой. Мы поздоровались, обменялись сведениями о погоде.

— Снова к подружке? — спросила разговорчивая женщина.

— Да. А вы опять по магазинам?

— А что делать? Семью кормить надо. У меня трое мужиков на шее. Я все одна: и приготовь, и постирай, и убери за всеми. Целый день крутишься, вечером в кровать упадешь, телевизор посмотреть сил нет.

— Желаю удачи.

Я уже повернулась, собираясь уйти, как она меня окликнула:

— Сегодня-то в восемьдесят седьмую к Вальке милиция приезжала.

Я обернулась:

— Милиция?

— Да, часов в одиннадцать. Я уборку закончила, слышу — шум, стук в дверь. Пошла посмотреть, что такое.

Вот это новость!

— И что же случилось?

— Даже не знаю. Побыли они там минут пятнадцать-двадцать да уехали. Никого не взяли. Не пойму, что и думать. Так знаете, эти-то жильцы, у меня такое впечатление, сразу после этого смотались. И не видно их больше. Я суп доварила, позвонила в дверь, хотела узнать, что там у них приключилось, так нет никого. Полнейшая тишина. Не так там что-то, уверяю вас. Просто так милиция приезжать не будет.

Согласившись с ней, я поднялась на четвертый этаж, нажала кнопку звонка восемьдесят седьмой квартиры.

Что бы я делала, если бы мне открыли, да еще сам Александр?

Если человек упорно ищет неприятностей, он их обязательно найдет. А я так на них просто напрашиваюсь. На этот раз мне повезло — в квартире действительно никого не было. Значит, испугались, уехали.

Тогда проверим квартиру Александра, лучшего придумать не могу.

С чем же был связан сегодняшний нежданный, негаданный визит милиции? Знаю, что ко мне он точно не имел отношения. Может, Говорун вышел на тот же след и опередил меня? Мы шли параллельно, но он оказался более шустрым? В этом нет ничего удивительного. На его стороне годы изучения подобной работы, на моей — разве что чуть-чуть везения да упорство.

Знает ли он, как я продвинулась? Если да, то откуда? Поэтому он и не перезванивает? Не хочет делиться раньше времени своими достижениями? Но как он мог узнать? Уж не следил ли он за мной? Ничего уже не понимаю…

Что прикажете мне делать? Вариант один — поеду проверю, чем занят мой предполагаемый «жених».

Доехав до дома Александра, пытаясь понять загадку появления милиции и не находя ответа, я наблюдала его срочный отъезд с внуком и незнакомой мне женщиной, видимо дочерью.

У меня создалось впечатление, что он меня заметил. Или мне показалось? Мнительностью я не отличаюсь. Надеюсь все же, что нет, однако полной уверенности не было.

Что же мы имеем теперь?

Квартира № 87 на «Планерной» покинута, сорок седьмая тоже, Александр с семьей исчез в неизвестном направлении. Безусловно, они испугались вторжения милиции. И это понятно. Что же случилось? Почему приходила милиция? В очередной раз я оказалась в тупике, причем довольно глухом, без малейшей надежды найти выход.

Александр, конечно, сейчас звонить мне не собирается в любом случае, заметил он меня или нет. Ему не до того.

Что бы там ни было, они напуганы, раз так срочно в панике бросили свою штаб-квартиру, рискуя растерять клиентуру. Они замешаны в кражах картин или по крайней мере в их продаже.

Доказательств этому у меня нет никаких. Два адреса, телефон, предположения и устный разговор с Александром. Причем, что картины краденые, он ни разу не упоминал, да и о продаже речь шла в завуалированной форме. Короче, сплошные домыслы и догадки.

Столько мучиться, чтобы в конце концов оказаться ни с чем!

Плакали бабушкины сережки, самоуважение и надежды, возложенные на меня жаждущими спектакля сокурсниками.

Я была уже в полнейшем отчаянии, не зная, что предпринять дальше. Все мои без того шаткие достижения распадались подобно непрочному карточному домику. Одного за другим отметала как возможного преступника, и что? Единственный реальный подозреваемый исчез прямо на моих глазах. А это была самая верная ниточка из тех, что я держала в руках.

Тут я их уже явно не найду. Где они будут — неизвестно. Новые идеи меня не посещали, старые превращались в труху. Как действовать дальше — ума не приложу.

Говорун поднимет меня на смех. Сокурсники посочувствуют, скажут: «Эх ты, Наташка!» Представляю каждого в этот момент. Их взгляды, тон голоса, слова. Почему мне так не везет? Пять лет не видеться и так влететь!

Вот бы тетя Лера была в шоке, увидев моего «жениха» в возрасте шестидесяти лет. Порадовалась бы родственница. Отказаться от блестящей партии — виолончелиста Алика, закончившего консерваторию и ремонтирующего квартиры, ради шестидесятилетнего вора. У Александра есть неоспоримый плюс — он разбирается в искусстве. Но есть и очевидный минус — он исчезает в тот самый момент, когда так нужен «невесте». Мужчинам доверять нельзя. Обещал позвонить, и что? Сама за ним бегаю. А теперь вот и бегать больше не за кем. Осталась ты, Наташенька, одна-одинешенька, без престарелого жениха и Ренуара с его живым, красочным стилем и «перистым мазком», известным как «радужный стиль», или «радужная палитра Ренуара».

Надо начинать что-то срочно придумывать для Говоруна. Еще бы знать, где он. Даже этот исчез. Вместе с теткой. Всеобщее бегство.

Дома стояла неестественная для последнего времени тишина. Я не считаю Дашкино мяуканье — требование еды, это обычное дело.

Поев, она вспрыгнула мне на колени, потерлась о руку, требуя внимания.

— Что бы ты на моем месте делала, Дашка? — поинтересовалась я, всецело доверяя ее авторитетному мнению.

Что-то мыркнув, она свернулась уютным клубочком.

— Ты права, Дарья, потому что ты — умный человек, в отличие от меня.

Утром позвонил очередной незнакомец. У меня уже собралась их целая коллекция.

— Наталья Владимировна Горчакова? — спросил мужской голос.

— Да, — удивилась я такому официальному началу.

— Я нашел ваш паспорт.

— Серьезно? — изумилась я еще больше. — Где?

— Вы обронили его на станции в метро. Вероятно, доставали что-нибудь из сумочки, он и выпал. Когда мы могли бы с вами встретиться, чтобы я вам его вернул?

— В любое время, когда вам удобно.

— Я сейчас на работе. Вы можете подъехать на «Автозаводскую»?

— Конечно.

— Тогда давайте в два. Успеете?

— Буду стараться.

— Превосходно. Так и договоримся.

Записав его указания как пройти, я отправилась на «Автозаводскую».

На душе стало несколько спокойней и радостней. Тревога ушла. Все я себе напридумывала. Никто против меня никаких заговоров не затевал, козней не строил. Потеряла паспорт, доставая проездной из сумки. Сама виновата, аккуратней надо было быть. Документы не разбрасывать.

Да, а как звонивший узнал мой телефон? В паспорте-то его нет.

А ты, Наташа, как узнавала телефоны? Справочная зачем? Просто честный человек попался. Хватит уже подозревать всех и каждого. Слишком у тебя фантазия богатая.

Приехав на «Автозаводскую», я вышла, конечно, не там, где необходимо, но разобралась. Следуя записям, я шла минут пятнадцать. Какая же глушь! Никогда здесь не была раньше.

Наконец место встречи было найдено. Смешно, но именно там, где мы договорились с незнакомцем, я наткнулась на свою одноклассницу, с которой не общалась ни разу после школы. Сначала даже не узнала ее.

Видимо, сама я изменилась меньше, поскольку первой подошла ко мне она. Мы болтали о том о сем около получаса, поговорили о тех одноклассниках, которых видели последнее время. Потом она попрощалась, объяснив, что должна еще вернуться на работу. Мы обменялись телефонами, и я снова осталась одна.

Судя по моим часам, время перевалило за половину третьего. Моего паспорта не было, как и человека, который его нашел. Наверное, он не узнал меня, несмотря на мое описание и фотографию в паспорте, отдаленно напоминающую оригинал. Или не пришел. Могли задержать на работе. Подожду еще чуть-чуть. Обидно притащиться в такую даль и уйти ни с чем.

Недалеко от меня на газоне расположилась кучка подростков, весело смеющихся и пьющих пиво. Они даже предложили мне присоединиться к ним, я вежливо отказалась.

Пока я была увлечена разговором со школьной подругой (хорошо, что она появилась, мне было не так скучно и одиноко в этом неинтересном, невзрачном месте), небо нахмурилось, потемнело, стало еще более душно.

В то, что пойдет дождь, не верилось. После целого месяца непрекращающейся жары забываешь, что такое дождь. Облака и тучи, если и собирались, благополучно проносились мимо, не пролив ни единой капли. Мне даже зонтик взять с собой в голову не пришло, невзирая на утешительный прогноз, предрекавший осадки.

После трех я поняла, что делать нечего, придется принять факт: я бессмысленно и бездарно потратила время.

Либо это была глупая шутка, что сомнительно: никто не знал о моей потере, либо нашедший мой паспорт прийти не смог — всякое бывает: не удалось вырваться с работы, срочное совещание созвали, начальник на ковер вызвал. Остается надеяться, что незнакомец перезвонит.

Взглянув на небо, приняв неизбежное, я отправилась назад к метро, но не прошла и четверти пути, как полил жуткий ливень. Как у Брюсова:

Синие чистые дали Между зеленых ветвей Бело-молочными стали… Ветер играет смелей. Говор негромкого грома Глухо рокочет вдали… Все еще веет истома От неостывшей земли. Птицы кричали и смолкли; С каждым мгновеньем темней. В небо выходит не полк ли Сумрачных страшных теней. Вновь громовые угрозы, Молнии резкий зигзаг. Неба тяжелые слезы Клонят испуганный мак. Ливень, и буря, и где-то Солнца мелькнувшего луч… Русское, буйное лето, Месяцы зноя и туч!

Действительно русское «буйное лето». И в прямом и переносном смысле.

Спрятаться было абсолютно негде. Вокруг одни строения и заборы. Правда, никто сделать это даже не спешил.

Измученные затянувшейся жарой, все шли как ни в чем не бывало, словно и не было никакого дождя. Где-то закричали громко: «Ура!» — радуясь долгожданной стихии. Сверкнула молния, ударил гром, по-прежнему не напугав прохожих.

Я тем не менее решила, что, насквозь промокнув, не слишком приятно тащиться полтора часа через всю Москву, и, встав у края дороги, подняла руку.

Денег у меня с собой немного, но до метро, надеюсь, хватит.

Передо мной остановилась новенькая красная «девятка». Дверца распахнулась.

— Садитесь скорей.

Я не стала заставлять себя упрашивать и юркнула внутрь салона.

— Из-за меня у вас тут сейчас все намокнет.

— Ничего, сиденья кожаные. Протру.

— До метро довезете?

— О чем разговор!

Машина тронулась.

«Дворники» усердно разгоняли воду, потоками стекавшую по стеклу. Пелена дождя ограничивала видимость.

— Ну и знатный дождище! — восхитился водитель.

— Наконец-то, а то все высохло.

— Точно. Не удивительно. Первый дождь за месяц. И дышать совсем нечем. Концентрация выхлопных газов на пределе.

— Только как ни жди дождя, он все равно застанет тебя врасплох и без зонта.

— Закон подлости.

— Это правда.

— Ремень, пожалуйста, пристегните, я водитель начинающий, а дорога сами видите какая, лучше не рисковать.

Я послушно пристегнула ремень безопасности.

— А вам вообще куда? — спросил он. — Я в Марьино еду, не по пути?

— Спасибо, но мне совершенно в другую сторону.

— Тогда до метро подброшу.

Добраться до метро нам было не суждено.

Наша машина притормозила на светофоре. Дождь усиливался и прекращаться не собирался. Еще бы, целый месяц копил силы, чтобы обрушиться в этот день.

Мы с водителем мирно разговаривали на такую отвлеченную тему, как погода, когда в нашу машину сзади неожиданно врезалась другая. «Девятку» бросило вперед, закрутило на месте. Нам повезло уже в том, что поток машин, пересекавших перекресток, в этот момент иссяк, а также что были пристегнуты ремни безопасности. Но ощущение, я вам скажу, не из приятных. Тебя бросает сначала вперед, потом назад.

Все произошло так стремительно, что я не успела испугаться. Только какая-то нелепая, неуместная мысль пронеслась в голове: нужно мне цветы из комнаты на кухню переставить, там им будет лучше, света больше.

Столкновение было соответственно обставлено, сопровождалось разрядом молнии, ударом грома. На глаза мне попался рекламный щит, и почему-то я ужасно огорчилась, что не успела прочитать надписи на нем.

Вокруг все совершенно серое от дождя, едва видно, что происходит. Я услышала визг тормозов, скрежет металла, звук удара и вцепилась в приборную панель, приготовившись к очередному толчку. Его не последовало. Машина замерла на месте. Возможно, тормозила и наша «девятка», но удар пришелся не по ней. Видимо, столкнулись еще какие-то машины.

Мы с водителем переглянулись.

— Вы в порядке? — спросил он меня с беспокойством.

— Не знаю, а вы? — Голос дрожал, руки тоже.

Дверца распахнулась. Взволнованный голос откуда-то из-за пелены дождя:

— Вы не ранены?

— Кажется, нет.

— Моя жена уже вызывает по мобильному «скорую помощь». Мы все видели.

— Сидите здесь, — сказал мой попутчик и, выскочив из машины, пошел разбираться.

Вот так из одной истории без перехода попадаешь в другую. Не промокла, так в аварию угодила. Спасибо, никто не пострадал. Собственно, неудивительно, что машины столкнулись. Видимость нулевая.

Я, не придя в себя, сидела на месте. Меня о чем-то спрашивали незнакомые люди. Плохо соображая, я смотрела на струйки воды, стекавшие по стеклу, и что-то отвечала, но что, не помню, — видимо, провалы в памяти.

Первым делом примчалась ГАИ.

«Скорая» прибыла минут через пятнадцать. Мне снова стали задавать вопросы. Их я тоже помню смутно.

Машина «скорой помощи» стояла рядом, и врач говорил по переговорному устройству.

— Что там? Тяжелый случай? — спросили откуда-то издалека.

— Всего четверо. Двое ранены тяжело. У одного легкие ушибы. Женщина, похоже, в шоке. Что с ней, не знаю. Возможно, травма головы.

Это он про меня?

— Какие признаки? Спинномозговая жидкость течет?

— Вроде нет.

Услышав этот обнадеживающий, исключительно оптимистичный обмен информацией, я отключилась, впервые в жизни потеряв сознание, видно, от перегрузок последних дней.

Что происходит, когда ты теряешь сознание? Для меня это был первый опыт, и мне снился сон, хотя этого и не должно было быть. Нет, я не шла ни по каким белым коридорам, и свет не маячил в конце туннеля, не так уж безнадежна я была. Мне снилось, что я вышла из машины. Лил непрекращающийся дождь. Я пошла к метро.

Дальнейшее расплывается в тумане.

Очнувшись, я увидела перед собой перепуганное лицо Говоруна. Это был уникальный случай: я была рада его видеть.

— Ты как?

— Жива… Кажется, — прибавила я и осмотрелась. Что это? Какая-то незнакомая белая комната. — Где я?

— В больнице.

— Что со мной?

— Ничего. Во всяком случае, так мне предварительно сказали.

Я села, прислонясь к спинке кровати. Голова немного кружилась.

— Какое-то странное состояние, то ли это я, то ли нет, — не замедлила поделиться я своими впечатлениями.

— Тебе что-то вкололи. Наверное, успокоительное или снотворное.

Я что, спала? Сны мне точно снились.

— Тогда понятно.

— Выглядишь не очень.

— Большое спасибо. Умеешь ты говорить комплименты.

— Это не комплимент. Констатация факта. Чтобы тебе жизнь медом не казалась.

— Последнее время она мне что-то такой и не кажется.

— Ага! Принимаешь действительность как она есть?

— Неприглядную, надо заметить.

— Своей способности к оптимизму ты не утратила, это успокаивает.

— Ты волновался?

— За тебя? Не слишком.

— Я-то надеялась!

— Напрасно.

— А как ты здесь очутился?

— У тебя не было с собой совсем никаких документов, нашли в сумке листок с моим номером телефона. Надо было с тобой что-то делать. Вот меня и вызвали.

— Опознать труп? — засмеялась я, и это его разозлило:

— Послушай, Горчакова, ты вообще можешь сказать, в какую историю влезла?

— Расследовала твое дело, — сообщила я ему непреложную истину.

— Какое дело? Ты что, дура?

Радость по поводу появления Говоруна мгновенно испарилась.

— Это ты идиот, Смирнов. Из-за тебя я попала во все эти неприятности.

— Из-за меня? Ты что, совсем?.. Что ты мелешь? Я тут с какого бока?

— А кто кашу заварил?

— Я думал, поговоришь со старушкой, ну с соседями, и все на этом благополучно закончится. А ты куда полезла?

— Не учи меня. Ты, что ли, картины нашел?

— Горчакова, ты полная идиотка. Ты головой еще раньше стукнулась. До этой аварии. Какие еще картины?

— Твоей тетки, Смирнов, — заорала я на него вне себя.

Он действительно такой кретин или только прикидывается?

— Да она их в музей отдала. Признаться в этом не хочет, вот и сказала, что украли. Это уже не в первый раз.

— Что?! Что она сделала?.. Повтори… В музей?! И ты знал?

— Вначале нет.

— А когда мне звонил, знал? — Он смутился. — Знал, да?

— Ну знал.

— Однако, ты и сволочь, Говорун! Повесить тебя за это мало.

Такого я даже от него не ожидала. Чем же я занималась все это время?

— А ты что, шуток не понимаешь? Я тебя разыграл, что с того?

— Да ты соображаешь? Меня чуть не убили из-за твоих розыгрышей.

— А я мог предположить, что ты по уши в этом завязнешь? — огрызнулся он. — Как ты только умудрилась в такое вляпаться?

— Все ты виноват.

— Я?!

— Естественно.

— Знаешь, что от тебя могли оставить? Одно мокрое место — и никаких воспоминаний. Это еще в лучшем случае. Тому, кто вас стукнул, человека убить — что муху шлепнуть.

— Так это было преднамеренно? Я решила — случайность.

— Да, конечно, случайно известный бандит ни с того ни с сего попадает в банальную аварию. Только ты можешь до этого додуматься. Ему просто дождь помешал, не рассчитал и, вместо того чтобы вас угрохать, сам вылетел на встречную полосу прямо под грузовик.

Так вот звук какого удара я слышала. Это его машина врезалась.

— И что с ним?

— В реанимации отдыхает вместе с дружком на соседних кроватях. Очухаются или нет — неизвестно.

— А как водитель машины, в которой я была?

— С ним все в полном порядке. Пара ссадин и синяков. Пострадал даже больше, чем ты. Ты вон целехонька.

— Слава Богу!

— Вы вообще легко отделались. Конечно, машина его требует теперь такого ремонта, о-го-го! Но сами живы-здоровы. А теперь я тебя отвезу домой, если ты опять не намерена в обморок падать. По дороге расскажешь. Как чувствуешь-то себя?

— Как тебе сказать. Бывало и лучше.

Одно потрясение за другим. Я еще не успела переварить полученные сведения и прийти в себя от удара. Нет, не того, в машине, того, что приготовил Говорун.

Мы сели в серо-голубой «мерседес-кабриолет», и тут меня разобрал жуткий смех. Что это было — истерика, запоздалая реакция на аварию? Не могу точно сказать.

— Ты чего, Горчакова? — Я продолжала смеяться. — Может, голову повредила? Рентген надо было сделать.

— Да нет… Надеюсь…

— А чего веселишься? Тебе, между прочим, еще отвечать придется.

— Это за что?

— За то, что натворила. Да что ты ржешь-то? — зло спросил он.

— Да вот сижу все-таки в твоей машине. Несмотря ни на что.

— Ну и как?

— Классно.

— Не видать тебе ее, Горчакова, как своих ушей. Даже забудь.

— Ну и тебе моих сережек.

— Нужны они мне сто лет. Что мне с ними делать? А теперь успокойся и рассказывай, что ты там натворила, что на тебя покушения устраивают. Допекла ты их, видно, сильно. Я их вполне понимаю и даже отчасти не виню.

— Пошел ты…

— Пойду, когда все узнаю.

Я выложила краткую версию истории. Даже мне она показалась бредом.

— Удивляюсь, как это они тебя не прихлопнули раньше.

— За что?

— За то! Лезешь, куда не следует. Не понятно, что ли? Сидела бы дома, тихо, мирно, пироги пекла, ничего не случилось бы. Нет, ты неугомонная, до всего ей дело есть.

— Кто бы критиковал! И вообще, почему ты мне не перезванивал? Я тысячи сообщений на твой дурацкий автоответчик оставила. По издательствам бегаешь, свою бездарную халтуру о следователе Михайлове пристраиваешь? Ты дома-то бываешь? Или нет?

— Потому… Меня в Москве не было. Я только сегодня вернулся. И здравствуйте пожалуйста, вызывают — женщина в аварию попала, срочно приезжайте в больницу, документов нет, только ваш телефон. Я несусь сломя голову — а тут ты. Хорошенький сюрприз.

— Мне было еще хуже: очнулась, тебя увидела. Чуть опять сознание не потеряла.

— Смеяться будешь, когда тебя вызовут показания давать.

— Какие еще показания?

— А ты как думала? Развлеклась, пол Москвы на ноги подняла, навела шум и все? Так легко ты не отделаешься. Заварила кашу, теперь расхлебывай, милочка.

— Я тебе не милочка. И в милицию ехать не собираюсь.

— Тебя не спросят. Вызовут, поедешь, никуда не денешься. Там повторишь, что мне наплела. Как с преступниками в прятки играла, на неприятности напрашивалась.

— Я еще и виновата, получается?!

— Ну не я же. Я действую на законных основаниях. А тебя кто уполномочивал? Откуда ты на мою голову свалилась? Кончится тем, что ты выйдешь сухой из воды, а я буду козлом отпущения. Скажут, что это я тебя втянул.

— И правильно сделают. Потому что так и было. А ты за себя, оказывается, волнуешься, на меня тебе наплевать. Раньше соображать надо было, когда меня на спор подбивал.

— Я подбивал? Ты обнаглела, Горчакова. Все как раз наоборот.

— Слушай, отстань, Смирнов, голова болит, без тебя тошно. У меня проблем навалом, за какую браться, не знаю. Ты тут еще со своими нелепыми претензиями.

Я решила прекратить этот глупейший спор, иначе кончится это снова каким-нибудь бредом, как и началось.

А голова действительно болела.

— У меня от тебя давно голова болит, Горчакова, — не остался в долгу Говорун, — куда дальше ехать?

— Налево.

Наконец мы подъехали к моему дому.

— Проводить?

— Ничего, дойду. А где твоя замечательная тетка? Я ей обзвонилась. В музеи остальные картины сдает?

— Уехала к сыну в Италию на неделю. Кто же думал, что ты такую деятельность развернешь. Я и предположить не мог.

— Это ты уже говорил. Повторяться много стал. Ловко вы меня провели. А она до чего хороша была в роли жертвы!

— Представляю. Она хитренькая. Мастерски разыграет спектакль, слезу пустит, если понадобится. Ей бы на сцену.

— Да и ты хорош. Слышать о вашей семейке больше не хочу!

— Придется. Завтра за тобой заеду.

— Это зачем?

— В милицию поедешь, дорогая.

— Обязательно, дорогой.

На этом мы расстались. В голове промелькнула фраза из дурацких американских фильмов, одна из любимых ими. Обычно в начале два героя друг друга терпеть не могут, постоянно ругаются, дело доходит до драки, а заканчивается фильм словами одного из них: «Я думаю, что это начало большой мужской дружбы». Какая чушь только не лезет в голову!

Я вошла в квартиру.

— Наташка, — кинулась ко мне Катя, — ты не попала под дождь?

— Мы все так волновались, — присоединилась тетя Лера.

— Я под такой дождь попала, лучше не спрашивайте.

— Выпей горячего чаю.

— Не сейчас.

— С медом.

— Спасибо.

— У тебя есть малиновое варенье?

На следующий день мы с Говоруном направились в милицию, где я рассказала все, что знаю, умолчав при этом о роли самого Говоруна, несмотря на то что была жутко зла на него. Он бы меня в данной ситуации не пощадил.

Потом я в свою очередь узнала, что произошло на самом деле, но это было уже через несколько дней, когда провели следствие.

За мной действительно следили, и мании преследования у меня не было. Правдой оказалось и то, что мой паспорт выкрали.

Хозяйка «Нео-арт» была никак не связана с подобными преступлениями, и, что меня особенно порадовало, не связан был с ними и Стас Васильков, ни о чем не подозревая уехавший в Париж и разгуливавший по его улицам. Признаться, мне было бы жаль, окажись он замешан в грязной истории с крадеными картинами. Эта мысль отравляла мое существование.

Когда в штаб-квартиру на улицу Свободы нагрянула милиция, Александр, который, видимо, заметил меня во время бегства, решил, что это я навела их на след. На самом деле все объяснялось гораздо проще: скучающие подростки решили немного развлечься, от нечего делать позвонили в милицию, сказав, что в квартире № 87 драка, крики, друг за другом с ножами бегают. Стражи порядка приехали, но, естественно, ничего подобного не обнаружили. Проверив для порядка документы находившихся в квартире, милиция ушла, а мои знакомые перепугались, не поверив в историю со звонком, и решили убраться, пока не поздно.

Тех подростков потом нашли. Они были из соседнего двора, и номер квартиры назвали просто наугад. Интересно им, видите ли, было посмотреть, чем дело кончится. А кончилось это тем, что тот, кого я знала под именем Александр, посчитав, что мне известно слишком много, решил, что хорошо бы избавиться от меня навсегда. Свое участие в первом случае, когда на меня пытались наехать, он отрицал, но я в это не верю. Скорее всего, понял: я не являюсь потенциальной клиенткой, а что в действительности хочу — неясно. Меня для начала решили припугнуть. Но, видя, что я не отступаю и настойчиво продолжаю действовать на нервы, приняли решительные меры. Со мной договорились о встрече, якобы чтобы вернуть «потерянный» паспорт. Но тут я застряла с подругой (как вовремя она подвернулась, иначе неизвестно, чем бы эта встреча для меня завершилась, хорошо, что есть школьные друзья). Потом рядом расположилась компания ребят. Свидетели не вписывались в планы преступников. Пришлось подождать, когда я стану возвращаться к метро. Не к месту начавшийся дождь опять же спутал их карты. Я остановила машину. Они вынуждены были импровизировать, и это, на мое счастье, вышло не слишком удачно. Дорога была очень скользкой. Стукнув нас, они рассчитывали, что мы вылетим на встречную полосу. Но сами не справились с управлением, и именно их машина оказалась там, где должна была быть наша. Да еще и грузовик выскочил.

Александра нашли быстро. И кроме него три краденые картины (между прочим, не менее ценные, чем у Анфилады Львовны) и еще — список коллекционеров с адресами. Отвертеться, таким образом, ему ни коем образом не удастся. Что самое интересное, я застала его на улице Свободы по невероятному стечению обстоятельств, это был чуть ли не единственный раз, когда он там появился. Обычно со штаб-квартирой он общался исключительно по телефону. Выходило, что мне все-таки помог случай, и не один, целое созвездие.

Можно сказать, для меня история кончилась относительным хеппи-эндом.

Собственно, преступники были найдены и пойманы. Картины возвращены владельцам. Вы можете справедливо возразить, что преступление, которое я расследовала, не имело отношения к коллекции тетушки Говоруна. Это правда, не стану отрицать. Но если кто думает, что у него получится лучше, пусть попробует взяться за это сам. С удовольствием понаблюдаю за ним.

И как говорил Юрий Деточкин в фильме «Берегись автомобиля!»: «В моей работе были свои недостатки. Я это признаю».

Я тоже признаю свои ошибки.

Получается, что я создала детектив на пустом месте, при полном отсутствии состава преступления, и написала его от начала и до конца сама. Первым делом спровоцировала дурацкий спор. Что толку валить на Говоруна? Сидела бы тихо, как другие, дав ему болтать, что только не взбредет в голову. Нет, мне надо было разозлить его, непременно высказавшись по поводу никчемности его романов. Потом этот трепач дал мне дело, которого не существовало в природе. И я с идиотским упорством взялась за его раскрытие.

С другой стороны, сказать, что я потратила время совсем впустую, нельзя: преступников я разоблачила, факт остается фактом, это отрицать не сможет никто. Да, не совершивших то, в чем я их по незнанию обвинила, но принимавших участие в других кражах.

По справедливости, голубой «мерседес-кабриолет» я заслужила, но так и не получила. По крайней мере, я в нем прокатилась, и бабушкины сережки остались при мне. Мы вообще с Говоруном остались каждый при своем.

А если быть совсем объективной, я не выиграла спор. Не будь я такой дилетанткой, могла бы догадаться, что картины попали в музей. Во-первых, Ольга обмолвилась, что Анфилада Львовна собирается завещать коллекцию государству. Во-вторых, сама она несколько раз повторяла, что не даст распродать ее. Но я напрочь отмела вероятность того, что такая милая старушка может обмануть кого-нибудь. Такой возможности я и не рассматривала, поверила на слово. А она тоже хороша! Наговорила на невинных людей: видите ли все интересуются ее собранием. Кто только к ней не приходит. Ну я и бросилась на поиски.

Да и то, что Говорун врал, было прозрачно: украли два бесценных полотна у его родственницы, а он и не подумал настаивать, чтобы тетка написала заявление в милицию, тотчас же не бросился на поиски. Меня отправил.

До чего же ты наивна, Наташа.

Вот так посмеялась надо мною Фортуна, запутав в своем Лабиринте. Нечего было бродить с закрытыми глазами.

Надо заметить, что милиции повезло: не прилагая никаких усилий, на дурацком энтузиазме одной ненормальной — получили сете торговцев крадеными ценностями. И опять же, как любят говорить в американских фильмах, сохранили деньги налогоплательщиков.

Повезло и Говоруну. О его участии, во всяком случае невольном, никто не узнал. Он благополучно избежал неприятностей, даже если при этом я в очередной раз выглядела дурой, бормоча, каким образом сумела попасть в подобную заваруху и оправдываясь.

Короче, все должны бы остаться довольны.

И только один вопрос продолжал мучить меня — кто была та рыжая девица, приходившая к Анфиладе Львовне со своей мифической материальной помощью? С кем была связана она? Что хотела? Какие у нее планы на будущее? Появилась она неспроста. Эта темная лошадка рыжей масти так и осталась загадкой, и еще долгое время я невольно приглядывалась к молодым девушкам с рыжими волосами, ища на их лице веснушки.

Меня несколько раз вызывали в милицию, и я твердо решила, что такие экстремальные развлечения не для меня, со всеми этими глупостями покончено раз и навсегда. Больше никто никогда не заставит меня заниматься расследованиями, затевать дурацкие споры, выдумывать какие-то нереальные истории, попадать в глупое положение. Я даже детектив в руки не возьму. Даже по телевизору их смотреть не буду.

Приняв это успокаивающее решение, я начала постепенно выбрасывать все из головы. Но, как известно, благими намерениями вымощена дорога в ад. А моя только начиналась.

Однокурсники звонили, нагло требуя подробностей, но мне совершенно не хотелось говорить на эту тему.

Стас был в Париже. Он появится через некоторое время. Как я поступлю, в момент окончания той истории я не знала. Стану ли объясняться с ним или больше никогда не увижу? Время покажет, решила я тогда.

Едва я успела пережить случившееся, съездить на неделю на дачу, как появилась моя лучшая подруга Таня, та самая, которую я знала с детского сада и у которой совершенно зимний ребенок. Рыдая, она сообщила мне:

— Наташка, меня бросил муж!

Но это отдельная история, которая произошла в МЕСЯЦ ПОЗДНИХ ПОЦЕЛУЕВ.

Начался август…

Читайте продолжение

Лабиринт второй

МЕСЯЦ ПОЗДНИХ ПОЦЕЛУЕВ

Что не сделаешь ради лучшей подруги, которую знаешь столько лет! Даже отправишься разыскивать ее сбежавшего мужа. Куда приведут меня эти поиски, с кем придется встретиться, какую тайну разгадать? Разве я могу знать заранее? Окажусь ли там, где никогда не бывала раньше, окунусь ли в неведомую атмосферу, а, возможно, в моей жизни вновь возникнут те, кто появлялся на страницах первого Лабиринта. Куда заведет меня Фортуна в этот раз? И сколько разбитых сердец попадется мне в МЕСЯЦ ПОЗДНИХ ПОЦЕЛУЕВ?

Лабиринт третий

ЛОХ-НЕССКОЕ ЧУДОВИЩЕ

Еду в Англию с безобидным намерением отдохнуть. Там меня ждет друг. Я называю его другом, но это не совсем так. Мы познакомились давно, но я не могу утверждать, что он старый друг. Я не могу сказать и того, что он новый друг. Я не знаю, как мы встретимся, как сложатся наши отношения. Самолет приземляется в Хитроу. Я впервые в жизни оказываюсь в Лондоне. Мы предполагаем поехать в Шотландию. Что такое Шотландия? Красивые горные вершины, поросшие вереском, глубокие ледяные озера, старинные замки, легенды, виски и ЛОХ-НЕССКОЕ ЧУДОВИЩЕ.

Лабиринт четвертый

ГЕРОЙ МОЕГО РОМАНА

Если предлагают работу, которая тебе не нужна, ты говоришь «нет». Если продолжают настаивать, ты находишь подходящий предлог для отказа. Но если, не соблазнившись большими деньгами, массой свободного времени и слабой загруженностью, ты продолжаешь отказываться, то в результате все равно говоришь «да», не в силах устоять перед напором, и попадаешь в сонную, мирную, благодушную обстановку особняка в стиле «модерн», где единственным всплеском жизни является Вероника. Так ли все мирно в этом доме, как кажется? Не подозревая ни о чем, я и не думала, что столкнусь с ГЕРОЕМ МОЕГО РОМАНА.

Лабиринт пятый

НИ СЛОВА О ЛЮБВИ

И снова мне предлагают работу, которая мне не нужна. Но я даже не размышляю на тему идти или не идти. Я совершенно не подхожу для нее: я поздно встаю и поэтому вечно опаздываю; мне лень отвечать на телефонные звонки — мои мысли заняты другим; я не могу вести долгие беседы на неинтересные мне темы; я все путаю; я постоянно сбегаю. Начальник не знает, что со мной делать. Он бессилен перед моей безответственностью и непредсказуемостью. Он не может меня уволить. Пока. В общем, мне совершенно не хочется идти на эту работу, особенно, когда необходимо найти неизвестно что, неизвестно где. Я просто соглашаюсь. Признаться, не совсем охотно. И ставлю только одно условие: НИ СЛОВА О ЛЮБВИ.

Оглавление

Лабиринт Фортуны

Лабиринт первый. Я написала детектив

Читайте продолжение Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg