«Огненный лис»

«Никто не может найти след птицы в небе, змеи на камне и мужчины в женщине».

В тот холодный ноябрьский день хоронили каменщика — по фамилии, кажется, Лагно. При жизни упомянутый Лагно не доводился мне ни родственником, ни другом, а посему ни я, ни случайный мой приятель Виктор Рогов на траурную церемонию приглашены не были.

Я посетил городское кладбище, чтобы по старой семейной традиции поклониться могилам давно усопших родичей, а Виктор… Собственно, это вряд ли имеет какое-либо значение.

Наверное — тоже проведать кого-нибудь из своих…

Не знаю.

Столкнувшись на узенькой тропке между рядами крестов и оградок, мы с Роговым, наверное, так бы и разошлись каждый своим путем. Но как раз в этот момент шагах в двадцати от нас неожиданно и мощно рванули воздух траурные звуки оркестра.

Мы замерли, дабы своей неподвижностью почтить память, какой бы она ни была, совершенно незнакомого, да и, в общем-то, совсем безразличного нам покойника.

— Ненавижу… Ненавижу эту мелодию.

— Почему? — До сих пор не понимаю, что заставило меня задать вопрос.

И не то, чтобы внешность Виктора как-то особенно располагала к случайным знакомствам — скорее, наоборот. Молодой, черноволосый, широкий в плечах: то ли украинец, то ли вообще… нерусский.

Но вопрос был задан, и собеседник посчитал необходимым пояснить:

— Плакать под неё хорошо. А вот уходить в последний путь — тоска гнусная!

— Да, наверное, — кивнул я, даже не представляя, что ещё можно ответить.

— Такое впечатление, будто действительно хоронят… — мотнул головой мужчина в сторону оркестра.

Честно говоря, я сразу и не сообразил, о чем речь. Да и потом многое из услышанного от Виктора осталось за пределами моего понимания, но сначала беседа наша напоминала обычный разговор попутчиков, коротающих время в купе скорого поезда.

Некоторое время ушло на взаимное представление и обмен дежурными репликами типа «Скверная погода… Завтра обещали лучше».

Однако, вскоре уже говорил почти исключительно Рогов. Я же просто слушал, почувствовав, что моему случайному знакомому мучительно, до физической боли необходимо выговориться — не важно, перед кем и как.

И даже не выговориться, а выплеснуть наружу все, что накипело в душе за долгие годы вынужденного молчания.