«Инквизитор»

Инквизитор (fb2) - Инквизитор [Der Seelenbrecher] (пер. Ирина Александровна Эрлер) 1898K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Себастьян Фитцек

Себастьян Фитцек Инквизитор

© 2008 by Verlagsgruppe Droemer Knaur GmbH & Co. KG, Munich, Germany

© Перевод и издание на русском языке, «Центрполиграф», 2020

© Художественное оформ ление, «Центрполиграф», 2020

* * *

Посвящается Герлинде

Я не боюсь умереть.

Я просто не хочу при этом присутствовать.

Вуди Аллен

Медицинская карта № 131071/VL

71 день до страха

К счастью, все это было лишь сном. Она не была голой. И ее ноги не были привязаны к допотопному гинекологическому креслу, в то время как сумасшедший раскладывал на ржавом столике свои инструменты. Сначала она не поняла, что же такое он держит в руке, покрытой запекшейся кровью. Потом, разглядев, захотела закрыть глаза, но у нее не получилось. Она не могла отвести взгляда от раскаленного паяльника, который медленно приближался к ее телу. Потому что незнакомец с обожженным лицом оттянул ей веки и зафиксировал их пневматическим степлером в глазницах. Она думала, что ничего сильнее этой боли ей уже не придется испытать до конца оставшейся, предположительно недолгой, жизни. Но когда паяльник исчез из поля ее зрения, а между ног становилось все горячее, она догадалась, что мучения последних часов были лишь прелюдией.

В тот момент, когда ей уже показалось, что она чувствует запах горелого мяса, все стало прозрачным. Промозглый подвал, куда ее притащили, моргающая галогенная лампочка, пыточное кресло и металлический столик испарились – и осталась только черная пустота.

«Слава богу, – подумала она, – это всего лишь сон». Открыла глаза. И ничего не поняла.

Кошмар, в котором она только что находилась, не исчез, а видоизменился.

«Где я?»

Судя по обстановке, это был убогий гостиничный номер. Покрывало, все в пятнах, на ветхой двухместной кровати, было таким же грязным и прожженным во многих местах, как и коричнево-зеленое ковровое покрытие на полу. Тот факт, что она ощущала жесткий ворс под ногами, заставил ее еще сильнее сжаться на неудобном деревянном стуле.

«Я босиком. Почему я без обуви? И зачем сижу в каком-то сомнительном мотеле и пялюсь на мигающую настроечную таблицу черно-белого телевизора?»

Вопросы отскакивали от черепной коробки, как бильярдные шары от бортиков стола. Неожиданно она вздрогнула, словно от удара. И посмотрела на источник шума. На дверь. Та вздрогнула раз, другой и наконец распахнулась. В комнату вломились двое полицейских. Оба в форме, оба вооруженные, насколько она смогла рассмотреть. Сначала они наставили оружие на нее, но потом медленно опустили, и напряженное беспокойство на их лицах сменилось растерянностью и ужасом.

– Черт, что здесь произошло? – спросил полицейский поменьше ростом, который выбил дверь и первым ворвался в комнату.

– Санитары! – крикнул другой. – Врача! Нам срочно нужна помощь!

«Слава богу», – подумала она уже во второй раз за несколько секунд. От страха она едва могла дышать, все тело болело, а от нее самой пахло фекалиями и мочой. Все это – и тот факт, что она не знала, как попала сюда, – сводило ее с ума, но сейчас перед ней хотя бы стояли двое полицейских и хотели вызвать медицинскую помощь. Это было плохо, но все равно значительно лучше, чем сумасшедший с паяльником.

Спустя несколько секунд в комнату вбежал лысый врач скорой помощи с сережкой в ухе и опустился перед ней на колени. Очевидно, полиция приехала сразу в сопровождении кареты скорой помощи. Тоже дурной знак.

– Вы меня слышите?

– Да… – ответила она врачу, синие круги под глазами которого походили на татуировки.

– Похоже, она меня не понимает.

– Да нет же, понимаю. – Она хотела поднять руку, но мышцы ее не слушались.

– Как вас зовут? – Врач вытащил из нагрудного кармана рубашки ручку-фонарик и посветил ей в глаза.

– Ванесса, – прохрипела она и добавила: – Ванесса Штрассман.

– Она мертва? – услышала она голос полицейского за спиной.

– Проклятье, зрачки почти не реагируют на свет. И похоже, она нас не слышит и не видит. У нее кататонический ступор или коматозное состояние.

– Ну это же чепуха! – закричала Ванесса и хотела встать, но не смогла даже поднять руку.

«Что здесь происходит?»

Она громко повторила свои слова, стараясь говорить как можно отчетливее. Но никто ее не слушал. Вместо этого все отвернулись от нее и говорили с кем-то, кого она еще даже не видела.

– И сколько уже, вы сказали, она не покидала эту комнату?

Голова врача скорой помощи загораживала ей дверь. Оттуда доносился голос молодой женщины:

– Три дня точно. Может, и дольше. Я так и подумала: что-то не так, когда она заселялась. Но она попросила ее не беспокоить.

«Что за чушь она несет? – Ванесса помотала головой. – Я бы никогда добровольно здесь не остановилась. Даже на одну ночь!»

– Я бы вас и не вызвала, но этот ужасный хрип становился все громче, и…

– Смотрите! – раздался голос невысокого полицейского прямо около ее уха.

– Что?

– Там что-то есть. Вон там.

Ванесса почувствовала, как врач разогнул ее пальцы и осторожно вытащил пинцетом что-то у нее из левой руки.

– Что это? – спросил полицейский.

Она была удивлена не менее других в комнате. Даже не заметила, что вообще что-то держала.

– Записка.

Врач развернул сложенную пополам бумажку. Ванесса покосилась на нее, но увидела лишь непонятные иероглифы. Текст был написан на абсолютно незнакомом ей языке.

– Что там написано? – спросил другой полицейский, у двери.

– Странно. – Врач наморщил лоб и прочел: – Это покупают лишь для того, чтобы тут же выбросить.

«Боже мой!» То, что врач скорой помощи легко прочел эти несколько слов, раскрыло ей весь масштаб кошмара, в котором она пребывала. По какой-то причине она лишилась способности к общению. В данный момент Ванесса не могла ни говорить, ни читать и подозревала, что писать она тоже разучилась.

Врач снова посветил ей в зрачки, и на мгновение все остальные чувства тоже словно притупились: она больше не ощущала зловонного запаха, исходящего от ее тела, ковер под босыми ногами уже не чувствовался, она лишь заметила, что страх внутри ее становился все сильнее, а голоса вокруг все тише. Потому что как только врач прочитал это короткое предложение на листке, ею овладела какая-то невидимая сила.

«Это покупают лишь для того, чтобы тут же выбросить».

Сила, которая протянула к ней свою холодную руку и утащила за собой вниз. В то место, которое она никогда больше не хотела видеть и которое покинула всего несколько минут назад.

Это был не сон? Или все-таки сон?

Ванесса попыталась подать врачу знак, но когда его очертания растворились, пришло осознание, и ее охватил неописуемый ужас. Ее действительно не слышали. Ни врач, ни женщина, ни полицейские не могли с ней говорить. Потому что она никогда и не просыпалась в том дешевом отеле. Наоборот. Как только галогенная лампочка над ней снова заморгала, она поняла, что потеряла сознание, когда началась пытка. Это не сумасшедший, а гостиничный номер был частью сна, который сейчас сменился жестокой реальностью.

«Или я снова ошибаюсь? На помощь. Помогите! Я больше не различаю, что реально, а что нет?»

И вновь все было как прежде. Сырой подвал, металлический стол, гинекологическое кресло, к которому она была привязана. Голая. Настолько голая, что чувствовала дыхание сумасшедшего у себя между ног.

Он дышал на нее. В самое ее чувствительное место. Затем его покрытое рубцами лицо ненадолго возникло у нее перед глазами, и безгубый рот сказал:

– Я лишь еще раз пометил место. Теперь можно приступать.

Он взялся за паяльник.

Сегодня, 10:14 – спустя много-много лет после страха

– Итак, дамы и господа, как вам такое введение? Женщина просыпается и сразу попадает из одного кошмара в другой. Интересно, да?

Профессор встал из-за длинного дубового стола и оглядел растерянные лица своих студентов.

Лишь сейчас он заметил, что его слушатели отнеслись к выбору одежды сегодня утром более тщательно, чем он. Сам же он, как всегда, вытащил из шкафа первый попавшийся мятый костюм. Продавец уговорил его тогда на эту безбожно дорогую покупку, так как темный двубортный костюм якобы чудесно гармонировал с его черными волосами, которые он в свое время носил длинными – в нелепом порыве постпубертатного бунта.

Если бы сегодня, много лет спустя, он снова захотел купить что-то подходящее к своей прическе, то это должен быть пепельного цвета костюм, с проплешинами и дырой на спине, как монашеская тонзура.

– Что вы скажете?

Он почувствовал обжигающую тянущую боль в мениске, когда опрометчиво сделал шаг в сторону. Добровольцев нашлось всего шестеро. Четыре девушки, два парня. Типично. В подобных исследованиях женщины всегда преобладали количественно. Либо потому, что были смелее, либо потому, что еще отчаяннее нуждались в деньгах, которые были обещаны на доске объявлений участникам этого психиатрического эксперимента.

– Простите, я правильно понял?

«Левая сторона, второе место». Профессор посмотрел на список перед собой, чтобы выяснить имя участника эксперимента, который поднял руку. «Флориан Вессель, 3 семестр».

Читая введение, студент водил по строчкам идеально заточенным карандашом. Небольшой шрам в виде полумесяца под правым глазом указывал на членство в студенческой корпорации, где практиковались дуэли на шпагах. Студент положил карандаш между страницами и закрыл папку.

– Вот это история болезни?

– Так и есть. – Профессор добродушно улыбнулся, намекая молодому человеку, что отлично понимает его удивление. Которое, так сказать, было составной частью эксперимента.

– Паяльник? Пытки? Полиция? Позвольте, но это скорее напоминает начало триллера, а не медицинскую карту пациента.

«Позвольте?» Давно он уже не слышал этот старомодный оборот. Профессор задавался вопросом, всегда ли студент с безупречным пробором так выражается или на его манеру говорить повлияла меланхолическая патина их необычной локации. Он знал, что ужасная история здания отпугнула нескольких участников. Даже несмотря на обещанные двести евро.

Но именно в этом и заключалась фишка. Провести эксперимент именно здесь, и нигде иначе. Для теста не было более подходящего места, пусть во всем комплексе пахло плесенью и стоял такой холод, что они даже задумывались, не очистить ли от мусора камин и не затопить ли его. Все-таки сегодня двадцать третье декабря, и температуры уже минусовые. В конце концов они арендовали два масляных радиатора, которые, однако, не могли согреть высокое помещение.

– Вы говорите, это читается как триллер? – повторил профессор. – Ну, вы не так уж и далеки от истины.

Он сложил ладони как для молитвы и понюхал сморщенные кончики своих пальцев. Они напоминали ему грубые руки его деда. Правда, в отличие от него, дед всю жизнь проработал на улице.

– Врач, в чьих архивах найден документ, который вы держите в руках, был мой коллега, психиатр. Виктор Ларенц. Возможно, вы уже слышали его фамилию на занятиях.

– Ларенц? Разве он не умер? – поинтересовался один из студентов, который лишь вчера записался на эксперимент.

Профессор снова заглянул в список и идентифицировал мужчину с крашеными черными волосами как Патрика Хайдена. Он и его подружка Лидия сидели вплотную друг к другу. Просвет между их телами был настолько узким, что даже зубная нить с трудом бы там прошла, – и это объяснялось прежде всего инициативой Патрика. Как только Лидия пыталась отвоевать большую свободу движений, он еще крепче обнимал ее за плечо и властно притягивал к себе. На нем была спортивная толстовка с культурной надписью «Иисус тебя любит». А под ней едва разборчиво – «Все остальные думают, что ты мудак». Патрик уже приходил к нему в этой толстовке, чтобы оспорить низкую оценку за контрольную.

– Виктор Ларенц к делу не относится, – отмахнулся профессор. – Его история не имеет никакого значения для сегодняшнего эксперимента.

– А о чем тогда речь? – поинтересовался Патрик.

Он сдвинул ноги под столом. Шнурки его кожаных ботинок не были завязаны, чтобы профессионально разодранные джинсы не спадали на отогнутый язычок. Иначе никто не заметит дизайнерского ярлыка на лодыжке.

Профессор не смог сдержать улыбку. Незашнурованые ботинки, разорванные штаны, кощунственные толстовки. Видимо, кто-то в модной индустрии поставил себе задачу превратить все самые жуткие кошмары своих консервативных родителей в деньги.

– Ну, вы должны знать…

Он снова сел на свое место во главе стола и открыл изношенную кожаную сумку, которая выглядела так, будто служила в качестве когтеточки какому-то домашнему животному.

– То, что вы сейчас прочитали, действительно имело место быть. Акты, которые я вам раздал, – это просто копии отчета на основе реальных событий. – Профессор вытащил старую книгу небольшого формата. – Вот оригинал. – Он положил тонкий томик на стол.

«Инквизитор» – было написано красными буквами на зеленом переплете. Над надписью – схематическое изображение человека, прорывающегося сквозь снежную бурю к темному зданию.

– Пусть внешняя форма не вводит вас в заблуждение. На первый взгляд, текст кажется обычным романом. Но за обложкой скрывается гораздо больше.

Он раскрыл книгу веером, пролистнул почти триста страниц книги.

– Многие считают, что этот текст вышел из-под пера одного из его пациентов. Ларенц лечил многих творческих личностей, в том числе писателей. – Профессор моргнул. Затем тихо добавил: – Но существует и другая теория.

Все студенты внимательно на него посмотрели.

– Меньшинство полагает, что Виктор Ларенц сам написал это.

– Но зачем?

На этот раз голос подала Лидия. Темно-русая девушка в мышиного цвета водолазке была его лучшей студенткой. Чем ее привлекал небритый «вечный студент», сидевший рядом, представляло собой загадку. Как и то, почему, несмотря на отличный школьный аттестат, ей отказали в стипендии.

– Этот Ларенц переработал свои заметки в триллер? Зачем такие невероятные усилия?

– Сегодня вечером нам предстоит это выяснить. В этом и заключается цель эксперимента.

Профессор отметил что-то в блокноте рядом со списком участников и обратился к группе девушек справа, которые еще ничего не сказали:

– Если вы сомневаетесь, то я полностью вас понимаю, юные дамы.

Рыжеволосая девушка подняла голову, две другие продолжали смотреть на медицинскую карту перед собой.

– Подумайте хорошенько. Эксперимент еще не начался. Вы можете отказаться и пойти домой. Еще не поздно.

Девушки неуверенно кивнули.

Флориан подался вперед, затем нервно провел указательным пальцем по боковому пробору.

– А что тогда насчет двухсот евро? – спросил он.

– Они полагаются только при активном участии. И лишь в том случае, если вы придерживаетесь предписанного порядка действий, как и было указано в объявлении. Вы должны прочитать историю болезни целиком, разрешены лишь короткие пропуски.

– А затем? Что произойдет, когда мы закончим?

– Это тоже часть эксперимента.

Психиатр нагнулся и вскоре появился с небольшой стопкой формуляров, на которых красовался герб Частного университета.

– Всех, кто останется, я попрошу подписать вот это.

Он раздал заявления о согласии, которыми участники освобождали университет от ответственности за любые психосоматические расстройства, которые могли возникнуть в связи с добровольным участием в эксперименте.

Флориан взял листок, поднял к свету и, заметив водяной знак Медицинского факультета, энергично помотал головой.

– Для меня это слишком критично. – Он вытащил свой карандаш из медицинской карты, схватил рюкзак и встал. – Мне кажется, я знаю, во что все это выльется. А если то, что я предполагаю, правда, то для меня это слишком страшно.

– Ваша откровенность делает вам честь. – Профессор забрал формуляр Флориана и потянулся за его распечаткой. Затем посмотрел на трех студенток, которые шушукались.

– Мы не знаем, о чем речь, но если даже Флориан отказался, то мы тоже лучше не станем связываться.

Опять рыжеволосая девушка, которая единственная общалась с ним.

– Как пожелаете. Без проблем.

Пока девушки снимали свои зимние пальто со спинок стульев, он собрал пластиковые папки и у них. Флориан уже стоял в куртке с капюшоном и перчатках у выхода и ждал.

– А что насчет вас?

Он посмотрел на Лидию и Патрика, которые с сомнением листали бумаги.

– Ничего страшного. Главное, чтобы кровь не брали, – сказал Патрик.

– Да, что такого. – Наконец Лидии удалось немного отодвинуться от своего друга.

– Вы ведь все время будете с нами?

– Да.

– И мы должны просто читать? Больше ничего?

– Верно.

За спиной хлопнула дверь. Отказавшиеся ушли не простившись.

– Тогда я участвую. Деньги мне пригодятся.

Лидия одарила профессора взглядом, который еще раз скрепил печатью их негласный обет молчания.

«Я знаю, – мысленно ответил он и кивнул ей. Коротко. Едва заметно. – Конечно, тебе нужны деньги».

Как-то раз, в одни слишком жаркие апрельские выходные, на волне жалости к себе его, так сказать, занесло в частную жизнь этой девушки.

Единственный друг посоветовал ему «разорвать» привычный шаблон, если он хочет наконец-то забыть прошлое. Нужно сделать то, чего он еще никогда в жизни не делал. После трех бокалов они пошли в тот бар. Ничего захватывающего. Просто безобидное скучное шоу. Разве что девушки танцевали топлес, но двигались они не соблазнительнее большинства подростков на дискотеке. И, насколько он заметил, комнат для уединения тоже не было.

Но все равно он почувствовал себя асоциальным стариком, когда перед ним неожиданно возникла Лидия с меню в руках. Не в водолазке и с ободком в волосах, а в школьной форменной юбке. Больше на ней ничего не было.

Он оплатил коктейль, не выпив, оставил друга сидеть в баре и обрадовался, когда на следующей лекции снова увидел ее в первом ряду. Они ни словом не обмолвились о случившемся, и он был уверен, что Патрик ничего не знал о подработке подруги. Хотя парень и походил на человека, который в подобных клубах знает бармена по имени, однако, когда речь шла о его собственных интересах, особой терпимостью, похоже, не отличался.

Лидия тихо вздохнула и поставила свою подпись под согласием.

– Да что может случиться? – пробормотала она, подписывая. Профессор прочистил горло, но ничего не сказал. Вместо этого проверил обе подписи и взглянул на свои наручные часы.

– Отлично, тогда мы готовы.

Он через силу улыбнулся.

– Начинаем эксперимент. Пожалуйста, откройте медицинскую карту на странице 19.

Медицинская карта № 131071/VL

Далее читать только под медицинским наблюдением.

17:49, за день до сочельника – девять часов и сорок девять минут до страха

– Представьте себе следующую ситуацию…

Каспар слышал голос старой дамы, у ног которой опустился на колени, глухо, словно через закрытую дверь.

– Отец и сын едут ночью по заснеженной дороге через темный лес. Отец не справляется с управлением, и машина врезается в дерево. Отец погибает на месте. Мальчика с тяжелыми травмами доставляют в больницу, где немедленно отвозят в отделение экстренной хирургии.

Приходит хирург, застывает на месте и испуганно говорит: «О господи, я не могу оперировать этого мальчика. Это мой сын!»

Пожилая дама на кровати сделала небольшую паузу, потом с триумфом спросила:

– Как это возможно, если у мальчика не два отца?

– Я понятия не имею.

Каспар закрыл глаза и полностью доверился своему осязанию, пытаясь починить телевизор. Поэтому мог лишь догадываться о ее лукавой улыбке у себя за спиной.

– Ну же. Для мужчины с вашим интеллектом эта загадка не столь и сложна.

Он вытащил руку из-за неуклюжего лампового телевизора и, качая головой, повернулся к Грете Камински.

Семидесятидевятилетняя вдова банкира постучала в его дверь всего пять минут назад и попросила посмотреть ее «говорящий ящик». Так она называла безобразный телевизор на ножках, который был слишком большим для ее маленькой палаты на верхнем этаже клиники Тойфельсберг. Разумеется, он сделал ей одолжение, хотя профессор Расфельд строго-настрого запретил ему это. Руководитель клиники не хотел, чтобы Каспар покидал свою одноместную палату без присмотра.

– Боюсь, загадки не мое, Грета. – Он вдохнул немного пыли, которая собралась за телевизором, и закашлялся. – Кроме того, я не женщина. И не умею делать несколько вещей одновременно.

Он снова прижался щекой к телевизору и на ощупь попытался найти на задней стенке крошечное гнездо для антенны. Тяжелая махина ни на миллиметр не отодвигалась от стены.

– Вздор!

Грета дважды похлопала ладонью по матрасу.

– Не ломайтесь, Каспар!

Каспар.

Это санитары дали ему такое прозвище.

Как-то ведь надо было к нему обращаться, пока не выяснится его настоящее имя.

– Ну попытайтесь! Вдруг вы окажетесь королем разгадывания загадок. Кто знает, вы же ничего не помните!

– Неправда, – простонал он и еще дальше просунул руку между телевизором и шероховатыми обоями.

– Я знаю, как завязывать галстук, читать книгу или ездить на велосипеде. Просто моего пережитого опыта больше нет.

– Ваше знание фактов практически не пострадало, – объяснила ему доктор София Дорн, его лечащий психиатр, в начале первого сеанса. – Но все, что составляет вашу эмоциональную часть, то есть определяет вашу личность, к сожалению, исчезло.

Ретроградная амнезия. Потеря памяти.

Он не мог вспомнить ни свое имя, ни семью или профессию. Он даже не знал, как вообще попал в эту элитную частную больницу. Старое здание клиники Тойфельсберг стояло на краю города, на самой высокой горе Берлина, которая была насыпана из руин домов, разрушенных при бомбардировках во Второй мировой войне. Сегодня гора Тойфельсберг представляла собой озелененный холм из обломков и мусора, на вершине которого во времена холодной войны располагалась американская шпионская станция.

В четырехэтажном здании клиники, где лечился Каспар, размещалось казино для офицеров разведки, пока после падения Берлинской стены виллу не выкупил известный психиатр и нейрорадиолог профессор Самуэль Расфельд, модернизировал ее и превратил в одну из ведущих больниц, занимающихся психосоматическими расстройствами. Сейчас клиника возвышалась над Грюневальдом, как крепость, защищенная разводными мостами. Попасть в нее можно было лишь по узкой частной подъездной дороге, на которой и нашли Каспара десять дней назад. Без сознания, запорошенного тонким слоем снега и с переохлаждением.

В тот вечер Дирк Бахман, консьерж клиники Тойфельсберг, отвез Расфельда на встречу в клинику Вестэнд. Вернись он на час позже, Каспар замерз бы на обочине. Иногда он задавался вопросом, что бы это изменило.

Чем жизнь без идентичности отличается от смерти?

– Вам нельзя так себя мучить, – пожурила его Грета, словно прочитав эти мрачные мысли. При этом у нее были интонации врача, а не пациентки, которая сама страдала неврозом страха, если долго оставалась одна. – Память как красивая женщина, – объяснила она ему, пока он искал проклятое гнездо для телевизионной антенны. – Если будете бегать за ней, она отстранится со скучающим лицом. А если займетесь чем-то другим, то ревнивая красавица сама вернется к вам.

Она захихикала.

– Как наша симпатичная врач-терапевт, которая так нежно о вас заботится.

– Что вы имеете в виду? – удивленно спросил Каспар.

– Ну, это даже такая старуха, как я, заметила. Мне кажется, София и вы подходите друг другу, Каспааррр.

Каспааррр.

Растянутым А и грассирующим Р голос Греты напоминал ему кинодив послевоенного времени. С тех пор как ее муж скончался от инсульта на площадке для гольфа семь лет назад, она каждое Рождество проводила в частной клинике. Здесь она была не одна, когда на нее нападала рождественская депрессия. И поэтому то, что ее телевизор перестал работать, было своего рода катастрофой. Она никогда не выключала «говорящий ящик», чтобы не чувствовать себя одиноко.

– Будь я моложе, тоже пошла бы с вами на послеобеденные танцы, – захихикала она.

– Большое спасибо, – рассмеялся Каспар.

– Я не шучу. Когда мой муж был вашего возраста, думаю, чуть больше сорока, его темные волосы так же задорно падали ему на лоб. Помимо этого, у него были такие же красивые руки, как у вас, Каспар. И… – Грета снова хихикнула. – И он разделял мою страсть к загадкам!

Она дважды хлопнула в ладоши, как учительница по окончании школьной перемены.

– И поэтому мы сейчас попробуем еще раз…

Каспар застонал, когда Грета повторила ему загадку.

– Отец и сын попадают в автоаварию. Отец погибает, сын остается в живых.

Несмотря на приоткрытое окно, Каспар начал потеть.

С утра шел мокрый снег, а к полудню температура опустилась ниже нуля. Здесь за городом, в Грюневальде, должно быть градуса на два холоднее, чем в центре Берлина. Но в настоящий момент он этого не чувствовал.

Ага! Его указательный палец нащупал круглый металлический ободок пластикового гнезда. Сейчас нужно лишь вставить в него антенну и…

– Сына с тяжелыми травмами доставляют в отделение экстренной хирургии. Но хирург не хочет его оперировать, потому что мальчик его сын.

Каспар отодвинулся от экрана телевизора, поднялся и взял пульт управления.

– Как это возможно? – лукаво спросила Грета.

– А вот так, – сказал Каспар и включил телевизор.

Сначала экран замерцал, затем в комнате раздался гнусавый голос ведущего новостей. Когда звук дополнился соответствующей картинкой, Грета восторженно захлопала в ладоши.

– Он снова заработал. Чудесно, вы гений.

«Я не знаю, кто я», – подумал Каспар и отряхнул пыль со своих джинсов.

– Тогда я пойду к себе в палату, пока медсестра не рассердилась… – начал было он, но Грета подняла руку, призывая замолчать.

– Очередные ужасные новости о так называемом Инквизиторе, который уже несколько недель держит в ужасе женское население…

Грета потянулась к пульту и увеличила громкость.

17:56

«Мы только что получили сообщение, что его первая жертва, двадцатишестилетняя студентка актерского факультета Ванесса Штрассман, умерла сегодня во второй половине дня в реанимации больницы Вестэнд. Два с половиной месяца назад она бесследно пропала после занятий и ровно через неделю была обнаружена в убогом мотеле. Голая, в запущенном состоянии и парализованная».

На экране появилась фотография улыбающейся красавицы, как будто драматичных слов ведущего новостей было недостаточно, чтобы передать весь масштаб трагедии. Фото сменилось двумя другими. И здесь кто-то постарался и организовал особенно привлекательные снимки из семейного альбома.

«Как и обе последующие жертвы – Дорин Брандт, успешный адвокат, и учительница начальных классов Катя Адези, – Ванесса Штрассман не получила практически никаких телесных повреждений. По заявлениям врачей, они не обнаружили следов изнасилования, избиения или пыток. Но она была душевно подавлена и сломлена морально. До сегодняшнего дня она реагировала исключительно на яркий свет и громкие звуки, оставаясь в состоянии, близком к коме».

Фотографии исчезли, и на экране появилось изображение современного больничного комплекса.

«Причина смерти является для медиков очередной загадкой, по-прежнему неизвестно, что произошло с молодыми женщинами, пока они находились во власти преступника. Подсказкой могли бы послужить маленькие записки, которые были найдены в руках у всех трех жертв, но полиция держит их содержание в секрете. К счастью, пока не появилось новых сообщений о пропавших женщинах, и мы можем лишь надеяться, что эта ужасная серия преступлений прервалась не только временно на праздники, а прекратилась окончательно. Самым чудесным рождественским подарком была бы новость об аресте Инквизитора, верно, Сандра?»

Ведущий новостей повернулся с профессиональной улыбкой к своей соведущей, передавая ей слово.

«Так и есть, Пауль. Но будем держать кулачки, чтобы и другие подарки обязательно оказались под елкой вовремя, потому что после сильнейших за последние двадцать лет снегопадов движение на дорогах крупных городов парализовано в результате гололеда. Кроме этого, ожидается порывистый ветер…»

Гололед, подумал Каспар, увидев графические предупреждающие значки над Берлином на синоптической карте.

Воспоминания нахлынули на него неожиданно и с такой силой, что он с трудом удержал их.

Флешбэк

– Ты ведь скоро вернешься?

– Да. Не бойся. – Он коснулся ее влажных волос, которые упали ей на глаза во время судорог.

– Ты ведь не оставишь меня одну надолго?

– Нет.

Конечно, он не мог слышать ее слов. Малышка уже давно была не в состоянии пошевелить языком. Но он чувствовал беззвучные мольбы одиннадцатилетней девочки в слабом нажатии ее пальцев. Он отмахивался от мучительного вопроса, была ли это осознанная реакция или просто рефлекс, как и неконтролируемое подергивание ее правого века.

– Я так боюсь. Пожалуйста, помоги мне.

Все ее хрупкое тело буквально молило о помощи, и он с трудом сдерживал слезы. Стараясь отвлечься, он уставился на круглое родимое пятно, которое, как точка от восклицательного знака, парило над ее правой скулой.

– Я вытащу тебя отсюда, – прошептал он. – Верь мне.

Потом он поцеловал ее в лоб и молился, чтобы было еще не поздно.

– О’кей! – прошептала девочка, не шевеля губами.

– Ты такая смелая, моя дорогая. Слишком смелая для твоего возраста.

– Я знаю. – Ее пальцы выпустили его руку. – Но поторопись, – безмолвно простонала она.

– Конечно. Я обещаю. Я освобожу тебя.

– Я боюсь. Ты ведь скоро вернешься, папа?

– Да, я скоро вернусь, и тогда все будет хорошо, мое сокровище. Все будет, как прежде. Не волнуйся, моя сладкая, хорошо? Я совершил одну ошибку, но обязательно вытащу тебя отсюда, и тогда…

– …Или что вы имеете в виду? – громко спросила Грета, прервав его пугающий сон наяву.

Он лихорадочно заморгал, проглотил слюну, которая собралась у него в рту, и наконец открыл глаза. Они заслезились, как только свет от телевизора попал в его зрачки. Очевидно, Грета даже не заметила, что он ненадолго отключился.

– Простите?

В носу у него оставался запах горелой бумаги, словно этот первый обрывок воспоминания оставил за собой дымовой шлейф.

Что это было? Действительно воспоминание? Сон? Все еще шокированный картинками, которые пронеслись перед его внутренним взором, он невольно схватился за грудь. Там, где под футболкой проступали недавно зажившие рубцы от ожога, которые он обнаружил, когда в первый раз принимал душ в клинике, и происхождение которых было таким же необъяснимым, как и все его прошлое.

– Интересно, – возбужденно сказала Грета. – Что там может быть написано?

Она убавила звук, и запах в носу стал слабее.

– Где?

– Ну, в записках. Которые нашли у жертв Инквизитора. Что бы это могло означать?

– Без понятия, – рассеянно ответил он. Ему необходимо уйти из палаты Греты. Собраться с мыслями. Подумать, что все это значило, и поговорить со своим врачом.

«У меня есть дочь? Она ждет меня где-то там? Больная? И совсем одна?»

– Наверное, вам лучше выключить телевизор. А то вы не заснете от таких жутких новостей. – Стараясь не показывать своего состояния, он медленно направился к двери.

– Да что там. Я Инквизитору вряд ли нужна. – Грета хитро улыбнулась и положила свои очки для чтения с сильно покусанными пластиковыми дужками на ночной столик. – Даже без этой оправы я не очень-то соответствую описанию его жертв. Вы же сами слышали: все жертвы в возрасте от двадцати до сорока лет, стройные, светловолосые и незамужние. Все, что я, возможно, могла сказать о себе лет пятьдесят назад. – Она рассмеялась. – Не переживайте, мой дорогой. Перед тем как заснуть, я включу какой-нибудь симпатичный фильм о животных. Вот, например, показывают «Молчание ягнят»…

– Это не… – начал было Каспар, но по глазам Греты понял, что она издевается над ним. – Туше, – сказал он и, несмотря на свое смятение, улыбнулся. – Один – один.

Он взялся за дверную ручку.

– Ничья? Почему это? – удивленно крикнула ему вслед Грета.

– Ну, вы меня обманули. Но зато я разгадал вашу загадку.

– Лгун, ничего вы не разгадали.

– Еще как разгадал. Хирург – женщина, – смеясь, ответил Каспар. – Хирург в больнице – это мать мальчика. Поэтому она не хочет оперировать своего сына.

– Невероятно. – Грета захихикала и снова захлопала в ладоши. – Откуда вы это знаете?

«Без понятия», – подумал Каспар и попрощался с неуверенной улыбкой.

– Я и правда понятия не имею.

Улыбка исчезла с его губ в тот самый момент, как он закрыл за собой дверь и вышел в коридор. Он мысленно прикинул, успеет ли еще вернуться к Грете, пока его не застукали в холле. Но потом услышал свое имя и решил незаметно последовать за обоими врачами, которые с рассерженными лицами вышли из его палаты.

18:07

Расфельд и София были настолько погружены в дискуссию, что не заметили Каспара, хотя он стоял всего в нескольких метрах за ними. Однако Каспар все равно с трудом понимал, о чем они говорят.

– …Я считаю, что еще слишком рано, – прошипел Расфельд. – Это может потрясти Каспара.

Руководитель клиники остановился и принялся теребить шерстяной шарф, который болтался у него на шее. Как всегда, внешний вид главврача представлял собой одно сплошное противоречие. Даже в разгар лета он носил толстый шарф, боясь простудиться, что, однако, не мешало ему выходить зимой на улицу в сандалиях на босу ногу. Профессор следил за ухоженностью ногтей и безупречным пробором, но игнорировал всю остальную растительность на лице. Отросшая борода торчала во все стороны, как и волосы из носа и ушей. И хотя он защитил докторскую диссертацию на тему психически обусловленного ожирения, между горами книг и папок в его кабинете копились пустые коробки из-под фастфуда. До объемов Бахмана ему было еще далеко, но на фоне его живота София все равно выглядела как страдающая анорексией пациентка.

– Вы не должны ему это показывать! – сказал он приказным тоном. И с этими словами потянул Софию вниз по коридору, подальше от палаты, из которой они только что вышли. – Ни в коем случае! Это ясно? Я вам запрещаю.

Каспар осторожно последовал за ними.

– Я считаю иначе, – зашептала София. Она подняла руку, в которой держала тонкую медицинскую карту. – У него есть право это увидеть…

Главврач резко остановился, словно собирался развернуться. Каспар быстро опустился на колено и развязал шнурок на ботинке. Но тут Расфельд открыл дверь на кухню и увлек Софию за собой в маленькую комнатку, оставив дверь приоткрытой. Каспар мог подглядывать в дверную щель. Расфельд находился вне поля его зрения.

– Ну ладно, мне очень жаль, София, – послышался голос профессора. – Я взял неверный тон и отреагировал слишком бурно. Но мы действительно не знаем, какой вред может причинить ему эта информация.

– Или какие воспоминания вызовет. – София оперлась ладонью о рабочую поверхность рядом с мойкой.

Она, как всегда, была не накрашена и поэтому выглядела не как ведущий врач отделения, а скорее напоминала студентку второго курса медицинского факультета. Каспар удивлялся, почему его настолько тянуло к ней, что сейчас он даже не смог преодолеть желания тайком последовать за Софией. Ничто в ней не было идеально. Каждая деталь имела какой-то недостаток: глаза слишком большие, кожа слишком бледная, уши чуть оттопыренные, да и нос наверняка не включили бы ни в один каталог пластического хирурга. И все равно он не мог на нее насмотреться. На каждом сеансе он находил в ней что-то новое, что его завораживало. В данный момент это был локон на виске, напоминающий знак вопроса.

– Вы слишком нетерпеливы, София, – услышал он бурчание Расфельда.

Каспара бросило в холодный пот, когда он увидел, как кисть руководителя клиники, вся в родимых пятнах, медленно приблизилась к руке Софии.

Сейчас профессор заговорил тоном, который должен был звучать не только заговорщически, но и обольстительно.

– Всему свое время, – тихо сказал он, – всему свое…

Когда Расфельд провел внешней стороной указательного пальца по запястью Софии, Каспар отреагировал инстинктивно.

Он вскочил, распахнул дверь и с наигранным удивлением отпрянул в коридор.

– Что… что вам здесь нужно? – воскликнул Расфельд, который после секундного шока снова взял себя в руки.

– Я лишь хотел взять кофе, – объяснил Каспар и указал на серебряный термос рядом с Софией.

– Разве я не запретил вам покидать палату?

– Хм, верно. Видимо, я забыл. – Каспар схватился за голову. – Извините. Но такое часто случается со мной в последнее время.

– Значит, вы находите это смешным, да? А что, если у вас случится рецидив, и вы незаметно выйдете из клиники? Вы уже выглядывали наружу?

Каспар проследил за движением руки Расфельда к запотевшему кухонному окну.

– Там возвышаются двухметровые сугробы. Второй раз Бахман не сможет вас спасти.

К удивлению Каспара, София пришла ему на помощь.

– Это моя вина, – убедительно сказала она. Подхватила медицинскую карту и вышла из кухни. – Это я ему разрешила, господин профессор.

Каспар старался не показать, насколько озадачен. На самом деле София требовала от Каспара обратного. Он должен был сообщать медсестрам, даже если выходил в туалет.

– Если это правда… – Расфельд вытащил носовой платок из кармана халата и сердито промокнул себе лоб, – тогда я немедленно отменяю это решение.

И грубо протиснулся мимо обоих в коридор.

Не произнесенное «Это будет иметь последствия» повисло в воздухе, пока профессор молча шел к лифту.

Лицо Софии расслаблялось с каждым шагом, который отдалял от них Расфельда. Когда тот наконец исчез за углом, она выдохнула.

– Пойдемте. Нам нужно торопиться, – сказала она после короткой паузы.

– Почему? – Каспар последовал за ней по коридору к своей палате. – У нас ведь уже был сегодня сеанс.

– Да, но к вам пришли.

– Кто?

София обернулась к нему.

– Тот, кто, возможно, знает вас.

Каспар внутренне сжался и резко остановился.

– Кто?

– Вы увидите.

Его пульс ускорился, хотя Каспар замедлил шаг.

– А Расфельд об этом знает?

Врач удивленно свела брови и недоверчиво посмотрела на него. Ее пронзительный изучающий взгляд напомнил ему о первых осознанных секундах в отделении реанимации. Он очнулся и уставился на чужака, который отражался в кристально-голубых глазах Софии. Сначала его отвлекли янтарные включения, которые, как галька на дне прозрачного озера, придавали ее зрачкам дополнительную глубину.

– Кто вы? – спросила она его мягким голосом, в котором, несмотря на весь профессионализм, звучало беспокойство.

Это было его первым воспоминанием. С тех пор он жил только настоящим.

– Я думал, профессор не хочет, чтобы вы слишком быстро сообщали мне правду. Так? – спросил он.

София наклонила голову набок и внимательно посмотрела на него.

– Мне кажется, вы забыли свой кофе, Каспар, – наконец сказала она и попыталась подавить улыбку. Когда ей это не удалось, она снова отвернулась и открыла дверь его палаты.

18:17

– Ну и как?

Он подался вперед в удобном клубном кресле. Наряду с кроватью, изысканным ковром и светлыми шторами, этот предмет мебели скорее подходил для какого-нибудь английского отеля-замка, чем для палаты психиатрической клиники.

– Вы его узнаете?

Если бы. Каспар так сильно этого хотел, что чуть не солгал и не ответил «да», чтобы наконец покончить со своим одиночеством. Он отчаянно пытался вызвать в памяти какое-нибудь общее переживание, вгляды ваясь своему необычному посетителю в правый глаз. Левый отсутствовал. Очевидно, выткнут, судя по шраму.

В отличие от него самого пес, похоже, ни секунды не сомневался. Лохматая дворняжка часто дышала с высунутым языком, практически захлебывалась от радости.

– Я не знаю, – вздохнул Каспар и обхватил руками толстую лапу, которая лежала у него на колене. Клубок шерсти песочного цвета, изо всех сил виляя хвостом, с трудом удерживал равновесие на задних лапах.

– Совсем?

София стояла перед Каспаром, сжимая обеими руками его медицинскую карту, и вопросительно смотрела на него и собаку. Верхняя пуговица ее блузки расстегнулась, и на серебряной цепочке на шее блестела подвеска размером с монету.

– Я правда не знаю, – повторил Каспар и постарался не смотреть на перламутровый амулет, чтобы София не истолковала неверно его взгляды. Он снова вздохнул.

Каждый день ему предлагали новые осколки его прошлого. Каспара не хотели слишком торопить, чтобы его мысли не соскочили в ложную колею, где могли зайти в тупик или начать работать вхолостую. Он называл это «пазл-терапией». Ему подавали все новые кусочки мозаики, и он все больше чувствовал себя неудачником, потому что не мог собрать полную картинку.

Сначала перед ним разложили его грязную одежду.

Затем мятый железнодорожный билет Гамбург-Берлин, первым классом, в оба конца на двух человек, датированный тринадцатым октября прошлого года. Это был единственный документ в его пустом бумажнике. Он и его уже сходивший синяк на правом виске указывали на то, что Каспар стал жертвой нападения.

– Где вы его нашли? – спросил он.

– На подъездной дороге. Возможно, именно ему вы обязаны жизнью. В отсутствие Расфельда Бахман любит погонять на джипе по территории. Если бы пес не выскочил с лаем на дорогу, Бахман вряд ли вышел бы из машины на полпути и мог бы вас не заметить. Все-таки было уже темно, а вы лежали на обочине.

София присела и погладила пса, который облизал ее бейдж на халате.

– Где он был все эти дни?

Теперь они вместе гладили мягкую шерсть. На вид молодому псу было не больше года.

– У консьержа клиники. – София рассмеялась. – Бахман сказал, ему все равно, что вы вспомните. Я должна передать вам, что он не отдаст Мистера Эда. Вместе этого вы можете забрать домой его жену.

– Мистер Эд?

Она пожала плечами.

– Раньше по телевизору шел сериал с говорящей лошадью, которую так звали. Бахман считает, у пса такой же грустный взгляд. И он еще умнее. – Она встала. – Мистер Эд не вызывает у вас никаких чувств?

– Конечно, вызывает. Он милый. Но, может, я всех животных люблю? Я не уверен.

– Хорошо… – София полистала медицинскую карту. – А что насчет этого?

Когда она показала ему фотографию, Каспару показалось, что он получил пощечину. Его щеки горели, а правая половина лица вдруг онемела.

– Откуда?..

Он моргнул, но все равно не смог остановить слезу, которая покатилась по его носу.

– Вы ее… То есть… – Он запнулся и шмыгнул носом.

– Да, – предупредила София его вопрос. – Бахман нашел ее сегодня утром, когда чистил снег. Видимо, она выпала у вас из кармана, а мы тогда не заметили.

Она передала ему увеличенное цветное изображение.

– Вы ее узнаете?

Листок задрожал в руках Каспара.

– Да, – прошептал он, не поднимая глаз. – К сожалению.

– Кто она? – спросила София.

– Я… я не уверен. – Каспар погладил пальцем родимое пятно на скуле маленькой девочки.

– Я не знаю ее имени. – Он поднял голову и заставил себя посмотреть Софии в глаза. – Но мне кажется, она ждет меня где-то там.

18:23

Мистер Эд положил голову между лапами и, вытянувшись на животе, напоминал коврик. Но навостренными ушами он демонстрировал внимательного слушателя.

– Ваша дочь? Почему вы говорите мне это только сейчас? – спросила София, когда он рассказал ей о загадочном видении, которое посетило его в палате Греты.

Маленькая девочка. Ее подергивающиеся глаза. Ее немая мольба.

– Это случилось впервые. И я сам точно не знаю, было ли это настоящим воспоминанием. Или кошмаром.

«Ты ведь скоро вернешься?»

Каспар потер уставшие глаза.

– И она выглядела больной? – спросила София.

«Нет. Хуже».

– Может, она просто спала? – произнес он со слабой надеждой. – Ее движения были импульсивные, неконтролируемые, беспокойные, как у того, кто видит сон. Но…

– Но что? – уточнила она.

– Я думал, что должен держать ее, чтобы она не поднялась к потолку, как гелиевый шарик, такой легкой она мне показалась. Словно то, что придавало ее личности вес, исчезло и осталась одна бездушная оболочка. Вы понимаете?

– Вы это часто говорите, – заявила София.

– Что?

– «Вы понимаете?» Вы часто используете это выражение, когда мы разговариваем. Вероятно, у вас какая-то профессия, где вы объясняете дилетантам сложные вещи, например, учитель, эксперт, адвокат или нечто подобное. Но я не хотела вас перебивать. Вы можете вспомнить, где именно лежала девочка?

– На кровати или каталке. Что-то в таком роде.

– Как выглядела комната?

– Светлая, с двумя большими окнами, через них светило солнце.

– Вы были одни?

– Сложно сказать. Я не чувствовал присутствия никого, кто…

«Кто что? Пытал бы ее, изнасиловал или отравил?»

– Там были только вы и эта девочка? – спросила София.

– Да. Она лежала передо мной, ее дыхание было неровным, на лбу пот, а веки подергивались.

– Может, последствия эпилептического приступа?

– Возможно.

«Или яда, шока, пыток…»

– И тем не менее она с вами говорила?

– Нет, непосредственной коммуникации не было. Я не слышал ее, только чувствовал.

– Телепатия?

Каспар энергично помотал головой.

– Я знаю, на что вы намекаете. Но это не был сон с экстрасенсорными элементами, разве что вы относите к ним и родительскую любовь. Я взял свою дочь за руку и почувствовал, что она хотела мне сказать.

«Я так боюсь. Пожалуйста, помоги мне…»

– Я думаю, ее где-то заперли – те, кто причинил ей вред, – и я должен помочь, прежде чем ее состояние ухудшится.

– Там была решетка? – спросила София и привела его в замешательство.

– Простите?

– Решетка? На окнах? Вы сказали, через них светило солнце.

Каспар закрыл глаза и попытался вызвать воспоминание.

«Я так боюсь. Пожалуйста, помоги мне…»

На тюрьму или надежное укрытие светлая комната не походила.

– Сложно сказать. – Он пожал плечами.

– Ну, кто бы ни была эта девочка… – сказала София тихо, но уверенно, – вы не должны слишком переживать из-за нее, Каспар.

– Почему?

– Мы отправили фотографию девочки полицейским, которые занимаются вашим делом. Они говорят, что среди пропавших без вести нет никого похожего на нее.

София убрала завиток в виде вопросительного знака за ухо.

Каспар безрадостно рассмеялся:

– И что это доказывает? Если верить полиции, меня тоже никто не ищет. А я тем не менее нахожусь здесь. Поэтому вы не можете мне гарантировать, что моей дочери… – Он помедлил, подыскивая подходящие слова. – Что этой девочке не угрожает опасность. Я имею в виду, она… я ей пообещал, что вернусь.

Через какое-то время он тихо продолжил:

– Куда бы это «вернуться» ни означало.

– Хорошо. – София повертела медкарту в руках. – Тогда нам придется обратиться к общественности.

– Вы имеете в виду прессу?

Она кивнула:

– Да. Хотя Расфельд будет сопротивляться. Он даже не хотел, чтобы я показывала вам фотографию девочки. Но я думаю, сейчас самое время.

– Согласен, – не раздумывая ответил Каспар. Эта тактика «обрывочной информации» и предписанная Расфельдом изоляция вызывали у него все больше сомнений. Для профессора он был благодарным объектом исследования, потому что, со слов Софии, случаи полной амнезии встречались на практике редко. Лишь поэтому ему позволили находиться в такой эксклюзивной клинике. Расфельд хотел научно задокументировать его случай, для чего якобы было необходимо, чтобы процесс познания проходил изнутри и не подвергался воздействию внешних факторов. По этой причине психиатр даже не допустил полицейского допроса.

– Журналисты могут приходить в любое время, – сказал Каспар, хотя и понимал, что его тут же переведут в другое место, как только его фотография будет опубликована во всех газетах. Потому что известные пациенты, которые находились в клинике Тойфельсберг из-за проблем с наркотиками или депрессией, придавали большое значение анонимности и покою. Что не сочеталось с фоторепортерами перед главным входом.

– Хорошо, я выясню. Правда, есть еще кое-что… – София отвела взгляд.

– Что?

– Когда начнется вся эта шумиха в СМИ, я больше не смогу быть с вами. С завтрашнего дня Расфельд будет заниматься вами лично.

Каспар немного подумал, потом улыбнулся:

– Конечно, я понимаю. Желаю вам веселого Рождества, София.

Она взглянула на него и печально помотала головой:

– Нет. Это не из-за праздников. Сегодня мой последний день.

– Угу.

– Я увольняюсь.

– Ой.

Неожиданно он почувствовал себя слабоумным, который не может говорить полными предложениями. Значит, вот почему она могла спокойно игнорировать указания главврача. Она хотела его оставить.

– Можно спросить почему?

– Нет, пожалуйста, не надо, – сказала она и пожала ему руку, что сделало все еще хуже.

Лишь сейчас он осознал, что она была единственной причиной, почему он давно уже не собрал свои вещи и в одиночку не отправился на поиски своей идентичности. За несколько сеансов София стала чем-то вроде якоря в океане его сознания. И вот теперь она хотела обрубить трос.

– Это связано с профессором Расфельдом? – спросил Каспар, хотя знал, что таким вопросом нарушал отношения терапевта и пациента и вторгался в личную сферу.

– Нет, нет.

Она убрала фотографию девочки в папку и присела за маленький секретер под мансардным окном.

– Ну, тогда… – Сделав последние записи, София с тихим вздохом захлопнула папку и встала. Каспар чувствовал ее неуверенность, когда она сомневалась, протянуть ему руку или обнять на прощание. Она смущенно теребила указательный палец правой руки, потом сделала шаг в сторону, и ее взгляд задержался на его ночном столике. – Но вы должны пообещать мне, что будете регулярно применять глазные капли, даже если с завтрашнего дня я не буду вас контролировать, хорошо?

Она взяла маленький пластиковый пузырек и потрясла его. Каспар носил контактные линзы. Когда его нашли, линзы были приклеены к его зрачкам, как засохшие жвачки, – помимо переохлаждения, еще один признак того, что он пролежал на улице длительное время.

– Думаю, они мне больше не нужны, – запротестовал он.

– Еще как, это как с мазями. Нельзя прекращать лечение лишь потому, что зуд утих.

София похлопала по краю кровати, и он послушно присел рядом с ней.

Каспар находился на уважительном расстоянии, но она сама подвинулась к нему. Теперь он избегал ее взгляда. Со своего второго рождения несколько дней назад он еще не привык к тому чужаку, который отражался в ее глазах.

– Как вы считаете, девочка на фотографии моя дочь? – спросил он, пока София скручивала крышку с пузырька глазных капель. – Девочка вообще похожа на меня?

Она ненадолго задержала дыхание и потом вздохнула.

– В вашем возрасте сложно сказать.

Каспар почувствовал ее старание не лишать его ни первого воспоминания, ни последней надежды.

– Я не знаю, что и думать. Каждый мечтает о таком милом ребенке. Но мысль о том, что малышка сейчас ждет своего отца, разрывает мне, как матери, сердце.

Он взглянул на ее руки.

– Вам, как матери? – Он не заметил обручального кольца. Единственное украшение, которое она носила, – это изящная цепочка с перламутровой подвеской на ее тонкой шее.

– Ну, скажем так, я претендовала на эту роль для Мари и с треском провалилась. – В ее голосе послышались грустные нотки, которые он время от времени замечал и во время их сеансов. Но еще никогда они не звучали так явно.

– Я слишком много работала и забросила свою дочь. Поэтому он так легко смог отобрать ее у меня.

«Вот, значит, как, – подумал Каспар. – Поэтому я чувствую такую связь с ней. У нас есть нечто общее».

– Кто ее у вас отобрал? – мягко спросил он.

– Мой бывший муж. Он не дает мне общаться с Мари.

– Как? – Он прикусил губу, но было уже слишком поздно. Его короткий вопрос был слишком требовательным и напомнил ей о том, что у него нет никакого права лезть в ее личную жизнь.

– Скажем так, у него есть свои методы, – коротко ответила она и провела рукавом по щеке. – А, проклятье. – Она прочистила горло. – Я все-таки проговорилась.

– Мы можем поговорить об этом, – попытался он еще раз.

София вытащила пипетку.

– Нет. Ошибки разговорами не исправить. Нужно действовать. Поэтому я увольняюсь. Чтобы подготовиться.

– Что вы задумали?

– Я буду бороться. Скоро у меня важный судебный процесс. Держите за меня кулаки.

– Обязательно. – Каспар ободряюще кивнул ей. – Кто знает, может, я окажусь адвокатом по семейным делам? – Он засмеялся. – Тогда я смогу отблагодарить вас за хорошее лечение.

– Да, кто знает. – Она печально улыбнулась. – А сейчас запрокиньте, пожалуйста, голову.

Он послушался. София наклонилась к нему, прядка снова выбилась у нее из-за уха, и Каспар надеялся, что она нежно погладит его, как это уже давно делали ее мягкие духи.

«Еще никогда мы не были так близко друг к другу, как сейчас», – подумал Каспар, когда София зафиксировала его взглядом, а на конце пипетки собралась первая капля.

В этот момент Мистер Эд почуял опасность. Пес подскочил, перепрыгнул через кровать и стал лаять на откинутое окно. Инстинкты предупредили его раньше, чем это сделали звуковые волны. Теперь и они это услышали – звук разлетающегося вдребезги стекла. Следом металлический визг. А потом, на одно ужасное мгновение, Каспару показалось, что на подъездной дорожке что-то живое разорвало на две части.

18:31

Он не знал, последовать ли за Софией, которая поспешно покинула его комнату вместе с Мистером Эдом на поводке. Там снаружи что-то произошло. Вероятно, несчастный случай.

Он вплотную подошел к мансардному окну, но отсюда, сверху, было ничего не разглядеть. Днем с верхнего этажа виллы открывался изумительный вид на лесной заповедник, который тянулся до самых границ фешенебельных кварталов с виллами. Темнота и мокрый снег уже давно поглотили серый зимний день, и от этого неестественный источник света казался еще более угрожающим: красно-голубые мигалки вспыхивали с регулярной периодичностью между обледеневшими хвойными деревьями, которые окаймляли изогнутую дорогу из долины наверх, к входу в клинику Тойфельсберг.

Каспар открыл окно и высунулся наружу. Мокрый снег усилился. Где-то неподалеку раздавался монотонный рокот, затем четырьмя этажами ниже открылась тяжелая дверь и на улицу вышли двое мужчин.

– Вы видели, что случилось? – услышал он руководителя клиники. Расфельд стоял за пределами тусклого света входного фонаря, но его легко было узнать по хриплому голосу.

– Нет, у меня был перерыв, – ответил Бахман. – Я пошел в библиотеку. Вы сами знаете. Отнес книгу по риторике, которую вы мне посоветовали.

«Риторика?» – удивился Каспар.

Обычно консьерж клиники при любой возможности пытался подбодрить пациентов какой-нибудь дурацкой шуткой. Сейчас, в присутствии Расфельда, он держался как неуверенный школьник, который опоздал на урок без объяснительной записки от родителей.

– Чертова гололедица, – грубо буркнул профессор. – Кто-нибудь ранен?

– Сложно сказать. Эта штука лежит поперек подъездной дороги. На камерах видеонаблюдения не все можно разобрать.

Ветер запустил в комнату рой влажных снежинок, и Каспар ничего больше не мог разглядеть.

– И как нам теперь туда спуститься?

В этот момент окно с громким стуком захлопнулось перед его носом.

Каспар обернулся и увидел, что в его палате стоит Линус. На лице музыканта отражались одновременно испуг, удивление и любопытство, словно он сейчас выяснил, что обладает телекинетическими силами и может закрывать окна.

– Это был просто ветер, – успокоил его Каспар. – Что случилось?

– Несчанучай, – тихо пробормотал Линус. – Опрокинусть! – Давний пациент клиники не только жил в своем собственном мире, но и общался на выдуманном языке.

На протяжении многих лет он путал свою голову с блендером, который неутомимо пичкал – то через рот, то через нос – таблетками, коктейлями и порошками. Никто не мог точно сказать, от какого именно наркотика включился турборежим, но после того, как врачи скорой помощи реанимировали певца за кулисами, он был уже не в состоянии расположить слова собственной речи в правильном порядке. Даже буквы были перепутаны.

– Падахав, ессалам, – улыбаясь, выкрикнул он. Если Каспар еще сумел перевести «несчанучай» как «несчастный случай», то эти искусственно образованные слова заставляли его теряться в догадках.

Судя по улыбке, Линус был рад неожиданному происшествию, но в его случае не стоило судить о внутреннем эмоциональном состоянии по внешним проявлениям. Когда в прошлый раз Каспар слышал, как смеялся музыкант, тому только что привязали руки к кровати. Для того чтобы не позволить ему в очередном психозе вырывать и есть собственные волосы.

– Посмотрим, что там? – спросил Каспар, и Линус взглянул на него так, словно его еще никогда в жизни так сильно не оскорбляли. Затем снова рассмеялся и, как озорной школьник, выбежал из палаты. Каспар пожал плечами и последовал за ним.

18:39

Линус уехал на лифте у него из-под носа, поэтому Каспару пришлось спускаться по старинной деревянной лестнице, которая лианой вилась вниз вокруг лифтовой шахты. Потертые ступени скрипели от каждого шага, и так как Каспар ступал осторожно, он чувствовал себя подростком, который ночью пытается выскользнуть из родительской квартиры.

«Я раньше так делал? Или был послушным задротом, который всегда приходил домой вовремя?»

Уже несколько дней он в любую свободную минуту пытался в соборной пустоте своей памяти отыскать ответы на самые тривиальные вопросы. Как звали его первую мягкую игрушку; в школе его любили или он был аутсайдером? Какая машина стояла у него в гараже? Какая у него любимая книга? Слушает ли он в определенные моменты какую-то песню? Кто его первая любовь? Его злейший враг? Он не мог этого сказать. Его воспоминания были как мебель в пустом доме, которую владелец накрыл тяжелыми простынями. До вчерашнего дня он еще хотел сорвать эти пыльники. А сегодня уже боялся, что под ними может скрываться ужасная правда.

«Я боюсь. Ты ведь скоро вернешься, папа?»

Когда Каспар, погруженный в мрачные мысли, добрался до первого этажа, Линуса уже след простыл. Вместо него навстречу Каспару вышла Ясмин Шиллер.

– Да, да, сделаю. Кто же еще? – Молодая медсестра раздраженно комментировала замечание Расфельда, который стоял в нескольких шагах в комнате Бахмана.

На лице Ясмин было написано недовольство от того, что она снова деградировала от шефа до девочки на побегушках. Затем голубой пузырь из жвачки закрыл две трети нижней части ее лица, и она, не здороваясь, проследовала мимо Каспара.

«Я делаю это лишь временно. Я певица, а не нянька для психов», – объяснила она Каспару уже на второй день, явно радуясь тому, что он не нуждается в помощи при походе в туалет. Она и правда сюда совершенно не вписывалась – со своей ярко-красной челкой, проволочным кольцом с колючками на большом пальце и вечно плохим настроением. Но Каспар догадывался, почему Расфельд терпел ее в своем элитарном окружении, несмотря на татуировки и пирсинг в языке. Ясмин любила свою работу. Она была отличным специалистом, но не хотела, чтобы другие это заметили.

По пути к ресепшен ноги Каспара увязли в толстом ковре, который тянулся по всему холлу. Ковровое покрытие производило на вновь прибывших приятное впечатление, не то что антисептический линолеум, привычный для клиник. То же самое касалось и комнаты консьержа. Дирк Бахман обожал Рождество. Хотя его брак был пока бездетным, он отмечал этот семейный праздник с полной самоотдачей и одержимостью деталями, словно надеялся получить какой-то приз. Частично застекленное помещение рядом с главным входом было забито таким количеством Санта-Клаусов, золотых ангелов, гирлянд, рождественских фигурок и пряничных домиков, что за ними можно было не заметить засыпанную серебряным дождем елку, которая была втиснута между металлическим столом и шкафчиком для хранения ключей.

– Господин профессор?.. – тихо позвал Каспар, чтобы не испугать руководителя клиники. Но главврач все равно вздрогнул от неожиданности.

– Опять вы? – Во взгляде Расфельда мелькнуло чувство вины, но тут же исчезло. – Я думал, что ясно выразился. Вам необходимо в постель.

«Как и вам», – подумал Каспар, стараясь не пялиться на темные круги под глазами руководителя клиники.

– Другие тоже очень взволнованы, – солгал Каспар. На самом деле, кроме него, Греты и Линуса, других пациентов не было. И если пожилая дама смотрела на полной громкости восстановленную телевизионную программу, то музыкант, похоже, уже потерял интерес к последним событиям. Во всяком случае, здесь, внизу, его не было. – Что там случилось?

Расфельд помедлил, затем неохотно помотал головой и кивнул на монитор. Видимо, он надеялся побыстрее избавиться от Каспара, ответив хотя бы на один его вопрос.

– Какая-то машина скорой помощи съехала с дороги перед нашим въездом, врезалась в телефонную будку и опрокинулась.

Каспар бросил взгляд на мерцающий экран. Значит, вот эти огни вспыхивали между деревьями. Голубая мигалка кареты скорой помощи все еще вращалась на крыше.

«Если за подъездной дорогой ведется видеонаблюдение, значит, должна быть и запись того, как я сюда поднялся?» – подумал он, но решил, что сейчас неподходящий момент, чтобы спрашивать об этом Расфельда.

– Я могу как-нибудь помочь? – вместо этого спросил он.

Сегодня вечером персонала было мало. Так как в клинике находилось всего три пациента, все врачи, кроме Софии, взяли выходной. Наплыв людей с праздничной депрессией ожидался только завтра во второй половине дня. В последнюю секунду. Когда мысль о том, что сочельник снова придется провести в одиночестве, становилась невыносимой неизбежностью.

– Нет, спасибо. Пока не нужно. – Расфельд улыбнулся. – Мы сами справимся. Фрау доктор Дорн и господин Бахман поехали вниз на снегоходе.

Словно в доказательство его слов камеры видеонаблюдения показали Софию и консьержа клиники.

– Иначе по такому льду вниз не съехать, и уж тем более не подняться.

Рация на зарядной станции рядом с монитором щелкнула, и послышался голос Бахмана:

– Думаю, здесь только один.

Расфельд снял мигающую трубку с зарядки.

– Он ранен?

– Сложно сказать, – ответила на этот раз София. – Мне кажется, водитель в шоковом состоянии. Мужчина сидит рядом с разбитой телефонной будкой. Момент.

Каспар не мог больше ничего разглядеть на экране, потому что спина Расфельда все загораживала.

– Черт, здесь еще кто-то, – щелкнула рация. – Машина перевозила пациента.

Каспар встал на цыпочки.

Боковое матовое стекло машины было разбито, и если он не ошибался, то изнутри беспомощно торчала окровавленная рука.

– Доставьте обоих наверх, – приказал он по рации.

– Хм, я не знаю. Может, лучше…

– Что? – накинулся он на Софию. – Запросить вертолет? Вызвать спасателей? Вы не хуже меня знаете, что машина въехала в таксофон и сломала его.

«А на территории клиники нет сотовой связи». Во рту у Каспара пересохло, и он закашлялся, словно подавился от этой мысли. Данная местность была одним из последних белых пятен на картах операторов сотовой связи. В глазах Расфельда – преимущество территории, так как важная часть психологического лечения состояла в том, чтобы оградить пациентов от негативного внешнего влияния.

Рация снова начала мигать.

– Дирк взломал двери, и я сейчас с пациентом, и я, о нет… боже мой!..

– Что? Что там? – Расфельд уставился на монитор, пытаясь что-нибудь разглядеть.

– Простите, у пациента в горле торчит нож.

– Он мертв?

– Нет, ему перфорировали трахею, однако он в сознании и равномерно дышит, но…

– Но что? – спросил вконец раздраженный Расфельд и рукой подал Каспару знак исчезнуть.

– Вы не поверите, кто это.

18:56

Ясмин вернулась и после резкого указания Расфельда отвела Каспара в палату, где на письменном столе его уже ждал поднос с ужином. Как обычно, повариха Сибилла Патцвалк больше усердствовала с украшением, чем с самими блюдами. Тяжелые серебряные приборы лежали на льняной салфетке, искусно сложенной в виде лебедя, суповая тарелка была декорирована петрушкой, а рядом со стаканом воды красовалась белая орхидея. Каспар снял полотенце с корзинки для хлеба, и голод проснулся в нем, как сторожевая собака, которая почуяла непогоду. Он не ел уже несколько часов.

Только он поднес первый кусочек ко рту, как снаружи раздался звук, похожий на треск газонокосилки, – такой громкий, что заглушал урчание у Каспара в желудке. Он отложил багет и подошел к мансардному окну. Мокрый снег повалил хлопьями, которые оседали на нижнем выступе рамы. Скоро он ничего не увидит через стекло. Уже сейчас ему с трудом удалось разглядеть снегоход, на котором София и Бахман привезли пострадавшего в клинику.

Каспар приоткрыл окно. Ударивший в лицо холод был таким интенсивным, что Каспару показалось, в глазах замерзает слезная жидкость. «Что я здесь делаю?» – спросил он себя. Дыхание поднималось у него изо рта, как табачное облако, и напомнило о дыме, запах которого он почувствовал, когда в палате Греты вдруг вспомнил больную девочку.

«Ты ведь скоро вернешься?»

Он закрыл окно, дошел до середины комнаты, крутанулся на пятке вокруг своей оси и почувствовал, как его внутреннее спокойствие пересекло критическую отметку. Таким образом он выяснил о себе нечто, что было чуть ли не важнее любых ясных воспоминаний: безучастно ждать не в его характере. Это осознание было значимее, чем множество мелких особенностей, которые он открыл в себе за последние дни – например, что носит часы на правой руке, сильно солит пищу, прежде чем приступить к еде, или что с трудом читает собственный почерк.

Тот факт, что все в нем требовало немедленно покинуть эту клинику, говорил также о том, что его легко ввести в заблуждение. Он предпочел дожидаться чуда от лечения, вместо того чтобы взять ситуацию в свои руки. На самом деле он просто спрятался – и не в клинике, а в таком месте, где его никому не найти: в самом себе.

Каспар открыл шкаф. Из восьми вешалок заняты были только четыре. И то лишь потому, что он раздельно повесил пиджак и брюки. Значит, у него будет немного багажа, когда он улизнет сегодня вечером.

Он вздохнул, раскладывая свое немногочисленное имущество на кровати. Большинство вещей были выданы в клинике или куплены Софией в городе, чтобы у него была хоть какая-то сменная одежда: несколько пар носков и нижнего белья, две пижамы, спортивный костюм и шлепанцы, туалетные принадлежности, а также исторический роман Петера Пранге, который он должен был вернуть в больничную библиотеку.

«Вся моя жизнь помещается в полиэтиленовый пакет», – подумал Каспар после того, как сунул все, что не хотел надевать на себя, в плотный мусорный мешок. Рюкзака или другой сумки у него не было, поэтому пришлось воспользоваться пакетом из мусорного ведра.

Затем он надел черный костюм, который был на нем в день поступления в клинику. Зимнее пальто на теплой подкладке перекинул через руку, в которой нес мешок. В другой руке он держал тяжелые ботинки на шнуровке. Каспар хотел надеть их после того, как преодолеет скрипучую деревянную лестницу.

«Ну, тогда все».

Каспар не стал в последний раз оглядывать свою уютную палату. Он погасил свет и вышел в тихий коридор с намерением больше никогда сюда не возвращаться.

19:06

Он медленно спускался по ступеням, счастливый тем обстоятельством, что сегодня в клинике так мало персонала и ему вряд ли мог кто-то встретиться. Но уже на втором этаже понял, что выбрал самый неудачный момент для того, чтобы незамеченным выбраться наружу. Каспар перегнулся через балюстраду лестничных перил. Снизу доносился громкий незнакомый голос. Очевидно, это был санитар, который, вопреки предположению Софии, находился ни в каком не в шоке, а говорил очень даже бегло.

– Йонатан Брук, сорок семь лет, рост метр восемьдесят пять, вес около девяноста килограммов, – монотонно говорил мужчина внизу. Его приятный баритон звучал серьезно, как голос ведущего новостей, если бы не раздражающие посторонние шумы, которые напоминали Каспару бульканье кофеварки. – Вероятно, находится под влиянием алкоголя и наркотиков. Владелец отеля на озере Тойфельсзе вызвал скорую помощь, когда уборщица нашла Брука без сознания в его номере.

Каспар услышал лязг металлической каталки, колесики которой, наверное, оставляли глубокие борозды в кремовом ковровом покрытии, и неожиданно понял, что означал булькающий звук. Он доносился из глотки пациента.

– А трахеотомия? – словно в подтверждение спросил Расфельд.

– Членовредительство. Я думал, он дрыхнет. Это была моя последняя поездка, я хотел быстро отвезти его в Вестэнд. Но потом – мы как раз проезжали мимо вашей подъездной дорожки – я смотрю в зеркало заднего вида и думаю, мне мерещится. Этот псих вскакивает, орет как ненормальный и засаживает себе нож в горло. Я ударяю по тормозам, теряю управление и врезаюсь в трансформаторную будку или что это там было. Ну, остальное вы знаете.

Разговаривая, Расфельд и санитар подошли к лифту и теперь стояли прямо под балюстрадой. Каспар находился всего в нескольких метрах над их головой, настолько близко, что слышал дыхание Брука, который хрипел так, словно кто-то через трубочку пытался высосать последние капли из бумажного стаканчика.

– Я прошу вас не называть пациента психом, – сказал Расфельд, словно ему нанесли личное оскорбление.

Каспар вздрогнул, заметив какое-то движение в непосредственной близости от себя.

Но затем догадался, что это всего лишь отражение в большом панорамном окне, которое находилось в кирпичной стене несколькими ступенями ниже. Шторм снаружи превратился в настоящую снежную бурю. Тусклые лучи фонарей в больничном парке слабо противостояли крупным, размером с монету, снежинкам. Они закручивались вихрем, напоминая Каспару белый пчелиный рой, который сливался перед его глазами в единую массу. Он сконцентрировался на отражении в стекле и на долю секунды увидел зловещее групповое изображение: двое крепких мужчин везли каталку, на которой лежало неподвижное тело с торчащим из горла швейцарским перочинным ножом. Двери лифта открылись с возмущенным скрипом, и картинка исчезла так же быстро, как в нос Каспару ударил запах. Запах пожара. Гари. Дыма.

Неужели это предвестники воспоминаний?

Каспар невольно отступил от лифта, словно воспоминания могли подняться к нему вместе с лифтом и внезапно выпрыгнуть из кабины. Его бросило в холод. А потом он вскрикнул – в тот самый момент, когда, пятясь, наткнулся на худую фигуру, которая все это время тайком наблюдала за ним из темноты.

19:10

Мужчина жевал жвачку, на руках у него были тонкие кожаные перчатки, но его выдали свежевымытые волосы. Не помогло и то, что он курил в открытое окно. Табачный дым въелся в редкие пряди его волос, и когда он лихорадочно помотал головой, вокруг него распространился затхлый запах.

– Ладно, все в порядке, я тебя не выдам.

В клинике было запрещено курить, но особый цинизм ситуации заключался в том, что Линус закурил именно во время «дней спорта и велнеса» на вилле.

Значит, все-таки это не предвестники. Больше никаких воспоминаний.

– Пойм, я жентозать! – Уголки губ Линуса дернулись, он выглядел испуганным. Слишком испуганным для того, чтобы причиной этого стало нарушение внутренних правил клиники. Он беспокойно махал руками, словно пытался объясниться на языке жестов, что в случае его ограниченных возможностей коммуникации было, на взгляд Каспара, не такой уж плохой идеей.

– Что случилось? – спросил он.

Вместо ответа, Линус схватил его руку с пакетом и потащил за собой. Он открыл дверь напротив, на которой висела табличка «Фитнес-центр». В любом другом заведении это было бы обыкновенное помещение для лечебной гимнастики.

Каспар еще никогда сюда не заходил и поэтому несколько удивился современным высокотехнологичным тренажерам, которые стояли в спортзале с зеркальными стенами. Он окинул взглядом беговые дорожки, силовые скамьи и тренажеры для гребной тяги и только задался вопросом, для чего нужна мигающая резиновая лестница в углу, как Линус приложил палец к губам и выключил свет. Затем открыл стеклянную дверь, ведущую на небольшой балкончик. Неожиданно стало светлее, но это был лишь оптический обман: снежинки, крутившиеся теперь у их ног, отражали мигающие огоньки электронных спортивных снарядов.

«Вот, значит, где ты выкурил сигарету», – подумал Каспар и остановился. Линус снова замахал рукой. Очевидно, он хотел, чтобы Каспар следовал за ним. Наружу, на обледенелый и покрытый мокрым снегом деревянный пол балкона.

– Эй, дружище, ты это видишь? – Каспар помотал головой и указал на свои ноги. – Я в носках на мороз не пойду.

– Я жентоозать, – прошипел Линус. На этот раз еще более нетерпеливо и испуганно. Затем сделал шаг назад, еще раз кивнул Каспару и через секунду исчез в темноте.

– Вернись! – крикнул Каспар. «Ты погибнешь». Его передернуло от этой мысли, прежде чем он успел ее озвучить.

И что теперь?

Он не мог терять времени. Расфельд и остальной персонал как раз отвлеклись на нового пациента. Удобный момент для того, чтобы незаметно улизнуть из клиники. Между тем Каспару вдруг показалось, что он сумел перевести вавилонскую тарабарщину Линуса.

«Пойм, я жентозать» – «Пойдем, я должен тебе что-то показать».

Проклятье. Возможно, Линус с криком побежит за ним, если Каспар сейчас развернется и уйдет, а такое внимание ему было ни к чему.

Каспар натянул ботинки и накинул на плечи пальто. Жалюзи на окнах были опущены на одну треть, а Каспар был на две головы выше Линуса, поэтому ему пришлось нагнуться, чтобы выйти на балкон. Ледяной ветер уперся в него, как невидимый привратник, который хочет помешать посторонним проникнуть в его царство холода.

Каспар еще больше согнулся и обхватил себя руками. Ветер немного ослабел, благодаря выступу эркера слева, который защищал от метели, но не от сибирских температур. Линус, тоже стоявший с подветренной стороны, опять приложил палец к губам.

– Тнизу, – прошептал он и указал на красный снегоход, который был припаркован перед входной дверью. Большая часть машины находилась под навесом. Лишь острая морда выдавалась на заснеженную дорожку. Еще теплая, так что снежинки, опускаясь на нее, тут же таяли.

– О чем ты? – Каспар нагнулся вперед, но увидел еще меньше, потому что вышел из укрытия эркера. Снег летел прямо в глаза. Каспар заморгал и наклонил голову, сердясь на себя за безрассудство. Вместо того чтобы пробраться мимо Бахмана и сбежать из клиники, он теперь стоял со склонным к психозам пациентом в темноте на обледенелом балконе.

Только он хотел вернуться, как ветер поменял направление. А с ним изменилось и восприятие Каспара. Неожиданно он его увидел.

Пятно. В снегу. Оно начиналось у задней правой гусеницы и тянулось в сторону входа в клинику. В матовом свете, который падал из комнаты Бахмана, пятно напоминало желтую лужицу мочи, но Каспар сразу понял, что это на самом деле.

Бензин.

Либо шланг топливного бака вырвался сам, либо ему кто-то помог.

Но почему? Зачем кому-то выводить из строя единственное транспортное средство, способное перемещаться в такую непогоду?

Он хотел было спросить Линуса, знает ли тот, кто ковырялся в снегоходе, как музыкант рванул его назад в тень эркера. За секунду до того, как Бахман, неожиданно появившийся за снегоходом, успел взглянуть наверх в их сторону.

19:18

Вообще-то он вернулся в свою палату лишь затем, чтобы дождаться, когда консьерж клиники наконец покинет зону ресепшен и начнет обход. Но сегодня, похоже, все шло не по плану, и Каспар понял, что его побег – если это вообще был побег – все больше осложнялся. Он торчал здесь без какой-либо связи, а теперь еще и консьерж по непонятной причине вывел из строя транспортное средство, которое Каспар собирался одолжить для спуска по снегу. Плевать. Он и так доберется вниз, в крайнем случае сидя на своем полиэтиленовом пакете.

Ни при каких обстоятельствах он не проведет здесь еще одну ночь. И не только из-за жуткой мысли, что мог оставить где-то свою нуждающуюся в помощи дочь.

Он чувствовал, что с загадочными новоприбывшими в клинику проникло что-то еще, чего лучше сторониться. Угроза, невидимая, как вирус. Она распространялась, нарушала отработанную вечернюю рутину маленькой клиники и, как он сейчас выяснил, даже нашла путь в его одноместную палату.

Что здесь происходит?

Каспар замедлил шаг, подходя к своей двери. Она была распахнута, а в палате горел свет, хотя он погасил его всего несколько минут назад.

Какого черта?

В коридоре послышались два взволнованных голоса. Один принадлежал Софии, которая своим вопросом «Что вы задумали?» словно озвучила мысли Каспара. Каспар тоже не мог объяснить вид, который открылся ему, когда он дошел до своей палаты. Почему этот парень стоял в грязных сапогах на его письменном столе и протягивал руку к окну?

– Мне казалось, у меня только что был столбик, – рассмеялся молодой мужчина.

Каспар узнал санитара по голосу, который совершенно не подходил его внешности. Почему-то он представлял себе водителя совсем по-другому. Погрубее, с синяками под усталыми глазами, которые говорили о долгих ночных сменах. Однако перед ним стоял прототип избалованного яппи, какого ожидаешь увидеть скорее в нарциссическом двухместном автомобиле, чем за рулем кареты скорой помощи.

– Столбик? – удивилась София.

– Ну, или как там называют этот индикатор на дисплее.

Санитар спрыгнул со стола и показал Софии крошечный сотовый телефон.

– Я думал, может, здесь под крышей будет сигнал. Простите. – Он бросил на Каспара дружеский взгляд, затем снова посмотрел на врача.

– Дверь была открыта, я только проверил, нет ли здесь связи.

София едва слышно щелкнула языком и осуждающе стряхнула грязь от сапог со стола.

– Мобильные телефоны не работают на всей территории клиники. – Напряженная поза Софии говорила, что она думает о санитаре.

Каспар тоже изучал парня, словно это был противник на боксерском ринге. При этом худой мужчина выглядел вполне безобидно, благодаря гладкому подбородку и коротким волосам, уложенным гелем вперед. В другой ситуации Каспар даже не обратил бы внимания на юнца, но ему не понравилось, что тот игриво подмигивал Софии.

– Пожалуйста, спуститесь на первый этаж, и господин Бахман покажет вам вашу комнату, – сказала она.

Молодой человек улыбнулся:

– Значит, вы действительно хотите, чтобы мы вместе провели здесь ночь, фрау доктор?

София едва заметно закатила глаза.

– О моих желаниях речь не идет, господин Шадек. К сожалению, мы здесь застряли.

К радости Каспара, она проигнорировала просьбу санитара называть его Томом.

– Но ваше руководство ведь наверняка пошлет кого-то к машине скорой помощи, если вы своевременно не сообщите о своем возвращении?

– Вряд ли. – Шадек помотал головой. – Это был мой последний выезд, затем я должен был поехать домой. На станции меня ожидают лишь завтра в обед.

София с сожалением пожала плечами.

– Ну, как бы то ни было, пробираться в темноте сквозь метель смысла не имеет. По прогнозу, погодные условия улучшатся завтра утром, а дороги скоро очистят от снега и обработают реагентами. И тогда мы вместе, при дневном свете, начнем спуск вниз.

«Вниз», – повторил про себя Каспар и поставил полиэтиленовый пакет рядом с кроватью.

Из уст Софии это прозвучало так, словно они находились на головокружительной высоте – на крутой вершине отвесной скалы, у подножия которой бились волны темного океана.

– Значит, это не шутка? Я и правда должен остаться здесь на ночь? В этой… – Было заметно, с каким трудом Том проглотил слово «дурка», которое вертелось у него на языке.

– Вы абсолютно ничего не должны, – возразила София. – Можете попробовать. До ближайшего дома от нас не более получаса пешком, но я полагаю, через лес вам придется ползти на четвереньках. При минус семи. И температура понижается.

– А если что-то случится?

– Что вы имеете в виду?

– Если Бруку станет хуже. Как мы вызовем помощь?

Вопрос Шадека звучал резонно, но Каспар догадывался, что санитар на самом деле хотел намекнуть на что-то другое.

– Не волнуйтесь. У нас отличное оборудование, – ответила София. – Похоже, что нож не нанес серьезных внутренних травм. В худшем случае повреждены только голосовые связки. Сейчас профессор обработает рану и введет доктору Бруку препараты, чтобы трахея не отекла. Когда он проснется, у него будут боли и, вероятно, он не сможет говорить, но в любом случае выживет.

– Могу я вас попросить?

София кивнула на дверь, и Том заулыбался, словно получил приглашение на свидание.

– С превеликим удовольствием. – На прощание санитар коснулся указательным пальцем лба. – Может, я одолжу ваш снегоход и хотя бы доберусь до своей рации.

– Удачи, – пожелал ему Каспар и упустил момент, когда мог упомянуть лужу бензина, которую ему только что показал Линус.

София последовала за Томом и, проходя мимо Каспара, взяла его за руку.

– Прошу прощения за беспокойство, – прошептала она и грустно улыбнулась.

Его меланхоличное настроение исчезло – пусть лишь на мгновение, – но тут же вернулось, когда Том еще раз повернулся в дверях.

– А можно я переночую в вашей комнате, фрау доктор? Я боюсь оставаться в темноте.

Затем он рассмеялся и поднял обе руки, как при вооруженном налете на банк.

– Эй, да я просто пошутил.

Каспар хотел ответить что-нибудь подходящее, но слишком отвлекся на рубцы от ожога на правой ладони Тома. Они напоминали его собственные. Правда, в отличие от неровностей кожи на груди Каспара, у Шадека они образовывали геометрический узор.

Каспар не был уверен, но ему казалось, что Тому довольно неумело вывели старую татуировку в виде свастики.

19:24

Не прошло и минуты, как София снова просунула голову в дверь.

– Между прочим, это и вас касается!

– Что? – спросил он и ногой подвинул полиэтиленовый пакет под кровать. Слишком поздно. София вошла и указала сначала на его ботинки, потом на зимнее пальто, которое Каспар забыл повесить в шкаф.

– Пожалуйста, не делайте сегодня вечером никаких глупостей.

– Я должен, София. Я уже слишком долго здесь нахожусь.

– И куда вы направитесь? В такую погоду? В вашем наряде? Без денег?

– Я пойду в полицию, – сообщил он ей план, который придумал в эту секунду. Похоже, тщательное планирование наперед не относилось к его сильным качествам, признался он сам себе.

– Но мы ведь обсуждали это сегодня. Расфельд согласился, чтобы вы лично пообщались с полицией и прессой.

– Когда? – Каспар встал с кровати и почесал один из рубцов под футболкой. – Завтра? Послезавтра? После Рождества? Все это слишком долго. У меня больше нет времени.

София так сильно замотала головой, что волосы упали ей на лоб.

– Послушайте, мне не нравится выжидательная тактика Расфельда. Но в одном я разделяю его мнение: в вашем состоянии еще слишком опасно самостоятельно покидать клинику.

– Возможно. Но я не могу думать только о себе.

– Вы говорите о девочке?

Каспар кивнул.

– Очень жаль, но с тех пор, как я увидел ее образ, мне кажется, что я задыхаюсь здесь внутри. Я срочно должен выбраться отсюда.

– Мы ведь даже не знаем, ваша ли это дочь. Может, ее даже не существует?

– Возможно, но… – Каспар задумался, пересечет ли черту следующей фразой. – Но если вы завтра уйдете, я и так останусь один. Здесь больше не будет никого, кому я могу доверять.

София окинула его долгим взглядом и печально улыбнулась.

Телефон в кармане ее халата сигнализировал о внутреннем вызове, но она проигнорировала его. Очевидно, внутрибольничная связь все еще работала.

– Понимаю, – сказала она, когда телефон замолчал. – Но все равно хочу попросить вас об одном одолжении, Каспар.

– О каком?

Она указала на мансардное окно. Снег залепил стекло, как светонепроницаемые жалюзи.

– Переспите с этой мыслью еще одну вьюжную ночь. Завтра утром, прежде чем я уйду, мы поговорим еще раз.

– Что это даст?

– Если завтра утром вы будете все так же решительно настроены, я не стану вас останавливать.

– Но…

– Но я сообщу вам информацию, без которой вам ни в коем случае нельзя покидать клинику. Особенно если вы хотите пойти в полицию.

Лишившись дара речи, Каспар безмолвно открыл рот. В ухе зазвенело, словно внутри лопнул крошечный сосудик. Внезапно он почувствовал себя беспомощным. Как если бы врач сообщил ему, что он скоро умрет.

– Какую информацию? – прошептал он.

София опять помотала головой и взглянула на телефон, который снова энергично зазвонил.

– Завтра утром, Каспар! Не сейчас.

Звон в ухе стал громче, как и его голос.

– Я хочу узнать это немедленно!

– Понимаю, но это невозможно.

– Почему?

– Сначала мне нужно убедиться.

– В чем?

Каспар и София вздрогнули, когда в дверях раздался третий голос.

Из-за телефонного звонка они не услышали, как подошел Расфельд.

– В чем вы хотите убедиться? – с подозрением спросил главврач и, словно обличая, указал на них беспроводным телефоном. Пока Каспар с пересохшим горлом пытался сглотнуть, София уже взяла себя в руки.

– Он… м-м-м… то есть пациент попросил снотворное, но я сказала, что должна сначала переговорить с вами.

Расфельд одобрительно кивнул, видимо довольный уважением к своему авторитету.

– Хорошо, но это может подождать, фрау Дорн, – сказал он тоном не терпящим возражений и вывел врача из палаты. – Я уже столько времени пытаюсь до вас дозвониться. Ваша помощь нужна в операционной.

Еще долго после того, как Расфельд и София оставили его наедине с мучительными вопросами, в голове у Каспара звучало таинственное обещание врача: «Я сообщу вам информацию, без которой вам ни в коем случае нельзя покидать клинику».

Голос Софии не утих и тогда, когда спустя два часа Каспар лег на кровать и закрыл глаза, чтобы привести в порядок свои мысли. Что еще находилось в его папке, содержанием которой Расфельд так неохотно делился?

«Сначала мне нужно убедиться».

Он хотел встать, чтобы поискать Софию в клинике, но заметил, что не может открыть глаза.

Каспар попытался собрать всю волю в кулак. Тщетно. События дня слишком утомили его и без того измученную душу. Он заснул.

00:26, сочельник – три часа и двенадцать минут до страха

Дым был живым существом. Роем микроскопических клеток, которые проникали через кожу, чтобы уничтожить его изнутри.

Частицы нацелились на его легкие и продвигались вниз по трахее в бронхи. Он закашлялся.

Обычно в этот момент он просыпался от кошмара и оказывался в мире, где его воспоминания охватывали лишь десять последних дней. Но сегодня он продолжал спать, словно горящий автомобиль, в котором он застрял, не хотел выпускать его этой ночью.

Пока он не бросил взгляд на фотографию, которая лежала на пассажирском сиденье рядом. Жар был уже настолько невыносимый, что края снимка начали загибаться и лицо мужчины на нем становилось все сложнее разглядеть.

Каспар беспокойно дернул ногами. Это был неприятный момент между сном и пробуждением. Состояние, при котором вязкое сознание медленно возвращается в реальность. Он хотел ускорить эту метаморфозу и самостоятельно высвободиться из кошмара.

Поэтому он отстегнул ремень безопасности и наблюдал за языками пламени. Они вырывались из приборной панели прямо перед ним на уровне груди и уже начали лизать его рубашку. На мгновение перед внутренним взором мелькнула покрытая рубцами ладонь Тома, когда он уже потянулся к огню, чтобы воображаемая боль наконец-то вырвала его из этого липкого сна.

Но в конце концов он проснулся от того, что его кто-то сильно тряс.

Каспар открыл глаза, горящий автомобиль исчез, вместо этого над его головой склонился перепуганный Линус. Кончик его носа был так близко, что Каспар мог бы дотянуться до него языком.

– Софипощь, – сказал он. Это был скорее хрип, звук, в который превращается голос, когда пытаешься говорить шепотом, а на самом деле хочется кричать.

– Только не надо опять, – устало зевнул Каспар.

Линус страдал бессонницей и бродил по клинике по ночам, если не мог уснуть.

– Софипощьпациувать. – Музыкант схватил его за руку и попытался вытащить из постели. От того, что он был полуголый, в одних заляпанных пижамных штанах, которые едва держались на его тощих бедрах, ситуация выглядела еще более абсурдной.

– Послушай, ты не можешь… – начал было Каспар. Но тут и он это услышал: глухой грохот этажом ниже. Словно кто-то приподнимал тяжелый стол и бросал его обратно на паркет. Каспар посмотрел на часы. Двадцать семь минут первого. Неподходящее время для перестановок.

– Что случилось? – спросил он, одновременно соображая, кто или что находилось этажом ниже под ними.

– …увать… увать… – Линус несколько раз повторил это слово и выпустил руку Каспара, когда увидел, что тот наконец поднимается со своей смятой постели.

– Пойм.

– Да, да, я пойду с тобой.

Каспар принялся искать свои тапочки. Но тут грохот под ними перешел в глухой шаркающий звук, словно кто-то с большим трудом пытался перетащить мокрый ковер из одной комнаты в другую. Так что он решил не терять больше времени.

В то время как Линус с грохотом спускался по лестнице, Каспар старался не слишком шуметь – на случай, если ночной суматохе было безобидное объяснение. Но после событий последних часов ему самому в это не верилось, к тому же на последней ступени в голове у него пронеслось слово, с которым Линус его разбудил.

«Софипощь».

София… Помощь.

Он завернул за угол в темный проход и удивился, почему здесь не сработали датчики движения. Обычно потолочное освещение включалось автоматически, когда кто-то входил в коридор. Но сейчас свет проникал только из дальней комнаты, перед ее широко распахнутой дверью стоял Линус, заломив руки за голову, и сильно дрожал.

И тут, в тот самый момент, когда Каспар ощутил леденящий холод, который шел из комнаты в коридор, он сумел перевести и остаток загадочной белиберды: «Пациувать».

«Пациент. Убивать».

Он заглянул в комнату. Здесь на четвертом этаже находились «тяжелые» случаи. Интенсивная медицинская помощь. Запираемые помещения с гидравлическими кроватями и электронными приборами рядом с ночным столиком.

«София. Помощь. Пациент. Убивать».

Каспара бросило в дрожь, когда он увидел инфузионную стойку, которая, как немой слуга, стояла со свисающими катетерами рядом с пустой кроватью. Он заметил, что его дыхание превращается в пар, – потом все замедлилось. Теперь он чувствовал себя сторонним наблюдателем, который с интересом рассматривает фотоальбом, в котором нужно каждый раз перевернуть страницу, чтобы глаза передали мозгу новую жуткую картинку.

Открытое окно. Мужчина. Одна нога на батарее, другая уже снаружи. Линус, пытающийся протиснуться мимо Каспара. Искаженное в болезненной улыбке лицо мужчины, который еще раз оборачивается. Показывает на повязку на шее. Мотает головой. И бросается вниз.

В тот момент, когда снежная мгла поглотила пациента, все снова ускорилось, и первое реальное воспоминание запуталось в дырявом неводе его памяти. Каспар знал человека, который только что выпрыгнул из окна. Его лицо было знакомо ему, как и запах горелой бумаги, который снова наполнил его нос. Каспар часто видел Йонатана Брука. Последний раз несколько минут назад, незадолго до того, как Линус разбудил его. Его лицо красовалось на фотографии, которая ночь за ночью сгорала в его кошмарах на пассажирском сиденье машины.

– Что здесь происходит? – спросил он Линуса, который перегнулся через подоконник. Каспар не был уверен, трясется ли тот от холода или страха.

– Софипощьпациувать, – прозвучал привычный ответ, но Каспар не мог нигде найти врача. Что с Софией? Он не понимал ни Линуса, ни себя. Откуда он знал этого мужчину? Зачем Брук прыгнул в метель в одной тонкой больничной рубашке? И почему Линус опять с диким страхом в глазах выбегал из палаты?

Прошло довольно много времени, прежде чем он услышал ответ. Позже он не мог сказать, шумел ли кран в ванной комнате все это время. Во всяком случае, глухой неравномерный гул за дверью включился только в эту секунду.

00:34

И все равно она была прекрасна. В первый момент Каспару казалось, что он рассматривает бездушную статую, которую бесталанный, очевидно сумасшедший художник выставил в маленькой ванной комнате.

Потом он это увидел. Хотя ее лицо застыло без какого-либо выражения, а правая нога бесконтрольно дергалась в ванной, он разглядел красоту Софии, и именно поэтому смотреть на ее муки было невыносимо.

– София? – тихо позвал Каспар. Его срывающийся голос смыло вместе с шумящей струей воды в водосток. Казалось, психотерапевт не замечала ни его, ни ледяной воды, которая образовала лужу под ее ногами. – Что с вами? – почти закричал Каспар, но София даже не моргнула. Только ее голова опасно накренилась, а глаза фиксировали какую-то неведомую точку где-то за пределами облицованной плиткой стены. Белая ночная рубашка задралась, под мокрой тканью прорисовывались соски. Интимную зону едва прикрывали разорванные трусики.

– Вы меня слышите? – спросил Каспар. Он разговаривал словно с трупом. Правда, крови нигде видно не было, он не нашел никаких внешних повреждений, и София еще дышала. Но все равно казалась мертвой. Даже нога, которая периодически билась о край ванны, не была надежным признаком жизни, а напоминала последние непроизвольные судороги жертвы несчастного случая, когда связь между головным и спинным мозгом уже не действует.

Жуткая мысль пронеслась у Каспара в голове, когда он осознал параллели между его воспоминанием о маленькой девочке и ужасной действительностью в этой ванной комнате.

«Ты ведь скоро вернешься?»

«Да, не бойся».

Неожиданно его осенило, как озаглавить жуткую картину, которую выставил здесь художник-психопат: «Заживо погребенная».

Именно это описывало состояние Софии. Замурованная в собственном теле и обреченная на смерть.

Каспар протянул руку к ее волосам, которые так нежно коснулись его всего несколько часов назад, а теперь светлыми водорослями липли к бледной шее. Но потом взял себя в руки. Он и так потерял слишком много времени, находясь в шоке.

– Я позову на помощь, – прошептал он и хотел уже развернуться, как это случилось.

Жизнь вернулась в тело Софии, и это было еще ужаснее, чем безвольная апатия до этого. Все ее туловище вдруг завибрировало как камертон, и Каспар инстинктивно отступил на шаг, когда она вскинула правую руку. Сначала он решил, что она хочет ему что-то показать.

«Сначала мне нужно убедиться».

Он повернулся к открытой двери ванной комнаты. Но там ничего не было.

Затем взгляд Каспара упал на ее левую руку, которая почти непристойно свисала через край ванны. Он увидел белоснежные костяшки ее кисти. Видимо, София пережала сосуды в кулаке, нарушив кровоснабжение, – так сильно она вдавливала свои тонкие пальцы в подушечки ладони.

– Что у вас там? – тихо начал Каспар, но тут очередная волна дрожи пробежала по телу Софии, и она разжала кулак – мучительно, как в замедленной съемке, пока загадочный предмет, который она держала в руке, не выпал на пол.

Однако, прежде чем Каспар успел проверить свое тревожное подозрение, его схватили сзади за плечи, развернули и прижали к кафельному полу лицом вниз.

00:36

– Что здесь происходит? – раздался голос Расфельда, чьи белые рабочие ботинки оказались в ограниченном поле зрения Каспара.

– Без понятия, что он с ней сделал, – ответил консьерж, который уселся ему на спину всем весом.

– Ничего, – хотел было крикнуть Каспар, но в легких не оказалось необходимого для этого воздуха.

– Боже мой, фрау Дорн? – Расфельд защелкал пальцами, затем выключил воду, и сразу наступила такая тишина, что стало слышно жужжание галогенных ламп над головой.

– Подозрение на инсульт. Ясмин, немедленно подготовьте томограф, – распорядился Расфельд с профессиональным спокойствием. – И мне необходим общий анализ крови.

Где-то позади Каспара быстро заскрипели, удаляясь, резиновые подошвы. Он почувствовал тянущую боль между лопатками, когда Бахман рванул его вверх и захватил шею в замок. Массивное предплечье консьержа клиники закрывало ему теперь пол-лица, но Каспар все равно отчаянно искал визуального контакта с главврачом, который опустился на колени перед ванной, где Каспар только что стоял. Расфельд посветил маленьким фонариком Софии в глаза.

– Зрачковые рефлексы работают, – пробормотал он. – Но какого черта?..

Расфельд помотал головой и обернулся к Каспару, не отнимая руки от сонной артерии Софии.

– Что вы ей дали?

– Ничего, – прохрипел он.

Бахман ослабил хватку, и Каспар наконец-то смог сделать вдох.

– Это был Брук, – выдавил он.

– Брук?

– Его кровать пуста, – подтвердил Бахман.

– Он сбежал через окно.

Расфельд, прищурившись, поднялся. Видимо, он незаметно подал Бахману знак, потому что теперь Каспара поволокли на спине из ванной комнаты. Одновременно мимо него протиснулась благоухающая лосьоном для бритья тень.

– А вы что хотите?

– Помочь! – услышал Каспар, как ответила тень.

Как при старомодном диашоу перед его глазами возникла картинка с Томом Шадеком.

Видимо, от грохота проснулась уже вся клиника. Расфельд не стал отказываться от помощи санитара. Из ванной донеслись хлюпанье и всплески, и Каспару стало тошно, когда он представил, как они вместе пытаются достать мокрую Софию из ванны.

– Послушайте, мы теряем ценные секунды, – обратился он к Бахману, который позволил ему сесть на пустую кровать. Вероятно, чтобы освободить руки и подкатить кресло-каталку, которое до этого стояло у кровати Брука, к ванной комнате.

– Если мы поторопимся, возможно, еще успеем его схватить.

– Кого?

Бахман почесал бакенбарды. В отличие от энергичного языка тела, выражение его лица было скорее испуганным.

– Как кого? Брука, – повторил Каспар и кивнул на открытое окно.

Бахман, поеживаясь, закрыл его, но в комнате все равно резко похолодало. Потому что открывшаяся им картина была жуткой: мокрый клубок из плоти и костей, который Расфельд с санитаром усаживали в кресло-каталку, больше походил на какую-то добычу, чем на человеческое существо.

– Быстрее, быстрее, в подвал! – закричал Расфельд, и Том двинулся с невозмутимым выражением лица. Словно он катил не пациентку, а тележку для покупок.

Главврач последовал за ним, но в дверях остановился, словно что-то забыл.

– Брук? – недоверчиво бросил он в сторону Каспара.

– Да.

Расфельд вернулся и приблизился к Каспару. Маленькие капельки – или вода из ванны, или пот – заполняли складки на его наморщенном лбу.

– Линус может подтвердить, – ответил Каспар и в тот же момент понял, как смехотворно это звучит. С таким же успехом он мог призвать слепого в качестве свидетеля.

Расфельд сделал глубокий вдох и выдох.

– О’кей, будьте осторожны. Я не обнаружил никаких внешних повреждений, но все равно кажется, что фрау доктор Дорн тяжело травмирована. Я не хочу тратить время на ненужные обследования. Поэтому, если вы что-то знаете – если вы что-то видели, то вы должны немедленно сказать мне, или…

– Нет, я ничего не видел. – Когда врач уже собирался развернуться, чтобы поспешить в отделение радиологии, Каспар заговорил быстрее: – Но я кое-что нашел.

Он разжал ладонь и показал Расфельду то, что успел схватить, прежде чем Бахман навалился на него.

– Я не знаю, важно ли это, но София держала это в руке.

– О нет, только не это!

Расфельд шагнул вперед и почти против воли взял маленький листок.

Он выглядел абсолютно безобидным и напоминал кусочки бумаги, которыми дети стреляют из рогатки в школе. Опытные руки психиатра затряслись, когда он развернул маленький, сложенный пополам листок.

– «Это правда, хотя имя лжет», – прочел он шепотом. Затем запрокинул голову с закрытыми глазами к потолку.

В этот момент Каспар осознал весь масштаб ужаса. Возможно, Бахман, сдавив его голову, спровоцировал воспоминания. А может, это было то загадочное предложение, которое Расфельд только что прочитал и напомнил Каспару как о страсти Греты Камински к разгадыванию загадок, так и о голосе ведущего новостей.

«Подсказкой могли бы послужить маленькие записки, которые были найдены в руках у всех трех жертв, но полиция держит их содержание в секрете».

– Инквизитор, – озвучил Расфельд мысль, которая вертелась в голове у Каспара. Главврач бросил быстрый взгляд на теперь уже закрытое окно.

– Вы знаете, что делать.

Бахман медленно кивнул.

– Щит.

– Боюсь, у нас нет другого выбора. – Главврач снова вытер лоб, и на этот раз на халат без всякого сомнения скатилась капелька пота.

– Мы немедленно должны его опустить.

00:41

Уже во второй раз за несколько часов Каспар стоял в комнате консьержа и пялился на письменный стол Бахмана.

Правда, на этот раз он был босой, а опрокинувшаяся карета скорой помощи лежала уже под десятисантиметровым слоем снега, который мерцал на камерах видеонаблюдения зеленоватым светом.

– Счастливого Рождества, – хмыкнул консьерж.

Он был сосредоточен на серой распределительной коробке на стене, которая стала видна, когда тяжелая елка была отодвинута в сторону.

– Щит? Что имел в виду Расфельд? – спросил Каспар уже в который раз, с тех пор как главврач велел ему ни на шаг не отходить от консьержа. Бахман хмыкнул и, к удивлению Каспара, ответил:

– «Щит» – это мера безопасности. Во всем мире есть лишь три учреждения, где она применяется; клиника Тойфельсберг единственная в Германии. Вот, видите эту штуку? – Сопя, он откинул пластиковую крышку ящика, под которой находилось множество одинаковых переключателей. Он втянул объемистый живот, чтобы Каспар смог разглядеть зеленый рычаг, который не был похож на другие. Под ним, на металлической поверхности, кто-то написал черным фломастером «ДЖИНА». – Одно движение, и ДЖИНА автоматически перекроет все выходы. На всех окнах и дверях немедленно опустятся массивные рольставни.

Каспар вспомнил толстые жалюзи, под которыми ему пришлось пролезать, чтобы выйти за Линусом на балкон.

– Джина? – спросил он.

– Так зовут мою жену, – ответил Бахман. – Когда дело пахнет жареным, она тоже задраивает все люки. – Он через силу улыбнулся.

– Но для чего это? – спросил Каспар.

– Чтобы предотвратить побеги опасных пациентов или попытки самоубийства. Конечно, такого еще ни разу не случалось. Но каждого нового поступившего мы просим подписать согласие на то, что в крайнем случае мы можем его запереть.

Каспар подумал, как было в его случае, и оперся рукой о письменный стол. Кончиками пальцев он почувствовал легкое вибрирование.

– Хорошо, но Брук уже сбежал. И мы не можем помешать ему добраться до ближайшего населенного пункта и найти себе там новую жертву.

– Дело совсем не в этом. – Пузо Бахмана снова выдвинулось вперед и закрыло Каспару вид на распределительную коробку.

– А в чем?

– Вы ведь слышали об Инквизиторе?

Каспар осторожно кивнул.

«Возможно, я даже знаком с ним лично», – подумал он и в ту же секунду решил оставить эту информацию при себе. По крайней мере, до тех пор, пока не выяснит причину, по которой фотография Брука появлялась в его снах.

– Полиция обращалась к профессору за советом. Как к эксперту в вопросах психиатрии. Он обследовал жертв. В том числе и женщину, которая сегодня умерла. Поэтому он лучше всех нас знает, на что способен Инквизитор. И именно по этой причине я должен опустить защитные рольставни. Расфельд не хочет запирать его здесь. Он хочет не допустить, чтобы сумасшедший вернулся. К нам!

Каспар прочистил горло. Вместе с беспокойством, которое вызвали слова Бахмана, усилились и вибрации вокруг него. Бахман сделал шаг в сторону от распределительного ящика, и Каспар увидел, что зеленый рычаг опущен.

– Помогите!

В холле раздался женский вопль. Лишь на второй раз Каспар узнал голос молодой медсестры. Ясмин бежала к ним по коридору.

– Что случилось? – испуганно спросил Бахман.

Из-за красной челки в приглушенном свете торшеров казалось, что лоб Ясмин в крови.

– Профессор, – задыхаясь, проговорила она. – Расфельд исчез.

– Исчез?

– Да. Закончились беруши, и профессор послал меня на склад за новыми.

Она раскрыла ладонь и показала им пару желтых беруш из пористого материала, которые, вероятно, должны были защитить уши Софии от шума аппарата МРТ.

– Когда я вернулась, он исчез.

– Проклятье. – Бахман сделал шаг в сторону, наклонился и выдвинул средний ящик письменного стола. В его руке показалось нечто, похожее на чересчур крупный прозрачный игрушечный пистолет. – Проклятье, – еще раз простонал консьерж, затем бросился в холл.

Каспар последовал за ним, и пока они бежали по вестибюлю, освещение вокруг изменилось. Казалось, что стало светлее, но дело было в другом: просто сюда больше не проникала темнота снаружи. Лучи торшеров отражались сильнее, потому что наталкивались на препятствие, которое медленно опускалось на больших панорамных окнах вестибюля. И на всех остальных окнах клиники Тойфельсберг тоже.

Щит.

Рольставни опустились как раз до половины окон, когда в подвале начала кричать София.

00:43

Мучительные панические крики были невыносимы. Но еще страшнее была тишина, которая наступила неожиданно, словно Софии ножницами перерезали голосовые связки.

Они побежали вниз. Бахман впереди, Каспар за ним. Его босые ноги шлепали по массивным каменным ступеням, которые вели в первый полуподвальный этаж виллы.

– Эй! – Ясмин осталась наверху, но ее испуганный крик нагнал их и повторился эхом в узком проходе, который тянулся по обе стороны от лестницы. В обоих концах длинного коридора находились стеклянные двери запасных выходов, последние миллиметры которых только что закрылись рольставнями.

Затем раздался щелчок, ламели еще раз выпрямились в обратном направлении, полностью блокируя выходы.

– О нет! – Бахман указал на кровавые следы на полу. Они побежали направо вдоль коридора к предпоследней двери, над которой висела черно-желтая табличка «Рентген – не входить».

Тяжелые рабочие ботинки Бахмана с грохотом ударились о деревянную дверь в металлической обшивке, и он буквально ввалился в техническое помещение отделения нейрорадиологии. Каспар последовал за ним.

– Где они?

Расфельд, София!

Их взволнованные взгляды встретились на мгновение, когда, ища глазами, они повернулись вокруг своей оси. Здесь никого не было. Ничего, кроме большой стеклянной перегородки, в которой отражались их усталые лица. Стекло!

Консьерж подошел к стене и провел ладонью по всем выключателям. Их отражения исчезли, и стало видно то, что лежало в темноте за стеклом.

Ноги. Вращающиеся ступни.

– Это она? – спросил Каспар, хотя вопрос был излишним. Красивое тело Софии дергалось в трубе томографа словно под сильным напряжением.

Каспар последовал за консьержем, который первым бросился к аппарату.

Обоим приходилось заставлять себя не отводить взгляд.

Кажущиеся хрупкими руки и ноги врача были зафиксированы на подвижной скамье.

Бахман выдвинул Софию из трубы и увидел, что в результате спастических судорог одна фиксирующая манжета на руке ослабла. Теперь нужно было расстегнуть липучки, которыми Расфельд на время обследования закрепил манжеты на ногах. Но, освободившись, левая нога Софии неконтролируемо задергалась. Так сильно, что Каспар почувствовал движение воздуха. Тут София застонала, а в воздухе запахло старыми медными монетами. Каспар догадался, что увидит, если посмотрит вниз. Его подозрения оправдались.

– Здесь еще кровь.

– Что?

– Вот здесь.

Он указал на пол. Из кабинета томографии наружу вели крупные капли. Две были смазаны, словно кто-то наступил в них босой ногой.

– О’кей, я останусь с ней. – С квадратного черепа Бахмана ручьями лился пот. – А ты поищи Расфельда и Линуса. И пошли ко мне других. Ясмин, санитара, да даже повариху. Нам сейчас нужна любая… – Он осекся.

– Что такое?

– Ты это слышишь? – Каспар наклонил голову.

Что это?

Теперь на судороги Софии накладывался новый шум. В ушах Каспара он звучал так, словно прямо над их головой какой-то гигант затягивает проволочную петлю.

– Неужели это?.. – Каспар не дождался окончания вопроса Бахмана. Он выбежал из помещения МРТ в коридор. Щелчки становились все громче, чем ближе он подходил к широкой алюминиевой двери.

Действительно. Лифт.

Каспар остановился перед лифтом и наблюдал за электронным табло, на котором отображались этажи. Кто-то ехал из подвала наверх.

00:47

Между вторым и третьим этажами закололо в боку. Но он все равно заставлял себя бежать.

Лифт неторопливо поднимался вверх по шахте, однако кабина все равно опередит его, если Каспар сейчас не сделает последний рывок. Он сжал зубы и начал перепрыгивать через две ступени.

Дзинь.

Каспар как раз вывернул из-за поворота на третьем этаже, когда звякнул сигнал над дверьми остановившейся кабины.

Успел. Но радость от выигранной гонки сменилась страхом. Потому что в тот момент, когда щель между алюминиевыми дверьми стала на глазах наполняться светом, он осознал, что через несколько секунд предстанет безоружным перед Инквизитором.

Последний толчок. Двери стали разъезжаться. Постепенно открылся вид на большое зеркало на задней стенке кабины. Каспар подавил рефлексы к бегству, поднял перед собой руки в защитном жесте и узнал…

– Что тебе здесь нужно?

Ничего!

Он так быстро развернулся, что большинство людей инстинктивно отступили бы на шаг назад.

Но Том Шадек не шелохнулся и даже не моргнул.

– Отвечай, что тебе здесь нужно?

Санитар уже переоделся. Когда до этого увозил Софию в кресле-каталке, он был еще в банном халате. А сейчас стоял во вчерашних белых джинсах и водолазке. Волосы уложены гелем.

– То же самое я могу спросить тебя, – ответил Каспар. – Это ты был только что в лифте?

– Э? – Санитар посмотрел в пустую кабину.

– То есть это ты… – Подбирая подходящие слова, Каспар и сам заметил, как идиотски они звучат. К тому же, когда он в таком виде. Босой, небритый, в одних пижамных штанах мятного цвета и застиранной футболке, он производил впечатление хрестоматийного сумасшедшего, которому забыли выдать вечерние таблетки.

– Не важно, я тебе потом объясню. Сейчас нам нужно найти Расфельда.

– Расфельда?

– Да, он исчез.

Каспара охватила дрожь.

Он взглянул на босые ноги, подошвы которых практически не чувствовал, и понял свою ошибку. Он мерз не из-за тонкой одежды. Клиника Тойфельсберг хорошо отапливалась. Он мерз из-за сквозняка, который ледяным воздушным потоком обдувал его лодыжки.

– И дальше что?

Каспар посмотрел вниз и забыл ответить.

Пятна крови на отполированном до блеска линолеуме снова поглотили все его внимание.

– Эй, псих, я с тобой говорю.

Он оставил Тома стоять у лифта и пошел за ржавыми следами по коридору, который через двадцать шагов поворачивал направо.

Свирепый голос санитара за спиной становился все тише, холод усилился, когда Каспар повернул за угол. В тот же момент он услышал хруст. Но на этот раз не металлический, а костяной. А потом он это увидел.

На двери запасного выхода в дальней части коридора рольставни опустились не до конца. Как муха, которая каждые две секунды забывает, что уже сто раз ударялась о стекло, жалюзи повторяли свои тщетные попытки закрыться, но тонкий металлический прут не давал им опуститься на последние два сантиметра перед разбитым дверным стеклом.

Каспар обернулся и хотел позвать Тома, но это оказалось ненужным, потому что тот уже стоял за ним. Вместе с Бахманом, который тоже добежал до них по лестнице.

«Что с Софией?» – хотел спросить Каспар, но консьерж опередил его своим вопросом:

– Вы нашли Расфельда?

– Нет, но посмотрите. – Каспар указал на металлический прут, которым заклинило внешние рольставни. – Видимо, он разбил им стекло.

– И поранился осколками.

Шадек опустился на колени и коснулся одной из многочисленных капель крови на полу.

– Вот дерьмище. – Водитель скорой помощи озвучил то, что думали все.

Форма и направление капель позволяли сделать лишь один вывод.

Инквизитор выпрыгнул из своей палаты и приземлился на балкон этажом ниже. Он разбил стекло двери запасного выхода и, прежде чем рольставни успели опуститься, закрепил их, вставив металлический прут. Забравшись в клинику, он откинул прут в сторону, и рольставни закрылись, оставив внизу щель в два сантиметра.

– То есть это означает, что мы…

– Да, – ответил Каспар на незаконченный вопрос Бахмана.

– Тогда подними их снова! Немедленно! – потребовал Том и указал на рольставни. До этого он безрезультатно пытался приподнять жалюзи с помощью прута.

– Нет. – Консьерж помотал головой.

– Что значит «нет»? Ты разве не видишь? Кровь ведет от окна. Мы заперли Инквизитора не снаружи, а внутри.

«Здесь. С нами».

– Нет, – кротко повторил Бахман, как будто смирившись со своим бессилием. – Это невозможно. – Он тяжело выдохнул. – Я не могу вот так просто поднять рольставни.

01:12 – два часа и двадцать шесть минут до страха

Каспар знал, что снежные кристаллы, которые в этот момент кружились за забаррикадированными окнами клиники Тойфельсберг, проделали большой путь. Высоко наверху, при минус пятидесяти, на частицах пыли осели и замерзли микроскопические капельки воды. Во время движения вниз через облака частицы были размером одна десятая миллиметра, и поэтому их крошечной поверхности оказалось недостаточно, чтобы расплавиться от теплоты трения. Лишь на высоте трех тысяч метров, когда они проходили через воздушный слой с температурой минус пятнадцать градусов, а вокруг ядра конденсации кристаллизировалось все больше молекул воды, снежинки приобрели свою типичную форму шестигранника. Каспар также знал, что шесть лучей каждой снежинки идентичны. Несмотря на турбулентные движения и различные углы, под которыми дуют ветра во время падения снежных кристаллов. И тем не менее с момента возникновения человечества на землю еще ни разу не упало двух одинаковых снежинок. Каждая была уникальна. Чудо природы, которое занимало еще Аристотеля. Каспар помнил все эти ненужные факты. В отличие от собственного происхождения, которое оставалось для него загадкой. Как он попал на эту виллу? Почему он знал мужчину, который только что пытался убить Софию? И кого он оставил одну там, снаружи, пообещав вернуться? Каспар почувствовал тянущую боль в груди, когда осознал, что реальность стала зеркальным отражением его внутренней ситуации. Рольставни под названием «Щит» не позволяли ему бежать из его тюрьмы и найти свою безымянную дочь.

– Ну, я не знаю, как вы…

Каспар попытался сконцентрироваться на обращении консьержа, который старался говорить расслабленным тоном.

– В последний раз я вставал в такую рань в Рождество, когда попросил у родителей в подарок железную дорогу. – Попытка Бахмана шуткой разрядить невыносимое напряжение провалилась. Никто не засмеялся. Наоборот. На него уставились восемь пар недоверчивых глаз. Если Шабек смотрел на консьержа с презрением, то в случае поварихи Каспар был готов к тому, что она в любой момент разрыдается. Даже Ясмин не проявляла, как обычно, безучастность, а нервно царапала себе запястье.

– Хватит нести чушь, Бахи, просто скажи, какой у нас план, – потребовала медсестра.

– Спокойно, Ясмин. Здесь, в библиотеке, мы пока в безопасности.

Бахман вытащил из нагрудного кармана своего комбинезона очки и нацепил их на пористый нос. Возможно, интеллектуальным внешним видом он надеялся подчеркнуть свою компетентность в качестве кризисного менеджера. На самом деле очки на его бритой голове смотрелись так же органично, как светофор в пустыне. И нисколько не отвлекали от тревожного беспокойства консьержа. Чтобы справиться с дрожью в пальцах, он еще крепче вцепился потеющими ладонями в пластмассовые ручки каталки с Софией и откатил ее на несколько сантиметров вперед.

– Библиотека защищена тяжелой дубовой дверью. Так легко сюда не проникнуть. Так что для паники нет причин.

– Для паники нет причин? – передразнила его медсестра и язвительно рассмеялась. – Фрау доктор Дорн в коме, Расфельд исчез, а мне пришлось запереть пациентов в их палатах, потому что в клинике бесчинствует истекающий кровью психопат. Называйте меня королевой драмы, но если это не причина для волнения, тогда я задаюсь вопросом: зачем мы все здесь забаррикадировались?

Свирепые взгляды Ясмин сканировали помещение, как невидимые инфракрасные лучи сигнализации. Комната, в которой они собрались, служила в клинике столовой. И действительно, все пациенты – которые были на это способны – принимали пищу здесь, на первом этаже. Правда, с высокими, наполненными всякой всячиной стеллажами, которые доходили до самого потолка, зал напоминал скорее комнату для курения сигар в английском клубе, поэтому все называли это помещение библиотекой. В каждом углу можно было уединиться, удобно расположившись на диванчике, в кожаных креслах винного цвета или на мягких бежевых стульях в красивых чехлах, но большинство пациентов и посетителей предпочитали полосатые вольтеровские кресла перед открытым камином. Сейчас все стояли возле массивного деревянного стола, который был таким длинным, что за ним вполне можно было бы инсценировать Тайную вечерю.

– Что за истекающий кровью психопат? – спросила повариха.

Сибилла Патцвалк приняла снотворное и проспала все суматошные события. Пока что ей никто не объяснил, почему ее посреди ночи подняли с постели и заставили – ненакрашенную и в одной ночнушке – бежать в библиотеку. Сейчас ее снова проигнорировали, когда Шадек вступил в разговор:

– Я все еще не понимаю. Почему мы не можем поднять рольставни и привести кого-то на помощь?

Том прошагал в своих тяжелых ботинках в дальний конец зала. В теплые дни стеклянные распашные двери в сад стояли открытыми. Теперь рольставни мышиного цвета заслоняли вид на заснеженный парк.

Бахман прочистил горло и машинально проверил газовый пистолет в кармане брюк, который он захватил из своего офиса. Пистолет был заряжен девятимиллиметровыми холостыми патронами, но консьерж заверил, что, выпущенные с близкого расстояния, они могут нанести тяжелейшие, если не смертельные, травмы.

– Я не знаю кода.

– Что? Я думал, тебе просто нужно поднять рычаг?

Каспар только сейчас заметил, что Том обращался на «ты» к каждому, с кем разговаривал.

– Да. Опустить рольставни нужно быстро, например, чтобы предотвратить побег потенциального самоубийцы. Но снова поднять их – это совсем другая история. Нельзя, чтобы пациент смог самостоятельно освободиться, прежде чем мы его утихомирим. Поэтому «Щит» деактивируется с помощью кода.

– И у тебя его нет? Это же нарушает все правила пожарной безопасности! – Шадек растерянно уставился на консьержа.

– Конечно, существует план действий в чрезвычайной ситуации. По соображениям безопасности два врача в каждой смене должны знать актуальную комбинацию. Только… – Бахман снова кашлянул. – Один из них исчез, а другая неконтактна.

Каспар взглянул на Софию, чья голова склонилась набок. Казалось, что она погрузилась в вечный сон без сновидений.

– Но даже если она очнется? Что нам даст этот код? – спросил Бахман. – Снаружи свирепствует буря столетия.

– То есть мы здесь застряли? – спросила Ясмин.

– Только на шесть часов. Затем приедет утренняя смена. Коллеги позовут на помощь, когда заметят, что здесь внутри что-то не так.

– Отвратительный план, – сказал Шадек и энергично помотал головой. – Нам лучше выйти наружу и схватить сумасшедшего. Все-таки у него ваш шеф.

– И Линус, – добавила Ясмин.

– Линус? – спросил Каспар.

При мысли о музыканте в душу ему закралось неопределенное чувство утраты чего-то еще, но совсем другого.

– Да, его не было в комнате, когда я хотела его запереть. В отличие от Греты. Счастливица уже спала.

Ясмин бросила на Каспара свирепый взгляд, как бы напоминая, что она абсолютно не согласна с его присутствием здесь, внизу. Он отказался остаться один в своей палате, и в конце концов Бахман разрешил ему присоединиться к группе. Вероятно, в противовес Шадеку и в качестве собственной поддержки, чтобы сохранить этой ночью роль лидера.

– Ладно. Расфельд и Линус исчезли, – сказал Бахман. – Но если мы сейчас пойдем их искать, то станем мишенью для Инквизитора.

– Инквизитора? – прохрипела повариха.

Она, поеживаясь, сложила руки на внушительной груди, которая вырисовывалась под ночной рубашкой.

Несмотря на беспрестанные вопросы, она не производила впечатления, что действительно хочет быть в курсе того ужаса, который происходил в клинике. Каспар чувствовал, каких усилий ей уже стоило просто видеть Софию в кресле-каталке.

– То есть это означает?..

– К сожалению, да.

Бахман пожал плечами и тяжело вздохнул. Затем взял первую попавшуюся газету с журнального столика перед украшенной рождественской елкой. Долго листать не пришлось.

– Вот: три женщины. Все молодые, привлекательные и в самом расцвете лет.

«Как София», – мысленно продолжил Каспар, когда вместе с другими склонился над обеденным столом, чтобы рассмотреть фотографии жертв.

– Одну за другой, всех их похищают, а спустя несколько дней они возникают словно из ниоткуда. Без видимых повреждений. Но абсолютно сломленные, внутренне разрушенные. Никто не знает, что преступник делает с женщинами и каким душевным пыткам их подвергает. Теперь взгляните на этот снимок.

Он ткнул пальцем в пожелтевшее черно-белое фото, под которым стояла подпись «Ванесса Штрассман». Первая жертва, которая сегодня умерла.

– Такой же апатичный взгляд, как у фрау доктора Дорн.

– И это сделал Брук? Да никогда в жизни.

Все глаза устремились на Шадека, который прислонился пятой точкой к столешнице и скрестил ноги. Если события его и взволновали, то он отлично это скрывал. На его тонких губах даже играло некое подобие улыбки.

– Почему нет? – Бахман нервно кашлянул в кулак.

– Брук валялся рядом с кроватью в луже водки, когда я прибыл в мотель. Это алкаш. Утырок. Менеджер хотел избавиться от него до праздников. Обычное дело. Перед Рождеством мы типа сервиса по вывозу человеческого мусора. – Улыбка на губах Шадека стала шире, но консьерж покачал головой:

– Все это не вяжется. Профессор говорил о нем как о докторе Йонатане Бруке, и фрау доктор Дорн тоже его знала.

– Ну у них и коллеги, – с издевкой проговорил Шадек.

– Честно сказать, я тоже ничего не понимаю. Что пьяный Брук делал в этом мотеле? Зачем всадил себе нож в горло? Почему сначала сбежал, а потом вернулся в клинику? – Мясистым указательным пальцем консьерж нарисовал в воздухе вопросительный знак. – Я не знаю. Но в одном уверен: фрау доктор Дорн четвертая жертва Инквизитора.

Каспар точно знал, что сейчас последует. Даже если никто не хотел этого слышать – Бахман завершит свою обвинительную речь убедительным доказательством.

– У каждой женщины нашли записку. – Он сунул руку в карман брюк. – Вот как эта.

Консьерж передал листок Шадеку.

– «Это правда, хотя имя лжет», – прочел вслух тот.

– Да, загадка.

– Записка выпала у Софии из ладони, когда я нашел ее в ванной комнате, – пояснил Каспар.

– О боже! – воскликнула Сибилла срывающимся голосом. Наверное, видела ту же телепередачу, что и Каспар в комнате Греты. Она утерла слезы, которые потекли по ее красным щекам с расширенными сосудами, и, к удивлению Каспара, опустилась на колени рядом с каталкой. – Бедная девочка, – всхлипнула она и взяла неподвижную руку Софии. – Как назло, именно она. Ну почему? Почему?

– Да. Чего он от нас хочет? – спросила Ясмин.

– От нас ничего. – Прошептав эти слова, Каспар моментально обратил на себя всеобщее внимание. Он постучал двумя пальцами по газете, которая все еще лежала раскрытая перед ними на обеденном столе, и прочистил горло. – Здесь написано, что предыдущие жертвы реагируют только на экстремальные внешние раздражители. Не проявляют никаких реакций. Безмолвны. У фрау доктора Дорн все по-другому. Она недавно дрожала. Мы даже слышали, как она кричала. В любом случае Расфельд установил зрачковый рефлекс, который отсутствовал у всех других женщин, если верить этой статье.

– То есть, возможно, это никакой и не Инквизитор, а просто несчастный случай? – с надеждой спросила Сибилла.

– Нет, это лишь означает, что Инквизитор еще не закончил свою работу. Ему помешал Линус. Думаю, он хочет избавиться от нас, чтобы снова остаться наедине с Софией. Поэтому он вернулся. Чтобы довести начатое до конца. Что бы это ни было.

Каспар удивился, что нашел в себе силы высказать это жуткое подозрение спокойным голосом. Потому что, если он был прав и сегодня ночью им не удастся защитить Софию от Инквизитора, вместе с ней будет утрачен не только код от тюрьмы, в которой они сами себя заперли. Он никогда не узнает, что она выяснила о его личности. И о его дочери.

«Сначала мне нужно убедиться».

И, словно аплодируя жутким мыслям Каспара, неожиданно заклацали металлические части каталки под сильно дергающимся телом Софии. А потом к зловещим аплодисментам добавилось нечто еще более шокирующее: София открыла рот и заговорила.

01:22

«Нопор». Одно-единственное слово. Короткое и непонятное. А может, она сказала «шопор» или «ропор». Он не понял, как и остальные невольные товарищи по не счастью, которые растерянно переглядывались. Каспар присел перед Софией и нежно коснулся ее щеки. Она ответила на осторожную попытку контакта, прижав подбородок к его ладони. Затем открыла пересохшие потрескавшиеся губы.

– Фрау доктор Дорн? – Казалось, голос Каспара впервые проник в ее сознание. Но он все равно не был уверен, повод ли это для радости. У пациентов в коме любая реакция считается вехой на пути выздоровления. Но что, если это был короткий всплеск, последняя вспышка ее жизненных сил? – Вы меня слышите? – тихо спросил он.

Глазные яблоки, как жуки под натянутой простыней, переместились из стороны в сторону под опущенными веками Софии.

Бахман с озабоченным лицом подошел к нему и встал рядом.

– Ей холодно, – сказал Каспар.

Кто-то – наверное, Ясмин – принес халат Софии и накинул поверх тонкой ночной рубашки. Но София все равно дрожала. Консьерж молча кивнул и снова отошел в сторону.

– Ты понял, что она хотела нам сказать? – спросил Шадек ему в ухо. Каспар не заметил, как санитар опустился рядом с ним на колени.

– Нет, это было… – Он вздрогнул и едва не потерял равновесие.

София неожиданно повернула к нему голову – как гость за барной стойкой, который все время смотрел в свой бокал и вдруг встрепенулся, чтобы завести разговор с соседом.

«Что она хочет мне сказать?»

Каспар свел брови, вглядываясь в глаза Софии, которые впервые после происшествия в палате Брука были сфокусированы – на нем. Прежняя пустота во взгляде сменилась напряженностью, словно она хотела забить им гвоздь в стену.

– София? – еще раз тихо позвал Каспар.

Имитируя автомобильные дворники, Том помахал рукой между их лицами, чтобы обратить на себя внимание.

– Шшшб… нннхн… шшштопоор… – прохрипела врач.

Опять ничего не понятно.

На мгновение Каспару показалось, что мистические звуки из горла Софии превращаются у него перед лицом в дым. Дым, пахнувший березовой древесиной. Затем он увидел в ее зрачках отражение пламени. Бахман разжег огонь.

– Хорошая идея. – Каспар поднялся, благодарно кивнул консьержу и подкатил каталку к открытому камину. Ясмин достала откуда-то коричневый плед, который бережно накинула Софии на плечи. При этом она тихо напевала грустную мелодию, которая показалась Каспару удивительно знакомой. Он не знал, какая именно группа исполняет эту песню, но помнил слова наизусть.

Yesterday I got so old I felt like I could die Yesterday I got so old It made me want to cry

На Софию эта песня оказывала успокаивающее действие. Она закрыла глаза.

– Надеюсь, она не испытывает боли? – спросила Ясмин и тихо запела дальше:

Go on go on Just walk away Go on go on Your choice is made

Декорации становились все более нереальными. Поющая медсестра, огонь, украшенный еловыми ветвями и темно-зелеными елочными шарами камин, а перед ним укутанная в плед женщина. Все вдруг стало таким бесконечно мирным – именно это усилило у Каспара внутреннее чувство опасности.

Кончиками пальцев он осторожно коснулся сухих губ Софии.

– Она обезвожена, – сказал он.

– Но у нас здесь нет воды, – внятно ответила повариха. Она больше не плакала и, видимо, сумела взять себя в руки. А может, это была просто механическая реакция, как у многих людей, находящихся в шоковом состоянии после несчастного случая.

– Одной воды все равно недостаточно. Она не может пить сама, ей нужна капельница, – заявила Ясмин.

– Звучит разумно, – кивнул Том. – Лучше всего физраствор.

– Я не знаю. – Бахман озабоченно массировал свой лысый затылок. – Это действительно необходимо?

– Без понятия. Сложно сказать, пока мы не знаем, что с ней сделал Брук. – Каспар потрогал лоб Софии. – Физиологический раствор в любом случае не повредит. Даже если у нее токсический шок, она срочно нуждается в кортизоне.

– Нет, думаю, нам лучше не рисковать. – Бахман нервно потер глаза под очками. – Давайте пока останемся здесь и подождем.

– Какая чушь, – громко заявил Шадек. – Я не собираюсь прятаться, как трусливый пидор.

Каспар уловил, что консьерж едва заметно вздрогнул, словно это грубое ругательство оскорбило лично его. Вполне возможно, что так и было.

Очки, попытки изысканно выражаться, подсознательные намеки на свой проблематичный брак – все это указывало на человека, который не в ладу с собой. Который, возможно, сам себя обманывает.

Шадек сделал шаг в сторону Бахмана.

– Слушай внимательно, я расскажу тебе, чему научился у своего отца. Он был профессиональным боксером.

– Догадываюсь, что сейчас последует.

– Подожди. Мой отец не проиграл ни одного боя, знаешь, почему?

– Нет, но вы считаете, сейчас подходящий момент для историй?

– Потому что он всегда выбирал более слабых противников. – Шадек проигнорировал встречный вопрос. – Чаще всего он дрался с моей матерью. – Том улыбнулся, как рассказчик, который хочет заинтриговать еще больше. – Однажды, когда мне было двенадцать, он перебрал. Ему показалось, что картофельное пюре недосоленное. Он перегнулся через кухонный стол и устроил армрестлинг с маминой головой. Хрясь. – Шадек сделал соответствующее движение рукой. – Я думал, мать больше не сможет поднять голову, так громко хрустнула ее шея. Пюре брызнуло по всей кухне. Я стоял в двух метрах у мойки, но даже у меня в волосах оказались желтые ошметки. – Ироническая ухмылка Шадека исчезла. – Но затем мама подняла глаза. Кровь лилась у нее из носа прямо в пюре. Я не знаю, что разбилось сильнее. Тарелка или ее челюсть. Мой отец лишь рассмеялся и сказал, что сейчас она переусердствовала. Сейчас пюре и правда пересолено. Затем мне снова пришлось искать в телефонной книге номер больницы, в которой мы еще не были. – Шадек оглядел присутствующих. – Ну, вы знаете, из-за идиотских вопросов, которые задают, если замужнюю женщину два раза подряд привозят после несчастного случая.

– О’кей, это действительно ужасно, – вставил Бахман. – Но какое отношение имеет к нашей ситуации?

– В тот вечер я поклялся себе, что больше никогда не буду бездействовать. Конечно, мы были еще детьми. Но с матерью нас было четверо. А он один. Понимаете?

– И что вы сделали? – тихо спросила Сибилла.

– У каждого есть свои темные тайны, – ехидно улыбнулся Шадек, бросив взгляд на Каспара.

– Интересная история, – сказал Бахман. – Но нам лучше подождать до завтра…

Неожиданно все взволнованно посмотрели на потолок, и консьерж осекся.

– …Пока утренняя смена… Черт, что это?

Сейчас и Каспар это услышал. Дребезжание доносилось из маленького пластмассового ящичка на потолке, который Каспар до этого принимал за детектор дыма. Из-за посторонних металлических шумов булькающее шипение было еще более непонятным, чем жалобные стоны, издаваемые Софией. Казалось, что кто-то имитирует закипающую кофеварку.

– Откуда это? – спросил Шадек.

– Из больничного радио. В каждом общем зале у нас есть громкоговоритель.

– Господи, значит, это он?.. – всплеснула руками повариха, и Каспар машинально кивнул. Конечно, это был он. Его голосовые связки были повреждены. Так должен был звучать тот, кто разрезал себе голосовые связки ножом.

– С нами говорит Инквизитор! – воскликнула Ясмин.

– Пссст, заткнитесь уже! – Шадек сердито замахал рукой, забрался на один из стульев и наклонил голову набок. – Там еще что-то, – наконец сказал он и оглядел всех сверху. – На заднем плане.

«Проклятье. Теперь и я это слышу», – подумал Каспар и почувствовал, как к горлу подступила тошнота. Сейчас он понял, кого забыл в этой суматохе. Чей жалобный скулеж все отчетливее доносился из громкоговорителя.

До этого, когда он сидел рядом, Каспар его не узнал. Теперь, когда его лай звучал немного искаженно и издалека, Каспар был уверен. Однажды он уже слышал эти звуки, но тогда они доносились не из громкоговорителя, а из искореженного автомобиля на краю блошиного рынка. Каспар закрыл глаза, и скулеж стал громче.

Снова было лето, и серебристый корпус машины так сильно отражал лучи палящего солнца, что ему приходилось прикрывать глаза рукой, когда он смотрел в ту сторону. Все колеса были сняты, а жалкие останки ржавого лимузина стояли на голых дисках. Все, что только возможно, было уж разбито. Фары, заднее и лобовое стекла, боковые окна, даже багажник выглядел так, словно на него сбросили холодильник. На заднем плане Каспар слышал иностранную речь, смех молодой женщины по поводу успешной сделки и постоянное гудение грузовиков. Два грязных ребенка играли в сточной канаве и ушли, когда он подошел ближе, чтобы изучить грубую веревку, которой крышка багажника была привязана к бамперу. Он поджег веревку зажигалкой, крышка откинулась, и он взглянул смерти в лицо. Четыре щенка. Исхудавшие, обезвоженные, перегревшиеся. Снаружи стояла тридцатиградусная жара. В багажнике было раза в два жарче. Они умерли долгой мучительной смертью. Все, кроме одного, с выколотым левым глазом.

Тот, которого все здесь звали Мистер Эд и который в этот момент скулил через громкоговоритель так же жалобно, как в минуты своего случайного освобождения.

01:31

Темнота обладала проясняющим, почти очищающим действием. Каспар слышал, обонял и осязал невидимое пространство, по которому они крались последние несколько секунд, так интенсивно, словно холл освещался противотуманными фарами. Инквизитор уничтожил все источники света в этой зоне первого этажа.

– Держись левее, – прошептал Шадек за спиной, когда скулеж над их головой ненадолго прекратился. Санитар настоял на том, что пойдет вместе с ним в больничную аптеку.

– То, что сказала Яся, правда? У тебя потеря памяти?

Они на ощупь пробирались вперед, держась за лакированную стену, чтобы в темноте не сбиться с пути, и Каспар не знал, чему удивляться больше. Тому, что санитар решил воспользоваться их вылазкой из библиотеки и завязать с ним разговор, или тому, что Том уже дал болтливой медсестре ласкательное прозвище.

– Провалы в памяти, амнезия. Все это как-то вписывается в нашу ситуацию, не находишь? – Шадек коротко рассмеялся. – Не важно, я надеюсь, что у психа нет прибора ночного видения, а то нам лучше сразу забыть наш гениальный план.

– Мы только быстро возьмем все необходимое для врача, найдем Мистера Эда и выключим чертово радио, – объяснил Каспар консьержу. Бахман лишь мрачно кивнул, когда они собрались, но предупредил:

– Кабинет Расфельда напрямую соединен с больничной аптекой. И один из радиомикрофонов стоит на его письменном столе. То есть шансы пятьдесят на пятьдесят, что Брук вас там поджидает.

Каспар медленно пробирался вперед и чуть было не налетел на кулер с водой. Если память ему не изменяла, пластмассовая штука стояла недалеко от их цели. Осталось еще две двери.

Скулеж над головой стал тише, потому что они удалялись от громкоговорителя в холле.

– Смотри. – Рука Тома неожиданно опустилась ему на плечо.

– Что?

– Да вот же.

«О’кей. Значит, он тоже это видит».

Сначала Каспар принял красный мигающий свет за обман зрения. Отражение, которое возникает, когда ты слишком сильно сжимаешь в темноте веки. Но, очевидно, это было реальным. Под дверью кабинета Расфельда с регулярной периодичностью загоралась крошечная красная точка. Как будто кто-то лежал на полу с пультом управления и азбукой Морзе передавал из-под двери наружу какую-то информацию.

– Это ведь появилось только сейчас? – спросил Том.

Каспар кивнул и от волнения забыл, что Шадек не мог увидеть в темноте его реакцию.

– И что теперь? – спросил он, уже догадываясь, как ответит санитар.

– Как что? Мы войдем туда.

01:33

Никакого пульта управления. Никакого фонарика. Никакой азбуки Морзе. В первую секунду Каспар решил, что на столе Расфельда стоит бомба с электронным мигающим детонатором, готовая взорваться в любой момент. Но потом он сумел идентифицировать этот безобидный предмет.

– Чертов говнюк! – воскликнул Шадек и отбросил все меры предосторожности, нажав на выключатель у двери.

Глаза Каспара быстро привыкли к яркому свету потолочных светильников, которые озарили просторный и неприбранный кабинет руководителя клиники. Но, кроме гор медицинских карт, шатких башен из книг, пустой коробки из-под пиццы и двух безнадежно переполненных стеллажей, ничего необычного здесь не было. Во всяком случае, ничего живого. Кроме них, там никого не было. Ни Расфельда, ни Инквизитора.

– Он играет с нами. – Шадек схватил диктофон рядом с радиомикрофоном, чей светодиодный индикатор мигал каждый раз, когда генератор случайных чисел выбирал и проигрывал одну из множества записей.

– Вот… – Он бросил Каспару прибор. – Видимо, этот поганец мучил собаку и записал это свинство на пленку.

Каспар рассматривал диктофон размером с ладонь. Не раздумывая, он нажал на потертую кнопку сбоку, и Мистер Эд замолк. Каспар почувствовал головокружение, и ему пришлось обеими руками опереться о стол. Диктофон упал на пол.

– Что с тобой? – спросил Шадек.

– Я… – Каспар медлил, не зная, что на это ответить, потом решил сказать правду: – Я не знаю…

Он не видел этого помещения, никогда не был здесь раньше. И тем не менее все выглядело таким родным, таким знакомым. Как почти все большие помещения виллы, кабинет главврача был оснащен камином, над которым висели многочисленные свидетельства в рамках и несколько семейных фотографий, которые казались ему знакомыми и незнакомыми одновременно. Он хотел сделать шаг к камину, глубоко вздохнул – и неожиданно это произошло.

Все случилось без предупреждения. Биохимический стрелочник на запасных путях его памяти внезапно перевел первую стрелку. Поезд с воспоминаниями подошел быстро. Слишком быстро для недействующих путей, по которым он мчал через его сознание, и Каспар уже боялся, что не сможет ухватить мысль. Но тут локомотив замедлился, из его трубы поднимался густой, пахнущий паленой бумагой дым. Наверх, из глубин погребенной долговременной памяти Каспара, пока не материализовался перед его внутренним взором. В виде письменного стола! Стола, за которым он увидел самого себя. С диктофоном в руке, похожим на тот, что ему только что бросил Том.

– Можно начинать. Ваша дочь ждет, – услышал он женский голос из переговорного устройства. Увидел, как встал, придвинул стул к письменному столу и бросил последний взгляд на фотографию в папке, которую собирался захлопнуть. Девочка с белокурыми локонами. Его дочь?

– Мы все подготовили, господин…

– Эй, кто-нибудь дома?

– Что, как?.. Э-э-э… Да. Все в порядке, – запинаясь, проговорил Каспар, и звук переговорного устройства умолк у него в ушах.

Том недоверчиво смотрел на него.

– Ты что-то вспомнил?

– Нет, я… я просто немного нервничаю, вот и все.

Пока сам не разобрался со своей медленно возвращающейся памятью, он не хотел никого беспокоить. Тем более человека, который излучал подсознательную враждебность.

– Ты ведь о чем-то умалчиваешь? – спросил Шадек.

– Нет.

– Еще как.

Каспар не собирался ввязываться в бессмысленный спор и протиснулся мимо Шадека к двери, соединяющей кабинет Расфельда с больничной аптекой. Она была заперта, но Бахман дал им с собой ключ.

Когда Каспар вошел в глухую комнату, датчик движения автоматически активировал верхний свет. Каспар в нерешительности стоял перед стеклянными витринами и металлическими стеллажами, в которых хранились медикаменты.

– Вот то, что нам нужно.

Шадек последовал за ним и открыл холодильник с прозрачной дверцей. Вытащил два пакета с физиологическим раствором и встряхнул их, как коктейльный шейкер, затем попытался продолжить дискуссию:

– Я, например, готов поспорить, что мы работаем в одной сфере.

– Почему?

– Инъекция, обезвоживание, кортизон? – перечислял водитель скорой помощи, ища в шкафу инъекционные иглы и пластырь. – Все это твои слова. Ты или ипохондрик, или читаешь инструкции по применению лекарств. Кроме того, это выглядело очень профессионально.

– Что?

– Ну, как ты ее коснулся и пощупал пульс. Готов поспорить, ты уже ставил катетер. – Шадек сунул несколько запечатанных канюлей в карман штанов и повернул к нему голову. – Это чтобы ты знал: я за тобой наблюдаю. Кстати, я знаю о видео с камеры наблюдения.

– Какое видео? – спросил Каспар, хотя догадывался, на что намекает Шадек.

– Ты слонялся со своей собакой у подъездной дороги и поднялся по ней лишь тогда, когда Бахман, наш большой ребенок, увез старика с территории клиники. И это доказывает, что ты здесь не случайно. У тебя была цель.

– Неужели? И все это рассказала тебе Яся? – спросил Каспар и рассердился, что ему не удалось изобразить скуку в голосе. Для этого он был слишком напряжен, а самое страшное заключалось в том, что он не мог ни подтвердить, ни опровергнуть это обвинение.

– Да, а она узнала это от Бахмана.

– Отличные источники. – Каспар взглянул на свое запястье, на котором, правда, не было часов. – Давай не будем терять времени. Мы должны немедленно вернуться в библиотеку. Ты ведь тоже понимаешь, зачем Инквизитор оставил здесь диктофон?

– Чтобы выманить нас из укрытия! – Том развернулся к нему.

– Правильно.

Словно в подтверждение этих слов где-то в районе библиотеки хлопнула дверь. Затем в коридоре раздались пронзительные крики поварихи.

01:37

Они побежали обратно по коридору, который сейчас казался Каспару темным туннелем, в конце которого раскачивалась шахтерская лампа. До этого холл, как черная дыра, пытался поглотить ее, но сейчас они могли ориентироваться по тонкой полоске света. Этакий «дорожный маяк», которого и быть не могло, если бы дверь в библиотеку оставалась закрытой.

– Осторожно, – предупредил Каспар, когда они приблизились к месту, где коридор поворачивал направо. К библиотеке. К свету.

«Почему Бахман это сделал? Зачем он открыл дверь?»

Сибилла Патцвалк больше не кричала, и Каспар боялся, что это плохой знак. Для крика нужен воздух. Боль ощутима, только когда мозг снабжается кровью. Он стыдился своего извращенного желания – услышать, как хрипит повариха. Затем они повернули за угол, и он увидел, что ошибся. Дверь была закрыта. Свет падал не из библиотеки, а из маленькой кладовой наискосок.

– Это ловушка, – прошептал Шадек. Одновременно он вытащил какой-то продолговатый предмет, который сверкнул серебром в тусклом свете. Очевидно, Том прихватил нож для вскрытия писем со стола Расфельда, когда Каспара накрыли таинственные воспоминания. В следующий момент он распластался на полу и ловко пополз вперед, как будто в свободное время тренировался для уличных боев. Не хватало только, чтобы он взял нож в зубы.

Какой-то дурдом. Каспар развернулся и потряс ручку двери в библиотеку.

– Эй, откройте!

– Вы одни? – тут же отреагировал консьерж. Очевидно, он подслушивал, прижавшись ухом к двери.

– Да, нет. Я не знаю, – ответил Каспар, поглядывая на кладовую, из которой доносилось шуршание, словно там по полиэтиленовым пакетам бегали крысы. Он вспомнил, что на этом уровне должна располагаться кухня.

– Впустите меня!

– Где Сибилла? – донесся приглушенный голос Бахмана из-за тяжелой дубовой двери.

– Понятия не имею, это вы должны…

Каспар быстро обернулся. Шорох стал громче и изменился. Теперь звук напоминал волочение переполненного мусорного мешка по каменному полу.

Том тоже смутился и замер в метре от кладовой. Санитар поднял голову, повернул набок так, что его правое ухо оказалось параллельно полу. Затем подтянул колено и собирался поползти дальше, чтобы заглянуть в кладовую, как темнота поглотила все вокруг них.

Быстрее, чем осколки разбитой лампочки в кладовой упали на пол, ночная тьма заполнила каждую щель на первом этаже.

Ничего. Ни мерцания. Ни вспышек. Каспар ничего больше не видел. Только слышал. Прямо к нему приближался шаркающий звук. Один лишь шаркающий звук – отчего Каспар представил себе наполненный червями мусорный мешок, который, как змея, самостоятельно продвигался вперед по коридору.

Ему захотелось закричать, но тут он заметил, что и так уже орет. Его легкие обжигало от боли, как и пальцы ног, которыми он колотил в дверь, чтобы Бахман наконец открыл и вытащил их отсюда. Из ночи, из темноты, становившейся плотнее с каждым новым шарканьем, к которому сейчас добавился сдавленный свистящий хрип.

Каспар надеялся, что Шадек борется с Инквизитором, что это Брук сдавленно хрипит, потому что санитар сжимает ему глотку. Но затем понял, что с такой же вероятностью все может быть по-другому. И если Том проиграл свой смертельный бой, следующей жертвой станет он сам.

«Что здесь происходит? Почему Бахман не открывает?» – подумал Каспар и ощутил металлический привкус во рту. Он не чувствовал, что прикусил язык, как не чувствовал латунную ручку, которую истово тряс.

– Что вам от нас нужно? – наконец выкрикнул Каспар, намного тише, чем рассчитывал, и неожиданно события завертелись с бешеной скоростью.

Все началось со вспышки, которая опалила ему волосы и пронеслась в миллиметре от виска. Каспар мотнул головой и удивился, почему не ударился лбом о дверь, а потерял равновесие. Затем, падая в свет, он еще раз увидел светло-зеленую хлопковую ткань, которая мелькнула в дульном пламени.

«Ночная рубашка. Брук!»

Потом кто-то с силой рванул его вниз, и тяжелые сапоги пронеслись над его лицом. Один сапог попал ему в живот, другой наступил на предплечье.

Позже, когда проступят синяки, Шадеку придется извиниться за то, что в панике пробежал по нему в библиотеку, но сейчас Каспар не чувствовал боли – только безграничное облегчение, что Бахман наконец открыл дверь. Однако чувство эйфории – от того, что удалось избежать смерти в последнюю секунду, продолжалось лишь до тех пор, пока консьерж не запер за ними дверь и не расплакался.

Сегодня, 12:34 – спустя много-много лет после страха

Снега еще не было. По прогнозам, он должен был пойти после обеда, но пока ветер гнал по промерзшей земле только рваный полиэтиленовый пакет и остатки листвы.

«У зимы очищающая душа», – подумал профессор и оперся рукой о раму стеклянной распашной двери, которая вела в парк. Или туда, что от него осталось. Когда-то ухоженная лужайка напоминала сегодня растоптанное футбольное поле.

«Холод обрывает листы с дерева правды и позволяет нам узнать, что за ними скрывается».

Он положил ладонь на стекло и рассматривал редкие голые деревья в саду. Кроме одной непреклонной ивы, все они либо засохли, либо были поражены грибком. Одна береза сломалась во время шторма, но никто и не думал пустить ее на дрова. Да и зачем. Открытый камин здесь не разжигали уже несколько лет.

С тех пор как…

– Господин профессор?

Он испуганно вздрогнул и обернулся.

– Да?

На мгновение он совершенно забыл о сидящих за спиной студентах.

Патрик Хайден закрыл свою папку и встал. Он указал на пустые стеллажи вдоль грязной стены, потом на покрытые тяжелыми льняными чехлами стулья, которые стояли перед камином. Наконец постучал костяшками пальцев по крышке деревянного стола.

– Это и есть та самая библиотека?

– Простите?

– Каспар, Шадек, Инквизитор – они были в этой комнате. Все произошло здесь!

Это был не вопрос и не утверждение. Скорее обвинение.

– Умник, а ты как думал? – хмыкнула Лидия, прежде чем профессор успел ответить.

– История разыгрывается на пустой вилле на горе Тойфельсберг. Это же было понятно с первых страниц.

– Да? – Студент вытащил из заднего кармана брюк небрежно сложенный листок бумаги.

– В приглашении на эксперимент этого не сказано. – Он помахал листом, на одной стороне которого была напечатана карта. – От университета я получил только это описание, как сюда добраться. Никаких названий улиц. Никакой горы Тойфельсберг. И я не помню, чтобы внизу на подъездной дороге была табличка.

– Вы не из Берлина? – спросил профессор и потянулся за очками. Теперь он снова стоял на своем месте во главе стола.

– Нет, – сердито ответил Патрик.

– Ну, тогда вы не могли этого знать. – Профессор поднял глаза. – Подъездная дорога находится в частном пользовании, а название Тойфельсберг указывается не на всех картах города.

– Отлично.

Патрик хлопнул в ладоши и взялся за рюкзак, который стоял на соседнем стуле.

– Сначала мы должны прочитать таинственный текст, который был написан, очевидно, душевнобольным, а потом выясняется, что мы сидим на тех самых стульях, на которых все эти люди ждали своего мучителя.

– Куда ты собрался? – напряженно спросила Лидия. Ее высокий голос звучал намного взволнованнее, чем в начале эксперимента.

– Я пойду.

– Что?

– Выйду покурить, – пояснил он.

Патрик зажал рюкзак между коленей, чтобы освободить обе руки для темно-синего пуховика, который как раз натягивал. Одной рукой он уже был в рукаве.

– А когда я вернусь, хотел бы наконец узнать, зачем этот эксперимент на самом деле.

– Боюсь, это невозможно, – ответил профессор дружелюбно, но решительно.

Он потер усталые глаза, не снимая очки с носа.

– Как, в парке нельзя курить? – удивился Патрик.

Профессор снисходительно улыбнулся.

– Нет. Но на данной стадии эксперимента вы, к сожалению, не можете покинуть зал.

– Почему? – почти одновременно спросили Лидия и Патрик.

– Сначала вы должны дочитать текст до конца.

– Но вы ведь не можете удерживать нас здесь против воли?

– Возможно, вы не обратили внимания, но это условие вы только что подписали в вашем согласии. Кроме того, даже если вы сейчас пойдете домой, эксперимент совсем не закончится. Вы не можете прервать его в одностороннем порядке.

– Почему? Я не понимаю. – Патрик поставил рюкзак обратно на стул.

Профессор улыбнулся.

– Это часть эксперимента. Чтобы он удался, вам нельзя делать большие перерывы, и вы должны продолжать читать. До самого конца. Что я вам настоятельно советую. И пожалуйста, сконцентрируйтесь получше.

– Откуда вы знаете, насколько сконцентрирован я был до этого? Вы же все время смотрели в окно, – спросил Патрик уже не так агрессивно. Неуверенность Лидии передалась и ему.

– Я вижу это по вашей реакции. Вы бы ни за что не захотели сейчас прерваться, если бы с самого начала читали более внимательно. Правда… – Профессор взял в руку оригинал медицинской карты. – Правда находится в каждом предложении. На каждой странице. Но вы ее пролистнули.

– Глупости.

– Выясните ее. – Профессор взял бутылку воды, которую поставил для всех в центре стола, и налил себе стакан. Затем вопрошающе протянул его Патрику.

– Ладно, – сказала Лидия и дернула своего друга за пустой рукав. – Давай читать дальше. Ты ведь тоже хочешь узнать, чем все это закончится?

Патрик помедлил, провел ладонью по черным крашеным волосам и хотел стряхнуть руку Лидии. Но она крепко его держала, глядя ему прямо в глаза. Секунды проходили в тишине.

– А, да в чем дело, – наконец прервал он молчание и пошаркал в незашнурованных ботинках к двери. Остановился в двух метрах от нее, молча схватил бутылку с водой. Затем вернулся на свое место и сел. – Часом больше, часом меньше, уже все равно.

Лидия вяло улыбнулась.

«Боюсь, люди в этой библиотеке думали тогда несколько иначе». Взгляд профессора подернулся печалью.

Он опустил глаза, чтобы никто не заметил, как его угнетает эта ситуация. Что часть его желает, чтобы Патрик не снимал куртку и – лучше всего, вместе со своей подружкой – покинул виллу. Но он взял себя в руки, сделал глубокий вдох и выдох и сказал охрипшим голосом:

– Хорошо, после этой незапланированной паузы я попрошу вас продолжить эксперимент больше не прерываясь.

Он откашлялся, но сдавленность в горле не проходила. Она даже усилилась, когда он увидел, как сначала Лидия, а затем и ее друг снова открыли свои папки. И пролистали. До страницы 107 медицинской карты.

Медицинская карта № 131071/VL

01:41 – сто семнадцать минут до страха

– Это моя ошибка. Все это моя вина, – уверенно заявил Бахман.

Его слезы иссякли с той же скоростью, с какой Каспар поднялся с пола и отряхнул пыль с пижамных штанов.

– Что, черт возьми, здесь произошло? – спросил Шадек, который стоял у обеденного стола и держал в руке что-то, на первый взгляд напоминающее спортивный мешок.

Консьерж убрал свои очки в карман и сухо кашлянул.

– Она хотела, просто… она просто хотела сбегать в кладовую.

Каспар и Том обменялись потрясенными взглядами. Бахману не нужно было называть ее имени. И так было понятно, о ком он. Они слышали крики поварихи, и стул, на котором до этого сидела Сибилла Патцвалк, был пуст.

– Но что ей понадобилось снаружи? – спросил Каспар.

– Вот это, – ответил Шадек и высыпал содержимое мешка на полированную столешницу. – Ради этого толстуха рисковала жизнью.

По столу покатились консервные банки, и Каспар удивленно проследил за ними взглядом.

– А откуда у тебя все это? – наконец спросил он.

Шадек застонал и ударил ладонью по столешнице.

– Черт возьми, сейчас это уже не важно. Инквизитор разбил лампочку и утащил Сибиллу за собой из кладовой. Наверное, она прижимала к себе этот мешок, откуда я знаю? Я схватил сумасшедшего за ноги, но они были… такие… – он показал перемазанные кровью ладони, – такие скользкие, что я не смог его удержать. Зато прямо в голову мне прилетел этот мешок. Я подумал, это его сумка с оружием или типа того, и захватил ее с собой, но кому это сейчас интересно? Гораздо важнее, как вообще получилось, что наша повариха оказалась снаружи совсем одна?

Том сделал шаг к Бахману и угрожающе расправил плечи, напоминая футболиста, который готовится отбить мяч головой.

– Эй, консьерж. Я с тобой разговариваю.

Белые джинсы Шадека были мокрыми в районе паха, и Каспар на мгновение задался вопросом, не наделал ли санитар в штаны от страха, но потом вспомнил о пакетах с физраствором.

Том привязал их к ремню, прежде чем они побежали из аптеки обратно в библиотеку. Видимо, один из пакетов лопнул, когда санитар по-пластунски пополз в кладовую.

– Когда вы ушли, она снова начала говорить, – нерешительно произнес Бахман. Он посмотрел в сторону каталки Софии. – Топор или что-то такое. Ну, вы знаете, о чем я. Сибилла решила, что это может означать «голод».

Каспар кивнул. Вполне возможно, что речевой центр в мозгу Софии поврежден. Вместе с тем ему казалось, что он просмотрел что-то важное, но Каспар отогнал от себя это сомнение, когда Бахман продолжил говорить:

– Конечно, я сначала был против, но кладовая находится прямо напротив, и Сибилла сказала, что там уже стоит готовый мешок с провизией. Поэтому я сдался.

– Не верю. – Шадек театрально развел руки. – Ты толкнул беззащитную женщину в руки Инквизитора ради полкило консервов!

– Успокойтесь, – начал было Каспар, но его перебил Бахман:

– Не беззащитную. Я дал Сибилле пистолет, на всякий случай.

– Что?

Теперь и Каспар был вне себя. Он схватился пальцами за висок, там, где у него опалились волосы.

– Боже мой, да ты еще ненормальнее, чем здешние пациенты! – заорал Том и выглядел так, словно в любой момент запрыгнет на стол. Его сонная артерия бешено пульсировала. – Теперь у сумасшедшего там снаружи еще и оружие!

– Это всего лишь газовый пистолет.

– Хватит! – резко прервал их ссору Каспар. – Как бы ужасно это ни было, Том, мы уже не можем ничего изменить. – Он посмотрел санитару в лицо. – К тому же мы оставили аптеку открытой. А там достаточно всего, чтобы он смог смастерить себе оружие.

– Верно. Там даже лежит пневматический психотропный пистолет, – прошептал Бахман.

– И что теперь?

– Теперь мы должны сделать то, для чего вообще выходили отсюда, – позаботиться о Софии. – Каспар попросил Бахмана отвязать от ремня оставшийся целым пакет с физраствором, что тот с недовольной миной и сделал.

– Вот, это тебе тоже понадобится. – Том вытащил из кармана штанов упаковку с иглой и шприц и бросил на стол.

Каспар взял их и подошел к камину, где Ясмин, по-турецки поджав ноги, сидела перед Софией и гладила ее руку.

Его взгляд упал на клейкую ленту, которой была закреплена гирлянда над камином. Он оторвал две полоски и попросил Ясмин немного откатить кресло-каталку от огня. Затем не без труда поднял рукав Софии чуть выше локтя. Она, похоже, ничего не чувствовала.

– Мы должны помочь Сибилле, – сказала Ясмин, вопрошающе и требовательно одновременно, пока он стучал пальцами по локтевому сгибу Софии. – Может, сумеем ее освободить?

– Боюсь, мы уже опоздали, – ответил Том у них за спиной. Его голос звучал дружелюбнее.

Каспар слышал непроизнесенное «Яся» в конце его фраз, когда надел иглу на шприц и без колебаний ввел ее в рельефно проступающую вену Софии.

«Все это у меня уже было».

– Прежде чем погас свет, я сумел заглянуть в кладовую, – объяснил Шадек. – Дела плохи. Мне кажется, он сломал ей шею.

– Сибилла мертва? – Ясмин застонала и сделала шаг назад.

– Нет, я так не думаю, – возразил Каспар, не поднимая глаз. Он снял шприц и подсоединил к игле катетер. На протяжении всей процедуры София не проявила никакой реакции.

– Зачем ему сначала убивать повариху, а потом тащить ее за собой? Почему он просто не оставил Линуса, Расфельда и Сибиллу лежать?

Каспар попросил Ясмин передать ему бумажный носовой платок, сложил его в несколько раз и закрепил полосками скотча на точке прокола.

– Черт, откуда мне знать? – Агрессивность санитара вспыхнула с новой силой. – Может, он собиратель трупов?

– Нет, думаю, он скорее игрок. Поэтому он и оставляет все эти загадки. Отсюда и диктофон. – Каспар поднял взгляд. – Он играет с нами. А София его ставка.

– Ну, так отдадим ее ему. – Шадек поднял руку. – Эй, я просто пошутил. – Его улыбка была на удивление честной, даже с налетом меланхолии. К тому же он удивил Каспара, предложив подержать пакет с физраствором, из которого, одна за другой, как шарики, уже покатились первые капли в кровеносные сосуды Софии.

– Спасибо. – Каспар передал Тому пакет с раствором и встал во главе стола. – Итак, давайте подытожим: нам неизвестны мотивы Инквизитора, мы не знаем ни как он вводит своих жертв в состояние комы, ни почему охотится именно за Софией. Расфельд, Линус, Патцвалк и даже Мистер Эд поднимают новые вопросы. Куда он их утащил? Возможно, они мертвы, а возможно, еще живы?

Бахман шумно втянул воздух, но Каспар не позволил себя перебить.

– На все эти вопросы у нас нет ответов. Но, пытаясь найти их, мы не должны рисковать еще и своей жизнью. С данного момента мы всегда будем держаться вместе и используем это время, чтобы помочь Софии.

Во время своей речи Каспар неожиданно почувствовал, словно в его грудь воткнулась стрела.

Затем ему стало ясно, что эта пульсирующая боль вызвана одной-единственной мыслью: что, если Инквизитор охотится вовсе на за Софией, а за ним? Что, если он хочет помешать Софии рассказать ему то, что она выяснила о нем и его дочери?

Он пытался не подать виду и продолжил:

– Как и все мы, фрау Дорн должна пережить лишь следующие несколько часов, пока не прибудет помощь. В то же время она наш ключ к свободе. Она знает код.

«Код к моей идентичности».

– И она хочет нам что-то сообщить.

«Сначала мне нужно убедиться».

– Возможно, нам удастся разгадать ее тайну, прежде чем…

Он запнулся на середине фразы, посмотрел вниз на свои босые ноги и удивился, что неожиданно начал потеть, хотя на нем были лишь тонкие пижамные штаны и футболка с короткими рукавами.

Затем он схватился за лоб, чтобы проверить, нет ли у него жара. Хотя он знал, что причиной этого обильного потоотделения была не простуда, а одно-единственное слово. Слово, которое он услышал несколько минут назад, но понял лишь сейчас.

– Что с вами? – услышал он голос консьержа.

– Я… э-э-э… можете, пожалуйста, повторить это еще раз? – Он перевел взгляд с Шадека на Бахмана, а потом на книжные стеллажи, стоящие за каталкой Софии.

– Я спросил, что с вами?

– Нет, нет, нет. Я имею в виду… Что сказала фрау Дорн, когда мы уходили?

– То же самое, что и всегда. Лишь одно слово.

«Нет. Это было не то же самое».

– Все равно повторите еще раз. Пожалуйста.

– Топор, но что?..

– Господи. – Каспар не знал, кого он в этот момент боялся больше. Инквизитора или самого себя. Ему стало ясно, что София пыталась сообщить им все это время.

01:49

Ступени лестницы громко заскрипели под весом Каспара. Видимо, в последние годы ими не пользовались, потому что книги на верхних полках выполняли лишь декоративную функцию. И Каспару не пришло бы в голову искать там медицинские справочники, если бы Бахман не сказал ему, что Расфельд хранит там некоторые списанные тома.

– Что ты делаешь? – спросил Шадек.

Он стоял рядом с Ясмин и пытался закрепить на подголовнике каталки кочергу, чтобы повесить на нее пакет с физраствором.

– Я не уверен… – ответил Каспар, не поворачиваясь. Затем вытащил предпоследний том медицинской энциклопедии с верхней полки под потолком и долистал до буквы П. Уже через несколько секунд он нашел статью, которую искал. – Да, так и есть.

– Что?

– Фрау Дорн психотерапевт. Она знает свой диагноз.

– И каков он?

Бахман поднял голову и вопросительно посмотрел на него, Шадек тоже перестал мастерить временную капельницу.

Каспар повернулся на лестнице боком, обхватил книгу одной рукой и прочитал вслух:

– Паралич сна – это мучительный вариант качественного нарушения восприятия. Больные пребывают в состоянии между сном и бодрствованием, из которого их можно вывести лишь с помощью сильных, как правило, негативных раздражителей, например, боль, сильное потряхивание, крик и т. д.

Каспар поднял голову и процитировал последнее предложение абзаца, не глядя в энциклопедию:

– Это нарушение также известно под названием Topor, что в переводе с латинского означает… – он помедлил, – непробудный, глубокий сон.

– Непробудный сон? – недоверчиво переспросил Бахман. – Это означает, что мы просто должны ее разбудить?

Шадек презрительно рассмеялся, но Каспар утвердительно кивнул. Затем опасно наклонился вправо, чтобы достать со стеллажа еще одну книгу. Своими большими размерами том напоминал толстый школьный атлас. «Нейропсихология, 2-е издание» – было написано черными буквами на оранжевой обложке. Так как книгу было неудобно листать прямо на лестнице, Каспар спустился и положил ее на стол рядом с горой рассыпанных консервных банок. Взглянув на оглавление, Каспар открыл страницу 502 и ткнул пальцем в последний абзац.

– При параличе сна речь идет о параличе, который возникает в переходной фазе между сном и бодрствованием. Обычно она длится недолго, но может доходить и до двадцати минут. Почти каждый второй человек хоть раз переживал паралич сна.

– Мне такое знакомо! – возбужденно воскликнула Ясмин. – Это реально жутко. Однажды мне снилось, что в моей комнате мужчина. Я знала, что он исчезнет, как только я проснусь. Но я никак не могла открыть глаза. Не могла пошевельнуться, и мне пришлось закричать, чтобы проснуться.

– И тем самым вы вывели себя из паралича сна, – подтвердил Каспар.

– Вы теперь коллективно надо мной издеваетесь? – спросил Шадек, поглядывая на Софию. Так как ему не удалось смастерить импровизированную капельницу из кочерги, он подкатил кресло-каталку с Софией к столу и сунул пакет с физраствором Ясмин в руку.

– Двадцать минут? В случае нашей пациентки они давно истекли.

– Это правда. И поэтому мы знаем теперь, что Инквизитор делает со своими жертвами.

– И что же?

– Он погружает их в непробудный сон. Я понятия не имею, как он это делает. Но видимо, Брук нашел какой-то психологический метод, позволяющий надолго погрузить их в фазу паралича между кошмаром и пробуждением. Если хотите, София находится во временной петле ужаса. Вот что она все это время пытается нам сказать.

Том скептически насупил брови, провел рукой по нагеленным волосам, пригладил их и пренебрежительно щелкнул языком.

– О’кей, мистер Шерлок Холмс, тогда скажи мне еще кое-что.

Каспар напрягся в ожидании вопроса, который должен был последовать и на который у него не было ответа.

Пока не было.

– Откуда ты все это знаешь? Почему так хорошо разбираешься в первой медицинской помощи, ставишь нашей симпатичной врачихе капельницу, а теперь еще и цитируешь наизусть психиатрические справочники?

– Без понятия. – Теперь Каспар поднял руки.

– Возможно, я врач, аптекарь или психолог? Ты сам сказал, что мы можем быть коллегами, а может, я просто внимательно слушал курс оказания первой медицинской помощи? Если бы я знал.

– Ну конечно. Прикрываешься своей амнезией. Я тебе не верю. – Том повернулся к Бахману. – Когда его сюда доставили?

Консьерж задумчиво почесал бакенбарды.

– Думаю, дней десять назад.

– А когда именно прервалась серия преступлений Инквизитора?

– На что ты намекаешь?

Каспар яростно захлопнул книгу и спрыгнул со стола.

– Это ты притащил нам сюда этого сумасшедшего. Из-за тебя мы не можем позвать на помощь, потому что это ты врезался в таксофон и вывел его из строя.

Каспар подчеркивал каждое «ты» яростной жестикуляцией, как судья на ринге, который отсчитывает секунды над боксером в нокдауне. Но его вербальные удары словно отскакивали от Шадека, не производя на него никакого впечатления. Он даже глазом не моргнул. Но Бахман все равно решил разделить обоих задир и, сопя, встал между ними.

– Эй, эй, эй… Это ничего не даст. Мы должны держаться вместе. И доверять друг другу.

Доверять? Каспар вспомнил, как Линус хотел показать ему вырванный шланг топливного бака, а из-за снегохода вдруг появился Бахман.

«Я никому не могу здесь доверять, – подумал он. – Я никого здесь не знаю. Даже себя самого».

Он снова сел за стол, обеими руками сжал дрожащие колени и уставился на новостной журнал, который Бахман оставил лежать раскрытым.

Шадек и консьерж продолжали ругаться за спиной, а буквы расплывались у Каспара перед глазами. Но он не хотел ни слушать, ни говорить, ни читать. Он внезапно почувствовал смертельную усталость, его мозг должен был срочно переключить передачу, лучше всего в нейтральное положение, чтобы после небольшой паузы попробовать снова стартовать в это безумие.

Он заставил себя не думать ни о чем, и в первый момент это даже получилось. Но потом он совершил ошибку – закрыл глаза. И так как он слишком долго рассматривал в газете фотографию второй жертвы, лицо учительницы продолжало светиться на сетчатке его глаз, и о покое можно было забыть. На этот раз он услышал визг и скрежет рельсов, прежде чем едкий дым локомотива снова заполнил его нос. Он открыл глаза, и поезд с воспоминаниями тут же прибыл к перрону.

Флешбэк

– Она всегда была тихой девочкой. Слишком тихой. Я беспокоилась, потому что у меня не было причин для беспокойства, если вы понимаете, о чем я.

– Да, конечно.

Он уставился на ржавые разводы от чая на своей пустой кружке и отказался от добавки.

– Вот, посмотрите. – Женщина открыла ламинированную брошюру, которую, видимо, специально нашла и положила на журнальный столик. Между страницами, которые она открыла, был даже заложен маленький листок бумаги. – Видите, что я имею в виду? Все другие смеются. А она даже не смотрит в камеру.

Женщина повернула школьный ежегодник, чтобы он мог лучше видеть, но это было не нужно.

Он знал белокурую девочку с брекетами. У него была ее фотография, он всегда носил ее с собой в бумажнике. Фотография на паспорт, на ней она тоже не улыбалась.

Он закрыл глаза. Вид его дочери вызвал щемящую, до боли, тоску.

– Все в порядке? – спросила она, и ее губы неуверенно дернулись. Он не ответил и еще раз посмотрел на общее фото в ежегоднике, на котором была изображена и эта женщина. Она стояла сбоку, в узких джинсах, заправленных в черные сапоги до колен. Рядом с ее головой чернела звездочка. Он посмотрел ниже, нашел еще одну звездочку и прочитал мелкий текст.

«Катя Адези, классная руководительница 5-го В, начальная школа Вальдгрундшуле, Берлин».

– Что-то не так?

– Нет, только…

Он поискал носовой платок в кармане брюк, наткнулся на помятый железнодорожный билет, который купил сегодня в Гамбурге, и хотел задать учительнице все вопросы, которые его мучали: «Когда вы впервые это заметили? Сколько таких пугающих снимков вы сделали на уроках? Есть ли другие признаки?»

– Я думаю, вам лучше уйти. – Катя Адези встала. – Я и так уже сказала слишком много. Я не хочу ни на кого доносить, понимаете? Возможно, мне просто кажется. – Она почти с жалостью посмотрела на него и пожала плечами. – Мне очень жаль.

Он заметил, что у него не было сил пошевелить языком, чтобы задать хотя бы один из своих вопросов.

– Вы меня понимаете? – Ее улыбка исчезла. – Алё, кто-нибудь дома? – Черты учительницы исказились, и Каспар вздрогнул почти с отвращением, когда затем резко изменился и ее голос.

01:58

– Алё, псих, я с тобой разговариваю…

Каспар открыл глаза и тут же катапультировался в реальность, в которой перед ним с угрожающим видом возник Шадек.

– И что это было? – насмехался над ним санитар. – Ты Цезарь или, может, вспоминал старые времена, когда был кинозвездой?

– Оставь его в покое, Том, – неожиданно вмешалась Ясмин, прежде чем Каспар успел ответить. – Думаешь, он устроил здесь шоу? Да он был без сознания. Каспар наш пациент!

Возбужденно вертя кольцо на большом пальце, она отступила от Шадека. В следующий момент Ясмин словно вспомнила о своих обязанностях медсестры и осторожно подкатила Софию обратно к камину.

Каспар последовал за ней, спиной чувствуя яростные взгляды Шадека.

– Как она себя чувствует? – тихо спросил он.

– Не очень, вы и сами слышите.

Действительно. Каспар задался вопросом, сколько же он отсутствовал, что София успела так сильно сдать.

Ее недавно еще ровное дыхание сейчас походило на прерывистое частое пыхтение собаки-астматика. Время от времени она кашляла, из-за чего пакет с физраствором, который все-таки закрепили на кочерге, начинал опасно раскачиваться. Ее руки были ледяными, а пульс едва прощупывался.

– Огонь угасает, – заметил Каспар.

После этих слов Шадек поднялся и подошел к ним с продовольственной сумкой поварихи. Вытащил оттуда маленькую фляжку, открутил крышку и вылил высокопроцентное спиртовое содержимое в камин. Затем бросил во вспыхнувшее пламя березовое полено.

– Держи, тебе тоже не мешает согреться, – сказал он, взглянув на босые ноги Каспара. Он протянул ему фляжку, в которой остался глоток.

– Нет, спасибо. Я не пью. – Каспар удивился дурному предчувствию, которое осело в нем, как начинающаяся депрессия. Он объяснял это состоянием Софии.

– А стоило бы, – сказал Шадек, продолжая рыться в сумке. – Утренняя смена прибудет через пять часов. А с этими штуками… – достал он еще одну мини-бутылочку коньяка, – время ожидания скоротать легче.

Пять часов?

Проклятье, это слишком долго. Время тянулось как жидкое стекло, а смертельная спираль паралича безостановочно крутилась внутри Софии. Правда, Ванесса Штрассман умерла спустя две недели, но кто знает, насколько сильно София потерялась в себе и когда пересечет границу, после чего уже не сумеет выбраться из плена своего тела, – и навсегда похоронит в себе то, что знает о его дочери?

– Эй, а это еще что такое?

Шадек уронил джутовую сумку на пол. Каспар повернул голову и впервые увидел, что в глазах Тома мелькнул страх. Он нехотя выпустил руку Софии и встал.

– Можно взглянуть?

Шадек передал ему маленький клочок бумаги.

– Думаю, это еще один привет от нашего Инквизитора.

Санитар говорил тихо и больше с самим собой, чем с другими.

– Где ты его нашел? – возбужденно спросил Бахман.

– Здесь, в сумке. Между продуктами, – объяснил Том. – Видимо, Брук положил сюда записку, после того как напал на повариху.

Каспар кивнул.

«В этом есть смысл. Брук остается верным своему методу. Жертва в обмен на загадку».

Пальцы Каспара дрожали. Листок бумаги был сложен точно так же, как и другие. Выбором бумаги Инквизитор словно хотел посмеяться над своей жертвой. Очевидно, что он был в кабинете Софии и написал эту загадку на одном из ее рецептурных бланков. Неразборчивые заглавные буквы позволяли сделать зловещие выводы о его душевном состоянии.

– Что там написано? – нетерпеливо спросил консьерж.

– Я даже знать не хочу. – Ясмин зажала уши ладонями и отвернулась. Но Каспар развернул листок и зачитал таинственный текст:

FINISHED FILES ARE THE RESULT

OF YEARS OF SCIENTIFIC STUDY COMBINED

WITH THE EXPERIENCE OF YEARS

– Хм?

Шадек раздраженно застонал, а голос Бахмана завибрировал от волнения:

– И что это должно означать?

Каспар поднял взгляд, потер глаза тыльной частью ладони и глубоко продохнул.

– Я понятия не имею, – честно сказал он и опустил руку с запиской.

– Но мы можем кое-кого спросить.

02:07

Лифт, встроенный во время ремонта виллы, был достаточно большим, чтобы вместить больничную кровать, так что места хватило всем. Каспар настоял на том, что они должны быть вместе. В дикой природе животные тоже создают движущиеся стаи, чтобы скрыть от охотников очевидные слабые места. По крайней мере, пока никто не выделяется из группы какой-то особой отличительной чертой.

Каспар разглядывал блестящие хромированные спицы кресла-каталки и понимал, кого хищник выбрал бы в первую очередь, если бы они, защищая, не обступили Софию со всех сторон.

– А здесь что? – спросил Каспар и ткнул пальцем на табличку рядом с латунной кнопкой, где стоял знак минуса и двойка.

– Второй подвальный этаж, – ответил Бахман. – Лаборатория Расфельда. Могу себе представить, что Брук прячется там.

– Почему? – спросил Каспар и нажал на цифру пять.

– Чтобы уехать вниз, нужен специальный ключ. И он у Расфельда. Видите?

Пока двери лифта закрывались, Бахман нажал на нижнюю кнопку, которая лишь коротко мигнула.

– Я не хочу ни вверх, ни вниз, – забубнила Ясмин, когда лифт медленно пришел в движение. – Вы же сами говорили, что нам лучше оставаться в библиотеке.

Каспар застонал.

– Нет, я лишь сказал, что нам лучше держаться вместе. – К счастью, другие на него не набросились. Консьерж был рад, что после несчастья с Сибиллой ему больше не нужно принимать самостоятельных решений. А Том предпочитал оставаться в движении, нежели торчать в ловушке.

– Возможно, вы правы, Ясмин. Знаете стихотворение о неправильных решениях? – спросил он медсестру.

Она сдула челку с глаз и непонимающе посмотрела на него.

– А должна?

– Оно звучит так:

Да? Нет? Да? Нет? Да? Нет? Да?

Он сделал короткую паузу и закончил:

Слишком поздно.

Ясмин посмотрела на него так, словно он только что в нее плюнул.

– Что я хочу этим сказать: пока мы бездеятельно торчим в библиотеке и смотрим, как София все глубже погружается в себя, Инквизитор беспрепятственно перемещается по больнице и может вооружиться. Я говорю не только о ножах, психотропных препаратах и скальпелях. Я говорю о горючих средствах с хлором, банках с формальдегидом и медицинском спирте, из которого он может изготовить «коктейли Молотова», чтобы выкурить нас из помещения. И что нам тогда делать? В этом случае нас не спасет и двадцатимиллиметровая деревянная дверь. Мы будем бесцельно блуждать в дыму по этой запертой клинике.

Они проехали четвертый этаж.

– Возможно, у Брука совсем другие цели. Но боюсь, в отличие от нас, у Инквизитора есть план. У нас два варианта: или мы раскрываем его план, или быстро ищем более безопасное место, чем библиотека.

– Например, отделение нейрорадиологии, – предложил Бахман, прежде чем они покинули лифт. – Кабинет томографии оборудован противопожарными дверьми и собственной системой вентиляции.

– Да, да, ладно, – раздраженно ответила Ясмин. – Я поняла. Но все равно…

Кабина лифта дернулась и остановилась, и медсестра замолчала, когда двери открылись.

Пятый этаж.

В отличие от первого здесь датчики движения работали безупречно. Как только группа вышла из лифта, в коридоре включился свет.

– Значит, как договорились, – сказал Каспар. – Мы быстро ее заберем и сразу же поедем вниз.

– Твою мать, – выругался Шадек, сделав два шага вперед.

– Что? – спросил Бахман, но в ту же секунду они с Каспаром это увидели.

Дверь.

– О нет.

Дверь в палату Греты Камински стояла открытой настежь.

02:10

– Она мертва?

– Не знаю.

Белые наклонные стены отражали слабый свет из коридора и придавали неподвижной фигуре восковый оттенок. Старая дама лежала посередине кровати, как святой в гробу, и Каспар не мог сказать со своего места, шевелится одеяло на теле или нет.

Он осторожно сделал еще один шаг в комнату и спросил себя, почему они говорят шепотом. Если Инквизитор с ней что-то сделал, то им уже не нужно переживать за то, что они вторглись в ее частную сферу.

«Вот. Что это было?» Ее тонкие, почти прозрачные ноздри дрогнули?

– Мне кажется, она… – Ясмин говорила так тихо, что Каспар не разобрал последние слова. Но ему было и не нужно. Он сам это увидел. Без сомнения. Грета Камински открыла глаза.

– Что здесь происходит? – спросила она и зажгла ночную лампу. Ее голос звучал спокойно, без малейшего признака усталости, и если Грета была удивлена, видев посреди ночи часть персонала и одного из пациентов у своей кровати, то умело это скрывала.

– У нас кое-что случилось, – ответил Каспар и не знал, как объяснить ей все то безумие, которое она благополучно проспала. – Наденьте что-нибудь, вы должны немедленно пойти с нами.

– Кто сказал?

– Я объясню вам, когда…

– Какой вздор, мальчик, – перебила она его. – Вы мне нравитесь, Каспар. Вы починили мой телевизор, но я не собираюсь из-за этого тащиться за вами по клинике в два часа ночи. Тем более с какими-то незнакомцами. – Она бросила на Тома прохладный взгляд. – Вы вообще кто, уважаемый?

– Том Шадек, я санитар скорой помощи и вчера вечером доставил сюда жертву несчастного случая. Инквизитора.

– Что, простите?

Шадек сделал шаг в сторону, и Ясмин подкатила Софию к кровати Греты, чтобы та взглянула на поникшую фигуру.

– Боже мой! – Грета прижала обе руки ко рту.

– Это не шутка? Не какая-то часть моей терапии страха?

– К сожалению, нет. – Каспар объяснил ей, что видел, как Йонатан Брук сбежал из своей палаты, и что они опустили рольставни, после того как обнаружили Софию в ванне.

Он рассказал ей об исчезновении Расфельда, Линуса, Сибиллы и Мистера Эда, и в конце ему даже удалось вкратце объяснить ей свою теорию паралича сна.

– И вы бросили меня лежать здесь одну? – Грета, на удивление проворно для своего возраста, соскочила с кровати и сунула костлявые ноги в тапочки с розовыми помпонами.

– Вы были заперты, – ответил Каспар, одновременно недоумевая, почему дверь оказалась открытой. Если Инквизитор приложил усилия, чтобы открыть ее, почему тогда он пожалел Грету? Ответ последовал быстрее, чем ожидалось.

– Нет, не была. Я ее не запирала, – робко призналась Ясмин.

– Что? – одновременно воскликнули Бахман и Каспар.

– Я слишком испугалась. Эй, а ты вообще не смотри на меня с таким упреком, – бросила она в сторону Бахмана. – Ты тоже совершил ошибку.

У нее была интонация капризной маленькой девочки.

– Я была в палате Линуса, и вдруг кто-то забарабанил по рольставням. – Она указала на темное окно. – Снаружи! Кто-то стоял на балконе.

– И ты говоришь нам это только сейчас? – спросил Каспар.

– Я до смерти испугалась. Потом уже не решилась проверить Грету и сразу поехала вниз.

«Неудивительно, что она хотела остаться в библиотеке».

– Слушайте, не стоит сейчас терять время на ссоры, – попытался успокоить всех Шадек, вероятно, чтобы защитить свою «Ясю».

Грета надела шелковый халат и уперлась руками в бока.

– Хорошо, вы думали, что я заперта здесь и в безопасности. Почему тогда пришли, чтобы забрать меня?

Каспар протянул ей обе записки, которые они нашли у Софии и в сумке Сибиллы.

– Нам нужна ваша помощь.

Грета подошла к ночному столику и нацепила очки для чтения.

– «Это правда, хотя имя лжет»?

– Да. Мы нашли это у Софии. Мы думаем, что, разгадав загадку, сможем вывести ее из непробудного сна.

– Бедняжка, – простонала Грета, взглянув на Софию, потом с сожалением покачала головой. – Ну, хоть я и мастерица разгадывать загадки, но здесь пасую.

Шадек хлопнул в ладоши.

– Отлично, еще двадцать минут потеряли. Давайте наконец уберемся в подвал, прежде чем…

– Но вот эта старая, – перебила его Грета. Она помахала вторым листком, как платочком на вокзале.

– Неужели?

– Да, ерундовина, как сказал бы мой дедушка. Думаю, она даже есть в одной из моих книг с загадками.

– И что это означает?

FINISHED FILES ARE THE RESULT

OF YEARS OF SCIENTIFIC STUDY COMBINED

WITH THE EXPERIENCE OF YEARS

Каспар уже знал текст наизусть, настолько часто он его читал.

– Ну, я почти не знаю английского, но, чтобы разгадать загадку, этого и не нужно.

– А что тогда? – спросил Бахман.

– Нужно сосчитать F.

– F?

– Да, букву F. Сколько раз она встречается в тексте?

– Три раза! – со скучающим видом ответил Шадек, который забрал у Греты листок и прочитал текст еще раз.

FINISHED FILES ARE THE RESULT

OF YEARS OF SCIENTIFIC STUDY COMBINED

WITH THE EXPERIENCE OF YEARS

Он передал бумажку сначала Бахману, затем Каспару.

– Я насчитал четыре, – сказал тот и вернул записку Грете, после того как Ясмин, отказываясь, махнула рукой.

– Значит, вы входите в верхние десять процентов. Между прочим, это тест на интеллект. Широкие массы… – она бросила поверх очков уничижительный взгляд на Тома, – то есть простые смертные, насчитывают три. Немногие – четыре, как вы, Каспар. Но на самом деле их шесть.

– Шесть? Это смешно, и где же они? – Том рассмеялся.

Он вернул ей листок, на этот раз с торжествующим выражением лица.

– В слове «of», которое вы, как и многие до вас, просто не заметили.

Каспар заглянул Шадеку через плечо, и действительно – в глаза ему вдруг бросились, словно вспыхнув, все шесть F.

FINISHED FILES ARE THE RESULT

OF YEARS OF SCIENTIFIC STUDY COMBINED

WITH THE EXPERIENCE OF YEARS

– Не может быть, – прошептал Том.

– Может, мозг человека всегда думает картинками. А к слову «of» не получается подобрать подходящего изображения, поэтому мы его пропускаем, хотя буква все время находится у нас прямо перед глазами.

Каспар потрясенно помотал головой и на мгновение задался вопросом, говорила ли Грета сейчас о загадке или о его воспоминаниях.

– Шесть F? – Том, очевидно, все еще не мог этого осознать и пересчитал еще раз. – О’кей, и что это нам дает?

– Хм, я тоже насчитал только три, но думаю, что на этот раз знаю ответ.

Бахман вытащил из бокового кармана комбинезона внушительную связку ключей и начал перебирать пластиковые брелоки.

– Вот, – наконец сказал он и показал им зеленую пластину. – Это ключ к комнате Шесть F.

– Шесть F? – недоверчиво спросила Ясмин. – Я никогда о ней не слышала. У нас только пять этажей. Что это значит?

– Ну, это наша с Расфельдом инсайдерская шутка. Шесть F означает «sixfeet». Трудно поверить, но у Расфельда тоже есть чувство юмора: «Шесть футов под землей». В подвале. – Заметив, что другие все еще ничего не поняли, Бахман пояснил: – Это ключ к отделению патологии.

02:16

В зале было уютно, как на заброшенной скотобойне. Изредка Расфельд проводил здесь со своими студентами вскрытие учебных трупов, или кадавров. Однако Каспару все равно казалось, что медицинские кусачки, мозговые шпатели, ранорасширители и скальпели оставили свои следы и на стенах помещения в отделении патологии. «Раненая душа комнаты», – вспомнилась ему цитата, которую он когда-то прочитал в одном научно-популярном журнале. Вот что осталось в его памяти. Ненужные знания о фэншуй вместо важной информации о собственной персоне.

Каспар чувствовал внутренний разлад, конфликтовал сам с собой. Он был как дошкольник, который не знает, на какой улице живут мама и папа, но почему-то может с ходу сделать доклад об отрицательной энергии. О людях, которые придерживаются взгляда, что травматические события оставляют следы не только в психике живых, но и в окружающей их мертвой материи. Как невидимый отпечаток пальца Зла, который ощущается, как только ты входишь в травмпункт в больнице или попадаешь на место преступления. Отпечаток, который порождает то, что эзотерики называют аурой, а реалисты атмосферой, и который – в зависимости от восприимчивости наблюдателя – может вызывать чувство подавленности, мурашки или страх. Казалось, что большинство находившихся в подвале испытывали сейчас все сразу. Даже дыхание Софии ускорилось, хотя взгляд так и остался пустым и безучастным.

– Я бы не хотела здесь лежать, когда умру, – прошептала Ясмин и поставила каталку рядом с рукомойником во главе стола для вскрытия. В слабом свете аварийного освещения и при наличии фантазии это вытянутое помещение можно было бы принять за футуристическую кухню эксцентрика – с серыми каменными полами, белыми кафельными стенами и алюминиевым рабочим столом в центре. Только вытяжка на самом деле была галогеновым светильником, а хромированные холодильники предназначались не для продуктов, а для трупов.

Бахман включил изогнутые потолочные лампы, что лишь усилило жуткую атмосферу.

– И что мы здесь ищем? – спросил Шадек.

– Следующую подсказку.

Каспар проверил, нет ли на полу пятен крови. Но, в отличие от помещения радиологии, здесь Инквизитор не оставил никаких следов.

– Зачем частной психиатрической клинике такой подвал для трупов? – хотел знать Шадек.

– Думаю, это предписание. Любая больница должна быть подготовлена на случай, если кто-то из пациентов умрет. – Бахман задумчиво почесал свой лысый затылок. – Но такого еще ни разу не случалось.

«До сегодняшнего дня», – подумал Каспар.

– И сразу девять холодильников для трупов? Черт, здесь даже столько палат нет. – Том постучал себе по лбу.

– Расфельд специализировался на виртопсии[1], – сказал Бахман и, казалось, обрадовался, что Шадек не знает этого слова.

– Чтобы вскрыть труп, необходимо судебное распоряжение или согласие родных, – объяснил он. – Но многие не хотят, чтобы их родственников уродовали. Поэтому все чаще умерших сканируют в трубе томографа. К сожалению, полное сканирование трупа длится несколько часов, зачастую всю ночь. Обычные томографы даже не запрограммированы на такую продолжительность. Также из-за шумовой нагрузки эти исследования часто отдают на аутсорсинг, а Расфельд давно понял, что на виртопсии можно неплохо подработать. Иногда все холодильники заняты.

Бабах!

Каспар вздрогнул и повернулся к стене за спиной, где Грета Камински пыталась открыть один из холодильников.

– Черт возьми, что вы делаете? – спросил санитар, который, похоже, до смерти испугался.

– А ты как думаешь, мальчик?

Грета выдвинула из камеры пустой металлический поддон.

– Стоите здесь как дураки и шепчетесь, будто мы находимся в соборе. И вряд ли из уважения к мертвым. На самом деле вы все просто трусите. Если Инквизитор и спрятал для нас подсказку, то только в этих штуках.

Бабах! Она задвинула поддон и открыла следующий холодильник.

Санитар сухо рассмеялся.

– Она ведь сказала, что проходит терапию от страха? – Шадек, удивленно подняв брови, повернулся к остальным.

– Я тоже хочу такие таблетки, – согласился с ним Бахман.

Как и Ясмин, Каспар невольно улыбнулся. Он почувствовал, что они вот-вот впадут в ребячество. Как родственники, которые после похорон рассказывают шутки, чтобы преодолеть скорбь с помощью принудительного веселья.

Бабах!

– Тоже ничего. – Грета захлопнула третий из девяти холодильников. Группа опять вздрогнула, но на этот раз из-за другого, нового шума, который шел от противоположной стены. Каспар первым вышел из оцепенения.

– Что это? – спросил он и указал на прямоугольный пластиковый ящик у стены, который на первый взгляд напоминал морозильный ларь.

– Еще один холодильник, – сказал Бахман.

– Это я вижу. Я имею в виду шум?

Каспар медленно направился через комнату мимо стола для вскрытия.

– Охлаждающая жидкость. – Бахман постарался, чтобы в его голосе чувствовалась улыбка. – Звучит как булькающая газонокосилка, я знаю. Но агрегат уже старый. Я думал, его уже выбросили. Вообще-то Расфельд им не пользуется.

– Ага. – Шадек с любопытством последовал за ним. – А почему тогда он включен в розетку?

Каспар положил обе руки на крышку. Ларь с чавкающим звуком открылся, и холод, дымясь, полез через края. Он невольно прикрыл рот рукой, но было слишком поздно. Едкий запах уже нашел короткий путь к его мозгу. Через нос.

Каспар закашлялся, его глаза начали слезиться, но не из-за сладковатого запаха, а от невыносимого вида.

– Ну и?.. – прогнусавил санитар у него за спиной.

Том подошел на шаг ближе, зажав нос двумя пальцами.

– Что это? – спросил он в ужасе.

Так как в ларе не было подсветки, он не мог разглядеть, все ли конечности на месте. Лишь одно он увидел отчетливо, прежде чем Ясмин и Бахман встали у него за спиной: кто-то срезал с головы собаки половину шкуры.

02:18

– Мистер Эд, – простонала Ясмин.

Каспар подумал то же самое и стыдился, что вид истерзанного существа нисколько его не тронул.

«Может, это была просто бродячая собака? Может, я его вовсе не знаю», – пытался он успокоить совесть. Возможно, он отреагировал без эмоций, потому что рассчитывал на худшее.

«Нет, не в этом дело».

– Вытащить его оттуда? – неуверенно спросил Бахман.

«Все это не сходится».

– Инквизитор отрезал ему лапы, да?

Ясмин не могла отвести взгляда от останков пса, даже тошнотворный запах ее, похоже, не смущал. Она наклонилась еще ниже над ларем, так что Каспару пришлось потесниться, за что он был ей благодарен.

– Да, с него срезали шкуру, и у Мистера Эда нет лап. Господи, какой извращенец такое делает?

– Расфельд, – сказал Бахман и, к ужасу медсестры, вытащил из ларя булавовидную кость. – Вот, посмотрите.

Ясмин и Том в шоке уставились на консьержа.

– Это бедро собаки. Расфельд лично отпилил его, но в этом нет ничего извращенного. Потому что…

Каспар кивнул. Он начал понимать. Почему он остался таким хладнокровным. Почему смерть Мистера Эда его не задела. Потому что…

– …это не Мистер Эд. Как я уже говорил. Расфельд иногда работал здесь со своими студентами. Это учебный объект. – Бахман бросил кость обратно в ларь и закрыл крышку. – Собака попала под машину, и ветеринар предоставил ее нам.

– Откуда ты все так точно знаешь?

– Убери с глаз свой красный парик и посмотри внимательно, Ясмин. Мистер Эд был метисом, а это лабрадор. То, что так воняет, – формалин. Животное находилось в нем, оно полностью обескровлено, все биологические жидкости вытеснены. Даже умей Инквизитор препарировать животных – он ни за что не уложился бы в такое короткое время.

– Но, но… – залепетала Ясмин. – Но что нам хочет сказать этим Инквизитор?

– Ничего. Разве ты не понимаешь, он хочет нас…

– …Убить, – произнесла Грета из другого конца комнаты, и ее голос был не таким, как обычно, потому что сейчас она шептала.

Все повернулись к ней. Никто не задал вопроса. Это было и не нужно. Открытый девятый холодильник служил доказательством того, чем старая женщина занималась все это время, пока они обсуждали препарирование трупов.

– Это он… То есть это он? – спросила Грета, указывая вниз. Она уже не выглядела такой бесстрашной. На лбу вдруг проступили глубокие морщины, а кожа в этом безжалостном свете приобрела зеленоватый оттенок.

Каспар испугался, что Грету сейчас стошнит. Подойдя к ней, он откорректировал свои опасения. Она, наверное, и продержится, а вот насчет себя он уже не был уверен. Каспар сглотнул, чтобы обрезать путь скудному содержимому своего желудка, которое уже хотело выйти через глотку. Затем еще раз внимательно посмотрел. На голову, которая торчала с самого нижнего поддона.

Да, это был он.

Расфельд и при жизни не был привлекательным мужчиной. Но смерть сделала из него монстра.

02:20

Казалось, что он все еще умирает. Словно только и ждал, что они наконец придут и откроют холодильник, чтобы стать свидетелями его последних секунд. Его голова была запрокинута, как у ребенка, который хочет проследить за самолетом не оборачиваясь.

Расфельд кричал. Не ртом, из которого выглядывал фиолетовый кончик языка. Он кричал широко раскрытыми мертвыми глазами, которые еще никогда так сильно не выступали из глазниц. Он кричал безмолвно, и все равно так громко, что Каспар не слышал возбужденных голосов вокруг себя. Он даже с трудом понимал собственные мысли.

Опухшие щеки, синюшная восковая кожа, темные отпечатки на шее – видимо, Инквизитор убил его сразу. Трупные пятна проступают сначала там, где после смерти быстрее всего собирается кровь. Не на лице, а на спине или ягодицах, то есть на участках тела Расфельда, прикрытых халатом, который тот торопливо накинул, когда услышал шум в палате Брука.

Каспар осторожно закрыл глаза руководителю клиники. Не из уважения, а потому, что инстинктивно хотел проверить первые признаки трупного окоченения.

«Откуда я это знаю? Откуда я знаю, что трупные пятна проступают через тридцать минут, а трупное окоченение происходит только через час-два и начинается с век?»

Он не мог ответить себе на эти вопросы. Лишь одно стало ему ясно в ту самую секунду, когда Ясмин яростно пнула шкафчик с инструментами, а Бахман растерянно схватился за голову. Часть его сознания была рада, почти благодарна за тот ужас, который разыгрывался вокруг. Потому что это его отвлекало. И не давало столкнуться с еще более страшным чудовищем. С самим собой.

«Да, я скоро вернусь, и тогда все будет хорошо, мое сокровище. Все будет, как прежде. Не волнуйся, моя сладкая, хорошо? Я совершил одну ошибку, но я тебя отсюда вытащу, и тогда…»

Его желудок урчал, и он спрашивал себя, была ли это тошнота или, скорее, его настоящее Я, которое с негодованием давало о себе знать.

– Можно мне? – Бахман произнес это так, словно задавал вопрос уже много раз.

Каспар отошел в сторону. Он снова попытался сконцентрироваться на том, что говорили вокруг него. Но ему это не удалось. Он смотрел на труп Расфельда, и его мысли все больше путались.

«Может, я просто вестник? Троянский конь со смертельным грузом внутри туловища, который лишь ждет подходящей возможности, чтобы атаковать?»

Необъяснимая причина амнезии, которая привела его именно к воротам этой заснеженной психиатрической клиники, и тот факт, что лицо Инквизитора уже много раз появлялось в его снах, показались ему вдруг двумя параметрами в уравнении с тремя неизвестными, которое он не может решить, потому что травмированный мозг постоянно отправляет его мысли на запасной путь, который ведет к его дочери.

«Что я сделал?»

– Он задохнулся, – диагностировал Шадек. Каспар услышал его голос словно через толстую стену.

Он кивнул. Санитар был прав. Лицо не могло раздуться от газов, выделяющихся в процессе разложения: для этого Расфельд лежал в слишком прохладном месте. Все свидетельствовало о том, что профессор был без сознания, когда Инквизитор засунул его в герметичный холодильник.

Каспар хотел еще раз проверить трупное окоченение, как раздались хрипы. За ним. Он повернулся, очень медленно, уверенный, что попал в ловушку. Звук напоминал водянистое дыхание того, кто за ними охотился, и шумы, вызванные раной в горле. Но, к облегчению Каспара, это был не Йонатан Брук, подкравшийся к ним сзади, а София, которая приподнялась в своем кресле-каталке.

– О, черт, – простонала Ясмин и сделала шаг назад.

– Что с ней? – спросила Грета, которая одна проявила присутствие духа, подошла к Софии и носовым платком вытерла ей слюну в уголках рта.

– Вероятно, она просто подавилась, – солгал Каспар и намеренно утаил определение в медицинском справочнике, которое по необъяснимым причинам мог процитировать наизусть.

«Предсмертный хрип. Выражение, используемое медицинским персоналом для описания респираторных звуков, которые оповещают начало процесса умирания, когда пациент больше не может управлять своим рефлексом глотания. Они длятся в среднем пятьдесят семь часов и, как правило, неприятны и жутки для других пациентов, поэтому умирающих обычно изолируют в отдельные палаты».

«Я должен быть врачом», – подумал он уже не в первый раз и одновременно удивился, почему эта мысль была ему неприятна до мурашек.

Что в этом такого ужасного?

Это бы объяснило его знания, а также воспоминание о диктофоне, на который он начитывал отчет о пациенте, сидя за своим письменным столом.

Поэтому в его голове мелькали такие слова, как «кататонический ступор», «бодрствующая кома» и «синдром запертого человека», когда он смотрел на Софию.

Но что в этом плохого?

– Я думаю, она хочет нам что-то сказать, – объяснил Каспар, сомневаясь, не заявил ли он это лишь для того, чтобы наконец-то вырваться из своего потока мыслей.

Между тем он оказался рядом с креслом-каталкой, в то время как Бахман и Шадек стояли перед холодильником с трупом Расфельда. Он взглянул в их сторону.

Консьерж, с гримасой отвращения на лице и каплями пота на лбу, приподнял труп главврача, чтобы Том смог поискать что-то под его спиной.

Еще одну записку.

Он отвернулся, но открывшийся ему вид был не менее шокирующий. Рот Софии открывался и закрывался, как у головастика, и на губах образовался маленький пузырь из слюны. Затем ее язык дернулся вперед, и филигранный кокон лопнул.

– Топоррррр, – пробормотала она, закатив глаза и грассируя букву «р» почти как Грета.

– Бедный ребенок, – прошептала пожилая дама, и на глазах у нее появились слезы. – Бедный, бедный ребенок.

– Вы нашли что-нибудь? – сдавленным голосом спросил Каспар, не оборачиваясь.

– Записку с загадкой?

– Да.

– Нет! – ответил Том. – У него нет ничего в руках, а пижама и халат без карманов. Сверху тоже ничего не лежит.

– Ясно. – Каспар сделал два шага назад, не отводя взгляда от приоткрытых губ Софии, между которыми неконтролируемо дергался язык. Испытывая отвращение к самому себе, он все-таки задал этот вопрос:

– А во рту у него вы проверили?

02:22

Они медлили, не зная, к кому было обращено это жуткое задание. В итоге Каспар сам вытащил из бумажной коробки пару операционных перчаток и надел их, прежде чем онемевшими пальцами разжать застывшие челюсти. Дальше все произошло быстро. Сложенный вдвое листок лежал на языке, как облатка во время причастия. Каспар взял записку, за которой потянулась сероватая нить слюны.

Он положил листок на стол в свет галогеновой лампы. Разглядывая кончики пальцев в перчатках, на которых осталась слюна, он заметил, что по-прежнему стоит без обуви. Странным образом он почти не ощущал холода, вероятно, потому, что его тело уже приняло температуру каменных плит под босыми ногами.

– Что там написано? – спросила Грета и ободряюще кивнула ему. Вероятно, она исходила из того, что у нашедшего есть право взглянуть первым.

Он развернул маленькую бумажку – Инквизитор снова использовал рецептурный бланк.

– «Входишь в одну дверь, а выходишь из трех».

– Что?

Каспар повторил.

– Я не понимаю.

– Мне такое еще никогда не встречалось…

– Ладно, уходим, только поживей… – Шадек хлопнул в ладоши и указал на выход.

– Но я знаю… – начала было Грета, но Том резко ее перебил:

– Вы знаете разгадку?

– Нет, еще нет, но, если вы не будете постоянно меня перебивать, я, возможно, ее найду. – Грета выставила подбородок вперед. – Так я могу договорить?

– Пожалуйста, у нас полно времени.

Она одарила циничного санитара сочувственной улыбкой и повернулась к Каспару.

– Мой дорогой, я знаю, из какой категории эта загадка. А если это понять, то остальное не так сложно. Здесь, например, речь идет о так называемом метафорическом вопросе.

– И это означает?..

– Что слова в загадке имеют несколько значений, – ответила она на нетерпеливый вопрос Шадека, даже не взглянув в его сторону. – Нужно лишь распознать те, которые действительно важны.

Бахман прочистил горло и сделал шаг вперед.

– Мне не совсем понятно, фрау Камински.

– Тогда я объясню на примере. Единственная метафорическая загадка, которую я знаю, звучит так: «Это покупают лишь для того, чтобы тут же выбросить».

Каспар услышал, как Том пробормотал на заднем плане «Этого не может быть», в то время как Грета уверенно продолжала свое введение в современное загадковедение.

– Слово «выбросить» может означать многое. В первую очередь на ум приходит мусор, особенно в связи со словом «покупать». Но так разгадку никогда не найти.

– Почему, «мусорный пакет» ведь подходит? – спросила Ясмин.

– Нет. Абсолютно. Мусорный пакет покупают для того, чтобы сначала бросать в него что-то. А не для того, чтобы тут же выбросить.

– Понимаю. Презервативы и носовой платок тоже не подойдут. Но как звучит разгадка? – спросил Каспар.

Грета лукаво улыбнулась.

– В этой игре слов важна не приставка «вы», а слово «бросить». Какие существуют предметы, единственное предназначение которых в том, чтобы их бросали?

– Диск фрисби.

– Точно. Или мячик. Видите, есть даже несколько вариантов. Все это покупают для того, чтобы «тут же выбросить».

– От кого вы это знаете? – Том оттеснил Каспара в сторону и встал перед Гретой так, что она больше не могла его игнорировать.

– Какое вам дело?

– Я вас не знаю, леди. Вы с нами лишь потому, что он так захотел.

Каспар невольно моргнул, когда Шадек ткнул в него указательным пальцем. На мгновение он снова увидел шрамы на внутренней стороне его ладони.

– Мистер Амнезия, который утверждает, что не может вспомнить своего прошлого, и который случайно попадает в клинику, когда Инквизитор делает перерыв. И вот вы стоите здесь, в душе уже породнились с этим анонимом и разгадываете одну загадку за другой.

– Я считаю вас очень грубым и наглым. – Грета покачала головой.

– А я считаю, что все мы здесь заслужили объяснение, когда речь идет о нашей жизни. Итак, от кого вы слышали эту загадку?

– От господина профессора Расфельда.

– Ну конечно, я бы сейчас тоже его выбрал. Как удобно, что в настоящий момент он не может подтвердить ваши слова.

Бахман откашлялся и неожиданно активно вмешался в спор:

– Успокойтесь, Том. Фрау Камински уже много лет пациентка нашей клиники. Нет причин сомневаться в ее словах. Я ей верю.

– Неужели? – У Шадека на шее надулась сонная артерия.

– Да. Расфельд осматривал первых жертв Инквизитора в больнице Вестэнд. И, вероятно, изучал записки с загадками. Возможно, они даже нашли разгадку, но слишком поздно.

– Да, да, и возможно, у парня там снаружи просто икота, от которой он избавится, только если будет убивать людей. Да пошли вы.

Том хотел взять Ясмин за руку, чтобы иметь хоть одного союзника, если уж все остальные объединились против него. Но медсестра пресекла его попытку и обратилась к Грете:

– А вы можете разгадать и другую загадку? Ту, что была у Расфельда? – Она взглянула на холодильник с трупом, который Каспар уже закрыл.

– Разумеется. Я это уже сделала.

– Правда? – Ясмин удивленно посмотрела на нее.

– Конечно, – торжествовала Грета. – Как я уже сказала, если разгадать метафорическую загадку, то остальные уже не такие сложные.

Каспар подошел к столу для вскрытия трупов и еще раз взял записку, которую они нашли во рту у Расфельда.

– «Входишь в одну дверь, а выходишь из трех», – прочитал он.

– Может, лабиринт, лисья нора? – предложил Бахман.

– О боже. – Шадек приставил пальцы к виску, имитируя пистолет.

– Невозможно, – ответила Грета. – Как вы хотите выбраться оттуда одновременно через три выхода?

– Так что же это? – нетерпеливо спросил Каспар. Было почти полтретьего ночи, снаружи бушевал снежный шторм, а внутри свирепствовал еще более страшный ураган, вызванный психопатом, который либо вводил своих жертв в кому, либо убивал, либо прятал. С какой стороны ни смотри, это был не самый подходящий момент для разгадывания загадок в отделении патологии.

– Это же совсем просто. – Грета с надеждой посмотрела на остальных, только с Томом не стала искать визуального контакта. – Футболка.

– Футболка?

– Да, вы и сами могли бы догадаться.

Каспар услышал слова и когда понял, то вдруг почувствовал холод, от которого все это время его отвлекал обжигающий адреналин в крови.

Конечно. Ты входишь в нее снизу, а выходишь головой и руками через три отверстия.

– В чем дело? – спросил он, когда все вдруг затихли, а Том с подозрением уставился на него.

Каспар поднял глаза, оглядел других – блузки Греты и Ясмин, водолазку Шадека, комбинезон Бахмана – и с неприятным чувством осознал, что был единственным в футболке.

02:26

– Раздевайся.

– Ты спятил!

– Я не шучу, снимай эту чертову футболку. Немедленно.

– Вы совсем спятили? – пришел ему на помощь Бахман, но Шадек не успокаивался.

– Вы действительно считаете, что все происходящее здесь – это случайность? Этот псих все знает. Может, он даже заодно с Инквизитором?

Ясмин, ежась, обхватила себя руками, но никто не обратил на нее внимания.

– Зачем тогда Бруку такими загадками наводить подозрение на своего партнера? – возмущенно спросила Грета и указала на записку на металлическом столе.

– К тому же это означало бы, что и вы в этом замешаны, потому что у вас… – Консьерж инстинктивно подался назад, когда увидел приближающийся к его глазу кулак. Но атака предназначалась не ему.

Каспар тоже видел кулак и сумел бы даже отвести его, если бы подсознание снова не нажало на стопкран. Один быстрый поворот – и Тому не удалось бы схватить его за футболку и разорвать от ворота вниз. Он слышал, как поддались дешевые хлопковые волокна. Треск парадоксальным образом гармонировал с визгом у него в ушах. Поезд воспоминаний вернулся и наполнил его нос густым дымом.

– Черт, что это? – послышался испуганный голос Шадека, прежде чем Каспар почувствовал, как опрокинулся назад и полетел в пустоту. Его язык словно онемел, и он не мог объяснить происхождение шрамов, которые санитар обнаружил у него на груди. У Каспара не было сил сконцентрироваться на чем-либо, кроме эпизодов воспоминаний, которые катились на него.

Флешбэк

– Можно начинать. Она готова.

Он снова сидел за письменным столом, из переговорного устройства раздавался женский голос.

– Мы все подготовили, доктор Хаберланд.

Он отложил диктофон в сторону.

Хаберланд? Его так зовут?

Пойманный в своем трехмерном воспоминании, он медленно встал, прошел через кабинет с медицинскими свидетельствами на стене и открыл белую обитую дверь.

Затем режиссер его фильма-воспоминания включил быстрый просмотр, и он видел только лихорадочные кадры: маленькая девочка с брекетами, которая устало улыбалась. Ее светловолосая голова сонно опускается на медицинскую кушетку.

А затем дрожь. Спазматическая дрожь этого филигранного детского тела, которое – как во время сеанса экзорцизма – тряслось под сильными руками, что тщетно пытались уложить ее обратно на кушетку. Под его руками.

Каспар услышал хлопок, лицо обожгло, но он лишь моргал, а затем все вокруг потемнело. Поезд воспоминаний заехал в туннель или находился посреди ночи в необитаемом месте, возможно, в лесу, потому что он долгое время ничего больше не видел. До момента сильного толчка, когда поезд словно сошел с железнодорожных путей.

Его тело встряхнуло, снова раздался хлопок, на этот раз еще громче, а затем он вдруг оказался в абсолютно другой обстановке, напомнившей ему сон, из которого его вырвал Линус несколько часов назад.

Теперь он сидел уже не в поезде, а в машине. В своей машине. Снаружи по лобовому стеклу барабанил сильный дождь. Бешеная скорость. Еще быстрее, чем деревья, мелькающие по сторонам.

Почему я несусь на такой скорости через непогоду?

Он включил дворники, но на стекле все равно оставалась мутная пелена, даже в максимальном режиме.

Я плачу! Почему я плачу? И почему не концентрируюсь на дороге, а тянусь… к пассажирскому сиденью?

Он взял папку и пролистал где-то до середины, до фотографий.

Их было две. Та, что побольше, с Йонатаном Бруком, упала на пассажирское сиденье и осталась лежать там рядом с полупустой бутылкой виски.

Но намного важнее была маленькая фотография на паспорт.

Почему я достаю фотографию своей дочери из медицинской карты и рассматриваю ее? Почему не смотрю на дорогу, залитую дождем полосу, которую и так едва вижу из-за слезной пелены на глазах?

Выскочили обе подушки безопасности, и ремень отбросил его назад. Но против языков пламени, которые вскоре появились на приборной панели, встроенные системы безопасности его лимузина были бессильны. Он пытался пошевелить ногами, смял в руке фото своей дочери, когда, превозмогая боль, хотел повернуться на бок, чтобы открыть дверь. Но он был… парализован. Или зажат.

«Проклятье, я в западне. Мне отсюда не выбраться, я должен… проснуться… я должен…»

02:31

– …Просыпайся! – Он снова услышал хлопок, на этот раз громче, потом почувствовал жжение на левой щеке.

– Хватит, не так грубо, – предостерег голос над ним.

– Да он же симулирует, – сказал Том Шадек.

Каспар открыл глаза и в тот же момент увидел, как на него мчится автомобиль с включенным дальним светом. Он вскинул руки, но их тут же схватили чьи-то сильные ладони. Потом он заморгал, и автомобильные фары превратились в галогеновую лампу. Видимо, он снова упал в обморок, и его положили на стол для вскрытия трупов. Каспар закашлялся и почувствовал вкус крови.

– С вами все в порядке? – обеспокоенно спросил Бахман. Рядом с его угловатым черепом появилось ребяческое лицо Шадека.

– Что ты сейчас вспомнил? – строго спросил тот.

– У меня был несчастный случай, – ответил Каспар.

– Да, вы упали навзничь и ударились головой, – объяснил консьерж.

– Нет, я не об этом. – Каспар слегка помотал головой, хотя это объясняло тупую боль, которая сейчас усилилась. Он с трудом приподнялся на локтях и снова закашлялся. – Тот несчастный случай произошел раньше.

– Что именно случилось?

Он задумался, не лучше ли утаить часть правды, как он до этого скрыл свои обрывочные воспоминания об Инквизиторе.

– Во время дождя я не справился с управлением и съехал с шоссе, – наконец сказал он. – Мой автомобиль загорелся, и я получил ожоги. Отсюда и шрамы.

– Так просто?

«Нет, не так просто», – подумал Каспар. Он мог понять, что Том ему не верит.

– Чушь на постном масле.

– Зачем ему это выдумывать? – спросила Грета, которая устало держалась за ручки кресла-каталки Софии.

– Чтобы отвлечь нас от того, как все это связано с психопатом и его одиозными шарадами. – Шадек погрозил Каспару пальцем. – Все-таки это странно, а? Последняя загадка приводит нас к футболке Каспара, под которой он скрывает шрамы, которые выглядят так, словно он лежал в микроволновке.

Грета бессильно покачала седой головой.

– Я могла и ошибиться. Свитер тоже подходит как вариант. А вы как раз в свитере.

– Но у меня нет шрамов от ожогов, – запротестовал Том. – А его грудь выглядит так, словно ее изуродовали во время какого-то извращенного ритуала. И он еще пытается втюхать нам невинную аварию.

– Не невинную. Я был пьян.

Каспар собрал все силы и сел, затем перекинул ноги через край стола.

– Ах да. До этого ты отказался сделать глоток из моей фляжки. Я думал, ты не пьешь? – Шадек язвительно рассмеялся.

– Тогда у меня была причина.

– Какая?

Каспар вздохнул.

– Я по-прежнему не уверен, но все действительно говорит о том, что я врач. У меня была маленькая пациентка, девочка. Я думаю, она моя дочь. Во всяком случае, я ее лечил и, видимо, сделал что-то неправильно.

– Врачебная ошибка? Вы неправильно лечили свою дочь?

– Вероятно. Я думаю, да.

Он попытался отогнать от себя болезненную картину ее спастических судорог, но вместо этого, со скоростью выпущенного под водой мячика, на поверхность выскочило воспоминание о Кате Адези. Ее учительнице в начальной школе, второй жертве.

– В любом случае сразу после сеанса я от отчаяния выпил полбутылки виски, сел за руль и врезался в дерево.

Каспар сунул руку под разорванную футболку и провел большим пальцем по самому длинному шраму, который тянулся от груди до пупка.

Он взглянул на себя. В искусственном свете безволосое утолщение на коже выглядело как розовый поток лавы, который прорывается наружу через потрескавшуюся почву.

Внезапно его страх улетучился, и ему на смену пришло более интенсивное чувство: грусть. Он знал, что на самом деле означают его шрамы. Они были знаком того, что он допустил ужасную ошибку и никогда не сможет сдержать своего обещания.

«Я скоро вернусь, и тогда все будет хорошо, мое сокровище. Все будет как прежде».

– Я не совсем уверен… я думаю… я предполагаю… – передразнил Том Каспара. – То есть ты сам к этому не причастен, да? А откуда тогда Инквизитор знает о твоих шрамах?

– Я не собираюсь выслушивать эту чушь. – Каспар спрыгнул со стола и в ярости сжал кулаки. – И это ты хочешь меня в чем-то обвинить? А где ты был, когда исчез Расфельд? Кто вытащил из сумки вторую записку с загадкой? А? – Теперь он имитировал презрительный тон санитара. – Видишь, я могу обернуть все против тебя.

– Перестаньте ругаться, – вмешалась Грета, и Шадек действительно немного остыл.

– Ладно, предположим, ты ни при чем, но что тогда означает эта загадка?

– Понятия не имею.

– Возможно, я знаю.

– Ты?

Все удивленно повернулись к Ясмин, которая неожиданно подала голос.

– Что же?

– Ну, я… – Она прочистила горло и снова принялась крутить кольцо на пальце. – Я уже думала об этом, когда сидела с Софией перед камином.

– О чем? – Шадек, стоявший ближе всех к медсестре, заботливо убрал ей со лба красную прядь волос.

– Об огне, – ответила она. – Ты сам сказал, что рольставни запрещено опускать из-за пожарной безопасности и тому подобного.

– Да, и что?

– Возможно, этими загадками Инквизитор дает нам подсказки. Это наверняка какой-то извращенный квест, а шрамы от ожогов лишь намек.

– На эвакуационный выход? – Каспар вопросительно посмотрел на нее.

– Да. Я имею в виду… – Ясмин замолчала, но затем все-таки решилась сформулировать свой план: – Почему бы нам не развести огонь? Рольставни наверняка поднимутся, когда сработает пожарная сигнализация.

– Неплохая идея, – хотел сказать Каспар, но Бахман перебил его:

– А если не поднимутся? Нет, нет, нет. Это слишком опасно. Я не настолько хорошо знаком с системой, мы еще никогда ею не пользовались.

Шадек тоже поднял руки в защитном жесте.

– Он прав. Если план не сработает, мы зажаримся здесь заживо.

– Необязательно, – заметил Каспар и немного подождал. Лишь завладев полным вниманием всей группы, он объяснил свой план.

02:36

Конечно, это была ошибка. Они не должны были разделяться вопреки первоначальному плану. Уже предлагая это, Каспар догадывался о фатальных последствиях.

Но если это могло сработать, то только так.

Грета была единственной, кто воспринял его предложение с воодушевлением. Она хотела сопровождать его в кабинет томографии, что даже не обсуждалось. Наряду с Софией она была самым слабым звеном в их коллективе. У них и так будет достаточно проблем, если им придется спасаться бегством. В таком случае ему вряд ли поможет семидесятидевятилетняя вдова с больными тазобедренными суставами. В итоге с ним пошел Бахман, хотя и против своей воли. Остальные – после короткой, но жаркой дискуссии – снова поехали наверх, чтобы запереться в библиотеке.

– Это еще большая ошибка, чем мой брак, – пробормотал консьерж. Но все равно забрал у Каспара пластиковую канистру, которую тот обнаружил в одном из встроенных ящиков в прихожей: CLINIX–CLEAN, моющее средство на спиртовой основе с нашатырем, на лицевой стороне канистры был приклеен черно-желтый предупреждающий треугольник с извивающимся пламенем.

– Что может пойти не так? Там ведь огнеупорные двери и автономная система вентиляции? – Каспар кивнул в сторону стеклянной перегородки, которая, как в звукозаписывающей студии, отделяла помещение для проведения томографии от комнаты управления. – Вы сами предложили кабинет томографии.

– Да, чтобы спрятаться там. А не чтобы его спалить.

Каспар взял вторую канистру и закрыл шкаф. Он надеялся, что Бахман не услышит по его фальшиво уверенному голосу, что, в принципе, он разделяет его сомнения.

– Если нам повезет, то рольставни поднимутся, как только сработает пожарная сигнализация, и остальные смогут выбежать из библиотеки в парк.

Каспар знал, что наскоро составленный план не был продуман до конца.

Например, он не знал, как спускать кресло-каталку Софии с горы, чтобы колеса не застревали в снегу. Но, как и остальные в группе, Каспар мог думать только на один ход вперед. Каспар надеялся, ему придет что-нибудь в голову, когда они освободятся из тюрьмы-клиники.

– В худшем случае рольставни не поднимутся, – продолжил Каспар. – Но так как мы подожжем только помещение томографии, то огнеупорные двери хотя бы защитят всю клинику от пожара. – Он указал на огнетушитель на стене рядом с дверью, ведущей в коридор. – У вас есть зажигалка?

– Спички.

Бахман похлопал по нагрудному карману комбинезона.

– О’кей, тогда… – Каспар замер и поднял глаза на потолок.

– В чем дело? – спросил Бахман.

– Вы ничего не слышите?

– Что?

– Этот звук.

Бахман хотел помотать головой, но замер с канистрой в руке. Шум на первом полуподвальном этаже клиники был едва различим. Но ощущался, как подспудные басы низкочастотного динамика в кинотеатре. Странным образом Каспар подумал, что жуткие звуки стали бы подходящим музыкальным сопровождением для его воспоминаний о последней поездке на автомобиле.

– Напоминает садящийся вертолет. – Бахман произнес то, на что Каспар надеялся. Его пульс ускорился, и впервые за долгое время он ощутил надежду.

«Что, если Линус позвал на помощь? Вполне возможно. Конечно. Ясмин ведь сказала, что на балконе кто-то был?»

Бахман нахмурился, подошел к стене с огнетушителем и прижался к ней правым ухом.

«Разумеется. Линус пошел за Бруком. Рольставни оставили его снаружи. Линус сбежал и проинформировал полицию».

Уверенность Каспара выросла, когда шум усилился. Но консьерж покачал головой и убил последнюю искру надежды.

– Это просто шторм, – с сожалением сказал он. – Ветер давит на рольставни. Наверху, на четвертом этаже, в одном окне торчит металлический прут. Ветер задувает в щель и создает область пониженного давления в герметичной вилле.

Область пониженного давления? Герметичность?

Каспар был не уверен, становится ли параноиком, но для консьержа это было слишком профессиональное объяснение.

С другой стороны, Бахмана нельзя было сравнивать с обычным вахтером в больнице, он являлся доверенным лицом Расфельда и даже читал книги по риторике в целях самообразования. И тем не менее. Был еще один момент, который вызвал у Каспара подозрение уже несколько часов назад.

– Кстати, что это было со снегоходом? – спросил он и взял толстый блокнот с письменного стола перед стеклянной перегородкой.

– Хм?

– Я имею в виду, после того как вы подобрали Шадека и Брука у опрокинувшейся машины скорой помощи и доставили наверх. Линус показал мне. Кто-то вырвал шланг топливного бака.

– Серьезно?

Бахман выглядел ошарашенным, и Каспар рассердился на себя за то, что вообще поднял эту тему. На что он надеялся, когда задавал эти глупые вопросы? Что получит признание: «Да, мне очень жаль, я не хотел, чтобы кто-нибудь покидал клинику»?

– Вероятно, это был Шадек. Мне от него и так не по себе.

– Да, – ответил Каспар и сунул под мышку еще три медицинские книги. – Сейчас уже все равно.

Они вместе вошли в соседнюю комнату.

В кабинете находился футуристический томограф, который в каком-нибудь научно-фантастическом фильме отлично сошел бы за вход в параллельный мир.

Каспар встал рядом с аппаратом и посмотрел наверх.

– Мигающая штука – это то, что я думаю?

– Да.

– Тогда нужно сделать это именно здесь.

Каспар стянул два полотенца с лежака томографа.

Скомкал их и бросил под детектор дыма. Затем вырвал из одной из книг страницы, а другие сложил друг на друга, как дрова для камина.

– Просто вылей сверху, – сказал он Бахману, который открутил крышку с канистры с таким видом, словно сам не верил, что делает это.

– Вы осознаете, что эта штука стоила несколько миллионов?

Каспар слабо улыбнулся.

– Как мне ни жаль, но шеф уже вряд ли рассердится. – Он кивнул Бахману. – Так что действуйте, пока нас не постигла та же участь.

Средство из канистры с почти непристойным чавканьем полилось на импровизированный очаг. Затем Бахман вытащил пачку спичек из нагрудного кармана и уже хотел чиркнуть первой, как дверь за ними с мягким щелчком захлопнулась.

– Какого черта?..

Каспар обернулся и успел заметить темную тень, которая мелькнула за стеклянной перегородкой, разделяющей обе комнаты. Затем томограф начал мигать, одновременно из трубы аппарата раздалось бряцание, словно кто-то стучал топором по пустому металлическому контейнеру. Все это произошло за тысячную долю секунды, как раз в тот момент, когда Бахман от ужаса выронил горящую спичку.

02:39

Сразу два языка пламени взметнулись параллельно к потолку. Но лишь один из них был реальным, другой, после секундного шока, оказался отражением в разделяющей перегородке. Сначала Каспар принял и лицо с той стороны за оптический обман. Но затем полуголый мужчина ударил кулаком по стеклу, и он узнал искаженное от злости лицо. Никаких сомнений. Йонатан Брук по-прежнему был в зеленом больничном халате, только сейчас с красными пятнами на животе, через съехавшую повязку на шее тоже просочилось много крови.

Каспар покрылся потом, обернулся и почувствовал волну жара.

– Нам нужно выбраться отсюда! – объяснил он Бахману очевидное.

Тот тоже увидел Инквизитора и, спиной к стене, отступал от дымящего костра в сторону выхода.

– Это бессмысленно! – крикнул Каспар громче, чем было необходимо, в перерыве между ударами в томографе. В доказательство он подергал ручку двери. Как и ожидалось, без успеха. Автоматический замок, по причине защиты от радиации, можно было открыть только после окончания исследования, а Брук только что включил томограф. Если он выбрал программу виртопсии, то это продлится несколько часов!

– Выпусти нас! – закричал Каспар и тоже ударил по стеклу, которое даже не колыхнулось под его кулаком. Но Брук и не думал этого делать. Словно желая усилить и без того безмерный ужас своих заключенных, он быстро нагнулся и затем появился с длинными канцелярскими ножницами. Брук зашевелил губами, произнося много непонятных слов, а потом…

«О боже…»

…воткнул острие себе в левую ладонь.

«Что он делает?» – задался вопросом Каспар и тут же получил кровавый ответ. Брук плюнул на стекло и прижал свою порезанную ладонь к гладкой поверхности. Каспару казалось, что он слышит скрип плоти по стеклу, пока рука Инквизитора медленно сползала вниз, оставляя за собой кровавый след.

«Он хочет нам что-то сказать! Это знак. Как был знаком и нож в шее».

Каспар был одновременно объят ужасом и заворожен, когда из носа у него потекло, потому что усилившийся дым разъедал слизистые оболочки. Прошло какое-то время, прежде чем Каспар, несмотря на слезящиеся глаза, сумел прочитать то, что Инквизитор написал для них на стекле зеркальным шрифтом. Сначала он подумал о сигнале SOS, но затем догадался, хотя на последнюю букву у Брука не хватило биологической жидкости: «Sophi…»

Конечно. Сумасшедший охотился исключительно за врачом, чтобы завершить свой труд. Поэтому они и не рассчитывали, что Брук нападет на них здесь внизу, в отделении нейрорадиологии, так как его настоящая цель находилась наверху в библиотеке. Но он поставил им мат. Они оказались запертыми в собственноручно созданном аду. Даже если наверху сейчас поднимутся рольставни, здесь внизу им это не поможет. Они умрут от отравления углекислым газом, если немедленно не придумают, как затушить огонь.

Но чем? Проклятый огнетушитель снаружи.

Каспар поочередно смотрел на пламя и на Инквизитора.

«Я специально оставил его там, чтобы мы могли предотвратить распространение огня на соседнее помещение».

Он не учел, что они могут оказаться запертыми здесь после того, как разожгут огонь. Он также забыл и про вторую канистру, которая только что взорвалась.

02:43

Жар, как порыв ветра, оттеснял его назад, и Каспару казалось, что он уже чувствует, как плавятся волоски на открытых частях его тела.

– Помоги мне! – крикнул Бахман, чья правая штанина занялась огнем. Каспар сорвал с тела остатки футболки и короткими прицельными ударами потушил пламя.

А что теперь?

Его футболки едва хватило на штаны консьержа. Как им справиться с пожаром, который уже перекинулся на деревянные потолочные панели?

Каспар повертелся в надежде обнаружить на стене второй огнетушитель, при этом его взгляд упал на Брука, который, с бешеными глазами и пеной у рта, по-прежнему пялился на них через стекло и почти сочувственно качал головой, словно говоря: «Мне очень жаль, но вы, к сожалению, необходимые сопутствующие потери». Каспар чувствовал себя животным в зоопарке под пристальным взглядом сумасшедшего посетителя, который разжег в его клетке огонь и отрезал единственный путь к отступлению. Каспар опустился на колени, надеясь, что внизу меньше дыма, и, к своему ужасу, увидел, что пламя уже перекинулось на вращающийся стул.

Недолго думая, Каспар ухватился за горячую металлическую ножку под сиденьем и, игнорируя сильную боль, швырнул горящий стул в стеклянную перегородку. На этот раз стекло задрожало и даже хрустнуло, а там, куда попал стул, появилась маленькая трещинка. Но они по-прежнему оставались запертыми.

Каспар хотел подобрать стул, но уже почти ничего не видел. Дым стал гуще, чем в его кошмарах с автокатастрофой, и Каспар закрыл глаза руками. Он зашелся в припадке кашля и уже думал, что его легкие разорвутся, как почувствовал воздушную тягу и понял, что Бахман нашел стул и, похоже, успешно проломил им стекло.

Он заморгал и увидел, как консьерж выбил сапогами оставшиеся осколки стекла и, собрав все силы, пролез через раму в спасительную соседнюю комнату.

– Принеси огнетушитель! – крикнул Каспар ему вслед. От притока кислорода огонь разгорелся с новой силой. Лишь томограф оставался пока нетронутым и продолжал выдавать свои монотонные магнитные удары.

– Эй! – позвал Каспар и, не получив ответа, решил освободиться самостоятельно. Он не мог оставаться в этом пылающем жаром котле, даже если прыжок через осколки стекла окажется для него намного болезненнее, чем для консьержа. Все-таки он был босым.

Как и Брук.

Каспар оперся обеими руками о колючую раму. Кожа на его ладонях треснула, и он закричал, когда перенес на них весь свой вес, чтобы боком протиснуться в другую комнату. Он сделал кувырок, нырнул вниз на метр – и, не успела первая волна боли утихнуть, как накатила новая, потому что при падении ему в плечо воткнулся осколок стекла размером со шпатель. Другой впился в босую пятку и при первом же шаге обломился где-то глубоко в ступне.

Каспар захромал дальше к стене, сорвал огнетушитель и чуть было не уронил его на пол, потому что переоценил свои силы. Но в конце концов ему удалось дотащить стальной агрегат до стола, нажать на рычаг и направлять белую струю пены на различные очаги огня в кабинете томографии до тех пор, пока все языки пламени в отделении радиологии не погасли.

Без сил, он прислонился к покрытому сажей широкому монитору на письменном столе. Внутренне он уже готовился к следующей атаке. Потому что где-то они должны быть. Бахман и Брук.

Он знал, что устранил лишь самую малую из угрожающих опасностей. И испытал облегчение, когда в дверном проеме со стороны коридора появилось знакомое лицо.

– Том? – спросил Каспар и отложил огнетушитель в сторону. – Получилось? Рольставни поднялись?

Шадек помотал головой и вошел. Вероятно, пожар длился недостаточно долго. Или детектор дыма все-таки не был привязан к системе безопасности.

– Тогда почему ты здесь? Тебя Бахман послал?

– Нет, – сказал Шадек и подошел на шаг ближе. Затем вытащил пистолет и выстрелил Каспару прямо в грудь.

Сегодня, 13:32 – спустя много-много лет после страха

Шквальный порыв ветра сотряс виллу с такой силой, словно под зданием проходила линия метро. Профессор поднял голову, но его студенты были слишком глубоко погружены в текст, чтобы отвлекаться на непогоду. В комнате стало темнее, и они включили маленькую лампу для чтения, которую он предусмотрительно поставил между ними на стол.

С другого конца зала они походили на двух школьников, которые вместе готовятся к экзамену.

Патрик подпирал голову обеими руками, а Лидия водила карандашом по строчкам текста. Ее губы шевелились при чтении. Справа от нее лежал блокнот, в котором она время от времени делала какие-то пометки.

Профессор поднялся и выпрямил спину. Несмотря на тянущую боль, он следовал предписаниям своего ортопеда и каждые два часа делал круговые вращения плечами. На его взгляд, врач давал ему такие же бесполезные советы, как и друг, который в свое время уговорил сходить в тот бар.

Лидия снова что-то записала, и он решил заглянуть в ее блокнот. Он прошел мимо пустых стеллажей, из которых убрали все книги. Вероятно, чтобы продать их на блошином рынке или в Интернете. Лишь один-единственный том не нашел покупателя и пылился за треснувшим стеклом витрины. Корешок был расцарапан и покрыт мышиным пометом, но все равно книга выглядела так, словно ее поставили сюда этим утром специально для необычных посетителей.

Профессор направился дальше: с одной стороны, он больше не мог видеть свое осунувшееся виноватое лицо, которое отражалось в стекле. С другой – даже не хотел знать, о каком именно томе медицинского справочника идет речь. До сих пор он также избегал смотреть на камин. Но сейчас его взгляд остановился на раздавленной пластиковой канюле. Она торчала, как палочка микадо, между погнутой телевизионной антенной, остатками кабеля и вырванной ковровой плиткой.

«Не делай этого!»

Внутренний голос приказал профессору не прикасаться к шприцу.

Вовсе не обязательно было так кричать. Он все равно не собирался вытаскивать канюлю и разрушать карточный домик своей психики.

Подходя ближе, он осторожно кашлянул, чтобы не испугать своих студентов. Но они находились далеко, в другом мире. «Доказательство существования телепатии», – написал когда-то Стивен Кинг. Автор внедряет свои мысли в голову читателей, заставляет их – зачастую за тысячи километров – видеть, чувствовать, осязать и открывать места, где они никогда до этого не были.

«А что, если это злые мысли?»

Профессор, по-прежнему не замечаемый своими студентами, старался не бросать тень на блокнот Лидии, когда подошел к ней сзади. Ее девичий почерк отвечал всем традиционным гендерным клише: чистый, аккуратный, витиеватый.

Каспар? – стояло в самом верху сероватого листка. Ниже в скобках она записала кое-какую информацию, которую почерпнула из текста: (врач / отец дочери? / Гамбург? / врачебная ошибка?)

Следующий столбец был посвящен Инквизитору. Профессор грустно улыбнулся, когда прочел последнюю мысль с тремя вопросительными знаками и двойным подчеркиванием.

Инквизитор = Йонатан Брук (доктор, коллега, членовредительство, мотив???)

Последний вопрос был, видимо, достоин отдельного абзаца:

МОТИВ

Мучать Софию? Помешать Софии рассказать то, что она знает? О Каспаре? О дочери Каспара?

Следующие строчки он разглядел с трудом, потому что Лидия закрывала части слов локтем.

Появление в больнице = случайность? (Какое отношение к этому имеет Том? Какая связь существует с другими жертвами?) – вот что он прочитал. Последнее предложение было однозначно и написано заглавными буквами:

МЕСТЬ ИНКВИЗИТОРА?

Ветер снова ударил в окна, и Патрик впервые поднял глаза, правда ненадолго – лишь для того, чтобы взять бутылку воды. Он не заметил, что руководитель психиатрического эксперимента не сидит на своем месте, а стоит у него за спиной.

«Поразительно, – подумал профессор и отвернулся от записей Лидии. – Поразительно, как, несмотря на ложные выводы, в итоге все равно приходишь к правильному, решающему вопросу».

Его взгляд, словно притягиваемый невидимым магнитом, переместился обратно к камину – отсюда казалось, что его пасть специально засыпали мусором и строительными отходами, чтобы огонь никогда больше не поделился ни одной тайной.

Бумага сухо хрустнула, как сустав пальца, когда Лидия перелистнула медицинскую карту на страницу 161.

Патрик, который читал медленнее, лишь через несколько минут последовал за ней в мир воспоминаний Каспара.

Медицинская карта № 131071/VL

Флешбэк

В своем сне Каспар воспринимал печаль как живое существо. Ее тело состояло из множества насекомых, напоминающих клещей, которые впились в его душу и высасывали из него всю радость.

Только он открывал рот, чтобы извиниться перед своей беззащитной, оставленной им одиннадцатилетней дочерью, в глотку ему залезал новый рой клещей, жаждущих и голодных, с острыми хоботками, готовых проникнуть в слизистые его трахеи и пищевода и напиться его жизненных сил. Он знал, что уже никогда не станет счастливым. Не после такой ошибки.

Поэтому он снова схватил бутылку, сделал еще один глоток, хотя почти ничего не видел. При таком дожде. И на такой скорости, на какой он мчался в своей машине по проселочной дороге, убегая от самого себя.

Он думал, что ничего не может случиться. Его метод лечения еще ни разу не давал сбоя. И вот это случилось – как назло, с самой важной пациенткой в его жизни.

Он сунул руку в портфель, вытащил фотографию, поцеловал ее и снова поднял бутылку.

«О боже, что я с тобой сделал?»

Сжав фото, он протянул руку, чтобы переключить дворники на следующую скорость, и попал в пустоту. Неожиданно перед ним возникло дерево. Он затормозил, закрыл лицо руками и закричал: «Что же я наделал?»

Потом стало светло. Конечно же, он еще спал, он слышал свое беспокойное дыхание – так дышат только спящие или больные люди, – но все равно не мог проснуться. Он по-прежнему был пленником кошмара, хотя все вокруг резко изменилось. Он сидел уже не в своей машине, а на краю жесткой кровати. Его голые ноги болтались, не доставая до пола, а на руке был пластмассовый браслет с номером.

– Вы ничего не сделали, – сказал голос, которого он еще никогда не слышал в своих кошмарах, но который показался ему знакомым.

Это был дружелюбный голос, хотя и с жутковатыми нотками.

Он принадлежал мужчине, который или много курил, или перенес операцию на гортани. А может, и то, и другое.

– Сделал, на моей совести дочь.

– Нет, – сказал голос. – Это не так.

Тут Каспар увидел, как открылась дверь, которой только что еще не было в комнате, и вошел мужчина, к чьей высокой полной фигуре подошел бы этот голос. На лице у него лежала темная тень.

– Но тогда кто это был, если не я?

– Это неправильный вопрос, – ответил голос, и тень стала светлее.

– Что произошло в моей врачебной практике?

– Уже лучше. Этот вопрос уже намного лучше. Я ответил вам на него в письме.

Письмо?

– Какое письмо? Я не знаю, о чем вы говорите. Я не знаю ни о каком письме. Я даже не могу вспомнить имя своей дочери.

– Нет, можешь, – сказал голос, который на мгновение материализовался перед глазами Каспара в ужасно знакомое лицо.

Каспар закричал, когда узнал Йонатана Брука. И закричал еще громче, когда Инквизитор перевоплотился снова.

02:58 – сорок минут до страха

– Кто ты?

По надутым венам на шее Шадека Каспар догадался, что санитар кричал на него. Сам он чувствовал лишь странное давление в ушах и слышал постоянное гудение, с тех пор как пришел в себя. Его знобило, хотя он потел.

– Я не знаю.

Его язык напоминал чернослив, он с трудом им ворочал, но в данный момент это безусловно была наименьшая проблема.

«Что произошло? Где я?»

Каспар попытался поднять руки и ноги, но сумел сдвинуть их лишь на несколько миллиметров.

«Я связан».

Он подергал резинки, которыми был привязан к столу для вскрытия трупов. Тут же пульсирующая боль пронзила его левый локоть и через плечо отдалась в висок, Каспара затошнило. Боль стала невыносимой, когда он снова опустил голову и затылком ударился о металлический стол.

«О боже, Том прихватил из аптеки психотропный пистолет, выстрелил в меня и притащил в отделение патологии».

Каспар закрыл глаза, потому что галогенная лампа ослепляла его, и ему казалось, что его вот-вот стошнит. От страха. И из-за яда в его теле.

– Что ты со мной сделал? – Он сомневался, что его кряхтение вообще было слышно. К тому же гудение в ушах усилилось.

– Соберись, средство действует только десять минут. Они сейчас закончатся. Так что говори: кто ты? И что делаешь в этой клинике?

Потоком воздуха Каспару сдуло волосы со вспотевшего лба – это Шадек размахивал чем-то, как веером. Когда из папки выпал листок, Каспар догадался, что это медицинская карта. Его медицинская карта.

– Откуда она у меня? – спросил Том. – Она лежала в библиотеке. На столе. Твой друг Йонатан оставил ее там для нас.

– Он не мой друг, – сказал Каспар и задался вопросом, почему в руке у него торчит шприц. Одновременно осознал, что гудение доносится из соседней комнаты. Томограф. Программа виртопсии все еще работала! Огонь не повредил дорогое оборудование.

Шадек цинично рассмеялся:

– Боюсь, отрицать уже бессмысленно.

Каспар моргнул несколько раз, чтобы избавиться от тумана в глазах.

– Ну, теперь вспомнил?

Шадек ударил его по лбу темным от копоти конвертом и вытащил оттуда обугленный листок. В воздухе снова запахло жженой бумагой.

– Узнаешь этот почерк?

«Для Н. Х.», – прочитал Каспар и кивнул. Не потому, что узнал витиеватый почерк, а потому, что вспомнил первую букву своей фамилии, которая впервые пришла ему в голову несколько минут назад здесь, в отделении патологии: Хаберланд.

Это был один из кусочков пазла его прошлого, которые Расфельд и София хотели передавать ему постепенно и уж точно не при таких обстоятельствах, при каких это делал Том. Санитар перевернул конверт, и инициалы отправителя выглядели как обвинение: Й. Б.

Йонатан Брук.

Каспар не понимал, как это возможно, что письмо было повреждено сильнее, чем конверт.

– Я считаю, твой приятель очень старательно выбирал слова. По крайней мере, насколько можно разобрать. – Шадек театральным тоном стал зачитывать письмо, делая драматические паузы в тех местах, где огонь уничтожил абзацы и части предложений.

Дорогой коллега, …

…трагическое происшествие, в котором, по моим данным, нет вашей вины, так как…

В этом месте отсутствовал целый кусок текста.

…поэтому вы должны придерживаться плана, который мы обговорили. Вам лучше попасть в клинику Тойфельсберг еще до Рождества… и…

Шадек вложил листок обратно в медицинскую карту и папкой залепил Каспару оплеуху, от которой его голова мотнулась вправо.

– Дорогой коллега? Наш план? Что это означает, а? Что это делает в твоей медицинской карте?

– Я не знаю.

– Прекращай эту игру, Каспар, или Мистер Н. Х., или как я должен тебя называть?

Шадек снова ударил его. На этот раз острый край папки попал Каспару по лбу.

– Это факт: ты знаешь Инквизитора. Ты с ним уже встречался. И он отправил тебя сюда. Как своего коллегу.

– Нет.

– Ну хорошо… тогда по-другому…

Том со злостью пнул столик на колесиках, с которого на пол со звоном попадали инструменты. Он нагнулся и поднял пилу с крупными зубьями для распиливания костей.

– Тогда придется выбить из тебя правду по-другому.

03:01

Худшее во всей этой ситуации было то, что он не мог ничего возразить.

По крайней мере, в одном Шадек был абсолютно прав и только что представил ему первое неоспоримое доказательство: он знал Брука. Он был знаком с Инквизитором, как и со второй жертвой, учительницей его дочери. Катей Адези. Он знал, что уже видел обоих раньше. Тогда, в своей настоящей жизни, от которой у него остались лишь обрывочные воспоминания. Но если действительно существовал какой-то план, который собрал их всех в этой клинике в канун Рождества, то его придумал сумасшедший. Возможно, он сам.

«Что же я совершил?»

Каспар видел перед собой отдельные кусочки мозаики, по их формам и оттенкам предполагал, как они могли бы располагаться, но все равно не мог собрать полную картину.

«Как все это связано?»

Врачебная ошибка, авария, которая навсегда его изменила.

И почему Бахман нашел его без сознания в яме, – если он якобы собирался тайком проникнуть в клинику, – да еще и с собакой?

– Где остальные? – спросил он, чтобы выиграть немного времени.

Шадек стоял у него за головой, отчего Каспару было еще страшнее, потому что теперь он не видел, что, по всей видимости, помешавшийся санитар собирается с ним делать. Судя по пшиканью, тот обрабатывал пилу дезинфицирующим средством.

– О бабах не беспокойся, я запер их в библиотеке.

– А Бахман?

– Опять издеваешься? Это ты был с ним.

Голова Каспара дернулась назад, и он решил, что с него в любой момент снимут скальп, так сильно Шадек тянул его за волосы. Перевернутое, искаженное яростью лицо санитара парило над ним в нескольких сантиметрах. Из его рта тянулась нить слюны, грозя попасть Каспару прямо в глаз.

– Все, разогрев окончен. Сейчас начнется шоу.

Над лицом Каспара появилось блестящее полотно пилы. Он сглотнул и почувствовал, как его кадык болезненно уперся изнутри в гортань.

– Подожди, не надо. Пожалуйста… – взмолился Каспар. Он дергал руками и ногами, изгибался и кричал так громко, как только мог.

– Это ничего не даст, – сказала голова над его лицом. – Единственное, что тебя еще может спасти, – это правда.

– Но я ничего не знаю.

– Хочешь знать, почему я тебе не верю?

Каспар помотал головой и сглотнул желудочный сок, который поднялся по пищеводу.

– Потому что ты мне чертовски напоминаешь меня самого.

Шадек поднес ему к глазам ладонь со шрамами.

– Я ведь рассказывал о своем отце, – продолжил Том. – В тот вечер, когда моя мать недосолила картофельное пюре, ему пришла в голову веселая идея засунуть мои руки в вафельницу.

Рука Тома снова исчезла.

– Сломав моей матери челюсть, он ушел в пивнушку, а когда вернулся домой, мамы уже не было. Она уехала в больницу, но на этот раз взяла с собой моих брата и сестру. Я остался дома, чтобы окончательно разобраться с отцом. Но я его недооценил. Даже пьяный в стельку, он все равно был сильный, как бойцовская собака.

Шадек снова подошел к столу.

– Он хотел знать, где остальные его дети. Моя рука была зажата вафельницей, я кричал и умолял его перестать, я хотел высвободиться, но он лишь смеялся. Знаешь, чему я научился в тот день? – спросил Том угрожающе тихим голосом и сам же ответил: – Одной лишь силой ничего не добиться.

Он бросил пилу обратно на столик, и Каспар облегченно вздохнул.

– Боль была невыносимой, но я ее не выдал. Отец отпустил меня, лишь когда ему самому стало плохо от запаха горелой кожи. Он решил, что я и правда не знаю, тупой пьянчуга. Если бы он хоть раз в жизни заглянул в медицинский справочник, то мог бы гораздо проще добиться от меня правды.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Каспар, и чувство облегчения тут же сменилось неопределенным страхом.

Шадек снова засмеялся.

– Я тебе покажу. Ты ведь врач. Что говорит тебе название «тиопентал»?

– Барбитурат, – автоматически ответил Каспар. – Высокоэффективный, за считаные секунды вызывает потерю сознания. Используется в анестезии для наркоза короткого действия.

– Правильно, – подтвердил Шадек. – Доза побольше – и снотворное отправит тебя на тот свет. В небольших дозах препарат обладает противосудорожным действием, делает человека непринужденным и развязывает язык. Поэтому спецслужбы так любят использовать его во время допросов. Ну, что думаешь? Разве это не чудесно, что так хорошо снабжена аптека клиники?

Шадек указал на локтевой сгиб Каспара.

– Никаких резких движений. Иначе я вколю тебе тиопентал не в вену, а в глаз.

03:03

В мире современных мифов легенда о «сыворотке правды» занимает одно из первых мест в рейтинге неосведомленности. Большинство людей считают, что существует некая химическая субстанция, с помощью которой палач может сломить волю своей жертвы. Средство, которое, попав в кровеносную систему, разоблачает любую тайну, как бы хорошо ее ни скрывали.

Но реальность, в которой сейчас пребывал Каспар, выглядела иначе. Хуже. Безнадежнее.

Потому что наркотическое средство, которое ему только впрыснули, приподнимает лишь биохимический ковер, под которым прячут самые интимные тайны. Феномен, известный каждому анестезиологу. Оно превращает анестезиологов в исповедников, когда в последние секунды перед операцией пациенты невольно признаются им в своих самых больших грехах. Именно женщины часто рассказывают без прикрас о своих сексуальных предпочтениях. Тиопентал ослабляет контрольный центр головного мозга. Но он высвобождает лишь намеренно скрываемые мысли, а не те, которые оказались погребены под руинами души и находятся на подсознательном уровне.

– Не надо, подожди… – взмолился Каспар, в основном, чтобы выиграть время. Что-то холодное парализовало его левую руку изнутри. Он не мог видеть, сколько содержимого шприца уже вошло в его вены, но по ощущениям это было пол-литра жидкости.

– Не волнуйся, я знаю, как ставить уколы. Кстати, первый я поставил отцу, когда тот спал в стельку пьяный. Правда, тогда была доза побольше, если ты понимаешь, о чем я. – Шадек зашелся лающим смехом. – Но вернемся к тебе. В чем ты хочешь мне признаться?

Слова санитара звучали странно, как в пустой церкви. Они смешивались с пульсирующим гудением томографа, которое стало тише. Словно кто-то закрыл звукопоглощающую дверь, которая до этого стояла открытой.

– Мне… мне кое-что пришло в голову, – солгал Каспар. Только что появившаяся мысль снова исчезла в тумане его сознания. Наркотик уже давал о себе знать.

– Я слушаю, – сказал Том, и холод распространился дальше, обхватив плечо до самого сердца.

– Ты только что сказал… – Каспар невольно улыбнулся. Это абсурдно. Том не был специалистом. Если санитар неправильно оценил его вес и просчитался с дозировкой хотя бы на несколько миллилитров, то Каспар уснет через несколько секунд. Но пока что наркотик лишил его страха, вместо этого несколько мыслей одновременно добивались внимания, и Каспар чувствовал, сколько сил ему стоит сдерживать неконтролируемый поток речи.

– Как ты назвал вещество? – Он уставился на шприц в своем локтевом сгибе, мечтая, чтобы кто-нибудь брызнул ему в лицо холодной воды и помог остаться в сознании.

– Тиопентал? – раздался издалека голос Шадека, хотя тот стоял рядом.

– Нет, нет…

Он моргнул, потом открыл глаза шире и собрал все силы, не давая им снова закрыться.

«Конечно, это оно».

Он поднял голову, насколько получилось и насколько ему позволила тошнота, и это ускорило процесс. Чем сильнее он напрягал затылок, тем больше сдвигалась стрелка в его голове, и поезд воспоминаний мог взять курс на первый важный вокзал.

– Снотворное, – сказал Каспар, и его шейный позвонок хрустнул, когда он резко кивнул. – Ты сказал, снотворное средство. Развяжи меня, это и есть разгадка.

03:06

Давление ослабло, но холод остался. В то же время Каспар чувствовал неприятное опьянение. Его сердце подпрыгивало, как сломанный CD-диск. Иногда работало нормально, затем, с перебоями, аритмично билось в его грудной клетке.

Было больно, очень больно. Тянущая боль не давала дышать, но по крайней мере он еще мог говорить, хотя его речь все больше напоминала речь пьяного.

– Это и есть разгадка, – повторил он.

– Что ты имеешь в виду? – Тому пришлось дважды задать свой вопрос, прежде чем Каспар его понял.

– Записка с загадкой в руке Софии, – пролепетал он.

– «Это правда, хотя имя лжет»?

– Да.

– И?

– Разгадка… – Каспар сглотнул. Его горло обжигало, а язык казался в два раза опухшим.

– Разгадка – это «гипноз».

– Почему?

– Это слово греческого происхождения, Гипнос – бог и олицетворение сна.

У Каспара было невольное чувство, что он слышит собственные слова, только с большой задержкой, как при междугороднем телефонном разговоре. Но тем не менее он только что сформулировал целое предложение.

– И что, черт возьми, это означает? – спросил Шадек.

Каспар сконцентрировался на своем дыхании, набрал побольше воздуха в легкие и при выдохе сосчитал до трех, затем ответил:

– Раньше наука считала, что гипноз – это состояние, похожее на сон. Но это неправда. Наоборот.

Он снова закрыл глаза и заговорил громче, чтобы собственный голос не дал ему заснуть.

– Пациент бодрствует, только его контролируемое сознание ограничено. Как и у жертв. Как у Софии. Пойми же: Инквизитор загипнотизировал ее. Это правда, хотя имя лжет.

– Е-рун-да! – Шадек выкрикнул слово по слогам, и его рев металлическим эхом отразился от алюминиевых холодильников.

Каспар открыл сначала один глаз, потом второй, и столб концентрированной головной боли пронзил его через сетчатку прямо в мозг.

– Почему? – закричал он в ответ. По крайней мере, ему казалось, что он поднял голос. Но он не был уверен. – У меня сейчас нет сил объяснять это еще раз. Нет, не надо. Послушай меня.

Каспар повернулся на столе. Рукой со шприцом он не мог пошевелить, потому что Шадек давил на нее обеими ладонями.

– Я нужен тебе в здравом рассудке.

– Почему?

– Нопор, – прохрипел Каспар. Несколько произнесенных им слов еще больше напрягли и без того поврежденное дымом горло. Он испытывал невероятную жажду, и часть его мечтала, чтобы Шадек наконец впрыснул ему остаток снотворного и его головная боль наконец-то прекратилась. Но ему нельзя было раскисать, если он хотел выбраться отсюда живым. – София сама дала нам подсказку, – продолжил он и попытался встретиться с Томом взглядом. – Инквизитор погружает их под гипнозом в непробудный сон. В мучительную спираль между сновидением и бодрствованием, из которой они не могут самостоятельно освободиться.

– Гипноз? – недоверчиво повторил Шадек.

– Да.

Отвлечение, шок, удивление, сомнение, замешательство, диссоциация.

Каспар знал факторы, которые по отдельности или вместе приводят к тому, что пациент погружается в состояние, в котором можно извне манипулировать его действиями и мыслями.

– Все, с меня хватит, – проревел Шадек. – Все знают, что невозможно насильно загипнотизировать человека.

– Неправда! – вяло возразил Каспар. Он сделал ошибку и вытянул подбородок вперед. Так как он больше не контролировал свои движения, через полсекунды снова ударился затылком о металлический стол. Новая яркая вспышка пронзила его закрытые глаза и на одно жуткое мгновение высветила картинку из прошлого, которую он с огромным удовольствием тут же бы разорвал. Воспоминание о белокурой девочке, которая мотает головой и дает ему понять, что она против лечения.

«О нет. Что я наделал. Против воли собственной дочери я ее…»

– Голливудские сказки, – услышал он, как завозмущался Шадек. – Безобидные граждане, которых превратили в террористов и которые по приказу подкладывают бомбы, так? Люди, которые кончают жизнь самоубийством, потому что кто-то говорит им «голубая подкова». Что еще ты мне расскажешь, чтобы спасти свою шкуру, а? Это невозможно.

– Возможно, – сказал Каспар. – Я могу доказать тебе. Отвяжи меня.

– Мечтай дальше. – Том снова взялся за шприц.

– Постой, постой. – Поток мыслей в голове Каспара пересек критическую отметку. Дамба, которая обеспечивала возможность коммуникации, грозила прорваться в любой момент. Действительно, традиционная медицина исходила из того, что никого нельзя ввести в транс против его воли. Но что, если жертва не знает, что начался гипноз? Что, если его воля к сопротивлению была сломлена в результате шока, травмы или под влиянием наркотика?

Он хотел рассказать Шадеку о проекте ЦРУ времен холодной войны, в рамках которого изучали идеологическое зомбирование в военных целях и пришли к невероятным результатам. По загадочным причинам он помнил этот Артишок-Меморандум наизусть:

«Под предлогом измерения давления можно уговорить человека расслабиться. Забор крови можно использовать для того, чтобы ввести наркотическое средство. Под предлогом проверки зрения можно заставить человека следить за движением маленькой лампочки или смотреть на свет, во время чего делать вербальные внушения».

Каспар хотел рассказать Тому о витаминных уколах, которые делали подопытным без их ведома и которые на самом деле содержали амитал-натрий; о мистических протоколах Алцнера, которые изменяли подсознание одним своим содержанием; и он хотел процитировать строчки из финального отчета комиссии по этике:

«После пыток и причинения сильнейшей физической боли, особенно до состояния тяжелейшего шока, а также с помощью наркотиков, изменяющих сознание, лабильных людей можно против их воли ввести в гипнотический транс и завладеть их сознанием».

Это и многое другое вертелось у него на языке, но у него не было сил. Усталость парализовала уже его голосовые связки, так что он выдавал только неполные предложения.

– Ты тоже, ты можешь…

– Что?

– …и это тоже.

– Что ты имеешь в виду?

– Загипнотизировать меня.

Каспар сжал кулак и специально глубже вогнал себе пальцами осколок. Резкая боль отвлекла его.

– Все зависит только от обстоятельств. Сам посмотри. Я полностью в твоей власти. Чем больше яда ты мне введешь, тем легче сможешь меня сломать. – Он снова закашлялся, на этот раз потому, что подавился собственной слюной.

– Но не на несколько же недель? – Шадек с яростью пнул стол. – И уж точно не до смерти, как с первой жертвой. Я постепенно начинаю сомневаться, что ты врач. Иначе знал бы, что любой неправильный гипноз позже переходит в здоровый сон. Все жертвы проснулись бы сами, а не умерли.

«Нет. Я врач». В этом Каспар был уверен. Воспоминания накатывали все быстрее. Будь они в кабинете Расфельда, он мог бы ему это доказать. Там стоял справочник по психиатрии, с полным перечнем всех коллег. Он уже видел перед глазами статью о себе: «Доктор медицины Никлас Хаберланд, нейропсихиатр и специалист в области медицинского гипноза».

– Ты прав, – попытался он успокоить Тома, прежде чем тот вколет ему еще больше тиопентала. – Обычно медицинский гипноз очень приблизительный. Самое худшее – это потеря раппорта… – Каспар удивился, как свободно он обращался с медицинскими терминами, – то есть когда гипнотизер не может обратиться к своему пациенту и тот больше не реагирует на его команды. Ты прав. Тогда нужно просто подождать. Когда-то любой проснется. Но в таких случаях мы говорим о ненамеренных ошибках: причинении вреда по неосторожности, травмах во время гипнотического шоу, когда женщина из зала карабкается на сцену, как собака, на четвереньках и падает в оркестровую яму. Но еще никто не изучал, возможно ли навредить кому-то намеренно. Неужели ты не понимаешь? – Каспар уже только шептал и не был уверен, произнес ли он все это вслух. Его способность к восприятию была практически на нуле. Он больше не контролировал себя – парадоксальным образом, именно в ситуации, когда он был вынужден рассказывать о техниках гипноза. – Если кто-то действительно разработал метод гипноза, при котором человека намеренно можно ввести в длительную бодрствующую кому, даже с летальным исходом, то мы никогда не узнаем об этом из профессиональных публикаций. Потому что это запрещенный опыт над человеком. А я боюсь, что именно он и проводится. Здесь. В клинике. И мы его участники!

Каспар увидел, что его последние слова подействовали. Когда Том задумчиво сцепил руки за головой и в нерешительности уставился на него, Каспар снова обратился к нему:

– Развяжи меня. Пожалуйста. Я думаю, что знаю, как смогу вывести Софию из комы и вытащить всех нас отсюда.

Шадек сжал губы и провел рукой по волосам. Вздохнул, и вскоре Каспар почувствовал, как давление ослабло. Шприц больше не торчал у него в руке, а лежал рядом с инструментами для вскрытия на приставном столике.

– Одно неправильное движение, и я тебя прикончу.

Санитар как раз разматывал фиксирующую повязку на левой руке Каспара, как произошло невозможное. Где-то в клинике зазвонил телефон.

03:09

– Постой, не… – закричал он вслед Шадеку, который, не оборачиваясь, уже выбежал в коридор.

«Это ловушка», – хотел предупредить его Каспар, но его подвел голос.

Каспар оперся на свободную левую руку, повернулся на бок и дрожащими пальцами стал развязывать другую повязку. Цвета вокруг него изменились, как и звуки.

В соседней комнате, как психоделическая пластинка, по-прежнему стучал томограф. Удары становились все быстрее и заглушали доносящиеся извне звонки телефона, которых вообще-то не могло быть. Во-первых, из-за оборванного телефонного кабеля. А прежде всего потому, что звонки были слишком пронзительные и громкие. Здесь внизу, в подвале, их не могло быть слышно.

Только если…

Каспар хотел подняться, схватился рукой за пустоту и упал на жесткие каменные плиты.

Он услышал хруст в левом плече и закричал. К сожалению, от наркотика притупилось только его сознание, но не болевой центр.

Он опрокинул столик с инструментами, когда попытался подтянуться за его край. Импульсивно схватился за скальпель, который скатился к его коленям, но потом поменял его на шприц. Если придется защищаться, то прицельная инъекция подействует быстрее, хотя канюля и потеряла уже добрую половину содержимого.

Он вскрикнул, когда встал не на ту ногу и осколок еще глубже вошел в ступню. Каспар с трудом обошел стол для вскрытия трупов и похромал прочь. Выход был всего в нескольких шагах, но перед его глазами все расплывалось. В первый момент он даже решил, что открытая дверь удаляется от него, чем ближе он к ней продвигается.

Каспар потерял равновесие и вынужден был снова опереться на поврежденную ногу, но боль, по крайней мере, не давала ему потерять сознание.

Все это время он боролся с внутренним неразрешимым противоречием. С одной стороны, он надеялся убежать, прежде чем Инквизитор спустится к нему. С другой – безмерно хотел спать.

«Сон», – подумал он и неожиданно снова почувствовал запах дыма. Правда, это могло быть связано с тем, что сейчас он стоял в коридоре, в нескольких метрах от отделения радиологии, где сам до этого устроил пожар.

«Почему София просто не впадет в глубокий сон?»

Каспар кое-как добрался до лифта и нажал на кнопку вызова. О лестнице не могло быть и речи. Сейчас каждая ступень представляла собой непреодолимое препятствие.

Он прижался лбом к закрытой двери и задумался, ощущая одновременно вибрирование томографа и топот тяжелых ботинок Шадека над собой на первом этаже. Звонки прекратились.

«Том прав. Почему жертвы просто не просыпаются? И почему у всех в руках записки с загадками?»

Лифтовые тросы хрустнули, словно пораженные артрозом суставы, и в голове Каспара оформилось новое предположение.

«Подожди-ка…»

Ответ был настолько очевидным, что Каспар сначала не мог в это поверить.

«Topor. Непробудный сон. Мы были настолько слепы».

Это произошло на их глазах. София проявляла все симптомы пациентки, которая подверглась влиянию бесцеремонного гипнотизера.

Видимо, Брук вернул ее к какому-то травматичному событию в прошлом. К ее самому большому страху, самому сильному шоку. Может, к тому моменту, когда бывший муж забрал у нее дочь? Тогда Инквизитор намеренно обрубил связь с Софией. Как и со всеми другими жертвами.

Он специально вызвал потерю раппорта и сделал так, что София больше не реагировала на внешние раздражители, чтобы никто, кроме него, не смог до нее достучаться.

Но от решающего последнего шага его отвлекло появление Линуса. Поэтому с Софией происходило то, что обычно случается при неправильном гипнозе. Она то и дело просыпалась!

Каспар вспомнил подергивающиеся глаза Софии, постанывание, те редкие моменты, когда она реагировала на происходящее и хотела что-то сообщить, а затем снова впадала в транс.

«А мы могли бы ее спасти».

Одним-единственным словом они могли бы разорвать спираль и отменить постгипнотическое внушение, которое сделал Инквизитор, чтобы его жертвы вновь впадали в гипноз, как только откроют глаза. Когда на зрачки падает свет.

«Боже мой».

Каспар заколотил по двери лифта, словно так кабина могла спуститься к нему быстрее. Но на электронном табло над головой не отображалось никакого движения.

«Значит, все-таки лестница».

Он споткнулся, но в последний момент ухватился за перила и удержался от падения. Каспар преодолевал ступень за ступенью, опираясь на одну ногу, другую подтягивал за собой.

Все оказалось так просто. Решением этой головоломки был ответ к загадке.

03:11

Он прижимал поврежденную руку к груди в противодействие своему сердцу, которое с каждым шагом билось все быстрее.

– Том? – крикнул Каспар. Он хотел сообщить санитару свои предположения, надеясь, что в них есть какой-то смысл.

Если он был прав, то им нужно лишь дождаться следующей фазы, когда София снова откроет глаза, и озвучить ей ответ к загадке. Если повреждения ее психики были еще не слишком серьезными, она сможет вернуть контроль над своим сознанием. Или впасть в спасительный сон.

– Том?

Он снова не получил ответа, хотя кричал изо всех сил.

Каспар наконец одолел последнюю ступень, и его окровавленные ноги оставили первые следы на толстом кремовом ковре холла. За спиной щелкнули двери лифта. Они не закрывались до конца и постоянно раздвигались на несколько сантиметров и снова сдвигались. Каспар поразмыслил, не стоит ли убрать деревянный клин, который блокировал двери лифта. Но его насторожил тот факт, что из кабины лифта в холл не падал свет. Что, если Инквизитор как раз в этот момент ждет, чтобы наброситься на него из темноты?

Он решил, что ему нужна помощь. Где Том?

Вооруженный одним лишь шприцем, он не хотел встречаться с неизвестной опасностью. Ища помощи, Каспар заглянул в темный коридор, ведущий к библиотеке.

А почему открыта дверь в конце коридора?

Но еще больше Каспар удивился блестящему предмету, который вращался в нескольких метрах от него и в котором отражался мерцающий свет камина, падающий из столовой.

Сделав шаг вперед, он увидел, что лежало в коридоре, перевернутое и брошенное. Это было кресло-каталка Софии, колесо которого еще крутилось по инерции.

03:12

«Я Никлас Хаберланд».

Он остановил резиновое колесо указательным пальцем и зажмурился.

– София? – прошептал он и толкнул ногой тяжелую деревянную дверь.

«Я Никлас Хаберланд. Врач-нейропсихиатр».

Его губы шевелились, как у ребенка, который читает про себя школьный учебник.

Он повторял одну и ту же мысль, как заклятие, которое должно защитить его от Зла, находящегося в библиотеке.

«Я Никлас Хаберланд. Врач-нейропсихиатр и эксперт в области медицинского гипноза».

Его пальцы крепче сжались вокруг шприца. Затем он вошел. Увидел фигуру перед камином. И закрыл глаза.

«Я Никлас Хаберланд. Врач-нейропсихиатр и эксперт в области медицинского гипноза. И я совершил ошибку».

Когда он снова открыл глаза, она по-прежнему была там. Она сидела на одном из мягких стульев перед дымящимся камином, и ее кожа была смертельно бледной, как остывшая зола.

Подбородок Греты Камински опустился на грудь, правая рука безжизненно свисала вниз, а левая лежала на коленях.

Она казалась такой одеревенелой и неподвижной, как кукла, которой достаточно легкого дуновения, чтобы завалиться на бок.

На мгновение Каспар представил, что пожилая дама сползет со стула, ударится головой о пол, и ее тело на его глазах превратится в пыль.

Он прошептал ее имя, осторожно сделал шаг вперед, неуверенный, поднимается ли и опускается ее грудная клетка или это была иллюзия, вызванная колыханием огня в камине.

«Том? Ясмин? Где вы?» – недоумевал он, ища какой-нибудь признак жизни. Пульсирующую артерию на шее, дрожание посиневших губ. Хоть что-нибудь.

Каспар, стоявший от Греты на расстоянии вытянутой руки, опустился на колени. Чтобы не поранить ее, он положил шприц у ног и еще раз позвал ее по имени, а потом все произошло очень быстро. Он не мог сказать, услышал ли он сначала душераздирающий крик, а затем металлическое щелканье, или наоборот. Он даже не понимал, каким образом так быстро оказался в коридоре. И побежал к лифту, из которого доносились звуки беспощадной борьбы. Двери сейчас были открыты шире, и изнутри падал свет – дрожащий тонкий луч маленького карманного фонарика, который указывал в сторону комнаты Бахмана. Каспар остановился.

Проход был слишком узким, а лифт еще далеко, чтобы он мог заглянуть внутрь. Единственное, что он видел наверняка, – в дверях больше не было деревянного клина, который их блокировал. Из лифта торчали только икры и ступни. Остальное тело Софии Инквизитор уже затащил в темную кабину.

03:13 – снаружи клиники

Шторм начал утихать. Он все еще бил со страшной силой по кровле, оконным ставням, надземным проводам и всем другим незащищенным предметам, которые по глупости попадались ему на пути. Но время от времени унимался, словно переводил дух, чтобы с новой силой продолжить гнуть телевизионные антенны и вырывать из земли деревья. В этом опустошительном набеге снег оставался его верным спутником. Сообщником, который накрывал белым покрывалом все разрушения и бросался в лицо каждому свидетелю, который хотел наблюдать за преступлениями шторма.

Хотя сила ветра уже снизилась на один балл по шкале Бофорта, никто пока не решался выйти из укрытия своей квартиры. Только если был вынужден, как Майк Хафнер.

– Лучшая работа в мире, твою мать, – сказал он самому себе, потому что, кроме Хафнера, в снегоуборочной машине больше никого не было. – Зимняя служба, ха! – Он ударил обеими руками по рулю.

Он так и знал. Нельзя было слушать Шваке. Этот торчок с трудом отличает косяк от свистка, не говоря уже о том, чтобы организовать подработку.

– Две тысячи евриков, старик, – наболтал ему Шваке. – Сто пудов получишь, даже если снега не будет. А мы ведь читаем газеты, да? – При этом он средним пальцем оттянул нижнее веко и заговорщически подмигнул ему. – Климатические катастрофы, СО2, парниковый эффект, старик. Прежде чем нас еще раз засыплет снегом зимой, я вступлю в клуб анонимных любителей анаболиков.

Хафнер вытащил мобильный, чтобы позвонить своему придурковатому школьному другу и пожелать ему рака яичка. Нет, лучше что-нибудь заразное. Например, эболу. Он поддался на уговоры и уволился из видеотеки, чтобы начать работать в частной снегоуборочной службе Ф.А. Ворм.

«Ворм придет и в шторм» – было написано сзади на кузове, и, когда двадцать минут назад зазвонил телефон, Хафнер понял, что слоган в этой «шарашкиной конторе» понимают буквально.

– Пока машина не опрокинулась, можешь на ней работать, – рявкнул ему бригадир. И теперь, в этом чахоточном пригороде с виллами, он должен был расчистить подъезд к гаражу какого-то богатого говнюка.

Нет сети!

Майк бросил телефон под ноги и включил радио, которое тоже работало с перебоями. Ведущий, похоже, считал себя очень остроумным и поставил Sunshine Reggae. Или музыкальный редактор был таким же идиотом, как Шваке. Хафнер не стал выключать радио, так как все равно почти ничего не слышал из-за стука дизельного двигателя внутри и завываний ветра снаружи.

Он нажал на газ и, накренившись, вслепую повернул за угол на улицу. По такой каше нужно бы ехать помедленнее, но тогда и двигатель будет стучать тише. А если уж ему приходится работать, то почему эти толстосумы должны сладко спать? Он поддал газу.

«Проклятье, Шваке, я тебе отомщу», – подумал он, прежде чем почувствовал удар.

Твою мать.

Во второй раз сомнений не было.

«Пожалуйста, пусть это будет мешок с листвой, – подумал Хафнер и затормозил. – Или кирпич».

Он открыл дверь и чуть было не вывалился в шторм.

«Вряд ли найдется придурок, который будет сейчас разгуливать по дорогам», – подумал он и через несколько секунд убедился в обратном.

– Черт, а ты еще кто? – заорал он на полуголого парня, который в панике замахал руками, когда Хафнер посветил ему в лицо карманным фонариком. Было сложно сказать, дрожал ли мужчина от боли или от холода, когда протянул к Хафнеру посиневшие руки. И было непонятно, что он кричал.

– Софипощь… Софипощьпациувать!

По крайней мере, для Хафнера.

03:15 – внутри клиники

Каспар все еще не понял всего плана, но разгадал ужасную цель.

Инквизитор заставил их покинуть отделение патологии. Они сделали ему одолжение и разделились. И он незаметно проник в лифт, который ему был необходим, чтобы перевезти свою обреченную на смерть жертву к себе в логово. На второй подвальный этаж. В лабораторию. Туда, куда можно было попасть только с ключом Расфельда, который Брук, вероятно, достал из халата убитого руководителя клиники и который в этот момент наверняка торчал в разъеме. Рядом с латунной кнопкой с надписью «минус 2».

Каспар медленно приближался к лифту, чтобы проверить свое жуткое подозрение. Он опасливо переставлял ноги, как ребенок, который не хочет наступить на желобки на асфальте. Его пижамные штаны шуршали при каждом движении. Он остановился, прижался к стене и все равно не мог заглянуть в лифт, двери которого – в нескольких метрах перед ним – каждые пять секунд бились о ноги Софии и снова разъезжались. Каспар услышал хрипящее дыхание, затем ступни врача дернулись, пальцы изогнулись вверх, и тело продвинулось в лифт еще на один сантиметр.

Каспар побежал. Если он хотел спасти Софию, то ждать больше нельзя. Он должен был действовать.

Не раздумывая, он метнулся к лифту, нажал на кнопку вызова и, в попытке подавить свой страх, начал громко звать Тома.

Он не перестал кричать и тогда, когда двери открылись и его мозг отказывался воспринимать то, что предстало взгляду.

Брук стоял на коленях, обхватив обеими руками Софию за шею, словно собирался применить прием мануальной терапии.

Или сломать ей шею.

Карманный фонарик, который Инквизитор зажимал под мышкой, сместился при попытке похитить Софию. Поэтому его лучи освещали прежде всего истерзанное тело Брука, словно тот намеренно хотел предстать в свете прожекторов. Мужчина выглядел как ходячая рана. Разорванная повязка, словно заскорузлый шарф, покрывала его шею и жутким образом подчеркивала разошедшийся послеоперационный шов на гортани.

«Он сам уже на последнем издыхании», – была первая мысль Каспара, когда он поставил босую ногу в проем.

Без сил, вряд ли способный перетащить человека. Тем более убить его. Самым живым в Бруке были его глаза, которые призрачно отражали свет карманного фонарика.

Прежде чем сумел взвесить шансы и риски, Каспар последовал внутреннему импульсу и бросился внутрь. Кабина лифта с зеркальным покрытием покачнулась под его ногами, когда он всем своим весом навалился на Брука. И задушил боевой крик, который хотел испустить Инквизитор и который звучал как имя его четвертой жертвы. Софии…

Сначала Каспар удивился слабому сопротивлению. В первые секунды казалось, что это борьба равных. Двое тяжелораненых, собрав последние силы, бесцельно машут руками в надежде отразить атаку противника. Но потом у Каспара из носа брызнула струя крови; в темноте он не заметил приближающегося локтя, фонарик давно выпал у Брука из-под мышки и перекатывался у них под ногами.

Ярость Каспара росла. Он нащупал лицо психопата и с силой надавил на его рот, хотя Брук безостановочно пинал его коленом в живот. Затем Каспар сместил большой палец вниз и вдавил его в кровавую складку. Неразборчивый скулеж Брука перешел в визг. Теперь палец Каспара полностью вошел в разошедшуюся рану.

Сопротивление Брука ослабло, но потом Каспар почувствовал тянущую боль внизу живота, которая овладела его телом изнутри и становилась невыносимой. Он хотел отодвинуться, прежде чем Брук еще раз ударит его между ног, но не успел.

Каспар сложился, как перочинный ножик, ударился лбом о голову Софии и, скорчившись, повалился на пол рядом с ней. В ожидании следующего удара он прикрыл лицо руками, но Брук тоже опустился на колени – похоже, его рвало от боли.

Каспар отодвинулся назад, нащупал ноги Софии и неожиданно задел фонарик. Схватил его, вскинул, чтобы ослепить Инквизитора, и тут луч света на секунду выхватил аккуратный женский кроссовок.

Кроссовок?

Тут он понял, что они были не одни. Рядом с ним, Бруком и Софией в дальнем углу лифта скорчилась еще одна фигура.

Ясмин.

Она истекала кровью – во всяком случае, это было единственным логичным объяснением, почему ее светлая блузка потемнела в том месте на груди, из которого торчал продолговатый предмет с черной резиновой рукояткой.

Нет времени. Нет времени.

Каспар сплюнул кровь, которая собралась у него во рту, и обнял Софию за колени. Затем с трудом поднялся и, согнувшись, потащил ее, как свернутый ковер, из кабины лифта. При этом вырвал ей большой клок волос, на которых на коленях стоял Брук, все еще прижимавший обе ладони к шее. Изо рта у него тоже шла кровь.

София была уже почти снаружи, когда ее ноги выскользнули из его вымазанных кровью пальцев. Он не обращал внимания на боль в руке, которую порезал в отделении радиологии, вытер кровь о свою грудь, обхватил Софию за бедро и сделал рывок назад.

Брук тоже поднялся, шатаясь, как боксер после нокдауна в последнем раунде, но казалось, у него уже не было сил для последнего удара. Он просто стоял, открыв рот. На губах образовался пузырь из слюны, Брук протянул руку, но София была уже вне пределов досягаемости.

Получилось. Ее голова ударилась о порог лифта, затем он полностью вытащил Софию из кабины. Послышался щелчок, Инквизитор еще раз выкрикнул имя Софии, затем вымученные хрипы затихли за сомкнувшимися дверьми.

Последнее, что увидел Каспар, была согнутая нога медсестры, для которой он уже не мог ничего сделать.

Каспар тяжело выдохнул и повалился на бок, не выпуская из рук холодной ноги Софии. Он провел большим пальцем по ее ступне и заметил, как шевельнулись пальцы под его руками. Удовлетворенный этим признаком жизни, он хотел заснуть здесь на ковре в холле клиники Тойфельсберг.

Он знал, что это неправильно, что ему нужно бодрствовать. Каспар уже было задремал, но очнулся от собственного кашля. Ему пришлось приподняться, чтобы не подавиться смесью из крови и слюны, собравшихся у него во рту.

Каспар сплюнул, и мерзкая слизь обрызгала черные сапоги, которые вдруг возникли перед ним.

Он поднял глаза.

– Где ты был? – из последних сил спросил он Тома.

– Я искал телефон. Мудак активировал внутренний вызов и подключил его к больничному радио, чтобы мы могли слышать его и в подвале.

Каспар кивнул. Он так и предполагал.

– Так долго?

– Нет. – Шадек рассмеялся и сделал шаг ближе. – Остальное время я наблюдал за вами, – сказал он и во второй раз за последние полчаса вытащил психотропный пистолет. Правда, на этот раз он использовал только его рукоятку, которой со всей силой ударил Каспара по голове.

Флешбэк

– Подожди, не тяни так, Тарзан. Здесь скользко.

Он негромко позвал своего пса, который рвался на поводке. Что случилось? Он испугался? Или Тарзан обиделся, что был так долго привязан? На морозе. Наверное, решил, что его снова бросили. Как предыдущий хозяин, который выколол ему глаз, а затем оставил вместе с другими щенками умирать в ржавой машине.

– Да постой. Я тоже хочу поскорее уйти отсюда, как и ты!.. – крикнул он вслед молодому псу.

Наверняка метис кого-то почуял. Лису или дикого кабана. Но тогда пахло бы «магги». Дикие кабаны всегда пахли приправой. Или протухшим салом, это он узнал во время их многочисленных прогулок по лесу. Запах иногда часами висел в воздухе, еще долго после того, как животные проходили где-то поблизости, но здесь, на подъездной дороге, ничего не чувствовалось. Пахло лишь жженой бумагой и древесным углем, что было неудивительно при таком количестве каминов в вилле за ним.

– Ну подожди же… – Он задумался, не лучше ли отпустить поводок. С каждым шагом спускаться под гору становилось тяжелее. Недавно выпал свежий снег, припорошил лед на асфальте, а консьерж еще не успел посыпать дорогу песком. Он специально долго ждал, пока тот уедет. Но это все равно не помогло.

Он сунул руку во внутренний карман своего зимнего пальто, но там больше ничего не было. Все сгорело. Только что, перед его глазами.

Сильная меланхоличная боль печали возникла перед ним, как непреодолимая стена. Все напрасно. Все тщетно. Он предпринял последнюю попытку и потерпел неудачу, как и ожидалось. И вот он стоял здесь, на подъездной дороге, не в состоянии пошевелиться, не в состоянии разрушить стену своей депрессии, которая не позволяла ему вернуться к нормальной жизни.

Его рука дернулась вперед, когда Тарзан снова натянул поводок, но тело осталось на месте. Застывшее. Холодное, как оледеневшие ветви елей по краям дороги, которые грозили сломаться под снежным грузом. Он покачнулся, упираясь и сопротивляясь силе, которая тянула его за собой. А потом… он услышал бульканье. Пока он падал, что-то зашумело, как кастрюля с убегающим молоком. Звук смешался с шепотом. Все вокруг закружилось, он услышал треск ломающихся сучьев, внезапно увидел деревья под другим углом, почувствовал, как поводок все сильнее натягивается на запястье, затем снова послышался хруст, хотя с елей не упало ни одной ветки. В то же время бульканье и шепот стали громче, хотя сейчас это был уже не шепот, а высокий, немного измененный голос, который постепенно удалялся от него.

Затем он услышал, как что-то сломалось – кусок дерева или кость, – и понял, что это случилось в тот момент, когда он ударился головой. Перед тем как вспыхнуло пламя, прямо перед ним. Но не из приборной панели, как в тот день, когда все началось. А в камине, в котором потрескивали сучья, и дым, затягиваемый ледяным ветром наверх, поднимался по каминной трубе наружу. Потом он услышал голос. Металлический и искаженный, но зато громкий и четкий.

– Она твоя, – сказал он. – Забирай ее.

03:20

Каспар хотел открыть глаза, чтобы спастись от этого сна, но у него не получилось. Потому что он уже не спал. Огонь перед ним, на который он смотрел уже долгое время, был таким же реальным, как слова, которые он слышал по больничному радио.

«Приходи и забирай ее!» – трещал голос Шадека из громкоговорителя над его головой.

Том? Черт, что он делает?

У Каспара не получилось подняться со стула в библиотеке по нескольким причинам. Главным образом, потому, что его психика, как и тело – после пыток и насилия, пережитых за последние часы, – были просто не в состоянии выполнить простейшие вещи. Он едва не отравился углекислым газом, против воли подвергся воздействию снотворного, а помимо резаных ран на руках и ногах, Инквизитор, похоже, раздробил ему носовую кость, хотя головная боль и тошнота наверняка были вызваны сотрясением мозга, за которое он должен благодарить Шадека. У него просто не было сил встать. Пояс от халата, которым Шадек привязал его руки за спиной к спинке стула, был даже не нужен.

«Она твоя, Брук. Я оставил Софию в холле».

Микрофон больничного радио слегка зафонил, прежде чем Шадек отпустил переговорную кнопку.

О господи. Он хочет ею пожертвовать.

Словно слова Шадека загасили последнюю искру надежды, языки пламени в камине вдруг стали тонкими, и в библиотеку повалил густой дым.

Каспар закрыл слезящиеся глаза и надеялся, что снежный шторм, который давил снаружи в каминную трубу, немного утихнет.

«Она тебе нужна? Ты ее получишь. Она твой рождественский подарок, Брук. Забирай себе врачиху, делай с ней что хочешь, но потом убирайся. По рукам?»

Каспар еще раз попытался подняться. И едва не упал в огонь – это все, чего он добился. Он начал потеть.

«Можешь и других забрать. В библиотеке, где ты уже зарезал Ясмин. Старуха еще жива».

Каспар повернул голову назад и увидел, что положение тела Греты действительно изменилось. Теперь ее рот был закрыт.

«А псих связан. Так что ты легко справишься. Забери всех или только Софию… все равно, главно…»

Шадек прервался на полуслове, но переговорную кнопку не отпустил.

– Черт, нет… что…

Затем Каспар услышал шум, словно кто-то сорвал скатерть с накрытого стола.

Через две секунды раздался щелчок, и оборванный крик эхом отозвался в пустых помещениях виллы. И в его гудящей голове.

«Ты идиот, Шадек. Ты такой идиот…»

Что сказал Бахман? Управлять больничным радио можно только из двух комнат. С таким же успехом санитар мог нарисовать себе на лбу мишень. Вопрос в том, вырубил ли его Брук до или после того, как сходил за Софией.

«Абсолютно точно лишь одно…»

Каспар подергал связанные руки и покосился на прикрытую дверь в коридор, ключ к которой Шадек забрал с собой.

«…Брук сейчас на пути к нам!»

Прошло немного времени, и шаркающие звуки из коридора подтвердили его правоту.

03:23

Огонь.

Дым.

Книги.

Грета.

Пытаясь найти какой-то выход и избежать неизбежного, его мозг включил режим экономии. Каспар мог думать только односложно, в то время как его глаза сканировали библиотеку.

Загадки.

Брук.

Грета.

Книги.

Пока он сберегал на подсознательном уровне тот факт, что шарканье в коридоре прекратилось, его инстинкт самосохранения использовал последние остатки запасов адреналина. Он уставился на огонь, думал о машине, в которой едва не сгорел, и задавался вопросом, не была бы та смерть милосерднее. Затем закрыл глаза и никак не мог избавиться от изображения несуществующих часов на горящей приборной панели, которые отсчитывали его оставшееся время. Указатель был уже в красной зоне.

Огненно-красный.

Это была она. Последняя возможность.

Камин.

Дым.

ОГОНЬ!

Каспар больше не пытался расправить плечи и высвободить руки, вместо этого он подвинулся всем телом на стуле вперед. Ближе к дыму.

«Огонь. Я должен к…»

Он дернулся в сторону, один раз. Второй. Наконец преодолел высшую точку траектории, и сила притяжения взяла свое. Он медленно повалился на пол. Ударился, и острая боль напомнила о том, что он уже вывихнул плечо при падении со стола. Головой приземлился немного мягче – на кучу холодной золы, в которую и кричал сейчас от боли.

«Мне нужно к огню», – подумал он и стал повторять эту мысль, как мантру. Снова и снова.

Он лежал все еще привязанный к стулу, немного в стороне от языков пламени. По крайней мере, теперь он лучше видел дверь, которая не сдвинулась ни на миллиметр. Не все еще было потеряно. Он подтянул ноги и опрокинул стойку с кочергами, когда оперся о нее, но по усиливающемуся со спины жару понял, что приблизился к цели.

Затем он со всей силы откинулся на скрипящую спинку, еще раз – и боль неожиданно стала невыносимой. Каспар закричал так громко, как кричал только раз в жизни. Когда едва не сгорел в своей машине. Сейчас языки пламени, похоже, почуяли второй шанс, чтобы завершить давно начатое. На этот раз они опаляли ему не грудь, а раскаленными лезвиями впивались в предплечья. Значит, он лежал почти правильно.

Почти. Еще один сантиметр, и огонь будет раздирать не только кожу на запястьях, но и связывающий их хлопчатобумажный пояс.

Каспар снова закричал и тут же сцепил зубы. Ему показалось, что помимо сладковатого запаха паленой кожи он наконец-то почувствовал запах горящих хлопчатобумажных волокон.

И действительно пояс на запястьях стал свободнее.

«Или мне только кажется? Может, я от боли совсем спятил?»

Насколько смог, он развел руки в стороны, чтобы у огня было больше простора для действий.

«Становится свободнее? Мне кажется… Да… Нет… Слишком поздно».

Он вытащил руки из огня и посмотрел на входную дверь. Она была открыта. Намного шире, чем несколько секунд назад. Снаружи по полу дул холодный сквозняк – прямо в его широко раскрытые глаза, которые не могли оторваться от Инквизитора, только что вошедшего в комнату.

03:25

Каспар снова отодвинулся от невыносимого жара и опустил голову. Его запястья стали свободнее. Но как это ему поможет?

Ко второму бою он был не готов.

Он разжал пальцы, зачерпнул золы у себя за спиной, случайно захватил маленький тлеющий уголек и от боли тут же выронил. Это было бессмысленно.

Со своего места, к тому же с завязанными за спиной руками, он не мог ничего бросить Бруку в лицо. А даже если бы и смог?

«Нам нужно было подняться вверх по камину», – пронеслось у него в голове. По иронии судьбы в тот момент, когда все шансы были упущены и все пути к бегству отрезаны. К тому же – наверху трубы их наверняка ждала бы решетка. Как бы там ни было, эти размышления были бессмысленны. Теперь, когда Инквизитор находился на расстоянии пяти шагов от своей добычи. От него.

Брук хрипел, его дыхание со свистом вырывалось из раны на шее. Он волочил правую ногу и перекладывал из руки в руку сверкающий предмет.

Еще четыре шага.

Нож? Ножницы?

Свет был слишком неустойчивым, а без контактных линз мелкие предметы расплывались у него перед глазами. Вероятно, Брук держал скальпель, который нашел в аптеке. Возможно, он и Шадека им вырубил.

Еще три шага.

Каспар беспомощно дергался на полу, как паук, которому оторвали лапку и который все время вертится вокруг своей оси в обреченной попытке убежать. Он надеялся на чудо, молился, чтобы Грета пришла в себя, встала и всадила Инквизитору в спину кочергу, но краем глаза он увидел, что ее ноги все так же безжизненно свисали с края стула, минимум в трех метрах от него – расстояние, которое казалось ему марафонской дистанцией.

Он хотел позвать на помощь и, вдохнув дыма, парадоксальным образом вспомнил, что в случае опасности лучше кричать «пожар», потому что, услышав крики «на помощь», большинство прохожих испуганно отворачиваются. Эта мысль рассмешила бы его, не будь смерть уже так близко.

Еще два шага.

И тут, в тот самый момент, когда Каспар разглядел, что Брук действительно держал в своих длинных пальцах скальпель, в ту самую секунду, когда его боль была полностью вытеснена последней сильной волной паники, именно в этот момент Инквизитор начал танцевать.

03:26

Это был жуткий балет в исполнении сумасшедшего, который себя больше не контролировал. Каспару казалось, что танец смерти происходил в замедленной съемке, но на самом деле все продолжалось несколько секунд.

Началось с того, что рот Брука открылся, медленно и плавно. Левая нога судорожно задрожала, он поднял ступню и одновременно замахал обеими руками, очевидно, чтобы удержать равновесие, но это не особо ему помогло.

Затем он скорчился, словно его ударили в живот, одна рука замерла в движении, другой он пытался дотянуться до ноги.

Брук повернулся, словно хотел показать Каспару свои жалкие, почти безволосые ноги со стороны, и тут он увидел.

«Не может быть. О господи…»

Шприц.

«Конечно. Я сам положил его на пол, когда подходил к Грете».

Каспар не мог поверить своему счастью. Еще несколько минут назад Шадек хотел пытать им его. А сейчас Инквизитор, всего в одном крохотном шаге от Каспара, наступил на пластиковый цилиндр и воткнул инъекционную иглу себе в босую ногу, прямо в месте подъема. Если бы он не шаркал, не волочил за собой одну ногу, то игла застряла бы в пальце или обломилась о кость. А так она до упора вошла в мягкие ткани, и Брук собственным весом нажал на колбу.

Отсюда и танец. Отсюда и дрожь.

Брук попытался вытащить шприц из ноги, но было уже поздно. Тиопентал был одним из самых быстрых барбитуратов, а в ослабленном состоянии Брука наркоз подействовал уже через несколько секунд.

Инквизитор удивленно раскрыл глаза, затем его глазные яблоки закатились, и Каспар увидел лишь белки, прежде чем психопат рухнул вперед.

Он повалился прямо на Каспара и накрыл его своим телом.

Сначала хрустнули его ребра, затем спинка стула. Каспару не хватало воздуха, и к его смертельному страху добавилась еще клаустрофобия.

«И что теперь? Что мне делать?»

Шприц и так был наполовину пуст, его остатки, наверное, сильно разбавлены, так что Брук очнется через несколько минут. А Каспар оказался вдвойне обездвижен – под давящим весом Инквизитора, который становился тяжелее с каждым вдохом.

Скальпель, который выпал у Брука из руки, лежал слишком близко к огню и поэтому был недосягаем.

«К тому же я не мастер освобождения. Я Никлас Хаберланд. Врач-нейропсихиатр и специалист в области медицинского гипноза. И я совершил ошибку».

Он задержал воздух, подтянул обе ноги, насколько это позволил лежащий на нем груз, и попытался найти рычаг, чтобы сдвинуть с себя бесчувственное тело.

Хрясь.

Снова раздался хруст, но сейчас это было не горящее полено и не сломанное ребро. Это был стул, который просто не выдержал двойной нагрузки.

Его руки все еще оставались связанными, но спинка стула, к счастью, была плохо склеена и при падении вырвалась из сиденья.

Каспар снова подтянул ноги, медленно, пока они не оказались под животом Брука, а потом сжал зубы. Упершись, приподнял Инквизитора – который, словно выполняя какое-то легкоатлетическое упражнение, лежал животом на коленях, – и откатился в сторону. Все получилось с первого раза. К счастью – потому что на повтор ему не хватило бы сил и он, скорее всего, заснул бы в смертельных объятиях Брука.

Освободившись от груза, Каспар уперся пятками в пол и немного отполз назад к камину. Не добившись желаемого, он предпринял последнюю отчаянную попытку. Перевернулся на бок, на раненое плечо, и откатился к камину. Ему понадобился лишь один поворот, чтобы спинка полностью оторвалась от стула. Его руки по-прежнему были связаны за спиной, но в остальном он был свободен. Он мог двигаться, мог бы подняться и скинуть с себя деревянный остов, который еще давил на спину, но в настоящий момент он хотел лишь одного – закрыть глаза. Заснуть, чтобы ужасная реальность сменилась сном. Как Брук, который тяжело и неспокойно дышал, положив голову на колени.

Но как долго еще? Десять минут? Пять?

Он закрыл глаза и услышал свое свистящее дыхание, которое хотело вытолкнуть изо рта смесь крови, слюны и частиц дыма. Оно напоминало ритмичную работу томографа. Внизу в подвале. Там, где она, предположительно, сейчас находилась. Одна. Полуживая.

Перед его внутренним взором всплыла София. Врач, которая с такой любовью заботилась о нем, когда ему была нужна помощь, чтобы найти самого себя. И свою дочь, которую он бросил в беде. Сейчас, когда он собрал кое-какие обрывки воспоминаний, она и София оказались еще более потерянными, чем он когда-либо был. Запертая внутри себя, в плену собственного тела. «Кто знает, может, я могу отблагодарить вас?» – спросил он Софию, когда она пыталась облегчить его боль, казавшуюся теперь смешной по сравнению с мучениями, которые пришлось испытать им всем.

Ясмин, Сибилле, Бахману, Мистеру Эду, Линусу, Расфельду… Софии.

Он еще раз зажмурился, чтобы изображение не исчезло. Изображение молодой хрупкой женщины, у которой остался один-единственный безнадежный шанс. Он.

Осознавая, что эта схватка уже проиграна, Каспар открыл глаза и перекатился на колени. Спустя две минуты он освободил руки и поднялся, чтобы спасти Софию и тем самым самого себя.

03:29

Говорят, что человек познает себя настоящего только в экстремальных ситуациях. В такие моменты, когда невозможно действовать, придерживаясь выработанных ценностей, которые на протяжении многих лет прививались родителями, школой, друзьями и прочими близкими людьми. Кризис работает как острый нож для фруктов. Он очищает от кожуры и обнажает ядро; неоформленное, зачастую движимое инстинктами первобытное состояние, в котором самосохранение доминирует над моралью.

Если эта теория верна, то Каспар только что сделал удивительное открытие: в глубине души он был слабым человеком. Потому что он не мог этого сделать, хотя поступок казался правильным, даже жизненно необходимым, а более подходящий случай убить Брука вряд ли бы еще представился.

Каспар переводил взгляд с бесчувственного мужчины под ногами на скальпель в своей руке и пытался убедить себя перерезать сумасшедшему глотку или хотя бы вскрыть ему вены. Но ничего не получалось. При всем желании он не мог этого сделать.

Он отвернулся и поковылял к Грете, убеждая себя, что ему просто не хватило бы физических сил лишить Инквизитора жизни. Но он знал правду. Он еще никогда не убивал человека. Он еще никогда не причинял никому зла намеренно. Но иногда он принимал решения, которые имели аналогичные последствия.

«Я Никлас Хаберланд. И я совершил ошибку».

Грета слабо дышала открытым ртом. Ее веки дрожали, а согнутые пальцы на коленях шевелились в такт мелодии в ее искусственном сне. На груди лежал кусок ткани, напоминавший слюнявчик. Каспару не нужно было нюхать, чтобы понять, чем он был пропитан.

Но почему? Почему Брук не остался верен своему методу? Почему он убивает Расфельда, а Грету лишь усыпляет хлороформом? И почему именно Софию хочет ввести в состояние, в котором она окажется запертой между жизнью и смертью?

Когда он откинул стул назад, Грета резко всхрапнула, а ее голова опасно накренилась, но, к счастью, старушка не съехала вниз, иначе ему не удалось бы вытащить ее из опасной зоны. Несмотря на ее легкий как перышко вес, ножки стула оставляли маленькие бороздки в старом паркете, когда он поволок ее из библиотеки.

«И что теперь?»

На толстом ковре в коридоре трение ощущалось намного сильнее, Каспар не смог больше тащить стул и сделал паузу. Истекая потом, он прислонился к стене, за которой должна была находиться кладовая, где Сибиллу ждала роковая встреча с Бруком. Здесь в коридоре шорох огня был тише, зато снова слышалось постукивание томографа этажом ниже.

Тук. Тук. Тук.

Магнитные волны, как выстрелы из пистолета, с регулярной периодичностью летели вверх по лестнице. Как часы, словно Каспар нуждался в напоминании, что время истекает.

«Полшприца разбавленного тиопентала. Сколько еще?»

Он подхватил Грету под мышки и приподнял. Одетую в шелковый халат, ее было легче перетащить сейчас по ковру в кладовую.

«Слава богу».

В отличие от библиотеки, в двери кладовой торчал ключ. Каспар вытащил его и запер дверь снаружи. Только сейчас он заметил, что дрожит всем телом. От состояния Софии его сейчас отличало лишь то, что он еще мог принимать осознанные решения. В настоящий момент он был неспособен даже позвать на помощь. Поэтому правильно, что он потратил последние силы на то, чтобы спрятать Грету в безопасное место. Брук был слишком тяжелым. С ним бы Каспар рухнул на полпути.

«Дальше. Мне нужно дальше».

Каспар на всякий случай проверил, не подходит ли ключ к двери в библиотеку. Разумеется, нет. Его удача закончилась в ту секунду, когда Инквизитор случайно воткнул себе в ногу шприц.

Тук. Тук.

«Куда?»

Он чувствовал себя как обезвоженный марафонец на финишной прямой – только что спасительная лента, которую он должен был разорвать в конце безжалостного забега, отодвигалась от него все дальше. Но он все равно продолжал бежать по коридору, пока не оказался в полутьме вестибюля. Он огляделся и ничего не увидел. Ни следов от колес на ковре, ни кресла-каталки, ни Софии. Если Шадек оставил ее здесь, значит, Брук уже забрал жертвоприношение.

Но где она сейчас?

Тук. Тук. Тук.

Он посмотрел вперед, оттянул указательными пальцами брови назад, чтобы сфокусировать взгляд, но даже контактные линзы не помогли бы ему разглядеть, что находилось в противоположном конце коридора. Перед его усталыми глазами стоял густой туман из дыма и слез. Ему показалось, что сразу за кулером с водой из-за приоткрытой двери падает полоска света. Кабинет Расфельда. Каспар прикинул, хватит ли ему сил туда добраться.

Но зачем? Чтобы найти окровавленный труп Шадека? Чтобы узнать, какими еще медицинскими пыточными инструментами из больничной аптеки вооружился Брук, прежде чем утащил Софию и пришел к ним в библиотеку? Один из них, скальпель, Каспар как раз сжимал в руке.

Тук. Тук.

Он обернулся, уставился в кабину лифта, и его первым импульсом было бежать от фигуры, которая, очевидно, поджидала его в темноте и которая казалась ему невероятно знакомой.

Благодаря своему плохо работающему сознанию, лишь подняв руку, он заметил, что мужчина был его подобием.

Тук.

Он сделал шаг к своему отражению, запутался в ногах и, споткнувшись, полетел головой вперед в темную кабину. Что-то треснуло – судя по пульсирующей боли в большом пальце на ноге, это был осколок выбитой лампочки.

Тук.

Он взглянул на указатель этажей. Серебряная связка ключей Расфельда торчала в разъеме рядом с кнопками лифта. У Каспара на глаза навернулись слезы, когда он увидел, какой брелок Инквизитор прикрепил к кольцу для ключей. Цепочка Софии раскачивалась, как гипнотический маятник, перед его глазами и в последний раз ударилась о латунную табличку.

«Амулет. Он использовал украшение Софии как трофей. Нет…»

Каспар исправился.

«Не как трофей. А как указатель. Вместо записки с загадкой».

Каспар взялся за перламутровую подвеску, которая была влажной на ощупь – а может, это просто его ладони вспотели.

Ладно. Теперь пути назад все равно нет.

Он протянул руку и нажал на кнопку «минус 2». Еще никогда он не оказывался в такой темноте, как в тот момент, когда двери закрылись.

03:31

Во время спуска к источнику страха Каспар не мог вспомнить, верующий он или атеист. Ему казалось, что раньше он с удовольствием ходил в церковь, но, видимо, это было давно, потому что в голову не приходила ни одна молитва, слова которой могли бы его сейчас успокоить.

Он нажал пальцами на глазные яблоки, чтобы простимулировать реакцию зрительного нерва. Обычно таким образом он вызывал калейдоскопические вспышки, которые в цветах радуги танцевали перед его сетчаткой, но даже эта иллюзия не появилась.

Зато возникло другое ложное ощущение, потому что кабина начала вращаться. Сердечно-сосудистая система сошла с ума. Вестибулярный аппарат потерял в темноте последние ориентиры, и Каспар внутренне кружился вокруг себя, хотя его тело не смещалось даже на миллиметр.

«Полшприца, сильно разбавленного».

Борясь с головокружением, он думал о том, что Брук, вероятно, уже пришел в себя, и удивлялся, с каким спокойствием представляет себе, как Инквизитор в эту секунду хватается за ножки стола, чтобы подтянуться и встать.

«Пока я в лифте, я в безопасности».

На мгновение Каспар даже решил, что уже никогда не сможет покинуть кабину. С каждой секундой росла его уверенность в том, что лифт никогда больше не остановится, а будет вечно спускаться в бесконечную шахту, где становилось все темнее и жарче.

Поэтому очень сильно удивился, когда его ослепил яркий свет. Двери открылись.

Минус 2.

Он прибыл туда, куда никогда не хотел.

Каспар моргнул и вошел в свет.

Бум. Тук. Бум. Тук.

Ярко освещенный этаж лаборатории, видимо, соединялся с верхним этажом системой вентиляции, в любом случае стук томографа был здесь намного громче, чем на первом этаже. Но Каспар все равно воспринимал звуки из отделения радиологии приглушенно, как через акустический фильтр.

Он прикрыл глаза рукой от яркой галогенной лампы на потолке, которая, как кинематографический прожектор, освещала голые, выкрашенные в зеленый цвет бетонные стены.

Бум. Тук. Бум. Тук.

Уши Каспара уже смирились с угрожающим переменным стуком томографа как с чем-то неизбежным. Так человеческий нос может привыкнуть к неприятному запаху в глухом помещении, который для новоприбывшего будет невыносимым. Его ослабленному мозгу удалось загнать гипнотические звуки за защитную стену, в самый дальний угол сознания. К сожалению, это не получилось из-за глухих, почти животных криков, которые встретили Каспара в вестибюле лаборатории.

03:32

Он разрывался от внутренней борьбы. Две силы решили устроить последнюю судьбоносную дуэль в его теле. И поэтому Каспар ощущал, как одна сила тянула его вниз, чтобы склонить к побегу.

А вторая толкала вперед, чтобы спасти Софию. Сам он был абсолютно безволен, просто мячик своих конфликтующих инстинктов, который, как сторонний наблюдатель, следил за сценарием, неподвластным его мозгу.

София апатично сидела в нескольких шагах от него, в своем кресле-каталке перед стеклянной дверью, которая отделяла маленький вестибюль от лаборатории.

«Приманка, – промелькнуло у Каспара в голове. Сначала ключ, потом София. – Брук разложил приманки, которые меня погубят».

Рифленое матовое стекло за ней, видимо, было бронированным, потому что как отчаянные удары кулаками, так и тяжелые пинки ногами по входной двери с другой стороны доносились до Каспара лишь робким стуком.

Он сделал шаг к Софии и не заметил, как его инстинкт самосохранения отступил.

София. Он хотел ее спасти. Возможно, лишь для того, чтобы исправить ошибку, которую он не мог даже вспомнить.

Глаза врача были закрыты, ее голова склонилась к кочерге, которая все еще торчала, закрепленная за подголовник. Пакет с физиологическим раствором, видимо, оборвался во время нападения Брука, пустой катетер так же безжизненно болтался рядом со спицами колес, как и руки Софии. Без сомнения, она пребывала в другой, более счастливой сфере. Во всяком случае, она никак не реагировала на драму, которая разыгрывалась у нее за спиной.

«Они хотят, чтобы я их вытащил. Боже мой, что Брук устроил им там внутри?»

Он увидел, как одна рука прижалась изнутри к стеклу. Кровь и кожа заполнили его неровности.

Каспар не был уверен, но она казалась толстой и грубой. Как у…

«Бахмана?»

Затем он заметил темный отпечаток, где-то на уровне колен консьержа. Тот выглядел как… Каспар убрал влажные волосы со лба.

«…как язык?»

Нет. Нос.

«Мистер Эд, Бахман. Господи, они живы…»

Словно издеваясь над ним, в этот момент схематичные фигуры за дверью исчезли, стук тоже прекратился.

«Что Инквизитор собирается с ними сделать? Почему привел их в лабораторию? И запер?»

В голове Каспара пронеслась еще одна мысль.

«Ошибка. Я совершил ошибку. Не только тогда, но сегодня. Только что. Я что-то…»

Он сделал еще один шаг и в тот же момент испуганно отпрянул назад.

Матовое стекло задрожало. Один раз, другой. Что-то тяжелое, вероятно Бахман, со всей силой бросалось на него с той стороны. Безрезультатно. Металлические петли дрогнули еще меньше, чем бронированное стекло.

«Я что-то упустил».

Каспар стоял теперь рядом с дверью. Нажал на серую ручку. Бесполезно.

Как и ожидалось, Брук их запер, хотя он не нашел замочной скважины под массивной рукояткой.

«Конечно нет».

Расфельд придумал более хитрый метод, чтобы запретить доступ посторонним. Лаборатория была защищена электронной магнитной картой, которую Инквизитор вытащил у руководителя клиники. Кроме того, рядом с рамой висел черный металлический ящик – электронная кодовая защита, – который напоминал клавиатуру банкомата.

«Код. Конечно».

Если София знала код для системы «Щит», то возможно, и для этой двери. Может, это даже одна и та же комбинация. Он должен выяснить код и освободить других, прежде чем Инквизитор снова придет к ним.

«Но для этого я должен ее…»

Каспар развернул Софию к себе и испугался капли крови, которая потекла у нее из носа.

Одной рукой он приподнял ей левое веко. Ее веки дрожали, что в данных обстоятельствах было хорошим знаком – это могло означать, что София готовилась разорвать спираль сна. В такой момент Каспар мог снять гипноз, отменив внушение, которое сумасшедший укоренил в психике своей четвертой жертвы.

«Возможно. Вероятно. Сделал бы. Мог бы», – передразнил он себя мысленно голосом Тома.

– София, ты меня слышишь? – Он схватил ее холодные запястья и принялся массировать. – Ты должна проснуться, понимаешь? Ты должна сконцентрироваться на мне. Ты есть ключ.

«Ключ! О нет!»

Он выпустил ее неподвижные руки.

Каспар развернулся, мучительно медленно, словно стоял в бурной реке и боролся с течением. Обратно к лифту. Туда, где допустил роковую ошибку.

«Пока я в лифте, я в безопасности».

Именно. Несколько секунд назад. Когда он оставил торчать ключ, не повернув его, чтобы заблокировать кабину.

«Вот что я упустил».

Когда Каспар наконец оказался перед лифтом, он уставился самому себе в глаза. Но на этот раз он отражался не в зеркале кабины, а в полированной поверхности алюминиевых дверей, которые давно закрылись. Инквизитор вызвал лифт.

03:34

Дрожание началось в ту секунду, когда натянулись металлические тросы. Тело Софии эпилептически затряслось, заставляя дребезжать кресло-каталку. У Каспара больше не было чувства времени, он не обратил внимания, сколько секунд лифту потребовалось, чтобы преодолеть несколько этажей, но понимал, что через двадцать отчаянных вздохов Брук будет здесь. Каспар задержал дыхание, словно надеялся растянуть время и отсрочить неизбежное.

Бабах!

Заложники за матовым стеклом снова прижались ртами и кулаками к стеклу, кричали изо всех сил, но их криков было практически не слышно из-за бронированного стекла, а Софию трясло все сильнее. Она закинула голову назад, прогнула грудь и, как утопающая, вцепилась в пластмассовые ручки кресла-каталки. Пропотевший, испачканный грязью, кровью и физиологическим раствором халат сполз у нее с одного плеча. Потом ее голова ударилась о металлическую ручку кочерги – с таким звуком, будто стукнулись два бильярдных шара.

Каспар подбежал к ней, схватил обеими руками ее голову и ладонью защитил от последующего удара виском о металлический прут. Чтобы София не могла пораниться, он вовсе вытащил кочергу. Вырвав ее из крепления подголовника, он осознал, что, возможно, держит в руках свое последнее спасение.

Лифт! Дверь!

Каспар даже не стал тратить последние минуты их драгоценного времени на то, чтобы пытаться кочергой разбить бронестекло. А направился к лифту и следил за электронным табло.

Первый подвальный этаж. Еще несколько метров.

«Это должно получиться. Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы все получилось».

Кочерга в форме буквы Г была длиной примерно с теннисную ракетку, и, судя по всему, ею активно пользовались. К счастью, крючок в верхней части ручки был плоским, так что Каспар воспользовался кочергой как ломиком и просунул ее между внешними дверьми лифта.

«Если у лифта есть предохранители, то… – Он закусил губу и на несколько сантиметров раздвинул двери. – Кабина остановится, как только… Черт, нет».

Ручка выскользнула у него из пальцев, и двери снова захлопнулись. Они приоткрылись именно настолько, чтобы показать ему, насколько близко подобралась смерть. Нижняя часть кабины уже парила у него над головой.

«Ладно. Новая попытка. Последняя…»

Он снова просунул кочергу в прорезь, нажал на нее со всей силы, и двери опять приоткрылись на несколько сантиметров. Каспар почувствовал спертый воздух, запах машинного масла, которые дохнули на него из шахты, и вдруг услышал, что томограф заработал громче: либо его слух резко обострился, либо – что было более вероятно – машинный гул лучше проникал в подвал через открытые двери.

О нет…

Он уже решил, что опять ничего не выйдет и кочерга упадет, но на этот раз ему удалось раздвинуть двери настолько, чтобы поставить в проем ногу – прежде чем двери начали закрываться. Раздался громкий треск, и Каспар решил, что его пальцы раздавило, но случилось то, на что он надеялся. Кабина лифта остановилась, после того как электронный мозг системы блокировки зафиксировал преждевременное открытие дверей.

«Получилось!»

Как раз вовремя. Кабина Брука уже висела на уровне глаз. Каспар вытянулся, чтобы через узкую щель заглянуть в лифт, и его взгляд уперся в окровавленные ноги Инквизитора.

Он с отвращением отпрянул и закрепил кочергу между алюминиевыми дверьми. Затем вытер пот со лба, сглотнул два раза, чтобы избавиться от давления в ушах, которые от напряжения заложило, и повернулся к Софии.

«Слава богу».

Она выглядела спокойнее. Жуткие судороги ослабли, подергивались только ее веки. И это был хороший знак. Она просыпалась.

«Или нет?»

Каспар поковылял обратно к ней.

– София? Ты меня слышишь? – спросил он, опускаясь перед ней на колени.

Он не знал, прижать ли кончики пальцев к ее дрожащим векам, чтобы успокоить их. Для начала он провел по длинным ресницам, очищая их от засохшей слизи, чтобы ей было легче открыть глаза.

Снова помассировал ее ладони, с эйфорией заметил, как онемелые пальцы слегка надавили в ответ, и подумал о записке, которую они держали.

«Это правда, хотя имя лжет».

– Гипноз, – прошептал он ответ, поднеся губы к ее уху. Он должен достучаться до нее, уловить момент, когда ее подсознание приоткроет дверь, чтобы он мог отменить постгипнотическое внушение. Но он понятия не имел, сколько продлится временное окно.

За спиной у него что-то закряхтело – возможно, лифт, а может, Инквизитор, чье неразборчивое мычание смешивалось со стуком томографа и с криками из-за матового стекла.

Каспар всего этого уже не слышал. Он сконцентрировался на одной лишь Софии. На женщине, с которой в данный момент они поменялись ролями. Сейчас он был врачом, а она пациенткой, которую он должен был освободить из ее внутреннего плена, из непробудного сна.

Он убрал ей прядь волос за ухо, как она сама это всегда делала, нежно коснулся ее затылка в надежде на положительную реакцию и повторил ответ к разгадке:

– Гипноз.

Он снова и снова повторял это слово ей прямо в ухо, а шум вокруг становился все громче.

– Гипноз. Гипноз. Гипноз.

Окружающий его мир подвала исчез. Он ничего этого не слышал: треска, скрипа, кряхтения, стонов, скулежа и стука. Металлического, человеческого, костяного и глухого. Он не слышал даже собственных слов.

Гипноз. Гипноз. Гипноз.

Его губы коснулись ее мочки уха, как при интимном поцелуе, и затем, на последнем слоге, она наконец отреагировала.

Она открыла глаза.

На Каспара обрушилось цунами из эндорфинов, когда он посмотрел в ее ясные выразительные глаза.

Он добился своей цели, достучался до Софии, затронул ее не только снаружи, но и изнутри.

У Каспара на глаза навернулись слезы. Ему хотелось притянуть ее к себе, обнять, поцеловать и никогда больше не отпускать. Однако уже в следующий момент он хотел закричать.

Но у него не получилось. Он открыл рот, но не смог издать ни звука, когда лицо Софии скривилось.

В жуткой улыбке.

– Ты разгадал загадку, Никлас, – сказала она, без труда поднялась с кресла-каталки и засадила ему в руку шприц.

03:37 – одна минута до страха

– Так на чем мы остановились во время нашего последнего сеанса, когда глупая собака начала лаять? – спросила София мягким голосом и вытащила из кармана халата маленький пластмассовый пузырек. – Ах да, дорогой, твои глазные капли.

Он хотел сопротивляться, отвернуть голову в сторону, но то, что она ему впрыснула, похоже, заблокировало работу мотонейронов.

К тому же она упиралась коленями ему в предплечья, сидя верхом на его урчащем животе. При других обстоятельствах он бы запросто сбросил с себя такое легкое тело одной рукой, но сейчас он был парализован – и намного сильнее, чем она изображала все это время.

Почему?

Он посмотрел ей в глаза, надеясь увидеть там объяснение, нерешительность, но ошибся: она использовала возможность, чтобы капнуть ему на роговую оболочку сильно концентрированный скополамин.

Появилось сильное жжение, и он тут же отреагировал на алкалоид, которым окулисты обычно расширяют зрачки перед тем, как проверить зрение. Когда София повторила процедуру и «расширила» его второй зрачок, он уже чувствовал известные побочные действия экстракта этого растения семейства пасленовых.

– Почему? – простонал он, чувствуя удивительное спокойствие. Капли парализовали парасимпатическую нервную систему, приглушили его и без того слабое состояние и подавили тошноту. Его напряженные мускулы расслабились, и Каспар вдруг почувствовал безмятежность, какой уже давно не испытывал, хотя опасность парила прямо над ним.

София улыбнулась ему и убрала волосы за ухо.

– Мари, – лишь произнесла она. Простое имя, которого было достаточно, чтобы он осознал жуткую правду.

«Так и есть. Верно. – Теперь он вспомнил. – Ее так зовут. Мари!»

Белокурый ангел, лечение которого оказалось неудачным. Его первая врачебная ошибка. Но Мари была не только его, она была…

– Наша дочь, – спокойно подтвердила София.

Конечно. Поэтому его все время так тянуло к ней.

Вот почему София казалась ему такой родной. Потому что он ее знал. Но это было давно. Много лет назад.

– Ты забрал ее у меня.

«Нет, я не забирал, – хотел сказать он. – Ты же бросила меня, когда Мари было три года, и переехала в Берлин. К своему новому другу».

– Но я отомщу за нее.

«Я буду бороться. Скоро у меня важный судебный процесс. Держите за меня кулаки».

Значит, вот что она имела в виду. Это парадоксально.

Чем сильнее он противостоял воздействию яда на свою вегетативную систему, тем отчетливее вспоминал их совместную ужасную предысторию.

На протяжении восьми лет он почти не видел Мари. Пока не раздался тот обеспокоенный звонок. От Кати Адези, ее учительницы.

Поэтому он поехал в Берлин и забрал Мари к себе. В Гамбург. В свою врачебную практику.

«Можно начинать. Ваша дочь ждет. Мы все подготовили, господин доктор Хаберланд».

Он ее загипнотизировал. Без ведома Софии, потому что хотел выяснить, не подвергалась ли его дочь насилию.

И теперь София вершила над ним суд, потому что во время гипноза у Мари произошел инсульт. С тех пор она была парализована и находилась в коматозном состоянии, из которого уже никогда не сможет выйти.

«Запертая внутри себя. Как в беспробудном сне. Как жертвы Инквизитора».

Но это было невозможно. Худшее, что могло случиться при неудачно проведенном сеансе, была потеря раппорта. Поражения Мари никак не могли быть побочным действием его медицинского гипноза.

«Судороги. Неконтролируемые движения конечностей. Навсегда притупленные рефлексы».

Поэтому на окнах не было решеток. Никто не затащил его дочь туда насильно.

«Я боюсь. Ты ведь скоро вернешься, папа?»

Тюрьма, из которой он хотел освободить ее, была собственным телом Мари. Она была заживо похоронена в самой себе.

– Ты ошибаешься… – тщетно пытался произнести он. Как и все остальные мышцы тела, его язык тоже не двигался. Но София, похоже, все равно ему отвечала. Она говорила с ним твердым монотонным голосом, видимо объясняя что-то, чего он не мог разобрать из-за фоновых шумов, но догадывался, о чем речь. В данный момент София была его судьей. И устроила ему процесс за поступок, о котором он вспомнил лишь в эту секунду. В качестве судебного зала она выбрала клинику и начала главное судебное разбирательство несколько часов назад, а он даже не осознавал, что находится на скамье подсудимых. Осталось лишь привести в исполнение приговор – здесь, в вестибюле перед лабораторией.

– Постой, пожалуйста, не надо. Ты совершаешь большую ошибку, – хотел сказать он и в то же время подумал, какими глупыми они все были. И какими слепыми.

«Значит, это и была разгадка».

Все это было лишь спектаклем, жуткой шарадой. На протяжении всего времени София держала перед их глазами кривое зеркало страха, в котором отражалась безжалостная правда – явная и очевидная каждому, – правда в перевернутом виде. Инквизитором была женщина, преступник – жертвой, ее защитники – добычей. И ослепленные, они чуть не убили единственного, кто знал это и хотел их спасти: Брука. Не он, а София убила Расфельда и перетащила в отделение патологии. Это она разделила группу и хотела изолировать свою последнюю жертву: его.

Для этого она оставляла свои загадки – в собственной руке, во рту Расфельда и в пакете Сибиллы.

«Конечно. Мы за ней больше не наблюдали. Один ее вид вызывал боль. Да и зачем?»

Очевидно, первые записки она подготовила заранее, потом уже импровизировала. Ясмин накинула на Софию свой халат, в котором лежали ручка и рецептурные бланки. Ее почерк был почти нечитаемым, потому что ей пришлось писать вслепую. Под покрывалом, которым ее накрыли.

Воспоминания Каспара о событиях последних часов разлетелись на миллионы кровавых осколков и тут же снова собрались в новую ужасающую мозаику.

Вот откуда эти различные методы. Это также объясняло, почему Брук оказал так мало сопротивления в лифте. Он не собирался убивать Софию, а просто хотел ее изолировать. И вернулся со скальпелем, чтобы освободить Каспара – не заколоть его, а развязать. Так было потеряно драгоценное время, за которое София успела нейтрализовать Тома, а затем спуститься в подвал, чтобы инсценировать все в лаборатории.

– Прекрати, пожалуйста, – еще раз попробовал Каспар. – Я знаю, ты считаешь, что я виноват в инсульте нашей дочери. Но все было не так. Ее учительница заподозрила, что она подвергается насилию. Мари рисовала странные картинки, поэтому она мне позвонила. Ты ведь это знаешь. Я загипнотизировал ее, чтобы выяснить, все ли с ней в порядке. И да, что-то пошло не так, но…

«Я Никлас Хаберланд, врач-нейропсихиатр и специалист в области медицинского гипноза, и я совершил ошибку».

– …но причина была не в гипнозе. Я приходил, чтобы объяснить тебе это.

Вот почему он пришел к ней в клинику десять дней назад. Чтобы наконец-то обсудить с ней это. И показать заключение, из которого следовало, что поражения Мари не могли быть вызваны неудачным гипнозом.

«Письмо с заключением Й. Б., Йонатана Брука. Коллеги Расфельда. И эксперта в области инсультов».

Все это он хотел сказать ей, в то время как его бывшая подруга положила ему руку на лоб, а другой вытерла свой кровящий нос, который, видимо, разбила в схватке с Бруком. Или с Ясмин – колотая рана медсестры наверняка тоже была на ее счету.

Невероятно. Он сам пришел в паутину паука. Он даже заблокировал в лифте своего единственного спасителя – с помощью инструмента, на который Софии пришлось обратить его внимание.

Теперь, когда амнезия прошла, он мечтал о потере памяти. Отчего все не могло оставаться таким же необъяснимым, как вопрос, почему Брук вообще оказался с ними в больнице? Почему воткнул себе в шею нож и зачем Софии обязательно было мучить всех остальных женщин?

Почему это могло оставаться неизвестным, в то время как он осознал ужасную вещь: Брук вообще не собирался причинять им зла? Наоборот. Из-за повреждения дыхательных путей он не мог толком объясниться, несколько раз прорычал имя Софии и даже пытался написать его на стекле отделения радиологии собственной кровью. Но они неправильно истолковали все знаки и сопротивлялись, когда он хотел вытащить их из зоны опасности. Подальше от Софии, сюда, в закрытое надежное убежище лаборатории, за дверьми которой по стеклу барабанили не заложники, а освобожденные. И не потому, что звали на помощь, а потому, что хотели предостеречь его от Софии, пока не поздно.

«Я был таким глупым. Таким слепым. Таким наивным».

Каспар открыл пересохший рот. Его глаза слезились, потому что на искусственно расширенные зрачки светил яркий верхний свет. Они болели, потому что он не мог распределить ресницами очищающую слезную жидкость. Свет, как через призму, преломлялся на кончиках его склеившихся ресниц, создавая вокруг милого лица Софии размытую радужную рамку.

И затем к нему вернулся слух.

На короткое мгновение акустическая защитная стена опустилась. Звон в ушах, который Каспар осознал, лишь когда тот пропал, сменился чувственным голосом Софии.

– Чем сильнее ты сопротивляешься, тем глубже упадешь, – сказала она спокойным голосом, уставившись в его неподвижные зрачки.

«Что она имеет в виду? Последняя загадка? Мой последний шанс?»

– Чем сильнее ты сопротивляешься, тем глубже упадешь, – повторила она, и затем кто-то оттащил его от Софии.

Он хотел уже обрадоваться, подумал о Бруке, которому каким-то образом удалось вытащить кочергу, или о Линусе, который привел кого-то на помощь, но потом вспомнил, что такое движение его тела физически невозможно. Потому что он падал вниз. Сквозь пол, который вдруг стал мягким под его спиной. Бетон превратился в зыбучий песок, из которого высунулась железная рука и хотела утащить его вниз. Только сейчас он до конца понял свое положение.

Теперь он сопротивлялся. Гипнотическому взгляду. Спокойному голосу Софии. Смеси тиопентала и скополамина, которая сломила его волю.

«Голливудские сказки, – прозвучал в его голове голос Шадека из прошлого. – Невозможно насильно загипнотизировать человека».

«Все зависит только от обстоятельств, – ответил он ему в отделении патологии. – После пыток и причинения сильнейшей физической боли, особенно до состояния тяжелейшего шока, а также с помощью наркотиков, изменяющих сознание, лабильных людей можно против их воли ввести в гипнотический транс и завладеть их сознанием».

Каспар думал о своих резаных ранах, поврежденном плече, пытках, своих обожженных запястьях и страхе, который он испытал за последние часы. Он ощущал барбитураты, вводившие его в апатию, и слышал психоделические удары томографа. Подходящее сопровождение для введения в гипноз, которого ему не избежать, потому что София уже установила с ним связь и внедрила в его сознание коварное внушение, которое он не мог преодолеть своими силами.

«Чем сильнее ты сопротивляешься, тем глубже упадешь».

И поэтому он перестал, закрыл изнутри свои широко распахнутые глаза и больше не сопротивлялся падению в пустоту.

Он летел вниз. Глубоко в холодную темную шахту, в которой еще никогда не горел свет. В темницу своей души.

05:13 – девяносто пять минут с начала страха

Дым был живым существом. Роем микроскопических клеток, которые проникали через кожу, чтобы уничтожить его изнутри.

Частицы нацелились на его легкие и продвигались вниз по трахее в бронхи. Но это было ничто по сравнению с пламенем. Красные раскаленные лезвия вырывались из приборной панели, раздирали его рубашку и разрезали кожу, которая покрывалась пузырями. Как плавящийся пластик под зажигалкой.

Он взглянул на себя, затем с силой, которую ему дала невыносимая боль, нажал на педаль газа. Не для того, чтобы машина снова тронулась с места, а чтобы оттолкнуться назад. Он хотел отодвинуться от языков пламени как можно дальше.

Он сплюнул слизь с кровью в огонь и резюмировал события, из-за которых оказался в этом безнадежном положении. Он решил провести лечебный сеанс с Мари, без согласия ее матери, в непоколебимой уверенности, что гипноз не может иметь побочных действий.

А затем у девочки случился инсульт.

Во время сеанса. Мари никогда уже не выздоровеет, никогда не будет смеяться. Ее мозг был настолько поврежден, что можно считать за счастье, если к ней вернется глотательный рефлекс.

Как такое могло случиться?

Он услышал, как под ногами раскололась бутылка, которую он выпил. После того судьбоносного сеанса. Перед своей последней поездкой.

И вот он сидел здесь. Зажатый, в покореженной машине, сжимая в руке фотографию своей дочери, которая никогда не сможет вести нормальную жизнь. И он сгорал одновременно изнутри и снаружи.

Он протянул руки к огню, словно пытаясь задержать смерть, которая уже обнимала его пылающими руками. А потом – в тот самый момент, когда был уже не в состоянии выносить запах паленого мяса, когда он был готов собственными руками сдирать с груди зудящую кожу, – все стало прозрачным. Искореженная машина, которая съехала с мокрой дороги и врезалась в дерево, пока он искал в папке фотографию дочери, исчезла. Дым, огонь и даже боль улетучились, осталась только черная пустота.

«Слава богу, – подумал он, – это всего лишь сон». Он открыл глаза. И ничего не понял.

Кошмар, в котором он только что находился, не исчез, а видоизменился.

«Где я?»

Судя по первому впечатлению, в коридоре какого-то подвала. Перед ним стояли двое мужчин в масках, оба со вскинутым оружием. «ПОЛИЦИЯ» светилось большими светоотражающими буквами на черных маскировочных костюмах.

– Вы меня слышите? – спросил один и поднял забрало. Над левой бровью у него был зигзагообразный шрам.

– Да, – ответил Хаберланд.

«Почему я голый? Почему сижу здесь в одних грязных пижамных штанах, в кресле-каталке и пялюсь на зеленую бетонную стену?»

– Морфеус, посмотри на его зрачки.

Другой полицейский откликнулся на зов. Подошел чуть ближе, опустил свой пистолет и тоже откинул забрало.

– Он под наркотиками.

– Наверное, поэтому не может говорить, – предположил мужчина со шрамом.

– Могу, – сказал Хаберланд и хотел схватиться за горло. Но у него не получилось.

– Мы обнаружили одного внизу, случай десять/ тринадцать, – передал Морфеус по рации. – Он жив, но не реагирует. Нам срочно нужен врач.

– Как вас зовут? – спросил другой полицейский, опустившись перед ним на колени. Он стянул балаклаву со рта, обнажая неопрятную щетину на подбородке.

– Касп… – хотел ответить он, но тут же исправился.

– Я Никлас Хаберланд.

«Я Никлас Хаберланд. Врач-нейропсихиатр и эксперт в области медицинского гипноза. И я совершил ошибку».

Он повторил это, но спецназовец лишь с сожалением покачал головой.

– Внизу еще кто-нибудь есть? – прошипело из рации.

– Да, похоже на то. Здесь вход в лабораторию. Стекло, видимо бронированное, за ним что-то шевелится.

– Подкрепление спускается.

– Понял.

Морфеус выключил рацию, и через несколько секунд справа от него открылись двери лифта. Как минимум двое мужчин с автоматами вышли из кабины и тяжело зашагали по коридору.

– Проклятье, что здесь произошло, Джек? – спросил новый голос. Очевидно, вопрос был адресован мужчине со шрамом, который теперь стоял за креслом-каталкой Каспара и ответил:

– Без понятия. Этот накачался, ни на что не реагирует.

«Что это значит? Почему вы меня не слушаете?»

Хаберланд почувствовал, как его откинули назад, и он уставился в слепящий верхний свет.

– Тип, которого вы освободили из лифта, уже что-нибудь рассказал? – спросил Джек у новоприбывших.

– Нет, он в шоковом состоянии. К тому же у него трахеотомия. Он свистит, как чайник.

Хаберланда покатили на кресле-каталке вперед.

– А как там наверху?

– Дерьмово. Повсюду кровь и следы борьбы. А в радиологии, похоже, был пожар. Пока два трупа. Одному перерезали глотку, другой лежал в холодильнике в отделении патологии.

– Идентифицировали?

– Положительно. Томас Шадек и Самуэль Расфельд. Одному принадлежит опрокинувшаяся машина скорой помощи, другой, видимо, руководил клиникой.

«Шадек? Расфельд?.. Конечно».

Хаберланд увидел в зеркале собственное отражение. Он зарегистрировал пятна крови на полу лифта, в который его завезли, и закричал:

– Я могу вам объяснить. Я знаю, что произошло.

– Ты слышал? – спросил Морфеус. Джек нажал кнопку первого этажа и повернулся. Двери закрылись, и оба полицейских включили карманные фонарики.

– Что?

– Мне показалось, он что-то сказал.

Джек пожал плечами.

– Скорее, это был лифт, – улыбнулся он, но на всякий случай еще раз посветил Хаберланду в лицо.

– Смотри.

– Что?

– Его руки. Там что-то есть.

Хаберланд почувствовал, как два пальца в черной кожаной перчатке осторожно коснулись его ладони.

– Действительно.

– Что это?

Луч лампы переместился с него.

– Записка, – произнес Морфеус.

– Что там написано?

«Боже мой».

Хаберланд в панике искал возможность обратить на себя внимание.

– Странно.

– Что?

– Этот тип держит в руке загадку.

– Черт, ты думаешь…

– Да, да, да! – закричал Хаберланд и, к своему ужасу, увидел в зеркале лифта, что его губы ни на миллиметр не пошевелились. – Это был Инквизитор. Нет. Инквизиторша. София Дорн.

– «Брось меня, если я тебе нужен. Подними, если не нужен», – прочитал Морфеус.

– Хм?

– Наверняка это плохая шутка. Или какой-то подражатель.

– Почему?

– Сам подумай. Инквизитора интересовали только женщины.

«НЕТ! – закричал Хаберланд и от безысходности хотел закрыть глаза, но даже это ему не удалось. – Пожалуйста. Это не шутка, – мысленно кричал он. – Вы должны разгадать загадку. Вы должны вытащить меня отсюда. Не из клиники, а из меня самого. Неужели вы не понимаете?»

Нет, конечно нет.

Он знал, что в настоящий момент не может ни говорить, ни читать, ни писать. Она лишила его всех возможностей коммуницировать. На латунной табличке зажглась кнопка первого подвального этажа. Скоро они поднимутся наверх.

«Это сделала София. Она загипнотизировала меня и вернула в самую страшную мою травму. В горящий автомобиль. Время от времени я просыпаюсь от своего кошмара и возвращаюсь в реальность. Тогда мои глаза открываются, и у вас есть шанс восстановить потерянный раппорт. Назвав ответ к загадке. Неужели вы не понимаете? Если вы упустите момент, я снова погружусь в кошмар. И спираль непробудного сна закрутится с начала. Пожалуйста, вы должны мне помочь».

– Есть какие-нибудь идеи, что имеется в виду? – спросил Джек.

– Брось меня, если я тебе нужен. Подними, если не нужен?

– Без понятия, – послышался голос другого полицейского, но уже откуда-то издали. Хаберланд уже не почувствовал, как двери лифта открылись на первом этаже и его передали врачу скорой помощи.

Невидимая сила опять протянула к нему свою холодную руку и начала затягивать обратно. В то место, в которое он никогда больше не хотел возвращаться и которое покинул всего несколько минут назад: в горящий ад своего автомобиля.

Он еще попытался подать знак полицейским, что они должны искать Софию. Его бывшую подругу, к которой он тайно пришел пятнадцать дней назад, чтобы все объяснить. Он хотел попросить прощения и показать заключение врача, у которого лечился после своей аварии. По компетентному мнению доктора Йонатана Брука, инсульт у Марии произошел бы и без гипноза.

Но София не захотела его слушать. Бросила конверт с заключением в камин и выгнала его к псу, которого он привязал перед клиникой. Он помнил, как натянулся поводок, потому что Тарзан – или Мистер Эд, как его все здесь называли, – кого-то почуял, а затем он споткнулся и упал. Прямо на висок.

Но всего этого он уже не мог рассказать полицейским и врачам, очертания которых медленно расплывались перед его глазами, в то время как он сам падал в свой гипнотический кошмар.

Назад в горящий автомобиль. В пылающее пламя, которое София назначила ему в качестве вечного наказания.

Сегодня, 14:56 – спустя много-много лет после страха

Лидия закончила читать первой. Ее другу понадобилось чуть больше времени, и он перевернул последнюю страницу лишь двадцать минут спустя.

– Как? – спросил он, недоверчиво глядя на обложку папки. – И это все? Больше ничего?

Профессор снял очки и мягко кивнул. На протяжении последних минут он внимательно наблюдал за выражениями лиц своих студентов. Как они неосознанно почесывали за ухом, прежде чем перейти к последнему абзацу, или беззвучно шевелили губами, проговаривая про себя отдельные слова.

Лидия на последних страницах начала оттягивать нижнюю губу, а Патрик подпирал голову обеими руками. Теперь на его щеках краснели два пятна.

– Я же сказал вам, что вначале вы были недостаточно сконцентрированы, да, Патрик?

– Ну, как мы могли предположить такой конец?

Студент выпрямил спину и устало потянулся.

– Очень просто. – Профессор ткнул пальцем в папку. – Ответ был уже на странице 28. Помните ответ к первой загадке Греты, которую та загадала Каспару?

– Хирург женщина. – Лидия постучала себе по лбу. – Невероятно.

– О’кей, о’кей, не сообразил. А что дальше с этой историей? – нетерпеливо спросил Патрик и, поеживаясь, обхватил себя руками.

Лидия тоже потянулась к своей куртке.

Во время чтения они не замечали холода, который усилился с наступлением сумерек.

Профессор открыл свой блокнот и что-то записал.

– Все по порядку. Сначала я хотел бы узнать ваши спонтанные мысли. Что вы подумали, когда прочитали последнее предложение?

Он кивнул Лидии, которая вопросительно указала на саму себя.

– Ну, я… – Студентка откашлялась и потянулась к бутылке с водой. – Я все время задавалась вопросом, произошло ли это в действительности.

Она сделала глоток. Профессор отложил ручку и взял оригинал медицинской карты.

– Хороший вопрос. Так как эта история болезни написана почти исключительно с субъективной точки зрения одного-единственного человека, в ней, разумеется, есть пробелы, и поэтому документ оставляет достаточно простора для интерпретаций. Но абсолютно точно то, что Никлас Хаберланд был экспертом в области медицинского гипноза, который специализировался на терапевтическом лечении детей. Много лет назад у него была бурная связь с одной коллегой, в результате которой родился ребенок, Мари. Отношения быстро закончились, они расстались, София Дорн получила право опеки и переехала в столицу.

Профессор сдвинул ноги под столом.

– Однажды Хаберланд получил обеспокоенный звонок из Берлина. Мари рисовала на уроках искусства странные картины. Ее классная учительница, Катя Адези, была не уверена и пока не хотела привлекать службы опеки. Сначала она обратилась к ее биологическому отцу. Хаберланд приехал в Берлин и решил во всем разобраться.

– Он загипнотизировал Мари? – встряла Лидия.

– От Гамбурга до Берлина можно добраться за полтора часа на поезде. Он забрал девочку к себе в офис и тем же вечером хотел вернуть матери. Но до этого не дошло. Сеанс закончился катастрофой. Во время лечения у девочки произошел инфаркт мозга.

– Черт. – Патрик поднял глаза с таким видом, словно у него разболелся зуб. – Штепсель вытащили из розетки.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Лидия и обернулась к своему другу. Расстояние между ними значительно увеличилось с начала эксперимента. Словно прочитанная ими медицинская карта вбила между обоими невидимый клин.

Профессор сделал еще одну пометку.

– Ну, ваш друг только что использовал метафору для того, что мы называем «синдромом запертого человека», – сказал он и поднял взгляд. – Состояние, в котором мозг еще работает, но не может установить связи с внешним миром. Представьте себе, что вы не можете видеть, слышать, обонять, осязать, дышать или чувствовать. Только думать.

– Мать честная!

– Такого тяжелого последствия неудачного гипноза еще никогда не наблюдалось.

Лидия снова прочистила горло.

– Девочка умерла?

– Нет, хуже. До конца жизни у Мари остались физические и психические нарушения. Ее мать тоже начала разрушаться внутренне, но не подавала виду. Друг оставил ее вскоре после этого удара судьбы. Он до сих пор отрицает, что причинил Мари какой-то вред.

О большое оконное стекло ударился камешек. Освежающий ветер все еще поднимал мусор и гравий. Ивы печально нагнулись, когда профессор продолжил:

– Сначала София пыталась добиться сатисфакции законным путем. Она нашла адвоката, Дорин Брандт, но та отказалась предъявлять иск Никласу Хаберланду, так как посчитала, что будет сложно доказать его ошибку. Она предложила мировую сделку.

Профессор встал и отвел плечи назад, чтобы немного расслабиться. Несмотря на все упражнения, его суставы напомнят ему самое позднее завтра утром, что сегодня он слишком много сидел.

– София все больше отчаивалась, – сказал он и подошел к тихо булькающему масляному радиатору рядом с камином.

– Где бы она ни узнавала, всегда получала один и тот же ответ: гипноз не может вызвать таких тяжелых последствий. Ее горе переросло в безумие, и она разработала извращенный план мести за Мари. Она хотела доказать всем, что под гипнозом вполне возможно разрушить душу человека. Еще хуже. Она хотела наказать виновных, приведя их в состояние, в котором находилась Мари.

– Бодрствующая кома. Синдром запертого человека.

– Правильно. – Он, соглашаясь, кивнул на замечание Патрика.

– Во время учебы в мединституте София интересовалась медицинским гипнозом, однако всегда возражала против его применения в терапии. Но сейчас она практиковалась с отчаянием обезумевшей, чтобы воспользоваться этой техникой в качестве оружия. Метод, который она придумала, был совсем простым. Сначала с помощью гипноза она отправляла своих жертв в их самый страшный кошмар. Затем искусственно вызывала потерю раппорта.

– Она бросала людей в ад и закрывала дверь. – Патрик в ужасе покачал головой.

– Очень образно, да. София осознанно теряла контроль над своими заложниками и оставляла их в беспомощном состоянии. Так как любой неудачный гипноз когда-то неизбежно переходит в обычный сон, она сделала своим жертвам постгипнотическое внушение. Как только они проснутся, они должны тут же снова заснуть.

– Как у нее это получилось?

– Вы когда-нибудь видели гипнотическое шоу, Лидия?

– По телевизору. Одного мужчину ввели в транс перед публикой. Гипнотизер убедил его, что он собака и что после пробуждения ничего не вспомнит. Но когда зрители будут кричать «Хассо», он должен пролаять три раза.

– Что он и сделал, как я предполагаю.

– Да.

– Это вульгарный, но отличный пример простого постгипнотического внушения, какое София сделала и своим жертвам. Только в их случае не нужно было кричать «Хассо». Достаточно, чтобы жертвы открыли глаза и на их сетчатку глаз упали световые фотоны. Это и был триггер. Чем ярче свет, тем быстрее жертва снова погружалась в гипноз.

– Ужасно. – Лидия застегнула замок-молнию своей куртки.

– Но это сработало. Так Софии удалось ввести своих жертв в бесконечную спираль сна, которую можно было оборвать, произнеся в фазу пробуждения кодовое слово: ответ к загадке в соответствующей записке.

Профессор приложил руки к электрической батарее. Хотя кончики его пальцев обжигало, тепло распространилось только до запястий.

Когда Патрик задал следующий вопрос, по коже профессора побежали мурашки.

– Что случилось с Хаберландом?

Сегодня, 15:07

– С Хаберландом? – тихо повторил он и подошел к стеклянным двустворчатым дверям.

– Думаю, прежде чем я расскажу вам о его будущем, нам стоит разобраться с его прошлым.

Теперь он говорил, стоя к ним спиной.

– Инсульт Мари был, несомненно, самой страшной травмой в его жизни. Он не мог поверить, что это случилось с его собственной дочерью, и напился еще в день трагедии. В результате стал причиной аварии, которая едва не стоила ему жизни. После того как ожоги зажили, он попал на лечение к доктору Йонатану Бруку. На сеансах психотерапии они говорили о Мари. Брук запросил ее медицинскую карту из клиники, в которой наблюдалась дочь Хаберланда.

– Вот тебе и врачебная тайна, – услышал он шепот Патрика.

– Проанализировав показатели крови Мари, врачи пришли к выводу, что ее инсульт произошел во время, но не вследствие гипноза. София была так рассержена из-за этого диагноза, что перевела дочь в клинику в Берлине.

Он снова повернулся к студентам.

– Но гамбургские врачи были правы. Как я уже сказал, согласно сегодняшним исследованиям традиционной медицины, причинение подобного вреда по халатности действительно невозможно.

– Страница 175, – сказала Лидия и отлистала назад.

– Верно. Брук убедил Хаберланда поговорить с матерью их общего ребенка и показать ей эти новые данные. Хаберланд сначала сомневался, но в конце концов отправился к ней перед самым Рождеством. Он поехал со своим псом…

– Тарзан или Мистер Эд.

– …и заключением на поезде в Берлин. Добравшись до клиники Тойфельсберг, он испугался. Как отреагирует София, которая все это время отказывалась от общения и называла его убийцей? Что она сделает, когда он без предупреждения появится перед ней, хотя она ему это запретила? Лишь после длительных колебаний он взял себя в руки и поднялся по подъездной дорожке к клинике, чтобы это выяснить.

– Ну, чего бы он ни опасался, это наверняка было не так страшно, как все, что случилось после.

Профессор сухо рассмеялся.

– Действительно. К тому моменту София уже опробовала свой метод разрушения душ на трех женщинах. Как вы, наверное, знаете, не каждый поддается гипнозу. И уж тем более не против своей воли. Тем не менее с Ванессой Штрассман это сработало. Она была абсолютно невинна, ей просто не повезло – они с Софией ходили на одни и те же любительские курсы актерского мастерства. Как эзотерическая личность, она стала легким объектом для Софии. Неудивительно, что Хаберланд не мог ее вспомнить, когда увидел фотографию в газете. Ванесса никогда не контактировала ни с ним, ни с Мари.

Патрик вопросительно взглянул на него и тоже пролистал к первым страницам. Профессор ободряюще кивнул ему.

– Вся серия началась с фрау Штрассман. София завлекла ее под каким-то предлогом в отель. Видимо, Ванесса когда-то подверглась изнасилованию, и София снова и снова сталкивала ее под гипнозом с обидчиком.

– Я уже с того места не хотел читать дальше, – пробормотал Патрик.

– Окрыленная успехом, София Дорн опробовала свою методику на первой по-настоящему виновной в ее глазах: учительнице Кате Адези, из-за чьих подозрений в насилии все и закрутилось.

– А третья жертва? – спросила Лидия. – Дорин Брандт?

– Была адвокатом, которая отказалась предъявлять иск Хаберланду, – объяснил профессор. – Так как она не приняла мандат, то между ней, Софией и другими жертвами долго не могли установить связь. К тому же искали мужчину.

Патрик нетерпеливо напомнил:

– О’кей, но мы говорили о Каспаре, то есть о Хаберланде.

– Ах да, прошу прощения. Итак, все это время он был настоящей целью Софии. Ее шедевром. На странице 174 было описано, какими обманными методами можно добиться принудительного гипноза. Все эти техники объединяет одно: они основаны на методе «застань врасплох».

– Но после визита Хаберланда этот метод провалился.

– Очень верно. Вы можете себе представить, насколько шокирована была София, когда перед ней вдруг появился Хаберланд. Это он застал ее врасплох. И снова хотел выгородить себя какой-то ложью. Даже показал ей заключение известного врача Йонатана Брука, которое якобы подтверждало его невиновность. Ага! – Профессор ударил ладонью по деревянному столу. – При этом она уже трижды доказала, что гипноз может быть опасен для жизни.

– И она бросила заключение в камин и вколола ему снотворное? – Патрик тоже поднялся, чтобы размять ноги. Только Лидия не двигалась с места и нервно теребила прядь волос.

– Да и нет, – сказал профессор. – Она швырнула письмо в огонь и прогнала Хаберланда к черту. Точнее, к Тарзану, которого Хаберланд привязал снаружи на морозе. Позже она, видимо, передумала и достала наполовину сгоревшие остатки заключения из камина.

– А что с амнезией Хаберланда? – Лилия взволнованно сунула прядь в рот.

– Ее вызвало простое падение.

Патрик наморщил лоб, и профессор понял, что нужно объяснить конкретнее.

– Видите ли, психика Хаберланда была подорвана. Он пережил нечто страшное, что хотел обязательно забыть. Из-за того, что произошло с его дочерью, Хаберланд даже лечился у Брука. А теперь и его попытка переработать травму в личном разговоре с Софией Дорн провалилась. Он был оскорблен, потерян, разгневан и депрессивен. Его мозг мечтал стереть ужасные воспоминания о Мари. И воспользовался первой предоставившейся возможностью, чтобы сбежать от своей вины.

– Падением? – спросила Лидия.

– Да. Тарзан дернул поводок, Хаберланд потерял равновесие на обледенелом склоне и, ударившись виском об асфальт, лишился сознания. Лишь несколько часов спустя Бахман принес переохлажденное тело в клинику.

– Обратно к сумасшедшей.

Профессор кивнул.

– София воспользовалась этим неожиданным шансом. Из-за амнезии Хаберланда эффект «застань врасплох» снова оказался на ее стороне. Она забрала у своего… – профессор нарисовал в воздухе кавычки, – «пациента» при первичном осмотре все предметы, которые помогли бы установить его личность, чтобы ввести всех в заблуждение и косвенно указать на ограб ление. В полицию она, разумеется, не сообщала. Выжидательная тактика Расфельда и его предубеждения против внешнего влияния были ей только на руку.

– Но почему она сразу не загипнотизировала Каспара? – хотела знать Лидия. – Зачем она показала ему фотографию дочери? Он ведь мог вспомнить, и тогда бы ее план провалился.

– Хороший вопрос. София действительно разрывалась. С одной стороны, она хотела наказать Хаберланда и устроить ему ад. Но наказание было бы недостаточно жестоким, не вспомни он о Мари и о своей вине. Поэтому она сначала хотела вывести его из спасительной амнезии, а потом сломать ему душу. События той ночи предоставили ей возможность объединить и то, и другое.

– А как Брук включился в эту игру? – спросил Патрик.

– Это же логично, – ответила Лидия вместо профессора. – Если София мстила всем, кто хотел доказать ей, что гипноз безопасен, то Хаберланд со своим заключением подкинул ей новую жертву. Так сказать, с доставкой на дом.

– Отличная комбинация, – похвалил профессор.

– Правда? – Лидия улыбнулась.

– Так и было. До того, как Хаберланд пришел к ней, она и не знала этого специалиста. А теперь он стоял в ее личном списке мести, и София избрала его своей четвертой жертвой.

– А как? – спросил Патрик.

– Здесь София действовала бесцеремонно, – сказал профессор. – Она просто позвонила Бруку и попросила его профессионального совета по поводу доставленного пациента с амнезией. Брук был готов помочь и специально приехал из Гамбурга, тем более он подозревал, что речь может идти о Хаберланде, который не объявлялся у него уже два дня. Она забронировала для Брука номер в отеле на озере Тойфельсзе рядом с клиникой. Там они и встретились.

– И она насильно загипнотизировала его.

– Почти.

– Что значит «почти»? – Пятна на щеках Патрика были уже не от рук. Хотя температура в помещении опускалась, ему, похоже, с каждой секундой становилось все жарче. Профессор сделал еще одну пометку, не зная, была ли такая реакция вообще важна для результатов. Затем ответил на вопрос:

– У нее не совсем получилось. София закапала Бруку в глаза скополамин и ввела его в транс. Затем напоила алкоголем из минибара, чтобы его приняли за алкоголика, когда найдут. Но на этот раз все прошло не так гладко. Может, ей помешали, может, она допустила ошибку. И, как я уже говорил, не каждый поддается гипнозу. Во всяком случае, Брук оказался непростым кандидатом. Софии удалось парализовать его зону мозга, отвечающую за коммуникацию. Поэтому он не мог, например, оставить Каспару записки, хотя и эта способность начала постепенно возвращаться. Вы помните, как он кровью пытался написать имя Софии на стекле.

Оба студента кивнули.

– Как бы то ни было. София сильно навредила Бруку, но ей не удалось сделать ему постгипнотическое внушение. Когда Шадек забрал Брука из мотеля, тому удалось самостоятельно освободиться из спирали сна.

– Каким образом?

– Воткнув себе в горло нож.

– Простите? – На лице Лидии отразился чистый ужас, Патрик же не подал и виду.

– Да. Причины не совсем понятны. Было выяснено, что в детстве Брук проглотил осу и едва не задохнулся, когда она ужалила его в горло. Я полагаю, что София реактивировала детскую травму и вернула его в тот кошмар.

– Вы полагаете, он поэтому разрезал себе трахею? – Лидия коснулась шеи и сглотнула.

– Да. Лежа в карете скорой помощи, он как раз переживал фазу пробуждения и думал, что задыхается. В то же время он знал, что экстремальный раздражитель, например, сильная боль, может прервать гипноз, который, как я уже сказал, не совсем сработал в его случае. Будучи врачом, он был в курсе, что подобный разрез не опасен для жизни, но требует немедленного вмешательства. Он помнил, что находится недалеко от клиники Тойфельсберг, в которой не только работает преступница, но и лежит ее следующая жертва: Хаберланд, его пациент. Здесь мы можем лишь строить догадки, потому что после травмы той ночи Брук дал полиции очень скудные показания. Не все мне доступны. Может, это было совпадение, может, он хотел убить двух зайцев одним выстрелом. Во всяком случае, он добился желаемого, пусть и радикальным способом. Шадек остановился, потому что потерял управление своей машиной, и Брука доставили в клинику.

– И тут все началось.

– Еще нет.

– Почему?

Профессор в очередной раз посмотрел на вопрошающие лица своих подопытных.

– Вы забыли о Линусе.

Сегодня, 15:13

Патрик взглянул на свои часы, но скорее по инерции. Было двадцать третье декабря. До сочельника один день. Но профессор знал, что в настоящий момент время меньше всего беспокоило его испытуемого.

– Линус, верно. Что с ним произошло?

«Софипощьпациувать».

Профессор моргнул и продолжил разъяснения:

– София оборвала шланг топливного бака, чтобы Брук остался на ночь в клинике.

– Зачем?

– Чтобы убить его, Лидия. Он был ее самым главным свидетелем. К тому же ей было необходимо предотвратить встречу Брука и Хаберланда, которого она оставила напоследок, в качестве своей финальной жертвы. Посреди ночи она пробралась в палату Брука и, предположительно, хотела задушить его подушкой – из-за его травмы дыхательных путей такая смерть не вызвала бы подозрения. Но ее увидел Линус, который страдал бессонницей и ночами гулял по коридорам больницы.

– Линус разбудил Хаберланда и сообщил, что произошло: «Софипощьпациувать». – «София хочет убить пациента».

– И вот теперь все началось. – Патрик вытащил руки из карманов куртки и дрожащими пальцами взял бутылку с водой, но не поднес ее к губам.

– Правильно. Из-за появления Линуса София не смогла довести начатое до конца. Брук сбежал через окно, а врачу пришлось принимать решение. Как объяснить, что она ночью, в ночной рубашке, делала в палате Брука? Как обезвредить Линуса, который пусть и не может членораздельно изъясняться, но не идиот? Запаниковав, она попыталась выпутаться из сложной ситуации. Быстро написала загадку на листке, разделась и села в ванну. Когда Хаберланд пришел и обнаружил у нее в руке записку, он решил, что София стала четвертой жертвой Инквизитора. На самом деле она просто хотела выиграть время и вызвать смятение. И ей представился неожиданный шанс. Если все удачно инсценировать и талантливо сымпровизировать, она сможет сломать душу Хаберланда и в то же время возложить вину за все преступления на Йонатана Брука. У нее даже были свидетели, которые подтвердили бы его преступления. Но для этого нужно было опустить защитные рольставни.

– И поэтому она убила Расфельда? – спросила Лидия.

– Единственного, кто, кроме нее, знал код. Именно. Пока Ясмин ходила за берушами, Шадек переодевался, а остальные активировали систему «Щит», она ударила его стулом по голове. Отсюда и кровь на полу в радиологии. Затем она перетащила его в отделение патологии и положила бесчувственное тело главврача в один из нижних холодильников.

– А загадка? Как она в тот момент могла знать, что Расфельда найдут?

– Никак. Это была случайность. К сожалению, заботливая Ясмин принесла одежду Софии. Среди прочего и ее халат. В кармане лежала записка с загадкой, которую София вообще-то приготовила для Каспара. Она сунула ее Расфельду в рот, пробралась обратно в отделение радиологии и легла в трубу томографа. Ясмин вернулась, увидела, что профессора нет, и позвала на помощь. За это время София начала сама себя пристегивать.

– Поэтому одна незатянутая до конца манжета, упомянутая на странице 76.

Профессор поднял указательный палец в ответ на ремарку Патрика.

– Правильно. И начала кричать, чтобы отвести от себя подозрение.

– Чертовски коварно. – Лидия нервно теребила нижнюю губу.

– Она заставила людей преследовать друга и защищать врага.

– Но что это было с кабинетом томографии? – В голосе Патрика снова послышалось недоверие. – Когда Каспар и Бахман развели огонь? Зачем Брук запер их?

– Потому что там они были в безопасности от Софии, – объяснил профессор. – Конечно, только если сами себя не выкурят. Поэтому он активировал томограф, чтобы напугать их, прежде чем они устроят пожар. Но было уже поздно. Огонь разгорелся, а у него самого не было ключа, чтобы открыть дверь.

– О’кей, понимаю. А звуки, которые они слышали в отделении радиологии – это все-таки был Линус, который привел полицию?

– Нет. Еще нет. Это был снежный шторм. Но тем не менее своим спасением в ту ночь все они обязаны музыканту. Прежде чем рольставни опустились, он выскочил на балкон, откуда несколько минут спустя до смерти напугал Ясмин, когда она собиралась запереть палаты. Спрыгнув вниз, он сломал лодыжку, но все равно добрался до дороги и района с вилами, где через несколько часов его чуть не сбил Майк Хафнер.

– И тогда тот вызвал полицию?

Профессор кивнул.

– Конечно, прошло какое-то время, прежде чем полицейские поняли тарабарщину Линуса, но, к счастью, несмотря на сопротивление, Брук сумел спрятать в безопасном месте большинство людей: Дирк Бахман, Сибилла Патцвалк, Грета Камински и Мистер Эд остались в живых. Ясмин в последнюю секунду тоже освободили из лаборатории и спасли. – Он вздохнул. – Но к Хаберланду помощь, к сожалению, прибыла слишком поздно.

– Слишком поздно? Так что с ним случилось? И где София?

Патрик поднял голову и, прищурившись, посмотрел на профессора.

Тот снова повернулся к окну и уставился в бледные сумерки.

– Ну, поэтому мы сегодня здесь, – прошептал он.

– Что вы имеете в виду? – услышал он голос Лидии.

– Это часть эксперимента. Поэтому вы должны были так подробно изучить историю болезни пациента.

– Зачем?

Он медленно повернулся к студентам.

– Чтобы проверить достоверность этой истории. И выяснить, что в конечном счете случилось с ними на самом деле.

Сегодня, 15:15

Урчание масляного радиатора стало громче, но все равно казалось, что температура в библиотеке падает.

– Могу лишь сказать вам, что в ту ночь София навсегда исчезла. – Профессор вдруг постарел на несколько лет. – С тех пор Мари находится в клинике Вестэнд, она больше не нуждается в аппарате искусственного дыхания и может коммуницировать с помощью правого века, но больше никакого прогресса, к сожалению, не наблюдается.

– Постойте, София вот так просто бросила свою дочь? – спросил Патрик. – После всего, что произошло?

– Поначалу так казалось.

Радиатор щелкнул, и профессор поборол искушение обернуться к горящему полену в камине. В то же время он задавался вопросом, заметили ли его слушатели усиливающееся волнение в его голосе.

– Но потом, год спустя, медсестры нашли маленький подарок на ночном столике Мари.

– Какой подарок? – в один голос спросили Патрик и Лидия.

– Это была сиреневая подарочная коробка, размером со шкатулку. Внутри лежала цепочка с амулетом. Можете догадаться, кому она принадлежала.

Лидия неуверенно подняла руку, как в школе.

– Неужели никто не видел, кто ее принес?

– Отделение реанимации не тюрьма строгого режима, – возразил профессор. – И многие посетители носят защитные маски. Никогда не видели, чтобы кто-то приходил или уходил.

– Никогда?

– Цепочкой дело не ограничилось. Каждый год в Рождество находили новый подарок. То маленький флакон духов, которыми уже пах лоб Мари, когда медсестра приходила ее проверить; то музыкальная игрушка или дорогая монета. И каждый раз рядом лежала маленькая, сложенная пополам бумажка.

Лидия шумно вдохнула.

– И что там было написано?

– Ничего. Она была пустая.

Профессор раскрыл ладони, как фокусник, который только что спрятал в руке платок.

– И эти подарки единственный признак жизни Софии? – недоверчиво спросил Патрик.

– Не совсем. Согласно легенде, много лет спустя она поступила на лечение к одному известному психиатру. Разумеется, под псевдонимом. Якобы она называла себя Анной Шпигель.

При упоминании этого имени оба студента вздрогнули. Рот Патрика медленно открылся.

– И психиатра звали?..

– Виктор Ларенц. В начале эксперимента мы говорили о нем. К сожалению, расспросить Ларенца сегодня уже нельзя. После его смерти в архиве практики нашли эту медицинскую карту, которую вы только что прочитали, и ученые по сей день спорят, кто написал это – он сам или его жуткая пациентка. Вероятно, его болезнь была спровоцирована работой над этим случаем. То есть София Дорн, или Анна Шпигель, была реальным прототипом фигуры, которую Ларенц в приступе шизофрении позже реактивировал как галлюцинацию, но это другая история, которая еще не доказана и к делу не относится.

– А мне кажется, очень даже относится. Все-таки вы дали нам прочитать эту дрянь. – Патрик постучал указательным пальцем по крышке папки. – Как вы думаете, кто это написал?

– Ну… – Профессор помедлил. – Если быть честным, вы найдете подсказку в тексте. На странице 174.

– Протоколы Алцнера? – запинаясь, проговорила Лидия.

Профессор сделал глубокий выдох.

– Что может быть анаграммой фамилии Ларенц, – сказал он.

– Но зачем Ларенцу вставлять в собственный текст какую-то игру слов?

– Именно это и хочет сказать нам профессор. – Лидия бросила на друга азартный взгляд. – Это написала София.

– Минутку. – Патрик недоверчиво улыбнулся. – Как это возможно? Отчет полностью написан от лица Каспара. Откуда ей знать, что он переживал, думал и чувствовал?.. – Он запнулся и изменился в лице.

– …Если София не была у него в голове. Точно. – Рука профессора дрожала, когда он провел ею по волосам.

– Между гипнозом Хаберланда и появлением полиции прошло более полутора часов. Достаточно времени, чтобы София могла узнать все из первоисточника. У нее ведь был в руках ключ к его сознанию. Остальные факты, которые Хаберланд не сообщил, она могла узнать из прессы. Например, как на Линуса наехала снегоуборочная машина Майка Хафнера.

Тут Патрик не выдержал и вскочил со стула.

– То есть это означает, что мы все это время читали текст, который написала сумасшедшая убийца и который уже довел до безумия одного психиатра?

– Стоп, стоп, стоп! – Профессор предостерегающе поднял руки. – Это лишь слухи. Не обязательно, что так и есть. Кроме того, вы оба находитесь под медицинским наблюдением. Если в последующие дни вам что-то покажется странным, я прошу вас немедленно связаться со мной.

Он положил свой портфель на стол и вытащил пачку желтых стикеров.

– Зачем? Что должно показаться нам странным? – спросил Патрик, пока профессор доставал ручку.

– Как все мы теперь знаем, София Дорн была одержима мыслью «насильного гипноза». Специалисты считают, что за годы, проведенные в бегах, она усовершенствовала свои методы.

– Пожалуйста, по существу. – Студент забыл обо всем уважении, но профессор не мог его в этом упрекать ввиду обстоятельств.

– Научный мир давно спорит, возможно ли загипнотизировать человека, дав ему прочитать текст.

– Что, простите?

– Существуют ли на самом деле эти протоколы Алц нера, о которых идет речь на странице 174. Возможно, вы держите в руках один из них. Документ с незримым подтекстом, который может прочитать только подсознание.

– Вы шутите? – В голосе Патрика послышалась паника. – Мы оба загипнотизированы, потому что прочитали этот текст, написанный сумасшедшей?

Профессор кивнул.

– В этом цель теста. Чтобы эксперимент удался, я не мог посвятить вас заранее. За что прошу прощения. Лично я не верю в это и считаю все современной легендой. Научным мифом, который мы вместе опровергнем.

– А если нет? Что теперь случится с нами?

– Я не знаю. Но как я уже сказал, как только вы заметите нечто подозрительное, что вас обеспокоит, пожалуйста, позвоните мне.

– И вы сможете нас вытащить? Из этого транса? Когда мы в нем застрянем?

Лидия часто заморгала.

– Если вы в нем застрянете, да. В любом случае. Я знаю разгадку.

– Разгадку?

– Ответ к последней загадке: «Брось меня, если я тебе нужен. Подними, если не нужен». Если в ней скрывается сублиминальное послание, то есть скрытый подтекст, то мы предполагаем, что его постгипнотическое действие можно снять с помощью этого слова.

– Вы предполагаете. Как утешительно. Выкладывайте: что за слово?

Профессор покачал головой, когда Патрик погрозил ему пальцем.

– Если я назову его вам сейчас, то эксперимент будет провален. Подождите, изменится ли что-то в вашей жизни. Записывайте все и не переживайте. Я доступен днем и ночью. С вами ничего не случится.

– Я не уйду отсюда, пока не узнаю это чертово слово, – почти прокричал студент.

Дверь за ним заскрипела, и в проеме показалась голова.

– Все хорошо, без проблем, у нас все в порядке, – сказал профессор пожилому мужчине, который удивленно приподнял брови, но затем снова закрыл дверь.

– Нет, ничего не в порядке. Немедленно скажите нам ответ к загадке, или…

– Ладно, ладно, – перебил он жаркий поток речи студента.

Он был подготовлен. И рассчитывал на такое. Профессор подошел к ним, взял их папки и наклеил внутрь желтые стикеры, на которых только что написал свой электронный адрес.

Лидия и Патрик вопросительно посмотрели на него.

– Если вы в чем-то засомневаетесь, напишите мне мейл. И сразу же получите ответ, о котором только что просили. Таким образом, в ваших руках прервать эксперимент. Но я прошу вас сделать это лишь в том случае, если нельзя иначе. Ради науки. Договорились?

Профессор вернулся к своему месту, собрал свои материалы и убрал в потертый портфель.

Лидия встала.

– Но ее все-таки разгадали, да? – осторожно спросила она. – Загадку Хаберланда – и в итоге он выжил?

Профессор как раз собирался убрать оригинал медицинской карты и замер.

– Нет, – тихо сказал он, и его взгляд снова подернулся печалью.

Лидия кивнула ему, словно было достаточно простого одобрительного кивка, чтобы высказать самую горькую из всех правд. Тогда, в том сумеречном баре со слишком громкой музыкой и слишком водянистым пивом, она стояла перед ним не такой обнаженной и ранимой, как он сейчас перед ней. Он задался вопросом, осознает ли она это, и произнес:

– Мне очень жаль, боюсь, Никласа Хаберланда уже нельзя было спасти.

Сегодня, 15:42

Ржавые ворота с грохотом захлопнулись.

– Очень смело с вашей стороны, – хмыкнул пожилой мужчина и вытащил ключ из замочной скважины. Затем убрал тяжелую связку ключей в боковой карман рабочей куртки и натянул перчатку. – Не думал, что вы еще раз придете сюда просто так.

– Это было разовое занятие со студентами. – Профессор засмеялся. – Но вы ведь тоже еще здесь.

– К сожалению. – Консьерж пренебрежительно хмыкнул, и они отошли на несколько шагов от дома. – Раз в месяц я проверяю, все ли здесь в порядке. Хоть какая-то прибавка к пенсии, в отличие от жены.

– Никто так и не захотел купить махину?

Бахман шмыгнул носом и оглядел обледенелый, заросший плющом фасад до самой остроконечной крыши виллы.

– Почему же? После смерти Расфельда она, конечно, пустовала какое-то время. В прессе не писали ничего конкретного, но слухов было много. Неудивительно, потому что никто так и не сделал официального заявления. Брук вернулся в Гамбург и отказывался от всех предложений написать книгу о той ночи. Повариха перешла в отель, Ясмин тоже бросила работу. Я слышал, они с Линусом записали пластинку. И якобы та даже имела большой успех. Не удивлюсь, если так и есть. С этой сумасшедшей станется.

Бахман посмотрел наверх. У них над головой пролетала стая ворон.

– Грета единственная дала интервью. Она на полном серьезе утверждала, что после той ночи излечилась от своей фобии и отныне может встречать Рождество одна. Этому вообще можно верить?

Стая разлетелась в разные стороны и собралась вместе лишь через несколько секунд. Бахман потерял интерес к птицам и снова посмотрел на профессора. Его взгляд помутнел, наверняка ему уже требовались очки посильнее.

– Люди до сих пор думают, что здесь в психушке была резня, во время которой пациенты убивали друг друга. Поэтому многие верят, что на территории водятся привидения. Глупость, но инвесторов, похоже, отпугивает. Чего тут только не планировали. Фешенебельный жилой квартал, рестораны, даже отель. Но так ничего и не вышло.

– О Софии тоже говорят?

Старый консьерж вздрогнул при упоминании этого имени и потер поседевшие бакенбарды.

– Дети говорят, что она ведьма и все еще живет в доме. Под крышей, со своей больной дочерью. Ну вот, типа того.

Он через силу улыбнулся, но на лице у него лежала такая грусть, какую профессор редко видел у взрослого человека.

– Не обижайтесь, но я сделаю кружок вокруг дома, Кас… – Старый консьерж осекся. – Извините.

– Все в порядке. – Хаберланд протянул ему руку. – Счастливого Рождества. Был рад с вами повидаться. И спасибо, что отперли дверь.

– Не за что. Главное, чтобы это не вошло в привычку.

Они в последний раз кивнули друг другу, затем каждый пошел в свою сторону. Два человека, которые за одну-единственную ночь пережили так много, что для последующих совместных переживаний в этой жизни просто не было места. Даже для короткой беседы.

Хаберланд развернулся на ветру и поднял воротник своего растянутого пальто. Он осторожно поставил ногу на тротуар, который спускался по склону к дороге. Сегодня обещали дождь со снегом, и нужно рассчитывать на гололед, поэтому он надел свои тяжелые зимние сапоги. Тогда он пришел в кожаных туфлях, что в итоге обернулось для него злым роком.

«Тогда. В прежней жизни».

Сейчас он был другим человеком. Он не солгал, когда сказал Лидии, что Никлас Хаберланд умер. Человек с этим именем навсегда остался лежать на дне его собственной души. Хотя Брук разгадал загадку и уже через два дня освободил его, даже это короткое время в собственном плену оказалось слишком длительным. Хотя благодаря Бруку он и вернулся в реальность, но так и не смог больше найти себя.

«Брось меня, если я тебе нужен. Подними, если не нужен».

Он часто спрашивал себя, почему София вообще оставляла записки с загадками. Тем самым давая своим жертвам возможность спастись, какой не было у Мари. Сначала он думал, что это остатки ее человечности, позже – выражение иррациональной надежды, что и ее дочь смогут вывести из лабиринта мучений одним-единственным словом. Сегодня, спустя столько лет страданий, он понял. Загадки были важной частью наказания. Доказательством ее всемогущества. София толкнула его в ад и оставила ключ торчать снаружи, потому что ей было все равно, придет ли кто-нибудь, чтобы открыть темницу. Потому что она обладала властью и могла в любой момент запереть его снова.

«…подними…»

С той ночи он жил в иррациональном страхе, что София не появилась лишь потому, что спряталась в нем самом. Конечно, не физически, а в переносном смысле. Если она позаботилась о том, чтобы его смогли вывести из бодрствующей комы одним-единственным словом, почему она не могла сделать ему еще одно постгипнотическое внушение, о котором он и не догадывался? Все-таки он долго находился в ее власти, чтобы она успела собрать из его головы всю информацию, необходимую для написания истории болезни.

По этой причине он вздрагивал при каждом телефонном звонке, каждом незнакомом голосе и иностранном слове, которое произносил ведущий новостей. Потому что с тех пор, как спасся из чистилища своей души, он всегда ждал худшего. По этой же причине он организовал и сегодняшний эксперимент. Ему было необходимо знать, насколько она действительно сильна. Нашла ли она путь, как спустя столько лет после исчезновения закрепиться в психике человека.

Хаберланд сглотнул и, почувствовав першение в горле, забеспокоился, не начинается ли у него простуда. Его шрамы немного чесались – как обычно при приближении снега. Первыми давали о себе знать шрамы на груди, но и отмершая ткань вокруг запястий с годами становилась все больше метеозависимой. Неожиданно он почувствовал что-то влажное на правой руке и посмотрел вниз.

– А, это ты, – поприветствовал он виляющего хвостом пса, который во время его разговора с Бахманом убежал в лес. Но он никогда долго не отсутствовал. В последнее время пес все сильнее хромал на заднюю правую лапу, даже после коротких прогулок, а правый глаз видел все хуже. Давно прошли те времена, когда Тарзана приходилось сдерживать на поводке. – Сейчас нам обоим нужно быть осторожными, чтобы не споткнуться, а? Мы ведь еще хотим навестить сегодня Мари.

Он погладил постаревшего пса по голове и в последний раз обернулся. Вилла темным монолитом упиралась в серое зимнее небо. Нижние окна были забиты стальными пластинами, на других этажах последний маклер согласился просто задернуть старые гардины. Во всем доме не светилось ни одно окно. Лишь над входом болталась маленькая строительная лампа.

Хаберланд прищурился. На мгновение ему показалось, что он заметил движение за выцветшими гардинами. Там, наверху, на пятом этаже под самой крышей. Но было уже темно, а кроме того, ему пора бы знать, что здесь, на территории бывшей клиники, даже в самый ясный день было тяжело отличать реальность от иллюзии.

Наверное, ему просто показалось. Или это была крыса. А может, сквозняк, потому что где-то было разбито стекло. Хаберланд подтянул рукав и почесал запястье.

«Метеорологи правы. Скоро пойдет снег», – подумал он и повернулся к Тарзану, который выжидающе смотрел на него.

– Как думаешь? Может, в этом году будет белое Рождество?

Пытаясь схватить воздух, пес радостно щелкнул зубами, и Хаберланд последовал за ним. Слишком быстро. Он покачнулся и испуганно взмахнул левой рукой. Он едва не потерял равновесие, но затем устоял на ногах и пошел по следам, которые его сапоги оставили в замерзшей грязи по пути сюда. Осторожно, шаг за шагом, он спускался по подъездной дорожке. Прочь от старой виллы на горе Тойфельсберг, которая когда-то таила в себе источник его самых больших страхов, а сейчас, опустевшая и обескровленная, ждала наступления чуда. Что кто-то придет, сотрет с мебели пыль прошлого, разожжет в камине огонь и включит в каждом окне яркий свет, который будет оберегать от темных воспоминаний и загонит злых духов в подвал забвения.

И чтобы все опять стало так, как было раньше.

Дополнения, благодарность и извинения

Не знаю, как вы, но я отношусь к людям, которые всегда сначала читают слова благодарности, прежде чем приступить к первой главе. Это уже не раз испортило мне удовольствие от чтения, потому что многие авторы используют последние строчки своей книги, чтобы снабдить читателей полезными литературными советами, которые зачастую раскрывают ключевую тему, а тем самым и интригу романа.

Зачем я пишу это здесь? Затем, что и сам с удовольствием дал бы вам сейчас советы, как углубиться в медицинские темы, которые я затронул в этом психологическом триллере. Хотя многое из этого кажется невероятным, но большая часть действительно (снова) широко обсуждается.

Как доказать вам это, не раскрыв содержания романа? К счастью, есть научно-популярная книга с безобидным названием «Невидимые цепи», которая была написана доктором Хансом Ульрихом Грешом (психологом по образованию). Хотя в настоящий момент Каспар и не может этого вспомнить, но он почти дословно цитирует данное произведение.

При сдаче моего романа в печать «Невидимые цепи» были еще доступны для бесплатного скачивания в Интернете, за что я очень благодарен автору. (Пожалуйста, погуглите книгу после прочтения триллера.) Увлекательная монография «Нейропсихология», которую Каспар находит в библиотеке, тоже существует, ее авторы Брайан Колб и Иан К. Вишов. Все указанные источники верны.

А вот клиника Тойфельсберг, как и все остальное действие, – чистая выдумка. Но как в любой хорошей лжи, здесь тоже кроется частица правды. Потому что я позволил себе перенести существующую аналогичную частную клинику на реальную берлинскую гору Тойфельсберг, которую в порыве писательской мании величия сдвинул чуть глубже в район Груневальд. Однако история возникновения холма из обломков и мусора подлинная.

Кстати, песня, которая так нравится Каспару, называется Inbetween Days группы The Cure – наверняка вы ее и так сразу узнали. Если вы еще не разгадали последнюю загадку, вот вам маленькая подсказка: ответ спрятан в последующих словах благодарности. Верно, Герлинде?

Как всегда, сначала я хочу поблагодарить вас, потому что, если бы вы не читали моих книг, мне пришлось бы заниматься делами, которые доставляют мне намного меньше удовольствия, чем писательство, – например, работать. Также большое спасибо за ваши многочисленные советы, ремарки, рационализаторские предложения, за критику и одобрение и вообще за все, что пришло на мой электронный адрес fitzek@sebastianfitzek.de или появилось в гостевой книге на странице www. sebastianfitzek.de.

Иногда я чувствую себя как певец, который должен принести на выступление только микрофон, а остальная команда сделает за него всю тяжелую работу по подготовке сцены. Например:

Роман Хоке, единственный человек, которому можно постоянно говорить, что он лучший литературный агент в мире, не боясь вскружить ему голову.

Мануэла Рашке – без твоего менеджмента я бы давно уже пропал, опустился и, вероятно, загремел бы в тюрьму.

Герлинде – твои советы, как самого большого в мире фаната триллеров, были незаменимы и при написании этой книги. Спасибо, что ты остаешься якорем в бурлящем потоке нашей жизни.

Сабине и Клеменс Фитцек – теперь, когда вы познакомили меня с основами виртопсии, я могу блеснуть вашими медицинскими знаниями. А в качестве благодарности возложу на вас вину за все свои ошибки. По рукам?

Кристиан Мейер – круто, что все принимают тебя за моего телохранителя лишь потому, что ты так выглядишь. Я буду брать тебя на все литературные чтения и продолжать заваливать вопросами об огнестрельном оружии.

Сабрина Рабов – как говорят, работай с немногими, но это должны быть лучшие из лучших. Но не только поэтому я рад, что много лет назад наши пути пересеклись и ты с тех пор занимаешься моим пиаром.

Есть много людей, чьими умениями, знаниями и креативностью я восхищаюсь и которым безмерно благодарен за то, что они меня вдохновляют: Жолт Бач, Оливер Калькофе, Кристоф Менарди, Йохен Трус, Андреас Фрутигер, Арно Мюллер, Томас Кошвитц, Симон Йегер, Томас Цорбах, Йенс Десенс, Патрик Хоке, Петер Пранге и, конечно, мой отец Фраймут Фитцек!

Перейдем к людям, которых ни в коем случае нельзя забыть, потому что без них не было бы и автора:

Каролин Граэль – то, что делает твою скрупулезную и в то же время мягкую редактуру такой идеальной – это, помимо многих других вещей, твои детальные вопросы по манускрипту. Лишь благодаря тебе из собрания идей возникает интересная захватывающая книга.

Регина Вайсброд – невероятно. Теперь я знаю, почему столько авторов мечтает работать с тобой. Если ты не возьмешься за редактуру следующей книги, к сожалению, мне придется тебя убить. (Это не шутка, я возьму твое имя для трупа!)

Доктор Андреа Мюллер – вы открыли меня и сделали автором. К счастью, мы еще успели поработать над манускриптом, прежде чем из-за вашего успеха вас бесстыдно перекупили конкуренты.

Беате Кукертц и доктор Ханс-Петер Юбльайс – я благодарен вам за то, что и в последующие годы вы будете давать мне то, о чем другие могут только мечтать: деньги. Нет, конечно, я имею в виду пристанище в вашем чудесном издательстве Droemer Knaur.

Клаус Клюге – ты не боишься пробовать новые и сумасшедшие маркетинговые идеи и получаешь похвалу и признание не только от коллег по цеху, но и от меня. Правда, от моего влажного рукопожатия тебе мало толку.

Сибилла Дитцель – я благодарю вас за креативную работу по оформлению издания и, тем самым, преображение моих идей в буквальном смысле.

И, как обычно, в конце я выражаю признательность самым важным людям: тем, кто работает в производстве и продажах, в книжных магазинах и библиотеках и вообще всем, благодаря кому вы держите эту книгу в руках.

Кроме того, я должен попросить прощения у некоторых людей, которых бессовестно обокрал, чтобы написать данный роман. Это, например, Хельмут Расфельд, с кем я много лет проработал на радио и кто вынужден был поделиться своим именем с человеком, на которого, к счастью, нисколько не похож. Фрау Патцвалк действительно была поварихой у меня в детском саду. (Спасибо, что у вас мне никогда не нужно было есть печень!) И сорян, Фрути, что имя твоего сына получил человек со странностями в поведении. Только Марку не на что жаловаться. Ты настоятельно просил меня когда-нибудь воспользоваться твоей фамилией. А как там говорят… Будьте осторожны с вашими желаниями. Они могут исполниться, господин Хаберланд.

Себастьян Фитцек, Берлин

P.S. Не волнуйтесь, вы прочитали всего лишь роман. А не реальную историю болезни. В этом я почти уверен.

Сноски

1

Виртуальная аутопсия – методика посмертного исследования тела, не требующая вскрытия трупа.

(обратно)

Оглавление

Медицинская карта № 131071/VL

  71 день до страха

Сегодня, 10:14 – спустя много-много лет после страха

Медицинская карта № 131071/VL

  17:49, за день до сочельника – девять часов и сорок девять минут до страха

  17:56

  Флешбэк

  18:07

  18:17

  18:23

  18:31

  18:39

  18:56

  19:06

  19:10

  19:18

  19:24

  00:26, сочельник – три часа и двенадцать минут до страха

  00:34

  00:36

  00:41

  00:43

  00:47

  01:12 – два часа и двадцать шесть минут до страха

  01:22

  01:31

  01:33

  01:37

Сегодня, 12:34 – спустя много-много лет после страха

Медицинская карта № 131071/VL

  01:41 – сто семнадцать минут до страха

  01:49

  Флешбэк

  01:58

  02:07

  02:10

  02:16

  02:18

  02:20

  02:22

  02:26

  Флешбэк

  02:31

  02:36

  02:39

  02:43

Сегодня, 13:32 – спустя много-много лет после страха

Медицинская карта № 131071/VL

  Флешбэк

  02:58 – сорок минут до страха

  03:01

  03:03

  03:06

  03:09

  03:11

  03:12

  03:13 – снаружи клиники

  03:15 – внутри клиники

  Флешбэк

  03:20

  03:23

  03:25

  03:26

  03:29

  03:31

  03:32

  03:34

  03:37 – одна минута до страха

  05:13 – девяносто пять минут с начала страха

Сегодня, 14:56 – спустя много-много лет после страха

Сегодня, 15:07

Сегодня, 15:13

Сегодня, 15:15

Сегодня, 15:42

Дополнения, благодарность и извинения Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg