«Двойная ставка на смерть»

Патрик Доулиш поднимался по лестнице, насвистывая веселый мотивчик. Косые лучи заходящего солнца, проникая сквозь окна, мягким ровным светом заливали пространство лестничных пролетов и маршей. Все хорошо: и жизнь, и работа, а жена, ждущая его прихода, не просто хорошая, а чудесная.

Он открыл дверь, испытывая ощущение радостного нетерпения.

Прямо на пороге его встретила жена: казалось, она все время стояла за дверью, ожидая его.

Известно, что любой муж способен в мгновение ока определить настроение своей жены. Он может обмануться по части настроения других женщин, но только не своей собственной супруги. Ее улыбка может быть нежной и приветливой, но если настроение у нее мрачное, он почувствует это прежде, чем она успеет вымолвить хоть слово.

И хотя чутье Патрика Доулиша не было развито до такой степени, он, тем не менее, тотчас определил: что-то неладно.

— Привет, милая, ну как ты тут без меня? — полуизвиняясь, полуоправдываясь, осторожно спросил Доулиш. — Извини, пришлось чуть-чуть задержаться, семи вроде бы еще нет?

Фелисити отрицательно покачала головой.

Доулиш с облегчением вздохнул: какие бы мысли ни бродили сейчас у нее в голове, ясно, что ее настроение никак не связано с его опозданием. Доулиш нежно обнял жену за талию и увлек в комнату. Это была чудесная уютная комната, с огромным окном, из которого открывался вид на одну из редких открытых панорам Лондона.

— Понимаешь, перед самым закрытием магазина к нам заглянул странный старичок, такой маленький, такой ветхий, точно тысячу лет просидел в какой-нибудь древней пирамиде и теперь вот решил выйти ка свет божий. И представь себе, оказалось, что он действительно из Египта. Пришлось самому обслуживать его, вот и задержался.

— Надо же!

Последовала пауза.

— Дорогая, — сказал Доулиш, — какую оплошность я совершил?

— Оплошность? — вежливо переспросила Фелисити. — Разве господин и хозяин способен совершить нечто подобное?

Доулиш в отчаянье стал копаться в памяти. Годовщина помолвки? День рождения? Нет. Его память была ясна, совесть кристально чиста, однако на сердце тяжелым камнем пала тревога.