«Детектив в путешествии»

Детектив в путешествии (fb2) - Детектив в путешествии [антология] (Антология детектива - 2019) 788K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Екатерина Барсова - Дарья Александровна Калинина - Анна Велес - Марина Крамер - Галина Владимировна Романова

Детектив в путешествии

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

Евгения Михайлова Дунайские волны

У Марины были по жизни три непроходящих беды. Косоглазие, отчим и красивая младшая сестра. Детское косоглазие лечили-лечили, потом оперировали, но полного избавления, как обещали врачи, не случилось, – оно лишь стало чуть менее заметным взрослым косоглазием. Сестра Настя выскочила замуж очень рано, пропала в своей жизни, появлялась у них редко и даже не догадывалась о том, какую бурю в душе Марины успевала вызвать. За годы накопилось столько. Отчим умер недавно и скоропостижно, а тяжкая обида и если не прежняя ненависть, то активная, агрессивная нелюбовь к нему остались.

Марина знала, что она человек непростой и не всем приятный, но почему-то у нее всегда были самые преданные подруги. Потом те же подруги с детских лет и самые преданные ученики. Марина, конечно, стала учительницей русского языка и литературы, как мама. У Насти подруг не было никогда. Нет и теперь. Горькая мысль иногда мучила Марину. Может, ее жалеют? За косоглазие, за ее вечную обиду, за красивую сестру? С Настей, возможно, все проще. Ей завидуют. Она отвечает презрением. Такой характер. Упадет, сломает себе что-то, никого не позовет. И ее, Марину, тоже. А она бы прибежала, конечно.

Но нет, не может быть, чтобы дружили только из жалости. Марина знает горбунью, знает хромых, слепых – что-то у них нет такого количества подруг и преданных учеников. У каждого человека есть какие-то ученики, независимо от профессии. А Марина даже не так чтобы очень хороший учитель. Она патологически зависит от мнения и вкусов мамы. Даже сейчас, когда мамы нет. Это тоже не проходит никогда и ни в какой ситуации. Она могла при подготовке к уроку перечитать десятки самых лучших и нужных книг, написать правильный и объективно хороший конспект… А потом в слезах разбудить маму: «Сделай, как нужно. Или я никуда завтра не пойду». И мама спокойно вставала, смотрела ее текст, всегда хвалила: «Я бы никогда не догадалась использовать и это…» Дальше так же спокойно писала другой текст, в три раза короче, но он был такой… Был благоуханный.

– Тут у тебя останется время, – говорила мама, – прочитай вот этот кусочек. Он сразу откроет детям все, что нужно, для понимания этого писателя.

Марина посмотрела на часы. Шесть утра. И, как назло, уже начались школьные каникулы. И дом, ее большой дом, опустел месяца на три. Она одна. А это не беда. Это крест ее жизни. Ей так хорошо с друзьями и учениками. Но у всех свои жизни. Они туда и уходят. Оттуда звонят, пишут письма, шлют открытки и подарки. Это самые ценные вещи в жизни Марины – детские картинки, которые она развешивает по стенам, яркие поздравительные открытки, которые она аккуратно укладывает в стопочки по датам, всякие подушечки, расшитые от руки, фотографии в рамках. Друзья и ученики звонят. Будет время, приедут обязательно. Марина это точно знает. Она позвонит – приедут мгновенно, если в Москве, и при первой же возможности приедут издалека.

Не позвонит и не приедет только Настя. Видимо, никогда. Когда сестра уходила из этого дома после похорон мамы, Марина знала: навсегда уходит. И не подумает оглянуться, посмотреть, как дрожат у нее губы и руки… Они не ссорились. Просто их перестала связывать общая, одинаково любимая мама. Просто они не сошлись во взглядах на большую политику. У Марины раньше не было никаких взглядов. У нее были взгляды мамы. Мама всегда соглашалась с Настей, она, как и папа, сотворила из нее кумира. Для Насти ее мнение – единственно верное. Марина стала говорить все ровно наоборот. Даже приветствовать войну.

– Что ты несешь, – брезгливо сказала Настя. – У нас родню закопали фашисты в Бабьем Яру, наш дедушка пролежал двадцать лет парализованным после очередного допроса в КГБ. А он просто хотел делать хорошую муку и был против того, что наши солдаты воюют как оккупанты в чужой стране. Он сам воевал за свою, вырывая жизнь из лап двух фашизмов. Для нас, чтобы решать нам в уме задачи до последнего своего дня, пусть и лежа в неподвижности.

А Марине как-то надо было заявить о том, что она есть сама по себе и без мамы. Как-то надо защищаться от этой безысходности, неизбежности, очевидности. Только это. Это она ездила в Киев искать тех родственников, чьи предки были зарыты в Бабьем Яру. И дедушку она знала на десять лет больше Насти. Такая между ними разница в возрасте. Она сестре больше никакая не сестра. Сводная – это же курам на смех, а не родня. Особенно если тебя не любят.

Марина вышла в сад. Хорошо. Роса. Умытое солнце. «А в небесах свистят-свистят безумные птенцы» – совсем как у Бродского: «Мы едем-едем по земле, покуда не умрем…» Все в разлуке со всеми едем и живем. Она подняла голову, солнце ласково заглянуло ей в глаза. Так захотелось жаркого дня, моря или волн Дуная… Но Марина туда теперь – никогда в жизни.

Вчера звонила Василка из Болгарии. Одна из преданных подруг. Они познакомились давно, в «Артеке», где проводился форум учителей из разных стран. Василка такая забавная, веселая, полная, крепко сбитая, с черными яркими глазами и белозубой улыбкой. Она сразу привязалась к Марине. И Марина с ней была веселой и общительной. И думала так, как Василка. Пригласила ее в Москву. Та приехала, навезла кучу всяких болгарских сладостей и почему-то много разных кусков ткани. Все с цветами или национальными узорами. Оказалось, что она себе платья шьет сама. Мама потом отнесла ткань их портнихе-дизайнеру, которая из одинаковых тканей умудрилась сшить абсолютно разные платья, блузки и сарафаны Марине и Насте. Настя в тех нарядах была королевой, Марина ее сводной сестрой. Марина через несколько лет приехала в Болгарию. Ах, как же там было!

Василка удачно вышла замуж. За состоятельного, правильного и четкого бизнесмена. А любила она Володимера, другого и совсем неправильного человека. Вышла замуж даже не потому, что Богдан богаче и надежнее, чем Володимер, который жил с мамой. А просто потому, что Володимер не собирался ни на ком жениться. Но разрешал ей быть рядом с собой, принимал любовь и заботу.

У Василки тоже был отпуск. Она показывала Марине свой городок, они купались в Дунае, гуляли в парке, где по вечерам люди просто так выходили – посмотреть друг на друга, пошутить, выпить пива, потанцевать на площадках. Было очень весело. Через несколько дней Василка повела Марину в горы. Там, на пустынном холме, вдали от людей, среди деревьев и вьющегося, ползущего вверх винограда, был маленький дом Володимера и его мамы.

Володимер. Что-то так туманит память и взгляд Марины, что она не может вспомнить в деталях его лицо и фигуру. Только ощущение: крепкий, сильный, как будто прокаленный жарким солнцем, выдержанный в аромате буйных цветов и виноградного вина. Руки у него очень мужские, ловкие и, кажется, такие надежные… У Богдана совсем не такие руки, хотя надежным человеком был именно он. Володимер рвал на куски этими руками горячий домашний болгарский хлеб, разливал домашнее вино собственного производства по большим кружкам, крупно резал яркие овощи, раскладывал в вазы какие-то райские фрукты, пьяные от солнца, запаха и сладости. Старался говорить по-русски, но неумело, со смешным акцентом. Василка влюбленно смотрела на него, смеялась, переводила.

Сказочный был тот отпуск. Они втроем купались в Дунае. Марина узнала, какие там сильные, высокие волны. Однажды она заплыла немного дальше, чем нужно, обратно не могла вернуться. Чувствовала, что силы кончаются. И тут рядом оказался Володимер. Он подтолкнул ее, потом просто потащил за собой одной рукой. Держал выше локтя. Это единственное его прикосновение к ней за все время. Он, конечно, забыл, а у нее то место, кажется, до сих пор горит.

Василка, провожая Марину, просила приехать еще. Обещала, что в следующий раз свозит подругу в Варну. И что их повезет Володимер. Но поездка оказалась невозможной в течение нескольких лет. Болел и выкарабкивался отчим, надо было страховать маму. У отчима была большая проблема с легким. Временами врачи говорили – все, дальше резать нельзя. А потом все же решались, и он восстанавливался, потому что очень хотел жить. Он хотел работать, любить жену и свою дочку. Своего позднего ребенка – Настю. Настя, конечно, тоже приезжала помочь, навестить. Но она была в своих драмах – убегала от одного мужа к другому, страдала из-за того, что оба страдали и мучили ее. Много работала: везде писала, выступала, она окончила Литинститут, в промежутках издавала женские романы исключительно про любовь. Опыт позволял ничего не придумывать. Хватай из воздуха то, что сама натворила, и пиши. Промежутков ей часто не хватало даже на сына, прелестного синеглазого Тараса, поэтому он подолгу жил у бабушки с дедушкой.

Лишь два года назад что-то удалось решить и совместить. Василка пригласила не только Марину, но и Настю с Тарасом. У них получилось поехать первыми. Мама сказала: «Я просто счастлива, что Настенька и ребенок отдохнут. И эти сумасшедшие мужья ее там не найдут».

Василка устроила Насте с Тарасом ту же программу, что и Марине. Парки, гулянья, путь наверх – в царство Володимера. Он им рвал горячий хлеб и наливал свое вино… Настя смотрела на его руки, в которых жаркое солнце, запах цветов и вина. Но Настя все рвалась в Варну. Она очень любила море и жару. Мама и Марина звонили Василке почти каждый день. Марине показалось, что подруга говорит о поездке в Варну грустно и обреченно. Договорились, что Марина приедет прямо туда, в квартиру, которую сняла для всех, кроме Володимера, Василка. И она приехала в ослепительный летний день. Нетерпеливо ждала их в этой квартире. Видела, как они подъехали с моря. Володимер высадил Василку, Настю и малыша, привел их в квартиру, по-родственному приветствовал Марину и ушел к себе, он снимал квартиру неподалеку. Жить с посторонними женщинами он не мог.

Вечером Володимер заехал за всеми, и они отправились в ресторан. Какой-то странный ресторан. Все, как у себя во дворе, сидели за длинными столами под открытым небом, говорили, как родственники, смеялись, пели, рвали руками горячий хлеб, разливали вино. Мужские взгляды со всех сторон просто прилипали к Насте, она отмахивалась, как от мух. Володимер мрачнел. А Василка вдруг налила себе сама большую кружку вина и сказала тост. По-русски, у нее почти нет акцента.

– За десять дней, которые потрясли мир.

Настя с сыном в Болгарии провела именно десять дней. Впереди было еще столько же дней этого отдыха. Ночью Василке было плохо из-за того, что она перепила. Она практически не пьет…

Марина вошла в дом, включила компьютер, нашла фотографии того лета. Надменное лицо Насти, преданный, как у собаки, взгляд Володимера, его надежные руки, сжатые в кулаки, чтобы не тянулись к Насте, черные, как ночь, глаза Василки. И смеющийся мальчик, синеглазый и безмятежный. И она, Марина, сгорбившись над книжкой, сидит в пляжном шезлонге далеко от моря, которое тоже любит… Одна. В стороне от того, что происходит, что не хочет видеть. Но она все видела. И думала временами: лучше бы мне выкололи глаза, когда якобы исправляли косоглазие.

Впрочем, лето бывает и здесь, в Подмосковье, куда она переехала с родителями вскоре после того отпуска в Болгарии. Отчиму становилось все хуже. Дышать в Москве ему было нечем. И резать больше было нечего.

Здесь хорошо. Марина открывает все окна в свой маленький дикий сад: кто-то посадил здесь эти сливы, яблони и вишни, они и живут тут сами на свободе. И на них созревают плоды. В прошлом году был обильный урожай. Марина даже приглашала людей его снимать. Мыла, раскладывала по пакетам, разносила тем ученикам, которые никуда не поехали отдыхать. Теперь она работала учительницей в маленькой поселковой школе.

Она купила себе мощную стиральную машину и через день стирала в ней белое постельное белье. Потом развешивала его во дворе. Складывала стопками на полке в шкафу. Белье чудесно пахло, когда она его снимала – чистым воздухом, вечером и утром, семьей и мамой, которая недавно умерла, не сумев научиться жизни без мужа. А ведь им было так хорошо вдвоем, казалось Марине. Теперь понятно, что хорошо было только Марине. А мама позволила своему больному сердцу разорваться. И оставила старшую, никем, кроме нее, не любимую дочь. В утро ее смерти Марина позвонила сначала своим преданным друзьям и ученикам, которые занялись печальной помощью, потом Насте. Сказала, что мамы нет, что похороны через два дня.

– Так быстро? – испуганно спросила Настя.

Насте было страшно расставаться со своей мамой.

– А когда бы ты хотела? – грубо ответила Марина.

Она сообщила сестре о том, что будет хоронить свою маму.

– Я вообще не хотела, чтобы она умерла, – сказала Настя о своей маме.

Они и в горе не поместились рядом.

Марина прошлась по комнате, открыла огромный книжный шкаф, привычно провела ладонью по корешкам книг, так она их приласкала. С тоской взглянула на пустое кошачье лукошко. И Марсик, толстый и старый, ушел от нее туда, за горизонт, в кошачий рай.

Марина заварила на кухне мюсли в широкой пиале, позавтракала и стала собираться на кладбище. У нее за день будет много разговоров с друзьями и учениками. Но вопросы задавать она ходит на кладбище. Точнее, всего один вопрос: «Как же все так у нас получилось?»

Дорога на кладбище была пустынная. Подходящая для мыслей, заманчивая для коварных воспоминаний. Дома их отгонять легче.

…Оставшиеся десять дней потрясли не только Василку. И ведь не расскажешь никому. Даже маме Марина ничего не рассказывала. Но та что-то понимала, судя по случайным словам. Как расскажешь о том, что на берегу синего моря, на золотом, расцелованном солнцем песке, рядом с родными людьми и преданной подругой, рядом с чужим и приветливым мужчиной ты была в аду? Нет, Марина не была влюблена в Володимера. Она себе бы никогда это не позволила. Это нелепо. Об этом не стоило и мечтать. Но даже если бы это было возможно… Если бы была надежда, что он как-то ответит, просто заметит ее… Исключено. Это мужчина Василки, которая на смерть за него пойдет, тут не было сомнений. И он так мило и по-доброму принимал обожание Василки, что Марина радовалась за подругу. Никогда, ни одной завистливой или ревнивой мысли. Это был красивый, поэтический мир, и Марина была в нем уместна. Настя не просто разбила его на кусочки, она разнесла этот мир в пыль. Вот что происходило на золотом песке, в синем море, на улочках Варны, в их квартире с окнами на горы.

Настя безумно любила воду, она готова была в подмосковной луже плескаться вместе с утками до посинения. А тут – такое блаженство. И она бегала по песку сначала с Тарасом, они смеялись и плавали на мели, мальчик только учился. Володимер стоял на берегу и напряженно смотрел. Как дежурный спасатель. Потом ребенок бежал, чтобы зарыться рядом с Мариной и Василкой в горячий песок, просить пить, фрукты, мороженое – все сразу. А Настя уплывала далеко, дальше всех… И когда ее уже было трудно рассмотреть с берега, Володимер бросался в воду, как будто до этого боролся с собой, пытаясь удержать себя на расстоянии. Но расстояние в какой-то миг становилось для него невыносимым. Он плыл сильным брассом, мелькали над водой и сверкали его шоколадные от загара, умелые и надежные руки. И они догоняли Настю. И обнимали ее там, на большом расстоянии, он ее целовал, это Марина видела и без бинокля, в который смотрела Василка. Марина со своим косоглазием видела все. Что не видела, то легко могла восстановить, когда они вдвоем выходили на берег. Он по-хозяйски осматривал Настю и поправлял ее крошечные трусики. Марину и сейчас качнуло при этом воспоминании, как в школе после какого-нибудь ужасного унижения, как дома после грубого окрика отчима. Ласкового Настиного отца.

А Василка там, на этом растекающемся от страсти ее мужчины пляже, с каждым днем становилась все больше похожей на суровую вдову. Она не смеялась и не пела. Да и не ела. Все нравилось только ребенку. Его Володимер таскал на руках и целовал, как своего. Как ребенка Насти. Он бы носил на руках и парня лет двадцати, как ребенка Насти.

Тарасу в сентябре нужно было идти в первый класс. Володимер как-то зашел озабоченный к ним, уже после пляжа, сказал, что присмотрел красивый ранец. Они ушли втроем и не возвращались несколько часов. Марина была в ужасе: неужели сестра настолько развратна, что с ребенком пошла на квартиру к Володимеру? Она бегала по улицам Варны и спрашивала по-русски: «Где продаются ранцы?» Как идиотка. Ей доброжелательно показывали, предлагали проводить, она отказывалась. А потом увидела их совсем близко. Нет, они не ходили к нему на квартиру, это было понятно. Тарасик надел на себя новый яркий ранец, Володимер был обвешан какими-то свертками, наверняка накупил мальчику всякого приданого в школу. До дома, где их квартира, оставалось несколько метров, но он вдруг остановил Настю, придержал ее за руку и произнес с акцентом:

– Я хочу тебе сказать… Нам надо быть вдвоем… Только для того, чтобы я мог тебе сказать…

И замолчал надолго. А Тарасик, сияя голубыми любопытными глазами, звонко прервал паузу:

– Так говори же, дядя Володимер… Почему ты молчишь?

У Марины тогда все поплыло перед глазами. Ребенок! Она позволяет себе такое при ребенке… Понятно, что Марине не с кем и сейчас поделиться возмущением по тому поводу. Любой скажет: «А что такого страшного произошло при ребенке?» Страшное – и сейчас уверена Марина. А потом было еще страшнее. Она прибежала в квартиру, где средь бела дня курила и пила ракию Василка. Встретила этих троих, как будто никуда не выходила, но недобро взглянула даже на любимого племянника, хотя и похвалила ранец, повела мальчика мыть руки. А Володимер повел Настю по коридору в их с Тарасиком спальню и закрыл изнутри дверь… Минут на пятнадцать. Потом быстро убежал, как будто в пропасть бросился от непосильной страсти.

Ночью у Марины была истерика. Пришла Василка и влила ей в рот несколько глотков ракии. Марина не выносила алкоголя. Но ей стало легче от жжения в груди. Голова только немного поплыла. Она направилась в ванную, умылась холодной водой, а на обратном пути потеряла равновесие и села на пол посреди коридора. Василка испугалась, позвала Настю, которая выскочила в растянутой майке на голое тело, наклонилась к сестре, а Марина до крови прикусила себе язык, чтобы не взвыть, не вцепиться зубами в эту загорелую, развратную грудь, в эти гладкие бедра, от которых пахнет солнцем, морем и руками Володимера… Так они отдохнули тогда. Сестры…

На кладбище было солнечно. Солнце прогревало землю, пробиваясь к тем, кому сейчас холодно. Кто ждет живого тепла. Вот Марина и пришла. Она села на скамеечку и смотрела на два портрета. У нее много невысказанных упреков, но она пришла не для этого. Она задала свой вопрос и долго ждала ответа. Она его получила. «Потерпи, доченька», – сказала мама. А что еще она могла сказать? Но ее голос зазвучал где-то там, под пышными и красивыми волосами Марины, за ее детским и не таким уж заметным косоглазием.

Марина встала, как будто глотнула какой-то волшебный успокоительный и витаминный коктейль, вынула из сумки пакет с пирожками, которые пекла с вечера перед этим свиданием, разложила их на могиле. Пусть прилетят к маме птицы. И к нему. К папе. Только на кладбище она называла отчима папой.

Путь домой был спокойным. Но вдруг откуда-то набежали на солнце серые облака, возникла тревога, и позвонила Василка. Она даже не поздоровалась. Она кричала:

– Марина, Марина, Володимер пропал!

Оказалось, что он куда-то поехал, ничего не сказал ни своей тихой матери, ни Василке, его нет четвертые сутки. В ДТП не попадал, Василка проверяла, в больницах нет, на самолет и поезд билет не покупал.

– Что же я могу сделать? – в ужасе спросила Марина.

– Узнай у Насти. Я чувствую, что он мог поехать только к ней.

– Я не знаю, как спросить… Мы почти не общаемся. Она мне не скажет. Она будет злиться, что я ей мешаю и говорю глупости. Подумает, что я сошла с ума…

– Ты так много уже наговорила. За это время ты могла бы уже получить какой-то ответ. Скажи ей, что его мать переживает!

– Хорошо.

Настя была сонной, она поздно вернулась накануне: отвозила Тарасика в спортивно-оздоровительный лагерь.

– Господи, – сказала она. – Чего вы только с Василкой не придумаете! Только вам такое могло прийти в голову. Мало ли куда Володимер мог поехать? И, скорее всего, он сказал маме. Но у нее плохо со слухом. Василке он докладывать не обязан. А мне… Честно, Марина, я даже не сразу сообразила, о ком речь. Как он мог приехать ко мне, подумай? Без звонка, без моего согласия. У меня муж только что ушел на работу. А я вчера весь день была с Тарасом, ночью приехала. Выпей валерьянки. Как у тебя дела?

– Хорошо. Ходила к маме с папой.

– Молодец. Я обязательно тоже вырвусь. Ты часто ходишь, передавай им от меня привет. Я их люблю.

«Я ИХ люблю», – так выразилась сводная сестра.

Марина позвонила Василке, передала то, что сказала Настя.

– Она, может, и не сразу сообразила, да он не забывал. Я его знаю. В общем, буду звонить. Ты, пожалуйста, тоже.

К дому Марина бежала под проливным ливнем. Она радовалась ему, как освобождению. Только не эти тревоги, воспоминания, не этот страх. А вдруг действительно что-то случилось?

Она успела сбросить мокрую одежду, прогреться в горячей ванне. Успела выпить очень горячий чай с лимоном, съесть пирожок с капустой… И тут раздался звонок. Номер незнакомый, ей ведь никогда не звонил Володимер, у нее и телефона его не было. А это был он. От звука его голоса, от его акцента она сразу попала на костер.

– Здравствуй, Марина, – сказал он, этот мужчина Василки, такой ненадежный, такой неправильный. – Я в Москве.

В костер упало сердце Марины. Безумная надежда, кажется, его выронила из рук.

– Ты хочешь приехать ко мне? Но тебя ищут. Мама, Василка. Почему ты им ничего не сказал?

– Я думал, что быстрее вернусь. Но Насти вчера до вечера не было дома. Я ночью не мог звонить ей домой. Только сейчас она нашлась. Возила Тараса в лагерь. Марина, да, я хотел бы приехать к тебе. Если она согласится. Она не пойдет со мной в гостиницу. Ей нельзя, узнает муж…

Сердце, вспыхнув в костре, превратилось в обожженную, черную шкурку.

– Да, конечно, – ответила она. – Если Настя захочет. Мне уйти? Я могу пойти к подруге.

– Да нет, – ответил Володимер. – Мы тебе не помешаем. Выделишь нам какую-нибудь маленькую комнату, далеко от тебя. Ты же одна… Настя может со мной встретиться только вечером. А ее муж собирается после работы поехать к Тарасу. Повезет ему запасную теплую куртку, обещали дожди и похолодание. Но к ней домой нельзя. Соседи увидят.

Какой страшный, безумный, циничный, развратный кошмар. И эта простота, с которой Володимер все разложил по полочкам. Да уж, простота хуже не только воровства. Она бывает хуже убийства.

– Хорошо, – сказала Марина. – Только ты должен мне точно сказать, когда вы приедете. Мне надо убрать, погладить постельное белье, что-то приготовить.

– Готовить не нужно, – деловым тоном прервал ее Володимер. – Я привез вкусные вещи. И вино, фрукты. Тебе понравится.

«Какие сомнения? Уже понравилось», – подумала Марина и принялась за уборку. Все валилось из рук, но она вытягивала перед собой свои маленькие ладони, смотрела на тонкие, почти детские пальцы, которыми когда-то играла на скрипке, но бросила, – и давала им команду: работайте. И она гладила им белое постельное белье, которое пахло воздухом, домом и мамой… Но что-то главное, что-то такое она должна сделать, должна успеть. Никак не сообразит. Василке позвонила, попросила передать матери Володимера, что он жив и в Москве. Что дальше, зачем приехал, сказала, что не знает. Он просто позвонил. Может, заедет. И тут она поняла, что нужно сделать. Это еще циничнее и развратнее, чем их поведение, но она так долго берегла свою чистоту, что к ней грязь уже не пристанет. Пристанет – сунет себя в стиралку вместе с их греховным постельным бельем.

Марина позвонила своему выпускнику в Москву. Игорю Сушкову. Сказала, что у нее проблема. Подобрала больного котенка, он в клинике, ей завтра его забирать, долечивать, но его нужно изолировать. Она спит в маленькой комнате, смежной с кухней, а котенка хочет оставить на ночь в кухне. Но дверь открывать нельзя, он заберется к ней, а у него лишай и глисты. Но она должна за ним наблюдать: ему может стать плохо.

– Легко решаемый вопрос, – сказал Игорь. – Сделаю вам окошко, будет даже красиво.

У Игоря были золотые руки. Он быстро приехал и все сделал. В том, что в маленькой комнате, где стояла большая кровать, застеленная свежим бельем, они не выключат ночники, Марина не сомневалась.

К ней хотела приехать вечером подруга с мужем, но Марина болеет: простудилась под дождем, когда шла с кладбища, и рано ляжет спать. Она открыла дверь Насте и Володимеру, и сердце вопреки всему обрадовалось им. Сестренка, младшая, сероглазая, маленькой была такая серьезная. Володимер, такой открытый и радушный, он приехал из другого лета, более яркого и счастливого. Но от волнения Марина не могла рассмотреть их хорошо. Только детали. Это были убийственные детали. Настя была не накрашена, ни капельки. Как у себя дома перед сном. Она не хотела тратить время на то, чтобы умываться. Для другого приехала, она спешит это получить. Получить мужчину, который без нее по ней с ума сходил два года, а она утром не могла сообразить, о ком речь. Володимер… От него просто слепило глаза. Марина видела только шоколадные руки, от которых жар чувствовался на расстоянии, и взгляд… Другой взгляд, не тот, который она помнит. Его светло-карие, ореховые глаза смотрели требовательно и нетерпеливо с загорелого, нестерпимо мужского лица. Марина увидела себя где-то на краешке его радужки. Он по-хозяйски стал накрывать стол, сам все находил, как будто он здесь не впервые и не на одну ночь. Рвал хлеб, разливал вино.

Настя сказала после ужина:

– Я оставила Косте записку, что ты простудилась. Он был вне доступа. Может позвонить.

– Так я на самом деле простудилась, – и Марина закашлялась, прижала к носу платок. У нее искривленная носовая перегородка. Насморк не кончается. – Я ему скажу, когда позвонит. Если ты будешь уже спать.

Они ушли. Марина будет помнить эту ночь и на том свете. Она стояла много часов босиком в темной пустой кухне и смотрела в окошко, сделанное Сушковым. Красиво действительно получилось. А они, как Марина и думала, не выключили ночники. Более того, Володимер включил бра и настольную лампу. Он хотел все видеть и запомнить. Он носил Настю в ванную, дверь они тоже, конечно, не закрывали, купал, как ребенка, кутал в полотенце, сушил капли воды губами. Ох, как хорошо Настя вспомнила, кто это такой! Марина в свои сорок пять лет понятия не имела, что так бывает. Так страшно, бесстыдно, так красиво, так мучительно, так сладко и окончательно. Так жестоко по отношению ко всем людям, которые страдают от того, что этим двоим сладко. Марину физически тошнило от постельных сцен в кино. Она – чопорная старая дева. Вот и довелось узнать, что те сцены действительно мерзость и фальшивка.

Утром они завтракали, как примерная семья. Марина доложила, что Костя звонил, она ему все сказала. Он ей пожелал выздороветь, Настю просил не будить. Володимер уходил из ее дома, как изгнанник из рая. На пороге остановился, сказал:

– Ох, я забыл.

Вытащил из одного пакета, с которым приехал к Марине, два завернутых в атласную бумагу свертка. Один был больше. Его он протянул Насте. Меньший – Марине. Поцеловал ей руку, страстно благодарил. За приют утоленной страсти. Да нет, не утолил он страсть. Глаза опять другие. Потерянные и голодные. А у Марины осталось столько вкусной еды в этих его пакетах. Они выходили, когда Насте позвонил муж. Она положила свой пакет с подарком на стол, чтобы достать телефон. Поговорила, а пакет забыла. Марина видела и ничего не сказала. Володимер, к счастью, не заметил.

Марина, когда они ушли, раскрыла сначала свой подарок. Там была золотая коробка с набором ароматических масел. Она прочитала «Золотая роза», открыла флакон, запах был сладким, стыдным, душным. В пакете Насти оказалась такая же коробка – какой справедливый этот мужчина Василки, – а под коробкой красивый, тоже весь в золотом орнаменте русско-болгарский словарь. На первой странице было написано: «Чудно красива жена».

От слова «жена» Марина едва не потеряла сознание. Бросилась к компьютеру, нашла в гугле переводчик с болгарского… Чуть отлегло. Это всего лишь: «Дивно красивая женщина». Просто женщина, а никакая не жена.

Позвонила Василка. Марина начала что-то говорить, подруга впервые резко и гневно сказала:

– Как ты можешь мне врать! Они были у тебя. Ты пустила их. Ты, моя подруга, порядочная женщина…

Ну вот и Марина получила свой комплимент. Дальше нужно было бежать и спасаться. Срывать их постельное белье, раскладывать по другим пакетам оставшиеся фрукты и сладости, разносить ученикам, которые не уехали на каникулы. Она так бегала по поселку, возбужденно и слишком весело о чем-то говорила. Рассказывала про отдых в Болгарии, о том, как чуть не утонула в Дунае, о том, как ее спасли.

– И этот человек вчера приезжал ко мне. С моей сестрой.

Так удалось убить день. За это время погода стремительно менялась: то солнце, то грозовые тучи. Гроза медлила, откладывала выстрелы и удары. Оставляла на ночь, когда Марина останется одна.

Марина вошла в свой двор, подняла голову к небу и попросила маму: «Помоги». И мама услышала. У крыльца раздался жалобный писк. Она вскрикнула, зажгла свет у входной двери. Маленький серо-голубой котенок плакал-надрывался от страха, горя и сиротства. Марина схватила крошечный комочек, внесла в дом. Появилось дело. Нужно срочно спасать, лечить, кормить.

А потом раздался гром. Но он был какой-то странный. И не с неба. Боже! Это не гром! Это кто-то колотит чем-то тяжелым в ее крепкую стальную дверь, которая закрыта на пять надежных замков. Марина так сделала после смерти мамы. Она ужасная трусиха. К тому же слышала, что в их поселке есть какие-то бандиты. Они нападают на дома, грабят, кажется, кого-то даже убили. Марине было страшно слушать такие истории. Дверь-то, конечно, крепкая, замки тоже. Но она в проеме, который выбить не так сложно. Окна без решеток, как у других. Это конец. Марина схватила котенка, прижала его к груди. Утром она не хотела жить. Сейчас… Дело в том, что ей будет больно, что ее будут унижать, что у нее этот кошачий ребенок. Потом схватила телефон и стала звонить в полицию, друзьям. Только Насте она не позвонила. А в спальне уже звенело разбитое окно, раздавались грубые и отвратительные крики. Никто не успеет доехать.

И вдруг раздался гром, нет, это тоже не такой гром, не с неба. Это похоже на выстрелы. Потом чьи-то ругательства, топот ног – уже от ее дома. И в тумане слез и страха Марина услышала мягкий мужской голос у разбитого окна.

– Марина, это ваш сосед, Арсений. Откройте дверь, пожалуйста, они убежали.

Марина опустила котенка, трясущимися руками открыла свои замки. На крыльце стоял седой, красивый, грустный и мудрый мужчина. Они редко встречались, хотя жил он через дом. Просто видели друг друга. В руках сосед держал охотничье ружье. Марина взглянула на ружье с ужасом.

– Там просто порох, – понял ее страх Арсений. – Трупов штабелями в вашем дворе нет, Марина. Это такие храбрецы… Я их знаю.

– Ой, – смутилась Марина, – а я вызвала полицию, друзей… Неудобно получилось.

Он рассмеялся, этот милый Арсений.

– Вам неудобно от того, что враг бежал? Я все объясню. Мы извинимся.

Так они и сделали. Все уехали. Котенок уснул. Марина разлила вино, которое привез Володимер, порвала руками хлеб, не разогревая. Порезала овощи, помыла фрукты.

– Это мне из Болгарии привез… Знакомый.

Они выпили, Марина вспомнила эти ужасные ночь и день, свой позорный, дикий поступок… Слезы смешались с вином, глаза, наверное, косили, нос, конечно, покраснел. И она все рассказала Арсению. Она ни за что не рассказала бы это никому, даже маме. Она рассказала даже про окошко, которое сделал Сушков! Арсений слушал ее внимательно и сочувственно.

– Но ничего страшного ведь не произошло. Им было хорошо. И тебе будет хорошо. В свое время. Это к разным людям приходит в разное время. Иногда через боль.

– Какое время, – всхлипнула Марина. – Мне сорок пять лет. Я – старая дева. Я не могу жить и работать без мамы. У меня косоглазие, искривленная носовая перегородка. Меня не любил отчим, у меня красивая сестра, которая разрушила жизнь моей подруги. А через меня они просто переступили. Оставили масло «Золотая роза».

– Какие красивые у тебя волосы, я всегда любуюсь, – сказал Арсений. – Волны, как из червонного золота. А руки у тебя, как у девочки, которая играет на скрипке. Ты успокоишься, слезы – это полезно бывает. Они все ненужное смоют. И мы со всем справимся. Мне гораздо больше, чем сорок пять. Я знаю.

Котенок проснулся и пошел, покачиваясь, по волнам человеческого тепла. Его разбудило отсутствие сиротства…

Володимер вернулся в свой благоуханный дом. Долго ждал звонка или какой-то весточки от Насти. Послал ей на почту несколько коротких писем, из которых все было понятно. Ответа он не получил. И запил. Когда умерла его мама, он позаботился о том, чтобы все было, как нужно, даже пел печальную прощальную песню на поминках. А потом повесился в своем прекрасном саду. Василка развелась с мужем. Сказала Марине по телефону: «Если бы были дети… А так… Мы больше не могли притворяться». Настя сбежала с Тарасом от Кости к очередному мужу. Перед этим они приехали к Марине. Она утешала плачущую Настю, переживала за Тараса. Тарас воспринял это все уже как привычное приключение. Арсений повез их тайными тропами, чтобы Костя не догнал. Он гнался за Настей, как и предыдущий муж, когда она убегала к нему. Машина Насти стояла во дворе Марины, Костя бегал, все переворачивал, как будто его жена и сын могли спрятаться под кроватью или в шкафу.

– Костя, – сказала Марина, – хорошо разным людям бывает в разное время. Это точно. Так сказал Арсений.

Она уже думала так, как ее будущий муж. С ним ей не хотелось спорить. А котенок, спасший ее в тот вечер, терся об ноги. Она назвала его просто «Котик».

Анна и Сергей Литвиновы Ласковое солнце, нежный бриз

– Вопрос на засыпку: кто никогда тебя не предаст?

– Человек верный и преданный.

– Ответ неправильный.

– Тот, кто хорошо мотивирован.

– И снова в молоко.

– Тот, кому в случае предательства есть что терять.

– Разумно, но опять мимо цели.

– Так кто же?

– Тот, господа, кто сам ничего не знает.

* * *

Как же они все меня честили, включая Антона! Любимый сын обозвал «эскаписткой» и «дауншифтершей». Вот вырастила умника на свою голову! Я не поленилась, залезла в Интернет. И поняла: мой высокомудрый сынок, как всегда, бросается словами, не совсем понимая их смысл.

Потому что «эскапизм» происходит от английского escape – «бежать, спасаться» и означает уход от действительности в вымышленный мир. Но я ни в какой вымышленный не собиралась. Я намыливалась в очень даже земной мир! На мой взгляд, гораздо более настоящий, чем прокопченная, надрывная Москва.

Мир, где ярко светит солнце, небо лазурно, плещутся волны. И ветер наполняет паруса, и поют снасти… Зато с «дауншифтершей» Антон почти угадал.

Слово «дауншифтинг», втирала сетевая энциклопедия, происходит от английского down shifting – дословно-коряво значит «спускаться вниз». Дауншифтерами называют людей, которые сознательно отказываются от солидной должности и высокой зарплаты в пользу семейных посиделок, новой работы, больше похожей на хобби, или эмиграции в Гоа.

Правда, ко мне слово down – «снижение» – не очень-то подходило. Ни от какой слишком уж солидной должности я не отказывалась. Да и свою нынешнюю зарплату не назвала бы огромной.

А вот глагол shift – «изменение» – оказался в самую точку. Впервые за последние четыре года, прошедших после смерти Вадика, мне захотелось хоть каких-то перемен. Точнее – захотелось хотя бы чего-то, выходящего за рамки самых примитивных потребностей: спать-есть-пить-помогать-заботиться (об Антоше)… Я вдруг поняла: если я не трансформирую свою жизнь сама, она уже никогда не поменяется.

Я сейчас в том возрасте, в каком был Вадик, когда женился на мне. Боже, каким же он мне тогда казался взрослым! И даже порою – старым. Особенно если я рассматривала его тайком – например ночью, когда он спал или когда самозабвенно, не замечая ничего вокруг, работал.

В ту пору мне было девятнадцать, и я думала, что за пределами сорока – жизни нет. Да что там сорока! Я полагала, что уже после тридцати пяти начинается дряхление, увядание, смерть всех желаний… А Вадик смеялся: «Да после сорока жизнь только начинается! Самый смак!»

– Что там хорошего, в старости?! – искренне ужасалась я.

А мой будущий муж хохотал:

– Чудачка! После сорока ты, наконец, понимаешь: зачем ты в этот мир призван. Понимаешь свое тело: чего оно хочет. И свою душу: что ей надобно давать и что она может тебе отдать…

Вадик тогда казался мне таким умным. Да я всегда считала его мудрецом. И сейчас мне ужасно не хватает его умения растолковывать разные непонятности – точно, метко, образно… Как недостает Вадика для тысячи других вещей: пить чай, ходить в кино, валяться на пляже, сидеть в кафе, гулять по лесу… Обои клеить, ужинать вместе с ним и Антошкой, а по воскресеньям – завтракать втроем…

Вот, не могу. Опять разговор сам собой сбивается на Вадика, и глаза на мокром месте.

Конечно, когда я выходила замуж за человека старше себя на двадцать три года, я сознавала: скорее всего, наступит день, когда я останусь одна. Но я не думала, что он придет так скоро. И не дряхление или болезнь будет тому причиной, а трагический случай. И главное, что ушедшего мне будет настолько не хватать…

Ну вот, разнюнилась. Все, все. Хватит рыданий… Рассказ мой не о Вадике, а совсем о другом.

О том, как женщина сорока двух лет (перед вами я не буду кокетничать, скрывая свой возраст) начинает новую жизнь. Совершенно новую. Практически с нуля.

* * *

К яхтам (как и ко многому другому) меня приучил Вадик. (А разве могло быть по-другому с девятнадцатилетней девчонкой, которая решила связать свою судьбу с мужчиной за сорок!) Когда он впервые вышел на кафедру в качестве приглашенного лектора и начал говорить, моя душа замерла от восторга, и совсем не потому, что я в него влюбилась – любовь пришла позже. Просто он сразу поражал и как мужчина, и как ученый: умный, яркий, красивый, стильный, независимый, уверенный в себе… При сем он всегда, когда мы уже были вместе, говорил – безо всякой рисовки, – что неправильно выбрал профессию: всегда хотел стать моряком. И когда у нас появилась возможность, мы все свои отпуска стали проводить (порою дважды в год) под парусом. А в выходные тренировались на собственной яхточке-посудинке на Пироговке.

Только не подумайте, что наша жизнь с Вадиком была облита сахарной глазурью, взбитыми сливками и шоколадом. Почему-то у многих при словах «собственная яхта» возникает образ олигарха верхом на многопалубном белом пароходе. Однако за рубежами нашей Родины яхтинг сейчас – такое же хобби, как, скажем, горные лыжи, дайвинг или теннис. Не слишком дешевое, но если ты работаешь – особенно адски, как Вадик, – запросто можешь себе позволить. Вот и мы начали себе позволять – и первые года три считали свои поездки неслыханной роскошью, подарком судьбы. А потом привыкли. Сволочь человек, ко всему привыкает, и к счастью своему тоже. Даже не замечает его.

А ведь в какой-то момент грандиозной перестройки и последующего большого хапка, в начале девяностых, у нашей семейки (Вадик, маленький Антошка и я) не то что яхты – порой даже хлеба не было. Вадик тогда рыскал по столице как угорелый в поисках пропитания. Он считал себя обязанным. Он мужчина, он старший, ему и кормить семью, полагал мой муж, и в пору, когда его знания и опыт ничего не стоили, никаким трудом не гнушался. А потом его упорство и труд (как у лягушки, которая сбила молоко в масло) дали свои плоды. Его профессиональные знания, умения и опыт оказались востребованы и с каждым годом стали давать все больший доход. Правда, мне, конечно, было нелегко, потому что пришлось его отпускать. Сначала – на три года в Африку. Потом дважды, с перерывом на год, – на Ближний Восток. Затем во Францию… Трудно мне было без него. Зато мы с Антоном ни в чем не знали себе отказа. Мы, все трое, не то что как сыр в масле стали кататься, но нужду пережили и даже кое-что начали себе позволять. Я благие перемены в нашей жизни расшифровывала для себя так: благодаря тому что мы оставались вместе в невзгодах, Бог дал нам понежиться в радости. Какой был праздник, когда Вадик возвращался из своих командировок и надолго оставался с нами!

Я опять сбилась на Вадима, простите меня, а ведь начинала и хотела – о яхтах.

В мореплаваниях с супругом я многому научилась. Всему, что он умел сам. И теперь готова была применить свои знания на практике.

* * *

Boat Marina VII

Crew-list

Mr. Domnin Ivan, captain

Mrs. Ivanova Inna, co-captain

Mr. Voskoboinikov Petr sailor

Mr. Voskoboinikov Artem sailor[1]

* * *

Бортовой журнал. День первый. ***июля 2*** года. 07.21 СЕТ.

Вышли из порта К. (Испания, Каталония).

Ясно. Волнение 2–3 балла. Курс – 105.

* * *

Я всегда была мальчишницей. Мне лучше удавалось лазить по заборам, чем баюкать кукол. Я на равных с пацанами носилась в казаки-разбойники. В четырнадцать пошла не на курсы кройки и шитья, а в автошколу. И доездилась до кандидата в мастера спорта! Всерьез занималась карате…

Потом врачи объясняли мои пристрастия избытком мужского гормона тестостерона, из-за чего мне и пришлось помучиться, прежде чем я родила Антона. Как бы то ни было, в мужской компании я всегда чувствовала себя комфортней, чем в дамской: роль «своего парня» мне отлично удавалась. Джинсы или, на худой конец, шорты я ношу с гораздо большим кайфом, чем юбки. Лишь Вадик своими трогательными ухаживаниями, трепетным отношением и безграничной любовью сумел разбудить во мне женщину. Ах, Вадик, Вадик… Сколько еще я буду вспоминать тебя каждую минуту?

Казалось бы, я сделала то, что хотела: вырвалась из привычной обстановки. Вокруг нас, четверых, – ярчайшее средиземноморское солнце, бирюзовое небо, лазурное море. Мы благополучно вышли в нейтральные воды. Яхта идет на автопилоте. Вокруг меня трое сильных мужчин, трое друзей.

Я в купальнике на палубе белоснежной яхты. Я хороша собой, худа и подтянута. А все равно – точит червячок неудовлетворенности, сожаления по прошлому и опаски перед будущим. Воистину – человек никогда не бывает полностью, на все сто процентов счастлив. И даже когда ему кажется: в тот миг, в прошлом, я черпал бескрайнюю радость полной ложкой, все равно на самом деле что-то в ту секунду отравляло его счастье (а потом благополучно забылось). Например, даже когда Вадик впервые объяснялся мне в любви, я, помимо безграничного упоения, испытывала беспокойство по поводу своего не идеального маникюра…

Вот и сейчас, раскинувшись на прогретой солнцем палубе и временами лениво обозревая горизонт – нет ли судна на встречных курсах, – я все-таки напрягалась по поводу нашего вчерашнего спора с капитаном и командой.

…Всех троих мужиков в путешествие пригласила я. Они согласились с восторгом. Еще бы! Пройти от берегов Испании через все Средиземноморье, а потом по Черному морю до Сочи и при этом ни за что не платить – ни за аренду яхты, ни за воду с электричеством, ни за продукты! Да еще и получить изрядную сумму в европейских дензнаках за перегон борта! Да какого борта! Настоящая пацанская миллионодолларовая посудина. Скромное обаяние буржуазии. Такие нам даже в прокате не доступны, о покупке – и мечтать нечего. Можно сказать, я завербовала парней на настоящую синекуру[2].

Со всеми троими я познакомилась настолько давно, что можно говорить о съеденном совместно пуде соли, если считать не только обычную пищевую, но и ту, что оставалась на наших губах и щеках во время штормов в морях Черном, Балтийском, Эгейском, Северном, Карибском… Проще говоря, всех троих я знаю тысячи лет. Однако это не мешает нам спорить, ссориться и даже ругаться. Вот и вчера, когда мы взошли на борт, загрузили припасы, забили холодильники льдом, баки – солярой, а танки – пресной водой; когда я покормила мальчиков праздничным ужином – пастой болоньезе, или, попросту говоря, макаронами по-флотски, и мы выпили по глотку виски – тут спор и разгорелся. И, как это часто бывает в любой семье (и экипаже), сыр-бор начался из-за денег. Запевалой выступила я: в конце концов, именно я договаривалась с владельцем яхты об условиях, и мне они показались приемлемыми.

– Базовая ставка, как я уже говорила, десять тысяч на всех. Но это – если мы ошвартуемся в Сочи не позже вечера *** июля. За перевыполнение плана предусмотрены бонусы. За просрочку – соответственно, малусы. И изрядные. Сутки просрочки – долой тысячу. На каждые сутки опережения – плюс тысяча.

– Да хозяин – просто Филеас Фогг[3] какой-то, – пробурчал Артем, младший и самый покладистый из братьев Воскобойниковых. А я стала развивать свою мысль, хотя и так все было понятно:

– Стало быть, чем скорей мы придем, тем больше получим. Значит, идти надо всегда, в идеале – без захода в промежуточные порты.

– Горючка. Вода. Лед для холодильников, – напомнил Иван – немногословный, как и положено капитану.

– Режим жесткой экономии, – возразила я столь же лапидарно.

– Все равно не получится! – закричал Петр, старший и чрезмерно эмоциональный брат Воскобойников. – Два, а то и три раза придется зайти!

– Меньше будешь мыться, есть и гадить, – хладнокровно заметил Артем.

Петя тут же взбесился, как будто им обоим не под восемьдесят (на двоих) было, а по десять на брата:

– Ты сам! По пять раз в день подмываешься, как шлюха портовая! Прости, Инка, за непарламентские выражения, но эта крыса сухопутная кого хошь доведет!

– Ну-ка, ша! – ни на децибел не повышая голос, непререкаемо пресек братскую свару капитан Иван, и Артем с Петькой послушно заткнулись. Авторитет шестидесятилетнего Ивана был высочайшим, недаром именно о нем я в первую очередь подумала как о первом кандидате на роль мастера, когда мне подфартило с халтуркой. – Но один-то раз точно придется зайти – иначе горючки не хватит. А может, даже дважды.

– Будем вызывать прямо к нашему подходу заправщика, – стала развивать мысль капитана я. – Попутно заливать воду, а кто-то в лавку за провизией успеет смотаться. Эдак мы всего часа полтора на остановку потеряем.

– Значит, у нас будет гонка, – съязвил горячий Воскобойников-старший. – Настоящая регата. Ты нам, Инна, между прочим, ни о чем подобном не говорила. А мы в отпуске.

– Знаешь, что, Петя, – заметила я ледяным тоном, – за неторопливый отпуск денег никто никому не платит. Ясно тебе?

Петька ничего мне не ответил – только надулся, и даже Артем с капитаном Иваном бросили на меня укоризненные взгляды: мол, зря я так круто беру, да еще с самого первого дня, когда мы даже в море не вышли.

…Вот и сейчас: помнили они, мужики, о нашем вчерашнем разговоре? Наверняка, насколько я знала сильный пол, уже забыли. А я, несмотря на ласковое солнце и нежный бриз, все лежала и занималась самоедством: напрасно, ох, напрасно я так обидела Петра – тем более что из всех троих он мне, говоря по совести, нравился больше всех – как товарищ, разумеется, только как товарищ…

* * *

Бортовой журнал. День ***. *** июля 2*** года. 20.20 СЕТ.

Вышли из порта С*** (остров С***, Греция). Ясно. Волнение 1–2 балла. Курс – 90.

Сегодня под вечер в греческом порту С*** произошло крайне неприятное событие.

То была первая швартовка за все время нашего путешествия. Земля, земля! Я чувствовала себя как Колумбов матрос. Твердый асфальт качался под моими ногами. Столько времени непрерывно в плавании я еще ни разу не проводила. Погода нам благоприятствовала: почти все время легкий бриз и ни единой тучки. Но все равно ступать по надежной земле было необыкновенно приятно. Я так и видела себя со стороны: походка непроизвольно стала разлапистой, словно у бывалого морского волка. Не хватало только трубки, татуировки и попугая на плече.

Я отправилась пополнить запасы провианта и льда. Капитан Иван остался на яхте: встречать заправщика, торговаться с ним и расплачиваться. Братья Воскобойниковы принялись драить палубу, уже изрядно просолившуюся за время нашей экспедиции, и заполнять танки пресной водой.

Потом они рассказали мне, как приключилось, что лодка осталась без присмотра. Тщательно и споро вымыв бот, Артем с Петром отпросились у кэпа в таверну. Мастер проверил качество их работы (дружба дружбой, а дисциплина в любом экипаже превыше всего), удовлетворился настоящим морским порядком и отпустил матросов. Братьев можно было понять: ребята хотели – раз нет времени танцевать сиртаки с прекрасными гречанками – хотя бы хлебнуть свежего разливного и отведать только что выловленной барабульки (я ведь и правда не баловала своих мужичков разносолами). И тут к оставшемуся на яхте в одиночестве Ивану подошел греческий мужик, похожий на бомжа (подобные типы ошиваются во всех гаванях мира, оказывая экипажам за небольшую плату множество мелких услуг). Бич – или как там его прозывали по-гречески – на ломаном английском попросил мастера пройти в контору, чтобы заплатить портовый сбор. Что ж, законопослушный Иван отправился – предусмотрительно заперев вход в салон и приподняв трап.

Потом мы посчитали, что в итоге наше плавсредство простояло у причала без присмотра всего лишь около получаса. Ровным счетом ничего страшного – ситуация обыденная. Миллионы яхтсменов оставляют свои плавучие домики на целые дни напролет, порой вовсе не запирая, на всех пирсах мира, от Турку до Гаваны. И никогда я не слышала, чтобы какую-то яхту ограбили. А тут…

Я вернулась на «Марину VII» первой. Таксист подвез меня с горой продуктов прямо к трапу и помог перенести пакеты на палубу. Отсутствие команды не удивляло – дело обыденное, мало ли куда отошли ребята. Однако даже передать не могу, какой приступ разочарования, отвращения и злобы я испытала, увидев, что замок в пластиковой дверце, ведущей в салон, взломан, а внутри царит полный раскардаш! Какая-то сволочь забралась внутрь и устроила форменный дебош!

Из обоих мини-холодильников были выброшены продукты. На полу валялись лоции, несколько листов обшивки оказались вскрытыми. Налетчики потрудились также в наших каютах: все содержимое моего чемодана вывалили на койку. Я заглянула в носовое капитанское лежбище – та же картина. Похожий беспорядок царил и в обиталище братьев.

Вскоре явились мужчины, и мы принялись наводить порядок, оценивать убытки. Выяснилась поразительная вещь: кроме морального, налетчики не нанесли нам никакого вреда! Слава богу, каждый из нас покидал борт со всеми своими наличными и кредитками. А ценные вещи, остававшиеся на яхте, остались в неприкосновенности: и три фотоаппарата, и объективы, и две видеокамеры, и телефоны братьев. Да, навели хамский беспорядок – но не больше того.

Вопрос: что искали налетчики? Стало тревожно. Нехорошее предчувствие заползло в душу.

По общему молчаливому соглашению мы не стали вызывать полицию. Во-первых, и вправду супостаты не причинили никакого материального ущерба, а во-вторых, мы были не слишком высокого мнения о греческой полиции. Эллины роли стражников порядка, думается, исполняли все-таки лучше наших ментов (потому что хуже уж некуда), но все равно связываться с ними не хотелось. Кроме того, это сильно затянуло бы нашу стоянку на оказавшемся столь негостеприимном острове С***.

Мы ограничились тем, что поспрашали наших соседей по причалу. При стоянке в марине[4] соседей обычно бывает полно, словно в старой питерской коммуналке: как минимум пять экипажей – и те, кто стоят с тобой борт о борт, и те, кто помещаются у причальной стенки с другой стороны пирса. Однако на сей раз мы, к несчастью, пришвартовались на рыбацком пирсе, причем лагом (то есть бортом), а не кормой, как обычно. В результате возможными свидетелями оказались лишь два суденышка.

На первом нас встретила чета заспанных пожилых французов. Они, судя по количеству имущества, жили на яхте уже давно, в интересующее нас время предавались мирной пенсионерской сиесте и ничегошеньки не видели, не слыхали. Поляки, соседствующие с другой стороны, оказались более наблюдательными: они заприметили троих мужчин невзрачной наружности, что всходили на наш борт. Однако им и в голову не пришло, что граждане могут оказаться налетчиками, – яхтсмены решили, что они – люди из нашего экипажа. Ничего удивительного: ведь и нас, и наш корабль поляки видели в первый раз.

Целых трое налетчиков напрягли меня еще больше, и я была только рада, когда шкипер, как и положено командиру, безо всяких рассусоливаний приказал готовиться к отплытию. Мы навели порядок, принайтовали[5] все вещи и на закате снова вышли в море.

Вскоре стемнело – стремительно, как всегда на юге, – и мы пошли по радару. Я заступила на вахту. Капитан Иван остался со мной в рубке, и я чувствовала: назревает разговор.

Наконец, шкипер спросил:

– Что это было? – имея в виду, конечно же, налет.

– Представления не имею.

– Что они искали?

– Теряюсь в догадках.

– Ты что-нибудь везешь?

– А ты?

– Я первый спросил.

– Ваня, ты знаешь меня сто лет, я похожа на контрабандистку?

– А я?

– Кажется, тоже нет.

– Надо поговорить с братьями.

– Тебе, как капитану, удобнее у них спрашивать.

– Удобнее-то удобнее, только я все равно не могу представить, чтобы Воскобойниковы что-то творили втайне от нас.

– Стало быть, все вне подозрений? Знаешь, Иван, чужая душа потемки, а когда тебе предлагают ну очень большую сумму – бывает, ломаются даже самые крепкие люди.

– Есть и еще один вопрос.

– Какой?

– Эти трое нашли, что искали? Или налет повторится?

– А ты не находишь, что попытка ограбления могла быть случайностью? Или ошибкой?

– Инка, ты сама-то веришь в то, что сказала?

Я вздохнула:

– Не очень.

– Вот и я тоже.

– Что ж, тогда мы не будем больше швартоваться. Нигде. Горючки должно хватить до самого Сочи, а воду и пищу поэкономим. Хотя… Если кто-то из нас везет что-то действительно ценное…

– Да, настоящих пиратов то, что мы на ходу, не остановит.

– Скоро подойдем к Босфору, а Черное море – оно ведь наше внутреннее, там будет легче.

Мастер хмыкнул:

– Если пираты – не из русских. Или – хохлов. Или – грузин. Или – кто там еще на брегах Понта Эвксинского проживает? Румыны, цыгане?

– Цыгане-пираты – что-то новенькое, – засмеялась я.

Мы оба изо всех пытались обратить наш невеселый диалог в шутку или хотя бы в полушутку, однако у нас не очень-то получалось. На душе скребли кошки.

Через пару часов капитан снова поднялся ко мне с двумя чашками кофе.

– Не спится, Ванечка? – спросила я ласково.

– Я опросил братьев, – буркнул кэп. – Они ушли в глухую несознанку.

– Еще бы! Ты ж тоже не признался.

– Подозреваешь всех?

– Ага, – принужденно рассмеялась я. – И себя саму – тоже. Но знаешь, что я подумала? А вдруг о том, что мы везем, знает лишь заказчик? И нас используют втемную?

Мастер подхватил:

– Как в том старом фильме с Луи де Фюнесом и Бурвилем? Как он назывался?

– Тот, где человеку дали перегнать машину с бамперами из золота? И с алмазом в клаксоне?

– Ну да.

– Кино называлось «Разиня».

– Неужели мы с тобой похожи на разинь? И что теперь делать? Разбирать яхту по винтику в поисках золота-бриллиантов?

* * *

Бортовой журнал. День похода ***. *** июля 2*** года. 23.10. Пасмурно. Волнение 1–2 балла. Курс – 010. На траверзе островов *** и *** (Греция).

Продолжительность и последовательность вахт мы с ребятами устанавливали по собственному разумению, кому как удобнее. Решили, что каждый из нас будет дежурить по шесть часов, но зато раз в сутки – и я, известная сова, выпросила себе время с десяти вечера до четырех утра.

Вот и ночь, последовавшую за налетом в порту и нашим стремительным бегством с острова С***, я снова проводила в рубке. Обычно после полуночи я бодра и весела – но не в тот раз. То ли сказалось долгое плавание, то ли напряжение, в котором я пребывала, – особенно усилившееся после попытки ограбления; а может, виной всему была безлунная, темная, душная ночь, но в сон меня клонило неимоверно. Я клевала носом, слушала музычку и подпевала «Депеш Мод». Однако мало что помогало, и я уж думала схитрить и поднять капитана Ивана, заступавшего на собачью вахту[6], на часик пораньше, в три – я все ж таки женщина, должны мне быть поблажки! – но вдруг снизу, из кокпита[7], раздался негромкий, но ощутимый хлопок. Корпус яхты слегка встряхнуло. Я инстинктивно бросилась вниз. Уже на подлете мне в нос ударил едкий запах испаряющейся химии – так обычно горит пластмасса или проводка. Скатившись с трапа, я увидела ужасную картину: на штурманском месте вместо радио – груда тлеющих обломков. И дым, дым…

Из капитанской каюты вылетел заспанный Иван в одних трусах – жилистый, покрытый седым волосом. Оба брата по-прежнему дрыхли – а может, делали вид. Несмотря на стрессовую ситуацию (или благодаря ей), мое сознание работало необыкновенно ясно – подмечая, запоминая, осознавая множество мелких деталей. На автомате я схватила огнетушитель. Не зря зануда кэп в первый день похода отработал с нами команды «Человек за бортом!» и «Пожар!» – после той тренировки я могла найти противопожарные средства с закрытыми глазами. Я нажала рычаг, и струя пены ударила в тлеющие обломки. Мастер бросился открывать форточки – так, с пижонством старых морских волков, мы называли иллюминаторы. Запах горелого пластика и впрямь казался невыносимым – я некстати вспомнила распространяемый «Гринписом» факт, что даже одна молекула фенола в воздухе способна вызвать раковое заболевание.

Свежий ветерок засквозил из иллюминаторов, и облако химического дыма стало быстро рассеиваться. Тут, наконец, пробудились братья, выползли, позевывая, из своей кормовой каюты.

Я оставила их и кэпа разбираться с вдруг взорвавшейся рацией – право, первый случай в моей походной практике, да и не слыхивала я никогда, чтобы нечто подобное на яхтах происходило. Хотя волнение на море практически отсутствовало, земля и встречные суда в момент, когда я кинулась вниз, на экране радара не отсвечивали, мне лучше было вернуться: на автопилот надейся, а сам не плошай.

Но, выскочив на палубу, я испытала настоящий шок!

По правому борту, на расстоянии не более четверти кабельтова, шел, взрывая пену, скоростной катер черного цвета, четко выделявшийся на фоне серого моря и серого неба. Две человеческие фигуры на палубе судна были вооружены. Я оглянулась – и слева по борту обнаружила, словно зеркальное отражение, точно такой же катер, только вооруженных людей на нем оказалось трое.

Я только и успела, что крикнуть нашему экипажу: «Всем наверх! Попытка захвата судна!» – как меня ослепил ударивший в глаза прожектор с одного из судов, и кто-то прокричал в мегафон на ломаном английском:

– Заглушить моторы! Лечь в дрейф! При неповиновении открываем огонь на поражение!

На палубу выскочил испуганный капитан Иван, а я все-таки дернулась к лавке, открыла крышку, вытащила ракетницу и на глазах изумленного кэпа, который не успел мне помешать, сумела зарядить ее и выстрелить в сторону одного из катеров. Та зашипела в море – перелет. С трапа на палубу выскочили из кубрика, щурясь, братья Воскобойниковы.

И в этот момент с катера, который я столь бессмысленно и бездарно пыталась контратаковать, ударила автоматная очередь. Пули просвистели над головами, мы, все четверо, инстинктивно пригнулись. С другого судна тоже загремел автомат. Пули, похоже, прошли совсем рядом, и я, вместе со всем экипажем «Марины VII», бросилась ничком на палубу. Однако все-таки успела перезарядить ракетницу и еще раз пальнуть – на этот раз вертикально вверх красным[8].

Не растерялся и Артем Воскобойников. Он выскочил на палубу со спутниковым телефоном и, лежа рядом со мной, пытался с кем-то соединиться – но тщетно. Артем в досаде пробормотал: «Нет сигнала!.. У них глушилка, заразы!..»

А через минуту через леера[9] перемахнули люди в черном, наставив на нас автоматы.

* * *

Бортовой журнал недоступен. Руки связаны за спиной. Я заточена в своей каюте. Что ж, стану делать заметки в уме.

День плавания, похоже, *** – следующий. Значит, сегодня – *** июля. Время, судя по солнцу, пробивающемуся сквозь зашторенный иллюминатор, около десяти утра. Курс, если ориентироваться на то же светило, от зюйд-зюйд-оста до зюйд-зюйд-веста, то есть от ста пятидесяти до двухсот двадцати градусов – практически обратный тому, каким мы шли. Ясно. Волнение, похоже, усилилось до трех-четырех баллов.

Я лежала ничком на койке, стараясь вытянуться параллельно ДП (диаметральной плоскости) – так меньше ощущалась качка, которая в закрытых помещениях переносится гораздо хуже, чем на вольном воздухе. Но сейчас мне думалось не о морской болезни: я все пыталась проанализировать, что же произошло и как выпутаться из плачевной ситуации, однако получалось плохо. В мозгу проносились лишь отрывочные глупые мысли: «Пираты?! Откуда они здесь? Такого не бывает! Мы не у побережья Сомали, а в Эгейском море!» Я прислушивалась к доносившимся сквозь переборку гортанным голосам захватчиков – говорили они по-арабски, однако, насколько я могла судить, с акцентом. Какой именно акцент, я не сумела разобрать, но мне отчего-то казалось, что французский.

Но мысли текли вяло – сказывалась бессонная ночь, да и качка убаюкивала меня, словно младенца в люльке. Я то и дело соскальзывала в забытье, сопротивлялась ему, улетала в беспамятство, потом на секунду пробуждалась – и, наконец, задремала настолько, что сумела увидеть сон: долгий, тягостный и очень реалистичный. Все так, как случилось на самом деле: сперва – звонок в дверь, и незнакомый человек в строгом костюме говорит: «Мужайтесь, Инна Ивановна, у меня для вас печальное известие. Ваш супруг, Вадим Петрович, скончался. Он погиб в автомобильной катастрофе, во Франции», – а дальше, как и тогда, лишь отдельные слова сквозь гул в ушах: «Авария… Повреждения, несовместимые… Врачи боролись до конца…»

Затем сон перенес меня на Богородское кладбище, и я опять увидела день Вадиковых похорон, в точности как в реальности: мелкий дождичек, черные зонты, черные костюмы, заплаканные лица людей. В толпе я различала искаженные лица свекрови и мамы – они поддерживали друг друга… Насупленные, растерянные друзья, множество незнакомых лиц, теперь особенно видно, как его все любили. Беззвучно рыдает капитан Иван. Изо всех сил сдерживаются братья Воскобойниковы…

И опять смена декораций. Я снова испытываю шок – словно все еще не знаю, что должны сказать люди, которые пригласили меня в неприметное здание безо всякой вывески. «Это награды вашего супруга, покойного Вадима Петровича… Этим орденом он награжден посмертно… Да, боевого Красного Знамени. Нет, их вы забрать не можете, так как награды боевые, а деятельность вашего супруга по-прежнему под грифом «совершенно секретно»…

Так я и переживала во сне самые сильные потрясения четырехлетней давности – словно подсознание готовило меня к скорой встрече с любимым мужем – очевидно, на небесах… «Да будет ли оно?!» – воскликнула я во сне – и проснулась, и поняла, что ответа на этот вопрос никто не знает, но, скорей всего, он однозначный: «Нет!» Нет, мы с ним больше никогда не встретимся, ни в этой жизни, ни в загробной. И значит, я должна бороться, цепляться за жизнь и свое дело! Как в последние свои минуты, не сомневаюсь, сражался мой Вадим…

…Следующие сутки я провела отрезанная от всего мира. Трижды ко мне в каюту приходил конвоир: приносил пищу, воду и пустое ведро. Он был с автоматом и в маске, так что лица не различишь, только глаза, спокойные, темно-оливковые. Автомат – американского производства. Тюремщик не выходил: развязывал мне руки и смотрел, как я ем. Слава богу, отворачивался на минуту, подав мне ведро. «Мерзавец», – шептала я про себя и молилась. Однажды до меня донесся громкий, возмущенный голос капитана Ивана, и я порадовалась, что он жив. Братьев я не слыхала, но почему-то была уверена, что с ними тоже все хорошо – насколько о подобном можно говорить в нашем положении.

А еще я мучительно пыталась придумать план спасения. Но то, что приходило в голову, было, по зрелом размышлении, совсем не выполнимым, а простые способы выручить себя и друзей никак не придумывались.

И еще я размышляла – и недоумевала, – отчего они нас попросту не взорвали? Зачем этот захват? Я спрашивала себя и о том, почему они нас всех не убили? Ответ на оба вопроса мог быть лишь одним: противники очень дорожат тем, что они захватили. И вещью. И всеми нами (или одним из нас).

* * *

Вместо бортового журнала. *** день похода, четвертый день после захвата. Значит, *** июля. Ночь. По ощущениям, около четырех утра. Яхта по-прежнему во власти пиратов. Курс, вероятнее всего, около двухсот семидесяти, то есть строго на вест. Мы возвращаемся?

Все эти дни я провела в одном и том же положении – со связанными руками на своей койке. Ничего не менялось: я ни с кем не говорила, не слышала никого из наших, не видела ни единого человека, кроме моего тюремщика. Захватчики, как и раньше, разговаривали между собой по-арабски, однако я совершенно уверилась, что практически для всех из них это язык не родной. Зачем же тогда они используют его? Чтобы замаскировать свою истинную национальность? Замаскировать – перед кем и для чего? Из-за нас? Значит, они все-таки собираются оставить нас в живых? Может быть, получить выкуп? Нет, скорее работать с нами. Впрочем, пока остается только гадать…

На второй день изменилось лишь то, что мой тюремщик начал заставлять меня разминать руки и только потом снова связывал их жесткой пластиковой лентой.

И вот, на четвертую ночь я вдруг проснулась: в мой иллюминатор ударил сверкающий ослепительно белым луч прожектора. Потом он убежал, оставив меня в темноте, нахлынул снова. Вскоре я услышала наверху возбужденные голоса – на этот раз говорили по-французски. Затем ночную тишину прорезала очередь – очевидно, крупнокалиберного пулемета, потом где-то неподалеку взревел мотор скоростного катера, послышался мерный шум приближающегося большого судна. Потом – чья-то беготня по палубе, быстрый топот по трапу, треск ломаемой двери в мою каюту, яркий свет, бьющий прямо в глаза, и удивленный выкрик, причем на чисто русском языке:

– Гля, баба!

…Дальнейшие события достаточно хорошо освещены в сотнях средств массовой информации, отечественных и зарубежных. Подробно описано, что пираты скрылись в неизвестном направлении и задержать их не удалось. Сообщалось, что российские десантники доставили нас троих – меня и братьев Воскобойниковых – на десантный корабль «Стремительный». Капитан Иван Домнин остался на яхте «Марина VII» и с помощью нового экипажа из двух человек, перешедших с военного российского корабля, доставил-таки наше плавсредство в пункт назначения: порт Сочи. Кое-кто также, с некоторым удивлением, отметил, что прибытие яхты в Россию прошло совершенно незамеченным и никто из пишущей или снимающей братии ее так и не увидел.

Словом, внешняя канва дальнейших событий вокруг нашего многострадального судна известна, в буквальном смысле, всем и каждому. Посему я не стану на них останавливаться, замечу лишь, что уже на третий день после того, как мы перебрались на «Стремительный», я попала в объятия моего любимого сына Антошки в аэропорту Шереметьево. Меня даже встречала пара фотокорреспондентов и несколько телекамер – однако новости о захвате и освобождении нашей яхты уже перестали быть самыми горячими и сместились с первых полос куда-то в глубь народного интереса.

Впрочем, многие пытливые умы интересовала не внешняя последовательность событий, а их глубинная взаимосвязь. Десятки, сотни, даже тысячи специалистов и комментаторов высказывали миллионы версий, пытаясь ответить на самые животрепещущие вопросы:

Кто захватил нашу яхту?

Почему они это сделали?

Какой груз она перевозила?

Отчего российские власти, зачастую очень неповоротливые, когда дело касается защиты прав своих граждан, на сей раз подняли вокруг крохотной яхты такой шум и столь быстро нас освободили?

Что только не говорилось! Каких только версий не высказывалось!

Мы везли наркотики. Нет, оружие. Нет, секретную информацию о НАТО. Нет, сокровища. Нет, личное, особо секретное послание французского президента нашему.

Нет, на самом деле мы переправляли палестинцам зенитные ракеты. И нас захватил израильский спецназ. Нет, мы везли новейшие вооружения израильтянам, и нас перехватили арабы. Нет, не арабы, а французы. Нет, не французы, а МИ-6…

Словом, гипотезам не было числа… Однако сколько бы я их ни слышала – порой самых невероятных, вплоть до вторжения инопланетян, – ни в одной из них никто даже не приблизился к правде.

Я тоже не могу вдаваться в подробности – и потому, что не имею права, и потому, что многого просто не знаю. Однако основную канву обозначу, потому что это история не о международном шпионаже, а обо мне и, отчасти, о Вадике.

Итак, истинная подоплека событий заключалась в следующем:

*** июня сего года, глухой ночью, во время испытаний на секретном полигоне, был угнан только что разработанный французский легкий танк «Леклерк» с совершенно оригинальным двигателем новейшей конструкции. Разумеется, никаких сведений об этом в средства массовой информации не просочилось. Французская полиция и контрразведка в ходе его поисков сбилась с ног, однако, несмотря на экстраординарные усилия, танк так и не был найден.

Спустя две недели, *** июля, из североиспанского средиземноморского порта К*** вышла «Марина VII» – наша яхта.

Очень долго стоявшие на ушах французы и предположить не могли о наличии связи между двумя этими событиями. Я не знаю, каким образом они все-таки догадались. И только еще через *** дней, в результате тайного обыска нашей яхты в порту греческого острова С***, лягушатники, наконец, уверились в своих подозрениях: новейший двигатель того самого танка «Леклерк» стоял на нашей яхте вместо штатного мотора!

После этого в дело вступил французский спецназ.

Именно они захватили наше судно и пытались вернуть его назад.

К счастью, операция по переходу нашей яхты из К*** в Сочи проходила под постоянным контролем российских ВМС, и «Стремительному» удалось без боя отбить нас у французов.

Однако никто, кроме высшего руководства, разведчиков и контрразведчиков двух стран, о подоплеке событий не знал и не догадывался. Никто – ни экипаж «Стремительного», ни большинство французских спецназовцев. Ни о чем не знали и не догадывались даже братья Воскобойниковы и капитан Иван: в самом деле, не предаст тот человек, который сам ничего не знает. А знали, в чем дело, лишь очень немногие, особо посвященные исполнители.

Включая меня.

Вадик научил меня не только судовождению, но еще и азам разведки. Он и завербовал меня. И когда этим летом его коллеги предложили мне использовать мои знания и навыки – и яхтенные, и прочие, – я почти без колебаний согласилась. Потому что я продолжала дело своего любимого – советского, а затем российского разведчика-нелегала. И тем самым хотя бы отчасти отомстила за него.

И, знаете ли, теперь он стал реже являться ко мне во сне. И моя тоска по нему стала менее острой. Нет, я не освободилась от своего горя – но теперь, после того похода, научилась примиряться с ним, и жить дальше, и смотреть в будущее.

Екатерина Барсова Остров сбывшихся желаний

Я посмотрела на себя в зеркало и нахмурилась. В глаза бросился длинный седой волос, который я незамедлительно взяла двумя пальцами и быстро выдернула: без него было гораздо лучше.

Год назад у меня появились первые седые волосы, и я этому ничуть не удивилась. Бесконечная трепка нервов, хроническая усталость и стрессы были постоянными спутниками моей жизни. Возглавлять крупнейшее в городе кадровое агентство и вести бизнес-семинары – труд не из легких. Но сейчас – я была в этом твердо уверена – седой волос пробился на моих волосах из-за подлянки подруги, в самый последний момент отказавшейся ехать со мной во Вьетнам. Видите ли, она помирилась со своим бойфрендом и поэтому кинула меня накануне поездки! Когда я услышала об этом, то не поверила своим ушам.

– Тат! Я ничего не перепутала и со слухом у меня все в порядке? – спросила я. – Ты не едешь со мной во Вьетнам? Я тебя правильно поняла?

На том конце провода наступила пауза. Она была долгой и могла бы еще длиться и длиться, но Тата наконец решилась:

– Да. Ты все поняла правильно. Роман позвонил мне, и мы…

Дальше я слушать не стала – просто повесила трубку. Пусть разбирается со своим Романом сама, а меня оставит в покое.

Я выдернула телефон из розетки и выключила сотовый. Слушать ее объяснения было выше моих сил. Главное – результат, а он был плачевным. У меня было два выхода, и оба мне не нравились: либо отказаться от поездки, либо ехать одной.

Я взяла с тумбочки сигареты и закурила. На своих бизнес-семинарах я всегда учила проявлять «больше креатива, искать нестандартные решения и находить выход из любой ситуации». Похоже, я угодила в собственную ловушку, потому что никакого выхода из своего положения не видела.

Вздох застрял посередине груди, и я резко выдохнула дым. Ну просто хоть плачь! Я редко позволяла себе такую роскошь: не тот характер. Но слишком сильно было искушение пожалеть себя и по-бабьи расплакаться. Лучшая подружка подкладывает такую свинью, а я должна теперь угробить долгожданный отпуск, в котором не была три года?

Я вспомнила, как мы выбирали этот тур: внимательно рассматривали рекламные буклеты, обменивались многозначительными замечаниями и предвкушали тепленькую водичку, мягкий песочек, много-много солнца, шоколадный загар и крепких мускулистых мужчин, c которыми мы обязательно познакомимся. В конце концов мы сошлись на не очень дорогом Вьетнаме: я-то могла позволить себе многое, но на зарплату моей подруги – школьной учительницы не очень разбежишься. А еще у нее на руках мать-пенсионерка…

И вот теперь я стою и рассматриваю в зеркале свои медно-рыжие волосы – не появилась ли еще седина. Тут я рассердилась на себя: и чего разнюнилась! Поеду одна, и все! Не отменять же отпуск, которого я так ждала.

Когда пришло решение, наступило облегчение. Мне не надо было больше мучиться и думать, как поступить.

Я слегка пнула чемодан, который был уже наполовину собран, и пошла на кухню пить чай.

В самолете я большей частью дремала. Перелет длился около девяти часов, и эта болтанка в воздухе меня порядком утомила. Я честно пыталась провалиться в сон и забыться хотя бы на время, но как-то не получалось. Только мне казалось, что я вот-вот усну, посторонние звуки отвлекали меня, и долгожданного сна как не бывало. В последний раз, когда я уже была готова ринуться в объятья Морфея, сосед сзади чем-то хрустнул, и я резко повернулась к нему. Немолодой мужчина интеллигентной внешности виновато улыбнулся:

– Простите. Я вас, наверное, разбудил?

– Еще нет, – буркнула я, но больше не пыталась уснуть, просто смотрела в окно или читала книгу, взятую в дорогу для развлечения.

Мы прилетели в Хошимин, бывший Сайгон, рано утром и пересели на автобус до небольшого города Ньячанг на побережье Южно-Китайского моря. Я смотрела в окно, но мыслями была далеко. Я все думала о Тате, о том, что теперь у нее все хорошо. А вот у меня…

Моя личная жизнь оставляла желать лучшего. Никогда мне не удавалось завести с мужчиной более-менее длительные отношения. Мой взрывной характер, стремление всех ставить на место, нежелание мириться с недостатками приводили к тому, что около меня никто долго не задерживался. Последний бойфренд, менеджер крутой компьютерной фирмы, все время порывался уйти от жены, но в самый последний момент давал задний ход, и эта его нерешительность меня просто бесила. В очередной раз, когда мы бурно выясняли отношения, он сказал, качая головой:

– Ну, Капа! С тобой только сам черт уживется!

– Проваливай! И чтобы через пять минут духу твоего здесь не было!

– Не будет, – пообещал он и ушел с большой дорожной сумкой в руках.

Честно говоря, я не верила, что он вот так просто уйдет. Я думала, что мы еще долго будем ссориться и мириться, мириться и ссориться, как это уже бывало неоднократно за те три месяца, что мы прожили вместе.

Но Дмитрий ушел и ни разу больше не позвонил, как будто вычеркнул меня из своей жизни. Окончательно и бесповоротно.

А я-то всерьез рассчитывала на него… Думала, что, возможно, наконец-то смогу стать замужней дамой, обзавестись семьей… Но не получилось. Как всегда.

Тогда-то я и подумала о Тате – что мы могли бы куда-нибудь поехать и развеяться. Подруга с радостью ухватилась за эту возможность, но в последний момент помирилась со своим молодым человеком и дала отбой…

Я тряхнула волосами и задремала.

Наконец мы добрались до отеля. Он находился на острове, куда регулярно курсировали катера. У меня было бунгало в роскошном тропическом парке с пальмами, раскидистыми кустами, цветами, названия которых я даже не знала: большие ярко-розовые цветы гроздьями висели на хрупких ветках и, казалось, вот-вот сорвутся с нее ослепительным цветочным водопадом.

Я подумала, что за эти десять дней мне нужно просто отдохнуть и привести в порядок нервы. К черту Тату! К черту Дмитрия! Я обязана подумать о себе!

Такая внутренняя установка взбодрила меня. Я кинула чемодан на кровать и принялась развешивать вещи в шкафу.

Это заняло у меня примерно полчаса. Потом я вспомнила, что пора идти ужинать, и стала выбирать себе наряд. Остановилась на ярко-желтом платье и черных блестящих бусах, обвивавших шею в два ряда. Я распустила волосы по плечам и накрасилась. Получилась яркая красотка с рекламной обложки: медно-рыжие волосы, большие карие глаза, красиво очерченные губы. Вот только взгляд у красотки был грустным… Мне это не понравилось, и я постаралась придать лицу более веселое выражение. Достигнув нужного результата, я закрыла дверь номера, положила ключ в сумку и пошла по тропинке к административному зданию, где располагался ресторан.

Зал оказался полон. Приветливая девушка-вьетнамка провела меня до столика, где уже сидели двое мужчин. Один из них – худощавый наглый тип со шрамом на лице – окинул меня оценивающим взглядом с головы до ног, и на его лице появилась ухмылка, которая, впрочем, быстро исчезла. Ухмылка мне не понравилась. Тип – тоже.

Вторым оказался тот самый человек, который не дал мне уснуть в самолете, по внешности – типичный профессор: в очках, с виноватым выражением лица и мягкими манерами. Он приветливо кивнул мне и тут же стал изучать стоявшие перед ним тарелки с едой, как будто надеялся найти там что-то интересное или ответ на давно мучивший его вопрос.

Я села за стол, с шумом придвинув стул.

Наступило молчание.

– М-может, познакомимся? – сказал мужчина в очках. – Я Павел Николаевич. Можно просто Павел.

– Капитолина Викторовна, – сухо кивнула я.

– Александр, – промурлыкал неприятный тип. У него был низкий чувственный голос с легкой хрипотцой, и я инстинктивно вздрогнула. От таких типов надо держаться подальше! Именно из таких самцов получаются самые коварные соблазнители.

Я набрала в тарелку еду со шведского стола и вернулась на свое место. Мы слишком устали с дороги, чтобы болтать за ужином, и быстро разошлись по своим номерам.

За завтраком мы обменивались пустыми фразами: разговор явно не клеился, пока Павел Николаевич не спросил:

– А чем вы занимаетесь, Капитолина Виктровна?

– Руковожу кадровым агентством.

– Как интересно! – он даже подался вперед. – Вы помогаете людям найти свое настоящее призвание.

Я снисходительно улыбнулась. Для своих соседей я была просто Капитолиной Викторовной, курортницей, сидевшей с ними за одним столом и уминавшей фасоль в томатной соусе, а для московских коллег – стальной акулой, «охотницей за головами», «железной бизнес-леди», а особо ненавидящие меня товарищи называли «сучкой с яйцами». И это обо мне! Моя деловая хватка была беспощадной, чутье – безошибочным, а реакция – молниеносной. Ко мне обращались даже в самых безнадежных случаях, когда крупной компании или корпорации срочно нужен был специалист экстракласса, которого я могла перекупить у другой фирмы, или суперпрофессионалу требовалось найти подходящую работу в рекордно короткие сроки. В деловых кругах знали, что Капитолина Марченко никогда не подведет и не подмочит свою репутацию.

Никакого слюнтяйства, никаких сантиментов и уж тем более таких фраз, как «помогать людям найти свое настоящее призвание», в моем лексиконе не было. Многие люди считали, что я обошлась с ними слишком жестко! А один тип так и вовсе разбушевался в моем кабинете, когда я отдала его вакансию более грамотному специалисту. Моей секретарше пришлось вызвать охрану, чтобы его вышвырнули из офиса.

– Ну да… работа, конечно, интересная, – хмыкнула я. – Вы не ошиблись.

– «Охотники за головами», – вставил наглый тип. – Так, кажется, вас называют.

– Именно так, – я оторвалась от тарелки и посмотрела на этого наглеца, cидевшего напротив меня. Теперь я могла разглядеть его лучше. Худощавое волевое лицо, шрам на щеке, твердые губы, ямочка на подбородке и холодные голубые глаза, в которых сейчас плясали озорные огоньки.

– Тогда мы коллеги.

– Даже так? – я вопросительно подняла брови.

– Я тоже охотник. Только за дичью. Мое последнее место охоты – Южная Африка…

– Поздравляю. И много вы там настреляли?

– Могу презентовать шкуру льва.

– Мерси.

– Вы – профессиональный охотник? – спросил Павел Николаевич.

– Да так. Любитель. – с усмешкой ответил Александр. – Вообще-то я профессиональный военный. Чечня, места боевых действий и военных конфликтов – моя специализация. А охота – так, для развлечения. Так что профессионал-охотник у нас один. Капитолина Викторовна.

– Я вас прошу не цепляться ко мне, – с холодным бешенством сказала я, чувствуя, как все внутри меня начинает закипать. – Я вас, кажется, не трогаю.

– Пардон! – наглый тип поднял вверх руки, как бы сдаваясь. – Извините хама и грубияна за его поведение.

Я промолчала.

Александр поел первым и встал из-за стола, ни на кого не глядя.

– Вы очень на него рассердились? – спросил меня Павел Николаевич.

– Нисколько, – ответила я, допивая кофе. – Просто иногда для профилактики надо ставить людей на место. Очень полезная штука.

– А…

– Вы тоже охотник? А то трое охотников за столом – это перебор.

– Что вы! Какой охотник! Я – профессор. Преподаю на кафедре истории в Российском социально-гуманитарном университете.

– Очень приятно, – вставила я. – Решили пополнить здесь ваши знания по истории?

– Ну… не совсем так. – Он порозовел, снял очки, и я увидела, какое у него беспомощное и робкое выражение лица – почти как у ребенка. – Просто дети меня уговорили поехать сюда и развеяться. Моя жена… ушла от меня. Сбежала с каким-то спортивным тренером. И я… вот… решил…

– Все правильно, – громко сказала я. – Надо выкидывать неприятное прошлое из головы и начинать жизнь с чистого листа. Все правильно, профессор.

Я подумала, что эти слова можно отнести не только к нему, но и ко мне тоже.

После завтрака мы подошли в холл к нашему экскурсоводу. Сергей Алексеевич был высоким мужчиной с аккуратной бородкой и загорелым лицом. Он рассказал нам, какие экскурсии мы можем выбрать и что интересного нас ждет. Когда он скользнул по мне взглядом, то запнулся, а потом продолжил свой рассказ, но я еще пару раз ловила на себе его пристальные взгляды. «Ну вот, даже экскурсовод пал жертвой моих чар, – c неожиданной злостью подумала я. – Я нравлюсь почти всем особям мужского пола! Но жить со мной и терпеть мой характер никто не хочет… И поэтому я до сих пор одна. А ведь мне уже тридцать три года. Говорят, что для мужчин это возраст Христа и время подведения первых жизненных итогов. А у женщин? Тоже пора подбить дебет-кредит и оценить баллы своего жизненного рейтинга? Кто чего добился и чего достиг?»

Думать об этом не хотелось. Да, у меня хорошая, престижная работа и приличная зарплата. Но на личном фронте дело швах. Ни семьи, ни детей…

А ведь обычно именно это является показателем состоявшейся жизни женщины. Семья и дети. И какой бы распрекрасной ни была карьера, все равно в глазах окружающих ты неудачница. Я рассердилась на саму себя. Приехала отдыхать, а вместо этого думаю непонятно о чем и сама себя вгоняю в депрессию!

После краткой беседы все встали в очередь записываться на экскурсии. Когда наступил мой черед, я спросила у Сергея Алексеевича:

– Мы с вами знакомы? Вы так на меня смотрели…

Экскурсовод смутился.

– Вы здесь раньше были?

– Нет. В первый раз.

– Извините. Тогда я ошибся. Что бы вы хотели? Возьмите экскурсию к водопадам и на остров обезьян. Они там почти ручные, и их можно кормить с рук. Туристы в восторге. Обезьяны – тоже. Этот маршрут пользуется большой популярностью.

– Любопытно. Я подумаю.

– Если что – звоните. Вот моя визитка. Кроме того, вы всегда сможете справиться на ресепшене, где меня найти.

Я отошла с обещанием подумать и направилась к своему бунгало. Узкая тропинка вилась среди буйной тропической зелени, я шла рассеянно-задумчивая и не заметила, как налетела на человека. От неожиданности я вскрикнула, и меня ухватили за локоть. Это был Александр.

– Испужались, барышня? – раздался его насмешливый голос, и я сердито вырвала свою руку.

– Нечего на людей налетать!

– Это я-то налетел? – его брови комично взлетели вверх. – По-моему, это вы шли как лунатик, ничего не видя вокруг. Вот и врезались в меня. А я же виноват…

– А пошли вы! – беззлобно выругалась я.

– Мне нравятся женщины с такими манерами! – крикнул он мне в спину.

– Сочувствую, – откликнулась я.

Настроение было непонятно почему испорчено. Хотя – чего лукавить – я знала почему, но не хотела в этом признаваться даже самой себе. Я привыкла ощущать себя успешной деловой женщиной, которая стоит во главе крупной компании, отвечает за большой коллектив сотрудников. А здесь я оказалась просто одинокой туристкой, отправившейся в поездку без спутника, без семьи, без подруги. Такое настроение меня тревожило и нервировало. Хотелось что-то изменить или снова оказаться на привычном месте: в офисе за столом, заваленным бумагами, где на каждой стоит пометка «срочно».

Мелькнула даже гибельная мысль уехать обратно в Москву, но я подумала, что буду выглядеть в глазах окружающих полной идиоткой: надо суетиться, звонить в турфирму, просить забронировать билет на ближайший рейс до Москвы… Нет, это нереально. Может быть, я просто не умею иногда остановиться и посмотреть по сторонам, прервать безумный ритм своей жизни и отдохнуть, расслабиться? Теперь мне наконец-то предоставилась возможность научиться отдыхать без оглядки на работу и бесконечные деловые звонки, и надо ею воспользоваться.

Я побродила по парку, сходила на пляж. Вода была теплой, не меньше тридцати градусов. Одно удовольствие купаться в такой водичке! Ближе к вечеру я решила поехать в город и развеяться: посидеть в баре, потанцевать.

От этой мысли я почувствовала внутреннее возбуждение. Не надо слишком глубоко копаться в себе и хандрить, нужно жить в отсеке сегодняшнего дня! А сегодня я еду в город с твердым намерением как следует зажечь и повеселиться.

Я усмехнулась. В конце концов, я один из лучших cпециалистов своего дела, на бизнес-семинарах у меня всегда полный аншлаг. И что, я не справлюсь с такой проблемой, как одиночество, временная тоска и беспричинные переживания по поводу неустроенной личной жизни? Чепуха какая, фыркнула я и даже произнесла эти слова вслух:

– Че-пу-ха!

Я надела платье цвета морской волны, тщательно расчесала свои пышные волосы и накрасила губы темно-красной помадой. Теперь я была неотразима и собиралась это доказать всему миру.

Катер в два счета домчал меня до берега, и я ступила на набережную с твердым намерением если не завоевать этот городишко, то по крайней мере произвести в нем фурор.

В небольшом ресторанчике, находившемся неподалеку, был шум и слышалась зажигательная музыка. Ноги сами понесли меня туда; вскоре я потянула на себя стеклянную дверь и оказалась внутри. Народу в нем хватало, и я с трудом нашла свободный столик. Не успела я сесть, как ко мне подскочил официант.

Я заказала тарелку фруктов и бокал вина. Мне хотелось легкого ужина.

Только я вонзила зубы в сочную папайю, как услышала:

– Можно пригласить вас на танец?

Я вскинула глаза: передо мной стоял Александр в джинсах и темно-синей футболке.

– Я, правда, немножко не при параде, – ухмыльнулся он. – А такой даме надо соответствовать!

– Я не танцую, – поспешно сказала я.

– И поэтому нарядились в это бальное платье?

Я не успела ничего ответить или возразить, как он решительным рывком поднял меня со стула и на секунду прижал к себе.

– Сопротивление бесполезно.

Внезапно я рассмеялась:

– Даже так? Ну что ж, уступаю вашим охотничьим инстинктам.

– Капитолина! Черт! – он почесал свободной рукой подбородок – другая рука лежала на моей талии. – Можно на «ты»? Можно и даже нужно, – сказал он сам себе, не дожидаясь моего ответа.

Заиграла протяжная музыка, и мы закружились в танце. Медленные ритмы без всякого перехода сменялись быстрыми. Александр оказался превосходным танцором, и мне приходилось прилагать усилия, чтобы попадать ему в такт.

– Где ты научился танцам? – спросила я.

– Секрет.

Мы мало говорили. Иногда он смотрел на меня слишком серьезно, но только я пыталась поймать его взгляд, как он сразу отводил глаза.

Мы долго танцевали. Я забыла про недоеденный ужин, про свою тоску, про работу, про Тату, Дмитрия – словом, я забыла про все!

Была пара моментов, когда он прижимал меня к себе и стук моего сердца отдавался в ушах, а по телу пробегала странная волна томления. К концу вечера я как будто расплавилась в теплом ароматном воздухе и не ощущала ни себя, ни своего тела.

– Пора! – Александр отстранился от меня. – А то катера ходить перестанут.

– Уже? – я пошатнулась и упала бы, если бы он не поддержал меня.

– Увы! Я бы, конечно… – он не закончил фразу.

Мы пошли к стоянке катера, и по дороге я болтала без умолку. Я говорила и говорила, а когда мы сели в катерок, замолчала и вцепилась в руку своего спутника, cловно боялась, что он внезапно исчезнет.

Когда мы причалили, Александр сказал:

– Я провожу тебя.

– Сделай милость, – хихикнула я. – Боюсь, без твоей помощи я не дойду…

На пороге моего бунгало мы остановились.

– Спасибо за прекрасный вечер! – рассмеялась я. – Все было чудесно!..

– Да?

Я не могла ответить, потому что мои губы были уже заняты его губами, а руки – руками… Я не могла понять, где кончается его тело и начинается мое. Мы буквально влетели в бунгало и захлопнули за собой дверь. Смех душил нас, мы лихорадочно срывали друг с друга одежду, путаясь в застежках и молниях.

Александр рванул мое платье – послышался звук рвущейся материи.

– Осторожней! – шепнула я и рассмеялась. Я была пьяна от этой ночи, от мужчины, который крепко сжимал меня в своих объятиях, от пряно-сладких ароматов, от собственного тела, которое словно находилось в спячке, а теперь проснулось и ожило, вспенилось, забурлило…

Александр ловким движением сдернул платье, и теперь я стояла перед ним обнаженной. Его руки легли на мои бедра, и я, запрокинув голову, задыхалась от переполнявших меня ощущений. Звуки, запахи, прикосновения – все волновало и будоражило. Как будто все было впервые.

И последнее, что я запомнила перед тем, как провалиться в полное и окончательное забытье, – как я потянулась к его лицу и коснулась губами шрама…

Он ушел посреди ночи, ничего не сказав, только крепко поцеловал меня. Я находилась в полуобморочном состоянии – ленивая блаженная кошка – и поэтому лишь пробормотала, переворачиваясь на другой бок:

– До завтра…

И только легкий звук закрывшейся двери подтвердил, что все случившееся не сон, а сладкая реальность.

Утром я вскочила с кровати, едва не проспав завтрак. Когда я влетела в ресторан, за столиком сидел один Павел Николаевич и ковырялся в тарелке.

– Доброе утро! – прозвенела я.

– Доброе, – откликнулся он кислым голосом.

– Вы не… в настроении? – спросила я и тут же пожалела о своей бестактности.

У меня был сияющий вид, а чужое счастье всегда действует нытикам на нервы. Вообще, я обратила внимание, что свою радость нужно тщательно скрывать. Вид счастливого человека вызывает желание это счастье ему подпортить. И окружающие незамедлительно начинают прилагать к этому все усилия, пока в конце концов не добьются своего. Счастливый человек напоминает купца на мешке золота в окружении оборванцев, которым нечего есть и они ждут момента, чтобы разворовать его золото.

Я вспомнила психологические тренинги, на которых учила, как строить свои взаимоотношения с людьми, и спросила хорошо поставленным озабоченным голосом:

– Я могу вам помочь?

– Чем же? – желчно отозвался профессор.

– Ну… не знаю. В зависимости от того, какая у вас проблема.

– Жена ушла – вот и вся проблема. И чего ей не хватало! Как подумаю, так бы и придушил ее вместе с хахалем.

– Все образуется, – сказала я, окидывая взглядом ресторан: может быть, Александр стоит у стола и набирает в тарелку еду? Нет, его нигде не было видно.

– А… соседа нашего не видели?

– Он в парке. По-моему, собирается вместе с друзьями на рыбалку.

– Какими друзьями?

– Он приехал первым, а потом подтянулась его компания. Во всяком случае, он мне так сказал, – услышала я от Павла Николаевича.

– Понятно.

Я выпила кофе, съела парочку фруктов и рванула на улицу.

Александра я увидела около экскурсовода. Он стоял в компании пяти или шести мужчин, и они все о чем-то увлеченно говорили. Я подошла ближе. Увидев меня, Александр замахал рукой.

– Привет! – сказала я, подходя почти вплотную.

– А… привет! Это Капитолина, я вам о ней рассказывал, – обратился он к своим знакомым. Те с любопытством посмотрели на меня.

У меня все оборвалось внутри. Неужели я стала героиней пошлых рассказов? Ну тех самых легендарных мужских откровений, где они, не стесняясь друг друга, хвастаются амурными подвигами, и непременно в подробностях и деталях? И чем они смачнее и живописней – тем лучше: тем больше котируется среди мужчин этот казанова – покоритель женских сердец и тел. Вот и мой новый любовник наверняка уже успел похвастаться перед приятелями своей добычей. Мол, как приехал, так и заарканил эту дамочку, жаждущую мужского тепла и внимания!

– Можно тебя на минутку? – вежливо попросила я.

– Хоть на две.

Мы отошли в сторону.

– И что ты обо мне говорил? – набросилась я на него. – Хвастался, что ли?

– Ты о чем?

На его лице отразилось недоумение, но я была слишком опытным человеком, чтобы купиться на это. Мужчины – великие актеры и зачастую играют намного лучше женщин – ярче, бессовестней, артистичней.

– Прекрасно знаешь о чем!

Я смотрела на него неотрывно, и воспоминания о прошедшей ночи нахлынули на меня шальной морской волной: мне захотелось снова прикоснуться губами к его шраму и ощутить тяжесть и силу его рук.

Я отвела взгляд в сторону, боясь, что он прочитает в моих глазах слишком много – то, что я хотела скрыть.

– Я все-таки не понял, за что ты на меня сердишься? Я просто сказал своим приятелям, что познакомился с прекрасной женщиной. Вот и все.

– Как же, как же! Может, ты им еще все подробности расписал?

Он посмотрел на меня так, что мне показалось – сейчас ударит, наотмашь, не раздумывая. Я невольно отшатнулась.

Александр посмотрел на меня сверху вниз – он был выше меня почти на голову, – а потом сказал сухим бесцветным тоном:

– А я-то был о тебе лучшего мнения, Капа!

– И что? – спросила я, чувствуя, как на глазах выступили слезы.

– Ничего.

Он развернулся и пошел к своей компании. А я стояла и глотала воздух, словно мне только что нанесли удар под дых, от которого я никак не могла прийти в себя. Впрочем, так оно и было.

Та эйфория, то ликование, которые я испытывала ночью и утром, испарились без следа. Улетучились как легчайшая эфирная субстанция. Я всегда знала, что счастье – хрупкая реальность: как будто сказочно красивая бабочка садится на ладонь всего лишь на миг и тут же улетает.

Я побрела по парку. Увидела Павла Николаевича, сидевшего на скамейке, и непонятно почему подошла к нему. Он такой же бедолага, как и я. Может, встреча двух горемык поможет каждому из нас хоть немного отвлечься от собственных проблем?

Профессор оказался интересным собеседником. Он рассказал мне о Вьетнаме: о его древней культуре, французских колонистах, войне с Америкой. Вот только эта информация была для меня журчащим фоном, а в голове вместо лица профессора появлялось другое лицо, другие глаза и другая улыбка.

«Влюбилась ты, что ли, Капа?» – подумала я и не сразу сообразила, что произнесла это вслух.

– Что? – Павел Николаевич посмотрел на меня с удивлением.

– Ничего, это я так…

Теперь я время от времени ловила на себе странные взгляды Павла Николаевича, словно он решал про себя какую-то задачу.

Наконец мне надоело сидеть на скамейке и слушать его бесконечные рассказы. Я поднялась и выдавила из себя улыбку:

– Спасибо за компанию. Было очень интересно.

– Я провожу вас, – встрепенулся профессор.

– Да не стоит.

– Нет-нет.

Он все-таки проводил меня до домика, и только я собиралась кивнуть на прощание и сказать «до завтра», как Павел Николаевич взял меня за руку повыше локтя.

– Капитолина Викторовна! Я… – он запнулся. – Я хотел бы познакомиться с вами поближе.

Я чуть не расхохоталась. Но обижать профессора – все равно что обижать ребенка.

– Не думаю, что это хорошая идея.

Но тут мой собеседник сделал то, что я от него никак не ожидала: он обхватил меня руками и втянул внутрь. Как только дверь закрылась, он крепко вцепился в меня и стал целовать как помешанный.

– Капа! – задыхался он. – Какая ты женщина! Я следил за тобой в тот вечер, когда ты танцевала с ним, этим идиотом-военным. О, как я ревновал! Я сразу влюбился в тебя, Капа!

– Павел Николаевич! Пустите! – просила я, ошалев от его напора, но вырваться из рук профессора оказалось не таким-то легким делом.

Он стал пытаться повалить меня на кровать, но я уже пришла в себя и, изловчившись, дала ему в пах. Он охнул и отлетел к стенке.

– Еще врезать или как? – спросила я самым нежным голоском. – Вот что, проваливай отсюда, чмо недоделанное. Если ты еще раз полезешь ко мне или станешь следить, я тебя так отметелю, что не поздоровится. У меня черный пояс по карате. Ясно? Я просто сейчас тебя, убогого, жалею. А то валялся бы у меня на больничной койке.

Насчет пояса я, конечно, загнула. Но психологические практики учили: лучше сразу запугать противника и парализовать его волю, чем тянуть с наказанием и тем самым демонстрировать свою слабость.

– Шлюха! – Очки Павла Николаевича валялись на полу, и он судорожно шарил руками, пытаясь их найти. – Все вы, сучки, такие. Вам лишь бы мужиков гнобить да задницей перед ними вертеть!

– Ваши очки у тумбочки, профессор. И вылетайте на счет «три». А то я за себя не ручаюсь.

Павел Николаевич ушел, а я бессильно прислонилась к стене. Эта стычка лишила меня сил, и я, закрыв лицо руками, заплакала. Неожиданно мне захотелось на свежий воздух, я открыла дверь и замерла: в двух метрах от моего бунгало стоял Александр и смотрел на меня та-аким взглядом…

Он плюнул на землю, и это сказало мне все лучше всяких слов.

– Это не то, что ты думаешь! – крикнула я, но, по-моему, он меня не слышал.

Нужно ли говорить, что остаток дня у меня было дрянное настроение. Я пришла к выводу, что все-таки зря ехала сюда. Как пошло наперекосяк с самого начала, так и продолжалось по нарастающей.

Я побродила по парку. Вид довольных отдыхающих порядком действовал мне на нервы. Мне-то было не так весело, как им! Напротив, хреново по самое не могу. А что делать со своим состоянием, не знала и, недолго думая, решила пойти в номер и пораньше лечь спать. Я была измучена событиями сегодняшнего дня, и мне требовался отдых.

Переступив порог своей комнаты, я увидела на аккуратно застеленной кровати какую-то бумажку. Я подошла ближе… Это был обычный листок, вырванный из школьной тетради в линейку. На нем размашистым почерком и крупными буквами было написано: ШЛЮХА! ТВАРЬ! СУКА!

Вот так вот! Не больше и не меньше…

Я повертела листок в руках. Интересно, как он сюда попал? Через стены, что ли? Я посмотрела на окно: оно было приоткрыто. Я не помнила, открывала ли окно перед уходом или просто забыла его запереть ночью. В голове был полный сумбур, и ничего конкретного вспомнить я не могла.

Первой мыслью было пойти на ресепшен и спросить, кто убирался у меня в комнате. Может быть, горничная забыла закрыть за собой дверь? Но, поразмыслив, я решила никуда не ходить. Персонал всполошится, пристанет ко мне с расспросами, придет сюда… Я так устала, что не могла сделать лишнего движения, не то что пойти и объясняться на ломаном английском с персоналом. Выясню все завтра…

И кто это писал? Перед глазами мелькнула перекошенная физиономия Павла Николаевича. Отвергнутый профессор решил мне отомстить таким способом? Очень характерно для таких слизняков – ударить исподтишка. Объясняться со мной он не станет, учитывая мои бойцовские качества. А подкинуть записку – пожалуйста…

Я передернула плечами. Завтра я хорошенько его потрясу, и пусть не думает, что ему удастся от меня отвертеться.

На завтрак я пришла раньше всех. Никого из моих соседей не было. Может быть, они решили дружно игнорировать меня?

Когда я уже заканчивала есть, подошел Павел Николаевич. Он сел за стол с тарелкой еды и шумно выдохнул воздух. Всем своим видом он демонстрировал крайнее презрение и нежелание со мной общаться. Но я была тертым калачом, и такое поведение смутить меня не могло. Обламывали и не таких!

– Доброе утро, профессор! – приветливо сказала я. Подчиненные, слыша мой голос с такими интонациями, обычно бледнели и старались слинять куда подальше. Они понимали, что сейчас их распекут по полной… Но профессор не был избалован общением со мной и поэтому ничего не понял. Он не ответил на мое приветствие и отвернулся в сторону.

– Профессор! Я обращаюсь к вам.

– Я не хочу с вами разговаривать.

– Зато я хочу. Ваших рук дело? – я перекинула ему листок с «хорошими» словами.

Он мельком бросил взгляд на записку.

– Не имею понятия, откуда это.

– В самом деле? – не унималась я. – А мне кажется, это вы постарались. Вчера я вам врезала по яйцам, и вы решили напакостить мне таким способом. Разве не так?

Он надул щеки:

– Вы заблуждаетесь.

– Я вас предупреждаю. В последний раз. Если еще будет нечто подобное…

Профессор побледнел. Мой ледяной голос возымел действие. Я наслаждалась произведенным эффектом.

Не давая ему времени на передышку, я встала и, аккуратно свернув листок бумаги, убрала его в сумку.

– Cохраним на память.

Около выхода я увидела Александра – он сидел за другим столиком. При виде меня он нахмурился и отвернулся.

По моему телу прошла волна. Я не могла выкинуть из памяти ту ночь, как ни пыталась. Или я плохо старалась, или… этот мужчина зацепил меня сильнее, чем я думала. Во рту стало кисло, и я сглотнула.

Ноги стали ватно-деревянными, меня снова охватили апатия и тоска. Ничего не хотелось: ни гулять по парку, ни купаться в море, ни ехать в город.

Около входа в административное здание стоял наш экскурсовод.

– Добрый день! – улыбнулся он. – Что-то вы нас стороной обходите. Никуда еще не ездили, ничего не смотрели. Прямо как ненастоящая туристка.

– Что-то я плохо себя чувствую, – пробормотала я. – Наверное, никак не акклиматизируюсь. Голова все время болит.

– Пустяки! Вам обязательно надо куда-нибудь выбраться. Полюбуетесь местными красотами, и все болезни как рукой снимет. Места здесь просто сказочные. Загляденье!

Я криво улыбнулась. Мой жизненный опыт свидетельствовал, что мужчины – существа незатейливые. Им кажется, что все женские проблемы можно разрешить очень простым способом – купить еще одно колечко, дать денег на шопинг или отправить «полюбоваться красотами».

– Ну не знаю… – неуверенно протянула я.

– Зато я знаю! – он широко улыбнулся. – Вам нужно съездить на водопады, на остров обезьян, полакомиться крокодилятиной в кососовой скорлупе. Это такая вкуснятина – пальчики оближешь!

Я горько усмехнулась. Крокодилятина в кокосовой скорлупе – это, конечно, то, чего мне сейчас не хватает для полного счастья. Позарез.

– Уговорил?

– Почти, – вздохнула я.

– А что нужно для окончательного решения? Вы же приехали развлекаться – вот и получайте новые впечатления. Что там в вашей пыльной Москве можно увидеть? А здесь природа божественна. Первозданные тропики. Вьетнам еще не так обжит нашими туристами, как Турция или Египет. Так что выкиньте все неприятности из головы и наслаждайтесь.

Совет был хорош. Наслаждайтесь! Эти слова эхом отдавались в моей голове, когда я шлепала к своему бунгало. В конце концов, я в отпуске. Да, начался он плохо, потом стало еще хуже, но это не значит, что конец не может быть хорошим! Или хотя бы сносным.

У меня есть еще неделя, и я могу посмотреть водопады с обезьянами. Будет о чем вспоминать тоскливыми дождливыми днями осенью.

В номере я приняла таблетку от головной боли и легла спать. А ближе к вечеру поехала в город. Настроение у меня было уже не таким радостно-победным, как в тот вечер, когда я собиралась покорить всех и вся.

Я постоянно вспоминала этого чертова Александра! Честно говоря, я жутко злилась на себя за это. Такого у меня еще не было: чтобы я сохла по мужику, прилагая все усилия его забыть. Обычно я довольно быстро стирала ненужный объект из памяти и твердила про себя как заклинание: «Это все теперь в прошлом. В твоей персональной мусорке, куда ты мысленно выкидываешь забракованный хлам». Здесь эта уловка не срабатывала. Ну полный абзац! Стальная акула Капитолина Марченко сохнет по мужику, с которым и переспала-то всего один раз. Если бы об этом узнали мои знакомые – не поверили бы. Или решили, что у меня тихо поехала крыша. А как еще можно было назвать мое состояние, как не тихим помешательством?

Я побродила по городу, купила пару сувениров и поехала в отель. Темная вода отражала золотисто-красные огни набережной, а я сидела в катерке, погруженная в свои мысли, и ничего не замечала вокруг.

В номере я зажгла свет и увидела на своей кровати куклу-вьетнамку. Сумка выпала у меня из рук, и я подошла ближе. У куклы были выколоты глаза, а на шее виднелась глубокая царапина, как будто кто-то пытался отрезать ей голову. Это была уже не шутка!

Я скинула куклу с кровати и обхватила себя руками. Кто-то издевается надо мной! Но кто? Профессор? А вдруг… это Александр? Он возненавидел меня, когда увидел, что профессор выходит из моего бунгало, и решил устроить веселенькую жизнь. Хотя записка и кукла с выколотыми глазами плохо вязались с обликом мужественного военного, я прекрасно знала, что чужая душа – потемки и в каждом из нас сидит свой собственный демон, который в любой момент может вырваться на свободу. И вполне возможно, что психика Александра – человека, который не раз смотрел смерти в лицо, – дала сбой.

Думать так не хотелось. Но как опытный стратег, я была обязана рассматривать все возможные варианты.

Я глубоко вздохнула. Конечно, я могла бы прийти к администрации и устроить скандал, но этот неизвестный тип бросал мне вызов. Он надеялся напугать меня и довести до истерики – наверняка на это и рассчитывал, подкидывая мне то записку, то куклу. Что ж! Я не доставлю ему такого удовольствия. Я вздернула подбородок, и по моим губам зазмеилась ядовитая улыбка. Этот садист наверняка где-то неподалеку и ждет моей реакции: слез, паники, испуга… Так вот – не дождется.

Мои мысли приняли неожиданное направление. Вдруг это какой-нибудь отдыхающий, который, развлекаясь таким образом, впрыскивает себе в кровь дозу адреналина? Надо мне завтра поближе присмотреться к туристам из отеля. Слава богу, определенными психологическими техниками я владею, и подозрительное поведение кого-нибудь из курортников должно броситься мне в глаза или по крайней мере дать наводку.

Я умылась холодной водой, потом подобрала изуродованную куклу и положила ее в пакет. Ничего! Когда я разоблачу этого типа, то отхлестаю его куклой прямо по морде. Это я ему обещаю!

Я ощутила прилив здоровой злости, а вместе с ней и появившуюся энергию. Так оно всегда и было. Поставленная задача помогала мне сконцентрироваться и напрячь все силы: и умственные, и физические. Теперь у меня появилась цель – найти этого садиста.

Утром после завтрака, во время которого я не встретилась ни с профессором, ни с Александром (похоже, они здорово струсили и не хотели сталкиваться со мной лицом к лицу), я позвонила экскурсоводу и попросила включить меня в экскурсию на водопады и на остров обезьян. Мне срочно нужно было отвлечься.

Не сидеть же, дрожа, в номере, тем самым доставляя удовольствие неведомому мучителю!

– Нет проблем, – бодро ответил он. – Как раз сегодня группа идет туда. Присоединяйтесь. Мы выходим в двенадцать часов. У вас еще есть время собраться.

– В двенадцать – где? – уточнила я.

– У ресепшена.

– Договорились.

В двенадцать я подошла к ресепшену. Народу у административной стойки было немного, человек восемь.

– Негусто, – cказала я, подходя к группе. – Нет желающих любоваться водопадами и есть крокодилятину?

– Остальные уже ушли в том направлении, с другими экскурсоводами. У них смешанные экскурсии, которые включают еще дайвинг и рыбалку. А у нас чисто пешеходный маршрут, – пояснил Сергей Алексеевич. На нем была большая соломенная шляпа от солнца и рюкзачок за плечами.

Я подумала, что, возможно, Александр и Павел Николаевич уже в пути и я встречусь с ними на острове обезьян. Может быть, даже подерусь за честь кормить какую-нибудь макаку!

– Ну что ж! В путь! – скомандовал Сергей Алексеевич, окидывая нас взглядом. – Убедительная просьба во время пути от меня не отставать. Если вам что-то нужно, обращайтесь ко мне. Не пытайтесь решать свои проблемы самостоятельно. Мы все-таки с вами не в городе, а в незнакомом лесу. Прошу об этом не забывать.

В ответ раздался нестройный гул голосов, выражающих согласие шагать в ногу с экскурсоводом.

Тропические джунгли ничуть не напоминали наши подмосковные леса. Поражали роскошная растительность, незнакомые звуки, от которых я невольно вздрагивала, ароматы диковинных растений и цветов. Мы шли гуськом друг за другом, и вскоре я пожалела, что не подумала взять более удобную обувь. Мои шлепки были явно непригодны для прогулок по джунглям: я стала спотыкаться и делать краткие остановки, стараясь не отставать от группы. Наконец Сергей Алексеевич обернулся.

– Скоро мы уже придем к водопадам. Там нас ждет другая группа, – объявил он.

Мое сердце упало. Какая группа? Неужели я встречусь с Александром или чокнутым профессором?

– Э… – обратилась я к нашему проводнику. – А когда точно мы придем к этим водопадам?

– Минут через десять.

– Спасибо, – пробормотала я.

Мой план был прост и краток. Я собиралась, не доходя до назначенного места, юркнуть в заросли и переждать там. Если другая группа уже ушла, то я могу, ничего не опасаясь, осматривать окрестности вместе с туристами из нашей компании. Если же группа была еще там… Ладно, что-нибудь придумаю на месте!

Бог знает, почему мне так не хотелось сталкиваться со своими соседями по столику. Не хотелось, и все тут.

Гул падающей воды напоминал журчание весенних ручьев на мартовских московских улицах, только был звонче и сильнее. Услышав его, я шагнула в сторону и пошла параллельно нашей группе, прячась среди деревьев.

Перед водопадом я увидела стайку туристов, но Александра среди них не было. Павла Николаевича – тоже.

Их здесь нет, лихорадочно соображала я. Или они где-то поблизости?

Водопады шли уступами. Недалеко я слышала чьи-то голоса и крадучись пошла в ту сторону.

Я свернула влево и вскоре уперлась в скалистую расщелину. Вода журчала совсем рядом. Любопыстство было сильнее меня, и я решила подойти к воде. Как я помнила из объяснений нашего экскурсовода, водопады шли каскадами, и я могла выйти к тем, которые не входили в основной маршрут, и туристы посещали их значительно реже.

Я вышла из зарослей и шагнула вперед. В нескольких метрах от меня, стекая со скалы, журчала вода. Она лилась неровными струями, внизу впадая в небольшую речку. В лучах неяркого солнца кристально-прозрачные брызги напоминали мельчайшие осколки хрусталя, рассеянные в воздухе.

Я подошла к краю скалы, встала на четвереньки и наклонилась, стараясь получше разглядеть водопад и речку, в которую он впадал. Она лениво кружилась на месте, потом разворачивалась и текла вперед. По берегам высились большие камни-валуны.

Раздался легкий шум, и я стремительно обернулась. Но все-таки моя реакция запоздала, потому что человек, находившийся сзади, толкнул меня, и я полетела вниз.

Если бы не мои тренировки в фитнес-клубе и не персональный тренер Артем Борисов, двухметровый добродушный гигант, который не давал мне никаких скидок и поблажек, а, наоборот, сдирал на занятиях три шкуры, лежать бы мне на острых камнях неведомой вьетнамской речушки с разбитой головой. Но каким-то чудом я уцепилась за выступ в скале и втянула свое тело в небольшую нишу, где скрючилась в позе эмбриона, с трудом переводя дыхание.

Я судорожно выдохнула. Внутри меня плескался десятибалльный шторм ужаса. Я никак не могла поверить, что была на волосок от гибели. Раньше это выражение казалось мне вычурным и театральным. А сегодня – действительно на волосок.

Я не успела ничего толком осознать, как почувствовала, что наверху кто-то смотрит вниз, и я буквально впечаталась в скалу, стараясь ничем не выдать своего присутствия.

Я не знала, сколько времени я просидела в таком положении. Есть крылатое изречение: «Счастливые часов не наблюдают». Я бы добавила: «Несчастные – тоже». Моя сумка с сотовым и часами, которые я сняла с руки, слетела вниз и, наверное, валялась внизу на камнях или мокла в прозрачных водах горной речки.

Наконец я решилась выглянуть. Высунула голову и тут же быстро спряталась обратно.

– Э-эй! – негромко крикнула я. – Помогите! – От пережитого шока голос сел, и из меня вырвался только натужный хрип.

Я услышала чьи-то быстрые шаги.

– Помогите! – крикнула я чуть громче и высунула голову.

На меня смотрел Сергей Алексеевич.

– Капитолина Викторовна! Что вы там делаете?

– Отдыхаю, – криво улыбнулась я. – Кто-то пытался сбросить меня вниз, но я не поддалась. А теперь не знаю, как отсюда выбраться.

– Давайте мне руку.

– Если дотянусь, – предупредила я.

Я протянула руку. До ладони экскурсовода оставалось каких-то сантиметров десять.

– Тянитесь, – cкомандовал он.

Я тянула руку изо всех сил, и через пару секунд наши пальцы соприкоснулись. Он еще больше свесился вниз и перехватил мою ладонь.

– Вы хорошо держите меня?

Но он ничего не ответил, пытаясь поднять меня вверх.

Я неожиданно подумала, что тот, кто хотел моей смерти, может быть рядом, и мне нужно поскорее выбраться наверх, пока он не спихнул нас обоих на камни, подкравшись сзади.

Я поставила ногу в нишу и обеими руками ухватилась за его ладонь.

От напряжения на шее экскурсовода вздулись вены.

– Еще один рывок, и я буду наверху, – сказала я.

– Нигде ты не будешь, – услышала я спокойный голос. – Сейчас я сброшу тебя вниз, и дело с концом.

– С каким концом? – не поняла я, но внутри меня все похолодело. Я поняла, что он не шутит и не бредит, а говорит правду.

– Обычным. Разобьешься о камни, и все, – будничным и каким-то отстраненным голосом сказал Сергей Алексеевич. – Неосторожная туристка, которая отбилась от группы и решила осмотреть местность самостоятельно.

– Какого черта? – прошипела я. – Вы что – псих?

– Я? Нет… – он затряс головой. – Наверное, вы меня не помните, уважаемая Капитолина Викторовна. А вот я хорошенько запомнил вас, потому что именно вы стали причиной того, что вся моя жизнь пошла наперекосяк.

– Не поняла, – прошептала я.

– Я всего лишь одна из ваших жертв, Капитолина Викторовна. Вашей деловой хватки и беспощадности. Вы отдали мою вакансию другому кандидату на престижную должность, которая по всему раскладу должна была стать моей. Не помните? Как я вас умолял и плакал! Те деньги, которые я получал бы на новой работе, помогли бы моей семье решить жилищный вопрос и разъехаться с родителями жены, которые постоянно скандалили и не давали нам жить спокойно. Это был мой реальный шанс, который вы уничтожили собственными руками. А теперь я уничтожу вас.

– Я поступила по справедливости. Если я отдала вашу вакансию другому, значит, тот кандидат был лучше вас. Моя репутация дорогого стоит, и ошибаюсь я крайне редко, – сказала я пересохшими губами. Я вспомнила тот случай: тяжелую мужскую истерику и его крики: «Я убью тебя, поганая сучка!» Вспомнила, как моей секретарше пришлось вызывать охрану и соискателя-неудачника силой вытолкнули из моего кабинета.

– Кому нужна твоя справедливость? – усмехнулся он. – Пошла ты в задницу, гребаная сука, – выругалcя он. Его кадык дернулся, а потом экскурсовод продолжил: – Мы с женой вскоре развелись. Я оказался в коммунальной комнатенке вместе с тремя соседями. Я запил, какое-то время мыкался без работы, пока один знакомый не пристроил меня сюда. А когда я увидел тебя, то понял – это мой шанс поквитаться с тобой, сучка. Потому что тебе от меня никуда не деться.

– Так это ты написал записку и положил на кровать куклу с выколотыми глазами.

– Конечно, кто же еще!

Я посмотрела на него внимательно и поняла, что сейчас он отпустит меня и я рухну вниз. Бешеная ярость придала мне силы. Лучше всего я себя чувствовала, когда меня загоняли в тупик. В тот момент во мне рождалась реактивная энергия. И это был тот самый случай. Отпустив его руку, я нечеловеческим усилием подтянулась вверх, цепляясь ногами за малейшие выступы и трещины в скале, и наконец оказалась наверху.

Всей мощью своего тела я обрушилась на преследователя. Мы катались по земле, колошматя друг друга. Объективно Сергей Алексеевич был сильнее меня, но сейчас я напоминала разъяренную пантеру, которая сражается изо всех сил, пуская в ход когти, зубы, ловкость и хитрость. Изловчившись, я укусила экскурсовода в плечо. Он взвыл, а через несколько секунд я ощутила, как холодное лезвие ножа рассекло мою ладонь. Дело принимало слишком серьезный оборот. Сейчас он освежует меня как тушку, подумала я, а потом сбросит вниз. Я вопила, но шум воды перекрывал мои крики. Нож навис надо мной, и я отчаянно мотала головой, держа мужскую руку на весу и не давая ей опуститься вниз.

В моих глазах темнело, я чувствовала, как силы оставляют меня.

Вдруг экскурсовод скатился с меня, и я услышала чей-то знакомый голос:

– Ах ты, гнида!

Голос был знаком, но узнать его я не могла. Все проплывало мимо меня как в тумане. Еще немного, и я потеряю сознание.

В лицо мне брызнули холодной водой.

– Очнись, красавица! – раздался насмешливый голос Александра.

– Ты? – я открыла глаза и посмотрела на него.

– Ну я! Что здесь случилось-то?

Я села на земле:

– Долго объяснять.

– А если кратко? Только давай я сначала твою руку обработаю.

Он достал из рюкзака, лежавшего около кустов, носовой платок и перебинтовал мне ладонь.

И тут я, не выдержав, разрыдалась. Александр присел рядом на корточки.

– Капа! – он погладил по волосам. – Капелька! Ну что ты, маленькая, все уже позади!

Я шмыгнула носом. Меня никто никогда не называл ни Капелькой, ни маленькой. Никогда.

Я рассказала Александру, что со мной случилось.

– Сначала я думала на профессора, – призналась я. – А потом на тебя. Думала, что это ты подбросил мне в номер записку и куклу.

Он фыркнул:

– От большого ума, конечно! Я бы никогда до этого не опустился.

– Ты его убил? – кивнула я на распростертое неподалеку от меня тело.

– Временно вырубил, – пояснил Александр. И, немного помолчав, добавил: – А я тебя искал. Вышел на твою группу, мне сказали, что ты потерялась, и я сразу кинулся на поиски. Прочесал все окрестности и вышел сюда.

– Зачем? – тихо спросила я. – Зачем ты меня искал?

– Я хотел поговорить.

– О чем? – мой голос упал до шепота.

Рядом раздался непонятный крик. Мы оба как по команде подняли головы вверх. На ветках деревьев сидели обезьяны и смотрели на нас.

– Ах да, – усмехнулся Александр. – Это же остров обезьян. Или он где-то рядом. Я честно не помню: я плохо слушал нашего гида, потому что все время думал о тебе. О том, как я тебя здесь встречу.

Я подумала, что для меня этот остров стал островом сбывшихся желаний. Ведь рядом со мной был мужчина моей мечты!

– И о чем ты хотел со мной поговорить? – повторила я свой вопрос.

Его светлые глаза неотрывно смотрели на меня.

– О нас. – И притянул меня к себе. Я прильнула к нему. Он взял меня за подбородок и крепко поцеловал. От поцелуя губы сладко заныли. Я понимала, что выгляжу сейчас не лучшим образом: вся в грязи, взъерошенная, одежда порвана в нескольких местах, и пригладила руками волосы.

– Я хочу попросить тебя кое о чем.

Cаша откликнулся не сразу.

– Все, что хочешь. – Он провел сухой горячей ладонью по моему лицу, cловно очерчивая его.

– Назови меня еще раз Капелькой, – прошептала я.

И в его глазах я увидела такое желание, что меня обожгло этим огнем, опалило изнутри.

Он приблизил свое лицо к моему.

– Капелька. – И его губы коснулись моих. – И чего ты плачешь, маленькая? Ведь теперь я всегда буду рядом. Не надо плакать, Капелька.

– Не буду, – вытерла я слезы тыльной стороной ладони. – Раз ты рядом, то не буду. Честное слово.

Галина Романова Играющая со смертью

Глава 1

Идиоткой надо было быть законченной, не иметь ни здравомыслящих родителей, ни приличного вполне образования, что опять на вполне адекватное мышление намекало, ни зачатой кандидатской, ничего этого надо было не иметь, и улыбаться мухам беспрестанно, чтобы пуститься в такое путешествие за рулем и в одиночестве.

Кто надоумил? Кто подтолкнул? От обиды за себя, что ли, ошалела, раз понесло по горному серпантину к морю? Могла бы самолетом либо поездом туда добраться. Нет же, захотелось проверить себя. Захотелось доказать всем, а прежде всего ему – толстокожему, непробиваемому, набивающемуся ей в мужья, да уставшему набиваться. Она же ничего такого не имела в виду, когда тормозила его излишнюю смелость. Не из-за неприязни то было вовсе, как он подумал, а из нежелания торопиться. А он…

Бросил ведь! Как пить бросил! Не звонит, не объявляется, на ее звонки либо не отвечает, либо сбрасывает.

А что доказать-то хотелось, что, когда в машину садилась?! Что сможет, что не струсит и что самостоятельна вполне? Так вряд ли кто в том сомневался. А что толстокожий, бросивший ее, не сомневался, уверенность в ней зрела стопроцентная. Его, между прочим, от ее самодостаточности частенько коробило, о чем заявлялось неоднократно с кислой миной на красивом породистом лице.

– Нежнее надо быть, Татьяна Владимировна, еще нежнее, – корил он ее неоднократно, вздыхал тут же и напоминал на всякий случай: – Ты же женщина! И красивая женщина, Татьяна Владимировна!

Красоты-то в ней было не особо много. Татьяна не заносилась никогда от его комплиментов. И нос немного великоват, и глазам не мешало бы скромнее размером смотреть на мир, а губы свои вообще считала непотребно толстыми и вульгарными. С шевелюрой вовсе сладу не было никакого. Каждая прядь росла будто бы самостоятельно, отвоевав на ее голове себе место. И придать прическе законченный аккуратный вид не удавалось ни ей, ни одному из парикмахеров, к которым она обращалась. Вот и приходилось либо зализывать волосы, убирая их то в хвост, то в пук величиной с «московскую» плюшку. Либо оставлять их распущенными, позволяя бешено метаться при каждом повороте головы.

Но раз набивающийся в мужья считал ее красивой и неоднократно об этом заявлял, она не спорила. В конце концов у каждого ведь свое понятие о красоте, не так ли?..

– Купи, милая, груши. Смотри, какие груши, а! Давай кусочек отрежу, покушаешь, ведро купишь!

Торговка с крохотного рынка, притулившегося на маленьком пятачке в горах, уже в третий раз подступалась к ней со своими грушами. И резала их мелкими кусочками, и в рот себе совала, и смачно чавкала, и зажмуривалась, пытаясь донести до непробиваемой девицы с позеленевшим лицом и округлившимися глазами, сколь великолепен ее фрукт. Может, так оно и было, только не до груш ей сейчас. Ее очередной приступ тошнотворного испуга заставил остановиться. Когда из-за очередного крутого поворота на нее вынырнул двухэтажный автобус, она, не выдержав, завизжала. Нога сама собой нависла над педалью тормоза. Еле удержалась, чтобы не вдавить. Вереница машин сзади остановила. Сбросив, потом скорость до минимального предела, еле дотащилась до маленького пятачка, заполоненного рыночными торговцами, и остановилась. Выслушала потом от каждого, кто проезжал мимо нее, кто она и чего за рулем стоит. Отдышалась, попила воды и…

И поняла, что не может снова сесть за руль и продолжить пробиваться к морю по этой чудовищной дорожной спирали. Ну, хоть плачь, в самом деле, жуть берет за самое горло, сводит живот диким холодом, сотрясает коленки. Как ехать-то в таком состоянии?!

– Володь! Володь, я не могу!!! – всхлипнула она в трубку мобильного, набрав номер друга, с семьей которого и ехала на встречу. – Мне страшно!

– Чего страшно? – не понял Володя. – Тебя обидел, что ли, кто?

– Ехать страшно, Володь! Жуть как страшно!

– Почему страшно? – откликнулся он с раздражением, его не составляло особого труда вывести из себя. – Там что, чудовища из пещер повылезали? Или еще что? Ты чего, Тань, дура совсем, да?

Володька был ее другом детства. С первого класса и до последнего они сидели за одной партой. Он безбожно у нее списывал, искренне был ей благодарен за ум и отзывчивость и беспрекословно подчинялся. Потом он ушел в армию, она в институт. Из армии он вернулся с беременной женой, которая без особого труда полюбила его подружку. Подружка немного попереживала, поскольку не раз примеряла Володьку на себя в качестве мужа. Потом со вздохом смирилась и продолжила любить его уже со всем его семейством.

Семейство ее школьного друга в составе жены и двух сыновей уехало отдыхать двумя неделями раньше. Обосновались в частной гостинице, каждый день ей звонили и только тем и занимались, что зазывали ее к ним приехать. Даже номер ей забронировали через стенку от своего. Но никому из них, даже маленькому пятилетнему Мишке, не пришло в голову, что теть Таня поедет к ним на машине. О чем сейчас Володька ей и напомнил.

– Раз уж так случилось, что теперь обсуждать! – огрызнулась она, закусив губу от обиды за упрек.

– А раз обсуждать нечего, садись в тачку, хлопай дверью и дуй сюда немедленно! – заорал он на нее. – Стемнеет, не заметишь как! Чего за прикол в горах в темноте корячиться! Тебе езды осталось чуть больше сотни. Так что?

– Еду, – выдохнула Татьяна и отключила телефон.

Подумаешь, орать он на нее будет! Пускай на Вику свою орет, жена все стерпит. А она вот…

Да и она стерпит, потому что понимала прекрасно, не накричи он на нее, она до утра бы тут прохныкала. Доедет как-нибудь потихоньку. Пускай сзади ей сигналят, показывают всякие разные комбинации на пальцах, ей все равно. Ей нужно добраться до своих друзей живой и невредимой. И доказать и им тоже, что она смогла. Чего ради тогда стоило все затевать?..

Глава 2

Ей прямо сразу все понравилось. Невзирая на усталость, на глухое раздражение на саму себя, заставившее ее пренебречь общественными транспортными средствами, ей все равно сразу все понравилось. Вот только въехала в этот небольшой курортный городишко, только начала колесить по узким улочкам, утопающим в цветниках, как сразу обмыло душу успокаивающей волной: она здесь непременно отдохнет. Отдохнет, наберется сил, совсем позабудет набивающегося ей в мужья и бросившего ее потом. Вернется домой и начнет жить с чистого листа. С новых отношений, с новых чувств, она даже, возможно, ремонт у себя в квартире затеет, чтобы все поменять и в доме тоже. Чтобы не напоминало и не напирало из каждого угла: а вот здесь он любил чай пить, а вот с этого места смотрел телевизор.

Хотя нет, с ремонтом она погорячилась. Придется съезжать куда-то, распихивать по чужим гаражам мебель. Ютиться где-то как-то, принимать душ в чужой ванной. Разве же то благие перемены? Нет, потому с ремонтом она подождет. Начнет с чувств и отношений, пожалуй.

– Тут тебе отношений, заводи, не хочу! – рассмеялся Володя, когда она за графином домашнего вина выложила ему свои соображения. – Знаешь, сколько здесь одиноких мужчин!

– Вова, не неси чепухи, – недовольно поморщилась Вика, в который раз перемешивая салат, ей все казалось, что масла в нем мало и что чеснок все куда-то сползает по помидорным долькам вглубь тарелки. – Они такие же одинокие, как и ты! Отъехали на сто метров от дома, уже холостые.

– Да ладно тебе, Викуся, сочинять-то, – причем совершенно искренне удивился Володя. – Кто же отпустит своего мужа одного на курорт? Это как-то… Это как-то ненормально!

– Много ты знаешь, что нормально, а что нет у этих…

Вика уважительно закатила глаза к небу, что намекало на сильных мира сего, могущих и вытворяющих что им заблагорассудится.

– Тут таких нет, дорогая, поверь. Они где-нибудь на Лазурном берегу отдыхают либо на островах.

– Тем более Татьяне не имеет смысла искать себе здесь приключений на одно место, – заартачилась Вика, успев шикнуть на Мишку и дать подзатыльник старшему Сашке. – У нее вся жизнь впереди. Вот защитит кандидатскую…

– Ага! Сначала был институт, теперь кандидатская, потом докторская, а потом, убеленная сединами Татьяна станет устраивать личную жизнь. Ты это, того, жена, не догоняешь чего-то. А ты, Танюха, не слушай никого.

– А кого мне кроме вас слушать, ребята?

Она хмельно прищурилась и рассмеялась. Ей было хорошо сейчас. Напряжение после тяжелой дороги ушло. Ее здесь любили, ей были здесь рады, стол накрыли на огромном балконе третьего этажа в честь ее приезда.

– Мы так рассудили, что не захочется тебе топать в ресторан или кафе после такой дороги, – пояснил Володька, пристраивая на тарелке шампуры с шашлыком. – И овсянка по такому случаю неуместна тоже. Вот и похлопотали с Викулей. Посидим сейчас по-семейному, отметим твой приезд. А завтра пойдем с городом тебя знакомить.

– А с жильцами? – отозвалась Татьяна, помогая ему накрывать на стол, Вика в это время купала мальчишек. – Как соседи по этажу?

– Да ничего, нормальные, в принципе, ребята.

Вика, вынырнувшая из длинного коридора на балкон с ворохом выстиранного детского белья, фыркнула:

– Тань, а когда у него кто ненормальным был? У него все всегда нормально в принципе. А на самом деле!..

А на самом деле оказалось, что на третьем этаже кроме ее друзей и ее самой обосновались две одинокие дамы, занимающие по одноместному люксу.

– Весьма пренеприятные особы, – буркнула Вика.

– Это она ревнует просто, Тань, не обращай внимания. Нормальные девчонки. Одна с Сургута. Вторая с Нижневартовска. Молодые, симпатичные.

– Во-во! Тебе бы все по молодым и симпатичным глазами шарить, – заворчала она, правда, без особой обиды, Володя был очень верным и очень надежным, и всем об этом было известно.

– Всем, кроме этих двух! Представляешь, Тань, выходят по утрам курить на балкон в том, в чем спали.

– А это в чем?

– Да ни в чем почти! Нитки какие-то, веревочки, рюшечки. Сядут, ноги и груди выставят, и дымят и дымят! Ах, Владимир!.. Ах, какие у вас детки красивые! Ах, Вовочка, как к лицу вам загар. Их бы это не волновало! Не нравятся они мне, короче. Совсем не нравятся, – и Вика со вздохом покосилась на свои полные колени. – Модели тоже еще!..

С дамами разобрались. Еще на третьем этаже две семьи из Москвы занимали «двушку» и «трешку». Жили тихо, ни с кем не общались. Встречаясь на первом этаже за завтраком, обедом или ужином, лишь вежливо приветствовали присутствующих и желали им приятного аппетита.

– И все? Больше никого на этаже? – удивилась Татьяна, потому что видела недавно открытой торцевую дверь на этаже и отчетливо слышала там разговор на повышенных тонах. – А восемнадцатый номер кто занимает?

– Ох, подруга, лучше не спрашивай, – покачал головой друг детства, для которого плохих людей не существовало в принципе. – Такая сладкая парочка поселилась вчера вечером!

– Что ты плетешь, Володь? Что плетешь? Анжелка приехала двумя днями раньше! А Андрей вчера вечером.

– Вот-вот, не успел приехать, и такое началось! – он мотнул короткостриженой головой.

– Да ладно тебе! – перебила его с фырканьем Вика. – Началось все много раньше. Еще до его приезда все началось!

– А-а, что хоть началось-то, ребята?

Татьяне стало жутко интересно. Всю негу милого уютного вечера будто ветром с моря сдуло. Даже виноградные листья, устало сомлевшие от полуденного солнца, вдруг тревожно вздрогнули и заметались, заметались. А винная гладь в бокале, рубиновым глянцем отражавшая спокойное южное небо, вдруг пошла мелкой рябью. Чудеса, да!

– Что началось? – продолжила упорствовать Татьяна, поскольку друзья вдруг как по команде замолчали и принялись сосредоточенно жевать мясо, к слову, до того мягкое, что не требовало никаких дополнительных усилий при пережевывании. А эти изо всех сил старались, у Володи аж уши шевелились, так он надрывался. – Вы чего? Сказали «а», надо говорить «б»! Что с этой сладкой парочкой не так, Вика?

– Все не так, – вздохнула она, сделав страшные глаза. – Добром, чую, не закончится этот их отдых! Скандалы с утра до ночи, потом секс! Либо сначала секс, стоны по всему этажу, а потом скандалы. Перед детьми просто стыдно, они же задают вопросы, почему тетя так кричит!

– А-а, это обычное дело. – Татьяна разочарованно махнула рукой. – Подумаешь, скандалят! От этого, может, и страсть в них так кипит. Я вот в позапрошлом году была в Египте, так мои соседи по этажу…

– Она не носит нижнего белья! – свистящим шепотом перебила ее Вика, и глаза ее наполнились неподдельным ужасом.

– Как не носит? – не сразу поняла Татьяна.

– Совсем не носит!

– Это так заметно?

– Да! Все это видят, все! Она не надевает трусов и при каждом удобном случае это демонстрирует!

– Каким, интересно, образом?

Татьяна уставилась на друга, который сидел теперь между двух женщин с пунцовым лицом и нервно вытряхивал сигарету из пачки.

– Она может выйти на балкон в коротеньком халатике и нагнуться, к примеру, когда Вовка сидит вот так за столом и курит, – с чувством выплюнула Вика и покосилась на выход с балкона. – Или встанет так вот у перил и стоит. А те, кто сидят внизу в кафе, все видят, Тань! Представляешь, каково женам! Мужу ее либо кушать, либо глазами вверх стрелять!

– А стреляют? – рассмеялась Татьяна, история, обещавшая быть интригующей, перестала ее занимать.

– Тю-ю, еще как! Анжелке, видимо, доставляет удовольствие быть предметом скандала в чужих семьях. Она просто тащится, когда за какой-нибудь дверью ругаются из-за нее. Такая дрянь!.. – Вика выдохлась и толкнула локтем в бок мужа. – Чего притих? Забыл, как я тебе чуть глаза не выцарапала, когда ты ложку со стола уронил, задрав башку к балкону?

– Не забыл, – осторожно хохотнул Володя. – Ложка выпала от неожиданности, Вик. Прикинь, глаза поднимаю, а там такое! С кем хочешь потрясение случится. Я не исключение.

– Да, только у моего хватило ума и сдержанности больше не таращиться на этот чертов балкон, когда на него выползает Анжела, а вот у других…

Тех других Татьяне довелось наблюдать уже следующим утром, когда она спустилась на первый этаж, прошла под огромный балдахин на улицу, где было организовано летнее кафе при гостинице. Уселась за один из ярко-красных столиков, обвела взглядом всех присутствующих и обомлела, если честно.

Все! Буквально все, без исключения, мужчины украдкой ли, в открытую либо, но таращились на огромный балкон третьего этажа, забыв про завтрак. Кого-то удавалось привести в чувство острым локотком бесившейся от бессилия супруги. Над кем-то супружеский надзор не довлел, и мужской алчущий взгляд просто не опускался в тарелку, он жаждал зрелищ. Один из таких, так называемых, «холостяков» привлек внимание Татьяны тем, что он вовсе ничего не стал заказывать. Он пришел, уселся за стол, заняв сразу два места, разложил руки на столе, поднял подбородок к небу и уставился на балкон, ожидая выхода главной героини. Татьяна могла поклясться, что он не моргает.

– Вы станете что-нибудь заказывать? – очень высокая, очень миленькая официантка Валечка замерла за плечом мужчины с блокнотиком.

– Вы уже спрашивали, я сказал, что нет, – ответил он ей в довольно-таки грубой форме.

– Тогда не занимайте места за столиком, – губы у Валечки обиженно задрожали. – К нам ходят кушать и из соседних гостиниц отдыхающие, и просто соседи, а вы место занимаете. Я вынуждена буду пожаловаться хозяину.

– Так я тоже у вас не живу, – ворчливо отозвался мужчина, нехотя отвел свой взгляд от балкона, резким движением пододвинул к себе меню, бегло прочел и заказал салат, омлет и двойной кофе, добавив нелюбезно: – Только не растворимой дряни, а настоящий кофе, Валентина.

– Хорошо, – кивала она, быстро записывая. – Пять минут, и все будет готово, Евгений.

Видимо, он был из постоянных зрителей, раз официантка Валечка знала его по имени, а в жильцах он не значился. Возможно, Евгений приходил сюда в день три раза, решила для себя Татьяна, налегая на сырники с малиновым джемом. Садился за столик с самым выгодным ракурсом. Так вот именно садился, как сейчас – сразу занимая локтями два места, что отбивало охоту и возможность с ним соседствовать. Поднимал голову и ждал, ждал, ждал…

Загадочная дрянь Анжела, как ее именовали все подряд женщины из отдыхающих, сегодня не вышла к зрителям.

– Проспала, наверное, дрянь, утренний выход, – делилась своими соображениями дама из Москвы с землячкой.

– Наверное, наверное, – согласно закивала та, с хлюпаньем уплетая жидкую манную кашу. – Я слышала какой-то грохот под утро в коридоре. Наверное, это они пришли с дискотеки.

– Да, я тоже слышала. И еще слышала, что она снова терзала бедного мальчика. Ну как так можно, Наталья Степановна?! Как можно самой ходить без нижнего белья, выставляя на свет божий свои гениталии, и тут же измываться над бедным мальчиком!

– Вы про Андрея, Галина Ивановна? – уточнила на всякий случай собеседница.

Они очень удачно сплавили сейчас своих мужей с детьми на пляж, неторопливо теперь завтракали и так же, как и их мужья двадцатью минутами раньше, бросали вороватые взгляды на балкон.

– Про Андрея, про него, – опустила Галина Ивановна рыхлый подбородок на грудь. – Бедный мальчик! Терпеть такое! Она же его поедом ест, Наталья Степановна! Она его истязает просто!

– А может, ему это…

У Натальи Степановны вдруг мелькнуло в глазах что-то удивительно напоминающее похоть. Глубоко спрятанную от окружающих, тщательно охраняемую, но временами выталкиваемую любопытством, похоть.

– А может, ему это очень нравится, Галина Ивановна. Может, он из этих… Из мазохистов! Может, все то, что здесь перед нами устраивается ежедневно, это очень хорошо срежиссированный спектакль, а?

– Да будет вам, Наталья Степановна, – ее землячка неодобрительно на нее покосилась. – Это же извращение, а Андрюша очень милый. Разве вы станете отрицать, что он милый?

Отрицать та не стала, да и каша у нее закончилась, она уже минуты три скрежетала ложкой по обнажившемуся фарфоровому днищу глубокой плошки. Дамы расплатились за завтрак и, похватав свои шляпы и пляжные сумки, растворились в темной нише нависшего над дорожкой виноградника.

Татьяна, которая за всем происходящим следила с не ослабевающим, а, наоборот, с набирающим обороты интересом, поспешила к себе на третий этаж. Володя с Викой и мальчишками уже как с полчаса ушли на пляж, велев ей не задерживаться, а она еще и сумку не собрала и купальник из дорожного саквояжа не доставала. Надо было поторопиться.

На все сборы ушло минут десять. То купальник не хотел находиться, пришлось вываливать все вещи на кровать и перетряхивать каждый пакет. То молнию на пляжной сумке так некстати заело, и Татьяна, пыхтя, торопясь и негодуя, терзала ее туда-сюда, чтобы высвободить тонкую ткань, сохранить «собачку» и при этом уложиться в кратчайшие сроки. Разозлилась до невозможного, когда «собачка» все же выпрыгнула ей в руки, сумка раззявила широкую пасть, обнажая тростниковый лежак и темно-синюю клетку большого полотенца.

– Черт побери! – скрипнула она зубами и полезла в заначку.

Пачка сигарет покоилась на самом дне чемодана. Можно даже сказать, подо дном, в потайном кармане. Взяла на всякий случай, на самый крайний растреклятый случай, который – она знала – непременно заставит метаться в поисках сигареты. Заставит психовать и раздражаться, когда все кругом окажутся некурящими, когда магазины перед самым носом станут закрываться, а до ближайшей торговой точки метров восемьсот. Взяла и спрятала подальше, чтобы пачка не попадалась на глаза. Искренне надеялась, что случая растреклятого не представится, и она все же благополучно выполнит обещание бросить курить, данное самой себе и тому, кто так долго и безуспешно пытался стать ее мужем.

Но разве тут бросишь! То купальник провалился в какую-то непонятную, образовавшуюся, видимо, в пути черную чемоданную дыру. То молния на пляжной сумке сломалась, и она теперь вынуждена идти на пляж с ощеренной сумочной пастью и беспрестанно проверять: а не выпал ли кошелек, а не вывалился мобильник, а не торчит ли край полотенца клетчатым махровым языком. Гадство просто какое-то!

Зная, что друзья не одобряли ее дурную привычку, Татьяна решила покурить на балконе. Покурит, а потом и на пляж выдвинется. Море, оно ведь никуда не денется. И побережье песчаное останется на месте. Так, может, на сантиметр за сутки сдвинется либо вправо, либо влево, все зависит от того, в какую сторону станут интенсивнее ворочаться загорающие. А она всего лишь одну сигарету, опять же не просто так из блажи привычной, а по причине весьма веской.

Заперев дверь номера, Татьяна быстрым шагом преодолела длинный светлый коридор, застланный дорогим ковровым покрытием, выскочила на балкон, только было собралась прикурить, поскольку сигарету втиснула между губами еще в комнате, как услышала откуда-то сбоку:

– Привет, а мы, кажется, соседи?

Сигарету она, конечно же, выронила от неожиданности. И повернулась в сторону говорившего с мгновенно оформившимся гневным желанием оговорить. Повернулась и замерла с открытым ртом.

Молодой человек, сидевший в глубине балкона на желтом пластиковом стуле, упирающийся коленями в край журнального полированного столика, был необычайно привлекателен. Очень хорошая, гладкая кожа, пока еще не успевшая приобрести характерный красноватый оттенок дорвавшегося до южного солнца отдыхающего. Тонкий изящный нос, красивый рот, великолепные кисти рук, и глаза…

Боже, что это были за глаза!

Очень темные у молодого человека были глаза. Но не пронзительно-черные, выстреливающие страстью, как у кавказцев, нет. Взгляд этих темных глаз убаюкивал, ласкал, как прикосновение темного нежного шелка. И еще он, кажется, способен был подавлять волю. С чего тогда ей было подчиниться, когда молодой человек пригласил ее присесть к нему за столик.

– Вы не спешите? – запоздало опомнился он, когда Татьяна уселась на такой же желтый пластиковый стул напротив.

– Д-да… Нет, не особо, – после некоторого замешательства проговорила она, запоздало покаявшись в том, что друзья ее на пляже наверняка заждались.

– Я Андрей, а вы, наверное, Татьяна? Я не ошибся? – тонкая изящная кисть выдвинулась ей навстречу и замерла ровно посередине над столом.

– Да, Татьяна, – она приняла рукопожатие. – А откуда вы знаете, как меня зовут?

– Слышал, как вас называли по имени друзья, – пожал он не успевшими обгореть плечами. – Владимир и Виктория ведь ваши друзья, так?

– Да. – Татьяна кивнула, с тоской обернулась на оброненную сигарету, укатившуюся к плинтусу. – Ждут меня на пляже. Хотела покурить, а потом…

– Курите мои. Они не очень крепкие, – предложил он и, не дождавшись ее согласия, вытряхнул сигарету из пачки. – Вы одна на отдыхе или с мужчиной?

– Одна. Это же очевидно, – удивилась она вопросу.

Если слышал, как ее зовут, знал, что она – друг приехавшей раньше ее семьи, то знал наверняка, что она заняла одноместный номер.

– Мужчина ведь мог поселиться и по соседству, – усмехнулся Андрей со значением. – Такое случается, если кто-то из двоих не свободен.

– Вы с вашей девушкой, видимо, посторонними обязательствами не отягощены, раз живете вместе?

Татьяна глубоко затянулась, отметила, что при упоминании о девушке, лицо Андрея сделалось мрачным. Она бы даже сказала, что заметила искру неприязни, вспыхнувшую в бархатистой темноте его глаз. Но это было слишком молниеносно, слишком неосязаемо, чтобы принять это всерьез.

– Да, мы с моей девушкой свободны, – кивнул он, улыбнувшись очень симпатично.

– Свободны от кого-то или друг от друга? – вдруг задала она вопрос непонятно откуда взявшимся игривым тоном.

– А вот это уже не вашего ума дело!!! – взвизгнул кто-то сзади на очень высокой ноте. – И вообще, Андрей, какого черта ты тут торчишь, если я тебя жду уже минут десять.

– Ангел мой, уже лечу!

Суетливым движением сграбастав со стола пачку сигарет и зажигалку, Андрей вскочил со стула и поспешил на зов, успев шепнуть Татьяне в самый последний момент:

– Рад был знакомству!

Вторая его половина, не отягощенная так же, как и он, обязательствами извне, их знакомству явно не обрадовалась. Вопли ее неслись по всему коридору, когда Татьяна, забрав разверзнутую нутром сумку, отправилась на пляж. Анжела, к слову, оказавшаяся не такой уж и привлекательной, как Татьяне рисовало ее воображение, орала во все горло, не стесняясь в выражениях:

– О чем ты говорил с этой пучеглазой губошлепиной?! О чем можно говорить с такой уродиной, скажи?! Почему ты на каждой коленке готов зависнуть, почему?! Как я устала, господи!!! Ты просто достал меня, подонок! Ты просто осточертел мне своим желанием залезть под каждую юбку!..

Видимо, это прозвучало как сигнал к действию, и Андрей полез не под каждую всякую юбку, а конкретно под Анжелкину, потому что уже через пару минут коридор оглашали ее громогласные стоны и истеричные несвязные вскрикивания, которые тоже, наверное, должны были означать кульминационный сладострастный момент.

Татьяне все это показалось отвратительным и насквозь фальшивым. Может, они и правда извращенцы какие-нибудь, подумалось ей мстительно, когда она маршировала с расхристанной сумкой на пляж. Сначала провоцируют друг друга на приступ ревности. А как еще объяснить то, что он знакомится с посторонними женщинами, хотя делать этого не обязательно вовсе. А она часами стоит без трусов на балконе, вызывая у всех присутствующих в кафе мужчин судорогу в шейных позвонках. Потом они скандалят, потом мирятся в постели, а потом все повторяется снова и снова.

Извращенцы, подвела она окончательную черту, ступая на раскаленный пляжный песок. Извращенцы и придурки. Нашли, чем развлекать себя. Не доведут до добра такие отношения, сказала бы ее мама, скорбно поджав губы. Пути не будет, поддакнул бы ее отец, покачав седовласой головой.

– Тетя Таня! Тетя Таня, мы здесь!!! – откуда-то из-за металлической ограды огороженного пляжа санатория «Бригантина» вынырнул маленький Мишка и помчался ей навстречу. – Идите к нам, мы вас ждем!!!

– Чего так долго? – сразу подозрительно прищурился Володя.

– Знакомилась с соседями. – Татьяна скинула сарафан и начала мостить вдоль ограждения свой тростниковый лежак.

– С которыми из них? – Вика подняла голову с надувного матраса. – С москвичами?

– Если бы! – Татьяна осторожно улеглась. – С Андреем и Анжелой бог сподобил меня сейчас свести.

– Ух ты! – присвистнул Володя. – И как? Как они тебе?

– Ты знаешь… – Татьяна сонно прикрыла глаза, пристраивая на голове легкую белую кепочку. – По-моему, они идиоты! Оба!

– Точно! – обрадовалась Вика, найдя в ее лице понимание, мгновенно успокоилась и снова упала лицом в пухлый резиновый подголовник.

– Идиоты и извращенцы еще, мне кажется. Такое вытворяют!

– Что, опять без трусов? – шепотом поинтересовался Володя, опасливо покосившись в сторону жены. – Анжелка опять без трусов на балкон вышла?

– Уж не знаю, было ли на ней белье, нет, но что без мозгов она туда вышла – это точно.

И Татьяна очень подробно рассказала о том, что произошло, пока их не было в гостинице. Потом они по очереди купались, ели молочный коктейль в кафешке на пляже, снова загорали и купались, вернулись к гостинице ближе к вечеру. Поужинали внизу и без сил упали каждый в свою кровать, договорившись назавтра сократить время пребывания на пляже, чтобы вечером остались силы, выйти в город. Ни Анжелы, ни Андрея, ни зрителей из мужчин замечено не было. И говорить о них как-то очень быстро они перестали, без конца планируя каждый день и каждый час предстоящего общего отдыха.

Утро началось с дикого рева за стенкой. Ревел Мишка. У него обгорели плечи, он плакал, стонал и метался. У него поднялась температура, и Володька, переполошившись, как все заботливые отцы, больше матери, решил отвезти его в областной медицинский центр.

– Мало ли что! – вытаращил он на Татьяну глазищи, когда она попыталась предложить ему намазать Мишке спину и плечи обыкновенной сметаной. – Вы себе с Викусей можете этой сметаной все на свете вымазать, пацана не дам! Вика, ты едешь со мной или нет?!

Конечно, Вика поехала, попробовала бы не поехать, и старшего Сашку Татьяне на попечение не оставила.

– Ты отдыхать приехала, а не с чадами моими нянчиться, – пробормотала она со вздохом, поцеловала в щеку и помахала рукой на прощание. – Отдыхай здесь, за нас не переживай. Пускай Володька спустит весь свой отцовский пар, пускай. Мы ведь, матери, не понимаем того, что понимают отцы!

Она рассмеялась и поспешила к машине, откуда уже нетерпеливо сигналил Володя. Татьяна осталась в одиночестве. Она позавтракала, снова, как и вчера, отмечая напряженное мужское ожидание, дождалась и сама выхода Анжелы на балкон. Удостоверилась, что белья на ней нижнего действительно нет, причем просматривалось все очень отчетливо и провокационно, как тут женам было не психовать. Походя заметила, что сегодняшний выход главной героини импровизированного порнографического спектакля аппетита никого не лишил, поскольку сердитый Евгений заказал и съел впоследствии двойную порцию пельменей, два компота и порцию вареных сосисок. С таким же точно, что и вчера, рвением одна из москвичек вычерпывала манную кашу из глубокой плошки, точно так же украдкой подглядывала за распутной дрянью, и точно так же что-то такое нехорошее и порочное носилось в ее глазах.

Татьяне вдруг сделалось скучно, и она решила сегодня, как и вчера, весь день провести на пляже. Выход в город вряд ли случится, поскольку Мишка прихворнул, а Володька при этом ведет себя хуже, чем больной. Так что…

– Татьяна, – Андрей, а это именно он остановил ее на лестничной площадке, выложенной очень красивой мраморной плиткой, между вторым и третьим этажами. – Вы идете сегодня на пляж?

– Да, иду, – кивнула она, почувствовав невероятное волнение от прикосновения его пальцев к своему запястью. – Вы что-то хотели?

– Да. Я хотел бы пойти туда с вами, – ответил он прямо, пристально глядя ей в глаза. – Это возможно?

– Да, почему нет. Только как к этому отнесется Анжела? – произнося ее имя, Татьяна быстро глянула наверх, не маячит ли где стройный силуэт голозадой истерички. – У вас могут быть проблемы, Андрей.

– Плевать! Мне давно уже плевать, понимаете! Я устал! Очень устал от нее, от всего того, что между нами происходит. Она просто… Она просто ненормальная какая-то! Тащится от того, что ревнует! Что устраивает мне сцены. Это ей нравится, представляете! А потом лезет мне в штаны, уж простите, но вы вчера ведь все слышали, когда уходили, так?

– Да, так, – не стала она отрицать.

– Так вот потом тащит меня в кровать, получает удовольствие, и потом снова по кругу. Я устал! И я решил…

Он вдруг снова глянул на нее как-то так, что достал, просмотрел, кажется, всю ее до самых пяток. И все увидел там. И набивающегося ей в мужья увидел, бросившего ее потом за излишнюю самодостаточность и нежелание торопиться. И одинокое ее недоумение по этому поводу увидел Андрей будто бы. И что ужаснее всего, он увидел, кажется, что понравился ей. И как-то так, одним мягким мазком по ее лицу бархатистой темноты собственных глаз он дал ей понять, что она ему понравилась тоже.

– Что вы решили, Андрей, – с чего-то вдруг шепотом произнесла она.

– Я ухожу от Анжелы, Таня! Ухожу!

– Она знает об этом? – уже чуть громче спросила Татьяна, как дурочка, обрадовавшись.

И тут же едва не присела от громкого вопля сверху.

– А ну иди сюда быстро! – заорала Анжела так, что внизу кто-то уронил что-то стеклянное и, кажется, разбил. – Что я должна знать, скотина?! Что?! Иди сюда немедленно!!!

И он не то, что пошел, он побежал! Он помчался, перепрыгивая через две ступеньки. Когда Татьяна добралась до двери собственного номера, в их номере творилось черт знает что. Громыхала мебель, орала и материлась, задыхаясь, Анжела. Что-то пытался выкрикивать Андрей, но его почти не было слышно. Не дожидаясь кульминационного момента их скандала, Татьяна улизнула на пляж. Пробыла там до пяти часов вечера и, забравшись от палящего солнца под навес, прочитала без удовольствия пару глав любимого автора. Мешала странная досада, саднившая сердце, на то, с какой покорной резвостью Андрей кинулся на зов этой странной женщины.

Разве так можно?! Разве можно позволять так обходиться с собой? Да она бы вот лично, она…

Она бы не позволила, вот! Ни вещей подобных с собой вытворять не позволила бы, ни тона такого не допустила бы, ничего подобного не было бы между ею и… им.

Влюбилась, да?! Называется, второй день на курорте, а уже по уши втрескалась в чужого парня, у которого, возможно, не все в порядке с психикой, раз он терпит подобные вещи. И тут же самой себе возражала, что Андрей не психопат, он нормальный вполне, просто очень воспитанный и мягкий, отсюда и податливость такая.

Анжела – она же танк! Она же бронепоезд, акула, хищница! Причем очень неприятная, истеричная и не симпатичная даже вовсе. Ее высветленные волосы еще ничего, и укладывает их она достаточно мастерски. Фигурка в порядке, как сказал бы Володька, кстати, как там у них дела с Мишкой? Может, вернулись уже? Так что там дальше…

Ага, сложена Анжела достаточно удачно. Но вот лицо! Очень неприятное, отталкивающее даже лицо, с дряблой, обвисшей под подбородком кожей, будто ей далеко за сорок. Глаза водянистые какие-то, невыразительные. А тонкая нитка бесцветных губ вечно кривится в неопределенной какой-то ухмылке.

Не пара она ему, сделала вывод в семнадцать пятнадцать Татьяна и тут же засобиралась возвращаться в гостиницу. Интересно все же было узнать, осмелился Андрей заявить своей девушке о том, что уходит от нее?

Андрея она увидела уже через пять минут, пробираясь по набережной мимо многочисленных ресторанчиков, бистро и столовых. Сначала даже не узнала его по согбенной над столиком спине, обтянутой совершенно неуместным для такой жары льняным пиджаком с длинными рукавами. Потоптавшись на пороге, решила проверить свои подозрения и прошла внутрь ресторана.

Да, это был Андрей. В одиночестве он сидел за столиком. Правильнее, пытался усидеть, поскольку был пьян до невозможного. Даже не узнал ее – Татьяну. Глянул мутно, замотал головой и принялся размахивать руками, будто отгонял от себя привидение.

– Давно сидит? – поинтересовалась она у девушки за барной стойкой.

– Да уж часа три сидит. Знакомый?

– Да так, – ответила Татьяна туманно и пожала плечами. – У вас ведь не принято отправлять отдыхающих в вытрезвитель?

– Нет, что вы!!! – отшатнулась от нее девушка, на груди у которой значилось имя София.

– Тогда пускай сидит, пока не протрезвеет. Он заплатил по счету? – Татьяна уже было полезла за кошельком, но София ее остановила, сказав, что посетитель оплатил все. – Не наливайте ему больше, хорошо?

– Да куда уж ему! Оклемался бы до вечера…

Андрей не вернулся, Татьяна знала об этом доподлинно, поскольку караулила его в кафе внизу, откуда вход в гостиницу просматривался великолепно. Анжелы тоже не было нигде видно. Видимо, наоравшись, наругавшись и настонавшись вдоволь, она ушла в одиночестве на пляж. Володя с семьей остался ночевать в областном центре. Будто бы настояли врачи, не желая отпускать мальчика с таким жаром. Татьяна покивала, соглашаясь, что так будет лучше. Отключилась и тут же загрустила. Делать было абсолютно нечего. Идти вечером в город и блуждать там в одиночестве среди фонтанирующих огнями кафешек и ресторанов ей не хотелось. Сидеть в номере и смотреть телевизор – тоже. Книга не читалась. Что было делать?! Конечно, лезть в заначку в потайной чемоданный карман и курить на балконе.

Когда же она заметила, что торцевая дверь номера, где жили Андрей и Анжела, не заперта, а лишь слегка прикрыта и раскачивается от сквозняка, поскрипывая? Между первой и второй или третьей и четвертой сигаретой? Но времени прошло достаточно много с того момента, как она вернулась и, кляня себя за малодушие, влезла под чемоданную подкладку.

Может, Андрей вернулся, подумала она, заметив, что дверь не закрыта, а скрипит, подталкиваемая сквозняками. Протрезвел, вернулся в номер и упал поперек широкой кровати прямо в летних сандалиях и неуместном для такой жары пиджаке. Конечно! Сил дойти хватило, а на то, чтобы запереться, – нет. Он там, решила Татьяна, направляясь к их номеру не очень уверенным шагом.

Если бы Анжела была вместе с ним, она наверняка дверь заперла. Если бы Андрей вернулся в таком состоянии и застал Анжелу в номере, был бы скандал, не уступающий по накалу всем предыдущим. Женщинам такой истеричной категории только повод дай, а они уж в него вцепятся, они его не пропустят ни за что. Стало быть, ее нет. Андрей там один. Валяется поперек кровати в ботинках и пиджаке.

Потом она много раз спрашивала себя: зачем пошла в их номер? Если бы с Андреем и в самом деле все обстояло именно так, как ей виделось: валялся бы он там без чувств одетым, чтобы она стала делать? Раздевать его? Сандалии с ног стаскивать? Зачем пошла-то, спрашивается?! А если бы на Анжелу нарвалась? На алчущую скандала Анжелу, что было бы? Чем бы закончилось дело: расцарапанной физиономией или прядью вырванных волос?

Странно, но все это не занимало Татьяну в тот момент, тем более что на Анжелу она и без того нарвалась, приоткрыв дверь. Но только орать и материться та уже была неспособна. Она лежала вдоль стены, в которой была прорублена дверь, абсолютно голая, бездыханная, с широко разбросанными в разные стороны руками и ногами и неестественно вытаращенными остановившимися глазами. Солнце, которое норовило вот-вот завалиться за крышу соседнего дома, ядовито-оранжевым разлилось по комнате. Оно плясало в безжизненных глазах, занималось в них неестественным, потусторонним пламенем, и от этого было особенно жутко.

– Эй! – позвала ее Татьяна громким шепотом, хотя поняла почти мгновенно, что девушка не дышит, а стало быть, и ответить не в состоянии. – Эй, ты чего?!

Семеня, она попятилась, совершенно позабыв, как именно нужно дышать, говорить и соображать одновременно. Вывалилась в коридор из номера, прикрыла плотно дверь и с какой-то целью даже ее погладила, будто она должна была охранять мертвую девушку и не выпускать никуда до приезда, прихода…

Господи, а кого звать-то нужно?! На помощь-то нужно звать? Ну, да, просто необходимо. Всегда ведь орут в таких случаях: караул, на помощь. И кого звать на эту самую помощь, которая помочь мертвой Анжеле уже не способна?!

Да Татьяна и не смогла бы орать сейчас. И орать и говорить не смогла бы. Как слетела по лестнице в летнее кафе, не помнила. Уставилась, тяжело дыша, на Валечку, кромсающую ветчину ровными квадратиками. Глазами хлопает, рот беззвучно раскрывает, и все. Ни звука, ни словечка.

– Что?!

Валечка почему-то сразу все поняла. Накатила целый стакан из-под крана прохладной воды, выплеснула ей в лицо и повторила:

– Что случилось, ну?!

– Она умерла, – буркнула Татьяна, с неудовольствием ощутив, что вода под майкой, благополучно скатившись по груди, добралась до самой резинки ее спортивных трусов.

– Кто умер?! – прошипела Валечка.

И теперь уже она побледнела так, что хоть возвращай ей выплеснутый Татьяне в лицо стакан воды.

– Анжела умерла! – повысила голос Татьяна, способность к словесному воспроизведению мыслей к ней мало-помалу возвращалась. – Я вышла с балкона, я там курила.

– Да, я видела тебя, – подтвердила Валечка.

– Дверь в их номер приоткрыта и качается вот так. – Она поставила ладонь ребром и повертела ею туда-сюда. – Я зашла, а она лежит. Голая!

– Это нормальное ее состояние, – фыркнула Валечка, тоже понемногу приходя в себя. – А дальше?

– А дальше: она не шевелится и смотрит вот так в потолок. – Татьяна вытаращила глаза для наглядности. – И не дышит! Валечка, надо что-то делать!

– Сядь тут, – официантка ткнула пальцем в один из столиков. – Сиди и не шевелись. Я все сделаю!

«Надо же», – вяло подумала Татьяна, роняя себя за столик в летнем кафе под огромным зеленым балдахином. – Она все сделает… Труп, что ли, спрячет? Может, у них тут так принято: прятать трупы, чтобы не распугивать клиентуру? А-а, что хотят, то пускай и делают. А Анжела-то и впрямь померла!.. И Андрей не знает».

– На вот, выпей. – Валечка, выскочившая из гостиничных дверей, метнулась на кухню и вышла оттуда со стограммовым стаканчиком коньяка. – Пей! Увидать такое… Пей, говорю. Сейчас все будет в порядке.

– Что в порядке? – не поняла Татьяна, опрокинув целый стакан и не сморщившись, даже не поняла, если честно, что выпила. – Она жива?!

– Да уж, жива! – фыркнула Валечка, удрученно мотнув головой. – Нет, конечно. Просто сейчас приедет милиция с врачами, все быстро констатируют, запишут и увезут их обоих, голубков. Все сделать обещали тихо, расторопно, чтобы отдыхающих не распугать. Я так и знала, что добром эти их свистопляски не закончатся. Я так и знала…

И Валечка, вырвав из ее рук опустевший стакан, снова метнулась к кухне. Погремела там стеклом, затихла на мгновение, потом снова появилась, шумно дыша и что-то пережевывая.

– Ты это, Таня, кажется, да? Ты это иди в свой номер пока и сиди там тихо. Не было тебя тут и не было.

– Как не было? – не поняла она. – Это же я труп обнаружила!

– Ну и что?! Какая разница, кто обнаружил? Скажем, что Ленка горничная труп нашла, когда убирать в номере пришла. Она уже предупреждена, все подтвердит. Зачем нам отдыхающих приличных дергать? Эти двое сами виноваты. Остальные-то при чем, так ведь? Тебе что, задушевной беседы с милицией под протокол для полного счастья не хватает? Ну вот, видишь. Иди, Танюш, иди.

Она и пошла. И заперлась в номере. И не открыла, когда кто-то через полчаса начал стучать в ее дверь очень тихо и вкрадчиво. Не открыла, потому что знала – ее друзья еще не выезжали из областного центра, задержались в парке аттракционов, а больше она никого видеть не хотела. И не потому, что ей очень страшным показалось голое мертвое тело Анжелы, а потому что в голове у нее все поперепуталось, поперемешалось и никак не хотело становиться логичным и единственно правильным.

Валечка сказала, что увезут тихонько обоих голубков. Кого она имела в виду? Анжелу увезут понятно, но она ведь одна! Голубка-то, получается, одна. Кто второй голубь, кого она имела в виду? Андрей, получается, так? Но он ведь жив. Почему тогда его должны были увезти?

Додумывать не хотелось, но пришлось.

Просто Валечка сочла, что он виноват в смерти Анжелы, так? Господи, но ведь это смешно! Смешно и нелепо подозревать в каком-то злодеянии человека с таким милым, мягким взглядом! И он ведь сидел все то время, пока кто-то уничтожал Анжелу, в ресторане на набережной и напивался до чертей. Может, и сейчас там сидит, и не знает, что его девушка…

Так, какого черта она разлеглась и упивается идиотскими вопросами, когда надо просто встать и бежать на набережную в тот самый ресторан, где сидит, уложив голову на столик, Андрей. Надо бежать, надо предупредить, надо спасти хотя бы его.

Татьяна выскочила из номера и почти тут же налетела грудью на чье-то плечо. Плечо было жестким и неуступчивым, ей тут же сделалось больно, и она чертыхнулась.

– Простите, – ворчливо отозвался мужчина, повернулся к ней лицом и задумчиво обронил: – Вы в номере отсиживались?

– Отлеживалась, скорее, – насторожилась сразу Татьяна. – А почему отсиживалась?

– Потому что я стучал, мне не открыли.

– Дремала, потому и не слышала. А что хотели-то?

Хотел он понятно что. Чуть в стороне томился еще один такой же с жесткими казенными плечами и колючим холодным взглядом, а между этими двумя еле держался на ногах Андрей. Он все еще пребывал в жутком состоянии, без конца пытался удержаться за стенку и силился что-то выговорить. Ему это так и не удалось, поэтому за него высказался тот, с кем столкнулась Татьяна.

– Вы кто такая? – начал он, дождался, когда она назовет себя, кивнул. – Все время были в номере? Ничего подозрительного не слышали, не видели?

И слышала и видела, могла бы она сказать. Но вместо этого лишь отрицательно помотала головой, объяснив, что не так давно пришла с пляжа и сразу легла.

– Как скандалят и дерутся соседи, слышали перед уходом на пляж?

Отрицать смысла не было, она кивнула. Это могли подтвердить все, кто на тот момент оставался в гостинице или проходил по улице мимо. Орали влюбленные знатно.

– Никаких звуков в тот момент, напоминающих удушение человека, не раздавалось?

– Нет. Грохот был, Анжела орала и сквернословила, как всегда, да и только. А что, собственно, случилось? Вы кто? Андрей, что происходит?

Парни заученными движениями нырнули по карманам и сунули ей под нос по удостоверению. Позабыв, правда, распахнуть, как положено.

– А-а, понятно. И что же, вы решили Андрея за скандалы забрать? Так она всегда провоцировала, – решила валять дурочку Татьяна, чтобы задержать их всех троих в этом коридоре еще хоть ненадолго. – Его и слышно не было. Она скандалила.

– Доскандалилась, – вздохнул тот, что стоял чуть дальше. – Убита она. Убита своим женихом.

– Не может быть! – это вырвалось у нее совершенно без фальши. – Этого не может быть! Он не мог! Он не убийца!

– Почему вы так решили? – тот, что был ближе к ней, буквально втиснул ее в ее же номер, прикрыл дверь за собой и впился в ее переносицу уставными серыми глазами. – Откуда такая уверенность, Татьяна, что этот молодой человек не мог убить свою невесту?

– Так я… Я видела его, когда шла с пляжа, – начала она тараторить, чувствуя себя очень неуютно в обществе этого человека, который наверняка был ее ровесником, только сейчас удалось рассмотреть, важничал просто чрезмерно, тем и смущал.

– Где видели, с кем? – он усмехался и даже не делал попытки что-то записать с ее слов, хотя блокнот торчал у него из кармана джинсов, а авторучка болталась в рубашечном кармане.

– Он сидел в ресторане на набережной. – Она быстро вспомнила название. – Пил там. Я зашла, спросила у девушки, давно, мол, пьет?

– И что она сказала? – Он вздохнул, и глаза его заволокло тоской.

– Сказала, что часа три, не меньше.

– Во сколько это было? Во сколько вы шли с пляжа?

– В начале шестого. Он уже был пьян и сидел там минимум три часа. Стало быть, отсюда он ушел в три, плюс-минус пятнадцать минут. Если Анжела умерла позже, то Андрей…

– Это уже экспертиза наша установит, во сколько именно умерла Анжела, – перебил он ее брюзгливо.

– Установить-то, установит, а… А Андрей, что будет с ним?

– Будет сидеть, пока будет идти следствие.

Равнодушно подергал жесткими плечами молодой парень с серыми глазами, в которых теперь не читалось ничего, кроме твердой уверенности, что дело об убийстве отдыхающей он уже почти раскрыл. Что для него все яснее ясного. Что преступника искать не придется. Вон он, топчется с ноги на ногу в коридоре, в туалет просится. Пьяный в хлам и расцарапанный также, потому и пиджак надел в сорокаградусную жару и смотался с места преступления горе заливать. И уехал бы наверняка, да паспорт его у хозяев гостиницы на прописке именно сегодня оказался, а те уехали за вином в соседний поселок на винзавод. Вот незадача, да?! Убил бы днем раньше или позже, и сейчас бы уже колыхался на вагонной полке или в автобусе дремал.

Все это поняла по его взгляду Татьяна молниеносно, и сомнений никаких у нее не возникло – искать настоящего убийцу никто не станет. Андрей обречен.

– Вы понимаете, он не убивал, – как можно проникновеннее произнесла она снова.

– Разберемся. – Парень повернулся к ней спиной, потом вдруг снова развернулся и с ревнивым каким-то смешком поинтересовался: – А с чего вдруг такая уверенность в его невиновности, а?

– Он… Он хороший парень. Это она была гадкая и непристойная. А он хороший.

– Хорошие тоже убивают, – возразил он. – Еще-то почему он не мог убить, по-вашему?

– Ну… Он мне нравится, – вдруг непонятно с чего разоткровенничалась она и попятилась, потому что молодой милиционер неожиданно рассмеялся. – Ничего смешного, между прочим. Мне плохие люди никогда не нравились. Это где-то на уровне подсознания, понятно! Если вот нравится мне человек, значит, он хороший. А если нет, то…

– Я понял, – потушил он взгляд, сразу отгородившись от нее казенностью фраз. – Разберемся. Если возникнет необходимость, мы вас вызовем для допроса.

Ей ведь этого показалось мало, и она рванула следом за милиционером, который наверняка был ее ровесником, в коридор. Андрей с сопровождающим все еще был там.

– Андрей, – позвала она его и едва не расплакалась от того, как он на нее посмотрел.

Он как будто в чем-то каялся, глядя на нее с болью и виной. Каялся в чем-то, чего еще и сам не осознавал. Да он ничегошеньки не помнит, хотела она закричать, когда поняла, прочувствовала всю его растерянность. Он не может ничего помнить, напившись до визга в такую-то жару. Ему сейчас можно предъявлять обвинение в любом преступлении, он все признает.

– Андрей, ничего не подписывай! – крикнула она, тут же нарвавшись на отвратительно колючий взгляд серых глаз. – Не подписывай, слышишь. Я найду тебе адвоката.

Его увели очень быстро. Ни наручников, ни сцепленных за спиной рук, ничего этого не было. Да и милиция была не в форме. Валечка же говорила, что все сделают очень тихо, без лишнего шума, чтобы не нервировать отдыхающих. Так и сделали. За ужином в кафе никто не обсуждал случившееся, стало быть, никто ничего не знал. Как труп удалось вынести, не привлекая внимания, одному богу и хозяевам с прислугой было известно. Валечка время от времени стреляла в ее сторону глазами и прикладывала указательный палец к губам, призывая к молчанию.

А потом и вовсе веселье началось. В кафе зашел хозяин гостиницы, начал балагурить с москвичами. Одна из дам возьми и спроси про сладкую парочку. На что хозяин равнодушно хмыкнул, буркнув, что те съехали. Что, мол, от отдыхающих жалобы начали поступать, ребят и попросили. Завтра, мол, в их номер уже другие въезжают по брони.

Все! Это был окончательный приговор Андрею. Если завтра заселяются другие приезжающие, то сегодня вечером горничная Лена должна будет вылизать номер до стерильного блеска. Стало быть, провести экспертизу места происшествия не представится возможным. А ведь сегодня экспертов не было! Мертвую Анжелу просто по-тихому вынесли, может, даже и в груде белья, на тележке вывезли, чтобы не пугать никого. А с Андреем эти двое вышли так, будто не в застенки его повели, а в местный кабак, отметить знакомство. Им-то все заведомо ясно – он убил, кого еще искать!

А ведь убить ее мог кто угодно. Любой из тех, кто несколько предыдущих дней уничтожал ее своим взглядом, задрав голову к балкону. Кто этим своим взглядом срывал с нее короткий халатик, под которым не было белья. Кто повалил ее на пол, мял, тискал, терзал, мстил за то вожделение, в котором сгорал так долго и которое отчаянно прятал от остальных присутствующих здесь.

Кто это мог быть, задалась тут же вопросом Татьяна, внимательно рассматривая каждого. И тут же самой себе ответила – каждый, в кого ни ткни пальцем. Каждый ее хотел, каждый завидовал Андрею и каждый из присутствующих это тщательно скрывал. Во всяком случае, пытался…

– Алло, Танюш. – Володин голос звучал в трубке виновато. – Ты не сильно обидишься, если мы еще на одну ночь тут зависнем.

– Господи, что случилось? – перепугалась она тут же, подумав, что с Мишкой ничего так гладко не обошлось.

– Встретила моя Вика тут свою школьную подружку, никак не растяну их в разные стороны.

– А Мишка? Он-то как?

– Все в норме, прыгает, скачет. Все хорошо. Так ты не обидишься?

Татьяне минут пять пришлось его убеждать в том, что ей будет хорошо и комфортно в одиночестве. Что она ничего и никого не боится, и непременно найдет, как убить наступающий вечер. Хорошо, что Володя не стал более подробно выспрашивать ее о намечающихся планах, а то бы очень удивился, узнай он, чем именно она решила себя занять. И не вечером даже, а ночью.

Она ведь успела уже отыскать горничную Лену, хотя хозяева отчаялись это сделать. Та мирно спала в подвале за стеллажами с картонными коробками, наполненными пустыми пластиковыми бутылками. Рядом с Леной на тюфяке мирно соседствовали две пустые банки из-под «отвертки», стало быть, горничная вырубилась до утра. Об этом же ей потом и Валечка со вздохом поведала по секрету:

– Номер надо убирать к утру, чтобы все тихо-мирно обошлось, а она так подвела. Может, очухается к полуночи, может, еще успеет до утра-то?..

Татьяна была с ней не согласна по некоторым позициям и на всякий случай к пустым банкам подложила еще одну – нераспечатанную. Это на тот случай, если Лена вдруг проснется и решится посреди ночи отрабатывать свой хлеб. Этого допускать было никак нельзя, и Татьяне пришлось выступить в роли искусительницы.

Она ведь должна была попасть в номер Андрея и Анжелы этой ночью? Должна. Должна была осмотреть там все досконально и облазить все углы и перетряхнуть постель, как бы жутковато ей ни было? Да, конечно.

Если господам милиционерам не до экспертов криминалистов, если они не хотят привлекать внимание отдыхающих вспышками фотокамер и гомонящей толпой, состоящей из оперативников, работников прокуратуры и прочих, то она все сделает за них. Она очень тихонечко вытащит ключ из кармана мирно посапывающей горничной, очень осторожно выйдет ночью в коридор, проберется к номеру, откроет его и…

– Так я и думал, – проговорил кто-то вполголоса над самым ее ухом и шумно выдохнул, громадные мурашки мгновенно отслоили кожу от ее костей, и она упала на коленки, ахнув. – Все вам неймется, да?

Это был тот самый милиционер с жесткими неудобными плечами, который минувшим вечером уводил Андрея в застенки так, как будто вел его в ресторан или на день рождения к своей сестре, мило и непринужденно улыбаясь. Он переоделся теперь в шорты и широкую майку, вместо закрытых черных ботинок на нем были кроссовки, а в руках вместо удостоверения или – упаси, господи – пистолета, он держал ключи от автомобиля.

– Что вы тут делаете? – негодующе прошептала она. – Да еще и не по форме!

– А вы по форме чужой номер вскрываете, да? – попытался он съязвить и тут же получил достойный отпор:

– А вы по форме его осматривали, да? Что-то я не видела тут экспертов и в роли понятых себя не помню!

– Я к вам стучался, вы не открыли. И понятые были, между прочим, из прислуги. Протокол имеется, – вдруг надул он губы, как ребенок. – А теперь что? Что собрались там найти?

– Эти, как их… – господи, совсем вылетело из головы и никак не вспоминалось это слово, напоминающее улитку, вот конфуз-то. – Эти…

– Улики, – подсказал он с гадкой ухмылкой.

– Ага, их.

– Так и не верите, что он убил? – едва слышно спросил он.

– Не верю.

– А кто, по-вашему?

– Желающих, думаю, могло быть много. Она была изнасилована?

– Да, – нехотя признался ночной гость в шортах, которого она вечером записала в свои ровесники.

– И анализ спермы показал, что это был не Андрей, – озарило ее вдруг. – И именно поэтому вы здесь!

– Не только, – он продолжал дуться.

– А почему еще?

– А потому что я был уверен, что вы непременно станете совать свой нос не в свое дело, попретесь в этот номер.

– С чего это вы вдруг так решили? – возмутилась она, потом поняла, что возмущение ее не к месту, и уже тише повторила: – Почему это вы вдруг так решили?

– Почему, почему! – Он повертел на пальце ключами, посмотрел на нее, скорчившуюся возле замочной скважины в три погибели, ухватил за руку, потянул кверху и проговорил в сердцах, когда ее глаза оказались с его на одном уровне. – Да потому что все женщины, которым довелось мне неосторожно понравиться, непременно совали нос не в свои дела. Это, знаете ли, на уровне подсознания, – кажется, он дразнился. – Она мне еще не нравится будто бы, но если сует нос не туда, куда надо, то все пропало. Понравится непременно!

– И что теперь делать?

– Теперь придется выручать из беды этого охломона, в чьих глазах вы утонули.

– С чего это вы взяли? – снова попыталась она возмутиться, но снова притихла, сама же говорила, что Андрей ей понравился, шмыгнула носом и спросила: – Так мы идем или станем ждать, пока Лена проснется и начнет уборку?

– Ну, после четырех банок коктейля, думаю, это случится не скоро, – улыбнулся он ей одними глазами.

– Было три. – Татьяна растерянно заморгала. – Четвертая откуда? Так это вы?

– Мы, мы, открывайте дверь уже, Татьяна, пока нас не засекли…

Первым делом ее новый знакомый, назвавшийся Анатолием, опустил жалюзи на окне и задвинул тяжелые портьеры. Потом включил верхний свет, опустился на четвереньки, призвал ее сделать то же самое, и они начали поиск.

Никто из них не знал, что именно они ищут. Собирали все, что попадалось под руку, а попадалось много чего, молодые люди не отличались аккуратностью. И комочки окаменевшего изжеванного «Орбита». Откуда уверенность? Так пустые упаковки от него валялись там же. И надорванные глянцевые пакетики из-под презервативов. И нитки, комочки счесанных с расчесок волос Анжелы и…

– Нашла!!! Нашла!!! – засипела она где-то приблизительно через полчаса, в течение которых они с Анатолием сгребали из углов весь мусор. – Я нашла ее, Толя!!!

– Что нашла? – он по-собачьи, на четвереньках, подполз к ней и шумно задышал на ухо. – Что это? Пуговица? А я-то думал…

– Это не просто пуговица, Толя! – голосом цыганки-ворожеи пропела она. – Это пуговица от мужской рубашки серебристо-зеленого цвета в едва заметную клетку.

– Вижу! – буркнул он, отодвигаясь и усаживаясь к стене. – И что? Твой Андрей не носил совершенно рубашек, что ли?

– Носил, почему. Но эту рубашку серебристо-зеленого цвета в едва заметную клетку, которая застегивалась на такие вот именно пуговицы, теперь одной не хватает, он не носил точно! А знаешь, почему?

– Знаю, – его серые глаза вдруг азартно заблестели, он понял наконец. – Потому что ее носил кто-то другой. Тот, с кем ты не раз сталкивалась либо в коридоре, либо в кафе, и сталкивалась достаточно часто, раз запомнила рубашку и пуговицы, приехала-то ты недавно. Я угадал?

– Угадал! – Она не могла скрыть восхищения и покачала головой. – А ты молодец. Умеешь, когда захочешь.

– Спасибо, – он кивнул. – Так кто ходил в такой рубашке?

– Евгений! Он не живет в этой гостинице, приходил кушать откуда-то. Скорее не кушать приходил, а таращиться на Анжелку. И психовал и Валечке грубил.

– Валечка – это официантка?

– Да. Она может про него знать, где он живет и все такое. – Татьяна поднялась с коленок, отряхнулась, подбоченилась. – Ну и чего сидим! Поднимайтесь, гражданин начальник, поднимайте Валечку, поднимайте этого Евгения. А то может быть поздно. Он может уже и на вокзал податься, если вообще на машине не приехал. Завтракать он теперь вряд ли придет.

– Объявим план «Перехват», – меланхолично отозвался Анатолий, поднимаясь, попридержал ее на выходе из номера за локоток и спросил: – А что, Татьяна, у меня таки нет шансов?

– Вы о чем? – Она притворно зевнула и высвободила руку. – Занимайтесь расследованием, Анатолий, ваши личные дела подождут.

Глава 3

– И она начала орать?! – Володя качал головой, не в силах поверить, что за время его отсутствия тут столько всего произошло. – Когда убийца вошел к ней в номер и набросился на нее, она орала? Чего же тогда сама провоцировала мужиков, дура несчастная?

– Ну да, дура и есть. Не была бы такой, жила до сих пор. Она начала орать и сопротивляться, и Евгений начал закрывать ей рот, и нос закрыл, не заметив как. Она и умерла от удушья. Давай по порядку, Володь, а то я запутаюсь. Андрей убежал после того, как она его всего расцарапала… Он же объявил ей о завершении их отношений, вот она и кинулась на него, – рассказывала Татьяна историю, услышанную от Анатолия. – Схватил с вешалки пиджак, надел, чтобы царапин не было видно, и умчался заливать то ли горе, то ли счастье, о том не ведаю. Так вот когда Андрей сбегал, он ведь столкнулся с Евгением на лестнице, только вспомнил об этом чуть позднее. Да и встречу эту к делу пришить было бы невозможно, не найдись эта пуговица в их номере. Ну, зашел человек и зашел, кушать ходил, почему ему на этаж не подняться, может, поговорить с кем хотел. А так, взяли его уже на стоянке такси, уезжать собрался, потом проведут анализ ДНК, сопоставив остатки кожи под ее ногтями, опять же анализ спермы был произведен. Все совпало, обвинение было предъявлено. Евгений почти не упирался, винил во всем распутницу, как повторял через слово. А Андрея освободили.

– А он тебя взял и бросил. Взял и уехал на следующий же день. – Вика в сердцах плюнула себе под ноги. – Так он, ерунда, а не мужчина. Такая девушка из-за него… А он!..

– Ладно тебе, Викуля, – добродушно разулыбался Володя. – Нужен ей этот слизняк с мокрым взглядом.

– С каким, с каким? – ахнула Татьяна. – С мокрым? Почему с мокрым-то?

– Да у него глаза эти. – Володя скорбно сморщился. – Будто только что водой умытые. Сиди и думай, что он только что с них смыл: хорошее или плохое. Вот у Толика глаза хорошие. Правильные, открытые. Он мне так прямо и сказал…

– Много ты понимаешь, Володька, в глазах, – рассмеялась Татьяна, толкнув его плечом, потом все же спросила: – А что он тебе так прямо сказал?

– Так прямо и сказал, что… – тут он внезапно замолчал и кивнул в сторону дорожки, ведущей к кафе. – А вон он и сам, возьми и спроси у него.

– А и спрошу.

Татьяна встала и пошла навстречу Анатолию, навещающему друзей почти каждый вечер. С вежливой улыбкой приняла у него из рук красную розу. Это стало почти ритуалом: каждый вечер по красной розе. Привычно сунула нос в самую гущу туго схлестнувшихся лепестков и спросила, чтобы не забыть:

– Что такого ты сказал Володьке?

– Что?

– Да, что? Он просто замуж меня готов отдать за тебя хоть сегодня, – рассмеялась она.

– Не, сегодня не получится. Поздно уже. Все закрыто, – на полном серьезе ответил Анатолий и вдруг опомнился. – А сказал я ему, что не позволю тебе сесть за руль на обратной дороге.

– То есть?!

– Сам поведу. Взяли тут, понимаешь, моду, каждый второй водитель – женщина. А потом истерят в горах и ехать дальше боятся.

Анатолий схватил ее за руку и поволок к столу, за которым от удовольствия млел ее друг детства. Да еще пальцы большие все оттопыривал на кулачищах своих и в небо ими тыкал. Вот она ему задаст за то, что выдал ее с потрохами Анатолию. Вот она ему задаст. А тот вдруг почувствовав, что она упирается, остановился и притиснул к своему жесткому крепкому плечу, шепнув:

– Возражения по поводу сопровождения имеются?

– Никак нет, – шепнула она с фальшивым трагизмом в голосе. – Возражений нет.

– Так и запротоколируем, и подпись с тебя возьмем и потом уже…

– Что потом уже? – подтолкнула она его коленкой, потому что он умолк, внимательно рассматривая ее лицо.

– А потом… – он встряхнулся. – Никуда ты уже не денешься, милая. Никуда от меня не денешься.

Марина Крамер Карты, деньги, морской бриз

– Я никуда не поеду!

– Да? А что такое? Мне кажется, поездка к морю и круиз на лайнере – не самое плохое предложение, или я не прав?

Муж развалился в кресле и насмешливо наблюдал за тем, как я бегаю по комнате, собираясь на очередную тренировку. Бросив на пол кофр с туфлями, я остановилась перед креслом и уперлась в лицо Кости взглядом, не предвещавшим обычно ничего хорошего:

– Я тебе сто раз объяснила! У меня турнир третьего и четвертого июля, но к нему нужно ведь еще и готовиться! Я не могу подвести Ивана и уехать, понимаешь? Бальные танцы не танцуют в одиночку!

– Это я решу, – абсолютно спокойно отозвался Костя, закуривая.

– Я знаю, как ты это решишь! Мы ведь договаривались, что ты не будешь мешать мне!

– А я тебе и не мешаю. Просто мне нужно, чтобы ты провела эти праздники со мной, только и всего. Ты – моя жена, Мария, и ты сделаешь так, как скажу я. Все! – подняв руку, Костя пресек все мои дальнейшие попытки возражать, встал и, прихватив пепельницу, вышел из комнаты.

Я завизжала в бессильной злобе, схватила кофр с туфлями и запустила им в стену. Самое ужасное заключалось в том, что Костино слово в нашей семье – последнее, и тут ничего не поделаешь, будет так, как он сказал. И вместо международного турнира в соседнем городе я окажусь в Сочи, где собирается большая компания карточных игроков, а у моего супруга явно назначена игра с кем-то важным и денежным. И буду натянуто улыбаться всей этой картежной шушере, изображать примерную жену и ловить на себе жадные взгляды Костиных приятелей и ненавидящие – их жен, подруг и любовниц. Словом, неделю своей жизни я, выражаясь Костиным языком, проиграла в карты.

Ехать на тренировку теперь большого смысла не имело, но предстоял разговор с партнером. Водитель сегодня из меня оказался никудышный, машину болтало по дороге из стороны в сторону, мне то и дело сигналили обгоняющие водители, но я никак не могла сосредоточиться. Нет, авария нам ни к чему, Костя будет страшно недоволен, а когда Костя Кавалерьянц недоволен – добра не жди. О том, чем я думала, когда выходила замуж за карточного шулера, я сейчас даже вспоминать не хотела. Просто так сложилось – а он оказался рядом, поддержал, подставил плечо – и я очертя голову кинулась туда, где почувствовала тепло и понимание. Ошиблась. Но теперь ничего не поделаешь – уйти я не могу, а оставаться с каждым днем все тяжелее.

Иван, мой бессменный партнер по бальным танцам, уже сидел в раздевалке на полу, растягивая мышцы спины. Кудрявые темные волосы убраны в хвост, тренировочные брюки отглажены, туфли для латины начищены, от майки несет туалетной водой. Красавчик…

– Приветик! – повернув голову, поприветствовал он меня. – Как настроение? Чего зеленая такая?

Я молча повесила спортивную сумку на крючок, сбросила туфли и села на пол рядом с партнером. Ванька привычным жестом чмокнул меня в щеку и снова ухватился руками за стопы вытянутых вперед ног, наклоняясь всем телом.

– Что работать будем, латину или стандарт?

– Что хочешь, – вяло отозвалась я, и знавший меня с самого детства Иван мгновенно вычислил:

– С мужем поругались?

– Не грузись, – отмахнулась я, – это нормально. Знаешь, как говорят? Видали очи…

– Ну-ну, – согласно кивнул Ванька, – а ведь я тебе говорил – не ведись на его бабки.

– Вот был бы на твоем месте кто другой, уже бы по морде схлопотал, – вздохнула я и расстегнула сумку, чтобы достать тренировочную одежду, – но для тебя сделаю исключение. Ты отлично знаешь, что никакие бабки тут ни при чем.

– Знаю-знаю, прости, – Иван поднялся, отряхнул широкие брюки, прихватил пару туфель и мимоходом бросил взгляд в зеркало. – Переодевайся.

Я малодушно промолчала о том, что на турнир мы не едем – не нашла в себе сил, решила отложить до конца тренировки. Раз уж все равно приехала – будем работать.

Выйдя в зал, я сразу направилась к стойке с дисками и нашла там любимый, который Иван записывал специально для нас – двадцать треков танго. Ванька, усмехнувшись, прокомментировал:

– Ну, я гений. Практически не ошибаюсь. Раз уж ты за танго уцепилась, значит, я был прав – точно с Костей поцапались.

– Может, мы все-таки сперва потанцуем? Вместо разминки?

– Для тебя, дорогая, все, что угодно.

Танго всегда переключало меня с любых неприятностей жизни на что-то иное. Однако сегодня мы не стали гонять все двадцать треков, как делали обычно, ограничились тремя и принялись за латину. Я старалась изо всех сил, удивляя партнера – обычно на предтурнирных тренировках я не выкладывалась полностью, сберегая силы для предстоящих соревнований.

– Отлично, – стягивая в раздевалке мокрую от пота майку, выдохнул Иван.

– Отлично-то отлично, да вот только турнир мимо нас, Ваня, – решилась я.

– Не понял…

– Я уезжаю в Сочи.

– Чего?! В Сочи?! А что не на Марс?!

– На Марсе нас не ждут многочисленные фанаты Костиной карточной игры.

Иван чуть поостыл:

– А-а… ну, понятно. Муженек цыкнул – и ты к ноге.

– Не начинай. Ты отлично знаешь, что я по своей воле не предпочла бы поездку в шумный приморский город двухдневному турниру с неплохими шансами на победу. Но у меня есть муж, и есть некие обязательства перед ним. И с этим я вынуждена считаться, Вань.

– Я понимаю, – сник партнер.

– Прости, ладно? – Я обняла его и поцеловала в щеку. – Не последний турнир, да и всего не выиграешь ведь.

– Хорошее утешение. Ладно, вали отсюда, у меня сейчас дети придут. Удачного отдыха, Мария.

Сборы в Сочи заняли больше суток, потому что к подобным мероприятиям мой супруг относился с повышенным вниманием. Он собственноручно выбирал наряды для меня, подбирал галстуки к своим пиджакам и рубашкам, до блеска начищал обувь. В его внешности и одежде все и всегда было идеально и выверено до мелочей. Костя Кавалерьянц производил впечатление респектабельного человека с хорошим достатком, а искусствоведческое образование придавало лоск его разговорам. И я должна была полностью соответствовать – ухоженная, яркая, но при этом стоящая за спиной жена. И – никаких резких движений. Костя, правда, старался не втягивать меня в свои аферы без особой нужды, но иногда такая необходимость у него возникала, и я не могла сопротивляться и перечить. Как и сейчас.

Пока муж погружался в сладкий мир таких дорогих его сердцу сборов в дорогу, я, прихватив телефон и сигареты, укрылась в отапливаемой беседке на заднем дворе. Территория загородного дома Кости была огромной, и это позволяло мне хоть иногда побыть в одиночестве, без непременных соглядатаев. Закурив, я набрала номер Марго – моей единственной подруги, живущей, увы, в Москве.

– Мэрик, привееет! – чуть растягивая последнее слово, проговорила она в трубку. – Ты где пропала?

– Тружусь, Маргоша…

– Как жизнь семейная? – и в голосе проскользнула тщательно удерживаемая ирония.

Я не позвала Марго на свадьбу – не смогла, мне было дико стыдно, и я не хотела, чтобы она видела, во что я ввязываюсь. Марго, конечно, простила, но иной раз вот так не могла удержаться от колкостей.

– Не спрашивай. Едем в круиз из Сочи.

– И это тебя, надо полагать, угнетает? Морской круиз на комфортабельном лайнере? Да ты заелась, дорогая.

– Знала бы ты истинную причину, не глумилась бы, – отрезала я, и Марго мгновенно сменила тон:

– Что-то случилось?

– Настало время игры, господа, – прогудела я, пародируя голос известного телеведущего.

– О, тогда понятно. Константин Айвазович в своем репертуаре, надо полагать.

– В нем. С турнира меня сорвал, сволочь…

– О…

Марго умолкла, а мне стало жаль себя. Конечно, со стороны это выглядит наигранным и глупым – девушку везут в круиз на роскошном лайнере, семь дней веселья, отдыха и роскошных нарядов, а она чем-то недовольна. Но я-то знаю, чем может в любую секунду обернуться эта роскошь. Тем, например, что Костя проиграет больше, чем сможет заплатить. Я – заложница своего мужа, вернее – его способа заработка, и никакие деньги мне не нужны, потому что даже потратить их свободно и без надзора я не имею права. Карты, карты, карты – вся жизнь проходит среди чертовых колод, которые Костя практически не выпускает из рук. От скуки я уже и сама начала осваивать это искусство, осталось только за стол сесть. К счастью, Костя этого не позволит.

– Ну, поищи в этом приятное, – неуверенно посоветовала подруга.

– Приятное? Что приятного в безбрежном море вокруг и в замкнутом пространстве корабля без возможности в любой момент на берегу оказаться? У меня морская болезнь, я не могу видеть воду в таких количествах, а тут еще и семь дней! Да я там с ума сойду, как ты не понимаешь?

– Мэрик… ну, ты ведь знала, на что идешь…

– Прости, я позвонила тебе зря. Люблю тебя, Марго.

Я отключила телефон и заплакала. Зачем-то обидела ни в чем не повинную Марго, испортила настроение себе и ей…

– Ты где была?

Костя сидел за столом в кабинете и по привычке перетасовывал колоду, запуская карты веером из одной руки в другую. Меня раздражал шелестящий звук этих картонных прямоугольников, я скривилась, но промолчала.

– Положи в чемодан то, что тебе еще нужно, платья уже там.

– Спасибо, – пробормотала я.

На столе закрутился от вибрации Костин мобильный, и он жестом велел мне выйти. Закрывая за собой дверь кабинета, я услышала, что звонит Артур – старший брат и бессменный напарник Кости по игре. Значит, Арик тоже едет с нами. Из-за меня на Костю косовато посматривали члены диаспоры, но Костя ее возглавлял, а потому плевать хотел на мнение остальных. Хотел жениться на русской танцовщице – сделал, как решил, замазав всем глаза большими денежными вливаниями.

– …я точно знаю, что он при бабках, – донеслось до меня, и я невольно припала ухом к двери кабинета, перестав даже дышать. – Я Марию беру затем, чтобы она его внимание чуток отвлекла. А бабки там огромные, он сам игры искал, мне Самвел звонил. Главное, чтобы конкуренты не пронюхали, а то некрасиво получится, если мою мышь кто-то раньше меня сожрет, – и Костя зашелся раскатистым смехом. – Да не бойся, Арик, мы его ушатаем, а там из порта сразу на самолет – и поминай, как звали. Все равно скоро в Испанию валить будем, надо напоследок поднять побольше, чтоб там не бедствовать.

Это была новость… «Валить в Испанию» означало только одно – что он собирается уезжать из России навсегда и, разумеется, меня здесь точно не оставит. И вот тогда-то мне нынешняя жизнь покажется раем небесным. В Испании я окажусь совершенно одна, без языка, без друзей, без возможности высунуть нос на улицу. О, черт…

Мысль пришла мгновенно. Нужно использовать круиз в свою пользу, и я сделаю это настолько, как хватит умения и навыков. Весь этот сыр-бор организовал какой-то сочинский владелец большой турфирмы, имевший несколько таких вот огромных круизных лайнеров. Один из них он и предоставил на неделю игрокам, устроив на борту что-то вроде нелегального казино. Приглашения в круиз получили только проверенные люди, только те, о ком в карточном мире шла молва, и случайных пассажиров на лайнере не будет. Но Костя сказал, что далеко не все там – карточные асы, а это значит, что и у меня есть шанс. Да, я не смогу тягаться с кем-то в покер, вист или терц, но в банальное «очко» – запросто. Надо только помягче с Ариком – тот настоящий мастер, он-то меня невольно и потренирует, пока есть время. Лайнер выходит из порта Сочи в десять вечера тридцатого июня, а вылетаем мы сегодня ночью, двадцать восьмого. Следовательно, у меня в запасе полно времени, которое я, если правильно все устрою, проведу в игре с Ариком. Деверь иной раз делал для меня исключение и играл «на интерес», чего никогда не позволял себе мой муж. Он принципиально не садился за карточный стол, не делая ставок, – это было его кредо. Игру без денег Костя считал баловством и пионерскими забавами.

Костя панически боялся летать, и уже один вид самолета приводил его в состояние, близкое к истерике. Это было просто удивительно – человек, о чьей жестокости в городе ходили легенды, в самолете становился беспомощным и испуганным, как годовалый ребенок. Но сегодня мне эта Костина фобия была только на руку. Обычно Кавалерьянц наливался коньяком еще перед посадкой и к моменту взлета уже сладко посапывал в кресле бизнес-класса. Следовательно, мы с Ариком, как не страдающие данным недугом, вполне можем себе позволить легкое развлечение в виде небольшого карточного турнира. Правда, в процессе нам предстоит еще пересадка в Москве, где нам нужно будет как-то переместить почти хладное тело моего супруга с одного воздушного судна на другое, но мы, конечно, справимся. А потом и снова в картишки можно.

Именно это я и предложила Арику, пересев к нему, едва самолет набрал высоту. Кроме нас троих, из Москвы в Сочи в бизнес-классе летела еще пожилая чета – он явно бывший чиновник, она – такая ухоженная, холеная дама с высокой прической. К счастью, они были поглощены чтением и не замечали ничего и никого вокруг. Арик удивленно посмотрел на меня:

– Спала бы лучше.

– Я не могу спать в самолете, шум мешает. Так что – играем?

Деверь хмыкнул и полез в кейс за картами. Но я ведь не зря замужем за игроком, правда? И уж что-что, а привычку возить с собой крапленые колоды я за Ариком знала.

– Нет, дорогой, так не пойдет. Еще играть не начали, а ты меня уже поиметь решил, – с улыбкой заявила я и взяла свою сумку, где тоже имелась пара новых колод, но, в отличие от Ариковых, они были «чистыми», без нанесенного на них воска, крапа и прочих ухищрений. Обычные колоды, купленные в газетном киоске одного из окраинных районов города, потому что киоскеры возле гостиниц, торговых центров и ресторанов получали зарплату у моего мужа и помогали «заряжать» карты. Словом, я подстраховалась.

Арик окинул меня насмешливым взглядом и хмыкнул:

– Ну, пусть по-твоему будет. Сдавай.

Первые пять партий я проиграла, и Арик расслабился, вызвал стюардессу и попросил кофе. Спасибо деверю – теперь я прекрасно видела его карты, отражавшиеся на кофейной поверхности. С помощью нехитрых трюков, подхваченных у Кости, дела мои пошли на лад, и Арик начал проигрывать. «Сделав» его семь раз кряду, я предложила прерваться. Разозленный проигрышем, Арик шлепнул карты на откидной столик и пробормотал:

– Ты опровергаешь все законы.

– Не сердись, дорогой, – я похлопала его по руке, – иногда ученик превосходит учителя, этим надо гордиться.

– Это не танцули твои! – пробурчал Арик. – Мне западло бабе в карты сливать.

– Ну, слу-ушай! – протянула я и посмотрела на Арика, чуть прищурив глаза. – Мы не чужие люди, правда? И Косте ничего не скажем.

Я ударила в больное место – Арик был старше, но Костя в семье считался более удачливым, более умным, занимал более высокую ступеньку в иерархии диаспоры, а Арик так и остался неповоротливым, вялым и безынициативным. Всегда на подхвате, всегда на вторых ролях. Костя решает – Артур делает, Костя – голова, Артур – руки и ноги. Его это злило, но противиться младшему брату у Арика просто не хватало энергии. Или, может, мозгов.

Остаток полета мы скоротали все за тем же занятием, и я, наловчившись, обыграла Арика вчистую. Если бы игра шла не на интерес, а на деньги, из самолета я могла бы выйти с ощутимой суммой в кармане.

– Косте трёкнешь – удушу, – прошипел Арик, раздирая колоду в клочья.

Я только улыбнулась и молча кивнула, возвращаясь на свое место рядом с мужем, который по-прежнему безмятежно спал, укрытый алкогольными парами.

Сочи не произвел на меня никакого впечатления, и от предложенной Костей прогулки по окрестностям я отказалась, сообщив, что вполне насладилась местными красотами из окна такси.

– Там очень жарко, я не хочу сгореть. И потом – это ты спал весь полет, а я с ног валюсь, дома-то ночь глубокая.

– Скучно с вами, – сообщил Костя, заваливаясь на кровать и включая телевизор. – Ладно, останемся в номере, я пальцы разомну.

Это означало, что сейчас он достанет из кейса ручной эспандер, резиновое кольцо, моток лески и будет упражняться в гибкости суставов. К рукам своим Костя относился как к величайшему произведению искусства, берег их и всячески тренировал. Верхний слой кожи на подушечках трех пальцев у него был снят бритвочкой – это повышало чувствительность. Узлы из лески он вязал так виртуозно, как будто сто лет проработал хирургом, а маникюру его могла позавидовать самая отъявленная любительница этой процедуры.

Я тоже легла, отвернувшись от мужа, чтобы не видеть его упражнений, но уснуть так и не могла. В голову лезла всякая чушь, зато сон как рукой сняло.

– Костя, скажи, – начала я, усаживаясь на кровати и натягивая одеяло до шеи, – а меня ты зачем с собой взял? Обычно в южные поездки ты предпочитаешь отправляться один.

– Взял – значит, нужна будешь, – отозвался он, не переставая вязать узлы то левой рукой, то правой.

– Я боюсь, Костя.

– Чего ты боишься?

– Ты думаешь, что тебе вечно будет везти? Что ты всегда будешь только выигрывать? А что случится, если ты проиграешь или нарвешься на того, кто обведет тебя вокруг пальца? Что будет тогда?

Костя отбросил леску и зло посмотрел на меня:

– Зачем ты завела этот разговор, женщина? Я не проиграю – я никогда не проигрываю, запомни. Я игрок экстра-класса, я настоящий катала, а не эти любители метнуть в «очко». Много лет я занимаюсь только этим, всего себя отдаю. И проиграть я не могу по определению. Мне нет равных, запомни это, Мария. Твое дело маленькое – ты должна выглядеть так, чтобы мой партнер по игре не мог сосредоточиться, чтобы его внимание рассеивалось. Ты должна действовать ему на нервы, понимаешь? Казаться доступной, а не быть ей – вот твоя задача. Остальное я сделаю сам. И поверь – награда твоя будет такой, что ты забудешь все неприятные моменты, связанные с ее получением. А сейчас либо спи, либо выйди в соседнюю комнату, ты мне мешаешь.

Вот так – знай свое место, женщина. Вздохнув, я выбралась из постели, надела легкие джинсы и белую рубашку, собрала в пучок волосы и сообщила мужу, что пойду в бар.

– Угу, – пробормотал Костя, – только не напивайся, утром рано вставать.

Показав в сторону комнаты, откуда доносился голос супруга, не вполне приличный жест пальцем, я сунула в карман сигареты и телефон и вышла из номера.

В баре царил полумрак, посетителей оказалось немного, и это меня порадовало. Всюду чувствовалась атмосфера какого-то праздника – на каждом столике живые цветы в вазочках, помещение украшено гирляндами, а на барной стойке возвышается небольшой фонтанчик в виде мельницы, и вода течет под вращающимся колесом. Я села за столик и подозвала официанта. Костя давно отучил меня пить коктейли, называя их «мешаниной», и переключил на хороший коньяк, в котором разбирался. Изучив винную карту, я нашла армянский коньяк бешеной цены и заказала двести граммов. Официант посмотрел почти с уважением:

– Закусывать чем будете?

– А ничем не буду, – лихо заявила я.

– Может, фрукты?

– Не может. Да не бойтесь, юноша, после двухсот граммов коньяка я обычно ухожу домой на своих ногах, – усмехнулась я, и он отошел.

Закурив, я стала осматриваться. Почему у меня вдруг сложилось ощущение, что за мной наблюдают? Арика вроде не видно, а Гошу, моего постоянного спутника, приставленного Костей, мы с собой не брали. И вот опять – никого знакомого в баре нет, а в организме все дрожит от направленного четко на меня взгляда. Ну, нет здесь никого, кому я могла бы быть интересна – а взгляд есть! Определенно, я схожу с ума.

Еще раз обведя взглядом зал, я вдруг увидела ту самую пожилую пару из самолета – они сидели за столиком наискосок от меня, перед ними стояла бутылка белого вина, ваза с фруктами и блюдо с пирожными. Напоминали они мне двух воркующих голубков, и я даже почувствовала легкий укол зависти – дожить до таких лет и так трепетно относиться друг к другу. Вряд ли мы с Костей будем выглядеть так в их возрасте. Скорее всего, один из нас уже будет лежать, а другой – сидеть за это. И неважно даже, кто на каком месте окажется.

Официант поставил передо мной широкую рюмку, сменил пепельницу, и я поинтересовалась:

– Надеюсь, в вашем почтенном заведении не принято обманывать клиентов и приносить им «Кизляр» вместо «Царя Тиграна»? – игриво осведомилась я, чем оскорбила парня в лучших чувствах:

– Мадам! Как можно! Вы – первая женщина, которая заказывает у нас «Царь Тигран» тридцатилетней выдержки, это достойно комплиментов, а вы – «обманывать»…

– Я пошутила, не обижайтесь, – я поднесла рюмку к лицу и вдохнула аромат коньяка – он был прекрасен.

– Убедились? – почти насмешливо спросил официант, и я рассмеялась:

– Я не настолько разбираюсь в коньяках, чтобы отличать их по аромату, но то, как пахнет «Царь Тигран», знаю прекрасно. Это любимый коньяк моего мужа.

– Подозреваю, он знает в нем толк, – официант чуть поклонился и исчез.

Потягивая напиток, я курила и думала. Мне нужно что-то сделать, чтобы не быть зависимой от Кости и его причуд. Это практически невозможно – но один-то шанс всегда бывает. И нужно его найти и воспользоваться. Если он увезет меня в Испанию – конец. Я никогда не буду свободной. Поэтому мне нужны деньги. Всегда находятся любители поиграть, не владеющие никакими шулерскими приемами, главное – уметь их вычислить.

– Простите за беспокойство, – раздалось над моей головой, и я едва не уронила сигарету.

Повернувшись, я увидела того самого пожилого господина, с которым прилетела сюда. Он был уже один – видимо, проводил жену в номер и вернулся.

– Я вас слушаю.

– Почему такая молодая женщина проводит вечер в одиночестве?

– Потому что мой спутник устал и лег спать.

– Тогда, может, вы позволите мне присесть? – отодвигая стул, спросил он.

– Вы уже присели, – заметила я, – но не вижу причин для возражений.

Он засмеялся и жестом подозвал официанта:

– Любезный, а принеси-ка мне бокальчик вина. А даме? – вопросительно посмотрел он на меня, и я рассмеялась:

– А дама свою норму знает, – и показала на рюмку, в которой еще плескалось порядочное количество коньяка.

– А дама ничего не желает, – закончил он и отпустил официанта. – Марк Наумович, – представился господин, и мне ничего не оставалось, как произнести свое:

– Мария. Но если не хотите звать меня полным именем, можете сократить до Мэри.

– Даже так? – седые брови взметнулись вверх, а лицо на секунду скривилось в ехидной ухмылке, но тут же приняло прежнее благопристойное выражение. И мне стало понятно, что он подумал…

– Если вы решили, что я здесь работаю телом, то ошиблись столом. Мэри – так меня зовут все, я не признаю Маш, Машенек, Машуль и прочего.

– О, простите, я, кажется, вас обидел, – совершенно натурально смутился Марк Наумович. – Поверьте, я не имел в виду ничего дурного.

– Хорошо, оставим это. Вы приехали отдыхать, Марк Наумович?

– Да, завтра мы с женой отплываем в круиз по Черному морю, – сказал он, и у меня внутри гулко ухнуло – а деда-то из наших… Вернее, из Костиных. Вот это номер.

Я перевела взгляд на его руки и поняла, что с ним не села бы играть даже на щелчок по лбу. Такие руки мог иметь только профессиональный катала, такой, как мой муж. Ну и ну… А Марк Наумович меж тем продолжал:

– Вот, знаете ли, решил жене подарок к годовщине свадьбы сделать. А что может быть приятнее, чем легкая морская прогулка, правда?

– По такой-то жаре?

– А какая нам, старикам, разница? Загар и все эти пляжные радости нам уже противопоказаны, конечно, но вот морской воздух и свежие впечатления – напротив. Много ли нам, пожилым супругам, надо? А мне бы еще партнера какого – в картишки перекинуться, – улыбнулся он.

– Любите карты?

– Люблю – пожалуй, громко сказано. Так, на досуге балуюсь, – это было сказано беззаботным тоном любителя игры в «дурака», однако я уже видела его руки, и провести меня дедуле не удастся. Правда, я не очень понимала, к чему он представляется «лохом».

– И какую же игру вы предпочитаете на досуге? – не отставала я, не особенно еще представляя, зачем пытаюсь заставить его ошибиться и выдать себя.

– Не знаю, скажет ли вам что-то это название, скорее – нет. Это не особо популярная игра у картежников. Называется она терц.

И вот тут дед совершил стратегическую ошибку. Терц – это игра элитная, особо почитаемая у воровской верхушки, играют в нее люди сплошь уважаемые в уголовном мире, а не простые любители-обыватели. Костя, кстати, отлично играет в терц и предпочитает эту игру многим другим. Но к чему этот дедок пытается выдать себя за любителя? Ладно, подыграем.

– Надо же… а я слышала, что эта игра – для «воров в законе», – похлопав ресницами, сказала я и увидела, как выражение лица Марка Наумовича на секунду стало злым и хищным. Но вот он овладел собой и спросил:

– А чем вы занимаетесь, Мэри? Надеюсь, это не очень нескромный вопрос?

– Нет. Я танцую.

– Танцуете?

– Да. Спортивные бальные танцы – слышали такое? Я профессиональная спортсменка и тренер.

– И как? Есть достижения? – беря за ножку бокал вина, поданный официантом, поинтересовался Марк Наумович.

Чтобы перечислить все мои титулы, мне понадобилось бы часа полтора, поэтому я ограничилась скромным ответом:

– Мы с партнером входим в десятку лучших танцевальных дуэтов России и в четырнадцать лучших в Европе.

– Ого! – с уважением протянул собеседник.

Я взяла новую сигарету. Марк Наумович, потягивая вино, о чем-то думал. Я же испытывала легкую дрожь во всем теле, и это ощущение мне совсем не нравилось. Так действовал на меня только один человек, но увидеть его здесь я точно не могла. Я вообще его не видела нигде, кроме как на фотографии.

– А как муж относится к вашему увлечению? Ведь у вас есть муж? – он кивнул на обручальное кольцо.

Я не могла признаться, чья я жена – это обострило бы все, да и Костя будет страшно недоволен. Он вообще был против того, чтобы я продолжала танцевать, и я чувствовала, что карьера танцовщицы вот-вот оборвется. Но не признаваться же в этом первому встречному.

– Зачем вам мнение моего мужа? – довольно резко сказала я и сделала глоток коньяка, которым внезапно и подавилась. Закашлявшись, я выскочила из-за стола и опрометью понеслась в туалет. Отдышавшись, я посмотрела в зеркало, поправила прическу, вытерла выступившие от кашля в уголках глаз слезы и вышла в холл, едва не столкнувшись с высоким темноволосым мужчиной, одетым во все черное. Он буркнул что-то по-армянски – кажется, извинения, и повернул в мужской туалет, а я снова почувствовала какую-то тревогу.

Марк Наумович ждал меня за столиком, участливо поинтересовался, все ли в порядке, и я кивнула:

– Да, извините меня. Нельзя злиться, когда пьешь коньяк.

– К сожалению, мне пора, завтра рано вставать, – извинился он, вставая, – рад был познакомиться с вами, Мэри.

– Взаимно.

Он пошел к выходу, я тоже допила коньяк, расплатилась и направилась в номер, однако, проходя через небольшой зимний сад, вдруг услышала голос Марка Наумовича:

– Я тебе точно говорю, что он будет. Только что я сидел в баре с его женой.

Я замерла и стала лихорадочно соображать, куда бы здесь спрятаться и послушать, что будет дальше. Марк Наумович сидел на диване под большими пальмами, и подойти ближе у меня не было возможности. Пришлось встать за стойку с аквариумом и молиться, чтобы старик не обернулся и не увидел мой размытый силуэт в аквариумном стекле.

– Шота, послушай меня, – продолжал он. – Костя Кавалерьянц не упустит возможности сорвать куш, он, как я слышал, лыжи навострил из страны, ему бабки нужны. На этом мы его и словим. Нет, Шотик, это точно его жена, я видел их фотографии с Костей. Танцовщица, зовут Мэри, рыжая, худая, высокая. Курит, пьет коньяк. Нет, я понимаю, что сейчас многие пьют коньяк и курят, но ты когда в последний раз видел телку, заказывающую в баре армянский коньяк тридцатилетней выдержки? Чтобы это знать, надо в этом разбираться. Или общаться с тем, кто разбирается. Так что, Шотик, Костя приехал, и шанс наказать его у нас есть. Если что – его девочка нам только в помощь будет. Говорят, Костя ее любит до пелены в глазах.

О, черт… Вот это мы влипли – и я, и Костя… офигенный круиз, даже с подарками. И добрый волшебник – вон сидит, под пальмой, и вместо волшебной палочки мобильником размахивает. Почти бегом я направилась в номер, по странной иронии вновь налетев на мужчину в черном и больно ударившись плечом о его локоть.

– Простите, – пробормотала я, не останавливаясь, только обернулась на секунду, и мне показалось, что я знаю его. Определенно, я уже видела это лицо раньше, но где? Нет, сейчас не до загадок.

Влетев в номер, я растолкала уже уснувшего Костю:

– Да проснись же ты!

– Что? В чем дело? – сонно и зло пробормотал он, садясь в постели.

– Имя Шота тебе говорит о чем-нибудь? – потребовала я, не отрывая взгляда от его лица. – Говори, Костя, иначе все может стать очень плохо.

– Хорошо. Шота – человек, с которым у меня назначена большая игра в ночь с тридцатого на первое. Все? С чего интерес?

– Нас пасут, Костя. Помнишь того дедка с женой? А-а, черт, ты же спал! – с досадой вспомнила я, но муж меня удивил:

– Отлично помню, я его видел, когда в самолет заходили.

– Да ты ж пьян был в стельку! Мы тебя чуть не волоком тащили!

– Это ты так думаешь. Ну, и что старикан?

– А то, что старикан этот едет туда же, куда и мы, и я сейчас слышала его разговор с этим Шотой. Хочу обрадовать – они настроены за что-то тебя наказать. И в случае, если ты выиграешь у Шоты, они готовы поставить на кон меня, дорогой. Как ты понимаешь, меня это не устраивает.

Я запрыгнула на подоконник, открыла окно и закурила, стараясь унять нервную дрожь. Костя ошарашенно молчал, и я видела, как он борется с собой, чтобы не дать понять мне, насколько ему страшно.

– Не дергайся раньше времени, Мария. Но одна никуда не выходи. Только с Ариком. Как знал – надо было Гошу брать, да поздно уже… – проговорил он наконец, и я заорала громким шепотом:

– Арик?! Да твой Арик, если хочешь знать, себя защитить не сможет, а обо мне нет и речи! Он же тряпка!

– Аккуратнее! – предостерег Костя. – Артур мой брат.

– И что?! Он от этого стал великим телохранителем?! Отправь меня домой, слышишь? Завтра же, первым же рейсом!

– Нет, – удар ладонью по тумбочке прозвучал как выстрел, и я мгновенно умолкла, оборвав начинавшуюся истерику. – Ты останешься со мной. Тем более что мы тут ненадолго. Я не проиграю, это невозможно, и все будет в порядке. Я все сказал.

Меня не удивило, что Костя не сомневается в своем выигрыше – за столько лет у него имелся приличный арсенал как шулерских трюков, так и специальных приспособлений, при помощи которых он и «раскатывал» потенциальных жертв. Я мгновенно забыла о своем намерении попробовать самой поиграть – куда там, мне бы теперь живой-здоровой выскочить, уже не до денег, черт с ними. Голову бы унести…

Если бы не занесенный над моей головой топор, который я ощущала каждую секунду, то круиз мог бы быть вполне приятным. Огромный лайнер со всеми мыслимыми удобствами производил на меня угнетающее впечатление, хотя вокруг было полно веселого народа в нарядных одеждах, царило праздничное настроение и ощущалось приближение события, которое все ждут с нетерпением. Большая Игра. И только у меня не было никакого настроения веселиться. Мне казалось, что огромные часы в ресторане отсчитывают минуты моей жизни, и отсчет этот – обратный. До двенадцати оставалось совсем немного времени…

– Планы меняются, – инструктировал в каюте меня и Арика Костя, – Мария постоянно должна находиться рядом со мной или так, чтобы я ее видел. Артур, ты за это отвечаешь.

– Я понял, – кивнул деверь.

– А ты, – обернулся муж ко мне, – не пьешь ни капли, не выходишь покурить – словом, не делаешь того, о чем впоследствии можешь крепко пожалеть. Дошло?

– Вполне, – я передернула плечами, полностью открытыми сильно декольтированным вечерним платьем.

– Отлично, – подытожил Костя, доставая из кейса контейнер с линзами. – Артур, ты с картами все сделал?

– Да, они уже в кейсе у Клёпы. Деньги мальчику я отдал.

«Вот идиоты – так рисковать, – подумала я, чувствуя, как по спине продирает морозом, – купить человека Клёпы, чтобы он подменил колоды в кейсе. Совсем берега потеряли». Клёпа был смотрящим за игрой, он обеспечивал соблюдение правил и гарантировал, так сказать, честность поединка. Ну, судя по подмененным колодам – честность в этой игре была стопроцентная…

– А вы не боитесь, что Шота мог поступить точно так же? – спросила я, и рука Кости дрогнула, линза свалилась с пальца прямо в длинный ворс ковра.

– …мать! – опускаясь на колени, загремел муж. – Ищи давай!

Мы с Артуром тоже взялись за поиски, а попутно Арик успел объяснить мне, что я идиотка, а Клёпа – уважаемый человек и никогда не пошел бы на такую сделку.

– То есть он с Шотой не пошел бы на сделку, а с вами, значит, пошел? – не отлипала я, осторожно выковыривая линзу из ворсинок. – Я сейчас промою, погоди.

– Куда ты лезешь, а? – рявкнул Костя, поднимаясь с колен. – Сказано – Клёпа не в теме, а тот, кто карты подменил, мне давно бабки должен. Я ему простил и еще сверху загрузил немного.

Это объяснение меня совершенно не успокоило, но я молча ушла в ванную и промыла линзу под проточной водой. Костя вставил ее в глаз, поморгал, привыкая к ощущению инородного тела, промокнул слезы платком и застегнул пиджак:

– Ну что? Все готовы? Арик, иди первым.

Артур послушно вышел из номера, а Костя, задержав меня на пороге спальни, притянул к себе и обнял:

– Будь умницей, Мария. Я не хочу потерять тебя из-за твоей же глупости.

– А из-за своей жадности ты не боишься меня потерять?

– Все, закрой рот и идем. Люди ждут, скоро игра.

Как я и думала, для Кости и Шоты отвели отдельный салон, куда никого из «простых» игроков, разумеется, не допускали. Только проверенные люди, ну и Клёпа с подручными. Ставки высокие, а такие деньги чужих глаз не любят. При одном взгляде на Шоту меня заколотило – он был огромен, уродлив и при этом одет в безукоризненный смокинг и блестящие лаковые туфли. Вокруг него стояла свита – человек пять, в том числе и Марк Наумович, при виде меня сделавший отрешенное лицо. Ах ты, крыса старая… И что-то еще меня смущало здесь, что-то, чего я пока не могла понять.

– Сядешь за моей спиной и со стула не двигайся, поняла? – процедил Костя в мою сторону. – Пить захочешь или еще чего – Арику скажи.

Я еле заметно кивнула, стараясь справиться с нервами. Сейчас бы коньячок не помешал, но Костя категорически запретил алкоголь.

После обмена приветствиями Клёпа сказал:

– Регламент такой. Сейчас с якоря снимемся – и за стол. А пока предлагаю выпить за собравшихся здесь удачливых людей, некоторые из которых удачливы особо, – при этом он искоса глянул в нашу с Костей сторону.

Муж мой и виду не подал, что понял намек на то, как не так давно в Питере он поднял весьма крупную сумму, раскатав какого-то московского чиновника, но я видела, что все это знали и явно не испытывали к Косте добрых чувств.

Пока официант разносил шампанское, я пыталась понять причину своего волнения, но глаз ни за что не цеплялся.

– Расслабься, у тебя такой вид, как будто ты в обморок упадешь, – процедил муж сквозь зубы, растянув рот в улыбке.

– Костя-джан, познакомил бы меня со своей очаровательной женой, – к нам приближался Шота, и Косте пришлось представить нас друг другу.

Шота взял мою руку и поднес к губам, при этом так выразительно глядя мне в глаза, что мне окончательно залило мозги. Самым логичным сейчас казалось убежать отсюда, прыгнуть за борт и уплыть к чертовой матери.

Наконец лайнер пришел в движение, раздались аплодисменты и смех. Под звон хрустальных бокалов собравшиеся поздравили друг друга с начавшимся круизом.

– Пожелай мне удачи, дорогая, – прошептал Костя, обнимая меня за талию и целуя в шею. – Люблю тебя.

«Провались ты со своей любовью и дай мне отсюда исчезнуть», – подумала я, но вслух благоразумно сказала:

– Удачи, дорогой. Я рядом.

Шота и Костя уселись за стол друг напротив друга, Клёпа вынул из кейса колоду и вскрыл упаковку, демонстрируя присутствующим, что она новая. У меня внутри похолодело – интересно, как именно нанесен крап на карты, вдруг кто-то захочет убедиться и окажется ловчее Кости? Нам отсюда не выйти. К счастью, подобное никому в голову не пришло.

– Терц, – объявил Клёпа, и я подняла глаза, ища Марка Наумовича.

Когда же наши взгляды встретились, я укоризненно покачала головой – мол, старая ты крыса, а заливал, что не играешь. Он шутливо развел руками и мелкими шажками перебрался на нашу половину стола, сел прямо за мной, втиснувшись перед Ариком. Склонившись к моему уху, он прошептал:

– Грешен, старик, ввел вас в заблуждение. Но и вы, милая девушка, не сказали, кто ваш спутник.

– Вы этого не спрашивали.

Я напряженно наблюдала за тем, что происходит на столе, и видела, что Костя выигрывает. Цифры, которые он записывал на листке, становились все больше, и до заветного «501» оставалось не так много. Шота явно нервничал, то и дело доставал платок и вытирал лоб. В какой-то момент, переведя взгляд с Кости на Шоту, я вдруг поняла, что же так нервировало меня все время – за правым плечом Шоты я увидела того самого мужчину в черном, на которого дважды наткнулась вчера. Более того, я его узнала…

Алекс – бывший муж моей Марго, которого мы между собой называли Призраком, человек, в чье существование я почти не верила, так как наше общения происходило исключительно в аське и по смс, а знакомы мы были лишь по фотографиям. Этот человек звал меня «Мэри» и знал обо мне практически все – а я о нем только то, что рассказала Марго или случайно обронил он сам в не совсем трезвых беседах в скайпе. Но откуда он здесь? И если все, что я о нем знаю, правда, то моя жизнь именно в его руках… Значит, он сейчас работает на Шоту.

У меня закружилась голова, и стало тяжело дышать. Впервые в жизни я желала Косте проигрыша, потому что хотела одного – сойти с борта этого лайнера живой, пусть и без денег. Но Косте, как говорится, фартило – он выигрывал…

– Еще партию! – громыхнул Шота, и я поняла, что первую он проиграл.

– Мы вроде никуда не торопимся – разве нет? – отозвался Костя, отодвигая листок с расписанной партией на угол стола. – Можем играть.

– Можем. Только перекур требуется, – Шота вопросительно посмотрел на Клёпу, и тот объявил:

– Перекур пятнадцать минут.

Костя встал, взял меня за руку и отвел в сторону:

– Поперло…

– У тебя правый глаз покраснел.

– Линза трет, надо бы промыть, но не выпустят.

– Давай я ее сниму незаметно. С одним глазом справишься?

Выбора у Кости не было. Я вынула у него из кармана платок, незаметно макнула его краешек в чей-то забытый бокал с минералкой и осторожно провела по глазу мужа, стараясь подцепить линзу.

– Милуетесь, молодежь? – раздался за спиной голос Марка Наумовича, и моя рука дрогнула, а линза с платка упала на пол. Я не нашла ничего более разумного, как наступить на нее подошвой туфли. – У вас красивая жена, Костя-джан.

Костя крепко обнял меня за талию и широко улыбнулся:

– Сам себе завидую.

– Красивая, красивая… – протянул старик, задумчиво оглядывая меня с ног до головы, потом вдруг сделал шаг, приблизился вплотную к Косте и прошептал на ухо так, чтобы я тоже слышала: – Не боишься овдоветь, Костя-джан? – и с милой улыбкой Марк Наумович отошел к Шоте, курившему у раскрытого настежь салонного окна.

У меня подкосились ноги. Я подняла глаза на Костю и прошептала:

– Ты слышал? Ты все понял? Если ты выиграешь еще хоть партию – что-то случится.

– Успокойся, – процедил он, но по лицу я поняла – думает, как выкрутиться и сохранить и деньги, и меня. Хотя главное наверняка деньги…

Вдруг Костя как-то напрягся, поднял голову вверх и весь задрожал.

– Падай на пол, – приказал он мне и сделал какой-то неуловимый знак Арику.

Я рухнула как подкошенная, Костя упал сверху, обхватив меня обеими руками, и откатился вместе со мной в сторону выхода. На стол же и всех, кто в тот момент стоял рядом, рухнул подвесной потолок. Костя вскочил, схватил меня за руку и ногой вышиб дверь. Волоча меня за собой, он уверенно продвигался в нижний отсек лайнера. Сзади бежал Арик.

– Направо! Направо, Костя! – крикнул он, и мой муж резко сменил траекторию.

Мы оказались на нижней палубе, и у борта я увидела яхту – небольшую белую яхту, которая пришвартовалась бок о бок к лайнеру. Костя толкнул меня к трапу:

– Спускайся! Быстрее, ну!

Я зажмурилась и перебралась на ступеньки. Платье задралось, накрывая голову, сверху почти на пальцы наступал Костя. Но вот чьи-то руки подхватили меня и поставили на палубу.

– Ваше счастье, что только на рейд вышли, успеем как раз удрать, – говорил кто-то за моей спиной, пока я, подталкиваемая мужем, продвигалась в сторону каюты. – Бабки-то прихватили?

– А то, – гордо сказал Арик и продемонстрировал черный пакет, набитый пачками в банковской упаковке.

– Провалитесь вы пропадом со своими деньгами! – заорала я, даже не чувствуя, как сильно замерзла.

Костя снял пиджак и накинул мне на плечи:

– Все, детка, успокойся. Через три часа мы будем лететь домой. Надо же, как подфартило – потолок обвалился! Я когда эту трещину увидел – вспомнил все молитвы, даже те, которых не знал.

– Так… так это не ты устроил? – еле шевеля губами, спросила я.

Костя в ответ засмеялся:

– Небо меня любит, Мария. Этот потолок спас нам жизнь – и тебе, и мне, и Арику. Кто бы это ни сделал – я ему по гроб жизни должен. Сегодня у нас с тобой второй день рождения, жена!

…Через три часа, сидя в кресле самолета и ожидая вылета, я вдруг достала телефон и написала смс: «Скажи, это ты сделал?» Ответ не заставил себя ждать: «Счастливого полета, Мэри» – и смеющийся смайлик в черных очках. «Откуда ты узнал?» – не сдавалась я, но следующий его ответ был еще короче – «Марго» – и снова тот же смайлик. Больше он ничего не скажет. Вывел меня из-под удара и скрылся в морской предутренней дымке.

Алекс в своем репертуаре…

Анна Велес Предмет коллекционирования

Впервые Вика попала в Прагу три года назад. Обычная турпоездка. Вернулась она несколько разочарованной. Конечно, город старинный и красивый, но слишком похож на яркую открытку. Создавалось впечатление, что все сделано для туристов, а потому неестественно, будто декорации.

Но через полгода Вика поняла, что скучает по Праге. То и дело вспоминает тихие улочки Малой стороны с аккуратными домиками и вечной брусчаткой, дворцы и храмы Вышеграда, а главное, серую мраморную красоту резиденции Мальтийского ордена.

Так родилась мечта. Вике хотелось пожить в Праге. Пусть недолго, хотя бы месяц, но пожить. Посмотреть город еще раз, самой, без гидов и толпы туристов, спокойно, обстоятельно. За три года ей удалось скопить достаточно, чтобы хватило на проживание в недорогой трехзвездочной гостинице и на беспечное существование в городе. Должна же она себя побаловать.

Поселилась Вика недалеко от Старого города, почти в сердце Праги. По легенде, именно отсюда началось расселение чехов по близлежащим землям. Вечером стена вокруг Старого города подсвечивалась прожекторами, и из окна номера открывался чудесный вид, таинственный, волшебный, будто бы она оказалась в прошлом, перенеслась на несколько веков назад.

В первый же вечер Вика отправилась изучать район, где поселилась, и нашла маленький неказистый с виду пресс-бар. Здесь собиралась местная молодежь, в основном студенты. Когда Вике зашла в этот бар впервые, долго выбирала, какое пиво ей заказать. Она любила этот напиток, но в Праге, одной из пивных столиц, выбор был настолько большим, что Вика просто терялась, не зная, какому сорту отдать предпочтение. Ей на помощь пришла бойкая и веселая девушка, которая отлично знала русский язык. Ее звали Софья, и они с Викой быстро подружились. Софья оказалась журналисткой, работала в местной газете и, казалось, знала все и обо всем. Девушки договорились встретиться и на следующий день, и уже неделю проводили вечера вместе. Иногда Софья выбиралась с работы днем, и они встречались за обедом в каком-нибудь кафе. У журналистки всегда была масса забавных или, наоборот, пугающих историй, и она «скармливала» их новой приятельнице в огромных количествах.

Ради таких дневных встреч Вика даже приобрела местный номер сотового телефона, чтобы Софья всегда могла ее найти. Вот и сегодня приятельница позвонила и, как всегда, тараторя, сообщила, что будет ждать Вику через час у статуи льва на Малостранской.

Вика пребывала в отличном расположении духа. Перед встречей она собиралась прогуляться и выпить кофе. Она сидела на веранде летнего кафе на одной из многочисленных улочек, что лучами идут из центра от Староместской площади. Вике нравилось наблюдать за туристами, снующими по площади, за проезжающими мимо редкими автомобилями и даже за прогулочными каретами. А кругом маняще сверкали витрины модных бутиков. Вику забавляло, что фирменные магазины с брендовыми товарами в Чехии называются «музеи». Она как раз лениво рассматривала витрину магазина богемского стекла, когда прямо возле входа в этот «музей» остановился красивый черный мотоцикл.

При других обстоятельствах Вика обрадовалась бы. Она всегда симпатизировала байкерам и считала, что они пользуются огромным успехом у девушек не только из-за своего оригинального стиля, а во многом из-за выбора средства передвижения. В мотоциклах крылась особая романтика, романтика дороги. В их форме, легкости, блеске. Вике нравились мотоциклы. Но появление именно этого байка вызвало у нее тревогу и раздражение.

Впервые она заметила этого черного железного коня на второй день своего приезда, когда точно так же сидела в летнем кафе с чашечкой кофе и десертом. Компанию ей тогда составлял большой рыжий кот. В Чехии, как ни странно, очень мало котов. Тем более уличных. А этот зверь, едва увидев Вику, кажется, сразу проникся к ней симпатией, подошел, позволил себя погладить, и запрыгнул на соседний стул. Вике кот тоже понравился, и она была не против с ним дружить. Она пила кофе, кот сидел рядом, загадочно взирал на нее. Потом вдруг дернулся, потянулся и уставился в сторону. Вика тоже оглянулась, желая узнать, что привлекло внимание ее необычного спутника. И увидела этот самый черный мотоцикл.

Она пришла в восхищение от вида машины. И ничуть не меньше впечатлил ее и владелец мотоцикла. Как и большинство чехов, мужчина был стройный, высокий, черноволосый. С правильными и очень привлекательными чертами лица. Вика с удовольствием бы с ним познакомилась, но еще с первой своей поездки в Прагу запомнила, что местные мужчины не склонны к флирту и вообще очень надменны, даже резки в общении. Некая надменность была заметна на лице и этого незнакомца. По-видимому, почувствовав на себе Викин взгляд, он резко обернулся и тоже уставился на нее. Он смотрел в глаза так пристально, что девушке было трудно отвести взгляд. Незнакомец не улыбался, не выглядел враждебно, он просто смотрел на нее, как будто Вика была неодушевленным предметом. Так рассматривают картины на выставке. Она смутилась и быстро отвела взгляд. Оставила деньги на столе и спешно покинула кафе. Ее приятель-кот сбежал еще раньше.

А еще через день она вновь заметила тот же мотоцикл. И вновь его владелец взглядом нашел Вику в толпе. Эта встреча произошла в другом месте, и случайность казалась сомнительной. Потом еще дважды девушка замечала этого же незнакомца. Казалось, он патрулирует все туристические маршруты и при этом явно кого-то ищет. Вике не хотелось, чтобы предметом поиска оказалась она.

Но если до этого Вике удавалось вовремя спрятаться от странного преследователя, то сейчас она точно не могла избежать встречи. Незнакомец слез с мотоцикла, снял шлем, оставил его на сиденье и направился прямо к Вике. Что удивительно, рыжий кот, который с первого дня находил Вику в самых разных местах и по-прежнему составлял ей компанию в пражских кафе, как и в тот первый раз, заволновался при виде незнакомца, зло сузил глаза, а потом соскочил со стула и направился прочь. Незнакомец зверю явно не нравился.

Русские девушки – не самые пугливые. В родной стране Вике не единожды приходилось отшивать нежелательных кавалеров. И сейчас, когда ее преследователь подходил все ближе, прежний испуг сменился гневом и стойким желанием поставить наглеца на место. А мужчина между тем не торопясь подошел к ее столику, отодвинул стул и присел напротив. Движения у него были плавные и раскованные, как у всех уверенных в себе людей.

– Чему обязана таким вниманием? – холодно поинтересовалась Вика.

– У вас удивительные глаза, – сказал он. Его тон оставался совершенно ровным, без намека на лесть или флирт.

– Я в курсе, – резко отозвалась девушка.

У Вики на самом деле были удивительные глаза. Красивой миндалевидной формы и редкого глубокого синего оттенка. Мама всегда называла их цвет фиалковым. Обычно Вике льстило, что в ее внешности есть нечто необычное, но комплемент незнакомца совершенно не порадовал.

– Вы русская, – как ни в чем не бывало продолжил мужчина.

Вика промолчала, чтобы не нагрубить.

– Одна в чужой стране… – продолжал он задумчиво, будто размышлял вслух. – Вам нужно быть очень осторожной. Столько неприятных случается с туристами.

– Это угроза? – поинтересовалась Вика с вызовом.

– Нет, – он никак не отреагировал на ее тон. – Я Алекс.

Ее смутила такая смена темы.

– У вас странная манера знакомиться. Я тоже обязана представиться?

– Простите. – Казалось, незнакомец вдруг спохватился, его лицо озарила улыбка.

Улыбался Алекс открыто, озорной мальчишеской улыбкой, и его надменное строгое лицо при этом совершенно менялось.

– Я был невежлив. – И тон стал теплым, дружелюбным. – Наверное, испугал вас. Я же был так навязчив. Просто ваши глаза… – Он слегка смутился и развел руками. – Удивительный цвет. Я заметил еще с первой встречи. Но постеснялся подойти…

Алекс умел быть обаятельным. Страх и раздражение отступили. Девушка даже забыла о странном поведении своего приятеля кота.

– Вика, – представилась она. – Спасибо за комплимент.

– Еще кофе? – Ее новый знакомец, не дожидаясь ответа, поднял руку, подзывая официанта. – Как вам наша страна?

Разговор наладился. Они обсудили достопримечательности Праги, историю города, легенду о знаменитых привидениях. Алекс шутливо назвал чешскую столицу городом великих магов, мошенников и убийц. Почему-то Вике от этой шутки стало не по себе. Потом ее новый знакомый рассказал, что часто путешествует, но больше всего любит Египет. И хорошо его знает. Эта далекая африканская страна зачаровала его своей культурой и мифологией. Алекс показал девушке странный брелок для ключей от мотоцикла, глаз Уджат, – знаменитый символ египетского бога Гора.

Вике было приятно общаться с новым знакомым, но она не поддалась его очарованию. Прежний страх и смутное беспокойство не покидали ее. А потому, заметив, что ей пора идти на встречу с Софьей, девушка вежливо попрощалась. Алекс настаивал на новой встрече. И Вика, опасаясь опоздать к приятельнице, не стала спорить и согласилась увидеться с ним на следующий день утром в этом же кафе. После чего поспешила в сторону площади, где так легко было затеряться в толпе.

Софья уже ждала ее на условленном месте. Вика, как всегда, обрадовалась, увидев ее улыбчивое лицо.

– Надо же! – воскликнула журналистка. – Сегодня я тебя жду. Приятно! А то почему-то я всегда опаздываю.

– Извини. – Вика чуть запыхалась от быстрой ходьбы. – Пойдем в парк. Или ты голодна?

Софья выбрала кофейню, что располагалась прямо на площади. Здесь подавали очень вкусный кофе и забавные маленькие фирменные пирожные.

– Что у тебя нового? – спросила Вика.

– Вот! – Софья выложила на стол свежий выпуск своей газеты. – Очень неприятное дело!

По ее тону можно было подумать иначе. Но Вика знала, что Софья мечтает стать репортером криминальной хроники, поэтому любое новое происшествие в Праге она готова обсуждать с большим энтузиазмом.

Вика взяла газету и начала читать материал на первой полосе. Пусть говорить по-чешски у нее пока получалось не очень хорошо, но читала она легко. Статья рассказывала о таинственном исчезновении фотомодели. Девушка пропала из собственной квартиры. Полиция полагала, что это похищение, потому что в комнатах обнаружили следы борьбы.

– Мне она всегда так нравилась, – поделилась Софья. – Она красивая. По-настоящему. Такая классическая красота. Роскошные волосы и необычные яркие глаза…

Вика непроизвольно вздрогнула. Слова приятельницы напомнили ей об Алексе и о том, как он восхищался цветом ее глаз. Девушка взяла газету в руки и посмотрела на фото пропавшей модели. Да, интересные глаза – ярко-зеленые с мелкими серыми крапинками. Даже при плохом качестве газетных фотографий их можно было легко рассмотреть.

– Ужасный случай, – заметила Вика, зная, что именно такого комментария Софья ждет.

– О да! – оживленно подхватила журналистка. – Я думаю, надо бы поспрашивать ее агента и друзей. Наверняка за этим стоит мужчина. Интересно, а у нее был близкий друг?

Вика улыбнулась. Софья явно планировала собственное расследование. Они еще поговорили о преступлении, раскручивая версию журналистки. Но потом перешли на другие темы. Софья поинтересовалась, что нового у Вики.

– Ко мне привязался уличный кот, – поделилась девушка. – Встречает меня в самых удивительных местах. – И тут же она вспомнила, что сегодня спугнуло ее зверька. – А еще я познакомилась с парнем, – смущенно призналась Вика.

– О! – Софья хитро улыбнулась. – У тебя получается настоящее романтическое путешествие!

– Не уверена. – Вика поморщилась.

Теперь пришла ее очередь рассказывать. Приятельница слушала очень внимательно, но иногда все же не могла удержаться от замечаний. Ее смешило, что Вика отрицает любой намек на романтику в отношении Алекса и так странно реагирует на испуг кота, сбежавшего при виде мужчины.

– Ладно, – сдалась Софья. – Возможно, в нем и правда есть что-то странное, в этом твоем Алексе. Но знаешь, чешские мужчины они такие… Холодные. С ними всегда трудно. Хотя… Если тебе угодно, ты права. Он подошел к тебе первым, а это у нас случается редко. Наши мужчины любят, чтобы за ними побегали.

Вика опять улыбнулась. Русские женщины говорят о своих мужчинах то же самое. Как наверняка полячки о своих, и итальянки, и француженки, и все остальные. Это был пример знаменитой женской логики.

– Меня больше удивляет его манера смотреть на меня, – поделилась Вика. – Это как-то странно и неприятно. Он настойчиво заглядывает в глаза… Будто хочет увидеть, что я думаю. А как только понимает, что мне это не нравится, тут же отводит взгляд и становится таким обаятельным, будто заглаживает вину.

– Ему просто нравятся твои глаза, – предположила приятельница.

– Заметно. – Вике такой интерес был не по душе.

Девушки поговорили еще немного, обсудили, как Вике вести себя с Алексом. Софья предлагала не очень-то обращать внимание на его странности. Но Вику это не успокоило, хотя она и решила встретиться с Алексом еще раз.

Однако встречаться они стали регулярно. Алекс был интересным собеседником, рассказывал множество историй о Чехии. Молодой человек вызвался быть личным гидом для Вики, возил ее по городу, показывая интересные маленькие кафе и пивоварни, частные галереи, небольшие рынки, где мастера продавали интересные вещи, сделанные вручную. Они колесили и по сельским дорогам, побывали в деревеньках, будто бы и не изменившихся со времен Средневековья, осмотрели знаменитые чешские замки. Алекс открыл для Вики и ночную Прагу со множеством клубов, дискотек и концертов.

Вика быстро поняла, что ее новый приятель из обеспеченной семьи. Он любил дорогие вещи, дорогие рестораны, рассказывал, что у него в Праге свой дом, что его родители владеют недвижимостью в Италии и Америке. Алекс любил скорость, участвовал в мотоциклетных гонках. Еще он увлекался искусством. Он больше не казался Вике надменным и заносчивым. Молодой человек охотно рассказывал о своих увлечениях и о себе. Но никогда не интересовался жизнью Вики. Ни о чем ее не расспрашивал, но пристально следил за реакцией на его рассказы или на удивительные вещи, которые ей показывал. Девушку это нервировало.

У Вики так и не появилось романтических чувств к Алексу. Да, он был ей симпатичен, ей нравилось с ним общаться, но исключительно как с человеком. А вот ее прежний хвостатый приятель стал появляться значительно реже. Казалось, кот избегает встреч с Алексом. Зато зверь спокойно отнесся к Софье. И теперь появлялся, когда девушки встречались в центре Праги, на законной территории рыжего бродяги.

– Понимаешь, – объясняла Вика приятельнице, с которой сблизилась еще больше. – Мне иногда кажется, что Алекс воспринимает меня как красивую вещь или как служанку, которая должна восхищаться его миром.

– Ты преувеличиваешь. – Софья почесала за ухом Рыжика, как они прозвали кота. Она находила отношения Вики и ее нового знакомого забавными. – Алекс просто старается тебе понравиться. Вот и возит везде. Он явно в тебя влюблен.

– Сомневаюсь. – Вике и на самом деле так не казалось. – Да, он ухаживает за мной, даже очень красиво. Но… знаешь, он это делает как-то неправильно. Не от души, а будто выполняет все обычные общепринятые вещи, чтобы добиться симпатии.

– О! – Софья рассмеялась. – Так он бабник?

– Вот уж точно нет. – Она улыбнулась в ответ и тоже протянула руку, чтобы приласкать Рыжика. – Если бы не его интерес ко мне, я вообще решила бы, что Алекс не любит женщин. – Софья закатилась со смеху, вызвав недовольное фырканье кота.

– Да! – продолжала Вика. – Он симпатичный парень, многие девушки на него засматриваются. А он… Так странно реагирует… Вот русские мужчины сразу окидывают взглядом фигуру, а уж потом смотрят на лицо. Алекс же кидает только один очень внимательный взгляд. Заглядывает в глаза. А потом вдруг как будто теряет всякий интерес и вообще прекращает замечать девушку. Это очень странно.

– Тебе не нравится, что мужчина смотрит только на тебя? – Софья забавлялась вовсю.

– На меня он смотрит так же странно. – Вика чуть нахмурилась. – Вот скажи, у тебя есть парень?

Журналистка кивнула. Хотя Вика и так знала, что у приятельницы есть молодой человек, с которым они встречаются уже давно и даже подумывают пожениться.

– И когда ты с ним первый раз поцеловалась? – хитро продолжала она расспрашивать.

– Да на первом же свидании! – Софья слегка покраснела.

– Что вполне нормально, – успокоила ее Вика. – А вот Алекс об этом, похоже, даже не думает.

– То есть вы с ним не… – Приятельница искренне удивилась. – И даже не целовались? Действительно странно. Что же ему от тебя надо?

– Вот и мне хотелось бы это знать, – пробормотала девушка и решила сменить тему: – А что нового у тебя?

И тут журналистка просто засветилась от счастья.

– Все-таки моим мечтам суждено исполниться! – заявила она. – Мне дали шанс!

Вика помнила, что Софья мечтает стать репортером по криминальным темам.

– Ты начала свое расследование? – спросила она с дружеской иронией.

– И сильно в нем продвинулась! – Софья достала из сумочки фотографии и газетные вырезки. Кот совсем не расстроился, что дамы отказали ему во внимании, лишь чуть подвинулся и как-то совсем не по-кошачьи уставился в принесенные журналисткой бумаги, будто собирался их читать.

– Помнишь, я рассказывала тебе о пропавшей фотомодели? – начала Софья. – Я перекопала кучу материалов и выяснила, что это не первый такой случай. За последние два года в Праге бесследно пропало шесть девушек.

– Ужасно. – Вику такие истории пугали. – А ты уверена, что эти случаи связаны?

– На все сто процентов. – Журналистка раскладывала на столе свои материалы под все тем же внимательным взглядом Рыжика. – Понимаешь, на первый взгляд у девушек нет ничего общего. Совершенно непохожи внешне, разная работа, разные интересы. Но все они исчезали из дома, везде следы борьбы. И, что самое интересное, я выяснила, что у каждой из них примерно недели за две-три до исчезновения появлялся таинственный поклонник. Никто из друзей и близких пропавших девушек этого типа не видел. Но все знают, что он красиво ухаживал за своими жертвами. Он выбирал именно тех девушек, которые жили одни.

Рассказ приятельницы насторожил Вику. Она подвинула фотографии поближе. Софья была права, девушки не принадлежали к какому-то одному типу. Так, например, с первой фотографии на Вику смотрела яркая блондинка с удивительными глазами янтарного цвета.

– Какое интересное сочетание, – задумчиво заметила она. – Светлые волосы и темные глаза.

– Эта девушка работала обычной учительницей, – проговорила приятельница. – А вот эта, – она указала на другую фотографию, – начинающая актриса.

Улыбчивая красавица с вьющимися каштановым волосами, ярким румянцем и серо-стальными глазами.

– Вот опять, – Вика указала на фото. – Несоответствие. Но теперь светлые глаза и темные волосы.

– Ой! – Софья, казалось, испугалась какой-то догадке. – Я только сейчас поняла. У всех пропавших девушек очень яркие и необычные глаза. Именно их глаза придают внешности интересный нюанс.

У Вики тут же испортилось настроение. Глупо было думать об этом, но все же… Почему-то она тут же вспомнила Алекса. Конечно, он не может быть причастен к этим исчезновениям, но… Он так часто делает комплименты ее глазам. Вернее, это единственное в ее внешности, на что он вообще обращает внимание. Это пугало. Но Вика постаралась отогнать подобные мысли. Наверное, она слишком мнительна, да еще эта история с расследованием Софьи. Однако кот смотрел на нее в упор внимательным, загадочным взглядом, будто хотел подтвердить ее мысли, будто он тоже что-то знал или подозревал. Девушке даже показалось, что Рыжик кивнул ей, соглашаясь с ее подозрениями.

Вечером у Вики была назначена очередная встреча с Алексом. Они собирались на концерт духовной музыки в костел Мальтийского ордена. Вике очень нравился этот храм, и возможность послушать красивое пение в его стенах очень ее радовала.

Алекс приехал с подарком. Он все время приносил Вике какие-то маленькие приятные мелочи. Скромные, но очень трогательные букетики, конфеты ручной работы, смешные и милые открытки. От дорогих подарков Вика всегда твердо отказывалась. Но в этот раз молодой человек преподнес серебряный кулончик с большим кристаллом Сваровски.

– Он точно такого же оттенка, как твои чудесные глаза, – сказал Алекс. – Пожалуйста, не отказывайся. Возьми его.

Кулон Вике понравился, да и не хотелось портить прекрасный вечер, которого она так ждала. Она поблагодарила приятеля за подарок и разрешила ему застегнуть цепочку у нее на шее.

– Можно я сфотографирую тебя? – спросил Алекс, вытащив из сумки фотоаппарат. – У тебя глаза стали еще ярче. Они просто сияют, как звезды.

Вика улыбнулась в объектив. Алекс выглядел очень довольным и оживленным.

– Может быть, и я тебя сфотографирую? – спросила девушка. Ни разу с момента их знакомства он не попал на снимки, хотя Вика много фотографировала, пока они ездили по городу.

– Ладно, – подумав, согласился он. Хотя Вике показалось, что он не очень стремится попасть в объектив. – Я должен выглядеть идеально? – Алекс насмешливо улыбнулся. – Где у тебя зеркало?

И он пошел в ванную комнату проверить, все ли в порядке в его внешнем виде. А Вика тем временем изучала фотоаппарат. Он был дорогим, профессиональным. Она не умела таким пользоваться. Но быстро разобралась, где кнопка фотосъемки, а также поняла, как просматривать сделанные кадры. Вике стало интересно, насколько хорошо она получилась на снимке. И она нажала соответствующую кнопку. Ее фотография получилась идеальной. Вика открыла предыдущую, просто из любопытства, и вздрогнула от неожиданности. На нее с экрана смотрела яркая блондинка с удивительными глазами янтарного цвета. Та самая, фотографию которой Вике показывала Софья, пропавшая девушка. Вика тут же выключила фотоаппарат и отложила его в сторону.

– Передумала? – спросил Алекс, возвращаясь в комнату.

– Не совсем. – Вика надеялась, что ее голос звучит нормально. – Я просто решила, что будет как-то странно фотографировать тебя на твой фотоаппарат. У меня не останется фото на память. Я возьму свой смартфон, на нем отличная камера.

Казалось, Алексу это не понравилось, но Вика постаралась отвлечь его, расспрашивая о предстоящем концерте и радуясь, что он так удачно достал билеты.

На следующий день они отправились на выставку. Мероприятие проходило в маленькой частной галерее, где выставлялись художники-любители. Как рассказал Алекс, все авторы картин принадлежат к разным субкультурам и неформальным движениям, так что выставка должна быть крайне необычной. Вика знала, что в Праге много маргиналов, их присутствие придает городу особое очарование. Поездка была назначена на полдень, но девушка вышла из отеля пораньше. Ей хотелось настроиться на ожидаемую атмосферу, и она направилась в свой любимый магазин готической символики, чтобы подобрать какой-нибудь особый аксессуар.

Вика долго рассматривала витрины и прилавки, интересных вещей здесь продавалось много. Наконец неожиданно для себя она остановила выбор на браслете в виде дракона, который хвостом обхватывал руку. Такое украшение больше напоминало кастет.

Выставка поражала воображение. Назвать представленные здесь картины произведениями искусства у Вики язык бы не повернулся. Мрачные и жуткие, они никак не соответствовали общепринятым нормам эстетики.

– Страшно? – насмешливо поинтересовался Алекс.

– Противно, – честно призналась она.

– Неужели тебе совсем ничего не понравилось?

Алекс чувствовал себя вполне комфортно. Его не угнетали мрачные сюжеты, казалось, он просто не обращает на них внимания.

– Как такое может нравиться? – возмущенно отозвалась Вика. – Как ты вообще узнал об этом месте? Или ты здесь часто бываешь?

– Я коллекционер, – напомнил он. – Мне приходится бывать в разных местах. А здесь…

Вдруг Алекс замолчал и уставился куда-то за ее плечо. Вика повернулась узнать, что так привлекло внимание ее приятеля. Он смотрел на картину. Такая же мрачная картина, как десяток других, мимо которых они уже успели пройти. Полотно называлось «Ужас». И, с точки зрения Вики, название было более чем удачным. Это был портрет. Женское лицо, обрамленное клоками спутанных волос. Рот женщины был открыт в немом крике, а глаза… Большие, почти на весь холст, они привлекали внимание своей выразительностью. Все, что может входить в понятие ужаса, все отражалось в этих глазах. Вика содрогнулась.

– Потрясающе, – тихо сказал Алекс. – Я сейчас.

Вика смотрела, как он направляется к невысокой женщине цыганской внешности. Они начали быстро что-то обсуждать. Как поняла девушка, Алекс просил продать ему эту картину, а женщина отказывалась. Вика не стала слушать дальше и вышла на улицу, прочь из этого мрачного и жуткого зала.

Вскоре Алекс ее догнал. Он явно был расстроен. Всю обратную дорогу они почти не разговаривали. Молодой человек довез Вику до гостиницы и тут же распрощался, хотя обычно они проводили еще какое-то время вместе. У Вики эта встреча оставила неприятный осадок.

На следующий день за обедом с Софьей и Рыжиком, который стал их постоянным спутником, Вика была задумчива и рассеянна, ее отношения с Алексом тревожили девушку все больше. Но подруга ничего не замечала, она опять была полна новостей.

– Мы живем в сумасшедшем мире! – оповестила она Вику. – Представляешь, вчера какой-то ненормальный ограбил одну частную галерею, где выставлялись всякие маргиналы.

– Да? – Вика насторожилась. – А где эта галерея находится?

Софья назвала адрес. Кот, будто понимая каждое ее слово, вдруг мявкнул и весь выгнулся, будто увидел опасность.

– И украли всего одну картину! – продолжала рассказывать журналистка, не обращая на зверя никакого внимания. – С названием «Ужас». Я видела фотографии с этой выставки, так вот скажу тебе, в жизни бы ни к одному из таких творений не притронулась.

– На этой картине, – тихо и угрюмо начала Вика, – было изображено женское лицо. Испуганное лицо. И главное, там крупно были выписаны ее глаза. Именно в глазах и отражался ужас.

– Откуда ты знаешь? – Софья оторопела.

– Мы были там вчера с Алексом. – Девушка окончательно расстроилась. – Он коллекционер. И ему очень понравилась эта картина. Он долго уговаривал владелицу галереи продать ее, но та отказалась. А ночью картину украли…

– Хозяйку галереи нашли избитой до полусмерти. – Казалось, журналистка наконец-то начала понимать, насколько ее истории могут быть пугающими. – У нее разбита голова. Преступник повредил ей глазной нерв. Женщина ослепнет.

– Тебе не кажется, что в последнее время слишком многое связано именно с глазами? – продолжала Вика. И опять, будто соглашаясь с ней, кот чуть заметно кивнул и подобрался к девушке ближе.

– С выставки украдена картина, где изображены глаза, – перечисляла она, поглаживая Рыжика. – Пропадают женщины с интересными глазами, а за мной ухаживает человек, которого во мне привлекают опять же только глаза. И знаешь что? Мало того, что вчера мы были в той галерее. Еще у Алекса в фотоаппарате я нашла фотографию одной из пропавших девушек.

– Что? – Софья выглядела потрясенной и испуганной.

– Та учительница со светлыми волосами и янтарными глазами, – подтвердила Вика. – Они были знакомы.

– Вот теперь я признаю, что ты права, – подумав, сказала журналистка. – Слишком много совпадений. Этот Алекс и правда выглядит подозрительно. Он явно богат, но о нем ничего не известно в светских кругах. – Софья некоторое время работала в колонке светских новостей. – Уверена, в финансовых кругах он тоже не знаменитость.

– У меня его фотография. – Вика достала смартфон. – Я скину тебе, а ты постарайся что-то узнать.

На этом девушки расстались. Удивительно, но Вике после разговора с подругой стало легче. До отъезда оставалось всего четыре дня. Она не хотела, чтобы Алекс догадался о ее подозрениях. А поэтому, когда он пригласил Вику к себе в гости, она вынуждена была согласиться. Алекс уже не первый раз предлагал ей показать свой дом, но она всегда находила повод не ехать к нему. Теперь же это было бы уже невежливо. И еще у девушки появилась смелая мысль – найти доказательства своих подозрений.

Софья пришла в ужас от ее идеи, но Вика сыграла на журналистских амбициях подруги.

– Хорошо, – все же сдалась журналистка. – Но обещай мне, что при малейшей опасности ты просто сбежишь оттуда. И звони мне сразу. Я всю ночь буду ждать твоего звонка. Я приеду и заберу тебя.

– На чем? – усмехнулась Вика.

– У моего молодого человека есть машина. – Теперь Софья уже четко составляла план действий. – Мы приедем. Где он живет?

– Адреса я не знаю, – призналась Вика. – Но, как я поняла, это где-то на горе, за зоопарком и ипподромом. Там я сама видела шикарные виллы.

– Да, это богатый район. – Софья сразу поняла, о каком месте говорит подруга. – От моей квартиры туда всего десять минут езды. Так что мы быстро тебя найдем. И еще! Обещай, что возьмешь с собой что-то, чем сможешь защитить себя. Хотя, конечно, оружия у тебя нет…

Они еще долго обсуждали план. В результате было решено, что Вика выпишется из гостиницы, чтобы потом Алекс не смог ее найти, оставит свои вещи у Софьи, а главное, хорошо подготовится к этой афере. Кот, как и обычно, присутствовавший на встрече подруг, казался особенно беспокойным. Он все время жался к Вике, лизал ей ладони, как будто понимал опасность, которой подвергает себя девушка, и старался по-своему отговорить ее от этой затеи. Такая трогательная забота зверька покорила сердце Вики, но отступать она не собиралась.

В назначенное время Вика ждала Алекса в сквере неподалеку от отеля. Она оделась максимально комфортно: в потертые джинсы и легкую черную футболку, сверху накинула куртку. На ней были ботинки с небольшим каблучком и заостренными, окантованными металлической полосой носами. Вика решила надеть и браслет, который недавно приобрела в готическом магазинчике. В сумочке лежал смартфон, косметичка и баллончик с лаком для волос. Такой набор не должен вызвать подозрений, но при этом баллончик при случае может стать средством самообороны.

Алекс приехал, как всегда, вовремя. Они помчались на север, к выезду из города. Богатый район располагался на склоне горы. Всю дорогу Вика внимательно смотрела по сторонам.

Дом Алекса оказался двухэтажной виллой, обнесенной высоким забором. Загнав мотоцикл во внутренний двор, молодой человек тщательно запер ворота. Вика огляделась. Дом был большим и очень красивым, он вплотную прилегал к скалистой породе и казался вросшим в древний камень горы. Просторный двор, по всему периметру которого росли яблони и вишни. Но выход из него был единственный. Зато на миг Вике вдруг показалось, что над забором мелькнула рыжая тень. Конечно, Рыжик просто не мог найти ее здесь. А жаль, если бы хвостатый приятель оказался поблизости, ей было бы не так страшно.

Вечер получился приятным и даже романтическим. Алекс вел себя безупречно. Он разжег камин в гостиной на первом этаже, угостил Вику прекрасным ужином, похоже, специально приготовленным заранее, играла тихая музыка, они беседовали и пили вино с маленькими аккуратными канапе. Когда стемнело, Вика уже практически забыла свои подозрения. И тут Алекс встал с дивана и протянул ей руку.

– Я хотел показать тебе свою коллекцию, – взволнованно сказал он. – Я много рассказывал, но лучше ведь один раз увидеть?

И улыбнулся замечательной мальчишеской улыбкой, Вика улыбнулась в ответ и подала ему руку. Но стоило ей встать с дивана и отправиться следом, как Алекс будто изменился, в его движениях появилась какая-то резкость, лицо ожесточилось. У Вики ёкнуло сердце. Шагая вслед за молодым человеком, она аккуратно запустила руку в сумочку и включила диктофон на смартфоне.

Они подошли к лестнице, что красивым завитком стремилась вверх на второй этаж, но подниматься не стали. Алекс отпер массивную дверь справа от лестницы и, взяв Вику за руку, повел по коридору. Свет здесь был приглушен, стены голые и зловещая тишина, только гулко раздавался звук их шагов. Впереди показалась еще одна массивная дверь, Алекс открыл ее, а потом практически втащил Вику внутрь.

Щелкнул выключатель. Они стояли посреди комнаты, увешанной произведениями искусства. Здесь были египетские папирусы с глазом Гора, тонкие и наверняка древние свитки с изображением масонского символа – пирамиды в глазу. Виднелось несколько фрагментов фресок и множество современных картин. И на всех были изображены глаза. Недалеко от входа Вика заметила уже знакомое полотно из ограбленной галереи.

– Значит, ты все же заполучил этот отвратительный рисунок, – суховато заметила она. Сердце колотилось как бешеное. Дыхание от страха сбивалось, ладони взмокли от пота.

– Как видишь. – Алекс неприятно усмехнулся. – Он хорошо дополняет эту часть коллекции.

– Украденная картина? – Вика больше не старалась скрыть, что ей многое известно. – Здесь все краденое?

– Большая часть. – Молодой человек смотрел на нее пристально и очень неприятно, он тоже перестал притворяться. – Благодаря преступлениям экспонаты становятся ценнее.

– Так это и есть твоя страсть? – презрительно усмехнулась Вика. – Ворованные картинки? А, ну да! И чтобы обязательно были изображены глаза! Оригинальное пристрастие. Но, прости, мне это не нравится. – Она сделала шаг назад, к двери, показывая, что желает уйти.

– Но ты еще не видела главную часть моей коллекции. – Алекс резко дернул ее за руку к себе. – Идем!

И потащил девушку через всю комнату к очередной двери, втолкнул внутрь, при этом стараясь не отпускать ее руки. Новая комната была меньше по размерам, чем предыдущая, но то, что хранилось в ней, просто ужасало. На небольших постаментах, покрытых бархатом, стояли красивые сосуды-колбы с прозрачной жидкостью, сосудов было больше дюжины, и в каждом плавали глаза. Человеческие глаза. Самые настоящие глазные яблоки, вынутые, вернее, вырезанные из глазниц.

Вике очень хотелось закричать, отвернуться, зажмуриться крепко-крепко и больше никогда не видеть эту жуткую коллекцию.

– Каждый экземпляр уникален, – между тем тихо, с благоговением, сказал Алекс. – Самые редкие оттенки, самые глубокие цвета.

Вика не видела ни цветов, ни оттенков. Ей казалось, что все эти мертвые глаза смотрят прямо на нее. И будто в каждом из них осталось то самое предсмертное выражение боли и отчаянного страха.

– Я тщательно выбираю свои экспонаты. – Алекс, казалось, забавлялся ее страхом. – Ухаживаю за ними, берегу, одариваю, радую. Ведь мне нужны не просто глаза, мне нужны души. Ты чувствуешь их здесь?

– Да ты просто маньяк! – Вика попыталась вырваться. – Скольких ты убил?

– Здесь лишь чешская часть, – продолжал он, не ослабляя хватки. Девушке стало больно. – Всего четырнадцать. Ты станешь пятнадцатой. Мне нужны твои прекрасные глаза.

– И ты думаешь, что я так просто дам себя убить? – Его спокойствие и уверенность в своих силах разозлили Вику.

– Ну… – Он опять усмехнулся. – Я привык к слезам и попыткам сопротивляться. А еще к крикам. Но кто же здесь тебя услышит?

Алекс потащил ее дальше, к очередной двери в конце комнаты. Вика боролась изо всех сил. И пусть он продолжал усмехаться, она видела, что ее попытки высвободиться его злят. Молодой человек с трудом открыл дверь, пытаясь не дать Вике освободиться.

В этой комнате горел свет. И с порога Вика увидела хорошо оборудованную операционную. Ну нет! Сюда она не войдет! Девушка изо всех сил уперлась ногами и свободной рукой в косяк двери.

– Как у тебя все продумано, – проговорила она, пытаясь высвободиться из захвата. – А под трупы тоже есть отдельная комната?

– Не просто комната. – Теперь Алекс отвечал раздраженно, он с трудом преодолевал ее сопротивление. – Я оборудовал целый склеп. Я хороню их как настоящих невест фараона. Это будет и твоя пирамида.

– Ты чокнутый! – Вика изловчилась и пнула молодого человека в колено. Удар получился сильным, острый носок с металлическим набалдашником врезался в ногу Алекса с глухим неприятным звуком. Он вскрикнул и на мгновение ослабил хватку. Вика вырвала руку и тут же запустила ее в сумочку. Выхватила баллончик с лаком и направила Алексу в лицо. Он закричал и закрыл глаза руками. Вика, не теряя времени, подскочила к молодому человеку и ударила его по голове, тяжелый массивный браслет сыграл свою службу. Алекс охнул и осел на пол. Девушка ударила противника еще раз и еще. Пока он наконец не упал. И только тогда она отступила и захлопнула дверь. Ей было все равно, в каком Алекс состоянии. Но если он быстро придет в себя, то будет ее преследовать. На ходу Вика вынула смартфон и быстро начала фотографировать экспонаты жуткой коллекции.

Она понимала, что в Чехии у этого убийцы больше прав, чем у нее. А потому нужны неопровержимые доказательства. Сделав с десяток снимков, Вика побежала прочь из страшной комнаты. Вот и коридор, выход в холл. Девушка захлопнула дверь, ведущую в залы коллекций маньяка, и на всякий случай, приперла стулом. Схватив свою куртку, она бросилась к входной двери, но та оказалась заперта. Ключей нигде не наблюдалось. Вика побежала к окну, размахнулась своей сумкой, прикрыла глаза и ударила. Стекло разбилось.

Девушка выбралась наружу, спрыгнула на траву. Странно, но в доме не сработала сигнализация. Видимо, Алекс слишком боялся, что кто-то может увидеть его преступные экспонаты. И с охраной или полицией не связывался. Вика еще раз оглядела двор. Ворота заперты, кругом забор. И вновь ей показалось, что сбоку на стене мелькнула все та же рыжая тень. Как раз в том месте, где ствол яблони был особенно близок к верху забора. Не задумываясь, Вика побежала туда, с благодарностью вспоминая, что в детстве родители не запрещали лазить по деревьям, и она кое-что помнит. Кое-как, обдирая руки, Вика вскарабкалась по яблоне, уцепилась за край забора, подтянулась, перелезла стену и спрыгнула.

Бежать по улице девушка побоялась. Если Алекс погонится за ней, легко заметит. Да и ориентируется он в этом районе лучше. Вика пробежала по меже, разделяющей участки, потом свернула вправо на какую-то тропинку. Она надеялась спуститься по склону вниз на трассу. И там уже можно будет позвонить Софье.

Вика долго плутала и едва держалась на ногах. Сказывались пережитое потрясение, страх и усталость. Она с трудом понимала, куда идет. Болели ободранные руки. Перед глазами маячила пелена. И только странная рыжая тень впереди, так похожая на ее знакомого кота, давала призрачную надежду. Рыжик бежал впереди, Рыжик вел ее к свободе и безопасности. Хотя Вика так и не смогла полностью поверить, что кот знает дорогу. Обычный уличный кот вел ее по незнакомым улицам. Девушка верила ему и все шла и шла. Казалось, склон тянулся бесконечно. Наконец Вика выбралась на какую-то темную колею, и прямо перед ней появился высокий забор. Тянулся забор бесконечно в обе стороны. И где он заканчивался, Вика не видела и не знала, что там за ним. Какое-то предприятие? Чья-то огромная усадьба? Она окончательно вымоталась. Девушка пересекла колею, прислонилась спиной к забору и просто сползла по нему. Некоторое время Вика просто сидела и вслушивалась в темноту ночи. Где-то рядом раздавались странные шорохи и звуки. Потом тишину разрезал непонятный рык. Вика встрепенулась, пытаясь понять, что это за новая опасность. Вслед за рыком раздался протяжный вой. Так не могла выть собака. Это был волчий вой. Волки? В городе? Откуда?

Вика вздрогнула, когда мягкое тельце прижалось к ее руке. Рыжик был рядом, кот сидел возле нее и изредка поднимал мордочку, будто указывая ей на что-то. Какой умный и преданный зверь… Зверь? Вика радостно улыбнулась. Впервые с той минуты, как пошла за Алексом в его страшные тайные залы. Забор, возле которого она сидела, огораживал место, где жили звери. Зоопарк! Лучший в Европе зоопарк! Вика дрожащими руками полезла в сумку, нашла смартфон, набрала номер Софьи.

– Вика! – Подруга сняла трубку после первого гудка. – Ты где? Что с тобой.

– Он убийца, – выдохнула Вика. – У меня есть доказательства.

– Где ты? – кричала подруга.

– Я у зоопарка. – Вика уже встала во весь рост и направилась вдоль забора. – Иду к дороге.

– Мы будем через десять минут, – пообещала Софья. – Держись!

И она держалась. Она шла вперед. Вслед за бежавшим впереди Рыжиком. Вика не понимала, как такое возможно, как этот зверек сумел ее выручить? Неужели он все понимает? Это же просто кот. Но для нее сейчас Рыжик был чудесным помощником, единственным другом, другом, что спас ей жизнь. Вика не разбирала дороги, она словно впала в транс и могла двигаться, ориентируясь только на рыжую тень впереди. Она вышла на улицу и все продолжала идти. Впереди послышался вой сирен, несколько машин затормозили перед ней. А девушка все стремилась вперед. Наконец чьи-то руки обняли ее, знакомый женский голос позвал по имени. Софья привела помощь.

Потом были врачи, полицейские и представитель консульства. Вика отдала им свой смартфон с записью на диктофоне и фотографиями. И отключилась от происходящего, помнила только мягкий пушистый комочек, прижимающийся к ней. Рыжик старался ей помочь и успокоить. Теряя сознание, она могла лишь улыбаться: кот был рядом.

К полудню следующего дня она проснулась в квартире Софьи. Кот сидел возле нее, не отходя ни на шаг. Как верный страж. Подруга, заметив, что она проснулась, принялась хлопотать, готовить завтрак, Софья ни о чем не расспрашивала, наоборот, старалась отвлечь Вику веселой болтовнёй. К вечеру опять появились полицейские и консул. А следующим утром Вика улетела домой, вместе с ней в путешествие отправился бывший бездомный кот.

Ей понадобилась неделя, чтобы полностью прийти в себя. Вика сидела дома, где даже стены, как говорится, лечат. Смотрела телевизор, читала, иногда гуляла по родному городу. Играла и общалась только с Рыжиком. Пережитый ужас теперь казался далеким, будто все это случилось не с ней. Однажды вечером она открыла свою электронную почту. Там ее ждало письмо от Софьи.

«Ты просто молодец! – писала подруга. – Раскрыла такое большое и сложное дело. Не без моей помощи, конечно! – Здесь красовался смайлик. – Полиция нашла тот дом, но к их приезду все на участке было объято огнем. Видимо, там что-то загорелось…»

Вика вспомнила, что Алекс в тот вечер разводил огонь в камине. Наверное, из-за этого и начался пожар.

«Но полицейские смогли найти ту комнату, где были глаза. И еще одну, вырезанную в стене, а в ней четырнадцать трупов девушек».

Вика поморщилась, вспоминая, как Алекс называл своих жертв невестами фараона, а их гробницу пирамидой.

«Я освещала все расследование! Теперь я криминальный репортер с хорошими связями в полиции. И все это благодаря тебе. Я твоя должница на всю жизнь!»…

Вика написала в ответ, что очень рада за Софью и что ждет ее в гости в Россию. Потом она выключила компьютер, приняла душ и уже собралась ложиться спать. И вдруг подумала, что ведь ни полиция в Праге, ни Софья в своем письме не упомянули о судьбе Алекса. Но Вика и не хотела больше ничего о нем знать.

За окном отцветало бабье лето. В фиолетовых сумерках зажигались огни. Вика стояла у окна, смотрела на первые звезды. Кот устроился рядом на подоконнике. Улица внизу была тихая и пустынная. И только мерный гул мотора нарушал спокойствие. По дороге медленно ехал черный гоночный мотоцикл, и сидящий на нем мужчина в закрытом шлеме будто бы осматривал окна домов… Рыжик фыркнул, и его длинная рыжая шерсть на загривке встала дыбом.

Дарья Калинина Сказка о добром волшебнике и его Красной Шапочке

Свете с Русланом сразу же приглянулся этот чудный, просто волшебный коттедж. Едва они его увидели на картинке, как сразу же поняли, что для своего медового месяца более идеального и в меру уединенного места просто не найдут. Они оба были сторонниками спокойного отдыха. Бешеный экстрим на подводных крыльях или калейдоскоп европейских столиц не прельщали их. Точно так же, как и отдых на каком-нибудь малазийском островке.

– Да ну их, эти океанские острова. Того и гляди, смоет очередным цунами. Оно нам нужно?

Руслан был очень осторожен в выборе места для их свадебного путешествия. Еще бы! Ведь теперь ему предстояло думать не только за себя, а за них двоих. За себя и за Свету. А значит, он должен был быть в два раза внимательнее и мудрее, чем прежде.

– Этот домик в горах – как раз то, что нам нужно! – решил он. – Уединенность, но не чрезмерная. Деревушка всего в километре от нас. К тому же в коттедже имеется телефон и рация на случай повреждения линий снежным бураном. А это значит, что мы в любом случае не останемся без помощи.

Света охотно согласилась с решением своего вновь испеченного мужа. У этой пары новобрачных был еще тот счастливый период, когда все, что говорит или делает ваш партнер, пусть даже он говорит или делает страшную глупость, воспринимается без тени раздражения, со счастливой улыбкой.

Но Света и сама не хотела бы ехать в свой медовый месяц на шумные курорты. Шума и суеты ей хватало и на работе. Света работала помощником режиссера на одной из киностудий столицы. И поэтому впечатлений ей хватало.

А отдохнуть она хотела в тишине, наслаждаясь обществом горячо любимого Руслана, ставшего наконец ее мужем. Впрочем, почему наконец? Они и знакомы-то всего полгода. И все их друзья и родственники в один голос советовали им не торопиться со свадьбой, обдумать столь важный шаг.

– Вы еще так плохо знаете друг друга. К чему вам регистрировать свои отношения? Поживите, присмотритесь. Может быть, еще и разбежитесь.

Одна только Светина бабушка, не колеблясь, заявила внучке:

– Никого, Светулька, не слушай! Только свое сердце, свои чувства! Что они тебе подсказывают, то и делай. Колеблешься, значит, не нужен тебе этот человек. И никогда нужен не будет. Поверь мне, своего мужчину всякая женщина узнает очень быстро. Долгих лет раздумий и размышлений ей на это не нужно.

И Света послушалась бабушкиного совета. Зачем ей думать, если при одном только виде Руслана, при звуке его голоса все ее существо ликует и поет? Зачем кто-то другой, если только вместе с Русланом ей хорошо, спокойно и счастливо?

Свадьба у них была шумной и пышной. Так настояла родня Руслана. Света не протестовала. Хотят люди праздника, это их право. Они же сами платят за все свадебные мероприятия, спасибо им. Света не хотела большого застолья и пышной свадьбы. Но Руслан ее уговорил.

– Ради меня! – взмолился он. – Иначе потом мать не даст нам с тобой покоя, убиваясь, что ее старший сын женился, словно голодранец.

А вот свадебное путешествие пара выбирала себе сама. И выбрала то, что было по душе именно им.

– В коттедже есть все необходимое для комфортной жизни. Как только приедем, разожжем камин. Холодный ужин нам должны оставить в холодильнике. Можем поджарить колбаски на огне или разогреть контейнеры с готовой едой в микроволновке.

Дальше питаться планировалось в ресторанах соседнего курортного поселка. Или же заказывать еду в тех же ресторанах с доставкой на дом.

Горнолыжный курорт, куда ехали отдыхать молодые, пользовался заслуженной славой. Сервис тут был сравним с европейским. А цены куда ниже. Вот и этот коттедж молодые смогли позволить себе самостоятельно. Родители Руслана не захотели оплачивать то, что они считали затворничеством и убожеством.

– Иногда я просто не понимаю своих родителей, – посетовал Руслан, виновато глядя на Свету.

– Ничего. Главное, чтобы мы с тобой понимали друг друга. В конце концов, жить нам не с родителями.

Руслан вновь повеселел. И больше не вспоминал про поведение своих родных. Надо сказать, что молодые были совсем из разных социальных кругов. Семья Руслана испокон веков занималась торговлей. До революции. После революции. В советские времена и после них. Барышничество было у них в крови. И даже к свадьбе они отнеслись как к деловому мероприятию.

А вот родители Светланы происходили совсем из другого теста. Творческая интеллигенция. Она – поэтесса. Он – литературный критик. Они оба взирали на семью Руслана с изумленным видом детей, впервые попавших в зоопарк и увидевших там семейство носорогов.

Но молодым не было дела до того, что за чувства испытывают друг к другу их семьи. Возможно, обе семьи были недовольны выбором своих детей. Но рушить их счастье все же не стали. Поворчали, повздыхали, поплакали. Но обошлось одним гипертоническим кризом и одной попыткой самоубийства. Давление поднялось у матери Руслана – женщины полнокровной и в теле, когда она узнала, что родители невесты не способны оплатить даже часть свадебных расходов. А убиться пытался троюродный брат Светланы, оказывается, беззаветно влюбленный в нее уже много лет и находящийся на психиатрическом учете с пятнадцати лет.

Но это были мелочи, не стоящие того, чтобы о них вспоминать. Молодые любили друг друга, чувствовали себя счастливо, и это оказалось главным.

Коттедж, который должен был стать местом их уединения на ближайшие четырнадцать дней, действительно оказался восхитительным. Вокруг него лежал нетронутый белоснежный снег, даже в темноте сверкавший тусклым серебром.

Стояла зима. Новогодние праздники уже закончились. Приближалось Рождество. Коттедж встретил молодую пару весь увитый гирляндами крохотных фонариков. В сгустившихся сумерках домик выглядел таким трогательным и уютным, что Света даже прослезилась.

– Смотри, что тут написано!

– Счастья и любви! – подхватил Руслан. – А внутри нас должно ждать шампанское и подарок от отеля.

Коттедж предназначался исключительно для молодых пар. Круглый год в нем жили молодые, желающие провести медовый месяц в горах. Несмотря на то что цены в зимний сезон тут были атомные, Руслану никогда не удалось бы арендовать этот коттедж, столь велик оказался на него спрос. Но Руслану повезло. Один его хороший приятель работал в турагентстве. И зарезервировал коттедж для Руслана еще с осени. Внес за него небольшой залог. И предложил Руслану отдых там в качестве свадебного подарка.

– Вас там ждет сюрприз, – загадочно улыбаясь, произнес он. – Так что скучать вам не придется!

Руслан и Света согласились поехать сразу же. Заплатили оставшуюся сумму, которая едва не разорила их. Но все равно считали, что поступили правильно.

– Тут чудесно!

– Просто сказка!

И молодые, взявшись за руки, вступили в дом, который стал их первым совместным местом обитания.

Внутри оказалось так же чудесно, как и снаружи. Тоже гирлянды фонариков. Горящий огонь в огромном камине. Тепло. Очень тепло. Ясно, что одним камином тут дело не ограничилось. Но батареи отопления были старательно спрятаны и замаскированы, так что создавалась полная иллюзия, словно тепло во всем доме исходит от одного только камина.

Молодые сложили вещи прямо в гостиной, отпустили шофера, сказав, что на сегодня у них никаких пожеланий нету. А там будет видно. Шофер учтиво попрощался и испарился в ночной тьме. А молодые стали осматривать свой коттедж.

Все тут им нравилось. Всюду стояли статуэтки целующихся голубей, проказливых амурчиков и изображения влюбленных парочек. Особенно Свете понравилась одна спальня, отделанная в розовых тонах. Всюду сердечки, розочки, цветочки и воздушные шарики.

– Как тут мило! – восхитилась девушка и позвала мужа: – Руслан! Руслик! Иди сюда! Посмотри, что я нашла!

Руслан осмотрел и одобрил.

– Немного слащаво, – сказал он. – Но для медового месяца в самый раз.

И, произнеся эти слова, он увлек новобрачную на огромную кровать в форме розового сердца. Белые шелковые покрывала разлетелись в разные стороны. И Света сплела руки на шее у любимого.

– Мы ведь будем тут очень счастливы? – прошептала она, прежде чем забыться в объятиях мужа.

– Мы будем счастливы с тобой всюду! – пылко пообещал ей Руслан, запечатлевая на ее губах страстный поцелуй. – Лишь бы рядом! Лишь бы вместе!

И до самого утра молодым супругам стало ни до чего. Для них весь мир сосредоточился на них двоих. На их прочувственных вздохах, любовных клятвах и горячем шепоте потрескавшихся от любовного зноя губ.

Но вот наступило утро. Сквозь ставни проникли первые солнечные лучи. И Света вскочила с кровати. Они с Русланом были жаворонками. Правда, Руслан мог заставить себя спать и при солнечном свете. Особенно если очень устал. Как, например, прошедшей ночью.

При воспоминании о прошлой ночи Света чуточку смутилась. Что они вытворяли! Как хорошо, что у них нету соседей! Иначе люди бы разбежались или пожаловались в администрацию курорта. Не удивительно, что Руслан теперь спит, словно убитый. А вот она спать уже не могла. Раз взошло солнце, она должна была вставать. Как ни сладко рядом с Русланом, но новое место настоятельно требовало того, чтобы его изучить.

– Руслик! Русланчик! Я пройдусь по дому? Ладно?

Но Руслан лишь почмокал губами, не открывая глаз и не просыпаясь.

– У-ум-м! – пробормотал он, и Света восприняла это как согласие.

Она выбралась из кровати и прошлась по спальне. Класс! Интересно, а что еще тут есть? Вчера они с Русланом только начали осматривать дом. И толком ничего не осмотрели. Оказались в кровати и… Тут Света снова покраснела. И запретила себе думать о прошлой ночи. К тому же сегодня настал канун Рождества. Сочельник. Торжественный и таинственный день. Когда-то много лет назад на земле появился маленький Иисус. И теперь люди праздновали его Рождество как самый большой праздник.

Света спустилась вниз. Так, что тут? Столовая. Гостиная. Ванная комната. Очень большая и с джакузи. Света не отказала себе в удовольствии напустить туда воды с пеной. Белые махровые полотенца уже висели тут. Так же, как и красивые халаты. И тапочки. Хотя огонь в камине давно погас, в коттедже было очень тепло. Света разделась и голышом пробежала в столовую. Что тут есть вкусненького? Корзина с фруктами? Отлично! Света взяла красивую желтую грушу, которая так и светилась изнутри. И веточку винограда. Говорят, что винные ягоды не позволяют жирам сжигаться, но Света не заморачивалась с диетами. С ее работой все равно не растолстеешь.

А где же все-таки батареи? В доме так тепло, тут просто должны быть батареи. Светлану интересовало все и всегда. А уж интерьер домов и подавно. Они с Русланом планировали со временем поселиться в собственном доме. Неплохо сделать и у них такие потайные батареи.

Обшарив стены, Света наконец нашла тонкую щель. И, надавив на панель, обнаружила замаскированную стеной теплую печку и вентиляционный ход от нее в жилые помещения.

– Ага! – удовлетворенно кивнула девушка. – Вот они как тут все устроили. Молодцы!

И тут ее внимание привлек обрывок бумаги, лежащий на полу. Видимо, он попал сюда во время очередной уборки коттеджа.

– Что это?

Подняв бумажку, Света увидела, что клочок исписан от руки. Большая часть текста отсутствовала. Свете удалось прочитать только один фрагмент.

«…риходи одна. Ничего никому не говор…»

– Интересно! – задумалась девушка. – Кто тут назначал свидание? И кому?

Но так как записка была далеко не новой, бумага уже вся покрылась пылью и вообще не выглядела нужной, Света сунула обрывок в карман и забыла о нем. У нее впереди было еще столько приятных забот, что задумываться над каким-то жалким обрывком не возникало никакого желания.

– Господи, как хорошо! – даже застонала Света, забравшись в горячую воду с целой горой ароматной пены. – Надо позвать Руслика!

Но в воде было так чудесно, что Светлана незаметно для себя задремала. Не заснула, а именно задремала. Очнулась она не скоро, но от странного ощущения, что на нее кто-то смотрит. Она повернула голову и чуть не закричала. Прямо возле дверей стояла молодая девушка с тонким печальным лицом и грустно смотрела на нее.

Справившись с первым приступом страха, Света заинтересовалась. Кто эта девушка? Как она оказалась в их запертом изнутри коттедже? И главное, что ей надо? На преступницу – убийцу или воровку – девушка похожа не была. Никакой агрессии она не проявляла. Просто стояла, уронив длинные тонкие руки вдоль туловища, и смотрела на Свету. Взгляд у нее был тоже печальный, в глазах стояли слезы. А лицо хотя и не красивое, но странно трогающее за душу.

Света откашлялась, умылась, подняла глаза на незнакомку и… и замерла с открытым ртом. Возле дверей никого не было. Сбежала!

– Руслик! – заорала Света не своим голосом. – Руслан! Просыпайся! Срочно! У нас гости!

Выскочив из ванны, Света завернулась в махровый халат и помчалась наверх, шлепая босыми ступнями по полу и совершенно забыв про тапочки. Какие тут тапочки, когда по их коттеджу бродит подозрительная незнакомка, молчит и плачет!

– Руслан! Просыпайся! У нас проблемы!

Руслан выскочил из спальни навстречу жене с вытаращенными глазами и стоящими дыбом волосами.

– Что? Что случилось? Что с тобой?

– Я видела девушку!

– И что? И где видела? За окном?

– Нет! Тут!

– Где?

– Прямо тут! У нас в коттедже!

И Света рассказала мужу о том, как решила в одиночестве понежиться в горячей водичке, как слегка вздремнула, а открыв глаза, увидела стоящую в дверях девушку. Выслушав жену, Руслан с облегчением рассмеялся:

– Вот уж глупости! Это тебе просто привиделось!

– Нет! Я отчетливо ее видела! Как тебя сейчас!

– Тебе померещилось.

– Не делай из меня идиотку! – разозлилась на него Света. – Говорят тебе, я ее видела! И чем стоять тут и молоть языком, обыщи дом!

– И что я должен искать? – тоже начал сердиться Руслан.

– Не что, а кого! Ее! Девушку!

– Опиши, как она хотя бы выглядит.

Света скрипнула зубами от злости. Он что думает, что по их коттеджу разгуливает сразу табун девиц? Наверняка так и думает. Иначе зачем просит приметы той, которая напугала его жену? Но Света сдержалась и сказала:

– У девушки длинные светлые прямые волосы. Лицо продолговатое. Бледное и печальное. Глаза… Вот глаза у нее красивые, только очень грустные. И она плачет!

Руслан вздохнул и поплелся осматривать коттедж. Вместе со Светой он заглянул во все комнаты, комнатки и подсобные помещения. Но нигде не нашлось бледной светловолосой девушки, плачущей и печальной.

– Теперь ты довольна? – спросил у жены Руслан. – Никого тут нет, кроме нас с тобой!

– Я ее видела, – произнесла Света, но уже далеко не столь уверенно.

Она же вместе с мужем осматривала коттедж и никого постороннего тут не обнаружила.

– Все в порядке?

– Ну… Да.

– А раз так, то пошли завтракать. Не знаю, как ты, а я с этой беготней чертовски проголодался.

– Скорей уж время обедать, – робко произнесла Света.

– Вот и отлично! Позавтракаем, а заодно и пообедаем.

Трапезничать предполагалось в ресторане, до которого еще надо было добраться. Но, к счастью, погода за окном стояла чудесная. Солнце ярко светило. И снег под его лучами сверкал, будто россыпь брильянтов. По дороге в поселок Света любовалась окрестностями. Как же тут все-таки красиво! В городе она и не замечала, что снег бывает не просто белым, а самых разных оттенков – от нежно-лилового в тени и до светло-розового на солнце.

– Руслан, а что мы станем делать после обеда?

– Хочешь, покатаемся на горных лыжах. А хочешь, вернемся к нам и закончим то, что не завершили ночью.

Света заколебалась. Оба предложения показались ей одинаково заманчивыми. Но второе, пожалуй, все же перевешивало.

– Я бы расстроился, если бы ты решила иначе! – произнес Руслан, привлекая жену к себе. – Сокровище мое! Если бы ты только знала, как сильно я тебя люблю!

– И я!

И Света прильнула к мужу. Так что вниз в поселок они спустились голова к голове, как и подобает настоящим молодоженам. Быстро перекусив в ресторане, они взяли еще еды с собой на ужин. И вернулись в коттедж. Входя в дом, Света внимательно огляделась по сторонам. Нет. Никого тут нету. И что она себе вообразила? Вот ведь странно! Никогда она не была подвержена галлюцинациям и прочим глупостям. А тут вдруг померещилось. Девушка! Блондинка! Плачет! Ерунда! Руслан совершенно прав, полная ерунда!

Света прошла в их спальню, а Руслан замешкался внизу. И вдруг Света услышала его крик.

– Что случилось?

Она метнулась вниз и столкнулась с мужем.

– Я ее видел! – кричал муж, глядя на жену вытаращенными глазами. – Все как ты и говорила! Блондинка! Плачет!

– Где? В ванной?

– Нет! Сидела в кресле у камина и…

– Плакала?

– Что-то искала!

Света озадачилась:

– Искала? А что искала?

– Знаешь, как-то не догадался спросить! – разозлился Руслан. – Только глазом моргнул, а ее уже и нету!

– И что ты думаешь?

– А что тут думать? Нам втюхали коттедж с призраком!

– Вот уж чушь! Призраков не бывает!

– А бывает, что девушки сами по себе растворяются в воздухе?

Чтобы не усугублять ситуацию, Света предложила:

– Пойдем и посмотрим, что там в этом кресле такого… особенного.

Супруги подошли к стоящему у камина креслу и уставились на него с немым укором, словно кресло было виновато во всем случившемся.

– И что? Кресло как кресло. Большое, мягкое и удобное. В такое сядешь – пожалуй, провалишься.

– Да.

Света опустилась в кресло и действительно провалилась вниз.

– Удобно, но странно.

И, пытаясь подняться, она неудачно оперлась рукой о подлокотник, и рука скользнула в щель между подлокотником и самим креслом.

– Ой, а что это здесь?

– Что?

– Какая-то штучка!

Света выдернула руку со сжатыми в кулак пальцами. А потом, раскрыв их, она протянула мужу свою находку.

– Какой-то брелок.

– Это не брелок! Это подвеска! Женская подвеска. Кажется, из золота. И кажется, очень дорогая. Дай-ка рассмотрю получше!

– Да. Золото. Вот и проба стоит. А камни! Посмотри, какие чудесные камни. В середине ясно, что крупный брильянт. И вокруг него сапфиры.

– Может быть, это стекляшки? Или как их там… стразы!

– Нет. Это настоящие камни.

– Но если это так, то подвеска должна стоить целое состояние.

– Верно. Ее забыл кто-то из живших до нас тут постояльцев. Нужно вернуть ее им.

– Что? – удивился Руслан. – Вернуть? Подвеску? Оставь ее себе! Ты нашла, она теперь твоя!

– Нет. Не хочу. Нужно вернуть ее хозяйке.

– И как ты себе это представляешь?

– Не знаю. А ты?

Руслан промолчал. А Света произнесла:

– Пойдем обратно в поселок.

– Зачем?

– Обратимся за помощью к управляющему, который встретил нас по приезде. Надеюсь, он подскажет нам, что делать.

И, увидев умоляющий взгляд Руслана, мягко добавила:

– Вещь очень ценная. Нельзя просто взять ее себе.

– Понимаю. Ладно. Пошли.

Управляющего на месте не оказалось. Вместо него сидела совсем молоденькая девушка, которая с интересом уставилась на парочку.

– Скажите, это ведь вы остановились в «Сиреневом закате»? – неожиданно спросила она.

– Ну да. Мы.

– И как? Вам все нравится?

– Да. Спасибо. Фрукты были чудесные. И так приятно, что вы разожгли огонь в камине к нашему приезду. Дом сразу же приобрел жилой вид. И фонарики! Мы просто в восторге.

Девушка покивала головой. Но было видно, что она ждала совсем не этого.

– Значит, все хорошо?

– Да.

– И что же, выходит, ОНА к вам еще не приходила?

Руслана и Свету словно током ударило.

– ОНА? Кто ОНА?

– Ну… ОНА… Привидение.

Руслан ошарашенно посмотрел на девушку и произнес:

– Вы это серьезно? Насчет привидения?

– А вас что, не предупредили?

И девушка удивленно похлопала глазами:

– Вот наши дают! Сдают людям коттедж с призраком и даже не предупреждают! Ой, а вы что, рекламу не читали?

– Рекламу? Нет. Нам этот коттедж один знакомый зарезервировал. Вроде как подарок к свадьбе.

– Ничего себе знакомый у вас! – хмыкнула девушка. – Будто неграмотный. Должен же был предупредить, что коттедж потому и пользуется такой популярностью, что в нем живет самый настоящий призрак! Призрак погибшей невесты! Для любителей острых ощущений – это дополнительный стимул оказаться там.

Света почувствовала, как у нее по спине пробежала дрожь. Погибшая невеста! Так вот кто приходил к ним! Выходит, ей не почудилось! И Руслану тоже не почудилось! Девушка была! Верней, не сама девушка, а ее призрак!

– А как это произошло? Как она погибла?

– И когда? – выпалил Руслан. – Когда это случилось?

– Уже почти год прошел, как она погибла, – произнесла девушка. – Нет, вру! Год уже прошел. Как раз накануне прошлого Рождества она и погибла. Во всей стране праздник, а у нас горе. А вы, видно, не местные. Наши-то всю эту историю хорошо знают. Газеты чуть ли не целый месяц трубили об этом.

– Нет. Мы не местные. Мы из Москвы приехали.

– А-а-а… Ну, тогда конечно. Хотя слава у нашего Каринелли всемирная. У нас его все очень хорошо знают, он у нас знаменитость. Родился и вырос тут. А теперь вот со своими номерами по всему миру колесит. Неужели вы про него не слышали?

– А кто этот… Каринелли?

– Жених. Верней, муж погибшей.

– А что это за имя такое странное?

– А это и не имя. Это псевдоним. Он волшебник. Фокусник. Иллюзионист. В нашем цирке раньше работал.

И девушка, которая явно скучала за своей стойкой, принялась рассказывать новичкам эту историю:

– Приехали они к нам как раз накануне Рождества. И Настя эта сразу же захотела покататься на лыжах. А Каринелли наш ни в чем ей не отказывал. Они ведь к нам не первый раз приезжали. И до этого были. Правда, в других коттеджах останавливались. А тут в медовый месяц прикатили и «Сиреневый закат» арендовали. Ну, как и вы.

Параллель, проведенная этой болтушкой, сильно не понравилась Руслану. Он засопел и метнул на девушку негодующий взгляд. Но та ничего не заметила. И продолжала болтать:

– И так наш Каринелли своей Настеньке угодить стремился, что нас, девчонок, завидки брали. За что тощей страшиле такая любовь? Ведь какие красивые девушки были у Каринелли! Взять хотя бы Танюшу! Красавица! Ей бы в конкурсах красоты участвовать! А она у Каринелли в ассистентках пропадает. И как он с ней обращался, когда сюда приезжал. Свысока. Покрикивал. А с Настей его словно подменили. Хотя, повторяю вам, она как раз красотой не блистала. И за что ей такое счастье выпало?

– Любовь, наверное.

– Точно! Любил он ее страшно! А уж когда поженились, счастливей его человека и не было вовсе.

– А она?

– Настя?

– Да.

– А вот она как раз печальная была. Всегда словно в воду опущенная ходила. Я тогда еще думала, что она притворяется. А потом мне одна бабка объяснила, что так происходит с людьми, которым на роду написано умереть рано и страшно. Они словно свою скорую смерть предчувствуют. И печалятся все время.

– А как она погибла?

– Да как… На лыжах поехала кататься и со склона свалилась. Все руки и ноги себе переломала. И шею.

– Ой! Да как же это?

– Поздно уже было. Темнело. Наверное, не заметила, куда едет. Не следовало ей ходить на лыжах. Да только Настенька страшно к ним пристрастилась. И хотя они с Каринелли уже под вечер приехали, мужа у нас в баре оставила, а сама сразу же в горы потащилась.

– И там упала?

– Точно.

– И разбилась?

– Да. На Каринелли, когда ее из ущелья подняли, смотреть было страшно. Весь зеленый, дрожит. Хорошо Танечка – его ассистентка – приехала. Она за ним и присмотрела. А без нее он бы на себя точно руки наложил. В то же самое ущелье, где Настя его погибла, и сам бы бросился.

И, почесав за ухом, девушка внезапно нырнула под стойку. А обратно вынырнула с газетой.

– Вот! До сих пор храню, сама не знаю зачем! Хотите почитать? Тут все подробно изложено. И фотографии есть!

И она протянула Руслану выпуск местной прошлогодней газеты, целиком посвященный погибшей девушке и ее звездному супругу.

Света несла эту газету, прижимая под курткой к груди. А дома, едва раздевшись, устроилась с ногами на диване и принялась самозабвенно читать. Руслан с потерянным видом слонялся рядом. И вдруг Света ткнула пальцем в одну из фотографий:

– Посмотри! Видишь, у нее на шее подвеска? Это та самая, что мы нашли!

– Да. Похожа.

– А теперь почитай, что тут про нее пишут!

– Лучше сама почитай.

– Пишут, – не стала спорить Света, – что подвеску эту Каринелли привез своей невесте из Милана. И стоит она целых сто тысяч евро! Представляешь?

– Сто тысяч евро? – ошарашенно произнес Руслан. – Выходит, ты нашла в кресле сто тысяч евро?

И, растроганно взглянув на жену, воскликнул:

– Умница ты моя!

– Мы нашли! И не евро, а чужую подвеску, – строго поправила его Света. – И хотя я знаю, что ты сейчас думаешь, но мы ее отдадим законному хозяину! Вот только странно…

– Что странно?

– Тут в статье написано, что Настя пошла кататься на лыжах, даже не заходя в «Сиреневый закат».

– Да. И та девушка тоже так сказала. Насте настолько не терпелось покататься, что она схватила лыжи и помчалась к подъемнику.

– А откуда тогда у нас в коттедже нашлась подвеска Насти?

Руслан помолчал, а потом предположил:

– Возможно, ее нашли вместе с телом. И отдали Каринелли.

– И он спрятал ее в кресле?

– Не спрятал, а… Уронил! Что ты хочешь, человек был в страшном горе! До цацек ли ему было!

– Хм. Возможно. Но все равно надо ему отдать.

– Что отдать? – встрепенулся Руслан. – Подвеску? Да не нужна она ему! Только лишнее расстройство! Оставь ее себе и носи.

– Нет, не могу. Она принадлежала погибшей девушке.

– Не можешь взять себе, возьми и продай!

– Нет, Руслан! И не проси! Ты ведь понимаешь, эта подвеска была не простым подарком, а со смыслом. Я не возьму себе такую вещь. Только если Каринелли сам меня об этом попросит.

– Как же! – хмыкнул Руслан. – Жди!

И тут же он встрепенулся.

– Попросит? Как это попросит? Мы что, собираемся к нему в гости?

– Ну, конечно. Я в поселке как раз видела объявление. Завтра в областном центре выступает местный цирк. И Каринелли почтит его своим присутствием.

– Что? Сам?

– Да! Вернулся с заграничных гастролей. И даст тут одно выступление. Своего рода подарок родному цирку. Так что завтра народу в цирке будет – не подступиться!

Конечно, билетов на выступление Каринелли в цирковых кассах никаких не оказалось. Кассирши подняли Свету с Русланом на смех.

– Ну, вы даете! Да их еще за два месяца раскупили!

– А что же делать? Нам очень нужно попасть на его выступление!

– Всем хочется туда попасть. Человек впервые после той трагедии к нам снова приехал… Идите к перекупщикам. У них, наверное, есть.

У перекупщиков билеты были. Но цены кусались. У Руслана вытянулось лицо, когда он услышал цифру.

– Да ты что?! – не сдержавшись, гаркнул он на щуплого мужичонку, торговавшего билетами из-под полы. – Да я за эти деньги ложу в Большом приобрету!

– Ну, и иди себе в свой Большой! А у нас свой Большой. Каринелли! И торговаться я не буду. Ты не купишь, другие купят.

– Заплати, – попросила Света мужа.

Вздохнув, Руслан заплатил. Места у супругов были хорошие. Второй ряд. Места прямо напротив центрального входа. Но вот само представление было довольно средненькое. Да и чего ожидать от задрипанной труппы провинциального цирка?

Жонглеры роняли мячи, кегли и шарики. Акробаты срывались и некрасиво плюхались на манеж. Клоуны оказались пошляками. Дрессированные собачки не хотели прыгать через веревочку. Медведь выглядел откровенно больным и плешивым. Порадовали только обезьянки. Этим забавным зверькам удалось отчасти спасти представление. Они были в каждом номере. И, кажется, знали себе цену.

И наконец появился долгожданный знаменитый Каринелли! Едва он вышел, как Света буквально впилась глазами в лицо иллюзиониста. Конечно, под толстым слоем грима, покрывавшим лицо артиста, было трудно что-либо разобрать. Но Свете показалось, что фокусник печален.

– А теперь на арене прославленный артист, заслуженный мастер, известнейший иллюзионист и…

И так далее, и так далее. Перечисление достоинств и званий длилось долго. За это время Каринелли успел раскланяться и приступить к делу. Он выпускал голубей из рукавов, тянул бесконечные платки, находил на голом локте часы, цветы и даже дамские сумочки. Под гром аплодисментов он спрятал в шкаф свою ассистентку, а извлек оттуда внушительных размеров гуанако, украшенного разноцветными ленточками.

Инвентарь у фокусника был европейского уровня. Шикарный. И ассистировала ему длинноногая черноволосая красотка. Видимо, та самая Танечка. Девушка действительно была очень эффектна. И супруги снова вспомнили слова о том, что ей бы в конкурсах красоты призы кучами собирать, а она посвятила жизнь беззаветному служению волшебнику. Выступала Танечка в костюме Красной Шапочки. Коротенькая синяя бархатная юбочка в блестках. Лиф, открывающий большую полную грудь. Корсет. И, конечно, длинные ноги в сверкающих ботфортах.

Она покорно ложилась под ножи, которые втыкал в нее Каринелли. Позволяла разрезать себя на две части. И даже не побоялась спрятаться в ящике, который Каринелли поджег под восторженный рев трибун. Такой фокус супруги видели впервые.

– Ой! Как страшно! – схватила мужа за руку Света. – Что с ней будет?

– Что будет? Сгорит!

Ящик полыхал, словно факел, ярко, но недолго. Минута – и Каринелли отдергивает занавес. И вот она! Живая и невредимая красавица! Ни следа термического ожога! Даже костюмчик не оплавился!

– Не сгорела! – обрадовалась Света. – Жива!

Под гром аплодисментов Каринелли раскланялся и ушел за кулисы. Бесспорно, это выступление стало гвоздем программы. И даже Руслан теперь не ворчал и не возмущался. Зрелище сгорающей заживо и воскресающей девушки задело и его скептическую натуру.

– Пошли! – дернула его Света. – Мы сюда не на представление глазеть явились!

Проникнуть за кулисы захудалого цирка – дело не из сложных. Никакой охраны. Ходи, кто хочет. Брать у нищих провинциальных артистов, за исключением их инвентаря и костюмов, нечего. Но костюмы при ближайшем рассмотрении давно прохудились. Позолота потускнела. Шитье обтрепалось. Стразы высыпались. Так что много охотников за таким богатством не нашлось бы.

Расспрашивая, супруги добрались до гримерной Каринелли. И, постучавшись, вошли. Каринелли сидел у зеркала. Он повернулся к ним с безучастным видом и равнодушно произнес:

– Вы кто такие?

– Вы нас не знаете.

– Что вам нужно?

– Мы хотели поговорить с вами о Насте.

При упоминании погибшей жены лицо фокусника исказилось. Гримасу отчаяния и скорби не смог скрыть даже наложенный перед выступлением грим.

– Вы журналисты? Убирайтесь!

– Нет! Нет! Вы нас не дослушали. Мы с женой остановились в том же коттедже, где были вы с женой. «Сиреневый закат».

– Убирайтесь! Никогда там не был!

– Но вы же приехали туда в свое свадебное путешествие?!

– Ну и что! Настя погибла! Никакого путешествия не было. Убирайтесь! И вообще, какое значение это имеет теперь?

В коридоре послышались звуки шагов, и в гримерную вбежала та самая девушка, которую иллюзионист распиливал и сжигал на арене.

– Все в порядке, дорогой мой? – воскликнула она. – Мне послышалось…

Она запнулась, увидев в гримерке чужих.

– Кто вы? Что вам нужно? Уходите! Кто вас вообще пустил!

– Танечка, разберись с ними, – простонал Каринелли. – Это журналисты. Им все не дает покоя история с бедной Настенькой.

– Ах вы, паразиты! – разозлилась Танечка. – А ну! Вон отсюда! Вон, я вам сказала! Убирайтесь!

И, говоря это, Танечка теснила супругов к выходу. Девушкой она была крупной и физически развитой. Пожалуй, чтобы с ней справиться, Руслану пришлось бы выдержать нешуточную схватку. Но драться с женщиной он не мог. А иначе угомонить Танечку не получалось. Она уже почти вытолкала Руслана и Свету из гримерки, как Света воскликнула:

– Мы нашли в коттедже украшение вашей жены! Вот!

И она выдернула из кармана руку с зажатой в ней подвеской. При виде этого блестящего предмета все замерли. Причем на лицах всех троих отразились самые разные чувства. Лицо Каринелли выражало бесконечное страдание. Руслан смотрел на жену с гордостью, вот какая она у меня умная и находчивая. Но больше всех поразило Свету выражение лица ассистентки. Пожалуй, это был страх. Да, да! Подвеска покойной Насти напугала Танечку почти до обморока.

Но не успела Света это толком обдумать, как ее отвлек фокусник.

– Откуда это у вас? – Каринелли протянул дрожащие руки к сокровищу. – Откуда? Как?

– Мы же говорим, нашли это в коттедже!

– Но как? Откуда? Вы говорите, «Сиреневый закат»?

– Да. Вы помните это место?

– Конечно. Мы с Настенькой должны были остановиться там, когда… Боже мой! Простите меня! У меня просто нет слов! Прошел уже год. Да, ровно год с того дня, как Настеньки больше нет со мной. И вдруг появляетесь вы и приносите мне ее украшение. Это для меня словно весточка с того света! Как вы думаете, это Настенька послала мне через вас свой привет?

И так как Руслан со Светой не торопились признаться в сговоре с бедным привидением, он выхватил из рук Светы украшение, внимательно вгляделся в него и воскликнул:

– Да! Это она самая. Нет никакого сомнения. Это мой предсвадебный подарок Настеньке. Где вы, говорите, нашли подвеску?

– В нашем коттедже. Она завалилась за кресло.

– Но это совершенно невозможно! Настенька никогда не была в том коттедже!

Теперь наступил черед удивляться Свете и Руслану.

– Как вы сказали? Не была?

– Настенька никогда не была в «Сиреневом закате». Не успела. Сразу же умчалась кататься на лыжах. А я остался в баре, ждать ее возвращения. Если бы я только знал… если бы почувствовал… Никогда бы не отпустил ее в тот день в горы!

– Говорят, уже смеркалось?

– Была уже вторая половина дня. А в горах темнеет быстро. Настенька задержалась и вот… не заметила обрыва!

– Это ужасно. Но все же вернемся к подвеске. Вы уверены, что ваша невеста никогда не была в коттедже? Может быть, после смерти ее занесли туда?

– Нет, – покачал головой фокусник. – Говорю вам, Настенька никогда не была в «Сиреневом закате». Ни живой, ни мертвой. Подняв из ущелья, ее сразу же увезли в город. А коттедж… Зачем было заносить туда тело?

– Но… Но как же тогда там появилось ее украшение?

– Это и для меня самого тоже загадка, – произнес иллюзионист.

– И привидение! Если ваша невеста умерла не в коттедже и даже никогда там не бывала, то откуда там взяться ее призраку?

– Что?!

Это воскликнули Танечка и Каринелли хором. Вид у них был до того ошарашенный, что супруги поняли: они ничего не слышали про призрак невесты, поселившийся в «Сиреневом закате». Особенно разволновался Каринелли:

– У вас живет моя Настенька? И вы ее видели? Вы не шутите?

Мужчину буквально всего трясло от волнения.

– Умоляю вас! Разрешите поехать с вами!

– Вы хотите взглянуть на Настеньку?

– Да! Да! Умоляю!

– Ну, что же… Если для вас это так важно… хотя у нас и медовый месяц…

И, видя, что фокусник на попятный не идет, Руслан мужественно закончил:

– Но раз уж так получилось, то я приглашаю быть нашим гостем.

– Благодарю! Не уходите! Поедем прямо сейчас! Только переоденусь!

И Каринелли заметался по гримерке.

– Таня! Танька! Где мои вещи? Да что ты стоишь столбом, дура! Живо тащи мои вещи! Ты что, не слышишь?

Танечка, которая замерла у дверей, отмерла и бросилась к Каринелли.

– Не езди! – страстно взмолилась она.

– Что? Неси вещи, корова!

– Не езди! Помнишь, что с тобой было после того, как Настенька погибла! Ты сам чуть было не погиб! Сколько врачей мы сменили! Сколько западных светил посетили, прежде чем ты вернулся в норму.

– Со мной все в порядке! – с раздражением и даже злостью в голосе произнес Каринелли. – Не смей мне перечить!

– Врачи запретили тебе волноваться. Любой стресс губителен для твоей психики. Ты можешь сойти с ума! Понимаешь?!

Танечка почти плакала.

– Ты сойдешь с ума, а что станет со мной? Ты об этом подумал?

– Оставь меня! – закричал Каринелли. – Ты мне надоела! Таня, ты буквально душишь меня своей заботой! Думаешь, я не ценю все, что ты для меня сделала? Очень ценю! Но сейчас я поеду! Поеду и увижу свою Настеньку. И не думай, что ты сможешь помешать мне!

– Тогда я тоже поеду с тобой!

– Делай как хочешь! – отмахнулся от нее Каринелли, словно от назойливой мухи. – Где мои вещи?

Вещи нашлись. Грим Каринелли снял прямо в такси. Ему не терпелось попасть в «Сиреневый закат». В результате они чуть было не забыли Танечку.

– Ой! Мы забыли вашу ассистентку!

– Таню? Не будем ее ждать!

– Она тоже хотела поехать.

– Некогда! Поехали без нее!

Но в этот момент Танечка выбежала из здания цирка, размахивая ярко-красным шарфом.

– Я тут! Постойте!

Она забралась в такси и угрюмо забилась в угол машины. За всю дорогу она не произнесла ни слова. Только жалобно вздыхала и с тревогой смотрела на своего Каринелли. А тот не обращал на ассистентку ни малейшего внимания. Он тоже был весь на взводе. Но это волнение не имело ничего общего с той стычкой в гримерке, свидетелями которой стали Руслан и Света.

– Верно говорили, что Каринелли обращается со своей ассистенткой просто безобразно, – прошептала Света. – Как он ей хамит! Если бы ты позволил себе хотя бы десятую часть, я бы от тебя ушла!

– Она ему не жена. Просто ассистентка.

– Но при этом они достаточно близки. Вспомни, ведь до появления Настеньки они отдыхали в горах вместе. И сейчас…

Она не договорила. И всю дорогу до коттеджа Каринелли допытывался у Руслана и Светы подробностей появления Настеньки. На него было страшно смотреть. Похоже, Танечка не зря тревожилась за здоровье волшебника. Он был близок к очередному нервному срыву.

– Зря мы это затеяли! – прошептал Руслан на ухо жене. – Говорил я тебе, возьми подвеску себе! Никогда ты меня не слушаешься! А теперь видишь что получилось?

Света промолчала. Так и доехали. Едва машина остановилась, как Каринелли выскочил на снег и помчался к «Сиреневому закату».

– Настенька! – кричал он, дергая дверь. – Я приехал! Настенька!

И, повернув искаженное лицо к остальным, закричал:

– Да откройте же! Скорее!

Руслан отпер дверь. И Каринелли ворвался внутрь.

– Настенька! Настенька! Настя!

Он метался по комнатам, оставляя на полу мокрые следы.

– Ее тут нет, – раздался голос Тани. – Прошу тебя, успокойся! Эти люди аферисты. Не знаю, что им нужно от тебя, но они соврали тебе.

И она умоляюще посмотрела на Руслана и Свету. Подтвердите! Прошу вас!

– Нет, мы не врали! – твердо произнесла Света. – Призрак есть. Спросите кого хотите в поселке. Вам подтвердят.

– Да они даже этот коттедж стали сдавать дороже, потому что тут живет призрак погибшей невесты! – воскликнул Руслан. – О чем тут врать?

– Это все слухи! Призраков не бывает!

– Замолчи, дура! – привычно бросил Каринелли и вдруг добавил странную вещь: – Ты всегда мечтала занять место Настеньки. Думаешь, я не помню, как ты уговаривала меня жениться на тебе? В постель ко мне влезла. Думала, у тебя что-нибудь получится? Но ты мне не нужна! Как ты не поймешь! Тебе никогда не занять место Настеньки в моем сердце! Она – единственная! А ты совсем другое дело!

Танечка угрюмо замолчала и отвернулась в сторону. Света задумчиво посмотрела в сторону девушки. Выходит, правду говорили люди? Танечка и фокусник были любовниками? И Танечка даже надеялась стать его женой? А потом появилась Настенька, и все планы Танечки полетели вверх тормашками? Хм. Интересно, что ощущала Танечка по этому поводу? Вряд ли пришла от такой рокировки в восторг.

Каринелли провел в коттедже новобрачных всю ночь. Танечка не отходила от него ни на минуту. Но никакого призрака не появилось.

– Вы видели ее ночью? – в сотый раз спросил Каринелли у молодой пары. – Днем? Можно, я подожду еще?

В его голосе слышалась такая боль, что Руслан кивнул. Хотя ему незваные гости очень мешали. Каринелли с ассистенткой остались в коттедже еще на день. До обеда призрак не соизволил появиться. И Света видела, как Руслан начинает злиться.

– Выйдем, – предложила она ему и Танечке. – Прогуляемся немного. Нам это только на пользу.

Танечка не хотела уходить. Но Каринелли поддержал предложение Светы. И Танечке пришлось покориться. Стоило им выйти за дверь, как из дома раздался крик Каринелли:

– Настя! Настенька! Дорогая моя девочка! Это в самом деле ты!

– Явилась!

– Наконец-то!

Услышав это, Танечка кинулась назад. Но Света была начеку и перегородила ассистентке фокусника дорогу.

– Пустите! – рвалась Танечка. – Пустите меня! Вы не понимаете! Они не должны увидеться! Им нельзя! Вы не знаете…

– Чего мы не знаем? Чего? – кричала в ответ Света. – Это ведь вы убили Настеньку?

– О! – отшатнулся Руслан. – Света, что ты говоришь?

– Это ведь вы заманили ее в коттедж, прислав письмо, – не обращая внимания на мужа, кричала Света. – И расправились тут с ней, пока Каринелли дожидался ее внизу в поселке, в баре?

– Нет! Да! Вы не понимаете! Настя была совсем не такой милой и наивной! Она тянула из него деньги! Ей были нужны только его деньги! Она его совсем не любила!

– Зато он любил ее!

– Ну и что! – запальчиво воскликнула Танечка. – И меня бы он полюбил! Женился и полюбил. Я была почти у цели, когда появилась она и все испортила! Стерва! Гадина! Притворялась такой тихой, такой нежной! А на самом деле была как акула!

– С чего вы взяли?

– Мне он никогда не делал таких подарков! Видели эту подвеску, которую он привез ей к свадьбе? Она стоила целое состояние! А мне он даже простенького колечка за все наши встречи не подарил! Но я и не просила. Мне было ничего от него не нужно. А она требовала! Постоянно! Подарков! Денег! Развлечений!

– Он ее любил. Поэтому и делал эти подарки! А ты ее убила. Из ревности!

– Да, я ревновала! Но я не хотела ее смерти! Я просто хотела поговорить с ней. Наедине!

– И для этого ты заманила ее в этот коттедж? Написала письмо и пригласила для разговора?

– Да! Я хотела сказать ей, чтобы она любила его, как… как я. Что раз уж он выбрал ее и сделал своей женой, то пусть бы она любила его за нас двоих!

– А она?

– Настя рассмеялась мне в лицо! Она говорила ужасные вещи! Назвала его старым уродом! А меня его дешевой подстилкой! Но плевать на это! Я бы все стерпела от нее ради… ради него. Но она сказала, что через полгода, максимум через год она его бросит. Вытянет все его деньги, разорит и бросит. Что у нее есть молодой любовник. Что она его любит. Но он беден. И она вышла замуж за Каринелли ради его денег!

– И тогда вы на нее напали?

– Я не хотела ее смерти! Знала, как он будет горевать! Я просто хотела встряхнуть ее! Чтобы у нее мозги встали на место!

– И что? Что случилось?

– Она стала вырываться. Я не удержалась на ногах и упала. Прямо на нее! Она была подо мной. И я… я не знаю, что произошло. Она вдруг затихла. Я встала и увидела, что у нее свернута шея.

– Вы сломали ей шею?

– Я не хотела, – заплакала Танечка. – Я – неуклюжая корова. Он всегда меня так называет! Я хотела, чтобы он был счастлив. Пусть и не со мной, пусть с ней. Но она умерла. А мне следовало быть с ним рядом. Чтобы поддержать! Спасти! Я не могла отправляться в тюрьму!

– И тогда вы выдали ее смерть за несчастный случай в горах?

– Да. Я взяла ее лыжи и потащила ее тело в горы. Уже стемнело. Никто нас не увидел.

– И в горах вы сбросили ее тело с обрыва. Вы ведь много раз приезжали сюда с Каринелли еще до его знакомства с Настенькой. И жили тут с ним. И катались на лыжах. И прекрасно изучили все окрестности.

– Да! Изучила! Да! Я знала, куда спрятать тело! И спрятала! Никто ничего не заподозрил!

– Еще бы! Ведь вы уничтожили все улики! Сбросили тело! Прибрались в коттедже! Даже обрывки вашего письма, с помощью которого вы заманили вашу соперницу в коттедж, вы тоже подобрали. Все, кроме одного! Он попал в щель, и вы его не заметили!

Танечка горько плакала. А Света с Русланом беспомощно смотрели на нее. Что им делать? Сдать преступницу милиции? Но где доказательства? Письмо? Но в нем нет ни тени угрозы жизни Настеньки. Подвеска? Нет, подвеска – это не доказательство. В милиции скажут, что Каринелли сам себя не помнил от горя. И сунул подвеску, будучи не в себе от горя – утраты молодой жены.

– Что же нам делать? – шепнула Света на ухо мужу.

– Не знаю, – признался тот. – А все ты! Говорил же, оставь подвеску себе!

Но в этот момент дверь коттеджа внезапно распахнулась, и оттуда вышел Каринелли. Все бросились к нему. Но лицо мастера иллюзий было необычайно светлым. И на всех своих друзей он посмотрел без былой горечи и боли.

– Я ее видел, – сказал он. – Видел мою Настеньку.

Глаза его увлажнились. Но это были совсем другие слезы – просветления и радости.

– И вы с ней поговорили?

– Да. Спасибо вам. Мы с ней простились. И теперь я чувствую огромное облегчение. Моей вины в том, что случилось, не было. И ничьей не было. Все произошло само собой. Видать, такая уж у Настеньки судьба, умереть молодой.

– Дорогой! – бросилась к нему Танечка. – Ты в порядке?

– А-а-а… Танюша, – впервые без всякого раздражения в голосе произнес фокусник, и лицо его осветилось еще больше. – Вот и ты, мой самый верный дружочек! Подумать только, ты всегда была рядом, а я и не замечал, какой ты славный человечек. Прости меня, Танечка. Знаю, что иногда бывал груб с тобой, но поверь мне, этого больше не повторится.

– Ты… – даже пошатнулась Танечка. – Что случилось? Ты сам не свой!

– А что такое?

– Ты никогда еще так ласково со мной не разговаривал.

– Ну что же, – усмехнулся фокусник. – Привыкай. Теперь я только так и буду с тобой разговаривать.

И, ласково улыбнувшись своей подруге, он обнял ее за плечи и повернулся к Свете с Русланом.

– Знаете, там, в коттедже, когда мне явилась моя бывшая невеста, я понял одну простую вещь, – произнес он. – Живые должны оставаться с живыми. Я оплакивал свою Настеньку достаточно долго. Своими слезами, своим неуемным горем я не давал ей уйти, обрести покой.

– И что же теперь?

– А теперь нужно жить дальше. Я и Танечка… Мы вместе составим чудесную цирковую пару. Да к нам все так и относятся, как к паре. Все знают, как Танечка меня любит. А теперь и я сам могу ответить на ее чувства. Настенька освободила меня от всех моих клятв. И я свободен!

С этими словами он обнял Танечку еще крепче и увлек ее за собой. Вниз. В поселок. К другим людям. Туда, где их ждала долгая и, как надеялись Руслан со Светой, счастливая жизнь. Они смотрели этой паре вслед долго, пока те не скрылись из вида. А потом Света произнесла:

– Выходит, Танечка так и не понесет наказания за свой поступок? Все-таки она убила.

– Но ты же слышала, что она сказала.

– Да. Она не хотела. Так получилось, но…

– Если уж сама Настенька ее простила, то кто мы такие, чтобы вмешиваться?

– Но…

– Ни Настенька, ни Каринелли не упрекнули Танечку. И мы тоже не будем.

– Но я…

– Света! – шутливо повысил на нее голос Руслан. – В конце концов, кто тут муж? Кто тут главный? Ты будешь меня когда-нибудь слушаться или нет!

– Буду! – рассмеялась Света. – Буду, мой дорогой! Буду, мой любимый! Всю жизнь! Обещаю!

Руслан увлек ее к дому. И уже у самых дверей коттеджа внезапно снова произнес:

– А все-таки странное получилось у нас Рождество.

– А по-моему, очень даже хорошее. Мы помогли двум близким людям соединиться. Разве это плохо?

– Хорошо. А еще мы избавили «Сиреневый закат» от привидения. Думаю, Настенька, повидавшись со своим мужем, больше тут не появится. Я даже уверен в этом!

– А вот за это, мне кажется, спасибо нам никто не скажет! – улыбнулась в ответ мужу Света. – Особенно хозяева. Они же сдавали коттедж из-за привидения в два раза дороже его обычной цены.

– И что?

– Получается, что мы с тобой ввели хозяев в убыток.

Руслан улыбнулся и привлек жену к себе. Сейчас ему было плевать на все привидения и их бывших мужей. Он хотел провести долгожданный медовый месяц в обществе любимой жены. И чтобы никто им не мешал. В том числе и привидения.

– Счастливого тебе Рождества, дорогая.

И пусть Рождество им пришлось провести в такой странной компании, но ведь все это время рядом с ним была Света. А раз любимая рядом, значит, жаловаться Руслану не на что. Это Рождество оказалось очень захватывающим. И Руслан мог поклясться перед самим собой: что бы ни случилось с ним дальше, где бы он ни оказался через год или через десять лет, но это Рождество он уже не забудет никогда в жизни.

Екатерина Неволина Вино победителей

Узкие улочки были наводнены туристами. Десятки голосов на разных языках звучали со всех сторон, из приоткрытой кондитерской пахло булками и пряностями. Солнце палило как сумасшедшее, раскаляя старые камни, исходившие жаром, словно в печке.

Наверное, именно от жары и от многолюдия у нее адски разболелась голова – до рези в глазах, до слабости в коленках. Но Семен, разумеется, не заметил ни того, как она морщилась, ни как, ощупью отыскав в сумочке одну за другой уже три обезболивающие таблетки, безнадежно надеялась на их эффект. Семен был доволен. После плотного обеда с устрицами, от которого бы замутило любого, кроме него, он осматривал город, словно свое удельное владение; презрительно морщился, натыкаясь взглядом на магазинчики с дешевыми сувенирами, и шел вперед с целеустремленностью ледокола, вспарывая любую толпу.

Два охранника-мордоворота следовали за ними, точно неповоротливые лодки, волочащиеся на буксире.

Он-то любил скопление людей. Ему нравилось находиться в самой гуще народа, и ей иногда казалось, что вампиры существуют, и Семен – один из ярчайших представителей этого паразитирующего на других вида. Сколько она его помнила, он всегда паразитировал на ней, вызывая на проявление эмоций, а затем спокойно, с любопытством наблюдая за тем, как она злится или плачет. И то и другое интересовало его в равной степени. Зато он сам всегда оставался ровным и отстраненным, словно прибыл с другой планеты. Возможно, именно благодаря своей невозмутимости Семен добился значительных успехов в бизнесе. Он презирал людей и вместе с тем явно им завидовал. Недаром он посещал все мероприятия, так или иначе связанные с проявлением эмоций, был завсегдатаем боксерских поединков и каждый год выезжал, чтобы посмотреть бег с быками. Он не замечал препятствий и неизменно брал все, что хотел. Он и ее взял так, как берут вражеские крепости, и сделал своей женой, подчиняясь какой-то странной прихоти. Нет, она не была красавицей с модельной фигурой и, как описывается это в романах, водопадом золотистых волос – совершенно обычная, не слишком высокая, с волосами того темно-русого тусклого цвета, который чаще всего встречается на нашей части европейской равнины, с серыми, хотя и большими, выразительными глазами и обычными, не отличающимися античной правильностью чертами лица со слишком пухлыми щеками и маленьким подбородком. Она замечала, что даже тупые телохранители Семена иногда поглядывали на нее с неким недоумением: и что их великий босс нашел в этой простушке, в то время как к его услугам признанные красавицы, не сходящие со страниц глянцевых журналов? Она часто думала, что дело было в том, что она не хотела иметь с ним ничего общего. Вероятно, именно этим она зацепила Семена. Теперь остановить этого человека было уже невозможно. Она жалела, что не переспала с ним сразу после того, как заметила заинтересованность с его стороны. Наверняка, получив желаемое, он тут же бы разочаровался и оставил ее в покое. Это стало бы лучшим выходом.

Если бы только знать все наперед!

Наверное, жаловаться ей было не на что. Трехэтажный особняк на традиционном Рублевском шоссе, дорогие тряпки, обувь и сумочки исключительно от известных дизайнеров, частые выезды в Европу и на популярные курорты должны были возместить все моральные потери, а чувства… пожалуй, она и сама начала забывать, что это такое. Ей даже не хотелось любви, о которой мечталось когда-то в юности. Обычная усредненная сытая жизнь вполне заменяла любые эмоции, а к выходкам Семена она легко привыкла – они были весьма однообразны и предсказуемы.

– Жалкий городишко. – Семен, словно прочитав ее мысли, оглянулся на нее. По его лицу было разлито довольство, противоречившее прозвучавшим словам. – Тухлый и дешевый.

Она кивнула, стараясь не морщиться от боли.

– Все эти нищие французишки готовы передо мной мостовую вылизывать, – продолжал он, удовлетворенно хлопнув себя по животу и, должно быть, вспомнив недавний обед, где официанты и вправду едва ли не подползали к нему на коленях. – Делают вид, что гордые, а покажи им деньги – удавятся.

Она не ответила, и муж окинул ее внимательным взглядом:

– Что, не нравится? Не романтично, думаешь? Ты же любишь всякие старые груды камней.

– Очень милое место. Как раз в моем вкусе, – произнесла она, надеясь, что он захочет повернуть обратно – голова у нее разболелась еще сильнее, а в ноздри отчего-то била вонь дыма и еще отвратительный железистый запах, похожий на запах крови.

– Вот и врешь! – Он удовлетворенно улыбнулся и шутливо погрозил ей пальцем. – Не нравится тебе здесь, готов спорить, что не нравится!

– Пахнет горелым… – пробормотала она.

Он принюхался и покачал головой:

– Сочиняешь. Никаким горелым здесь не пахнет, хотя, возможно, и не мешало бы поджечь этот дерьмовый городишко. Вот бы они все тут забегали!

У Семена зазвонил телефон. Он поморщился и принял вызов:

– Да, я в Каркассоне. Нет, ничего подписывать не собираюсь. Ты что, глухой? Я тебе русским языком сказал, что не буду? Может, тебе на французский перевести?

И он с раздражением сунул мобильный обратно в карман, явно не собираясь выслушивать ответ собеседника. Очевидно, звонил Петр, деловой партнер, с которым Семен в последнее время отчаянно делил бизнес.

Они вышли к собору, вздымавшему в раскаленное небо круглые башенки, облепленные горгульями. Безмолвно вопил в пространство похожий на монстра человек в рясе, кривило пасть странное существо, нечто среднее между собакой и львом, но при этом с крыльями. Все эти фигуры были наполнены мукой и болью.

От собора падала густая тень. Здесь вообще были яркие контрасты – палящий свет и глубокая тень лежали рука об руку. «Перекрестье из тени и света, греха и молитвы…» – вспомнились ей прочитанные когда-то строки.

Из-за дверей доносилась знакомая музыка.

Вечерний звон, вечерний звон… Как много дум наводит он… —

выводили слаженно глубокие голоса.

Пели по-русски.

– А вот и русский хор, – обрадовался Семен. – Я слышал, что они приехали сюда на гастроли и решили остаться. А что, и погода, и еда уж получше, чем у нас. Там, – он кивнул на двери, – диски с их музыкой можно приобрести. Хочешь?

– Нет, спасибо, – ответила она.

– Ну и ладно! – Дойдя до дверей, Семен раздумал входить внутрь и резко развернулся, едва не сбив ее с ног. Они прошли еще немного, оставляя в стороне сам замок, и вдруг муж остановился, привлеченный вывеской «Appellation D’origine Contrôlé». АОС – так звучало сокращение от этого статуса – сулило марочное вино, изготовленное по строгим правилам с определенных виноградников, только урожая одного года. Это был эксклюзив, достойный внимания ее мужа. Того, кто всегда выбирает только самое лучшее.

Он уже скрылся внутри, а она замешкалась, отчего-то не решаясь переступить порог. Наверное, из-за мигрени ноги уже едва ее держали.

– Ну где ты? – Семен высунулся из двери и посмотрел на нее своим обычным, едва ли выражающим что-либо взглядом.

– Иду. – Она шагнула в тень магазинчика и неожиданно почувствовала облегчение – уйти с палящего солнца и вправду оказалось к лучшему.

Вслед за ней шагнули и оба мордоворота.

В магазинчике не было покупателей. Продавец стоял в конце не слишком большого зала, и она не могла разглядеть его лицо из-за игры света и тени. Но вот он шагнул к ним, и она едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть. Молодой, вероятно, лет двадцати двух – двадцати трех, то есть года на четыре младше ее, француз был удивительно красив. Густые темные волосы небрежно падали на лоб, чуть изогнутая линия носа намекала на аристократическое происхождение, но удивительнее всего оказались глаза. Взглянув в них, она едва не споткнулась. У нее возникло странное ощущение, что она уже встречала… нет, даже не так, что она хорошо знает этого человека. Ей нестерпимо захотелось коснуться его, чтобы подтвердить ощущение, чтобы проверить, что перед ней не призрак, не бесплотная тень из какого-то давнего почти забытого сна.

– О ла-ла! Тебе нравится моя жена, да? – Семен потеснил ее плечом, и она словно вышла из-под власти неведомых чар.

В нос снова ударил запах дыма и крови.

– Bonjour, je peux vous aider?[10] – спросил молодой человек.

Тембр голоса у него оказался под стать внешности – красивый, бархатистый. В голову отчего-то пришло сравнение с тем самым выдержанным марочным вином, которое услужливо обещала вывеска.

– Давай, обезьяна, постарайся. Хочешь продать свой товар – валяй. Мани у меня есть, – проговорил Семен, щурясь.

Продавец, очевидно, понял и без слов указал на бутылки. Семен сморщился, осматривая их придирчиво, словно искал в песке крупинку золота и никак не мог ее обнаружить. А парень тем временем отошел за прилавок с таким видом, словно не хотел ничего продавать незваным посетителям, и уставился в экран телефона, больше не взглянув в ее сторону.

Она тоже старалась на него не смотреть, однако постоянно ощущала странное присутствие этого человека. Ей казалось, что она железная гайка, попавшая в поле действия мощного магнита, и ее с неудержимой силой тянет в его сторону. Должно быть, из-за этого, а еще из-за навязчивого запаха гари она совершила ошибку.

– Пойдем, все равно здесь нет ничего хорошего, – проговорила она, потянув мужа за руку, чтобы скорее уйти из-под действия этого странного притяжения.

И конечно, он тут же воспротивился.

– Вон чудесная бутылка. – И Семен ткнул куда-то за спину продавцу.

Там и вправду стояла всего одна, изрядно запыленная, бутылка с темно-красным, почти вишневым вином.

Продавец покачал головой и проговорил по-французски нечто, означавшее, что бутылка не для продажи. Лучшей рекламы для Семена не требовалось, и вскоре он уже довольно щелкал клавишами, вводя пин-код своей черной платиновой карточки, оплачивая невероятную цену единственной бутылки, которую он решил здесь купить.

На этикетке было не растиражированное в винном мире название – Simon de Montfort, дата – 2008 и регион производства – юг Франции, Лангедок.

– Видела, как твой красавчик едва в штаны от радости не наделал, когда я купил его пойло?! – поинтересовался Семен, передавая охраннику бумажный пакет с бутылкой.

Что тут ответить? Возражать бессмысленно, в такие ловушки она попадалась только в первый год их брака, и теперь то время ушло, как река, которую не повернуть вспять.

– Может, хочешь вернуться в лавочку, а? Пока я не вижу? – Муж хохотнул.

– Не хочу, – ответила она абсолютно искренне и отвернулась, взмолившись, чтобы все, наконец, поскорее закончилось.

– Ну и черт с тобой. Едем, – он махнул рукой охранникам, – что-то здесь стало скучно…

Уходя из города, она оглянулась на ворота, возле которых размещалось изваяние головы Каркассонской дамы. По легенде, во время нападения Карла Великого именно она, возглавив немногочисленных рыцарей – защитников крепости, сумела отстоять собственные владения, убедив в своем превосходстве несравненно превосходящее по численности и силе воинство. Широкое, почти круглое, лицо спасительницы не выглядело аристократичным. Зато в ее чертах читались хитрость и смекалка. Должно быть, такова настоящая защитница дома.

Они сели в машину и вернулись в гостиницу, а ночью ей снилось, будто она бежит по пылающему городу, словно слепой котенок тыкаясь в узкие стены, окружившие ее со всех сторон, ищет и не может разыскать кого-то. А где-то совсем рядом ревут, словно буйволы, люди, что-то оглушительно грохочет, и небо осыпается на голову горящими щепками и летящими сверху стрелами…

Из Франции они уехали уже на следующий день, а бутылка вина, вместе с несколькими своими товарками, была положена в ящик. Кажется, Семен забыл о своем спонтанном приобретении.

Россия встретила их хмурым небом и дождем, заставляющим с тоской вспоминать яркое каркассонское солнце. Дни шли за днями в своей бесконечной череде. Несколько раз заходил Петр, партнер Семена по бизнесу. В последнее время отношения между ними стремительно ухудшались, и она наблюдала, как до сих пор не отучившийся проявлять эмоции Петр горячился, пытаясь подвигнуть на что-то непрошибаемого Семена. Разумеется, тщетно. И уходил, громко хлопнув дверью, а Семен равнодушно улыбался ему вслед. Вот уж воистину нашла коса на камень.

О бутылке вина из Каркассона Семен вспомнил едва ли не через месяц, уже успев в тот вечер осушить немало виски.

– Тащи бутылку, которую купили у того красавчика-француза, – велел он. – И не притворяйся, что не понимаешь.

– Тебе не стоит сейчас пить, – попыталась напомнить она.

Семен расхохотался:

– Ты что, меня лечить собралась? Очень умная? Так вот и вспомни, из какой жопы я тебя взял. Ты ноги мне целовать должна! Поняла, стерва?

Обычно она молчала, но тут шагнула к нему и посмотрела в глаза.

– Я не стерва, – проговорила она громко. – Прекрати мной командовать, пьянь. Ничего я тебе не принесу.

Несмотря на изрядное количество выпитого, глаза у Семена были холодными и даже трезвыми, однако рука слегка дрожала, поэтому тяжелый деревянный табурет, который он обычно подставлял себе под ноги, пролетел мимо и врезался в стену.

На грохот прибежал один из мордоворотов.

– Вино тащи, эта сука совсем распоясалась, – велел телохранителю Семен. – Нет, не ту бутылку, вон ту, соседнюю! – И, приняв из его рук бутылку, едва не разбил и ее.

– Тебе не стоит сейчас пить. Лучше протрезвей, – посоветовала она, на всякий случай стараясь держаться подальше.

Но Семен уже остервенело ввинчивал штопор в пробку, не сняв верхнюю защитную оболочку. В бокал пролились первые темно-вишневые густые капли, так похожие на кровь. Телохранитель застыл, ожидая новых распоряжений, и она, пожав плечами, поднялась на третий этаж, в свою спальню.

В ушах оглушительно стучал пульс… или это были настенные часы, руки слегка дрожали, словно это она с неуемной жадностью осушала стакан за стаканом.

Сев на кровать, она изо всех сил сжала голову руками. Запах гари и крови, с тех самых пор находившиеся где-то на задворках ощущений, вдруг самовластно вырвался на свободу, а перед глазами поплыли кроваво-красные пятна. Палящее солнце, застланное черным дымом пожарищ, кровь на белых плащах, кровь, заполнившая водостоки, кровь, сочащаяся между камнями, вымостившими улицы города… Кровь и боль… Бесконечная круговерть, остановить которую невозможно.

Она закрыла глаза и сжала зубы, не чувствуя, как по подбородку течет тонкая струйка крови. Когда-нибудь должен настать час расплаты, когда-нибудь за всю боль и унижение должно воздаться… Так и произойдет, если Господь существует, если Он смотрит на землю хоть иногда, если Он не оглох от стонов и жалоб миллиардов мучеников, униженных, оплеванных… Если Господь существует, должна быть и справедливость…

Наверное, усталость и давно не находившие выплеска эмоции подкосили ее, и она, сама не замечая того, заснула.

А утром ее разбудил дикий визг.

Кричала приходящая горничная, обнаружившая в заблеванной гостиной нелепо скорчившегося на полу хозяина.

Ну что же, справедливость существовала.

Все дальнейшее напоминало ей картинки из цветного калейдоскопа. Вопросы полиции, врачи и бесконечная суета. Все, что нужно, она делала машинально, не задумываясь о том, что происходит.

– Где вы приобрели вино? – прорезался сквозь марево цветных пятен и непонятных звуков голос следователя.

– Я не помню… Семен покупал много вина и в Испании, и во Франции. Мы везде заходили в элитные магазины. Он разбирался в вине и хотел, чтобы у него было все самое лучшее… – Ее голос пресекся.

А в воздухе снова отчетливо пахло пожарищем. Этот запах преследовал теперь постоянно, прилепившись, словно вторая кожа.

За окном шел дождь, и она вдруг усомнилась, прекращался ли он хотя бы на час после их приезда?..

На похоронах к ней подошел Петр и, оглядев с ног до головы, иронично ухмыльнулся.

– Скорбишь, несчастная вдова? – спросил он ехидно.

– Наверняка не так сильно, как ты, – парировала она, сохраняя на лице свою обычную невозмутимость. – Теперь же все пойдет так, как ты хотел.

– Да ладно. – Бывший партнер мужа по-свойски приобнял ее за плечи. – Нам с тобой делить нечего. Как-нибудь поладим. И сними, наконец, с лица эту невозмутимую маску. Прямо не баба, а каменное изваяние.

Она не ответила – только осторожно высвободилась от его рук и ушла по залитой дождем… или темной кровью… дорожке.

А ночью плакала в подушку, проснувшись от уже знакомого кошмара, где она бежала по захваченному неприятелем городу – не покорившемуся, но утопленному в крови, сожженному и истерзанному…

Неужели она все-таки ошиблась?

Встав с кровати, она босиком, в одной короткой маечке и узких трусиках, спустилась на первый этаж. Все равно никого из посторонних в доме не было, обоих мордоворотов она рассчитала тут же после смерти их хозяина… Зажгла в библиотеке свет и отыскала на полке сборник мистических детективов, купленный как-то по случаю с целью скоротать дорогу.

Быстро пролистала страницы, боясь не найти то, что искала. Но нет, вот и стихотворение, размещенное прямо посреди одного рассказа:

Свет и тень – перекрестье креста,       перекрестье грехов и молитвы. Тонет эхо шагов в тишине равнодушного храма. Свет и тень – отголосок той старой       решающей битвы, О которой написано в камне строками романа. Только шаг – и настанет пора межвековья. Будет колокол бить в такт тревожно       стучащего сердца. Я устала идти столько лет параллельно       с любовью. Проклиная Евклида, не в силах хоть каплю       согреться. Я уже умирала, ведь смерть – это вовсе не ново. Так зачем же опять продолжать эти вечные битвы. Но я снова вхожу в сень великого Храма       и Слова — В перекрестье из тени и света, грехов и молитвы.

– «Только шаг – и настанет пора межвековья…» – пробормотала она, закрывая книгу.

Если только Господь существует, она не сошла с ума и не ошиблась…

Звонок раздался только на следующий вечер. Камера показала стоящего у калитки человека, не узнать лицо которого было невозможно.

Она нажала кнопку, открывая ворота. Руки тряслись.

Пока он шел по двору, она бестолково металась между зеркалом и дверью, но не видела своего отражения, да к тому же это было совершенно не важно. Кому что за дело, как именно она выглядит, ведь есть что-то главное, что-то совершенно другое.

С его волос стекала вода, он смешно ежился в тонкой кожаной куртке, тоже промокшей насквозь. Он что, добирался сюда пешком? Из Франции? Вполне может быть…

– Я… – Он замялся, подбирая слова.

– Ты пришел!

Больше не в силах сдерживаться, она бросилась на грудь этому человеку. Человеку, которого видела второй раз в этой жизни, и разрыдалась. Слезы мешались с дождевыми каплями. Влага к влаге, пепел к пеплу, прах к праху…

– Я учить русский, но очень сложно. – Он и вправду с трудом справлялся с незнакомым языком. – Я – Раймон.

Она улыбнулась и провела рукой по его мокрым волосам.

– Я знала. Пойдем, тебе нужно согреться. Сейчас разожгу камин… Тут есть камин, представляешь? Все как в старом замке. Знаешь, я так рада, что ты пришел… Я уже думала, что мне просто померещилось. Что я рехнулась, сбрендила… Я уже сама не знала, чему верить…

Она говорила и говорила, словно боялась остановиться, словно боялась, что в тот миг, когда иссякнут слова, он тоже исчезнет.

Но нет, Раймон сидел прямо перед ней, и можно было коснуться его теплой кожи, вдохнуть пахнущий сладостью розы и горечью дыма аромат незнакомой туалетной воды. Роза и дым, сладость и смерть – все правильно, все так и должно быть.

Она дала ему чистую одежду, которую приобрела заранее, еще после смерти Семена, и поразилась, как точно угадала с размером. Белый джемпер сидел на ее госте превосходно, словно сияющие латы. Джинсы тоже пришлись как раз впору.

– Я видел фото. Ты… Тебя… – подбирал он непослушные русские слова. – И Симон… И тогда я понял, что надо делать…

Она кивнула. Конечно, изящный план исходил не от изначального заказчика. Чтобы окончательно сложить для себя мозаику, она задала еще один вопрос:

– Петр? Верно?

– Педро. – Раймон кивнул, подтверждая ее догадку.

Теперь все понятно. К нему обратился Петр, желающий полностью прибрать к рукам бизнес своего партнера. И они придумали вполне неплохой план. Безупречный план убийства заядлого жизнелюба и параноика, не выходящего из дома без охраны.

– Как ты понял, что я не выпью это вино? – уточнила она.

– Я узнал ты… тебя… Ты узнала, – объяснил он. – Ты меня узнала.

Вот теперь вопросов и вправду не осталось.

Они узнали друг друга, так и должно было случиться, а она стала соучастницей убийства с тех самых пор, как впервые увидела этикетку той самой бутылки. Simon de Montfort, 2008 год и регион производства – юг Франции, Лангедок.

Симон де Монфор, барон де Монфор-л’Амори, в 1208 году возглавивший карательный поход против юга Франции и альбигойской ереси, разбил войска Педро Арагонского и Раймона Шестого в битве при Мюре, а после взял его город так, как привык брать все, что ему хотелось, огнем и мечом прорубая себе дорогу, заливая кровью узкие каменистые улицы Старого Каркассона.

Вино, произведенное в Лангедоке, никогда не назвали бы именем одного из страшнейших людей в истории всей Южной Франции. Вино, к тому же датированное сакральным 2008 годом.

Она обняла Раймона, жадно прижавшись к нему всем телом. Справедливость существует. Семен… или Симон остался в прошлом. И вот они, наконец, могут быть вместе. Он – Раймон, ее преданный рыцарь, и она – извечная хранительница старого города, женщина, названная Каркассонской дамой… Теперь ей, наконец, снова есть что охранять.

Примечания

1

Корабль Марина VII. Судовая роль: г-н Домнин Иван, капитан; г-жа Иванова Инна, помощник капитана; г-н Воскобойников Петр, матрос; г-н Воскобойников Артем, матрос.

(обратно)

2

Синекура – здесь: хорошо оплачиваемая работа, не требующая особых усилий.

(обратно)

3

Герой романа Жюля Верна «Вокруг света за восемьдесят дней». Совершает кругосветное путешествие, цель которого – обогнуть земной шар за указанное время и тем самым выиграть пари.

(обратно)

4

Мариной обычно называют порт, специально предназначенный для стоянки яхт.

(обратно)

5

Принайтовать (мор.) – прикрепить тросом.

(обратно)

6

Собачья вахта – та, что начинается с четырех часов утра.

(обратно)

7

Кокпит – открытое помещение на небольшом судне.

(обратно)

8

Красная ракета (или же файер) – международный сигнал бедствия.

(обратно)

9

Леер – туго натянутый трос.

(обратно)

10

Добрый день, я могу вам помочь? (фр.)

(обратно)

Оглавление

Евгения Михайлова Дунайские волны

Анна и Сергей Литвиновы Ласковое солнце, нежный бриз

Екатерина Барсова Остров сбывшихся желаний

Галина Романова Играющая со смертью

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

Марина Крамер Карты, деньги, морской бриз

Анна Велес Предмет коллекционирования

Дарья Калинина Сказка о добром волшебнике и его Красной Шапочке

Екатерина Неволина Вино победителей Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg