«Правило четырех»

Йен Колдуэлл, Дастин Томасон«Правило четырёх»

Нашим родителям

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА

«Гипнеротомахия Полифила» — одна из самых ценных и наименее понятых книг в истории раннего западноевропейского книгопечатания. До нашего времени дошло меньше ее экземпляров, чем гуттенберговской Библии. Среди ученых продолжаются споры относительно того, кто скрывался за именем ее загадочного автора, Франческо Колонна, и с какой целью он написал «Гипнеротомахию». Только в декабре 1999 года, через пятьсот лет после ее появления на свет и несколько месяцев спустя после событий, описанных в «Правиле четырех», появился полный английский перевод «Гипнеротомахии».

Читатель милый, слушай Полифиларассказ о снах, внушенных небесами.Труды твои напрасными не будут ине устанешь слушать потому,что много чудного в рассказе этом сыщешь.Коль ты суров и мрачен, не приемлешьлюбовные истории, то знай,что в ней найдешь порядок строгий.Нет? Тогда почувствуй стиль, язык еестоль новый для изложенья мудрости,иль оцени хотя бы геометрию и знанья,изложенные древним нильским языком.Увидишь ты дворцы царей и поклоненье нимфам,фонтаны и обильные пиры,причудливые танцы стражей в пестрых одеяньях,а в общем жизнь человека в темных лабиринтах.«Гипнеротомахия Полифила». Анонимная элегия читателю ПРОЛОГ

Думаю, отец мой, как и многие из нас, потратил свою жизнь на собирание осколков истории, которую так и не понял. История эта началась за пять столетий до моего поступления в колледж, а закончилась уже после его смерти. Ноябрьской ночью 1497 года два гонца покинули сумрачный Ватикан и отправились в церковь Сан-Лоренцо, расположенную за городскими стенами Рима. То, что произошло в ту ночь, изменило их судьбы и, как считал мой отец, возможно, изменило и его собственную.

Я никогда особенно не вникал в то, чем он занимался и во что верил. Сын — обещание, данное мужчине временем, гарантия того, что когда-нибудь все, что для него священно, будет сочтено глупостью, а тот, кого он любит больше всех на свете, поймет его неверно. Однако отцу моему, посвятившему себя изучению Ренессанса, вовсе не была чужда идея возрождения. Историю о двух гонцах он рассказывал так часто, что забыть ее я не смог бы, даже если бы хотел. Теперь я понимаю, что он чувствовал: в ней заключен некий урок, который рано или поздно свяжет нас.