«Балтиморский блюз»

Балтиморский блюз (fb2) - Балтиморский блюз (пер. Ольга Владимировна Казакова,Марина В Будынина) (Тесс Монаган - 1) 1289K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Лаура Липман

Лаура Липман «Балтиморский блюз»

ЗНАМЕНИТЫЙ АДВОКАТ МЕРТВ —

ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ МЕДЭКСПЕРТИЗЫ

Согласно источникам близким к расследованию, мистер Абрамович был задушен или задавлен до смерти и жестоко избит. Все лицо его покрыто синяками, предположительно это были следы борьбы с Дэррилом Пакстоном, тридцатитрехлетним сотрудником медицинской школы Джонса Хопкинса, который по свидетельству охранника из бюро пропусков находился в кабинете жертвы после 10 часов вечера.

Ни в биографии, ни в карьере Абрамовича не было ничего примечательного. Во всяком случае, Тесс не усматривала в них ничего необычного, а эта газетная заметка выглядела более чем банально. Все характерные особенности стиля криминальных новостей были налицо: неизвестно откуда почерпнутые сведения, домыслы о способе убийства, стандартные обороты, поражающие воображение обывателя подробности, но охранник — вот, кто действительно что-то может знать.

— И все же я знаю больше, — громко сказала она.

Выражаю особую признательность Мишелю Б. Слангу; моему агенту Вики Бижу; и моему редактору Кэрри Ферон.

А также всем, кто работал со мной ранее и кто научил меня всему, чем я могла воспользоваться в дальнейшем — Джоан Джекобсон, Джею Апперсону, Артуру Хиршу, Майклу Джеймсу, Жаку Келли, Джой Мэтью, Патрику А. МакГиру, Мелодии Симмонз. Благодарю также Мелинду Хеннебергер, Джима МакАлистера, Сусанну Сигар и, конечно же, моего мужа Джона Роула за поддержку в этой работе.

Из всех движущихся механизмов, только смерть работает бесперебойно.

Г. Л. Менкес «Книга бурлесков».

Хотя я всегда испытывал глубокую любовь к моему родному Балтимору и к людям, живущим в нем, за время моей работы я неоднократно имел возможность убедиться в том, сколь неисправимо глупы, бездарны, ленивы и непредусмотрительны оказывались те, кому были доверены в нем наиболее ответственные посты и должности, вряд ли где-нибудь на белом свете существовала еще одна такая же компания глупцов. В своей высокомерной и самонадеянной тупости, они не желали снисходить ни до каких разумных доводов и полезных советов, предпочитая свои нелепые догадки даже тем очевидным фактам, которые сами собой напрашивались в соответствии с логикой и здравым смыслом, не говоря уже о компетентности, которой им всем недоставало и которую можно было приобрести только в результате тщательного и добросовестного изучения всех деталей и процедур следствия и судопроизводства.

Из опубликованного в разделе «Факты: прошлое, настоящее, будущее» парижского письма доктора Томаса Хепберна, адвоката городского суда Балтимора, высланного из города в 1873 году. Я спал безмятежно в вонючей той луже В неведенье сладком, но был я разбужен И небо увидел в лучах заревых, Высокое небо, а грез золотых Как будто не стало и вовсе, и мир Вокруг был таким же, как прежде, чужим, И понял тогда я, что сколько живу, Я столько же буду играть в ту игру. А. Э. Хаусман Теренс, так глупо теперь говорить…

Посвящается моим родителям

Глава 1

Вечером 31 августа Тесс Монаган отправилась в небольшой магазинчик, чтобы купить ежедневник в черно-белом мраморном переплете. Так она обычно поступала каждый раз перед наступлением осени с тех пор, как ей исполнилось шесть лет. И теперь в двадцать девять все еще не видела никаких причин изменять этой привычке. Домашний компьютер никак не повлиял на ее пристрастие письменно фиксировать все то, что она находила важным и существенным для себя. Как не повлияло и то, что всякий раз ей приходилось ездить за очередной книжкой в другой район, поскольку от магазина ее детства уже давно остались одни воспоминания. Даже то, что она больше не была студенткой, и у нее не было работы, не могло заставить ее нарушить этот ритуал. Тесс принадлежала к тому типу людей, которые верят в целительное воздействие ритуала. Именно поэтому она снова купила ежедневник за один доллар шестьдесят девять центов, возвратилась домой и, раскрыв его на первой странице, записала:

Планы на осень:

1. Накопить 120 фунтов.

2. Пробежать милю за 7 минут.

3. Прочитать «Дон Кихота».

4. Найти работу и т. д.

Она сидела за столом и смотрела на свои записи. Первые две цели казались ей вполне осуществимыми, хотя и требовали немалых усилий: благодаря жесткой экономии она смогла бы собрать сто фунтов, а после долгих тренировок пробежать за полчаса четыре мили. Что касается «Дон Кихота», то она уже не в первый раз собиралась взяться за него, но всякий раз откладывала чтение. Теперь как раз пришло время осуществить и этот замысел.

Самой сложной была последняя задача. Поскольку тут перед ней вставала дилемма, которую она не способна была разрешить в течение вот уже двух лет, с тех пор, как ей пришлось оставить работу в балтиморской «Звезде» и перейти в редакцию газеты «Маяк». Но, к сожалению, там ей так и не удалось получить место постоянного сотрудника.

Тесс захлопнула ежедневник и поставила его на книжную полку, где уже стояло двадцать два. Она не привыкла оставлять первую страницу пустой, и как только этот раздражитель был устранен, она тут же легла в постель и крепко заснула. Накануне первого дня осени ей необходимо было избавиться от чувства угнетенности и безнадежности, мучавшего ее весь август.

Будильник разбудил ее в четверть шестого утра. Она быстро оделась и вышла во двор, где стояла ее машина. Похоже, осень в этом году обещала наступить рано, утро встретило ее пронзительным свистом холодного ветра. Воздух был густой и влажный, и нельзя было сказать, что в первые минуты Тесс ощутила особый душевный подъем, сделав глубокий вдох. Но, несмотря ни на что, ее старая верная «тойота», которая служила ей уже одиннадцать лет, завелась почти мгновенно. «Слава богу», — довольно буркнула она и, выехав со двора, покатила по пустынным центральным улицам.

Лодочная станция на берегу была погружена во тьму. Оно и понятно: сотрудники лодочной станции, получавшие слишком низкую зарплату, не считали нужным подниматься ни свет ни заря, чтобы явиться в Шерри Хилл. Рядом с пристанью тянулись длинные ряды плодовых деревьев, уже успевших потерять часть своей пожелтевшей листвы. С холмов, которые поднимались чуть выше городских улиц, можно было полюбоваться видом Балтимора, но как ни странно, людям и в голову не приходило посещать эти места ради того, чтобы взглянуть на родной город.

В сущности, Тесс не слишком расстраивало отсутствие служащих станции. В их помощи она не нуждалась, поскольку у нее, как у большинства азартных любителей гребли, был свой ключ от лодочной станции. Ключ она прятала в помещении женской раздевалки в персональном ящике. Быстро достав его, она поднялась по лестнице наверх и забрала оттуда свои весла. Ей хотелось любыми способами избежать встречи со студентами, которые вот-вот должны были появиться на пристани. Как заметил один ее приятель, не было ничего утомительнее, чем их радостные вопли, шум и болтовня о том, как они сдали тот или иной экзамен и сколько литров спиртного выпили после сессии. Но и среди своих коллег по Балтиморскому клубу гребли она чувствовала себя также неуютно, хотя это уже были люди серьезные и деловые, врачи, ученые, директора фирм и сотрудники банков, а не желторотые юнцы из университета.

— Осторожно, не задень сеть, девочка, — крикнул ей охотник за крабами, и его низкий голос громко прозвучал в тишине утра.

— Я ее вижу, — отозвалась Тесс, проходя по берегу мимо разбросанных на земле рыболовных перчаток, цыплячьих шеек и корзинок для пойманной добычи. Ловцы крабов были постоянным объектом преследований служащих городских санэпидемслужб и предпочитали выходить на промысел ранним утром. Но Тесс не было до этого никакого дела. Она не ела ни местную рыбу, ни вообще морепродукты.

В городе хватало хороших закусочных и кафе, где можно было позавтракать. Солнце еще только медленно поднималось над высокой оградой Фрэнсис Скотт Ки Бридж, когда Тесс оттолкнула лодку от берега и стала грести в сторону Форт Макгенри. Почти рефлекторно, она замурлыкала себе под нос песню, которая начиналась словами «О видишь ли ты?» Затем вдруг замолчала на минуту, подумав о том, что плывет как раз к тому самому месту, где родился этот гимн, она продолжила: «А в небе алеют ракеты, и воздух рвется от бомб…»

Река в то угро была неспокойна. Тесс это раздражало, хотя перевернуться недалеко от берега ей вряд ли грозило, однако исключать эту опасность полностью было неразумно, а Тесс не очень-то хотелось оказаться в мутной и холодной воде. Как-то раз ее угораздило так натереть руку о весло, что мозоль не заживала целых три месяца. Так что лучше всего теперь было расслабиться и дать отдохнуть ее уже разогретым мускулам, а вот в обратный путь — пуститься изо всех сил налегая на весла.

Для Тесс это было обычное начало обычного дня с тех пор, как она вынуждена была оставить работу в «Звезде». Шесть дней в неделю она занималась греблей по утрам и бегом по вечерам. Три раза она посещала тренажерный зал, а в воскресенье, принимая горячую ванну, позволяла себе помечтать о мужчине, способном растереть ее уставшие плечи и ноги.

Во время учебы в колледже Тесс была посредственным гребцом из весьма слабой команды, хотя и могла похвастаться силой и хорошо накачанными мускулами, особенно благодаря занятиям плаванием. Вообще-то, садясь за весла, она каждый раз думала о том, как мало этот вид спорта украшает женщину. Ей даже казалось, что она хорошо представляет себе, как безобразно она при этом выглядит со стороны, например с берега. Как навозный жук, тонущий в унитазе, дергающийся и тщетно пытающийся выбраться. Легко весла никогда не давались ей, и даже на гладкой поверхности, чтобы грести, требовались усилия, от которых приходилось сжиматься от напряжения и прикусывать язык. Ничего изящного в этом занятии не было. Еще и потому, что она не была профессионалом. Но она и не стремилась достичь профессионального уровня, и все же никогда не пренебрегала возможностью упражняться изо дня в день. Друзья говорили о ней, что никто не мог бы заставить ее делать то, что ей было не по душе, и они были правы. Именно ее упрямство и нежелание заниматься тем, что ей было неинтересно, стали причиной затянувшегося периода безработицы в ее жизни.

Но этим утром, как ни пыталась она справиться с сопротивлением весел, все усилия, как ей казалось, растрачивались впустую. «Первый день сентября должен был быть холоднее», — подумала она. Да, а она должна была бы чувствовать больше оптимизма. Наконец, она опустила весла и позволила лодке плыть самостоятельно. Тесс подняла голову и внимательно посмотрела на небо: похоже, собирался дождь, нужно было успеть вернуться обратно. Впрочем, сквозь довольно густой туман туч не было видно. В такую погоду Балтимор казался более мрачным, унылым и грязным, чем обычно.

— Добро пожаловать в прелестный городок, — крикнула она чайкам, выхватывавшим из воды дохлую рыбу. — Добро пожаловать в Балтимор, милые.

Ни для Тесс, ни для ее родного города этот год не принес ничего утешительного. Она потеряла работу и прочно застряла в этом бесперспективном состоянии, а Балтимор — по числу беспрецедентно жестоких убийств — выдвинулся чуть ли не на первое место во всем штате. Каждый день в разделе криминальной хроники «Маяка» появлялась заметка об очередном преступлении. Однако это как будто никого не интересовало, «самый читающий город» был погружен в свои повседневные заботы, а о гражданском долге приходилось вспоминать немногим.

— Самый кровавый город, милые, — снова бросила Тесс ничуть не испугавшимся чайкам.

В благовоспитанный, томный и темный город. В город, где всякий знает свое место. Она подумала еще немного, и ей захотелось добавить: «И почему только я так и не научилась держаться на плаву».

Когда она уже собиралась повернуть обратно, поблизости показался еще один любитель утренней гребли. Он вынырнул из тени моста Ганновер-стрит и повел лодку прямо к Тесс, легко и быстро, словно не плыл по воде, а скользил на санях по льду. Подготовка у него была что надо, но даже ему движение не давалось без серьезных усилий — футболка на спине потемнела от пота. Наблюдая за ним, Тесс подумала, что из этой мастерской гребли вышел бы отличный кадр для рекламного ролика. Но в следующую секунду он уже был от нее в нескольких метрах, и шел он прямо на нее.

— Разворачивайтесь! — крикнула она, уверенная в том, что ему ничего не стоит изменить свой курс. Голос отчетливо прозвенел в утренней тишине, но незнакомец даже не обратил на нее внимания.

— Разворачивайтесь! — еще громче крикнула Тесс, когда его лодка продолжала двигаться по направлению к ее правому боку. Казалось, столкновение неизбежно.

Ей еще не приходилось ни с кем встречаться в этой части реки. Скорость движения его лодки казалась ей просто фантастической. Схватив весла, Тесс попыталась уйти с его курса, но у нее так ничего и не получилось. Нелегко было развернуть ее «Олден», когда лодку кидало из стороны в сторону. Единственное, о чем она успела подумать, так это то, что надо было минимально повредить чужую лодку, которая к тому же казалась более хрупкой и дорогой, чем ее собственная.

На боку «Олдена» красовался значок, по которому можно было узнать новичка на воде, и, конечно же, никакими особенными достоинствами он не отличался, да к тому же был тяжеловесен и неповоротлив, так что все ее метания ни к чему не привели. Тогда, собравшись с силами и упершись ногами в скамью, она рванулась вперед, и тут произошло чудо: ей удалось соскользнуть с чужого пути. Гребец, заметив ее, поднял весла и резко попытался свернуть, как раз когда она освободила ему дорогу.

Тут только она узнала его.

— Что ты тут делаешь?! — крикнул знакомый голос. — Вот черт!

— Ну, спасибо, Рок! — отозвалась Тесс. — Я так испугалась, думала, какой-то псих собирается меня таранить.

— Ни черта. Это вот такие, как твоя, любительские лоханки только и наскакивают на других по десять раз на дню. И что тебя понесло так далеко, если не можешь справиться с веслами?

— А что вообще сюда может понести? Ты сам-то можешь ответить?

Но для Рока этот вопрос был риторическим. Всю неделю Рок, которого на самом деле звали Дэррил Пакстон, работал в лаборатории медицинской школы Джона Хопкинса, оборудованной двадцатью тысячами микроскопов. О том, что он там исследовал и чем занимался, Тесс понятия не имела. Рок принадлежал к тому типу людей, которые не любят рассказывать о своей работе. Что же касается гребли, то все заработанные деньги он расходовал на это единственное страстное увлечение своей жизни. Он жил, дышал и грезил исключительно лодками и веслами, но прошлой весной он собрался жениться. Надо сказать, что Рок достиг профессионального уровня в своем хобби и дважды становился победителем на гребных гонках, которые проходили в Балтиморе в День благодарения. Однако теперь, когда помолвка его казалась удачной, Тесс с удовольствием готовилась потанцевать на его свадьбе в марте будущего года. Она даже не прочь была потанцевать с невестой. А после своих бесконечных физических упражнений она вполне дала бы фору любому представителю сильного пола.

Испуганное лицо Рока развеселило ее. Внешне ее друг до смешного напоминал киллеров из популярных фильмов: среднего роста, крепкий и жилистый. Она видела, как под его загорелой гладкой кожей каждый мускул, словно мячик, теперь подрагивал от усталости, а толстые синие нити вен рельефно выступили на руках. Малоподвижная работа в лаборатории так сильно угнетала его, что, лишь оказавшись в лодке, он мог как следует отдохнуть. Но Тесс хорошо знала, что этот человек весьма умен и наблюдателен, хотя на его открытом лице с карими глазами все еще читалось что-то детское.

— Ты просто мастер! — заметила Тесс. Однажды утром, лет пять назад, увидев, как ловко он вел лодку вдоль берега, она уже говорила ему об этом. Его иссиня-черные волосы намокли от пота и прилипли ко лбу и к шее. Даже если бы в тот момент на реке было много спортсменов, она узнала бы его и среди сотни других любителей.

На его недовольном лице появилась улыбка:

— Ну, сейчас это звучит как издевательство. Как дела в «Маяке»? До сих пор не могу поверить, что мистер Твиди ушел оттуда.

— Мистер Твиди? Это пустяки. Ну потерял «Маяк» нескольких читателей, а даже если и несколько десятков… Зато вот у «Звезды» были действительно хорошие комиксы.

Они развернулись и поплыли назад к пристани, собираясь позавтракать, по дороге обсуждая достоинства странички с комиксами в трех балтиморских газетах. Правда, еще пять лет назад газет было только две. А затем Тесс, как и мистер Твиди теперь, вынуждена была оставить работу. «Маяк» уничтожил своих конкурентов — «Свет» и «Звезду» — и сейчас был самой доходной и процветающей газетой в городе с самой лучшей страницей комиксов. Но кое-что в этом мире все же не поддавалось разрушению: Рок по-прежнему оставался ее другом, их связывали долгие годы знакомства и все та же обычная и привычная жизнь — гребля, совместные завтраки и обеды неподалеку от ее дома. Все остальные любители спорта могли пропустить день-другой из-за погоды или вовсе перестать практиковаться на время, но эти двое всегда были верны своему увлечению и своей дружбе.

Тесс достаточно хорошо изучила характер своего приятеля, способного весь свой двухнедельный отпуск провести за веслами. Сильный летний загар не мог скрыть на его лице усталость и темные круги под глазами.

— Ты хоть немного отдохнул в Нью-Йорке? У тебя же все-таки отпуск был.

Рок покачал головой:

— Играл в крикет, измотался до предела, спал еще меньше, чем здесь, но все равно чувствую себя вполне сносно.

— Я тоже ничего. — Это была не то чтобы ложь, но и не совсем правда. Тесс ощущала переутомление от своих физических занятий.

— Ну, если ты в хорошей форме, может, рванем наперегонки мимо стекольного завода? Проигравший — угощает.

— Не смеши. Лучше уж давай устроим автогонки на мосту Ганновер-стрит.

— Я уступлю тебе пятьсот метров, согласна?

— Маловато для такого расстояния. Ты обгонишь меня уже на середине.

— Хорошо, тысячу.

— И только завтрак? Обычно ты всегда меня угощал.

— Ладно, в таком случае сегодня я этого не стану делать, если ты откажешься.

— О! — Обычно бедность делает людей мелочными, но с Тесс этого не случилось. Ей как-то везло, и пока что помощь друзей, близких и временные заработки позволяли ей кое-как держаться. — Ну что ж, тогда придется согласиться, — пошутила она.

— Все по-честному: я останусь на месте, пока ты не исчезнешь за мостом.

Она уселась поудобнее и взяла весла. Еще никогда ей не приходилось ни с кем соревноваться, кроме, пожалуй, как с самой собой, но после стольких тренировок можно было надеяться на неплохой результат.

— Начинай грести, — сказал Рок, — как вынырнешь из-под моста.

Вода как-то заметно успокоилась, и теперь Тесс двигалась гораздо быстрее. Она так волновалась, словно ей предстояло участвовать в состязаниях женских команд Оксфорда и Кембриджа. Она использовала весь запас энергии, который у нее еще оставался после утренней разминки. Проскочив под мостом и снова выплыв на свет, она ощутила себя на какое-то мгновение совершенно беспомощной.

Затем, оглянувшись, она увидела, что Рок уже пустился вслед за ней, ей казалось, что он летит с такой скоростью, что расстояние между ними катастрофически сокращается, а потом вдруг заподозрила, что Рок немного сбавил темп, чтобы дать ей возможность отдалиться. Но надо сказать, что гипертрофированное чувство вины никогда не было ее отличительной чертой. В конце концов, он был отличным гребцом, а уж как он считал нужным поступать в данной ситуации, было его личным делом. И к тому же Тесс уже изрядно проголодалась. Она вправе была надеяться на оладьи с черничным соусом и омлет с ветчиной.

Они даже еще не успели доплыть до здания стекольного завода, а Рок уже обогнал ее. Обыкновенно даже во время больших гонок, одна лодка обходит другую постепенно, но Рок промчался мимо нее, словно она застыла на одном месте. Тесс успела взглянуть ему в лицо и заметила довольную, возможно несколько злорадную, усмешку на его губах.

Из упрямства она все равно продолжала грести с той же интенсивностью, что и раньше. Завод, непрестанно гудевший и отравляющий воздух на берегу, уже остался позади. На реке в этот час уже должно было быть полно любителей, но в тот день что-то никого не было видно вокруг. Тесс сделала над собой усилие и прошла оставшиеся тридцать метров до конца условленной дистанции. Ее мышцы словно окаменели от перенапряжения, и чувствовала она себя так, словно истратила в этом соревновании весь свой запас физической энергии. Конечно, Рок выиграл, но хотя бы из уважения к себе нужно было добраться до финиша. Тесс медленно двигалась дальше.

Когда она подняла голову, то увидела, что Рок впереди странно изогнулся и наклонился за борт лодки. Присмотревшись, она поняла, что у него началась рвота. Тесс ощутила приступ невольного отвращения. С трудом заставив себя еще немного налечь на весла, она подплыла ближе. Но Рок не выпрямился и не взглянул на нее, он плакал. Все его тело сотрясалось от рыданий. Когда их глаза встретились, она узнала этот взгляд, свойственный многим одержимым гребцам, которым они смотрят на соперников. В это мгновение ей почему-то вспомнился библейский эпизод разговора Моисея с неопалимой купиной. Непонятное, странное чувство. Нужно было как-то успокоить и подбодрить его. Она протянула руку и похлопала его по спине.

— Прости, — пробормотал Рок.

Тесс отпустила весла. От смущения она не знала, что ему ответить.

— Ава, — коротко добавил он.

Ава. Его подруга. Тесс вспомнились последние весенние гонки, на них-то она и увидела ее. Еще никогда Рок не был так хорош, как тогда. Неизвестно, потому ли, что она всегда с тех пор помнила о ней, или просто так сложилось, но она все же не смогла влюбиться в Рока.

У нее всегда оставалось неприятное подозрение, что на свете не было ни одного человека, который бы относился к нему с настоящим пониманием, ни его мать, ни коллеги по работе, ни друзья, ни знакомые. Ава была юристом, красивая, преуспевающая, молодая и такая сексапильная, что другие женщины не могли смотреть на нее без зависти. Тесс очень не нравилось, что эта девица, даже в третий раз встретившись с ней, так и не запомнила ее имени.

Тесс задумчиво повторила в ответ:

— Ава?

— Боюсь, у нее… — Он осекся, но затем договорил: — Проблемы…

— С чем?

— С чем-то, о чем она не хочет говорить. Я звонил ей прошлой ночью, и ее не было дома. Кстати, и в офисе ее тоже не было. Она планировала куда-то поехать, но потом отложила поездку, позвонила и сказала, что у нее какие-то непредвиденные обстоятельства на работе. Этот ее босс, Абрамович, загоняет ее до смерти.

Тесс вспомнилось, как Рок гордился тем, что Ава получила работу в компании «О’Нил, О’Коннор, О’Нейлл», и как он радовался тому, что его подруга стала ассистенткой Майкла Абрамовича.

— Ничего удивительного. Фирма очень крупная, и для юриста всегда найдется дело, а уж тем более в такой ситуации, как с этими договорами по асбесту.

— Да, тем более что клиентом их является теперь Симс-Кевер, а уж он-то хотя и готов заплатить миллион долларов по договору, но ни доллара не согласится сбросить, если придется платить ему неустойку, — Рок сложил вместе ладони, покрытые мозолями. — Но Ава была вчера не на работе. Я спросил у секретаря. Оказывается, у нее был отпуск. Я все-таки надеюсь, что причина у нее была объективная, но…

— Почему же ты не спросил ее прямо?

— Потому что она всегда все оборачивает в шутку. Если бы я только попытался потребовать от нее объяснений… — Он покачал головой, а Тесс представила себе эту сцену, в которой ее приятель вдруг набрался смелости обратиться к Аве с какими-то требованиями. — Нет, это могло бы ее обидеть. Она очень чувствительный человек.

Они качались на чуть заметных волнах у самого берега при свете еще не погасшего фонаря, река совсем успокоилась, и кругом стояла какая-то необычная тишина. Тесс мучительно старалась придумать что-нибудь утешительное, чтобы подбодрить Рока, но мысли, приходившие ей в голову, касались исключительно оладий с черникой. Все ее соображения и догадки насчет поведения Авы не подходили для того, чтобы высказать их вслух.

— Не сомневаюсь, что у нее было какое-то дело по работе, — наконец произнесла она.

— Да, но есть только один способ узнать, так ли это.

— Спросить ее? Но ты же сам говоришь, что не можешь задавать ей такие вопросы.

— Нет, не спросить. Проследить за ней.

— Думаешь, она этого не заметит?

— Заметит, конечно, — согласился Рок. — Но, например, если это сделаю не я, а ты, то она вряд ли что-нибудь заподозрит.

— И как я стану за ней следить? И откуда у меня время, чтобы этим заниматься. Я, конечно, не торчу с утра до ночи на работе, но дел и у меня хватает. — Разговор коснулся больной для Тесс темы. Постепенно у нее даже развился комплекс, и ей казалось, что все вокруг только и делают, что стараются напомнить ей о том, что у нее нет работы, а ведь для того, чтобы более или менее пристойно жить, она должна была иметь не меньше двух источников дохода.

— Я буду платить тебе. Тридцать долларов в час. Это стандартные расценки частных детективов. Ты ведь можешь найти кого-нибудь, кто подменит тебя на несколько дней в книжном магазине?

— Я не частный детектив, — возразила Тесс.

— Но все репортеры обладают навыками и умением следить, если в этом возникает необходимость. Разве ты сама не рассказывала мне об этом много раз? Ты ведь пишешь статьи для дяди? — В его голосе звучало упрямство. — В половине восьмого вечера я видел, как Ава входила в здание клиники Хопкинса. И она провела там не менее трех часов. На проходной меня уверяли, что она пришла сдать кровь или плазму для помощи какому-то больному раком. Понимаешь?

«О боже, — подумала Тесс, — что-то тут все-таки есть. Вряд ли Ава решила стать донором. Скорее всего, она действительно завела какую-то интрижку в клинике тайком от Рока и теперь всячески старается убедить, что все в порядке. Возможно, она не хочет, чтобы расстроилась их помолвка».

Тридцать долларов в час — недурная плата, особенно, если она потратит пять-шесть часов на эту работу. Сумма будет более чем внушительная. И почти никаких усилий. И потом, если Ава окажется невиновной, тем лучше. Рок будет доволен и не пожалеет о потраченных средствах. А если нет… Тогда Тесс избавит его от одной из самых опасных ошибок, какие обычно совершают люди, когда вступают в брак, пребывая в абсолютном неведении относительно частной жизни своего партнера.

— Хорошо, прибавим еще полный апгрейд твоего компьютера, — продолжал Рок, — ремонт автомобиля. Лучшие места на трибуне во время гонок. Какого черта ты упрямишься?

Вообще-то Тесс предпочла бы несколько иной перечень: пару дорогих серег, кожаные ботинки на хорошей подошве, студенческие скидки, но так или иначе она все еще колебалась и подыскивала подходящий предлог, чтобы отказаться от этого странного предложения.

— Почему бы тебе не нанять профессионала, если ты все равно собираешься платить мне по тарифу?

Рок оглядел реку и уставился куда-то вдаль. Трое детей на противоположном берегу с громкими криками прыгнули в воду.

— Наемный частный детектив не всегда работает добросовестно, — задумчиво произнес он. Рок как будто разговаривал сам с собой, забыв о Тесс. — Я склонен больше доверять друзьям. И деньги я тебе предлагаю, потому что знаю, что сейчас у тебя не самое лучшее время. Я хочу, чтобы ты помогла мне, а я — тебе.

Как журналист-фрилансер Тесс могла заработать максимум двадцать долларов в час. А уж в качестве постоянного сотрудника ей не светило и больше десяти долларов. Работа у тети обеспечивала ей только обед, медицинскую страховку и шесть долларов в час за все, что она делала в книжном магазине. Вряд ли в этом городе нашелся бы человек, который оценил бы ее рабочее время так дорого.

— Где работает Ава? — спросила она.

Рок улыбнулся. И снова на лице его появилось безмятежно-уверенное выражение:

— Объясню за завтраком.

Глава 2

И все же Тесс так и не удалось попробовать оладьи с черникой. Когда они наконец добрались до небольшого кафе на Феллз Пойнт, там оставались только кольца с творогом, горячие тосты и свежевыжатый апельсиновый сок Обычно уже в течение двух лет она брала одно кольцо с творогом, другое без, так что в этот раз ей еще, можно сказать, повезло.

В своих мечтах она всегда представляла себя прогуливающейся утром на террасе роскошного отеля, где обязательно должен был быть бар, отделанный красным деревом. Все мужчины там одеты в элегантные костюмы, а на головах у женщин — летние шляпки. Медленно проходя мимо них, она неторопливо подходит к стойке, заказывает бокал мартини… без оливок…

Рок бегло прочитал меню и заказал мясо с острым соусом, тосты, оладьи, апельсиновый сок, фруктовый десерт и мюсли со сливками.

— Ни масла, ни сахара не кладите, — сказал он официантке.

— Это все?

— Ты будешь рисовые хлопья или кукурузу?

Тесс покачала головой, и официантка гордо удалилась. Рок был убежденным сторонником идеи, что специально сбалансированная диета помогает лучше росту мышц, но всякий раз ему приходилось пересматривать набор заказываемых блюд. Одно время он употреблял в пищу исключительно мясо, но ел он его в огромных количествах, да еще с пищевыми добавками, способствовавшими увеличению веса. Но надо было отдать ему должное, он никогда не объедался ради удовольствия и не всегда воздерживался от алкоголя. Единственным его пороком был кофе, который он потреблял в качестве тонизирующего напитка. Все полки у него на кухне были заставлены полными или уже опустошенными кофейными банками и упаковками. Ни телевизор, ни музыкальный центр, ни микроволновку он так и не удосужился купить себе, но зато на самом видном месте и всегда под рукой стояла у него французская кофеварка эспрессо. В шкафах были сложены различные сорта кофе в зернах, и кажется, только он один еще до сих пор не понимал, почему он страдает бессонницей.

Завтрак подали довольно быстро. Тесс никогда не начинала свой день с мясных блюд. Она вообще заказывала мясо только в том случае, когда чувствовала себя слишком голодной, но, по представлениям Рока, мясо — строительный материал для его организма, который постоянно нуждался в восполнении энергии. Он ел с такой скоростью, что когда она только-только приступила ко второму кольцу, он уже перешел от мюсли к последнему блюду — оладьям.

— Вот, возьми, — сказал он, смяв в руках салфетку, и бросив Тесс конверт, который она ловко поймала, полагая, что это был чек. Но она ошиблась. Внутри конверта лежала только небольшая фотография Авы и клочок бумаги с телефонными номерами, адресами, указанием времени, когда Ава начинала и заканчивала свою работу, и где были записаны те места, которые она чаще всего посещала — спортзал в Федерал Хилл, бар рядом с офисом и итальянский ресторан, пользовавшийся далеко не самой лучшей репутацией в городе из-за слишком плохо приготовленных блюд иностранной кухни.

— Забавно, — заметила Тесс, изучив записи.

— Что?

— Ты уже выполнил часть моей работы. А как насчет непредвиденных расходов?

— Не стесняйся включать их в счет, если это будет необходимо, — ответил Рок.

— Ну, хорошо, все-таки мне бы не хотелось, чтобы ты думал, что я берусь за это только ради заработка. Если так, то мне, откровенно говоря, проще заниматься пиаром.

Что-то мешало Тесс спокойно приняться за выполнение этого заказа. И дело было даже не в щекотливой подоплеке ситуации и не в дружеских отношениях с Роком. Он выслушал ее очень серьезно, без улыбки, но возражений не принял.

Выйдя из кафе, они распрощались. Тесс, жизнь которой сложилась так, что ей приходилось работать со своими многочисленными родственниками, по сути своей, всегда чувствовала себя абсолютно одинокой.

А что касается Рока, то у него возникли свои проблемы. Делиться ими с Тесс он то ли стеснялся, то ли не считал нужным. Быстро перейдя улицу, он направился вверх по Бродвей-стрит в сторону медицинской школы, где никто не знал его под именем Рока, ибо там он снова становился Дэррилом Пакстоном.

Тесс тоже перешла улицу и отправилась в прямо противоположный конец проспекта, свернув затем на Шекспир-стрит. Проходя мимо какого-то дома, она осторожно заглянула в раскрытое окно. Было около восьми утра, и незнакомые люди, нормальные люди, как она думала о них, только-только встав с постели, собирались завтракать, принимали ванну или просматривали свежий номер «Маяка». Наверное, она и сама мечтала оказаться на их месте. Она бы хотела жить ничем не примечательной, но столь уютной и тихой жизнью, какой жила большая часть населения Балтимора. Муж, ребенок, гостиная и столовая. На деле же все выходило иначе. Иногда родственники, или друзья, или ее последний приятель и готовы были предоставить ей место рядом с собой за обеденным столом, но любая их попытка как-то «одомашнить» ее только усиливала у Тесс ощущение бездомности и отчуждения. Если она оставалась ночевать у тети, то чувствовала себя страшно неуютно, когда ей приходилось сидеть утром за столом в халате и есть яичницу или те же оладьи.

Шекспир-стрит плавно перешла в Бонд-стрит, на которой и жила Тесс. Она остановилась и уныло посмотрела на здание, которое она называла своим домом, — неуклюжее, длинное, построенное из темно-красного кирпича с пожелтевшей лепниной. Вход в книжный магазин тети находился рядом. Стекла в окне тускло поблескивали в утреннем свете, и сквозь них были видны книги, расставленные на полках. Зеленые, желтые, красные переплеты, они наводили Тесс на мысли о коробке с драгоценностями. Над дверью красовалась такая яркая надпись, что буквы ее казались объемными, почти трехмерными, «Книги для женщин и детей». А чуть ниже тянулась другая, кривая и корявая — «Специализированный книжный магазин».

Пожалуй, еще никто никогда не видел магазина, где продавались бы книги исключительно для женщин и детей. Но тетушка Кэтрин, или Китти Монаган, думала иначе. Умников, которые критиковали эту надпись, она на дух не выносила. В течение двадцати лет она работала в школьной библиотеке. На пенсию ей пришлось уйти довольно рано: одна из родительниц написала жалобу, что в библиотеке выдают детям безбожные сказки, которые способствуют укреплению веры в Сатану и распространению оккультизма.

Такова была официальная и краткая версия ее увольнения. Другая же, более длинная, носила, так сказать, «растительный» или даже «овощной» характер. Китти накричала на какую-то мамашу, которая не вовремя прицепилась к ней, возмущаясь по поводу «Джека и Бобового стебля». Эта женщина уверяла, что детская сказка способна подвигнуть ребенка на антисоциальные поступки и является апологией воровства и разбоя. Китти пропустила этот выпад мимо ушей, а администрация поспешила ее уволить. Видимо, власти наотрез отказались признать, что родители тоже не всегда правы. Разумеется, тетушка подала судебный иск, требуя компенсации за такую несправедливость. Впоследствии к делу добавился еще ряд ранее неизвестных фактов. Выяснилось, что разгневанная дама пригласила Китти к себе на работу в теплицу, где упаковывали свежие овощи на продажу, и там обрушила на ее голову кочан капусты и целый мешок свеклы в отместку за то, что библиотекарша не соглашалась с ее мнением о вредоносности детских сказок. В качестве орудия защиты тетушка выбрала брюкву и очень успешно попала ею в цель, после чего и разразился крупный школьный скандал.

— Это была вынужденная мера, самозащита и ничего больше, — часто повторяла она, вспоминая свое прошлое.

К счастью, в суде этот аргумент был воспринят благосклонно. Балтиморское управление по среднему образованию вынуждено было выплатить Китти компенсацию, на которую та и приобрела у родителей Тесс небольшую аптеку, когда семья их уже находилась на грани банкротства.

Тетка перестроила купленное помещение, превратив одну часть в магазин, а другую — в собственную квартиру. Со временем и верхний этаж стал ее собственностью. Не обладая особым дизайнерским талантом и будучи достаточно ленивой, Китти многое оставила на своем прежнем месте, например, до сих пор в магазине стоял автомат с газировкой, который приносил магазину неплохой доход, частенько превышавший прибыль от продажи книг. Кстати, лучше всего продавалась детская литература. На последнем месте по спросу оказывалась женская литература — феминистические брошюрки, эротические романы и прочий вздор. Но среди всего этого хлама порою попадались произведения и авторы совершено «нетематические» — Апдайк или Филипп Рот.

В целом магазинчик, по мнению Тесс, был очень уютным местом: у камина стояли удобные потертые кресла, а потолок был украшен какой-то забавной росписью. Люди заглядывали туда, чтобы узнать новости, полистать книги и, в конце концов, что-нибудь обязательно покупали, чтобы не уходить с пустыми руками. Прибыль от такого предприятия, конечно же, была незначительной, но Китти все же была ею довольна. Вдохновленная своими успехами, она постоянно мечтала о расширении своего бизнеса, собираясь, например, вместо автомата с газировкой, поставить кофеварку эспрессо или даже устраивать торжественные чаепития. Или, что еще лучше, — купить оставшуюся часть здания и сдавать жилье внаем, на условиях полупансиона. Иногда ей даже приходила в голову идея открыть еще один книжный магазин, для мужчин. Иными словами, она все еще пребывала в состоянии заблуждения, окрыленная своими надеждами, и Тесс не удивлялась тому, что теткины деньги таяли так же быстро, как и прибывали.

— «Смерть белым» — как тебе это нравится, Тесс? — спросила Китти у племянницы, как только та появилась на пороге. Китти сидела на автомате с газировкой в шелковом кимоно и с чашкой кофе в руках. — Отличная идея, здесь можно продать все что угодно, все и даже никому не нужную классику. А в чем хитрость? Очень просто: люди приходят сюда, думая, что это специализированный магазин, а это самый что ни на есть обычный книжный, и, к чести сказать, наш магазин — один-единственный на два квартала. Так что пойдет даже Норманн Майлер.

— Мне он нравится, — сказала Тесс. — Кстати, я тут недавно видела группу черных, которые как всегда орали о дискриминации цветного населения. И вот что забавно, Комитет матерей помощи жертвам насилия выступил против этой акции, назвав ее подстрекательством к насилию и беспорядкам.

— Матерей? Да быть не может такого комитета даже в таком городе, как Балтимор!

— Ты что, газет не читаешь? Они постоянно устраивают пикеты во многих местах в Таунсоне, как раз около крупных магазинов, они часами расхаживают туда и обратно по улице, перекрывают движение, а потом идут в сторону Нордсторма.

Китти от души рассмеялась в ответ. Большинство Монаганов были людьми суровыми и мрачными, такова уж была их порода, и даже Тесс ощущала на себе влияние этой семейной черты характера. Но Китти была счастливым исключением. По представлениям Тесс, ее тетка была действительно счастливым человеком, способным радоваться и получать удовольствие от жизни, не в пример всем прочим ее родственникам.

Она умела наслаждаться самим процессом существования, своими ощущениями, новыми знакомствами, покупкой новых вещей, даже солнечным светом и запахами весны, и просто хорошей погодой. Она была старше Тесс на двенадцать лет, невысокая, с огненно-рыжими волосами и зелеными глазами, передававшимися в ее роду по наследству уже в течение трех поколений. Ее красота, красота немолодой, но все еще очень привлекательной женщины, служила объектом поклонения одного из местных полицейских, который однажды был завлечен в ее магазинчик и с тех пор часто бывал там — ради удовольствия пообщаться с хозяйкой. Звали его Тадеуш Фреденберг, и ему было двадцать четыре года. Своим внешним видом он напоминал огромного сторожевого пса, но только был чуточку глупее любой собаки. Тесс любила шутить, что он ездил на мопеде только потому, что никак не мог сдать на водительские права.

Однако в то утро Тадеуша в гостях не оказалось. Тесс уселась рядом с газировочным автоматом и принялась рассказывать Китти о том, какое странное предложение она получила сегодня утром от Рока.

— Только подумай, любопытное дельце…

Тесс была уверена, что новость произведет впечатление на Китти. Но та скептически заметила:

— Это попахивает вмешательством в частную жизнь. Тебя не пугает этическая сторона этого заказа?

— Нет, этика меня не касается. Лето было длинное, а мне теперь позарез нужны деньги.

— Полагаю, — продолжила Китти, внимательно посмотрев на нее, — тут есть одна проблема. Если тебе не нравится эта женщина, ты не сможешь быть объективной. Если ты что-то воспринимаешь предвзято, то всегда рискуешь сделать неправильные выводы, ты заведомо настроена против нее, возможно, даже сама того не осознавая.

— О чем ты?

— О чем? Ну, например, когда ты увидишь, как кто-нибудь из знакомых при встрече целует ее, то решишь, что это ее любовник. А может, это всего лишь ее родственник или близкий друг?

— Не думаю, что можно спутать брата с любовником.

— Это все от того, что я давно уже не слышала, чтобы кто-нибудь поднимался к тебе на третий этаж, Тесс, — Китти улыбнулась и поправила кимоно на плечах.

— Брось выпендриваться. Ты всегда так говоришь, когда твой коп забывает навестить тебя под вечер. Знаешь ли, некоторые люди спят одни и ничуть от этого не страдают.

— Может, Джонатан еще вернется к тебе. Ведь вы не так уж давно расстались?

— Чтобы он ни сделал — получит от ворот поворот. Я никогда не прощу ему Лент.

— Ну, ведь Йому Кайппур ты ему простила. Ты никогда не отличалась последовательностью, Тесс, даже в детстве.

Китти соскочила с автомата и нырнула в свои апартаменты, куда вела дверь из магазинчика, оставив Тесс, погруженную в размышления о Джонатане Россе. Тетка всячески заботилась о том, чтобы не помешать ее воспоминаниям, надеясь, что в конце концов они подтолкнут Тесс к более конструктивному решению, чем то, которое она приняла полгода назад из-за Йомы Кайппур. А Тесс казалось, что у Джонатана было достаточно шансов искупить свою вину, но ни одним из них он не пожелал воспользоваться.

Размышления ее были прерваны, когда в магазине появился Кроу, работавший продавцом у Китти.

— Надо же, сегодня всего на два часа раньше, — заметила Тесс, кивнув ему в знак приветствия. Кроу был влюблен в Китти и часто приходил на работу в семь часов утра, а уходил поздно вечером: засиживался за компьютером, пытаясь усовершенствовать систему учета товара.

— Да я просто подумал, что могу и тут позавтракать, — он достал из сумки пончики и бутылку с апельсиновым соком. На плече у него болталась старая гитара. — Здесь по утрам такое чудесное освещение. Оно, оно… меня вдохновляет.

Тесс даже стало неловко из-за того, что она иногда позволяла себе подшучивать над его чувством к Китти. Эти студенты Мэрилендского института искусств так обидчивы. Может быть, именно поэтому он никогда не решался взглянуть ей в лицо своими большими карими глазами, полными скрытой страсти, обращенной к ее тетке.

Кроу подошел прямо к автомату с газировкой, словно какая-то магнетическая сила тянула его к тому месту, где несколько минут назад сидела Китти. Забыв о своем завтраке, он взял гитару и стал наигрывать на ней какую-то мелодию. Тесс не сомневалась поначалу, что это была известная, только слегка измененная композиция, но потом ей пришла в голову догадка, что это могла быть и его собственная импровизация.

— Я пишу песню, — сообщил он ей.

— Боюсь, вы рискуете оказаться неоригинальным. Я уже где-то ее слышала, такой милый, печальный, жалостливый ритм…

— Вовсе не обязательно, — он побренчал еще немного и начал подпевать себе, голос у него был высокий, но приятный, даже чарующий. — Когда я впервые увидел Китти, / Я стал чувствовать себя подобно Уолтеру Митти. / И с тех пор я думаю лишь о том, / Чтоб с нею вместе покинуть этот мрачный город / Навсегда, навсегда, навсегда, / И я почти готов сделать это…

— М-да, хотя Монаган трудно угодить и подобрать подходящую рифму для ее имени, но, будь я на ее месте, меня бы ваша песня впечатлила.

— Я попробую написать что-нибудь и для вас, — сказал Кроу, улыбнувшись, — имя Тесс рифмуется со многими словами.

— Не так уж их много, — возразила Тесс.

После этого Тесс оставила Кроу мечтать дальше, а сама поднялась к себе на второй этаж. Ее комнаты были небольшими, с низкими потолками. И когда она поднималась к себе, то ей казалось, что она спускается куда-то вниз, в подвал, хотя сами комнаты находились наверху. Когда Китти приобрела в собственность третий этаж здания, она решила, что непременно будет сдавать помещение в аренду, но ее первым и единственным арендатором оказалась Тесс, и поэтому Китти великодушно назначила ей плату только в полцены от запланированной ею официальной стоимости.

Комната была поделена на три помещения книжными полками. В жилой части находились небольшой письменный стол, кресло и маленький журнальный столик, за которым Тесс обычно обедала. На кухне стояли двухконфорочная газовая плита и холодильник. Дальше была расположена относительно просторная спальня с широкой кроватью, комодом и бюро.

Но была у этого непритязательного жилища одна черта, придававшая ему особую прелесть в глазах Тесс, — в той части, которая считалась спальней, была дверь на балкон, а оттуда вела лестница прямо на крышу. По утрам Тесс часто поднималась наверх и любовалась видом спящего города. Именно так она и поступила в то утро, собираясь хорошенько обдумать все сложности своей новой работы.

Ей больше нравилось смотреть на восток, туда, где сквозь туман светились красные огни предприятий.

Тесс без особой симпатии относилась к тем районам Балтимора, которые посещались туристами и считались достопримечательностью Мэриленда: для нее они — всего лишь несколько улиц со знаменитыми ночными стрип-клубами, куда вход был свободный, но где цены за бокал виски превышали все разумные пределы. В своих кошмарных снах она иногда видела себя танцовщицей, облаченной в идиотский дутый костюм и приветствующей посетителей: «Как поживаешь, милый, как делишки…»

Тесс снова достала из кармана адреса, которыми ее снабдил Рок. Она почти ничего не знала о жизни Авы. Вроде бы та жила в роскошном здании в одном из прибрежных районов, поблизости от гавани и работала в крупной фирме «О’Нил, О’Коннор, О’Нейлл». От дома до работы пешком она могла дойти меньше чем за четверть часа. Странно, что Ава вообще куда-то ходила пешком.

Фотография была небольшой, в овальной рамке, такие обычно люди держат на своем рабочем столе. Наверняка раньше она стояла на столе или на тумбочке в спальне Рока. На ней Ава была запечатлена вместе с Роком во время весенней регаты. На нем были черные обтягивающие шорты и белая футболка, а на его подруге — короткая спортивная маечка. Тесс, глядя на нее, подумала, что сама она не выглядела бы так эффектно даже в вечернем платье. Правой рукой Ава обнимала Рока за талию, но глаза у нее при этом были очень холодные. Черные волосы обрамляли лицо с идеально правильными чертами. Она была слишком хороша собой. Именно это и наводило на самые мрачные мысли.

Тесс могла себе представить, что за характер, как правило, бывает у очень красивых женщин, уж ей-то приходилось немало сталкиваться с ними в своей жизни: ее тетя, например, школьная подруга Уитни, да и ее собственная мать. Одни из них снисходительно позволяли ей греться в лучах того поклонения, которым их окружали мужчины, другие — сторонились ее, находя ее неуклюжей и толстой дурнушкой. Без сомнения, Ава относилась к последним.

К двадцати девяти Тесс смирилась со своей внешностью, с лицом и фигурой. Она не была красивой, но все же нельзя было сказать, что она непривлекательна. Свои длинные темные волосы она заплетала в косу, не пользовалась косметикой, носила только удобную спортивную одежду. Единственное, чем она теперь была довольна, — это цвет, преобладавший в ее гардеробе: все вещи были преимущественно черного цвета, старые и поношенные, а это, безусловно, поможет ей не привлекать к себе лишнего внимания, оставаться незаметной.

Глава 3

Ава жила в «Эдеме» — в огромном доме, облицованном розовым мрамором, неподалеку от Акватории. При всей роскоши этого здания, нельзя было назвать его красивым: оно имело форму пирамиды, асимметричной, нарушающей все представления о гармонии, похожей на нечто среднее между культовыми постройками Сан-Диего и Малибу. В дорогих районах на побережье все дома отличались друг от друга. «Эдем» же выделялся среди них подобно безобразной громаде, которая вызывала у Тесс какой-то беспричинный, инстинктивный ужас.

Она вышла на остановке на Пратт-стрит, чтобы проследить за тем, как Ава выезжает из гаража на своей «мазда миата». Согласно времени, указанному Роком, она обычно отправлялась на работу в четверть восьмого утра. Ровно в двадцать минут восьмого Ава вышла из дома и пешком направилась по улице. Для Тесс это было сюрпризом, и ей пришлось вернуться к своей машине, припаркованной на стоянке Президент-стрит, и достать из багажника свой складной велосипед.

К счастью, Ава шла очень медленно, прогулочным шагом идя по Пратт-стрит. Обычно на этой улице было полно народу, но пока еще время было ранее, и дорога оставалась свободной. Тесс старалась ехать очень медленно, чтобы не обогнать Аву, которая, казалось, вообще никуда не спешила. Тесс было довольно легко следить за ней, следуя за ее длинными черными волосами, мелькавшими среди набережных построек и лодочных навесов.

Ава не принадлежала к тому типу женщин, которые ходят только в кроссовках и носят под спортивными брюками белые носки. Она ходила в замшевых туфлях на высоком каблуке, с ремешками, застегнутыми вокруг щиколотки, что позволяло ей выглядеть почти на голову выше своего настоящего роста. Миновав причал, где слева покачивалось грузное мрачное судно «Созвездие», Тесс проследовала за ней дальше, но, случайно нажав на велосипедный звонок, едва не выдала свое присутствие. К счастью, Ава велосипедистами не интересовалась, заглядываясь исключительно на дорогие автомобили и хорошо одетых мужчин. Несколько раз она повернулась так, что Тесс почти был виден ее совершенный профиль, половина женщин в Балтиморе не прочь была бы обрести такой же профиль с помощью скальпеля пластического хирурга.

Как ни странно, красота Авы, в представлении Тесс, всегда находилась в некотором противоречии с ее родом деятельности. Она никак не соответствовала расхожему представлению о женщине, выбравшей своей специальностью юриспруденцию. Свои черные вьющиеся волосы она носила распущенными, юбка серебристо-серого костюма была слишком узкой и короткой для стиля бизнес-леди, не говоря уже о ее блузках — с глубокими до неприличия вырезами. Даже обувь, которую она выбирала, мало подходила для серьезного занятия адвокатской практикой и годилась больше для вечеринок в ночных барах и стрип-клубах. Сумочку Ава всегда покупала из такой кожи, которая Тесс казалась мягче, чем те подушки, на которых ей приходилось спать в доме тетки, а размером она была такова, что вряд ли в ней могло поместиться что-то, кроме пудреницы и губной помады.

Тесс не хотелось признаваться себе, что она завидовала этой женщине. Конечно же, занимая должность помощника по юридическим вопросам в компании «О’Нил, О’Коннор, О’Нейлл», Ава вынуждена была заниматься довольно нудной бумажной работой, но кто же стал бы жаловаться на это, получая восемьдесят тысяч долларов в год? «За такие деньги не грех и поскучать», — подумала Тесс, когда Ава наконец исчезла в дверях зеркального небоскреба. Что-то загадочное и жуткое было в этом здании, отражавшем солнечные лучи: проходя в него, человек словно растворялся в неведомом мире. Тесс задержалась на несколько секунд, затем повернула назад и, проехав по аллее, остановилась у дверей магазина, где продавался кофе. С этого места ей отлично был виден вход в здание компании. Но ведь Ава может выйти с противоположной стороны и сесть в чью-нибудь машину, и тогда Тесс, конечно же, потеряет ее из виду и упустит возможность собрать важную информацию.

Как же помешать этому? У Тесс еще никогда не было опыта слежки за кем-либо. Хотя она и работала репортером, но такого рода задания ей не поручали. Ей приходилось лишь брать интервью у нескольких знаменитостей, за которыми, впрочем, не нужно было ходить по пятам, а достаточно было поймать их на каком-нибудь банкете или презентации. Писала она и о более «доступных» людях — участниках религиозных организаций, студенческих обществах и прочих активистах общественных движений.

Обойдя здание, она увидела с противоположной стороны его небольшую скамейку, стоявшую в тени деревьев, почти неприметную и расположенную близко от перекрестка Пратт и Говард-стрит. Бездомная женщина, примостившаяся на скамейке, окинула ее подозрительным взглядом.

— Знаешь, как иногда сильны бывают воспоминания? — вдруг спросила она Тесс, прошамкав беззубым ртом.

— Да, — отозвалась та, раскрыв книжку, которую никогда раньше не вытаскивала из багажника велосипеда.

Женщина придвинулась к ней поближе. Время было уже восемь, и хотя воздух все еще был влажным, жара уже начинала набирать силу. Тесс с тоской подумала, что ей придется париться тут весь день. На женщине был надет серый кардиган поверх обычного домашнего халата, толстые шерстяные носки и рваные грубые ботинки. От нее тошнотворно пахло приторной смесью табака и алкоголя. Но, принюхавшись, Тесс распознала и еще какой-то необычный запах, тонкий, едва уловимый, напоминавший ей туалетную воду, которой когда-то пользовалась ее бабушка.

— Я вас напугала? — спросила женщина.

— Нет, вовсе нет.

— Тогда можно я тут еще немного посижу?

Тесс порылась в кармане и, достав доллар, протянула его незнакомке. Что-то пробудило в ней давно забытую сентиментальность, возможно, воспоминания детства или ей стало просто жалко эту всеми покинутую старуху. Однако в ее голове промелькнуло, что при необходимости эта бездомная не откажется промолчать или, напротив, подтвердить ее слова.

Женщина поспешно схватила деньги и сунула их в карман халата, что-то довольно напевая себе под нос. Тесс раскрыла книгу и уткнулась в нее, чтобы избежать дальнейших приставаний. Но песенку, которую бормотала старуха, она сразу же узнала. Это была «The Johnny Mercer Songbook» Эллы Фицджеральд.

Так они и сидели на скамейке в течение четырех часов, не говоря друг другу ни слова. Элла Фицджеральд сменилась Джеромом Керном «All the Things You are», «I’ll Be Hard to Handle»… «Подходящие темы для Авы…» — подумала Тесс. Но вскоре репертуар певицы иссяк, а Тесс еще предстояло просидеть с ней рядом довольно долго.

Время близилось к полудню, книга была прочитана. Тесс уже собралась было начать читать сначала, как, буквально в самом начале первого, появилась Ава. Она быстро направилась куда-то с сумкой в руке, по всей видимости, сильно чем-то озабоченная. «Вся ее профессиональная уверенность зиждется на том, что она правильно подбирает себе дневные и вечерние духи, — подумала Тесс. — Может, Китти права, когда говорит, что я завидую ей, потому что ее костюм стоит больше, чем я зарабатываю за полмесяца». Трудно было сказать, так ли оно было. Тесс считала себя хорошо одетой, если на ногах у нее была удобная обувь, а заправленная рубашка не выбивалась из джинсов.

Сегодня же она предпочла бы вообще не привлекать внимания своим внешним видом. Джинсы, белая футболка и бейсболка. Можно было не опасаться, что Ава помнит ее в лицо. Но, на всякий случай, Тесс все же спрятала косу под черный короткий парик, который она взяла у Китти. В этом парике тетка исполняла на хеллоуин роль Клеопатры. Где-то в глубине души Тесс предпочла бы не столь броский вороненый оттенок, а уж, скорее, нечто похожее на тускло-пепельные волосы Кроу, но слишком долго готовиться к этому маскараду у нее просто не было времени.

К ее удивлению, Ава направлялась в восточную часть города и вскоре свернула на Сэйн-Поул, в сторону здания суда. Ава вспорхнула наверх и оказалась под портиком галереи, точно такой, какая отличает все здания правосудия в Америке. Ава посмотрела на свое отражение в стеклянной двери и с беззаботным видом отошла к колонне. Похоже, что она ждала кого-то.

Тесс даже на расстоянии чувствовала сильный сладкий запах ее духов. Смешавшись с толпой, Тесс остановилась поодаль от Авы, стараясь держаться в тени. Но и тут Ава, к счастью, ни на кого не обращала внимания, рассматривала витрины соседних магазинов и издалека любовалась своим отражением. Только изредка она поглядывала на свои часы. Затем, постояв еще немного, Ава направилась к дверям небольшого ювелирного магазина «Амариллис». Сквозь стекла Тесс видела, как Ава попросила продавца показать ей экстравагантное серебряное колье с витрины, наверное, на любой другой женщине оно выглядело бы нелепо, но на длинной стройной шее Авы оно смотрелось как нельзя более уместно. Однако, померив его, она разочарованно отдала его обратно, словно всем своим видом давая понять: «Эта вещь недостаточно хороша для меня…»

Выйдя из ювелирного, она направилась по магазинам дальше, везде что-нибудь требуя показать и возвращая обратно с презрительным недовольством. Тесс следила снаружи за тем, как Ава примеряла пиджаки, сумки, шарфы и шляпы, однако так ни на чем и не остановилась. Казалось, чем дороже была вещь, тем меньше она ее устраивала.

На Виктория-стрит Тесс осмелилась даже войти вслед за ней в магазин и спрятаться за одним из стеклянных шкафов-витрин. Ава прикоснулась пальцами к дорогому белью с такой подозрительностью, как будто, оно было не из шелка, а из полиэстера, но затем снова провела по ним рукой — и вдруг, схватив две пары красных трусиков, сунула их в свою сумку.

Тесс застыла в шоке. Нет, этого не могло быть, ей, наверное, показалось. Слова тетки о том, что она будет относиться к Аве предвзято, вновь всплыли в ее памяти. Конечно же, этого не могло быть: белье просто упало на пол или же Ава собиралась заплатить за него после, а убрала его в сумку, чтобы не держать в руках.

Не могла же она быть воровкой!

Однако Ава подошла уже к другим вешалкам, где точно таким же образом стащила лифчик и положила его к себе в сумку. По подсчетам Тесс, она набрала две-три пары трусов и три пары зеленых лифчиков. Продавщица-консультант подошла к ней, когда она разглядывала шелковую комбинацию, но Ава любезно отказалась от ее помощи и, повесив комбинацию обратно, вышла из магазина. Никто даже не остановил ее.

«Ава — мелкая воровка! — подумала Тесс. — А ведь я могла бы заложить ее прямо сейчас. Ава — клептоманка. Клептомания — это болезнь. Возможно, она не совсем психически здорова, и именно этим объясняется ее странное поведение в отношениях с Роком».

Но была ли это действительно болезнь? Ведь Ава могла просто развлекаться таким образом во время обеденного перерыва. Во всяком случае, пока что это не стоило сообщать Року. Такая новость могла бы повергнуть его в отчаяние. Но была и другая причина — инстинктивно Тесс понимала, что странное поведение Авы является лишь частью таинственной истории. Что-то более серьезное стояло за всем этим, и ей, вероятно, потребуется немало времени, чтобы выяснить все остальные детали и разгадать эту загадку.

Совершенно растерявшись, Тесс не заметила, как Ава куда-то исчезла. Ей удалось разглядеть ее уже внизу, когда она спускалась на эскалаторе. Тесс попыталась пробраться вниз, но эскалатор был забит туристами, не дававшими ей протиснуться дальше. Когда она оказалась на первом этаже, Авы там уже не было. Тесс предположила, что Ава вполне могла выйти с другой стороны, но там не видно было ни ее черных волос, ни серого костюма. Другими словами, Ава пропала.

Скорее всего, она возвратилась назад в офис, чтобы снова погрузиться в бумаги и договора, связанные с делом о жертвах «асбеста», которым она теперь вынуждена была заниматься. Или задержалась в одном из открытых летних кафе. Но, куда бы ни обращался взгляд Тесс, повсюду были только шумные группки туристов или студентов, и старики, дремавшие в тени на лавочках.

— Вы думаете, он умер? — спросила какая-то женщина, ни к кому конкретно не обращаясь.

Тесс чувствовала, как жарко было голове под париком. Вот-вот пот потечет по лбу. Не вытерпев, она сняла его с себя, и трое туристов из Скандинавии, по ошибке приняв ее за уличную актрису, кинули ей доллар.

— Вы что, подумали, что я участвую в представлении? — спросила их Тесс.

Но студенты, не поняв ни слова, зааплодировали и стали кричать на своем родном языке что-то, видимо, означавшее «Еще, еще…»

Тесс махнула париком, который держала в руках, и посмотрела на доллар, валявшийся на тротуаре. Трое совершенно восторженных белокурых гостей пялились на нее в ожидании, но она подняла доллар и отдала его старушке, сидевшей неподалеку. Вообще-то ей было немного жаль денег, на которые она могла бы купить пакетик картошки фри, но сознание своей неудачи делало все эти мелкие неприятности незначительными. Нахлобучив парик на голову, она послала воздушный поцелуй туристам и направилась к столику летнего кафе.

Все прочие дела могли подождать — пришло время подкрепиться.

Глава 4

В течение восемнадцати лет дядя Тесс, Дональд, мечтал стать членом правительства, постоянно переходя с одной бесполезной работы на другую и возглавляя всякие сообщества и организации, пытавшиеся выступать за снижение налогов, пока, в конце концов, он не оказался сотрудником небольшого офиса в Департаменте по лицензированию и уставной документации. Должность его именовалась теперь «Директор отдела афер и мошенничества». Тесс же была его неофициальным заместителем.

— Знаешь, у твоей должности такое название, что волей-неволей можно подумать, что ты сам и есть главный аферист и мошенник, — как-то заметила Тесс, подумав при этом, что ко всему прочему из окон его офиса открывается унылый вид на пустырь Сэйн-Поул.

— Может, оно и так, — согласился дядя, — но меня это совсем не пугает. Главное, чтобы была работа.

Невысокий полный и темноволосый Дональд Уэйнстейн все еще сохранял некоторую моложавую привлекательность. Но, к сожалению, с годами он все больше становился похож на обрюзгшего бюрократа с восторженно сияющими глазами. К своей племяннице он относился по-дружески и охотно предоставил ей возможность поработать в своем учреждении. Тесс сидела за столом напротив него на коричневом пластиковом стуле и записывала все сообщения, которые приходили по факсу и по телефону, сортируя их для дальнейшей работы.

— Весьма впечатляюще, — пробормотала она. — Я так понимаю, что в Департаменте здоровья и умственной гигиены наконец починили протечку крана и теперь их счета за воду хоть немного уменьшились. Департамент трудоустройства и занятости нашел более дешевую забегаловку для своих еженедельных сборищ. А из Департамента защиты окружающей среды навалили столько информации, что на полмесяца хватит.

Тесс включила компьютер, собираясь занести все эти новости в базу данных. Департамент здоровья и умственной гигиены сократил расходы воды в соответствии с требованиями охраны окружающей среды. Затем она немного подумала и добавила: Департамент трудоустройства и занятости заключил более выгодный контракт с одной из фирм общественного питания в целях экономии. Она распечатала две копии, одну положила на стол Дональду, другую убрала в папку. Получала она за свою работу около ста долларов, после всех вычетов ей оставалось пятьдесят, то есть около десяти долларов в неделю. Это была неплохая прибавка к ее бюджету, если учесть, что работать ей приходилось не так уж много.

— Ты обедала?

— Да, тут поблизости на набережной.

— По-моему, этого мало. Можно было бы сходить к Тио.

— Я туда давно уже не хожу. — Это было не совсем правдой. Тесс перестала ходить туда после того, как рассталась с Джонатаном Россом, который так предательски перешел в другую редакцию, когда она потеряла работу.

— Но там можно выпить хорошего вина. И у них отменный десерт, я всегда заказываю несколько видов пирожных или ореховый торт. Что бы там ни болтали, это лучший ресторан в Балтиморе.

— Он еще и самый дорогой. У тебя что, много денег на счету или ты выиграл на пари?

— Хоть один-то раз я за тебя могу заплатить?

— А это разве не афера и мошенничество?

Дональд рассмеялся:

— Если бы я мошенничал, Тесс, то платил бы тебе зарплату в полном объеме. И ты бы получала шестьсот долларов за ту же работу, за какую сейчас получаешь сто. А я бы сколотил себе капиталец, чтобы открыть собственное предприятие.

— Ничего, дядя, меня это вполне устраивает. Я с пользой для себя провожу время. Например, осваиваю жаргон этих бесчисленных департаментов и организаций. Вот я теперь знаю, что вместо «получить деньги» всегда следует употреблять «иметь доход». Или «заключить выгодный контракт с одной из фирм общественного питания» это всего лишь означает, что теперь они будут есть более дешевые пончики.

Она чмокнула его в щеку, и он расплылся от удовольствия, как старая кокетка на званом обеде. От него пахло гелем для укладки волос и мятными конфетами. Дональд, единокровный брат ее матери, был старше Джудит Уэйнстейн, но на двенадцать лет моложе Микки, самого старшего. По приблизительным подсчетам Тесс, Дональду было около шестидесяти.

Она проводила его глазами до двери. Выглядел он очень внушительно, с большим портфелем, всегда деловой и уверенный в себе. Не будь его прежний начальник замешан в мошенничествах с почтовой связью, Дональд, может быть, смог бы пробиться в правительственные круги вместо того, чтобы убивать время в этом нелепом офисном кресле.

— А как пари? Успешно? — спросила Тесс.

— Весь год. Но эта неделя неудачная. Не нравятся мне эти калифорнийские лошадки. Не знаешь, чего от них ожидать.

— Ты не потеряешь деньги на этой игре?

— Я все вложил в рынок, вот эта ставка покрупнее будет. Главное, если захочешь, я тебе подыщу работу на тридцать тысяч долларов в год с хорошей медицинской страховкой.

Тесс обвела глазами пустую комнату, посмотрела в окно и снова уставилась на свой стол. Но все же сдержалась и, послав дяде воздушный поцелуй, ожесточенно застучала по клавиатуре.

* * *

Спустя семь часов ее работа в офисе дяди была окончена, и Тесс поспешила занять свой пункт наблюдения неподалеку от «Эдема». Но на сей раз она сидела в своей «тойоте», чтобы не привлечь случайно внимания Авы. Она точно знала, что Ава уже была в гараже, поскольку сама видела, как она вошла туда. Рок позвонил Тесс несколькими минутами раньше и предупредил ее, что Ава отказалась с ним ужинать. «Она сказала, что останется дома вечером», — сообщил он, но ничего не сказал о том, чтобы она продолжала следить за его подругой. В некотором смысле Тесс делала это на свой страх и риск. В конце концов, он платил ей за то, чтобы она избавила его от подозрений.

Через двадцать минут Ава выехала из гаража на своей серебряной «миате». Тесс проехала за ней не больше мили через центр города до Федерал Хилл и остановилась у спортивного магазина. В его здании, где недавно случился пожар, три молодые женщины погибли.

— Зачем врать, что занята на работе, — рассуждала сама с собой Тесс, — если просто хочешь пойти в спортзал?

Тогда там была целая толпа журналистов и репортеров из «Маяка», любыми средствами пытавшихся прорваться через цепь полиции и сфотографировать место происшествия и погибших. Кто-то говорил ей, что жертвами оказались совсем молодые незамужние девушки, у магазина и принадлежавшего ему спортивного зала были крупные неприятности, они едва не лишились лицензии.

Даже когда у Тесс была постоянная работа, она не могла позволить себе посещать дорогой спортзал, но способ, как попасть туда, она знала.

— Я хотела бы поговорить с кем-нибудь по поводу аренды помещения для нашей организации, — сказала она одиноко сидевшей за столом у входа блондинке.

Та прижалась грудью к столу и вздохнула. Из клуба и со стороны залов доносились голоса и шум тренажеров. «Отлично, сейчас она обязательно пригласит кого-нибудь». Так оно и случилось.

Дэйл (она прочла имя на его бейджике) поспешил ей навстречу. Невысокий и накачанный, он носил открытый облегающий костюм, выставлявший напоказ его широкую гладковыбритую грудь. Волосы у него были собраны на затылке в хвостик.

— Я — Дэйл, добро пожаловать в фитнес-клуб, — сказал он ей, крепко пожимая ее руку. — Какая программа вас интересует — платиновая или золотая?

— Скорее циркониевая.

Он в недоумении уставился на нее.

— Это шутка, — пояснила Тесс. — Для наших сотрудников мы выбираем самое лучшее. Но сначала я бы хотела побольше узнать о вас и осмотреть сами залы, а уж после можно будет говорить об аренде.

— Конечно. — Он предложил ей руку, выгнув ее дугой, словно это был автомобильный руль.

— Нет, спасибо, пожалуй, я сама все посмотрю, если вы не возражаете. Мне нужно еще заглянуть в раздевалки. Полагаю, вы мне это разрешите?

Дэйл, немного уязвленный ее отказом, все же любезно улыбнулся:

— Без проблем! Но я обязан занести ваши данные в журнал. Нам нужны только ваше имя и телефон.

Тесс подошла к столу, который он указал ей. Никакого журнала там не было, лежали только чистые листы бумаги, на которых стояли графы «Имя» и «Телефон». Она прекрасно понимала причины любезного обращения со стороны Дэйла: уже три месяца из-за вышеупомянутого инцидента их спортзал не пользовался спросом.

«Тесс Дербервилль» аккуратно записала она на листе бумаги и рядом приписала телефон местной метеослужбы. Придется Томасу Гарди и метеорологам записаться в число членов фитнес-клуба.

Получив возможность свободно ходить по всем помещениям, Тесс направилась прямо в зал, чтобы под предлогом осмотра тренажеров узнать, что там делает Ава. Нельзя сказать, что она испытывала экстатическое восхищение при виде шикарного немецкого оборудования. Безусловно, зал был хорошо оснащен и доступен только тем, кто способен был платить членские взносы в размере двух тысяч долларов в год.

Пушистые белые полотенца, модные покрытия для беговых тренажеров, подвесные мониторы, специальная акустика, смягчающая звук, любые индивидуальные программы с телеведущими или под руководством специального тренера. Для таких любителей спорта, как Тесс, это место являлось настоящим искушением, она так увлеклась разглядыванием тренажеров, что чуть не позабыла об Аве.

Вспомнив об основной цели своего посещения, она направилась в огромный зал аэробики, с зеркальными стенами. Ава была среди занимающихся и упражнялась с таким рвением, словно готовилась к соревнованиям. Без своей обычной сексуально-вызывающей одежды, она не выглядела такой хрупкой, как на улице. В белых шортах и майке она казалась даже более привлекательной. Ноги у нее были длинные и очень красивые, как у танцовщицы, и все мышцы накачаны так, чтобы это не вредило гармоничной красоте женского тела. По-прежнему выделялась только большая для такой тоненькой и стройной фигуры грудь, но это, скорее, придавало ей еще больше очарования. По окончании наиболее интенсивной группы упражнений Ава выбежала из зала, чтобы вытереть вспотевшее лицо полотенцем, а затем вернулась обратно. Было заметно, что она успела не только умыться, но и подкраситься и причесаться. Тесс снова подумала, что она специально носит такой открытый костюм на эти занятия, чтобы всем было видно, какая у нее гладкая и ухоженная кожа.

После окончания класса аэробики Ава отправилась в раздевалку и остановилась около фонтанчика с журчавшей водой. Хотя она и припала губами к струе, Тесс показалось, что она не сделала ни одного глотка, но при этом исподволь следила за всем, что происходило вокруг. Как только Уэспи, светловолосый мужчина с ракеткой в руках, подошел к ней, она моментально выпрямилась и поприветствовала его нежным звонким голоском:

— Какая встреча! Я и не ожидала увидеть здесь тебя.

Чтобы скрыть свое внимание к этой паре, Тесс тут же повернулась к плакату, красовавшемуся на стене раздевалки. На нем была изображена сердечно-сосудистая система человека и даны рекомендации по всем упражнениям, нормализующим ее работу. К сожалению, Тесс могла слышать только обрывки их разговора. Впрочем, в том, что Ава была знакома с этим человеком, не было ничего странного. К мужчинам в возрасте Ава, по наблюдению Тесс, обычно не проявляла интереса.

— … прихожу сюда и за сообщениями, — продолжал мужчина.

Тесс насторожилась, чтобы разобрать, что произнесла в ответ Ава, как раз когда за стеной в зале с грохотом уронили гантели.

— А вы не хотите прямо сейчас назвать нам имена всех, кто вступит в клуб, — раздался у нее за плечом голос Дэйла.

— Имена?

— Ну да, чтобы мы имели их в виду.

— О да, конечно, мне только нужно сходить за своей записной книжкой, она осталась в машине.

Дэйл ответил ей лучезарной улыбкой. Возвращаясь к машине, она с любопытством подумала, ко всем ли своим клиенткам этот тип клеится так навязчиво или только к тем, кто не выше его ростом.

Усевшись в машину, она стала ждать, когда Ава появится в дверях клуба. Судя по всему, она не спешила расстаться со своим знакомым теннисистом. И все же она смотрела него как-то странно, кокетливо и в то же время совершенно равнодушно. Она вспомнила, как Ава коснулась легким движением его плеча, точно так же, как она делала это, воруя белье в магазине — быстро и осторожно.

Вскоре Ава выбежала из клуба и направилась к своей машине. Она почти мгновенно покинула стоянку, и Тесс чуть не потеряла ее в потоке машин на Федерал Хилл. Она догнала ее уже на светофоре и ехала следом почти до самого «Эдема». «Тойота», припаркованная где угодно, обычно не привлекает к себе никакого внимания. К тому же Тесс не сомневалась, что уж что-что, а марку ее машины Ава точно не смогла бы вспомнить.

Вероятно, вернувшись домой, Ава отключила телефон. Иначе чем еще можно было объяснить то, что она не отвечала на звонки. Тесс звонила через каждые десять минут из автоматов, пока шла по улице к итальянскому кафе, где собиралась поужинать. Никаких признаков жизни. Представить себе, что Ава просто не слышала звонков, было невозможно, а если учесть ее вспыльчивый характер, то она бы давно уже не выдержала и схватила бы трубку. Значит, и Рок, если звонил ей, не смог добиться ответа.

Тесс ела свою пиццу и обдумывала все, что ей удалось узнать за день. Ава не так проста, как кажется. Она чем-то занимается и помимо работы. Судя по всему, у нее грудные имплантаты. И она вовсе не слабая, а хорошо натренированная. Все это, конечно, очень любопытно, но пока что ничего не проясняет. Подсчитав время своей работы — с половины восьмого до половины первого и два вечерних часа — Тесс с удовольствием отметила, что получит двести десять долларов. А проработав так неделю, она получит не меньше тысячи. Но, с другой стороны, ей было как-то неловко принимать столь немалые деньги от Рока, которому они доставались большим трудом.

Глава 5

Тесс повезло и удалось очень успешно поработать в первый день. Однако затем ей пришлось познакомиться со всеми трудностями своей новой профессии, и вот тогда она начала понимать, почему частным детективам по найму так хорошо платят. На второй день слежки, в пятницу, перед уикендом, Тесс сидела у здания компании до двух часов дня. Ава появилась, когда приехал Рок, чтобы забрать ее с собой и отвезти на восточное побережье, где они собирались провести выходные. Тесс проследила за тем, как Рок отнес сумки Авы в машину.

Их было две, как она отметила про себя. Рок вдруг повернулся и обхватил Аву за талию, словно боялся, что она упорхнет от него в небо. Тесс чуть не рассмеялась, глядя на его встревоженное выражение лица. Но Ава в эту минуту и правда выскользнула из его объятий с таким видом, словно она чем-то была сильно раздражена. Затем они сели в «хонду», которую Рок всячески берег и на которой ездил очень редко, и машина уехала.

«И зачем эти двое обручились? — в недоумении спросила себя Тесс, проводив взглядом автомобиль. — Ведь у них нет ничего общего». Рок всегда заботился только о своих запасах кофе. «Надо покупать только крупные зерна, понимаешь? Как и рис: чем крупнее, тем лучше», — говорил он когда-то Тесс. Что же связывало его с Авой, не интересовавшейся ни его работой, ни увлечениями? Она даже ни разу не полюбопытствовала, чем он занимается в лаборатории, зачем возится с микроскопами.

Она была красивой, волевой, обеспеченной женщиной, да еще к тому и моложе его. Ему вообще не следовало предлагать ей выйти за него замуж. По сути, ее согласие оказалось просто счастливой случайностью, неожиданным везением.

Тесс провела уикенд в книжном магазине, помогая Китти кое-что изменить в обстановке и навести порядок. Время пролетело незаметно, и пора было снова отправляться к «Эдему». Затем наступила среда, потом четверг, день тянулся за днем, но ничего не происходило. Ава ходила пешком до работы, обедала в кафе, возвращалась назад в офис и потом отправлялась домой. В среду она встретилась с Роком, и они вместе ужинали, так что Тесс решила, что на этот раз она может устроить себе вечером выходной. Позже, разговаривая с ним по телефону, она узнала от него, что Ава по-прежнему была раздражительна и не хотела ни о чем говорить, и даже ушла очень быстро, сославшись на большое количество дел и головную боль. Тесс слышала в его голосе настоящее беспокойство. Ей так и хотелось рассказать ему о воровстве в магазине, но она все-таки удержалась, сочтя, что еще слишком рано раскрывать все карты.

В пятницу утром она, как обычно, сидела на скамейке у здания компании и наблюдала, как полиция периодически отлавливала нищих. Бомжей в Балтиморе хватало. Тесс вспомнился случай, который очень напугал ее в детстве, когда за ней на какой-то трехколесной тележке погнался уличный попрошайка-калека. Кажется, теперь этим несчастным власти объявили войну. В городе решили навести порядок, улицы регулярно патрулировались. Нищие называли своих врагов «красноголовыми» из-за головного убора, который был частью их формы. Очевидно, городское управление питало надежду в кратчайшие сроки вообще избавить город от столь «позорного явления». А возможно, они собирали всех бездомных, чтобы составить из них футбольную команду и назвать ее, например, «Балтиморские бродяги». Нет, лучше «Полые люди» в честь Т.С. Элиота, умершего в Балтиморе, или «Вороны» в честь Эдгара По.

Большинство нищих все же вело себя мирно. В том числе и соседка Тесс по лавочке, которой она каждый день давала доллар. Она никогда не вступала в споры с полицией, а завидев «красноголовых», тут же исчезала.

— Я знаю, что нужно делать, чтобы они меня не арестовали, — как-то сообщила она Тесс. — Я устроюсь на работу в Макдоналдс.

Тесс посмотрела ей вслед и подумала: «Наверное, она считает, что я с ними заодно, тоже безработная…»

В нескольких метрах от нее джентльмен в ярко-голубом костюме подбирал с асфальта свой скудный урожай. Высокий и тощий, он пошатывался, повторяя время от времени: «Я хочу уехать на восточное побережье, но у моего автомобиля сел аккумулятор, поэтому мне нужно четыре доллара на билет на автобус…»

Тесс узнала его. Она и раньше не раз видела его там, это был любимец местной публики. Кое-кто из соперников пытался его вытеснить отсюда, но он всегда упрямо отстаивал свое право на это место. Не слушал он и полицию, которая пыталась прогнать его то уговорами, то силой. Она так была поглощена всей этой возней, что опять чуть не упустила из виду Аву, которая направилась в сторону галереи с сумочкой в руке. Но вместо ее красных, зеленых и серых деловых костюмов, на ней было темно-синее платье и необычного вида накидка с длинными рукавами. Необычной она показалась Тесс именно из-за своей невзрачности, консервативности, совсем не свойственных стилю Авы. Однако в этом одеянии Ава выглядела как всегда сексуально привлекательной. «Наверное, Китти назвала бы это уловкой, благодаря которой женщина хочет казаться неприступной, но при этом не перестает соблазнять», — подумала Тесс.

В галерее Ава начала свой промысел с того, что снова полюбовалась все тем же серебряным ожерельем в ювелирном, примерила кашемировый свитер в бутике Энн Тейлор, довольно улыбнулась, окинув взглядом вещи, которые она не собиралась покупать, но которые вполне были доступны ей по цене. Вероятно, ей доставлял удовольствием сам процесс созерцания и примерки, она с наслаждением прикасалась к тканям и гладкой коже сумок Тесс просто сгорала от нетерпения, желая узнать, что же она задумала украсть на сей раз. Но, пройдя весь магазин, Ава направилась в отдел телефонной связи и, как и в прошлый раз, приобрела телефонную карту.

Тесс уже больше недели шпионила за Авой. Она наизусть знала все ее маршруты и места, которые та посещала, и благодаря своей невзрачной темной одежде всегда оставалась незамеченной. По поводу волос она уже не беспокоилась, но на всякий случай надевала темные очки. По ее наблюдениям, Ава вообще никогда особенно не присматривалась к прохожим на улице.

Однако сегодня она явно куда-то спешила, даже неслась сломя голову. И Тесс, чтобы не потерять ее из виду, вынуждена была следовать за ней на очень близком расстоянии. Она боялась подойти слишком близко: Ава, постоянно оглядывавшаяся на свое отражение в стеклах витрин, могла бы обратить внимание на неотступно следовавшего за ней человека. Пока она бежала за Авой, не глядя на встречных прохожих, она не заметила, как столкнулась нос к носу с невысоким мужчиной, преградившим ей дорогу. В раздражении она чуть было не оттолкнула его, но, глянув ему в лицо, совершенно смешалась: где-то она его уже видела. Но где? В колледже? На фотографии в газете? В каких-то новостях?

При его невысоком росте у него была большая, даже огромная голова и тонкая шея. Голова была такая большая, а шея настолько тонкая, что он напоминал игрушечных собачек, качающих головами, которых обычно возят в машине. Тесс улыбнулась и произнесла:

— Добрый день. — Она надеялась, что он поздоровается в ответ и назовет свое имя. Однако мужчина посмотрел на нее таким взглядом, что ей сразу же стало ясно: он видел ее впервые в жизни.

Они никогда не встречались. Уже пройдя довольно далеко по улице, Тесс вдруг поняла, с кем она только что столкнулась. Это был один из самых известных и скандальных людей в Балтиморе — Майкл Абрамович. В течение пятнадцати лет это лицо мелькало на экране телевизора и на страницах газет. Это он давно уже раздражал многих в городе — с самого начала своей адвокатской карьеры. Успешный защитник убийц и насильников, он умел очень ловко подтасовать факты, чтобы помочь уйти от наказания даже тем, чья вина была очевидна. Абрамовичу нравилось выигрывать дела такого рода. Многие даже полагали, что, хотя он не был человеком слишком уж состоятельным, Абрамович брался за эту работу не столько ради гонораров, сколько ради громкой славы.

Когда он уволился несколько лет назад, он был одним из самых популярных лиц в городе, которым восхищались все пьяные водители, попавшие в аварии и виновные в смерти пешеходов, и все прочие представители преступного мира или те, кто имел случай опуститься до преступления. После своего увольнения он превратился в успешного бизнесмена, который давал интервью, сидя у горящего камина, и заявлял: «Две неправды никогда не приведут к справедливости. Вот почему можно совершить ошибку и быть оправданным».

После того как Абрамович стал преуспевающим бизнесменом, распространились слухи, что он даже стал примерным семьянином и обзавелся далматинцем, с которым выходил на прогулку. Когда же в одной из газетных статей его наконец разоблачили, сообщив, что у него никогда не было ни жены, ни детей, он выступил по телевидению, играя на банджо на фоне хора девочек, распевавших «Заступник праведный…»: «Все звезды небесные / Содрогаются, когда входишь ты, / Заступник праведный. / Тот кто верно служит Тебе, / Кто он? / Святой Михаэль, заступник праведный».

Его обрюзгшее лицо и грубый балтиморский акцент придавали всему этому представлению оттенок комической торжественности. А репутация коммерсанта придала если не респектабельности, то, по крайней мере, сделала его менее одиозным в глазах публики.

Однако в то время как все прочие в большинстве своем способны были только играть на бирже и преуспевать на спекуляциях, Абрамович занялся серьезной деятельностью в «О’Нил, О’Коннор, О’Нейлл», компании, которая славилась в Балтиморе своей стабильностью и была весьма влиятельной. С тех пор Абрамович говорил репортерам исключительно одну и ту же фразу:

— Сейчас я хочу только одного — чтобы меня оставили в покое.

Возможно, он говорил правду. Когда Тесс обратилась к нему на улице, он явно был недоволен и поспешил удалиться. Она же пожала плечами и направилась в вестибюль гостиницы, продолжая высматривать Аву.

Но, к сожалению, все оказалось тщетно. Тесс начинала думать, что единственной причиной ее странностей было какое-то психическое отклонение. Тесс ненадолго задержалась внутри, чтобы выяснить, не проводится ли здесь какая-нибудь конференция, на которой Ава могла бы присутствовать. Авы нигде не было видно.

Тесс позвонила из приемной и попросила соединить ее с номером Авы Хилл, чтобы проверить, не ушла ли она куда-нибудь. Но, как выяснилось, никто не зарегистрировался под этим именем. Она вышла из кабинки и снова совершенно неожиданно столкнулась с Майклом Абрамовичем.

И вновь Тесс с улыбкой в замешательстве остановилась перед ним, словно они были старыми друзьями. Что-то жуткое было в этом столкновении с человеком, которого она привыкла видеть только на экране телевизора. Но на этот раз Абрамович окинул ее долгим внимательным взглядом. Тесс даже испугалась, как бы он не подумал, что она нарочно все время попадается ему на дороге. Однако он ничего не сказал и направился к лифту. Абрамович был до смешного мал ростом, с огромной головой, которая, как ожидала Тесс, непременно оглянется назад еще раз. Эта голова оказалась бы неуместной даже на атлетических плечах Рока и выглядела бы так, словно в голове у него произошла серия маленьких взрывов. Абрамович — босс Авы. Ава вошла в отель, там же оказался и Абрамович. Почему бы не предположить, что они связаны друг с другом, что у них назначена встреча?

— Но он же просто отвратителен… — произнесла Тесс так громко вслух, что молодая женщина с ребенком, сидевшая с ней рядом на диване, посмотрела на нее в изумлении. Ребенок, одетый в кружевное платьице и чепчик, разинув рот, смотрел на нее во все глаза. Скорее, это был мальчик, а не девочка. Тесс сделалось смешно, и она отвернулась, чтобы больше не привлекать к себе внимания. Наконец она успокоилась и пошла обратно к телефонным кабинкам.

Невозможно понять, что все-таки происходит. Ава и Абрамович. Разумеется, самый логичный вывод из всего этого — Ава и Абрамович связаны друг с другом каким-то делом, быть может, они скрывают его ото всех, но зачем для этого отправляться в отель? Они могли вместе договориться встретить здесь какого-нибудь клиента, вполне вероятно, встреча имеет прямое отношение к делу о жертвах «асбеста», и они не хотели афишировать ее в офисе.

Вынув из кармана листок, который неделю назад дал ей Рок, Тесс набрала номер офисного телефона Авы. Трубку подняла женщина, которая говорила с безукоризненным английским произношением. Тесс задумалась на секунду и затем сказала:

— Мисс Хилл, пожалуйста.

— К сожалению, ее сейчас нет. Вы можете оставить для нее сообщение.

Тесс промямлила в трубку что-то невразумительное, а затем спохватилась:

— О! Нет-нет, ничего не надо… Я просто хотела узнать… Вы не могли бы сказать, где она сейчас? Дело в том, что мне с ней нужно срочно поговорить… Я ее старая школьная подруга, мы договорились вместе пообедать, но самое ужасное, я забыла, где мы с ней встречаемся… Может быть, заглянете в ее ежедневник, там наверняка что-нибудь записано…

Секретарша недовольно вздохнула, но затем все же сказала:

— Подождите. — Спустя минуту она вернулась и снова взяла трубку. — Вы уверены, что вы встречаетесь с ней сегодня? У нее сегодня деловые поездки с утра до вечера.

— Ой, возможно, что-то напутала. А на завтра у нее ничего не записано? Нет ли там хоть пары слов, ну вроде «обед с Бекки»…

— Нет, ни слова. Я могу записать ваш телефон. Она вам перезвонит.

— Что? Что-что? Вас совсем плохо слышно, наверное, связь прервалась. — Тесс повесила трубку, поискала мелочь для телефона и затем вновь подняла трубку, чтобы набрать местный номер.

— Администрация.

— День добрый, я из кухни… — Тесс изменила свой голос так, чтобы администратор не смог разобрать, кто звонит. — Скажите мне скорее, какой номер у господина Абрамовича на этой неделе? У нас в книге все очень непонятно записано. А я не могу ждать. Вы же знаете, что будет, если завтрак чуть-чуть остынет… Он всегда грозится судебным разбирательством…

— Он в номере четыреста десять. Поторопитесь, завтрак должен быть доставлен не позже половины одиннадцатого. Нам лучше не конфликтовать с ним.

«У тебя еще слишком мало фактов, — сказала Тесс сама себе. — Ты не имеешь права вот так просто взять и разрушить жизнь своего друга, основываясь только на своих догадках. Он мог остановиться и в одноместном номере». Но тут же услышала:

— Немедленно подавайте завтрак Они уже оба в номере.

Глава 6

В тот вечер Тесс побила все свои беговые рекорды.

Она пробежала через всю Бостон-стрит до Кантона, мимо множества дорогих особняков, через примыкавшую к ним береговую акваторию. Еще никогда она не чувствовала в себе такой заряд бодрости, словно несший ее на своих крыльях сквозь ряды гигантских высотных зданий и убогих малоэтажных домишек, без всякой цели и смысла. С каким-то дьявольским удовольствием она думала при этом, что если случится землетрясение, то в один прекрасный день все эти богачи увидят, что их роскошные апартаменты теперь находятся ничуть не выше, чем дома других людей, на которых они привыкли смотреть сверху вниз.

Тесс разогналась еще больше. Хотя солнце уже клонилось к закату, жара все еще не спадала. Пот так и лил с нее градом. Она надеялась, что, прибавив скорость и целиком сосредоточившись на своем теле, она сможет избавиться ото всех тех отвратительных переживаний, которые терзали ее в последнее время из-за истории Рока и Авы. Почему-то абсолютно все, что она принимала в качестве обычной пищи или в качестве информации, в течение прошедшей недели вызывало у нее теперь чувство гадливости, словно пицца и хот-доги, которые она ела, были такими же мерзкими и так же загрязняли ее жизнь, как и темные дела тех, за кем ей приходилось вести слежку. Ей даже не хотелось вспоминать ни Аву, торопливо засовывающую белье в сумку, ни огромную уродливую голову Абрамовича, покачивающуюся на тонкой шее, как надувной гелиевый шар, ни все эти разговоры в холле отеля «Ренессанс».

Теперь она испытывала к Аве уже не просто неприязнь, а стойкое отвращение. Однако, как ни странно, это ее только радовало. Китти предостерегала ее от предвзятых суждений, но какая предвзятость могла быть в такой ситуации? Пусть даже она с самого начала относилась к Аве без особой симпатии и подозревала, что та изменяет Року. В определенном смысле ей даже доставляло удовольствие следить за Авой, получая все больше подтверждений своим подозрениям. Она постоянно думала о том, на что потратит деньги, которые ей заплатит Рок за работу. Но она никогда не представляла себе, как будет рассказывать ему все то, что ей удалось выяснить.

Тесс было страшно даже представить себе его лицо во время этого разговора.

Разве она сможет сделать это? Нет, ни за какие деньги в мире. Она чувствовала, что не может и не хочет брать у него деньги. Но и скрывать правду от него она уже не имела права. Ведь это было бы самым бесчестным поступком, какой только можно совершить по отношению к другу, обратившемуся к тебе за помощью.

Выход был только один — заставить Аву саму рассказать ему обо всем.

Вернувшись домой и приняв душ, Тесс села звонить Аве. Но через секунду, не дождавшись гудка, положила трубку. Она все еще колебалась, не уверенная в правильности принятого решения. Но затем снова принялась звонить, все еще надеясь, что Авы не окажется дома. Но трубку сняли.

— Я слушаю, — произнесла Ава чистым, девичьим голоском.

— Это Дениз из Нордсторма. Я давно хотела с вами поговорить. Дело в том, что у нас идет распродажа коллекции Донна Каран, и мы информируем об этом всех наших постоянных покупателей. Вас интересует наше предложение? Мы объявляем семидесятипятипроцентную скидку на костюмы…

Ава не дала ей договорить:

— Да, меня это интересует. У вас много вещей четвертого размера?

Начало плана Тесс было реализовано с ошеломляющим успехом, но теперь она решила, что пора выложить Аве всю правду.

— Я не продавщица из Нордсторма. Я частный детектив, который следил за вами. И думаю, вам было бы интересно встретиться со мной и кое о чем побеседовать.

Ава повесила трубку.

Тесс подождала минуту и перезвонила снова, теперь она не сомневалась, что Ава просто не брала трубку, она сидела рядом с автоответчиком и слушала.

— У меня есть полезная информация для вас, мисс Хилл, — сказала Тесс, стараясь, чтобы голос ее звучал совершенно бесстрастно. — Информация, касающаяся вас лично… Всего, чем вы занимались сегодня после полудня. Если вы не встретитесь со мной, то эта информация станет известна моему клиенту.

Тесс подождала еще немного, но Ава не ответила. Автоответчик отключился.

Внезапно Тесс вдруг почувствовала к ней глубокую жалость. Что-то в ее собственных действиях показалось ей слишком жестоким. Она преследовала эту женщину так, как будто она была ее личным врагом… Теперь же она вдруг представила себя на ее месте… Вряд ли кому-то может понравиться такое обращение. Узнать, что за тобой тайно следили, не слишком приятно, а уж если при этом тебе еще и угрожают, то немудрено, что первой реакцией человека будет желание спрятаться и не давать никакого ответа. Вполне возможно, что жизнь Авы, которую она знала лишь поверхностно, была не такой уж легкой и безоблачной, и что-то серьезное вынуждало ее вести себя подобным образом.

Тесс звонила и звонила до тех пор, пока Ава не взяла трубку.

— В воскресенье, — сказала она, — в восемь вечера. Раньше я не могу.

— Отлично. Ждите меня в «Пойнте».

— В «Пойнте»?

— Это бар, очень известный, неподалеку от Фрэнклин-роуд.

— Я найду. Постараюсь узнать вас. Я никогда не видела женщин-ищеек. — И она снова повесила трубку.

«Пусть чувствует себя победительницей. Пока… — сказала себе Тесс. — Следующий раунд — мой». Она села за компьютер и стала писать короткие диалоги. Тесс и Рок. Тесс и Ава.

Это хоть немного помогло ей успокоиться.

Субботнее утро выдалось пасмурным. Как только Джимми ушел, и Тесс осталась наедине с Роком, она схватила его за руку.

— Прогуляемся, нужно поговорить, — сказала она.

За завтраком они ни разу не упомянули имени Авы.

Они вообще не говорили о ней уже в течение десяти дней. Но для них это была единственная тема, к которой они все время возвращались мысленно.

— Ты что-нибудь узнала? — спросил он.

— Да, но что именно — сказать трудно.

Она заметила, как кровь отлила от его лица, он побледнел так, что даже загар не мог скрыть произошедшей перемены. Тесс и Рок подошли к одинокой скамейке на набережной.

— Я следила за ней все это время. Ходила за ней по пятам. Кажется, теперь я догадываюсь, что ее тревожит.

Рок беспомощно посмотрел на нее, не в силах вымолвить ни слова. Он напоминал Тесс старую собаку, которая с доверием смотрит в глаза любимому хозяину, но не понимает, что тот задумал.

— Она ворует в магазинах. Всякую мелочь, даже не дорогую. Я видела это своими глазами: трусы, белье, причем не своего размера.

Как она и ожидала, Рока эта новость скорее обрадовала, чем опечалила. Она вздохнул с облегчением, словно только что пережил приступ удушья и теперь наслаждался каждым глотком воздуха. Конечно, такие вещи узнавать не очень приятно, но он был готов к худшему.

Он мог бы помочь Аве, и он готов был это сделать, чего бы ему это ни стоило.

— Я поговорю с кем-нибудь, чтобы найти хорошего специалиста по клептомании, — сказал он, прикидывая, к кому в медицинской школе можно обратиться с подобной проблемой.

Тесс отвернулась, чтобы скрыть улыбку. Рок был ужасно предсказуем: достаточно было только маленькой зацепки, чтобы он воспользовался ею, лишь бы развеять свои страхи и подозрения. Ава просто страдает психическим заболеванием, ей требуется помощь квалифицированного специалиста — насколько это проще и понятнее, чем все, чего он опасался.

— Я уже говорила об этом с доктором Хауэром, он хорошо разбирается в таких вещах. — Тесс позволила себе солгать, чтобы успокоить друга. Имя, которое она назвала, не было выдуманным, оно часто мелькало на страницах газет и в медицинских рекламных изданиях.

— Я слышал о нем. Он действительно профессионал.

— Да, высококлассный. Он кое-что посоветовал, хотя это может показаться тебе довольно странным. Он советовал тебе не заговаривать с ней об этом. По его мнению, Ава находится в состоянии, близком к кризису, и вскоре сама сознается тебе во всем.

— Но если раньше ее арестуют? Это же погубит ее карьеру! Она больше никогда не сможет работать в системе правосудия.

Тесс предвидела и этот вопрос.

— Я не думаю, что ее поймают. Я видела ее и могу тебя заверить, что она ведет себя так, что продавцы не обращают на нее никакого внимания. Она хорошо одета, умеет держаться, по всему видно, что она состоятельная молодая женщина. Никому и в голову не придет подозревать ее в чем-либо. Доктор Хауэр сказал, что если ее арестуют, то он обязательно вмешается, у него есть опыт в таких делах.

Наступила долгая пауза. Тесс понимала, что она слишком много взяла на себя, ведь никакого психиатра и никакой обещанной защиты не существовало. Но она могла надеяться, что в случае поимки Авы дело и правда удастся уладить, внеся за нее залог или просто договорившись с полицией.

Рок был очень мрачен. Она хорошо знала, как трудно было удержать его от активного вмешательства в ситуацию. Однако у нее не было иного способа предотвратить возможное объяснение между Роком и Авой до завтрашней встречи.

Она взяла его за руки — сильные и крепкие мужские руки, которые так успешно справлялись с веслами, а сейчас повисли, словно безжизненные плети.

— Поверь мне, — сказала она, понимая, что она требует от него почти невозможного. — Мне нужна еще неделя. Если она сама не признается тебе, тогда поступай как хочешь. У меня есть еще один план.

— Еще один план?

— Да, есть и другие средства лечения, как и в случае с наркоманией. Но, пожалуйста, подожди еще неделю. Обещаешь?

— Хорошо. Если доктор Хауэр считает, что это лучший вариант… Я не стану ничего ей говорить, но только в течение недели. Даю тебе слово.

Тесс знала, что слово Рок сдержит обязательно, а это было единственное, чего она и добивалась. Слово его было так же надежно, как и чек на тысячу восемьдесят долларов, который он ей вручил. Первый акт ее пьесы прошел как по маслу. Теперь ей предстояло разыграть вторую часть, а она была куда сложнее.

Тесс уже давно не бывала в «Пойнте», но, несмотря на долгую разлуку, Спайк сразу же узнал ее.

— Привет, Тесс. Наконец-то зашла проведать старого дядю Спайка… Ты предпочитаешь все тот же коктейль? Томми свалил отсюда в другое место. Сейчас я все приготовлю. Видишь, я не забыл, что ты пьешь…

— Да, память у тебя что надо, дядя Спайк. Как дела?

— По правде сказать, неважно, Тесс. Ты и сама знаешь. — Он оглянулся на шум, доносившийся со стороны игровых автоматов, а затем исчез на кухне, чтобы возвратиться с уже готовым коктейлем.

Спайк был дальним родственником Тесс, но с кем конкретно он состоял в родстве, она так и не могла выяснить. Отец что-то говорил ей о том, что Спайк был троюродным кузеном каких-то родственников матери Уэйнстейнов. А ее мать утверждала, что никогда прежде не видела его, пока не вышла замуж за Монагана.

От Спайка же и вовсе невозможно было добиться никаких разъяснений, то ли он сам ничего не знал, то ли не хотел распространяться о каких-то семейных тайнах. Выглядел он тоже необычно, не так как все Монаганы: бледный, с аристократически вытянутым узким лицом, силуэт своей головы он даже использовал в качестве украшения рекламной вывески своего заведения, и название ее тоже было связано с особенностями его внешности, так, по крайней мере, полагала Тесс.

Тесс обожала Спайка и его бар. Когда ей исполнилось пятнадцать лет, он впервые пригласил ее сюда и сказал, что ей следует научиться правильно выбирать напитки и правильно пить их, чтобы никогда не напиваться допьяна.

— Попробуй все, что тебе понравится, но только один раз. И, если захочешь выпить, приходи только сюда. Самое худшее, что может случиться здесь с тобой, — ты заснешь на моем диване, — сказал он ей. — В других местах лучше не перебирать лишнего. — Он кивнул сквозь стекло куда-то в другой конец Фрэнклин-роуд. — От этого с подростками случаются все неприятности: несчастные случаи, аварии на дорогах.

Совет Спайка очень пригодился Тесс. С тех пор она точно знала, что и сколько она может позволить себе выпить. Такая воздержанность удивляла многих ее одноклассников и приятелей. Она действительно ни разу не напивалась настолько, чтобы совершить какую-нибудь глупость.

Но на этот раз она выбрала заведение Спайка с прямо противоположными целями. Она надеялась, что, напоив Аву, ей удастся разговорить ее. Тесс уже почти допила свой коктейль, когда Ава, в белом платье с бирюзовым поясом, кожаном жакете и туфлях на шпильке, вошла в бар. Ее черные волосы были собраны в высокий конский хвост. Такой гостьи в «Пойнте» еще никто не видел. Один из старожилов бара, уже изрядно подвыпивший, даже свалился со стула.

— Не обращай внимания, — сказала ей Тесс, посмотрев на лежавшего на полу Джорджа, — с ним это периодически случается.

— Я тебя знаю, — сказала Ава, глядя на Тесс, но по ее виду было ясно, что она никак не может вспомнить, где они виделись и как ее зовут. Ава почти не интересовалась греблей и поэтому, как правило, не пыталась запомнить никого из тех друзей Рока, которые присутствовали на соревнованиях.

— Возможно, тебе так кажется, потому что ты знаешь, что я за тобой следила, ты, может, и видела меня несколько раз, но говорим мы с тобой впервые. Я уже поняла, что ты мало обращаешь внимания на то, что вокруг тебя происходит.

Ава окинула взглядом стойку и, подойдя к ней, по а привычке посмотрела на свое отражение в зеркальной стенке. Затем она пролистала меню и отложила его в сторону. Тесс собиралась порекомендовать ей запеченную телятину с шардоне. Белые вина в «Пойнте» были не так уж хороши.

Но Ава интуитивно и безошибочно выбирала все самое лучшее. Не спрашивая ни о чем Тесс, она заказала бутылку самого дорогого крепкого пива, а затем вернулась, села за столик и внимательно посмотрела на Тесс. «Ну, выкладывай», — говорил ее упрямый взгляд.

«Хорошо, — подумала Тесс, — что хочешь, то и получишь».

— Я знаю, что ты замешана в дела Майкла Абрамовича.

Ава, казалось, почувствовала замешательство, но только на минуту. А затем, снова взяв себя в руки, натянуто улыбнулась:

— Ну и что, что ты это знаешь? Какие факты тебе известны?

— Многие.

— Серьезно? Хотелось бы посмотреть или послушать. Может, покажешь фотографии? — Она сделала несколько глотков и отставила бокал в сторону.

— Доказательства я предъявлю моему заказчику. Меня интересует, что ты можешь сказать и как объяснишь все это.

Ава глотнула еще пива, словно пытаясь потянуть время. Потом медленно съела закуску и вытерла губы салфеткой.

— Знаешь, когда ты позвонила, я подумала, что могу предположить, на кого ты работаешь. Вероятно, на кого-то, с кем я хорошо знакома. Так вот, я сама хочу спросить тебя: на кого?

— Или ради кого?

— Не все ли равно? Пусть будет так.

— А почему бы тебе не сказать, кого ты считаешь заказчиком, я не стану скрывать правду, если ты угадаешь.

— Откровенно говоря, я вообще не уверена, что у тебя есть заказчик. Может, ты просто маленькая грязная стерва, которая хочет заработать на шантаже.

— Не угадала. Я работаю на Дэррила Пакстона, твоего жениха. По крайней мере, как мне известно, вы с ним обручились.

— Н-да, любопытно, — сказала Ава. — А я думала, что, собираясь жениться, человек должен хоть немного доверять своему партнеру. — Видно было, что новость эта не оставила ее равнодушной. Но почему? Потому что она любила Рока или же просто боялась огласки и скандала? Тесс мучительно пыталась прочитать ответ на этот вопрос на лице Авы. С другой стороны, сексуальная связь Авы с Абрамовичем казалась ей полной глупостью: всю жизнь скандальный адвокат был одинок, он никогда не вступал в брак и даже о его любовницах никто никогда ничего не слышал.

— А разве женщина заслуживает доверия, если все время лжет?

— С какой стати я должна принимать всерьез этот вздор, когда у тебя нет никаких доказательств?

— Я уже сказала, что есть. Я следила за тобой. И видела его в отеле «Ренессансе». Я видела тебя и в магазинах. Может, ты воруешь белье, чтобы потом щеголять в нем перед своим босом? Или это у тебя просто невинное хобби?

Тесс даже не ожидала, что ее слова возымеют такое действие. Впрочем, это можно было понять: одно дело обманывать своего жениха, и совсем другое — узнать, что кто-то посторонний шпионил за тобой целую неделю и видел то, что ты предпочла бы скрывать даже от добрых знакомых. Ава посмотрела на Тесс полными слез глазами, но Тесс мрачно подумала: «Прибереги эти ужимки для более доверчивых идиотов».

— Ты собираешься рассказать об этом Дэррилу? — спросила Ава дрожащим голосом.

— Это моя работа. Он нанял для того, чтобы я выяснила причины твоего странного поведения. И, кажется, я успешно справилась со своим делом.

— Но Дэррил ничего не мог… — начала было она и вдруг замолчала. Ее лицо приняло прежнее самоуверенное выражение, и взгляд снова стал недоверчивым и холодным.

— Разумеется, ты должна рассказать ему правду, — продолжила Ава уже совсем другим тоном. — Но я сделаю это раньше.

Тесс удовлетворенно улыбнулась. Все шло именно так, как она задумала. Но в силу своего рационалистического склада мышления, она не учла того, что во всякой игре всегда остается возможность импровизации.

— Да, я позвоню ему и расскажу, как мой босс заставил меня спать с ним, угрожая мне увольнением. Я скажу ему, что это секретарша, которая знала о наших с ним отношениях, шантажировала меня и вымогала у меня почти все деньги, вот почему я вынуждена была красть вещи в магазине. Дэррил всегда доверял мне, и он меня простит, так что мне плевать, что ты ему расскажешь.

— Ты профессиональный юрист. Трудно поверить в то, что ты не знала, как нужно вести себя в случае сексуального домогательства и как пресечь попытки шантажа.

— Что ты знаешь о том, что творится в судах? Даже если бы они и захотели признать меня жертвой, то все равно они не посмели бы присудить его к выплате компенсации. А на что мне их справедливость, если я потеряю средства к существованию?

— Но ведь ты действительно жертва?

— С формальной точки зрения — да, и я сама так считаю, — сказала Ава. Она поднялась из-за стола и, вынув из кошелька деньги, положила их на папку с меню. — Суд может не поверить мне, но Дэррил поверит обязательно. Это мой единственный справедливый судья, и мне не нужно другого.

Тесс была в таком замешательстве, что не знала, что ей ответить. Конечно же, она предполагала, что Ава захочет немедленно поговорить с Роком и попытается оправдаться в его глазах. Предполагала она и то, что ее гораздо больше встревожат подозрения о связи с Абрамовичем, а не то, что ее случайно уличили в мелком воровстве. Но к чему Тесс была совершенно не готова — так это к версии о сексуальном домогательстве. И что, если эта женщина все же говорила правду?

Как только Ава поднялась со стула, старина Джордж снова рухнул на пол, на сей раз пытаясь уцепиться за платье гостьи, которая представлялась ему в пьяных грезах фантастически прекрасной принцессой, решившей вдруг спуститься с небес на грешную землю.

— Теперь можешь говорить ему что хочешь, — бросила Ава Тесс и, не обращая ни малейшего внимания на своего поклонника, направилась к выходу.

Тесс выбежала на улицу и увидала, как серебристая «миата» сделала резкий поворот в неположенном месте и быстро покатила прочь.

Глава 7

На следующее утро Тесс проснулась очень рано. Заняться ей теперь все равно было нечем, и она снова отправилась на побережье, надеясь там встретиться с Роком, но его там не оказалась. Поначалу она принялась грести с удвоенной силой — то ли стремясь наверстать упущенное за последнее время, то ли пытаясь заглушить тревогу, но затем немного успокоилась. «Если он захочет поговорить со мной, — решила она, — он сам ко мне обратится. Может быть, мы еще встретимся». Рок всегда выбирал для себя самый трудный и длинный маршрут, как правило, он плыл в сторону моста, потом разворачивался и возвращался обратно. Тесс, наоборот, любила короткие дистанции, по нескольку раз проплывая их туда и обратно. В то утро на реке были лодки с четырьмя и восьмью гребцами, все одиночки словно сквозь землю провалились.

Погода была великолепная. Солнце ярко светило, поблескивая на поверхности воды. Небо над головой, казалось, особенно высоким чистым и ясным. Настоящее индейское лето, последняя уловка осени, которая пыталась казаться летом, перед тем как обнажится ее истинное лицо — пасмурное, дождливое и безрадостное. Тесс была в таком хорошем настроении, что чувствовала себя способной до обеда пересечь хоть всю Атлантику и доплыть до Англии. Она вволю насладилась греблей.

Переодевшись, она еще немного побыла на станции, надеясь, что Рок все же появится, но так и не дождалась его. Решив, что она не будет завтракать в кафе, сразу направилась к своей тетке. Китти встретила ее весьма радушно, а это означало, что в эту ночь она осталась довольна своим другом-полицейским. Тесс принялась за работу с азартом; ей нравилось разбирать и расставлять новые книги, не говоря уже о газетах и журналах, напоминавших ей о том, что некогда и она сама была неплохим репортером. Она внимательно просматривала все новостные заметки, в том числе и крупных столичных изданий — «Вашингтон пост» и «Нью-Йорк таймс». Последним она взяла в руки «Маяк». Тесс хорошо помнила, что была половина девятого, когда она, глянув на страницу, увидела там заголовок «Беспрецедентное преступление — убит знаменитый адвокат».

Тело известного балтиморского адвоката Майкла Абрамовича было обнаружено полицией прошлой ночью в его офисе, в здании, принадлежащем компании «О’Нил, О’Коннор, О’Нейлл».

В ту же ночь был задержан один из подозреваемых в совершении этого неслыханного по своей жестокости преступления. Дэррил Пакстон, тридцатитрехлетний сотрудник лаборатории научных исследований медицинской школы Джона Хопкинса, был заключен под стражу, а затем утром отпущен под залог до окончания расследования.

Согласно источникам, близким к расследованию, мистер Абрамович был задушен или задавлен до смерти и жестоко избит. Все лицо его покрыто синяками. Предположительно, это следы борьбы с убийцей, который, по свидетельству дежурного в бюро пропусков, находился в кабинете жертвы после 10 часов вечера. Тело было обнаружено охранником.

Ширли Темпл. Тесс смотрела прямо перед собой невидящими глазами, пытаясь припомнить свое далекое детство, детское лицо с ямочками на щеках, едва сохранившиеся в памяти смутные черты… Давно же это было. В четырнадцать лет Ширли случайно разбила любимую вазу матери, и ее осколками порезался какой-то соседский ребенок, но никто так и не узнал, что виновата была она. Через два года правда вышла наружу, и Тесс до сих пор было смешно, когда она представляла себе испуганное лицо Ширли, которая никогда не была примерной девочкой, но зато всегда умела избегать наказания…

Тесс снова взяла в руки газету. Но ничего интересного, кроме трех фотографий и кратких биографических сведений о Майкле Абрамовиче, там не было. Ничего нового, ничего того, что Тесс не было бы известно. Даже этот кондовый, навязший в зубах стиль газетных заметок был ей слишком знаком и привычен. Это был стиль Джонатана Росса, ее бывшего коллеги из репортерского созвездия Балтимора. Теперь он весьма успешно сотрудничал с «Маяком». Она еще раз посмотрела на заметку и подумала об охраннике. Все характерные особенности стиля криминальных новостей были налицо: неизвестно откуда почерпнутые сведения, домыслы о способе убийства, стандартные обороты, поражающие воображение обывателя подробности. Но он — единственный, кто действительно что-то может знать…

— И все же я знаю больше, — громко произнесла она.

Разве мог знать Джонатан все, что было известно ей: женщина, которая была замешана в этой истории, встреча в отеле «Ренессанс», подозрения Рока. Только Тесс была способна распутать этот клубок противоречий и загадок. Резко отбросив газету, она окликнула Китти, но голос ее прозвучал так тревожно, что тетка, прибежав немедленно, воззрилась на нее в недоумении:

— Тесс?

На Китти было надето длинное платье, напоминавшее наряды дам эпохи Эдварда, а в волосах красовалась белая атласная лента. На Уимблдонском турнире двадцатых она бы произвела фурор, возможно, и в Балтиморе семидесятых она выглядела бы прилично, но сейчас на нее бы стали оглядываться, чтобы посмеяться, если бы она решилась выйти в таком наряде на улицу.

Тесс протянула ей газету.

— Ты еще не забыла, что я подрабатывала частным детективом? Так вот, я преуспела… Я застукала подружку Рока с ее боссом. А теперь босс мертв, и Рока обвиняют в убийстве.

Китти развернула газету и пробежала глазами статью.

— Ты что, рассказала ему о том, что узнала?

— Нет, я заставила Аву рассказать ему обо всем вчера вечером. Она уверяла меня, что это было сексуальное домогательство. Абрамович заставлял ее спать с ним, угрожая ей увольнением. Она чуть не врезалась в столб на своей машине, поскольку разговаривала за рулем по телефону — с Роком, я полагаю.

Китти еще раз глянула на заметку.

— Тебе нужно уехать, — твердо заявила она. — Купи себе какой-нибудь тур и исчезни, только не говори мне, куда едешь. Ты знаешь, что у меня за отношения с Тадеушем. Так что я предпочту ничего не знать, чтобы не выдать тебя ненароком, если тебя станут разыскивать.

— Напротив, я сама должна с ними поговорить.

— Может быть, — согласилась Китти. — Но лучше не делать этого сейчас, иначе бог знает что может случиться. Все подумают, что ты тоже замешана в этом деле. Возьми столько денег, сколько тебе нужно. Считай, что я даю тебе в долг. Сними номер где-нибудь в неприметном мотеле или поезжай к друзьям и позвони мне оттуда. Когда все уляжется, ты вернешься обратно. Я не думаю, что это затянется надолго.

Тесс поднялась по лестнице в свою комнату и принялась собирать вещи. У родителей ее подруги Уитни был небольшой домик на берегу неподалеку от Оксфорда, они, вероятно, согласятся сдать ей комнату за умеренную плату. С Уитни они были знакомы еще со времен учебы в колледже. Семья Уитни была достаточно обеспеченной, но на их дружеские отношения с Тесс это никак не влияло. Ее подруга теперь работала в «Маяке». Только одна проблема беспокоила Тесс: если бы Уитни узнала, что Тесс была причастна к этому скандальному делу с Абрамовичем, она бы попыталась выудить из нее всю известную ей информацию. Таковы уж законы, по которым жили и общались профессиональные журналисты. Но у Тесс не было ни малейшего желания делиться какими-либо сведениями со своей подругой.

Внезапно, когда Тесс заворачивала в ванной шампунь и зубную щетку, зазвонил телефон. Трубку брать она не стала, но прослушала сообщение на автоответчике. Это был Тинер Грей, друг и адвокат Рока, который часто тренировался вместе с ним, голос у него был громовой и звучал так, что стекла задрожали в окне.

— Тесс, это Тинер, перезвони мне на работу при первой же возможности. Это очень важно, — добавил он после паузы, словно в ответ на ее мысли. — Это касается одного парня, которого мы оба знаем. — Внезапно его голос понизился чуть ли не до шепота: — Он сам просил меня позвонить тебе, Тесс. Он полагает, что ты могла бы ему помочь. Хотя насколько я знаю, ты и так сделала для него все, что могла. — И затем он добавил уже обычным тоном, которым отдавал команды на воде: — Позвони в офис, телефон ты знаешь.

Тесс опустилась на пол, выронив из рук пару полотенец. Рок нуждается в ее помощи, как же теперь она сможет уехать? Но откуда он знал, что она может ему помочь? И почему решил обратиться именно к ней? Ему лучше было бы обратиться к детективу-профессионалу или к хорошему адвокату, ведь не ей же теперь предстоит защищать его во время следствия и выступать в суде.

В свои семьдесят четыре года Тинер Грей сохранял прекрасную спортивную форму, оставаясь стройным, поджарым и еще довольно сильным. Молодые девушки, видя его в лодке, заглядывались на руки и мускулистую грудь. Но никто никогда не видел его ног, всегда скрытых длинными брюками, ибо мало кто знал о дорожном происшествии сорокалетней давности, когда олимпийский чемпион был сбит пьяным водителем и получил серьезные травмы.

— Ты решила сегодня устроить себе выходной? — спросил Рок Тесс, когда она посмотрела на Элисон, полногрудую блондинку-секретаршу с большими голубыми глазами, влюбленную в Тинера и работавшую на станции исключительно ради того, чтобы иметь возможность видеться каждый день с объектом своей неразделенной страсти. — А вот я никогда не упускаю возможности потренироваться.

Для человека, которого ночью арестовали по подозрению в убийстве и отпустили под залог только через девять часов, Рок выглядел неплохо. Вероятно, благодаря отсутствию кофеина в тюрьме он смог хоть немного поспать. Что-то безмятежное было в его лице, как показалось Тесс. Похоже, он по-прежнему, несмотря ни на что, оставался с Авой в хороших отношениях.

Тинер вздохнул:

— Рок, я уверен, что это дурацкая ошибка и ты невиновен. Все прояснится в самое ближайшее время. Жаль только, что тебе не разрешат покинуть штат, чтобы поучаствовать в гонках в Огайо, самых больших гонках… Ты вполне мог бы выиграть…

Это была чистая правда. Рок был в отличной форме и вполне мог бы стать победителем.

— К сожалению, полиции тут ничего не растолкуешь, пока они сами до всего не дойдут, — продолжал Тинер. — Дело такое, что им самим невыгодно его затягивать, к тому же они уже знают, что все случилось до того, как вы говорили с Авой. Будем надеяться, что найдется еще какой-нибудь свидетель. А пока можно и самим кое-что попытаться выяснить, и, если дело дойдет до суда, у нас будет что сказать в твою защиту. Вот тут можно положиться на Тесс.

— Это оставим на крайний случай. Я уверена, что мое вмешательство сейчас только повредит. Зачем мне вмешиваться?

— Ты работала на меня. Ты ведь знаешь не меньше, а может быть и больше, чем я, благодаря своему «расследованию». Эти сведения необходимо будет предоставить полиции, если возникнет такая необходимость, или моему адвокату. Я хотя бы смогу доказать им, что ты стала следить за Авой с первого сентября. Это может кое-что прояснить.

— Я не частный детектив. Я всего лишь занималась не своим делом, и мои свидетельства могут ничего не значить.

— Но ты же не можешь признать, что ты ничего не добилась, Тесс, — возразил Тинер с усмешкой. — И не такой уж непрофессиональной была твоя работа, не всякий сумел бы столько всего выяснить, не говоря уже о том, что не всякий вообще взялся бы за это дело. Самое главное теперь — это время, оно все может расставить по своим местам.

Время. Тесс почему-то вспомнились растекающиеся, тающие часы Сальвадора Дали. Действительно ли Рок находился в кабинете адвоката в десять вечера, как сообщил полиции охранник? А что, если он был там в пять минут одиннадцатого или без четверти десять? Охранник мог быть просто бестолковым дураком, который перепутал время. Кто еще был в офисе, кто выходил и входил в это время? Тесс необходимо опросить всех возможных свидетелей: охранников, дежурных, уборщиков. Чем больше будут расходиться их показания, тем лучше. А лучше всего — чтобы между ними вообще не было ничего общего.

— Время, — снова заговорил Тинер, — может, у тебя все-таки были часы. Вспомни, который был час, когда ты там находился? Конечно, никто никогда не замечает точно ни минуты, ни секунды, запоминают только приблизительно. Как там обычно спрашивают детективы? Не было ли чего-нибудь необычного? Может, ты кого-нибудь встретил, никто не прятался и не крался мимо в то время? Ты выходил за дверь, чтобы покурить или подышать воздухом? Надо все припомнить, каждый шаг, как в пьесе. Ты — главный герой, посмотри на себя со стороны. Что ты делал и когда… Тесс, ты профессиональный репортер, ты должна все это записать. — Он протянул ей блокнот и ручку.

Рок все время, пока Тинер говорил, смотрел на коврик на полу, но затем послушно стал рассказывать всю историю с самого начала. Ава позвонила ему в половине девятого вечера. В этом можно удостовериться, поскольку время фиксируется и на его, и на ее телефонах. Тесс и сама знала об этом. По телефону Ава ничего не стала рассказывать, только попросила его ждать, пока она не приедет к нему домой.

— Отключи телефон, милый, — попросила она, — не говори ни с кем, пока я не приеду.

«Хитро придумала, ничего не скажешь, — подумала Тесс, — это от меня она просила его заблокировать номер в первую очередь».

Она приехала к девяти вечера. Ава рассказала Року, как Абрамович заставлял ее спать с ним, угрожая ей тем, что она потеряет работу и не сможет устроиться по специальности ни в одну компанию в Балтиморе. Она справедливо полагала, что тот, кто успешно защищал насильников и убийц, уж скорее всего сможет защитить самого себя от обвинений в сексуальных домогательствах, если бы она решилась подать на него в суд. Кроме того, он посулил ей самую блестящую карьеру. Ну а дальше, по ее словам, она все время жила на грани нервного срыва, но держалась до тех пор, пока «эта женщина» не принялась ее шантажировать.

— Чушь! — с возмущением воскликнула Тесс.

— Я тоже этому не поверил, — отозвался Рок. — Думаю, Ава просто неправильно истолковала твои намерения. — Он до сих пор сомневался в том, что Ава могла быть виновна в случившемся, и Тесс это совсем не нравилось. Это означало, что он все еще находился под влиянием своей подруги и вполне мог попасться на любую ее лживую уловку.

— Потом она заснула, — продолжал Рок, — а я все гладил ее волосы и думал о том, что Абрамович тоже прикасался к ним, и это приводило меня в бешенство. Так что, в конце концов, я сел на велосипед и погнал к зданию компании.

— А откуда ты знал, где он находился? — спросил Тинер.

— Я не знал. Ава сказала мне, что он обычно задерживался там допоздна. Вот я и подумал, что и в тот вечер он должен был остаться на работе. Но его офис находился на самом верху небоскреба. Он сидел в своем кабинете и смотрел футбол, и я еще больше взбесился от того, что этот мерзавец спокойно себе пялился в ящик, когда Ава из-за него так страдала. И тогда я ему сказал… Я сказал все, что я о нем думал, я говорил ему о том, что сильно испорчу ему жизнь, и что во всех газетах напечатают о том, как он злоупотребляет своим служебным положением, но он только рассмеялся.

— Он смеялся над тобой? — спросила Тесс. — Он подумал, что ты шутишь?

Рок задумался на минуту.

— Нет, это был скорее нервный смех. Он, видимо, не знал, что мне ответить. А потом понес всю эту чушь насчет Авы, будто бы она сама предложила ему переспать с ним, чтобы он помог ей сделать карьеру. И будто бы это она домогалась его не один раз, а он каждый раз отказывал ей. Это была такая явная дикая ложь, что я не поверил ни одному его слову. Ава ни за что не способна была бы так поступить.

«Очень даже способна», — подумала Тесс.

— А что еще он сказал? — спросил Тинер.

— Он сказал, он сказал… — Рок закрыл глаза, видимо, пытаясь снова представить себе сцену разговора. — Он просил прощения. А потом добавил: «Она, конечно, очень красива», — и тогда я его ударил.

Рок помнил, как ударил его и как очки Абрамовича упали на пол. Он разбил ему нос. Падая, Абрамович ударился головой о стол. На голове у него была рана, это Тесс знала из заметки, но писали даже, что он был жестоко избит.

— Тогда я наклонился к нему и схватил его за горло, — сказал Рок. — Я думал, что убью его, такая ярость меня охватила. Я не мог простить ему, что он посмел домогаться Авы. Мне хотелось, чтобы он расплатился за все, за все ее страдания. Я думал, что он испугается и наложит в штаны.

— И что, наложил? — язвительно спросила Тесс, но Тинер посмотрел на нее очень мрачно. Вопрос был глупым и неуместным.

— Нет. Он не был напуган. Может быть, потому, что он вообще привык иметь дело с убийцами. Он мне улыбнулся и даже кивнул, словно подбадривая меня. Тогда я оттолкнул его, и он снова стукнулся головой о стол. Я помню этот звук — громкий, как будто стукнули деревом о дерево. Но когда я ушел, он был жив, он дышал, и я точно это знаю.

— Ты обратил внимание на время?

— Да, когда я ехал обратно по улице, часы на башне торгового центра пробили десять. — Рок снова задумался, стараясь припомнить еще какую-нибудь важную деталь, но затем покачал головой и повторил: — Да, пробило десять.

— Охранник сказал, что в десять ты еще находился в офисе, но ведь он мог ошибиться, — заметил Тинер, — выходит, что весь этот разговор и драка заняли не более десяти минут. Чтобы убить его таким способом, как они говорят, за такое короткое время, тебе нужно было сильно постараться. А между тем оставалось еще двадцать минут, до того как тело обнаружили. Вполне достаточно времени, чтобы кто-то другой смог доделать «твою работу».

— Но кто? — спросила Тесс. — Разгневанный клиент? Грабитель? Конкурент по бизнесу? И каким образом они смогли подгадать это убийство так, чтобы подозрение пало именно на Рока?

— Ты рассуждаешь, как типичный репортер, — возразил Тинер, — или прокурор в суде, а тебе вообще не следует пытаться искать логических объяснений. Все что нам нужно — это собрать полную информацию о том, что там происходило, и не строить никаких догадок. Самое скверное во всей этой истории — то, что у Рока были слишком явные мотивы для убийства, а ты как раз этому и поспособствовала. Теперь тебе нужно опросить всех возможных свидетелей, охранников, уборщиков… Только сделать это надо побыстрее. Самое главное — поговорить с тем охранником, который назвал им точное время, когда Рок был в офисе. Потом придумаем что-нибудь еще. Но знаешь что, Тесс… Тебе бы лучше выглядеть повзрослее. Лучше бы ты отрезала свой конский хвост, который делает тебя похожей на школьницу.

— Нет! — с энтузиазмом воскликнул Рок. Тесс носила длинные волосы лишь потому, что она не любила тратить время на прически и укладки, в целом ей было безразлично, хорошо она выглядит с ним или нет.

— Хорошо, — сказал Тинер, — тогда сделай пучок и еще надень костюм, ведь все деловые дамы ходят в костюмах.

— Вот как?! Меня нанимают на работу в качестве бизнес-леди? Они, кажется, неплохо зарабатывают…

— Да, Рок готов заплатить тебе за продолжение расследования. Только с твоего согласия, он вынужден понизить ставку — до двадцати долларов в час. Ты сама понимаешь, у него сразу не найдется такой суммы, чтобы выложить ее за несколько дней.

«Черт, — с досадой подумала Тесс, — чуть ли не треть моего заработка уйдет на какой-то паршивый костюм».

— А ты, — обратился Тинер к Року, — никому не давай интервью. И держись подальше от Авы, хотя бы в ближайшее время. И вообще, коли уж ты взял отпуск, поживи недельку здесь на берегу, отдохни и потренируйся как следует. Даже если ты не попадешь на гонки в Огайо, скоро начнутся и другие соревнования, так что тебе это только пойдет на пользу.

«Неплохо они придумали, — подумала Тесс, — частный детектив будет пахать на него день и ночь… Впрочем, лучше бы они наняли настоящего сыщика. А Рок будет упражняться с веслами…» Может быть, она бы и отказалась помогать им, если бы один из этих двоих не был ее другом, а другой — учителем.

Глава 8

Охранник Джой Думбартон жил в той части Балтимора, которую не особенно жаловали респектабельные граждане из-за соседства с криминальной зоной. Кривые ряды домов тянулись вдоль улиц до самого Джонс Фолл. Это был своего рода белый балтиморский анклав, окруженный со всех сторон черными районами.

Джой вышел навстречу Тесс. Дом у него был небольшой и довольно обшарпанный. На окнах висели потертые красные занавески, а у двери стоял велосипед. Но хозяин, казалось, даже обрадовался гостье. Проводив ее в комнату, он предложил ей пиво и устроил целую экскурсию по своему жилищу. Тесс пришлось побывать во всех помещениях — от первого до третьего этажа.

— Дело в том, что дом старый, — пояснял он ей, поднимаясь по лестнице, — мы планировали многое тут переделать.

Надо полагать, что дальше планов дело так и не пошло. Стены на первом этаже все облупились и потрескались, штукатурка свисала с потолка клочьями, а пол почернел от нестирающегося слоя грязи. В ванной и на кухне не было дверей, а проемы были закрыты занавесками.

В спальне Джой уселся на матрас, слишком широкий, свисавший по обе стороны узкой кровати. Комната напоминала склад старой мебели: кресла, диваны, столы, беспорядочно расставленные повсюду, заполонили все свободное пространство. Постояв немного, Тесс осторожно опустилась на край стула, который был завален бельем.

— Присаживайтесь, — любезно предложил ей Джой, похлопав по пыльному матрасу. Тесс покосилась на кровать и покачала головой. Хозяин был бледным, худым мужчиной с желтыми волосами и серыми глазами. Она невольно сравнивала его внешность с красотой стареющего Тинера, который сохранил свою привлекательность, несмотря на свою хромоту и преклонный возраст. Тесс расправила складки на юбке своего нового костюма и решила поскорей перейти к делу.

— Я уже рассказала вам вчера по телефону, — начала она, — почему мне было необходимо с вами встретиться. Мне нужно задать вам несколько вопросов, касающихся убийства Майкла Абрамовича. Я веду журналистское расследование и хотела бы кое-что уточнить у вас.

— Знаете, я слышал, что это какое-то особенное убийство, — сказал Джой. — Его даже называют как-то специально… Убийство при отягчающих обстоятельствах, что ли… Я уже встречал это где-то в газетах.

Ну надо же, до чего образованный ей попался охранник! Он еще поучает ее, какие термины ей следует использовать!..

— Вы интересовались криминалистикой? — спросила она его.

— Нет, но совсем недавно я смотрел фильм, и там был очень похожий случай. Знаете, я даже убедился, что на самом деле, когда приезжает полиция, все бывает точно так, как показывают в кино. Место преступления снимают на камеру.

— Правда? — Тесс никогда не приходилось видеть, как работает полиция. Она посмотрела на свои туфли, стараясь при этом сохранить серьезное выражение лица. — Так вы присутствовали при осмотре места преступления, не правда ли? И какие вопросы вам задавали? Не требовали от вас назвать кого-нибудь, кого вы подозревали?

— Да! Это было, — согласился Джой, с какой-то детской непосредственностью. Ему, вероятно, льстила сама мысль о том, что в этом деле ему была отведена такая важная роль, подумала Тесс. — И я мог бы его назвать, — он гордо поднял голову и посмотрел на Тесс, словно она сама сидела перед ним с камерой в руке. — Я мог бы назвать его имя, и я никогда не забуду эту ночь. Я слушал передачу с футбольного матча, когда в десять часов — я это точно запомнил, потому что всегда отмечаю время, — появился белый мужчина лет тридцати, среднего роста, он выглядел очень обеспокоенным и каким-то помятым…

— Помятым?

— Ну да, вроде как расстроенным чем-то. Как мне потом сказали, его звали Дэррил Пакстон, он был другом Авы Хилл. Ее я тоже знал, она часто оставалась допоздна, когда работала в здании, где я служу. Она очень красивая. Я его пропустил к ней. Он так и сказал мне, что идет к мисс Хилл. А в четверть одиннадцатого он вышел. Я заметил это, потому что должен записывать, кто когда выходит. Я даже хотел спросить его, что случилось, так странно он выглядел, но потом подумал, что, наверное, он поссорился со своей подругой. Вот как это было.

— Отлично, — отозвалась Тесс, любезно улыбнувшись. — Я бы хотела уточнить еще кое-что.

— С удовольствием.

— Вы говорите, что отмечали время. У вас были наручные часы? Или часы висели на стене?

— У меня четыре пары наручных часов, и все показывают свое время: на востоке, на западе, в центре и на юге.

— На востоке, то есть на Японских островах?

— Нет, мисс, таких у меня нет, зачем мне знать, который час в Токио? Только здешнее.

Тесс удивленно подняла брови.

— Так вы же сказали, что на ваших часах было десять, когда появился Дэррил Пакстон. А когда он выходил, не могли ли вы что-нибудь перепутать? Может быть, вы посмотрели не на те часы?

— О-о-ох, нет, я очень внимателен. Я серьезно отношусь к своей работе, не то что те парни, которые идут в охрану только потому, что не смогли найти другую работу. Я горжусь своей работой. — Тесс понимающе кивнула. — Это ведь серьезная компания, самая крупная в городе. И работать там — большая честь. Мы никому спуску не даем.

Тесс была крайне удивлена патриотизмом Джоя, но виду не подала.

— Итак, вы уверены, что правильно заметили время. А что было после того, как мистер Пакстон покинул здание? Кто-то еще приходил?

— Я больше никого не записывал.

— Значит, никто не приходил?

— Я никого не записывал, — повторил он, и Тесс почувствовала, что ее вопрос поставил его в тупик. Она пристально следила за его лицом, пытаясь понять, о чем он думает в эту минуту.

— Может быть, заходил кто-то из сотрудников? Кто-нибудь мог проскочить мимо вас незамеченным?

— Нет, у сотрудников есть ключи от черного хода, они сразу идут к лифту. Я никогда их не вижу. Но больше там никого…

— Записано не было. Это я уже поняла. Хорошо, Джой. Я уверена, что все было так, как вы говорите. Но мне необходимо точно узнать, не мог ли все же кто-нибудь пройти мимо вас, когда вы слушали матч, это очень важно. Это как раз и мог быть тот, кто убил Майкла Абрамовича.

Джой в отчаянии схватился руками за голову:

— Я хорошо делаю свою работу.

— Я ничуть в этом не сомневаюсь, но ведь могло случиться что-то, чего вы не заметили не по своей вине, — успокоила она его, — например, вы могли что-то искать в столе, или… кто-то мог находиться на улице, вы этого не помните?

— Я же говорю. Никого. Все, кто проходил, были записаны.

Тесс протянула ему одну из визиток, которые специально для нее заказал Тинер, где были указаны ее имя, номер мобильного телефона и телефон книжного магазина. Выглядела она очень презентабельно и солидно, что помогало Тесс чувствовать себя более уверенно.

— А какой из них домашний? — с любопытством спросил Джой. Тесс даже похолодела от ужаса, еще не хватало, чтобы ее стал донимать звонками какой-то охранник.

— Они оба рабочие. Звоните, если что-нибудь вспомните. — Она встала и вышла из комнаты, так и оставив хозяина сидеть на постели, со свисавшим до пола матрасом. Может быть, он все-таки припомнит какую-нибудь интересную деталь, ведь не совсем же он безнадежен.

Дом Джоя находился на расстоянии восьми миль от дома уборщика Фрэнка Майлза, который и обнаружил тело Абрамовича. Но район этот был еще более неблагополучным, чем первый: одной стороной он граничил с белой частью Балтимора, по другую сторону жили в основном чернокожие. Однако Тесс чувствовала себя там довольно комфортно. Она выросла поблизости от этих мест, и знала Эдмондсон-авеню наизусть. Никакого страха эти улицы ей не внушали.

Дом Майлза, свежевыкрашенный, с аккуратным железным навесом, выглядел куда более привлекательно, чем сарай Джоя. Перед входом была небольшая зеленая лужайка с белыми и розовыми цветами, приятно радовавшими глаз в середине сентября. Посреди лужайки на пьедестале стоял небольшой хрустальный шар, напомнивший Тесс детскую сказку «Волшебник страны Оз».

Как только она позвонила, дверь тут же распахнулась, словно хозяин ожидал ее приезда с нетерпением. Она шагнула в прихожую, и массивная деревянная дверь захлопнулась у нее за спиной.

— Дверь у нас не совсем удачная, — сказал ей Майлз, — слишком тяжелая. Хотите грибной жульен или стаканчик лимонада?

Осмотревшись вокруг, она поняла, что на этот раз попала в совсем иной мир, нежели тот, в котором обитал Джой, и что здесь можно не бояться испачкаться или зацепиться рукавом за какой-нибудь торчащий гвоздь. У этого дома явно был заботливый хозяин. Однако пыль кое-где тоже лежала слоями, например экран старого телевизора при неярком дневном свете казался бархатным. На стенах висело много фотографий в рамках. На одной из них был изображен сам мистер Майлз и женщина в свадебном наряде. «Он вдовец, — предположила Тесс, — очень набожный и замкнутый».

— Я люблю готовить, — признался он Тесс, поставив на стол поднос с бокалами лимонада и газировки. Тесс с детства обожала лимонад и теперь поняла, что давно уже мучилась от жажды. Не менее соблазнительно смотрелись и маленькие пирожные на тарелке.

— У меня редко бывают гости, — продолжал Майлз, — так что мне всегда приятно угостить кого-нибудь.

— А как же эти фотографии? Разве у вас нет внуков, которые приходят навестить вас?

— Нет, внуков у меня нет, — он глубоко вздохнул, — и детей нет. А это фотографии детей из школы, где я работал. Есть у меня племянница, но она, к сожалению, не совсем здорова. Но она любит приходить ко мне в гости.

— Наверное, это немного грустно, — заметила Тесс, не зная, как еще иначе выразить ему свое сочувствие и как приступить к своим расспросам, чтобы это не показалось слишком бестактным. Размышляя над этой непростой задачей, она потихоньку выпила лимонад и съела пару пирожных.

— Но вы, наверное, интересуетесь подробностями того вечера, — сказал он, как будто прочитав ее мысли, — я имею в виду убийство Абрамовича.

— Да, я знаю, что вы разговаривали с полицией, но я хотела бы тоже задать вам пару вопросов. Полицию ведь вызвали без двадцати пяти одиннадцать. Это сделал охранник. Вы сообщили ему, что нашли тело?

— Да, примерно так все и было. Я задержался рядом с убитым всего на полминуты, подошел пощупать пульс и тогда понял, что он мертв.

— А вы всегда убирали кабинет мистера Абрамовича? Вы его хорошо знали?

— Да, всегда, но он иногда оставался до позднего вечера, смотрел телевизор или работал и очень не любил, когда его беспокоили в это время. Он даже просил меня оставить мусор до следующего дня.

— А почему же вы пришли туда в тот вечер?

— Дверь была открыта, и я увидел на полу его ноги. Мне показалось, что с ним что-то случилось.

— А сколько времени тогда было?

— Я не смотрел на часы. — Он мельком глянул на руку Тесс. — Вы сказали, что охранник позвонил в полицию около десяти вечера. Я думаю, что я нашел тело за десять минут до этого. Я оставался в его кабинете, пока они не приехали.

— Они приехали без четверти одиннадцать. Так мне сообщили в полиции.

Майлз пожал плечами:

— Наверное, так оно и было. Честно говоря, не очень-то это было приятно сторожить труп.

— А сколько в общей сложности вы пробыли на восемнадцатом этаже? Вы никого не видели там?

— Я начинаю убираться с верхних этажей, а затем спускаюсь вниз. Когда я обнаружил тело, я пошел вниз, возможно, что я пришел назад минут в двадцать одиннадцатого. Но точно не помню. И больше там никого не было, да и кто там мог оказаться.

«Проклятие, никаких зацепок, — подумала Тесс, — нельзя же предположить, что кто-то влез в окно на восемнадцатом этаже, чтобы убить Абрамовича, когда Рок ушел. Если Майлз ничего не путал, выходит, что убийце понадобилось всего десять минут, чтобы войти, совершить преступление и выйти».

— Почему вы так уверены, что там никого не было? — спросила Тесс. — Откуда вы знаете, когда вы вернулись, если вы не носите часы, как вы говорите?

— Там никого не было, — повторил Майлз и улыбнулся.

Тесс немного смутила эта улыбка, но лишь на секунду, в следующее мгновение она поняла, почему этот человек с таким равнодушием рассказывает о том, чему он стал невольным свидетелем. Каждый день в городе кого-то убивали, кто-то становился жертвой наркодилеров, кто-то погибал от рук грабителей, преступления уже не удивляли и не внушали ужаса, они были чем-то вроде обыденных каждодневных событий, которые большинство людей просто перестало замечать. И уж тем более никого не удивляло, что не так уж много преступников удавалось поймать.

— Знаете, что было забавно во всем этом, — вдруг обратился к ней Майлз, — первой мой мыслью, когда я догадался, что случилось, была мысль о том, что мне теперь трудно будет отчистить ковер от крови. Это звучит просто чудовищно, но в ту минуту это действительно волновало меня больше всего. Вы, вероятно, считаете меня дурным человеком?

Похоже, его и правда беспокоило, что подумает о нем Тесс. Но она в эту минуту размышляла над тем, что и репортеры мало чем отличаются от уборщиков в своем отношении к чужой трагедии. Так, например, после пожара в спортклубе мало кого из них интересовало хоть что-то, кроме удачных фотографий с места происшествия. Ей и самой несколько раз приходилось делать работу, во время которой она была слепа и глуха абсолютно ко всему, что не касалось выполнения порученного ей задания. Иногда ей приходилось писать статьи-некрологи, и тогда она заботилась лишь о том, чтобы грамотно и занимательно преподнести всю информацию. Но рассказывать об этом Майлзу она бы не стала.

— И вы пощупали и обнаружили, что он мертв? На шее или на запястье?

— На запястье. Его шея была… не совсем подходящей. Я попытался растормошить его, но все было бесполезно. Мне кажется, этот парень его сильно ненавидел, потому что досталось ему от него здорово.

Тесс не могла сдержаться, чтобы не возразить на этот скоропалительный вывод:

— Мы не уверены, что его убил тот, кого в этом обвиняют. Конечно, у него была причина ненавидеть, но я не верю, что Рок, то есть мистер Пакстон, мог убить Абрамовича.

Майлз улыбнулся:

— Это правильно, мисс Монаган, виновность человека нужно еще доказать, но все-таки я ему не завидую. В новостях я слышал, что этот человек не мог простить Абрамовичу, что он домогался его подруги. Тогда нет ничего удивительного в том, что он был в ярости. И если это правда, то Абрамович поступил весьма дурно.

Прекрасно. Телевидение уже раструбило о том, что Ава была жертвой сексуального домогательства. Полиции надлежало бы блюсти тайну следствия или, по крайней мере, не давать никакой лишней информации до тех пор, пока вина подозреваемого не будет доказана. Тесс отлично знала, как сильно обычно преувеличивают все факты в прессе. Она не удивится, если вскоре в газетах появятся статьи, где будет рассказываться, что Ава ест на завтрак или какие книжки нравились ей в детстве.

Пирожные были съедены, лимонад выпит, да и сам мистер Майлз, похоже, уже с удовольствием был готов завершить беседу. Тесс простилась с ним и поехала домой, погруженная в свои размышления о том, как порой умны бывают люди, которых обычно считают недалекими. Кроме того, ее радовало, что она уже заработала двести долларов.

Поднявшись к себе на второй этаж, Тесс решила еще раз проанализировать все, что она узнала за день, и записала все основные события. Затем пошла в душ и с наслаждением встала под струю горячей воды. Она была не одна, впервые за несколько месяцев с нею был тот, кому она когда-то дала ключ от своей комнаты. Он не появлялся слишком долго, и его звали Джонатан Росс.

Глава 9

Некогда Джонатан Росс казался Тесс неотразимо привлекательным, но слишком уж экстравагантным. Впрочем, вскоре после знакомства с ним, она начала пристально следить за всеми его публикациями и очень быстро досконально изучила все его статьи и освоилась с его журналистским стилем. Среди журналистов было немало молодых людей со странными вкусами и пристрастиями. Некоторые из них строили из себя крутых детективов, носили кожаные куртки, длинные волосы и по бриллиантовой серьге в ухе. Другие обильно сдабривали свои статьи сленгом и показывали, что принадлежат к неформальным молодежным объединениям. Третьи старались сойти за респектабельных и преуспевающих представителей прессы, они ходили в деловых костюмах с галстуками. Одни казались героями, другие — шутами. В Джонатане Россе всего вышеперечисленного было намешано понемногу, возможно, поэтому он и был так популярен и нравился почти всем. Тесс познакомилась с ним, когда пришла на работу в «Звезду».

Они проработали вместе около четырех лет, и все это время им всегда было что обсудить друг с другом. Их споры на профессиональные темы часто затягивались далеко за полночь, но для Тесс их общение всегда было интересным и увлекательным. Затем дружба их незаметно переросла в более близкие отношения, между ними завязался роман, на всем протяжении которого Тесс беспрестанно терзала ревность. Не ревновать она не могла, при появлении на горизонте любой новой женщины она вставала щитом между нею и Россом, но при этом все время пыталась сделать вид, что ей нет до этого никакого дела. А между тем другие подруги у него были — и их было немало. Но всякий раз она успокаивала себя одной и той же фразой: «Все равно я для него на первом месте».

Лежа на ее постели, Джонатан, как обычно, спросил ее:

— Это тело все еще принадлежит мне?

Тесс ответила на это точно так же, как всегда отвечала ему:

— Помоги мне раздеться и сам убедишься.

«Это тело». Ее тело — у нее всегда была какая-то болезненная стыдливость, вероятно, ставшая следствием слишком строгого воспитания. Ее мать, как только Тесс исполнилось пятнадцать, начала очень уж непреклонно блюсти ее нравственную и физическую чистоту. А юной девушке хотелось совсем иного, ей хотелось походить на своих подруг и тоже завести любовника, так что со временем вся ее нерастраченная потребность в любви сосредоточилась целиком на одном объекте, на том, кого она сама выбрала и к кому была очень привязана.

— Чем сейчас занимаешься? — спросила Тесс, после того как взяла пиво из холодильника и нырнула в постель. — Я уже давно не видела твоего имени в газетах.

Надо заметить, что подпись Джонатана она всегда искала очень внимательно и знала, что вряд ли могла бы пропустить хоть одну его работу.

Джонатан не спешил заговорить с ней о своей недавней заметке об убийстве Абрамовича. Притворно или искренне, но он, как правило, с пренебрежением относился ко всем своим статьям за исключением тех, которые сам считал безупречными. О прочих заказах он рассказывать не любил.

— Я работал над серией статьей о приговоренных к смерти. Знаешь, это связано с тем, что периодически поднимается вопрос об отмене высшей меры наказания. Я встречался с некоторыми из этих парней. И я узнал от них самих, что самое страшное — вовсе не сам приговор, а тягостное ожидание, когда он будет вынесен и приведен в исполнение.

— Некоторым из них удается получить положительный ответ на прошение о помиловании.

— Это не меняет сути дела, — возразил Джонатан, — ведь я писал о том, что всякий закон имеет свою обратную сторону…

— Темную сторону? И ты уже закончил эту работу? Твоя история наверняка уже готова. — Тесс отхлебнула пиво прямо из горлышка. — Помнится мне, в былые времена неоднократно велась эта полемика на страницах балтиморских изданий, о которых теперь уже никто и не вспоминает. — Она имела в виду газеты, которые были закрыты. Тесс иронично посмотрела на своего друга. — Заменить или нет смертную казнь на пожизненное заключение, и к чему это может привести… Тогда их ожидание смерти станет еще более тягостным — и даже бесконечным. Ты не высказывал еще такую мысль?

— Дрянь, — отозвался Джонатан, но видно было, что говорит он несерьезно, так как давно привык к тому, что Тесс насмехается над его статьями, — хотя ты натолкнула меня на мысль, как иначе следует освещать этот вопрос…

В эту минуту зазвонил мобильный телефон.

— Нет-нет, — ответил Джонатан, — я очень занят. Да, работаю над материалом прямо сейчас. — Он с улыбкой подмигнул Тесс и нажал на кнопку.

Тесс почувствовала себя особенно счастливой в это мгновение: какая бы незначительная жертва это ни была, но она была ради нее.

Уже в конце ночи, перебирая пальцами длинные волосы Тесс, Росс вдруг задумчиво спросил ее:

— А ты случайно не знакома с этим парнем, Дэррилом Пакстоном? По-моему, ты вместе с ним занималась греблей?

Тесс встряхнула волосами и отодвинулась от него на край постели, стараясь получше разглядеть его лицо:

— Ты все еще интересуешься этим делом?

— Нет, это так, простое любопытство…

Голос его прозвучал необычно холодно. На мгновение Тесс вдруг испугалась, уж не пришел ли он к ней в эту ночь только ради того, чтобы что-то узнать о деле Абрамовича. Будучи весьма скрытным и далёко не бескорыстным человеком, Росс способен был манипулировать чужими чувствами, но, по большей части, никто не обижался на него за это, поскольку даже в этом он был необыкновенно очарователен.

— Что-то не похоже на любительский интерес, если судить по твоей статье, — так же холодно и бесстрастно отозвалась она. — Прости, но у меня нет для тебя ничего стоящего.

— Но тебе что-то известно, — настаивал он, — может быть, ты знаешь, какие у него могли быть мотивы? Все знают, что там была замешана какая-то женщина. Но ни у кого нет никаких подробностей. Может, Абрамович домогался ее, преследовал?

— Джонатан, я не могу тебе помочь.

— А ее имя ты знаешь?

— Нет.

— А какие-нибудь детали? Что-то важное, из жизни Пакстона, например. Какой у него характер, не был ли он психически невменяем? Может быть, он мстил за какое-то оскорбление? Как он был вообще связан с жертвой? Я так ничего и не смог найти.

Тесс сидела на постели, молча качая головой и не произнося ни слова.

— Можно было бы опросить его сотрудников по работе или парней с лодочной станции. Ведь это все можно было бы повернуть в его пользу. — Он посмотрел на Тесс с надеждой, но она не попалась на эту приманку, продолжая хранить молчание. — Кстати, я звонил сегодня Джою Думбартону, чтобы увидеться с ним и кое-что узнать. Он хороший парень, даже дал мне посмотреть листок с фамилиями из журнала на проходной, но он уже, оказывается, с кем-то говорил сегодня… Между прочим, он тебя упоминал, дорогая…

— Считай, что я с ним встречалась, потому что хотела познакомиться с каким-нибудь стоящим парнем.

— Значит, твои приятели из гребной команды тебе не нравятся.

Тесс пожала плечами. Даже Джонатан не смог бы заставить ее разговориться.

Он встал с постели, натягивая на себя одежду:

— Мне нужно зайти в одно место. Жаль оставлять тебя, это тело, которое все еще принадлежит мне… Ты не обижаешься?

— Джонатан, если ты пришел ко мне ради одной ночи, не надейся, что я буду страдать и смотреть тебе вслед, превратившись в соляной столб.

— Ну, ты совсем не похожа на жену Лота. А уж тем более грех — сравнивать меня с Содомом. Тебе как католичке следует получше изучить Ветхий Завет.

— Я не католичка. И никак не отношусь к религии. У меня даже нет атеистических убеждений.

— А стоит иногда над этим подумать. — Он поцеловал ее в щеку. — Это бывает полезно. Увидимся.

— Если придется. Но тебе лучше ночевать не здесь. Кто-нибудь всегда рад поделиться с тобой частью постели.

Она почти ничего не знала о его любовницах, даже имен их никогда не слышала. Только однажды он упоминал о какой-то девушке из пригорода Вашингтона, студентке университета, наверное, из состоятельной семьи. А может быть, он просто выдумал ее, чтобы скрывать под ее вымышленным образом множество беспорядочных связей. У него был один недостаток, о котором Тесс знала всегда, — ради ценной информации он способен был переспать с кем угодно.

На следующее утро Тесс притормозила машину прямо позади велосипеда Рока, когда добрались до светофора. Она ехала за ним до самой лодочной станции по всей Ганновер-стрит. Дверь была открыта, и Тесс проскользнула за ним следом.

— Закрой дверь на ключ, — сказал он ей, обернувшись, и прошел дальше через тренерскую, мужские и женские раздевалки. Тесс повернула ключ и посмотрела на себя в зеркало. Выглядела она ужасно, бледная с морщинками под глазами, она так и не смогла заснуть после того, как Джонатан ушел в шесть утра. Она вошла в небольшую комнату, где хранилось всякое мелкое оборудование, приборы и детали, которые Тинер не выбрасывал, а оставлял про запас, на всякий случай.

Рок был там и стоял у окна.

— Ливень на час, не меньше, — заметил он, глядя в окно. Тесс прислушалась и поняла, что начался сильный дождь. Небо было затянуто тяжелыми серыми тучами.

— Отлично, — пробормотала она в ответ, — вероятно, надо было мне остаться в постели и выспаться хоть один раз.

— А как насчет того, чтобы поставить новый рекорд? Пять тысяч метров?

— А ставка?

— Завтрак для того, кто превзойдет свои результаты.

— И что брать за точку отсчета?

— Я должен пройти дистанцию на десять секунд быстрее, ты — на девять.

— Немыслимо. Полагаешь, я на это поведусь? Пять тысяч метров… Мне нужно двадцать две: минуты.

— Ты такая лгунья. Я сам плавал с тобой, когда ты прошла ее за двадцать одну минуту.

— Ну ладно, двадцать одну и тридцать секунд, я специально замечала. Но я точно помню, что ты проходил пять тысяч за восемнадцать минут.

— Согласен.

Тесс уселась в лодке поудобнее. Взявшись за весла, она почувствовала, что руки ее обрели крепость. Она даже не ощущала особенного сопротивления воды. Рок подал сигнал к старту, и Тесс тут же устремилась вперед. Они оба были так увлечены соревнованием, что не обращали внимания на не утихавший дождь. Конечно, она была готова к тому, что проиграет Року и на этот раз, но из упрямства старалась отогнать от себя всякую мысль о своем поражении. Ей самой казалось, что она может двигаться быстрее, чем обычно, используя какой-то скрытый резерв сил. Измеритель скорости показывал, что она проходит двадцать пять метров в минуту. Ничего не получалось, она явно не могла преодолеть свой барьер. Тесс закрыла глаза и с еще большей яростью налегла на весла. Рок двигался с такой фантастической скоростью, что она даже не хотела смотреть на него, чтобы совсем не пасть духом.

Тесс открыла глаза. Первые две тысячи пятьсот метров были пройдены за девять минут тридцать пять секунд. Но она чувствовала, что никогда не сможет преодолеть невидимый предел скорости, свой «звуковой барьер», мышцы на ногах дрожали от напряжения. Однако она еще может и должна попытаться сделать это. Нет, дело было совсем не в завтраке. Просто ей хотелось удивить его, хоть один раз, хоть чем-нибудь.

Но все-таки воспоминание о еде значительно придало ей сил. Только бы проскочить последние полмили за две минуты. Это было бы великое достижение для нее. Рок был прав, когда подговаривал ее посоревноваться. Так, по крайней мере, она начинала стремиться к какому-то видимому прогрессу, а не просто тупо плавать туда и обратно без всякой цели. Тесс уже ощущала тошноту от перенапряжения, такое же неприятное чувство, которое накатывало на нее после слишком интенсивных занятий в спортзале, что-то болезненно сжималось внутри и подкатывало к горлу. Тесс не хотела останавливаться, ее руки словно приросли к веслам. Из последних сил она проплыла последние десять метров. Это было почти невероятно: двадцать минут пятьдесят пять секунд — на целых семь секунд меньше ее самого лучшего результата. Она отпустила весла и прижалась лицом к коленям.

— Ты победила, — услышала она голос Рока.

Тесс покачала головой, не в силах произнести ни слова. Но Рок был на финише, кажется, уже целую вечность. Даже то, что он пытался дать ей возможность догнать его, не помогло. Он был настоящим победителем. Она подняла голову и посмотрела на него недоверчиво.

— Это так, Тесс, — повторил он, — ты победила, и я горжусь тобой. Сегодня ты многого достигла.

Она едва заметно улыбнулась и махнула рукой. Тесс все еще чувствовала мелкую дрожь в коленях, хотя уже выпрямила ноги и расслабилась. Дыхание ее постепенно успокаивалось. Только говорить она еще не могла, хотя и знала, что ей хотелось ответить Року на его поздравления. Он подплыл к ней совсем близко и похлопал ее по спине:

— Не опускай голову. Так будет только хуже.

Однако спазмы в пустом желудке не утихали, Тесс закашлялась и перегнулась через борт. Рок схватил ее за футболку, испугавшись, что она упадет в воду.

Тесс охватило странное чувство при мысли о том, что от прикосновений этого привлекательного мужчины она вообще не испытывала ни малейшего сексуального возбуждения. «Он очень сильный, — рассеянно думала она, — наверное, это должно быть приятно находиться в его объятиях». Она вспомнила его бывших подруг, все они были тоненькими хрупкими девушками, хотя апофеозом хрупкости и утонченности, конечно же, была Ава. Не было никакой двусмысленности в его движениях, когда он принялся растирать ноги Тесс. Какой непривычной, странной казалась ей эта забота. Как бы она реагировала на нее, например, если бы не существовало Авы, Абрамовича и всей этой истории. «Но разве у меня была свобода выбора, — с некоторой досадой подумала Тесс, — а уж теперь об этом не стоит даже и помышлять».

— Спасибо, Рок, мне уже лучше.

— Тебе спасибо, Тесс, ты мне так много помогаешь.

— Нет, я только делаю работу, за которую взялась. Но все делаю так медленно, почти так же медленно, как управляюсь с веслами, так что не знаю, будет ли от этого толк…

— Это была моя идея, помнишь? Не принимай всерьез Тинера, если тебе не по душе вся эта затея, я пойму тебя, если ты решила отказаться…

Разве не пришло наконец время признаться ему во всем? В том, как она пыталась манипулировать Авой, как она обманула его, скрыла от него всю правду, боясь, что это может причинить ему слишком большие страдания, и косвенно стала виновна в случившемся. Но она так и не сказала ничего.

Внезапно дождь полил сильнее, сверкнула молния, и стало совсем темно. Находиться на воде теперь было довольно опасно. Река была неспокойна, лодки болтало из стороны в сторону. Нужно было срочно возвращаться назад на станцию.

— Пора разворачиваться, — сказал Рок, оглядываясь вокруг. — Собирается настоящий шторм.

Переодевшись, они встретились в холле, где стены были увешаны плакатами и фотографиями соревнований и чемпионов самых крупных регат. Из окна открывался прекрасный вид на город, но в ночной темноте Балтимор, освещенный огнями, выглядел намного эффектнее, чем серым осенним днем сквозь пелену дождя и тумана.

— Молния может ударить в здание IBM, — заметила Тесс.

— Или в башню Национального банка штата Мэриленд, — добавил Рок. — Я до сих пор не могу привыкнуть к тому, что компания из Северной Каролины владеет банком Мэриленда.

— Я тоже ко многому не могу до сих пор привыкнуть.

— Иногда мне кажется, что Балтимор — это город, который разрушает сам себя, все, что в нем происходит, делает ситуацию хуже день ото дня.

— К этому я могу добавить закрытие «Звезды» и появление никуда не годного «Маяка».

— А я расформирование одной из лучших балтиморских команд.

— И появление нелепого Департамента трудоустройства и занятости, после чего в городе стало еще больше безработных.

— Акваторию и побережье собираются застраивать.

— А блошиный рынок с Эдмондсон-авеню перенесли на окраину.

Тесс нравилось, что Рок точно так же воспринимает перемены в окружающем мире, как и она. Теперь она знала, что ее пессимистическое настроение не является следствием ее излишней мнительности. Они оба видели одни и те же факты.

Рок посмотрел на поверхность воды, над которой время от времени вспыхивали молнии, а Тесс размышляла над вопросами, которые задавал ей перед уходом Джонатан: «Кто он, какие у него были счеты с Абрамовичем…» А что она знала о Роке? Ничего, кроме того, что он родился не в Балтиморе, хотя и прожил здесь так долго, что мог бы назвать это место родным городом. Они были друзьями, которые почти не обсуждали друг с другом свое прошлое. Тесс справедливо полагала, что в дружбе с мужчиной не стоит особенно вдаваться в воспоминания. Их связывало увлечение спортом, возможно, некоторое сходство характеров… Тесс это устраивало. В Балтиморе было достаточно тех, кто знал о ее прошлой жизни, но ей не очень-то хотелось думать о прошлом постоянно. Ей нужен кто-то, кто будет принимать ее такой, какая она есть.

Буря приближалась с востока. Видно было, как четко поделен горизонт на две части, одна из которых на глазах становилась все темнее, а другая казалась ослепительно яркой в свете молний. Словно само небо сейчас отражало истинную сущность Балтимора — тьму и свет. Тесс схватила Рока за руку — сильную, покрытую уже давно зажившими мозолями от весел. В эту минуту Тесс было необходимо прикоснуться к нему, к его руке, которая принадлежала человеку волевому, даже суровому, но способному быть нежным и заботливым — таким, каким он был совсем недавно в лодке, пусть даже он никогда и не узнает, о чем она думала теперь, стоя рядом с ним.

Глава 10

Уитни — бывшая школьная подруга и неутомимая соперница Тесс в сфере профессиональных интересов — позвонила в девять часов утра, когда Тесс наконец решила сесть, как следует обдумать и записать всю собранную за последнее время информацию. Тесс даже обрадовалась, что ее работе помешали — писать сухой отчет для Тинера о своей встрече с Думбартоном и Майлзом было куда сложнее для нее, чем в недалеком прошлом сочинить газетную статью, полную захватывающих подробностей. Она даже не могла решить, что стоит упоминать, а что просто не имеет значения. Привычная установка журналиста на занимательность и эффектность не позволяла ей трезво отсортировать все необходимые сведения. Так что телефонный звонок пришелся в тот момент очень кстати.

— У тебя возобновился роман с Джонатаном? — раздался в трубке голос Уитни.

Тесс вздохнула:

— Сегодня утром, придя на работу, он, вероятно, нашел в ящике мое сообщение: «Тесс Монаган согласна спать с тобой, но не жди, что она будет поставлять тебе информацию для полос „Маяка“».

— Я уже застала его в крайнем возбуждении на его рабочем месте, он громко спорил с редактором и сетовал на то, что «из нее» нельзя было «вытянуть ни слова».

— Это правда. Из меня ничего нельзя вытянуть. Я рада, что он это понял.

— Не хочешь пообедать со мной вместе в «Тейт». Я, в отличие от него, не стану из тебя ничего вытягивать. Более того, если ты вдруг сама захочешь проболтаться, обещаю, что не стану этим пользоваться. По этому делу уже и так успели настрочить целые научно-фантастические романы.

— Ну хорошо, давай встретимся после полудня. Идет?

— В четверть первого. Если опоздаю, закажи для меня салат и пирожное. Только, пожалуйста, не сандвич. Можешь заказать жареное мясо, но только без картошки. — Будь на месте Уитни другой человек, Тесс сочла бы такой тон наглостью, но от старой подруги она готова была это стерпеть.

Ей вспомнилось, как они познакомились с Уитни много лет назад. «Уитни Тальбат», — сказала зеленоглазая блондинка с ослепительной улыбкой, пожимая протянутую ей руку. Тесс ответила, подумав при этом: «Или мы станем с ней подругами, или я буду ненавидеть ее. Что угодно, но я никогда не смогу быть к ней совершенно безразличной». И все же они решили подружиться. Тесс никогда не сожалела о том, что приобрела столь неоднозначную дружескую связь.

С тех пор как они узнали друг друга, они стали настоящими соперницами или, скорее, профессиональными конкурентами. Уитни была хорошо обеспеченной, красивой и утонченной девушкой. Тесс — импульсивной, склонной к риску. В школе они постоянно боролись друг с другом за честь стать обладательницей приза Софии Керр за лучшую письменную работу по литературе. Однако победительницей, в конце концов, оказалась Уитни.

Ожидая ее в кафе в тот день, Тесс спрашивала себя, а правильно ли она поступила, причислив Уитни к стану своих друзей, может, все-таки стоило ее возненавидеть?

— Если уж мне выпала обязанность платить за обед, мы могли бы пойти в какое-нибудь приличное место, — заметила Тесс, когда Уитни подошла к столику, — у представителей среднего класса вкусы не отличаются оригинальностью.

— Здесь прекрасно кормят. Салаты тут превосходные, с моим любимым соусом «Тысяча островов». Спагетти с сыром. Хочешь, можем сесть за столом на улице, а уж если тебе тут так противно, я готова проводить тебя в «Тоскани-гриль», он в двух шагах отсюда. — Уитни гордо кивнула в сторону супермодного балтиморского ресторана. — Черно-белая кухня и смешанный контингент посетителей, весьма оригинальные блюда. Много ореховых соусов…

— Я слышала, что это модно, — отозвалась Тесс скептически, — раньше к таким сочетаниям ты относилась без симпатии.

— Ну да, но, поработав в «Маяке», я немного изменилась. — Она вздохнула и поднесла к губам стакан чая со льдом, закатив глаза так, как будто ей предстояло вкусить божественный нектар. Тесс заметила, что все пожилые дамы в зале за столиками с любопытством разглядывают ее белокурую подругу в дорогом костюме. Снобизм Уитни никогда не раздражал Тесс, возможно, она просто давно перестала принимать его всерьез. Ее даже веселило, что Уитни всегда заказывала лучшее виски или мартини, куда бы они ни пришли обедать. Держалась она обычно с подчеркнутым достоинством и никогда не нарушала порядка обращения со столовым прибором, словно ей изо дня в день доводилось присутствовать на обедах в президентском дворце.

— Ну, выкладывай, как твои дела, что новенького. Ты занялась частным расследованием? Это нелегально? Представляю, какие скандальные подробности тебе известны, только и слышу разговоры об этом убийстве. Ну, расскажи же…

Это была обычная манера Уитни в дружески непринужденной беседе под видом шутки склонять оппонента к излишней откровенности. Некоторые попадались в ее сети, сами того не замечая, и, не выдержав этой лобовой атаки, начинали делиться с ней тем, что еще несколько минут назад клялись держать в тайне.

— Ты интересуешься моей жизнью как друг или как сотрудник «Маяка»? — с улыбкой ответила ей Тесс. — Впрочем, как бы то ни было, я ничего не могу рассказывать. Я работаю для адвоката и должна соблюдать конфиденциальность.

— Хорошо, что ты говоришь это прямо. А как насчет того, что ты нарушала закон о неприкосновенности частной жизни и шпионила за подружкой этого твоего приятеля Рока?

По всей видимости, хоть и в искаженном виде, но до Уитни все же дошла информация о том, какую роль играла Тесс в этой истории. А это значит, что Джонатан не только спорил с редактором, но и щедро делился впечатлениями с Уитни.

— Знаешь, два раза за такой короткий срок уже, по-моему, достаточно. Недавно я выставила Джонатана, а через несколько часов появляешься ты. У вас нет другого способа выяснить то, что вас интересует?

— Ну, не преувеличивай и не сравнивай меня с Джонатаном. Я не использую его методы. Все же скажи, много ты ему наболтала прошлой ночью?

Судя по всему, эта тема очень остро интересовала Уитни, так или иначе она пыталась заставить Тесс сказать хоть слово. Но не могла же она тоже заниматься убийством Абрамовича.

— Перестань пытаться доить меня, — ответила Тесс, — я уже сказала, что ничего не собираюсь объяснять.

— Тесс, — Уитни проявляла редкостное упрямство, — я вовсе не ради этого пришла сюда. Я просто хотела с тобой пообедать. Думала, мы с тобой посидим по-дружески… И что ты на меня злишься?

Она положила на стол толстую папку и расстегнула замок. Там оказались фотографии тела Абрамовича, распечатки черновых вариантов статей, резюме, какие-то пачки листов с биографическими сведениями. Некогда и сама Тесс носила с собой такой же ворох бумаг.

— Я просмотрела все, что смогла найти в библиотеках, — сказала Уитни. — Ничего не смогла вытащить. Только несколько отзывов о его защитах в суде, когда он еще не заделался бизнесменом.

Тесс с интересом посмотрела на фотографию Абрамовича в смокинге: его большая голова на тонкой шее возвышалась над плечами, казавшимися еще более узкими из-за черного цвета одежды, рядом с ним стояла какая-то тощая дама в безобразном дорогом костюме.

— Н-да, любопытно, но только зачем мне все это? Мои задачи в соответствии с поручением Тинера значительно проще в данном случае.

— Есть! — удовлетворенно воскликнула Уитни и рассмеялась, глядя на свою подругу. Тесс посмотрела на дам за соседними столиками, продолжавших теперь уже с меланхоличным сожалением разглядывать Уитни. Вероятно, все они задавали себе один и тот же вопрос: «Отчего и наши внучки не выглядят столь элегантно?»

— О’кей, — продолжала Уитни, — я тебе признаюсь. Джонатан рассказал мне, что ты работаешь на Тинера. И ты уже повидалась с охранником и уборщиком из компании. Ты ищешь того, кто действительно имел зуб на Абрамовича. А уж такой человек точно существовал, ведь Абрамович был еще та скотина. Он отбил у суда столько мерзавцев, что я не удивилась бы, если бы кто-то решил его прикончить. Ведь это он вел дело компании по поводу истории с асбестом. Дерьмовое дело, надо сказать. Уже за одно это у многих чесались руки придушить его.

— Да, но Тинер сказал…

— Тинер сказал. Не понимаю, что это с тобой случилось, что ты стала кому-то позволять указывать, что тебе делать… Ты никогда раньше не была девочкой на побегушках, Тесс.

Удар пришелся как раз в цель.

— Я стала, как ты изволила выразиться, девочкой на побегушках, только потому, что я не хочу, чтобы моего друга засудили в ближайшее время за убийство, которого он не совершал. Ты не знаешь многого из этой истории. По просьбе Рока я следила за его невестой и выяснила, что она спит со своим боссом. Я хотела заставить ее во всем признаться, но никак не ожидала, что вместо того, чтобы порвать с ней, Рок поедет бить морду ее любовнику.

— Ты уверена, что он это вообще делал?

— Он сам мне сказал. Но он не убивал Абрамовича. И тут я ему верю. Конечно, он сильно разозлился… — Тесс запнулась, не закончив фразу.

— Я видела его на гребных гонках. — Уитни никогда не интересовалась греблей, но у нее была хорошая память на все знаменательные события. — Мне тогда показалось, что он хоть и выглядит круто, но вряд ли способен муху обидеть. Трудно представить, что он кого-то способен забить до смерти.

— Это не совсем-так, но человек он добрый и тихий.

— Не сомневаюсь.

— Иногда и тихие люди могут свернуть кому-нибудь шею.

Дома Тесс переоделась в футболку и шорты и включила магнитофон. Хотя у нее был CD-плеер, компакты она так и не успела купить. «Звезда» развалилась внезапно, и все запланированные покупки Тесс пришлось отложить до лучших времен. Зато у нее было немало любимых кассет, оставшихся еще со времен учебы в колледже.

К новомодным течениям она как-то была равнодушна, а старые альбомы Коула Портера, Джонни Мерсера, Ханта и Роджерса по-прежнему слушала с удовольствием.

Материалов по делу Абрамовича теперь у нее было много. Фотокопии старых видеозаписей, микрофильмы, статьи и заметки из Интернета и газет. Оказывается, в «Маяке» некоторые специально отслеживали всю информацию, которая касалась скандального адвоката.

Стол Тесс был слишком маленьким, чтобы на нем поместилась вся эта груда бумаг и пленок Она разложила их прямо на полу до самой двери, стараясь установить некоторый хронологический порядок в соответствии с этапами его карьеры: выступления защиты на суде, выступления обвинителей, решения присяжных…

В начале своей деятельности он заявил о себе как адвокат, готовый защищать тех, кого обвиняли в насилии и убийствах. Тесс отлично знала, как много на суде решает умелое выступление адвоката обвиняемого. Чем успешнее будет он защищать своего клиента, тем вероятнее, что даже совершившему преступление человеку посчастливится выйти сухим из воды. Но и стоит такой адвокат в десятки раз дороже. Как бывшему корреспонденту Тесс доводилось несколько раз бывать на судебных заседаниях, где выступали настоящие профессионалы, но Абрамович, надо полагать, превосходил их всех, как, впрочем, и его клиенты сильно отличались от клиентов его коллег.

Клиенты Абрамовича боготворили его. В их глазах он всегда был героем. Ему удалось выиграть три из семи безнадежных дел, за которые он брался в начале своей практики, но эти заслуги казались бесцветными по сравнению с его последующими триумфами. Ибо больше он фактически не проиграл ни одного даже самого скандального процесса.

Убийца полицейского отпущен на свободу. Тесс хорошо помнила это громкое дело. Абрамович тогда защищал Дэвида Бэйтса, которого обвиняли в убийстве полицейского, но неопровержимых доказательств его вины так и не смогли найти. Двумя годами позднее Бэйтс все же встретил свой конец, который можно было посчитать также и справедливым возмездием, — он был застрелен полицейским во время попытки ограбления дома в Балтиморе. А ведь если бы Бэйтс заслужил пожизненный срок, он бы мог прожить гораздо дольше.

Тесс даже записала имя убитого полицейского и имена его родственников, хотя произошла эта история двенадцать лет назад. Имен родственников многочисленных жертв среди ее бумаг было предостаточно.

Конечно, Абрамовича ненавидели многие, но вряд ли кто-нибудь из них мог бы решиться на такой беспрецедентный акт мести спустя столько лет. Тесс подобное казалось невероятным. На многих фотографиях Абрамович был запечатлен в окружении выражающих ему благодарность клиентов. «Ему льстило, что перед ним преклоняются отбросы общества», — думала Тесс, разглядывая снимки.

Такер Фокер пожимает руку своему адвокату Майклу Абрамовичу после того, как суд отказался вынести Фокеру, обвиняемому в убийстве Джоя Литтела, смертный приговор. Фокер был также признан непричастным и к другим преступлениям, в которых его обвиняли раньше.

Такер Фокер. И его тоже Тесс помнила очень хорошо. Его помнили все жители штата Мэриленд. Его дело потрясло тогда всех, кто слышал о его преступлениях, убийствах и сексуальных домогательствах в отношении несовершеннолетних. Ему было двадцать два года, когда он начал свой кровавый путь по городам Мэриленда — Сесил, Дорчестер, Уорчест: везде пропадали дети, только мальчики, тела которых находили впоследствии. Он был очень предусмотрителен и очень осторожен, ни с кем не поддерживал знакомств, не давал о себе никакой информации. И все же спустя шесть лет Фокер был пойман. Первую свою жертву он похитил в Гарретте, и, по его настоянию, этот мальчик был убит в Аллегани другим ребенком, которого Фокер решил «взять себе в ученики». Затем последовали Вашингтон, Хэйгестаун, где уже новый «ученик» стал свидетелем убийства предыдущего из Аллегани. Всего двенадцать убийств — до тех пор, пока последнюю его жертву не вытащили из багажника машины.

Тесс училась в том же колледже, что и Фокер, и была младше его на несколько лет. Его самого она никогда не видела, но слышала о его попойках и вечеринках от других учащихся. Худой светловолосый молодой человек с плохой кожей. Он мог бы стать кем угодно: рабочим на бензозаправке, служащим в банке, почтальоном, официантом. Ничего примечательного не было в его внешности. Ему более чем повезло с Абрамовичем. Ни один другой адвокат не избавил бы его от смертного приговора.

Но и другие дела Абрамовича были не менее любопытны. Грабители, насильники, снова грабители. Богатые, бедные, нищие — он не выбирал себе клиентов по признаку состоятельности.

Когда она разобралась с датами и последовательностью процессов, выяснилось, что именно дело Фокера оказалось последним делом Абрамовича. После этого он «ушел со сцены». От обвиняемых просто в убийствах он «перешел» к обвиняемым в убийствах на сексуальной почве. Не брезговал он и защитой бродяг, убивших другого бродягу, так называемых убийств на бытовой почве. Каждый процесс, в котором он принимал участие, вызывал бурную реакцию прессы. На этом собственно и завершалась первая часть его карьеры. Вторая имела отношение к его коммерческой деятельности и к попыткам создания образа респектабельного бизнесмена.

На фотографиях он был запечатлен на всякого рода презентациях и встречах, на благотворительных мероприятиях и концертах, организованных фондом борьбы со СПИДом, и на футбольных матчах. Ни на одном из снимков он не улыбался, и с ним рядом никогда не было никого, кроме его коллег и сотрудников компании «О’Нил, О’Коннор, О’Нейлл». Правда, на одной из фотографий он стоял рядом с отцом-основателем компании Симоном О’Нилом. О’Нил попал в кадр не целиком, и его лицо разглядеть было трудно, но на лице Абрамовича явственно проступала улыбка. Вероятно, он весьма гордился своим знакомством со столь преуспевающим представителем делового мира.

На всех прочих фотографиях не было ничего примечательного, они относились к самому позднему периоду жизни Абрамовича, когда он уже оставил свою адвокатскую практику и занимался преимущественно делами компании. Как раз прощанию Абрамовича со своим прошлым и была посвящена газетная заметка, опубликованная осенью 1992 года:

РАЗЪЯРЕННЫЕ ИСТЦЫ ТРЕБУЮТ СПРАВЕДЛИВОСТИ

Согласно постановлению последнего судебного заседания, компании «О’Нил, О’Коннор, О’Нейлл» в ближайшее время должна быть выплачена сумма в размере восемьсот пятьдесят тысяч долларов, однако дело нельзя считать закрытым, ибо уже подан встречный иск.

Во время выступления известного адвоката Майкла Абрамовича один из представителей противоположной стороны, как сумасшедший, выкрикивал с места вопрос: «Где мои деньги?». Он продолжал свои нападки на мистера Абрамовича до тех пор, пока не был выведен полицией из зала суда. Крупнейшая из асбестовых мануфактур в настоящее время находится на грани банкротства.

Мистер Абрамович, являющийся одной из наиболее ярких фигур этого скандального разбирательства и выступавший на стороне ответчика, категорически отказался признавать правомочными заявления фирмы о том, что на данный момент после выплат компенсаций пострадавшим она не располагает более никакими финансовыми средствами.

«Весьма характерная ситуация, — подумала Тесс, — и стиль заметки не отличается оригинальностью, разве что автор намеренно стремился, говоря побольше, так и не сказать ничего».

Наконец, она дошла до статей, где рассказывалось о каких-то мало имевших отношения к делу случаях инцеста, самоубийств смертельно больных людей и дорожно-транспортных происшествиях. Поначалу она никак не могла понять, каким же образом все они были связаны с Абрамовичем. Упоминалось в них также и какое-то Общество жертв насилия и агрессии (ОЖНА), преимущественно состоявшего из тех, кто подвергся сексуальному или иному физическому насилию. Его основательницей была какая-то женщина, которая рассказывала о том, как Абрамович всячески стремился доказать невиновность напавших на нее в ее собственной квартире преступников.

Тесс попалось на глаза небольшое интервью с женщиной, назвавшейся только именем «Мэри». «Он даже не поинтересовался тем, что со мной произошло, — говорила она, имея в виду Абрамовича. — Однако он так защищал человека, который ворвался в мой дом, словно тот был его добрым другом. Таких адвокатов, как он, женщины, пострадавшие от насилия, считают еще худшими преступниками, чем сами насильники, ведь они пытаются доказать, что все случившееся вовсе не было так ужасно, заставляя и всех остальных думать так же». Члены ОЖНА встречались каждую неделю по понедельникам, чтобы в процессе психологических тренингов избавиться от последствия пережитого стресса.

Тесс рассортировала весь материал и теперь сидела на полу, глядя на стопки бумаг. Не слишком много сведений о жизни человека, бывшего знаменитостью такого уровня. У рядовых граждан набралось бы и то больше биографических подробностей.

Но стоило ли теперь в связи со всем, что ей стало известно, посетить очередное собрание ОЖНА? Быть может, это была ее единственная зацепка, единственная возможность выяснить хоть что-нибудь? Тинер просил ее не предпринимать ничего без его ведома. Уитни же, наоборот, подбивала ее проявить самостоятельность. Уитни была права. Неужели Тесс стала робкой и застенчивой? Неужели, потеряв работу в «Звезде», она потеряла и все свои профессиональные навыки? Неужели постепенно она все больше становится похожа на своего отца, всю жизнь проработавшего сотрудником комиссии, проверявшей качество алкогольных напитков, или на свою мать, просидевшую тридцать лет за секретарским столом? Тесс слишком хорошо знала, что она ни за что не сможет смириться ни с какой иной работой, кроме своего любимого дела, только занимаясь которым она чувствовала себя настоящим специалистом.

Глядя на бумажные стопки, Тесс пыталась прикинуть, какое количество материала о своей жизни она могла бы собрать на данный момент, но размышления ее были прерваны телефонным звонком.

— Тесс, это Тинер, — заговорил автоответчик. Голос звучал необычно взволнованно. Тесс на секунду вообразила себе, что это был знак, и Тинер, угадав ее мысли, решил позвонить ей, чтобы подтолкнуть ее к действию. — Нам нужен твой отчет к завтрашнему дню. Я хочу попробовать получить для Рока разрешение отправиться на соревнования, но нужно, чтобы кто-нибудь остался здесь на станции. Ты очень нужна нам. Перезвони мне.

«Ты очень нужна нам», — задумчиво повторила она, еще раз прослушав запись. Эти слова обычно адресуют к тому, от кого надеются получить искреннюю поддержку, — к другу, к родственнику, к возлюбленной…

Она снова открыла блокнот и начала записывать все, что узнала от уборщика и охранника. Чертить логические схемы и план здания, как она его себе представляла по рассказам Думбартона и Майлза. Должно же было обнаружиться какое-нибудь рациональное зерно в этой головоломке.

Глава 11

Как и во многих крупных современных американских городах, в Балтиморе была своя газета, четыре телевизионных станции, агентство новостей, а также две радиостанции, большая часть материалов для которых поставлялась корреспондентами «Маяка». Как нередко случается, в таких ситуациях новости просто перекочевывали по кругу из газет на телевидение и радио и обратно. «Маяк» часто оказывался впереди всех, и его новостные листки расходились по электронной почте раньше, чем о них успевали сообщить телерепортеры.

— Вот так работает эта сеть, — заключила Тесс после того, как она популярно объяснила Тинеру механизмы распространения информации. — Быстрее всех подхватывает рассылку девятый канал, так что можно не сомневаться, что любые сведения распространятся со скоростью звука.

В жаркий полдень в небе над Балтимором не видно было ни облачка. День независимости Мексики. Все служащие в центре города разошлись по кафе и ресторанам на время обеденного перерыва.

Рок, который теперь наслаждался возможностью побездельничать во время своего отпуска, сидел и медленно чистил авокадо, незадолго до этого покончив с мясным блюдом, и ничуть не проявлял интерес к тому, что рассказывала Тесс.

Тинер же внимательно слушал каждое ее слово. Он слишком мало был знаком с принципами работы масс-медиа и гордился тем, что вообще никогда не брал в руки газет. Ему хватало и того, что он слышал от своих знакомых и тех, кто приходил к нему на занятия. Если бы все телецентры в Балтиморе провалились сквозь землю, он вряд ли бы стал переживать по этому поводу. За связи с общественностью в их маленькой компании, по его представлению, должна была отвечать Тесс.

А Тесс, вскочив на своего конька, с энтузиазмом продолжала делиться хорошо известными ей подробностями.

— Телерепортеры отличаются расторопностью. Их любимое занятие — преследовать цель везде, где придется: на улице, в больнице, в суде… Вопросы для них не главное. Они могут задавать самые идиотские вопросы и даже не расстраиваться, не получая на них никакого ответа… Главное — это видеосъемка. Хорошее видео — это все, остальное не важно. Если будет необходимо снять хороший сюжет, они полезут по пожарной лестнице и спустятся через дымоход. Но если им не удалось как следует сделать «картинку», их работа провалена.

— Тут говорили, что если телерепортерам не запретить снимать в зале суда, то они скоро будут сидеть на головах у слушателей.

— Держу пари, ни один суд и даже ни один полицейский участок не пожелает, чтобы им запретили снимать. Благодаря их съемкам к подсудимому формируется отношение общества. Это целое искусство. Например, если мы не продумаем все до конца, Рок может предстать в кадре недостаточно… привлекательным, не вызывающим симпатии. Особенно, если будет казаться, что его больше интересуют гребные гонки, а не обвинение в убийстве, которое против него выдвинуто. С такими вещами нужно быть очень осторожным.

Рок посмотрел на нее с усмешкой:

— Тесс, я вообще терпеть не могу все эти интервью и съемки. Мне плевать, что скажут в газетах и на телевидении. Я никого не убивал и знаю, что это так. И Тинер в этом не сомневается. Чего мне волноваться по поводу этих шакалов?

— И точно, чем меньше мы будем иметь дела с прессой, тем лучше, — сказал Тинер. — Это наше правило. Вдруг какой-нибудь будущий присяжный окажется у телевизора. Я бы предпочел, чтобы ты не светился. Кто знает, не заклинит ли их мозги, может, ты им не понравишься.

Рок отложил ложку, которой он ел банановый мусс и взял зубочистку. Но, задумчиво пожевав ее, снова принялся за еду. «Это семечки от авокадо, — думала Тесс, наблюдая за его движениями, — и все же он просто неотразим».

— Вы склонны все преувеличивать. Не стоит так откровенно избегать журналистов. Иначе могут подумать, что Рок чувствует себя виновным. Придется выбирать: или пугливо забиться в угол, или выйти с гордо поднятой головой, — сказала она обоим друзьям.

— А ты бы что выбрала? — спросил ее Рок.

Перед тем как отправиться к судье Роберту Николсону, они еще раз продумали все, что хотели сообщить. Способ избежать столкновения с репортерами у здания суда сработал безотказно: они просто пришли на час раньше назначенного времени и попросили секретаря разрешить им подождать в пустом зале заседания. Пока они находились там, они были недоступны для съемки. Без пяти минут два вся толпа журналистов ринулась к дверям, стремясь запечатлеть на камеры все, что происходило в зале.

В просторном помещении обнесенное низкой перегородкой возвышалось то самое место, которое привлекало больше всего внимания и любопытства. Однообразные ряды деревянных скамеек тянулись до самой стены. Кресла с высокими спинками в форме лилий стояли вдоль длинного стола. Шторы на всех пяти высоких окнах были полуопущены, и в зале царил полумрак. Тесс с интересом наблюдала сквозь стекло за голубями, кружившими на фоне ярко-голубого неба.

Антикварным раритетом там явно был позолоченный золотой орел на спинке высокого судейского кресла, обтянутого красной кожей. Издалека он больше походил на парящего ворона, должно быть, простирающего крылья прямо над головой служителя правосудия.

Рок, хотя и взял отпуск, все равно продолжал носить свой рабочий костюм цвета хаки и бежевую рубашку. Тесс тоже особенно не позаботилась о своей одежде, так и явившись на предварительное слушание в джинсах. Тинер посмотрел на нее с надеждой, напоминая, что она не должна спасовать ни при каких обстоятельствах. «Ну, волосы я подобрала как положено, — сказала она сама себе, — так что со спины мы с Роком будем смотреться вполне прилично».

— Встать! Суд идет! — раздался голос судебного исполнителя.

Все репортеры уже были в зале. Среди них Тесс узнала Фини из «Маяка», он специализировался именно на съемках с судебных заседаний, с ним были еще три женщины. Одна из них была так сильно накрашена, что выглядела почти вызывающе. «Телерепортеры молчаливые, но зоркие», — подумала Тесс, глядя, как они заряжают камеры и настраивают объективы.

— Встать! Суд идет!

В профиль судья Роберт Николсон выглядел почти так же, как орел на спинке его кресла. Нос у него был с горбинкой, а голову он держал высоко поднятой, словно пытаясь высмотреть кого-то в зале поверх голов собравшихся. Тесс так увлеклась изучением его внешности, что на минуту позабыла, кто он, и забыла сесть на место. Тинер резко дернул ее за полу пиджака.

— Слава богу, он терпеть не мог Абрамовича, — прошептал он на ухо Тесс, имея в виду Николсона.

Слушание дела началось. Выражение лица судьи было суровым. Казалось, это была всего лишь непроницаемая маска. Зачитывалась в основном информация, касавшаяся биографии Рока, сведения о его работе, происхождении, связях, и факты, имеющие непосредственное отношение к его статусу обвиняемого.

— Ваша честь, мы категорически возражаем против того, чтобы обвиняемый покидал пределы штата, — заявила прокурор — худая молоденькая женщина с высоким неприятным голосом. На ней были дешевый костюм и обычная блузка из синтетики, с шарфом, завязанным на шее большим бантом. Тесс невольно усмехнулась, зная, сколько зарабатывает человек на такой должности. Ее убогий внешний вид свидетельствовал о том, что, по всей видимости, она была человеком честным. Женщина немного робко посмотрела на Тинера в голубом клубном пиджаке и красном галстуке.

Все это время судья, бесстрастно созерцавший зал, внезапно прищурился и, повернув голову к прокурору, спросил:

— Мистер Пакстон ранее привлекался к судебной ответственности?

— Нет, ваша честь.

— Признавался ли он ранее виновным?

— Нет, но преступление, в совершении которого он обвиняется, было совершено явно в состоянии аффекта. В связи с этим следствие вынуждено просить о том, чтобы обвиняемому было отказано в разрешении покидать Мэриленд.

Тинер снова наклонился к уху Тесс и прошептал:

— Они просто боятся очередных обвинений в адрес правосудия, что оно якобы проявляет к белым большую снисходительность, чем к черным.

Судья посмотрел на Рока. Тот сидел прямо, не опуская головы, но Тесс видела, как напряжен каждый мускул его тела, однако взгляд Николсона он все же выдержал. Судья глянул на Тинера:

— Мистер Грей, вы можете что-нибудь возразить и предоставить нам какие-либо гарантии, что ваш клиент возвратится в Балтимор в положенный срок?

— Я не ожидал, что отъезд моего подзащитного вызовет протесты у следствия. Но я могу за него поручиться, — произнес Тинер, стараясь сохранять спокойствие. В сущности, все шло даже лучше, чем можно было ожидать. Судья готов был предоставить им возможность выложить все, что подготовили заранее.

— В таком случае мы считаем возможным дать ему разрешение на выезд, — быстро отозвался судья, поднимаясь с кресла. Судебный исполнитель повернулся к присутствующим:

— Всем встать.

Заседание было окончено.

По знаку Тесс все трое поднялись.

— Держитесь вместе, — велела Тесс своим друзьям, оглядев толпу репортеров, — тогда они не подойдут к вам близко.

— Судья ведет себя как-то по-свойски, — прошептал Рок.

— Он входит в число управляющих Балтиморским гребным клубом, — ответил Тинер.

Фини из «Маяка» едва удалось записать несколько коротких фраз во время заседания, но по окончании слушания он немедленно покинул зал.

Дамы с телевидения подталкивали своих видеооператоров, все они направлялись к выходу, и Тесс облегченно вздохнула.

— Ну вот, удалось, теперь меняемся пиджаками и выходим, закрывая лицо, — сказала Тесс, удовлетворенно осмотрев опустевший зал, но Рок понимал, что впереди еще было самое сложное — выход из здания. Она специально разъясняла им все утро на станции, как себя следует вести, и Тинер слушал ее очень внимательно, собираясь применить все ее советы на практике.

Через минуту они выскочили из зала и почти бегом бросились через коридор, преследуемые людьми с микрофонами, вспышками фотоаппаратов и видеокамер. Лифт приехал очень быстро, и никто не заметил, как один из двоих мужчин, которого все приняли за Тинера, стал спускаться по лестнице. Часть репортеров набилась в кабинку, а остальные кинулись вниз по лестнице к парадному выходу.

— Почему эти соревнования так важны для вас, мистер Пакстон? Это вы убили Майкла Абрамовича? Каково ваше настроение теперь, когда вы получили разрешение на выезд? — вопросы сыпались и сыпались со всех сторон, но ни на один из них они так и не получили ответа. Тинер, все время тщательно закрывал лицо пиджаком, отворачивался или вставал спиной к объективам. Но толпа продолжала идти за ними и на первом этаже. Наконец, добежав до зала ожидания на первом этаже, Тинер повернулся к группе журналистов, неотступно следовавшей за ним по пятам, поскольку он был одет в серо-зеленый пиджак Рока, которым закрывался, и жестом предложил всем остановиться. Тесс заслонила Тинера, встав впереди, и улыбнулась, прямо глядя в камеры.

— Леди и джентльмены, мы хотим сделать заявление для прессы, — обратилась Тесс к обступившим ее со всех сторон журналистам. — Дэррил Пакстон уже покинул это здание.

— Как видите, я не Дэррил Пакстон, — сказал Тинер, снимая пиджак Рока, — и если в сегодняшних новостях вы собираетесь показать, как Дэррил бежит по коридору здания суда, то завтра утром вам будет предъявлено обвинение в клевете. Но вы можете свободно заявить, что это была Тесс Монаган, мой ассистент, не имеющий никакого касательства к следствию. Благодарю всех за внимание.

Все собравшиеся остолбенели на мгновение, и многие даже опустили микрофоны. Люди, пришедшие в тот день на последующие судебные разбирательства и ожидавшие, когда их пригласят наверх, а их было немало вокруг, поняв, в чем дело, начали весело смеяться. Смеялись даже полицейские и охранники. Тесс подумала о том, что это, наверное, был единственный по-настоящему веселый день в этом печальном, мрачном здании. И не в силах более сохранять серьезное выражение на лице, она и сама расхохоталась вместе с Тинером. Не смеялись только представители прессы и телевидения.

Рок к тому времени уже был далеко, он выскользнул на улицу через запасной выход и прошел через задние ворота. Там стояла «тойота» Тесс, в багажнике которой был спрятан его велосипед. Оставив на заднем сиденье пиджак Тинера, он закрыл дверь и быстро поехал прочь, как раз когда внизу на первом этаже и разыгралась вся эта комедия.

Глава 12

В субботу вечером свечи ярко горели на каминной полке, отбрасывая свет на дешевую акварель в рамке, висевшую на стене и изображавшую Спасителя. Тесс сидела над тарелкой, на которой лежал холодный кусок ростбифа, но она так и не притронулась к нему. Отец ел с бумажной тарелки, запивая свой ужин пивом.

Мать Тесс, пожилая женщина, с лицом, покрытым глубокими морщинами, наконец переложила несъеденный кусок мяса к себе на тарелку. Она всегда носила старомодные платья из дешевых тканей таких оттенков, что от них ее бесцветная внешность становилась еще более блеклой и серой. Как бы тепло ни было на улице, она никогда не надевала одежду с коротким рукавом или юбки, которые не были достаточно длинными, чтобы прикрывать колени. Ее религиозные убеждения были сильнее всех ее физических ощущений и заставляли ее отрицать даже такие объективные факторы действительности, как погода и смена сезонов.

— Что это значит? — недовольно спросила она дочь, забрав у нее кусок мяса. — Это отличный ростбиф. Ты же любишь ростбиф.

— Но только не такой жесткий. Неужели ты и правда готовила его сегодня. По-моему, ему уже больше ста лет.

Отец взъерошил свои ярко-рыжие волосы. Он выглядел намного моложе своего возраста, лет на сорок пять, а не на свои шестьдесят, хотя они и были с матерью ровесниками.

— Мило, — отозвалась мать, глянув на мужа, — нечего сказать.

— Твой дом — твоя крепость, — изрек в ответ отец.

Они снова продолжили свой ужин, и молчание затянулось еще на полчаса. В этом доме молчали чаще, чем разговаривали друг с другом. Тесс, будучи единственным ребенком в семье, помнила, как в детстве ее угнетала эта беспробудная тишина, наполнявшая все пространство вокруг нее. Она родилась почти сразу после свадьбы, «незапланированный ребенок», как думала она сама о себе.

Тесс еще почему-то запомнилось, как мать иногда недовольно повторяла, перебирая документы и глядя на ее свидетельство о рождении, что оно было отпечатано в Мексике.

Позднее она как-то сказала ей на это:

— Мама, как ты можешь определить это? Все, что ты знаешь о Мексике, — это то, что дядя Юлий рассказывал нам о приготовлении текилы.

Полное имя Тесс, записанное во всех документах, было слишком длинным — Тереза, Эстер Уэйнстейн Монаган. Ее родственники часто называли ее «Тессер», объединяя первую и вторую часть вместе. А после того как стал проявляться ее упрямый характер, начали называть ее Тести — «вспыльчивая».

В подростковом возрасте она пожелала называться «Тесс».

— Пусть это будет компромиссным решением, — сказал мать.

Компромиссы были чужды жизненным принципам ее родительницы, и Тесс прекрасно понимала, что мать просто скрывает глубокое недовольство ее поведением.

— У тебя характер отца, — добавила она позднее, что означало, что Тесс так же непримирима и несгибаема, как и ее отец.

О том, что Джудит и Патрик были недовольны занятием, которое избрала для себя их дочь в качестве профессии, можно было не говорить.

— Ты нашла себе новую работу? — спросил отец, когда они принесли на кухню остатки ужина. Мать заварила кофе, а Тесс достала из холодильника банку колы. При родителях она никогда не могла набраться храбрости пить пиво. Крепкие напитки тем более находились в доме под запретом.

— Еще нет, то есть не совсем. Кое-какой заработок у меня есть. Я собираю информацию для одного адвоката…

— А насколько он легальный? — взволнованным голосом спросила мать. — Они ведь зарабатывают очень большие деньги.

— Ничего особенного, это всего лишь небольшая подработка.

— И сколько же тебе за нее платят? — допытывалась мать, стараясь говорить как можно ласковее. Тесс удивилась такой необычной перемен:

— Не очень много.

— Не смей отвечать мне таким тоном, Тереза Эстер.

Тесс взяла кусок мяса с тарелки и принялась резать его ножом, делая вид, что собирается поесть, и надеясь, что хотя бы это избавит ее от дальнейших расспросов.

— Не знаю, отчего ты решила, что это нелегальная работа, — наконец произнесла она. Тесс всегда каждой клеткой кожи чувствовала растущее недовольство матери и с детства не любила доводить дело до ссор с ней. — Это хорошая работа, и за нее платят неплохие деньги. По крайней мере, я могу оплачивать свои счета.

— Я всегда платила по счетам, не делая ничего противозаконного.

— Послушай, они просто платят мне деньги и ничего больше.

— Надеюсь, ты не у Дональда работаешь в стрип-клубе, демонстрируя свою голую задницу?

— Что за подозрения у тебя возникают?

Патрик Монаган с укоризной посмотрел на жену, а затем и на дочь. Впрочем, как глава семьи, он избегал вмешиваться в отношения двух женщин.

— А ты думаешь, что будь у него деньги, он бы не нанял какую-нибудь танцовщицу? Знаешь, почему он давал тебе деньги? Да потому что ему было стыдно перед тобой. У него всегда какие-то грязные дела в его баре.

Тесс посмотрела на нее с некоторым раздражением.

— Если дяде Дональду захочется выписать мне чек, я его возьму, я не гордая, мне плевать, откуда он берет свои деньги.

На минуту воцарилось молчание. Тесс высказалась совершенно искренне, не считая нужным прикрывать свое истинное отношение к жизни никакими ханжескими принципами. Ей действительно было безразлично, откуда брали деньги те, кто нанимал ее на работу, в конце концов, это было их дело. Она не принадлежала ни к следственным органам, ни к налоговой службе, так отчего же ее должны были беспокоить чужие источники дохода. Но за дядю Дональда ей к тому же еще и было просто обидно.

— Ну, я, пожалуй, поеду, — сказала Тесс, быстро положив в раковину грязную тарелку и стакан.

— О, Тессер, — взмолилась мать, — не сердись на меня…

— Я не сержусь, — заверила ее Тесс, — мне еще нужно кое-куда зайти по делу.

Она и правда не сердилась. Скорее, ей не хотелось возвращаться домой слишком поздно ночью.

Но настроение ее испортилось еще больше, когда она прибыла в Феллз Пойнт и не смогла найти свободное место, чтобы припарковать машину рядом с домом. По ночам в этом районе жизнь била ключом. Тесс объехала магазин вокруг, затем выкатила на Бродвей, высматривая хоть какой-нибудь подходящий уголок. Ничего. В конце концов, ей пришлось оставить машину на платной стоянке. Совсем недавно она провела полдня в ожидании разрешения забрать свой автомобиль со штрафной стоянки, на которую его увезли ночью. И больше рисковать ей не хотелось.

В тот вечер в магазине Китти собралась целая толпа гостей в вечерних платьях и костюмах. «Вот дерьмо», — с досадой подумала Тесс, вспомнив, что Фрида Кало тоже должна была прийти в этот раз. Китти обещала подарить двадцать долларов тому, кто сможет наилучшим образом загримироваться и нарядиться в манере мексиканского художника Диего Риверы. Подобралось несколько наиболее конкурентоспособных лиц мужского пола, претендовавших на безупречное сходство с Риверой, все они были с черными усами и в белых рубашках. Но из них были отобраны только самые лучшие. Однако Китти была демократичной хозяйкой и оценила также костюмы и грим под Троцкого, которого изображал любовник Фриды.

Рубен Блейд распевал какую-то испанскую песню под караоке, а Китти подпевала ему. Все собрались вокруг них, не давая Тесс пройти к лестнице.

Большая часть гостей уже напилась и порывалась время от времени воровать книги с полок, Китти же, блистательная и неугомонная, в наряде восточной принцессы, все требовала предъявить ей самое совершенное тело. Ее приятель коп был рядом с ней, наряженный в пончо и выглядевший крайне растерянным без своей пушки и велосипеда.

— По-моему, у меня иссякает фантазия для развлечений, — призналась Китти Тесс. — Что я буду делать в следующий раз? Может, устроить что-нибудь на тему женщин-писательниц — Жорж Санд и Джордж Элиот?

Или какой-нибудь вечер в католическом стиле? Например, воспитанницы католической школы в белых платьях и черных фартучках?

— Ты думаешь, тебя все поймут правильно?

— Вот сейчас и спросим, — Китти повернулась к ее другу сердца: — Тадеуш, ты знаешь католическую литературу?

В глазах полицейского была видна паника, так что Тесс стало его жалко. Ясно было, что он вообще плохо понимал, о чем шла речь.

— Это, кажется, когда ловили всяких ведьм, — припомнил он, — но, по-моему, женщины тогда не писали книг.

Тадеуш, как выяснилось, был даже более образован, чем можно было ожидать. Китти с гордостью похлопала по плечу своего поклонника.

— Писали или не писали — этого мы никогда уже не узнаем. Тэд, это отнюдь не помешает нам устроить отличную тематическую вечеринку.

И с этими словами она крепко поцеловала его в губы. Тесс взглянула на эту счастливую парочку, похожую на влюбленных школьников, и решила, что пора оставить их наедине. Никто не попытался удержать ее, и, спокойно добравшись до кухни Китти, Тесс нашла там недопитую бутылку вина и остатки угощения и решила подкрепиться, поскольку от родителей с их холодным ростбифом она так и вернулась голодной.

Поднявшись затем к себе, она уселась на пол на том самом месте, где она недавно раскладывала фотографии Абрамовича. Ей дьявольски хотелось собрать весь этот бумажный хлам в кучу и выбросить его в мусорное ведро, а еще лучше сжечь, чтобы никогда его больше не видеть. Все эти имена и фамилии грабителей, убийц, насильников, их жертв и записи своих разговоров с Думбартоном и Майлзом. Во всем, что она делала, она чувствовала, был какой-то изъян, что-то ускользало от нее, и это что-то было самым главным.

Ава. Рок так и не рассказал, застал ли он в своей квартире ее, когда вернулся от Абрамовича. Где она была, когда его арестовали? Если она была все там же, да еще спала, как он говорил, почему ее не забрали с ним вместе, чтобы задать хотя бы пару вопросов? Но полиции не удалось отыскать Аву. Вот почему Джонатан знал о ней так мало.

— Полагаю, мне самой нужно это выяснить, — громко произнесла Тесс, обращаясь к самой себе.

Так уж случилось, что ее действия повлекли за собой необратимые последствия, и теперь у нее уже не было выбора, даже если бы она вернула деньги, которые получила от Рока, это все равно ничего не изменило бы.

Глава 13

Ава, конечно же, была грешна, но из «Эдема» ее, в отличие от ее библейской тезки, никто не изгонял. В субботу во второй половине дня Тесс остановилась в нескольких метрах от роскошного здания, пытаясь придумать какой-нибудь благовидный предлог, под которым ей удалось бы проскользнуть мимо охранника. На мужчине была униформа, во всяком случае, трудно было представить себе, что он по собственной воле нарядился в костюм цвета хаки и кепку. Тесс прошла мимо до самого угла гаража, граничившего с Пратт-стрит, но там больше часовых не оказалось. Незаметно она проскользнула под навес гаража, чтобы выяснить, находилась ли на месте серебристая «миата», что означало бы, что Ава точно сидит сейчас дома. Тесс уже давно обратила внимание, что Ава не имела привычки ездить никуда, кроме работы и спортзала. Но еще меньше можно было допустить, что Ава относится к тому типу людей, которые способны ездить на работу в выходные, дабы своим рвением произвести впечатление на начальство. К тому же ее босс был мертв, и выслуживаться теперь вообще было не перед кем.

В гараже был лифт, на котором можно было подняться на любой этаж дома, но чтобы воспользоваться им, нужно было иметь магнитный ключ или знать код. Увидев, что в гараже около своей машины возится пожилая дама, нагруженная сумками с покупками, Тесс сделала вид, что ищет в кармане ключ, но не может найти. Дама направилась к другому лифту, с трудом волоча сумки. Тесс обратилась к ней.

— Разрешите, я вам помогу, — предложила она незнакомке, подхватив красно-белую коробку, перевязанную лентой. Женщина посмотрела на нее с некоторым беспокойством, но возражать не стала. Как только подъехал лифт, Тесс снова изобразила, что роется в кармане в поисках ключа, но теперь у нее было хорошее оправдание — большая коробка.

— Позвольте мне, — быстро опередила ее дама, нажав четыре кнопки на панели. Войдя в лифт, Тесс нажала кнопку последнего этажа. Пока они поднимались наверх, она объяснила даме, что снимает мансарду наверху, где у нее находится студия для музыкальных репетиций.

— На каком инструменте вы играете? — спросила ее женщина, теперь уже сменив свой тон на более уважительный.

— Я занимаюсь вокалом, — ответила Тесс, — сопрано, но вообще диапазон у меня большой. В эту осень буду пробовать пройти конкурс в Балтиморский оперный театр.

Но женщина никак не могла угомониться и продолжала расспросы:

— Правда? А на какие роли? Мы с мужем обязательно сходили бы на ваше выступление.

Тесс на минуту впала в замешательство. Она никогда не посещала оперу, хотя несколько названий спектаклей и встречала в газетах, но не могла назвать ни одной роли или имени персонажа. Она пыталась срочно вспомнить все, что ей приходилось слышать по радио.

— «Богема»?

Но дама не обратила внимания на то, что Тесс ответила ей с вопросительной интонацией.

— И вы поете Мими? Или Мюзетту? О, вы, наверное, в хоре?

На этот раз лифт остановился, и они вышли к двери квартиры. Тесс почувствовала, что для большей безопасности и сохранения имиджа ей теперь придется лгать и дальше, ничего не стесняясь.

— Мими. Я исполняю роль Мими. Но только если мне не придется уехать в Нью-Йорк. Мне предлагают петь и там тоже.

Дама в этот момент сложила все покупки на ступеньку перед дверью и взяла коробку из рук Тесс.

— Я знаю, это глупо, но можно попросить у вас автограф?

Тесс взяла у нее ручку и написала прямо на картонной крышке: Терезита Л. Ментиросо. Она очень надеялась, что еще не забыла испанскую орфографию со времен учебы в школе.

Оставив позади оперную карьеру, Тесс кинулась вверх по лестнице на шестой этаж, где жила Ава. С тревогой и сомнениями, она все же решилась позвонить в дверь. Но когда Ава открыла дверь, произошло нечто неожиданное. Ава не выразила ни удивления, ни интереса. С минуту она даже смотрела на Тесс, как будто не узнавала ее. «И что только Рок нашел в этой самодовольной и равнодушной ко всему миру женщине?» — подумала в это мгновение Тесс.

— Ну заходи, раз пришла, — сказала Ава, махнув ей рукой, в которой она держала наполовину полную бутылку белого вина.

Она провела Тесс через прихожую и коридор, прямо в гостиную, окна которой выходили на гавань и центр города. Такая квартира могла стоить не менее тридцати тысяч долларов. Тесс это прекрасно понимала. Как ни странно, Тесс не обнаружила никакой особенно роскошной обстановки. Видимо, Ава предпочитала минималистский стиль: в квартире явно не хватало мебели, а та, что стояла по углам и у окна, производила впечатление какого-то старого хлама, казалась дешевой и потрепанной. Но вернее было другое — Ава жила от зарплаты до зарплаты, и денег у нее, похоже, хватало только на то, чтобы оплачивать счета.

В коридоре стояло только большое офисное кресло с потертой обивкой оранжевого цвета. В гостиной мебели тоже недоставало, Ава подвинула себе единственный стул, недвусмысленно намекая на то, что Тесс может расположиться где ей угодно прямо на непокрытом полу. Поначалу Тесс решила, что в бутылке было какое-то дорогое марочное вино, но когда она разглядела этикетку, то немало удивилась, это было обычное шардоне, которое можно было купить в любом супермаркете за шесть долларов.

— Ну, что тебе теперь нужно? — спросила Ава, усевшись спиной к окну. Бледно-розовые лучи закатного солнца проникали сквозь стекло. В этом необычном освещении красота Авы казалась еще более хрупкой и воздушной, благодаря ее ослепительно бледной коже и черным волосам.

— Я продолжаю работать на… адвоката Рока, то есть Дэррила. Собираю сведения и факты, касающиеся того вечера, когда произошло убийство.

В отличие от охранника Джоя, Ава, специалист в области юриспруденции, не обратила никакого внимания на то, правильно Тесс использовала криминалистические термины, называя преступление, или нет. Она просто выжидающе смотрела на Тесс, и, как это часто бывает с красивыми внешне людьми, пауза, которую она держала, была весьма многозначительной. Ава умела эффектно молчать, чего не умела делать Тесс, поскольку понимала, что если бы вот так, не говоря ни слова, она уставилась на собеседника, то выглядела бы просто глупо.

— Ты спала, когда он ушел в тот вечер. Но ведь ты должна помнить, когда ты приехала к нему и во сколько проснулась?

— Около девяти. Я плохо себя чувствовала, из-за тебя, разумеется. Он приготовил мне чашку чая, долго успокаивал меня, а потом я уснула. А сколько потом прошло времени, я не знаю. Может быть, час, или полчаса, или сорок минут…

— Хорошо, — кивнула Тесс. — Тогда скажи мне, когда ты проснулась, Рок уже вернулся? Ты не помнишь, сколько было времени? Или ты не просыпалась до приезда полиции?

— Не понимаю. Какое это имеет значение?

— Мне это важно. Чем точнее мы будем знать время его возвращения домой, тем легче будет доказать, что он не убивал Абрамовича, это сделал кто-то другой.

Ава улыбнулась, но только уголками рта:

— Ты и сама не можешь в это поверить, правда?

— Я должна верить. Это моя работа. А во что веришь ты?

Она посмотрела на Тесс так, словно собиралась поделиться с ней самой интимной тайной своей жизни:

— Только между нами: кто еще мог это сделать? Ответь мне, я даже предположить не могу. Конечно, это очень романтично, рыцарский поступок. Но, согласись, почти невероятно, чтобы кто-нибудь другой собрался убить Абрамовича в тот вечер, когда к нему поехал Дэррил. Хотя это и ужасно, но приходится признать, что убийца там был только один.

— Рок сказал мне, что он не убивал его, а большего мне знать и не нужно. — Тесс с трудом выдержала взгляд Авы и этот ее вопрос, который она сама себе задавала в течение шести последних дней. — Я надеюсь, что и его невеста должна разделять мою точку зрения.

— Он ничего не говорил мне о том, что он не убивал его, — сказала Ава.

— Да, потому что он был предупрежден заранее и ничего не стал обсуждать с тобой. Может быть, расскажешь мне, как все было. Приехали копы, вытащили его из постели или как-то иначе? Что ты им тогда сказала?

Ава отвернулась от нее и глотнула вина из бутылки.

— Как ты понимаешь, у нас тогда не было времени для откровенных разговоров с ним.

По ее тону было ясно, что она не станет говорить ничего серьезного. Но Тесс не так-то просто было сломать. Если Ава была уверена, что это Рок убил Абрамовича, значит, она должна была что-то знать или что-то услышать из его собственных уст.

— Ты не можешь считать его убийцей, Ава. Даже не можешь подозревать его, не имея доказательств. Ведь ты ушла от него раньше, чем приехала полиция? Он был тебе больше не нужен, поскольку и так уже сделал всю грязную работу за тебя.

Ава ничего не ответила.

— Это так?

На лице Авы выразилось мучительное напряжение, на секунду она снова улыбнулась, но не произнесла ни слова.

— А может быть, это ты убила Абрамовича? — предположила Тесс, не столько веря в свое предположение, сколько надеясь таким образом спровоцировать Аву хоть на какую-нибудь ответную реакцию. — Ты вполне могла бы последовать за ним и пройти со своим ключом с черного хода, подняться наверх. Там ты обнаружила Абрамовича и решила закончить то, что начал Рок. Есть и другой вариант: ты могла опередить Рока, он вообще мог и пальцем его не трогать, а теперь тебя всячески покрывает и берет вину на себя.

— Хочешь сказать, что я способна забить до смерти взрослого мужчину? — с искренним звонким смехом ответила Ава, словно ей только что рассказали развеселый школьный анекдот. — Ну давай, развивай дальше свою версию. Я уверена, Дэррилу понравится такая интерпретация случившегося. Мало кому достается такая боевая невеста.

— Тогда объясни мне, почему ты от него сбежала? Ты что, заранее знала, куда и зачем он поехал? Или ты боялась, что, вернувшись домой, он все тебе расскажет, и ты станешь невольной соучастницей преступления? Или ты сама попросила его пойти и прикончить Абрамовича, потому что это был единственный способ избежать разоблачений, если бы твоя история с сексуальным домогательством оказалась выдумкой?

Ава помолчала еще немного и затем сказала:

— Если бы я не знала, кто ты, я бы решила, что в тебе умирает сочинитель детективов, но ведь ты — всего лишь журналистка-неудачница. Ты ведь работала в какой-то газете? Я, кажется, не ошибаюсь…

— Я действительно работала в газете, но весьма успешно. А вот о тебе Абрамович сказал Року, что ты хотела переспать с ним, поскольку тебе сильно не везло в твоей профессии, и ты надеялась на его помощь. Кстати, он сказал, что не принуждал тебя и не преследовал. Теперь он мертв, но не сомневаюсь, что ты найдешь себе другого патрона, так ведь проще всего сделать карьеру, верно?

Ава прищурилась, смерив Тесс презрительным взглядом. В эту минуту она чем-то напоминала собаку, приготовившуюся к прыжку. Тесс даже предположила, что она сейчас попытается швырнуть в нее бутылкой. Но вместо этого Ава меланхолично отпила вина и поставила бутылку на пол. Когда она заговорила, голос ее прозвучал необычно глухо, как будто она с трудом произносила каждый звук.

— Если Абрамович это действительно сказал, то он просто врал. Я не сомневаюсь, что Рок не станет так клеветать на меня в суде, но я ему это припомню, когда он позвонит. Он звонит мне все время, я не беру трубку. Я просто не хочу с ним разговаривать, так что он явно пренебрегает всеми предупреждениями. Но ведь я могу и ответить ему. Может быть, вообще стоит поговорить с его адвокатом, уж я-то буду ему полезней, чем дилетантка, которая строит из себя сыщика.

— Да, ты, конечно, не дилетант. Ты оказывала Абрамовичу вполне профессиональные услуги. Тут я тебе не конкурент.

Ава схватила стакан, который стоял рядом с бутылкой, и бросила его в Тесс. Но промахнулась. Стакан пролетел над плечом Тесс и ударился о стену, разбившись вдребезги.

— Хочешь еще? — крикнула ей Ава.

— Знаешь, если ты не можешь помочь мне с алиби Рока, — ответила Тесс, — я советую тебе позаботиться о своем собственном.

Только выйдя за дверь, Тесс немного успокоилась, хотя желание подраться с Авой еще долго не утихало. Спустившись вниз, она увидела Рока на велосипеде: как влюбленный школьник, не смея зайти к своей подруге, он ездил кругами вокруг ее дома.

— Не ожидала тебя тут встретить, — с удивлением бросила ему Тесс, — Тинер ведь велел тебе держаться от нее подальше.

— Не припоминаю, чтобы он говорил мне что-либо подобное, — возразил Рок. — Как она? Держится?

— Ничего, как я понимаю, — Тесс снова представила себе Аву посреди полупустой гостиной. — Скажи, Рок, а что она делает со своими деньгами?

— Ну, у нее очень много долгов еще со школьного времени. А проценты уже набежали большие, и теперь ей очень трудно расплатиться. А платить нужно. Если бы мы поженились, ей бы стало немного легче.

— Вы собирались жить вместе?

— Она так хотела. — Рок развел руками. — Я не стал возражать. Хотя это, конечно, слишком дорого. На самом деле, я собирался уговорить ее переехать в дом попроще, не в таком фешенебельном районе.

— Но, я так понимаю, это все равно было бы не дешевое жилье.

— Нет, но у меня отложены кое-какие деньги. И если бы мы жили на реке я смог бы тренироваться чаще. А теперь, похоже, все мои сбережения уйдут на оплату адвокатов.

— Ава знала, что у тебя есть резерв денег?

— Наверняка. Она всегда упрекала меня за то, что я так экономлю, берегу машину, живу в дешевой квартире. Но, когда я рассказал ей о том, что у меня есть сбережения, она стала относиться к моей скупости по-другому.

«Настолько по-другому, — подумала Тесс, — что даже решила выйти за тебя замуж».

— Вот что, Рок, я не стану пытаться наставлять тебя на путь истинный, ты все равно никогда никого не слушаешь. Но все же постарайся не делать глупостей. Хорошо? Держись от Авы подальше. Поверь на слово мне и Тинеру. Как бы то ни было, мы искренне хотим тебе помочь.

— Ты как-то странно о ней говоришь… Ава ничего плохого…

— Очень может быть. Но только до тех пор, пока ей это выгодно.

Рок безнадежно посмотрел на вход в дом и, простившись с Тесс, покатил дальше.

Тесс умолчала о подробностях своей встречи с Авой лишь потому, что ей не хотелось понапрасну его расстраивать. Кроме того, она взялась за это дело, и теперь это была ее проблема все довести до конца. По дороге на Бродвее она остановилась у магазинчика с хот-догами и гамбургерами, решив наконец перекусить.

— Минутку, — попросила ее подождать молоденькая продавщица.

— Хорошо, но только дайте-ка мне вот эту газету.

Это был субботний номер «Маяка». На страницах было множество новостей, особенно много на спортивную тему. Тесс почти никогда не покупала газеты с тех пор, как ушла из редакции, предпочитая просматривать их в магазине Китти. Но тут на глаза ей попалась статья за подписью Джонатана Росса.

АДВОКАТ, СПОРТСМЕН И ЖЕНЩИНА:

ЛЮБОВНЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК ЗАКОНЧИЛСЯ ТРАГЕДИЕЙ

Друзья называли Дэррила Пакстона «Рок». Это прозвище он получил за свой суровый нрав и приверженность порядку, а также за свою фанатичную преданность любимому виду спорта — гребле.

Но помимо этого Рок заслуживал уважения и благодаря своему упорству, крепким мускулам и недюжинной физической силе, которая помогала ему побеждать и выигрывать снова и снова.

Воскресным вечером, когда полиция обнаружила тело Майкла Абрамовича, у всех появилась возможность удостовериться в том, что рука у Дэррила Пакстона действительна была тяжелая. Однако удивительные факты этой истории выяснились позднее. Оказывается, причиной этого преступления послужила размолвка между двумя мужчинами, в свою очередь, связанная с подругой Пакстона — Авой Хилл, которая была ассистентом Абрамовича. Через четыре дня после того, как Пакстону были предъявлены обвинения в убийстве, он обратился в суд, но не с просьбой о снисхождении или с чистосердечным признанием в содеянном, а с требованием выдать ему разрешение на выезд из штата, чтобы принять участие в соревнованиях по гребле.

В эксклюзивном интервью, которое согласилась дать нашей газете Ава Хилл, она сообщала, что Пакстон на протяжении всего их знакомства был крайне склонен к беспричинным приступам ревности и даже убедил себя в том, что мистер Абрамович сексуально домогался своей подчиненной.

«Я пыталась разубедить его, — утверждала со слезами в голосе мисс Хилл в ночь, когда ее жених был арестован, — но Дэррил вбил себе в голову, что это правда, и я ничего не могла с ним поделать».

Большинству своих знакомых Пакстон представлялся человеком тихим и сдержанным, не проявлявшим никакой склонности к насилию. Но однажды еще во время учебы в колледже в Питсбурге он так сильно ударил человека в одном из баров, что тот потребовал от него компенсации на медицинскую помощь. Этого пострадавшего нам удалось разыскать, и он сообщил, что до сих пор опасается, что Пакстон не простил ему той обиды.

В детстве Пакстон был замкнутым, малообщительным ребенком, интересовавшимся только спортом. Его отец был человеком суровым, даже жестоким, и часто заставлял сына упражняться до изнеможения, требуя, чтобы его результаты всякий раз становились все лучше и лучше. Но отец хотел, чтобы Дэррил стал врачом, тогда как сам Пакстон мечтал стать ученым-исследователем.

Нынешние соседи Пакстона говорят, что он был спокойным и уравновешенным. «Он всегда здоровался со мной, когда я спускался вниз, чтобы забрать почту, и встречал его на первом этаже, — сообщает Тили Ван Хорн, живший с ним в одном доме. — Вежливый, но мало интересовавшийся жизнью других людей человек. Когда к нему приходила его подруга, он, по-моему, забывал обо всем на свете».

Случилось как раз то, о чем предупреждал их Тинер. Рок избегал журналистов, но за него постаралась Ава. Даже будучи вне себя от возмущения Тесс была потрясена умением Авы плести паутину лжи так, что ни у кого даже мысли не могло возникнуть, что это она была виновата во всем. После разговора с Тесс она мгновенно сочинила историю о сексуальном домогательстве. Затем, когда Абрамович был убит, она тут же изобрела новую версию, согласно которой Рок был просто одержимым ревностью безумцем, которого она пыталась «разубедить».

К концу статьи было уже очевидно, какой оборот принимает это дело. Рок виновен, а Ава оказывалась жертвой его болезненной подозрительности. Каждый эпизод биографии Дэррила, представленный в этой статье, только подтверждал ее слова. Рок представал тут в качестве эдакого Хитклифа из «Грозового перевала», одержимого страстью и ревностью, мстительного и жестокого. Странным было только одно: Абрамович, непосредственная жертва преступления, едва удостоился чести быть дважды упомянутым в этом тексте. Такое впечатление, что персона убитого вообще не представляла никакого интереса. В большинстве статей, напечатанных после убийства, Абрамович описывался как бывший преуспевающий адвокат, превратившийся в бизнесмена-трудоголика.

Тесс интересовалась не столько самим Абрамовичем, сколько его прошлым. В нем, как она полагала, должна была скрываться разгадка этой темной истории. Ава могла лгать репортерам. Она могла даже лгать Року. Скорее всего, делала она это для каких-то своих целей. Теперь задача Тесс — заставить Аву признаться на суде, зачем ей понадобилось вести себя таким образом и что все значило.

Тесс не сомневалась, что Джонатан все равно найдет способ добыть нужную ему информацию и без ее участия. Собрать сведения о прошлой жизни Рока было делом нехитрым, а что касается Авы, то она, как теперь выяснилось, только рада была дать интервью. Джонатан оказался победителем.

Тесс перечитала статью. И снова ее поразило, как мало внимания в ней было уделено Абрамовичу. И это после того, как на суде был такой скандал, что одного из его противников даже выставили за дверь с полицией. А эти женщины из Общества жертв насилия? Разве среди них не могло быть тех, кто весьма горячо желал его смерти? После каждого суда, в котором принимал участие Абрамович, число его врагов неизбежно возрастало.

Конечно же, если Джонатан просматривал материалы базы данных «Маяка», он знал об этих людях. Но ему было невыгодно упоминать о них в своей статье. Ему нужна была эффектная история с банальной любовной подоплекой. «Ну и пусть, оставим его с его женщинами, спортсменами и адвокатами, — сказала сама себе Тесс, — и займемся биографией Абрамовича».

Глава 14

Тесс решила начать новую ветвь своего расследования со встречи в ОЖНА. Чтобы получить доступ на еженедельные собрания, она потрудилась сочинить подробную историю об изнасиловании. Она представилась женщиной, которая стала жертвой известного футболиста, тщательно расписав место, время (а это, по ее словам, была история очень давняя, касавшаяся еще ее школьной жизни). Тесс знала, что все, о чем она говорит, уже все равно нельзя будет проверить. Здание, в котором якобы произошло это преступление, было снесено несколько лет назад, а все подробности более интимного свойства она успешно позаимствовала из кинофильмов.

Вряд ли у кого-нибудь возникло бы желание разыскивать ее старую школу и пытаться выяснять что-то о событиях пятнадцатилетней давности.

По забавному стечению обстоятельств, и само общество располагалось в одном из зданий какой-то школы. Днем там проходили обычные занятия, а вечером, по понедельникам, в классных комнатах проводились тренинги с бывшими жертвами. Надо полагать, что общество было не столь уж малочисленным, если ему требовалось такое большое количество аудиторий.

Тесс выдали специальный бланк со множеством аббревиатур, означавших различные виды сексуального насилия — от изнасилования как такового до присутствия в детстве при совокуплении взрослых. Она даже не представляла себе, какое количество разного рода психологических травм люди рисковали получить за свою жизнь. В одной из комнат несколько женщин сидели за столом, пили кофе и мирно болтали.

— О нет, милая, — говорила одна из них, легонько касаясь пальцами колена собеседницы, — там делают совсем не вкусный сливочный крем. Вообще его лучше есть совсем свежим и даже горячим, ты обязательно должна попробовать этот рецепт. Лучше всего его готовят в Вирджинии.

О да! Ради того, чтобы обсуждать кондитерские изделия, стоило собираться каждую неделю! Это было в духе Балтимора.

Но, как потом поняла Тесс, здание школы арендовало несколько разных организаций, и ОЖНА было только одним из них. Ей пришлось пройти несколько комнат, занятых «не ее коллегами», пока наконец она не добралась до нужной двери. В тот вечер собралось очень много народу. Играла музыка, и некоторые женщины парами танцевали друг с другом, в то время как другие пили чай и кофе с конфетами. Только одна высокая незнакомка с ярко-рыжими волосами стояла в стороне, ни с кем не общаясь. У Тесс при взгляде на нее вдруг возникло непреодолимое ощущение дежавю. Что-то похожее уже случалось с ней, кажется, на вечеринке в Валентинов день, в колледже, только тогда они пили не чай, а вино.

Женщина как будто растерялась, заметив Тесс. В эту минуту магнитофон выключили, и все расселись по своим местам, словно вошла не еще одна женщина, а наряд полиции. Только рыжеволосая дама продолжала стоять. Мельком посмотрев ей в лицо, Тесс почувствовала внезапную, но очень резкую антипатию к ней.

— Вы нуждаетесь в помощи? — спросила ее рыжеволосая. — Позвоните по номеру двести одиннадцать. У нас другой телефон. Многие заходят сюда по ошибке.

Ее голос прозвучал так резко и недружелюбно, что Тесс без всякой причины почувствовала себя виноватой.

— Я ищу Общество жертв насилия и агрессии. — Женщина посмотрела на нее безо всякого сочувствия. — Я правильно пришла? Это здесь?

— О-о-о… — Незнакомка оглядела Тесс с головы до ног, но ни одна из остальных женщин не подняла глаз. Все делали вид, что не замечают Тесс.

— Меня зовут Пру, — коротко сказала рыжая. — Не думайте, что мы все так беззащитны и милы, как кажемся на первый взгляд. Наша маленькая Сесси вышла замуж, и мы сегодня празднуем ее победу.

— Может быть, я пришла не вовремя? Мне следует прийти в другой раз?

— Сейчас посмотрим. Вы заполняли анкету?

— Анкету? Нет, еще нет, но я уже сообщила по телефону, что я стала жертвой насилия, когда училась в колледже…

— Когда это произошло? — прервала ее Пру. Она очень оживилась. — Ваш психолог должен был рекомендовать вам другую группу. Вы разговаривали с психологом? Наша группа включает только тех женщин, которые получили дополнительную травму во время судебного разбирательства. Вы прошли через судебное разбирательство?

— Нет… я только…

— Тогда вы не имеете к нам никакого отношения, — покачала головой Пру. — Вам следует пойти в другую группу.

— Но в какую?

— В ту, где собираются получившие травму в детстве, они должны быть где-то на другом этаже.

— Они входят в «Союз памяти», — совсем тихо добавила хрупкая маленькая женщина, сидевшая рядом, у нее были темные, очень коротко остриженные волосы, так что Тесс подумала, уж не проходила ли она недавно курс химиотерапии. — Но они собираются по средам раз в месяц. Можно получить внизу их телефонный номер.

— Спасибо, Сесси. — Пру снова повернулась к Тесс, которой вдруг захотелось погладить по голове темноволосую женщину, выглядевшую очень несчастной.

«Сейчас меня отсюда выставят, — подумала она с горечью. — Ни за что больше не смогу попасть сюда, если уйду». Она хорошо понимала, что Пру с самого начала имела намерение заставить ее убраться.

Тесс окинула взглядом комнату. Пятнадцать женщин сидели на своих местах, негритянок среди них не было. Все это было более чем типично для подобных сообществ в Балтиморе. По статистике, черные женщины гораздо чаще становились жертвами насилия, но все сообщества в основном посещали только белые. Тесс немного растерянно пробежала глазами по их лицам, их имен она не знала и потому ни к кому из них не могла обратиться. Конечно, Пру она запомнила бы на всю жизнь и даже, наверное, видела бы ее в кошмарных снах. А вместе с ней и маленькую Сесси, которая была так безобразна, что не смотреть на нее было просто невозможно. Однако тут ей можно, как и всем им, было только посочувствовать. Жертвам насилия действительно нередко приходилось тяжелее, чем смертельно больным.

Наверное, при других обстоятельствах ей стало бы до слез жаль этих женщин, но теперь у нее все внутри клокотало от гнева из-за того, что это сообщество так бесцеремонно выпроваживало ее вон. А еще имели наглость заявлять, что они «рады всем, кто захочет прийти к ним».

«Небось еще нужно пойти и сказать, чтобы мою фамилию вычеркнули из списков, — с досадой подумала Тесс. — Может, они меня и выкинули-то только потому, что от меня пахнет жвачкой, а не пончиками?»

Тесс спустилась вниз по лестнице на первый этаж, с удовольствием громко топая. Усевшись в машину, она все же не уехала, а осталась ждать, когда вечеринка закончится, и все участницы наконец разойдутся. Она до сих пор надеялась отыскать среди них женщину, слова которой цитировались в газетной статье. Пру, разумеется, отказалась бы ей помогать, хотя Тесс ничуть не удивилась бы, если бы Пру и оказалась той самой женщиной. А вот Сесси, маленькая и сострадательная, — совсем другое дело…

Все собрания в здании заканчивались в девять, и поэтому точно выследить, когда появятся женщины из ОЖНА, было делом нелегким. Но вскоре Тесс увидела, как они выходят на улицу с фонарями в руках, которые они держали на вытянутой руке, освещая вокруг дорогу. Она успела заметить, что Сесси села в старенький «мустанг». Подождав, пока мимо пройдут все остальные, Тесс поехала следом за этой женщиной, на помощь которой она очень рассчитывала.

Сесси приехала в центр города и остановилась около небольшого кафе. Хотя обстановка в Балтиморе в последнее время была не слишком безопасной, а уж по ночам и вовсе лучше было не ходить по улицам, это нисколько не охладило страсть большинства его жителей к посещению кафе и баров в позднее время. Сквозь стекло большого окна Тесс видела, как Сесси, взяв чашку капуччино, устроилась в самом темном и малоприметном уголке за столиком, словно она до сих пор в страхе пыталась спрятаться от кого-то. После чего она открыла газету, которую принесла собой, и погрузилась в чтение. Тесс подождала еще немного, а затем решила направиться в кафе, не обращая внимания на Сесси.

«Если она первой заметит меня, — подумала Тесс, — все будет выглядеть как случайное совпадение».

Она села за стол напротив молодой женщины, смотревшей куда-то вдаль и не обращавшей на нее никакого внимания. Но Сесси так и не подняла голову от газеты. Тесс встала и заказала еще чашку кофе, и на этот раз ее уловка подействовала, Сесси взглянула на нее, но тут же нервно отвернулась и сложила газету.

Тесс подошла к ней и села рядом.

— Вы ведь выходите замуж, да, Сесси? — спросила ее Тесс.

— Сесилия Чесник. Сесси — это мое имя только для близких подруг. — Она покраснела и опустила глаза.

Если бы Тесс не встретила ее в ОЖНА, она бы подумала, что у этой женщины никогда ничего не происходило в жизни, и она так и осталась инфантильной школьницей, робкой и обидчивой, не сумев повзрослеть. На ее полудетском личике одновременно отражались раздражение и смущение. Видимо, произошедшая с ней неприятная история заставила ее всей душой стремиться всегда быть незаметной.

— Мне очень жаль, что Пру обращалась с вами немного грубо, — сказала Сесси. — Но в ОЖНА очень специфические отношения. Это действительно подходит не для всех.

— Я чувствовала себя так, словно попала в женский клуб в старших классах колледжа.

— Но так было гораздо лучше для вас. Я хочу сказать, что для вас было бы плохо оказаться в группе, где вам бы никто не смог ничем помочь. Вы не первая посетительница, которую Пру отправила обратно. Вы знаете, иногда даже мужчины пытаются к нам присоединиться. — Произнося слово «мужчины», она резко понизила голос, как будто в нем было что-то неприличное. — Но, конечно, мы не можем этого допустить.

— Зачем к вам хотят присоединиться мужчины?

— У тех, которые обращались к нам, пострадали жены или дочери, и они так переживали за них, что хотели даже стать членами нашего общества. Но мы не согласились принять их.

— А как давно вы являетесь членом ОЖНА?

— Шесть лет. С самого основания, — ответила она со вздохом. — Пру пригласила меня туда. Идея создать общество принадлежала ей, она очень много занималась тем, что изучала материалы процессов по делам об изнасиловании и сама разыскивала многих жертв. Я подверглась насилию семь лет назад.

— А теперь вы выходите замуж? Похоже, вам очень помогли эти встречи.

— Да, они заставили меня измениться. — Она рассмеялась. — Я и сама не могу в это поверить.

Некоторое время они сидели молча. Тесс, исподволь наблюдавшая за Сесси, заметила, что она, видимо, переживала противоречивые чувства. Непостижимо было, кому вообще могло прийти в голову обидеть это совершенно беззащитное создание. За маской веселости и любезности у нее, вероятно, скрывалась настоящая трагедия, пережитая, но далеко не забытая. Именно такие женщины в первую очередь нуждаются в помощи со стороны подруг и сочувствующих, и на нее ОЖНА — нельзя было не признать это — оказало целительное воздействие. Но Тесс теперь целиком и полностью была озабочена только одним — намерением отыскать женщину, которая столь резко высказалась в адрес Абрамовича в газетном интервью.

Тесс достала визитку из кармана и положила ее на стол.

— Если в ОЖНА изменится ситуация, позвоните мне, пожалуйста.

Она очень надеялась, что Сесси предложит ей в ответ свой номер телефона, но она только положила визитку в сумочку и кивнула ей в знак согласия. Тесс заметила, что руки у нее сильно дрожали.

— Знаете, вам очень идет короткая стрижка, для женщины это большая редкость.

— Да у меня просто вышла довольно неприятная история.

— Что-то связанное с онкологией?

Сесси очень весело рассмеялась:

— Нет, хотя вы не первая, кто об этом подумал. Просто я решилась сделать химическую завивку, но получилось совсем неудачно. Это была слишком плохая парикмахерская.

— Почему же вы их отрезали?

— Я подумала, что у меня и так еще не совсем хорошее произношение, и если я буду ходить с такой ужасной прической, то скоро соседи перестанут со мной здороваться. Потом я перестала стесняться многих своих недостатков.

— Правда?

— Да, все благодаря ОЖНА. Многие женщины там заставили меня по-другому воспринимать себя. Среди них были и дамы из очень состоятельных семей, но они нисколько не сторонились меня, и это помогло мне одновременно кое-чему научиться и в то же время перестать стесняться… Пру всегда подбадривала меня. А сначала она думала, что я такая замкнутая из-за своего высокомерия. Но сейчас мне с ней нелегко общаться.

— Почему?

Сесси пожала плечами:

— Так получилось. Иногда учишься у кого-нибудь, а потом чувствуешь, что больше тебе не нужны учителя. Но это не всем нравится. А кто они были в вашем случае?

— Мои учителя?

— Нет, те, кто вас изнасиловал.

Тесс на минуту посмотрела на нее в замешательстве.

— О, ничего особенного. Это было обычное изнасилование. Довольно давно я пришла к парню, чтобы помочь ему по учебе, и мы оказались вдвоем в комнате…

— А в моем случае это был грабитель. Я просила его не делать этого… И потом я очень боялась, что забеременела или заразилась СПИДом, это было так ужасно. И он был очень груб, я никогда бы не смогла этого позабыть…

— Его отправили за решетку?

— Нет, его отпустили благодаря его адвокату. Он стал доказывать, что я не возражала, и все произошло по обоюдному согласию. Я так ничего и не смогла добиться, и его освободили. Были анализы, но то ли в полиции, то ли в лаборатории судебной экспертизы их потеряли, и дело закрыли за отсутствием состава преступления.

— А в чем состоит помощь ОЖНА?

— Они обучают женщин самозащите. Читают лекции. У нас даже иногда устраиваются ролевые игры и судебные процессы.

— Вы не пытались выдвинуть иск против тех, кто потерял анализы?

— Мы об этом думали, но это было не просто сделать. Все равно ОЖНА мне помогло.

— Вы говорите о них в прошедшем времени, почему? Вы уйдете от них, после того как выйдете замуж?

— Конечно, уйду, ведь теперь у меня будет другая жизнь. — Сесси вскочила со стула, поспешно собирая шарф и газету со стола. Она так заторопилась, что уронила что-то на пол. Но когда Тесс наклонилась, чтобы подобрать эту вещь, Сесси в панике воскликнула:

— Ничего не трогайте! Я сама все подберу!

Ее голос прозвучал так истерически резко, что даже странно было предположить, что в таком хрупком теле скрывались такая сила и стремительность. Однако Тесс все же взяла в руки туго свернутую пачку бумаг.

Сесси задрожала от волнения, и глаза ее блеснули гневом, казалось, она вот-вот кинется на Тесс, никто из присутствовавших в кафе не обратил внимания на эту сцену, несколько человек продолжали увлеченно играть, сидя за автоматами. Сесси застыла в нерешительности, видимо, понимая, что только приемов самозащиты тут будет недостаточно, а искусству атаковать в ОЖНА, безусловно, не обучали. Тесс была готова к нападению, но вряд ли стала бы применять силу, если бы Сесси кинулась отнимать у нее свое сокровище. Внезапно Сесси бросилась вперед, и Тесс, не устояв на ногах, споткнулась о стул. Они вместе упали на пол. Тесс выронила бумаги, но тут же нашарила их рядом, несмотря на то что Сесси отчаянно молотила ее кулаками. Со стола упала и разбилась чашка кофе.

— Ступайте драться в другое место! — крикнул официант, кинувшийся разнимать двух женщин и сам едва не уронивший с подноса бутылку и стаканы. — Здесь вам не спортзал.

Тесс с досадой подумала о том, что придется заплатить за разбитую посуду, и мгновенно вскочила на ноги. Сесси, уже успевшая подобрать бумаги, побежала прямо к двери. Но один замызганный серый листок все же выпал из пачки и остался под столом. Тесс подняла его и к своему удивлению обнаружила, что это был бланк документа о регистрации, она несколько раз видела их, еще когда работала журналистом. Это был последний лист, тот самый, где обычно ставятся подписи, и там их было две, — одна принадлежала Пруденс Эндерсон, президенту и основательнице ОЖНА, а другая юристу, который свидетельствовал, что документ был заполнен верно, — Майклу Абрамовичу.

Глава 15

Президент Соединенных Штатов прибыл в Балтимор утром, как раз перед тем, как Тесс собиралась по обыкновению позавтракать в кафе кольцами с творогом.

Как и большинство балтиморцев, Тесс, разумеется, уже не раз имела возможность стать свидетельницей визита в свой родной город главы государства, первой леди, кабинета министров и всех прочих сотрудников Белого дома. Находящийся на расстоянии сорока пяти миль от Вашингтона, Балтимор вполне годился для посещений президентской команды, здесь жили настоящие американцы, с их реальными, а следовательно, хорошо знакомыми правительству и предсказуемыми проблемами. Популярность города в политическом отношении от этого только возрастала. Простым жителям Балтимора прибытие высоких гостей не сулило ничего, кроме дорожных пробок, проверок автомобилей на каждом углу и бесконечных новостных программ о том, куда пришел президент, что он сказал и что пообещал своим избирателям на сей раз.

Президентский кортеж в прямом смысле этого слова не позволил Тесс позавтракать в то утро как следует. Ей пришлось довольствоваться круассаном с шоколадом и чашечкой кофе в бродвейском супермаркете. Она собралась было выпить еще одну чашечку эспрессо, но в это время увидела, что к остановке подъехал ее автобус.

Машину ей пришлось в тот день оставить, поскольку двигаться по проспекту не было никакой возможности, но общественного транспорта в Балтиморе явно было недостаточно. Кроме того, большинство автобусов стояло в пробках от Престон-стрит до бульвара Мартина Лютера Кинга.

Завидев высокие серые башни здания, в котором работали по несколько сот служащих в каждом отделе, Тесс приготовилась выходить. Ее рейд был спланирован заранее. Она поднялась на лифте в комнату 808, где были все сведения о любом документе о регистрации, подписанном в штате Мэриленд, будь то коммерческая или общественная организация. Копия документа Сесси, от которого осталась только последняя страница, должна была находиться там же. Тесс определила, что это была копия с микрофильма, видимо, очень старая.

Комната оказалась душным и пыльным помещением, до отказа забитым посетителями. В свое время, работая журналистом и заходя сюда лишь по необходимости, Тесс, привыкшая к бешеному ритму жизни, с трудом могла выносить длинные очереди и бесконечные ожидания, которые были тут обычным делом. Люди, разморенные жарой, сидели на стульях, обмахиваясь журналами, а те, что вынуждены были подняться со своего места и пройти в другой угол, двигались лениво и вяло, как при замедленной съемке. Служащих в отделе не хватало, и поэтому очередь никогда не двигалась быстро. Мелкие клерки копошились за своими столами, перебирая бумажки и перекладывая их из папки в папку. Тесс даже ни разу не задумалась над тем, кто эти люди и какой жизнью они живут за пределами своего офиса.

Теперь ожидая, когда она сможет задать им свой вопрос, она смогла к ним наконец присмотреться. Сорок четыре рабочих часа в неделю — для Тесс это была норма на грани фантастики. Если бы ей пришлось занять место одного из них, она бы уснула за столом уже через два часа. Ей нужно было всего лишь узнать, где находились документы, с которых была снята копия, попавшая ей в руки. Как назло, именно в этот день большинство людей тоже интересовалось микрофильмами и заказывало копии. Тесс огляделась вокруг и поняла, что если немедленно не вмешаться, то день этот может пройти для нее безуспешно.

— Есть здесь те, кто припарковался на Говард-стрит? — громко спросила она посреди комнаты. — Срочно требуют убрать машины, чтобы проехал кортеж.

Несколько человек тут же кинулись вон из комнаты, и место около одного из служащих освободилось. Тесс бросилась к нему, успев опередить расторопных соперников. Тесс подала страницу для запроса и стала ждать. Сканер заурчал и затем выдал искомые сведения. Объем заказа составил триста тридцать четыре страницы, но зато это все сведения об ОЖНА.

Тесс просматривала все страницы на предмет новых имен, которые могли представлять для нее интерес. Больше всего ей хотелось выяснить, какую же роль в истории создания этого странного общества играл Абрамович. Обычно юрист, заверяющий бумаги, не имел отношения к той организации, которая проходила регистрацию. Неясным оставалось лишь то, как могло случиться, что Абрамович занимался регистрацией общества, очень многие члены которого ненавидели его до смерти. Но никаких особенно известных имен или необычных сведений Тесс не удалось почерпнуть из сделанной копии. Устав, процесс регистрации, цели — все было совершенно стандартным. Ни в каких политических или коммерчески значимых видах деятельности общество принимать участия не собиралось. Это было вполне обыденное узкоспециализированное, законопослушное объединение.

Тесс продолжала сканировать файлы дальше, просматривая каждый лист в поисках фамилии Абрамовича, но она так и не встретилась ей более. Вне сомнения, Абрамович в силу своей профессиональной принадлежности мог заверить за свою жизнь сотни вот таких документов о регистрации для сотен обществ и организаций. Наконец, она попросила распечатать все материалы, решив захватить их с собой на всякий случай. «Все равно ты тратишь не свои деньги на это», — успокоила она сама себя.

Перед тем как уйти, она еще запросила самые поздние по времени материалы ОЖНА. Ей пришла в голову мысль проверить, не было ли у общества еще какого-нибудь руководителя или главы, помимо Пруденс Эндерсон. Секретарь сообщил, что остался еще один файл, но он является конфиденциальным, и дабы выдать его, необходимо проверить, не будет ли нарушен при этом какой-либо пункт действующего законодательства. На это требовалось довольно много времени, и стоила эта услуга двадцать шесть долларов, но результаты могли быть высланы ей и по почте. Тесс задумалась над этим предложением, перспектива заплатить двадцать шесть долларов неизвестно за что ей не очень нравилась, и как она впоследствии объяснит Тинеру необходимость таких расходов, если в бумагах не окажется ничего серьезного? Нет, такой исход дела ее не устраивал.

Тесс спустилась вниз и решила воспользоваться услугами другого справочного отдела, находившегося в открытом доступе в библиотеке.

Возможно, и там ее ожидало разочарование, но для Тесс само по себе посещение этого учреждения было источником удовольствия: в самые тяжелые времена, когда денег на книги у нее было слишком мало, она часто приходила туда. Центральная библиотека на Пратт-стрит была знакома ей с детства, с тех самых пор, когда родители заказали восьмилетней дочери первый читательский билет. И двадцать лет спустя Тесс все еще входила в здание через детский вход, поднималась по широкой лестнице в огромный зал и садилась за стол, чувствуя себя точно так же, как чувствует себя человек, возвращаясь в свой старый любимый дом.

Тесс прямиком отправилась в отдел бизнеса и технологий и там заняла место между двумя мужчинами, просматривавшими вакансии для безработных. Подключив ноутбук, она запросила все сведения на фамилию Абрамович. Сначала она изучила все телефонные справочники, адресные книги и микрофильмы. Это был тот вид работы, которую она умела выполнять профессионально, тщательно и быстро. У нее просто был талант к таким вещам, она хорошо умела ориентироваться в перечнях и ссылках и мгновенно находила все, что ее интересовало.

Но, кажется, это действительно был не ее день. Большинство фамилий, которые были выданы ей в ответ на запрос, не имели к Майклу Абрамовичу никакого отношения. А те, кто косвенно или хотя бы отдаленно был связан с ее персона-грата, либо уже покинули Балтимор, либо просто не имели ни адресов, ни телефонов, либо умерли.

Только Пруденс Эндерсон на сей раз оказалась в числе исключений. Тесс удалось отыскать ее телефон и место проживания, которое, впрочем, могло уже сто раз поменяться. На запрос о Сесилии Чесник Тесс обнаружила такое количество фамилий и адресов в восточных районах Балтимора, что бесполезно было искать среди них участницу собраний ОЖНА.

Она уже собралась уходить, когда вспомнила, что пропустила еще одного таинственного персонажа этой драмы — некоего Луисвилла Слагге. О нем не было никаких сведений, даже это имя не встречалось ни в одном из файлов. Но Тесс знала, кто способен был помочь ей собрать нужную информацию. Сложив в сумку все свои бумаги, она вышла в холл библиотеки и набрала в автомате номер, который помнила наизусть.

— Фини, — ответил низкий приятный голос. Тесс улыбнулась, сразу же узнав его, Кевина Фини, репортера, работавшего теперь в «Маяке» и специализировавшегося на статьях о судебных процессах. Он считался лучшим знатоком во всех вопросах этой области.

— Привет, Фини, это Тесс Монаган. Видела тебя недавно в суде, но почему-то не нашла статьи в воскресном номере. Может, ты работаешь для Джонатана?

Фини проворчал:

— Да, приходится. Ты же знаешь его, иногда нельзя отвязаться.

Тесс угадала, Фини выполнял работу для Джонатана.

— Понимаю. Я звоню по одному делу. Ты ничего не помнишь о суде, который предшествовал делу асбестовой компании? Меня интересует истец. Это связано с убийством.

— Там полно было процессов. Трудно даже все припомнить. Но процесс по асбестовому делу меня потряс. Истцы были все сплошь больные старики. Один даже стал кричать что-то с места.

— Вот-вот, я как раз про него и говорю. Но он был вполне здоров, если так резво нападал на Луисвилла Слагге.

Фини рассмеялся:

— Не думаю, что он так уж стремился задеть судью своим выступлением. Позвони мне как-нибудь в другой раз, только не сегодня, я сейчас по горло завален работой.

— Хорошо, Кевин.

— Пока, Тесс.

Она повесила трубку и вышла из библиотеки все через ту же дверь, ведшую в детский зал. Теперь она могла кое-что предоставить Тинеру. Она сумела добыть для него немало полезных сведений и считала, что пока неплохо справлялась со своим секретным заданием.

Вечером Китти пришла ужинать к Тесс, что случалось крайне редко. Тесс обожала Китти, с ней всегда было весело, и, даже невзирая на их тридцатилетнюю дружбу, тетка старалась не докучать Тесс своим излишним вниманием и не вмешиваться в личную жизнь. Тесс же, со своей стороны, избегала Китти в те периоды, когда та была с головой погружена в роман с очередным поклонником, а поклонники у нее сменялись с необыкновенной быстротой, и место ушедшего обычно недолго оставалось вакантным.

— У тебя характер Монаганов, Тессер, — сказала ей Китти, потягивая вино, — и телосложение у тебя, к счастью, тоже как у всех Монаганов, хотя ты одержима этой спортивной манией. Не понимаю, какой толк в этих тренировках, одна усталость и трата сил.

— Не знаю. Может, ты и права, но, кажется, во мне есть и кое-что от Уэйнстейнов. Они держали аптечный ларек, наверняка были наркоманами. От отца я что-то слышала о кокаине. Вот и моя одержимость оттуда же. А от отца я действительно унаследовала склонность к полноте.

— Нет, твой отец к кокаину не имел никакого отношения, — возразила Китти, махнув рукой. — Вздор.

— Значит, что-то другое было? — Глаза Тесс загорелись любопытством.

Китти покачала головой, но по глазам было заметно, что она готова рассмеяться.

— Расскажи, мне можно доверить этот секрет. Я же от тебя ничего не скрываю. — Это была ложь: Тесс никогда не делилась с Китти своими тайнами, но теперь она готова была солгать, чтобы вытянуть из тетки правду о своих родителях.

Китти вышла из комнаты и вскоре вернулась с коробкой в руках.

— У твоего отца было совсем другое пристрастие. Я нашла это, когда стала разбирать кладовку, и нескольких дней не прошло, как я купила этот магазин. — Она сняла крышку, под которой оказались глянцевые журналы. Сплошные женщины — блондинки, брюнетки, рыжие, в белье и совсем голые. Все с потрясающей грудью, всех возможных оттенков — от белоснежных до темно-коричневых. Это были издания двадцатилетней давности. Но все они были одной и той же тематики.

«Да, папа, — подумала Тесс, — я полагала, что у тебя были совсем иные пристрастия, даже по незнанию решила, что ты непросто так торговал лекарствами».

— Ты уверена, что они принадлежали ему?

Китти пожала плечами:

— Забавно было найти эти старые залежи макулатуры. Но я не думаю, что ими баловалась Рэйчел. — Разумеется, мать Тесс никак не могла себе такого позволить, если она и относилась к чему-то со страстью, так только к своему любимцу кокер-спаниелю. Тесс подумала, что если бы она была мужем Рэйчел, то, скорее всего, тоже стала бы коллекционировать от тоски порнографию.

— Зачем ты их хранишь?

— А может, я когда-нибудь открою магазинчик порнолитературы, ведь это настоящие раритеты. Для ценителей они представляют огромный интерес. Эпоха, не знавшая презервативов и СПИДа, мне было двадцать, когда они только-только набирали популярность. И ведь я могла бы сниматься в одном из них.

Обе женщины погрузились в свои размышления. Китти думала о былых славных днях, когда она могла бы стать одной из этих звезд с обложек, а Тесс с горечью думала о том, как она, оказывается, плохо знала собственного отца. Его образ, который все еще хранился с детства в ее памяти, мгновенно изменился, преобразился до неузнаваемости. Но затем на смену изумлению и разочарованию пришло снисходительное сочувствие, даже симпатия. Отца можно было простить, ведь он, вероятно, и сам стыдился своих тайных пороков. Так, по крайней мере, она надеялась.

Зазвонил телефон, и Китти спустилась по лестнице в свой «офис», в маленькую комнатку за книжными полками. По тому, как она мгновенно упорхнула, Тесс догадалась, что она очень ждала этого звонка.

Но через минуту она вернулась.

— Неужели ошиблись?

— Нет, спрашивают тебя. С каких это пор ты стала раздавать телефон моего магазина своим знакомым?

— Это Тинер. Он напечатал его на визитках. Извини, я никому его не давала, только двум…

Но тут Тесс поняла, кто это мог звонить, и поспешила к телефону. Голос был глубокий и даже чересчур любезный, мужчина обращался к ней с какой-то задушевной интимностью.

— Мисс Монаган? Это Фрэнк Майлз, уборщик.

— Мистер Майлз? — Тесс представила его себе сидящим в кресле у стены с фотографиями и пирожными на журнальном столике. Черный Санта-Клаус на троне. Правда, без бороды. — Что-то случилось?

— Вы знаете, я долго сидел и вспоминал тот вечер, каждый раз снова и снова… И кое-что вспомнил. Там был один человек, мисс Монаган. Он был очень рассержен…

— Где? В офисе?

— Да. И он приходил к мистеру Абрамовичу несколько месяцев назад и наговорил ему много ужасных вещей. Время было позднее, я случайно слышал его слова. Он требовал деньги. И сказал, что убьет Абрамовича, если не получит их.

— Что это был за человек? С бейсбольной битой? О нем никогда не писали в газетах? Вы помните время, хотя бы приблизительно?

— Нет, может быть, весна или лето.

— С бейсбольной битой?

— С битой? Не знаю, возможно. Но не уверен.

— Вы не запомнили его имя? Вы его разглядели?

Майлз долго молчал.

— Нет, совсем нет. Простите меня.

Он извинялся так, словно действительно был серьезно виноват в том, что не запомнил внешность неизвестного посетителя.

Тесс разочарованно вздохнула. Он не мог сообщить ей самого главного. Но еще оставалась надежда, что что-нибудь вспомнит. Хоть какую-нибудь существенную деталь.

— Я проверю всю возможную информацию, мистер Майлз, — отозвалась Тесс. — Большое вам спасибо, это может оказаться очень важным для нас.

— Он был очень рассержен, мисс Монаган, и требовал деньги. Даже странно, что он не побоялся прийти к нему открыто. Но если он убил его, то, значит, просто был сумасшедшим. Ведь мертвый не может заплатить, правда?

— Да, большое вам спасибо, — повторила Тесс. — Я думаю, смогу выяснить, кто он.

«Если уже не знаю его имени», — добавила она про себя.

— Вы очень любезны, мисс Монаган, наверное, вы успешны в своей работе, во всяком случае, я желаю вам удачи. До свидания.

Успешна в своей работе. Когда ей такое говорили в последний раз? Она уже и припомнить-то не могла. За эти слова она была безмерно благодарна Майлзу, они вселяли в нее уверенность, которой ей катастрофически давно уже не хватало.

Но вслух Тесс произнесла только:

— До свидания, мистер Майлз.

Глава 16

На следующий день Тесс проснулась в самом бодром расположении духа. Она сидела на постели, размышляя о том, куда бы ей поехать завтракать и что заказать. Она была ужасно голодна, и перед тем, как встретиться с Тинером в его офисе, мечтала добраться до какого-нибудь кафе. После ее разговора с мистером Майлзом она была уверена, что нашла убийцу Абрамовича — это был человек с бейсбольной битой. Ей хотелось как можно скорее расспросить Фини, который обещал дождаться ее в здании суда.

Но у Тинера были другие планы. Он ожидал Тесс к половине восьмого.

— Мне понадобится кое-какая помощь сегодня. У тебя найдется для этого время?

— Я обещала Китти сегодня с утра поработать в магазине. И есть еще планы на послеобеденное время.

— Работа у дяди?

— Не совсем.

Тесс все еще сидела в пижаме и только теперь начала натягивать джинсы и футболку. Волей-неволей нужно было ехать на станцию.

Тинера она застала, когда он, стоя на берегу, инструктировал кого-то из новичков, пытаясь объяснить ему, что не следует «ходить крабом». На жаргоне опытных гребцов это означало держать весла под неправильным углом наклона к воде. Один такой бестолковый краб способен был на соревнованиях загубить команду из четырех отличных гребцов.

— Я надеюсь, ты не слишком увлеклась игрой в детектива, Тесс. Не забывай, что ты даже не заработала те деньги, которые получила от Рока, он дал тебе гораздо больше. Так что не отказывайся, когда я прошу у тебя помощи.

— По какому делу? Для Рока или это что-то постороннее?

— Не имеет значения, если я говорю тебе, что нужно что-то сделать, значит, это нужно сделать. Вот что я хотел тебе сказать.

Тесс почувствовала некоторое замешательство, хотя винить себя ей было особенно не в чем. Она всего лишь не успела приехать к Тинеру вовремя и прибыла на час позднее в джинсах и футболке, а не в деловом костюме. Возможно, ее внешний вид, даже больше, чем ее опоздание, вывели его из себя. Тинер очень трепетно относился к соблюдению норм этикета в одежде.

Но, по крайней мере, на этот раз он не стал нападать на нее за то, что она не сделала ничего серьезного за последние дни. Элисон, сгоравшая от страсти к Тинеру, постоянно подыскивала то один, то другой предлог, чтобы побыть с ним в офисе еще немного.

— Она просто помешалась на тебе, — заметила Тесс после того, как девушка уже трижды заглянула в комнату за время их беседы.

— Я бы так не сказал, — возразил Тинер, — она просто любит свою работу. Хотя сейчас мне не очень требуется ее помощь, я не могу отослать ее, потому что я арендую помещение у ее отца, и, если случится так, что мой заработок сократится, я всегда буду иметь возможность попросить его скинуть мне арендную плату.

— Подумай сам, что говоришь, Тинер. Девушка из богатой семьи, отец которой владеет целым зданием на Монт Вернон, стала бы из любви к работе сидеть тут целыми днями, отвечая на телефонные звонки и подавая тебе кофе?

Тесс посмотрела на стол, заваленный книгами и бумагами, среди которых она разглядела копии полицейских отчетов и заключение о вскрытии. Тинер обычно подчеркивал цветным маркером наиболее примечательные строки, а на полях оставлял свои комментарии или краткие пометки в одно слово «плохо» и «хорошо».

— Что нам может дать заключение о вскрытии? — спросила его Тесс.

— То, что мы в нем увидим расхождение с рассказом Рока. Абрамович был задушен. А отпечатки Рока остались в офисе повсюду. Но ко всему прочему у него был еще и проломлен череп. Согласно медицинской экспертизе, смерть все же наступила в результате травмы — от удара головой об угол стола. И это, как ты понимаешь, совсем не лучший вариант для нас. Как бы то ни было, преступление было совершено в состоянии аффекта, череп у Абрамовича был проломлен основательно, ковер еле оттерли от крови.

Тесс вспомнились слова Майлза о том, как он беспокоился за испачканный палас.

— А одежда Рока? На его одежде была кровь Абрамовича?

— Тут совсем другая проблема. Одежда Рока куда-то пропала. Похоже, она пропала.

— Пропала?

— Рок был одет в чистую футболку и джинсы, когда его арестовали. Обыскали корзину для белья в его квартире, но там ничего не было, кроме пары шорт, в которых он обычно приходил на тренировки. И больше ничего. Никаких следов крови.

— Значит, все-таки не Рок сделал это.

— Или же он вовремя позаботился о том, чтобы избавиться ото всех улик. Он мог выбросить одежду в контейнер для мусора на Говард-стрит, а переодеться где-нибудь по дороге. Но это не наша проблема, а тех, кому нужны доказательства.

Тесс снова начала вспоминать подробности разговоров с охранником и уборщиком. Пора было поделиться с Тинером тем, что стало ей известно.

Джой Думбартон — забавный человек, но очень плохо понимает некоторые вопросы и не может сосредоточиться, повторяя одно и то же, а после того, как к нему уже и так обращалось несколько человек с расспросами, он и вовсе смешался. Как только Тесс вспомнила о Майлзе, она тотчас подумала о вчерашнем телефонном разговоре. Стоило поделиться с Тинером информацией о том загадочном посетителе, разъяренном и, возможно, связанном с судебными процессами компании — он грозился убить Абрамовича, а это уже было немало.

С другой стороны, Майлз сделал весьма разумное замечание: мертвец не может заплатить долг и ни один здравомыслящий человек, как бы ни был разгневан, не стал бы убивать должника. А у кого еще, кроме Рока, был мотив для убийства? Тесс посмотрела на высотное здание, видневшееся за окном. У Авы. Если Абрамович отверг ее и отказался оказывать ей содействие в карьере, она могла бы желать ему отомстить. Подозрительно быстро она переиграла свою версию случившегося. Кроме того, она могла быть посвящена в какие-то коммерческие тайны, за неразглашение которых Абрамович мог платить ей деньги, но со временем Ава вполне способна была пожелать продать их другим партнерам и для этого решила избавиться от босса. Таким образом, она расчистила бы себе путь для дальнейшего продвижения по служебной лестнице.

— А он оставил какое-нибудь завещание?

— Абрамович? Нет, по-моему. Что не удивительно, ведь он не был готов… хотя некоторые составляют завещание заранее… У него осталось крупное состояние — почти миллион долларов в инвестициях и на счетах. Но ведь у него не было родственников. Все деньги отходят на обеспечение нуждающимся социальным организациям, в данном случае приютам или больницам, так обычно поступают в случае отсутствия волеизъявления.

— Да, звучит так, словно на дворе все еще времена Диккенса. Упоминание о приютах для сирот всегда наводит меня на мысли о его романах. Мне даже немного жаль Абрамовича, одинокий человек, которому некому было даже оставить свои деньги.

— Когда ты придешь на суд, то увидишь, что в зале не будет ни одного человека, сожалеющего о его смерти.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что вряд ли даже сами судьи не желали ему смерти. На этом можно сыграть, когда жертвой оказывается человек, который являлся объектом стойкой социальной ненависти, можно надеяться на то, что к обвиняемому отнесутся с некоторым снисхождением.

Тесс опустила глаза и уставилась на бумаги, разложенные на столе. Она не была так уж наивна и несведуща относительно того, как порой выносились приговоры на суде, благодаря умелой защите. Можно было добиться смягчения приговора, но доказать невиновность человека — особых шансов еще ни у кого не было. Суд тоже являлся своего рода игрой, и в ней могло повезти, но можно было и проиграть. Несколько лет назад в Балтиморе состоялся судебный процесс по делу об убийстве маленькой девочки. Экспертиза сообщила, что не тот, кто являлся обвиняемым, изнасиловал жертву. Адвокат заявил, что на его подзащитном «нет вины». Но прокурор возразил в ответ, что это вовсе не значит, что «он невиновен». Это была всего лишь игра слов, но она могла обернуться крупным проигрышем. Тесс готова была поклясться, что верит в невиновность Рока, но только он один знал точно, было ли так на самом деле.

Еще некоторое время Тесс и Тинер обсуждали ряд незначительных деталей этого дела, пока не появилась Элисон и не объявила, что звонит Симон О’Нил.

— Из компании «О’Нил, О’Коннор, О’Нейлл», — добавила она вслед Тинеру, ринувшемуся к трубке. Тесс попыталась сделать вид, что очень занята, но Элисон слишком хотелось поболтать.

— Я не стала соединять сразу, — сказала она, кокетливо наморщив свой красивый носик. — Он так забавно произносит свое имя — «Шимон». Правда, смешно? Я сначала даже подумала, что он просто «Шон».

— Ирландское произношение, вообще ты не далека от истины, эти имена близкородственные. Проверь в справочнике имен. — Элисон вскочила и выбежала из комнаты. Тесс вздохнула с облегчением, хотя она и не была уверена, что та побежала искать объяснения в справочнике, но зато не нужно было продолжать эту бессмысленную беседу.

— Он хочет увидеться с нами, — сообщил Тинер, возвратившись в свой кабинет, — то есть со мной. Говорит, что это касается Рока.

— Ты будешь встречаться с ним здесь?

— Нет, у него дома. На коктейле в шесть. Так он сам сказал мне. Но, судя по всему, он собирается начать принимать спиртное гораздо раньше. Адвокаты его уровня не засиживаются на работе до шести вечера.

— Кроме тебя, — возразила Тесс.

Тинер вздохнул:

— Я догадываюсь о причинах, которые побудили его пойти с нами на контакт. Он опасается, что мы захотим вмешаться в дела его компании в ходе расследования. Поверь мне, больше его ничего не интересует, только его фирма и его репутация.

— И мне необходимо быть там и составить себе представление обо всей этой звездной компании.

Тинер поднял брови.

— Ты хочешь поехать? Пожалуй, ты можешь это сделать, но только если будешь вести себя тихо. Честно говоря, ты могла бы с гораздо большей пользой для себя провести вечер.

Они выехали из офиса в половине шестого вечера, получаса им было вполне достаточно, чтобы добраться до Гилфорда, одного из фешенебельных пригородных районов. О’Нил жил на Кросс-плейс в небольшом переулке, название которого ни Тесс, ни Тинер даже никогда не слышали, будучи коренными жителями Балтимора. После нескольких тщетных попыток выбрать правильный поворот, они отыскали это уединенное место, обнесенное глухой стеной, увитой плющом. Неподалеку от дома находился дорожный знак, который мог послужить объяснением тому, почему на автомобильных картах не было никаких следов: «Проезда нет».

— Кросс-плейс, ну, конечно, — сказал Тинер. — Уильям Три, свекор Симона, женился на Амелии Кросс и в приданое получил этот дом. Крупное состояние по нынешним меркам, почти двести акров. Земля передается тут из поколения в поколение, но, что странно, род продолжался всегда по прямой линии.

— Ничего удивительного, так всегда бывает, если семья владеет земельной собственностью, которую не хочет делить.

— Поместье поделеного, Тесс. Центральная часть принадлежала хозяину, вот та сторона была записана на двух других его детей — Уильяма и Луизу Джулию. Уильям умер слишком рано, во время эпидемии. О’Нилам досталась центральная часть дома после смерти родителей невесты. У них есть сын и дочь. Но они отказались здесь жить. Остальные дома и земля, принадлежавшие Уильяму Три, были проданы сразу после его смерти.

Большой особняк был выстроен из красного кирпича и выглядел монументально. Прямо перед фасадом был разбит аккуратно подстриженный зеленый газон, а стены дома густо обвивал плющ, еще не успевший отцвести. Розовые и ярко-алые цветы выделялись на фоне темно-зеленой листвы.

Как только Тесс въехала на территорию поместья, навстречу им выбежала девушка. Она привязала к зеркалу бело-синий флажок:

— Это значит, что вы приглашены. Когда хозяева видят на дворе незнакомую машину, они начинают беспокоиться.

Тесс была потрясена этим объяснением и непонятным страхом хозяев перед неизвестными автомобилями. Гилфорд принадлежал к тем респектабельным и спокойным районам, жители которых не имели никаких оснований опасаться нападения случайных грабителей. Напротив, все, кто жил в Балтиморе в восточной и южной его частях, завидовали здешним богачам, полагая, что жизнь их протекает тихо, как в раю. Повсюду в городе то тут то там нападали на прохожих на улице, насиловали или убивали кого-нибудь в уличной драке. Но поместья Гилфорда были защищены от вторжения чужаков. Дома хорошо охранялись, и ворота их были надежно заперты.

Охранники, видя флажок, пропустили машину Тесс. Припарковавшись рядом с другими автомобилями, она вместе с Тинером прошла по ступеням и очутилась в роскошном фойе, с любопытством рассматривая на стенах мигавшие зеленые и красные огоньки сигнализации. Такую же сложную систему ей доводилось видеть еще только в одном месте — в тюрьме.

— Чего мы ждем? — шепотом спросила Тесс. — Они приглашали нас к шести, а время уже десять минут седьмого.

— Мы ждем потому, что в подобных ситуациях ничего не остается. Если в данный момент Шай О’Нил принимает более важных гостей, нам придется стоять тут столько, сколько он сочтет нужным.

Ровно через десять минут девушка провела их в центральную часть дома. Тесс, оглядевшись, отметила про себя, что каждая деталь обстановки в комнате скорее всего стоила дороже, чем весь дом ее родителей, но гораздо больше, чем мебель и картины, ее заинтересовала сама планировка дома.

— Знаешь, Тинер, — сказала она, прогуливаясь мимо окон, закрытых жалюзи, — они, похоже, умудрились сохранить дом нетронутым за все время его существования, так что это, возможно, одна из самых древних архитектурных достопримечательностей Балтимора.

Обшивка стен была деревянной, и они были обклеены старинными шелковыми обоями. Окна выходили на задний двор. Вдаль тянулись ряды старых деревьев с желто-красной листвой. Сквозь них вдали можно было разглядеть соседние дома, находившиеся чуть выше на холмах.

— Парк очень старый, — раздался женский голос. — Он доставляет нам огромное наслаждение. Хотя уход за ним обходится нам недешево.

Тесс обернулась и увидела перед собой одну из самых почтенных супружеских пар Балтимора. Хотя Тесс никогда не видела их раньше, она удивилась тому, насколько незнакомыми и одновременно узнаваемыми были их лица. Это был тот же самый эффект, что и при ее встрече с Абрамовичем, которого она много раз видела по телевизору. Имена О’Нилов упоминались так часто в газетных статьях, регистрационных документах, в связи с презентациями и рекламными роликами, что не нашлось бы ни одного человека в городе ни разу не слыхавшего о них.

Они выглядели именно так, как представляла их себе Тесс. Шай был человеком с неподвижным лицом, в костюме, который можно было заказать только по элитным каталогам Тальбо и Крю, то есть в одежде, которую и положено носить персоне, постоянно находящейся центре внимания. Глаза у него были ослепительно голубые, а на полных щеках держался на удивление здоровый румянец. Тесс подумала в ту минуту о поджаристом ростбифе, запеченном в красном винном соусе. Что-то было в его облике от вампира, который уже успел хорошенько полакомиться свежей кровью.

Но жена его напоминала внешне как раз противоположный тип — возможную жертву вампира. Бледная и слишком тощая, Луиза О’Нил тревожно шарила вокруг глазами. Тесс сразу же признала в ней тот сорт женщин, которые никогда не набирают вес, но зато мгновенно худеют, независимо от того, сколько они едят и каковы их физические нагрузки. Луиза выглядела так, как будто всю жизнь ей приходилось довольствоваться куском черствого хлеба, а работать без отдыха до полного изнеможения. На ней было длинное классическое платье с цветами и жакет Шанель, а на шее — жемчужное ожерелье, одежда сидела идеально, но ее обладательница всем своим видом походила на полинявшую и истомленную в неволе птицу.

Тесс бы она понравилась больше, чем ее муж, к тому же с ней, как казалось, было гораздо проще общаться.

— Если бы я жила в таком доме, то, не отрываясь, смотрела бы в окно все дни напролет, — сказала она Луизе.

— Я так и провожу большую часть своего времени, — отозвалась хозяйка, произнося слова с акцентом, характерным для людей из очень высокопоставленных семей в Балтиморе. — Вид никогда не бывает одинаковым, всегда что-то неуловимо изменяется, и потом отсюда так хорошо виден закат над холмами. Там протекает речка, сейчас ее еще не видно за деревьями. Ее так и называют «Кросс Три Крик».

— «Кросс Три Крик»! — вмешался со смехом О’Нил. — Но только Три называли ее так. Вообще ее название «Водопады Уаймена». Кажется, так она обозначена на всех картах. Ее переименовали после того, как Уильям продал земли, которыми владел там. Сейчас-то каждая пядь стоит там в сто раз дороже, чем тогда.

Тесс никогда не испытывала особенного замешательства, попадая в дома слишком богатых людей, но здесь она почему-то чувствовала себя дискомфортно. То ли она просто робела, то ли мистер О’Нил внушал ей какие-то безотчетные опасения. У него были странные глаза, холодные, с длинными темными ресницами. Внезапно Тесс даже подумала, что он очень близорук и поэтому вглядывается в лицо собеседника слишком пристально.

Муж и жена уселись в большие просторные кресла, и миссис О’Нил предложила всем приготовленные на специальном столике напитки. Кофе, чай, вино, пиво, виски, коктейль, минеральная вода, сок? Тесс и Тинер выбрали чай, хотя Тесс с тайным вожделением поглядывала на великолепное виски в прозрачном графине.

— Горячий или холодный? — спросила хозяйка.

— Горячий, — хором ответили гости.

— На травах?

— Пожалуй.

— С лимоном?

— Да-да.

— Или со сливками?

— Нет, с лимоном.

— Сахара два куска или один?

— Два, — снова ответили хором Тинер и Тесс.

Девушка вошла в комнату с подносом, на котором стояли тарелочки с пирожными и закусками. Все выглядело очень аппетитно, особенно специально запеченные с сыром и специями мини-сандвичи. Тарелки явно представляли собой антикварные раритеты, скорее всего они входили в число фамильных реликвий Уильяма Три, как и почти все, что находилось на территории поместья.

Тесс была так потрясена изобилием напитков и церемонией приготовления чая, что даже позабыла, зачем они с Тинером приехали в этот дом.

После короткого разговора о погоде и поверхностного обсуждения новостей О’Нил рассказал пару анекдотов из области коммерческого права и наконец, сложив пальцы замком спросил:

— Вы ведь будете представлять на суде этого парня — Пакстона, Тинер, не так ли?

Тинер кивнул в ответ.

— Н-да. Печальная история. И главное, какая… скандальная. Я обсуждал это дело с моими коллегами из компании. Мы могли бы оказаться содействие этому несчастному молодому человеку, позвонить кое-кому в прокуратуру. Хотя, откровенно говоря, я предпочитаю не иметь дело с криминалистикой. У меня совсем другой профиль.

— Мы были бы вам очень признательны, дело действительно весьма запутанное, — согласился Тинер.

— Конечно, это возможно. — Он положил еще один кусочек сахара в свою чашку чая. — По моим представлениям, для вашего клиента пока еще не все потеряно. Если я не ошибаюсь.

— Совершенно верно.

— Так вот. — О’Нил сделал глоток чая и поставил чашку на стол. В его движениях была какая-то непредсказуемая резкость, почти так же внезапно он вдруг перешел от развлекательной беседы к цели их визита несколько минут назад. — Думаю, для всех нас было бы лучше, если бы дело не дошло до суда. Абрамович был свинья, скажу вам откровенно, но апеллировать к этому факту в зале суда вряд ли будет разумным поступком. Самое большее, что сможете выиграть на этом, — небольшая скидка в сроке заключения. Суд очень быстро выявит отсутствие у вас надежных аргументов, Тинер. И, как вы понимаете, ваш подзащитный получит не менее десяти лет. Возможно, через пять, по амнистии, он и сумеет выйти на свободу, но это уже не суть важно.

Тесс попыталась представить себе, как Рок будет отбывать в тюрьме десятилетний срок. Для него такое наказание равносильно смертному приговору. Конечно, он сможет защитить себя от нападок со стороны сокамерников. Но ничто не заменит ему отсутствия лодки и весел. И уж тем более ничто и никогда более не вытравит из его сердца ненависть к окружающим, к обществу, которое способно отправить невиновного человека за решетку.

Тинер немного насмешливо взглянул на собеседника.

— Мне известно, каким образом вы обычно прекращаете судебные разбирательства. Кажется, представляя компанию «Нэнс Кемикал», вы посоветовали им хорошенько заплатить кому-то в прокуратуре, надо полагать и в деле по асбестовым махинациям вы применили ту же тактику?

— Это разные вещи, — невозмутимо отозвался О’Нил.

— Совершенно верно, и разница в том, что ваши клиенты были виновны, а мой — нет.

Оба они посмотрели на небольшой коврик на полу, за который, как подумала Тесс, можно было бы вполне выручить сумму, равную той, что она за год выплачивала за свою квартиру. Хотя на лице хозяина и не отразилось никаких эмоций, по тому, как еще сильнее порозовели его щеки, Тесс поняла, что он крайне раздражен последними замечаниями Тинера. Она определенно где-то уже видела этого человека раньше. На фотографии в газете? Среди тех материалов, что дала ей Уитни… Да, именно там. Там была фотография, где улыбающийся О’Нил стоял рядом с Абрамовичем. Вид у него был довольный и безмятежный, точно такой, как в начале сегодняшнего разговора. А рядом еще стояла какая-то девушка или женщина…

— Вы очень по-разному выглядите в разной одежде, — внезапно выпалила Тесс.

О’Нил громко отхлебнул чай и посмотрел сначала на Тесс, а затем на свою жену, которая сидела в кресле с утомленным видом, глядя в пол. Однако внезапно она подняла голову и стала внимательно прислушиваться к разговору.

— Я видела вас, когда вы беседовали с Авой Хилл вечером в спортзале, — сказала Тесс, — вы выглядели совсем иначе, я имею в виду, что в спортивной одежде вы казались другим.

— О, да, — согласился он, повернувшись к жене. — Ава остановила меня в клубе, чтобы поговорить о своем женихе после его ареста.

— Это любопытно, — продолжала Тесс, уже не в силах больше молчать. — Я совсем иную встречу имела в виду, еще до того как убили Абрамовича. Значит, вы с ней разговаривали и до и после убийства? Или вы сейчас просто лжете?

Умолкнув наконец, Тесс мысленно поблагодарила судьбу за то, что помещение, в котором они собрались, было таким большим. В маленькой комнате тишина, наступившая на несколько минут, невыносимо бы давила на нее. О’Нил из розовато-красного стал багровым, как перезрелый помидор. На лице его жены не отразилось ни удивления, ни гнева, казалось, ей было вообще не интересно выслушивать все эти подробности о встречах ее супруга с какими-то девицами в спортзале. Тинер посмотрел на нее с плохо скрытой яростью в глазах, она только что нарушила их договоренность и вмешалась в разговор, и, кроме того, выболтала очень важную информацию, не предупредив его о ней заранее. О’Нил смотрел прямо на нее с каким-то непристойным пристальным вниманием, как он смотрел несколько мгновений на Аву во время их встречи у фонтана. Но Тесс меньше всего сейчас понимала, сколь значимо было то, что она сама когда-то имела возможность наблюдать.

— О, солнце заходит! — воскликнула миссис О’Нил.

В ее голосе было столько искреннего восторга, что Тесс готова была поверить, будто она сделала это вовсе не для того, чтобы разрядить накалившуюся ситуацию. Миссис О’Нил не впервой было лицезреть в своем доме проявление откровенно враждебных отношений ее мужа с приглашенными на коктейль гостями. И она присутствовала на этих встречах как раз для того, чтобы своевременным вмешательством немного устранять нараставшую напряженность.

— Я часто разговариваю с Авой. Она хороший специалист, и у нее блестящие карьерные перспективы, — сказал О’Нил, подавляя свое волнение. — Эта история с убийством может плохо отразиться на ее будущем. Наши клиенты не хотят иметь дело с юристами, чья репутация не безупречна. Для всей нашей фирмы происшествие это крайне неприятное. Кто захочет доверять компании, где совершено такое серьезное преступление? Нравится нам это или нет, но мы вынуждены любыми средствами избегать подобных скандальных ситуаций.

— Небезупречная репутация Абрамовича не помешала вам принять его в число сотрудников, — напомнил Тинер. — Вы прекрасно знали, каково было отношение к нему общественности.

— Абрамович был высококлассным адвокатом и к тому же обладал большим опытом работы в той области, которая для нас была наиболее значима. Он умел держать марку. В большинстве своем многое из того, что писали о нем в газетах, не соответствовало истине.

Пока он произносил свою речь в защиту Абрамовича, отношение к нему у Тесс успело несколько раз измениться. Поначалу она решила, что О’Нил глуп и наивен. Настолько наивен, что не мог трезво оценить того, кого принимал в свою компанию на работу. Затем она очень скоро стала подозревать, что он искусный лжец и ни Абрамовича он не считал достойным сотрудником, ни Аву перспективным специалистом, а всего лишь пытался пустить пыль в глаза и отвести от себя подозрения. Глуп он уж точно не был, хотя старался казаться человеком недалеким. В своих руках он держал все юридические дела компании и отношения ее с другими крупнейшими партнерами по бизнесу. Вряд ли на это был бы способен доверчивый глупец.

— Мое дело, моя компания — это для меня все, — сказал он. — Ее репутация должна оставаться незапятнанной. Если вы собираетесь построить свою защиту на суде на том, что якобы мисс Хилл и мистер Абрамович состояли друг с другом в скандальной связи, даже не рассчитывайте на мою помощь. И тогда все, что вам понадобится, включая самую обычную информацию о наших сотрудниках, все это вы сможете получить только по запросу суда, и ни мисс Хилл, ни кто-либо иной не пойдет вам навстречу. А теперь подумайте, не лучше ли нам все-таки договориться мирным путем?

— Только между нами, — отозвался Тинер, — я бы ни за что не упустил шанс нанести удар по репутации вашей чертовой компании.

Глаза О’Нила блеснули и уставились прямо на собеседника. В этот момент он чем-то напоминал Тесс змею, изготовившуюся к сокрушительной атаке.

— Да, я вас понимаю, — холодно произнес О’Нил, — я представляю, как это тяжело чувствовать себя калекой в течение сорока лет, будь я на вашем месте, я, наверное, рассуждал бы так же.

Миссис О’Нил тут же оживленно спросила:

— Не налить ли вам еще чаю?

Но на этот раз ее попытка спасти ситуацию оказалась тщетной.

— Не унывайте, Симон, — произнес вдруг Тинер с неожиданным сочувствием в голосе, — вы не всегда поступали скверно, кое-что в вашей жизни было удачным, вы укрепили позиции компании, которую получили в наследство, и располагаете состоянием в несколько миллионов долларов.

Разговор действительно получился крайне драматичный, но благодаря тому, что при встрече присутствовали миссис Хилл и Тесс, столкновение не привело к крупной ссоре с опасными последствиями. Тесс быстро поднялась и, попрощавшись с хозяйкой, направилась к двери, но была так взволнована, что забыла, в какую сторону следовало открывать ее и наконец толкнула ее с такой силой, что, распахнувшись, она ударилась о стену, грохот разнесся по всему дому. Тесс перепугалась, что в ответ включится сигнализация, но, к счастью, ничего не произошло.

Тинер быстро спустился по лестнице и сел в машину. Дни уже становились все короче, и за то время, пока они находились в доме, на улице уже стемнело. В парке вдоль дороги зажглись фонари, на ступенях парадной лестницы тянулись длинные тени двух охранников, стоявших по обе стороны от входа. Но ни один из них не пошевелился, когда гости прошли мимо. Тесс села за руль и, развернувшись, быстро покатила прочь с территории поместья. Только когда парк остался позади и ворота за ними закрылись, она вздохнула свободно. Тут она заметила, что девушка позабыла снять с ее зеркала бело-синий флажок.

— Сохраню его на всякий случай, — сказала она Тинеру, отвязала его и спрятала в карман. — Может, нас еще как-нибудь пригласят сюда на чай.

Глава 17

Расставшись с Тинером, которого она подвезла до его офиса, Тесс заехала в бар «Медный слон» и заказала там стакан виски со льдом. На длинной узкой полке позади стойки были видны только бесконечные ряды бутылок мартини. Бар славился своими коктейлями из вермута. Подумав немного и понаблюдав за работой Виктора, одного из самых артистичных барменов, какого ей приходилось видеть в своей жизни, она заказала еще и его фирменный коктейль.

Но перед глазами у нее все еще стояло неслыханное изобилие напитков на столе в Кросс-плейс — и особенно виски в хрустальном искрящемся на свету графине. Виски относилось к тем напиткам, которые она предпочитала даже очень дорогим винам, независимо от того, сколько денег было у нее в кармане. Зачем они перелили виски в графин? Этот вопрос занимал ее в течение всего вечера. Может, как некоторые даже очень богатые люди, они экономят на спиртном и покупают дешевое виски и вермуты, а чтобы никто не узнал об этом, подают их в «неродной» посуде? Выпив коктейль и решив, что больше она не испытывает сожаления по поводу того, что так и не попробовала там ничего, кроме чая, Тесс поехала домой.

Китти и ее друг, оба в халатах после удачно проведенного дня в постели, с аппетитом ужинали сосисками с итальянским соусом и острым камамбером. От их приглашения присоединиться к ним Тесс отказалась, не в силах забыть налитую кровью физиономию О’Нила. Он, должно быть, нимало не заботился об уровне холестерина в своем организме.

— Что, даже гренки не будешь? — спросил ее Тадеуш. — Ведь на оливковом масле…

Тесс покачала головой, хотя и удивилась, что друг Китти знает о связи холестерина с животными жирами и о пользе употребления растительных.

Она прихватила с собой только яблоко и стакан вина и, быстро поднявшись к себе наверх, заперла дверь на ключ.

Закончив с ужином, Тесс забралась под одеяло и закурила сигарету с марихуаной. Ее не особенно тревожил тот факт, что сладковатый дымок просачивался сквозь дверную щель на нижний этаж. Китти никогда не задавала ей лишних вопросов, полагая, что у Тесс хватало благоразумия самой выбирать то, что она считала для себя полезным, а что — вредным. И вдруг откуда-то с улицы до нее донеслись слова одного из блюзов Джимми Хендрикса:

Скажи мне, видел ли ты Ту, что ушла от меня…

Это была песня о женщине, знающей себе цену, о правильной женщине, которая никогда не думала о том, с кем она рассталась вчера.

— Черт! — Тесс села на постели, прислушиваясь. Это не был голос случайного ночного музыканта из кафе на Феллз Пойнт, какие в одиночку иногда бродили по улицам. Это был знакомый голос Джонатана Росса.

«Твоя пятая неудача, — сказала она самой себе, — пора забыть Джонатана».

Но она знала, что никак не могла сделать этого. Если бы он вернулся, она не прогнала бы его. Тесс вскочила с постели и выбросила в окно сигарету, подошла к двери и прислушалась.

Джонатан поднялся по лестнице, затем постучался в дверь, все еще продолжая напевать свой блюз. Его шаги невозможно было спутать ни с чьими другими. Тесс давно уже заметила, что больше всего он нуждался в ней либо в моменты, когда оказывался на волне удачи и жаждал восхищения, либо, напротив, в те периоды, когда ему не везло по-крупному, и он приходил к ней за поддержкой и утешением.

На этот раз его настроение было приподнятым, он принес с собой шоколадные пирожные, бутылку вина, биг-маки и целый пакет картошки фри. Заключив Тесс в объятия, он принялся целовать ее солеными губами.

— Подожди, не торопись. — Тесс отстранилась от него, чувствуя, как еда в бумажной сумке вот-вот спрессуется в один большой ком. — Надо переложить картошку.

Выложив все, что было на несколько тарелок, она принялась есть, вдруг почувствовав, как проголодалась за весь этот день. Одержимость Джонатана немного поутихла, и он тоже собрался подкрепиться. Глядя на него, Тесс догадывалась, как идут дела в «Маяке».

— Большая статья?

— Огромная, — ответил он с набитым ртом, — невероятно. Потрясающе. Материал сенсационный. Почему журналистам не дают Нобелевской премии? Я бы мог ее получить…

Тесс была заинтригована. Но она тут же вспомнила Фини. Этот чертов Фини уже успел рассказать Джонатану о ее звонке. И, конечно же, Джонатан уже ухватился за эту ниточку. Разыскал таинственного врага Абрамовича… Он нашел ключи от этой истории, раскрыл мотивы преступления… И чувствовал себя победителем.

— Абрамович?

Джонатан замахал руками, продолжая жевать.

— Лучше, намного лучше, чем какой-то мертвый адвокат.

Он предложил Тесс вина, но она отказалась. Сегодня уже выпила достаточно. Джонатан стал пить прямо из бутылки.

— Расскажи, — остановила его Тесс, не поверившая, что ее друг решил расстаться с делом Абрамовича. — Я вся сгораю от нетерпения узнать, что там такое.

— Нет. Пока нет. Для печати у меня на эту тему еще ничего нет, но будет. Будет! — Джонатан полил биг-мак мескалем и в три приема расправился с бургером под оригинальным соусом. Тесс вспомнила, как Китти и Тадеуш заглатывали сырокопченые колбаски. Аппетит Джонатана тоже жил своей, отдельной от его желудка, жизнью.

— Ну намекни. Расскажи хоть что-нибудь. Насколько это сильно?

— Это изменит… все. Это будет революция в журналистике. По улицам Балтимора будут бродить убийцы. Подозрение падет на институты власти.

— Ага, а президент уйдет в отставку, так? Хватит приукрашивать свою статью передо мной. Я же не редактор первой страницы. И я не собираюсь ее покупать.

— В итоге ты ее купишь. Ты бросишь свой пятидесятицентовик в газетный автомат и купишь ее, а с тобой ее купят еще триста тысяч человек. Нет, пусть это будет полтора доллара и пятьсот тысяч человек. Как бы то ни было, это история для воскресного выпуска. «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост» будут гоняться за мной. Кинопродюсеры захотят купить права. Актеры — знаешь, такие романтичные задумчивые брюнеты, — будут драться за то, чтобы сыграть меня. — Он схватил ее за руки и привлек к себе. — Ты станешь лакомым кусочком для репортеров, потому что ты знала меня.

— Всю жизнь мечтала. — Тесс подалась назад. Джонатан всегда переоценивал свои статьи, поэтому трудно было сказать, настолько ли хороша именно эта.

Но что-то подсказывало ей, что мальчик, который кричал, что пришел волк, — мальчик, который кричал: «Последние новости! Все о волке!», — на этот раз может говорить правду. Он раскопал журналистское сокровище. И она узнала об этом первой, как безымянная служанка-туземка, что вошла вслед за великим белым охотником в запретный храм и в суеверном ужасе наблюдает, как он рассматривает священный талисман, к которому она никогда не осмеливалась даже прикоснуться. Он снял золотой артефакт с алтаря, и мир уже никогда не станет прежним. Земля содрогнется, храм отзовется рокотом, и судьба Джонатана будет решена в то мгновение, когда он примет решение бежать с сокровищем. И он убежит. В этом она даже не сомневалась.

Но она не могла доставить ему такое удовольствие и показать, что его слова произвели на нее впечатление.

— Я поверю тебе, только когда увижу статью. Ты же сам сказал, что для печати у тебя ничего нет.

— Но будет. Ты же знаешь, что будет, — ответил он, притягивая Тесс к себе. Теперь в нем поселился новый голод.

Сияние славы и успеха подействовало на Джонатана, как афродизиак. Он был нежен и ненасытен. Тесс как раз об этом и мечтала. Они занялись любовью, потом еще раз и еще, в перерывах между постельными схватками пили и говорили обо всем на свете, кроме того, что привело Джонатана в такое возбуждение. Они еще не спали, когда в пять тридцать сработал будильник Тесс, призывая ее на лодочную станцию.

— Пропусти свою тренировку хотя бы раз, — влажно промурлыкал в ее шею Джонатан. На «хотя бы раз» Тесс согласилась, хотя и почувствовала слабый укол вины перед Роком. Он беспокоился, когда она пропускала занятия, думая, что она серьезно заболела.

Она приготовила кофе, и они полезли на крышу встречать рассвет. Из-за холодного атмосферного фронта за ночь очень сильно похолодало, и Балтимор выглядел блистательно. Никакого смога над гаванью, лишь чистое, почти белое небо, которое позже превратится в лазурную синеву. Ярко-красный буксир медленно пересекал гавань. Залив окрасился в серо-зеленый цвет. Даже чайки казались чистыми и свежими. Тесс казалось, что они с Джонатаном небывало близки, словно они были парой, как тогда, в «Звезде». Она старалась не думать о его подружке, которая проснулась одна где-то там, за пределами округа Колумбия. По крайней мере, она предполагала, что эта девушка проснулась одна. Может, их отношения были сложнее, чем она их себе представляла.

— Прекрасный вид, — восхищенно произнес Джонатан. — Некоторые платят за этот пейзаж по две тысячи долларов в месяц, а тебе он достается почти бесплатно.

— О да. Я живу в сказке.

— Между прочим, так оно и есть. Я всегда тебе завидовал.

— Моей сказочной карьере? Моему богатству? — Тесс пыталась говорить весело, но похвалы Джонатана вызвали у нее приступ жалости к себе.

— Здесь твоя семья, ты здесь на своем месте. Я же в каком-то плане так и остался парнем с окраины. Я не знаю город так хорошо, как ты. У меня нет твоих возможностей.

— Зато у тебя есть талант, а это еще лучше.

— Иногда мне кажется, что все это фальшивка.

Это была знакомая тема — обратная сторона: Джонатан куксится, отдается во власть любым невротическим сомнениям и ждет от нее поддержки.

— Я до сих пор вспоминаю свой первый день на работе. Тогда я совсем не знал города, но делал вид, что знаю все. «Ну, конечно же, я был в Хопкинсе, приятель, там же Рассел Бейкер учился. Знаю это место как свои пять пальцев». Они отправили меня на пожар, а я его не нашел. Я, черт его дери, пропустил пятичасовую тревогу. Мне дали адрес, у меня была карта. Я видел дым, слышал рев машин, но найти этот чертов пожар так и не смог. Он был в одном из тех дурацких маленьких переулков по Фредерик-роуд, знаешь?

Тесс знала. В юго-западной части Балтимора было несколько таких переулков, где улицы исчезали, чтобы появиться вновь через пару кварталов. Многие служащие ее отца жили там, когда это место еще считалось не совсем респектабельным.

— Ник, литературный редактор, по телефону узнал больше, чем я на выезде, — продолжал Джонатан. — Он просто подергал за веревочки, обзвонил соседей. А когда я вернулся в офис с пустыми руками, он посмотрел на меня и сказал: «Отличная работа, Живчик». Все расхохотались. Он потом целых два года называл меня Живчиком. До самого закрытия газеты. Потом он пополнил собой ряды безработных, а я ушел в «Маяк».

— Я что-то такое припоминаю. Но мне всегда казалось, что это очень мило. Знаешь, такое беззлобное распекание.

— Уж поверь мне. Это было совсем не мило. Каждый день, идя на работу, я думаю о Нике и его «Живчике». — Джонатана передернуло. — На самом деле, мне уже пора в бой — только приму душ и выпью аспирин. Наверное, это будет первый раз за десять лет, когда кто-то появится в редакции «Маяка» с похмельем. Там половина — в анонимных алкоголиках. Остальные — люди семейные, у них нет возможности пить всю ночь.

— Да ладно тебе, посмотри правде в глаза. Газета «The Front Page» канула в Лету. Большинство журналистов мало чем отличаются от бюрократов, о которых пишут.

— Придержи язык, а то мне придется поссать с крыши и сделать вид, что улица — это река Чикаго, только чтобы доказать тебе, что дух старого таблоида жив.

Джонатан двинул ее кулаком в плечо. Ну почему все ее знакомые мужчины раздают ей такие вот дружеские тычки?

— У Джимми уже открыто, — сказала она, пытаясь придать голосу бодрость. — Не хочешь перекусить?

— Времени нет. Да я и не голоден.

Они вернулись в ее квартиру. Джонатан взял что-то из вещей и пулей слетел вниз по ступенькам. На бегу он насвистывал — фальшиво, но счастливо. Она смотрела ему вслед. Она-то чувствовала себя препаршиво и мечтала выспаться. Он сейчас должен забраться под одеяло, похмельный и несчастный, подумала Тесс. Ему должно быть также плохо, как мне.

А ей было действительно плохо. Ныл желудок, голова раскалывалась, а во рту стоял гадкий привкус. Мескаль и недосып, возможно, были причиной первых двух симптомов. Съеденная гусеница — третий. Она смутно помнила, как ела ее около трех утра. Это была ее идея, и винить тут некого. А еще ей было некого винить в том, что она, пусть и не очень сильно, ненавидела Джонатана за то, что он вот так несся сломя голову к своей головокружительной карьере.

Глава 18

Тесс смогла принять вертикальное положение только к полудню. Она сидела на дне ванной под струей горячей воды и пыталась понять, лучше ей от этого или хуже. Как в лотерее. Наконец, она собрала мокрые волосы в тугой хвост, потому что ей показалось, что давление от резинки снимает головную боль, и отправилась в судебный пресс-центр.

«Закон Фини, — предостерегала табличка на двери, — гласит: плохой редактор — это неудавшийся репортер. Но все самые худшие редакторы были хорошими репортерами».

Она толкнула дверь и увидела судебного репортера «Маяка», развалившегося в эргономичном кресле, с ногами на античной столешнице, которую ему удалось урвать благодаря знакомому смотрителю музея. Ухо его было прижато к телефонной трубке, в руках — компьютерная клавиатура, а во рту — целый пакет чипсов со сметаной и луком. Она чувствовала этот запах с другого конца комнаты.

— Мне наплевать, что ты им сказал в одиннадцать часов на бюджетном совещании, — протянул он, перемежая реплики чавканьем. — Видишь ли, к сожалению, все получилось не совсем так. Судья не понял, что тебе нужна простота и — как ты там говорил? — четкая и ясная нить повествования. Может, к тому времени, как ты соберешься на трехчасовое совещание по бюджету, тебе удастся все понять. Если нет, попытайся сделать это к четырехчасовому совещанию. Да ладно тебе, это не твоя вина. Ты редактор.

Он аккуратно положил трубку на рычаг. Если бы для Фини было обычным делом швырять телефонные трубки и повышать голос, его давно бы уже уволили за нарушение субординации. За это или за то, что он через день угрожал редакторам смертью. Но он настолько спокойно, почти дружелюбно наносил вербальные оскорбления своим боссам, что те думали, что он шутит. Они никогда и не догадывались или никогда не признавались, что догадываются, что презрение Фини было искренним.

Фини был прямой противоположностью своего кабинета — неопрятный, с вечно топорщащимися в разные стороны волосами и торчащей из штанов цвета хаки рубашкой. Он питался только тем, что можно было купить в радиусе пятидесяти ярдов от здания суда. Это установленное им самим ограничение гарантировало ему стабильную диету, состоящую из хот-догов, в результате чего к сорока годам к его худощавому тельцу добавилось заметное брюшко. Брился он раз в месяц, обычно в тот день, когда он подавал отчет о расходах. Он работал в газете больше трех лет, но большинство сотрудников не очень хорошо представляло себе, как он выглядит. И ему это нравилось.

— Дорогая Тесс! Чем могу быть полезен? Ты опять собираешься носиться здесь с мужским пиджаком на голове? К сожалению, мне не посчастливилось лицезреть эту картину, но в суде эта история стала притчей во языцех.

— В следующий раз я постараюсь предупредить тебя заранее. А сегодня я просто хочу выяснить, как можно вычислить индивидуального истца по асбесту.

— Что ты о нем знаешь?

— Это пожилой мужчина.

— Да уж, ты здорово сузила список подозреваемых. Я так полагаю, теперь ты скажешь, что он работает на судостроительной верфи.

Тесс, привыкшая к сарказму Фини, выудила газетную вырезку и сверилась с текстом.

— Он выиграл несколько сотен тысяч долларов в последнем неконсолидированном разбирательстве, что бы это ни было. А единственным ответчиком были «Симс-Кивер», по крайней мере, в этом деле.

— Вот это уже разговор. — Фини набил запрос в библиотеку данных «Маяка» на клавиатуре, которую до сих пор держал в руках. — К счастью, у меня есть накопитель на жестком диске. У большинства отделов нет доступа к библиотеке, но я сказал им, что у меня слишком много срочных задач, и без доступа не обойтись.

— В здание вас не пускают, так?

— Точно. Теперь я пытаюсь убедить их присвоить мне учетную запись в правовой справочной. Но они до сих пор не забыли мне тот счет, который я выставил им за микроволновку. Черт, система тормозит. — Он яростно тыкал пальцами в кнопки, и, в конце концов, на экране появилась форма запроса информации для поиска. Фини ввел «Симс-Кивер» и «асбест».

— Я сейчас введу временную шкалу, — пояснил он Тесс, колотя двумя пальцами по кнопкам. — Пытаясь разгрузить суды, они объединили все дела по асбесту в одно большое разбирательство, которое состоялось несколько лет назад, но до этого рассматривалось более дюжины дел в год. Я прошу компьютер поискать информацию, датированную временем до консолидации.

Он нажал на кнопку. «Найдено девяносто семь объектов» — высветилось на мониторе компьютера.

— Боже правый, девяносто семь случаев. Слишком долго копаться. Нужно сузить параметры поиска. Дай-ка мне ту статью. — Он пробежался глазами по вырезке. — Что за бред?! Зачем они вообще дали этому парню вести колонку? А, вот еще кое-что. — Он напечатал «восемьсот пятьдесят тысяч долларов».

«Найдено три объекта», — отозвался компьютер.

— Итак, в заданный нами период времени состоялось три разбирательства, которые имеют отношение к «Симс-Кивер», асбесту и сумме восемьсот пятьдесят тысяч долларов.

Заинтригованная, Тесс заглянула ему через плечо. Электронные базы данных были ей в новинку. Хилая «Звезда» никогда не шла в ногу со временем. Более того, отдел хранения справочного материала в редакции «Звезды» был известен, прежде всего, тем, что в любой момент отставал минимум на пять лет. И тем, что под шапкой «Известные грызуны» там хранились фотографии Микки Мауса.

Фини вывел на экран все три отчета. Он печатал так быстро, что Тесс едва удавалось уследить за текстом.

— Тебе повезло. Вот трое истцов, которые вырвали у «Симс-Кивер» восемьсот пятьдесят тысяч долларов. Двое из них — за одно разбирательство и в одном суде. Судья Уэст. На твоем месте я бы сходил с этими именами к его секретарю. Может, что-нибудь удастся узнать. Но я бы на это особенно не рассчитывал.

— А еще я могла бы просто позвонить им, если они еще живы.

— Ага, и что ты им скажешь? «Здорово, это ты тот старикан, который гонялся за тем стряпчим с бейсбольной битой?» Или ты прикинешься, что проводишь телефонный опрос среди владельцев бейсбольных бит?

— Отличная идея. Я в этом деле тебе в подметки не гожусь.

— В каком это «этом»? Ты сейчас играешь в частного сыщика? Или собираешься поступить на юридический факультет?

— Не знаю точно, Фини. Но если здесь удастся раскопать что-то интересное, обещаю, ты узнаешь об этом первый.

— Даже до Джонатана?

— Он — последний, кому я расскажу. Кстати, ты же не говорил ему, что я звонила на днях?

Фини покачал головой.

— Я не знал, что было, о чем рассказать. Даже теперь, когда я увидел эту статью и понимаю, к чему ты клонишь, все это кажется мне довольно сомнительным, Тесс. Что ты пытаешься доказать? Что какой-то старичок объегорил законника? Это большой шаг вперед со времен гонок с бейсбольной битой с целью размозжить чью-нибудь голову.

Зазвонил телефон. Фини пропустил пять звонков и только потом поднял трубку так, словно у него была уйма времени. Голос его был спокойным и ласковым, чего не скажешь о словах.

— Это Фини. Что? Да я в жизни не слышал подобной идеи. Как ты вообще получила эту работу? Ты там с кем-то спишь, что ли?

Тесс услышала нервный смех редактора на другом конце провода. Она помахала Фини ручкой и выскользнула за дверь. Старый политический обозреватель в «Звезде» однажды рассказал три правила успеха в журналистике. Будь звездой. Веди свою рубрику. Делай репортажи в других городах, а не там, где издается твоя газета. Фини нашел для себя город — всего в шести кварталах от офисов «Маяка».

Обед еще не закончился, но она решила, что секретарь судьи Уэста, скорее всего, потрошит пакетик с ленчем на рабочем месте. Зарплаты судебных клерков хватает только на обед в шикарных заведениях типа «Тако Белл». И правда, молодая круглолицая секретарша сидела за столом с банкой колы, пакетиком чипсов и сандвичем с яйцом и салатом на салфетке.

— Здравствуйте, я Тесс Монаган. Я работала в «Звезде». Кажется, мы с вами встречались пару раз, мисс… Коллингтон. — На самом деле, она видела эту женщину первый раз в жизни, но секретарша была столь любезна, что держала на столе табличку со своим именем: Д. КОЛЛИНГТОН.

— Донна. Донна Коллингтон.

Это была негритянка с красноватого оттенка кожей, не старше двадцати восьми-двадцати девяти лет, с милым детским личиком и длиннющими ногтями, которыми легко можно было вырвать кому-нибудь сердце. На ее довольно пухлой фигурке обтягивающее пурпурное платье слегка сборило, но большинству мужчин как раз это и нравится.

— Сейчас я работаю в одной местной юридической фирме, и у нас появилось такое запутанное криминальное дело. Сумасшедший дом какой-то. — Пока ничего не наврала. — Начальник хочет, чтобы я нашла человека, который сможет дать показания в пользу нашего клиента, но всем нам известно, что он выступал в качестве истца в этом суде два года назад, в разбирательстве по асбесту. У меня есть пара имен, но я не могу выяснить, кто из них мне нужен.

— Почему бы вам не позвонить им обоим? Отличный вопрос.

— Я думала об этом. Но босс прямо запретил мне им звонить. А когда я поинтересовалась почему, он ответил, что это не мое дело и чтобы я просто делала так, как он сказал.

Донна Коллингтон понимающе рассмеялась.

— Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Но я не понимаю, чем могу вам помочь. Эти асбестовые случаи — такое болото. Бесконечная вереница стариков, которые откашливаются в носовые платочки и таскают с собой кислородные баки.

— Ну, мой товарищ, скорее всего, был одним из последних перед консолидацией. И он был довольно буйный.

— Буйный?

— Горячий. Вздорный. Вспыльчивый. Может, он угрожал или вел себя как-то странно.

Донна опять расхохоталась.

— Другими словами, мог взять у судьи со стола графин с водой и вылить его адвокату на голову?

— Что-то в этом духе…

— Не «что-то в этом духе», а так и было. Это был один милый старичок, очень похожий на эльфа, само очарование. По сравнению со всеми остальными, он даже не казался такой развалюхой. Но он так расстроился, когда кто-то выиграл больше денег, чем он, что схватил графин воды и ка-а-ак ливанет на адвоката. На своего собственного адвоката. Не хотела бы я увидеть, что он мог сотворить с представителем другой стороны, если бы судебный пристав не скрутил его.

«Еще бы ты захотела», — подумала Тесс, которая видела фотографии из отчета по вскрытию.

— Вы случайно не помните, как его звали?

— Только его имя. Просто его жена все кричала: «О, Абнер! О, Абнер, ради бога, Абнер!» — и пыталась заставить его успокоиться. Я чуть штаны не намочила, честное слово. А судья так сильно старался не рассмеяться, что порвал свои. Мы его называли Крошка Абнер.

Тесс сверилась с распечатками, которые дал Фини. Абнер. Абнер Маколи. Есть!

— Спасибо, Донна.

— Не за что. Можете осчастливить своего босса. — Она мило улыбнулась, грозя Тесс длинным алым ногтем. — Тинер Грей будет вами доволен. Но в следующий раз не стоит вешать мне лапшу на уши, девочка моя. Я с самого начала знала, на кого ты работаешь. В суде все только и говорят о длинноволосой девушке, которая на прошлой неделе устроила тут пятидесятиярдовый забег.

Тесс бросило в краску. Она совсем забыла, насколько тесен этот судебный мирок, что секретов здесь почти не бывает. Все это время Донна Коллингтон сидела с невинным детским личиком, прекрасно зная, кто она такая и что за «запутанное дельце» ее интересует. Сгорая от стыда, она отправилась на Феллз Пойнт, в книжный магазин, хотя на смену она уже опоздала.

Когда Тесс, взяв разбег еще с остановки, примчалась к кассе, Китти наградила ее злобным взглядом. Она украшала отдел детской литературы к празднику «Дом на пуховой опушке», который планировался на выходные. Прочитав в журнале статью о все возрастающей соревновательности празднований детских дней рождений, Китти решила пойти наперекор Чаку И. Чизу, заманивая балтиморских родителей-книголюбов в магазин тематическими вечеринками — по Винни-Пуху, «Алисе в стране чудес», «Ветру в ивах». Все дети получали в подарок пятидолларовые сертификаты от магазина. Вполне перспективное капиталовложение, ведь их родители тратили долларов на пятьдесят больше, когда приходили за детьми.

— Китти! — воскликнула Тесс, переходя в наступление. — Ты все-таки носишь одежду? Неужели твой полицейский ратует за объявление Балтимора свободной демократической зоной?

Вместо обычного кимоно на Китти в этот раз были черные льняные бриджи с крошечными колечками на отворотах и черный же хлопковый свитер на несколько размеров больше, который висел на ее тщедушном тельце, как на вешалке. Он постоянно съезжал то с одного плеча, то с другого. У Кроу, пристроившегося на лестнице в отделе женской беллетристики, от этих перемещений уже, наверное, кружилась голова.

— По крайней мере, я не пропустила сегодня занятия йогой, — отозвалась Китти. — И я не позволяю мужчинам рушить мою жизнь. Я сама разрушаю их жизни.

Итак, визит Джонатана не прошел незамеченным. Китти не была противницей случайного секса — она была против Джонатана. Она считала, что Тесс достойна лучшего. Тесс знала, что способна и на худшее.

— Ты знаешь, не все мы богини. Некоторым хочется стабильности.

— Даже у богинь не всегда все гладко. — Это уже Кроу со своей лестницы. — Афине вообще не были нужны мужчины. Нимфа Дафна предпочла превратиться в дерево, нежели отдаться Аполлону, а он, между прочим, был богом.

Тесс проигнорировала его замечание и тихо, чтобы только Китти услышала, прошипела: «Джонатан не так плох. Когда он загорается — по поводу работы или еще чего, ему нужен кто-то, кто сможет его понять. Девушка, с которой он сейчас встречается, его не понимает».

— Не понимает, что ему срочно требуется переспать с кем-то на стороне? Уж, наверное, не понимает.

Кроу так вперился в них взглядом, что Тесс показалось, что он вот-вот рухнет со своей лестницы. Она прошептала: «Дело не в сексе. Секс — это дело десятое, почти… формальность».

— Еще одна причина им не заниматься, — самодовольно ответила Китти.

Измотанная и раздраженная, Тесс уже готова была сказать какую-нибудь гадость своей тетушке, о которой потом сама пожалеет, но вдруг заметила, что к прилавку направляется крошечная согбенная фигурка. Женщина шагала решительно, уставившись в пол. По такой позе продавцы обычно вычисляют покупателей, которые собираются приобрести Камасутру или книжку со словом «оргазм» в заголовке.

Но это оказалась Сесилия, маленькая невеста-кунгфуистка из ОЖНА. «Интересно, какую книгу она ищет?» — подумала Тесс. У Китти был целый отдел книг по изнасилованиям, даже несколько публикаций о том, как вернуться к нормальной сексуальной жизни.

— На вашей визитке не написано, что это книжный магазин, — сказала Сесилия. В ее тоне проскакивали и обвинительные нотки, и смущение.

— Скорее всего, нет. — Тесс отчаянно пыталась вспомнить, за кого выдавала себя вчера вечером. Что она ей сказала? Что это за женщина?

— Мы партнеры, — не моргнув глазом соврала Китти. Этот талант сохранился у нее еще с тех времен, когда она жонглировала счетами и кредиторами.

— А-а-а… — Сесилия раскачивалась на каблуках перед прилавком, буравя взглядом деревянные доски под ногами. — Я звонила сюда, чтобы узнать, куда идти, но никогда не была здесь раньше. Я и не знала, что здесь находится.

Тесс бросила взгляд на Китти, и та удалилась в свой кабинет, махнув рукой Кроу, чтобы тот встал за кассу. Тесс усадила Сесилию за один из старых библиотечных столов.

— Сначала я переживала из-за того вечера, — начала Сесилия, внимательно изучая кольца на дубовой столешнице. — Не надо было печататься в справочнике: почти никто, кто к нам обратился, не соответствует нашим критериям, и нам постоянно приходится отказывать людям. Многим из них больше некуда пойти.

— Ну, ничего страшного, — бодро отозвалась Тесс. Извинения приняты. И давай заканчивать. Прошу тебя, уходи, потому что я не имею не малейшего представления, что наболтала о себе вчера вечером. — Я не сержусь.

— Я сказала «сначала». — Внезапно Сесилия перестала прятать глаза. Трансформация оказалась быстрой и кардинальной — значительно быстрее, чем в понедельник вечером, когда превращение из малютки Сесси в Сесилию было более плавным. — Но потом я поняла, что на самом деле вам вовсе не хотелось стать членом нашей группы. Вы шпионили за нами.

— Почему вы так думаете? За исключением того, что это правда.

— Вы столько усилий приложили к тому, чтобы разыскать ОЖНА, а потом подняли шум, когда вам отказали в членстве, вероятно, из-за того, что хотели поговорить о том, что с вами произошло. Но в кафетерии, когда я начала расспрашивать вас об изнасиловании, вы вообще отказались говорить. По вопросам, которые вы мне задавали, я поняла, что вы вообще не представляете, что это такое. Вы были слишком любопытны, слишком вежливы.

Тесс промолчала.

— Я хочу, чтобы вы рассказали мне, что привело вас туда.

— Сначала вы мне кое-что расскажете. В вашей группе есть женщина по имени Мэри? Женщина, насильника которой защищал Майкл Абрамович?

На губах Сесилии появилась странная улыбка:

— Нет, никакой Мэри у нас нет. Но среди нас много женщин, которые знакомы с методами Абрамовича.

— Сколько?

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Не уверена, что буду отвечать. — Тесс ощутила удивительный прилив сил. Она не знала почему, но чувствовала, что Сесилия боится ее. Это ощущение было ей в новинку, но оно ей нравилось. — Так сколько, Сесилия?

Сесилия перевела взгляд на потолок и, загибая пальцы, начала перечислять, словно на перекличке:

— Ну, например, Пру, Мередит и Мария, но не Мэри. Джоан и Мелодия. Синтия. Стефани. Сьюзен. Нэнси и Ханна. Лесли, Джейн, Элен и Лайза. Я, кажется, никого не забыла. Это ядро. Кто-то приходит, кто-то уходит, но эти четырнадцать женщин всегда вместе.

— Я так понимаю, эта текучесть кадров не случайна, — сказала Тесс. — У вас, судя по всему, есть свои основания никого не пускать в свой круг.

— Вы бы поняли, если бы знали настоящее название группы. — Сесилия перегнулась через стол, словно хотела посвятить Тесс в свою тайну. Она стала более непринужденной, беззаботной. Тот прилив сил у Тесс, чем бы он ни был вызван, исчез без следа. — «Жертвы Майкла Абрамовича». Разумеется, наше собрание в понедельник было последним — так, импровизированные поминки по великому покойному адвокату.

— Неплохая версия. Но не забывайте, что я видела ваш устав. Вы забыли его в кафетерии. Официальное название группы — «Общество жертв насилия и агрессии», и подготовил этот документ сам Абрамович. Зачем ему было участвовать в создании группы женщин, которые его ненавидят?

Сесилия окинула ее оценивающим взглядом.

— Хороший вопрос. Именно его я задала Пру три недели назад, когда увидела устав. Она сказала мне, что сама придумала эту шутку. Она обратилась к Абрамовичу с просьбой зарегистрировать устав, когда он занимался частной практикой, играя на благотворительных инстинктах людей. Абрамович овладел этим «навыком» во времена своей работы государственным защитником людей. Тогда он построил карьеру на возвращении насильников на свободу.

— Итак, Пру собрала эту группу и ограждает ее от посторонних?

— Именно так. Мало того, что тебя изнасиловали, так еще и приходится смотреть на свои налоги в действии, когда государственный защитник Абрамович добивается оправдательного приговора для мужчины, который надругался над тобой.

— Но Абрамович просто выполнял свою работу, — возразила Тесс. — А что бы ты предпочла — чтобы государственные защитники бросали своих подзащитных на произвол судьбы или все-таки пытались сделать все возможное? У него не было цели причинить тебе боль. Он пытался помочь бедному молодому человеку. Ничего личного. К тому же он давно уже сменил профессию. Не пора ли…

— Жить дальше? На самом деле, какое-то время я продолжала жить. Потом я начала везде натыкаться на его лицо, его голос. Я видела его по телевизору, слышала по радио. По дороге на работу я проезжала мимо щитов с его фото. Вот тогда и появилась группа — когда все женщины снова увидели его лицо, услышали его голос. Все вернулось.

— Не лучше ли было перестать смотреть дециметровые каналы? Переключиться на национальное государственное радио? Ездить на работу другим путем?

Сесилия сползла вниз по спинке стула, словно этот разговор утомил ее.

— Твои слова только доказывают правоту Пру. Другие нас не понимают. Никогда не думала, что мне придется рассказывать все это другой женщине, но ты просто не понимаешь.

Нет, понимает. Она понимала их ярость, их сломленность. Но ей было неприятно, что эти люди строили свою жизнь на восприятии себя как жертвы — даже при том, что и с ней такое иногда случалось. Это неправильно. Вместо того чтобы залечивать свои раны, эти женщины каждую неделю раздирают их. Для них бунт заключался в том, чтобы устроить поминки с кексиками — отпраздновать тот факт, что кто-то другой взял на себя реализацию их патетических фантазий о мести.

Если, конечно, это был кто-то другой.

— Женщины из группы когда-либо заговаривали о возможности лишить себя права на нормальное существование.

Сесилия уставилась на нее.

— Мы жертвы насилия, а не преступники. Почти все эти женщины боятся выходить из дома после наступления темноты.

— Хорошо, тогда ответьте мне вот на какой вопрос. В группе обсуждалось убийство? Знаете ли вы, где была тем вечером каждая из женщин?

— Я знаю, что Пру была на бейсболе с двумя десятками детей на костылях и своими сотрудниками из бухгалтерской фирмы. Остальные, скорее всего, провели тот вечер, как и любой другой — сидя в постели со включенным светом, боясь заснуть.

— А вы?

— Я была одна дома. Классическое алиби, да? Мужчина, который меня изнасиловал, собирался использовать именно его, если бы дело дошло до суда. Защита — отличная штука, в ней может быть сколько угодно противоречий. «Меня там не было». «Я был там, но не делал этого». «Я сделал это, но она сама захотела».

— А ваша история — она не противоречива?

— Я была одна дома. Я была там, но не делала этого. Я сделала это, но он сам захотел, — монотонно, скучающим голосом продекламировала Сесилия.

Тесс, то есть ее пострадавшая попа, вспомнила, как Сесилия сбила ее с ног в кафетерии. Абрамович был ниже нее и, скорее всего, не тратил по два часа в день на греблю и поднятие тяжестей. Да, жизнь — несправедливая штука. Даже маленький, толстенький, неспортивный мужчина был сильнее ее. У Сесилии не было ни одного шанса — или был?

— Так какова же цель вашего визита, Сесилия? Единственное, что вы сделали, — это убедили меня в том, что членов группы ОЖНА необходимо под присягой допросить по делу об убийстве Майкла Абрамовича.

— Я подумала, вы что-то знаете. Я подумала, вам что-то нужно. Теперь я в этом не уверена.

— Относительно Абрамовича?

— Нет. В действительности к нему это вообще почти не относится. — Она встала, собираясь уходить. — Не уверена, что вы поймете меня, но его смерть не доставила нам особой радости. По крайней мере, мне.

— Может, вам стоит организовать группу поддержки для него: «Жертвы Майкла Абрамовича в поддержку Майкла Абрамовича».

На мгновение в глазах Сесилии промелькнула тень маленькой Сесси, испуганной и уязвимой. Она подняла руку, и Тесс порадовалась, что их разделял тяжелый дубовый стол. Но Сесилия потянулась к своим отсутствующим волосам в поисках прядки, которую привыкла накручивать на палец в задумчивости.

— Хорошо, наверное, быть такой сильной и объяснять это тем, что ты хорошая, что ты правильно живешь и правильно питаешься, поэтому заслуживаешь здоровья и счастья, — произнесла она, словно только что все это для себя уяснила. — Но есть еще такая вещь, как удача, а в мире больше несчастий, чем везения.

С этими словами она покинула магазин. Она была еще тоньше, чем запомнилась Тесс. И симпатичнее, особенно когда на лице отразилась злость, и она нашла в себе силы смотреть прямо в глаза. У человека, который на нее смотрит, должно быть, замедляются рефлексы, особенно, если его только что избили. Когда он заметит маленькую ножку в опасной близости от своего уха, будет уже слишком поздно.

Глава 19

Визит Сесилии обеспокоил Тесс — и не только потому, что в ее прощальных словах была доля истины. Зачем Сесилии было разыскивать Тесс только для того, чтобы выложить ей практически все об ОЖНА, а потом пытаться убедить в том, что они не имеют никакого отношения к смерти Абрамовича. Получается, Сесилия свято верила в то, что лучшая защита — это нападение. Наверное, она просчиталась — решила, что упреждающий удар погасит любопытство, а не разожжет его еще сильнее.

При всем этом Тесс не видела убийцу в группе. За что бы ни ратовали члены ОЖНА, быть жертвой — это необходимое условие. Эти женщины строили свое существование на пассивности и бездействии.

Она могла бы скормить эту историю Джонатану: группа поддержки, сформированная из-за убиенного адвоката, празднует его смерть с гавайским пуншем и домашними кексами, — и посмотреть, что получится. Утечка информации и раздутые истории — всем известные метафоры, но Тесс всегда казалось, что публикация «горячей» газетной статьи сродни проверке температуры сковородки — капни на нее водой и посмотри, что будет. Но она не хотела напоминать Джонатану о деле Абрамовича. Тем более теперь, когда он с упоением гонялся за более крупной рыбой, это его вряд ли заинтересует. Может, получится скормить эту наживку Фини или кому-нибудь помельче из «Маяка».

— Она понятия не имеет, чем ты занимаешься. — Опять Кроу со своими комментариями. Она и забыла, что он здесь.

— Ты о чем?

— Она не знает, что ты работаешь на Рока, и что тебя интересует это убийство. Она понимает, что ты не из полиции, поэтому криминал ее не волнует. Она думает, что ты пытаешься выяснить о ней что-то еще.

— Откуда ты все это знаешь? Ты-то откуда знаешь, что я работаю на Рока?

Как бы то ни было, он был прав. Сесилия ни слова не сказала ни про Рока, ни про Тинера. Тесс сама вывела разговор на смерть Абрамовича, но это сделал бы любой, кто читает газеты. Сесилия знала только это, что Тесс не была жертвой насилия, как говорила. Она не поняла, кто она такая и чего хочет.

— Я умею слушать. Хорошо, что ты все время забываешь о моем существовании, как, например, сейчас. Да, всегда так.

Он смеялся, издеваясь над Тесс. Такое ощущение, что сегодня все обходят ее на полкорпуса — Фини со своим компьютером, Донна Коллингтон с длинными алыми ногтями, Китти, во всеуслышание разглагольствующая о Джонатане, Сесилия со своей таинственной миссией. Теперь еще и Кроу. И не важно, что он прав.

А еще она с раздражением заметила, что у Кроу очень бледное лицо. Кожа была синевато-белого, молочного оттенка, из-за чего дреды, обрамляющие его физиономию, казались еще темнее. Кожа человека, который где-то шлялся всю ночь.

— Слушай, тебя называют Кроу, как того робота в «Театре мистического мастерства», или потому, что ты похож на солиста группы «Counting Crows»?

На самом деле, он был симпатичнее — с четко очерченными скулами и высоким лбом. Если бы он перестал сутулиться, то стал бы дюймов на шесть выше Тесс.

— Меня начали называть Кроу задолго до того, как все это появилось. Еще дома, в Вирджинии. Если будешь хорошо себя вести, я тебе когда-нибудь расскажу эту историю.

— Ты слишком дорого просишь, прости. — Тесс не смогла сдержать улыбку.

Отработав смену, Тесс провела остаток вечера в бесплодных попытках дозвониться до Абнера Маколи. На каждый ее звонок отвечала женщина, которая отказывалась соединить ее с мистером Маколи, пока она не представится. И каждый раз Тесс клала трубку.

Выход из тупика не наметился ни вечером, ни на следующее утром, после занятия греблей. Рок был на лодочной станции, растерянный и озадаченный. Через два дня начиналась гонка «Head of the Ohio», а Тесс хватило одного взгляда, чтобы понять, что Рок к ней не готов. Казалось, ему не одолеть и половины дистанции.

— Ты как, держишься? — спросила она.

— Не уверен. Ава до сих пор со мной не разговаривает. — Он смотрел на нее виноватыми глазами. — Знаю, знаю, мне вообще нельзя с ней говорить. Но я не понимаю, почему она отказывается от своих же слов. Мне — и тебе — она говорит одно. Потом заявляет какому-то репортеришке, что все это — плод моего воображения. Но почему?

Потому что она дрянь.

— Сдается мне, ей пришлось выбирать между тобой и своей юридической конторой. Принимая во внимание ее финансовое положение, ей нужно поддерживать линию фирмы, иначе она рискует потерять работу.

— Может быть, и так. Я знаю только то, что пока все не прояснится, гребец из меня никакой. Тинер говорит, что при самом лучшем раскладе я смогу выйти на соревнование только к январю.

Рок выглядел таким подавленным, таким удрученным, что ей захотелось дать ему хоть какую-то надежду.

— Послушай, об этом еще рано говорить, но я сейчас прорабатываю одну зацепку. Я полагаю, что мне удастся найти настоящего убийцу Абрамовича или, по крайней мере, человека, у которого был веский мотив.

— Тинер ничего не говорил об этом.

— Он пока ничего не знает. И не говори ему ничего, ладно? Только между нами, я чувствую, что я что-то нащупала.

— Между нами.

Она напряглась в ожидании неизбежного тычка в плечо, очередной черно-синей отметины в своей коллекции знаков внимания Рока. К ее вящему удивлению, он просто поцеловал ее в бровь.

К утру пятницы Тесс так и не могла расстаться с ролью Цербера, стерегущего телефон Маколи. Она не может ошибаться. Потом она вспомнила, что она сыщик, а не репортер. Придется снова лгать. Приготовившись изображать сильный балтиморский акцент, она набрала номер, который уже выучила наизусть.

— Прошу прощения, мадам, можно мне некоего Абнера Дж. Маколи?

Ее долгие «о» и гнусавые интонации оказали магическое воздействие на женщину, судя по всему, миссис Маколи, чей акцент Тесс, судя по всему, и пародировала.

— Он здесь, но могу я узнать, кто звонит и зачем? Он, знаете ли, так просто к телефону не подходит.

Да так, я тут мимо проходила с бейсбольной битой.

— Да, конечно, — ответила она. — Я из «О’Нил, О’Коннор и О’Нейлл», мы бы хотели поговорить с ним о выплатах.

Женщина аж взвизгнула от возбуждения:

— О-хо-хо, он сейчас прикорнул, но я уверена, эта новость ему понравится. Можете перезвонить через полчаса?

— На самом деле, мы бы хотели отправить к нему нашего человека, чтобы поговорить с ним лично. Он сможет принять его через час?

— Ну, дневные новости уже начнутся, но, думаю, это не проблема. Пусть выезжает. Знаете, куда ехать? Мы живем за Холаберд-авеню, после итальянского ресторана «Скваерс».

Не проживи Тесс в Балтиморе всю свою жизнь, она бы не поняла ни слова. «Холаберд» превратился у женщины в «Хахлабурд», «Скваерс» — в «Скви-йерс», а слово «итальянского» в долгую букву «и».

— Конечно, — ответила она, едва не сорвавшись на свой нормальный голос. — Кстати, к вам приедет девушка, а не молодой человек. Не беспокойтесь.

— Хорошо. До свидания!

Сколько бы Тинер не увещевал ее одеваться как подобает взрослой женщине, Тесс показалось, что семейке Маколи будет легче общаться с ней, если она будет выглядеть как одноклассница их дочери или подружка сына. Она надела юбку-шотландку с белой блузкой, затем достала еще синюю мужскую жилетку. Чтобы выглядеть как нормальная девочка из католической школы, мне нужно напялить гольфы и закатать пояс, чтобы юбка едва прикрывала задницу. Именно так выглядели школьницы в ее время. Вместо этого она надела дешевые мокасины на босу ногу, щеголяя загорелыми лодыжками, и заплела косу. Получилась этакая игрунья в хоккей на траве, собирающаяся в церковь, подумала она.

Тесс села в «тойоту» и, проехав через Кэнтон, через шеренги изящных старомодных домиков Гриктауна и Хайлендтаун, выехала за пределы города и направилась в сторону Дандолка. На карте округ Восточный Балтимор выглядел вполне заманчиво. Он располагался на месте бывшего имения, на извилистом берегу Чезапик-Бей с крошечными мысами и бухточками. Наверное, когда-то давно это было шикарное место — еще до пришествия «Бетлхем стил». Но до «Бетлхем стил» не было Дандолка, ведь именно они в 1916 году выстроили дома для своих рабочих. В пятидесятых, когда производство стали достигло своего пика, весь городок оказался засыпан красной пылью с завода — она была буквально везде. На машинах, на развешанном для просушки белье, на крышах, на подоконниках. Ее называли «золотой пылью» и были ей благодарны, ведь она была знаком того, что верфи были полны, и работа шла полным ходом.

В Дандолке все еще водилось золото, но доставалось оно не его жителям, а тем людям, которые представляли их в суде. В некоторых семьях появился асбестоз или другие дегенеративные болезни, вызванные веществами, которые раньше принимали за чудо. Один адвокат выстроил целую империю на асбесте, заработав более двухсот пятидесяти миллионов долларов на единственном коллективном иске. Теперь он был владельцем команды «Orioles». Многие дандолкские вдовы тоже были вполне обеспеченными женщинами, но ни у одной из них не было спортивной привилегии — пока не было.

Как и мистер Майлз, Тесс никак не могла взять в толк, почему Маколи так зациклился на деньгах. Формально он мог считаться везунчиком. Сотни мужчин в Балтиморе жили с диагнозом асбестоз, рак или мезотелиома. Смерть от асбестоза — белых легких — считалась одной из самых мучительных. Легкие разрушаются постепенно, человек начинает задыхаться. И этого недостаточно, чтобы доказать, что заболевание вызвано асбестом. Чтобы выиграть дело, необходимо было определить, какой именно сорт асбеста вас отравляет.

Но Абнеру Маколи удалось выиграть в суде — одному из одиннадцати истцов в последнем предконсолидационном разбирательстве. Ему причиталось восемьсот пятьдесят тысяч долларов, и он успел отсудить их, пока еще не умер. В вырезке, найденной Фини, говорилось, что размер остальных компенсаций варьировался от девятисот тысяч до более двух миллионов долларов на общую сумму в пятнадцать миллионов. Каким образом присяжные определяли цену жизней одиннадцати человек? Маколи проработал достаточно недолго — около восьми месяцев во время Второй мировой войны — и смог доказать, что больше никогда не подвергался опасному воздействию. Тесс решила, что если кто-то мог получить большее удовольствие от денег, он мог бы получить больше, а не меньше. Шкала страдания показалась ей извращенной.

Дом Маколи, за Холаберд авеню, как и было обещано, оказался омерзительным строением в стиле пятидесятых — разваливающаяся конструкция из кирпича и панелей цвета морской волны, которая выглядела так, словно выбралась из залива, добралась до этого участка и там подохла.

Когда Тесс позвонила, маленькие собачонки с тявканьем начали бросаться на дверь. Они не казались особо злобными, но Тесс бы не стала поворачиваться к ним спиной. Через пару минут, которые тянулись значительно дольше из-за собачьего пыхтения и рычания, к двери подошла невысокая круглолицая женщина. На ней были вишневые брюки, вязаная кофта в красно-белую полоску, а крашеные в розоватый цвет волосы накручены на кусочки туалетной бумаги. Знакомый облик. У местных женщин это был один из излюбленных способов сохранить сделанную в салоне прическу.

— Вы, наверное, та девушка, — бодро сказала женщина. — Сейчас, я только вытащу остатки бумаги из волос. Утро, сами понимаете.

— Конечно, — ответила Тесс. Сейчас, находясь на пороге важного открытия, она была готова соглашаться со всем. По дороге сюда она убедила себя в том, что Маколи имеет отношение к смерти Абрамовича. Она еще не знала подробностей, но интуиция ей подсказывала именно это.

Внутренняя отделка дома напоминала ранний грейсленд с керамическими обезьянками и котятами. Миссис Маколи провела ее по длинному темному коридору в гостиную. Там, напротив старомодного консольного телевизора с характерным известковым оттенком, бок о бок стояли два стула. У стульев стояли два передвижных столика, на которых рядом с запотевшими банками дымились два разогретых в микроволновке обеда. Наверное, так жили бы О’Нейллы, если бы их состояние было в сто раз меньше.

— Мы всегда здесь обедаем, — пояснила женщина. Скорее всего, это была миссис Маколи, хотя она и не представилась. — Абнер любит смотреть телевизор.

— А где мистер Маколи?

— Он сейчас выйдет, — ответила миссис Маколи, не сводя глаз с телеэкрана. Ее прическа, теперь раскрученная, представляла собой монументальное сооружение из тонких и скользких, как яичный белок, волос. Тесс не хотела бы выглядеть так, но отрицание законов природы и земного притяжения вызывало у нее искреннее восхищение.

Она посмотрела на дверь в конце коридора, мечтая встретиться глазами с Маколи. В ее воображении этот единственный взгляд должен был сказать ей все. Она только боялась, что Абнер Маколи сделает недопустимое в качестве доказательства признание, едва увидев ее честное лицо.

Наконец дверь распахнулась, и вошел Маколи, волоча за собой упирающееся животное на бледно-желтом поводке. Она увидела, как он, матерясь сквозь зубы, рванул поводок. «Садист», — удовлетворенно подумала она, когда он шел по коридору, таща за собой бедную тварь.

Он двигался неспешно, размеренной поступью человека, полностью уверенного в себе, с застывшей на лице омерзительной ухмылкой, приоткрывающей желтоватые зубы. Глаза Тесс начали привыкать к полумраку, и она поняла, что Маколи тащит за собой не животное, а что-то на колесиках. Вглядевшись в темноту коридора, она увидела, что желтый поводок на самом деле был трубкой, которая вела к какому-то хитроумному приспособлению.

— Боже правый… — выдохнула Тесс.

То, что она приняла за гротескную ухмылку, оказалось дыхательной трубкой, пересекающей его лицо. «Животное» было портативным кислородным баком. Маколи шел по коридору медленно, словно невеста на первой своей свадьбе, плывущая к алтарю среди лепестков роз. Когда он наконец добрался до гостиной, Тесс была готова разразиться слезами — в равной степени от разочарования и жалости.

— Меня посадили на кислородный бак месяц назад или около того, — сказал он вместо приветствия. — Нужно время, чтобы к этому привыкнуть.

— Разумеется, — отозвалась Тесс, бессмысленно мотая головой в знак согласия. Она все пыталась заставить себя осознать, что этот едва живой старик и есть тот самый яростный монстр, которого нарисовало ее воображение.

— Вонни говорит, что у вас есть новости о моем чеке. — Он говорил хрипло, каждая буква вырывалась со свистящим шипением. — Я так обрадовался, когда узнал об этом. Я уж думал, что не доживу до тех пор, когда смогу увидеть свои деньги.

— Ах да, чек… — Лицо с трубкой гипнотизировало Тесс; она таращилась на Маколи, как невоспитанный ребенок. — Разумеется. Но, боюсь… я принесла не самую хорошую новость. Видите ли, после смерти Майкла Абрамовича возникли определенные сложности.

Мистер Маколи вспыхнул, но прилив голубоватой анемичной крови к лицу больше напоминал приступ удушья. От разочарования он не смог выдавить ни слова, издав лишь слабое шипение.

— Абнер, Абнер! — воскликнула миссис Маколи, оторвавшись от телевизора, и Тесс вспомнила, как Донна Коллингтон и судья хохотали над ее криками в зале суда. — Следи за дыханием! Помнишь, доктор говорил, что ты должен следить за дыханием.

Маколи помахал рукой у лица — мол, я в порядке. Заговорить он смог только через несколько секунд.

— Ничего не понимаю. В газете писали, что остальные, дела которых объединили в одно производство, уже получили возмещение, и ведь они судились уже позже меня.

— Здесь другое дело. В консолидированных процессах, кажется, не предусмотрена апелляция. Я не очень хорошо в этом разбираюсь. На самом деле, я работаю… рассыльной.

— Мы выиграли дело два года назад. Я сразу сказал, что хочу получить этот чек до того, как мне придется использовать респиратор через каждое слово. — Он замолчал, чтобы отдышаться. — А потом я сказал, ладно, только отдайте мне его до того, как меня подключат к кислородному баку. Я надеялся, что мы сможем съездить куда-нибудь, немного попутешествовать. А теперь… — Он умолк в ожидании, когда восстановится дыхание. — Теперь я могу просить только о том, чтобы это произошло до того, как я окажусь прикованным к постели. Или до того, как я умру.

Тесс бросило в краску.

— Отвратительная сделка. Мне очень жаль.

— В конце концов, что такое восемьсот пятьдесят тысяч долларов? Огромная, почти нереальная сумма. У нас нет детей. Адвокат получит свою долю, а это шестьсот тысяч. Это очень большие деньги, у нас никогда столько не было, и они ничего не значат. Просто номер, который мне присвоили. — Он снова замолчал, чтобы продышаться. — Представьте себе, они рассчитали эту цифру по формуле. Приятно знать, что ты стоишь восемьсот пятьдесят тысяч долларов. Но пока я не увижу чек, я в это не поверю. Они думают, что могут не платить мне, потому что я для них мелкая сошка.

— Так поэтому вы отправились в офис с битой «Луисвиль Слаггер»? Потому что узнали, что остальные жертвы уже получают чеки?

Он застенчиво улыбнулся, гордый собой:

— В газете все перевернули с ног на голову. Буквально все. Во-первых, это была «Эдирондак», черная бита. Я купил ее прямо там, — и правда, рядом со стулом стояла черная бейсбольная бита. — А еще они наврали про мой пистолет.

— У вас был пистолет?

— А как же. Милый маленький кольт тридцать восьмого калибра. Держу его для самозащиты. Я положил его в карман и заставил Вонни отвезти меня в центр. Она долго мялась, но потом согласилась. И я попросил этого панкующего охранника пропустить меня без представления.

— И он согласился?

— Согласился, после того как я дал ему двадцать долларов.

— Это такой блондинчик? С дюжиной часов на руках?

— Ага.

Как интересно. Оказывается, за сходную плату Джой готов забыть, что видел Милти и его солдат. Надо не забыть сказать об этом Тинеру.

— Так что я поднялся наверх. Я никогда не видел этого Абрамовича — на суде его не было. Даже после того, как его наняли и повесили на него асбестовые дела, я не мог до него дозвониться. Я постоянно попадал на кого-то молодого.

— На Аву Хилл?

— Нет, это был Ларри Чамберс — тот самый парень, который вел дело в суде. Скользкий тип. Такой воды не замутит.

— Итак, вы поднялись наверх, — напомнила она, пытаясь вернуть беседу в нужное русло.

— Итак, я поднялся наверх. Адвокат — он сидел за большим столом и смотрел в окно, на воду. Никаких бумаг на столе, ничего. Просто смотрел в окно, сложив руки, словно ребенок, который ждет, когда кончатся уроки. Я навел на него пистолет и сказал, что его убить мало за то, что он сделал.

— Он был напуган?

— Нет. Он улыбнулся — по-настоящему улыбнулся, искренне, словно я его приятель. Потом он сказал: «Вы совершенно правы». Умник такой, выставил меня на посмешище. Вот я и набросился на него. Но мне было трудно дышать, и он… ну, он обнял меня, что ли. Баюкал меня, как ребенка. Потом отобрал у меня пистолет и вызвал полицию.

— То есть остальное он просто придумал? И «Луисвиль Слаггер», и то, как вы гонялись за ним вокруг стола?

— А еще не вернул мне пистолет. Он сказал, что это ради моего же блага, потому что расхаживать по улицам с револьвером незаконно, даже если он зарегистрирован. Он был прав — если бы они узнали о пистолете, мне было бы значительно труднее выкарабкаться. Даже если бы он снял обвинение.

— Мне не показалось, что Майкл Абрамович старался понравиться людям?

— Может, у него были причины оставить мой пистолет себе. Может, он знал, что тот молодчик охотится на него.

Тесс понимала, что не стоит убеждать Маколи в невиновности Рока. Он ведь считает, что она работает на «О’Нил, О’Коннор, О’Нейлл». Было бы странно выгораживать человека, обвиняемого в убийстве того, кто считается ее боссом.

Но мысль о пистолете не оставляла ее. Неужели Абрамович кого-то боялся? Понимал ли он, что рано или поздно за ним придут? Если он хорошо спрятал пистолет, он должен до сих пор там находиться, и само существование оружия может послужить доказательством того, что Абрамович знал, что его жизнь в опасности, еще до того, как на сцене появился Рок.

— Итак, юная леди, как вы считаете, когда я получу свой чек? — спросил мистер Маколи. Его жена с надеждой подняла на нее глаза.

Тесс обдумала варианты. Она может солгать им, сказать им то, что они хотят услышать — только для того, чтобы им пришлось пережить очередное разочарование. Она может сознаться в том, что не имеет к этим деньгам никакого отношения. А можно выбрать золотую середину — сообщить им, что они вряд ли увидят свои деньги, но себя не раскрывать.

— Скоро, — проникновенно произнесла она. — У меня хорошее предчувствие. — И встала, собираясь уходить. Тесс надеялась, что ей удалось хотя бы на один день избавить их от необходимости думать о восьмистах пятидесяти тысячах долларов и считать дни, меняющиеся быстрее, чем километры на счетчике такси. Если Маколи протянет еще год, подсчитала она, каждый день его жизни будет стоить как минимум тысячу семьсот долларов, и это уже за вычетом адвокатского гонорара. Такого дорогого подарка она еще никому никогда не делала.

Миссис Маколи проводила ее до двери.

— Мисс?

— Монаган. Тесс Монаган.

— Если они найдут пистолет Абнера, они вернут его нам?

— Скорее всего.

— Мне кажется, это не самая хорошая идея.

— Почему?

— Потому что, если бы у нас сейчас был этот пистолет, я бы, наверное, в один прекрасный вечер пристрелила Абнера, потом собак и себя. Эти деньги нужны Абнеру как доказательство его победы. Это его трофей. Но у них не хватит денег, чтобы заставить меня сидеть здесь и смотреть, как умирает мой муж.

Глава 20

Вернувшись в «Дети и женщины вперед», Тесс уже не сомневалась, что необходимо выяснить, остался ли пистолет Абнера Маколи в кабинете Абрамовича. Не так уж много, но, возможно, Тинер сможет как-то это использовать. Им нужна любая зацепка.

В 4.55 она позвонила в «О’Нил, О’Коннор, О’Нейлл». Симон П. О’Нил сдержал слово: запрос на посещение кабинета Абрамовича был отклонен — через посредника, разумеется. Отлично. Тесс расценила этот отказ как приглашение получить то, что ей нужно, любыми средствами — хоть тушкой, хоть чучелом.

Она не сказала им, зачем ей нужно попасть туда. Звонить вообще было рискованно, ведь О’Нил мог потребовать прошерстить кабинет и убрать все подозрительное. Именно поэтому она наметила свой звонок на пять вечера в пятницу. Так у нее в распоряжении были все выходные. И что теперь?

Китти отказалась участвовать в этом «мозговом штурме».

— Это, знаешь ли, проблематично, — объяснила она. — Если учесть, что у меня роман с полицейским.

Но Кроу с готовностью вызвался вступить в заговор.

— Прикинься уборщицей, — предложил он. — Нет, лучше курьером. Надень велосипедные шорты, шлем — экипируйся по всем правилам. Может, тебе удастся запутать охрану и пробраться наверх.

— К сожалению, охранник меня знает. Но даже если б не знал, зачем курьеру подниматься наверх? — ответила она, думая о Джое Думбартоне, неподкупном страже, не пропускающем никого без подписи — или двадцатидолларовой купюры. Он мог бы принять ее за полуофициальное лицо, заслуживающее определенных привилегий. Если она все правильно сделает, есть шанс, что он пропустит ее наверх. Тогда, обнаружив пистолет, она не будет его трогать и сообщит Тинеру, а он добьется разрешения суда на обыск. Или предпримет что-нибудь еще — она уже окончательно запуталась в этих юридических тонкостях. Труднее всего будет объяснить потом всю эту схему Тинеру.

— Тебе нужно прикрытие, — заявил Кроу. — Я пойду с тобой.

— Это уж слишком. Тинер вряд ли побежит вытаскивать твою задницу из тюрьмы, если мы попадемся. Дай бог, он хотя бы меня вытащит.

— Тебе нужен наблюдатель. Кто-то должен стоять на стреме, пока ты будешь там рыться, — сказал он с уверенностью большого любителя детективов. — Соберись. Это твой единственный шанс.

В других обстоятельствах это прозвучало бы честно, пусть слегка напыщенно. Но что-то в голосе Кроу — игривом, ироничном тоне, — привлекло ее внимание.

— Ну-ка повтори.

Он ухмыльнулся. На этот раз манерности в его голосе только прибавилось.

— Соберись с духом. Это твой единственный шанс.

— «Двойная страховка». Страховой агент Уолтер Нефф говорит это Филлис Нердлинджер, когда они замышляют убийство ее мужа…

— Она хочет прикончить его в ванне, но он убеждает ее, что это плохая идея. Он говорит, что это слишком распространенный способ — с тех пор, как в информационном бюллетене какого-то оценщика размера страхового убытка было сказано, что большинство несчастных случаев происходит именно там. Что само по себе забавно, потому что…

— Убийство в ванной — это был первый план Коры и Тома в «Почтальон звонит дважды».

— Точно. Я был уверен, что только я это заметил.

Она уставилась на Кроу. Поклонник Джеймса М. Кэйна. И не просто поклонник, а человек, который цитирует его.

— Ты прочитал все его книги? И что тебе понравилось больше всего?

— «Двойная страховка».

— Мне нравится «Милдред Пирс». Девушка работает, пытается достичь чего-то.

— В Гленвуде, штат Калифорния, мужчина подстригал деревья, — продекламировал Кроу.

— Ты что, учил все это наизусть?

— У меня вроде как фотографическая память. Прочитав текст раз двадцать — тридцать, я его запоминаю.

Ну что, можно мне с тобой? В романах Кэйна никто не пытался действовать в одиночку.

— Зато в романах Кэйна ни у кого так ничего и не получилось, — кисло заметила Тесс. — Но я хочу надеяться, что ты понимаешь, во что ввязываешься. Встречаемся здесь завтра в десять вечера. Будем надеяться, что даже самые честолюбивые молодые адвокаты отдыхают в субботу вечером.

На самом деле, если бы не Кроу со своим энтузиазмом, она, наверное, отказалась бы от этой идеи. Вполне возможно, лучше бы было послушаться Тинера. Ну, это будет последнее проявление инициативы с ее стороны.

В субботу вечером Тесс примерила свою версию униформы: джинсы, простая белая рубашка, мокасины. Кроу же, судя по всему, решил, что он снимается в шпионском боевике. На нем был черный свитер с высоким горлом, черные джинсы, черная бейсболка, скрывающая черно-зеленые волосы, и даже черные перчатки. Разве что лицо углем не намазал. Он принес огромный фонарь и выглядел безумно довольным собой.

— Я тут подумал, это ж вроде как наше первое свидание.

— Ты что, опустил планку и нацелился на меня, раз уж Китти занята? Должна сказать, зеленые «перья» меня не особенно впечатляют.

— Не сказал бы, что я спустил планку, — ответил Кроу. — И волосы я могу перекрасить в любой цвет, который тебя устроит.

— Отлично. Потом сходим и купим «Клэрол». А пока пошли, закончим с этим.

Они сели в машину Кроу. Тесс опасалась, что она будет под стать его высокохудожественной прическе и имиджу — оригинальная, опасная, немного раздражающая.

Но это оказался универсал «вольво», последней модели, с наклейками частной школы и навороченной стереосистемой, из-за которой ее буквально размазало по заднему сиденью, когда он включил зажигание.

— Демозапись, — пояснил Кроу. — Я играю в группе «Ро’ White Trash».

— Надо будет послушать. В последнее время мои перцептивные возможности далеки от ста процентов.

— Я думал, ты слушаешь оперу, — сказал Кроу, — как Клэйн.

— Кроу, мне нравится, как Клэйн пишет. Но я не хочу походить на него. Я люблю слова. Мне нравятся старые музыканты — Роджерс и Хант, Коул Портер, Джером Керн — из-за их текстов. Я с удовольствием слушаю Боба Дилана и всех этих фолковых бродяг с «Эйч-Эф-Эс». Стивен Соденхайм мне нравится не меньше оперы.

— Он пишет песни для голубых, — безапелляционно заявил Кроу.

— Я думала, что в школах теперь за такие слова двойки ставят. Ну и что с того, что голубым нравятся музыкальные театры? По части вкуса они дают фору многим; этот стереотип вполне соответствует действительности. А что, разве опера голубым не нравится?

— У меня есть на этот счет своя теория. Голубым нравятся зашифрованные вещи, и это вполне обоснованно, ведь им всегда приходилось скрываться. Им нравятся музыканты, потому что они претенциозны. Им нравится Соденхайм, потому что в его текстах есть не только второе, но и третье дно. Поэтому музыка Соденхайма — для тех, кто любит скрытые смыслы и многослойность.

— А ты как думаешь?

— Когда слушаешь оперу, ты не знаешь языка, поэтому приходится слушать только музыку. Надо отказаться от слов, от смысла. Смысл — это последнее убежище для умных людей. В этом твоя проблема, Тесс. Ты слишком умная. Ты слушаешь слова, а не музыку.

— А что, умной быть плохо? — вскинулась Тесс. Позиция Кроу ей не понравилась. Он должен был быть ее Санчо Пансой, услужливым и восхищающимся, а не задиристым Генри Хиггинсом. — Мы собираемся совершить потенциальное преступление, и ум — наша единственная защита.

— Как скажешь…

Они припарковались в переулке к западу от Ламбрехт-билдинг. В этот вечер игр не было, и за пределами «Внутренней гавани» центр города, как обычно, казался призрачным. Есть множество способов улучшить внешний облик города, и в Балтиморе перепробовали все. Но сердце обратно не вставишь. По ночам центр был пустым.

Джой Думбартон сидел в будке охранников, отбивая на столе ритм какой-то зубодробительной песни, которая орала у него в наушниках так громко, что у любого нормального человека давно пошла бы кровь из ушей. Вечером при флуоресцентном освещении он казался особенно бледным, словно какой-нибудь белый сом, живущий на дне Арканзасской впадины. Ни история, ни эволюция его не затронули. Родись он поколение назад, работал бы на сталелитейном производстве, зарабатывая неплохие деньги со своим высшим образованием, нормально жил. А сейчас он был низкооплачиваемым наемным охранником. Зато ему можно не бояться асбестоза и не забивать себе голову проблемами загрязнения окружающей среды. Если повезет, еще до тридцати лет он схлопочет пулю в ногу и будет жить на пенсию.

Тесс достала права и помахала ими, словно пропуском.

— Помнишь меня, Джой? Мне нужно подняться наверх, осмотреть кабинет Абрамовича. Пропустишь меня?

— Я не имею права.

— Да ладно тебе, Джой. Ты же знаешь, что я занимаюсь частным сыском, работаю на одного юриста. Делов-то. Мы просто ищем то, что могли пропустить полицейские.

— У меня будут проблемы, — сказал он. На переносице появилась морщинка — признак глубоких раздумий.

— Слушай, я отмечусь на входе. Мой приятель тоже.

Кроу одарил Джоя самой ослепительной улыбкой.

— И на выходе мы тоже отметимся. Единственное, чего я не буду делать, так это давать тебе двадцать баксов, как некоторые.

Джой, хоть и туго соображал, мог узнать угрозу с полуслова.

— Это было всего пару раз. И той ночью, которая вас интересует, ничего подобного не случалось, можете мне поверить.

Тесс ничего не сказала, просто смотрела на него.

— Ладно, ладно. Я пропущу вас наверх.

К ее удивлению, Джой оставил свой пост и повел их к офисам «О’Нил, О’Коннор, О’Нейлл». Да уж, прямое нарушение полицейского кодекса. Об этом тоже стоит рассказать Тинеру.

В офисах «О’Нил, О’Коннор, О’Нейлл» было темно и пусто, как и надеялась Тесс. Джой впустил их внутрь и остановился, словно собираясь присматривать за ними.

— Если мы просто закроем дверь, когда будем уходить, она захлопнется? — спросила Тесс.

— Да, разумеется. Просто закройте дверь. — Джой отправился назад к своему столу и наушникам.

Едва он скрылся, Кроу занял наблюдательную позицию у стойки ресепшена, а Тесс вошла в офис Абрамовича. Бумагу, которой опечатывали дверь, уже давно убрали, равно как и следы гибели адвоката. Но все равно никто не стремился занять этот офис, несмотря на открывающийся из окна вид и шикарную мебель. Юристы, судя по всему, весьма и весьма суеверны.

Опыт Тесс подсказывал, что, когда необходимо найти место для тайника, люди редко проявляют изобретательность. Она не была исключением. Если бы к ней пришли с обыском, полицейским хватило бы пяти минут, чтобы найти бокс марихуаны под кроватью. Воры управились бы и того быстрее: банка из-под кофе, где она хранила какое-то золотишко и деньги, стояла в холодильнике. Тесс прошлась по ящикам стола, заглянула за книги по юриспруденции. Пусто. Если бы полиция нашла пистолет, он был бы указан в описи улик. Если в кабинете успели похозяйничать «О’Нил, О’Коннор, О’Нейлл», пистолета здесь уже нет. Или Абрамович унес его домой?

Она безуспешно пыталась открыть картотечный ящик при помощи швейцарского армейского ножа, когда из коридора донесся голос Кроу:

— Добрый вечер, сэр. Могу я вам чем-нибудь помочь, сэр? Сэр? Сэр?

Она заползла под стол и сидела там, вслушиваясь в приближающиеся шаги.

— Могу я вам чем-нибудь помочь, сэр? — голос Кроу, настойчивый и перепуганный.

— Не думаю, молодой человек, — произнес знакомый голос. — Я вообще не думаю, что вы должны здесь находиться.

Тесс выглянула из-под стола. Кроу стоял в дверях, пытаясь не дать Фрэнку Майлзу, уборщику, войти в кабинет. Уборщик, который работает в выходные. Их визит пришелся как раз на его смену. Тесс со вздохом вылезла наружу.

— Здравствуйте, мистер Майлз. Я просто ищу здесь что-то, что может иметь отношение к делу.

Он посмотрел на нее с пониманием — ни подозрительно, ни неодобрительно, просто с пониманием.

— Тогда зачем было прокрадываться сюда под покровом ночи?

— Мистер О’Нил не испытывает особой симпатии ни к моему боссу, ни к его клиенту.

Майлз продолжал изучать ее, спокойно и внимательно. «Наверное, именно с таким лицом раньше встречали тех, кто пытался пробраться куда-то после начала комендантского часа, — подумала Тесс, — мудрым, далеким от всякой ерунды». Возможно, у него не было детей, но за годы работы комендантом в школе он изучил все детские ухищрения. Тесс знала, что он не верит ей, что он пытается решить, что делать дальше: просто вышвырнуть их на улицу или позвать полицию.

— Мы быстро управимся, — пообещала она. — Мы не виноваты, что приходится вламываться сюда вот так. Мистер О’Нил, простите за грубость, — такая скотина.

Он улыбнулся.

— Поступайте как хотите. Я уж не знаю, что вы рассчитываете найти. Я сам вычистил ковры после того, как здесь побывала полиция. Думаю, вам стоит посмотреть самим. Вы же сознательная женщина, мисс Монаган.

Он покатил свою тележку по длинному коридору к офису в юго-западной части здания. Тесс поняла, что он решил поверить им, оставить в покое.

— Клевый мужик, — выдохнул Кроу. — Мне понравился его голос.

Заручившись молчаливым согласием Майлза, Тесс с помощью Кроу еще раз осмотрела кабинет. Комната была безликой, в ней не осталось никаких следов Абрамовича. Тесс была уверена, что он из тех, кто увешивает стены своими фотографиями — матовыми, в рамочках. Или держит в кабинете какое-нибудь дурацкое шокирующее произведение искусства — грубый постер или неприличную скульптуру. Но ничто не указывало, что Абрамович когда-либо был здесь. Даже ежедневник на столе был девственно-чистым, без пометок. Она обратила внимание, что он до сих пор был открыт на апреле — отставал почти на полгода. Тесс провела ладонью по бумаге, наслаждаясь ее нетронутой чистотой. Ни одной вмятины: судя по всему, на предыдущих страницах тоже не было записей. Вдруг ей показалось, что в середине что-то есть. Она провела рукой еще раз. И правда, там было что-то тонкое и квадратное. Тесс перелистнула страницы и обнаружила дискету, прикрепленную скотчем к картонной обложке.

— Я кое-что нашла, — сообщила она Кроу. — Какой у него компьютер?

— «Макинтош», очень мощный.

— Отлично, значит, я смогу прочитать дискету на своем компьютере, если, конечно, он использует ту же текстовую программу. — Тесс сунула находку в карман. — Думаю, это то, что нам нужно.

— Файлы? — уточнил Кроу.

— Закрытые. Я как раз пыталась добраться до них, когда пришли вы с мистером Майлзом. Я не очень хорошо умею взламывать замки.

Кроу очень внимательно оглядел шкаф с документами. Потом со всей силы ударил по нему ногой. Ничего не случилось, разве что сам Кроу отлетел назад, держась за ногу и извиваясь от боли.

— Ты искала ключи в столе? — спросил он через несколько секунд, когда смог нормально дышать.

Тесс выдвинула средний ящик. Там, среди ручек, поблескивал ключ. Они открыли первый ящик. Шарить там было опасно, ведь все юридические документы конфиденциальны, и путаница в файлах может повредить делам. Но файлы в ящике Абрамовича были пусты, как его ежедневник. Стандартные папки, без бумаг, без наклеек. И все. В остальных ящиках не было даже папок. И только в самом нижнем ящике обнаружились несколько горошинок мышиного помета.

— Сдается мне, дискета будет единственным сувениром из этого путешествия, — проговорила Тесс, поглаживая карман.

— А пистолет? — спросил Кроу.

— Если он здесь, то его хорошо спрятали. Еще он может быть у Абрамовича дома. В любом случае, у нас есть рассказ Маколи о том, что здесь произошло. Это может нам помочь.

— Разве он не сможет дать показания, когда будет нужно?

— Когда будет нужно, Маколи может быть уже мертв.

Когда они уходили, Майлз окликнул Тесс:

— Ну как, мисс Монаган, вы нашли, что искали?

— Не совсем, — ответила она. — Мы кое-что нашли, но пришли не за этим. Даже не знаю, что именно мы нашли.

В машине, атакуемая голосом Кроу из динамиков, Тесс приготовилась расстроиться. Они потерпели неудачу. Не нашли пистолет. В ее кармане лежала дискета с сомнительным легальным статусом и неизвестным содержанием. Но они нашли ее. Одно это доставляло ей немалое удовольствие.

— Поехали, — сказала Тесс. — Я куплю тебе что-нибудь выпить, если, конечно, мне не придется краснеть из-за твоего выбора. Никаких девчачьих напитков.

— Сексистка. А что ты называешь девчачьим напитком?

— Все, что готовится в блендере, кроме «Маргариты» со льдом.

Она привезла его в один из своих любимых баров, «У Фриго». Это местечко неподалеку от ее дома оставалось приятным и милым, несмотря на усилия пяти предшествующих владельцев. После пяти реконструкций, в ходе которых появились формстоунзовский экстерьер и шаткая стойка, «У Фриго», разделяющий Феллз Пойнт и «Маленькую Италию», остался при своем жестяном потолке, сияющих деревянных полах и баре красного дерева.

Но, главное, там продавали разливное пиво по доллару и картофельные чипсы в железных банках, благодаря чему Тесс и Кроу получили ужин из трех блюд — барбекю, сметана и лук, а на десерт — крабовые. Еда пошла на удивление хорошо под разбавленный бурбон — именно это предпочла Тесс, так что у Кроу не было выбора. Ей казалось, что предложи она нырнуть в воды гавани в одежде или заяви, что следующим пунктом их программы будет небольшое ограбление банка, Кроу последует за ней, не моргнув глазом.

Он словно незаметно сунул свое сердце в ее сумочку — столь разительной и полной была перемена его отношения. У Тесс появилось неясное, почти паническое ощущение, которое возникает, когда приходится хранить что-то исключительно важное для другого человека, но для тебя особой ценности не представляющее. Она надеялась, что обязанности хранителя возложены на нее временно. В любой день, в любой момент он захочет получить свое сердце назад в целости и сохранности, чтобы вручить его кому-нибудь еще.

— Как ты считаешь, на дискете есть что-то важное? — спросил Кроу. — Может, нам поехать к тебе и посмотреть ее прямо сейчас?

— Я не считаю, что там есть что-то важное. И я не хочу, чтобы ты ввязывался в это преступление. Есть шанс, что здесь замешаны большие шишки. Но, как бы то ни было, спасибо, что помог мне сегодня.

Кроу наградил ее улыбкой, полной любовного томления. Как ни странно, это дурацкое черное одеяние ему шло. Полумрак бара скрыл зеленые пряди, и он казался почти нормальным, почти красивым. А еще — очень юным.

Взволнованная, Тесс заговорила педантичным голосом учителя на лекции, ощущая потребность установить дистанцию между ними. Она старше его как минимум на шесть лет. Или на семь.

— Лучше расскажи мне, как ты напал на Джеймса М. Кэйна.

— Я посмотрел «Почтальона» — оригинальный фильм с Ланой Тернер и Джоном Гарфилдом. Мне понравилось, но чего-то в нем не хватало. Словно смотришь по телевизору фильм, зная, что все сомнительные сцены вырезали. Но я понимал, что эти сомнительные сцены должны быть в книге. И я был прав.

— Да. Кэйн однажды жаловался, что в нем есть что-то порочное, что не позволяет ему писать книги, в которых нет ничего предосудительного.

— Ну, не знаю… Он умер в семьдесят седьмом году прошлого века, — отозвался Кроу. — Уверен, он оставался прежним. В этом мире множество предосудительных вещей. Будь ты хоть прожженным циником, но мир все равно найдет способ шокировать, поразить тебя.

Обиженная, Тесс сделала большой глоток бурбона и прополоскала рот, избавляясь от привкуса чипсов. Если кому-то удавалось вскружить ей голову, она готова была соглашаться со всем подряд, радостно кивала головой, поддакивая любой идиотской идее, высказанной объектом ее чувств. Кроу, даже влюбившись, умудрялся оставаться при своем мнении. Он был моложе, так неужели он не понимает, что он должен быть и глупее, неопытнее во всем?

Глава 21

Тесс попросила Кроу высадить ее на Бонд-стрит, рядом с неосвещенным магазином. Он предпочел бы проводить ее до бокового входа в переулке, но ей не хотелось, чтобы все это напоминало свидание. Сгущался туман, и, хотя воздух был теплым и влажным, ночь казалась ей слишком уж романтичной. Она боялась, что Кроу полезет целоваться. Она боялась, что это ей понравится.

Тесс шла по переулку, и ей было как-то тревожно. Звезды и фонари скрылись в тумане, и улица была темнее, чем обычно. Луны не было. Может, ей не стоило отшивать Кроу. На полпути она остановилась, подумывая вернуться к главному входу, но решила, что это не самая удачная идея. Магазин уже закрыт, и ей не хотелось проходить через квартиру Китти, которая, вероятно, была со своим полицейским.

«Не глупи, — сказала она себе. — Все эти шпионские страсти в юридических конторах плохо действуют на психику».

Она пошла дальше; подошвы ее мокасин громко шлепали по тротуару. Казалось, она слышит эхо своих шагов. Или это шаги того, кто идет за ней?

Она достала ключи и зажала их между пальцами в качестве импровизированного кастета. Этому научил ее отец перед тем, как она уехала в колледж. Тесс добралась до тяжелой железной двери, которая вела к ее лестнице.

Но как только она вставила ключ в замок, из подъезда на другой стороне переулка выскочил человек и схватил ее за правое запястье.

Слишком перепуганная, чтобы кричать, Тесс развернулась к улице, пытаясь убежать, но держали ее крепко. Она ударила левой, и, хотя била наугад, здорово заехала ему по скуле и носу.

— Черт тебя дери, Тесс! — Джонатан Росс отпустил ее руку и схватился за лицо. — И когда ты только стала такой пугливой?

— Как криминальный репортер ты должен знать, что некоторые жители нашего города последнее время немного, нервничают. Чуть ли не каждый день кого-то убивают.

— Кажется, у меня кровь идет.

— Да ладно тебе… — Она отперла дверь. Руки дрожали; на самом деле, ее всю трясло, словно вместо бурбона она пила капуччино. Тесс втащила Джонатана в дом и осмотрела под лампой на лестнице.

Дело ее рук выглядело впечатляюще. Уголок правого глаза был бесцветным и начинал опухать. От ногтей, пусть и довольно коротких, остались две параллельные царапины, переходящие со скулы на лоб. Кровь текла тонкими струйками — самая настоящая кровь.

— Кажется, я сломала тебе нос, — мрачно констатировала она.

— Нос? Ты сломала мне нос? — У Джонатана был красивый прямой нос, и его отец, который занимался пластической хирургией в одной из клиник на окраине Вашингтона, любил говорить своим пациентам, что это его работа. На самом деле, это был дар природы, и Джонатан им очень гордился.

— Шучу. Поднимайся наверх. Дам тебе какую-нибудь тряпку и бренди. Можешь делать с ними, что хочешь.

Войдя в квартиру, пока Джонатан внимательно изучал свое лицо в зеркале в спальне, Тесс сняла блейзер, вытащила из кармана дискету и попыталась незаметно пристроить ее на прикроватный столик.

— Что это?

— Работа для дяди Дональда.

— Я думал, ты берешь распечатки. Кажется, твой «Мак» не читает режимные IBM-копии.

— Есть какая-то программа перекодировки. Это делает системный администратор.

Символично. Раньше Джонатана совершенно не интересовало, что она делает для дяди Дональда.

— Никогда об этом не слышал, — не отставал он. — Департамент не в состоянии компьютеризировать программы социального обеспечения, а их системный администратор способен решать такие задачи?

— Ты зачем сюда пришел? Чтобы напугать меня до полусмерти или чтобы допрашивать о моей подработке? — Она выдернула рубашку из джинсов. Она ненавидела, когда одежда касалась тела, давила на талию. В идеале она предпочла бы все время ходить в халате, но не хотела казаться еще полнее. Она начала расстегивать рубашку — медленно, но верно.

— Все то же шикарное тело?

— А почему бы тебе не подойти ко мне и не проверить? — Тесс присела на край кровати и начала стаскивать джинсы.

Его лицо было теплым и влажным от полотенца, которое он к нему прижимал. Джонатан опустился на колени между ее ног и помог ей расстаться с джинсами. Она коснулась его лба тыльной стороной левой руки, словно проверяя, нет ли жара. Правый указательный палец изучал царапины на лице.

— Если бы та был грабителем, — промурлыкала она, — я бы надрала тебе задницу.

— Правда? — Он толкнул ее на постель, держа за плечи и сжимая крепкие мышцы, которые вздувались, когда она нервничала. — Ты занимаешься греблей. Бегаешь. Поднимаешь тяжести. А я раз в неделю играю в баскетбол, и то если повезет. Попытайся-ка встать.

Она даже не пыталась, потому что знала, что ничего не получится, ведь женщине так тяжело быть такой же сильной, как мужчина. Вдруг в ее голове зазвучал голос Сесилии. Здорово, наверное, быть такой сильной. Она терпеть не могла быть слабой, знать, что Джонатан может сделать с ней все, что захочет.

— Там, в переулке, ты меня не уложил.

— Уложил бы, если б ты меня не впустила.

Адреналиновая буря из-за их стычки, бурбоновый туман из «У Фриго», память о восхищенных взглядах Кроу, сам этот политически некорректный разговор — из-за всего этого Тесс чувствовала себя необузданной, сильной. Равной Джонатану. В прошлом году, когда он вернулся в ее жизнь, он сделал это на своих условиях. Он приходил, когда хотел, спал с ней и ничего не был должен, кроме оргазма или добросовестной попытки довести ее до оного. Она делала вид — для других, для самой себя, — что и сама хотела именно этого. Но и она знала, и Джонатан знал, что большего она просто не получит. Она довольствовалась малым.

Он нависал над ней. Она медленно подняла правую ногу, лаская ступней его ногу, и прижала колено к его промежности.

— Если бы я захотела встать, я бы просто чуть сильнее надавила коленом. Я бы вложила в это всю свою силу. И утопила бы твои яйца в твоей же печенке. Тебе повезло, что я не хочу вставать.

— Разве тебе не нравится?

О да. Именно так она ведет себя всегда — притворяется, что хотела именно то, что в итоге получила.

Она по очереди высвободила ноги и обвила ими его талию. Он прав. Неважно, сколько она способна поднять, как быстро она бегает, как хорошо гребет, ее руки никогда не будут сильнее мужских — без ударной дозы стероидов или человеческих гормонов роста. Но ниже талии все по-другому. Она сжала бедра, думая о двухстах фунтах, которые выжимает в упражнениях для приводящих мышц. Джонатан весил сто семьдесят пять фунтов, максимум — сто восемьдесят. Но, в отличие от тренажера, он тоже мог приложить силу.

— А я все равно тебя прижал, — злорадно прокомментировал он, наслаждаясь ее игрой в питона.

Тесс удивилась не меньше него, когда ударила его в запястье, рассекая кожу. От удивления он отдернул правую руку, и она получила шанс поменяться с ним местами.

— Все то же шикарное тело? — спросила она.

Он кивнул. Новая игра ему понравилась: опасно, но не слишком. Она стащила с него джинсы и опустилась сверху. Она оказалась в том же положении, что и он несколько минут назад, обхватив его ногами и прижимая плечи своими руками. Она позволила ему войти в нее и начала двигаться, думая лишь о своем удовольствии. Если Китти подслушивала, то крики Тесс донеслись до нее задолго до стонов Джонатана.

Когда все закончилось, Тесс отправила Джонатана на кухню — добыть что-нибудь поесть. Как только он вышел, она спрятала дискету в ящик стола, который закрывался на ключ. «Плохой знак, — подумала она. — Нельзя так скептически относиться к человеку, который только что покинул твою постель». Но, как бы то ни было, она слишком хорошо его знала.

— Я нашел только бургундское и швейцарский шоколад, — сообщил Джонатан, вернувшись с охоты.

— А что ты еще хотел?

Они ели молча, погруженные каждый в свои мысли. Тесс горела желанием открыть дискету Абрамовича и надеялась, что Джонатан уйдет сразу, как поест. Но после секса Джонатан впал в тоску и уныние. Она начала готовиться к полуночным посиделкам, в ходе которых ей придется успокаивать его. К своему удивлению, Тесс поняла, что запас утешений иссяк.

Он старательно вздохнул — сигнал к началу представления.

— Ну, что стряслось?

— С этой историей у меня больше проблем, чем я думал. Я так и не смог сложить целостную картинку.

— Да о чем речь-то? В прошлый раз ты ничего мне не рассказал, только что это встряхнет Балтимор, — отметила она со злобным смешком.

— И это не было преувеличением. Это глобальная история. Но мой источник начинает давать задний ход. Гадкий факер, Тесс, правда.

— Хорошо же ты отзываешься о своем информаторе.

— Да ладно, не я один. Его все так называют. Это фактически стало его прозвищем. Но ему есть что рассказать. Теперь он хочет денег за информацию, а у «Маяка» такие сделки не в чести. Он грозится пойти на телевидение. Разумеется, они ему тоже не заплатят. Но скандальные передачи сделают это с удовольствием.

— Насколько ему можно верить?

— Он сидит в камере смертников за преступление, в совершении которого признался, так что ему не приходится рассчитывать на особую выгоду. Так, небольшая вспышка интереса к своей персоне, пока он еще жив. Помнишь, я говорил тебе, что казнь Тано должна изменить ситуацию в камерах смертников? Ну, все получилось не совсем так, как я себе это представлял. Никто не хочет быть AVIS для «Танос Герц». Второй номер уже никто не помнит. Так что этот парень хочет рассказать историю о преступлении, совершенном человеком, которому удалось избежать ответственности, потому что он богат и имеет связи.

— Кто-то из местных? Насколько богат, насколько сильны его связи?

— Он не говорит. Он сделал кучу интересных намеков, но когда я пришел к нему вчера, он вдруг заявляет, что хочет двадцать пять тысяч баксов.

— А что парень из камеры смертников собирается делать с двадцатью пятью тысячами?

— Понятия не имею. Мог бы отдать их матери, но он ее ненавидит. Ему просто нравится играть с людьми. Эти деньги — просто средство для достижения цели. — Он снова вздохнул. — Он просто гадкий факер.

— Значит, камера смертников? А это никак не связано с Абрамовичем? По-моему, вполне возможно, ведь его клиентами были только три человека из тринадцати.

Джонатан ухмыльнулся:

— Ладно, я немного тебя запутал в прошлый раз. На самом деле, к убийце Абрамовича все это не имеет никакого отношения. Но этот парень обратился ко мне, потому что читал мои публикации по этому делу. Тесс, боюсь, тебе придется смириться с тем, что это, скорее всего, дело рук твоего приятеля.

— Думаю, Тинеру придется хорошо поработать.

— Твой Тинер может встать на ноги на суде и заявить присяжным, что его подзащитный — Иисус Христос, и он исцелил его, но даже это не спасет Пакстона. Единственное, что может сейчас работать на тебя, так это врожденная ненависть балтиморского жюри к атторнею штата. — Он схватил ее за запястье, голос его почему-то стал хриплым: — Может, тебе удастся отшлепать присяжных. У тебя несомненный талант повелительницы…

Но Тесс, уставшая и выжатая как лимон, только откинулась назад, отдавшись в руки Джонатана. «Скоро я завяжу с этим», — пообещала она себе. Тесс закрыла глаза и открыла их только тогда, когда поняла, что перед ее мысленным взором возникло лицо Кроу.

Потом, когда Джонатан начал засыпать, Тесс прошептала ему на ухо:

— Завтра тебе не удастся заставить меня пропустить тренировку. Будильник стоит на половину шестого. Можешь уйти вместе со мной или остаться здесь.

— Как тяжек гнет… — пробормотал он. — Но, думаю, я выйду вместе с тобой. Разбуди меня, ладно? Если появлюсь дома к семи, то я успею к утренней проверке. Дафна любит звонить рано утром.

Через пару секунд он уже храпел, а Тесс лежала без сна, думая о том, что до этого она ни разу не слышала имя его подружки.

В конце сентября, когда город еще жил по летнему времени, по утрам было уже совсем темно. Когда Тесс и Джонатан вышли через заднюю дверь и пошли вниз по переулку к Бонд-стрит, где были припаркованы их машины, клочья ночного тумана еще стелились по земле.

Воздух был тяжелым и влажным, словно промокшее меховое покрывало. Джонатан в припадке заботливости пытался взять Тесс за руку. Но ей было неприятно прикосновение в такое влажное утро, так что она вырвала руку.

Они почти дошли до улицы, когда за их спиной взвыл мотор. Тесс обернулась, ища взглядом фары, но их не было, доносилось только рычание мотора. По очертаниям автомобиль напоминал старые горбатые такси — «чекер» или «марафон», но двигатель ревел яростно и мощно. На долю секунды машина словно замерла, а потом рванула прямо на них.

Джонатан и Тесс тоже замерли. «Словно олень в свете фар, — подумала Тесс. — Только вот фар нет. Почему не горят фары?» Рефлексы замедлились, в сумраке раннего утра ощущение глубины не функционировало, поэтому несколько секунд они стояли без движения в надежде, что водитель повернет. Казалось, даже автомобиль, несмотря на бешеный рев и скорость, едва передвигается во влажном воздухе. Однако он ехал прямо на них.

Джонатан очнулся первым, рванулся, словно пловец, вырывающийся на поверхность после долгого подводного заплыва. Падая на одно колено, он с силой толкнул Тесс к южной стороне переулка. Она отлетела на добрых десять футов и ударилась о кирпичную стену книжного магазина, поранив колени, отбив плечо и до мяса разодрав ладони, и прижалась к стене, закрыв голову руками, словно при воздушном налете. Потом вскочила на ноги, пытаясь понять, что происходит. Где машина? Где Джонатан?

Сначала она увидела Джонатана. При падении он порвал джинсы, но был уже на ногах и мчался вперед. Он добежал до Бонд-стрит и был всего в нескольких футах от ряда припаркованных машин, когда автомобиль настиг его. Казалось, водитель сдал назад, прицелился и только потом ударил Джонатана в бедро.

Как и большинство репортеров, Тесс видела лишь последствия аварий. В кино люди, которых сбивало машиной, летали легко, плавно, как тряпичные куклы. Если это был главный герой, он сразу вскакивал. Джонатан оказался более неуклюжей мишенью. Вместо того чтобы взлететь в воздух и описать изящную дугу, он рухнул тяжело, словно мешок картошки, сброшенный с грузовика, на капот «БМВ» какого-то доктора, оставив на нем вмятину. Тесс ждала, когда он встанет, потому что была уверена, что он встанет. Он был героем, он спас ее.

Горбатый автомобиль умчался к северу по Бонд-стрит. Тесс стояла, прижавшись спиной к магазину Китти, пытаясь нащупать опору в кирпичной стене. Ладони были ободраны до крови, но она все равно царапала камень. Завыла сигнализация. Наверное, тот «БМВ», на котором лежал Джонатан. Зажегся свет, на улицу, натягивая халаты поверх символических летних пижам, начали высыпать люди. Казалось, опустели все дома в квартале. Сирена выла. Людей все прибывало.

Тесс не могла понять, откуда взялось столько народу. В Феллз Пойнте рев сигнализации был обычным делом, особенно в воскресенье утром, когда последние посетители баров натыкались на припаркованные машины по пути домой.

Потом появилась Китти в шелковой накидке, едва прикрывавшей тело, и начала кричать на Тесс. Только услышав вопли Китти, Тесс поняла, что заунывный вой сирены заглушает ее собственный вопль — визгливый и пронзительный. Она никогда раньше не слышала своего крика, поэтому замолчала, чтобы послушать. Слушать больше было нечего, и это насмешило ее. Тесс расхохоталась, а Китти обняла ее, баюкая, словно ребенка.

— Я заткнулась, чтобы послушать, как я кричу! Я перестала кричать, чтобы не заглушать свой крик! — Тесс смеялась над своей глупостью, потом разревелась. В конце концов запас звуков — и подходящих, и неподходящих — кончился. Она пыталась расслышать сирены «скорой помощи», но слышала лишь звенящую тишину утра. Сигнализация выключилась. Тесс увидела, как мужчина, судя по всему, хозяин «БМВ», склонился над Джонатаном и потряс его за голову. Тут она поняла, почему не слышно сирен, почему все двигаются так медленно, словно некуда спешить. Просто ничего уже нельзя было сделать.

Глава 22

— Репортеров не убивают.

Тесс сидела за огромным сосновым столом в кухне Китти в окружении самой нетрадиционной семьи в мире. Китти в платьице, которое могло дать фору большинству пеньюаров в плане откровенности, была мамой. Папой был Тадеуш. Разрываясь между неприличным халатом и неуместностью появления в униформе велосипедного патруля, он выбрал последнее. Завершал композицию дедуля Тинер в бледно-розовой рубашке-поло, брюках в тон и сварливый, как всегда. Китти позвонила ему еще из приемного покоя, потому что Тесс умоляла не сообщать родителям. Тесс уже начинала жалеть об этом. Родители, люди более респектабельные, чем весь этот сброд, внушали бы двум детективам из дорожной полиции, с которыми она общалась, больше доверия.

— Репортеров не убивают, — повторил детектив номер один. Или это второй детектив вторил своему партнеру? Эти двое выглядели практически одинаково — оба среднего роста, хилого телосложения, с темными волосами и карими глазами. Тесс даже забеспокоилась, не двоится ли у нее в глазах после падения. Заметно различались лишь их имена: Ферлингетти и Райнер.

— Как поэтов? — уточнила Китти у Ферлингетти, искоса поглядывая на его удостоверение.

— Как скажете, — отозвался он. — Могу я поговорить с мисс Монаган?

Пока Тесс была в приемной, а Джонатан в морге, детективы все угро опрашивали соседей, замеряли расстояние между местом столкновения и местом падения тела Джонатана, рисовали схемы аварии. День был ужасно жарким, и у обоих мужчин в подмышках форменных летних рубашек виднелись полумесяцы пота. Они были распаренные и раздраженные, и улучшению настроения не способствовал ни сваренный Китти горячий горький кофе, ни попытки Тесс убедить их, что старое такси дожидалось ее, Джонатана — их обоих или кого-то одного.

— Судя по всему, он умер мгновенно, от удара, — сообщил один из детективов, словно хотел порадовать их этой новостью. Тесс все вспоминала эту картину: Джонатан бежит к открытой площадке, пытаясь спрятаться за машинами, припаркованными на другой стороне улицы, автомобиль настигает его, его неуклюжий полет. Может, он умер сразу, но у него была целая вечность, чтобы подумать об этом. Насколько она знала Джонатана, в момент столкновения он составлял собственный некролог.

— Это выглядело как преднамеренный наезд, — выпалила она. С каждым новым вопросом ее уверенность таяла.

— Что могут знать репортеры? — Ферлингетти в кои-то веки задал риторический вопрос. — Что они могут сделать? Репортер — это просто пишущая машинка. Мы же не выкидываем в окно пишущую машинку, если на ней печатают плохие новости. Мы не бьем ногами пол, если на него течет с крыши. Мы чиним крышу. Я прав?

— Ты прав, — поддержал его Райнер.

Оба детектива строго посмотрели на Тесс в ожидании ее согласия. Она хотела, она очень хотела оказать содействие следствию, если бы за это они оставили ее в покое, наедине с разодранными руками и жуткой головной болью. Но события этого утра проносились в ее голове непрестанным потоком, который она не могла ни контролировать, ни остановить.

— Машина ехала прямо на нас, — настаивала она.

— Не поймите меня неправильно. Я не говорю, что наезд не мог быть преднамеренным. Я лишь утверждаю, что это не страховой случай. Кто-то хотел убить мистера Росса, но это, скорее всего, связано с его хобби. Он был женат? У него была подружка?

Тесс отрицательно покачала головой в ответ на первый вопрос и грустно кивнула в ответ на второй.

— Может, кто-то чего-то недопонял. — Ферлингетти отхлебнул кофе и поморщился. — Может, кто-то все понял правильно.

Он повторял свои же слова или слова своего партнера. Они уже обсудили все детали: почему Джонатан оказался в ее компании в шесть утра, откуда взялись следы ее ногтей на его лице и синяк на скуле — но не рана на запястье. Она, словно для инвентаризации, отчиталась по каждому стакану вина, выпитого ими прошлой ночью, по каждому съеденному кусочку швейцарского шоколада. Она сообщила им, что они были любовниками, но то сходились, то расходились. Но утверждала, что они снова расстались, по крайней мере, по состоянию на прошлую ночь. Джонатан пришел к ней, чтобы проспаться после сильной пьянки. Тесс было все равно, что подумают о ней детективы. Она заботилась о подружке Джонатана: ей и так тяжело из-за его смерти, зачем причинять лишнюю боль и докладывать об измене?

— Дафна, его девушка, не любила, когда он приходил пьяным. По крайней мере, он так сказал.

— А когда вы встретились с ним у вашей двери, откуда вы возвращались?

— Со свидания. — Кроу бы понравилось такое определение.

— У вашего свидания есть имя?

Тесс поняла, что не знает, как Кроу зовут на самом деле, беспомощно посмотрела на Китти, и та сразу же ответила:

— Э. А. Рэнсом. Он работает у меня. Если нужно, я могу дать вам его номер телефона.

— На самом деле, это свидание не было таким уж свиданием, — уточнила Тесс.

— А что же это было? — поинтересовался Райнер.

Да так, вломились в крупнейшую в городе юридическую фирму, опрокинули по паре стаканчиков в местном баре.

— Он мой друг. Мы ходили в бар, обсуждали любимые книги. Господи помилуй, он на шесть или семь лет младше меня.

Китти улыбнулась в ладошку. Тадеуш одобрительно кивнул, словно Тесс сказала очень умную вещь. Он давно уже забыл биологический возраст Китти.

— Итак, он ваш друг, и Джонатан Росс был вашим другом. У вас много друзей.

Тинер приподнял правую руку — призыв к молчанию. Тесс проигнорировала его.

— Я просто хочу, чтобы вы поняли: дело не в том, что Кроу приревновал меня к Джонатану, или подружка Джонатана, Дафна, ревновала его ко мне. Ни у кого не было причин для ревности.

— Вы даже не представляете, какие мелочи могут вызвать ревность. Например, тот факт, что твой мужчина спит с другой женщиной. Многим женщинам это не по душе.

— Но если это была она, почему бы ей не сбить меня? Это бы решило все проблемы.

— Женщина за рулем… — Ферлингетти заглянул в свои записи. — Я вот о чем: если вы хотите убедить меня, что его убили, не говорите мне, что причиной убийства стало сенсационное журналистское расследование. Кому нужна его смерть? Редактору, полицейским, о которых он писал? Он был не настолько хорошим репортером.

Райнер хихикнул.

— Не таким уж хорошим репортером, — повторил он. Тесс вспомнила, что далеко не все полицейские любили Джонатана. Ему удалось втереться в доверие к детективам из отдела убийств, которых он выставлял этакими героями урбанистических сражений, но более прозаические копы его мало интересовали. Например, детективы из дорожной полиции, многие из которых мечтали о переводе в «убойный» отдел.

— А я? — спросила Тесс. — Могло ли быть так, что кто-то пытался убить меня, а Джонатан помешал? Кто-то кроме Дафны.

— Вы нажили множество врагов, стоя за прилавком книжного магазина? Что вы делаете? Недодаете сдачу? Отказываетесь завернуть покупки в красивую бумагу?

Тесс посмотрела на Тинера, который снова показывал два пальца правой руки, слегка ими покачивая. Не сообщай им никакой новой информации. «Классический представитель адвокатской братии», — подумала она. Ей так хотелось похвастаться перед этими бесчувственными самодовольными детективами, перед Тинером. Хотелось рассказать о независимом расследовании смерти Майкла Абрамовича, которое она ведет, или о ночном налете на Ламбрехт-билдинг. Тогда они поймут, почему она решила, что прошлой ночью в переулке ее ждал не Джонатан, а кто-то другой. Но зачем? Что ей было известно? Если кто-то решил, что ей удалось что-то разузнать — что угодно, — он сильно ошибался. Она открыла рот, чтобы во всем признаться, похвастаться, и снова закрыла его.

— Не знаю, — сказала она. Тинер слегка кивнул, радуясь, что она хотя бы сейчас последовала его совету.

Тинеру виднее. Вот почему Китти позвонила ему, когда Тесс была в приемном покое, где дежурный врач засунул ей в рот депрессор языка, светил фонариком в глаза и уши и пытался заставить сделать несколько рентгеновских снимков. Тесс не была уверена, что страховка покрывает этот вид медицинской помощи, поэтому отказалась, и врач вручил ей потрепанную брошюрку «Что делать при контузии». Когда она попросила смазать чем-нибудь раны, выписать ей болеутоляющее или хотя бы слабенькие транквилизаторы, чтобы она смогла поспать, он пожал плечами:

— Для обработки ссадин подойдет любая антисептическая мазь, которую отпускают без рецепта, ибупрофен снимет боль. Что касается сна, плесните бренди в кофе.

Именно это она собиралась сделать сразу после ухода детективов.

— Я все равно считаю, что водитель пытался сбить нас, — сказала она, но на этот раз это прозвучало как вопрос. Она уже не могла точно сказать, что думает по этому поводу.

— Будь это любой другой день, я бы с вами согласился, — сказал Райнер. — Но в воскресенье утром? В Феллз Пойнте? Слушайте, в этом районе это мог быть любой юнец из колледжа, который пил всю ночь, потом закинулся чем-нибудь и еще не отошел от всего этого. По выходным происходит множество аварий, виновники которых скрываются с места происшествия, но, надо сказать, обычно без смертельного исхода. Поймите, это как раз такой случай, это плохо, и виновник — или виновница, — если мы его поймаем, будет строго наказан. Но это не убийство.

— Разумеется, нет, офицеры. Может быть, еще кофе? Еще печенья? — это Китти самым своим вкрадчивым голосом, бархатистым контральто на октаву ниже, чем обычно. Только Тесс и, может быть, Тадеуш, знали ее достаточно хорошо, чтобы понять, что она в бешенстве. Безупречные манеры в исполнении Китти были знаком опасности. Ледяная вежливость обычно предшествовала броску брюквой в голову надоедливого родителя. Ей явно надоело носить милым офицерам чашки с кофе и тарелки с рулетиками. Пора и честь знать, мальчики.

Детективы посмотрели на свой кофе, слишком горький, чтобы допивать его, на черствые рулетики и решили, что их желудки не выдержат еще одной порции гостеприимства Китти. Они откланялись, пообещав держать всех в курсе дела. Тесс услышала, как по дороге к выходу Ферлингетти сказал Райнеру (или наоборот): «Это дело в пул не пойдет».

— К черту его. Пусть остается в транспортных, где и было. Меня это вполне устраивает, я же застрял на низкой цифре — триста пятнадцать.

— Это мы нагоним до хеллоуина. Я вытянул триста шестьдесят шесть — одно убийство в день и еще одно на раскачку.

Китти обернулась к Тадеушу:

— О чем это они?

Он смущенно опустил глаза:

— Некоторые ребята заключают ставки на количество убийств за год. Но они вытягивают номера из шляпы, потому что есть всего тридцать чисел, которые все хотят, — от трехсот тридцати пяти до трехсот шестидесяти пяти.

— Ты сам в этом участвуешь?

— Разумеется, нет, — нахмурился он. Врожденная честность заставила его добавить: — Чтобы получить право тянуть, нужно заплатить доллар, а за право выбора — пять долларов.

— Сволочи, — сказала Китти, доставая из холодильника хороший кофе в зернах. Ферлингетти и Райнера она потчевала бурдой без кофеина четырехлетней давности, найденной в глубине холодильника, а черствые рулетики кто-то принес ей после июньского Польского фестиваля. Она с грохотом вытряхнула печенье в металлический контейнер для мусора и попросила Тадеуша приготовить всем хуэвос ранчерос. События этого дня совершенно выбили Тесс из колеи. Она не могла понять, что мучает ее сильнее — голод или тошнота. Наверное, всего понемногу, решила она.

— Ты действительно считаешь, что водитель гнался за кем-то из вас? — немного погодя спросил Тинер. Тесс макала кусочки цельнозерновой пшеничной тортильи в яичный желток.

Она запнулась, снова увидев неуклюжий полет Джонатана.

— Ты же знаешь, что я выхожу из дома приблизительно в одно и то же время. Достаточно было проследить за мной один-два дня, чтобы понять, когда я ухожу на лодочную станцию.

— Не хотелось бы соглашаться с детективом Ферлингетти и детективом Райнером, но зачем кому-то, кроме подружки мистера Росса, понадобилось убивать тебя?

— Я не знаю, разве что я знаю что-то, но не знаю, что знаю. НЕ знаю, говорила ли я тебе об этом, но я… хм… я тут провела кое-какую работенку по делу Рока в свободное время.

Тинер так сильно сжал чашку с кофе, что Тесс испугалась, что он ее раздавит. Она понимала, что он наорал бы на нее, как на какого-нибудь проштрафившегося новичка, но вынужден сдерживаться перед Китти и Тэдом.

— И как ты умудрилась найти время на самостоятельное расследование, если учесть, что каждый день ты приходишь ко мне в офис?

— В сутках двадцать четыре часа, Тинер. Я знала, что когда-нибудь мне придется рассказать тебе, чем я занимаюсь, но я думала… я думала, что мне удастся найти убийцу Абрамовича — и ты не будешь так сильно злиться на меня.

— И что, нашла?

— Нет, — нахмурилась Тесс. — Я много чего выяснила, но, кажется, все это не имеет никакого отношения к смерти Абрамовича.

И Тесс, перескакивая с одного на другое, выложила им все. О походе в ОЖНА, о странном визите Сесилии. О разговоре с Авой. О том, что Рок отказался держаться подальше от Авы, хотя она не отвечает на его звонки и не видится с ним. О том, как нашла Абнера Маколи. О том, как пыталась найти его пистолет.

— Господи, Тесс, о чем ты только думала?

— Не знаю. Мне показалось, что так мы сможем доказать, что он не чувствовал себя в безопасности. Вижу, что сейчас это звучит довольно неубедительно.

— Ты нашла что-нибудь еще?

— К его еженедельнику была приклеена дискета. Я собиралась просмотреть ее прошлой ночью, но пришел Джонатан…

Все знали, чем это закончилось.

— Возможно, там ничего нет. Что самое странное, все его папки были пусты. О чем это говорит? Может, в них были какие-то улики?

— Я уверен, что документы в любом случае перенесли бы в другие кабинеты. Смерть не повод прекращать работу, особенно, если час стоит шесть сотен долларов, — сказал Тинер. — Эта дискета, которую ты нашла, совершенно бесполезна. Что бы ни было записано на ней, прокурор изымет ее из дела. Нельзя доказать, кому она принадлежит или откуда она взялась. Такие вещи очень легко подделать.

— Я об этом не подумала.

Тадеуш уже ушел, а Китти была еще здесь — протирала прилавки, которые и так сияли. Тесс сидела с жалобным видом конченой неудачницы.

— Итак, это был обычный наезд, виновник которого покинул место происшествия, — подытожил Тинер. — Какой-нибудь пьяный кретин за рулем. Может, ему показалось очень забавным гоняться за вами по переулку, а потом он зацепил Джонатана и запаниковал. Как в песне поется, это может случиться с каждым. В конце концов, со мной это уже случилось.

Все это время Китти молча слушала их, что для нее нехарактерно. Подливая в чашки свежесваренный кофе, она спросила:

— А что, если мишенью был Джонатан, если водитель следил за ним и приехал сюда у него на хвосте? Что, если он ждал его здесь всю ночь?

Тесс покачала головой.

— Нет, Ферлингетти был абсолютно прав. Убивают не репортеров, а источник информации.

Тинер жевал яичницу.

— Мне кажется, у тебя начинается паранойя. Все из-за того, что кто-то отлынивает от работы и сует свой нос в чужие дела — и в буквальном, и в переносном смысле. Если бы ты меня послушалась, то не играла бы сейчас в шпионов.

Грубость была непритворной. Тинер был в ярости. Но это было его нормальное состояние.

— Тинер, можно задать тебе один вопрос? Личного характера?

— Детектив Монаган, я не убивал Майкла Абрамовича.

— Нет, я серьезно. Ты всегда был таким злобным или после… или ты ожесточился после травмы, как сказал О’Нил? Ты бываешь милым только на тренировках. Но даже там ты всегда орешь.

— Нет, Тесс, авария не ожесточила меня. На самом деле, после этого я изменился в лучшую сторону, но это возраст, а не обстоятельства. Это осознание того, что серебряная олимпийская медаль не дает тебе права почивать на лаврах всю оставшуюся жизнь, а ведь именно так я и вел бы себя, если бы мог заниматься греблей и дальше. Хочешь верь, хочешь не верь, но я не делю свою жизнь на «до» и «после». Авария изменила мою жизнь, но не определила ее. Просто у меня скверный характер. А ты, Тесс, будишь во мне зверя.

— Я? Почему?

— Потому что ты ленивая, черт бы тебя побрал! — Он шарахнул кружкой по столу так, что подскочили приборы. — Ты могла бы стать лучшей в женской команде Балтимора, но ты вообще ничего не делаешь. Ты могла бы быть привлекательной женщиной, но ты рядишься в мешковатые шмотки и ходишь с этой дурацкой косичкой. Ты достаточно умна, чтобы найти новую работу, но предпочитаешь грезить о потерянной журналистской карьере. В конце концов, я смог принять тебя такой, какая ты есть. Я сказал тебе: не суетись, ничего не предпринимай, просто делай то, что я тебе говорю, а ты делаешь все наоборот. Ты тратишь все свои силы на идиотские аферы. Ты упряма как осел, Тесс. Ты упрямая, вздорная девчонка, которая думает только о себе. Если бы мог пинаться, я бы тебя пнул.

Резкость Тинера привела Тесс в странное, почти мазохистское возбуждение. Слушать такой подробный перечень своих пороков было одновременно страшно и приятно.

— Значит ли это, что я уволена?

— Это значит, что ты выполнила свои контрактные обязательства перед Роком. — В этих словах прозвучала какая-то грусть. — Не думаю, что ты мне еще нужна, Тесс.

— Не беспокойся. Я найду, чем заняться. — Тесс выскочила из-за стола и побежала вверх по лестнице. Его слова не причинили ей боль — от родителей приходилось слышать вещи и похуже. Но он задел ее за живое, чего родителям никогда не удавалось.

Жизнь «до» и жизнь «после». Именно так она живет последние два года — с тех самых пор, когда газета закрылась. Нет, не совсем так. Она застряла где-то посередине, мечтая о том, что было «до», и отказываясь принять «после».

Она села на кровать и принялась разглядывать себя в висящем над столом зеркале — в том самом зеркале, в которое смотрелся прошлой ночью Джонатан. Он так испугался за свой нос. Воспоминание оказалась не таким болезненным, как она думала. Она до сих пор находилась в каком-то оцепенении. Она понимала, что в каждом уголке этой крошечной квартирки притаились тысячи воспоминаний, с которыми ей придется жить. Сначала будет очень больно, потом боль утихнет.

Она отперла ящик стола, достала дискету Абрамовича и вставила ее в дисковод. Казалось, ее «Макинтош», старая модель, содрогнулся, приняв дискету. Название гласило: «Абрамович: жизнь», но на дискете был сохранен всего один документ. Файл был изменен 12 сентября, в день смерти Абрамовича. Дрожащими руками Тесс открыла документ, посмотрев количество знаков в левом нижнем углу. Это был огромный файл — около тысячи страниц, прикинула она.

Но на экране появилась вереница символов — мелким шрифтом через один интервал. Nada.[1] Nada, nada, nada. Nada, nada, nada — этим была заполнена первая страница, и вторая, и третья, и четвертая. Она перешла в конец файла. И здесь стройные ряды nada. Прописные буквы, строчные. Через запятую и через точку с запятой, с подчеркиванием, но только nada, всегда nada. Это не программа, она точно знала. Майкл Абрамович, будучи компаньоном крупнейшей юридической фирмы города, сидел за своим рабочим столом, получал соответствующую зарплату и печатал слово «nada», одно за другим, снова и снова, жонглируя форматами, шрифтами и размерами букв. Это странно. Это ненормально. Но вполне понятно, потому что именно этим Тесс захотелось заняться прямо сейчас.

Nada, nada, nada.

Глава 23

Тесс всегда знала, что Джонатан — еврей. Но по-настоящему осознала этот факт после его смерти, когда увидела все эти головы в ермолках. Она сидела на последнем ряду в поминальном зале в одном из пригородов Вашингтона, пытаясь слиться с толпой журналистов, оккупировавших белые складные стулья на галерке, и вдруг поймала себя на мысли о том, вынули ли родители бриллиантовую сережку из левого уха Джонатана, подровняли ли они его буйную гриву. Она видела их пару раз, еще когда они с Джонатаном были нормальной парой, и они сразу же сообщили ей о своей неприязни к журналистам, Балтимору и выродкам, о которых писал Джонатан. Как ни странно, она им понравилась, хотя Тесс подозревала, что благодарить за это нужно «Вайнштайн Драгз» и ошибочную уверенность в том, что рано или поздно она унаследует состояние.

В «Маяке» Джонатана любили, поэтому составление некролога доверили одному из лучших авторов и разместили во всех изданиях — в нижней части первой полосы. Большинство смертей от несчастного случая не заслуживают «пи-ай» — так в отделе новостей называют первую полосу, но статьи Джонатана всегда публиковались в этом разделе, поэтому и сообщение о его смерти оказалось там же.

— Сила привычки в чистом виде, — прокомментировал Фини.

Тесс знала, что это одна из неофициальных льгот, полагающихся сотрудникам газеты: к твоей смерти отнесутся со всей серьезностью.

Разумеется, в «Маяке» отнеслись к гибели Джонатана достаточно серьезно, чтобы не выходить за рамки полицейского заключения. Никто не просил Тесс рассказать о трагедии с позиции очевидца. А жаль, она бы рассказала, что Джонатан спас ее, что оживило бы статью, такую же мертвую, как и ее герой. По мнению Тесс, некролог вышел слишком уж цветистым, слишком напыщенным. Так в «Нью-Йорк таймс» могли написать о каком-нибудь неизвестном или изобретателе, об открытиях которого никто никогда не слышал. Но в интервью обязательно всплыл бы неприятный вопрос о том, как Джонатан оказался у нее в шесть часов утра. Тесс никогда не задумывалась над тем, насколько неприличным может быть время дня, но теперь поняла, что есть длительный промежуток времени — от полуночи до девяти утра, — который трудно назвать пристойным.

— Никогда не думала, что стану Меган Маршак, когда вырасту, — прошептала она на ухо Уитни. Подруга улыбнулась. Она была одной из тех немногих, кому не надо было объяснять, что речь идет о женщине, которая была с Нельсоном Рокфеллером в момент его скоропостижной кончины.

Но даже без героических дифирамбов некролог Джонатану понравился бы. Хороший слог, серьезное, сдержанное повествование, пара забавных случаев из жизни. Главное, не случилось того, чего он больше всего боялся. Когда Джонатан делал первые шаги на журналистском поприще, еще до того, как пришел в «Звезду», он целый год работал в средней руки издании в Пеории, штат Иллинойс. Каждый день — всего их было 467, однажды сказал он ей, — Джонатан писал о проблемах рабочего класса на заводе «Катерпиллар» и пытался вырваться оттуда. Он боялся навсегда остаться в этом городе, что он окажется на борту самолета, который рухнет рядом с Чикаго, — единственный местный ангел среди пассажиров. Увидев в газете заголовок «Житель Пеории погиб в авиакатастрофе», он решил, что должен покинуть этот город до того, как превратится в Жителя Пеории.

И он сделал это, он спасся. В его некрологе ни слова не было об этих робких первых шагах — только отчет о его деятельности в Балтиморе, наградах и всеобщей уверенности в его блестящем будущем. После смерти он не стал ни Жителем Пеории, ни Горожанином, ни Местным Жителем — ему не достался ни один из ярлыков, которые с легкой руки раздают репортеры. Для потомков он останется «Репортером из „Маяка“, лауреатом, погибшим в возрасте двадцати шести лет». Тесс никогда не думала о том, что он моложе нее.

Уитни сидела справа, Фини слева — гои, шпионы в храме божьем. Большинство посетителей никогда раньше не были на иудейских богослужениях, но именно Уитни, истинная шикса, так и сочилась скептицизмом. Ее появление было расценено родственниками Джонатана как кощунство. Зная некоторые подробности, которые не пошли в прессу, они, судя по всему, приняли ее за таинственную незнакомку, с которой Джонатан провел последнее утро. Строгая и величественная, Уитни не обращала на это внимания. В какой-то момент она дала Тесс платок, благоухающий «Шалимаром». Тот факт, что кто-то из ее знакомых пользуется надушенными платочками, так поразил Тесс, что она моментально успокоилась.

Израненная, заторможенная и ощущающая свое еврейство сильнее, чем когда либо, Тесс поняла, насколько мудро хоронить покойников как можно скорее. В детстве ей казалось, что этот обычай продиктован чисто практическим страхом перед микробами, равно как и запрет на потребление свинины и моллюсков. На опыте семьи своей матери она поняла, что быть евреем значит вести бесконечную войну с микробами и бактериями. Она порадовалась, что еще не совсем пришла в себя. Все казалось каким-то сюрреалистичным. Джонатана похоронят задолго до того, как она поймет, что его больше нет.

Он спас ее. Так ведь? Но насколько сознательно он сделал это? Прошло менее полутора суток, но она могла вспомнить только, как оттолкнула его руку в то влажное душное утро, когда любое прикосновение было неприятным. Последнее прикосновение Джонатана, которое останется в ее памяти, — мощный удар. Из-за которого она была жива, а он нет.

Она была уверена, что он хотел жить. Пойми он, что в той ситуации надо выбирать, повел бы себя иначе. Героизм был скорее рефлекторным, желание выжить — инстинктивным. Он был жаден до жизни, уверен, что его ждет слава, успех. Жадина Джонатан, он был уверен, что сможет спасти Тесс и спастись сам, — точно так же, как думал, что может позволить себе одновременно и официальную подружку, и Тесс.

Молодой раввин, который лично знал Джонатана, храбро пытался вернуть его к жизни. Но душные чары не разрушались, система кондиционирования старого зала явно не справлялась с жарой, и потеющие приглашенные начали проявлять нетерпение. Тесс посмотрела на женщину, которую приняла за Дафну. Та сидела в первом ряду между родителями Джонатана. Это имя всегда ассоциировалось у Тесс с сексапильностью и миниатюрностью, что-то типа Авы Хилл. Но рыжеволосая Дафна показалась ей вполне дружелюбной; скорее всего, это был сердечный и неунывающий человечек. Она была похожа на Тесс, но была чуть ниже и немного полнее. У нее даже оказался неправильный прикус.

— Джонатан был глубоко религиозным человеком, — говорил раввин.

— Ага, каждый день молился, чтобы ему дали Пулицеровскую премию, — прошептал Фини.

— И когда я думал сегодня, какие слова сказать на его смерть, я вспомнил поэму — поэму, которую многие из нас учили в школе…

Журналисты и экс-журналисты, собравшиеся в крохотной душной комнатке, нервно заерзали на стульях, боясь не совладать с собой и рассмеяться. Многие из них ходили на похороны как на работу и отсидели множество заупокойных служб, к которым не имели особого отношения. Они буквально ощущали натиск избитых фраз.

Раввин прочистил горло, потом еще раз, и начал декламировать искренним, едва не срывающимся, подростковым голосом:

Когда ты первым кончил круг, Тебя качали сотни рук…

Уитни сунула Фини записку, и Тесс, заглянув через его плечо, прочитала: «С тебя выпивка. Я же говорила, что он будет читать хаусменовское „На смерть молодого атлета“».

«Кто же знал? — написал в ответ Фини. — Я думал, что права принадлежат католической церкви, и другой конфессии они это не отдадут, разве что усопший окажется членом университетской футбольной команды, который въехал на своем „понтиаке“ в дерево».

Несмотря на подростковый тембр, голос раввина завораживал, оживляя потрепанные временем строки:

Мудрец — с дистанции сошел Еще звездой, в сияньи славы. Неспешно розы куст зацвел, Но проживет всех дольше лавра.

Через несколько рядов от них сидел Ник, тот самый литературный редактор из «Звезды», который попортил Джонатану столько крови. Ему не было еще и пятидесяти, но он казался старым и согбенным. Работа в отделе по связям с общественностью местной больницы быстро состарила его. Тесс увидела еще несколько человек из «Звезды», но большинство собравшихся было из «Маяка». Джонатан был их человеком. В толпе мелькали и полицейские чины, даже начальник Мэр прислал своего представителя. Президент городского совета, который метил на место мэра, приехал лично. Тесс не знала точно, верит ли она в загробную жизнь, но надеялась, что это дает шанс получить сомнительное удовольствие от созерцания собственных похорон. Разве что они будут такими же веселыми, как эти для Джонатана. Если на панихиду соберется горстка безразличных людей, тебя должны избавить от этого зрелища.

Нет, ты не встанешь в жалкий ряд Рабов потрепанных наград, Кто проиграл успеху гонку, И жив спортсмен, но имя мертво.

Раввин склонил голову.

— Хорошо, что он закончил на этом, — прошептал Фини. — Этой компании было бы трудно понять, что за «венок, что девушки скромнее», появляется на голове атлета в последней строфе. Они бы решили, что это намек на сережку Джонатана. Когда все это кончится, ставлю всем выпивку.

«Всеми» оказались Уитни и Тесс. Остальные репортеры и экс-репортеры поспешили вернуться к работе, в отличие от Фини, который отключил телефон, а Уитни позвонила в офис и сказала, что у нее полетел поршень.

— Вот что я тебе скажу, — обратился Фини к Тесс, когда третья порция «Роллинг Рок» уже подходила к концу. Уитни стояла у стойки, пытаясь заставить повара Спайка приготовить сандвич без гриля и без жареного. — Он выбрал не ту поэму Хаусмена. Джонатана нельзя было так просто вытащить с поля, какой бы скоротечной ни была слава.

— А что бы выбрал ты?

— «Теренций, глупо холить плешь!»

— Слушай, я не занимаюсь исследованием творчества Хаусмена, так что мог бы и повежливее.

— Это название. «Теренций, глупо холить плешь!»[2] Эта вещь должна была войти в цикл «Поэмы Теренса Хирсеся». Там о парне, который ест и пьет до беспамятства.

— Что-то не похоже на Джонатана. Он ел, он пил, но только в качестве топлива. Он не стремился притупить чувства.

— Как там было…

Но все же солнце и луна Дают мне шанс; моя вина Искупится; и как мудрец, Натренируюсь наконец. Пускай моя благая цель Куда ненужнее, чем эль…

— Уже лучше, но все равно не верю.

Фини воспринял это как призыв к действию. Он встал, поставив ногу на потрескавшийся винил сиденья и прижав к груди правую руку. Он был похож на Вашингтона во время поездки по Делавэру. Но когда он начал читать неожиданно чистым голосом, все головы повернулись к нему. Стихи легли на ирландскую ритмику — отец Тесс начинал говорить точно так же, когда расправлялся с половиной упаковки пива «Карлинг Блэк Лейбл».

…И в грязь я рухнул, как в любовь, Был счастлив, ан проснулся вновь, И неба утренняя дрожь Открыла, что все сказки — ложь; Вокруг был тот же старый мир, И тот же я, и полон дыр Карман; к добру иль не к добру, Но нужно продолжать игру.

Он поклонился и сел на место. Таким Тесс его еще никогда не видела. Редакторы, которых он терроризировал, разодрали бы его на части, распознай они меланхоличного поэта под маской бирюка.

— Как ты умудрился столько выучить наизусть?

— «Ирландия, сошедшая с ума, меня низвергла в стихотворство».[3]

— Это Оден, на смерть Йейтса.

— Бинго! — Фини пожал ей руку.

Появилась Уитни с огромным сандвичем, набитым ломтиками холодного мяса, сыра, латуком и специями.

— О, здорово, у нас тут конвенция специалистов по классической английской литературе. Как вам понравится, если я начну трещать по-японски — это была моя профилирующая дисциплина?

Она сняла верхнюю часть сандвича и начала вылавливать длинными пальцами начинку, слизывая майонез со своего французского маникюра.

— Уитни, это вульгарно, — одернул ее Фини.

— Я что, оскорбляю кого-то здесь, у Спайка? Сандвичи только так и можно есть. Хлеб — это просто буфер, то, что встает между тобой и мясом. Что-то вроде предисловия и сносок. На самом деле, без него вполне можно обойтись. Это ничто. Это nada.

— Ничего, — повторила Тесс. — Nada.

— Nada, nada, nada — пробубнил Фини и расхохотался. — Вот старик, вот шельмец…

Тесс поняла, что он уже сильно пьян.

— Хемингуэй, — сказала Уитни. — «Там, где светло и чисто». Я тоже так умею, видите.

Тесс вскочила с места, схватила со стола ключи от машины Фини и бросила их Спайку.

— Слушай, пусть кто-нибудь отвезет их домой, когда они тут закончат, ладно?

Она повернулась к удивленным собутыльникам:

— Вы оба слишком сильно набрались, чтобы садиться за руль. Просто скажите Спайку, что вы закончили, и он даст вам водителя. И пусть он запишет все на мой счет.

Еще один способ сказать, что все за счет заведения. Спайк никогда не брал денег с Тесс.

— А ты? — спросила Уитни. — Разве ты достаточно трезва, чтобы сесть за руль?

— Как это ни прискорбно, да. Трезвее некуда.

Она мчалась в своей «тойоте» по извилистой Фрэнклин-роуд, игнорируя все желтые светофоры и пару красных. Уже дома, перепрыгивая через две ступеньки, она думала, что меньше недели назад то же самое делал здесь Джонатан, когда стоял на пороге своего открытия. Теперь она могла понять, что он испытывал.

Она включила компьютер. Дискета Абрамовича оставалась в дисководе. Тесс снова увидела заставку с «nada» в начале и в конце документа. Но ведь она не залезала в середину этого длинного манускрипта. Вот он, путь наименьшего сопротивления. Она ввела в строку поиска слово, которое точно должно быть в любом документе, без которого не обходится ни один текст.

— Найти «и», — приказала Тесс «Маку». Компьютер подчинился. Через двадцать страниц после начала файла в сэндвиче нашлось мясо.

«Понедельник, понедельник. Теперь мне действительно нравится начало недели. Этому дню можно верить. Я прихожу сюда, думаю. На этот раз все будет иначе. Я найду чем заняться. Я заставлю их дать мне работу. Возьмусь за уголовное дело, бесплатно. Но это неправильно. Я уже не помню, чего хотел добиться, когда заставил их взять меня сюда. Я не могу заниматься юриспруденцией, ни в каком виде, но и уйти отсюда не могу. И вот я прихожу сюда каждый день, получаю партнерские проценты, считаю скрепки, держу сам с собой пари на чаек, которые летают за окном. Не могу дождаться, когда придет весна. Хорошо бы, в „Камден ярдз“ было больше дневных игр. Включить радио, взять хороший бинокль — и не надо никакого спутникового телевидения».

После этого автор — Абрамович, это должен быть Абрамович, — вставил слова «своди меня на матч». Потом было много стихотворных строчек, большинство из которых ничего ей не говорило. Но ближе к концу она узнала отрывок из Милтона: «Когда подумаю, что свет погас».[4] Эта строчка повторялась на протяжении трех страниц, после чего появилась в несколько измененном виде: «Когда подумаю, как моя жизнь прошла». А потом еще две страницы, все более крупным шрифтом, словно крик «Моя жизнь!» «Моя жизнь!» «МОЯ ЖИЗНЬ!»

Словно маленький мальчик, которого в наказание оставили после уроков, пишет на доске мелом; но этот мальчик сам придумал себе наказание. Так выглядели бы «Поминки по Финнегану», если бы Джойс был коротышкой-адвокатом из Балтимора без особых писательских талантов. Словно лягушка препарирует сама себя. Как зачарованная, Тесс продолжала пробираться через непролазные чащи тяжелой для восприятия прозы.

Он писал о северо-западном Балтиморе пятидесятых годов, когда он ходил в синагогу в старом районе Парк Хайтс, где до сих пор жили многие его родственники по материнской линии. Его семья, очевидно, была ортодоксальной, но его страстью был трейф.

«Мне девять лет, — пишет он. — Мне очень хочется чего-нибудь некошерного. Я много думаю о своем предательстве. Это грех, тяжкий грех. Я ухожу за много миль, подальше от нашего района, где не могу встретить никого из знакомых. Или, по крайней мере, я так думаю. Я покупаю чизбургер и молочный коктейль. Удивительно, какое огромное значение я придаю двум этим блюдам. Я уверен, что весь мир изменится, когда я откушу кусочек чизбургера. И я прав. Я до сих пор помню тот первый кусочек: котлета, истекающая соком, словно ядом, сыр, стекающий по ней. Я многого ждал от греха и не разочаровался ни в чем. Грех великолепен. Я стану его рабом на всю жизнь».

Пруст из Парк Хайтс, подумала она. Какой странный… Далее, как только повествование стало хоть чуть осмысленным, на двадцати страницах он снова и снова переписывал Билль о правах, выделяя в каждой версии курсивом разные слова. Это что, нервный срыв или он просто пытался убить время, заполнить удивительно пустые дни? И то и другое, решила она.

Билль о правах положил начало рассуждениям о смертной казни с большим количеством ссылок на правовые акты. Создавалось впечатление, что он составляет речь для выступления в суде, цель которой — освободить все камеры смертников в Мэриленде. Но юридические прения внезапно оборвались.

«Я не хотел принимать сложные решения в личной жизни, поэтому выбрал профессиональную деятельность. Теперь, когда профессиональная деятельность для меня закрыта, у меня нет и личной жизни, которой можно было бы заняться. Большую часть жизни я был асексуален, так с чего мне становиться сексуальным, значительно менее гомосексуальным, в возрасте сорока двух лет? Не понимаю».

Гомосексуальным? Тесс на всякий случай перечитала предложение. Майкл Абрамович — гей. Нет, он, скорее всего, бисексуал; в конце концов, закрутил же он интрижку с Авой. Тесс не знала точно, в каких они были отношениях, но она видела их вместе, а Абрамович рассказал о связи с Авой Року.

Или нет? Она подошла к столу, где хранила копии стенограмм, предназначенных Тинеру. Что сказал Рок?

«А он сказал: „Но она действительно красива“. И я ударил его». Рок принял это за признание, точно так же, как мистер Маколи назвал Абрамовича умником, когда тот согласился, что, мол, его убить мало. Маколи пытался избить Абрамовича, а Абрамович баюкал его, словно ребенка, и не позволил арестовать. Рок и Маколи ожидали увидеть негодяя, и они его увидели. Но что, если Абрамович был искренен? Тогда фраза «Но она действительно красива» становится комплиментом человека, пытающегося быть вежливым. А «Вы совершенно правы» в ответ на утверждение Маколи о том, что Абрамович заслуживает смерти, — выражением согласия.

Она прокрутила несколько страниц мемуаров в поисках информации о личной жизни. Через пятьдесят страниц тысячестраничного документа Абрамович вернулся к своему выступлению в суде и изысканиям в области прецедентного права. Затем она наткнулась на вот такой абзац:

«Все мосты сожжены. Разумеется, я знаю эту фразу, но она всегда казалась мне линейной. Ты сжигаешь мосты и идешь дальше. Впереди всегда ждет другая дорога, и всегда есть, куда пойти. Я сжег мост в государственной адвокатуре, вырвался оттуда. Я сжег еще один мост и пришел сюда. Теперь я понимаю, что оказался на крошечном островке и сжег все мосты, соединяющие его с большой землей. Теперь я остался совсем один, в полной изоляции, и никто не может мне помочь. Я поставил себя над законом и, таким образом, потерял его. Теперь у меня нет ничего, кроме времени».

— Снова мимо, Абрамович, — сказала Тесс монитору компьютера. — У тебя нет даже этого. Слушай, дай мне подсказку. Кому была нужна твоя смерть?

Тесс задала в поиск имя Маколи. Ничего. А если О’Нил? Опять ничего не найдено. Ава? Нет, ни одного имени. Адвокат до мозга костей, Абрамович не нарушил ничью конфиденциальность, кроме своей собственной.

«Так с чего мне становиться сексуальным, значительно менее гомосексуальным, в возрасте сорока двух лет?» Хороший вопрос. Она знала одного человека, который может ответить на него.

Глава 24

На следующий вечер, когда Ава Хилл открыла дверь, Тесс сразу заметила, что со времени ее последнего визита в жизни Авы или, по крайней мере, в состоянии ее банковского счета, произошли значительные изменения. Явно дешевый кожаный диван уступил место более качественной и более длинной версии, на этот раз глубокого темно-зеленого цвета. Этот же оттенок проходил по темно-синему ковру, касался ножек низкого кофейного столика и исчезал только для того, чтобы появиться на горлышке вазы, стоящей на стеклянном столе. Даже новый портфель Авы, стоящий на антикварной вешалке в передней, был того же темно-зеленого оттенка. Тесс вспомнила этот портфель — именно его Ава с такой любовью гладила перед тем, как отправиться в отель «Ренессанс» к Майклу Абрамовичу. Это новая тенденция в дизайне, решила Тесс, использовать дорогую сумочку в качестве лейтмотива для оформления всей комнаты.

— У тебя теперь все по-другому, как я посмотрю, — обратилась Тесс к Аве, платье которой — темно-красное платье-пальто — превосходно контрастировало с диваном. Тесс села на старый директорский стул — один из тех, что стояли на балконе, с рваной оранжевой обивкой. Было ясно, что работа над квартирой идет полным ходом, но еще многое надо переделать. Тесс решила, что обстановке не хватает какой-то сдержанности. Ей видна была столовая, которая в прошлый раз предстала пустой. На этот раз, нагруженная шестью полированными стульями светлого дерева, стеклянным столом и покрытая персиковым дамасским ковром, она казалась переполненной. «Дорого, но не практично, — подумала Тесс. — Такое сиденье прикажет долго жить после первой же заблудившейся фасолины в масле или кунжутной вермишели, выскользнувшей из палочек».

— Да, я получила определенную сумму.

— Богатый дядюшка оставил наследство?

— Нет, что ты, если бы. — Выражение лица Тесс вызвало у нее улыбку. — Эй, расслабься. Я просто пытаюсь соответствовать твоим ожиданиям. Принимая во внимание твой утренний звонок, я могу предположить, что у тебя появились новые обвинения в мой адрес. Ты всегда думаешь обо мне плохо. Не могу же я начать разочаровывать тебя.

— Я была не права, так?

Ава посмотрела на нее с недоверием. Примирительный тон Тесс не убедил ее.

— Ошибалась в чем? У меня масса вариантов. Насколько я помню, ты обвиняла меня в том, что у меня роман с моим боссом, потом в том, что я заставила своего жениха прикончить его. Ты даже предположила, что я сама убила своего начальника. Это все?

— Пока да. Но у меня есть еще парочка новых обвинений.

— Это должно быть забавно.

Ава баюкала в ладонях бокал вина того же оттенка, что и ее платье. Тесс она ничего не предложила. Что ж, улучшилось только ее финансовое положение, а не манеры.

Тесс сделала глубокий вдох, пытаясь вспомнить все, что нужно сказать, как сказать и в какой последовательности. Она хотела пользоваться своими записями, но Китти сказала, что так она будет выглядеть сомневающейся, неуверенной в себе, а полицейский с ней согласился.

Прошлой ночью, после долгих размышлений над одним истинным откровением из дневника Абрамовича, Тесс буквально вытащила счастливую пару из постели и попросила помочь. Рассевшись вокруг кухонного стола и вооружившись блокнотами, они все вместе пытались сложить вместе разрозненные кусочки. Тадеуш записывал факты — неопровержимые, несомненные. Факт, написал он жирными буквами. Ава не смогла пройти аттестацию. Факт: Ава была в отеле с Майклом Абрамовичем. Тесс записывала свои подозрения. Китти отслеживала теории, связывая два списка между собой. К удивлению Тесс, у Тадеуша оказался настоящий талант к собиранию головоломок. Беспристрастный, не зная, о ком идет речь, он не преследовал никаких корыстных целей. Он хотел когда-нибудь стать хорошим детективом. Именно Тадеуш нашел зацепку — именно он обратил внимание на несостыковку, которую Тесс должна была заметить значительно раньше.

— Помнишь тот вечер, когда мы встречались в «Пойнте», когда ты еще не знала, кто был моим клиентом?

— Разумеется. С этого все и началось, не так ли? Ты когда-нибудь задумывалась, насколько иначе все могло повернуться, если бы ты не забросала меня этими необоснованными обвинениями, заставив меня мчаться к Року, пока ты еще не отравила его мозг, не настроила его против меня? Ты когда-нибудь думала об этом? — Ава отхлебнула вина, вполне довольная собой.

Каждую ночь, сволочь, каждую ночь. Но она не могла позволить втянуть себя в игру «вот тебе» — так балтиморские школьники называли перепалки.

— Когда ты услышала, что это Рок, тебе явно полегчало. Теперь я понимаю, что ты решила, что кто-то еще нанял меня следить за тобой — кто-то, на кого у тебя нет влияния. Кто-то, с кем у тебя могут быть проблемы.

Ава все еще улыбалась поверх края бокала, но одними только губами. Глаза ее сузились, а виски, казалось, сжало обручем.

— Ты думала, что меня наняла Луиза О’Нил.

— Теперь ты собираешься обвинить меня в том, что я сплю еще и с мистером О’Нилом? — Негодование Авы казалось вполне искренним. Если бы Тесс не доводилось видеть Аву в этой роли, она бы, наверное, поверила. — Ты можешь думать только об одном. Ты озабочена сексом, словно старая дева.

Тесс удивилась, что Ава не ущипнула ее за щеку, как они делали классе в седьмом после таких вот выпадов. У ти кака-а-а-а-а-ая…

— Я действительно могу думать только об одном. Но не собираюсь совершать одну и ту же ошибку дважды. Ты не спишь с О’Нилом — пока нет. Но будешь, если на кону будет стоять работа. Именно так обстояли дела с Абрамовичем, правильно? Ты была по уши в долгах, и если бы не прошла аттестацию зимой, потеряла бы работу, и тебе нечем было бы с ними расплачиваться.

— Я думала, сегодня ты расскажешь мне что-нибудь новенькое. А это подозрительно похоже на историю, с которой начались все беды. Я не спала с Абрамовичем. И он не проявлял сексуальную агрессию по отношению ко мне. Я солгала тебе, потому что была уверена, что правде ты не поверишь, особенно с твоей уверенностью в обратном.

— И в чем же заключается правда?

— Узнаешь в суде. — Ава улыбнулась и повторила радостно: — Я с ним не спала.

— Да знаю я. А еще я знаю, что тебе нечем будет подтвердить это в суде. Ты была не в его вкусе. Абрамович был геем. Или был бы, если бы вообще занимался сексом.

На какое-то мгновение лицо Авы посветлело, а потом так же быстро погасло опять. Тесс могла биться об заклад, что она мучилась из-за того, что Абрамовичу она была безразлична, и боялась, что теряет былую привлекательность. Но какое бы облегчение ни принесла ей эта новость, Ава была не готова менять свои показания.

— Откуда ты можешь это знать? Я никогда ничего такого не слышала — в смысле, в офисе такие слухи не ходили. У него, правда, никогда не было подружек, но ведь его трудно назвать привлекательным. — Она рассмеялась. — Это еще слабо сказано. Он был уродлив. Возможно, у него не было подружек, но и дружков у него не было.

— Я уже сказала, что не совершаю одну и ту же ошибку дважды. На этот раз у меня действительно есть доказательство — длинное письмо, напечатанное Абрамовичем на компьютере за то время, когда он должен был работать. Это письмо я собираюсь отдать знакомому репортеру. Я также собираюсь поделиться с ним своими мыслями о том, что же на самом деле происходило между вами.

— И что с того? Я же сказала полиции, что Дэррил все выдумал. Если выяснится, что Абрамович был гомосексуалистом, то моя история будет выглядеть еще правдоподобнее. Мои показания, — поспешно оговорилась она. — Это только подкрепит мои показания.

— Да. Ну а если в дневнике Абрамовича есть и другая информация? Он написал более тысячи страниц — вполне достаточно, чтобы рассказать и о твоих проблемах с аттестацией, и о том, как он смущался, когда ты пыталась соблазнить его. — Тесс перешла из мира фактов Тадеуша к своему собственному списку предположений, но Ава об этом не знала. — Если ты и не спала с Абрамовичем, то не потому, что плохо старалась. Отель «Ренессанс» — это был отличный ход. Твоя идея, не так ли?

— Вряд ли тебе удастся представить в суде этот его дневник. Мистер О’Нил его не пропустит.

— Отлично, отлично, мисс Хилл. В этом семестре вы заслужили пятерку по уголовному праву. Но в газете это оторвут с руками.

Ава увлеченно занималась юбкой — сначала разгладила ее, затем поправила подол. Тесс ждала. Она училась молчать.

— Слушай, чего тебе надо? — наконец спросила Ава. — Ты можешь разрушить мою жизнь, но Дэррилу это не поможет. Я не убивала Абрамовича. На самом деле, его смерть поставила под угрозу мою карьеру в фирме. Они отдали меня ему, когда я во второй раз провалила аттестацию, потому что полагали, что я протяну не больше года. После его смерти меня могли уволить.

— Но они этого не сделали, и я хочу знать, почему. А еще я хочу, чтобы ты прояснила мне пару моментов. До смерти Абрамовича ты общалась с ним так же, как и все остальные. Ты можешь знать что-то, сама этого не осознавая. Ты помогаешь мне, а я не публикую дневник. По рукам?

Ава осторожно кивнула.

— Итак, вот что мне известно. Год назад ты начала работать в «О’Нил, О’Коннор, О’Нейлл», будучи по уши в долгах. В феврале была аттестация. Ты провалилась. Ты снова проходила ее в июле и снова неудачно. Теперь ты еще больше влезла в долги, потому что не можешь перестать покупать одежду — и потому, что твои навыки магазинных краж ограничиваются мелочевкой — нижним бельем и украшениями.

— Не знаю, почему ты постоянно вспоминаешь о магазинных кражах, я никогда…

— Потом, Ава. Давай не будем отвлекаться. Ты была в отчаянии. Ты решила, что твой единственный шанс остаться в фирме — это соблазнить Абрамовича. Не знаю уж, какие предлоги ты выдумывала, но тебе удалось организовать регулярные встречи с ним в местном отеле. Полагаю, ты думала, что в такой обстановке ему не удастся противостоять твоим чарам. Кстати, как тебе удалось это устроить?

Угрюмо, с недовольной гримасой:

— Он помогал мне готовиться к аттестации. Я сказала, что это единственное место, где нам точно никто не помешает. Он купился.

— Впечатляет. Итак, ты решила, что он твой — остальное лишь дело времени. Но он и пальцем тебя не тронул. Более того, он действительно пытался помочь тебе подготовиться к аттестации, но ведь ты не этого добивалась. Он даже уговаривал тебя не ехать в отпуск с Роком, чтобы еще позаниматься. Он утверждал, что сможет натаскать тебя.

— Я не смогу пройти аттестацию. Я слишком волнуюсь. Это какой-то синдром. Я не виновата. Я ходила к врачу и…

— Разумеется, ты ни в чем не виновата. Ты жертва. Все мы жертвы. Но Абрамович, которому больше нечего было делать, в это не поверил. Он любил юриспруденцию и хотел, чтобы ты тоже ее любила. Держу пари, он сводил тебя с ума, заставляя так усердно трудиться. И ты начала разрабатывать запасной вариант — Симона О’Нила. Если ты спишь с большим боссом, какое тебе дело до маленького? И, кто знает, возможно, тебе удалось бы в итоге пройти аттестацию. Ты же занималась с одним из лучших адвокатов штата.

Но ты была так занята планом A и планом B, что стала забывать о плане C — о своем женихе — симпатичном парне, у которого оказались довольно симпатичные сбережения. Большие сбережения, которых вполне хватило бы, чтобы полностью выплатить студенческий заем и погасить большую часть долга по твоей кредитной карте, если до этого дойдет.

Ава смотрела на городские огни, на гавань.

— Дэррил не был планом, — сказала она мягко, почти печально. — Он был сильный. Мне это нравилось. Я думала, что он может защитить меня. Но он не смог мне помочь. Чтобы жить с ним, я должна была работать. Он зарабатывает меньше пятидесяти тысяч долларов в год. Разве могут два человека прожить на это?

Неплохое выступление, может быть, даже искреннее. Но Тесс это не тронуло.

— Тебе бы пришлось отказаться от пары кожаных диванов, но это не смертельно.

— Дело не только в деньгах. Дэррил вообще не хотел, чтобы я работала. Мы часто ссорились из-за этого. Я так устала ругаться с ним, что даже не возражала, когда Абрамович предложил использовать неделю отпуска для занятий. Я обрадовалась, что у меня появился предлог не видеться с Дэррилом.

Они с Роком ссорились? Забавно, он совсем забыл сообщить ей эту маленькую деталь. Но нужно собраться. Это был сложный момент — нужно было признать, какой умной была Ава и какой она была дурой.

— Но в один прекрасный день появляется какая-то идиотка. — Она передразнила свой собственный голос, срывающийся на фальцет: — «Привет, я частный детектив, и я знаю, что у тебя есть любовник». Разумеется, это неправда. Но ты быстро соображаешь. Ты сразу понимаешь, что случайные факты, которые показались убедительными мне — отель, тайные свидания, — смогут убедить кого угодно. Особенно О’Нила, который проникается к тебе все большей симпатией. В действительности, это может решить все твои проблемы одним махом. Может, тебе удастся получить тепленькое местечко. Может, Абрамовича уволят, а ты получишь еще один шанс. Это был хороший план. А смерть Абрамовича делала его поистине великолепным.

— С чего ты это взяла? — резко спросила Ава, отбросив все бархатные нотки, который использовала, говоря о Роке.

— Если Абрамович умрет, никто не сможет оспорить твои слова, не так ли? Можно предположить, что фирма, которой не нужна огласка, предпочтет откупиться от тебя, если ты согласишься представить прессе более изящную версию событий.

Тесс обвела рукой новую мебель.

Ава вздохнула:

— Ты в чем-то права, но зачем все это? Это не снимает подозрений с Дэррила. Он думал, что Абрамович вынудил меня спать с ним. Он поехал туда и убил его. Не пойми меня неправильно. Я надеюсь, что его оправдают или признают убийство непредумышленным, но я до сих пор думаю, что это сделал он. Честно говоря, страшновато понимать, что я едва не вышла замуж за человека с такой сильной склонностью к насилию.

Впервые за все это время она казалась совершенно искренней. Создавалось впечатление, что Ава совсем забыла о своей собственной решающей роли в этой истории, о том, что ее именно ложь привела Рока в кабинет Абрамовича, что ничего бы не случилось, не будь она такой интриганкой. Они обе были слишком умны. Но Тесс не могла позволить себе сейчас об этом думать.

— Осталась еще пара неясностей. Почему у Абрамовича не было работы? В фирме знали, что он ничего не делает? У него было что-то на О’Нила?

— Однажды я спросила Шая об этом. — Шай, надо же, подумала Тесс. — Разумеется, я не стала ставить вопрос в лоб, как ты. Он сказал, что Абрамович решил одну проблему — очень важное дело. Знаешь, он действительно был большим профессионалом в своей области. Он знал закон, но его стиль работы не устраивал клиентов фирмы. Он огорчил очень важного клиента. Поэтому они перестали давать ему работу в надежде, что он уйдет сам. Так делаются дела в фирме «О’Нил, О’Коннор и О’Нейлл». Но Абрамович был не настолько любезен, чтобы затягивать поясок. Он был жадным.

Тесс буквально услышала, как Симон П. О’Нил — нет, Шай — произносит последние предложения своим приторным голосом. Ава схватывала на лету, по крайней мере, некоторые вещи.

— Все были в курсе, что его выживают?

— Нет, никто не должен был знать. Даже я. Они просто хотели, чтобы он ушел; они не собирались хоронить его репутацию. Но после трех месяцев активного создания видимости деятельности у него кончились задания для меня. Сначала я подумала, что он не доверяет мне из-за проблем с аттестацией. Потом я увидела, что папки стоят пустые, и однажды… в общем, однажды я залезла к нему в портфель. Там лежал юридический журнал и сандвич с ветчиной — и все.

Что ж, Абрамович так и не разлюбил трейф. Тесс это понравилось.

— Он никогда не получал писем. Почти никто не звонил, звонков от клиентов не было вообще. Представители «Симс-Кивер» всегда общались с Ларри Чамберсом — это молодой партнер, его кабинет в другом конце офиса. А я перекладывала с места на место свидетельства о смерти.

— Вообще не было ни звонков, ни почты? А по личным вопросам?

— Он получал письма от заключенных — я видела штемпели Управления исправительных учреждений на конвертах. Он говорил, что многие люди, которых он защищал в качестве государственного адвоката, поддерживают с ним контакт. Он, как ни странно, гордился этим. Все эти дела он проиграл.

— Может, он гордился тем, что люди симпатизируют ему, хоть он и не смог их защитить?

— Может быть. Но один уж точно не питал к нему нежных чувств. Он звонил и распекал его на все лады. Майкл очень расстраивался.

— Он что-нибудь говорил об этих звонках — кто звонил? Вдруг это был недовольный клиент, которого недавно освободили?

Ава покачала головой:

— Он просто краснел и говорил: «Ненавижу этого…» Не хочу даже повторять, как он его называл.

— Так, Ава, подожди. Мы, кажется, все понимаем, что ты не Эмили Пост.[5] Что именно он говорил?

— Он говорил: «Ненавижу этого гадкого факера».

— Гадкого факера? Он называл его гадким факером?

— Да, и это было довольно странно, потому что он никогда не позволял себе таких выражений, по крайней мере, в моем присутствии. Когда я возмутилась, он сказал, что его все так называют.

А когда Тесс посоветовала Джонатану не отзываться так о своем информаторе, он ответил ей то же самое: «Это не я придумал. Это фактически стало его прозвищем». Гадкий факер.

— Ава, это очень важно. Этого парня могли выпустить из тюрьмы, и он мог найти Абрамовича.

— Нет, быть такого не может. Это не он.

— Почему?

— Потому что этот парень сидит в камере смертников, насколько я знаю. Если он и выйдет оттуда, то только вперед ногами.

Камера смертников. Источник Джонатана тоже сидел в камере смертников. Это, скорее, один и тот же человек Он связался с ним после того, как написал статью об Абрамовиче. В ночь перед своей гибелью Джонатан обронил, что его источник был как-то связан с Абрамовичем, но не имел никакого отношения к его смерти. Но Джонатан мог и ошибаться.

Тесс встала, собираясь уходить.

— Ава, ты мне очень помогла, хотя я и не могу сказать тебе, как именно.

— Ты же не собираешься публиковать то письмо, так? Мы же договорились.

— Письмо? А, ты про дневник Абрамовича со всеми этими рассказами о тебе? Ну, я должна сообщить тебе две вещи. Во-первых, газетам наплевать на тебя и твои проблемы. Что неудивительно, и только законченный эгоист мог предположить обратное. А во-вторых, я все это выдумала. Да, Абрамович действительно был геем, но он ни словом не обмолвился ни о тебе, ни о твоих попытках соблазнить его, хотя и проработал для тебя некоторые практические вопросы. Я солгала, чтобы разговорить тебя, Ава. За мной ведь был должок, так ведь?

Бокал выпал из рук Авы, расплескивая темно-красное бургундское. Тесс ошиблась — цвет платья отличался от цвета вина. На юбке расползалось внушительное темное пятно, струйка вина попала на диван и устремилась на ковер. Да, этот цвет действительно хорошо сочетается с зеленым.

— Знаешь, моя мама всегда закрывала хорошую мебель пластиковыми чехлами, — поделилась Тесс с Авой. — Возможно, тебе тоже стоит попробовать — особенно, если учесть, что у тебя бокалы из рук валятся.

Глава 25

Тесс не пришлось долго рыться в записях Абрамовича, чтобы установить личность гадкого факера. Как оказалось, эта кличка была игрой слов. Человека звали Такер Фокер. В ходе судебного разбирательства произошла интересная замена букв. Потенциальные свидетели называли его «этот чертов педик». Времена меняются: теперь слово «факер» стало вполне приемлемым в отличие от «педика». Фокер, что было вполне разумно, предложил свою альтернативу. В одной из статей он назвал себя «гадким факером». В действительности там было написано «гадкий ф…», но и ребенок догадался бы, как выражение выглядело в оригинале.

«Мне посчастливилось иметь такого адвоката, как Майкл Абрамович», — сообщил он журналистам. И это было уже после того, как его признали виновным в одном убийстве, совершенном при свидетеле, и после того, как он признал себя виновным в остальных убийствах, получив столько пожизненных сроков, что мог выйти на свободу только при условии, что ему удастся прожить более девятисот лет.

Почему благодарность превратилась в ненависть? Тесс откинулась на спинку стула, пытаясь найти ответ. Объяснялось ли это тем, что теперь перспектива смерти стала значительно более реальной, чем десять лет назад, когда казалось, что смертной казни в Мэриленде больше не будет. Или это был результат жизни в одиночной камере, когда есть уйма времени, чтобы придумать новые поводы для недовольства. Она рассматривала старое фото, на котором Фокер обнимает своего адвоката. Несчастным выглядел как раз Абрамович, разглядывающий свои ботинки. Абрамович, который был рад письмам от других своих клиентов, отбывающих срок, тяготится обществом Такера Фокера. Из-за того, что проиграл дело? Или потому, что этому человеку, который всю жизнь боролся со своими сексуальными пристрастиями, было неприятно прикосновение мужчины, насиловавшего маленьких мальчиков и убивавшего их, чтобы никто не узнал о его деяниях?

Фокер был тем самым источником, о котором говорил Джонатан. Фокер был клиентом Абрамовича. Оба мертвы. Осмелится ли она с ним встретиться? Она понимала, что у нее нет выбора. Такое ощущение, что она в незнакомой лодке, которая плывет сама по себе по незнакомой трассе, и нет человека, который держал бы руль или мог предупредить о препятствиях. Разумеется, она в любой момент может остановиться, сдаться, пойти в полицию или к Тинеру, рассказать им все, что ей известно. А может продолжать плыть вперед.

Она позвонила дяде Дональду на работу. Он, как обычно, снял трубку после третьего гудка, пытаясь сделать вид, что занят.

— Тессер! Где ты была целую неделю? Мне пришлось все писать самому. Как ты могла так поступить со мной?

— Я не могла вернуться после того, как узнала от мамы, кто на самом деле платит мне «зарплату». Мне не нужны подачки, дядя Д. Я не так сильно нуждаюсь в деньгах.

— Я тоже. А после того как мне пришлось все это делать самому, я готов платить тебе в два раза больше. Я на все согласен. Только вернись.

Последние слова он пропел и пояснил:

— «В ясный день увидишь вечность». Показывали по кабельному вчера вечером. Если я запою, как Ив Монтан, ты согласишься вернуться к работе?

— Не пойдет. Я хочу, чтобы ты оказал мне большую услугу. Тебе по службе никогда не приходилось иметь дело с Управлением исправительных учреждений? Мне нужно встретиться с одним заключенным, приговоренным к смерти, как можно скорее.

— Несколько лет назад я делал там ротацию кадров. Заместитель директора по работе с заключенными. Напиши письмо, и если заключенный не будет возражать, надо будет получить согласие адвоката. Но это может затянуться надолго. Вот что я тебе посоветую: напиши запрос и отправь его по факсу им в канцелярию завтра прямо с утра. У меня там есть пара знакомых, я позвоню им и скажу… А что я им скажу? Слушай, в Мэриленде же есть один Монаганн, который активно спонсирует губернатора. Пишется с двумя «н», но разве кто это заметит? Я позвоню своему знакомому и по секрету расскажу, что ты его внучка, пишешь диссертацию по социологии. Они пустят тебя к нему уже завтра днем.

— А получится?

— Тессер, если они поверят, что ты приходишься внучкой Эду Монаганну, то они могут разрешить тебе забрать его с собой на денек. Половина законов штата были написаны исключительно ради блага его рыбозавода. Губернатор ради него в лепешку расшибется.

— Дядя Д., ты самый лучший дядя в мире. Все для тебя сделаю.

— За распространение ложной информации пенсию у меня не отнимут. Самое страшное, что мне грозит, — это очередной перевод. Знаешь, единственный департамент, в который меня еще не засовывали, это Министерство занятости населения и экономического развития. А это слишком плохо, потому что уж я-то знаю, как не потерять работу. А наше с тобой соглашение — вершина экономического развития.

Тесс вспомнила пустой кабинет своего дядюшки, чистый стол, блокнот, исписанный шуточными пари. Он никогда не был женат, никогда не интересовался ничем, кроме политики и трека. С тех пор как его прежнего начальника сняли, он жил как в ссылке, растрачивая свои таланты попусту.

— Дядя Дональд, а это трудно — ничего не делать?

— Ты что, это благодать!

— Нет, я серьезно. Я знаю, что ты рад чекам, рад пенсии, которую тебе дадут, но разве не трудно найти себе занятие?

Он ответил не сразу. Тесс знала, что он не обдумывает ее вопрос, а пытается найти слова, в которые можно облечь правду, которую он так долго скрывал ото всех, даже от самого себя.

— Труднее нет ничего, Тесс. Будь я моложе, я, возможно, нашел бы другую работу, и пусть я любил бы ее не так сильно, зато пришлось бы хоть немножко работать головой, — вздохнул он. — Черт возьми, мне повезло, что мне тогда не предъявили обвинение. Понятное дело, если бы меня потащили в суд, я стал бы лоббистом. Если тебе предъявляют обвинение, а тебе удается выйти сухим из воды, доверие к тебе растет.

— Правда. Но самые лучшие лоббисты — это те, которые постоянно находятся под угрозой обвинения. У них есть стержень, которого у других нет.

Дональд одобрительно усмехнулся:

— Умная ты, Тесс. Может, тебе стоит заняться политикой. Только не бери с меня пример. Не позволяй своей первой любви помешать тебе найти следующую.

Она повесила трубку, ошеломленная: дядя решил, что она говорит о себе. Но ведь она думала только об Абрамовиче. Разве не так?

На следующее утро Тесс напечатала запрос, как наказал Дональд, и по факсу Китти отправила его в Управление исправительных учреждений, как только оно открылось в 8.30. Она просто изложила свою просьбу, оставив все интриги на откуп Дональду. Потом, если кто-то вдруг узнает, что это была другая Монаган, Дональд просто скажет: «Кто же знал? Наверное, кто-то чего-то недопонял». Разрешение на встречу пришло по факсу через сорок пять минут. Тереза Э. Монаган может увидеться с Такером Фокером сегодня же днем.

Кроу коробками носил на работу всевозможные пирожные. Наполеон, эклеры, пирожки — непозволительная роскошь с его-то скудным жалованьем. С недавних пор все внимание, которое раньше доставалось Китти, он перенес на Тесс. Он бросал на нее взгляды, о которых она когда-то мечтала, приносил еду и подарки, пытался поговорить о Джеймсе М. Кэйне и сочинял песенки. Но ей уже надоело говорить о Кэйне, к тому же из-за своей заторможенности могла испытывать по отношению к Кроу лишь вялую сестринскую симпатию.

Сегодня вместе с пирожными он принес ей еще и стакан свежего лимонада из «Бродвей маркет». Кисленький, с кусочками лимона. Она сидела на старом аппарате для газировки и пила его — медленно, смакуя каждый глоточек. Никто не произнес ни слова, но это была уютная тишина. Как однажды заметил Кроу, по утрам здесь был удивительный свет — чистый, свежий. Китти в ковбойских сапогах и юбке с бахромой с мечтательным видом втирала лимонную полироль для мебели в библиотечный стол. Из динамиков группа «Эверли Бразерс» пели о любви. Кроу достал гитару и начал подпевать, поглядывая на Тесс, когда думал, что она на него не смотрит.

Резкий стук по стеклянной входной двери оборвал его песню на полуслове как раз в тот момент, когда Тесс начал надоедать этот пристальный взгляд.

— Закрыто! — весело прокричала из-за прилавка Китти. — Мы работаем с десяти.

Но Тесс узнала крошечную фигурку: у двери стояла Сесилия, прижимая к груди пачку бумаги.

— Мне нужна ваша помощь, — сказала она, когда Тесс открыла ей дверь. Ей все лучше и лучше удавалось переключаться на напористость — с каждой встречей она все меньше заикалась и все реже смотрела в пол. — Я думала, что смогу справиться сама, но ошиблась. Мне нужно знать то, что знаете вы.

В голове Тесс пронеслось столько вариантов, что она не знала даже, о чем думать. Какой эксклюзивной информацией она могла владеть? На что намекает Сесилия: на смерть Абрамовича? На наезд на Джонатана? Почему она снова пришла к Тесс, которую на прошлой неделе сочла совершенно бесполезной?

— Чем я могу вам помочь, Сесилия?

— Мне нужны документы, — она сунула Тесс свою кипу бумаг. — У меня ушло шесть недель, чтобы догадаться, как найти устав ОЖНА. Вы сказали, что пошли и просмотрели его после нашего собрания. Значит, вы знаете, как это делается, а я нет. Я хочу, чтобы вы помогли мне. Я устала гоняться за тенью и терять свое время.

Тесс отступила на шаг назад. Концентрированная энергия Сесилии, запертая в таком крошечном тельце, немного пугала ее, казалась неуправляемой. Ей было боязно стоять на расстоянии вытянутой руки… или ноги?

— За кого вы меня принимаете, Сесилия?

— Ну, сначала я думала, что вы из налогового управления.

Это предположение насмешило бы всякого, но вряд ли кто-то смеялся бы громче Тесс. Она так хохотала, что ноги подкосились, и она, не прекращая смеяться, сползла на пол. Она хохотала, пока не поняла, как давно не смеялась — с субботней ночи.

— Сесилия, меня по-разному обзывали, но никто никогда не принимал меня за сборщика налогов. С чего вы это взяли?

— Знаете, когда думаешь о чем-то, забываешь, что больше никто об этом не думает.

«Еще бы не знать», — подумала Тесс.

— Когда вы пытались проникнуть на нашу встречу, я и представить себе не могла, что на самом деле вас интересует убийство Абрамовича. В смысле, он убит, полиция арестовала парня, который это сделал, вот и все, конец фильма. В этом не было ничего таинственного для меня, я не видела причин интересоваться этим. Даже когда я поняла, что вы ищете, меня это не обеспокоило. Я знала, что все члены группы невиновны.

— Но что мог страховой агент хотеть от вас, Сесилия? Вы забыли декларировать стипендию? Приписали пару лишних иждивенцев в декларацию о доходах.

Сесилия нетерпеливо покачала головой. Она неслась на всех парах и хотела, чтобы Тесс не отставала. Она буквально вибрировала от напряжения. Тесс решила, что девушка пьет слишком много кофе.

— Не от меня. От ОЖНА.

— А что ОЖНА? Я думала, это некоммерческая организация.

— Некоммерческая организация, которая требует от своих членов вносить немалые суммы. Мы платим по пятьдесят долларов в год в качестве пошлины и постоянно проводим акции по сбору средств. Распродажи домашней выпечки, аукционы, пешие марафоны. Пру постоянно что-то придумывает. Мы сдаем деньги и больше никогда их не видим, ничего за это не получая. Кажется, никого это особенно не волнует, но когда я задала Пру вопрос, она начала юлить. Сказала, что мы переводим крупные суммы в Национальную лигу поддержки права на аборт и Национальную организацию женщин, а еще должны платить за комнату.

— Итак, у вас возникли подозрения, и вы отправились на поиски устава.

Сесилия кивнула, на этот раз утвердительно, причем так энергично, что стала похожей на игрушечную собачку за задним стеклом старого «шевроле».

— Да, за шесть недель я успела обзвонить буквально всех в правительстве штата, и все это в перерывах между школой, учебой и работой у отца в баре. Скажу я вам, обычным гражданам приходится непросто. На десять звонков мне попадался один нужный человек, и его обычно не было на месте. Но все же мне удалось найти устав. Когда я запросила налоговые декларации, из Управления регистрации юридических лиц меня отправили в Министерство юстиции. Но у них не было никаких данных по ОЖНА — ни по одному из названий. Тупик.

— Скорее, неверный поворот, — заметила Тесс, но Сесилия была слишком увлечена рассказом о своих злоключениях, чтобы услышать ее.

— Потом появились вы. Поговорив с вами во второй раз, я поняла, что вы не из налогового управления: вы были слишком несведущи…

— Благодарю.

— Но вы обмолвились, что видели устав. А ведь прошло всего два дня! Мне потребовалось на это шесть недель! Как вам удалось так быстро найти налоговые декларации? Ежегодное собрание акционеров состоится через месяц, и я хочу понять, куда уходят деньги до того, как Пру выберут президентом на следующий год.

Тесс понимала, что Сесилии и в голову не приходило, что она может отказаться помогать ей. Для Сесилии единственный вопрос заключался в том, как быстро Тесс решить ее проблему. Бесплатно, разумеется. Она не знала кодекса фрилансеров на полной ставке, по которому они меняют свое время только на деньги. Но помочь ей было несложно, и вряд ли кого-то за это убьют.

— Вы были на правильном пути, но обратились в другое ведомство. Министерство юстиции занимается фондами — организациями, которые отдают деньги. Если вам нужен устав благотворительной организации, которые собирают деньги, вам следует обратиться к генеральному секретарю штата в Аннаполисе.

— Хорошо, поехали. — Сесилия схватила Тесс за руку и потащила ее к выходу. Она была не только быстрая, но и сильная.

— Подождите-ка. — Тесс пришлось приложить усилие, чтобы высвободить руку. — Я не собираюсь ехать в Аннаполис прямо сейчас. У меня назначена встреча. Но, возможно, я смогу помочь вам, если сделаю один звонок.

Когда-то она писала о благотворительной организации «Юнайтед Вэйт», и сейчас ей это пригодилось. Она нашла старую знакомую в офисе генерального секретаря штата, которая согласилась отправить ей по факсу последнюю налоговую декларацию ОЖНА. Через несколько минут факс Китти выдал девятьсот девяносто страниц. Сесилия выхватывала каждую страницу, как только она приходила, и с непонимающим видом разглядывала их.

— Давайте я покажу вам, на что нужно смотреть, — сказала Тесс, забирая у нее факс. — За последний отчетный период ОЖНА получила почти тридцать пять тысяч долларов. Большая часть этой суммы, около тридцати тысяч, — это грант. Остальное, судя по всему, приходится на ваши благотворительные акции.

— Но зачем нам проводить эти акции, если мы получаем двадцать пять тысяч долларов в год? Пру ведет себя так, словно мы всегда находимся на грани банкротства. Она даже была против той вечеринки на прошлой неделе. Мы все сбросились, а чипсы заказали в «Прайс-клубе».

— Ну, конечно. — Тесс листала страницы факса. — Это исключено. А вот и Пру.

Она вытащила страницу, на которой должны были быть указаны все оплачиваемые сотрудники. Пруденс Эндерсон, как было указано в декларации, получала тридцать тысяч долларов в год как президент-казначей.

— Это законно?

— Если правление согласно, то да, а правление — это Пру. По закону штата и по федеральному закону, единственное, что требуется от ОЖНА, — это заполнение такой вот бумаги. Это возмутительно: тратить большую часть благотворительных сборов на жалованье одного человек, но ОЖНА — это театр одной актрисы. К тому же любой может ознакомиться с документами, которые мы только что видели. Пру уверена, что никто не станет этого делать. Это довольно скромная сумма, если не знать, что она получает еще и зарплату на своем основном месте работы. Она же работает где-то, так ведь?

Сесилия кивнула:

— В бухгалтерской фирме.

— То есть она может сама заполнять налоговые декларации по ОЖНА, экономить на этом еще пару долларов — и тоже положить их в карман. Это мерзко, но, сдается мне, она не вышла за рамки закона. Если ты решишь предать ее махинации огласке, какой-нибудь журналист захочет написать об этом. Но на вашем месте я бы просто рассказала все остальным членам группы. Уверена, все вместе вы сможете решить, что делать с Пру.

Казалось, Сесилия не слышит ее. Она колотила по столу Китти своими крошечными кулачками, и факс с телефоном угрожающе подпрыгивали. «Черт побери! Проклятие!»

— Не стоит корить себя. Эти махинации — мало кто в них разбирается.

— Вы не понимаете. Как жаль, что Абрамовича убили — он бы мне все объяснил. Он же составлял устав, наверняка он что-то знал. Я ходила к нему…

— Вы встречались с Абрамовичем? Что он вам сказал?

— Ничего особенного. Он был мертв.

От изумления Тесс почему-то очень удачно спародировала Джоя Думбартона:

— Но вас же не было в журнале регистрации. Никто не может подняться наверх, не подписав журнал. Или не подкупив охранника.

— Слушайте, если я хочу что-то узнать, я хочу сделать это сразу. Я выследила Абрамовича, и он сказал, что я могу прийти к нему, хотя «интересы клиента прежде всего», и он вряд ли сможет что-то мне рассказать. Охранник пропустил меня наверх в обмен на номер телефона. Разумеется, я дала ему неправильный номер.

Но когда я поднялась, Абрамович лежал на полу, весь кабинет залит кровью, так что я сбежала. Пришла домой и позвонила в «911», но им уже сообщили. Если бы на следующий день полиция не арестовала того парня, я бы рассказала, что видела. Но они поймали его, поэтому я решила, что это неважно. К тому же мне не хотелось объяснять, зачем я приходила. Я больше никогда не буду свидетельствовать в суде. И я не хотела вмешивать в это ОЖНА. Даже если Пру мошенница, это наше личное дело. Я не хочу вредить группе.

Тесс сжала переносицу. Казалось, от напряжения вот-вот разболится голова.

— Вы помните, сколько было времени, когда вы вошли в его кабинет? Хотя бы приблизительно.

— Минут двадцать-двадцать пять одиннадцатого.

Отлично, еще пятнадцать минут долой. Рок сказал, что когда он вышел из здания, часы на башне показывали 22.10. Фрэнк Майлз позвонил охраннику в 22.35. Тогда у них было двадцать пять минут. А из слов Сесилии следовало, что кто-то поднялся в кабинет, убил Абрамовича и успел скрыться — и все это меньше чем за пятнадцать минут. Или десять.

— Знаете, я работаю на… подозреваемого. Он мой друг.

— Я это поняла. Поблагодарите его от меня.

Она встала и начала собирать факсы, собираясь уходить.

— Вы собираетесь бороться с Пру? Или рассказывать остальным членам группы о том, что происходит?

— Думаю, я сначала дам Пру шанс объясниться. Когда-то она была моей хорошей подругой. Она ведет все дела группы; наверное, она должна получать за это какие-то деньги. К тому же жадность — не самый тяжкий грех. Далеко не самый тяжкий.

Когда Сесилия шла к выходу, Тесс заметила, что Кроу провожает ее оценивающим взглядом. Она почувствовала, что в нем разгорается новая страсть, и ей сразу же захотелось, чтобы он снова смотрел только на нее. Она не слишком рассчитывала на Кроу, но ожидала, что его обожание будет согревать ее несколько дольше — с безопасного расстояния.

Дверь магазина, словно заразившись избыточной энергией Сесилии, захлопнулась за ее спиной с оглушительным грохотом. От неожиданности Тесс вздрогнула и посмотрела на Кроу.

— Слышал? — спросила она. — Это значит, что дело Джонатана летит ко всем чертям.

Глава 26

Тесс всего однажды была в тюрьме штата, причем при странных обстоятельствах. А при каких еще обстоятельствах четырнадцатилетняя девочка могла оказаться в мужской тюрьме Мэриленда? В случае Тесс все началось, когда она решила заняться танцами. Это решение было вызвано не стремлением стать танцовщицей, а желанием быть на них похожей: быть маленькой, как эти крохотные хрупкие подростки, — кругом одни глаза, ребра и тазовые кости. Тесс понимала, что все танцоры сначала были худыми, а потом морили себя, чтобы навсегда остаться похожими на неоформившихся подростков, но она думала, что ей удастся все исправить.

После двенадцати недель занятий, несмотря на то что животик Тесс остался таким же круглым, инструктор настояла, чтобы она танцевала в ее труппе, которая выступала по всей стране. Тесс это польстило, и она с радостью ухватилась за ее предложение, решив, что инструктор увидела в ней скрытые от нее самой таланты. И та увидела — пару многообещающих бицепсов. Она дала Тесс всего одну роль — банку «Комета» в своей собственной модернистской постановке — вариации на тему «Ученика чародея». «Это большая роль», — пообещала инструктор. Роль была действительно большая — в буквальном смысле. Костюм «Комета» достигал шести футов в длину и был сделан из брезента, покрытого толстым слоем краски, и трех хула-хупов, чтобы Тесс могла то съеживаться, то вытягиваться в ходе двадцатиминутного танцевального номера. Ей приходилось подолгу держать вытянутые руки над головой на блокированных локтях, чтобы демонстрировать зрителям банку «Комета» во всей красе. Только очень крепкая девочка с сильными руками и спиной могла выжить в этом костюме.

Первое выступление состоялось в тюрьме. Миниатюрные девочки — настоящие танцовщицы — должны были изображать эти банки «Комета», семеня на пуантах и легко кружась по грязному линолеуму. Тесс вставала и падала, вставала и падала, еле передвигая босыми ногами по полу — ступни потом были черные. Но не грязный пол, не зависть к более изящным девочкам, не страх перед тюрьмой и даже не анонимность ее костюма заставили Тесс бросить танцы после первого же выступления. Причиной был неожиданный свист, которым заключенные приветствовали ее появление из банки «Комета» — сочная красотка Боттичелли среди худосочных танцовщиц; пропотевшее трико выставляет напоказ все интимные подробности ее не по годам развитого тела. Понимая всю тщетность своих планов, четырнадцатилетняя Тесс распрощалась с банкой «Комета».

Все эти воспоминания вернулись, когда она кружила по тюремному комплексу на восточной окраине города, пытаясь найти нужный ей вход. Добравшись наконец до «Супермакса», где содержались самые опасные преступники штата, она буквально обливалась потом.

— Сектор смертников? — спросила она у охранника, как спрашивала у двух других входов, получая немой отказ.

— В Мэриленде нет сектора смертников, мисс. Некоторые парни здесь, некоторые в тюрьме штата. Кто вам нужен? Как ваше имя?

Он заглянул в блокнот и отправил ее к другому входу, где ее уже с нетерпением ждали, чтобы проводить к Такеру Фокеру.

— Охранник у другого входа сказал мне, что здесь нет сектора смертников, — озадаченно заметила она.

— А его здесь и нет. Камеры разбросаны по всей территории. Если ребята могут навредить себе или, что более вероятно, другим заключенным, их переводят в «Супермакс». Иначе они сидят здесь, в блоке А. Такера сначала держали в «Супермаксе». Но сейчас он образцовый заключенный. Тем более мало кто помнит, за что его посадили. По тюремному времени, он попал сюда в прошлой эпохе.

Тюремщик — Гарфилд Ларднер, как было указано на бейджике с фотографией, прикрепленном к его синтетической куртке, — был запыхавшийся розовощекий человечек с сияющей лысиной, в которой Тесс, казалось, могла разглядеть свое отражение. Он обыскал ее сумку, извинившись за вторжение, и прошелся металлоискателем по ее телу, извинившись еще раз. Его беспокойство и заботливое внимание растрогали ее, правда, она быстро вспомнила, что все это предназначалось не ей, а внучке рыбного короля с обширными политическими связями.

Меры безопасности закончились, только когда они миновали всевозможные контрольно-пропускные пункты и вереницу вестибюлей. Ларднер привел ее в комнату, в которой стоял длинный стол для переговоров в окружении кожаных стульев. Не было ни пуленепробиваемого стекла, ни телефона — ничего похожего на то, что она видела в кино. Просто обычная, чуть обшарпанная переговорка.

— Здесь обычно собирается комиссия по условно-досрочному освобождению, — пояснил Ларднер. — В первую и третью среду месяца. Сегодня вам никто не должен помешать. Но Такер сможет уделить вам не более сорока пяти минут. У него запланирована встреча.

— Встреча? С кем-то с воли?

— Нет, с руководством совета. Внутренние дела. Он там секретарь. Давайте я приведу Такера.

Он поспешил к двери, и Тесс крикнула ему вслед:

— С нами будет охрана? Или вы сами будете присматривать за ним?

Ларднер замер, словно такая мысль никогда не приходила ему в голову.

— Обычно мы обходимся без охраны. Но, если вы хотите, я могу привести кого-нибудь. Уверен, я смогу это устроить.

— Нет-нет, что вы. По крайней мере, никто не будет совать нос в мое «социологическое исследование».

Она села во главе стола, но решила, что это несколько авторитарная позиция. Она перешла на дальнюю сторону стола и села посередине. Нужно ли ей вставать, когда он войдет? Подавать руку? Углубившись в размышления о тонкостях местного этикета, Тесс не заметила, что упустила момент. Такер Фокер стоял на пороге и ждал, когда она его заметит.

Это был невысокий, чисто выбритый мужчина с влажными, зализанными назад волосами. Тесс помнила его моложе, каким он был на фотографии с Абрамовичем. Даже вымытый и выбритый перед судом, тот человек с длинными волосами и плохой кожей действительно был похож на серийного маньяка-извращенца. Стоящий перед ней мужчина с бледной, с голубыми венами кожей выглядел как человек, давно не видевший солнечного света. При этом он не вызывал неприязни и не казался больным. У него была красивая, почти мраморного цвета кожа, как на рекламе крема от солнца или широкополых шляп. Сейчас ему должно быть около сорока, но выглядел он моложе. Тесс невольно коснулась своей дубленой солнцем щеки.

Он улыбался, а Тесс безуспешно пыталась найти что-то отталкивающее в его лице. Необычно острые, как у собаки, зубы придавали его облику что-то звериное, но были ровными и белыми. С десяток лет назад эта улыбка вызвала бурные обсуждения — предполагалось, что именно благодаря ей ему так легко было расположить к себе жертв. Тесс решила, что улыбка действительно приятная, но не гипнотическая. Она не поможет приманить птичку или заманить мальчика в машину. Такер Фокер казался довольно незаметным, по крайней мере, в обычных обстоятельствах. Возможно, это как раз и было проблемой.

— Мистер Фокер, я Тесс Монаган.

— Да, меня предупредили о вашем визите. Они сказали, что вы работаете над учебным проектом. — Он говорил мягко и тихо, что только подчеркивало легкую шепелявость, которую он пытался скрыть.

— Возможно, произошло какое-то недоразумение, мистер Фокер. Не знаю, почему вам дали такую информацию. Разве что из-за слухов, которые дядя Дональд распускал по телефону. Я работаю на адвоката, который считает, что вам может быть известно что-то о Майкле Абрамовиче. Могу я задать вам несколько вопросов?

— По поводу его убийства?

— Разумеется. — Казалось, он забавляется: быть может, над ее манерами, а может — над этой ложью, которую он, видимо, сразу раскусил. — Меня интересуют факты, которые могут пролить свет на это преступление. Должна вам сказать, если вы решите признаться в его совершении, то значительно облегчите мне работу.

Фокер снова улыбнулся:

— Думаю, в свое время я сделал достаточно признаний. Это дело им придется раскрывать самим.

Он сидел напротив нее в какой-то неестественной позе и слегка покачивался. Одну ногу он подложил под себя — странная поза, которая казалась очень неудобной, но так он казался чуть выше. Тесс видела, что он наслаждается собой, вниманием к своей персоне.

— Я так поняла, мистер Фокер, вам хотелось о чем-то рассказать. Этим вы хотели поделиться с Джонатаном Россом. Только вы передумали.

Фокер явно удивился. Он откинулся на спинку стула, уперся ладонями в стол, расставив локти. Руки его были тонкие, но испещренные ярко-синими выпирающими венами. Поднимает тяжести, решила Тесс, причем не для того, чтобы накачать мышцы, а чтобы сделать руки сильными, крепкими.

— Ну, тогда я могу сказать, что и Джонатан изменил своему слову, не так ли? Он обещал, что наши с ним беседы конфиденциальны. А потом он берет и рассказывает все это вам. Он поступил намного хуже.

Он напомнил ей маленького мальчика, который, чтобы его не ругали за мелкий проступок, обвиняет старшего брата в более крупном.

— На самом деле, все было несколько иначе, мистер Фокер. Джонатан сообщил мне, что встречался с человеком, приговоренным к смерти, с «гадким» человеком, который связался с ним после смерти Абрамовича. Шансы вычислить вас были один к тринадцати. Одна женщина, сотрудница Абрамовича, рассказала мне, что он жаловался на одного своего клиента — тоже «гадкого» джентльмена, осужденного на смертную казнь. Ставки упали до одного к трем. Оба они называли вас гадким факером. Вы любили называть себя гадким факером. Мистер Росс и мистер Абрамович мертвы. Что это, совпадение?

— Странные вещи случаются в этом мире, — ухмыльнулся он. — Вот, например, я случился.

— Расскажите мне историю, которую собирались рассказать Джонатану, которую вам хотелось рассказать до того, как вы умрете. Когда вы умрете, от нее не будет никакой пользы, так ведь? Вам нужно предать ее огласке, пока вы еще живы. Вам что-то нужно — время ли, внимание. Может, то и другое сразу. Я могу дать вам одно из этого.

— Внимание меня не слишком интересует, и я думаю, что вряд ли мне грозит умереть прямо сейчас.

— А зря. Мэриленд начинает терять терпение. Народ жаждет крови этих ребят — особенно вашей. После казни Таноса все еще больше закрутилось. Вы вряд ли доживете до следующего лета.

— Чертов Танос, — сказал Фокер, словно о погоде или об успехах «Orioles». — Чертов грек, ублюдок сумасшедший. Если ему захотелось умереть, все остальные не должны строем идти на казнь.

Тесс решила попробовать зайти с другой стороны. Может быть, получится запутать его вопросами, перескакивая с одного на другое, и он выболтает что-нибудь.

— Вы злились на Абрамовича?

— Слушайте, он хреново поработал. Я же здесь, так? А потом он бросил меня, отфутболил к другому государственному защитнику, чтобы тот занимался подачей апелляций. Он кинул меня. Мне ни чуточки его не жаль, но я отсюда никого не могу убить. Даже если бы у меня была такая возможность, не думаю, что Абрамович был бы первым в списке.

— Да что вы? И кого же вы убили бы?

— Бена.

Это тот самый мальчик, который видел, как он убивал, и единственный, кому удалось сбежать.

— Я любил его, а он меня предал.

— Неужели? Я думала, что вы и его собирались убить.

— Ну да. Но до этого я любил бы его. Я любил всех своих мальчиков, но Бен был самым красивым. Знаете, Джонатан был похож на моего Бена. Когда я первый раз увидел его, я даже подумал, что это Бен. Разумеется, мне сказали, что Бен сейчас в какой-то психушке, но мне не говорят, в какой именно, и это досадно. Мне бы хотелось как-нибудь написать ему письмо.

Фокер улыбнулся, ожидая реакции Тесс. Она пыталась не показать, как ей противно, потому что понимала, что именно этого он и добивался своими словами. В рощице, что в двух шагах от шоссе Гавенор Ричи, Фокер задушил свою последнюю жертву обрывком красно-белого флажка из придорожного магазинчика, затем расчленил ее и закопал. Тесс вдруг вспомнила странную, неуместную подробность. На суде Бен сообщил, что Фокер, копая могилу, напевал песенку Коула Портера «You’d Be So Nice to Come Home To».

Она потрясла головой, пытаясь отогнать отвратительное воспоминание. Другого шанса у нее не будет. Кто-нибудь обязательно выяснит, что у рыбного короля Эда Монаганна нет внучек.

— Было время, когда вы считали Абрамовича своим лучшим другом. Вы говорили репортерам, что вам сильно повезло с ним. Что изменилось?

Фокер, который так и сидел, раскинув руки, начал разглядывать свои ногти. Тесс заметила, что у него был французский маникюр, а на пальцах ни одного пятнышка от никотина.

— Представьте, что вы что-то совершили, — произнес он тем же мечтательным голосом. — Что-то удивительное. Дело всей вашей жизни. И никто не оценил этого, никто даже не узнал.

Тесс подавила вздох:

— Вы действительно считаете, что совершили что-то удивительное?

— Я был гениален. — Он подался к ней через стол, глаза его сияли от счастья. — Многие думали, что я подражал Джону Уэйну Гейси, но я начал задолго до него. Я убил первого мальчика, когда об этом клоуне еще никто не слышал. Я был очень осторожен. Я собирался убивать по мальчику в каждом округе. Потом понял, что мне нужен свидетель, иначе никто не узнает. Я хотел, чтобы Бен посмотрел, а потом подписал расписку о том, что видел. Повторяю, из округа в округ, от гор до морей. Янтарные волны хлебов. Боже, благослови Америку.

— «Америка прекрасна» — это там про янтарные волны хлебов и величие пурпурных гор, возвышающихся над плодоносными равнинами. Вы соединили две песни.

Его глаза сузились:

— Плодоносными? Что это вы имеете в виду? Что я педик?

— Конечно же, нет.

— Потому что это не так, вы же знаете. Я был художником. Меня должны были внести в Книгу рекордов Гиннесса, и именно к этому я стремился. Чтобы туда попасть, нужно иметь доказательства.

— Не думаю, что в Книге рекордов Шннесса есть раздел для серийных убийц. К тому же вы остановились на — сколько там было? — двенадцати или тринадцати? Так что у вас нет шансов.

— Я был уверен, что мною заинтересуются кинорежиссеры или какой-нибудь писатель захочет написать книгу. Но никто так и не пришел. По крайней мере, именно так говорил мне мой еврей-адвокат, пока шло разбирательство. Вот и я думаю. Вы же знаете, что адвокат сам решает, кого пускать к своему подзащитному, а кого нет. Мой новый адвокат не вмешивается в это. Он не гадит. Но Абрамович мог просто изолировать меня от всех этих людей, и я никогда не узнаю об этом.

Десять лет назад никто не хотел узнавать подробности этой истории. Разумеется, случись это сейчас, через пару недель после ареста Фокера на полках появились бы две книги в бумажных обложках, по телевизору показали бы документальный фильм, а толпа скандальных телерепортеров готова была заплатить кому угодно за любые обрывки информации. Возможно, разочарование Такера Фокера было вполне оправданным. Он опередил свое время.

— Но что бы вы делали с деньгами, если, конечно, закон штата позволил бы вам получить их? Вы же никогда не выйдете отсюда.

Говоря это, Тесс услышала голос Джонатана: «Эти деньги — просто средство для достижения цели».

— Откуда мне знать, что это действительно стоящая информация, если никто мне за нее не заплатит? Я просил Абрамовича найти покупателя для моей истории. Но единственное, что ему удалось, — этой найти человека, который платит мне пятьдесят тысяч долларов в год за молчание.

— А зачем кому-то платить вам за молчание?

— Они заплатили мне, чтобы я дал показания, но всего однажды. Потом они каждый год платят мне, чтобы я не рассказывал о том, чего не делал. Неплохо, да? Двойное отрицание. Если я не скажу, что не делал этого, значит, я это сделал.

«Так что этот парень хочет рассказать историю о преступлении, совершенном человеком, которому удалось избежать ответственности, потому что он богат и имеет связи». Снова Джонатан помогает ей, подсказывает, куда нужно идти. Настолько богат, что смог убедить человека сознаться в преступлении, которого он не совершал? Что такое лишнее убийство для приговоренного к смерти, еще одно признание в его деле?

— Но вы заговорили. Вы общались с Джонатаном. Не слишком-то хорошо вы держите обещания, не так ли?

— Обещания! — Он выплюнул это слово ей в лицо. — Спросите у Абрамовича про обещания. Этот жид заключил сделку и заграбастал все мои деньги. Год назад я попросил представить мне отчет о состоянии моего банковского счета. Я знал, что деньги будут проходить через него, потому что люди, которые платили мне, не хотели, чтобы я знал, кто они такие. Абрамович сказал, что вложил их во что-то. Но когда я попросил показать мне мой счет, проверить сбережения, он долго мялся, а потом выдал: «О, я отдал деньги на благотворительность». Разве в это можно поверить? Никуда он их не отдавал. Он украл их. А вы думаете, как он начал заниматься частной практикой? Он и был благотворительностью. Он прикарманил мои деньги. Мои деньги!

От волнения голос Фокера не стал громче, но начал дребезжать. Теперь Такер шепелявил еще сильнее. Он шипел, слюна летела во все стороны при каждом слове. Только усилием воли Тесс заставила себя не отшатываться и не уворачиваться.

— И все это вы рассказали Джонатану?

— В итоге — да. Скорее, позволил ему разговорить меня. Мне нравилось общаться с Джонатаном. Он был симпатичный. — Фокер лукаво посмотрел на Тесс. — А зам он не казался симпатичным?

— Вы говорили ему, какое из признаний было ложным?

— Я сказал бы, если бы он мне заплатил. Но он сказал, что не собирается давать мне денег. А что с ним случилось потом, вы знаете.

«Да, я была там, ты, гаденыш».

— Вам не кажется, что Джонатан был убит из-за того, что услышал от вас?

— Не знаю и знать не хочу. Меня им не достать. Вот анекдот. В Мэриленде сложнее всего убить приговоренного к смерти. Я просто жду хорошего предложения. Сколько вы можете мне предложить?

Фокер наклонился к Тесс, теперь их разделяло всего несколько дюймов. Тесс, держа дистанцию, отодвинула стул назад. Что-то с этой историей не так. Чего-то не хватает. Даже если бы Джонатану тогда удалось выяснить, какое признание было ложным, пришлось бы узнавать, кого прикрывает Фокер. Мерзкая ситуация. Где-то живут родители мальчика, и их хоть как-то греет мысль о том, что убийца их сына сидит в тюрьме в ожидании смертной казни, пусть даже за убийство другого мальчика. И нельзя отбирать у них эту мысль, если не можешь рассказать им всю историю, сказать, кто это сделал на самом деле и почему. Фокер солгал, и что с того? Все равно он убийца. Но кому это выгодно?

— Вы не получите от меня ни цента, — сказала она. — Вы не знаете самого главного. Вы не знаете, чью вину на себя взяли. Без этого ваша история — голубые грезы.

Каламбур получился совершенно случайно, но Фокер пришел в ярость:

— Кого ты назвала голубым, ты, корова? Шлюха. Ты что, думаешь, что ты умнее всех? Ты пытаешься выяснить, какое убийство я не совершал, и это интересует тебя значительно больше, чем настоящий убийца. Джонатан думал, что он сможет найти его. Может быть, именно поэтому сейчас он мертв. По крайней мере, надеюсь, что так оно и есть.

Он вскочил на ноги, хрипло крича и брызгая слюной. Тесс тоже встала, радуясь, что оказалась выше его дюймов на пять.

— Я сейчас позову мистера Ларднера. Я хочу, чтобы вы оставались на своей стороне стола.

Фокер моментально успокоился. Тесс поняла, что он не боится ни тюремщика, ни ее. Он просто хочет держать все под контролем. «Идеальный заключенный» пытался загнать свою ярость как можно глубже. Когда пришел Ларднер, Фокер стал вести себя очень дружелюбно.

— Как прошла встреча? — обратился тюремщик к Тесс и Фокеру.

— Прекрасно, благодарю вас, — сияя, ответил Фокер. — Она просто красавица, правда, мистер Ларднер? Я бы с удовольствием пригласил ее на свидание.

Тюремщик кивнул, словно это была вполне здравая мысль.

— Думаю, я не совсем в вашем вкусе, — возразила Тесс. — И не только потому, что я женщина. Видите ли, мистер Фокер, я думаю, что вы просто не можете испытывать симпатию к человеку, которого не в силах убить или причинить ему боль. А я могу здорово надрать вам задницу. Вы просто гадкий мерзавец.

Фокер смотрел на нее волком. Гарфилд Ларднер стоял открыв рот, шокированный грубостью внучки рыбного короля Эда Монагана.

Глава 27

Вернувшись домой, Тесс попыталась влезть в шкуру редактора газеты, начальника Джонатана. Она сидела за компьютером и пробовала поставить себя на место человека педантичного и скрупулезного, способного часами разглагольствовать о том, что «это подразумевает» и «из этого следует», не замечая, что через улицу бушует пожар.

Что было необходимо сделать Джонатану, чтобы эта история попала в газету? Во-первых, ему нужно было бы вычислить ложное признание без помощи Фокера. Есть несколько способов сделать это. Поговорить с детективами, которые работали тогда в отделе убийств. Изучить полицейские отчеты и судебные документы.

Но этого мало. Абрамович мертв, а приговоренный к смерти Фокер — самый сомнительный источник информации, который только можно себе представить. Джонатан должен был бы отследить деньги, выяснить, откуда они приходят и куда уходят. Он, словно птичка, вьющая гнездо, должен был бы хвататься за любой материал, который только сможет найти. Прутики, веревочки, бумажки. Преимущественно — бумажки.

«Иди за деньгами», — шептал Глубокая Глотка[6] на вашингтонской автостоянке. Или это был не он? Не важно. Молодые честолюбивые журналисты, вроде Джонатана, повторяют эти слова как своеобразное заклинание. Иди за деньгами… После Майкла Абрамовича осталось около миллиона долларов. Можно начать с этого. Но хорошо бы порыться с мозгах Джонатана. К сожалению, его мозг был недоступен, и Тесс придется пойти другим путем.

Тесс взяла телефон и набрала рабочий номер Уитни.

— Слушай, а они уже вычистили рабочий стол Джонатана?

— Нет еще, но уверена, что скоро это сделают. Здесь слишком мало столов, чтобы можно было позволить себе долго скорбеть. А стол Джонатана стоит у окна, так что многие хотят туда сесть.

— А файлы из его компьютера? Они все еще лежат на сервере?

— Гм-м-м… Тот чувак, который у нас отвечает за компьютеры, уехал на какую-то конференцию, где его научат, как сделать систему еще сложнее и неудобнее для пользователей, поэтому он еще не успел освободить это драгоценное пространство. Но для того чтобы открыть эти документы, нужен пароль Джонатана, а его может знать только системный администратор.

— В любом случае мне не разрешат залезать в компьютер «Маяка». Даже если Тинер отправится в суд, газета из принципа будет утверждать, что это закрытая информация. А если судья решит это в пользу Рока, системный администратор все убьет — «совершенно случайно».

Уитни рассмеялась:

— Но ты же что-то придумала, правда? Держу пари, у тебя есть план.

— Будет, если ты мне расскажешь, как устроена внутренняя сеть «Маяка». Но, Уитни, я хочу провернуть все это сегодня ночью.

Через несколько часов Тесс и Уитни выехали из Феллз Пойнт в принадлежащем Уитни «джип-чероки». Как и Кроу, Уитни воспринимала все это как большое приключение, но одежду для него подобрала значительно лучше: черные легинсы и черный свитер крупной вязки поверх белой футболки. К этому прилагались массивные черные ботинки с белыми носками и золотые сережки с ониксом и мелкими жемчужинами.

— А где же белые перчатки? — игриво поинтересовалась Тесс, на что Уитни бросила ей пару, оставшуюся, скорее всего, еще с занятий танцами.

— Я, в отличие от тебя, могу позволить себе оставить отпечатки пальцев в здании.

— Белые перчатки с голубыми джинсами после первого сентября? Ладно, но, по-моему, это самое безвкусное сочетание.

Формально редакция работала круглосуточно, и в «Маяке» любили хвастаться, что их репортеры несут вахту все двадцать четыре часа. Однако с полуночи до четырех утра в здании находился один-единственный полицейский обозреватель. Перепуганный парень сидел у сканера, с ужасом думая о том, что, может быть, придется куда-то ехать. Он редко покидал здание, но Тесс и Уитни удалось вообще не попасться ему на глаза благодаря черной лестнице. Труднее было обойти электронные ловушки.

Сначала нужно было проникнуть в здание, не оставив следов. У Уитни была карточка-ключ, которая открывала все двери, но ей не хотелось, чтобы в системе безопасности осталась запись о ее визите в редакцию в час ночи, из-за которой ее могли прижать к стенке, если выяснится, что компьютер был взломан. Уитни легко справилась с этой проблемой. После звонка Тесс она дождалась, когда сотрудник, сидящий в соседнем кабинете, выйдет в туалет, вытащила из кармана пиджака его карточку и положила на ее место свою.

— Завтра я опять их поменяю, — сказала она Тесс, прокатывая карточку по замку у черного хода. — Тед даже и не заметит, что сутки жил под номером 926 вместо 1375. А если кто-нибудь когда-нибудь спросит, чем он занимался в редакции посреди ночи, он будет очень убедительно доказывать, что он тут ни при чем.

Они поднялись по черной лестнице на четвертый этаж, и Уитни провела Тесс в кабинет редакционной коллегии. У каждого сотрудника был свой кабинет, но вводить информацию в компьютер их всех заставляли в одном общем зале.

— Считается, что нам нужно развивать дух товарищества, — пояснила Уитни. — Вместо этого народ устраивает бойню за определенные компьютеры, утверждая, что они чем-то отличаются от остальных. А если им не удается заполучить любимые машины, закатывают истерики.

Уитни зарегистрировалась в сети.

— Это не мой личный пароль, а общий для всех сотрудников, — сказала она. — Ага, вот смотри: репортеры создают документы в общедоступных папках, но могут хранить их и в личных папках, доступ к которым есть только у системного администратора. Джонатан был параноиком и всегда пользовался только личной папкой. Но есть шанс, что его папка была переполнена, и ему пришлось сохранять резервные копии в этих жутких общих папках. В компьютере есть сотни папок, о которых никто ничего не знает.

Она ввела в поиск слово «Росс», чтобы компьютер отобразил все файлы, созданные этим пользователем.

Он выдал всего два, и Уитни быстро просмотрела их.

— Запрос на Акт о свободе информации в хронически коррумпированный Департамент жилищного хозяйства, оставшийся с прошлой зимы. Ничего странного — мы составляем такие каждую неделю. И копия телефонограммы по Чикагскому фонду, который выдает гранты «гениям». У них есть представительство где-то в Чикаго. Думаю, Джонатан пытался выяснить, как получить такой грант. — Уитни повернулась к Тесс: — Все, здесь больше ничего нет. Если хочешь найти что-то еще, надо копаться в папке Джонатана.

Чтобы войти в систему под именем Джонатана, Тесс нужно было всего лишь выйти в командную строку, ввести «Росс» и его пароль. Компьютер дает три попытки ввести правильный пароль. Если это ей не удастся, терминал заблокирует доступ и отправит сообщение в систему внутренней безопасности с оповещением о попытке взлома. Скорее всего, это сообщение останется незамеченным до тех пор, пока завтра утром кто-нибудь не просмотрит протоколы. Никто не будет связывать Уитни с проникновением в систему — благодаря украденной карточке и универсальному паролю нельзя будет доказать, что она была в редакции, а сообщение может просто затеряться среди тысяч других, регистрируемых каждый день. Но где-то оно будет зарегистрировано.

— Так ты знаешь его пароль? — спросила Уитни.

— Нет, но я думаю, что достаточно хорошо знаю Джонатана, чтобы догадаться. И у меня есть пятнадцать попыток, так? По три на каждый терминал.

— Ты что, это слишком опасно. За попытку использовать чужой пароль могут уволить. Один странный инцидент не повод бить тревогу. Но если этих попыток пятнадцать, да еще в час ночи, со всех пяти редакционных терминалов, поднимется большой переполох. Я не могу так рисковать. Один компьютер или вообще ничего, Тесс.

Имея пятнадцать попыток, Тесс чувствовала себя вполне уверенно. Десять — тоже ничего. Даже при пяти попытках можно было попытаться. Трех попыток было явно мало, как в сказках братьев Гримм. Здесь мало быть умной. Надо, чтобы еще повезло.

Она съежилась перед монитором, снова почувствовав себя репортером. Сроки уже поджимают, а ей осталось найти первое слово, затравку. Найди его — и оно потянет за собой все остальные.

— П-у-л-и-ц-е-р, — набила она, думая о нескромных амбициях Джонатана.

«Первая попытка», — ответил компьютер.

— Попробуй имя его девушки, — прошептала ей на ухо Уитни. — Или его второе имя. Многие используют свое второе имя в качестве пароля.

— Я думала, он мог использовать имя кого-нибудь из своих кумиров в журналистике, — сказала она, но все равно набрала «Д-а-ф-н-а».

«Вторая попытка», — с оттенком самодовольства отозвался компьютер. Еще один выстрел.

Тесс закрыла глаза. Она знала Джонатана. Он остался у нее под ногтями. Нужно было просто извлечь нужную частицу — обличительный волосок или кусочек кожи. Последнюю в его жизни ночь они провели вместе, но он ничего ей не рассказал. В ту ночь он солгал ей, сказал, что сюжет, над которым он работал, не имел никакого отношения к Абрамовичу. Она прятала от него дискету в ящике стола, но он скрывал от нее гораздо большее.

Но не эту ночь она хотела вспомнить. Она хотела вернуться назад, в то время, когда он был еще жив. Теперь Тесс понимала, что уже тогда Джонатан считал себя умнее, ощущал свое превосходство над ней, ведь он знал, что Абрамович защищал Фокера, и понимал, что это совпадение неслучайно. Но почему он скрыл от нее эту информацию, хотя понимал, что это может помочь Тинеру? Да потому, что был уверен, что Абрамовича убил Рок.

Но он той ночью был таким славным. Милым, как никогда. Возможно, лучше он и не мог быть. Они встречали восход солнца. О чем они говорили тогда на крыше? О том, как он, провинциал, завидовал ей, городской девочке. Здесь ее семья, ее корни. Об их работе в «Звезде». История о пожаре, который он не смог найти. О том, как литредактор издевался над ним до самого закрытия «Звезды» и называл Живчиком. О том, как радовался Джонатан тому, что он получил работу, а литредактор отправился на биржу труда.

«Уж поверь мне, — сказал он ей тогда, — каждый день, идя на работу, я думаю о Нике и его „Живчике“».

Каждый день. У нее было два варианта, но всего одна попытка. Она очень аккуратно напечатала его старое прозвище. Компьютер мигнул, экран потух, и ей показалось, что прошел миллион лет, прежде чем он мигнул снова. Регистрация прошла успешно, подождите, пожалуйста. Тесс стала Джонатаном Россом.

Даже в своей личной папке параноик Джонатан старался уберечь свои сюжеты и записи от посторонних глаз. Он сохранял их под самыми идиотскими именами, чтобы не попасть в браузер. Налоговая декларация. Постановления городского совета. Тарифы на коммунальные услуги. Речь мэра. Размеры страховых выплат. Канализация. Тесс открыла последний документ, в котором оказался список тюремных информаторов с номерами.

Районирование — город. Оказалось, это расшифровка первой беседы Джонатана с Фокером, переписанная с пленки. Районирование — округ. Опять Фокер. Но ничего нового — все это Фокер сам рассказал ей — покороче и побыстрее.

— Попробуй поискать по ключевым словам, — посоветовала Уитни. — Судя по всему, он дал всем документам по Фокеру сходные названия.

Найти документы. Уитни показала Тесс, как запросить сортировку документов по названию. Через пару секунд компьютер выдал список из одиннадцати файлов.

— Никаких распечаток, — прошипела Уитни. — Это тоже регистрируется.

Тесс кивнула и начала читать статьи, отслеживая хронологию действий Джонатана.

Стало ясно, что впервые он встретился с Фокером в июле, когда готовил серию статей по влиянию первой казни на ситуацию в камерах смертников. Но Фокер его тогда мало интересовал. Джонатан занимался другим заключенным — убийцей полицейского, который по сравнению с Фокером казался довольно безобидным. Он взял интервью у Фокера, только чтобы выяснить его отношение к коллеге. Фокер обиделся, начал строить из себя монстра, утверждая, что именно он должен стать героем цикла статей, ведь на его счету столько «достижений».

«Ф.: Он убивает одного маленького копа по пьянке, и ты будешь писать статью о нем? Но почему? Потому что он заявляет, что теперь он правоверный христианин и пишет письма родным того парня? На моем счету больше убийств, чем у любого другого здесь. Если ты хочешь написать о нас, ты должен писать обо мне! Тот, другой парень — он все равно нигер. Нигеру легко получить смертный приговор. Но белый должен действительно плохо себя вести. Если бы я убил копа под кайфом, меня бы даже не посадили. Так везде происходит, мы же боремся с расовой дискриминацией. Стандарты сильно занижены.

Дж. Р.: Моя цель — дать читателям понять природу находящихся здесь людей. С вашей помощью я не смогу этого добиться. Вы больше похожи на Франкенштейна: народ с факелами бросится громить тюрьму, чтобы казнить вас».

Отличный выпад, Джонатан. Куда лучше моей угрозы надрать ему задницу.

Интервью возобновились после смерти Абрамовича. Фокер заманил Джонатана, хвастаясь ложным признанием и укрывательством. Потом он вяло дразнил его, наслаждаясь вниманием и, возможно, испытывал легкое сексуальное влечение к похожему на подростка Джонатану.

«Как жаль, что я не могу поговорить с Абрамовичем, — написал Джонатан в конце одного из документов — кратком изложении дела Фокера. — Дружок Тесс здорово навредил мне, убив его». Тесс улыбнулась. Какой эгоцентризм — в этом весь Джонатан. Она словно услышала его голос.

В остальных файлах были изложены факты из признаний Фокера, разбитые на несколько категорий. «Даты». Здесь все было вполне складно. «Способ убийства». Всех своих жертв Фокер душил или проламывал им головы, после чего закапывал в потаенных местах. «Имена жертв». «Адреса жертв». «Имена следователей по каждому делу». «Места обнаружения тел».

— Он прятал тела в красивых местах, — заметила Уитни, заглянув в монитор через плечо Тесс. — Государственные парки, заповедники дикой природы в пригородах, нетронутые цивилизацией уголки, сохранившиеся в городах. Вот, смотри, Дэймон Джексон погиб в гораздо более красивом местечке, чем то, где он жил. Мне кажется, когда речь идет об убийстве, это та же недвижимость. Место, место, место.

— Место, место, место, — повторила Тесс и выключила компьютер.

— Ты нашла все, что хотела?

— Я что-то нашла. Посмотрим, это ли я искала и выйдет ли из этого толк.

Еще не было двух, когда она вернулась домой. Уитни, распаленная полуночным приключением, уговаривала ее пойти в бар или в ночной ресторанчик, но тело Тесс до сих пор не реагировало ни на пищу, ни на алкоголь. Она мечтала о своей постели, одиночестве и, может быть, косячке.

Китти просунула ей под дверь какую-то корреспонденцию. Тесс иногда звонили в магазин, почта тоже иногда оказывалась там, когда ее по ошибке приносили к главному входу вместо черного. Обычно скорбеть было не о чем. Тесс не присылали ни любовные письма, ни чеки на миллион долларов из Расчетной палаты ассоциации газетчиков. Вот и сегодня поступили совершенно стандартные предложения. Брошюра «Дорогой житель» из местного брачного агентства «Великие надежды». Интересно, мисс Хавишем была довольным потребителем? Каталог «Виктория’с Сикрет» — три года назад она купила у них четыре комплекта белья, и с тех самых пор каждые две недели ей присылали новый каталог. Циркуляр из администрации штата — от этих ничего хорошего не жди. Неужели пора продлевать права?

Из конверта выпал тонкий лист бумаги — фотокопия. Копия страниц налоговой декларации ОЖНА. Она и забыла, что заказывала ее, а прекрасно зная порядки правительства штата, даже не надеялась увидеть копию раньше, чем через обещанные две недели. А потом Сесилии почти удалось убедить ее, что ОЖНА здесь ни при чем.

Она просмотрела нечеткую копию. Да, с момента последнего обновления устава в совет некоммерческой ассоциации ОЖНА вошли два новых члена — буквально этой весной — Симон П. и Луиза Дж. О’Нил. Абрамович был по-прежнему обозначен как агент. Он же приложил этот документ к ежегодной налоговой декларации. Разве Пру не говорила Сесилии, что связь с Абрамовичем была случайной иронией судьбы? Тесс буквально чувствовала, как Абрамович дергает ее за рукав, пытаясь вывести на верный путь, точно так же, как вел ее Джонатан, когда помогал вести беседу с Фокером и копаться в собственных файлах.

Они оба вели ее в одном и том же направлении, к одному и тому же месту.

Место, место, место. В документах Джонатана было сказано, что одна из первых жертв Фокера, Дэймон Джексон, был найден за домом О’Нилов, около реки «Кросс Три Крик». Именно это место назвал Фокер в своем признании, хотя в полицейском отчете река значилась как «Водопады Уаймена».

«Кросс Три Крик». «Водопады Уаймена». Если бы О’Нилы не устроили тогда ту дурацкую перебранку из-за названия, Тесс бы никогда не вспомнила, что к чему.

Глава 28

Тесс ужасно хотела спать. Если бы ей удалось заставить себя, она могла бы урвать четыре-пять часов сна из остатков ночи, а потом поехать на лодочную станцию и хорошенько потренироваться в наказание. Потом она отправилась бы к Джимми и съела свои бейглы[7], в очередной раз порадовавшись, что повар бросил их на сковородку как раз в тот самый момент, когда она вошла. Она бы выполнила все свои привычные действия — те действия, которые дарили ей ощущение собственной силы и могущества. Ей хотелось остепениться.

Но она так и не легла спать, поминутно поглядывая на часы, составляя списки и второй раз за два дня ожидая открытия государственных учреждений. В 8.30 с кружкой крепкого кофе в руке она перебралась в кабинет Китти, подключила факс, телефон и старые связи в офисах генерального секретаря и министра юстиции. Ей пришлось постараться, но к десяти утра нудные документы лежали перед ней на столе. Затем Тесс дрожащими руками набрала телефон О’Нилов.

Как она и предполагала, ответила горничная. Тесс подготовилась к роли нахалки, но, к ее удивлению, Луиза О’Нил подошла к телефону сразу же, как только услышала, кто звонит.

— О, дорогая, — как всегда любезно промурлыкала она. — Насколько я знаю, Шай сегодня очень занят. А после работы мы поедем на пляж. Мы собираемся провести уикенд в нашем гнездышке в Бетани.

Гнездышко на побережье с шестью спальнями, пятью этажами и двумя джакузи. В прошлом году Тесс видела его фотографии в воскресном выпуске «Маяка».

— Миссис О’Нил, я бы хотела поговорить с вами.

— О, дорогая, — повторила она, словно мечтала о встрече с Тесс. — Утром я играю в теннис. Но я могу встретиться с вами в половине второго. Девочки всегда уезжают обедать после игры.

— Хорошо, значит, в половине второго.

В 13.15 Тесс ехала на север. На этот раз она знала дорогу. В воздухе стоял морозец, словно осень малодушно решила показать себя аккурат к концу сентября. Балтимор стоял во всей красе: синее небо, ровный бриз, тепло на солнце и прохладно в тени. Каждый раз в такие моменты — и иногда это казалось ей просто минутным помешательством — Тесс прощала этому городу мерзкое лето и забывала, что скоро наступит зима. Природная мягкость и умение забывать. Только так и можно было жить здесь.

Тесс свернула с Чарльз-стрит на Кросс-плейс. «ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ», напомнила ей вывеска. «ПРОХОД ВОСПРЕЩЕН». К счастью, на ее антенне развевался сине-белый флажок, оставшийся с прошлого визита. Тесс и Тинер были здесь несколько недель назад, и с тех пор осень успела установить свои порядки. Деревья в повороте сверкали алым и золотым. «Кровь и деньги», — подумала Тесс.

Никто не встречал ее у въезда на этот раз. Но, когда Тесс постучала в дверь, миссис О’Нил сама открыла ей и провела на веранду.

— Чай? — начала было она, но Тесс протестующе подняла руку.

— Я пришла сюда не за напитками, — сказала она. — Это не визит вежливости.

В отсутствие мужа миссис О’Нил не казалась столь хрупкой и бесцветной. Ее лицо оставалось неестественно бледным. Тесс подумала, что миссис О’Нил играет в теннис в кепке, но из-под белоснежного теннисного платьица и накинутого на плечи кардигана виднелись загорелые руки и ноги. Кости голени были длинными и хорошо очерченными, запястья — узловатыми. Раньше Тесс не замечала, что миссис О’Нил была высокой — не ниже шести футов — и мускулистой.

— Да, я понимаю. Мисс Монаган, меня удивляет, что вы не захотели увидеть моего мужа. У нас нет секретов друг от друга. Мы партнеры во всем. Я не хочу играть на два поля. Не готова к двойной игре.

— У всех бывают секреты, миссис О’Нил. Если я не ошибаюсь, до нашей последней встречи вы не знали, что ваш муж интересуется Авой Хилл.

— Должна отметить, что у нас нет друг от друга секретов в действительно важных вопросах.

Она подошла к окну и, сжимая руки, со вздохом выглянула на улицу. С деревьев за домом уже начали опадать листья. Жестокая, быстротечная балтиморская осень. Хотя пейзаж становился все более привлекательным. Теперь из окна видны были бухта и луг за ней. Можно было даже разглядеть дома на дальнем холме, тогда как раньше только их окошки светились в листве.

— У вас такой прелестный вид из окна, — сказала Тесс.

— Знаете, когда-то все это принадлежало нам. Еще лет десять назад мы владели домами на той стороне и всей землей в бухте.

— И что же случилось десять лет назад? — Как Тесс ни старалась, на этих словах ее голос дрогнул.

— Я думала, вы мне расскажете, мисс Монаган.

Миссис О’Нил вернулась к креслу-качалке, скрестила лодыжки и сложила руки. Тесс, чувствуя себя как Шахерезада, сделала глубокий вдох. После нескольких недель блефа, лжи и неясных результатов говорить правду, только то, что ей известно, было как-то неудобно. А еще опасно. Если она не ошибалась насчет миссис О’Нил, эта женщина пойдет на все, чтобы защитить свою семью.

— Десять лет назад завершилась смертельная гастроль Такера Фокера. Он насиловал и убивал маленьких мальчиков с конца семидесятых годов, с восемнадцати лет. Но, когда его арестовали, ему смогли предъявить обвинение лишь в одном убийстве, потому что только у него был свидетель. Это преступление каралось смертной казнью, и его приговорили к смерти. Но Фокер хоронил своих жертв в потаенных местах, а потому найти других жертв могло помочь только его признание. Подстрекаемый своим адвокатом и уже приговоренный к смерти, он с готовностью сообщил полиции все подробности. Тела находили по всему штату. Всего их было двенадцать. Одно из тел было закопано на границе вашего участка около реки «Водопады Уаймена». Двенадцатилетний мальчик по имени Дэймон Джексон. Он жил рядом со старым стадионом, около Гринмаунт-авеню, и исчез в самом начале карьеры Фокера, как он ее называет.

— Да, все это мне известно. Я была дома, когда приехали полицейские. Отсюда я смотрела, как они откапывали тело. Мы не хотели продавать землю, пока все это не закончится, так что я могу предположить, что это случилось менее десяти лет назад.

— То есть вам пришлось повременить с продажей земли до обнаружения тела?

Миссис О’Нил оценивающе посмотрела на Тесс. Тесс взглянула на длинный коридор, ведущий к входной двери, готовая броситься бежать.

— Что вам известно, мисс Монаган? Почему бы вам не рассказать мне все это без обиняков?

— Вы и ваш муж заплатили Такеру Фокеру крупную сумму денег. Это была не слишком крупная сумма для вас, чтобы он признался в этом убийстве. Подробности он узнал через Абрамовича. Как выглядел мальчик, где он был похоронен. Фокер так и не смог точно сказать, где он нашел этого мальчика, но все произошло довольно давно, и Фокер не слишком хорошо ориентировался в Балтиморе. Но он помнил, что закопал тело около «Кросс Три Крик». Именно это место прозвучало в его признании. Но ваш муж однажды сказал, так его называют только члены вашей семьи.

Тесс нервно подняла глаза на миссис О’Нил, словно та была строгим профессором, принимающим у нее устный экзамен. Но та только кивнула, чтобы Тесс продолжала.

— Но, если вы заплатили Фокеру, куда делись деньги? — Тесс вдруг забыла о миссис О’Нил. Она додумывала аргументы по ходу разговора. — Он утверждает, что Абрамович украл их у него, а Абрамович оставил довольно крупное состояние. Абрамович был хорошим адвокатом; большую часть этих денег он, скорее всего, заработал, когда занимался частной практикой. Или ему тоже платили. Он нарушал закон, подстрекал к лжесвидетельству, и если бы его поймали на этом, то лишили бы права заниматься адвокатской практикой. Разумеется, он был слишком умен, а вы — слишком осторожны, чтобы выписывать чеки от своего имени. Вам нужно было проводить эти суммы через какие-то безобидные предприятия. К счастью, Фонд Уильяма Три, который контролирует ваша семья, отдает на благотворительность более пяти миллионов долларов в год. Куда шли остальные пятьдесят тысяч?

Тесс достала факсы, которые получила утром, сжимая листки так, что не будь ее руки влажными от пота, она бы порвала их.

— Сегодня я попросила подругу, которая работает в Министерстве юстиции, прислать мне список ассигнований Фонда Уильяма Три за последние три года. Из года в год повторяются всего два гранта, которые в сумме составляют пятьдесят тысяч долларов. Они предоставлялись на неограниченный срок двум организациям — ОЖНА и Мэрилендской коалиции выживших. Обе они были зарегистрированы Майклом Абрамовичем. Это единственные организации для жертв преступлений в вашем списке. Остальное идет на искусство, бедным, психически больным и религиозным благотворительным организациям.

— Католическим, протестантским и иудейским, — уточнила миссис О’Нил. — Так постановил мой отец.

Тесс ее даже не услышала.

— Я строю догадки. Я уже говорила. Фонд выделяет ассигнования двум группам, которые были зарегистрированы Абрамовичем. Но он вместо того, чтобы отдать деньги Фокеру, оставлял их благотворительным организациям. В случае с ОЖНА, которое получает тридцать тысяч долларов в год, его грабила жадная бухгалтерша, но это к делу не относится. Он думал, что делает благое дело. Мэрилендская коалиция выживших получает всего двадцать тысяч долларов, поэтому им даже не приходится представлять налоговую декларацию. Тем не менее у этой организации есть почтовый адрес в городе Френдсвиль, Мэриленд: для Долорес Ф. Компсон. Это мама Такера. Она вышла замуж во второй раз.

Миссис О’Нил натянула на плечи белый кардиган, словно ей вдруг стало холодно. Когда она заговорила, ее голос звучал холодно:

— В вашей версии мистер Абрамович предстает почти героической фигурой. Спонсирует группу поддержки жертв изнасилования и несчастную мать своего печально знаменитого клиента. Разумеется, он нарушает ряд законов и не упускает возможности обогатиться самому. А во всем остальном он выдающийся человек.

— Я думаю, что он своими странными методами пытался делать добро. Некоторых людей нельзя назвать однозначно хорошими или однозначно плохими.

— Вы правы. В таком случае, у нас с мистером Абрамовичем много общего.

Миссис О’Нил встала, и Тесс даже вздрогнула. Неужели она действительно думает, что Луиза О’Нил может наброситься на нее? Миссис О’Нил подошла к окну и посмотрела вниз, на холм.

— У моих родителей было двое детей — сын и дочь. Мой отец хотел, чтобы мы росли здесь, с ним. Мой брат умер во время эпидемии гриппа, когда мы были еще маленькими. Родители умерли меньше чем через год после моей свадьбы. Шай и я переехали в этот дом. У нас было двое детей — сын и дочь. Мэри Джулия и Уильям Три О’Нил. Я, как и мой отец, хотела, чтобы мои дети жили здесь, со мной. Но Мэри Джулия вышла замуж на молодого человека из Чикаго. Она живет в Лейк Блафф.

— А Уильям?

— Уильям уехал из штата. Уже давно.

— После того как убил Дэймона Джексона? Вы и это видели из окна? Или видели только, как он закапывал тело?

Луиза О’Нил не ответила. Ее глаза, темно-серые в полутьме, смотрели на склон холма. Что бы ей ни довелось тогда увидеть, снова стояло перед ее мысленным взором. Тесс стало жаль ее, но она зашла слишком далеко, чтобы перестать задавать вопросы только потому, что воспоминания будут слишком болезненными.

— Почему вы обратились к Фокеру с просьбой взять это убийство на себя? Ведь тело Дэймона Джексона могли и не обнаружить. К тому времени как поймали Фокера, он пролежал в земле уже около пяти лет. Эта территория — ваша частная собственность. Даже если бы тело нашли, вы были единственным свидетелем преступления.

— Человек не может быть столь аккуратным, — ответила она, не отрываясь от окна. — Люди, способные нажить состояние, как мой отец, безрассудны и отважны. Люди, которые становятся наследниками состояний или женятся на них, обычно оказываются более робкими. Шай не любит свободные концы. А мне не хотелось, чтобы женщина искала сына всю свою жизнь. Тем более мы не могли оперировать своей собственностью, пока тело было здесь. Как оказалось, миссис Джексон была наркоманкой и проституткой, и пока ее сын был жив, она мало им интересовалась. Но я не знала об этом, когда Шай предложил мне свой план. Мне понравилась эта идея.

— И вы обратились к Абрамовичу.

— Да, Шай говорил с ним. Он сказал, что представляет интересы друга, но Абрамович не поверил ему. Это было не важно. Тогда у мистера Абрамовича был кризис. Он был очень беден. Ему платили столько же, сколько Фокеру, и по такой же схеме. Вы хорошо поработали, мисс Монаган, но в том списке было еще несколько «подставных» групп: бесплатная столовая «Парк Хайтс», Фонд поощрительных стипендий Хэнка Гринберга для мальчиков и храма «Бет-Эль Гониф». Все они не облагались налогом. Мистер Абрамович позаботился об этом. Еще раз нарушив закон, разумеется.

— Вы выписывали чеки для храма «Бет-Эль Гониф»? Разве вы не знали, что «гониф» переводится с идиша как «вор»? Фонд поощрительных стипендий Хэнка Гринберга для мальчиков? Даже я знаю, что он играл за сборную Детройта, а не за «Orioles». Абрамович оставлял зацепки, где только мог. Он даже ввел вас с мистером О’Нилом в совет ОЖНА в прошлом году. Он хотел, чтобы кто-нибудь догадался.

— Я ничего не знала об этом храме. Я не знаю идиша. Но вы правы, Абрамович действительно хотел, чтобы его поймали. Его мучило чувство вины, и он хотел, чтобы оно мучило и всех остальных. Вот почему он настоял, чтобы его взяли в фирму: чтобы быть постоянно перед глазами у Шая, чтобы он, как выразился Абрамович, «как и я, думал об этом каждый день». Но единственное, о чем Шай думает каждый день, это подействовали ли отруби и с кем завести очередную интрижку: с кем-нибудь из коллег или с какой-нибудь секретаршей.

Тесс представила краснолицего Шая в туалете, погруженного в эротические фантазии о секретаршах. Забавно, но отвлекаться нельзя.

— Итак, Абрамович шантажом добивается места в фирме, ему выделяют милый кабинет с видом на гавань и не дают работы. Гениально. Лучший способ свести трудоголика с ума. Вы этого хотели, да? Свести его с ума? Заставить его уволиться по собственному желанию или подтолкнуть к самоубийству?

Глаза миссис О’Нил потемнели.

— Нет, — сказала она. — Я никому не желаю потерять рассудок.

— Ваш сын сумасшедший, ведь так? Вот почему вы столько денег отдаете на нужды психиатрии.

— Около половины наших ассигнований приходится на учреждения для психически больных.

«Очень осторожное заявление», — подумала Тесс. Если бы Тесс записывала их разговор на пленку, миссис О’Нил смогла бы утверждать, что ни в чем не признавалась. Но Тесс не вела запись. Как ни странно, ей почему-то показалось, что так будет безопаснее.

— По-вашему, вся эта филантропия искупает грех вашего сына?

На этот раз миссис О’Нил посмотрела ей в глаза.

— Да, мисс Монаган. Это с лихвой искупает его грех.

— Почему вы так думаете?

— Если бы Уильяма арестовали, его признали бы невменяемым. Его направили бы в какую-нибудь государственную психиатрическую лечебницу, где он бы жил за государственный счет до самой своей смерти. Сейчас же он содержится в хорошем месте в Коннектикуте, что стоит мне восемьдесят тысяч долларов в год. Кстати, тюрьма в Мэриленде обходится в четыре раза дешевле. А моя семья осталась здесь и занимается общественно-полезной деятельностью. Если преступление, совершенное моим сыном, получило бы огласку, мы бы уехали, забрав с собой все наши средства. Ничто не обязывает нас выделять гранты для Мэриленда. В противном случае, потерял бы город, а не мы.

— Понимаю, все делается в интересах налогоплательщиков. А что, если налогоплательщики против надругательства над нашим законодательством?

— Адвокаты преступают закон, — ответила она. — Присяжные преступают закон. Мы же обошли его.

— А Джонатан Росс?

— Репортер? А что с ним?

— Он был убит.

— Неужели? Я читала, что он погиб в результате аварии, виновник которой скрылся с места происшествия, что это была случайность.

— Он мог узнать правду. Он начал изучать фонды. Он общался с Фокером. Он, как и я, смог бы сопоставить факты.

Миссис О’Нил лишь улыбнулась.

— А я попаду в хронику происшествий, миссис О’Нил? Меня тоже ждет несчастный случай?

— Симон склонен… поддаваться панике. Вы видели, как он краснеет, слышали, как он срывается на визг. Это еще одно проявление его маниакальной чистоплотности. Но когда у него есть время подумать, время прислушаться к чужим советам, он действует вполне рационально.

— Фокер будет и дальше писать письма репортерам. Он хочет поведать миру свою историю. Он хочет привлечь к себе внимание.

— Да, ну и что? Насколько я знаю, вы встречались с ним вчера. Ваше имя было в журнале регистрации. С тех пор как погиб Абрамович, мы отслеживаем его посетителей. Сегодня… — Она посмотрела на часы — простенькую золотую безделушку из тех, что стоят целое состояние. — Да, уже все. В половине второго Шай провел пресс-конференцию, где сообщил, что фирма собирается взять на себя работу с апелляциями мистера Фокера в память о погибшем сотруднике, мистере Абрамовиче. С этим делом будет работать Ларри Чамберс, очень способный молодой человек. А если мистер Фокер попытается рассказать ему о ложном признании, Ларри сможет убедить его, что это лишь испортит его репутацию. Он также оповестит руководство тюрьмы о том, что вам нельзя встречаться с мистером Фокером, равно как и любому другому репортеру. Вы же знаете, что сначала необходимо получить разрешение адвоката.

— Да, знаю.

Теперь Тесс избегала встречаться взглядом с миссис О’Нил. Если Луиза видела в окне прошлое, то Тесс явилось будущее. Апелляции Фокера будут отклонены. Адвокат будет нашептывать ему: «Никому не рассказывайте об этом ложном признании. У нас есть план. Мы объявим об этом за мгновение до того, как вам сделают инъекцию. Вы станете сенсацией — такой известности не получал еще ни один приговоренный к смерти в этой стране». И Фокер послушается его, будет тихо сидеть в своей камере и ждать, когда двери темницы распахнутся, когда его адвокат спасет его. Потом будет пилюля, и Фокер умрет — последний живой свидетель.

— Миссис О’Нил, я не могу понять только одного. Зачем вам было убивать Абрамовича? Он так страдал, что собирался во всем признаться?

— Боюсь, дорогая моя, вы не можете обвинить в этом нас. Мы не имеем ни малейшего представления, кто убил Абрамовича, хотя, возможно, являемся должниками этого человека. Он оказал нам большую услугу. Абрамович становился невыносимым.

— Неужели вас не беспокоит, что я могу предать ваши махинации огласке?

— Нет. Я полагаю, что вы все же понимаете меня, мисс Монаган. Правосудие свершилось. Мальчик был убит, мужчина сознался. Мой сын никогда уже не выйдет из лечебницы, и этот срок дольше, чем тот, который ему пришлось бы отбывать в тюрьме. Чего еще желать?

— Я не понимаю вас. Я никогда не смогу принять ваш образ мысли. — От дикого желания, чтобы это действительно было так, Тесс едва не сорвалась на крик…

— Тогда я могу назвать вам еще одну причину своей уверенности. Вы — никто, и никто вам не поверит. Но если вы захотите принять скромную сумму в награду за проницательность, это всегда можно устроить.

Тесс сама удивилась своим словам:

— Я бы не отказалась.

Глава 29

Покинув дом О’Нилов, Тесс отправилась в Интернет-кафе на окраине — оживленное местечко с эспрессо-баром и толпами слоняющихся людей. Несмотря на любезные уверения миссис О’Нил, что Тесс — слишком мелкая сошка, чтобы убивать ее, в людном месте было как-то спокойнее. Она оплатила компьютерное время и напечатала историю, которую только что рассказала миссис О’Нил, добавив услышанные от миссис О’Нил подробности. В конце она перечислила все свои источники, библиографию. Разгладила и сделала копии мятых затертых факсов, заплатила за диск, на котором работала, сунула все в желтый конверт и отправила заказным письмом Китти. На обороте она написала: «Вскрыть только после моей смерти». Китти была одной из тех немногих, кто сможет беспрекословно выполнить это указание. Оно даже не покажется ей особенно странным.

В чем-то было бы логичнее выбрать в качестве душеприказчика Тинера, но он сразу же вскроет конверт.

Как ни странно, Тесс почти поверила миссис О’Нил, что ее семья не имеет отношения к смерти Абрамовича. Что важнее, она поверила, что, даже если и имели, ей не удастся это доказать. Столько трудов, столько усилий — и все ради того, чтобы разгадать другое дело — смерть Джонатана и смерть маленького мальчика, причем два дня назад она даже не знала его имени.

«Вот почему мне так не нравилось быть репортером. В ответ на свои вопросы всегда слышишь не то, что надо» — эта мысль промчалась в ее голове, словно таракан, напутанный вспыхнувшим светом и пытающийся спрятаться в темной трещине. Но Тесс успела поймать ее. Не нравилось быть репортером? Нет же, она обожала свою работу. Она очень старалась. Это была единственная роль, в которой она могла себя представить. Она была репортером, потому что… потому что…

Потому что Уитни хотела стать репортером, а ты не могла не соперничать с Уитни. Потому что Джонатан был репортером, а ты когда-то любила его и хотела, чтобы он любил тебя. Потому что Джеймс М. Кэйн был репортером, учился в вашингтонском колледже, а потом начал писать отличные книги и жил интересной жизнью. Ты хотела быть писателем со стабильной зарплатой. Так ты не стала репортером. И писателем. Так ты стала трусихой, лгуньей. Суррогатом.

Отправив почту, она поехала домой и плюхнулась на кровать. Она не тренировалась целых пять дней — после того, как погиб Джонатан, — и мало ела. Тело казалось слабым и хрупким, желудок был совершенно пуст — ощущение такое, как при атрофии мышц. Эффект от тренировок пропадает через семьдесят два часа. Тесс поругала себя, а потом попыталась вспомнить, когда она в последний раз обходилась без пробежек и гребли более трех дней. Оказалось, лет пять назад, когда она потянула лодыжку. Но даже тогда она делала скручивания бицепсов с банками консервированных помидоров и пыталась подтягиваться на дверной раме.

Она встала, полная решимости устроить пробежку, но ноги казались резиновыми. Несмотря ни на что, она вышла из квартиры и пошла по улице. Сначала на север, потом на восток. Районы, через которые проходил ее путь, породили миф о Балтиморе — местечке, напичканном достопримечательностями, о которых не писал только ленивый из тех, кто когда-либо махал кулаками у Обриски. Там были мраморные ступени, знаменитый этно-микс, зеленые просторы Паттерсон-парка. Издалека все выглядело вполне прилично. Но Тесс знала, что в аллеях подростки курят «ангельскую пыль» и крэк, что в Паттерсон-парке уже никто не гуляет из-за криминала. Все меньше и меньше женщин отскребали свои мраморные ступени каждый день. Загадили даже изображение Элвиса — его пришлось перерисовывать. А если уж балтиморцы подняли руку на Элвиса, пиши пропало.

Она прошла мимо старой больницы Фрэнсиса Скотта Ки, прошла Гриктаун. В воздухе стоял аромат виноградных листьев, жареной баранины, картофельных оладий, а у бразильского ресторанчика она унюхала запах подгоревшей свинины, в котором узнала «национальное бразильское блюдо». По дороге ей попалась таверна «У Чесника». Может, эту забегаловку держит отец Сесилии. Она добралась до Дандолка, вниз по Холаберд-авеню, и нашла маленький уродливый домик, в котором жил Абнер Маколи.

Дверь открыла миссис Маколи с прической на несколько сантиметров выше, чем помнила Тесс.

— День добрый, — сказала она. — Он не слишком хорошо себя чувствует, вряд ли сможет разговаривать.

— А ему и не надо разговаривать. — Тесс довольно бесцеремонно протиснулась мимо миссис Маколи и прошла в гостиную.

Мистер Маколи выглядел еще хуже, если такое возможно. Серее, тоньше, слабее — словно тень от человека. Тесс показалось, что, если она коснется его руки, та рассыплется, словно пыль.

— Мистер Маколи?

Он дремал и, вздрогнув, проснулся, сначала не узнав ее. Оглянулся, увидел жену и успокоился. Он не умер, он победил воинственного ангела, ждущего у врат рая.

— Вы получите свои деньги, мистер Маколи. Все, что вам причитается. Я поговорила кое с кем из юридической конторы, и мне пообещали, что все сделают. К следующей неделе.

Он улыбнулся. Тесс осторожно взяла его руки в свои. Ладони были все еще грубыми, хотя столько лет прошло, но с тыльной стороны кожа на ощупь напоминала папиросную бумагу. Она сжала его руки, прислушиваясь к дыханию в дыхательной трубке и скрипу кресла. По телевизору показывали старый сериал про Перри Мейсона. Тесс и забыла, что Реймонд Берр когда-то обладал темной зловещей красотой. И она забыла, каким женоподобным был Гамильтон Бергер.

— Я смотрел все серии, — прохрипел мистер Маколи. — Никогда не могу вспомнить, кто убийца.

Они смотрели кино вместе, молча. Когда Тесс была маленькой, она смотрела его с папой, и он, как и мистер Маколи, смотрел весь сериал. Она думала, что так оно и есть: в суде все сидят бок о бок, адвокатам часто приходится слышать довольно неожиданные ответы, и все решается, когда свидетель срывается в плач или крик. Где-то на задворках мысли она пыталась представить, как все это произойдет, когда судить будут Рока.

— Еврейская скотина, — внезапно произнес мистер Маколи.

— Перри Мейсон? Реймонд Берр? Гамильтон Бергер?

— Абрамович, — был ответ. — Еврейская скотина.

Маколи снова задремал. Тесс так и держала его за руку. Они думали, что она на их стороне, что она с ними.

— Вам нужно идти, — обеспокоенно прошептала миссис Маколи. Она боялась, что муж опять проснется, или же эта странная женщина в гостиной, вцепившаяся в руку ее мужа перед старым телевизором, испугала ее?

— Разумеется. — Тесс направилась к двери в сопровождении миссис Маколи. — Я просто хотела сказать ему. Вы не сможете получить всю сумму сразу. Выплаты будут осуществляться раз в три месяца на протяжении следующих нескольких лет. Чеки будут приходить из местного фонда, сотрудничающего с юридической фирмой. Так вы сможете получить деньги быстрее.

Эта идея пришла ей в голову совершенно внезапно.

Если Фонд Уильяма Три так щедро обходится со своими активами, почему бы им не выделить Абнеру Маколи его долю? Миссис О’Нил удивилась, но была рада помочь. Тесс будет молчать, пока Маколи будут получать свои чеки.

— Что вы будете делать? — спросила она у миссис Маколи. — С этими деньгами?

— Ой, да ничего. — Она пожала плечами, словно восемьсот пятьдесят тысяч долларов — это как побить тройку бубен. — Он уже слишком плох. Когда-то мы подумывали съездить во Флориду. Или еще куда-нибудь, чтобы прямо рядом с домиком была школа гольфа. А сейчас мне хотелось бы знать, что ему не так больно, как могло бы быть.

Тесс дошагала до Восточной авеню и села на автобус до дома. В магазине никого не было, кроме Кроу.

— Боже правый, — выдохнула Тесс, влетая во входную дверь. — Нам надо приплачивать за съемки в качестве моделей для местного колорита. Меня только что сфотографировали с продуктами. Я как парижанка с авоськой. Добро пожаловать в город-мечту!

— Как наше дело? — поинтересовался Кроу. Он оторвался от книги и одарил ее полновесной улыбкой, судя по всему, пытаясь приободрить ее. — Узнала что-нибудь новое?

— Нет никакого дела, — отрезала Тесс. Кроу обиделся и снова уткнулся в книгу.

— Прости. У меня сегодня не самый удачный день.

Кроу молчал, не поднимая глаз от книги. «Собственность» Э. С. Байатта. «Интересный выбор», — подумала она. Детектив, в котором мужчина и женщина пытаются вместе разгадать загадку и в итоге влюбляются друг в друга.

— Слушай, я должна была извиниться перед тобой, и я это сделала. Теперь ты должен объяснить мне.

— Объяснить что?

Так и не посмотрел на нее. У него прирожденный талант дуться.

— Ты так и не рассказал мне, откуда у тебя это прозвище.

Он все-таки оторвался от своей книги.

— Прозвище? Ну, у тебя было несколько подсказок. Во-первых, я родился в Шарлотсвиле, штат Вирджиния.

— Разве ворон — символ UVA?

— Вторая подсказка: название моей группы.

— «По Уайт Трэш». И что?

— Третья подсказка: мои инициалы.

Тесс задумалась. Она слышала их всего однажды, когда Китти сообщала его имя детективу Ферлингетти.

— Э. А.?

— Именно. Мой отец не мог не назвать своего единственного сына Эдгар Алан, в честь величайшего писателя Вирджинии.

— Прости, но Эдгар Алан По — это вашингтонский писатель.

— Он родился в Вирджинии. Умер в Балтиморе. Можно поспорить, у кого из них больше прав на него. Отец начал читать мне По, когда я был совсем маленьким — поэмы, а не эти ужастики. А когда он прочитал мне «Ворона», я вообще не понял, о чем там речь. Папа объяснил, что это большая черная птица. На что я со всей мудростью шестилетки ответил: «А почему нельзя было назвать ворону вороной?» С тех самых пор меня так и звали. Это лучше, чем Эдгар или Эд. — Он закрыл книгу. — Вот так. Наконец-то тебе удалось разгадать мою загадку.

— Твоя группа на самом деле называется «По Уайт Трэш»?

— Вот именно. Отличное название для группы, не существует классовых барьеров. Простые парни из Хэмпдена и Ремингтона приходят на концерты, потому что считают, что это индустриальный бэнд. Но ребятам из колледжа тоже нравится.

— Не совсем политически корректное название, тебе не кажется? — произнесла Тесс странным учительским тоном, который появлялся у нее в обществе Кроу. — Если подумать, выражение «белые отбросы» несет в себе оттенок расового превосходства.

— Черт возьми, тебе не убийцу Майкла Абрамовича надо искать, а свое чувство юмора.

Тесс считала, что имеет полное право на вновь обретенную строгость, а потому удивила, прежде всего, себя, разрыдавшись в ответ на мягкий укор Кроу. Не выпуская из рук пакеты с покупками, она все ревела и ревела, сотрясаясь от неэстетичных и мучительных всхлипываний. Из носа текло, глаза опухли, но она не выпускала ситуацию из-под контроля и сумки с продуктами из рук. Она оплакивала Джонатана, оплакивала Абрамовича. Она оплакивала Дэймона Джексона. Она оплакивала последние две недели, которые потратила на затягивание петли на шее своего хорошего друга, методично устраняя любые другие возможные подозрения. Она даже не заметила, когда Кроу крепко обнял ее и не отпускал, пока слезы не иссякли.

Кроу был не тем человеком, от которого можно ожидать наличия носового платка или хотя бы мятой салфетки. Тесс неизящно вытерла нос рукавом.

— Это было очень мило с твоей стороны, — сказала она. — Прошу прощения.

— Не нужно извиняться.

— Нет, нужно. Я устала, я вымоталась. Один мой друг мертв, другой, возможно, убийца. Мне уже все равно. По правде сказать, по сравнению с некоторыми людьми, которых я последнее время встречаю, Рок кажется абсолютно здравомыслящим человеком. У него помутился рассудок, и он сделал это — временное помешательство. Наверное, он даже ничего не помнит. Мистеру Тинеру следует выбрать эту линию защиты. Набрать побольше мужчин в качестве присяжных, вызвать Аву в качестве свидетеля, и они купятся на это. Ради таких женщин, как она, мужчины могут пойти на убийство.

— Я так понимаю, это комплимент. Но надо не забывать, что мужчина, способный убить ради тебя, может убить тебя.

— А ты умен не по годам… Кстати, сколько тебе лет?

— Двадцать три. Всего-то на шесть лет моложе тебя.

Кроу забрал у нее пакеты с продуктами, сел на прилавок и притянул ее к себе. Тесс подняла к нему лицо, но передумала и опустила подбородок, так что поцелуй пришелся на лоб. Она пыталась набраться решимости, чтобы отразить следующие попытки, но в этот момент в магазин вошла Китти. Ее каблучки, словно кастаньеты, стучали по деревянному полу. Странно: Китти обычно перемещалась бесшумно, что бы ни было на ней надето.

— Простите, что помешала, — сказала она, помахивая листком бумаги. — Я просто хотела лично убедиться, что Тесс получит сообщение, которое поступило сегодня днем на офисный телефон. Звонил твой приятель-гребец, сказал, что ему нужно поговорить с тобой. Сказал, что хочет встретиться с тобой завтра рано утром на лодочной станции до того, как туда придут все остальные.

— Рано — это когда?

Китти изучала свои каракули:

— Пятнадцать минут шестого.

— Как это похоже на Рока. Ему нужно поговорить со мной, но он не может пожертвовать ни секундой утреннего света для своего заплыва. Он настолько рационален, что я не удивлюсь, если во время разговора со мной он будет делать приседания и отжимания.

Она взяла пакеты с продуктами и пошла к черной лестнице. Но не удержалась и оглянулась на Кроу. Он улыбался, словно знал, что вторая попытка будет удачной. Странная была неделя. И месяц странный.

Формально разница между подъемом в пять утра и в пятнадцать минут шестого составляет всего пятнадцать минут. Но для Тесс столь ранний подъем оказался проблемой, особенно если учесть, что она целую неделю не занималась греблей. Лежа в постели, она подумывала сделать вид, что не получала от Рока никакого сообщения. Но именно поэтому люди звонили в магазин. Они знали, что на Китти, в отличие от автоответчика Тесс, можно положиться.

Она прошла через магазин, осторожно заперла дверь. Переулок не вызывал у нее доверия, особенно в темноте. Через центр Тесс ехала в тишине — она еще не совсем проснулась, чтобы вынести радио или любые другие звуки.

Лодочная станция была погружена в темноту, машин на парковке не было. Велосипеда Рока тоже не было видно. Разумеется, он знал, что у нее есть ключ — копия украденного им. Она оставила сумку в машине, открыла дверь, бросила брелок в свободный шкафчик и растянулась на мате в небольшом зале между двумя раздевалками. Штанга с весом фунтов на сорок лежала рядом. Тесс бездумно подняла ее и начала качать руки. Штанга весила всего фунтов пятьдесят, слишком легко для нее. Где же те сто фунтов, до которых она собиралась дойти, где миля за семь минут? Что стало со всеми достижениями, которые она запланировала на осень? Все они уступили место работе, которая когда-то казалась ей элементарной — легче не придумаешь.

В мужской раздевалке послышались шаги, и Тесс подняла глаза, ожидая увидеть в дверном проеме крепкие икры Рока. Но вместо них она увидела нижнюю часть краболова с корзиной в затянутых в перчатки руках и в тяжелых черных ботинках на резиновой подошве. Решил не принимать душ и срезать путь через здание. Это было запрещено, но разве это ее дело? Она продолжала выжимать штангу, не обращая на него внимания, но вдруг посмотрела вверх и увидела кое-что странное. Лицо краболова закрывала лыжная маска.

— Слушайте, — начала было она, но краболов сунул руку в свою корзину и вытащил револьвер.

— Простите меня, — сказал он и прицелился.

Тесс швырнула в него штангу. Она метилась в голову, но попала в грудь, сбив его с ног. Он тяжело рухнул на пол, выронив оружие. Всего каких-то пятьдесят фунтов, но штанга свое дело сделала. Но когда Тесс побежала в раздевалку, он схватил ее за лодыжку и повалил на пол. Теперь он пытался доползти до пистолета, не выпуская ее ногу. Тесс двинула его свободной ногой, вскочила и помчалась вниз по винтовой лестнице в комнату, где хранились лодки.

Там было темно, и она надеялась только на то, что он не знает, где находятся выключатели, которые были спрятаны за дверью крошечного чулана у подножия лестницы. Если он начнет их искать, она успеет выбежать наружу через двери дока. Она услышала, как грохочут металлические ступени за ее спиной. Боясь выпрямиться, она ползком пересекла комнату и нырнула под ряды висящих лодок. О скажи, видишь ль ты… И почему у нее в голове крутится «Усеянное звездами знамя»?

Бетонный пол холодил ее ладони и колени. В свете нового дня… Ну конечно, ее тоже беспокоил свет нового дня. Обнаружив логическую связь, она даже улыбнулась. Скоро бледное утреннее солнце проникнет в овальные окошки на дверях дока. Но если их поднимать, в таком освещении она будет отличной мишенью.

Она вспомнила схему лодочной станции. До дверей, ведущих в док, оставалось около шестидесяти футов. Всего дверей было три — по одной в конце каждого длинного узкого прохода. Выстрелом может повредить какую-нибудь красавицу лодку Балтиморского лодочного клуба. Как это ни глупо, она не хотела, чтобы этот долг висел над ней вечность.

Тесс ползком добралась до выхода из комнаты и бросилась бежать, втиснувшись в юго-восточный угол. Может, ей удастся спрятаться и дождаться, когда начнут собираться остальные гребцы. Она посмотрела на часы — 5:20. Нет, десять минут — слишком долго для игры в прятки, даже если понадеяться, что кто-то появится в такую рань. Большинство гребцов приезжали не раньше шести. Скоро начнет рассветать, его глаза привыкнут к темноте, и он найдет ее. Тесс слышала, как он, скрипя резиновыми подошвами и снисходительно вздыхая, ходит взад-вперед по комнате. Он караулил западную стену и ждал, когда она бросится к лестнице.

Интересно, она попадет в газету? Принимая во внимание ранний час, у нее были все шансы оказаться на передней полосе. Хроника происшествий вечернего выпуска никогда не откажется от непритязательного преступления, чтобы сделать вид, что и в вечерних газетах есть новости. Двадцатидевятилетняя жительница нашего города была найдена сегодня мертвой… Жительница Нашего Города была известной личностью, не уступая в популярности Жителю Нашего Города. Она умерла, она погибла, ее спасли. Но какой будет фраза в запятых, подводящая итог жизни Тесс для потомков? Это называется приложение. Коренная жительница Балтимора? Бывший репортер? Продавщица из книжного магазина? Высокая брюнетка с неправильным прикусом? Она представила себе склоненного над клавиатурой литературного редактора, радующегося подробностям ее гибели, этому крошечному предсказуемому сюжету. Подробно, но не слишком, легко укладываясь в четыреста слов и пятнадцать минут. Смерть, описанная в двух словах для вечернего выпуска и сокращенная потом для сводок.

Двадцатидевятилетняя жительница нашего города, кого полиция описывает как безработную, играющую в детектива… Да, так оно и будет, только не «кого», а «которую». Которую полиция описывает.

Ботинки скрипели уже ближе. Точнее, скрипел только один. В одну сторону по одному проходу, в другую по другому. На лодочный склад через щели по периметру тяжелых металлических дверей просачивался рассвет. Тесс вдруг подумала, что «свет нового дня» — это тавтология. А каким еще может быть утренний свет? Казалось, ботинок, фальшивя, аккомпанирует песне, звучащей в ее голове. Среди вспышек ракет и разрывов гранат.[8] Боже, как она ненавидит эту песню.

Она попыталась забиться в угол и едва сдержала невольный крик, когда ей в спину впилась острая щепка. Сломанное весло. Сначала она прокляла ленивого гребца, который его здесь оставил. Но потом схватила обломок и крепко сжала его в руках, прислушиваясь к шагам. Противник вел себя тихо, что нервировало. Он был не дурак. И он чувствовал, что должен объяснить, за что собирается убить тебя. Интересно, это он убил Абрамовича? А Джонатана? А какая ему разница, что Тесс отправится в могилу, имея на руках всю информацию по этому делу. Главное, чтобы она отправилась в могилу.

Она снова услышала скрип ботинка — он шел по последнему проходу. Ее проходу. Пи-и-ип, пи-иип, пи-и-ип. Прямо по направлению к ее убежищу. Струится ль, как прежде, наш флаг звездный.

Тесс взвесила свои шансы. Она может затаиться, если, конечно, ей удалось спрятаться. Она может молить о пощаде, чтобы выиграть время. Оба варианта были трусливыми и гарантированно провальными, но вполне под стать ее характеру. Она выжидала, прислушиваясь к звуку шагов, наблюдая за приближающимися к ней в полумраке ногами. Она видела его ноги, так что через пару мгновений он заметит ее. Она вспомнила, как начинается гонка, заплыв, исход которого решают первые несколько гребков. Готовы? Пошли! И раздается выстрел.

Здесь не будет санкций за фальстарт. Она распласталась на полу, сжимая в руках обломок весла, вжавшись щекой в бетонный пол. Ботинки на резиновой подошве находились в каких-то восемнадцати дюймах от ее носа. В ее голове пронеслась молитва Святой Богородице, за которой последовал отрывок на ломаном иврите, который она помнила по Пасхе. Чем это утро отличается от всех остальных? Да тем, что кто-то собирается тебя убить.

Она смотрела на ботинки и думала о своей незаконченной жизни, о том, напишут ли ей нормальный некролог вдобавок к статье в хронике происшествий. Наверное, нет. Мысли о том, как будет представлена ее смерть, раздражали ее. Всего лишь очередная смерть, даже составители некрологов не сочтут ее достойной титула «смерти дня». Она заслуживает большего. Но, если она рассчитывает на большее, придется прожить чуть дольше и умереть несколько иначе.

Не поднимаясь, она прицелилась и изо всех сил ударила веслом по голени мужчины — как раз над ботинками, и вскочила с ужасным грохотом. Она никогда в жизни не шумела так и вряд ли когда-нибудь будет. Со следующим выпадом лопасть весла ударила его в лицо, а ее по инерции бросило вперед. Думай о силе. Думай о броске. Если бы гонка вызывала у нее такой прилив адреналина, восьмерка вашингтонского колледжа была бы лучшей в стране. Она ударила снова, повалив его на спину. На этот раз ему удалось удержать в руках пистолет. Отлично, у него заняты руки, и он не сможет схватить ее.

Перепрыгнув через него, Тесс помчалась к двери и дернула за шнур, чтобы поднять ее на двенадцать дюймов. Этого ей хватит, чтобы выкатиться наружу. Нападавший был крупнее; если он соберется последовать за ней, ему придется притормозить, чтобы поднять дверь повыше. Выбравшись наружу, Тесс бросила взгляд на пустынную в это время Уотервью-авеню. Ключи от машины были заперты в шкафчике. Дверь гаража с грохотом поднималась — за шнур дергали грубые нетерпеливые руки. Интересно, он быстро бегает? Насколько метко стреляет? Как далеко летит пуля?

Тесс вдруг вспомнила выражение «между чертом и глубоким синим морем». Перед ней расстилалась Патапско, не глубокая и не особенно синяя. Такое ей снилось только в кошмарных снах. Тесс промчалась вниз по пандусу мимо ремонтного дока и бросилась в неспокойную воду. Сжав губы, она плыла под водой и вынырнула, только когда почувствовала, что кожа горит, а легкие вот-вот разорвутся.

Она была в тридцати ярдах от берега. Достаточно ли далеко ей удалось уплыть? Она ничего не знала о пистолетах и о том, как они работают. Она услышала два выстрела и снова нырнула, повернув на запад, к пристани и стеклодувному заводу. Она плыла под водой и каждые двадцать ярдов выныривала, чтобы глотнуть воздуха. Прозвучали еще два выстрела, но она уже почти добралась до пристани. Она остановилась у первой же лодки, «Бостонского китобоя», и ухватилась за борт. Оглядевшись вокруг, она обернулась к лодочной станции, отхаркивая грязную воду.

Мужчина стоял на пирсе и озирался по сторонам. За его спиной оживала лодочная станция. На складе горел свет, на парковке тормозили автомобили. Одинокий гребец брел к ялику со своими веслами. Человек оглянулся на лодочную станцию, бросил еще один взгляд на воду, потом поднес пистолет к виску и выстрелил. Когда он спускал курок, гребец бросил свои весла и с воплями кинулся к нему, словно мог остановить.

Тесс так и держалась за «Бостонского китобоя». На корме было намалевано название судна — одно из тех эксцентричных прозвищ, которые многие дают своим суденышкам. «Фургончик Пэдди» — гласили веселые зеленые буквы. Она так и висела на лодке, изучая эти зеленые буквы, когда кто-то с суши наконец-то углядел ее и пригнал катер. Это был Рок. Ни слова не говоря, он отцепил ее пальцы от «Бостонского китобоя», затащил на борт крохотного катера и привез на берег.

Он пытался не подпускать ее к телу, но Тесс хотела увидеть его. Самоубийство получилось удивительно аккуратным. На правом виске чернела маленькая дырочка, внизу растеклась небольшая лужица крови. Она чувствовала запах горелой шерсти — порох опалил лыжную маску. Не обращая внимания на протесты Рока, Тесс стряхнула с себя его руки, словно он был хрупким старикашкой, опустилась на колени рядом с телом и подняла маску.

Рот был слегка приоткрыт, демонстрируя превосходные белые зубы. Ангельские круглые щечки, словно «пузо» паруса. Даже мертвое, даже после покушения на убийство, это лицо оставалось привлекательным. Жизнерадостная полнота тела по-прежнему вызывала ассоциации с безбородым Санта-Клаусом.

«Вы добросовестная девушка, мисс Монаган», — не раз говорил ей Фрэнк Майлз. Тесс думала, что это комплимент.

Глава 30

После прививки против столбняка и визита двух полицейских из отдела убийств, которые хотели выслушать ее версию утренних событий, Тесс рухнула в постель — на самом деле, это была постель Китти — с острым приступом паранойи. Дважды она бегала в отделанную бирюзовой плиткой ванную Китти, где ее рвало маленькими порциями Патапско. Мышцы и суставы были напряжены и ныли, словно при лихорадке. Вымотанная, Тесс пыталась уснуть, но едва она начинала проваливаться в сон, как в ужасе вскакивала.

Фрэнк Майлз был наемным убийцей у О’Нила. Она не сообщила об этом полиции; она ничего им не рассказала, предоставив лишь сухую фактологию утренних событий, потому что боялась, что ее увезут в «Спринг гроув», где она очнется в палате, набитой буйными Уильямами О’Нилами, матери которых не могут позволить себе альтернативную систему правосудия. Майлз убил Абрамовича и, возможно, убил Джонатана. Несомненно, он собирался убить и ее. Она даже не сомневалась, что утром он размахивал пистолетом Маколи, который украл из кабинета Абрамовича. Возможно, он планировал впутать старика в эту историю, но Рок дал ему возможность получше.

Нет, что-то не сходилось даже в ее усталой запутанной голове. Профессионал не стал бы терять время и работать уборщиком в Ламбрехт-билдинг. Ему не надо было бы красть чужой пистолет. И он, разумеется, не стал бы убивать себя, попав в ловушку. Из всех смертей и покушений на убийство достойно организовано было лишь убийство Джонатана. Майлз не был профессионалом. Он был любителем, как и она. Единственное, что связывало его с Симоном О’Нилом, это его маниакальная аккуратность. Этот великодушный человек решил, что она способна раскрыть убийство Абрамовича, но ей так и не удалось продвинуться вперед. Наверняка были сотни улик, которые позволили бы связать его со смертью Абрамовича, но никто даже не думал об этом. Он был уборщиком, именно он обнаружил тело, он отмывал ковер от крови.

Наконец, ей удалось уснуть. Тело отдалось во власть сна, как отдавалось во власть реки. Она не хотела — ей пришлось. Когда она проснулась, было почти шесть, в комнате темно. Сквозь прозрачный полог, окружавший кровать Китти, она увидела, что кто-то ждет ее.

— Китти? — Ее голос звучал низко и хрипло. Она уже два раза принимала душ сегодня, но отмыть удалось не все. Казалось, река осталась внутри ее ушей, во рту и в горле. — Кроу?

Маленькая Сесилия подошла к кровати. Под мышкой она держала свернутую газету и казалась такой же нетерпеливой, как всегда. Сесилия откинула полог.

— Ваша тетушка сказала, что я могу подождать здесь, пока вы не проснетесь, но если я не дам вам поспать, она запустит словарем мне в голову. Я целый час здесь.

Тесс заползла под одеяло, натягивая его на подбородок.

— Простите, Сесилия. Сейчас у меня нет настроения помогать вам. Может, вы придете как-нибудь потом?

— Кто сказал, что мне нужна ваша помощь? Неужели вам никогда не приходило в голову, что я тоже могу вам помочь?

Сесилия открыла газету. Это был последний вечерний выпуск, но Тесс не попала на первую полосу. В действительности, она оказалась в новостях штата рядом с картой погоды. Может, если бы она погибла, ей удалось бы забраться повыше.

— «Шестидесятидвухлетний мужчина, бывший заместитель директора школы, застрелился сегодня в районе Балтиморского водохранилища после нападения на женщину», — медленно прочитала Сесилия.

Заместитель директора? Тесс думала, что Майлз работал охранником в школе. Но это было лишь ее предположение, основанное на его нынешней должности. Майлз когда-то сказал: «Я работал в системе образования».

Сесилия, набирая скорость, продолжала читать, и в ее речи время от времени проскакивало балтиморское «о». Обычно она говорила почти без акцента, и на это ей пришлось положить значительно больше сил, чем на стрижку и возвращение к естественному цвету волос.

— «Теперь полиция пытается установить, имеет ли Фрэнк Майлз отношение к произошедшей недавно аварии, в результате которой погиб мистер Росс, свидетелем которой стала эта же женщина, Тереза Эстер Монаган. Мистер Майлз встречался с мисс Монаган, которая работает на адвоката Тинера Грея, когда та проводила рутинный опрос по делу об убийстве Майкла Абрамовича».

Сесилия бросила газету на постель.

— Это самая безграмотная статья, которую я когда-либо слышала, но я все равно не понимаю, зачем вам понадобилось приходить сюда сегодня и читать мне ее.

— Дело не в статье, а в фотографии.

Тесс взяла газету и увидела Фрэнка Майлза, улыбающегося своей мягкой улыбкой со служебной фотографии, которой было не меньше пятнадцати лет. «Хорошо, что система образования предоставила в газету именно ее, — подумала Тесс. — Интересно, были бы они столь услужливы, если бы он все еще работал на них?»

— Обычный снимок на документы. Подобная фотография есть в деле любого директора и его заместителя. Что в ней особенного?

— А то, что я бы не вспомнила его по имени, если бы не увидела фото. Я знаю Фрэнка Майлза. Он пытался присоединиться к ОЖНА. Абрамович защищал двоих мужчин, которые изнасиловали его дочь.

— Он что, знал настоящее название группы, или ОЖНА случайно оказалось ОЖНА?

— Этого мы никогда не узнаем. — Сесилия села на кровать. — Пру, разумеется, отказала ему, как обычно. Теперь я понимаю, что она, когда набирала группу, искала женщин, которые не будут лезть в финансовые дела организации. Она искала слабых, пассивных людей. Ей не нужны были те, кого она не сможет контролировать.

— Он разозлился, когда ему не разрешили присоединиться к группе?

— Нет. Он был очень мил, он все понял. Он принес шоколадные пирожные, поэтому Пру позволила ему остаться, всего один раз. Его дочь насиловали соседские парни, ее одноклассники, так и эдак. Она покончила с собой через месяц после того, как их оправдали. Пру сказала мистеру Майлзу, что ему следует обратиться в группу для родителей, чьи дети покончили с собой.

Тесс вспомнила его полутемную гостиную, пыльные фотографии на стене. «У меня нет детей, — сказал он ей тогда. — Только племянники и племянницы». Но там была красивая девушка в мантии выпускницы.

— Вы можете доказать это? Кто-нибудь еще его помнит?

— Я снова на несколько шагов впереди вас, — улыбнулась Сесилия. — Он заполнил регистрационный бланк, чтобы получать нашу рассылку. Сегодня, когда я увидела его, я заставила Пру отдать мне бланк. Она начала верещать, но я напомнила ей, что в ее теперешнем положении ей лучше не качать права.

Она показала потрепанный лист бумаги. У Фрэнка Майлза был аккуратный и разборчивый почерк. Тесс увидела его адрес в западном Балтиморе.

— Вы отнесете это в полицию?

— Это следующий пункт моего плана. Не то чтобы я заботилась о вашем друге, но я считаю, что никто не должен мотать срок за преступление, которого не совершал. Я хочу, чтобы все знали, что милый добрый человек потерял рассудок из-за того, что произошло с его дочерью. Если бы Абрамович заставил меня наложить на себя руки, я тоже хотела бы знать, что мой отец убьет его.

Тесс накрыла ладонью руку Сесилии.

— Я знаю, что вы ненавидели Абрамовича, но у него была совесть. Он мучился из-за содеянного и заплатил за многое. Я читала выдержки из его дневника. Он был очень… Он все понимал. Знаете, когда я прочитала его дневник, он начал мне нравиться.

Уголки губ Сесилии поднялись, и эту гримасу формально можно было назвать улыбкой. Она подняла уголки рта, на правой щеке появилось подобие ямочки, но такого грустного лица Тесс не видела никогда.

— А в этом своем дневнике он упоминал насильников?

— Я прочитала далеко не все, — сказала Тесс. Это прозвучало неубедительно, даже на ее взгляд. Она понимала, о чем думает Сесилия. Майкл Абрамович мучился из-за приговоренных к смерти, из-за того, что его отстранили от дел, из-за безрезультатной борьбы с Симоном О’Нилом. Но изнасилования его не волновали.

— Ну да, я так и думала. Вы читали «Дон Кихота»?

— Нет, я все собиралась его прочесть, но… я смотрела «Человек из Ла-Манчиа», когда была маленькая.

— Нянечки считают своим долгом заставить тебя прочитать эту книгу. Я не могу забыть одну фразу оттуда: «Какого вознаграждения заслуживает странствующий рыцарь за то, что у него были все основания сойти с ума?» У Фрэнка Майлза были все основания, Тесс. Его семья жила по закону, и закон разрушил ее.

— Да, но Абрамович здесь ни при чем. Если бы Майлз хотел отомстить за смерть своей дочери, он должен был убить насильников.

Сесилия пожала плечами:

— Насколько нам известно, он так и сделал. Я могу выяснить подробности. Эти двое, которые изнасиловали его дочь, в прошлом году погибли в аварии, виновник которой скрылся. Оба, вместе. Может быть, это просто совпадение.

Сесилия встала и направилась к двери, но обернулась:

— Мне жаль, что Фрэнк Майлз пытался убить вас. Мне кажется, делать это было совершенно не обязательно.

Тесс, сама того не желая, расхохоталась. У Сесилии был талант заставлять ее смеяться над самыми неожиданными вещами, даже если казалось, что ничто в этом мире уже не покажется забавным. Все еще хихикая, Тесс провалилась в сон — на этот раз крепкий и безмятежный. Когда она снова проснулась, была суббота. У постели стояла на коленях Китти, которая и разбудила ее, чтобы сообщить, что звонит Тинер. Полиция согласилась пересмотреть вещественные доказательства по делу Рока. Сесилия оказалась не единственной новой свидетельницей. Ава Хилл вместе со своим адвокатом и ментором Симоном О’Нилом вдруг вспомнили массу примеров подозрительного поведения Фрэнка Майлза.

Обвинения против Дэррила Пакстона были сняты в середине октября за неделю до гонки «Charm City Classic».

Эпилог

Тесс, Уитни, Кроу и Сесилия стояли на западной стороне моста Ганновер-стрит, перегнувшись через перила в ожидании заплыва Рока.

— Теперь его нужно называть «Мост ветеранов войны во Вьетнаме», — сообщила остальным Уитни. — Но никто так не делает. Ветераны вьетнамской войны хотят, чтобы в следующем месяце, ко Дню ветеранов, мы написали на эту тему передовицу.

— Отлично! Очередная группа жертв требует признания, — воскликнула Тесс, а потом повернулась к Сесилии: — Прости, я не имела в виду…

Сесилия пожала плечами.

— Да я и не обижаюсь, — сказала новый директор ОЖНА, которая всего три недели назад открыла двери группы всем жертвам сексуального насилия, а также членам их семей и супругам. Она также успела стать звездой прессы. Как ни удивительно, перед камерами она была воплощением такта и чуткости, порицая преступления Майлза, но подчеркивая, что его довели до этого.

До них донесся рев толпы: 2000-метровая гонка наконец-то началась. Кроу и Сесилия, не будучи полностью уверены, какой из пяти гребцов — Рок, вопили и аплодировали всем без разбора. Уитни смотрела в бинокль, потом потрясла головой и отдала его Тесс. Рок был впереди, но сильно отставал по времени. Он был не в лучшей форме. Тесс была уверена, что он выкладывается на полную и к финишу окончательно выдохнется. Короткие гонки, где идешь ноздря в ноздрю с другими гребцами, всегда были сложнее для него, чем длинные заплывы, где борешься лишь с самим собой и со временем.

Пять лодок пронеслись под мостом и выскочили на другой его стороне. Тесс даже не успела сориентироваться и занять место, с которого был бы виден финиш. Рок все еще вел, но его силы постепенно иссякали. Одна из лодок дюйм за дюймом нагоняла его. Тесс уперлась ногами в тротуар, словно могла подтолкнуть Рока. Но он справился и сам — пересек финишную черту перед носом своего преследователя, но с плохим временем.

— Сдается мне, обвинение в убийстве и разрыв помолвки не больно-то хорошо сказываются на подготовке к гонкам, — прокомментировала Тесс.

— Не высший класс, — согласилась Уитни. — Но сойдет и так.

Они спустились с моста и пошли по направлению к докам, чтобы торжественно пронести его весло в качестве демонстрации верности феодалу. Берега Патапско были усеяны людьми, и казалось, что огромная семья празднует воссоединение. Мужчины в ботинках на босу ногу, однотонных брюках и джемперах с треугольным вырезом, женщины в ярко-зеленом. От обилия блондинок резало в глазах.

На подходе к лодочной станции Тесс поймала себя на том, что пытается держаться от нее подальше. Скоро ей придется вернуться сюда, особенно если учесть, что внутри висит ее собственный «Олден» — часть гонорара от Рока и Тинера. Они хотели подарить ей лодку поизящнее, «Весполи» или «Покок», но Тесс была непреклонна. «Олден» — вещь надежная, в самый раз для ее тренировок, и не так часто опрокидывается. Тесс не собиралась в обозримом будущем снова оказываться в водах Патапско.

Тинер ждал их у доков, мрачно щурясь. Даже с этого наблюдательного пункта вдалеке от линии финиша было ясно, как плохо выступил Рок. Но когда он появился, подавленный и истекающий потом, Тинер улыбнулся и вручил ему банан для восстановления запаса калия. Лекции могут подождать. Уитни набросила на плечи Рока стадионную накидку, а Тесс в этот момент показывала Кроу, как нужно работать веслом, и объясняла, что его, перед тем как убрать, нужно пристроить на козлы, чтобы вымыть. Сесилия же потеряла дар речи, пораженная мышцами Рока.

Вдруг Тесс поняла, что она совершенно счастлива, что лучше ей не было уже давно. Был прекрасный осенний день, она была жива, Рок снова участвовал в гонках, а к филадельфийской «Фростбайт-регате» он будет в превосходной форме. Ее окружали друзья, старые и новые. А скоро у нее будет новая работа: Тинер обещал сосватать ее знакомому адвокату, который искал сыщика на полный день. В перспективе вырисовывалась сорокачасовая рабочая неделя со всеми вытекающими последствиями. Этого было почти достаточно, чтобы начать тосковать по прежней беззаботной жизни.

Раз! Раз! Раз! Все свободные концы отрезаны. Она слышала эти звуки во сне, видела между строк коротких заметок в «Маяке». Сначала появилась статья о том, что обвинения против Рока были сняты после того, как полиции удалось доказать, что Фрэнк Майлз убил Абрамовича и Джонатана. Через несколько дней сообщили, что в пригороде был обнаружен старый «чекер» со следами крови Джонатана на крыле. Разумеется, он был угнан перед наездом. По утверждению полиции, угнал его Майлз для первого покушения на убийство Тесс. «Странно, что машину нашли только после смерти Майлза», — думала Тесс. Какое совпадение: «О’Нил, О’Коннор, О’Нейлл» не придется связываться ни с судом над убийцей Абрамовича, ни с расследованием гибели Джонатана. Интересно, теперь-то наезд на Джонатана сможет перейти в пул по убийствам? Раз! Раз! Раз!

Еще одна заметка, на этот раз в колонке новостей бизнеса. Ава Хилл покидает юридическую фирму и переходит в Фонд Уильяма Три. В ходе внутренней аудиторской проверки были выявлены «финансовые несоответствия», а посему совет постановил начать набор новых сотрудников. Тесс, вспомнив о магазинных кражах — невинном хобби Авы, подумала, что финансовые несоответствия только начинаются. Но аттестация больше не была проблемой для Авы Хилл. А Ава больше не будет проблемой для Луизы О’Нил, по крайней мере пока она платит Аве жалованье.

Тесс составила полную картинку. Шай О’Нил запаниковал, узнав о визитах Джонатана к Фокеру, и нанял человека, чтобы его убить, — неизвестного на «чекере», который, без сомнения, до сих пор разъезжает по Балтимору в полном распоряжении О’Нила. Когда появился Фрэнк Майлз, стало ясно, что более удобного подозреваемого не найти, и О’Нил с помощью Авы воспользовался этой возможностью. Об истинном положении дел знала — или догадывалась — только Тесс, но у нее нет доказательств, и именно поэтому она ограничилась выплатами Абнеру Маколи. Договоренность с Луизой О’Нил и запечатанный конверт, который хранится у Китти в магазинном сейфе, должны послужить гарантией ее безопасности. Для Луизы О’Нил это бизнес, всего лишь очередное специальное соглашение, точно такое же, как то, что она устроила ради своего сына. У Тесс все будет хорошо. По крайней мере, до тех пор, пока Симон О’Нил снова не запаникует.

А еще был Фрэнк Майлз. Еще один вершитель собственного правосудия. Человек терпеливый, не в пример О’Нилу, готовый дождаться благоприятного момента. Он выжидал, когда появится шанс покончить с Майклом Абрамовичем. Он пытался направить Тесс по неверному пути в надежде, что ему не придется убивать ее. Бедняга. Во всей этой истории он был единственным, кто верил в нее.

И в грязь я рухнул, как в любовь, как в поэме, которую читал Фини. Вокруг был тот же старый мир, и тот же я, и полон дыр карман.

Уитни и Рок ушли на поиски еды — с калием или без. Сесилия, переборов стеснительность, оживленно спорила с Тинером о чем-то из программы юридического факультета. Их заглушил внезапно появившийся ансамбль волынщиков, высвистывающих «Мэриленд, мой Мэриленд».

Как там было — священная вера Кэрролла и воинственный дух Ховарда или наоборот? Никто не помнил, и подпевали немногие. Гимн штата закончился, и музыканты в юбках начали играть национальный гимн — на этот раз в сопровождении нестройного хора исполненной патриотизма толпы. Балтиморцы никогда не выказывали недовольство гимном, особенно с учетом его местного происхождения, но пели не лучше других.

— Ты знаешь, что вы неправильно поете? — это Кроу подхватил Тесс под локоток.

— Я вообще не пою.

— В смысле, люди. Мэрилендцы. Все мы. Ведь весь первый куплет состоит из вопросов. Фрэнсис Скотт Ки спрашивает, развевается ли флаг, победили ли американцы англичан. Нам бы нужно петь последний куплет, когда он уже знает, что мы победили, и ликует.

— Я никогда не знала этого. И не особенно-то интересовалась.

— Я могу сказать тебе еще кое-что, о чем ты не знаешь. У Сесилии нет никакого жениха. Пру солгала тебе, когда ты вломилась на их вечеринку в честь смерти Абрамовича. Уитни говорит, что мне стоит пригласить ее на свидание.

— А ты что думаешь? — Тесс вдруг поняла, что ответ на этот вопрос волнует ее больше, чем хотелось бы.

— He-а, не буду, потому что Уитни не заметила одну важную вещь: Сесилия лесбиянка. К тому же мне нравятся высокие женщины. Мускулистые женщины. — Кроу сжал ее бицепс.

Тесс отвернулась, но руку не убрала.

— Кроу, ты сам не знаешь, чего хочешь. Несколько недель назад ты сходил с ума по Китти, а ее трудно назвать высокой.

— В Китти влюбляются все. Это ритуал. А потом появилась ты. Ты мне нравишься, Тесс. Правда, нравишься.

Если бы он сказал, что любит ее или жить без нее не может, это не тронуло бы Тесс. Если б он начал читать стихи или попытался обнять, она бы оттолкнула его. Но игнорировать невысказанное признание Кроу было сложнее. Она ему нравилась.

— У тебя есть невеста? Или жена?

Вместо ответа Кроу поцеловал ее — обычный прилюдный поцелуй, много — но не слишком много — обещающий. Он не говорил «навсегда». Он даже не говорил «на следующей неделе». Просто здесь и сейчас. Сегодня днем. Она ответила на поцелуй и оттолкнула его. Вокруг столько людей. На них смотрят.

Патапско сегодня казалась почти синей, кое-где вода поблескивала. Масло, подумала Тесс, и ее передернуло. Токсины. И в грязь я рухнул, как в любовь. Она повернулась к реке спиной и посмотрела на лодочную станцию. Вполне милый домик, решила она, совершенно безопасное место. Здесь тебя не обидят.

На веранде второго уровня у перил толпились официальные лица и VIP-гости. Они с большим интересом следили друг за другом, чем за гонкой. По блестящим поверхностям порхали солнечные зайчики, рожденные крошечными призмами бриллиантовых колец, золотых сережек, серебряных фляжек. Тесс увидела радугу, запертую в хрустальном бокале, наполовину заполненном янтарной жидкостью. Бокал крепко сжимала крупная ладонь. Хозяином ладони был Симон О’Нил. Он смеялся, и лицо его было краснее обычного. Ава сидела с одной стороны, Луиза — с другой: Тесс никогда не замечала, как похожи эти две женщины — обе темноволосые, с сердцевидными лицами, породистым черепом. Правда, Ава казалась более дешевой версией — идеальные линии исказились при переносе, и она выглядела словно подделка под дизайнерское платье.

Тесс пристально разглядывала эту троицу. Ни Симон, ни Ава не смотрели вниз, но измученные глаза Луизы перехватили ее взгляд, удержали его на мгновение и закрылись, когда она поднесла к губам бокал.

Вы же понимаете меня, мисс Монаган. Правосудие свершилось… Вы — никто, и никто вам не поверит.

Она никому ничего не рассказала — ни Тинеру, ни Китти, ни Уитни — особенно Уитни, чья лояльность вызывала сильные сомнения. Ее мать играет во втором составе теннисной четверки Луизы.

Тесс снова повернулась к Кроу:

— Тебе правда нравится Джеймс Кэйн?

— О боже… — Кроу закатил глаза. — Неужели ты думаешь, что мне нечем заняться в свободное время, кроме как изучать твои литературные пристрастия в надежде произвести на тебя впечатление. Я рассчитывал завоевать тебя благодаря своему шарму. Джеймс Кэйн был счастливым совпадением.

— Последняя строчка «Милдред Пирс». Что Милдред говорит Берту?

— Сначала Берт говорит ей это: «Пойдем перекусим где-нибудь».

— Пойдем перекусим где-нибудь, Кроу. А потом… а потом я тебе расскажу кое-что.

Волынщики с ужасающей искренностью выжимали последние аккорды гимна. Он начинался как поэма, причем не самая удачная. Тесс не просила Кроу рассказывать ей все это. Еще она знала, что было вступлением к английской застольной песне, нескладной и непристойной. Но гимн принадлежал Балтимору.

1

Ничего (исп.).

(обратно)

2

Перевод В. Широкова.

(обратно)

3

Перевод М. Фельдмана.

(обратно)

4

Перевод С. Маршака.

(обратно)

5

Автор книги «Этикет», которая была издана в США в 1922 г. — Примеч. пер.

(обратно)

6

Персонаж сериала «Секретные материалы». — Примеч. пер.

(обратно)

7

Канадские бублики. — Примеч. пер.

(обратно)

8

Перевод П. Палажченко.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg