«Заначка на черный день»

Заначка на черный день (fb2) - Заначка на черный день 926K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Сергей Борисович Лавров (писатель) - Елена Ефремова

Сергей Лавров, Елена Ефремова Заначка на черный день

Глава первая НОГИ — ДЕЛО ОТКИДНОЕ

1

Я окончательно решилась на это, когда порвалась последняя пара колготок. Этот гребаный офисный стул весь утыкан какими-то гвоздями и шурупами! Конечно, смешно, когда женщина моего возраста ведет себя, как экзальтированная девчонка, но войдите в мое положение! Для настоящей женщины лучше пять дополнительных морщин на лице, чем одна — на колготках, а здесь была даже не морщина, а дыра, от которой тянулась вниз «стрелка». У меня не осталось даже ста рублей заначки!

Исполненная мрачной решимости, прикрывая позорную «стрелку» рукой, я склонилась над своими накладными. Если результат зависит от схемы решения, это уже не математика, это… бухгалтерия, будь она неладна! По ее правилам в году десять месяцев, без НДС!

Дежурный продавец Вадик, гордо именуемый консультантом, делился с операционисткой нашего заведения самым сокровенным. Его очередная пассия — у этого юноши всегда любовь с первого взгляда… после второй бутылки — «залетела», впрочем, как и все предыдущие. Данное обстоятельство вызывало у Вадика искреннее недоумение.

— Как же заниматься сексом, чтобы не было детей? — выпучив маслянистые карие глаза, потряс он руками над головой.

— Отправь их к бабушке! — не сдержалась я, встала и вышла в коридор.

Зря я, конечно, так сказала. Не стоило терять лицо. Вадик всегда неплохо ко мне относился… и ведь он не виноват, что он мужчина. Мужчины — существа с куцым воображением, у них самая богатая фантазия умещается под самой короткой юбкой.

В туалете я приподняла подол и критически оглядела последствия катастрофы в зеркале. Теперь придется ходить в брюках, а на улице еще тепло… Жаль, потому что ноги у меня еще хороши. Они — мой самый весомый аргумент против возраста. Лицо, конечно, тоже еще ничего… при соответствующем освещении, но на него надежды слабы. Прошли мои времена! Редкий мужик теперь обращает на меня внимание, не то что тридцать лет назад, а вот ноги — совсем другое дело. С моими ножками я еще двадцатилетним нос утру, не зря двенадцать лет потела в спортзалах. Тренеры грузили нас так, что куда там нынешнему фитнесу! Смешно! В результате два растяжения, перелом и значок мастера спорта по гимнастике. Давно это было…

Конечно, мне бы пару косметических операций, плюс хорошую мезотерапию, да пилинги, да косметику от Гино — я бы и в свои пятьдесят семь блистала. Но деньги, деньги… черт возьми, деньги! Большие деньги развращают, маленькие озлобляют. Я хочу много-много средних, нормальных денег! Когда они есть, как-то легче смириться с тем, что не в них счастье.

Я сбросила туфли, взобралась на урну для мусора и, балансируя на одной ноге, как на бревне, дотянулась до узкого прямоугольного окошка. Наша маркитантская палатка из пенополиуретана, гордо именуемая «салоном связи», просто приспособлена для ночных ограблений. Удивительно, что еще никто не догадался этим заняться. Предусмотрительно обмотав руку туалетной бумагой, я оттянула защелку и открыла пластиковую раму. Потянуло теплым пыльным воздухом и бензином. Салон соседствовал с бензозаправкой, и у глухой стены, как раз под окном туалета, рабочие на днях поставили три пустых бочки из-под машинного масла.

Убедившись, что бочки на месте, я закрыла окно, подложив под защелку щепочку. Теперь мне достаточно будет толкнуть его снаружи — и путь к обеспеченной старости открыт! Господи, мама права: я все-таки сумасшедшая… Меня увидят с улицы, меня услышит охранник, меня заснимет видеокамера… Наконец, если я не сверну себе шею еще в сортире, как мне удастся разобраться со звуковой сигнализацией и кассовым замком?

Грузно соскочив на холодный пол, я подождала, пока пройдет страх, перестанут трястись руки и стихнет предательское бурчание в животе. Достав сигарету, я глубоко затянулась. Наплевать! Так дальше жить невозможно! Я должна постоять за себя! Я всегда это делала и сейчас не дам себя в обиду.

Наш охранник Володя сидел в своей каморке перед мониторами, разгадывал кроссворды и скучал. По инструкции ему полагалось наблюдать за персоналом и фиксировать отклонения от регламента рабочего времени, но он, разумеется, этого не делал. Действительно, какой физически и умственно здоровый мужчина станет записывать, сколько раз операционистка Вика бегает по нужде или посещает закусочную на бензоколонке? Для таких целей годится только женщина.

— Привет, молодежь! — поздоровалась я. — Как наши в Рейкьявике сыграли?

— Три — ноль! — оживился при моем появлении охранник. — Сегодня в Милане будут играть. В половине первого прямая трансляция! Вы будете смотреть?

— А как же! Я тебе диск принесла, как обещала. «Троя». Занятный фильм, только неисторично снят. Американизм… эклектика.

— Спасибо, Агнесса Викентьевна! Я после матча посмотрю. Ночь длинная…

От этих его слов мне снова стало не по себе. Я внимательно изучала его сзади: бритый затылок, толстая шея в складках, пистолет в кобуре на поясе… А эта могучая лапища, в которой авторучка, казалось, вот-вот переломится. Оторвет он мне голову одной левой… Одна надежда — парень будет не отрываясь смотреть футбол, а потом переключится на троянцев. Я сама страстная болельщица — но сегодняшним матчем придется пожертвовать для более важной цели. Ничего, потом наверстаю! Поеду на чемпионат мира! На все матчи! Выкрашу себе физиономию в бело-сине-красный цвет, куплю дудку и буду орать на стадионе, как ненормальная! Может, наши хоть из первого круга выберутся…

В зале посетителей не было. Вика лениво листала модный журнал, Вадик фланировал по залу из угла в угол, как самец в аквариуме, вожделенно разглядывая проходящих по улице девушек через стеклянные витрины.

— Читаешь всякую дрянь! — пренебрежительно бросил он Вике через плечо.

— Почему это? — подняла она выщипанные по моде бровки. — Тут пишут много важного для жизни. Вот, например, если муж ревнует, значит любит. А если не ревнует…

— Значит, не знает! — захохотал Вадик.

Они были совсем молодые, моложе моего сына, и нравились мне. Рядом с ними я сама невольно сбрасывала с плеч десяток лет.

— Знаете, в чем разница между мужскими и женскими журналами? — примирительно начала я, словно извиняясь за недавнюю резкость. — В количестве одежды! Что там такое яркое, Викуля? Какой интересный фасончик!

— Это молодежное, Агнесса Викентьевна. Вам не подойдет, и стоит дорого, — сообщила Вика и захлопнула журнал.

Вот так. Оборвали песню. Наступили на горло в самом начале.

Я скукожилась за своим столом, вяло ковыряясь в накладных. Итог не сходился — и это было мне на руку. Попрошу оставить деньги в кассе до завтра. Мы так делали иногда, хоть это и нарушение. Но весь мир состоит из нарушений, и только моя математика — из правил.

— …твою мать! — неожиданно отчетливо раздалось в тишине салона. И еще раз: — …твою мать!.. твою мать!

Вадик схватился за свой мобильник.

— Шеф звонит! Извините, девушки! Это у меня для него звонок такой!

— Он разве не в отпуске? — боязливо оглядываясь, поднялась с кресла Викуля.

Но наш директор, продолжая распекать Вадика по телефону, скорым шагом уже входил в двери заведения.

— Почему такой бардак?! Почему лампа не горит, коврик грязный, реклама старая?! — кричал он в трубку, хоть уже видел Вадика перед собой. — Распустились тут без меня вконец!.. твою мать!

Консультант оправдывался, тоже продолжая отвечать в телефон и одновременно лицезрея начальство воочию. Вика подскочила и встала рядом, как лист перед травой. Я одна осталась сидеть за своим столом. Директор, в новом светлом костюме с толстой золотой цепью на шее расхаживал перед персоналом и косо на меня поглядывал.

Когда-то он учился на матмехе. Это был самый тупой студент, и именно за двойку по моему предмету — матанализу его отчислили из нашего университета. Он закончил, кажется, институт инженеров водного транспорта и в мобильной связи, да и вообще в технике понимал куда меньше аспиранта Вадика. А вот, поди ж ты…

Закончив распекать подчиненных, он подошел ко мне, оперся о конторку и хмуро поинтересовался:

— А вы, Агнесса Викентьевна, не хотите поприветствовать своего директора? Или вы мне не рады?

Я сурово сдвинула брови, подняла глаза над очками, как будто оторвалась от просмотра его бездарной курсовой работы, которую он даже передрать толком не смог, и сухо произнесла:

— Здравствуйте, Курицын. Что у вас?

Он едва не поперхнулся.

— У меня… что?! У меня… что?! Нет, это у вас — ум за разум зашел, что ли?! Вы разве не знаете, что я могу вас уволить?!

«Кишка тонка!» — злорадно подумала я, а вслух сказала:

— По закону вы должны меня предупредить об увольнении за две недели.

— Так вот, считайте, что я вас предупредил! А вы что стоите?! — Он обернулся к подчиненным. — За работу! Вы не выполняете миссию компании! Охранник! Что за дурацкие бочки позади здания?! Хотите, чтобы нас ограбили или сожгли?! Убрать немедленно! Сводку за две недели мне! Быстро!!

2

В полной красе стояло питерское бабье лето — загадочная пора года, когда мерзнут только мужики. Мучимая дурными предчувствиями, я вышагивала по дорожкам Таврического сада, срезая путь от Шпалерной до Кирочной. Ветер шуршал листвой, осеннее солнце грело ласково — последнее, старческое солнце. Не нравился мне мой план, пугала предстоящая ночь. Я оглядывалась — и за спиной, на той стороне Невы, невидимый отсюда, чудился мне мрачный, с детства знакомый силуэт Крестов[1].

Я медленно брела домой — и прощалась с жизнью. У меня даже зубы заболели от страха. Главное, я ведь точно знала, что пойду и сделаю это, раз решилась. Решение должно быть выполнено — если оно принято. Юлий Цезарь сказал когда-то, что ему труднее дать обещание, нежели исполнить его, в этом мы с ним схожи. Я, например, не грублю в транспорте, но уж когда взовьюсь и пообещаю какому-нибудь придурку оторвать мошонку — непременно оторву, если не уймется. На том стоим; и стоять будем.

За оградой парка по Потемкинской улице неслись роскошные авто фаворитов жизни, аппетитно мигали рекламы ресторанов, а у чугунных изогнутых ворот с протянутой рукой стояла аккуратненькая маленькая старушечка — в серенькой кофточке поверх белой блузы, в стоптанных башмачках, покрыв ситцевым платком седенький крысиный хвостик волос. Вот оно, мое будущее! Мой удел! Пять буханок хлеба, пять литров молока на месяц! А я так люблю поесть, черт возьми! Люблю дорогие шоколадные конфеты, и дорогую колбасу, и сыр!

Я подала старухе мелочь — все, что было в кошельке, и она поблагодарила униженно, беззащитно моргая слеповатыми выцветшими глазами. Черт возьми! Может, Кресты — это еще не самое ужасное в жизни?!

Во мне ожил и зашевелился неугасимый дух противоречия. Мне понятно, что движет уголовниками! Кто это положил мне именно такой удел? По какому высшему праву?! Если мне не оставляют выбора — я тоже не оставлю выбора никому! Я выпрямилась, зашагала гордой стервой, рубя кулаком воздух, как Чапаев шашкой. И даже зубы от возмущения прошли.

Коварный бес, преследующий женщин со времен первой любительницы райских яблочек, тотчас подсунул мне альтернативу — простой и легкий выход из положения. Не новый, разумеется, давно маячивший на горизонте — но нарисовавшийся в тот момент как нельзя некстати. Едва я приблизилась к краю проезжей части, как у поребрика притормозила и остановилась знакомая элегантная машина — неброская, но изящная и комфортабельная. Единственное, что мне всегда импонировало в ее владельце — безупречный вкус и чувство прекрасного. Этого у него не отнимешь… как, впрочем, и ничего другого не отнимешь — лучше даже и не пробовать.

Он спокойно сидел за рулем и ждал, чтобы я сама нагнулась и открыла дверцу. Холодный, уверенный, скользкий «менеджер высшего звена». Змей-искуситель. Гадюка, в общем. Это он устроил меня на работу в салон, и стоит мне сказать слово — от несчастного Курицына не останется и перышка. Мужчины так легко пожирают друг друга в угоду женщинам! Увы… мне это слово дорого будет стоить… слишком дорого.

Не дождавшись моей инициативы, змей сам наклонился и дернул ручку, сопроводив жест доброй воли кривым приветственным смайлом. Его просто корчило от моей маленькой победы. Я уверена была, что про себя он сейчас костерит меня старой стервозой, или еще как-нибудь покрепче. Чего он ко мне привязался? Малолетние соски надоели? А! Вижу! Ты постарел, дружок… У тебя седые впалые виски, и чуть дрожат холеные красивые пальцы… Тебе хочется простого человеческого понимания, и сейчас ты начнешь разговор по душам… Простые вещи дорого стоят, милый. Гораздо дороже, чем ты можешь предложить.

Настоящая женщина знает себе цену, но не называет ее мужчинам. Я кивнула и села молча. Не выпендривалась — просто говорить не хотелось.

— Давно не виделись, — пошел он проторенной дорожкой задушевных бесед. — Не забыла еще меня?

— Родина тебя не забудет, — лениво сказала я, озабоченно заглядывая в зеркальце заднего вида.

— Родина давно махнула на меня рукой!

— Да? Тогда попробуй разок не заплатить налоги!

Мне всегда легко удавалось его рассмешить. Смеясь, он становился не таким холеным и больше походил на человека, чем на ходячую функцию-символ из мира деловых отношений.

— Никто не умеет меня так развеселить, как ты. Даже наш генеральный директор.

— Изберите меня на его место.

— Боюсь, нам всем тогда будет не до смеха.

— Это точно… Впрочем, чем выше поднимаешься по карьерной лестнице, тем легче, наверное, плевать в потолок!

Он выразительно покосился на затяжку на моих колготках, как раз с его стороны. Движение губ его мне не понравилось. Какое-то оно было брезгливое — и я тут же взвилась, нервы у меня были на пределе. Выдала, что называется, по первое число. Он отстранился от меня, сдвинулся вбок — и наверное поэтому у самого поворота к моему дому не заметил бородатого верзилу в свитере и джинсах, сошедшего с тротуара. Как можно было не увидеть такой шкаф — ума не приложу. Видно, я его здорово допекла. Да уж, я умею пудрить мозги без зеркальца!

Он даже не вышел из машины — рост не позволял, боялся мелко выглядеть рядом с великаном на тротуаре. Поэтому пришлось выскочить мне. Здоровяк уже поднимался на колени, покряхтывая. Свитер его разодрался, и локоть кровоточил.

— Не ушиблись? — глупо спросила я, глядя на разодранный локоть.

— Не очень… испугался больше, — не менее глупо ответил он.

Человек-функция посмотрел на нас сквозь тонированное стекло, развернулся и уехал. Он бы никогда в жизни не признался, что испугался.

— Какой нахал! Даже не довез вас! — возмутился верзила.

Он, кажется, решил, что менеджер высшего звена на своей эксклюзивной тачке подрабатывает извозом.

Я присмотрелась к пострадавшему внимательнее — не ушиб ли он голову. Немолод. Открытое простое лицо… из тех, кто недостаток интеллекта компенсирует количеством детей. Обильная растительность на щеках придавала ему вид грозного древнего воина, но под косматыми бровями викинга прятались бегающие глазки неврастеника.

— Как себя чувствуете? — поинтересовалась я. — Далеко живете? Пойдемте, я вас провожу. Глуповато мы с вами выглядим…

— Вы не кажетесь мне глуповатой, — простодушно возразил великан. — Вы скорее… умноватая.

Он разглядывал меня с искренним младенческим восторгом. Мы пошли, но через несколько шагов его качнуло, и он вынужден был ухватиться за мою руку.

— Вы… э-э… как вас зовут? — спросила я.

— Меня зовут Вениамин Михайлович, — заученным тоном ответил он.

— Вы, Вениамин Михайлович, здорово треснулись. У вас, должно быть, сотрясение мозга.

— Нет-нет! У меня все в порядке! А что вы делаете сегодня вечером?

— Настоящая женщина, Вениамин Михайлович, — я поправила прическу, — планирует только дни, а вечера оставляет на волю случая.

Он как-то странно, по-детски заулыбался.

— Да… я понимаю. Мне тоже сегодня некуда идти. Я только сегодня выписался из неврологического диспансера.

Бамс! Приехали! Я внимательно оглядела его наряд. Ну, конечно, вылитый бомж.

Я решительно отдернула руку.

— Все, дальше сам. Травмопункт вон там, через два квартала. Шагай, шагай, бомжака! Не оглядывайся!

Он безропотно покосолапил прочь, почесывая бороду, боязливо озираясь, как побитая собака. Это был не первый человек, который мне понравился и которого я беспощадно отшила.

Дорога к дому обычно портит мне настроение. Все не так, как могло бы быть, и как быть должно. На асфальтовой дорожке черти горох молотили, парадная без света, стены ободраны, изрисованы… Чем ближе к старости, тем сильнее хочется красоты. Странно, но это так. Завтра же напишу жалобу в домуправление, насупив брови, твердо решила я. Такое ощущение, что они живут в другом городе и не видят всего этого безобразия!

Квартира моя, застигнутая врасплох затяжным ремонтом, тоже не радовала глаз. В прихожей на полу громоздилась куча старого хлама, который я не успела выбросить. «Не спеши выбрасывать, — говорила моя мама. — Делай это медленно и с удовольствием». Не знаю, какое тут удовольствие, лично меня старье раздражает — не хочется косвенных намеков на возраст. С новыми вещами молодеешь сам. Когда мне грустно, я иду к метро и там на лотках подешевке покупаю себе что-нибудь новенькое… хоть носовой платочек. Понятно, почему стариков так тянет на молоденьких…

Но в тот вечер у меня ни на какое дело руки не поднимались. Поздно было суетиться. Если ночью мне повезет, я найму рабочих, и они все сделают за меня. А если не повезет, пусть мой Виталька корячится, со своей Софочкой. Я им не прислуга. Мне все это тогда долго-долго не понадобится.

На кровати в спальне поджидали давно заготовленные аксессуары моей ночной прогулки. Черное трико, носки, кроссовки, изящные нитяные перчатки с кнопочками и блестками. Маска из чулка — новую пару колготок не пожалела, перевела. Веревка, фонарик, нож… мешок для денег… Чистое белье, разумеется, — вдруг обыскивать будут? Ну и дура же я, прости, Господи!

На кухне из последних запасов я заварила себе кофе покрепче, достала початую бутылку бренди и глотнула прямо из горлышка. Чего теперь экономить, спрашивается?! Обидно будет сидеть в тюрьме и знать, что твою заначку оприходует какой-нибудь ушлый опер, как в телесериале про разбитые фонари. Фигу вам с маком! Я сидела за столом, пила бренди и заедала мутный страх шоколадными конфетами из заветной коробки, которую берегла ко дню рождения, а за окном разгорался такой закат, что просто сердце щемило! Просто феерия из голубого, золотого, красного и почему-то зеленого. Интересно, из окна камеры закаты видны?

После стакана коньяка и сигареты мне стало хорошо. Головы я не теряю никогда и, как настоящая женщина, прекрасно помню, с кем забылась. Ноги только слегка повело, да язык сделался вдруг шершавым и толстым, едва ли не заполнив рот. Зато острота мысли появилась неимоверная. Оставив воображаемую следственную бригаду на сухом пайке, погрозив неведомо кому пальцем, покачиваясь, я побрела в комнату и принялась рыться по шкатулкам, собирая фамильные драгоценности: прабабушкины, бабушкины, мамины и свои. Вот уж этого операм точно не видать как своих ушей. Уложив побрякушки в сумочку, я распахнула шкаф, грохнув дверцей о стену, и принялась критически рассматривать свой гардероб. Достала новую мутоновую шубу, ни разу не надеванную, бросила на кровать. Добавила пару симпатичных новых кофточек, шапку и шкурку норки, которую берегла на воротник. Белье? Ну, тут пусть все забирают, ха-ха… На обувь самой глядеть страшно… выкинуть все к чертям, что ли, чтобы перед понятыми стыдно не было?

Я добавила еще пару памятных и дорогих сердцу безделушек, положила два семейных альбома… Никогда не считала себя сентиментальной, а вот поди ж ты… Увязав все это в новую скатерть — образовался весьма внушительный тюк, — я надела туфли, взвалила тюк на плечи и потащилась к Марго. Она моя старая подруга, женщина искренняя и честная, и живет недалеко. Пусть у нее все полежит… пока не разрешится роковой вопрос современности: тварь ли я дрожащая или право имею?

Тащилась я грустно, точно ломовая лошадь по большаку, стеная и прощаясь навек с повстречавшимися соседями, изумленно мне отвечавшими. Я, знаете, слыву женщиной твердых правил. Меня им нечасто доводилось видеть в таком… забавном виде. Слезы текли у меня по щекам, когда я оглядывалась на дом, в котором прожила без малого сорок лет… на старую березу у подъезда, которую сама посадила, на помоечку, у которой… впрочем, это неважно. В общем, грустно мне было. Хотелось встретить по пути кого-нибудь прекрасного, умного, доброго, понимающего, чтобы пожалел, разрешил сомнения и простил.

И я, разумеется, встретила. Скажите, люди добрые, это только я такая везучая, или весь мир рехнулся? Когда я, вздыхая и екая селезенкой, с тяжким грузом на горбу, кое-как приковыляла к повороту в пустынный тихий переулок, где живет Маргарита, навстречу мне из-за кустов вышел какой-то плюгавый мужичонка, встал передо мной, подбоченясь, притопнул ножкой, точно молодой петушок перед курицей, сказал:

— Опа-на! — и распахнул на себе долгополый кожаный плащ, под которым больше ничего не оказалось. Поверьте, действительно ничего, потому что на то, что там имелось, смотреть без слез было невозможно.

Вот только эксгибициониста мне в ту минуту и не хватало! Тупо уставившись прямо в центр его композиции, я тяжко вздохнула под грузом нажитого непосильным трудом добра, покачала головой, сочувственно поцокала языком и сказала:

— Ничего, милый. И с таким обрубком жить можно. Ты бы лучше мешок помог бабушке донести, а?

3

Маргарита Карловна, в своем необъятном халате, расползающемся на чреве, в тапках на босую ногу, с потухшей мерзкой вонючей сигаретой между указательным и средним пальцем, стояла на пороге и смотрела на меня сверху вниз поверх толстых мутных очков.

— Ты ко мне переезжаешь? — без энтузиазма поинтересовалась она. — Тебя, наконец, выселили за неуплату?

Я уже год принципиально не плачу муниципалам за отсутствующую горячую воду и плохое содержание дома. Остальные жильцы мне завидуют, но последовать моему примеру не решаются.

Голос у Марго был обиженный и слезливый. Вопреки видимой телесной мощи, была она женщиной пугливой, робкой и нерешительной. Если бы я и впрямь надумала переехать в ее малогабаритную квартирку, она, полагаю, не осмелилась бы мне перечить. Поплакала бы — и смирилась.

— Не боись! — покровительственно ухмыльнулась я блатной усмешечкой. — Награбленное скрываю от органов правосудия. Ну, ну, не плачь… шучу я. Ремонт у меня, мастеров хочу нанять — так вот принесла к тебе вещички, чтобы не уперли. Пусть полежат, о'кей? Что ты такая кислая?

— Пингвин меня замучил… — шепотом сказала Марго, пугливо оглядываясь на дверь в комнату. — Тупой и наглый. Ты проходи на кухню, угощайся, а я через десять минут освобожусь…

Пингвинами репетиторы называют между собой учеников — математики, по крайней мере. Маргарита — препод-словесник, но этот жаргон у меня переняла.

На блюде, накрытые несвежим полотенцем, лежали румяные аппетитные пирожки с яблоками. Неряха Марго любила вкусно поесть, и готовила отменно, а я вот, каюсь, давно и прочно подсела на полуфабрикаты. Сбросив надоевший тюк в угол, разминая ноющее плечо, я наплевала на диету и ухватила пирожок. На тюремной баланде успею похудеть. Краем уха я слушала, как Маргарита мытарит ленивого пингвина:

— Здесь надо читать с выражением…

— Откуда тут выражения, Маргарита Карловна! — высокомерно отвечал наглеющий недоросль. — Это же Пушкин!..

Подзуживаемая бесом противоречия, я не поленилась, заглянула в комнату и сказала:

— Юноша! Гениальный поэт умел выражаться так, что вашему скудному воображению и не снилось. Стыдно этого не знать, а иметь в лексическом запасе всего три неприличных слова, да и те из словаря детского сада! А если вы не прекратите выеживаться перед уважаемым пожилым преподавателем, я позвоню вашим родителям и с радостью сообщу им, что у вас талант!

Это, конечно, бренди. Марго испуганно вытаращилась на меня, а прыщавое дарование заткнулось и довольно быстро слиняло со своими книжками, рюкзаком, плеером и жевательной резинкой. И мы сели курить и пить чай. Курить при учениках Маргарита считала непедагогичным.

— Что уж ты так сразу… — укоризненно покачала она головой. — Пожилой преподаватель… Я, между прочим, на год моложе тебя, только выгляжу… солиднее.

— Потрепаннее ты выглядишь, — обрубила я. — Жрать меньше надо, и так корова! На диету какую-нибудь сядь, что ли… Эх, пропадешь ведь без меня! Кто тебя вразумлять будет?

— Ты куда-то уезжаешь? — испугалась Марго.

— Еще не знаю… надеюсь, что нет… Меня посадят… скоро… Сделал дело — садись смело! И моей любимой передачей будет чай и вишневое варенье… без косточек. Ты будешь носить мне вишневое варенье?

Я всхлипнула. Марго смотрела на меня большущими слезливыми глазами, откусив полпирожка и не смея проглотить.

— А может быть, меня повесят… по закону всемирного тяготения, — продолжала куражиться я. — Эм на жэ, где эм — моя масса, а жэ — пятая точка… И когда у меня спросят о последнем желании, я скажу, что всю жизнь мечтала выучить китайский язык… в совершенстве!

— Да ну тебя! — махнула пухлой белой рукой моя подруга и отправила пирожок в последний путь. — Наклюкалась — и куролесишь! Мамай вон тоже думал, что его узнает весь мир! А его знают только шестиклассники, да и то одни заучки! Убирай на шкаф свое барахло, пойдем телевизор смотреть. Таблетку только приму, голова раскалывается…

Держась за поясницу, охая и причитая, она полезла в шкафчик, набитый кулечками с лечебными травами и коробочками с лекарствами. Такой шкафчик у меня тоже есть, я стараюсь пореже в него заглядывать. Только уж, когда совсем прижмет.

Телевизор у Маргариты не включался. Я потянула за провод — и вилка вывалилась из стены вместе с розеткой, повисла на двух пыльных проводах с желтой от старости изоляцией.

— Агнесса, куда ты лезешь спьяну?! — всплеснув руками, запричитала Маргарита. — Как тебе не стыдно?! Ну и что мне теперь делать?! Витьку неделю буду просить, чтобы починил! Что за горе мне с тобой!

Она разохалась, расквохталась, пошла в ванну за мокрым полотенцем, обвязала голову, прилегла на диванчик и сделалась такой бессильной, такой несчастной, что я и думать забыла про свою тюрьму. Жалко мне ее стало — и неловко за эту чертову розетку. Дети ее в ссоре между собой — второй год таскаются по судам, делят отцовскую дачу и развалюху-автомобиль…

— Ну, не стони, не стони, квашня… — виновато сказала я. — Где у тебя отвертка? Я поправлю. Тут дела на три минуты. Это нас мужики всегда дурачат, будто работы невпроворот!

— Оставь, оставь! — замахала она руками, быстро-быстро, точно наседка крыльями. — Еще убьет тебя током — отвечать потом! Ты же не умеешь!

— Не боись! — сказала я уже почти трезвым голосом, чувствуя небывалый прилив энергии и энтузиазма. — Все могут короли… но королевы могут больше! У тебя, как и положено гуманитарию, патологический ужас перед техникой и раболепное преклонение перед мужчиной! Давай молоток, отвертку — и я тебе покажу, что такое инструмент в руках настоящей женщины. Запомни на всю жизнь: шуруп, забитый молотком, держится лучше, чем гвоздь, закрученный отверткой! А отчего это у тебя голова так разболелась?

— У соседа опять всю ночь музыка… — кисло кивнула Маргарита на стенку с вываленной розеткой. — А я весь день хожу, как пыльным мешком ушибленная…

— Так сказала бы ему! Чего же не сказала? Эй! — потеребила я Марго за ногу.

Но она только хлюпнула носом, сморщилась и отвернулась к старому гобелену на стене.

— Эй! Да ты, никак, его боишься?!

— Не боюсь я никого…

— Боишься!

— Не боюсь! Я говорила… два раза…

— А он?

— А он мне пообещал костыли подарить… и первую группу инвалидности на всю оставшуюся жизнь. Такой хам… не знаю просто, откуда такие берутся.

— Бабы их рожают! — решительно сказала я, поднимаясь с дивана и направляясь к двери.

— Не смей! — испуганно охнула Маргарита. — Это подонок отпетый! Он у Кузьмича собачку убил… просто взял за ноги и об угол! Тявкнула она на него! Он и тебя так же точно…

— Кишка тонка! — зарычала я и несколько раз постучала кулаком в стену, предупреждая врага, что мы идем.

Очень кстати он мне подвернулся — а то мне оттянуться не на ком было. Не очень соображая, что делаю, повинуясь одному могучему порыву праведного гнева, я, прихватив по пути молоток, вышла на лестничную клетку, неумолимая, как Немезида. Марго пришлепывала за мной, шаркая тапками, и по-бабьи причитала:

— Господи, хоть бы его дома не было, Господи, хоть бы только его дома не было…

— Ничего! — утешила ее я, яростно вдавливая кнопку звонка. — Тогда дверь молотком покурочу! Хамов надо учить! Молоток — оружие пролетариата! Знаешь, какая это серьезная вещь… в руках разъяренной женщины! Выходи, подлый трус!

Очень мне хотелось оторваться на ком-нибудь за нашу с Марго безоблачную старость.

За дверью происходило нечто странное, только я спьяну не сразу сообразила, что там не все чисто. Сначала долго никто не подходил, и я даже разок-другой припечатала молотком по дерматину так, что железо под ним прогнулось и загудело. Оценив мой решительный настрой, кто-то осторожно подошел и заглянул в глазок, изучил наши искаженные физиономии — мою от злости, а Маргариты от испуга, — и так же на цыпочках удалился. Уже тогда можно было «просечь фишку», как говорит молодежь. Слух у меня чуткий, просто звериный, и я слышала, что человек за дверью ходит в тяжелой обуви. Не в тапочках, не босиком, а именно в тяжелых ботинках на толстой грубой подошве. Странно это для спящего хозяина… если, конечно, он с бодуна не заснул в этих самых ботинках.

— Выходи! — снова завопила я, размахнувшись молотком так, что Маргарита едва успела увернуться. — Открой дверь, если ты мужчина! Я тебе покажу кузькину мать!

За дверью шептались. Кто-то виновато и горячо оправдывался. Я продолжала трезвонить, и уже соседи по площадке выглянули и предложили вызвать милицию. Маргарита их успокоила. После слов о милиции в квартире соседа произошли какие-то движения, замок щелкнул, и дверь осторожно приоткрылась. В узенькую щель просунулась весьма широкая морда — типичный уличный «биток», с толстой золотой цепью на неохватной шее, только без привычной наглой мины. В серых бесцветных глазках, затерявшихся где-то под покатым лбом, я неожиданно для себя увидала слезы — и даже опешила от неожиданности. Неужто у меня провалы в памяти, и я уже успела садануть его молотком?

Пока я, опустив взгляд, недоуменно разглядывала свое орудие, «биток» странно дернул головой, точно кто-то невидимый за дверью наподдал ему в загривок, сглотнул слюну, обозрел нас умоляюще и обратился к Маргарите, которую узнал.

— Я понял… я все просек… — промямлил он. — Не надо шума…

— Это вам не надо шуметь, молодой человек! — решительно, но недостаточно грозно сказала я. — У вас соседка — пожилая женщина, уважайте ее покой!

— Я усек, тетка… — снова глотая слюну, забормотал «брателло». — Все путем будет…

— И попросите прощения за свое поведение!

Тут его блеклые гляделки полыхнули вдруг лютой злобой, он рыпнулся было что-то ответить, но тотчас сник, опустил голову, покраснел, как невеста, и с навыками матерого второгодника промычал в пол:

— Извините… я больше не буду…

— То-то же! — торжествуя, крикнула я, но он уже закрыл дверь. Я обернулась к перепуганной Маргарите. — Видала? Вот так с ними надо! Если еще будет шуметь, скажи, что меня позовешь!

Мы с победой вернулись в квартирку Марго; подруга преданно дышала мне в макушку.

Она безропотно принесла отвертку, уверовав в мои неисчерпаемые таланты. Я присела, приноровилась у вырванной розетки — но тут как раз и подстерегали меня некоторые трудности. Оказывается, для того, чтобы починить розетку, мало быть настоящей женщиной и слона на скаку останавливать. Эти увертливые проводочки с маленькими винтиками никак не давались мне в руки. Ругнувшись и уронив отвертку на пол, я попробовала покрутить винт ногтем, но только ободрала маникюр. Вдобавок меня ощутимо тряхнуло током!

— Да, с молотком я куда лучше управляюсь, — задумчиво сообщила я Маргарите, расположившейся у меня за спиной на маленьком детском табурете.

Наступила тишина, и из вывернутого розеточного гнезда до нас донеслись глухие мужские голоса.

4

Кто-то очень энергичный, сдерживая распирающую его ярость, щеголяя выдержкой, с наигранной вежливостью произнес:

— А ты еще раз расскажи. Я хочу, чтобы все здесь знали, с каким мудлоном мы имеем дело. Чтобы не жалели тебя, когда ляжешь в круглую яму!

Последовал глухой удар и сухой стук — жертва ударилась затылком о стену рядом с тем местом, где притаились мы с Маргаритой. Видимо, хозяин квартиры сидел или полулежал, привалившись спиной к стене. Маргарита испугалась, широко открыла было рот, чтобы что-то вякнуть. Я успела показать ей кулак и покрутила пальцем у виска.

— Я же не знал… — с неподдельным ужасом в голосе говорил за стенкой «биток» своему палачу. — Я же не знал, что такая сучка попадется!.. Братва!.. Падлой буду, не знал! Дури накачала в стакан! Не помню ничего, Ладо!..

— Кто смотрящий на перекрестке? — рыкнул тигром тот, кого «биток» называл Ладо. — Почему опять курвы клофелинят?!

— Ты туда Пашу-слесаря поставил… — с осторожным почтением ответили ему из глубины комнаты. — С ним перебазарили уже… Это не его сучки. Он своих перед выходом шмонает, как опер. Залетная попалась, не наша.

— Как выглядит?!

— Я же говорю — не помню! — в отчаянии простонал «биток» и завыл: — Не помню я-а-а!..

Но поканючить ему не дали. Ладо, судя по звукам, принялся бить его ногами.

— Вызывай милицию! — еле слышно прошептала я Маргарите. — Они его убьют! Только не говори, откуда звонишь! Скажи — из окна соседнего дома тебе видно! Только тихо!

Маргарита, округлив в ужасе глаза, часто закивала, с грацией бегемота сползла с табуреточки на пол и на карачках двинулась на кухню, отставив громадный зад, стуча локтями и коленками по полу, точно лошадь Буденного по булыжнику Красной площади. Тапки с нее слетели. Левой ступней она зацепилась за провод телевизора и потянула его за собой, угрожая своротить доисторическую «Радугу» с тумбочки на пол. Я метнулась к устремившемуся за хозяйкой телевизору, обняла его, точно родного, и припала к экрану всем телом, удерживая чертов ящик на месте, а ногой, вытянувшись, пребольно пнула Маргариту в то самое откляченное место, которым она обычно думает, когда не преподает свой «великий, могучий и свободный».

— Ой! — воскликнула эта пугливая отрыжка коммунизма в голос, растянулась на полу во весь рост и оглянулась на меня виновато, точно нашкодивший щенок сенбернара на строгую хозяйку.

Я обмерла, вся обратившись в слух. На наше счастье Ладо и его помощники трудились над хамоватым соседом и ничего не слышали. Утомившись, они сделали перерыв в этом полезном упражнении, и тут Ладо сказал фразу, от которой весь мир в моих глазах перевернулся.

— Десять лимонов! — истерично выкрикнул он, а затем еще раз повторил: — Десять лимонов ты просрал, жертва пьяной акушерки! Я весь общак в этот кейс вложил!

— Я отда-ам… — невнятно простонал избитый сосед.

— Откуда ты их возьмешь, хвост ишачий?! Они же мне сейчас, сегодня нужны! Через два часа нужны! Ты хоть понимаешь, что я их собрал для важного дела! Чтобы порешать один вопрос! А теперь тот человек, которому ты их должен был передать, считает меня фуфлом! И вопрос решать не будет! А человек этот очень опасен, ты понимаешь, сучий ты потрох?! Тебе нужно было только передать ему кейс — и все! И даже это ты завалил! Ты знаешь, сколько братков могут положить, если я не решу этот вопрос, ублюдок мамин?! Да тебя порвать на куски мало, мало, мало!!!

Судя по звукам возни на полу, экзекуция продолжилась. Удерживая ретивое воображение от живописания жестоких сцен насилия за стенкой, в двадцати сантиметрах от меня, я попыталась осмыслить услышанное и понять, что это может мне дать. Неожиданно я услышала, как на кухне Маргарита приглушенным шепотом вопиет в телефонную трубку:

— Але! Але! Милиция?! Это соседка из дома напротив! Я тут через стенку вижу, как человека убивают! То есть, через окно слышу! Что вы меня все путаете, я волнуюсь очень! Нет, не пила с утра! Приезжайте срочно! Адрес?.. Чей, мой? А зачем вам мой адрес? Того, кого убивают?..

Но едва собралась она назвать адрес, как я пальцем аккуратно нажала на рычаг и ладонью закрыла ей рот, пресекая поток возмущений.

— Они уже уезжают! — шепотом сказала я. — Тихо! Цыц! Не кусайся, дуреха!

Действительно, на лестнице негромко щелкнул замок соседской двери, в которую я четверть часа назад безуспешно ломилась с молотком. Спасибо тебе, Господи, что не вломилась. Как-то мне не понравился этот Ладо. Не хотелось бы с ним встречаться лицом к лицу. Не нашего круга человек. Грубоват и неотесан.

Я на цыпочках проворно подбежала к двери и заглянула в глазок. Марго, конечно, с грацией беременной медведицы закосолапила за мной, сопя в маковку и отталкивая меня от двери.

— Ну — что там? Что?.. Дай же и мне посмотреть! Так нечестно! Это, в конце концов, моя дверь!.. Агнесса, подвинься же!..

Пока она толстым пухлым локтем оттирала меня от глазка, на лестницу в сопровождении двух рослых мрачноватых мужчин с лицами грузчиков, одетых на похороны бригадира, вышел маленький, круглый, толстый кавказец совсем не страшной, забавной наружности, с большой бородавкой на носу. Вытирая маленькие крепкие волосатые руки белоснежным платочком, он уже шагнул было к лифту, предусмотрительно вызванному верзилой, но вдруг крутанулся на высоких каблуках и вперил горящий яростный взгляд прямо в меня. Клянусь всеми святыми, я уверена была, что он меня видит! Я отпрянула, вжалась в притолоку и обеими руками оттолкнула эту дуру Маргариту, страждущую заглянуть в глаза собственной погибели. Целую нескончаемую минуту Ладо, припадая к глазку снаружи то левым, то правым глазом, распластавшись по двери и сопя сплющенным горбатым носом, пытался что-то высмотреть в нашем убежище и прислушивался. Я боялась, что он услышит, как у меня колотится сердце. Чутье у этого человека было просто звериное!

Наконец, он устал привставать на цыпочки, недобро усмехнулся, откашлялся и вошел в кабину лифта. Мы, пригибаясь, точно защитники Сталинграда под обстрелом, на цырлах, как две старые крысы из мультфильма, просеменили на кухню к окну и, приподняв кружевную, когда-то белую занавесочку, смотрели, как они уехали на двух больших черных машинах.

Сердце билось так часто, словно вот-вот выпрыгнет и поскачет по полу. Мой веселый красный мяч, ты куда помчался вскачь?.. Ухватившись руками за грудь, глотая воздух открытым ртом, точно рыба на мели, я опустилась на табурет, знаками показывая этому гиппопотамистому недоразумению, что мне нужен стакан воды и таблетка валидола под язык. И сигарета потом, конечно, но сначала — валидол.

Говорить я смогла только после третьей глубокой затяжки.

— Эх, ты! Прошляпила такие деньги! Десять миллионов у твоего соседа вчера стырили! Из-под носа, можно сказать, увели, а ты и не почесалась! Вы с ним, случайно, не родственники? Одинаково бестолковые! Надо же — такие деньги, а?! До самой старости хватило бы! Такую заначку упустили, эх!.. Придется теперь в тюрьму из-за тебя садиться!

— Я не поняла! — возмутилась, наконец, Маргарита. — Почему это все из-за меня?! А что я могла сделать?! Вместо этой смазливой блондиночки себя предложить, что ли? Так он бы на меня не клюнул!

— Меня позвала бы!

— Ой-ой… ты себе льстишь… Старость то уже пришла! Все! Тю-тю! Финита ля комедия! Так что нечего выпендриваться! Ты чего уставилась? Обиделась, что ли? Агнесса! Ганечка! Эй! Выйди из преждевременной комы!

Но я еще некоторое время пялилась в ее голубые слабоумные гляделки, прежде чем с трепетом задала свой вопрос:

— Маргариточка… только не волнуйся, пончик мой подгорелый, персик мой недоразвитый… Ты что — видела эту девушку, да? Видела? Скажи честно мамочке… Говори, дура! Говори быстро! Ну — что ты на меня теперь уставилась?! Ты смерти моей хочешь, что ли-и?.. Говори, а то помру! Ой!.. Ой!.. Сердце колет! Ой, боже ты мой со святыми угодничками! Умру — не дождусь, когда ответит! По ночам к тебе являться буду! Ну говори же, Маргарита Карловна, пожалуйста… а то как дам сейчас дуршлагом по чайнику!

Маргарита, как и положено тормозу, медленно догоняла ситуацию.

— Ты мой чайник не трожь… — вяло пробормотала она, глядя в никуда, в прошлое. — Он новенький, я его с последней пенсии купила. Да! Я ее видела! Он же мне спать не давал, этот подонок! Я половину упаковки димедрола перевела — и все впустую! Музыка гремела… а он, наверное, спал уже… Я завернулась в свой платок… потом покажу тебе, такой теплый, кашемировый, почти что новый, только одна маленькая затяжечка на нем, и в уголке моль чуть-чуть дырку проела… И вышла на балкон, подышать свежим воздухом. Может, думаю, проветрюсь немного — и усну. Какая была луна, Агнеска! Киска, такой луны я еще не видела никогда! Даже когда меня бросал мой первый муж! Вот… о чем это я?.. А, да! А из нашего подъезда выбегает так бодренько такая, знаешь, смазливая барби, намазюканная, длинноногая, в плащике, с чемоданчиком серым и сумочкой. Интеллекта ноль, один основной инстинкт на лице, тощая такая, ухватить даже не за что… Ну, ты представляешь, да? Терпеть таких не могу!

— О вкусах не спорят, — пробурчала я, косясь на свои стройные и достаточно длинные для моего роста ноги. — Ходячий гамбургер ничуть не лучше…

— Это ты на кого намекаешь?! — возмутилась Маргарита.

— Ни на кого… Давай, дальше рассказывай. Ты, значит, стояла тюленем на балконе и спокойно смотрела на то, как у тебя уводят нашу последнюю надежду на достойную старость. Твоя спартанская выдержка достойна всяческого восхищения. Бессребреница ты наша!

— Но я же не знала, что в чемодане такие деньжища! — виновато сказала Марго.

— А должна была догадаться! Интуицию включить! Предвидение! Жизненный опыт!

— Мой жизненный опыт, извини, протекал несколько в более цивилизованных условиях!

— Да, знаю… ты тридцать пять лет рассусоливала о роли спряжений в жизни современного общества. Ладно, чего уж… Даже если бы из этого чемодана деньги сыпались бы на каждом шагу, это тебе не помогло бы…

— Ну, ты меня уж совсем за дуру считаешь! — гордо выпрямилась Маргарита. — Я бы тогда уж не оплошала! Я бы… милицию вызвала! Надо же, такие деньги… десять миллионов!.. Это сколько же пенсий будет? Там семь нулей, да?

Пока Маргарита, достав бумажку и огрызок карандаша, занималась изощренным садомазохизмом, деля в столбик и безнадежно ошибаясь в попытках определения точного значения иррациональной дроби, я лихорадочно, до звона в голове, до ломоты в висках думала. Это был мой шанс! Это был наш общий шанс! Это было реально, и грозило совсем не тюрьмой, а сразу уж… да, впрочем, ничем не грозило. Не следует в самом начале предприятия думать о его печальном конце.

— Не мучайся, жертва калькулятора! Раньше надо было учиться делению в столбик! — сказала я, отобрала у подруги бумажку, скатав шарик и метко бросив его в мусорное ведро под раковиной. — Это будет приблизительно пять тысяч пятьсот пятьдесят пять и пять в периоде пенсий. Их при нынешней нашей бережливости может хватить на четыреста шестьдесят три года. Если принять среднюю продолжительность жизни питерской пенсионерки за двадцать лет…

Марго смотрела на меня недоверчиво, точно Гобсек над сундуками с золотом.

— Чего это только двадцать лет? Маловато будет…

— Зато делить удобно!

— Ты точно сосчитала? — сварливо уточнила она. — Пересчитай еще раз, для верности. А чьих пенсий — твоих или моих?

— Между нами разница в двадцать восемь рублей, — усмехнулась я. — Не стану я пересчитывать. Поверь кандидату физико-математических наук на слово. Маразмом еще не страдаю, как некоторые. Нечего дуться, сейчас тебе представится возможность опровергнуть мои слова. Если хочешь на деле проверить, на сколько тебе хватит твоей доли, быстро вспоминай, куда пошла эта девушка! Что на ней было одето? Какой рост, цвет глаз, волос, марка косметики — словом, все! Ну — что ты притихла? Убеждаешься в собственной неполноценности?!

Маргарита надула толстые щеки, покраснела от непривычного умственного напряжения.

— Издеваешься, да? — с обидой в голосе спросила она. — Духи, косметика… Я же с пятого этажа на нее смотрела… Ты хоть сама помнишь, какая у меня, например, косметика?

— У тебя всегда одно — огуречный лосьон! — махнула я рукой. — Про девушку думай, а не права филологов на женскую стать защищай! Эмансипе мое!

— А зачем тебе это надо?

— Потому что мы будем искать эту девушку! Мы знаем, как она выглядит, а мафия — нет… если ты, конечно, им не расскажешь. И когда мы ее найдем, мы заставим ее с нами поделиться!

— Да-а… — задумчиво протянула Марго. — Вряд ли мы ее найдем… и не захочет она делиться! Надо же, привалило такое счастье…

— Счастье, Марго, это когда ты нашел деньги! А несчастье — это когда тебя нашел тот, кто эти деньги потерял! Если мы ее разыщем, положись на меня — я заставлю ее поделиться! Не захочет же она, в самом деле, познакомиться с твоим соседом и его хозяином с ласковым именем! Думай, бегемот, думай!

Я принялась толкать ее кулаками в пухлый бок. Марго насупилась, по-бабьи подперла щеки ладонями так, что лицо ее пошло складками кожи, точно морда у шарпея. Пользуясь минутой, я уже заварила чай покрепче, под шумок насыпав от души ее хваленой заварки, и теперь курила, а хозяйка маленькой кухни все еще пыжилась, ерзала ногами в тапках под столом и тяжко вздыхала.

— Хоть убей — ничего не помню! — созналась она наконец, бессильно повесив полные плечи под халатом. — Я и видела ее всего минуту! Она машину тормознула, села — и адью! Даже ручкой не махнула, зараза! Увезла наши деньги и спасибо не сказала!

— Маргарита! — вскричала я, обнимая ее. — Ты на самом деле такая… чудная, или притворяешься?! Что за машина?! Какая марка?! Номер запомнила?!

— Да я не разбираюсь в них! — отмахнулась в расстроенных чувствах Марго. — Машина и машина… синяя такая… На ней наш сосед ездит… таксистом ночным работает. Я ее хорошо знаю. Он, видно, домой уже возвращался, только во двор завернул — а она его и подцепила. Села — и адью!

Я присела на табуреточку, унимая дрожь в пальцах.

— Он сейчас дома, твой таксист?

Подруга подняла взгляд на часы с кукушкой на стене.

— Дома должен быть, если еще не уехал. Он днем спит, а по ночам работает. Я же тебе говорю, ты разве меня не слушаешь?! Какая ты, Агнешка, рассеянная!

— Ты прости меня! — сказала я, поднимаясь и целуя ее в мягкую теплую щеку. — Я подарю тебе новый телевизор, плоский, во всю стену! Ты сможешь повесить его на потолок и смотреть сериалы, лежа на спине, кверху пузом!

— Иди ты! — отмахнулась Маргарита, довольная, что помогла мне и справилась с заданием. — А разве такие телевизоры бывают? Ты меня опять разыгрываешь!

5

Мы отправились к соседу-таксисту, но по пути старую квашню разобрал страх. Просто паника на нее накатила. Началось все с того, что на выходе из подъезда дорогу нам проворно перебежала черная кошка. Маргарита подпрыгнула и схватилась за сердце.

— Вот, опять! Проклятая зверюга! Она всегда меня караулит, и перебегает мне дорогу, чтобы накликать несчастье! Точно тебе говорю! В прошлый раз я пошла в магазин, а она так же вот сидела и поджидала. И только я из подъезда ногой, как она шнырь — и перебежала на ту сторону. И села там же, где и сейчас, и принялась ухмыляться! Вон, смотри, смеется, бесовская морда! Кыш! Вот я тебе!..

Кошка грациозно сидела чуть поодаль, жмурила зеленые глаза и, действительно, будто подсмеивалась над нашими тревогами.

— Не беспокойся, — решительно сказала я. — Я заговор знаю от черного кота. Сейчас пошепчу — и порядок. А что случилось в тот раз, когда ты в магазин пошла?

— Что-что… — сердито отозвалась Маргарита. — Несчастье, конечно! Молоко оказалось прокисшим, вот что!

Едва преодолели мы заклятье черной кошки и ступили на тротуар, как Маргарита принялась вертеться, норовя посмотреть на окна своего недружелюбного соседа.

— Агнесса, я спиной, просто спинным мозгом чувствую, что он за нами наблюдает! И уже наверняка позвонил своим дружкам, чтобы нас пристукнули! Они проследят, куда мы идем, а потом кокнут нас, и все! Тебе хорошо, ты домой пойдешь, а я останусь тут, у него под боком, одна-одинешенька! Ох, и втравила ты меня в историю!

— Ну, хочешь, я у тебя переночую? Или, хочешь, ко мне пошли? — пыталась успокоить я ее.

— А на кого я квартиру оставлю? Вдруг жулики залезут?! Не надо мне этого удовольствия! И денег этих не хочу, и тревог таких тоже не хочу на старости лет! Ты, если хочешь, Зинаиду себе возьми в пособницы, она пройда еще та! А меня уволь! Я вот тебе издали покажу, где этот сосед живет, а дальше я тебе не помощница. Дальше ты уже сама как-нибудь. А я потихонечку поковыляю и спать лягу, а то и голова у меня разболелась, и ноги ломит, и на душе что-то неспокойно… Ты уж меня прости, ладно?

Она так разохалась, раскудахталась, что мне стало ее искренне жаль. Увидав темно-синий «фольксваген» у бровки тротуара и пожилого мужчину в черной куртке возле него, я поблагодарила подружку, взяла с нее страшную клятву никому ничего не рассказывать и с миром отпустила восвояси.

Мужчина, неторопливо хлопочущий у машины, был седоволосый, основательный, видный. У таких обычно всегда есть о чем задуматься, но часто нечем. Заметив, что именно к нему направляется дама, он специально отошел за машину, так, чтобы мне пришлось добираться до него, перешагивая через широкую грязную лужу. Ничего, потерпим для дела. Мы люди не гордые.

— Добрый вечер! — используя свою самую привлекательную улыбку, обратилась я к его широкой спине и, простите, к не менее широкой заднице. — Извините, пожалуйста, можно вас на минутку! Мужчина, я к вам обращаюсь!

Я металась по краю грязной лужи, выбирая место поуже и готовясь к прыжку, а этот крейсер не спеша разворачивал свою корму, чтобы взглянуть на меня главным калибром.

— Вы же видите — я занят… — процедил он сквозь зубы, достал из багажника грязную ветошку и принялся для вида елозить ею по полированной крыше своего экипажа.

Типичный дундук, согласитесь со мной! Каждая настоящая женщина меня поймет. У меня тут дело на десять миллионов — а этому придатку рулевого колеса некогда! Но я решила держать себя в руках. В конце концов, если ты споришь с идиотом, вполне вероятно, что он делает то же самое!

Я отступила на шаг, набралась решимости, вдохнула побольше воздуха для легкости, зажмурила глаза — и прыгнула! И не упала, между прочим! Немножко оступилась правой ногой, попав в грязь, так что пришлось ухватиться за багажник его машины. Как он завопил! Можно было подумать, что я собираюсь надругаться над прахом его матери!

— Вы что делаете! С ума сошла… дура!

— Ничего не случится с вашей повозкой, — легкомысленным тоном заметила я, щелчком сбивая случайный комочек грязи, налипший на полу плаща. — Она ведь железная!

— Я не об этом! — ворчливым голосом ответил он, обтирая тряпкой грязь со штанины. — Вы же меня обрызгали… идиотка…

Его счастье, что он не сказал «старая идиотка». Тогда бы я ему показала! А все прочие варианты меня устраивают. Настоящая женщина позволяет мужчинам говорить все, что им вздумается, но делает с ними то, что вздумается ей.

— Вы, я вижу, опытный водитель? — спросила я, указывай на большую букву «Ш» в треугольнике за стеклом.

— Тридцать восемь лет за рулем! — приосанился он. — Ни одной аварии!

— Что вы говорите! Вот это да-а!..

Впервые я поняла, в чем состоит высокое искусство управлять мужчиной, намного раньше, чем освоила примитивное ремесло управления автомобилем. Это случилось в первом классе средней школы, когда мальчики дрались за право донести до дома мой портфель. Мне тоже можно нацепить на лоб наклейку «Мастер первого класса по разведению индюков». Полвека уже прошло — и с тех пор они ни капли не изменились! Такие же напыщенные индюки… А я теперь уже глазками не стреляю, как прежде. Стесняюсь. Зря, наверное…

— Всегда мечтала узнать, что значит эта «Ш», — продолжила я беседу в избранном направлении. — Шпециалист?

— Вы что — неграмотная? — обиделся он, и отворотился от меня, бурча что-то под нос.

Бурчи, бурчи, милый. Никуда ты не денешься с веревки собственного мужского самолюбия. Будешь ты у меня ходить на коротком поводу, как бычок за пастушкой. Только вот скотиной я не интересуюсь, к сожалению…

— Ах, простите! Это, очевидно, «шофер» с большой буквы! Какая я недогадливая!.. Но мы, женщины, недостаточную глубину мысли умеем восполнить… другими глубинами.

И тотчас глазки его сделались маслянистыми, как у кота при виде баночки сметаны, он заулыбался и даже тряпку свою вонючую отложил.

— Ничего страшного… мне самому заумные не по душе. Теща у меня уж как начнет рассуждать, как начнет — ну прямо премьер-министр! А ведь коленвал от карбюратора не отличит! И жена в нее тоже… ха-ха-ха!..

Мы посмеялись в унисон, и я, посчитав, что прелюдии проведено достаточно, перешла к основному действу по извлечению информации из этого скудоумного хранилища. Тут меня подстерегало некоторое затруднение. Хранилище оказалось не столь простым, а с секретом. Я недооценила в нем житейский опыт ночного таксиста, чего только не перевидавшего за свой век на улицах славного города Питера… При первых же вопросах о девушке с чемоданчиком он набычился, замкнулся и спросил:

— А вам это зачем? Из милиции, что ли?

— Нет, что вы! Разве я похожа на милиционера? Это моя племянница… мы поссорились, и она ушла из дома! Представляете? Такая распущенная нынче молодежь!..

Он как-то странно посмотрел на меня.

— О клиентах справок не даю. Мне чужие проблемы ни к чему. Мое дело маленькое — посадил пассажира, отвез, деньги взял, пассажира высадил. Приходите с милицией, если ищете свою племянницу, тогда все и расскажу.

— Стойте! — воскликнула я. — Погодите! Не хотите говорить — не надо! Просто отвезите меня туда же, куда и ее. Как обычного пассажира! Я вам заплачу… сколько скажете.

Это я, конечно, блефовала. У меня на все про все до пенсии оставалось триста двадцать три рубля без мелочи. Он еще раз бросил на меня подозрительный взгляд, как-то недобро усмехнулся и кивнул:

— Ну что же… садитесь.

Мы поехали. Настроение мое из боевого сделалось грустным. Да, проходит мое время, проходит… Раньше такой вот водила за счастье посчитал бы подвезти, о деньгах бы и не заикнулся! А может, люди стали черствее, прагматичнее? Когда стареешь и слабеешь, кажется, что все вокруг становятся жестокосердыми. Я мусолила в кошельке свои мятые стольники, отчаянно рылась в сумочке за подкладкой в поисках завалившейся шалой купюры и краем глаза посматривала в окна — мне хорошо известен этот район.

Неожиданно меня посетила очень неприятная мысль. Что, если водитель этот — не такой уж дундук? Что, если девушка проговорилась ему о деньгах… ну, например, когда расплачиваться стала? Может, она ему целую пачку из чемодана сунула! Мало ли что сотворишь, когда такая куча денег на голову свалится! Может, он ее этими вот руками и… Не с новым ли хозяином чемоданчика я еду? И не везет ли он меня к месту моего скорого безвременного упокоения?! Ой, дура я, дура!..

Что, если порыться в сумочке в поисках средств защиты собственной персоны? Мне удалось обнаружить алюминиевую расческу с длинной острой ручкой. Зажав ее в кулаке на манер стилета, я вежливо обратилась к таксисту, стараясь, чтобы голос не слишком дрожал:

— Скажите, пожалуйста, нам далеко еще ехать? Это я так просто… к тому, чтобы денег хватило расплатиться…

— Сто рублей с вас, — нелюбезно отозвался он, не оборачиваясь. — Приехали уже.

Смущенная, испуганная и счастливая, что так легко отделалась, я птичкой выпорхнула из машины, продолжая сжимать расческу в кулаке. «Фольксваген» развернулся и укатил, а седоволосый дундук напоследок молча ткнул пальцем в сияющую рекламу напротив — казино со стриптизом.

— Спасибо! Спасибо вам! — обрадованно закричала я и помахала ему рукой с расческой, но он даже не оглянулся. Невоспитанный какой-то… шоферюга!

В растерянности стояла я на тротуаре, в потоке сиреневого, желтого и красного света неоновых ламп рекламы, не решаясь подойти к разукрашенному зданию. Когда-то здесь был кинотеатр… кажется, он назывался «Молодежный». Мы с Маргаритой и Зинкой Учонкиной бегали сюда на индийские мелодрамы… Давно это было…

Уже стемнело. Подул холодный ветер, закружилась листва со старых лип, начал накрапывать осенний моросящий дождь. Я устала, мне захотелось домой. Безумие какое-то… как мне туда попасть? Кого я там смогу разыскать, если даже приблизиться боюсь? Слишком я все-гаки… старомодная для такого авангарда. Время бежит живее меня. Бежит оно, мое время, и оно уже не мое…

Кутаясь в плащ, я подошла поближе — хотелось присмотреться к публике. Кто же посещает подобного рода заведения? Наверное, сплошь сексуально озабоченные подростки, да маньяки с кривыми ножами — выжидают момента, чтобы наброситься на молоденьких обнаженных девушек…

Публика все подъезжала на автомобилях, на мотоциклах, даже интуристовский автобус завернул с экскурсией. «Злачные места Санкт-Петербурга», не иначе… Выглядели все, на удивление, весьма респектабельно. Да и молодежь, разухабистая, разнузданная — чувствовалось, что при деньгах и пришла сюда веселиться.

Поразило меня обилие женщин, причем не только молоденьких, которым самим впору раздеваться у шеста, а женщин солидных, даже моего возраста, и ладно бы с мужчинами — а то ведь в одиночку, или компаниями по три-четыре особи! И ладно бы объявлен был мужской стриптиз — так ведь нет, можно сказать, классический! Хоть убейте — этого я не могла понять, однако попробовать захотелось. Что же они там такое находят, эти почтенные матроны? К тому же одна мымра с розовыми волосами, вся в черной коже, в штанах, которые, казалось, вот-вот разъедутся у нее на заднице, так пренебрежительно посмотрела на меня, стоящую уныло под дождем, без зонтика, что меня просто передернуло! Никто меня не смеет унижать безнаказанно! Не допущу!

Оторвавшись от абстрактного созерцания чужого пира жизни, я вскочила в маршрутку и помчалась домой, вглядываясь в свое отражение в темном мокром стекле, убеждая себя, что я еще очень даже ничего, и прикидывая, у кого можно занять денег… на мои производственные нужды. Ведь любое дело требует первоначального вложения капитала!

6

Ох, эти деньги! Они то внезапно начинают кончаться, то кончают начинаться!.. Подходя к дому, я уже на все была готова, чтобы раздобыть некоторую сумму, достаточную для проведения спасательно-поисковой операции «Заначка на старость». Даже подумывала позвонить этой гадюке… этому «менеджеру высшего звена». Не хочу даже называть его имени. Взаймы, со скорой отдачей, под проценты — на таких условиях я бы согласилась у него принять. Погруженная в думы, перепрыгивая через лужи под моросящим питерским дождем, я торопилась к подъезду, когда рядом вдруг раздался какой-то шум, притопывание — и знакомый голос радостно вскричал:

— Опа-на! — возглас сопровождался шуршанием распахиваемого плаща.

— Вот козел! — не задерживаясь, сказала я в сторону, где, по-видимому, должен был стоять этот назойливый эксгибиционист-неудачник. — Темно ведь уже, а фонарь не горит! Не видно ничего! Фонарик с собой носи, бестолочь!

В ответ послышался вздох разочарования и недовольное ворчание:

— Фонарик вам, блин… Разбаловались вконец! Конечно! Кого сейчас этим удивишь, когда кругом сплошь порнография!.. Нудисты развелись… То ли дело при советской власти…

Он еще на что-то жаловался, но мне недосуг было вникать в его трудности. Меня переполняли планы и надежды, жизнь вдруг приобрела новый смысл. Аромат авантюризма, погони за наживой кружил мне голову! Ставки были высоки… ох, высоки! Зато какой кураж! Я, все-таки, азартный человек. Хорошо, что в карты не умею играть.

У самого подъезда я подняла голову — и обмерла. На четвертом этаже, на единственной освещенной лестничной площадке нашей старой «хрущобы» стоял кто-то — громадный, темный, заслоняя могучими плечами лампочку, и внимательно всматривался в дождливую уличную темень, приложив к лицу ладони лодочкой. И я поклясться была готова, что едва он меня увидал, как отпрянул от окна и пропал!

Я нерешительно затопталась у входа. Даже подумывала, не вернуться ли мне к эксгибиционисту… все ж таки мужчина, хоть и чокнутый. Но улица была уже пустынна; возмутитель женских непорочных душ побежал искать новую жертву. Как это он, интересно, не простуживается? Промозглая сырость прохватила меня, мурашки поползли по ногам от мокрых башмаков. Чертова питерская погода! Окно в Европу… а из окон вечно дует…

Пожав плечами, я решительно вошла в темноту подъезда и начала подниматься по узкой лестнице. Чему быть, того не миновать! Не далее как три часа тому назад я была готова ограбить собственную торговую точку! Со взломом, между прочим! Эта мысль почему-то придавала мне уверенности и значительности в собственных глазах. Я отчаянная женщина!

Первый этаж дался легко. На площадке между вторым и третьим я запыхалась и остановилась перевести дух. Ох, лучше бы я этого не делала! Едва стихли молоточки сердца в ушах, как я отчетливо услышала впереди, в кромешной лестничной тьме чье-то частое дыхание. Кто-то большой, тяжелый… Внезапно сопение участилось — и раздался тяжелый стон, полный искренней, глубокой муки. Ужас пронизал меня, как молния, от макушки до пяток. Я замерла.

Между лестничными маршами, далеко наверху, на четвертом этаже забрезжил слабый лучик света. Не желая сдавать завоеванные позиции, я собралась с духом, несколько раз сжала и разжала пальцы в кулаках и осторожно двинулась вперед, стараясь ступать беззвучно. Вытянув вперед правую руку, я ощупывала ею темноту, продолжая левой держаться за перила. Мне удалось сделать несколько шагов, вытянутая рука моя по-прежнему ничего не встречала перед собой, кроме пустоты, как вдруг моего лица коснулись чьи-то горячие влажные пальцы, взявшиеся ниоткуда!

До сих пор не знаю, как я не умерла от разрыва сердца. Одно только объяснение — не судьба. Судьба меня бережет… для электрического стула, не иначе. Я отшатнулась и так заорала, что у самой чуть не лопнули барабанные перепонки! Тот, кто был передо мной, тоже заорал, только я его за своим воплем не слышала. Помня о первоначальном намерении прорваться наверх, к свету, я безрассудно ломанулась вперед грудью (слава богу, еще есть чем ломиться), а неизвестный противник почему-то несся впереди меня громадными скачками и первый добежал до спасительной электрической лампочки. Там мы с ним остановились, привалились к стеночке и смогли полюбоваться друг на друга.

Саму себя я, конечно, не видела, и это к лучшему. Потому что лицо моего визави было такое безумное, что хоть сейчас вези на Пряжку или в Скворцова-Степанова! Без справки и анализов! Я даже не сразу признала в нем того бомжа, которого мы чуть не задавили и которого я потом так беспощадно отшила. Вся растительность на его героическом лице встала дыбом, челюсть прыгала так, что зубы стучали, ручища тряслись — в общем, я охотно поверила, что его только сегодня выпустили из психушки. Вдобавок ко всему, на нем был полный боевой костюм байкера: черная кожаная куртка с замками, заклепками и заплатами на локтях, черные штаны с наколенниками, заправленные в сапоги с металлическими носами, а курчавую гриву опоясывала черная бандана, весьма забавно сочетающаяся с седой бородой Черномора. Признав меня, он потянулся ко мне обеими руками-клешнями в перчатках без пальцев, точно младенец к матери, и радостно заорал:

— Слава Богу, это вы! Я уже думал, вы не придете! А кто это там был внизу?

Он со страхом покосился на черный проем и покивал туда согнутым пальцем, толстым, точно парнасская сарделька.

Я пожала плечами, стараясь удержать в грудной клетке скачущее сердце. С такой жизнью валидол придется в сумочке носить, блин!..

— А от кого же мы с вами бежали?

— Я от тебя бежала, дубина ты стоеросовая! — возмутилась я. — Додумался подкараулить на темной лестнице! От твоего вида и при свете кондратий может схватить!

— Вам нравится? — простодушно улыбнулся он. — Это мой любимый прикид… настоящий. Я самый старый байкер Питера, наверное… Мы еще вместе с Пулей и Ветерком начинали. Я семь лет назад в аварию попал… с тех пор голова и болит. Двадцать три метра пролетел! — он хвастливо выпятил бочкообразную грудь. — Почти как птица… Любимый шлем вдребезги разлетелся! Вы только не подумайте, я не дурак! Я нормальный… только когда накатит, я не могу оставаться один. И жутко темноты боюсь. Врачи объясняли, это нервное… Я к вам в гости пришел… познакомиться хотел. Я не бомж, я здесь живу неподалеку. А вас нет. Стал ждать — на улице стемнело. Смешно, конечно, такой большой и боится темноты, да? А мне и правда было не спуститься с лестницы, а просить кого-нибудь неловко… Вы не сердитесь?

Я уже почти пришла в себя, и даже смогла вымучить улыбку вежливости.

— Не сержусь… Вениамин, да? — вспомнила я. — Веник! Так можно?

— Можно! — радостно, до ушей ухмыльнулся он. — Меня так все и называли!

— А чего же ты поперся вниз, в темноту? Ждал бы меня здесь — и все дела. А то мы с тобой чуть не окочурились на пару. Вот вышло бы свидание! Два покойничка у стенки!

— Я тебя увидел — и пошел встречать. Вдруг ты тоже темноты боишься? Я думал, что смогу, но не вышло… Смешно, да? Я ведь раньше ничего не боялся. А потом вот башкой треснулся — и все теперь… Инвалид второй группы.

Он так растерянно взглянул на меня, что у меня просто ком подкатил к горлу. Чем-то он меня тронул… этой дурацкой заботливостью, что ли? Обо мне давно никто так простодушно не заботился.

— А что же твои друзья? — хмуро спросила я, сопротивляясь жалости изо всех сил.

— А я никому не нужен! — радостно сообщил он. — Пулю посадили… Ветерок разбился в лепешку… он совсем без башни был. Остальные все молодые… мне за ними уже не угнаться. Жена ушла… давно. Когда я лежал два года. Я же сначала лежачий был. Это потом меня врач один поднял. Слушай, у меня там цветы, конфеты наверху, у твоей двери! Я же на полном серьезе пришел знакомиться! Только без бутылки, мне нельзя.

— Что ж ты, так всегда и начинаешь знакомиться? С полного перечня болезней? Весь, так сказать, анамнез выкладываешь?

— Ну, а чего? Все равно, потом узнают, так лучше уж сразу. Чтоб, если не гожусь…

Он смутился, весь как-то спрятался в свою скандинавскую бороду. Видно, не раз и не два приходилось ему завершать знакомство именно на этой фразе.

«Помни, что ты — стерва, — сказала я себе. — Ты — безжалостная стерва, и тебе никто не нужен! Особенно восьмипудовый идиот в сапогах с подковками! Ты должна его только использовать — и ничего больше! Настоящая женщина не ждет милостей от мужчины! Она их берет — и все дела!»

Я поднялась на ноги, почти не охнув.

— Годишься ты или нет — время покажет. Только вот что! Знакомиться на кухне, за чашкой чая… как-то это неромантично. К тому же у меня там ремонт, развал… Если ты при деньгах, давай махнем в казино! Попытаем удачу. Идет? Только зайдем ко мне на минуту. Переоденусь во что-нибудь, подходящее к твоему прикиду. И цветы же в воду поставить надо!

Глава вторая ХОРОШЕЙ ТАНЦОВЩИЦЕ ЧАСТО МЕШАЕТ ТО ЖЕ, ЧТО И ПЛОХОМУ ТАНЦОРУ…

1

Никогда в жизни не ездила на мотоцикле, как-то не случилось, не довелось. Детство провела на велосипеде, а потом из трамвая сразу пересела в авто… пока был у меня период процветания. Потом авто вместе с мужем ушло — и я вернулась в трамвай и метро. Безо всякого сожаления, между прочим. Вещи для меня много значат, но не настолько много, чтобы через себя переступить.

В реве мотора, в брызгах дождя и блеске фар мы летели по ночному Питеру. Веник, расставив ручищи, восседал за рулем своего «харлея», громадный, как монумент Александра Второго на владимирском тяжеловозе, и смотрелся на мотоцикле представительнее многих автомобилистов. Был он с мотоциклом как единое целое — настоящий кентавр. Ехал он осторожно, как я потом поняла, но тогда мне с непривычки казалось, что мы несемся сломя голову. И мне это нравилось! Закутанная своим новым приятелем в большой кусок полиэтилена поверх брюк и куртки, я притаилась за его неохватной спиной, уцепившись за карманы его косухи, потому что дальше руки мои не доставали. Мне было неожиданно спокойно и тепло… даже странно. Только шлем мешал с непривычки, но Веник сказал, что он мне велик, и он потом подберет поменьше.

Мы вызывали интерес, нам махали руками, сигналили, а наше появление на ступенях казино можно было с полной уверенностью назвать фурором. Представьте себе громадного седого байкера, бряцающего подковами, в заклепках и коже, держащего за руку миловидную особу старше… э-э… тридцати лет… да и сорока… и пятидесяти, черт возьми, тоже старше! Я едва доставала ему до плеча, но это меня мало беспокоило. Потому что этот гигант полчаса назад держался за меня обеими руками и трясся, как осиновый лист на ветру, когда мы спускались с ним по ступенькам темной лестницы. У него и вправду с головой было не в порядке, но Веник заверил меня, что ездить не боится, и сознания на полном ходу тоже пока еще не терял. Никакого казино не надо! Настоящая русская рулетка!

Нам выделили отдельный столик, достаточно далеко от круглой сцены с шестами и клеткой, как в зверинце. Представление как раз началось, и я, наконец, смогла удовлетворить свое любопытство и самолично лицезреть это растлевающее зрелище.

Поначалу мне было несколько неловко — то же мне… старая извращенка. К тому же на Веника все откровенно пялились. Потом, когда вышли девушки, внимание перекочевало на них и я смогла спокойно разглядеть присутствующих и зал.

Не могу сказать, что сам стриптиз меня чрезмерно увлек. Но зато я поняла! Я почувствовала! Я теперь знаю, зачем на такие зрелища таскаются зрелые женщины и что они в нем находят. Чтобы это понять, надо смотреть не только на сцену, но и в зал, на мужчин. Понимаете… это зрелище женской силы. Женского всевластия, если хотите. Нечто такое древнее, животное… так что клетка, шесты и прочие аксессуары зверинца, поначалу выглядевшие вульгарными, оказались по ходу представления вполне уместны. Женщины-зрительницы благодаря всему этому набираются уверенности… первобытной магии, что ли. Нет, нам обязательно надо посещать стриптиз. Ведь настоящая женщина сильна вследствие слабости сильного пола к слабому, и слабость эту надо питать, растить и укреплять.

К величайшему моему удивлению, Веник на сцену почти не смотрел.

— А, подумаешь, соски… — пренебрежительно махнул он рукой в самом начале, и почти все время не спускал глаз с меня. Я проверила — только он один во всем зале был увлечен мной! Это было необычно… и приятно, черт возьми!

Но я ни на минуту не забывала, зачем мы здесь. Улучив момент, я подозвала какого-то очкастого менеджера из обслуги зала и вальяжно, специально картавя, поинтересовалась:

— Почему они у вас такие… топорные? Двигаться не умеют, у шеста ноги поднимают, как Жучка у забора…

— Что вы, мадам! — вышколенно прогнулся он, сверкнув очками. — У нас танцовщицы все с дипломами! К тому же они проходят дополнительную подготовку в нашей школе танцев!

— Это на Лиговке? — безразлично поинтересовалась я.

— Нет, кажется, в СКА… У нас танцподготовкой занимается Валерий Ефимович… я могу его пригласить.

— Незачем, — отмахнулась я, видя, что Веник проявляет излишнее любопытство, прислушиваясь к нашему разговору. — А с кем-нибудь из девушек поговорить можно?

— Увы, это исключено! Знаете, иногда сюда приходят родственники… они морально травмируют артисток…

— Ты интересуешься девочками? — изумленно спросил мой байкер, когда я небрежным жестом отпустила менеджера.

Пришлось отпираться — только обвинения в лесбийском грехе мне не хватало! Чтобы отвлечь его от этой пикантной темы, я пожелала играть — и Веник тут же с радостью побежал за фишками.

А вот игра меня по-настоящему захватила! Прикинуть вероятность выигрыша по схеме простых событий, зная уравнение Бернулли, для меня — пара пустяков. Достаточно оценить диаметр барабана, разделить на размер картинки, учесть количество дисков — и получите уничтожающе малое число, даже если автоматы настроены без подвоха. В этом смысле рулетка — куда более азартное занятие; там на каждый кон кто-то выигрывает… только игроки не замечают, что играют сами с собой. В любом случае, зрелище чужой удачи заводит, и оторваться от него трудно.

Но Веник опровергал все мои расчеты! Это великовозрастное дитя, побрякивая железками, стуча сапогами по полу, обходило автомат за автоматом и постепенно набивало карманы фишками! У него действительно было какое-то чутье! К некоторым автоматам он вообще не подходил, а у других торчал по пять-десять минут, обязательно срывая банчок. Когда он выигрывал, то вскидывал толстые руки над головой и победно рычал, как супергерой в американском боевике. И, к своему стыду должна признаться, что ваша покорная слуга тоже прыгала, визжала, как идиотка, и вешалась на шею этому оболтусу! Давно я так не отрывалась… видели бы меня мои бывшие студенты!

Праздник продлился недолго. В зеркале за своей спиной я неожиданно заметила мужчину с заклеенным полосками телесного пластыря лицом — и тотчас узнала того самого соседа Марго, которому грозила молотком сегодня вечером! Первой моей мыслью было: пришел с надеждой отыграться, придурок! Но он даже не зашел в залы, а спешно проследовал в дальний конец коридора, к служебному входу, и за ним пробежали еще два типа уголовного вида. На лице его была написана такая мучительная тревога, что сомневаться в цели визита не приходилось: они каким-то образом узнали, кто увел у них мой чемоданчик с деньгами! Теперь «биток» спешит реабилитироваться…

Веник завис у «однорукого бандита», пытаясь расколоть и его. Я шепнула ему, что иду припудрить носик и желаю удачи, после чего направилась в сторону женской уборной, миновала ее и с замиранием сердца, но с видом деловым и скептическим толкнула дверь служебного входа, для блезиру продолжая беседу с вымышленным спутником:

— Даже не убеждайте меня вкладывать деньги в это заведение, пока я все не осмотрю и не увижу состояние дел собственными глазами! Ваше представление я уже видела, и оно меня не…

Я прервала фразу на полуслове, потому что за дверью была тьма народа и царила обычная закулисная суета. Только актрисы бегали туда-сюда в чем мать родила, но здесь их нагота никого не трогала. Густо пахло парфюмерией и женским потом — как в метро в разгар лета. Цербер у дверей пошел в гримерные вместе с вбежавшими бандитами, и только благодаря этому мне удалось войти беспрепятственно. Я постаралась тотчас затеряться в общей толчее, схватила какое-то полотенце, ведро и швабру у стены и принялась, опустив пониже голову, возить ею по полу, постепенно приближаясь к эпицентру событий. Мне никак нельзя было оплошать, потому что меня сожрали бы мигом! Ведь среди этих людоедов тоже есть вегетарианцы, которые питаются лопухами!

Уткнувшись носом в пластиковое синенькое ведро, я подкралась почти вплотную к честной компании. «Биток» стоял смурной, нервный, дрыгал ногой, поглядывал на часы. Сопровождавшие его оболтусы скабрезно скалились, подмигивали друг другу, норовили ухватить пробегающих мимо стриптизерш за обнаженные прелести. Их заботы «битка» не беспокоили. Охранник недовольно смотрел на происходящее, но связываться не решался.

— Что такое?! Что такое?! — раздался высокий, почти что женский голос, и из недр кулис вынырнул маленький толстый человечек с пышной черной гривой творческого работника культмассового сектора, почему-то с матерчатым сантиметром на шее, как у портного, и с бумагами, свернутыми трубкой — судя по всему, сценарием эротического действа. — Почему здесь посторонние, Максим?! Я буду на вас жаловаться!

— Это от Ладо с Финбана… — сказал охранник. — Им нужна Света Самушкина…

— Скажите им, что Светусик в отпуске! Она отпросилась у меня на неделю, поехала к мамочке! И пусть уходят! Сейчас же! Вон отсюда! Вон!

Маленький и отважный, как петушок, он, кажется, не совсем понимал, с кем имеет дело. Психованный сосед Маргариты, дергая побитой головой, надвинулся на художественного руководителя этого «драмкружка», охранник оттолкнул «битка» — вежливо, но достаточно сильно. Тот попятился на меня спиной, и не успела я среагировать, как он опрокинул ведро и обеими ногами влез в лужу грязной воды на полу.

— Бабка, блин! — заорал разгневанный «биток». — Куда прешь, тля помойная!

Он развернулся, чтобы поддать мне толстой ногой, поскользнулся на мокром полу, подняв тучу брызг, и едва не грохнулся в лужу. Я мелкой семенящей походкой нашей университетской уборщицы тети Глаши отбежала в уголок, прикрываясь ручкой швабры. Злорадное чувство шевельнулось во мне, несмотря на критическую ситуацию. Но девицы завизжали, охранник одной рукой схватился за пистолет в кобуре, другой — за рацию, вызывая подмогу, и «биток» увял, оставил меня в покое.

— Слышь, браток, не бузи, — примирительно сказал он, поднимая кверху толстые ладони, показывая, что в них нет оружия. — Давай перетрем дело. Мы от серьезных людей, и если я позвоню, ваш шалман через час разнесут в клочья. Эта ваша сучка — клофелинщица, она вчера кинула… одного моего друга на бабки… крупно кинула. Если ее здесь нет, и ты за это отвечаешь, скажи нам, где она живет, и мы уйдем. Только без понтов, понял?

Охранник замялся. Художественный руководитель скрылся за декорациями, явно не желая принимать участия в беседе.

— Я не знаю, где она живет, — неохотно отозвался охранник. — Здесь Наташка Костерева… они на двоих хату снимают вроде…

— Давай ее сюда!

— Она на сцене вроде…

Бандиты с охранником пошли к выходу на сцену, откуда неслась музыка. Черногривый «петушок» выбрался из-за декорации, изображавшей, в соответствии с чьим-то творческим замыслом, нос греческой триеры, заохал, всплескивая руками.

— Ах-ах! Беда! Они заберут Натусика… моего зайчика! А у нее еще сольный номер! Что же делать!? Почему тут лужа? Женщина! Женщина, эй!.. Уберите немедленно!

Я не сразу догадалась, что он обращается ко мне. Так пренебрежительно, между прочим, будто я в сравнении с его Светусиками и Натусиками — пустое место. А я, между прочим, тоже еще ого-го! Очень даже могу! Если бы меня к шесту выставить, еще неизвестно, кто лучше бы смотрелся!

Я молча поспешно шаркала тряпкой, собирая воду, поглядывая в ту сторону, куда ушел нервный «биток», а худрук пригнувшись разглядывал меня.

— Вы у нас новенькая? — спросил он. — Почему я вас раньше не видел?

Он все нагибался, чтобы увидеть мое лицо, а я все отворачивалась, пятилась, подставляя тыльную часть, туго обтянутую брюками, пока он, наконец, на нее не переключился. Тут его художественное чувство сработало, он не удержался от восхищения:

— Идеально! Вот настоящий женский зад! — и, не успела я ничего предпринять, как этот эстет платонически, но весьма ощутимо шлепнул меня по этому самому идеалу и вознамерился ощупать его как следует.

— О, черт! — воскликнула я, отпрыгнула — и почти лоб в лоб столкнулась с охотниками за волшебным чемоданчиком, скорыми шагами выходящими из сценического аппендикса.

Они, ухватив своими клешнями за голые плечи, грубо вели, почти тащили к раздевалке рослую, худую, темноволосую девушку, жирно намазанную с головы до пят кремом с блестками.

Пришлось мне приткнуться к стеночке и некоторое время потерпеть… так сказать, эстетические изыскания этого Пикассо. Не готова я была к такому повороту событий, честно скажу! Все хватала худрука за шаловливые ручки, точно институтка на первом танце с подгулявшим гусаром. Конечно, к настоящей женщине мужчины пристают и спереди, и сзади, но не так же экспансивно и прямолинейно!

— Одевайся! — тем временем прорычал «биток» девушке. — Поедешь с нами! Покажешь, где живет твоя подруга — ничего с тобой не будет!

Наташа Костерева — судя по развитию интриги, это именно она угодила в лапы бандитов, — вела себя достаточно мудро, я бы даже сказала — мужественно. Головы не потеряла, по крайней мере. Видя по лицу охранника, что в заведении ее никто защищать не станет, она, почесывая босой пяткой голую тонкую лодыжку, сказала Максиму:

— Я поеду, только чтоб никаких с меня вычетов! Пусть оплатят за сегодня, как за полную программу! — и обернулась к бандитам. — Дайте хоть вымыться, бакланы… Вся же жирная… одежду испачкаю… И не пялься здесь на меня!

— Не возись только! По-быстрому! — скомандовал «биток». — А то и такой возьмем! Без упаковки! За второй сорт сойдешь!

Господи, чего только не приходится переживать нашим девчонкам… Она, двигая голыми ягодицами, пошла куда-то в душевые, «биток» — за ней, и тут я, улучив момент, развернулась и съездила худруку по физиономии. От всей души. За наше женское достоинство.

Ручка у меня, между прочим, сухонькая, костистая и крепкая. «Петушок» отшатнулся — и шлепнулся задницей в остатки лужи, так, что брызги полетели вокруг. Лицо его выражало обиду и изумление.

— Максим! — жалобно взвизгнул он. — Меня бьют! Кто она?!.

Совершенно некстати в дверь, через которую я вознамерилась спешно ретироваться, ввалилась подмога, вызванная охранником. Их много было, они все лезли и лезли, один за одним, в униформе, с пистолетами и дубинками наизготовку. Двое дружков-бандитов отступили в угол, ощерились. Максим кинулся утрясать ситуацию, а я в наступившей сумятице, не находя другого выхода и чувствуя, что меня вот-вот схватят и Маргаритин сосед признает во мне мегеру с молотком, метнулась в кулисы — через сцену в зал! Информации для дальнейших действий у меня было достаточно!

Легко сказать: через сцену — в зал! Кто хоть раз выходил на сцену, тот знает, что все «юпитеры» светят в глаза актерам. Создается своеобразная световая завеса, и с этого великого театрального подиума ни черта вокруг не видно! Только ярко высвеченный круг, а за ним — темнота. Будто там и нет ничего.

Я легкой пташкой выпорхнула на эти доски, истоптанные тысячами ног, залитые потом танцовщиц, засыпанные пудрой и тальком, чтобы ступни не скользили. Думалось мне, что я незаметной мышкой прошмыгну по лесенке вниз, найду Веника у автомата — и мы побежим на стоянку караулить бандитов, чтобы проследить за ними до жилища бедной Натальи и сбежавшей с моим чемоданом авантюристки Светы. Черт, где же эта лесенка? Когда я мирно сидела в зале за столиком, мне и в голову не пришло присмотреться! А теперь в глаза ударил яркий свет прожекторов, тьма обступила подиум, и за ней лишь по шуму и удивленному ворчанию угадывался полный зал. Оказавшись вблизи шестов, в самом центре сцены, я растерялась, подошла к краю — и отшатнулась, опасаясь свернуть себе шею. Появление мое встречено было изумленным вздохом, за которым последовало продолжительное, выжидательное молчание. Дирижер маленького оркестра из трех музыкантов замер, пытаясь разгадать очередную импровизацию режиссера, махнул рукой — и саксофонист, дружески улыбаясь, затянул пронзительный блюз-ретро. Мой любимый блюз, между прочим!

О, черт! Они, кажется, решили, что я им сейчас ретрострип слабаю! Извините, голубчики, забыла надеть черное белье… Но в просвете кулис, хватаясь за кудлатую голову, уже стоял художественный руководитель, с багровеющим отпечатком моей пятерни на физиономии. Отступать было некуда, следовало с достоинством и честью выходить из сложившегося непростого и пикантного положения. Плакала моя репутация!

Впрочем, настоящая женщина, даже потеряв репутацию, сумеет этим воспользоваться. К тому же меня спас Веник. Он меня просто выручил, умница! Войдя в зал, нимало не стесняясь, он восхищенно заорал хриплым байкерским голосом:

— Давай, Агни! Зажигай по-нашему! — и забухал в свои громадные ладони.

Вслед ему захлопали прочие зрители, настраиваясь на розыгрыш. Я поблагодарила грациозным поклоном, вздохнула, прикрыв глаза, поймала волнующий ритм блюза — и выдала им свою произвольную программу. Не всю, конечно, упрощенный вариант — но колесо-рондат сделала и на мостик у шеста встала. Под конец, взмахнув крылами умирающего лебедя, я отважно рухнула со сцены прямо на руки подхватившего меня седого байкера, спрятала горящее лицо в его кожанку с заклепками — и он понес меня к выходу под одобрительный свист и продолжительные аплодисменты. Не скажу, чтобы они переходили в овации… но для моих лет и это неплохо. Спина, между прочим, потом еще неделю ныла.

Скажи мне кто-нибудь сегодня поутру, что вечером я стану звездой стриптиза — в рожу бы вцепилась! Но ведь здорово все получилось, правда?

2

Мигом ретировавшись из казино, мы затаились в полной боевой готовности у выхода на стоянку. Веник изумлялся, конечно, но ни о чем не спрашивал. Он, кажется, просто счастлив был, что его не гонят прочь, и согласен был везти меня хоть на край земли. К тому же он выиграл кругленькую сумму. Это, конечно, я принесла ему удачу! Шучу, шучу…

Я не знала, какая у них машина, и все волновалась, чтобы не прозевать. Тут и старческая дальнозоркость пригодилась! Они выскочили скоро, Наталья прикрывала шелковым платочком голову. Конечно, не дали девчонке высушить волосы, гады…

Разумеется, у них был джип. Грязный, изрядно потасканный, большой, а главное — приметный. Правое переднее крыло было слегка помято. Номера я не запоминаю, они мне ни к чему. Номера можно снять, подделать, а вот особая примета — это надолго. Когда они рассаживались, я встревожилась и следила внимательно. Знаете, этот чемоданчик с деньгами — он такой… абстрактный, далекий. А вот девчонка с тремя подонками в одной машине — она весьма конкретная. И я на многое была готова, чтобы ее защитить. Понравилась она мне. Даже на чемоданчик было наплевать.

Но двое сели спереди, и только один сзади, рядом с Натой. Я успокоилась на время. Можно было продолжать свою игру. Лишь на краткий миг я опомнилась, точно вынырнула из омута, изумилась сама себе — Господи, я ли это? — и снова окунулась в атмосферу этого сумасшедшего вечера. Терять голову — это так приятно… Главное — заприметить, куда она закатилась.

Мы следили за ними мастерски. Веник погасил фару, а чтобы он не боялся темноты, я периодически, рискуя свалиться на полном ходу, держась одной правой рукой, гладила его левой по заросшей щеке. Город он знал в совершенстве. Таясь за редкими в этот час грузовиками и автобусами, объезжая перекрестки по тротуарам, срезая путь ему одному ведомыми дворами и переулками, распугивая рычанием мотора тишину, он сопровождал джип, как охотник — дичь. Лишь однажды мы наскочили на канавы, мой живой болид чертыхнулся, посетовал, что давно не ездил и, вытолкав «харлея» растопыренными ногами назад, на проспект, притопил по полной и нагнал ушедший вперед джип через полминуты.

Была уже глухая ночь. Бледная луна мелькала между рваными низкими тучами. Город спал. Когда они свернули к домам, в один из проездов, я попросила Веника остановиться и заглушить двигатель, соскочила с теплого высокого сидения и пошла пешком. Он с сопением покатил тяжелую машину следом за мной. Вы знаете… он был настоящим другом, что среди мужиков встречается чертовски редко. Мне в тот вечер, кажется, повезло вдвойне… А может, грозный байкер просто боялся остаться один в темноте?

Когда они вошли в подъезд и вскоре в темной многоэтажке засветилось еще одно окно, стало ясно, где находится квартира девушек. Спрятавшись среди башенок и каруселек детского городка, я испытывала противоречивые чувства. Мне хотелось вызвать и навести на них милицию, чтобы покончить с этим одним махом и обезопасить девушку… и в то же время жалко было прерывать такое сумасшедшее приключение в самом начале. И надежда найти деньги еще оставалась!

Сидеть неподвижно было скучно, неудобно, а главное, холодно. Это вам не в машине прятаться, с мягким салоном и печкой. Уже через пятнадцать минут у нас зуб на зуб не попадал. Тревога моя все возрастала. Что, если они, не обнаружив чемодана, примутся за Наташку? Ведь она ничего не знает, это ясно, иначе бы не торчала в городе по сей день!

Посчитав, что времени для поисков прошло достаточно, я огляделась кругом и подобрала у забора круглый увесистый булыжник.

— Вениамин! Можешь подойти к джипу и разбить этим камнем стекло?

— Могу! — удивленно пожал плечами он. — А зачем тебе это?

— Не спрашивай, долго объяснять. Я тебе потом все расскажу. Просто подойди и разбей. И пулей назад!

— Да я и кулаком могу! — похвастался он, отбросил булыжник и сделал три шага по направлению к темной глыбе джипа у подъезда.

И тут же замер на полушаге, точно наскочив на невидимую преграду. Плечи его поникли, лицо сделалось испуганным и виноватым. Пришлось брать это дитя природы за ручищу, а точнее, за два пальца, потому что три я уже не могла обхватить, и вести к неприятельской машине. Зато уж там он покрасовался! Со всей дури так хватил кулачищем, что по лобовому стеклу побежала паутинка трещин, а сигнализация взвыла на весь квартал!

Этого-то мне и надо было. Пригнувшись, мы отбежали в сторону, под деревья, где темень была погуще, и кружным путем вернулись к своей засаде, чувствуя себя старыми хулиганами. Минут через пять все трое вывалили на улицу, распаренные, злые, без кейса, забегали вокруг орущей машины. Кажется, один в суматохе потерял ключи. Я торжествовала, видя их с пустыми руками. Значит, игра продолжается! Хотя, непонятно было мне, как они вышли на похитительницу чемодана. Согласитесь, странно: где танцует — нашли, а где живет — не знают… Такое было ощущение, что они ее где-то увидели. Все может быть… среди них, наверное, много любителей стриптиза.

Когда они уехали, я вдруг почувствовала дикую усталость. Словно сто пудов навалились на плечи. Нелегко ты даешься, заначка на старость! Да, такую операцию в одиночку не провернешь… нужны люди. Нужна команда. Нужна… банда. Хорошо хоть Веник подвернулся. Без него я бы сегодня не справилась. Мне все-таки везет на хороших людей. Об остальном подумаем завтра.

Когда мы с ветерком домчались до моего дома, я вдруг осознала, что меня подстерегает еще одна проблема. Что делать с моим новым другом? Он по осенней темени и трех шагов не осилит… так и просидит всю ночь на лестнице, под лампочкой, трясясь, как осиновый лист. С другой стороны, извините, я хоть и совершаю отдельные легкомысленные поступки, но считаю себя женщиной весьма твердых правил… и многие претенденты в этом неоднократно убеждались. На собственном горьком опыте! После нескольких часов знакомства провести ночь с мужчиной под одной крышей — это верх легкомыслия! Нет уж! У нас, порядочных женщин, все мужики — по порядку! В конце концов, он не маленький, знал, чем все может закончиться, когда решался на визит в вечерний час!

Я все возводила и возводила бастионы здравого смысла, но все они рухнули в одночасье, точно карточные домики, стоило мне посмотреть в его глаза. Человек с такими глазами не может таить дурных мыслей… или я уже совсем не разбираюсь в людях.

Мы оставили верного железного коня на стоянке, я за ручку привела Вениамина Михайловича к себе в дом и без лишних церемоний показала на диванчик на кухне.

— Здесь будешь спать!

— Хорошо, — закивал он, довольный, что остается. — Только свет не выключайте! Я всегда много жгу электричества…

Наплевать мне было на электричество — лишь бы он ко мне не лез. Сама я устроилась в гостиной у телевизора и сквозь слипающиеся глаза успела досмотреть концовку прямой трансляции. Наши, конечно, пролетели с треском! Если бы я была председателем ФИФА, я бы предложила на майках игроков писать номера их мобильных телефонов! Чтобы после игры каждый болельщик мог позвонить и высказать все, что он думает по поводу этого безобразия! А так приходится звонить друг другу и разряжаться!

Веник при полном свете храпел на кухне во всю мощь байкерских легких, так что люстра тряслась. «Не фанат» — с сожалением констатировала я над его бесчувственным телом и позвонила в свой салон, охраннику Володе. Он все равно не спит.

— Проиграли? Ах, черт… — огорчился наш ночной сторож. — А я и не смотрю вовсе. У меня чувство какое-то тревожное… будто нас сегодня ограбить должны. Шеф форточку незапертую в туалете нашел, орал полчаса! Так что сижу всю ночь, в мониторы таращусь. Даже фильм ваш не посмотрел. Еще на денек оставите?

— Без проблем! — сказала я, положила трубку и перевела дух.

Вот так! Даже спать расхотелось. Я закурила и долго ходила по комнатам. Судьба охраняет безумцев, это точно… И как тут после этого не поверить в предопределение? Закоренелый математик и логик боролся во мне со стихийной пророчицей. Не могу вам сказать, кто победил, потому что я не дождалась окончания схватки — свернулась калачиком на тахте и уснула.

3

Встала я рано. Я всегда легка на подъем, и встаю ни свет, ни заря, настоящий жаворонок. Кто-то из моих давних кавалеров так меня и называл. Жора?.. нет, не Жора. Неважно кто, все они одинаковы в своем стремлении вешать лапшу на уши. Но прошли те времена, когда я соблазнялась изделиями макаронной фабрики! Теперь я — железная леди! Прагматик высшей пробы! Иду в ногу со временем! Стерва, одним словом…

Телефон помалкивал — это к добру. Если вам долго не звонят родственники и приятельницы, значит, у них все хорошо. Я Маргариту имела в виду. Я пошла на кухню сварить кофе, сладко выкурить первую сигарету — и обнаружила, что не могу открыть дверь. Веник ночью сверзился с диванчика и своими могучими окороками придавил ее изнутри. Как его ломаная башка выдержала!.. Я толкнула разок, другой — бесполезно. С тем же успехом можно было пытаться сдвинуть сфинкса с парапета невской набережной. Вот что значит приводить в дом посторонних! Сплошные неудобства! Но настоящая женщина из двух зол выбирает… мужчину. Пусть даже такого неуклюжего и бестолкового.

С легкой улыбкой вспоминая ночные приключения, я на отходе от забаррикадированной кухонной двери краем заспанного глаза неосторожно глянула в зеркало в прихожей — и настроение тотчас испортилось. Если вам уже… за сорок, никогда не смотрите на себя поутру неумытой! Кому сказать, что я вчера в стриптиз-клубе выступала — не поверят. Я бы сама не поверила…

Надо что-то срочно делать! Хорошо, что Веник не проснулся. Часто, глядя поутру на женщину, мужчина с ужасом понимает, что не он ее соблазнил вечером, а совсем даже наоборот…

— Надо что-то делать… Надо что-то делать, — бормотала я, как заклинание, сидя с дымящейся сигаретой, пардон за интим, в комнате глубоких размышлений и стряхивая пепел в унитаз.

Что ж, не будем впадать в отчаяние. Пусть мне неизвестны три волшебных карты, зато и Германн с безумными очами не бродит в моей спальне. А вот составить подробный алгоритм приобретения заветного чемоданчика не помешает.

Я привела себя в порядок, достала лист ватмана большого формата, мягкий чешский карандаш, взобралась на диван и стала думать. Кофе, черт возьми, не хватало! Вечно с этими мужиками одни неудобства! Они обещают вам луну и звезды, но очень скоро лишают необходимых вещей — например, чашечки ароматного, дымящегося кофе в зябкое осеннее утро!

Алгоритм я нарисовала по всем правилам — с ромбами условных переходов, с выполняемыми операторами, соединенными стрелками. Выходов из алгоритма было три: один я обозначила симпатичным пузатым кейсом, у которого вот-вот отскочат замки, второй — издевательским кукишем, а третий — угрюмой могилкой с покосившимся крестом. Я не сторонник некрофильских граффити, но жизнь, увы, очень скоро показала, насколько мои художества близки к истине…

Придумал — действуй! Таково мое кредо. Я позвонила в свой салон и сказалась больной. Вадик мне посочувствовал, а операционистка Вика спросила, не надо ли чего.

— Может, вам в магазин сходить за продуктами?

Я, разумеется, отказалась с негодованием. Обидно стало, честное слово! Не ожидала, что произведу такое беспомощное впечатление. Умею я притвориться развалиной, когда нужно. Конечно, местом рисковала… но уж лучше рисковать этим местом, чем не иметь, что натянуть на другое.

Вторым движением, согласно алгоритму, была ревизия наличности. Увы! Состояние кошелька было просто плачевным и вопияло о дотациях. Двести рублей моего дебетового сальдо требовали принятия срочных мер к его пополнению. Поднабравшись наглости и цинизма, я забралась в карманы кожаной байкерской куртки Веника, в которые он вчера распихал выигрыш, и экспроприировала две тысячи рублей. Настоящие женщины меня поймут и не осудят. Могла бы и больше вряд ли он их считал да совесть не позволила. Будем считать это платой за ночлег и потраченное электричество, или безвозмездным займом… спонсорской помощью искателям сокровищ, или… налогом на счастье. Ведь это же я принесла ему удачу, он сам говорил! Я их ему, конечно, верну, с процентом — но попозже.

Выходя из подъезда, я огляделась на всякий случай — не сидит ли в кустах мой приятель-эксгибиционист, или еще кто-нибудь. Погода настала… можно сказать, отменная — это когда отменяют все самолеты в аэропорту Пулково. Дождь изрядно потрепал кроны деревьев, листва осыпалась и налипла на мокрый асфальт. Висел низкий, холодный, мокрый туман. Самая погода для охоты за чужими деньгами!

Мысли мои все были о том, что нужно успеть за сегодняшнее утро. Знаете, создать преступную группировку на ровном месте, да в моем возрасте и социальном статусе… Непросто это было. Вот когда мне было двадцать… Да даже и тридцать! Я бы таких бойцов себе навербовала — только мигнуть стоило! А теперь мой контингент — старухи! Золотой фонд нации! Характер только у них тяжеловат… Но любопытства и жизненного огня не утратили, нет!

Размышляя о специфике старушечьего характера, я вдруг наткнулась с разбегу на разрытую канаву поперек новенькой асфальтовой дорожки. Двое пролетариев в тяжелых брезентовых робах трудолюбиво крошили хороший, гладкий асфальт грохочущими отбойными молотками. И что — я должна была пройти мимо?! Никогда!

— Что это вы здесь делаете?! Я вас спрашиваю! Нечего от меня отворачиваться, эй!

— Нас послали… — прогундосил тот, на кого я накинулась. — Асфальт вам будут новый класть…

— Здесь хороший асфальт — разве вы не видите?! Дайте телефон вашей конторы! Сейчас я вас пошлю… куда подальше!

И пока я звонила по сотовому, один другому жаловался, как его достали «пенсюки».

Эти зомби в робах перепутали переулки и, вместо того чтобы ремонтировать, ломали то, что было сделано раньше! Нет, в президенты решительно надо выдвигать женщину! Пожав плечами, эти инвалиды детства засобирались на другой фронт работ.

— Эй! А кто эту дыру будет заделывать?! Я здесь по десять раз на день хожу — что мне теперь, скакать, как кенгуру?! Я старая больная женщина!.. Сломаю ногу — засужу обоих! Затаскаю по судам! Забомблю жалобами! Как фамилии?! Фамилии, говорю! Стой, куда побежал! Держи вора!!!

Я даже присвистнула было им вслед — да вовремя одумалась. Настроение мое поднялось. Приятно чувствовать, что ты еще кое-что можешь! Это им еще повезло, что они на меня нарвались. Я — человек мирный, интеллигентный. А вот Зинка Учонкина, которую я как раз собралась разыскивать — скандалистка еще та! Они бы у нее живыми не ушли! Как минимум, на бутылку бы дали! Именно такой боевой кадр мне и нужен, а не квашня российской словесности Маргарита Карловна, прусская немка по происхождению.

Зинаида, в теплом поношенном ватнике покойного мужа, в сапогах и старом пуховом платке тусовалась на своем обычном месте, на пятаке у входа в метро, в самой толчее. Она там работала на трех работах одновременно. Во-первых, «бутербродом»: таскала на толстых брезентовых лямках спереди и сзади два фанерных рекламных щита местной риэлтерской конторы. Во-вторых, раздавала какую-то бесплатную газетенку. В-третьих, Зинка обладала исключительным лицензионным правом собирать пустые бутылки у «своего» входа, отвоевав это право у конкурентов всех мастей и возрастов в тяжелой и изнурительной борьбе, по накалу страстей и продолжительности не уступавшей Северной баталии. Это была высокая жилистая баба, с лицом несколько испитым, с красными глазами под тяжелым угловатым лбом и с блеклыми, как пакля, немытыми волосами. Но я-то видела в ней сутулую застенчивую девчонку с косичками, в ситцевом платье, со сбитыми коленками…

Зинкин резкий вороний голос слышен был издали.

— А вот свежие новости! Разбирай, налетай, очкарики! Городская дума на вчерашнем заседании выделила из бюджета сто пятьдесят тысяч на нужды пенсионеров! Сто тысяч на большую нужду и пятьдесят — на малую! Радуйся, дедуля, твои нужды будут удовлетворены! Дамочка, куда хватаешь червонец?!. Это ваш разве?.. А как на мой похож… Дурак сначала хватает, потом думает. А кто сначала думает — тому уж потом не хватает!

Завидев меня, она двинулась мне навстречу, бесцеремонно расталкивая людей, размахивая газеткой, волоча на себе плакаты, а в руке — авоську с пустыми бутылками. По пути проинспектировала две мусорные урны, разочарованно утерла нос рукавом:

— Совсем пить перестали, сволочи!.. Бабушке хлеба не на что купить… Привет, Нюська. Совсем барыней стала… Работаешь, что ли?

Я кивнула без комментариев. Зинаида всегда была завистливой особью, и со времен нашей последней встречи не изменилась.

— Надо же… пенсию получает, работает… Денег, поди, куры не клюют! Квартирантов не пускаешь? Я вот подумываю взять…

— А я в президенты решила баллотироваться. Пойдешь за меня голосовать? По-моему, президентом должна стать женщина!

— Ха! Ну и что? Будем тогда горбатиться не на дядю, а на тетю!

Мы с ней поржали чуток, и я, глядя в недоверчивые Зинкины гляделки, объяснила ей, на чем можно подзаработать. Конечно, легенду приплела. Сказала, что хочу проследить, не бегает ли к одной стриптизерше мой хахаль, человек солидный и с деньгами.

— Вся из себя… хахаль важный у нее… — завистливо процедила подруга детства и согласилась: — Пять сотен в день!

— Двести!

— Четыреста! Я же с пятака уйду — место мое займут! Понимать же надо… компенсировать потери…

Сошлись на трехстах. Я сказала адрес и описала, как могла, Свету и Наташку.

— Позвонишь мне на мобильник, если кого увидишь, я тебе скажу, что дальше делать…

— Мобильник у нее… — скривилась Зинка. — Буржуйка!

Чужая зависть — мелочь, пустячок, а приятно. Еще бы я не имела мобильника, работая в салоне связи! Хотя сама я мобильных телефонов не люблю. С ними весь мир превратился в огромную телефонную будку, из которой не спастись. Срочно нужен закон, запрещающий пользоваться сотовой связью в публичных местах!

Зинаида проворно сбросила рекламные доспехи «бутерброда», поручила своему доверенному лицу — щекастой молодайке мордовского вида — следить за порядком на пятаке, торжественно передала ей на время эксклюзивное право сбора стеклотары на подведомственных угодьях, и мы пошли к Зинаиде домой. Она хотела переодеться, а я — убедиться, что она действительно отправится к месту слежки. Она еще тот фрукт — пришипится дома, в тепле и уюте, и будет мне докладывать с дивана… за триста моих кровных! У меня душа кровью обливалась от такой расточительности, но что поделаешь — любое предприятие требует капиталовложений. А самой везде не поспеть.

Чувствуя себя настоящим директором сыскного агентства, я развалилась на том самом диване, с которого в мыслях сгоняла Зинаиду, а мой «персонал» тем временем спешно приводил себя в более цивилизованный вид. Зинкина манера одеваться, приводить себя в порядок и краситься не выдерживает никакой критики! Натянула на свои сиськи ужасную бордовую кофту, напялила на широкие плебейские бедра фиолетовую юбку с разводами от нафталина, принялась мазюкать губы оранжевой помадой, которую отхватила со скидкой где-то на своем пятаке, на лотках. Сейчас влезет в зеленое драповое пальто — и готовая русская женщина времен процветающего социализма! Никак не может перестроиться…

Обстановочка в квартире была под стать Зинкиному гардеробу — довольно мрачная, заставляющая подозревать хозяйку в склонности к мучительству домашних животных. Темно, душно, сыро, и запахи помойки пополам с гречневой кашей. Светлым пятном на фоне этого убожества выделялась изящная фарфоровая ваза с широким горлом, украшенная тонкой лепкой восточного мотива. Не то японская, не то китайская. От нечего делать, а также для того чтобы отвлечься и не комментировать про себя душераздирающее зрелище Зинкиных сборов, я взяла вазу в руки, покрутила, рассматривая, повела пальцем по гладкой глазури фарфора… Рука скользнула внутрь кратера и неожиданно нащупала там что-то нежное, мягкое, бестелесно разлетающееся в прах под пальцами. Я полюбопытствовала, вынула щепотку. Серо-белый порошок, оставляющий на коже жирный след. Пахнет горелым. На вкус… непонятно.

Как и положено настоящей женщине, я неуемно любопытна… себе на голову.

— Зинуля! Что у тебя тут в красивой вазе? Порошок какой-то…

— А? — хрипло отозвалась Зинка и заглянула в комнату. — Я уже почти готовая… Порошок? Это не порошок. Это Колькин пепел… Куда же ты?!

Но я уже не успевала ответить. Внутренности мои сами собой выворачивались наизнанку, и я опрометью бросилась в туалет, выдраила руки, лицо и губы с мылом, а потом с трудом восстановила остатки макияжа и душевного равновесия.

Пока я плескалась, обеспокоенная Зинаида топталась за дверью в прихожей и окликала меня своим голосом иерихонской трубы:

— Нюська! Нюсь! Ты жива там?! Ты пирожков у метро не бери! Они с собачатиной! Господи, какая ты бледная…

— Я-то жива… — утираясь полотенцем, отозвалась я, выйдя на свет божий. — А Николай-то… того… когда номер? Я думала — он живой…

Это надо было видеть! Сначала надо было видеть Зинкины глаза, когда она «догоняла» ситуацию, потом мои, когда «догоняла» я. А потом мы обе так хохотали, что едва не описались.

— Ой, не могу-у!.. — орала Зинка, ухватившись руками за низ живота. — Ой, скажу девкам — не поверят! Это ты и впрямь подумала, что я пепел сына родного в вазе держу, как полоумная?!. Это он туда пепел стряхивает… с приятелями… когда курит… Я собираю… удобрения хорошее для рассады-ы!..

Я недовольно хмурилась, но и меня то и дело пробирало залиться дурацким смехом. Тут распахнулась входная дверь, и в квартиру ввалился сам Колька, живее всех живых, и пьяный в дым, несмотря на раннее утро.

— Ирод! — замахнулась кулачищем Зинка на непутевое чадушко, тотчас позабыв, над чем смеялась. — Только девять часов — а он уже лыка не вяжет!

— Тихо, мать! — нисколько не испугавшись, сказал пьянчужка. — Ибо водка по утрам не только вредна… но и полезна! Здравствуйте…

Это он меня заметил.

— Сколько же в тебя лезет?! — продолжала возмущаться Зинка, сама, между прочим, любительница заложить за воротник.

— Могу выпить литр! — с гордостью сообщил Колька, цепляясь за дверную ручку и начиная медленно сползать на пол. — Могу — два… — с некоторой неуверенностью продолжил он, опускаясь все ниже в тональности и в положении.

— А меньше ста грамм можешь? — спросила я.

— Меньше? — он задумался на пару минут и грустно признался, стоя на коленях у двери, аки грешник у образа: — Не… Меньше не могу. Никак нельзя… Эка вы, тетя Агнесса, задачки задаете… с подковыркой…

Он был незлой и никогда не дрался — это было его единственное достоинство. Я носила его на руках, когда он еще даже головку не держал.

— Я пошел спать! — громогласно объявил нам Колька, затыкая ухо одной рукой, чтобы не слушать Зинаидины вопли, а второй продолжая надежно держаться за дверную ручку, чтобы не упасть. — Столько водки выпить… это вам… не поле перейти!

— Ты видала, а? — закричала Зинка. — Он нас еще поучает! Ты где шлялся всю ночь?!

— Я был… в гостях! А сколько гостя ни корми… он все равно напьется!

— А отказаться разве нельзя было?!

— Когда женщина настаивает… тем более, на спирту… я лично отказаться не могу!

— Паразит! Ботинки сними!

Но он, не слушая уже, уполз на четвереньках в комнату.

Зинаида даже не догадывалась, насколько близка она к истине — потому что слово «паразит» в дословном переводе означает «живущий рядом». Стоит задуматься.

4

Снабдив Зинаиду таксофонной картой, выставив ее на боевой пост, я на такси, сопровождаемая ее завистливыми взглядами, помчалась домой. Этот жирный байкер уже проснулся, сходил в магазин, купил молочка, два белых мягких батона… Вегетарианец какой-то! Не соображает, что ли, что если я начну есть булки, меня мигом разнесет почище Маргариты! Я хищница, сторонник суровой мясной диеты, и настоящий мужик, по-моему, тоже должен мясо трескать, а не батоны с молоком за обе щеки уписывать!

Пришлось вежливо, но решительно выставить его за дверь. Я не желаю, чтобы обо мне заботились без моего на то согласия! Знаете, раскрутить мужчину на ресторан — это одно, а позволить ему купить молока и пожарить яичницу — это уже совсем другое. Слишком интимное, что ли. Это я и сама могу сделать, не безрукая! Пока я на своих ногах, я молоко приму только от близких… то есть ни от кого не приму. По отношению ко мне непросто стать близким.

Уходя, он как-то замялся нерешительно, спросил разрешения еще прийти, потом протянул мне три тысячных бумажки. Я воззрилась строго и неприступно, как честный прокурор на взяточника.

— Это еще что такое?!

— Я, понимаешь… мы с тобой вчера неплохо казино бомбанули. Я посчитал — шесть тысяч… Это твоя половина. Возьми, пожалуйста.

В такие минуты и понимаешь, почему не бывает честных прокуроров. Но у меня были смягчающие обстоятельства. Веник глядел так робко, так испуганно сверху вниз, из зарослей своей могучей растительности, как заяц из травы, что я… не решилась его обидеть. Можете не верить, но это так. Покрутив деньги в руках, я быстренько решила в уме простое линейное уравнение с одним неизвестным и отдала тысячу обратно.

— Тебе четыре — мне две. Мне и две хватит.

Он просиял — а я теперь не была ему должна. Выигрыш распределился поровну, а знать подробности и механизм принятия решения мужчине необязательно. Пресловутая женская логика на самом деле не существует, просто мужчины не все знают и не всегда понимают происходящее, оттого женские поступки и выглядят порой столь нелогичными. Как только женщина, на ваш взгляд, поступает нелогично, стоит задуматься — вы наверняка что-то пропустили.

— Может, сегодня еще покатаемся? — спросил он у двери.

— Сегодня мне некогда. Как-нибудь покатаемся еще. Мне понравилось.

Это чудо природы, кажется, слегка обиделось и отправилось, наконец, восвояси. Я еще постояла с минуту у двери. Да! Мне хотелось его окликнуть! Но я не могла. Не знаю, почему. Отвыкла я быть мягкой, уступчивой, женственной…

— Наплевать! — как можно беззаботнее сказала я вслух. — Никуда он не денется. А денется — туда ему и дорога. Настоящая женщина всегда сумеет доказать мужчине серьезность его намерений!

Зачеркнув в алгоритме пункт первый, я перешла ко второму оператору — отправилась на Выборгскую, в СКА. Позвонила предварительно. По пути купила, наконец, колготки — самые дорогие, две пары!

Вахтерша не хотела меня пускать. Вредная, злобная старушенция, терпеть не могу таких! Пришлось поставить ее на место. Не очень чтобы резко — но достаточно ощутимо. Намекнула ей, что меня стоит знать в лицо и дверь заблаговременно распахивать, а то можно и место потерять. Такие больше всего боятся за место.

Давненько я не бывала в спортзалах и танцклассах… Вчерашний вечер в казино, разумеется, не в счет. Гулкие голоса, зеркала, хлопки, запах пыльных матов… Дребезжащая музычка из магнитофона, стройные девчонки в черных купальниках у станка — все это так напомнило молодость, что даже сердце защемило. Были когда-то и мы рысаками… Как, все-таки, несправедливо устроен мир!

— Здравствуйте, я от Валерия Ефимовича, из «Гудвина»… Я разыскиваю Свету Самушкину… она ведь у вас занимается?

Не зря же я турусы разводила в казино! Тренер смотрела на меня недоверчиво, но, услышав знакомые имена и названия, повелась.

— Светы сегодня нет на тренировке… И вчера ее тоже не было.

— А вы не могли бы сказать, где ее можно найти?

Танцовщица — женщина без возраста, с парой глубоких продольных морщин у рта и фигурой выпускницы — смотрела мимо меня, поправляя ворот синего свитера сухими старушечьими пальцами. Да ты, подруга, моего поля ягода! Пришлось приналечь на чувство ответственности.

— Я подруга ее мамы… Обещала за ней присматривать… У Светы неприятности? Она мне звонила, но голос был какой-то странный… И дома ее нет! Пожалуйста, если что-то можно узнать! Я вас очень прошу!

В этот миг глаза у меня должны были сделаться большими и умоляющими, как у мультяшки. Старый проверенный прием, не раз отрепетированный у зеркала. В совсем юном возрасте я пользовалась им, выпрашивая что-нибудь у родителей. Действовало безотказно!

— Я сейчас спрошу у девочек, — не то с сочувствием, не то с ноткой легкого презрения сказала тренер и направилась в зал.

Я слегка призадумалась: неизвестно, что за фрукт эта Света Самушкина. Судя по тому, что я о ней уже знаю, не стоит называться слишком уж близкой родственницей. Можно и на встречную претензию налететь.

Девчонки у станка отвлеклись на секунду, выслушали, пожали плечами одна за другой. Я уже ощутила горький вкус разочарования на кончике языка, когда сбоку, со скамеечки, держась одной рукой за голову, поднялась рослая девица, волоокая, с губами на пол-лица и, закатив глаза с видом «достали вы меня все», адресованным ко всем родственникам и патронажным знакомым, пошла ко мне нетвердой походкой, оступаясь и покачиваясь. Пока она шла, я поспешно переводила свою душеньку из медово-слезоточивого состояния беспомощной опекунши в снисходительно-поощрительное настроение бывалой и все понимающей старшей подруги. Непростой процесс перезагрузки, я вам скажу! Процессор так и клинит! Пришлось припомнить пару-тройку схожих ситуаций из своей спортивной карьеры, подтянуть в помощь полузабытый фольклор мальчиков из сборной.

— Что — головушка болит? — улыбнулась я ей вместо приветствия. — Пьешь — знай меру! А то рискуешь выпить… меньше! Водку пить — это тебе не спортом заниматься! Тут здоровье надо иметь!

— Да уж… — кивнула она хмуро, включаясь в разговор. — Вчера упились… досыта!

Не спрашивая согласия, я предложила ей сигарету, и мы на пару, как две подружки-старшеклассницы во время уроков, запрятались в уборную.

— Светка во что-то вляпалась, — сказала волоокая девица, сложив руки на излишне пышной для танцовщицы груди, жадно затягиваясь и пуская дым под высокий потолок, — только не знаю, во что. Наташка Костерева звонила мне вчера ночью… только я бухая была. Она мне что-то парила… не помню. Помню только, что Светку ищут какие-то типы.

— А где она сейчас?

— Да у ментов она! — рассмеялась девица, и тотчас сморщилась, потерла висок. — Мы с ней вчера на свадьбе отрывались по полной…

Она скрестила длинные красивые ноги, опустила взгляд и сигарету и уставилась в пол, улыбаясь приятным воспоминаниям.

— Кто женился-то? — подстегнула ее я.

— А, придурок один… Кто же еще на такой уродине женится…

Судя по всему, девочка была с добрым сердцем. ЗАГС и то, как входили в зал ресторана, она помнила хорошо, а все прочее состояло из обрывистых фраз и междометий. За две с половиной сигареты мне удалось составить более-менее связное представление о вчерашних событиях.

Света Самушкина к началу церемонии опоздала, хотя приглашалась на роль свидетельницы. Она приехала уже к ресторанчику «Нирвана» на проспекте Просвещения. По словам девицы, у нее будто крыша поехала. Самушкина быстро напилась, а может, уже была под мухой или под воздействием чего иного, вела себя вызывающе, точно дочка миллионера, лезла на первый план, оттирая и жениха, и обозленную невесту, орала, что всех купит с потрохами, и что теперь-то все узнают, какая она есть на самом деле. Даже обещала, что на будущий год выиграет конкурс «мисс Европа» — дескать, у нее там все уже проплачено. Она флиртовала со всеми мужчинами подряд, пыталась заигрывать с женихом и с папой невесты, и закончила развлекаться дракой с тещей и разбрасыванием денег в зал с танцующими. После этого вызванный наряд милиции увез ее не то в отделение Выборгского РОВД, не то в ближайший медвытрезвитель. Происходило все это приблизительно в то самое время, когда мы с Веником инспектировали казино «Гудвин».

Я рассталась с молодой представительницей нового, беспокойного женского племени по-доброму и с сочувствием. Видела я вчера их работу и то, что приходится на этой работе терпеть. Поневоле захочется и самой оторваться, и кое-кому из окружающих голову оторвать. На выходе из здания поглядела строго и предупредительно на притихшую за стойкой вахтершу, угрожающе показала растопыренными пальцами «козу» в ее сторону. Задержалась на миг у доски объявлений. Танец живота — что-то новенькое! Может, и мне стоит попробовать? Как сказал, кажется, Бернард Шоу, танцы — это вертикальное выражение горизонтальных желаний. Жаль, что мы не были знакомы. Люблю поболтать с умными мужиками…

Я шла по Лесному проспекту до «Выборгской» и систематизировала полученную информацию. На вчерашний вечер деньги были еще у Светы, и она ими распоряжалась во всю силу своей убогой фантазии. Я даже ощутила острую неприязнь к этому придурошному созданию, проматывающему мою заначку на старость. Но спустя совсем немного времени, когда бандиты, захватившие Нату Костереву, трясли их квартирку, денег в ней не было. Самушкина их забрать с собой не могла, так как в эти минуты, очевидно, пребывала уже в надежных мужских руках блюстителей закона. Отсюда ясно прослеживался вывод, что Света деньги заблаговременно где-то спрятала. Логично, умница. Варианты: у родственников или знакомых, у любовника и, наконец, на свободной территории. В камере хранения, например, или где-нибудь в укромном местечке, в подвале, или на чердаке… Мне больше всего улыбался вариант чердака. Лазить по подвалам как-то не хочется — крысы, сырость, слизняки… Я так и видела, как мой чемоданчик, тщательно упакованный в полиэтиленовый пакет от сырости, лежит где-нибудь в уютном местечке, под стрехой, меня дожидается. Главное, чтобы на него там не капало, а то синоптики дожди обещали!

Мне захотелось записать все продуманное — кратко, сжато, как доказательство теоремы: дано, найти… Хотелось также продумать, как могла мафия так быстро выйти на Самушкину, если Маргаритин сосед не то что имени — лица не помнил. Удивительно, что половую принадлежность правильно угадал! Видно, «биток» твердо уверен в своей ориентации. Я стала искать какое-нибудь уютное местечко, где можно было бы согреться, поработать, да и перекусить, между прочим! Детективы-любители тоже имеют право на обеденный перерыв. Самушкина пока в безопасности, в КПЗ, и глупостей натворить не сумеет, а я смогу, быть может, этим воспользоваться и в обмен на ее освобождение договорюсь хотя бы о половине. Хотя вряд ли! Примитивные самки обычно жадны и не умеют делиться.

Я принялась разглядывать вывески заведений, чтобы забежать и передохнуть от промозглой уличной сырости, но все попадались китайские рестораны. Возмутительно! Китайские заведения на каждом шагу — а китайских кладбищ почему-то не наблюдается! На родину они умирать своих стариков отправляют, что ли? Выживут они нас! Забьют численностью! Молодежь! Спасем Россию немедленным ростом рождаемости! Мне уже, увы, не дано, но вы-то еще можете!

Патриотически настроенная на немедленное спасение родины, я зашла в кафе, пустовавшее в этот предобеденный час, и принялась разглядывать официантку и буфетчицу с точки зрения немедленного исправления демографической ситуации. По-моему, годятся, мужика только надо подходящего подобрать… Я так увлеклась, склоняя голову то вправо, то влево, стараясь все высмотреть подробно, что девушки даже насторожились. Уж не знаю, что они обо мне подумали, но подошли к столику обе и при этом не слишком демонстрировали гостеприимство. Скорее, даже наоборот.

Спохватившись, я мило улыбнулась и заказала: мясо по-французски, салат из семги, стаканчик «бургундии» и двойной миланский кофе. К черту экономию! Во-первых, работа у меня сейчас нервная, тяжелая, а значит, мне надо хорошо питаться. Во-вторых, жизнь моя со вчерашнего дня сопряжена с риском для этой самой жизни, так что экономить нелогично и глупо. А в-третьих… да просто к черту, и все! Надоело!

Вино, салат и кофе принесли быстро. Я решила начать с кофе, потом плавно перейти к горячему под красное вино, а уж закусить салатом. В этом и была моя стратегическая ошибка. Сразу надо трескать, что дают! Нечего церемонии разводить, великосветскую даму корчить!

Я еще только принюхивалась к густому кофейному аромату, косясь на аппетитные красные ломтики семги с лимончиком и глотая слюнку, как заверещал мой мобильник. Он, конечно, у меня не верещит, а играет шестую органную фугу Баха, но для меня в то мгновение его звонок прозвучал хуже, чем старый мамин будильник в половине шестого, когда надо было вставать и тащиться по холоду через весь Питер в университет, в Петергоф. До сих пор хотела бы узнать, какая сволочь догадалась загнать матмех к черту на кулички, в такую даль! Не иначе, бывший двоечник по математике или физике отплатил… среди бывших партийцев этой бестолочи хватало.

Поспешно проглотив ком в горле, отставив кофе, я схватилась за аппарат.

— Але! — неуверенно прозвучал в нем голос моего суперагента Зинаиды. — Нюська, это ты? Ты где?!

— Не твое дело… на задании! — отрезала я решительно, видя краем глаза, как официантка несет мне на подносе красивый дымящийся в тарелке кусок мяса с сыром и майонезом, с гарниром из хрустящей картошечки и с веточкой зелени. — Недалеко от тебя, скоро подойду. Мне долго болтать некогда, докладывай кратко, что там у тебя!

— Так это… Они обе вышли! Рыжая и черная! Как раз из той квартиры, что ты мне показала! Мне чего делать теперь?

— За ними идти! За ними! — закричала я под удивленным взглядом официантки, выставляющей передо мной вожделенный заказ.

— Умная какая! — окрысилась Зинаида. — Как я тебе за ними пойду?! Разорваться, что ли?! Одна на метро пошла, на «Лесную», а вторая дальше проспектом прет!

— Какая на метро?! Каким проспектом?! — с болью в голосе закричала я, понимая, что праздник жизни накрывается.

— Черная на метро… в очереди за жетоном стоит. А рыжая по Лесному поперлась! Они поссорились, кажись!

— Иди за черной! Глаз с нее не спускай! В руках у нее чемодана нет?!

— Чего? Нету чемодана… сумка спортивная, красная…

— А у второй?! Да говори ты громче, скрипишь, как ворота немазаные! В чем вторая одета?!

— И у второй нету! Сама ты неподмазанная! Синее пальто на ней… долгополое такое… размахайка! Я пошла!

— Позвони мне через пятнадцать минут! Следи за сумкой! — крикнула я, но не поняла, услыхала Зинаида или нет.

Накрытый стол с сияющим мельхиоровым прибором приглашал уютно расположиться в широком кресле. Играла музыка. От куска мяса взгляд было не оторвать! Наступив на горло песне, я поднялась.

— Девушка, спасибо, у меня срочное дело. Я аннулирую заказ!

— Извините, но заказ должен быть оплачен! — сурово сказала официантка, упирая руки в бедра.

Они хорошо успели подготовиться! В дверях встал молоденький, но плечистый швейцар, буфетчица многозначительно поигрывала трубкой телефона, намекая на милицию.

— А где это написано?! — не сдавалась я, потянув пальто с вешалки.

— Читайте! — ткнула пальцем официантка в какую-то листовку с правами потребителя у выхода и ухватила мое пальто за полу.

Не та была минута, чтобы мелочиться. Не та. Я сдалась.

— Хорошо! Хорошо, я заплачу! Но я требую, чтобы мой заказ оставался здесь! Я вернусь, когда освобожусь, и попробуйте только не отдать мне мой салат, мясо и кофе! И вино! Шантажисты!.. Изгаляетесь над пожилой женщиной!

В отместку за «шантажистов» буфетчица так мучительно долго отсчитывала сдачу, что я не выдержала:

— Сдачу я тоже возьму, когда вернусь! До копеечки! Не прощаюсь, детки! — и, бросив на стойку две сотенных, пулей вылетела на улицу.

5

Разъяренная, голодная и злая, как мегера, я неслась бегом, стуча каблуками по тротуару, расталкивая прохожих. Улицу перебежала под носом у автомобилей, и какой-то мужик, тормознув, высунулся в окно и обложил меня трехэтажным матом.

— Вы правы, простите! — вскричала я, задыхаясь, держась одной рукой за сердце, а второй — за капот его машины. — Я просто очень тороплюсь! Очень-очень! Будьте добры, добросьте до «Лесной»! Я вам… сто рублей…

Вид у меня был такой, что он нахмурился, распахнул дверцу и сказал:

— Садитесь! Утюг, что ли, забыли выключить?

— Ага! — радостно кивнула я, плюхнувшись к нему на переднее сидение. — И утюг, и чайник… все забыла!

Он помчался по проспекту вдоль железной дороги.

— Дети-то есть? — озабоченно и сочувственно спросил он.

— Что?! — не поняла я, старательно высматривая Свету Самушкину по обе стороны улицы.

— Дети, говорю, в квартире есть?! — плюнув, вскричал мужик, прибавляя газу.

— А! Поняла… Нет, нету детей… Все-все-все! Приехали! Я выхожу! Тормозите, пожалуйста!

— Где тормозить-то?!

— Да мне все равно!

Мужик сквозь зубы обругал меня «полоумной», высадил у обочины, развернулся и уехал в обратном направлении. Даже денег не взял. Приятно знать, что есть еще на свете такие мужчины, способные бескорыстно подставить плечо в трудную минуту.

Свету Самушкину трудно было не заметить, напрасно я беспокоилась. Ростом под метр девяносто, невероятно длинноногая, с пышной гривой чуть рыжеватых волос, она вышагивала по проспекту привычной иноходью танцовщицы, расправив плечи и маленькую грудь, гордо откинув голову, сунув руки в карманы тонкого летнего бирюзового пальто, чуть приталенного, с пояском и высоким разрезом на манер фрака. Только Зинаида с ее изысканным вкусом и чувством прекрасного могла назвать такое пальто «размахайкой». Личико, конечно, подкачало чуток — лобик узкий, носик пуговкой, глазки маленькие, как говорится, свинячьи, но фигура безупречна! Маргаритин «биток», подцепивший ее в качестве «девочки с обочины», был ей носом по вытачку, не выше. Интересно, если ноги от ушей, чем же она думать должна?

Вышагивать-то она вышагивала, точно по подиуму, профессионально заплетая ногу за ногу, да вот в походке чувствовалась нервозность. Сутулилась Света Самушкина, непрофессионально ежилась не то от холода, не то от страха, и раз за разом внезапно оборачивалась то вправо, то влево, шарахаясь в сторону от больших черных машин. Ее шаг составлял добрых два моих, я неслась за ней следом бодрой рысью, почти не прячась, точно пони за строевым кавалерийским конем, но она не меня искала, смотрела поверх моей головы — и слава Богу. Очень хотелось мне проследить, куда она направляется, седьмое чувство и безошибочная женская интуиция подсказывали наперебой, что мы вот-вот вплотную приблизимся к заветному чемоданчику под крышей на чердаке. Я, честно сказать, не очень представляла себе, что мне делать, если вдруг сейчас эта длинношеяя родственница африканского жирафа извлечет откуда-нибудь свое неправедным путем добытое состояние. Не в драку же лезть, в самом деле! Как-то не готова я была проводить политику активного физического вмешательства под девизом «грабь награбленное». Надеялась на мирное развитие событий, идиотка!

Света Самушкина тем временем, бурно проведя ночь, по-видимому, испытывала те же муки, что и ее подруга из танцкласса. Пару раз ее так заносило, что я готова была броситься вперед и поддержать ее под руку. Если не держат ноги, держи себя в руках! Вид у нее был растерянный, недовольный, она мало походила на счастливую обладательницу десяти миллионов. Мы друг за дружкой, гуськом свернули на Литовскую, потом на Сампсониевский проспект, потом на Гельсингфорскую, приближаясь к Неве, к Выборгской набережной. Я устала, и в душу мою начало закрадываться подозрение, что красавица в синем пальто от Кардена, которое я видела лишь в модном журнале, бесцельно шатается по городу, не зная, что предпринять и куда пойти.

Похмельный синдром заставил девушку купить в ларьке банку джина с тоником. Деточка, похмеляться лучше пивом, как же тебя мама не научила? Пока она стояла в очереди, я на лотке неподалеку взяла сосиску в тесте и с отвращением вцепилась в нее зубами. Конечно, голод не тетка, но требуха взамен семги и мяса по-французски — это оскорбительно!

Однако в тот день мне не судьба была перекусить спокойно. Пользуясь минутой передышки и тем, что Света Самушкина завернула в синюю кабинку платного туалета, я расслабилась, привалилась к кирпичному забору завода «Красная заря», глядя на мерцающие волны Невы и слушая крики чаек, низко снующих под хмурым пасмурным небом. Близок уже был Гренадерский мост, темной громадой возвышались по ту сторону реки казармы Гренадерского полка…

Неожиданно поведение одной из машин показалось мне подозрительным. Желтая «волга», по виду похожая на угнанное такси, медленно проехав довольно далеко вперед вдоль парапета набережной, вдруг развернулась, явно нарушая правила, и покатила в обратном направлении, держась у самого тротуара. Почти достигнув того места, где я стояла со своей сосиской в зубах, «волга» вдруг остановилась. Из салона поспешно вылез встревоженный тип армянской наружности в темном старомодном пальто и теплой кепке, и заметался по тротуару вперед-назад, точно гончая в поисках потерянного следа. На лице его была целая буря эмоций — и недовольство, и возмущение, и гнев, и страх. Не найдя того, что искал, армянин хлопнул руками по ляжкам, выругался по-армянски и обратился ко мне.

— Бабка! Эй, бабка!

— Я вам не родственница, молодой человек, — неприязненно сказала я, демонстративно отворачиваясь, а у самой сердце замерло от испуга. Да еще эта проклятая сосиска…

— Вах-х!.. Женщина! Слушай, женщина! Не видел девушка?! Такой високий, такой — ух-х!! Весь из себя такой!

«Тебе и корова будет ух-х!» — подумала я, обомлев, и с перепугу сумела только покачать головой. Ругнувшись сквозь зубы, он снова заметался по тротуару. В «волге» сидело еще двое. Мгновения текли, как речные волны; Света Самушкина могла вот-вот объявиться и угодить прямо к ним в лапы! Выплюнув сосиску, откашлявшись, я позвала:

— Парень, эй! Туда пошла твоя девушка… Прямо пошла, быстро. Села в машину и уехала.

— Какой машина! — подскочил он ко мне, в отчаянии сжимая кулаки. — Откуда машина?! Ты врешь!

Я только пожала плечами, стараясь не показать, как я его боюсь. В этой чертовой промзоне даже переулочка поблизости не было, чтобы направить их по ложному следу — вот я и брякнула про машину.

— Красная такая машина… иномарка, — продолжала я стоять на своем.

— Н-ну, сматры! — угрожающе потряс он кулаком перед моим носом и побежал к «волге».

Едва они рванули в погоню за несуществующей красной машиной, как щелкнул замок и Света Самушкина, ничего не подозревая о нависшей над ней опасности, поправляя перышки, выбралась на белый свет из синенькой кабины биоклозета. Ни минуты не колеблясь, я решительно подошла прямо к ней и сказала первое, что пришло на ум:

— За тобой следят кавказцы на желтой «волге». Беги налево, за угол по Смолячкова, и спрячься в метро!

Она не удивилась моим словам и самому моему появлению, будто с минуты на минуту ждала нечто подобное. Лицо ее исказилось ужасом, она тихо вскрикнула и прижала руку к пухлым детским губам, потом заметалась, потеряв направление и не понимая, куда бежать. Я дернула ее за рукав и показала пальцем, и девушка помчалась во всю прыть, стуча каблуками, а пышная рыжеватая грива моталась у нее за спиной. Я заторопилась следом изо всех сил, но мне было не угнаться за ней, длинноногой молодой антилопой, и через полминуты я уже потеряла ее из виду.

Ох, и пришлось же мне побегать за эти дни! Где мелкой трусцой, приподняв пальто, где рысью, а где и полным галопом! Сердце колотилось, дыхание перехватывало, ноги сделались, как ватные. Уже через минуту бега я перешла на шаг, потом опять припустила трусить по кочкам и рытвинам улицы имени неизвестного мне Смолячкова. Ужасно, я вам скажу! Ручейки пота заливали глаза, скатывались за ворот по телу! Мне было жарко, как в бане!

Я опоздала. Я поняла это сразу же, как только преодолела тупой угол улицы и за старыми грязно-желтыми питерскими зданиями увидела вдали зеленый сквер, посреди которого находилась станция метро «Выборгская», где Света Самушкина могла укрыться от опасности. Могла — но не успела.

Ей не хватило какой-то сотни метров. Может быть, они нагнали ее, вернувшись с набережной, а может, что вероятнее, преследователи сделали крюк по Гренадерской, осмотрели площадь, вход в метро и возвращались по Смолячкова к тому месту, где потеряли ее из виду. Это была фатальная неудача. Я сама послала ее навстречу гибели…

У края проезжей части, уткнувшись разбитым дымящимся радиатором в покосившийся фонарный столб, в венчике выбитых стекол стоял белый фургончик. Водитель в черной кожаной куртке, с бледным землистым лицом и каким-то отсутствующим взглядом ходил короткими шажками возле машины, туда-сюда, туда-сюда, часто и быстро, как маятник, и все чиркал зажигалкой, пытаясь прикурить. В распахнутой кабине фургончика сидела женщина с окровавленным лицом и громко стонала. А чуть поодаль, у поребрика, привалившись виском к холодному бордюрному камню, окруженная пятью-шестью зеваками, раскинув и неестественно вывернув длинные ноги, испачкав черные брюки и пальто от Кардена, лицом вниз лежала на мостовой бывшая танцовщица Света Самушкина, и ее чуть рыжеватые пышные волосы слиплись в один большой кроваво-черный колтун…

Желтой «волги» нигде не было видно. Ее успел заметить только водитель фургончика, уклоняясь от столкновения, да какой-то старичок с палкой и зонтиком. Только старичок утверждал почему-то, что машина была зеленая. Вдали запищала сирена — то ли неотложной помощи, то ли наряда милиции. И то, и другое было бесполезно.

Я постояла с минуту, сдерживая дрожь во всех конечностях, успокаивая дыхание. Сердце мое болело… а может, это было и не сердце? Только где-то в груди ныло так противно, так беспрерывно при каждом вдохе. Мне стало холодно, очень холодно. Не желая попасть в милицейский протокол, да, собственно, и не являясь свидетелем дорожно-транспортного происшествия, я медленно, прихрамывая, побрела к метро, стуча зубами, едва сдерживая частую крупную дрожь во всем теле. Я, кажется, мозоль себе натерла…

Тайна заветного чемоданчика, похоже, была утеряна навсегда.

6

Телефонный звонок Зинаиды застал меня в стоячей забегаловке у метро. Я торчала там уже полчаса и выпила четыре пластиковых стаканчика мерзкого растворимого кофе, пытаясь согреться. Никаких мыслей у меня не было, кроме одной, твердившей мне неотступно, что все это очень и очень серьезно. До сих пор я относилась к своей затее, как к интеллектуальному приключению, компьютерной игре, если хотите, в которой можно интересно и с пользой провести время, победитель уносит приз, а проигравшие спокойненько расходятся по домам. И мне казалось почему-то, что рискую лишь я сама. Я впервые в жизни, а не в кино столкнулась лицом к лицу с людьми, которые способны убить за деньги — и это запустило внутри меня некий механизм. Что-то происходило во мне… что-то менялось. Я иначе смотрела на мир, на людскую суету, на тусовку безликих бомжиков, на продавщицу в белом передничке, старавшуюся налить мне кофе погорячее. Нет, человек не таков, каким я привыкла его представлять.

Это не было каким-то примитивным, детским осуждением «плохих мальчиков», поймите. Я приходила к выводу более серьезному и, на мой взгляд, заслуживающему внимания. Это был другой мир. Христианское «не возжелай ближнему того, чего не желаешь себе» здесь не годилось. Эти люди — они были согласны на то, что их могут убить, но за это хотели сами иметь право убивать. «Убей меня, если сможешь» — думаю, так мог бы звучать их девиз.

— Слушаю тебя… — вяло ответила я на Зинкин звонок.

— Нюська, это ты? — переспросила она. — Ну и голосок… задубела, что ли? Я на Московском вокзале торчу! Черная здесь! Купила билет до Нижнего Новгорода! Я рядом в кассе стояла, слышала! Поезд у нее через два часа, но она, кажись, никуда не собирается! Сидит в бистре, курицу наворачивает! А у меня в кармане шиш с маком! Может, я пойду, слышь? Жрать охота, да и замерзла! Триста рублей за такую работу мало!

— Жди, я сейчас приеду, — сказала я, собираясь с остатком сил. — Черт с тобой, получишь четыреста, только дождись меня. Я там похожу по вокзалу, если увидишь — подойди, не увидишь — позвони, скажи, где вы…

— Давай скорей… Кругом все пьют да жрут! Согреться хочется! Слушай, а ты чего такая убитая? Все у тебя в порядке?

— Я не убитая пока, — сказала я и отключила телефон.

Надо было ехать. Я должна была разобраться, что случилось, когда Света Самушкина выбралась из милиции и пришла домой. Да и красную сумку в руках Наташи Костеревой неплохо было бы проверить. Конечно, вряд ли кто-то поссорится с подругой и при этом оставит ей на хранение десять миллионов рублей, но для чистоты опыта надо было предусмотреть все, прежде чем уныло переходить на другую ветвь алгоритма, с кукишем вместо денег.

Я без происшествий добралась до Московского вокзала и по жуткому зеленому пальто легко нашла Зинку, с вожделением созерцающую огромный рекламный плакат с красочным изображением сочного чизбургера. Она с жадностью схватила деньги.

— Покажи, где девушка.

— Да вон, как в витрине! Журнальчик за столиком листает! Бить будешь?

Я с изумлением воззрилась на Зинаиду. В этой кутерьме событий и неприятностей я уже и забыла, что наплела ей с утра про любовника и молодую соперницу.

— Значит, та, другая… — с сожалением вздохнула Зинка, поняв, что зрелище не состоится. — Слышь, Нюська, куда тебе против них?! Им же лет по двадцать! Ты же рядом с такими — калоша старая!

— Ты деньги получила? — сурово спросила я. — Вали отсюда. Это мои дела. Завтра позвоню тебе с утра… а может, еще сегодня понадобишься, так что не напивайся, поняла?! Вычту из жалованья!

— Не было такого уговора! — разочарованно выпучила гляделки моя подруга детства. — А нафига тогда деньги, если согреться нельзя?!

— Черт с тобой, грейся, только подожди еще пару минут. Увидишь, что я иду — можешь топать. Пока.

Я пошла в уборную, к зеркалам, достала тональный крем, яркую перламутровую помаду и черные тени. Мне нужно было казаться смуглой… гораздо смуглее, чем я есть на самом деле. Этого требовал мой план. Пришлось намазаться так, будто мне пятнадцать лет и я забралась в мамин секретер. Довольно долго я провозилась, но получилось, в конце концов, неплохо. Даже самой понравилось.

Я кивком головы отпустила Зинаиду, уже приплясывавшую от нетерпения, и вошла в стеклянную дверь бистро. Стулья вокруг столика, за которым, склонив голову и поправляя волосы, сидела Наташа Костерева, стояли плотно, и я, пробираясь мимо, спокойным дружественным голосом, с легким восточным акцентом сказала ей:

— Наташа, можно подвинуть стул? — после чего повернулась к ней спиной и села.

Затылком я ощущала ее пристальный любопытный взгляд, даже шее жарко стало под волосами. Поощряя контакт, я обернулась вполоборота, и Наташа не выдержала.

— Простите… мы с вами знакомы? Вы мама Инги?

— Нет, я не мама Инги, — улыбнулась я снисходительно. — Некоторые вещи очевидны, просто у людей не хватает терпения и внимания, чтобы разглядеть и прочесть их.

Не прерывая разговор, я чуть подвинула стул и оказалась лицом к лицу с моей собеседницей. Теперь ей уже было неловко просто замолчать и отвернуться. Лицо ее было бледное, усталое, с тщательно припудренным синяком на левой скуле. И макияж наведен был криво. Вчерашний наезд незваных гостей заметно подпортил ей самочувствие.

— Одного внимательного взгляда достаточно, чтобы понять — у вас неприятности, и вы куда-то бежите, хотите скрыться…

Девушка коснулась пальцем вспухшей щеки, глянула искоса на свою красную дорожную сумку у ног.

— Это нетрудно… Но откуда вы знаете мое имя?

— Чтобы узнать имя, нужна определенная подготовка и опыт… Хотя и это не очень сложно. Нам всем не хватает внимания друг к другу. Будь мы внимательнее — многие беды миновали бы и нас, и наших близких. Наше будущее — оно рядом. Оно написано на наших лицах, на наших ладонях… огромными буквами написано! Я профессиональная гадалка, Наташа, потомственная гадалка в четвертом поколении.

Девушка рассматривала меня недоверчиво.

— Вы не похожи на цыганку.

— Я не цыганка. Мои предки родом из Сирии, колыбели всех цивилизаций. Дайте мне вашу руку!

Последние слова я произнесла почти повелительно, сама взяла ее запястье и обернула ладонью кверху.

— Вы не из Питера… откуда-то с Волги, из большого города… вы занимаетесь танцами… танцуете в варьете, или что-то вроде этого. У вас на теле должно быть много красивых мелких родинок… такие созвездия, верно? Вы живете в кирпичном доме, на пятом этаже, с другой женщиной… но это не родственница… скорее всего, подруга по работе. Дайте мне какую-нибудь свою вещь — не бойтесь, не обязательно золото! Шарфик дайте, или маечку. Перчатки не годятся!

Мне надо было заставить ее расстегнуть сумку, чтобы убедиться, что денег там нет. Она, не прячась, покопалась в куче наспех набросанных, скомканных вещей и протянула мне легкий сиреневый шарф. Какая-то неуловимая тень лукавства мелькнула в ее глазах, или губы чуть поджались испытующе — не знаю, только что-то меня вдруг насторожило. Здесь был спрятан некий подвох. Наташа Костерева проверяла меня и ждала, что же из этого получится.

Я задумчиво коснулась шарфа пальцами, чуть смяла и накрыла ладонью.

— Эта вещь мне ничего не говорит о вас… Мне кажется, Наташа, что это не ваше. Это, скорее, блондинки… рыжеватой рослой девушки… вашей соседки. И вы с ней сегодня поссорились, после чего решили уехать в свой родной город, Нижний Новгород, кажется.

Во мне, пожалуй, и впрямь пропала талантливая гадалка. Надо было видеть ее глаза — изумленные, широко открытые, такие доверчивые, как у пятилетней девочки при виде ряженого Деда Мороза. Следовало ковать железо, пока горячо!

— Обычно, если будущее сулит людям беды и несчастья, я ничего не говорю им, — задушевным голосом вещала я, чуть наклонившись к ней. — Свою судьбу конем не объедешь, птицей не облетишь. Но в вашем случае дела обстоят несколько иначе… не столь фатально, я бы сказала… Над вами темная аура… чужая карма нависла над вами… тяжелая карма… кровавая…

Краем глаза я видела, что девушка уже не улыбается лукаво. Она съежилась и свела упрямые брови на переносице.

— Но, поскольку это не ваши проступки, кое-что еще можно поправить, мне кажется… Я думаю, что смогу отвести от вас это наваждение, если вы, конечно, полностью мне доверитесь. Еще раз вам говорю — я не цыганка, не аферистка, денег с вас не возьму, они для настоящей гадалки и не нужны вовсе, чтобы вы знали. Это все цыганские выдумки про деньги и золото. И никуда вести меня не надо, и отдавать мне тоже ничего не надо. Я все сама увижу… а если мне что-то будет неясно, вы мне поможете и ответите на мои вопросы. Только искренне и не задумываясь, понятно?!

Она закивала согласно. Я задумчиво взяла в руку сиреневый шарфик, принадлежавший Свете Самушкиной, и в спешке и суматохе сборов захваченный ее подругой. Взвесила его на ладони, как на чаше весов, изобразила усилие поднять — и медленно опустила руку с шарфом вниз.

— Мне кажется, это не ваше несчастье… — задумчиво и невнятно пробормотала я, прикрыв веки и чуть закинув голову. — Это вина вашей подруги… Ей грозит какая-то опасность, которая краем задевает и вас… Какая-то вещь… предмет… у нее есть какой-то предмет, притягивающий несчастье! Это не ее вещь, но беда все равно ходит за ней по пятам! Расскажите мне подробно о вашей утренней ссоре! Очень подробно, Наташа! Только в этом случае я смогу вам помочь! — Я схватила ее за руку, широко открыла глаза и уставилась ей прямо в темные зрачки. — Говорите же! — почти крикнула я.

— Боже мой… не жмите так руку, больно! Ну и взгляд у вас… просто гипнотический какой-то!

«Знай наших!» — не без самодовольства подумала я. Наташа продолжала:

— Вы все правильно угадали… Даже в голове не укладывается! Светка пришла сегодня пьяная вдрабадан… она дома не ночевала, шлялась где-то… И сразу полезла под кровать. А я на кухне завтрак готовила. Вдруг меня будто подтолкнуло что-то… вы правильно говорите, карма! Оборачиваюсь — а Светка идет на меня с ножом! Глаза бешеные, вся трясется! Кричит: «Отдай деньги, а то убью на месте!»

Наташа перевела дух, потерла лоб узкими длинными пальцами, точно избавлялась от кошмара.

— Я тоже схватила что-то… нож? Забилась в угол, кричу ей: «Совсем обкурилась, наркоша! Я твои заначки не трогаю, это ты у меня пятисотку весной сперла и не созналась!» В общем, поговорили мы круто… чуть не порезали друг друга. Светка нож бросила, мечется по квартире, как ненормальная. Все вещи мои перевернула, миллионы свои искала. Ищет и бредит: «Миллиончики… лимончики!» Тут я поняла, что ее дружки вчера искали… рассказала ей. До нее сначала не дошло, а когда дурь из головы вышла — как она испугалась! Вы бы видели! Забегала из угла в угол — то к двери подбежит, то к окну! Все повторяет: «Я пропала! Он меня нашел, я пропала!» На колени передо мной бросилась, умоляла отдать ее миллионы. Мне тоже жутко стало. Знаете, вчера такие отморозки приезжали… Думаю, сейчас приедут Светке разборки чинить, да и меня заодно, чтобы без свидетелей… Опоганят и убьют, запросто! Вчера мне еще чудом повезло! С машиной у них что-то случилось… убежали… а я заперлась!

Она вся дрожала от воспоминаний. Наступил момент истины, когда человек говорит только правду, не взвешивая и не притворяясь. Я видела это.

— Так меня это все достало! — продолжала Наташа. — Пошвыряла в сумку что попалось под руку, и пошла на вокзал. К матери хотела поехать, спрятаться на недельку… А вы вот говорите, что темная аура за мной следом тянется… Что же мне делать, скажите?

Угрюмо и жестко глядя в ее блестящие темные глаза, я сказала:

— Светы Самушкиной больше нет в живых. Она погибла час назад. Уезжай — и больше не возвращайся. Здесь тебе опасно оставаться.

Наташа Костерева отпрянула, выпрямилась на стуле так, что сделалась выше меня на полголовы, замерла, словно остолбенела. Шея у нее была длинная, гибкая, красивая. Я всегда завидовала женщинам с такой шеей.

— Так вы не гадалка… — прошептала она.

— Уезжай! — повторила я и встала, чтобы уйти.

— А что со Светкой?.. — спросила она. — Минуту… еще минутку!

Я ушла, не оглядываясь, стараясь не хромать. У меня опять было много дел. Огромные, темные, исполненные ужаса глаза Наташи Костеревой провожали меня сквозь витрину до самого подземного перехода в метро.

Глава третья ХОЧЕШЬ НАСМЕШИТЬ БОГА — СООБЩИ ЕМУ О СВОИХ ПЛАНАХ

1

Спала я крепко, но сны мои полны были кошмаров. Проснулась так, что лучше бы и не просыпаться! Поясница ныла после танцев у шеста, ноги опухли от беготни, на пятках горели мозоли… Но самое неприятное — полфизиономии разнесло так, что, казалось, у меня за ночь развилось косоглазие. Я полюбовалась на себя в зеркало, подмигивая одной стороной лица, потом принялась полоскать рот содой и греть флюс носком с горячей поваренной солью. Охотница за миллионами мафии… ужас!

Позвонил Веник. Довольный, сытый, выспавшийся. До чего же все мужики сволочи! На расстоянии, по телефону, не видя меня воочию, он вел себя куда храбрей и развязней.

— Как дела?! — спросил он игриво. — А у меня вчера был превосходный эротический вечер! Она — молодая, смуглая, в белом кружевном белье на синих простынях… Я — полный сил, в семейных трусах, с биноклем, в доме напротив… Хо-хо-хо!.. Только свет боялся выключать! Боюсь, она меня засекла!

Он меня, кажется, за своего дружка принимает… сволочь полоумная! Пришлось быстренько поставить его на место. Объяснила в нескольких словах — и даже на душе полегчало. Умылась, кое-как, скрипя всеми сочленениями, изобразила зарядку… Не столько для пользы тела, сколько для самоутверждения и укрепления духа. Напилась кофе, заглотила две таблетки аскофена, закурила — и только тогда малость отпустило. Ну и дела! Если так дальше пойдет, мне скоро никакие миллионы не понадобятся! Разве что похоронить себя на Гавайях, куда стремилась всей душой, но ни разу не попала при жизни? Интересно, сколько это удовольствие стоит? А то некоторые мудаки себя на орбиту в гробах планируют запускать… так уж лучше, по-моему, под пальмы, в горячий песочек у моря. Проще как-то, понятнее… человечнее, что ли.

Некрофильству моему способствовал первый заморозок. Окна запотели, вода с них стекала струйками на подоконник. Двери разбухли и не закрывались. В квартире было чертовски сыро и неуютно, как в могиле, а на улице сухо, но холодно. В самый раз мою распухшую визитку подставлять пронзительному северному ветру! Но охота пуще неволи… пришлось мне выбираться из берлоги. Надо было идти в ЗАГС на Фурштадтской, где регистрировались вчерашние брачующиеся со скандальной, ныне безвременно усопшей свидетельницей. Надо было прошерстить ресторанчик «Нирвана», откуда Свету Самушкину с почетом препроводили в место предварительного заключения, которое она так неосмотрительно и поспешно покинула… на свою голову. Поручить эти тонкие процедуры, связанные с общением, я никому не могла.

Если послать Зинаиду в ЗАГС, то я найду ее лишь на завтрашнее утро, загулявшей на первой встреченной свадьбе в качестве почетной гостьи как со стороны невесты, так и со стороны жениха. В ресторан — просто исключено! Взять в долю Марго… Она, вместо того чтобы выведать что-нибудь, сама расскажет по секрету всему свету о деньгах, мафии и моих художествах. Еще и полные паспортные данные оставит! Нет уж, покорно благодарю. Спаси нас, Боже, от друзей, а от врагов мы и сами спасемся! Я справлюсь, мне не впервой… Хошь в горящую избу, хошь бронепоезд на скаку остановить.

Дела-то, в целом, были неплохи! Чемоданчик, конечно, еще не попал в мои заботливые ласковые руки, но и лапы мафии тоже пока до него не дотянулись. Все мои вчерашние псевдокриминалистические изыскания привели к одному единственному выводу: Света спьяну распустила язык, и кто-то ушлый тиснул у нее деньги из квартиры, пока она куролесила на свадьбе и флиртовала с папой невесты, а ее подружка показывала стриптиз в казино «Гудвин». Мужчина или женщина? Я, разумеется, склонялась к мысли, что это был мужик, основываясь на одном неоспоримом доказательстве, простом и ясном, как белый свет: все мужики — сволочи. Что вы сможете против этого возразить? Ничего!

Оставалась упущенной одна лазеечка, грыз меня червячок сомнений, что Наташа Костерева провела нас всех, и сейчас катит с моими деньгами… уж, конечно, не в Нижний Новгород, а куда-нибудь поближе к теплым странам… в Турцию, например! Таркана слушать. Такие смазливые бэби умирают от Таркана. Слишком уж быстро и внезапно она собралась. Прямо раз — и все бросила, решив начать новую жизнь в провинции! Может, бандиты с «битком» во главе не обнаружили в квартире денег, не успели — а она после их ухода нашла! Выходит, что я же ей и помогала в этом, идиотка старая!.. Будь проклято несовершенство мира! О, люди, люди, порожденье крокодилов!

Стараясь не поддаваться паническим мыслям, я вышла на улицу. Делай, что должен, и будь, что будет! Холодно было! Пышная желто-красная листва, не успев облететь, трепетала, хрустела на ветру. Вовремя уйти — это тоже искусство, между прочим…

Неподалеку от подъезда жался низенький плюгавый мужичонка, в кожаном плаще и сапогах. И плащ, и сапоги, и физиономия показались мне знакомыми. Так и есть! Тот самый полоумный эксгибиционист! Сегодняшний бодрячок не вызывал у него радости — он ежился и притопывал ножкой совсем не так лихо, как намедни.

Ухмыляясь нагло, я подошла вплотную и остановилась, подбоченясь.

— Н-ну?!

— Чего тебе? — спросил мужичок, кутая лицо в высокий воротник и норовя отвернуться.

— Как это чего?! Давай, показывай!

Эксгибиционист замялся. Честь мундира требовала — но холод пугал!

— Слышь, тетка, ты уже и так все видела… давай я тебе на словах опишу!

Меня пробрал такой хохот, что даже теплее стало!

— Нет, милок! — вскричала я, расставляя руки. — Попался — давай, показывай! При всем белом свете! А то шастаешь по темноте! Мне, может, еще пощупать захочется!

Мужичонка смутился и поспешно ретировался, почти что сбежал, а я, довольная собой, пошла к метро.

Старое сводчатое здание ЗАГСа, с крыльцом и балюстрадой, с высокими окнами в тяжелых шторах будило прошлое, вызывало грустные воспоминания… Здесь я сама когда-то выходила замуж. Сколько надежд, сколько радости, сколько тревоги… Сколько недоумения, сколько терпения, сколько… чуть не сказала «смирения». Вот уж не дождетесь! Когда-то я проходила мимо этих окон вприпрыжку. Потом, позже — с гордо поднятой головой и сцепленными зубами (может, с тех пор и болят?). Потом равнодушно, не поднимая головы, волоча воз забот и проблем на плечах. А вот сейчас настало время для грусти.

Ничего не изменилось за эти годы. Все так же стоят свадебные кортежи, и равнодушные водители курят в сторонке, а хлопотливые тетушки и подружки оправляют сбившиеся ленты. Все те же наряды — у кого побогаче, у кого победнее… Фасоном меня трудно удивить, каких только свадебных платьев не перевидала. Цветы, естественно, все те же… ну, и мужики, разумеется. Все прежнее — я другая. В этом и состоит, наверное, главная загадка жизни.

Я пробиралась среди нарядных свадеб, приглядываясь, улыбаясь. Невесты были все какие-то… дурнушки. Одна только мне понравилась очень — такая светлая, ясноглазая, бровки стрелочкой — так той достался какой-то напыщенный прыщавый дуралей! Ну, куда же ты смотришь, Господи! Вот умру — попрошусь работать в загробный отдел планирования счастливых супружеств. Слово «брак» я как-то не люблю. Хорошее дело браком не назовут. Но ведь так хочется найти своего суженого, того, без которого свет не мил… Я вот так и не нашла. Так все… пустяки, суррогат один. И, знаете, честно признаюсь — вот уж дело к закату, а такое ощущение, что праздника-то и не было! Обманули меня. Облапошили. Зря жила…

У самого входа стоял какой-то проповедник неизвестной заокеанской секты и на чистейшем русском вещал праздничной толпе о свободе совести, любви и секса. Женщины морщились, мужики одобрительно кивали головами. Я миновала его в какой-то самый патетический момент его проповеди, когда он, воздев руки к небу, изображенному под куполом входной ротонды, вдруг обратился ко мне с дурацким вопросом:

— Скажи, сестра, а как ты относишься к сексу вне брака?! Слушаешь ли ты Глас Божий внутри себя, или покорствуешь бездумно тысячелетним обрядам и привычкам?!

— Слушаю, а как же! — ехидно кивнула я, подходя поближе. — Положительно отношусь, пойдем!

Я схватила его за протянутые в мою сторону руки и сделала вид, что намереваюсь завлечь в страстные объятия и удушить пламенным поцелуем вне брака. Надо было видеть, как он сначала опешил, а потом принялся рваться в стороны. Зрители заржали, конечно, засвистели — а мне даже немного обидно стало. Хоть бы для приличия пофлиртовал!

Справившись о фотографе, я тихонько пробралась к знакомым высоким дверям в большой зал, дождалась, когда эти райские врата распахнутся в очередной раз, выпуская на житейский простор еще одну пару испуганных существ, и протиснулась навстречу свадебной церемонии, отталкивая каких-то пузатых теток с вытянутыми шеями. Рослый, стройный, темноволосый молодой человек, на мой вкус — чистый альфонс в начищенных до сияния люстры ботинках, как раз пристроился у столика в углу и ковырялся в видеокамере.

— Мне нужно фото свадьбы, которая была здесь два дня назад, — негромко и с достоинством изложила я свою просьбу. Поздоровалась, конечно, сначала.

— Свадьба или регистрация? — ласково осведомился он.

— Ох, простите… — улыбнулась я. — Не учла этой тонкости. Регистрация, конечно.

— Комплект стоит три пятьсот, — тем же ласковым тоном сообщил он. — Оплата у администратора при входе.

— Вы не поняли, — улыбнулась я чуть более нервно. — Мне не нужен комплект. Мне только один групповой снимок… где все гости видны.

— Я понял вас, — улыбнулся он слаще прежнего. — Трудность в том, что мы не делаем отдельных снимков. Только комплект… извините!

В зал, выстроенный распорядителем торжеств в колонну по два, как новобранцы, приводимые к присяге, повалил очередной клан «брачующихся». Этот бархатный пират, режущий меня без ножа, подхватил свои аппараты и устремился навстречу.

— Извините! — закричала я в голос, устремляясь следом.

На меня зашикали со всех сторон.

— Как вам не стыдно, женщина! Святая минута!.. Святое место!..

Ой-ой, подумаешь! Ханжи несчастные! Уже сегодня вечером он первый раз мысленно назовет ее дурой, а она его — козлом. Через месяц они произнесут эти нежные семейные прозвища вслух. Через полгода прозвища закрепятся настолько, что будут произноситься лениво и беззлобно, а имена почти забудутся. А через год они порознь прибегут сюда за свидетельством о разводе!

— Извините, пожалуйста… да-да, это свято… — шептала я, пригнувшись, преследуя этого негодяя в лаковых штиблетах, который юрко прыгал по залу и все щелкал мне в глаза своей пыхалкой! — Стойте же, черт возьми! Это я не вам, дама!.. Пардон, и еще раз — пардон! Сама старая ведьма!

Наконец, мне удалось зажать его в правом углу, откуда он безуспешно пытался заснять хоть что-нибудь путное. Жених и невеста обменивались кольцами, целовали друг друга. Я подняла руки и привстала на цыпочки, загораживая обзор.

— Почему… Почему только комплектом?! Это же грабеж!

— Потому что… комплектом! — пыхтел он, приседая и пытаясь щелкнуть кадр у меня из-под руки. — Да прекратите же хулиганить! Вам нужны снимки — идите и платите!

— Но деньги мне нужны тоже! Может, договоримся?!

Он вместо ответа вывернулся из угла и запечатлел поцелуй. Заиграла торжественная музыка, знакомая до слез, молодых объявили мужем и женой. Все бросились поздравлять, а я, желчно шипя, поковыляла отдавать мои кровные денежки этим пиратам, этим акулам фотомонтажа, этим аферистам видеокамеры! Знаете, с двумястами рублями вместо четырех тысяч в кармане я почувствовала себя несколько неуютно… неприкаянно как-то. К свободным деньгам как-то быстро привыкаешь. Просто наркотик какой-то!

Обменяв свои кровные на жалкую бумажку с печатью, я с полным правом толкнула ногой высокую дверь и нагло ввалилась обратно в зал. Фотовымогатель мигнул распорядителю, шепнул на ушко «Потяни волынку!» — и мы, минуя завороженных гостей очередного созыва, благоговейно внимающих рассусоливаниям об ответственности молодых и о трудностях и радостях предстоящего им жизненного пути, прошли в незаметную боковую дверь, за которой в маленькой комнатке стоял компьютер с огромным монитором, два принтера и еще какое-то оборудование.

— Как фамилия молодых? — торопливо спросил фотограф, возя мышкой по затертому коврику.

Вот тебе и раз! Это-то я и забыла уточнить у Светиной подруги. Ласковый кот в лаковых ботиках принялся поспешно открывать файл за файлом, распорядитель за дверью пела соловьем, забирая все выше и выше, уже перейдя к библейским семейным сюжетам, гости мучительно потели и переминались с ноги на ногу, торопясь ехать к столу — а я все не могла увидеть ни одного знакомого лица.

— Да позавчера была свадьба! — в отчаянии потрясая сцепленными пальцами, вскричала я. — Еще свидетельница не пришла!

— Вы разве не видите — у нас тут конвейер! — возмутился фотограф. — Тут даже если невеста не придет — и то никто не заметит! Быстренько подберут замену — и вперед! Под марш Мендельсона! Да вы хоть знаете, кого искать?! Я уже по второму кругу прохожу!

— Стойте, стойте! — завизжала я, увидав на одном из снимков волоокую девицу из спортзала. — Вот она! У нее прическа дурацкая… я и не узнала! А платье-то… тихий ужас! Вечера на хуторе близ Диканьки!

— Слава Богу! — облегченно вздохнул молодой человек. — А то Тамара Сергеевна сейчас захлебнется своей речью! Вам этот снимочек?

— Нет уж, милый! — довольная, сказала я. — Раз уплачено — валяй весь комплект! И учти — я все сверю!

— Подождите минут двадцать, — попросил он, недовольный.

Мы вышли. Багровая от натуги, охрипшая Тамара Сергеевна, бешено вращая глазами в сторону фотографа, в два оборота и один эпитет окончила речь — полились поздравления, и ласковый кот вновь защелкал вспышкой, на этот раз без помех. Я пошла на выход прогуляться, а впереди меня растроганно ковылял, утирая текущие по длинным седым усам слезы, дедушка невесты и приговаривал:

— Какая речь! Какая речь! Давно не слышал такой… с двадцатого съезда партии!

Размышляя о делах своих грешных, я вышла на крыльцо, закурила. Совращенного мною проповедника уже и след простыл. Внизу, у ступенек дымила шоферня, и непременно присутствующий в таких компашках доморощенный философ, в кепке, кожаной жилетке и свитере, важно рассуждал:

— Вот бабы, спешат, наряжаются, замуж выходят… А ведь, по сути своей, все они стервы! Вот, к примеру, ты, Вася, если бы был бабой, голым в «Плейбое» снялся бы?

— Смотря сколько заплатят, — рассудительно гудел восьмипудовый Вася, пуская дым через озябший нос.

— Ну… тыщу долларов!

— За тыщу снялся бы.

— Вот видишь! Все вы, бабы, такие!

2

Фотографии получились хорошие. Я бы даже сказала — замечательные. Научились ведь делать! Я так засмотрелась, так увлеклась, что прямо самой захотелось снова замуж — чтобы на свадебные снимки полюбоваться. Чего только не придумал фотограф с помощью своей компьютерной графики! А вот в мои молодые годы не было такого удовольствия, к сожалению… Зато теперь, если бы мне, к примеру, замуж выходить и увековечиваться, я бы совсем без морщин могла бы себя заказать! Молоденькой!

Насытив первое любопытство, я принялась разглядывать гостей, пытаясь с наскоку выявить похитителя, так сказать, по физиономическим параметрам. Понятия не имею, как работают настоящие детективы! По мне, так там все рожи уголовные были! Я бы никому палец в рот не положила. Любой мог подслушать Светкину болтовню и попытать счастья. Особенно не понравилась мне одна фифа, тощая, с розовым крысиным рыльцем, разряженная в пух и прах. В мини-юбке, под молоденькую… все она на первый план свои мощи выкатить норовила! Терпеть таких не могу!

Чувствуя, что меня заносит несколько не туда, я устроилась в кафешке, взяла двойной эспрессо, разложила вокруг на столе снимки и углубилась в настоящее научное исследование. Первая задача исследователя — скрупулезная классификация. Ни одна особь не должна ускользнуть от моего внимания!

Обезьяна стала человеком не тогда, когда взяла в руку палку, а когда научилась считать. Для начала я тщательно пересчитала всех, кто был запечатлен на фотографиях. Трижды пересчитывала, сбивалась. Сорок три экземпляра обнаружила, идентифицировала и пронумеровала на снимках. Потом, применяя метод кластерного анализа, разделила гостей на две группы: мужчины и женщины, естественно. Каждую группу пришлось дробить на подгруппы — молодые, моего возраста и старые; парные и, так сказать, однокопытные, и т. д.

Старых я сразу отбросила. Куда им! Здесь нужен огонек… живость нужна. И опыт по вскрытию двери, или по хищению ключей. Ведь на взлом двери Наташа Костерева не жаловалась, кажется… а я, дура, не доперла у нее спросить! Вот мужик на моем месте — он бы сразу догадался! В чем-то они, мужики, нас превосходят… в каких-то второстепенных деталях, в мелочах, разумеется.

Оставались молодые и… моего возраста. Молодых было девятнадцать, зрелых — четырнадцать. Присмотревшись, я выявила и исключила из выборки трех работников ЗАГСа, которых видела мельком сегодня. Память на лица у меня хорошая… да и вообще склерозом не страдаю пока. Предстояло самое трудное — из оставшейся популяции выделить наиболее подозрительных особей. Я ведь вам не отдел уголовного розыска, а немолодая, смертельно усталая женщина. Мне такую ораву и за месяц не прорентгенить — а тут надо было действовать быстро.

Пришлось пойти путем экспертных оценок. Всматриваясь до ломоты в висках в изображение каждого подозреваемого, я поочередно воображала себя Шерлоком Холмсом, комиссаром Мегрэ и мисс Марпл, и выносила вердикт от имени знаменитости. Сначала пробовала еще и капитана Ларина приплести, из сериала, но он у меня тотчас рюмку водки требовал. Пришлось земляка из экспертной группы исключить, и использовать только зарубежный опыт.

К концу таких упражнений я эти глупые морды выучила наизусть, все тридцать! Голова начала просто раскалываться, глаза слезились — но я таки нашла пятерых, которых все мысленно приглашенные мною звезды мирового сыска в один голос посчитали достойными внимания: двое мужчин и три женщины. Крысообразная фифа, кстати, тоже среди них была. Почему-то у меня к женщинам меньше доверия. Хоть и сестры по полу, так сказать…

Завершив предварительную подготовку, я поехала в ресторан «Нирвана», на углу проспекта Просвещения и улицы имени одного литературного конъюнктурщика, Бедного Демьяна. Весь трамвай был забит пенсионерами, так что даже место никто не уступил. Так и тряслась на усталых ноженьках, до ломотья в коленках…

Боже мой! Они разговаривали без умолку — а трамвай еле полз по проспекту! Я думала — с ума сойду! Я понимаю, одиночество гнетет, никто пожилых не слушает. Я и сама порой, стыдно кому признаться, со стенами и вещами разговариваю. Живой голос хочется услышать в ответ… но не до такой же степени!

Две бабки над моим ухом азартно обсуждали причины гибели урожая морковки этого года. Вот раньше была морковь!.. Сошлись на радиации и плохой воде. Дед вспомнил, что после войны воду для питья брали прямо из Невы — и ничего. Вот раньше была рыба! Весь вагон подхватил тему, хором принялся пророчить скорую гибель половине населения от экологии, а второй половине — от произвола властей. Да они просто маньяки кровожадные, наши милые бабушки и дедушки!

Сморщившись, я забилась в самый уголок, к кондуктору, чтобы этот потоп мыслеизвержения не захлестнул меня и не увлек в пучины старческого маразма, откуда уже нет возврата. Прав был поэт: не дай мне бог сойти с ума! Я не стану такой никогда, я буду бороться! Мне никогда не будет семьдесят!!

Кондукторша, тоже дама преклонных лет, сочувственно посмотрела на меня, с пренебрежением кивнула на всю эсхатологическую компанию доморощенных прорицателей, взыскующих увидеть своими глазами конец света.

— Нашли о чем беспокоиться, правда? — заговорщицки шепнула она. — Мы-то, интеллигентные люди, знаем, в чем главная беда. Озоновые дыры, слыхали?! От них-то всем конец и придет!

Сползла я с трамвая на остановку раньше, чем нужно, и медленно шла пешочком, восстанавливая душевное равновесие. Дурдом вокруг нас, называется!.. Чтобы успокоиться, заглянула в парфюмерный магазин, взяла пробнички понюхать… Ароматерапия. Запахи на меня хорошо действуют. Соответствующие запахи, разумеется. Тут же юный, насмешливый приказчик подскочил. Продавец-консультант он теперь называется.

— Вам духи для атаки или для самозащиты?

— Для отпугивания насекомых!

Он так и остался стоять с открытым ртом. Тоже мне, остряк-самоучка…

А в ресторане вышла чудовищная, просто кошмарная история! Уютный такой ресторанчик, хорошего класса, с эстрадой в углу… Зал пустовал, когда я вошла. Толстый черноволосый бородач, шипя, как хорек в западне, дергал ящик кассы, что-то бормотал себе под нос… Железное правило: не лезь к мужчине, когда он считает деньги! Если он в плюсах и денег много — он собьется со счета и обматерит тебя мысленно. Ну а если он в минусах — тут уж держись! Будешь за все ответ держать — от курса валют до нечистоплотности партнеров! Еще и солнечное затмение сюда приплетет!

Едва открыла я рот, едва даже воздуха в легкие набрала, как он выскочил из-за стола с кассовым аппаратом, схватил меня за шиворот, как шелудивую псину, и поволок к двери, брызжа слюной и тупо твердя:

— Сколько раз я предупреждал — клянчить только с черного хода!! Сколько я буду вас гонять отсюда, попрошайки чертовы, как же вы мне все надоели!! Куда ты лезешь через парадный вход, мышь убогая?!! Вон пошла!!

Он так сдавил мне горло воротником моего собственного пальто, что я и пискнуть не могла! Раскрыл дверь настежь, одной рукой приподнял меня в воздухе и просто вышвырнул с крыльца! Удивительно, как только воротник выдержал! Не зря я сидела на диете — а то бы хана пальто, а на новое денег пока нет…

— Ой, мамочка!..

Я кулем покатилась по ступенькам, сумка полетела прочь — а этот гад даже не глянул — просто развернулся и закрыл за собой дверь! А если бы я умерла?! Подонок… и ведь ничего спросить не успела, вот что особенно было обидно!

Я упала на четыре точки, отставив пятую, едва не макнула лицо в грязь. Жалкое зрелище, в общем. Конечно, больно было, и испугалась здорово… Колготки на коленках — вдрызг! Хорошо, что две пары взяла, пока деньги были… Кое-как отряхнулась, подняла сумочку, доковыляла до автостоянки рядом, присела на оградку, достала носовой платок, принялась обтирать лицо, руки и пальто. До сапожек дело не дошло, платок пришел в негодность.

— Бабушка! — вдруг раздался голос у меня над самым ухом.

— О, Господи!!!

Я подпрыгнула с оградки, точно резвая козочка, откуда только прыть взялась! Отскочила прочь метра на два, не меньше! Так вот и начинаешь бояться людей… антропофобия развивается — и пожалуйте, в палату номер шесть!

У оградки, с той стороны, стоял молодой парень, почти мальчик, но уже с пробивающимися усами, плечистый, одетый в синюю робу охранника.

— Я ничего… я уже ухожу… — залепетала я и зачем-то, как дура, подняла руки с сумкой над головой.

— Что вы, что вы… я же вас не гоню! — мило улыбнулся он. — Вы покушать хотели? Я вам сейчас принесу чаю и бутерброды, будете?

Так! Надо срочно купить себе какую-нибудь обновку! Меня второй раз за пять минут принимают за нищенку! Так мне стало обидно, противная теплая волна поднялась в груди, нос защипало, и я… и я… не знаю, как я удержалась, чтобы не разреветься на груди у моего юного собеседника.

— Я… я… я только спросить хотела, — с трудом выдавила я, судорожно всхлипывая и глотая холодный мокрый воздух. — Я человека одного ищу! Для меня это важно… очень… а этот!..

Все-таки не сдержалась, пискнула разок. Парень нахмурился, сложил руки на груди.

— Гад этот Муратик! Ничего, я ему как-нибудь вечерком колесо пропорю…

У него была красивая, чистая линия мужественного подбородка. Из таких ребят вырастают заботливые, все понимающие мужики, которых нам потом так не хватает…

— А кого вы ищете? Может, я вам чем-нибудь помогу? Все, кто в «Нирвану» приезжают, оставляют тачки у нас на стоянке.

Умница! Замечательно! Как же я сразу не допетрила, клюшка старая! Мой вор должен был иметь колеса! Чтобы успеть проворно обернуться по ночному городу и вернуть украденные ключи Свете Самушкиной до ее вояжа в милицию! Мужчина — он сразу сообразил, хоть и молодой! Вот оно, недостающее звено!

— Конечно, касатик! Конечно, милый! — нарочно зашамкала я. — Помоги бабушке! Бог тебя отблагодарит!

Мы присели рядышком, как две галки на проводах, и, хотите верьте, хотите нет, но мне, наконец, повезло! Есть все-таки Бог на небе! Это была его компенсация за мои муки двух последних дней! Мой юный друг как раз позавчера дежурил! Он бегло просмотрел снимки и без колебаний указал на одного из гостей — ничем не примечательного мужчину лет сорока. Такого, знаете, рохлю, тютю, ни рыба, ни мясо. Он не был в числе моих подозреваемых, и это меня несколько огорчило. Я была более высокого мнения о своих дедуктивных способностях!

— Ты уверен, голубчик, что узнал его?

— Все сто, бабуля! — весело сказал он. — Свадьба гудела, еще только раз перекурить вышли и не подрались даже — а этот выскочил оглядкой, чтобы никто не видел, и за руль! Без куртки, без пальто, в одном пиджачке! Я еще подошел проверить — может, ворюга какой? Смотрю — нет, хозяин машины, только выпивший. Что уж его поперло садиться под мухой за руль — не знаю. Менты здесь на перекрестке просто зверствуют! У него «тойота-корола», вишневая. Не новяк, но в хорошем состоянии. Через час вернулся, весь такой бледный, блаженный какой-то, поставил тачку на прежнее место и пошел, покачиваясь, в зал. И там уже сидел, пока менты их всех не разогнали, а потом, наверное, спать где-то лег. Машину его жена днем со стоянки забирала… Такая стерва, еще платить за сутки не хотела.

— Спасибо, милый! Выручил! — сказала я, и от всей души, по-матерински хотела расцеловать своего спасителя, да он отстранился. Неужели я и впрямь начинаю выглядеть, как бомжиха?! Надо срочно что-то делать!

Я записала марку машины и номер, и понеслась в обратный путь. Душа моя просто пела! Эх, если бы я еще знала, как выглядит эта «тойота-корова»! Назовут же, прости господи!

На углу проспекта я тормознула у лотка, хотела присмотреть себе новые перчатки, или платочек, хоть что-нибудь новенькое, по давней своей привычке. Взгляд мой скользнул по ценникам и вывескам — и замер. «Стринги женские — ПОЗОР». Я просто глазам своим не поверила! Два раза перечитала!

— Простите, девушка, а почему у вас э-э… трусики с таким странным названием?

— Это не у меня, это на лотке, — лениво сказала продавщица. — А чего странного? Стринги? Название как название… Это оно для вас, женщина, странное, для вашего возраста.

— У вас же их никто не купит!

— Чего это? По тридцаточке покупают еще как! А где вы дешевле видели?

И тут до меня дошло, что надпись на ценнике гласила «по 30 р»! О времена, о нравы! Я подумала — и назло обалдевшей продавщице купила себе это изделие сексуально-галантерейной индустрии. Черненькие. На пробу. Надо привыкать идти в ногу со временем.

3

Деньги были нужны позарез! Они были необходимы, чтобы с их помощью раздобыть еще больше денег. Я еще понятия не имела, как именно буду разыскивать хозяина этой машины с нежным именем крупного рогатого скота, но сегодняшний опыт однозначно показывал, что без денег здесь не обойтись. Решение пришло само собой — заложить в ломбард свое золотишко! Как раз в метро диктор восторженным голосом читал рекламу ломбарда на Сенной — как будто он всю жизнь только и мечтал, как бы снести туда мамины серьги и папину золотую медаль.

Ехала домой, глядела на свое отражение в темном стекле вагона метро — и сама себе удивлялась. Я ли это? Где та женщина, которая всего две недели назад расчетливо раскладывала деньги по кучкам — с точностью до рублика, пытаясь выгадать себе на новые зимние сапоги? Теперь мне было наплевать на то, что скоро придет зима; я вообще не была стопроцентно уверена, что она придет. Жизнь стала полностью непредсказуемой, загадочной до невозможности, будущее покрылось таким мраком неизвестности, что за ним могли скрыться и высокие башни радужного дворца исполнения желаний, и унылая кирпичная ограда третьего муниципального кладбища, расположенного где-то за городом, у черта на куличках. Надо, кстати, выбраться как-нибудь. Посмотреть, прицениться, о душе подумать… Говорят, здорово помогает.

Зато я научилась радоваться каждому прожитому дню. Каждой минуте, черт возьми! Чашечка кофе, сухая сигарета, удачный ход мысли, просто луч солнца за облаками вновь приобрели для меня то высокое ощущение полноты бытия, которое свойственно только молодости! Я уже не искала в окружающем недостатков! Я всему радовалась, всем была довольна! Мне нравилось жить одним днем! Я, похоже, действительно молодела…

Эксгибициониста на этот раз поблизости не наблюдалось. Зато неподалеку от Маргаритиного подъезда — а я направилась прямиком к Марго, потому что, вы помните, два дня назад снесла ей всю свою рухлядь, не без основания опасаясь обыска и конфискации — на дорожке возле дома меня обогнал и окатил грязью из лужи знакомый громадный джип с помятым правым крылом. Я всплеснула руками, заохала, хотя после падения со ступенек моему наряду было уже все равно — танки грязи не боятся. Отвернувшись на всякий случай в сторонку, я принялась для виду счищать грязь с полы пальто, а сама осторожно, из-под локтя посматривала.

Из джипа медленно, покачиваясь, вылез знакомый «биток», чья неуемная страсть к длинноногим пухлогубым блондинкам и подарила мне столь чудесную возможность начать жизнь заново. Сказать, что он выглядел хреновато — значит, ничего не сказать. Он выглядел просто хреново! Голова его была перевязана белоснежными бинтами, но как-то неумело, сикось-накось, лицо опухло и приняло желтоватый оттенок. Он обвел двор невидящим застывшим взглядом, схватился обеими руками за свой побитый калган и, постанывая, побрел в дом. Судя по всему, ему опять перепало, а это могло означать только одно: у мафии снова затык, и след вожделенного чемоданчика господина Ладо утрачен.

Порадовавшись затруднениям конкурирующей организации, погордившись, несколько раз назвав себя мысленно и даже вслух умницей-разумницей и предусмотрительно выждав минут пять, пока «биток» скроется в своей берлоге, я направилась было к подъезду. Вдруг, откуда ни возьмись, точно из-под земли выскочила черная кошка и стремглав понеслась мне наперерез! Она летела мне прямо под ноги аж от соседнего подъезда, задрав и распушив хвост, метровыми прыжками сигая через лужи. И как тут было не поверить россказням Маргариты о том, что проклятая тварюга специально перебегает старухам дорогу, чтобы позабавиться?! Ведь не покусилась же она на душевное спокойствие представителя криминальной структуры, за минуту до меня пересекшего роковую черту и ступившего беспрепятственно на порог! Еще бы! Даже животные таких опасаются!

Такого вызова мне еще не бросал никто! Чтобы я уступила какой-то гладкошерстной зеленоглазой бестии с кривыми ногтями — никогда! Она, к тому же, явно была самкой, то есть, в существенной степени женщиной! Нахалка! Я, разумеется, не верю в приметы, но когда судьба твоя и сама жизнь висят на волоске, поневоле хочется слегка подстраховаться, по крайней мере не гневить лишний раз провидение. Я хоть и человек рациональной науки, а все-таки, чем черт не шутит… когда Бог спит! Лишние проблемы мне ни к чему, их и так хватает!

Я прыжками ничуть не меньше кошачьих рванула вперед, к двери, стремясь опередить четвероногую соперницу. Кошка тоже наподдала. Мы столкнулись у подъезда — и тут-то и сказалось превосходство человеческого интеллекта! Потому что кошки не учат физику и понятия не имеют о законе сохранения импульса, а я — имею! И пусть масса моя сравнительно невелика, всего каких-то пятьдесят три килограмма, считая с пальто, да похудела я за эти сумасшедшие дни изрядно — но все равно, я просто монстр в сравнении с жалкими кошачьими тремя кило шерсти, костей и наглости!

Она попалась мне на ногу — и с истеричным мяуканьем отлетела куда-то в сторону, беспомощно мотая растопыренными лапами в воздухе, а я, с независимым видом поправив прическу, гордой походкой человека, свободного от предрассудков, вошла в подъезд и даже не оглянулась.

Дверь мне открыла не Марго, а почему-то Зинка Учонкина, в халате Маргариты на своих мужицких плечах, распаренная, красная, с большой кружкой дымящегося чая в одной костлявой руке и куском хлеба с маслом — в другой.

— О! Явилась! Зенки твои бессовестные! — тоном строгой матери, принимающей блудную дочь, сказала она, и попыталась упереть руки в бока, как при встрече своего Кольки из загула, но едва чай не пролила. — Мы вас ждали — а вы и приперлись! И ведь стыда — ни в одном глазу! Ну что за люди — я просто не понимаю!..

— Я тебе что — в подоле принесла? — грубо спросила я. — Может, дашь войти?! А где Маргарита?

— В комнате, — с прежней, необъяснимой враждебностью ответила Зинаида и неохотно посторонилась, пропуская меня. — По совету одной, очень умной, села на диету — теперь встать не может!

Марго в своем миленьком домашнем платьице, больше похожем на восьмидесятикилограммовый картофельный мешок с дырками для рук и головы, уже шлепала мне навстречу.

— Ой, Агнешка, что это с тобой случилось?! Что у тебя за вид?!

Видок, конечно, был еще тот; Маргарите было от чего охнуть. Я как раз расстегнула грязное пальто, с которого на светлый линолеум падали комочки грязи, и стали видны мои прорванные колготки и ободранные до крови коленки. Зинаида поспешно, одним движением, по методике нильского крокодила заглотнув оторванный кусок, оглядела меня сверху донизу и не нашла ничего замечательного.

— А что? Она всегда такая…

Ну конечно! Я смолчала до поры, спустила ей на первый раз, потому что устала. Кроме того, она ведь говорила совершенно серьезно.

— Упала я… поскользнулась. Дай чего-нибудь куснуть… очень есть хочется.

При упоминании о еде в голубеньких глазках Марго появилось невыразимое страдание. Она, однако, собралась с силой духа и повела меня на кухню. На двери холодильника черным фломастером был изображен череп со скрещенными костями, под которым красовался каллиграфически выведенный лозунг «Хватит жрать, и так корова!»

— Давно мучаешься? — спросила я, усаживаясь и принимаясь разглядывать сбитые коленки.

— Давно… второй день, — сказала она голосом, который разжалобил бы и Понтия Пилата — но не меня.

— Молодец. Продолжай. Самое трудное — продержаться первых три дня. По себе знаю. Потом есть будет хотеться меньше.

— Ага! — радостно подтвердила Зинка, припершаяся за нами следом по праву старой подруги и усевшаяся на стул верхом, по-мужицки расставив свои лошадиные коленки. — Потом уже ничего не будет хотеться… ни есть, ни пить… все будет хорошо. Ангелочки запоют… Слышь, блаженная, дай мне еще масла! Оно тебе теперь, я так понимаю, ни к чему.

— Где же это ты так грохнулась, маменька моя! — запричитала Марго, добрейшая душа, не обращая внимания на наши издевательства. — Заражение же может быть! Давай я тебе коленки йодом прижгу!

— А это она за чемоданчиком с миллионами ползала по всему Питеру! — снова завелась Зинаида. — По Невскому, по лестницам все высматривала!

— Что ты мелешь, дура! — сказала я как можно спокойнее, хотя все внутри меня содрогнулось.

— Конечно, я дура! — сидя, освободив, наконец, руки, подбоченилась Зинаида. — Где уж мне, сирой и убогой! Это некоторые, умные, образованные, мне, дуре, лапшу на уши вешают! Последи за полюбовницей, помоги!.. А я-то, дура, и рада стараться ради старой подружки! И туда, и сюда по городу, как помело! Как Штирлиц, по подъездам пряталась! Жизнью, можно сказать, рисковала! А подруга-то, кандидатша научная, моими трудовыми руками богатство загрести хотела — а мне жалких три сотни сунула! А сама — пенсию имеет, зарплату большую получает… капиталистка!

— Четыре, — сурово сказала я. — Четыре сотни. Эх, Маргарита! Язык у тебя, как помело! Ты сама-то…

Но едва собралась я еще что-то сказать, как Маргарита, присев, макнула ватку в флакончик с йодом и припечатала меня по содранной коленке. На минуту я вышла из строя и могла только шипеть с присвистом и стучать зубами, как гремучая змея, которой наступили на хвост, да корчиться и извиваться, вцепившись пальцами в края табуретки, на манер кобры, танцующей в корзинке под дудочку факира. А эти две старых садистки склонились надо мной, вылупив глаза, хладнокровно взирали на мои мучения и назидательно долдонили:

— Вот, будешь знать, как подруг обманывать! А теперь вторую коленочку… давай-давай, не крутись… Зинка, держи ее! Это тебе за то, что подбила меня сесть на диету!..

Когда экзекуция закончилась, жжение в коленях прошло и я перевела дух, Маргарита игривым тоном шестидесятилетней куртизанки проворковала:

— Несси, ты же не сказала мне молчать об этом. Вот я и подумала…

— Ты — подумала?! — окрысилась я. — Ты себе льстишь! Я ей не сказала… Можно подумать, если бы я тебе сказала, ты бы удержала свое помело хоть на пять минут дольше! Небось с утра еще созвонились, собрались тут мне косточки перемывать!

— Ничего подобного! — тоном оскорбленной невинности возразила Марго. — Просто Зина пришла и стала возмущаться, что ты отбиваешь любовников у совсем молодых женщин, почти девушек! Я сказала — и что тут такого? Ты у нас еще хорошо выглядишь, может, у тебя и любовник молодой. Она сказала — как же, как же, какой дурак на ее мощи польстится? А я сказала, что дело вовсе не в любовнике, а наверное ты занимаешься поиском чемодана с деньгами, а что за чемодан и откуда — этого я не говорила!.. долго не говорила…

Зинка Учонкина, сбавив гонор, под моим тяжелым взглядом сгорбилась, притаилась, как мышь, и поспешно жевала хлебный мякиш, глядя куда-то в угол. Маргарита рассказывала — и как будто невзначай подкрадывалась, постукивая пальцами по столу, к аппетитной румяной хлебной корке, взяла ее небрежно и, выписав в воздухе изящный пируэт, понесла ко рту. Не тут-то было! Я была начеку, и едва Маргарита широко, как желторотый птенец, раскрыла свой клювик, я треснула ее ладонью по пальцам, и хлеб выпал на стол, не попав в цель, а Марго проводила его жалостливым взглядом и пошлепала губами вхолостую.

— Не жрать! И так корова! — сказала я, ощущая глубокое удовлетворение от маленького реванша. — Я вам покажу мощи!

— Хватит тебе… — примирительно сказала Зинаида, из предосторожности отодвинувшись от меня подальше. — Кого нам еще обсуждать, как не самих себя? Алку Пугачеву — надоело хуже горькой редьки… Но и ты тоже хороша! Такое дело — а ты все хочешь под себя подгрести! Мы тоже будем участвовать!

Я ощутила, как кровь приливает у меня к щекам. Я уже столько сделала, избежала стольких опасностей, пережила такие унижения, про которые раньше только в книжках читала — а эти две коровы прутся теперь к моему чемоданчику, как к своей кормушке! Ладно еще Марго, та хоть вместе со мной в поход на «битка» ходила, хоть и тряслась в арьергарде. Но Зинка-то тут при чем?!

— Минуточку! — ледяным голосом сказала я. — Минуточку, леди! Кто это — мы, и в чем они хотят участвовать?! Ты, что ли, будешь участвовать? — обернулась я к не на шутку струхнувшей Маргарите.

— Я… и Зиночка вот говорит…

— Об этой швабре вообще речи нет! Сначала с тобой! Я тебе с самого начала предлагала вместе все делать?! В глаза мне смотри, убогая! Предлагала, или нет?!!

— Предлагала… — проблеяла толстуха.

— Ты отказалась?! Отказалась или нет, я спрашиваю!!

— Отказалась…

— А теперь, когда я все уже сделала сама, вот этими вот руками… ночи не спала, жизнью рисковала — ты теперь ко мне на готовенькое?! Сначала, когда действовать надо было, струсила, в кусты спряталась, а теперь подайте и ей кусочек?! Кто тут за сердце хватался, калеку изображал?! Ты или я?! Отвечай: ты или я?!

— Но Зинаида сказала — надо делиться… — прошептала Марго, и это взбесило меня окончательно. Ничего другого от этой отрыжки коммунизма и ожидать не приходилось.

— Ах, вот как! Зинаида сказала — «делиться»!! Кто она такая, эта Зинаида?! Она, похоже, совершила гениальное открытие третьего тысячелетия! Оно перевернет общественную жизнь не только в Африке, но и во всем мире! Может, ты покажешь мне эту гениальную женщину, украсившую Землю своим умом и талантом?! Подарившую людям столь высокое и важное откровение?! Где она?! Не эта ли особа с красным носом, немытой две недели головой и траурным маникюром под ногтями?! Это с вами я должна чем-то делиться?! Пару рваных колготок не хотите на память?! Да я ими тебя удавлю, сучка ты ненасытная!

Я страшна в гневе. Однако Зинаида не испугалась, только отодвинулась подальше, криво ухмыльнулась и упрямо сказала:

— Не хочешь делиться — я ментам все расскажу!

— Ах ты!

— Девочки, стойте! Девочки, не надо! — вскочила между нами Маргарита. — Вы с ума посходили… бабки старые, опомнитесь! Вы мне всю кухню разнесете… ай! Помогите!!!

Но мы с Зинаидой вошли в раж и не слушали нашего голубя мира. Неизвестно, чем бы все это закончилось, но в самый ответственный момент, когда от слов надо было переходить к делу и рука моя уже сжимала ручку Маргаритиной сковородки, в стену соседней комнаты посыпались тяжелые глухие удары.

— Замочу-у!!! — ревел и бесновался за стенкой «биток». — Замочу, сука!! Паскуда старая-а!!.

— Это он кому? — шепотом спросила я, запоздало сообразив, что орем-то мы не на шутку, а звукоизоляция у Маргариты ни к черту. — Он все слышал, да?..

И эти две клюшки дружно закивали головами и показали на меня!

— Это он тебе, тебе…

— Сучара панельная!! — продолжал орать Маргаритин милый сосед, очевидно, содрогаясь в приступах истерики. — Еще раз разбудишь — язык вырву с костями!! Тихо сиди, тихо!! Дай человеку поспать!!!

На душе у меня отлегло. Мы просто разбудили его своими воплями.

— Это он тебе! — ехидно шепнула я Маргарите. — Шумишь, хулиганишь. Честным бандитам спать днем мешаешь!

— Я не мешаю… — побелев от одной мысли о «битке», промямлила моя лучшая подруга. — Это вы все… я больше не буду…

— Тс-с-с! — свирепо прошипела Зинаида.

И мы все трое затаились на кухне, как мыши, заслышавшие кота.

4

Настоящий хозяин утерянных денег бушевал недолго, скоро угомонился, и в квартире настала полная, так сказать, гробовая тишина.

— Ну — что?! Кто еще хочет моих денег? — злорадно прошептала я.

— Я не хочу! Я не хочу! — еле слышно залепетала Маргарита. — Я так испугалась — даже есть расхотелось!

— Вот видишь, из всего можно извлечь пользу, — наставительно заметила я. — Даже из глупых желаний. А ты, исчадие пролетариата, инвалид легкой промышленности, жалкий придаток ткацкого станка, выброшенный за ненадобностью в ходе модернизации мирового производства?! Ты все еще желаешь делиться?! Учти, придется делить все! И пулю в лоб, и петлю на шею, и, может быть, могилку — одну на двоих…

Я дурашливо всхлипнула, нарочно сгущая краски. Очень мне на руку был этот момент. Хотелось разом и навсегда избавиться от ненужных поползновений этих питомиц пенсионного фонда. С рабыней отглагольных форм все было понятно сразу — не боец! Но Зинаиду не так-то просто было сбить с толку или запугать.

— Ну, допустим, в одну могилу с тобой, такой заразой, я не хочу, — сказала в ответ на мой изящный спич Зинаида. — Гордость рабочая не позволяет вместе с таким дерьмом загнивать. Ты же спокойно лежать не станешь, пойдешь по соседским могилам к мужикам шляться… сексуально озабоченное привидение! Жены их покойные скандалить приходить начнут, в гроб ломиться — какой тут, к черту, вечный покой…

— Ты, подруга, выбирай выражения! — повысила я голос. — Говори, да не заговаривайся!

— Я сейчас выберу, как умею! — тоже налегла на голосовые связки Зинаида. Они у нее были, хоть и хриплые, но луженые, не слабее моих, преподавательских. — Не обучена выбирать, в университетах на папины деньги не обучалась, по причине бедности…

— По причине тупости! При Советской власти все могли учиться, у кого хоть что-то в мозгах шевелилось!

— Девочки, тише, я вас умоляю — тише! — приседая, зашептала Маргарита, умоляюще складывая ладони лодочкой. — Сосед опять услышит — беды не оберемся!

Тут она была права, конечно. Появление в нашей уютной компании «битка» никак не входило в мои планы. И без него тесно. Зинаида это тоже осознала, и мы продолжали беседу в более умеренных тонах.

— Чего же ты от меня хочешь, дорогая подруга? — с издевательской вежливостью спросила я, вложив в каждое слово, в каждый звук такую порцию яда и убийственного сарказма, что можно было бы свалить лошадь, если бы лошади умели вести задушевные беседы с подругами детства.

Но Зинаида явно была повыносливее лошади. Настоящая русская женщина, в некрасовском понимании этого слова, десятилетиями насаждаемом малолеткам в нашей средней школе.

— А ты бы, дорогая подруга, при своих-то верхних образованиях догадаться бы могла! — скорчив обезьянью физиономию в мою сторону, съехидничала она. — Умница наша разумница… Долю я хочу! Долю, понятно?! И ты меня своими пулями и могилками не запугаешь.

Пришлось призадуматься.

С одной стороны, делиться, конечно, не хотелось. Ой, как не хотелось! У меня на эти деньги уже были составлены подробные, далеко идущие планы! С другой же стороны, неизвестно, смогу ли я заполучить эти самые миллионы, из-за которых сейчас бьюсь насмерть с лучшей подругой детства. Дело это непростое, опасное, а Зинаида как помощница стоит многого, не то что Марго. На нее, безусловно, можно положиться, не подведет. Наконец, у меня ведь просто нет выхода! Эта зараза действительно настучит на меня в органы правопорядка — и тогда все деньги достанутся, пожалуй, той самой измышленной мною следственной бригаде, которую я так старательно пыталась оставить с носом в ходе своего гипотетического ареста!

Поразмыслив секунду-другую, я пришла к очевидному и тривиальному выводу, что, конечно, целое больше части, но часть — значительно больше, чем ничего. Гнев мой утих, и я поняла, что, собственно, изначально была не против кооперации. В компании значительно веселее и не так жутко, как в одиночку. Нахальный и бесцеремонный наезд меня возмутил! Не терплю насилия! От меня всегда, с самого розового детства, с детсадовских панталончиков можно было добиться значительно большего добром, нежели угрозами и прямым насилием. Дух противоречия во мне взвивался тут же. Ну что — не могли они попросить по-человечески, вежливо? Дескать, Агнесса Викентьевна, жить трудно, сами ничего придумать для облегчения своего положения не можем, возьмите Христа ради в долю, на паях, ввиду нашего скудоумия… слушаться будем беспрекословно и по гроб жизни благодарить станем. Что я — не человек? Конечно, взяла бы. А то налетели, вороны старые, раскаркались, грозить начали…

— Я дам тебе десять процентов, — сурово сказала я. — Но делать будешь только то, что я скажу.

— Пятьдесят, — непримиримо скрипнула зубами Зинаида.

Зубы то у нее здоровые, раз так скрипеть может — аж мурашки по коже… Мне так не скрипнуть, нет.

Сошлись, разумеется, на тридцати — как я и планировала с самого начала.

Только мы ударили по рукам, только Зинаида заулыбалась, только собралась я ее огорчить, что теперь она, как пайщица, денег за работу получать не будет и должна вернуть мне четыреста рублей, полученных вчера, как очнулась от зимней спячки эта сомнамбула Марго.

— Девочки, а я? Я-то сколько получать буду?

— Потеряйся, убогая! — окрысилась на нее Зинаида, готовая теперь отстаивать свою долю от любых нападок непрошеных претендентов. — Ты тут при чем?! Ты от своей доли отказалась! Третий лишний!

— Как же тут отказаться, когда вы такие деньжища при мне делите… Уму непостижимо… Я голодная два дня, я никак не могу отказаться!

— В пролете! Как фанера над Парижем!

— Какая ты, Зиночка…

— Ну-ну, какая?! — угрожающе надвинулась на нее эта разбойница подземного перехода. — Скажи погромче, я не слышу! На ухо стала тугая бабушка!..

— Непоследовательная, вот! — храбро заявила Маргарита, на всякий случай отодвигаясь за мою спину. — Ты же сама говорила, что надо делиться!

— Я была не права! Признаю свою ошибку, довольна?! Не довольна?! Обиделась?! Ну и фиг с тобой! На обиженных воду возят!..

Глазки Маргариты наполнились слезами. Она готова была разреветься, как в первом классе! И, разумеется, как в том самом незабвенном возрасте, когда деревья были большими, а собаки и люди — добрыми, мне пришлось ее защищать! Господи, как мне это надоело! Ничего не изменилось за полвека!

— Маргарита Карловна, валькирия ты наша прусская, — нежно проворковала я. — Нечего тут хныкать, не детский сад! Ты уж определись, пожалуйста! Так нельзя! То ты участвуешь, то ты не участвуешь… достала уже!

— А она участвует, когда бабки надо делить! — съязвила безжалостная и острая на язык Зинаида. — А чуть соседушка косо в ее сторону посмотрит — она уже и не участвует! Предательница! Не бери ее в команду, Нюська! Толку от нее никакого не будет, только расходы одни! Ну что ты умеешь делать, что, скажи?! Детишек падежами мучить — только и всего! Маша так помыла раму, что у мамы шары на лоб! Иди, зубри букварь. Нам с Нюськой кой-какие дела обсудить надо.

— Давайте без личных оскорблений, девочки, — командным тоном сказала я, привычно беря в руки бразды правления. — Марго, ты должна решить раз и навсегда — ты с нами, или нет. Независимо от поворота событий всех предстоящих, и весьма возможных, подчеркиваю, опасностей!

Мой суровый голос напугал это робкое шестипудовое создание.

— Я не знаю… — беспомощно развела руками Маргарита. — Что вы ко мне пристали?! Я женщина, в конце концов! Существо противоречивое… легко поддаюсь посторонним влияниям, в панику впадаю… Мы, женщины, последовательны в своем непостоянстве!

— Нет, ты посмотри на нее! — изумилась Зинаида. — Женщина она, глядите… А мы, по твоему, кто?! Лошади?!

Я при этих словах чуть не заржала, потому что Зинка Учонкина уж точно больше напоминает старую клячу, чем женщину в моем понимании. Пришлось закашляться и пригнуться пониже к столешнице, пряча глаза от подозрительного взора Зинаиды.

— У меня гуманная профессия… — почти зарыдала Марго. — А вы черствые, бездушные… вам деньги застят весь мир… все человеческое…

— Ой, ой, понеслась душа в рай! Ты, Нюська, делай как хочешь, а я ей от своей доли ни копья не дам! Накось, выкуси!

И разбойница Зинка сунула плачущему филологу под нос свой костлявый пролетарский кукиш.

Нет, ну почему так?! Почему как добрые дела — так обязательно за мой счет! Что я вам всем — дойная корова, что ли?! Если я имею понятие о добре и зле, причем, не по книжкам, а выстраданное — смею вас заверить, если я тонко чувствую несправедливость, и всегда меня подмывает вмешаться, когда сильный обижает слабого, если у меня еще не окончательно атрофировалась совесть — рудимент дворянской России — почему всегда так оказывается, что я же и должна за это платить! Нет, ни одно доброе дело не остается безнаказанным, это факт!

Я повозмущалась, поохала, почертыхалась про себя — и согласилась выделить несчастной стенающей от несправедливости жизни Марго десять процентов из моей доли. Вы думаете, она обрадовалась? Возблагодарила меня? Схватила за руки и прижала к своей пухлой, как подушка, груди? (Я, кстати, терпеть не могу, когда она это делает). Ничего подобного! Это угнетенное родителями и учителями создание разревелось пуще прежнего! Я уже перепугалась не на шутку! Может, у нее нервный срыв с голодухи?! Такое бывает, между прочим, по себе знаю — я, правда, обычно не плачу, а даже очень наоборот: когда у меня нервный срыв, ко мне лучше ближе пяти метров не подходить, но Маргарита — другое дело, у нее реакция астеническая.

— Маргаритка, милая, чего же ты плачешь?! Все ведь хорошо, мы тебя приняли, и ты получишь свои десять процентов… если мы все не падем смертью храбрых… Десять процентов — это знаешь, какие большие деньги? Это миллион! Ты будешь миллионершей, Марго! Пенсионерша-миллионерша, представляешь?!

— Да-а… — капризно заныла эта плакса-вакса, хлюпая красным носом, точь-в-точь как в детстве. — Несправедливо-о… Вы меня всегда обижали-и… и теперь вот тоже-е… Тебе шесть миллионов… Зинке три-и… а мне только оди-ин… У-у-у…

А ведь умеет считать, зараза старая! Только притворяется дурой, когда у кассы деньги норовит недодать! Что мне оставалось делать, черт возьми!? Я сдалась и пообещала ей три миллиона. Пусть задавится! В конце концов, это мужчины без конца ссорятся из-за денег. Женская дружба — совсем другое дело. Она бескорыстнее, честнее, искреннее, возвышеннее. Материальное в ней не играет такой роли. Настоящая женская дружба — до первого мужика!

5

Наш триумвират оформился, наконец. Как некогда Марк Лициний Красс, Гай Юлий Цезарь и Гней Помпей разделили весь мир, мы разделили наше богатство. Чем, вы думаете, занялись мои товарки по охоте за сокровищами питерской мафии? Правильно! Они начали прикидывать, как лучше потратить эти деньги!

Через пять минут Маргаритина кухня напоминала палату психушки в период межсезонного обострения. Мы ходили туда-сюда, размахивали руками, разговаривали вслух сами с собой. Зинка мечтала, как она отселит Кольку в отдельную комнату и сделает, наконец, ремонт. Маргарита воображала, какой стройной она станет после пластической операции, и с охами и причитаниями перетряхивала гардероб, беспокоясь, что ей нечего будет надеть. Липосакцию она возжелала! От диеты легко отделаться хочет! Даже я поддалась этому безумию, встала в прихожей перед зеркалом и попыталась представить свою привлекательную, загадочную и многозначительную улыбку, отрабатываемую десятилетиями, при полном комплекте зубов. Получалось неотразимо, я вам скажу! Я сейчас улыбаюсь, так сказать, вполсилы, не размыкая губ, чуть приподнимая краешки — а верните мне возможность, как в молодости, скалиться до ушей — ни один мужик от меня не уйдет, точно вам говорю! Улыбка в женщине — первое дело! Это как визитная карточка. Как женщина улыбается — такова она и в постели. Улыбкой можно пообещать, можно обмануть, можно предложить… а можно и отказать, причем все одновременно!

К счастью, я скоро опомнилась. Делу время — потехе час. Честно сказать — никогда не могла понять смысл этой дурацкой пословицы. Можно подумать, час — это не время. Час — это очень много времени, между прочим. За час можно столько глупостей натворить, что потом девять месяцев от них не избавишься!

— А ну — тихо, старушки-разбойницы! Унялись! Рано радоваться начали! Прежде чем что-то получить, надо сначала кое-что вложить! Хочу вас проинформировать, дорогие мои, что мною уже истрачено на ведение этого дела ровно шесть тысяч собственных кровных сбережений. Да, да, нечего пялиться! Шесть тысяч — и ни копейки меньше! Раз мы теперь одна команда, то и расходы будем делить поровну, не только доходы! Я, собственно, шла к тебе, Марго, чтобы заложить в ломбард свое фамильное золотишко, которое оставляла тебе на хранение. Теперь же я вижу, что в этом нет необходимости. Каждая из вас должна внести в общую кассу на нужды ведения дела по шесть тысяч — и мы будем в расчете. Вопросы? Вам что-то неясно, Зинаида Петровна? Не делайте такие большие глаза, Маргарита Карловна! Впрочем, я никого не заставляю. Если кто-то хочет выйти из дела — еще не поздно.

— Нет! Нет! — в один голос закричали обе. — Раз надо — значит, надо, мы же понимаем…

Маргарита пошлепала в комнату, долго рылась там в вещах, шуршала какими-то бумагами. Исполнившись смутных подозрений, я выглянула — и застукала ее на месте преступления. Бедная Марго дрожащими пальцами, стараясь не шелестеть фольгой, разворачивала припрятанную шоколадку! Лишившись лакомства, она надула губы, как ребенок, сунула мне тощую пачку мелких купюр:

— На, задавись! Не подруга, а садист какой-то…

Зинаида тоже обещала раскошелиться в ближайшее время.

После того, как касса нашего предприятия была пополнена, следовало разработать план действий. Я вкратце, без унизительных для меня подробностей ввела подруг в курс событий, напирая главным образом на статью расходов. Когда я живописала гибель несчастной Светы Самушкиной, едва просохшие глазки Марго вновь наполнились слезами, как неиссякаемый святой источник.

— Ах, какая жалость! Такая молодая девочка…

— Это только начало! — глубокомысленно объявила Зинаида, важно выпятив подбородок. — Должно быть три трупа!

Мы воззрились на нее, ожидая разъяснений.

— Ну… примета такая есть! — ничуть не смущаясь очевидной глупости, сказала она. — Трупешники — они по одному не случаются. Если ты узнал, что кто-то знакомый умер — жди еще две смерти. Бог, как говорится, троицу любит!

— Какой ужас! — тотчас запаниковала Маргарита. — И кто же это будет?

— Нетрудно догадаться! — хмыкнула Зинка Учонкина и выразительно на меня посмотрела.

— Но-но-но! — возмутилась я. — Попрошу без грязных намеков! Не надо на меня пялиться с немым вопросом в очах! Вы не в цирке, а я не канатоходец и не дрессировщик в клетке со львами! Не дождетесь! Лучше о себе побеспокойтесь! Я всегда выкручусь, а вот у вас все шансы угодить в эту святую троицу! Вот будет картинка — великомученица Зинаида и страстотерпица Маргарита в руках беспощадных язычников и детей сатаны!

— Ритка, ты у нас, кажись, верующая? — преувеличенно заботливо спросила Зинаида. — В церкви давно была? Сходи, слышь, исповедуйся на всякий пожарный. Заодно и про мои грехи расскажешь… может нам двоим грехи отпустят за одну плату…

Мы еще покуражились слегка, довели Марго до пития валерьянки, а потом я довела свой рассказ до моих последних детективных изысканий. Приукрасила слегка, не без этого. Сам себя не похвалишь — целый день дурой проходить рискуешь.

— Как же ты узнала, что именно этот человек похитил наши деньги? — открыв рот, с восхищением спросила Маргарита.

— Да, как? — недоверчиво скривилась Зинка. — Чем докажешь?

— Есть, девочки, специальные методы дедукции и интроекции… — зевнув, небрежно уронила я. — Долго рассказывать… Посидела, подумала, внимательно вгляделась в снимки… Потом показала его фото охраннику на стоянке — и он тут же подтвердил мои подозрения! Все очень просто, если умеючи…

На это даже Зинка не нашлась что возразить и посмотрела на меня уважительно. Я достала из сумочки фотографии и тем самым окончательно и бесповоротно убедила их в правоте своих слов.

— И как же нам теперь разыскать этого мужика? — озабоченно спросила Зинка, склонившись над снимком, подперев тяжелую, дубовую головушку руками и изображая потуги на мыслительный процесс.

— Агнессочка, ну придумай же что-нибудь! — умоляюще сказала Маргарита. — Ты же у нас всегда была самая умная… самая выдумщица…

Обе с надеждой воззрились на меня. Ага, так вам и надо! Будете знать, кто здесь главный!

— Сложный вопрос… — медленно отозвалась я, с важным видом потирая виски. — Очень сложная задача… решать методом ненаправленного перебора никак не получится. В Питере таких «тойот-коров» штук двести, не меньше… пока все проверишь… Я, конечно, постараюсь что-нибудь придумать, но вы не должны мне мешать. Идите в комнату и сидите там тихо, пока не позову. И никаких дурацких вопросов! Один лишний звук — и гениальное решение может выскочить из поля внимания и уже никогда не возвратиться! Понятно?!

Я затребовала две чашки кофе, сигареты и пепельницу, и пока они суетились вокруг меня, сидела и старательно хмурила брови. На самом деле у меня уже был план, неплохой, по моему разумению, остроумный, а главное — эффективный. Он появился у меня тотчас, как я поняла, что избавиться от самозваных помощниц не удастся, и остается их лишь эффективно использовать. Теперь же мне просто хотелось отдохнуть от суеты, расслабиться, спокойно покурить и попить кофейку в тишине и в одиночестве.

Я развалилась в мягком кресле, которое приперла из комнаты на кухню пыхтящая от усердия Зинаида, закинула ногу за ногу, попивала сваренный Маргаритой черный кофе, пускала синий дым в потолок, стряхивала пепел прямо на пол и ловила кайф, а эти клуши сидели, не дыша, в комнате, в полной тишине, перед выключенным телевизором, пялились друг на друга и боялись шевельнуться, чтобы не помешать моему мыслительному процессу. Когда кофе кончился и мне наскучило валять дурака, я позвала их и объявила, что гениальный план созрел.

— А это не опасно? — дрожащим голосом спросила Маргарита Карловна, когда они обе в почтительном молчании выслушали меня.

— Хватит скулить, Ритка! — решительно объявила Зинаида. — Все едино — скоро все вымрем! Слыхали — в водопроводе новую бактерию обнаружили? Размножается в сифоне раковины, а потом выпускает такие крохотные микробы и отравляет ими весь воздух! И все, кто в квартире жил, в одну ночь задыхаются насмерть!

— Да-да-да! — радостно подхватила знакомую тему Марго. — Сейчас ужасная экология! И квартплата подорожает втрое, слыхали?! Я вчера по телевизору смотрела…

— Стоп-стоп! — вскричала я, припомнив безумные речи трамвайных мудрецов. — Так мы с вами далеко уйдем от темы! Время дорого! Для нас сейчас время — деньги! Как для Рокфеллера! Потом обсудим сценарии конца света, где-нибудь на Канарах, когда поделим наши миллионы. Там для этого созданы все условия: солнце, море, горячий песок и парочка голодных акул для таких любительниц ужасов, как вы. Вставайте — и за работу!

Я торопилась. Даже грязь с одежды счищать не стала. Пусть будет так, для правдоподобия.

Не прошло и получаса, как наша «группа быстрого реанимирования», наконец, оделась и благополучно спустилась вниз. Вид у моих бабок был, конечно, уморительный. Они шикали друг на друга, приставляли пальцы к губам, страшно важничали, округляя глаза, крались на цыпочках по ступенькам лестницы, подозрительно оглядывались — в общем, выглядели как полные идиотки, сбежавшие из дурдома или отпущенные главврачом по причине безвредности и в целях экономии средств. И я, разумеется, с ними. У выхода на улицу Марго вдруг затормозила всеми конечностями.

— Ой, я боюсь! Там снова эта черная кошка! Прогоните ее, пожалуйста, кто-нибудь! Если она перейдет мне дорогу, я, наверняка, погибну!..

Я решительно выглянула из подъезда, исполненная готовности сожрать эту проклятую тварь вместе с шерстью, потрохами и изощренными кошачьими мозгами, придумавшими такое издевательство над венцом творения, высшим существом — человеком. Но активных действий с моей стороны не потребовалось. Едва завидев меня, кошка вскочила, вздыбила шерсть на загривке, молнией взвилась на дерево на высоту третьего этажа и оттуда сердито засверкала зелеными глазищами.

— Выходите! — сказала я, отряхивая ладони, точно Илья Муромец после битвы со Змеем Горынычем. — Путь к достойному уровню жизни свободен!

— Как это тебе удалось? — изумилась Маргарита. — Ты прямо колдунья!

— У Нюськи глаз дурной! — зашептала Зинаида. — Точно тебе говорю — дурной глаз! Животные это шкурой чувствуют! Надо держаться от нее подальше!

— Вот и держалась бы! — бросила я небрежно через плечо. — Кстати, это неплохая идея! Мы с вами втроем — слишком заметная компания. Люди будут оглядываться… а за домом, вполне возможно, кто-нибудь следит.

— Зачем? — мгновенно осипшим голосом спросила Зинка.

— Ну, не знаю… Хотя бы затем, чтобы Риткин сосед не вздумал сбежать от справедливого гнева товарищей по оружию. Поэтому расходимся в разные стороны и встречаемся у метро, на твоем углу, Зина. Маргарита, ты идешь первой, прямо по дорожке! Зинаида — ты минутой позже — налево, через детский садик. Я — замыкающая, пойду направо, дворами, где гаражи. Понятно?

— А почему я первая? — сделала попытку заартачиться Марго. — Я одна боюсь!

— Потому что ты тащишься медленнее всех! — сказала я, подталкивая ее к выходу. — Или, может, хочешь пойти гаражами, где фонари не горят?!

— Нет-нет! — уперлась эта корова руками в дверь. — Я хочу с вами!

— А ты не думай про плохое, — наставительно посоветовала Зинка, отрывая мертвую Маргаритину хватку от косяка. — Ты представляй, что в булочную идешь…

— В булочную? — неожиданно обрадовалась и даже оживилась Маргарита. — В булочную я, пожалуй, не боюсь!

— Вот и ступай себе с Богом! — воскликнули мы в один голос, выталкивая это неповоротливое чудовище взашей из укрытия. — Да смотри, не опаздывай! Ждать не будем! Все как в школе, поняла?!

Глава четвертая И В МОИ ПРЕКЛОННЫ ЛЕТА ТРУДНО ЖИТЬ БЕЗ ПИСТОЛЕТА…

1

Уже смеркалось. Мы с Зинаидой приплясывали на промозглом сыром ветру у метро. Маргарита Карловна все не появлялась. Пешеходы сновали мимо нас туда-сюда, озабоченные, нахохлившиеся, недовольные мерзкой погодой и жизнью, машины разъезжали взад и вперед прямо по тротуару… На душе у нас было тревожно. Зинка, потоптавшись, принялась сноровисто и привычно инспектировать мусорные ящики. Я одернула ее:

— Не позорься, будущая миллионерша! Я, между прочим, рядом стою, и мне стыдно!

— Так отойди! — пожала плечами Зинаида. — Подумаешь, цаца! Дай пять рублей одной монеткой, я в автомат сыграю на удачу. А сама, чем торчать без дела, пойди лучше, поищи нашу убогую… куда ее черт занес? Ее вообще нельзя никуда одну отпускать. Может, пристукнули уже где, а теперь за нами охотятся…

Думать так, конечно, не хотелось, но резон в словах моей компаньонки был. Я отправилась на поиски Маргариты.

Нашла я ее тут же, в булочной! Марго зачарованно стояла у прилавка и жадно втягивала ноздрями, раздутыми, как у беговой лошади, запахи свежего хлеба, печенья и булок. Сердобольная молодая продавщица в синем переднике уже протягивала ей какой-то зачерствевший батон, когда я с иезуитской улыбочкой подошла и конфисковала покрытое плесенью изделие хлебобулочной промышленности, отправив его в мусорную урну у входа.

— Такое даже свиньи не едят, а вы людям предлагаете! Пойдем, Маргарита Карловна! Никогда тебе не похудеть!

— Бес попутал, Несси, — покаянно вздохнула Марго, делая усилие воли и отворачиваясь от пышной сдобы в витринах.

Тоже мне, жертва Мефистофеля… Станет нечистая сила на тебя время тратить! Помнишь Фауста? Там твоя тезка дурно кончила, между прочим. Пошевеливайся, и так опаздываем!

Когда мы заняли исходную позицию на оживленном перекрестке, совсем стемнело. Фонари зажглись. Зинаида выиграла горсть пятирублевых монет, по пути успела насшибать пяток пустых бутылок и теперь весело побрякивала пакетом стеклотары, раздражая меня до невозможности. Вот связалась с бомжатиной! Что обо мне люди подумают…

— Я помню это место! — обрадованно сказала Маргарита, озираясь. — Я здесь с мальчиком одним встречалась! Целовались мы!.. — она мечтательно зажмурила глаза. — А что теперь будем делать?

— Сейчас ты изобразишь из себя жертву дорожного происшествия, — сказала я. — Ляжешь вот здесь, у края проезжей части, где посуше, и будешь громко стонать и охать. А мы с Зинаидой, очевидцы наезда транспортного средства на пешехода, вызовем милицию и заявим, что тебя сбила и скрылась с места происшествия вишневая «тойота» с номерами О356 РХ. Понятно?

Романтическая улыбка сошла с толстого добродушного лица моей подруги.

— А почему это надо делать именно здесь? — заныла она. — У меня такие светлые воспоминания об этом месте!..

— Здесь отделение милиции рядом, — сказала я. — Быстрее приедут. О тебе же забочусь, меньше на холодном асфальте лежать придется. А то еще воспаление легких схватишь — и того! В больницу сначала, а потом… Еще вопросы?

— Да! А почему именно я должна лежать здесь в грязи?!! Я что — похожа на человека, который невнимательно переходит дорогу?!

— Потеряйся, убогая! — быстро, сквозь зубы, сказала Зинаида, но я остановила ее.

— Ты, Маргаритка, похожа на человека, который плохо умеет держать язык за зубами. Как жертва происшествия ты можешь только стонать и жаловаться на потерю памяти. А вот как свидетель, ты должна все хорошо помнить и петь со мной в один голос: какая была машина, как наехала, куда поехала… А ты обязательно что-нибудь перепутаешь. Так что не обижайся, дорогая, каждому свое.

Моя железная логика возымела действие, и Марго, кряхтя и охая, принялась укладываться на асфальт.

— Нет-нет, постой! — удержала ее я. — Ты очень осторожно ложишься. У тебя так не будет ушибов и ссадин мягких тканей! А они должны быть при таком падении, иначе нам никто не поверит.

— Так что же мне — с разбегу грохнуться? — недовольно спросила она. — Я себе тогда по настоящему все ребра переломаю!

— Зачем же так кардинально… — улыбнулась я. — Ты прогуляйся с Зиной вон за тот ларек, там она тебе аккуратно организует ушибы мягких тканей. А потом ложись и стони себе на здоровье!

— Пошли, пошли! — заржала Зинка, засучивая рукава пальто. — Буду бить аккуратно, но сильно!

Бедная тетка покорно поплелась на экзекуцию. Я с ней не пошла. Мне ее жалко было. Но ничего не попишешь — искусство делать деньги требует жертв!

Вернулись они довольно быстро: Зинаида довольная, Маргарита… мягко говоря, не очень.

— Порядок! — бряцая своими бутылками, объявил экзекутор. — Я ей на заднице синяк поставила… аккуратный такой!

— Да-а… — заныла жертва правдоподобия. — Три раза лупила со всей дури…

— А ты не вертись!

— Хватит спорить, — скомандовала я, достав мобильник. — Все по местам! Готовы? Начали!

Мой план полностью себя оправдал! Не могу пожаловаться на городские службы — «неотложка» примчалась через десять минут, милиция — через пятнадцать. Интересно, к местам серьезных преступлений они в той же последовательности приезжают? Марго полусидела, привалившись боком к поребрику, и так жалобно ахала, что мне стало ее по-настоящему жаль. Такая она была неуклюжая, беззащитная — точно старый тюлень на берегу. Вокруг нас собралась кучка сочувствующих. Люди возмущались, предлагали помощь. Автомобилисты останавливались, между прочим, хотели до больницы добросить! Это не входило в мои планы, но было приятно. Что бы ни говорили мы сами про себя — а народ у нас хороший. Просто замечательный народ! С таким народом мы не пропадем… не должны пропасть.

Зинаида выхаживала гоголем перед собравшимися, бряцала пустыми бутылками, размахивала руками, как горьковский буревестник.

— Видали, да?! Сбил — и уехал, а?! Сволочь, подонок, капиталист проклятый! Так они всех нас передавят! Надо их брать за жабры крепко! Вперед! — и указывала грязным кулаком почему-то в сторону ближайшего супермаркета.

— О-о-о!.. — стонала вошедшая в роль Марго, запрокидывая голову. — Умираю!.. Как больно… как есть хочется!..

— Ты что несешь?! — шепнула я ей, склонившись. — Не запори дело, тогда разрешу купить пирожок!

— О-о-о!!! — застонала моя подруга с удвоенной силой, содрогаясь в пароксизмах истинной страсти.

Примчавшиеся автоэскулапы быстренько приподняли тяжелую тушу нашей псевдострадалицы, надсадно крякая, взвалили на носилки.

— Эй-эй! Осмотрите сначала! — закричала я, видя испуганные глазки Маргариты, которую уже собирались везти в травматологию. — Я родственница, мне справка о травме нужна, чтобы в суд на негодяя подать! Я сама едва уклонилась — вон, колготки порвала и в грязи извалялась!

Мне нужно было задержать их до приезда милиции — для пущего правдоподобия. Молодой доктор, судя по всему, подрабатывающий студент, неохотно согласился, принялся осматривать филейную сторону Марго и диктовать седенькой фельдшерице:

— На правой ягодице гематома звездообразной формы… судя по всему, от удара о радиатор автомобиля… Возможно повреждение костей бедра и малого таза… Не исключена полная потеря трудоспособности и инвалидность…

— Боже мой, я калека! — испуганно зарыдала Маргарита. — Агнесса! Зинаида, разбойница, меня искалечила! Что мне делать?!

Я втиснулась в пропахший формалином фургончик, чтобы успокоить ее. Да, в таком ракурсе наша подруга совсем не напоминала интеллигентного университетского преподавателя филологии! Со стороны лица она мне более знакома… Услышав описание нанесенных ей телесных повреждений, глянула сама. На правой ягодице знатока отечественной словесности живописно багровел отпечаток Зинкиной пятерни!

Тут как раз подвалила милиция, начала писать протокол, и нам с Зинаидой нашлась работа. Влезли еще две какие-то старые дуры, одна утверждала, что Марго сбил грузовик, а вторая придерживалась нашей версии, но неправильно показала направление движения машины. Пришлось изгнать с позором незваных помощниц, чтобы не завалили дело. Я мигнула Зинаиде — и та быстренько с ними разобралась. Турнула самозванок взашей, к чертовой матери, чтобы не мешали протокол писать «уважаемому товарищу старшему сержанту».

Сержант тоже был молоденький, совсем мальчик, со смешными реденькими усишками. Для солидности, должно быть, отпустил. Нас лечат и защищают наши дети! Никак не могу привыкнуть к этой мысли. Вообще, я вам скажу, с возрастом замечаешь в жизни все больше странного и непривычного. Одна молодежь кругом! Сосунки у руля! Вот они и вытворяют со страной Бог знает что! Эх, дали бы мне, человеку с умом и опытом, годков пять поправить — я бы навела порядок! У меня бы одиноких женщин не было!

Все оказалось совсем просто, напрасно я с Зинаидой несколько раз репетировала. Юный сержант все записал с наших слов, сделав всего двенадцать грамматических ошибок, на которые я ему последовательно и очень корректно указывала, обрадовался, что мы заметили номер машины, удивился, что и марку «тойота-корола» определили:

— Надо же! Пожилые женщины — а как разбираются! Эти «тойоты» все на одно лицо!

Тут я, честно сказать, прикусила язык. Конечно, надо было попроще, подостовернее, не так подробно — но уж очень хотелось, чтобы похитителя волшебного чемоданчика нашли быстро и гарантированно. Помочь органам защиты правопорядка хотелось! Хорошо, что дотошно копать доверчивый мальчик не стал, потому что я понятия не имею, как выглядит эта «тойота», а из легковых машин гарантированно узнаю только «запорожец», «волгу» и «мерседес». «Волга» — это родное, «мерседес» — он такой представительный, ну а «жопорожец» трудно не узнать, этакое доброе привидение с мотором.

Пока мы, находясь на направлении главного удара, решали основную задачу операции — привлекали административный ресурс ГУВД для решения нашей маленькой проблемы обеспечения достойной старости, нашего «живца», на который этот ресурс и был пойман, окончательно и бесповоротно запихнули в белый фургончик и повезли в третью медсанчасть Выборгского района! Мы теряли ее! Об этом я как-то не подумала… Прощальные приглушенные вопли Марго, точно сирена атомохода в тумане, терзали мне душу — но отвлечься от протокола было нельзя.

На выезде машина «неотложки» зацепила краем за бампер желто-синего, как попугайчик, автомобиля ГИБДД. Водители выскочили, начали ссориться.

— Мы у тебя сейчас права отберем! — кричал милиционер.

— А я вас всех в травмопункт отвезу! — не уступал ему водитель «скорой помощи».

Вмешательство наших мальчиков — молоденького безусого доктора и юного усатого сержанта — привело к тому, что эти два достойных экипажа едва не подрались, причем пожилая фельдшерица тоже участвовала. Знай наших!

Зинка Учонкина, наблюдая эту картину, толкнула меня в бок своим деревянным локтем и ехидно спросила:

— А если «скорая» с милицией дерется — куда звонить? Пожарным?

2

Конечно же, его нашли, голубчика! Наши органы, если захотят, кого угодно могут найти! Это вам не их гребаный Интерпол! Гражданин Иван Колядко олигархом не был, поэтому уже через два часа его весьма невежливо протащили мимо нас, смиренно сидящих, поджав ножки, на лавочке у оклеенной плакатами стены дежурной части, куда-то внутрь «органов», в кутузку. Я его тотчас узнала по фотографии. Толстенький, кругленький, лысенький, ничем не примечательный мужчина лет сорока. Серость, бездарность, никакой харизмы! Не повезло ему — сам того не зная, со мной связался!

Выглядел он, конечно, обалдевшим, испуганным, хоть и пытался казаться возмущенным и грозным, аки Зевс-громовержец. Еще бы! Тормознули на дороге, крутанули под белы рученьки, сгребли — и в камеру, а он ни сном ни духом не ведает, за что. Конечно, мне было перед ним немного неловко… первое время, пока я не напомнила себе, что это он обчистил Свету Самушкину и из-за него бедную девушку убили. Так что, в некотором роде, мы с Зинаидой могли считать себя орудиями Божьего гнева, так сказать, бичами Божьими.

Когда его проводили мимо нас, я подтолкнула задремавшую Зинаиду, соскочила с лавочки и с отчаянным криком:

— Убийца! Подонок! Это он, ребята! — кинулась, подняв сжатые кулачки, к ненавистному похитителю моего богатства. Конвой перехватил меня, но Зинка Учонкина, едва продрав глаза и не очень разобравшись в ситуации, заорала хрипло, как ворона:

— Мочи гадов! — и рванула мне на подмогу.

Я же говорила, что Зинаида — боевой товарищ, не подведет. Тут уж досталось и Ивану Колядко, который только таращил испуганные непонимающие гляделки, и, к сожалению, конвою. Нас скрутили и выставили за порог отделения, пообещав привлечь за хулиганство. На наше счастье пошел сильный дождь, холодный, частый, мы взмолились с крыльца, покаялись, сослались на пережитый стресс, истощенные жизнью нервы — и дежурный милостиво разрешил нам вернуться.

— А теперь чего делать-то? — свистящим шепотом спросила меня Зинаида, отряхиваясь от капель дождя, точно большая умная дворняга. — Чего ждем-то?

— Надо адрес этого типа узнать! — также вполголоса объяснила я, трясясь от холода.

— А как?!

— Не знаю я! Так же просто его у дежурного не спросишь! Не даст, подумает, что убить хотим! Давай перекурим, подумаем…

Знаете, за что я, безусловно, уважаю мужскую биомассу? За изобретение курения. Все-таки молодцы мужики, хоть и сволочи! Сколько трудных вопросов разрешалось в ходе маленькой паузы на «палочку здоровья»! Насколько больше глупостей в своей жизни — и каких глупостей! — могла бы я натворить, если бы в десятом классе мальчики не научили бы меня курить!

Вот и теперь мы с Зинаидой под удивленными взглядами молчаливых мокрых патрульных, зашедших в отделение погреться, неторопливо выкурили по две сигареты в каком-то вонючем закутке коридора, над ведром, с надписью на стене «Место для курения» — и ситуация неожиданно приняла совершенно новый оборот! В дежурке раздался скандальный женский голос:

— Здесь незаконно задержали моего мужа! Я жена Ивана Дмитриевича Колядко и требую его немедленного освобождения! Садисты! Изверги!

Мы осторожно выглянули из-за угла в освещенный предбанник. Перед широким окном дежурного бесновалась истеричная дама, только взглянув на которую, я поняла, что Иван Колядко беспросветный дурак, и пожалела его от всей души. Надо же было жениться на такой… блевотине! Фигура топорная, бюст больше, чем у Зинаиды, шея дряблая, хоть ей на вид и сорока нет, ботинки сорок первого размера, не меньше. А одета — мать моя родная! Дунька с мыловаренной фабрики, одним словом. Добила меня ее шапочка-таблетка. Такой фасон вообще мало кому идет. Он предназначен для женщин изящных, утонченных артистичных натур, слегка жеманниц… ну, вот как я, например. А на этом пошехоне таблеточка с бижутерией смотрелась, как на корове седло.

Дежурный, которого она уже достала своими воплями, едва завидев нас, злорадно усмехнулся и подчеркнуто вежливо предложил даме:

— А вот, кстати, не желаете ли пообщаться с родственниками женщины, пострадавшей по вине вашего мужа? Они его тут чуть не побили, между прочим!

Дама пренебрежительно глянула через плечо. Я так и знала! Макияж «Армагеддон», или «Как дети видят мир». Оранжевое и зеленое. Ничего другого от этого ходячего цитрусового ожидать не приходилось. Оценив наши решительные угрюмые физиономии, взвесив мысленно физические параметры Зинаиды, она сочла за благо не связываться и, сбавив тон, попросила дежурного о свидании, незаметно сунув ему в окошко смятую купюру. Как говорится, не оскорбляй человека предложением взятки, просто положи деньги на видное ему место…

Дежурный молниеносно произвел какую-то хитрую манипуляцию с амбарной книгой временно задержанных, в результате которой купюра, не коснувшись его пальцев, растворилась со стола, как будто ее там никогда и не было. По-моему, он больше опасался бдительного ока сослуживцев, жаждущих дележа, нежели наших укоризненных взоров. Вот она, наша хваленая законность! Сейчас он отпустит этого Колядку, тот сядет с горячо любимой супругой (бр-р-р!) в автомобиль — и адью! А мы-то с чем останемся? С Маргаритой, которую еще надо выручать из травматологии?!

Перед госпожой Колядко без скрипа распахнулась хорошо смазанная, обитая железом дверь «в номера».

Я схватилась за телефон. Нам срочно нужен был транспорт! Веник поначалу очень обрадовался, услышав мой голос, но тотчас сник.

— Но ты же знаешь… я не могу сейчас в гараж! Уже темно! Мне из дому не выйти, честное слово!

Вот они, мужики! Ради женщины не в силах преодолеть даже свои неврозы! Не подумайте, я не стала унижать старого байкера. Просто поблагодарила корректно. Умею я так сказать спасибо, что человек себя последним дерьмом чувствует. Он начал длинно извиняться, но мне уже не до того было.

Жена Колядко после непродолжительного свидания с мужем вышла не то что успокоенная, а даже какая-то радостная, приподнятая. Все в ней точно взвинтилось — и ресницы, и сумочка на перекрученном ремне, и прическа. Она пошла прямо к нам играющей походкой, на носочках, прямо-таки приплясывая на ходу. При общем сиянии невыразительной, блеклой физиономии этого апельсинового дерева, бесцветные брови ее были сведены, а толстую плоскую переносицу перечеркнула глубокая вертикальная складка. Она явно решилась предпринять что-то очень важное в своей жизни… а может быть, и не только в своей. В общем и целом она напоминала дредноут времен Первой мировой войны, на полных парах рвущийся в морское сражение в надежде на долгожданную и окончательную победу. Большая голова поворачивалась на короткой толстой шее влево-вправо в поисках врага, как носовая башня. Глазища — что твои орудия главного калибра! Только дыма из труб да реющего флага за кормой не хватало.

Я люблю решительных женщин, неукротимо сражающихся за свое счастье. Наверное, во мне течет кровь амазонок и скифских цариц. Я сама такая — если уж меня подхватит, пойду до конца, несмотря ни на что… особенно, на мораль и нравственность. При этом я себя аморальной отнюдь не считаю, нет. Просто такова женская стихия… сущность наша такова.

Носительница женской сущности и стихии, признанная мною даже в этом ее уродливом обличье, подошла и вперила в меня свои глаза-пушки. На Зинаиду — ноль внимания: едва скользнула взглядом и сразу признала в ней канонерку малого тоннажа.

— Это ужасно — то, что натворил мой муж, — без обиняков начав пристрелку, сказала она. — Как мы можем уладить случившееся?

— У нас большие расходы! — встряла Зинаида в битву гигантов. — Больница… а может, потребуется операция! Такой силы удар был! — и она потрясла в воздухе ладонью, как будто ошпарилась.

— Состояние вашей родственницы настолько серьезно? — с каким-то затаенным чувством надежды спросила госпожа Колядко, следуя своим, только ей одной ведомым курсом и игнорируя мелкую шрапнель моей напарницы. — Может быть, вы скажете мне, в какой больнице она находится, и я… позабочусь о ней?

Мы скрестили взгляды, точно капитаны броненосцев, разглядывающие друг друга в бинокль. Почему-то меня одолела тревога за Маргариту. Каким это образом о ней собираются позаботиться? Что именно это значит? Женщины в одну и ту же фразу могут вкладывать весьма противоположные вещи…

Я молчала. Мне нужен был адрес — и больше ничего. Жена мнимого нарушителя правил дорожного движения занервничала и вместо прямой атаки перешла к сближению мелкими галсами лести, после которых обычно следует залп всеми орудиями главного калибра.

— Я вижу, вы понимающая женщина… Я хочу вам обеим сделать предложение… очень выгодное для всех предложение… Оно покажется вам несколько необычным… но эту сторону мы не будем обсуждать.

— Короче! — снова встряла Зинаида, нервируя и сбивая с курса противника. — Сколько?!

И она выразительно тряхнула своим пакетом, в котором музыкально забрякали пустые пивные бутылки.

Мадам Колядко с легким пренебрежением, насмешкой и даже слегка брезгливо покосилась на этот злосчастный пакет и, решив, видимо, что предосторожности и китайские церемонии с нами излишни, сказала деловым будничным тоном:

— Я дам вам каждой по пять тысяч, если вы НЕ БУДЕТЕ забирать заявление против моего мужа.

Вот это был удар! Всего что угодно я ожидала, но не этого. Мы опешили. У Зинки откровенно отвалилась нижняя челюсть. Надеюсь, что я выглядела более достойно, но не уверена. Знаете, не каждый день сталкиваешься с таким… предательством, другого слова не подобрать. Я, конечно, ругаю мужчин, презираю их и в грош не ставлю — но когда в бурном житейском море существуют такие вот ядовитые оранжевые гадины, чего еще можно ожидать от мужиков? Да ничего хорошего!

— Вам понятно, что я хочу? — еще раз, спокойно, ничуть не повышая голос, спросила она.

— Более чем понятно, — ответила я, пользуясь тем, что Зинка на время вышла из строя и, потеряв управление, неслась в кильватерной струе противника. — Это ваше дело. Мы согласны, но каковы гарантии? Где мы можем вас найти?

Госпожа Колядко, не смущаясь нас нимало, порылась в сумочке и на обрывке старого кассового чека написала телефон.

— Позвоните мне завтра… в обед. Мы договоримся о встрече, и я передам вам всю сумму. Сейчас у меня, к сожалению, нет с собой таких денег. Надеюсь, вы понимаете, что говорить об этом никому не следует. И узнайте, пожалуйста, где лежит и как себя чувствует ваша родственница. Я тоже медик и, может быть, смогу ей помочь.

Слава богу, что у меня хватило ума и интуиции не проболтаться ей, куда увезли Маргариту! Теперь я точно поняла, что именно звучало в ее первом предложении помощи! Чтобы законопатить мужа надолго за решетку, эта дамочка может, пожалуй, и усугубить полученные Марго тяжелые травмы… вплоть до летального исхода! Тем более, что она сама врач!

Прав был мой первый муж, когда говорил: «Агнесса! Мужчина — это такая гадкая, скользкая, коварная и опасная тварь, хуже которой может быть только… женщина!»

3

— За ней! — решительно скомандовала я медленно выходящей из ступора Зинаиде, едва за этой безупречной женой закрылась тяжелая дверь отделения милиции. — Надо узнать, где она живет! Чует мое сердце, что Колядко рассказал ей про дипломат и просил откупиться! О, санта симплициссима! Святая простота, значит. — Пояснение предназначалось моей недостаточно подкованной в латыни подруге.

— Какая, к черту, простота! — вновь обрела дар речи Зинаида, выходя за мной на крыльцо, под моросящий дождь, прикрывая голову пакетом с драгоценной стеклотарой. — Я уж насколько алкаша своего ненавидела, прямо убить была готова — но чтоб так вот подставить… Я его и по бабкам-шептухам таскала, и в диспансер водила, и зашивала, и чего только не натерпелась — а эта гадина, ты только посмотри! Мало мы с нее запросили! Давай по десять тыщ возьмем! За такое поганое дело и десяти-то тысяч мало!

— Нет, Зиночка, — сказала я ласково, вглядываясь в темноту улицы и начиная осторожно красться вдоль мокрых облетевших кустов параллельно уходящей прочь летящей походкой, прямо таки бегущей по волнам госпоже Колядко. — Мы у нее все возьмем… и заявление заберем обязательно! Завтра же, как только Маргариту из травматологии выручим. Я бы еще и мужу ее все рассказала бы, да он тоже, судя по всему, гад порядочный. Пусть живет, мучается. Нам сейчас, главное, адрес ее узнать. А уж потом — дело техники…

Тут я увидала, что женщина-броненосец взмахом руки останавливает автомобиль и вот-вот ускользнет от нас.

— Бежим, Зина! Быстрей!

Мы помчались к дороге, с грацией мокрых гиппопотамов прыгая через лужи. Зинка поскользнулась и, кажется, упала. По крайней мере, за моей спиной раздался звон битого стекла и такие матерные фиороритуры, что портовый грузчик бы позавидовал. Мне было не до нее — я отчаянно семафорила обеими руками, тормозя попутку.

Нам повезло. Забрызганные по самую крышу, милые отечественные «жигули» остановились сразу, пока я еще не потеряла из виду белую машину, увезшую новую хозяйку чемоданчика. Мы с Зинкой, охая и дыша, как загнанные лошади, ввалились в салон, мокрыми задами прямо на чехлы заднего сидения.

Водитель поморщился.

— Бабки, вам куда?

— На кудыкину горку, дедка! Поезжай вон за той белой машиной — не промахнешься!

— За «маздой»? — спросил он. — Или за «фольксвагеном»?

Если бы я еще знала, какая из них «мазда», а какая — «фольксваген»! Я теперь только «тойоту-королу» знаю, да и то, если вишневого цвета… Я пристально вгляделась в красные огни подфарников.

— Прямо поезжай! Вон, машина поехала прямо! Не видишь, что ли?

— А платить как? Я вам не таксист, у меня счетчика нет!

— Натурой заплатим! — взвизгнула Зинаида, прыгая на сидении.

— У меня, бабуля, столько сдачи не наберется! — заржал молодой водитель, не двигаясь с места.

— Дам пятьсот, если догоним машину и увидим, где выйдет пассажир, — нервно стуча пальцами по спинке сидения, сказала я.

— Ты чего — сдурела?! — зашипела на меня Зинаида. — Такие деньги! Я и так все бутылки разбила!

— Поехали, поехали! И дворники включи, не видно!

Парень, наконец, тронулся с места, и погоня началась.

Никогда не думала, что гонки с преследованием такая увлекательная и азартная штука! Мы с Зинаидой прямо-таки угорали от возбуждения. Подруга опустила боковое стекло, чтобы лучше видеть, и, выглядывая в темноту, навстречу мокрому ветру напополам с дождем, хрипло выкрикивала, точно лоцман, уверенно ведущий корабль через опасные рифы:

— Направо!.. Налево!.. В левый ряд пошел, тупица! Упустим!!

— Не отставайте, пожалуйста, — внешне спокойно, но внутренне взвинченно до крайности просила я. — Для нас это очень важно. Я вам заплачу, как обещала…

Водитель оглядывался на нас с добродушной усмешкой.

— Вы что — сыщицы?!

— Ага! — кричала Зинка, на миг оборачивая к нам мокрое, счастливое, помолодевшее от удали и лихой гонки лицо. — Шпиена ловим… мать его так-так-так!!! — И она защелкала зубами, барабаня нижней челюстью по срезу стекла, когда автомобиль запрыгал на ухабах.

Да, гнаться за мадам Колядко было очень увлекательно! Почти так же, как кататься с Веником на его рогатом «харлее». Ветер перемен свистел в ушах, фонари мелькали! Тем ужаснее было наше разочарование, когда почти за городом, на Таллинском шоссе белый автомобиль остановился у ворот коттеджа, и из него вместо нашей добычи вышел пузатый цыганский барон, весь в коже, в черной шляпе с круглыми полями, с двумя большими чемоданами. Открылись ворота, пять или шесть цыганят подхватили чемоданы… Машина плавно въехала во двор, а мы, разумеется, остались стоять на обочине.

— Эх ты, блин, — разочарованно протянула Зинаида. — Говорила я — надо было за «маздой» ехать!..

Я так была огорчена, что спустила ей этот фортель, хотя, разумеется, ничего подобного она не говорила.

— Ну, что? — голосом, не предвещающим ничего хорошего, спросил водитель. — Покатались? Позабавились? Пора и денежки платить!

— Не за что платить! — нагло заявила Зинаида. — Пассажир-то не наш! Ошибочка вышла!

И она предприняла попытку выбраться из салона.

К чести водителя, должна сказать, что он не кричал, не ругался неприлично и уж, тем более, ничем нам не угрожал. Он повел себя достойно, вздохнул, сказал огорченно:

— Вот шалавы старые… и не стыдно? Вываливайтесь из машины! Домой поеду, плохой сегодня день.

Ну, разумеется, он был прав, и я не могла не заплатить. Натура у меня такая.

— Подожди! — удержала я Зинаиду. — Возьмите… здесь шестьсот рублей. Отвезите нас к ближайшему метро.

У меня появился сначала смутный, а уже через несколько секунд вполне отчетливый план дальнейших действий. Я нахохлилась на заднем сидении, дрожала от холода и возбуждения, курила и думала. Зинка дулась на меня в углу, не разговаривала — и это было даже к лучшему.

Нас даже в метро не хотели пускать — так ужасно мы выглядели! Пришлось поскандалить немного, помахать пенсионными удостоверениями. Молодежь в вагоне нас сторонилась, молодые мамаши малышей поспешно отводили в сторонку — думали, наверное, что мы пьяны. Если я хмелела от чего-либо за эти два дня, так только от азарта и возбуждения… а выпить чего-нибудь для поддержания сил не мешало бы. Да от секса не получаешь столько удовольствия, сколько от этой погони за дармовыми сокровищами! Я, наверное, по натуре авантюристка… или мне мужики хилые попадались?

Мы добрались до Витебского вокзала, по пути согрелись и обсохли немного. Там я спрятала Зинаиду в углу, у буфета, а сама привела себя в порядок, стала похожей на стандартную приезжую бабушку и отправилась в информационно-справочную службу. «Мы не местные, у нас дом сгорел, все заболели, деньги украли, помогите найти родственницу…» Через пятнадцать минут, затратив всего сто рублей, я уже держала в руках адрес господина Колядко Ивана Дмитриевича, полученный по номеру телефона, оставленного мне на обрывке чека его добродетельной супругой! Стоило столько мучиться и тратить шестьсот рублей! Надо было просто подумать с минуту…

Я подумала — и пришла к выводу, что букет ощущений, полученных от настоящей погони, стоил потраченных денег. Это вам не американские горки… тут все реально, особенно в моем возрасте.

Пока я действовала, активно добиваясь позитивных результатов, Зинаида тоже действовала, но по-своему! Она вновь занялась сбором пустых пивных бутылок, в изобилии мерцающих тут и там, но не учла, что здесь она не хозяйка, как на своем пятаке у метро, а гостья. А у стеклотарного изобилия имеются вполне конкретные, легитимные хозяева в лице местной бомжовой тусовки. К моменту моего возвращения Зинаиде успели не только дать пару раз по шее, не только отобрать собранные бутылки, но уже волокли ее в комнату милиции! Лишь мой суровый, вполне приличный вид, да большая справка с лиловой печатью в руках заставили бомжовскую добровольную дружину по охране правопорядка отпустить нарушительницу конвенции о разделе природных ресурсов Питера восвояси.

Вырвав подругу из цепких лап конкурентов по бизнесу, я отвела ее в сторонку и победно потрясла перед ней добытым адресом.

— Бестужевская, двадцать! Вот она, наша заначка на старость! Как стемнеет — будем брать!

— Погоди, я еще тут кое с кем разберусь! — кипятилась Зинаида, порываясь отомстить недавним обидчикам.

— Побереги силы, они тебе пригодятся для дела! Сейчас едем по домам! Надо переодеться и приготовиться! Этой ночью все будет кончено!..

Мы отправились по домам, условившись встретиться снова через час, и когда я, дрожа от возбуждения и холода, приближалась к подъезду, навстречу мне из все тех же кустов вышла темная фигура с мощным галогенным фонарем в руке.

— Как ты мне надоел! — сказала я вслух, подразумевая своего дружка-эксгибициониста.

Человек, услышав мой голос, направил яркий слепящий луч света прямо мне в лицо — и это взбесило меня до крайности. Надо же — он еще меня рассматривает, а я, как раз, не в лучшей форме!

— Между ног себе светить надо, идиот! — рявкнула я и что было силы треснула сумочкой по фонарю, потому что ничего больше вокруг мои ослепленные светом глаза не различали.

От неожиданности мой назойливый визави выпустил фонарь — а может я просто выбила его у него из пальцев, не знаю — только фонарь с громким стуком упал на асфальт, разбился и, разумеется, погас! В наступившей темноте раздался отчаянный вопль:

— Агнесса, это же я!! Помогите! Здесь темно!.. А-а-а!!!

О, Господи!

Я бросилась вперед и поймала за толстые руки трясущегося, как заяц, Вениамина Михайловича.

— Ты что… ты куда… ты зачем так? — обиженно, как ребенок, нервной скороговоркой спросил он, сжав мои пальцы до боли. — Зачем дерешься?! Зачем между ног светить? Что ты там увидишь, хотел бы я знать?.. Я тут хожу… тебя жду… Я фонарик дома нашел! А ты его разбила! Как же я теперь домой доберусь?!

Он был так доволен своей выдумкой, так горд тем, что отважился выйти в темную пору на улицу, чтобы меня встретить — и в то же самое время так по-детски расстроен и обескуражен моим негостеприимным приемом, что я просто растерялась. Чуть не разревелась от избытка чувств, честное слово. Хорошо, что в темноте ничего не видно было. И куда мне было теперь девать это чудо природы? Не с собой же брать… Там нам с Зинкой как раз предстоит действовать под прикрытием темноты, вершить свои темные дела.

Пришлось, конечно, за ручку вести его к нему домой, а потом еще битый час отказываться от назойливых предложений заглянуть на часок, или хоть на минуточку, и попить чайку с кексом, который он сам испек. Гляди ты, какой ценный кадр! Все может — и секс, и кекс! Свет у него, кстати, действительно горел повсюду, где только можно, а в прихожей, в углу, стоял ящик с запасными лампочками, свечами и спичками. Значит, не врет про боязнь темноты… а я, грешным делом, сомневалась.

Вот так всегда! Как свяжешься с мужиками — любому делу труба! Должно быть так: или дело, или мужики, и никак иначе! В результате своей возни с этим громадным дитем, подаренным мне природой неизвестно за какие грехи, я опоздала к метро. Опоздала-то всего на пятнадцать минут! Но именно эти пятнадцать минут едва не погубили и все дело, и нас с Зинаидой…

4

Сдерживая рвущееся вон дыхание, облизывая пересохшие от волнения губы, мы стояли в полной боевой готовности перед заветной дверью, богато обитой дерматином, с кнопками, с толстым золотистым латунным номером. На мне был мой полуспортивный наряд грабителя, припасенный заранее для взлома сейфа в собственном салоне. Пригодился, однако. Кроссовочки, легкая темная куртка на синтепоне, с капюшоном, маска из пары чулок и перчатки. Маску я до поры убрала с лица наверх, под капюшон. Зинаиде человеческим языком было сказано — оденься удобно и просто, во что-нибудь спортивное, как на пикник. Она напялила ватник, две пары теплых рейтуз — черные поверх белых, кирзовые сапоги и вязаную шапочку-бандитку, в которой ее Колька когда-то в свою учагу ходил. На пикник, а не на рыбалку, балда!.. Вооружилась моя подруга знатно — коротким увесистым ломиком-фомкой, загнутым на конце.

Я в левой руке сжимала газовый баллончик, в правой — тяжелый фарфоровый пестик, старинный, еще бабушкин. Интересно, что бы сказала выпускница Смольного института благородных девиц, узнай она, что ее внучка в преклонных годах решится на лихое дело да еще с ее мирным пестиком?! Вот удивилась бы, наверное… Зато дед, балтийский матрос с «Авроры», точно бы не удивился. Он бы меня понял, я знаю. Сказал бы: «Так, Нюська! Врежь им, гадам буржуйским, по первое число! Ради чего ж мы тогда революцию делали?!» Знаете, русский бунт — он у нас в крови. Это понимать нужно…

Особая, неспокойная тишина лестничных пролетов, наполненная далекими, приглушенными звуками чужой жизни, готовыми в любой миг прорваться, выплеснуться наружу, нервировала меня. Надо было начинать, пока никто не помешал. Я потянулась к звонку.

— Погоди чуток! — остановила меня Зинаида. — Дай, «Отче наш» третий раз дочитаю…

— Ага… — кивнула я. — И за меня прочти…

Стало слышно, как она у меня над ухом шлепает губами, что-то бормочет. Вскоре бормотание стихло.

— Все, что ли? — спросила я. — Тогда звоню. Не забудь — она открывает дверь, я прыскаю ей в лицо, ты зажимаешь рот, чтобы не кричала. Приготовься — она может кусаться. Бить только в крайнем случае, и не по голове, а по мягким частям тела. Мы с тобой уважающие себя профессионалки, а не какие-то там мокрушницы-беспредельщицы. Поняла? Тогда звоню… Да, еще не забудь — никаких имен, никаких разговоров. Все жестами. Перчатки ни в коем случае не снимать! Связываем хозяйку… веревки у меня в кармане… Ищем чемодан, забираем и уходим. Поняла? Тогда звоню… Да, еще…

— Да звони ты уже! — не утерпела Зинаида. — И так тошно! Не позвонишь — сейчас брошу все и уйду!

— Маски, дура!

Я опустила на лицо капроновый чулок. Зинаида, чертыхаясь, достала из-за пазухи и кое-как напялила пластиковую маску милой обезьянки, натянув резиночку за уши. Видок у этой мартышки был еще тот… жаль, что мне было не до смеха! Я протянула дрожащий палец и нажала квадратную кнопку звонка. За дверью зачирикала электронная птичка, и совершенно неожиданно для нас прозвучал густой, гостеприимный мужской бас:

— Кого еще черт несет в такую пору?!

Раздались тяжелые шаги, заскрежетал замок. Я, понимая, что все с самого начала идет не так, как задумывалось, отчаянным рывком стянула с потного лица душный капроновый чулок, спрятала за спину баллончик и пестик. Тугодумка Зинаида так и осталась стоять с мордой обезьяны вместо лица — и мужчина, широко и нерасчетливо открывший нам дверь, открыл от удивления еще и рот и сказал:

— Ема-е!.. Цирк приехал! Вам кого, девушки?!

В такую минуту даже грубая лесть меня не порадовала!

Он был здоровый, как бульдозер, высокий, с могучей шеей и крутыми плечами, возвышался над нами на толстых ногах, точно колосс Родосский в ночном халате, и, судя по тому, что торчало между полами халата, нижнего белья на колоссе не было. Пожалуй, вернись в эту минуту домой невезучий Ванюша Колядко, каким-нибудь чудом ускользнув из гостеприимной КПЗ Выборгского РОВД, ему бы не поздоровилось.

— А… нам это… Нам Иродиаду Галаховну! — одолела робость и мгновенную немоту я. — У нас к ней дело!

Зинаида за моей спиной, не говоря ни слова, на цыпочках закособочила к выходу. Я, не оборачиваясь, поймала ее за полу ватника и дернула: мол, стой на месте! Отступать некуда!

— Ирочка! — позвал колосс вглубь квартиры. — К тебе посетители!

За его спиной нарисовалась дама-броненосец, замаскированная под романтический парусник — в нежно-розовом пеньюаре, с босыми ногами, голой грудью и влажными волосами. Видно, только что из ванной. В правой ручке, кокетливо оттопырив мизинчик, она держала бокал пузырящегося шампанского. Мы на праздник непрошено попали! День независимости, не иначе!

Едва завидев меня на горизонте, парусник отбросил романтическую мишуру.

— Что вам здесь надо? — спросила дама стальным голосом, напоминающим гудение тысячесильного парового котла. — Или, может, случилось что? Что-нибудь… с вашей родственницей?

Чуть уловимая нотка надежды проскользнула в этом басовитом гудении трубопровода высокого давления. Не дождешься! Но отвечать что-то было надо, чтобы не вызвать подозрения — иначе они могли спрятать чемоданчик с деньгами так, что нам никогда до него не добраться. Бедный, бедный Ваня Колядко…

— Да, у моей сестры тяжелое состояние! — налегая на высокие нотки, стараясь выдавить хоть каплю истерии, сказала я. — Нам нужны деньги на операцию… срочно! К утру!

— Немедленно, блин! — хрипло каркнула в поддержку Зинаида, моментально вышедшая из ступора при слове «деньги».

Молодец, Зинуля! Я всегда знала, что ты не подведешь в трудную минуту!

Госпожа Колядко осмотрела нас обоих пристально, цинично и несколько брезгливо усмехнулась краем нижней губы. Она нас за шантажисток приняла, не иначе!

— Подождите за дверью, — сказала она, игриво улыбнулась своему колоссу через плечо — и оба скрылись.

Мы остались стоять в темноте лестницы, сбитые с толку и разочарованные. Ну почему мне так не везет?! Неужели не осталось в мире добродетельных жен, коротающих месяцы заключения мужа на диване, с пяльцами или вязанием, под шум осеннего дождя? Как было бы все просто, окажись госпожа Колядко порядочной женщиной, а не современной! Впрочем, тогда бы она, не задумываясь, выкупила бы своего мужа… Куда ни кинь — везде клин! Сложно с вами, сестры по полу!

Не прошло и трех минут, как дверь снова приоткрылась, нешироко, на размер ладони, и в образовавшуюся щель дама-броненосец протянула мне нераспечатанную пачку сторублевок.

— Вот вам на двоих, — выглядывая одним глазом, сказала она. — Вы получите еще столько же, если выполните свои обязательства. И если ни разу больше здесь не покажетесь! Предупреждаю, шантажа я не боюсь и не потерплю!

А она все же нервничала чуток! Неловко ей было, что мы застукали ее с хахалем, пока муж в милиции! Ах, женщины, женщины… Кажется, что мы ей — презренные и нечистоплотные нищенки! Ан нет, поди ж ты… И в наших глазах хочется выглядеть великосветской дамой. Мы, женщины, чаще стремимся есть запретный плод без свидетелей, в то время как гостеприимные мужики обычно предпочитают вкушать его чуть ли не в общественных местах.

Пачка сторублевок была новенькая, плотная, пахла краской и притягательно похрустывала в пальцах. Вот, оказывается, почему уголовники называют деньги «хрустами»! Значит, есть он, заветный чемоданчик! Это не бред моего воспаленного воображения! Здесь он стоит, за дверью, и эта пачка — лишь жалкая толика его содержимого!

Карманы моей куртки были набиты веревками, предназначенными для иммобилизации госпожи Колядко, и я небрежно сунула пачку Зинаиде. Она обрадовалась, дура старая!

— Вот это мы хорошо зашли! Одним махом десять тыщ! Из этой дамки еще потом можно будет выкачать! Нюська, ты молодец! Когда делить будем?!

— Да никогда не будем… — устало сказала я. — В общую кассу, на дело пойдет. Чего радуешься-то?.. Ты что — не понимаешь, что это копейки по сравнению с десятью миллионами?! Мне надо все! Я не желаю удовлетвориться жалкой подачкой!

Некоторое время Зинаида осознавала суть сказанного. Она вовсе не была дурой.

— Ну да… — согласилась она после минутного молчания. — А что будем делать дальше?

— Караулить, — решительно сказала я. — Деньги здесь, и мы не должны упустить момент, когда они их куда-нибудь прятать повезут.

— Что — всю ночь?! — раненой птицей воскликнула Зинка, и даже руками всплеснула, точно лебедь крыльями. — Пойдем хоть пожрем чего-нибудь! Не сейчас же они их повезут! Им еще штаны натянуть надо!

— По очереди! — с неумолимостью армейского сержанта сказала я.

— Тогда я первая! — заявила эта нахалка и заспешила вниз по лестнице, позабыв про лифт.

Это-то нас и спасло! Неисповедимы пути твои, Господи! От каких пустяков порой зависит человеческая жизнь — просто уму непостижимо! С точки зрения точной науки математики существование человека — нонсенс, вещь невозможная! Мы все давно должны погибнуть — а вот живем же, однако…

По грязным стеклам окна подъезда скользнул свет фар нескольких подъезжающих машин. Насторожившись, я присела на корточки и выглянула на улицу через отбитый угол мутного пыльного стекла. Нос к носу стояли у подъезда и светили друг на друга фарами желтая «волга», сбившая Свету Самушкину, и темный джип Маргаритиного соседа!

— Зинка, стой! Стой! — отчаянным шепотом закричала я, не отрывая взгляд от окна.

С высоты четвертого этажа мне было видно, как у подъезда суетятся туда-сюда мужские фигуры — человек шесть, не меньше. Точно свора гончих, они метнулись сначала к подъезду справа, потом вернулись и решительно направились в наш подъезд. У машин с работающими двигателями, покуривая, остался водитель «волги» — присел задом на теплый капот, поежился. При моей дальнозоркости мне видны были даже капли влаги на его кожаной кепке…

— Наверх, наверх!..

Не дыша, мы поспешно поднялись на два пролета выше. Снизу уже слышны были шаги многих ног и голоса. Почему-то они не поехали на лифте, а нервно шагали по ступенькам, переговариваясь и останавливаясь на каждом этаже. У меня сложилось странное впечатление, что они не знали точного адреса, и обходили все квартиры на площадках, чиркая зажигалками и что-то рассматривая — номера квартир, что ли? Как же они нашли дом, если не знали, кого ищут? Подобные вопросы вихрем проносились в моем воспаленном от страха мозгу, но тогда у меня не было ни мгновения, чтобы спокойно разобраться в этом. «Я подумаю об этом завтра!» — твердила я себе, точно Скарлет О'Хара.

Достаточно быстро они поднялись уже на четвертый этаж и остановились в полутьме лестничной клетки.

— Где-то здесь, кажется, — сказал молодой и красивый голос. Наверное, его обладатель был неплохим певцом.

— Куда звонить? — нетерпеливо спросил его знакомый хриплый баритон «битка». — Сюда или прямо?

— Сейчас, подожди… Не понять… Посвети, Валек!

Невидимый Валек щелкнул зажигалкой. Нам сверху виден был слабый отблеск пламени на стене подъезда. Вдруг один из пришедших, пока его приятели что-то разглядывали, принялся, насвистывая от нечего делать, медленно подниматься по ступенькам туда, где через три лестничных марша, присев, затаились мы с Зинаидой!

Ботинки его скрипели, и уже через десять секунд стало слышно тяжелое дыхание. Боже, как мне было страшно! Как я кляла себя, что из любопытства остановилась здесь, а не поднялась еще этажом выше! Да что там этажом — на крышу надо было забираться нам, старым дурам!!! А теперь даже шевельнуться было нельзя, потому что он был так близко! Я чуяла скверный запах его табака, а еще через мгновение увидела внизу неумолимо поднимающийся к нам по лестнице багровый огонек сигареты! У меня даже в мыслях не было защищаться, я и думать забыла про свой газовый баллончик и тяжелый фарфоровый пестик, который всего полчаса назад казался мне весьма солидным оружием.

Уже большая голова неизвестного начала подниматься из-за перил лестницы прямо у моего лица, когда меня осторожно отстранила чья-то рука, и навстречу опасности, хищно присев и ощерясь, точно волчица, высунулась моя Зинаида, отведя в замахе свой тяжелый короткий ломик-фомку. Еще шаг — и она бы припечатала любопытного бандита этой крючковатой железякой прямо в лоб, а что уж было бы потом — и думать не хочется. Но, на наше и на его счастье, внизу что-то произошло. Певучий голос радостно воскликнул:

— Есть! Сюда, верняк! Звони, Ботас! Здесь он!

Этажом ниже птичкой защебетал знакомый звонок. Бандит поспешно выплюнул окурок и побежал по лестнице к своим дружкам. Зинаида опустила ломик, присела и громко-прегромко брякнула им о бетонную ступеньку лестницы! Карга старая! Но никто этого не услышал, потому что бандиты уже были заняты препирательством через железную дверь с госпожой Колядко, и шум стоял невообразимый.

— Откройте, милиция! Наплевать, открывайте неодетой! У нас ордер на обыск вашей квартиры! У вас незаконно хранят наркотики! Ты, слышь, сука, открывай, я сказал!!

Они забарабанили в дверь кулаками и ногами. Забрякало какое-то железо. Я тихонько сползла вниз, животом распластавшись по ступенькам, свесила голову и, зацепившись ногой за прутья решетки, зависла вниз головой на манер летучей мыши.

Их на площадке было пятеро. Двое возились у двери, один сверху, другой снизу, прилаживая какие-то приспособления, похожие на маленькие домкраты. Это они и брякали железом, точно слесари из ЖЭКа. В дверь молотил знакомый «биток», впавший в буйство от близости желанного спасения. Позади него стоял молодой щуплый парень с каким-то прибором в руке, отдаленно напоминающим пульт телевизора. Рослый бандит, башка которого едва не отведала Зинаидиного угощения, стоял рядом, с тупым любопытством заглядывая через плечо щуплого.

Внезапно в общем гаме что-то звонко пиликнуло, молодой подпрыгнул:

— Есть сигнал! Они открыли его! Здесь!!

— Ломайте скорей, блин! — заорал «биток», шарахая в дверь со всей дури обеими руками. — Какого хрена возитесь?! Если на этот раз упустим, я скажу Ладо, что это из-за вас!

«Вот сейчас тебя тот здоровый мужик пригреет чем-нибудь по разбитому кумполу!» — злорадно подумала я. Прошла едва ли минута. «Слесари» бешено принялись вращать длинные рукоятки домкратов. Стальные зубы врезались в раму двери, скрежеща, отогнули и выдавили замки. «Биток», сгорая от нетерпения, голыми пальцами вцепился в край двери и рывком распахнул ее. Вся орава ввалилась внутрь квартиры — и тут-то началось самое страшное.

Сначала раздался грохот опрокидываемой мебели, звон стекла, а потом из квартиры вырвался крик. Он был непродолжительный, но я такого никогда прежде не слыхивала. Кричал густым басом, почти ревел тот самый большой и сильный мужчина, который открыл нам двери. На последних секундах крик его перерос в какой-то тонкий, пронзительный, поросячий визг — и наступила тишина. Кто-то подошел и поспешно прикрыл дверь в квартиру изнутри.

Мы с Зинкой, обнявшись от страха, сидели на холодных ступеньках лестницы. Зубы у меня стучали. Я поднялась на ватных ногах и осторожно спустилась вниз, приблизила ухо к железу искореженной двери, с разорванной обивкой, свисающей лохмотьями. Кто-то ходил, двигали что-то тяжелое, скверно ругались. Голос «битка» торопил:

— Ищите, ищите! Где-то здесь он, падлой буду!.. Ну, сучка, колись, куда бабки притырила?! Пургу не гони, мне морда твоя корявая знакома! Говори — умрешь легко! А иначе…

Послышалась какая-то возня, а потом странные, тонкие, нечленораздельные звуки:

— А-а-о-о-у-у… у-ы-ы-ы…

Внезапно кто-то пробежал по коридору прямо по направлению к выходу. Я обмерла и едва не грохнулась в обморок тут же, на лестничной клетке. Уже поползла по стеночке, хватаясь за воздух. Неизвестный, на мое счастье, свернул в ванную, и оттуда донеслись до меня звуки рвоты.

— Сопляка развезло… — с усмешечкой сказал кто-то совсем рядом, сантиметрах в десяти от меня.

Близость смертельной опасности придала мне силы. Кое-как я доковыляла до Зинаиды, держась дрожащими пальцами за стеночку, а там уже она подхватила меня.

Мы сидели, пока все не кончилось, боясь сдвинуться с места. Долго-долго тянулось время. Наконец, скрипнула искореженная железная дверь, бандиты вышли один за одним, распаренные, недовольные, тяжело дыша. «Битка» вели под руки, точно пьяного. Он все порывался вернуться, колотил костяшками кулака в стену и повторял в полном отчаянии:

— Где?! Где?! Где?!!

— Уймись… — устало урезонивали его. — Ничего она тебе уже не скажет…

— Но был же, был здесь!! — с безумной настойчивостью человека, хватающегося за соломинку, лепетал Маргаритин сосед. — Это ты, Хомяк, что-то напутал со своей пищалкой!

— Не путал я… ты сам видел, харя та же…

— Он где-то здесь, в доме! Всех на уши поставлю, всех!! Весь дом переверну, падлы!

— Пошли, пошли… Соседи и так уже, наверное, ментов вызвали…

— Плевал я на ментов! Всех замочу!! Пускай едут, суки!

— Уймись… Ботас, забери у него пушку, а то еще шмалять начнет. Поехали на хазу, покумекаем, что дальше делать…

Последняя фраза, которую я смогла расслышать, звучала на удивление интеллигентно:

— Для такого мнения, братан, зубов у тебя должно быть ровно в два раза больше, понял?..

Звуки их шагов стихли. Задвигались и исчезли длинные тени от фар их машин. Стало пусто и тихо — но прошло не менее получаса, прежде чем мы с Зинкой решились встать на дрожащие, ноющие ноги и отправиться восвояси. На страшную дверь, хранящую ужасную тайну, мы даже посмотреть боялись. Там, в комнатах, еще горел оставленный бандитами свет. Ни за какие деньги на свете не согласилась бы я подойти и посмотреть, что там творится внутри…

Единственное, на что меня еще хватило — это в ожидании поздней маршрутки вызвать со своего мобильника милицию по адресу Бестужевская, 20.

5

Я лежала в каком-то холодном подвале абсолютно голая, пристегнутая ремнями к дивану. Могучий бандит злорадно усмехаясь, шевеля пальцами в перстнях, медленно подносил к моему лицу пышущее жаром жало паяльника. Я пыталась уклониться, вырваться или хотя бы закричать, объяснить и поклясться, что понятия не имею, куда пропал его чемодан с деньгами, а если бы узнала, то перво-наперво примчалась бы и все-все рассказала, потому что мне чужих денег не нужно — но у меня, естественно, ничего не получалось. Слова застревали в горле, я не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, а раскаленное красное железо уже нацелилось мне прямо в правый глаз и жгло немилосердно. Когда зазвонил телефон, я подпрыгнула на кровати:

— Нет, нет, не надо!..

Телефон продолжал звонить — и я медленно приходила в себя, понимая, что сплю у себя дома, а какой-то придурок звонит мне в половине второго ночи. Утерла холодный пот с лица, успокоила дыхание и, сдерживая колотящееся от пережитого кошмара сердце, нашарила трубку.

— Да, черт возьми! Маргарита, это ты? Спасибо, что разбудила… Как у тебя дела? Как это — скоро умрешь?! От Зинкиного поджопника, что ли? Успокойся, от этого не умирают! Даже в нашем возрасте! Прекрати там заливаться слезами и расскажи мне все внятно! Какая, к черту, проклятая койка!.. Что ты себе вбила в голову?! Господи, мне бы твои проблемы!..

— Ведь уже пятница? — тоненьким плаксивым голоском спросила меня Марго. — Два часа ночи? Значит, через четыре часа я умру… У меня гипертонический криз, меня положили в реанимацию, на заколдованное место, на которое никто не хочет ложиться, а когда я спросила доктора, буду ли жить, он мне ответил «Вот только давайте не будем загадыва-ать…»

— Ну, хорошо… — покорно вздохнула я. — А зачем же ты согласилась лечь на это заколдованное, как ты говоришь, место?

— Я же не зна-ала-а… Это мне потом рассказа-али-и… Приезжай, забери меня отсюда, Агнесса, пожалуйста-а…

— Ладно, приеду, — сказала я. — Все равно уже не уснуть… такая гадость снится… А ты не реви!

— Только ты до шести часов приезжай, слы-ши-ишь?

— Не реви, я сказала! Как я к тебе до шести часов попаду? Кто меня пустит?

Но Маргарита подняла такой рев в трубку, что я поспешно согласилась, опасаясь, что она затопит слезами всю палату.

Проникновение в больницу в любое время дня и ночи на самом деле не составляет для меня проблемы.

Улицы были пустынны и глухи. Дома стояли темные, молчаливые. Деревья и кусты вокруг затихли, точно в ужасе от случившегося этой безумной ночью. Транспорт не ходил — пришлось ловить попутку. Хорошо, что водитель мне попался молодой и веселый мальчик, в кепке и в очках, и в ответ на мой вопрос, сколько это будет стоить, бодро ответил:

— Миллион! Я на прошлой неделе хозяйский «мерседес» разбил, теперь деньги отдавать надо!

Он довез меня за сто рублей, пожелал удачи и выздоровления и укатил восвояси, ничуть не унывая по поводу разбитого хозяйского «мерседеса». Ах, молодость, беспечная молодость…

Я переоделась в халат и тапки прямо на крыльце приемного покоя, запихнула куртку и кроссовки в пакет и поскреблась в дверь. Опустив лицо, зябко почесывая ногу об ногу, сказала открывшей сонной медсестре:

— Ох, холодно уже по ночам… — и поспешно прошмыгнула мимо нее внутрь.

Устройство больницы было мне, в целом, знакомо. Я сама тут лежала когда-то с аппендицитом. Смутно представляя, где расположена реанимация кардиологического отделения, я брела длинными, пустыми, ярко освещенными больничными коридорами, минуя медицинские посты. Было тихо. В иных ординаторских работали телевизоры, где-то вяло побрякивали стаканы. Я разглядывала старые медицинские стенды с изображением зеленых зубастых вирусов, краснорожих болезней и опрятных, подтянутых медицинских работников. На одном из постов висела стенгазета со стишками следующего содержания:

Куда идешь? Иду к врачу! А что несешь? Свою мочу. А ты куда идешь, чудак? И я к врачу, несу коньяк. Себя вопросом озадачь: Кому скорей поможет врач?

Неожиданно из приоткрытых дверей темной палаты послышался громкий отчетливый зов:

— Сестра-а… сестра-а…

Подпрыгнув с перепугу, я огляделась. Никого из настоящего младшего медицинского персонала больницы поблизости не наблюдалось. Я собралась было идти, но тут голос вскричал так отчаянно:

— Сестра-а!! — что у меня не хватило духу сбежать, не выяснив хотя бы, в чем дело.

Я робко приблизилась к двери палаты и заглянула внутрь.

— Кто тут? Чего надо?

— Сестричка, милая! — обрадовался мужской голос. — Дай утку! Нет мочи терпеть!..

— О, Господи!..

Раздражаясь на вынужденную задержку, я сделала только один шаг в темноту — и вдруг вся палата, человек на двадцать лежачих, ожила, заскрипела панцирными сетками кроватей, застонала, загомонила:

— И мне утку! И мне! Сестра! Пить!..

Я отпрыгнула, как ошпаренная, точно по неосторожности сунула нос в осиное гнездо. Они там, в темноте, все дружно застонали, заохали, стали звать меня и ругаться — но я же не могла торчать у них битый час, поднося утки двум десяткам мужиков! Был уже пятый час! Меня Маргарита ждала! Чем черт не шутит — вдруг госпожа Колядко перед своей безвременной мучительной кончиной успела состроить для нее какую-нибудь медицинскую гадость! Что это еще за проклятое место?! Но и оставить их так вот просто мучиться я тоже никак не могла.

Наливаясь темной яростью, я пошла искать настоящую дежурную медсестру и обнаружила ее через двадцать шагов уронившей толстую рябую ряху прямо на должностные инструкции. Ох, наконец мне выпал случай оторваться! Выплеснуть адреналин, бесполезно накапливаемый весь сегодняшний день! Я схватила эту наглую дуру обеими руками за волосья, приподняла и шмякнула мордой прямо о стол!

— Ах, ты, мать твою перемать! Ты почему, корова, спишь тут, когда у тебя все отделение криком кричит?! А ну, пошла работать! Тебе за что ночные платят, морда твоя немытая?! Я вот все Федору Платонычу расскажу утром!

Нападение мое было столь стремительным и неожиданным, что нерадивая деваха, едва не свалившись со стула, подхватилась в переполохе и понеслась на зов больных, поправляя съехавшую набок косынку и оглядываясь в ужасе. У самой палаты она чуть притормозила, очухалась и спросила крикливо:

— А ты, вообще, кто такая?

— Я тебе сейчас покажу, кто я такая! — кинулась я к ней с поднятыми кулаками. — Ты у меня сейчас сама на больничную койку в хирургию ляжешь!

Вид у меня был столь решительный, что она предпочла не связываться и поспешно юркнула в темноту палаты. Я удалилась гордо, довольная делами рук своих, крикнув напоследок:

— И чтобы к моему возвращению пол в коридоре блестел! Мордой по каждому пятнышку возить буду, понятно?!

Персонал реанимации, естественно, тоже спал. Я беспрепятственно вошла в отделение, нашла номер палаты, который назвала мне Марго, и осторожно, наученная горьким опытом, заглянула внутрь. Здесь, слава богу, все спали. Было всего шесть коек — а храп стоял как от роты солдат, не меньше! Храпящие женщины, даже больные — это ужасно. Если мне когда-нибудь кто-нибудь скажет, что я храплю, я… ни за что не поверю. Настоящая женщина храпеть никак не может, это анатомически невозможно.

Моя дражайшая подруга лежала у окна, тихо, как мышка. Подойдя поближе, я осмотрелась, даже нагнулась и не поленилась заглянуть под кровать, приподняв сползающее синее больничное одеяло. Койка как койка, ничего в ней особенного и зловещего нет. Рядом — аппарат поддержания жизнедеятельности, включенный в розетку, Маргарита на общеукрепляющей капельнице… Надо же, как ее от одного синяка развезло! Это даже хорошо, что мы ее в больницу упрятали, с собой не взяли. При таких ужасах она бы точно богу душу отдала досрочно… пионерка наша!

Она при виде меня только вяло шевельнула в качестве приветствия кончиками влажных пальцев, показывая, как она слаба. Уж что-что, а болеть эта кисейная барышня умела!

— Ну вот, видишь — я здесь! — громким шепотом сказала я, плюхаясь к ней на койку. — Ты довольна? Рассказывай, что тут у тебя случилось? Только, пожалуйста, без дурацкой мистики!

— Это не мистика, девочка!.. — вдруг раздался замогильный шепот с соседней койки. — Каждую пятницу, ровно в шесть утра на этой койке умирал человек… Я лежу в этой палате уже пятый раз за год и все знаю… Поэтому я сочла своим долгом предупредить вашу подругу… Вы еще молоды, и незнакомы с ликом смерти…

Я присмотрелась повнимательнее. По соседству с Маргаритой, выпростав поверх одеяла тонкие, иссохшие руки, лежала древняя седая старуха.

— Спасибо, матушка. Я, конечно, польщена, давно меня никто не называл девочкой…

— Какая самоуверенная! — зловещим шепотом сказала старуха, так, что у меня и впрямь мурашки побежали по коже.

Действительно, что это я так размечталась? Не факт, что я успею состариться до состояния такого вот папируса, очень даже не факт!

— А может, тебя переложить? — спросила я подругу.

— Некуда, все койки заняты! — всхлипнула она и затряслась всем толстым телом, так, что койка ходуном заходила.

— Хорошо! — решительно сказала я, обеими руками останавливая дрожь и колыхание панцирной сетки. — Я с тобой посижу, и ты сама увидишь, что ничего потустороннего здесь случиться не может!

Мы перестали шептаться, чтобы не мешать спящим больным, я взяла ее руку в свою и стала ждать. Марго успокоилась и вскоре задрыхла, захрапела едва ли не громче всех в палате. Надо будет ей утром рассказать, что она храпит безбожно! Никогда больше ночевать ее к себе не приглашу. Это же гарантированная бессонная ночь!

Окруженная со всех сторон этим сонным царством, я пригрелась в спертом воздухе палаты и не заметила, как тоже задремала. Пробуждение мое было не менее ужасным, чем за три часа до этого. Сквозь мутную, морочную дремоту привиделось мне, что дверь палаты медленно открывается и на пороге возникает нечто в белом, с длинным странным шнуром в руках. Это нечто медленно и величаво, почти не касаясь земли, плывет к тому месту, где стоит кровать беззаботно спящей Маргариты, приближается ко мне, останавливается совсем рядом и протягивает руку к стене, к розетке с аппаратом поддержания жизнедеятельности…

Тут-то я и поняла, что это не сон, подскочила, точно ужаленная змеей в ягодицу, и вцепилась ногтями обеих рук в преступную конечность, уже потянувшую вилку аппарата из розетки.

— Стой, сволочь! Попался! Не уйдешь теперь!.. Маньяк! Убийца в белом халате! Ишь, чего выдумал!.. Говори, кто тебя подослал?! Ирка Колядко?! Говори, а то придушу!

Пойманный мной преступник тоненько взвизгнул, уронил шнур на пол.

— Батюшки-святы! Кто это такой тут прыткий?.. Какая я тебе маньяка?! Я уборщица, тетя Маша! Мне пылесос надо включить, а ты тут хулиганишь! Я на тебя заведующей отделением пожалуюсь!

Но я не слушала испуганную старуху, крепко держала ее за руку, требовала включить свет, звала людей, охрану и утверждала, что поймала наемного убийцу. Конечно, все проснулись, зажгли свет, вырвали из моих цепких рук едва не плачущую тетю Машу, привели дежурного врача, который распорядился запереть меня в перевязочной до прихода заведующей отделением… Мне вкатили в вену успокоительный укол и отвели в тихую комнату, где я и проспала на чистенькой кушетке до девяти утра, необычайно спокойно и уже без кошмаров.

Утром недоразумение прояснилось, в существенной степени благодаря заступничеству Маргариты, ради этого забывшей о своем гипертоническом кризе и вставшей решительно с постели. Мне вежливо попеняли за содеянное, строго предупредили, что за подобные выходки могут привлечь к ответственности — и тихо отпустили восвояси, вытурив заодно со мной и мигом выздоровевшую Маргариту, чему она была необычайно рада. Может быть, я бы и не отделалась так легко, но заведующую отделением сильно смутило происшествие с пылесосом тети Маши, по пятницам с благородной целью уборки отключавшей аппарат жизнеобеспечения в реанимационной палате… По крайней мере, когда мы с Марго, высоко подняв головы, двигались под конвоем двух санитарок к выходу, пожилой электрик уже мастерил в коридоре отдельную розетку для пылесоса. И знаете, я до сих пор с гордостью вспоминаю эту розетку! Ведь неизвестно, сколько еще жизней она спасла!

От каких пустяков зависит на этом свете жизнь человеческая, кто бы мог подумать!.. Чудны дела твои, Господи!

6

По дороге домой Марго и вовсе ожила. Защебетала, что твой скворец, вернувшийся к родному скворечнику после поездки на африканские курорты.

— Что, Агнессочка, я была права? — ехидничала она. — Проклятая койка — не плод моего больного воображения, да?

— Это плод общего идиотизма русской жизни! — отмахнулась я.

— Боже мой! Жить так прекрасно… Смотри, какие нежные жемчужные оттенки облака! Обожаю жемчуг! А мы уже сегодня будем делить деньги, да?

Узнав, что до дележа миллионов еще так же далеко, как до этого самого облака, которое, на мой взгляд, было обыкновенно серым, унылым питерским обрывком балтийского тумана, моя романтическая подруга несколько загрустила и весьма отстраненно поинтересовалась: целы ли еще ее сбережения? Я успокоила ее сообщением, что не только целы, но даже преумножены нашими стараниями, вкратце посвятила в ход событий вчерашней ночи, избегая кошмарных подробностей, и мы вдвоем, бодро шагая через лужицы, заспешили к Зинаиде — умыться, попить чайку и посовещаться по поводу дальнейших действий.

Увы! Нас ожидало очередное разочарование в виде накрепко запертой двери! Коварной Зинки дома не было, а Колька ее, если и был, то находился в состоянии, непригодном к употреблению, дверь нам не открыл и вообще не подавал признаков жизни. Некстати припомнив, что у Зинки на руках полученные нами вчера в холодном поту и муках десять тысяч рублей, я забеспокоилась, заторопилась на ее излюбленный пятак — и, как оказалось, не напрасно! Ужасное зрелище ожидало нас на пятаке! Душераздирающее зрелище!

Зинаида, в своем обычном наряде, то есть в сапогах, бушлате и платке, с глазами оловянного цвета стояла перед игровым автоматом в окружении охающих и цокающих языками товарок и, как заведенная, бросала в ненасытную прорву этих электронно-механических грабителей одну за одной пятирублевые монеты. Лицо ее, обычно бледно-сизое, покрылось коричневыми пятнами и уже приближалось к коричневой застывшей маске, означающей апоплексический удар, когда мы подбежали, схватили ее за руки и оттащили от автомата. Какие-то наглые мальчики из охраны, подсмеиваясь, пытались нам препятствовать, чтобы мы не мешали людям свободно играть в свободной стране, но я на них так цыкнула, что самой страшно стало.

Оказалось, эта удачливая дочь фортуны за два часа под улюлюканье и подначки местной черни спустила в бездонную утробу автомата девять тысяч пятьсот двадцать пять рублей пятаками! Она опустила монету в узкую прорезь монетоприемника одну тысячу девятьсот пять раз, с темпом одна монетка в пять секунд — и хоть бы раз выиграла! Меня пробила истерика. Как я орала! Какие проклятия на ее голову призывала! Даже стукнула пару раз… не больно, правда. Зинаида стояла, свесив длинные руки чуть не до колен, уронив разочарованно челюсть до самой груди, хлопала оловянными гляделками, медленно приходила в себя и не очень-то меня слушала. Ее больше угнетала собственная неудачливость, чем потеря наших общественных денег, от которых ей лично все равно мало бы что досталось.

— Вы меня достали обе! — на высокой мажорной ноте закончила я свою разгромно-воспитательную речь, по привычке приобщив в обвинительное заключение и безвинную, бессловесную Маргариту. — Я планировала на эти средства нанять частного детектива, чтобы не рисковать вашими старыми шкурами, но раз так — пеняйте на себя! В самое пекло отправлю — сердце не дрогнет! Вы у меня узнаете, почем фунт лиха!

Мои девицы стояли навытяжку, точно новобранцы перед полковником.

— Значит так, — немного сбавив обороты, перешла я к постановке задач. — Я сейчас еду на место недавних мрачных событий, слабонервных с собой не беру. Буду искать концы нашего чемодана. К моему приезду, кровь из носу, чтобы вы заработали три… нет, четыре! Четыре тысячи рублей! Как хотите — хоть на панель!.. если какой геронтофил польстится! Понятно?! Остаток денег сюда, быстро! Ты тоже!.. Карманы покажи!.. Так-то! Давайте, суетитесь, если не хотите в нищете провести остаток лучших своих лет!

— А я-то за что? — наконец осмелилась подать голос Маргарита, подавленная моим грозным воинственным видом. — Агнесса, я же ничего плохого не делала!..

— За компанию! — рявкнула я и удалилась, забрав все наличные деньги.

Никакого четкого плана у меня не было, сплошь мешанина в голове. Одна только мелькала обостренная мысль: как они нашли квартиру Колядко? Кто им помог… или что? В поисках ответа на этот вопрос я, прежде чем отправиться на Бестужевскую, сначала заглянула в свой родной салон и попросила Вадима оказать мне одну маленькую информационную услугу. Он у нас с Интернетом дружен, времени у него много…

Памятуя о том, что милицию я вызвала сразу, я полагала, что шум вокруг страшной находки в квартире Колядко уже улегся. Не тут-то было! Они все только к десяти утра соизволили приехать — и следователи, и «скорая»! У подъезда знакомого дома на Бестужевской торчало сразу три милицейских машины и еще одна черная «волга» с мигалкой. Тела в черных глухих мешках как раз вынесли на носилках угрюмые санитары. Вокруг машин у подъезда кучковались любопытные старухи, и я к ним присоединилась, естественно. Из подъезда выглянул молодой курчавый рыжеволосый парень, махнул рукой сержанту-водителю.

— Толя! Жмуров убрали, теперь можно запускать понятых! Подбери там кого-нибудь… чтобы в обморок не сразу хлопнулся!

Я вовсю заработала локтями, протискиваясь поближе.

— Если есть необходимость исполнить гражданский долг, возьмите меня! Я операционная сестра, вид крови меня не пугает.

— Пожалуйста… — равнодушно кивнул сержант. — Кто еще хочет? Бабки, ну! Смелее!

Желающих не нашлось, и он отправился ловить случайных прохожих. Я медленно, с опаской поднялась наверх, на знакомый, точно родной, четвертый этаж. Насчет вида крови — это я погорячилась, пожалуй… Очень хотелось оказаться в центре событий. А теперь вот придется отдуваться, ничего не поделаешь…

В квартире уже вовсю работала оперативная следственная группа. Щелкал вспышкой фотограф, ползал на корточках криминалист. У дверей с важным видом стояли два молодых следователя — рыжий, который велел сержанту звать понятых, и другой, черненький, субтильного телосложения. Они курили, посматривали на работу криминалистов и разговаривали.

— Напрашивается простая версия, Володя! — горячо говорил рыжий. — Типичное убийство на бытовой почве! Муж приходит с работы, застает жену с любовником — и зверски убивает обоих!

— Ой-ой! — скептически морщился черненький. — А с чего ты взял, что убитый — не муж? Его еще никто не опознал как любовника!

— Понимаешь, это очень просто! По одежде! У него пиджак, штаны, трусы и все прочее было аккуратно разложено на стуле! Не убрано в шкаф, как сделал бы ты или я, придя домой, к законной жене, а именно приготовлено для быстрого одевания. Между нами говоря, это у меня из личного опыта. Я, когда к чужой бабе прихожу, особенно замужней, тоже все аккуратно в одном месте складываю! Чтобы драпать было удобно, если что! И ботинки — ты посмотрел, как у него стояли ботинки?!

— Да, может, он просто торопился к милке, вот и побросал все, — усмехался черненький Володя. — А ты тут, Слава, целую теорию развел…

— А, по-твоему, что это? — горячился рыжий Слава. — У тебя какая версия?

— Ритуальное убийство, — шепотом, с оглядкой сказал Володя. — Однозначно! Ты видел, что сделали с трупом женщины?

— Ерунда! Ты посмотри, какого размера мужская одежда в шкафах и какая — убитого мужика! Четыре размера разница, не меньше! Я тебе говорю, что жил тут один мужик, а убили другого! Отсюда и вытекает, что убийца — муж!

«Бедный, бедный Ванюша Колядко! — подумалось мне. — Мало ему обвинения в наезде на старушку, которого он не совершал, так еще эти Пинкертоны норовят повесить на него два трупа! И мотив ведь убедительный, не отвертеться! Хорошо, если он просидел эту ночь в КПЗ. А если над ним сжалились и выпустили, а он решил гульнуть? Надо хоть заявление против него не забыть забрать… когда все кончится».

Тут Пинкертоны Слава и Володя обратили внимание на меня.

— Вы понятая? Проходите внутрь… если хотите.

— А что мне надо будет делать?

— Да ничего вам не надо будет делать. Только протокол осмотра подписать! Мы сами все сделаем, а вы просто должны подтвердить, что все, что записано в протоколе, правда.

— Надо кого-то из соседей пригласить, — резонно заметил рыжий Слава. — Соседи больше знают… может, кто из них бывал в квартире раньше, или слышал чего.

Вообще, мне рыжий больше нравился. Как-то он был… потолковее. Черный покривился, не нашел, что возразить, и позвонил в квартиру по соседству. Долго дверь не открывали, он уже собрался звонить в следующую, когда щелкнул замок и на лестницу выглянула отвратительная толстая старуха на костылях.

— О, простите, бабушка! — сказал Слава под ироническим взглядом черного. — Зря побеспокоили вас…

— Ничего не зря! — прошамкала бабка, стукнув костылем о гулкий бетонный пол. — Я как раз вам и нужна! Я все подпишу… и на кровь посмотрю с удовольствием!

— Ну, проходите тогда, — смешался Слава.

— А вы ничего не слышали подозрительного? — встрял черный Володя, раздражая меня все больше и больше. — Может, вы знаете, кто убил ваших соседей?

— Я вообще ничего не слышала! — рявкнула старая карга. — У меня батарейка в слуховом аппарате села! Пока сестра не вправила — ничего не слышала! А знать кто убил — конечно же, знаю! Черти! Я их сама в глазок видала… и не один раз, как они тут вокруг ихней квартиры вчера вертелись… Морда у одного желтая, как у Фантомаса, у другого — ну чисто обезьяна, ни дать, ни взять!

— Я же говорил — ритуальное убийство! — торжествующе шепнул черный рыжему, подбрасывая в ладони какую-то железяку. — А вот этим они дверь взломали!

Когда я услыхала бабкины слова, мне уже стало нехорошо. Это же она нас с Зинаидой видела! Совсем нехорошо мне стало, когда в железяке, которой следователь Володя похлопывал по раскрытой ладони, я с ужасом опознала ломик Зинаиды! Эта полоумная забыла вещественную улику на месте преступления! Не нашего, конечно, преступления — да кого же это волновать будет! Только соседок по нарам! Да и те засмеют, поди!.. Ну, а когда мы вошли в квартиру и я увидела на заплеванном полу все то, что поленились соскребать санитары, мне окончательно поплохело, и я, охнув, брякнулась в обморок. Впервые в жизни, между прочим! Хорошо, что рыжий Слава успел меня подхватить! Добрый мальчик, пусть ему повезет в карьере и в личной жизни!

Очнулась я на вонючем продавленном диване в квартире старой карги с костылями. Она, улыбаясь, стояла передо мной, провиснув на своих подпорках, и совала мне в нос ватку, смоченную вместо нашатыря какой-то бурой гадостью… фурациллином, что ли.

— Эка ты… молоденькая! А еще врачиха…

Я сморщилась, чихнула и отшатнулась, чтобы не испачкать нос этой желтой дрянью. А вдруг она не смывается?!

— Что это вы мне суете?!

— А бес его знает! — мелко-мелко рассмеялась карга. — Сестра ко мне ходит… уколы делает… вчера забыла свой чемоданчик. Я и взяла, чего там было! Не вовнутря же, только в нюх… Главное, что помогло тебе, милая! А ты, я вижу, шустрая! Я тоже в твои годы была… ухх!

Не знаю, что именно хотела сказать этим древняя бабка, но из ума она явно не выжила, как мне показалось вначале. Я насторожилась, приподнялась, принялась оглядываться. Особенно слова о забытом чемоданчике меня привлекли.

— Скажите… я тоже медработник… а можно взглянуть на чемодан, который у вас забыла сестра?

— Дык, вот он, открытый, гляди! Я ничего не брала, только вот ваты чуток, да ампулу какую-то ножом тюкнула, чтоб тебе понюхать дать…

Я осмотрела чемодан. Обычный, старенький, даже не чемодан, а потертый мягкий саквояж с иглами и шприцами в стерилизаторе. На таких старух не тратят одноразовые шприцы… Но как же медсестра его забыла? Что такое могло случиться? Может, у нее руки были заняты?!

— А вы не припомните — когда ваша медсестра выходила, у нее было что-нибудь в руках?

Старуха задумалась, сморщилась, точно печеное яблоко, прикрыла дряблые веснушчатые веки, покачиваясь на костылях.

— А ведь верно говоришь! Было! Чемоданчик у нее был! Новенький, серенький! Я еще подумала — может, им новенькие выдали, а то старый уж очень страшный, ходить, поди, стыдно! Как-то мне и не запало в глаза, с чем она пришла — я и не спросила! Я уж потом, утром ее старый чемоданчик-то нашла! Ей же влетит теперь, поди, от начальства?

Я выпрямилась, точно пронзенная молнией. Вот оно! Но как чемоданчик попал из осажденной квартиры Колядко к соседке?

Ответ нашелся через мгновение. Он был у меня перед глазами!

— А эта сестра — она на лоджию у вас не выходила?

Старуха отчего-то надулась, точно сыч.

— О! И ты туда же! Я женщина пожилая, неходячая… одинокая, между прочим! Мне утку носить некому! Когда успею, доковыляю на своих ходилках до горшка, а когда и не успею! Подумаешь, велико дело… а вы, молодые, сразу нос воротите! Вот и она тоже: «Бабушка, какой ужасный запах!» И сразу балкон — нараспашку!

Я прошла по комнате и открыла дверь в лоджию, соседствующую через тонкую стеночку с лоджией квартиры Колядко. Конечно! Самое надежное место спрятать что-либо было именно здесь! Там, у стеночки, даже какая-то доска подложена была — может, любовник Иродиады здесь не один раз прятался… Кто же мог предположить, что у открытой двери стоит и дышит воздухом медицинская сестра, пришедшая от собеса обиходить одинокую старуху! Ей оставалось сделать только два шага и взять дипломат, после чего тихонько закрыть за собой дверь, подождать, пока все кончится, и покинуть квартиру!

Я едва не застонала в мучительном бессилии! Выходит, драгоценный кейс с кучей денег вчера пронесли мимо нас с Зинаидой, пока мы, оглоушенные случившимся, сидели и тряслись от ужаса этажом выше! Я даже припомнила, что слышала, как кто-то выходил, судя по звуку шагов — женщина! О, моя несчастливая звезда!

Старуха дергала меня сзади за рукав.

— Слышь, доча! Ты дверь закрой, я сквозняков боюсь хуже черта! Чемоданчик-то, может, занесешь сестре? Может, вы где рядом работаете?

Глава пятая ЗА ДЕНЬГАМИ НЕ ГОНЯЕМСЯ, В ЗАСАДЕ ЖДЕМ!

1

Ох, и пришлось же мне побегать в тот день! До самых сумерек! Настоящая женщина борьбу за место под солнцем всегда заканчивает в темноте. Нигде не присела, маковой росинки в рот не брала (да не поймут меня превратно наркоманы). По пути к дому забежала в модный дом Мертенса на Невском, только на минутку — глянуть, что нового появилось. Я туда как в музей хожу. Полюбовалась на себя в зеркала — худая, лицо потемнело, осунулось. Глаза блестят нездоровым блеском, скулы заострились и проявилось в них что-то калмыцкое… Молодое такое, удалое. Оригинальное даже. Мне понравилось. Сапожки вот только грязные! Никогда со мной такого не бывало. Да уж… охота за сокровищами не красит. Накинула на плечи прямо поверх пальто пару манто, повертелась туда-сюда… Ничего так… живенько… Продавщица меня выгнала. Почти выдернула шубейку-размахайку из рук, сказала:

— Эта модель вам не подойдет! Ценники смотрите внимательней, прежде чем пальцами лапать!

Я посмотрела — четыре тысячи у. е. Подумаешь… пусть подавится своей кацавейкой! Я себе приличную зимнюю вещь найду, и не здесь, а в Париже, на Елисейских Полях!

Я размечталась так неприлично только лишь потому, что считала, что чемоданчик с деньгами у меня в кармане. Я еще не знала, где именно он лежит, но точные координаты и досье на человека, нагло и противоправно овладевшего им прямо у меня под носом, лежали в моей сумочке, в старенькой записной книжке, и я имела все основания полагать, что особых проблем в этой ситуации меня не ожидает. Язык намозолила, расспрашивая. Нюх у меня выработался за эти дни беспрерывных поисков, как у служебно-розыскной собаки. В службу сыска пропавших без вести впору устраиваться, или в передаче «Жди меня» выступать.

Моей драгоценной находкой стала Аннушка Боголепова, косоглазенькая патронажная сестра собеса с жалованьем в две с половиной тысячи рублей, богобоязненная прихожанка подворья Введено-Оятского монастыря, собирающаяся по весне принять постриг, а пока отрабатывающая послушание путем досмотра беспомощных старух, по негласному соглашению матери-игуменьи с руководством горздравотдела. Я ее сама еще пока не удосужилась лицезреть, но представляла хорошо. Знаком мне такой тип женщин, слава богу, не первый год замужем. Серая церковная мышка, сутулая, колченогая, рябая христова невеста — это вам не женщина-броненосец под парами! Такую возьмем без шума и пыли! Ишь, несчастная, согрешила, польстилась на ящик денег! Погубила непорочную душу! А диавол-искуситель вот он, рядом! Подхватит под микитки — и пожалуйте прямиком в ад, сковородки лизать! Лишь бы истово верующая не додумалась на богоугодные дела потратить мое состояние. Это я и сама смогу сделать, потому что нет дела более угодного Господу, чем забота о трех престарелых, слабосильных женщинах, лишенных в этом мире надежной поддержки и опоры. Аминь!

Вовремя вспомнив о двух других престарелых, слабосильных и скудоумных старушенциях, отбывающих свое послушание на заработках ввиду полной профессиональной непригодности к поискам сокровищ русско-кавказской мафии, я изменила путь и направилась к Зинкиному пятаку в настроении благодушном и всепрощенческом. Еще издали услышала я мелодичное, хватающее за душу пение, и по мере того, как я влачилась в вечерней толпе бредущих к домашнему очагу горожан, пение становилось все громче, все трогательнее. Скоро стали различимы слова:

Ой, цветет калина-а! В поле у ручья-а!..

Мои послушницы стояли, обнявшись, как казанские сироты, задрав кверху головы, и голосили во всю глотку под пластиковым куполом, перекрывающим проход и дающим замечательный резонанс. Надо же, место как умело выбрали! Зинаида вела хрипловатым баском, надувая сизые щеки, выкатив глаза и нахмурив кустистые брови, глядя в точку прямо перед собой. Ни дать, ни взять, Кудеяр-разбойник! Маргарита подпевала ей тоненькой фистулой, смешно сворачивая губы трубочкой, вытягивая шею и для пущей убедительности мелко тряся толстыми щеками и качая головой в такт словам. Им самим, похоже, нравилось! Марго даже жалостливую слезу ручонкой смахнула, ей богу!

Не желая мешать служительницам высокого искусства, я скромно встала в сторонке и тоже заслушалась, подпирая щеку рукой. Даже подпевала им тихонько, честное слово! Закончив одну песню, они тут же заводили следующую — и так без конца. Про пароход, про мороз, про огни Саратова… Я и понятия не имела, что они столько песен знают! Спелись, называется! Красиво смотрелось со стороны… а главное, трогательно. Даже позавидовала слегка, белой завистью, конечно. Вот ведь сколько у нас на Руси талантов! Куда там Бабкиной Надежде до этих бабок! Нашего человека главное к стенке как следует припереть — он тогда еще не такие чудеса вытворять сможет.

Душещипательный дуэт старых творческих сил имел успех. Прохожие не проходили мимо. Мелодичный звон монет, непрерывно сыплющихся в большой картонный ящик у ног этих звезд Сан-Рэмо, услаждал мой слух ничуть не меньше, чем проникновенные рулады Зинки и переливы Маргариты. Справедливо рассудив, что было бы настоящим кощунством и вандализмом прервать их высокий полет в эмпиреях народного творчества, особенно в час пик, когда выручка максимальна, не желая травмировать нежные души артисток своей грубой меркантильной расчетливостью, я решила скоротать час-другой в теплой пиццерии напротив. Я ведь вне всякого сомнения заслужила право на отдых. А они пусть еще попоют… раз им так нравится.

Уютно устроившись у окошка, я с наслаждением вытянула ноющие от многочасовой ходьбы ноги, согрелась, закурила, взяла большую пиццу с сыром, ветчиной, помидорами и грибами и два двойных эспрессо. В углу над стойкой заведения мурлыкал что-то магнитофончик… но это было не то, совсем не то! Ни в какое сравнение не шло с живыми голосами! Вот было бы неплохо, чтобы отсюда, с места, где я ужинаю, было слышно пение моих добрых, отзывчивых подруг! Тогда бы и кусок слаще в горло шел!

Кусок, честно сказать, и без того шел очень неплохо. Но только я размечталась, как было бы замечательно одновременно с пищей телесной усладить душу хорошей мелодичной песней, как пицца вдруг встала у меня поперек горла! Совсем рядом, за высоким окном во всю стену пиццерии, прямо напротив моего столика стояли на улице под моросящим дождиком мои певчие птички и смотрели прямо на меня, точно Ленин на буржуазию. Зинаида многообещающе щурилась, прижимая к пузу картонную коробку с деньгами, и понимающе кивала головой. Маргарита в изумлении открыла рот и разводила руками по сторонам, будто привидение увидала.

Уже через мгновение они вошли решительно в зал, разминая плечи и отряхиваясь. Я уж подумала, что сейчас меня будут бить, причем прилюдно. Безобразная сцена тут же нарисовалась в моем воображении — две пожилые женщины азартно колошматят третью! Совершенно незаслуженно, причем! Какой кошмар! Представляете? На мое счастье они помнили мои уроки и вели себя достойно. Просто, не говоря ни слова, нагло сели ко мне за столик и принялись у меня на глазах жадно уничтожать мою пиццу! Видно они здорово проголодались.

В мгновение ока деревянный поднос опустел.

— Ну, как поужинала?! — вызывающе спросила Зинаида, пододвигая к себе мой кофе. — Ритка, бери вторую чашку!

— С тобой поделиться, Несси? — робко спросила добрая душа Маргарита.

Я глянула на нее пристально — нет, кажется, не издевается.

— Спасибо, не надо… Девчонки, как вы классно пели! Я прямо заслушалась, честное слово! Просто хор имени Пятницкого! Давно репетируете?

Они переглянулись и нахохлились обиженно.

— Нахалка! — сказала Зинаида. — Я же говорю — ни стыда, ни совести! Как дам сейчас подносом — будешь знать, как прикалываться!

— Да уж, Агнессочка! — брюзгливо-интеллигентно скривилась Маргарита. — Ты уж объяснись, пожалуйста! Мы думаем, что ты там жизнью рискуешь, расследование ведешь, а тебя потянуло на сладкую жизнь?!

— Вот зачем она с нас деньги тянула! — подколодной гадюкой зашипела Зинка. — Работать заставляла! Я-то сразу поняла! Эксплуататорша! Мы там на холоде, под дождем, шесть часов кряду глотки дерем, трезвые, как стеклышко, а она тут прохлаждается! Барыня выискалась! Кофе… пирожки… Хрена тебе лысого, а не наши деньги!

И она решительно придвинула ногой к себе стоящую на полу картонную коробку с гонораром.

— Да, Агнессочка! — хлюпнула носом Маргарита. — Между прочим, знаешь, как стыдно было! Ведь в этом районе все меня знают! И ученики, и родители! Идут мимо, улыбаются, здороваются! Это ты плохо придумала! Я лучше снова репетиторствовать буду…

Пора мне было из глухой пассивной обороны переходить в решительное контрнаступление. Я набрала побольше воздуха в грудь, покачала головой — и начала массированную артподготовку по всему фронту.

— Ты, Марго, перестань рожу кривить — морщины будут. А у вас Зинаида Петровна, кофе, извиняюсь, по подбородку течет! Утритесь, вот салфетка, а то люди подумают, что я знаюсь с дурной компанией… Да! Я устала и зашла поужинать! И что?! Вас обеих сразу жаба задушила?! Я имею право! Я за день вонючей сосиски не съела, стакана воды не выпила! Считайте, что сэкономила казенные деньги на приличный ужин… который вы, две вороны, и сожрали с аппетитом! И кто это на меня наезжает?! Что это за две безгрешные душонки перья тут распушили?! Не я ли сегодня всю ночь, как дура, просидела у одной на больничной койке?! Призрака дамы в белом не устрашилась! Жизнь, можно сказать, спасла! А вторая святоша! Не она ли утром, пока мы были заняты борьбой со смертельной угрозой пылесоса тети Маши, спустила в трубу наши общественные десять тысяч?! Ведь именно поэтому вы оказались творческим дуэтом на тротуаре!

Их бесстыжие рожи поскучнели и вытянулись. Крыть им было нечем! И тогда я нанесла точечный, но неотразимый удар.

— А вы думаете, я не знаю, отчего это вы так распелись?! Или нам пойти к тебе на кухню, Маргарита Карловна, и при свидетелях и понятых пересчитать число бутылочек со сливовой наливкой у тебя в кладовке?! Я точно помню, что после твоих именин их оставалось ровно пять! Полагаю, их сейчас там гораздо меньше… если вообще хоть что-нибудь осталось!

Зинаида опустила глаза и задвигала шеей, точно волк в западне. Маргарита растерянно захлопала белесыми ресницами:

— Это все Зиночка… я и не хотела вовсе… Мы только немножко посидели…

— Потеряйся, убогая! — взвилась Зинаида, чувствуя, что праведная почва уходит у нее из-под ног. — Она нас на арапа берет, разве не видишь?! Не было ничего такого, не было, понятно?!

Но ее возмущение сказало мне всю правду. Эти святоши, вместо того чтобы добросовестно трудиться и выполнять установленную руководством норму трудодня, забурились на кухню к ренегатше Маргарите и там преспокойно пропьянствовали до самого вечера! Пока их самих на песни не разобрало! То-то у них так жалобно и душещипательно получалось! А я-то, дура, не сразу и смикитила, в чем источник столь неожиданного вдохновения! Сливянка, должна кстати признать, у Маргариты замечательная, и весьма забористая. Она ее на спирту настаивает. Как там Зинкин Колька сморозил: «Когда женщина настаивает на спирту — отказать невозможно»?

— Деньги на бочку! — скомандовала я тоном полководца, выигравшего кровопролитное сражение. — И закажите мне еще пиццу, потому что я голодна, как волк!

— Ну уж, нет! — зашипела Зинаида, как проколотая старая покрышка. — Этих денег ты, нахалка, не увидишь! С меня хватит! Я ухожу! Сама разбирайся со своим гребаным чемоданчиком и со всей питерской братвой! Пусть они тебе твою хитрую голову открутят! С меня хватит!

На нас уже стали оглядываться посетители. Схватив с полу в охапку картонку с деньгами, Зинаида гордо мотнула головой:

— Ритка, ты идешь?! Или останешься этой графине помпадурше пятки лизать?!

— Агнессочка… Зиночка… — Бедная Маргарита заметалась, не зная, куда податься. Я насупилась.

Есть тактика, и в соответствии с ее законами надо развивать и закреплять достигнутый успех до полной и окончательной победы. Но имеется еще и стратегия, которая учит, что неплохо иногда и отступить, чтобы победа не обернулась вскоре поражением… на другом участке фронта. У меня уже был план, в котором немаловажная роль отводилась Зинаиде. Я просто не могла без нее обойтись! Пришлось пойти на попятную.

— Девочки, давайте успокоимся и вспомним, зачем мы все это затеяли. Не ради же тех драгоценных медяков, которые ты, уважаемая Зинаида Петровна, так горячо прижимаешь к самому сердцу… или, скорее, к желудку. Согласна, признаю свою вину. Надо было пойти ужинать вместе. Просто у вас шла путина, час пик, и я решила не мешать вам работать. Я, между прочим, тоже не бездельничала, весь день не присела, устала, как собака, вот и дала маху… Извините, девчонки, ради Бога.

Я каялась — а что делать? Надо было спасать с таким трудом сколоченный коллектив. В этом и состоит мудрость руководителя. А еще она состоит в том, чтобы не выпячивать свои преимущества. Публично посыпая повинную голову пеплом, я одновременно искренне ругала себя безнадежной дурой и выпендрежницей. Вылезла к витрине, идиотка! На народ и фонари поглазеть захотелось, по романтике соскучилась! Скромнее надо было быть, сесть в глубине зала, за стоечкой, да и кайфовать втихую от народа, как в старину партийные бонзы делали! Вот меня труженики голосовых связок и застукали… на горячем!

Кое-как, со скрипом мы помирились. Зинка подулась, подулась, порадовалась моему уничижению — и со вздохом выставила свою картонку на стол.

— Ладно! Прощаю… Давай бабки делить!

— Не позорься, Зинуля, — мило улыбнулась я, заглянув в коробку, зачерпнув монеты пальцами. — Здесь место культурного отдыха горожан, а не паперть. Я и без того вижу, что в вашей коробчонке мелочи тысячи на полторы. Вы просто молодцы!

— Вот это да… — выпучила глаза Зинаида. — Полторы штуки за три часа! Может, хрен с ними, с миллионами? Будем на концертах у метро подрабатывать? Втроем-то веселее пойдет! Ты, Нюська, песни знаешь какие-нибудь? Не беда, можешь билеты продавать!

— На меня не рассчитывайте! — отрезала я. — Это была вынужденная мера. И, к сожалению, должна вас огорчить: этих денег нам мало. Мне присоветовали, где найти частного детектива подешевле… так вот, он берет тысячу рублей в день! И ни копейкой меньше!

Зинка заелозила чугунным русским задом по пластиковому креслицу пиццерии.

— Ну… есть у меня заначка… Две тысячи прячу под плитой, чтобы Колька не пропил. Но это все!

И она для пущей убедительности вывернула карманы своего ватника, из которых на пол выпала монета достоинством в пять копеек и шелуха от семечек. Я ей, конечно, не поверила. По глазам видно было, что у этой скупердяйки еще лежит где-нибудь тысчонка-другая. Но не время было мелочиться.

— Хорошо. Еще мое золотишко заложить можно… На дня четыре наскребем. Только часть работы нам все равно придется сделать самим.

— У тебя уже есть план, Агнессочка?! — довольная тем, что все уладилось, пододвинулась ко мне вместе со стулом Маргарита. — Ты нам расскажешь?

— Не здесь, милочка. Вы-то уже набили утробы, а я все еще голодная. Пойдем к тебе на кухню, там и расскажу… пока ты меня кормить будешь и кофе сваришь. Только нам надо будет привлечь еще одного человека… с мотоциклом.

— Мужика? — разочарованно ахнула Зинаида.

— Мужчину? — с кокетливым интересом спросила Марго. — И кто этот счастливчик?

— Чудак один… Вениамином зовут. Он не в твоем вкусе.

— А в чьем же? В твоем, конечно?

— Хватит вам лаяться! — встряла Зинка. — Только про кобеля вспомнили — уже поделить не могут! А что мы ему скажем? Я в долю мужика брать не хочу, сразу говорю!

— Кто сказал — в долю? Нет, конечно… и так уже на троих мало остается. Мы ему скажем, например, что нужно помочь одному человеку… женщине, например. Он не откажется. Мужики страсть как любят помогать безвинным жертвам. А я уж сумею запудрить ему мозги, будьте спокойны!

— Да мы-то спокойны… А вот кто у нас будет безвинная жертва? — спросила Зинка, глядя мне в глаза.

— Что вы на меня уставились?! — возмутилась Маргарита. — Я уже была жертвой в автопроисшествии! Хватит с меня! Пусть Зиночка побудет жертвой!

— Ты чего, убогая?!!

— Ритусик! — мило улыбнулась я. — У Зиночки это получается из рук вон плохо! У нее просто напрочь отсутствуют артистические способности! А ты у нас на роль безвинного гибнущего существа подходишь идеально! Веник просто счастлив будет тебя спасать!

— Почему сразу гибнущего? — недовольно сказала Маргарита, смиряясь со своей участью вечной жертвы. — Может, я еще поживу… А как он будет меня спасать?

— Нежно! Детали предоставь мне.

— Только без рук!

— Не беспокойся! Вениамин Михайлович — очень воспитанный человек и с головой дружит.

На том и порешили.

На пути к дому я уже рассказывала им мой гениальный план во всех пикантных психологических деталях и подробностях, когда из кустов на освещенный пятачок асфальта под фонарем вышел мой старый знакомый эксгибиционист, в теплом драповом пальто до пят вместо холодного плаща, и с привычным возгласом:

— Наконец-то! Заждался уже! Оба-на! — распахнул пальто.

— Марго, не смотри! — голосом строгой няни сказала я, закрывая непорочные глаза нашей институтки ладонью.

— Ах ты, козел! — Зинаида, размахнувшись тяжелой пролетарской рукой, влепила популяризатору нудизма звонкую затрещину, угодив кулаком в ухо.

Сторонник нагого естества не ожидал такого поворота событий, легковесно опрокинулся с копыт на спину и перевернулся через голову, взбрыкнув ногами, открыв всеобщему обозрению мягкое белое голое место — совсем не то, которым он так настойчиво пытался меня удивить…

2

В субботу, едва забрезжило и стало достаточно светло, чтобы Веник мог безбоязненно дойти до гаража, мы выдвинулись на Охту, к желтому двухэтажному домику, где квартировала Аня Боголепова. Диспозиция определена была мною заранее! Зинаида караулит дверь в квартиру и по мобильнику предупреждает нас, что божья овца вышла пощипать травку. Мы тотчас приближаемся и наблюдаем, чтобы лицезреть объект воочию, так как фотографии мне не удалось раздобыть за столь короткий срок. Устанавливаем, так сказать, зрительный контакт. На этом подготовительная фаза операции «Чемодан» заканчивается.

В основной фазе два опытных, умудренных годами специальных агента, проинструктированные мною до потери пульса, самостоятельно реализуют непрерывное психологическое воздействие на клиентку. Они должны действовать умно, изобретательно и нестандартно, пробуждая в ней чувство первобытного греха, присущее некоторому типу экзальтированных женщин от рождения, очевидно, ввиду испуга от преждевременного пробуждения либидо, а также вины за содеянное и желания искупить свои ошибки. Когда особь доходит до кондиции, на ее жизненном горизонте появляется, вся в черном, женщина исключительной душевной силы и чистоты, то есть я, указывает ей путь к истине и спасению, открывает ей тайну смысла жизни и милостиво соглашается принять на себя часть ее грехов в виде похищенного чемоданчика, чтобы нести его дальше по жизни и облегчить ее участь в царствии небесном. Насчет смысла жизни я еще до конца не определилась к тому моменту… да и сейчас еще не определилась, но это пустяки. Соврем что-нибудь возвышенное. Смысл жизни — это такой залежалый товар, что им на рынке нынче интересуются одни провинциальные простаки.

Вообще, заключительная часть моего плана рисовалась мне несколько туманно, но я надеялась, что по мере развития событий все прояснится. Ненужное отомрет (не поймите излишне прямолинейно!), а нужное останется и реализуется. Главное — ввязаться в драку, как говорил один маленький плюгавый корсиканец, будучи императором Франции.

Транспортное средство ускоренного передвижения безвозмездно обеспечивал разведенный на романтических бобах Вениамин Михайлович. Даже от оплаты бензина отказался. Я же говорю — мужика хлебом не корми, дай порисоваться благородством. Средства связи предоставила опять же я, изъяв во временное пользование с милостивого разрешения своего менеджера Вадика пару телефонов «секонд-хэнд» и две запасных SIM-карты.

Изъять было гораздо легче, чем научить моих суперагентов пользоваться мобильниками! После серии безуспешных попыток я взбеленилась слегка, обозвала их вслух милыми, но несколько старомодными бабками, а про себя старыми кретинками, и забила каждой в меню свой номер. Теперь им оставалось только нажимать кнопку вызова — единственную кнопку, которую я обвела на панели красным маркером. Господи Иисусе, если бы люди жили вечно, мы бы до сих пор ездили в телегах и пользовались голубиной почтой! Потому что старикам так было бы удобнее! Свежая мысль: смерть — двигатель прогресса!

Зинка сидела в засаде, в теплом подъезде, у батареи, а мы с Марго притопывали ногами на остановке. Веник верхом на своем «харлее», выставив седую бороду из-под шлема, с любопытством разглядывал нас с противоположной стороны улицы.

— Смотри, как красиво! — сказала Маргарита. — Подъемный кран — как Эйфелева башня! Не надо и в Париж ездить…

Я потрогала ее лоб — нет, жара не ощущается. Только человек, подверженный навязчивым галлюцинациям, способен увидеть в хаосе и грязи питерской стройки Эйфелеву башню!

— Да, Марго, говорила я вчера, что третья бутылка — лишняя! А все эта Зинаида! Наливай, наливай!.. Ты мне смотри, дело не завали!

— Что ты, Несси, я же в переносном смысле… Человеческое воображение столь богато, что может перенести нас в любой уголок Земли. И вовсе необязательно присутствовать там физически…

— Дудки! Я хочу физически присутствовать! Мне надоело наблюдать, как комментатор ублажает меня живописными россказнями о прелестях багамских курортов! «Мы с вами сегодня побываем!» Так бы и дала в морду! Я сама хочу присутствовать, и причем обязательно физически, вся, до последнего ноготка! С желчным пузырем и прямой кишкой! Пусть они тоже порадуются, не только глаза и уши… Вот добуду деньги, и всю Землю изъезжу вдоль и поперек, чтобы ничего неизведанного для меня не осталось. Даже в Антарктиде побываю. Говорят, там круизные ледоколы туристов возят.

— Наверное, это грустно… — вздохнула Марго.

— Что — грустно? В Антарктиде побывать?

— Нет, когда на всей Земле ничего неизведанного для тебя уже нет. Мечтать о неизведанном уголке — это такая прелесть!..

— Ладно, один уголок оставлю, — недовольно пробурчала я. — Где-нибудь в Урюпинске, или в Якутии…

Запиликал телефон. Я подпрыгнула:

— Слушаю!

— Докладывает первый! — прохрипел в трубу голос Зинаиды. — Мимо прошли два алкаша и кошка! Объект на горизонте не обнаружен! Разрешите продолжать наблюдение?

— Пошла к черту!

— Стой, Нюська, не вешай трубку! Мне тут скучно одной… А хорошо мы вчера посидели! Зря ты похмелиться не дала. У тебя голова не болит с Риткиной бормотухи?

Я молча отключилась. Телефон тотчас запиликал снова. Издевается, сволочь!

— Да!!!

— Объект вышел из помещения! — деревянным голосом из детского фильма про шпионов пробормотала Зинка. Наверное, губами старалась не двигать. — Следовать за ним?!

— Следуй, пока нас не встретишь! — скомандовала я. — Марго, вперед!

— Боже мой, как увлекательно!.. Я чувствую себя прямо как Грета Гарбо на съемках фильма!

Интересно, откуда она знает, как чувствовала себя Грета Гарбо? И вообще, кто это такая?

Впрочем, в ту минуту это было совершенно неважно. Мы вышли к остановке, куда, по моим безошибочным расчетам, должна была пойти Аня Боголепова. Я достала из кармана две смятые газеты, одну ткнула в руки Марго.

— Читай!

— Зачем? — недоуменно спросила она, вертя газету перед носом, близоруко всматриваясь. — Она старая… и потом, я не интересуюсь спортом!

— Так заинтересуйся! Ты что — весь инструктаж забыла, склерозница?! Сделай в газете дырку пальцем… вот так!.. и через нее наблюдай! Надо, чтобы эта девица не видела твоего лица, а ты ее — видела! Поняла?

— Поняла, не дура ведь. Читать я умею с трех лет… Пятьдесят два года уже читаю…

— Ты газету кверху ногами держишь! — отчаянно зашипела я.

Но менять что-нибудь было уже поздно. Из-за кустов, следуя изгибу дорожки, показалась сутулая тонкая фигура в серо-коричневом пальто в крупную клетку, на манер шотландского пледа. Метрах в десяти за ней, пригибаясь, точно солдат под обстрелом, перебегая от куста к кусту, тащилась в своем ватнике и кирзачах суперагент Зинаида. Мы с Марго замерли, затаились. Наверное, две тетки, в восемь часов субботнего утра увлеченно читающие на пустынной остановке новости спорта за прошлую неделю, выглядели, мягко говоря, странновато, но мне ничего лучшего не пришло в голову. Когда я это задумывала, план не казался мне столь дурацким. Почему все в жизни выглядит гораздо глупее, чем в мыслях? Загадка человеческой природы… парапсихология, не иначе. Главное, что наших любопытных рож приближающаяся Аня Боголепова не могла видеть, а я ее прекрасно разглядела через аккуратную дырочку в сгибе газеты.

Когда она подошла достаточно близко, шагов на пятнадцать, я просто ахнула. Ничего себе косенькая христова невеста! Это была девушка просто потрясающей внешности! Если еще учесть, что никакой косметики на ней, судя по всему, не было — это было нечто, я вам говорю! Чтобы я другую женщину похвалила — для этого много надо, и случается такое не часто.

Я не могла бы назвать ее красивой… в мужском понимании этого слова. Это была не барби а ля Света Самушкина, и сама мысль поставить ее к шесту казалась кощунственной. Видно было по всему, что она скорее умрет, нежели подчинится — а это мужикам не нравится, ох как не нравится! По себе знаю. Лицо ее выглядело усталым, глазницы запали, образовав настоящие синие ямы на бледной коже. Но из этих ям глядели на мир огромные, черные, жгучие глаза — немигающие, блестящие, я бы даже сказала — безумные. Оторваться невозможно было от этих глаз… они просто гипнотизировали! На лице был покой и смирение, а в глазах бушевало пламя… Везувий просто!

Аню не уродовал даже темный платок, скрывающий копну упругих, как проволока, черных волос. С распущенными волосами она вообще выглядела бы потрясающе. Для секса она, конечно, малопригодна была… Не потому что нехороша, а потому что вряд ли найдется достойный ее мужик. Зато уж если найдется — это будет вторая Кармен, и с тем же исходом, скорее всего.

Пока я так себе рассуждала, едва не выронив из рук газетку, которой прикрывалась, моя Кармен тихо и просто, потупясь, миновала нас с Маргаритой. Губы ее чуть двигались, похоже было, что она на ходу читала какую-то молитву. Я толкнула свою подругу локтем в толстый бок.

— Видала?!

— Ага! Вижу! На той стороне дороги! Подозрительный мужик с бородой, на мотоцикле! Он нас все время как-то странно рассматривает! Я сразу догадалась, что он из мафии! Эх, убрать бы его! Агнесса, почему у нас нет пистолетов?

Я вздохнула в полном отчаянии. В мозгах Маргариты явно бродили остатки вчерашнего похмелья.

— Слушай, ты, жертва сливянки! Этот бородач — мой хороший друг, Вениамин Михайлович! Он будет тебя спасать! А я тебе говорю про девушку, которой вы с Зинкой должны задавать дурацкие вопросы! Вот она, у тебя за спиной! Только что прошла мимо нас! Куда ты смотрела, дурья твоя башка?

— Куда, куда… — смутилась Маргарита, оглядываясь вслед Аннушке Боголеповой, отошедшей уже шагов на двадцать. — Где ты мне дырку в газете проткнула, я туда и смотрела!

— Я же для примера проткнула, дура!

— Прекрати ругаться, пожалуйста. Разве ты сказала, что для примера! Я подумала — в дырку надо смотреть! Ты же знаешь, что я очень исполнительная и пунктуальная! Мне все до тютельки разъяснять надо! А в дырку мне девушки никакой видно не было, а только этот подозрительный мужик, твой друг… Надо же, какой представительный мужчина… Борода такая, как у Черномора…

Тут прямо на нее наскочила крадущаяся вслед девушке Зинаида.

— Потеряйся, убогая! Объект проследовал мимо вас тридцать две секунды назад! Следовать за ним… или позвонить тебе?

— Девчонки, хватит валять дурака! — взмолилась я. — Ведь серьезное же дело делаем! Следи за ней аккуратненько, Зинуля, и все делай, как я сказала. А ты, слабопьющая, пошли со мной! Мы на колесах ее обгоним — и ты пойдешь к ней навстречу с первым заданием — смутить ее внутренний покой. Понятно?

— Мы на мотоцикле поедем?! Как интересно!

Я воздела глаза к небу, вопия о пощаде. Если Господь наблюдал за нами в этот момент, он должен был меня пожалеть! Ведь, в конце концов, мы спасали одну из его овечек от дьявольского искушения! Вечно я хватаюсь за чужую работу…

Маргарита в своем уродливом лиловом плаще плюхнулась на заднее сидение так, что бедный «харлей» закачался и скрипнул рессорами, а Веник беспокойно завертел своей круглой башкой. Я объяснила ему задачу, подошла к мотоциклу и остановилась в недоумении и некотором раздражении. Мне не хватало места! Эта толстуха Марго раскорячилась на все длинное сидение! Симптоматично, однако!

— Слышь, двигайся, подруга! — скомандовала я. — Плотнее к Вениамину Михайловичу! Обними его покрепче, он не кусается.

— Как скажешь, Агнессочка! — лихо воскликнула Марго и охватила Веника обеими руками так пылко, что он раскрыл рот и принялся слегка разжимать ее борцовский захват, чтобы глотнуть воздуха.

Однако! Эта престарелая этуаль бесстыдно раскорячила по обе стороны мотоцикла свои толстые коленки и прижалась к Венику лицом, грудью, животом и даже… уж простите, не буду уточнять чем. Кое-как пристроившись сзади, я попыталась просунуть руки между спиной старого байкера и ее мощным корпусом, чтобы хоть как-то удержаться на отвоеванном плацдарме и не оказаться задом на мокром асфальте, когда Веник стартанет с места в карьер. Черта с два! Ни одной щелочки! Пришлось хвататься за ребра сидения по бокам и чувствовать себя, как молодая курица на шестке, оттесненная от петуха жирной опытной наседкой.

Пока Веник, наклонив голову, озабоченно разглядывал просевшие рессоры и сплющенные шины мотоцикла, я привстала поближе к ушку Марго и ласковым шепотом сказала:

— Ты не увлекайся, подруга! Мы на улице, а не в постели! Не надо здесь шведскую тройку изображать! Прохожих окороками распугаешь!

Но эта нахалка сделала вид, что ничего не слышит!

Мы с ветерком обогнали Аню Боголепову, шагающую по тротуару, и высадились впереди метров за сто, в переулке. Я едва отодрала Маргариту от Веника!

— Слезай, давай! Прилипла, что ли! Ни стыда, ни совести, а еще педагог!

— Я бывший педагог! — блудливо состроила глазки эта питерская королева Марго. — Я на пенсии! А ты что — ревнуешь, да?! Скажи, ревнуешь?!

Я послала ее к черту и выпроводила навстречу девушке, прочтя краткое, но энергичное напутствие:

— Вперед! Умри, но сделай!

Мы с Вениамином остались в засаде, в переулке, скрывшись до поры до времени за стоящим на обочине грузовиком. Старый хулиган снял шлем. Морда у него была довольная, глазки масляные, как у сытого кота.

— Приятная женщина, правда, Агни? Совсем без комплексов. Мне такие нравятся. Это ее мы должны спасать? Как-то мы это странно делаем…

— Не напрягайся, — мрачно сказала я. — Тебе шлем думать мешает. Предоставь мыслительный процесс мне.

В этот момент мимо по улице, пересекая наш переулок, прошла стройная фигурка в клетчатом пальто и платке. Она не оглядывалась, но мне показалось, что она чуть прибавила шагу. Следом за ней тащилась Зинаида, погрозив отчего-то мне кулаком. Я еще успела увидеть, как она нагнала Аню Боголепову и забегала вокруг, заглядывая девушке в лицо и приговаривая бессмертную, как никогда подходящую к месту фразу:

— Дай миллиончик! Дай миллиончик! Дай, дай, дай миллиончик, пожалуйста!

Маргарита явилась чуть позже, какая-то растерянная, потерявшая свой боевой задор.

— Ну — как?! — жадно набросилась на нее я, напрочь позабыв о Венике. — Смутила ее душевный покой? Вызвала муки раскаяния?!

— Не знаю… — развела руками Марго. — Я подошла и сказала, как ты учила: «Дочь моя…»

— Я говорила «Дщерь моя!» Ты опять все перепутала!

— Ничего я не перепутала, Несси! «Дщерь» — это архаизм, церковно-славянское… В конце концов, я филолог, а не ты! Так вот, я ей говорю так ласково, так трогательно: «Дочь моя!»

Эта старая квашня молитвенно сложила ручки на груди, закатила глазки и замолчала.

— Ну?

— А?! Ах, да… Я ей говорю: «Дочь моя! На тебе тяжкий грех!» А она… она меня просто поразила, Несси! Просто убила на месте! Она только взглянула своими глазищами так печально, сказала: «Простите меня, матушка. Помолитесь обо мне Спасителю» и поцеловала мне руку… Представляешь? Ужас какой! Я думала, она меня выбранит, или еще что… Может, мы что-то неправильно делаем? Может, нужно как-то иначе?

— Нет, — твердо и непоколебимо ответила я. — Нельзя иначе. Коней на переправе не меняют. Ступай, догоняй Зинаиду. Делайте все, как запланировано. А мы с Вениамином Михайловичем отправимся по назначению.

— Опять кофе пить, пока мы работаем? — съязвила Маргарита.

Я смолчала. У моей подруги явно портился характер!

3

Если явление имеет тенденцию к повторению, значит, его можно использовать. Дважды бандиты неизвестным мне способом находили владельца чемодана, и вполне вероятно, что они смогут сделать это и в третий раз. Если я буду следить за ними, то, может быть, узнаю, как они это делают. Хотя, как мне кажется, я уже знаю.

Лишь привычка добросовестного исследователя да чувство ложной скромности заставляли меня заниматься проверкой своей безупречной версии. Да еще, может быть, желание защитить Аню Боголепову от уготованной ей неминуемой участи, которая постигла Свету Самушкину и Иродиаду Колядко. Красота — страшная сила? Увы! Есть люди, на которых эта сила не действует.

Поэтому мы с Веником полдня честно и благородно таскались по пятам угрюмого джипа маргинального соседа Маргариты, ожидая, пока случится… нечто. Да, и кофе тоже пили! Три раза! Во-первых, нам надо было где-нибудь спрятаться, чтобы не торчать на глазах бандитов, как три тополя на Плющихе. Веник со своим «харлеем» очень даже был заметен, ну и я, надеюсь, тоже. А во-вторых, я, управляя по мобильнику своей розыскной супербригадой, разрешила ей зайти в закусочную. Один раз, чтобы не избаловать.

Вениамин Михайлович мне надоел со своим мужским эгоизмом. Все только о себе! Первых два часа я спокойно и терпеливо слушала его незамысловатые россказни о проказах молодости. Потом у меня начала болеть голова. Потом стало казаться, что я вот-вот сойду с ума от прелестей общения с этим придатком мотоцикла, рот которого беспрерывно громыхал, точно выхлопная труба глушителя.

Веник был очень доволен возможностью поговорить. А мне некуда было деваться с этой Голгофы! Нужен был скорый транспорт под рукой — и я терпела.

— Ты какая-то скучная, — заметил он всего лишь через три часа общения. — Что-нибудь случилось?

— Нет-нет, не беспокойся, — вымученно осклабилась я, чувствуя себя как после трепанации черепа. — Все в порядке. Продолжай, пожалуйста, мне очень интересно.

— Отлично! Тогда я расскажу тебе историю, как мы с корешами возили на мотоциклах корову! Это был полный прикол!

И последовала еще получасовая серия «полных атасов», «приколов», «отпадов» и прочей детской белиберды. Господи! Создавая мужчину, ты слишком много внимания уделил костному мозгу, в ущерб головному! Наметившиеся диспропорции очевидны!

Но терпение мое было, наконец, вознаграждено. На пятом часу непрерывного общения, доведя меня до состояния, близкого к состоянию Ивана Грозного непосредственно перед убийством собственного сына, Веник направился в сортир, громогласно оповестив об этом и меня, и всю публику в кафе. Я разогнала кровавых мальчиков в глазах, насладилась минутой тишины под сочувственными взглядами молодой пухленькой барменши и позвонила Зинаиде.

— Мы на Ладожском вокзале! — напряженно дыша, сообщила Зинка. — Слушай, она таскается по городу пешком, как заведенная! На трамвай ни разу не села! Мы уже с ног валимся!

— Может, вы вывели ее из равновесия?

— Черта с два! Скорее, сами вышли!

— А что это ты так странно дышишь?

— Радуйся, что вообще дышу! Это тебе не на мотоциклах кататься! Ритка ногу натерла, тащу ее под руку! Иначе она идти отказывается! Ну, пошла, убогая! — заругалась Зинаида в сторону, и в трубке стали слышны жалобные стенания и поскуливания Маргариты.

Едва успела я отключить телефон, как увидала в окно, что хозяин джипа, выбежавший без куртки из подъезда казино «Колыма», расталкивая и сбивая прохожих, со всех ног несется по противоположной стороне проспекта к своей машине. Очевидно, настал тот час, которого мы ждали. Не раздумывая, я бросилась к туалету и забарабанила кулаками в дверь:

— Веник, выходи! Хватит там торчать! Что ты делаешь там столько времени?!

Наверное, это смешно выглядело, но мне было не до смеха. «Биток» уже садился в машину. На мой стук и крики выглянул из подсобки повар-кореец и сказал, прищурясь:

— Зенсина! Иди сюда! Здесь еще место свободное есть!

Подлый байкер не подавал признаков жизни, и тогда я щелкнула выключателем у двери, оставив его в комнате уединения в полной темноте. Тотчас раздался рев испуганного бегемота, и Вениамин Михайлович, чуть не высадив котелком двери, выбежал прямиком в зал, едва успев подтянуть кожаные штаны, сползающие с его толстой задницы.

— Агни! Что ты делаешь! — закричал он, краснея, как девочка, стыдливо отворачиваясь от прыснувшей в кулачок барменши и затягивая потуже на чреве широкий пояс с металлическими бляхами. — Я же могу умереть от испуга! Или стану полным идиотом!

— Что ты, милый! — игриво улыбнулась я. — Это тебе уже не грозит! Поехали скорее! Быстр-ро!!

Мы выбежали на улицу и едва успели сесть на хвост взревевшему джипу. На этот раз гонка не доставила мне столько удовольствия, как прежде. Знаете, днем, в бешеном темпе, да по встречной полосе, да на красный свет, да по тротуарам!.. Нет, я не гожусь в камикадзе. Я зажмурилась покрепче и прижалась к могучей спине Веника в ожидании удара. Если мы врежемся, он меня брюхом самортизирует…

Когда мы выскочили на проспект Энергетиков, я открыла глаза и тотчас поняла, что «биток» целеустремленно мчится к Ладожскому вокзалу. По пути к нему присоединилась знакомая желтая «волга», с визгом срезавшая поворот на шоссе Революции. Сомнений быть не могло! Эти слуги дьявола летят по непорочную душу моей Аннушки! Преодолевая страх вполне реальной опасности свалиться на полном ходу с мотоцикла, я вцепилась левой рукой в бороду Веника, а правой полезла в карман за телефоном.

— Зина! Зиночка, мать твою! Немедленно скажи девушке, чтобы спасалась! Да, да, они уже едут, и мы за ними! Все объясню, если не свалюсь, черт возьми!

Дело принимало очень серьезный оборот. Одно неверное действие — и все могло кончиться гибелью и нас, и безвинного Веника, и христовой невесты, чей облик так запал мне в душу. Машины бандитов влетели на парковку перед вокзалом, разметав желтые колпачки переносного ограждения. Подбежавший охранник не успел даже ничего сказать — получил удар в челюсть и грохнулся навзничь, а эти сатанисты, в том же составе, что и под дверью квартиры Колядко, перепрыгивая по очереди через его распростертое тело, топоча каблуками во всю мочь, побежали к зданию вокзала. Молодой, с прибором в руках, показывал путь.

— Стань вон там, на остановке, и жди нас! — сказала я, уже вполне профессионально соскакивая с мотоцикла.

Я не хотела брать с собой Вениамина. С ним, конечно, было бы спокойнее, и безопаснее… но все же нет. Ему, при всем его грозном виде, много не надо. Дадут один раз по больной черепушке — и снова готовый овощ! Лучше уж я как-нибудь сама…

Они метались по вокзалу, забегая то в один переход, то в другой, пытаясь выдержать какое-то заданное направление. Наконец, всей толпой метнулись под указатель «Камеры хранения». Я растерялась, не зная, что делать. Ни Аннушки, ни моих замечательных подруг нигде не было видно. С замиранием сердца, стараясь не стучать каблуками по плитам пола, я осторожно последовала за бандитами в подвальный павильон и затаилась там между длинными рядами ячеек.

Бандиты разочарованно бродили по рядам, высматривая посетителей. Молодой, с прибором в руках, чертыхался:

— Не вижу! Не вижу! Он где-то здесь, в этих чертовых ящиках! Металл все экранирует!

Так я и думала! В чемоданчике был «маячок»! Вадик скачал мне из Интернета несколько страниц описания таких специальных кейсов для перевозки денег — с системами защиты, сигнализацией через спутник, встроенной видеокамерой, передающей изображение того, кто неосторожно открыл заветный чемоданчик, и еще кучей всяких наворотов. У этих систем есть целый ряд режимов, один из них — энергосберегающий, как у сотового телефона. Сигнал подается лишь тогда, когда кто-то открыл кейс, и еще некоторое время после открытия. Если все время маячить — аккумулятор разрядится через пару часов.

Где-то в головном офисе господина Ладо его шестерки бессменно бдят перед монитором, как пауки в центре паутины, в ожидании того момента, когда неосторожная любопытная муха-цокотуха, нашедшая денежку, откроет вожделенный кейс и выставит на обозрение бандитам свою полную идиотского восторга физиономию! Система спутниковой навигации сообщает координаты с точностью до десятка метров — и бригада во главе с «битком», жить которому без кейса осталось едва ли неделю, несется стремглав в нужное место, имея на руках не просто фоторобот, а настоящую фотографию похитителя.

Слава тебе, Господи! Велика мудрость твоя! Я у тебя в долгу. Если бы ты позволил мне завладеть этим дьявольским устройством раньше, чем я догадалась о происходящем — быть нам всем трем уже давно покойницами! Лежать бы рядком где-нибудь в лесочке вдоль Приморского шоссе или плавать в холодных мутных водах Ладожского озера — это смотря что господа бандиты предпочитают: рыбалку или охоту. И никто бы нас уже не спас, стоило лишь «битку» опознать в числе похитительниц свою соседку Маргариту. Это факт, господа и товарищи.

Пока я осознавала и переоценивала прошлое, наполняясь благодарностью к мудрости и терпимости Создателя и Вседержителя, подумывая о том, не сходить ли мне в Лавру и не поставить ли свечечку, пока ноги носят, бандиты, матерясь на чем свет стоит, один за одним потянулись из подвала наверх.

— Ботас, остаешься здесь! — свирепо командовал «биток». — Чтобы никто ничего не вынес! Будут подозрительные рожи — вали! Мы к шефу! Он по связям, через прикормленных ментов даст отмашку, чтобы прошмонать здесь все! До последнего ящика! Наше будет, никуда не уйдет теперь!

Они вышли, а я осталась внизу, опасаясь выходить. Время тянулось, становилось страшно. Из приоткрытой фрамуги под потолком цокольного этажа тянуло промозглым холодом и сыростью. Надо было что-то делать, разыскивать Зинаиду с Марго, а я никак не могла ни на что решиться и стояла, дрожа, в дальнем углу. Как на грех, в камеры никто не шел, и проскользнуть среди людей не представлялось возможным.

Я все торчала там и слушала голос диктора, раз за разом взывавший:

— Гражданка Сидорова! Подойдите, пожалуйста, к справочному бюро!

Неожиданно сверху раздались тяжелые шаги по ступеням, эхо от которых гулко раскатилось по всем закоулкам камеры хранения, и знакомый голос, продолбивший мне за сегодня все уши, позвал:

— Агнесса! Агни-и!! Ты где пропала?!

— Я тут! Я сумки ставила! — с восторгом отозвалась я. — Я уже иду, милый! Мы успеваем на электричку?

Птичкой я взлетела по ступеням навстречу Венику. Ботас, рослый костлявый тип, один из тех, что возились у дверей Колядко с домкратами, косо посмотрел на меня, смерил взглядом фигуру старого байкера — и связываться не стал. В конце концов, не он ведь прошляпил эти бабки… Мы беспрепятственно вышли в главный зал и поспешили затеряться в толпе. Веник вел меня за собой, раздвигая людей, точно ледокол — льдины. В такие минуты и понимаешь, для чего нужны мужчины! Во все прочие — не поймешь ни за что.

— А на какую электричку нам надо? — простодушно спросил он. — Чего ты все усмехаешься?! Опять за дурака меня считаешь?

Я не успела ответить. Нервный голос дикторши раскатился по всем закоулкам вокзала:

— Гражданка Сидорова! Отойдите от справочного бюро! Не мешайте работать!!!

4

За кассами, поближе к отделению милиции, жались у стеночки мои бедные, измученные, дрожащие старухи! Даже Зинка утратила свой боевой пыл, а на Маргариту просто нельзя было глядеть без слез. Шагах в трех от них стояла и смотрела на всю эту мирскую суету своими бездонными очами Аня Боголепова, будущая подвижница православия.

Увидав меня живой и здоровой, подруги просто запрыгали от счастья! Кинулись меня целовать, щупать, точно я с того света вернулась. Маргарита даже пыталась на шее повиснуть — но безуспешно, потому что у меня тотчас подломились коленки.

— Агнессочка! Душечка! А мы уже думали, с тобой случилось что-нибудь! Слава богу, ты жива! Слава богу!

— Слава богу, мы все живы, — сказала я твердо, преодолевая першение в горле и щипание в глазах от избытка нежных чувств, истово перекрестилась и краем глаза посмотрела на Аннушку.

Она, заслышав имя Божье, встрепенулась, выпрямилась, устремила взгляд куда-то поверх голов и тоже осенила себя крестным знамением. Посчитав момент подходящим для беседы и испытывая непреодолимую потребность выяснить поскорее, что же здесь произошло и куда пропал кейс, я подошла к ней. Бабки мои затихли у меня за спиной, Веник открыл рот, и на всем шумном вокзале, казалось, молниеносно наступила полная тишина. Слышно было, как под потолком порхают залетевшие с улицы голуби.

— Храни тебя Господь, сестра, — сказала я, прямо глядя в устремившиеся навстречу мне огромные, черные, со зрачками вполовину яблока глаза Анны.

— Храни и вас, — приветливо ответила она и кротко склонила голову.

— Большая беда могла случиться, сестра, — укоризненно-ласково сказала я. — Мои подруги пытались тебя предупредить: люди Антихриста охотятся за тобой.

— Я видела этих людей, — с легкой улыбкой ответила Аня.

Улыбка, несомненно, вызвана была моей попыткой напугать ее! Нет, она не была безумна, по крайней мере, не больше, чем большинство из нас. Она просто не хотела жить в том мире, который вокруг нее создали. Кто знает, может быть, она права?

— Я поддалась соблазнам и совершила плохой поступок, — сказала девушка. — Господь с вашей помощью вразумил и спас меня. Я избавилась от греховной вещи и попрошу мать-настоятельницу и свою наставницу наложить на меня суровую епитимью.

— А что ты сделала? — чувствуя нарастающее волнение, спросила я.

— Я не могу вам сказать. Это значит ввергнуть вас в пучину соблазна, из которой я сама только что выбралась.

— Да-да, я понимаю!.. — теряя от волнения связность речи, пробормотала я. — Это тоже грех! Ибо тот, кто соблазнит малого… Но ведь я уже не ребенок давно, Анечка!

— Это вы так считаете. А Господь думает иначе.

— Да-да, я понимаю, все мы дети Божьи…

— Не надо понимать. Надо верить. Простите, мне пора.

А вот этого я уж никак не могла допустить!

— Аня! Если деньги попадут в руки тем людям, которых ты видела, могут произойти большие несчастья — для других, ни в чем неповинных людей, которых ты не знаешь, и никогда не узнаешь!

— На все воля Господа! — с неожиданной суровостью сказала она, легко отодвигая меня тонкой, бледной, горячей рукой.

Она была переполнена своей верой, которую мне не одолеть.

— Погоди! — крикнула я вслед, в безнадежной попытке хоть что-то узнать. — Скажи только: чемодана в камере хранения больше нет?! Хоть в благодарность за спасение скажи! Тебя бы ведь убили уже, если бы не мы!

Она как будто заколебалась на мгновение, потом обернулась и отрицательно покачала головой, лукаво сощурив свои жгучие глазищи.

Пожалуйста! Вот она человеческая благодарность! Как хотите, так и понимайте! То ли чемодана там уже нет, то ли она отказывалась соблазнять нас! Господи, да меня уже никто не соблазнит! Даже Леонардо ди Каприо! Но там, в цокольном этаже вокзала, была открыта фрамуга под потолком…

— За мной! — после секундного колебания приказала я, когда Аня Боголепова исчезла из виду. — Во двор вокзала!

Мы заторопились к выходу, растянувшись гуськом: я впереди, за мной насупленный, грозный, как Юпитер-громовержец Веник, следом, приплясывая и стараясь оттеснить Веника, подобно ревнивой деревенской Юноне, Зинаида. Последней ковыляла охромевшая Марго.

— Подождите! — жалобно взмолилась она. — Возьмите меня с собой! Я тоже хочу!

Но мне было некогда. Я и так всей кожей ощущала, что мы опаздываем непоправимо! Вот-вот что-то должно было произойти!

Мы выскочили на улицу, проворно завернули за угол. Пахнуло перроном, поездами, детством… Фонари светили только на авансцене, а глубина вокзального двора пряталась в сумерках. И там, в этих сумерках, кто-то шевелился возле большого мусорного контейнера, над которым светилась белым неоном узкая приоткрытая фрамуга цокольного этажа…

Конечно же, Аня просто выбросила кейс в окно! Я бы сама так поступила в случае опасности. Хотя нет, я бы все же спрятала его в ячейку камеры хранения. Стереотип сработал бы — и загнал меня в ловушку. Ане просто повезло, что кейс угодил из одного металлического ящика в другой, и бандиты потеряли сигнал радиомаячка. Но что этой божьей пташке до таких мелочей?! Выбросила десять миллионов — и пошла, довольная!

— Стой! — закричала я неизвестному у контейнера. — Стой, тебе говорю!

— Стой! Стой! — хором заорали Веник и Зинаида, и даже безнадежно отставшая Марго откуда-то издали поддержала нас, точно эхо:

— Стой, стой!..

Впрочем, особо орать не стоило, потому что Ботас все еще торчал у входа в павильон и наши вопли могли очень некстати привлечь его внимание. Незнакомец — маленький, юркий, в темном пуховичке, судя по всему, мальчишка — соскочил с края контейнера, стукнув роликовыми коньками по асфальту, и, прижимая к груди наш многострадальный чемодан, помчался прочь, к дальнему выходу с вокзального двора. Просто-таки пулей полетел! Никаких шансов догнать его у нашей престарелой команды не было.

— Не открывай кейс! Не открывай! — рискуя всем на свете, закричала я. — Это опасно, слышишь!

Я совершенно искренне кричала: деньги деньгами, но ребенок ведь!

— Веник! За мотоциклом! Зинаида! За мной!

— А я?! — жалобно возопила только-только нагнавшая нас Маргарита. — А мне куда?!

— К черту!..

Мы с Зинкой потрусили в погоню, задыхаясь, охая и оступаясь. Были когда-то и мы рысаками… а теперь-то клячи! Нам надо было продержаться совсем немного и не упустить похитителя из виду до той поры, пока Вениамин не догонит нас на своем «харлее». На наше счастье пацаненок, увидев, что его преследуют две старушенции, отбежал на безопасное расстояние и тоже сбавил темп, широко и неторопливо рассекая гладкий асфальт роликовыми коньками. Здорово у него получалось! Обязательно научусь, когда разбогатею… Вскоре позади нас заревел мотор и заметался свет одинокой мощной фары. Веник летел нам на помощь, подобно ангелу-хранителю, только он был не один, а с Маргаритой за спиной. Надо же, благородный рыцарь! Не бросил прекрасную даму! Что-то подозрительна мне эта парочка…

Но додумывать эту мысль и обосновывать свои подозрения мне было некогда. Мотоцикл тормознул.

— Слезай! — рявкнула я зверским голосом. — Пошла вон! Балласт!

Но подлая Маргарита только еще крепче вцепилась в куртку байкера, и не думая выполнять мой приказ.

— Да пусть сидит! — снисходительно сказал этот бородатый ловелас. — Она устойчивости придает.

— Поняла?! — тотчас заартачилась старая негодяйка. — Я не балласт, а устойчивость придаю, вот! Не то, что некоторые легковесные…

Нельзя было терять драгоценные секунды на бесполезные препирательства с этой моторизованной нимфоманкой. Я прыгнула в седло и беспощадно вцепилась Маргарите в подмышки.

— Вперед, Веник!

— А-ай! — заорала Марго. — Ты чего щиплешься?! Мне же больно! Синяки будут… у меня тело нежное!..

Тело у нее… подумаешь! Квашня старая!

— Если не заткнешься, синяков у тебя будет гораздо больше! — грозно пообещала я. — Мне ведь надо за что-то держаться!

Мы помчались, оставив далеко позади сразу захромавшую на обе ноги Зинаиду. Мальчишка поздновато оценил угрозу своему положению. Он заработал ногами во всю силу, на полной скорости неосторожно вылетел на перекресток — и под визг тормозов был сбит какой-то машиной. У меня даже сердце зашлось! Видит бог, я этого не хотела!..

— Веник, скорей! — заорала я.

— Я не могу… — неожиданно жалко заблеял он. — Ведь уже темно…

— У тебя же фара! Ты мужчина или тряпка?!

— Фу, какая ты жестокая, Несси! — подхалимским голосом вскричала ренегатка Маргарита. — Ведь Вениамин Михайлович нездоров! Разве можно так ему говорить?!

— Скорей! Гони! Там что-то происходит! Ну же! Давай! Там ребенка машина сбила!

Я даже попыталась в азарте погони протянуть руку и достать рычаг газа, да Маргарита мне все мешала. Байкер засопел, обиделся, рванул машину, едва не подняв ее на заднее колесо — и с криком ухнул передним в незамеченную никем из нас яму. Колесо застряло, нас молниеносно подбросило вверх — и мы полетели через руль, через голову — вперед и в темноту. Я сидела сзади и поэтому улетела дальше всех — легковесная, как выразилась Маргарита… Мотоцикл перевернулся, ударился о дорогу, заглох, фара погасла. Веник истошно взвыл:

— Темно-о-о!!!

— Не беспокойтесь, Вениамин Михайлович! — закудахтала в потемках Маргарита, забыв даже поохать и похвататься за бока. — Я здесь, здесь! Дайте мне вашу руку… вот так… Какая у вас сильная, мужская рука!

Да, черт возьми! По-моему, я одна в этой компании способна сохранять здравый рассудок. Оставив их квохтать и миловаться прямо посреди лужи, я что было силы побежала вперед, к освещенному перекрестку. Расстояние между мной и желанным чемоданчиком сокращалось с максимальной скоростью, на которую были способны мои некогда тренированные ноги. Я спотыкалась, едва не подвернула правую ступню, дважды падала, больно билась коленями и локтями, но тут же снова поднималась и продолжала этот безумный, бесконечный бег к своему счастью, к сытому достойному существованию, о котором мечтала всю свою сознательную жизнь, к желанной и недостижимой заначке на старость…

Мне не хватило метров двадцати. Сквозь соленый пот, заливающий и щиплющий глаза, я уже отчетливо видела бежевую иномарку, свернувшую к обочине, и суетящегося рядом с ней мужчину в светлом плаще. Я рванула, налегла грудью вперед, точно спринтер на финишную ленточку, но тут дверца иномарки хлопнула, приглушенно взвыл двигатель — и машина умчалась прочь по Заневскому проспекту, мигнув мне на прощание красными огнями. Еще на несколько секунд она задержалась на светофоре, на площади Фаберже — и исчезла в потоке таких же красных огней, движущихся к центру города.

Все было кончено. Теперь можно было не торопиться. Хрипло, с клокотанием дыша, я дотащилась до перекрестка. У меня еще хватило ума и самообладания оглядеться и пропустить пару грузовиков и мини-автобус, и лишь потом перековылять на ту сторону дороги.

Там, у поребрика, привалившись спиной к фонарному столбу, с выражением физического страдания на худом лице сидел подросток, утащивший наш дипломат. Ему было так худо, что он даже не испугался меня. Я осторожно приблизилась и присела рядом с ним. Он широко раскинул по земле ноги с роликовыми коньками, правое колено было неестественно вывернуто, штанина завернута выше щиколотки, оцарапанная лодыжка распухла и посинела. Несколько минут мы просто сидели и молчали, не имея сил для слов.

— Ты как? — спросила наконец я, отдышавшись. — Голова цела?

— Цела… — скривился подросток. — Нога только болит!

— Что ж он, гад, тебя в больницу не отвез?

— Он хотел сначала… даже ногу посмотрел. А потом взял кейс… вон там… Он отлетел, когда я падал… Он его поднял, а кейс приоткрылся… Он в него посмотрел, захлопнул, потом сказал: «Ты посиди, я сейчас за врачом сгоняю!» И уехал… Вы меня в ментовку сдадите? Учтите, я кейс не крал! Я его в контейнере нашел!

— Мы тебя в больницу отвезем, — устало сказала я. — А в контейнере ты что искал?

Подросток молчал.

— Давай уж, говори! Может, еду, а?

— Только никому не болтайте, — пробубнил он себе под нос.

Я оглядела парня и поверила. Одет он был бедно, явно с чужого плеча.

Из темноты вышли Маргарита и Веник, ведя заглохший мотоцикл с двух сторон за рога, точно крестьянская семья бодливую корову. Чуть позже подковыляла Зинаида, держась за поясницу. Моя спецкоманда снова была в сборе.

— Ну? — спросила Зинка, с недоумением глядя на нас, мирно сидящих у столба. — Что теперь?

— Все, — ответила я. — Теперь — все. Полный каюк. Я выхожу из игры. Сил у меня больше нет. Сдаюсь. Вениамин, заводи свой мотор. Надо ребенка в травмпункт отвезти.

— А… как это? — не поняла Зинаида.

— Агнессочка! — умоляюще сложила пухлые ладони Марго. — Может, еще можно что-нибудь сделать?

— Может, догоним? — бодро поинтересовался байкер, шевеля седой грязной бородой, из-под руки поглядывая в обе стороны темного проспекта, точно былинный витязь на распутье.

— Кого?! — закричала я, сорвавшись. — Кого ты собираешься догонять?! Ветра в поле?! Раньше надо было догонять, раньше, когда я тебя просила! А теперь все! Финита ля комедия! Все довольны, все смеются!..

И я, каюсь, зарыдала.

Они стояли и смотрели на меня растерянно и испуганно, точно малые дети вокруг плачущей матери. А мимо нас в сторону центра, окатив Марго дополнительной порцией грязи, с ревом пронеслись угрюмый джип «битка» и его неразлучная спутница, желтая «волга». Значит, маячок в кейсе снова заработал…

5

Частный детектив Анастас Борисович Вукович и фамилией и внешностью напоминал не то болгарина, не то румына. Это был толстый черноволосый мужчина с выпученными глазами и беспрестанно шевелящимися усами. Все его полное, налитое лицо покрывали мелкие черные родинки. Мы встретились у него в офисе. Офис — это, конечно, громко сказано. Маленькая конурка в конце длинного белого коридора второсортного бизнес-центра. Однако по телефону он говорил со мной очень важно, с придыханием:

— Обычно мы не принимаем клиентов по воскресеньям, но для вас сделаем исключение. Приходите между часом и половиной второго. Убедительно прошу не опаздывать, у меня оч-чень много работы.

Пришлось подсуетиться. Идешь к частному детективу — обязательно надень чистое белье. Вдруг он окажется нахалом!

Насчет работы, это он, конечно, соврал. Думаю, клиенты не часто осчастливливали визитами его конуру, на столе Вуковича лежали бумаги, покрытые пылью, какие-то пожелтевшие от времени папки, вонючая кожаная портупея с кобурой для пистолета и прочая ерунда.

— Вам повезло, что вы обратились именно к нам, — начал разговор частный детектив, подглядывая в какую-то бумажку, которую он прятал от меня под столешницей. — У нас оч-чень серьезное агентство, с оптимальной штатной структурой высококвалифицированных сотрудников. Мы ведем самые сложные дела по Питеру — убийства, вымогательства, поиск похищенных на Северном Кавказе…

— Попыткой покушения на президента не вы занимались? — спросила я, изобразив идиотское лицо и почтительно заглядывая в его рачьи глазки. При упоминании высококвалифицированных сотрудников мне тотчас пришла на ум моя собственная команда… старушек особого назначения.

Он все принял за чистую монету!

— Да-да, вы совершенно правы. Только это было уже давно…

— Ну, у меня-то дело попроще, — заложив ногу за ногу и согнав с лица дурацкую мину, ухмыльнулась я. — Внука моего какой-то негодяй сбил — и оставил на дороге, скрылся. Даже первой помощи не оказал. Думаю, для вашего серьезного агентства с оптимальной структурой найти его не составит никакого труда! Жажду крови, знаете ли!

— Разумеется! — обрадовался он. — Оставьте нам номер машины — и мы разыщем ее владельца оч-чень быстро… в течение дня. Это будет стоить всего… э-э… двести долларов.

Я ухмыльнулась нахальнее прежнего и покачала носком надраенного до блеска сапожка. Закурила без разрешения — а этот неотесанный мужлан даже не предложил мне огонька.

— Голубчик, Анастас Борисович! Если бы я знала номер машины, то не пришла бы к вам, поверьте! У меня оч-чень обширные связи. Но цена меня устраивает!

Несколько секунд он, выпучив глаза, немо открывал и закрывал рот, точно жирный сазан на суше. Потом снова подглядел в свою секретную бумажку и сказал:

— Стоимость услуг в нашем агентстве зависит не только от сложности и опасности работы, но и от объема предоставляемой клиентом исходной информации. Нередко самые простые, пустяковые, по мнению клиента, поручения крайне сложно выполнить из-за отсутствия исходных данных. Вот, к примеру, поиск пропавших домашних животных — крайне трудоемкое дело!

Он говорил как по-писаному — шпаргалку под столом прятал, не иначе. Но моя бригада ветеранов Куликовской битвы напрочь вышла из строя. Зинка слегла с радикулитом, у Маргариты разболелись почки, а я глотала пенталгин, чтобы избавиться от зубной боли. Даже Веник залег дома, как медведь в берлоге, с компрессом на ушибленном колене. Поневоле пришлось прибегнуть к наемному труду. Мои бабки и так уже совершили массу героических подвигов.

— Итак, за двести долларов в день мы готовы заниматься вашим делом. Все мои сотрудники сейчас на задании, но я возьму проблему на себя, — с пафосом закончил частный детектив.

— Да бросьте вы комедию ломать! — вскричала я, возмущенная ценой. — Отложите свою бумажку со сценарием разводки клиента! Поговорим, как нормальные люди! Сразу же видно, что нет у вас никаких сотрудников! И что ваша главная работа — поиск сбежавших кошечек, собачек и хомячков! Золотые рыбки еще не сбегали?

Он обиделся, надулся пуще прежнего и замолчал. С минуту мне казалось, что Анастас Борисович сейчас выставит меня вон из «офиса», но он справился со своими амбициями, и поиск консенсуса возобновился.

До чего не люблю жадных мужиков! Просто все жилы мне вымотал! Я уж и так и этак вертелась на стуле, и вздыхала томно, и глазки закатывала, и к мужскому достоинству взывала — только не поймите превратно! Анастас шевелил усами и поддавался, конечно, но со скрипом, будто ржавые ворота.

Когда я уже совершенно выбилась из сил, сошлись на ста баксах в день при условии, что работа будет выполнена за два дня. Он настаивал на трех, и я уже почти повелась, да вовремя сообразила, что в этом случае получу своего похитителя именно на третий день. Господин Вукович уж точно не откажется от лишней сотни — а она и у нас очень даже не лишняя.

Пришлось пообещать премиальные — и мы ударили по рукам. Детектив был слаб в арифметике и в перипетиях торга не заметил, что я настояла на своем, ведь поладили мы на моем первом варианте. Оно и к лучшему, что не заметил. Мужчины не умеют достойно проигрывать… особенно нам, женщинам.

Задача, конечно, перед ним была поставлена непростая, но отнюдь не безнадежная, как он пытался мне представить. Ведь кое-что я и сама узнала: утром навестила мальчика в больнице, отвезла ему гостинцев, а заодно и расспросила как следует. Парнишка очень старался мне помочь. Он назвал и марку машины, и цвет, и большой кленовый лист, нарисованный на передней дверце. Вот только номер не назвал — его сбоку не видно, да и не до того парню было, чтобы еще номер разглядывать. Зато внешность похитителя кейса он запомнил. По словам парнишки, тому около сорока лет, он облысевший, худой, в очках и с большими оттопыренными ушами.

Этим словесным портретом я поделилась с Анастасом, который внимательно меня выслушал и сказал, что сегодня же сам отправится в больницу и еще раз побеседует с мальчиком. Мы договорились, что частный детектив будет информировать меня о ходе розыска трижды в день, а при необходимости — немедленно, после чего он замер, плотоядно шевеля усами и гипнотизируя меня своими выпученными глазами.

— Что-то не так, голубчик? — поинтересовалась я.

— A-а… задаток? Мне нужен задаток для покрытия накладных расходов.

Жалкий меркантильный тип! Пришлось отдать ему всю наличность. Я опять, в который раз осталась без приличного обеда!

— Имейте в виду, — сурово отчеканила я, глядя, как он, довольный, прячет мои деньги во внутренний карман пиджака, — я потребую отчета за каждый рубль! Жду от вас звонка в шесть вечера!

Мы расстались почти друзьями, как и должны расставаться умная женщина и недалекий мужчина. Главное, что у Анастаса Борисовича не появилось и тени подозрения насчет истинной цели моих поисков. Только еще одного конкурента мне не хватало!..

Я медленно шла по улицам любимого города. В делах наметилась передышка. Никуда не надо было бежать, никого не надо было преследовать или спасать. Оставалось просто дождаться, пока детектив найдет похитителя кейса, и разобраться с ним легко и изящно, как я умею это делать.

Впрочем, к завтрашнему числу надо было еще добыть три тысячи рублей… Я изменила направление и зашагала к Зинаиде, памятуя о ее заначке. Пришел час и этой скупердяйке внести свою лепту в наше общее дело!

Зинка встретила меня в скупых слезах, с дрожащими губами, с обмотанной теплым платком поясницей. От нее разило какой-то невообразимой смесью уксуса, пчелиного яда и рыбьего жира. Она всегда лечилась народными средствами.

— Пропил! — шмыгнула она носом. — Все пропил, ирод! Приперся сегодня под утро. Я говорю: «Где был?» Он мне: «В шахматы играл!» Я ему: «Чего ж водкой так разит?!» А он мне: «А чем должно? Шахматами, что ли?!» И как нашел деньги — ума не приложу! Всегда там прятала ведь… Нюх у него, у проклятого!

И голос, и вид Зинаиды говорили, что она не врет. Плутовать моя подруга любила — но не умела.

— Часто он у тебя пьет? — сочувственно спросила я, слушая заливистый Колькин храп из соседней комнаты.

— Четыре раза в год по три месяца! — махнула рукой Зинаида. — Что делать-то будем?!

— Золотишко заложу.

— Много-то не дадут! — махнула рукой Зинаида, довольная тем, что ей поверили. — За клюквой надо ехать! Я места знаю — во! Нынче клюква на базаре по тыще ведро!

— Мне надо в городе быть. Мало ли чего!

— И будь, и будь себе! — охотно закивала она. — Мы с Риткой поедем! Все равно от нас здесь пока проку мало! Сядем утречком на электричку до Сестрорецка, а там уж я все знаю! Будь спокойна, Нюська, не подведем! Две тысячи привезем, как пить дать! Я уж их домой-то не понесу, на пропой этому ироду! Сразу к тебе! Сейчас я убогой нашей позвоню…

К нашему удивлению, страдающей почечными коликами Маргариты не оказалось дома. Мне не составило труда догадаться, где она может быть. Конечно, в гостях у Веника — они, оказывается, там чай пили. Голос почтенного филолога был счастливый, щебечущий, точно она скинула с плеч годков двадцать. И смущения никакого, представьте! Ай да Маргаритка, божий одуванчик!

— Конечно, я с удовольствием поеду! — возбужденно зачирикала она в трубку. — Я так давно не была на природе! А после всех этих стрессов нервам так необходим отдых! Надо расслабиться, вдохнуть чистого воздуха, освободиться от городской суеты!.. Вот и Веник тоже советует!

— Короче! — грубо прервала ее монолог Зинаида. — Завтра в семь, на Финляндском, у метро! Корзину свою захвати! И не опаздывать!

Она положила трубку и возмущенно на меня глянула.

— Вот змея! Ну и змея! Ничего, я тебе покажу завтра лютики-цветочки! Ты у меня попрыгаешь по кочкам, поползаешь ряхой по болоту! Жирка-то с тебя сойдет! Зато, может, совести прибавится! У лучшей подруги увела мужика, захомутала — надо же! Я бы никогда так не поступила!

— Будет тебе, — я устало махнула рукой. — Этого добра у меня навалом. Всегда было, есть, и будет, надеюсь… Если так быстро увелся — значит, ничего не стоит. Пускай себе Маргарита пользуется. Да он мне и не нравился вовсе!

Но на самом деле мне было грустно.

Глава шестая УЖ ГЕРМАНН БЛИЗИТСЯ — А ПОЛНОЧИ ВСЕ НЕТ…

1

Ах, какое было чудесное утро! Питерская погода дарит иногда такие мгновения золотой осени, когда каждый лист на дереве горит на солнце, точно купол Исаакия. Туч как ни бывало. Холодок, безветрие и пронизывающая синева неба… Зинаиде и Марго повезло.

Мне не сиделось дома. Ремонт мой перешел в вялотекущую хроническую стадию. Готовить было лень… да и не для кого. Позвонил мой менеджер высшего звена и предложил встретиться на Фонтанке, у зоомагазина. Я согласилась, девушка свободная… да и всегда была такой.

Идя по городу, я вдруг поймала себя на мысли, что обращаю внимание только на пожилых людей. На мужчин пожилых — само собой разумеется, мальчиками никогда не интересовалась, но и на женщин тоже. Вон старички-пенсионеры рубятся в шашки за столиком, вон три старушки-подружки сплетничают, присматривая за внуками… А я-то что мечусь? Может, смириться да прожить остаток лет пусть не в достатке, но хоть в покое? Больничный мой на работе подходит к концу… Не пора ли и приключение закончить? Этакая на меня напала потоскуха — потоскует, потоскует, да и спать ляжет…

Народу в зоомагазине было немало. В основном, мамаши с детьми.

— Мама, мама, купи птичку!..

— Отстань, у тебя еще хомячок не сдох!

От шума и вони у меня сразу разболелась голова. Что за странное место для свидания?

Оказывается, мой человек-змея выбирал аквариум, и ему свербило со мной посоветоваться. Будто я что-то понимаю в аквариумах! Забавный народ эти мужики! Просто так он не мог предложить мне встретиться, только под таким вот дурацким предлогом. Боится, что права буду на него предъявлять…

— Зачем тебе аквариум? Ты вдруг полюбил рыбок на старости лет?

— Знаешь, приятно видеть, что хоть кто-то открывает рот не для того, чтобы клянчить деньги… Дочери меня достали!

Он оплатил доставку, и я приготовилась стандартно с ним распрощаться, как делала это уже лет пятнадцать. Но вдруг что-то непривычное мелькнуло в узких, умных, немигающих глазках этого человека. Он замер, замялся у своей машины, в которой я уже почти профессионально признала «ауди» последней модели. Похоже, дружок, я была права! Тебя тоже одолевают мысли о смысле прожитых лет… Ну, давай! Рискни же хоть раз!

Он уже раскрыл рот, когда у меня зазвонил мобильный. Это был Вукович, и голос его звучал как-то многозначительно.

— Мне нужно срочно с вами встретиться. Я могу подъехать?

— Подъезжайте на Невский, к Аничкову мосту, — велела я. — Буду через десять минут.

— Мужчина? — ревниво и подозрительно спросил менеджер высшего звена.

— Было бы удивительно, если бы я в мои годы вдруг начала интересоваться женщинами, — ответила я. — Ты что-то хотел мне сказать?

Но он уже закрылся в свой футляр, захлопнул с треском створки вокруг жемчужины… Наплевать! А я буду бороться! Не хочу стареть! Я скучаю по авантюре, и буду жить ею, пока сердце бьется! По-моему, это лучший из человеческих уделов…

Анастас Борисович не заставил меня ждать. Физиономия его выглядела лукавой.

— Мы нашли негодяя, сбившего вашего племянника, — сказал он, когда я села к нему в машину. — Посмотрите — похож?

Он протянул мне сильно увеличенную зернистую фотографию. Несмотря на ее скверное качество, я тотчас узнала и светлый плащ, и лысину, и специфический поворот головы, накрепко врезавшийся мне в память. А главное, на снимке похититель кейса садился в ту же самую бежевую машину! Сомнений быть не могло!

— Это он! — радостно вскричала я, и захлопала в ладоши. — Анастас Борисович! Дайте, я вас расцелую!

Он не проявил при этом предложении особого энтузиазма… мужлан! Вместо этого Анастас протянул мне следующую фотографию, черно-белую, распечатанную на принтере.

— А это кто, по-вашему?!

Сомневаться не приходилось! Это был тот же мужчина, только снятый анфас и откуда-то снизу. Казалось, будто он заглядывает в сундук, а его оттуда фотографируют. От этого щеки его раздулись, подбородок казался непомерно большим, а лоб — совсем узким. Над головой его размещалась жирная надпись, продублированная снизу: «За информацию о местонахождении — вознаграждение!» И номер телефона.

Значит, бедняга все же заглянул в чемоданчик. Мафия, однако, тоже зря времени не теряла… Одно утешение: если ищут, значит, еще не нашли!

— Этот снимок растиражирован во всех сегодняшних газетах бесплатных объявлений, — сердито пробурчал детектив. — Может, вы поясните мне, что происходит?

— А что происходит? Да ничего не происходит. Что, собственно, вас так удивило? — занервничала я. — Родители мальчика тоже ищут этого негодяя — вот и все!

— Родители! — хмыкнул Анастас. — У него одна мать-алкоголичка! И вы, кстати, ему не бабушка!

— А вот это уже не ваше дело! — вспылила я. — И не вздумайте звонить по этому телефону! Уверяю вас, ничего, кроме пули в лоб, вас там не ждет!

— Ой, как страшно!

— Да-да! Я не шучу! Вы выполнили работу, получили деньги — и забудьте обо всем! Для своего же блага!

— Что ж, прекрасно! Пусть будет так! Давайте!

— Что давать, простите?

— Сто долларов! Сегодня уже второй день, как я работаю по вашему заказу, и согласитесь, я выполнил его в кратчайший срок. Мне еще и премия полагается!

Я забеспокоилась.

— Анастас Борисович, вы несомненно правы! Но дело в том, что деньги мне подвезут только сегодня вечером… поздно вечером. И вручить их вам, вместе с причитающейся премией, я смогу только завтра!

Он пожал плечами.

— Ну, вот завтра и получите адрес, номер телефона и все прочие данные! А пока — до свидания!

— Одну минутку! — закричала я. — Только не звоните по этому телефону! Я вам запрещаю! Могут пострадать люди!

— Это мое дело, куда, когда и зачем мне звонить!

Разъяренная, как пантера, у которой вырвали из пасти кусок мяса, я выбралась на тротуар и жадно глотнула свежего воздуха. Хорек вонючий! Как он мог со мной так поступить! У меня дело на десять миллионов — а он из-за каких-то жалких трех тысяч отказывается мне помочь! Крохобор! Все мужики — сволочи! Жалкие, ничтожные создания! Презираю!!!

В припадке гнева я уже собралась разодрать в клочья фотографию, которую все еще держала в руках, но тут обратила внимание на одну маленькую деталь… А потом огляделась и помчалась по Невскому, по направлению к Дому книги. По пути я немилосердно толкала ни в чем неповинных питерцев. Простите меня, земляки! Вот разбогатею — отплачу сторицей!

— Девушка! — попросила я в отделе канцелярских товаров Дома книги. — Дайте мне, пожалуйста, лупу!

Продавщица подала мне школьную лупу — мечту филателиста, с длинной ручкой. Тут же, на прилавке, я разложила снимок и принялась пристально его рассматривать. Так и есть! Мужики не только сволочи, но еще и безнадежные тупицы! Питекантропы! Неандертальцы!

Собственно, я всегда это знала, но теперь передо мной лежало очевидное и неопровержимое доказательство моей правоты! Потому что на снимке, прямо над головой человека, похитившего мои миллионы, была достаточно отчетливо запечатлена новенькая табличка на серой стене! Правильно, девочки! Мы с вами — умницы! Название улицы и номер дома! А больше мне ничего и не было нужно.

Нельзя было терять ни минуты. Толстый Вукович мог в любой миг набрать номер и начать торговаться с людоедами. Да и не только он… Каждый, кто знал моего дражайшего похитителя, мог запродать его голову за кругленькую сумму! Следовало спешить, лететь, нестись со всех ног… При этом я не могла прибегнуть к услугам Веника. Хоть убейте, не могла! Не терплю предателей! Женщины меня поймут.

…Да что ж это такое! Как что-то сделать надо, обязательно нуждаешься в мужике! Это просто какая-то вредная привычка! Зависимость наркотическая! Нет, это надо решительно ломать! Хочу независимости! Даешь феминизм по всему свету!..

Я порылась в сумочке, поймала частника — и полетела! Ох, и разбаловалась же я за эти дни! Напрочь отвыкла деньги считать!

Не прошло и получаса, как я трезвонила в дверь незнакомой квартиры. Почтенная седая старушка, нацепив очочки и взглянув на фотографию, охотно сообщила мне фамилию и полное имя своего соседа, а также номер его квартиры, семейное положение, кличку собаки — и все это совершенно бесплатно!

Я поднялась на один этаж и снова позвонила. Зашаркали тапки по полу.

— Кто там?

— Здравствуйте! Мне нужно срочно видеть Игоря Валерьевича Рюмина! Могу я с ним поговорить?

— Он уехал и не скоро будет! — сердито ответили за дверью. — А если будете трезвонить, я на вас собаку спущу!

— Подождите! — взмолилась я. — Не надо собаку! Игорю Валерьевичу угрожает опасность! Мне это точно известно!

За дверью заинтересованно притихли.

— Ну, говорите!

— Не на лестнице же!

Меня долго и с пристрастием разглядывали в глазок.

— Вы одна?! Отойдите подальше! Вот так… Ладно, входите…

Господи, до каких времен мы дожили! Чтоб вот так встречать людей, пусть и незнакомых…

Маленькая серая мышка лет сорока не пустила меня дальше прихожей. За ошейник она придерживала здоровенного ротвейлера. С первых же слов мне стало ясно, что она ничего не знает о находке мужа. Игорь Валерьевич Рюмин, в отличие от Ванюши Колядко, не слишком доверял своей супруге… Тут я некстати вспомнила, что так и не забрала заявление на Колядко. Он, бедняга, и по сей день, поди, томится в камере! Ничего страшного, решила я. У нас теперь в заключении безопаснее, чем на воле.

Разумеется, я тоже не стала просвещать супругу Рюмина насчет кейса, потому что знаю по опыту: женщины труднее расстаются с внезапно пришедшими деньгами, нежели мужчины. Аня Боголепова — исключение. Как заведенная, я твердила этой дамочке, что должна передать ее мужу нечто очень важное, от чего зависит его благополучие, а может, и сама жизнь. Ротвейлер, склонив голову набок и высунув язык, терпеливо дожидался той минуты, когда ему позволено будет меня съесть.

— Я не знаю… — нерешительно промямлила наконец рюминская супруга. — Я могу только позвонить его маме… Поговорите с ней…

Интуиция подсказала мне, что я на верном пути. Если мужчина не доверяет жене, он, обычно, доверяет матери. И наоборот.

Выслушав мою лаконичную, сжатую до ультиматума речь, старушка на другом конце провода долго молчала, судя по всему, прикрыв рукой трубку. В трубке шуршало. С кем она там переговаривается, хотела бы я знать! Не с самим ли Игорем Валерьевичем?

— Хорошо, — сказала она наконец. — Мы вас не знаем, но по голосу мне кажется, что вы порядочная женщина. Вечером будьте на Невском, у Гостиного двора. Встаньте лицом к зданию и отсчитайте справа четвертую колонну. Ждите у нее, с внутренней стороны галереи. Игорек к вам сам подойдет. Только приходите одна, понятно?

Ну не в подпольщицах ли ходила в войну рюминская мамаша? Иначе откуда такие навыки конспиративной работы? Газеты трубочкой в правой руке и парашюта за спиной мне только не хватало!

2

За десять минут до назначенного срока я уже стояла у свежепобеленной колонны Гостиного двора. Чтобы понять, до чего здание Гостиного старое, надо знать, что когда-то перед ним во всю длину фасада были пять каменных ступеней, которые с годами ушли под мостовую. Хорошо памятникам старины, они постепенно в землю уходят… А тут сразу хлоп — и во весь рост!

Прямо передо мной была ярко подсвеченная витрина с косметикой. Синий и красный бархат, золотой антураж… Специально, что ли, такое место выбрали конспираторы из семейства Рюминых, чтобы мне не скучать и думать о прекрасном? Не знаю, чего они хотели добиться, но у меня от подобных зрелищ только крепла решимость во что бы то ни стало добыть и отстоять свои деньги! И насладиться всеми косметическими достижениями человечества! Когда я была совсем девчонкой, ничего подобного и в помине не было. Натерла щеки свеклой — и радуйся здоровому румянцу!..

Через некоторое время я заметила, что посторонние проявляют ко мне интерес. Только это был интерес специфического свойства. Сначала подошел молодой человек, оглядел меня с головы до пят, спереди и сзади, удовлетворенно поцокал языком. Потом заглянул в лицо, разочарованно махнул рукой — и отвалил. Нахал! Потом подкатила какая-то разбитная, ярко накрашенная девица в длинных сапогах, заменяющих ей юбку, с дорогой сигаретой в зубах. Смерила пренебрежительным взглядом, процедила «ну-ну!», и тоже отошла, но недалеко — колонн на пять ближе к центральному входу.

Я насторожилась. Может быть, за мной следят уже! Не я ведь одна разыскиваю гражданина, подобравшего на дороге дипломат с кругленькой суммой! Оказывается, галерея только на первый взгляд пустовала. Почти у каждой колонны, точно пчелки у своих ульев, крутилась одна-две, а то и целая стайка разряженных девиц. Девицы переговаривались, перемигивались, посматривали в мою сторону. Некоторые хихикали.

— Не робей! — крикнула одна, изрядно навеселе. — В первый раз, что ли?!

Не поверите, но я в своей жизни ни разу не общалась с проститутками! А тут, благодаря мамаше Рюминой, угодила в самый цветник. На грядку с клубничкой, можно сказать!

Едва я сообразила, что к чему, как с ужасом увидела, что ко мне решительной походкой направляется немолодой подвыпивший мужчина в расстегнутом плаще и пиджаке, с развевающимся пестрым галстуком. Я сделала шаг навстречу, почему-то понадеявшись, что это и есть Игорь Валерьевич Рюмин.

— Пойдем! — торопливо сказал он, и поспешно схватил меня за руку, словно опасаясь, что меня перехватит кто-то еще. — Ты тут одна на нормального человека похожа… остальные — жопы с ручками!

Смех меня разбирал просто немилосердно! Но и приятно тоже было, черт возьми! Льстило самолюбию! На крайний случай, есть у меня в запасе еще одна профессия! Объяснив мужику, что он ошибся колонной, я обернулась и лицом к лицу столкнулась с маленькой, высохшей старушонкой, некогда красивой, а теперь напоминающей лицом курагу вместо абрикоса. Она стояла прямо у «моей» колонны и пристально меня разглядывала. Сердце мое стукнуло раз, другой… Я подошла и остановилась в ожидании. Сейчас что-то должно было произойти!

— Идите на улицу Зодчего Росси, — негромко сказала она. — Только сейчас же ступайте, не оглядываясь! Ну же!

Этот повелительный окрик меня возмутил! Что я ей, лошадь, что ли?! Ссориться, однако, было нельзя. Назвался груздем — полезай в кузов…

Я покорно потопала в сторону Александринского театра. Старушка-подпольщица все стояла и смотрела, не пойдет ли кто мне вслед.

За Александринкой было пустынно. Подсветка улицы Росси, этого золотого пояса ампира, создавала ощущение нереального, фантастического мира. Высота домов здесь равна ширине улицы… Я не смогла не залюбоваться. Если мне суждено умереть от рук безумной старухи-конспираторши, пусть это трагическое событие свершится именно в таких прекрасных декорациях!

Я медленно прошла улицу до конца и уже начала возвращаться, когда увидела эту старуху, поспешно ковыляющую мне навстречу.

— Идите быстро назад, к Пассажу! — крикнула она, задыхаясь. — Ждите у входа! Не медлите!

Я подхватила ноги в руки и понеслась, как дура. Честно говоря, эта беготня взад-вперед уже начала мне надоедать! Поравнявшись с сумасшедшей подпольщицей, я прошипела:

— Если от Пассажа вы отправите меня к Дворцовой площади или к Медному всаднику, то сами пойдете к черту вместе с вашим сынулей! Девочку нашли… по панели бегать!

Миновав подземный переход через Невский проспект, я сбавила скорость и пошла медленнее. А здорово же они напугались, раз так проверяют меня! Видно, этот Игорь Валерьевич не из геройского десятка! Учтем это и непременно постараемся использовать при встрече…

Еще минут десять я топталась у входа в Пассаж. Сумасшедшей старухи не было видно. Проститутки у Гостинки, завидев меня на другой стороне у Пассажа, замахали мне руками, точно старой знакомой. Стайка их сбилась на углу у светофора, и неожиданно я заметила, как одна из девиц, перекинув сумочку через плечо, садится в затормозившую рядом знакомую мне машину менеджера высшего звена… Успехов тебе на интимном фронте, дружок! Правильно делаешь, что экономишь… я бы тебе дороже обошлась!

Тут прямо передо мной ниоткуда возник человек в черной куртке, явно с чужого плеча. Он прятал нос и глаза в поднятом воротнике, надвинув, к тому же, пыльную старомодную шляпу на лицо едва ли не до самого подбородка. Такие шляпы носили солидные мужчины в годы моей молодости.

— Простите, что заставил вас ждать, — глухо сказал он, пугливо оглядываясь. — Я не очень бросаюсь в глаза? Я вас сразу узнал. Это ведь вы подошли тогда к мальчику?

— Которого вы бросили прямо на дороге! — зло сказала я.

— Да-да… я растерялся, знаете… Но я помог ему… посадил в сторонке! Как его самочувствие?

— Тяжелое! Почти критическое!

Он затрясся, точно заяц под кустом.

— Боже, боже, что же делать?!

— Вернуть деньги! — тоном, не допускающим возражений, сказала я. — Немедленно!

— Но как же вернуть… как же… Ведь и оставить хочется! А вы как-то связаны с этими деньгами, да? Это вы меня ищете повсюду? Это политика? Скажите честно, это политика?!

Интересно, как такое ничтожество может командовать своей женой?! У него просто зуб на зуб не попадал от страха перед неведомым!

— Да! — как можно мрачнее и многозначительнее, сквозь зубы процедила я. — Это политика. Про чемодан Галины Старовойтовой слыхали? Это он и есть. До сих пор ни у кого задержаться не может. Максимум, месяц. А потом… — и я показала рукой на землю.

Игорь Валерьевич затрясся пуще прежнего. У него даже шляпа запрыгала, наезжая на уши.

— Что же делать, что же делать! Я ведь говорил маме, что это политика! А она не верила! А если мне обратиться в милицию?!

— Вам никто не поверит! — презрительно усмехнулась я. — Кроме того, мальчик…

— Ах, да! Мальчик… какая досада! И ведь все к одному, все, как назло, один к одному! Просто фатальное невезение какое-то!..

Я едва не расхохоталась. Это говорил человек, в одночасье прихвативший на дороге десять миллионов рублей! Какого еще везения ему надо?!

— Боже мой, как все плохо!.. — интеллигентно колотился Игорь Валерьевич. — Если это политика, за вами, вероятно, стоят страшные люди… с длинными руками! У вас ведь везде связи: и в милиции, и в судах! На вас нигде правды не найдешь! Вы же меня за этого мальчика законопатите на всю жизнь… или еще хуже!

Я молчала, не мешая ему запугивать самого себя. У него это очень хорошо получалось. Когда он опустил себя ниже плинтуса и уже готов был разрыдаться, я сказала:

— Да, мы страшные люди. У нас длинные, волосатые руки и ноги, и мы укоротим любые языки. Видите, как быстро мы вас нашли.

— Да-да, невероятно быстро! Вам кто-то подсказал, да? Кто-то меня выдал?! Это, наверное, Жариков, негодяй! Подонок… ах, подонок! На мое место метит! И тут, значит, постарался! Но я-то сразу понял, откуда ветер дует! Меня на мякине не проведешь!

— У нас свои методы, вы же понимаете, — подпустила я тумана.

— Да, да, понимаю!.. Я очень хорошо понимаю! Раз это политика, тогда конечно!

Вот далась ему эта политика! Интересно, стало бы ему легче, если бы он узнал правду? Но я не стала его разубеждать. Пока все шло именно так, как нужно.

— Скажите, а вас они прислали, чтобы я… чтобы мы с мамой не опасались? У вас работа такая — вкрадываться в доверие к людям, да? Пользуясь, так сказать, возрастом, полом и прочее…

— Меня никто не присылал! — железным голосом остановила его я. — Я сама могу кого хотите прислать, и вам тогда не поздоровится! Мои люди слишком долго искали вас! Я ими недовольна! А когда я недовольна — я злюсь! А когда я злюсь…

Он чуть на колени не рухнул.

— Не надо! Умоляю! Значит, вы у них самая главная… А я думал — Чубайс…

— Неважно, кто главный, — милостиво сказала я, опуская поднесенную к уху руку с мобильным телефоном. — Для вас уже многое неважно. Важно лишь то, что вы можете еще сделать для спасения своей жизни! Учтите, вам никуда не деться! За нами наблюдают, и весь квартал оцеплен! Вон там… видите? Это мои люди! И там, и вон там!.. Мы — повсюду!

— Что я могу для вас сделать?! — завопил он, молитвенно складывая руки на груди.

Что, что… Верни деньги, идиот!

— Вы должны вернуть то, что вам не принадлежит.

— Но… но я уже попользовался немного… кое-что успел истратить на радостях! Купил жене сапоги… и шубу маме…

— Надеюсь, не норковую?!

— Нет, что вы! Кроличью!

— Не будем мелочиться! Вы возвращаете мне остаток денег — и мы в расчете!

— А вы гарантируете мне неприкосновенность? — сутяжным тоном спросил этот слизняк. — Вдруг ваши товарищи по политической партии будут против?

— Мои товарищи по партии не будут против, — усмехнулась я. — Это люди, умудренные опытом и закаленные в борьбе. Ведь каждый может ошибиться, не так ли?

— Да-да! Спасибо вам! Как прекрасно, что вы это понимаете! Как замечательно, что в нашей стране политикой занимаются такие чуткие, отзывчивые люди!

Он мне руки был готов целовать за то, что я отнимала у него миллионы! Вот уж не ожидала такого поворота событий!

Я уже готова была отправиться в закрома, но возникла заминка. Сняв теперь уже ненужную шляпу, утирая мокрое от волнения лицо, Игорь Валерьевич виновато произнес:

— Видите ли, деньги у меня не здесь… не в городе! Я их спрятал достаточно далеко… на даче, в Грузино… У меня в Грузино дача. Шесть соток и домик… так, одно название, что домик. Не смею вас беспокоить, простите, что отвлекаю… Может быть, я завтра съезжу и все сам привезу, в целости и сохранности?! Я гарантирую! Можете мне верить!

Да он за дуру меня держит! Шалишь! Эти штучки не пройдут!

Я решительно поднесла телефон к уху.

— Григорий! Подъезжай сюда с мальчиками! Да, укол готовьте, разговор не получается.

— Не-е надо-о!!

Мы поехали за город в его бежевой машине, оказавшейся неподалеку, на Итальянской улице. Я села на заднее сидение, якобы для того, чтобы его лично контролировать. Чтобы он не забывался, я периодически подносила мобильник к уху и переговаривалась с мифическим Григорием и своим кортежем телохранителей и убийц. Когда чья-нибудь быстрая иномарка обгоняла нас, я роняла какую-нибудь многозначительную зловещую фразу: «Вижу тебя, четвертый», или «У меня все спокойно. Занимай свое место быстрее» и так далее.

Навстречу нам летело под колеса ночное шоссе. С каждым километром становились ближе мои миллионы. Игорь Валерьевич слушал мои переговоры, поскуливая от ужаса и желания угодить, горбился за рулем. Мое затянувшееся приключение двигалось к счастливому концу! Мне было страшно — и весело…

3

Мы вернулись в город глубоко заполночь. Я совершенно выбилась из сил, и моя жертва тоже. Игорь Валерьевич находился в состоянии глубокого оцепенения, почти в коме, и я даже опасалась, что он отключится на ходу и мы слетим с откоса, или въедем во встречный грузовик… Хотя, по большому счету, мне уже было все равно.

— Что теперь со мной будет? — жалобно проскулил он, высадив меня на Кирочной, неподалеку от дома. — Вы меня убьете? Вы мне верите? Верьте мне, пожалуйста!

— Заройся к маме в юбки и сиди тихо! — грубо сказала я, не имея сил миндальничать и соблюдать политес. — Когда я позвоню, нарисуешься… Не раньше! Иначе башку тебе оторвут. Понял?

— Понял! Я все понял! Буду ждать звонка! — заюлил он угодливо, но я уже хлопнула дверцей так, что эхо раскатилось по окрестным дворам.

Он уехал в полной прострации. Я, приблизительно в том же состоянии, медленно шла домой — и даже не плакала. Сама удивляюсь! Ни одной слезинки не обронила — просто сил не было. Эта история по-дурацки началась, по-дурацки должна и закончиться…

Поднимаясь по лестнице, я вдруг услышала, как наверху, на моей лестничной клетке тяжело дышат несколько человек — и даже не испугалась. Вот он, логический конец моих усилий. Мафия нашла меня, наконец… Что ж, по крайней мере я покажу им, как умеет проигрывать настоящая женщина! Проигрывать и умирать, если надо! Врагу не сдается наш гордый «Варяг»!

Я и не подумала отступать. Убегать, скрываться — это не для меня! К тому же все это безнадежно, ведь, раз они здесь, значит, уже знают и про Маргариту с Зинкой. Я наскоро, в темноте, припудрила нос, пригладила волосы, привела в порядок одежду. Чтобы ни тени страха, ни намека на отчаяние! Красиво жить не запретишь, а уж красиво умирать — тем более. На ходу опробовала пару своих самых саркастических улыбок, подвигала губами, прищурилась презрительно. Сойдет! Сердце вот колотится, не подвело бы… Не хватало мне дамских обмороков в столь ответственный момент!

Казалось, я обычным шагом поднималась по лестнице, а лестничный марш все длился и длился, будто в нем не девять ступеней, а по меньшей мере пятьдесят. Каждую ступенечку запомнила, каждую выщербинку… Поднялась до половины — и остановилась в недоумении.

Прямо на лестнице, свесившись сверху, лежали огромные мужские ноги в грязных сапогах. Видно, громила утомился, поджидая меня, и прилег отдохнуть. Вежливый, мог бы и дверь сломать… Хорошо, что я все ценное отнесла Марго!

Я сделала еще два шага, едва дыша — и снова остановилась, удивленная пуще прежнего. Рядом с парой мужских обутых ног моему взору открылись две пары женских. На душе у меня неожиданно отлегло, точно камень свалился или глыба льда вдруг растаяла. Уже безбоязненно я поднялась на площадку, предшествующую моему этажу. Передо мной в живописных позах, точно сраженные на поле брани, на подстеленных ватниках и пальто в глубоком сне раскинулись три богатыря — Веник, Зинаида и Марго.

Полюбовавшись картиной, достойной кисти Васнецова и Верещагина, я на цыпочках прошла к своей двери, носком сапожка осторожно отодвинула заброшенную за ухо громадную клешню предателя Вениамина и неслышно вошла в свое логово. Переоделась, приняла душ, выпила кофейку… Со вздохом принялась чистить картошку. Эта орава ведь потребует жрать, когда проснется!

Первой на запах еды отреагировала, конечно, Марго. Я в домашнем халате, в тапочках, с полотенцем на влажных волосах выглянула из кухни в прихожую и увидела ее грязное, исцарапанное лицо, причмокивающие губы и недоуменно выпученные глаза.

— Ой, Несси! Ты жива?! А когда ты пришла?

— Да никуда и не уходила, — я пожала плечами.

— Как же так! — растерялась подруга. — Мы стучали, звонили! Мы думали, тебя похитили тут без нас! Спасать тебя пришли…

— Спасли? — ухмыльнулась я.

— Да она прикалывается, разве не видишь? — подобно несмазанным воротам простуженно захрипела с лестницы Зинаида. — Проползла тихонько, пока мы тут на костях мучались — а теперь прикалывается! Говорила я: с этой змеей ничего плохого случиться не может! А вы все — подождем, подождем!.. лохи!

— Видела я, как вы мучались. Спасители! Чуть подъезд не обвалился от храпа. Вас самих можно было увезти, куда хочешь, и сдать в приют для бездомных животных. Приняли бы, между прочим, несмотря на отсутствие хвостов… Раздевайтесь, мойте руки! Кормить вас буду…

— Знаешь, как мы устали! — оживленно зачирикала Марго, едва речь зашла о еде. — Собирать ягоду, оказывается, так трудно…

— Где клюква-то? Я еще три тысячи детективу должна.

Зинаида озлобленно задергалась, снимая ватник и застряв рукой в рукаве. На пол посыпались еловые иглы и лесная труха.

— Какая, ко всем хренам, клюква! Чтобы я еще раз с этой убогой в лес поехала?! Ни в жизнь! То у нее нога, то у нее голова, то она потерялась, то ее змея укусила в задницу, когда она присела под кустом! Дурдом на каникулах!

— Ну, мне показалось, что змея… — стыдливо потупила глазки Маргарита. — Это была веточка с иголками. Давайте не будем при Вениамине Михайловиче. Эти подробности никого не интересуют.

— Меня интересуют! — рявкнула Зинка, грозя ей кривым грязным пальцем, окрашенным клюквенным соком. — Меня! Потому что я с тобой задолбалась! А в конце, знаешь, что она выкинула?! Свою корзину с клюквой опрокинула на платформе, а на мою задом села в электричке, когда поезд поехал! Три литра клюквенного морса — вот и все, что из-под нее вытекло!

— Электричка так резко дернулась, что я упала! — обстоятельно пояснила Маргарита. — А ты зато заблудилась и лешего испугалась! А леших не бывает!

— Ну, да, — мрачно согласилась воительница-Зинка. — Но ведь вышли…

— Ага, к соседней станции! Я уже думала, что там, в лесу, и останемся навеки!

— А лешие, между прочим, бывают! Умная нашлась! Я сама видела!

— Хватит базарить! Разгалделись! — прикрикнула я. — Четыре часа ночи, между прочим. Давайте рассаживайтесь. Мне нужно сделать важное заявление. Проходи, Вениамин, не стесняйся. Я тебе не жена, нечего глазки прятать. Насчет наших дел, я полагаю, ты в курсе. Наверняка Маргарита все уже выболтала…

Они расселись, заняв все пространство моей шестиметровой кухни, и я, для усиления аппетита, стала в подробностях живописать мои приключения — вплоть до того момента, когда мы с героически трясущимся господином Рюминым, освещая дорогу его слабым фонариком и ежесекундно рискуя выколоть себе глаз или сломать ногу, приблизились к тому вывороченному пню в лесу, недалеко от его дачи, под которым этот дурак спрятал чемодан с десятью миллионами.

— Какая ты храбрая! — восхитилась Маргарита. — Ночью, в лес, с незнакомым мужчиной! Я бы одна ни за что не пошла! Только с Вениамином Михайловичем!

Толстый Веник самодовольно зарделся, сгреб Марго за плечи и ущипнул под столом.

— Ну, а дальше, дальше?! — закричала Зинаида, подозревая неладное. — Хорош тискаться! Где бабки?! Куда ты их перепрятала?!

— А это самая интересная часть моего рассказа, — улыбнулась я. Точнее, только попыталась улыбнуться… — Чемодана мы там не нашли.

Как я и предполагала, они онемели. Веник едва не подавился.

— А почему? — наивно спросила Марго, как всегда, медленно догоняя ситуацию.

— Да потому что его там не было, дура! — в отчаянии крикнула я.

— Хорошо искали? — недоверчиво склонив голову, спросила Зинка, с видом заплечных дел мастера заглядывая мне в глаза. — Не поленились? Может, он рядом где лежал?

— Может, мужик этот место перепутал? — глубокомысленно напрягая лоб, сказал Веник. — Бывает так, особенно с перепою — положишь в одном месте, а берешь уже совсем в другом…

С минут десять они галдели наперебой, как бакланы на птичьем базаре, потом вдруг разом замолчали и уставились на меня.

— Все обсудили? — устало спросила я. — Другие версии есть?

— Есть! — вызывающе крикнула мне в лицо Зинка. — Он тебя провел, как лохушку! Привел к другому пню, кинул и уехал! И сейчас смеется над тобой, и над нами заодно!

Я в раздумье покачала головой.

— Вряд ли. Я ему там такой концерт устроила, даже сейчас приятно вспомнить! Обещала положить его в ту же яму, а голову послать его мамаше. Он слюни пускал, рыдал и клялся, что спрятал чемодан именно здесь. Мы там часа три ползали на коленках, как два идиота… Не думаю…

— А я думаю! — вскочила Зинка. — Я думаю, она нас тут разводит сейчас! Притырила деньги, перепрятала — а теперь парит нам, как лопухам! Не зря она в квартиру тихонько пробралась, никого не разбудила! Денежки с собой несла, вот в чем фишка! Надо ее обыскать! Надо все здесь обыскать, все перевернуть! Говори, где деньги!! Говорри-и!!!

И она потянулась ко мне своими скрюченными пальцами, окрашенными в кровавый цвет клюквы! Правда, Веник и Марго тут же схватили эту сумасшедшую и, усадив на место, принялись разубеждать, но сами при этом поглядывали на меня довольно-таки подозрительно.

Я молча дожевывала бутерброд. Десять миллионов, конечно, большая сумма, но не настолько большая, чтобы так из-за нее бесноваться!

— Валяйте, обыскивайте, — сказала я, допив кофе. — Даже оправдываться не хочу. Но учтите: не найдете денег — вон из моего дома навсегда.

Я слов на ветер не бросаю. Это все знают. Гренадеры мои притихли, как мыши. Даже Зинаида сдалась.

— Ладно, беру свои слова обратно… пока, — пробормотала она. — Ты вот что скажи, Нюська, этот хмырь с бугра — он чемодан наш ночью под пень прятал?

— Ночью, а когда же еще? — сказала я, пытаясь понять, к чему она клонит. — Как от нас сбежал — так сразу и поехал прятать… если не врет. Думаешь, в темноте плохо спрятал?

— Такой мужик — он все делает хреново! — рубанула ладонью Зинка. — А когда рассвело, вчера то есть, кто-то наши денежки нашел!

Я уже над этим думала. Вчера было воскресенье. Дачники, ягодники… Какой-нибудь старичок с палочкой ссыпал нашу заначку в рюкзачок — и уехал себе на автобусе в город, доживать обеспеченную старость. Такой вот бесславный конец всего предприятия!

Оставалась, однако, последняя капелька надежды, что деньги нашел кто-нибудь из местных или вообще никто не нашел. Может, Игорь Валерьевич, запуганный мною до потери пульса и рассудка, что-нибудь перепутал. Может он, конечно, и обманул меня — но к рассмотрению этого вопроса мы вернемся позже. Я, как всякая настоящая женщина, не люблю, когда меня обманывают!

Мы еще немного пообсуждали различные версии, восстановили взаимное доверие и решили всей бригадой с самого утра ехать в Грузино, чтобы как следует обшарить там все.

4

Октябрьское солнце поднялось невысоко, насколько смогло, над черной кромкой голого, сбросившего лист леса, а мы все еще бродили кругами у проклятого пня, злые, измученные, зевающие, как тиранозавры на охоте. Спать хотелось немилосердно, до тошноты!

Бородатый Веник, тяжело вздыхая, тащился за нами, за рога волоча свой тяжелый мотоцикл через кочки, валежник и буераки. Он злобно на меня поглядывал и, наверное, подозревал у меня паранойю, а чемодан с деньгами считал существующим только в моем буйном воображении.

Через три часа безуспешных блужданий вокруг заколдованного места Маргарита, очарованно нюхающая листики и травинки, вдруг спросила:

— А что мы ищем, собственно?!

— Тю! — присвистнула Зинка и покрутила пальцем у виска. — Совсем крыша поехала! Прошлогоднего снега, убогая!

— Мы ищем дипломат с нашими деньгами, — терпеливо объяснила я. — Это наша заначка на старость, наше обеспеченное будущее, наш отдых у теплого южного моря — все то, что нам недодало это долбанное сборище ворья, именующее себя государством! А деньги нам нужны…

— Я понимаю, зачем нужны деньги, — великодушно остановила меня подруга. — Я бы хотела, чтобы мне объяснили, как он выглядит, этот дипломат! Большой он или маленький, черный или коричневый… Это бы существенно помогло мне в поисках!

— Интересно, как бы это тебе помогло? — осклабилась Зинаида. — Ты видела здесь на земле столько кейсов, что не можешь выбрать, какой из них с деньгами? Зови меня, я подскажу! Когда в «Поле чудес» выносят две шкатулки, я всегда угадываю, в которой бабки!

Я рассказала им обеим все, что знала о кейсе, а в конце предупредила:

— Если кто увидит — ни в коем случае не открывайте! Это очень опасно! Особенно для тебя, Марго. Твой сосед сразу тебя узнает. Мы сделаем это особым образом, под моим присмотром.

— Вы, может, разошлись бы! — подал жалобный голос Веник. — Как грибники, подальше бы друг от друга встали! Больше бы места осмотреть успели… А то ходите, как собачья свадьба!

Он нас сучками обозвал, мерзавец!

— Еще чего! — подозрительно сказала Зинка. — Только вместе! А то кто первый найдет, тот денежки и притырит! И звать никого не станет! Знаю я вас…

— Какая ты, Зиночка, недоверчивая! Не суди о людях по себе, вот!

— Пошла ты… туда, откуда вышла!

Но я поддержала предложение Веника. Мужчины ведь тоже иногда способны мыслить позитивно. Если их вовремя поощрять, у них может с годами выработаться полезный условный рефлекс.

Мы разбрелись во все стороны, и часто аукались, так, что эхо каталось по звонкому предзимнему, опустевшему лесу, точно шар по бильярдному столу. Внезапно Маргарита завизжала истерическим голосом:

— Девочки-и-и!!! Я нашла-а!!! Нашла-а-а!!!

У меня просто сердце оборвалось. Еще не веря в случившееся, я понеслась со всех ног, краем уха слыша, как слева от меня кто-то большой, сильный и дикий, испуганный нашими воплями, ломится напрямик через завалы валежника. Я припустила — неведомый зверь настигал. Решив, что это если не лось, то уж, по меньшей мере, кабан-секач, поднятый с лежки, я стала искать глазами спасительное дерево, на которое можно было бы вскарабкаться проворнее белки, когда кусты рядом со мной раздвинулись и на полянку выскочила растрепанная, красная от возбуждения, решительная, как танк, Зинаида.

— Ритка, дай я тебя расцелую! Где нашла?! Где он, родненький?!

— Вот!!!

Мы остолбенели. Сияющая, будто медный пятак, Марго гордо держала перед собой неизвестно каким чудом доживший до этой поры красноголовый крепенький подосиновик.

— А пахнет-то как!.. Прелесть!..

— Я убью ее… — засипела Зинка, наливаясь апоплексичной синевой и сжимая кулаки. — Издеваешься?!

Не успела я их разнять, как где-то далеко, у самой речки Грузинки, негромко, но весьма явственно прозвучал другой крик, жалобный, протяжный, полный отчаяния:

— Помогите-е-е!!! Спасите-е-е!!! Убиваю-ю-ут!!! А-а-а!!!

Мы все, включая едва приползшего Веника со своим неразлучным «харлеем», остолбенели. Замерли, переглянулись, перешли отчего-то на шепот.

— Бомжи у старух ягоды отнимают, не иначе! — предположила Зинаида.

— Может, балуются? — с робкой надеждой спросила Маргарита, спрятав от неведомых татей за спину свое сокровище — подосиновик.

— Помогите-е! Спасите-е!!

Крик повторился ближе, отчетливее, но существенно слабее. Очевидно, человек, взывающий о помощи, бежал в нашу сторону.

— За мной! — скомандовала я. — Вооружайтесь кто чем может! Веник, вперед! Марго, Зина, возьмите у него мотоцикл!

На ходу похватав с земли увесистые сучья, мы двинулись навстречу невидимой опасности. К чести старого байкера должна сказать, что он вел себя весьма решительно и имел очень грозный вид, помахивая сучковатой дубиной с комлем на конце. Ни дать, ни взять охотник на мамонта! Нас всех это приободрило… ненадолго, правда.

Впереди послышались частые спешные шаги, настойчивое пыхтение, и на прогалину из ложбины, заросшей ивняком, цепляясь за гибкие ветки, выбралась пожилая женщина в темной фуфайке и юбке ниже колен, в резиновых кремовых ботиках. Седые волосы ее растрепались, платок съехал с головы и болтался удавкой на шее. Опустив голову, не глядя вперед, но панически оглядываясь, она быстро лезла вверх по склону, прямо на нас. Шагах в пяти незнакомка подняла взгляд и увидала грозного, бородатого, как чудо лесное, Веника и нас — трех лесных дриад с сучьями в руках и мотоциклом. Охнув, она тотчас проворно рухнула на колени, воздела руки, широко, на пол-лица раскрыла рот и завопила диким голосом:

— Помогите-е!!! Убиваю-ют!!!

Она так орала, что ее должны были слышать в самом Грузино! У меня просто уши заложило от этого рева. Веник рефлекторно прикрылся своей дубиной, Марго бросила на землю палку, которой вооружилась, и заткнула уши, а Зинаида на всякий случай перехватила свой сук покрепче обеими руками.

Женщина ревела, не переставая, точно реактивный лайнер на взлете. Чтобы всем нам окончательно не оглохнуть, я быстро подошла к ней, положила ладонь на ее раскрытый до ушей рот и сказала шепотом:

— Тс-с-с!..

Она тотчас покорно смолкла, как по мановению волшебства. Стало вдруг тихо-тихо, и в этой тишине неподалеку от нас, на той стороне ложбины, отчетливо хрустнула ветка. Потом еще, и еще… Кто-то поспешно уходил прочь, прячась за стволами, и, как ни вглядывалась я в чащу, так никого и не смогла разглядеть. Вскоре все стихло.

Мы окружили нашу спасенную и попытались поднять ее с колен, но она снова раскрыла рот на ширину трехлитровой банки, глубоко вдохнула и собралась заорать. Веник даже отпрыгнул в сторону и отвернулся, прикрывая уши, как артиллерист во время канонады.

— Спокойно! Тихо! — скомандовала я. — Мы хотим вам помочь. Расскажите, пожалуйста, что с вами произошло.

— Убивали!.. — осипшим вдруг голосом прошептала она. — Душили… платком душили!..

Она отвела рукой ворот фуфайки, и на шее стали видны наливающиеся синевой кровоподтеки и отпечатки пальцев.

— Негодяи! — искренне и возмущенно сказала я.

— Сволочи! — поддержала Зинка, грозно помахивая дубинкой.

— Маргинальные личности, не имеющие права называться людьми! — трусливо пискнула Маргарита и спряталась за наши спины.

— Успокойтесь, пожалуйста, — ласково сказала я женщине, осторожно касаясь пальцами ее седеньких волос. — Мы не дадим вас в обиду. Сейчас пойдем в милицию…

Тут произошло неожиданное. Услышав про милицию, бедная женщина безо всякой подготовки так завопила, что у меня едва не лопнули барабанные перепонки.

— Убива-ю-ю-ю-ю-ют!!! Убиваю-ю-ю-ют! Уби-ваю-ю-ют!!!

Она орала как заведенная, и нам никак не удавалось ее остановить. Если бы она так заорала на своих убийц, они бы мертвыми попадали тут же! Веник догадался стащить с плеч Зинаиды ее вонючий ватник и накинуть его на голову бедолаги — чтобы звук был потише. Очутившись в темноте, несчастная вскоре затихла и уже только всхлипывала. Через несколько минут я повторно приступила к расспросам, не упоминая уже о стражах порядка.

Тетя Фрося Салтыкова, по прозвищу Салтычиха, вела свою родословную от военных поселенцев военного министра графа Аракчеева, чьей вотчиной была когда-то деревенька Грузино. У графа в его лучшие мужские годы проживала в Грузино некая Настасья, командовавшая всем и вся в округе, в том числе и самим графом. И обороноспособность Российской империи в те годы была на высоте! Наполеона победили! Вот что значит военный министр в умелых женских ручках…

Графьев в наших краях с тех пор значительно поубавилось, и Фросе Салтычихе пришлось жить с обычным деревенским алкоголиком, благодаря недальновидности большевиков ни разу не отведавшим графской березовой каши, то есть розог. Не пороли, увы, и Фросиного сына, который тоже пошел в безвременно почившего папашу. (В этом месте рассказа Зинаида понимающе вздохнула). Салтычиха, однако, чадо свое любила, хотя и терпела от него периодически побои. Дело вкуса, конечно, но я бы такого сыночка убила на месте, ей богу! В ложке воды утопила бы гаденыша!

Вчера под вечер эта примерная, долготерпеливая мать вернулась с фермы, где полдня кидала вилами навоз из-под тощих коровок, и увидала в своем утлом жилище две вещи — обычную и необычную. Обычной вещью было тело вдрабадан пьяного отпрыска, рухнувшее между столом и печкой. Необычной вещью была неимоверная куча денег в пачках, разбросанная на столе среди закуски, под столом среди пустых бутылок и даже на подоконнике среди горшков с чахлой геранью.

Материнское сердце тети Фроси сжалось от ужаса и жалости. Ее проницательный ум тотчас предложил следующую версию: чадо, в воспитательных целях лишенное накануне средств к пьяному существованию, ограбило инкассаторов, привозивших в тот день зарплату. Стремясь всей душой спасти проспиртованное дитятко от тюрьмы и дать ему возможность, по примеру родителя, умереть в домашней обстановке от цирроза печени, Салтычиха кое-как сгребла деньги в валявшийся в сенях новенький дипломат и понесла с повинной в милицию, твердо надеясь на снисходительность отечественного правосудия.

В тот несчастливый вечер в отделении Грузино дежурили два сержанта. Того, что был постарше, звали Жора, а того, что помоложе — Касьян. Это, на самом деле, была его фамилия, но имени сержанта почему-то никто не мог упомнить.

Когда тетка Салтычиха выставила пред сержантские очи кейс, набитый пачками денег по самую крышку, с тощим Касьяном случилась истерика. Он сначала захохотал, а потом начал икать и едва не подавился собственным языком. Опытный Жора перво-наперво отобрал у напарника пистолет и ключи от ящика с оружием, после чего небрежно покрутил в руках одну пачку, нюхнул, сморщился и сказал:

— Фальшивка! Сразу видно! Вон и краска руки пачкает, и бумага слоится… Я ее вот сюда, в сейф пока спрячу… чтобы глаза не мозолила. А то увидит кто — разговоры пойдут… Ты деньги эти никому не показывала? Молоток, старуха! Ступай, тетка Фрося, не бойся! Ничего твоему Степке не будет. Принеси завтра нам жратвы да пару пузырей водки — и считай, что дело замяли! Только сама языком не болтай. А эту макулатуру мы с Касьяном сожжем по-тихому в печке. Не робей, Салтычиха! Будешь помалкивать — будет все путем, поняла?!

Не было границ благодарности в простодушной душе тети Фроси! Она величала сержантов сынками и обещала век бога за них молить. На следующий день она принесла в отделение запотевшую литровую бутыль, картошечку в мундирах, соленых огурчиков и целую жареную курицу. Отведав угощения, Жора вытер руки о форменный китель и повел Фросю в лес, якобы чтобы кое-что показать, а заведя поглубже, набросился на нее сзади и попытался удушить платком…

5

— Да-да, именно здесь она и утопилась! — по-мужски широко шагая и размахивая руками, твердила Зинаида. — Крест на себя положила трижды — и бултых!

— Да где тут можно утопиться? — голосом человека, не верящего в свое счастье, возражал ей сержант Жора, вразвалочку направляясь вслед Зинке и Марго к берегу Грузинки. — Там даже мальцу по колено!

— А она утопла! — стояла на своем умница Зинка. — Смогла, значит! Постаралась! Бог ей пособил!

— Она не с первого раза утонула! — следуя в точности моим указаниям, пришла ей на помощь Маргарита. — Поначалу все ходила по воде, ходила — туда-сюда, туда-сюда… Я еще говорю: смотри, Зина, как странно женщина себя ведет! А тут она вдруг как провалится — будто под землю! Раз — и нет ее! И только круги по воде пошли!

— Так под землю или под воду?!

— Какой вы непонятливый, товарищ сержант! Я же вам объясняю: она все ходила по воде, ходила — туда-сюда, туда-сюда… Я еще говорю: смотри, Зина… Вот, подруга моя, Зинаида Петровна, не даст соврать! Так вот, значит… на чем мы остановились? — Марго растерянно развела руками, тайком взглянув на Зинку. — А! Только круги по воде пошли! Вот так, вот так…

Рослый Жора задумчиво почесал пятерней квадратный затылок.

— Так чего же вы ее не остановили? Не окликнули?! Видели, что человек топиться собирается, сидели и смотрели?! Ох, какие вы, городские…

— А мы думали, что она — морж! — выдала импровизацию Зинаида. — Закаляется, думали! Для здоровья!

— И чего она сказала?! Может, крикнула чего перед смертью? — любопытствовал дотошный сержант.

— Разгадка моей смерти — со мной! — патетически воскликнула Маргарита. — Вот как она крикнула!

Жора недоумевающе посмотрел на нее.

— Это тетка Фрося? Да она и слов-то таких не знала!

— Бог надоумил! — снова нашлась Зинаида. — У человека перед смертью второе зрение открывается! Наукой доказано! Что вы тут, телевизора не смотрите, что ли?

— Ну-ну… Что еще можете сообщить? Видели еще что-нибудь?

За таким разговором сержант, Зинаида и Марго уже миновали то место, где под толстой разлапистой елью притаились мы с Веником, и начали спускаться к тихой мелкой Грузинке, которую курица переходит вброд в половодье.

— И где же она здесь могла утонуть? — насмешливо спросил Жора. — Показывайте, бабки!

— Там! — и Зинаида показала направо.

— Там! — одновременно с ней сказала Марго и показала налево.

— Куда ты лезешь вперед меня, убогая! — зашипела Зинка, точно злая гусыня. — Я должна место показывать, а не ты!

— А почему всегда ты? — заерепенилась обычно послушная Марго. — Я могу показать место даже лучше твоего! Вон там, где березки, очень поэтический уголок! Что-то такое есенинское есть… блоковское… Край ты мой заброшенный, край ты мой пустырь!.. Вот если бы я надумала топиться, я бы выбрала вон то место!

— Вот иди туда и топись! — взвилась Зинка. — А она выбрала это место! Ты что — все позабыла, о чем договаривались?! Эй, сержант, не слушай эту полоумную! Я тебе говорю — вон там она утопла! Вон там!

— Ладно, там, так там… — недовольно согласилась Марго. — В конце концов, если эстетический императив для вас ничего не значит, я умываю руки!

— И рожу не забудь вымыть! Убогая!

Сержант Жора внимательно посмотрел на моих сварливых подруг, потом решительно вошел в речушку, дошел до середины и остановился. Холодная прозрачная вода с журчанием обтекала его грязные сапоги, доходя едва ли до щиколоток. Потоптавшись туда-сюда, он оглянулся на обеих почтенных дам, в ожидании замерших на берегу, упер руки в бока и крикнул:

— Ну, и где же тут она могла это… круги по воде?! Сдается мне, тетки, темните вы что-то!

Он пошел к берегу, загребая ил и песок носками сапог. Мы с Веником подняли с земли тяжелые дубины и приготовились перейти к плану «П». Тут, на наше счастье, блюститель порядка зацепился за что-то, лежащее на дне, и едва не упал в воду. Выматерившись, он наклонился, порылся рукой в песке — и вдруг с недоумевающим видом потащил что-то из воды.

— Мать моя женщина!.. — с этими словами Жора поднял над головой кремовый резиновый ботик с левой ноги Фроси Салтычихи. Из ботика лилась вода пополам с грязью.

Мой прием сработал! Я была абсолютно уверена, что две женщины всегда сумеют уболтать одного мужика. Жора заметался по берегу, точно гончая, взявшая след зайца. Выломал жердину, принялся бегать по мелководью и тыкать палкой в темные ямы и промоины. Ближе к противоположному берегу дно резко опускалось, образуя глубокий неспокойный омут, и Жора, неосторожно подойдя к этому месту, едва не ухнул в воду по пояс.

— Товарищ милиционер! — хором закричали мои бабки с берега. — Вы бы разделись хоть! Ведь намочите одежду — будет не обсушиться! Простудитесь!

Я-то им велела еще о простатите напомнить, а они забыли, бестолковые… Но Жора и без того клюнул: выбежал на берег, проворно стащил брюки, сунул голые кривые ноги в сапоги и с шестом наперевес атаковал омут в поисках тела тетки Фроси, в данный момент спокойно попивающей чай у себя дома за запертой дверью и задернутыми занавесками. Жора, судя по всему, малый был незлой. Не хотелось ему марать руки убийством, а хотелось, чтобы все как-нибудь само собой произошло. Как говорится, и на елку влезть, и зад не оцарапать.

Маргарита потянулась к важнейшему предмету туалета, превращающему самца в мужчину, а мужчину — в представителя исполнительной власти, но Зинка вырвала милицейские штаны у нее из рук и самым откровенным образом принялась шарить по карманам. На наше счастье, в этот миг на противоположном берегу появились двое каких-то мужиков. Жора замахал им и тут же организовал из мужиков поисково-спасательную бригаду для оказания помощи терпящим бедствие на водах. Втроем они, ежась от холода, покрикивая и звонко хлопая себя по голым ляжкам, пошли прочесывать омут длинными палками, а Зинка тем временем выудила из кармана Жориных галифе связку ключей, отбежала в нашу с Веником сторону и кинула ключи нам. Я, конечно, уклонилась, а вот Веник получил тяжелой связкой прямо между глаз — так, что звон пошел по лесу!

Не отвлекаясь на второстепенные детали, я подхватила с мягкой хвойной подстилки драгоценную связку и, пригибаясь, помчалась со всех ног к мотоциклу. Байкер, держась за ушибленное место, поспешил за мной. Времени у нас было мало. Сколько еще Жора сможет бродить по холодной воде, исполняя свою гуманную миссию?!

Мы понеслись по кочкам и ухабам — и уже через пять минут были в Грузино. Там Вениамин ссадил меня с мотоцикла, а сам, как и было задумано, помчался дальше, к околице. Даже удачи мне не пожелал, черствый тип! Козлы эти мужики, что ни говори!

Я побрела к высокому крыльцу отделения милиции, повторяя, как буддийский монах мантру:

— Ты справишься! Ты сможешь! У тебя получится! Последний бой, он трудный самый!..

Постояв секунду-другую перед дверью, набрав побольше воздуха, я закричала:

— Пожар! Пожар! — и с грохотом ввалилась в тесную полутемную дежурку.

В первый миг мне почудилось, что по ту сторону деревянной стойки, разделяющей помещение на две неравные части, никого нет. Только стол с зажженной настольной лампой, за ним стул, а в углу — вожделенный сейф. На столе поверх бумаг и криво разграфленных амбарных книг разложены были инструменты — молоток, два зубила, пассатижи, отвертки. Лишь через несколько секунд я заметила, что сбоку из-под стола торчит чья-то тощая задница в милицейской форме. Сержант Касьян, которого я узнала по Фросиному описанию, несколько смущенный тем, что его застали в столь странной позе, поднялся с колен и принял представительный вид. В руках его был коловорот с огромным ржавым сверлом.

— В чем дело, гражданка? — строго вопросил он. — Почему врываетесь в служебное помещение? Я ведь мог бы и огонь открыть!

И он угрожающе перехватил свой коловорот на манер автомата.

Тут я поняла, в чем дело! Пока Жора мутил воду в речке Грузинке в тщетных попытках извлечь из нее тело Фроси, его честный и благородный напарник проводил время в изощренных, но безуспешных попытках единолично вскрыть сейф! Судя по состоянию замка, сержант уже пытался вырубать его зубилом, сверлить коловоротом и ковырять отверткой!

Я испугалась. А что, если этот идиот повредил замок и мне теперь не удастся открыть его даже ключом?! Господи, не допусти! Будь же справедлив, в конце концов! Пусть я не хожу в твои храмы и не распеваю псалмы — но я же всю жизнь, всю свою сознательную жизнь чту твои заповеди! Чего бы мне это ни стоило! Все до одной, особенно «не возжелай жены ближнего своего»! Даже в мыслях никогда не нарушала! Сжалься же надо мной, Господи!

— Смилуйся надо мной, Боже!.. — точно в бреду, повторяла я вслух, не сводя глаз с искалеченной замочной скважины. — Не допусти! Тяжела десница твоя…

— У вас что-то случилось, женщина? — крякнув, спросил мой душегуб, пряча орудие преступления за спину. — Вы что-то говорили про пожар? У нас в Грузино нет пожарной части, но если вы скажете мне, где горит, я немедленно сообщу в район, и они оттуда приедут… наверное. Где горит?

— Там, — махнула я рукой. — Дом из красного кирпича… у самой околицы…

— Возле колонки?! — спохватился он. — Это же мой дом! Черт! Черт! Не может быть!

Он со стуком уронил коловорот и выбежал на крыльцо, где привстал на цыпочки, приложив руку козырьком ко лбу. Из-за крыш ближайших домов поднимался в холодное осеннее небо столб густого черного дыма. Веник хорошо поработал с двумя старыми покрышками…

Бедный сержант Касьян, позабыв о своих надеждах на скорое и неправедное обогащение, заметался от крыльца к стойке дежурки и обратно.

— Черт! Только не это! Панасоник! Ружье охотничье! Холодильник шведский вчера взял!.. Что делать, бабка?! Что делать?!

— В район звони, касатик, — устало сказала я, прикидывая, сможем ли мы с Веником унести сейф, если не удастся его открыть. — Эх, мне бы твои проблемы…

— Какой район! Какой, к черту, район! Они только головешки заливать приедут! Все, что нажил! Все сейчас прахом пойдет!.. Бабка, посиди тут минуту! Смотри, чтоб никто не упер чего! Я мигом!

Нацепив зачем-то форменную фуражку, он схватил из угла старый, покрытый пылью и паутиной огнетушитель, с грохотом скатился с крыльца, сорвал с пожарного щита, оборудованного у стены отделения, багор с длинной красной рукояткой и красное дырявое ведро, швырнул все это в салон патрульной желто-синей «нивы» и прыгнул за руль.

— Заводись же!.. Давай, уродина!!!

Багор, не помещаясь, так и торчал из салона, не позволяя закрыть дверцу, и Касьян на выезде зацепился за столбик ограды, вывернув его к чертовой матери. Судя по всему, он плохо соображал, что делает.

Не могу сказать, что я находилась в лучшем состоянии. Мне вдруг стало нечем дышать. Рванув обеими руками воротник куртки, размотав теплый шарф, я подошла к сейфу и осторожно ощупала исковерканную идиотом-сержантом замочную скважину. Достала из кармана Жорину связку, вставила ключ в замок, закрыла глаза и попыталась повернуть его, приговаривая:

— Давай, милый… Давай, родной…

Ключ не проворачивался. Я дергала ручку сейфа, трясла ключ — безрезультатно. Это было похоже на кошмарный сон.

6

— Открывайся, гад!! — закричала я, чувствуя приближение истерики. — Открывайся, сволочь железная!

Окончательно потеряв голову, я схватила со стола молоток и принялась колотить им по сейфу так, что звон пошел, наверное, по всему Грузино. Молоток высекал искры — а сейф стоял непоколебимо, как скала. После нескольких ударов деревянная рукоятка сломалась, молоток подлетел вверх и едва не ударил меня в висок.

Опасность слегка отрезвила. Я остановилась и с трудом отдышалась. Хорошо бы я выглядела, свалившись с пробитым черепом здесь, перед сейфом с торчащей связкой ключей!

Взгляд мой вновь уперся в замок, пытаясь увидеть решение — и вдруг я увидела на толстом кольце связки другой ключ, такой же большой, тяжелый, с бородкой, как и тот, которым я только что безуспешно попыталась отворить ворота рая. Боже, какая я дура! Я упустила драгоценное время! Касьян уже, наверняка, домчал до околицы, понял, что его провели — и через считаные секунды будет здесь!

Меня одолел панический ужас. Захотелось бросить все и бежать, бежать со всех ног куда глаза глядят! Спасла только привычка всегда доводить начатое до конца. Трясущимися руками я взялась за связку, вытащила ключ из неприступного замка и вставила другой…

— Я только попробую… — прошептала я неизвестно кому. — Все равно ведь ничего не получится… Просто так, чтобы потом не жалеть… Потому что мне… никогда… не везло в жизни… ай!!!

Ключ повернулся! Замок щелкнул — и открылся!!! Я рывком распахнула тяжелую железную дверцу.

Мой чемоданчик был здесь. Лежал себе на средней полке, засунутый туда второпях грубыми лапами сержанта Жоры, желающего скрыть от людских глаз свалившееся на голову богатство. Темно-серый, дорогой, нездешний. Мой.

Я криво усмехнулась, торжествуя. Сказала, опять обращаясь неизвестно к кому:

— Вот и все, мои дорогие. Занавес. Главное теперь — не терять голову.

Я взяла кейс и опустила его в заранее припасенный черный пластиковый пакет. Протерла рукавом ручку сейфа, дверную ручку — и вышла на крыльцо. Ноги не дрожали, дышалось ровно. Уверенным широким шагом я обогнула одноэтажное здание отделения милиции, проворно перебежала недлинный проулок, соединявший главную улицу Грузино с задами поселка, выходящими к лесу. Я не собиралась ждать Веника. Никто мне уже не был нужен. Надо было только торопиться на электричку.

Тяжесть в правой руке завораживала. Килограммов десять денег. Денежная масса, как говорят экономисты. Моя критическая масса, с помощью которой я смогу взорвать окружающую меня скорлупу рутинного существования и прорвусь к свету. Правда, я забыла в сейфе ключи, и теперь Зинка с Маргаритой не смогут их вернуть сержанту Жорику — но меня это уже не волнует. Не должно волновать, во всяком случае.

Сердце мое, мое доброе сердце стукнуло раз, другой… Дышать стало трудно. Я сначала остановилась, потом повернулась и со всех ног бросилась назад, в отделение. Касьян, по всем моим расчетам, уже должен был вернуться — но я просто обязана была забрать ключи!

— Дрянь! Гадина! — шипела я себе под нос. — Что теперь делать?! Ну что?!. Иди, дрянь! Иди! Любой ценой!

Как мне не хотелось возвращаться! Мамочка моя родная, как не хотелось!..

На цыпочках, проворно и бесшумно поднялась я по знакомому крыльцу, вошла в пустое отделение и лязгнув железом, подперев дверцу коленкой, заперла сейф. Вынула ключ из замочной скважины, опустила связку в карман и, облегченно вздохнув, повернулась к выходу… В этот момент в свете дверного проема показалась чья-то широкая тень.

Как я не умерла от разрыва сердца — до сих пор не знаю. Шарахнулась в сторону, схватила со стола брошенный неудачливым взломщиком-сержантом коловорот, прижалась к стене. Занесла коловорот над головой и приготовилась дорого продать свою жизнь. Кто-то тяжелый шел по проходу… Вот остановился перед порогом — и осторожно просунул голову в дверной проем…

Это его и спасло. Какая-то доля здравого смысла во мне еще оставалась, поскольку я успела сообразить, что разъяренный обманом Касьян должен был вести себя иначе. Руки мои чуть замедлили движение, я приоткрыла зажмуренные от страха глаза — и увидела прямо перед собой лысеющую маковку старого байкера.

— Агни!.. — прошептал он, не видя меня у стены. — Ты здесь?..

— Черт возьми! Стучаться надо, когда входишь! — крикнула я, отбросив прочь свое оружие. — Бежим скорее, пока менты не нагрянули!

Мы выскочили на крыльцо и спустились во двор. Мотоцикл Веника стоял рядом, на обочине.

— Скорее! Скорее!!! — торопила я, опасаясь, что теперь, когда все удалось, случится что-нибудь непредвиденное и разрушит всю комбинацию.

— Не волнуйся ты так! — сочувственно сказал мой бывший кавалер, аккуратно заправляя седую бороду под шлем. — Ему сюда идти минут пятнадцать… даже бегом.

— У него машина, тупица!

— Была, — уточнил Веник. — Была машина. Я ему булыжник под днище подкинул… кардан и коробка скоростей накрылись, это точно!

Господи, как я обрадовалась! Мужики, конечно, козлы… но иногда и от них польза бывает!

С того момента, как связка ключей покинула карман сержанта-спасателя Жоры, прошло едва ли пятнадцать минут. Мы пулей помчались на берег речки — и успели вовремя. Трясущийся от холода, злой как черт сержант, уже в штанах, с вывернутыми наизнанку карманами, угрожающе наступал на моих беззащитных старух, а те пятились от него по песчаному берегу. Мужиков-помощников уже нигде не было видно.

— В последний раз спрашиваю — где ключи?! — угрожающе раздувая ноздри, шипел Жора. — Я сейчас с вами такое сделаю…

Даже мне, пригнувшейся за бугром, под защитой Веника, и то стало не по себе от его голоса. Вениамин Михайлович уже порывался лезть на берег, но я его остановила. Бой быков не входил в мои планы, кроме того, весь вопрос можно было уладить легко и изящно — лишь бы старухи мои не утратили с перепугу сообразительности. Хотя в другой обстановке я бы с удовольствием посмотрела, как мужики тузят друг друга. Потому что так им и надо!

Я тихонько высунулась из-за Жориной спины и помахала в воздухе связкой, привлекая внимание Зинаиды и Марго, после чего аккуратно бросила ключи на песок метрах в пяти от них.

Слава богу, Зинка сообразила!

— Да ты их потерял, милый! — закричала она. — Не маши кулачонками! Видала я таких! Герой нашелся!..

— Где потерял?! — заорал на нее Жора, сжимая кулаки так, что Маргарита от испуга села прямо на песок. — Я уже тут три раза все перерыл!

— Не тем местом рыл, значит! — пошла на него Зинка, точно герой-панфиловец на фашистский танк. — Дай, я огляжуся… А это что?! Что это тут лежит у тебя за жопой, я спрашиваю?! Ты, может, специально их тут припрятал, чтобы над нами, старыми и больными, поизгаляться?! Может, ты маньяк какой, я тебя спрашиваю?!

Ошеломленный сержант только заморгал.

— Ничего не понимаю… Весь же берег пересмотрел…

— Да ты еще хозяйство свое в трусах проверь — все ли на месте?! А то потеряешь чего — я тебе искать не буду! Так будешь ходить!

Молодец, Зинка! Так ему, гаду! Выдавай по первое число!

— Ладно… извините, — насупился Жора. — Мне пора. Мы завтра еще поищем, тщательнее. Лодку привезем. Вас, может, проводить?

— Как-нибудь без тебя! — сказала Зинаида, поднимая с песка ослабевшую от переживаний Марго. — Вставай, убогая! Ох, до чего же тяжелая, блин… подъемный кран нужен! Ну, ногами-то двигай давай!

Кое-как мои милые подружки приняли вертикальное положение, держась друг за друга. Правильно, девочки! На кого же нам еще опереться? Мимолетный стыд за мою малодушную попытку бросить их в опасности посетил меня — но я его тотчас прогнала. Стану я еще из-за каждой мелочи напрягаться! Я лучше поберегу себя для серьезных дел.

Матерясь сквозь зубы, Жора быстро ушел. Я следила за ним из нашей засады насмешливо, твердя в уме молитву, которую изобрела сама. Давно… еще в годы замужества. Господи, дай мне мудрость, чтобы понимать мужчину. Дай мне терпение, чтобы прощать его. А силы не прошу у тебя, Господи, а то прибью я его на хрен!!!

Едва стихли шаги сержанта, как мы выбежали на берег, подхватили Марго и помогли Зинаиде быстро довести ее до нашего укрытия под широкой елью. Нам нельзя было расслабляться. Через пару минут Жора откроет искалеченный сейф. Если нам повезет, еще некоторое время уйдет на его разборку с напарником. А потом он узнает, что Касьяна провела третья старуха — и нагрянет сюда с облавой. Местность он знает куда лучше нашего, так что надо уносить ноги подобру-поздорову…

Все это я, как могла спокойно, изложила своему творческому коллективу — только меня никто не слушал. Зинаида, как зачарованная, глаз не сводила с заветного чемоданчика и все тянулась пальцами к замкам, пока я решительно не отняла у нее добычу и не уселась на нее сверху для верности. А Маргарита окончательно расклеилась от пережитого. Ей, видите ли, сделалось дурно! Веник все охал над ней и хлопотал, как нянька. Надо было срочно принимать решение — промедление могло погубить все.

— Вениамин! — сказала я. — Имей в виду, я вообще не верю мужчинам. Вы все — сволочи по своей биологической природе. Но в настоящий момент у меня просто нет выхода. Сажай Марго на мотоцикл, бери деньги на багажник — и в путь, до Питера. Сразу предупреждаю: обманешь — пеняй на себя!

— А вы? — спросил байкер.

— А мы? — спросила Зинаида.

— А нам с тобой придется выбираться своим ходом. Через лес, к шоссе, там на автобус или на попутках… Здесь сидеть нельзя. Они нас искать будут.

Зинка оттащила меня за рукав в сторону и зашипела мне на ухо:

— Ты что — совсем спятила?! Они же кинут нас!!! Сама в руки этой убогой наши деньги отдаешь! Она же только прикидывается божьим одуванчиком! Она у тебя мужика увела — забыла, что ли?!

Она решительно подошла к бледной Маргарите и тряхнула беднягу за ворот пальто.

— А ну, вставай, убогая! Хватит притворяться! Нас не проведешь! Я тебя насквозь вижу! Вставай, говорю!

Марго только жалобно стонала. Пришлось мне отрывать от нее взбесившуюся Зинаиду. Господи, как я с ними устала… еще со школьной скамьи! И все полвека — одно и то же, одно и то же!..

Когда они уехали, мне стало, с одной стороны, легче. А с другой — в сердце зашевелился червь сомнения. Ведь слаб человек. Слаб! И сама я едва не поддалась дьявольскому соблазну! Только мысль о том, что они попадут в переделку, меня остановила… да еще что-то… Так, мелочь, пустяки. Полвека дружбы.

Не давая разыграться воображению, я повела Зинаиду к дороге — и вскоре заблудилась, конечно. По лесу я не ходок. Мы проплутали с ней дотемна, и только когда приготовились заночевать, услыхали вдали рев моторов, увидали огни трассы.

Трясясь в старом рейсовом автобусе, я успокаивала себя тем, что еду в таком рыдване в последний раз в жизни… в хорошем смысле. Задремала на Зинкином плече, проснулась, решила позвонить бедняге Рюмину. Успокоить, так сказать.

То, что я услышала, меня потрясло. Каким криком кричала его подпольщица-мать — не дай бог никому слышать. И никому не пожелаю услышать в свой адрес те проклятия, которыми она меня кляла. Потому что Игоря Валерьевича увезли неизвестные бандиты, когда он поехал навестить жену — а два часа назад его тело нашли на рельсах неподалеку от станции Пискаревка. Чемоданчик все-таки достал свою жертву…

Я ничего не стала говорить Зинаиде. Есть вещи, которые должны знать только сильные. Но, Анастас Вукович, жадный ты человечек, это тебе даром не пройдет… дай мне только время!

ЭПИЛОГ

Одетая с иголочки, с легким дорожным кофром у ног, я стояла у метро. То и дело останавливались машины, предлагали подвезти — но я ждала Маргариту с Веником, они обещали доставить меня в аэропорт.

Утром позвонил мой преуспевающий менеджер высшего звена.

— Ты, я слышал, уволилась с работы. Что-то не устраивало? Я уже распорядился насчет вашего… э-э… Курицына, кажется.

Это он себе цену набивает. На самом деле память на фамилии и цифры у него отменная.

— Нет, все в порядке. Просто я сегодня улетаю в Италию.

В трубку было слышно, как скрипят и буксуют шестеренки его воли и мужской спеси, не позволяя задать простой человеческий вопрос. Так и не задал. Принял все, как само собой разумеющееся. Сказал:

— Я буду скучать.

— Ничего! Девочки с Гостинки развлекут тебя!

Разумеется, надо было быть великодушной. Конечно, ему хотелось услышать что-нибудь вроде «Я тоже буду скучать…» Извините, не смогла. Считайте меня стервой, если хотите — но с какой стати я всегда должна думать о нем и беречь его самолюбие? Я, может быть, тоже много лет ждала от него… некоторых слов. А теперь мне все равно.

Мысленно обозревая уже склоны Везувия, я наблюдала, как молоденький уличный музыкант выводил незамысловатый мотив на старой скрипке. Изящные обводы инструмента мне нравились. Итальянец, изобретая скрипку, явно думал о женщине. Француз, изобретая арфу, тоже думал о женщине — продолжила я ассоциативный ряд. И грек, изобретая лиру — тоже. А о чем думал мой соотечественник-славянин, изобретая балалайку?! Тут мысль моя запнулась.

Впрочем, ответ не заставил себя ждать. Важно шествуя меж торговых рядов, ко мне приблизилась Зинаида, преуспевающая «мадам», как называют хозяек торговых палаток и ларьков. Теперь на пятаке у метро ей принадлежали три торговые точки — и ее могуществу и самомнению не было предела. Новая тяжелая негнущаяся дубленка до пят сидела на ней колом и делала Зинку один в один похожей на наш национальный музыкальный инструмент.

— Привет! — величаво и строго сказала она мне, держа голову, точно боярыня Морозова.

Только что руку не подала поцеловать, честное слово!

— Крутеешь, Зинуля? — ехидно поинтересовалась я. — Вон, смотри, пивная бутылочка стоит… ничья! Не хочешь прибрать к рукам? Торопись, а то уведут!

Рефлекс сработал! Она дернулась к этой пустой бутылке, точно вам говорю! Тотчас устыдилась, ухмыльнулась улыбкой прежней Зинки и сказала:

— Ох, ты и змея, Нюська! Кто два раза старое помянет — тому очки не нужны будут, имей в виду!

В этот момент плавно подрулил к тротуару Вениамин Михайлович — на «вольво». Он сбрил бороду, оделся соответствующим образом и неожиданно помолодел лет на пятнадцать, так что толстуха Марго рядом с ним выглядела …м-м-м… не вполне комильфо. Но это я уже не стала ей говорить.

— Ах, Несси! — закудахтала она, с трудом выползая из машины. — Как мне будет тебя не хватать! Возвращайся скорее! В Италию — и назад!

— Нет уж… — сощурилась я, как сытая кошка. — Есть еще Испания, Франция, Англия… есть Новый Свет… А еще — океанские острова… Сейшелы, Багамы…

— А кто же будет заниматься моей диетой? — разочаровано взвыла Марго. — Мне кажется, я снова поправилась! Зинуля, у тебя где-нибудь не найдется весов? Только точных! Мне каждый грамм важен!

— Вон, где овощной магазинчик! Амбарные стоят! — хмыкнула Зинка. — Да я и так тебе все скажу, без весов! Чтобы твой рост соответствовал весу, тебе надо подрасти еще на три метра!

Грязный, заросший бомж, оскорбляя чистоту зимнего питерского утра, подошел к нам.

— Подайте, тетки, Христа ради… на пропитание инвалиду второй чеченской…

Неожиданно черты лица его показались мне знакомыми. Я вгляделась внимательно… Так и есть! Грязная, побуревшая от непогоды и скверной выпивки, предстала передо мной физиономия «битка», бывшего хамоватого соседа Зинаиды. С его неудачи на личном фронте и началась вся эта история…

Марго его тоже узнала, потеряла дар речи от испуга, попятилась. Веник, надув грудь, точно кузнечные меха, подошел поближе — и «биток» тотчас испарился.

Маргарита, поддерживаемая под руку заботливым супругом, уселась в машину и теперь делала мне оттуда призывные знаки. Веник тоже показывал, что пора ехать.

— Сердечко-то не щемит, когда на них глядишь? — спросила Зинаида, бесцеремонная, как гамадрил в период спаривания.

— Спокойно! — я подняла руку. — Доступ в душу временно прекращен! Ввиду косметического ремонта последней! Задай мне этот вопрос при нашей следующей встрече!

— При следующей… — проворчала подруга, неожиданно хлюпнула носом и, старательно отворачиваясь от меня, смахнула пальцами непритворную слезу. — Уезжаешь черт знает куда… за три моря… Будет ли она, эта следующая встреча? Свидимся ли?

— Свидимся, Зинуля, — твердо ответила я. — Я собираюсь жить очень долго. Я теперь уверена — настоящая жизнь начинается только после полтинника! Никак не раньше! Запомни!

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Примечания

1

Кресты — знаменитая питерская тюрьма.

(обратно)

Оглавление

Глава первая НОГИ — ДЕЛО ОТКИДНОЕ

  1

  2

  3

  4

  5

  6

Глава вторая ХОРОШЕЙ ТАНЦОВЩИЦЕ ЧАСТО МЕШАЕТ ТО ЖЕ, ЧТО И ПЛОХОМУ ТАНЦОРУ…

  1

  2

  3

  4

  5

  6

Глава третья ХОЧЕШЬ НАСМЕШИТЬ БОГА — СООБЩИ ЕМУ О СВОИХ ПЛАНАХ

  1

  2

  3

  4

  5

Глава четвертая И В МОИ ПРЕКЛОННЫ ЛЕТА ТРУДНО ЖИТЬ БЕЗ ПИСТОЛЕТА…

  1

  2

  3

  4

  5

  6

Глава пятая ЗА ДЕНЬГАМИ НЕ ГОНЯЕМСЯ, В ЗАСАДЕ ЖДЕМ!

  1

  2

  3

  4

  5

Глава шестая УЖ ГЕРМАНН БЛИЗИТСЯ — А ПОЛНОЧИ ВСЕ НЕТ…

  1

  2

  3

  4

  5

  6

ЭПИЛОГ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg