«Спецназовские байки»

Спецназовские байки (fb2) - Спецназовские байки 841K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Алексей Сергеевич Суконкин

Алексей Суконкин Спецназовские байки

Часть 1 Разведчиками не рождаются

Стрелять, так стрелять

Моя вера в абсолютную непобедимость Красной Армии и в непревзойденное благородство и профессионализм её воинов рухнули именно в тот момент, когда меня самого призвали служить срочную службу.

Это был памятный день 19 мая. В городе нас, десять призывников, посадили в поезд, родные помахали руками на прощание, и поезд пошел. Мой одноклассник Андрюха Муковоз ехал на КСП (краевой сборный пункт) с большим синяком под глазом — бандитом он был еще тем, и с первого класса не пропускал ни одной потасовки. Под самый призыв он намахнул лишнего, и видать что-то с кем-то не поделил, за что и поплатился впечатляющим «фофаном». Кроме меня, Андрея и остальных призывников, был еще долговязый прапор из военкомата, который всю дорогу бестолково суетился, вопил по чем зря, и просил особо отъявленных сильно не нажираться. Водки было много и особо отъявленные, понимая, что на краевом сборном пункте водку все равно отнимут, пили как не в себя. Я тогда еще придерживался здорового образа жизни, и выпил не больше поллитра, а вот Андрюха Муковоз был особо отъявленным и утром, во Владивостоке, ему трудно было передвигаться из-за сильной головной боли и остаточного опьянения. Это меня забавляло, и я его постоянно подначивал.

Краевой сборный пункт представлял собой П-образное здание дореволюционной постройки, в котором заседала ВВК (военно-врачебная комиссия), а так же находилось временное жилье для тех, кого не успели развести по воинским частям в течение рабочего времени ВВК. Когда мы приехали, во дворе стояло несколько человек из числа тех, кто провел здесь ночь. У всех были красные глаза. Выяснилось вот что: как это водится, народ, прощаясь с гражданской жизнью, отмечал уход в армию (кто-то на флот) с размахом. Пили много, закусывали мало. Потом начали колотить друг другу рожи, что не было воспринято руководством сборного пункта как нормальное развитие событий. В общем, руководство зашло в это подобие казармы, и для успокоения призывных масс применило слезоточивый газ. Там отравленные газом и провели остаток ночи.

По результатам комиссии меня и Муковоза в армию временно не пустили. Меня из-за того, что мне удалось убедить комиссию, что российской армии больше нужен водитель, чем не водитель (через несколько дней я ожидал экзамены в автошколе, в которой отучился за родительские деньги), а Андрея просто побоялись отправлять в войска с таким синяком под глазом. Это был как раз тот период, когда комитет солдатских матерей только набирал силу, и командиры еще не знали, какую именно суровую военную действительность прятать от комитета. На сборном пункте решили, что будет лучше, если Муковоз повременит немного с армией, а армия повременит немного с Муковозом. Меня и Муковоза отправили на несколько дней домой.

На обратном пути мы купили четыре бутылки пива, и в ожидании своего поезда сели на открытой площадке морского вокзала (от железнодорожного его разделяет только акведук) с прекрасным видом на загаженный Владивостокский порт. Кстати сказать, что наш прапор еще утром на автобусе умотал обратно, не дожидаясь от краевого сборного пункта очередных армейских сюрпризов. Поэтому руководство КСП скрепя сердце приняло смелое решение направить нас обратно самостоятельно и даже выдало проездные документы.

На соседней лавочке сидел какой-то мужчина, в строгом костюме, в шляпе, с портфелем у ноги и газетой в руках. Через какое-то время со стороны акведука раздался громкий галдеж, и я увидел толпу цыганок, идущую в нашу сторону. Я даже залюбовался их пёстрыми одеждами, но Андрей знал что-то другое, про возможности этих женщин.

— Делай как я! — мгновенно он соскочил с лавочки, ударил бутылкой о бетонное основание скамьи, превращая пивную тару в «розочку» — весьма эффективное холодное оружие.

Я замешкался, но увидев его страшные глаза, понял, что действовать нужно немедленно. В моих руках, несмотря на достаточное количество оставшегося пива, появилась такая же «розочка», и мы спинами прижались к парапету, за которым было пространство метров в десять свободного полета.

Обходя мимо нас, цыганки сверкали глазами и кричали что-то обидное, но мы стояли, выставив перед собой битые бутылки, и они обходили нас, предпочитая не связываться. Они со всех сторон атаковали мужика, буквально закрыв его со всех сторон своими телами. Он орал, пытался сопротивляться, но это было просто невозможно — из этой человеческой кучи выбегали цыганки, с какой-нибудь шмоткой в руках, и бежали прочь. Когда, через минуту, они отступили и бросились врассыпную, мужик стоял возле лавочки в одних трусах, беспомощно озираясь в поисках милиции. Но стражей порядка нигде не было.

— Уходим, — предложил Андрей, и мы быстрым шагом покинули это место, переместившись вовнутрь морского вокзала, где вероятность подобного ограбления была все же ниже, чем на открытой площадке.

Вскоре поезд увез нас в родной город.

Через пару дней отец привел меня к местному начальнику милиции с просьбой в виде исключения принять у меня экзамены по вождению, так как вдруг выяснилось, что экзамены на ближайшие дни отменили. На что начальник милиции сказал, чтобы я просто пришел за своим водительским удостоверением в пять часов вечера. Дело было в том, что на тот момент времени мой отец был еще при власти, и подобные вопросы решались походя (я даже потом понял, что если бы я захотел, то он легко бы смог «отмазать» меня от армии, но в семье мы и мысли не допускали о подобном развитии событий). Я даже вначале переспросил главного милицейского начальника, сколько и куда нужно заплатить, на что он просто повторил свою фразу. В пять часов вечера в отделении ГАИ я забрал права, и до отхода ко сну был самым счастливым человеком на земле.

В российской армии я оказался через две недели. На первом же построении психолог окружной бригады связи, куда я попал, майор Хлестовский, сказал:

— Запомните, бойцы, главное военное правило — «человек, это такая скотина, которая ко всему привыкает».

Потом он что-то говорил о том, как нужно стойко переносить тяготы и лишения военной службы. Пару дней спустя пьяный прапорщик Белоусов так объяснял положения Устава относительно преодоления этих тягот и лишений:

— Мы, офицеры и прапорщики вам создаем тяготы и лишения службы, а вы, солдаты и сержанты, должны их стойко и мужественно переносить…

Это тоже было правдой. Тогда у меня и пошатнулась вера в наши вооруженные силы.

Ну так вот. Все мои представления о мастерстве наших военных окончательно рухнули в тот день, когда нас перед присягой привезли на стрелковый полигон. Каждый боец Красной Армии перед присягой должен отстрелять из автомата несколько патронов, по всей видимости, для того, чтобы иметь хоть отдаленное представление, что это за кусок железа, с которым нужно принимать священную клятву. Помню, что за день до стрельбы ротный, фамилию которого я даже не старался запомнить, выразил уверенность, что хоть один из нас хоть раз попадет в мишень. Весь день народ в роте молодого пополнения рассказывал друг другу истории о том, как и где кто-то стрелял, типа «да я в глаз белку бил…». С 12 лет я занимался стрелковым спортом — пулевой стрельбой, и к 16 годам выполнил норматив кандидата в мастера спорта по стрельбе из пистолета. Потом Советский Союз начал неудержимо распадаться, а с ним и система ДОСААФ, которая давала возможность бесплатно заниматься стрелковым спортом и участвовать в соревнованиях — крайние соревнования, на которых мне довелось быть, прошли летом 1992 года, когда мне было 17 лет. Мне, кандидату в мастера спорта по стрельбе из пистолета, было страшно от мысли, что я буду мазать из автомата, из которого я до этого еще ни разу не стрелял. К тому же, в целях исключения возможности этими промахами снизить свой еще никак не наработанный «стрелковый» авторитет, я не стал никому говорить, какую имею спортивную квалификацию. Если попаду в цель, это будет большой плюс. Куда больший, чем минус для кандидата в мастера, промахнувшемуся по мишени…

Когда я увидел, как стреляли на моих глазах двести солдат и около сотни офицеров, я вдруг совершенно отчетливо наконец-то понял, почему наши генералы с горечью в глазах сетуют на «недостаточный уровень боевой подготовки…».

Из двухсот солдат и сотни офицеров по одному разу в мишень попали человек двадцать. По два раза попали трое. Все три мишени смогли положить только двое офицеров. И то, как мне показалось, оператор на пульте управления мишенным полем просто подыграл им, потому что стреляли в этот момент комбриг полковник Шаталов и начальник штаба бригады подполковник Екименко. После этого Шаталов долго ругал весь личный состав за тот пресловутый «недостаточный уровень боевой подготовки». Интересно мне стало, с использованием каких методов Шаталов намеревался научить бойца стрелять, если тут же полковник обронил, что… «Родина выделяет на вас огромное количество боеприпасов — двенадцать патронов, а вы, козлы вонючие…». На гражданке, только за одну тренировку, я выстреливал в среднем до тридцати патронов. В неделю у меня обычно было три тренировки. Но бывало, что перед соревнованиями приходилось за один день выстреливать по двести и более патронов. Это неимоверно тяжелый, тонкий, точный и терпеливый труд. Ничего общего с полковником Шаталовым в спортивной стрельбе нет.

Так уж получилось, что сразу за этими двумя великими стрелками стрелять выпало мне. Полковник даже не обернулся на меня, когда я проходил мимо него на огневой рубеж, и неуклюже отдавал ему честь (или то, остатки чего еще не вытравила из солдата «рота молодого пополнения»).

Делаю первый выстрел. Мишень падает. Ротный мне орет:

— Стреляй очередями!

По правилам стрельбы необходимо было стрелять короткими очередями, так как подразумевается, что неумение в прицеливании будет компенсировано количеством выпущенных пуль. Но ведь я знал, что промахнуться в такую мишень просто невозможно. По крайней мере, для человека, посвятившего спортивной стрельбе шесть лет. Прицеливаюсь. Нажимаю спуск. Выстрел. Мишень падает. Ротный орет:

— Минус балл! Очередями, гад, стреляй!

Я поворачиваюсь и нагло ору:

— Я и так попаду.

Мне предстояло поразить «пулеметный расчет».

— Я сказал — очередями! — отозвался ротный.

Тяну спуск и одиночным выстрелом валю последнюю мишень. Ротный орет:

— Минус два балла. Общая оценка — удовлетворительно.

Все, кто служил в армии и выполнял это упражнение, подтвердят — именно так и ставится оценка за стрельбу. Два одиночных выстрела подряд — минус балл. Три подряд — минус два балла.

Я спрашиваю:

— У меня девять патронов осталось. Куда их?

— Выстреливай туда, — ротный махнул рукой в сторону мишеней. Он потерял ко мне всякий интерес.

На мое несчастье эту стрельбу видел командир разведывательной роты. Он попросил меня повторить стрельбу. Подняли девять мишеней. Шаталов и Екименко подошли к огневому рубежу и не слова не сказали спецназовскому ротному. Я сделал девять выстрелов. Все мишени легли. Я обернулся на своих великих командиров. Надо было видеть их рожи…

Ротный улыбнулся и подмигнул мне. Неожиданно для самого себя я подмигнул ему в ответ. Отдельная рота специального назначения армейского корпуса базировалась на территории мотострелковой дивизии, являясь, по сути, самостоятельной войсковой частью. Командир роты набирал к себе бойцов со всех подразделений дивизии — и набирал только тех, кого считал нужным набрать.

Через три месяца я распрощался с бригадой связи навсегда. Но даже будучи снайпером в отдельной роте специального назначения, я всегда чувствовал, что стреляю на порядок лучше, чем все, с кем мне приходилось соревноваться. Виной тому был опыт спортивной стрельбы и понимание разницы между стрельбой спортивной и стрельбой боевой, снайперской. Я брал наставление по СВД и читал его ночами, разбираясь с таблицами стрельбы. Я своими руками собрал небольшой метеопост, украв в санчасти термометр, а в кабинете замполита старый барометр и самостоятельно изготовив прибор для измерения скорости и направления ветра. С помощью этого метеопоста я научился быстро готовить данные для стрельбы на расстояния более патисот метров. После моей демобилизации этот переносной метеопост остался в роте, и, наверное, сгнил еще до того, как были расформированы почти все роты специального назначения. За период службы в этой роте я дважды занимал первое место на сборах снайперов.

Позже я видел армейских снайперов, которые не знали что такое траектория полета пули, не говоря уже о деривации или упреждении. Они в глаза никогда не видели таблицы стрельбы. Стреляли они только по наитию, выставляя дальность в виде исключения. Их просто этому никто не учил. Эти снайпера, в числе прочих войск, пошли на новогодний штурм Грозного. Сколько погибло парней только потому, что они просто НЕ УМЕЛИ СТРЕЛЯТЬ.

Потому что… «Родина выделяет на вас огромное количество боеприпасов — двенадцать патронов, а вы, козлы вонючие…!»

Если ты мужик!

Отдельная рота специального назначения в месте своей постоянной дислокации ждала генерала Сивакова. Сие событие всегда вносило в размеренную жизнь роты свежую струю радостного вдохновения. На памяти рядового Черкасова до этого генерал Сиваков был в расположении роты всего один раз. Тогда еще ротному сильно досталось за одного группника, который нажрался накануне и не смог обеспечить свое появление на разводе. После того тяжелого случая лейтенант Власов был передан в распоряжение командира разведбата мотострелковой дивизии, где он (как бывший спецназовец) быстро стал командиром роты разведки… и ни о чем не жалел.

Но речь не про Власова, речь про Сивакова. Генералом Сиваковым именовался начальник разведки округа, непосредственный начальник всех разведывательных частей прославленного Краснознаменного Дальневосточного.

Сиваков славился своим крутым характером, и командиры всей мастей его побаивались. Сиваков умел держать вверенные ему разведподразделения в ежовых рукавицах. В свое время Сиваков командовал разведбатом одной из мотострелковых дивизий Ограниченного Контингента Советских Войск в Афганистане, а потому его можно было смело называть боевым офицером, знающим что нужно для боевой готовности войск. Но подчиненные всех уровней считали, что в первую очередь глаз генерала должен упиваться безупречным порядком на территории подчиненной ему разведывательной части.

Так вот, когда его ждала какая-либо разведчасть, в этой части происходили странные дела — почему-то весь личный состав вдруг бросал все свои занятия (даже контрактники переставали в каптерке играть в нарды) и рьяно приступал к наведению порядка. Порядок, как и во всех других частях нашей славной непобедимой армии, определялся убранностью снега (зимой), подстриженностью травы (летом), наличием (количеством) запасенной по этому случаю красной икры (из Амура) и водки из соседнего магазина (во все периоды). Ну, и общим порядком в расположении и на территории. В каждой части были свои особенности. К примеру, в окружной бригаде специального назначения достаточно было только красить свежей краской торцы боксов с техникой спецрадиосвязи, и время от времени подновлять памятник погибшим в Афганистане — все равно развал жилого фонда был такой, что никакими припарками не исправишь. Бригада была любимой частью Сивакова, и поэтому он на некоторые недостатки в ней иногда закрывал глаза. Однако командование другой разведывательной части — радиотехнической бригады особого назначения, попав как-то в немилость, было вынуждено построить ослепительно прямую и чудовищно ровную дорогу до автомобильной трассы — как по натянутой нитке, хоть из пушки стреляй (за исключением небольшого участка прямо перед КПП части — командир пошел на повышение, и про стройку дороги забыли). Везде были свои причуды. Отдельной роте в этом отношении повезло — в первый приезд генерала хватило только выравнивания артиллерийским тягачом МТ-ЛБ двух деревьев у КПП… но и сие действо легло тяжким грузом только на начальника разведки дивизии, на территории которой базировалась рота.

Командир отдельной роты майор Иванов посмотрел на свое доблестное воинство и почесал затылок. В строю стояло два командира разведывательных групп (в простонародье — «группен-фюреры»), командир группы спецрадиосвязи, заместитель по борьбе с личным составом, заместитель по ВДС, старшина роты, пять контрактников и двадцать срочников. По штату в отдельной роте специального назначения должно быть 115 человек в пяти группах. Такое количество людей в роте может быть только в военное время или в угрожаемый период, в мирное время хватало вполне и того, что сейчас стояло перед майором Ивановым.

— Получена новая вводная, — говорит Иванов с дрожью в голосе. — Из восемьдесят второго отряда мне только что сообщили, что генерал у них проверил содержимое прикроватных тумбочек, каптерок, бытовок, парашютного склада, оружейной комнаты. Так же проверялось знание личного состава по темам: разведывательные признаки расположения китайского артиллерийского дивизиона на огневой позиции, ведение разведки ночью в городе, уничтожение электротехнических аэродромных объектов, подрыв железнодорожного полотна. Через двадцать минут всем это знать! Генерал на вертолете уже направляется к нам. Так, Костин!

— Я! — бодро отзывается командир первой группы, глаза которого еще красны от ночного бдения с лебедями на берегу грациозного Амура.

— Со своей группой отправляетесь в расположение, наводите там полный порядок.

— Есть! — подчеркнуто четко кричит лейтенант.

— Гришин!

— Я! — отзывается командир второй группы.

— Парашютный склад, пункт приема личного состава, территория возле казармы!

— Так это, товарищ майор, территория возле казармы за разведбатом закреплена.

— Я знаю. Но кого драть будут, как не нас?

— Но…

— Выполнять!

— Есть.

— Капитан Шевченко!

— Я, — замполит скривился как червивый гриб.

— Контролируете работы на территории и в расположении!

— Есть…

Костин заводит первую группу в расположение. Осматривает фронт работ. Рота специального назначения занимает половину четвертого этажа казармы. На третьем этаже живет разведывательный батальон мотострелковой дивизии вместе с радиоразведкой. Четвертый этаж занимает рота спецназа и разведывательно-десантная рота разведывательного батальона (или по-другому — рота глубинной разведки). Половина казармы принадлежит спецразведке — на правах отдельной части. Вместе с этой половиной в придачу есть бытовка, сушилка, каптерка, оружейка, ленкомната, спортуголок, канцелярия роты, курилка, умывальник и туалет. Наряд по роте уже шуршит толчок.

— Та-ак… Костин заканчивает осмотр фронта работ. — Ты, — палец упирается в грудь рядового Черкасова. — Ты, как наиболее подготовленный писарь, будешь убираться в каптерке. Задача ясна?

— Никак нет… — Черкасов принимает положенное в таких случаях тупое выражение лица. Условия игры «я начальник — ты дурак» ему известны с первого дня службы в нашей легендарной армии.

— Заходим…

Офицер и разведчик заходят в каптерку. Каптерка представляет собой комнату метров шесть шириной и восемь длиной. Два окна. Вдоль стены ряд полок, на которых навалено всякого военного добра: бронежилеты, каски, подсумки, нагрудники, рюкзаки десантника, противогазы. Если хорошо поискать, можно найти столько всего интересного… лет на пять.

Костин идет вдоль полок и выдергивает, что плохо лежит. Плохо лежащее падает на пол.

— Здесь все… все… все убрать. И что бы чисто. Ясно?

Постановка задачи вполне убедительна и доступна. Черкасов кивает:

— Ясно, товарищ лейтенант, но одному никак мне не справиться. Нужен толковый помощник.

— Матюшин!

В каптерку заваливает сержант Матюшин.

— Будешь тут руководить. И что бы… если… сам понимаешь… голову сниму…

— Есть!

Матюшин вытягивается перед лейтенантом, получает в пресс дружеский удар кулаком и напутствие:

— Смотри у меня…

Костин выходит. Черкасов и Матюшин смотрят друг на друга. Теперь нужно вываленные лейтенантом манатки снова аккуратно втолкнуть на полках между рюкзаками и противогазами.

Через двадцать минут забегает ротный, видит, что работа проводится только «косметическая», проходит вдоль полок и вываливает на пол все, что там лежит. Задыхающимся голосом:

— Я же, блин, сказал… вашу мать… через два часа ОН уже будет здесь!!! А у вас еще конь не валялся…

С этими словами майор продолжает вываливать на пол различный мусор. В числе прочего на пол падает граната РГО. Стук металла об деревянный пол. Полмгновения тишины. Квадратные глаза человека, который при своей должности-то вроде ничему не должен удивляться…

— Это что?

— Что? — Матюшин и Черкасов в один голос.

— Вот это, — указующий перст направлен на гранату.

— Граната, — в голос.

— Какая, на хрен, еще граната???

— РГО, — в голос. Далее пояснения Матюшина: — Ручная, оборонительная…

— Откуда???

— С полки, — в голос. Черкасов добавляет: — Вы же ее сами, товарищ майор, на пол сбросили…

— С какой, на хрен, полки???

— Вот с этой… вроде…

Ротный понимает, что дальнейшие разговоры с подчиненными уже не уместны. Он знает, что если провести в каптерке детальный осмотр, можно и не только гранату найти…

Иванов забирает гранату, поворачивается, что бы уйти:

— Через два часа ОН будет здесь!!! Что бы все успели!!! Я вас тут закрою, что бы вы никого не припахали… и чтоб вас никто не видел…

— Есть! — Матюшин и Черкасов вытягиваются перед своим командиром.

Ротный выходит. Ему еще много чего нужно обойти. Много чему ему еще предстоит удивиться…

Разведчики смотрят на кучу манаток, вываленных в центре каптерки. Нужно приводить каптерку в порядок…

Приборка всегда приносит много мусора. Мусор по мере продвижения накапливается в углу каптерки. Постепенно куча мусора увеличивается…

Через час в дверь бешено стучит дневальный:

— МУЖИКИ!!! РОТНЫЙ ПРИКАЗАЛ!!! СРОЧНО!!! МУСОР!!! КУДА ХОТИТЕ!!!

— Так мы же закрыты…

Это для дневального не довод. Ему позвонил с КПП ротный и приказал. В конце приказа ротный добавил «бегом ко мне за ключами», эту фразу дневальный не расслышал…

Люди в каптерке ничего об этом не знают. Они закрыты. Дневальный:

— МУЖИКИ!!! РОТНЫЙ!!! ПРИКАЗАЛ!!!

Голос сорван. Что-то случилось. В армии часто что-то случается. Не будь она армией.

— Мы закрыты… — повторяет Черкасов.

— ДА ХОТЬ В ОКНО!!! — орет дневальный. — РОТНЫЙ ПРИКАЗАЛ!!! МУСОР!!! СРОЧНО!!!

Ну, срочно, так срочно. В окно, так в окно. Окно резко открывается, мусор вываливается вниз. Бумажки всякие крутятся в воздухе. Пыль сносит ветром в сторону. Перепачканные в солидоле тряпки, банка старой краски, пара бутылок из-под водки, остатки закуски в целлофановом пакете — это все летит вниз.

В последний момент Черкасов успевает увидеть внизу фуражку с высокой тульей. Погоны золотые. Генеральские. Успевает спинным мозгом понять — конец. Причем полный.

А тряпки солидольные (это водилы подменка, факт, вот ведь гад, не убрал вовремя) уже фуражки генеральской коснулись…

Замерли в ожидании. Присели у окна. Спрятались. Тишина. Ужас. Обещали, что через два часа приедет. А ведь вот как — ОН уже здесь. Час всего прошел. Резерв времени — один час. Расчет времени не оправдался…

С тряпками на фуражке…

— ЭТО КТО??? — крик снизу.

Крик, леденящий душу.

Матюшин смотрит на Черкасова. Сержант мусор не высыпал, но ведь он тут старший. Плохо будет обоим.

— ЭТО КТО ПОСМЕЛ??? — снизу.

Разведчики в растерянности. Ситуация неординарная. Не каждый день начальнику разведки округа банки с краской и старый мусор на голову высыпают…

И как он только под казармой оказался???

— КТО ПОСМЕЛ??? А НУ!!! Я ЖЕ ВИДЕЛ!!! НА ЧЕТВЕРТОМ ЭТАЖЕ!!!

Сердечки у обоих разведчиков с частотой двести ударов в минуту забились. Адреналинчик-то по кровушке забегал… ох забегал…

— Я ЖЕ ВИДЕЛ!!! А НУ, ВЫСУНЬСЯ!!!

Все, или героически стреляться… или…

— А НУ, ВЫСУНЬСЯ!!! КТО ТАМ ТАКОЙ СМЕЛЫЙ!!! ВЫСУНЬСЯ, ПОКАЖИ СВОЕ ЛИЦО!!!

Ну вот и все. Наказание неотвратимо. Отвертеться никак не возможно… только стреляться…

— НУ, КТО ТАМ ТАКОЙ СМЕЛЫЙ??? ВЫСУНЬСЯ, ЕСЛИ ТЫ НАСТОЯЩИЙ МУЖИК, А НЕ ДЕВКА СОПЛИВАЯ!!!

Матюшин посмотрел на Черкасова. Если сам генерал разведчика девкой сопливой называет… сам начальник разведки округа… какой же ты после этого разведчик?

— ПОКАЖИ СВОЮ РОЖУ, ЕСЛИ ТЫ НАСТОЯЩИЙ МУЖИК!!!

Черкасов встал, сделал одно неуловимое, но хорошо отработанное движение, и с чувством великого превосходства, уверенно и нагло выглянул в окно, с наслаждением высунувшись почти по пояс.

Стоящие внизу генерал, старший офицер по спецразведке и командир отдельной роты открыли рты.

— ВО БЛЯ… — сказал генерал. — МУЖИК… — и совсем замолчал. Надолго.

Черкасову надоело сверху смотреть на потерявшего речь генерала, и он убрал свое тело обратно в каптерку.

— Вот так, — сказал он Матюшину. — Ротный сам нам говорил: выход есть из любой ситуации. Не похож я на сопливую девку. Не похож…

— Да, — сказал Матюшин. — Ты настоящий мужик!

Черкасов вставил ладонь под маску и одним движением руки снял с головы противогаз.

Сломанный прицел

Хоть Серега и прослужил в спецназе уже пять месяцев, под определение «разведчик» он сам себя еще не причислял. Не за что было.

За эти пять месяцев автомат Серега держал в руках всего два раза — перед присягой, когда ему дали тридцать патронов на стрельбах и в момент присяги, когда в часть приехали родные и близкие вновь принимающих присягу. И все. Остальное время «разведчики» копали какие-то траншеи, ремонтировали вечно разваленное здание казармы, меняли друг друга в кочегарке. Кто-то ходил и в караулы, но Серегу туда не ставили. Так и текла служба в элите вооруженных сил — разведке специального назначения.

До армии Серега представлял службу в спецназе преисполненную всяческого героизма: стрельбы, прыжки с парашютом, рукопашный бой, всякие там секретные заграничные командировки, в общем — один сплошной подвиг. А оказалось что? Казарма, в которой никогда не было радиаторов отопления, траншеи под непонятные ржавые трубы, тупые наряды по столовой и роте, да сплошные солдатские унижения первого периода службы…

Офицеры, на его вопрос о боевой подготовке только усмехались — «больно умный…».

Хотя, с другой стороны, дембеля говорили, что лучше уж так, чем постоянно прозябать на полигонах или еще где… кивком как бы невзначай показывая на обелиск памяти погибшим в Афганистане бойцам бригады. Это смахивало на правильные мысли, и Серега уже было успокоился, как неожиданно грянула Чечня…

В бригаду пришел приказ подготовить один отряд и отправить его в Грозный. Выбор командования пал как раз на отряд, в котором служил Серега. Командиром отряда был майор Андреев, о котором по бригаде ходили легенды, схожие со сказками. Одна из этих легенд ведала о том, как в свое время Андреев, будучи командиром учебной роты в чирчикском учебном полку спецназа, получил приказ уничтожить склады боевой техники в одной из частей, находящейся под угрозой захвата в Таджикистане. Время было сложное и не понятное. Андреев быстро собрал наиболее толковых бойцов и вместе с тремя тоннами пластита на автомашинах совершил 400 километровый марш к расположению назначенной для уничтожения части. Прямо на ходу пришлось учить бойцов как правильно закладывать заряды, как устанавливать взрыватели, как соединять провода. Прибыв на место, Андреев организовал круговую оборону, и в течение суток заминировал всю технику, стоящую в парках и на открытых площадках хранения. Все взрыватели были выведены на одну кнопку…

Еще три дня, капитан Андреев не сомкнув глаз, просидел у кнопки в ожидании приказа свыше. Но к исходу трех суток пришел приказ все снять, так как якобы угроза захвата уже миновала. Пластит обратно в укупорку не вернешь… пришлось с превеликой осторожностью все три тонны пластита снять, сложить в яму и уже там уничтожить. Три тонны так бабахнули, что в Ленинабаде вышибло, наверное, все стекла…

Как только рота Андреева вернулась в Чирчик, стало известно, что оппозиция захватила склады и всю технику, которая была на этих складах. Еще через пару дней в расположение бригады заявился министр обороны СССР, и тут же присвоил Андрееву звание майор досрочно.

Вторая легенда подчеркивала характер Андреева — во время своего очередного отпуска он брал в части автомат, тридцать патронов, нож, спички, компас, рюкзак с песком и на три недели пропадал в глухой дальневосточной тайге. Появлялся из тайги он заросший, одичавший, искусанный комарами… Отлеживался пару дней, после чего выглядел, как ни в чем не бывало. Делал он это для того, чтобы поставить свой организм на самый край человеческих возможностей, пройти по этому краю и обрести ту первобытную человеческую уверенность в своих силах перед силами матушки-природы, и перед всем остальным…

В итоге все в бригаде считали Андреева настоящим боевиком, которому под силу было возглавить командируемый в Чечню отряд.

Проблема была только в том, что Серега и его сослуживцы-срочники боевиками себя не считали, так как необходимыми знаниями и умениями не обладали, тяги к единению с природой не имели, думали только о том, как бы быстрее свалить из этой проклятой армии к себе домой.

Андреев бурно начал свою деятельность по подбору кадров в свой отряд. Первым делом он заявил, что с ним поедут только те, кого он сам выберет — так в отряде оказались все самые борзые бригадные залетчики и нарушители воинской дисциплины. Оставшаяся часть бригады вроде бы вздохнула свободнее, но не тут-то было. Андреев стал набирать к себе и тех, кто умел не только рожу товарищу разбить, но и тех, кто хоть что-то умел делать толковое. Так в отряд попали связисты и механики-водители на тягачи МТ-ЛБ, которые еще только предстояло получить там, в Чечне.

Вечером, проходя в расположении мимо дневального, Серега забыл отдать ему честь, и тут же был остановлен окриком дежурного по роте:

— Эй, военный! Честь отдал!!!

Серега вернулся, и снова пройдя мимо дневального, отдал ему воинское приветствие.

— Слабо… — сказал сержант Титский. — Давай еще…

После шестого раза нервы у Сереги не выдержали, и он сказал:

— Да пошел ты… — и направился в расположение.

— Что? — Титский несколько опешил, но, догнав Серегу, обнял его и по-дружески прошептал: — Вот уедут все, останемся мы, вот тогда ты у меня тут попадешь… салабон…

Титский несколько раз уже прикладывался к Сереге и тот прекрасно осознавал, чем это все может закончиться. Оставаться с Титским не хотелось, и поэтому как-то сами ноги принесли Серегу в канцелярию роты, где допоздна сидели Андреев и офицеры отряда.

— Товарищ майор, разрешите мне с вами в Чечню? — бодро напросился Серега, а сам подумал — подальше от Титского.

Андреев усмехнулся:

— Доброволец?

— Так точно.

— Похвально. Так, кем тебя поставить… какие у нас еще остались должности?

— Снайпер, — подсказал командир роты капитан Семенов.

— Пойдешь снайпером? — спросил Андреев.

Серега пожал плечами:

— Могу и снайпером…

— Записываем снайпером… — протянул Андреев.

С утра отряд поехал на полигон. На полигоне Серега попал в наряд по кухне. И пока отряд занимался боевой подготовкой, Серега чистил картошку, открывал банки с тушенкой, сыпал в котел чай…

Вечером к нему подошел начальник продсклада прапорщик Удалов:

— Слышь, боец, бери вот эту коробку с тушенкой и дуй за мной. Если кто потом спросит, ничего не видел и не слышал. Понял?

— Понял, — кивнул Серега.

Он поднял коробку полную банок тушенки и двинулся вслед за прапорщиком в соседнюю деревню. Пока шли, пробираясь в ночи по кустам, Серега оттянул этой коробкой все руки, а об ветки исцарапал все лицо.

В деревне прапорщик быстро договорился с продавщицей круглосуточного киоска, после чего состоялся обмен. В награду Серега получил пачку сигарет, прапорщик же спрятал по своим карманам несколько бутылок водки.

Утром вдруг Андреев проверил свой полевой продсклад, и тут же установил, что не хватает одной коробки тушенки. Такая оперативность в раскрытии преступления могла говорить только о наличии у Андреева крепких агентурных позиций в соседней деревне, но не это обеспокоило Серегу.

Андреев долго мурыжил весь состав наряда, но так и не найдя правды, в наказание обязал всех еще сутки стоять в наряде. Серега понял, что Рэмбо из него не получится, и в Чечню он поедет обычным российским солдатом…

На третий день он все же выстрелил из автомата три рожка.

В Чечню прилетели на огромном борту — самолете Ан-124 «Руслан». На второй день пребывания в Чечне в отряде погиб капитан Миша Колесник — сын одного из «отцов» спецназа Героя Советского Союза полковника Колесника. Его под свои широкие колеса закатал КамАЗ с пьяным водителем за рулем. Еще двое остались живы, один из них стал калекой на всю свою жизнь. Через семь лет после войны Серега встретил его на Владивостокском вокзале. Тот шел с палочкой…

Отряд разместился на аэродроме Моздок в двух бетонных укрытиях-ангарах для самолетов. Между ангарами выстроили свою технику, поставили палатки служб. Выставили караул.

Соседний ангар занимал «консервный заводик» — так разведчики ласково называли морг за сходство цинковых гробов с консервными банками. И было там этих консервных банок не меряно… и стояли они стройными рядами в несколько слоев…

По отряду ходили слухи, что их вот-вот бросят в Грозный, в самое пекло боев, в самую мясорубку. Получили аэрофотоснимки кварталов города. Повсюду были видны остовы сгоревшей техники и трупы, трупы…

Серега теперь с усмешкой вспоминал Титского. Уж лучше бы с ним остался…

Андреев рвался в бой, но начальник разведки округа все же принял решение дать отряду еще несколько дней для боевого слаживания, для проведения стрельб из всего вида оружия.

Полигон устроили тут же — недалеко от своего расположения. Серега со своей СВД залег на огневом рубеже. Изготовился, загнал патрон в ствол. Крикнул руководителю стрельб:

— К стрельбе готов!

— Огонь! — кивнул командир группы лейтенант Кочергин.

Серега приложился к прицелу, но ничего в него не увидел. Что за беда? Подумав, что это резиновый колпачок, провел рукой по объективу прицела. Нет, колпачок болтался сбоку. Что такое?

Серега еще раз посмотрел в прицел. Ничего не видно. Может, сломал там что-то внутри? Так вроде бы не бросал прицел, не ударял его…

Ладно, для разрешения необъяснимого в армии придуманы вышестоящие начальники…

— Товарищ лейтенант! У меня что-то с прицелом…

Кочергин подошел ближе:

— Что у тебя?

— Да вот, не видно в прицел ничего…

— Ну-ка, дай…

Лейтенант взял в руки винтовку и заглянул в прицел.

— Интересно…

— Вот и я говорю — что-то там случилось… — сказал Серега.

— Не ударял? — строго спросил групник.

— Вроде нет…

— Так вроде, или нет?

— Нет.

— Может, лампочка перегорела… — размышляя, сказал Кочергин. — Хотя, днем и так бы было видно…

Лейтенант встал:

— На, стреляй пока через открытый прицел, я сейчас ротного позову…

Лейтенант ушел. Серега лег и произвел из винтовки три выстрела, прицеливаясь обычным прицелом — который было видно под трубкой оптического. Стрелял, черт знает куда… мишени даже не дрогнули…

— Что тут случилось? — над Серегой стоял капитан Семенов.

Серега подскочил и, указывая на прицел, виновато сказал:

— Да вот, в прицел ничего не видно…

Семенов взял в руки винтовку, заглянул в прицел:

— Действительно ничего не видно… а как же ты сейчас стрелял?

— Через открытый прицел.

— Ясно.

— Что это может быть? — спросил Кочергин.

— Аккумуляторы проверяли? — важно спросил Семенов.

— Какие аккумуляторы? — поинтересовался Серега.

Он только сейчас узнал, что в прицеле могут быть какие-то аккумуляторы…

— На подсветку сетки… — сказал ротный.

— Я не знаю, — отозвался Серега.

— Как же вы, товарищ разведчик, приехали воевать, если ничего про свое оружие не знаете? Вам самому не стыдно?

Серега не счел нужным отвечать ротному на столь глупый вопрос. Вот если бы в бригаде шло обучение как положено, тогда и вопрос это был бы правомерен, а так…

Семенов покрутил маховички прицела, но ничего решительно не изменилось.

— Сломал, — сказал ротный. — Ясно, как Божий день. Сломал.

— Да я его сегодня первый раз в руки взял, — сказал Серега. — Он же все время в ящике у вас лежал…

— Разберемся… стреляй пока так.

Семенов и Кочергин удалились. Серега лег на землю и успел сделать еще три выстрела, как появился командир отряда.

— Ну, показывай!

Андреев протянул руку, принимая винтовку. Серега передал СВД Андрееву и смиренно стоял чуть в стороне. Андреев заглянул в прицел, хмыкнул. Посмотрел на Семенова:

— Что скажешь?

Семенов развел руками:

— Прицел не исправен.

— Факт, — кивнул Андреев. — Так, прицел после стрельб сдать в ремонт. А сейчас пока стреляй так.

Когда командиры ушли, Серега решил изучить прицел подробнее и начал крутить маховички, переключатели… и тут что-то щелкнуло. Серега посмотрел в прицел. Отлично все было видно…

Как он потом позже узнал — это встал в режим подзарядки люминесцентный экран, предназначенный для обнаружения ночью источников инфракрасного излучения. Экран, уйдя вверх, открыл прицел. Техника была слишком умна для начинающих снайперов и бывалых командиров… и слишком проста… для начинающих снайперов…

*****

В расположение отряда тем временем приехали донские казаки. Нужно было показать им всю крутизну войск специального назначения…

Капитан Семенов, одетый в маскхалат стоял перед выстроенными разведчиками бригады, приготовившимися показать прибывшим гостям театрализованное представление на тему «какой крутой спецназ»…

— А сейчас, уважаемые гости, мы продемонстрируем вам то, чего можно достичь за полгода службы в бригаде СПЕЦНАЗА!!!

Капитан махнул рукой, и бойцы по очереди стали разбивать об свои головы стеклянные бутылки, крушить руками и ногами кирпичи, не забывая при этом яростно кричать:

— СПЕЦНАЗ круче всех!!!

Вот только Серега стоял в сторонке и тихо посмеивался…

Пьянству бой

За три дня до Нового года разведчик-гранатометчик Вася Громов получил от родителей денежный перевод. Рота немедленно решила пропить половину всей суммы до праздника, так сказать в виде тренировки, и общим решением Громов был назначен «гонцом золотые пятки» и послан со своими деньгами в близлежащий поселок с целью закупа спиртного.

Вася незаметно покинул расположение части и побежал в магазин. В это время в роте решался вопрос закуски — кто-то побежал в столовую развести хлебореза, кто-то забрался в каптерку, где в рюкзаках могли быть остатки сухих пайков…

«Гонец золотые пятки» купил три бутылки спирта «Ройал», рассовал бутылки на себе под бушлатом и тут же нос к носу столкнулся с капитаном Ломиковым — командиром роты войсковой разведки дивизионного разведбата. Ломиков вывернул Громова наизнанку и нашел две бутылки. Со словами «солдатам спиртное не положено» Ломиков удобно разместил найденное спиртное в своих карманах и тут же удалился.

Громов вернулся в роту, держа за пазухой лишь литр спирта. Этого конечно хватило, но неприятный осадок в душе остался.

*****

Утром на подъем пожаловал сам командир роты.

— Строится на улице! — крикнул он с самого порога. — Форма одежды номер три!

Нашкодившие коты построились на удивление быстро. Иванов посмотрел каждому подчиненному в глаза:

— Что, ребятишки, служба медом показалась? Опять вам хорошо не живется? Опять за ротой «залет»?

Четырнадцать человек стояли, опустив головы. Иванов остановился напротив Громова:

— Ладно, рассказывайте, что вчера произошло!

— Что конкретно? — спросил Громов совершенно невинным голосом.

— Про то, что было вчера.

— А вчера ничего залетного не было, товарищ майор! — уверенным тоном произнес виновник торжества.

— А если хорошо вспомнить? — спросил жестко ротный.

— Не помню ничего преступного…

Все уже поняли, что если ротный говорит только с виновником, то он точно обо всем знает.

— Значит, не помнишь?

— Не помню!

— Ну, если так, тогда будем вспоминать всей ротой! Видели, сколько навалило снега на стадионе за казармой? По грудь будет. Рота сейчас будет бегать по этой целине, пока Василий не вспомнит то, что было вчера! Всем все ясно?

— Рота ведь не виновата, товарищ майор! Откуда они могут знать? — брякнул Громов и тут же прикусил язык.

— Я знаю, что рота не виновата, — усмехнулся ротный. — Просто рота поможет тебе вспомнить. Рота на стадион бегом марш!

Рота погрустнела. Бегать по полю, где снега по грудь… в форме номер три… веселого было мало. Вышли к стадиону.

— Громов в головной дозор! — ротный усложнил жизнь Васе.

— Почему я?

— Смелее! Так быстрее вспомнишь! Или вместо тебя Матюшина вперед пустить?

— Я же в прошлый раз первым был…

— Значит, уже опытный!

— Да какой опытный, только раз и было! — вопит Громов.

— Со второго раза еще опытнее станешь! Потом будешь молодых учить!

Громов вступает в снег и поворачивается:

— Да не было вчера ничего!

— Вспоминай лучше!

— Не помню!

— Рота по стадиону бегом марш!

— Не помню!

— Я сказал бегом!

Вступаем в снег. Снегу действительно много. Холодно. Меня начинает трясти — но пока еще только от смеха. Ведь все знают, чем это закончится. Правила игры знают все — одна сторона должна сохранить лицо, вторая должна добиться от первой признательных показаний…

Бежим по снегу. Вернее пробираемся, проламываемся через полутораметровый снежный покров. Двадцать метров преодолеваем минут за пять. Снег уже и за шиворотом и в штанах… Рота начинает выражать Громову свое отношение:

— Вася, урод…

— Зачем спалился?

— И все сейчас за тебя страдают…

Вася пытается отбрехаться:

— Так ведь вчера все пили…

— Ладно… рассказывай… только про себя! — наконец-то соглашается вымученная рота.

Иванов стоит у казармы. Он не слышит о чем шепчется рота, но по своему опыту наверняка знает, что происходит сейчас в коллективе.

Громов орет:

— Товарищ майор! Я вспомнил!

— Рота на исходную! — командует ротный и когда мы возвращаемся к казарме, говорит: — Рассказывай!

— Ломиков меня застукал вчера возле магазина!

— Так… уже хорошо… и что было дальше?

— И забрал у меня бутылку водки.

— Чего-чего?

— А, вспомнил — две бутылки водки!

— Водки?

— Стоп, не водки… кажется спирта! Да, точно! Две бутылки спирта!

— Выводы?

Громов смотрит себе под ноги, потом говорит:

— Я спалился…

— А что я вам каждый день говорю? Кто вспомнит?

— Делайте что хотите, только не палитесь… — тихо шепчет Громов.

— Правильно. А ты спалился. В казарму бегом марш! Строится на цэпэ!

Мы поднимаемся в казарму. Строимся. Сейчас начнется самое интересное… Громов выводится из строя. Стоит, опустив голову.

— Помнится, ты мне обещал, что больше ничего криминального совершать не будешь! — говорит ротный.

— Когда это было? — Вася пучит глаза.

— Когда ты на кичу ездил. Вспомнил?

— А при чем здесь это?

— Как при чем? Ты же дал клятву, что больше ничего криминального…

— Товарищ майор, вот тут вы не правы! Я тогда обещал больше дихлофос на голову себе не лить, кроме этого ничего я не обещал! А вчера я дихлофос в руки не брал, а спирт на свои кровные покупал!

Ротный аж рот открыл.

— Ух ты, выкрутился… хорошо, тогда поклянись сейчас, что с твоей стороны на роту никаких залетов больше не обрушится!

— Не, так не могу… — Громов качает головой.

— Почему?

— Так это… ведь даже страховые компании сразу от всего не страхуют! Страховать надо от чего-то конкретного! Например, могу поклясться, что больше в тот поселок не пойду… а от всего сразу не буду!

— Какой боец нынче умный… — усмехается ротный. А рота уже вся держится за животы. — Ладно, составлю к вечеру тебе список залетов, от которых ты будешь страховаться! Будешь по каждому конкретно присягать на верность Родине! Понял?

— Понял.

— Встать в строй.

— Есть встать в строй! — Громов предельно четко выполняя строевые приемы, возвращается в строй. Эта четкость в исполнении поворота и строевого шага добивает роту. Некоторые уже не могут смеяться, а плачут.

Ротный ходит перед строем.

— А знаете, ребятишки, что в этой истории самое плохое? А самое плохое это то, что Ломиков вчера напился как свинья и наблевал на мою машину. Чья косвенная вина лежит на этом проступке?

— Что, моя? — Громов поднимает голову. — Я ему пойло в рот не заливал!

— Считай, что заливал, — говорит ротный. — Теперь на будущее: если еще раз чужие роты будут напиваться за наш счет… то я сильно расстроюсь! А когда я расстраиваюсь, то для успокоения бегаю марафон. Только побегу я не один, а с вами. А вы со всем вооружением роты. Договорились?

— Договорились… — кивает только Громов.

— Да, хотел же вас обрадовать…

Рота напряглась. Все знали, чем может «радовать» ротный.

— В связи с установлением устойчивой низкой температуры, утренняя пробежка пока отменяется!

— Ура! — одиноко крикнул вроде прощенный преступник.

— Поэтому сейчас мы все идем в спортзал заниматься рукопашным боем! Попробуйте угадать, с кем сегодня я буду работать в полный контакт?

Молчание прервал Громов:

— Товарищ майор, у меня голова что-то разболелась…

— После вчерашнего?

— Нет, хронический менингит…

— Ничего страшного… обещаю в голову не бить.

— Может, не надо… — голос становится жалобным и писклявым.

— Надо, Федя, надо…

— Я не Федя, а Вася…

— Тем более…

— А у меня еще вот нога болит…

— Ничего страшного…

— И гланды, кажется, воспалились…

— Рота в спортзал бегом марш!

— Мама!!!

Ракетчики

На полигон приехали с утра. Это даже было как-то необычно — в ППД на полигон мы попадали исключительно своими собственными ножками, а тут на машинах. В кузове. Красота.

Стоял теплый сибирский апрель. Солнце уже пригревало так, что расстегнутый бушлат казался сейчас не признаком «дедушковости», а острой необходимостью. Было приятно осознавать, что зима наконец-то закончилась, и скоро будет лето. Корежило только от осознания того, что собрались мы на полигоне совсем не для детских забав, и что через несколько дней, по решению командования, нам предстояло ехать в командировку в одну маленькую горную республику.

Перед отправкой в командировку нашу роту укомплектовали почти до штатов военного времени, только уменьшили количество групп специального назначения до трех и дополнительно развернули автомобильное отделение. Кроме этого была еще группа связи и отделение обеспечения.

Много человек к нам пришло из разведбата мотострелецкой дивизии, на территории которой базировалась рота, с десяток пришло с разных учебных центров, так же с десяток бойцов пришло к нам из других частей специальной разведки округа. В итоге численность роты увеличилась только срочниками до 64 человек, да плюс к этой ораве еще с десяток офицеров и прапорщиков. Да четверо контрактников.

Двое бойчин пришли к нам из учебного центра противотанковой артиллерии, и имели они специальность «оператор ПТРК». Или по-другому: наводчики противотанковых ракетных комплексов. На мой тупой вопрос, заданный командиру группы, зачем спецназу такая специальность, я получил ответ в виде вопроса: «а как ты собираешься уничтожать пусковую установку ядерной ракеты, если охрана не подпускает разведгруппу даже на километр»?

Я почесал репу. Действительно. А то меня все как-то гложила мысль: и как это спецназ в тылу врага будет долбить вражеские ракеты, взрывать склады и армейские базы? Зачем подползать к объекту со взрывчаткой, ежели можно издалека запустить противотанковую ракету, и дело с концом. Дури у ракеты много — она броню танка пробивает, а уж небронированному объекту нанесет такое поражение, что не очухаешься…

Так вот, поехали мы на полигон на машинах потому, что с нашей ротой в этих самых машинах поехало несколько больших деревянных ящиков, в которых находился противотанковый ракетный комплекс и четыре ракеты к нему.

Я бы не удивился, если бы ротный приказал эти ящики тащить на полигон на наших спецназовских спинах, но по каким-то причинам мы все же поехали на грузовиках.

В крупных спецназовских формированиях типа бригада есть специальные отдельные роты тяжелого вооружения (а сейчас в одной бригаде и целый отряд), которые имеют на вооружении разного рода «тяжелое вооружение», как то: переносные зенитно-ракетные комплексы, противотанковые ракеты, огнеметы, одноствольные «Грады», и еще массу такого оружия, о существовании которого нормальный человек даже не догадывается. В отдельных же ротах специального назначения «тяжелое вооружение» было представлено слабо, но оно все равно было.

К примеру, группа спецназа ГРУ, вооруженная противотанковым и несколькими переносными зенитно-ракетными комплексами, в нужное время запросто может закрыть любой аэропорт гражданской, или аэродром боевой авиации. А еще есть такие приборы, которые вместе с зенитно-ракетным комплексом устанавливаются в районе аэродрома и включаются спустя некоторое время, за которое группа спецназа уже далеко уйдет. А потом в автоматическом режиме этот комплекс будет сбивать по заложенной в него программе взлетающие самолеты и вертолеты. Например, каждый шестой. Или первый, пятый, шестой, десятый. Или в любой другой последовательности.

А можно жахнуть противотанковой ракетой (где-нибудь в Европе, или Штатах) по железнодорожному составу, например, с хлором… вот весело будет!

Ну, это так, лирика. В Чечне спецназ ПТУРами в горах расстреливал даже одиночных боевиков, а некоторые товарищи из Софринской бригады внутренних войск этими дорогостоящими ракетами били по неподвижным огневым точкам при штурме Грозного в 2000 году (тогда как там можно было с успехом применять обыкновенные реактивные гранаты РПГ-18 или РПГ-22, а еще лучше огнемет РПО-А), и попусту расстреляли более двухсот «Конкурсов». Но это все будет позже…

А сейчас мы выгружались на одном из сибирских полигонов. У каждого была своя задача, но посмотреть на пуски ракет желающих собралось много.

Наши ракетчики с важным видом начали устанавливать станину ракетного комплекса на огневом рубеже. Ротный и все остальные офицеры крутились вокруг них, а ракетчики по ходу пьесы всем желающим рассказывали, как управляются ракеты, как они летят, какое поражение могут нанести «объекту поражения». Показали ту самую штуку, двигая которой, изменяешь курс полета ракеты — называется, кажется, кнюппель.

Потом из ящика достали ракету в зеленом контейнере, и установили на штатное место. Один из ракетчиков радостно отрапортовал ротному:

— Товарищ майор, расчет противотанкового комплекса к стрельбе готов!

На вооружении в спецназе стоят противотанковые ракеты «Метис», которые летят на километр и имеют весьма малые габариты, ракеты «Фагот», которые могут разнести правительственный лимузин на дальности два километра, и ракеты «Конкурс», которые могут забить кого угодно на дальности пять километров.

В нашем случае ракетчикам предстояло стрелять ракетами комплекса «Фагот».

— Огонь! — приказал ротный.

Все затаились. Сейчас увидим чудо инженерной техники. Напичканная электроникой маленькая ракета понесет свой заряд к остову старого бэтээра, находящегося за полтора километра от огневой позиции.

При вылете из контейнера на ракете раскрываются стабилизаторы, запускается твердотопливный двигатель, который разгоняет ее до скорости что-то около двухсот метров в секунду, а так же в хвосте начинает гореть трассер, служащий ориентиром нахождения ракеты в пространстве. Оператор при этом должен наводить марку прицела на объект поражения, а умная электроника, видя перемещение трассера, подает на рули ракеты команду, стараясь совместить видимый ей трассер с маркой прицела. Рули чуть отклоняются, и ракета идет ровно в створе марки прицела. И бьет в цель. Вероятность поражения движущейся цели что-то около девяносто процентов. Это очень высокий показатель.

Кстати, команду электроники ракета получает по проводам, которые в полете скручиваются со специальной катушки — ракета летит, а за ней тянется тонкий провод.

Но это все в теории. Практика выглядит несколько иначе.

Ракетчик прильнул к прицелу и вдруг орет:

— Выстрел!

Тут же мне закладывает уши гром вылетающей ракеты. Я уже представляю, как она влетит в старый бэтээр и разнесет его в клочья… но неожиданно для всех ракета, только-только выйдя из контейнера, резко клюет носом, и мгновенно зарывается в землю.

Некоторое время из земли вверх бьет сноп огня, потом что-то глухо ухает под землей и все стихает…

Парень встает и задумчиво чешет лысину.

— Не понял…

И никто не понял.

— Что это было? — спрашивает ротный.

— Хрен его знает… — оба ракетчика кажется чего-то недоговаривают. — Что-то ракета в створ не попала…

Это значит, что умная электроника не увидела ракету и не смогла осуществлять управление.

Они быстро ставят вторую ракету. За прицел ложится второй. Он некоторое время глядит в прицел, потом громко орет:

— Выстрел!

Раздается такой же грохот. В облаке дыма и огня ракета покидает контейнер. Все замирают… вот сейчас мы все увидим классный выстрел…

Но упрямый «Фагот» делает «горку» и с набором высоту уходит в даль.

Ракетчик подскакивает:

— Бракованные ракеты, товарищ майор!

В этот момент лопается провод — ракета ушла за предел своей дальности. Ракета должна взорваться в режиме самоликвидации, но этого почему-то не происходит.

Первый ракетчик уже волокет третью ракету. Но ротный останавливает его:

— Стой! Я разве давал команду? Клади ракету назад в ящик. Хватит вам стрелять на сегодня!

Ракетчик с грустью возвращает «Фагот» в ящик.

— Сколько реальных пусков вы сделали в учебке? — спрашивает ротный.

— Ни одного… — говорят оба и опускают головы. — Мы только на тренажерах пуски проводили. Нам сказали, что в войсках настреляетесь…

— Ясно, — кивает ротный. — На сегодня пусков больше не будет.

*****

А потом пришел на полигон какой-то местный дед и рассказал, как около него, прямо во двор дома приземлилась ракета.

И сделала огромную яму.

Дури-то в ней много…

Часть 2 Разведчиками становятся

Тропа разведчика

В автоматном магазине пятнадцать специальных патронов типа УС. На стволе автомата закреплен ПБС-1 — прибор бесшумной и беспламенной стрельбы. Бежать по снегу тяжело. Да еще на спине РД с песком. Да еще бежать на время. Да еще в присутствии начальника разведки округа генерал-майора Сивакова.

Организму не хватает воздуха. Легкие рвутся изо всех сил, но восполнить кислородный долг при такой нагрузке невозможно. А до второго дыхания еще ох как далеко!

— Быстрее! — группу подгоняет старший лейтенант Дружинин. — Быстрее!

Выскочили на поляну. Поднимаются две грудные фигуры. Роли в группе заранее распределены. Все работают без напоминаний и подсказок. Это мои мишени. Вскидываю автомат. Резиновый жгут на прикладе прижимается к распаренной щеке. Цель в прицеле скачет, как безумная. Два приглушенных хлопка. Легли мишени. Две горячие гильзы плавят снег. Группа не останавливаясь бежит дальше.

Хабаровск зимой не такое уж и теплое место. Морозы достигают порой довольно низких температур. Вот и этим утром, когда группа отдельной роты специального назначения выехала на окружные сборы частей спецразведки в хабаровский отряд, термометр показывал около сорока градусов мороза.

При такой температуре воздух начинает сверкать и искриться. Но мы предварительно скинули бушлаты, оставшись в одних «песочках», ботинках и черных шапочках. Нам не жарко, мы забыли про мороз, про ветер, про все на свете!

А вокруг взрывы ШИРАСов, горят шашки дымовые, наблюдение вести мешают. И стрельба кругом длинными очередями.

Впереди полотно железнодорожное. Труба под насыпью. Когда-то рельсы блестящие были, но сейчас они огнем взрывпакетов закопчены. И шпалы черные. Двое из подгруппы минирования на шпалы упали. Будут заряд на рельсы устанавливать. Рельс перебить двести грамм тротила достаточно. Но сейчас группа только имитационный заряд ставит. Боевые мы на войне ставить будем. Если нас в тылы противника спустят — как собак цепных. Уж там мы оторвемся по полной!

Падаю в снег в оборону круговую. Наблюдать! Бьется сердце оглушающе, перекачивая надрывно литры крови, наполненной адреналином. Кажется, что сердце вот-вот выскочит. И пить охота…

Хватануть бы сейчас влаги белой и холодной, которой так много вокруг! Охладить бы сейчас тело распаренное! Отчетливо представляю, как будет таять во рту обжигающий снег, как струйки воды потекут по языку в пересохшую глотку. Представляю, как буду жадно глотать растопленный снег, наслаждаясь возможностью напиться в такой тяжелый момент. Закрываю глаза и тянусь губами к снегу…

Пинок в бок. Резкая боль колючими молниями по всему телу.

— Наблюдать! — орет Дружинин.

Минеры подают сигнал, все одновременно вскакивают, и бежим дальше. Все действия группы слаженны, рациональны, выверены и взаимосвязаны. Все идут только к одной цели. К победе!

А сзади взрыв на железнодорожном полотне. От бега опять дышишь надрывно, а впереди «дымоход».

— Группа газы! — командует групник.

Холодную резиновую маску на распаренное лицо. Мороз жжет только в первое мгновение, потом просто перестаешь обращать на это внимание — не пропустить бы мишени. А все остальное — мелочи.

Ныряет в «дымоход». Бегу по ходам «дымохода», натыкаясь на стены, вытягиваю вперед руки, но все равно не угадаешь, что впереди. Пока не наступишь. Время. Время.

Выскочил на чистый воздух. Но команды «отбой газы» нет. Запотевают стекла, и видеть могу только через совсем маленькие не запотевшие дыры. Хоть противогаз и специальной «незапотевающей» конструкции, но все равно это ничего не меняет. А попробуй только цель пропустить! Наконец-то:

— Отбой газы! Ранены радист и минеры!

«Раненых» на себя и дальше. Бегом. Тяжело тащить, когда сам устал. Но надо. Это закон. Закон разведки. Живые должны тащить на себе не совсем живых и совсем не живых. Железный закон разведки таков: возвращаются либо все, либо никто. Тащить своих во что бы то ни стало! Тащить не только потому, что так требует устав в обязанностях разведчика, но и потому, что это напрямую влияет на внутреннюю обстановку в разведывательной группе. Если оставит группа своего товарища в тылу врага — что тогда люди думать будут. Бойцы начнут в тайне сомневаться — а вдруг и меня так же оставят? Вдруг бросят? Тут же и недоверие появится, и чувство локтя в группе исчезнет. А это уже не группа. Это уже просто толпа, вооруженная спецоружием, но не способная выполнить поставленную боевую задачу. И превратится такая группа в пыль. В ничто. И как следствие этого — неминуемо погибнет. Так что, тащите пацаны своих товарищей. Тащите, что есть сил. Тащите, пока живы сами, пока бьется ваше сердце, пока дышите! Разведка своих не оставляет! Возвращаются либо все, либо никто!

А из горла крик непроизвольный. Это от перенапряжения. От злости.

Под ногами хлопает взрывпакет. Отброшенный взрывом снег на лице тает. Бежишь и дышишь, как конь загнанный. И товарищ тяжелый на спине…

Мысль в голове: вот такая война и есть — усталость и злость… злость и усталость. Заполняются этими двумя чувствами все клеточки человеческого организма. Все остальное — жалость, любовь, сострадание — уходит, вытесняется, как не нужное. Не нужное там, где убивают и погибают…

— Не отставай!

Бегу из последних сил. Втройне тяжело бежать с «раненым» на спине. Периферийное зрение уже окрашено в красный цвет — признак тяжелой перегрузки. И силы совсем не исходе. А потом, после армии, все удивлялся — чего же так спину ломит, когда спать ложишься? А вот от таких забегов и ломит…

Но скоро финиш. Быстрее! Еще быстрее!

И вот последний этап — рукопашный бой. Появились фигуры в белых маскхалатах. Накинулись на группу уставшую. Замелькало все, закрутилось. Да где там… разве может предельно уставший человек вести бой, требующий максимального напряжения всех физических и моральных сил? Моральные еще есть, а вот физических уж нет. Успеваю прикладом попасть кому-то в рыло, тут же подбивают ноги, прижимают мордой в снег. Скрутили. Дали по почкам, чтоб сильно не брыкался.

Полковник Орлов нажимает кнопку секундомера:

— Молодцы! Лучшее время!

Генерал стоит совсем рядом. Улыбается.

Мы победили…

Преступление и наказание

Часть первая Преступление

Пять лоботрясов из отдельной роты специального назначения на утреннем разводе были «выделены» командиром роты в распоряжение прапорщика Сидорчука — начальника продовольственного склада части, на территории которой дислоцировалась рота.

Сидорчук слыл ушлым прапорщиком, у которого со склада ничего не удавалось увести. Бойцы «мазутного» полка рассказывали «спецназерам» страшные истории о том, как Сидорчук вычисляет расхитителей военного имущества и тут же справедливо карает…

С тяжелыми раздумьями пятеро бездельников проследовали за прапорщиком на продовольственный склад. Дело было не в том, что впереди маячила тяжелая перспектива рабского труда, а в том, что в процессе этого труда наверняка не удастся незаметно присвоить себе часть военного имущества, хранящегося на складе… собственно это и раздражало.

Объясняю для тех, кто не вкусил сладострастного счастья службы в отечественных вооруженных силах: в армии (а так же и на флоте) солдат (матрос), будучи направленным («выделенным») на работу на какой-либо склад, всегда тешит себя тем, что приложение его физического труда будет отблагодарено ротозейством складских прапоров, под которое можно что-либо умыкнуть без вреда для собственного здоровья. На чем, собственно, и держится способность солдата (матроса) к работе на складах военного имущества (запасов).

— А вот и фронт работ… — радостно сказал Сидорчук, обводя рукой ряды сложенных стопками контейнеров, в которых в войсках хранят картошку.

Эти контейнеры в «безкартофельный период» складываются наподобие конверта, и для удобства их хранения могут ставиться один на другой, хоть до потолка хранилища. Сложенные контейнеры стояли на площадке перед складом.

— Берете… — Сидорчук подошел к контейнерам, и демонстративно ухватившись за один из них, начал давать ценные указания по способам переноски: — Поднимаете… — при этом он чуть напрягся, но не настолько, чтобы поднять семидесятикилограммовую конструкцию, а только для наглядности сего действа, — и по два-три контейнера переносите на склад. Там вниз по лестнице и аккуратно складываете в углу. Ясно?

Пять лоботрясов синхронно кивнули.

— Так, — прапорщик почесал лысину. — И это… (далее инструктаж по технике безопасности)…если что, матку вырву.

После этого прапорщик поделил бойцов по двое. Тут вышла небольшая заминка. Бойцов изначально было нечетное число, а потому возможность оптимального использования рабочей силы сводилась на нет.

— Елки-палки… — Сидорчук почесал лысину. — Ладно, будешь на лестнице поддерживать… — нашелся начальник продсклада и ткнул в грудь пятого.

Сидорчук открыл склад, провел всех вниз, показал, куда нужно ставить контейнеры, затем сел в кресло у входа и вопросился:

— Ну, чего стоим? Начинайте таскать…

Разведчики начали носить контейнеры вниз, а Сидорчук продолжал оставаться в кресле и внимательно бдить. Так продолжалось более получаса, и все уже потеряли всякую надежду на возможное обогащение, как спасительно зазвонил телефон. Сидорчук схватил трубку:

— Пра-щик Си-чук, продсклад…

Все застыли в ожидании, вслушиваясь в каждое слово прапорщика.

— Как же я отойду? У меня тут разведчики работают, а за ними глаз, да глаз…

Все напряглись. Наконец-то! По телефону явно обговаривалась возможность выхода Сидорчука за пределы продсклада.

— На минуту?

О, это уже что-то… за минуту опытный разведчик многое сможет успеть…

— Есть, товарищ подполковник! Иду!

Прапорщик положил телефонную трубку, встал со своего кресла и внимательно осмотрел остановившихся разведчиков:

— Так, уроды! Я отлучусь ровно на одну минуту! Если за это время пропадет хоть одна банка тушенки, хоть одна коробка сахара, хоть один паек — вам не только кича будет обеспечена, но и сроки полновесные на дизеле я вам обеспечу за воровство! Ясно?

— Так точно! — ответили пять глоток.

Сидорчук просто поленился закрывать склад ради отлучки на одну минуту…

Нога Сидорчука ступила за порог и в тот же момент контейнер, который держали в руках Матюшин и Рыжий, стукнулся о пол склада. Рыжий начал разминать затекшие пальцы…

— Работаем! — на склад заглянул Сидорчук. — Никак нельзя вас оставить…

Рыжий и Матюшин склонились над контейнером, демонстрируя полную готовность продолжить переноску, но как только голова прапорщика исчезла окончательно, Матюшин кивнул Черкасову:

— Двигай на вассер!

Разведчик что было сил метнулся к выходу и тут же подал сигнал «чисто». Остальные в тот же миг подскочили к бочкам с гидрожиром, которые в большом числе были аккуратно составлены в углу склада.

— Берем…

Вчетвером разведчики подхватили столитровую пластико-металлическую бочку и поволокли ее к выходу.

— «Чисто», — повторил Черкасов, который уже вел наблюдение от угла здания склада.

Не прошло еще и пятнадцати секунд с момента выхода из склада прапорщика Сидорчука, как доблестный спецназ уже выносил наружу «моральную компенсацию» за свой тяжкий труд.

Снаружи ближайшим местом сокрытия следов преступления был расположенный в пятидесяти метрах высокий забор части. Именно к нему и ринулись четверо разведчиков с «контрибуцией» в руках. Подготовленный разведчик способен покрыть указанное расстояние за семь-восемь секунд. В данном конкретном случае нужно было сделать скидку на переносимый груз и заплетаемость ног, а потому «несуны» появились у забора только через двадцать секунд. Резерв времени, отпущенный самим Сидорчуком быстро таял. Нужно было поторапливаться…

В этот момент с «фишки» раздался условный сигнал приближения опасности. То есть Сидорчука.

Понимая, что за считанные секунды остающиеся на переброс бочки на ту сторону забора и скоростное возвращение обратно на склад, все указанное сделать уже не возможно, большая часть разведчиков, с целью исключения указания Сидорчуку косвенных признаков выноса со склада военного имущества, приняло решение ретироваться, бросив бочку в призаборную траву (авось не заметит).

Трое отпустили руки и развернулись к складу в готовности низкого старта…

Черкасов повторил сигнал тревоги и уже сам бежал ко входу на склад…

Рыжий продолжал держаться за бочку в глубокой мыслительной прострации, с бешенной скоростью прокручивая в голове варианты возможного развития событий… да, нужно было либо бросить бочку в кусты на авось, либо уже идти и сдаваться командованию, низко повесив голову и требуя справедливого суда… было ясно как дважды два, что операция сорвалась…

А Черкасов уже вбежал на склад…

А тройка друзей, как тройка лошадей уже влетала туда же…

А он стоял и смотрел на бочку, на склад, слушая вопли бегущего за углом Сидорчука, который спиной понимал, что за отпущенные секунды спецназ уже свершил свое правое дело…

— Суки! Стоять всем на месте!!! — оралось из-за угла с явным приближением…

И тут Рыжий повалил бочку на землю, затем ухватил ее за донные кольца обеими руками, поднатужился… чувствуя, как захрустели в спине все до единого позвонки… разогнулся, и вкладывая в свой последний рывок всю свою природную силу, всю свою душу и всю свою накопленную к сидорчукам злость… поднялся и одним махом перебросил столитровую бочку через высокий бетонный забор части.

После чего развернулся, и уже стремительно удаляясь от места преступления, услышал стук бочки о землю на той стороне забора…

А дальше рвать жилы… рвать их в прыжке тигринном… в беге страусинном…

И за долю секунды до вылета из-за угла начальника продсклада, Рыжий с ходу ввалился на склад, стремительно влетая «рыбкой» в проход, ведущий на складской подвал…

Запыхавшийся Сидорчук вломился на свою территорию, мгновенно окидывая своим набитым взглядом установленный складской порядок, и тут же заорал:

— Уроды! Где семнадцатая бочка???

Часть вторая Наказание

Все решилось довольно быстро. Сидорчук вывел разведчиков из склада, закрыл входную дверь и принялся осматривать прилегающие окрестности на предмет наличия пропавшего военного имущества. Имущество было обнаружено им в предельно сжатые сроки — буквально на исходе второй минуты от начала поиска. Имущество как ни в чем не бывало лежало в траве за забором.

Прибыл ротный. Иванов посмотрел на имущество, на разведчиков (на их кристально честные и умиротворенные лица), затем он перевел взгляд на Сидорчука. Тот расценил это как начало опроса.

— Меня не было буквально минуту… — начал он сбивчиво. — Всего минуту! А вот они… они…

— Да ничего мы не брали… — сказал Рыжий. — Товарищ майор… мы слыхом не слыхивали ни о какой бочке…

— Да мы из склада и не выходили… — подтвердил Черкасов.

— Да и не реально это, — сказал Матюшин. — За минуту такую бочку от склада за забор перетащить…

Ротный повернулся к Сидорчуку:

— А может, действительно не они?

— Да они, товарищ майор, — заверещал прапорщик. — Я специально подметил, что на складе они могли бы притырить, прихожу — точно. Бочки нет. Они.

— Вы это сами видели? — спросил майор.

— Сам нет, — помотал головой Сидорчук. — Но топот их ног слышал точно…

— Да мы из склада не выходили… — снова повторил Черкасов.

Прапорщик понурился. Ротный явно защищал своих подчиненных.

— Я в таком случае рапорт напишу, — пригрозил Сидорчук. — Нафига мне ваша семейственность…

— Обожди рапорт писать, — остановил его Иванов. — Сейчас разберемся…

Ротный отвел разведчиков в сторону:

— Рыжий, ты чего скривился?

— Спину надорвал, товарищ майор… — честно признался разведчик.

— Когда бочку через забор перекидывал?

— М-м-м… — неопределенно ответил боец.

— Короче так, — наконец сказал ротный. — Или говорите мне правду, или прапор пишет на вас рапорт, и сидеть вам — не пересидеть…

Разведчики переглянулись. Ротный их никогда не отдавал на расправу за иногда проявляющиеся геройские поступки.

— Ну, ладно… — признался Рыжий. — Мы это…

— За одну минуту? — усмехнулся ротный. — Матеры… А ты, получается, спину надорвал, когда бочку перекидывал?

— Еще и не то сделаешь… — заметил Рыжий. — Когда товарищи тебя бросают, а ты один в ответе…

— Так ты ее один перекидывал? — удивился Иванов.

— Так все разбежались…

Товарищи, бросившие друга в трудную минуту, уже не могли прятать улыбки.

— Учишь вас, учишь… — возмутился Иванов. — Что в разведке главное? Взаимовыручка! А вы… а ну-ка все за мной.

Иванов подвел подчиненных к забору. Кивнул Рыжему:

— Давай туда.

— Зачем?

— Бочку перекидывать назад будешь.

— Так я один не смогу… — запротестовал Рыжий.

— Туда ведь смог… вот и обратно давай…

— Я что, сам себе калека? — противился Рыжий.

— Короче, — усмехнулся Иванов. — Если ты сейчас перебрасываешь бочку сам, то дело это я замну, тебе присвою младшего сержанта и весь остаток службы будешь в почете, а если не перебросишь, все пятеро завтра убываете на семь суток на кичу, а пока вас не будет, рота каждое утро в ознаменование сего события будет бегать не по пять, а по двадцать километров…

Предложение, надо заметить, было более чем заманчивое…

Рыжий мгновенно перепрыгнул через забор. Некоторое время с той стороны доносилось его кряхтение и стенания.

— Что, не получается? — заботливо спросил ротный.

— Пока нет… — отдышавшись, отозвался преступник.

— Тяжело?

— Очень…

— А ты поднапрягись… — посоветовал Иванов.

— Боюсь, днище вырвет… — совершенно серьезно ответил Рыжий.

— У бочки? — уточнил ротный.

— Нет… — отозвался Рыжий. — У меня… Блин, и как это я ее смог перебросить сюда?

— Уж не знаю, — рассмеялся Иванов. — Наверное ты был в состоянии аффекта…

— Уж точно… — согласился разведчик. — Нет, все, не могу…

— Ладно, — рассмеялся ротный. — Сейчас тебе помогут… герой.

Через неделю пятеро разведчиков вернулись с гарнизонной гауптвахты отдохнувшими, и готовыми к новым подвигам во имя Родины…

Из грязи в князи

Разведчик-гранатометчик рядовой Вася Громов будучи в наряде по столовой вытащил из мусорного контейнера два использованных баллончика из-под дихлофоса, снял свой головной убор и начал выдавливать остатки содержимого в кепку. Давление в баллонах было низким и в кепку попало совсем не много «мухобойного» препарата. Тогда Вася тупым столовым ножом пробил один из баллонов и только после этого смог вылить остатки. Эксперимент удался, и Вася этим же ножом расковырял и второй баллон. Больше дихлофоса взять было негде, но, наверное, и этого могло вполне хватить.

Этим дихлофосом начмед травил мух в солдатской столовой, а когда баллоны иссякли, выбросил их в мусорный контейнер, даже не подозревая, что можно сделать с пустыми баллонами…

Подозревал только Вася Громов.

Кепку, напрочь протравленную остатками дихлофоса, Вася надел на свою лысину и вышел из рыбного цеха столовой в зал. Лысину начало припекать, значит скоро должен был наступить ожидаемый эффект токсического отравления — а попросту токсического кайфа. Вася был старым токсикоманом, в детстве часто развлекался, дыша клеем «Момент» из целлофанового пакета. Помнится, старшие пацаны рассказывали, что такой же эффект можно получить, если набрызгать в шапку дихлофоса и надеть эту шапку на лысину. Тогда это ему показалось кощунством, но сейчас, в армии, клея он найти не мог, а душа уже давно истосковалась по старой дурной привычке…

Рота стояла в наряде по столовой полка, на территории которого дислоцировалась. Поэтому иногда приходилось нести и такой вид боевой службы. Всего в наряде стояло десять человек (тогда как в роте было всего четырнадцать), пять из которых были дедами, а пятеро — фазанами (с ударением на первую гласную). Вася тоже был фазаном, был в некотором роде ограничен в солдатских правах, но СПЕЦНАЗ воспитывает в своих бойцах больше самостоятельности, чем другие виды войск, и поэтому он посчитал, что может уединиться, и попытать своего солдатского счастья, вопреки пожеланиям дедов, которые, как и было положено, всю работу взвалили на своих боевых товарищей первого периода службы…

Выйдя в зал Громов нос к носу столкнулся с сержантом Матюшиным, который свирепо посмотрел на него:

— Ты где, гад, шляешься? Что, я за тебя полы мыть буду?

Громов уже начал ощущать некоторый прилив токсического счастья, а потому не посчитал нужным отвечать своему непосредственному начальнику. Вася только глупо улыбнулся.

— Это чем от тебя воняет? — Матюшин потянул ноздрями воздух. — Дихлофосом???

Громов кивнул и вдруг сказал:

— А мне все равно.

— Что тебе все равно? — поинтересовался сержант.

Громов, от воздействия дихлофоса почувствовал себя освобожденным от воинской субординации, и вдруг заорал прямо в лицо сержанту:

— Всё!!!

Матюшин от неожиданности отскочил на шаг назад — фазан, у которого съехала крыша, и не знаешь, что от него ждать в следующее мгновение — опасная вещь.

Поэтому, в следующее мгновение, Матюшин аккуратно приложился правой в челюсть своего подчиненного, а когда тот упал, попытался придавить его к земле, призвав на помощь.

Вася, однако быстро оклемался, подскочил и побежал вдоль столовой, оглашая оную диким криком. На ходу он зацепил стоящую на столе стопку тарелок, которые брызнули осколками по каменному полу. Тут же был организован загон спятившего разведчика в безопасное место — в рыбный цех, где он ничего не мог сломать, так как там кроме железного стола и раковины больше ничего не было. Громов пытался отбиваться от своих боевых товарищей подвернувшейся под руку шваброй, в процессе беготни опрокинул пару столов, разбил одно зеркало, но в итоге, умело направляемый сослуживцами, Вася быстро был загнан в цех, где был заперт на замок. Стали решать, что с ним делать. В спецназе вообще быстро люди привыкают ничему не удивляться, но это было из ряда вон выходящее. Ладно бы там водки боец нажрался, знали бы, как и что с ним делать, но что делать с тем, кто находится под воздействием дихлофоса?

Вызвали ротного.

Майор Иванов появился через пять минут.

— Где этот мерзавец?

Открыли цех. Громов шваброй тер стену и протяжно выл. Ротный с минуту смотрел на эту сцену, потом тихо спросил:

— Не надоело?

— Нет, — отозвался Вася. — Мне все равно.

— Ладно, понял. Будем воспитывать. Когда в последний раз в бане был?

Вопрос насторожил Громова.

— В пятницу, — отозвался за него Матюшин. — Три дня назад.

— Тащите его в баню, — приказал Иванов. — Будет брыкаться — разрешаю пару раз дать по ребрам.

— Есть! — радостно отозвался наряд по столовой.

Перед отправкой бойца на кичу Устав требует помыть преступника в бане.

Через час Иванов на собственной машине повез отмытого преступника в город. В комендатуре Иванова встретили не очень приветливо.

Помощник коменданта, молодой капитан, замахал руками:

— На фиг, не возьму. Вези назад. С вашими разведчиками одни проблемы. В прошлый раз двое ваших весь внутренний караул разоружили, лейтенанта заставили туалет чистить… крику было… не, вези назад. Не возьму.

— Как это не возьму? — Иванов взъелся. — Что ты себе, капитан, позволяешь? Устав что, не для ВАС написан? Я привез бойца с объявленными ему тремя сутками ареста, а ты брать не хочешь?

— Комендант запретил пока брать из вашей роты. Больно вы буйные…

— Какие есть. Где комендант?

— В городе.

— Короче так: сейчас я приведу сюда бойца, а ты его оформишь как следует. А то развели здесь балаган — этого беру, того не беру…

Пока капитан стоял в прострации, Иванов привел из машины Громова, который после бани немного поутих, прозрел, раскаялся и уже стоял на пути исправления.

— Пиши, что принял… — Иванов навис над помощником коменданта, сжав кулаки.

Капитан знал, что такое СПЕЦНАЗ и нехотя расписался в приеме-передачи арестованного рядового Громова, боясь последствий, которые мог устроить ему командир этой роты.

— Ну, Васек, давай, — Иванов хлопнул своего солдата по плечу: — Роту не позорь, а то три шкуры сниму, ты меня знаешь…

Громову предстояло просидеть на гауптвахте трое суток.

Когда Иванов уехал, капитан уставился на Громова:

— Куда же мне тебя определить?

Он стал листать книгу учета арестованных, расписание загруженности камер.

— Вот ерунда какая, — сказал капитан. — Все камеры переполнены, садить тебя некуда…

— Так это… — Громов набрался смелости: — Может, отпустите меня… а я через три дня вернусь, ротный меня и заберет…

— Хитрый какой, — усмехнулся капитан. — Скоро комендант приедет, он и решит, что с тобой делать. А пока здесь сиди. Арестованный…

Вася расположился на стуле и откинул голову. Откинутая голова начала болеть. Это видимо сказывался дихлофос…

Громов не заметил, как стал впадать в сладкую дрему, как вдруг его подорвал дикий крик капитана:

— Что, уроды, ворота открыть некому???

По всей видимости, боец из гарнизонного караула, выставленный у ворот на въезде в комендатуру уснул, когда подъехал УАЗ коменданта, что и вызвало бурю восторга у помощника.

— Драть там вас некому… — окончил матерную тираду капитан и посмотрел на солдата. Что-то спасительное мелькнуло в голове, но в этот момент в комнату дежурного по гарнизонной комендатуре вошел комендант.

— Товарищ майор, за время вашего отсутствия никаких происшествий не случилось! — доложил капитан.

Майор внезапно впал в бешенство:

— Как это не случилось? А почему мне никто ворота открывать не хотел? А? Я вас спрашиваю!

Капитан только хлопал ресницами.

— Кто должен следить за несением службы??? — разорялся майор. — Зачем, для чего мне нужен ПОМОЩНИК???

Капитан потупил взор. Тихо пролепетал:

— Сейчас разберемся…

— Мне не надо «разберемся»! Мне надо, что бы служба НЕСЛАСЬ!!! Это кто такой? — майор указал на Громова.

— Арестованный из роты Иванова.

Майор заметно охладел.

— Иванова? Я же говорил, чтобы спецназовцев больше сюда не привозили.

— А этого все равно привезли…

— За что? — спросил майор у Громова.

— За дихлофос… — отозвался Вася.

— Какой еще дихлофос?

— Которым мух травят.

— И что ты с ним делал?

— Пил, — вдруг решил пошутить Громов.

Майор обернулся к капитану:

— Вот, капитан, учись, как надо родине служить. Даже дихлофос пьют. И ничего им не делается, — повернулся к Васе: — Вас там наверное специально его пить учат, ну там, всякие хитрости спецназовские, выживание…

— Ага, — с готовностью кивнул Вася. — На случай химической атаки.

— Вот видишь. — Майор снова повернулся к капитану: — И живой. А твой наряд на воротах без всякого дихлофоса уже обезврежен.

— На сколько тебя к нам? — майор снова повернулся к Васе.

— На трое суток, — отозвался Громов.

— Знаешь, что, — майор почесал репу, — давай-ка сегодня ты на воротах старшим постоишь, уму-разуму этот бестолковый наряд научишь, а завтра мы тебя уже и посадим. Идет? Вы, разведчики — народ толковый.

— Да мне по барабану, — отозвался Громов.

— Я ваш новый начальник, — сказал Громов, подходя к двум солдатикам, стоящим у ворот комендатуры. — Повязку мне, живо…

Один из бойцов снял свою красную повязку и повязал на руку Громову.

— Становись, — тихо сказал Вася.

Бойцы нерешительно переминались с ноги на ногу.

— Не понял, бойцы. Была команда «становись».

— Так мы это…

Громов не стал дослушивать детский лепет и врезал одному из бойцов в солнечное сплетение. Бойцы построились. Вася выровнял их и сказал:

— Тема занятий: обязанности патрульного у ворот комендатуры…

Майор и капитан смотрели в окно, как Громов строит наряд. Майор сказал:

— Не будем вмешиваться. У Иванова толковые солдаты…

Внизу, у ворот, двое бойцов уже отжимались в положении «упор лежа», а Вася важно ходил вокруг них и что-то увлеченно говорил…

Вечером в наряд по гарнизонной гауптвахте заступала другая часть. Перед тем, как вновь прибывшие должны были отправиться на развод, к ним подошел Вася:

— Прибыли, товарищи бойцы? Вот и хорошо. Кто заступает на охрану комендатуры? Вы? Значит, вы ко мне — я младший помощник коменданта…

Спать Вася завалился на шконку начальника гарнизонного караула…

Для пользы дела майор решил не закрывать Громова — солдат показал свое умение держать наряд в «ежовых рукавицах».

Вечером следующего дня Вася уже уверенно снимал трубку оперативного телефона и скромно отвечал:

— Помощник дежурного…

Потом Вася с майором ходил проверять несение службы внутренним караулом.

Потом выпил с ним две бутылки водки.

Потом они ездили в город, где сняли двух девок, которых долго тралили на живописном берегу Амура…

Когда Иванов приехал в комендатуру забирать своего бойца, то с великим удивлением обнаружил оного за столом дежурного по гарнизону, с красной повязкой на рукаве, небрежно зажатой в углу рта сигареткой и надменно-важным выражением лица. На голове бойца красовалась фуражка прапорщика ВВС, который пьяный отдыхал в это время в камере…

Увидев своего ротного, Вася сделал небрежный жест рукой, присаживайся, мол…

Пока ротный замер от увиденного, Вася тем временем встал, подошел к окну, стряхнул вниз сигаретный пепел, и громко крикнул кому-то во дворе:

— Ну, чего стоим? Двор сам себя не подметет! А ну, живо веники схватили…

Иванов потрогал своего разведчика:

— Вася, ты ли это?

— Я, товарищ майор.

— Так это как же? Я же тебя сидеть сюда привез…

— А я вот, за хорошее поведение… выбился… человеком, можно сказать, стал…

Ротный усмехнулся:

— Надо же… а у нас ты был вылитой обезьяной в калошах…

— Может, я здесь еще «посижу»? — спросил Вася.

— Не-ет, — протянул ротный. — Такую обезьяну я никому не отдам…

*****

Теперь, каждый раз, когда я слышу анекдот о том, как журналистка берет интервью у начальника тюрьмы: «вы, наверное, начинали простым заключенным?..» — я вспоминаю нашего Васю…

Как подготовить снайпера

Командир первой роты специального назначения капитан Саня Савеловский по прозвищу «Тайсон» решил заняться подготовкой двух снайперов, которые числились в его роте.

Рота Савеловского через три месяца должна была войти в состав отряда специального назначения, который сейчас работал в чеченских горах где-то в районе Дарго. Ротному по понятным причинам не хотелось брать с собой не подготовленных бойцов, а потому к подготовке снайперской пары он подошел весьма основательно.

Первым делом он построил этих двух срочников — рядового Малышкина по прозвищу Малец и ефрейтора Зотова, которого все называли просто — Тормоз. Внешний вид Мальца и Тормоза радости не вызывал, а продемонстрированное ими оружие повергло Савеловского в тихое помешательство. Винтовки не чистились с прошлых стрельб, и на немой вопрос капитана, Тормоз резво ответил:

— А зачем их чистить? Все равно завтра снова на полигон побежим…

— Может, тогда и жрать не надо? — спросил капитан Савеловский.

— Почему? — спросил Тормоз.

— Так все равно вываливать…

Бойцы не нашли что сказать и только послушно дожидались дальнейших распоряжений. Саня первым делом приказал почистить оружие и доложить о выполнении через полчаса. Пока бойчины чистили вверенное им оружие, Саня успел разок сыграть с капитаном Димкой Луниным в нарды. В процессе игры было выпито четыре бутылки пива и съедено триста грамм сушеного кальмара. Лунин, недавно вернувшийся из командировки в Чечню, ждал сейчас перевода в Подмосковье в центр специального назначения, приказ на перевод уже был подписан, а потому капитан службой особо уже не утруждался. Впрочем, если про пиво, то это было обыденным делом.

Когда Малец и Тормоз приволокли почищенные стволы, Саня уже светился розовощекостью и вниманием.

— Показывайте!

Бойцы показали свои винтовки. Они были почищены недостаточно тщательно, и разведчики-снайперы тут же были отправлены на перечистку. Когда же наконец Савеловский признал чистку достаточной, началось время получения теоретических знаний.

— Настоящий снайпер должен уметь хорошо маскироваться, и самое главное — уметь длительное время находиться в неподвижном положении. Сейчас будем познавать данное утверждение на практике!

Малец и Тормоз хлопали глазами, пытаясь понять, что сейчас удумает Савеловский. Тот принес из каптерки моток ниток и канцелярские кнопки. Приказал:

— Положение для стрельбы лежа принять!

Разведчики легли прямо на пол казармы, после чего Саня принялся привязывать их нитками к кнопкам, воткнутым в деревянный пол. Вскоре оба разведчика были привязаны к полу как Гулливер лилипутами. После этого Савеловский изрек:

— Хоть одна нитка порвется — сгною на плацу. Вы меня знаете.

После чего вместе с Луниным направился из части в расположенную неподалеку забегаловку. Там они приняли на грудь еще по два литра пива.

В это время вокруг Гулливеров собралась толпа сослуживцев, которые ничего подобного прежде не видели. Всем было интересно, зачем это так привязали двух бойцов. Привязанные умоляли не трогать нитки. Потом подразделения ушли на вечерний развод и ужин. Снайпера продолжали лежать.

После ужина в роте наконец-то появился изрядно поднабравшийся Саня Савеловский. Увидев своих снайперов в первозданном виде, Саня удовлетворенно хмыкнул, и сказал:

— Ладно, вставайте…

Разведчики встали, снимая с себя нитки.

— Молодцы… — похвалил их капитан. — Задание на ночь: к утру сделать себе по лохматому маскхалату. Из чего хотите, из того и делайте. А сейчас бегом в столовую — там вам оставили пожрать…

Утром на разводе Саня вырвал из рук продскладовских прапоров своих снайперов, привел их в казарму:

— Показывайте!

Бойцы по честному всю ночь мастерили себе из всякого тряпья «лохматый камуфляж» и в итоге получилось нечто подобное изначально заявленному. Савеловский почесал затылок — можно конечно и лучше, но на безрыбье и рак рыба.

— Сойдет. Теперь снова потренируем статику. Положение для стрельбы лежа принять!

Бойцы до обеда пролежали обтянутые нитками. Вечером Савеловский поставил им боевую задачу:

— Завтра, с самого утра, на участке дороги от ДОСов до части падаете в засаду так, что бы я вас не смог увидеть. Как только я пройду мимо вас и не увижу ваши тела, вы меня окрикиваете, оставаясь замаскированными. Я подхожу и пытаюсь вас разглядеть. На завтра ваша задача — замаскироваться так, что бы я вас не увидел при беглом осмотре. Ясно?

— Так точно, — в голос ответили разведчики.

С утра они залегли на обочине дороги, накрывшись своими маскхалатами, мусором и другим придорожным хламом. Саня нашел их с первого взгляда.

— Я вас вижу. Тормоз вставай!

Разведчик встал из канавы.

— Малец, ты тоже вставай! — Саня сделал еще пару шагов и увидел второго.

Бойцы повесили головы. По дороге в часть ротный объяснял им их ошибки:

— Вы легли в чистом месте, нашли, где грязи нет… кто ж так делает? Хотите замаскироваться — найдите такое место, которое изначально противно глазу. На которое просто не хочется смотреть… ясно?

— Угу… — мычали разведчики.

— Место должно быть такое, что бы ни у кого в голове не возникло мысли, что там может сидеть человек! Понятно?

— Понятно… — кивнул Малец. — Но, товарищ капитан, это вы нас заметили, а вот наши тетки, из отряда спецрадиосвязи тут только что шли, они нас не заметили…

— Да? — оживился Саня. — И что, вообще не заметили?

— Вообще! — подтвердил Тормоз. — Они рассказывали, как ходили от мужей «налево»…

— Ну-ка! Подробнее!

— Да чего подробнее… мы же не все слышали… так, урывками…

— И что они говорили?

— Ну, та, что со светлыми волосами, рассказывала второй, как она и какая-то Люда, гуляли в городе с ее друзьями, а потом поехали в гостиницу… налево…

— Значит, светловолосая и Людка… — задумчиво протянул Савеловский, — Знаю я их… спасибо, пацаны… за информацию…

Утром Савеловский снова нашел разведчиков, но в этот раз уровень маскировки несоизмеримо вырос по сравнению с предыдущим днем.

— Товарищ капитан, а сегодня наш фельдшер, прапорщица Покровская рассказывала телефонистке с узла связи о том, что у жены майора Петрова недавно был залет, и она помогала ей в госпитале сделать аборт, пока муж из Чечни не вернулся…

— И вы все это слышали?

— Так утром тихо вокруг… далеко слышно… ну, и они же нас не видели…

На следующее утро Саня своих разведчиков не нашел. Они его окрикнули возле автобусной остановки, где лежали под слоем окурков и другого мусора. Выглядели разведчики не очень.

— Что случилось? — спросил Савеловский.

— Товарищ капитан… тут такое дело…

— Что?

— Тут две бабы трепались…

— Ну!

— Одна, наверное, ваша подружайка…

— Что?

— Короче… говорит, что вы ее в постели не очень удовлетворяете… а вот капитан Лунин… даже когда нажрется… герой…

*****

На следующее утро практические тренировки у дороги были отменены, так как, по мнению командира роты, снайперская пара уже в совершенстве освоила способы и приемы маскировки…

Налёт

На учениях разведывательных частей округа одна группа специального назначения отработала совсем плохо. Командир группы пытался организовать налет на узел связи условного противника, но еще на этапе выдвижения к объекту группа была обнаружена и условно уничтожена силами прикрытия. Вторая группа, обнаружившая радиолокационную станцию (учения проходят по одним и тем же местам, а потому эту станцию старослужащие могли обнаружить с завязанными глазами) навела на нее силы старшего начальника и спокойно удалилась отдыхать на дневку.

Ротный, сидевший на КП генерала, после уничтожения одной группы, покрылся липким потом в ожидании потока «положительных» эмоций со стороны своих командиров…

На разведчиков жалко было смотреть. У двоих морды были разукрашены фонарями в пол-лица, которыми их наградили солдаты из охраны узла связи. Остальные были оборваны и грязны. Командиру группы старшему лейтенанту Дружинину бойцы охраны оторвали погон.

— Но мы им тоже надавали по самое не расти! — оправдываясь, сказал Леха Рыжий, когда ротный застроил «условно уничтоженную» группу в расположении роты.

Иванов молча посмотрел на разведчика, и тот потупил свой соколиный взор.

— Командир группы! Доложите, как все получилось… — ротный глянул на Дружинина.

Старлей посмотрел на бойцов, потом в пол, потом на командира:

— Виноват, товарищ майор! Выдвижение начал, не проверив другие маршруты. Был уверен, что мы не обнаружены, а у них там оказывается, секрет был выставлен…

— Оказывается… — ротный презрительно скривил лицо. — Залетели мы с вами… ох, и залетели…

— Разрешите исправиться? — вкрадчиво поинтересовался Рыжий.

— Каким образом? — ротный грустно посмотрел на своего нерадивого солдата, у которого половину лица занимал сочный синяк.

— А мы в целях повышения боеспособности будем несколько дней подряд проводить налеты на соседние части. Будем красть дневальных, ротную документацию…

— Кому это надо? — спросил ротный. — Подумали бы как нам теперь из немилости выходить…

— Ну так, — не унимался Рыжий, — мы будем здесь всех в страхе держать несколько дней, слухи об этом до генерала дойдут, а вы скажете, что вот, мол, тренируются бойцы… чтоб хватку не терять… мастерство отточить…

Ротный усмехнулся. В спецназе каждый имеет право голоса. Но решение остается за командиром…

— Хорошо, — кивнул, наконец Иванов. — К вечеру план мне на стол. Старший лейтенант, командуйте…

Иванов повернулся и пошел вдоль расположения на выход.

Дружинин помог составить разведчикам план мероприятий и ушел заливать раны. Вечером Рыжий, который только и мечтал стать сержантом, но так им и не становившийся, показал план ротному.

— Завтра утром крадем дневального в бригаде связи… — Леха махнул рукой в сторону расположения бригады связи ставки дальневосточного направления, которая располагалась в двух километрах от расположения роты.

— Подробнее…

— Утром там все выбегают на зарядку, мы заходим на первый этаж казармы и крадем одного дневального.

— Мудро. Ничего лучше не придумал?

Рыжий понял, что план его ротному не нравится.

— А что здесь не так?

— Сколько от казармы до забора части?

— Метров сто.

— Это плохо.

— Вот здесь у них баня, можно сосредоточиться за ней, а потом рывок на захват.

— Какой ты шустрый. А вот здесь у них караулка, а вот здесь КТП. И везде есть глаза и уши. Враз засекут и уничтожат. Уже не условно, так как объект имеет особую важность.

— А мы ползком.

— Возле четырехэтажной казармы? И сверху вас тоже никто не увидит?

— А кому смотреть, товарищ майор? Все на зарядке!

— Дневальным. Закроют двери казармы на запор и вызовут караул. И морда у тебя уже вся будет синяя.

— Тогда второй вариант: — предложил Леха. — Берем дневального еще до подъема часа за два. Там ночь, темно, нас видно не будет. А дневальные на крыльцо казармы выходят покурить ночью. Вот там его и сцапаем…

— Ну, вот это уже лучше. Только как вы его тащить будете, если он идти не захочет?

Ротный внимательно посмотрел в глаза разведчику. Рыжий выдержал взгляд:

— У нас захочет…

Ночью Рыжий был разбужен дневальным в три часа и тут же начал поднимать остальных. Хоть с вечера все было оговорено, никто вставать не хотел. Леха потратил полчаса, пока смог поднять троих. Остальные пятеро бойцов «залетевшей» группы вставать не пожелали. После учений все испытывали страшный недосып… и только самые сознательные…

К бригаде бежали по автомобильной дороге. Потом нырнули в лес и, ориентируясь по свету караульных прожекторов, вышли прямо к забору части. Еще двадцать минут перебирались через футбольное поле и вскоре спрятались за скамейками курилки, которая находилась напротив казармы. Ждать долго не пришлось — на крыльцо вышли двое. Повезло — один ушел чуть раньше второго, и уже через три минуты группа с захваченным «языком» бежала через лес в сторону своей части.

Дневальным оказался боец первого года службы. Моральную и идейную устойчивость он демонстрировать не стал, а потому к приходу ротного, Рыжий имел на руках список командиров бригады связи и нумерацию батальонов.

— Вот, товарищ майор, задание выполнено…

Ротный подошел к солдату:

— Ты чей?

— Из бригады связи.

— Эти тебя били? — ротный кивнул в сторону садистов.

Рыжий показал ему кулак.

— Нет… — помотал головой солдатик.

Бойца ротный отвез обратно в свою часть. Вернувшись, он вызвал к себе Рыжего:

— Доклад об этом уже направлен в округ. Теперь или нас простят, или меня снимут…

Рыжий улыбнулся:

— Может, медаль дадут…

— Может. Но если меня уволят, я тебе матку наружу выверну.

Рыжий опасливо посмотрел на ротного:

— А что, могут?

— Конечно. Это же преступление.

— И что делать?

— Ждать…

К вечеру из Разведуправления округа Иванову позвонил его друг, который служил в отделе спецразведки, и по большому секрету сообщил, что эта вылазка генералу понравилась, что ждать беды не надо, а может быть еще, и старые грехи ротному простят.

Ротный обрадовался и ходил довольный собой и своими солдатами. Перед уходом домой он поделился радостью с Рыжим.

— А этой ночью мы там же еще одного бойца украдем…

— Хватит. Больше не надо. Нас уже и так заметили и вроде бы простили.

— Товарищ майор…

— Я сказал, хватит, значит хватит.

— Ладно… — Рыжий вроде остался не доволен.

В три часа Рыжий поднял своих единомышленников, которых в этот раз набралось семь человек, и все направились снова к бригаде связи. На этот раз решили зайти с другой стороны и выкрасть дневального по КПП. Они там вечно спали, и повязать одного из них было делом не очень сложным.

Подбегая к КПП Рыжего окликнул Вася Громов:

— Слышь, Рыжий…

— Чего?

— Я здесь уже как-то был. Знаешь, что вот здесь за забором?

Вдоль автомобильной дороги шла дорога железная, а вот сразу за ней стоял забор невесть какого предприятия, откуда пахло не очень приятным запахом.

— Что?

— Колбасный цех. Там колбасы — просто завались. А вот здесь склад готовой продукции… так может, мы вместо дневального колбасы наберем?

Разведчики остановились. Стали спорить. Рыжий долго упрямился, но все стояли на том, чтобы залезть именно на склад, а не в часть. Какой толк с дневального по сравнению с колбасой?

Разбили приоритеты и вскоре сошлись на складе. Ведь желудок тоже требовал некоторого дополнения к перловке и сечке…

Стали изучать систему охраны и возможные подходы. С противоположной стороны от склада готовой продукции организовали отвлекающий маневр — имитацию попытки проникновения, что позволило сосчитать сторожей и собак, а так же убедиться, что милиция при этом не оповещается, а сторожа стараются действовать своими силами.

Затем распределили роли: двое снова имитируют проникновение, создают шум, а тем временем остальные проводят классический налет.

Забраться на склад для разведчиков труда не составило. Набрали колбасы, сколько смогли, и стали отходить. Рыжий замыкал отход, а потому именно он и был атакован собакой, которая, почуяв неладное, смогла перевести свое внимание от отвлекающего маневра в сторону реального проникновения…

Рыжий уже пробежал большую половину пути до спасительного забора, как боковым зрением увидел резкое движение с левой стороны. Мозжечком он понял, что это собака, хотя пес мчался без единого звука — по всей видимости, он был опытным сторожевым псом, умеющим проводить молниеносные захваты…

Рыжему самому хотелось крикнуть от страха, ибо он понимал, что вынимание матки ротным это детская забава, по сравнению с той, которая может произойти, если пес сможет догнать его до забора. Но кричать в этой ситуации было смерти подобно, ибо оставалась возможность ухода от собаки, а закричи — от сторожей с ружьями далеко не уйдешь…

Избавившись на ходу от колбасы, Рыжий с разбегу прыгнул на забор, уперевшись в него ногой. Ухватился за край, и уже было, допустил глупую мысль о близости свободы, как почувствовал, что за его заднее место больно и жестко вцепился сторожевой пес…

— Сука… — возвопил Рыжий, не делая в этот момент половых различий в вонзившейся собаке.

Пес начал с особой изощренностью вертеть головой, вырывая куски мягкой плоти, терзая своими острыми клыками спецназовскую задницу.

Рыжий, чувствуя, что через несколько мгновений сзади у него останутся только кости, поднапрягся и последним своим волевым усилием перебросил израненное тело через складской забор. Псина осталась на своей территории.

Кровь так и хлестала из раны, а за забором громко выл не насытившийся кровопийца. Уже были слышны и вопли сторожей, осознавших, наконец, откуда исходит угроза.

— Валить надо! — крикнул Вася Громов.

Рыжий поднялся и, зажимая рану ладонью, бросился вместе со всеми в лес…

В санчасти его осмотрела медсестра, потом врач наложил несколько швов. Появившийся ротный долго не мог понять, откуда у его бойца такая рваная рана.

— Дневальный, что ли укусил? — спросил Иванов.

— Да уж, — кивнул отрешенно Рыжий, — …дневальный…

Ротный долго смеялся, а потом серьезно спросил. Спросил так, что Рыжий признался, где он заработал такую рану, но соучастников он назвать отказался.

Вскоре Иванов, задействовав свои агентурные позиции, выяснил, что колбасный цех подвергся нападению, но преступники ошиблись и забрались на склад просроченной продукции, которая шла на утилизацию…

Выявить остальных участников налета оказалось не сложно — к вечеру они все оккупировали сортир… разведывательная группа роты специального назначения была надолго выведена из строя.

Контрольно-пропускной пункт

В наряд заступали вечером. В девятнадцать ноль-ноль. Развод начинался обычно в полседьмого. В шесть наряды и караул получали оружие. Отдельная рота специального назначения жила в расположении мотострелкового полка вместе с разведывательным батальоном дивизии. Это налагало определенные обязанности в тот страшный период истории российской армии, когда личного состава не хватало катастрофически, а на караульные посты, порой, ходили офицеры.

Слава Богу, в дивизии до такого не опустились, и на посты ходили срочники. Иногда на КПП дивизии в наряд попадала наша рота. Когда в наряд заступал СПЕЦНАЗ, жизнь в дивизии менялась в сторону улучшения бдительности.

Заступаем я (дневальным по КПП), Саня Рожков (дневальным по КПП) и сержант Серега Матюшин (дежурным по КПП) — все одного срока призыва. Все в роте уже давно. Все уже вкусили службы на дивизионном КПП.

КПП представляет собой проходное одноэтажное строение у въезда в расположение воинской части. Рядом со зданием ворота, которые нужно открывать и закрывать при въезде и выезде машин. Это я для тех, кто в армии не был, и не знает, какое это кайфовое место…

Дежурным по полку заступает заместитель командира полка по тылу майор Буслаев. Он нас как увидел, аж просиял весь. Он нас не любил — просто жуть. Мы отвечали ему взаимностью. Я, видя его поведение, его поступки, его выходки, всегда думал — как его взяли в военное училище, без медкомиссии, что ли? Без проверки его интеллекта? Или это уже в армии он с ума сошел? А может, это его организм так сопротивлялся суровой армейской действительности? Подходит ко мне:

— Вы хорошо подготовились к несению службы? Обязанности свои знаете?

Я специально для этого урода выучил устав от корки до корки. Отвечаю:

— Так точно, товарищ майор!

— Расскажите, мне, товарищ рядовой, положения статьи 199.

Я хмурю брови, потом начинаю ровно в точности так, как это написано в уставе:

— Часовой контрольно-пропускного поста кроме изложенного в эстэ точка сто восемьдесят четыре тире сто девяносто обязан двоеточие новая строка тире знать описание и время действия пропусков запятая документы запятая удостоверяющие личность запятая а также обязанности запятая изложенные в табели постам точка с запятой…

Буслаев медленно раскачивается на пятках и вдруг начинает орать как ужаленный:

— Ты что? Урод! Как? Это что?

Весь развод смотрит на меня. Мне смешно. В армии я видел и настоящих офицеров, за которыми хоть в огонь, хоть в воду… но вооруженные силы, к великому моему сожалению, обильно разбавлены такими буслаевами…

Я улыбаюсь, а он продолжает орать…

— Я! СКАЗАЛ! ПОЛОЖЕНИЕ! СТАТЬИ! СТО! ДЕВЯНОСТО! ДЕВЯТЬ!

Я начинаю снова:

— Часовой контрольно-пропускного поста кроме изложенного в эстэ точка сто восемьдесят четыре тире сто девяносто обязан двоеточие новая строка тире знать описание и время действия пропусков запятая документы запятая удостоверяющие личность запятая а также обязанности запятая изложенные в табели постам точка с запятой…

Буслаев перестает орать и отходит от меня. Удалившись метров на пять, презрительно бросает:

— Спецназовцы хреновы… доберусь я до вас…

Потом он идет проверять караул. Нас на разводе он больше не трогает.

Приходим на КПП. Там уже знают, кто их будет менять, а потому порядок наведен полный. Но так просто отпускать старый наряд не входит в традиции роты. Матюшин подзывает старого дежурного и тычет его носом в решетку на земле перед входом, об которую вытирают с ног грязь.

— Это что?

Следует короткий удар в солнечное сплетение. Старый дежурный сгибается, потом разгибается и стоит, тупо улыбаясь.

— Сейчас исправим…

Я захожу на КПП. Двое бойцов, видя экзекуцию с их командиром, испуганно жмутся в угол. Не жмитесь, парни, я добрый. Проверяю связь — звоню в штаб дивизии:

— Помощник дежурного по штабу лейтенант Петухов, — представляется трубка.

— КПП, проверка связи… — небрежно бросаю я, и отключаюсь.

Можно не представляться. У НАС так принято…

Заходит Рожков. Замахивается на одного из дневальных старого наряда, тот жмется в угол еще глубже. Смеется.

— Сигарету, — бросает небрежно Саня. — В рабочем виде…

Тут же появляется сигарета, которая прикуривается (приводится в «рабочий вид»). Саня затягивается. Я его выгоняю курить на улицу. Я не курю.

— Где журнал приема-сдачи? — спрашиваю.

Мне дают журнал. Пишу сам, ибо как-то видел, как Матюшин пишет. Не, парень он нормальный. Но у меня всегда было чувство, что грамота далась ему с большим трудом, а как только он вышел за порог школы, как тут же ее забыл…

На титульном листе нарисован образец заполнения журнала дежурства. «Сержант Смирнофф дежурство сдал, младший сержант Петрофф дежурство принял…» Кто-то был с юмором, который рисовал титульный с образцом…

Заполнил. Расписался. Я вообще умел расписываться в роте за всех. Особенно это крайне бесило ротного. Когда я заполнял своим сослуживцам увольнительные записки, а он потом долго тужился вспомнить, когда же он их отпускал в увольнение, где они так смогли нажраться… Свою подпись от моей он отличить не мог.

Часа через три вроде все устаканилось — все, кто хотел пройти через КПП, уже прошли, а отдельные личности будут еще всю ночь шарахаться. Эти вызывают наибольшее раздражение, поэтому им иногда попадает. И не хило. Недовольных мало. Разведчик не бьет, он тренируется… понимать надо.

Ладно, теперь о главном.

Часов в одиннадцать ночи к Матюшину приходит его давняя подруга, известная в гарнизоне потаскуха, которая, по оперативной информации, дает всем. Нужно только обозначить свое желание. Воспитание, а еще в большей мере обыкновенное чувство самосохранения, не позволяет мне и Сане Рожкову пользоваться этими дарами любви без средств индивидуальной защиты, коих в нашем распоряжении нет. Матюшину (первый парень на деревне) на отсутствие средств защиты просто начхать. Он здоровый и крепкий разведчик, но в голове… да для него триппер, что для любого насморк…

Серега берет эту известную в гарнизоне мадам за ботву, и ведет в комнату свиданий. Длительных ухаживаний мадам не требует. Серега на мгновение высовывается из комнаты:

— Леха, если что — крикнешь…

— И спляшу… — дополняю я, и иду на улицу, чтобы не портить себе настроение звуками любовных утех.

Стоим с Саней на свежем воздухе, смотрим на звезды. Говорить ни о чем не хочется. Потом Саня говорит:

— В американской армии презервативы солдатам по штату положены.

Молчим. Серега там тралит эту чувырлу, а мы тут об американской армии. Молчим. Вздыхаем. Но здоровье дороже.

Мы стоим с внешней стороны КПП, и вдруг слышим, как скрипнула дверь. Блин, кого еще принесло в такое время с той стороны?

В коридоре стоит лейтенант Петухов — помощник дежурного по штабу дивизии.

— Что на звонки не отвечаем? — вместо здрасьте…

А я после проверки связи пошел и перерезал повода монтажным ножиком. Чтоб не доставали почем зря.

— А у нас связи нет, — говорю ему громко, чтоб Матюшин успел вынуть и надеть.

— Почему не доложили?

— Приказа не было… — продолжаю тупить.

— Кто старший наряда?

И вдруг он слышит из соседней комнаты пьяный женский смех. Лейтенант настораживается. Смех повторяется.

Лицо лейтенанта оскаливается песьей радостью, и он с места прыжком вбок оказывается вломленным через дверь в комнату свиданий. Слышу его дико-радостный крик:

— Это что? Это кто?

Потом, как положено, доклад:

— Дежурный по КПП сержант Матюшин!

Потом голос лейтенанта:

— А это кто??? — кричит.

— Это Людка… — отвечает Серега.

Слышно, как мадам обиженно:

— Не Людка, а Людмила…

— Какого…? — продолжает вопить Петухов. — Это вам здесь что? Кто посмел? — тут он высовывается в коридор и мне: — Почему не доложили?

— Связи нет, — говорю. — Я вам уже докладывал…

— О чем??? — орет лейтенант.

— О связи, — отвечаю.

— Какой на хрен связи? — лейтенант пучит глаза, делает из себя командира.

— Половой… — не выдерживаю я.

Петухов одной ногой в коридоре, другой в комнате свиданий, и оттуда пытается вырваться Людка. Он хватает ее за руку. В руке у нее лифчик.

Потом лейтенант заводит ее в комнату дежурного, в течение нескольких минут пытается выяснить, кто она такая, установить личность… потом Матюшин ему докладывает, что, мол, только попроси… всем дает…

Людка пьяно сидит на стуле, опустив голову на подоконник. Спит. Вроде. По крайней мере, на наш базар уже не реагирует.

Минут через пять лейтенант уже остывает. Он в дивизии уже полгода. Приехал без жены. Жена в Белгороде. Лейтенант живет в офицерском общежитии. Тут все женщины уже давно распределены.

Ночь. Наряд. Посторонних нет. Разведчики — не посторонние. С ними, вроде, можно договориться. Лейтенант смотрит на спящую пьянь. Глаза его наливаются животным интересом. Спустя еще пару минут он уточняет:

— Говоришь, сразу дает…

— Так точно, товарищ лейтенант, — по-уставному отвечает Матюшин. — Не верите? Сами попробуйте…

Лейтенант колеблется. Это видно невооруженным глазом.

— Слышь, сержант, не в службу, а в дружбу…

Матюшин помогает перетащить красавицу в комнату для свиданий. Заговорщицки:

— Только, пацаны, если что — кричите…

— Но и вы, товарищ лейтенант, про наш залет в штабе не говорите…

— Да, не вопрос…

Лейтенант закрывается с бренным телом. Слышно, как он ее укладывает на столе поудобнее…

Через семь минут вижу в окно, как к нам, прячась за деревьями, короткими перебежками от одного дерева к другому, незаметно крадется Буслаев. Сколько я его помню — он ни разу не пытался изменить тактику подхода к КПП, дабы застукать наряд за непотребными, залетными, занятиями.

— Этого будем предупреждать? — спрашивает Рожков.

— На фига? — удивляюсь я. — Нам он кто? Никто…

— Я его предупрежу за пару метров до Буслаева, — решается Матюшин. — Вот повеселимся…

Буслаев врывается на КПП как вихрь. Блин, прямо майор Вихрь…

— Дежурный! — орет с ходу. — Почему я к вам врываюсь, а вы меня не обнаружили?

Буслаев встал в коридоре. Мы на вытяжке перед ним.

— Дежурный по КПП сержант Матюшин! — докладывает Серега. — Во время несения службы происшествий не случилось. На КПП находится помощник дежурного по штабу лейтенант Петухов!

— Почему один дневальный не отдыхает? — спрашивает Буслаев, и тычет в меня пальцем: — Например, вот этот боец…

Я знаю совершенно четко, что он, гад, знает мою фамилию — я много успел ему насолить в этой жизни… но он ее умышленно не называет.

— Например этот, отдыхать не может, — докладывает Матюшин.

— Почему?

— Потому что в комнате свиданий лейтенант Петухов устанавливает личность неизвестной, которая пыталась прорваться на территорию дивизии…

— Почему не доложили? — спрашивает майор.

— Это произошло вне пределов КПП, к нам отношения не имеет. Лейтенант Петухов ей занимается самостоятельно.

Майор приоткрыл дверь в комнату свиданий. Петухов уже одел штаны, усадил пьяное тело на стул и делает вид, что разговаривает с ней. Буслаев входит в комнату. При его появлении лейтенант встает.

— Почему без света? Почему не доложили? Кто такая? — майор сыпет вопросы.

Закрывает за собой дверь. Через пять минут лейтенант выходит:

— Слышь, разведка… там майор… просил десять минут не беспокоить… будет устанавливать личность…

Петухов раздал всем по сигаретке (даже не курю, а надо брать, когда дают), и довольный ушел в штаб. Я пошел и соединил перерезанные провода. Звоню в гарнизонную комендатуру:

— Мне нужен дежурный по гарнизону!

— Слушаю, подполковник Васильченко…

— Товарищ подполковник, тут на КПП дивизии какой-то пьяный майор насилует невинную девушку… если быстро поедете, то еще успеете…

Кладу трубку. Пытаюсь представить, что здесь будет через пять минут…

Чего еще говорить — не любил Буслаев разведчиков, не любил…

БЫВАЕТ…

Вовка

На краевом призывном пункте начальник медпункта отдельной бригады специального назначения старший лейтенант Кириллов работал не долго. Выбирать по большому счету было не из кого. Последнее время в армию шли только те, кто не смог отмазаться, не смог закосить. Страна упорно не хотела иметь сильную армию…

Кириллов выбрал несколько человек хоть как-то отличающихся по своему физическому развитию от тех дохликов, которые скучали на призывном пункте, посадил их в машину и повез.

Повез их служить в СПЕЦНАЗ.

Честно говоря, Вовке было без разницы, куда его заберут служить. Ну, попал в спецназ, вот и хорошо. Хоть не на флот, где служить надо было на полгода больше. И то ладно.

В бригаде Вовка пробыл не долго. Его, как более-менее физически крепкого, быстро выделили из новобранцев и решили, что из Вовки получится не плохой сержант.

— Хочешь быть сержантом? — спросил командир отряда.

— Мне без разницы… — отозвался Вовка.

Через три дня он уже был в Печорах, где находился в те стародавние времена 1071-й учебный полк специального назначения, который готовил младших командиров и специалистов для частей специальной разведки.

Было там тяжело. Командиры, практически все прошедшие Афганистан, не жалели своих сил в воспитании молодых бойцов. Много было интересного, много не интересного, о чем Вовка впоследствии совершенно не хотел вспоминать. Хорошо, наверное на всю жизнь, запомнилась ему та самая «адская лестница», через которую прошли все, кто хоть день прослужил в 1071-м полку…

Начальник ПДС учебного батальона стоял перед «стартом», где выстроенных парашютистов крайний раз осматривали инструкторы.

— Значит так, бойцы, — говорил начальник ПДС. — Прошу меня не огорчать — не совмещайте свой первый прыжок с последним…

Вовка стоял на «старте» и мысленно вспоминал, как он укладывал купол своего парашюта. Все этапы укладки он прокрутил в голове несколько раз. Инструктор, который проверял его парашют, даже похвалил Вовку за то, как тот аккуратно и быстро налистал купол, как правильно (в отличие от многих) взвел ППКУ на нужную высоту… не то, что тот обормот Лёнька, который проводил укладку на соседнем столе — инструктору пришлось восемь раз заставлять его заново пройти несколько этапов укладки…

Вот интересно, ведь понимает же Лёнька, что свою жизнь он укладывает, ан нет, все равно такой расхлябанный, такой беспечный… улыбается, придурок, шутки налево-направо. А вот вдруг как гробанётся с такой-то высоты…

И вот вертолет в воздухе. Машина быстро набрала высоту, вышла в район десантирования.

— Приготовиться! — выпускающий подал знак, и парашютисты встали.

Вовка посмотрел вниз. Он знал — по условиям прыжка высота должна была быть восемьсот метров. Внизу хорошо была видна взлетно-посадочная полоса, расстеленные на траве брезентовые укладочные столы, копошащиеся люди и чулок «колдуна», который был растянул на треть своей длины.

— Первый! — выпускающий показал Вовке один палец.

Вовка кивнул.

Открылся бортовой люк. Выпускающий встал в проеме, глядя на землю. Потом резко отошел в сторону и крикнул:

— Пошел!

Вовка встал, как учили — правой рукой за кольцо, левую ногу на край проема.

Рокот винтов вертолетных, воздушный поток в лицо. Ватные ноги, сухость во рту. Восемьсот метров…

— Пошел! — снова кричит выпускающий.

Вовка посмотрел еще раз вниз. Страх сковал тело…

— Пошел боец!

Вовка знал, что если сейчас не сделает шаг, то каким позором это потом обернется на земле… презирать его будут все.

Вовка сиюминутно набрался решимости и перемахнул через проем вниз…

— Пятьсот один, пятьсот два, пятьсот три…

Завертело, закружило… не понять где верх, где низ… да за шиворот как будто ухватили — как котенка нашкодившего…

— Кольцо!

Вовка с силой дернул кольцо. Тут же он почувствовал, как будто проваливается в бездну — это отошла стабилизация, вытягивая из сот стропы и из камеры купол.

Вовка повис на стропах, раскачиваясь как на качелях. Парашют раскрылся нормально. Вовка осмотрел купол — все в порядке.

И тишина…

И эйфория…

Земля встретила его не очень хорошо — ветер у земли усилился и пришлось проехать по высохшей траве пару десятков метров, пока не удалось собрать нижнюю группу строп и не погасить таким образом купол…

А потом запаской по заднице со всей силы. Вот только после этого парашютист становится настоящим парашютистом!!!

На следующий день Вовка выполнил второй свой прыжок. Через четыре месяца его вернули в Уссурийск в ту бригаду, куда он призвался. Потом была командировка в Чечню. В Чечне Вовка был как все — ходил на задания, рыл выгребные ямы, валялся в медпункте с жесткой простудой, колол дрова, стоял в карауле — в общем всё, что только могло быть с бойцом отдельного отряда специального назначения в Чеченской республике в 1995 году…

Вернулись из Чечни в мае, когда в Приморье весна была в самом расцвете. Красота…

К концу октября в бригаде появилась вдруг возможность провести парашютные прыжки. Несколько дней бригада укладывала парашюты, ПДСники инструктировали личный состав до слез, в общем, готовились…

И вот выехали на прыжки под Корсаковку. Изготовились, ну, сейчас начнется…

Вовка снова свой парашют укладывал рядом с тем самым беспечным Лёнькой, которому до фонаря был собственный парашют — такое ощущение, будто у него семь жизней есть в запасе…

И вот подходит к роте начальник ПДС отряда майор Попов и говорит странные слова:

— Настоящий разведчик-спецназовец страха не знает, поэтому сегодня прыгать будем на чужих парашютах!!!

Новость огорошила. В спецназе вообще любят разные вводные, но что бы такое… Майор лично принялся раздавать парашюты и через минуту Вовка с ужасом вдруг осознал, что ему достался парашют, который укладывал бестолковый Лёнька.

В вертолете стал нарастать какой-то непонятный страх, переходящий с набором высоты в животный ужас. Вовка сидел за топливным баком и мучительно пытался вспомнить — проверял ли кто-нибудь у Лёньки укладку парашюта. И вспомнить такого факта не мог.

А машина тем временем все продолжала набирать высоту…

Блин, да что же это такое… На хрена мне парашют, в котором я не уверен??? Вот и пусть бы этот придурок прыгал, так зачем же мне???

По спине вместе с холодным потом пробежали мурашки, от которых застучало в висках, и ослабли ноги. Вот бред какой — прыгать на чужом парашюте…

Ладно на большой войне — там если ты не погибнешь при десантировании в тыл противника, так уж точно погибнешь после (или до) выполнения задачи. Но что бы вот так — в совершенно мирное время, когда тебя обязывает так легко рисковать своей собственной жизнью дурацкий приказ непосредственного начальника…

Вертолет набрал нужную высоту, и выпускающий открыл люк и высунулся, глядя вниз на район высадки. Повернулся к Вовке:

— Пошел!

Вовка встал и шагнул к проему люка. Глянул вниз. Восемьсот метров.

А на спине парашют, уложенный беспечным Лёнькой…

Вовка отшатнулся от люка:

— Товарищ капитан, я не буду прыгать…

Выпускающий посмотрел на Вовку как на дурака. Такой нормальный разведчик, в Чечне, вроде, нормально себя показал, не трусил, за других не прятался, а тут…

— Пошел!!!

Капитан попытался вытолкнуть Вовку в люк, но тот уперся и не хотел. Вовка укрепился в мысли, что прыгать с этим парашютом он точно не будет.

— Товарищ капитан, я не буду прыгать!

После еще одной попытки выбросить разведчика из вертолета, капитан махнул пилоту рукой:

— Приземляемся…

Вертолет развернулся и пошел со снижением. Коснувшись земли, машина закачалась на амортизаторах. Из вертолета одиноко вышел Вовка и повесив голову пошел к «старту», доложить майору Попову, что прыжок не выполнен по причине…

По какой причине?

Пока он шел к Попову, на него смотрела вся бригада, и каждый считал своим долгом сказать что-нибудь оскорбительное, унижающее.

— Струсил… — донеслось от девчонок из отряда спецрадиосвязи. — Не мужик…

Вовка дошел до Попова.

— Товарищ майор, я не буду прыгать с чужим парашютом. Это нарушение правил безопасности.

— Ты что, боец, будешь учить меня правилам безопасности?

Вовка отвернулся. Идите вы все куда подальше…

— Как же ты так? — к Вовке подошел начальник медпункта капитан Кириллов — который забирал его с призывного пункта, с которым Вовка жил в Чечне в одной палатке, с которым ел из одного котелка…

— Не могу. Со своим прыгну, а с чужим — нет.

— Давай я с ним прыгну.

Кириллов взял у Вовки парашют и надел на себя. Проверившись на «старте», он забрался в вертолет.

— Плохая примета… — чуть слышно сказал майор Попов: — Прыгать с парашютом, на котором кто-то не смог прыгнуть… надо бы ему переукладку сделать….

С земли Вовка наблюдал, как у одного из парашютистов случился перехлест строп. Парашютист принимал все возможные меры к устранению смертельной для него неполадки, и только метров за триста до земли купол наполнился как положено. Парашютисту удалось нормально приземлиться. Вовка даже не сомневался, что это был Кириллов.

Кириллов первым делом после приземления дал в рожу Лёньке.

По бригаде поползли слухи, что, мол, Вовка как чувствовал… но до полной реабилитации было еще далеко. Нужно было прыгнуть. И как назло погода не заладилась. Пять дней бригада выезжала на прыжки, но как по заказу поднимался сильный ветер и прыжки отменялись.

На шестой день решили рискнуть. Прыгнули только двое, самые опытные парашютисты в бригаде — начальник ПДС майор Попов и начальник парашютного склада старший прапорщик Филиппович. Старший прапорщик выполнял свой 222 прыжок.

Внезапно ветер усилился, и случилось непоправимое: парашютистов понесло на провода высоковольтной линии электропередач. Попову удалось в последний момент отвернуть, а Филиппович ударился об опору ЛЭП и завис, весь переломанный, на проводах. Неудачная попытка освободиться от подвесной системы привела к тому, что грудная перемычка буквально задушила старшего прапорщика. По дороге в госпиталь Кириллов констатировал его смерть. В Афганистане Филлипович участвовал в том самом бою в Мараварах, когда спецназ потерял 26 человек, там он выжил, но погиб на парашютных прыжках.

Прыжки, разумеется, отменили.

Вовка сидел на своем парашюте и смотрел в небо. Вовка знал — небо ошибок не прощает.

Ему так и не удалось реабилитироваться, и на дембель он поехал с прикрепившимся клеймом труса. Но это не было трусостью. Просто Вовка внимательно читал правила безопасности при совершении прыжков с парашютом, и в отличие от Лёньки и, наверное, майора Попова понимал, к чему могут привести даже маленькие ошибки. Ведь не зря на опечатывающей бирке пишется надпись «этот парашют я укладывал сам».

Небо ошибок не прощает.

Паша дембель

Что такое дембель? Это когда ты просыпаешься, и вдруг, еще не открыв глаза, всем своим существом понимаешь — что-то не то…

Медленно, боясь, что это чувство окажется обманом, открываешь глаза, и тотчас удовлетворенно млеешь от счастья — я дома!

Вот и Паша Епишев вторую неделю подряд открывал по утрам глаза, и замирал в сладострастном придыхании, физически ощущая наслаждение от того, что не надо подрываться по подъему, одеваться по форме два, и с выпученными глазами бежать на улицу, чтобы, обмочив угол казармы, метнуться в тесном строю на три-пять-десять километров — в зависимости от текущих залётов.

Паша потягивался в постели, вставал не спеша, с наслаждением чистил зубы, брился, а то и вообще — несколько минут стоял под душем, понимая, какое это счастье — жить на «гражданке», будучи предоставленным самому себе.

Две недели сплошного расслабления, друзья, алкоголь, рассказы о службе в спецназе, полные лихой бравады, глаза друзей, полные зависти… все это пронеслось сплошным разноцветным калейдоскопом, и как-то неожиданно потускнело на фоне необходимости встраиваться в новую, гражданскую жизнь. Паша не сомневался и ни минуты — нужно идти работать в правоохранительные органы. Почему-то именно туда, считал он, должен пойти работать любой мужик, отслуживший в армии, тем более — в специальных войсках.

Паша сходил в местный городской отдел милиции, и ему посоветовали принести из части характеристику.

Ничего не оставалось делать, как ехать в часть, благо, что до нее от родного города было не более полутора сотен километров. Автобус довез его до уссурийского автовокзала, откуда он пересел на автобус, идущий в сторону Новоникольского. Вскоре он уже подходил к воротам КПП бригады специального назначения.

Наряд, состоящий из знакомых «удавов» и «фазанов» беспрепятственно пропустил «гражданское лицо» на территорию одной из самых закрытых воинских частей Дальневосточного Военного Округа, и Паша уверенной походкой зашагал к штабу. Там он нашел начальника штаба, и тот, зная, что Паша большую часть службы провел в неофициальной должности «начальника штаба роты минирования», а если быть точнее, то ротного писаря, просто впихнул его в первый попавшийся кабинет, где была пишущая машинка. Паша привычно вставил в нее три листа бумаги, проложенные двумя листами копирки (современная молодежь не знает такой способ тиражирования документов), и начал настукивать на бумаге, что-то типа «за время прохождения службы в должности старшего разведчика-гранатометчика зарекомендовал себя…». Закончив создавать документально-художественный шедевр, Паша метнулся к генералу, который на удивление быстро подмахнул характеристику, а строевой отдел поставил печать.

Всё, путь в правоохранительные органы был открыт. Можно было покидать расположение части, в которой он провел два долгих года. Но, выйдя на крыльцо штаба, Паша тоскующим взором посмотрел в сторону родной казармы.

Идти туда он не собирался. Гражданская жизнь, лишенная строгой военной организации, уже увлекла его, и назад он возвращаться не собирался. Но ностальгия, вызревшая за две недели, повернула его ноги в сторону, противоположную КПП.

*****

— Еееепишев!

Стоило Паше только на миг просунуть голову в дверную щель, чтобы посмотреть, что же такое шумное творится в каптерке роты минирования, как он тут же был опознан и обозначен на местности командиром роты.

— Сюда иди, рожа гражданская!

В призыве ротного Паша не уловил злобных ноток, и поэтому, что говориться, повелся. А что теперь майор может сделать гражданскому лицу? Ни-че-го! То-то же, Марьиванна, то-то же! Он полностью просунул голову, и увидел пару столов, сдвинутых вместе, заставленных закуской и алкоголем. За столом сидел весь офицерско-прапорщицкий состав роты специального минирования.

— Оп-па! «Начальник штаба» пожаловал! — сказал лейтенант Вася Иванов, который, почему-то был в погонах старшего лейтенанта.

— Да я тут это… — выдавил что-то такое из себя «начальник штаба», осознав, что в каптерке происходит процесс «проставы» Иванова за очередное звание.

На улице стоял полдень.

Так как Паша уже не являлся прямым подчиненным офицерско-прапорщицкому составу, то оные сочли возможным его присутствие на этом празднике жизни. Кто-то подвинулся, кто-то передал ему вилку и кружку, а кто-то налил ему полную, мол, штрафная.

— Речь, — толкнули его в бок.

Паша встал, и со страхом глядя на свою кружку, из которой водка не проливалась лишь благодаря поверхностному натяжению, проговорил:

— Я, как гражданская рожа, смею высказать свое мнение по поводу присвоения очередного звания товарищу лейтенанту. Да, я привык называть вас так, но, честно говоря, мне теперь насрать на это, я выпью за тех бойцов, которые сейчас будут приучаться звать вас по-новому. Ну, и за вашу карьеру, товарищ, теперь уже старший, лейтенант! Карьеру, которую сделают вам ваши подчиненные — если вы их научите должным образом!

Паша приложился к кружке, и под молчаливыми взглядами своих бывших командиров, выпил всю. До дна.

— Красиво сказал, — произнес ротный.

Кто-то налил Паше еще.

Он повернулся:

— Не, мне хватит, еще домой ехать…

— Ты что, Васю не уважаешь?

— Уважаю!

— Значит, сиди и пей. Понял?

— Понял…

*****

Каждый, кто служил в армии, подтвердит: нет ничего в жизни более омерзительного, чем этот душераздирающий утренний крик дневального — «Подьём!». Этот крик прерывает то единственное наслаждение, которое может получать измученное, задерганное, голодное, холодное и обычно затравленное службой, солдатское тело. Только сон, положенный солдату, уносит его от всех этих психо- и физически травмирующих факторов. Только сон помогает ему восстанавливать силы, помогает переживать печали, помогает скоротать время до дембеля. Эх, не зря в армии ходит незабвенная шутка — «солдат спит — служба идет». Она полна глубокого смысла, она отражает всю суть солдатских чаяний, солдатских устремлений и желаний.

И вот этот злобный:

— Рота минирования, подъем! Ну что лежим, как уставшие проститутки! Шевелим заготовками, живее! Выходи строиться!

Паша подорвался по первому крику. Что за служба такая? В других частях дембеля так по подъему не подрываются. Но здесь, в бригаде специального наслаждения… тьфу, назначения, будь ты хоть трижды дембель, а по подъему поднимись, да на пробежку выйди…

Первое, что понял Паша, осмотрев себя, — это залёт!

Как баран на новые ворота он смотрел на цивильную гражданскую одежду, которая была надета на его тело, перенасыщенное алкоголем. Видать, вчера в самоходе он так нажрался, что не смог переодеться в каптерке, и завалился спать, в чём был.

Если ротный это увидит, то всё пропало — марш-бросок для всей роты обеспечен. Нужно срочно спасать себя, роту и ситуацию.

Паша подскочил с койки, и обуреваемый ощущением близкой расправы, прячась за спинами одевающихся сослуживцев, что было сил, побежал в каптерку. Влетев в этот кладезь военных ништяков, он быстро осмотрелся, но на видном месте его формы видно не было. Тогда он метнулся к куче подменного фонда, мгновенно выхватывая оттуда и быстро оценивая состояние попадающих под руку штанов и кителей. Вот это, пожалуй, подойдет… он быстро снял с себя гражданскую одежду, и напялил старую, затертую до дыр, «песочку». Таким же образом он нашел подходящие по размерам сапоги, и выскочил на улицу.

Помочившись на угол казармы, он, догоняя, пристроился в хвосте бегущего строя.

— Ты чё, придурок? — спросил его бегущий рядом старшина.

— Не помню, куда свою форму засунул, — честно признался Паша.

— Нет, ты точно придурок, — старшина покрутил пальцем у виска.

А ведь какая-то мысль мелькнула в этот момент. Но Паша не успел её удержать, и она растаяла, как снежинка на ладони.

Возвращаясь с пробежки, рота пробежала мимо своего же ротного, спешащего на службу.

— Епишев! — крикнул ротный. — Ты что, пережрал вчера?

Паша поник: вот дела… ротный уже все знает…

— Никак нет, товарищ майор, — как можно бодрее отозвался Паша, зная главное правило военной разведки — никогда ни в чем не сознаваться.

— Ага, а то я не вижу! — крикнул ротный, но он уже был далеко.

Как ни силился Паша вспомнить, где он вчера так ударно потрудился на фронте борьбы с собственной печенью, так ничего и не вспомнил. Количество выпитого алкоголя не позволяло ему это сделать. Голова натурально раскалывалась.

— Я во сколько вчера пришел? — аккуратно спросил он старшину.

— В обед, — пояснил старшина-контрактник.

— В обед? — это было более чем удивительно. — Я что, проспал весь день и всю ночь?

— Не, спать ты уже ночью упал.

Эта новость вообще обрушила только-только начавшую нарождаться объяснимую версию вчерашних событий.

— А что я днём делал?

— Ты что, не помнишь?

— Нет.

— Ты жрал весь день, как не в себя. Молодежь строил на подоконниках. Потом снова жрал. Вот тебя и вырубило.

Паша прикинул — это он мог.

— А откуда у меня «гражданка»?

— Ты в ней пришел.

— Ни хрена не помню…

Паша по привычке направил двух «удавов» заправлять койку, на которой спал, удивляясь тому, что в расположении произошли некоторые изменения — количество коек уменьшилось, и не было той, на которой он спал целых два года. Его тумбочка оказалась пуста. Он повернулся к копошащейся неподалеку молодежи:

— Это что за номер? Где мои мыльно-рыльные принадлежности?

— Паша, так ты же всё своё забрал с собой, когда уходил… — сказал ему один из «фазанов».

Паша почесал репу.

— Ни хрена себе я нажрался, ничего не помню…

Он наехал на молодежь, и ему выдали новую зубную щетку и одноразовую бритву. Приведя себя в божеский вид, он решил устроить в каптерке более тщательный досмотр. Но получасовые поиски результатов не дали — его формы не было нигде. Зато «гражданка», в которую он был одет, лежала теперь на самом видном месте.

— А ты что в такой форме? — в каптерке появился ротный.

— Да вот, постираться решил, — соврал Паша, спасая положение.

— Постираться? — ротный почему-то сделал удивленные глаза, хотя до этого он всегда с воодушевлением принимал такое стремление личного состава к чистоте.

Паша ждал от майора претензий по поводу вчерашней пьянки, но их почему-то не было. В голове опять мелькнула какая-то мысль, но опять она растаяла как снежинка.

— Ну да, постираться, — кивнул Паша.

— Вот это ты хочешь постирать? — майор указал на «гражданку», которую он, против обыкновения, почему-то не кинулся тут же изничтожать.

— Почему это? — спросил Паша. — Форму. А это я не знаю чьё…

— Ты вчера в ней пришел. Это твоя одежда, Паша!

— Товарищ майор, не наговаривайте на меня! — Паша замахал руками. — Я вчера не бухал. Я же не дурак за несколько дней до дембеля, в такой залёт влетать… не моя это одежда, не моя. На меня наговаривают.

— За несколько дней? — спросил ротный, как-то хитро прищурившись.

— Ну да. Вы же не продержите меня до Нового Года… да и начальник штаба бригады обещал отпустить меня скоро.

— Начальник штаба? — спросил ротный с еще большим удивлением.

— Ну да.

— Паша, скажи мне честно, ты точно не помнишь, что вчера было?

— Не помню, товарищ майор. Точно не помню.

— Хорошо… — глаза майора вдруг заблестели каким-то ранее не виданным азартом. — Ты знаешь, что такое дембельский аккорд?

*****

В автобусе, который вез Пашу домой, от него все старались отстраниться. Да нет, от него пахло всего лишь краской.

Краской, которой Паша до самого обеда красил длиннющий забор, окружающий расположение бригады.

— Козлы, — в тысячный раз повторял он про себя. — Какие же вы все козлы…

На руках у него кровоточили мозоли от лопаты, которой он три часа копал яму для нового сортира.

— Не, ну уроды… — не унимался он, заставляя пассажиров автобуса каждый раз вздрагивать.

Голова неимоверно чесалась — на пилораме было полно летающих опилок, и за два часа плодотворной работы по распиловке бревен на нужды роты специального минирования, можно было набить ими не только голову.

— Я вас всех ненавижу, — шептал Паша.

Под ногтями застыл клей, с помощью которого он почти до вечера склеивал новые карты районов ответственности бригады где-то на Кавказе.

*****

Рейсовый автобус шел уже по темноте. Ехать предстояло еще около полутора часов, и Паша попытался расположиться так, чтобы можно было заснуть. Чувство огромной несправедливости затмевало все его сознание. Ярость не давала ему успокоиться.

И тут он вдруг вымученно улыбнулся.

Характеристика, подписанная генералом и скрепленная печатью части, осталась где-то там, в каптерке. Наверное, придется снова ехать. Другого выхода нет.

Главное — не нарваться в бригаде на очередную «проставу».

А то, как бы не пришлось опять, по причине временной потери памяти, пахать во благо Родины сверх установленных лимитов священного воинского долга!

Парашютные прыжки

Кто говорит, что страшно только в первый раз? Смело посылайте таких говорливых куда подальше. Прыгать с парашютом страшно всегда. Только если ты умеешь этот страх побороть, то ты прыгнешь и первый раз, и второй, и тысячный. По статистике в основном гибнут или перворазники на первом-втором-третьем прыжке, либо те, у кого уже за плечами прыжков не одна сотня, а то и тысяча. Первые просто не умеют еще правильно реагировать на опасное развитие ситуации, а вторые уже захвачены изнутри фальшивой бравадой, затмевающей серьезность происходящего.

Первый прыжок я выполнил когда мне было 15 лет. Аэроклуб в советское время был знатным — по количеству воспитанных в нем мастеров и кандидатов в мастера спорта он был второй в стране. Было чем гордиться.

Тренером и инструктором у меня был мастер спорта Гриша Лысик, а выпускающим на первом прыжке мастер спорта Коля Закиров. В то славное советское время Родина не скупилась на воспитание своего будущего поколения, а потому за прыжки плата не взималась. Можно было прыгать, по самое не расти, благо, что шефом аэроклуба было Авиационное Производственное Объединение «Прогресс», в те времена как раз закончившее выпускать боевые вертолеты Ми-24 и переходящее на выпуск машин нового поколения Ка-50 «Черная Акула». «Прогресс» щедро снабжал топливом всю аэроклубовскую авиацию.

Так вот, подняли нас на аппарате тяжелее воздуха, в просторечье именуемом Ан-2, на высоту 800 метров, открыли люк, показали мне один палец — мол, первым выходишь, и в путь. Первым прыгать в первый раз страшно вдвойне. Хорошо прыгать следом за кем-то — сознание быстрее отключается, и ты как будто отдан стадному инстинкту… левую ногу на порог, руки на левую лямку, шею втянул, снова подумал, что лучше бы ты не шел в парашютисты, наклон вперед и… тишина…

Это я отвлекся, а первый прыжок я делал первым в первом заходе. Словами не передать все отвращение нормального человека к сигналу готовности. Мурашки по телу до сих пор. Ладно, встали первые трое. Стою и думаю, зачем же я родился. Коля Закиров вниз посмотрел, потом отходит в сторону и просто так мне: «Пошел»!

А внизу так в дымке все… бетонная полоса… деревня неподалеку… столы брезентовые расстеленные… и круг, куда попасть надо, вытоптанный.

«Пошел»! — откуда-то из другого мира…

Да, надо прыгать. Чувствую, что нет сил себя перебороть. Нужен рывок. Решительный рывок. Будь что будет. Ногу на порог, руки на лямку, перегибаюсь через проем и вываливаюсь из люка. Пошел…

Считать не надо. Прыжок на принудительное раскрытие, на стягивание чехла. Сам раскроется. Уложенный в оранжевый чехол купол и стропы вытягиваются на всю длину, а это около четырнадцати метров, да еще около трех метров вытяжной фал. Потом лопается обрывная стропа, и купол выходит из чехла, сразу наполняется набегающим потоком и все… бренное тело висит на стропах…

Чувство такое, как будто тебя, как нашкодившего котенка взяли за шиворот и болтают из стороны в сторону.

И тишина… самолет где-то вдали, из него уже выбросили еще двоих, которые так же болтаются на раскрытых куполах. Порядок действия после раскрытия следующий: нужно поднять голову и убедиться, что купол раскрылся штатно, перехлеста строп нет. Сделать это не всегда возможно, так как подвесная система приподнимает спинку ранца вверх и утыкается в шлем (это обычно мотоциклетная каска, зачастую облезлая и побитая), после чего пятнадцатилетний подросток не всегда может самостоятельно поднять голову и разглядеть купол. Потому и предусмотрен такой вариант, как опрос рядом летящих. Делается это методом громкого выражения своих чувств для привлечения к себе внимания. Но тебе уже так же орут по тому же вопросу. Нормально!

Можно лететь дальше. Теперь нужно поправиться в системе, т. е. вынуть свое хозяйство из ножных обхватов, и поудобнее сесть на круговой лямке. У перворазника (так называется человек, впервые прыгающий с парашютом) это занимает секунд двадцать-тридцать, у матерого парашютиста — несколько секунд. Теперь нужно найти стропы управления — клеванты. С их помощью предполагается, что можно менять направление скольжения. Парашют Д-1-5у имеет вертикальную скорость снижения 5 метров в секунду, а горизонтальную — полтора метра. Скорость разворота уже не помню, но, обернувшись разок на триста шестьдесят градусов, можно с удивлением натурально упасть в грязь лицом…

Ну, и процесс приземления: это вообще вещь. Главное — не свалиться в чей ни будь огород с большой собакой (можно свести собаку с ума, ловко сев ей на загривок), или на излучатель какой-нибудь особо важной антенны (коих полно на любом аэродроме). Так же не особо приветствуется приземление на столик руководителя прыжков, или на коляску с его мирно спящим ребенком. Как только ты приземлился, ты уже совсем не тот человек, который был до прыжка. Ты горд за себя, ты счастлив. А главное — ты жив, и имеешь возможность радоваться этому миру…

Не знаю чей стих, но я его услышал в тот день, и кажется, запомнил на всю жизнь:

Ты стоишь перед дверью, распахнутой в небо

Чуть испуганный взгляд в ожиданье застыл

Сделай шаг в пустоту, где ни разу ты не был

Было небо чужое, станет небо твоим!

Пересилить себя, чувствам стать властелином

Ощутить остроту удивительных сил

И себя ты почувствуешь самым счастливым

Когда небо чужое станет небом твоим!

С момента, как я впервые переступил порог аэроклуба до момента, как я переступил порог самолета, прошло 25 дней. К слову сказать, прыжок с парашютной вышки до прыжка с парашютом я сделал всего один — за два дня до первого прыжка. К слову сказать, что в армии до того, как меня впустили на борт самолета, я сделал не менее двух десятков прыжков с парашютной вышки — все мои действия в воздухе были отработаны до автоматизма еще на земле. Но это было уже потом, в 1993 году. А на гражданке в небо я пошел, имея очень слабый теоретический и вообще никакого практического багажа. Хочется заметить, что прыгать с парашютной вышки страшнее, чем с самолета. Стоя в проеме люка самолета и глядя вниз, ты практически не ощущаешь земную твердь, видишь только необъятный простор, который хоть и кажется опасным, но ты его не можешь оценить с позиции «твердости», о которую можно разбиться в дрызг. Стоя на вышке, ты видишь на земле каждый камешек, о который, случись что, будешь биться со всего размаха. Психологически сделать шаг в люк самолета на высоте 1000 метров гораздо легче, чем сделать шаг с вышки, высота которой всего-то метров пятнадцать. По крайней мере, это мои личные чувства.

Всего на гражданке я выполнил три прыжка. Потом это сильно повлияло на мою судьбу.

В армии вопросам подготовки к совершению прыжков с парашютом, уделяется самое пристальное внимание. Вся эта шелуха бравады, которой ты заражен от спортсменов-мастеров, слетает с призывом тебя в Российские Вооруженные Силы, а именно в десантируемые их части. В Российских Вооруженных Силах парашютную подготовку с реальным выполнением прыжков сейчас проходит личный состав срочной службы ВДВ, десантно-штурмовых бригад и батальонов, частей и соединений СПЕЦНАЗ, и второго августа (День Воздушно-десантных Войск) все вышеперечисленные имеют равные права хорошо накинуть за воротник. Что и делается с размахом.

Так вот, в армии, честно говоря, я увидел совершенно другой подход к безопасности прыжков. Заместитель командира отдельной роты специального назначения по воздушно-десантной подготовке капитан Лютиков сразу заявил всему личному составу роты:

— Слушайте сюда, уроды, если у кого-то из вас будет залет на укладке, или косяк на прыжках, учтите, матку мерзавцу вырву собственными руками… — потом подумал и добавил: — Без наркоза…

А капитан был богатырского роста и сорок седьмого обувного размера. Десантный берет носил круглый год. Я только однажды видел его в шапке — когда к нам зимой приезжал начальник разведки округа (на охоту и икры пожрать).

А парашютов у нас на складе было штук триста. Запасок было раза в четыре меньше. Наверное, на случай большой войны разведгруппы нашей роты будут десантированы в тыл врага без запасных парашютов. На кой черт они нужны, если группа наверняка будет уничтожена. По крайней мере, в тех условиях, в которых нужно будет действовать группам специального назначения на территории Китая, и при том полицейском режиме, да плюс специальная охота за высаженными диверсантами… тяжеловато будет выжить. Ничем не хуже и японский аэродром Титосе (карта с этим аэродромом висела на стене в канцелярии роты и спустя четверть века я приехал в полуразвалившуюся часть и срезал карту со стены), для ослепления которого рота должна была выделить две группы — половину своего личного состава.

Хранящиеся на складе парашюты нужно переукладывать раз в три месяца. При наличии в роте в те славные переходные времена всего четырнадцати человек личного состава… короче, такое чувство, что Д-1-5у, Д-6 и «Лесник» и запаску З-5 я могу и сейчас уложить с закрытыми глазами.

К чему я? А, про прыжки в армии.

Помимо основного и запасного парашюта (как это было на гражданке), военный парашютист имеет на себе РД-54 — это рюкзак десантника образца 1954 года. Рюкзак надевается под ранец основного парашюта. В рюкзаке находится боекомплект, согласно специальности, рацион питания, полотенце, портянки, мыльно-рыльные принадлежности и ОЗК. Кроме того, у десантника есть оружие. У меня была винтовка. В начале СВД, потом выдали СВД-С со складным прикладом. Винтовка прыгала в чехле. Один раз на проверке я прыгал с автоматом АКМС-Л. У автомата при прыжке особым способом тесьмой привязывается защелка автоматного магазина, чтобы не потерять магазин в воздухе. В противном случае Лютиков без долгих прелюдий и ласк мог любому спецназовцу-парашютисту вынуть матку. Найти ее в мужском организме и вынуть.

Из-за такого принципиального подхода Лютикова к своему делу, за всю службу в роте специального назначения я не видел сколько-нибудь значимых парашютных происшествий. Капитан умел достучаться до сознания самых последних отморозков, которых так щедро Родина призывала в спецназ. Были мелкие отклонения, были и у меня, но погибших в роте не было. Только за это Сереже Лютикову можно поставить памятник.

Если же в небо шагает радист, или нужно десантировать с группой большое количество взрывчатки, применяются специальные грузовые контейнеры, которые крепятся к подвесной системе основного парашюта. Десантник выходит за борт с контейнером в руках, а после раскрытия парашюта контейнер повисает на семиметровом фале. Называется эта штука ГК-30 — грузовой контейнер, грузоподъемность — 30 килограмм. Мне повезло — с ГК-30 я не прыгал ни разу.

Прыгали мы с вертолета Ми-8 и транспортного самолета Ан-26. С самолета я прыгал как в бортовой люк, так и в рампу. В рампу когда прыгаешь, такое чувство, будто идешь по жесткому полу, а потом раз и у тебя под ногами нет никакой опоры. Забавно.

Начиная с третьего прыжка (для меня по счету с шестого) все прыжки я выполнял с РД и оружием. Прыгали в основном с высоты 800 метров, но на показательных прыжках в составе группы из пяти человек я прыгал с высоты 120 метров.

Что самое интересное, в армии за прыжки платят деньги. За четырнадцать прыжков я должен был получить достаточно большие деньги. В реальности на руки я получил деньги за два или три прыжка. Остальные деньги — это вообще отдельный рассказ.

Рота на аэродроме. Идет укладка парашютов. Погода хорошая, и возможно, будем прыгать. Для всей роты это первый прыжок. Командир роты майор Иванов и зам по ВДС капитан Лютиков зверствуют.

— Рыжий, скотина! Ты как купол налистываешь? Кто тебя этому учил?

— Так я же это… — разведчик все делает вроде правильно, но ротному нужен козел отпущения…

Лютиков подходит ко мне. Я уже закончил налистывать, и готов приступить к натягиванию чехла. Капитан смотрит на мою работу. Он знает, что у меня на гражданке было три прыжка, но это никак не влияет на качество контроля. Более того, мне кажется, что меня он контролирует сильнее, чем других. Оно и верно — других он учил сам, а меня кто-то другой. Переучивать всегда сложнее, чем учить. Лютиков кивает и идет дальше.

На старте идет проверка. Лютиков подходит ко мне. Открывает клапан, смотрит шпильки. Смотрит установку прибора ППКУ. Прибор должен раскрыть запасной парашют, если в воздухе у парашютиста не раскроется основной парашют, и он не сможет самостоятельно ввести в действие запасной. Даже если парашютист будет без сознания, то умный прибор раскроет запасной парашют и жизнь десантника будет спасена. Второй вариант автоматического введения запаски в действие — это когда какая-нибудь десантная бестолочь забудет развязать тесьму, связывающую прибор со шпильками запаски. Тогда запаска вываливается вперед и вниз, потом начинает расправляться, наполняться воздухом, и в результате обычно заходит стропами между ног десантника, наполняется полностью, ставит парашютиста раком, и в таком раскоряченном состоянии российская военная угроза опускается на земную твердь. Потом ему вынимают матку.

Лютиков трогает вытяжной фал, который прижат к ранцу основного купола специальными резинками, потом хлопает меня по плечу:

— Нормально.

Проверили еще восемь человек. Лютиков дает отмашку:

— На борт.

На кромке аэродромного бетонного поля стоит вертолет Ми-8мт с работающим двигателем. Прыгать будем с него. Я влезаю первым — как самый легкий буду прыгать последним. Это правило учитывается строго. На гражданке это практически не учитывалось. А тут строго — кто тяжелее, тот первым и выходит. Чтоб не влетел, собака, в купол ниже летящего.

Все расположились на своих местах. Пристегнули карабины вытяжных фалов к специальному тросу. Начинается подъем машины. Взлетаем. Внизу аэродром. В первой трети аэродром пересекает железная дорога. Говорят, что это единственный аэродром в мире, который «оснащен» железной дорогой. Самолеты садятся — поезда стоят. Поезда идут — самолеты терпеливо кружат над аэродромом.

Взлетаем и делаем круг. Высота уже приличная. Город как на ладони. Амур промытыми местами блестит и переливается солнечными зайчиками. Красота! Лютиков у каждого проверяет готовность приборов ППКУ. Приборы стрекочат и замолкают. Они сработают тогда, когда до земли будет двести метров.

Лютиков подает сигнал первой тройке. Встают. Начинается самое интересное. Я точно знаю, что прыгну. А из вставших об этом не знает никто…

Первым подходит к люку Вася Громов. Он парень у нас здоровый. Плечистый. Подходит к люку и замирает. Выпускающий орет:

— Громов пошел!

Вася не шевелится.

Лютиков сильнее:

— Громов пошел!

Вася стоит. Выбрасывать человека нельзя. Разведчик должен сам сделать шаг. Иначе он не разведчик. Громов оборачивается, и почему-то смотрит на меня. Я улыбаюсь ему, и кричу через весь салон:

— Пошел!

Вася перегибается и вываливается в небо. Видно как натягивается за ним фал, мелькают его подковки на ботинках. Фал дергается, и тут же взвивается с оранжевым чехлом парашюта. Ясно — Вася раскрылся. Следом уходят еще двое, но уже без задержек. У этих стадный инстинкт, им легко.

Вертолет проходит точку выброски и делает второй заход. Еще трое выходят без особых истерик. Следующий заход и моя тройка. Я крайний. Первым должен выходить Рыжий. Он уперся руками в люк и орет. Просто орет. Лютиков выходит из себя и за воротник оттаскивает его подальше от люка. Внимательно смотрит ему в лицо:

— Ты чего, солдат?

— Я не буду прыгать.

— Почему?

— Боюсь.

— Десантник неба не боится. Или ты не десантник?

Рыжий что-то бурчит под нос, и тут же, рывком, выходит за борт. На потоке полощется чехол его парашюта. Мне видно, как его купол наполняется, и он машет руками. Следом выходит еще один, а потом настает моя очередь.

Подхожу к люку. Руки на лямку. В лицо бьет поток воздуха от несущего винта. Лютиков командует:

— Пошел!

Когда Рыжий не хотел прыгать, я стоял с ватными ногами и замершим сердцем. Сейчас это все прошло. Сейчас у меня полный контроль над собой, и своими чувствами. Да и сознание того, что я среди срочников в роте самый «опытный» парашютист, делает свое дело. Я не могу не прыгнуть.

Я переваливаюсь за борт. Немного не обычное чувство — на Ан-2 тебя набегающим потоком сразу кидает назад, а здесь я валюсь ровно вниз. Спиной чувствую, как из сот выходят стропы, над головой слышу хорошо знакомый шорох раскрывающегося перкаля. Все, повис. Можно поправиться в системе, осмотреться.

Купол наполнен как надо, соратники летят значительно ниже, вертолет уже далеко и тишина… а внизу играет солнцем Амур, которому до замерзания осталось совсем не много времени.

Быстро определяю снос, разворачиваюсь так, чтобы как можно ближе сесть от старта и не тащить на себе купол. Вспоминаю про запасной парашют, и буквально за несколько секунд до сработки прибора, успеваю развязать узел. Прибор стрекочет секунду, и резко щелкает.

Успеваю еще немного подрулить, и падаю практически на укладочные столы. На ногах устоять не могу, и валюсь на бок. Купол перелетает через меня и накрывает ротного, который тут же помогает мне погасить парашют. Я приземлился.

Кто-то улетает метров за триста от старта. Повезло мерзавцу. Пусть корячится и тащит на старт свой парашют.

Ротный жмет мне руку и говорит:

— Сразу видно матерого парашютиста!

Я улыбаюсь. Лестно.

В небо уходит вторая группа будущих рэксов. Вскоре приземляются и они. Майор Иванов строит роту:

— Равняйсь! Смирно.

Майор берет под козырек и говорит:

— Товарищи разведчики-десантники, от лица командования и от себя лично поздравляю вас с совершением первого прыжка!

— Ура! — орет рота.

Потом традиционный десантный церемониал: всех бьют запасным парашютом по заду. Так положено. Потом вечером в казарме дембеля нам предложат еще один церемониал: разбить самому себе на голове бутылку из-под водки.

Это тоже очень важная спецназовская традиция. Лобная кость очень крепкая и (почти) всегда держит удар бутылки. А раны и порезы — они заживут. Палец сержанта Столярова почему-то первым указывает на меня:

— Ты тут самый парашютист? Давай, бей первым…

Мне дают пустую бутылку водки. Дембеля её только что выпили. Кто-то из дембелей протягивает мне десантный берет. Машинально я смотрю на надпись, сделанную хлоркой. Вижу свою фамилию. Это мой берет. Это дембеля вскрыли в каптерке шкаф с новой формой и теперь будут каждому выдавать береты.

Я надеваю берет на голову.

— Бей сильно, — советует Столяров.

Я некоторое время примериваюсь и бью бутылкой себе по лбу. Бутылка только отскакивает. Больно. Чувствую, как на лбу начинает наливаться большая шишка.

— Говорю сильнее! — орет сержант.

Чувство подобное тому, которое испытываешь перед тем, как сделать шаг в пустоту. Здесь тоже нужна решительность. Будь что будет. Себя нельзя жалеть. Будешь себя жалеть, не сможешь оторваться от мирской суеты и не сможешь взлететь вверх и достичь неизведанных высот. Только тот, кто умеет пересилить боль и страх, сможет в своей жизни достичь чего-то, за что потом и умирать не жалко.

Много позже я понял: и прыжки с парашютом, и бутылки на голове — это не только прыжки и не только разбитые бутылки. Это воспитание в человеке способности пересилить себя, шагнуть через страх и боль. Если хотите — это элементы психологической подготовки воина. Реальное боевое парашютное десантирование в нашей стране не применялось со времен Великой Отечественной — виной тому развитие средств противовоздушной обороны. Ясно, что роту десанта можно сбить одной ракетой, а потому сейчас парашютное десантирование крупных воинских подразделений невозможно в принципе, или возможно, но только в районах с надежно подавленной противовоздушной обороной противника. Тем не менее, ВДВ из года в год проводят крупные учения с выброской войск. Готовимся к прошлой войне? Нет. Готовим личный состав умению преодолевать свой страх. Тоже самое — и бутылки на голове. Ничего страшного в этом нет. А раны заживут. А еще говорится: что не убивает, то укрепляет. Верно на все сто.

Беру снова бутылку, примеряюсь. Нужен решительный рывок. Будь что будет! Со всей силы бью бутылкой по собственной бестолковке. Аж искры из глаз. Слышу, как со звоном бутылка разлетается на мелкие осколки. Еще осколки звенят по полу, а сержант Столяров уже пьяно орет:

— Рядовой смирно!

Вытягиваюсь по стойке «смирно». Чего дембеля еще придумают? Чувствую, как по щеке течет кровь из разбитой головы.

Сержант сам вытягивается передо мной. Видно, что кривляется, и смеется, но уж такова традиция. А пьян он или трезв — об этом особых указаний в данной традиции не имеется.

— Поздравляю с присвоением звания «разведчик»! Носи, заслужил!

Дембель мне передает мой же берет, на котором видно пятно крови. Я надеваю берет и ору во все горло:

— Служу России.

Дурость, конечно, но с глубоким смыслом. Те, кто не смог разбить бутылку, потом по разным причинам довольно быстро покинули роту. А в тот вечер они собирали осколки стекла и отмывали от крови пол в каптерке.

Утром ротный проверил у всех лбы. После чего прямо сказал, что будет разбираться по данному факту. Результатом разбора был перевод «не разведчиков» в другие части.

Я бы назвал это кадровым подбором. У нашего ротного было из кого выбирать — мы жили на территории мотострелецкой дивизии, где было много желающих служить в отдельной роте. Только Иванов и другие офицеры роты делали вид, что ничего об этой традиции не знали. Но традиция эта жила и процветала. Сейчас я уже понимаю, что это была хорошая традиция. Можно было достаточно точно определить пригодность человека к службе в спецназе.

Прыгни с парашютом, а потом бери бутылку, и мы посмотрим, готов ли ты к службе в спецназе…

Прыгаем в поле. Почти боевые условия. У меня РД-54, винтовка СВД в чехле, противогаз, МСЛ (кстати, карман на лямке рюкзака — это оказывается для черенка лопатки, пока не показали, сам не мог догадаться), котелок комбинированный со вставленной в него фляжкой. Плюс ко всему я одет в зимний бушлат, ватные штаны. Конец октября. Холодно.

Прыгаем с самолета Ан-26 в рампу. Прыгает человек двадцать — почти вся рота. Я в самом конце, т. к. самый легкий. Открывается рампа, летим над Амуром. Горы рядом. Почти все уже покрыто снегом, только осталась открытой центральная часть реки, шириной метров двести, а местами и менее ста.

— Пошел!

Как стадо бизонов рота специального назначения вываливается из самолета. Здесь понимаешь, для чего нужен стабилизирующий парашют. Если раскрыться на той скорости, что сейчас летит самолет, купол просто разорвет в клочья. А три секунды свободного падения гасят скорость свободного полета до приемлемой. И можно дергать кольцо.

Дергаю. Д-6 раскрывается не так мягко, как Д-1-5у. Провал, хлопок, повис. Сразу появляется чувство глубокого сожаления, что я теперь десантник (а незадолго до этого я был связистом — смотри рассказ «Стрелять так стрелять»). Отчетливо вижу, как меня (и всю роту) сносит в сторону огромной заводи Амура. Мои более тяжелые товарищи быстрее летят к земле. Некоторые уже приземлились в поле. А я легок. И несет меня… и несет…

Вижу, что лечу я прямо в заводь. Д-6 — потрясающе «управляемый» парашют, в связи с чем, я делаю однозначный вывод, что мимо воды я уже никак не пролетаю. Быстро в голове проносятся варианты моих действий. Пока меня туда не снесло (вернее пока не снесло слишком далеко от берега), пытаюсь войти в скольжение. Натягиваю свободные концы, дотягиваюсь до строп, тяну их, но тут же понимаю, что уже нет времени на более важную подготовку для приземления в воду, вернее «приводнения». То, что лед меня не выдержит, у меня сомнений нет никаких.

Блин, становится не просто страшно, у меня уже нарастает паника. Глубина Амура большая, пробью лед и уйду на дно как ливонский рыцарь. На столько всего надето и навешано, что утонуть большой проблемы не составит. А жить охота. Тонуть в планы не входит…

Расстегиваю грудную перемычку, отстегиваю один тренчик ранца запасного парашюта, один свободный конец запасного парашюта, успеваю расстегнуть левый ножной обхват…

Земля (вернее лёд) летит на меня очень быстро. Мелькает мысль: все, готов… отпрыгался…

И тоска страшная. Погибать в восемнадцать лет совсем нет желания. А то, что это произойдет через несколько секунд у меня уже сомнений нет. Нахлебаюсь воды и мама не горюй…

Со всего маху вламываюсь ногами в лед великой реки. Ну, точно ливонский рыцарь.

Успеваю снова подумать: все, конец…

И тут же башкой со всей силы в лед бьюсь. До открытой воды не долетаю всего метров семь. Купол перелетает над моей головой, несколько секунд играет роль паруса, но касается кромкой воды и тут же весь уходит в воду.

Сижу в пробитой самим собой полынье. Глубина — полметра. Поднимаюсь в полный рост. Воды — по колено. Вода просто обжигает холодом. От парашюта видно только пучок строп, уходящий под воду. Течение его потихоньку начинает засасывать.

Но я рад. Рад тому, что воды оказалось только по колено, тому, что не слишком далеко улетел от береговой черты, тому, что остался жив.

Пытаюсь передохнуть, прежде чем выбираться. После того, как ты себя уже похоронил, возвращаться в жизнь тяжело.

Отдышался, ложусь боком на лед, он держит. Выползаю на лед весь. Подвесная система с меня слетела и держится за меня только ножным обхватом. Я не спешу её расстегивать — как бы парашют совсем не унесло под воду.

Снимаю с себя РД и винтовку. Осматриваюсь. Кто-то тоже попал в воду, пробив лед, но у этого товарища парашют на льду. Я один такой. Как самого легкого меня и занесло ветром дальше всех. Не вовремя случился этот порыв ветра. Он мог стоить мне жизни.

Но вижу, так же, что ко мне уже бегут мои боевые товарищи.

Я потихоньку начинаю доставать купол. Кусок ткани площадью почти 83 квадратных метра много может впитать в себя воды. Первым ко мне подбегает Лютиков. Он смотрит на меня:

— Ты как?

Я киваю:

— Я в норме, товарищ капитан. Только кажись, промочился немного…

Он оценивает шутку:

— Главное, что не обмочился…

Стою на ветру мокрый. Трясет всего — толи от холода, толи от пережитого страха. И не могу точно сказать, есть ли в словах капитана правда…

Парашют вытащили силами шести разведчиков. Сам бы я его не вытащил.

Следующие пять дней я провел в санчасти — с температурой (толи от простуды, толи от нервов). Хоть выспался.

Сушкой парашюта Лютиков сам занимался. Ко мне претензий он не имел. Всего у меня семнадцать прыжков. В нашем городе несколько лет назад энтузиасты восстановили аэроклуб. Ан-2 летает в небе постоянно. Народ на прыжки едет со всего края. Прыжок стоит денег, и не малых.

Я иногда смотрю на них и думаю — ну что вас так тянет в небо… за деньги? Мне в армии за прыжки платили (отдельная история), а вы тут за собственные деньги, с одним часом теоретической подготовки, да еще и неизвестно кто укладывал парашют…

Ведь случись что, никаких навыков по действиям в нештатной ситуации эти люди не имеют. И примеры уже были.

Пару лет назад сижу на второе августа в парке с народом. Пьем пиво — подготовка к грандиозному закладыванию за воротник в ожидании прибытия запаздывающих. За соседний стол подсаживается мужик в десантной форме, в тельнике. Мы все без «десантных атрибутов», поэтому мы пока из толпы не выделяемся (это будет двумя часами позже). Я к этому «десантному» товарищу, мол подсаживайся.

— Сашок, — представляется, к нам за столик садится, достает бутылку водки наполовину уже отпитую, чокается бутылкой с нашими стаканами пива и предлагает тост:

— За ВДВ!

Отпили. Я поинтересовался, где он служил. Ответ меня насторожил:

— Не, пацаны, нельзя мне говорить. Время еще не пришло. Секретный десантно-штурмовой батальон специального назначения ВДВ. Подчинялись только председателю КГБ.

— А где дислоцировался батальон? — не унимаюсь.

— Это военная тайна. Но о нас еще книги напишут. Мы по всему миру работали… Ангола, Вьетнам, Чили, Корея… я такой Крым и Рым прошел, вам и не снилось… вы по сравнению со мной — сопляки…

Нам вдруг взгрустнулось. На фоне такого уважаемого героя как военнослужащего «секретного десантно-штурмового батальона специального назначения ВДВ, подчиненного только председателю КГБ» мы почувствовали себя просто детьми. И тут с нами такой герой.

Его даже бить не стали.

Плата за прыжки

Если мне не изменяет память, то за прыжок с парашютом в те славные времена Родина платила военным парашютистам 15 тысяч рублей. Зарплата солдата срочной службы (лично у меня) была 9100 рублей. Для приведения к реальной стоимости денег, скажу, что доллар тогда стоил 2 тысячи рублей, а бутылка водки — 4 тысячи. Таким образом, оплата прыжков была не хилой прибавкой к «пенсии».

Ситуация с прыжками у нас была в норме: положенные семь прыжков в учебный период рота выполняла. Ситуация с выплатами несколько отличалась от нормы. Нет, не подумайте, деньги до нас доходили… но как? Об этом и будет рассказ.

Расположение отдельной роты специального назначения. Вечер после прыжков. Время между вечерней поверкой и отбоем — так называемое «для самоподготовки». Лежу в берцах на койке. Смотрю телевизор. Телевизор старый, черно-белый. Каналы переключает дневальный (если он призывом помладше…) по заявкам телезрителей.

В то время только-только пошла на российские экраны вся западная «кинокультура» и каждый вечер в телевизоре были Рэмбы, Чужие и Зубастики. Если было время, это всё смотрелось с открытым ртом.

В расположение заходит командир роты. Никто не шевелится. Иванов на это часто смотрел сквозь пальцы, но иногда, как и всякого командира, его это бесило, и он приводил расслабленный личный состав в чувство.

— Я не понял? Рота? — майор замер у входа.

Дневальный лежит на койке и смотрит кино. До него доходит, он подскакивает и орет:

— Смирно! Дежурный по роте на выход!

Я, как и вся рота, подрываюсь с койки — мне не хочется с утра бежать «тренировочные» двадцать километров. Но, кажется уже поздно…

— Это что за расслабон? Рота строится! — Иванов выходит на ЦП.

Рота выравнивается. Иванов идет по ЦП и мимоходом бросает дневальному:

— Выключи телевизор…

Тот выключает его и спешит к тумбочке. Там он в наряде… и его не должно касаться то, что сейчас будет со всей ротой. По крайней мере, он так думает.

— Что ребятишки, совсем нюх потеряли? Или для вас майор Иванов уже вообще ничего не значит? Командир роты для вас уже пустое место? Так?

— Никак нет… — мямлим в ужасе…

— А если не так, то почему не подается команда, когда командир входит в расположение? Почему все лежат в сапогах на койках, хотя отбоя еще не было? А? Сержант Матюшин? Почему так?

— Мы вас не заметили, товарищ майор…

— Дневальный охраняет оружейку, и не замечает никого, кто входит в расположение! Замечательно! Дневальный у нас что, вообще ничего не замечает? А?

Ротный смотрит на дневального. Тот быстро отвечает:

— Замечаю, товарищ майор!

— А почему молчите, когда я захожу? Язык в заду застрял?

— Никак нет… не застрял…

Ротный взирает на роту:

— Ладно с дневальным, у него язык в заду, но вот вы, Громов, ближе всех лежали… что, скажете, что не видели меня?

Когда ротный начинает кого-то называть на Вы, это плохой признак.

— Видел…

— Что должен сделать военнослужащий, первый увидевший входящего в помещение старшего начальника?

— Подать команду.

— Правильно, а вы что подали?

— Ничего. Я телевизор смотрел…

— А вот это не правильно… сто раз отжался!

Громов падает в упор лежа, и писклявым голосом вопит:

— Товарищ майор, я же столько не отожмусь!

— Почему? Ты же подготовленный разведчик! Вон как на киче в люди выбился! Отжимайся!

Тот делает несколько отжиманий, но падает грудью на пол и тем же голосом:

— Товарищ майор… я честно вас в начале не заметил…

— Давай, отжимайся!

— Я столько не смогу!

— Хорошо, тогда встать!

Вася встает. Ротный командует:

— Рота, упор лежа принять! Пятьдесят отжиманий! Матюшин, считайте!

Полтора десятка «рэксов» тут же выговаривают своему боевому товарищу все, что они о нем думают:

— Вася, ты попал…

— Слышь, малыш, будешь завтра всем койки заправлять…

— А я за него в прошлый раз в наряде еще отстоял…

Громов стоит, опустив голову. Матюшин начинает считать, и рота отжимается. Ротный ходит по ЦП:

— Я смотрю дисциплинка у нас прихрамывать начала… придется завтра совершить утреннюю пробежку километров на двадцать…

— У-у-у… — единый голос всей роты.

Отжались, встали. Ротный ходит вдоль строя.

— Я знаю, что полученные за прыжки деньги вы все пропьете. Не надо мне возражать, так как это повторяется каждый раз, чего бы вы мне не обещали! Потом, как обычно, я вас наказываю — мы бегаем много и продуктивно, вы исправляетесь, становитесь шелковыми, но как только получаете деньги снова — все повторяется! Поэтому я хочу вас спросить…

Ротный останавливается и смотрит каждому в глаза. Потом говорит:

— Поэтому я предлагаю на прыжковые деньги купить в роту новый цветной телевизор. Кто против? Кто хочет нажраться, и потом много и упорно бегать?

Молчим. Альтернатива конечно заявлена так, что и выбирать-то не из чего.

— Значит, все согласны? — уточняет майор. — Вот и хорошо! Завтра ты, — показывает на меня пальцем. — И ты, — показывает на Матюшина. — Едете со мной в город. Будем выбирать в роту телевизор…

Ротный перешел на Ты, значит, процесс изнасилования личного состава закончился.

На следующий день в роте был новый телевизор с пультом. Пульт прое…, в общем, потеряли на второй день. Однако неудобств это не вызвало. Снова стали применять старый проверенный способ переключения каналов — приказами дневальному.

Потом купили видеомагнитофон. И к нему штук десять кассет со всякими фильмами. Просмотры продолжались до самого подъема, а потом с красными глазами ходишь по части, как перепуганный.

И вот в казарму снова заходит ротный:

— Рота строится!

Построились. Далее последовала его проникновенная речь:

— Кто мне доложит — почему в роте происходит такая херня? Почему я, целый капитан, постоянно иду вам навстречу, постоянно забочусь о вас, постоянно закрываю глаза на ваши залёты и косяки!? И что я вижу в ответ? Что вы стоите, как стадо безмозглых баранов? Да, я говорю о порядке в роте! Обернитесь и посмотрите кругом! Не далее как позавчера я повёлся на ваши уговоры, потратил на вас своё личное время, поехал хер знает куда — в город за вашим видаком, и что в итоге? А в итоге то, что куда солдата не целуй — везде задница! Что это у вас под кроватью? Не знаете? А я вам скажу! Это бычок. Самый настоящий сигаретный бычок. Вы не ахерели курить в располаге? Вот это чья койка? Почему мятая? Кто на ней лежал? Иванов! Почему у тебя левый сапог не чищен? Петров! Ты когда нормальной подшивой будешь подшиваться? Сидоров! Ты когда брился последний раз? Давайте посмотрим правде в глаза! В роте — полный бардак, моральное разложение и неуставняк! Как только у вас появился видак, вы за два дня полностью развалили в роте внутренний порядок и дисциплину! И это я еще в каптерку не заходил! Сержанты перестали следить за внешним видом своих подчиненных! Подчиненные с пробором положили на сержантов! Твориться черт знает что! В общем так! Пока вы не научитесь поддерживать в роте должный порядок, пока сержанты не приведут внешний вид бойцов в надлежащий вид, пока вы не начнете жить в чистоте, я объявляю вам организационный период! А чтоб до вас глубже дошли мои простые требования, я забираю у вас видеомагнитофон! Он к вам вернется тогда, когда в казарме начнется ПО-РЯ-ДОК!

И все поняли, что видак изымается навсегда…

В экономике это называется «оперативное управление активами внешнего инвестора».

Потом в роте появилась игровая приставка «Дэнди». Круглосуточное использование игрушки длилось три недели — потом игра не выдержала напряжения и умерла. Вторая приставка, купленная так же на наши прыжковые деньги, под предлогом борьбы с беспорядком в роте, перекочевала домой к лейтенанту Костину.

Так же к кому-то домой ушел и музыкальный центр… и все делалось на наше же благо. В целях привития личному составу привычки к порядку в расположении.

Вот так нам и платили за прыжки.

Дембель-94

Командир отдельной роты специального назначения майор Иванов увидел возвращающийся грузовик в окно верхнего этажа двухэтажного дома, в котором вот уже месяц базировалась рота на окраине одного из сел Северной Осетии. Майор поспешил вниз, встречать своих разведчиков. Одна группа роты вчера утром убыла в район населенного пункта Мужи-чи, возле которого, по данным агентурных источников, в лесополосе находилось 100-мм зенитное орудие с запасом снарядов в готовом к применению виде.

Конфликт Осетии и Ингушетии уже был практически сведен на нет, но время от времени несколько подразделений специального назначения ГРУ ГШ то здесь, то там находили схроны с оружием и боеприпасами, которые в любой момент могли заново разжечь огонь межнационального конфликта с новой силой. Вот и выехали на проверку информации.

Источник не соврал — группа действительно обнаружила зенитное орудие, возле которого находилось двадцать снарядов в заводской таре…

На казенник, а так же на накатник орудия и каждый снаряд прикрепили четыре килограмма эластита, соединили заряды детонирующим шнуром, и подорвали огневым способом. Орудие полностью было выведено из строя… оставалось только на нем написать: «оно стреляло по людям… больше не будет…»

КамАЗ медленно въехал во двор дома и остановился. Вернувшаяся с задания разведывательная группа построилась возле грузовика. Командир группы старший лейтенант Фокин устало посмотрел на своих бойцов и повернулся к встречающему разведчиков командиру:

— Товарищ майор, группа после выполнения задания прибыла. Потерь нет.

Ротный обнял своего группника, потом поздоровался с группой:

— Здравствуйте товарищи!

— Здрав жлав тов-аищ майор… — устало отозвались разведчики.

— Сдаем оружие, потом прием пищи и спать, — скомандовал командир роты майор Иванов.

Замкомандира группы сержант Андрей Гавриш первым двинулся в дом, где был устроен ружпарк. Группа сдала оружие, боеприпасы, неиспользованные ВВ и СВ.

Рота вписала в историю Кавказа очередную страницу, о которой мало кто будет знать, мало кто будет помнить…

Иванов появился в комнате, где жила группа Фокина.

— Посмотрим, чем вы тут живете… — ротный имел хорошую привычку иногда проверять условия жизни подчиненных. — Это чья шконка?

— Моя… — отозвался сержант Гавриш.

— Ну и что, у тебя, Андрюха, под матрасом?

Иванов резко сдернул спальный мешок с нар. С глухим металлическим стуком на пол упал пистолет.

— Во! — ротный нагнулся и поднял ствол. — Трофей? Твой?

Гавриш испуганно смотрел на командира и молчал.

— Значит, твой… — усмехнулся ротный. — На дембель себе зажилил?

— Товарищ майор… я же не со зла…

— Где ты его взял? — выражение лица ротного не предвещало ничего хорошего.

— Когда трех душков в лесу завалили… у одного забрал…

— Зачем тебе пистолет?

— Ну, так это…

— Домой хотел отвезти?

— Ну, типа того… — сержант повесил голову и пытался определить степень последующего наказания.

— Ну вот для чего он тебе нужен, а? — ротный усмехнулся. — Завалишь на гражданке кого-нибудь, и тебя посадят. Всю жизнь себе испортишь…

— Так я это… как трофей… никого я убивать не хочу…

— «Не хочу»… когда кого завалишь, поздно будет «хочу-не хочу»…

— Так я же это… — голос Гавриша дрожал.

— Блин, учишь вас, учишь… пока с каждым что-то не случиться, до всех не доходит… ладно, проехали…

Ротный вложил пистолет в карман и продолжил потрошить шконку сержанта. Как только он снова дернул спальник, как тут же на пол выпала граната Ф-1.

— О! А это что?

— Граната, товарищ майор…

Иванов повернулся к сержанту и выпрямился:

— Объясните мне, товарищ сержант, почему в расположении находится боевая граната!?

— Ну… — сержант закатил глаза, пытаясь придумать что-то на ходу.

Неуловимым движением руки ротный выбил Гавришу солнечное сплетение, и сержант согнулся перед ним, пытаясь вдохнуть мгновенно отказавшими легкими…

— Сколько раз я вам говорил, чтобы в расположение боевое оружие не заносили??? — ротный, казалось, начал свирепеть. — Хрен с ним, с пистолетом, но скажи, зачем тебе граната? Тоже домой собрался ее прихватить?

— Нет… — прошипел сержант. — Я ее забыл выложить из кармана…

— Что ты мне лечишь? Гранаты в разгрузке лежат, а твоя разгрузка в ружпарке! Если ты — дурак, то зачем своих товарищей подставляешь? Смерти их хочешь? Это же граната, дурак! Граната! Хлопнет и всем вам здесь хана… никто не проснется! Лучше пусть уж в оружейке хлопнет…

Сержант молчал.

— Я сейчас здесь все переверну, и если найду еще что-либо, ты меня знаешь…

Сержант кивнул. Он хорошо знал своего ротного. После этого он «добровольно выдал» еще одну гранату.

Через полгода…

В месте постоянной дислокации роты…

Старший сержант Андрей Гавриш в расшитой и роскошно разукрашенной парадной форме, в лихо заломленном голубом берете, в прыжковых ботинках с белыми шнурками, последний раз шел по центральному проходу расположения казармы роты спецназа.

— Ну все, мужики, бывайте… не поминайте лихом, если кого когда обласкал…

Он с каждым прощался за руку, раздавал «дембельские» сигаретки, светился счастьем и радостью — он уходил на гражданку, увольнялся из рядов вооруженных сил, он демобилизовался…

— Ну все, бывай братуха… — Андрей обнял дневального на тумбочке и прихватив спортивную сумку вышел из казармы на улицу.

До КПП ему оставалось двести метров — пройти мимо здания столовой и пересечь плац…

Гавриш окинул часть последним взглядом и, подхватив сумку, медленно двинулся по направлению к КПП.

Откуда-то сбоку вдруг его окликнул майор Иванов:

— Андрюха, ты уже валишь?

— Вот, товарищ майор, все… отмучился я в спецназе…

— Ну, не забывай службу…

— Не забуду уж…

— Хорошо ты служил, не чета многим…

— Ну, товарищ майор, преувеличиваете… служил, как все!

— Да не скажи! Хорошо служил! Может, на контракт все же останешься?

— Не, меня дома ждут…

— Ну, ладно. Но, ты если что — возвращайся. Неплохой из тебя контрактник выйдет. Ведь сержант из тебя знатный был…

— Хвалите, товарищ майор…

— Не без этого…

Ротный приблизился к своему теперь уже бывшему сержанту, протянул руку:

— Ну, бывай…

— До свидания, товарищ майор…

Иванов кивнул на сумку:

— Давай помогу до КПП донести. Отблагодарю за службу, так сказать…

Сержант усмехнулся:

— Не стоит, товарищ майор. Я сам донесу.

— Да не, давай помогу. Тебе эту сумку еще долго тащить до дома…

— Не надо, товарищ майор.

— Почему это?

— Народ засмеет…

— Тебя или меня?

— Вас…

— Не засмеют, ерунда. Ну, давай, помогу…

До КПП оставалось всего метров пятьдесят…

— Товарищ майор, да мы уже пришли, не надо.

— А что ты так упрямишься? Давай помогу, вижу, сумка у тебя не легкая…

— Да уж…

— А чего это ты туда натолкал? Зубной пасты, что ли?

— Да нет… — сержант прибавил шагу, стараясь быстрее дойти до заветных ворот КПП, за которыми он уже перестанет подчиняться своему командиру, за которыми он перестанет быть военнослужащим Российской Армии…

— А чего тогда? Ваксы? Или портянок у молодых натарил?

— Да нет, это так…

— Ну-ка стой…

Ротный ухватил Гавриша за рукав разукрашенной парадки.

Старший сержант вдруг побелел:

— Товарищ майор, я уже вам не подчиняюсь…

Ротный уловил перемену в голосе сержанта и вдруг превратился из рубахи-парня в жесткого профессионального разведчика специальной разведки…

— Открывай сумку!

Гавриш вдруг отбросил руку ротного в сторону и со всех ног сиганул в сторону КПП. Ротный, повинуясь инстинкту охотника, быстро стреножил своего подчиненного, после чего заглянул в сумку…

Затем последовал ряд событий, который привел к следующим результатам:

1. Гавриш получил два года дисциплинарного батальона

2. Начальник склада РАВ по результатам внезапной ревизии был принят органами прокуратуры и получил два года условно, с увольнением из рядов ВС РФ

3. Ротный перевелся в одну из бригад специального назначения на западе России

4. Принявший роту заместитель через месяц приступил в мероприятиям по расформированию отдельной роты специального назначения (не уверен, что расформирование было связано именно с этим событием, а не оргштатными мероприятиями Генштаба, но уже к ноябрю 1994 года рота перестала существовать)

Ибо в спортивной «дембельской» сумке Гавриша лежали:

1. Две мины МОН-50 с комплектом кронштейнов для установки

2. Пять метров огнепроводного шнура

3. Десять метров детонирующего шнура

4. Две пачки капсюль-детонаторов КД-8А

5. Пачка электродетонаторов ЭД-8

6. Три килограмма эластичной взрывчатки ЛПВВ-9

7. Нож разведчика специальный НРС-2 и два патрона к нему

8. Бинокль Б-12

9. Прибор ночного видения БН-2

10. Три пачки 9-мм пистолетных патронов

11. Пять пачек 5,45-мм автоматных патронов

12. Три гранаты РГД-5

13. Одна граната РГО

14. Три гранаты Ф-1

15. Две радиостанции Р-157 с запасными АКБ.

Классный был сержант. Был бы еще лучше, имей он в голове хоть капельку мозгов.

Ибо тот же Иванов постоянно нам говорил: делайте что хотите, но только не «палитесь». А сержант «спалился»… Туда ему и дорога…

Найти беглеца

Вечером в российских вооруженных силах (в других не служил, не знаю) проводится поверка личного состава на предмет наличия личного состава с целью выявления среди личного состава отсутствующего личного состава. Здорово завернул. В общем, оперативный дежурный по части пальцем (и только пальцем!) пересчитывает всех бойцов срочной службы, которые обычно на месте не стоят, а задними рядами ходят из одного подразделения в другое, пинают друг друга в шутку и всерьез, плюются, справляют малую нужду в соседние кусты за плацом, или прямо на цоколь монументального здания казармы (нашей казарме было двадцать пять лет и запах был от неё еще тот…), а если это дело проводится зимой, в смысле в казарме, то некоторые, особо одаренные (или, если следовать уставной терминологии, то «наиболее подготовленные»), могут и поспать минут двадцать, маскируя свое бренное тело передними рядами не особо одаренных («слабо подготовленных») сослуживцев. В общем, в таких условиях, по мнению вышестоящего командования (наверное, генералов), правильно пересчитать личный состав может только военнослужащий с высшим военным образованием, т. е. офицер. Это как минимум лейтенант. Прапорщики к этому стратегически важному вопросу практически не допускаются. Исключение составляют лишь «наиболее подготовленные», прослужившие уже много лет и только и думающие о том, как продержаться в армии до законной пенсии еще пару лет, а потому и не желающие допускать такого прокола как недочет бойца (в свое дежурство).

Когда в один прекрасный холодный (конец октября) вечер мы вернулись с учений, на которых нас трое суток носило ногами по глухой дальневосточной тайге, а окончилось учебно-боевым налетом на станцию привода аэродрома, было одно единственное желание — спать. Как назло, в разведбате мотострелковой дивизии, с которым мы жили в одной казарме, дежурный по батальону старший прапорщик недосчитался одного бойца. Боец этот ничем, кроме одного, от общей безликой массы «мазуты» не отличался. Размерами он был небольшими (килограмм сорок пять, не больше), наглостью и силой не обладал, командиров на уазике не возил, и поэтому я знал его только потому, что этот боец, которого все звали Хачиком (было в нем что-то татарское), однажды рассказал мне, что такое критическая масса урана, и что произойдет, если эта критическая масса будет превышена. Это было то, чем он отличался от всех остальных своих сослуживцев. Короче, парень был создан не для армии. В тот момент я, как человек интеллигентный, начитанный и смотрящий на мир сквозь призму полученных знаний, ощущал в армии катастрофическую нехватку информации любого рода. К слову сказать, я в казарме (где жило человек четыреста) был единственный, кто по собственному желанию мог одинаково читать «Одиночную подготовку разведчика» начальника разведки ВДВ полковника Павла Яковлевича Поповских или «Героя нашего времени» корнета лейб-гвардии Гусарского полка Михаила Юрьевича Лермонтова. Для меня это было простое утоление информационного голода, который обрушился на меня вместе с голодом физическим, как только я попал в армию. Большинству моих сослуживцев в армии было легко и просто, ибо им не надо было ни о чем думать — за них обо всем думали командиры (еще Эдисон сказал: «Большинство людей готово безмерно трудиться, лишь бы избавить себя от необходимости думать»). Я почему-то с этим смириться никак не мог. Сейчас я понимаю, что в масштабах армии это плохо, если вдруг солдат начинает самостоятельно думать. Но тогда я этого понять не мог. Да и не хотел.

В общем, через полчаса после начала поверки старший прапорщик Бойко, по результатам нескольких повторных пересчетов, окончательно убедился, что не хватает одного бойца. Еще через двадцать минут при помощи сержантов он выяснил и фамилию пропавшего. Это был боец роты войсковой разведки по прозвищу Хачик.

А надо сказать, что оперативным дежурным по штабу полка, на территории которого дислоцировалась наша отдельная рота, в тот день стоял заместитель командира полка по тылу, майор Буслаев, который очень ненавидел всю нашу отдельную роту, которая ему не подчинялась, а особенно нашего командира роты майора Иванова, который имел за Афганистан боевых наград больше, чем их было во всей дивизии, и который, в отличие от офицеров дивизии, не стеснялся иной раз послать командование оной дивизии на три буквы великого и могучего русского языка. В общем, зампотыл решил, в отсутствие Иванова, лишний раз показать нам, безответным срочникам, какой он все же крутой и всемогущий.

Мы уже практически спали, когда это чудо зампотыл, разящий перегаром, вошел в казарму и приказал нам построиться. Логика его была предельно проста: «Вы разведчики, вам его и искать». При этом он как-то забыл, что так же в этой же казарме располагался целый отдельный разведывательный батальон мотострелецкой дивизии, в котором было около семидесяти человек личного состава, и все эти люди так же смело именовали себя разведчиками. На наши доводы о том, что мы не спали трое суток, он только усмехался и говорил, что тяготы и лишения нужно стойко переносить…

Именуемые разведчиками с чистой совестью легли спать, а мы построились на ЦП за получением боевой задачи. Столяров, один из наших сержантов, сразу заявил, что если в поисках бойца задействуются силы специального назначения, да еще и после трех суток вынужденной бессонницы, то в случае поимки беглеца, на резкое ухудшение его здоровья пусть никто не обижается (это предложение следует считать литературной обработкой слов сержанта — на самом деле Столяров выразился короче и матернее). Это немного испугало зампотыла, но уже ничего не могло его остановить.

Я взял из своего РД-54 военный фонарик, в надежде использовать его для выбора лежачего места в соседней заброшенной казарме или на других отапливаемых объектах мотострелецкого полка. Никто из нас всерьез не воспринимал зампотыла, и все как один знали, что поиски беглеца будут проходить только там, где есть место выспаться. Но эта подлая скотина зампотыл проводила нас до ворот КПП и еще долго стояла там, надеясь, показав нам свою особую бдительность, мужественно пресечь попытку разведчиков саботировать порученное задание.

Да, чуть не забыл. Зампотыл запретил нам одевать бушлаты: если Хачик рядом, вы его быстрее найдете, а если далеко, то вам и бушлаты не помогут…

К слову сказать, в нашей роте тогда было всего четырнадцать человек трех призывов. Это только на время командировки в маленькую горную республику нам придавали народ из других подразделений дивизии и отдельной бригады.

За воротами КПП мы разделились на две группы, с целью проникновения на свою территорию с разных сторон и пошли искать свое счастье. Да, если кто не знает, счастье солдата — это здоровый сон.

На территории полка располагался так называемый пункт приема личного состава — если коротко: ППЛС. Это то место, где по замыслу Генерального Штаба в случае начала войны согласно полученным в военном комиссариате предписаниям, должен был собираться приписной состав полка, получать свою шинель, каску, вещмешок с тремя (в другом вещмешке — с одной) портянками. Хотя я слабо представлял себе эту процедуру на фоне той выжженной ядерным огнем пустыни, которая осталась бы от местности, начнись вдруг Третья мировая война.

ППЛС уже неоднократно использовался нами для подобных целей, и каждый боец нашей роты знал, на каком окне мной были сняты штапики, и после нехитрого действия стекло быстро и незаметно вынималось из рамы, освобождая путь. Я забрался на пункт приема личного состава (возле окон снег был вытоптан, так как там проходила тропа часового, и поэтому наших следов не оставалось, да и какой разведчик оставляет следы…), где на лежаках были сложены шинели, вещмешки, каски и всякая подобная ерунда, которая предназначалась для мобилизованных в случае войны. Следом за мной на ППЛС забрались еще пятеро. Тут было относительно тепло, а наличие большого количества бесформенных шинелей хорошо компенсировало эту относительность. Но не успели мы принять положение для «отдыха лежа», как за окном послышались крики зампотыла, который, видимо, обнаружил выдвигающуюся в казарму вторую часть нашей роты. Крики становились все громче и, наконец, его рожа заглянула в одно из окон барака ППЛС. В куче шинелей нас обнаружить можно было только руками, а залезть вовнутрь зампотыл не мог. Барак был опечатан и сдан под охрану караула. На всякий случай зампотыл минуты три орал, что нас видит, и требовал выходить «по-хорошему». Но и мы уже давно с ним служили и знали, что это он так пытается взять нас на «пушку», точно не зная, есть ли мы внутри барака, или нас нет.

Обозвав нас мерзавцами, подрывающими боеготовность Родины, он ушел орать в другое место, давая нам возможность выспаться.

Я всегда задавался вопросом, проходил ли зампотыл полка майор Буслаев медкомиссию при поступлении в военное училище, или нет. Особенно в части, головы касаемой.

Отвлекусь от поисков сбежавшего, на небольшой рассказ про самого зампотыла.

Как-то он, будучи оперативным дежурным по полку, решил в очередной раз показать срочникам свою крутость и непогрешимость. Видимо он долго думал, как это сделать. Додумался он вот до чего.

Накануне, дня за три до демонстрации своей крутости он, так же будучи оперативным дежурным, ночью зашел с проверкой на КПП части, где, к своей великой радости наконец-то застал сержанта Варушева (по моему, парень был из батальона связи) занимающегося любовью со своей прихожей подругой. Подруга сержанта, увидев обезображенное непомерной радостью лицо майора, быстро ретировалась, зарекшись посещать это КПП, а сержант, следуя долгу службы, вынужден был остаться. Сержанту Варушеву Буслаев руками выразил «благодарность от лица службы» (на лице сержанта) и до утра разъяснял потерявшему бдительность Дон Жуану всю остроту ситуации и приведшую к этому повышенную степень снижения им боевой готовности Российской Армии. За три дня Буслаев проанализировал сказанное им ночью, и решил сказать все это, с некоторыми дополнениями, всему личному составу полка, батальона связи дивизии, разведывательного батальона дивизии, саперному батальону дивизии и нашей отдельной роты.

И вот, перед обедом, когда все подразделения полка и дивизии и наша рота вышли на плац на десятиминутную предобеденную «прогулку», Буслаев долго наблюдал за нами с крыльца штаба полка, а когда подразделения подошли к столовой, перебазировался на крыльцо этой столовой. Видимо он очень любил говорить речи именно с крыльца.

Остановив входящих в столовую бойцов полка, он сказал, что намерен прочитать нам небольшую лекцию о вреде случайных знакомств на территории части. Варушев усмехнулся. Он уже понял, о чем пойдет речь.

Почти четыреста человек в течение пятнадцати минут узнали много нового о различных видах венерических заболеваний, о недопустимости заведения случайных знакомств, о существовании в Уголовном Кодексе статьи за изнасилование, о том, что тридцать процентов офицерских семей гарнизона больны сифилисом, а остальные восемьдесят (!) больны гонореей, а половина (!) гарнизона является носителями ВИЧ. Информация была достойна размышления. Стоило хорошо подумать о полученных данных. Особенно стоило подумать о соответствии заместителя командира полка по тылу занимаемой должности в силу изложенных им фактов.

После этого Буслаев в очередной раз напомнил о бдительности при несении караульной службы и недопустимости написания в письмах домой открытого наименования мотострелкового полка и разведывательного батальона. Он даже при этом посмотрел на нас, натужил лоб, но он или забыл номер нашей роты, или вспомнил, что не знает его совсем — и про нас промолчал. После этого заявления он повернулся лицом ко входу в столовую, и стал дергать ручку дверей. Так как он дергал за забитые на большие гвозди двери, то они соответственно и не открывались. Двери были забиты за ненадобностью много лет назад, все об этом знали, и никто еще до майора Буслаева не пытался их открыть. Тем более без гвоздодера.

Четыреста человек замерли в сладострастном ожидании развязки. Ни один из четырехсот бойцов не потрудился объяснить зампотылу ошибочность его действий. Буслаев дернул за ручку еще несколько раз и, повернувшись к замершим в ожидании бойцам, сам себя спросил:

— Они что, закрылись, что ли? Уже время обеденное!

Не дожидаясь ответа, он вдруг принялся колотить кулаками и ногами в запертую дверь, и громко кричать:

— Наряд! Столовая! А ну, открывайте, сволочи! Полк стоит!

Бойцы уже с трудом сдерживали приступы хохота, но пока еще держались. Буслаев перестал бить руками, полностью доверив это дело своим ногам, обутым в тяжелые юфтевые сапоги. Удары были такой силы, что казалось еще чуть-чуть, и дверь просто слетит с петель.

И тут, откуда-то сбоку появился боец из наряда по столовой, который нес два полевых бачка, в которых еда из столовой доставлялась в караульное помещение. Боец невозмутимо подошел к другой двери, открыл её, и как ни в чем не бывало, вошел в столовую.

Около минуты Буслаев ошалело смотрел на соседнюю дверь. Боец, проскочивший у него перед носом, даже и не подумал, что целый майор может перепутать вход и бить ногами в дверь с целью привлечения внимания наряда по столовой. Мало ли зачем оперативный дежурный лупит в дверь своими сапогами…

Поняв, что он лохонулся в очередной раз, Буслаев махнул рукой и вошел в столовую через открытую дверь.

Четыреста человек еще минут пять не могли войти в столовую, так как все валялись от хохота. После этого несколько дней Буслаев ходил с таким лицом, как будто ничего сверхъестественного не произошло. Это я к тому, что все его попытки резко повысить свой авторитет приводили только к его падению. Бойцы (и большинство командиров стоящих по должности ниже его) к этому давно привыкли и не придавали выпадам Буслаева большого значения.

О чем я? О беглеце. Так вот. Как только майор Буслаев ушел орать в сторону казармы, тут же появился часовой. На нашу беду часовой был из молодого пополнения полка и к исполнению обязанностей относился с предельным рвением. Этот тоже стал заглядывать в окна (позже я узнал, что начальник караула специально ставил им такую задачу — поймать разведчиков из отдельной роты).

Леха Рожков (боец немаленького роста) дождался, когда часовой подойдет к очередному окну (стекло которого Леха уже тихо вынул) и просто втащил часового за шиворот в барак через оконный проем. В бараке часовому быстро объяснили, что здесь он никого не видел, а если видел, то вернется вечером, после смены караула в казарму и уж тогда… после инструктажа часовой был снова выставлен на пост.

Только я снова собрался уснуть, как опять услышал вопли Буслаева. На этот раз он, судя по голосам, пришел не один. Когда загремели ключи в дверях, стало понятно, что он пришел с начальником караула. Мы в окно. Последний, кто выпрыгивал в окно, вставил стекло на место. Сделав большой крюк (подмораживало так, что воздух светился и блестел) мы двинулись в казарму.

Дверь в казарму была закрыта. Попинав безрезультатно дверь, мы двинулись в кочегарку — там был закуток для кочегаров, где они отдыхали лежа. Выпроводив их на рабочие места, мы легли отдыхать. И я вроде бы уже начал засыпать, как прямо в ухо мне заорал зампотыл:

— Подъем!

От неожиданности я подскочил на нарах.

— Это мы так ищем своего боевого товарища? — возвопил Буслаев.

От него разило перегаром. Офицеры дивизии постоянно напивались, заступая в наряд. Не берусь судить, почему это было, но это было всегда.

— Он нам не товарищ, — отозвался я.

— Бегом на поиски марш! — заорал Буслаев.

Все выпорхнули из кочегарки. Следующим возможным объектом нашего посещения мог быть КТП, но я предложил вернуться на ППЛС, мотивируя тем, что там нас уже искали. Через пять минут мы уже зарылись в шинели. Меня опять стало вырубать, и вскоре я уснул.

Не прошло и десятка минут полного спокойствия, как снова появился Буслаев, и стал заглядывать в окна, подсвечивая фонариком.

— Пришла гнида… — прокомментировал Рыжий. — Давайте его придушим?

Народ оживился. Из-под шинелей стали раздаваться советы:

— Накинем на голову шинель…

— Свяжем…

— Пасть заткнем…

И наконец…

— А давайте его прорубим?

Последнее предложение было крайне необходимым, так как такое воздействие навсегда бы отучило его преследовать спецназ. Конечно, это была шутка, но предложение его обездвижить было принято с энтузиазмом. Когда тело мучителя подошло к окну с вынутым стеклом, его накрыли плащ-палаткой, связали и втянули вовнутрь. Тут мы его привязали к нарам, заткнули пасть, потом накрыли шинелями и ушли в казарму. Дверь там уже была открыта, и вскоре я спокойно уснул на своем месте.

Сразу по приходу в казарму выяснилось, что Хачик спал все это время за сейфом в канцелярии, проснулся сам и тут же доложил об этом Буслаеву. Очевидцы говорили, что после доклада потерянного бойца, Буслаев долго не мог вспомнить, за чем и куда он послал спецназ. После чего отправился контролировать действия спецразведки в надежде таким образом вспомнить поставленную нам задачу.

Утром в дивизии долго не могли найти оперативного дежурного. За месяц до этих событий в гарнизоне нелепо помер прапорщик — напился до визга, прилег в котельной на кучу угля, стал блевать, и захлебнулся. После этого иногда командование вспоминало, что пить это плохо, и что это может привести к последствиям. Думали, что этот тоже напился, где-то спрятался, и сдох. Его искала вся дивизия.

Дабы хорошо проучить Буслаева, мы мужественно молчали, и только на утреннем разводе сообщили об этом своему ротному. Тот несколько минут буквально валялся от смеха, потом лично двинулся на ППЛС.

Показывать свое окно ротному я не стал, поэтому Иванов обратился к начальнику караула с просьбой вскрыть склад. Через двадцать минут животное (облеванное и обмоченное) было извлечено из-под шинелей, узлы развязаны. Буслаева сильно трясло. Он только выл бессвязно и орал, показывая на меня пальцем. Я смог разобрать только то, что он грозился меня убить. При этом он пытался вынуть из кобуры пистолет, но ротный быстро вырвал у него оружие и передал ПМ начальнику караула.

Как Буслаев проник на охраняемую караулом территорию, осталось загадкой. По этому поводу в дивизии был даже громкий разбор, который ничего не дал. Некоторое время Буслаева в наряды не ставили.

Баран и бараны

Баран появился на скале именно в тот момент, когда в отряде проходил утренний развод. Так как скала находилась по направлению ровно за стоящими перед строем командиром и начальником штаба, то последние восприняли всплеск воодушевления в стане разведчиков как реакцию на появление собственных персон. Почти сотня бойцов ликующими взорами смотрела вперед, и командир отряда даже поежился от такой, внезапно нахлынувшей любви со стороны личного состава, но все же усмотрел, что все взоры были обращены сквозь него куда-то вдаль.

Пока начальник штаба подавал команду, пока отряд изображал равнение в своих тесных рядах, командир делал вид, что ему совершенно не интересно, что происходит у него за спиной. Да и что там могло происходить, если он твердо знал, что кроме высокой скалы за его спиной ничего больше нет. Ну, разве что еще небольшая горная речка, разделяющая расположение отряда от каменного массива.

Но тут, нарушив все нормы приличия и субординации, подал голос старшина по прозвищу «Шайба»:

— Товарищ подполковник, а давайте я его сейчас из пулемета?

Вопрос старшины получил всеобщее одобрение. Отряд загудел. Подполковник Романов поморщился. Совсем отряд распустился. Надо уже вводить жесткие меры и строго карать нарушителей дисциплины.

— Кого из пулемета? — спросил Романов.

— Барана вон того! — Шайба ткнул пальцем в сторону скалы, и отряд опять загудел.

Романов повернулся. Действительно. На скале стоял баран, невесть, как туда попавший. Стоял, и нагло ухмыляясь, смотрел, как отряд специального назначения топчется на месте, ограниченный командой «смирно».

— Чем он Вам, товарищ старшина, помешал? — спросил Романов.

Когда подполковник переходил на ВЫ, все понимали, что после этого последует длительная тирада нравоучений, состоящая из обрывков положений Устава, Уголовного Кодекса и Личного Опыта командира отряда. Подполковник Романов умел на словах так влезть в душу каждого подчиненного, что тому после таких вмешательств больше никаких наказаний обычно не требовалось.

— Так у Вас же завтра день рождения, товарищ подполковник, — козырнул осведомленностью старшина. — Хороший стол из барашка можно организовать!

Романов и сам об этом уже подумал. К решению личного вопроса привлекать своих подчиненных он не хотел, но тут подчиненные сами проявили активность.

Из угла строя раздалось громкое:

— Я его с одного выстрела сниму…

Романов узнал голос командира первой роты капитана Лунина. Повернулся к нему:

— Завалить-то не вопрос. Как вы его доставать оттуда будете? Вода в реке еще холодная, поток вон какой сильный…

— Это все вторично, товарищ подполковник. Главное — баран. И он еще жив, — невозмутимо отозвался Лунин.

Все посмотрели на барана. Тот стоял в прежней позе и нагло улыбался.

— Разрешите, товарищ подполковник, — взмолился Шайба. — Видите, он же смеется над нами! Сейчас я ему засажу между глаз!

— Ну, засади… — разрешил Романов.

Лунин и Шайба метнулись к палатке своей роты, где находилось оружие. Через мгновение они выскочили. Лунин нес снайперскую винтовку, а Шайба пулемет. Отряд замер в предвкушении.

Сама стрельба ничего интересного собой не представляла. Баран умело маневрировал между камней, грамотно используя для укрытия от огня естественные складки местности, «качал маятник», что-то орал при этом (все были склонны думать, что он матерился по-чеченски), и продолжал смеяться над доблестным спецназом. Во все стороны летели осколки камней, пыль и рикошетирующие пули. Но, как говорится, всему хорошему приходит конец. Дитё гор прыгнуло неудачно на очередной камень, подвернуло ногу, и на мгновение остановилось в замешательстве. В этот момент животное наконец-то попало под очередь пулемета и последнюю пулю снайпера.

Издав утробный звук, баран сложил копыта и покатился по камням к подножию скалы. Пролетев метров пятнадцать, он мешком упал на берег реки и замер.

— Готов! — радостно провозгласил пулеметчик.

Романов с укором посмотрел на Шайбу:

— Пол-ленты высадил! Ты и на засадах так стреляешь? Ты же так ни в одного духа не попадешь! Медаль, наверное, тебе зря «отважную» дали…

— Товарищ подполковник! Позвольте! Духи так, как этот баран, на засадах не бегают! Вы же сами сейчас видели, какие он фортеля выписывал!

— Ладно, видел… как вы его доставать оттуда будете?

— Сейчас придумаем чего-нибудь!

— Давай… думай…

Лунин тоже пытался поставить себя героем, но его жалкие одиночные выстрелы на фоне громогласных пулеметных очередей не произвели никакого впечатления на зрителей. Разведчики, все как один, хвалили своего старшину, хлопали его по мощным плечам и другим образом показывали свое восхищение.

Лунин отнес винтовку в палатку, наказав снайперу, за кем она числилась, почистить ствол. Потом он пошел в автовзвод, где быстро договорился с евонным командиром, после чего подошел к Романову:

— Да здесь всего три километра в обход, а там будет брод, можно на КамАЗе переехать. Потом поднимаемся на скалу с той стороны, спускаем к реке бойца на веревке, привязываем барана и возвращаемся. Всего делов на тридцать минут. Максимум на час.

— А если духи вас зацепят?

— Я же не один поеду. Возьму со своей роты пяток бойцов с пулеметами. Да и вся дорога на виду. Если что, вы нас вытащите…

— Ладно, валяй. Только быстро.

В это время Шайба надел костюм химической защиты и попытался войти в реку, но поток был сильный, и его несло. Перейти реку таким способом было не реально. Пока он штурмовал горный поток, Лунин уже собрал и вооружил бойцов, и на КамАЗе направился в обход.

Чуть ниже по течению, через горную реку был образован брод, по которому могли передвигаться большие машины, и теоретически КамАЗ должен был пройти… но только Лунин не учел того, что уже вовсю шло в горах таяние снега, и поэтому сейчас поток реки был уже не тот, какой он был полгода назад…

Короче говоря, грузовик вошел передним мостом в воду, течением его стало разворачивать, а потом и вовсе перевернуло. Все семеро выбрались на берег на расстоянии до двухсот метров от грузовика ниже по течению. Всех трясло от холода. Лунина, в добавок, трясло и от осознания того, что только что им было прощелкано два пулемета и три автомата. То, что он успел ухватить в кабине свой и водителя автоматы, его практически никак не радовало.

Ситуацию у брода разглядел в бинокль наблюдатель и доложил командиру. Была поднята дежурная группа, которая прибыла на место происшествия уже через пять минут. Практически сразу на МТ-ЛБ прибыл и Романов. Он критически осмотрел лежащий на боку КамАЗ, потом на трясущихся от холода разведчиков…

— Так, все в расположение отряда бегом марш! Лунин на месте!

Разведчики рысью кинулись греться. Дима Лунин опустил голову.

— Рассказывай! — зло потребовал командир.

— Да это… кто ж знал… только в воду вошли, тут же понесло… а сейчас вон, еще и на бок положило… лобовое стекло выдавило…

Романов несколько минут рассматривал грузовик, потом снова подошел к Лунину:

— Как доставать будем?

— К тягачу прицепим, дернем…

— А кто полезет цеплять? — Романов внимательно посмотрел в глаза «преступника».

— Понял… — кивнул Лунин. — Давайте трос.

Капитана обвязали веревкой, чтоб не унесло, дали в руки трос, и он полез в воду. Вода была ужасно холодная, а поток излишне быстр… в результате чего уже через минуту Лунин сидел на берегу, пытаясь отдышаться и согреться.

Потом он еще три раза лазил в воду, и все это было напрасно…

Потом было много других попыток зацепить грузовик…

Потом пригнали из рембата 42-й дивизии автокран и подсадили Лунина на КамАЗ на крюке, благо вылета стрелы хватило. Лунин зацепил, наконец-то трос, после чего прыгнул в холодный поток и все опасались, что он, обессиленный, уже не выплывет… но он выплыл метрах в двухстах ниже по течению. А грузовик вытащили. Потерянное оружие не нашли.

Для «легализации» события (для списания потерь на «боевые»), Романов и весь штаб долго придумывали сказку о внезапном нападении противника, о подлом маневре чеченов, которые заманили преследующую их группу в быстрый поток горной реки, из-за чего был выведен из строя КамАЗ, и утрачено пять стволов. Хорошо, что еще все живы остались.

КамАЗ еще долго стоял в расположении отряда весь разбитый потоком, с кабиной, полной каких-то веток и камней…

А баран к вечеру того дня оклемался, встал на ноги и ушел.

Автодром

Новый командир мотострелкового полка рьяно взялся за повышение боевой готовности вверенной ему части. Принимая должность, он спросил старого командира:

— А где вы готовите военных водителей? — новый полкан в свое время закончил Рязанское автомобильное…

— В автопарке… — пожал плечами командир полка, невольно вспоминая как неделю назад рядовой Рожков из отдельной роты специального назначения, которая дислоцировалась на базе полка, напился и пьяный рассекал по парку на УРАЛе-375, пока, наконец, не вписался в очередной поворот и не въехал в торец одного из хранилищ. Стенка хранилища осыпалась и завалила капот грузовика пыльными кирпичами. Рожков выбрался тогда из кабины, обматерил наряд по КТП, который поспешил на задержание преступника, перемахнул через забор части и скрылся в сторону славного города труженников-комсомольцев. Три дня его не видели, потом спецназовский ротный получил от своего агента сообщение и выехал по названному адресу. Рожков был взят тепленьким вместе с подругой. Подругу оставили отходить от шока и отстирывать простынь, а герой-любовник, а-ля Шумахер был водворен на гарнизонную гауптвахту, где его долго не хотели принимать. Но приняли.

Затем свободные подразделения полка два дня отстраивали стенку, и к приезду нового командира уже ничего не напоминало о случившемся.

Новый командир почесал репу, и, углубившись в свои мысли, вдруг изрек:

— Ну что ж, будем строить автодром для молодых военных водителей…

Старый командир полка, который уезжал на запад на должность командира мотострелковой бригады, и которому уже было на все наплевать, так же почесал репу, и так же глубокомысленно изрек:

— Да хоть космодром… для молодых космонавтов…

Дембель для значительной части отдельной роты специального назначения был уже не за горами, и в период между «учебными периодами» эта значительная часть роты посвящала себя разнообразному безделью — казалось, что дембель так приближался быстрее. К примеру, моя собственная персона возлежала в казарме в сапогах на койке и читала книгу, как сейчас помню — Бертран Рассел «История западной философии» (купил на свои кровные когда был в увольнении). К этой книге, к слову сказать, никто из соратников не прикасался по причине абсолютной ненужности сего издания среди личного состава ВС РФ. Когда позже молодое пополнение умыкнуло эту книгу в сторону отхожего места и страницы пошли на санацию задних проходов личного состава после дефекации, я долго бегал по расположению с шариком от поломанной гантели и кидал им в молодое пополнение… но это было потом. А вот само по себе лежание в сапогах уже являлось нарушением внутреннего распорядка, но к этому в расположении все давно уже привыкли, и занимались по большей части тем же самым — лежанием на койках в сапогах (правда, без Бертрана Рассела). Часть личного состава играла в нарды (до сих пор так и не научился), а часть смотрела, как сержант Матюшин играл в «Дэнди» в любимого Марио.

Однако безделью был поставлен крест, когда в расположении роты появился новый командир полка:

— Дневальный! Где, бл… дневальный?

Дневальный лениво высунулся из каптерки:

— Я за него…

— Какого хрена такая толпа бездельников весь день подпирает кровати, тогда как весь полк занят постройкой автодрома??? — возвопил подполковник громоподобным басом.

Дневальный пожал плечами:

— Так мы же не полк…

— А живете с нами! И водители у вас есть. Так, немедленно… сержант, постройте роту!!!

Бездельники попадали с коек и начали чесать репы — придется нового командира полка приучать, что они ему не подчиняются…

Матюшин построил роту, повернулся к полкану:

— Товарищ подполковник, рота специального назначения по вашему приказанию построена, заместитель командира группы сержант Матюшин.

— Так, сержант, через двадцать минут ваша рота стоит на КПП и получает инструмент!

— Товарищ подполковник, рота вам не подчиняется…

Однако полкан был не лыком шит и под козырек отдал боевой приказ, согласно которому рота должна была немедленно выдвинуться в близлежащий лесочек, в котором полк уже вырубал площадку для автодрома. Там рота должна была поступить в распоряжение заместителя командира полка и выполнять его приказания.

Командира роты на месте не оказалось, попытки невыполнения приказа были сломлены физической силой нового командира полка (Матюшин получил в рыло, чем был приведен к повиновению), и вскоре рота в количестве двенадцати человек оказалась в лесу неподалеку от части.

Работать, разумеется, не хотелось, тем более не хотелось подхватить клещей (которых в лесу было очень много, и часть которых вполне могла занести в молодой организм такую болезнь как энцефалит), а потому я пошел искать тихое место, где не было клещей. Этим местом оказалась кабина ЗИЛа-131, который стоял тут в готовности вывозить порубочные остатки. Водила был полковой дембель, который так же использовал кабину своей машины для отдыха. Я подвинул его немного и быстро уснул.

Разбудил меня этот водитель, который сказал, что пройдется, и ушел. Только он ушел, подбегает замкомполка и орет «заводи». Я пересаживаюсь за руль, завожу машину (гражданский человек не поверит, если ему сказать, что военная машина заводится не с ключа, а простым нажатием кнопки пуска…). Еду, ломая кусты, в указанном направлении…

Там бойцы подкопали пень и хотели дернуть его машиной. Тросом обвязали пень и петлю накинули на правую сторону бампера. Подполковник махнул рукой:

— Давай!

Врубаю пониженную и отпускаю сцепление. Даю. Трос натягивается, звенит и друг со свистом правая часть бампера вылетает со своего места и зависает в воздухе. Машина рвется назад, но я осаживаю ее по тормозам. Приехали…

Подполковник чешет репу. Я, как разведчик, предлагаю пень взорвать:

— Если пластит, то десять грамм на каждый квадратный сантиметр поверхности пня. Только нужно заряд выводить под пень и забивку делать… только щепки полетят.

— Так где ж его взять… — совершенно серьезно сокрушается подполковник, не разобравший в моих словах жестокой шутки.

— Тогда тротил, товарищ подполковник… — усмехаюсь. — Но его пятнадцать грамм надо на квадратный сантиметр…

Шуток не понимают.

Подбегает водитель. Воет, что ему кранты… да ладно… всего только бампер… помял…

Сговорились, что за три бутылки «Рояля» я ему новый бампер достану. Вечером пока водила бегал за «Роялем» я с половиной роты совершил вылазку на склады, не знаю как правильно они называются, в общем там грузовики стоят загруженные всяким хламом, который по первому сигналу тревоги вывозится в запасной район. Чтобы не отнимать время на погрузку, они уже загружены первым необходимым. Трое наших придурков как-то повадились позже лазить на этот склад и сперли там несколько мешков сахара и риса, но попались и поплатились хорошим сроком вместо дембеля.

Но рассказ не о них, а о бампере. Короче свинтил я бампер, и мы его оттуда вытащили. За него я получил три литра спирта «Роял».

Сие вылилось в общеротную попойку. Утром пришел ротный. Между утром и завтраком мы успели пробежать десятку с рюкзаками и в бронежилетах. После этого несколько дней мы были заняты по планам своего командира роты.

К моменту выхода с кичи товарища Рожкова, командир мотострелкового полка вновь созрел кинуть спецназ на самое опасное направление. Набралось шесть человек. Я снова попал в эту банду.

Пехоцкий капитан вывел нас за КПП и указал на кучу порубочных остатков шириной метров пять, высотой метра три и длиной вдоль дороги метров в двести, поставил задачу:

— Вот это все загрузить в грузовики, выгрузить это в поле и там сжечь.

Что-то подсказывало, что имеющимися силами работы здесь не на один день…

— Может это сжечь прямо здесь? — спросили хором все разведчики.

— Можно здесь… — кивнул капитан. — Только соблюдайте правила пожарной безопасности!

— Ну, разумеется… — хмыкнул Матюшин.

Свежесрубленные порубочные остатки — это куча тонких веток, которые сами по себе гореть не будут и поддерживать горение будут только если их все время обливать бензином. Короче мы долго пытались разжечь их традиционным способом — спичками и бумагой, потом убедились, что это тщетно, и сели на перекур.

— Да и хрен с ними… — махнул рукой Матюшин.

Мы уже собирались найти себе занятие получше, как тут на дороге в сторону КТП появился полковой КамАЗ. Через двадцать секунд Рожков уже сливал с грузовика соляру, а водитель тер подбитый глаз.

Заливаем соляру в ветки, поджигаем — горит, но тут же тухнет. Начинает моросить мелкий дождь. Останавливаем еще несколько дизельных грузовиков и снова льем соляру в ветки. Горит, но плохо. Сырые ветки, сырые…

И вот одно и тоже движение — соляру в ветки, с горящей бумагой к соляре, медленно начинает разгораться, а потом тухнет. И то же самое по новой. И по новой.

А тут едет УАЗик. Мы привычно вытряхиваем водителя, тот отдает сэкономленное топливо, так же привычно лью бензин в ветки, беру горящую газету, нагибаюсь, чтобы можно было глубже в ветки толкнуть факел…

И вдруг понимаю, что температура вспышки и скорость горения у соляра и бензина немного разные… даже больше сказать — совсем разные.

Только поздно понимаю.

Успеваю в самый последний момент отвернуть свою репу в сторону, и тут же язык пламени… и тепловой удар…

Ни ресниц… ни бровей… в одно мгновение.

Но и это горело не долго. Начался дождь, и все потухло. Только ресницы у меня долго росли, и брови. Зато после этого меня уже никто не дергал на этот автодром. А через это, и всю роту — все ссылались на мой опыт.

А потом приехал лесничий и насчитал командиру полка несколько миллионов рубликов ущерба, да еще штраф за самовольную порубку деревьев. Ибо надо было хотя бы лесорубочный билет выписать… а уж потом лес валить.

Зарос тот автодром, так и не увидав молодых космонавтов… я был там, спустя двадцать лет, смотрел на него и плакал.

Память о первой своей гибели

Весна в самом разгаре. Цветут уже во всю яблони, заливаются в радостном пении птицы, а громадные кавказские горы, особенно в ясные и солнечные дни предстают перед нашими глазами во всем своем грандиозном великолепии! Черные скалы и ослепительно белые снежные вершины, как шапки на чернявых головах каких-то исполинских, сказочных великанах!

Мы, бойцы спецназа срочной службы, лежим прямо на земле в углу подворья, в котором временно разместился наш сводный отряд, и просто смотрим на горные вершины, затаив дыхание. Никто из нас не видел ранее такой красоты. Мы что-то говорим друг другу о тех горах, которые видели прежде, но всё, что было до этого — совсем не то, что видим мы сейчас…

Смотрю на белые вершины Казбека. Это пятитысячник. У нас, в Приморье, нет таких высоких гор. У нас горная гряда Сихотэ-Алинь не превышает в среднем полутора километров.

А завтра нам в горы. Не на Казбек, конечно, а только в предгорье, но и предгорье выше наших, приморских гор…

После нескольких недель пешего хождения групп специального назначения по живописным кавказским горам, командование зацепилось за идею организации межвидового взаимодействия войск и смогло наконец-то предоставить одной группе транспортно-десантный вертолет Ми-8мт — с вполне благопристойной целью — в течение трех дней осуществить воздушную разведку, и при обнаружении орудий градобойной артиллерии, высадить спецназ для уничтожения находки.

Что есть «орудие градобойной артиллерии»? Это 100-мм зенитные орудия КС-19, которые состоянии на оснащении специального «противолавинного» дивизиона, который занимался тем, что вызывал контролируемые сходы снега на лавиноопасных участках, не допуская тем самым накопления снежных масс, способных вызвать разрушительные последствия во время внезапного схода. Все хорошо, но с началом межнациональной резни, этот дивизион подвергся разграблению, и часть орудия пропала вместе с приличным запасом снарядов. А потом эти орудия стали использоваться местными национальными вооруженными формированиями по своему прямому боевому назначению. Спецназу была поставлена задача найти и обезвредить эти орудия.

Все мы были в приподнятом настроении — еще бы! Будем на вертолете летать точно так, как летал в Афганистане наш командир роты, бывший там молодым лейтенантом, о чем он столь часто рассказывал молодому поколению спецназа, еще не знавшим что такое война. А ведь мы тогда все горели желанием испытать себя в реальном деле, в настоящем бою! Наши командиры все прошли Афганистан, все были настоящими фанатами спецназа, что и нам вколачивали в головы со всей юношеской пылкостью и отеческой любовью.

Вечером прошли занятия по порядку высадки из вертолета, взаимному прикрытию при высадке, действиям у обнаруженных орудий. Минеры тренировались прикладывать заряд пластита так, чтобы орудие не могло стрелять — на гидравлический накатник. Так же отработали действия при оказании нам сопротивления — сосредоточенный огонь по выявленным целям, перенос огня по команде… короче, тренировались по возможным сценариям развития событий, полагаясь на опыт, которым владели командир роты и командиры групп. Так же отработали порядок эвакуации раненых, которые могли появиться при огневом контакте с представителями незаконных вооруженных формирований. Начальник медицинской службы напомнила, как нужно действовать при остановке кровотечения, как колоть промедол.

Утром позавтракали, вооружились, зарядились, и в девять утра на площадку прилетел вертолет. Пару раз загружались и выгружались — тренировались в высадке и посадке. Взлетели. Летим. Смотрим на горы.

Смотрю и думаю — полмесяца ходили по этим горам, а сейчас сверху видно практически все — вот на кой хрен нужно было так гонять людей, если достаточно одного-двух вертолетов, которыми можно выполнить задачу — как мне показалось — буквально за день.

В руках у меня ОМС-1 «Роульс» — оптический монокуляр стабилизированный — прибор наблюдения, в корпусе которого встроен гироскоп, не позволяющий прибору трястись от вертолетной вибрации — поле зрения не дрожит и не прыгает, пока крутится гироскоп. Очень занимательная штучка. Сейчас на вертолетах Ка-52 стоит ГОЭС-451 — гиростабилизированная оптико-электронная станция, в которой метод стабилизации построен по тому же принципу, с помощью гироскопа. Вертолет может трясти жуткая вибрация, но прицельный комплекс будет точно выполнять свою работу. Подношу «Роульс» к глазам — обалдеть, как все хорошо видно! Запомнилось интересное ощущение — вертолет дрожит, кидает из стороны в сторону, и только «Роульс» замер в одной точке пространства, и ты непроизвольно… держишься за него!

В общем, уже через двадцать минут мы находим 100-мм зенитное орудие, стоящее на открытой горной площадке. Вокруг никого не видно, тем не менее, вертолет делает над площадкой несколько разворотов, а мы во все глаза пытаемся высмотреть врага.

Заходим на площадку и с положения зависания в воздухе десантируемся. Сопротивления нет. Разбегаемся по сторонам. Я беру под контроль склон соседней горы, хотя до него больше полутора километров, и я из своей винтовки не смогу поразить на нем никакую цель. Минер на накатник орудия быстро накладывает весомый кусок пластита, поджигает старый добрый огнепроводный шнур… все это время вертолет летает кругами над нами.

Ба-бах! Клубы дыма быстро рассеиваются, обнажая покореженный накатник орудия. Сама собой напрашивается фраза из той, большой войны: «Оно стреляло по Севастополю. Больше не будет».

И тут по связи на нас выходят вертолетчики, мол, вы там поосторожнее, в полукилометре севернее в вашу сторону бегут какие-то фигуры. Мы, разумеется, просим эвакуации. Ведь дело уже сделано, и зачем рисковать нашими жизнями в бестолковых перестрелках. «Восьмерка» делает круг и подходит к нам против ветра.

Ждём. Нарастают тревожные ощущения — кто это там бегает? Боевики? Что, неужели сейчас начнется заруба? Как-то не очень хочется. Хотя… ведь ты же рвался в бой, и куда только делся тот боевой настрой, который был в безопасном расположении? Чувствую, как нарастает мандраж неизвестности. А что если действительно, придется сейчас вступать в перестрелку?

Ми-8мт подходит к нам, медленно, на режиме висения выбирая место посадки. Поднятые воздушным потоком от несущего винта во все стороны летит пыль, ветки и мелкие камушки. Прикрываю глаза ладонью — не дай Бог в глаз камень прилетит…

Командир группы толкает меня в плечо — пошел!

Перед тем, как побежать к зависшему вертолету, я обернулся и посмотрел в сторону, откуда должны были прийти незнакомцы. И тут их стало видно. До фигурок, как и мы, боязливо выглядывающих из-за камней и кустов, было около 300 метров. Команды на открытие огня никто не подавал. И они пока не стреляли.

И тут у меня стало нарастать какое-то противное чувство того, что ты сейчас у кого-то на прицеле. Что сейчас, может быть, кто-то шевельнет пальцем на спусковом крючке, и в меня полетит смертоносная пуля. Бегу к вертолету, держа в руке длинную винтовку. Машина висит, едва не касаясь колесами шасси до каменистой поверхности. Вижу, как рассекает воздух несущий винт, вращаясь над головой с бешеной скоростью. Я на бегу закидываю винтовку за спину, и протягиваю руки, чтобы ухватиться за края люка… и только я хватаюсь за проем, КА-АК…

Вдруг все мое молодое тело пронзает ослепляющий удар, такой сильный, как будто кувалдой ударили между лопаток. Мелькает затухающая мысль, что это пуля, и от этого осознания немеет душа.

Очнулся уже под вертолетом… первая мысль «ПОПАЛИ… ПЕРВОЙ ЖЕ ПУЛЕЙ… В ПЕРВОМ ЖЕ БОЮ… СТОЛЬКО ГОТОВИЛСЯ К СВОЕМУ ПЕРВОМУ БОЮ… СТОЛЬКО ЕГО ЖДАЛ… ТАК ХОТЕЛ ПРОЯВИТЬ СЕБЯ ГЕРОЕМ… И ВСЁ ЗРЯ… ВСЁ ЗРЯ… СЕЙЧАС УМРУ… СЕЙЧАС УМРУ…».

Пытаюсь встать на ноги. Кричу через рев турбин:

— Я РАНЕН! ПОМОГИТЕ!

В глазах еще стоят искры после удара… в ушах дребезжащий противный звон… Наверное, где-то под одеждой и снаряжением уже хлещет кровь из рваных ран…

Командир группы как ни в чем не бывало машет мне рукой, мол, давай, лезь в вертолет…

Я привстаю, чувствую, что ноги держат, ну, думаю, товарищи по оружию называются — тут раненый, а они даже не хотят помочь в вертолет забраться. Хорошо же, пусть вам всем будет стыдно! Поднимаю руки и снова хватаюсь за проём…

И тут опять! Второй удар!

Открываю глаза — я опять под вертолетом. Опять во всем теле толи дикая боль, толи не понять что… и так же искры в глазах… и звон… жуткий звон в ушах…

— МЕНЯ СНОВА РАНИЛИ!

Командир группы, начиная уже нервничать:

— Быстрее! В вертолет!

Я, получивший по своим ощущениям уже две разрывные пули, третий раз пытаюсь подняться в зависшую машину. Третий раз хватаюсь за проем… — и снова оказываюсь под вертолетом!

И снова жуткий звон в ушах… и снова только одна мысль «Я СЕЙЧАС УМРУ… МЕНЯ УБИЛИ…».

И в качестве творческого сопровождения, еще одно ощущение — чувство потери тела… вот сейчас умру, и тело мне будет уже не нужно… взметнусь я в облака, и буду сверху смотреть, как мои боевые товарищи будут закидывать мое бездыханное тело в ревущий вертолет.

Пока я поднимался, подбежали еще двое, помогли мне подняться. В это время вертолет коснулся земли, бортмеханик выставил трап, и меня закинули в отсек. Там я пролежал минут пять, прежде чем начал что-то соображать…

*****

Слова командира экипажа вертолета (говорят, это был сам Николай Саинович, но утверждать не буду, сам не видел — не до того было), с диким смехом наблюдающего за тем, как молодой спецназовец раз за разом с помощью собственного тела снимает с вертолета статическое электричество:

— Серега, да коснись колесом земли, а то он же убьет себя… смотри, как старается!

*****

Весна. Семнадцать лет спустя. Приморье. Авиакомпания «Прогресс». Руковожу здесь пресс-службой. Предприятие построило первые серийные боевые вертолеты Ка-52 «Аллигатор» и в торжественной обстановке передает их в строевое подразделение — 515-ю авиационную базу второго разряда (бывший 319-й отдельный вертолетный полк имени В.И. Ленина). С базы, расположенной в ста километрах от заводского аэродрома, прилетает экипаж, который будет перегонять новые вертолеты. Прилетают на Ми-8мт.

Стою на аэродроме в числе других встречающих, Ми-8мт выстраивает глиссаду и аккуратно подходит на площадку. Летят песчинки и мелкие камни, прикрываю глаза ладонью. Вертолет касается земли, замирает, лопасти начинают замедлять свое вращение… в какой-то момент, вспомнив молодость, решаю заглянуть в десантный отсек «восьмерки». Подхожу к вертолету, ставлю ногу на ступеньку трапа, протягиваю вперед руку, чтобы ухватиться за проем… и тут в мозгу яркая такая вспышка!

И буквально за миллиметр до касания корпуса вертолета, мгновенно отдергиваю руку!

Стою в ступоре. Что это было???

Дааа… Оказывается руки-то помнят… И искры из глаз готовы вылетать, еще до того, как через мое тело пройдет мощный разряд статического электричества, которое накапливается на корпусе и лопастях вертолета…

Невольно повернул голову вправо и посмотрел на колесо шасси. Разрядный тросик уткнут в землю. Статика снята, но! Мне вдруг стало смешно — прошло 17 лет, а организм до сих пор помнит ощущения своей первой гибели…

Сейф

Лето выдалось жарким. До дембеля оставалось совсем немного — уже во всю шла стодневка. Молодежь в роту еще не набрали, поэтому скукотища была страшная. И когда меня в единственном числе выделили на утреннем разводе в помощь прапорщику Павлову, я думал, что опять день пройдет как и несколько предыдущих. После возвращения из командировки со слегка встряхнутой головой, меня на тяжелые армейские работы не ставили — так как я начинал орать, и требовать представителя медицины. За пару недель я всех приучил к такому положения вещей, и когда меня придали Павлову, я был уверен, что напрягаться не придется.

Собственно так и было — сильно напрягаться мне не пришлось.

Павлов подвел меня к КПП и сказал:

— Слышь, бесстрашный, вон стоит сварочный аппарат, а вот петля на воротине сломанная. Тебе час на все. Вернусь — чтобы петля была уже приварена.

— Так я это… сварочными работами никогда не занимался…

— Воин, вы приказ получили? Выполняйте!

Павлов развернулся и ушел. Нормальный он мужик. Рассусоливать не любил… вопросы прямо ставил…

Я тут же вошел на КПП и попытался направить на сварочные работы наряд, как тут же за мной ввалился Павлов и сразу стал орать:

— Своими руками! Только своими руками!

Здоровый прапор ухватил меня за шею и вывел на улицу. На улице последовала очередная тирада:

— Я специально буду следить за тобой…

Я остался наедине со сварочным аппаратом. Я смотрел на него как баран на новые ворота. Пришлось напрячь память, вспоминая, как пользуются этой штукой профессиональные сварщики. Какой-то провод нужно накинуть на свариваемую железку… ага, вот она. Накинул. Теперь нужно найти электроды. Вот они. Вставляется в этот трезубец, не знаю, как он правильно называется. Теперь нужно взять защитную маску и постучать электродом по железу. Так, не работает. А, ну разумеется… нужно включить. Заработало!

Заварил я воротину за несколько минут. Выключил аппарат, стал сворачивать провода. Тут мимо меня идет ротный. Иванов окидывает меня взглядом, останавливается:

— Ты чего здесь делаешь?

— Меня на разводе Павлову отдали, вот заваривал ворота…

— Сварщик, что ли? Я смотрю ты на все руки…

— Ну, так это… если с умом к проблеме подойти…

— Ясно. Короче так… у меня в кабинете на сейфе сломалась петля… нужно заварить…

Тут майор смотрит на аппарат, понимает, что он достаточно тяжел и говорит:

— Я сейчас направлю из роты несколько человек, чтоб они сейф вниз спустили… а ты пока тащи аппарат к штабу…

На сварке были колеса, а потому доволочь аппарат наряду по КПП до здания штаба труда не составило. Стою я внизу, смотрю, из казармы выходит практически весь стариковский состав нашей роты — человек двенадцать. И все топают строем к штабу. Подходят. Подбегает ротный:

— Так, поднимаемся… сейф у меня в кабинете…

Народ поднимается, я иду за ними. Мне интересно, как они будут этот сейф вытаскивать. Ротный открывает свой кабинет, сейф стоит в углу. Двое выносят стол, который будет мешать выносу основного тела. Потом десяток крепких юношей кряхтя и матерясь, начинает вытаскивать сейф из кабинета. Сейф старый, видимо, еще дореволюционный. Где ротный его достал — не известно. Ужасно тяжелый. Я так прикидывал — килограмм триста пятьдесят. И главное, что его нормально взять могут только человек шесть. Остальные только мешают друг другу. Но и взявшие его не могут похвастаться эргономичностью переноса.

Ну, в общем, с горем пополам сейф из кабинета вытащили. Тут ротный кабинет закрыл, разъяснил, что сейф нужно спустить вниз, и ушел.

Несколько минут я буквально валялся со смеху, как мои соратники корячились, перенося сейф. Но тут на маршруте переноса появилась лестница. Сейф поставили на площадке верхнего этажа, и стали решать, как спускать его дальше, ибо узость лестницы не позволяла держать сейф более чем четырем носильщикам. Думали-гадали, но нужно было прыгать. Поэтому понесли четверо.

Тут же у одного подвернулась нога, он отпустил руки, сейф одним углом коснулся лестницы, нагрузка на других увеличилась… героем стать никто не захотел, поэтому сейф был отпущен в свободное падение.

Железная громадина упала на лестницу, и как санки по снегу, покатилась под уклон. Выбив на межэтажной площадке значительных размеров дыру, сейф скользнул по прямой, и смяв заграждение, ровно вошел в оконный проем лестничного марша.

Брызнув стеклом, сейф ушел в свободное падение, показав напоследок свой ржавый низ. В этот момент я вдруг подумал, что будет неплохо, если внизу сейчас будет проходить мой любимый майор Буслаев — зампотыл из мотострелецкого полка. Но, слава Богу, внизу никого не оказалось.

Сейф со всей своей дури, с двенадцатиметровой высоты, как нож в масло, вошел в асфальт. Вошел не глубоко, всего сантиметров на десять. И даже не развалился. Так и остался стоять.

Я спокойно заварил петлю и сам отволок сварочный аппарат на КПП.

Свою задачу я выполнил…

Спустя двадцать лет я водил своего друга Женьку Гребенко по развалинам части, показывал, где ехал по лестнице сейф, и там всё еще оставалась та самая выбоина…

Часть 3. Война и люди

Город Грозный. Колян

Командир мотострелковой роты 81-го полка капитан Петров пригибаясь, бежал через детскую площадку, над которой еще стелилась пыль после разрывов нескольких минометных мин.

Он старательно обогнул восемь трупов бойцов своей же роты, которые были убиты сутки назад удачным выстрелом чеченского гранатометчика, внезапно выскочившего из-за угла, и саданувшего гранатой прямо в костер, вокруг которого сбились в кучу бойцы. Вот и согрелись…

А ведь еще неделю назад капитан Петров думал, что погибни в его роте хоть один боец, его точно посадят. Однако вот уже ему довелось встретить в Грозном Новый Год, за который его рота уменьшилась наполовину, и сейчас он уже не думал о потерях. Они стали обыденностью. Даже трупы никто не подумал сложить куда-нибудь в угол. Всего лишь за одну неделю люди стали другими. Совсем другими…

Мотострелковый батальон занимал целый квартал панельных пятиэтажек. Чтобы захватить эти восемь домов, войскам пришлось умыться собственной кровью. Люди бились ожесточенно, на пределе своих человеческих возможностей. Предел должен был наступить, и он наступил. Как ни пытался Петров выставить сегодня утром пост на крайний дом, никто из бойцов туда не пошел. Капитан под угрозой оружия повторил приказ, но никто из его бойцов даже не пошевелился. Смертельно уставшие люди, ничего не хотели делать. Большая часть оставшейся роты просто лежала в подвале одного из домов и наотрез отказывалась что-либо делать. Битье не помогло. Люди, вчерашние школьники, не могли, не хотели воевать.

Петров, не посмевший расстрелять за неповиновение своих подчиненных (а такие факты имели место), сам пошел на пост, прихватив с собой только одного контрактника — сорокалетнего мужика, который отвоевал в свое время в Афганистане, и знавшего, чем может закончиться такое настроение среди личного состава. Почти сразу на них вышли три десантника, которые сообщили, что организованный в соседней многоэтажной «свечке» пункт приема раненых, просит эвакуировать двадцать раненых. Петров только ночью сплавил в тыл своих раненых, а тут еще эти. Он хотел отказать, но потом передумал.

И вот сейчас он бежал к своим бойцам, пригибаясь, обходя убитых и воронки от разрывов мин.

Водитель БТР-80 Колян тупо смотрел на своего командира, как тот появился из стены пыли, как призрак из ночной тьмы…

Коляна БТР-80 стоял кормой к стене панельного дома, укрытый от минометного обстрела мертвой зоной — мины падали метрах в пятнадцати перед носом, не нанося машине особого ущерба. Все навесное оборудование уже было снесено, а колеса, чтоб осколками не пробивало, были укрыты снятыми в подъезде железными дверьми. Двери уже были обильно посечены, но еще могли послужить. Еще три таких же «коробки» стояли в каменном мешке пятиэтажек в разных местах. Это все, что осталось от батальона за неделю боев в Грозном. Четыре бэтээра, да два десятка смертельно уставших солдат.

Петров был единственным офицером, оставшимся в живых. Все его взводные, все «пиджаки», уже давно гнили на горящих улицах неприступного и коварного города… Петров номинально являясь ротным, по сути, командовал батальоном. Вернее тем, что от него осталось.

Петров остановился возле бэтээра, открыл бортовой люк и ввалился как раз за мгновение перед взрывом очередной мины. Осколки простучали по железной двери и броне. Капитан несколько секунд пытался отдышаться, потом схватил Коляна за воротник:

— Заводи машину. Поедем к «свечке»… там нужно забрать раненых…

Колян отшатнулся. Сейчас капитан Петров был для него посланником ада.

— У меня севшие аккумуляторы…

Петров поднял Коляна за воротник и пристально посмотрел ему в глаза, Колян опустил взгляд. Сейчас ему хотелось только одного — спать.

— Скотина… — прошипел капитан, и с силой толкнул Коляна от себя.

Колян завалился на полик машины, ударившись головой о стойку башни. Петров выбрался из люка и исчез. Колян закрыл глаза. Вот сейчас хотя бы час поспать. И никто не помешает…

Сознание стало покидать его, Колян, понимая, что он засыпает, несколько мгновений удерживал сознание, наслаждаясь своим состоянием… вот сейчас он уснет… уснет, и забудет эту бойню… эту войну…

Капитан Петров, шатаясь пошел к следующей «коробке». Водитель спал, а когда капитан разбудил его, тот выхватил из кармана ручную гранату и заорал:

— Не подходи!

Петров отшатнулся. Пошел дальше, но никаких водителей он больше не нашел. Они явно прятались где-то, а может, сбежали. Капитан сел возле стены дома и обхватил голову руками. Вдруг ему пришла в голову совсем простая мысль, которую он тут же шепотом озвучил:

— Сдохнем все…

Петров достал из кармана пистолет и посмотрел на него.

*****

Мама влезла в люк бэтээра и своей нежной рукой, знакомой с самого детства, коснулась лица Коленьки. Тихо позвала его:

— Николай… Коля…

Колян подскочил, открыл глаза. В машине никого не было. Сердце выпрыгивало из груди, и кровь стучала в висках. Что это было?

Он метнулся к люку, но и снаружи матери не было. И тут он вдруг услышал ее голос:

— Коля, сынок, помоги мне…

— Мама! — крикнул Колян. — Мама, ты где?

— Сынок, я в «свечке», вместе с ранеными… приезжай за мной! Не дай пропасть мне… — Колян слышал эти слова совершенно четко.

Он снова несколько раз обернулся, но мамы нигде не было.

«Она у свечки» — мелькнула правильная мысль. «У свечки».

Колян перебрался на место водителя, включил массу, ткнул кнопку пуска. Дизель провернулся несколько раз и затарахтел. Колян чуть наддал газу, и двигатель надрывно взвыл.

— Мама, я сейчас… сейчас…

Колян включил скорость и машина, опрокинув прикрывающие ее двери, покатилась по двору.

— Мама потерпи… я сейчас…

Колян развернулся за домом и выскочил на центральную улицу. Дорога была завалена деревьями, каким-то хламом, стенами частично обрушенных домов, но ничего это не могло помешать Коляну спасти свою маму. Он умело вел машину, лавируя между препятствиями, и гнал бэтээр вперед, туда, где с ранеными была его мать.

По бэтээру пустили «муху», но промахнулись, прошлись несколькими очередями, но что эти очереди для брони бэтээра…

— Мама, я сейчас… я сейчас…

*****

Остановив машину во дворе «свечки», Колян выбрался из люка и бросился в дом, хватая каждого по рукам и спрашивая:

— Где моя мама? Мою маму не видали?

Люди шарахались от него, качали головами. Колян поднялся на самый верх, заглянул в каждое открытое помещение «свечки», а где было закрыто, долбил ногами в двери…

Его остановил коренастый десантный полковник, ухватил за рукав:

— Ты, парень, чей? Откуда к нам приехал?

— Я? Я свою маму ищу… вы ее не видали?

Полковник Поповских правильно оценил ситуацию:

— Ты вести машину можешь? Обратно доведешь?

— Могу… а где моя мама?

— Мы ее только что отправили туда, откуда ты приехал. Поезжай, она там тебя ждет. Только наших раненых побереги, я тебе двадцать человек доверяю. Тебе можно доверять?

— Можно… — кивнул Колян. — А когда она уехала?

— Пять минут назад, пока ты тут по этажам бегал. Давай назад. Мы на тебя надеяться будем…

Колян побежал вниз. Его машина была уже забита ранеными до отказа. Несколько человек лежали сверху на крыше. Двое легкораненых расположились с автоматами в люках, готовые отстреливаться.

Колян забрался в люк и сел на свое место. Машина покорно завелась, и он двинулся в обратный путь. Раненых он довез без потерь.

*****

Колян за эту поездку получил медаль «За отвагу», провоевал в Чечне до лета 1995 года, после чего благополучно вернулся домой. Мэр города выделил ему «гостинку», но сдвинутая психика не позволила мальчишке зажить нормальной жизнью. На какой-то пьянке ему сказали, что в Чечню едут только дураки. Все, кто на тот момент был за столом, тут же получили различной степени травмы… а Колян срок. Потом его амнистировали, он вернулся и запил. Пропил «гостинку», пропил медаль.

Я видел его год назад и не узнал, как он сильно опустился за прошедшие одиннадцать лет. Собирает бутылки и пьет. Ни о чем не думает.

Но главное было то, что свою мать он не знал никогда. С детства его воспитывала бабушка.

Шоколад

Командир роты специального назначения капитан Саня Савеловский очень любил сладкое. Направляясь в Чечню он предусмотрительно закупил большую картонную коробку «Сникерсов», которую для конспирации завернул в газетную бумагу и спрятал на самое дно своей большой сумки.

Прибыв на место, Саня закинул сумку под койку и принялся тщательно бдить за тем, чтобы никто преждевременно не догадался, что же привез он в своей большой сумке. Он думал, что как можно дольше протянет хранение, и есть шоколад начнет тогда, когда до отправки домой останется невыносимо мало — а сладкое при этом будет сглаживать эту невыносимость. Соседом по палатке у Савеловского был его заместитель капитан Серега Юрьев, который в такой же сумке привез тридцать бутылок китайской водки «Ант-водка».

В промежутках между боями «Ант-водка» имела свойство заливаться в глотки офицеров-разведчиков, закуска же при этом доставлялась из отрядной столовой или с соседнего рынка. Но вот настал тот день, когда закуска закончилась прежде, чем молодые офицерские тела успели насытиться китайским алкоголем. И Саня неосмотрительно полез за шоколадом.

Это был грубый стратегический просчет…

Через пару дней Юрьев собирался на боевой выход вместе с двумя группами роты Савеловского. Собирая свой рюкзак, он повернулся к ротному:

— Саня, слушай… дай мне на выход два-три «сникерса»… а то сам понимаешь… в засаде лежишь когда… так иногда жрать хочется…

Отказать Саня не смог. Обрадованный Юрьев бросил в свой рюкзак три батончика «сникерс» и укатил на боевые на Дагестанскую границу.

Вернувшись через десять дней Серега не застал Савеловского в отряде. Ротный вместе с двумя другими группами своей роты укатил воевать в сторону Ведено.

В общем так и пошло — Савеловский на выходе, Юрьев в отряде. Юрьев на выходе — Савеловский в отряде. Все бы ничего, но тут приближался день ВДВ, и так получилось, что заместитель наконец-то встретился со своим командиром. Нужно было что-то думать, как справлять Святой праздник, а потому Саня решил угостить друга шоколадом…

Саня полез за сумкой, выволок ее из-под койки, и стал перебирать манатки, выискивая заветную коробочку. Юрьев в этот момент слегка напрягся. Но Саня этого не видел.

Коробочка нашлась немного не в том месте, куда ее крайний раз прятал Саня. Он с трепетом и страшными догадками схватил картонную коробочку и вдруг с ужасом ощутил зловещую пустоту. Коробка прогнулась от нажатия пальцами. Саня даже дышать перестал и медленно открыл крышку.

Коробка была пуста. Несколько мгновений он смотрел на дно коробки, видя там только пару оберток от шоколада. В висках начали бить молоточки.

Тут из угла палатки подал голос Юрьев:

— А, забыл тебе сказать… Саня… я… в общем…

— Что? — Савеловский повернулся к своему заму.

— Ну… это… я как с боевых приходил… мне так сладкого всегда хотелось… а тебя-то нет… думал, что ты бы разрешил…

— Что? — глаза Савеловского наливались праведным гневом: — Где мой шоколад?

— Саня, ты не переживай… я тебе на рынке куплю этот «Сникерс»…

— Где мой шоколад?

— Саня… ты не злись… в общем… так получилось… я и сам не ожидал, что он так быстро закончится… Короче, я его съел…

— Съел?

— Да. Спасибо… было очень вкусно…

— Съел… съел… — повторял Савеловский.

— Сань, да брось ты так переживать… это же всего лишь шоколад… — Серега пытался успокоить ротного.

И тут Савеловского наконец-то прорвало:

— ЭТО ДЛЯ ТЕБЯ — ВСЕГО ЛИШЬ ШОКОЛАД! А ДЛЯ МЕНЯ ЭТО НАДЕЖДА НА ВОЗВРАЩЕНИЕ! ДЛЯ МЕНЯ ЭТО ГАРАНТИЯ ТОГО, ЧТО Я ВЕРНУСЬ ОТСЮДА ЖИВЫМ! А ТЕПЕРЬ ТЫ МНЕ ВСЮ МОЮ НАДЕЖДУ СОЖРАЛ! ВСЮ МОЮ ГАРАНТИЮ СЛОПАЛ! СКОТИНА! ПОДОНОК! ТЫ МЕНЯ ПРОСТО УБИЛ! ВОТ ТЕПЕРЬ САМ ВМЕСТО МЕНЯ БУДЕШЬ ХОДИТЬ НА ВСЕ БОЕВЫЕ!

Друзьями они, конечно же, остались. Только Саня на боевые до самого конца командировки уже не ходил. Потому что его лучший друг СОЖРАЛ НАДЕЖДУ…

Бамут 95-го. игорек

Игорек попал в армию, как и все — призвали, он и пошел. Особо косить было не от чего. Чего там в армии бояться? Жизнь российской глубинки в 1994 году больше напоминало выживание, а в армии тебя и обуют и оденут и покормят. Поэтому он шел служить даже с желанием — да и хотелось мир посмотреть. Военком сказал, что служить Игорек будет в пределах Приморского края, но с учетом того, что из своего родного Арсеньева он никогда не выбирался, и это для него было чуть ли не заграницей.

Игорь попал служить в мотострелковую дивизию на станции Сибирцево — почти восемьдесят километров от дома, далеко. Родные на присягу не приехали — концы с концами бы свести, не то что по всяким присягам разъезжать…

Однако в Сибирцево долго служить не пришлось. Пару месяцев спустя, сразу после Нового года, в казарму заявился сам командир полка, построил роту молодого пополнения и прямо спросил:

— Кто желает поехать в командировку искать упавший самолет — два шага вперед!

Это было интересно, и Игорек тут же отчеканил положенное. Да, собственно вперед шагнула вся рота. Ничего себе! Искать самолет! Это же целое приключение!

Дальше началось самое интересное. Роту молодого пополнения и еще роту бойцов, отслуживших уже полгода, погрузили в машины и повезли на аэродром в Воздвиженке, что под Уссурийском. Потом всех погрузили в огромный транспортник Ил-76. Это вообще было круто — Игорек до этого никогда раньше не летал на самолете. А вот попал в армию — и тебе пожалуйста, на самолетах возят…

Правда, в воздухе было холодно. Кабина огромная, не отапливаемая… Игорек набрался смелости и поднялся к пилотам. Там вообще было интересно — всякие приборы, штурвалы, облака видать… а пилоты в это время пили водку, разливая по малой, и закусывая красной рыбой.

— Тебе чего, боец? — спросил Игорька штурман.

— Ничего…

— А что пришел?

— Посмотреть, никогда в самолете не был… да и холодно, там внизу…

— Потерпишь. Иди на свое место. В кабине посторонним быть не положено.

— А когда прилетим? Скоро?

— Скоро только кошки родятся. Как прилетим, так и прилетим.

Игорь вернулся в грузовой отсек. Там народ укутывался, как мог, пытались спать, кто-то рассказывал анекдоты, кто-то курил, хотя курить строго настрого запретили…

Первая посадка была в Иркутске. Потом сели в Новосибирске. А потом летели очень долго, и приземлились черт знает где. Кто-то из офицеров сказал:

— Каспийск…

Игорек не знал, где это, но понимал, что сейчас он прилетел уж точно на самый край света. Выгружались уже в темноте, потом долго ехали на грузовиках, а потом, уже глубокой ночью, всех прибывших завели в холодную казарму, указали на панцирные сетки и сказали:

— Спать будете здесь! Отбой.

Только легли, закутавшись в шинели, как вдруг в казарме зажегся свет, и кто-то громко крикнул:

— Подъем! Строытца на цэпэ!

Две сотни человек поднялись и построились. Перед ними стояли шесть солдат-дагестанцев. Этим бойцам было ни как не меньше двадцати пяти лет — по большому счету, взрослые мужики, по сравнению с теми, кто стоял в строю. Все дагестанцы были крепкого телосложения, с явными лидерскими замашками и умением подавлять любое неподчинение.

Вперед вышел самый здоровый:

— Завтра всэ вы напышытэ рапорт на пэрэвод в Чэчну! Кто нэ напышет рапорт — тот пуст сразу сам вэшаетца!

Игорек вспомнил: Чечню стали все чаще упоминать по радио. Хоть он давно уже и не видел ни радио, ни тем более телевизор, но слово «Чечня» все чаще мелькало, и в разговорах офицеров… он пока не мог понять, зачем ему сразу вешаться, не напиши он рапорт на перевод в Чечню.

— А тэпэр, провэрым вашу фызыческую подготовку…

Дагестанцы быстро шли вдоль шеренги молодых бойцов и со всей дури били руками и ногами по «фанере». Бойцы падали, загибались, некоторых рвало. После этой экзекуции дагестанцы быстро удалились.

Прибывшие легли спать. Игорек получил удар ногой в грудь так, что с минуту не мог вздохнуть, а потом еще ему досталось и в печень, отчего он чуть не потерял сознание. Сейчас он лежал и про себя подвывал от боли и от обиды — за что?

Утром всех построили. Появился высокий полковник, несколько подполковников и майоров. Полковник сказал:

— Я заместитель командира бригады полковник Лапин. Вы прибыли служить в часть имеющую славные боевые традиции. Служба в нашей части считается почетной, так как в части полностью отсутствует дедовщина и другие проявления казарменного беспредела. Кроме того, два батальона нашей части в настоящее время выполняют специальные задания на территории Чеченской Республики. Многие военнослужащие награждены медалями и орденами.

Сбоку появился невысокий подполковник:

— Если кто-то из вас желает служить в Чечне, можете написать рапорт на имя командира части, и ваше желание будет рассмотрено в самое ближайшее время.

За спинами офицеров показались ночные визитеры. Командиры продолжали стоять и пытливыми взорами смотреть на бойцов.

— Желающие написать рапорт на службу в Чечне, — громко выкрикнул подполковник: — Три шага вперед!

Дагестанцы из-за спин командиров внимательно смотрели на молодых бойцов.

Несколько человек вышли из строя, за ними потянулись остальные. Только с десяток остались стоять. Игорек так же сделал три шага вперед. Ему больше не хотелось получать по ребрам от здоровых дагестанцев.

Тех, кто вышел из строя тут же повели на вещевой склад, и одели в новенькие зимние «афганки». Игорек был счастлив по самые уши. Такой хорошей одежды у него никогда в жизни не было.

Игорек попал в Чечню через неделю. Там ему вручили гранатомет РПГ-7В:

— Будешь гранатометчиком!

Он не возражал. Ему было абсолютно безразлично, кем он будет. Он уже понял в жизни: — это вернуться отсюда живым.

Пока они ехали к месту расположения батальона, он видел вдоль дороги массу сгоревшей техники, а возле Новогрозненского у дороги лежал труп человека в лепешку раскатанный гусеницами и колесами. Лежал труп давно и даже в быстро проезжающей машине Игорек успел уловить запах трупного разложения.

— А у нас здесь вот так! — радостно сообщил тогда всем прапорщик, который был посажен в кузов старшим.

Стрелять из гранатомета Игорька никто не учил. Расположились в палатках в чистом поле. Грязи было по колено и больше. А нравы в батальоне были…

В первый же день Игорька подтянул пьяный сержант-контрактник Саня Щукин, весь изрисованный зэковскими наколками:

— Слышь, мудило, сюда иди!

Игорек подскочил к сержанту:

— Рядовой Бахрамов по вашему приказанию прибыл!

— Чего ты сказал, урод?

— Рядовой Бахрамов прибыл!

— А… — Щукин почесал репу: — Смотри сюда! Вон видишь, кусты?

Игорек проследил за его взглядом. Метрах в ста от них росли невысокие кусты, отделяющие расположение батальона от проезжей дороги.

— Вижу.

— Там в кустах стоит «лимонка» на растяжке. Это мой кореш Витек Жогин решил меня подколоть, знает, что я в этих кустах срать люблю, вот и поставил. Иди, сними растяжку.

Игорек выпучил глаза:

— Я не умею.

Сержант тут же въехал Игорьку в солнечное сплетение:

— Что? Ты же солдат! Вперед!

— Я даже не знаю, как обращаться с гранатой… — отдышавшись, сказал Игорек.

— Мне насрать, умеешь или нет. Если через пять минут ты мне не принесешь снятую гранату, считай себя покойником. Убитых тут считать не принято, выполняй приказ, урод… время пошло!

Игорек поплелся к кустам. Там он осторожно стал раздвигать ветки, каждое мгновение ожидая огня и осколков в лицо, но видать Жогин не умел ставить толково гранаты — эфка была привязана к толстой ветке, а растяжка к чеке с разогнутыми усиками. Смысла в этом было немного — кореш наверное только напугать хотел своего другана. Чека бы все равно не выскочила, натяни он растяжку.

Игорек осторожно отмотал гранату от ветки и принес ее сержанту. Тот подкинул ее в руках и спросил:

— Имя?

— Игорек.

— Я тебя запомнил…

Впоследствии память сержанта-контрактника в отношении Игорька проявлялась только в том, что тот каждое утро отрабатывал на Игорьке приемы рукопашного боя, избивая молодого солдата с особой жестокостью. Жогин тоже был контрактником и числился он снайпером. Как-то в расположении батальона несколько дней жили спецназовцы, которые ночью уходили черт знает куда, а возвращались только утром и обязательно с результатом. Так потом, после отбытия спецназовцев, этот снайпер заявил всем, что он ничем не хуже спецназа, и уперся ночью в сторону Аргуна.

Вернули его местные жители через несколько дней. На этом придурке места живого не было. Оказалось, что он залег в засаду, пролежал там до утра, а утром из винтовки тяжело ранил чеченку, которая набирала из колодца воду. Местные жители его поймали, прорубили по полной, а потом вернули в часть. Винтовка, разумеется, пропала. Так этот горе-снайпер три дня беспробудно пил, а потом выбрался из палатки и, встретив Игорька, приказал ему пойти к чеченам и найти винтовку. Так же последовало обещание расправы при не выполнении приказа…

Игорек идти отказался, за что Жогин и Щукин избивали его несколько часов. Это дело просек командир батальона, которому такие выходки многих контрактников уже поперек горла стояли. Вернее Игорек сам ему и доложил. Контрактники в большинстве своем, направляясь на службу в Чечню, совершенно не представляли что такое субординация, дисциплина и умение обращаться с вверенным ему вооружением и техникой. Они только постоянно жрали водку, разлагали остальной личный состав и являли собой одно сплошное ЧП.

Поэтому, в условиях, «когда трупы не считают», комбат принял единственно верное решение в данной ситуации. Да и дисциплину можно было быстро поднять…

Комбат построил батальон, вывел Жогина из строя, достал из-за пазухи устав, зачитал из него положение о том, что командир должен добиваться выполнения приказа любыми путями. Потом разъяснил всем то, что Жогин систематически не выполняет приказы командования. На что пьяный ублюдок только кривлялся перед строем.

Потом комбат взял у начальника штаба автомат и шестью выстрелами навсегда усмирил контрактника. После первых пуль тот видимо осознал, что всему хорошему приходит конец, но естественно, уже было поздно. Что характерно, дисциплина в батальоне резко повысилась. Жогу списали на боевые потери.

А потом был Бамут.

Окраина села была уже изрыта артиллерией и авиацией. Однако о надежном подавлении говорить было нечего. Разведка боем, проведенная первым взводом первой роты показали, что чечены умирать будут только с музыкой.

Роты стояли в ожидании приказа. Игорек переминался с ноги на ногу возле своей БМП. На спине у него висела сумка с тремя гранатами к гранатомету, в руках был РПГ с заряженной гранатой, так же за спиной болтался автомат, к которому у него с собой было шесть магазинов патронов. Тяжелый бронежилет не внушал никакого доверия, а каска постоянно сползала на глаза и мешала смотреть.

Когда первый взвод выдвинулся вперед, и их накрыли плотным огнем из гранатометов, Игорьку стало совсем не по себе. Курить уже не осталось, а стрельнуть сигаретку было не у кого — остальные тоже давно уже все выкурили. Оставалось только ждать.

С батальонного КП прибежал посыльный и громко крикнул:

— Первая рота приготовиться к атаке! Сигнал к атаке — зеленая ракета!

От бэхи к бэхе бежал взводный:

— Ребята, когда будете бежать через поле, пригибайтесь! И сразу гасите все огневые точки! Как только увидите, откуда стреляют, сразу туда стреляйте! Где Бахрамов?

— Я! — отозвался Игорек.

— На тебя вся надежда! Как только войдете в село — гаси по ближайшим окнам! Понял?

— Понял. У меня всего четыре гранаты.

— А что, в бэхе выстрелов больше нет?

— Нет, мне ничего больше не дали…

— Ладно, на первое время хватит. Ты главное не бей мимо цели!

Игорек промолчал. Он до этого стрелял из гранатомета всего два раза…

В небо взвилась ракета. Зеленая. Кто-то истошно заорал:

— Первая рота… в атаку…

Взвыли двигатели на боевых машинах пехоты. Водилы газовали, ожидая приказов своих командиров. А те все медлили…

— Вперед! — заорал взводный.

Игорек посмотрел вперед. Окраина села как будто ждала их. Как будто была готова встретить наступающих градом свинца… да так оно собственно и было.

Кто-то говорил, что в советское время в Бамуте была база ракетных войск и будто бы сейчас чечены оборудовали эту подземную базу по последнему слову фортификационной техники… и сейчас им предстоит взламывать эту оборону. Пробивать ее своими телами и своими жизнями.

— Цепью! — орал взводный.

Рота начала выходить в поле. Начали выстраиваться в цепь. Кто-то уже стрелял из автоматов и пулеметов по окраине села. Окраина пока молчала.

Игорек спрыгнул с обочины в поле и двинулся в составе взвода к селу. За ним быстро пристроился сержант-контрактник Саня Щукин. Тут же помыкнул:

— Ты не пригибайся! Иди прямо!

Игорек обернулся, сержант прятался за ним, низко пригибаясь к земле.

До села было метров четыреста. Поле было с прошлогодней травой высотой сантиметров тридцать — если что можно падать, и никто тебя не увидит.

— Вперед! — орал взводный уже издалека — он остался на исходной позиции. Не пошел вперед.

— Вперед! — командовал сзади сержант.

Игорек сейчас слышал только стук своего сердца, которое билось так, что казалось, будто оно хочет выскочить наружу. Тук-тук! Тук-тук!

Каска снова сползла на глаза, и он поправил ее рукой. А впереди стояло село…

Первая мина легла метрах в ста от Игорька. Взрыв вырвал из земли грунт и расшвырял его по округе. Чеченские минометчики приступили к отражению атаки, но поставили взрыватель на фугас, и мина не причинила никакого вреда атакующим. Потом упало еще несколько мин, выкосив половину второго взвода. С их стороны раздавались крики боли и просьбы о помощи…

Наступающие стали пригибаться. Тут из села стал бить пулемет, а потом и несколько автоматов. Пули запели над головой. Игорек попытался пригнуться как можно ниже к земле, но тут же получил сзади пинок от сержанта:

— Прямо иди, урод! Хочешь, чтобы меня здесь грохнули?

Игорек на миг обернулся. За ним по полю бежал Щукин, старательно пытающийся закрыться телом солдата. Контрактника всего трясло, и выпученные глаза показывали его состояние. Игорек подумал, не будь того расстрела, сейчас бы сержант в атаку не пошел… гнида.

Краем глаза Игорек увидел, откуда бьет пулемет, и тут же вскинул на плечо гранатомет. В прицельной марке он разобрался еще несколько дней назад, когда выстрелил второй раз в жизни из РПГ. И сейчас он уже уверенно взял на галочку окно полуподвала, откуда летела смерть.

Выстрел его оглушил, он присел и тут же увидел, что граната ударила в метре от окна, не причинив стреляющему никакого вреда. Тут же в ухо он получил удар сапогом сержанта:

— Падла, куда стреляешь? Бей точно!

Игорек быстро вынул из-за спины второй выстрел и вставил его в трубу гранатомета. Вскинул РПГ на плечо и снова поймал в прицел окно. В этот момент в грудь его как будто ударили молотом, и он повалился на землю.

— Вперед! — орал издалека взводный. — Ну-ка встали! Вперед! Только вперед!

Игорек несколько мгновений не мог вздохнуть. Он понял — в бронежилет попала пуля… но вот выдержал он или нет?

— Я ранен… — чуть слышно сказал он сержанту.

— Куда? — спросил сержант.

— В грудь.

— В грудь не в бошку. Сдохнешь не скоро! Поднялся и вперед!

Игорек обернулся. На него смотрел автомат сержанта.

— Помнишь, как ты нас с Жогой комбату сдал? — спросил сержант. — Сейчас я тебе все припомню… урод…

Игорек чуть приподнялся. Посмотрел вперед. Рота почти вся уже залегла. С исходной в атаку пошли три танка и восемь БМП. Они должны были дойти до окраины, после чего вперед могла идти только пехота.

Игорек встал на колено, прицелился в окно. Сержант сидел сзади, сразу на раструбом гранатомета. Игорек обернулся на миг. Щукин смотрел в сторону. Игорек чуть переместился в сторону, как ему показалось, что будет лучше, и выстрелил по окну.

Граната влетела ровно в амбразуру, и пулемет тут же заткнулся. Игорек обернулся. Щукин даже не успел пикнуть. Реактивной струей ему ударило в ухо менее чем с метра, и сейчас он лежал в неестественной позе. Шапку с его головы сбило метров на пять.

Игорек отложил в сторону гранатомет, подхватил автомат и для верности выстрелил несколько раз тому в голову. Потом снова взял в руки гранатомет.

— Сгинь гнида… — прошипел со злости Игорек, зарядил новую гранату и поднявшись, пошел навстречу селу.

Итог подводили вечером. Рота заметно поредела. Но главное для Игорька — он больше не видел своего мучителя. Сержант пал смертью храбрых. А до остальных Игорьку дела не было. Друзей на войне у него так и не появилось. В таком коллективе не могло быть друзей.

Только ротный через пару дней вскользь сказал:

— А зачем ты его добивал?

Игорек сделал непонимающий взгляд:

— Кого?

Ротный отвел в сторону глаза:

— Да никого… это я так… обознался… но ты все правильно сделал!

Пришел приказ: кто служит в Чечне, того увольнять будут раньше. А потом пришел приказ на дембель. Но Игорька он не касался. Ему еще нужно было отслужить полтора года.

А потом батальон снова бросили в бой. Дембеля идти в атаку отказались. Комбат построил их, и под козырек отдал приказ: пройдете через эту огневую точку, и сразу поедете на дембель.

Дембеля в атаку пошли. Через несколько дней все они поехали домой на вечный дембель. В цинковых гробах.

А Игорек от боя откосил. У него вовремя поднялась температура, и он несколько дней провалялся в медроте. А там и бои на время закончились.

А потом снова батальон стал готовиться к большой войне. В Моздок в этот день пошла колонна, в которую попал и Игорек. В Моздоке машины остановились на пару минут у мини-рынка, народ сошел купить сигарет, Игорек тоже…

Он пробежал несколько кварталов, свернул в какой-то двор, забрался в подвал. Несколько часов сидел, боясь пошевелиться… и только одна мысль была в голове: «выбрался из Чечни»!

Ночью Игорек сбросил с себя все снаряжение, снял бронежилет, забросил в угол подвала каску, подхватил автомат и вышел на улицу. Идти долго не пришлось. Свернув к одному из частных домов, он уверенно постучался:

— Хозяин!

Ему открыли. Игорек вскинул автомат:

— Еду и одежду! Живо!

Через полчаса он уже был одет в спортивный костюм. Автомат Игорек забросил в кусты, прихватив с собой пару гранат.

На одну гранату он купил билет на поезд до Армавира. Потом он скитался по вокзалам, спал, где придется. В Новосибирске к нему подошли два милиционера:

— Документы, скотина!

— Вот мои документы, — сказал Игорек, и показал им в одной руке гранату, а во второй чеку от гранаты.

Во Владивостоке сотрудники милиции были вежливее. Как только Игорек сказал им, что он сбежал из Чечни, парни из ППС помогли ему сесть на поезд до родного Арсеньева.

Перед родным домом он упал на колени и долго выл, заливая слезами калитку.

Потом Игорек несколько дней пил. Через год он сел. Дал кому-то в рыло, и сел. Обычное дело для прошедших войну. Сидел он не долго — год. Но потом вышел, и все равно не смог зажить нормальной жизнью.

До армии я учился с ним в «фазанке», Какое-то время я поддерживал его как мог, воспитывал, нашел ему работу, но все было напрасно. Вскоре он снова сел. Через год он вышел. Жизнь у него никак не складывалась. Он поехал работать во Владивосток — где-то на стройках, где его принимали за выходца из Таджикистана и охотно принимали на работу, а потом вышвыривали без зарплаты.

Мы сидели с ним во дворе, и пили пиво. Говорили ни о чем. Никаких целей в жизни у него не было. Как-то он даже мне сказал, что хотел бы вернуться назад, в Чечню.

Там хоть одевали и кормили.

Но до сих пор он числится СОЧ — самовольно оставившим часть 205-я мотострелковой бригады. Можете проверить. Эта информация есть в интернете. Я ему показывал — его потом долго трясло.

Китайцы в чечне

Встречать борт из Чечни прибыло все руководство УВД Приморского края. Генерал Вачаев тепло обнял командира СОБРа, поздравил его с успешным выполнением задания и отсутствием потерь, затем, пройдя вдоль строя отряда быстрого реагирования, генерал спросил:

— Покажите мне вашего врача!

Рома вышел из строя, представился:

— Капитан Захарченко, начальник медицинского пункта отряда.

— Та-ак Захарченко… — лицо генерала сменило окраску. — Под суд пойдете за разжигание межнациональной розни!!!

Рома вылупленными глазами уставился на генерала, смутно осознавая, что произошло нечто непоправимое…

— За что, товарищ генерал?

— За что? Он еще и спрашивает!!! На, читай!!!

Генерал протянул Роме телеграмму. Текст телеграммы гласил:

«Вчера перед шалинской комендатурой состоялась демонстрация местного населения до трех тысяч человек, которые требовали обратиться к президенту России с просьбой не вводить в Чечню китайские войска. К центру Шали были стянуты дополнительные подразделения армии, внутренних войск и милиции. В течение двух часов шли переговоры, пока не было установлено, что инициатором демонстрации был убывший к месту постоянной службы капитан медицинской службы Захарченко. В связи с чем необходимо по данному факту взять у него показания и передать их в шалинскую комендатуру для решения вопроса о заведении уголовного дела. Военный комендант Шали полковник Герасимов».

Рома почесал лысину и вспомнил события трехдневной давности…

Начальник медицинского пункта сводного отряда быстрого реагирования Приморского УБОПа капитан медицинской службы Рома Захарченко томился от деятельного безделья.

Накануне приехали, наконец, сменщики, что, разумеется, вылилось в масштабную попойку двух отрядов и теперь собровцы двух управлений — Приморского и Бурятского мерно досыпали украденный пьянкой сон. Рома выпил меньше, чем мог, а потому проснулся раньше всех и теперь тупо смотрел в узкое окно, как мимо расположения отряда шла воинская колонна.

Нужно было вставать, но голова трещала по швам, что навевало мысль о неотвратимости дополнительных возлияний в исключительно оздоровительных целях. Рома пошарил рукой под нарами и, ухватившись за знакомые обводы, извлек бутыль с косой надписью «ГОСТ-74-20-10».

— Ах ты мой родненький… — Рома поцеловал бутылку. — И никто тебя вчера не выпил…

Захарченко трясущимися руками извлек пробку и понюхал содержимое — ОН. Кружка стояла вне пределов досягаемости руки, а потому пришлось приложить усилие и встать. Кружка оказалась с остатками вчерашнего томатного сока.

— Что ж, — сказал Рома. — Будем пить «кровавую Мэри».

Он влил в кружку грамм пятьдесят огненной воды и, размешав смесь, одним глотком выпил сей алкогольный продукт.

— Хороша!!! — возвопил начальник медпункта и встав с нар, начал напяливать на себя ботинки.

Утро уже было в самом разгаре. В десять часов, согласно вывешенному им же расписанию, должна была начаться работа медпункта, где Рома по большей части принимал не своих военнослужащих, а жителей Шали.

Полгода, пока Приморский СОБР находился в Чечне, Рома ежедневно вел приемы больных, пару раз даже принимал роды, вырезал срочный аппендицит, в общем, заменял собой разрушенную войной и радикальным исламизмом инфраструктуру медицинского обеспечения населения. Со многими жителями Шали Рома был в добрососедских отношениях, его самого тоже знали многие, а потому неудивительно, что в скором времени некоторые из местных стали приходить к нему просто поговорить «за жизнь».

Рома не был опером, а потому не умел извлекать из этих бесед оперативную информацию, зато он, таким образом, умел забивать скучные дни службы в Чечне.

В этот раз на замену Приморскому СОБРу прибыли коллеги из Бурятии, большая часть которых была представлена титульной нацией. Пили они не меньше приморских, а потому, тоже не сразу стали выползать из своих нор, после глобальной пьянки.

К тому времени, как Рома открыл свой медицинский пункт, двое офицеров бурятского СОБРа выволокли на улицу казан, в который не спеша принялись своими национальными ножами крошить тушу свиньи, привезенную с собой из Улан-Удэ. Собровцы увлеченно занимались своим делом, практически не обращая внимания на окружающих.

Рома принял несколько человек с мелкими болячками, потом вздремнул с полчаса в слабоалкогольном забытье, как его разбудил появившийся Муслим — шестидесятилетний старик, который в советское время преподавал в местной школе географию.

— Салям алейкум, — поздоровался Муслим.

— Здорово, — поприветствовал старика Рома, поднимаясь с кушетки.

— А погодка сегодня ничего, — сказал Муслим.

— Ничего… — подтвердил Захарченко.

Муслим со значением посмотрел на бурятов, все так же нарезающих свинью в казан.

— А это кто?

Рома скучающе проследил за направлением взгляда Муслима, и уже было, собрался ответить, как вдруг в его голове созрел дерзкий план:

— Это? Так это китайцы…

— Какие китайцы? — спросил Муслим.

— Обыкновенные… — отмахнулся Рома. — Нас приехали менять. Мы домой, а они сюда…

— Зачем? — не унимался старик, сам себя загоняя в реализацию дьявольского плана начальника медпункта.

— Как зачем? — сделал Рома удивленные глаза. — Нас меняют. Будут теперь здесь вместо нас службу нести.

— Китайцы?

— Ну, да. Они. А кто ж еще?

— Раньше вас новосибирцы меняли…

— А, так ты наверное не знаешь…

— Что?

— Ну, про договор Путина с китайским правительством…

— Какой еще договор? — Муслим уже потерял всякую осторожность в выведывании информации.

— Ну, — небрежно отвечал Рома. — Договор о замене русских войск в Чечне китайскими войсками…

— Это еще зачем?

— Как зачем? Русская армия боевую обкатку здесь прошла, теперь китайцы попросились сюда войска послать… потом американцы на очереди.

— Они все тоже воевать здесь будут?

— Ну да, — кивнул Рома. — Китайцы уже давно не воевали, вот и решили обкатать свою армию. — Захарченко сделал заговорщицкое лицо и, приблизившись к Муслиму, на ухо зашептал: — Знаешь, какие они живодеры? За каждого своего убитого будут хватать на улице сто ваших и расстреливать на месте. Это мы тут с вами церемонились, а им на вас наплевать, и на всякие международные комиссии тоже. Вот раскатают своими бомбардировщиками все населенные пункты, где вы жить будете?

— И много их приедет? — упавшим голосом спросил Муслим.

— Я слышал, что мало — всего два миллиона. И свиней с собой привезут. На вашу святую землю своих грязных свиней выпустят. У них свиньи человеческое мясо жрут, — Рома посмотрел на бурятов. — Китайцы вообще нелюди… вон, смотри, ухмыляются, радуются чему-то. Мы их сами боимся…

— Ай, и свиней, — запричитал Муслим. — Вот шакалы…

— Настоящие звери. Хуже их вообще нет никого…

Муслим поднялся:

— Пойду я… дел у меня сегодня много…

— Ну, прощай. Мы домой улетаем, — сказал Рома. — Навсегда. Может, больше уже и не свидимся. Китайцы вас всех тут перебьют… и недели не пройдет…

Муслим убежал.

Через полчаса оклемался бурятский медик и Рома начал передавать ему имущество медицинского пункта по описи. А к вечеру Приморский СОБР погрузился на машины и тронулся в Дагестан, откуда самолетом они должны были вылететь во Владивосток…

Мужи-чи

(это такое село в Ингушетии)

Вечером два урода (сержант Гавриленко и старший сержант Данилов) из второй группы, нажрались пойла, начали буянить, выбили пару зубов своим сослуживцам, и с залитыми до краев шарами, ушли из расположения роты в соседний населенный пункт Мужи-чи в поисках спиртосодержащих жидкостей. Ушли, прихватив два автомата, один из которых был с прибором бесшумной и беспламенной стрельбы.

Когда это произошло, в расположении роты находился только командир группы связи лейтенант Немцов, который боялся напившихся лихих разведчиков, и пока те били своих менее сильных сослуживцев, офицер заперся в аппаратке связи, и не высовывался.

Прибывший из Владикавказа командир отдельной роты майор Иванов долго слушал невнятные объяснения Немцова, потом тех, кто лишился зубов, потом остальных. Так как солнце уже спряталось за горизонтом, поиск напившихся и сваливших военных был отложен до утра. Тогда же решили давать и сообщение в округ по факту пропажи двух разведчиков с оружием в руках.

Строго говоря, Гавриленко и Данилов и до поездки в командировку не особо отличались дисциплиной и большим умом. Звания сержантов они получили еще в Печерском учебном полку, и будучи физически крепкими и выносливыми бойцами, и при наличии офицеров оправдывали свой статус на все сто. Хорошо, когда кто-то рядом мог думать за них… и хорошо, что раньше все их выходки прощались «условиями мирного времени». А здесь они нажрались, и, как было заведено еще в ППД, двинулись на поиски «добавки».

Группа старшего лейтенант Дружинина вернулась с задания в десять часов вечера, когда ротный уже принял решение на поиск пропавших. Группа сдала оружие, быстро поужинала, и, собиралась уже было завалиться спать, как ротный построил всю роту во дворе дома, где и располагалась рота:

— В роте произошло ЧП, — начал он. — Гавриленко и Данилов, ушлепки, нажрались водки и им, как всегда, показалось мало… Я вам уже всем разъяснял, что в условиях, в которых мы здесь с вами несем службу, это совершенно недопустимый залет. Мало я вас учил? Видимо мало. Сколько еще нужно повторять — здесь идет война, и любая оплошность может привести к гибели не только ее допустившего, но и его боевых товарищей. Где эти два друга сейчас бродят, мне не известно. Так же не известно живы ли они еще, или уже нет. Если кто-то еще не понял, где проходит службу — повторю: здесь идет война, и здесь иногда убивают…

Ротный говорил минут двадцать.

Искать пропавших ночью не рискнули. Мало того, что можно было запросто напороться на боевиков местного «сопротивления», можно было еще перестрелять друг друга, не распознав в темноте знаки опознавания. Да и на вряд ли затуманенные алкоголем головы вспомнили бы эти знаки…

На ночь выставили за периметр пару секретов, в каждом из которых был посажен командир группы и пара бойцов. Секреты были выставлены на удалении ста метров от расположения, и имели задачу обнаружить пропавших раньше, чем их расстреляет караул.

Пропащие за ночь в расположение не вернулись. Стало окончательно ясно, что произошло то, чего так все опасались.

Доложили руководству. Доложили о принятых мерах. Руководство одобрило план поиска в селе, пообещав прислать в помощь два десятка ОМОНовцев республиканского УВД и роту внутренних войск. Все эти силы должны были прибыть к обеду, поэтому пока было решено вывести группы к селу и работать на окраине, не углубляясь в само село.

В пять утра были подняты две группы. Группа Дружинина должна была в семь утра войти в Мужи-чи, и опросить местное население, видели ли они пьяных разведчиков, или нет…

Вторая группа должна была обеспечивать прикрытие работы людей Дружинина. Сам ротный пошел с группой в село.

У первого же дома встретили мужика, который шарахнулся от вооруженных людей, но его стреножили, и стали опрашивать. Тот клятвенно заверял, что ничего не видел и ничего по данному делу не знает. Отпускать не стали, потому как что-то уж больно складно он все отвечал. Решили передать его ОМОНовцам. Вошли в первый дом. Там долго упорствовали, но вскоре сказали, что, было, приходили ночью двое и требовали водки. Угрожали оружием. Выбили хозяину зуб. Ничего не нашли и пошли дальше в село.

Стало интересно. Значит, все же дошли до села, ушлепки…

Дом был красного кирпича, двухэтажный. Ограда — кованная решетка. Два разъяренных кавказца. В смысле пса.

Долго орали, бросали камни в окна, но никто не выходил. Ротный повернулся к двум разведчикам:

— Матюшин, Черкасов — вперед.

Слава Черкасов снял СВД с предохранителя и через ограду выстрелил в голову одной собаке. Пес мгновенно из лающего волкодава превратился в обмякший мешок и завалился на бетонный двор. Второй пес забился на цепи еще сильнее, но через несколько секунд лег рядом с первым.

Матюшин толкнул калитку, и вошел во двор, вполне обоснованно опасаясь атаки третьей собаки, но третьей не было. Держа автомат наготове, он перешел двор и замер у входа в дом. Черкасов перебежал к нему.

Часть группы уже осматривала дом напротив, и на улице между домами оставались только ротный, пулеметчик и Леха Рыжий, который с некоторых пор очень не любил собак (см. рассказ «Налет»).

— А ну… — Матюшин попробовал открыть дверь, но дверь была заперта.

— Товарищ майор, — крикнул Черкасов: — Дверь закрыта.

— Так откройте, — хмыкнул Иванов.

Черкасов вскинул винтовку и первым же выстрелом выбил из замка секрет. Попробовали — дверь по-прежнему не открывалась. Отошли к сараю, и оттуда Слава сделал еще шесть выстрелов, окончательно разбивая замок. После шестого выстрела замок вылетел и дверь приоткрылась.

Разведчики направились к двери. Матюшин, держа автомат наготове, заглянул в дом. Там было темно, и после дневного света глаза ничего различить не могли. Разведчик толкнул дверь, открывая ее нараспашку. Повернулся к Черкасову:

— Заходим…

Сержант Матюшин вошел в дом. Слава перехватил винтовку, и двинулся следом. В темноте коридора ничего нельзя было разобрать, и Черкасов уже было собрался выглянуть во двор и спросить у ротного фонарь, как вдруг прямо перед глазами полыхнула ослепительная вспышка с разлетающимися в разные стороны искрами. По ушам оглушительно стеганул резкий звук близкого выстрела.

Матюшина с силой отбросило на Черкасова, который успел среагировать, и увернуться от падающего тела. Матюшин рухнул в наступившей тишине на пол, ничего не сказав, не вскрикнув…

Растерявшийся на мгновение Черкасов увидел, как по коридору на него бежит человек с охотничьим ружьем, стволы которого смотрели прямо в лицо разведчику.

Слава стал поворачиваться, чтобы направить длинную СВД на своего врага, но понимал, что не успевает, не успевает…

Человек бежал страшно, неотвратимо… стало видно его лицо — бородатое, перекошенное страхом, злостью, ненавистью…

Слава потянул спуск, и его винтовка оглушительно выстрелила, но мимо, в сторону, в стену… не успел он довернуть ствол на бегущего, не успел…

И надо было бы выскочить из дома… но уже было поздно.

Человек всей своей массой навалился на разведчика, отбив винтовку в сторону, свалив его с ног. Девяносто килограмм против шестидесяти. Не в пользу девятнадцатилетнего Черкасова…

На спине у Славы висела длинная и плоская радиостанция Р-159 — на всю спину. И спиной на эту рацию… ох как приятно…

И пальцами в горло…

— А-а!!! — человек заорал в том животом страхе, понимая, что смерть его близка, и, желая прихватить с собой в могилу, как можно больше своих врагов…

Черкасов забился в ужасе, пытаясь освободить руки, пытаясь что-то делать…

И надо бы крикнуть… а горло сдавлено до звезд в глазах… но ведь слышали мужики выстрел… сейчас должны ворваться… помочь…

Глаза в глаза. Два смертных врага.

Славка выдернул руки из-под тяжелой туши и стал бить в голову, в бок, давить в глаза… ничего не помогало. Не получалось никак отбиться от врага… ну где же ротный? Где остальные? Где помощь?

Страх… вьюном вырваться… никак не получается… а горло сдавлено. И уже свист в ушах — как признак скорой потери сознания. А потом только смерть…

Ну, где же ротный?

— Умри, собака… — шепчет враг прямо в лицо, и глаза у него огнем горят. Страшным огнем…

И хотел бы что сказать… да горло пережато… да свист в ушах… да руки уже слабеют… и ужас… и вот сейчас смерть придет… а потом ничего не будет… ничего…

В глазах темнеет, слабость по всему телу. Надо сопротивляться, надо искать выход, а сил уже нет. И желания уже нет. Так как уж ясно — все, дальше только смерть. Только могила.

И вдруг Слава понял. Все понял. Убили его. Уже убили. Нет его. Умер он, не дождавшись помощи своих товарищей. Задушил его боевик. Задушил, передавил шею, выдавил кадык, раздавил гортань… все… и нет больше в этой жизни молодого разведчика… нет его… убили разведчика…

В глазах темно, остатки сознания уже покидают тело… погибает тело. Погибло тело.

И вдруг последняя вспышка в глазах. Последняя мысль — «Я УБИТ». Я умер. Чего ты боялся раньше? Смерти? Так вот она. Уже пришла. Ничего в ней страшного нет… ничего…

А раз так, то уже и бояться нечего. Чего бояться, когда ты уже прошел через ту черту, которая разделяет жизнь от смерти. Которую боится каждый нормальный человек… а ты ее прошел и увидел, что ничего там нет страшного… ничего.

Последним усилием воли, последней мыслью своей угасающей вспомнил Славка, что в кармане на бедре у него нож лежит. НРС-2.

Последнее усилие, и нож в руке. Рука ослабшая, но нож остер. Вот тебе в бок, вот еще раз, и еще…

И вдруг глаза изменились. Глаза врага вдруг потухли. Погас в них огонь смертельный. И хватка на горле ослабла…

И вдруг ротный в проеме двери появился. Помощь пришла…

Славка сел на полу и надрывно дышал — боль не позволяла даже повернуть головой. Шея наливалась сплошным синяком.

Рыжий кованными ботинками ожесточенно добивал в углу бородатого мужика, что-то приговаривая. Иванов повернул на спину Матюшина, который уже пришел в себя, и выл от боли.

Слава глянул на друга — дуплетом картечи Матюшину разнесло пару автоматных магазинов на груди, разбило тангенту 157-й радиостанции и вломило по самое «не хочу» в грудную часть бронежилета. Но он был жив…

Расстегнули бронежилет — ни одна картечина до тела не дошла, однако перелом нескольких ребер явно был налицо. Как бы сердце этим ударом не порвало…

— Ты как? — спросил ротный Матюшина.

Матюшин удовлетворенно кивнул.

— А ты? — ротный повернулся к Черкасову.

— Чуть не сдох… — Славу начало трясти. — Я его подрезал, кажись…

— Что ж ты его сразу не завалил? — усмехнулся ротный.

— Не успел…

Слава отвел затворную раму своей винтовки и увидел, что в СВД нет ни одного патрона… горло свело, и он опять зашелся в кашле, сплевывая кровавые сгустки…

К дому подогнали «Урал». К месту происшествия стали подходить местные жители. Начались крики и вопли. Иванов отвел свои силы к окраине села.

Черкасов во всеуслышание пообещал сломать челюсти Гавриленко и Данилову, как только они найдутся. К вечеру их нашли. Вернее их холодные тела.

Спустившись в село, в поисках алкоголя они навестили несколько домов, а потом в доме, где позже чуть было не погибли Матюшин и Черкасов, требуя выпивки, из автомата ранили жену хозяина дома. В ответ хозяин убил из ружья их обоих. Когда спецназ вошел в село, хозяин уже вернулся из больницы, куда он отвез свою жену, перетащил трупы на окраину и вооружившись, вполне обоснованно ждал повторного визита не прошенных гостей. Поэтому и такая реакция…

Жена хозяина умерла в больнице. Автоматы нашли. Хозяина судили. Нарушителей дисциплины похоронили со всеми воинскими почестями.

С кем мы воевали? Выходит, что САМИ С СОБОЙ…

Фишка

Как всегда организация боевой операции началась с бестолковой беготни, ненужной суеты и изначального непонимания целей и задач предстоящего выхода. Дело близилось к Новому Году, у всех было предпраздничное настроение, а тут…

Все началось с того, что в расположение отряда специального назначения приземлились два Ми-восьмых. Прибывший на вертолете старший офицер по спецразведке полковник Павлов был предельно краток:

— Разведчики, Родина доверила вам выполнение особо важного задания: командованию стало известно, что в самое ближайшее время в Дагестан будет уходить отряд полевого командира Хаттаба, и вы посылаетесь на его перехват. В Дагестане Хаттаба ждет его жена, а вы его перехватите на перевале.

Стоявший в строю командир первой роты майор Савеловский не выдержал и изрек:

— И охота ему к своей бабе через горы переться. Пёр бы своих духов…

Отряд специального назначения сдержанно заржал.

— Что вы сказали? — спросил Павлов.

— Я попросил уточнить боевую задачу… — отозвался Савеловский.

— Так, все офицеры и заместители командиров групп в штабную палатку! — приказал Павлов.

Савеловский обернулся, выискивая глазами своего зама — капитана Серегу Юрьева, чтобы поставить ему задачу, но тот уже командовал:

— Так, рота, получаем оружие, маскхалаты, по два боекомплекта, ночные прицелы…

В палатке Павлов стал водить пухлым пальцем по развернутой карте района ответственности отряда:

— Вертолетами мы вас закидываем вот сюда — как раз перекрываем единственную тропу через перевал…

— Знатное место. Если нас там зажмут — никто к маме не вернется… — раздумывая, сказал Савеловский.

Павлов молча посмотрел на ротного. Командир отряда подполковник Романов неодобрительно покачал головой, но все же спросил Павлова:

— Случись что, как нас оттуда доставать будете?

— По данным разведки Хаттаб пойдет только с пятью телохранителями. Ему много шума не нужно…

— И на том спасибо… — усмехнулся Юрьев.

— Тем более, что от вашего отряда решено задействовать целую роту! — добавил Павлов.

Саня прикинул: шестьдесят разведчиков против шестерых боевиков… подавляющее преимущество. Жить можно.

После получения боевой задачи рота выстроилась в каре для проверки вооружения и снаряжения. Савеловский и Юрьев, одетые по-боевому, в разгрузочных жилетах и белых маскировочных костюмах, прохаживались вдоль строя.

— Перевал в настоящее время закрыт снегом, — говорил Павлов. — Время действия засады определено в четверо суток. За это время Хаттаб либо попытается пройти, либо уйдет обратно в горы Чечни. Там, на перевале, в настоящее время холодно. Поэтому командование приняло решение снабдить ваш разведотряд десятью литрами спирта из расчета по пятьдесят грамм на человека в сутки.

Разведывательный отряд одобрительно загудел. Такой щедрости от командования в отряде отродясь не видали. Павлов усмехнулся:

— Но это совершенно не значит, что вы должны суммировать весь спирт в первый же день. Командир роты!

— Я, — отозвался Савеловский.

— Вы головой отвечаете за сохранность спирта и своевременность его выдачи, а так же я специально указываю — особо следить за состоянием личного состава на предмет обморожений. Все ясно?

— Так точно, — отозвался Саня и спросил: — А где спирт?

— Выдам в самый последний момент, — ответил Павлов.

Вообще-то разведчики и без того имели собственные запасы на подобного рода мероприятия, но лишний запас спирта никогда еще никому не мешал…

Спирт Павлов выдал только тогда, когда разведотряд стоял уже на взлетке в ожидании своих вертолетов. Через полчаса, когда солнце уже подошло к горизонту, пятью вертушками рота была высажена на совершенно лысую гору на чечено-дагестанской границе. Непосредственно перед посадкой вертолетчики сделали три ложных высадки, что бы запутать боевиков, если они наблюдают за вертолетами.

На карте эта гора обозначалась как выс. 2211, 0. По западному подножью гору огибала дорога Харачой — Анди, по которой, предположительно, и должна была пойти машина с Хаттабом. Восточнее находился хребет Заргубиль, по которому, судя по карте, шла тропа. Тропа находилась выше точки выброски, и ее тоже следовало перекрыть…

Фактически, по карте, рота высадилась на территории Дагестана, но кто проведет в горах точную границу? Как летом 99-го ВВП, будучи еще премьером, объяснил ситуацию с выходом Российских Войск к административной границе с Чечней: «метром дальше, метром ближе… какая разница?»

Снегу местами было по колено. Спальные мешки и все тяжелое снаряжение побросали в кучу. Савеловский начал производить боевой расчет:

— Лейтенант Житков!

— Я…

— Твой сектор, — ротный указал рукой в сторону Дагестана. — Наблюдать и своевременно докладывать.

— Есть, — кивнул лейтенант и повел раскладывать свою группу.

— Старший лейтенант Краснов! Чечня твоя.

— Есть.

— Где Фокин? — Саня обернулся, ища глазами третьего групника.

Тот появился:

— Здесь.

— Твоя группа в резерве. До утра обустраиваемся, отдыхаем, как рассветет, займемся делом.

— Понял.

Разведотряд был вооружен соответственно моменту. С собой на гору привезли крупнокалиберный пулемет «Утес», автоматический гранатомет «Пламя» и противотанковый ракетный комплекс «Фагот» с пятью ракетами в длинных круглых контейнерах — трубах, с помощью которого планировалось расстрелять машину Хаттаба. Все это вооружение установили, привели в боевое положение.

Кроме того, взяли с собой станцию ближней разведки СБР-3, которая сразу после установки вдруг выключилась и больше работать не хотела. Савеловский выматерился, и приказал свернуть «металлолом».

Перед тем, как совсем стемнело, Юрьев обошел всю вершину горы и наметил несколько мест, куда следовало бы установить управляемые мины. Двое минеров за час, уже в темноте, установили на подходах к вершине и идущему на север хребту шесть МОН-50 и одну ОЗМ-72. Две из МОНок и ОЗМку установили на дистанционное управление, остальные на обыкновенных растяжках. Пункт управления взрывом доверили Краснову — признанному в отряде профессионалу в области минно-взрывных заграждений.

Из плащ-палаток соорудили маску, за которой решили развести костер, когда совсем станет холодно. Дров привезли с собой мало, уповая на десяток деревянных ящиков от мин, патронов, гранат и другого имущества. Такие ящики горят очень хорошо, а особенно хорошо горят вставки…

Как только закончили со всеми делами, офицеры собрались вокруг Савеловского, и демонстративно достали свои кружки.

— Саня, не томи, наливай… — предложил ротному Серега.

Саня открыл канистру:

— Давайте свои кружки…

Когда разлили по кружкам и разбавили спирт водой, Фокин намекнул, мол и личному составу налить надо, тем более, что все разведчики знают, что на задание со всеми полетела и канистра, полная спирта, а ночь впереди холодная.

— Напьются, одни проблемы будут, — сказал Савеловский. — Я предлагаю сейчас выпить немного, закрыть канистру, и остальное выпить тогда, когда вернемся…

Из темноты появился старшина роты контрактник неимоверных размеров по прозвищу «Шайба». Годами он мог сравняться с самим ротным, а потому имел полное моральное право сейчас потребовать… что он и сделал:

— А мне?

— Рука в гов… — начал было Савеловский, но все же открыл канистру.

Следом за Шайбой появился замок третьей группы, потом остальные замки, потом пожаловал радист:

— Товарищ майор, Павлов на всех выдал…

Савеловский понял, что наливать всем все же придется. Наливал он строго по пятьдесят грамм, как того и требовал Павлов.

Бойцы подходили по очереди и, выпив, тут же отваливали на свои позиции. Как только «раздача пяти хлебов» закончилась, Саня наконец-то поднял свою кружку:

— Ну, вздрогнем…

Офицеры выпили, закусили тушенкой из горного пайка. Группники ушли по своим группам. Некоторое время Савеловский и Юрьев сидели, тихо разговаривая, потом Саня посмотрел на время и сказал:

— Уже час ночи, пошли, проверим бойцов…

Серега встал, взял свой автомат, и офицеры пошли по склону горы в сторону Дагестана. Местами склон был обветрен, и на таких местах снега практически не было — только черные камни. Утром надо будет настрого запретить бойцам ходить здесь в маскхалатах…

— Стой, кто идет? — тихо из темноты спросил Житков.

— Ротный, — отозвался Савеловский.

— Подходи… — прошипел лейтенант.

Ротный и Серега подошли к Житкову. Лейтенант сидел на спальном мешке и курил в рукав.

— Все нормально? — спросил Саня.

— Да. Тихо здесь, даже птиц нет… — отозвался Житков. — Жутко.

— Дозоры когда проверял?

— Час назад. Все нормально было.

— Пошли еще проверим…

Все двинулись дальше в темноту. Серега ясно различал уже вполне натоптанную в снегу тропу. Ноги начало подмораживать…

— Стойте… — остановил всех Житков. — Нас что, не слышат на «фишке»?

Офицеры прислушались — впереди была только ночь. Тихая и враждебная…

— Давай еще пройдем… — предложил ротный. — Ну, если спят, я им всем гланды вырву без наркоза, матку наружу выверну…

Сделали еще шагов десять. Со стороны выставленного дозора не было слышно никаких звуков.

Серега непроизвольно снял с плеча автомат и опустил вниз планку предохранителя. То же самое сделал и Савеловский.

— Вы что? — тихо спросил Житков.

— Тихо… — прошипел Серега.

Ситуация вмиг накалилась. Если дозорные с «фишки» никак не реагируют на приближение проверки, то этому есть всего лишь два объяснения: либо они спят, собаки, либо их уже всех там ножами перебили духи. Второй вариант на войне был не такой уж и редкостью, а поэтому опытные офицеры не хотели никаких внезапных встреч с врагом…

Серега направил автомат в сторону «фишки», и тихо свистнул. Никакого ответа.

— Спят, мерзавцы… — предположил Житков, чувствуя себя виновным в таком развороте событий.

— Ты, давай… — ротный кивнул в сторону дозора. — Давай, подойди к ним, а мы здесь постоим… если, что, мы за тебя отомстим.

Ротный присел на колено, беря в прицел место расположения дозора.

— Ага, — с готовностью кивнул лейтенант, и неуверенно двинулся вперед, так же перехватив поудобнее автомат.

Сквозь сумрак было видно, как лейтенант остановился, некоторое время постоял, потом пригнулся на мгновение, и тут же двинулся назад. В руках у него Серега разглядел второй автомат. Житков, подойдя, радостно сообщил:

— Спят. Оба… Я из-под Шайбы автомат вытащил, а он даже носом не повел…

— Бля… — ротный изменился в лице: — Не надо было спирт раздавать.

Ничего больше не говоря, он двинулся к дозору.

— Шайба! — Савеловский пнул своего старшину.

Тот никак не отреагировал. Ротный присел и потрогал лицо старшины, вполне предполагая, что оно уже холодное…

Шайба спал — губы его подрагивали, ресницы покрылись инеем от выдыхаемого воздуха.

— Шайба! — ротный снова толкнул старшину, и тот вдруг открыл глаза.

Несколько мгновений старшина смотрел на ротного, а потом подскочил и со всей своей дури навалился на майора, пытаясь ухватить его за горло. Савеловский провел прием, и старшина завалился в снег.

— Это я, ротный… — прошипел майор.

Шайба замер, потом поднялся:

— Показалось духи… — он тяжело дышал, спросонья перепугавшись…

— Ты бы еще крикнул во всю мощь своих легких… — пошутил ротный и тут же поинтересовался: — Для кого спим?

— Так я это…

Подскочил Юрьев:

— Что у вас тут?

— Смотри, — кивнул ротный на второго дозорного, который продолжал, как ни в чем не бывало, спать.

Серега растормошил спящего:

— Военный! Нельзя спать…

Разведчик открыл глаза и тоже дернулся, но Серега успел выхватить у него из рук автомат.

— Тихо… свои… — прошипел Юрьев.

— Ну, так в чем дело? — спросил ротный.

— Да что-то приспалось… — честно отозвался Шайба. — Сморило. Да и кто к нам подойдет — там у нас «монка» стоит на растяжке…

— Блин, Шайба… — ротный не находил слов. — Ты как дите малое. Вторую войну воюешь, а все дисциплине не научишься. Раз положено не спать — значит не спать!!!

Серега в это время разглядел в темноте фляжку. Поднял ее — оказалось, что из нее пахло спиртом.

— А это что? — спросил он у молодого разведчика.

Тот вопросительно посмотрел на Шайбу, и ответил:

— Фляжка.

— Я и сам вижу, что фляжка, — ухмыльнулся Юрьев. — Почему из нее спиртом пахнет?

Разведчик пожал плечами:

— Наверное, когда я из нее воду пил, запах и перешел. Вы же сами нам наливали…

— А может, у вас в этой фляжечке-то спирт свой был? А? — спросил хитро Серега. — Да вы его и выпили втихую, а? Вполне нормальная тема: под запах официальных пятидесяти грамм можно еще накатить, никто и не заметит…

Боец потупил свой героический взор. Шайба глупо улыбнулся:

— Да там было-то всего грамм сто. Мы, командир, в норме…

— Ага, — усмехнулся Савеловский. — В норме спишь на посту.

— Я больше не буду, — улыбнулся Шайба.

— Приду — проверю. Если спишь — больше спирта не получишь. Пеняй на себя…

— Ладно…

Офицеры развернулись и пошли обратно. Было ясно и понятно, что сейчас Шайба навешает своему разведчику, и тот уж точно до самого утра глаз не сомкнет…

Утром, как стало светло, Савеловский и Юрьев около часа изучали прилегающую местность в бинокли. В низине местами уже зеленели кусты, а наверху все было завалено снегом. Дорога, однако, была накатана — по всей видимости, по ней гоняли КамАЗы с левыми нефтепродуктами. Под занавес операции можно будет установить на дороге мину, да подорвать один из них, чтоб другим не повадно было…

Разведчики развели огонь, на котором стали готовить завтрак. Савеловский связался с ЦБУ, откуда ему передали свежие новости, что якобы Хаттаб уже собирается в путь, и чтоб не проворонил…

— Так, — ротный посмотрел на Юрьева: — Бери группу Житкова, и давай к дороге. Посмотри там подходы, места для засады… хотя, впрочем, я пойду с вами.

Через полчаса группа Житкова со своими ротными командирами, всего восемнадцать человек, начали спуск с горы по одной из расщелин. Все разведчики были одеты в маскхалаты, а потому издалека отлично сливались с заснеженным склоном.

Краснов, оставшийся на хозяйстве, контролировал спуск группы в бинокль, готовый в любой момент поддержать своих огнем «Утеса», «Пламени» и «Фагота».

Серега шел в головном дозоре вместе с тремя разведчиками. Первым шел провинившийся ночью Шайба. Снегу было местами выше колена — он хорошо прикрывал острые камни, и запросто можно было свернуть себе ноги, а если постараться, и удачно поскользнуться — то и разбить голову ко всем чертям.

— Шайба, — стал допытываться Серега: — Что-то от тебя перегаром несет, ты что, с утра уже накатить успел?

— Да это вчерашнее, товарищ капитан. Выходит на выдохе.

— У тебя есть еще с собой?

— Нету, товарищ капитан, вот вам истинный крест… — Шайба начал было креститься, но до конца дело не довел.

— Ты не перекрестился, — заметил Серега. — Значит, есть…

— Да откуда?

— Хрен тебя знает. Смотри у меня…

Дозор спустился почти к самой дороге — до нее осталось каких-то сто метров. Юрьев обернулся назад и увидел, что следы группы по распадку видны почти до половины пути. Так не долго и засветить свое точное месторасположение. Наверняка духи засекли пролет пяти вертолетов, и поди догадываются, что где-то здесь, в горах, с вечера действует разведотряд силами не менее полусотни человек…

Дорога, как дорога. Серега некоторое время рассматривал ее в бинокль, не видя смысла выходить на проезжую часть. Группа залегла и наблюдала. Савеловский указал рукой в сторону Дагестана:

— Вон утес хороший. За ним укроемся, и будем долбить Хаттаба. Пару пулеметов там можно поставить. В начале бить начнем с горы, а здесь будет сидеть группа досмотра, которая спустится на дорогу, когда машины Хаттаба встанут. А пулеметы здесь пригодятся, если с вершины подавить духов не сможем.

— Группа здесь замерзнет напрочь… — сказал Юрьев. — Здесь даже погреться негде, у нас там хоть костер есть…

— Сюда будем выставлять группы по очереди. По двенадцать часов пусть тут сидят. Ничего с ними не случится.

— Ну что, тогда оставляем здесь Житкова…

По связи на Савеловского вышел Краснов:

— К вам гости. Одна машина марки УАЗ. Оружия в бинокль не видно.

— Понял, — отозвался Саня и скомандовал:

— Приготовится к бою! Никому не высовываться!

В это время на дороге появилась машина. Это был УАЗ «таблетка». Он шел натужено, чувствовалось, что машина перегружена. Саня в бинокль стал рассматривать машину.

Серега перекатился к пулеметчику и быстро выговорил:

— Если будет команда, старайся бить по центру — ровно в двигатель. Если окажут сопротивление — бей на поражение всех подряд, но в первую очередь тех, кто будет с оружием.

— Понял, — кивнул пулеметчик.

Серега и сам вскинул свой автомат.

Саня обернулся к своему заму:

— В машине баранов везут…

— Кого? — не понял Юрьев.

— Баранов. Полный салон баранов, сам посмотри… — Саня передал бинокль и Серега ясно разглядел салон, битком набитый домашними животными.

— А если наш Хаттаб среди баранов? — спросил Юрьев. — Будем останавливать?

Саня медлил. Не хотелось так рано раскрываться, но и пропускать машину то же не хотелось. Ведь запросто среди баранов мог быть тот, ради кого всю эту операцию и затеяли…

— Отбой, — наконец-то принял решение командир роты. — Ладно, хорош балдеть. Пошли назад.

Группа Житкова осталась у дороги, вытянувшись цепью. Разведчики приступили к оборудованию своих позиций. Пока Саня со своим заместителем поднимались на вершину, по дороге проехали два наливника.

На вершине Саня связался с ЦБУ, где ему подтвердили, что Хаттаб уже «садится в машину». Командиры явно старались держать отряд в тонусе…

В общем, так и пошло. Одна группа сидит у дороги, одна отдыхает, третья ведет наблюдение с вершины за всем происходящим. В мощную оптику можно было рассматривать окрестности на значительные расстояния, и к вечеру наблюдатель доложил Савеловскому о появлении на соседней горе двух человек.

— Чего они там делают? — спросил Саня, подсаживаясь к шестидесятикратной трубе.

— Пока не понятно… — сказал разведчик.

Люди стояли на вершине горы, до которой было не менее трех километров. Стояли открыто, не прячась. Переться в такую высоту обыкновенному человеку смысла не было, поэтому сразу стало ясно, что это кто-то из тех, кому по каким-либо причинам просто необходимо было получить хороший обзор.

— За нами наблюдают… — вдруг сказал Савеловский. — У них бинокли. Ну-ка радист, связь с ЦБУ…

Радист связался с базой. Саня доложил:

— Здесь с соседней горы за нами наблюдают! В нашем районе кроме нас еще есть российские подразделения?

— Кроме вас там никого нет… — уверенно отозвалась база.

Саня почесал затылок. Сто процентов, что их обнаружили. Что теперь делать?

— Давай им ракету пустим… — предложил Серега.

Саня несколько мгновений сомневался, потом махнул рукой:

— Краснов! Готовь ракету!

Краснов с оператором ПТУРа развернули станину противотанкового комплекса в сторону соседней горы, установили тубус ракеты. Оператор залег за прицел. Сидящим внизу, по рации сообщили, что будут пускать ракету по соседней горе. Все с замиранием уставились на соседнюю гору.

— Готов? — спросил Саня.

— Готов! — уверенно отозвался мальчишка-оператор.

— Огонь!

— Выстрел! — крикнул парень, и тут же с жутким визгом и хлопком, из контейнера вырвалась противотанковая ракета.

Взлетевшая снежная пыль очень многое сказала наблюдателям на соседней вершине. Было видно, что люди стали быстро перемещаться в сторону. А к ним, закручиваясь по спирали, горя красным трассером, летела управляемая ракета…

— Успеют свалить? — спросил невольно Саня.

— Не… — усмехнулся Серега. — Не должны…

— Ты подворачивай… подворачивай… — чуть не крикнул Саня оператору, но парень знал свое дело и спустя несколько секунд ракета упала между двух бегущих тел.

Саня опустил бинокль и прокомментировал увиденное:

— Одного наповал, другой еще дергается…

— Сдохнет ночью… — сказал Серега. — Замерзнет, и сдохнет…

Как стемнело, народ потянулся за очередной порцией спирта. Шайба прибежал самым первым и нагло протянул кружку ротному:

— Вот сюда!

— Чего тебе? — пряча улыбку, спросил Савеловский.

— Спирта, товарищ майор! Согласно приказу Павлова! Пятьдесят грамм! — Шайба вытянулся по стойке «смирно» и, переложив кружку в левую руку, приложил правую к козырьку.

— Опять будешь спать на посту?

— Никак нет, товарищ майор! Исправился!

— Да что вы такое говорите… ладно, давай налью… а то еще расплачешься…

Шайба подставил кружку, куда ротный набулькал спирта. Шайба тут же, не разводя, выпил свою пайку спирта и сказал:

— Товарищ майор, разрешите еще?

— Это с какой стати?

— Ну, я мальчишка большой. Весу во мне больше центнера… что для меня пятьдесят грамма спирта? Ничего… мне даже по Уставу двойная пайка еды положена…

— Ну ты нахал! — вырвалось у ротного.

— Это похвала?

— Типа того…

— Служу России!

— Спирта больше не дам!

— Жаль…

— Иди, тебе еще полночи на фишке торчать.

Шайба повернулся и пошел на свою позицию.

За день разведчики группы Краснова оборудовали лежки, в которых можно было спать, не боясь получить обморожение — в снегу выкопали небольшие углубления, туда настелили брезент, затем уложили полипропиленовые коврики, а уже на них ложились спать разведчики в спальные мешки, и сверху накрывались целлофаном.

Еще в пункте постоянной дислокации Саня часто выгонял свою роту ночевать именно так, а не в теплой казарме. Поэтому сейчас он не опасался, что кто-то получит обморожение — личный состав был в полной мере подготовлен к выживанию в таких суровых условиях.

Шайба завалился спать до трех ночи в свой спальник, выпав из поля зрения своих командиров. Серега продержался до полуночи, и затем тоже завалился спать. Бдить оставались только наблюдатели, да командир роты. Внизу, у дороги, сидела группа Фокина. Там бдить должны были человек пять.

Примерно в час ночи наблюдатель доложил, что видит движение автомобиля с потушенными фарами. Машина шла на одних подфарниках. Дальность до машины составляла еще порядка двух километров, а потому было время принять решение. Савеловский поднял заместителя. Серега спросонья ухватился за автомат, но Саня быстро объяснил суть вопроса:

— Машина идет… будем бить!

По связи вышли на Фокина:

— Женя, поднимай всех! В твою сторону идет машина! Приготовиться к бою!

В ночник было видно, что по дороге идет джип. Саня не колебался ни мгновения:

— Как только машина войдет в зону поражения — огонь по моторному отсеку. Потом машину досмотреть! Мы начинаем спускаться…

Саня подхватил свой автомат, шестерых разведчиков, и начал спускаться к группе Фокина.

Как только машина приблизилась к засаде, двое разведчиков из бесшумного оружия обстреляли ее. В ближайшем рассмотрение оказалось, что это были старые «Жигули». Из машины выбрались два мужика и женщина, которые тут же послушно легли на дорогу. К этому времени на дорогу спустился Савеловский с разведчиками.

Досмотр машины показал, что ничего запрещенного к «гражданскому обороту» в салоне и багажнике нет. Люди от огня из стрелкового оружия тоже не пострадали. По сбивчивому объяснению выяснилось, что эта троица направлялась в Дагестан за продуктами на свадьбу родственников.

Машину силами разведчиков поставили у обочины, а людей подняли в расположение группы Фокина. Паспортные данные передали на ЦБУ и стали ждать. Саня подсел к одному из мужчин:

— Боевик?

— Зачем? Нет. Я мирный человек, воевать не мое дело… я работаю в администрации села Ведено…

— Кем?

— Водителем.

— Кого возишь?

— Главу администрации…

— Хаттаба давно видел?

— А кто это?

Савеловский рассмеялся:

— Да не жмись, я ведь знаю, что ты его разведчик. А потому я тебя сейчас расстреляю…

Чеченец испуганным взглядом смотрел на ротного. Саня раздухарился:

— Рассказывай только правду: как ты должен подать сигнал безопасности маршрута?

— Я не знаю о чем вы…

Задача допроса не ставилась, да и времени не было, и Саня махнул на чеченцев рукой. Через полчаса с ЦБУ пришел приказ отпустить задержанных. У машины был пробит радиатор, но она все же завелась, и уже в четвертом часу ночи троица уехала. Было ясно, как божий день, что если это и были разведчики, то они уже доложили «куда следует» и маршрут закрылся.

Так и случилось. До самого полудня по дороге не проехало ни одной машины. Наливники как в воду канули. Лишь редкие машины проезжали по перевалу.

Разведчики уже практически не таились. Саня как-то посмотрел на тропу, по которой он ходил от вершины к дороге и ужаснулся — тропа как-то незаметно превратилась в широкую слоновью дорогу. Куда уже до скрытности, когда тут такая тропа…

К исходу третьего дня Савеловский принял решение провести показательную ложную эвакуацию. Обговорив детали по закрытому каналу с ЦБУ, Саня принялся готовиться к передислокации.

Весь остаток светлого времени суток он вместе с Юрьевым и парой разведчиков облазил соседние склоны и нашел место, где можно было скрытно расположиться всему разведотряду. Ночью весь разведотряд переместился на новое место, а утром пять вертолетов изобразили посадку на прежнем месте и улетели домой.

Ложная эвакуация тут же возымела действие — буквально через час нескончаемым потоком хлынули в Дагестан бензовозы и другие машины. Разведчики пропускали их, стараясь не обнаружить себя. По разведданным Хаттаб должен был ехать на УАЗике серого цвета… только его и ждали…

Казалось, что день не закончится никогда. За это время мимо засады прошло около полусотни машин, но нужной так и не было. Было ясно, что предстоящая ночь будет решающей.

К ночи разведывательный отряд в предвкушении результата затаился в засаде прямо у дороги. Чуть выше, метров двести от дороги, находились расчеты «Утеса», «Пламени» и «Фагота», а так же группа управления разведотряда в лице командира роты, его заместителя и радиста.

Рота расположилась в цепь шириной метров триста вдоль дороги. Дозоры расположились еще метров на сто от ядра отряда, так, чтобы успеть предупредить о появлении машины.

С наступлением темноты Саня пошел проверять разведчиков. Люди за эти несколько дней были сильно измотаны, на них навалилась смертельная усталость… от недосыпа и солнечных ожогов у всех были красные глаза…

Юрьев расположился на левом фланге — на самом дальнем от Чечни, и сидел в снегу, ковыряя ложкой в полупустой банке тушенки.

— Как дела? — спросил Савеловский, подсаживаясь рядом.

— Ем… — коротко отозвался Серега.

— Сегодня бойцы на своих постах спать будут, как пить дать… люди устали, им нужен отдых… — тихо сказал Саня. — Нам с тобой сегодня спать не придется. Будем бойцов трясти. Ты со своего краю, я со своего…

— Угу… — кивнул Юрьев. — Только если Шайба еще в первую ночь спал, то сейчас его и из пушки не разбудишь…

— Спирт еще остался, но сегодня выдавать его я не буду. Точно все уснут… пусть лучше мерзнут…

— Если будут обморожения — с тебя спросят…

— Ну и пусть. Зато чует мое сердце, что Хаттабушка сегодня мимо нас пойдет… Как считаешь, пойдет, или нет?

— Если они поверили, что мы улетели, то пойдет… если не поверили, то не пойдет…

— Что-то оптимизма у тебя в голосе не слышно!

— Потому что устал страшно. И спать хочу!

Серега посмотрел на своего ротного злым взглядом. Саня отпрянул:

— Ладно, я пошел, проверю бойцов…

Серега закопал пустую банку в снег, и подхватив автомат, направился в сторону крайнего дозора, где нес службу Шайба.

Пробираясь по снежному склону, Серега невольно прислушивался к тишине, которая вдруг наступила с прекращением ветра. Где-то далеко на востоке находилось Каспийское море… вот сейчас бы окунуться в теплое море, да на песочке горячем полежать, подставляя свои бока палящему солнцу…

Впереди кто-то кашлянул. Это дозор. Тут же раздался голос:

— Кто идет?

— Юрьев… — отозвался Серега.

— Подходи… — Серега узнал фамильярный тон Шайбы.

Чуть не поскользнувшись на склоне, Серега подошел к крайней «фишке» и разглядев в темноте старшину, спросил его:

— Что у вас тут?

— Тишина полная… — доложил Шайба.

— Хари, поди, мочите?

— Да как же можно, товарищ капитан… на посту-то? — невинно вопросил старшина, напрочь позабыв свою выходку в первую ночь. — Не положено!

— Гляди-ка! — усмехнулся Серега. — Кто разговорился…

Шайба смолчал. Юрьев посмотрел в ночной бинокль на дорогу, потом отдал прибор разведчику и пошел в обратный путь. Время подходило к двадцати трем часам… Через час-два уже можно ждать гостей, если они, конечно, решатся ехать…

Вернувшись на свою позицию, Серега обернулся в спальный мешок и замер, поудобнее расположившись в снегу. Тут же его начал морить сон. Сознание решительно боролось с расслаблением, но усталость давала о себе знать. В такой ситуации нельзя давать ни малейших послаблений своему организму. Как только ты разрешишь самому себе прикрыть глаза на пять секунд — все, считай, что сон овладел тобой. Там где пять, там и десять. А потом сознание начинает оставлять бренное тело… и наступает здоровый физиологический сон. Тело отдыхает, подвергая себя смертельной опасности, срывая поставленную подразделению боевую задачу…

Серега потер перчатками виски, потом зачерпнул рукой побольше снега, и протер им лицо. Чуть взбодрившись, Серега вылез из спальника и направился в другую сторону. Наткнувшись в темноте на Житкова, Серега перекинулся с ним парой фраз и двинулся дальше. И почти сразу он вышел на спящего разведчика. Мальчишка сидел в позе для стрельбы с колена, и чуть оперевшись на откос скалы, спал в свое удовольствие.

Юрьев пнул бойца по ноге, и тот лениво повернувшись, сказал:

— Я не сплю… я слушаю…

— Слушает он… — Серега сплюнул в сердцах и пошел дальше.

Разбудив еще парочку рэксов, Серега вышел на Савеловского:

— Саня, надо что-то делать, я троих разбудил… а через час таких будет десять… или двадцать…

Саня тоже только вернулся с проверки и был в прострации от увиденного:

— У меня четверо спят… уговоры и наказания не помогают…

— Что будем делать?

Саня почесал затылок и тут же полез в сторону, где были складированы групповые манатки. В темноте что-либо искать было довольно сложно, но вскоре он вручил Сереге моток веревки:

— На, привяжешь за ноги своих дозорных, и будешь дергать время от времени…

— Это дело… — улыбнулся Серега и пошел на свой фланг.

Прошел он до самого конца и в итоге наступил на руку спящему Шайбе. Не слушая его оправданий, Серега привязал конец веревки за ногу Шайбе и сказал:

— Я дергаю — ты в ответ дергаешь два раза. Понял?

— Понял, — кивнул Шайба.

Юрьев вернулся на свою позицию. Всего он привязал на веревки троих разведчиков. Завернувшись в спальник, капитан вооружился ночным биноклем и принялся наблюдать. Время было уже около часа ночи, и ему даже показалось, что сон прошел… по крайней мере он уже не так сильно хотел спать. Время от времени он дергал за веревки, и разведчики тут же отзывались. Бдительность была восстановлена. Хоть и примитивно, но система работала!

Вдруг несколько раз щелкнула рация. Еще с вечера условились поддерживать режим полного радиомолчания, так как было известно, что чеченцы часто прослушивают эфир. А перед попыткой прорыва в Дагестан птицы такого полета, как Амир Хаттаб, наверняка будут стараться всеми силами выявить засаду… А щелчки… ну что такое щелчки?

А для всего разведотряда это был знак «внимание»!

Тут же подскочил Фокин и выпалил:

— Серега, поднимай своих. К нам машина идет! По цепочке передали!

Юрьев тут же дернул несколько раз за все веревки и ближним разведчикам негромко сказал:

— Приготовиться к бою!

И тут же переместился ближе к Шайбе, приглушенно выговорил:

— Шайба! К бою!

— Есть… — четко отозвался старшина.

Серега услышал, как тот передернул затворную раму автомата.

Юрьев вернулся на исходную и стал в бинокль рассматривать дорогу. Машина, по всей видимости, была еще за поворотом, и увидеть ее пока не было возможности. Оставалось только ждать.

Без радиосвязи, без докладов наблюдателей, без возможности самостоятельно оценить ситуацию…

И в этот момент из-за поворота появилась машина. В начале одна, а затем и вторая. Первым шел УАЗ. Точно такой, какой был указан при постановке задачи. Второй машиной была пятидверая «Нива». В бинокль было видно, что машины битком забиты людьми.

В один миг заработали «Утес» и автоматический гранатомет. Тут же хором запели автоматы и пулеметы группы Краснова и Фокина. С дистанции сто метров огонь стрелкового оружия нанес машинам приличные повреждения, но, тем не менее, «Нива», обойдя остановившийся УАЗ резко прибавила скорость, и включив фары, попыталась выскочить из засады. На очень коротком отрезке дороги «Нива» развила скорость более ста километров в час, и неслась из засады, надрывно рыча двигателем…

— Огонь! — крикнул Серега, и сам приложился к автомату.

Машина неслась у него буквально под носом, а он долбил по ней длинной очередью, отмечая про себя, что не может вывести нужное упреждение, и большинство его пуль ложатся уже за машиной… и лишь совсем не много влетает в салон с пассажирами…

Буквально через пару секунд машина вильнула за поворот, и исчезла из поля зрения. Серега не верил своим глазам. Он столько раз забивал из засады движущийся транспорт, что сейчас ему казалось, что это все сон. Он только что завернулся в спальник и прикрыл на мгновение глаза…

Но нет. Ствол автомата был теплым, а магазин пустым. Правее шло добивание УАЗа — по нему стреляли две группы специального назначения. Ребята работали на полное поражение…

Через минуту стрельба стихла. Серега метнулся на правый фланг и успел ухватить Савеловского за рукав прежде, чем он пошел досматривать расстрелянную машину:

— Саня, «Нива» ушла! — крикнул Юрьев в самое ухо ротного. — Я сам в нее засадил полмагазина, а ей хоть бы что…

Но Савеловский сейчас был занят УАЗом и внимание на Серегу практически не обращал.

Вместе с несколькими разведчиками офицеры спустились к УАЗу. Возле машины лежало три трупа в камуфляжной одежде. По ним на всякий случай несколько раз стрельнули молодые разведчики. В самой машине нашли еще три тела, два из которых еще подавали признаки жизни. Их выволокли на дорогу. Вопрос ставили прямо:

— Где Хаттаб?

Оба раненых боевика ответили одинаково:

— В «Ниве»…

Серега готов был провалиться сквозь землю.

*****

Один боевик выжил, и на утро вертолетом был эвакуирован вместе с разведчиками. На допросе, проводимом уже в отряде, он показал, что «Нива», на которой передвигался Хаттаб, была оснащена локальным бронированием салона и моторного отсека. Это объясняло ее живучесть при обстреле с такой короткой дистанции.

Вскоре агентурная разведка подтвердила факт тяжелого ранения Амира Хаттаба, полученного им при переходе из Чечни в Дагестан. Через два с половиной месяца Хаттаб от этих ранений умер. Где его закопали, не известно до сих пор. Чуть позже, совершенно случайно «федералы» нашли у убитого боевика кассету с записью похорон Амира. И больше ничего…

А потом командованию осталось только сочинить для российского народа красивую сказку о том, что кровавый бандит был отравлен каким-то письмом в результате сверхсекретной операции, проводимой ФСБ. Давайте поверим в эту красивую сказку, но при этом будем помнить, что жирную точку на жизни бандита поставил все-таки Спецназ ГРУ.

Запах армии

Иду по улице родного города. Солнце светит, птички, как положено, щебечут. День воскресный, но иду я на работу, и, как бы, спешу. Внимания на прохожих практически не обращаю, очки темные надел, я в танке.

Но тут вижу, на встречу идут три срочника. Видать либо в самоходе, ничего не боятся, либо в официальном увольнении в город. Тут уж бояться вообще им нечего. Парни в полевой форме (собственно давно я не видел на бойцах парадки). Идут на встречу.

Чисто автоматически по ряду признаков, известных каждому отслужившему срочку, пытаюсь вычислить их положение в армейской иерархии и период службы. Так, не задумываясь особо, просто на автомате, по старой, не умирающей привычке…

Ремешки подтянуты, но не «по голове», а более свободно. Еще не дембеля, и даже, не «деды», но уже далеко не «духи». Молодым бойцам старослужащие ремешок отпускают по размерам головы. Потом такой ремень застегивается на теле молодого военнослужащего. Хорошо тому военному, которого перед армией плохо кормили. Не так чувствительно. Но сколько я видел в армии упитанных мальчиков, у которых буквально шары на лоб вылезали, когда пара-другая дембелей кряхтя от напряжения, застегивала на не худеньком тельце кожаный (или «деревянный» — кто знает, тот поймет) солдатский ремень! Мне повезло, что в детстве мало ел каши. Ремень на меня налезал без особых потерь (чего смеяться, я когда пришел в армию, весу во мне было 55 кг…). Хоть и было не удобно, но вскоре я понял преимущества такого способа ношения амуниции: затянутый ремень всегда держал меня в напряжении, а потому далеко не редкие дембельские шутки с пробивками «фанеры» (Доклад! Фанера трехслойная бронебойная к осмотру готова!) заканчивались ничем. Пресс в состоянии был держать любой удар (вот тут-то и пригодились длительные занятия Кёкусином). Отлетал, бывало, далеко. Но дыхание ни разу не сорвали при таких вот шутках. Так что для меня затянутый ремень был не в напряг, а даже как защита. А еще такой прикол был: натянутость ремня проверялась накручиванием бляхи вокруг свой горизонтальной оси. Сколько раз провернется бляха, столько и будет последующих взысканий — это могли быть отжимания от пола, ползанье под койками (т. н. «обкатка танками») и еще много других способов подавления личности в аспекте воспитания воина. А еще ремнем били по заду, переводя из «духа» в следующую иерархическую ступень — в «удава». А потом начальник медслужбы в бане спрашивал: а почему у вас, товарищ солдат, синяк на ягодице имеет правильную пятиконечную форму?

Перевожу взгляд на сапоги. Сапоги у бойцов кирзовые, подвернуты они внутрь примерно сантиметров на шесть-семь. Командиры бойцов сейчас не видят, поэтому они и подвернули сапоги — когда вечером они вернутся в свою часть, сапоги будут отвернуты, как положено, но полоска сгиба останется — вот еще один признак, что воин уже старый и умудренный, но в старослужащие еще не дорос.

Помню, как мне выдали сапоги. Привезли нас с поезда в часть и сразу в баню. Там свои гражданские вещи мы сложили по своим же сумкам да рюкзакам, какой-то майор (это был начмед, я потом позже понял) сказал, что наши «манатки» будут отправлены домой Почтой России. Для этого каждому выдали по клочку бумаги, на котором нужно было написать свой домашний адрес. Ничего домой так и не вернулось. Тут нас всех в баню загнали, полсотни человек на пять еле-еле живых кранов. Вода в них была чуть теплая. Помылись, вышли, и тут нам начали выдавать форму. И сапоги дали. А сапоги были связаны между собой веревкой. Я один сапог ногами прижал, а другой начал тянуть на себя, веревка лопнула, и сапог мне залетел прямо в нос. Нос разбил в кровь. Сижу, кровь вытираю. Первый день в армии. Вот, думаю, начало службы…

Сапоги снимаются в армии только на период сна военнослужащего. Вот как объяснить штатскому, что сапоги в армии носятся с утра и до отбоя? А если стоишь в наряде, то и дольше. Походив в кирзе так с годик, воистину понимаешь старую солдатскую пословицу: «кто не носил сапог, тот не знает цену тапочкам». Проходив месяц в сапогах, после присяги меня отпустили в увольнение, а в увольнение выдали ботинки. Я шел в этих ботинках, и просто не чувствовал их веса. Мне казалось, что никакой обуви, кроме этих ботинок, в мире нет удобнее!!! Разумеется, ношение сапог сопровождалось и такими муками, как потертости, а у многих, и более серьезными болячками. Портянки наматывать я научился быстро — можно сказать, что на гражданке я умел это делать, правда, не так изящно, как я научился в армии, но все же… не на пустое место пришел, а, так сказать, с теоретической подготовкой. Но ноги я стер уже к исходу следующего дня. В последующие дни было только хуже, и к концу недели я уже хромал, как заправский инвалид. Таких как я, было много — куда как больше половины. Интересно было смотреть на роту молодого пополнения, идущую на плац (или с плаца, или куда угодно): впереди краса и гордость роты, а сзади толпа хромоножек с вымученными лицами — так называемые «умирающие лебеди». Шрамы от тех ран до сих пор на ногах, как память потомкам… Однако, сейчас, если куда далеко шагать по пересеченной местности, под берцы или сапоги я всегда наматываю портянки. Это надежнее носков. Проверено.

Бывало как: идешь в начале службы по луже радостный, думаешь, что сапог-то непромокаемый. Потом оказывается, что нет. Но уже поздно. В самом начале службы сапоги уже практически не годные, а тебе еще служить и служить. В батальоне связи были мы на учениях четверо суток. И все это время дождь лил не переставая. Грязи было по колено. В прямом смысле этого слова! Никогда и нигде больше я не видел столько грязи, сколько ее намесили около сотни машин трех батальонов связи. Благо, что лето еще было, но и то. Так ноги всё это время были мокрые и холодные. Приходилось поверх сапог надевать чулки от ОЗК. Я их сверху подвязывал, и грязь поверх сапог не набиралась. К зиме на сгибах уже были дыры. При первом же снеге набрал его полный сапог, зашел в казарму, он растаял, а тут команда: строиться на плацу… И с мокрыми ногами на плац. Было весело.

А как чистить сапоги? Это же вообще отдельная тема! Такая банка ваксы, килограмм на пять. Поставили ее в курилке — это для вас, молодые. На пятьдесят рыл только две щетки. В очередь, сукины дети! Перед каждым построением — обязательно надо почистить сапоги. Солдат с грязными сапогами в армии — это как преступник-убийца на гражданке. По крайней мере, такое было мнение у командиров.

Не было такого случая, чтобы вышестоящее командование прошло мимо грязных сапог. Но, как я понимаю, это когда им делать нечего. Вспоминаю себя после первого учебно-боевого выхода в глухую тайгу по маршруту в сорок километров: стоим в каре, грязные, как свиньи, ну и, разумеется, обувь (берцы тогда уже были) с ошметками грязи. Ротный смотрит на нас, все живы, задача выполнена… и даже про грязную обувь ничего не сказал…

А в части, помню, уже под дембель, какое-то очередное построение, все бегут, суета… я встаю во вторую шеренгу, и когда мимо идет старшина и смотрит на обувь, обнимаю ближайших двух товарищей, висну на их плечах, а ноги сгибаю в коленях и поджимаю под себя. Обуви не видно. Старшина мимо так и прошел. Проскользил взглядом: нет грязных ног — значит, все хорошо. До него даже не дошло, что ног вообще не было. Вся рота потом валялась со смеху…

А если вспомнить те шедевры обувного искусства, которые рожают дембеля перед отправкой на Родину! В батальоне связи у дембелей я видел такие эксклюзивные шедевры, о которых любой сапожник может только мечтать! Дембеля сутками сидели за изготовлением своей парадной формы, и в частности сапог. Первым делом у дембельского сапога укорачивается голенище. Сбоку делается разрез под небольшую шнуровку — а шнурки из белой тесьмы (в ВДВ и Спецназе — из стропы). Сапоги должны быть обязательно «замшевые» — это те сапоги, у которых, видимо по ошибке, кожаная часть сшита кожей внутрь, а замшей наружу. Так вот эта замша разглаживается утюгом и носку сапога придается форма гроба. В конце девяностых годов было модно такие туфли носить, которые так и назывались — «гробы». Непобедимая и легендарная уже носила этот писк моды еще за много лет, как он вышел в мир. А еще дембельские сапоги изнутри обшивались красным бархатом. Бархат «доставался» в клубе части, где им устилали столы по торжественным случаям. Помню, у нас в части проходил показательный выездной суд над ворами в погонах, так один стол был закрыт сукном, на котором сбоку зияла приличная дыра, явно сделанная умелой рукой сапожника-дембеля. В такой сапог даже ногу ставить не осмелишься по первому разу. Слишком уж красиво он сделан.

А еще кирзовым сапогом или берцем можно душу хоть из дьявола выбить. Мне ротный берцем сломал на левой руке вот ту косточку, которая является продолжением мизинца. Тренировочный бой, блокирую удары, тот наседает, а отступать нельзя — будет еще хуже. И тут я вместо того, чтобы нырнуть в сторону, блокирую рукой его ногу. Аж свет в глазах потух от боли. В двух местах косточка сломалась. Но, ничего, зажила. Обиды на ротного не держу. Сам виноват.

Или еще «приятно» сапогом в солнечное сплетение отхватить. Или как сержант Попов, пришедший к нам после учебки, авторитет среди своего призыва ставил: подходил ночью к спящему, и со всей силы сапогом бил человека в переносицу. Крови обычно много из той переносицы вылетало. Как мне потом Колдун в письме написал, Попов домой на дембель не доехал. Ехал вместе со всеми в поезде, а потом куда-то пропал. Зарился, он было и на меня, на дембеля тогда уже. Но своевременная обстоятельная беседа со ссылкой на полученный боевой опыт, успокоила мальчика. Весу в нем было килограмм девяносто, но душа оказалась слабой. Перепугался. А потом, как я понимаю, свои с поезда его и сбросили. Сапоги ему явно не простили.

В роте специального наслаждения, то есть назначения, я получил горные ботинки в качестве подарка от самого ротного, когда отморозил свои копыта по его вине (я его за это не виню). Ботинки эти я носил примерно месяц, они были старые — он в них еще по Гиндукушу лазил. Потом в роте выдали всем такие ботинки с высоким берцем. Эти ботинки я получил 1 апреля 1994 года, а бросил в костер, как совершенно не годные, аж летом 2002 года! Все это время они мне служили верой и правдой.

Невольно прислушиваюсь к идущим ко мне бойцам — не звучат ли подковки. Нет, не звучат. Тут два варианта: либо в части просто нет подковок, либо по статусу им еще не положено подковки носить. Про подковки вообще история отдельная. Вот не поймут меня штатские! Не поймут! Кто из «не служивших», знает команду: «правую ногу на носок ставь!». Вот для чего такая команда подается? Кого не спрашивал, никто не знает. А подается она для контроля за стертостью каблуков армейского кирзового сапога. Тут вот какое дело: на солдатском сапоге каблук — вещь заменяемая. Стоптал его на половину — смени. За полгода можно три каблука стоптать. Зимой каблуки вообще не стаптываются, а летом — только держись. Но тут тоже есть момент, где можно продемонстрировать свой статус. Пусть часто каблуки только молодые меняют. Старослужащий мудрый воин вобьет себе в каблук тремя малыми дюбелями специальную подковку. Металл будет стираться, а резина каблука останется целой. Сменить подковку — дело нескольких минут, сменить же каблук — это не один час возни. Обычно, молодой воин все делает сам. Поэтому будь ты самая последняя белоручка, никто за тебя в армии каблуки на твоих сапогах менять не будет. И потому белоручка берет сапожный молоток, железную ногу и вперед, к устранению недостатков! Помню, как я мучился первый раз. А на это дело смотрел один дембель, до службы в нашей роте в Таджикистане повоевать успел в 15-й бригаде. Так он долго смотрел на меня, башкой качал, а потом взял, да и показал, как правильно надо делать. Через полчаса я уже все закончил. До сих пор с теплотой этого мальчишку вспоминаю. Золото был человек. Правда, как-то попало от него, но сам понимаю, что за дело.

А как подковки прибиваются? В смысле не техническом, а организационном. У нас было принято, что подковки можно носить, став по армейским понятиям «фазаном», т. е. отслужив год. Но находятся зловредные молодые бойцы, которые начинают портить нервы старослужащим еще задолго до указанного срока. Мой призыв набил подковы еще зимой — все ж крутые. Особенно друг перед другом. Тут старики возвопили: да что же это такое, мол, как можно, скоро нас эта молодежь заставит еще и ЦП мыть!? Ну, тут нам всем предложили снять подковы. А куда их снимешь? Обидно, столько старался… не стал снимать. Бейте, режьте, снимать не буду. Помурыжили немного, и все затихло. А потом, помню, сами уже старые, стодневка идет… а мы из командировки только приехали, все такие боевики, сплошные рэксы спецназовские… а в роте молодежь появилась. И тут перед построением, стоим, важно переговариваемся, а с КПП выбегает наш молодой боец, и на цыпочках мимо нас. Стоять — бояться! Оказалось, подковки прибил. На цыпочках хотел тихонько проскользнуть. Не удалось. Стали ему рассказывать, мол, мы там по кавказским горам… по ночам… все нас там боялись… а он тут на всем готовом… и тому подобные сказки, а он стоит, чуть не плачет. И рад бы сию минуту подковы вынуть, да нечем…

Иду, бойцы приближаются. Смотрю на них, пытаюсь разглядеть значки на груди. Значков у них нет. У нас на срочке наличие значков (и их количество) достаточно точно могло сказать о статусе солдата. Если боец первого периода службы где-то притырил «бегунка» (знак «Воин-спортсмен» 1-й, 2-й или 3-й степени) и нацепил себе на грудь, значит, воин достаточно крут, чтобы не бояться, что знак отнимут старослужащие. Тут вот ведь какое дело — «бегунки» у старослужащих уже давно есть, а потому для себя отнимать не будут. А если пацан хороший, зачем у него отнимать. Ну, разумеется, предел тут тоже есть. Если молодой, вдруг заимеет значков на груди больше, чем у старого солдата, тут-то ему и кранты. Придется расставаться. На все эти «бегунки», классность, отличников и парашютистов наши командиры смотрели сквозь пальцы. Хотя, помню, был случай, когда ротный поймал одного дембеля (это был Рыжий, герой многих моих рассказов) и, ткнув ему пальцем в грудь, сказал, что на дембель Рыжий поедет только после того, как реально заработает себе все то, что у него висело на груди. Самым страшным для Рыжего оказался значок «100 отличных караулов», который он выменял где-то на складе не в нашей части. В караулы мы ходили редко, и у меня к концу службы их было всего тринадцать. Не больше было и у Рыжего. Если бы ротный уперся, Рыжий бы сдох в караулах. Так же у него висели на груди «Специалист 1 класса», Золотой «Воин-спортсмен», «Отличник Советской Армии» (до сих пор вижу такой значок на защитниках России), и еще у него был единственный честно заработанный «Парашютист-отличник», но колодка этого значка говорила о том, что обладатель знака совершил не менее пятидесяти пяти прыжков. В реальности у Рыжего не могло их быть больше четырнадцати — по семь за период обучения. Не знаю, где он взял цифру «50» на знак и «5» на колодку, но, судя по значку, он был в роте второй парашютист после зама по ВДС капитана Сережи Лютикова. У меня так и остался значок «Парашютист-отличник» с цифрой «10» на знаке и «2» на колодке, хотя у меня к концу службы было 17 прыжков (3 дома и 14 в армии). Как-то не особенно я старался блюсти точность в этом деле… Про медали за командировку вообще молчу, ибо в основном бойцы нашей роты свои награды получали уже дома, в военкоматах. Я, к примеру, получил свою только через 13 лет после службы. Потом через год еще одну. Но это уже вопрос не к нам.

Нет у бойцов значков. Может, вообще у них значков в части нет? Начинаю приглядываться к эмблемам — кто же они такие? Из какой части? Связь. О, это те, которые за городом стоят. Радиоразведка. Осназ. Нет у них наглости спецназовской в глазах. Да и откуда взяться. Примера-то брать не с кого. Это Уссурийск по норам прячется, когда второе августа наступает: бригада спецназа (тогда еще была) и десантно-штурмовая бригада — есть кому развернуться. А у нас в городишке тихо. Разве, что я в парке пьянку организую… так обычно же без мордобоя. Культурно. Чекисты меня подкалывали, мол правило себе завели: утром третьего августа, приходя на работу, не забыть заглянуть в обезьянник, проверить, не лежит ли там знакомое тело, а если не лежит, все равно просмотреть сводку, не мог я не отметиться… Но то время уже давно ушло. Давно уже годы не позволяют такое баловство…

И вот идут эти трое срочников. Смотрю им в глаза. А в глазах та самая неописуемая радость временной свободы. Свободы, которая у них закончится через несколько часов… и опять у них начнутся армейские будни…

Разминулись. Прошел мимо бойцов.

И тут я почувствовал запах. Тот запах, который ни с чем нельзя перепутать. Так пахнет казарма. Запах только мелькнул, но и того хватило. Здесь весь букет. Здесь и вакса для чистки сапог, здесь и мастика для натирания полов, здесь и кожа солдатского ремня, здесь и оружейное масло. А еще здесь усталость солдатская и вечный недосып. Здесь и перловая каша и тушенка. Здесь и построения и разводы. Здесь караулы, наряды, гауптвахта и парко-хозяйственные дни. Здесь полигоны, техника и оружие. Здесь марш-броски и спортивные праздники. Здесь казарменный мордобой и занятия по рукопашке. Здесь бронежилеты, каски, рюкзаки и разгрузки. Здесь парашюты, самолеты и воздушный простор. Здесь рейды, засады и смертельные бои. Здесь раненые и больные, здесь живые и мертвые.

Это — армия. Именно так она и пахнет. Этот запах забыть нельзя.

Палатка

От этой военной истории смеются только те, кто служил. Остальные разводят руками в недоумении — о чём тут смеяться?

Есть у меня друг, дружище, товарищ по жизни — по-всякому можно называть — Лёха Маракулин. В своё время служил он в армейской ремонтно-восстановительной базе, что в Липовцах. Тыловая часть, размеренная жизнь, и все такое. В общем, с его слов, начинаются у них учения. Есть такое понятие — КШУ. Кто знает, тот поймёт.

Короче, ставят они большую армейскую палатку. Для штаба. Внутри палатки, как и положено — большой стол. На нём будет лежать большая карта, на которой командование нашей родной уссурийской 5-й общевойсковой армии должно и проводить данное КШУ.

На установку и обустройство палатки ставят Лёхино отделение. Они, шесть человек, в течение светового дня ставят эту палатку, вымотавшись сверх человеческих возможностей. В общем, отдав все свои силы, поставили. А внутри установили печку-буржуйку. В неё дрова, которые горят, а по трубе искры вылетают.

Начальник штаба майор Иванов смотрит на это великолепие, и говорит моему товарищу изготовить для трубы искрогаситель, так как возможно попадание искр на элементы палатки и маскировочной сетки, и её возгорание.

Лёха, конечно, требованиям внял и начал самолично мастрячить для трубы искрогаситель из какого-то листового железа, но в это время из печки уже полетели первые искры, которые зажгли маскировочную сеть над палаткой (а это такая вещь, которая возгорается от легкой искры…). Сеть стала гореть, крики, паника, а там еще ГАЗ-66 стоял, который КШМ, с антеннами, в общем, машину завели, и, срывая сеть и антенные растяжки, отъехали от палатки, чтобы не дай бог, не сжечь еще и машину. Ну, там еще была беготня с пустыми огнетушителями, но это всё ерунда.

И как бы всё хорошо, но часть искр на палатку всё-таки попала. И в палатке от прогорания брезента, образовалась небольшая дыра. Прямо над столом, над которым предполагалось разворачивать стратегические карты. Военная беда, не иначе.

Начальник штаба (тот самый майор Иванов) так и сказал, мол, так дело не пойдет, надо зашивать.

И вот стоит отделение перед прогоревшей палаткой. Смотрит на нее. Все понимают, что зашивание палатки возможно только после её складывания, после её разборки. Но, при этом все прекрасно помнят, каких сил им этого стоило, каких трудов она им обошлась…

В общем, как говорит Лёха, принимается решение, что палатку надо зашивать любой ценой — как на войне. И зашивать прямо вот так, в стоячем состоянии. То есть, кому-то нужно на неё залезть, и сшить прогоревшую дыру, стянув края суровыми нитками.

В рамках принятой стратегической доктрины была организована большая иголка с толстой ниткой. Сим приспособлением должен был быть вооружен боец, который будет послан исполнять свой священный долг перед Родиной на прогоревшей палатке. Кто им может стать? По логике (по гражданской логике) им мог быть только наиболее лёгкий боец. И, как бы всё хорошо, но самым лёгким оказался некий Джимми — дагестанец, борец, боксер и вообще человек, который был в конкретном отрицалове Устава при прохождении действительной срочной службы. Как Лёха говорил, Джимми признавался ему даже в том, что в своё время был в отряде Хаттаба, но принять участие в реальный боевых действиях против ВС РФ не успел — к тому времени Хаттаба выключили, и отряд распался. А Джимми вернулся домой, откуда его успешно призвали в ряды ВС РФ.

В общем, когда все поняли, что самый лёгкий — это Джимми, со слов Лёхи, стало ясно, что впереди их всех ждёт настоящий военный цирк.

— Я нэ пайду, командыр, ты што? — тут же заявил Джимми.

Ну, а как иначе — он даже полы в казарме никогда не мыл, ссылаясь на некие мужские традиции Кавказа.

Отказ Джимми выполнять боевую задачу не стал большим препятствием в её исполнении. Было принято второе военное решение — на палатку полезет, если уж не самый лёгкий, тогда самый безотказный. Или, проще говоря, лох.

Лохом был некий Потап, по совместительству который оказался и самым тяжелым военнослужащим из всей компании.

— Слишишь, Потап, ти давай, лэзъ на палатка, — сказал Джимми, полностью поддерживая новое решение.

Потап, девяностокилограммовый парень, который был настолько же безотказен, насколько и тяжел, нездорово похихикивая, направился к палатке. Ему дали иглу с толстой ниткой, убедительно напутствовали в полном успехе предстоящих действий, дружно подсадили, и он оказался на палатке.

И вот когда Потап уже начал подбираться к прогоревшему участку, все услышали короткий треск разрываемого брезента. Потап остановился, и в нерешительности оглянулся назад…

— Давай, двигай! — посоветовали ему снизу — те, кто уже понимал, что произойдет в следующее мгновение, и оттого стоящие в предвкушении предстоящей развязки… — сейчас! Сейчас!

— Угу, — невесело кивнул Потап, и двинулся дальше.

— Руки шире расставь, — подсказал ему Лёха, который уже давился предстоящим смехом.

Разумеется, палатка в какой-то момент не выдержала, и с брезентовым треском, взмахом рук и отчаянным воплем, Потап ухнул вниз, пропав с поля зрения.

Все ринулись в палатку. Потап лежал на командно-штабном столе и угодливо обстановке похихикивал. Всё Лёхино отделение принялось ржать — безудержно, внадрыв.

Лёха, понимая, что сие действо может самым негативным образом отразиться на его самочувствии, вышел из палатки, и занялся изготовлением искрогасителя, наблюдая, как от штаба части к палатке уже направился оперативный дежурный — тот самый майор Иванов.

Иванов, слыша гомерический хохот, доносящийся из палатки, строго поинтересовался у Лёхи, что там происходит.

— А вы, товарищ майор, зайдите, и сами посмотрите, — удерживая себя от нахлынувшей волны смеха, невозмутимо сказал Лёха.

Когда майор вошел в палатку, смех прекратился. Как отсекли.

— Да вы ох…ли… — раздалось оттуда громко-майорское.

— Это Потап порвал, — дружно отозвалось отделение.

Не, вот так подумать — а кто еще мог порвать палатку? Конечно, только тот, кто её и рвал… только Потап… Мы же не можем обвинять в этом всё отделение… хотя именно при полном попустительстве которого сие и стало возможным…

Майор вышел из палатки в ярости. Завтра с утра тут должен был появиться весь штаб Пятой армии.

— К утру палатка зашита, — крикнул майор отделению.

— Готово, — сказал Лёха, подавая майору искрогаситель.

Тот посмотрел на Лёху, взял искрогаситель, покрутил его в руках…

— Ты — иди спать, — сказал майор. — Ты своё дело сделал. А эти — пусть исправляют тут всё…

Это и нужно было моему другу.

Вот и вся история.

Утром палатка была зашита. Лёха не знает, кто её зашивал.

Эвакуация

Разведывательный отряд специального назначения вторую неделю находился «на войне». Местом временного базирования была выбрана железнодорожная станция Червленая-Узловая, откуда разведгруппы работали в сторону Гудермеса и по рядом стоящим населенным пунктам. Разведчики жили в комфорте — в пассажирском вагоне, любезно выделенным дистанцией пути, а вернее нагло захваченным самими разведчиками…

Конец февраля 1995 года выдался вполне теплым, что было совсем непривычно разведчикам, которые прибыли на ридну чеченщину из суровой уссурийской тайги. В страшный замес в Грозном отряд практически не попал, коснулся лишь самого края, и вот сейчас большие командиры российской армии выгоняли спецназ на борьбу с ночными передвижениями духов. Дело было в том, что по ночам действовал комендантский час, особенностью которого было разрешение не спрашивать приближающегося о его принадлежности и смело мочить его со всех стволов…

Группа майора Семенова ходила на засаду в район железнодорожного моста у Брагуны, который охранялся бойцами внутренних войск, и которые, по данным разведки, по ночам за небольшую сумму пропускали через мост чеченских боевиков. Решено было в один прекрасный момент задолбить этих духов, а потом еще и разобраться с охраной моста — кто откуда призывался…

Группа ходила «на мост» две ночи подряд, но в эти ночи никакого крупного движения замечено не было. И вот, под вечер третьего дня группа, получив оружие, заряжалась, снаряжалась, в общем, готовилась…

Разведчик-пулеметчик Рафик Баширов взяв из ружпарка свой пулемет, уселся с ним поудобнее на бревно, заменяющее скамью, расстелил кусок брезента и принялся чистить свою «швейную машинку». Напротив него, на другом бревне, устроился старший разведчик Петя Злобин с автоматом, оснащенным прибором бесшумной и беспламенной стрельбы. Рафик и Петя были закадычными друзьями, призывались с одного города и во взаимной нелюбви друг к другу замечены не были.

Обыкновенный треп языком во время чистки оружия — святое дело. Бойцы вспоминали прошлый выход, обменивались шутками, подначивали друг друга. В прошлом выходе Злобин наступил в глубокую яму с водой и почти всю засаду просидел с промокшей ногой. Вымучился он здорово, но, приложив максимум мужества, на предложение командира группы снять засаду и вернуться в ПВД, отказался.

— Да что ей будет? — вопрошал Злобин, имея в виду свою ногу.

Осмотревший его после выхода врач отряда капитан Кириллов покачал головой:

— Смотри, герой, еще один такой выход и можно тебе ногу отстегивать. Ты больше так не рискуй. Пусть лучше засада сорвется, чем ты ногу на хрен отморозишь…

А теперь Злобин сидел на бревне и героически рассказывал о своих мучениях:

— Да ты Рафик, не представляешь, чего мне это стоило! Знаешь, как у меня нога от холода ныла? Я думал, что все — кранты, думал, что уеду из Чечни этим, как его… Маресьевым…

— На протезах? Круто… — смеялся Баширов. — У тебя погоняло будет: Петруха — Деревянная Нога…

— Тебе смешно, а я сижу на своей позиции, пальцы на ноге вообще не чую, думаю, что всё… но засада важнее, как же я вас подведу… да меня пацаны в отряде потом засмеют… никто же про лужу не вспомнит… все будут только помнить, что я замерз…

— Да герой, герой… — смеялся Рафик. — Говорил я тебе — давай на засаду водки с собой возьмем… мигом бы отогрелся…

К друзьям подошел начальник медпункта капитан Кириллов.

— Как твоя нога? — обратился он к Злобину.

Тот подскочил:

— Нормально, товарищ капитан!

— Не болит?

— Никак нет!

— Не почернела?

— Никак нет!

— А ну, покажи… а то за твою отмороженную ногу мне командиры голову быстро скрутят…

Разведчик быстро разулся и показал ногу. Все было в порядке. Каким-то чудом нога не понесла никаких потерь…

— Ладно, обувайся… и смотри… больше по лужам не ходи.

— Так я же не видел эту лужу. Там такая темень была… хоть глаз выколи…

— Ладно, бывай…

Капитан ушел. Его сменил командир роты майор Семенов, который ходил на засаду в качестве командира группы.

— Ну что… Маресьев…

— Да все нормально, товарищ майор, меня сейчас врач смотрел, все хорошо, нога в норме…

— Точно?

— Точнее некуда… товарищ майор.

— Ну раз так… смотри у меня!

— Есть…

Семенов ушел.

Рафик поставил пулемет на сошки, проверяя работоспособность механизмов. Вставил короткую ленту с двадцатью пятью патронами. Несколько раз дернул затворную раму. Механизм подачи ленты работал прекрасно…

Злобин сидел как раз напротив среза ствола пулемета. Он радостно сказал:

— Я свою ногу теперь беречь пуще прежнего буду.

В этот момент раздался хлопок одиночного выстрела.

Петя глупо смотрел на срез пулеметного ствола, из которого тонкой струйкой тек серый дым. Так же глупо на пулемет смотрел и Рафик.

На коленном сгибе чуть было не отмороженной ночью ноги, на камуфляжной штанине виднелась крохотная дырочка. Оба бойца некоторое время смотрели на эту дырочку, пока Петя не понял, что она значит, только после чего догадался проследить возможную траекторию. Взгляд его скользнул вдоль ноги, с каждым сантиметром обозреваемого тела сердце его замирало… и замирало… и наконец взгляд уперся в вывернутую наружу дырку на самой ягодице.

Крови еще не было, но было уже предельно ясно, что пулеметная пуля калибром 7,62 мм вонзившись под коленную чашечку, прошла вдоль всей ноги и благополучно вышла из ягодицы, перебив по ходу своего движения все, что только можно было перебить в многострадальной ноге старшего разведчика…

Боль приходила постепенно, так же постепенно Петя увеличивал громкость своего звучания. Когда же он достиг своего природного предела, на звук сбежались отрядные командиры всех мастей.

Перед оказанием помощи пострадавшему, командир отряда майор Андреев дал по ребрам разведчику-пулеметчику Баширову, на словах горячо поблагодарив его за внезапно предоставленную командирам свежую головную боль, и лишь после этого рука врача потянулась к промедолу.

Разумеется, ночная засада была сорвана. И если в предыдущую ночь Петрухина нога, попавшая не в то место, не в то время, еще смогла вынести все тяготы и лишения военной жизни, то теперь тяготы пересилили мужественного разведчика…

Петруха выл по геройски громко, на разные голоса… Появилась и кровь. Куда же ей деться? Штаны разрезали, стали бинтовать. Процесс осложнялся тем, что наложить жгут было не возможно, так как, по всей видимости, пулеметная пуля перебила Петрухе тазовые кости. Кириллов сделал все, что мог: закрыл раны, вколол обезболивающее… но с таким ранением подстреленного нужно было срочно ложить на операционный стол.

Но уже темнело, приближалось время, когда по чеченским дорогам передвигаться было равносильно самоубийству — по тебе могли открыть огонь как засевшие в засаду боевики, так и свои же соратники, обремененные приказом стрелять без предупреждения. Погода не заладилась, и вертолета все равно было не дождаться… и командиры собрались на короткое совещание.

— Сколько он еще протянет? — прямо спросил командир отряда майор Андреев.

— С такой большой кровопотерей до утра он не протянет… — уверенно отозвался Кириллов. — А у меня нет средств провести хирургическое вмешательство…

— Другими словами наш боец обречен? — уточнил майор.

— Да, — кивнул врач. — Еще четыре часа и его уже можно будет заворачивать в фольгу, и везти на консервный завод… («консервным заводом» в Чечне называли полевой морг, который находился на Моздокском аэродроме между защищенными ангарами рядом с расположением отряда специального назначения уссурийской бригады — там трупы упаковывали в цинковые гробы…)

— Обалдеть… — вырвалось у Андреева. — Сходили на засаду… ну и как мы его доставим в госпиталь?

Казалось, что это невозможно.

— Я знаю как… — подал голос майор Семенов.

Все обернулись на него. Как на спасителя…

— Как? — вырвалось у Кириллова.

— Мы его повезем на тепловозе…

Идея была совершенно здравая. Одно дело автомобильные дороги, и совершенно другое — дорога железная, которую пока еще никто не додумался курочить…

— Так, Семенов, — начал распоряжаться командир отряда. — Ноги в руки и на станцию. Ищи тепловоз, паровоз, электровоз… подгоняешь его сюда… грузим раненого, твоя группа его прикрывает. Баширову оружие не давать, пусть сидит здесь. Хотя нет, его под арест, тоже на паровоз, и на базу на аэродром… пусть в пэпэдэ ждет своей участи. Там его пристегните наручниками к бэтээру… короче, встали… нечего рассиживаться…

Семенов с тремя разведчиками вломился в одно из помещений станции Червленая-Узловая:

— Эй, кто тут живой еще? Выходи быстро!

Из отгороженного закутка выглянули двое: мужик постарше, и совсем молодой пацан лет пятнадцати.

— Чего надо? — спросил мужик постарше.

— Локомотивом рулить умеешь?

— А чего там не уметь? — развел руками мужик. — Я машинистом уже тридцать лет отпахал…

— Заводи тогда свой паровоз, поедем в Моздок! — коротко объяснил Семенов.

— Кто ж мне это позволит?

— А кто запретит? — вопросом отозвался Семенов.

— Начальник дистанции пути… он у нас строгий…

— А он еще жив? — зло поинтересовался Семенов, к месту погладив цевье своего автомата. — Ты мне здесь сказки не рассказывай. Давай, поехали, у меня пацан раненый умирает, машиной мы его не довезем…

— Отвечать вы будете… — начал говорить машинист…

— Согласен! — кивнул майор. — Только давай быстрее!

Через десять минут локомотив уже подогнали к ПВД, где на него бережно погрузили раненого. Злобин уже пребывал в небытие, теряя время от времени сознание от большой кровопотери и болевого шока. По предложению Кириллова подстреленного бойца привязали — чтоб не выпал. По предложению Семенова на носу тепловоза посадили двух пулеметчиков, по бортам усадили еще шестерых разведчиков с автоматами и двумя подствольниками, так же участие в поездке приняли и Семенов с Кирилловым. В двадцать один час тридцать минут локомотив тронулся в путь.

По ночной Чечне неслись на максимально возможной скорости и вскоре уже прибыли в Моздок, где возле железной дороги их уже ждал «Урал», вызванный из пункта постоянной дислокации отряда. Машинист со своим молодым напарником все же отважились на обратный путь, считая своего начальника дистанции более страшной вещью, чем возможный обстрел по пути, и сразу уехали в Червленую.

Когда с раненым приехали в госпиталь, Злобин уже не приходил в себя. Его быстро определили на операционный стол и вскоре военные врачи спасли ему жизнь. Сейчас он живет и здравствует, и благодарит своих командиров, которые не поленились организовать такую необычную эвакуацию.

Только после этого случая между Петрухой и Рафиком кошка черная пробежала.

А этот чертов мост у Брагуны еще аукнулся горем отряду специального назначения уссурийской бригады, но об этом в другом рассказе…

Брагунский мост

14 марта 1995 года Лёня «Пружина» должен был отметить свой девятнадцатый день рождения. Еще с прошлого дня он был назначен в группу майора Кости Семенова, которая должна была в очередной раз выйти из пункта временной дислокации на станции Червленая-Узловая на мост у Брагуны, и поставить там засаду на чехов. Чеченские боевики по ночам шастали через мост, подкупив охрану, состоящую из доблестных бойцов внутренних войск. «Вованы» чисто по-человечески не желали лишний раз вступать в конфликты с местными духами, и полюбовно уладили с ними отношения, однако как-то они забывали, что пропущенные через мост духи шли не на прогулку, а творить свои черные дела…

Майор Семенов несколько раз водил группу на мост, но либо в эту ночь никто вообще через мост не ходил, либо ходили по одному, по двое… а хотелось накрыть, так побольше! А потом утром всей ротой приехать на мост и прорубить всех служащих там «вованов», чтоб впредь не повадно было…

Подготовка к выходу в прошлый раз сорвалась вследствие того, что разведчик-пулеметчик при чистке своего ПКМ случайно прострелил ногу сидящему напротив него товарищу. Раненого отправили в госпиталь на тепловозе, а злодея со случайно переломанным ребром отправили в ППД отряда на моздокский аэродром. Выход был сорван, и вот сейчас все надежды возлагались на эту ночь…

«Пружина» был снайпером, и за ним числилась 9-мм снайперская винтовка ВСС «Винторез», из которой он в карьере отстрелил около сотни патронов, что возводило его в ранг «высокоподготовленного» специалиста. Он уже успел побывать и в реальном бою: пару недель назад на облете досмотровая группа внезапно вышла на кошару, откуда по Ми-восьмым открыли огонь. Вертолеты тут же залпом НУРСов накрыли кошару со всеми, кто там рискнул рыпнуться, но Лёня успел пять раз шмальнуть из своего «Винтореза», о чем потом целую неделю рассказывал своим боевым товарищам…

Винтовку он носил на задание в разобранном виде, так как командир отряда майор Андреев строго указал не выделяться и быть «как все». То есть быть похожим на обычное пехотное формирование, у которых нет спецоружия. Поэтому «Пружина» носил ВСС под бушлатом, куда он легко помещался, будучи разобранным на три части. Кроме ВСС за «Пружиной» числился еще и АКМСЛ, с которым он ходил в открытую. Правда за ним числился еще и «Утес», который был установлен на одной из отрядных МТ-ЛБ… по понятной причине «Пружина» свой «Утес» никуда не таскал… ни под бушлатом, ни на плече…

Подготовившись на выход, уложив все, что нужно в свой РД, Лёня вдруг вспомнил, что на завтра, 14 марта, у него был день рождения…

Его аж покоробило — как он мог это забыть? Блин, с этой военной житухой… родной день рождения чуть было не пропустил…

Проходящему мимо майору Семенову Лёня тут же об этом и сказал:

— Товарищ майор! Разрешите обратиться?

— Чего тебе?

— У меня завтра день рождения, разрешите не идти сегодня на задание?

— А что так? Очко играет?

— Да нет, так… майор Андреев же говорил, что у кого день рождения, тот отдыхает…

— А кто вместо тебя пойдет?

— Я сейчас найду…

— Вот найдешь, тогда и поговорим…

— Есть!

«Пружина» бросился в вагон, где жил разведотряд и быстро нашел своего друга — Стёпу Тучкова.

— Слышь, Степан, сходи вместо меня сегодня ночью на задание?

— А ты сам что?

— У меня завтра день рождения…

— А я здесь при чем?

— Ну ты же друг мне… а? Выручи?

— Не… не могу…

— Степа, ну помоги…

— У меня сапоги порвались… позавчера за арматуру зацепился… вот, смотри…

Степан показал свои сапоги, где из небольшого разреза торчал кусок серой портянки.

— Видишь?

— Я тебе свои дам, — сказал «Пружина». — Они у меня нормальные.

— Блин, да не хочу я сегодня идти…

— Ну, Степан, ты мне друг, или так?

— Ладно… только с тебя медовый торт… и пузырь.

— Поставлю.

— Хорошо.

— Тогда пошли до Семенова сходим, скажем ему, что ты вместо меня пойдешь…

Они подошли к майору, и доложили о замене. Ночью Степа вместе с группой ушел на задание, а Лёня с легким сердцем лег спать.

Однако ночью он проснулся. Душу скребли кошки и до утра он не смог больше уснуть.

А рано утром рота была поднята по тревоге.

Получив оружие и снарядившись, «Пружина» прыгнул в ГАЗ-66, который тут же на всех парах полетел к мосту. Уже все знали, что произошло.

Засада снова была безрезультатной, но при возвращении произошла трагедия…

Степа Тучков и Костя Семенов лежали на земле укрытые плащ-палатками. Было видно, что их пытались спасти, но ранения были смертельными. Несколько разведчиков ждали машину, обмотанные бинтами. Из всей группы не пострадали только два или три разведчика.

— Сука, ублюдки… — орал Андреев, направляясь к мосту. — А ну, уроды, сюда все, живо!

Охрана моста забрикадировалась и кричала, что будет стрелять, не желая испробовать крепкие кулаки командира отряда.

«Пружина» откинул край плащ-палатки, и ему стало плохо. Лицо Степы Тучкова было изуродовано осколками до неузнаваемости…

Кто-то из состава разведгруппы Семенова тихо рассказывал:

— Степа шел первым, за ним майор…

Кто-то добавил:

— Степа еще на полигоне все растяжки от сигналок срывал… сколько раз ему говорили — смотри под ноги внимательнее…

Но все разговоры были уже лишними. Группа специального назначения подорвалась на мине ОЗМ-72 и понесла тяжелые потери…

Степа сорвал ногой растяжку, мина выскочила из земли, и с короткого расстояния накрыла всю разведгруппу тучей стальных шариков. Идущие первыми рядовой Степан Тучков и майор Костя Семенов не имели никаких шансов…

«Пружина» помог загрузить трупы погибших и сел в углу, зажавшись, чтоб его никто не видел. Сами собой текли слезы.

Это он должен был погибнуть. В свой день рождения. В свои девятнадцать лет… а погиб другой… кто вообще не должен был идти на это задание…

Мину выставили «Вованы», которые засекли все же разведгруппу, и поняли, что значат движения спецназа в районе охраняемого ими моста. Спецназ мог сорвать доблестным вэвэшникам источник неплохого заработка. А за деньги они готовы были рвать кого угодно. Даже своих.

Это им удалось.

Лёха, если ты прочитаешь этот рассказ, вспомни, что ты живешь вторую жизнь. И как совет от старшего товарища: живи ее достойно.

Первая засада

Рота майора Юрьева была направлена на войну. Сборы на Ханкале были быстрыми, так как все уже было готово, и бойцы только закидали манатки в два КамАЗа, потом погрузились сами на четыре «двушки» и поехали… поехали на войну.

В этот раз воевать предстояло с места расположения мотострелкового полка, который стоял в полевых условиях на стыке равнинной и горной Чечни. Выход был плановым, и решение на организацию засад и других действий должен был принимать на месте сам командир роты, оглядываясь на мнение заместителя комбата, который поехал на войну в качестве «оперативного офицера по связям с общественностью».

Сама же рота полностью состояла из бойцов, которые прибыли в Чечню только пару недель назад. Бойцы уже отслужили кто год, а кто полтора, но все же пороху никто из них еще не успел «понюхать». Это сильно беспокоило Юрьева, но последние полгода именно он проводил в роте боевую подготовку, а потому совершенно четко представлял себе уровень своих бойцов. Несколько успокаивало Юрьева то, что групниками у него были три молодых, но вполне грамотных выпускника Новосибирского военного института. Эти парни имели дипломы разведчиков, и горели желанием испробовать себя в настоящем бою.

На место прибыли после обеда, сразу стали возводить свои палатки. Юрьев и Серебров пошли знакомиться с разведкой полка.

Командир первой группы лейтенант Саня Пешков осуществлял руководство по устройству палатки своей группы. Это выражалось в своевременном взбадривании засыпающего от лени личного состава, который так и норовил отлынуть от возложенных задач и скрыться куда подальше от обязательных общественно-полезных трудов.

— Саенко! Дорогой мой человек! Ну почему же ты стоишь, когда твои же боевые товарищи трудятся на благо Родины не покладая рук? — лейтенант внимательно посмотрел на своего разведчика.

— Я же только прикурить, товарищ лейтенант!

— Перекур будет через полчаса!

— Да я даже не перекурить, а так, только курнуть с легонца, товарищ лейтенант! Сигарета даже понять ничего не успеет.

— Ты мне тут не звезди… помогай укрепить палатку, видишь, как твой друган мается! Без тебя у него ничего не получается!

Саенко спрятал сигарету обратно в пачку. Посмотрел на своего друга, который только сейчас отвлекся на слова лейтенанта и тупо моргал ресницами.

— Чего вы тут про меня? — спросил он.

— Ничего… — усмехнулся Пешков. — Ставлю тебя в пример…

— А… — Федя Матвеев улыбнулся. — Я такой…

В это время Юрьев и Серебров сидели в палатке штаба и разговаривали с начальником разведки полка майором Славским.

— Да мне еще вчера сказали, что вы приедете… — сказал Славский. — Я даже не знаю, что вам тут предложить… духи суетятся в горах, к нам подходить боятся, мы их тут минометами встречаем… а так…

— Ну, они с гор-то спускаются… — сказал Серебров. — За солью, к примеру…

— Ну, мне тут один старик пел, что ваххабиты к ним в село иногда ночью приходят, я ставил как-то на возможное направление станцию ближней разведки, но три ночи наблюдали, ничего не выявили, а потом СБР сгорела. Вон, она в ящике лежит…

— А засаду ставить не пытался? — спросил Юрьев.

— А с кем, Олег? — Славский с грустью посмотрел на Юрьева.

— У тебя же целая разведрота в подчинении…

— Одно название. Раньше были бойцы, так воевали, а сейчас сменились старики, а молодежь ничему еще не научилась… — Славский махнул рукой. — Я ими все только планирую заняться… да ротного нормального нету. Тот, что есть, достал уже меня. Все время бухает, не просыхая…

— Ладно, так что там по нашим ваххабитам… — Серебров прервал стенания начальника разведки.

— Ну, слушай: в село ходят с десяток боевиков, у которых тут живут жены, дети. За едой они ходят, за батарейками, за керосином, за газовыми баллончиками для примусов…

— Дома известны? — спросил Юрьев.

— Известны. Это тебе любой боец скажет. Но толку-то. Они же не по домам ходят, а на определенный адрес, который им указывают за несколько часов до их прихода. Да вы даже не думайте тут агентурные комбинации проводит! Оно вам надо? Троп-то всё равно с гор сюда идет только три или четыре. Если нужен результат, то сядите на тропу и будете ждать…

— Ну, это нам самим понятно, — рассмеялся Серебров. — Показывай на карте, где тут у них тропы, а потом поедем и посмотрим…

Славский развернул карту и принялся водить по ней карандашом.

— Товарищ лейтенант, а какие задачи мы тут будем выполнять? — спросил снайпер Вася Безухов, прикуривая сигарету на «законном перекуре».

Пешков посмотрел на своего бойца:

— Ты в каких, Вася, войсках служишь?

— В спецназе, товарищ лейтенант!

— Ну вот… это тебе и ответ…

Безухов почесал затылок:

— В смысле?

— В том смысле, что мы будем выполнять здесь «специальные задачи»…

— Ну вы и скажете! А поточнее?

— А ты знаешь, дорогой мой человек, что задачи наши очень секретные, и знать их всем не положено!

— А вы сами знаете?

— Только в общих чертах. Вот сейчас наши командиры с местными командирами посоветуются, а там и узнаем, что мы тут будем делать…

В этот момент за палатками появились Юрьев и Серебров. Еще издали Юрьев крикнул:

— Первая группа строиться!

— Первая группа строиться! — повторил Пешков, и когда командиры подошли ближе, скомандовал громко: — Смирно! Товарищ подполковник, первая группа построена, командир первой группы лейтенант Пешков.

— Пулеметчика, снайпера и пятерых автоматчиков вооружить, сам тоже, поедем, прокатимся…

— Есть!

Через двадцать минут назначенная к выезду часть группы уже сидела на броне первой «двушки». Юрьев и Серебров в сопровождении Славского запрыгнули на броню, и машина пошла, раскидывая во все стороны ошметки грязи. Машина выскочила за пределы полка и ходко пошла в сторону рощи, находящейся трех-четырех километрах от крайних палаток полка.

Славский на ходу показывал пальцем:

— Вот из той рощи и идет тропа. Здесь раньше нефть добывали, вон, видишь, сколько осталось раздолбанных вышек, да сгоревших хранилищ…

— Да мы здесь были как-то… — Юрьев и Серебров переглянулись. — Только близко не подходили…

«Двушка» остановилась у развалин небольшого кирпичного здания. Юрьев махнул рукой:

— Пешков, осмотреть…

Лейтенант спрыгнул с брони, и прихватив с собой трех бойцов, двинулся к развалинам. Тем временем Юрьев и Серебров в бинокли стали рассматривать окрестности.

— Ну и где эти вахи ходят? — спросил Серебров.

— Я ставил станцию на этих развалинах, вон в ту сторону… — сказал Славский. — И ни черта не увидел…

— Ладно, а мы попробуем здесь посмотреть… — сказал Юрьев. — Ночью…

Из развалин выбрался Пешков:

— Товарищ подполковник, все чисто…

— Понял, подойди сюда…

Пешков подошел:

— Чего?

— Тропа вон там, где нам проще поставить засаду? Это тебе вопрос на сообразительность. Покажи, чему тебя в институте научили…

Саня обернулся, осмотрел прилегающую местность, потом уверенно стал указывать рукой:

— Вот на этом пригорке я бы посадил двух наблюдателей, вон там, у рощи, еще двоих. Ядро группы я бы разместил в этих развалинах…

— Почему? — спросил Серебров. Это сильно смахивало на экзамен, но Пешков не стушевался и стал аргументировать свое решение:

— Подгруппа на пригорке видит всех, кто выходит из села, подгруппа у рощи, всех, кто из леса идет в село. Основная группа тихо сидит в развалинах — это все же не лежать неподвижно на видном месте, можно и пошевелиться, и отлить, в конце концов… а как только появляются духи, с любого направления, ждем как они сравняются с развалинами, после чего из окон гасим их как в тире. Кирпичная кладка служит группе надежной защитой… а им деться некуда — получается духи будут в ложбине. Выйти через фланги у них не получится из-за наших подгрупп. Здесь дальности — сто метров. Три минуты стрельбы и мы тут роту завалить сможем…

— Толково, — кивнул Юрьев. — Тебе и карты в руки. Будешь сегодня тут ставить засаду…

— Есть! — глаза молодого лейтенанта загорелись.

Первая группа весь вечер готовилась к выходу, а потому, к недовольству двух других групп, была отлучена от установки палаток. Саня Пешков суетился как ребенок перед праздником. Правда многие из его бойцов не разделяли лейтенантской радости, но это никоим образом на Саню не влияло.

Разведчики, назначенные наблюдателями, инструктировались буквально до слез. Пешков и Юрьев по несколько раз рассказали им порядок действий и особо указали на недопустимость разного рода самодеятельности. Особенно жестко инструктировался Федя Матвеев, который в бригаде прослыл «внезапно возникающим» нарушителем воинской дисциплины. Хоть он и был достаточно (для спецназа) толковым бойцом, но своим поведением он уже неоднократно доказывал, что не все вечно под луной…

К девяти часам вечера группа была собрана, вооружена, построена, проверена. Проверили связь внутри группы. Все работало. Перед группой появился Серебров, на котором был надет нагрудник с боеприпасами, а в руках он держал автомат с подствольником. Все поняли, что он идет с группой. Серебров сказал:

— Значит так, бойцы. Это ваш первый боевой выход. Что бы он не стал последним, вы должны четко выполнять все, что будет вам приказано командиром группы.

При этих словах стоящий рядом Саня Пешков приосанился. Серебров посмотрел на него:

— Командир группы, командуйте!

Пешков повернулся:

— Напра-Во! За мной шагом — Марш!

Когда группа вышла за пределы полка, вперед был выслан дозор во главе с сержантом Егоровым. В тыловом дозоре шел прапорщик Щукин — заместитель командира группы. Щукин только недавно получил звание прапорщика, отучившись в школе прапоров сразу после срочки, которую он отслужил в бригаде водителем командирского УАЗика. Это тоже был его первый боевой выход.

Первым в ядре шел Пешков. Серебров шел где-то шестым или седьмым. В головняке у сержанта был прибор ночного видения «Квакер», который он надел на голову и внимательно осматривал все, что было впереди. Такой же «Квакер» был и у Сани, но он пока его не включал — берег батарейки. В засаде предстояло просидеть всю ночь.

То, что днем проехали на БМП за несколько минут, ночью пришлось топать больше часа. Метров за двести до развалин Саня остановил группу и, прихватив одного разведчика, пошел к головному дозору. Бойцы поджидали его на обочине дороги, присев на корточки.

— Т-с… — обозначил себя Егоров.

Пешков подошел к нему:

— Осмотреть развалины. Если все нормально — подашь сигнал…

— Понял…

Егоров с двумя бойцами ушел вперед. Саня подал сигнал группе и вскоре на него вышло ядро. Серебров молчал. Саня искоса на него поглядывал — может, встрянет, но нет. Серебров был пока сторонним наблюдателем.

Подтянулся тыловой дозор. Минут через пять Егоров несколько раз щелкнул в эфире. Это был сигнал. Группа двинулась дальше. В развалинах Саня выставил фишки в обоих направлениях дороги, а так же и в стороны. Вперед, к пригорку, направил Егорова с его бойцами. Потом указал Щукину его местоположение. Прапорщик с двумя разведчиками, у одного из которых был бесшумный «Винторез», пропал в темноте.

Тем временем Саня обошел всех своих разведчиков, и каждому указал направление стрельбы, проверил ночные прицелы и приборы ночного видения. После этого он завернул в комнатушку, в которой расположился с радистом Серебров.

— Ничего не забыл? — спросил приглушенно Серебров.

Саня прикинул — вроде ничего.

— Вроде ничего…

— Связь проверь с фишками.

— Проверил.

— Больше ничего не забыл?

Саня напрягся и вспомнил:

— Мины сейчас выставлю.

Серебров кивнул.

Саня нашел своего минера и вместе с ним, предупредив дозор, бесшумно двинулся к тропе. Там он выбрал такой изгиб тропы, на котором мина поразила бы как можно больше людей. Установив МОН-50 на ножки, и направив мину ровно на тропу, Саня аккуратно вкрутил в специальное гнездо электродетонатор, который был проверен прибором еще на базе. Подвести не должен. Проводов минер набрал достаточно, поэтому пункт управления подрывом разместили в развалинах, прямо в той же комнатушке, где сидели радист с Серебровым.

Саня прижался спиной к стене. Вроде все сделал. Теперь нужно только ждать сигнала от наблюдателей.

Александр Иваныч сидел тихо, и казалось, что он дремал, натянув кепку на самые глаза. Ночью стало прохладно, но Серебров практически не шевелился. Саня не выдержал:

— Товарищ подполковник…

Серебров приподнял голову:

— Чего? Идет кто-то?

— Нет… я думал, что вы спите…

— Сплю. И что? Ты здесь командир. Ты и командуй. Война начнется — услышу. Проверь бойцов. Только тихо…

— Есть…

Саня поднялся и тихо двинулся по развалинам. Саенко и Матвеев будто ждали его. Федя заговорил первым:

— Товарищ лейтенант, а что, если кто-то пойдет, то мы его на поражение будем стрелять?

— А как еще? По ногам, что ли? Или холостыми?

— Не… ну вот так… чтобы сразу валить…

— А ты что, не знаешь, что в Чечне действует комендатский час?

— Нет…

— Так вот знай.

— Так это мы любого здесь гасить будем?

— Ну, не любого… только тех, у кого оружие будет. За безоружных по голове не погладят. Вон, в соседнем отряде командира группы арестовали, за то, что он УАЗ расстрелял. А в нем стволов не оказалось. Все знают, что это была разведка маршрута перед проездом Хаттаба, но все равно арестовали и сейчас судить будут…

— Нифига себе! — в голос сказали Саенко и Матвеев.

— Вот и «нифига»! Так что, парни, предельная внимательность! Стрелять только по моей команде!

— Есть, — кивнули оба.

— И курить тут не вздумайте!

— Есть…

Саня пошел дальше. Все разведчики сидели в готовности, никто не спал. Как только он вернулся на свое место, на него по связи вышел Егоров:

— Впереди кто-то ходит… — тихо сказал сержант.

— Далеко? — так же тихо спросил в рацию Пешков.

— Метров сто, не дальше.

— На что похоже? Может, животина какая?

— Да нет, мне показалось, что огонек зажигалки был…

— Зажигалки?

— Да, будто прикуривал…

— Сейчас видно что?

— Сейчас не видно. Что нам делать?

— Наблюдать!

— Есть…

Саня тут же связался со своими наблюдателями, сидящими с торца развалин, ближайших к поселку:

— Предельное внимание! Егоров заметил какое-то шевеление!

— Есть… — отозвалась фишка.

— Что там? — спросил Серебров.

— Кто-то ходит… вроде даже прикуривал.

— Ясно.

Саня взял в руки ночной бинокль, включил его и стал рассматривать окрестности. Небольшой ветерок заставлял подрагивать ветки, и местами создавалось видение, будто это не ветки, а человек стоит. Саня несколько раз пугался, но тут же осаживался, рассмотрев видение более внимательно. Потрепав таким образом себе нервы, он выключил прибор, доверившись глазам и ушам наблюдателей.

Стрелка часов зашла за полночь. За стенкой забулькала вода и тут же все стихло. Кто-то из разведчиков видимо пил из фляжки воду. Тут пару раз щелкнула рация, Саня быстро надавил тангенту:

— На связи!

— Это Щука… тут из леса человек вышел, постоял немного, в сторону развалин посмотрел, потом обратно в лес ушел. Он в бинокль смотрел.

— Давно?

— Только что ушел.

— Долго стоял?

— Меньше минуты.

— Предельная бдительность! Без приказа не стрелять!

— Ясно…

— Наблюдайте.

Щукин отключился. Саня снова поднялся и пошел по развалинам, проверяя своих бойцов. Никто не спал. Пулеметчик отжимался на кулаках — грелся.

— Что, кости заморозил? — спросил Пешков.

— Да нет, так… чуть примерз, чуть затек…

— Там Щука кого-то засек. Будь готов.

— Буду…

Снайпера Васю Безухова Саня застал за рассматриванием в прицел прилегающей местности.

— Ты чего высунулся? — спросил Пешков.

Вася обернулся:

— Товарищ лейтенант, я местность изучаю.

— Там вроде движение началось, будь готов.

— Я готов.

Саня вернулся назад и связался с Щукиным:

— Щука, как там у тебя?

— Пока тихо…

— Понял, конец связи.

Серебров приподнялся, несколько раз взмахнул руками, повернул до хруста шею. Посмотрел на Пешкова:

— Ну что?

— Бдим, товарищ подполковник.

— Сколько время?

Саня посмотрел на часы, подсветив циферблат.

— Полвторого…

— До пяти, если никого не будет, снимаемся и уходим.

Саня не стал отвечать. В этот момент на него вышел Егоров:

— На меня идет кто-то…

— Один? — спросил Саня, чувствуя, как у него мгновенно заколотило сердце и как спина стала покрываться холодным потом.

— Вижу одного… пока…

Серебров приподнялся:

— Спроси: есть у него оружие? — подсказал Серебров.

— Оружие видно? — спросил Саня.

— Не, оружия не видно… может, мы его так спеленаем?

— Сиди и не высовывайся! — оборвал сержанта командир группы.

— Понял…

— Сколько до чела?

— Метров сто, похоже…

— Что?

— Похоже… это баба идет…

— Баба?

— Ну да… баба идет. Точно.

— Сидите тихо, даже не дышите…

— Есть…

— Что, баба? — спросил Серебров.

— Говорит, баба… — подтвердил Саня.

— Пошел гонец из села в лес… — сказал подполковник. — Теперь будем ждать.

— Может, если она сейчас же будет возвращаться, возьмем ее? — спросил подполковника Саня.

— Зачем?

— Попытаем ее, может, скажет, где у боевиков базы…

— Очень смешно, Саша. Потом тебя прокуратура попытает… Ты что, про Буданова не слышал? Или пример Эдика Ульмана тебе на пользу не пошел? Будем работать только против вооруженных людей. И точка.

Саня замолчал. По связи обозначился Егоров:

— Товарищ лейтенант, все, она прошла. Это точно баба была. Без оружия. Прошла с фонариком. Светила себе под ноги… по сторонам тоже светила.

— Вас не видела?

— Нет.

— Наблюдайте дальше.

— Есть.

Саня чувствовал, что его начал морить сон. Он давно уже не спал нормально, все обходился четырьмя, максимум пятью часами, и вот весь накопленный недосып начал на него наваливаться в такой ответственный момент. Саня несколько раз поднимался и махал руками, растирал себе уши, отжимался от пола, но сон не отпускал.

Серебров некоторое время наблюдал за этим шоу, потом не выдержал и сказал:

— Обмой лицо холодной водой из фляжки.

Саня быстро обмыл лицо, и ему немного полегчало. Что бы облегчить страдания, он пошел по развалинам, проверяя разведчиков. Каково же было его удивление, когда он застал пулеметчика лежащим на земле. При появлении Пешкова тот подскочил, но улики были уже на лицо.

— Быстро алфавит с конца!

— А, бэ, вэ…

— С конца!

— Я… э… у… я не спал!

— Ага, так, только придремал…

— Я честно не спал, товарищ лейтенант!

— Не ори… говори тише… не в опере…

— Я говорю, что не спал…

— Ну и молодец. Больше так не делай. Ноги вырву. Понял?

— Понял.

Фишка с торца здания не спала. Бдили по честному. Четко доложили обстановку и показали вдаль:

— Там машина прошла. Метров семьсот отсюда. На фарах… можно было из пулемета фары им потушить…

— Без самодеятельности только!

Саня вернулся к Сереброву, по пути прихватив с собой снайпера. Вернувшись в свою «комнатушку», Саня увидел, что минер спит в углу. Серебров бездействовал и лишь улыбался в темноте. Видимо ждал, что будет делать командир группы.

Пешков тихонько разбудил минёра:

— Детка, проснись…

Как только представитель саперно-инженерного дела открыл ясны очи, Саня приставил палец к губам, прошипел:

— Тихо…

После чего чувствительно саданул бойца ладонью по лбу:

— Не спи боец! Противник рядом!

Поняв свой косяк, минер горячо заверил:

— Не буду.

Когда стрелка часов приблизилась к четырем, и Серебров уже всем своим видом показывал, что пора собираться, на связь вышел Щука:

— Вижу шесть человек. Идут из леса в сторону поселка.

Саня оживился, сон как рукой сняло. Передал по цепочке:

— Всем внимание!

Схватил рацию:

— Шесть человек, принял. Оружие у них видно?

— Пока не вижу… до них еще метров четыреста…

— Внимательно смотри…

Минер посмотрел на Пешкова:

— Товарищ лейтенант, мне что делать? Когда мину взрывать?

— Когда скажу, тогда и взорвешь. И ни минутой раньше!

Безухов уже смотрел в ночной прицел в сторону рощи, но пока ничего различить не мог:

— Не вижу… где он их там увидел?

Саня вышел на Щуку:

— Ну что?

— Их семеро, товарищ лейтенант. Из леса их еще один догнал. И баба та, похоже, с ними…

— Ты оружие смотри! Видно?

— Пока нет…

— Сколько до них?

— Метров триста.

— Дорогу себе светят?

— Нет. Идут в полной темноте.

Саня обернулся на минера:

— Смотри, не подведи…

— Не подведу…

Серебров взял ночной бинокль и почти сразу сказал:

— Вижу… четверо… пятеро… так… шестеро… ага, вот и седьмой…

Саня посмотрел в свой ночной прицел. Люди приближались. Схватил рацию:

— Оружие видно?

— Пока нет… — отозвался Щукин.

Из смежной «комнаты» высунулся Саенко:

— Товарищ лейтенант, нам когда стрелять?

Саня на миг повернулся к своему бойчиле:

— Когда прикажу! Понял! И сиди, не высовывайся!

— Есть… — разведчик исчез в проеме.

— Если у них нет оружия, то гасить их нельзя. Село рядом, чехи быстро очухаются. Менты, да кадырята налетят, как мухи на… в общем, как мухи на мед, — проговорил тихо Серебров.

— Оружия у них нет… — по рации сказал Щукин. — Метров сто до них осталось. Пока связь прекращаю, чтоб они не услышали…

— Добро…

— Они сейчас у вас как на ладони будут… все, конец связи…

— Конец связи… — сказал Саня и прильнул к прицелу.

В ночи он уже совершенно четко разобрал несколько человеческих фигур, идущих по тропе. Люди шли не осторожничая, как у себя дома. Это говорило о том, что они здесь часто ходили, и наверняка знают здесь каждый метр.

— Приготовиться к бою! — почти шепотом приказал Пешков.

Его команда разнеслась в обе стороны развалин. Чуть слышно клацнули предохранители автоматов. Саня чувствовал, что сейчас от его команды зависит так много в судьбах очень многих людей. Если сейчас ему покажется, что у идущих по тропе людей есть оружие, начнется кровавая бойня… если нет — люди тихо пройдут в свое село и знать не будут, что их в прицелах держала целая группа специального назначения. Необычное это чувство…

Саня левой рукой нащупал плечо минера, сказал:

— Готов?

— Готов.

— Как скажу — подрываешь мину!

— Понял…

Минер уже держал в руках подрывную машинку, от которой тянулись провода к стоящей у тропы мине направленного действия. Саня чувствовал, как трясутся у минера руки, и поэтому сказал ободряюще:

— Не ссы… в штаны…

В прицел было видно всех семерых. Люди уже подходили к зоне наибольшего поражения мины, и нужно было срочно принимать решение. Пешков судорожно взглянул на Сереброва, но подполковник сделал вид, что не видит суеты группника. Ему сейчас самому нужно было принимать решение.

Первая самостоятельная боевая операция! Да просто первая операция! И уже сам должен принять решение! Сложно… очень сложно… и страшно…

Азарт охватил сознание. Вот сейчас дать команду, минер нажмет кнопку и в одно мгновение семь человеческих тел превратятся в кровавые ошметки человеческого мяса…

Но если у них нет стволов… это будет плохо.

Люди подошли к месту, когда нужно было принимать какое-то решение. И Саня решился. Он чуть хрипло выговорил:

— Отставить…

Минер убрал руку с кнопки и чуть слышно выдохнул. Люди прошли в какой-то сотне метров от места расположения засады, не подозревая, что несколько секунд назад запросто могли умереть. Глядя им вслед Саня вдруг распознал за спиной крайнего автомат на плече.

— У последнего автомат… — чуть слышно сказал он.

— Поздно… — сказал Серебров.

А Саня чуть было не крикнул «огонь», но после слов подполковника сдержался, и стал корить себя. Вот бы крикнул… ну грохнули бы одного-двух, а остальные ушли бы… и такой бы шухер начался бы… только держись.

Вот дела — сидели, сидели… кости морозили, а тут вышли семеро… без оружия, как в начале казалось… да поздно распознали автомат. Можно было бы и гасить их… стопудово — духи. Но, видимо зря все. И марш ночной, и бдение, и нервы сожженные…

— У одного автомат был… — уже громче сказал Пешков.

— Прозевали… — усмехнулся Серебров. — Теперь чего об этом говорить… ладно, давай сниматься. Не будет сегодня ничего интересного больше…

Саня кивнул и направился было к дальней фишке, как тут на него по рации вышел Щука:

— Товарищ лейтенант, тут их человек двенадцать… — голос прапорщика срывался, чувствовалось, что сейчас он в чудовищном нервном напряжении.

— Кого? — задал Саня тупой вопрос.

— Духов, товарищ лейтенант… все с оружием. Идут к поселку. Все в разгрузках, камуфляжах…

Саня на миг онемел. Двенадцать человек. Опытные и матерые боевики. Это многовато для его группы в которой всего шестнадцать юнцов, впервые, так же как и он сам, вышедших на боевое задание. В голове пронеслась мысль, которую он тут же озвучил:

— Товарищ подполковник, может, это разведка из другого отряда?

— Ты что, лейтенант? Здесь только мы можем воевать ночью… все остальные — это духи…

Серебров как-то незаметно изменился. Он сразу подобрался, движения его стали резкими, уверенными. Он уже не лежал у стены, а активно действовал.

— Группа к бою! — приглушенно приказал он.

— Группа к бою! — тут же машинально сказал и Саня.

— Пятнадцать человек… до них двести метров. Что нам делать? — по рации раздался голос Щукина.

— Так, сидите там тихо. Действуем по плану! — голос Пешкова окреп. Он сбросил с себя минутное замешательство и теперь действовал уверенно и грамотно. Так, как его учили… — Пропускаете всех в нашу сторону, после чего закрываете им отход. Как мы их начнем бить, смотрите, что бы они обратно в лес не выскочили. Понял? И чтоб из леса никто к нам не подошел!

— Понял… они уже близко…

— Они бородатые? — вдруг лишний раз решил подстраховаться Пешков.

— Да… — ответил Щукин без промедления.

— Сиди там тихо… все, конец связи…

— Есть…

Щукин отключился, и теперь Саня о нем уже не думал. Он повернулся к минеру. Ухватил его снова за плечо:

— Как только я скажу, подрываешь мину!

— Да я помню, товарищ лейтенант… помню…

— Это хорошо…

Саня посмотрел в ночной бинокль, и ясно различил на фоне деревьев приближающуюся массу людей. Казалось, что он слышит их топот, их дыхание, и … запах их пота. Масса приближалась, и сомнений, что это духи, у командира группы специального назначения уже не было.

— Приготовится к бою! — еще раз оповестил он своих подчиненных, и тут же быстро двинулся по развалинам.

Первыми были Саенко и Матвеев. Они уже встали на колени перед оконным проемом и выцеливали своих потенциальных жертв.

— Стрелять только по моей команде, — предупредил Саня.

— На поражение? — спросил срывающимся голосом Саенко.

— Да, бить на поражение. Целиться в корпус. После взрыва мины не давайте им расползаться в стороны. Если взрыва не будет — гасите всех подряд. Если будут оказывать сопротивление — в первую очередь уничтожать гранатометчиков и пулеметчиков. Ясно?

Саня это сказал очень быстро и тут же, не дожидаясь от них ответа, шагнул дальше. Пулеметчик так же уже установил пулемет поудобнее, и в ночной прицел искал того, кого он сейчас будет убивать.

— По моей команде бьешь длинными очередями в уровень пояса. Понял?

— Так точно…

— Будут сопротивляться, в первую очередь вырубай гранатометчиков, потом гаси пулеметчиков…

— Я понял…

— Видно их?

— Нет пока… а сколько их, товарищ лейтенант?

— Пятнадцать или больше…

— Ох ни хрена себе…

— Мы их миной подорвем, меньше станет… а потом и повоевать можно… все, давай… жди команды, и без команды не стрелять! Даже если они под самым носом идти будут!

— Понял…

Дальше Саня не пошел. Не было уже времени. Вернулся на «командный пункт». Посмотрел в бинокль. Духи уже были очень близко. Через несколько десятков метров первый чех войдет в зону поражения мины. Саня посмотрел на минера:

— Внимание!

Боец напряженно молчал. Саня снова посмотрел в ночной бинокль. Духи шли цепочкой, растянутой метров на сто. Такую цепочку одна мина не накроет. Кто же думал, что духов будет так много? Пешков уже было даже допустил мысль пропустить духов, огонь не открывать, но тут же отбросил это минутное малодушие. Решил посоветоваться с Серебровым:

— Иваныч, если первых трех пропустить, а потом подорвать? Так больше уложим…

— Валяй… — пространно отозвался подполковник.

Саня вскинул бинокль. Духи уже подошли к мине. Нужно было принимать решение. Пешков опустил бинокль, отложил его в сторону, подхватил свой автомат и повернувшись к минеру, сказал:

— Жми!

Мальчишка с силой надавил кнопку, и тут же по ушам хлестнул резкий звук разрыва мины. Саня вскинул автомат и громко, уже не таясь, крикнул:

— По духам — огонь!

Развалины ожили. Молодежь молотила духов с особой страстью — ведь все это было для них в первый раз…

Саня прильнул к прицелу, и тут же поймал бегущего человека на галку и потянул спуск. Автомат отдал в плечо, в сторону полетели гильзы. Видно было как кувыркнулся человек, как упал и замер. Минер тоже открыл огонь, радист и тот стрелял длинными из своего разлома в стене. Серебров бил врага одиночными выстрелами, как в тире…

Пешков водил стволом в упоении. Мина срубила сразу человек шесть, остальные бросились в стороны, и даже пытались развернуться в подобие цепи, но молодые бойцы работали слаженно и умело. Магазин закончился быстро, и Саня сноровисто сменил его, успев вложить порожний в карман нагрудника.

Ухо приятно грела непрерывная трель пулемета — молодой боец четко выполнял приказ командира группы.

А в лощине метались в стороны люди. Но пули везде находили их, валил на землю, рвали плоть, выбивали жизнь…

Выпустив второй магазин, Саня под грохот стрельбы осмотрел поле боя. Духи не смогли организовать сопротивление, а разрозненные попытки были подавлены в очень короткий срок.

— Харэ! Прекратить огонь! — крикнул Саня, убедившись, что среди духов активно бегающих или ползающих уже не осталось.

Стрельба стала стихать. Саня тут же вышел по связи на Щукина:

— Как у вас?

— Нормально. Двое пытались уйти… мы им ушли! — голос прапорщика уже изменился. Теперь он был уверенный, жесткий…

Потом Пешков вызвал Егорова. Тот ответил:

— У нас пока тихо. Из села никто не бежит…

— Духи на вас не выходили?

— Нет.

— Хорошо.

— Что нам делать?

— Сидите пока. Если кто появится — сразу мне доклад! Ясно?

— Так точно.

Стрельба затихла полностью. Было слышно, как пулеметчик заряжает в свой ПКМ новую ленту. Саня стал всматриваться в поле брани. Ему показалось, что несколько человек шевелятся, поэтому он громко крикнул:

— Эй, чехи! Есть кто живой?

В ответ ему была только тишина.

— Стреляю на поражение! — предупредил Саня.

Ему снова никто не ответил. В прицел он увидел, как несколько духов организованно ползут прочь от места засады.

— По всем видимым телам — огонь! — приказал громко Пешков.

Группа снова принялась долбить по духам. Больше всех старался пулеметчик. Вдруг у духов раздался взрыв. Что это было Саня не понял.

— Прекратить огонь!

Через пару минут Саня надел на голову «квакер» и прихватив с собой четверых разведчиков, направился к духам. По пути он расстреливал все, что по его мнению представляло опасность. То же самое делали и молодые разведчики, повзрослевшие в одно мгновение на несколько лет…

Разведчики пинком в голову проверяли, жив ли лежащий на земле человек. Саенко прикрепил к автомату штык и пару раз ткнул кого-то из убитых. Досмотр занял несколько минут. Насчитали двенадцать погибших. Саенко подошел к Пешкову:

— Товарищ лейтенант, а что с этими делать?

Раненые духи сидели в стороне под присмотром Матвеева. Саня быстро оценил ситуацию. Разведчик прямым текстом спросил разрешения расстрелять боевиков.

Лейтенант подошел к раненым:

— Кто из вас старший?

— Он убит… — ответил один из боевиков.

— Его имя и фамилия?

— Бригадный генерал Исмаилов…

Из темноты появился Серебров. Он небрежно бросил:

— Лейтенант, быстрее… уходить надо…

— Положите их лицом в землю… — посоветовал лейтенант разведчикам.

— Есть, — кивнул Саенко, и направляясь к раненым, крикнул: — Легли все лицом на землю! Живо!

Серебров покачал головой:

— Давайте быстрее. Нам еще оружие собрать надо, и документы…

— А куда стрелять? — спросил Матвеев. Разведчика трясло, он впервые участвовал в таком побоище, и реагировал не совсем адекватно. Допускал много лишнего.

— А куда раненых добивают? — спросил Серебров. — Туда и стреляйте…

— Сей момент… — разведчик улыбнулся дьяволом и направил ствол автомата в затылок первого лежащего и потянул спуск.

Саенко тоже подскочил и выстрелил в голову второму. Саня отвернулся. Наверное, надо было самому добить этих душков, что бы не давать это делать молодежи…

— Товарищ лейтенант, — спросил Саенко. — А можно я этого на колени поставлю?

— Кого?

— Ну, вот этого последнего духа… Они же наших пацанов на колени ставят, когда расстреливают…

— Не надо издеваться над человеком. Давайте быстрее…

Саенко застрелил боевика.

— Товарищ лейтенант, а можно я у него амулет с шеи сниму? — спросил Матвеев.

— Можно… — махнул рукой Саня, подумав, что бойцы все равно снимут…

Саня лично проверил карманы у нескольких боевиков, потом собрал у разведчиков найденные у боевиков документы, сфотографировал каждого убитого на цифровик, и наконец-то скомандовал:

— Отходим!

Группа тащила с собой все стволы боевиков. Собрались у развалин. Вызвали дозор Егорова, который появился довольно быстро. Начали отходить. Подгруппа Щукина прикрывала отход.

Шли молча… каждый переваривал произошедшее…

К расположению полка вышли в момент, когда очертания ночи стали серыми. Встречать их вышел Юрьев.

— Товарищ майор, шестьсот одиннадцатая группа после выполнения боевого задания прибыла. Потерь нет, — доложил Пешков. — Уничтожено пятнадцать боевиков. Захвачено тринадцать автоматов, два пулемета и шесть гранатометов. Командир группы лейтенант Пешков.

Юрьев хлопнул своего группника по плечу:

— Молодец, Саня.

Трофеями завалили проход между палатками. Первым делом Саня разоружил свою группу, потом повел бойцов по палаткам спать. Саенко громко хвастался перед остальными разведчиками:

— А потом я ему бац в голову… кровь во все стороны… жаль, что Пешков не разрешил мне поставить духа на колени.

— Саенко! — крикнул лейтенант.

— Я!

— Прекрати! Тебе это всю жизнь поперек горла стоять будет… ничего тут радостного нету…

ПОЧЕМУ ПОСЛЕ АРМИИ ЛЮДИ В ЦИРКЕ НЕ СМЕЮТСЯ

Значит, армия, 1994 год, окраина одного из крупнейших дальневосточных городов.

В расположении роты раздается звонок внутреннего телефона. Дневальный берёт трубку:

— Дневальный по роте рядовой Зуев.

Слышно как в трубе звучит истошный голос. Явно что-то случилось. Или война. Но Зуев подчеркнуто спокойно говорит:

— Есть. Принял. Доложу дежурному по роте.

Мы, человек шесть, лежим на койках, сапогами на дужках спинок (лежать в койке с надетыми сапогами Устав не велит) и смотрим американский фильм «Рокки» про боксеров. Нихера интересного. Но больше делать нечего, готовимся к заступлению в наряд, отдыхаем.

Зуев орёт через всё расположение:

— Товарищ сержант! Объявлена пожарная тревога! Горит свинарник! Дежурный по части приказал дежурному подразделению убыть на тушение.

— Пошел он нахер! — с другого конца казармы орёт сержант — дежурный по роте. — У нас нет дежурного подразделения, а все кто есть в казарме, через час заступают в наряд. Пусть сам тушит.

— Так и доложить? — уточняет дневальный.

— Как хочешь, — отмахивается сержант.

За окном, слышно, началась какая-то возня. Понятно, что неповоротливая военная машина приступила к тушению пожара. Однако, суета не проходит, слышны какие-то крики, и я решаюсь выглянуть в окно.

Внизу, на площадке перед казармой, строится дежурное подразделение мотострелкового полка. Строит их очень толстый старший прапорщик.

Строй постепенно наполняется бойцами, которые группами и по одному выбегают из казармы. Они подбегают к толстому прапору, испрашивают разрешения встать в строй, и тот, то быстро, то подумав, разрешает.

Расхаживаясь вдоль строя, старший прапорщик глаголит:

— Сколько раз вам, человеческим выродкам, объяснять, что по команде тревоги, будь то боевая тревога, пожарная или еще какая, строиться нужно быстро, смело и решительно. А вдруг это последнее в вашей жизни построение? Вдруг США уже запустили свои ракеты, и они вот-вот упадут на нашу Родину? И если мы в максимально короткие сроки не выведем всю свою технику в запасной район сосредоточения, то всем нам придёт кирдык…

В строй падают, видимо, последние бойцы и толстый меняет тему разговора:

— Сержанты! Доложить о наличии людей!

В строю засуетились замкомвзвода, после чего посыпались доклады. Выясняется, что одного бойца нет.

— Как нет? — удивляется прапорщик. — А куда он делся? Объявлена пожарная тревога! Горит свинарник, а твой боец, сержант, где-то в проёбе? Как так получается? Я вас спрашиваю! В глаза мне смотреть!

Сержант стоит, опустив голову.

— Не могу знать, товарищ старший прапорщик.

— Ну, так найдите его! Немедленно!

— Есть, — кивает сержант и тут же два бойца метнулись обратно в казарму, а один, сзади строя, побежал в столовую.

— Я вообще не понимаю вас, сержант! — толстый заложил руки сзади и стал ходить вдоль строя. — Сейчас секунды решают успех борьбы с пожаром, а у вас люди хрен знает где! Обязательно, слышите меня, обязательно этого отсутствующего бойца наказать! И не каким-нибудь нарядом вне очереди, а полновесными сутками на гауптвахте! Чтобы знал, мерзавец, как подставлять целое подразделение в критическую минуту!

В это время из казармы выскочили посланные на поиски бойцы и развели руками. Показав, таким образом, отсутствие результата поиска, встали в строй.

— Куда? — взвизгнул прапорщик. — Отставить! Выйти из строя!

Два бойца, недоумевая, вышли.

— Как должен боец вставать в строй? — прапор навис над двумя трепещущими телами.

— Спросить разрешения, — робко предположил один из них.

— Ну, так в чем проблема? А?

— Товарищ прапорщик, разрешите встать в строй? — поинтересовались оба.

— Разрешаю, — смилостивился толстый.

Бойцы упали в строй и замерли, боясь дышать.

В окно я уже видел, как от свинарника, находящегося примерно в километре от казармы, стал подниматься дымок.

— Серый, — я позвал дежурного по роте. — Тут, похоже, построение дежурного подразделения затягивается, а от свинарника действительно дымок пошел.

— Пошли они нахер, — отмахнулся сержант. — Пусть сами тушат.

Я пожал плечами, тем более, что внизу события стали разворачиваться всё интереснее — появился боец, посланный в столовую. За ним бежал пропащий.

— Разрешите встать в строй?

Как ни в чем не бывало, прапорщик разрешил, и оба бойца встали в строй.

— Где эта сволочь? — спросил прапор сержанта.

— Так вот же он, — указал сержант на одного из прибывших.

— А, — обрадовался прапорщик. — Значит это вы, товарищ солдат, дисциплину в подразделении разлагаете? А ну, выйти из строя!

Боец вышел и повернулся лицом к своим товарищам.

— Вот, — толстый указал на него рукой. — Посмотрите ему в глаза, товарищи солдаты! Именно такие, как он, становятся предателями Родины! Именно такие тупоголовые отпрыски повсеместно снижают обороноспособность всей нашей необъятной Родины! Всех наших вооруженных сил…

Видимо, прапор собирался толкнуть более пламенную речь, но сержанта интересовало другое пламя, и он нашел в себе смелость перебить оратора:

— Товарищ старший прапорщик, там же пожар…

— Отставить меня перебивать! — прапор повысил тон. — Как вы смеете? Товарищ сержант?

— Там пожар…

— Значит так, бойцы! — Прапорщик что-то скумекал в голове и сменил тему: — Сейчас вам предстоит вступить в единоборство с огнем! Это очень опасное дело, и каждый должен соблюдать правила техники безопасности, должен страховать своего товарища, должен следить за обстановкой! Напоминаю правила поведения при тушении пожара!..

Сверху мне было видно, что сержант еще было, дергался, но потом, видимо плюнул на всё, и уже стоял, расслабившись. Получая удовольствие от того, что не ему вставят за сгоревший свинарник…

Рядом со мной уже собрались практически все, кто был в казарме роты специального назначения. С высоты третьего этажа мы откровенно смеялись над происходящими внизу событиями. Но старший прапорщик был непреклонен:

— Сейчас каждый из вас получит пожарный инвентарь — лопаты, багры, топоры, огнетушители, и распишется за них в журнале выдачи! Справа по одному в каптерку казармы для получения пожарного инвентаря, бегом марш!

Бойцы, человек сорок, по одному стали вбегать в казарму. На лестничном марше стал раздаваться топот ног и человеческий гул.

— Сгорит же, — Зуев выглянул в окно и выматерился. — Пока этот долбоёб своих дебилов построит, вооружит, проинструктирует и прибежит на место, от свинарника ничего не останется.

В общем, он выразил наше общее мнение. Но спектакль еще не окончился — вооруженные лопатами бойцы стали выходить из казармы и строиться.

— Напра-во! — скомандовал прапорщик.

Строй повернулся.

— Напле-чо!

Эту команду народ выполнил кое-как и кто как. Конечно, это не вызвало восторга у их командира.

— Отставить!

Толстый живо подбежал к одному из бойцов с лопатой и отняв у него инструмент, молодцевато показал, как надо брать лопату на плечо.

— Всё понятно?

— А с топором как? — спросил сержант, у которого был топор.

Он явно уже начал издеваться над прапором. Но тот момента не понял, и взяв топор, несколько раз приложил его к своему плечу в разных вариациях, пока одно из положений ему не показалось удобным.

— Вот так! — авторитетно ответил прапорщик. — Всё вам показывать надо, ну что вы за долбоёбы все…

— Товарищ старший прапорщик, а как огнетушитель держать? — подхватил один из бойцов.

Мы в окнах уже ржали откровенно.

— На плечо положи! — приказал прапорщик смелому бойцу. — Вот так и неси! Понял?

— Так точно, понял!

Прапорщик отошел от строя, и осмотрев бойцов, предложил им выровнять ряды.

— Равняйсь! Смирно! Напле-чо!

Бойцы взвалили свой инструментарий на плечи, послышалось несколько звонких металлических ударов и сдавленный крик.

— Кто? — прапорщик подошел к строю. — Кто кричал?

— Кричал рядовой Мартынчук, — доложил сержант. — Рядовой Ефремов ему лопатой в лицо попал.

— Ефремов, подонок, — заорал толстый. — Там свинарник горит, а ты здесь бойцов травмируешь!

— Виноват, товарищ старший прапорщик. — Не рассчитал.

Здоровью пострадавшего прапорщик своё внимание не уделил. В этот момент у кого-то на землю упал топор, слетевший с топорища. Прапорщик со злостью схватил нерадивого бойца за шею:

— Да что же это такое? Вы надо мной издеваетесь, что ли? А ну, бегом марш в казарму, за другим топором!

Боец, подхватив отвалившуюся часть, скрылся в казарме. Прапорщик рыча, некоторое время ходил вдоль строя, потом заорал:

— Я вас научу Родину любить! Вы тут, я вижу, охренели без отеческой ласки? Так я сейчас вам её привью со всей страстью и любовью! Упор лёжа — принять!

Бойцы побросали инструмент и встали в упор лежа.

— Будете у меня тут отжиматься, пока ваш боец меняет топор! Делай раз! Делай два! Делай раз! Полтора! Держим полтора! Держим!

— Разрешите встать в строй? — спросил боец с новым топором.

— Бегом упал рядом! — заорал прапор.

Отжавшись в упоре лежа раз двадцать, бойцы поднялись.

— Напра-во! Напле-чо! Бегом!

Бойцы наклонились, в ожидании команды. Прапорщик пошел вдоль строя и тут же заорал:

— Кто так выполняет команду «бегом»? Вот три бойца правильно, а остальные — как будто первый раз слышал эту команду! Отставить! Нале-во! Равняйсь! Смирно! Слушай сюда! По этой команде тело военнослужащего немного наклоняется вперед в готовности перейти к бегу! Всё ясно? Напра-во! Напле-чо! Бегом!

Бойцы снова наклонились.

— Марш! — подал прапорщик исполнительную команду и «пожарная команда» медленно стала вытягиваться в бегущую колонну.

Народ, посчитав представление оконченным, стал отходить от окна, но тут снизу раздался громкий рык прапорщика:

— Стой! Отставить! Это так вы выполняете команду «бегом»? Черепаха ползает быстрее! Кру-гом! На исходную — бегом марш!

Бойцы невозмутимо побежали назад. Всем было похрену на горящий свинарник. Это армия…

Со свинарника уже валил дым. Нужно было как-то спасать положение. Было очевидно, что «пожарная команда» еще не скоро прибудет на тушение.

— Серый, — я посмотрел на дежурного. — Мы быстро. Туда и обратно. А потом в наряд заступим…

— Ну, давай. А то точно — сгорит… — согласился дежурный по роте.

Я рванул вниз с еще пятью бойцами. Пробегая мимо «пожарной команды», услышал прапорщицкое:

— Вон, спецназ на тушение даже подняли, а вы, разгильдяи, пока соберетесь…

— Ускоримся, — предложил Рыжий.

Мы поддали, и уже через три минуты ворвались в свинарник. Делов было на пять минут, и вскоре возгорание было потушено. На всё ушло четыре огнетушителя, три из которых оказались работать. Вышли на улицу, сели на бревне. Кто-то из нас закурил.

— Сейчас прибегут сигарету тушить, — съязвил кто-то из нас.

Мы ржём в голос. Это Армия.

Оглавление

Часть 1 Разведчиками не рождаются

  Стрелять, так стрелять

  Если ты мужик!

  Сломанный прицел

  Пьянству бой

  Ракетчики

Часть 2 Разведчиками становятся

  Тропа разведчика

  Преступление и наказание

    Часть первая Преступление

    Часть вторая Наказание

  Из грязи в князи

  Как подготовить снайпера

  Налёт

  Контрольно-пропускной пункт

  Вовка

  Паша дембель

  Парашютные прыжки

  Плата за прыжки

  Дембель-94

  Найти беглеца

  Баран и бараны

  Автодром

  Память о первой своей гибели

  Сейф

Часть 3. Война и люди

  Город Грозный. Колян

  Шоколад

  Бамут 95-го. игорек

  Китайцы в чечне

  Мужи-чи

  Фишка

  Запах армии

  Палатка

  Эвакуация

  Брагунский мост

  Первая засада Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg