«Троллейбусная прогулка»

Сергей Юрский ТРОЛЛЕЙБУСНАЯ ПРОГУЛКА Из цикла «Туда и обратно»

Мой ежедневный друг и отчасти отдаленный родственник Витюша человек нервный, спящий в неположенное время суток с затычками в ушах и с черной повязкой на глазах, чтобы ничего не видеть и не слышать. В остальное время он очень даже веселый и наблюдательный человек. Интересуется разными человеческими проявлениями, особенно женщинами.

Вот, знаете, в прошлом, то есть теперь уже получается в позапрошлом, короче говоря, в XIX веке было выражение — «места не столь отдаленные». Это значило — действительно, не черт-те где, а, скажем, ну, там, в Ижевске… или в Рыбинске, что ли, поселить человека. Но все-таки это не просто место жительства, а наказание. Так просто оттуда не выберешься. Я это к тому, что времена нашего с Витюшей ежедневного общения можно назвать «времена не столь отдаленные» — то есть не то чтоб какие-нибудь средние века с инквизицией, полным отсутствием электричества и прочее, но тоже, прямо скажем, не сахар, и из них выкарабкаться было тоже совсем не так просто. Так что то, что мы оба дотянули до 2000 года и даже перешли эту черту, можно считать некоторым достижением.

Так вот, во времена не столь отдаленные Витюша, случилось, впал не только в бессонницу, но даже в полное отчаянье. Он прямо-таки возненавидел наш общий с ним родной город Ленинград и его роскошные с виду дворцовые окрестности. Он подобно принцу Гамлету восклицал: хочу уснуть с повязкой на глазах и затычками в ушах и не просыпаться! Видеть не могу, ну просто не могу видеть окружающей меня действительности и этих рож, которые населяют эту действительность. Я лучше повешусь на сосне в рощице на Карельском перешейке или вплоть до того, что женюсь на англичанке и уеду в Великобританию мыть из шланга по ночам самолеты или преподавать в тамошнем Лондонском университете. Пошло оно все подальше!

Ну, сказано — сделано. Не без затруднений и не без некоторых трений с официальными органами, но стал Витюша лондонским… ну, можно даже сказать, денди. Потому что мужчина он был видный. Доходили изредка от него и весточки. Он сообщал, что это наше счастье, что мы не узнали, как он, лондонскую действительность. Английская пища ему совершенно чужда, и он к ней не прикасается. Сон его сократился буквально до двух часов в сутки, даже с применением улучшенных английских ушных затычек. Остальное время он вынужден разглядывать надоевший пейзаж за окном либо рожи, населяющие этот пейзаж, рожи, от которых его воротит еще больше, чем от наших рож, оставленных им ради этих, английских. Единственная, сообщает, радость — это редкие поездки в страну Австрию, в ее города, наполненные историей и музыкой. Необыкновенную усладу дают венские заварные пирожные и булочки с изюмом. Свежесть зелени, цвет неба — все так привлекает и успокаивает, если бы только не рожи, которые высовываются отовсюду и наполняют собой эти замечательные города.

Пришел срок и — слаб человек, что поделать! — соскучился мой друг и отчасти отдаленный родственник даже по нашим краям. И потянуло его пройтись или проехаться этаким, как уже было сказано, лондонским денди по Невскому, да вдоль Невы, да и по мостам… подкатить к местам былой славы (а слава была, нечего таить, была слава!), поглядеть, какие девчушки подросли, вообще поглядеть, да и себя показать. А тут как раз перестройка подоспела. Одна дырка, другая дырка в крепкой некогда границе, и стал наш так называемый железный занавес вроде как решето. Кто попало поперся в обе стороны. Только успевай штампы ставить.

Ну, и опять, как хотел, так и сделал. Вот и Санкт-Петербург, бывший Ленинград. Май. Молодая листва на деревьях. Множество ларьков. Сникерсы и прочее, и прочее. Казино сверкают, даже в дневное время не жалеют лампочек. Немного портят впечатление группочки плоховато одетых людей с какими-то невозможными плакатами: «ДА ЗДРАВСТВУЕТ ВСЕ КАК БЫЛО!» и еще: «НАШ МЭР СВОЛОЧЬ!». Но это отклонения. Главное-то есть — Нева, дворцы, места былых поцелуев, беловатые уже ночи.

«Поеду, — думает мой отдаленный родственник, — на троллейбусе. А? Поеду по знакомому маршруту на троллейбусе № 5. Буду смотреть в окно и узнавать каждый дом, каждую подворотню». Подкатила как раз пятерка. Сел. Билетов взял целый десяток, чтобы еще, может, куда поехать, и один закомпостировал. Хорошо! Народу мало. В окна все видать. В конечном-то счете все родное. Гостиный двор… канал Грибоедова мелькнул… Казанский собор… Столько вспоминается всего… Контролерша идет…. тоже как в былые времена…

И заводит контролерша интересный разговор с гражданином в кепке, сидящим на два ряда впереди Витюши с правой стороны.

«Почему, — говорит, — у вас багаж не оплачен?»

«Нет у меня никакого багажа», — говорит гражданин.

«А это что у вас?»

«А это у меня яйца».

Мой родственник изумился и даже привстал со своего сиденья, чтобы посмотреть, о чем, собственно, идет речь. Мужчина сидел ближе к проходу, а ближе к окну на диванчике лежал такой довольно обширный картонный квадрат с гнездами, и в гнездах помещались яйца. Родственник даже обрадовался, когда увидел такое приспособление. В Лондоне он отвык от таких изысканных способов транспортировки неудобного товара, а тут пахнуло родным и забытым. Спор между тем становился все горячее.

«Но они у вас занимают целое место!» — говорила контролерша.

«А куда ж мне их девать?» — резонно спрашивал гражданин.

«Это ваше дело. При себе их как-нибудь держите. А иначе надо на них билет брать».

«Ну, вы даете! — говорит гражданин. — С каких это пор яйца стали багажом? Я из принципа платить не буду».

«Тогда штраф заплатите».

«За яйца?»

«Да, за яйца!»

«Это мы еще посмотрим».

«А мне нечего смотреть. Я уже насмотрелась. Ваши яйца занимают все место у окна».

Мой родственник как иностранец не мог определить, на чьей стороне справедливость, но как бывший советский человек и как мужчина склонялся в пользу гражданина, не желавшего платить. А контролерша уже кричала через весь троллейбус:

«Водитель, не открывайте заднюю дверь на остановке! Я сдам его постовому!»

«Да пожалуйста, — протянул пассажир, но чувствовалось, что он слегка струсил. — Вы же придираетесь. Была бы это сумка или чемодан, а тут — лист картона».

«Но он квадратный и занимает целое место. Водитель, остановите возле поста!»

Троллейбус уже заворачивал с Невского на улицу Гоголя. Искры сыпались из-под оглобель и гасли, пролетая мимо окон. Водитель то ли от нерасторопности, то ли от мужской солидарности открыл обе двери на остановке и переднюю, и заднюю. Контролерша кинулась по проходу к водителю.

«Я вам сказала, чтобы вы остановились около…»

Водитель что-то отвечал тоже в повышенном тоне. Сзади стал подавать сигналы другой троллейбус, которому этот мешал подъехать к остановке. Контролерша кричала. Какая-то старуха с места для инвалидов и пассажиров с детьми тоже вмешалась и крикнула непонятно: «Государство им образование дает, все заботы, а они хулиганничают!».

Человек в рабочей одежде, откусывающий от цельного батона, смеялся и сквозь смех говорил: «Ну, бля, доездились!».

Тогда виновник скандала, не желая навлекать на себя новые беды, подхватил свою картонку и, аккуратно протиснувшись между входившими, выскользнул из троллейбуса. А вошло человек пять. Разного пола и возраста. Один, тоже в кепке, сел на то самое сиденье, где ранее помещался человек с багажными принципами. И тоже не у окна, а ближе к проходу.

Возле водителя всё скандалили.

«Да пиши чего хочешь!» — кричал водитель.

«И напишу! И займутся тобой кому надо!» — кричала контролерша.

«Ехать будем?» — крикнул в рабочей одежде.

Двери закрылись, и троллейбус, сердито урча электрическим мотором, затрясся в направлении гостиницы «Астория».

«Следующая «Исаакиевская площадь»!», — рявкнул водитель в микрофон.

Контролерша решительным шагом подошла к человеку в кепке.

«Ну, что? — сказала она, уперев руки в боки. — Будем платить за яйца или нет?»

«Чего-о? — крайне удивился новенький. — Это что еще за новости?»

«Никакие не новости! — в гневе не замечая подмены, кричала контролерша. Куда вы их убрали?»

«Чего?»

«Яйца!»

«Да чего вы пристали?! Почему это я должен за яйца платить?»

«Потому что они у вас квадратные!»

Человек в рабочей одежде подавился батоном и стал смеяться и кашлять одновременно.

Узколицый с профессорской бородкой (из вновь вошедших) встал со своего места и сказал: «Господа петербуржцы, что происходит?».

Тут пассажир в кепке позволил себе ответить на поставленный вопрос, применив совершенно непечатные выражения. И тогда все захохотали. Причем смеялись так, что в резонанс затряслись и забренчали какие-то железки под потолком машины. Троллейбус опять остановился, потому что шофер упал лицом на руль и выл от хохота. Смеялась старуха, смеялся человек в кепке и интеллигент с бородкой. Смеялась контролерша и все вновь вошедшие. Смеялся и мой отдаленный родственник. Он (он мне сам это рассказывал) вдруг почувствовал, что… что-то как бы отпустило его… что-то такое, что долго держало его изнутри. Ему вдруг понравились все эти хохочущие лица и подумалось легко и слезно: «Вот я и дома… будто и не уезжал!».