«Перемена мест»

Перемена мест (fb2) - Перемена мест (Временно недоступен - 1) 1084K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Андрей Владимирович Кивинов

Андрей Кивинов

Временно недоступен Перемена мест

Повесть не содержит нецензурной лексики, за что автор приносит читателю глубокие извинения

Теплым летом холодного 14 года в тихий, забытый Гуглом городок Великозельск пришла большая беда. Пришла она не в городок вообще, а к конкретным жителям, отвечающим за процветание и жизнеобеспечение в частности. А еще конкретней — в кабинет мэра Виталия Ивановича Марусова, человека глубоко верующего в собственную незаменимость и носящего нательный крест. Беда тоже носила конкретную фамилию. Причем мужского рода. Белов Сергей Викторович. Представитель контрольно-ревизионного управления. Из самой Москвы, Гуглом не забытой. Креста на нем не было. В настоящую минуту беда сидела напротив Виталия Ивановича и пристально разглядывала градоначальника, словно экзотическую бабочку, которой она не прочь была бы пополнить свою коллекцию.

— Я обязательно с этим разберусь, — Марусов легким движением носового платка промокал предательскую испарину и с бульдожьей преданностью заглядывал в глаза ревизору, — не отрицаю, здесь есть и моя вина… Но и вы должны меня понять — за всем уследить невозможно.

Перед мэром, как макивара перед боксером, маячил извечный философский вопрос — дать или не дать? Предложить или не предлагать? Мутный тип этот ревизор, хоть и с чистой фамилией — Белов. Знать бы, чей холоп.

Виталий Иванович давно усвоил, что контролеры не берутся из ниоткуда и не прилетают по зову совести и стуку пламенного сердца. По стуку, но по другому. Про повод он догадывался — статья в местной оппозиционной газетенке, перекочевавшая в Интернет. Но статейки, как правило, тоже пишутся не по зову, а по хорошо или плохо проплаченному заказу.

— Виталий Иванович, речь не о ремонте дорог.

Беда постучала крючковатым пальцем по красной папке с потертым псевдозолотым тиснением, от чего иконка, стоявшая на столе мэра, упала святым ликом вниз.

— И не о замене труб. Речь о закупке лекарств для льготников. Для тяжелобольных людей. Понимаете разницу? Дороги у вас, кстати, тоже не идеал.

Что он несет? При чем здесь дороги? Прям комиссар Каттани. Больной на всю голову.

— Видите ли, Сергей Викторович… Третий год из федерального бюджета ни копейки! На какие ремонтировать?

Марусов поднял иконку и развел в стороны руки, словно рыбак, показывающий размеры улова. То ли обрисовал масштаб проблемы, то ли намекнул на величину возможного вознаграждения.

Белов равнодушно проводил руки взглядом. Он на своем месте тоже не первый год — и не такие пантомимы видел.

— Я передам материалы в Следственный комитет, — с интонацией робота пригрозил он и, внимательно приглядевшись к рукаву пиджака, поскреб ногтем прилипшую соринку.

О-о! А Марусов еще собирался ему охоту предложить. И баньку. По высшему разряду. Ужин в ресторане заказал. Надо отмашку дать, чтоб не суетились. В гостиничном буфете поужинает, раз такой борзый.

— Что ж… Ваше право…

Тоже мне, напугал ежа… Это в Москве у вас миллионы народа. Суета и неразбериха. А у нас каждый сверчок на своем месте. И дело знает. Круговорот бумаг в природе. Из этого кабинета выйдут, сюда и вернутся.

— И не в ваше местное отделение, а к нам — в Москву. Они бригаду пришлют, вот и разбирайтесь с ней.

Марусов помрачнел. Даже лоб вытереть забыл. Оставленная без внимания капля пота медленно поползла от виска к побагровевшей шее.

А вот это уже неприятно. Что ему надо-то? Как узнать, хоть намекнул бы… И деньги просто так не предложишь. А может, кто-то команду «Фас!» дал? Марусов принялся перебирать в уме тех, кому в последнее время перекрыл кислород. Все они для Московского Следственного комитета — мелкая рыбешка. А если наезд в рамках борьбы с коррупцией? Хотя сколько этих рамок на его памяти было… И ничего! Ибо нет у него в городе коррупции! Есть маленькие недоразумения рабочего порядка. Как и везде.

Или все же дать? На месте решить всегда вернее, чем потом связи подключать.

— Сергей Викторович, напрасно вы так… Не по-человечески это…

Как бы ему дать понять, что Марусов по-человечески решать готов? Борьба с недоразумениями — дело важное, спору нет, но почему именно в Великозельске нужно бороться? Пусть только цифру обрисует в общих чертах. А то как бы не обидеть ненароком.

Белов не стал ничего обрисовывать, неприязненно зыркнул из-под насупленных бровей, встал и направился к дверям.

— Вы еще скажите, не по понятиям… Всего доброго.

Марусов нервно дернулся в кресле. Хотел подняться, чтобы проводить, но ноги стали ватными. Кресло повернулось вполоборота, и Виталий Иванович поймал глазами суровый президентский взгляд с портрета.

«Где посадки?» — прочитал он немой вопрос главы государства.

Городничий хоть и имел два высших образования, но в приметы веровал. И тогда, на новогоднем корпоративе, вытянув из вазы бумажку с предсказаниями, приуныл. Не то что дружно заржавший коллектив. В бумажке какой-то умник написал не традиционные «здоровье, богатство, удача», а прозаическое «ревизия». Типа пошутил, идиот. Он бы еще «рак легких» предложил. Или «гангрену». И вот, пожалуйста — сбылось. И как тут не веровать?

Ну уж нет, не дождетесь. Марусов замотал головой, словно стряхивая наваждение. Машинально извлек из кармана телефон. Принялся лихорадочно, сбиваясь, тыкать пальцем в экран. Черт бы побрал эти новомодные смартфоны! О кей, жопа!

— Ген… Здоровенько… Виталий… — максимально расслабленным тоном начал Марусов, когда наконец-то смог безошибочно набрать номер, — не отвлекаю? Как спина?

В ответ послышалось невнятное «нормально».

— Ну слава Богу… Слушай, Ген, тут к нам ревизоры нагрянули. Сумасшедшие. Ваши, московские… Нашли ерунду какую-то по лекарствам, должны вам передать. Совсем некстати. Бригаду обещали прислать…

Гена — родственник хоть и дальний, но нужный. Особенно, когда под тобой кресло мэра. Да и Марусов кое в чем смог ему быть полезен. Так что с Гены должок…

Столичный должник — Геннадий Петрович Лузан — тоже восседал в личном кабинете — попросторней марусовского, да и обставленный подобротней. Погоны с тремя звездочками — это серьезно и дорого. Одной рукой настоящий полковник держал трубку, другой листал принесенное заместителем уголовное дело. Пробегал через строчку — ничего нового, очередной слуга народа получил очередной откат и вместо дороги для всех построил дорогу для себя. К родовому замку. Теперь перед настоящим полковником маячила проблема — прекратить дело по реабилитирующим основаниям. Аванс за решение был уже получен, остальное обещано после.

«Господи! Как скучно в провинции! — размышляя над проблемой, Лузан вполуха внимал великозельскому мэру. — Им бы наши, московские дела!»

— Ты бы не мог там проконтролировать? — Улыбчивый голос Марусова мешал полковнику углубиться в документы. — Чтобы нормальные люди приехали? Мы их здесь встретим, уважим…

— Что, серьезные материалы? — Тусклые интонации полковника надежды не вселяли.

Марусов хоть и — родственник, но не брат родный. А подставляться никому не охота.

Виталий Иванович это обстоятельство тоже учитывал, и его интонации зазвучали на грани фола:

— Да не, но сам же знаешь, время какое. За любую хрень ногой по импичменту…

Темнит родственничек, темнит. Небось отщипнул из местной казны лакомый кусочек, да увлекся — бумажками вовремя не прикрылся, теперь концы с концами не сходятся.

— Ладно, — снисходительно буркнул Лузан, — я прикину, перезвоню…

Прикинет! Марусов в душе матерно возмутился. Когда Гене надо было, он не прикидывал — он помогал.

— Уж постарайся… — и на прощание намекнул про должок: — Лиде привет огромный.

Лузан положил телефон на обитый зеленым сукном стол и пригорюнился.

И кого туда послать, в Великозельск? Человека надо понимающего, своего, а все свои заняты. Разлетелись «понимать» по другим городам и весям. Эх, до чего страну довели! Понимающих не напасешься.

Но и отказать нельзя. Жена Лида всю плешь потом проест. Ее сестру в Великозельске на хлебное место именно Марусов пристроил. Неудобно. Не по-человечески.

Утомленный взгляд скользнул по янтарному мишке, сжимающему в объятиях стаканчик для карандашей. Презент коллеги из Калининграда. На повышение квалификации в прошлом году приезжал. Подарок напоминал о совместных приключениях… Ничто так не сближает двух нормальных мужиков, как охота.

На ловца и зверь! Чем тебе, Гена, не свой человек? Парень толковый — склонный к правильному, так сказать, решению вопросов. Лузан это сразу понял, едва познакомились.

Право имею? Имею. Подпишу приказ о командировке, начальству его, если понадобится, важность задачи растолкую. Страна по уши в мздоимцах, своими силами уже не управляемся.

Хорошая мысль! Выдохнув с облегчением, Геннадий Петров вернулся к реабилитации хозяина родового гнезда.

* * *

Утро в порту пяти морей выдалось необыкновенным. Многообещающим. Перспективным. Несмотря на лениво плюющий в окно дождь.

Во всяком случае, именно так казалось Вячеславу Андреевичу Золотову. Он даже проснулся сам. Глянул на экран шестого айфона, выключил будильник. Бросил рядом с собой на кровати и сладко потянулся. Эх, хорошо! Даже — отлично!

Причина позитива покоилась справа и едва слышно похрапывала, приоткрыв маленький ротик, словно бесхвостая русалочка, выброшенная на брег.

Вчера русалочка наконец-то согласилась посетить его холостяцкую двухуровневую обитель, более того — осталась до утра. Не уехала среди ночи, сославшись на проблемы. И конечно, дело не в отсутствии у нее собственной жилищной пещерки.

Он скосил глаза на обнаженное татуированное плечико, соблазнительно торчавшее из-под одеяла. Жанну Вячеслав Андреевич покорял долго и тяжко, словно Эверест. Одни цветы-конфеты-рестораны обошлись дороже, чем в бюджете некоторых российских городов отпущено на спорт и культуру. Золотову ли не знать?

Русалочка чмокнула во сне и перевернулась на другой бок. Вячеслав Андреевич осторожно сполз с кровати. Вышло абсолютно неэффектно — не так, ох не так поднимаются утром с ложа любви супермены. Ну не Бонд и что? Зато подружка у него не хуже. Не стыдно людям показать. Оберегая сон красавицы, Золотов собрал в охапку одежду и вместе с кулем дизайнерского тряпья по-партизански прокрался из спальни.

В ванной достал из шкафчика новую зубную щетку, розовую. Распечатал и поставил в стаканчик, где одиноко жила его синяя. Розовая была не дежурной, а заботливо купленной в зубном бутике еще на заре их отношений. В надежде на то, что когда-то будет использована по назначению. Как и тапочки с розовыми помпонами. Не мог же Золотов предложить Жанне свои банные шлепанцы.

Да, надо будет сегодня заехать в ювелирный и купить ей что-нибудь. Так сказать, в честь первой совместно проведенной ночевки. Что-нибудь эдакое. С натуральными камнями. Такое, чтобы ей наверняка понравилось, — а это нелегко. Нелегко и накладно.

На кухне влюбленный ковырнул вилкой в сковородке трепетно приготовленный омлет, попробовал. Вздохнул. Он, разумеется, подозревал, что красивые женщины — удовольствие не из дешевых, но Жанна била все олимпийские рекорды. Отказать ей кавалер не решался, подозревал, что ускользнет к другому. Сама же мысль о том, чтобы отпустить ее, Золотова угнетала, словно кредит, взятый под залог почки. При думах о ней у Золотова поднималась самооценка, просыпались гордость и чувство собственного достоинства. Не зря, ой не зря он столько сил и средств инвестировал в ухаживания. Примерно то же он испытывал когда-то, купив свою первую, пускай и подержанную «тойоту».

Придется, видно, опять на предложение друга детства Овалова соглашаться. Хотя в большинстве случаев предложения Макса шли вразрез с моральным кодексом строителя капитализма.

Да, нелегко достается трудовая чиновничья копейка! Особенно во время кризисной бюджетной экономии и не менее повального контроля. Как прикажете жить без «предложений»? Но «предложения» «предложениям» рознь. Никаких откровенных намеков! Только предложение «оказать помощь». И то после вопроса «И что же делать?». Чтобы никаких претензий. Все исключительно на добровольной основе.

Сценарий не то чтобы слишком оригинальный, зато проверенный. Сказка для взрослых. Золотов — Дед Мороз, Макс — внучка Снегурочка. Клиенты — детишки, но не все подряд, а склонные к решению вопросов.

— Новости не очень, судья настроен атипично… Боюсь, без оборотных средств не обойтись, — заученно, но эмоционально ведет свою линию перед клиентом «внученька» Овалов, — я сразу предупреждал… У нас слабоватые позиции.

— Погодите, погодите… Почему слабые позиции? Все бумаги в порядке, — пытается возмутиться клиент, — закон на нашей стороне.

— Закон, может, и на нашей, а судья, похоже, на той…

— И ЧТО ДЕЛАТЬ?

— Подстраховаться.

— И каким, интересно, образом? — настораживается клиент. — Это, на минуточку, статья…

— Разумеется… Если поймают, — Овалов-Снегурочка роль свою выучил железно, от зубов отскакивает, — а если к судье пойдете вы или я, то точно поймают. Поэтому пойти должен кто-то другой… Тот, кому судья доверяет. У вас такого нет? И у меня… Но! В районной администрации трудится неплохой специалист по правовым вопросам, он вхож в судейский корпус. Золотов Вячеслав Андреевич. Можно попробовать через него, я как-то с ним пересекался. По подобным вопросам. Хотите, позвоню?

Я слышу шаги Деда Мороза! А вы, ребята, слышите?

— Не волнуйтесь, говорят, он крайне порядочный человек. В случае проигрыша все до копейки вернет. Так что вы ничего не теряете.

— А что, даже с деньгами можно проиграть?

Бестолковые дети в костюмах зайчиков шевелят картонными ушами.

— Как вы думаете, почему у богини правосудия весы? Потому что закон — рынок, а не только книжки со статьями.

Давайте, дети, вместе позовем Дедушку Мороза!

— Хорошо. Звоните.

Все! Выход Деда Мороза! Елочка зажгись! На сцене появляется Золотов весь в белом. А правильней бы в красной шубе и с мешком. Для денег.

Между прочим, все честно. Если судья, который в Деда Мороза не верит, не по делу справедлив окажется и не тот вердикт вынесет, то Золотов с Оваловым готовы материальные средства вернуть. А только не было такого до сих пор. Макс, конечно, адвокат хреновый, но исход дела просчитать способен, особенно когда с доказательствами у клиента полный «Ordnung».

Моральная сторона вопроса? Невозможно разрушить мораль там, где ее нет. Покажите того, кто не лукавит… И потом — сумел наворовать на особняк, на судью тем более найдешь.

Нет, нельзя сказать, что Вячеслав Андреевич брал деньги и не краснел. Краснел. То ухо покраснеет, то нос. Все-таки моральные принципы семья и школа в него заложила. И всегда после очередной успешной комбинации он не спал пару ночей. Не потому, что ждал людей с удостоверениями. Искал оправдания. Один раз не нашел — и деньги вернул. Мамаше-одиночке, отдавшей последнюю копейку за сына-оболтуса, пойманного с дозой травки.

Золотов ножом аккуратно вырезал из омлета желтое сердце и, осторожно подцепив лопаткой, уложил на тарелку. Обрезки умял сам — прямо со сковороды. Налил в высокий стакан свежевыжатого из апельсинов сока. Сервировал на подносе завтрак в желтых тонах, любуясь своим произведением. Эффектный выход с подносом сорвал айфон, брошенный на кровати. В последнее время Вячеслав Андреевич всегда вздрагивал от входящих вызовов, словно приговоренный к расстрелу от команды «Товсь». Может, рингтон сменить? Хотя, кажется, не в рингтоне дело… Предчувствие чего-то крайне негативного. Омлетное сердце угрожающе съехало на край тарелки. Экран выдал знакомое слово — «Овалов». Помянешь черта и вот он…

Русалочка Жанна недовольно пробормотала во сне случайный набор слов и зашевелилась. Золотов занервничал. Вроде бы что такого? Она ведь все равно когда-то проснется. Но Вячеслав Андреевич реально опасался, что, проснувшись, оденется, уйдет и сказка исчезнет. А еще хуже — состроит недовольную гримаску и покинет его насовсем, бросив дебильное «Пока-пока»… Несмотря на внешнее благополучие, при общении с женщинами Золотов суперменом себя не ощущал. Природа не одарила его выдающимся ростом, косой саженью в плечах, да и брутальности не отмерила. Не Безруков, в общем.

В школе ему всегда нравились самые красивые девчонки. Но они были недосягаемы. Щуплый ботаник мог привлечь внимание, только совершив нечто неординарное. Иногда представлял себе, как загорится школа, а он спасет своих одноклассников, по очереди вытягивая из задымленного здания, после чего сразу станет авторитетом и прославится в веках. Но школа, к счастью, не загорелась, а поджечь самому — кишка тонка. И физкультуру терпеть не мог. Любуясь девчонками издали, мечтал, что во взрослой жизни у него тоже будет красивая подружка. И вот дождался.

Занятые подносом руки лишали всякой возможности импровизировать. А престижный гаджет не собирался умолкать. Вячеслав Андреевич ничего лучше не придумал, как накрыть телефон задом. Айфон согнулся и притих.

Жанна во сне почесала акриловым ногтем силиконовую губу и затихла. Заткнулся и Овалов. А кулинар все сидел с подносом в руках, боясь пошевелиться… Это только в кино красиво: завтрак в постель, то да се, плотоядные улыбки… А в жизни одни сплошные сложности. Вдруг ей ночью не понравилось? Вдруг омлет не любит? Может быть, лучше было тосты сделать? А кофе или чай?

Золотов осторожно пристроил поднос на тумбочку, тихо достал из шкафа любимый костюм с клетчатой рубашкой и на цыпочках вернулся на кухню, дабы не спугнуть русалочку.

Одевшись, возвратился, постоял в задумчивости над кроватью, словно рыбак у пустой сети. Хотел поцеловать в плечико, но так и не решился. Прокрался в прихожую, осторожно закрыл за собой пуленепробиваемую дверь. И вообще — непробиваемую.

* * *

— Плетнев!!!

Низкий бархатный тембр меццо-сопрано, когда-то покоривший его настолько, что он пожертвовал ради него своей свободой, пусть относительной, теперь звучал как вопли европейской Бабы-яги, учуявшей в частном лесу русский дух.

Плетневу совершенно не хотелось просыпаться. Что там, в реальном мире, хорошего? Да ни хрена! Ревнивые претензии, обвинения в прелюбодеянии и неспособности прокормить семью одновременно. Дорога на службу в вонючей маршрутке, управляемой нелегальным человеком из Азии. Скучный рабочий день в опостылевшем кабинете, бумаги, бумаги, бумаги…

Хотелось лежать под одеялом в позе эмбриона, поджав коленки. Остаться одному. Надолго остаться. Может, навсегда. Или улететь. Туда, где нет ни Бабы-яги, ни красавицы жены с ее навязчивым меццо.

— Завтрак сам сделаешь. Я опаздываю. Хлопья в столе, яйца в холодильнике.

Плетнев осторожно приоткрыл один глаз. Оценил ситуацию.

Если встать прямо сейчас, то неминуемо услышишь: «Что ты лезешь под ноги?!» или «Освободи ванную!».

— Плетнев!

Надо как-то обозначить, что проснулся.

— Опять каша с яйцами… — огрызнулся тихо. — Борща б сварила.

Он пробубнил фразу себе под нос, но изящные уши Ирины были как локаторы.

— Ешь что дают! У нас не ресторан, а я не кухарка.

Хорошо хоть не «жри»…

Ирина промелькнула в дверном проеме уже при параде. Волос уложен. Костюм деловой. Окрас боевой. А это вселяло надежду — еще немного, она возьмет метлу и улетит. И можно вставать.

В ежеутреннем спарринге Ирина регулярно выходила победительницей. Через минуту очередной ее грозный окрик заставил-таки мужа подскочить в кровати. И даже свесить вниз ноги.

Ноги ткнулись в лежащую на полу медвежью шкуру. Главный охотничий трофей Плетнева, добытый год назад в подмосковных лесах.

Скорняк, отдавая ему выделанную добычу, поделился:

— Поверьте моему опыту, молодой человек, это чрезвычайно разнообразит вашу интимную жизнь. Любовь на шкуре — это что-то…

С кем? С кем тут предаваться любви на шкурах? Сплошной день сурка. Каждое утро одно и то же. Каждый день. Каждый вечер. Когда я последний раз ружье в руки брал? На охоту ходил?

— Плетне-ев!!! — По производимым децибелам Ирина могла соревноваться с футбольными трибунами.

Антон Романович недобро хмыкнул и поднялся с семейного ложа. Поплелся в семейную ванную.

Присутствие жены ощущалось, даже когда ее не было рядом. Полочка под зеркалом ломилась под тяжестью кремов, тоников и скрабов. Каждое утро, чтобы добраться до зубной щетки, Плетневу приходилось действовать подобно минеру, чтобы не свернуть стройные ряды банок и флаконов. Но в отличие от минера Антон Романович ошибался не один раз — с завидной регулярностью. Банки валились на пол, закатывались за унитаз, а иногда и прямо в него, приходилось, чертыхаясь, ползать на карачках, чтобы все собрать.

Яичница опять не задалась. Он умел классно варить сосиски, но те вывелись еще на прошлой неделе. Супружеский спор — кто должен заполнять холодильник, напоминал арабо-израильский конфликт, только без военных действий.

Звонок телефона прервал трапезу.

— Да… — Плетнев старался говорить негромко, чтобы не услышала жена, — да, все в силе… Хорошо.

Обладательница меццо-сопрано имела еще одно замечательное свойство — появляться именно в самый неподходящий момент.

— Плетнев, хватит болтать. Проводи лучше жену. — Голос любимой наждаком проехал по ушам.

Что ее провожать-то? Не заблудится, входную дверь найдет без навигатора!

— Извините, всего хорошего. До встречи, — Антон Романович решил не давать лишний повод для скандала, свернув мобильный разговор.

Покорно выполз в прихожую для ритуальных проводов. Эх, забрали бы ее в армию на годик-другой — вот он бы тогда провожал от души!

— Кто звонил? — подозрительно поинтересовалась Ирина, инспектируя свое отражение в зеркале.

— Из охотничьего клуба, — нарочито равнодушно доложил муж.

— Вернешься когда?

— Часов в десять.

— Почему так поздно?

Плетнев подумал, что из его жены получился бы отличный опер — вопросы задавать она умела. Причем не тот опер, который «злой», а тот, который «очень злой».

— Отчетное собрание в клубе… Вон позвонили. Не могли раньше сказать, так нет — все в последний день. И кому это нужно? Отчеты, выборы, перевыборы… И здесь бюрократы.

Плетнев, словно плохой актер, которому доверили главную роль в топовом спектакле, очень старался быть убедительным. И вроде бы получилось. Недаром в театральной студии занимался. При местном ДК.

— Ладно… — Ирина дежурно подставила щеку для поцелуя, подхватила сумочку и упорхнула.

* * *

Вячеслав Андреевич Золотов разбивал кабриолетом десятибальные пробки, словно ледокол торосы. В переносном смысле, конечно. Хотя, наверное, сумел бы и в прямом. Уверенность и спокойствие — вот главные последствия приема импортных антидепрессантов. Он ехал на работу. Приносить пользу великой стране. Ну и себе, конечно.

В салоне возбуждающе пахло натуральной кожей, глаз радовал встроенный навигатор, а слух ублажал качественный звук.

А как еще? Хочешь иметь представительный вид — начинай с автомобиля и часов. В Америке, говорят, человека встречают по ботинкам, а у нас по машине.

Иногда Золотов даже завидовал тем, кто отпраздновал шумный юбилей — сорокед или даже полтос, — им о солидности думать не нужно. А еще лучше для дела, когда имеется качественное пузо. Пузо, сверху переходящее в грудь, а оттуда плавно в лицо. Как у насекомых. Только у тех головогрудь, а здесь — пузолицо. Пузолицо почему-то сразу вызывает у людей уважение.

У Золотова такого богатства, как пузолицо, не имелось. Даже не намекалось. И тридцатилетний юбилей — ни то ни се — он отпраздновал всего три года назад. Вот и приходилось брать антуражем. Листать глянцевые мужские журналы, вникать во всяческие бренды и тренды. Следить за модными новинками, инвестировать в себя.

Разве обратила бы на него внимание несравненная модельная птичка Жанночка, если бы не имидж, который все?

А на поддержание достойного фасада требовались немалые материальные средства. Одни швейцарские часы, что у Золотова на запястье, по стоимости превосходили годовую зарплату всего его отдела. Но зато, когда требовалось подтвердить собственный весомый статус, он неизменно вскидывал руку как бы в поисках потерянного времени. И его нарочито непринужденный жест на собеседников, как правило, действовал. А потом владелец брендовых часов садился в престижный автомобиль и уезжал. Или приглашал с собой. По обстоятельствам. Вез в собственную квартиру в престижном зеленом районе. Не какое-нибудь Долгопрудное. Жизнь удалась. По контрасту с другими — кому не удалось свить гнездо в зеленом районе. А зарплата у чиновника средней руки не так чтобы очень. Если ее озвучить в банке, то и однушку в Бирюлево в ипотеку не дадут.

Через полчаса спринтерской езды Вячеслав Андреевич оказался у промежуточной точки пути — паркинга. Дважды в день, утром и вечером, он заезжал сюда, словно великий разведчик Штирлиц. Только Штирлицу было проще, он — вымышленный персонаж, а Вячеслав Андреевич вполне реальный. И ему не надо клеить усы, надевать очки и берет. Ему всего лишь надо пересесть в старые «жигули», достать из бардачка дешевые тайваньские часы и нацепить вместо швейцарских. Переобуться из «Италии» в «Китай». Ритуал соблюдался неукоснительно. Как-то раз забыл поменять часы, в результате весь рабочий день доказывал коллегам, что на руке дешевая подделка из так называемого таможенного конфиската. Единственным предметом, которого не стеснялся Вячеслав Андреевич, его старенький первый «айфон». Тратиться на всякие новомодные гаджеты он считал полной глупостью и помощью западным корпорациям. И это еще один показатель солидности. У многих очень уважаемых граждан на поясе висели не «пятые» или «шестые», а протертые до блеска «Nokia».

Ритуал хоть и соблюдался, но постепенно начал надоедать и раздражать. По очень простой причине — ездить на кабриолете Вячеславу Андреевичу было особо и некуда. В супермаркет? Да там никому дела до него нет. На тусовки? Он их не любил, хотя и познакомился с Жанной на одной из них — в закрытом клубе. В родной Алексин? Нельзя — сразу возникнут вопросы. А понтоваться перед соседями? Так вроде не пацан. Несколько раз, забывшись, возвращался домой на «жигулях». И что соседи? Да ничего. Даже не заметили. Нынче кабриолетом никого не удивишь.

Но продать его и купить агрегат, соответствующий занимаемой должности, рука не поднималась. Наверно, сказывалось тяжелое провинциальное детство, пришедшееся на начало перестройки, когда, провожая взглядом какой-нибудь братанский джипарь, думал: «И у меня такой будет». После чего доедал бутерброд с дешевой колбасой и чечевичную похлебку, собранные матерью в школу.

И вот есть. Даже не джип. Круче. Только ездить на нем некуда. Даже обидно как-то. Наверно, было бы не обидно, если бы… Да. Если бы не было промежуточной парковки и переодеваний.

Как-то он услышал фразу, что счастье, это когда не надо себя уговаривать.

Вячеслав Андреевич постоянно ловил себя на мысли, что уговаривает…

Даже в модных клубах светиться уговаривает. Надо же где-то с нужными людьми знакомиться. Мечты-то вроде бы сбылись, но триумф выходил какой-то кислый. Словно вместо конфетки «рафаэлло» подсунули лимон. Важно вышагивая с коктейлем среди таких же важных персон при часах и кабриолетах, он еще больше ощущал какую-то неполноценность. Провинциальный мальчик с бутербродом и дешевым портфелем никуда не девался, вылезал в самый неподходящий момент. Потому что на фоне таких же инкубаторских персон при дорогих машинах, квартирах и прочих атрибутах красивой жизни Золотов ощущал сосущую пустоту под ложечкой. Но он цеплялся за свое кислое счастье, потому что не представлял себе другого.

Мобильник напомнил о себе на парковке возле запасного входа здания администрации. Золотов оставлял машину только там, а не у парадного подъезда. Всегда должны быть пути к отступлению.

— Слава, привет. Чего трубку не берешь? — Голос напарника Овалова сквозил похмельным недовольством.

Не беру, значит, не смог… Что за вопросы тупые? Не рассказывать же ему, как давил задницей на смартфон, заглушая трель. У Макса по баксу в каждом глазу, больше ничего не видит, кроме разве что односолодового вискаря. Разве поймет тонкую и влюбленную душу? Золотов соврал, что был в ванной.

— У нас все в силе. В двенадцать перезвоню, будь на связи, — деловито предупредил товарищ по бизнесу.

— Хорошо, Макс.

— Кстати, я еще вариант нашел, — продолжил Овалов, но у Золотова сработала вторая линия — звонила проснувшаяся Жанночка. Тут уж не до Макса с его вариантами. Пусть даже самыми шоколадными. Он торопливо пообещал перезвонить и спешно переключился.

— Слав, ты что — уехал? — В заспанном голосе русалки звучали нотки обиды.

— Не хотел будить. Доброе утро, — ласково ответил влюбленный.

— Блин… А как я уйду?

Чутье Золотова не обманывало — спящая красавица страстью не пылала. Это чувство было ей чуждо. Золотов? А что Золотов? Так, на безрыбье. Временный вариант.

Жанна искренне полагала, что достойна лучшего. В конце концов, вокруг столько акул бизнеса плавает. Надо только правильно наживку забросить. Принц английский Гарри не женат. Криштиану Роналдо никак не устаканится. Миллиардер Рыболовлев вроде развелся и сейчас в свободном полете. Подумаешь, глубоко за шестьдесят? Зато очередной остров в Тихом океане подкупил. На этом фоне тип из районной администрации, специалист по правовым вопросам, выглядит бледно. Подумаешь, квартиру съемную ей оплачивает. Нормальные парни покупают.

— Просто захлопни дверь, — нежно предложил тип по правовым вопросам.

Ладно, для принца Гарри еще язык подучить нужно. А у нее инглиш в объеме средней школы. «Лондон — столица Великобритании… Май бразерс — тракторист… Кто сегодня дежурный?»

— Спасибо за завтрак, — проворковала модель, смягчившись.

— Готовил с любовью. Любовь — не домработница, а светлое чувство, — пошутил Вячеслав Андреевич, все еще надеясь на радостную взаимность. Жанна казалась ему пазлом, которого ему как раз не хватало, чтобы сложить свою картинку счастья и благополучия.

Жанночка не засмеялась.

Завтрак — хорошо, но одними завтраками сыт не будешь. Как и любовью. Она надеялась, что воздыхатель это понимает. На всякий случай покапризничала, чтобы жизнь медом не казалась.

— Я апельсиновый не пью, забыл? У меня на апельсины аллергия. Другой есть?

— Конечно, яблочный в холодильнике, — искренне огорчился Золотов.

И правда, как он мог забыть? Хотел, чтобы все было красиво — этюд в желтых тонах. Да, обязательно сегодня надо заехать в ювелирный.

* * *

Плетнев трясся на работу в переполненной маршрутке. На поворотах старался не вывалиться в проход, потому что рядом у окна разметала телеса дородная тетя с авоськой. Когда зазвонил телефон, еле исхитрился залезть в карман, чтобы достать, — тетка недовольно ворчала и толкалась пухлым локтем. Но уши навострила. Что еще делать в маршрутке?

— Паш, я ж предупреждал — не звони утром, пока Ирина дома! — прикрывая рот ладонью, укорил собеседника Антон Романович.

— Да ладно тебе… Скажи лучше, водку или коньяк?

— Ничего не надо. Ирина унюхает. Я ж на собрании.

— Тогда джин и текилу. Он них выхлоп нулевой. Проверено.

Соседка брезгливо хмыкнула, словно кот на комнатную собачку. Знамо дело: от жены на попойку намылился, видали мы таких! А еще в форме! Плетнев поспешил свернуть разговор:

— Хорошо. Все, Паша, до вечера.

Из маршрутки шагнул словно в специально для него приготовленную лужу. Довершая образ, мимо пронеслась «газель», окатив фонтаном брызг. Чертыхаясь и вспоминая, где в кабинете лежит щетка, Плетнев поплелся на опостылевшее рабочее место.

Как всегда опоздал. В кабинете уже пахло кофе и терпкими духами. Его коллега и соседка по кабинету — худосочная следачка Смирнова — одновременно отхлебывала из кружки и печатала протокол. На тумбочке надрывался телевизор, выдавливая из себя очередное бездарное ментовское «мыло». Плетнев молча кивнул коллеге, подсел к «ящику».

— Не в духе? — изобразила сочувствие Смирнова, не отрываясь от компьютера.

— Они б, что ли, консультанта наняли, — забрюзжал Плетнев, — и ведь народ смотрит!

— Да ладно, это ж «мыло»…

— Да уж, не Достоевский. Маша, даже в «мыле» нужна достоверность! Про сюжет вообще молчу…

— Смотрю, ты большой спец, — усмехнулась Смирнова, отхлебывая растворимый кофеек.

— Спец не спец, а Гамлета играл. В драматической студии! — гордо выпрямившись, сообщил Плетнев, на что Маша Смирнова, представив эту картину, фыркнула и подавилась кофе.

— Морозиха заходила, тобой интересовалась, — сообщила Маша о визите шефини, откашлявшись, — я сказала, что ты вышел на минуту, но она не поверила.

— Что хотела?

— Хотела, чтобы шел Гамлета играть.

— А откуда она про Гамлета знает?

Плетнев расстроился. В их конторе прозвища прилипали, как банный лист на голую ногу. Хорошо еще, если Гамлетом прозовут. А если бедным Йориком?

— Нет, про Гамлета — это я от себя. Она просто выгнать пообещала, — «успокоила» Смирнова.

Выгнать — не вариант. Вылетать с работы ему нельзя. Затравит Ирка, как мачеха Золушку. А феи в поддержку не предвидится. Пусть уж лучше Морозиха сразу в расход пустит. Она может. И место есть на заднем дворе пристрелянное.

Пришлось засучить рукава и браться за работу. Работать не хотелось катастрофически. С обязанностями своими Плетнев с грехом пополам справлялся, но службу не любил. Ностальгировал по тем славным временам, когда после института подшивал дела в судебном архиве. Доход был мизерный, зато — относительная свобода и без авралов. А в выходные начиналась настоящая жизнь. В пятницу вечером Плетнев укладывал в рюкзак соль-спички-носки, вешал на плечо старенькое ружьишко и уматывал из города до вечера воскресенья.

Эх, замечательный был период! Жаль только быстро закончился. После свадьбы Ирина эту страничку его жизни решительно перелистнула, подключив связи. Спорить с недавно обретенной половиной Плетнев не стал и по ее протекции оказался в Следственном комитете.

Теперь у Плетнева крутой охотничий «Зауэр», только охотиться он не ездит. Зато с преступностью борется. И в этой суровой борьбе знаменитые киношные следователи Подберезовиков и Знаменский как пример даже не рассматриваются.

Ностальгические воспоминания об архиве несколько раз за день перебивала шефиня Морозова, пархатой фурией залетающая в кабинет. Песни пела старые, но громко. Желающие могли слышать ее арии в другом конце коридора.

— По трем делам нарушение сроков! Тянешь на дно весь отдел. Если до конца недели не направишь материалы в суд, выгоню к чертям собачьим! К чертовой матери. И никакие связи не спасут.

А может, и правда — лучше чтобы выгнала. Сам-то Плетнев ни за что не уйдет. А так вернулся бы в архив, по выходным с ружьишком в лес бы ездил. Ирку бы с собой взял — пусть посмотрит разочек, вдруг понравится. Впрочем, умом понимал, что жене куковать на болоте в сыром шалаше понравится как алкоголику лимонад.

— Плетнев! — взвилась Морозова, обнаружив, что подчиненный мечтательно разглядывает что-то в небесах за окном. — Работать, Плетнев! Из-за таких, как ты, в стране кризис!

* * *

Рабочее утро Золотова началось более оптимистично. Оно пахло денежными знаками. Вкусно пахло. Почти как в типографии.

Посетитель из тех, что хотел «решать вопросы», сидел напротив Золотова по другую сторону стола. Оба — люди деловые, слов на ветер не бросали, предпочитая язык жестов. Их общение со стороны напоминало театр пантомимы.

Золотов листал папку с бумагами, выразительно закатывал глаза — мол, вопрос сложный, ответственность на себя нужно взять немалую! — и на пальцах показывал требуемую сумму. Пальцы у Вячеслава Андреевича были дорогими. Каждый палец соответствовал тысяче условных европейских единиц.

Его оппонент в ответ щурил глаза — помилуйте, вопрос яйца выеденного не стоит! — выкидывал собственные пальцы. Складывалось впечатление, что на руках у посетителя пальцев, по определению, меньше, чем на руках у чиновника.

Золотов выразительно проводил большим пальцем по горлу, что означало — я бы и рад согласиться, да не один в цепочке! И снова выкидывал условные пальцы.

Посетитель чесал в затылке — да и я не один, согласовать допрасходы не мешало бы! — крутил своими тощими пальцами.

Даже ясновидящий вряд ли сообразил бы, что речь идет о судебном разбирательстве, — а гость Золотова хочет вернуть себе незаконно отобранный у него участок земли. Дело его правое, но страховка не повредит.

В этот непростой исторический момент в кабинете без стука нарисовался совершенно посторонний тип. Поглядел с любопытством на пантомиму. Неискушенному зрителю могло показаться, что два мужика от нечего делать играют в «камень-ножницы-бумагу». Но тип был искушен. И ввалился он свободно, по-хозяйски, отчего игроки заподозрили, что проиграли оба. У каждого по камню, причем на шее.

— Вячеслав Андреевич? Здравствуйте. А я к вам… Не помешаю? А то тихо у вас, — приветливо начал субъект и ловким движением извлек из кармана удостоверение. — Контрольно-ревизионное управление. Белов Сергей Викторович.

Посетителя как ветром сдуло. Хозяину кабинета тоже захотелось сдуться за ним. Но мешал стол и должностное положение.

— Доброе утро. Очень приятно, — голос Золотова зазвенел показным радушием.

— Хотелось бы надеяться, — усмехнулся в ответ Белов. Усмешка бонусов не сулила.

…И точно — весь расписанный по часам день, как взорванный поезд, покатился под откос. У деловых людей это называлось «упущенная выгода». Важные встречи срывались, народ нервничал и обрывал телефон. Абонент Овалов отметился 16 раз.

Но Золотову было не до Овалова. Своя шкура ближе к телу.

— Послушайте, Сергей Викторович, во-первых, я вообще не должен был этим заниматься. Патриотизм — не моя тема. Во-вторых, мне поручили организовать поездку накануне. И каким образом я должен был успеть провести тендер? Я нашел первого попавшегося перевозчика!

Между прочим, чиновник не врал. Все так и было — лицопузые как один отказались, навесили патриотизм на Золотова. Нашли крайнего. Самое обидное, что лично он ничего с этого патриотизма не поимел. Ну почти ничего. Просто требовалось срочно освоить средства, потому как всем известно: в другой раз ни копейки не дадут…

— Во-первых, патриотизм — дело общее. Во-вторых, вы заплатили перевозчику в два раза больше средней стоимости этой услуги на рынке, — не сдавался Белов, которому в своей конторе, видимо, на патриотизм не досталось.

— Я считал, это нормальная цена, — Вячеслав Андреевич посмотрел на проверяющего, как приговоренный на палача, занесшего над ним секиру.

— У вас нет интернета? — подначил палач.

— При чем здесь интернет? Я просто ничего бы не успел! — Приговоренный с искренним энтузиазмом пытался отсрочить казнь. — А с меня бы спросили, почему призывники не поехали по местам боевой славы.

— Кстати… Сколько было призывников?

— Не помню. Человек сто. На трех автобусах. Там акт есть.

Вот тут попробуй придерись. Все бумажки в порядке.

Но Белов придрался:

— Да, верно. Только водитель утверждает, что автобус был всего один и заполнен на треть.

Вот упырь… Не поленился водилу отыскать.

— Видимо, он что-то перепутал.

Что такое слово водителя-гастарбайтера против грамотно оформленных бумаг?

Печати фиолетовые на месте, подписи сторон имеются. А гастарбайтер только деньги считать умеет, а всё остальное — с трудом.

— Боюсь, нет.

Палач дело знал. Зазубренная от шейных позвонков секира опускалась все ниже.

— То есть вы хотите сказать, что я присвоил эти деньги?

— Я хочу сказать, уважаемый Вячеслав Андреевич, что передам материалы в следственные органы. И пускай они разбираются — кто и что перепутал.

Да, изнанка у патриотизма оказалась неприглядная, мутная какая-то. Золотов вдруг живо представил, как изящная Жанночка на подгибающихся ножках тащит огромную сумку — передачу в СИЗО. От жалости к русалочке у Вячеслава Андреевича сжалось его большое и чуткое сердце.

Себя тоже было жаль. Следственный изолятор — не то место, где мечтает оказаться человек с чутким сердцем.

Жаль было до такой степени, пришлось наступить на кадык собственной песне и решительно отказать достававшему все утро Овалову.

В этот раз Макс предлагал окучить крайне серьезного человека с конспиративной кличкой Слепень. В миру же он носил вполне благозвучную фамилию Пронин и официально занимался разведением цветов. Сам он давно ни с кем не судился, предпочитая разбираться в рабочем порядке, не доводя дела до процесса. Но тут некстати сынок его огорчил — попался на хранении наркоты. В крупном размере. Мало того — решить вопрос во внесудебном порядке не удалось.

— Пацан в первый раз влетел. Ему условно будет, без вариантов. Но папаша хочет подстраховаться. Слав, че ты паришься? Мы с тобой честных людей не обуваем, а вор пусть платит. Славик, здесь такая ставка! Раз в пять больше обычного можно взять.

Овалов примерял на себя роль Робин Гуда, эдакого борца за права униженных. Золотов слушал его и удивлялся: как такой серьезный человек, как Слепень, мог обратиться к такому несерьезному адвокату? Наверно, идиот какой-нибудь посоветовал, из тех, что уже «обуты».

— Макс… Я не могу сейчас. Меня ревизия трясет.

— Там своя история, здесь своя! И они не пересекаются!

— Если не будет обысков и других следственных действий. А они реальны. Очень реальны.

— Слава, я тебе как юрист юристу — здесь реальные бабки. С такими ты неуязвим!

Овалов потерял не только совесть, но и страх. Еще непонятно, что круче — нахлобучить Слепня или предложить деньги ревизору! То есть предложить можно, конечно, но вот чем это в итоге обернется — большой вопрос. Можно так предложить, что Жанночке придется с передачами не ходить, а летать. Как жене декабриста. Вернее, любовнице. А Жанночка вряд ли полетит. Да и Золотов не декабрист.

Нужно переждать. Будут еще варианты. Слепень-Пронин не последний в Москве лох. Золотов был тверд, как скала. Тем более что в основании скалы господин Белов, похоже, пробил сегодня маленькую трещину.

Нет в природе такого рабочего дня, который продолжался бы вечно. Любой, даже самый муторный и неблагополучный, к счастью, заканчивается.

Подошел к концу и рабочий день в следственной конторе Антона Романовича Плетнева. Подвигов он не совершил, но одно коррупционное дело в суд направил. Да и начальница — боярыня Морозова к любовнику укатила, оперу из убойного отдела. А поэтому с чувством выполненного долга позволил себе отправиться на «отчетно-перевыборное собрание охотничьего клуба» с другом Пашкой Гудковым.

К слову сказать, встреча эта планировалась загодя, поэтому от производственных успехов никак не зависела. И даже в случае полного служебного фиаско могла пролить бальзам на травмированную службой душу…

Собрание проходило в небольшой частной бане на окраине Калининграда в обстановке строгой секретности и в присутствии двух обнаженных егерей женского пола, выполнявших роль секретаря и председателя ревизионной комиссии.

Красный после парилки Плетнев, обмотавшись белоснежной простыней, делился с Гудковым сокровенным, прихлебывая напиток, именуемый в рекламе просто «пенный». А так как кружка была уже далеко не первой, то и плакался Плетнев в гудковскую простыню от всей души, так сказать — чистосердечно. Даже забыл про егерей, плескавшихся в хлористом бассейне.

— Это не просто ревность, Паша! Это — диагноз! Тяжелая патология! Ты знаешь, что она учудила? Пришла в отдел и потребовала, чтобы меня пересадили в кабинет к мужику! Чтобы я соседку нечаянно не закадрил. Паша, она совсем спятила!

— Ревнует — значит, любит, — заступился за Ирину Гудков. — Она у тебя кто? Бизнесвумен. Привыкла командовать, заморочек много, устает, вот на тебе и срывается.

Ему такая ситуация в семье была непонятна. У него с бабами было по-другому… Недовольна — в табло и за порог. Поэтому казалось даже прикольным, что баба может такое учудить. Но с Иркой он был знаком, поэтому верил. И не просто знаком. А иногда и поглядывал на правильные формы, тайно возжелав.

— К черту такую любовь, Паша! — У Плетнева редко появлялась возможность выговориться. Использовал он ее на все сто. — Я не могу каждую секунду вздрагивать от ее воплей! Вот почему я сегодня здесь? Мне надоело каждый день, как послушному Бобику, домой плестись и бредни ее выслушивать. Достала! Я действительно хочу ей изменить! Назло! Чтоб знала! Вернее, не знала, но ты понял!!

Такие сериальные страсти также были Гудкову чужды. Хочешь? Измени! В чем проблема? Вон — куклы в бассейне скучают.

— Так разведись, — лениво предложил он, отправляя в рот ломтик антикризисного балыка.

— Легко сказать — разведись! А жить где, а питаться как? Ведь все льготы родное государство урезало. Голый оклад. Хату на него снять можно, спору нет, но все остальное?

Плетнев не стал признаваться другу, что у жены еще и рука тяжелая, как артиллерийский снаряд, а оклад — это так, для успокоения.

— Ой, прям ты на оклад живешь, — Гудкову надоело слушать нытье друга. Девки без амортизации мерзнут. Пиво греется. Баня стынет. А этот обиженный пузыри пускает.

— Представь — на оклад. Во! Мне сегодня из Москвы звонили. В командировку съездить предлагают, развеяться, — приободрился Плетнев и поднял вверх указательный палец, словно столица находилась где-то там, за подкопчённым банным потолком.

— Куда?

— В дыру какую-то. То ли Великобельск, то ли Великозельск…

— Тогда на фиг.

— Но с перспективой! Могут в Москву перевести!

— Так это другое дело! Поезжай!

— Ага, я б поехал… С удовольствием.

Грозный образ жены снова всплыл перед внутренним взором.

На этот раз законная подруга представилась ему в образе богини Афины, нацелившей мощное копье в сторону беззаботно плещущихся в бассейне егерей. Плетнев тряхнул головой, отгоняя наваждение, и подпустил язвы в голос:

— Если только Ирочка командировочное подпишет…

— Знаешь, Антох, если человек заходит в кабинку с буковкой «М», это еще не значит, что он мужик. Не уподобляйся.

Как уже говорилось, Ирина иногда тревожила мужские инстинкты Гудкова — мало ему попадалось женщин, которых он мог уважать. Эта штучка, мало того что собой хороша, так еще и мужика за поясок заткнет. Тем более такого, как Антошу. Он скосил глаза на дверь.

— Кстати, не вычислит, где ты сейчас?

— Нет, — уверенно мотнул Плетнев головой, — я следы замел… Профи.

Стихийные бедствия обычно случаются тогда, когда их не ждешь. Даже если МЧС предупреждает. Сидишь себе с другом в бане, пиво пьешь, по душам за жизнь говоришь, и вдруг — торнадо. Землетрясение. Пожар и потоп в одном флаконе.

Из предбанника донеслись апокалиптические звуки. Что-то упало и разбилось. Охранник тонко взвизгнул и застонал, словно футболист, получивший мячиком в неприкрытый вовремя пах. С голливудским грохотом распахнулась дверь, в помещение влетел перепуганный банщик. Влетел и распластался на полу, закрыв голову зажатым в руках веником. Вспышка слева!

Тот, кто придумал давать тайфунам женские имена, определенно знал толк в семейной жизни. Плетнев не только не успел нырнуть в спасительный бассейн — даже кружку на стол не вернул. Так и застыл, закрываясь ей, как щитом… Не замел следы. Не профи. Она всегда его находит. И сейчас нашла.

Не к ночи будь помянута — подумал Гудков и прикинул: успеет ли скорая, ежели что? Может быть, не тянуть, сразу вызвать?

Девчонки-егеря, плескавшиеся в бассейне, ушли под воду с головами.

— Вот ты на каком собрании!

— Ириш, мы здесь по работе! А это сотрудники, — безо всякой надежды кивнул Плетнев на бассейн, — вернее, агенты…

— Это правда, — робко подтвердил Гудков, за что в ответ получил короткое, но емкое «заткнись».

Ирина раскрутила над головой сумку, словно пращу, и пошла в атаку.

* * *

Золотов коротал вечер не в бане, но тоже неплохо. С любимой в ресторане. Заведение выбирал по трем показателям — престижно, модно, дорого. Остановился на новом кабаке с интригующим названием «Подводя итоги». То ли хозяин начитался Сомерсета Моэма, то ли действительно решил подвести итог своей наполненной приключениями жизни. Но с интерьером постарался — несколько залов ненавязчиво погружали в атмосферу тех лет — застойные семидесятые, смутные восьмидесятые, беспредельные девяностые, рейдерские двухтысячные и кроваво-режимные наши… Для полного погружения в атмосферу не хватало только восковых манекенов, как в музее мадам Тюссо, — но, вероятно, у ресторатора еще не дошли до них руки или подчиненные не подсказали. Золотов провел Жанну в наше время. В зале царил стильный хай-тек. Ничего лишнего. Огромные окна до пола показывали столицу с ее лучшей стороны.

Спокойное течение красавицы реки охраняли от непрошеных гостей солидные небоскребы, которые вполне могли бы дать фору шанхайским. На реку Золотов и уставился — размышляя, как бы поэффектней вручить свой презент. В результате брякнул:

— Любимая, это тебе, — и протянул бархатную коробочку. На эти серьги он потратил полчаса времени и полгонорара, заработанного на очередном лохе.

Еще никому он не дарил таких дорогих подарков. Но Жанна того стоила. Маленькая инвестиция в их будущее. Жанна уставилась внутрь коробочки — Золотов наблюдал за ее реакцией. Камушки в серьгах весело искрились и играли гранями. Каждая грань — полторы тысячи рублей-денег.

— Очень красивые. Спасибо, — вежливо поблагодарила Жанна, убирая обновку в сумочку.

Даритель был разочарован, так же как и одариваемая. Она ожидала что-то карата так на полтора, а тут мелочовка какая-то. Вон Катьке ее френд кольцо в два карата не пожалел, а тут… Но кислая физиономия кавалера подсказала, что надо спасать ситуацию. Все-таки он у нее пока что намба ван — не маячит еще на горизонте принц Гарри или миллиардер Рыболовлев. Жанна изобразила милую улыбку — эквивалентную стоимости сережек:

— Закажи, пожалуйста, мне божоле и карпаччо из осьминога.

— Божоле — осеннее вино, здесь наверняка подделка, выпей лучше легкого белого, — тонко подколол Золотов, расстроившись из-за сережек.

— Хорошо. — Жанна подкол не распознала.

— Тебе правда понравилось? — не оставлял надежду даритель. На эти деньги он мог бы кровать на второй этаж купить, давно собирался.

— Да, я ж сказала… — Жанна перевела равнодушный взгляд с меню на небоскреб за окном. Было бы что обсуждать! Брюлики — под лупой не разглядишь. Фасон старушечий. Коллекция прошлогодняя. Так, в спортзал носить. Но парень старался, да и спонсоры пока в очередь не стоят. Лучше Золотов в руках, чем Абрамович в небе.

— Извини, устала немного, — нежно чирикнула она, погладив его по руке, — а у тебя как?

— У меня местами пасмурно, — нехотя признался Золотов.

Он готов был рассказать ей обо всех своих проблемах — даже о делах с Оваловым — только она совершенно не собиралась вникать. Зачем ей чужие проблемы? От проблем только ранние морщины.

Жанна помялась для приличия — пусть видит, как нелегко ей просить! — с беззащитной улыбкой перевела разговор в нужное русло:

— Слава, у меня подруга в Лондон едет. На дизайнерские курсы. На месяц. Туда вообще не попасть, а у нее одно место освободилось. Прикинь, ее приятельница отказалась. Такая удача! Только надо срочно проплатить. А у меня сейчас легкий кризис…

— Зачем тебе это? — чуть расстроенно спросил Вячеслав Андреевич.

Какие-то курсы, из-за которых она уедет на целый месяц в Лондон! А как же он?

— Я же не собираюсь всю жизнь работать вешалкой для одежды. По подиуму ходить много ума не надо. Хочу сама разрабатывать, собственную линию открою. Славочка, такого шанса может больше не быть. Это такие прогрессивные курсы, ты не представляешь! Такие перспективы откроются!

Да это же Лондон! Практически столица Европы! Где еще приличная девушка может сегодня встретить достойный вариант? Столько клубов! Галерей! Полей для гольфа! Она легко нахмурилась. Совсем немножко, чтобы и он заметил, и кожа на лбу не растягивалась.

— И сколько надо? — обреченно уточнил Золотов.

Любимая поняла, что разговор пошел предметный, теперь главное — не прогадать.

— Это дорого, — умело надавила на мужскую самооценку Жанночка, прежде чем озвучить цифру, — но, поверь, оно того стоит… Родной, у тебя что-то случилось?

Тонкие прохладные пальцы легко коснулись мозолистой руки чиновника. Надо мальчика поощрить, пока он тепленький — вон как смотрит на нее. А пригляд денег стоит. Она не зря изнуряет тело в фитнесе-солярии, часами наводит макияж и стилистов мучает. Она в прямом смысле — дорогая женщина.

— На службе проблемы, — скромно признался Золотов, — ревизоры.

И что это? Банальная отмазка? Типа: денег не дам, потому что самому нужны?

— Плох тот ревизор, кто не мечтает стать олигархом, — авторитетно заявила Жанна и легко сжала его кисть, — всегда можно договориться.

Плетнев и Золотов резким движением достали из кармана айфоны. Плетнев на крайнем западе нашей родины, Золотов — в самом центре.

Прям ковбои…

Антон Романович при этом прижимал к расцарапанной щеке пустую пивную кружку. Под глазом у него наливался синевой медальон, и теперь придется врать, что заработал он его в жестокой схватке с озверевшим бандитом.

Золотов свободной от айфона рукой распускал душивший шею галстук. Спина под пиджачком от Армани покрылась легкой испариной. Душновато здесь, душновато.

— Макс, работаем. Звони Слепню.

Деньги были нужны как никогда. Вернее, как всегда. Жанна открыто дала понять, что в случае отказа шансов у него как у истребителя, оставшегося без горючего в середине Атлантики.

— Геннадий Федорович, я поеду в этот Великозельск, — выпалил Плетнев, едва Лузан снял трубку.

Время пройдет, может быть, и с Иркой наладится. Все-таки она баба не совсем уж пропащая. Бьет, значит, любит. И деньги в дом приносит. Может, и прав Пашка — бизнес ее испортил. Сделки с недвижимостью. Раньше ведь не была такой, фурия из нее после свадьбы вылупилась — как бабочка из кокона. Или притворялась, лишь бы брачный хомут на шею набросить? И ведь не левачил — ни разу, вот что обидно, хоть девкам и нравится. Плетнев сам себя из-за этого стыдился. Ну не мог он изменить. Разве что по любви. А любви этой самой после знакомства с женой больше не случилось. Напрочь отбила Ирина Прекрасная охоту к светлому чувству. Хорошо хоть не почки. А ведь вроде все при нем — и рост, и плечи, на актера Дюжева похож, если не приглядываться. Ему и в драмстудии театрально-киношную карьеру пророчили — мол, типажный ты парень, Антон. В Москву предлагали рвануть — в театральный. А он не рискнул. Отца послушался. Тот нрава крутого, слесарь-пятиразрядник, всю жизнь на заводе, пока завод не продали на запчасти. Разве ж это мужская профессия, сын? Не позорь фамилию. Он и не стал позорить — пошел в юридический. А двое парней из его студии позора не испугались — и сейчас вон мелькают в сериалах. Хоть им никто карьеру не пророчил. И живут ярко, и любимым делом занимаются. А он… Так и останется заложником своих страхов и работы опостылевшей? Ради чего? Ради кого? Отцу-то уже все равно — пять лет как от земных дел отдыхает, не смог перенести продажу завода. А Плетневу в наследство — служба надоевшая, однообразие и скука.

Ему и в голову не приходило, что скучает он не один. Кому-то там, наверху, тоже, наверное, стало скучно. Захотелось развеяться. Чем иначе объяснить последующие события?

Москва, Калининград, далекий Великозельск — всю Россию тот, что сверху, включил в действие. Все перемешал. Всех запутал. Юморист! Рок? Фатум? Бог? Кому обвинение предъявить? Вроде как и некому.

Но закрутилось. Завертелось. Понеслось…

* * *

Судья зачитывала приговор с такой скоростью, что отправь ее на конкурс скороговорок — она непременно вошла бы в тройку лидеров. Но это никого не печалило, скорее радовало: быстрее отстреляется — быстрее все придет к ожидаемому финалу с ключевым словом «условно». Подсудимый Пронин-младший, его дражайшие родители и адвокат Овалов сфокусировали нетерпеливые взгляды на судье.

Черная мантия, обнимающая массивные плечи, и длинный крючковатый нос сообщали ей едва уловимое сходство с вороной, что явно веселило подсудимого. Он периодически опускал голову, пряча ухмылку.

Судья его ухмылки не замечала, поскольку под внешней беспристрастностью прятала растрепанные чувства.

С одной стороны, она как никто понимала, что исправительная система в стране устроена таким заковыристым образом, что вряд ли кого-то в состоянии исправить. Что такое тюрьма? А зона? Кузница криминальных кадров. И не потому, что сотрудники плохие — сама система диктует. Поэтому глупым пацанам, попавшимся на продаже одной дозы наркоты в клубе, не давала реальных сроков. Вот и в данном случае — полезнее будет, если Пронин-старший сынку дома сам мозги вправит. «Лексус» на время изымет, платиновую кредитку отберет. Скорей воспитательный эффект будет, чем на зоне доски стругать.

С другой стороны, квалификационная комиссия на носу. И судье уже тонко намекнули, что мягкотелость и лояльность — не те качества, что приветствует Фемида в этот сложный для родины момент. До пенсии судье оставалось немного, и делать она больше ничего не умела, да и не хотела. И рисковать заслуженным отдыхом не собиралась. А потому служительница закона мужественно добубнила до решающих слов, отдышалась и внятно произнесла:

— В соответствии со статьей двести двадцать восьмой, точка один, частью первой Уголовного кодекса Российской Федерации назначить Пронину Александру Анатольевичу наказание в виде лишения свободы сроком на четыре года с отбыванием наказания в колонии общего режима.

В конце концов, кто в ее жизни этот мальчишка Пронин? Сидит, стервец, жвачку жует, ни черта не боится. Другие на приговор приходят — поджилки трясутся, с собой сумку с вещами тащат — вдруг на нары сразу со скамьи подсудимых. А этот — сама видела в окно — на кабриолете прикатил! Уверен, что сейчас за руль сядет и в кабак рванет отмечать свое «условно».

А у нее, между прочим, тоже сын, постарше этого мальчишки, и кабриолет ему только во сне снится! Так что пусть уж младший Пронин поглядит, как обычные люди живут. Тем более что ни адвокат, ни папашка ей совсем ничего не предложили. И даже не намекнули. Она бы все равно не взяла, но обычай есть обычай.

— Заключить Пронина Александра Анатольевича под стражу в зале суда. Приговор может быть обжалован в суде высшей инстанции…

Младший Пронин подумал, что ослышался. Чуть не подавился жвачкой и уставился на мамашу с немым вопросом. Папахен ведь чесал, что бабосов отстегнул и все будет в шоколаде!

Госпожа Пронина протяжно ойкнула и испуганно перевела взгляд на мужа.

Пронин-старший медленно повернул голову в сторону сидящего рядом с сыном Овалова. Его взглядом можно было забивать гвозди. Вместо молотка. Или сносить старый дом.

У Овалова зачесались ступни ног. Еще бы, он был наслышан о том, как в суровые девяностые молодой тогда еще папаша Пронин по кличке Слепень собственноручно заливал в тазики цемент. И не в пустые тазики. А с глупыми головами. Он вообще мало походил на нормальных людей. Нормальные заливают ноги. И потом кидают приговоренного с моста в реку.

В памяти отчетливо пронеслась сцена их первой встречи.

Черный джип, увешанный зенитными прожекторами, был призван сразу наводить на мысли о серьезности намерений хозяина. Для особо сообразительных в кильватере следовал еще один джип — чуть меньшего размера. За ним — еще один. Когда маленькое стадо внедорожников остановилось рядом с машиной Овалова, и Слепень в сопровождении оруженосца Акулова (для близких просто Акула, а совсем близких — Зубастик) вышли из машины, Максу вдруг нестерпимо захотелось ударить по газам и испариться. Если бы Слава снова предложил не связываться, Овалов и спорить бы не стал. Но Слава не предложил.

— Здесь с горкой, — Слепень протянул Золотову объемный пакет с деньгами, — я очень на вас надеюсь.

— Конечно-конечно, Анатолий Сергеевич, все решим, — поспешил заверить Овалов, краем глаза наблюдая, как пакет переместился в портфель компаньона. Теперь отступать поздно.

— Вы понимаете — это мой единственный сын?

— Как не понять? — Неуклюже пошутил Овалов. — У нас тоже будут дети…

— Последнее теперь уже зависит не только от вас, — мрачно парировал шуткой Слепень. — До встречи.

— На что это он намекал? — осторожно поинтересовался у компаньона Золотов, едва стадо двинулось на разворот.

Всегда убедительный, как дельфийский оракул, на этот раз Овалов не смог убрать с чела тень растерянности.

— Ну как на что? Чтобы родить ребенка, нужна еще женщина, — предположил он.

— А я думаю — на другое.

Макс ничего не ответил, но мысленно с Золотовым согласился. Детородная функция обоих махинаторов находилась под угрозой.

Конечно, можно было действительно намекнуть судье, но беда в том, что никогда раньше он этого не делал. Да и процессы, в которых он участвовал, были в основном гражданскими, а не уголовными. И в случае проигрыша его подзащитного он возвращал тому деньги. Мол, извините, но судья не взял. Но пока ему везло, почти все тяжбы он выигрывал.

И теперь, по оглашении приговора, Макс вдруг осознал, что, возможно, на нем прекратится навсегда славный род Оваловых, берущий начало аж с петровских времен. Овалову хотелось верить, что своим существованием он обязан самому Меншикову. В его золотые времена, а не в период угасания в Березове. Но в данной ситуации никакая родословная не поможет. И просто вернуть деньги Слепню не получится — не та фигура — за базар отвечать придется по-взрослому.

— Анатолий Сергеевич, видимо, Вячеслав Андреевич не смог договориться, — подобострастно зашептал Овалов, с легкостью переводя стрелки на компаньона, — мы все вернем! Мы обжалуем приговор, вы только не волнуйтесь! Все будет хорошо!

* * *

Плетнев с Гудковым стояли за столиком уличного кафе и давились сосисками в тесте. В домашнем питании первому было категорически отказано, а второй поддержал товарища из мужской солидарности. Нет, слово «отказано» не совсем уместно, майор юстиции просто не рискнул возвращаться к семейному очагу после сцены с Афиной и егерями. Ночевал у Гудкова на коротком диванчике в проходной комнате. Комфорт, конечно, сомнительный, зато безопасно. Ирка обрывала телефон, но Антон Романович держался, трубку не снимал и на дверной стук не реагировал. (У него тоже гордость есть!) Ждал командировки, как манны небесной.

— Через Москву летишь? — как бы между прочим поинтересовался Гудков.

— Да. Потом поездом в Великозельск. — Плетнев поморщился от перспективы трястись по железной дороге, и глубокие царапины на лице пришли в движение.

— Слушай, Тох, не захватишь кое-что в столицу? — нарочито непринужденно попросил Гудков, устремив взгляд к небу, где паслось похожее на барашка облачко.

— Что?

— Надо бы хорошим людям помочь. У них сейчас проблемы, — осторожно добавил Гудков, не отрывая взгляда от небосвода. Облачко неспешно трансформировалось — теперь оно больше походило на зевающего бегемота.

— Так что, что? Не томи, — с набитым ртом подбодрил друг детства.

— Камешки… Из Израиля. Необработанные, — едва слышно произнес Паша, вмиг оторвавшись от созерцания бегемота и наклоняясь к другу.

— Чего? Брюлики?

От неожиданности Плетнев даже перестал жевать. Ему, слуге закона, лучший друг такие непристойные предложения делает. Не ожидал! Как он себе это представляет? Плетнев ему что, курьер? Он бы его еще наркоту перекинуть попросил!

— Тихо ты! — Паша оглянулся, словно опасаясь слежки. — Да.

— И что ж это за хорошие люди? — Взгляд слуги закона стал жестким, а лицо — серьезным, словно у бюста Дзержинского. То, что друг знается с какими-то криминальными элементами, его несколько беспокоило.

— Люди как люди, — примирительно пожал плечами Гудков, — я ж говорю, у них сейчас проблемы. Двух курьеров подряд спалили. Может, случайно, а может нет.

Гудков наклонился над столом, заглянул Плетневу в глаза, шепотом добавил:

— А тебя с твоими корочками никто проверять не будет.

Взгляд его при этом светился чистотой и невинностью.

— Паш, ты, вообще, в курсе, что предлагаешь? Мне, майору Следственного комитета, — где-то в глубине израненной души хотелось верить, что Паша шутит, элементарно разводит, — стать соучастником контрабанды бриллиантов. В Уголовный кодекс, случайно, не заглядывал? Сроки не смотрел?

— Так риска-то никакого, — наседал друг детства, — для тебя уж точно никакого. Кому в голову взбредет тебя проверять?

— При чем здесь риск? Я, на минуточку, — представитель власти. И честь мундира для меня — не пустые слова. Я, чтоб ты знал, присягу приносил.

Паша искренне расстроился — друг до сих пор верит в сказки. Хоть и служит в Следственном комитете. Какая честь? Какого мундира? При чем тут присяга, когда такие бабки на кону? Совсем крыша поехала?

— Так в мундир и спрячешь, — с энтузиазмом прошептал он, все меньше веря в успех переговоров, — камушки — не железо, не звенят. А потом, Тоха, это ж не задаром. Три квартиры снимать сможешь. Заметь, в Москве!

Паша достал из кармана ручку и нарисовал на салфетке цену вопроса. Цифра была из первого десятка, но нулей много.

Плетнев посмотрел на салфетку, и в голове закрутился старенький шлягер Газманова «Эскадрон моих мыслей шальных».

А что, собственно, случится? Он же не убьет никого, не ограбит. Не украдет. Просто здесь заберет, а в Москве передаст. Как будто это не камни, а так, пирожки от бабушки. В конце концов, он мог и не знать, что везет. Никто из простых граждан от этого не пострадает. Зато получит обозначенные нули за дружескую услугу. Будет на что в Москве начинать. Перевод-то в Москву ему предлагали, но квартиру от государства никто не обещал. В общаге жить? Снимать? Кстати, в Москве даже на съемное жилье такие цены, что укачать может. И чашечка кофе столько стоит, как в родном Калининграде полноценный обед в приличном ресторане.

— В Москве люди встретят, рассчитаются. Я отвечаю, — Паша всячески подстегивал эскадрон плетневских мыслей.

— Я мундир марать не буду! — театрально взмахнул рукой Антон Романович, еще раз бросив контрольный взгляд на салфетку.

Паша сразу приуныл. Он надеялся и верил.

— Не буду, понял?.. В костюм спрячу.

* * *

Золотов сидел в своем кабинете и, как положено чиновнику, корпел над бумагами. Увы, не ценными. Есть такой вид человеческой деятельности. Крайне ответственный и необходимый. Макс пока не отзванивался, видимо, суд над Прониным-младшим еще идет.

В кабинет тихонько проскользнула молоденькая коллега, имевшая на Золотова определенные виды как на перспективного мужчину, и поэтому занималась легким шпионажем в его пользу. Она не стала, как обычно, флиртовать, а озабоченно прошептала от дверей:

— Слава, я сейчас у шефа была, к нему пришли.

Она стрельнула глазами куда-то наверх, словно к шефу на самом деле не пришли, а спустились с небес.

— Из органов… Про тебя говорили.

Из органов… Интересно, каких? ОБЭП? Следственный комитет? Или просто участковый? Нет, участковый вряд ли. Остальные — запросто. «Патриотизм» дело серьезное, а иногда и уголовное. С другой стороны, ущерба там на копейку. Другие миллионами и миллиардами воруют. Вагонами. Эшелонами. И хоть бы какой орган ими заинтересовался! Дома в Ницце покупают, шале в Швейцарии строят, на яхтах по миру катаются. А здесь сидишь, страдаешь от «патриотизма», как дурак, — и ни шале, ни яхты. За каких-то три — или даже один! — автобус будут теперь облавы устраивать. Если, конечно, дело в автобусах, а не в их с Максом комбинациях…

— А что, что говорили?

— Я поздно вошла, не все слышала, — коллега легкомысленно пожала плечами. — Вроде про уголовное дело. Про обыск что-то. Когда спросили про тебя, шеф сказал — ты по делам уехал. Я подтвердила.

— Понял. Спасибо.

— Удачи. Обнимашки!

Какие к черту обнимашки?! Что за слово дебильное?

Золотов вскочил со стула, и от резкого движения бумаги рассыпались по полу. Собирать их было некогда. Откровенного компромата он на службе не хранил, следы заметать не надо. Дома, впрочем, тоже. Правда, сам дом служил неслабым компроматом. «А на какие, собственно?..»

Сбегая по черной лестнице, позвонил Жанне:

— Котенок, я сейчас к тебе. Так надо. Потом объясню. Мне домой пока нельзя.

От черного входа, оглядываясь, словно киллер на задании, прокрался к маскировочным «жигулям». Не прогрев движок, рванул с места и облегченно выдохнул, только когда свернул за угол.

Меняя машину, он ощущал себя агентом, оторвавшимся от слежки — хотя никто за ним не гнался. Звонок Макса настиг его во дворе дома любимой.

— Слава, ты на работе?

— Нет, там проблемы. Мне отсидеться нужно. К Жанне еду.

— Жаль, я как раз рядом с тобой, заскочить хотел. За своей половиной.

Не до Макса сейчас. Есть дела поважней, чем деньги делить.

— Давай завтра, — предложил Золотов. — Как суд?

— Нормально, — протянул Овалов и не совсем уверенно добавил: — Условно дали, как и обещал.

Если бы Золотов не пребывал в состоянии легкого мандаржа, он наверняка уловил бы в голосе компаньона фальшивые нотки. Но он еще не вполне отдышался, спасаясь от воображаемой погони, и ему хотелось верить в хорошее. Ну хоть здесь все срослось! Можно осчастливить Жанночку.

Золотов, разумеется, представить не мог, что Макс в это время томится на заднем сиденье пронинского джипа, зажатый с двух сторон мутноглазыми амбалами. От привычной его вальяжности и лощености не осталось и следа. Золотов даже не подозревал, что дружок его подставляет в эту минуту по полной программе, причем совершенно безвозмездно.

— Он к Жанне едет.

— Кто это? — холодно уточнил Пронин.

— Так, подруга его. Модель. Ухлестывает за ней.

— Где живет, знаешь? — Один из пронинских адъютантов слегка пошевелился, и в бок Овалову чувствительно вонзился его мощный локоть.

— Визуально, — прохрипел Овалов, — был разок.

Теперь он хорошо понял, что имел в виду Пронин на последней встрече. «Это зависит не только от вас». Да, женщины здесь совсем ни при чем. Эх, не быть им со Славой отцами. Не быть.

— Покажешь, — распорядился Слепень и, кивнув на Овалова, отдал команду Акуле: — Этого не выпускать.

* * *

Друзья детства, один из которых представлял Следственный комитет, а второй непонятно кого, дожидались «хорошего человека с проблемами», сидя в машине последнего.

— Все запомнил? — Паша слегка нервничал, словно хакер, ломающий свой первый банк.

— А что тут помнить? Кафе «Алмаз», восемь вечера, столик у панно, — бриллиантовый курьер Плетнев, наоборот, был абсолютно спокоен, — кабак специально с таким названием выбрали?

— Нет, случайно вышло. Лучше приди пораньше, закажи что-нибудь. Меньше подозрений.

— Не учи, не первый год в органах.

Сомнительная авантюра, в которую ввязался Антон Романович, его почти не беспокоила — жажда финансовой независимости от Ирочки заглушила страх. Домой он, разумеется, накануне отъезда вернулся. Не у Пашки же жить? Ирина, тьфу-тьфу, больше не била и даже не орала, заняв позицию молчаливой обиженной гордости. Оно и к лучшему. Завтра он сообщит, что отбывает в командировку. А то и просто записку оставит. Иначе удумает с ним полететь.

Размышления прервал притормозивший рядом «хаммер». Паша выбрался из салона своего авто и поспешил навстречу «хорошему человеку». Плетнев последовал за ним. Внешность владельца «хаммера» как-то сразу напомнила ему те славные годы, когда все платили негосударственные налоги.

Свою фамилию Коля Деризубов оправдывал на все двести процентов.

В руках он бережно и трепетно держал голубоватый пиджак Плетнева, словно курсант знамя на присяге. Не здороваясь, сразу приступил к делу:

— Вот. Камни здесь, за подкладкой. Симметрично, — он протянул пиджак хозяину.

Плетнев пиджак надел — ощущения те же — сидел на фигуре как обычно. Даже странно: за сутки подскочил в цене до немыслимых обывателю высот, а по ощущениям ничего не изменилось.

— А доставать как? Прямо в кабаке?

— Вот там шовчики, — Деризубов распахнул на Плетневе пиджак и ткнул пальцем в район почек, — подрежете чем-нибудь, сами выпадут. На всякий случай возьмите ножницы для маникюра. У вас есть ножницы?

Плетнев заверил, что есть, выскальзывая из рук нового знакомого.

— Антон Романович, — задушевно напутствовал Деризубов, когда курьер ощупал швы и застегнул пиджак, — мы вам, конечно, полностью доверяем, но и вы учтите: здесь все, что есть. Поэтому не потеряйте.

— Не потеряю, — уверенно пообещал Плетнев. — Как в здравом уме можно потерять пиджак? Да еще с бриллиантовой прокладкой.

— И не пропадайте, — с ласковой улыбкой тираннозавра увещевал Деризубов, — а то у нас один взял и пропал. На Бали нашли через полгода. Мы всех находим. Он извинился, конечно, — бес попутал, все такое. Камешки вернул. И за моральный ущерб.

— И где он сейчас? — выказал неподдельный интерес слуга закона.

— Кто? — Коля улыбнулся еще шире, словно хвастаясь работой персонального стоматолога.

— Ну… курьер.

— Какой курьер?

— На Бали который…

Ответ завис в воздухе, как и чеширская улыбка Деризубова. «Хорошие люди с проблемами» вежливо улыбаются, но обид не прощают.

— Ах, на Бали? — мечтательно закатил глаза Коля. — На Бали классно! Рыбалка там замечательная. Если удастся побывать, непременно сплавайте. Я как-то акулу взял. Во такую…

Коля развел руки примерно на метр.

— В смысле пасть у нее такая… Ну удачи…

Следователь вдруг почувствовал себя под бриллиантовым пиджаком как-то неуютно. Словно в подкладку были зашиты не невесомые камешки, а гири. Захотелось отказаться от авантюры, вернуть товар и стать свободным от обязательств. Лучше уж быть бедным, но живым, чем богатым и… Но как отдашь, когда уже связался? Люди-то непростые. Один взгляд у этого «хорошего человека» — как у голодного гризли. Потом точно так же руками разведет и спросит: «Какой Плетнев? Не было никакого Плетнева». И никакие «корочки» не помогут. Про них теперь можно вообще забыть.

Деризубов отбыл, но голосок в ушах остался. Чеширский гризли…

На всякий случай Антон Романович несколько раз подпрыгнул, чтобы проверить драгоценную ношу. Но снова ничего не ощутил — не тянет, не режет, не колется. Как будто и нет ничего там, за подкладкой. А может, и нет? Может, это шутка такая? Только внешность любителя рыбалки к шуткам располагала примерно так же, как направленное в тебя дуло охотничьего ружья, заряженного картечью.

— Твоя Ирка по карманам роется? — уточнил Гудков.

— Не то слово, — мрачно признался Антон Романович.

— Пусть у меня тогда полежит, снимай. А то найдет еще. Я тебе в аэропорт привезу, — заботливо предложил лучший друг.

Предосторожность оказалась лишней. Ирину Плетнев до отлета не увидел, та ночевала у мамы. Вероятно, решила его таким образом проучить. Лучше и придумать не могла — как в известной сказке братец Кролик просит братца Лиса: «Только не бросай меня в терновый куст». Теперь у Плетнева, как у братца Кролика, появилась счастливая возможность слинять из дома по-тихому. Он привычным движением закинул в чемодан форму, фуражку, сменное белье, тапки. Хотел даже выпить чаю перед дальней дорогой, наслаждаясь звенящей тишиной, царившей в квартире в кои то веки. Но идиллию нарушила зловещая CMC от жены: «Без меня не уезжай!» Чай был тут же забыт. Интересно, откуда она узнала про командировку? Плетнев давно догадывался, что у нее есть осведомитель в его конторе.

— Обойдешься, — прошептал он, глядя на дисплей телефона, словно жена могла услышать, подхватил чемодан и выскользнул из квартиры.

В аэропорту все прошло гладко, как и предполагалось. Никто повышенного интереса к следователю не проявлял. В самолете Плетнев наконец-то смог расслабиться и поспать. И в Москве ощутил себя другим человеком. Обновленным и свободным. Лузан, как и обещал, прислал за ним служебную машину. И, удобно устраиваясь на пассажирском сиденье, Плетнев упивался мыслью о своей значимости. Абы за кем служебные авто не присылают.

— Заедем на вокзал? Я чемодан сдам в камеру хранения.

— Да оставьте в багажнике, — услужливо предложил водитель, — я вас вечером отвезу.

— Нет-нет, спасибо, у меня здесь еще кое-какие дела.

Как-то не комильфо на комитетской машине ехать на встречу с бриллиантовыми контрабандистами.

Плетнев по-хозяйски плюхнулся на сиденье рядом с водителем, тоном Гагарина перед полетом скомандовал:

— Поехали!

Здравствуй, Москва! Здравствуй, новая жизнь!

* * *

А Золотов мечтал как-то со старой разобраться.

В Жаннином съемном гнездышке он притулился на хлипкой манерной козетке, беспрерывно куда-то звонил, совершенно забыв про Жанночку, облаченную в подаренный им белоснежный кружевной пеньюар.

— Так… Понял… Спасибо, Витя. Пока.

Он положил на стол телефон и беспомощно посмотрел на пассию, словно крестник на фею, которая одним взмахом волшебной палочки могла решить все проблемы. Вываливающийся из кружев силиконовый бюст проблемы решить не мог и потому в настоящую минуту не вызывал никаких положительных эмоций.

— Витька, сосед, — объяснил он, — сказал, к нему приходили, про меня выспрашивали. Повестку оставили. Но не уехали, во дворе ждут. Черт!

— И что делать? — буднично спросила Жанна, не отрываясь от заточки пилкой ногтей.

Она явно томилась, даже не пытаясь скрыть печать скуки, тенью набежавшей на хорошенькое личико. Золотов занимался какой-то чепухой, вместо того чтобы выпить вместе с ней легкого вина, закусить фруктами — не следует плотно наедаться на ночь, так только люмпены делают — и немножко пошалить на пушистом ковре. Проблемы Золотова волновали Жанну мало. Как и развлечения на ковре. Но разве без этого мужика удержишь. А он пока ей пригодится. Можно и потерпеть — ради светлого будущего.

— Не знаю, — обреченно прошептал он.

Больше всего ее раздражала в сильном поле эта фраза. И он это чувствовал. И ее раздражение, и ее недовольство. Но сейчас ему было не до того и не до нее. Не до изысков. Ну не супермен, не Бэтмен. Ему как никогда хотелось простого человеческого тепла и сочувствия. Разве не заслужил? Еще немного — и скупая мужская слеза скатилась бы по гладко выбритой щеке. Но тут подруга выдала реплику:

— Послушай, Слава, — изрекла она, накручивая на палец прядь свежевыкрашенных волос, — всегда можно найти выход.

Между прочим, мог бы обратить внимание: самый модный в этом сезоне цвет, «розовый жемчуг» называется. Но он ведь мужлан по сути, хоть и старается гламурно выглядеть. Где ему оценить бархатистость девичьей кожи после спа-процедур? Разве он в состоянии заметить, как волосы блестят после биоионизации? Наверное, если бы она встретила его во фланелевом халате, с половником в руках и с кастрюлей щей, он бы бровью не повел. А то и обрадовался бы! Некоторые мужики, говорят, своих жен специально откармливают, как хрюшек, чтоб никто другой на них не позарился. Ужас просто!

— Ну что тебе будет? — Жанна демонстрировала чудеса терпения, следуя совету из недавно прочитанной книжки «Как выйти замуж за олигарха». — Даже если не сможешь договориться. Подумаешь, каких-то сто тысяч! Вон люди — миллиардами воруют и в ус не дуют.

Золотов молча кивнул. Усов у него не было. Но только от близкой сердцу мысли, озвученной Жанной, лучше не становилось. Скорее, наоборот. Вячеслав Андреевич в очередной раз представил, как несчастная подруга идет к нему на свидание в тюрьму. Представление получилось каким-то размытым, надуманным, что ли? При всей своей романтичности идиотом Золотов не был и прекрасно понимал, что любимая плакать по нему будет недолго, а передачки носить — и подавно.

— Ты дипломированный юрист со связями, неужели не выкрутишься? — терпеливо увещевала Жанночка, умудренная вычитанными в книжке советами. Пусть Золотов — герой не ее романа, но хоть коготки на нем отточит. — За экономику сейчас не арестовывают. У тебя ведь это первый залет? Максимум — штраф!

— Все равно как-то неспокойно, — еще больше приуныл герой-любовник, — из-за простого штрафа во дворе не ждут.

— А ты всю жизнь прятаться собрался? Бесполезно. Поэтому, чем раньше сдашься, тем лучше. Успокойся.

— Ты бы еще сказала «раньше сядешь — раньше выйдешь». Ну что ты такое несешь?

Золотов впервые увидел подругу не в розовом свете, а в черно-белых тонах. Балансируя на козетке, он гипнотизировал взглядом айфон, словно надеясь — вот сейчас раздастся веселая мелодия и беззаботный голос сообщит, что это розыгрыш. Не звонит, сволочь… Ну с кем, с кем посоветоваться? Жанна не в счет, с ней можно общаться только на генном уровне. В прямом смысле этого слова.

Жанне пришлось пускать в ход главное оружие. Она профессионально повела плечиками, чтобы силикон еще больше вывалился из декольте, протянула бокал с вином, томно заглянула в глаза полуделовому партнеру. Пришлось практически насильно сунуть ему в дрожащие руки бокал. Он не стал сопротивляться. Выпил залпом, словно воду, абсолютно не почувствовав насыщенного букета и тонкого аромата. Любимая едва заметно скривилась — и куда весь его лоск девался? Но ничего не поделаешь, она вздохнула, с силой притянула Золотова к себе, крепко впившись пальцами в уголки накрахмаленного воротничка, и жарко зашептала:

— Все будет хорошо. Я знаю. Ты же у меня такой реактивный.

— Какой? — не понял Золотов.

— В смысле креативный. Все время путаю.

Золотов начал сдаваться. Ему захотелось хоть ненадолго забыться, сбросить напряжение. Да и не имеет он права распускаться, когда рядом такая девушка жаждет неземной любви.

— Да… Ты такой… — Словно в подтверждение его мыслей, Жанна нежной пиявкой впилась в губы и слегка подтолкнула с дивана: — Иди в душ.

Но едва Вячеслав Андреевич скрылся в ванной, как раздался звонок в дверь.

* * *

В здании Следственного комитета, в одном из кабинетов средней руки Плетнева действительно ждали с нетерпением. Оттого прием организовали в самом деле радушный, словно вся Москва спала и видела у себя в гостях калининградского майора. А в перспективе — и в жителях, почему бы и нет? Окрыленный и одурманенный приемом, Антон Романович почти поверил в волшебную сказку.

Он расслабился, растекся по мягкому креслу, вальяжно уложив локоть на подлокотник. С удовольствием пригубил коньячок в компании начальства — кто ж откажется? Да и не лишь бы за что, а за начало новой жизни — за службу в Москве.

Однако при всех позволенных себе излишествах Плетнев о главном помнил и пиджак не снимал, несмотря на жару. Жар, как известно из пословицы, костей не ломит! А свои бриллианты ближе к телу… От коньяка мысли начали понемногу путаться и не походили на эскадрон.

Плетнев хоть и перекусил в самолете, но что там за порции для здорового мужика?

— Да, славная получилась у нас охота, — предавался воспоминаниям сидящий напротив Плетнева хозяин кабинета.

Геннадий Федорович Лузан прекрасно понимал, что не по чину провинциальному майоришке такой прием, да тут уж не до субординации. Дело к Плетневу было деликатное, тонкое, тут сперва неплохо правильную атмосферу создать. Для закрепления отношений. Про общие боевые подвиги напомнить.

На совместной охоте они, в общем-то, оказались случайным образом. Плетнев входил в следственную бригаду, расследовавшую махинации с янтарем. Концы вели в столицу, поэтому делом занялся центр. Целый месяц Антон Романович жил в порту пяти морей, каждый вечер докладывая по скайпу обстановку. Разумеется, не руководству, а любимой женщине. Кого допросил, кого обыскал. Как-то в разговоре с Геннадием Викторовичем упомянул, что уважает охоту. Тот тему подхватил, сам любил побаловаться. А на следующий день предложил место в машине, мол, напарник приболел, а пропускать не хотелось бы, когда еще выберется? «На лося пойдем!»

Пошли на лося, а нарвались на медведя под выворотнем. Вернее, медведицу. Это только в сказках медведи берлогу роют. А по жизни находят выворотень — корни упавшего дерева. Там и пристраиваются. Геннадий Федорович рядом с таким выворотнем на пенек присел, коньячком взбодриться. А снег только выпал, выворотень едва припорошил. В результате медведица запашок алкогольный и унюхала. А у нее детишки малые, неразумные, нельзя им такое нюхать. Ну и сказала все, что по этому поводу думала. Хорошо так, зычно. Коньячок из горла Геннадия Федоровича тут же обратно выскочил. Мамаша, естественно, словами не ограничилась, вылезать стала, чтоб за деток вступиться.

Бежал Геннадий Федорович так, как ни разу не бегал на обязательных зачетах по физо. И про одышку забыл, и про сердце больное, и про ломоту в костях. И про ружье. По-олимпийски, можно сказать, бежал. По-настоящему. От души! Чуть не сбив идущего навстречу Плетнева. Тот, услышав рык, догадался, что случилось страшное, и тоже припустил, успев на ходу пальнуть в медвежью сторону дуплетом. Разумеется, промазал, но, удивительное дело, медведица осадила. Видимо, уже слышала в своей лесной жизни подобные звуки. Или про детишек вспомнила. В любом случае, охотникам несказанно повезло. Обычно в таких случаях шансов никаких. Геннадий Федорович чудесное спасение поставил в заслугу калининградскому гостю. Очень вовремя тот пальнул.

Лося в тот день они тоже не взяли. Потому что, вернувшись на засидку, по-кабаньи нажрались за спасение своих душ. Сегодня бывалый охотник ради создания душевной атмосферы даже покинул рабочее место и устроился напротив Плетнева, за столом для посетителей.

— До сих пор руки трясутся. Если бы не ты тогда… — Одышливый полковник опрокинул в рот водочную стопку с коньяком, закусил лимоном. Крякнул, представив себя в объятиях медведицы.

Пусть, пусть гость почувствует, что его за своего держат.

— Я после того на лося не хожу, — он утер мятым клетчатым платком обширную лысину, переливающуюся на солнце капельками пота, словно хрустальная люстра. — Теперь по мелочи — уточка, тетерев, глухарь. Да и то с засидки… На зайца по зиме могу. Может, старый стал?

Плетнев бросился разубеждать, доказывать, что Лузан еще о-го-го! И на медведя сдюжит, и на кабана.

— Да не, уходят мои годы, — с долей мужественного кокетства возразил Лузан и решил, что пора уже переходить к основной теме: — А ты?

— Пару раз на кабана ходил. Времени нет, — с наигранным равнодушием ответил Плетнев, отправляя в рот кусок лимона вместе со шкуркой. Втайне сожалея, что другой закуски столичный шеф не предусмотрел.

Антон Романович не стал распространяться, что причина столь редких вылазок вовсе не нехватка времени, а любимая жена. К лосихам и кабанихам уже ревнует! И самое обидное — совершенно безосновательно. Нет между Плетневым и лосихами абсолютно ничего. И тем более кабанихами.

— В Великозельске поохотишься, — мастерски подвел к главному Лузан и в очередной раз утерся платком, напоминавшим мокрую хозяйственную тряпку. — А охота там…

Лузан сложил губы куриной гузкой, поднес щепотку пальцев, изображая поцелуй, и, звонко чмокнув, щедро подлил в рюмки коньяк. Плетнев с тоской в глазах следил за движениями потенциального начальника. Пить совершенно не хотелось. Он у себя в Калининграде в этом виде спорта был небольшой мастер: боярыня Морозова и сама алкоголь не уважала, и подчиненных блюла, чтобы не спивались. Но и отказаться не решался. Вдруг Лузан увидит в этом признаки служебного несоответствия. В Москву же перевестись очень хотелось.

— Я с людьми договорился, свозят на охоту, примут по высшему разряду, — продолжал Геннадий Федорович, громко стукнув пустой стопкой по столешнице. — Леса там знатные. Зверья еще полно, не то что здесь. Охотников в лесу больше, чем кабанов. Не зря же понимающие люди на вертолетах в глубинку охотиться летают.

Поглядел на разморенного Плетнева, втайне мечтавшего побыстрее получить документы и покинуть гостеприимный кабинет, многозначительно подмигнул:

— Да и люди там душевные, редкой щедрости. А русалок найдут — твое дело молодое. Ну давай еще за встречу…

Снова хлопнув по столу пустой стопкой, Лузан потянулся, достал с рабочего стола папку с документами, передал Плетневу:

— Вот командировочное, вот материалы ревизии. Проверь все на месте, вызови кого надо. Ну ты знаешь… Полномочия есть.

Лузан расстегнул мундир, понизил голос — Феликса Дзержинского, конечно, давно на площади снесли, но чуткие глаза и уши никто не отменял:

— Палку только не перегибай, с людьми поласковей…

Поглядел на Плетнева выразительно, но понял ли калининградский медведь какой ревизии от него ждут? Сообразил ли, за какие профессиональные качества в командировку отправляют?

— По итогам проверки желательно вынести «отказной»… — добавил Лузан так тихо, что Плетневу пришлось читать по губам.

Кого-то из своих пытается прикрыть — сквозь алкогольный дурман прорвалась к Плетневу мыль. Жучара. Ему, Лузану, в результате благодарность будет в свободно конвертируемой, а Плетнева — сначала на охоту, а потом под танки? С доступными русалками в бане попарят? Какой обыватель не слышал об оборотнях в погонах? И Плетневу никак не улыбалось прославиться в этих волчьих рядах. Хотя хорошая охота, никто не спорит — дело классное. А все же Лузан — как есть жучара! Может, послать его деликатно, пока не поздно, да домой в Калининград махнуть? Но там дражайшая супружница Ирина… Из двух зол…

— Они отблагодарят, — односложно заверил Лузан, уловив сомнения коллеги.

— А если что-то серьезное? — Плетнев собрал в кулак остатки расползающегося сознания и строго взглянул в лицо Лузану.

Домой, в Калининград, абсолютно не хотелось. Да еще с пустыми руками. И без надежды на перевод. В Москву два раза не зовут!

Антон Романович, не торопясь, листал тонкую папку с материалами, изображая интерес. Тянул время. Ждал.

— Так и благодарность будет серьезной, — раздосадованный Лузан почти шептал. Кабинет, конечно, свой, но время такое — никто ни от чего не застрахован. — И не только охотой отблагодарят. Отблагодарят хорошо. Достойно.

«Понятно», — Плетнев кивнул. Значит, сильно накосорезили в Великозельске.

— Ладно, разберемся…

Он рассовал по карманам пиджака командировочное удостоверение, папку с материалами проверки. Это означало полную и безоговорочную капитуляцию закона перед прелестями провинциального городишки.

— Ты звони. И я тебя иногда тревожить буду, — деловито предупредил довольный исходом переговоров Лузан. — Ну давай еще по одной. На посошок…

Он ловко подхватил бутылку коньяка, разлил остатки.

Плетнев свою дань богу Дионису уже отдал и замотал головой. Перед глазами все медленно плыло, а впереди еще серьезное дело. Алмазное. Но Лузан расценил отказ, как стеснительность провинциала.

— Ты пей, не бойся. В поезде выветрится. Мы тебе полностью купе выкупили. А мне, Антон, знаешь ли, как-то неспокойно в последнее время, — уж совсем доверительно промолвил он. — Предчувствия дурные…

* * *

Жанна прильнула к глазку входной двери. Она никого не ждала. Мало ли что?! Вдруг какие-нибудь бандиты или свидетели Иеговы?! Москва — город неспокойный. Врут ведь, что все полицейские силы брошены на обеспечение покоя мирных граждан. Наверняка не все.

В кружке глазка нечетко обозначился мужик, смутно знакомый. Приятель Золотова. Макс. Адвокат. Слава их как-то знакомил. Между ними сразу вспыхнула неприязнь. Макс, видимо, приревновал ее к другу. Постоянно уколоть пытался. На знания проверял. Когда Октябрьская революция была? Да какая разница — когда?! Хоть в июле! Главное — показать хотел ее перед любовником в невыгодном свете. Только Славка не повелся. Ночная кукушка дневную всегда сделает. А Макс — кукушка дневная.

— Жанна, это я. Мне Славка срочно нужен, — умоляюще протянула дневная кукушка с той стороны двери.

Жанна мстительно улыбнулась — вот он момент, когда можно взять реванш. Впустить или не впустить. Сказать, что Славы нет, и пусть тащится откуда пришел. Воспитанные люди звонком о своем визите предупреждают, а не сваливаются на голову как голубиный помет.

Может, у людей в данный момент психологический интим.

— Жанна! Открой! Дело срочное! Где Слава? — не унимался адвокат. — Он трубку не берет!

Не хватало еще, чтобы соседи услышали. Опасения за репутацию перевесили неприязнь. Придется реванш отложить на время. Она накинула на пеньюар легкий халатик, оценила себя в зеркало — хороша. Пусть этот придурок своему другу завидует. Жанна не спеша повернула ключ, заботливо вставленный Золотовым, хотела медленно открыть дверь. Но дверь ее опередила — шарахнула по лбу, сбив со стройных ножек, освобождая дорогу безволосому мордовороту. За ним следовал второй примерно таких же габаритов. Квартиросъемщица упорхнула в коридор, впечатавшись в стену и машинально схватившись за вдребезги расквашенный лоб. Первая мысль, разогнавшая звездочки, закружившиеся у нее в голове, была — а где же коварный адвокат?

— Ты че творишь, козел?! — на автомате вырвалось у ушибленной на голову девчушки.

«Из Псковской губернии мы… Собачку говорящую посмотреть…»

Но телохранитель цветовода Слепня с погонялом Акула на козла не отреагировал.

Некогда. Слепень велел срочно чиновника к нему на ковер доставить. А приказ босса — закон. Иначе долго в его команде не продержишься.

— Подержи шалаву! — Акулов толкнул Жанну своему компаньону.

Сам же принялся шарить по квартире в поисках объекта. Пусто. Вернулся в коридор, сунулся в ванную. И там никого. Спрашивать у девки был не вариант — та визжала, пытаясь вырваться из объятий Серого. Акула уже хотел было огорчиться, когда заметил на вешалке вещи Золотова. Брюки и рубашку.

Телохранитель выругался и свернул на кухню. Ногой высадил дверь на балкон, выскочил наружу. На балконе красноречиво покачивалось кресло-качалка.

Свесившись с балкона, Акула увидел, как к арке со всех ног мчится в трусах и майке хитрый Золотов.

— Черт! За ним!

Акулов выскочил из квартиры, загрохотал по лестнице. Серый с матюгами бросился следом, грубо отшвырнув в сторону словно тряпичную куклу глубоко оскорбленную даму.

* * *

— Дорогая моя столица! Дорогая моя Москва! — напевал себе под нос Антон Романович Плетнев, развалившись на пассажирском сиденье ведомственной комитетской «тойоты».

В прохладном салоне Плетнева совсем развезло после инструктажа у Лузана, поэтому песня дальше этих слов не шла. Буксовала.

Глядя за окно, на мелькающие новостройки бизнес-класса, торговые центры, запутанные дорожные развязки, он представлял, как обоснуется здесь и начнет новую жизнь. Ради этого он был готов давиться в метро, часами стоять в пробках в час пик, только бы не возвращаться домой. В Калининград.

Плетнев попросил водителя высадить его примерно за квартал до места назначения. Объяснил, что должен навестить друга, а тот уже доставит его на вокзал. Конспирация. Вежливо попрощался слегка заплетающимся языком и вышел. Убедившись, что комитетский транспорт удалился, направился вдаль по незнакомой улице. Старался не терять координации и отслеживать нумерацию домов. Требуемое место должно было быть где-то рядом. Накануне он несколько раз просматривал карту на компьютере, так что маршрут отпечатался в памяти настолько четко, что казалось, он мог пройти его с закрытыми глазами. Все-таки служба даром не прошла — кое-какие навыки можно было применить на практике. Так что не вполне трезвое состояние не помешало прибыть к месту встречи, а наоборот, помогло — в смысле подействовало как анестезия, нивелировав все страхи и беспокойство по поводу предстоящей операции. Да и что сложного? Встретиться с курьером — при нем выпороть из пиджака камушки, отдать и получить свой бонус за помощь.

Кафе «Алмаз» в глубине маленького скверика он узнал сразу — словно был здесь завсегдатаем. Он прогуглил его вдоль и поперек, изучил вид сзади, спереди и внутри, и даже на всякий случай запомнил ФИО директора и администратора. Взглянул на циферблат часов — до назначенной встречи оставалось чуть менее получаса.

Пересек сквер, стараясь придать твердость походке, — получалось не очень — и остановился у входа в кафе, собираясь с духом. Сделал глубокий вдох и шагнул вовнутрь. Приветливая администраторша как будто ждала именно его. Улыбнулась как хорошему знакомому.

— Вас ожидают?

— Да, у меня встреча. Столик у панно.

Перед внутренним взором всплыло изображение на этом самом панно — его Плетнев тоже изучил заранее. Добыча алмазной руды на руднике. Художник, вероятно, ностальгировал по временам глубокого социализма, что и отразил в своем произведении — чумазые лица шахтеров светились энтузиазмом.

— Это во втором зале. Проходите, пожалуйста, — администратор тоже излучала энтузиазм. Она приветливо взмахнула изящной ручкой, приглашая следовать за ней.

Народу в «Алмазе» оказалось немного. Пара девиц ковыряла вилками листья салата. Жевал без отрыва от планшета волосатый парень. Мрачного вида джигит поглощал баранину с таким серьезным видом, словно это была печень врага.

Лавируя между столами, Плетнев шаткой походкой двинул в уютную гавань у панно. Место для операции было выбрано идеально. Перегородки отделяли столик от остального зала, превращая его практически в отдельный кабинет. Еще несколько шагов — и он у цели. Но тут произошло непредвиденное, как и бывает с людьми непростой судьбы, поцелованными в темечко богиней невезения. То ли фарватер был слишком узким, то ли в заводи штормило. Парус Плетнева надуло ветром и бросило прямиком на рифы. Точнее — на выставленный в проход локоток джигита.

Может быть, все и удалось бы уладить миром, если бы южанин не запивал в это время барашка красным вином. На бежевой рубашке мигом расплылась кровавая клякса, словно след от пулевого отверстия.

— Слышь, чурбан! Очки протри! — грубо бросил джигит, поднимаясь.

— Чего? Ты кого чурбаном назвал? Да ты сам чурка!

Антон Романович забыл, что одет не в форму, да и находится не в родном Калининграде, где его каждая собака знает. Знает и лапу подает.

Ответ последовал незамедлительно. Вернее, предложение:

— Пойдем выйдем…

— Ну пойдем… Прям напугал… — и не думал пасовать Плетнев. — Я таких орлов горных…

Этот урюк еще не знает, с кем дело имеет. Понаехали тут! Сейчас товарищ майор быстро ему организует билет на родину.

— Ну чего, смелый? Документы для начала предъяви… — приказал он, едва они оказались во дворе.

Ему казалось, что приказ звучит грозно, но для полного эффекта не хватало удостоверения. Ничего, сейчас достанем и обрадуем. Следственный комитет, пусть и калининградский, это тебе не добровольная народная дружина. Это мощь, сила вплоть до пожизненного.

Но случилось страшное. Вместо красной книжицы Антон Романович выудил смартфон. Сказался подлый алкоголь, пальцы утратили тактильные чувства.

— Документики пред…

Договорить не успел. Мощный хук в челюсть сбил несчастного с ног. Смартфон улетел на газон, а сознание в астрал. Звук удара собственного затылка о землю он уже не расслышал. Еще повезло, что рухнул он не на голый асфальт, а на травку, иначе продолжение истории не имело бы никакого смысла.

Но и этого хватило. Он больше не участвовал в событиях. Не чувствовал, как оппонент нагнулся, чтобы стянуть с него пиджак, не слышал истошного крика администраторши «Уби-и-и-ли!!!», не видел подбегающего вышибалу.

Снять пиджак джигит не успел, сорвался с места драки, аки сайгак от беркута. Администраторша первым делом полезла в карман к потерпевшему, но опытный вышибала одернул:

— Не трогай ничего! На тебя менты и повесят!

Видимо, он уже когда-то помог кому-то в подобной ситуации. За что и был наказан. Добро оно, вообще, наказуемо.

— Скорую вызови!

Когда карета скорой плавно, чтобы не растрясти ушибленного потерпевшего, следовала к городской больнице номер пять, за столиком под панно с шахтерами-энтузиастами два не очень серьезных человека серьезно нервничали. А как не нервничать? Ежели не принесут заказчику камушки, их в каверзе и заподозрят. И тогда из гонцов они превратятся в загнанных.

— Опаздывает, — сказал гонец с сермяжной фамилией Кадкин, кивнув на огромные часы над панно.

Гонец со страшной фамилии Лютов — обладатель выдающихся ушей, делающих его похожим на сказочного тролля, — тоже поднял голову. Чуть приплюснутый нос тролля был слегка свернут на сторону.

— Еще пять минут подождем.

— А если не придет?

— Что значит не придет? У него что, ног нет?

Лютову даже гипотетически трудно было представить, что их «кооператив» кто-то решится кинуть. Особенно после случая с тем придурком, что на Бали удрал с камнями. Да будет море ему прахом. Или пухом? Или миром?

Поэтому Лютый спокойно запивал креветки пивом и не волновался. Пусть волнуется рубль по поводу курса.

Когда справились с пивом, а креветки превратились в горку чешуи, у Кадкина началось обильное потоотделение. Он всегда потел в чрезвычайных обстоятельствах.

Где этот мусор анклавный? Ну опоздал на пять минут, ну на десять — имеешь право. В Москве точно не рассчитаешь, особенно если сам не местный. Но не на двадцать же? Никакого у провинциалов представления о хороших манерах!

Они посидели еще немного. В зал вошел морской офицер — Лютый довольно ухмыльнулся и энергично потряс подельника за рукав.

Кадкин обернулся, поглядел на офицера и покрутил пальцем у виска:

— Ты что, моряка от мента отличить не можешь? Пошли отсюда!

— Ты ему позвони. Спроси, где он, — предложил простодушный Лютый.

В их паре, несмотря на фамилию, он был ведомым.

Они вышли на улицу, Кадкин торопливо набрал номер. Из трубки доносились длинные гудки.

— Сволочь! Сюртук поганый! Не отвечает! Я говорил, говорил, что нельзя с мусорами связываться.

— Ничего. Найдем, — пообещал Лютый.

Олимпийское спокойствие напарника бесило Кадкина. Речь, в конце концов, не о том, что кто-то леща копченого от дядюшки из деревни не довез, сам схомячил. Речь о сумме с восьмью нулями, причем не рублей.

— Где ты его найдешь? Он со своими «корками» и с такими бабками на Луну свалит! Черт! Там же все было! Понимаешь — все! Вот козлина в погонах! Убью паскуду! Он, урод, подавится этими камнями! Я ими его могилу украшу!

— На могилу жалко, — прикинув, задумчиво протянул Лютый.

— Я фигурально выражаюсь, идиот! Поехали!

— А может, еще подождать? Креветки у них хорошие… И пиво…

* * *

Специалист по правовым вопросам районной администрации Вячеслав Андреевич Золотов полуголым зайцем петлял по уютным московским дворикам. Запутывал следы. Шлепанцы ежесекундно грозились свалиться, и беглый чиновник на бегу ловил их ногами.

Мысли метались вслед за беглецом. Эх, зря фитнес забросил — на Жанну променял. Вот бы сейчас спортивное мероприятие. Любое. Хоть марафон для пенсионеров, хоть эстафета для пионеров. Сошел бы даже бег на шпильках для блондинок. Затерялся бы как-то.

С таким же успехом можно было мечтать о волшебнике в голубом вертолете. Который эскимо не подарит, но с собой заберет. Золотов был знаком с ответственным за спорт в этом районе. Здесь потолок — турнир по шашкам. И то если доски с собой принесут.

Район был культурным, престижным, на каждом шагу детские площадки, впечатлительные мамаши с детьми. Здесь в трусах бегать не принято. Вон как бабки на его «боксеры» косятся — словно он маньяк какой-то.

Золотов выскочил на проспект. Замахал рукой, голосуя. Эффект был обратный — завидев его, машины ускоряли ход. Даже бомбилы на старых «Ладах». Машина ДПС хоть и замедлила скорость, но тоже не остановилась. Видимо, сотрудники не захотели на психа время тратить — спешили на задание. Да и ПДД он не нарушает. Не их клиент — пусть скорая подбирает. Вячеслав Андреевич в отчаянии метался по тротуару, понимая, что времени на спасение уже не осталось. Сейчас «цветоводы» выскочат из арки и увидят его. Бежать бесполезно, сдохнет через пятьдесят метров, а они нет. Тренируются.

Кстати, не факт, что «цветоводы». Менты тоже не церемонятся, сразу в рожу бьют. Еще повезло, что Жанночка громко заорала… Жанночка…

От этой мысли несчастному чиновнику стало совсем нехорошо. А если ее?.. В качестве компенсации… Не-е-е-ет!!!

Скорая. Едет не быстро, без мигалки… Это шанс!

Он выскочил на проезжую часть и согнулся в поясе, словно раненный в живот.

Скорая, разумеется, давить человека не стала. Человек — не кошка.

— С ума сошел? — С пассажирского места выглянул в окно суровый фельдшер.

— Помогите. Еле стою.

— Что с тобой? — На сей раз вопрос задал врач.

— Живот. Скорой не дождался, сам в больницу.

— А одеться забыл, — ехидно прокомментировал врач.

Задолбали наркоманы! Наширяются и бегают по улицам в чем мать родила!

— Дверь нечаянно захлопнул, — Золотов поднял на доктора умоляющие глаза.

— Где болит? — смягчился эскулап. Нет, судя по зрачкам — вроде не наркоман.

— Тут, — Золотов ткнул пальцем куда-то в область пупка и убедительно застонал.

— Так тебе в инфекционную надо. А мы в «пятерку» едем, она общая. Соматическая.

— Иваныч, аппендицит, похоже, — вступился за бедолагу водитель. — У моего брательника так же болел. Тут счет на минуты. Перитонит может жахнуть. Лучше забрать, чем потом отписываться.

Только в России водитель может подсказать диагноз дипломированному врачу. И только в России дипломированный врач сразу согласится с диагнозом:

— Ладно. Сажай его.

Водитель выскочил из машины, распахнул заднюю дверь.

Перед лицом Золотова возникли подошвы мужских ботинок. Он замер в нерешительности, даже держаться за живот забыл.

— Че застыл? Давай! Не отсвечивай исподним!

Золотов все еще колебался — безжизненные ноги в ботинках напоминали о бренности бытия. А покойников чиновник не любил.

— Живой он, не боись, — заверил санитар, — за ногу хватайся и залезай. Заодно убедишься, что теплый. Ха-ха!

Ладно. Золотов стряхнул наваждение — в его ситуации и в морге спрячешься — не до философии.

— Сиди тихо, ничего не трогай, — напутствовал спаситель. — Быстро не поедем, у нас с черепно-мозговой товарищ.

Заминка Золотова оказалась не в его пользу. Из-за поворота выехал страшный, как смерть, черный внедорожник Акулова.

— Вон он! В скорой! Давай за ним! — заорал помощник «цветовода», заметив знакомый силуэт в семейных «боксерах».

Не сказать что в заднем отсеке скорой было удобно. Но на удобство плевать. Лишь бы увезли. Вячеслав Андреевич осторожно, словно сапер, отодвинул занавесочку на заднем стекле. Так, буквально на один палец. Сердце тут же подпрыгнуло и, провалившись вниз, ткнулось в селезенку. Следом за скорой ехал черный внедорожник, за рулем которого Золотову что-то кричал и строил зверские рожи похожий на лысого питекантропа субъект. Он видел его на встрече со Слепнем. Жесты означали примерно следующее: «На ближайшем светофоре, падла, мы тебя вытащим, после чего ты займешь место рядом с настоящим больным!» Так все-таки не менты — «цветоводы» за ним охотятся. Утешение слабое.

Золотов едва сдержался, чтобы не забарабанить кулаками в перегородку, отделяющую салон от кабины. Черт! Что они так тащатся? Мужик вон почти кони двинул, не шевелится, еле дышит! Капельница из руки торчит. Того и гляди концы отдаст.

Пациент на носилках действительно выглядел так себе. Лицо разбито, голова в крови, бледный. Спиртом разит как в вытрезвителе. Напился и подрался? Да наверняка.

Раненый лежал в брюках и рубашке. Сверху, поперек живота аккуратно сложен голубой пиджак. Брюки и рубашонка еще куда ни шло, а ботинки такие Золотов в жизни не надел бы. Разве что на службу.

Озарение нашло внезапно.

— Прости, мужик, — искренне извинился Золотов перед бессознательным пациентом и принялся расстегивать чужой брючный ремень.

Между скорой и джипом внезапно влез не первой молодости «форд».

«Баба», — заклеймил Акулов, заметив наклеенную на заднем стекле шляпку и шпильку. Видно, решила, что тупорылые наклейки позволяют издеваться над серьезными людьми. Акулов принялся неполиткорректно материться. В другой раз он обогнал бы и надрал дуре уши дамской, расписанной под гжель, битой. Но сейчас эксцессы на дороге были ни к чему. Эх, где вы старые добрые девяностые? Обогнать же заразу никак не удавалось.

Шляпа правила соблюдала — на желтый за скорой не поехала, остановилась на перекрестке. Сзади в бампер уперся тяжело дышащий внедорожник.

Акулов догнал «лепил» только на следующем светофоре, когда скорая сама уперлась в грузовик. Словно крылатый демон, предвкушая добычу, он кинулся к карете и резко распахнул заднюю дверцу. Внутри на носилках почивал босой мужик с капельницей. Без брюк и пиджака. В носках, трусах и рубашке. И это, к великому огорчению Зубастика, был не Золотов.

* * *

Мэр Великозельска Виталий Иванович Марусов остался доволен переговорами с Москвой. А конкретно с родственником жены Геной Лузаном. Гена слово сдержал, отправил к ним лояльного, правильного человека. Со слов, конечно. Насколько он правильный, выяснится на месте.

Закончив переговоры на среднем уровне, Марусов вызвал к себе заместителя по общим вопросам Ивана Федоровича Ланцова, ответственного и понимающего человека, чисто по недоразумению отсидевшего в девяностые пять лет за коллекторскую деятельность.

— Значит, так, Ваня… Человек из Москвы выехал. Будет послезавтра в одиннадцать утра. Ты сам встреть. Лично. Человек правильный, его к нам Генка направил. И проследи, чтобы все подготовили — гостиницу, кабинет.

Мэр задумчиво почесал плешь. Случай серьезный, мелочиться не следует. Да и мало ли как обернется, а в гостинице все на виду. Кто к кому зашел, кто от кого вышел…

— Нет, гостиницу не надо. Лучше квартиру ему сними. Хорошую. А еще лучше дом. Продумай программу развлечений. Он, говорят, охоту любит.

— Так не сезон сейчас — лето. Все зверье с выводками сидит, какая охота? Никакой егерь не допустит, чтобы по-крупному…

Ланцов пригорюнился. Придется заморочиться. Розовощекий, кудрявый — чисто купидон престарелый, — внешность он имел благообразную. И не скажешь, что бывший коллектор. Тем более что соображал Ланцов туговато. На самом деле просто прикидывался. На «дурачков» внимания меньше. Но обладал он одним замечательным свойством, делавшим его по-своему незаменимым, — Иван Федорович был на короткой ноге с представителями местного криминального истеблишмента. Это его ценное качество очень помогало решать разные деликатные вопросы, которые на правовом поле правильно решать не всегда удавалось…

— А ты сделай, чтобы был сезон, — строго отрезал начальник и, смягчив тональность, добавил: — Договорись с кем надо. Денег не жалей. Чтобы все по высшему разряду. Девочек подгони. И не повтори ошибку, как с этим мурлом московским, из Счетной палаты. Чтоб ему…

— Я ж говорил, что надо было сразу ему бабла сунуть, а вы «по итогам», «мелкая сошка»! Вот теперь и расхлебываем, — уколол Ланцов.

— Ой, ты меня поучи! Сядешь в мое кресло — тогда и будешь решать, что и кому совать. — Укольчик подействовал. — Твое сейчас дело — организовать все так, чтобы человек остался доволен приемом, понятно?

— Может, осторожно понаблюдать за ним? — предложил предусмотрительный зам. — Мало ли что…

— Не надо. Гена сказал, человек нормальный, адекватный. Понимающий. Хорошо встретим — хорошо потом проводим. Работай. Это дело полностью на тебе.

* * *

Ботинки сильно жали. Не повезло — оказались на два размера меньше. Пиджак и брюки, наоборот, великоваты. Пришлось подогнуть, когда облачался в чужие шмотки в ближайших кустах. Что за комплекция у раненого чувака? Интересно, голова у него какого размера? Но сейчас не до жиру. Лучше на улице в ботах тесных, чем в собственных у Слепня на пере. Ну, Макс… Втравил в тему.

Золотов поднял руку, тормознул первого попавшегося бомбилу на потрепанной «вольво». Пиджачок и брючки, конечно, не из бутика, но авто остановилось по взмаху руки.

— До Алексина.

— А где это?

— Сто км отсюда. Тульская область. Я покажу.

— Сколько?

— Не обижу.

— Садись.

Золотов прыгнул на заднее сиденье. Огляделся по окнам. Страшного джипа в поле зрения не наблюдалось.

Береженого Бог бережет! Надо уматывать отсюда. В родовое гнездо, к матери. Там спрятан «тревожный чемоданчик» на подобные варианты. С баксами и нормальными ботинками. А с чемоданчиком его не найдут. Денег не очень много, но на пару месяцев сытого проживания на съемной хате хватит. А потом посмотрим…

— А побыстрей можно? Сотку сверху. Я опаздываю.

Водитель прибавил газу.

Золотов пошарил по чужим карманам. Из нагрудного кармана пиджака достал паспорт. Рассмотрел фото — отметил сходство с актером Дюжевым. Следом извлек красную книжицу с надписью на корочке: «Следственный комитет России».

— Еще одну статью заработал для полного счастья, — грустно пробубнил под нос беглец.

Отступать было некуда. Статьей больше, статьей меньше — все едино. Живым бы остаться. Мысли о прошлом Слепня не оставляли в покое. Тазики с цементом проносились перед глазами, словно летающие тарелки.

Полез по другим карманам. Нашел бумажник, железнодорожный билет до какого-то Великозельска, пластиковый ключ-карточку от камеры хранения. Свернутую трубочкой папку с бумагами.

— Позвонить дадите? Мобильник забыл, — попросил Золотов у водителя.

— Пятьдесят.

Что за город?! Никто уже скоро не чихнет бесплатно!

Золотов сунул водиле полтинник и взял протянутую трубку. Какое-то время вспоминал номер. Кто ж сейчас утруждает себя такой ерундой? Вспомнил.

— Алло… Жанна, это я, — зашептал он, когда связь установилась.

В ответ раздался вопль негодования:

— Славик, нормальные мужики так не поступают!

Золотов отодвинул трубку от уха, чтоб не оглохнуть.

— А если б меня изнасиловали? Вообще, кто это?! Ты знаешь, что они со мной сделали?! А с халатом?! Они мне дверь поцарапали!

Чувство вины, как молот по наковальне, шарахнуло по Золотову. Он попытался оправдаться, но вопли не стихали.

— Ты прикинь, эти ушлепки мне ноготь сломали! И нос! Как я в таком виде на улицу выйду?

— Кисонька, сходи в салон, они тебе все поправят, — неуклюже попытался успокоить пассию Золотов. — В смысле новый наклеят. Они же все равно у тебя искусственные… Я компенсирую…

— Да пошел ты!! И приятелю своему передай — за такую подляну ответит! А ты катись куда хочешь!

— Жаннчик, девочка моя, ты только не переживай! Я про деньги на Лондон не забыл, — Золотов решил выкинуть последний козырь. Деньги Слепня, конечно, сейчас трогать не стоило бы, но ради Жанны он и не на такие подвиги готов! — Я завтра обязательно. Ты подождешь до завтра?

— Обойдусь без тебя и твоих подачек! Чтобы мне — мне! — за какие-то вшивые копейки всякие гориллы ногти ломали?! — бушевала пассия. — Ты мне надоел! Я столько времени на тебя убила?! Кстати, штаны свои приходи забери. Под балконом будут лежать.

Вячеслав Андреевич устало смотрел на замолчавший чужой телефон. Ему никак не верилось, что все эти эпитеты он услышал от Жанны. От ранимой, нежной Жанны. Он же верил, что ее слова о любви искренни. И она будет носить ему передачи в тюрьму. Черт! Какую тюрьму?! Его еще не поймали и ничего не предъявили! И не о тюрьме сейчас надо думать, и даже не о Жанне. А чтоб ноги унести от милых людей с большими подбородками.

Золотов набрал Жаннин номер еще раз, но она на звонок не отвечала.

Расстроенный беглец набрал следующий номер, который, слава богу, тоже вспомнил.

— Макс, это я, что там стряслось?

— Слав, извини, но мне ствол в бок поставили, — покаянно заныл Овалов, — два пронинских бугая запихнули в машину, пригрозили. Тут, знаешь, и родину сдашь. Короче, они тебя ищут. Ты отсидись где-нибудь недельку, не показывайся. А я пока тут постараюсь уладить. На кассацию подам. Если, конечно, Слепень другого адвоката не наймет. Блин, чувствую, наймет!

— И сколько сидеть?

— Ну не знаю… Недели две. И кстати… В Алексин не езжай… Они уже там…

Дьявол! Родовое гнездо отпадает. Лишь бы мать не напугали, уроды.

— А откуда они про него узнали?!

— Да мало ли. Интернет, социальные сети… И кстати, Слав… Если что, ты мне не звонил.

Все понятно… Макс как опытный юрист перевел все стрелки на Золотова, за что и получил свободу. Спасибо, друг…

И что делать? В Москве родни нет, у приятелей долго не протянешь. И к коллегам по работе не пойдешь — придется тогда что-то объяснять, рассказывать. Сразу же слухи на службе поползут, разговоры. Моргнуть не успеешь, как попросят заявление по собственному на стол положить. А где Золотов еще такое место найдет? Забиты теплые места, как поется в старинной народной песне.

Домой нельзя ни в коем случае. Там двойной капкан. От ментов и от Слепня. Хорошо б они друг друга перефигачили. Но нет, у нас не фильм Гая Ричи.

— Славка! Спрячься у кого-нибудь. Сам понимаешь, у меня сейчас нельзя. Телефон возьми новый, номерочек скинь. Слепень остынет — я перезвоню. Давай, Слава, держись! И не обижайся. У меня выхода не было.

Вячеслав Андреевич тяжко вздохнул. Обижайся не обижайся — это вопросов не решит. Макс, конечно, поступил по-скотски. Но неизвестно, как поступил бы на его месте сам Золотов.

Можно, конечно, в гостиницу, но любой отель — место общественное, там его наверняка сразу вычислят. Хату снять? Но это надо в агентства звонить — а они за пять минут ничего не предложат. Позвонить кому-то из старых знакомых, напроситься на ночлег? Но он больше не помнил ничьих номеров. Запас памяти кончился.

«Вольво» обогнал черный внедорожник. Такой же, как у Акулова, хоть слава богу не его. Джип как будто напоминал — подельники Слепня не дремлют. Хоть Овалыч и говорил, что Пронин остынет: такие остывают только в одном месте. И досадных промахов не прощают. Всю Москву шинами перепашут, а достанут. Дело ведь не только в деньгах — дело в принципе. В нанесенной личной обиде.

Он рухнул на заднее сиденье. Из кармана выпал железнодорожный билет. Не модный электронный, а старинный бумажный. Видимо, для отчетности. Следом вывалилось предписание.

«Следователь следственного управления Следственного комитета по Калининграду майор юстиции А. Р. Плетнев направляется в город Великозельск для проведения проверки по материалам контрольно-ревизионной комиссии…»

Великозельск… Это далеко от Москвы. Очень далеко.

— Я передумал. Едем к трем вокзалам, — скомандовал Золотов.

— Не вопрос.

На площади Золотов честно расплатился из чужого бумажника и поспешил в здание вокзала.

За павильоном сотовой связи купил мобилу у невзрачного мужичка с наколотыми на пальцах перстнями и крестами. В салон идти побоялся — вдруг вздумают фото на паспорте с оригиналом сверить.

— Выбор большой, с ценой не обижу, — хрипло пообещал мужик.

— С симками? — уточнил Золотов.

— Есть и с симками.

Мужик распахнул полы плаща — словно эксгибиционист перед очередной жертвой — на подкладке висели разнообразные мобильники, под каждым ценник.

— Выбирай!

Выбрал старенькую «Nokia», наверняка ворованную. Но зато искать не будут. Дешевая. Тут же позвонил предателю:

— Алло, Макс. Это я. Номер запиши… И еще просьба. Сгоняй завтра в пятую больницу. Или позвони. Туда час назад мужика доставили. Без одежды. С пробитой головой. Узнай состояние. Только не светись.

— А кто это?

Так тебе и рассказали! Снова сдашь, а потом извиняться будешь!

— Неважно. Съезди обязательно, я перезвоню. Все, пока.

До отправления поезда в Великозельск оставалось десять минут.

Вячеслав Андреевич благополучно получил в камере хранения чужой чемодан и поспешил на перрон.

У чужого пиджака поднял ворот, запахнул поглубже и придерживал одной рукой, чтобы спрятать майку. Оно, конечно, можно было прикинуться, что стиль у него такой — нынче и не так наряжаются. Как-то раз он был с Жанной на модном показе — так там по подиуму мужики в майках под пиджаками свободно фланировали. У некоторых еще и шарфик-удавка был накручен. А на ногах белые кеды с красными шнурками. Только его костюмчик явно не от кутюрье, турецкого производства — да еще и заметно великоват, так что майка как дополнение к образу — элемент абсолютно лишний. Он ведь, судя по красным корочкам, — целый майор, надо соответствовать.

Взгляд спешившего по платформе Золотова внезапно остановился на джинсах. Чужих. А если точней, то на той части, которую эти джинсы обтягивали. Две упругие половинки слегка подпрыгивали на ходу, приводимые в движение парой стройных джинсовых ног. Взгляд скользнул наверх — к вполне коммерческой талии, обтянутой коротким джинсовым жакетом. Золотов даже отвлекся от своего несчастья. И какая сволочь придумала джинсы? Между лопаток у девушки весело подпрыгивала на ходу русая косичка, перехваченная цветной резинкой.

Вячеслав Андреевич не удержался, прибавил шагу, дабы заглянуть в глаза обладательнице такого шедевра. Обогнал, заглянул. Фасад не разочаровал, скорее наоборот. Очаровал.

Дойдя до своего вагона, Золотов проводил ее жадным взглядом. Она села в соседний.

Проводница оторвала Вячеслава Андреевича от низменных мыслей. Проверила билет, попросила паспорт.

Да! Паспорт! Сейчас же проверяют! А в паспорте фотография. Хорошо, если сличать не будет. Но, скорей всего, будет. На дворе тревожная политическая обстановка.

Он придал физиономии выражение чекисткой серьезности, извлек из кармана пиджака удостоверение, но проводнице не протянул и раскрывать не стал.

— Следственный комитет. Командировка, — произнес он негромко, но весомо. Подействовало.

— Шестое купе. Без соседа, — отрапортовала проводница, выпрямив сутулую спину.

Золотов был приятно удивлен. Ишь, жирует Следственный комитет! Простые майоры в отдельных купе по стране разъезжают! На средства налогоплательщиков. На себя бы поглядели, прежде чем ему, бедному чиновнику, обвинения предъявлять!

Но сейчас отдельное купе в спальном вагоне — что пятизвездочный отель для бомжа. Вряд ли его кто-то вздумает искать в поезде на Великозельск, но для собственного спокойствия Золотов быстро запер дверь, занавесил окно. Морщась, стянул тесные ботинки — словно от колодок ноги освободил. Скинул пиджак, пристроил на вешалку у двери. Босой, в брюках и майке уселся на полку и принялся разглядывать полученный в камере хранения чемодан.

Дешевая подделка под известную фирму. На блестящем золотом замке трехзначный цифровой код. Золотов набрал все нули, и замок со щелчком открылся. Совершенно секретно.

В чемодане обнаружились аккуратно сложенные вещи — форменная одежда следователя, фуражка, нижнее белье, рубашки с футболками, бритвенные принадлежности. Необходимый командировочный минимум. Плоская бутылка коньяка, замотанная в полотенце, лежала сверху в компании складных стаканчиков.

Открыл, плеснул, выпил. Коньяк — дерьмо, но сейчас и керосин за «хеннесси» сойдет. Сразу наступило облегчение — великая сила алкоголя. Ничего, прорвемся! Он достал из чемодана фуражку, лихо водрузил себе на голову и посмотрелся в зеркало. Чуть великовата, но в целом неплохо!

Вдруг вспомнилась девушка на перроне. Та, с игривой косичкой. По сравнению с Жанной она выглядела простовато. И походка не подиумная, а вполне обычная. И ноги хоть и длинные, но не тощие. Но что-то в ней такое было. Даже жаль стало, что она не в его вагон села. И не в его купе. Выпили бы, о политике поболтали… Самая модная тема.

Золотов снова повернулся к зеркалу. Фуражку лихо сдвинул набок, потом вернул по центру головы. Как родная! При желании мог бы сейчас такую же носить. Как-никак юрфак за широкими плечами.

Раздался осторожный стук в дверь. Золотов вздрогнул, сдернул с головы фуражку, уронил на пол. Суетливо поднял, опять водрузил на голову. Лихорадочно соображал: кто может быть там, за зеркалом? Цветоводы или полицейские? И неизвестно — кто лучше. Цветоводов лучше встречать в фуражке — авось не узнают, полицейских — не факт.

— Откройте, пожалуйста, это проводник, — обрадовал из-за двери женский голос. Вячеслав Андреевич выдохнул, как тяжеловес, сбросивший с себя штангу в двести кило. Убрал фуражку, распахнул дверь с радушной улыбкой.

— Что на завтрак желаете?

* * *

Плетневу снился дивный сон.

Будто бы он на каких-то гигантских рудниках. Пахнет хлоркой и протухшей капустой. Вокруг чумазые шахтеры с недобрыми улыбками и кирками в руках, как из клипов «Раммштайна». У него тоже в руках кирка, но что с ней делать — он не знает. Начинает подглядывать за шахтерами — те лупасят кирками в стену рудника, повторяет за ними — тоже долбит стену. И вдруг прямо на него из стены бьет разноцветный фонтан, сшибает с ног и влечет куда-то. Шахтеры с криками «ату его, ату!» бегут за ним, помахивая кирками. Но разноцветный поток оказывается быстрее. Несет Плетнева, как пушинку, куда-то наверх. Отдавшись этой неведомой силе, он испытывает приятное ощущение, ему хочется лететь все выше и выше, к звездам, которые на глазах увеличиваются в размерах и сияют и переливаются. Но на пути к звездам поток вдруг иссякает, и Плетнев летит вниз, хватаясь за воздух. Пробивает какую-то крышу и обнаруживает, что попал аккурат на кровать и теперь лежит на ней, ощущая, как неудобно прогибается вниз тело, а сверху на нем — застиранная простыня. И снова этот мерзкий запах — хлорки и капусты.

Приснится же такое. Нет чтобы что-нибудь приятное. Эротическое.

Надо скорей просыпаться, все равно сейчас будильник прозвонит. Не прозвонил.

— Ужинать будем? — раздался вместо будильника прокуренный дамский голос.

— Нет, спасибо. Ему пока не до ужина, — отзывается другой голос, приятно рокочущий, словно набегающая на берег волна. Совсем рядом.

Теплые руки в резиновых перчатках умело берут голову Плетнева, потихоньку начинают поворачивать в сторону. Тот же рокочущий голос произносит непонятные слова:

— Субдуральная гематома, перелом затылочной кости под вопросом, ушиб челюсти, закрытая черепно-мозговая травма.

Руки поворачивают голову Плетнева в другую сторону. В глаза бросается огромный отвратительного вида жук с толстым телом и тонкими лапками. С трудом фокусируя зрение, Плетнев обнаруживает, что жук изображен на плакате, а плакат висит на стене. И еще надпись: «Осторожно, в Москве энцефалитные клещи». Где клещи? Что в Москве? Смысл непонятен, Антону Романовичу становится тревожно и неуютно, словно клещ сейчас соскочит со стены и вопьется ему в горло. Голова снова поворачивается под действием сторонней силы. Глаза выхватывают из нереальной обстановки полусна человека в белом халате.

— Алкогольное, — констатирует тот, принюхиваясь. Тембр у него тот самый — рокочущий, приятный.

— А почему у него глаза открыты? — звучит рядом высокий женский голосок.

— Человек, дорогуша, видит не глазами, а мозгами. Если мозг выключен, то есть глаза, нет глаз — без разницы.

— Может, закрыть? — интересуется добрая женщина.

— Ну это еще пока рано. Давайте на рентген. Документы есть?

— Нет, никаких.

Голоса кажутся Плетневу удивительно мелодичными, как будто эти двое не разговаривают, а поют. Тем более что слышать-то их Плетнев слышит, а вот смысла никак не улавливает. Словно в опере.

— Из вещей только часы и нижнее белье.

— Видать, все пропил, — со вздохом констатирует мужчина. — Надо же, а с виду ничего, приличный. На хроника не похож.

— Сказали, что одежду в скорой украли. Вроде бы вначале он в костюме был.

— Уже и в скорых воруют, — обреченно рокочет голос. — Ладно, везите. Оформляйте как обычно — Иванов Иван Иванович. В себя придет — разберемся. Сам расскажет.

— Ну это если придет…

* * *

Поезд набрал ход и несся по мирным полям и лесам, унося пассажиров от тревожной столицы. Под успокаивающий стук колес Вячеслав Андреевич Золотов еще раз, более внимательно изучал чужое командировочное удостоверение. В купе было жарко, окно не хотело открываться, поэтому он лежал на полке в одних брюках.

«Следователь Следственного управления Следственного комитета по Калининграду майор юстиции Плетнев Антон Романович направлен для проведения проверки по материалам контрольно-ревизионного управления»…

М-да… Кто ж тебя, Антон Романович, так по репе приложил? На страже закона пострадал? Так сказать, производственная травма? Радуйся, Слава Золотов, а то мог бы и ты вперед ногами на жесткой каталке в скорой кататься. Если бы, разумеется, после универа в следователи пошел. А ты, Слава, сидишь себе в кабинете, бумажки перебираешь, крошки подбираешь от бюджета. И никто на тебя не покушается. Во всяком случае, до сегодняшнего дня. Ладно, перекантуемся недельку в этом Великосранске, воздухом свежим подышим, может, все само собой и утрясется.

Новый стук в дверь заставил Золотова прервать внутренний монолог — он подскочил с полки и сунул командировочное под подушку. Будто застали на месте преступления. Еще одного преступления. Не многовато ли за один день?

— Кто там?

— Проводник. Откройте, пожалуйста.

Голос просящий, без претензий. Зачастила, однако. Сувениры, что ли, принесла? Он быстро выхватил из чемодана футболку, натянул, повернул собачку замка.

— Извините, ради бога, в кассе случайно продали два билета на одно место, и человеку теперь негде ночевать. Не знаю что и делать. Вы не могли бы его пустить?

Чужого человека пускать не хотелось. Начнет разговоры разговаривать, вопросы задавать. Придется врать и выкручиваться. Но с другой стороны — как не пустить? Не в тамбуре же невинному ночевать. Был бы он глухонемым и спать сразу завалился.

— Да вы не волнуйтесь, пассажир спокойный, — проводница словно прочитала его мысли.

— Да. Конечно, — кивнул Золотов и посторонился, освобождая дверной проем, — если только он не храпит.

— Я не храплю, — обнадежил мелодичный голос, и из-за спины проводницы вынырнула та самая, с косичкой.

Она устало улыбнулась Славе, и на щеках тут же образовались симпатичные ямочки.

— Если что, у меня беруши есть. — Золотов даже чуть смутился.

Эх, не в добрый час попутчица, не в добрый. В другое время Золотов бы с радостью отдался легкому флирту. Но сейчас было не до того. Проблемы обступили со всех сторон, как вражеское войско. А в том, что она станет очередной проблемой, он почему-то не сомневался.

— Да я правда не храплю, — она, похоже, слегка обиделась на «беруши» и в нерешительности застыла на пороге.

— Я шучу, не обращайте внимания, — Золотов приземлился на свою койку, освобождая дорогу. — Прошу!

— Спасибо, — улыбнулась девушка и, толкая впереди себя спортивную сумку, вошла в купе.

— Вот и хорошо! — обрадовалась проводница, сделав доброе дело. — А нужен чай, зовите.

— Как не приютить такую красавицу! — Слегка смущенный Золотов в очередной раз широко улыбнулся, и девушка слегка напряглась.

Она села у окна и с преувеличенным вниманием принялась разглядывать среднерусские пейзажи.

* * *

Поиски исчезнувшего Плетнева шли уже полным ходом. И в Москве, и в его родном Калининграде.

Паше Гудкову высказали все, что думают о нем лично и о его протеже в частности. Самым мягким было сравнение с представителями ЛГБТ-сообщества, что еще раз указывало на дискриминацию последних. После нетолерантной беседы «хороший человек» Коля Деризубов отправил Павла к жене бриллиантового майора юстиции, тоже пребывающей в неведении.

Ирину Гудков поджидал около ее дома, на лавочке, прикармливая несознательных голубей санкционным сыром. Деризубов проинструктировал — заранее не звони, о визите не предупреждай — может, она с муженьком заодно. А вдруг это ее идея — с камнями свалить? Паша, разумеется, и пытался Деризубова уверить: Антоша — мужик честный, на такую подлость не способен. Наверно, когда за вещами домой заехал, все ей растрепал, а она быстро сообразила, что дальше делать, и уговорила, используя власть. Теперь встретятся где-нибудь в Таиланде и ищи-свищи.

Но Ирина, услышав о пропаже супруга, трактовала это совершенно по-иному.

Ну вот! Как чувствовала, что это липовая командировка! Кому ее придурок нужен в Москве?! Никуда он не полетел, а завис с какой-нибудь местной шалавой. У него ведь больше, чем на пригородный мотель, ни фантазии, ни средств не хватит.

Поэтому все получилось наоборот. Не Гудков стал пытать Ирину, а она его. Угрожая нанести тяжкие физические увечья, не совместимые с половой жизнью. «Где этот козел?! Говори, собака!!!» Паше с трудом удалось доказать, что он тоже в некотором роде потерпевший. Но про камни пока не заикался.

Во время допроса Ирина без конца набирала номер сбежавшего супруга, изрыгая потоки ревнивых проклятий. И опять-таки, в ход шло невинное ЛГБТ-сообщество.

А между тем плетневская трубка с писклявым рингтоном елозила, вибрируя, под московским кустом. В том самом сквере у «Алмаза», где и вылетела из ослабевших хозяйских рук. Дисплей высвечивал надпись «Любимка» до тех пор, пока не начало темнеть и телефон не превратился в своеобразного светлячка в кустах.

Этого-то «светлячка», на свою радость, обнаружило бородатое лицо без определенного места жительства, промышлявшее в сквере в поисках пустых бутылок и металлического лома. Телефон хороший, дорогой — продать можно легко или с хозяина можно навар снять. Или с бабы его. Вон звонит, надрывается. «Любимка»!

Предвкушая навар, бомж нажал на экран, поднес трубку к уху. Осторожно и вежливо произнес:

— Алло.

— Ну наконец-то! — Визгливый голос достигал таких высоких нот, что пришлось бомжу отодвинуть трубку от уха, чтоб спасти барабанные перепонки. — А позвонить трудно? Или опять на собрании? Что молчишь, свинья неблагодарная? Тебя тут обыскались все! Я ведь знаю, где ты! С девками развлекаешься? Сейчас же адрес говори! Приеду, покажу тебе веселенькую жизнь!

Назвать меня «свиньею»?! Даже у лиц без определенного места жительства есть гордость! Цирроз тебе в печенку, любимка. И стригучий лишай в башку.

— Да пошла ты, дура…

Бомж отключил трубку, вытащил сим-карту и выбросил под куст. Придется телефон на вокзале знакомому барыге толкнуть. Тот, конечно, даст мало, но искать хозяина после диалога с его любимкой расхотелось.

У любимки же от возмущения начались жестокие лицевые судороги. Раньше муж никогда себе такого не позволял.

— Ах ты гад! Скотина неблагодарная! Я тебе покажу дуру! — заорала Иринка в пустоту.

— Где он, где? — волновался стоящий рядом Гудков. — В Москве?

— Не знаю! Не сказал. Послал меня! Ты представляешь?! Меня! Которая его из дерьма вытащила! Человеком сделала! Поганец! Только вернись теперь!

Гудков выдернул из рук истерички трубку, принялся нажимать на кнопки, кричать: «Антон! Антон!!!» Безуспешно.

«Абонент временно недоступен», — механически повторял бездушный оператор.

— Конечно, послал! — не выдержал Паша. — На хрен ты теперь ему нужна! С такими деньгами! Новую найдет, без выкрутасов!

— С какими деньгами? — мгновенно насторожилась Ирина.

Плетнев, кроме служебного оклада, ничего добыть не мог. Ни взяточки мизерной. Даже неудобно как-то перед подругами, у которых менее высокие по положению мужики рассекали на «ягуарах» и «крузерах». Может, наследство получил? Ирина лихорадочно перебирала в уме престарелых родственников мужа. Никто из них ничего приличного оставить не мог.

— Алмазы он помыл! Одного крутого мужика! Ему дело доверили, как порядочному, денег пообещали, а он всех нас кинул и свалил.

— Какого мужика?

— А вот в «хаммере» сидит. Пойду докладывать.

Паша перекрестился.

Ирина же призадумалась… А не такой уж Плетнев и размазня… И взяточки, кстати, брать мог… Только ей ничего не доставалось… Ладно, любимый, поглядим, кто умнее…

Деризубов был, как всегда, спокоен. Обрабатывал ногти маникюрной пилкой. На лице, украшенном парой глубоких шрамов, никаких негативных эмоций. Все внутри, под бронекожей. И лишь по блеску глазок можно было догадаться, что там свирепствует «Раммштайн». Еще бы… Третий раз подряд курьер камни до места не довез! А главное — они ведь на этот раз действительно много потеряли. Что там много — все, что было! Понадеялись, что эту шкуру следственную никто досматривать не станет, вот и пожадничали. Кто ж мог предположить, что мент скурвиться может? Ничего святого у людей не осталось! А то, что это мент, — никаких сомнений, иначе бы все каналы растрезвонили новость о задержании крупной партии израильских бриллиантов. С одной стороны, это хорошо. Да и какое задержание? Про посылку знали всего трое. Он, Паша и Плетнев. Ну и покупатели, но им никакого резона, люди проверенные. А Плетнева поймаем, никуда урод не денется.

— Ну что? — угрюмо поинтересовался Деризубов у Гудкова, забравшегося в джип.

Паша доложил по форме. Мент на контакт не идет. Трубку снял и тут же бросил, после чего отключил. Жена не в курсах — вон сидит на скамейке, глаза пучит и материться.

— Имей в виду, не найдешь дружка своего, с тебя спросим. И сам слинять не вздумай, — мрачно предупредил хороший человек.

Гудков тут же принялся клясться в верности:

— А смысл, Коля? Мне какой с этого смысл?! Коль, да я этого оборотня собственными руками…

Деризубов отмахнулся. Что теперь воздух сотрясать! Искать надо, а клясться потом будем!

— Не верещи… Значит, так, я договорюсь насчет его телефона. Если не выкинет, отследим, даже если симку сменит. Кредитки, билеты возьмем на контроль, это все реально.

— Может, в Великозельск сгонять? — расстроенно предложил Гудков.

— Он что, с камнями в командировку поедет? Соображай, что мелешь.

Деризубов в очередной раз за этот день подумал о том, что окружают его круглые идиоты. И Гудков среди них — наикруглейший. Можно даже сказать — шар бильярдный. Именно ему пришло в башку обратиться к Плетневу. Друг детства! Фраер! Довезет в лучшем виде! Фраер не фраер, а всех их, умных, сделал. Хотя нечего теперь на Пашу валить. Самому надо было кумекать.

— Лучше в Москву лети. Там концы ищи, с местными. Я проверил — он в самолет сел, значит, в Москве вышел. Наверняка там и камни сбывать будет.

— А может… Начальству его намекнуть? Пускай тоже поищут…

— Сдурел?! Что ты собираешься намекать? Что у их сотрудника камней контрабандных на сотню лямов? Нас же первых и возьмут. Нет, пусть пока думают, что он в этом Великозельске.

Деризубов поглядел куда-то вдаль, туда же вдаль ласково пообещал:

— Ничего, Антон Романович, никуда ты от нас не денешься.

После чего резко саданул кулаком по потолку «хаммера», заставив Пашу вжать голову в плечи.

— Добрый вечер, — неожиданно услышал он за спиной бархатный женский голос. Коля обернулся и обнаружил на заднем сиденье эффектную молодую дамочку, томно заглядывающую ему в глаза. Когда она забралась? И главное, бесшумно. С таким-то декольте.

— Добрый, — Деризубов немного растерялся и расплылся в улыбке.

Железный Коля попался на обычную женскую удочку, умело заброшенную Ириной.

— Меня зовут Ира, — дамочка кокетливо разгладила юбочку на упругих бедрах.

— Николай, — хрипло представился Деризубов, сглотнув слюну.

— Николай… А вы, случайно, не моего мужа обсуждаете? — Она одарила Деризубова чистым, светлым и практически непорочным взглядом.

— Да так, совсем немного, — признался он, показав от растерянности пальцами — насколько чуть-чуть.

Жена, значит? Но даже это обстоятельство ее не портило. Скорей наоборот — шарма добавляло. Деризубов снова глуповато улыбнулся. Давно он таких девушек не встречал. Все больше легкого поведения. А эта вовсе не производила впечатление доступной. Скорее загадочной или, как их там называют, роковой. Николай интеллектуальных изысков был чужд, действительность воспринимал просто и прямолинейно. Увидел красивую бабу, которая его не боится и в то же время проявляет явный интерес, и поплыл.

А Ирина дело свое знала… Всем своим видом показывала — именно о таком мужчине она мечтала всю сознательную жизнь.

Ровно сутки спустя самолет, приземлившийся в «Домодедово», выпустил наружу Гудкова, Деризубова и его новую знакомую.

Хороший человек катил одной рукой вместительный розовый чемодан. Крепко вцепившись в другую его руку, семенила на высоких каблуках томная Ирина Плетнева.

* * *

— Везде бардак, — философски заметил Золотов, закидывая сумку попутчицы на верхнюю полку, — даже с единой компьютерной программой, и то умудряются по два билета на одно место продавать.

— Если честно, с билетами все в порядке, — улыбнулась девушка, снова демонстрируя очаровательные ямочки на щеках, — просто у меня оказалось место в одном купе с тремя пьяными гопниками. Хотели, чтобы я с ними выпила. Водки.

Вячеслав Андреевич понял это по-своему и выставил на столик коньяк.

Барышня тут же помрачнела. Ну вот, и этот туда же.

— Нет… Я совсем не пью, спасибо. Можно дверь приоткрыть? Душно, — не дождавшись разрешения, она приоткрыла дверь купе. — Вы до какой станции?

Золотов попытался вспомнить название того захолустья, куда выпал счастливый билет. Велико… Великобельск? Великостельск?

— Сейчас, — он достал из кармана пиджака билет, — минуточку…

— Вы не знаете, куда едете?

— Город Великозельск, — прочитал Золотов, поднял на барышню честные глаза и спросил: — Не в курсе, где это?

Барышня смотрела с недоумением и некоторым испугом.

— Шутка!

Девушка усмехнулась.

— Забавно.

Свое новое имя Золотов тоже не помнил. Помнил только фамилию, но представляться по фамилии было бы странно.

— Плетнев А. Р., — снова взглянул он на билет.

Попутчица еще раз мило улыбнулась.

— Журавлева А.

— И еще раз шутка!

Журавлева А. не ответила. Ее больше волновало не имя попутчика, а надпись на его футболке. «Персональный секс-инструктор. Первый урок бесплатно». Да. Стоило убегать от одних козлов, чтобы попасть к другому. Правда, «инструктор» явно выигрывал в плане внешности и манер. По крайней мере трезвый. И в общем-то симпатичный. А вдруг маньяк? Среди них тоже симпатичные встречаются. Нет, вряд ли маньяк будет демонстрировать такую надпись. Они ребята скрытные.

Из коридора послышались родная речь. Громкая и нетрезвая. Судя по обрывкам фраз, какие-то люмпены направлялись в ресторан за пивом. Два здоровых кабана проследовали мимо купе, и Золотов заметил, что попутчица напряглась.

Последний из кабанов, бритый под ноль спортсмен, бросил взгляд в купе и притормозил.

— О! А вот где наша соседочка! — Заметил на столе бутылку коньяка и возмутился. — А говорила, не пьет.

— Обманщица, — жестко констатировал второй, с немытыми патлами и небритой щетиной, — а за обман знаешь что бывает? В угол ставят.

Девушка испуганно переводила взгляд с парней на Золотова и обратно. Интеллигентный сосед вряд ли придет на помощь, даже если захочет. Габариты не те. Придется орать. Говорят, в поезде есть наряд полиции.

— В чем дело, молодые люди? — спокойно спросил, тем не менее, Вячеслав Андреевич.

— Это наша соседка, а не твоя, — с показным дружелюбием пояснил бритый, — верни, пожалуйста.

Патлатый оказался не таким вежливым. По полной используя разнообразие языка, предложил хлипкому выскочке по-быстрому прыгать на третью полку и не отсвечивать, пока не позовут.

К всеобщему удивлению, субтильный интеллигент никуда не полез, а решительно выставил колесом грудь с надписью и выпер молодцев в коридор. Вышел следом, закрыл за собой дверь.

— Так, орлы, быстро на свое место и спать!

— А если нет? — зловеще поинтересовался один из орлов.

Золотов терпеть не мог подобных ситуаций. И с пьяными верзилами старался никогда не связываться. Себе дороже! Но отступать было некуда. Вспомнил несколько речевых оборотов из университетской практики и криминальных сериалов.

— Тогда, баклан, твоя койка превратится в шконку, — он ловким движением вытащил из кармана брюк удостоверение, потряс им в воздухе. — Следственный комитет. Майор Плетнев. Вопросы есть?

Вопросы отпали сами собой. Судя по блатным наколкам, лысый знал, чем чреват конфликт с властями, даже находящимися не при исполнении. Авторитет, конечно, пострадает, но свобода дороже.

— Ладно. Бывай, инструктор… Увидимся еще.

Золотов проводил взглядом удаляющиеся спины и с облегчением выдохнул. Не ожидал, что справиться с пьяными люмпенами будет так несложно. Неужели красные корочки действительно имеют такую силу? А почему, кстати, инструктор?

Опустил взгляд на надпись. Черт!!! Что подумала о нем прекрасная попутчица Журавлева А.?

Быстро переоделся, вывернув футболку наизнанку, посмотрел в «ксиву» и вернулся в купе.

— Я им все объяснил. Больше не придут, — после чего протянул руку: — Антон Романович. Можно просто Антон.

Девушка улыбнулась, на сей раз искренне, и на рукопожатие ответила:

— Анастасия. Можно просто Настя.

— Извините с футболкой. На вокзале купил. Хотел другую, подсунули эту. А я не проверил.

— Ничего… Я так и поняла.

— Можно на «ты», если не возражаете.

— Не возражаю.

Золотов снова оценивающе взглянул на попутчицу — красотка! И главное, нет той надменной холодности, что у Жанны. А легкий провинциальный акцент даже добавляет очарования.

Гордый собой Золотов устроился на полке, достал из чужого чемодана вчерашнюю калининградскую газету и принялся изучать новости анклава. Настя сняла жакет, туфельки и, подогнув ноги, уселась возле окошка. Да, точно провинциалка. Москвички бы сразу прилипли к смартфону.

— Антон…

Золотов, не привыкший пока к новому имени, не отреагировал. Продолжал читать про успехи калининградского домостроения.

— Антон, а ты в Великозельск по бизнесу или в гости? — не отставала барышня.

Вспомнив, что Антон — это он, Золотов встрепенулся и отложил газету.

— Прости, зачитался. Такой бред пишут! Кого терпеть не могу, так это журналистов. Я туда по службе, в командировку.

— А что за командировка? — Все-таки из Насти так и лезла провинция.

Будь на ее месте какой-нибудь мужик с внешностью Шрэка, то ответ был бы менее конкретный, из серии «Не твое собачье дело».

— Патриотизм, — весомо ответил он, припомнив то обстоятельство, с которого и начались все его неприятности.

— В каком смысле? — Она удивленно выставила домиком светлые брови.

— От Минкульта. Ищем объекты для патриотического воспитания призывников. Места боев, все такое.

— Так не было у нас боев. Немцы не дошли.

— Жаль… Ну, в смысле, не жаль, но кто-то же дошел? Монголы там, турки, другие упыри…

Только бы не начала копать. История — не его любимое хобби.

— Ну, монголы, возможно, — согласилась Настя, — но только никаких памятников, связанных с игом, у нас нет. Курганы одни, с захоронениями.

— Вот-вот, я про них и говорю! — обрадовался Золотов.

— Так это же захоронения скифов, а не монголов.

— Да какая разница? Скифы, монголы… Понимаешь, Настя, — деловито продолжил Золотов, — государство выделяет гранты на развитие патриотизма. Чтобы народ не в Египет летал, на чужие пирамиды глазел, а по родным просторам больше ездил.

Совсем недавно у Золотова в конторе как раз бессмысленно мусолили этот вопрос. Даже специальное совещание организовали. Ничего путного не решили, но Слава чувствовал себя довольно-таки неплохо подкованным.

— Нашей стране нужны новые направления, примеры для подражания, — повторял он слова главного докладчика, — те же могильники. Лишь бы люди потянулись. Вот мы ездим, ищем. Найдем что-нибудь у вас, раскрутим, будем призывников возить. Ну и остальных тоже. Гранты выделим на развитие.

— И большие?

— Приличные, — Золотов многозначительно кивнул.

— Тогда бесполезно, — с грустью констатировала она.

— Почему?

— Разворуют, — она вздохнула, — а курганы, если хочешь, могу показать. И все остальное.

— Обязательно, — оживился Золотов. Особенно его заинтриговало «все остальное».

Девушка ему определенно нравилась. Милая барышня из глубинки. Он давно таких не встречал — естественных, без заскоков. С модельной Жанной, разумеется, не сравнить — попроще. Зато фигурка аппетитная. И явно не дурочка, наверняка не путает креатив с реактивом и экстремизм с экстримом. И не строит из себя королевну.

— А я как раз журналист, — с мягкой улыбкой объявила она, — из тех, кого ты не любишь.

— Ну… Я их просто не всех люблю, — пошел на попятный Золотов, — некоторых.

Черт его за язык дернул ляпнуть про журналистов! Хотя сказал он правду. Кто из чиновников журналюг любит? Да никто. И за что их, спрашивается, любить можно? За то, что норовят компромата нарыть и в прессе своей желтой пропечатать? Это у них журналистским расследованием называется! Сидишь на рабочем месте и трясешься: как бы кому что не то не сказать. Потом объясняйся с руководством и демократической общественностью. Но Насте про его служебные и неслужебные подвиги писать вряд ли придется, поэтому незачем ее обижать.

— А некоторых даже очень люблю. Я считаю, что профессия нужная и в чем-то благородная. А где ты печатаешься?

Анастасия снова вздохнула, поглядела в окно на проносящиеся мимо столбы, помедлила с ответом:

— В местных «Ведомостях». То есть раньше я в штате была, а сейчас в свободном плавании.

— А в Москву зачем плавала? Если не секрет. По делу или так, на шопинг?

— Правду искать, какой еще шопинг, — грустно усмехнулась она.

Вот люди интересные! Годы идут, а ничего не меняется. Все надеются, что в столице правды пруд пруди. За ней еще ходоки к Ленину ходили. Потом долгие годы в ЦК партии народ ездил. А сейчас к кому? Как обычно, в Кремль?..

— Интересно. Нашла хоть немного?

Она снова печально улыбнулась.

— Не очень. Я узнала про схему, по которой воруются деньги, выделенные на лекарства для льготников. Опубликовала информацию в интернете. Ты не смейся, это не напрасно было — приехали столичные ревизоры, проверили. Но, боюсь, все похоронят и до финала не доведут. Это с виду городок наш маленький, а махинации в нем как в большом. Откупятся, как обычно бывает, и дальше станут воровать. Вот я и ездила, хотела материалы пристроить в какое-нибудь серьезное издание. Это иногда помогает. На солидную публикацию наплевать невозможно. Но в столице говорят: не те масштабы, сейчас такого кругом полно. А я все равно не жалею, что поехала. Что-то же надо делать!

Золотов сообразил, что Антон Романович Плетнев как раз и был направлен в Великозельск, чтобы разобраться со льготными лекарствами. Вячеслав Андреевич уже успел ознакомиться с частью материалов. Как неудачно получилось! Кто ж теперь этим заниматься будет? Не хотелось ее расстраивать тем, что вопрос с медицинским обеспечением льготного великозельского контингента повис в воздухе на неопределенное время.

— А кто ворует-то? — полюбопытствовал Золотов. Интересно, как с этим в провинции? Так же, как в столице, или местные особенности имеются?

— Большой и дружный коллектив под названием «Мэр и компания».

Чувствовалось, что тема для Насти не очень приятная. Еще пара вопросов — и она расплачется в вагонную подушку. Ну да, конечно, если ее из-за этих лекарств из газеты турнули. У них вряд ли много печатных изданий, попробуй устройся по специальности! Настя уставилась в окно, дав понять, что эту тему лучше не продолжать. Посидев так с минуту, обернулась к Золотову, тряхнула головой, как будто сбросила с себя наваждение, скользнула глазами по бутылке коньяка, задержалась на ней, потом перевела взгляд на Золотова.

— Слушай, можно немного? Я тебя не очень разорю?

В Настином голосе звучало такое искреннее смущение, что Золотову самому стало неудобно. Что ж он, бутылку на стол поставил и молчит? Давно надо было предложить.

— Нет, что ты, конечно. Я тоже с тобой с удовольствием, — Вячеслав Андреевич свернул бутылке шею-пробку, плеснул в стаканы янтарный напиток.

— Я не пью, вообще-то. Просто последние дни все наперекосяк. В Москве черная кошка хотела дорогу перебежать, потом посмотрела на меня и передумала. Видимо, я — плохая примета.

— Вовсе нет, — подбодрил попутчик. — Ты очень хорошая примета.

Настя оставила комплимент без комментариев.

— У меня бутерброды есть закусить. И конфеты. Наши, великозельские. С птичьим молоком, очень вкусные. Будешь?

— С удовольствием.

Она порылась в сумке, достала пакет с бутербродами и несколько конфет-гулливеров, аккуратно разложила на салфетке.

— За знакомство, — глядя ей прямо в глаза, предложил Золотов и поднял пластиковый стаканчик с коньяком калининградского розлива.

* * *

Антон Романович Плетнев грустил на больничной койке, созерцая потрескавшийся потолок. Созерцание сопровождали те же запахи тухлой капусты и хлорки, что и во сне. И жуткая головная боль в затылочной части.

— Эй! Как вас звать? Нам нужны ваши данные…

Над Плетневым склонилась крупная женщина в белом халате. Он молча разглядывал ее. Женщина ему не нравилась — слишком вульгарно накрашена, к тому же под носом у нее топорщились еле заметные усы.

— Вы кто? Я где? — с трудом выговорил он.

— Успокойтесь. Все в порядке. Вы в больнице. Я — ваш лечащий врач, — ответила усатая.

— В какой больнице?

Голова у Плетнева сильно болела. Соображала плохо. Зачем ему врач? Он лечиться вроде бы не собирался. Вроде бы на здоровье не жаловался.

— В пятой московской. Как вы себя чувствуете?

— А как я сюда попал?

— Вас нашли на улице, возле кафе. С черепно-мозговой травмой.

А что Плетнев делал в кафе? Он обычно дома питается. И почему больница московская? Наверно, потому, что он в Москве живет. Жил бы, например, в Берлине — была бы берлинская.

— А где мои вещи? Одежда?

Ведь должны же быть у человека какие-то вещи. Не голым же он в кафе сидел. Телефон, наверно, был. Деньги, раз в кафе пошел. Документы. В документах, кстати, можно имя прочитать. И адрес.

— Видите ли, — усатая отвела глаза, — когда вас на улице забирала скорая, то вы были в костюме. Но в больницу вас привезли в одном нижнем белье. Пациент, который с вами ехал, говорят, украл вашу одежду и убежал. Это бригада виновата, не уследили. Мы здесь ни при чем. Там было что-то ценное?

— Не помню…

— А что помните? — не унималась врач.

Плетнев молчал. Он и рад был бы ей что-нибудь рассказать, да только нечего. Совсем нечего.

— Хорошо, отдыхайте, — она обреченно вздохнула и отстала.

Когда женщина вышла, мужик на соседней кровати заскрипел пружинами, сел, свесил вниз босые ноги.

— Эй… Ты правда ни хрена не помнишь? Или придуриваешься?

Соседу было лет тридцать. Маленький, лысый. Сразу видно, что из тех, для кого облапошить ближнего — образ жизни. Глазки так и шныряют из стороны в сторону. Бегущая строка на лбу: сто пятьдесят девятая УК РФ, до пяти лет. Мошенничество. Плетнев сам себе удивился: откуда он может это знать? Может, сам по той же статье отбывал?

— Да я, слышь, компанию себе ищу, — мужик нагнулся поближе к кровати Плетнева и зашептал: — Мне сейчас на волю никак нельзя. И на зону тоже неохота. А если беспамятным прикинуться, то перекантоваться можно. На социальной койке. Или в психушке. Пока не вспомню, не имеют права выпустить. Гляди, пришлось башку ради этого пробить.

Плетнев поднял безучастные глаза на заклеенную пластырем лысину соседа. Ничего не ответил.

— Одному плохо среди дуриков лежать. Даже поговорить не с кем…

— Я не помню… — механическим голосом перебил Плетнев.

— Да-а-а… Здорово тебя приложили, — сосед озабоченно посмотрел на его забинтованную голову, — имя свое тоже не помнишь?

Плетневу вдруг показалось, что он забыл, что такое слово «помнить».

— Ты главное, под себя не ходи, — строго предупредил сосед, — помнишь, как правильно? Или напомнить? На себе показывать не буду — примета плохая. Короче, сверху вниз надо…

Неугомонная усатая врачиха в белом халате вернулась и притащила за собой мужчину. Солидного, в халате. В роговых очках. Он нагнулся над постелью Плетнева, внимательно посмотрел в глаза, пальцем оттянул Плетневу веко.

— Я доктор, — по слогам разъяснил он, как маленькому, — а как вас звать?

— А это кто? — Плетнев глазами показал на тетку.

— Тоже доктор.

— Ваш лечащий врач. Мы с вами только что беседовали, — с едва скрываемым раздражением напомнила женщина в халате.

— Вы хоть что-то помните?

Мужчина был напорист и строг. Плетнев испуганно кивнул, напряг неушибленную часть мозга и выдал на всю палату:

— В лесу родилась елочка, в лесу она росла…

Больше ничем порадовать не смог, как ни старался. Пожилой доктор посмотрел на него с явным разочарованием, словно работяга в зарплатную ведомость.

— Вас нашли возле кафе «Алмаз». Может, вы живете рядом? — подсказала лечащий врач.

Плетнев ответил не сразу. Осмысленно заглянул доктору за роговые очки и с надеждой спросил:

— А может, я живу рядом?

— Отдыхайте, — мягко предложил доктор и бросил коллеге: — Выйдем.

В коридоре он снял очки, задумчиво поделился впечатлением:

— Генезис неясный… При такой травме — и анатобулический синдром. Словно при лобном поражении. Я понимаю, если б он месяц в коме лежал…

— Ну, всю речь он не забыл, — возразила женщина, — про елочку пел. А когда очнулся, про одежду спрашивал. Ест самостоятельно, в пространстве ориентируется. Ретроградная амнезия. Согласна, при такой травме это не типично.

Доктор водрузил очки на место, предположил:

— Если только память не пропала до травмы. Были случаи, когда у человека наступала амнезия после обычного стресса. Алкоголизм вряд ли — не похож. Сделайте МРТ. И сфотографируй его, может, узнает кто. Разместим фото на сайте. А его будем наблюдать.

По перрону великозельского вокзала в ожидании поезда прогуливался заместитель мэра Ланцов. Под мышкой у купидона Ланцова вместо лука со стрелами была зажата картонная табличка с надписью: «Плетнев Антон Романович». Для пущей красоты секретарша старательно нарисовала фломастерами под фамилией гостя игривые цветочки.

За спиной у Ивана Михайловича топтались его личный водитель, длинный хлопец по прозвищу Кишка, с корзиной цветов и персональный охранник по кличке Леший. Почему его так прозвали, не помнил он и сам. Возможно, просто из-за антигламурной внешности.

Тому, кто встретил бы упомянутых господ в темном переулке, самым последним делом пришло бы в голову, что перед ним сотрудники мэрии. И скорей всего встретивший отдал бы деньги и ценности даже не дожидаясь, когда попросят закурить. Тем не менее в штате мэрии эти два красавца числились в отделе социального обеспечения. Сегодня они были не в привычных спортивных костюмах или ветровках, а в строгих костюмах.

— Хорошо, что цветы купили, — одобрил Ланцов тем тоном, каким барин говорит с дворней, — мужики тоже внимание любят. Завтра в пять утра его заберете, на охоту поедете. Он вроде это любит. И не приведи бог проспать!

— Так мы… как бы… это… не сечем в охоте, — растерялся Кишка.

— Если только с гранатометом, — заржал Леший.

— Сечь и не надо! — жестко пресек веселье Ланцов. — Охоту другие организуют. Ваше дело обеспечить комфорт и безопасность. И смотрите мне! Чтобы все нормально было. Головой за него отвечаете. Если что потребует — землю будете рогом рыть, а достанете, понятно?

Леший хотел было возмутиться, что не по понятиям это — на рога намекать. Еще неизвестно у кого из них рога! Сам лось сохатый, жена на двадцать лет моложе! Кишка по пьяни рассказывал, как ее в коридоре зажал — только хихикала и глазки строила.

Под звуки великозельского гимна — как в столице! — поезд подполз к платформе, пассажиры начали выбираться из вагонов. Ланцов взял на изготовку табличку, принялся пристально разглядывать прибывших. В лицо гостя он не знал, ориентировался на приметы.

Золотов с Настей вышли вместе, остановились недалеко от группы мэрских встречающих.

— Пока. Жду звонка, — улыбнулась на прощание прекрасная попутчица, но уходить не спешила. — Только учти, на курганы надо после обеда ехать или вечером. Когда грязь подсыхает.

— Хорошо, я обязательно позвоню. А грязи я не боюсь. Как танк, — Золотов тоже не торопился с ней расставаться.

Наверно, нужно ее проводить. Хотя бы посадить в такси. Вячеслав Андреевич собрался остановить шнырявшего между пассажиров бомбилу, поминутно громко выкрикивающего «Такси!», но не успел. Со стороны приблизился какой-то невзрачный тип, нагло вклинившись между ними.

— Привет! С приездом! — Тип ткнул Насте в руки букет сирени, поцеловал в щеку.

— Здравствуй, Дима, — немного холодно отозвалась она, принимая лохматый веник, — спасибо.

Золотов раздраженно подумал, что парень — прощелыга и лузер, а сирень оборвал с ближайшего куста.

Тем не менее этот Дима по-хозяйски забрал у Насти сумку, подхватил под локоток и повел в сторону парковки.

Золотов, не ожидавший такого поворота, расстроился. Озадаченно смотрел ей вслед, размышляя — кем приходится Насте этот тип. Может, брат? Кем бы не приходился, но на шею ему она не бросилась. Это ободряло. Хотя… У него на нее пока тоже никаких серьезных планов. Просто инстинкт ревности, как у любого, кто провел какое-то время с симпатичной девушкой и вдруг узнал, что он не один такой.

Иван Михайлович занервничал. Никто к нему не подходил, а поезд уже поднял якорь и тронулся. Одно из двух: либо не приехал, либо проморгали. Что хуже — непонятно.

— А как он выглядит? — уточнил Леший, разглядывая людей поверх голов.

— Сказали, в костюме голубом, среднего роста, лет тридцать…

— Так вон же он!

Леший ткнул пальцем в направлении золотовской спины.

— Антон Романович! — Обрадованный Ланцов с высоко поднятой табличкой бросился к Золотову, сверлившему взглядом Настину спину. Осторожно дотронулся до плеча. — Антон Романович?!

— Ой, задумался, не заметил, — Золотов в очередной раз позабыл, что он отныне Антон Романович, — да, это я…

— Следственный комитет?

— Угадали, — Вячеслав Андреевич на всякий случай махнул корочками, не раскрывая их.

— Ланцов. Иван Михайлович. Заместитель мэра по общим вопросам. Как добрались?

Ловким движением руки Кишка принял из руки гостя чемодан и всучил ему цветочную корзину.

— Спасибо. Хорошо, — Золотов растерянно взглянул на корзину. Ему никогда раньше не дарили цветы в корзинах.

И что теперь делать? Зачем откликнулся на чужое имя? Поехал бы себе в город, снял номер в гостинице. Перекантовался тихо. Но… Настя могла услышать, тем более она как раз обернулась. А теперь по всему выходило, что тихо уже не получится. Когда с корзинами встречают — тихо не бывает. Признаваться, что он не Антон Романович, было поздно, раньше надо было соображать. Ты бы, Слава, не о девушках думал, а о собственной безопасности…

С этими мыслями, покачивая корзиной, Золотов покорно двинулся вперед по платформе в окружении почетного эскорта.

Наблюдавшие за слугами народа великозельские обыватели замерли на привокзальной площади в тревожном ожидании. Кого на этот раз нелегкая в город принесла?

Замерла и Настя, приготовившаяся сесть в Димин полицейский «уазик». Заметила, как Золотова усаживают во внедорожник заместителя мэра.

— Что твой знакомый с этими братками делает? — усмехнулся Дима, проследив за ее взглядом.

— Не знаю. Он по линии Министерства культуры.

На парковке к джипу Ланцова тут же подбежал один из «бомбил». Грубо постучал в водительское стекло. Кишка открыл.

— Чего тебе?

— Еще раз увижу здесь, колеса проткну.

— Это почему? — Кишка от такой наглости чуть дар речи не потерял и по привычке полез за пазуху, чтобы ощутить успокоительную сталь ствола. Но вспомнил, что сегодня он на официальном мероприятии.

— Здесь наше место. Хочешь бомбить, иди к Артуру.

— Мы похожи на бомбил? — До Кишки дошло, чего от него хотят.

— Мне плевать на кого вы похожи, а с колесами не шучу.

Кишка хотел было выйти, дабы объяснить товарищу политическую ситуацию, но Иван Михайлович мягко положил ладонь на потянувшуюся под мышку руку.

— Спокойно… Извините, мы больше не приедем, — дружелюбно улыбнулся он бомбиле, затем повернулся к сидящему сзади Золотову: — Не обращайте внимания, Антон Романович. Дикий народ. Не Европа.

Золотов кивнул и для начала попросил отвезти его в обувной магазин. Сказал, что по дороге подметка отклеилась и ноги промокают.

Ланцов, свято помня наказ начальника, распорядился ехать в самый шикарный местный бутик, торговавший даже в кредит — нужным людям. Там перекинулся парой негромких слов с продавщицей, и Золотову вынесли отличные итальянские ботинки, если этикетка не врала. Он и не подозревал, что в каком-то Великозельске такие бывают. В довесок к ботинкам шустрая продавщица поднесла на расписном подносике рюмку коньяка и канапе с красной икрой.

— За счет заведения.

— Неужели? — удивился Золотов.

— Это наш местный обычай, — лучезарно улыбнулась она.

Вячеслав Андреевич, разумеется, не поверил, но коньячок пригубил и канапе в рот отправил.

Как оказалось, ботинки тоже достались Золотову «за счет заведения». То есть — великозельских налогоплательщиков. Новоявленный Антон Романович смущался и совершенно искренне пытался за обувь заплатить наличными из чужого бумажника, но Ланцов, свято помня наказ мэра, не позволил:

— Антон Романович, ну какие деньги? Это подарок. Носите на здоровье! Если вам понравились, то и нам приятно. А мы для вас коттеджик подготовили. Подумали, что в гостинице будет не очень удобно. Захочется расслабиться спокойно после рабочего дня, а там какой отдых?

Дорога до коттеджного поселка заняла сорок минут местного времени. Именно местного, потому что в той же Москве по нормальной дороге на это ушло бы вдвое меньше. Правда, в самом поселке к дороге претензий не было. Чистейший натуральный асфальт без примесей.

Едва столичный представитель с Ланцовым скрылись за дверью двухэтажного «коттеджика», оставшийся в машине Кишка вынес недовольный вердикт:

— Козел, похоже. По роже видно. Понты одни. Не успел приехать — ботинки подавай! А завтра что, «лексус» подарить попросит?

— Не наше дело, — отрезал старший в этой паре Леший. — Потребует «лексус» — нароем ему «лексус».

— И еще в пять утра из-за него вставать, — широко зевнул Кишка. — Охотник он, блин. Чтоб его медведь задрал.

— Другого пришлют, — осадил Леший, — а этот, говорят, нормальный. Сговорчивый.

В коттедже Иван Михайлович, словно экскурсовод, провел гостя по комнатам, с гордостью продемонстрировал забитый свежей снедью холодильник, потом заикнулся про охоту.

— Куда? Какую охоту?

— Настоящую, нашу, — подняв палец к потолку, провозгласил Ланцов. — Великозельскую! Слышали мы, вы большой любитель.

Должно быть, многие привычки Антона Романовича Золотову еще предстояло узнать. А он был по природе человеком мирным, об охоте имел довольно смутное представление. Никогда в жизни его раньше не посещало желание убивать безвинных зверушек.

— Ну да. Только у меня ни одежды, ни ружья, — попытался отговориться он. — Не взял с собой, не подумал.

— Все подвезем, не беспокойтесь, — бодро отрапортовал Ланцов. — «Зауэр» с оптикой подойдет? Или «Ремингтон» предпочитаете?

Оба эти слова Золотов слышал впервые в жизни. Какие уж тут предпочтения? Все равно. Совершенно. Ни то ни другое в руках не держал и, как это правильно делать, не знал. Последний раз по молодости в тире из мелкашки стрелял. Больше мазал, чем попадал.

— Да мне, в общем, все равно…

Вернувшийся в машину Ланцов деловито распорядился, доставая из кармана толстую пачку перетянутых резинкой купюр:

— Сейчас дуете в охотничий, закупаете что надо. Водку, коньяк, вино, закусь… Камуфляж, сапоги… не знаю что еще. Короче, все берите!

— Да как мы сапоги?.. — Кишке было западло заезжему москвичу сапоги покупать. Не пацанское это дело! Если так дальше пойдет, то и «лексуса» не хватит — самолет попросит. Вконец оборзели, а еще из Следственного комитета! — Мы ж даже размеров не знаем…

— Нога у него сорок третьего, не перепутайте! По дороге поедете, возьмите с собой кого-нибудь по комплекции похожего, на него примерите. Первого попавшегося, но похожего, усекли? Потом в разрешительную, у Василича ружья возьмете. Он знает — даст.

Ланцов на глаз отделил от пачки купюр треть, протянул Лешему. Подумал, вздохнул и добавил еще немного. Дело-то архиважное, как вождь мирового пролетариата говорил.

— Утром все отвезете на Заречный кордон, к Коле, егерю. Он будет ждать. Только поаккуратней с ним, не провоцируйте. А то у него двадцать лет командировок.

Ланцов красноречиво сложил пальцы решеткой, поглядел через них на свет.

— А че, нормального нету? — недовольно уточнил Леший.

— Где я тебе егеря с гуманитарным образованием найду?! Умник! К тому же медведи сейчас только у него. Поехали, сначала меня в мэрию кинете. Да, про девочек не забудьте. Какая охота без бани?

Вячеслав Андреевич же, даже не догадывающийся о том, какой всесторонней заботой окружен, оставшись один, первым делом позвонил в Москву. Овалову. Друг ничем не обрадовал. Подтвердил, что в столице пока лучше не появляться. Младший Пронин из изолятора папе звонит, плачет. Слепень ярится, дело стоит на месте. Овалова тронуть не могут, адвокат все-таки должен быть целым и невредимым. Хотя бы с виду. Слепень решил коней на переправе не менять. А до Золотова доберутся — могут отыграться.

Воображение услужливо нарисовало Вячеславу Андреевичу картину возможных разборок в стиле девяностых. Как в дешевых сериалах, там присутствовали раскаленные утюги, полиэтиленовые пакеты на голове, паровые батареи на груди. Нет уж, надо быть последовательным — Золотов решил, что будет до последнего строить из себя Антона Романыча — даже на охоту пойдет! — но в Москву пока ни ногой.

— Ты в больницу съездил?

Вдруг настоящий Антон Романыч в это время в себя пришел? Совсем некстати было бы. Может, он мужик хороший и дай Бог ему здоровья, долгих лет жизни, но пускай пока без сознания полежит. А то неприятная ситуация может сложиться. Что тогда, из Великозельска бежать? А куда? Ему без документов даже билет не продадут, в гостиницу не поселят. Нет, лежи, Антон Романыч, отдыхай пока.

Хоть одна приятная новость — Овалов успокоил: мужик, доставленный в больницу, в сознание пришел, но ни черта не помнит.

— Даже имени своего, прикидываешь? Надеюсь, не ты его так приложил?

— Не парься — не я.

Что ж, по крайней мере, обворованный следователь пока шум не поднимет. Конечно, его будут искать свои… Стоп. А зачем его искать? Он же в Великозельске! Жив, здоров, работает… Золотов немного успокоился, от души пожелал попутчику по скорой подольше пребывать в беспамятстве и занялся делами, не терпящими отлагательства. Сложил в пакет китель Плетнева, вышел на улицу, поймал частника и попросил довезти до какого-нибудь крупного универмага, который, как выяснилось, был в городе единственным.

Там, как он и предполагал, нашлась будка для мгновенных фотографий. Золотов прямо в будке надел китель, сфотографировался, купил в канцелярском отделе клей и ножницы и на том же частнике вернулся домой.

Откушав для вдохновения дорогого коньяка из обнаруженных в коттедже запасов, закусив балыком, занялся еще одним подсудным делом — подделкой документов. Эх, статьей больше, статьей меньше!

Вскоре с фото на удостоверении Плетнева смотрел на мир Слава Золотов.

Если не вглядываться, то совсем незаметно, что оно приклеено сверху. Теперь бы к новому имени привыкнуть. И перестать отзываться на Славу.

* * *

Настоящий Антон Романович Плетнев в этот день тоже фотографировался. Неугомонная врачиха в белом халате навела на Плетнева маленький аппаратик и нажала на кнопку. Аппарат тихо зажужжал, и в глаза больному ударила вспышка света.

Плетнев не испугался. Остатки разбитой памяти местами функционировали. Он помнил, что эта штука называется фотоаппаратом, а женщина его фотографирует.

— Ну вот, хорошо, — одобрила она получившийся снимок, — разместим на нашем сайте. Возможно, вас кто-нибудь узнает.

Дама отложила в сторону фотоаппарат, достала из пластиковой папки стопку крупных фотографий, устроилась рядом с Плетневым на стуле. Принялась показывать по одной. Зачем-то ей нужно было, чтобы Плетнев узнал запечатленных на фото мужиков.

С первого снимка на Плетнева глядел какой-то допотопный курчавый тип с мощными бакенбардами. В похожем на накидку плаще.

— Узнаете?

Плетнев тупо смотрел на фото и не узнавал.

— У лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том… — подсказала доктор. — Ну? Кто это?

Она пыталась помочь, но Плетнев лишь отрицательно покачал головой. Мимо.

— А этот? — Она запела: — Зайка моя, я твой зайчик…

Плетнев растерялся: никакого зайчика на фото не было, а был фактурный красавец с волоокими глазами.

— Киркоров… — шептал сосед по палате.

Плетневу показалось, что женщине очень хочется, чтобы он узнал красавца.

Плетнев поднял на нее ясные глаза и виновато покачал головой.

— Ну а этот? — Доктор протянула пациенту решающий аргумент — портрет президента страны.

Плетнев внимательно разглядел мужика с обширными залысинами, высоким умным лбом и пронзительным взглядом. Никого тот ему не напомнил. Плетнев лишь отметил для себя, что пиджак у мужика хороший, сидит как влитой. И еще знакомое с детства слово вдруг само собой всплыло в ушибленной голове:

— Папа?

Докторша обреченно убрала картинку.

— Да, в каком-то смысле, папа. Но не ваш…

Она собрала обратно в папочку картинки, убрала в чехол фотоаппарат и со всем имуществом отправилась к себе в ординаторскую.

Пациент, однако, непростой. В ее практике встречались больные с ретроградной амнезией, но обычно они хоть как-то, хоть что-то, а вспоминали. И метод с фото известных людей чаще всего помогал. Но здесь…

Мужик с виду был ухоженный, так сказать — социально адаптированный. У него, наверно, семья есть. Искать ведь будут, переживать, плакать. Они сообщили приметы в бюро несчастных случаев, но оттуда пока никаких звонков. Возможно, еще не спохватились.

* * *

Настя Журавлева — свободный журналист и человек пребывала в волшебном состоянии, называемом в науке эмоциональным. Потому что попутчик позвонил ей в тот же день, ближе к вечеру, и напомнил про могильники.

Вроде бы ничего сверхъестественного — позвонил и позвонил. Работа у него такая — достопримечательности изучать. Но на встречу с новым знакомым Настя собиралась как на первое свидание. Крутилась перед зеркалом, примеряя все по очереди платья, заплетала сложную фигурную косу. Долго красила глаза под неодобрительные взгляды мамы.

— Куда собралась?

— Человеку обещала курганы показать, — не отрываясь от зеркала, ответила дочь.

— Какому еще человеку?

— Из Москвы. Вместе в поезде ехали.

— Мужчина?

Опытная мама заранее знала ответ. На встречу с женщиной ее дочь так не прихорашивалась бы. Какой-то прохиндей из поезда! А тем более из самой Москвы. Разве такие знакомства хорошим заканчиваются? Они заканчиваются только одиноким материнством. Задурит девке голову и укатит к себе, а она отдувайся.

Настя тоже наперед знала, что сейчас услышит. Эту песню мама заводила с завидным постоянством. Называлась песня «А как же Дима?». Все Настины попытки объяснить, что Дима ей не муж, а просто хороший друг, результата не давали. Не может быть парень просто другом одинокой симпатичной девушке.

Мама твердо придерживалась мнения, что порядочными непьющими парнями не разбрасываются. Их мало. А симпатичных девушек много. А Дима — непьющий и порядочный — любит к тому же ее, дуреху. Отличная партия! Работа постоянная, жилье свое. Где в Великозельске такого сыщешь? Того и гляди какая-нибудь поумнее к рукам приберет. А дочь довыбирается, так в девках и останется. Время ох как быстро летит.

Настя спорила. Что такое «отличный парень»? Подумаешь, цветы дарит и про любовь твердит. Каждый раз одно и то же: какая ты, Настя, красивая, какая ты умная, какие у тебя статьи интересные! И все. Между прочим, она первым делом ему предложила с этими льготными лекарствами разобраться. Он же в полиции работает, оперуполномоченный. У него возможности есть, связи. А он отказался, мол, бесполезно. Потом предлагала вместе поехать в Москву. Не поехал. Потому что не очень это благодарное дело — воевать с собственным начальством. Гораздо проще сказать «люблю», на вокзале встретить и сирень всучить. А Антон, между прочим, за нее в вагоне заступился, хоть никто его об этом не просил. Не побоялся с пьяными гопниками связаться. Антон с виду вроде не сильный совсем, не косая сажень в плечах, а нашел подходящие слова, уладил конфликт.

Чем дольше Настя об этом думала, тем ярче всплывал в памяти светлый образ. Еще немного — и над головой у Антона засиял бы нимб.

Автобусы до курганов не ходили, а своей машины у свободной журналистки не было. Пришлось в очередной раз у отца канючить, обещать, что не разобьет и ничего не сломает. Папа поворчал, но ключи от старенького «рено» дал.

Настя ехала вдоль высоких заборов и разглядывала номера домов. Это был самый престижный район города, шикарная частная застройка. Один коттедж краше другого. Даже удивительно, что Министерство культуры способно своих сотрудников в таких местах селить. А говорят, бюджет дефицитный.

Золотова Настя заметила издали. Он, словно суслик, стоял на обочине, держа в руках шикарную корзину с цветами. Она ловко припарковалась рядом, красиво вышла. И не зря старалась. Одевалась и красилась. Сразу заметила, как у Антона лицо вытянулось, когда увидел ее при наряде. И таких корзин ей Дима никогда не дарил. Да и вряд ли подарит.

— Ну что? Поехали? — счастливо улыбнулась журналистка, прижимая к груди цветы.

После дежурной болтовни про погоду она как бы невзначай поинтересовалась:

— Видела, тебя встретили.

— Да, сам не ожидал. Целый заместитель мэра приехал.

— Ланцов. Редкая сволочь, — мрачно заметила Настя, не отрывая взгляда от дороги. — Клейма ставить негде.

— Да ладно!

— Пять лет сидел за вымогательство. Потом удачно женился, вошел в «ближний круг». Теперь мэру прислуживает.

— Что у вас за «ближний круг»?

Какой может быть «ближний круг» в глубоко провинциальном Великозельске? Это ж не Москва! Вокруг кого здесь кружить?

— Тесный и сплоченный, — зло ответила она, — без их отмашки у нас даже почтальоном не устроишься. Не говоря уже о том, чтобы какой-то тендер выиграть… Держись, сейчас тряхнет. Дорогу еще при Ельцине чинили.

Машину действительно подбросило на ухабе. «Рено» печально застонал и возмущенно скрипнул. Но вела машину Настя хорошо. Аккуратно. Внимательно следила за дорогой, и Золотову с пассажирского сиденья ничто не мешало как следует ее рассмотреть.

Смотреть было на что. Смотреть было приятно.

Дома, в Москве, конечно, осталась Жанна, но это обстоятельство уже не так сильно тяготило Вячеслава Андреевича. Тем более что из коттеджа он ей позвонил при первой возможности. Хотел извиниться еще раз, а заодно узнать — не ищут ли?

Жанна в ответ на робкие попытки загладить вину, в очередной раз заорала, что ей на него плевать. Засомневалась в его гендерной принадлежности — «ты не мужик».

Напомнила, как сиганул по водосточной трубе в одних трусах, бросив ее на растерзание страшным бандитам. Велела больше не звонить и не беспокоить.

Золотов любовался коленками своего водителя. Настя не замечала откровенных взглядов. Или делала вид, что не замечает.

— А что полиция? — поинтересовался он больше для поддержания разговора.

— Ага, полиция! Начальник полиции — шурин мэра. Бывший учитель физкультуры из нашей средней школы. Весь город над ним смеется. Вместо того чтобы преступников ловить, заставляет подчиненных кроссы бегать, нормативы сдавать. В приемной турник поставил, а в кабинете дорожку беговую. Хочешь на прием попасть — сначала подтянись десять раз…

Она на несколько секунд замолчала и сосредоточилась на дороге. Нужно было обладать мастерством слаломиста, чтобы без ущерба для автомобиля проехать по вконец разбитому мосту.

— Нет, у нас есть нормальные люди, да только никто никуда не вписывается. По принципу — а что я один могу? Да и работу люди боятся потерять. Тут с работой вообще беда. Одна конфетная фабрика осталась, а раньше двенадцать предприятий было. Мэр с компанией все обанкротили и продали. Была ткацкая фабрика, а теперь бурьян. Народ от безработицы пьет, молодежь в Москву уезжает. Я помимо журналистики в библиотеке полы мою. Не очень романтично, а куда деваться? И эту работу с трудом нашла. Вон, кстати, моя библиотека…

Настя кивком головы указала на небольшой, давно не крашенный домишко, над которым действительно красовалась линялая вывеска «Библиотека». А прямо под ней другая, много ярче и крупнее: «Ритуальные услуги».

Это что ж у них, книги в гробах лежат? Или наоборот? Гробы на книгах стоят?

— Не понял… Гробы в библиотеке?

— А что такого? — Настя равнодушно пожала плечами. Почти каждый день здесь бывая, она давно привыкла к виду гробов. — И то и то — муниципальная собственность. Вот и сэкономили. Раньше библиотека все здание занимала, а потом кто-то умный посчитал, что это нерентабельно. Библиотеку потеснили, похоронное бюро открыли.

Золотов подумал, что в Москве в администрациях много клоунов сидит, но до такого пока никто не додумался. Надо будет рассказать.

— Вам, москвичам, наверно, это сложно понять, — грустно усмехнулась Настя.

— Вообще-то я не коренной москвич, — признался Золотов в том, в чем обычно признаваться не любил, — я из-под Тулы, городок вроде вашего. Мама у меня там. И сестра с семьей. А в Москву учиться приехал и после университета остался.

Не стал в красках расписывать, что готов был сырую землю есть, только бы обратно после учебы в родной Алексин не возвращаться.

— Отсюда тоже скоро все убегут.

Оказалось, что к самому кургану подъехать невозможно. Разве что на тракторе. Они оставили машину на заброшенном автобусном кольце — автобусы давно сюда не ходили, — двинулись пешком по разбитой дороге.

— Ну, вот курган. Смотри, — она широко повела рукой.

Курган оказался просто высоким холмом, поросшим сочной травой и полевыми цветами. У подножия заросший тиной пруд, в котором надрывно квакают лягушки. Дальше — то ли широкий ручей, то ли речушка, пригодная лишь для того, чтобы пускать по ней бумажные кораблики. Если не знать, то никогда не подумаешь, что это место как-то связано с легендарными скифами.

— Я здесь маленькой любила бывать. В выходной всегда просила папу, чтобы сводил. Он здесь рыбу ловил, раньше речка вполне приличная была. Сидел с удочкой, а я вокруг копала. Клад мечтала найти или реликвию какую-нибудь древнюю.

— Нашла?

— Нет. Моя подружка однажды откопала резную пуговицу, и я ей завидовала страшной завистью. А потом увидела, что такие пуговицы в универмаге продаются. Кто-то гулял и потерял.

— Я тоже клад искал в детстве. И тоже не нашел, — подбодрил он и улыбнулся собственным воспоминаниям. — А кто тут похоронен?

— Точно не известно. Но человек из небогатого рода. Возможно, женщина. Археологи украшения нашли. Еще при социализме. Теперь здесь давно никто ничего не ищет. Только энтузиасты. А это ведь первое тысячелетие до нашей эры!

Золотов вспомнил, что для Насти он — работник культуры. И здесь вроде бы не просто с девушкой прогуливается, а изучает обстановку. Так сказать, на рабочем месте находится. Он придал лицу деловитое выражение:

— Солидно. В принципе, можно деньги выбить. Дорогу подлатать, музей какой-нибудь открыть, рекламу дать. Народ к могилам и потянется… Ну, в смысле — к курганам.

Между прочим, не сильно соврал насчет кургана. Он прекрасно знал, как под совершенно безумные проекты государственные деньги выбиваются. Скифские курганы — идея масштабная, надо только грамотно преподнести.

— Да. Если успеть, — язвительно ответила Настя и кивнула в сторону.

Золотов проследил взглядом. У подножия кургана, с другой стороны, два мужика шустро кидали лопатами землю в прицеп машины.

— Чернозем воруют, — с отчаянием пояснила она, — он здесь хороший. В огород к себе повезут, будут морковку выращивать. Или на продажу дачникам. А строители песок вывозят. Никого не волнует, что место историческое. Бесплатно же — приезжай и копай. Это доходней, чем история.

— А полиция куда смотрит?

Ах да! Она же рассказывала — полиция у них кроссы бегает и через козла прыгает. Могли бы здесь бегать и прыгать. Воздух свежий и за реликвией бы присмотрели между делом.

— Раньше смотрели, при старом мэре, а теперь никому не нужно. После того как мост обветшал, этот берег — вольница. Полиция сюда не заглядывает. Скоро садоводы все сроют. Кроты. И объяснять бесполезно.

Настя жила в Великозельске всю жизнь, здесь родилась. Уезжала в областной центр учиться, а потом снова вернулась. Город свой она любила так, как любят члена семьи. Больно было смотреть, как старинное русское поселение на глазах приходит в упадок, ветшает, нищает, разворовывается. Она старалась говорить о проблемах равнодушно, с иронией, но Золотов видел, как близко к сердцу принимает она происходящее. Не плачет только потому, что отлично понимает — бесполезно.

— Постой здесь, — попросил он и решительно направился в сторону копателей.

Подошел бесшумно, со спины, словно разведчик к часовым. Постоял в задумчивости, внимательно разглядывая землекопов. Ничего преступного и криминального в их облике не было. Обычные мужички, таскающие для огорода чернозем. Они и думать не думают об истории, они ее после средней школы сразу забыли. И о недрах, что принадлежат только государству российскому.

— День добрый. Что копаем, граждане? — деловито обратился Вячеслав Андреевич к копателям.

Один из них, не отрываясь от дела, повернул голову и недобро зыркнул.

— А тебе не все равно?

Ишь, городской! Ботинки на солнце блестят, шнурки из кожи. Сразу видно — командировочный. Что ему тут понадобилось? Девку с собой притащил. Наверно, хотел на природе за ляжки похватать, а тут — люди трудятся.

— Мне не все равно, — негромко, но жестко ответил городской. Незаметно для Насти достал из кармана удостоверение, помахал им перед носом работающих. — Следственный комитет. Москва. Это исторический памятник, охраняется государством. За разграбление — до двенадцати лет.

— Че? Какой памятник? — растерялся мужик.

Сколько раз здесь все копали, никто про разграбление не говорил. Совсем озверели — за прицеп с бесхозной землей двенадцать лет?! Пускай в Москву катится и там командует. Здесь свои порядки заведены. Для убедительности он взял лопату наперевес и угрожающе замер.

— Исторический, — упрямо повторил Золотов, — еще раз увижу вас здесь, пожалеете, что не умерли в первом веке до нашей эры.

— Так тут не написано, что это памятник, — примирительно вступил второй копатель, почуяв беду, — куча и куча. Чего чернозему пропадать?

Кто его знает, что за тип! В газете вчера читал: в соседний район приехали такие московские — быстро порядок навели. Вся верхушка под следствием. Может, и до Великозельска очередь дошла?

— Я не ясно объяснил? — Вооруженный волшебными корочками Золотов не собирался сдаваться. В целом, ему не было никакого дела до этой кучи земли. Но до Насти ему дело было. Он — Бэтмен, Человек-паук, Зорро.

— Ладно, — недовольно махнул рукой мужик.

Он прекратил копать, плюнул, бросил инструмент в прицеп. Черт его знает?! Упрешься рогом, а потом этот чернозем боком выйдет. Будет жена в нем морковку растить и на зону в передачах отправлять.

Второй мужик, наверно, подумал что-то похожее, потому что тоже закинул лопату в кузов. Сел за руль, завел машину.

Золотов проследил, чтобы они уехали, и только после этого вернулся к Анастасии.

— Все, они больше не приедут. Я пристыдил.

— Другие приедут.

Он надеялся, что она обрадуется, а она не поверила. Неужели в этом городе все такие — в хорошее верить отказываются?

— Не волнуйся. Я постараюсь, чтобы не приехали.

— Как ты их быстро убедил.

— Это наследственное. От папы. Он, бывало, троих уболтать мог. Если, конечно, они первыми начинали.

Золотов поднял голову, посмотрел на вершину кургана. Солнце клонилось к закату и как будто лежало на его макушке, словно Колобок на носу у Лисицы. Это было очень красиво.

— А давай залезем, — предложил он, протягивая Насте руку, — оттуда вид, наверно, обалденный.

На самой вершине Настя немного потеряла равновесие, оступившись, и Золотов с удовольствием поддержал ее за талию. Рука его легла на округлый бок и словно приклеилась. Убрать ее не было никаких сил. Она не возражала.

Внизу под ними серебрилась в лучах заходящего солнца речка, зеленели некошеные луга, темнел на горизонте лес.

— Да. Обалдеть, — глядя вниз, протянул Золотов, — скифы знали, где жить.

Когда они ехали обратно, он, чтобы упрочить в ее глазах свои позиции работника культуры, предложил:

— Потом еще раз приедем. Я поснимаю для отчета.

Настя не успела ответить, у нее зазвонил телефон.

— Да, — с явным раздражением ответила она, — Дим, я не могу сегодня… Занята… Нет, не дома… Хорошо, перезвоню. Пока.

— Я заметил, что тебя тоже встречали, — осторожно напомнил Золотов.

Присутствие на горизонте некоего Димы слегка нервировало.

— Да, Димка, — нехотя ответила она, — в нашей школе учился, в старшем классе. Сейчас в полиции работает, опером. Я у него информацию беру для статей.

— И он этим цинично пользуется.

Если все так, то этот опер в личном плане не слишком опасен.

— Ничего подобного, — слегка возмутилась Настя, — говорит, все серьезно. Уже год ухаживает.

— Врет, — жестко заявил Золотов.

— Что — врет? — не поняла Настя.

— Серьезно — это когда серьезно. А где год, там и десять. Принципиального значения не имеет. Поверь, я знаю.

Да, он знал. Опыт отношений с Жанной не прошел даром. В смысле — бесплатно. Настя не возразила, только с сомнением повела плечами.

И это Золотову тоже понравилось. То, что не бросилась с пеной у рта своего ухажера защищать.

В этот момент из придорожного куста вылез инспектор ГИБДД с радаром наперевес, махнул жезлом, призывая остановиться.

Настя без возражений притормозила, открыла окно. На лице девушки читалось плохо скрываемое удивление. Ехали себе спокойно, ничего не нарушали…

— Сержант Кузьмин. Превышаем, — с нескрываемым удовольствием одышливый инспектор продемонстрировал радар, на котором застыли цифры 81, — населенный пункт.

Солнце еще только собиралось на покой, поэтому за кустом было жарко, как в сауне. Под мышками инспектора на форменной рубашке чернели пахучие пятна. Но инспектор терпел — дело того стоило. Под населенным пунктом подразумевалась пара заброшенных домов метрах в ста от дороги, утонувших в бурьяне.

— Пройдемте в мою машину.

— А можно я тоже пройду? — подал голос Золотов.

— Зачем? Вы ничего не нарушали, — попытался отказать инспектор Козлов. Мужик какой-то левый, зачем он нужен? Да и лишние свидетели абсолютно ни к чему. На фига ему в машине двое? Штраф — дело интимное. Если, конечно, разбираться полюбовно.

— Зато у меня деньги есть, — ласково улыбнулся Золотов инспектору и строго велел девушке: — Сиди, Настя, я сам.

Вячеслав Андреевич неспешно выбрался из салона, проследовал за Кузьминым, сел в его «жигуль». Разомлевший от вечерней жары инспектор не стал тянуть резину и сразу поинтересовался: будут ли они составлять протокол? Или как? Золотов в свою очередь поспешил узнать, во что оценивается в этих краях «или как». Приятно иметь дело с понимающими людьми, даже приезжими. Сержант, ничуть не смущаясь, озвучил требуемую сумму. Для провинции, где на работу не устроиться и зарплаты мизерные, цифра была солидной. Не переставая улыбаться, Золотов полез во внутренний карман, но вместо вожделенного бумажника неспешно достал из кармана красную книжицу, помахал ею перед носом мгновенно побледневшего Кузьмина.

— А правда, сегодня хорошая погода? Гулять и гулять, — дипломатично заметил Золотов. — Места у вас красивые. А сидя, ничего не увидишь.

Пятна под мышками инспектора увеличились в два раза.

Но, на его счастье, московский следователь оказался мужиком с понятием. Никаких далеко идущих действий не последовало. Следователь отпустил в адрес незадачливого инспектора пару шуток, погрозил пальцем да вернулся в машину.

Действует волшебная книжица, ох как действует!

На обратном пути он намекнул Насте на ресторан. Поужинать после приятной прогулки. Она не отказалась. Не ломалась и не ссылалась на дела, что было хорошим знаком. Он очень надеялся, что после она не откажется и заглянуть в его двухэтажный домик.

Ресторан, по меркам Великозельска, был шикарный, самый лучший, с живой музыкой и певицей, поющей про «Синий туман». И контингент подобрался соответствующий — командированные из мегаполисов да местные «сливки».

Воспитанная Настя на предложение Золотова что-нибудь заказать, ограничилась чаем. Не хотела разорять скромного работника культуры — понял он. Ресторанные цены, которые любой москвич воспринял бы как копеечные, по мнению журналистки, ощутимо покусывались. А как ей объяснить, что «работник культуры» не слишком стеснен в средствах.

— Ну возьми хотя бы лимончик… Насть, тебе не скучно здесь?

— В ресторане?

— Вообще.

Настя посмотрела на Золотова кошачьим взглядом. То ли ластиться начнет, то ли когтями по лицу.

— Если лежать на диване или сидеть на форумах, скучно станет везде.

Определенная правда в ее словах была.

— А тебе в Москве — весело?

Золотову в Москве действительно было не весело. Совсем. И даже до побега.

— Хм… Не очень. Хотя и не лежу на диване. Да, ты права — место ни при чем. Я сюда, если честно, у начальства напросился. Развеяться. Как-то я в столице затосковал.

Да уж, затоскуешь тут. С одной стороны Слепень с братвой, с другой Следственный комитет с обысками. Не знаешь что и выбрать.

— Нам серьезно могут выделить грант? Может, написать? Отличный информационный повод.

Только этого не хватало.

— Нет-нет, пока не надо.

— Почему? Это ведь не повредит. Наоборот. Сделаю интервью, ты расскажешь, как здесь здорово. Раскидаем по региональным издательствам, что-то дойдет до федеральных. Плюс интернет. Ты же хочешь, чтоб нам дали грант?

Хотеть-то хочу, но…

— Понимаешь ли, Настя… Просто так, из-за одних курганов, никто ничего не даст. Нужно обоснование. Ну типа — здесь родина Змея Горыныча или зарыт клад Колчака…

Настя чуть нахмурилась, от чего у ценителя истинной женской красоты участился пульс.

— Хорошо, я подумаю… А ты надолго к нам?

Да кто б знал? Как Макс со Слепнем договорится.

— Как получится… Но неделю точно пробуду.

В этот самый момент, когда пульс возвращался к нормальному числу ударов, за Настиной спиной появилась пара ресторанных гостей мужеского пола. С явственными признаками алкогольной передозировки, при которой весьма проблематично пройти по прямой линии и попасть указательным пальцем в кончик носа. Один в гавайской рубахе попугайской расцветки, второй — в спортивных штанах и обтягивающей накачанную грудь футболке с надписью: «Не пью из мелкой посуды». Парочка отделилась от шумной компании в центре зала и совершила героический переход до столика, где вели светскую беседу девушка Настенька с московским гостем Славочкой-Антошкой.

На гостя они даже не посмотрели — так, скользнули брезгливым взглядом.

— Ну привет, независимый репортер, — недобро усмехнулся тот, что в рубахе, тяжело опустившись на стул рядом с Настенькой, — сколько твоя независимость стоит?

Настя заметно напряглась и побледнела. Золотов сделал вывод, что с мужичками она знакома. И знакомство это чревато взаимными оскорблениями, а то и увечьями, некоторые из которых могут достаться и ему. Не хотелось бы, однако.

Официант принес на подносе заказ. С опаской поставил на край стола чайник с чаем, тарелку с десертами, мясное ассорти. Поспешил ретироваться, чтобы не попасть под обстрел. Он прекрасно знал выпивших господ.

— Так сколько, сколько? Ответь, Настенька, глядя людям в глаза. Иначе к тебе Морозко придет. С большим посохом.

Сколько раз в жизни Вячеслав Андреевич мечтал спасти симпатичную девушку от уличных хулиганов, вытащить из горящего дома или, на худой конец, из проруби. И, услышав вопрос о награде, скромно потупить глаза и прошептать: «Ну что вы… Не стоит… Так на моем месте поступил бы каждый…» И тем же вечером иметь незапланированный благодарный секс.

И вот сбылось! Есть девушка, есть хулиганы… Но… Как-то тревожно. И даже секс не прельщает… Хорошо, что в кармане прячется волшебная книжица, исполняющая любые желания. Или почти любые… Правда, придется расшифроваться…

— Молодые люди, здороваться надо и представляться…

Синхронный поворот голов, одинаковые по «интонации» взгляды. В принципе, можно уже ничего не говорить. «Пришел туман, постучал в дома…»

— Да ну? Это не ты, случайно, про нас статейку заказал, вежливый? — Сидящая возле Насти гавайская рубаха протянула через стол клешню и ткнула Золотова пальцем в грудь. Это было ощутимо, даже больно.

Телесный контакт случился. Настя еще заметнее напряглась. На родине Змея Горыныча подобными легкими тычками дело никогда не ограничивалось. Напряжение передалось и спутнику. Десерт и мясная нарезка как-то сразу превратились в помои, а «Синий туман» в «Раммштайн».

— Антон, пойдем отсюда! — Она попыталась встать.

Попытку пресекли.

— Сиди, — резко дернул ее за руку пришелец в рубахе, усадил на место, — водки с нами выпей, угощаю.

И тут наступил звездный час Вячеслава Андреевича! Он резко встал, оперся правой рукой на стол и в прыжке нанес красивый удар ногой в челюсть подонку, словно Ван Дамм в эпоху киноренессанса. Подонок не менее красиво улетел в оркестр. Второй не успел ничего прокомментировать, ибо лицо его целиком погрузилось в десерт под воздействием твердой умелой руки. Тут же пара граждан бросилась на поможение, но метко брошенный стул оптом пресек попытку. И понеслась душа в рай…

Эх, мечты, мечты… В реальной жизни кина не будет…

— Руку убери, — жестко, по-полицейски приказал Вячеслав Андреевич, пытаясь одновременно достать спасительный оберег с гербом на обложке.

Парнишка руку тут же убрал. Но не положил ее на коленку или на стол, а выбросил резко вперед, в направлении носа собеседника. И удар, что удивительно, цели достиг. Ибо чужой нос — это не кончик своего. Тут при наличии опыта попадешь при любом промилле.

И нос был только началом. Замелькали перед глазами Ван Дамма кулаки, стулья, тарелки, ботинки. Без монтажа и перебивок. Краем глаза и остатком сознания последний герой боевика успел заметить, что никто на помощь ему не торопится и копов вызывать не спешит. Даже вышибалы застыли в углу вместе с официантами, словно часовые у Мавзолея. Полнотелая певица в обтягивающем платье, похожем на рыбью чешую, продолжала исполнять великую песню, бесцеремонно фальшивя на высоких нотах.

Только Настенька громко и безуспешно звала на помощь неведомо кого. Пыталась влезть в потасовку, оттащить от безвинного деятеля культуры нападавших. Хватала за ноги, царапалась, даже кусалась.

Закончилось кино грустно. Не по-голливудски. Без хеппи-энда. Без «счастья-конца». «Обесточенного» Вячеслава Андреевича получившие команду вышибалы за руки и за ноги вынесли на воздух и уложили на грязный асфальт. Следом затеявшие драчку джентльмены выволокли Настю, швырнули рядом.

— В следующий раз ноги переломаем, — пообещал первый, — а они у тебя красивые. Жалко будет. Ползите-ползите отсюда…

Вячеслав Андреевич пришел в себя примерно через минуту, что при подобных обстоятельствах можно признать мужеством и героизмом.

— Кто это?

— Ты спрашивал про ближний круг? — Настя сидела рядом под звездным небом и размазывала по щекам черные от туши слезы. — Вот достойный представитель. Подонок! Это я на него материал собирала… Ты извини, что тоже досталось…

— Это ты извини, — Золотову все же было неловко, что не смог защитить даму, — но тут и папа мой не смог бы уболтать. Да, городок у вас не скучный. Родина Змея Горыныча… А почему, кстати, Горыныч? У него батя Горын, что ли, был?

— С тобой все в порядке? Может, в больницу? — Настя достала из сумки платок, приложила к его окровавленному носу.

Он отреагировал мужественно. Не ойкал и не морщился.

— Терпимо. Поехали домой.

Но Настенька домой не поехала… По пути завернула в полицейский участок. Московского гостя с собой не взяла, оставила в машине. Вручила бутылку с целебной родниковой водицей, велела прикладывать к опухшему носу.

Вернулась она скоро и еще более расстроенная. Поведала, что ее ухажер Дима трусливо ушел в тень, вместо того чтоб отправить в ресторан вооруженный экипаж быстрого реагирования. Или хотя бы посочувствовать.

— Это просто беспредел! Мне ноги грозились переломать, а он: «Что я могу сделать? Ни один свидетель против Лузина не подпишется. Его даже на пятнадцать суток не отправят». А я что, не свидетель? Или меня мало? Ты представляешь, он сказал, что я с другой планеты!

Она перестала хлюпать носом и повернулась к Золотову. Возмущение ей очень шло.

— Это они все с другой планеты! Скоро и их всех примутся лицом по асфальту возить! А они будут опускать глаза и извиняться, да? Это называется полиция! Только пьяных на улице могут забирать. Да и то не всех. Сериалы про них надо снимать. Комедийные!

Она завела мотор и резко сорвалась с места. Так, что у Золотова чуть не выпрыгнула из рук нагретая щекой бутылка.

— Господи, ну найдется здесь хоть один смелый человек?

Промчавшись метров двести, она резко остановилась.

— Ну-ка, покажи…

Золотов послушно убрал от лица бутылку, она осторожно дотронулась до носа.

— Почти не видно, — виновато заверила она, — к утру пройдет. Антон, мне так неудобно. Правда. Блин, показала город.

Избитый по ее милости «Антон» великодушно улыбнулся.

— Вообще-то, это я тебя в ресторан пригласил. Не переживай. В Москве то же самое. Только на высоком уровне.

Золотов вспомнил цветоводов — и сразу сегодняшний инцидент в ресторане показался ему мелким и незначительным. Настя снова завела машину и на этот раз довезла Золотова до коттеджа без приключений. Он, как полагается в таких случаях, пригласил на чашку чая. И, что удивительно, при этом имел в виду действительно чай. Посидели бы немного в спокойной и безопасной обстановке. Еще поболтали. Повозмущались бы, потом успокоились. Не хотелось, чтобы она уезжала.

Но Настя отказалась. Заменжевалась, почти было согласилась, а потом все же отказалась. Объяснять ничего не стала. Пообещала завтра позвонить.

Вячеслав Андреевич, получивший за последний день массу впечатлений и эмоций, сразу проследовал к холодильнику и припал к чарке с живым пивом.

* * *

Утро в больничной палате — унылое зрелище. Впрочем, как и все остальное время суток. Но утро — особенно. Спишь себе, сны видишь, как вдруг ни свет ни заря влетает медсестра, включает свет, начинает градусники под мышку толкать. Только снова задремлешь — возвращается, зараза, градусники забирать. А потом какой сон? Особенно если температура нормальная, и мерить ее нет никакого смысла. Правда, Плетнева это не особо беспокоило. Его пока вообще мало что беспокоило. Как обычно бывает у потерявших память граждан. Он просто лежал и таращился в потолок, словно мумия, приготовленная к погребению в саркофаг.

— А у меня что-то побаливает, — жаловался неугомонный сосед, — у самого на себя рука не поднялась, попросил одного. Заставь дурака Богу молиться. А тебя-то кто?

— Не помню, — прошептал Плетнев, не забывший, к слову, родную речь. А было бы прикольно, если б он заговорил на мове или хотя бы на английском. Или китайском.

— Вот это правильно, — одобрил сосед, — в камере лучше не трепаться.

Из коридора сначала послышался громкий скрип и дребезжание. Потом донесся знакомый кисловатый запах. Санитарка в несвежем халате и клеенчатом фартуке закатила в палату тележку с харчами.

— Завтрак, — бюджетным тоном оповестила она.

В миски плюхнула по половнику варева, выставила на стол. Сосед встал с кровати, взял с миску, понюхал, как собака.

— Баланда лучше, — со знанием дела сравнил он.

— Что дали, то и привезла, — огрызнулась санитарка, про себя посоветовав: «Жри что дают», — и покатила дальше.

— Душегубы! На больных наживаются, — бросил он вслед. Но ложку взял и принялся кушать.

— Чего не ешь? Остынет. Холодное оно вааще не лезет.

— Не хочу, — апатично ответил Плетнев и перевернулся на бок. Лицом к стенке. Он действительно не хотел есть. Он ничего не хотел. Или забыл, как хотеть нужно. Сосед поглотил свою порцию каши. Принялся за плетневскую.

— Нет, у меня тоже провалы бывают, — заметил он, жуя, — помню, иду по улице, а ко мне мужик незнакомый подбегает. Радостный такой. Привет-привет. А я не помню — хоть убей! Неудобно даже. Потом только вспомнил. Я ему денег, оказалось, должен. Так что не волнуйся, тоже вспомнишь. Это лечится. Главное, башка цела.

Плетнев все слышал и понимал. Но не отвечал. Не реагировал.

— Харчи здесь, конечно, не ресторанные, — сосед отставил в сторону вторую пустую тарелку, — но зато не найдет никто. Мне-то полгодика и надо всего.

— А потом?

Сосед давно потерял надежду разговорить попутчика, поэтому от неожиданности икнул.

— А потом амнистию обещают. Если не врут.

— Амнистия — это что?

— Это — надежда. Слушай, брат, ты хоть имя вспомни, а то не по-людски как-то, — с досадой заметил сосед, — я вот — Константин. А ты?

Плетневу нечего было ответить. Он молчал.

— Парень, а ты не в розыске случайно?

Классно ведь косит! Натурально — артист! Поди подберись к такому. Так без особой подготовки не притвориться. Наверно, книжки специальные читал. Медицинские. Константин тоже замылил в библиотеке учебник по психиатрии, пытался изучить. Не смог — больно заумно пишут, с незаконченным средним не понять. Да и с законченным. Такое ощущение, что сами психи и написали.

После завтрака бюджетных больных посетил лечащий врач, барышня с блуждающей улыбкой — то ли угрожающей, то ли наоборот.

— Доброе утро. Как спалось? — поинтересовалась она. Больше у Плетнева.

— Доброе. Нормально.

— Голова не болит?

— Не болит.

— У меня, у меня болит, — попытался обратить на себя внимание Константин, но доктор не отреагировала на жалобы. Ее интересовал только свежий больной.

— А у меня для вас приятная новость, — она улыбнулась во все тридцать два зуба, — ваша жена приехала. Нашла вас по фотографии на нашем сайте.

— Жена? — Плетнев не обрадовался и не огорчился. Даже не удивился. Только равнодушно поинтересовался: — А у меня есть жена?

Доктора было такой реакцией не сбить. Она точно знала, что еще немного — и с бесперспективным пациентом придется мучиться кому-то другому.

— Да. Кстати, очень приятная женщина. Она сказала, что всегда вас находит.

— Всегда? А что, со мной такое было раньше? — инертно, без эмоций уточнил Плетнев.

— А это она пусть сама вам расскажет…

* * *

Золотову снился деструктивный сон. Красавица Жанна била его по носу. За обнаруженную связь с Настей. На Жанне было какое-то нелепое и неприятное одеяние с ярким гавайским рисунком, обнажавшее силиконовую грудь с огромной татуировкой: «Из мелкой посуды не употребляю». Жанна била его и верещала. Голос ее уносился куда-то ввысь и там дребезжал, не переставая. Золотов раньше и внимания не обращал — какой у нее омерзительный голос. Он пытался объяснить ей, что с Настей гуляет не он, а Плетнев Антон Романович, но Жанна не верила.

Он перевернулся в кровати, Жанна исчезла, нос болел, а звук не умолкал. Должно быть, телефон — будит на работу. Золотов сквозь сон пытался сообразить: кто мог сменить рингтон его будильника на такой кошмар и обязательно ли появляться на рабочем месте в администрации с самого утра. По мере того, как ужасный звук заползал внутрь головы и наводил там порядок, Вячеславу Андреевичу пришлось вспомнить, что при самом большом желании на рабочее место он сегодня не попадет. И завтра не попадет. Если, конечно, иметь в виду именно Золотова, а не Антона Романовича Плетнева.

Сообразив, что он временно носит другую фамилию, и ему звонят в дверь, Золотов в трусах и майке, не обувшись, пошлепал открывать.

С той стороны двери ждал неприятный сюрприз похлеще Жанны: прямо на него были нацелены два ружейных ствола. Быстро же они меня нашли, подумал он, уверенный, что афера раскрылась и за ним явилась расплата в лице двух киллеров одновременно. Несчастный машинально закрыл лицо руками, словно те были из пуленепробиваемого материала.

Выстрела не последовало. Вячеслав Андреевич осторожно убрал руки от лица и поморгал. На пороге, наставив на него охотничье ружье, стоял вчерашний подручный Ланцова в камуфляжной форме. Рядом с ним с сумкой в руке и тоже в камуфляже, улыбаясь, торчал водитель. Сегодня они пришли без цветов.

— Антон Романыч! А вот и мы! — растянул рот до ушей тот, что с ружьем.

— Не направляй на людей! Сколько раз говорить, — водитель заметил испуг Золотова и своевременно отвел в сторону стволы.

— Да оно не заряжено. А мы за вами!

— Зачем?

— Так на охоту! Зверь ждет!

Охота не входила в круг интересов Золотова. На нее не хотелось и в дневное время, а в такую рань — тем более. Лег под утро, только-только заснул, а тут эти два шута гороховых.

Но, как не печально, а Антон Романович, кажется, охоту уважает. И он, Золотов, значит, тоже обязан.

Он забрал у водителя сумку с подготовленной для него спецодеждой и побрел одеваться. Камуфляжная форма и сапоги оказались почти по размеру.

Во дворе коттеджа ждал под парами джип с крытым брезентом прицепом. Странный такой полотняный шалашик на колесах. Неискушенный Золотов решил, что из этого сооружения и нужно будет охотиться.

Вместо завтрака он покорно выпил в машине протянутый Лешим стакан, до половины наполненный коньяком. Передернулся. Кишка, наблюдавший за гостем в зеркало заднего вида, мысленно возмутился. Коньяк взяли самый хороший, настоящий, не паленый, а этот гусь лапчатый рожу кривит, дергается, как свинья на бойне. Коньяк моментально ударил в голову — Золотов свернулся калачиком на заднем сиденье, подпихнул под голову сувенирную подушечку и тут же заснул.

Через час компания добралась до кордона. Егерь Коля, мужчина лет пятидесяти с глубоким взглядом философа, и его жизненная спутница Маша — невзрачная особа в резиновых сапогах и ватнике, застыли у крыльца в нелепых позах, полусогнутыми в поясе, словно крепостные, встречающие барина. Золотов ничуть бы не удивился, если б они вынесли на рушнике каравай с солью.

Пока гостя приветствовали-знакомились, Леший, покачиваясь, подошел к прицепу, открыл полог тента. Внутри на раскладных табуреточках сидели две девчонки-девчоночки. Голову одной венчали игрушечные ушки белочки, голову другой — зайчика. Одеты они были…

Сложно сказать, как они были одеты. Проще — как раздеты. Гардероб «белочки» составлял корсет с меховой опушкой и рыжие замшевые шортики. А на «зайке» присутствовали кружевной бюстгальтер, кружевные белые чулки и шортики, украшенные сзади пикантным хвостиком.

Словом, артистки театра юного зрителя.

— Ну что, зоопарк, не укачало? — негромко хохотнул Леший. — Держите морковку! Только не укушайтесь.

Вытащил из-за спины бутылку водки, протянул девицам.

— А долго ждать? — поинтересовалась Зайка. — Не могу сидеть, хвост мешает, впивается.

— Не знаю, сколько надо, столько и будете ждать, но, пока не позову, чтобы не высовывались. Вы — сюрприз. Думаю, можете до вечера быть свободны, а в бане понадобитесь.

— И что? До вечера сидеть здесь на табуретке? — возмутилась Белочка. — Задницу отсидишь и комары зажрут.

— А ты водяры хряпни. Комары бухих не любят.

Егерь Коля деловито обрисовывал распорядок дня:

— Сейчас за гриву, к болоту лосей посмотрим, там точно есть. Поревем немного. Можно взять маленького.

— А зачем реветь? — задал уточняющий вопрос Вячеслав Андреевич.

Тут настала очередь Коли удивляться:

— А как ты лося, интересно, приманить собираешься? Песнями?

Золотов постучал ладонью по лбу, дескать, забыл. Конечно, не песнями. Плясками.

— А вечером на мишу посидим.

— Это кто еще? — насторожился Леший. Им с Кишкой велено было за москвичом приглядывать, ни про какого Мишу не говорили.

— Медведь. Не Горбачев же, — у Коли зародилось подспудное чувство, что с этими охоты не будет. И в принципе, можно сразу за стол. Но формально он свою задачу выполнить обязан — деньги за работу заплачены.

— А сидеть где? — не стеснялся выглядеть дилетантом Вячеслав Андреевич.

— Как обычно. На лесенке — вышки, извини, у меня нет. Приставим к дереву, сидишь и ждешь. Чего, первоход?

Золотов был готов честно ответить, что действительно — впервые, но Леший опередил:

— Да он побольше тебя зверья настрелял!

— Дай-ка, — Коля забрал у Лешего ружье, внимательно рассмотрел. Переломил. Достал патрон.

— Ты с дробью на мишу собрался?

— Какое было, — развел руками Леший.

— Ты с такого и зайца не возьмешь, — приземлил егерь.

Ружье, тем не менее, вернул. Велел собираться в путь.

Путь выпал неблизкий. Целых двадцать минут по пересеченной местности. Но сдюжили. Смогли. Вынесли все невзгоды и трудности похмельного периода. Правда, по дороге потеряли Кишку.

По прибытии на огневой рубеж Николай указал Лешему на заросли папоротника:

— Вон туда заляг. Толку от твоей пшикалки ноль, так хоть мешать не будешь.

Обернулся к Золотову:

— А ты вот здесь стой. Как бык выйдет — давай!

— А мы разве не на лося? — растерянно посмотрел на ружье юный охотник.

Лося он вживую видел в детстве в зоопарке, размеры и подробности забыл уже. А масштабы быка хорошо себе представлял. Охотиться совершенно расхотелось. Это ж не факт, что попадешь. Вдруг бык осерчает. Славная будет коррида.

— А лось — это кто, по-твоему? — подозрительно прищурился егерь.

Охотник в ответ радостно рассмеялся, как будто только что удачно пошутил, панибратски хлопнул егеря по худому плечу.

Кордон у егеря Коли богатый, каких только проверяющих сюда не возили! Много чудаков на известную букву здесь повидал. Поэтому в подробности вдаваться не стал, вместо этого достал дудку, дунул разок-другой, после чего снял с пояса два спиленных лосиных рога и принялся постукивать ими друг о друга.

Пошумел, остановился, прислушался.

— Шухер! Готовься! — шепотом велел Золотову.

Однако как-то негуманно. Вячеслав Андреевич никогда в жизни не то что лося, курицы не убивал. По причине жалости и доброты характера. А тут такое дело… Но отступать было некуда. Назвался Плетневым — стреляй. Он картинно встал на одно колено, приложился глазом к оптическому прицелу.

— Идет. Целься… — на ухо подсказал Коля, — да куда ж ты так близко! Глаз выбьешь!

Ох уж эти городские…

Впереди, метрах в тридцати, затряслись кусты. По виску покатилась капелька пота. Палец на крючке занервничал. Прости меня, лесной богатырь. Не со зла я стреляю, а по острой необходимости. Мясо твое я кушать не стану, отдам детям бездомным…

— Жми!

Золотов послушно нажал на крючок. Грохнул выстрел, вздрогнула матушка-земля, спорхнули птицы. Но не полетела картечь в цель, а ушла в голубое небо. Потому как в последний момент Коля резко ударил кулаком снизу по стволу.

Из кустов прямо на Золотова вылез счастливый Леший.

— Фу, нашел! — радостно заорал он. — Вы бы хоть зарубки оставляли!

Коля блеснул матерным русским и на всякий случай отобрал у Золотова ружье. Хуже нет, чем с этими мэрскими засланцами на охоту ходить. Сколько раз зарекался! Того и гляди друг дружку перестреляют. Не жалко, туда им и дорога, но только отвечать ему.

— Идиот! Сейчас бы без рогов остался! Лосяра! — добавил из папоротника и радостно заржал.

— Не, нормально, а?! Сами свалили, а меня оставили. Кукуй один!

— Все! Шабаш! Можно отчаливать, — Коля закинул ружье на плечо, — не будет лося.

— Почему? — хором спросили все трое.

— Вы бы тут еще дискотеку с варьете устроили, — егерь смачно плюнул в папоротник, — пошли в баню!

Ну пошли и слава тебе, Господи! Наверно, так даже к лучшему. А то вдруг бы попал в лося? Безвинную скотину сгубили бы. Про чудом уцелевшего Лешего в этот момент Вячеслав Андреевич совершенно не думал. Лося было жальче.

Сопровождающие тоже не возражали. Кому хочется в кустах комаров кормить? Лучше бы на кордоне в баньке посидеть. Банька у Коли знатная, с купелью.

Обратный путь занял намного меньше времени, что объективно. Идти к столу гораздо приятнее, чем от стола. До бани дело не дошло.

К их возвращению Маша все подготовила. Соленья-варенья по мисочкам разложила. Запотевшую бутылку «Абсолюта» по центру водрузила. Кто в здравом уме от такого откажется?

Золотов и не отказался и даже базу теоретическую подвел — вдруг Антон Романович по части выпить большой любитель? Необходимо соответствовать. Между тем, всю сознательную жизнь заботясь о здоровье, пить Золотов не научился. Так, бокал сухого красного за ужином.

Пили не бездумно — лишь бы нажраться. Коля делился положительными эмоциями от медвежьей охоты, сообщив городским господам, что мишу рогатиной не возьмешь. Ей животное только придерживают, а потом вспарывают брюхо специальным ножом на палочке. Это если без ружья идти. С ружьем же главное не промахнуться, ибо раненый мишка — зрелище презабавное. Одним ударом лапки снимает с человека скальп вместе с глазами. Вот какое вам сегодня предстоит развлечение! Готовьтесь.

Но «Абсолют» сглаживает острые углы. Стрелять так стрелять, лечить так лечить! Скальп так скальп… Наливай еще по одной! Жизнь — сказка! Что нам какой-то косолапый?!

И сказка не заставила себя ждать!

Вячеслав Андреевич поднял очередную стопку, набрал в грудь воздуха. Только нацелился выпить и закусить огурчиком, как краем взгляда уловил движение: от угла дома через двор в сторону леса бежал заяц. Именно бежал, а не скакал. Заяц скрылся за кустами, только длинными ушами махнул, а Золотов так и остался сидеть с раскрытым ртом. Казалось бы, подумаешь — заяц! Эка невидаль, если на охоту приехали. Да только заяц был человеческого роста и бежал на задних лапах. Охотник побледнел и опустил рюмку. Либо здесь действительно страна чудес, либо водка с парейболическим эффектом. Это галлюцинации, говоря проще. Пить, пожалуй, больше не стоит.

Но жизнь, как известно, не сказка. И любому чуду находится материальное объяснение. В данном случае — мочевой пузырь одной из привезенных девчонок. Терпела-терпела зайка, да не вытерпела. Помчалась в кусты прямо в спецодежде с ушками.

О чем Вячеслав Андреевич даже не подозревал. И отреагировал соответственно.

— О… Заяц. Большой. Там.

— Да, — буднично подтвердил Николай, — у нас тут и барсуки, и лисы приходят, и зайцы… Природа-мать, никакой химии.

Да не бывает в природе таких зайцев! Вывод — пьянству бой! Золотов решительно отставил в сторону стопку, авторитетно заявил:

— Надо и честь знать. Давайте так, ребята: охота отдельно, а водка отдельно.

Этими словами он конкретно огорчил присутствующих, особенно Кишку, который с первого взгляда заподозрил: мутная личность этот московский, ох, мутная. Жди беды.

К вечеру надышавшийся свежим воздухом, хорошо выпивший и плотно закусивший Золотов мечтал поскорей оказаться в кровати. Но Коля слово свое держал. Программу надо выполнять. Обещал московскому охотнику медведя — получите.

И снова в поход! Только теперь на джипе с самодельной стремянкой на крыше. Доехали. Выбрали русскую березку. Коля прислонил к белоствольной стремянку, вручил Золотову ружье и велел:

— Залазь.

Вячеслав Андреевич в обнимку с ружьем покорно полез по ступенькам.

— Вон яблони. Видишь? — напутствовал мастер, указав рукой в темноту. — Сиди и жди. Миша оттуда пойдет. Стреляй лучше в башку. Иначе бегать придется.

— А я увижу в темноте?

— Ты ж охотник, Романыч! — подбодрил Коля.

Очень кстати напомнил, а то разомлевший Золотов снова забыл, что он теперь Антон Романович.

— На темное пятно ориентируйся. Темный силуэт шевелится — это миша. Да и услышишь.

Заметив, что хозяин тайги собрался уходить, Золотов забеспокоился:

— А вы куда?

— В машине будем ждать. Ты и один справишься.

Он таких горе-охотников терпеть не мог. Что бы они в охоте понимали? Только пальцы гнуть умеют. Каждый зато норовит ружьишко подороже выбрать, чтобы пыль в глаза пускать. Сожмет его в дрожащих руках и сразу чувствует себя круче тучи.

— Так это… Я как бы тоже хочу здесь, — намекнул человек со сказочным прозвищем Леший.

Им с Кишкой четко велели — с гостя глаз не спускать. А мало ли что? Как его одного оставишь? Лузан потом в бараний рог скрутит, если что случится!

— Здесь сидеть негде, — огляделся по сторонам Коля, — хотите, за поляну идите. Там на дереве можно устроиться.

Стоять на стремянке оказалось не очень удобно. Что за метод идиотский? Почему нельзя, например, просто с земли стрельнуть? Ах да — кусты мешают. Вообще-то стрелять в медведя хотелось еще меньше, чем в лося. Все-таки медведь положительный персонаж. Машу пригрел, да и вообще, мясо у него жесткое. Опять-таки, если не убить сразу, проблемы будут недетские. Лось-то убежит, а мишка обидится, в атаку пойдет. А что для него стремянка? Раз — и нет скальпа. Вместе с глазами. И не удрать — он, говорят, побыстрее «харлея» носится, особенно в дурном настроении. В общем, лучше сидеть и не высовываться. А спросят — ответить честно: «Не заметил».

Сколько времени Золотов кемарил на жердочке, как курица на насесте, трудно сказать. Однако задницу себе отсидел напрочь. Но, когда наконец со стороны яблони, из кустов послышались шум и рычание, сон как рукой сняло. В испуге липовый следователь принялся всматриваться в шевелящиеся кусты. Вскинул ружье. Решил, что будет стрелять. Медведь-то не липовый — настоящий. Никакая красная книжица не спасет. Чтобы было удобней, Золотов попытался немного повернуться на своем насесте. Занемевшие ноги слушаться не хотели. Шаткая лестница заходила вдруг ходуном и приготовилась упасть. Слава взмахнул руками, чтобы удержать равновесие. Равновесие было восстановлено, но ружье из рук выскользнуло вместе с оптическим прицелом и упало в траву. А рычание между тем становилось все громче.

Лишенный спасительного оружия, охотник в панике спрыгнул с лестницы и со всех ног пустился в бега. Побыстрее, чем от охранника Слепня. Намного побыстрее.

Леший с Кишкой, призванные охранять и оберегать, не дремали. Кишка, сидя верхом на толстом суку, играл на айфоне в «Косынку». В Лешем же проснулся вдруг охотничий азарт, он сидел и всматривался в темноту, крепко сжимая ружье. Приятели негромко переговаривались.

— Завязывай. Спугнешь, — прошептал Леший недовольно, — экран у тебя, как прожектор.

— Кого ты своей пукалкой завалишь? — резонно возразил Кишка, не отрываясь от игры. — Эх… Лучше б в бане с девками парились. Только зря их тащили.

— Не ты ж платил.

— Может быть, этот московский того самого, а? — подозрительно поинтересовался Кишка. — Раз про девок ни разу не сказал.

— Какого самого? — Не понял сразу Леший.

— Ну это, того… Говорят, у них в Москве теперь почти все такие. Типа опущенные.

— С ума сошел? Он же прокурорский! Кто его опустит, если он не сидел?

Великозельск был городом патриархальным, здесь подобные новшества в интимной жизни не приветствовались. Это еще мягко говоря.

— Так они по собственной воле задницу подставляют. Голубые. Что думаешь?

— Тьфу, паскудство какое! И думать не хочу. Вот ты сказал, а я не смогу больше с ним за столом сидеть, — Леший задумался, оценил перспективу, потом возразил, сам себя успокаивая: — Не, нам бы сказали. Лузан предупредил бы, чтобы напрасно на девок не тратились…

С другой стороны поляны, оттуда, где на лесенке сидел непонятный гость, донеслись звуки. То ли что-то упало, то ли кто-то шел.

— О! Медведь! — развеселился Кишка. — Давай наставляй пулемет!

— Придурок! — обиделся Леший. — Если медведю в глаз попасть, то и дробью можно. У меня брательник так кабана взял… Не, ты слышишь? Точно медведь! Он почему-то к нам вышел…

Леший взял ружье на изготовку. Он тоже не слыл в народе опытным охотником, но с огнестрельным оружием обращаться, разумеется, умел.

Со стороны поляны послышался шум раздвигаемых кустов и топот ног или лап. Это, не разбирая дороги, несся на свет айфона незадачливый охотник Золотов. Немного не добежав до спасительного дерева, он остановился, прислушался, попытался разглядеть — преследует ли медведь. Чтобы лучше слышно было, Золотов пригнулся.

И тут же отсиженное на лестнице место отозвалось нестерпимой болью.

* * *

Лечащий врач еще раз заверила Плетнева в том, что все будет хорошо, открыла дверь в коридор и впустила в палату особу лет тридцати с объемным пакетом в руках.

Ко всему равнодушный Плетнев на этот раз проявил интерес. Перевернулся в кровати и в нерешительности замер, не решаясь поднять глаза. Сейчас ему предстояло встретиться со своей настоящей жизнью. Вдруг эта жизнь ему не понравится?

Жена оказалась высокой и стройной. Короткое узкое платье выгодно подчеркивало ее формы. Длинные светлые волосы стянуты в хвост. Даже очки в тонкой золотистой оправе ее не портили.

Красотка небрежно пристроила на стол мешавший пакет, бросилась к кровати Плетнева:

— Родной мой! Вот ты где!

Она без приглашения уселась на одеяло, положила на грудь беспамятного прохладные руки с длинными пальцами и аккуратным маникюром.

Прикосновение это Плетневу понравилось, как понравилась и сама особа. Но не более того. Он ее не узнавал.

— Милый мой! Юрочка!

Особа наклонилась над ним и принялась нежно целовать. В щеки, в глаза, в шею. В аромат дорогих духов прокрался запах дешевого дезодоранта. Губы были сухими и холодными, как у Снежной королевы.

— Куда же ты пропал? Что с тобой стряслось? Мы все с ума сошли…

Должно быть, от Плетнева ждали чего-то большего. Какой-то другой реакции.

Потому что дама перестала его целовать и тихо, испуганно спросила:

— Ты меня не узнаешь? Юра! Юрочка…

За ее спиной с видом зрителей шоу «Пусть голосят» наблюдали сцену воссоединения доктор и сосед по палате. Плетневу показалось, что лечащий врач сценой недовольна. Зато сосед в восторге уверенно показывал большой палец. Наверно, имея в виду достоинства его объявившейся жены.

— Ну? Это же я, Лера. Твоя жена. Узнаешь? — Дама настаивала, но делала это без нажима, деликатно. Как будто боялась его напугать.

— А я — Юра? — спросил обалдевший Плетнев.

Почему-то он готов был ей верить. Скажет Юра, значит — Юра.

— Конечно! — подтвердила она, и Плетнев почувствовал, что ему стало легче. — Ничего. Ты все вспомнишь. Обязательно вспомнишь, родной мой, — она дотронулась до его лба прохладными пальцами, — мы поедем домой, и там ты все обязательно вспомнишь. Ты непременно поправишься.

Красивой женщине — а Плетнев видел, что она красивая, — хотелось верить. И домой из больницы тоже хотелось. Надоело слушать, как храпит по ночам сосед. Надоело нюхать отвратительную больничную еду. Может быть, жена умеет вкусно готовить?

— Я тебе покушать принесла, — она метнулась к столу, достала из пакета завернутый в теплый шарф сверток, выудила оттуда контейнер с каким-то кушаньем. Пахло из контейнера аппетитно, — твое любимое. Открывай ротик…

Она с ложкой и контейнером устроилась на кровати, поднесла к его рту полную ложку ароматного варева.

Плетнев не стал спорить и открыл рот. Действительно очень вкусно. Что — непонятно, но, наверное, в самом деле — его любимое.

— Я тебе дома еще приготовлю.

Сосед по палате с нескрываемой завистью наблюдал семейную идиллию. Не каждому так везет — жена красавица и отлично готовит! Лечащий врач тоже выглядела почти счастливой.

— Вы не волнуйтесь, травма неопасная. Все будет хорошо, — снова заверила она воссоединившуюся семью стандартной формулировкой.

* * *

Боль не проходила. И ладно если б это была зубная боль. Или головная… А то — не знаешь, как правильно и сказать… Если политкорректно — южно-поясничная. То есть крайне непрестижная.

Вячеслав Андреевич зажмурился от досады. Как жить с таким позором? А если это навсегда? Словно верная любовь.

— Не дрейфь, через неделю сядешь.

Как-то двусмысленно звучит…

Он осторожно повернул голову. На него в упор глядела белка. Хорошенькая такая белочка с остренькими ушками и кисточками на концах. Только почему-то из-под пушистой шкурки у нее вываливалась молочно-белая грудь и глаза были ярко накрашены, а малиновые губы шевелились.

— Спокойно лежи, — приказало животное.

«Допился, — констатировал раненый, — не думал, что она так быстро наступает, да еще от вина. Наверно, это не только от алкоголя, но и от нервов».

После последних переживаний не то что белочки — динозавры мерещиться будут.

— А ты не дергай рукой! Свети лучше! — Второй женский голос раздался сверху.

Он перевел взгляд и обнаружил рядом с собой камуфляжные брюки.

— Антон Романыч! Не со зла я! — покаянно склонил голову один из помощников мэра, нагибаясь и с робкой надеждой заглядывая гостю в глаза. — Рука дрогнула. Думал, медведь. Не губите…

Золотов не ответил. Попытался проанализировать ситуацию. После выстрела он на пару минут потерял сознание. Очнулся в трясущемся джипе. На животе, в багажнике. Решил, что это финиш. Его разоблачили, подстрелили и теперь везут прикапывать. От безысходности снова впал в обморок. Но пришел в себя не в яме, а на обеденном столе Коли. И снова задницей в небо.

— Ой, не дергайтесь, — попросила женщина, — еще немного.

В отражении самовара Вячеслав Андреевич рассмотрел, что колдует над ним медработник совершенно диковинной наружности. Без халата, зато в белом кружевном белье и с заячьими ушами.

— Пинцет! — приказала Зайка, отнимая от ягодицы Золотова окровавленную марлю.

Белочка тут же протянула ей щипчики для маникюра.

— Ну че? — с неподдельной тревогой поинтересовался Леший.

— Хорошо, дробь мелкая, — не отрываясь от работы, отозвалась Зайка, — и расстояние большое. Не кучно легла. Но все равно в больницу надо. Я бы и сама справилась, но инструментов нет.

— Ты «лепилка», что ли? — удивился Коля.

— Сам ты лепилка! Недоучилась немного на фельдшера, — рассердилась Зайка и скомандовала Кишке с Лешим: — Все, несите…

Разбуженный среди ночи Ланцов, всклокоченный и красный, как бычья тряпка с корриды, бегал в пижаме по спальне, до боли сжимая трубку мозолистой рукой.

— Вы понимаете, бараны, какую он нам теперь проверку устроит?! Понимаете?! Быстро его в больницу, в люксовый номер!

Ох, все нужно делать самому! Никому ничего доверить нельзя! От предчувствия возможных неприятностей, от осознания безвыходности положения купидон Ланцов почувствовал, как сдавило сердце. Нужно жену разбудить, пусть капель накапает сердечных. Но тут же вспомнил, что жена у него новая, молодая. Это старую можно было будить среди ночи, заставлять за каплями бегать. А эта не пойдет. Этой вообще не стоило говорить, что ее бурундучок здоровьем слаб. Не поймет. Да — и здесь придется все самому…

От осознания полного, абсолютного отсутствия поддержки с любой из сторон Иван Михайлович еще больше рассвирепел:

— Я вас языком заставлю ему задницу вылизывать! Каждую дробинку! Кретины! Мигом в больницу! Да, и еду ему обеспечьте там приличную! И все остальное чтобы было!

Теперь же надо как-то начальству докладывать о происшествии. По всему выходило, что Ланцов завалил доверенный ему участок работы. На текущий момент — очень важный.

Больница в Великозельске выглядела так, что жить в ней совсем не хотелось, а умирать было страшно.

Золотова занесли в приемный покой, напоминавший прокаженного, с которого слезает последняя кожа, уложили на допотопную каталку, зато накрыли чистой простынкой.

Кишка отправился на переговоры с дежурным врачом.

— Куда я его положу? — отнекивался тот. — У нас всего две коммерческие палаты, обе заняты. В них люди, за которых сам Марусов просил. Куда я их дену? На улицу выставлю?

Кишка открыл дверь в первую попавшуюся палату. Там, вплотную друг к другу, стояли пять коек, застеленных ветхим серым бельем. Все они были заняты. Пахло нестиранными носками и еще чем-то до боли знакомым и неприятным. Брезгливо поморщился и поспешил закрыть дверь.

— Это обычная, — без тени смущения просветил врач.

— Их можно куда-нибудь переселить?

— Ну если только уплотнить с соседней. Или кого-то в коридор.

— Уплотняйте, — распорядился помощник Ланцова, плохо представляя, как это можно реализовать. Только если вторым ярусом. Как на зоне.

Он достал из кармана телефон, набрал номер:

— Акбар, поднимай скоренько своих рукодельников. Надо ремонт забацать. Срочный, до утра. Можно без дизайна. Двойной тариф. Давай!

— Антон Романыча до утра из приемного не привозите, — напутствовал он дежурного врача.

— Ладно, снотворное ему вколем, поспит пока, — со вздохом отозвался доктор, не смея возражать.

Кишка набрал в легкие побольше воздуха и смело шагнул в палату. Включил свет:

— Подъем, граждане! Воздушная тревога! Срочная эвакуация!

* * *

Плетнев с соседом Константином взирали по телевизору на сериал. Точней, смотрел сосед, а Плетнев привычно и равнодушно пялился в потолок. Сериал был геройский, про суровые будни правоохранительных органов.

— Ахинея. Не бывает так у ментов, — вдруг ни с того ни с сего авторитетным тоном заметил Антон Романович.

— Что? Вспомнил?

— Не знаю. Мне почему-то так кажется.

— Слушай-ка, ты ведь не мент, это точно. Иначе нашли б уже. Но в теме. Какой вывод?

— Какой? — попугаем переспросил Плетнев. Никакого вывода ему лично сделать не удавалось.

— Сидел ты. А по башке на разборке получил.

— Где сидел?

— Где и все. В дружном мужском коллективе.

Константину чрезвычайно хотелось, чтобы эту часть биографии попутчик вспомнил. Было бы тогда о чем поговорить. Но Плетнев, похоже, шевелить мозгами не спешил. Тогда сосед зашел с другой стороны:

— И жена у тебя классная. Совсем ее не помнишь?

— Хоть убей.

— Погоди-ка… — При слове «убей» опытный Константин насторожился: — А может, тебя кинуть хотят?

Плетнев взглянул на соседа. Куда еще кинуть? Вроде один раз уже кинули. Головой об асфальт.

— Хату отобрать, — растолковал грамотный в подобных делах сосед, — ты ж без памяти. Сейчас перепишут на себя твою квартиру, а тебя обколят и в дурку. Хотя, откуда они знают, где ты живешь? Тогда другой вариант. На органы продадут. Запросто! Знаешь, сколько на черном рынке печень стоит? А почки? У тебя анализы взяли, проверили. Годен. Сейчас под видом мужа вывезут — и на распродажу. Поэтому симпатичную и прислали…

Дверь в палату в эту самую минуту раскрылась, и на пороге возникла та самая. Снежная королева. Как бы жена. Плетнев чуть было не закричал, что на органы не хочет. Они у него все больные, табаком и алкоголем отравленные.

Снежная королева спокойно подошла к кровати, наклонилась, улыбнулась и снова нежно поцеловала холодными губами.

— Привет, родной, как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — вяло ответил Плетнев.

— Смотри, это тебе, — она достала из сумки фотографию в рамке и поставила на тумбочку. С фотографии на пораженного Плетнева смотрел он сам в обнимку с этой самой женой. Голова к голове. Фон — океан и пальмы.

— Я тебе вещи принесла, нам погулять разрешили, — она достала из сумки мужскую одежду, положила на одеяло, — одевайся.

Принесенные ею вещи оказались впору. Тютелька в тютельку.

* * *

Золотов лежал в кровати на животе — по-другому был не способен — издержки охоты — и рассуждал о положении российского здравоохранения.

Выходило, что в Великозельске вопрос со здравоохранением решен. Окончательно и бесповоротно. На зависть многим регионам. Достаточно посмотреть на местную больницу. И полежать в ней.

Просторная отдельная палата, куда поместили московского гостя, оборудована была по последнему слову науки и техники. Имелись даже плазменная панель и кондиционер, не говоря о вполне приличной мебели и отдельном санузле. В санузле — стопочка полотенец, как в приличном отеле, и махровый халат. Матрас удобный, не пролежанный, белье свежее. Пижаму, ту вообще с бирками дали и по размеру.

Немного попахивало краской, но это лишний раз подтверждало догадку, что на здравоохранение средств здесь не жалеют. Вот ремонт делают. Должно быть, скоро и до приемного отделения доберутся, а то оно явно по ремонту соскучилось.

Непонятно было только, для чего Антона Романыча Плетнева сюда с инспекцией сослали, если у них даже обычная больничная палата фору даст иному пятизвездному отелю. Коммунизм, одним словом.

Размышления больного прервала медсестричка в коротком халатике, грациозно вкатившая тележку с едой. Девушка словно сошла с обложки известного журнала для мужчин.

— Ваш завтрак, — с ослепительной улыбкой пояснила она, снимая с тележки салфетку. Таким жестом, словно следующим готова была снять с себя униформу.

Ассортимент опять же не хуже, чем в пятизвездочном турецком отеле, а то и лучше. Там черную икру и свежие устрицы на шведском столе не подают.

— Пожалуйста, здесь гаспаччо, блинчики с икрой, устрицы, — расшифровала сестра, — кофе заварной.

В прошлом году Золотову довелось навещать сослуживца в одной из передовых московских больниц, но там до такого лечить и лечить.

— А овсянка есть?

— Есть, — не моргнув глазом, отрапортовала сестричка, — но свежие устрицы гораздо полезней.

— Но… у меня с собой денег нет, — растерялся Вячеслав Андреевич — прикинул, что все-таки в бюджет устрицы вряд ли вписываются.

Но переживал он напрасно.

— Не волнуйтесь, все за счет города, — заверила медсестра. — У нас так полагается.

— Да? Хм! Круто.

Эх, вот что значит небольшой городок! Все можно отлично организовать, если есть желание. А выделенных средств даже больным на икру хватает. Это тебе не Москва с ее масштабами, захочешь — а за всем не углядеть! И что на местах жалуются, что денег мало выделяют? Воровать не надо!

— Если что-то нужно будет, вы, пожалуйста, звоните, — сестричка кивнула на телефон, стоящий на тумбочке, пожелала приятного аппетита и, одарив пациента ласковым взглядом, удалилась.

С ума сойти! А золотовский сослуживец, когда в московской больнице лежал, жаловался, что никого из персонала дозваться невозможно.

Вячеслав Андреевич, кряхтя, поднялся и, морщась, присел на кровать. Боль пониже спины любого способна была лишить аппетита. Пришлось ложиться обратно и исхитряться есть, лежа на животе.

Отведать блинчиков он не успел — дверь деликатно, с робким стуком открылась, и в палате появился Ланцов с огромным букетом цветов и бутылкой элитного коньяка.

Следом за ним вплыл дородный незнакомец, прижимавший к солидному животу пакет с экзотическими фруктами.

— Антон Романович, не отрываем? — Иван Михайлович с умильной улыбкой — прям отец родной — заботливо разглядывал жующего проверяющего.

— Нет, ничего, — Золотов искренне пожалел, что блины остынут. Но завтракать в их присутствии посчитал невежливым.

— Приятного аппетита! Вы кушайте, кушайте! — Чиновник почтительно представил спутника: — Знакомьтесь, Марусов Виталий Иванович, наш мэр. Лично заехал проведать.

Мэр в два шага подлетел к кровати, схватил руку Золотова, перепачканную маслом с блинчиков, принялся энергично трясти и при этом лучезарно улыбаться.

— Очень рад познакомиться. Очень. Очень. Я сразу к делу. Вас все устраивает? Может, что-то подвезти?

Золотов заверил, что все хорошо, и только собирался выразить мэру свое восхищение состоянием вверенного ему лечебного учреждения, но тот перебил:

— Как самочувствие? Какие прогнозы?

— Вроде нормально. Там дробь под кожей буквально. Все достали, обработали. Завтра выпишут.

— Не спешите! Вы нужны нам целым, невредимым и с хорошим настроением! — Марусов довольно хохотнул собственной шутке и перешел на серьезный тон: — От лица администрации приношу искренние извинения. Сами понимаете, от случайностей никто не застрахован. Геннадию Федоровичу я пока ничего не сообщал.

Это кто еще такой — Геннадий Федорович? Не хватало на каком-то Геннадии Федоровиче засыпаться!

— И правильно, — озабоченно одобрил он, — я потом сам все расскажу.

— Ну, не будем мешать. Кушайте, отдыхайте. Телефон Ивана Михайловича у вас есть. Будут просьбы — звоните, не стесняйтесь.

Марусову, собственно, делать здесь больше было нечего. В главном он убедился — московский гость настроен лояльно и, кажется, зла не держит. Приемом доволен.

Мэр с замом уже переступили порог, когда Золотов вспомнил вдруг про важное дело. Оно, конечно, могло подождать, но раз сами предлагают не стесняться…

— Да! Есть просьба! — крикнул он вдогонку.

Почему ему пришла в голову именно данная мысль, он вряд ли смог бы объяснить логично. Только эмоции. «Анастасия, кажется, вы начинаете оказывать на меня положительное влияние».

— Слушаем, — оба тут же вернулись, причем Иван Михайлович достал блокнот с авторучкой.

— У вас тут курганы. Скифские.

— Ну да… Есть такие, — чиновники переглянулись.

— А нельзя их как-нибудь облагородить, что ли? Сделать, чтобы землю с них не воровали, дорогу подлатать. Это ж памятник все же, история наша. А то прямо обидно.

— Это… конечно. Можно… Согласен, история…

Озадаченный Марусов задумчиво кивал. Чувствовал подвох, но так сразу не понимал, в чем он кроется.

— Сделайте, будьте добры, — благодарно улыбнулся Золотов.

— А вам-то это зачем, Антон Романович? — бесхитростно спросил удивленный Ланцов.

— Это не мне. Это вам нужно, Иван Михайлович, — Золотов улыбнулся еще шире.

— А… Ну да. Нам. — Ланцов на всякий случай спорить не стал. Только снова переглянулся с шефом.

В больничном коридоре, заставленном кроватями с лежащими на них господами, мэр чуть было не угодил дорогим ботинком в переполненное судно, но был своевременно подхвачен под локоть собственным охранником. Марусов поморщился и недовольно обратился к заму:

— На что это он намекал? Это не ему нужно, а нам…

— Да что тут понимать? — пояснил Ланцов. — Все конкретно. Не будете слушаться, тоже в курганы ляжете.

Марусов остановился посередине коридора, обернулся к заместителю. Тот от неожиданности чуть было не впечатался в упругий живот начальника.

— Это все ты! Надо ж было твоим так попасть! Иди вот теперь, строй дорогу! И охрану ставь.

— Так а… На какие? — растерялся Купидон.

— А ты поищи внутренние резервы! — съязвил шеф. И возмущенно добавил: — Я Генке в Москву позвоню. Пускай немного осадит своего раненого.

Выйдя на улицу, мэр достал из кармана телефон и нажал на надпись на дисплее: «Гена Лузан». После нескольких звонков Гена в Москве снял трубку, но тут же сбросил вызов. Марусов позвонил снова, но трубку больше не поднимали.

— Наверное, на совещании. Потом сам наберет. — Он тяжело вздохнул. — Ну что? Давай прямо сейчас на курганы, посмотрим, как там оно.

Марусов еще не знал, что в кабинете у Лузана, действительно, проходило в некотором роде совещание. Не дай бог никому такого совещания! Совещались в кабинете у Гены представители Управления собственной безопасности Следственного комитета. Заодно и обыскивая. Разумеется отобрав телефон.

— А с песком как быть? — уточнил Ланцов. — Песок там хороший для стройки. Все берут. Я себе тоже хотел.

— Никакого песка! Пока этот не уедет. Подождет твоя стройка! — жестко осадил городничий.

* * *

Плетнев старческим шагом прогуливался по больничному парку, озираясь по сторонам, словно человек вышедший из месячного запоя и забывший, как выглядит мир. Женщина, представлявшаяся женой, аккуратно поддерживала его под локоток. За решеткой-оградой по оживленной улице неслись машинки. Бедняга думал о том, что наверняка проезжал тут, мимо больницы. Или проходил. Но, хоть убей, ни черта не помнил — ни больницы, ни улицы.

— Юра, а что ты делал в том кафе?

— В каком кафе?

— В том, где тебя нашли.

— Не помню… Ничего не помню. Я был в кафе?

В самом деле — зачем по кафе шастать, когда жена-кулинарка имеется?

— Юр, ты только не волнуйся, — она положила узкую ладонь ему на запястье. — Я же никогда раньше тебя не ревновала. И, если это связано с женщиной, я пойму.

Плетнев пожал плечами. Амнезия — штука, конечно, грустная, но в чем-то полезная. Негативную информацию стирает тоже.

— Мы давно поженились? — вместо ответа спросил он.

Надо отдать Валерии должное — она вела себя удивительно спокойно. Не плакала, не заламывала в истерике рук, принимала его состояние как должное. Спокойно отвечала на все вопросы.

Поведала, что поженились они пять лет назад в какой-то неведомой ему Борщовке Загорской области. Лера там жила, а Плетнев приехал на гастроли с театром. Познакомились при романтических обстоятельствах, поженились и перебрались в Москву. Собственного жилья пока нет, снимают квартирку в Бирюлево. Далеко, зато недорого.

Ему казалось, что такое важное событие, как собственная свадьба, не может начисто исчезнуть из памяти. Хоть что-то, но должно было остаться. Тем не менее ничего вспомнить он не мог, как ни старался. Хм, там, на свадьбе в этой Борщовке, наверное, были родственники с обеих сторон. Мама, папа…

— А родители? Мои родители?

— Бедненький мой… Ты из детдома, — огорошила жена, — родители погибли на пожаре, когда тебе не было и трех. Опекуны не нашлись…

— Ни фига себе! А дети? У нас с тобой есть дети?

— Нет пока. Ты считаешь, что сначала надо наладить быт. Встать на ноги, — напомнила она, не выдержала и тяжело вздохнула. — Я пока с чужими детьми нянчусь. Бебиситтером. А ты в театре пьесу ставишь. Ну, вспоминаешь?

Не вспоминалось. Никак. Даже не представлял себе, как это — ставить пьесу. Куда ставить? Зачем? И как-то странно любить друг друга и не хотеть детей. А может, она его не любит? Хотя что такое любовь? Хорошо бы вспомнить.

Она, казалось, окунулась в собственные воспоминания и неожиданно чему-то там засмеялась.

— А недавно мы с тобой в Таиланд ездили по горящему туру. Монастыри, река Квай… У тебя еще обезьяна отняла сумочку с мобильником и паспортом. Помнишь?

— А потом?

— Паспорт выкинула, мобильник и деньги украла. Вернулись, ты сразу пошел в полицию…

— На обезьяну заявлять?

— Паспорт восстановить… Они приняли документы и сказали прийти через две недели… А еще в Таиланде мы катались на плотах. А купались в источниках. Как здорово было!

— И фото есть? — Плетневу стало вдруг казаться, что так не бывает. Хоть какие-то, самые сильные впечатления, но должны остаться. Не может быть, чтобы от удара по голове исчезло все. Вообще все, кроме языка и рефлексов.

— Конечно. Дома, в компьютере, — она нежно погладила его по руке. — Ничего, вернемся и вместе посмотрим. Я люблю наши фотки смотреть. Там, в компьютере, и свадебные…

— Эй!.. Иванов?!

Он хотел у нее еще что-то спросить, но не успел. Со стороны дороги к ограде припала крашеная патлатая блондинка неопределенного возраста, вцепилась руками в прутья, словно ведьма, которую везли в клетке на костер.

Они обернулись.

— Ну здравствуй, Юрик! — В голосе ведьмы ехидства и презрения было значительно больше, чем искренней радости. — Куда же ты пропал? Гений театральный!

Очередная незнакомка. Очередной провал в памяти. Какая-то неприятная, потасканная баба, принимающая картинные позы и неестественно четко выговаривающая слова.

— Вы кто? — Валерия тоже удивилась вмешательству потрепанной тетки.

— А вы у него спросите!

— Юра потерял память. Его ударили. По голове.

— Он не память, он совесть потерял! — зло констатировала незнакомка и уперла руки в крутые бока. — Жена, что ли? Отлично! Когда придет в себя, вы спросите, кому он подарил вот это!

Ведьма издали продемонстрировала законной супруге крупное кольцо на безымянном пальце. Потрясая драгметаллом, жестко бросила несчастному Плетневу:

— А тебе, гад и подлец, мои слезы отольются! Ах, любимая! Ах, главная роль! Сколько раз давала слово никому из вашего театрального балагана не верить! Все вы, сволочи, одинаковые! Тьфу!

Она резко развернулась на каблуках, села в немолодое «вольво», томившееся на аварийке тут же у ограды, и укатила, подняв столб пыли.

Плетнев, не в силах бороться дальше с чувствами и женщинами, тяжело осел на скамейку.

— Юра, это та самая, да? Ты не пугайся, я же в курсе… — Жена осторожно присела рядом.

— Какая — та самая?

Антон Романович равнодушно пошевелил плечом, качнул головой. Даже такое яркое впечатление, как адюльтер, оказалось напрочь стертым из сознания.

— Ну с которой у тебя в прошлом году… Кажется, Катя.

Он припомнил намечавшиеся брыли укатившей в тыкве Золушки, ее наползающие на бока жиры, прическу, похожую на стог сена. Нервно передернулся и решительно заявил:

— Нет. Не может быть. С этой — никогда в жизни!

Лера чуть заметно улыбнулась, успокаивающе погладила по руке. Ладно-ладно, нет так нет. Никогда и хорошо. Аккуратно пристроила голову ему на плечо.

— А почему она говорила про главную роль? — вспомнил Плетнев. — Главная роль — это как?

Жена оторвала голову от плеча, посмотрела ему в глаза, и Плетневу показалось, что она сейчас заплачет.

— Юраша, бедный мой! Ничего, ты все вспомнишь. Мы с тобой вместе обязательно вспомним, да?

Она наклонилась поближе и ласково поцеловала его в щеку. Пахнуло легкими, свежими духами с ароматом цветов, названия которых Плетнев не помнил и раньше, а тем более сейчас. Антон Романович немного повернулся, поймал ее губы своими, подтянул за шею поближе. Рефлекс сработал. Она с удовольствием откликнулась на поцелуй, но очень быстро взяла себя в руки и резко отодвинулась.

— Юра, подожди, тебе нельзя нервничать. Потерпи до дома. Я говорила с врачом, она сказала — если анализы в норме, тебя выпишут очень скоро.

Плетнев неожиданно почувствовал, что ему не хочется ждать до «очень скоро»… А значит, основной рефлекс тоже работал.

* * *

По двору возле здания великозельского отдела полиции не очень прилежно шуршала желтая пластиковая метла на слишком коротком неудобном черенке. Таким образом ежедневно наводился порядок силами задержанного мелкого криминального элемента. Шур-шур, шур-шур — доносилось в раскрытые окна вместе с клубами поднятой в воздух пыли. На самом деле обиженный элемент не столько подметал, сколько просто разбрасывал мусор назло «мусорам».

Оперативный уполномоченный Дима Федоров сидел в кабинете, слушал мелодии метлы и терзался угрызениями совести, ибо не полностью растерял ее в борьбе с преступностью. Ясно понимал, что поступил по-свински, отказав Насте. Но что было делать? Ей, конечно, легко обвинять! Да кто в здравом уме свяжется в Великозельске с младшим Лузиным? Лузинский дядя в порошок потом сотрет!

Но если по совести, то Настя права. Как она сказала? Только пьяных на улице и можете забирать! Да и то не всех. Комедийные сериалы про вас снимать надо.

Да, Дима Федоров, должно быть, выглядел в Настиных глазах трусом и подлецом. А тут еще какой-то тип из столицы нарисовался. Курганы они вместе разглядывают! По ресторанам ходят, пока Дима поросят ворованных ищет. Тот, московский, непонятно еще, что за гусь по линии культуры, но угрозу личному счастью представляет несомненно.

Дима твердо решил бороться за Настю до последней капли крови. Поэтому, раззадорив себя картинами времяпровождения любимой девушки со столичным кренделем, взял служебный «уазик» и поехал к дому Лузина-младшего исполнять гражданский, профессиональный, но главное — личный долг.

Ждал должник в засаде недолго. Ровно столько, чтобы разглядеть за сплошным забором солидную черепичную крышу, увенчанную парой спутниковых тарелок. Калитка открылась, выпуская быкообразного хозяина в свет. Видимо, хозяин заезжал домой ненадолго, по какой-то нужде, — черный внедорожник «ленд крузер» ждал его возле забора.

Федоров тут же прошмыгнул от куста дикого шиповника за спину врагу. Дима чувствовал себя одновременно Глебом Жегловым, Глухарем и всеми прочими лихими телевизионными ментами, поэтому очень жалел, что Настя не видит его в такую героическую минуту.

— Стоять!

Пребывающий в отличном настроении младший Лузин обернулся, прищурился на солнце и посмотрел на Федорова, словно римлянин на раба, попросившего закурить.

— Не понял.

— Полиция. Капитан Федоров, — Дима продемонстрировал удостоверение.

— И че?

Гражданский должник не очень-то рассчитывал на испуг домовладельца, но в душе надеялся. Напрасно. Тот даже не поменял выражение морды. Но это только разозлило опера. Он вспомнил разом все просмотренные за последний год криминальные сериалы. В них у героев всегда получалось лихо и красиво.

— Чекать на параше будешь! Руки на машину!

Подскочил к Лузину сзади, завернул назад руку. В одно мгновение защелкнул на запястьях наручники. Ловко и быстро обыскал, обнаружив за поясом в кармане травматический пистолет.

— Слышь, капитан, ты температуру мерил? — Лузин не испытывал никакого страха. Только досаду. Он по делу собирался, а теперь вроде как накрылось дело. Надо было этому офигевшему сразу в морду дать, а потом разбираться. Оно, конечно, и теперь еще поезд не ушел: один звонок — и мент вылетит пробкой из своей ментовки. Извиняться приползет на карачках.

— Пошел!

Дима сильным тычком направил бычка к заднему отсеку служебного «УАЗа».

Лузин отметил, что ментяра хоть с виду и хлипкий, но сильный.

Дверь за задержанным захлопнулась со второго раза — замок давно выработал ресурс. Гражданский должник с удовлетворением отряхнул руки, с третьей попытки завел движок и повез Настиного обидчика в отдел, напевая веселую песенку про прорвавшихся оперов. «Ленд крузер» в бессильной злобе остался скучать у забора.

Дежурный, конечно, обалдел, но вида старался не подавать, мол, для него все равны. Впрочем, и сторону коллеги пока не занимал, Федоров ведь и ошибиться может. Просто наблюдал за развитием событий, попивая чаек.

— Разрешение есть? — Отважный Федоров мрачно кивнул на изъятый у Лузина пистолет. Как ему хотелось, чтобы в эту минуту распахнулась дверь и зашла Настя. Зашла и увидела, что Дима не только пьяных забирать может. И сериалы про него надо снимать не комедийные.

— А сам как думаешь? — усмехнулся задержанный и с тоской подумал о том, что не зря народ анекдоты про тупых ментов любит. Ох, не зря! Совсем парень страх потерял. Неужели не понимает, что это его последний день на государственной службе? Уже завтра будет стучаться во все двери, чтобы хоть охранником приняли. Но только в Великозельске его даже ночным сторожем не возьмут — Лузин не забудет, шепнет кому надо.

— А я думаю, что ты оборзевший урод, и место твое в клетке. С надписью «гамадрил». И я тебя туда засуну, — в мечтах о Насте Дима Федоров никак не мог выйти из роли крутого бесстрашного опера.

— Ты, наверное, сериалов насмотрелся? — заботливо, как больного, спросил Лузин и от комичности положения рассмеялся.

Смех смехом, а борзый опер тщательно оформил необходимые документы и велел препроводить задержанного в обезьянник. Событие такого масштаба не могло остаться незамеченным. Слух о том, что в камере заперт сам младший Лузин, распространился по зданию со скоростью вируса гриппа, то есть моментально. По этому поводу на втором этаже были даже заключены два пари. Одно на конфеты против коньяка, другое банально на поллитровку. Наиболее недоверчивые сотрудники находили повод и спускались вниз поглядеть.

Дежурный же мысленно поражался поступку своего коллеги. Лузин-старший — личность почти божественная по местным меркам. Разве что икон с его ликом пока нет, хотя местый главбатюшка на эту тему задумывается. Или слушок какой прошел, а он, дежурный, не в курсе? Может, с дядюшкой лузинским неприятность приключилась? С мэром не сошелся в политико-экономических взглядах? Вряд ли. Задержанный ведет себя спокойно, адвоката не требует, песенки насвистывает.

— Эй, майор, — негромко позвал он дежурного, едва Федоров скрылся в коридоре.

— Чего?

— Ты хочешь дальше чай пить?..

— В смысле?

— Позвонить дай. Не пожалеешь. Очень не пожалеешь.

Дежурный не был уверен в том, что старшего Лузина пора вычеркивать из неприкасаемых. А значит, и младшего пока рановато. Достал телефон, старательно протер с дисплея жирные пятна от пальцев и с трепетом вручил задержанному, практически не нарушив отечественное законодательство.

Старший Лузин без лишних волнений выслушал жалобу племянника на беспредел и произвол, выругался и тоже сделал единственный звонок. Мэру.

Марусов в свою очередь набрал начальника УВД Афонина и заботливо поинтересовался, не перепились ли случайно его сотрудники? Не нанюхались ли какой дряни? Не обкурились ли?

— Слушаю, Виталий Иванович… Так… Кто? Когда? Понял. Все решим, не волнуйтесь. Конечно-конечно… — Афонин, положив трубку, тут же потребовал, чтобы дежурный соединил с территориальным отделом.

Начальник упомянутого отдела Ильичев с обреченным видом сидел в кабинете и гадал: останется ли майором после выходки подчиненного? И останется ли вообще? Заодно прикидывал, как ему поступить со слишком смелым, но безмозглым опером, хотя мысленно был полностью на его стороне. Лузин — мерзавец, конечно, но погоны дороже.

Дверь отворилась, виновник инцидента вырос на пороге.

— Заходи, — устало пригласил Ильичев, — присаживайся. Ну что по Лузину?

— Пока не очень, — признался гражданский должник, опускаясь на стул. — В ресторане, естественно, никто ничего не видел. Как раз в это время все в туалет вышли или в меню глядели. Но в драке есть второй потерпевший, он через пару дней вернется.

— А дальше? — без энтузиазма поинтересовался начальник.

— Передам материал в следствие. Хулиганство, вторая часть, — не сдавался Дима.

— В следствие… — угрюмо передразнил Ильичев. — Толку от нашего следствия… Короче. Лузина немедленно отпустить, извиниться, материал в архив. Физкультурник звонил. Что и следовало ожидать.

Под физкультурником подразумевался Афонин, в прошлом учитель физкультуры, а ныне — шурин Марусова. В тонкостях борьбы с преступностью он разбирался не больше, чем бабка на лавочке, зато в легкой и тяжелой атлетике кое-что понимал, поэтому с определенного времени все силы и средства управления были брошены на формирование гармонично развитых сотрудников. Имелся в виду при этом только физический облик. Ничего лишнего.

Дима признался себе, что был готов к такому исходу дела. Хоть и понадеялся некоторым образом на женщину с красивым именем Фемида. Увы, женщина оказалась ветреной.

— Борисыч, — неуверенно предложил отверженный, — может, хоть штрафануть?

— Это нас, скорее, штрафанут, — осадил Ильичев. — Сволочизм…

Ильичев работал в системе давно и до начальника дослужился лишь потому, что глупых поступков вроде Диминого не совершал. Боролся с преступностью на вверенном участке как мог, а где не мог — тихо брал и тихо употреблял. Все видел и все прекрасно понимал. Чтобы не встречаться взглядом с подчиненным, принялся лихорадочно перебирать журналы по строительству и ремонту дачных домов, горкой сваленные на столе.

Мелкий романтик Федоров спустился вниз, на первый этаж. Под сочувствующим взглядом дежурного освободил Лузина и даже вернул огнестрельное оружие. Вот только извиняться отказался. Гордость не задушить!

Освобожденный Лузин, не получивший положенных извинений, возмутился и снова позвонил папе. Папа перезвонил физкультурнику, тот — Ильичеву. Ильичев выгораживал своего сотрудника всеми правдами и неправдами, но не помогло. В итоге махнул рукой: Федорову надо было башкой думать, а не пятой точкой.

В результате гордость задушили на корню. «Двор у вас что-то не подметен, уважаемым людям зайти противно…» Метлу вручили мелкому романтику. Подметал он, конечно, хуже профессионального таджика, но лучше хулиганистого элемента. Изо всех окон свешивались сотрудники отдела, любуясь жесткой расправой и делая выводы. На втором этаже шли жаркие дебаты по поводу того, кто именно победил в споре. С одной стороны, Лузина действительно сунули в камеру, но уж больно скоро выпустили. Стоит ли зачитывать? При этом народ единогласно сошелся во мнении, что Федоров — герой, каких мало. Гражданский должник, сжав зубы в кулак, энергично работал метлой. Взгляды и разговоры коллег его мало трогали. Больше всего в эту минуту Диму интересовало не собственное шаткое положение по службе, а то, как он будет смотреть Насте в глаза. Позвонил, расписал в сериальных красках, как закрыл ее обидчика. Мужика этого московского, культурного в свидетели пригласил. И что теперь?

Эх, пропади все пропадом!

А подлый элемент двор совсем не подмел. Халтурщик.

* * *

Золотов возлежал на больничной кровати жестокой раной вверх и читал журнал, для удобства пристроенный на полу. Последние номера глянцевых бестселлеров обнаружились на тумбочке, из чего Золотов сделал вывод, что больничная библиотека тоже пребывает в отличном состоянии. Это тебе не замусоленные детективы вперемешку со старыми газетами, пристроенные в больничном коридоре у сортира. Звонок нового мобильника оторвал от созерцания отфотошопленной задницы сериальной актрисы.

Надпись на дисплее радовала романтической перспективой. «Настя Великозельская».

— Привет!

— Антон, это Анастасия. Привет. Удобно говорить? — Голос звучал довольно сухо. Не было в нем нежности и теплоты. Словно не их позавчера вместе мутузили по полу.

— Вполне, — не меняя позы, слукавил раненый.

— Антон, ты не будешь против, если я дам твой номер Диме?

Золотов насторожился. Не хватало, чтобы этот ее провинциальный ухажер в погонах принялся звонить и отношения выяснять. Дубинкой перед носом собрался трясти, олень ревнивый?

— Это еще зачем?

— Ему нужны свидетели драки.

А явка с повинной ему не нужна? Показания под протокол в непростом положении Вячеслава Андреевича — это еще хуже, чем несмазанная мылом петля.

— Ну, Насть… А нельзя без протоколов? — вяло спросил он, переворачиваясь в кровати на бок. Ортопедический матрас бережно прогнулся под уважаемыми московскими костями.

— А как? Дима же по закону хочет.

По закону все хотят, но не все могут.

— Хорошо, — нехотя согласился Золотов. Отказ в таком деле выглядел бы подозрительно. — Только я сейчас в разъездах, через три дня буду. У меня кроме Великозельска еще пара городов.

Не рассказывать же красивой девушке, как его подстрелили на охоте! В самое престижное место. Да еще не в охотничий сезон и без лицензии. А Настя еще и раскопает что-нибудь да в сеть выложит — с нее станется. Она же в несистемной оппозиции.

— Спасибо! Приедешь, набери, расскажешь, где был. Пока.

Золотов положил трубку и задумался над щекотливым положением. Три дня в запасе у него есть, а потом? Под протоколом кто подпись ставить будет — Золотов или Плетнев? И врать Насте не хотелось. Но придется.

Раздумья вельможного пациента прервала медсестра, поставившая на прикроватную тумбочку поднос с чаем и сдобным печеньем.

— Ваш чай, Антон Романович!

— Маша, тут есть поблизости красивые города? Что-нибудь с историей?

— А как же! Конечно! С историей полно, а ближайшие красивые — Москва и Петербург…

* * *

Плетнев после прогулки с женой пребывал в растрепанных чувствах. У названой супруги подробностей собственной карьеры выяснить не удалось.

— Эта патлатая сказала, что я вроде — театральный режиссер, — поделился он с соседом по палате. — В каком-то коммерческом театре. Пьесу ставлю на спонсорские деньги.

— Ну всяко лучше, чем ассенизатор… Но все равно мутная какая-то разводка.

Константин приподнялся в кровати, развернулся лицом к Плетневу, долго и подозрительно того разглядывал, словно снятого с тела клеща. Энцефалитный или нет?

— Слушай-ка, приятель… А не паришь ли ты тут всем мозги? Может, ты и правда режиссер? Получил бабки на постановку, прогулял, а теперь гасишься? Не, я не в претензии, сам бы на твоем месте помалкивал. Только я тебе как на духу, а ты…

— Да ни от кого я не прячусь! — возмутился Плетнев. — Реально не помню!

— Она фамилию твою назвала?

— Иванов, кажется… А что?

— Там, в вертухайской, комп стоит. Наверняка с интернетом. Ночью можно пошарить. Вот и проверим тогда, кто кому гонит…

— А интернет это что? — деловито уточнил Плетнев, не став спрашивать про «вертухайскую».

— Интернет — это сейчас вся и все.

Плетневу идея понравилась. Кто знает, вдруг сосед прав? Осталось лишь дождаться отбоя.

— Не кисни, Юрок! А хочешь, со знакомым тебя сведу? Он в уголовке работает, опером. У него все всё вспоминают. Безо всяких лекарств. И главное — никаких следов на теле. Мастер!

Антон Романович юмора не понял, но что-то в интонации собеседника заставило поежиться. Прочитав правильную реакцию в глазах Плетнева, сосед громко заржал над собственной шуткой и успокоил:

— Шучу. Некоторые после этого уже ничего вспомнить не могут.

Словно князь Болконский под небом Аустерлица, Плетнев пялился в покоцанный больничный потолок и рассуждал о вечном. Как плохо вдруг оказаться беспамятным. И почему людям так часто хочется забыть происходящее с ними? Это же настоящее мучение — жизнь, когда у тебя полностью отсутствует всякое прошлое. Ты даже точно не знаешь, какой ты человек, хороший или плохой? Что больше любишь — селедку или клубнику? Чем в жизни занимаешься? Маньяк или святой? Или нечто среднее. Особенно неприятно то, что приходится полагаться на других и им верить. А вдруг эти другие пользуются твоим состоянием и специально врут?

Дверь в палату распахнулась, и внутрь ввалилась парочка с цветами и пакетами. Мужчина и женщина. Ровесники. Лет по тридцать. Категорические незнакомцы. Оба с напудренными лицами.

Мужчина всплеснул руками с пакетами и радостно заорал от двери, глядя на Плетнева:

— О-о-о! Юрка! Привет! Привет, родной!

Он небрежно кинул пакеты на стул и бросился с чувством обниматься — как будто забивший мяч футболист с командой. От мужика сильно пахло вчерашним перегаром в сочетании со свежей мятой. Не иначе за дверью сунул в рот какой-нибудь «Орбит». Плюс пудра. В сумме с резким винтажным парфюмом смесь ароматов способна была свалить с ног испанского быка, а не то что нездорового интеллигента.

Винтажный бесцеремонно теребил ошарашенного Плетнева и вопил на всю палату. Требовал немедленного ответа: как же Юрку угораздило так вляпаться? Как он мог всех оставить на произвол, так сказать, судьбы и бухгалтерии?

— А… А вы кто? — Плетнев осторожно высвободился из объятий. Его очень волновал вопрос — кто такие эти все? И слово «бухгалтерия» прозрачно намекало на некий материальный долг. Может, он специально их всех оставил?

— Юрка, брось придуриваться! Труппа мы твоя! Труп-па!

— Какой труп? Где?

— Кончай прикалываться! — Винтажный снова приблизился вплотную и счастливо завопил Плетневу в ухо, разя наповал перегаром с мятой: — Твоя родная труппа! Малый фольк театр оф Гоголь!

Плетнев выставил вперед руки, словно для защиты от ядерного гриба. Подскочил на кровати, свесив босые ноги. Никак не мог уразуметь: какого-то Гоголя труп… Или это он — Гоголь? А Гоголь — это имя или кличка? Если кличка, то, выходит, прав сосед по палате — сидел он. Интересно, за что?

Молчавшая до сих пор спутница шумного мужика подошла и сильно дернула коллегу за рукав:

— Гена, погоди. Лера не шутила насчет амнезии. Ты осторожно. Юра, у тебя голова болит? — заботливо спросила она и протянула руку к плетневской голове.

Плетнев рефлекторно отшатнулся. Ему совершенно не хотелось, чтобы незнакомые, безвкусно размалеванные старлетки хватали его за ушибленную голову.

— Да ладно! Здоровый же, как конь! — с сомнением оглядел больного тот, кого назвали Геном. Или Геной…

Сосед Константин наблюдал за Плетневым с явным подозрением. Словно белогвардеец за крестьянином в красных лаптях и с красной бородой.

— Юрка, ты закосить решил? — наклонившись поближе, шепотом повторил Гена-Ген версию соседа по палате. — Из-за инвесторов, что ли?

— Каких инвесторов? — Совершенно ошалевший Плетнев в ответ тоже зашептал: — Инвестор — это что?

— Тех самых, Юра, тех самых. Не, брат, я понимаю — люди они непростые. Я бы и сам не знаю, что на твоем месте делал. Может, в бега бы подался. Но, знаешь, косить — не выход. Все равно ведь достанут. Не тебя, так Лерку. Кто ж добром такие бабки простит?

Плетнев не понял ничего, но упомянутой задницей почувствовал, что ситуация нездоровая. И чревата дополнительными капельницами и уколами. И ему, и, не дай бог, Лере.

Гена принялся делиться новостями из театральной жизни, но с таким же успехом их можно было рассказывать пингвину. Старлетка, представившаяся Светой, достала из пакетов и разложила на тумбочке больничный набор — упаковку сока, яблоки, бананы, кефир, пачку печенья и стопку газет. Один банан съела сама, закусив его яблоком, словно доказывая, что ничего не отравлено. Подкрепившись, принялась незаметно оттаптывать коллеге ногу — мол, пора уходить.

— Давай, Юра, поскорее выздоравливай. Без тебя все встало, — Гена, поднявшись, пожал Плетневу руку, попрощался с соседом и вышел из палаты.

Света, казалось, только этого и ждала. Едва за ним закрылась дверь, она наклонилась к Плетневу максимально низко, словно для того, чтобы Плетнев смог разглядеть цвет ее бюстгальтера.

— Юра, я все понимаю, — зашептала она, — но ты уж как-то вспомни, что я на третьем месяце, и что-то надо решать. Денег у меня нет. Ты ведь придумаешь что-нибудь, да?

Очередная загадка. Что такое «третий месяц»? И что надо решать? Вызывающе покачивая бедрами, она покинула палату.

— Старик, а ты, оказывается, по части баб рецидивист! Одно слово, богема! — заметил восхищенный сосед. — Но, по-моему, ты все-таки косишь. Да ладно, я бы тоже в несознанку шел, если бы детями к стенке приперли. Мой совет — денег ей не давай ни в коем случае. Еще доказать надо, что она от тебя залетела.

До самой ночи Плетнев размышлял над собственным нравственным обликом. Как ни крути, а получалось, что он тот еще ходок. Непонятно только, зачем ему при роскошной жене понадобились эти две потертые кобылки из театра? И самое неприятное — Лера о его изменах знает. Обо всех или нет — неважно. Главное, знает. И он в ее глазах, наверно, выглядит не слишком положительно. Что угнетало.

Ночью, как и договаривались, пробрались к компьютеру, оставленному в сестринской без присмотра. Сосед набрал в поисковике «Иванов Юрий Иванович, режиссер».

— Ох, ни фига себе! — вырвалось у него, едва открылась страница.

С экрана на них смотрел Плетнев. Голубой свитер, повязанный вокруг шеи шарф. Короче, типичный творческий работник. Пояснительная записка гласила, что на снимке — Юрий Иванович Иванов, тридцати трех лет. В настоящее время — режиссер экспериментального московского театра имени Гоголя.

* * *

Излеченный и обласканный вниманием, Золотов, наконец, смог облачиться в костюм, привезенный по его просьбе из коттеджа лично Ланцовым.

Пока «подранок» переодевался, Купидон решил времени зря не терять и сразу взял известное парнокопытное за рога. Рассыпался в заверениях, что командировка Антона Романовича — пустая формальность, а повод для нее — небольшое недоразумение.

— Ради бога, Антон Романович, извините… Это чистая случайность, что так вышло с этими лекарствами. Безо всякого умысла. Мы провели расследование, экспертизы. Все виновные нами уже наказаны, сами убедитесь. Сейчас заскочим перекусить, потом отвезем вас на рабочее место. Кабинет готов.

— Так, может, здесь перекусим? — предложил наивный Золотов. — Кухня отличная. Вон в буфете… Здесь есть буфет?

Буфет-то есть, да не про нашу честь — чуть не сострил Ланцов.

— Антон Романыч, здесь не у всех так, — смущенно признался он и поглядел на Золотова глазами честного сиротки. — Вы ведь лежали в спецпалате.

Раненый удивленно хмыкнул и впервые за все время пребывания в лечебном учреждении вышел в коридор. Сразу за дверьми ему открылась забавная картина. Сомкнутыми рядами вдоль коридора выстроились железные кровати, заправленные застиранным до дыр тряпьем. На них сидели и лежали, спали и ели простые великозельские больные. Бьющий в нос запах вареной капусты вперемешку с ароматом мочи способен был у любого неподготовленного вызвать рвотный рефлекс.

Вячеслав Андреевич приоткрыл ближайшую дверь, за которой обнаружил обшарпанную палату на десять койкомест. В ней пребывали отдельные счастливчики, волею судеб избежавшие лечения в коридоре. Кровати были сдвинуты — некоторым больным довелось лежать вплотную с соседом, другим же повезло утыкаться головой в чужие ноги. Давно не мытые окна с трудом пропускали свет, наводя на мысль, что в больничном дворе дела обстоят еще хуже, и туда лучше не смотреть.

Золотов прикрыл дверь и мрачно взглянул на Ланцова, ожидая объяснений.

— Что делать? Бюджет, — заместитель мэра опустил повинную голову. — В московских стационарах, наверное, тоже не санаторий.

Золотов, как опытный чиновник, все понимал. Но не сочувствовал. Все-таки у слуг народных, как и у братвы, должны быть хоть какие-то понятия. Что можно, чего нельзя. С больничкой — нельзя. Его красноречивый взгляд «Ну как же так, Иван Михайлович, в натуре?» выбил Купидона из равновесия. Вот незадача вышла с этой больницей! Эх, надо было предвидеть: москвича с кордона везти прямиком в коттедж и туда доктора доставить. Но разве спросонья все сообразишь? И взгреть некого — сам команду отдал. Да, теперь придется сумму увеличивать, к бабке не ходи! Маруся снова будет вопить: «Где деньги брать?» Надо подсказать: раз больница виновата, раз следователя в здравоохранении копаться кинули, значит, из здравоохранения и возьмем. Больница без ремонта стояла и еще постоит. Кому на роду написано помирать, тот и в хоромах не выживет.

— Но… мы изыскиваем средства, — неуверенно заверил Ланцов. — Ремонт со дня на день начинаем. Вот прямо сегодня после обеда материалы завозим…

Только бы с этим следаком больше ничего не приключилось! Никак нельзя его снова сюда везти.

Золотов мысленно себя одернул. А стоит ли бублик крошить? Ему что, больше всех надо? В конце концов, не время и не место права качать. О собственной шкуре нужно думать. Отсидеться и домой, в Москву. А они пусть уж сами разбираются. И со здравоохранением, и с культурными памятниками.

— Это правильно, — поддержал он и поспешил на выход. Подальше от смрада и нищеты.

— А слышали новость, Антон Романович? — Отдышавшись на улице от больничной вони, Ланцов поспешил сменить тему. — У шефа вашего обыски в Москве. У Лузана. Не знаете, почему?

— Нет. Не в курсе, — изобразил легкое волнение Золотов.

Час от часу не легче! Что они там в Москве — с цепи сорвались? Весь город пересажать вздумали? Лето на календаре, всем в отпуск пора, в том числе и силовым структурам. Одна надежда — не вспомнят про Золотова, то есть про Плетнева, в Великозельск сосланного.

— Хотя это же не прямой ваш шеф. Вы ж из Калининграда. Вы, кстати, какую кухню предпочитаете? У нас японский ресторан недавно открылся. Вас, москвичей, не удивишь, конечно, а у нас народ ходит, привыкает потихоньку.

— Ну да, шеф не мой, — рассеянно подтвердил Золотов, — но все равно неприятно.

Интересно, а этого Плетнева есть за что посадить? Наверняка. У нас даже мертвого при желании осудить можно.

— Японский ресторан — это прекрасно, хотя и не патриотично, — отогнал он от себя неприятные мысли. — Давайте в японский.

— Да, неспокойное время настало, — озабоченно протянул Ланцов. — Мы для вас в отделе полиции кабинетик решили освободить. Так сказать, поближе к органам правопорядка. Мало ли что? Вы не против?

— Конечно. Почему я должен быть против? — с энтузиазмом согласился Золотов, резонно решивший, что в ментовке его искать точно не станут. — Это очень, очень удачная идея. Действительно, а мало ли что? Спасибо вам, Иван Михайлович, за заботу.

* * *

Мелкий романтик, он же гражданский должник Дима Федоров, отложив в сторону желтую метлу, не курил, не пил и не матерился. Просто сидел во дворе отдела на пару с водителем древнего служебного «козлика», выслушивая справедливые жалобы на необходимость ремонта транспортного средства. И что тут ремонтировать? Вчера еще надо было сдать по программе утилизации. Днище у машины давным-давно проржавело и отваливалось по кусочкам. Так, что педали натурально висели в воздухе. А деньги, выделенные на ремонт, ушли в фирму, поставляющую спортивные тренажеры.

Может, это даже своеобразная политика такая у физкультурника: когда весь транспорт из строя выйдет, придется сотрудникам по городу на своих двоих носиться. А бег трусцой — тоже спорт. Как там американцы его называют? Джогинг!

В чисто подметенный двор вкатился крутой джип. Вышли из него двое, деловито направились в здание отдела. В одном Дима признал того самого спутника Насти, что прибыл из Москвы по культурной линии. Которого Лузин с приятелями отметелили. Второй — и узнавать нечего, весь город в лицо знает! — заместитель мэра по уголовным… тьфу, по общественным делам.

Водитель «козлика» при виде московского гостя зачем-то спрятал за спину сигарету, словно опасаясь штрафа за курение на рабочем месте.

— Василич, кто это с Ланцовым? — прикинулся незнайкой Федоров. Всегда и всё лучше у водителя спрашивать. Водитель обычно новости первым узнает, потому как рулит, а сам слушает.

— Из Москвы. Со Следственного комитета. Проверять что-то приехал. Велели обеспечить полный комфорт. Тринадцатый кабинет для него освободили.

— Понятно…

Ох, мутный тип! Надо бы последить: кто такой, чем дышит? Дима тут же достал телефон и позвонил Насте. Но Настя была вне зоны. Связь в Великозельске тоже не отличалась высоким качеством.

Зато Золотову удалось ей дозвониться с первого раза. Он же здесь на особом обслуживании.

— Алло, Настя? Я вернулся. Нормально съездил. Ты хотела с каким-то человеком меня познакомить…

— Да, я помню… Я договорюсь с ним и перезвоню. Хорошо?

— Очень хорошо.

Вячеслав Андреевич включил стоящий на столе ноутбук. Пока тот загружался, оглядел добротно обставленный кабинет. Попутно заглянул в пустой сейф. Проверил, работает ли чайник, приоткрыл сахарницу. К его приему подготовились основательно — сахар был, была и коробка с чаем, банка с кофе. Даже вафельный торт и знаменитые местные конфеты предусмотрительно положили в ящик.

Выйти в интернет не получилось. Всемирная сеть была недоступна как коммерческая стоматология гастарбайтеру. Да, Ланцов говорил о том, что случаются перебои — кабель периодически тырят. Перебои были некстати — Вячеславу Андреевичу срочно требовалось выяснить некоторые подробности собственной биографии.

Пришлось звонить Овалову в Москву.

Макс звонка от товарища словно ждал и бодро отрапортовал, что в столице все по-прежнему. Вопрос он решает. Подал на кассацию, теперь ищет выход на судью. Вроде пообещали добрые люди посодействовать. Слепень не остыл пока, поэтому Золотову в Москву возвращаться рано.

— Слушай, у тебя есть связи в Следственном комитете? — выслушав отчет, поинтересовался беглец.

— А то! В нашем деле связи — всё.

— На днях там некоего Лузана обыскивали. Можешь узнать, какое отношение к нему имеет Плетнев Антон Романович? Следователь из Калининграда. И зачем его отправили в Великозельск. Постарайся побыстрее, очень надо.

— Ну ты времени не теряешь, как я погляжу, — восхитился Овалов. — Говори, что замутил?

— И второе, — не спешил раскрывать карты Золотов, — сгоняй в больницу к тому мужику. Узнай, не пришел ли в себя? Это очень важно.

— Я так понимаю, что тот мужик и есть Плетнев? Не, что-то ты, Славка, мутишь. Ты там осторожно смотри…

— Макс, ничего я не мучу! — осерчал Вячеслав Андреевич и нажал на отбой. Не докладывать же Максу, что он нагло пользуется чужим служебным положением. Тем более по телефону.

* * *

Свидание с Настей Великозельской помогло на время переключиться с мрачных дум на позитивные. Золотову импонировала ее увлеченность, перемешанная с чудачеством. Он и сам мог отнести себя к категории людей увлеченных — ах, какие увлекательные дела они творили с Максом. Но если Настина увлеченность была со знаком плюс, то его — со знаком «евро». У него в Москве — суета, суды, разводка лохов, у Насти здесь — природа, курганы, скифы, борьба за справедливость. Хрупкая упрямая девушка верила, что может изменить этот мир к лучшему, а он давно уже не верил. И тихо порадовался, когда она сказала, что арестовать Лузина-младшего не получилось, и давать показания не придется. Курганы — гораздо привлекательнее. Правда, придется пообщаться с каким-то мужичком, зацикленным на их изучении.

— Самарин очень интересный человек! Сам увидишь! — отрекламировала Настя.

Золотов с большим удовольствием услышал бы: «Ты — очень интересный человек! И я хотела бы провести с тобой не только день, но и ночь», — но услышал другое:

— Правда не без странностей, зато о курганах знает все, — она не очень умело объезжала ухабы. — Хотя по основной специальности химик. Ничего не поделаешь — многие учатся одному, а занимаются другим. У меня та же история.

Настя привлекала Золотова гораздо больше, чем все местные историки и химики вместе взятые. Ее даже не портил смешной цветастый сарафан, совсем не сочетавшийся с деловым пиджаком, вследствие чего она заслуженно претендовала на роль жертвы «Модного приговора».

Выяснилось, что она по образованию экономист. Мама настояла. После института трудилась в бухгалтерии цементного завода. Того самого, который потом обанкротили и продали на запчасти. А писать начала случайно, когда обокрали подружку. Правда, ее на запчасти не продавали. Но вынесли все ценное. Настя не смогла остаться в стороне, тем более что никто гадов искать не собирался — даже дела не возбудили. Тогда она провела собственное мини-расследование и вышла на воров. Точнее — вора. Им оказался бывший парень подружки, которому та дала от ворот поворот. Брошенный любовник решил отомстить. В перерыве между отсидками. Поскольку милиции было не до того, Настя пришла в редакцию местной газеты. Но там прямо и честно ответили: у нас авторы — люди занятые, о подобной ерунде писать некогда. Хотите — сами пишите. Настя вернулась домой и попробовала — получилось. В школе ей всегда за сочинения ставили пятерки. И учительница русского и литературы у них была замечательная, хоть и старенькая. В редакции Настю похвалили, статью напечатали почти без исправлений, благо никого из политического истеблишмента она не касалась. А вора посадили. Из чего Настя сделала далеко идущий вывод — пятая власть все-таки может что-то изменить в этом мире к лучшему. Воодушевленная успехом, предложила газете свои услуги. Сначала была внештатным корреспондентом, а потом взяли в штат. Теперь, правда, опять за штатом — поплатилась за любовь к справедливости.

Если б машина умела говорить, она бы заявила протест. Но не умела и молча терпела дорожные издевательства. Золотов, ощущавший раненым задом каждую выбоину в асфальте, постоянно морщился, еле сдерживаясь от боли. Но Настя Великозельская того стоила.

Журналистка краем глаза замечала гримасы боли на его столичном лице, мысленно прощаясь с вожделенным грантом.

— А ты где учился? — попыталась отвлечь культурного чиновника от дороги.

— Я — юрист, — Золотов в очередной раз выразительно скривился. — Мать с сестрой уговорили в Москву ехать поступать. Тогда это престижно было, на юридическом учиться.

— Вот! Мне моя то же самое говорила! Ну и где этот престиж? — Настя затормозила у невзрачного домишки и указала рукой на высокого худого мужчину лет пятидесяти, стоявшего на крыльце. — Приехали.

Археолог Самарин, не поздоровавшись, радостно озвучил благую весть:

— Настя, ты представляешь, дорогу к городищу ремонтировать собираются! Технику уже подогнали. Неужели дошло наконец? Что историческое наследие пропадает?

Словно не веря самому себе, Самарин добавил:

— Если, конечно, кто-то особняк не задумал там строить… Ну ладно… Лишь бы дорогу сделали.

Археолог энергично потряс протянутую руку Золотова.

Внешне знаток курганов выглядел точно так, как обыкновенно изображают ученого: долговязый, сутулый, в роговых очках. Похожий на Паганеля из «Детей капитана Гранта». Только чувствовался в нем какой-то надлом — то ли из-за дорог, то ли еще из-за чего.

Вспомнив, зачем его позвали, Самарин сразу оседлал своего конька. Могилы… Говоря о них, он как-то сразу приосанивался, молодел и, если можно так сказать — обновлялся, словно компьютер.

— Обычай хоронить усопших на курганах был присущ многим кочевым племенам. Но у скифов одно важное отличие — их курганы буквально нашпигованы золотом и драгоценными камнями! Причем, как у знати, так и у рядовых граждан…

— Так вас что больше интересует, золото или история? — с улыбкой уточнил Вячеслав Андреевич — воодушевление оратора на него не действовало. Он сохранял свой обычный деловой и прагматичный подход. То есть чисто европейский.

— Конечно, история! Разумеется! — Археолог испугался, что повел разговор не в то русло. А на кону — грант. И поспешил исправить ошибку: — Это же уникальнейший, богатейший материал! По значимости не меньший, чем египетская Долина царей! Пойдемте! Здесь недалеко исключительно интересное место.

Самарин подвел молодых людей к старому колодцу, заваленному сухими ветками.

— Курганы, Антон Романыч, имели сложную конструкцию, — вещал он, разбирая завал. — Помимо насыпного холма, внутри есть подземные ниши и катакомбы. Иногда рыли коридоры, выходящие на поверхность довольно далеко от самого кургана. Как правило, выходы были оформлены в виде колодца. Их делали, так сказать, на всякий случай, если вдруг что-то забыли положить при погребении. Колодцы тщательно маскировали от грабителей.

Покончив с ветками, он достал из кармана фонарик и посветил внутрь открывшегося лаза:

— Взгляните, Антон Романович…

Золотов осторожно заглянул. Колодец был явно старым, не очень глубоким и сухим. На дне его виднелись аккуратно прислоненные к стене лопаты и доски. Но ничто здесь не выдавало истинной древности. И никаких драгоценностей не наблюдалось.

— И что?

— Я уверен, это один из тех самых колодцев, — с энтузиазмом отозвался Самарин. — Все совпадает. Но самое главное — вот…

Археолог достал из нагрудного кармана несколько фотографий, протянул Золотову. На нечетких снимках были запечатлены какие-то старые кости, на одном фото — то ли пуговица, то ли наконечник стрелы.

— Я нашел это на дне. Вот кости лошади. Видите? Скифы верили в загробную жизнь и вместе с умершими закапывали слуг, лошадей, жен, ценности. Коридор, ведущий от колодца к кургану, обвалился, но это не столь важно. Где-то здесь, совсем рядом, был курган! Я уверен!

— И куда он делся? — оглянулся на чисто поле Золотов.

Да, на фотографиях лошадиных костей и пуговицах музея не организуешь. Не нужно быть деятелем от культуры, чтобы это понимать. Зачем только Настя его сюда притащила? Они что, всерьез надеются кого-то заинтересовать старым колодцем?

— Осел. Либо срыли. Скорее всего, еще до революции. Понадобилась земля — вот и срыли. Но вглубь же не копали! Представляете, что там может быть?! Нет, не представляете! Да я и сам не представляю. Всё! Всё что угодно! Утварь, остатки одежды, украшения! Но, чтобы начать раскопки, нужны средства. Я бы и сам, но в одиночку не потянуть. Это же сложная процедура — раскопки. Люди нужны, инструменты, помещение для хранения, охрана… Разрешение, наконец…

Вячеслав Андреевич нагнулся и принялся внимательно разглядывать дно колодца. Словно надеялся тоже обнаружить там какой-либо артефакт.

— Я куда только не писал! — в спину ему возмущался археолог. — Никому ничего не надо! Антон Романович, посодействуйте! Если грант дадут, на весь мир прославимся! А главное — раскопки грамотно провести.

Возможность прославиться на всю Россию-мать у Золотова и без археолога была. В Сети в масляных красках распишут, как чиновник из Москвы на патриотизме нажился. На святом, можно сказать. Он пощупал чистыми руками грязные бревна. По приставленной деревянной лестнице не поленился спуститься вниз, улыбкой маскируя боль в правой ягодице. Осмотрелся внизу, колупнул ногтем землю под ногами и лишний раз утвердился в собственной догадке. Вылез обратно, отряхнулся. Решил посоветоваться с Настей. Но та отошла в сторону и докладывала маме оперативную обстановку. (Нет, ма, не изнасиловал, успокойся… И даже не намекал…)

Вячеслав Андреевич мягко взял под руку местного Паганеля.

— Я, Сергей Петрович, конечно, не археолог, — задушевно начал он, — но подозреваю, что ямка-то свежая. А кости лошадиные с ближайшей конюшни. Давайте уж начистоту… Инсталляция замечательная, спору нет! Туристы со всех краев, завидев ее, будут визжать, плакать и делать сэлфи. Только это ведь не скифов работа, да?

Самарин склонил голову на грудь, словно пойманный на краже со взломом ребятенок, высвободил руку, опустился на поваленное дерево. Снял очки, углом рубашки медленно протер их и водрузил обратно на нос. Обманывать Самарин не умел и не любил. А правда лишала его даже призрачной надежды на какую бы то ни было материальную помощь от государства.

— Хорошо, да… — наконец виновато признал он. — Вы совершенно правы. Это обычный колодец. Скорей всего, староверский…

Между прочим, староверский колодец позапрошлого века тоже не каждый день встречается. Тоже какая-никакая, а история. Другой городской голова, похозяйственнее, давным-давно решеткой огородить велел бы, навес соорудить. Но на все обращения Самарина к администрации города поступали только отказы. Расходы в бюджет не заложены, а значит — денег нет.

— Понимаете, Антон Романыч, — историк поднял на представителя Министерства культуры близорукие глаза, — последняя археологическая экспедиция была в наших краях в девяносто первом году. Они открыли два новых городища. Множество ценных экспонатов. А сколько еще могли бы за это время открыть! Нам бы не на один — на десять музеев хватило бы. Туристы бы ездили, деньги платили. Но ведь нет, никому ничего не нужно!

От собственного бессилия, от того, что трюк с сокровищами скифов не прошел, Самарин начал потихоньку заводиться и повышать голос. Вознося руки к небу, он, словно плакальщица на поминках, причитал о том, что уникальные исторические ценности никого не интересуют. До кучи приплел сюда же перестройку с приватизацией и Чубайсом — именно в них, на взгляд археолога, таился источник всех бед.

— Здесь ведь не просто ценности! Несметные сокровища! — уговаривал он Золотова, который даже не пытался возражать. — Но ни копейки на то, чтобы элементарно сберечь их, не дают! Хоть бери и новые курганы насыпай, чтобы внимание привлечь! Поймите, всем этим богатствам грозит полное забвение! Сейчас окончательно распашут и коттеджей понастроят!

Энтузиаст вскочил и принялся в бессилии широкими шагами мерить поваленное дерево.

— А можно еще вопрос? — Вячеслав Андреевич наклонился к уху собеседника: — Строго между нами. Ведь это Настя уговорила вас показать мне все это?

— Ну не то чтобы уговорила, — Самарин слегка стушевался: — Попросила. В смысле предложила. Она предложила, а я согласился.

— То есть нет на самом деле никаких сокровищ?

Вот деятели! Думали под выбеленную на солнце лошадиную мостолыгу отхватить у Минкульта денег? А Настя-то, Настя! Борец за правду! Ворюг в интернете обличает, а сама туда же. Конечно, обидно — другие воруют, а тебе не дают. Старая истина — воровать надо давать всем. Тогда не будет никакой оппозиции.

— Почему нет? — решительно возразил археолог. — Непременно должны быть. Если в двух местах раскопали, значит, еще есть. Надо только серьезно заняться. Я же вам объяснял: люди, средства…

А что? Он, возможно, прав. Будут деньги — начнутся работы, а там, глядишь, и откопается что-нибудь сто́ящее, типа гробницы Тутанхамона, который якобы заявил, что правда всегда одна.

Тут бы Золотову поблагодарить за экскурсию и удалиться, но его внезапно будто кто-то клюнул в подстреленное место. Этот кто-то носил простое русское имя латинского происхождения — понт. Вячеслав Андреевич красноречиво махнул рукой и, не моргнув глазом, пообещал оказать посильное содействие. А вдруг и впрямь найдутся сокровища скифов?! Что удивительно, был при этом совершенно искренен. Чуть ли не слеза навернулась. Правда, каким образом сможет оказать содействие, новоявленный меценат совершенно не задумывался.

Археолог Самарин был готов броситься в ноги и лобызать итальянские ботинки. (Благодетель!!! Родненький!!!) Только выставив руки, Золотову удалось удержать его на месте. Тогда Сергей Петрович, подпрыгивая, бросился вниз, в город, делиться радостным известием с народом. Забыл даже про авто. Бегом, бегом…

— Ты правда ему поможешь? — уточнила Настя, когда они остались одни.

Понт тоже убежал, разум вернулся.

— Постараюсь, — неуверенно ответил культурный чиновник. — Хотя все не так просто.

Что он мог сделать? Да ничего! И пытаться не стоит — только лишний раз светиться. Было, конечно, немного неловко от того, что обнадежил приличного, увлеченного человека, но Настина искренняя благодарность нивелировала эту неловкость.

— Он очень хороший человек. Ты помоги ему, пожалуйста, — еще раз мягко попросила журналистка. — Его у нас за полоумного считают. А я думаю, что без таких полоумных мир давно превратился бы в свальную яму. У него жена два года назад без вести пропала. Со станции шла. Никаких следов. Правда, не сильно и искали. Так он до сих пор судится, чтобы ее умершей не признавали. И ни на кого даже не глядит. А мог бы, невест у нас хватает.

Это напомнило Золотову историю собственной семьи, которой он решил поделиться с Настей. Когда его отец, опытный геолог, не вернулся из экспедиции, мама тоже отказалась верить, что он пропал навсегда. Даже десятилетний Слава понимал, что отца больше нет — в тайге выжить одному практически невозможно. Раз через несколько дней к людям не вышел, значит, погиб. А мама до сих пор ждет. Сколько лет уже телефон городской на себя не переписывает. Каждый месяц получает квитанцию на имя отца, и ей кажется, что он жив. Тоже больше замуж не вышла. Слава с сестрой одно время мать уговаривали, просили здраво взглянуть на вещи, а потом перестали. Раз ей так лучше, то пусть думает о нем как о живом. Рассказывая историю своей семьи, Золотов вдруг вспомнил о матери. Черт, к ней же цветоводы наведывались наверняка. Но маму просто так не возьмешь. Даже с пистолетом. У мамы батин карабин скучает на антресолях. И цветоводы должны были свалить посрамленными. Иначе Овалов бы сообщил.

Свои мысли о цветоводах и карабине Вячеслав Андреевич, разумеется, оставил при себе. Он остановился на берегу заросшего камышом и осокой пруда. В пруду надрывно квакали лягушки. Над пахучей застоявшейся водой носились блестящие стрекозы. Солнце слепило, поэтому повлажневшие от воспоминаний глаза легко можно было оправдать ярким светом.

Настя тоже поделилась семейными воспоминаниями-ценностями:

— А мой дед художником был… Одно время храмы расписывал. Еще при Советском Союзе. Его как-то в райком комсомола вызвали и предъявили — как так, ты, атеист, комсомолец, занимаешься таким мракобесием? Тебя для этого в Академии художеств учили? А дед просто ответил — есть всего два пути: разрушать храмы или восстанавливать. Я предпочитаю восстанавливать… Я, кстати, тоже… А ты?

Она посмотрела ему прямо в глаза, но не как следователь на допросе. А как-то по-детски. Рассчитывая только на положительный ответ.

— Конечно, — соврал Вячеслав Андреевич, ничего в своей жизни пока не восстановивший, кроме разбитого бампера своего кабриолета. Да и то руками механика.

Она приблизилась почти вплотную. Глаза у Золотова оказались совершенно обычные, как у всех. Ресницы — белок — хрусталик — зрачок. Не пришелец, не зомби. Но она сумела разглядеть в них нечто необыкновенное. Такое, что позволило неожиданно для самой себя приблизить лицо вплотную и коснуться губами его губ. (Доча, доча, опомнись, глупая!!!!!)

Золотов не удивился, не насторожился. Он отчаянно обрадовался. Сам задумывал поцеловать Настю, но чуть позже, не под аккомпанемент лягушек. Медленно притянул Настю к себе и с чувством ответил.

Поцелуй затянулся. Целовалась Настя восхитительно, словно окончила специальные курсы.

Но что для одних — джаз, для других — реквием. Мелкий романтик Федоров, наблюдавший за поцелуем в табельный бинокль из кустов, слышал сейчас второе.

— Черт! Сволочь! Москвич поганый! Убью!

Примерно то же самое прокричала и Настина мама, завидев в окно, как ее неразумная дочь возвращается домой с охапкой полевых цветов.

С потаенной злобой Анна Павловна наблюдала, как дщерь заботливо и с трепетом ставит букет в вазу. По всему чувствовалось, что настроение у дочурки отменное. Даже портить жалко. А придется. Не из вредности, а для будущего внука. Чтоб без отца не рос.

— Димка, что ли, снова подарил? — для затравки начала она.

— Нет. Один хороший человек, — нараспев ответила легкомысленная Анастасия.

— Сейчас все хорошие. Главное, за вещами следить! Ты сумку проверь, все ли на месте? Вчера по телевизору у Малахова опять про брачных аферистов говорили. Жалко, ты не видела…

— Мама-а!!! Какие еще аферисты? Что с меня возьмешь?! В смысле… Нечего у меня брать.

— А честь девичью?! Попользуется и бросит. Хоть кто такой-то? Ты паспорт его видела?

— Видела! — на автомате соврала носитель чести.

Но мама так просто сдаваться не собиралась. Девчонке замуж давно пора, и жених отличный круги нарезает, а она носом крутит! Вот вышла бы за Диму, нарожала детишек, тогда вся блажь с поисками правды выветрилась бы! Перед людьми неудобно: взрослая, а в голове поле ромашковое вместо мозгов!

— Это из Министерства культуры! Солидный человек! — Настя постаралась взять себя в руки и спокойно, без потасовки, объяснить: — Здесь в командировке. Занимается патриотическим воспитанием молодежи, чтоб ты знала!

— Тот москвич, что ли, с поезда?

— Он из-под Тулы. Просто живет в Москве, — Насте казалось, что провинциальные корни Антона должны хоть как-то примирить маму с его существованием.

— Насть, неужели своих нету? — окончательно расстроилась та, приготовив платок для слез. — Вон Димочка, опять же. А московские, они ж дурные все, развращенные. С оттенками серого!

— Ма, прекрати! Антон — очень хороший человек и совсем не развращенный. Почему, если из столицы — значит, плохой? Ты вон на наших, местных красавцев взгляни! Безо всяких оттенков!

Настя коварно умолчала, что именно местные ее из ресторана за волосы выволокли и на грязный холодный тротуар бросили. Маме такого лучше не знать. А то на пороге шлагбаумом опустится. Или вообще замурует живьем.

* * *

Плетнев с соседом Константином увлеченно резались в самодельные карты, изготовленные из историй болезней. Истории и цветные карандаши попутчик раздобыл в «вертухайской».

Правила игры в «буру» Плетнев вроде бы усвоил легко, но на практике их применить получалось плохо.

— Нет, нет. Дама не может бить туза.

— Почему?

— Потому что она — баба! А он — туз, прикинь! Он сам всех бьет. — Сосед задумался, погрузившись в себя, и выдал: — То есть по жизни, конечно, может приложить, но в картах нет.

— Почему?

— Что ты заладил?! Правила такие потому что! Пра-ви-ла! Закон! А он превыше всего.

Пока запутавшийся Плетнев раздумывал, кто кого бьет, в палату вошли мрачный доктор и жена Лера, явно взволнованная.

Доктор присел на край стула рядом с Плетневым и, осторожно подбирая слова, сообщил, что наконец-то пришли результаты последних исследований. К его врачебному прискорбию, они…

— Юрочка, только не волнуйся, но они не совсем положительные, — пискнула из-за докторской спины Лера.

«Почему когда тебя вдруг просят не волноваться, ты начинаешь волноваться сильнее, — подумал Плетнев, ощущая, как это волнение вонзилось ему между лопаток. — Что еще случилось?»

— Нет, почему же, я бы так не сказал, даже напротив…

Доктор наморщил лоб и выдержал паузу:

— …у вас положительная реакция Вассермана. Вы помните, что это такое?

Плетнев не помнил. Зато хорошо помнил сосед Константин. Он мгновенно перелетел на собственную кровать, не забыв незаметно отряхнуть сзади пижамные штаны.

— Возможно, это не связано с венерическим заболеванием, — поспешил успокоить доктор, — так иногда случается. Отложение солей, скрытые инфекции. Надо провести дополнительное обследование.

Врач вышел. Лера подсела рядом, бережно взяла мужа за руку, поцеловала в заросшую щетиной щеку.

— Не волнуйся, милый, — увещевала она. — Это лечится. Курс антибиотиков и все такое… Я поговорю с доктором. Не будут же они тебя здесь из-за Вассермана держать? Если надо — расписку напишу. Домой поедем.

Искренне пораженный поведением чужой супруги, так спокойно отреагировавшей на трагическую новость, Константин аж присвистнул. О том, что сделала бы в подобной ситуации его собственная благоверная, даже думать не хотелось. Хотя никакой благоверной у него на данный момент не было.

Лера убежала уговаривать доктора.

— Не, похоже, ты точно режиссер, — с завистью заметил сосед, — Вассермана-то не подделаешь. Он и в Африке Вассерман.

Константин назидательно поднял над головой указательный палец:

— Вы, режиссеры, все, как собаки, блудливые. Ни одной юбки не пропустите! А с женой у тебя конкретно поставлено. Уважуха! Если, конечно, она не засланный казачок. Ты, Юрок, все равно на воле ухо востро держи. Не расслабляйся. Правда, есть одна радость — с Вассерманом тебя теперь на органы не возьмут. Хотя… Смотря что за органы. Почке, например, по фиг…

* * *

Золотов вернулся в коттедж воодушевленный своими победами на двух фронтах — меценатском и личном. Конечно, обе победы были неполными, и в глубине души он надеялся затащить Настю в гости, но та, загородившись строгой мамой как щитом, поспешила домой.

Золотов скучал недолго — из холодильника, полного всякой снеди, извлек банку пива и принялся за портняжную работу. Требовалось кителек украденный ушить.

Поскольку в швейном деле Вячеслав Андреевич не особо разбирался, продвигалось оно медленно и коряво. К тому же его постоянно отвлекали.

Сначала друг Овалов позвонил. Отрапортовал, что неведомый московский Лузан за злоупотребления неправедные уже в изолятор поехал, на днях обвинение предъявят. Плетнева действительно он из Калининграда в командировку вызвал и в Великозельск направил. Проверять материалы Контрольно-ревизионного управления. Почему именно Плетнева? Видимо, были на то свои причины. Настоящий же Плетнев до сих пор пребывает в больнице в беспамятстве.

Заодно Макс сообщил, что Жанночка Славочку по всей Москве ищет, телефон Овалову оборвала. Плачет, просит помощи в розысках. Клянется, что от пережитого ужаса не в себе была, погорячилась. Просит передать, чтобы понял и простил. Клянется, что любит. Заодно про какие-то деньги напомнила, но тут Овалов не понял: то ли они ей срочно нужны, то ли наоборот — не нужны.

Такого поворота событий портняжка совершенно не ожидал. На вопрос компаньона, что передать русалочке, ответил уклончиво, мол, сам ей перезвонит.

Удивительное дело, еще несколько дней назад Вячеслав Андреевич тут же бросился бы к телефону, но теперь совсем не торопился. Пусть девочка поволнуется, сговорчивее будет. Пускай задумается, что она не одна такая принцесса на зеленом свете. И пусть сообразит, наконец, что такими, как Золотов, не разбрасываются.

Следующий звонок, оторвавший от шитья и мыслей о женском коварстве, был уже в дверь. В прихожей блямкнуло, потом разразилась соловьиная трель. Золотов отложил шитье, накрыл на всякий случай полотенцем и пошел открывать, втайне надеясь, что к нему на огонек заглянула-таки увлеченная натура. Все-таки он полдня сегодня на этого Паганеля потратил. Лишь бы ей угодить.

Но, увы. На пороге стояла другая увлеченная. Зайка. Та самая, что на кордоне оказывала Золотову первую помощь. В этот раз она была без заячих ушек, но одета соответственно роду занятий. Ярко и вульгарно. Вдобавок в апокалиптическом голубом парике.

— Добрый вечер, Антон, — томно протянула она, сопровождая приветствие зажигательным взглядом, от которого можно было бы прикурить сигарету (если бы Минздрав не предупреждал). Но Золотов, к счастью, не курил.

Ишь, как взялись за Антона Романыча — со всех сторон… Похоже, в деле со льготными лекарствами, если копнуть, много любопытного нарыть можно. Почти как в скифском кургане.

Глупо, наверное, было отказываться от дармовых удовольствий, плывущих прямо в руки, но Золотов не спешил. Он был из тех мальчиков, которые воспитаны мамами на положительной литературе, поэтому к продажной любви относился негативно. Девушка должна все же будить в душе хоть мизерные романтические чувства, а никаких чувств к синеволосой зайчихе он не испытывал. Кроме жалости. К тому же, истинная цель ее визита — большой вопрос. Может, у них по коттеджу камеры понатыканы. Не зря же Настя охарактеризовала Ланцова как редкую сволочь. Потом как покажут домашнее видео с ним в главной роли, как прижмут к стенке. Не хватало только в его положении в эротическом кино засветиться! И дело даже не в том, что отошлют Плетневу по месту службы и получится, что Золотов безвинного — более того, беспамятного! — человека подставил. Хуже, что по этому домашнему порно легко будет самого Золотова найти.

— Привет. Тебе чего?

— Отдохнуть не желаешь? — Она выразительно тянула гласные и «однозначительно» строила крашеные глаза.

— Да я вроде не устал… Ступай домой с богом. Поздно уже. Люди темные по улицам пошаливают.

Будь на ее месте другая зайчиха, послал бы в лес, не задумываясь, но эта как-никак ему первую помощь оказала.

Увидев, как дверь перед ее лицом начинает закрываться, Зайка, бегло оглядевшись по сторонам, взмолилась:

— Погоди! На минутку можно? Ну, пожалуйста.

Она ловко подставила на пути двери ногу в жутких босоножках на огромной платформе. (В «Модный приговор»! Срочно! Бегом!) Пришлось впустить.

— Слушай, Антон, — начала она неуверенным, абсолютно не свойственным для ее специальности тоном, — если не хочешь отдых, можно я у тебя просто так посижу? С часик всего? А?

Золотов вопросительно поднял бровь. С чего это ей у него сидеть? Или надеется, что слово за слово, а там клиент дозреет?

— Ну… В общем, мне велено тебя развлечь. Любыми возможными способами. А то у меня проблемы будут.

Она скосила глаза куда-то в сторону, словно там стоял создатель будущих проблем.

— Эти, с кем на охоту ездили, — объяснила Зайка, понизив голос до шепота, — они меня привезли. Вон там, под деревом, видишь машину? Сидят, гады, наблюдают. А не выполню, еще покалечат. С них станется. Антоша, не выгоняй, будь человеком!

— Хорошие у вас традиции! — усмехнулся липовый следователь.

— У вас, можно подумать, другие…

— Да, в принципе, те же самые, — он меланхолично пожал плечами. — У людей с фантазией всегда плохо было. Всё везде одинаково. Схема отработана. Ладно, проходи.

— Во-во, хорошо, что ты понимаешь. Я же не сама к тебе приперлась, типа не по собственной инициативе. Просто работа такая. Между прочим, я твою задницу спасла, не забыл?

Зайка в придачу к обуви сняла с головы голубой парик, пристроила на вешалку. Как зимнюю шапку. Оказалось, что волосы у нее темные и стрижка короткая.

Похоже, не врет. Золотов осторожно выглянул из-за занавески на улицу и разглядел в сумерках припаркованный за кустами внедорожник. Пусть уж лучше посидит. А то действительно покалечат. Жалко спасительницу.

— На кухню. Пиво будешь? Тебя как звать?

— Пиво буду. Звать Мальвина, — весело отрапортовала путана.

— Я не про кличку. На самом деле как? — Золотов достал из холодильника бутылку отличного чешского пива, налил в высокий стакан.

— Слушай, пивас у тебя классный! — с энтузиазмом одобрила она. — Я как-то хотела себе такого купить, да жаба задушила. Дорогущее, зараза!

Оказалось, что Мальвина — настоящее имя. Так и в паспорте записано. Мальвина Николаевна Огурцова — отвал башки! Можно называть просто Лина. Это папашка в молодости постарался, выпендриться хотел. Мечтал, чтобы у него дочка была не как все. Типа девочка с голубыми волосами. Вот, она и выросла не такая, как все… А в школе, между прочим, на пятерки училась. В училище поступила на фельдшера, но бросила. Какой смысл? В поликлинике сидеть на пять тысяч или в больнице на шесть? Нет уж, спасибо! Клятва Гиппократа — вещь хорошая, но только не за бюджетные деньги. Зачем тогда поступала? Романтики, блин, хотела! Человеческие жизни спасать.

— А так романтичней, да? — окинул ее взглядом Золотов.

Подлил еще пива, достал из холодильника всякие вкусности — пускай девчонка порадуется. Завтра, пока его не будет, рефрежерейтор опять наполнится. Сказка! Холодильник-самобран.

— Вот только морали не надо! Сыта по горло! — вдруг разозлилась Зайка и даже тарелку с балыком отодвинула. — Все только и читают. Сами, можно подумать, с небес спустились. Тоже мне, ангелы! Думаешь, не знаю, зачем ты сюда приехал?

— Интересно… И зачем?

— Да чтобы бабки получить и отвалить! Слышала, как эти трепались, — она кивнула в сторону окна. — Так бы тебя на охоту и повезли, будь ты честный! И нас бы не подкладывали… Так что не надо! Я почестней многих буду. Хоть не притворяюсь. Сами то… Мальчики по вызову!

Она допила пиво, равнодушно поймала мрачный золотовский взгляд и сообразила, что перегнула палку. Он ее, между прочим, впустил, пожалел, а она взялась язвы обнажать, вместо чего другого, что по штату положено. Пришлось идти на попятный и извиняться:

— Ну чего ты? Ладно, не обращай внимания. Я всё понимаю. Кто на что учился. Слушай, может, помочь чем-нибудь? Обед сварить.

— А ты умеешь?

— Сам такой…

— Нет, не надо обеда… Приготовили уже.

Золотов вспомнил про прикрытый полотенцем китель:

— Да… нужна помощь.

Необходимость ушивать объяснил тем, что сильно похудел в последнее время. Был толстоват и решил сесть на кремлевскую диету.

— С жиру бесишься, да? Зачем мужику вообще диета? Вас мало, нас — баб — много, мы любых готовы ублажать. А если еще и не пьет, и не бьет, то пускай хоть на бегемота похож будет. Так что зря мучился, со всей ответственностью говорю. Это нам после шести жрать нельзя, а вам, мужикам, без разницы. Тем более когда под боком полный холодильник. Кушай, Антоша, ни в чем себе не отказывай!

Золотов хохотал во весь голос, слушая ее философию. Хорошо, что не выгнал, впустил — хоть развеяться помогла.

Она словно прочитала его мысли:

— Что-то скучно сидим. Может, хоть в города поиграем, пока шью? Любишь в города? Я первая! Курган!..

— Никарагуа.

— Астрахань…

Из-за неурочного визита Зайки Золотов наутро снова не выспался. Хотя до интима дело так и не дошло. Только города и народные песни под пивасик.

Утром на деловой завтрак с Ланцовым он явился в ресторан раздраженным и заспанным. Вернее, не явился. Его привезли верные оруженосцы Леший и Кишка.

Ланцов уже ждал. Стол для завтрака был накрыт столь щедро, что хватило бы на баржу нелегалов из Африки. Может, зря они с Мальвиной китель ушивали?

— Антон Романович, — осторожно приступил к главной теме Иван Михайлович, дожидаясь, пока гость размажет по булочке паленую черную икорку, — я хотел обсудить с вами одну тему. Вы, наверное, догадываетесь?

— Пока не очень, — дипломатично отозвался Золотов, прекрасно понимая, о чем пойдет разговор.

Это была своеобразная игра. По своим правилам. Обоим эти правила были отлично известны. Вячеслав Андреевич, например, в московской районной администрации их назубок выучил.

Каждый участник прекрасно понимал, что исход дела может быть только один. Но приличия требовалось соблюсти. Пусть даже этот Антон Романыч и от Лузана приехал. От своего человека. И второе правило — никогда не называть сумму первому. Должны предложить сами, а мы подкорректируем.

— Понимаете ли, — покаянно повел свою линию Ланцов, — те материалы по лекарствам — это чисто технический брак. Ни у кого в мыслях не было наживаться на льготниках.

— Не сомневаюсь, — с готовностью подтвердил Золотов и отправил в рот ломтик копченой осетрины.

Как такое может в голову прийти, чтобы на льготниках нажиться? Разумеется, технический брак. Бухгалтер неопытный попался — нули не подсчитал.

— И тендер по закупке проводился абсолютно объективно. Но мы же не спецслужбы, не можем проверить подноготную каждой фирмы.

В ясных и прозрачных глазах Ланцова читалось такое раскаяние, что тут же хотелось дать ему условный срок или выпустить по амнистии.

И то верно, кто ж мог помыслить, что младший Лузин, сын вице-мэра и владелец фирмы «Фармоток», выигравшей тендер на лекарства, — непорядочный человек? У вице-мэра по определению все члены семьи — хоть в святые записывай.

— Разве ж мы полагали, что их цены окажутся вдвое выше рыночных? Вы, ведь, читали материалы.

То есть вину свою признаем, пожадничали немножко. Но из этих денег, что за лекарства, с откатов и вам перепадет. Можете не сомневаться. На то и рассчитано при закупках. Чтобы всем хватило.

— Читал, — строго подтвердил Золотов и легонько пожурил. — Действительно, цены явно завышены. И даже не вдвое.

Это, в свою очередь, должно было означать, что дешево отделаться не получится.

— Ох, виноваты! Виноваты, каюсь. — Ланцов достал из кармана батистовый платочек и утер лоб.

Не то чтобы в ресторане было жарко, просто момент волнительный. От внутреннего напряжения на пухлых купидоновых щечках проступила мелкая сетка набухших сосудов. Ох и что все в городскую администрацию на работу метят? Работа, как у каторжного, за каждым словом следить приходится. Того и гляди инфаркт хватит в расцвете лет.

— Но очень бы хотелось, чтобы вы подошли к проверке по возможности объективно, — Иван Михайлович, отдышавшись, гнул свою линию. — Чтобы посмотрели на все не только, так сказать, с обвинительным уклоном. Но и приняли во внимание смягчающие обстоятельства.

— Хорошо. Приму. А какие? — Золотову было смешно наблюдать за мучениями собеседника. Но ничего не поделаешь, правила не ими придуманы, правила нужно соблюдать. А то какая же это игра — без правил и понятий?

Имелось в виду: а сколько это в конвертируемой валюте?

— Наше искреннее раскаяние и готовность загладить вину.

Ланцов достал из внутреннего кармана ручку и изобразил на бумажной салфетке стоимость вины.

— Вас устроит?

Золотов одобрил с первого взгляда. Даже пожалел, что им с Оваловым такие симпатичные цифры никогда не предлагались. И тут, кстати, приплыла замечательная цитата Макса: «Мы честных людей не обуваем. А вор пускай платит». Зачем отказываться от того, что само в руки плывет. Главное, грамотно сеть завести, чтобы ни одна рыбешка-бумажка не проскользнула. Поэтому пока соглашаться не стоит.

Лжеследователь сделал вид, что полностью поглощен кулинарными шедеврами местного шеф-повара.

Ланцову же было не до жратвы, он пребывал в состоянии игрока, наблюдавшего за рулеткой. Уж очень насторожило «но», небрежно брошенное московским гостем. Понятно, что изображенная на салфетке цифра за эти минуты существенно подросла и придется раскошеливаться, но таков ли масштаб проблемы? О том, что в ответ может последовать отказ, Иван Михайлович вообще не думал.

Прочитав по лицу заместителя мэра, что тот дозрел до того, чтобы согласиться со встречным предложением, Вячеслав Андреевич показал настоящий столичный мастер-класс. Прокурорским взглядом уставился визави прямо в переносицу и тихо поинтересовался:

— У вас как в школе с математикой было? Вот мне, знаете, всегда нравилось число «пи» — есть в нем что-то магическое, не правда ли? Я даже помню его до седьмого знака.

Лицо Золотова озарила при этих словах широкая, простодушная улыбка. Еще бы, кто не вспоминает школу с улыбкой?

Ну надо же, с виду свойский мужик, и Лузан его рекомендовал, а дерет безбожно! Совсем они там, в Москве, оборзели с расценками. Последнюю совесть потеряли! Надо же исходить из реальных возможностей! Великозельск — не Москва, такие деньжищи просто так из сейфа не вытащишь. Каждую копейку бюджетную выгрызать приходится. Если так пойдет, придется снова цены на лекарства повышать. Не только для льготников.

— До седьмого? Многовато, — нахмурился Иван Михайлович и снова пустил в ход батистовый платок. — Я вот дальше шестого никак не могу выучить.

Понимать следовало так: «Ты чего, начальник, поляны не сечешь?! Это где ж видано, в натуре, чтобы за какие-то „колеса“ больше ляма требовать?! А по рогам?»

— Надо просто захотеть, — поучительно возразил начальник. — Будьте добры ручку. Я напишу. Подучите. Сумели напортачить — умейте и ответ держать.

Ланцов страдальчески поглядел на изображенную Золотовым на обороте салфетки цифру и с трудом выдавил:

— Я постараюсь.

Подстрочник читался легко — необходимо одобрение сверху получить. Сам он — человек маленький. Только пусть Антон Романыч не изволит беспокоиться: сумма серьезная, но они потянут. Детишкам собственным киндер-сюрприз недодадут, а сдюжат.

Полная и практически «бездоговорочная» победа. Золотов психологию «давателей» отлично знал. Опыт. Понимал, что возражать никто не посмеет. Поэтому спокойно продолжил наслаждаться высокой кухней. Отломил кусочек теплого хлеба, намазал маслом, пристроил поверх карпаччо из лосося и отправил в рот.

Ланцов же, наоборот, подальше отодвинул тарелку. Теперь, когда разобрались с этим числом пи, будь оно неладно, хотелось бы и гарантии получить.

— Вопрос второй, Антон Романович. Обычно вознаграждение следует после выполненной работы. Поэтому вы все получите, когда постановление об отказе в возбуждении уголовного дела увидит свет и будет утверждено в нашей прокуратуре.

Ты не думай, что самый умный! Предоплаты не будет. Заряжаешь такие расценки — жди.

— А если прокуратура не утвердит? — с чистой улыбкой поинтересовался взятковзятель.

Так, для поддержания разговора спросил. Это что ж такое должно произойти, чтобы местная прокуратура против собственного мэра поперла? Черная оспа должна в Великозельске случиться, не меньше.

— Не волнуйтесь. Она утвердит, — тут же успокоил Ланцов.

Оспу давно на всей планете вывели!

— Хорошо. Но в любом случае, я не могу вынести постановление, никого не опросив. Хотя бы формально, — лишний раз показал собственную значимость Золотов.

Ланцов вздохнул с облегчением и мысленно перекрестился. Если начинается обсуждение деталей, значит, принципиально вопрос решен. А именно для этого он и встал ни свет ни заря. Вместо того чтобы дома каши овсяной поесть, которую ему по утрам жена варит, натрескался от волнения всяких вредных деликатесов и будет весь день желудком страдать. А куда денешься? Работа. Вредная.

— Это конечно, — с готовностью подтвердил Ланцов, пряча в карман натруженный батист. Он свое отработал. — Скажите, кого хотите видеть, мы пришлем без вопросов. Либо вызовите сами. Придут по первому требованию.

— Договорились, — подытожил Золотов.

На этом деловые вопросы были решены. А личных между Ланцовым и Золотовым, к счастью обоих, не существовало. Повисла неловкая пауза. Говорить было не о чем, сразу расходиться — неудобно.

— Может, еще раз на охоту? — предложил вельможный чиновник.

Что уж мелочиться? Когда такие бабки от себя отрывать нужно, дополнительная пьянка погоды не сделает. Пусть москвич прочувствует широту великозельской души и меткость глаза.

— Нет. Спасибо.

Неизвестно еще, чем история с медведем могла закончиться.

Покончив в неловкой тишине с завтраком, они вышли на улицу, пожали друг другу руки и расстались. Ланцов покатил в мэрию — отчитываться, а Золотов решил пешочком прогуляться до отдела полиции. Всего-то два квартала. Городок небольшой, все рядом.

Джентльменам, забывшим про осторожность, было невдомек, что за их деловым завтраком наблюдал совершенно неслучайный свидетель.

* * *

Прекрасным летним утром красна девица Настенька Журавлева отпила парного молочка из крынки, подпоясалась, повязала цветастую косынку, бросила в котомку второй айфон и отправилась мыть полы в избу-читальню. То есть — в библиотеку. Подработка. Клиринг.

Выспалась она превосходно. И сны ей снились про любовь. Словно в сериалах на канале «Россия». Потому не осерчала, заметив лица знакомый квадрат. Добр молодец Федоров караулил у калитки. С биноклем на шее.

— Привет, Дима.

— Привет…

— Неважно выглядишь. Пил?

Мелкий романтик и гражданский должник потер пальцами красные, воспаленные от отсутствия сна глаза и нерешительно взял Настю за руку. Красна девица была в таком чудесном настроении, что руки не отняла и пощечину не влепила.

Дима мялся, никак не решаясь начать тревожный разговор. Вдруг он что-то перепутал? Не так понял? А, впрочем, что тут можно неправильно понять? Все ясней ясного!

— Нет… Только квас… Насть, тот мужик, с которым ты в купе ехала… Он точно из Министерства культуры?

— Да, — Настя нахмурилась, — ищет, кому выделить гранты. А почему ты спрашиваешь?

Какое ему до Антона дело? Понятно, ревнует. Но только ревновать ее он никакого права не имеет. Она нахмурилась еще больше и выдернула руку.

— Боюсь, он другое ищет. Вот, глянь, — мелкий романтик протянул ей мобильник. На подлом снимке были запечатлены завтракающие Ланцов с Золотовым. — Это сегодня утром.

Дима потому и выглядел неважно, что вторые сутки не спал. Днем на службе трудился, а ночью московского красавчика пас. Не зря старался, получается. Пусть теперь Настя полюбуется. Пускай знает горькую правду.

— И что? — На Настю снимок особого впечатления не произвел. — Ланцов его встречал. Понятно, что они знакомы.

Чего Дима пытается добиться? Она ни минуты не сомневалась, что воздыхатель и приехал к ней только для того, чтобы нового знакомого хоть как-то смешать с великозельской грязью.

— Послушай, Дима, тебе, конечно, не понять, что два человека могут просто позавтракать в ресторане. В твоем департаменте так не принято. Но, скорее всего, это просто деловая встреча. Ланцов — заместитель мэра, он многие вопросы у нас решает. К сожалению.

— Это точно. Деловая. Вот, — он достал салфетку, неосторожно выброшенную Ланцовым в ресторанную урну.

Мэрский зам никак не мог предположить, что в родном городе найдется полоумный мент, способный на такое рвение — следить за ним да по мусорным ведрам лазить.

— Сама гляди! Предложение, от которого невозможно отказаться. С корректировкой.

— Дима, ты шпионил за ним? — растерялась Настя. — Зачем? Кто тебе позволил?

Настя повертела в руках мятую исчерканную салфетку с цифрами. Ей не верилось.

Точнее, не хотелось верить. Цифры на салфетке, на ее взгляд, были астрономическими. Возможно, это вовсе и не денежные суммы. Для гранта слишком много. Не бывает таких грантов.

— А мне что, позволения спрашивать? Имею право. Чтоб ты знала: он действительно из министерства. Только не культуры.

И, поймав настороженный Настин взгляд, ехидно добавил:

— Из Следственного комитета. Приехал проверять материалы ревизии. Между прочим, по тем самым лекарствам для льготников. Ты же хотела, чтобы приехали и разобрались, да? Вот он и явился. Спаситель хренов.

— Откуда знаешь? — Она не могла поверить явно бредовой информации.

— Его в нашем отделе разместили. В кабинете со счастливым номером тринадцать. Зайди, проведай. А с Ланцовым они сто процентов обсуждали сумму взятки. Чтобы тему с лекарствами прикрыть.

Для Насти Антон, несмотря на очевидное, все еще оставался порядочным человеком из Москвы. И нравился он ей больше, чем Дима. И не только как чиновник, прибывший решать вопросы.

— Но… это еще ничего не значит. Просто цифры, — она отказывалась признавать факты. — Надо сначала разобраться…

— Ага, вот пойди и разберись, спроси у него. В ресторанах на салфетках обычно ведь расстояние от Земли до Солнца пишут, — съязвил обиженный недоверием Федоров. — Удивляюсь на тебя! Ты же журналист, где твоя профессиональная хватка? Где чутье? Здесь же все черным по белому! Кстати, деньги — это не всё.

Дима с превеликим удовольствием предъявил самый главный козырь в борьбе с московским соперником. Нашел в мобильнике фото, сделанное вчера вечером. Снимок был темный, нечеткий, но разобрать при желании можно. На пороге коттеджа Золотов впускал внутрь Зайку. С голубыми волосами.

— Это вчера в одиннадцать вечера. А в час она вышла. Тоже скажешь — деловая встреча?

Но это же невозможно! Абсолютно исключено! Ведь до десяти они с Антоном упоительно целовались на кургане! И он Настю к себе приглашал, только она отказалась, потому что маме обещала вечером помочь. Не мог «порядочный человек» так поступить! Сразу после Настиного отъезда вызвать проститутку.

— Это Мальвина. Кукла по вызову, — услужливо пояснил мелкий романтик. — На учете у нас состоит. Когда вышла, села в джип к Лешему — охраннику Ланцова.

Дима в душе торжествовал. По его мнению, московскому менту в плане романтики больше ничего не светило. Надо знать Настю, она такой подлости никогда не простит! Придется господину Плетневу довольствоваться утехами Мальвины. Для верности Дима решил добить Настю окончательно.

Натужно рассмеявшись, легкомысленно добавил, словно утешая:

— Да ты не расстраивайся, может, они там два часа в города играли.

Насте хотелось сорвать косынку и уткнуться в нее, дав волю слезам. Заголосить на всю улицу: «Ой, ма-ма-мочки-и-и-и…» (Поплачь, доча, поплачь, легче будет! Я же говорила, что все они, столичные, извращенцы!) Но нет. Не такая она. Кремень! Не хватало только, чтобы Федоров увидел, насколько ей небезразличен Антон. И тут вдруг до нее, наконец, дошло, что он мог засечь большой поцелуй на высоком кургане. Неизвестно ведь, когда свою подлую слежку затеял.

— Ты… Ты и за мной шпионил?! — Две крупные слезины не смогли удержаться в железах.

Романтик растерялся. Он, конечно, добился блестящих результатов в компроматном деле, но до слез Настеньку доводить совершенно не собирался. Пока придумывал, что соврать, любимая понемногу пришла в себя и жестко напомнила:

— Я задала вопрос. Повторить?

— Да нет, Настя. Ты не подумай, я не хотел. Просто случайно вас с ним увидел.

Только этого не хватало! Он где, за кустом прятался? Или с табельным биноклем с дороги наблюдал, который у него до сих пор на шее висит? Гадость какая!

— Знаешь что?! — На сей раз Анастасия осерчала не по-детски: — Я тебе не подозреваемая, чтобы за мной шпионить! Ясно?!

— Ты чего, Настя! Не шпионил я за тобой… Случайно…

Эх, кабы знать! Кто их разберет, этих женщин?! Так удачно проведенная операция по разоблачению вдруг на глазах стала оборачиваться какой-то малоприятной изнанкой. Разоблачитель-то наделся, что она в этом столичном выскочке разочаруется и Димины достоинства на его фоне, наконец разглядит. Но оказалось, что он еще и виноват.

— Все, Дима, мне это надоело! Считай, что между нами исключительно деловые отношения! Не ходи за мной больше. И цветов не носи!

Настя не дала ему шанса объясниться или оправдаться. Развернулась и быстро пошла прочь, смешно шлепая черевичками. Только подол кокетливого платья озорно подпрыгивал на ходу.

— Настя, погоди! Ну чего ты? Из-за этого козла, что ли?

Утро обещало быть томным, но не стало.

* * *

Новая жена Плетнева, более известного теперь как Юрий Иванов, на просторной хайтековской кухне жарила блинчики и кормила ими любимого мужчину. Но не Плетнева. И не Иванова.

Мужчина, заложив за воротник салфетку, неторопливо отрезал ножом ровные кусочки блина, пронзал их вилкой точно по центру, аккуратно клал в рот и тщательно пережевывал. Каждый блин, прежде чем удостоиться чести быть съеденным, тщательно и придирчиво осматривался. Если попадался неровный, то отбраковывался на другую тарелку. Со стороны это напоминало какую-то госприемку на заводе.

Что роднило педантичного мужчину с мужем Юрием Ивановым? Да ничего.

Точно так же, как и модерновая обстановка квартиры нисколько не вязалась со съемным жильем в Бирюлево.

Да и Лера никогда фамилию Иванова не носила. Лера уродилась Ивлевой. И ее настоящий мужчина, поглощающий сейчас блинчики, тоже не Иванов. Козырев. Саша. И не от слова «коза».

Мужчина, покончив с блинами, крест-накрест сложил на тарелке приборы, давая понять, что посуду можно убирать. Лера тут же метнулась от плиты поменять тарелку на чашку. За это время он успел промокнуть салфеткой губы и поправить на голове сеточку, фиксирующую прическу.

— С Вассерманом тоже ты придумала? — поинтересовался он в продолжение утреннего разговора.

— Нет, конечно! — Лера эмоционально махнула тефлоновой лопаткой, и жирная капля упала на столешницу. — У него действительно положительная реакция. Но там и без того хватало стрессов! И никакого просвета, представляешь? У меня впервые такое!

— Жарь поаккуратней, пожалуйста, — бесцветным голосом попросил Козырев, кидая в чай заменитель сахара, — и не брызгай на стену, там новый кафель.

— Самое обидное, что для подтверждения моего метода осталось реабилитировать всего одного больного! И ничего не получается! — не обращая внимания на замечание, увлеченно продолжала она.

— Значит, метод не действует, — спокойно вынес приговор сожитель.

— Но раньше-то действовал!

— Случайность, — бросил он равнодушно, продолжая методично размешивать в чашке таблетки сукразита.

— Саша, как ты можешь так говорить? — Она расстроилась и даже немного обиделась. — Я потратила на это два года. Почти доказала, что метод работает. Видел бы ты, каких больных я выводила из амнезии! Мне люди до сих пор звонят и благодарят. Никто не смог, а я смогла!

— Я, конечно, ничего не понимаю в психиатрии, но, по-моему, твой метод — полный бред, — Козырев вылавливал из чашки микроскопическую ворсинку. — Заставлять людей сходить с ума, чтобы они очухались. Бред, бред…

— Зачем ты так? Я никого с ума не свожу. — Лера присела за стол и положила к себе в тарелку блины из бракованной кучки. — Я всего лишь создаю управляемые стрессовые ситуации для активизации работы мозга! И плюс медикаментозная терапия. А ты, если не понимаешь, то и не говори. Я ведь никогда не критикую твою работу, потому что не в теме. И потом — тебе-то я помогла?

Лера познакомилась с Козыревым, когда по протекции знакомой лечила его от бессонницы. Он показался ей мачо, сошедшим со страниц модного журнала. У нее никогда не было таких поклонников. В идеально отутюженных брюках, выбритый так, словно после бритья его еще час шкурили супердорогой наждачкой и смазывали кремом за двести евро. К тому же у него были невероятные для мужчины ресницы — длинные и пушистые, ни одного прыщика на гладком как у младенца лице. Лишь вертикальная морщинка у переносицы, которая сообщала ему вид вдумчивого и серьезного человека. Фасад немного портили тонковатые губы, зато нос абсолютно правильной формы, с маленькой горбинкой, навевавшей мысли о римских патрициях, умных и полных неги. Именно такого спутника Лера представляла в своих ночных фантазиях, именно он фигурировал в девичьих грезах. Прекрасный принц, пусть не на белом коне, — белый «порш» был вполне достойным дополнением к образу. Пусть не белый — серебристый или даже черный. И необязательно «порш». Когда она увидела его впервые, ее трепетное сердечко больно сжалось: «Почему такой мужчинка не со мной?» Ее ведь окружали ботаники в серых свитерах с катышками или в рубашках с потертыми воротниками. И воспринимала она их лишь как друзей или коллег. А тут такой герой. Не мужчина — Бонд. К тому же он оказался образованным и содержательным — не в смысле способным содержать кого-то помимо себя, а в смысле вполне достойного образования и интеллекта.

Лера и представить не могла, что понравится такому красавцу, а между тем ее смутная мечта сбылась, и даже быстрей, чем она ожидала. Принц клюнул на нее, а вскоре и запал. Дурнушкой она себя никогда считала, ее отражение в зеркале не разочаровывало, а число поклонников в свитерах с катышками увеличивалось с каждым годом. И она с радостью тратила на Козырева часы своего рабочего, а потом и нерабочего времени. Принца она от бессонницы исцелила, но заболела сама. Подцепила любовь. К счастью или несчастью, он ее увлечение разделил. Поскольку принадлежал к числу тех нарциссических натур, которые воспринимают мир через призму собственной значимости. До поры она ему искренне подыгрывала, отгоняя от себя мысль, что жизнь с таким мужчиной подразумевает полное подчинение своих интересов его интересам. Но постепенно эта жертва стала даваться ей все тяжелее. Она не могла бросить к его ногам собственную жизнь, помимо него она была увлечена наукой, а он требовал к себе все больше внимания. Одни эти его педантичные привычки чего стоят. То, что раньше очаровывало, теперь приносило неудобство и вызывало раздражение, которое она до поры научилась скрывать.

— Будь добра, в следующий раз ставь зубную щетку в свой стаканчик, — он внимательно разглядел выловленную соринку, проигнорировав вопрос.

— Что? — разочарованно переспросила Лера. Она ведь надеялась, что он вспомнит, как она помогла ему избавиться от бессонницы — и не только как врач, но и как…

— В ванной. В свой стаканчик. А не в мой. Это негигиенично, — растолковал Козырев сожительнице.

— А целоваться гигиенично?

Нет, все-таки его фамилия от слова «коза». Она давно привыкла к его манере поведения. Даже объясняла это как-то научно, с использованием медицинских терминов.

— И помой потом плиту.

— Помою!

Из оценок Саши отчего-то вечно выходило, что Лера — тупица, неумеха и грязнуля. И внешне не Клаудиа Шиффер. А она совершенно точно знала, что это не так. На Шиффер, может, и не похожа, но мужчинам может понравиться. Между прочим, последний пациент с явным интересом на нее смотрит. И совсем не потому, что пытается узнать в ней жену.

— И что ты планируешь теперь делать? — вяло поинтересовался любитель чистоты и модельных блондинок. Он допил чай, промокнул губы крахмальной льняной салфеткой, встал и направился к дверям. Его не слишком интересовал Лерин ответ, как и ее профессиональные успехи. Он больше любил говорить о собственных. Но Лера в последние дни стала какой-то бездушной и невнимательной, его проблемами совершенно не интересовалась. Только и говорила о каком-то мужике без памяти и о своем псевдонаучном методе.

— Я хочу дописать диссертацию. Я должна защититься! Сколько можно быть вечной аспиранткой. Мне и так постоянно напоминают про сроки. И, кроме того, я не могу бросить человека на этапе реабилитации.

— Скажи лучше — подопытного кролика, — поправил Козырев из коридора.

В коридоре он придирчиво разглядывал начищенные Лерой ботинки. Хотел сказать ей, что шнурки нужно вынимать, если чистишь, но решил не нагнетать ситуацию.

— Возможно, он что-нибудь вспомнит, если сменит обстановку. Я обещала привезти его домой. В больнице договорилась.

— Домой — это сюда? — Впервые за утро в голосе сожителя прозвучал неподдельный интерес.

Лера опасалась этого разговора. Оттягивала, как могла. Но дальше отступать было некуда, больного нужно забирать из больницы. Она догадывалась, что нарвется на решительный отказ, возможно даже на грубость. А что поделаешь? Она действительно хотела снять квартиру в Бирюлево, но цены там, как выяснилось, просто грабительские. Аспирантке ни за что не потянуть. Бывают же в жизни чудеса? Вдруг Саша согласится?

— Ты мог бы пока пожить у мамы, — неуверенно напомнила Валерия без всякой надежды на успех. — Всего-то одну неделю.

Козырев разом забыл про зубную щетку, плохо начищенные ботинки и даже про сеточку на голове. Влетел на кухню, хлопая полами шелкового халата, словно пингвин крыльями.

— Лера, ты, вообще, соображаешь?!

Сожитель сорвался на крик, чего практически никогда не делал. Он занимался йогой и медитацией и утверждал, что прекрасно научился владеть собой.

— Ты хочешь привести какого-то бездомного, да еще на пару с Вассерманом? А я должен уматывать из собственной квартиры к маме? И как, скажи на милость, я ей это объясню? Не хватало только, чтобы этот подозрительный тип мылся в моей ванной, ел за этим столом, спал в моей кровати…

Козырев живо представил себе такую картину, и его передернуло.

— Погоди… спал? Как твой муж?

— Не волнуйся, Саша, до этого не дойдет, — поспешила успокоить Лера. Уж что-что, а чувство ревности Козыреву было незнакомо. По крайней мере ей так всегда казалось. Иногда даже обидно становилось. Настолько он был уверен в собственной неотразимости.

Она поставила тарелки в посудомойку и вспомнила, что нужно помыть плиту. А то Козырев потом будет ворчать, что она вечно за собой не убирает.

— Ну спасибо! Нет уж! Я не для того ремонт делал, — рассердился принц.

— Ремонт? Тебя что, волнует только ремонт? — Лера даже про плиту забыла, стараясь сдержать наворачивающиеся слезы.

Козырев понял, что перегнул палку. Да, некрасиво как-то вышло. То есть отказать бездомному и беспамятному пациенту в жилье, разумеется, следовало, не пускать же в дом всяких подзаборных. Наверняка напился где-то и по башке получил, сам виноват. Но слова надо было другие подобрать. Политкорректные. Ему ли как юристу не знать последствий неосторожно брошенного слова. Лерка ведь вправду верит, что этот ее противоестественный метод способен творить чудеса.

Пришлось подойти, обнять за плечи и даже придать голосу оттенки нежности:

— Лера, я не то хотел сказать. Извини. Просто… Посторонний мужчина в доме. А что соседи подумают? Увидят, как ты из квартиры выходишь с чужим мужиком, и по всему дому будут мусолить, что ты мне рога наставляешь.

Он даже сделал попытку ее поцеловать, но Лера вырвалась и направилась к дверям. Господи, зачем она вообще с ним живет? Чтобы готовить, стирать и убирать, а потом выслушивать, как плохо она все это делает? Его ведь волнует только собственная драгоценная персона и то, что подумают про него соседи.

В прихожей Лера быстро сунула ноги в туфли, наскоро оглядела себя в зеркало. И что Козыреву нужно? Конечно, она не модель, но рост высокий, ноги длинные, фигура складная. Лицо симпатичное, можно даже не краситься. За ней на кафедре столько парней бегает, а она, дура, с чистюлей Сашенькой. Зачем? Детей он не хочет, собак не любит, на кошек у него аллергия. А Лере хочется, чтобы в доме были дети, кошки и собаки. И замуж не зовет. А ей ведь уже тридцать скоро. Чего она ждет? Так и будут вдвоем куковать, вечерами бесконечные новости по телевизору смотреть? С канала на канал переключать. Зачем переключать, зачем внимательно слушать, если новости-то одни и те же?

— Саша, не беспокойся. Я сниму квартиру, — холодно пообещала Лера, обувая босоножки.

Что ж! На успешный результат переговоров она не очень и рассчитывала. Придется у Любы денег занять и тащиться в Бирюлево.

Козырев вздрогнул, когда дверь за ней захлопнулась, и поморщился. Сколько раз просил ее громко не хлопать! Он не побежал догонять. Что толку догонять? Никуда не денется. Жилье в столице нынче дорого.

Он аккуратно протер плиту, тряпочку потом сложил и повесил на рейлинг. На то место, где ей положено висеть.

* * *

Тем же веселым утром следователь по прозвищу Фейк, что значит «Поддельный», с головой окунулся в работу. Такую же фейковую, как и он сам. Сидел за столом в чуждой ему форме и изображал бурную деятельность. Перекладывал с места на место бумаги, находил поводы и спускался вниз к дежурному, чтобы и того озадачить. По местному телефону вызвал к себе пару граждан, замешанных в оказии с лекарствами.

В одиннадцать позвонил человек с круглым лицом по фамилии Овалов. Друг казался возбужденным и чрезвычайно довольным ходом дел.

— Привет, Славка! Короче, все пучком, ты там держись, недолго осталось. Выход на судью я нашел железный, Слепень успокоился и затих пока. Надеюсь, что с судом никто тянуть не будет, а после мы с тобой все в белом и в шоколаде.

— Ты бы, Максимка, тачанку не гнал. В прошлый раз то же самое говорил. Давай после суда порадуемся.

Макс, казалось, ничуть не огорчился.

— Я в соцсетях поглядел, как ты просил. Плетнева нет. То есть Плетневых, как у дурака фантиков, но твоего точно нет. В поисковике на него всего одна ссылка — давал комментарий по поводу какого-то изнасилования. А фотки ни одной.

— Спасибо, Макс. Это добрая весть.

Действительно добрая. Мало ли кому взбредет в голову сведения о нем собирать? Народ сейчас такой — чуть что, сразу в интернет. Откроют страничку, а там фотография. Плетнев Антон Романович, место работы — Следственный комитет, город Москва, и фотка другого мужика. Поди потом объясняй, что ты — это он, только под легендой. Ланцов мужик грамотный, рассуждать не будет, мигом пришлет своих пристяжных. Лешего с Кишкой.

— Славка, очень тебя прошу, позвони своей Жанне, — сменил шарманку Макс. — Задолбала! По несколько раз в день достает, истерит. На меня уже Ленка косится, думает, моя любовница. Вчера мобильник посмотрела, а там куча звонков от какой-то Жанны. Я ее понимаю, что тут подумаешь? А я, Слава, проблем не хочу на пустом месте и разводиться из-за твоей дылды модельной не собираюсь.

— А ты забей ее в черный список и не парься, — подсказал выход «Фейк» и сам себе удивился. Кто бы ему сказал несколько дней назад, что Жанчик будет обрывать телефон, а ему не захочется с ней разговаривать?

Овалов не отставал. Максимке тоже было непонятно, с чего это Славка со своей вешалкой поговорить не хочет? Характер, что ли, дрессирует?

— Я-то забью, не вопрос, но боюсь, тогда живьем явится. Она еще постоянно про какие-то деньги напоминает. Ты ей что-то обещал?

— Да ерунда, подождет. Только сам ничего не давай.

Увы, он напрасно тешил себя иллюзиями, что является для Жанночки объектом чистой любви. Не чистой. А замешанной на материальных бонусах. Что, впрочем, не должно вызывать у делового человека никаких комплексов. Да. Он ее купил. И точка. В данном случае любовь тоже «фейк».

— Наконец я слышу речь не мальчика, но мужа, — одобрил человек с круглым лицом. — Главное, когда вернешься, снова башку не потеряй. Нашему с тобой предприятию она еще пригодится. Башка, а не Жанна. Кстати, такое дело вчера было вкусное, но, как назло, ты вне зоны доступа. Пришлось деликатно отказать. А, сам понимаешь, один раз откажешь — в другой не предложат.

Овалов неожиданно нервно заржал:

— Слушай, Славка, тебе не кажется, что у нас от Слепня серьезные убытки? И надо бы восстановить кислотно-щелочной баланс.

Раз уж перешли к разговору о делах, об их совместном маленьком свечном заводике по облапошиванию проворовавшихся граждан, Золотов не выдержал, поделился с другом:

— Максимка, погоди печалиться, у меня здесь тоже интересный вариант намечается. Сильно положительный. Не поверишь, но Слепень рядом не стоял. Думаю, что за неделю справлюсь. Но это пока так, без подробностей.

— А говорил — ничего! — одобрил компаньон, мысленно восхищаясь оборотистостью Золотова. Не обманулся он в напарнике. Есть потенциал. — Я чувствовал, что ты там не просто так сидишь. Меня не обманешь! Ха-ха-ха…

— Ты мне к приезду сними квартирку где-нибудь на отшибе. Вернусь — отсижусь…

Дружеский разговор нарушил громкий стук в дверь.

— Все, пока, ко мне люди, — скороговоркой выпалил беглый чиновник и собирался нажать отбой, но в ответ услышал дружеское:

— Может, за тобой уже пришли? Ха-ха-ха!

Вячеслав Андреевич шутку не оценил.

— Пошел ты! — Он бросил телефон на стол и крикнул в сторону двери. — Не заперто! Входите!

Никто не зашел. Что ж, это даже хорошо: те, кого он опасался, не стали бы мяться под дверью. Они вообще не привыкли стучать.

Вячеслав Андреевич не поленился встать, дойти до двери и открыть. И не успел отвернуться, получив по лицу чем-то холодным и жестким. Ощутимо и неприятно. Как оказалось при ближайшем рассмотрении букетом. Хорошенькая у них тут техника дарения цветов!

На пороге стояла Великозельская пастушка. В одной руке букет, во второй цветочная корзина, подаренная ей им, а ему Ланцовым. Подвяли уже цветочки. Взгляд как у девчонки с известной картины Караваджо «Горгона Медуза».

— Ой, привет… Ты чего здесь?

— Здравствуйте, — холодно и официально ответила Анастасия, тяжелой поступью приближаясь к рабочему столу. С громким стуком определила на него корзину. — Как достопримечательности? Много нашли?

Золотов поспешно вытянул руки вдоль туловища. Со стороны выглядело как нелепый взмах или как загадочный пасс экстрасенса. Лицу он придал выражение самое покаянное изо всех возможных, существующих в мировом каталоге выражений.

— Настя, извини. Я не мог представиться сразу, — он еще не догадывался об истинной цели ее визита, — я же не знал, кто ты. А когда узнал, что именно с твоей подачи меня направили, тогда уже совсем не мог. Наша работа болтливых не любит. Прости, но пришлось соврать первое, что взбрело в неразумную голову. То есть патриотизм, он сейчас на слуху. Согласен, получилось глупо.

— Глупо получилось не с патриотизмом, — ехидно возразила Настя, кидая рядом с корзиной чуть подвядший букет ромашек, — глупо получилось со всем остальным. То есть с моей стороны глупо. Я бы даже сказала, что поверила, как последняя дура. А с вашей стороны очень даже ловко, Антон Романович!.. Или вы, может, не Антон Романович?

— Антон, Антон, — поспешил Золотов развеять подозрения, махнув удостоверением, не раскрывая корочек.

— Ладно сразу не сказали, а потом почему не смогли?

— Ну так получилось… — пробурчал Золотов, глядя в пол, как спалившийся в самоволке курсант.

Но, тем не менее, отметил про себя, что в гневе Настя еще прекрасней. Щеки раскраснелись, глаза горят, волосы растрепаны. Как девчонка с другой картины. «Свобода на баррикадах» Делакруа.

— Не мучайтесь. Хотите скажу — зачем? Кому хочется признаться, что он — взяточник, приехавший решать вопрос? И вызывающий проституток!

— Насть, ты о чем?

— О Мальвине. С голубыми волосами!

Блин, а она-то откуда знает? Да, конфуз. Любое оправдание — в молоко.

Настя же, похоже, меньше всего на свете думала в эту минуту о его оправданиях. Просто прицеливалась, чтобы дать оплеуху. Отомстить за поруганную девичью честь. Точнее, к счастью, еще не до конца поруганную.

— Да мы с ней просто так… болтали, пиво пили… Это не то, о чем ты подумала!

Золотов вдруг рассмеялся. Это не имело прямого отношения к проблеме неверности. Просто подумал о том, какая шикарная банальная фраза. Как в каждой второй песне на английском — «Tell me why?» (Скажи мне почему?) Эту банальную фразу «Это не то, о чем ты подумала!» почему-то чрезвычайно любят в кино. Практически в каждом втором фильме, когда возникает особо нелепая ситуация. Золотов всегда над ней прикалывался и был уверен, что ему в жизни она точно не пригодится. И надо же, произнес!

Настя не умела читать мысли, но со зрением у нее было в порядке. Ах, он еще и прикалывается! Оборотень! Тварь продажная!

— Мы форму ушивали, в города играли, веришь?

Он сделал шаг к ней, но Настя тут же отскочила к двери, словно он был Персеем, вооруженный мечом. Змеи на голове зашевелились, готовые ужалить.

— Ну да! Ага, он так и сказал — в города играли! А со мной поиграешь? Я говорю — Москва. Теперь ты.

— Астрахань, — послушно выдавил из себя растерянный Золотов. Сказал и тут же пожалел.

Настя героически справилась с чувствами и со слезами. Только голову подняла высоко, словно Петр Первый с картины «Утро стрелецкой казни» Сурикова. Потом безнадежно махнула рукой:

— Не имеет значения. Меня вообще все это мало волнует. Хоть хороводы водите!

Она извлекла из кармана мятую бумажку и швырнула в стрельца:

— А это, господин культурный министр, передайте Ланцову! Скажите, чтобы убирал за собой!

Вячеслав Андреевич поймал скомканную бумажку. Салфетка. Знакомая ресторанная салфетка с цифрами, начертанными Ланцовым. Ласкающее взгляд число пи с семью нулями.

Да уж, прокол по полной! Никакого у них здесь чувства самосохранения. Кто ж так поступает? Аккуратнее надо быть, тем более когда такую должность занимаешь. А она, интересно, где ее взяла?

— Ты что? Следила за мной? — догадался разоблаченный мистер Фейк.

Как знать, вдруг она со своим журналистским рвением еще что ненужное про него узнает? Или уже узнала. Самым разумным в такой ситуации было бы — собрать вещи, взять билет на первый проходящий поезд и рвать когти. Если не в Москву, то в какой-нибудь другой Великозельск. А самым неразумным — пристукнуть ее прямо тут.

— Очень надо! — презрительно бросила свобода на баррикадах. — Во что ж вы превратились все?! Сволочи!

Ей так много всего хотелось сказать! И по морде дать! Но нет. Уже дала. Хватит. Громкого хлопка дверью и упавшего в коридоре огнетушителя вполне достаточно.

Золотов, похожий на поникшего стрельца на картине, только без бороды, снова поглядел на салфетку, разорвал улику на мелкие кусочки и выбросил в ведро. Столичный опыт научил — подобные салфеточки следует уничтожать на месте, а лучше сжигать.

Да, неудобно получилось. Можно, конечно, плюнуть. Кто такая для него эта Настя? Провинциальная дурочка, пусть даже и симпатичная.

Но что-то не давало плюнуть… Сильно не давало.

Вернулся за стол, попытался в очередной раз прочитать материалы проверки по лекарствам, вникнуть в документы. А то вызванные свидетели придут, а ему и спросить нечего. Читал и ничего не понимал, ни одна толковая мысль в голову не шла. Все мысли — странное дело! — занимала девушка Медуза Анастасия.

Он набрал ее номер, но в ответ услышал холодное, как лед, «Абонент временно недоступен». Временно… Да нет, уже постоянно.

Закрыл папку с материалами, запер кабинет и вышел во двор. Там за рулем джипа играл на телефоне в танчики личный водитель — Кишка. Ланцовым был приставлен, чтобы обеспечивать удобство передвижения, а попутно — следить. Или наоборот — во-первых следить, а во-вторых обеспечивать.

— Прокатиться надо, — коротко известил Золотов, распахнув водительскую дверь.

— Всегда пожалуйста. Куда? — Кишка убрал телефон и потянулся рукой к ключу зажигания.

— Я сам. Ключ дай.

Это решительно не входило в поставленную перед Кишкой задачу. А как он потом отчитываться должен о передвижении клиента? Вдруг с ним что-нибудь случится по дороге? Начальник сказал, чтобы пылинки сдували.

— Так, может, я отвезу?

— Если тебе велели за мной присматривать, так делай это не так явно. Ключ!

— А вы у меня в полис не вписаны на машину. — Ничего лучшего Кишке в голову не пришло. — Вдруг гайцы остановят?

— Твою машину? — усмехнулся Золотов. — Со столичным следователем? Остановят сотрудники ДПС? Ты не переиграл?

— Правила соблюдать надо, у нас в городе с этим строго, — подстраховывался телохранитель.

— Ага, это я уже понял. — Золотов вспомнил, как их с Настей пытались оштрафовать за превышение скорости. — Ты не переживай. Если что, позвоню куда надо.

Пришлось ключ отдать и из машины выматывать. Кишка проследил в какую сторону поехал Золотов и бросился звонить Ланцову. Сообщать, что московский деятель вышел из-под контроля. Вопреки ожиданиям, купидон орать и обзывать не стал, спокойно сказал «пусть катится, не денется никуда». Из этого Кишка сделал единственный вывод — абсолютно, кстати, верный! — что Ланцов с москвичом обо всем договорились.

Мистер Фейк свернул за угол, проехал два квартала и остановился рядом с библиотекой. Хорошо в маленьком городе — все рядом, в двух шагах. Подъехать к самой двери ему помешала припаркованная у входа пара грузовиков. Хмурые запойные грузчики выносили обшарпанную, колченогую мебелишку и безжалостно закидывали в кузов. Туда же летели наспех перевязанные стопки книг. Растрепанная пожилая библиотекарша металась между ними, суетясь и мешая.

— Осторожней! Это же уникальные издания! — тщетно увещевала она грузчиков.

Мужики сладко матерились и требовали не мешать.

— Здравствуйте. А как найти Настю? — обратил на себя внимание библиотекарши человек.

— Нет ее сегодня, дома, наверно.

От несчастной пахло свежим коктейлем из валерьянки и корвалола.

— Господи, куда же мы все это денем?

— А что случилось?

— Выселяют нас! На произвол судьбы. Давно обещали, и вот, дошли руки. Магазин здесь теперь будет. Сетевой.

— Это же вроде муниципальная собственность? — удивился Вячеслав Андреевич, вспомнив Настин рассказ.

— Ах, о чем вы говорите! — покачала головой библиотекарь и схватилась за инфарктное сердце. — Продали! Родственнику мэра какому-то. Конечно, зачем людям книги? Пусть лучше водку пьют! А куда мы все это денем? Вы не представляете, какие здесь книги! Господи! Помоги!

Одна из книжных стопок не долетела до кузова, ударилась о стенку грузовика и, рассыпаясь, шлепнулась на щербатый асфальт. Женщина подскочила к хмельным грузчикам.

— Боже мой, осторожней, осторожней! Не трогайте, я сама соберу.

Золотов подумал, что еще немного, и библиотекаршу придется везти туда, где он сам недавно икру ел. В великозельскую больницу. Но только на кровать в коридоре. И еще подумал, что просто уехать он не сможет.

— Кто здесь старший? — Голос его прозвучал строго и угрожающе.

— Ну я, — нехотя отозвался мужик, тащивший кресло.

— Моя фамилия Плетнев. Следственный комитет, Москва.

Майор Фейк ставшим привычным жестом полез за удостоверением. Похоже, он начал входить во вкус. Примерил роль доброй феи и — удивительное дело — понравилось. Хотелось снова сделать что-то доброе и волшебное. Причем не только для Насти, а больше для себя самого. Ибо любые дела — добрые или злые, по большому счету, человек делает все-таки для себя.

До Насти он так и не дозвонился. Абонент по-прежнему был недоступен. Очевидно, внесла его телефон в черный список. От того, что больше ее не увидит, на душе становилось муторно и тоскливо. Ибо она уже успела внести легкую смуту в его нелегкую жизнь. Причем какую-то светлую смуту. И вот этот лучик погас. Эх!

После библиотеки бесцельно покатался по городу, потом рванул на курганы. В одиночестве добрел до берега, где сидели с Настей, и лег на траву под великозельское солнышко.

Лежал и размышлял о высоких материях. О том, где во всей этой истории находится его, Золотова, место. Как ни крути, а получалось, что место его — не здесь. Чуть оступишься — и все! В лучшем случае ближайшие несколько лет придется спать на шконке и за баландой миску протягивать. В худшем — памятник ему поставят. С тире между двумя датами. И то если тело найдут.

Нет, как ни крути, его судьба — чемодан, вокзал, Москва! Недельку можно как-то отсидеться без приключений. Сумма, нарисованная Ланцовым на салфетке, четко отпечаталась в мозгу, будоража воображение. Ради нее можно и рискнуть. Хотя, по большому счету, и риска-то почти никакого. Плетнев без сознания, его начальнику Лузану — не до него, свою шкуру спасать надо. Так что можно свою странную миссию выполнить. Опросить, вынести постановление об отказе в возбуждении уголовного дела, получить число пи и всё.

А что всё?..

Настя?

Да он забудет о ней через неделю. И вернется к Жанне…

Хм…

За ближайшими кустами маялись на солнцепеке Леший и Кишка, еще у библиотеки настигшие московского гостя на запасном джипе. Решили: что с него возьмешь, москвич! Вырвался на природу и сразу загорать вместо работы. Оно, конечно, так и к лучшему, но только спать на солнце опасно. Голову может напечь. И потом еще неизвестно, что выкинет утырок этот столичный, — а им ведь расхлебывать. Однако пойти и разбудить не решились.

* * *

Утром майор Фейк проснулся рано. Разумеется, не на кургане, а в коттедже. Полторы бутылки коньяка — прекрасное легкое снотворное, хотя и с тяжкими последствиями. Испил кофе, принял душ, надел ушитую Зайкой форму и отправился в предоставленный кабинет опрашивать участников и свидетелей по делу с лекарствами.

Голова побаливала не столько от коньяка, сколько от копания в собственной душе. «Кто я? Зачем я? Имею ли право? И как с этим жить?»

В кабинете глянул новости на «Яндексе». Надо же! Целую неделю его нет в Москве, а в мире ничего не изменилось. Украина, террористы, беженцы, экономический кризис и путешествия президента по стране. И зачем, спрашивается, возвращаться?

Пролистал материалы, дабы знать, о чем спрашивать вызванных. Идиотом, даже в глазах коррупции, выглядеть не хотелось.

Ровно в одиннадцать дверь без стука дверь распахнулась, и в кабинет ввалился первый вызванный им гражданин.

— Приглашали?

Опаньки! Знакомое личико… Ну здравствуйте…

Вошедший тоже узнал майора и как-то сразу погрустнел, став похожим на воздушный шарик, летящий к кусту шиповника.

— Ой…

Он считал себя мужественным человеком, где-то даже отмороженным. Но сейчас в районе печени зачесалось.

Перед ним сидел тот самый перец, которого они с приятелем несколько дней назад выкинули из ресторана. Вместе с писачкой. И кажется, разбили нос. Зачесалось еще сильнее. К одиннадцати пришел туз. Перебор.

Перец поднялся и как-то нехорошо улыбнулся. Так улыбается снайпер, положивший одним выстрелом две мишени.

— Не приглашал, а вызывал… И сейчас ты узнаешь, кто я такой… Чего встал? Ползи сюда, бандерлог. Ползи-ползи…

Лузин-младший понял, что бюджет его родного города придется потревожить еще раз, и, возможно, очень сильно…

* * *

Настоящий Плетнев в ту самую минуту терпеливо ждал выписки и прихода жены. Сосед Константин, услышав про Вассермана, в карты играть больше не предлагал. Он вообще старался ничего после соседа руками не трогать, а сиденье унитаза тщательно протирал, прежде чем сесть. Даже разговаривал мало, словно боялся, что вирус по воздуху в рот залетит.

В коридоре послышался характерный шелест бахил, и Плетнев заметно обрадовался:

— Лера идет.

Но пришла не жена, а лечащая врачиха. И без бахил. Туфли у нее такие…

— Юрий Иванович! Бога ради извините! Произошла небольшая ошибка…

Доктор отвела глаза, уткнувшись в историю болезни:

— Понимаете, на момент выполнения анализов в приемном покое вы были записаны как неизвестный, поэтому возникла накладка. В общем, у вас отрицательная реакция Вассермана. Не волнуйтесь.

Опять «не волнуйтесь». Положительная реакция — не волнуйтесь. Отрицательная — тоже не волнуйтесь. Что это за страшный зверь такой, Вассерман, если при любом исходе событий главное — не волноваться?

Плетнев послушно решил, что волноваться не будет, и с облегчением выдохнул. А за ним и сосед — кому же приятно с сифилитиком рядом лежать? Врач перевела строгий взгляд на Константина:

— А у вас, молодой человек, как раз положительная. Вы ведь тоже записаны как неизвестный.

Константин недоверчиво поморгал, соскочил с кровати на пол и заорал:

— Вот зараза! Шалава паскудная! А кричала — я здоровая, я здоровая! Чтоб у нее нос провалился, гадина!

Теперь уже настал черед Плетнева отодвинуться от соседа подальше, пересесть с кровати на табурет. Из наблюдений последних дней он сделал вывод, что Вассерман — мужик опасный. Или не мужик. В любом случае лучше с ним не связываться.

Доктор поправила очки, внимательно посмотрела на плетневского соседа:

— То есть вы что-то вспомнили?

Тот, спохватившись, прыгнул в кровать и укрылся с головой одеялом.

— Нет… Я вообще… В принципе… Гипотетически…

Уж лучше с Вассерманом в больнице, чем без него на зоне.

— По-моему, тут кто-то водит нас за нос.

— Ничего я не помню, мамой клянусь, — жалобно заныл Константин. — Я и Вассермана не помню. Кто такой? Еврей?

* * *

Тактику проведения допроса Вячеслав Андреевич знал в теории, по университетским лекциям. Еще немного изучил на стажировке в районном следственном отделе. Но допрос — не раскол. Колют обычно опера, следователи реже. И, как оказалось, опыта не хватало, чтобы расколоть такого персонажа, как лузинский племянник. Не хватало, ох, не хватало практики. Но самое главное — Золотов совершенно забыл, что колоть товарища вовсе и не обязательно. Надо просто записать его бредовые показания и с богом отпустить. Но то ли вранье Вадика было слишком наглым, то ли драка в ресторане не прошла бесследно, то ли визит Насти сказался. Да и не хотелось утереться перед этим наглым боровом, развалившимся на стуле, словно в кресле кинотеатра. Попкорна только не хватало.

— Нет, ты мне объясни просто и доходчиво, почему инсулин, который везде по тысяче за упаковку, вы закупаете за две пятьсот?

Не хватает, не хватает в голосе жести. Попытался вспомнить ревизора, заявившегося к нему накануне побега. Вроде бы жести в голосе тоже не было, и общался он исключительно вежливо, но холодок до сих пор спину щекочет. Подобного никакими лекциями не добьешься. Только опыт — сын ошибок трудных.

— Это к аукционной комиссии, не ко мне, — открещивался племянник, ощущая за спиной невидимую группу поддержки. — Мы предложили, они согласились. Какие проблемы? Рынок.

— Рынок — это когда конкуренция. А какая же это конкуренция, если за день до тендера все ваши соперники отозвали заявки? А двое из них по странному стечению обстоятельств и вовсе оказались в больнице с проломленными головами.

— Это тоже не ко мне. Мало ли у кого заморочек? Сами видели, городок у нас неспокойный. По репе получить как с куста. А на тендере были не только мы. Можете проверить.

— Проверили! — все больше заводился Вячеслав Андреевич. — Действительно! Целых две фирмы! И ваша выиграла потому, что предложила цену на одну копейку меньше! На целую копейку! Это при том, что по закону участники на торгах не должны знать предложений конкурента.

— На конкурс можно выйти и через интернет. Ради бога! Мы же не в тайге живем, у нас Всеобщая паутинка тоже присутствует. — Вадик по-прежнему сверкал отбеленными зубами.

Попробуй купи нас за доллар двадцать?! Не на такого напал! Надавали тебе по мордасам — признаю, неправы были, извинимся. Но и ты не борзей. Заплачено.

— Все верно. Только вот странность, — не успокаивался Золотов, — например, последний аукцион проводился в течение всего десяти минут. И именно в эти десять минут случился сетевой сбой, когда на площадку нельзя было выйти ни по проводному, ни по мобильному интернету. А в прошлом году и того любопытней — в названиях некоторых препаратов латинская буква «а» заменялась на русскую. И ваши конкуренты просто не могли найти площадку. Поисковик не давал ответа! Наверно, это тоже не к тебе, да?

Да чего он привязался?! Все ведь согласовано! Может, дяде позвонить на всякий случай?

— У нас перебои с сетью постоянно. А с буквами — просто опечатка.

Да! Другого ответа Вячеслав Андреевич и не ожидал. Все подготовлено, все вызубрено, все предусмотрено… Кроме одного. У сотрудника Следственного комитета сегодня немножко поменялась ориентация. В хорошем смысле этого слова.

Нет, паренек, не умоешь ты меня.

Он нагнулся к самому лицу Лузина. Так, что почувствовал вонь французской туалетной воды.

— В результате этой опечатки твоя контора умыкнула у государства четырнадцать миллионов рублей денег. Нормальный бизнес, а? На больных-то людях.

— По закону все чисто. До запятой, — спокойно парировал племянник.

Он твердо решил, что сразу по выходе из кабинета позвонит дяде — пусть на место поставят этого зарвавшегося москвича. Кем себя здесь возомнил?

— Запятую проглядеть можно. Смотря как проверять. И что искать. Вроде без крика и рукоприкладства, а результат налицо. Вернее, на лице.

Побледнел боров, пальчики задрожали. Получается, получается!

— А чего вы ко мне привязались? — не выдержал Вадик, открывая последний козырь. — Я, как и вы, математику люблю, а не сочинения. Особенно число пи. Так что ничего вы не найдете. Забиться могу. А за кабак — извините, со всеми бывает. Промашка вышла. Но, заметьте, не с моей стороны, а с вашей. Не с теми людьми знакомство завели.

Ах, вот как! Я еще и виноват… Вы что ж, козлы, совсем страх потеряли? Или думаете, ото всего откупиться можно?!

Деньги?!

А зачем тебе, Слава, деньги? У тебя же все уже есть. Больше-то зачем?

Глупый вопрос. Вон хотя бы Жанне на дизайнерские курсы. Или на…

Момент… А ты не забыл, как в студенчестве макаронам был рад? И счастлив был, молод, здоров. И глаза не прятал. А теперь, чуть припугни — руки трясутся. Переодеваешься, машины меняешь, от каждого звонка вздрагиваешь. Ты что, Слава, разведчик? И что внукам расскажешь? Про разведку? Если, конечно, будут у тебя внуки.

Выбирай… Деньги очень нужны, чего уж тут лукавить, но… Как много спрятано в этих двух буквах.

Золотов молчал так долго, что Лузин чуть успокоился. Напрасно.

— Нет, голубь. Не люблю я математику, не повезло вам. Одному тебе признаюсь — у меня по математике в школе трояк был. Я гуманитарий. И огорчил ты меня серьезно, — майор Фейк горделиво выпрямился за столом. — Поэтому для начала возбуждаю уголовное дело. Полномочия есть. Кроме того, выношу постановление на обыск у тебя дома и в офисе.

Вадик, намеревавшийся почесать затылок, остановился на полпути. «Че?» — читался немой вопрос в его немигающих глазах.

— Имею право, — добавил максимально жестко Вячеслав Андреевич, — а ты прямо сейчас отправляешься в изолятор. Пока на сорок восемь часов. С последующим арестом. С судьей местным я вопрос решу, не волнуйся. Про всяких папочек, дядюшек, тетушек забудь, никто тебя не вытащит… Это не девушек за волосы таскать.

Лузин, разумеется, в ноги не упал, молить о пощаде не стал. Тут же выдвинул версию происходящего:

— Ты что, из-за писачки?

— Нет, — жестко пояснил Золотов. — Это потому, что из-за таких вот хреновых бизнесменов моя мать по четыре месяца в году в больнице лежит.

— А может, ты сынок хреновый?

Занесенный кулак Золотова застыл в воздухе. Лузин рефлекторно поставил блок. Но нет. Все будет по закону. Ну или почти все. Кулак опустился на трубку прямого телефона.

— Конвой сюда! Быстро! И подготовьте камеру!

— Я законы не хуже вас знаю, — ухмыльнулся Вадик, до конца не веря в серьезность положения. — Для задержания основания нужны. А у вас их нет. И не будет.

— Найду.

А про мать-то, блин, он угадал. Давненько Вячеслав Андреевич ей не звонил. А она ведь не знает, где он.

Дежурный офицер, выслушав приказ москвича, осторожно положил трубку и рысью помчался к руководству. Руководство же в лице майора полиции Ильичева уговаривало оперуполномоченного романтика Федорова подружиться с представителем Следственного комитета:

— …Познакомься, посидеть предложи, выпить. Установи с ним контакт. Так, скажем, неофициальный.

— Зачем еще?

Мелкому романтику совершенно не хотелось контактировать с соперником. Тот Настю по кустам целует, взятки берет, а ты с ним дружи и делай вид, что все нормально?

— Ну как — зачем? Чтобы в курсе быть: что планирует, чего от него ждать. Он сюда не на рыбалку приехал.

— Да деньги возьмет и отвалит.

— А вдруг честный? — высказало невероятное предположение руководство.

— Ага, честный! Вы видели, кто его сюда привез?

Тему раскрыть не удалось. Дверь кабинета распахнулась одновременно со стуком в нее. Бледнолицый дежурный. Тяжелая одышка.

— Москвич камеру просит. И конвой. У него Лузин младший сейчас.

Интересный поворот. Ильичев с Федоровым вопросительно переглянулись.

Конвой. Легко сказать. Кто пойдет? Да никто.

— Ты пойдешь, — Ильичев посмотрел на романтика, словно командир, отправляющий бойца на неминуемую смерть, — и держи меня в курсе.

Дима, в принципе, был не против. Лузин — личный враг. И не так важно, кто в данный момент защелкнет ему на запястьях кандалы. Москвич или марсианин.

Взяв с собой молодого, пока еще не разбирающегося в политике сержанта, Федоров поспешил в тринадцатый кабинет. Терзало любопытство. Неужели по деньгам не договорились? В честность и неподкупность следака он не верил. Что-то другое тут. Скорее всего, для блезиру, для отвода глаз. Мол, смотрите, какой я правильный — дело возбудил, человека задержал. Только что такое задержание? Сорок восемь часов в изоляторе. И всё! Если не предъявить обвинение. А обвинение никто не предъявит.

Предположение косвенно подтвердилось.

— Этого в камеру. Через два часа вынесу постановление о задержании, — Золотов кивнул в сторону младшего Лузина, сидевшего с выражением лица ветерана социалистического труда, попавшего на концерт «Металлики».

— Ты чего беспредел творишь, майор? — завопил племянник, до конца не веря в происходящее. — Ты же завтра ко мне извиняться приползешь! На кого руку поднял?! — Он резко вырвался от политически нейтрального сержанта, пытавшегося неловко нацепить на него наручники. — Не трогай! Погоны жмут?! Козлы!

Романтик, не забывший про метлу, решил воспользоваться благоприятным моментом. Какая разница — играют не играют? Есть приказ, который надо выполнить. С душой выполнить. Подскочил сзади к задержанному и с превеликим удовольствием, максимально качественно заломил руку. Нагнул врага, прижал мордой к столу. Протер ей пыль. Мордой то есть. Отбеленными зубками. Туда-сюда, взад-вперед.

— Пусти, сволочь! — истерил племянник, пытаясь вырваться. — Все, ты — уволен! Вы все уволены!

А неплохо играет. Или не играет?

— Это не прикол? — негромко уточнил Дима на всякий случай.

Если прикол, то нужно бежать — у метлы черенок поменять на более длинный. А то мести неудобно, спина потом болит. Хотя какой уже тут черенок? Игра пошла по-крупному.

— Как у вас регистрируются дела? — Золотов деловито дал понять, что нет, не прикол. Все серьезно. Метла отменяется.

— Как у всех. Через дежурку. Они свяжутся со штабом, там дадут номер, — пояснил Дима, когда сержант вытащил из кабинета ошалевшего Лузина.

По всему зданию разносились его вопли:

— Люди, поглядите! Беспредел ментовской! На параше сдохнете!!! Кишки на локоть намотаю! Адвоката!!!

Было слышно, как в коридоре распахиваются двери кабинетов, а кое-где раздались жидкие аплодисменты.

Романтик, с одной стороны, получил хотя бы легкую сатисфакцию, но с другой — тут же вспомнил про Анастасию. Акции майора Плетнева в ее карих глазах теперь взлетят до небес.

— Вообще-то оснований для задержания этого орла пока действительно нет. А значит, надо за два часа что-то найди. Поможешь? — Золотов не прятал взгляда.

Когнитивный диссонанс. Оба — враги. Один на личном фронте, другой на общественном. Кому помогать? Наверно, все-таки, первому. Метла до сих пор мела по сердцу и ранимой душе.

— У меня с ним свои счеты, — заверил Федоров.

— Раздобудь бланки постановления на обыск.

— Сделаю.

Оставшись один, липовый следователь перевел дух, ослабил показавшийся тугим галстучный узел, подошел к зеркалу и негромко поинтересовался у собственного отражения, не рехнулся ли Антон Романыч? То есть — Вячеслав Андреевич? Не нужно ли ему опохмелиться?

Чувство, похожее на совесть, подсказывало, что нельзя быть одновременно бескомпромиссным борцом с коррупцией и обладателем числа пи в денежном эквиваленте. Не получается. Обычно что-то одно выбирают. Хотя, если посмотреть на политиков или топ-чиновников… Или на… Тссс… Не надо смотреть. За себя решай.

А в дежурной части качал права племянник. Ему до зарезу нужно было позвонить дядюшке. Пусть подключает связи и решает вопрос. И так пришлось за всю честную компанию одному отдуваться.

— Позвонить дай, — в приказном тоне обратился он к дежурному. Тому самому, что в прошлый раз позвонить дал, благодаря чему остался в полицейских рядах.

Но на этот раз вершитель местных судеб получил хамский ответ, что деньги на счету кончились.

— Возьми у кого-нибудь трубу. Что, учить тебя? Мне позвонить нужно, срочно!

— У всех деньги кончились. Кризис в стране. Нефть дешевеет, бакс дорожает.

Как быстро люди хорошее забывают и неблагодарными становятся! Твари продажные!

Ему еще даже обвинение не предъявили, а люмпены уже задницей поворачиваются. Нет, надо времени не терять и на ближайших выборах куда-нибудь избраться. Все равно куда, только чтобы политическая крыша была. Чтобы достал из кармана корки, в рожу ткнул и заткнул. Лузин представил себя депутатом и, набрав в легкие побольше воздуха, заорал так, что на улице сработала автосигнализация:

— Я не понял! Позвонить, говорю, дай! Быстро! Все на Колыму поедете! В Сибирь! Подонки!

В стиле Владимира Вольфовича. Получалось похоже. Только дежурный и не думал пугаться. У него тоже теперь моральная защита есть.

— Тебя нынче не мы закрыли, а Москва, — спокойно напомнил он. — Так что извини.

* * *

В столице между тем тоже не дремали — там продолжались активные поиски умыкнувшего камни Плетнева. Человек с говорящей фамилией Деризубов поднял на ноги все свои криминальные и некриминальные связи. Но пока связи не помогали. Что и понятно. Антон Романович какой-никакой, а профессионал.

Надежда достать подлого крысеныша таяла на глазах. Николай Николаевич метал молнии покруче Зевса. Попадались даже шаровые. Подручные его старались на глаза громовержцу лишний раз не показываться.

Жена Антона Романовича, как и большинство участников драмы, тоже испытывала диссонанс. Даже, скорее, легкое недоумение, способное перерасти в тяжелую психологическую травму. С одной стороны — кем был ее Плетнев? Размазней. Местного калининградского разлива. Да, симпатичным, породистым, на что, собственно, и клюнула когда-то. Чтоб не стыдно в свет вывести. Да и замуж пора было. Но всю совместную жизнь ей приходилось его продвигать и подталкивать. Даже в ЗАГС она его притащила. А теперь получается, что не такой уж и размазня. Как ловко камушки умыкнул.

И в итоге Ирочка вынуждена кривляться перед этой гориллой Деризубом. Одна фамилия чего стоит. Но только он способен отыскать Антошу. А уж она придумает, как вернуть мужа и камушки. Или хотя бы камушки, без мужа. Муж — дело наживное. Деризубов же, похоже, плотно на нее подсел — пылинки сдувает.

Сейчас они сидели в его джипе, на заднем сиденье, дожидаясь Кадкина, добывавшего распечатку звонков Антоши, говоря по-русски — биллинг. Ирина прикинулась спящей, прислонив голову к могучему плечу Николя, как звала она на французский манер Деризубова. Кадкин вернулся с победой:

— Есть контакт! Мобила его всплыла! С другой симкой, как и думали.

Подельник распахнул дверь, радостно запрыгнул на переднее сиденье.

— Жмот, Ирка, твой муж! Не мог с таким баблом новый телефон купить, урод!

— Тихо ты! — осадил его Николя, скосив трепетный взор на спящую Ирину. Ирина от крика проснулась, сонно потерлась щекой о каменное плечо, от чего у великана на лице появилась идиотская улыбка.

— Сам ты урод, — промурлыкала она в адрес Кадкина. — Как Тоша мог выбросить? Это же я ему подарила. На Новый год, под елочкой.

— Где?

— Я же говорю — под елочкой.

Он что, тупой? Нельзя быть таким тупым и еще тупее тупого, как в ее любимом кино. У такого последнее из-под носа уведут.

— Я спрашиваю, где этот кидальщик?

— В Турции! — по-военному отрапортовал Кадкин. — Видать, морем свалил! Есть там у него кто?

— Никого… Правда, один раз мы туда ездили. По путевке.

— Может, он с местной братвой снюхался? Пока ты у бассейна в бикини плющилась? — подал голос проснувшийся Лютый, сидевший за рулем.

— Дурак! Нет в Турции никакой братвы!

— Братва везде есть.

— По-любому придется лететь, — заметил Лютый и простодушно добавил: — Хоть покупаемся.

Деризубову надоело слушать бестолковый диспут. Он вдруг заподозрил окружающих в идиотизме и засомневался в их пользе для общества. Любимая не в счет, ей мозги по определению не нужны. Он рявкнул на всю машину, приказывая заткнуться, и велел Гудкову ехать, брать билеты.

— На всех? — уточнил тот.

Ирина поскучнела и скривилась. Эти тупые тоже с ними полетят? Лютый с Кадкиным? Что туристы подумают? А местные? Придется всем говорить, что это ее охрана. Деризубов, словно прочитав ее мысли, ответил отрицательно:

— Нет. Ты летишь и мы с Ириной. Но отдельно, чтобы меньше подозрений.

* * *

Когда у тебя в семье есть кто-то из сильных мира, по жизни это — настоящий гандикап. То есть фора, говоря по-русски. Папа в Совете Федерации — чем не гандикап? Или мама на верхушке Центробанка? Форы поменьше тоже бывают неплохи. Дядя в местном ГИБДД, теща в билетной кассе, невестка в налоговой — оч-чень достойные родственники. С их помощью и себе не навредишь, и знакомым поможешь, а у знакомых ведь тоже гандикапы есть. Подруга детства из районо, шурин в больнице начмед, племянница, которая вообще со всеми на свете знакома…

Вадику Лузину однажды Дед Мороз принес в подарок дядюшку вице-мэра. Почему Дед Мороз? Потому что выборы были как раз под Новый год. Вадик, к тому времени достаточно подросший бездельник, сюрпризу чрезвычайно обрадовался и регулярно им пользовался.

Лет пять назад, например, стрельбу открыл в кабаке. Из левого ствола человека ранил. В ухо. Человек сам, конечно, козел — бабу свою для танца пожалел. Такое нельзя безнаказанным оставлять. Даже в ментовке согласились. В другой раз слушок по городу пошел, что Вадик местный наркобизнес крышует. Но слух — дело тонкое. Собака лает — ветер носит, доказательств никаких. Да и что значит — крышует? Если они сами приносят. Как-то в народе проскочила сплетня, что зондеркоманда своя у него имеется. Разбойничают. Налеты на ювелирку, зажиточных граждан и просто пролетариат. Но тоже не факт. Сплетня — это не улика. Зачем ему это, если на одних лекарствах можно больше поднять? На что голимым криминалом мараться, когда есть бюджет? Сейчас Лузин официально — честный бизнесмен, стволы только легальные носит. Не подкопаешься. Да никому и в голову не придет под него копать.

Обо всем этом узнал Вячеслав Андреевич от мелкого романтика, пока они тряслись на стареньком «козлике» для производства следственного действия, известного в народе как «обыск».

Глубокое заблуждение, что для обыска нужна санкция суда. В особо срочных случаях не нужна. Следователь сам выносит постановление, а после обыска уже и санкцию получает. Этим правом Вячеслав Андреевич и воспользовался, благо случай был срочный.

Утром прошел дождь, а приклеенный кусок полиэтиленовой пленки под днищем «козлика» отклеился, поэтому на ноги им то и дело плескало грязью через дыру в днище. Но Вячеслав Андреевич уже не обращал на это внимания.

— Одно другому не мешает, — развеял он Димины сомнения, — своя группировка еще никому не помешала. Авторитет опять-таки. А какой авторитет без группы поддержки?

— Человек, который информацию слил, сам под статьей ходил. Мог очки зарабатывать. Все они общительные, когда пятнашка светит. И с Лузиным у него вечные тёрки. Мог блефовать. А проверить все равно никто бы не дал. Поэтому я и не заморачивался. Все, приехали, вон его берлога.

Дима притормозил у знакомого ему дома со сплошным высоким забором. Они выбрались из «козлика». Ворота, как и предполагалось, оказались на замке.

— Если дома никого, ломать придется.

Он очень хотел сломать, раз уж право имеет. С превеликим удовольствием и собственноручно. Если родина прикажет, даже окна перебьет.

Но Золотов ничего ломать не дал. Легким движением руки извлек из кармана связку изъятых у Лузина ключей:

— Ломают дураки, а умные берут ключи. Охрана есть, не знаешь?

— Кто к нему сунется? А лишние люди в доме — лишние глаза и уши. А народ сейчас какой? Народ меркантильный. Заплати больше — и все секреты выдадут, сдадут с потрохами. Он хоть и Лузин, но каждому ведь рот не зашьешь…

— Понятых ищи, философ! Будем работать строго в рамках УПК.

Если не считать, конечно, левого удостоверения.

— Не, никто не пойдет, — со знанием вопроса возразил мелкий романтик, — бесполезно. Дрейфят все.

— А ты попробуй. Нельзя в нашем деле без понятых.

Дима взглядом Терминатора просканировал территорию. Два маргинала развлекались возле элитного мусорного бака. С двух сторон ныряли в бак, замирали там на некоторое время и показывались обратно, словно синхронные пловцы.

Господа выглядели не совсем опустившимися. Скорей всего из либеральных интеллигентов в далеком или недалеком прошлом.

— Здравствуйте, джентльмены. Полиция, — вежливо представился романтик. — Не желаете ли посидеть в приятной обстановке и отведать качественного алкоголя?

От такого не откажутся даже стойкие демократы, находящиеся в резкой оппозиции к действующей власти.

— Желаем. Очень сильно желаем.

Усадив маргиналов в гостиной на белый кожаный диван и выдав по банке эксклюзивного пива из хозяйских запасов, отчаянные поборники справедливости принялись за осмотр-обыск жилища. А поглядеть здесь было на что. Лузин на себя бюджетных средств не жалел.

Дима не слишком вникал, а Вячеслав Андреевич сразу отметил, что мебель у товарища сплошь из массива красного дерева — никакого заменителя. Знатная мебель, итальянских мастеров (примерно как у него в Москве). Чтобы такой домик отгрохать и обставить, одного тендера на лекарства мало.

Федоров оценивал интерьер с другой точки зрения. Одних шкафов штук десять. Не считая тумбочек и ящичков. Пока все обыщешь! В этой хате бригадой целый день трудиться можно.

Ничего криминального в избушке, на первый взгляд, не было. Даже в бачке унитаза, куда на всякий случай заглянул мелкий романтик. На второй взгляд тоже. Да и что, собственно, они хотели найти? Мешок героина или девушку в подвале на цепи? В лучшем случае незарегистрированный ствол или домашнюю порнушку. Вячеслав Андреевич поехал сюда скорее от безысходности. Сказал «М», говори и «Ж». Не хотелось даже в глазах великозельского истеблишмента выглядеть слабаком, не отвечающим за слова.

Дима же хоть и жаждал мести, но сюда приехал по несколько иной причине. Лучшей возможности решить личную проблему может и не представиться. Служба службой, а за любимую женщину необходимо бороться.

— Послушай… Мы люди прямые. Давай договоримся. Я тебе во всем помогаю. Увезти, привезти, на обыск съездить, допросить, закопать и прочее. Но с одним условием. Ты оставляешь Настю в покое.

— Не понял, — Золотов выглянул из-за створки распахнутого шкафа.

Не переутомился ли коллега, вороша чужое имущество?

— Чего тебе, ты ж из Москвы! Уедешь и через неделю про нее забудешь.

— Я из Калининграда, — поправил майор Фейк, свято помня о легенде.

— Да какая разница?! У тебя там женщин, что ли, мало? Не хватает для коллекции? Видали мы таких, командировочных! По всей стране мотаются, в каждом городе баба ждет. Ты тут порезвишься, поиграешь и свалишь. А нам здесь жить!

— А с чего ты взял, что я с ней играю? Мы просто в одном купе ехали.

— Настя рассказала, — в голосе романтика зазвучали фальшивые нотки, — как вы по курганам гуляли.

— И что еще она тебе рассказала? А может, наоборот, ты ей рассказал? Про завтрак в ресторане, про салфетку. Про Мальвину, которая ко мне приходила. Кстати, я ее не вызывал, сама пришла.

— Слушай, это — твое личное дело. Резвишься ты с проститутками или в города играешь, меня не касается. Только от Насти отстань, — продолжал бороться за счастье Федоров.

Да она, похоже, сама уже отстала.

— Пас меня, что ли? — Вячеслав Андреевич смерил соперника презрительным взглядом истинного арийца.

— Сдался ты мне! Если бы не Настя, я бы тебя в упор не заметил. Я её пас, — эмоционально признался горе-ухажер и тут же поправился: — В смысле следил. В смысле интересовался, как и с кем проводит время. В смысле чтобы оградить ее от ненужных связей.

— В смысле! В смысле! — передразнил Золотов и фыркнул. — Это у вас тут, прямых людей, обычное дело, да? А в ресторане как оказался? Завтракал? Так там один завтрак половина твоего оклада.

— Случайно, — неуверенно соврал романтик, слегка краснея, — думал, вы туда вместе пойдете. Короче… Люблю я ее.

— А она?

Романтик вздохнул так, как вздыхают проигравшие миллионный процесс адвокаты и палачи, не отрубившие голову с одного удара. Опустился на итальянский стул.

— Она мне, прикинь, не говорит ничего! Ни да, ни нет. Больше года эта ерунда тянется. Я уж и так и эдак. Ты скажи прямо — пошел вон или… не пошел. Так ведь нет! И не посылает, и «да» не говорит. У нее мама — золотая женщина, мне сочувствует…

— Дима, не любит она тебя, — осторожно, но со знанием дела просветил Золотов. — А не посылает, потому что, наверно, жалеет. Такое бывает.

— Она сама тебе сказала? — тоном обманутого вкладчика тут же спросил романтик.

— Нет, подружку попросила!

Вячеслав Андреевич вдруг вспомнил себя в Димином положении. Было это совсем недавно, а кажется, что вечность назад. Он тогда как раз универ окончил, в Москве зацепился.

Славе Золотову, уроженцу Тульской области, остаться в златоглавой и во сне не могло присниться, предпосылки к этому отсутствовали полностью. Мешал всем знакомый замкнутый круг. Жилье не снять, потому что денег мало — зарплата у юрисконсульта невеликая. Как и у молодого адвоката без рекомендаций и выигранных дел. Как и у следователя-первогодка. А куда еще устроиться, если связей нет? Связей же нет, потому что сам не местный, откуда им в Москве взяться? В Туле у матери имелись связи, да и то не железные. Слава и думать не думал, чтобы в Москве остаться, хоть и очень бы хотелось.

Но судьба улыбнулась — очень вовремя всплыл старый товарищ отца, пропавшего без вести в геологической экспедиции. Приехал в их Алексин по делам, решил найти друга молодости. Слава как раз дома на каникулах отдыхал. Мама на стол собрала, посидели, выпили, разговорились. Приятель отца, оказалось, давно в Москве, по партийной, единороссной линии резво передвигался. Пообещал похлопотать, чтобы Славку на работу пристроили в хорошее место.

И что удивительно — не обманул. Пристроил в административный округ, в юридический отдел, специалистом. С одним, правда, условием — в «Единую Россию» вступить. Да это не жалко. Ради столицы хоть в «Батьковщину».

Тут и Макс Овалов кстати вынырнул. Он тоже в Москву подался счастья искать. Но действовал по-другому, с помощью удачной женитьбы. Он и путь к богатству предложил.

А не было бы у Золотова мохнатой партийной руки? Сидел бы на родине, в адвокатской конторе. Или следователем. И тоже бы по кому-нибудь страдал и мялся. Золотов всегда перед барышнями робел. До тех пор, пока не научили, что почти все покупается и продается в этой жизни. И барышни не исключение.

Осознав трагизм возможного исхода событий, Вячеслав Андреевич абсолютно искренне Диму пожалел. Себе он такой жизни, как у опера Федорова, не пожелал бы. Он дружелюбно похлопал неисправимого романтика по плечу и со всей присущей ему душевностью заметил:

— Старик, поверь, это можно пережить.

Окосевший от тепла и пива маргинал авторитетно, со знанием дела добавил:

— И заметьте, определенность — всегда лучше.

Его приятель никак сентенцию не прокомментировал, он уютно прикорнул, положив голову на подлокотник.

Дима такого перенести не мог. Мало того, что этот московско-калининградский ухарь в глаза Настиным равнодушием тычет, так еще и бомжи поучать будут! Так скоро весь город сочувствовать бросится! Одной Анастасии Журавлевой, кажется, дела до него нет.

Дима в бессильной злобе зарычал, вскочил со стула, поддал ногой коробку с лузинскими ботинками. Вид новых башмаков из крокодиловой кожи, усугубил ситуацию. Он подскочил к стене и со всей дури саданул по ней кулаком.

Но кулаку повезло, он не сломался. Не повезло гипсокартону. Рука романтика ушла в пробитую брешь и уперлась во что-то жесткое и холодное. Дима в первую секунду испугался, но тут же вспомнил, что сегодня можно всё — Москва прикроет. Вытащил руку из дыры и принялся ее пристально, разглядывать. По логике — с той стороны тоже должен находиться гипсокартон — стена не несущая. Обо что же он чуть не разбил кулак?

Он заглянул внутрь, в образовавшуюся дыру.

— Что там?

— Железяка какая-то.

Золотов подошел ближе, посветил внутрь фонариком от мобильного. Действительно, в паре-тройке дюймов отсвечивал металлический лист. Перегородка? Из железа? Вячеслав Андреевич поспешил в соседнюю комнату. Картина «Купальщица в Хургаде». Холст, масло, двадцать первый век. Ничего купальщица. Веселая. Придется снять. Не купальщицу — картину.

А под холстом… Заветная дверца. Не от театра. И не от волшебной страны. От сейфа.

И в связке ключей висит золотой ключик. Открываем, смотрим.

Ого!

— Не блефовал человек, — раздался за спиной воодушевленный глас романтика.

У Вадика Лузина сегодня был не лучший день.

* * *

На письменном столе в кабинете номер тринадцать тесно лежали многочисленные коробочки с ювелирными изделиями, пачки денег, старинные раритетные кинжалы, пакетики с кокаином. Чуть в стороне — револьвер.

— Это с ювелирки на Пушкинской, — пояснял зачарованный Дима, беря в руки один предмет за другим, — в прошлом году. Я пробил по базе — один в один… Это антиквара на разбой поставили в Северном районе. Тоже глухо. Везде в масках, с пистолетами.

Вид у романтика был такой, как будто он на спиннинг вытащил русалку с пятым номером бюста. Ильичев, тоже разглядывавший коллекцию, нервно взял в руки револьвер, словно собираясь пустить пулю в висок. В принципе, было от чего.

— Боевая игрушка, — авторитетно пояснил Федоров, — с маслятами. И наркоты года на четыре потянет.

— Почему же он все это не сбыл? Не носить же собирался? Надо без мозгов быть, чтобы дома такие улики хранить.

На сей вопрос ответил третий находящийся в кабинете. Его временный хозяин — Вячеслав Андреевич Золотов, скрывающийся под личиной Антона Романовича Плетнева и вертящий в руках золотую брошь.

— Можно поинтересоваться, хотя я подозреваю — обыкновенный фетишизм. Как память о лучших мгновениях жизни. Да и вещички приметные — опасно сбывать. Город у вас маленький. А выкинуть жалко.

— И что теперь с этим хозяйством делать? — Ильичев с тоской задал вопрос куда-то в пространство, не рассчитывая на ответ.

— Как что? — бодро пояснил Федоров. — Поднимать дела, Лузина в тюрьму и колоть на остальную команду. Вон Антон арестует всех. Да, Антон?

— Я могу, конечно, — неуверенно протянул «Антон», который и сам был не рад столь впечатляющей находке, — но все зависит от судьи. Говорят, у вас с этим не очень строго. Если можно так выразиться, повышенная судейская лояльность, вызванная особенностями местной Фемиды.

Угораздило же так влипнуть! Давай, Антоша-Слава, выходи теперь на авансцену, свети лицом. Завтра твое фото в газете напечатают с соответствующей моменту подписью.

— Вот именно! — со знанием дела подтвердил Ильичев, нервно вертя в руках фуражку. Он смотрел на вещи реальнее, чем подчиненный Федоров. — Ни один судья Лузина не закроет! Умалишенных нет. Даже со всем вот этим! В лучшем случае — залог, да и то сомневаюсь. Лузин, разумеется, тут же смоется. И Антон Романович никому из них не указ!

— Но мы хотя бы попробуем, да? — не собирался отступать романтик, на глазах превращающийся из мелкого в особо опасного: — Обратной дороги все равно нет.

Золотов понимал, что его склоняют к очень рисковой авантюре, поэтому решил не отвечать.

— А Москва нас точно прикроет? — осторожно поинтересовался у него Ильичев.

Майор пока еще не окончательно позабыл такие понятия, как честь мундира и совесть белого офицера. Но вместе с тем подобного страха за звезды на погонах этого самого мундира давно не испытывал.

— Да, прикроет, — рассеянно ответил Золотов, занятый размышлениями о том, как из всего этого выпутаться.

Ильичев подошел вплотную и, наклонив голову к самому следовательскому уху, шепотом спросил, чтобы даже Федоров не слышал:

— Скажите, а это по всей стране или только у нас?

На соседней улице имени Ленинского Комсомола, в здании администрации, в гербовом кабинете происходило внеплановое совещание. Мэр города Виталий Иванович Марусов, поставленный на эту должность волею господа и денег, был вне себя от происходящего в его владениях самоуправства.

— Ты же доложил, что все решено и согласовано! — орал он на бледного, как поганка, Ивана Михайловича Ланцова, чье имя наводило ужас на большинство обывателей Великозельска.

Купидон тряс пухлыми щечками и сверкал залысиной.

— Да, я все решил, — с достоинством отвечал заместитель, — но кто мог предположить, что дорогой племянничек устроит драку в ресторане? Да не просто драку! Пусть бы хоть всему городу рожи разукрасил, не впервой! Так он, гаденыш, как специально, именно Плетневу нос разбил! И хоть бы предупредил!

— Откуда известно?

— От адвоката.

— Еще доказать надо, что это его вещи. Может, подсунули, — неуверенно подал голос из угла присутствующий при беседе вице-мэр. Дядя Лузин. Тоже в некотором роде адвокат.

— Ага! И сейф вмуровали! — Ланцов старательно валил вину на коллегу. — Как можно было тему с лекарствами доверить твоему долбану?! Вам что, денег мало? Вот, гляди, подавитесь теперь!

— Ты вину не перекладывай! — одернул Марусов.

С семьей Лузиных его многое связывало, и не только по части освоения бюджетных средств.

— Сам тоже хорош. Я русским языком велел, чтобы обеспечили максимальный комфорт, а ты? Как, вообще, он без охраны в ресторане оказался? За что я твоим уголовникам плачу, как ведущим специалистам? Задницу прострелили, морду набили!

Ланцов мог бы ответить, что это не Марусов платит его уголовникам, а он, но промолчал. Иван Михайлович свое место во властной вертикали хорошо знал.

— Ладно, хватит! Надо что-то делать, — Марусов перешел к резолютивной части. — Я позвоню Афонину, распоряжусь, чтобы велел своим помалкивать. А лучше уволить по-быстрому всех, кто в курсе. Пусть собственную безопасность подключит.

— Проверяющего не уволить, — тихо напомнил Ланцов.

— А это теперь только твоя забота! Единоличная! Сам проглядел, сам и выкручивайся. Но чтобы с материалами было как договаривались. Хоть число пи, хоть число ку, хоть абэвэгэдейка.

— Так он атомный ценник заломит! — растерялся Иван Михайлович.

Это что ж, ему одному теперь раскошеливаться? Так и без штанов можно остаться, если за всех платить! Лузины всей фамилией накосячили, пусть посильно участвуют. А то, что им одним по силам всю сумму поднять, — вопроса нет!

— И правильно сделает! Провинился — плати! Все на халяву хотите, — мэр не собирался бросать Лузиных под танки, — позвони Ляпину в суд, чтоб не вздумал Вадика арестовать. Адвоката ему найди нормального. Ну ничего нельзя поручить! Всё сам!

Оставшись один в кабинете, Вячеслав Андреевич призадумался не на шутку. А на две. Связываться с арестом не хотелось совершенно — это еще одна статья. Да и про число пи можно забыть. С другой стороны, история получила огласку, и делать что-то придется. Самый разумный вариант — все-таки предъявить Лузину обвинение и попросить у судьи арест. А судья, как было замечено, свой. Не арестует. И потом с чистой совестью можно поговорить с Ланцовым о главном. В конце концов, племянник сам виноват.

Глаз заметил в углу монитора значок, означающий, что компьютер в сети. Отлично! Неужели?! Надо поторопиться, надо, а то снова связь пропадет.

«Скайп»! Есть «Скайп»!

— Привет, Макс.

— Славка, ты? — Подслеповатый Овалов почти прижал круглую физиономию к монитору.

— Я. Тут интернет появился. Спросить кое-что хочу. Напомни, какие бумаги при аресте оформлять. Подзабыл я немного уголовный процесс.

Золотов говорил буднично и деловито — так, как будто регулярно названивал Овалычу с подобными вопросами.

— Ты в чьей это форме? — Макс еще больше приблизился к монитору, хотя ближе было некуда. — Следственный комитет, что ли? Послушай, Слав, у вас там сексуальные игры?

— В некотором роде, — уклонился от прямого ответа Вячеслав Андреевич, опасаясь реакции компаньона. — Короче, быстрее толкуй, пока связь не обрушилась.

— Каком таком роде? Что там у тебя стряслось? Кого ты арестовывать собрался? Совсем спятил? Незаконное лишение свободы — до двух лет, между прочим. А за мошенничество еще пяток. И главное — ты что, собираешься дело в суд направлять? Блин, да какое дело?!

Овалов волновался совершенно искренне. Золотов, кроме того, что приятель, еще и человек чрезвычайно полезный. С кем в Москве дела проворачивать, если его, дурака, закроют? Их тандем — явление в своем роде уникальное, потому что выходят как артисты на сцену. Должны чувствовать друг друга, с полуслова понимать. Где Макс замену найдет?

Вячеславу Андреевичу пришлось в двух словах обрисовать ситуацию. Он сказал почти все. Умолчал про число пи. Овалов слушал внимательно, не перебивая, но к концу монолога взорвался:

— Слава! У тебя один выход! Один! Все бросать и валить оттуда к чертовой матери, пока не прочухали, кто ты такой! Сегодня же валить! Срочно, Слава! Прямо сейчас на вокзал и в Москву! Я тут тебя спрячу где-нибудь. На крайняк у меня дома в детской поспишь, на Данькиной кровати. Ты понял?

— Понял, — неуверенно протянул майор Фейк.

Хоть и не совсем понимал, почему Макс истерит. Вроде бы никакого такого апокалипсиса, чтобы взрослому мужику в подростковой кровати спать, скрючив ноги.

— Нет, Слава! Ты не понял! Ты должен был уже вскочить и бежать, а ты сидишь и мямлишь? Как ты мог в такое вляпаться? Взрослый, умный мужик! С виду.

— Да сам не знаю…

О чем он вообще думает? Он там резвится с арестами и не понимает, что ставит под угрозу общее дело. Его же в два счета расколют и скрутят. И никто не будет спрашивать, как бумаги оформить, — в пять минут нарисуют и печать шлепнут.

— Ты хоть что-то рубишь в следствии? Посмотрите на него, арестовывать он собрался!

Было, конечно, неприятно вместо помощи выслушивать нотации. Золотов мог бы напомнить, что компаньон и сам не семи пядей. И у него встречаются конкретные косяки. Достаточно историю со Слепнем вспомнить. Из-за него, на минуточку, Слава вынужден жить за тысячи километров по чужим документам и в чужой форме ходить. Но время для взаимных унижений было неподходящим, интернет дышал на ладан. Картинка на экране подвисала, изображение друга становилось размытым.

— У нас практика была в универе. Кое-что помню. Куратор бухал все время, я за него обвиниловки писал.

— Сколько ты там работал?! Прям профессионал крутой! Да с тех пор сколько поменялось! Новые формы, новые поправки. Предлагаешь за пять минут все это объяснить? Слушай, Слав, ты в поезде с полки не упал часом?

До Золотова неожиданно дошло, что компаньон нервничает вовсе не потому, что за него волнуется. Скорее всего, просто не в теме. Адвокат-то он еще тот. Все больше по части непроцессуального решения вопросов. Коньком Овалова было не букву закона проверять, а в нужные кабинеты попадать и уметь договариваться.

— Вали оттуда! Я тебя как друга прошу. Забудь про бабки и вали. Мы с тобой здесь заработаем, дома. Сядешь, Славка, реально сядешь и даже я не вытащу!

Даже я… Наполеон хренов. Но правда в его словах была.

— Ладно-ладно. Уеду.

— Сегодня же! Сегодня же, Слава! Позвони, я встречу.

* * *

В новой жизни настоящего Антона Плетнева произошло первое событие, которое реально тронуло за живое. Заставило переживать и волноваться. Выписывали соседа по палате. С позором выписывали.

Собрался консилиум из трех врачей, Константина принялись вертеть и допрашивать, словно на полиграфе. Когда за дело берутся профессионалы, да еще всем скопом — у подозреваемого шансов не остается. Раскололи быстро. При всей житейской опытности последнего. Пара умелых вопросов под дых, и все, выписной на стол. А тут еще и Вассерман. Среди здоровых-то больных.

При этом никого не смущало, что до этого момента в отделении преспокойно лежал с тем же самым диагнозом Плетнев. А почему? Потому что, во-первых, лежал тихо, не голосил, а во-вторых, был особым пациентом Валерии Львовны Ивлевой. Она его все равно забирает.

— И куда ты теперь? — участливо поинтересовался Плетнев у Константина, похожего на выдворяемого из страны шпиона, менявшего казенные шмотки на родные.

— Россия большая, больниц много, — злобно буркнул тот, — главное, подальше. В Бирюлево подамся или в Марьину Рощу. Плохо, опять придется башку разбивать. Только недавно заживать начала. А я, главное дело, сам себе не могу, рука не поднимается. Снова просить придется. В последний раз бык один так двинул… Да еще и бумажник забрал, сука. Я потом в натуре еле имя вспомнил.

— Ты аккуратней… А что, больше совсем некуда пойти?

— Куда можно — туда лучше не ходить. Там башку разобьют безо всяких просьб.

Сетуя на невезучую жизнь, сосед по палате не забыл прихватить из туалета казенное мыло и туалетную бумагу. Шустро и незаметно сбегал в служебный сортир, там тоже разжился предметами гигиены. На обратном пути на посту у медсестры отоварился градусниками — можно будет продать у метро по червонцу. Пакет рос на глазах.

Нарисованные карты щедро подарил Плетневу на добрую память.

— А ты как же?

— Другие нарисую, плевое дело. Все равно в палате делать нечего. Может, повезет, в этот раз разговорчивый сосед попадется? Ты, похоже, мужик неплохой, но скучный. Эх, мне бы так! Упасть, а очнуться другим человеком. Ладно, бывай! Печень береги. В смысле — чтоб не вырезали.

Они по-братски обнялись. В смысле как братва. В дверях Константин остановился.

— Обед же скоро. Откушаю, пожалуй, а то непонятно где в следующий раз столоваться придется. Ты ведь суп не будешь?

Отобедал и сгинул. Плетнев недолго томился в одиночестве. Спустя час после обеда пришла Лера. Или женщина, выдававшая себя за Леру. Плетнев еще не мог вспомнить, кто он, но то, что происходило в суперновейшей истории, уже запоминал. Слова Константина о печени пока не улетучились.

— Привет, родной, — она впорхнула в палату, подошла и поцеловала в щеку. — Ну что, домой? Тебя выписали. Одевайся.

У приемного покоя ждала машина такси. Ехали довольно долго, куда-то на окраину столицы. Антон Романович внимательно разглядывал мелькающие за окном пейзажи, но ничего не узнавал. По дороге Лера докладывала мужу о его привычках, предпочтениях и увлечениях. Антон Романович узнал о себе много любопытного. Оказывается, он любит классическую музыку, в основном легкую — Моцарт, Гендель. Гайдн… Читает тоже классику, Моэм — любимый писатель. Не гурман, любую пищу считает всего лишь топливом, хотя сам превосходно готовит. В прошлом году, выйдя из больницы, где ему лечили обострившийся геморрой, приготовил праздничный ужин по рецепту знакомого французского ресторатора. К выпивке прохладен, особенно после падения в оркестровую яму во время репетиции. Теперь ни-ни. И сам не пьет, и труппе не позволяет. По характеру вспыльчивый, но быстро отходит. Главное, чтоб в этот момент под рукой не оказалось колюще-режущих предметов.

Таксист с опаской поглядывал в зеркало заднего вида. Странная парочка. Баба рассказывает мужику про него же. А тот, можно подумать, сам не знает про геморрой.

Они доехали до незнакомой улицы, остановились у незнакомого старенького панельного дома с незнакомыми бабками у незнакомого подъезда. Беспросвет.

— От центра далековато, зато недорого, — напомнила Лера, расплатившись с чуть ошалевшим водителем. — У нас последнее время с деньгами не очень. Мы же с тобой на Таиланд кредит брали, надо отдавать.

Антон Романович, обеспокоенный информацией о геморрое и оркестровой яме, напряженно всматривался в окружающий депрессивный пейзаж, но взгляд, кроме помойки, ни за что не цеплялся.

Надпись на парадной двери, сделанная нетвердой рукой, предупреждала, что в пятой квартире наркопритон, и это не реклама. Внутри же подъезда на облупившейся стене сияло другое предупреждение. «Иванов, от нас не спрячешься!»

— Это не про меня?

— Нет, — не очень уверенно ответила жена, демонстративно опуская голову, — Иванов очень распространенная фамилия. Не волнуйся.

Однако как-то неубедительно…

Между вторым и третьим этажами курил небритый мужик в майке и трениках, с наколкой на плече «ВДВ 1979». Пепел он сбрасывал в вонючую, полную окурков банку из-под кофе «Чибо». Завидев поднимающихся Плетнева с женой, дядечка погасил сигарету и, расплывшись в улыбке, протянул навстречу растерянному Плетневу руку:

— Ю-юрка! С возвращением, брат!

— Здрасте, Семен Аркадьевич, — поздоровалась с бывшим десантником Лера.

— Добрый день, — вежливо выдавил из себя Плетнев и руку пожал.

Как и город, улица, дом, так и внешность Семена Аркадьевича не вызвала в нем никаких ассоциаций. Только отметил, что рука влажная и холодная. Будто лягушку подержал.

— Как самочувствие? Как печень?

— Нормально, — насторожился бдительный Плетнев.

— Ну отлично! Здоровая печень — порядок в семье! Будет время — заходи, посидим.

— Зачем?

— Не зачем, а с чем. С ним и посидим.

Выписанный ничего не понял, но на всякий случай согласно кивнул головой. Но вмешалась жена:

— Семен Аркадьевич, у Юры пока режим. Никакого «посидим», — сухо отказала она гостеприимному соседу.

— Кто это? — тихо спросил Плетнев, когда десантник скрылся за обитой рейками дверью.

— Сосед. Просто сосед, — односложно ответила жена.

По тому, как она свернула разговор, Антон Романович сделал вывод, что последнего жена недолюбливает.

Лера остановилась около одной из дверей — с потертой дерматиновой обивкой, — достала ключи. Две штуки на простом металлическом кольце. Длинный ригельный и желтый английский. Завозилась с английским, он проворачивался вхолостую.

— Черт, опять заедает. Ты, кстати, месяц назад обещал починить.

Внизу хлопнула дверь, и топот тяжелых ног заполнил воздушное пространство парадной. Или парадное пространство воздуха. Так обычно бегут пожарные, поднятые по боевой тревоге. По учебной бегут иначе.

А замок все не открывался.

На площадке появились два типа с внешностью кладбищенских землекопов. Не в том смысле, что у землекопов есть характерная внешность, а в том, что точно закопают. Плетнев посторонился, чтобы пропустить их, но, как тут же выяснилось, это было совершенно напрасно. Выше землекопы и не собирались.

Двумя сильными и ловкими тычками Плетнев с женой были перенесены внутрь квартиры, выбив телами дверь вместе с ригелем замка.

Антон Романович едва успел подставить руку, чтобы Лера не впечаталась лицом в вешалку с одеждой. Вешалка покачнулась, и Плетнева засыпало сверху всевозможным мелким барахлом вроде шарфов и перчаток.

— В чем дело? Что вам надо? — тоненько закричала жена. Так обычно кричат живые граждане, которых по недосмотру положили в гроб вместо усопших.

— Заткнись! Ты нам на фиг сдалась! — успокоил один из землекопов, закрывая за собой дверь на лестницу. — Мы не к тебе. К мужику твоему.

— Не трогайте его! У него травма головы, его нельзя бить! — шептала Валерия в полуобморочном состоянии. — Юрочка, не волнуйся!

Юрочка и не волновался. Он уже понял, что пришли за его большой доброй печенью, и занял боевую стойку.

* * *

Золотов уловил звук шагов под дверью кабинета, моментально попрощался с Оваловым и захлопнул крышку ноутбука.

Не хватало только, чтобы кто-то здесь услышал подробности их беседы. Вообще-то Овалыч недалек от истины, и Золотов действительно идиот — как можно было так расслабиться здесь, где у каждого кактуса на подоконнике есть глаза и уши? Ланцов, судя по всему, на самотек ничего и никого не пускает. Макс прав — чем быстрее отсюда уеду, тем лучше.

Чемодан — вокзал — Moscow.

Если, конечно, успеет. Если это не за ним пришли.

Пришел мелкий романтик. Выглядел обыкновенно: пистолетом не размахивал, глазами гневно не вращал. Вроде обличать и задерживать не собирался. Правда, легкое возбуждение присутствовало.

Дима деловито прошел к столу, сел на стул верхом и сообщил:

— Тут новости есть. Лузин через сокамерника записку пытался передать на волю. Наши перехватили. Короче, пишет дядюшке: если не вытащит, у него есть что тебе рассказать.

— То есть родного дядю не пожалеет, у которого на коленках играл?

Вячеславу Андреевичу, подогретому словами компаньона, надоела игра в Бэтмена.

Валить надо из этого Голем-сити.

— Не исключено, на испуг берет, — согласился Дима, — но вдруг и правда расскажет? Понимаешь? Какие дела поднять можно!

— Да, наверно, — безо всякого энтузиазма отозвался майор Фейк.

Слова Овалова не выходили из головы. Два года за незаконное лишение свободы плюс пять за мошенничество. Много получалось! Интересно, если Золотова на зоне поставят тумбочки сколачивать, то сколько тумбочек за семь лет можно сделать? Хватит, чтобы ими дорогу отсюда до Москвы выставить?

— Антон, давай! Закрой его. С криминалистами я договорился. Нам с тобой экспертизу по оружию и наркоте за час проведут. Давай, Антон, ты же можешь! — подбадривал Федоров, в нетерпении подпрыгивая вместе со стулом. — Потом и всю бригаду его прикроем!

— Я-то постановление вынесу. А судья? — слабо оборонялся Золотов.

Хорошо, что не все в этой истории от него зависит, есть на кого ответственность свалить.

— Черт! Ну позвони своим, объясни, пусть на него как-нибудь надавят! Будет команда сверху — никуда он не денется.

Дима бил копытом, как молодой конь, застоявшийся в стойле.

— Да какая команда, глупый? Суд неприкосновенен или ты забыл? На него надавить даже Верховный суд не может, — цеплялся за соломинку Золотов. — Как я тебе на него надавлю? Это совершенно другое подчинение.

Ведя диалог, следователь лихорадочно рыскал в интернете в поисках расписания поездов, проходящих через Великозельск. Пока сеть не пропала так же внезапно, как и появилась.

— Я тебя умоляю! Нельзя Лузина отпускать! Иначе — всё, кранты нам здесь. Вообще не выберемся. Ну, Антон!

Подводить борца за правду не хотелось. Золотов ведь отлично понимал: отпустит Лузина — Федорову в Великозельске не жить. Во всяком случае, по специальности не работать. А он хоть и соперник, но своего рода мужество проявил — против местной власти попер. Не испугался. Это при его-то зарплате.

Но, как не крути, а два плюс пять по-прежнему оставалось семерой. И думать следовало в первую голову о себе.

— Понимаешь, Дима, меня сюда прислали с конкретными полномочиями, — мягко объяснял Золотов. — Я приехал разбираться с лекарствами. А разбоями, наркотой и оружием ваши должны заниматься. Местные. Дим, вон у вас три этажа, и все кабинеты заняты.

— Да не будут наши!

Дима в отчаянии махнул рукой и поерзал на стуле. Стул скрипнул протяжно и печально.

— Ильичев у нас, чтоб ты ничего не подумал, — нормальный мужик, с понятием, но даже он дрейфит. Все же гарантий хотят, а какие гарантии? Лузин-гад скажет, что дом купил вместе с тайником, и ему все поверят. И у всех сразу память отшибет, никто не вспомнит, что дом по лузинскому заказу строили. Он, кстати, гад, так и говорит — купил, и точка. Называет какого-то мужика, который давным-давно на кладбище. У него, говорит, спрашивайте, он прежний хозяин.

Золотов проникся — Дима не столько за собственную шкуру трясется, а за дело болеет. Такой шанс выпал — порядок в родном городе навести. Но Золотову-то Великозельск не родной.

— Антон, на тебя одна надежда! Ну помоги!

— Ладно, я прикину, — без энтузиазма пообещал Золотов.

Бог даст — больше они никогда не увидятся. Поезд тронется, и можно будет забыть все великозельские приключения. И Диму Федорова в том числе.

— Я так и знал. Они не верят, а я говорю, что ты порядочный, хоть и из Москвы. Мы очень на тебя надеемся! — воодушевился романтик, оставил в покое скрипучий стул и отправился к криминалистам, поторапливать с экспертизой.

Не успела дверь за Димой закрыться, как порядочный Золотов бросился звонить на вокзал.

— Барышня, ближайший до Москвы когда? А раньше ничего нету? А проходящие какие есть? Да в любую сторону! А места есть?

Выяснилось, что поезд в Москву идет всего раз в сутки, утром, соответственно раньше завтрашнего дня ждать его нечего. Ближайший же следует в противоположную от столицы сторону и может доставить то ли до Омска, то ли до Томска. Золотов не расслышал, да и разницы не видел. Зато билетов на него было хоть отбавляй.

Вячеслав Андреевич прикинул, что ни в Омске, ни в Томске никогда не был, и больше возможности побывать там может не случиться. Интересные, наверное, места. Где-то в тех краях вроде бы декабристы жили. Как у них там в Омске-Томске с патриотизмом?

Положив трубку, быстро покидал в сумку все возможные улики. Схватил с батареи пыльную тряпку, оставленную уборщицей, и начал лихорадочно стирать отовсюду свои отпечатки.

Стук в дверь застал конспиратора под столом, где он, скрючившись, протирал стенки тумбы.

— Можно? — Знакомый голос прозвучал негромко и официально.

Настя Великозельская разочарованно оглядела пустой кабинет. Странно, а Дима утверждал, что Антон на месте.

— Да. Проходи, — Золотов, как черт из табакерки, выскочил из-под стола и принялся крутить в руках пыльную тряпку.

Настя опустилась на стул.

— Прости, — с трудом вымолвила она, глядя куда-то поверх головы Золотова. — Прости, вспылила, терпеть не могу вранья. Надо было сразу сказать, кто ты такой.

— Да ладно, ничего, — Золотов одной ногой чувствовал себя в поезде, поэтому испытывал перед ней неловкость. — Если честно, я думал, что там, в вагоне, тебя специально ко мне подсадили. Такое у нас бывает.

Пусть запомнит его героем, а не очередным проходимцем. Завтра он уедет, исчезнет, и все само собой сойдет на нет.

— И еще, твоя личная жизнь меня совершенно не касается, — скривилась Настя. — Кого хочешь, того и приглашай к себе. Но работа меня волнует, и даже очень. Ты правда арестовал Лузина?

Об аресте Лузина-младшего Настя услышала, стоя в очереди у овощного лотка. Одна женщина утверждала, что за ним специально из Москвы бригаду прислали с полномочиями. Вроде бы килограмм бриллиантов в доме нашли, пять пистолетов и картофельный мешок с наркотиками. Другая спорила, говорила, что и не пистолеты это были, а автоматы, да еще женщину обнаружили в подвале на цепи и скелет в сарае. Но обе сошлись во мнении, что так Лузину и надо. Хоть бы в этот раз не выкрутился, гаденыш.

Настя забыла о том, что мама просила ее купить помидоров, выскользнула из очереди и ринулась в отдел полиции.

— Нет. Пока только задержал, — довольный собой, улыбнулся майор Фейк. — На сорок восемь часов.

Он смотрел на Настю так, словно видел впервые. Горгона Медуза, свобода на баррикадах, все ее маски слетели в один миг — перед ним оказалась просто испуганная девочка, которая изо всех сил старается сделать этот мир хоть чуточку лучше. И еще — было в ней что-то неуловимое, что притягивало самозванца. И от того, что больше никогда ее не увидит, он почувствовал такое разочарование, какое бывает у осужденного, вместо условного срока получившего пожизненный.

— А потом? — осторожно уточнила Настя.

— Работаем. Видно будет.

— Дело в том, — изо всех сил стараясь сохранять самообладание, продолжала она, — что Лузин и так на меня злой. Это же я тему с лекарствами подняла. А теперь… Они мне просто жить тут не дадут. Я сегодня шла по улице, а по дороге ехали его дружки. Они остановили машину, окно открыли и… Лучше не повторять. Не только ноги обещали переломать, но и дом спалить. С парником.

Голос ее предательски дрожал, но Настя изо всех сил старалась держаться.

— Ты не думай, что я жаловаться пришла. Я не за себя боюсь, но мама, дом… Они же и правда спалить могут, отморозки. В общем, я очень надеюсь, что ты доведешь всё до конца.

Ну что было с ними со всеми делать? Кого они в Золотове увидели? Бэтмена? Человека-паука? Почему они решили, что, раз его прислали из Москвы — значит, он всесильный? Известно ведь — каждый сам кузнец собственного несчастья. И нечего на чужого дядю надеяться. Но все-таки, как приятно чувствовать, что от него зависят не только судьбы нескольких людей, но и судьба целого городка, пусть небольшого. И именно он может изменить эти судьбы к лучшему. Помочь, а кого-то даже и спасти. Словно он и в самом деле Бэтмен.

Настя оставила свой официальный тон, посмотрела в глаза Золотову и всхлипнула:

— Антон, не бросай нас.

И после паузы тихо добавила:

— Меня не оставляй.

Она приблизилась к Золотову почти вплотную, глядя на него влажными глазищами с поволокой. Руки Золотова сами собой потянулись вверх, словно кто-то независимо от его желания дернул за ниточки. Он обнял Настю, прижал к себе, осторожно погладил по вздрагивающим плечам:

— Ну конечно, не оставлю…

* * *

На узенькой кровати, заправленной гобеленовым покрывалом, сидели рядышком супруги Ивановы. За ними застыла от удивления Красная Шапочка на плюшевом коврике. Она была изображена в тот момент, когда злой волк предстал перед ней во всей красе, прежде чем сожрать. Незваные гости Ивановых хоть шерстью и не поросли, но вызывали у супругов не менее приятные эмоции, чем волк-людоед у Шапочки. Плетнев сжимал руку Леры, выказывая таким образом мужскую поддержку. Больше он, к сожалению, ничем помочь жене не мог.

Незнакомый Плетневу качок восседал перед ними на тумбочке, попирая ногами книги по режиссерскому искусству. Парень был в джинсах и обтягивающей майке, выгодно подчеркивающей накачанные в спортзале мышцы. Плетнев сделал попытку книги поднять, но резкий окрик вкупе с мышцами его затормозил. Второй качок беспардонно рылся в платяном шкафу, выкидывая на пол вещи. У ног его валялось кружевное нижнее белье.

— Спрятаться, значит, решил? В больничке? — зловеще уточнил тот, что сидел на тумбочке. — Сразу видно — театрал! Иванов — это была твоя лучшая роль. И возможно — последняя.

Плетнев переводил растерянный взгляд с одного парня на другого.

— Юрий, потеря памяти не освобождает от материальной ответственности, — серьезно напомнил другой, отвернувшись от шкафа. — Понимаете? У вас творческий кризис, но нам-то что делать?

— Да какая, на хрен, потеря? — вмешался первый. — Помнит он всё. Надо еще разок приложить, чтобы не кривлялся. Ишь, кризис у него! Сейчас у всей страны кризис, но не каждый позволяет себе в это время в Таиланде прохлаждаться. Ты давай, Юрий Иваныч, кончай фигней страдать и четко ответь, когда премьера. Чтобы мы могли спонсору передать. Либо гони обратно копейку.

— Ребята, у Юры действительно тяжелая амнезия, — встала на защиту Лера. — И перестаньте рыться в шкафу, там для вас ничего интересного нет.

Ну разве что дамское белье…

Лера повернулась к Плетневу и положила ему на руку теплую ладонь:

— Родной, не волнуйся. Это ошибка…

— Как по курортам ездить — деньги есть, а как работу работать — амнезия, — язвительно заметил первый. — Короче, Станиславский недоделанный, Игорь Михайлович беспокоится, что его инвестиции не приносят дидивентов… Не, видивентов, да? Короче, ничего они не приносят, усек?

— Процентов не дают, — подсказал другой, от шкафа.

— Я не понимаю, о чем речь, — мрачно заметил Плетнев.

Он действительно не понимал смысла происходящего и страдал от того, что не в силах защитить жену. С двумя качками справиться было проблематично даже при полном здоровье. А ему врач перед выпиской ясно сказала, чтоб голову берег.

— Не, я ему сейчас точно приложу, — парень, проводящий неплановую ревизию в шкафу, вытащил оттуда мужской свитер и кинул в спортивную сумку, где уже лежали личные вещи. После этого в спортивную сумку перекочевал ноутбук, туда же полетела вытряхнутая из шкатулки бижутерия.

— Да, небогато живет творческая интеллигенция, — резюмировал второй, закрывая сумку.

— Положите сейчас же на место! — Лера не выдержала и вскочила с кровати.

— Сидеть! — Резкий окрик заставил ее опуститься обратно. — Это залог! Вернете деньги — вернем шмотки, все равно с вас больше взять нечего. Надо ж так убого жить, а еще режиссер! Ладно, с поганой овцы…

Плетневу очень хотелось вскочить и разметать парней по углам, но он совершенно позабыл, как это делается.

— Юрочка, ты только не волнуйся, не волнуйся, — гладила его по руке жена.

— Нет уж! Пусть волнуется. Ночью просыпается и волнуется! И вспоминает побыстрее. В следующий раз уговаривать не будем.

— У нас все равно денег нет, — осторожно заметила Лера.

— Зато у него есть почки, — заржал парень с тумбочки, — как раз одной хватит. Да? Станиславский, хватит тебе одной почки? Гы-гы-гы! Жить с ней будешь долго, но плохо. А может, плохо и недолго. Как повезет.

Плетнев сразу вспомнил предупреждение соседа по палате, что могут на органы разобрать, по частям продать.

— Пока, Станиславский!

Мучители с добычей направились к выходу. Один из них обернулся и с порога строго предупредил:

— И не вздумай заяву накатать. Не любит Игорь Михайлович этого, очень не любит.

— Кто такой Игорь Михайлович? — поинтересовался у жены Плетнев, когда входная дверь громко хлопнула.

— Инвестор. Любитель театра, такой современный меценат, — пояснила Лера со слезами на глазах. — Говорят, бывший бандит. Он тебе денег дал на постановку.

— И что?

Какая, оказывается, у него бурная и насыщенная жизнь! Меценаты какие-то, постановки, деньги, бандиты! Даже жаль, что он ничего не помнит.

— Сроки, Юра, вышли. Ты согласовал с ним дату выхода спектакля и не успел в срок. Премьеру два раза уже переносили. Мы в Таиланд опять-таки слетали — это их больше всего разозлило. А потом ты пропал. Они решили, что ты прячешься. Вот, компьютер забрали. Жалко будет, если продадут. Там все наши фотки.

Лера тоненько захныкала от жалости к себе и к утраченным воспоминаниям.

* * *

Визит Насти снова настроил Золотова на поэтическую волну, но поэзия поэзией, а проза — прозой. Проза суровей. Она, словно инструкция по технике безопасности, предписывала срочно собирать манатки и валить на вокзал. А поэзия до добра еще никого не доводила.

Во дворе на лавке нервно курил Федоров, держа сигаретку, словно спасительную соломинку, обеспечивавшую доступ кислорода. Пришла беда — отворяй ворота…

— Что случилось? — Золотов присел рядом.

— Из УСБ приезжали, — со злостью поделился мелкий романтик, глубоко затягиваясь вредным дымом, — кабинет обыскивали.

— Что нашли?

У любого, хоть во дворце, хоть в единственном кармане, можно при желании обнаружить то, чего там быть не должно. Если он, конечно, не разведчик — те ничего лишнего не хранят, сразу сжигают или в последний момент проглатывают, перед тем как выброситься из окна небоскреба. Многое, конечно, зависит от того, кто ищет, но немало и от того, кто и что прячет. Дима Федоров на разведчика никак не тянул.

— Так, ерунду всякую. Пару материалов зажатых да патрон неучтенный.

Предложили выбор: или рапорт по собственному, или уголовное дело.

— Аккуратней надо быть, — выдал дежурный совет Золотов.

Ничего страшного, с таким «уловом» можно выкрутиться. Тем более выход предложили вполне божеский.

— Думаешь, не понимаю из-за чего это?! Уже дали команду! Наверняка папашка лузинский с Физкультурником перетер… Я даже не удивляюсь, только противно.

— И что решил?

Время до поезда было, можно немного и посидеть, поболтать напоследок. Все же не свидятся больше, а парнишка неплохой. Честный. И Настю, кстати, любит. Так что она поплачет немножко, но одна не останется.

— Не знаю. На «гражданке» мне делать нечего. И статью не хочется. Блин, ну хоть что-то когда-нибудь у нас поменяется? — Федоров изо всех сил поддал ногой валявшуюся возле лавки алюминиевую банку из-под энергетика. Банка описала дугу в воздухе, со звоном брякнулась на землю, покатилась по асфальту.

«Вот и я так же, — вдруг подумал Золотов, провожая банку взглядом, — пнули и полетел». Он поднял голову, посмотрел на небо, проводил взглядом редкие летящие облака. Ощутил на горле острые коготки совести — странного чувства, иногда побуждающего на странные поступки.

Вот жили-были себе люди спокойно, по накатанной, и вдруг появился некий герой, разворошил муравейник, разрушил местный миропорядок, наобещал с три короба, а потом в бега подался. Разгребайте сами свою помойку. Ибо свобода дороже.

Даже Дима, простой великозельский мент, не испугался — попер против течения, а крутой столичный чиновник Золотов убегает. Хотя какой он крутой — так, мелкая рыбешка в стае акул, которая клюет потихоньку свой неправедный корм.

Не мое это дело, ребята, не мое! Отстаньте! Сами разбирайтесь! Пишите, жалуйтесь, звоните! А я — никто! Я ничего не могу! Ни-че-го… Самому бы выжить!

А ведь совсем недавно был и Слава молодым, наивным и честным. Словно Бэтмен, рвался обломать крылья мировому злу и справедливость установить. Но крылья быстро обломали самому. Сдался на милость злу и что? В кого превратился? В прохиндея и взяточника? У тебя сейчас, может быть, появилась последняя возможность человеком себя почувствовать, а не частью бизнес-проекта «Золотов и компания». А ты на поезд торопишься. Но от себя ведь не уедешь. Как там Настя говорила — существует только два пути. Разрушать храмы или восстанавливать. На самом деле есть третий: не делать ни того ни другого. Но он страшнее даже, чем разрушение… Выбирай, Вячеслав Андреевич. Хотя бы попробуй. И неважно, что ничего не получится. Зато никогда ты не сможешь упрекнуть себя в том, что не попытался. И потомки твои не будут стыдливо опускать глаза при упоминании твоего имени. Наоборот — гордо выпрямлять сутулую спину…

Восстанавливать храмы… Легко сказать… С липовой-то ксивой…

Но ты же хотел быть Бэтменом?

Он повернулся к Федорову:

— Тогда остается одно.

— Что?

Федоров поднял понурую голову. Когда-то в детстве Слава Золотов мечтал о том, чтобы у него кроме старшей сестры был еще и младший брат. И чтобы этот брат вот так же, как сейчас Дима, во все глаза смотрел на него, как на бога и волшебника.

И удивительное дело, Вячеслав Андреевич, не верящий в чудеса, не страдающий сентиментальностью, сугубо деловой и практичный человек, вдруг почувствовал себя настоящим волшебником.

А за такое чувство иногда не жалко отдать от трех до восьми лет свободы.

— НЕ ОСТАНАВЛИВАТЬСЯ. МЫ ИХ СДЕЛАЕМ, ДИМА… РАБОТАЕМ…

Счастье — это когда не надо себя уговаривать.

Счастья пока не было. Но и уговоров тоже.

Почти.

Конец первой книги.

Оглавление

Временно недоступен Перемена мест Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg