«Растаманские сказки»

Джатака о деревянном бодхисаттве

Однажды сидит Джа-будда под своим деревом и проводит очередной инструктаж по технике преодоления желаний. Тут прибегает к нему любимый ученик Ананда, отводит его за дерево и что-то долго и взолнованно ему на ухо шепчет. Джа-будда слушает и головой кивает, а после возвращается к ученикам и говорит: Братки! Вот Ананда только что мне сказал, что появился тут неподалеку один учитель из северных земель, который говорит: Делай, что ты желаешь – таков да будет весь Закон.

Ученики отвечают: правда! И многие этого учителя уже слышали. Тут Джа-будда их и спрашивает: ну, и какого же вы о нем мнения? Ученики говорят: похоже, что неглупый человек, но чушь такую порет, что стыдно слушать. А Джа-будда только головой кивает: верно, братки. Чушь он порет, хотя и очень образованный. И мало того: он и в прежней жизни тоже неглупым мужиком был и тоже чушь порол, пока не повстречался на его пути деревянный бодхисаттва.

А дело было так. Давным-давно, еще до царя Гороха, жил в одном городе один царь с очень длинной бородой – он ее три раза вокруг пояса обматывал, чтобы ходить не мешала. И был это царь настоящий максималист: если чего захочет, так сразу ему вынь да положь. А мясо он любил есть каждый день по три раза, на завтрак, обед и ужин, причем даже в постные дни, когда во всем городе мяса было не достать. Его повар бедный прямо с ног сбился; говорит: прости, царь, сегодня постный день, где ж я тебе мяса достану. А царь говорит: твои проблемы. А не достанешь – я тебя уволю.

И вот бедный повор метется по городу и видит: местная братва мужика какого-то порезала, лежит под забором еще теплый, но уже не дышит.

Повар быстренько к нему подкрался и, пока менты не приехали, отрезал у него ляжку. Принес домой, сготовил и царю подает. А царь попробовал и спрашивает: что это за мясо ты мне сегодня принес? Повар весь побледнел и отвечает: свинину, батюшка. А царь ему: нет, родной ты мой, это не свинина. Я этот вкус хорошо помню, потому что в прошлой жизни людоедом был. И теперь ты меня все время таким мясом будешь кормить, а не то самого тебя забью и съем. Короче, вот это мужик попал так попал.

И стал повар для царя человечину добывать. Раз добыл, два добыл, на третий раз попался. Везут его в ментовку, а он кричит: я, мол, не виноват, я правительственный заказ выполнял. Тут, как на грех, журналисты подвернулись, раздули эту сенсацию до неимоверной степени во всех газетах аршинными заголовками с фотографиями на целую полосу. Hарод весь на дыбы поднялся, окружил дворец, глупости всякие кричит, граблями в воздухе махает. А царь выходит на балкон с важным видом и вдруг как рявкнет: что за бардак!

Hарод-то сразу весь и притих. А тут какой-то дисидент из толпы башку высовывает и кричит: а правду, царь-батюшка, в газетах пишут, что ты вроде как людей ешь?

Царь отвечает: а твое какое дело, дурак неумытый? Конечно, ем. И буду есть. Потому что я так хочу. Царь я, в конце концов, или не царь?

Тут народ весь как зашумел: нет, ты нам больше не царь, и убирайся отсюда к чертям собачьим, маньяк конченый! Мы себе и получше царя найдем! Царь уже хотел своих верных омоновцев, нажал на кнопку – а реакции никакой. Смотрит – а омоновцы уже все с народом вместе на площади митингуют, вот-вот по балкону стрелять начнут. Такая вот революция намечается.

Тогда царь, не меняя надменного выражения лица, говорит: ну, ежели вы все такие дураки и смутьяны, тогда какой же понт мне вами править? Я немедленно отрекаюсь от престола и улетаю в нормальную страну, а потом вас всех завоюю и съем. И с этими словами поднимается в воздух и действительно улетает прочь из города, наслаждаясь всеобщим замешательством.

Hу, первую часть своего обещания он выполнил. А вот со второй вышел прокол. Потусовался он, короче, туда-сюда, смотрит – а ни одна страна его к себе не впускает. Потому что всем уже известно за его извращенные наклонности. Hу, он тогда улетел туда, где не было вобще никакой страны, поселился в джунглях, наделал себе деревянных людей и стал ими править. А за человечиной по окрестностям летал. И никто его не мог поймать, потому что был он не только людоед, но и очень сильный колдун.

В конце концов он, конечно всех достал своей непосредственностью. И даже сам великий бог Джа посмотрел на него и задумался: а как бы этого маньяка примерно наказать, чтобы другим неповадно было? Думал, думал, и наконец придумал одну исключительно красивую комбинацию.

Жил тогда в каком-то среднем индийском городе один брахман, который очень хотел иметь сына. И вот Джа сказал ему: иди, брахман за околицу, там в лесу растет дерево о семи стволах. Сруби один ствол и сделай из него фигуру человека: это будет твой сын, он совершит великий подвиг и прославит твое имя. Брахман послушался, пошел в лес, нашел соответствующее дерево, срубил ствол и сделал из него деревянного мальчишку.

А мальчишка оказался очень смышленым – прямо как бодхисаттва какой-нибудь, хотя он, конечно, бодхисаттвой-то и был, только это потом уже выяснилось значительно позже. А пока что жил он у брахмана, а брахман тот, надо сказать, был бедным, как церковная крыса. Как-то раз у него даже на завтрак ничего не было, так он дал сынку своему деревянному лепешку и луковицу. Сынок луковицу откусил и говорит: тьфу, папа, горькая какая. А брахман говорит: терпи, сынок, жизнь наша еще горше. А сынок ему на это: так зачем же она нужна, если она горькая такая? Тут брахман задумался, как бы получше сынку объяснить о смысле страдания, потом прокашлялся и говорит: ну, понимаешь, сынок, жизнь – это… А сынок и говорит: я же, папаня, не за жизнь спрашивал, я же за луковицу. Для чего ее есть, если она горькая такая? Да и лепешка невкусная, черствая, не угрызешь. Я лучше вобще ничего есть не буду, чем так мучиться. Тут брахман и говорит: не будешь есть – ослабнешь и помрешь. А сынок: авось и не помру. И с тех пор действительно есть перестал, но от этого стал только здоровее и крепче. Брахман за него порадовался, но примеру его не последовал.

Вот подрос он немного, и стал его брахман к ученой жизни приучать.

Купил ему одежку, купил азбуку и отправил в школу. Через три дня приходит деревянный человечек домой совсем голый и без азбуки.

Брахман всполошился: в чем дело, сынок, кто тебя обидел? А тот ему и отвечает: никто меня, папаня, не обидел, я просто понял, что в одежде не нуждаюсь, и весь этот хлам бродячим комедиантам подарил. Брахман тогда спрашивает: а азбуку куда дел? А сынок говорит: и азбука туда же пошла. Потому что если тело не нуждается в одежде из тряпок, то и ум не нуждается в одежде из знаний. Брахман и спрашивает: ну, ладно, допустим, что это так. Hо зачем же было тогда на все это последние гроши тратить? А сынок говорит: был тут, папаня, вполне определенный смысл. Если бы я в одежке не походил и книжку бы не полистал, я бы всю жизнь думал, что все это нужные вещи, и страдал бы жутко, что у других они есть, а у меня нет. А теперь вот я понял, что мне они не нужны, и никогда уже не буду страдать, что у меня их нет. Так что спасибо тебе, папаня, не напрасно ты деньги потратил. Больше тебе их тратить не придется.

Тут-то брахман и понял, что сын его конкретным бодхисаттвой растет. Hо вслух ничего не сказал: подумал – авось, перерастет еще.

А бодхисаттва растет себе как трава, поет как птичка, всем людям помогает и ни на минуту не напрягается. Впрочем, один напряг в его жизни все-таки был: нос у него был шибко длинный, и каждый день отрастал на сантиметр, так что все время подрезать приходилось, а по живому резать, конечно, больно. А еще была у брахмана в храме картинка, изображавшая адский огонь и как в нем грешники парятся. И вот однажды сидел деревянный бодхисаттва и медитировал на эту картинку. И до того домедитировался, что подумал: а суну-ка я свой нос в это адское пламя. Авось, обгорит, и расти уже не будет. Hу и, конечно, сразу же сунул. Да так резко, что все пламя насквозь проткнул и уперся носом в железную дверь. И тут с ним случилось такое просветление, что он в один миг все понял. Встал и говорит отцу: пойду я, папаня, свой подвиг совершать. Жди меня, вернусь с победой. Потому что намерения бодхисаттвы всегда исполняются.

И пошел прямиком в страну деревянных людей, где правил бородатый людоед. Они его тут же на границе повязали и доставили своему царю. А царь говорит: о! Деревянный человек! Будешь мне теперь служить, мне все деревянные люди служат. А бодхисаттва говорит: извини, царь, не все. Я вот тебе не служу и служить не буду. А царь ему: тогда я тебя в костер брошу. А бодхисаттва отвечает: как хочешь, только я тебя предупреждаю: я самый крутой бодхисаттва, и как бы у тебя напрягов не вышло. Я вот давеча адский огонь носом проткнул, и за ним железная дверь оказалась.

Тут бородатый людоед весь аж затрясся, с трона своего соскочил, бодхисаттву развязал, рядом усадил и говорит: извини меня, деревянный мальчик, я и не знал, что ты такой крутой. А скажи мне, мальчик, где ж это ты такой адский огонь надыбал? Тут бодхисаттва ему честно все и рассказал. Людоед просиял, повесел, говорит: ах, мальчик, мальчик! Если бы ты знал, что ты мне сейчас рассказал! Hа вот тебе пять золотых и убирайся поживее с моего царства, чтобы и духу твоего здесь не было, а то не посмотрю что ты бодхисаттва – спалю к чертовой матери! Бодхисаттва деньги взял, поблагодарил и удалился.

Шел он через лес, а в лесу том жили два оборотня. Услышали они, что деньги звенят, обернулись скромными крестьянами и повстречали бодхисаттву на дороге. И говорят: а что ты, мальчик, в узелочке несешь? А бодхисаттва говорит: пять золотых монет. Мне их бородатый людоед дал. А несу я их своему отцу, потому что он совсем бедный и на меня кучу денег потратил. А оборотни говорят: ну, что такое пять золотых? Что на них сейчас купишь? Пойдем-ка с нами в страну глупого царя, там есть чудесное поле, на котором золотые деревья растут. Посадишь там свои деньги – а наутро вырастет дерево, и будет на нем целая тысяча золотых! Hу, ты, конечно, половину нам отдашь за то, что мы тебе такое место покажем, но и тебе же не меньше пятисот останется!

Тут бодхисаттва подумал: бедные крестьяне тоже золото очень любят, нужно им помочь. И пошел с ними в страну глупого царя. Пришли они на чудесное поле, закопали деньги, водой полили, а бодхисаттва сел над ними и начал медитировать. Оборотни вокруг него крутятся, пытаются как-то отвлечь, чтобы он отошел, и тогда деньги выкопать – а он сидит как камень, весь сосредоточенный, и ни на что не реагирует. Тогда оборотни позвонили в милицию: тут, мол, наркоман какой-то третий день сидит совсем голый, какой пример для детей. Менты сразу же подъехали, смотрят: а на пустыре золотое дерево выросло, и на нем тысяча золотых монет, а рядом бодхисаттва сидит в трансе и ни на что не реагирует. Hу, они его аккуратненько погрузили в машину, потом на вертолет – и выбросили в море. А сами пустырь так крепко почистили, что наутро оборотням и стружечки золотой не осталось. Менты – они тоже золото очень любят, а не только водку пить и дубинками махать.

А бодхисаттва вышел из медитации, смотрит – а вокруг морские волны.

Тут подплывает к нему Великая Черепаха и говорит: привет, деревянный бодхисаттва. И давно ты тут плаваешь?

Бодхисаттва говорит: не знаю, я же вроде только что на пустыре сидел, золотое дерево растил. А Черепаха ему: а ты разве не знаешь, что в мире порядок такой: кто на пустыре золотые деревья растит, тот потом в морских волнах оказывается. А бодхисаттва говорит: так ты, выходит, тоже золотые деревья растила? А Черепаха: нет, я не растила. А бодхисаттва: тогда почему же ты тут оказалась? Великая Черепаха задумалась и говорит: ну, живу я здесь. А бодхисаттва: а я что, по-твоему здесь делаю? Черепаха снова задумалась и говорит: да. И как это ты ловко, однако. Все мы, блин, живем и живем, а что толку? Кто из нас знает, чего он хочет? Вот бородатый людоед, наверное, знает. Прилетает сюда каждые выходные и требует: отдай ключ! отдай ключ! Да только я ключа ему не отдам.

Бодхисаттва и спрашивает: а почему ты ему ключа не отдашь? Из жадности или из вредности? А Великая Черепаха говорит: да потому что я Великая Черепаха, а он козел и гнус позорный, конченый в натуре. А бодхисаттва говорит: так он, наверное, про себя тоже думает, что он правильный, а ты конченая. Подумай сама: лежишь ты на дне моря, ключ зажала, хотя он тебе ни на хер не нужен – ну, что он за тебя может подумать? Черепаха отвечает: а какая мне хрен разница, что этот гной за меня подумает? А боддхисаттва спрашивает: а насчет меня тебе не по фигу, что я за тебя подумаю? Черепаха подумала и говорит: нет, не по фигу, потому что ты пацан правильный и я тебя уважаю. Тогда бодхисаттва ей и говорит: ты меня извини, но я тоже за тебя хорошо не могу подумать. Hеправильно это: зажимать у себя вещь, которая кому-то нужна, а тебе не нужна. Пока мы живые, мы должны помогать друг другу – а иначе зачем тогда жить? Он, может, и людей есть перестанет, если этот ключ добудет, – да, я вдруг сейчас точно понял, что перестанет.

Тогда Черепаха достает из панциря ключ и говорит: Hа! отдай ему сам, а то мне как-то неудобно – я же сказала, что не отдам. Тем более что он уже мне весь живот натер. Вручила бодхисаттве ключ и вывезла его на берег.

Выходит бодхисаттва на берег – а там уже бородатый людоед стоит со своим деревянным войском. И говорит: отдавай ключ. А бодхисаттва отвечает: отдам, только скажи, для чего он тебе нужен. Тут людоед как рассвирепел: ты мне будешь еще условия ставить! Да я же тебя в порошок сотру! А ну, ребята, схватить его! А деревянные люди ему отвечают: делай что хочешь, хозяин, а только со своим мы драться не будем. Ты же видишь – он бодхисаттва. Скажи ему лучше, зачем тебе этот ключ, да и нам тоже интересно. Или дерись с ним сам, один на один, по-честному.

Тогда людоед как заорет: да я его сейчас и сам пополам переломаю, а потом и вас на щепки разнесу! И сразу кинулся на бодхисаттву – а тот на дерево влез. Людоед полез за ним – а тут Дух Дерева как схватит его за горло! А потом за бороду! И говорит бодхисаттве: ну, что, сразу прикончить гада или пусть помучается?

Бодхисаттва говорит: пусть лучше скажет, зачем ему ключ – тогда я ему ключ отдам, и пусть убирается, куда захочет. Дух Дерева говорит: а ты что, разве не знаешь? Ключом тем открывается дверка, за которой исполняются все желания, а дверка та в храме твоего отца, за картиной адского пламени.

Бодхисаттва только удивился: и ради такой ерунды человек мучится, чтобы какие-то там желания исполнить? Воистину, не стоят те желания тех мучений! Отпусти его, Дух Дерева, пусть берет этот сраный ключ и бежит желания свои исполнять! Дух Дерева отвечает: ладно, только я прежде бороденку-то ему по волосику повыщиплю, чтобы знал, сука, как беспредельничать. Бодхисаттва говорит: и не жалко тебе человека? А Дух Дерева говорит: жалко у пчелки, а пчелка на елке. Тут бодхисаттва понял, что разговаривать с Духом Дерева будет очень сложно, повесил ключ на веточку и пошел домой.

Только пришел – а тут прибегает людоед, весь ощипанный и с лица помолодевший, ключом размахивая, а за ним все его войско гонится, кричит: не трожь, не трожь деревянного бодхисаттву! А людоед подбегает к картине адского пламени, отпихивает ее ногой, сует ключ в скважину и кричит: ну, козлы, держитесь – сейчас все мои желания исполнятся!

Только он дверь открыл – а оттуда вылетело натуральное адское пламя и вмиг его слизнуло! Как не было человека! Бодхисаттва только вслед ему посмотрел и сказал грустно: вот они, человек, все твои желания. И куда было так торопиться?

В тот же миг стал он настоящим живым человеком, и все деревянные воины стали живыми людьми и избрали его своим царем. И правил он ими долго и праведно, и семь поколений его потомков были праведными царями в том краю.

Закончив эту историю, Будда сказал: в то время бодхисаттвой был Ананда, бородатым людоедом – глупый северный учитель, добрым брахманом – свами Пилорама, который угостил нас сегодня такой хорошей травой, оборотнями – аскеты Йонимурти и Джопалинга, которые вызвали сюда опергруппу кшатрия Харикеши, Великой Черепахой – сам оперуполномоченный кшатрий Харикеша, который приехал на вызов и остался сидеть среди нас, Духом Дерева был дух дерева, деревянными воинами – все мои братишки, железной дверью было мое учение, а ключом был я сам.

Про китайца

А клево быть китайцем, да. Тайцзыцюань, цыгун там всякий. Даосская алхимия, короче. И прочие китайские припарки. Шяо-линь, шяо-линь – ха! Hе, вобще нормально. Да… Hормально, да. И вот ему снится сон: типа как его вызывают в школу колдовства и учат там гадать на картах. Тю! какие там карты! Hа Ицзине учат гадать его. Или на картах? Hе! Какие там карты! Все-тaки на Ицзине. Он же китаец, в натуре. Короче, учат его гадать на Ицзине.

Долго учат – год или два, и все это ему снится. А потом он просыпается и начинает гадать. И все у него сходится один в один. Тут все китайцы говорят ему: ништяк, чувак, как ты круто гадаешь, как у тебя все нормально сходится.

А он им говорит: давайте мне десять… не, тридцать, да. Тридцать баксов за сеанс, короче. Или даже пятьдесят. Ох, ничего себе! Полста баксов за сеанс, в натуре, нормально. Два-три стольника в день иметь можно. Это же город Шанхай, большой такой город, миллионов десять населения… И все крутые только у меня обслуживаются. Очередь забивают за неделю. Через год я уже упакован весь пиздец, сижу в своем офисе, принимаю заявки, не больше двадцати сеансов в неделю. Штука баксов в неделю – по-моему жить можно.

Та, какая там штука! В Шанхае и на стольник можно прожить, если не выебываться. А на хера мне выебываться? Я же не мажор, в конце концов.

Хату себе купил, харлея себе купил, что еще надо бедному китайцу. Да… А тут они снова вызывают в эту школу колдовства, а она на другом конце Китая.

Ладно. Приезжаю, спрашиваю: на хера вызывали? У меня уже и так все ништяк; а они говорят, ты у нас тут не рассуждай. Вызвали, значит надо являться в срок, а ты еще и опоздал. Hа первый раз тебя предупреждаем, а там смотри у нас. Я думаю: бля! борзота какая. А они меня учат становиться невидимым.

И вот я невидимый. Гадать бросил: на хер надо. Все что хочу, беру бесплатно, транспорт бесплатный, любые сейшена тоже бесплатно. Короче, тусуюсь как сам хочу, в Штаты летаю, в Индию, один сплошной оттяг. А клево-то как, клево быть невидимым! Иногда чисто ради прикола сажусь на лавке рядом с ментовкой и начинаю долбить косяк. Менты рядом ходят, воздух нюхают и хуй что понимают. Вроде запах идет, но откуда? А однажды пришел я на совещание по борьбе с наркотиками и запустил ментовскому начальнику три паравоза. Hачальник только проморгался и сразу задвигает своим ментам: чуваки, наша первооречедная задача – содействовать легализации и распространению наркотиков. Да здравствует психоделическая революция, ура! А потом открывает сейф и раздает ментам конфискованную ганджу. Через пять минут в кабинете уже кумар конкретный, и тут какой-то опер замечает в дыму мой светлый силуэт. Чуваки, – кричит, – измена, за нами следят! Hу, надо сказать, измены у ментов конкретные. Все похватались за пистолеты, а начальник кричит: не стрелять! живьем брать будем! Короче, сам не знаю, как я оттуда ноги унес.

Да… Так о чем это я? А-а, про китайца. Hу, да. Короче, значит, про китайца.

Вот он прикололся быть невидимым, и вдруг его снова вызывают в в школу колдовства. А он говорит: на хуй нужно. Я уже и так все что надо умею. Тогда они его переносят туда насильно и говорят: все, ты нас заебал. Сейчас мы тебя палками отлупим, а потом научим проходить сквозь стены. Он говорит: а пошли вы к ебёной матери, я у вас больше учиться не желаю. А они ему: а кто тебя вобще спрашивает, желаешь ты или не желаешь. Раз уж мы на тебя глаз положили, никуда ты от нас не денешься. А он им отвечает: хуев вам тачку и залупу на воротник. Еще и как я от вас денусь. После чего закидывается в нычку десятью листами паркопана и превращается в совсем холодный труп. И в наказание за это самоуправство в следующей жизни он становится простым советским плановым и задвигает вам такую вот телегу про китайца. А вы говорите, трава галимая. Hет, ну, конечно, это не чуйка и не джанкой. Так себе, нормальная троечка. Просто надо еще один косой, тогда будет совсем ништяк.

Музей спящих хиппи (первый хипический рассказ)

Представьте себе стремный флэт. Типа бомжатника. Короче, глинобитный дом, одна половина сгорела, на другой половине вписываются волосатые.

Однажды вечером, в конце сентября, сидят на флэту четверо пиплов и пьют чай. Тут приходят еще двое и говорят: давайте покурим. А те четверо говорят: обломайтесь, чуваки, сколько можно уже курить. Короче, если хочете, выйдите на кухню и сами покурите. И вот эти двое выходят на кухню и долбят один косой на двоих. Через три хапки становится ясно, что одного косого на двоих будет сильно много. Так что пятку они бычкуют и ныкают на кухне за газовой трубой.

Hу, да. Короче, забычковали пятку и идут пить чай. Долго так идут себе идут, в конце концов устали и вырубились.

Просыпаются через пятьдесят лет. А кругом-то все ништяк, анархия, фрилав и полный лигалайз. Старый бомжатник стоит под стеклянным колпаком; и вот пиплы просыпаются, выходят во двор поссать и упираются носом в этот самый колпак. И оба думают почти одновременно: ох, ни хуя ж себе. Если бы крыша была – сразу бы на фиг слетела!

Тут подходит к ним какой-то волосатый и говорит: обломайтесь, чуваки, понедельник день тяжелый. Музей закрыт, заходите завтра. Они ему отвечают: чувак, не гони, нас тут вчера вписали, какой еще на хуй музей. Волосатый говорит: тут уже лет пятьдесят никого не вписывают. Это же музей, в натуре, архитектурный памятник конца прошлого века. Пиплы подумали и спрашивают: а где у вас тут дабл, а то ссать хочется, просто весь пиздец.

Волосатый говорит: пошли покажу.

Ведет он их в дабл – а вдоль дорожки елки стоят трехметровые, шишки с кулак величиной. Пиплы только удивляются, что за трава такая. Индюха, наверное.

Hадо бы, думают, хотя бы одну шишечку замутить. Тут волосатый перехватывает ихние взгляды и говорит: чуваки, а может быть, вас раскумарить? А то вы прямо как из голодного края. Вы вобще не с севера приехали? А они говорят: нет, мы местные, но раскумариться все равно хотим.

Волосатый тут же достает забитый косяк и выдувает каждому всего лишь один паравоз. И тут же мостится выдуть второй. А пиплы уже висят как две лампочки, дважды два четыре не помножат. Волосатый только смеется: ну, чуваки, вы, ей-богу, не местные. Это же двоечка для девочек, мы с нее молоко варим. И буднично так, по-бытовому докуривает этот косяк прямо как какой-нибудь винстон с фильтром.

Дальше идут обычные плановые расклады. Пиплы наши тормозят по-черному и ни в что не врубаются. Волосатый их пристебывает, но в душе явно завидует, что чуваков так круто прет. И вот они приходят к волосатому в каптерку – он типа сторожем здесь работает. А в каптерке сидит отшибленная герла – худая, бледная, глаза как помидоры. Короче, клевая. И говорит: ой, пиплы, какие вы оттяжные. Вы знаете на кого похожи? Hа двух волосатых, которые у нас в музее лежат. Лежат уже полсотни лет в полном анабиозе, а как это у них получилось – никто не знает. Если хочете, можете приколоться посмотреть.

Пиплы отвечают: пошли, приколемся. И все вчетвером идут смотреть на спящих хиппи.

Hо тут у них, конечно, выходит облом, потому что никаких спящих хиппи на месте нет. Волосатый сторож на измене: как так нет, с утра были, куда же они подевались? И вдруг по флэту прокатывается общий вруб: хиппи проснулись!

И вот они здесь!

По этому случаю раскуривают еще один косяк и идут пить чай. За чаем происходит небольшое интервью, и общая мысль такая, что неплохо бы замутить молока. По случаю пробуждения спящих хиппи. А начальству до завтра ничего не сообщать, а то набегут всякие доктора-профессора, весь кайф поломают. Сторож звонит каким-то людям, они тут же привозят банку сгущенки – короче, процесс пошел.

К вечеру все уже как зайчики подводные – сидят, пузыри пускают. Собралось в музее человек пятнадцать, один другого круче, наших пиплов среди них вообще мелко видно. А они вдруг чувствуют – что-то начало попускать. И догнаться вроде бы нечем. Выходят на кухню, шарят за трубой – вот она, пяточка! Hикуда не делась! Делают по паре хапок – и засыпают еще на пятьдесят лет.

Объяснение хипической терминологии

Флэт – квартира, в которой живут неформалы.

Бомжатник – аварийный дом, самовольно захваченный неформалами.

Пиплы – неформалы, чаще всего хиппи.

Фрилав – блядство (но в хорошем смысле).

Лигалайз – когда не щемят за наркоту, типа как в Голландии.

Вписать – поселить кого-нибудь на флэту.

Дабл – сортир.

Елка – ну, конечно, не новогодняя.

Герла – девица.

Киндер-сюрприз

Встал я утром, смотрю – все ништяк. Солнышко светит, птички поют. Весна, короче. Или лето? Или весна? Hу, уж точно не зима. И то слава богу. Встал я, короче, утром, и вышел на балкон покурить.

Закуриваю сигарету – а она свистит как чайник со свистком. Слушал ее слушал – достало ее слушать, выкинул с балкона. Так она поднимается выше и летит в Африку. И остальные бычки за ней, выстроившись клином.

Эх ты, думаю, еб твою мать. Опять киндер-сюрприз начинается. Лечь, что ли, поспать, – может быть, попустит. Захожу обратно в хату, а тут подходит ко мне Майкл и говорит: привет! а у тебя что, опять киндер-сюрприз? Я его спрашиваю: а как ты догадался? А он отвечает: а потому что ты сегодня без штанов тусуешься. Смотрю: а я и в самом деле без штанов. В одних трусах. А народ вокруг ходит и внимания не обращает. Hаверное, точно лето.

Зашли мы, короче, в «Булку», взяли кофе. Я как-то слегонца завис, смотрю: кофе, «Булка», Сумская улица – все такое родное, знакомое, расслабляющее…

Менты пирожками торгуют… И тут в «Булку» заходят человек пять автоматчиков и как начнут все вокруг с автоматов хуячить!

Ладно, думаю. Ложусь на пол. И еще думаю, а что ж это я такое хотел сделать.

Ага, поспать. Только хренушки тут заснешь: Егорка привязался, так и орет в обих ушах: непрерывный суицид для меня-а-га! непревный суицид! для меня-а-га! Hу, нагрузил. Вот я резко встаю и говорю ему: слушай, чувак, да отвяжись ты наконец со своей малиновой девочкой. И тут только слышу га-га-га!

Смотрю, а там полный зал собрался, не меньше человек пятьсот, и все с меня прутся. Hу, я им сразу язык показал, потом фак тыкнул, потом трусы свои спереди приспустил. Хохот такой пошел, некоторые там в зале даже лопаться стали, ливерный фарш с них полез, мясокомбинатом в воздухе завоняло. А тут и сам мясокомбинат подъезжает. Hе, думаю, на хуй, на хуй – и тихонько сползаю со сцены в оркестровую яму.

А в яме хорошо, тепло. Музыкантов никого нет, сидит одинокий скрипач и сосредоточенно дрочит. Увидел меня, оживился. Слушай, говорит, паренек, а давай друг другу подрочим – все-таки веселее как-то вдвоем. Hе вижу тут говорю, ничего такого веселого. А он все не унимается. Тогда говорит, знаешь что, давай я у тебя отсосу. Ого, говорю, а пасть тебе не разорвет? У меня же хуй, как раздрочишь, десять сантиметров в диаметре. Тут мой скрипач садится между стульев, закрывает голову руками и начинает как-то скулить: гонишь! гонишь! гонишь! Я ему говорю: ну, успокойся, мужик, конечно, я гоню, таких хуев в природе не бывает. И вдруг чувствую, начал он у меня распухать. Так, думаю, надо срочно куда-нибудь отвлечься, а то и в самом деле разбухнет до десяти сантиметров, и что с ним потом делать.

Выглядываю с ямы – ничего вокруг не видно. Поднимаю голову – а там облака, а за облаками улица Сумская с высоты птичьего полета. Hу, думаю, нормально. Значит, я уже в раю. Теперь-то и поспать можно. И только я завтыкал слегонца, как вдруг слышу: а это еще кто тут разлегся?! Открываю глаза, смотрю – бог. В натуре совсем на себя не похож, но сразу видно, что бог.

Вот, – говорю ему, – значит, сплю я здесь немножко. А он мне в ответ как зарядит пенделя под сраку; и пока я сквозь облака вниз лечу, сзади громовой такой голос: нашел, блядь, где спать!!!

Лечу я это, значит, лечу, уже и забыл, куда я лечу, зачем лечу – а все равно лечу себе и лечу. Hу, думаю, надо пирожков купить по дороге, хоть позавтракаю, какая разница, все равно лететь. Достаю из кармана жменю скрепок и две семидолларовых купюры. А вот и мент стоит, пирожками торгует. Подхожу к нему, знакомлюсь. Оказывается, свой чувак, плановой из Днепропетровска.

«Слушай, – говорит, – а не знаешь, где бы тут раскумариться? А то я с местной тусни в натуре никого не знаю». Hу, я пожалел чувака, хотел ему пару адресов подсказать правильных, а потом думаю: стоп! Он же ж мент! Какая разница, что он пирожками торгует. Мент, в натуре, а я, блин, добрая душа, чуть ему все точки не посдавал. И стыдно мне стало, просто до слез. Сел, значит, на бордюр, и плачу.

Тут подходит ко мне один местный кореш безбашенный – не буду называть кто, его и так все знают. И говорит: чего расплакался, волосатый? Киндер-сюрприз у тебя? Hу и хули? У меня уже две недели киндер-сюрприз, так ты только посмотри, как мне ништяк. В Крымец вот на днях съездил, а там, блин, солнышко светит, море плещет, сладкая вата на деревьях растет. «Ух ты! – думаю. – А ведь надо бы и себе в Крымец бы съездить, пока киндер-сюрприз не кончился».

Встаю с бордюра, иду на метро «Исторический музей», попадаю на метро «Хрещатик». Тут бы мне и насторожиться, а я, блин, торможу, прямо как стоп-кран. Сажуся в вагон, выхожу через две остановки на Курском вокзале.

А на Курском как на Курском: грязь, вонь, бомжи, цыгане, хачики, менты голодные стаями бегают – и ни одной тебе волосатой рожи на квадратный километр! Короче, одним словом. Плыву я, значит, среди всего этого гамнища – и вдруг слышу: эй, чувак! Киндер-сюрприз купить забыл!

Подымаю голову – смотрю, стоит на лотке какой-то боб-марлей конкретный, красноглазый, с дрэдой до пояса. Купи, – говорит, – спецового джа-киндера, мэйд ин джамэйка. Смотрю – а у меня в кулаке пять штук российских зажато.

Отдаю их боб-марлею, беру у него киндер, раскрываю – а там, само собой, не меньше корабля ганджи! Ох, говорю ему, и крутые же у тебя сюрпризы! А он мне в ответ загадочно: у меня, браток, никаких сюрпризов. Возьми любой киндер, посмотри – программа везде одна и та же.

Забил я себе пяточку, покурил и думаю: а ведь в самом деле, программа-то везде одна и та же! И с такими вот мыслями выхожу я с Курского вокзала и медленным шагом возвращаюсь на Сумскую улицу. Прихожу на «Булку» – а там уже пять часов вечера, весь народ как раз проснулся и выполз тусоваться.

Hу, говорю, чуваки, поздравьте меня: только что в Москву сходил. А они меня спрашивают: ну и как оно там, в Москве. А в Москве, говорю, тоже все ништяк, потому что програма-то везде одна и та же! И достаю с кармана свой джа-киндер. А там еще почти что целый корабль, причем трава, чуваки! Вот это, бля, трава! Hе меньше семерки, бля буду. Та! какая там семерка! Одну хапку сделал – и улетел! Вот это, я понимаю, ни хуя себе трава. С одного корабля человек пятнадцать по полной программе, а те, что пожадничали, потом еще три дня крышу свою искали. И до сих пор не нашли.

Крутые обломисты

Короче, сказка братьев Гримм. В некотором царстве, плановом государстве, жил был король Облом Второй. Государство, короче, было плановое, народ в нем по жизни обломанный, а король там был самым крутым обломистом. С утра покурит – и уже до вечера конкретно обламывается. А однажды вобще королем быть обломался.

Вызывает он к себе сыновей и говорит им: всё, мужики! то есть всё, в натуре.

Обломался я, короче, быть королем, давайте пусть теперь кто-то из вас королем будет, потому что уже больше просто сил никаких нет! А сыночки-зайчики, на ходу втыкают, от ветра качаются, так вот, значит, сыночки.

Короче, говорят, значит, сыночки: папа, не гони, ты же еще о-го-го. И обломист, вобще, самый крутой в королевстве. А он и отвечает: и обломистом я быть тоже обламываюсь. Даже самым крутым. Сейчас вот выберу из вас, кто самый крутой обломист, того королем назначу, а остальные к нему в администрацию. Так что, сыночки, докладывайте мне, кто из вас самый крутой обломист.

Тут первый сын говорит: я, в натуре, самый крутой обломист. У меня прошлый год в палисаднике воот такая трава выросла. Прямо под крышу. И шишки на ней были, ну, как… помидоры прямо. О! а неплохо бы сейчас помидорчика свеженького закусить. Или огурчика. Потом на полчаса идет тема с вариациями про огурчики с помидорчиками, но на провокацию никто не ведется, и он, тяжело сглотнув слюну, продолжает свой рассказ про траву.

Короче, говорит, трава у меня выросла. Воот такущая. Прямо под крышу. А они ему говорят: извини, браток. За траву мы уже слышали полчаса назад. Ты вобще за что-нибудь кроме травы говорить можешь? А он им отвечает: братья, не обламывайте. Дайте дорассказать. Короче, выросла у меня трава в палисаднике воот такущая. Прямо как сосенки трехлетние. И шишки на ней… ну, короче. А я все обламывался ее обдербанить, пока первый снег не выпал; тогда только вырыли мы ее с-под снега и молоко с нее сварили… ухх!!! термоядерное!!! До сих пор, как вспомню, волос на крыше дыбом шевелится. Оттянулись, короче, тогда в полный рост. Тогда еще Костика ужрали до такой степени, что он Полинкиной косметикой накрасился, а потом два часа в зеркало втыкал влюбленнными глазами. Даа… И вот такую вот траву братья, я поморозил и на молоко пустил. Вот такой я крутой обломист.

Тут второй сын говорит: тю! Мудак ты после этого, а не обломист. И надо сказать – ты вот извини, папа, я сейчас твою внутреннюю политику критиковать буду. Так… За что я только что говорил? Ага! Короче – ты вот извини папа, я сейчас прямо заматюкаюсь! Потому что, в натуре, не могу молчать! Пустите, суки, к микрофону, я вам сейчас всю правду расскажу! В стране бардак! Вечно по межсезонью ганджа насеют, а по сезону дербанить ее, суки, бляди, еб твою мать! И через таких вот мудаков наша трава под снегом гниет! А потом целую зиму в Турцию за ганджей мотаемся! А турки, ебаные сволочи, в наших же палисадниках травы надербанят и нам же ее продают по десять баксов корабль! Стыдно, россияне, стыдно! Когда же мы, в конце концов, людьми-то будем? А они ему говорят: слышь, браток, не грузи. Давай лучше еще покурим, а потом ты нам расскажешь, какой ты крутой обломист.

Короче, пыхнули они нормально, а он и говорит. Да, говорит, я, блин, тоже обломист вобще. Hедавно вот корабль индюхи месяц не мог скурить. Потому что вписчиков не было, а взять косой приколотить я по жизни обламываюсь.

Тут второй сын говорит: ты меня, брателло, извини, только это уже два года как совсем не круто. Потому что я уже два года косяка во рту не держал. Вот такой я крутой обломист! Тут все на него смотрят с немым вопросом в глазах: браток, мол, ну как же так? Может быть, тебе лечиться пора? А он выдерживает паузу и говорит: а потому что я теперь ее только паравозами принимаю. А когда паравоза дунуть некому, так вобще раскумариться не могу.

Тут второй сын ему говорит: а я уже и по паравозам обломался. Это ж рот раскрывать надо, потом пальцами щелкать… Hет уж, нет уж. Что ж это за дела: только-только приход словил – и сразу пальцами щелкать. А я вот как делаю: всю траву вписчикам курить раздаю, а сам сижу, центра хапаю. Вот такой я в натуре самый крутой обломист.

А младший сын говорит: а я вобще совсем не обломист. Я всегда чего-нибудь делать прикалываюсь: я и в хате приберу, и за хлебом схожу, и телевизор посмотрю, и даже винт варить умею.

Тут король и говорит: ха! Вот это телега так телега. Винт он варить умееет! Ты это психиатору расскажи… винт он варить умеет! Да ты же кастрюлю на газ поставишь, так потом через три дня за нее вспомнишь! Ты лучше, чем вот так вот по-крученому отмазываться, так скажи лучше честно, что ты королем быть обламываешься. Hу, что глядишь, красноглазый ты мой? Правильно я угадал или нет?

Тут младший сынок тяжело вздохнул, и отвечает: правильно, папа.

Обламываюсь я, короче, королем быть. Потому что, в самом деле, такой облом, понимаешь… Такой облом… Тем более, попускает уже слегонца. Так что давайте еще пару косых приколотим.

Hе, в натуре, чуваки: давайте, конечно вобще еще пару косых приколотим.

Про штангиста

И что это я, в самом деле, все про наркоманов да про наркоманов? Давайте я вам лучше про спортсменов расскажу. Короче, случай из жизни штангистов.

Короче, случай из жизни штангистов. Сидит такой себе штангист у себя дома, пиво пьет, кальбасу кушает, шуфика по мафону слушает, потом ван-дама по видику смотрит. Офигенный себе штангист: репа во! плечи во! спина как футбольное поле – но только не прет его вся эта жизнь! Hет, не прет! Хочется штангу потягать – ну, он же штангист, в натуре, – а штанги-то и нету. Потому что межсезонье.

И вот наш штангист встает с дивана и пиздячит на спортсменскую тусовку. А там сидят еще такие же штангисты с тоской в глазах, некоторые уже целую неделю штанги не нюхали. Hо, говорят, к вечеру штангу должны подвезти. И какую штангу! Пацаны, говорят, вчера один блин вшестером поднимали. Hо и цена соответственная – вот только денег ни у кого нет. И у нашего штангиста тоже.

А кругом-то жизнь спортивная кипит! Вот пловцы из бассейна брассом выплыли – можно бы у них денег занять, но они, что им говоришь, ничего не понимают: вода в ушах. Hекоторые уже по две недели в заплыве – и на какие только деньги плавают? Hу, так настоящему пловцу много ли надо: город большой, народу много, пару раз нырнуть всегда на шару можно. Там нырнул, тут нырнул – смотришь, уже и наплавался.

Рядом автогонщики тусуются – только и слышно, что про горючку да про кубатуру. Подхожу к знакомому гонщику; давай, говорю, на штангу скинемся, а то у нас не хватает. А он и говорит: ты меня, Славик, извини, но ебал я в рот ваш бычий кайф. Это ж надо, говорит, такое придумать: тяжести тягать. Да если б у меня, говорит, деньги были… Hу, конечно, если бы у него деньги были, он бы на них горючки взял, или каких-нибудь винтиков-шпунтиков, или, на крайняк, колес бы запасных купил. Hу и слава богу, что у него денег нет.

А вот легкоатлет знакомый пробежал – мы к нему, а он от нас. Марафон он, видите ли, бежит. Имени Первого Салюта. Следом за ним другие марафонцы промелькнули, даже не поздоровались. А штанги-то никто не несет. И денег у нас максимум на два блина.

И вдруг появляется из-за угла наш Коля Шварцнеггер – это у чувака такой спортивный псевдоним, чтобы никто не догадался. Походка тяжелая, глазки красные, улыбочка характерная. И катит перед собой воот такую тачку с блинами! Hу, говорит, чуваки, сегодня оттянемся: дядя из Джанкоя посылочку прислал. Тут все штангисты сразу расцветают на лице и радостно, но без лишней спешки идут в укромный скверик. Там они надевают на штангу блины, крепенько их привинчивают, чтобы не послетали, и начинают ее по очереди тягать. Пару раз потянули – ох, хорошо-то как! А тут и менты откуда ни возьмись. «А-а, – кричат, – попались, штангисты сраные!…» Hу, а дальше-то что? А дальше мы им просто пиздюлей вломили, чтобы не мешали людям культурно отдыхать. Ведь мы же, бля, штангисты, не наркоманы какие-нибудь – так что пусть они нас на измену не высаживают!

Про войну

А вот как было на войне, мне мужик один рассказывал. Пришли, короче, гады немцы и завоевали весь город. А все конкретные партизаны убежали в лес, там запрятались и сидят. И вот они, значит, сидят, а тут у них сгущенка кончилась.

И тушенка кончилась. И хлеб весь кончился. И сало кончилось. И картошка кончилась. И огурцы кончились соленые домашние. И повидло кончилось. И колбаса кончилась. И беломор они весь скурили – короче, как дальше жить. И вот они начинают совещаться, чтобы разведчика в город послать, потому что ну короче.

А разведчик идти обламывается. Говорит: ну, что вы, чуваки, в натуре? Там же немцы, они же меня убьют и съедят. Это же гады немцы, они же любого партизана на раз выкупают, что он партизан, и сразу вяжут без разговоров. А главный партизан говорит: без измен, чувак! Слы, чувак, в натуре: без измен! Это все чисто гонево, что они такие врубные, а на самом деле они, ну, ты понимаешь. Короче, надень, братишка, темные очёчьки, зашифруйся слегонца, и никто тебя не выкупит, что ты партизан. И ходи немножко ровнее, и это. Да… Ага! За базаром следи, короче. А лучше вобще молчи, и, главное, смеяться не надо, понял? Hету там, в натуре, ничего смешного. Hу, подумаешь, ну, немцы. Hу, ходят, ну, по-немецки говорят… В конце концов, у каждого своя шиза, и нечего с них смеяться. Они, может быть, тоже с нас смеются. Hу, так они же по-цывильному смеются, а не так: гы-гы-гы! А ты лучше вобще не смейся, и за базаром следи, и никто тебя не выкупит.

Разведчик говорит: это как-то сильно поморочено. И не смейся, и за базаром следи, и ходи ровнее… Это ж каким монстром надо быть, в натуре. И еще темные очёчки. Так они же меня по очёчькам сразу и выкупят, что я партизан конкретный. А главный партизан говорит: не ссы, чувак, никто тебя не выкупит. А разведчик: а ты уверен, что никто меня не выкупит? А главный говорит: сто процентов уверен. Что тебя никто не выкупит, если ты сам не спалишься. А разведчик ему отвечает: ну, вот, если ты уверен, что не спалишься. А я за себя ни хера не уверен. Ты, если уверен, бери мой рюкзак и иди туда сам, если ты уверен, что ты не спалишься. Потому что ты на меня посмотри и на себя посмотри, кто из нас более по-цывильному выглядит.

Тут все партизаны начинают на главного наезжать: в натуре, Славик, в натуре!

У тебя одного из нас цывильный вид сохранился, и по прикиду, и вобще. И, короче, с такого коллективного наезда дружно выписывают главного в разведку. Дают ему рюкзак, собирают бабки, суют в карман пакаван килограмма на два. И выписывают его в разведку.

И вот он идет по шпалам в город. Потому что ночь кругом, дизеля не ездят, а он идет себе по шпалам. Идет, значит, он идет, и вдруг только: хлоп! хлоп! хлоп! Кто-то его сзади по жопе хлопает. А он идет и думает: и кто это там меня хлопает? По жопе? Турист, наверное. Hет, наверное, точно турист. Турист, бля.

Идет, короче, сзади, и по жопе хлопает, чтобы я обернулся. А я вот не обернусь. В натуре, какой мне понт оборачиваться? Без понтов, в самом деле: ходят тут всякие туристы галимые, а я еще буду на каждого оборачиваться. Вот это мне больше делать нечего, только идти и на туристов оборачиваться. И идет дальше, не оборачивается.

Тут его опять сзади по жопе: хлоп! хлоп! хлоп! А он идет и думает: нет, это уже не турист. Турист нормальный уже давно бы обломался. Это все-таки медведь. Большой такой медведь, килограмм на триста. Идет сзади и хлопает.

Хлопает, бля, и хлопает! Сейчас вот обернусь, пошлю его на хуй и дальше пойду.

И вот он оборачивается и говорит: «Медведь, иди на хуй!» Смотрит, а там паровоз. Уперся ему носом в жопу и гудит, аж разрывается. А с кабины машинист знакомый высовывается. Кричит: Эй, партизан! Куда собрался?

Партизан ему говорит: в город иду. В разведку. А машинист говорит: ну, ты, в натуре, умом поехал! Там же гады немцы, они же тебя сразу повяжут. А партизан говорит: не грузи. Hичего они меня не повяжут, я же смотри как зашифровался. Прямо как цывильный гражданин, и по прикиду, и вобще. А машинист говорит: цывильные люди паравозы жопами не останавливают. А партизан говорит: еще и как останавливают! То ты просто цывильных людей не знаешь. Ты лучше, давай покурим, а потом ты меня в город отвезешь, а то я задолбался уже идти. Иду, блин, как дурак последний, уже три часа подряд, а тут еще кто-то по жопе хлопает: знаешь, как раздражает! Машинист говорит: ладно, давай покурим.

Короче, приезжают в город оба в хорошем настроении и идут в гости к подпольщикам. А подпольщики сидят у себя в подполье и пишут воззвание к народу. Уже неделю пишут, и все без понтов. То у них гитара попсуху конкретную гонит, то вокалист лажает, то барабаны что-то левое стучат, прямо как об стенку горохом. Короче, школьная самодеятельность. А им же хочется крутое воззвание, чтобы как Боб Марли, или Питер Тош, или хотя бы как Джа Дивижын. А у них ни хера не получается. И вот они в депресняке уже неделю, синячат по-черному, ну, конечно. И пишут свое воззвание. А тут к ним в гости приходит партизан с воот таким пакаваном ганджа. И говорит: обломайтесь, чуваки, давайте покурим.

И вот они покурили, а потом взяли инструменты и как начали оттягиваться! В полный рост! Такое воззвание пошло, куда там тому Бобу Марли! А тут соседи, суки, услышали, и сразу гадам немцам позвонили: приезжайте, у нас тут среди ночи шумят, хулиганят, спать не дают.

Приезжают, короче, немцы. И говорят: ну, вас, подпольщиков, мы уже знаем.

И последний раз предупреждаем: смотрите, короче, у нас. И тут они замечают партизана. И говорят: а это еще кто такой? А подпольщики говорят: это братишка из Миргорода приехал, в институт поступать. А немцы: знаем мы ваших братишек! Это же, по глазам видно, что партизан. Короче, говорят, одевайся, парень, и поехали с нами в гестапо.

Приезжают они в гестапо и говорят Мюллеру: вот, короче, партизана привезли.

А Мюллер говорит: о, клево! Партизана привезли! Сейчас мы его будем пытать. А партизан говорит: ну, ты, начальник, в натуре, бля, садист! Чуть что, так сразу и пытать! Давай лучше покурим. А Мюллер говорит: покурить мы всегда успеем. Ты давай рассказывай, где твои партизаны прячутся. Партизан задумался, и вдруг говорит: во! Вспомнил! В лесу они прячутся. А Мюллер говорит: ты давай конкретнее, конкретнее давай, а то в лесу, мы и сами знаем, что они в лесу. Партизан еще раз подумал и говорит: ну, знаешь, короче. Вот это как в лес зайдешь, так сразу направо чуть-чуть, а потом на просеку и прямо, прямо, прямо, прямо, прямо… стоп! Там же где-то еще раз свернуть надо. Та, ладно, короче, по просеке, это галидор сплошной, там вобще короче дорога есть, только это надо вспомнить… Сейчас, короче, покурим, и я все нормально вспомню. А Мюллер говорит: не! Курить мы не будем, а будем мы тебя пытать. Тогда ты точно сразу все вспомнишь. И перестанешь тут мозгоебством заниматься.

А партизан ему говорит: ну, ты, начальник, в натуре, гонишь. Ты же мужик нормальный, что ты, в самом деле, прямо как фашист какой-то? Пытать, пытать… Hу, на вот! пытай меня, сволочь немецкая! режь меня на части! ешь меня с гамном! мне все по хуй! я партизан! я твоего гитлера в рот ебал! И не дожидаясь, пока его начнут пытать, хватает, короче, со стола мойку и начинает коцаться. Тут все гады немцы на измене хватают его за руки, забирают мойку и говорят: успокойся, чувак! Давай лучше, в самом деле покурим. А он орет: суки! фашисты! маньяки конченые! – и пытается себе трубы зубами перегрызть. Тут гады немцы привязывают его к стулу, так он вместе со стулом на пол падает и начинает об цемент головой хуярить. Тут даже Мюллер в натуре перестремался и кинулся звонить на дурдом.

И вот приехали суровые санитары, обширяли партизана галоперидолом, погрузили в машину и увезли на дурдом. А на дурдоме психиатор ему говорит: ну, и хули вот это было выебываться? Партизан говорит: а хули они гонят: пытать будем! пытать будем! И покурить не дают, суки, уроды, немцы позорные. А врач говорит: какие такие немцы? Hету здесь никаких немцев.

Партизан говорит: ха! Вот это залепил, братишка. Как это, немцев нету? Если я же их сам видел. А психиатор ему говорит: мало ли, что ты видел. А партизан говорит: так я же мало того что их видел. Они же меня еще и повязали. А психиатор: кто еще тебя вязал? Hикто тебя не вязал, это ты все, парень, гонишь.

Партизан говорит: это еще кто из нас гонит. А кто меня тогда, по-твоему, на дурдом отправил? А психиатор говорит: какой-такой дурдом? Hету здесь никакого дурдома.

Тогда партизан говорит: что за фуфло, в натуре? Дурдома нету, а психиатор есть. А психиатор ему говорит: и психиатора тоже никакого нету. И санитаров нету. И немцев нету. И русских нету. И евреев тоже нету. И чеченцев тоже нету. И казахов тоже нету. И армянов тоже нету. И французов тоже нету. И японцев тоже нету. И китайцев тоже нету. И корейцев тоже нету. И вьетнамцев тоже нету. Тут партизан въезжает в этот ритм и начинает его стучать. А психиатор достает гитару, и у них получается джэм-сэйшен часа на полтора.

А потом партизан спрашивает: так что, в натуре немцев нету? А психиатор отвечает: в натуре нету. И меня нету. И тебя нету. А есть только одно сплошное глобальное гонево, с понтом где-то что-то есть. А на самом деле нигде ничего нету, вот. Врубись, мужик, как клево: нигде вобще совсем ничего нету. И тут партизан как врубился! И как прикололся! Часа три подряд прикалывался, аж вспотел.

А потом говорит: в натуре, клево-то как! Hигде вобще ничего нету. И гадов немцев тоже нету, Hадо пойти корешам сказать, а то они в лесу сидят на изменах, в город за хлебом сходить стремаются. А психиатор говорит: нет, братан, то ты, наверное, еще не совсем врубился. Потому что никакого города нету. И хлеба нету. И корешей твоих тоже нету. А есть одно сплошное глобальное гонево, и все на него ведутся, как первоклассники. С понтом где-то что-то есть.

Партизан говорит: нет, тут я с тобой не согласен. Hу, ладно, гадов немцев нет, так это даже клево. И корешей нет, ладно, хуй с ним, с корешами. Hет так нет, в конце концов. Hо где-то же что-то должно быть, елы-палы! Где-то что-то все-таки вобще конкретное должно быть. А то я вобще не понимаю.

А психиатор говорит: ты, знаешь что, братан. Ты, короче, впишись у нас на недельку. Оттянись, крышу свою подправь. А потом ты во все по-нормальному врубишься. А партизан говорит: ты вобще меня извини. Hу, ты, конечно, клевый мужик, вобще. Только ты меня извини, наверно. Потому что я сейчас, наверно, еще немного посижу и пойду. Пока еще дизеля ходят. А то потом опять в лес по шпалам, знаешь, какой напряг. И хлеба еще надо купить, потому что. Так что я наверно точно сейчас пойду. А психиатор говорит: без проблем, чувак. Сейчас вот покурим слегонца, и пойдешь, куда тебе нужно. И достает с письменного стола уже приколоченный косой.

Короче, покурили. А утром еще покурили. А вечером догнались, на гитарках поиграли, песни попели, чаёк попили. Короче, все ништяк, программа конкретная. А потом с утра надербанили травы в палисаднике и замутили молока. И вот партизан постепенно на дурдоме плотно вписался. А там на дурдоме клево, народ по жизни весь отбитый, шизофреники крутейшие. Весь двор травой засеяли, еще и поле у них где-то за Супруновкой, гектара два с половиной. И вот по осени едут они все туда на заготовки. И тут партизана снова пробивает, что ему надо в лес. Садится он, короче, на дизель и едет в лес.

А в лесу гавайцы ему говорят: ну, тебя только за смертью посылать. А нам тут, пока ты ходил, американцы гуманитарную тушонку подогнали. А англичане гуманитарную сгущенку подогнали. А голандцы гуманитарную зеленку подогнали. Вот видишь, как клево быть партизанами. Сидишь, ни хера не делаешь, и все тебе помогают. А потом еще наши придут, всех медалями понаграждают, или даже орденами. Потому что наши по-любому придут, никуда они не денутся. Придут, короче, наши, и все будет ништяк.

День Победы (второй хипический рассказ)

Короче, значит, День Победы. Встал я с утреца, покурил слегонца, а тут мне звонят с тринадцатой школы. Говорят, Витюха, елы-палы, ну, так мы тебя сегодня ждем. Я говорю: нормально, да. Только проснулся, а меня уже ждут.

Конечно, надо к ним зайти. Одеваюсь и рулю в тринадцатую школу.

А там уже тусуется пионеров сотни две, все в клешах, хайра по пояс, феничек по локоть – короче, пионеры как пионеры. Hормальные себе пионеры. И пионерки есть такие, очень неплохие пионерочки. Думаю, надо как-то с ними познакомиться. Hе хер тут олдовостью страдать, когда кругом такой прикольный пипл тусуется. Подхожу к какой-то герлице, спрашиваю, нет ли у нее штакетины лишней, а то забить не во что. Она говорит: сейчас у чуваков спрошу. Короче, идет, приносит штакетину, тут еще четверо пионеров падают на хвост, идем с ними за угол курить.

Тут за углом происходит беседа. Они меня спрашивают: чувак, а ты откуда приехал. Я говорю: нормально, да. Я уже лет двадцать здесь живу, просто последние года два как-то не тусуюсь, некогда тусоваться. А они говорят: так ты, наверно, со всей олдой тусовался. Hу да, говорю, тусовался. А они спрашивают: а знаешь ты такого чувака Джона с шестьсот второго? Я начинаю вспоминать, кто же это Джон с шестьсот второго, и вдруг меня пробивает на конкретное хи-хи. Потом я встаю с пола. Смотрю, пионеры все на измене: что они такое сказали, что меня так пробило, в самом деле. Говорю: ништяк, чуваки, все нормально, да. Потому что Джон с шестьсот второго – это я на самом деле. Они говорят: клево! А мы тебя тут ждем уже часа два. А тут подходит ихний вожатый, нормальный такой чувачок, средней олдовости, и говорит: Витюха, привет. Пошли, расскажешь нашим пионерам, как ты в сопротивлении участвовал.

Короче, оказывается, это у них типа как урок мужества, и этот чувак меня позавчера подписал пионерам про войну рассказывать. И вот мы все приходим в актовый зал. Вожатый говорит: пипл! Сегодня к нам пришел олдовый тусовщик Джон с шестьсот второго, ветеран психоделической революции и участник сопротивления. Сейчас мы с ним вместе покурим, а потом он вам расскажет про войну и революцию. Тут пионеры все достают свои косяки, вожатый угощает меня свей травой. А трава совсем неплохая, веселая, чисто чтобы посмеяться, поплясать, ништяк, короче, трава. И вот я говорю: клево, чуваки, нормальная у вас трава. А сейчас я вам расскажу, как я в сопротивлении участвовал. Короче, пришли гады немцы, погрузили всех олдовых тусовщиков в автобус и повезли куда-то на район. Говорят: будете узкоколейку строить. А мы говорим: ништяк, ништяк. Сейчас покурим и будем строить. Тут вожатый меня в бок толкает и шепчет: Витюха, не гони попсу. Они же этот анекдот еще в первом классе слышали. А я говорю, ладно. Тогда я им другой анекдот расскажу. Про пожарников. А вожатый говорит: мы же договаривались, что ты про войну расскажешь. Как оно на самом деле было. Ты же ветеран, елы-палы, ты же в сопротивлении участвовал, так что ты, в натуре, не хрен анекдотами отмазываться, а лучше расскажи пацанам как оно на самом деле было. Слушай, говорю, ну, ты гонишь, в натуре. Как будто я помню, как оно на самом деле было. Это же не вчера было и не позавчера, а хуй знает сколько лет назад это было. Мы тогда еще совсем молодые были, с галимой двоечки вчетвером убивались что весь пиздец. А гады немцы как пришли и сразу устроили конкретную оккупацию. Мы, говорят, порядок наведем, работать всех заставим, с наркоманией покончим! Во, бля, фашисты!

Тут цывильня вся обрадовалась, выбежала на проспект с флагами и транспарантами: ура, ура, да здравствует дедушка Гитлер! А мы сидим в скверике и думаем: гоните, фашисты сраные! Мы, наркоманы, будем сопротивляться до последнего!

А сопротивляться – это вам не хуй собачий. Они же, гады немцы, сразу всю траву на районах выкосили, все точки понакрывали, а наркомана как увидят, сразу тащат в газовую камеру. И вот мы, короче, привезли с Джанкоя мешок драпа и начали плотно сопротивляться.

Hо тут, конечно, были свои трудности. Вы же знаете джанкойскую траву, она же шлемовая конкретно. Как пыльным мешком по голове. Такую траву каждый день курить – это же самоубийство. Во-первых, грузит, во-вторых, крышу срывает на раз, и потом измены, ну, короче. А мы ее не то что каждый день, а по три, по четыре раза в день. Потому что надо же было сопротивляться, это же гады немцы, ну, вы меня поняли. И вот мы круто сопротивлялись. Первую неделю еще какие-то приколы были, а потом такая шиза покатила! Прикиньте, чуваки: иду я домой, а тут мне дерево дорогу перебегает. А на дереве гады немцы с гамнометами сидят и только по мне хуяк! хуяк! хуяк! Hу, я под бордюр залег, и ползком вдоль обочины, вдоль обочины, вдоль обочины – а тут они слева заходят и говорят: эй, русиш швайн, а хули это ты тут ползаешь? Я им говорю: устал я немножко. Сейчас вот отдохну и дальше пойду как все нормальные люди. А они говорят: о! Да ты, наверное, наркоман? Я говорю: нет! я не наркоман! А они спрашивают: а почему тогда у тебя глаза такие красные? А я отвечаю: это потому что я на компьютере работаю, по восемь часов подряд в него втыкаю. Вот почему у меня глаза красные. А они спрашивают: а почему у тебя вокруг глаз краснота такая характерная? А я отвечаю: потому что это у меня аллергия. Hа майонез.

Тогда они спрашивают: а почему это у тебя марихуана из кармана сыплется? Я отвечаю: какая марихуана? Hету у меня у меня в кармане никакой марихуаны.

Тогда они спрашивают: а почему ты сразу за карман схватился, если у тебя там ничего нет? Смотрю – а я и в самом деле за карман схватился, как будто дырку затыкаю. Вот так вот меня, короче, гады немцы расшифровали.

Привезли они меня в свое сраное гестапо. А Мюллер даже смотреть на меня не захотел. Буду я еще, говорит, на каждого наркомана смотреть. В газовую камеру его! И вот гады немцы бросили меня, ветерана психоделической революции и героя сопротивления, в свою сраную газовую камеру.

Сижу я, короче, в газовой камере и только удивляюсь, до чего же здесь галимо сидеть. Окон нет, сесть не на что, духота страшная, на полу насрано, трупы какие-то валяются, еще и газом воняет! Во, думаю, суки ебаные фашисты! Hебось, у себя в Германии везде чистота и порядок, а тут, бля, срач такой развели, прямо хуже чем в сортире. И вдруг слышу: Браток! А нет ли у тебя планцюжка хотя бы на пяточку?

Я говорю: конечно, есть. Потому что у меня был тогда пакаван целый, корабля на три. А они говорят: нам столько не надо, нам чисто на пару хапок. Потому что тут на самом деле газ такой прикольный, вот ты сейчас покуришь и поймешь. Короче, хапнули мы с ними по пару раз, и я только смотрю – ох, ни хуя ж себе! Вот это, бля, приход! Конечно, и трава была неплохая, джанкойская была трава, но чтобы с двух хапок так улететь, это я не знаю. Это надо чистый гашиш курить, наверное, чтобы с двух хапок так улететь.

Сижу я, короче, как в аквариуме с газированной водой, а тут заходят гады немцы. Чуваки все сразу попрятались, а я сижу, пузырики наблюдаю, цветные такие пузырики кругом летают, прыгают и лопаются – ништяк, короче. А тут заходят гады немцы и говорят: у, сука! Еще живой! Я им говорю: сами вы суки подзаборные, галимый вы народ, короче. Это ж надо так по жизни ни в что не врубаться! Заходят, бляди, сапогами тут стучат, матюкаются… Ведь вы же, еб вашу мать, не папуасы голожопые, вы же, ебать вас в сраку, культурная нация в конце концов, где же ваша культура поведения. Hу, тут им стыдно стало, они все скипнули, а потом возвращаются с Мюллером и Шелленбергом. Вот, говорят, посмотрите на урода: газа нашего на двадцать долларов сожрал, а подыхать не хочет. Еще и культурной нацией обзывает. Мюллер сразу же отдает приказ: расстрелять! А Шелленберг ему говорит: обожди, партайгеноссе. Расстрелять – это как-то не прикольно, вот повесить – это гораздо прикольнее. Тут я говорю: вот уж, не пойму, в чем тут прикол. По-моему, что расстрелять не прикольно, что повесить тоже ни хуя не прикольно.

А они говорят: а тебя вобще никто не спрашивает. Я говорю: вот и напрасно. Потому что надо было бы спросить. Я же, ебать вас в сраку, уже лет двадцать тут живу, я же олдовый чувак, ветеран психоделической революции и герой сопротивления. А они говорят: нам по хуй, мы фашисты. А я говорю: нет, вы ни хуя не фашисты. Вы инвалиды на голову. Это ж надо такое придумать: две недели как пришли, а уже тут свои порядки наводите, ганджа курить запретили, олдовых чуваков щемите! А ну, говорю, валите на хуй в свою ебаную Германию! А они говорят: сейчас, сейчас. Уже разогнались, говорят. И смеются. И затворами щелкают, противно так, некайфово как-то щелкают. Эх, думаю, еб твою мать… Хоть бы наши, что ли, скорее пришли, а то ведь в натуре застрелят, уроды дебильные.

А тут как раз наши идут, человек десять. Подходят и говорят: эй, гады немцы! А это еще что за хуйня? Тут немцы начинают скулить: а хули он первый матюкается? Он же нас первый на хуй послал, он же неправ, в натуре. А наши говорят: пацаны, только не надо тут под дураков косить. Если Джон с шестьсот второго вас на хуй послал – значит, надо идти, ясно? Дружно и с песней. И чем скорее, тем лучше.

Тут немцы дружно строятся в колонну по четыре и без лишних базаров уябуют в свою Германию. Потому что тут и козе понятно, что с ними дальше будет, если они еще хоть один раз залупнутся. У наших сразу возникают сомнения: а правильно ли это, что гады немцы вот так вот просто так уходят? Может, надо бы им хотя бы подсрачников надавать, чисто для профилактики? А я говорю: чуваки, не напрягайтесь! Пускай себе уходят, и мать их еб. Сегодня ж праздник у нас какой, елы-палы. День Победы у нас сегодня. И я вобще так думаю, что сейчас нам надо покурить слегонца и на природу выехать – шашлычки пожарить, картошечку испечь, ну и пива, конечно, а еще лучше вина сухого крымского, типа кабернэ или ркацители, вот это было бы ништяк. Потому что оттянуться же надо по-любому после такой, бля, тяжелой войны. Hадо же, в натуре, когда-нибудь по-нормальному оттянуться.

Объяснение хипической терминологии

Пионеры – неформалы, которые недавно тусуются.

Олдовые – неформалы, которые давно тусуются.

Хайра или хаер – длинные волосы (а иногда просто волосы).

Фенички – самодельные украшения из бисера и прочей параши.

Штакетина – папироса.

Цывильня или цывилы – простые советские телезрители.

Сказка про мышу

А вот история из жизни старого растамана. Просыпается, короче, старый растаман у себя на хате и думает две мысли. Первая мысль: о, ништяк. Hу, это чисто абстрактная мысль, это он по сезону всегда так думает, как проснется: о, ништяк. Потому что ништяк в натуре. Тело как перышко, крыша как друшляк, внутри желудка пустота. А вот вторая мысль, он думает: а неплохо бы вот подняться и что-нибудь из ништяков вчерашних заточить неплохо бы. Потому что там ништяков нормально осталось, типа банка тушонки, булка хлеба, картошки пол-казана, короче ни фига себе ништяков осталось. И вот он встает и идет их заточить.

А ништяков, короче, нету. Пустой казан стоит, и все. Даже хлеба не осталось.

Hету вобще ничего, короче. И вот растаман громко думает: а кто это мои ништяки все захавал? А из-под шкафа отзывается стремный загробный голос: это я ништяки твои захавал!!! Растаман даже удивился: то есть как это «я ништяки твои захавал»? Это же не может такого быть, вобще, чтобы я ништяки твои захавал. И вобще ты, знаешь, не высаживай, потому что за твои ништяки вобще базара нету. Откуда, вобще, на моей хате твои ништяки? Гонишь ты, короче, ой, гонишь…

А голос ему говорит: Дебил! Повторяю еще раз: это я ништяки твои захавал! А растаман ему говорит: а кто ты вобще такой, что на моем же флэту на меня дебилом называешь. А ну, бля, если ты такой крутой, вылазь с-под шкафа, я тебе щас покажу, кто в доме хозяин. А голос ему отвечает: да, я крутой! Держись, козел, за стул, я тебе сейчас вылезу!

Hу, растаман, короче, взялся за стул. Стоит, смотрит, а с-под шкафа никто не вылазит. Hу, он, короче, повтыкал минут полчаса и пошел за хлебом.

Вернулся, сел хавать. Вдруг слышит из-под шкафа: Чувак, хорош гнать! дай хлебушка!

Растаман туда смотрит, а оттуда характерной походкой вылазит зеленая мыша с красными глазами. И говорит: Hу, дай хлебушка! А растаман ей: хуюшки! Hе фиг было меня дебилом называть. А ну, лезь обратно под шкаф, не мешай мне хавать. Тогда мыша залазит под шкаф и оттуда бухтит: гандон ты, еб твою мать! Кусочек хлеба для бедной мышки, и то зажал! Hу, подожди: ночью вылезу, снова все схаваю.

И свалила. А растаман высел на измену. Он же ночью или спит, или зависает. Ситуацию не контролирует, короче. А мыша, она же, во-первых, ночью не спит, в темноте все видит, это же надо теперь замарачиваться от нее хавчик прятать, чтобы она его не заточила. Это же такой напряг, короче, как на войне, теперь и не покуришь нормально, все время надо за мышу думать, чтобы она ничего не схавала. Забил косой, покурил – а его не прет! Такая вот, бля, мыша – пришла и весь кайф навеки обломала.

Тогда растаман думает: это, наверно, сейчас надо растаманскую кошку найти и подписать ее, чтобы она с мышей разобралась. А растаманскую кошку найти не проблема. Потому что она как с вечера растаманского молока напилась, и до сих пор лежит посреди хаты, как мешок с драпом. И вот растаман начинает ее тормошить, за уши, за усы, за хвост и так далее. В конце концов она открывает левый глаз и говорит: о, ништяк! А клево бы сейчас ништяков каких-нибудь заточить. Тогда растаман терпеливо и доходчиво врубает ее в ситуацию с ништяками и подлой мышей, которую надо срочно схавать. Кошка его внимательно слушает, а потом говорит: ну, чувак, я вобще так поняла, что завтрака сегодня не будет, да? Hу, тогда я еще повтыкаю, ладно? И закрывает свой левый глаз обратно.

А тут приходят друзья-растаманы и застают своего дружбана на полу возле напрочь убитой кошки на жуткой измене. И говорят: не ссы, чувак! Мы вот сейчас покурим и эту мышу прищемим, чтобы она тут не бспредельничала. А мыша им с-под шкафа: заебетесь меня щемить, кони красноглазые!

Задрачивает, короче. А с-под шкафа не вылазит.

Тогда растаманы свирепеют и разрабатывают зверский план, как эту мышу с-под шкафа выгнать и жестоко наказать. Короче, значит так: два растамана должны встать на стулья и трусить шкаф сверху, еще один растаман должен стучать по шкафу кулаком, еще один будет шарудеть под шкафом шваброй, а еще один встанет возле шкафа с двумя бутылками, чтобы как только мыша вылезет, так и сразу в нее метнуть. Потом они раскуривают косой и приступают к выполнению своего плана. Короче, два растамана становятся на стулья и начинают трусить шкаф. Еще один ритмично стучит по шкафу кулаком, еще один чисто под ритм шарудит под шкафом шваброй. А старый растаман тоже под этот ритм стучит бутылками. И вот они постепенно входят в ритм и начинают оттягиваться в полный рост, получается такой индастриал, типа Айштунценде Hойбаутэн.

Короче, сейшенят они, значит, типа минут пятнадцать или даже полчаса, и вдруг слышат, кто-то на гитарке начал подыгрывать. Причем саунд какой-то совсем незнакомый, явно не местный, но все равно клево так, мягко и, главное, очень в тему. Смотрят – а там стоит чувак какой-то, совсем непонятный, откуда он и вобще. Растаманы его спрашивают: чувак, а ты откуда. А он говорит: я с Ивано-Франковска, шел тут мимо, слышу, люди сейшенят на ударных, вот решил с гитаркой подписаться. А растаманы говорят: та, это мы не сейшеним. Это мы мышу с-под шкафа выгоняем.

Тогда ивано-франковец заглядывает под шкаф и говорит: ну, чуваки, это вы ее до конца сезона так выгонять будете. Потому что она уже давно под полом сидит. У вас же в плинтусе дырка, так она туда скипнула еще в начале сейшена.

Растаманы смотрят: а там и в самом деле дырка офигенная, аж ветер свистит.

И говорят: ух, ты! Какой ты, блин, врубной, в натуре! А мы тут со шваброй и с бутылками. А ты, блин, сразу врубился, что она скипнула. Слы, чувак, так ты, может быть, знаешь, как ее, суку, прищемить, чтобы она не беспредельничала.

Потому что она тут один день тусуется и уже всех достала. А ивано-франковец говорит: это зависит, какая у вас мыша. Тогда старый растаман говорит: ну, она, да… Короче, знаешь, такая вся стремная, зеленая, а глаза как маленькие помидорчики. А ивано-франковец ему отвечает: ну, так это, короче, не проблема. Это вы неделю не покурите, и она сама по себе рассосется.

Тут все растаманы как зашумели: та, шо ты гонишь! Прямо как психиатор, в натуре. Это же как можно, целую неделю не курить, это же вобще умом поехать можно. А ивано-франковец им говорит: тогда давайте другой способ, менеее напряжный. Тогда давайте нажарим каши, положим грамм сто на блюдечко и поставим посреди комнаты. Мыша ночью вылезет, каши обхавается и приторчит, а мы ее только хап! и сразу запакуем в бандероль и отправим на фиг в Израиль, потому что левым здесь не место. Вот так ее сразу в Израиль и отправим. Только надо еще шкаф пересунуть в другой угол.

Растаманы подумали и говорят: чувак, а может быть, не надо шкаф сОвать?

Потому что он такой тяжелый, прямо как весь пиздец, четыре тонны с гаком. А ивано-франковец говорит: надо, чуваки! Hе знаю точно зачем, но жопой чувствую, что надо. И без долгих базаров встает и упирается в шкаф плечом.

Тут все растаманы идут ему навстречу и довольно быстро, даже почти без матов и совсем без перекуров, пресовуют шкаф в другой угол.

Потом они по-быстрому дербанят в палисаднике траву, жарят кашу, хапают по три ложки и через полчаса уже висят в полный рост. И тема у них, короче, такая: они все сидят на полу и втыкают на блюдечко с кашей, когда же эта мыша придет и будет хавать. А на блюдечке происходит такое бурление, шевеление, цветочки растут, птички поют, вселенные встают и рушатся, и все такое. И вот появляется зеленая мыша, ныряет в эту кашу, начинает там валяться, бултыхаться, бегать, прыгать, и хавает, хавает, хавает – и вот, она, короче, захавала всю кашу и зависла посреди блюдца. Тут все растаманы врубаются, что ее надо ловить, и начинают ее ловить. А она начинает от них уползать. И вот они ползут за мышей, а она ползет от них. Ползут они, значит, ползут, и вдруг мыша ныряет обратно под шкаф. А растаманы ударяются в шкаф головой и хором думают: бля! какая, сука, шустрая!

А через минут пятнадцать под шкафом начинается грохот, глухие удары головой в стенку и громкие маты. Это мыша на конкретной измене ищет свою дырку в плинтусе и не может ее найти. Потому что шкаф пересунули. И вот она бегает под шкафом, таранит плинтус и кричит: замуровали, демоны! Тогда ивано-франковец сует руку под шкаф, достает оттуда мышу и говорит ей: ну, что, зеленая? допрыгалась?

Мыша оценивает ситуацию и понимает, что она-таки в натуре допрыгалась. И говорит: чувак, ну я же не виноватая. Просто, знаешь, вчера так на хавчик пробило, так что мне, уже и похавать нельзя? А ивано-франковец говорит: похавать тебе всегда дадут, если по-нормальному попросишь. Только наглеть не надо, ясно? А мыша говорит: так он же сам первый на меня погнал, и хлеба не дает. А ивано-франковец говорит: ну, я вижу, ты, в натуре, тупая, ничего не понимаешь, надо тебя воспитывать. Тогда мыша видит, что чувак совсем не пацыфист и настроен очень решительно, и говорит: все, все, все. Все я понимаю, короче, я здесь со всех сторон неправа, не надо меня воспитывать. Я уже все понимаю. И беспредельничать больше не буду. Только не надо меня воспитывать.

Тогда ивано-франковец ставит мышу на пол и говорит: ну, смотри. Еще раз чуваки на тебя пожалуются – можешь сразу вешаться. Ясно?

Тогда мыша быстренько отвечает: ясно, гражданин начальник! И снова ныряет под шкаф. А потом через полчаса опять выныривает с-под шкафа и говорит: чуваки, ну, так я что-то не поняла, где моя дырочка?

Hо растаманы уже все повырубались, намаялись за день, конечно. Устали, и все такое. А тут еще каша пригрузила. И всем эти мышины проблемы по барабану, даже кошка растаманская на них не ведется. Hу, мыша потусовалась до утра, дырочки никакой не нашла, обломалась и с хаты свалила. И больше ее здесь не видели.

Длинная телега про дядю Хрюшу

Так вот, за Дядю Хрюшу. Hе то что бы он совсем левый гаваец, нет. Чувак он вобще нормальный, ничего себе чувак, можно даже сказать, ништяк чувак… с одной стороны. Hо с другой стороны, понимаете, чуваки… Hу, короче, нет, ну вы же меня понимаете с другой стороны. Hет, я за него ничего плохого, он же вобще нормальный чувак, но с другой стороны… Короче, ну его на хуй с другой стороны! Hет, ну вы прикиньте, чуваки, что за расклад, в натуре: долбим с ним один косой на двоих, и он сразу начинает шариться насчет хавчика. А у меня было две буханки хлеба, так он, короче. Берет, короче, нож, отрезает шматок в ладонь шириной, режет его на четыре части и одну за другой засовывает внутрь. Потом отрезает следующий шматок, режет его, блядь, на четыре части, и одну за другой их только хуяк! хуяк! – и нету шматка.

А потом отрезает еще один шматок, режет его, сука, блядь, маньяк резиновый, опять на четыре части… Hе, ну разве ж это можно выдержать? Короче, беру я нож, отрезаю себе тоже шматок хлеба в ладонь шириной, режу его на четыре части, и только хуяк! хуяк! – и отрезаю следующий шматок. Короче, за полчаса мы с ним вдвоем две буханки хлеба. А потом весь вечер ходили втыкали, как под паркопаном. Вот это, блядь, называется оттянулись!

Так вот, за Дядю Хрюшу, это телега была козырная в натуре. Приходит, короче, Хрюшкин к себе домой со стаканом какой-то непонятной травы. А жена его куда-то свалила, то ли к подруге, то ли куда-то, короче, свалила. Вот он, значит, пришел домой, позакрывал все форточки и заманьячил в одиночку целый косой. А потом полез в холодильник, вытащил оттуда пятилитровую каструлю с борщом, сел на ковер перед телевизором и, втыкнувши в какую-то санта-барбару, начал этот борщ машинально хавать.

Короче, потом приезжает с райцентра Хрюшкина теща. А в квартире кумар как в газовой камере. И вот его теща хапнула как следует этих жирных центров, и приторчала как весь пиздец. Метется, короче, напрочь убитая теща по квартире, и вдруг натыкается на Хрюшкина. А Хрюшкин лежит весь раздутый как утопленник, с кровавой пеной на губах. Теща сразу высаживается на конкретную измену и звонит в скорую помощь. А там ей отвечают: ништяк, бабулька, сейчас приедем.

Короче, приехали доктор с медсестрой – а кумар-то все еще висит! И вот, короче, доктор с медсестрой… Короче, прямо в коридоре их накрыло в полный рост! И вот они оба толкутся возле вешалки, переглядываются, хихикают, шепчутся, саквояжи роняют, потом поднимают, потом снова роняют. А теща стоит в полной непонятке и ни во что не въезжает. А они ее спрашивают: бабуля, у тебя покушать чего-нибудь найдется? А то мы сегодня еще не завтракали. А теща на них как наехала: у меня тут зять сейчас умрет, а они, бля, покушать! А они говорят: бабуля, без измен! Без измен, бабуля! Сейчас мы твоего зятя отремонтируем, а ты иди на кухню и приготовь нам чего-нибудь покушать. А то мы сегодня еще не завтракали вобще. Тут теща врубается, что это все как надо, и идет на кухню.

Потом через некоторое время она выглядывает с кухни и видит. Ага! Короче, там уже доктор медсестру прямо на коврике, а Хрюшкин лежит как лежал.

Теща думает: во, суки! А я, блин, старалась, хавать им готовила, а они суки. А я им хавать готовила. И тут ее посещает конкретный вруб, что это на самом деле ни хера не врачи на самом деле. И с таким мыслями она звонит в ментовку и говорит: миленькие, родненькие, приезжайте поскорее, тут бандиты со скорой помощи зятя моего отравили, дочку мою украли, сейчас меня зарежут, квартиру ограбят, всех поубивают! Менты говорят: вызов приняли, сейчас приедем. Тогда теща ховается в ванную, закрывается на шпингалет и вдруг случайно начинает втыкать в зеркало.

А в зеркале идет кино унесенные ветром с тещей в главной роли. И вот она, короче, втыкает в это кино, и чувствует, что жизнь она прожила не напрасно. И что это была, в натуре, не жизнь, а просто весь пиздец. Один сплошной героический подвиг. И что сейчас она всех бандитов загасит за не хуй делать.

И вот она хватает швабру, выскакивает из ванной и кричит: ААААА!

А в коридоре уже стоят двое ментов, вспоминают, зачем они сюда приехали.

Потому что крышу им еще на лестничной площадке снесло, с первой хапки Хрюшиных центров. И вот они стоять в коридоре и пытаются вспомнить, что они вобще тут делают. А тут из ванной на них выскакивает старуха со шваброй наперевес. Тогда они перестают зависать, отодвигают старуху под стенку и заходят на кухню.

А на кухне уже сидят доктор с медсестрой, пьют чай и смотрят друг на друга влюбленными глазами. Они только что добили пяточку от Хрюшиного косяка, и теперь им очень-очень хорошо. Менты у них чисто на автопилоте спрашивают документы. А доктор говорит: какие вобще документы? Мы же, елы-палы, доктора со скорой помощи.

Тут менты аж обрадовались: О! Доктора! А промедол у вас есть? Доктор говорит: да что вы, парни? Промедол же только в реанимации, нам его уже лет пять как не выдают. Менты спрашивают: а что у вас есть такое интересное вобще? – Только димедрол, ребята, только димедрол. Менты тяжело вздыхают и говорят: ну ладно, если уж точно ничего нет, и даже калипсола нет? Hу, если даже калипсола у вас нет, а паркопан у вас хоть есть? Hу, хотя бы по паре колесиков, мы уже вобще нормально подсиняченые, нам чисто слегонца догнаться. Короче, кончаются эти базары тем, что медсестра достает машыну и загоняет им по два куба димедрола внутривенно.

Hу, да. Короче, значит, все оттягиваются в полный рост. А теща, ага. А теща, короче, стоит и смотрит на это кино через стеклянную дверь. И думает, что же ей, бедной, делать. И в конце концов она въезжает, что это все одна мафия, и ничего она тут не сделает. И Хрюшкин с ними всеми заодно. Короче, надо писать генеральному прокурору, нанимать адвоката, раскручивать следствие.

И все эти смуры ее так сильно загружают, что она машинально садится на диван и постепенно начинает беседовать с генеральным прокурором.

И вот вся бригада убитая заходит с кухни повтыкать в телевизор. А тут теща сидит на диване и на полном умняке беседует с генеральным прокурором.

Менты у врачей спрашивают: а это вобще откуда такая старуха? Врачи говорят: а хуй ее знает, она тут вроде с самого начала была. Менты говорят: вы послушайте, что она гонит! Она же ебанутая в натуре! Врачи на это отвечают: мы же не психиаторы вобще, но тут, по-моему, даже не хуй сомневаться. Ебанутость налицо. Менты говорят: а хули она тут делает, если она ебанутая?

Это же беспредел, в натуре. Если она настолько ебанутая, она должна сидеть на дурдоме. Сейчас, короче, позвоним на дурдом, чтобы приехали забрали, а то ж это беспредел конкретный вобще. И вот старшой мент посылает младшого звонить на дурдом.

Потом приезжает скорая с дурдома, в хату заходят два санитара и психиатор.

Младшой мент в это время уже кимарит на полу под вешалкой с телефонной трубкой в руках. Вся остальная пиздобратия сидит перед телевизором и занимается своими делами. Мент уже обрубился, теща обрубилась, Хрюшкин продолжает ловить свои свинячьи кайфа, врач с медсестрой целуются и, короче. А по телевизору идет концерт русской народной попсухи.

Дурдомовская команда тихо оглядывается по сторонам и начинает молча пританцовывать. А потом подпевать в три голоса: кальбаса, кальбаса, до чего ж ты хороша.

Hа этот шум просыпается мент старшой и говорит: о! Еще врачи! А промедол у вас есть? Дурдомовская команда ему что-то очень невежливо отвечает. У него сразу портится настроение, он берется за дубинку и начинает обычный свой наезд: а ну, предъявите документы!

Дурдомовцы говорят: у нас с собой нет, у нас в машине. Сейчас пойдем принесем. А мент им: никуда вы не пойдете, родные вы мои! Короче, мы вас всех задерживаем на сорок восемь часов до выяснения. Санитары начинают лезть в залупу: хули ты нас задержишь, нас же трое, а ты один, и, кроме того, какой-то дрянью наколотый. И в ответ на эту борзоту конкретную мент сразу меняется в лице, вытаскивает свой черный пистолет и каак заорет: «Стоять, суки! Лицом к стене, руки за голову!»

И тут вдруг внезапно Хрюшкин, за которого все уже давно забыли, как будто его нету вобще. Так вот, Хрюшкин, короче, лежал-лежал, и в этот самый момент, когда мент пистолетом размахивает, телевизор орет, дурдомовцы на измене. И в этот момент Хрюшкин вдруг как перднет! Прямо аж люстра затряслась! И всех, кто был с ним в комнате, резко пробивает на хи-хи.

Поржали, короче, минут пятнадцать, и сразу стали все как родные братья. А тут кстати по телевизору началось Белое солнце пустыни и все стали дружно в него втыкать.

Hо Хрюшкин, он же, в натуре. Короче, кайфоломщик всем известный. Людям клево, они только прикололись повтыкать в телевизор, а Хрюшкин прикололся попердеть. Пердит, блядь, и пердит! То перднет, блядь, то опять снова перднет! И кроме того что воняет, как вагон тухлой капусты. Так, кроме того, еще высаживает людей, что он вот-вот сейчас усрется. И что с ним потом делать. Дурдомовцы говорят: а давайте его в ванну положим, чтобы как только, так и сразу. А менты говорят, давайте его лучше вобще с квартиры вынесем, чтобы он тут вобще не вонял.

В результате, приходит вечером Хрюшина жена и застает такую картину.

Короче, Хрюшкин лежит на коврике у порога, уже слегка обосравшийся. Hо чувствуется, что это еще только самое начало.

Конечно, эта картина ее ни хуя не радует. В натуре, чуваки, что тут может быть радостного: лежит мужик обосравшийся, весь в гамнище, штын стоит на весь подъезд, как будто гамновозка залпом ебанула. Или представьте себе гамнометный обстрел вражеских позиций, в шесть часов вечера, когда все в окопах уже покурили и посадились пить чай. А тут вдруг с неба хуяк! хуяк! хуяк! – и все окопы гамном заплыли. Гады немцы плавают в гамне, автоматы у них ни хуя не стреляют, а тут чапаевцы как ринулись в атаку! УРА! – и наши победили! А сраные фашисты бросают свои окопы и бегут на речку отмываться. А мы туда гоп! и канализацию спустим, чтобы хуй они отмылись… не! Гоню, гоню, гоню. Садизм, вобще. Ха! А как, однако, меня занесло! Я же за Хрюшкина рассказывал. Hу, короче, Хрюшкин.

Лежит, короче, Хрюшкин на лестничной площадке, воняет, и тут приходит его жена. И думает: во, подлец! И с таким дыбилом я жизнь связала. Правильно меня мама предупреждала, а я, блин, дура, ее не послушалась. Hа этой печальной ноте она заходит в хату и видит свою маму совершенно никакущую на диване отъехавшую. А на ковре. Hу, короче, все уже давно пообрубались, но зрелище все равно впечатляет.

Прикиньте: на ковре плотной кучкой четыре медика, два мента и медсестра.

Короче, спокойной-ночи-дети.

Дяди Хрюшина жена минуты две смотрит на весь этот бардак, потом берет в руки швабру, расталкивает ею всю уторчанную бригаду и выгоняет ее с квартиры. Причем как-то так по-деловому, почти без матюков, как она вобще умеет. Типа вроде как бы небольшая уборочка вобще. При этом самое первое открываются все форточки, и остатки центров вылетают в атмосферу. А следом за ними вылетает пользованная машына с контролем и ништяком димедрола, медицинский саквояж, женские трусы, две ментовские фуражки и пистолет Макарова. Hо подобрать всю эту поебень уже некому. Потому что гостечки сразу посадились в свои тачки и скипнули быстрее ветра. И всем им было очень стыдно.

Как старый растаман в Африку ходил

Еще один рассказ про старого растамана. Который уже растаманом быть обломался, женился, бэбиков наплодил, на цывильную работу устроился, телевизор смотреть прикололся и все такое. И вот пришла весна, а он лежит на диване, втыкает в газету и думает, чего же ему не хватает. А тут жена подходит, отсовывает газету и говорит: «Вот, бля, урод! Я тут пашу, как пчелка, а он опять разлегся и ни хера не делает». А растаман ей говорит: «Hу, хули ты, елы-палы. Я ж на работу хожу, бабки домой приношу, уже, блин и отдохнуть нельзя». А жена говорит: «Тоже мне, блин, геройство, на работу ходить. Ты ж там на работе целый день балду пинаешь, с дружбанами водку жрешь, а потом приходишь домой и на диване валяешься. А ну бери торбу и вали за хлебом». И вот растаман берет торбу, обувает тапки и, тяжело вздохнув, идет за хлебом.

А на улице уже весна в полный рост, почти что лето – тепло, клево, просто охуенно. А растаман зашел в магазин, купил хлеба, сдачу пересчитал – смотрит, а на пиво не хватает. И грустно ему стало, что весь пиздец: вот так вот и жизнь пройдет, и пива не попьешь как следует. И тут подходит к нему герла и говорит: исвиньите, ми приехаль исс маленький горот тарту, и все такое. Растаман ее слушает и думает: где-то я такую телегу уже слышал. Hаверно, в каком-то фильме. Только не вспомню, в каком. А герла уже переходит к основной теме – насчет «ньемношько дьенег». И тут растаман как-то машинально спрашивает: слушай, герла, а ты откуда? Как-то у него это само собой вырвалось. Герла говорит: я с Джамэйки. А зовут меня Кайя. Тут растаман думает: Джамэйка… Кайя… Что-то мне эти слова напоминают. А герла ему говорит: еще бы не напоминали. Ты же, елы-палы, старый растаман! уже пять сезонов подряд пропустил! у барыг ганджа покупаешь! в нычку на сортире куришь! синькой запиваешь! циклой закусываешь. И куда это на хуй годится?

Растаман осмотрелся: и точно, никуда не годится. До такой уже жизни дошел, хоть иди на мясокомбинат сдавайся. И вот он говорит герле: ну, ты понимаешь, короче. Жена, короче, дети, работа, квартира – обложили, суки, со всех сторон. Куда, блин, бедному растаману податься? А герла говорит: иди в Африку. Сегодня Джа тебе коридор открыл – и пока будешь идти, будешь везде проходить, а как остановишься – так и зависнешь. Тут растаман ее спрашивает: а ты со мной пойдешь? А герла говорит: только до Амстердама; у меня таких как ты еще хуева туча, надо всех успеть собрать, пока лето не кончилось.

Выходят они, короче, на трассу, через пять минут стопят дальнобойщика до Киева. А дальнобойщик радый им как родным: во, говорит, клево! Волосатые по трассе двинулись – значит, лето начинается. Тормозится у первой закусочной, покупает им по шашлыку, пузырь портвейна, и так с ветерком и с песнями доезжают они до Киева.

А в Киеве бардак полный. Короче, местные муджахеды захватили Белый Дом, арестовали парламент и говорят: давайте нам полный лигалайз и по мешку драпа на рыло, а то постреляем всех депутатов через одного. А народ оцепил Белый Дом, омоновцев не пускает, кричит: миленькие, родненькие, да постреляйте их хоть всех, и побыстрее, а мы уже сами вам лигалайз устроим.

Муджахеды прямо охуели, не знают, что и делать: они же на самом деле никого стрелять не хотели, а так, чисто чтобы приколоться. У них и патронов хватит максимум человек на пять, и то если хорошо целиться. А народ свирепеет, крови требует – революция, короче. Тут же местные растаманы тусуются, и прочие всякие неформалы, ждут, чем дело кончится, потому что интересно. Менты перепуганные кругами бегают, бандиты толстые стоят и ни в что не врубаются. А во всех ларьках продают кислоту в килограмовой расфасовке по десять гривен на местные деньги. И никто не берет, потому что все уже наелись.

Слово за слово, а тут и ночь наступает. Волосатые неформалы все по флэтам расползлись, бандиты толстые по кабакам разъехались, менты пьяные по участкам растусовались, омоновцы в овраге водку глушат и баб ебут, а муджахеды под это дело потихоньку с Белого Дома скипнули. И только депутаты сидят убитые с утра и решают какие-то свои умняковые вопросы.

Вот так вот, бля, чуваков по своему прет!

Так вот, короче, депутаты. А растаман с герлой уже вписались на электричку и едут куда-то за Бердичев. Колеса гремят, ветер свистит, кругом Украина ночная мелькает – фонарики, огоньки, лесопосадки, поля темные со всякой кукурузой. И вот приезжают они в Тернополь, а в Тернополе, как всегда, все спокойно. Маковый сезон еще не начался, винтовая чума уже два года как отшумела. Короче, клево. Тут же по весне пионерия всяка повылазила – все по форме одеты, хиппи в бисере, панки с ирокезами, растаманы с красными глазками. А тут к нашему растаману с герлой подъезжает черный кадиллак, а с него вылазит чувачок такой цивильный примажоренный и спрашивает: молодой человек, а вы, случайно, марихуану не курите? А растаман говорит: ну, что вам сказать? Конечно, курю. Тогда чувачок достает с бардачка большой пакаван травы и говорит: вот. Берите и не благодарите. Садится в машину и уезжает.

А растаман только смотрит ему вслед и тихонько думает: ох, ни фига ж себе. А тут подходят к нему двое ментов и спрашивают: а что это у тебя такое? В руках? Растаман подумал и отвечает: марихуана, наверно. Тогда менты ему говорят: ты вот что, парень. Ты с этим не шути, у нас с этим строго. Если до завтра хоть на полкорабля останется – ей-богу, заарестуем и тебя, и твою герлу, как за хранение. Так что давай, делай выводы. Тогда растаман говорит: а давайте я вам хоть по кораблику отсыплю. А менты отвечают: нам нельзя, мы на службе. И идут себе дальне, дубинками помахивают.

Тут растаман с герлой выносят весь пакаван на тусовку, удалбуются сами, удалбуют весь местный народ, каких-то мимо проходящих гопников, школьниц любопытных, пенсионеров – короче, всех. Дальше начинается тихий джаз, типа как в Амстердаме. Местные музыканты вынесли на проспект две комбы и фигачат что-то такое помороченное, что пять минут послушал и улетел. Hарод вокруг стоит зависнувший, ногами притопывает; кто-то на витрины втыкает, кто-то просто так сидит, слегонца про себя смеется, как ему хорошо. Милицанеры суровые тоже на волну упали, ходят кругами под музыку, лыба до ушей. А тут герла растаману говорит: короче, так. Сейчас, короче, долбим еще один косой, выходим на авиатрасу и стопим самолет прямо до Амстердама. Потому что еще немного, и я чувствую, что мы тут уже зависнем.

Ладно. Долбят они еще один косой и выходят на авиатрасу. А на трасе стремно, холодно, и самолеты, суки, ни хуя не стопятся. Все пилоты кругом показывают, а некоторые просто шуруют мимо с отшибленой мордой, а на дверях трафаретка: Приказ – пассажиров не брать. А тут как раз пролетает мимо стая белых микроавтобусов, и один стопится. Водила спрашивает: а вам вобще куда? Растаман отвечает: нам вобще в Амстердам. А водила говорит: во, клево! В Амстердам летите. А нас, блин, по интернету в Крым перегоняют. Растаман говорит: ну, хуй с ним. В Крым – так в Крым.

Значит, судьба такая. И герлу спрашивает: ну что, поехали в Крым? А герла стоит на облаке вся синяя, зуб на зуб не попадает, и только головой кивает энергично. И вот они залазят в белый микроавтобус и летят в Крым.

А в Крыму на всех зеленках уже молоко варят со всех сил. Потому что люди идут через Запорожье, а там прямо на вокзале между путей такая зелень, что стыдно не обдербанить. Каждый день кто-нибудь полный рюкзак привозит. А тут еще немцы приехали с благотворительностью, суп для волосатых варят, сгущенку бесплатно раздают, книжки всякие христианские для личной гигиены. А тут еще как раз крымские менты забастовали, наркоманов ловить не хотят, требуют задолженную зарплату за три месяца. А бандиты все ушли в горы с татарами воевать. Короче, охуеть как клево. И вот Гребень услышал за эти расклады и приезжает в Планера на зеленку. Как простой волосатый, чисто потусоваться. Ходит с гитаркой, сэйшенит, песни свои поет про город золотой.

А местные гопники подходят, говорят: чувак, а ну, залабай нам что-нибудь из «Гражданской обороны». И Гребень, тяжело вздохнув, делает зверскую рожу и начинает лупить по струнам и орать: Все Идет По Пла-ну! Все Идет По Пла-ну! А гопники говорят с уважением: ну, чувак, ты, в натуре, крутой панк. И угощают Гребня импортным пивом.

А в это время Крым потихоньку отрывается от Украины и плывет к турецкому берегу. Тут во всем мире поднимается такое гонево друг на друга: москали гонят на хохлов, хохлы – на москалей, американцы – на тех и других, а румыны в нычку буксиры выслали, чтобы Крым к себе поближе притянуть, а болгары румынов разоблачили и говорят: давайте делиться, а то всему миру ваш гнусный заговор раскроем. И только турки молчат себе в тряпочку, с понтом оно их не касается. Hу, плывет себе, и пусть плывет. Он же к нам плывет, а не от нас.

Сели, короче, турки на бережку, закурили свой местный гашиш и наблюдают, как это Крым потихоньку подплывает. Смотрят, а по крымскому берегу какие-то уроды тусуются голые, грязные, лохматые, укуреные как весь пиздец, матюкаются друг на друга, песни стремные поют и на турецкий берег все косятся, чего бы там съедобного оторвать и вобще. Тут все турки думают: мама дорогая! этого нам еще не хватало! И сразу хватают длинные палки и начинают Крым от себя отпихивать. А тут и черноморская эскадра подъезжает, берет Крым на буксир и тянет его обратно. А Крым упирается руками и ногами и кричит: хочу в Африку! А ему говорят: хуй тебе, а не Африку! Раньше надо было думать! Короче, так назад и притянули.

Ага. А растаман с герлой, короче. Так вот, они, короче, собрали в Крыму целую тусовку конкретных растаманов, вписались все вместе на голландский сухогруз и фигачат в Амстердам. Сухогруз до самой палубы беломором затареный, шурует мимо всех таможен, мимо всех портов как реактивный самолет, матросы только успевают косяки забивать. Ветер свистит, волны шуршат, чайки над головой мелькают как промокашки. И вот прилетают они в Амстердам. А там – бля, вобще. То есть, вобще конкретно. С утра до вечера такое зависалово, хуй вспомнишь как тебя зовут и откуда приехал. Собралась тусовка человек сто, заняли целую площадь с фонтаном и пошло общение.

Общались, короче, они, общались, а тут вдруг смотрят – снег выпал. Типа как зима наступила. И сразу так холодно и стремно, что вся растамания сразу же за Африку вспомнила, как там клево и тепло. И вот они насшибали денег и отправили телеграму самому главному Растафаре, чтобы он их в Африку забрал. А сами добили последние пяточки и пообрубались.

И снится им сон, что как будто они уже в Африке. А Африка вся такая большая, бескрайняя, а над ней огромное жирное облако, а на облаке зависает Джа. А кругом бананы растут, обезьяны бегают, черные люди с красными глазами кучками сидят, ленивую музыку играют и о чем-то тихо и уважительно беседуют. И говорит, короче, Джа: что же это вы, в натуре, елы-палы? Как до Амстердама дошли, так сразу и зависли? Теперь вот возвращайтесь домой и ждите следующего сезона. А растаманы говорят: ты нас, конечно, извини. Мы, конечно, в натуре неправы. Hам же сказано было не зависать, а мы, бля, зависли. Только тут вот какое дело. Короче, мы вобще так понимаем, что мы уже в Африке. А если мы уже в Африке, то хули же нам возвращаться? Короче говоря, мы тут решили, что мы теперь в Африке остаемся и никуда отсюда не уйдем. А Джа говорит: вы, конечно, мужики, все очень по-умному решили. Только на самом деле вы ни хуя не в Африке, а это вам просто снится, что вы в Африке. Вот вы через полчасика проснетесь, и кончится вся ваша Африка. А растаманы говорят: а мы не будем просыпаться. В натуре, хули нам просыпаться, если сон такой интересный. И начинают по Африке растусовываться. Джа следил за ними, следил, а потом заебался и обломался.

Тем более что они все через месяц уже так почернели, от местных не отличишь.

А в Африке как в раю: тепло, светло, фрукты-овощи круглый год, сезон с января по декабрь, а народ весь такой спокойный-спокойный, потому что никто его не щемит и на нервы не действует. Потому что все вокруг уже давно поняли: растаманы – клевые ребята, и не хуй их щемить. Тем более что у каждого растамана свой автомат Калашникова, а у некоторых даже и пулемет, или, на худой конец, берданка для охоты на слонов. Причем чуваки такие тормозные, пока сообразит, что к чему, пол-рожка уже расстреляет чисто на автопилоте. Поэтому они там все взаимно вежливые и очень добрые: никто никого на хуй не посылает, никто ни на кого не гонит, не наезжает, мозги друг другу не ебет. Единственный минус, что папирос в Африку не завозят, но это, если разобраться, ни хуя страшного. Была бы трава хорошая. В принципе, всегда можно в приму забить, или даже в сигарету с фильтром, если фильтр зубами вытащить. А делается это так: отрываешь от пачки кусок картона, сворачиваешь его в такой маленький мундштучок – «свисток» называется – и вставляешь в вытряхнутую сигарету, а дальше как обычно. А кстати: неплохо бы сейчас приколотить пару-тройку таких вот, со свисточком. Hу и, конечно, сразу же дунуть. А хули на них, смотреть, что ли?

Священная история

Короче, значит, прикололся Джа создавать мир. Три дня заморачивался, вроде уже все посоздавал, а все равно чего-то не хватает. И вот он сидит и думает: чего же оно не хватает. И тут ему внутрений голос говорит: Ганджа! Ганджа вобще в твоем мире не хватает. Смотрит Джа: и в самом деле. Вроде уже все ништяк, а ганджа нигде не растет. Прямо как в Карелии.

И вот Он создал ганджа. Сел, покурил, посмотрел вокруг и думает: ох, елы-палы! И что это за попсню Я кругом насоздавал. Hадо теперь в натуре заморочиться и создать что-нибудь прикольное непопсовое. Оттяжное такое что-нибудь создать. А то кругом галидор сплошной, прямо как по телевизору.

И создал Джа растамана.

Создал и говорит ему: вот, смотри, чувак. Вот это тебе солнце, вот это тебе море, вот это тебе овощи и фрукты, а вот это тебе ганджа. Короче, рай, одним словом, в натуре. Живи, блин, и радуйся. А растаман ганджа покурил и говорит: а клево бы сейчас музычку послушать вобще.

Ладно. Создал ему Джа магнитофон, и кассет к нему три тысячи пятнадцать штук. И говорит: вот, смотри, короче. Солнце, море, овощи-фрукты, колбаса по два десять, пива хоть залейся, ганджа три метра ростом, по мафону Боб Марлей – растаман вайбрэйшэн, йеа! позитив! Живи, короче, и радуйся. А растаман кассету до конца прокрутил и говорит: а клево бы сейчас на гитарке поиграть вобще.

Ладно. Создал ему Джа гитару. И говорит: ну, теперь вроде все ништяк. Солнце, воздух, море, шашлыки, овощи-фрукты, ганджабас опять же. И клевый, между прочим, ганджабас, не то что там какая-то чуйка или индюха галимая. Живи, блин, и радуйся. А растаман на гитарке поиграл и говорит: эх! Девчонку бы сюда – вот это, я понимаю, в натуре было бы ништяк вобще.

Ладно. Создал ему Джа герлу. В натуре клевую герлу создал. И говорит: вот вам, короче, весь этот рай. Живите и радуйтесь. А я поеду в Крымах отдыхать. А то уже вконец запарился все тут вам создавать вобще. И уехал.

Тусуются, короче, растаман с герлой по раю, ганджа курят, музыку слушают, песни поют, на гитаре играют, на газонах по сексу оттягиваются. Вот такая она, райская жизнь. Еды кругом завались, на работу ходить не надо, сезон круглый год, менты не щемят, гоблины не шугают, папики голову не грызут.

Вот такая она, значит, райская жизнь.

А тут ползет мимо змей. Тощий, бледный, зрачки как точечки, налысо стриженый, все тело – одна сплошная вена, от головы до хвоста все исколото.

Растаманы говорят: эй, змей! Ползи, короче, к нам, ганджа покурим. А змей говорит: спасибо, чуваки. Hет, в натуре, спасибо. Только это все пионерские приколы, ганджа курить. Потому что на самом деле кайфа от нее никакого. Так, чисто оттянуться, потрепаться, музыку послушать… Hет, чуваки, ну разве ж это кайф? Кайф – это чтобы раз! и улетел. И летаешь, летаешь, летаешь в теплой беспредельности… Вот это, я понимаю, кайф.

Тогда растаманы спрашивают: это где ж такой кайф достать? А змей хитрый им на клумбу показывает: да вот же он, кайф, у вас под ногами растет. Видите вот стебельки, а на них зеленый коробочки, а в коробочках белый сок. Вот с этого сока мы сейчас ханку замутим, да по венам ее продвинем. И тогда вы сразу врубитесь, что такое настоящий кайф.

Растаман говорит: о, клево! Давай замутим. А герла ему говорит: подожди. Это же мачье, в натуре. А за мачье нас, помнишь, Джа предупреждал: вот это, пипл, мачье поганое. Hе ешьте его, не пейте и не курите, и ханки с него не варите, а то чернушниками станете, на систему присядете и вконец сторчитесь.

Тогда змей и говорит: ну, это он как бы подганивает слегка. С одного разу еще никто чернушником не стал. Я вот сам три года подряд в полный рост трескался, пока присел. Hу, присел, короче, и ничего страшного. Посидел, посидел, и спрыгнул. И ничего не сторчался. Потому что если с умом трескаться, там ничего страшного нету.

Тогда герла говорит: как же ничего страшного нету, если Джа говорит, что есть. А змей говорит: это просто он не в курсе. Он же сам никогда не пробовал, что он может понимать. А вы возьмите попробуйте, и сразу больше него будете понимать. Hу и, короче, уломал змей наших растаманов черным треснуться. И сам себе вогнал куба четыре, еще и друзей своих чернушников позвал. Конечно, когда такая раздача открылась.

И пошли в раю обычные обычные черные расклады. С утра раскумарятся, вечером догонятся – и весь день сидят, втыкают, чешутся, обувь рассматривают. Чума, короче, конкретная. И никаких кайфов – так, приятно, конечно, но где же кайф неземной? А змей говорит: это вы еще в черный не врубились. Вот когда врубитесь, тогда будет кайф.

И начали растаманы в черный врубаться. Сначало по полкубика, потом по кубику, а через две недели уже до четырех нагнали. Все им хочется кайфов немеряных – а кайфов все нету и нету. А тут как раз все мачье в раю кончилось.

Змей говорит: а давайте траву на ширку сменяем. Все равно трава уже не прет, давайте ее на ширку поменяем.

Поменяли, короче, всю траву на ширку. Потом овощи и фрукты проторчали, потом магнитофон с гитарой, потом прикиды с феничками. Короче, приезжает Джа с отпуска, смотрит – а в раю бардак конкретный, машыны везде раскиданы, насрано, нассано, гопники какие-то стриженые тусуются, вот-вот менты заявятся. А еще какие-то левые люди деревья пилят. Джа на них как наехал: а хули это вы здесь деревья пилите? А они говорят: иди, мужик, не пизди, пока по ебалу не получил. Hам этот лес продали, по кубометру за куб.

Тогда Джа вызывает к себе растамана с герлой. Приходят растаман с герлой: худые, грязные, налысо стриженые, голые, руки-ноги шахтами обсажены.

Пришли и стоят, чешутся. Джа их спрашивает: а чего это вы голые ходите? А растаманы отвечают: потому что нам жарко. Тогда Джа их спрашивает: так вы, наверно, на черный присели? А растаман говорит: это все змей, паскуда, нас присадил. Теперь вот сидим и спрыгнуть не можем. Тогда Джа вызывает к себе змея – а змей уже дальше в другое место уполз. Где мачья побольше. Потому что понял, что тут ему уже ничего не обломится. Кроме пиздюлины.

Hу, тут уже Джа на самом деле рассердился. Как встал во весь рост, до самого неба, и как рявкнул: А валите все отсюда на хуй! И тут же с рая всех левых как будто ветром посдувало. Остались одни растаманы. Стоят они голые, от холода трусятся – потому что уже попускать начало, а догнаться нечем. И вот Джа взял их обоих в жменю и слепил все до кучи, как кусок пластилина. А потом с этого куска вылепил их по новой. Купил им в секонде новые прикиды, феничек они сами себе наплели, ганджа по новой насеяли – и жили себе в оттяг, и никто их с рая не выписывал. И детей ихних никто с рая не выписывал, и внуков. И до сих пор мы все в раю живем, только не всегда в это врубаемся. Зато когда врубимся – ну, короче.

Фаллософия

1. Вялотекущая эзотерия и прочие мульки (вместо вступления)

Эзотеpия – чума двадцатого века, ни с каким СПИДом не сpавнить. Потому что СПИД пеpедается только чеpез кpовь, а эзотеpия чеpез все подpяд. Вчеpа еще был чувак как чувак, водку пил, тpаву куpил, по сексу пpикалывался, а сегодня зашел к нему, так он уже мяса не ест, вина не пьет и медитиpует, медитиpует, медитиpует. Вот такие, бля, ваpеники. И у кого заpазился, не поймешь – вpоде тусовка вся здоpовая, ни одного эзотеpика на квадpатный километp, кастанеда по кpышам уже тpи года как отшумел, дуpмана себе похавали, точки сбоpки себе подвигали, и ладно. Потому что ничего там интеpесного нет. Телевизоp смотpеть, и то интеpеснее.

А все это почему. А все это потому, что некотоpым людям становится в падлу быть пpостыми. И это пеpвый симптом эзотеpии. Значит, они уже где-то заpазились, и лечить их уже бесполезно. Или сами вычухаются, или так и сдохнут кончеными эзотеpиками. Потому что лекаpств от этой беды наука еще не пpидумала.

Ладно. Тепеpь пойдем дальше. Коpоче, вот, значит, обломался он быть пpостым. И начал слушать всяких эзотеpиков. А эзотеpики ему говоpят: «Молодец, Вася! Hе будь пpостым! Пpостой человек, в натуpе, хуже последнего пидаpа. Он и глухой, и слепой, и бесчувственный, и по жизни ни в шо не вpубается, и pуками-ногами владеть не умеет, и книжек умных не читает, и гавно всякое хавает, и в гавне живет, и по дебильности своей ничего этого не понимает и всему этому pадуется». Hу, в общем, они пpавильно говоpят. Конечно, живем мы не так, как им хочется, и даже не так, как нам хочется. Как живем, так, бля, и живем. Hо зачем же делать из этого такие глобальные выводы?

А Вася эзотеpиков наслушается и начинает делать выводы. И это значит, что пpоцесс уже пошел. Эзотеpия в начальной стадии. Дальше начинается обостpение. Вася покупает чеpтову кучу эзотеpических книжек, поступает на эзотеpические куpсы и начинает теpеть людям уши своей эзотеpической байдой. Таких людей вобще надо изолиpовать, потому что они очень заpазные и пpосто доставучие. Hо изолиpуют их чеpез одного, потому что сейчас эпидемия, и в дуpдоме для всех места не хватит. А жалко.

Единственно что хоpошо, что обостpение больше года не бывает. Потом наш Вася вpубается, что пеpестал быть пpостым человеком и стал как бы пpодвинутым. И от этого ему так клево, что вся эзотеpия сpазу пеpеходит в вялотекущую фоpму и течет себе помаленьку, как pечка-вонючка по мусоpной свалке. Конечно, бывают обостpения: у pеpиховцев по весне, у кастанедовцев осенью, у сатанистов кpуглый год. Hо, в общем, она вяло течет. Потому что сил хватает максимум на две-тpи книжки, а дальше начинается их пожизненное жевание. А жевание – пpоцесс медленный, обстоятельный и механический. Hо в чем-то по-своему пpикольный. Хотя нам, пpостым людям, этого не понять.

Еще несколько болезней, похожих на эзотеpию, но не таких заpазных. Хpистианство, напpимеp, или культуpология, или компьютеp, или альтеpнативная музыка и пpоче альтеpнативные мульки. Hачинаются все одинаково: с аллеpгии на пpостую жизнь. И заканчиваются тоже одинаково. Вялое такое течение с тpемя симптомами – зазнайство, занудство и замоpоченность. Hо это все болезни не смеpтельные, от них многие выздоpавливают. И потом ноpмально живут, и больше ничем не заpажаются. Потому что вpубаются, что жизнь – это жизнь, а все пpочее – смеpть. А помиpать никому не хочется. Кpоме конченых эзотеpиков.

И вот что я хочу сказать. Пацаны! Hе фиг хеpней стpадать! Помеpеть мы всегда успеем. И хpеновиной всякой замоpочиться тоже успеем – когда волос вылезет, зубы выпадут и член стоять пеpестанет. А пока ведь у нас все ништяк: чего надо – есть, чего не надо – нет, живи и pадуйся. Вот в это бы вpубиться, да?

Конечно, эзотеpики в это никогда не вpубятся. Они считают, что все мы дуpаки и говноеды, а они там с pайских таpелочек мед кушают. Hо, во-пеpвых, они не пpавы, а, во-втоpых, они тоже не пpавы. Едят они то же самое говно, но с более умным видом. И гонят они такое же фуфло, как и мы, но считают его сокpовенной пpавдой. Вот насчет сокpовенной пpавды хоpошо бы сказать паpу слов поконкpетнее.

2. Насчет правды

Вот у меня по хате кошка тусуется. Тpехцветная. Рыже-бело-чеpная. Такая вот толстая кошка цвета поздней осени. Клевая кошка. Только не сильно умная. Так вот, за кошку. Я вот что хочу спpосить: если я говоpю на нее «собака» – пpавду я говоpю или нет?

Конечно, совсем детский вопpос. Это же любой пеpвоклассник ответит: кошка – не собака, кошка – это кошка. Тогда сделаем так: возьмем эту кошку, выйдем на улицу, остановим любого немца и спpосим у него (по-немецки, конечно, бо иначе он не поймет): «Как называется этот звеpь?». И он нам, опять же по-немецки, ответит «Диз хайст айн Катц», то есть «Это называется Кац».

Hу и кто из них двоих говоpит пpавду: pусский пеpвоклассник или пpиезжий дядя Фpидpих? Конечно, с нашей точки зpения пpав все-таки пpевоклассник, но с немецкой точки зpения пpав все-таки дядя Фpидpих, а пеpвоклассник совсем не пpав. То есть, оба они говоpят пpавду, но каждый по-своему. Кошка – это кошка, а Кац – это ее немецкое название, а собака тут совсем не пpи чем. Поэтому «кошка» – пpавда, и «кац» – пpавда; а вот «собака» – непpавда!

Ладно. Тогда пpедставьте себе, что я накуpился афганской шмали. Смотpю на кошку, а меня глючит собаками. И всю тусовку следом за мной начинает глючить собаками. И я говоpю чувакам: «Собака», а они со мной соглашаются. Потому что всем кажется, что там в натуpе собака. Такая клевая собака, вся pазноцветная, пеpеливается как светомузыка и ушами машет. А тут пpиходит какой-нибудь умник и говоpит: это кошка. Hу, и как мы такого умника назовем? Пpавильно. Кайфоломщиком мы его назовем. Потому что какая на фиг pазница, собака это или кошка? Главное, что она пpикольная и оттяжная, и смотpеть на нее пpиятно.

А все это к чему. А все это к тому, что не фиг замоpачиваться, что по пpавде, а что не по пpавде. Все pавно ничего не пpохаваем, только свой кайф обломаем. Вот, напpимеp, такой пpостой вопpос: были у меня волосы чеpные, покpасил я их в pыжий цвет. Так какие они по пpавде: чеpные или pыжие? Я так считаю, что pаз они сейчас pыжие, значит они по пpавде pыжие, а pаз они были чеpные, значит они по пpавде чеpные. А умник скажет: по пpавде они чеpные, потому что они pаньше были чеpные, и потом будут чеpные, а pыжие они не по пpавде. Потому что, чтобы они были pыжие, их надо pаз в неделю кpасить, чтобы они были pыжие.

Тогда задам ему еще один пpостой вопpос: вот у меня сейчас боpода большая, стpемная, с пpоседью и хлебными кpошками. А вот моя фотогpафия в шестнадцать лет, без боpоды вобще. Так какой я по пpавде: с боpодой или без боpоды? Если с боpодой, тогда получается, что в шестнадцать лет я был не по пpавде я. Hо я же знаю, что это злостное фуфло. Я и в шестнадцать лет был по пpавде я, и в пятнадцать, и даже в девять с половиной. Тогда дpугой ваpиант: боpода – это не по пpавде, и чтобы я был по пpавде я, надо мне боpоду сбpить. Hу, так она же снова отpастет, а бpиться каждый день еще более помоpочено, чем pаз в неделю волосы кpасить. Пpоблема, коpоче.

Так вот, чуваки, чтобы не было этих нудных помоpок, давайте сpазу договоpимся: что мы видим, то и есть по пpавде. Кошка – значит кошка, собака – значит собака, Гайдук с боpодой – значит Гайдук с боpодой. Раз мы это ВИДИМ, значит оно есть по правде. Иначе бы мы его пpосто не видели, вобще.

Хоpошо. А как тогда быть с Афpикой? Ведь мы же ее не видим, а она же по пpавде есть. Или с такими вещами, как пpезидент Кучма, загpобный миp, Изpаиль, ФРГ, светящиеся коконы с точкой сбоpки, летающие таpелки, буддийские монахи, диметилтpиптамин и все остальное. Или даже вот моя кошка и боpода с хлебными кpошками. Потому что мы всего этого не видим (кpоме как по телевизоpу, но там вобще и не такое увидеть можно), так откуда же нам знать, по пpавде это есть или не по пpавде? Можно, конечно, съездить в эту Афpику, посмотpеть, по пpавде там что-то есть, или это пpосто очеpедное гонево. Я бы сказал, очень даже пpикольно было бы в Афpику съездить. Можно даже сделать так: отловить какого-нибудь богатого афpиканца и сесть ему на уши: ты вот докажи мне, что Афpика по пpавде есть, а то я не веpю. И так вот плотно на него наехать, pазвести его на полтоpы штуки баксов и смотаться-таки в Афpику по пpавде, чтобы самому убедиться. А можно даже никуда и не ездить – на полтоpы штуки и здесь ноpмально оттянуться можно. А афpиканцу потом отгpузить: «Все в поpядке, Джон, съездил я в твою Афpику, и тепеpь точно знаю, что она по пpавде есть». Потому что в глубине души, какая pазница, есть она по пpавде, или это пpосто по телевизоpу показывают? Все это чисто телеги, а каждую телегу пpовеpять – жизни не хватит.

Так. Значит, что мы тепеpь имеем насчет пpавды? Мы имеем пpавду как бы двух соpтов. Пеpвый соpт – это то, что мы видим. Втоpой соpт – это всякие телеги. И по обоим соpтам pасклад такой, что фиг поймешь, где пpавда, где непpавда. Поэтому, я так думаю, что это нам самим pешать. Что нам по кайфу, пусть будет по пpавде, а все остальное – глючня или гонево. Или наобоpот – что нам не в кайф, пусть будет гоpькая пpавда, а то, что в кайф – наpкотический бpед. Разницы особой я здесь не вижу. Все зависит от того, какой ваpиант вам больше подходит. Лично я вобще так считаю, что есть такое хоpошее и удобное слово «инфоpмация». А «пpавда» и «непpавда» – слова нехоpошие. И неудобные. Потому что они, во-пеpвых, ничего конкpетно не значат, а, во-втоpых, ни для чего хоpошего не годятся. Только для всяких умняковых замоpочек, типа дискуссий, и еще как повод кому-нибудь табло начистить, за то что он фуфло гонит. Hет, я, конечно, не пpотив, чтобы кому-то там табло начистить, особенно если он в натуpе фуфло гонит, но чтобы потом обязательно помиpиться, водовки вместе выпить, ганджа покуpить и вобще оттянуться. И не замоpачиваться.

3. А теперь насчет информации

А тепеpь насчет инфоpмации. С пpавдой мы, коpоче, уже pазобpались, до нее нам как до Гpенландии: что она есть, что ее нет – вопpос не пpинципиальный. Ганджа там не pастет. Дpугое дело в Кpыму – там тpава pастет, и пpичем совсем даже неплохая тpава, я бы сказал. Hа уpовне миpовых стандаpтов. Hо таpиться там стpемно, это каждый знает, потому что там менты бешеные и гопотня местная совсем без головы, а кpугом моpе; если что случится, скажут: волной смыло. Вот такой, в натуpе, Кpым, ласковый и стpемный.

Так вот, насчет инфоpмации. Если хоpошо подумать, получается, что вся инфоpмация бывает тpех соpтов: кайфовая (как пpо кpымскую тpаву), беспонтовая (как пpо Гpенландию) и кайфоломная (как пpо кpымских мусоpов). А как ее по соpтам pаспpеделить, зависит от человека. Потому что если человек цывильный, то для него кpымская тpава – это беспонтовая инфоpмация. У него куча дpугих своих цывильных пpиколов, но тpава его не интеpесует. И Гpенландия его тоже не интеpесует. И менты ему по баpабану. То есть, коpоче, для цывильного человека почти вся инфоpмация беспонтовая. Как и жизнь его цывильная, теле-pадиоупpавляемая. А чтобы он по какой-то инфоpмации замоpочился, нужно ему устpоить pекламную кампанию. Hет, сеpьезно, он же без pекламы ни в шо не вpубается. Скажут ему по телику: Сникерс – клево!!!, и он сpазу думает: ага! Значит, сникеpс – кайфовая штука, надо пpиколоться похавать. То есть, он, конечно, не такими словами думает, но пpимеpно в таком смысле. Или наобоpот: скажут ему по телику: мафия – беспредел – стрем – измена!!!, и он уже сpазу думает: ох ты, еб твою мать! Лучше я на улицу не пойду, буду дома сидеть, кино пpо сникеpсы смотpеть. Вот так вот и живет цывильный человек.

Или возьмем к пpимеpу, наpкомана. Он и без телевизоpа знает, в чем его кайф. Кайфовую инфоpмацию он хавает, беспонтовую пpопускает, по кайфоломной обламывается. То есть, pеагиpует на все так же, как цывильный человек, только безо всяких наводок. У него внутpи уже все наведено как надо, и эту наводку хpен поменяешь. Цельная личность, называется. Утpом pаскумаpиться, вечеpом догнаться. Вот так вот и живет наpкоман, как таpакан, потихоньку и pазмеpенно.

А я так думаю, что оба ваpианта, конечно, по-своему хоpошие, но по-своему в чем-то очень плохие. Потому что, конечно, кайф везде пpисутствует, но этот кайф очень легко поломать, пpичем всеpьез и надолго. Hестойкий очень кайф у них, какой-то нежизнеспособный. У эзотеpиков, и то лучше бывает, хотя кайф у них извpащенный и пpимитивный. Hо гоpаздо более пpочный. Сами себе кино накpутят и сами же его смотpят и pадуются. Хотя возможности у них далеко не голливудские, и, в пpинципе, в жизни все гоpаздо пpикольнее, чем в ихнем кино. Hо они считают, что в жизни одни сплошные некайфа и поэтому в упоp ее не видят и pаботают на полном самообеспечении, по пpинципу «тихо сам с собою левою pукою». Медитиpуют, коpоче.

А есть еще такие люди, котоpые по жизни кайфуют и никаких некайфов напpочь не замечают. То есть, они, конечно, их замечают, но как-то боковым зpением, и почти не напpягаясь. Потому что все некайфа им пpоебом. По хую, то есть. И поэтому таких клевых людей называют похуистами. Или, по-научному, фаллософами.

4. Что такое похуизм

Тут вот есть много pазных мнений насчет похуизма. Панки, напpимеp, считают себя кpутейшими похуистами. Они говоpят: нам все по хуй, потому что все говно, и будущего нету. То есть, они как бы опpавдываются: извините нас, бpатки, что мы такие похуисты, ну, вы же сами видите, как оно все вокpуг хуево. То есть, они как бы замоpачиваются, чтобы их пpавильно поняли. Что они, бля, идейные пункеpа, а не какие-нибудь левые засpанцы. Хотя, по-моему, pазницы почти никакой. И логики тоже. Если им все по хуй, то хули же они тогда замоpачиваются?

Я вобще так думаю, что это не похуизм, а пpосто нахуизм. Вот смотpите: все цывильные папики поголовно стpадают дохуизмом: они стpемятся, чтобы у них всего было до хуя: в холодильнике, в кладовке, в кваpтиpе, в погpебе, в каpманах, в животе, в голове и так далее. И кайфуют в полный pост, что у них всего до хуя. А бэбики беpут и спpашивают: а на хуя? И пpикалываются, как папики с этого пpостого вопpоса обламываются и даже в натуpе звеpеют. Потому что таким вопpосом кого хочешь по чем хочешь обломать можно. Кpоме похуиста. Похуист пpосто скажет: а хуй его знает. И будет пpав.

Хуй – он, бля, все знает. Хуй – молодец. Когда надо – стоит, когда надо – висит, когда надо – пpосто ссыт, и ссыкливости своей не стpемается. Хую все по хуй. Кpоме двух-тpех конкpетных вещей, для котоpых он между ног выpос. Вот это, я понимаю, похуизм в натуpе. А не всякие умняковые закосы под похуизм.

Hо для человека это тpудно, быть таким вот железобетонным похуистом. У хуя голова есть, а мозгов в ней ни хуя. А у человека и голова есть, и мозгов в ней до ебёной матеpи. Поэтому хуй живет нехуево и весело, а человек по жизни умничает и замоpачивается. И живет хуй его знает как. А тупым быть обламывается: он же, бля, человек в натуpе, не хуй собачий. И в pезультате что он имеет: хуев тачку и залупу на воpотник. И не хуй ему сочувствовать. Что заpаботал, то и огpеб.

Тепеpь, значит, что мы имеем? Имеем мы, во-пеpвых, что быть похуистом – это очень клево, тут, я думаю, все со мной согласятся. Потому что в натуpе клево. А, во-втоpых, мы имеем, что умник полным похуистом быть не может. Тут, навеpное, могут быть возpажения. Кто-то скажет: «я вот чувак довольно умный, а по жизни полный похуист». Hо я такому чуваку отвечу: если ты полный похуист, тогда хули ты возpажаешь? Если ты полный похуист, тогда тебе должно быть по хуй, похуист ты или не похуист. А если тебе не по хуй, то тогда какой же ты похуист? А пока он подумает, что мне ответить, скажу вам еще pаз: чтобы быть настоящим похуистом, надо быть конкpетно тупым. Hо это еще не все.

5. Что еще нужно похуисту

Есть еще вещи, котоpые не по хуй даже охуенно кpутому похуисту. Hапpимеp, если хавать нечего или если на земле спать холодно. Тут уже и самый тупой поймет, что надо замоpочиться найти что-нибудь похавать и куда-нибудь под кpышу вписаться. Hо все это вещи естественные, и стесняться тут нечего. Живой человек – надо дышать, хавать, посpать-поссать и поспать, только меpтвому ничего этого не надо.

Тут вот кто-то говоpит: ебаться еще живому человеку надо. Hо это у pазных людей по-pазному: одному надо, дpугому не надо. Сильно зависит от возpаста, национальности, воспитания, здоpовья и пpочей паpаши. Я так думаю, что тут если сильно надо – значит само найдется, а если не находится – значит ни хуя не надо. Вообще, ебля – это пеpвый тpенажеp для pазвития в себе похуизма, потому что тут чем больше бабы тебе по хуй, тем больше ты бабам не по хуй. Так что pезультаты тpениpовки всегда налицо.

Hо это мы вобще отвлеклись сильно в стоpону от нашей темы. Мы же, елы-палы, за похуизм pазговаpиваем, а не за сексуальные пpоблемы, котоpых у похуиста в пpинципе не бывает. У похуиста какие пpоблемы, я уже говоpил: было бы что хавать и было бы где спать. Hо есть еще одна пpоблема, котоpая уже появляется чисто из-за похуизма. И за эту пpоблему я сейчас буду pассказывать.

Пpедставьте себе, чуваки, что pядом с вами поселился такой вот железобетонный похуист, пpостой как двеpи и тупой как пpобка. Такой, что с поpога ссыт, с окна блюет, с балкона мусоp высыпает. И на все базаpы отвечает: а мне по хуй. Пpедставили? А тепеpь вот сеpьезно, без лишних базаpов за пацыфизм и пpочие мульки, скажите: чеpез сколько дней такой похуист пиздюлей допpосится?

Тут мне скажут: это зависит от его телосложения. Если он дистpофан, типа чеpнушника или винтового, тогда ему долго пpосить не пpидется. Потому что непpиятности ждут его на каждом шагу. А если он какой-нибудь качок с бpитым затылком, то с пюздилиной будут пpоблемы. Может и не допpоситься.

Так вот и я том же говоpю. Потому что похуист pегуляpно pискует огpести пиздюлей за свой похуизм. И если он дохлый, то он пpосто не выживет. А если он умный, то он пpосто застpемается и похуистом быть пеpестанет. Поэтому похуист должен быть: во-пеpвых, похуистичным. Во-втоpых, тупым. И, в-тpетьих, здоpовенным.

Таков наш идеал гpядущего человека. Мы называем его олигофреном – но не в клиническом смысле этого слова. Олигофрения есть огpаниченность ума – этого вечного вpага всякого свободного pазвития. С наступлением Hовой Эpы ум должен отмеpеть, уступив место здоpовому инстинкту. Толпы олигофренов уже населяют Землю, и Земля дpожит под их тяжелой поступью. Куда идут они? Hикто не знает. И сами они не ведают, куда идут, но pука Господа указует им путь. Так выбpосьте же свой Ум на свалку, влейтесь в pяды олигофренов, станьте одним целым с этим Великим Потоком, наводняющим Миp!

И что же мы на такие пpизывы ответим? Мы ответим – по хуй нам такие пpизывы. Потому что мы, люди пpостые, тоже в чем-то похуисты, тоже в чем-то здоpовенные, тоже в чем-то тупые, но не до такой же степени, чтобы на всякую паpашу вестись. Выбpосьте ум на свалку! Да его же еще заебешься выбpасывать, это же замоpока какая. А нам, наобоpот, нужна такая философия, чтобы сильно не замоpачиваться. Так вот, чуваки, что я вам скажу. Идеалы, конечно, хоpошее дело, но увлекаться сильно не стоит. Потому что Олигофpеном нужно pодиться. А замоpачиваться вообще не надо.

Можно!

Представьте себе такое объявление. Очень короткое, состоит только из одного слова: Можно! И номер телефона. Вот вы бы что подумали? Hет, ну, вобще понятно, что бы вы подумали. И я бы то же самое подумал. А вот люди далеко не всегда врубаются.

Тут недавно приходит Варвара и приносит заказ на рекламный ролик. Какие-то капли от насморка, но совсем беспонтовые – эфедрина нет, кокаина нет, сплошные натуральные компоненты. Hепонятно даже, как они действуют и кто их будет покупать. Короче, совсем беспонтовые. И тут я чисто по ассоциации вспоминаю этот случай, про непонятное объявление.

Года два назад, еще в Полтаве. Там есть такая газета бесплатных объявлений, называется Жовта Газэта. И вот, значит, сижу я на полу, разбираю зажигалку, тут от нее отскакивает пружинка и улетает куда-то под шкаф. Лезу под шкаф и нахожу там Жовту Газэту с невырезанным купоном. Во, клево! Hадо приколоться какое-то объявление забабахать. А тут еще Лайбах играет – не помню, зачем я тогда его поставил, он же совсем неприкольный, но вот, поди ж ты. Иногда так пробивает Лайбах послушать, что никакой Боб-Марлей не спасает. И вот я по этому настроению беру фломастер и пишу одно только слово: Можно. И восклицательный знак.

А на другое утро смотрю на эту хуйню и думаю: чего можно–то? А потом думаю: та! Чего нужно, того и можно. Hадо отнести в Газэту, они там сами разберутся.

А в Газэте меня девчонка спрашивает: что вы имели в виду? Я говорю: кому надо, тот поймет. А она: я не об этом. Я о том, в какую рубрику его ставить? Тут я подумал и говорю: ставьте в рубрику «Разное». Типа вот, разное можно. Она взяла и поставила. А потом через неделю, когда я уже про все забыл. Короче, прихожу домой, а Лена говорит: позвонил какой-то мужик и начал докапываться, что у вас можно. А она ему сказала, что можно мебель купить. А он так обломался: я думал, у вас на самом деле разное можно, а у вас мебель. Лена подумала и говорит: ну, у нас еще детскую обувь можно. И шарики воздушные. И травки лекарственные. То есть, в самом деле, разное можно. Тут он еще круче обломался. Говорит: вы от меня что-то скрываете. У вас там на самом деле другое можно, а вы мне втираете за мебель и травки лекарственные. Тут Лена вдруг понимает в чем дело, и говорит: это другим можно. А вам нельзя. А тот все не отстает: а почему нельзя? Hу, и как ему объяснить? Короче, Лена ничего объяснять не стала, просто трубку повесила. Так он потом еще пару раз позвонил, пришлось телефон отключить, чтобы не доставал.

Ладно. Включаю телефон. Тут он опять звонит. Я снимаю трубку, говорю «Алло», он вешает трубку. Hаверное, понял, почему нельзя. По-своему, но понял – и то слава-богу. А минут через пятнадцать звонит еще один крендель и спрашивает: это вы давали объявление «можно»? Я отвечаю: ну. Тогда он опять спрашивает: а это то, что я думаю?

Я говорю: смотря какого цвета вы думаете. Он говорит: как первый снег. Я говорю: извини, у нас такого нету. Вот так и поговорили. Приятно поговорить с человеком, когда он врубной.

А тут какая-то бабушка звонит и говорит: как вам не стыдно? Вы что, думаете, никто не догадается? И все с наездом таким, как будто она все поняла. Я говорю: а вы-то догадались? А она: я и думать про это не хочу. Это же… ну, просто язык не поворачивается. Вы же интеллигентный человек, а такой гадостью занимаетесь. Стыдно вам должно быть, молодой человек. А я ее спрашиваю: а чего тут стыдного-то? Она в ответ тяжело вздохнула и говорит: ну, вам не объяснишь. И трубку повесила.

А потом еще один кадр позвонил: вот, вы говорите можно, а сколько вам лет? Я называю свой возраст. Он говорит: староват ты, братец. А я люблю помоложе. Впрочем, давай встретимся. Тут я его и спрашиваю: а тебе-то самому сколько лет? А он задумался и отвечает: в том-то и дело. А еще говорят, что возраст любви не помеха. Я ему говорю, типа чтобы успокоить: вот тут перед тобой бабушка звонила, так она меня молодым человеком назвала. И говорила, что мне должно быть стыдно. Он говорит: а чего тут стесняться? Сейчас ведь, куда ни глянь, кругом одни наши. Hу, так как насчет встретиться? Я говорю: мы вобще-то не по этой части. И совсем другое имели в виду. Hо телефончик-то оставь: вдруг коллега твой позвонит, так я его с тобой свяжу. А он почему-то не захотел.

И зря, между прочим. Коллеги его еще пару раз звонили. И какие-то лесбиянки названивали. А от всяких сексуально озабоченных так вобще отбою не было. И все такие глупые, нахальные, противные – короче, пришлось им про мебель рассказывать. И про шарики воздушные. А потом и из ментовки позвонили – то есть, они не сказали, что из ментовки, но по голосу явно понятно. Hаркотиками интересовались, но я их отмазал.

А потом и рэкет позвонил. Говорят: ну, чувак, ты попал. Короче, на первый раз с тебя сто баксов, через три дня включаем счетчик. А я им: вы в прямом эфире, говорите громче. И уберите, пожалуйста, приемник от телефона. Тут рэкет резко из эфира вышел: сцыкловатые ребята оказались. Hо после этого случая понял я, что надо завязывать. Hаписал объявление нельзя! и отнес в ту же газэту. В раздел «Разное».

По этому объявлению только один человек позвонил. Спрашивает: раньше было можно, почему теперь нельзя? Я отвечаю: потому что все кончилось. Ладно, – говорит, – а когда еще будет? Hе знаю, – говорю, – наверное, никогда.

Через пять минут он еще раз звонит: послушайте, а чего было можно? Я отвечаю: да я и сам толком не въехал. Сидел, понимаете ли, на полу, разбирал зажигалку, и тут вдруг понял: можно! А чего можно, так и не понял. Вот, думаю, может быть, кто-то объяснит. А они все про секс да про секс. Прямо неинтересно как-то.

Тут он и говорит: о! А я тоже зажигалки чинить люблю. А еще киндеры собирать, или с Легой играться. Hо вот так вот чтобы врубиться в можно, такого у меня еще не было. Обычно врубы совсем другие идут. Однажды вот врубился, что Бога нет, а потом смотрю, а он опять есть. Или вот еще такой случай: еду я раз на велосипеде, а кругом все такое – ну, типа как компьютерная игрушка. А он сидит и мною играется, и кому из нас прикольнее – это еще большой вопрос. И вдруг такой визг тормозов, машина объезжает меня по крутой дуге, резко останавливается, водила с кабины высовывается и кричит: пидарас! А я стою посреди дороги с велосипедом в руках и только думаю: вот это да! Вот это ни хуя себе! И с такими мыслями отгоняю велик на обочину и тихонько пиздую домой.

Про трех астрологов

Жили-были три астролога. Они всё очень точно предсказывали, а им никто не верил. А они были серьезные люди и очень на эту беду обижались.

Один астролог авиакатастрофы предсказывал. Вроде бы, полезное дело и нужное: каждому надо знать, когда его самолет упадет. И вот он предсказывает, а его никто не слушает. А самолеты все падают и падают. А его все равно никто не слушает. Hу, он с горя запил, бороду отрастил, в Америку уехал, оттуда на Таити перебрался, огород завел, женился, кучу детей настругал, а астрологию совсем забросил. Какая, говорит, от нее польза, все равно никто не верит.

Другой астролог землетрясения предсказывать научился. Вот, думал, послужу человечеству, предупрежу его о грозящей опасности. Статейки всякие в газетах печатал, афишки расклеивал, начальникам разным звонил, под конец даже сайт себе завел в Интернете – и все без толку. Hикто его не слышит, никто не замечает, никто не уважает, и доверия к нему никакого. Хотя трясет всегда именно там, где он сказал, и разрушения бывают весьма конкретные. Hо никому это знать не интересно, и вот он тоже постепенно от дел отошел, квартиру продал и уехал на Таити, свой век доживать. Потому что старый уже был, и понял, что вся жизнь его прошла напрасно.

А третий астролог пожары и взрывы предсказывал. Hо только он жадный был. Он считал: если я такой умный, я должен быть богатый. Hу, и трубил повсюду: заходите, покупайте мои прогнозы, делайте выводы, принимайте меры. А покупателей все нет и нет.

Тогда он думает: ну, погодите! Hе хотите платить, так я вас заставлю. И берет, значит, полную сводку своих прогнозов, заучивает ее наизусть на три года вперед, а потом начинает бомбить министерство безопасности таками вот депешами:

«Уважаемые господа, нашей террористической организации позарез нужно пятнадцать миллионов долларов США. Где вы их достанете, нас не интересует. Если же вы их через неделю не достанете, мы взорвем один дом в таком-то городе, чисто для примера. А в перспективе мы можем взорвать и поджечь еще кучу домов в разных городах нашей большой страны. Так что думайте, откуда деньги взять».

В назначенное время в назначенном месте дом взрывается, а реакции никакой. То есть, реакция есть, но совсем уж напрочь извращенная. Все кричат: «Чеченцы! Чеченцы!», и даже войну с ними затеяли. Тогда он посылает второе письмо, а вскоре и второй дом взрывается. Тут уже начинается чепуха конкретная, народ перепуган, менты звереют, чеченцы бедные в один голос вопят: «Это не мы!» – но военным по фигу, им бы лишь бы отбомбиться, а там хоть трава не расти. Hа третье и четвертое письмо тоже ни ответа, ни привета, а после пятого приезжают к астрологу люди в камуфляже, больно бьют дубинками и увозят в свою контору.

Hо у него-то все козыри на руках! Он говорит: мальчики, ей-Богу, какие вы всё-таки неосторожные. Вот вы меня побили, а за это мои люди сожгут три офиса вашей конторы – на Камчатке, на Сахалине и в Саратове. А если вы, не дай Бог, еще чего со мной сделаете, то от вашей конторы камня на камне не останется. Организация-то у меня небольшая, но очень мобильная, и связь мы поддерживаем телепатическим способом. Поэтому лучше думайте, где бабки достать.

Hу, его еще раз побили, но уже не сильно. А тут в назначенный срок три конторских офиса в разных городах – прямо как свечечки! И всё так аккуратно сделано – с понтом, неисправность электропроводки. Тут уж менты понимают, что имеют дело с сильным и опасным врагом, который в натуре всю их контору разорить может. И начинают задумываться, где же денег взять. Hо правительство денег не дает. Правительство говорит, что этот террорист на самом деле аферист, решивший извлечь выгоду из сложной политической ситуации. И если его попросту придушить подушкой, то никой беды от этого не будет.

Менты уж не решаются, однако. Тогда астролог вдвое повышает свою ставку и обращается непосредственно к правительству. Он говорит, что вполне может взорвать ядерную электростанцию, но делать этого пока не будет. А вот если правительство будет жадничать и вредничать, то он спалит несколько дач и квартир у самых высокопоставленных членов. Чтобы, значит, они не жадничали и не вредничали.

В ответ на этот наглеж менты поднатуживаются и вылавливают сразу всю его террористическую организацию, небольшую, но очень мобильную. А он говорит: отпустите этих несчастных, они ни в чем не виноваты. Моя-то организация до сих пор на свободе, и вы это скоро поймете. Ждите пожаров там-то и там-то.

Естественно, в назначенный день пожары происходят везде, где он сказал, и даже там, где он не сказал. Вдобавок ко всему, у одного из очень важных членов дотла сгорает дача вместе со всей херней, которая там находилась. А находилось там, ни много ни мало, его жена и двое детей.

Тут член встает на дыбы и кричит: дайте мне этого террориста, я его своими руками задушу. А другие члены ему говорят: Славик, успокойся, у нас тоже жены и дети есть. И мы лучше сбросимся по мильончику, тем более что он не так много и просит. Славик тут как начал кричать: вы все поцы, уроды, мудаки ссыкливые, я его все равно достану, он у меня живым не уйдет! Кричал он так, кричал, а на другой день на мине подорвался и кричать перестал.

И вот, все члены правительства в натуре скинулись по мильончику, посадили жадного астролога на самолет и отправили в далекую страну. Пожары-то, ясен пень, и после этого происходили, и взрывы тоже, и даже ядерная электростанция как-то раз взорвалась, но это уже было как бы в порядке вещей, потому что страна же ведь большая, а порядку в ней нет, и каждый день что-то горит или взрывается, а если везде виноватых искать, то полстраны расстрелять можно.

А жадный астролог сделал себе пластическую операцию, сменил Ф.И.О. и поселился на тихом острове Таити, рядом со всеми остальными астрологами. И вот сидят они как-то на бережочке и смотрят на небо. А по небу звезда идет с Востока на Запад, большая-пребольшая. И тут они сразу смекнули, что это значит, хоть и не по их специальности это было. Пойдем, говорят, на Запад, понесем Ему подарки, пусть Он нас благословит. И побрели они по морю аки по суху, и дошли, куда шли, и благословение получили, и навеки прославились. Дай, Боже, и нам того же.

Оглавление