«Наедине с Большой Медведицей»

Владимир Маркович Санин Наедине с Большой Медведицей

«Улыбнитесь, пожалуйста!»

(Подслушано в фотографии)

ТОЧКИ ЗРЕНИЯ НА ПРИРОДУ

У нас с женой различные взгляды на природу. Собственно, я мог бы продолжить список вещей, на которые у нас с женой различные взгляды, но боюсь, что это будет слишком утомительно и для меня, и для вас. Я знаю только одного мужа, у которого взгляды полностью совпадали с мнениями жены. Это мой друг Николай, большой умница и философ, который поклялся страшной клятвой никогда не спорить с женщинами.

Мы с женой оба любим природу, но любим по-разному. Меня вполне устраивают пейзажи Левитана на стенах и тихое дуновение ласкового ветерка, который проникает в комнату, где я утром лежу в шезлонге и мирно читаю газету. С одной стороны, я так сливаюсь с природой, а с другой – гарантирую себя от насморка, прострелов и катара верхних дыхательных путей.

Другое дело – жена. Она врывается в природу, как модница в универсальный магазин, расталкивая локтями деревья и стараясь оказать внимание каждому завалящему лютику. Для нее слиться с природой означает исцарапаться о кустарники, повздыхать над сломанным одуванчиком и возвратиться домой в насквозь мокрых туфлях.

Когда наступило время отпуска, мы начали искать компромисс. Я предложил вытащить из чулана фикус, взять в библиотеке десять томов Брема и общаться с природой на дому. Нина выдвинула контрпредложение: подарить фикус моей тете, забыть на лето дорогу в библиотеку и немедленно въехать в такую глушь, где не ступала нога человека.

– Может быть, на остров Врангеля? – саркастически предложил я. – Говорят, там еще есть такие места.

– Ты так думаешь? – задумчиво спросила Нина. Напуганный интересом, с которым жена отнеслась к моему предложению, я немедленно снял его и прекратил всякие споры. Я только подумал о том, как прав был Николай и как опасно спорить с женой. Ведь стоило мне потерять на минутку бдительность, и мы провели бы свой отпуск на дрейфующем айсберге.

ИНТУИЦИЯ

Когда я рассказал Николаю о нашем предстоящем отъезде в лесную глушь, он неприлично долго и громко хохотал. Он хлопал себя по бедрам, приседал и вообще корчил из себя помешанного. Окончив это утомительное занятие, он вытер слезы, закурил и помахал перед моим носом бумажкой.

– Это путевка, – сказал он, – путевка в дом отдыха, мой бедный друг. Я предусмотрительно запасся этим документом, чтобы у Тани не возникало никаких иллюзий. Когда ты будешь просыпаться в стогу сена и выковыривать из ушей мякину, я буду нежиться в мягкой постели. Когда ты будешь глотать пересоленную кашу и давиться сухарями, помни, что в это время Николай наслаждается отличным четырехразовым питанием, кофе и булочками! Когда ты…

Зазвонил телефон. Я снял трубку.

– Алло? Здравствуй, Таня. Позвать Николая?

Я знаю многих людей, которые хвастают, что интуиция их никогда не обманывает. Один мой знакомый, у которого жена завела собаку, клялся, что он давно предчувствовал какую-то беду. А другой приятель вечно страдал именно из-за того, что у него была сильно развита интуиция. Приходя на работу и поздоровавшись, он говорил: «Вот увидите, что и за этот квартал мне не дадут премию». И когда вывешивали списки премированных, в тресте только и было разговоров, что о поразительной интуиции приятеля. Я даже уверен, что он точно предчувствует, когда его уволят с работы за феноменальную лень, но скрывает это из-за присущей ему скромности.

Лично меня интуиция никогда не подводит. Когда Николай только снял трубку, я понял, что сейчас произойдет что-то очень значительное. Вам не приходилось гоняться за привязанным к нитке рублем? Вы долго бегаете за ним, недоумевая, почему он такой строптивый, и, наконец, видите разинутые до ушей рты десятка мальчишек, которые выглядывают из ворот и бурно выражают свою радость. Вот примерно такая растерянная физиономия была у Николая, когда он начал говорить с Таней. Судя по его ответам, разговор проходил примерно так:

Таня. Ты знаешь, куда Нина с Мишей едут отдыхать? Немедленно продавай свою путевку!

Николай (ошеломленно). Продать мою путевку?

Таня. Разве я высказалась неясно? Мы едем вместе с ними!

Николай (пытаясь загасить папиросу о моего кота Ганнибала). Но, дорогая… Ой! Брысь отсюда!

Таня. Что-о?!

Николай. Это я кошке, дорогая. Но послушай… Таня, алло! Алло!

На этом разговор закончился. Я великодушно отвернулся. Краешком глаза я видел, как Николай дрожащими пальцами засовывает путевку в карман. Затем он начал ходить вокруг моего стула. В эту минуту Николай разительно напоминал пса, которого хозяева застали в тот момент, когда он доставал лапой мясо из кастрюли с супом. Наконец Николай заговорил, и его слова приятно ласкали мой слух.

– Когда и куда мы едем? – спросил этот жалкий хвастун.

«ИМЕЯ ТАКИХ МУЖЕЙ…»

Вечером мы собрались, чтобы обсудить план поездки. Таня с присущей ей энергией быстро взяла бразды правления в свои руки.

– Мы, конечно, едем в глушь, – сказала она. – Я больше всего на свете хочу отдохнуть от своих знакомых.

Я заметил, что для этого не обязательно забираться в глушь. Достаточно просто перестать ходить в Дом моделей – и Таня не увидит ни одного из своих знакомых. Николай же попытался – и довольно неуклюже – теоретически определить понятие «глушь».

– Я думаю, что дом отдыха, куда я получил путевку, находится в самой настоящей глуши, – сказал он. – Из магазинов там есть только сельпо в соседней деревне.

Этот фокус, конечно, не прошел.

– Я хочу в это лето быть робинзоном! – заявила Нина. – Я хочу спать в шалаше и просыпаться от пения птиц. Я хочу загорать, купаться и радоваться при встрече с живым человеком!

– Ну, имея таких мужей, поневоле будешь радоваться, – сухо сказала Таня. – Я уверена, что они и шалаша как следует не соорудят.

Мы с Николаем грустно посмотрели друг на друга. Опыта возведения шалашей мы действительно не накопили. Сконструировать автоматическую линию – это куда ни шло, этому мы научились, а вот спецкурса по шалашам у нас в институте не было.

– Разве это мужчины? – продолжала Таня. – Вчера мой инвалид чистил картошку. Когда я вошла, все было уже кончено. Из трех килограммов отличного картофеля он сделал ведро шелухи и горсточку орешков, которых не хватило на гарнир для одной котлеты. А как он гладил свои брюки?!

У жен какая-то странная память. Через нее, как сквозь сито, процеживается все то хорошее, благородное, что мы для них делаем. Но стоит нам сделать что-нибудь не так – этого жена никогда не упустит, запомнит, чтобы наш проступок вечным укором стоял перед глазами.

Однажды Таня раздобыла билеты на какое-то заморское музыкальное диво за час до концерта. Пока она одевалась, Николай срочно утюжил брюки. Уже в фойе Дворца спорта Таня обратила внимание на сдержанные смешки. Она поняла все, когда взглянула на своего мужа. На его брюках были превосходные, безупречные складки. Целых четыре штуки. Николай так хитро отутюжил брюки, что они были здорово похожи на четырехугольные деревянные трубы для стока воды.

– И вот с кем нам приходится ехать, – сурово резюмировала Таня. – Кошмар какой-то!

– Может быть, чтобы вам было легче, вы нас с Мишей отправите в дом отдыха? – предложил Николай.

Но жены закричали, что мы так легко не отделаемся и что они берут нас с собой исключительно для того, чтобы научить жить.

– Куда же мы все-таки поедем? – озабоченно спросила Таня. – Может быть…

– Постойте! – воскликнула Нина. – Эврика! Мы берем напрокат машину и едем куда глаза глядят! Где понравится – остановимся, найдем глушь первого сорта!

Идея с машиной Тане и Николаю пришлась по вкусу. Особенно Николаю, который имел права любителя. Лишь я, знавший, как Николай ведет машину, не разделял общего восторга. Я только подумал про себя, что нужно обязательно захватить с собой трос, без которого трудно выбираться из кювета.

– Итак, машина, – подвела итоги Таня. – Детей немедленно отправляем к бабушкам. Нас четверо, и мы…

– Почему четверо? А я?

Мы обернулись. В дверях стоял мой двоюродный брат Вася.

НАСТОЯЩИЙ МУЖЧИНА

Про Васю мы совсем забыли. И только теперь, когда он появился, всем стало ясно, что ехать без Васи в путешествие – это бессмыслица, больной бред.

Во-первых, Вася – холостяк и потому пользуется всеобщим вниманием. Мужчинам импонирует стойкость, с которой он выдерживает атаки претенденток на свою руку, а женщин он интересует как любопытная и симпатичная ненормальность. Вася в глазах женщин окружен этаким романтическим ореолом. Они объясняют Васино холостое состояние коварной изменой его первой любви, а мужчины – его здравым смыслом. Сам Вася предпочитает увиливать от этих пикантных тем. «Брак – крематорий любви», – отшучивается он.

Во-вторых, Вася – человек с практической сметкой. Такой человек в дороге необходим, если возникнут трудности с ночлегом и питанием. «Главное – это найти общий язык с людьми, – указывает Вася. – На общем языке легко договориться с хозяевами о молоке, огурцах и охапке сена для ночлега».

В-третьих, Вася – спортсмен, и спортсмен отличный. Взглянешь на него – и никогда не скажешь, что он такой силач. Среднего роста, в плечах – косой дециметр, а одной рукой десять раз выжимает двухпудовую гирю. Я сам собственными ушами слышал, как он об этом рассказывал.

Всю подготовку к путешествию Вася немедленно поставил на практическую ногу. Прежде всего он потребовал, чтобы все мы ясно представили себе, для чего едем, с какой практической целью. «Целеустремленность – это очень важно», – подчеркнул он.

Николай тут же заявил, что мы, конечно, едем хорошенько отоспаться и удить рыбу. Кроме того, лично он не возражает набрать килограмма три-четыре живого веса.

Нина представляла себе цель поездки несколько по-иному.

– Много спать – это обкрадывать самих себя, – сказала она. – Ехать на природу – это значит заранее настроиться на грибы, ягоды, фауну и флору.

Вася утверждал, что он едет наращивать мускулы. В частности, ему хочется укрепить трехглавую мышцу, необходимую для повышения его спортивных показателей. А грибы он, Вася, терпеть не может. Собирать, разумеется. Он обещает не отказываться от тарелки жареных грибов, если таковую ему предложат.

Таня видела смысл поездки в похудении, для чего нужен строгий режим и диета. Поэтому не может быть речи о таких вещах, как рыбная ловля и отсыпание, поскольку они способствуют усвоению калорий.

Я считал, что ехать вообще никуда не надо, и поэтому промолчал. Только подумал про себя, что у нас накопилось слишком много целей на одну поездку и это может оказаться забавным там, на месте. Затем Вася перешел к вопросам снаряжения экспедиции. Узнав, что мы собирались ехать просто так, Вася пришел в ужас. Он сказал, что люди, которые отправляются в дальнюю дорогу без риса, – это верблюды и ослы одновременно. Это жалкие подготовишки, которым благополучно не добраться и до Мытищ.

Пока мы переживали свое ничтожество, Вася быстро набросал план закупок.

– Вот что я обычно беру с собой в дальние дороги, – важно сказал он.

В списке были: рис, соль, мяч для игр, охотничий нож против возможного нападения медведей, складной шалаш из синтетических материалов, ружье и дробь (зайцы и рябчики), дорожная газовая плита с баллончиками, надувные подушки и пара котелков.

– Главное – взять побольше рису, – заключил Вася, – а мяса и рыбы я обеспечу вам столько, что у вас устанут руки обрабатывать эти натуральные белки и челюсти – их жевать.

Таня и Нина многозначительно посмотрели друг на друга. В их глазах можно было прочесть: «Как хорошо, что с нами едет настоящий мужчина! Ах, если бы наши мужья были хоть чуточку такими, как этот чудесный, сильный и практичный Вася! Но это, увы, невозможно, Васи рождаются не часто…»

– Вы еще не знаете, какую прелесть таит в себе охота, – продолжал разглагольствовать Вася. – Особенно охота на болотную птицу. Эта охота мне по душе. Если мы окажемся вблизи какого-нибудь приличного болота, я вам покажу, что это такое.

Мы до сих пор не знали, что Вася большой специалист по охоте, и это еще больше возвысило его в глазах наших жен. Но не в моих. Сказать по совести, я не видел особого смысла в том, чтобы тащиться десяток километров по болотам в поисках зеваки утки. Мне казалось, что и я и утка будем от этого в чистом проигрыше. Пресекать жизненный процесс болотной кряквы только для того, чтобы она потом сгорела у жены на сковородке, – это казалось мне бессмысленным. Я согласен, что человек растет в своих глазах, пронося через весь город привязанную к поясу дичь, но мне доставляет большее удовольствие порция жареной утки в нашей заводской столовой. Эта утка не принесет мне славы, но я и не гоняюсь за славой, которую приносят простые глупые утки.

Однако, учитывая ситуацию, я не излагал эти соображения вслух. Я только шепотом поделился ими с Николаем, который философски заметил:

– Поживем – увидим.

– А в случае, если кто-нибудь из нас заболеет, – сказала Таня, – можете положиться на меня. Мне раздобыли несколько рецептов, с которыми не страшно ехать куда угодно. Нужно только взять с собой побольше меда.

Николай хихикнул, но под суровым взглядом Тани перевел смех на трусливое покашливание. Таня с подозрением посмотрела и на меня.

– Может быть, ты объяснишь причину своей тупой усмешки? – спросила она.

Я оправдался тем, что у меня участились судороги лицевых мышц, которые – я выразил эту надежду – легко вылечиваются при помощи меда.

– Да, в нем есть вещества с чудесными свойствами, – благосклонно подтвердила Таня, – которые исцеляют и не такие пустяки. Я тебя вылечу на месте, когда приедем. Мне рассказывали про одного паралитика, который три месяца аккуратно принимал мед. Теперь он солист танцевального ансамбля.

– Паралитиков? – невинно спросил Николай.

– Нет, в самом деле, – поспешила войти в разговор Нина, чтобы предупредить Танину вспышку, – мед очень полезен. Он часто помогает даже там, где медицина бессильна. Так, один наш знакомый, Владимир Аркадьевич, уже год лечится медом от выпадения волос. Недавно я с ним говорила по телефону, и он сказал, что волосы больше не выпадают.

Я недавно видел Владимира Аркадьевича и хотел было пояснить, что волосы у него больше не выпадают и никогда не выпадут по той же причине, по какой с березы зимой не падают листья, но сдержался. Я высоко ценю мир и согласие в семье, а жены очень не любят, когда их уличают в ошибках. То, что они опрометчиво вышли за вас замуж, – эту ошибку они всегда охотно признают, но всякую другую… Бесчисленно разнообразие женских характеров, бесчисленны женские причуды и привязанности: одна больше любит ласку, другая – селедку, третья – покататься на лодке. Но никогда еще я не видел женщину, которая любила бы самокритику.

Поэтому я и не напомнил Тане о том, что до увлечения медом она изводила Николая и сына Коку сначала горчичниками, потом всевозможными микстурами, в том числе микстурой из перьев попугая, настоянных то ли на олифе, то ли на царской водке или чем-то вроде этого. Не могу забыть, как я тогда пал жертвой своей глупой доверчивости. Я слегка – без серьезной причины, угрожающей моему темному существованию, – покашлял, и Таня льстиво предложила мне ложку этой микстуры, которую она достала «по большому и счастливому знакомству». Желая сделать Тане приятное, я легкомысленно раскрыл рот и закрыл его только тогда, когда закончил свою получасовую речь. Особый аромат этой речи, как сказал Николай, придавало то, что все это время я бегал по комнате с выпученными глазами, красноречиво воздев руки к небу, как Цицерон, обличающий Катилину…

– Итак, – подвел итоги Вася, – берем с собой бидончик с медом, бинты и скальпель. Это на случай, если кому-нибудь нужно будет срочно оперировать аппендицит или вытащить занозу. Последнее, между прочим, я умею. Все. Кончаем разговор и начинаем действовать.

На этом подготовительное заседание было закрыто. Николаю поручили договориться насчет машины, а Тане, Нине и мне – сделать закупки. Общее руководство взял на себя Вася.

– Я привык быть всегда на переднем крае, – скромно сказал он.

Отъезд был назначен на следующее воскресенье.

НАПУТСТВИЕ

Я много слышал и читал, как это интересно и увлекательно – путешествовать на своей машине. Останавливайся, где хочешь, валяйся на травке, несись со скоростью ветра, гордясь сознанием того, что ты – творец этой скорости, хозяин положения, человек, обуздавший технику.

Мы еще не двинулись в путь, но я твердо знал, что все эти, безусловно, правильные истины относятся не к путешествию на той машине, которую раздобыл Николай на прокатной станции. С виду это была вполне порядочная машина, и с первого взгляда никак нельзя было подумать, что у нее такой мелкий и вздорный характер.

Для начала, чтобы показать, с кем мы имеем дело, она зацепила крылом за шест во дворе, и на землю, распластав белые лебединые крылья, плавно опустились простыни нашей соседки Серафимы Степановны. Николай утверждал, что он вел машину правильно, и что она это сделала нарочно.

Пока Таня и Нина объяснялись с соседкой и полоскали ее простыни, мы с Николаем загружали машину нашим скарбом. Вася ушел на часок уточнить погоду и обещал лично проверить, как мы все сделаем. Особенно много хлопот доставил пудовый мешок риса. Николай случайно проткнул его охотничьим ножом, которым Вася будет защищать нас от хищников, и крупа рассыпалась по всей машине. Я сбегал домой за нитками и зашил мешок так здорово, что потом с трудом отодрал его от своего пиджака. Затем мы с полчаса собирали крупу, осыпая проклятиями каждую рисинку. Нам помогало в этой адской работе только сознание того, что этот рис должен спасти нашу жизнь.

Когда мы погрузили машину, пришел Вася и сказал, что погода ожидается отличная. Николай закрыл дверцы, и мы пошли завтракать. Возбужденные Таня и Нина ничего не ели и говорили, что они насытятся свежим воздухом. Я с уважением отношусь к этому калорийному продукту, но на всякий случай плотно закусил. А гурмана Николая, который хныкал, что теперь долго не придется вкусно покушать, вообще пришлось силой отдирать от стола.

Распрощавшись с родными стенами, мы пошли к машине. И здесь она раскрыла нам еще одну сторону своей утонченной натуры. Сколько Николай ни тыкал в нее ключом, она упорно не хотела открываться. Николай снял пиджак, но и это не помогло. Таня высказала догадку, что ключ в кармане успел заржаветь и его нужно смазать вазелином, а Вася предложил вбить ключ булыжником. Полдюжины мальчишек, которые с каким-то нездоровым интересом наблюдали за этой сценой, изводили нас советами. Один из них притащил откуда-то ржавый железный лом, а другой советовал подорвать дверцу динамитом. К счастью, Нина заметила, что Николай сует в машину ключ от чемодана, и через минуту мы сидели на своих местах: наш славный водитель с Таней – впереди и мы трое – сзади. Мешок с драгоценным рисом Вася из предосторожности положил себе на колени.

– Итак, вперед! – продекламировал Николай, и «Победа» тронулась с места, сопровождаемая адским грохотом. Оказывается, мальчишки привязали к машине злополучный шест и урну с мусором.

Вася наорал на мальчишек, которые издали корчили рожи, и мы выбрались со двора. И – последнее чудное виденье: посреди двора над своим поверженным бельем стоит Серафима Степановна и желает нам провалиться сквозь землю прямо в преисподнюю.

Под это напутствие путешествие началось.

ПЕНКА, НИКОТИН И «БОЙ С ТЕНЬЮ»

Говорят, что дальняя дорога таит в себе какое-то необъяснимое очарование. Утверждают, что когда несешься в неизведанную даль по черной асфальтовой ленте шоссе, то всегда испытываешь хорошее, волнующее чувство первооткрывателя. А о свежем воздухе, который с очаровательной бесцеремонностью лезет во все поры машины, написано столько, что я, боясь обвинения в плагиате, о нем умолчу.

На первом же перекрестке машину остановил милиционер. Он сурово на нас посмотрел и категорически велел отцепить от ручки багажника авоську с картофельными очистками и стереть написанные мелом слова. Мы, недоумевая, вышли из машины. Пока Вася, брезгливо держа пальцами грязную авоську, нес ее в урну, я стирал надпись: «Мы едем спекулировать лавровым листом!» Получив от Николая рубль штрафа, милиционер иронически посоветовал нам не так открыто афишировать свои темные делишки. Мы поехали дальше, рисуя в своем воображении картины свирепых кар, которые мы обрушим на головы вредных мальчишек по возвращении.

В полдень мы уже мчались по пригородному шоссе. Начались дачи. Они стояли аккуратными коробочками, эти оазисы отдохновения, и скорость, развитая нашей машиной (восемь-десять километров в час), позволяла подробно знакомиться с бытом отдыхающих. Это были идиллические картины, радующие глаз и душу. Даже наши воинственные путешественницы притихли и молча смотрели на это полнокровное дачное счастье. Вот нежится в гамаке пожилой толстяк. Вернее, ему кажется, что он лежит в гамаке, поскольку самая весомая часть его тела мирно покоится на траве. А вот розовощекий малыш раскладывает перед дворняжкой кубики: наверное, хочет научить ее читать хотя бы по складам. Рядом с ним мама в белом переднике варит варенье, снимая набухшую пенку…

О волшебная пенка! Как можно забыть тебя, необычайно ароматную и вкусную! Кто из нас не пролезал когда-то под маминой рукой к блестящему медному тазу, чтобы зачерпнуть ложкой этот земляничный нектар и, обжигаясь, насладиться им в соседней комнате! Далекая, милая, незабываемая пенка…

– Я бы чего-нибудь съела, – сдержанно сказала Таня.

При этих словах оживилась и Нина.

– Это можно, – коротко произнес Николай, опуская боковое стекло. – К вашим услугам порция отличного кислорода, которым вы мечтали насытиться, Кушайте на здоровье.

– В будущем, – вступил в разговор Вася, – люди научатся добывать из воздуха различные питательные вещества. Можно будет вставить в рот специальный фильтр и отлично позавтракать.

Но такая перспектива не взволновала наших жен. Более того, это научное предвидение они квалифицировали как издевательство.

Но долго Вася выдержать не мог. У него была какая-то физиологическая потребность сообщать людям полезные сведения. Указывая пальцем на сигарету, которую я прятал в рукаве, Вася изрек:

– Как жалок курящий человек! Я уподоблю его безумцу, который поджигает собственный дом. Бросай курить, несчастный!

Этим воплем Вася оказал мне воистину медвежью услугу. Два дня назад я бросил курить (так, во всяком случае, думала Нина) и теперь осторожно затягивался, пуская дым в окно. Но, услышав Васин вопль, она мгновенно меня разоблачила, пригвоздила к позорному столбу и выкинула в окно пачку сигарет. А Вася утешал меня, поглаживая свой дурацкий мешок риса:

– Благодари Нину, брат мой, она избавила тебя от больших неприятностей. Учти, что одна капля никотина…

– Убивает лошадь, знаю, – прервал я его. – Но на тебя хватило бы и половины капли!

– Почему? – тупо спросил Вася.

– А потому, что ишак раза в два меньше лошади.

– Эй, на галерке! – воскликнул Николай. – Высажу из машины за склоку.

– Не понимаю, – сказала Таня, – как это человек, пишущий в анкете, что он мужчина, не находит в себе силы воли бросить курить! Николай – это не образец мужчины, но последнюю папиросу он выкурил на пороге загса. Он хорошо знал, что иначе он меня не получит. Сколько ты уже не куришь, Николай?

– Шесть лет, – с необычайной легкостью соврал этот наглец, у которого в кармане брюк лежала начатая пачка папирос, – уже целых шесть лет я не курю, дорогая.

Николай подмигнул мне в зеркало и придал своей физиономии то кисло-сладкое выражение, какое, наверное, можно было увидеть когда-то у монаха, продающего индульгенции.

Мне было обидно, что этот тип остается безнаказанным. В отличие от Николая, который не бросал курить ни на один день, я уже кончал с курением раз пятнадцать. У меня уже поднакоплен кое-какой опыт, и теперь я никогда не бросаю вслепую. Мой метод таков.

Прежде всего необходимо себя подготовить психологически. С этой целью идите к врачу и спросите, можно ли вам курить. Ни один врач не ответит утвердительно, не возьмет на свою душу такой тяжкий грех. Он всячески будет вас уверять, что от курения происходят все беды, все болезни. Даже морская болезнь – это следствие отравления организма никотином. Каждая папироса отнимает у курильщика две минуты жизни, не меньше! Бросайте курить – и все будет хорошо, вплоть до повышения по службе.

Во время этой беседы врач обычно отнимает у себя минуты четыре жизни. Я заметил, что никто не курит больше, чем врачи. Противоречие, которое не может объяснить даже такой эрудированный человек, как мой брат Вася.

Побывав у врача и убедившись, что курение вас доконает, вы должны идти на улицу и выбросить пачку сигарет в урну. Предварительно следует, конечно, выкурить последнюю сигарету. Тогда легче выкидывать пачку. После этого можно идти домой и повсюду трезвонить, что вы бросили курить. Это создаст вокруг вас ореол мужественного и волевого человека, женщины будут дарить вам благосклонные взоры и ставить вас в пример своим безвольным мужьям.

Походив часа два или три в героях, ждите пробуждения. Вы неожиданно и с удивлением ощутите, что вам захотелось курить. Сначала вы к этому отнесетесь с иронической улыбкой и даже позволите себе отпустить по адресу никотина несколько пренебрежительных замечаний. Спустя некоторое время вы все чаще будете ловить себя на том, что не переставая думаете о случайно завалявшемся в пепельнице окурке. «Надо его немедленно выкинуть, – решите вы, – гнусность какая!» Потом вы убедите себя, что не стоит затрудняться из-за какого-то паршивого окурка. Гораздо проще не обращать на него никакого внимания.

Дальше все следует автоматически. Вы отвернетесь от пепельницы и начнете читать газету. Десятую строчку вы уже прочтете несколько раз подряд. Перед глазами будет стоять окурок. «Ничего не поделаешь, придется его выбросить», – громко произнесете вы и, бережно держа окурок, понесете его на кухню.

И здесь начнется волнующий поединок между конечным продуктом эволюции природы, ее лучшим украшением и владыкой, человеком, – с одной стороны, и презренным окурком – с другой. Произойдет примерно такой диалог.

Владыка природы. Вот сейчас я возьму тебя и выкину!

Окурок. Ну и весельчак же ты! Уморил! Ха-ха!

Владыка природы. А вот и выкину! Вот увидишь!

Окурок. Не устраивай здесь балаган! Во мне еще есть пять затяжек. Не теряй времени, а то жена сейчас придет. Прикуривай!

Владыка природы. Но ведь ты вредный!

Окурок. Чепуха! Я вредный, если меня курить много, а от пяти затяжек ничего с тобой не сделается. Ну, кури или бросай, ты мне надоел!

Владыка природы. Разве что одну затяжечку сделать… Ну, так и быть…

Так обычно происходит грехопадение тех, кто бросает курить. Стоит сделать хоть одну затяжку – и пиши пропало. Говорят, правда, что есть такие чудо-богатыри, которые бросают курить навсегда, но я отношусь к этим слухам без большого доверия. Наверное, курят богатыри в уборных.

Вскоре Николай заявил, что устал, и мы сделали первый привал. Спасаясь от жары, выбрали отличную тень и с наслаждением растянулись на душистой травке. Правда, Вася указал, что наиболее полезен активный отдых и просто вредно валяться на траве, когда можно сделать спортивную разминку. Но нам было так непростительно хорошо, что мы решили нанести этот маленький вред своим организмам. Вася пожал плечами и начал делать разминку. Это оказалось занятным зрелищем.

Сначала он козлом запрыгал по полянке. Затем пояснил нам, что сейчас проведет бой с тенью, как говорят боксеры. С этими словами он начал тыкать в воздух кулаком, подскакивать и неприлично вилять бедрами. Мы зааплодировали. Вася сделал зверское лицо и стукнул воздух настолько сильно, что чуть не вывихнул себе плечо. Николай заметил, что, ведя бой таким образом, можно выиграть у тени, но не у живого человека. Вася высокопарно сказал, что мы профаны и не разбираемся в тонкостях бокса.

– Я сейчас покажу вам крюк слева, – предложил он, – которым знаменитый Геннадий Шатков выигрывал свои бои.

Вася стал в позицию, по-бычьи согнул голову, нанес сильнейший удар в некстати подвернувшуюся сосну и с воплями замахал ушибленным кулаком.

Нина с присущим ей хладнокровием успела запечатлеть этот любопытный момент на пленке, отклонив без обсуждения протест на этот «акт неслыханного произвола», как кричал Вася, тщетно старавшийся найти в нас сочувствие. Затем Нина сказала, что будет снимать сцену первого привала, и велела нам приготовиться. Вася немедленно перестал жаловаться на искажение своего образа «в этом возмутительном снимке» и приосанился, горделиво поглядывая на свои тощие бицепсы; изящно изогнула стан Таня, принял суровую и мужественную позу Николай. Что же касается меня, то я отнесся к предстоящей процедуре без особого энтузиазма.

Нужно сказать, что я с детства не люблю фотографироваться. Это всегда была для меня пренеприятнейшая обязанность, доставлявшая сплошные мучения. Для того, чтобы идти в фотографию, выбиралось воскресенье, то есть именно тот день, когда можно было не думать об уроках и гонять мяч. Не успеешь как следует разыграться, как тебя зовут домой, вбивают твои ноги в тесные ботинки и напяливают на тебя парадный костюм, тот самый костюм, по сравнению с которым водолазный скафандр покажется чем-то вроде тенниски. Затем тебя ведут в фотографию, в эту тесную конуру, куда фотографы, наверное, поклялись не впускать ни капли свежего воздуха. Здесь тебя усаживают на стол, и фотограф с полчаса дергает тебя за уши, выкручивает голову, тянет за нос и при этом нагло требует, чтобы ты улыбался. Велико удовольствие! Я ему мстил за это тем, что в самый торжественный и опасный момент, когда он нажимал на свою резиновую клизму, я корчил самые гнусные гримасы. Поэтому на фотокарточках того периода я не выгляжу таким интересным, каким, по слухам, являюсь сейчас.

Антипатия к фотографии сохранилась у меня до последнего времени. Она усугубляется тем, что, когда приходят гости, Нина выгружает на стол два центнера семейных альбомов. И начинается такое сюсюканье, от которого кровь стынет в жилах.

– Какой очаровательный мальчик! Какое литое тельце! – восторгается гостья, умильно глядя на двухгодовалого мальчишку, стоящего на стуле в самой неприличной позе. – У-у, карапузик, у-у, букашечка! Кто это?

Когда Нина объясняет, что это я, гостья сконфуженно хрюкает и посматривает на меня с каким-то нездоровым интересом. И мне кажется, что она подозревает меня в том, что я и сейчас способен фотографироваться в такой же позе. Далее приходится объяснять, по какому праву находятся в альбоме эти красивые юноши (саркастический взгляд в мою сторону) и в каких отношениях находился я с этими милыми девушками (саркастический взгляд в сторону Нины).

А однажды благодаря альбому я влип в довольно-таки скандальную историю. Николай, который своими дружескими услугами в конце концов меня доконает, как-то сфотографировал меня, когда я совершенно бескорыстно (клянусь в этом!) помогал незнакомой женщине выйти из троллейбуса. Этот тип – я имею в виду Николая – не нашел ничего лучшего, как подсунуть мне карточку с надписью: «Всегда вместе с тобой. Москва, 15 июня». К этой дате и придрался один наш случайный гость, которого кто-то привел и который ухитрился быть мужем именно этой женщины. Он заявил, что это гнусно – пользоваться его пребыванием в служебной командировке, и хлопнул дверью. Я ожидал вызова на дуэль, но вызвали меня только в местком, куда этот рогоносец написал жалобу.

К счастью, все обошлось благополучно, Николай великодушно взял вину на себя. Что же касается Нины, то она человек не ревнивый, поскольку убеждена, что ни одна женщина не подарит благосклонность человеку с моим характером. Однако в компенсацию за понесенный моральный ущерб она потребовала подарить ей… фотоаппарат.

Я с перепугу это сделал и теперь расплачиваюсь за свое малодушие. Вместо того, чтобы спокойно отдыхать на травке, мы бегали в поисках достаточно освещенного места, спотыкались и ругались. Перепробовав десяток поз и доведя всех нас до белого каления, Нина остановилась на самой трогательной. Таня и Николай стали по стойке «смирно», а мы с Васей легли у их ног, неестественно выгнув головы. Впрочем, как выяснилось потом, аппарат у Тани дрогнул, и от нас с Васей на снимке остались одни скальпы.

Пока мы отдыхали, Нина продолжала фотографировать местные достопримечательности: сосну, которую Вася хотел нокаутировать крюком слева, ореховый кустарник, тучу и даже проскочивший мимо по шоссе самосвал.

Меня особенно заинтриговал самосвал. Я думаю, что ни один человек на свете, как бы мудр он ни был, не в силах подсказать Нине объяснение, зачем она сфотографировала самосвал. Для меня это и по сей день одна из величайших загадок. Быть может, лет через пятьсот какой-нибудь архивариус с пытливым умом соискателя ученой степени и сможет выдвинуть остроумную гипотезу по поводу этого снимка, бережно хранимого в семейных архивах, но из ныне живущих людей никто не в состоянии постигнуть эту тайну.

Мне кажется, что душа фотолюбителя – интереснейшая область исследований для психологов, «терра инкогнита», которая еще ждет своего Колумба. Человек, который решит эту загадку – чем руководствуется фотолюбитель при выборе объекта, – совершит настоящий научный подвиг. Если у какого-нибудь ученого-психолога уже зачесались руки при мысли о такой возможности, я готов в качестве исходного материала предложить историю одного моего приятеля. Он недавно вернулся из туристического похода, и я два дня никак не мог к нему пробиться, потому что он безвылазно торчал в ванной, проявляя и печатая. На третий день я пришел как раз тогда, когда он, ошалело тараща глаза на божий свет, вышел из своей темницы с ведром снимков.

– Вот они, – завопил он, радостно потрясая ведром, – на всю жизнь воспоминания и впечатления! Пусть я постарею, пусть склероз закроет дымкой прошедшее, но время бессильно отобрать у меня фотопамять! Взглянув на эти драгоценные свидетельства былого, я и через тридцать лет увижу волнующие картины незабываемого туристического похода, и они согреют мою душу. А теперь помоги мне разобрать карточки и наклеить их на стекла. Только осторожно, не повреди!

Я с благоговением начал вытаскивать из воды карточки, которым суждено согревать душу моего приятеля через тридцать лет. Я наклеил на стекла снимки перепуганной курицы, вытащенной на берег сломанной лодки, ларька «Пиво-воды», двух стоящих спиной мужчин с рюкзаками, кошки без хвоста, песчаного холма с двумя коровами на вершине, двухэтажного дома с вывеской «Районное отделение милиции», группы людей, лица которых разобрать было невозможно, толстяка с кругом колбасы в руке, куска чистого неба и многие снимки других тому подобных вещей, взволновавших воображение моего друга.

Когда я через две недели спросил у приятеля про снимки, он искренне удивился. «Какие снимки? – спросил он, широко открыв глаза. – А-а, как же, как же… Ирочка, сбегай в чулан, разыщи карточки, дядя хочет посмотреть».

Я деликатно отказался…

Наконец Николай сказал, что пора ехать. Мы с сожалением поднялись с травы и пошли на посадку. И здесь Васю ждал приятный сюрприз: в окне встречной машины он увидел своего знакомого и радостно замахал руками. Машина проскочила, и Вася добрых двести метров мчался за ней. Наконец «Волга» остановилась, знакомый вышел, одолжил у Васи двадцать рублей и тут же отправился дальше. После этого Вася сел в машину и до обеда ехал молча, совершенно игнорируя наши сочувственные замечания.

ВАСЯ ГОВОРИТ: «СЕЗАМ, ОТКРОЙСЯ!»

Когда ангел-хранитель заносил в свою бухгалтерскую книгу мою судьбу, он, видимо, предусмотрел мне другую кончину. Во всяком случае, я уже два раза ехал на машине с Николаем – и до сих пор жив.

Николай – типичный флегматик, и это обстоятельство, казалось бы, должно было стать гарантией нашей безопасности. Но машина в его руках вела себя как мустанг, которому шутник ковбой насыпал под хвост горсть перца. То она неслась с дикой скоростью, увертываясь от встречных автомобилей и визжа всеми металлическими частями, то вдруг, обессилев, плелась мелкой рысью, вызывая презрительные насмешки бездельников псов, великих охотников полаять на машину. За каких-нибудь десять часов езды несколько автоинспекторов выполнили месячный план сбора штрафов. Однако к окончательному финансовому банкротству нас чуть не привела вздорная мысль, пришедшая в голову Тане. Ей неожиданно захотелось вести машину. И хотя я предупредил, что из этого ничего хорошего не выйдет, она угрозами и лестью добилась своего. Таня поменялась с Николаем местами и через сотню метров ухитрилась отдавить ногу поросенку, который мирно дремал у самого кювета. На визг пострадавшего выбежал из дачи хозяин, заспанный косматый детина с лицом тунеядца, который оценил нанесенный ему ущерб в десять рублей и потребовал наличные… Мы возмутились и предложили тунеядцу рубль. Пока шел торг, поросенок тихонько поднялся и, не обращая внимания на подмигивания хозяина, побежал нежиться в близлежащую лужу. Детина тут же, из уважения к нам, согласился на рубль, но было поздно: Николай дал газ, и под отчаянные вопли тунеядца машина рванулась вперед.

Пока Николай и Таня громким шепотом уточняли свои взаимоотношения, мы глазели по сторонам. Меня особенно заинтересовали рекламные стенды. Их было много вдоль дороги, и они были сделаны со вкусом, сделаны умными, инициативными людьми. Мимо нас бежали стенды, которые уговаривали покупать часы, вовремя вносить плату за электроэнергию, приобретать хрусталь и систематически водить собак на осмотр в ветеринарную лечебницу. А один стенд оказался настолько любопытным, что Николай даже притормозил машину.

На ринге, победоносно подняв руку в боксерской перчатке, стоял могучий парень с торсом Геркулеса. У его ног без всяких признаков жизни валялся тощий заморыш, которого Геркулес, видимо, одолел в честном бою. Ситуацию разъясняла надпись: «Ты хочешь быть таким, как он? Вступай в секцию бокса!»

Мы с Николаем понимающе посмотрели друг на друга, взялись за руки и тихо поклялись никогда не вступать в секцию бокса. Нам очень не хотелось стать таким, как тот бедняга, из которого сделали отбивную котлету.

Вообще, к рекламе я имею некоторые претензии. Какая-то она не такая. Плохая, что ли. В доказательство этого тезиса могу привести историю, которая случилась с одним моим приятелем.

Его погубила реклама. Двадцать лет он был стойким, как гранит, неприступным, словно вершина Эвереста. Он ни за что не хотел курить. В армии приятель вызывал всеобщее и глубокое осуждение друзей, не понимавших, как это можно предпочесть коробку печенья пачке махорки. Но что он мог поделать, если хорошая лирическая песня «Давай, закурим!» действовала на него так, словно Шульженко предлагала в знак солидарности и дружбы хлебнуть касторки.

И такого человека погубила реклама.

В одно дождливое, мрачное утро напротив его окна появился громадный щит. Жизнерадостный юнец выпускал изо рта пожарные клубы дыма. Одной рукой юнец держал сигарету, другой – повелительно указывал на слова:

 НЕ ПРОХОДИТЕ МИМО СИГАРЕТ «ПРИМА»!

Приятель почувствовал угрызения совести. Подумать только! Сколько лет он равнодушно проходил мимо сигарет «Прима»! Ему стало не по себе. Он впервые обратил внимание на то, что юнец в своем требовании не одинок. Над крышами домов неоновые искусители со знанием дела указывали, что именно надо курить. Но нигде он не увидел призыва ни в коем случае не отравлять свой организм никотином. Нигде он не нашел совета: «А я не курю – и вам не советую!»

Реклама сделала свое дело: приятель купил пачку «Примы». Зеленея и давясь, он теперь курит одну сигарету за другой. А когда жена его упрекает, он хрипит:

– Слава богу, что я стойко выдерживаю атаки рекламы, которая требует от меня еще и пить!

Вдали белела огромная неоновая лента: «Пейте шампанское!»

Впрочем, иной раз можно встретить и рекламу, сделанную с явным юмором. В один жаркий летний день проходя по переулку, я увидел большую толпу людей с бидонами. Это любители окрошки ждали цистерну с квасом. Через два часа я возвращался обратно. Толпа увеличилась вдвое, а цистерны все не было. Зато несколько рабочих приколачивали к забору двухметровый щит с яркой юмористической надписью: «Требуйте хлебный квас! Хорошо утоляет жажду, годится для окрошки! Требуйте и пейте хлебный квас!» Когда рабочие вбили последний гвоздь, приехала продавщица и сообщила, что кваса сегодня не будет…

Уже темнело, но я успел разобрать последний рекламный призыв: «Покупайте мороженое производства хладокомбината № 3 Главмясорыбторга!» Я дал себе слово отныне покупать мороженое только производства хладокомбината № 3 и прислушался к тому, что говорит Вася.

Конечным пунктом первого дня нашего путешествия Вася наметил пансионат для автотуристов.

– Пока мы будем принимать душ, ужинать и отдыхать, о нашей машине позаботятся в гараже, – разъяснял Вася. А ранним утром, восстановив свои силы, мы свернем на деревню Гусевку. Там председатель колхоза – знакомый моих знакомых. Где-нибудь за Гусевкой должна быть глушь или, на худой конец, подходящее для охоты болото.

Вася извернулся, достал карту и взволнованно сообщил:

– Сейчас будет мост, за ним поворот, а там – пансионат!

Мы дружно крикнули «ура» в честь пансионата.

– У меня ведь есть пароль – «Сезам, откройся!» – захлебывался Вася. – Стоит передать директору привет от Крыжовкиных, и нас примут, как родных! Крыжовкины – это директорские закадычные друзья!

Но Таня тут же охладила его. Она сказала, что вряд ли стоит приходить в восторг, когда друзья предлагают в качестве отмычки свою фамилию.

У нас еще была свежа в памяти одна грустная история. Однажды нам захотелось встретить Новый год в ресторане, и Танин приятель, журналист, предложил свои услуги. Он сказал: «Идите к директору, поклонитесь от моего имени – и вам обеспечен отличный столик!»

Мы так и сделали. Столик нам действительно дали, но официанты весь вечер аккуратно обходили нас, как чумных. Тщетно мы взывали к их совести, выпрашивая хотя бы кусочек черствого хлеба. Официанты сухо объясняли, что наш столик не обслуживается, поскольку он служебный. Мы ушли в час ночи, злые и голодные как собаки. Наутро все выяснилось. Оказывается, приятель Тани написал об этом ресторане фельетон, и директора должны были снять с работы.

– Смотрите! – взволнованно сообщила Таня. – Какая красота!

Нет, слово «автопансионат» здесь было не к месту. Перед нами был замок, прекрасный замок доброй феи из «Волшебных сказок», романтическое видение детства.

За решетчатой оградой в глубине парка стоял двухэтажный особняк. У его гранитных ступеней бились фонтаны, а огромные дубовые двери, на страже которых стояли два мраморных титана, были гостеприимно раскрыты. Казалось, они звали: «Мир вам, незнакомые путники! Входите сюда, где отдохновение ждет путешественников, затерянных в безбрежном шоссейном море! Входите сюда – и вам будет хорошо!»

Мы обменялись восторженными восклицаниями и по очереди пожали Васину руку.

– Сколько номеров взять? – сухо спросил наш руководитель, давая понять, что ему ни к чему эти поздравления, что впереди еще три недели и он просто устанет, если его будут поздравлять за все, что он для нас сделает. – Трех номеров хватит?

Все дружно закивали, и Вася пошел к дверям походкой человека, привыкшего к удачам. Мы гуськом двинулись за ним.

В огромном вестибюле стояло несколько вокзальных скамеек. На одной из них спала собака. Уборщица, забравшись на лестницу-стремянку, метлой снимала с потолка паутину. За конторкой зевал усатый администратор. Налицо было древнее противоречие между формой и содержанием. Выяснив, что директора нет и когда будет – он ей, уборщице, не докладывал, Вася направился к конторке.

– Три номера, – отрывисто бросил он, небрежным жестом путешествующего принца крови доставая бумажник.

Усач зевнул и равнодушно ткнул пальцем в большую, похожую на мемориальную медную доску. На доске было навечно высечено: «Свободных мест нет».

– Как это – нет? – с недоумением спросил Вася. Усач смело вступил в привычный диспут.

– А вот так. Нет – и все тут. Бывает такое в жизни, – философски закончил он, сопроводив это суждение новым зевком.

– Но ведь нам нужны три номера! – настаивал Вася, делая совершенно ненужный в данной ситуации акцент на слово «три».

– Отдельных? – ехидно спросил усач.

– Ну да! – подтвердил Вася.

– С ванной?

– Ага! – обрадовано ответил наш руководитель.

– И чтоб с радиолой?

Усач развеселился и даже перестал зевать. Такого развлечения ему давно не попадалось. Он замурлыкал от удовольствия и подергал себя за усы, чтобы убедиться в том, что не спит. Три номера! Он хочет три номера, этот чудак в соломенной шляпе!

Первой прониклась серьезностью положения Нина, которая уже ухитрилась сфотографировать фонтаны, титанов, уборщицу с метлой, собаку на скамейке и даже медную доску с жизнеутверждающей надписью. Нина вежливо разъяснила, что администратор неправильно Васю понял и что нам нужно не три, а один номер, желательно без ванной и радиолы, «по поводу которой вы так остроумно высказались», – добавила она тоном отпетого подхалима.

Усач осклабился и доброжелательно посмотрел на Нину.

– Очень, очень остроумно, – с энтузиазмом поддержала Таня, кокетливо поглядывая на администратора.

Тот окончательно растрогался и начал рыться в своей тетради.

– Так и быть, дам вам номерок, – снисходительно сообщил он. – На восемь койко-мест. По рублику за место, итого восемь рубликов.

– Но ведь мы будем спать всего лишь на пяти койко-местах! – возразил Вася, которому трудно было примириться со своим провалом.

– Не желаете, значит? – усмехнулся усач. – Может, на двор взглянете?

Мы выглянули из окна. Внутренний двор сильно напоминал моторизированный цыганский табор. Здесь стояло десятка два машин, из которых доносился разноголосый храп. Усач посмотрел на наши растерянные физиономии и удовлетворенно произнес:

– Вот так-то. Не желаете за восемь платить – подселю из машин. С воем побегут! Так-то.

Пока усач оформлял документы, мы с дежурной пошли смотреть номер.

Видимо, когда этот дворец принадлежал еще волшебнице фее, наша комната служила карцером для непослушных мальчишек. В ней стояло восемь привинченных к полу железных кроватей, непокрытый стол и четыре табурета. На стене висела копия рембрандтовского «Блудного сына», призывавшая к смирению и послушанию.

– Н-да, – произнес Николай, критическим взглядом окидывая карцер. – Не слишком роскошно, но жить можно. Будет приятно спать под журчание фонтанов и под охраной мраморных титанов. Скажите, а за машину мы можем быть спокойны?

– Так вы тури-исты? – удивленно протянула уборщица. – С автомобилем? Как же вам дали номер?

Вася раскрыл рот, чтобы удивиться, но Николай его опередил:

– Для нас сделали исключение. Я внучатый племянник вашего директора по материнской линии.

– Но ведь ваш пансионат специально создан для автотуристов, – все-таки удивился Вася. – У меня даже в путеводителе написано. Вот, читайте.

– Нам туристы ни к чему, – ответила уборщица, с уважением глядя на Николая, – от них одна копоть. У нас дачники живут, не перелетные птицы какие-нибудь. На сезон снимают. А турист – он поспал ночь, и белье за ним меняй. Одна морока.

– Ну а как туристы? Скандалят небось? – доверительно спросил Николай. – Номера требуют? В гараже машины норовят ставить?

– Известное дело, – согласилась уборщица, – Пусть спасибо скажут, что мы их за ограду пускаем.

Таня сказала, что она устала. Мы пошли к усачу за документами и квитанцией и услышали от него приятную новость: приехал директор.

– Позовите его сюда, – попросил Вася, оживившись. – Скажите, что его ждет сюрприз!

Вася подмигнул нам и потер руки.

– Может быть, не надо? – нерешительно спросила Таня. – Обойдемся уж без номеров как-нибудь, а?

– О нет! – сказал Вася, расхаживая по вестибюлю. – Сейчас Сезам откроется! Через десять минут будем принимать душ, друзья!

Вскоре в сопровождении усача к нам вышел небритый мужчина в помятом костюме.

– Чего вам? – без особого радушия спросил он, переминаясь с ноги на ногу.

– Привет от Крыжовкиных! – радостно сообщил Вася, делая шаг вперед и растопырив руки для объятий.

– Это чего такое? – буркнул директор.

– От Крыжовкиных привет! От Крыжовкиных! – настаивал Вася.

– Да кто они такие, черт возьми?

– Да Крыжовкины, – растерянно пробормотал Вася. – Они у вас останавливались, помните? Месяца два назад… Мой сосед, в соседнем парадном живет… Полный такой, с бородой.

– Кажись, те, что вазу из конторы сперли, – подсказал усач, – жулики те, Степан Палыч, за которыми гнались. Это, видать, собутыльники.

– А этот, Степан Палыч, мне доказывал, – взволнованно сообщила уборщица, указывая на Николая, – что он ваш племянник!

– Я пошутил, – мягко сказал Николай. – Хотя, с другой стороны, все мы ведем свое происхождение от Адама и Евы и, следовательно, являемся дальними родственниками.

– Так, так, понятно, – протянул директор, глядя на нас с подозрением. – Ну-ка, Сомов, зови людей, личности проверять будем. Ваши документы, граждане!

Переписав наши паспорта и прописки, дюжие молодцы без почета проводили нас за ворота. На прощанье директор, который должен был принять нас, как родных, громко сказал:

– Ты, Михей, присматривай за ними, чтобы не перелезли через ограду. Учти, ты – материально ответственный. Держитесь подальше, граждане!

И мы, собутыльники стащивших вазу проходимцев, мрачно поехали в ночь. Никто не смотрел на Васю, который время от времени бормотал: «Хорошо, что я сдержался и не нанес ему одновременно удары в челюсть и в солнечное сплетение. Хорошо, что я сдержался и не нанес…» Нина выразила общее мнение, сказав, что теперь не может быть и речи о том, чтобы оставить на посту руководителя путешествия этого обанкротившегося человека.

Однако нужно было где-то ночевать, и Николай повернул машину на проселочную дорогу, к деревне Гусевке. Вася было заикнулся, что знакомые порекомендовали ему при случае остановиться у председателя колхоза, милейшего человека, и мы приняли соответствующие меры. Николай остановил машину и спросил проходящую бабушку, где живет председатель. «Вона в том доме, голубчики!» – указала бабушка. Мы ее горячо поблагодарили и с ходу подальше отъехали от этого дома. Нам было страшно при мысли, что мы могли попроситься к председателю, где нас мог ждать любой сюрприз.

Мы постучались в домик на окраине деревни и через часок, напившись парного молока и опустошив кастрюлю картошки в мундирах, расположились на сеновале. Гостеприимные хозяева пожелали нам спокойной ночи, и мы заснули с огромным, неизведанным раньше наслаждением.

УТРО В ДЕРЕВНЕ

Наутро нас разбудит петух. Мне нечасто приходится слушать его пение, и я, признаться, по нему не очень скучаю, но этот петух доставил мне огромное удовольствие. Не потому, что мне понравился его голос: просто было приятно слышать, как чертыхается Николай, которого поднять с постели еще труднее, чем оторвать от стола, Я готов биться об заклад, что ни один петух еще не получал на свою голову столько проклятий.

Наши жены давно были внизу и помогали хозяйке доить корову. Эта помощь выражалась в том, что они стояли, нежно прижавшись друг к другу, и усиленно смотрели на пухлое коровье вымя. Молоко тоненькой струйкой било в эмалированные стенки ведра, и корова удовлетворенно помахивала хвостом.

Вася, как всегда, был на решающем участке: по просьбе хозяйки он выгонял из огорода свинью. Это было настолько интересно, что Николай даже прекратил на время рассуждать о выведении породы немых петухов. Мы стали у плетня и старались не упустить ни единого кадра этого зрелища.

Одной рукой придерживая очки, а другой – пижамные брюки, Вася на цыпочках подкрадывался к свинье. Приблизившись, он остановился. Было совершенно ясно, что методика изгнания свиньи из огорода для него покрыта туманом. Поняв по нашим дружеским репликам, что пора приступать к делу, Вася строго приказал: «Немедленно иди в стойло! Слышишь, ты?!» Свинья оглянулась, презрительно хрюкнула и продолжала пахать рылом грядку. Тогда Вася нерешительно ткнул свинью тапочкой в зад. Эффект превзошел все ожидания. Оскорбленная свинья вскипела, мгновенно обернулась и без предупреждений бросилась на обидчика.

Вася вихрем помчался по огороду, его пижама развевалась, как парус, очки сверкали, а на расстоянии полуметра за ним летела разъяренная свинья. Чувствовалось, что в этом напряженном и динамичном поединке Васе не помогут ни его спортивная закалка, ни знание жизни, ни все его научные работы в области психологии человека. Так и случилось. Свинья догнала Васю и мощным ударом рыла сшибла его с ног.

Нужно отдать победительнице должное: она оказалась незлопамятной. Удовлетворившись жалким видом поверженного врага, свинья торжествующе хрюкнула и снова отправилась вспахивать огород.

Когда Вася выбрался за плетень, он сказал, что только чувство признательности к гостеприимной хозяйке удержало его от жестокой расправы над «этой помесью свиньи с носорогом».

– Вы сами понимаете, я мог бы ее убить одним ударом ноги, – пояснил он,– но жалость взяла верх. Пусть живет!

И Вася великодушно посмотрел на свинью, которая продолжала хозяйничать в огороде и, казалось, не подозревала, что она была на волосок от гибели.

Завтрак был великолепный: свежий творог со сметаной, огурцы и помидоры, сорванные с грядки минуту назад, рассыпчатая картошка и холодное, только из погреба, молоко.

– Так завтракают короли, – томно произнес Николай, долизывая из миски сметану, – и то лишь в день коронации.

– Если бы ты не был так ленив и раз в неделю ходил на рынок, – напомнила Таня, – то мог бы и дома есть эти вкусные вещи.

– И моего не выгонишь на рынок даже под угрозой развода, – пожаловалась Нина.

– Женщины сами должны ходить на базар, – рассудил Вася, – их комплекция лучше приспособлена для перетаскивания авосек с продуктами. Зато мужчина может в свою очередь…

– Выгнать свинью из огорода, – подсказала Таня.

– И обеспечить ночевку в пансионате, – внесла свой вклад Нина.

– Когда мы прибудем на место, – высокомерно сказал Вася, – я покажу вам, что может делать настоящий мужчина. А сейчас, если хотите, я вам сварю кофе. Такого вкусного и ароматного кофе вы не пили никогда в жизни. Меня этому способу научил один моряк, вернувшийся из далекого заграничного плавания.

Я еще не встречал человека, который не умел бы варить кофе только ему одному известным способом. Быть может, такие люди и есть, но они уж очень ловко скрывают свою исключительность. Как-то Николай повел меня в гости к своему приятелю, про которого ходили слухи, будто он не умеет варить кофе. Мне было просто любопытно взглянуть на такой редкий экземпляр человеческой породы. Не успел я еще раскрыть рот, чтобы представиться, как этот редкий экземпляр похвастался, что его вчера научили отличному способу приготовления кофе, и тут же потащил нас на кухню делиться своим секретом. Он швырнул в кофейник серебряную ложку, прокипятил ее пять минут, стряхнул из пузырька в воду несколько капель жидкости, по запаху напоминавшей валерьянку, и засыпал кофе. «Нектар!»– сдержанно заверил хозяин, протягивая мне чашку этого гнусного варева. С того памятного для меня вечера я пью только чай.

Пока я, сидя на крыльце, выкуривал сигарету, которую Николай незаметно подсунул мне под столом, Вася уже успел угостить всю компанию. О вкусе и аромате этого выдающегося напитка я мог судить по той быстроте, с которой пострадавшие вылетали во двор. Через некоторое время они возвращались величественной походкой, с полными достоинства лицами и, придя в себя, начинали по очереди проклинать Васю вместе с моряком, вернувшимся из далекого заграничного плавания. Трудно было даже поверить, что несколько глотков кофе могли так изменить этих совсем еще недавно веселых и полных жизни людей.

Мы оставили Васю очищать от кофе хозяйскую кастрюлю, а сами пошли в сельпо. Нам хотелось взглянуть на прилавки и убедиться, что мы ничего не забыли. Хозяйка сообщила Николаю, что глушь находится километрах в десяти от Гусевки, и нужно было воспользоваться возможностью пополнить свои припасы.

Первое, что нам бросилось в глаза, когда мы пришли в магазин, был рис – большие, упитанные мешки риса. Мы смотрели на эти мешки и думали про себя, что Васе сейчас должно сильно икаться. Затем жены, оживленно жестикулируя, начали рыться в платьях, а мы с Николаем затеяли с продавцом разговор о книжных новинках. Поняв, что он имеет дело с книголюбами, продавец протянул нам брошюру «Заготовка моржей в условиях полярной зимы».

– Получил двадцать экземпляров, – грустно сказал он. – Сколько вам завернуть?

– Пока воздержимся, – ответил Николай. – А что, берут?

– Берут, – продавец вздохнул, – вместе с Вересаевым. Хочешь пятитомник Вересаева – бери моржей. Ругаются, а берут.

Николай оглянулся, сделал продавцу таинственный знак и шепотом попросил пять пачек сигарет. Продавец понимающе кивнул и протянул Николаю сигареты, зажатые двумя брошюрами о моржах.

– Это за конспирацию, – разъяснил он. Николай в мгновенье ока рассовал пачки по карманам, сунул брошюры в урну и беспрекословно расплатился.

Был уже полдень, когда мы тепло распростились с хозяевами и уселись в машину.

Солнце ослепительно сияло, дул мягкий, нежный ветерок, и у нас на душе было хорошо и спокойно. Мы сидели в машине, с нетерпением ожидая отъезда. Всеми овладела лирика, Таня прижалась к Николаю, Нина ко мне, а Вася ласково поглаживал мешок риса. Всем было очень хорошо.

Машина, однако, не заводилась. Она фыркала, чихала и брюзжала, но упорно не хотела сдвинуться с места. У машины стали собираться мальчишки. Я начинаю убеждаться, что для мальчишек, где бы они ни находились, нет большего удовольствия, чем давать советы автомобилистам-любителям.

Сын хозяйки, Витька, до сих пор относившийся к нам лояльно, предложил запрячь в машину корову…

На наше счастье, мимо проезжала автоцистерна «Молоко», и мы попросили шофера помочь. Этот молодой и разбитной парень оказался очень знающим человеком. Он заглянул в кабину, присвистнул и начал копаться в моторе.

– Ну и дела, – тяжело вздохнув, сообщил парень. – Без пол-литра не исправишь.

– А что случилось? – испугались мы. – Что сломалось?

– Да тут… кое-что, – уклончиво ответил шофер. – Одна штучка. Без пол-литры не…

– А может быть, без четвертушки? – торговался Николай.

– С закуской, – уточнил разбитной парень. Николай уже полез было в бумажник, как вдруг Витька, который на правах «своего» забрался в кабину, радостно закричал:

– Дяди, а у вас в баке бензина нет, стрелка на цифре «ноль» стоит!

Шофер дал Витьке подзатыльник и быстро ретировался. Мы залили бензин, а потом наградили Витьку изюмом из наших компотных запасов.

СПИНОЗА, ДЕДОВ СОМ И ЛЕСНАЯ ГЛУШЬ

Мы ползли по проселочной дороге, которая через десять километров должна была привести нас в глушь. Вскоре Нина высказала догадку, что мы едем не туда. По мере нашего приближения к глуши навстречу шло все больше автомашин и тракторов. А когда нас обогнал автобус, из окон которого неслись «Подмосковные вечера», подозрения овладели всеми. Однако их рассеял проходивший мимо колхозник.

– Правильно едете, – подтвердил он, – до глуши километра три.

Проехав поворот, Николай резко затормозил. Впереди не спеша, вразвалку брели две коровы. Время от времени они поворачивали друг к другу свои сытые морды и томно мычали. Наверное, делились мнениями о жизни. В стороне на лужайке паслось стадо их подруг. Пастуха не было видно.

Николай подвел машину поближе и дал гудок. Одна из коров обернулась, добродушно на нас посмотрела и приветливо взмахнула хвостом. Другая что-то недовольно промычала. Как сказал бы дедушка Чуковский, на зверином языке это означало: «Брось отвлекаться на пустяки! Если на каждую машину обращать внимание, то и не погуляешь по-человечески!»

И коровы двинулись вперед со скоростью, которая привела нас в отчаянье.

– Придется прогнать, – озабоченно сказал Николай. – Вася, ты специалист по этому делу, иди искать с ними общий язык.

– Вася – он в основном по свиньям, – заметила Таня.

– Тогда идите сами! – обрадовано сказал Вася. – Буду я еще…

На переговоры с коровами были откомандированы мы с Ниной. К этому времени одна из них выбрала себе нагретое местечко и улеглась на дороге. Другая стояла рядом и обмахивала приятельницу хвостом. Увидев, что мы подходим, она легла рядом с первой и в истоме закрыла глаза.

Теперь я знаю, что поднять с места сытую корову, которая решила понежиться на солнышке, – большое и сложное дело. По-моему, легче сдвинуть с места египетскую пирамиду. Можно было подумать, что коровы забили уши ватой. Мы их фамильярно хлопали по спинам, стыдили, мы даже повышали голос, но добились лишь того, что одна из коров демонстративно захрапела.

– Что вы с ними церемонитесь? – негодовал Вася, не вылезая, однако, из машины. – Даже смешно! Не можете прогнать каких-то коров.

Я нерешительно поднял ногу, чтобы укрепить упавший в глазах коров авторитет человека, но Нина меня остановила.

– Если ты посмеешь, – гневно сказала она, – хоть пальцем тронуть этих беззащитных домашних животных, то… Ну, миленькие, – ласково обратилась она к коровам, – встаньте, пожалуйста, ведь нам некогда, честное слово! Ну, рогатенькие, встаньте.

Эти слова, казалось, могли бы разжалобить гранитную скалу, но одна из коров даже не шевельнулась, а вторая лишь взглянула на Нину с сочувствием и тут же уронила голову.

– Без пастуха не обойтись, – решил Николай.

На серию коротких гудков к нам вышел паренек лет восемнадцати в завернутых до колен штанах, соколке и с книгой в руке.

– Это вы пастух? – сердито спросила Таня.

– Мы еще не представились друг другу. – Паренек обезоруживающе улыбнулся. – Меня зовут Дмитрий Николаевич, или просто – Дима. А вас?

– Татьяна Алексеевна, – растерянно ответила Таня. – Или просто – Татьяна, – с улыбкой поправилась она. – Что же это вы книжки читаете? У вас все коровы разбегутся!

Паренек встряхнул русым чубом.

– Не разбегутся, у меня к ним особый подход, – разъяснил он. – Психологический.

– Любопытно, любопытно, – оживился Вася. – Что же это такое?

– Очень просто.– Паренек снова улыбнулся.– Я исхожу из того, что коровы, как низко организованные животные, подчиняются только своим инстинктам. На этой части луга, до речки и леса, самая вкусная трава. С такой травы ни одна корова не уйдет.

– Эта трава, наверное, витаминизированная, повышенной калорийности? – уточнил Николай.

– Почти, – согласился паренек, – я побрызгал ее из лейки хорошо посоленной водой, несколько ведер заготовил. Пора приобщить корову к завоеваниям человеческой культуры.

– Ну а эти две? – заспорил Вася. – Почему они не хотят приобщаться к завоеваниям?

– Зорька и Пеструшка, – парировал паренек, – как и всякие живые существа, тянутся к теплу, а этот участок дороги замощен и хорошо нагрет. Заметьте, однако, что они от луга не ушли – всего лишь в трех шагах от него!

– Дмитрий Николаевич рассуждает, как молодой Спиноза, – сказал Николай. – Что у тебя за книга, дружище? О, так и знал – Кант! Учти, Дима, – Николай кивнул на Васю, – этот человек с печатью мудрости на лысеющем лбу – кандидат наук, философ и гений.

– Правда? – обрадовался паренек.– Философ?

Вася скромно, как и подобает великому человеку, склонил голову.

– Вот здорово! – Дима с почтением подошел к Васе. – Вы не можете сказать, почему Кант, такой умный человек, отрицал объективную истину? И Юм со Спенсером… Ведь кантовская «вещь в себе»…

– О боже! – Николай содрогнулся. – Сейчас начнется философский диспут! Агностицизм, прагматизм, солипсизм!…

– Но вещь в себе… – нерешительно продолжал Дима, с надеждой глядя на Васю.

– Друг мой, – важно произнес Вася, – этому человеку, который сидит за рулем, чуждо философское мышление, он даже у Вольтера читает только те места, где смешно. Николай все равно не даст нам поговорить, потому что ничего не поймет. Ты куда хочешь поступать и когда?

– На философский факультет, в этом году, – со вздохом ответил Дима.

– Отлично, коллега! Вот тебе мой адрес, – Вася быстро прошелся карандашом по листку блокнота, – и приезжай через три недели. И поговорим вдоволь, и книг тебе дам.

– Обязательно приеду, – благодарно сказал Дима.

– Прощай, Спиноза. – Николай по-дружески хлопнул его по плечу. – Так мы правильно едем, найдем глушь?

Дима кивнул, с сожалением глядя на Васю.

– А какая там глушь, настоящая? – на всякий случай уточнила Таня.

– А почему бы ей не быть настоящей? – удивился Дима, отгоняя с дороги коров. – Самая настоящая лесная глушь… Эх, не поговорили! Но я обязательно приеду. До свиданья!

– Симпатичный мальчик, – сказала Таня, когда машина двинулась. – И не мешало бы тебе, Николай, тоже почитать Канта. Ты за последнее время стал какой-то легкомысленный.

– Одно твое слово, дорогая, – предупредительно ответил Николай, – и я выучу Канта наизусть, как стихи!

– А все-таки странно, – протянула Нина, когда мимо нас промчался грузовик, – я боюсь, что это совсем не такая глушь, а какая-то другая.

Спустя десяток минут машина остановилась перед огромным транспарантом:

 ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ЛЕСНУЮ ГЛУШЬ!

Мы ошеломленно смотрели с пригорка на огромное село, в центре которого возвышались вполне солидные двухэтажные дома. От пригорка до самой окраины Глуши тянулся фруктовый сад. К нам подошел старичок сторож в валенках, с узловатой палкой в руке.

– Кто будете, милые? – прошамкал он. – Из начальства али по своей надобности?

– По своей надобности, дедушка, – ответила Таня, которая раньше всех пришла в себя.

– Дикари, стало быть? – уточнил старик, обнаруживая познания в новейшем языкознании.

– Дедушка, – жалобно сказала Нина, – а мы ведь и вправду думали, что едем в самую глушь, а попали в город!

– Не вы первые, не вы последние, – удовлетворенно констатировал старик, – на целых тридцать лет ошиблись, касатики. Тогда здеся был край света, а теперь – вона! – И дед с гордостью показал палкой на село.

– Дедушка, а куда нам поехать, чтобы лес был, река и поменьше людей? – спросила Нина.

Старик изогнул косматые брови.

– От людей, стало быть, прячетесь? – удивился он. – От коллективу?

– Да нет, дедушка, мы не прячемся, мы просто отдохнуть хотим на лоне природы, – оправдывалась Нина.

– Это мы понимаем, – протянул старик, усаживаясь на пенек и набивая трубку табаком, – только, по мне, без людей отдыхать – с тоски помрешь. Садились бы себе, касатики, в спутник и летели на планету Марс, там, пишут, людей не больно густо.

В конце концов упрямый дед сменил гнев на милость и сказал, что если проехать по Лесной Глуши километров пятнадцать вдоль по речке Ветке, то можно подобрать отличное местечко.

– А охотиться там есть где? – поинтересовался Вася.

– Поохотишься, сынок, покоптишь воздух, – обнадежил старик, – только в заповедник не заберись, штрафу не оберешься. И рыбку половить можно, большую и малую. Я там сам ловил, – старик оживился, – сома выдернул – о! Все село ело – не съело! А в другой раз…

Наш рыбак Николай, которого дедов сом задел за живое, начал со стариком длинный квалифицированный разговор. От «мормышек», «подсечек» и прочих неправдоподобных слов мы чуть не уснули. С каждой минутой рыбаки расходились все больше. Не давая друг другу раскрыть рта, они вопили про какие-то случаи из своей практики, причем Николай, ничуть не стесняясь нашего присутствия, так изощрялся в чудовищной лжи про пойманную им рыбу, что мы только стонали. Но дед верил. Он молодел на глазах, ему не хватало рук, чтобы изобразить своих окуней.

Таня, чуть не плача от злости, оттаскивала Николая в машину, но оторвать рыбаков друг от друга было труднее, чем те две тарелочки с выкачанным воздухом, про которые мы учили в школе по физике, Если бы кто-нибудь из нас умел водить машину, мы бы немедленно уехали, чтобы через три недели вернуться и забрать Николая. В том случае, конечно, если бы он успел закончить беседу.

Нас спасло то, что у деда кончился табак и он на минуту отлучился в шалаш. Мы с Васей подхватили Николая под руки и, как тяжелобольного, втиснули в машину. Когда дед выскочил из шалаша, мы уже тронулись с места. Напрасно старик махал клюкой, кричал Николаю «подожди» и обещал еще раз рассказать про своего легендарного сома. Мы были непреклонны. Николай помахал деду рукой, и мы поехали, провожаемые добрым практическим советом: «Как клюнет – сразу тащи!»

МЫ ВЫБИРАЕМ МЕСТО

Что может быть прекраснее подмосковной природы, когда чистое июльское солнце, не омраченное ни одним облачком, наполняет своим упоительным теплом леса и полянки, когда каждая травинка чувствует себя розой, а простая ромашка – королевой! Стройные, как солдаты, сосны, неунывающие, вечнозеленые ели, есенинские березки так и предлагают: «Идите к нам, вкусите нашу тень – и вам будет хорошо…»

Мы ехали вдоль речки по уютной проселочной дороге и не отрывали глаз от окрестностей, которые на три недели должны стать нашим домом.

– Я буду Робинзоном, – шепнула мне Нина, – а ты будешь моим Пятницей, ладно?

Я не возражал против этого делового предложения и продолжал смотреть в окно. Я так зазевался, что обратил внимание на Васину выходку только тогда, когда мои колени словно налились свинцом. Оказывается, он воспользовался лирической ситуацией и подсунул мне на колени мешок риса.

Я немедленно устранил эту несправедливость и подумал о том, как вредно впадать в лирическое настроение. Николай, этот толстокожий бегемот, который в самую возвышенную минуту может захрапеть, как-то рассказывал, что с ним приключилось. Он ехал в командировку, и в одном купе с ним оказалось очаровательное белокурое существо с глазами ангела. Утром существо робко согласилось принять услуги Николая в смысле чая, а уже к середине дня на каждом полустанке гоняло своего покровителя за яблоками и крутыми яйцами. На вторые сутки, когда ангел потребовал жареную курицу, Николай начал зондировать почву у проводника насчет перехода в другое купе. Но переходить ему не пришлось. Днем поезд остановился перед закрытым семафором, и Николай был послан нарвать живых цветов. Он съехал с крутой насыпи и начал рвать лютики, осыпая проклятиями ни в чем не повинные растения. Вскоре к нему присоединилась еще группа лирически настроенных мужей, которых жены выгнали из вагонов за цветами. Эта идиллия продолжалась минут пять. Потом паровоз заревел, и поезд начал медленно набирать скорость. Теряя по дороге цветы и тапочки, лирики рванулись к вагонам. Николай, в силу своей молодости, успел вскарабкаться на насыпь, но тут в его ногу с визгом вцепился толстяк, который все время сползал вниз. К вечеру они по рельсам добрались до ближайшей станции. Здесь толстяка ждала клокочущая от ярости жена, а Николая – его вещи и записка: «Какой вы храбрый и милый! Если бы все мужчины были такими, тогда… Ах, увы! Нет, не буду… К чему это? Ведь вы… Или нет? Светлана. P. S. Я остановилась в гостинице «Пион».

Николай разорвал записку на мелкие части, а приехав на место, ночевал на скамейке в заводоуправлении, так как гостиница «Пион» в городе была единственная. «Теперь меня могут скорее втащить в котел с кипящей смолой, чем в лирическое размягчение», – сурово закончил Николай свой рассказ.

Для своего лагеря мы облюбовали чудесную полянку в двадцати шагах от речки и в сотне метров от дороги. Место было идеальное. Полянка, заросшая пахучей травкой, окруженная соснами и березами, через которые пробивался студеный ручеек, была, казалось, создана для того, чтобы мы на ней построили шалаш.

– Прежде всего нужно закусить, – предложил Николай. – Когда сытно поешь, работа так и кипит, так и спорится.

Таня заметила, что после еды у Николая особенно хорошо кипит и спорится сон, но в принципе против легкой закуски не возражала.

– Кто будет готовить? – спросил Вася.

– Мне хочется полежать на травке, – сказала Нина. – Я устала.

Таня тоже устала и хотела полежать на травке, а Николай вспомнил, что у него болит голова. Вася вопросительно посмотрел в мою сторону, но у меня как раз в этот момент развязались шнурки на туфлях. Вася вздохнул и полез в машину за портативной газовой плиткой.

– Буду кормить вас разогретыми мясными консервами, – сказал он. – У кого спички?

Через минуту выяснилось, что со спичками дела обстоят плохо. Их забыли купить. Единственная коробка спичек была у Николая, который ни за что на свете не решился бы признаться в этом. Когда отгремели взаимные упреки, Вася предложил выход из положения.

– Я читал в одной книге, – почесывая нос, сказал он, – что, когда путешественники оказываются без спичек, они добывают огонь при помощи зажигательного стекла. Благодарите Бога, что я близорук! Николай, смочи в бензине газету… Вот так, легонько. Теперь держи.

Вася снял очки и подставил их под солнечные лучи. Мы столпились вокруг, затаив дыхание.

– Скоро появится дымок, – комментировал Вася, – и у нас будет огонь. А огонь – это пища, тепло, жизнь! Вы еще не раз порадуетесь, что с вами поехал такой человек, как я. Вот видите, уже тлеет.

– Ы-ы-ы! – дико заорал Николай, швыряя газету и размахивая рукой. – Ты меня поджег!

При ближайшем рассмотрении оказалось, что Николай здорово преувеличивал. Вася успел только прожечь дырку на полотняном пиджаке и малость подпалить Николаю руку чуть выше кисти.

– К боли нужно относиться стоически, по-философски, – сухо заметил Вася. – Муций Сцевола так не орал, когда сжег всю свою левую руку.

Николай тут же предложил Васе поменяться ролями, чтобы узнать, как переносят боль философы. Но Вася наотрез отказался под предлогом недостатка времени. Он взял газету, сунул между ней и солнцем очки и застыл.

Я бы никогда не поверил, что новая соломенная шляпа за какие-то доли секунды может превратиться в кучку пепла. Но я это видел своими глазами. Газета вспыхнула, и Вася судорожным движением руки откинул ее в сторону, прямо на новую, только что купленную шляпу Николая, которая мгновенно разложилась на дым и труху.

К чести моего друга, нужно сказать, что он не устроил Васе нелепой и никому не нужной сцены. Он просто подошел к поджигателю, снял у него с головы соломенную шляпу и надел ее себе на голову. Чтобы покончить с этим, добавлю, что Николай носил эту шляпу две недели, пока ее не съел лось. Но об этом потом.

Вскоре Николай «нашел» в машине случайно завалившуюся в угол дивана коробку спичек. С газовой плитой было покончено сразу же, как только мы обнаружили, что забыли купить баллончики с газом. Мы разожгли костер, и Вася накормил нас вкуснейшими консервами. Стало веселее. Николай тихонько забрался под куст и пытался вздремнуть, но Таня в зародыше пресекла это «наглое поползновение».

– Вы, мужчины, – твердо сказала она, – пока не построите шалаш, не получите больше ни еды, ни питья. А ну-ка снимайте пиджаки и за работу!

О том, как мы собирали шалаш из синтетических материалов, я думаю когда-нибудь написать полнометражную драму с трагедийным уклоном. Поэтому сейчас буду краток. Скажу только, что Николай чуть не вбил кол в свою ногу, а я привязал веревкой к опорному дереву собственную руку. Уже окончив работу, мы обнаружили, что вывернули шалаш-палатку наизнанку. Думаю, что этих мелких подробностей вам для начала будет достаточно.

НАЕДИНЕ С БОЛЬШОЙ МЕДВЕДИЦЕЙ

Когда шалаш, вопреки всем законам физики, был установлен, было решено отдыхать. Мы спали часа два и могли бы проспать больше, если бы Таня нас не разбудила. Удивительная вещь – лесной воздух! На горожан, привыкших к довольно жалким порциям кислорода, он действует, как хороший глоток коньяка. Даже Вася, который признает только активный отдых, и тот снисходительно позволил себе поспать вместе с нами.

Что же касается Тани, то она решила днем не спать из принципиальных соображений. Ибо сон полнит.

Вообще говоря, насмотревшись на толстяков, поневоле будешь делать все, чтобы не попасть в их компанию. Человек поджарый, с длинными энергичными ногами никогда не поймет мучений толстого человека, для которого второй этаж – это Эльбрус, а теплый летний денек – адское пекло. Толстяк, какой бы он ни был положительный, всегда отличный объект для шуток. Ему никогда не поверят, что он голоден, как будто он может питаться, словно верблюд, своим жиром. Толстяка критикуют в трамвае, где он занимает сразу два места; толстяк – нежелательная фигура в лифте, стихийное бедствие в кино (если вы сидите сзади) и трагическая – на верхней полке в вагоне (если нижняя полка – ваша).

Один мой знакомый, очень симпатичный толстяк, долгое время никак не мог похудеть, хотя усилия, которые он предпринимал с этой целью, невольно внушали уважение. Он пил уксус, сосал лимоны и даже делал гимнастику по системе йогов, то есть старался не дышать тогда, когда этого очень хочется, и надолго застывал в неестественных позах. Ничего не помогало. Тогда по совету одного врача он сел на разгрузочную диету: бутылка кефира и сколько угодно воздуха в день. Три дня бедняга жестоко голодал. Он мужественно не думал о еде, его мучила лишь одна проблема: как быстрее перешить брюки.

Я видел, как он встал на весы, и, наверное, никогда не забуду ярости этого симпатичного человека, когда выяснилось, что за три дня страданий он похудел на пятьдесят граммов.

Отсюда следует, что похудеть – дело совсем не простое. Тем более что пожелания заниматься спортом и вообще резвиться толстяк воспринимает как издевательство. Если вы, уважаемый читатель, не толстяк, то представьте себе, что к вашему животу привязали мешок муки и предлагают вам прыгать со скакалочкой. Это примерно и есть та шкура, в которой ходит толстяк. Поэтому, когда я вижу толстяка-спортсмена, мне хочется пожать руку этому мужественному человеку и пожелать ему успеха в жестоком единоборстве с двумя пудами сала, которые он таскает на своих плечах.

– Вставайте, лежебоки, – коротко приказала Таня. – Пока вы спали, я разработала распорядок дня.

Я не могу сказать, чтобы это известие привело меня в восторг. Лично я не выношу, когда надо мной довлеет распорядок дня. Если я знаю, что через час должен делать зарядку, через два принимать пищу, а затем спать, жизнь кажется мне невыносимой. Я высказал предположение, что наиболее рационально каждому из нас жить по своему распорядку дня, который отражает его особенности, устремления и, так сказать, индивидуальные черты. Николай изложил эту же мысль в более чеканной форме. Он сказал, что скорее повесится на ближайшем суку, чем будет вставать в восемь часов утра и делать зарядку.

– Милый, в восемь тебя будить никто не станет,– сочувственно ответила Таня, – мы будем все вставать в шесть утра.

– Как хорошо, что я захватила будильник! – воскликнула Нина. – Это просто прелесть – вставать в шесть под пение птиц!

– Потом, – продолжала Таня, ласково глядя на мужа, – ты вместе со всеми будешь делать зарядку и купаться в реке. После завтрака ты будешь как миленький участвовать в туристических вылазках, походах по грибы и ягоды, знакомиться с окрестностями. Затем я предусматриваю ужение рыбы, вольные движения, в три часа обед и тихий час, после которого – чай, река и занятия физкультурой под руководством Васи.

– Водное поло, футбол и прыжки в длину, – конкретизировал Вася.

– А когда я буду просто валяться на траве? – закричал Николай тонким голосом. – Я не хочу прыгать в длину, я хочу валяться на траве и играть с Мишей в шахматы!

– Я знала, что так и будет, – заявила Нина. – Успокойтесь вы, мужчины! Шахматы я выкинула из машины, прежде чем она сдвинулась с места.

Вася гнусно хихикнул. Мы с Николаем остолбенели.

– Что ж, – переводя дыхание, пролепетал Николай, – мы вырежем шахматы из древесины. Мы будем играть с Мишей по переписке, наконец, вслепую! Нет, вы не лишите нас этой великой игры! Миша, е2 – е4!

– е7 – е5! – ответил я.

– Конь ж1 – f3! – отчаянно вопил Николай.

– d7-d6!

На пятом ходу наш бунт был подавлен, и на этом дискуссия по распорядку дня закончилась.

– Давайте искупаемся! – предложила Нина.

Вася, который жаждал реабилитации за все свои неудачи, потребовал, чтобы ему была доверена честь первого окунания в реку. Мы охотно согласились, и Вася энергично разделся. Сначала он опробовал дно, которое оказалось отличным. Тогда Вася вышел на берег, подмигнул нам, разбежался и прыгнул в воду. Течение было довольно сильным, и мы отчетливо видели, как рядом с вынырнувшим Васей, понемногу отдаляясь, плыло что-то похожее на тряпку. Когда мы обратили внимание нашего физрука на этот предмет, было уже поздно: трусы брата с лопнувшей резинкой уплыли в неизведаное. По моим расчетам, если их никто не выловил, они теперь подплывают к Каспийскому морю.

Затем искупались и мы. Должен вам сказать, что это совсем не так уж плохо – под вечер искупаться и потом погреться у костра на лесной полянке. Вокруг, словно часовые, замерли сосны, по темному небу королевой плывет луна, а мы сидим у костра, поджав под себя ноги, и говорим о всякой всячине. Где-то совсем рядом плещет вода, в лесу раздаются таинственные звуки, и вспоминаются последний из могикан, томагавки, скальпы…

– Разве это не волшебно? – тихо декламировала Нина, и в отблесках костра были видны ее подернутые влагой глаза. – Вы только вдохните в себя этот воздух, только подумайте о том, что между вами и звездами нет сейчас ни железобетонных перекрытий, ни облаков из бензиновых испарений – ничего! И мы – один на один с луной, с Большой Медведицей, с природой!

Я сказал, что это сентиментальная чепуха и что я предпочел бы сейчас быть один на один с моим шезлонгом. Николай, который потихоньку покуривал, спрятавшись за машину, добавил, что он охотно променяет Большую и Малую Медведицы, с созвездием Гончих Псов в придачу, на стакан газированной воды без сиропа.

Нина не успела обидеться: с неба на нас шлепнулись тяжелые капли, и мы начали быстро готовиться к ночлегу. Васю уложили в машину, в которой удачно откидывалась спинка переднего сиденья, образуя превосходную кровать, а мы сами легли в палатку. Через пять минут мы спали сном хорошо потрудившихся людей, одни наедине с природой, защищенные от медведей и волков богатырским храпом Васи.

НЕУСТРАШИМЫЙ ВАСЯ

Ночь прошла не без приключений. Вася, который во сне, наверное, отплясывал чечетку, то и дело нажимал ногой на автомобильный гудок. Мы трижды выскакивали из палатки и урезонивали хулигана, пока Нина не догадалась предложить ему повернуться в обратную сторону. Под утро Вася ухитрился боднуть гудок головой, но затем уже мы спали спокойно.

Будильник разбудил нас в девять утра. Таня, которая лично поставила стрелку звонка на шесть, устроила Николаю настоящий допрос, но он, честно глядя в глаза, отрицал свою диверсию и требовал доказательств.

– Как ты могла даже подумать такое! – нагло заявил он и, улучив минутку, подмигнул мне.

Таня перехватила этот неосторожный знак, равносильный признанию, и отчитала лгуна, как мальчишку…

Вася вышел из машины с заспанным и помятым лицом, на котором отпечатался узор сиденья. Увидев нас в состоянии полной готовности, он выпятил грудь и завопил срывающимся фальцетом:

– На зарядку – становись!

Мы с Николаем пытались улизнуть, чтобы тихо покурить в кустах, но за нами бдительно следили. Пришлось делать зарядку, что не доставило особого удовольствия ни нам, ни птицам, которые, галдя, смотрели с деревьев.

В свое время я занимался спортом и даже бегал стометровку секунд, кажется, за тридцать. Достигнув этого потолка, я перестал расти. Тренер сказал, что у меня не так уж много шансов стать олимпийским чемпионом, и я, лишенный этого стимула, с огорчением оставил спорт. Может, если бы тренер проявил чуткость, я бы в конце концов сбросил со своего результата секунду-другую, но он с возмутительным равнодушием одобрил мое решение.

Николай же в институте занимался штангой и до сих пор при случае показывает гостям грамоту за второе место на соревнованиях. Скромность – а я не устану повторять, что Николай очень скромен, – мешает ему уточнить, что второе место было одновременно и последним, поскольку участников было двое. И когда в секцию пришли еще три новичка, Николай покинул ее, так как надежды поднять что-либо большее, чем гриф от штанги, у него не было.

Со времени нашей спортивной славы прошло больше десяти лет, и Вася, который довольно прилично имитировал эпилептика, сказал нам, что два телеграфных столба делали бы зарядку с большим изяществом.

Я никогда не понимал, почему человек, чтобы стать здоровым, должен доставлять себе сплошные неприятности. Нас с Николаем, измотав зарядкой, загнали в воду и заставили там мерзнуть, пока тело не покрылось гусиной кожей. Если мы и не схватили насморка, то это можно объяснить только тем, что поблизости не было аптеки.

Кстати, не обращали ли вы внимания на это любопытное явление? Если вы твердо знаете, что не можете лечь в постель, обложиться грелками и, листая любимую книгу, ждать, пока бронхит соизволит покинуть ваш организм, если вы убеждены, что ваши жалобы на недомогание будут подняты на смех и квалифицированы как симуляция, вы ни за что не заболеете, и не пытайтесь. Целых три недели, хныча и скуля, мы лезли по утрам в холодную воду, но насморк у меня появился лишь в первый же день по возвращении, когда машина проезжала мимо нашей районной поликлиники. Отсюда следует, что насморки и прочие недомогания – это болезни чисто психологические, которыми мы обманываем и себя и общество. Справедливости ради должен заметить, что, вылезая из воды, мы с Николаем начинали покашливать, провоцируя Таню на оказание нам первой медицинской помощи (большая столовая ложка меду на полстакана чаю). Но спустя неделю бидончик опустел, и Таня заменила мед чудодейственной микстурой из коры баобаба и тертого хрена. Мы немедленно перестали кашлять, чем Таня гордится и по сей день.

Позавтракав хлебом с маслом и крутыми яйцами, мы бросили жребий. Честь первого дежурства по лагерю выпала Николаю. Дав ему подробные инструкции, мы надели спортивные костюмы и пошли в поход. В авангарде шел Вася, которому охотничье ружье и длинный нож для защиты от медведей придавали вид пирата. За ним шли Таня и Нина с лукошками, а замыкал колонну я. Меня такой порядок вполне устраивал, поскольку можно было без помехи курить.

Пройдя километра четыре по извилистой лесной дорожке, мы устроили привал.

– Я не нуждаюсь в отдыхе, поскольку мое тело привыкло к физическим нагрузкам, – солидно сообщил нам Вася. – Поэтому пока вы будете отдыхать, я изучу окрестности и заодно поохочусь на дичь, чтобы поразнообразить наш стол.

Отдохнув, мы потихоньку побрели вдоль дороги. Нина оказалась отличным грибником. Ее лукошко быстро заполнялось, а неповоротливой Тане доставались жалкие остатки. На десяток Нининых боровиков и подосиновиков она ответила тремя сыроежками и одним мухомором. Таня ревниво смотрела на Нину и без устали хныкала про свое невезение.

Неожиданно в лесу хрустнули ветки: кто-то шел.

– Это ты, Вася? – окликнула Таня.

– Я, – донесся в ответ жалобный голос.

– С Васей что-то случилось, – встревожилась Таня. – Миша, иди туда… или нет, не оставляй нас… Ах!

Из лесу царственной поступью шествовал огромный лось, на рогах которого красовалось охотничье ружье. В пяти шагах, тщательно соблюдая дистанцию, брел сам Вася, опасливо глядя на вооруженное животное. Подойдя к нам, лось игриво брыкнул ногами, потанцевал и, не обращая внимания на Танин визг, улегся у самых ее ног.

– Отдай ружье! – крикнул Вася животному. Лось повернул голову и, фыркнув, отогнал Васю еще на полдесятка метров. Убедившись, что лось ничего враждебного к нам не питает, мы успокоились и подошли к Васе. Негодующе протирая пенсне, он обрисовал обстановку.

Дело было так. Он мирно шел по лесу, подыскивая дичь для жаркого, как вдруг на него бросился этот свирепый зверь. К счастью, рядом оказалась береза, на которую Вася и вскарабкался, оставив внизу ружье. Лось встал на дыбы и ударил Васю рогами, из-за чего ему некоторое время придется спать на животе. Затем животное удалилось, захватив с собой ружье в качестве трофея. Наверное, для того, чтобы похвастаться перед знакомыми.

– Как же у него забрать ружье?– волновался Вася. – Нельзя же допустить, чтобы такая ценная вещь пропала!

С этими словами Вася сделал два шага вперед.

– Эй, скотина, отдай ружье! – крикнул он, топая ногой.

Лось не ответил. Он уткнулся во что-то мордой, и мы только видели его шевелящиеся уши. Мне до сих пор не приходилось беседовать с лосями, и я был рад этой подвернувшейся возможности.

– Послушай, дружище, – вежливо сказал я, подходя поближе, – ну на кой черт тебе это ружье? Ведь, в силу отсутствия навыков и опыта, ты все равно не сумеешь им воспользоваться.

Лось повернул ко мне голову и взглянул на меня хитрющими черными глазами. Ободренный, я приблизился и хотел было взять ружье, но лось издал горловой угрожающий звук, который отбросил меня на исходные позиции. Вася чуть не плакал от обиды.

– Какая скотина! – стонал он. – За это ружье я отдал месячную зарплату!

И вдруг Нина, которая до сих пор молчала, решительно подошла к лосю, присела около него и начала гладить разбойника за ушами. Лось умиленно завертел головой и от удовольствия даже закрыл глаза. Мы ахнули от восторга и зависти. Продолжая одной рукой гладить лося, Нина другой рукой осторожно отцепила ружье и передала его нам. Мы не отрывали глаз от этого величественного зрелища. Нина казалась мне кем-то вроде лесной нимфы, волшебницы, которая одним прикосновением укрощает диких зверей. Я восторгался ею и давал себе клятву отныне каждый день ходить в магазин за хлебом, когда приедем домой.

Глядя на Нину, Таня тоже не выдержала и подошла к лосю. Но то ли он наслышался сплетен и был предубежден против нее, то ли ему не нравились шатенки, но лось вскочил, низко поклонился Нине и, подцепив зубами наш рюкзак, в мгновение ока исчез в лесу.

Усталые и голодные, мы возвращались в родной лагерь. Из авангарда Вася перешел в арьергард, чтобы не демонстрировать порванные брюки, и время от времени обращался к лосю с пожеланиями, которые никак нельзя было назвать добрыми. Нина делилась с Таней своими познаниями в ботанике, а я просто шел, думая о том, как прелестно бы выглядел на этом романтичном лесном фоне мой шезлонг.

Наконец вдали показалась наша полянка, машина, шалаш. Кверху шел дымок, навевавший мысли о всяких вкусных вещах, подготовленных для нас бдительным дежурным Николаем.

– Коленька, – закричала Таня, – сервируй стол! Мы голодные как волки!

Ни звука. Подгоняемые недобрым предчувствием, мы ускорили шаг и чуть ли не выбежали на полянку. Первое, что нам бросилось в глаза, – это был полупотухший костер, в котором валялся на боку котелок, черневший намертво сгоревшей рисовой кашей с консервами. Рядом лежал Николай и крепко спал, улыбаясь. Заверяю вас, что будили мы его совсем не так, как фрейлины принцессу к утреннему чаю.

ОБЖИВАЕМСЯ ПОНЕМНОЖКУ!

Знаете ли вы, что это такое – встречать рассвет над рекой?

Должен сказать, что я был подготовлен к восприятию рассвета Николаем, который перед сном имел со мной разговор на эту тему.

– Меня всерьез волнует то, – сказал он, – что наши жены настроились любоваться утренним рассветом. Если они встанут, чтобы наслаждаться лирикой вдвоем, я смирюсь с этим суровым фактом. Но я боюсь, мой друг, что они выдернут из постелей и нас. Когда я подумаю о том, что Таня поднимет меня черт знает в какую рань только для того, чтобы я разделил ее телячий восторг по поводу этого рассвета, я чувствую пробуждение каких-то древних инстинктов. Я готов смотреть на эту штуку сколько угодно, но с одним условием: чтобы он начинался что-нибудь часов в десять утра.

С этими словами Николай задумчиво взял будильник, перевел часовую стрелку на три часа назад и беспечно рассмеялся. Его булькающий смех постепенно стихал, как стихает шум воды, когда закрывают кран: из дверной дыры шалаша на нас в упор смотрела Таня. Николай блудливо отвел глаза. Таня молча взяла будильник и перевела стрелку на законное место.

– Я надеюсь, что ты больше не прикоснешься к будильнику, да, милый? – ласково спросила она.

Вероятно, Николай уловил в этой фразе интонацию, которая составляла семейную тайну, поскольку ответил он быстро и очень предупредительно:

– Безусловно, дорогая, безусловно, можешь быть спокойна.

Впрочем, диверсия с будильником все равно бы не прошла. Ранним утром нас разбудили отчаянные крики: «Спасите! Спасите!» Мы на четвереньках выползли из шалаша и увидели неповторимое, незабываемое зрелище.

Нагнув рогатую голову, за Васей гнался наш старый знакомый лось. Они бегали вокруг машины, и со стороны казалось, что Вася с лосем играют в пятнашки. Однако, судя по всему, удовольствие от этой игры испытывали не все ее участники.

– Что вы смотрите, идиоты? – заорал Вася, ловко увертываясь от рогов. – Хватайте его! Дайте мне ружье, и я убью его наповал!

Лось остановился, чмокнул толстыми губами и вопросительно посмотрел на нас. Вдруг он осклабился, издал какой-то клич и двумя скачками подлетел к шалашу. Таня тихонько взвизгнула, но лось не обратил на нее внимания. Он сделал стойку, поплясал около Нины и, к нашему восторгу, положил голову ей на плечо. Пока растроганная Нина чесала ему меж ушей, Вася, так и не решаясь подойти, взволнованно рассказывал:

– …И вдруг машину что-то толкнуло. Открываю глаза – на меня смотрит какая-то страшная морда и что-то шипит. Я не растерялся и крикнул: «Пошел вон отсюда! Я тебя не боюсь!» Вы, наверное, слышали, как это я крикнул, да? – Вася искоса посмотрел на нас. – Я выскочил, чтобы прогнать негодяя, и, на его счастье, показались вы…

Тут лось повернул голову, и Вася, оборвав правдивое изложение своей истории, серной скакнул за машину.

– И чего этому типу от меня надо? – плаксиво спросил он, высовываясь. – Нина, скажи ему, чтобы он убирался!

Нина угостила своего приятеля сахаром. Лось с огромным удовольствием похрустел, облизнулся и медленно затрусил в лес. Вася глубоко вздохнул и вышел из убежища. Взор его сразу стал тверже, поступь – увереннее. И зарядку проводил уже прежний Вася – боевой, энергичный, мужественный. О рассвете никто не вспоминал. Когда Нина спохватилась, было уже слишком светло, и восторги пришлось отложить на другой раз.

Вода в реке оказалась не такой холодной, как вчера, и мы не без удовольствия в ней плескались. Николай даже рискнул переплыть речку, хотя до противоположного берега было по меньшей мере метров тридцать. Этот спортивный подвиг значительно возвысил Николая в наших глазах, поскольку сам Вася собирался «махнуть через реку», как он выражался, только после двухнедельной тренировки.

– А почему бы нам не запечатлеть картину утреннего купания?– воскликнула Таня, шлепая по воде ладонями. – Ниночка, где твой аппарат? Мы будем играть в водное поло, а ты нас сфотографируешь!

Благодаря этому несвоевременному предложению мы торчали в воде до тех пор, пока Нина не извела штук двадцать кадров (забегая вперед, должен сказать, что получился из них только один, на котором навеки запечатлены пятки нырнувшего в момент съемки Николая).

Таня осталась дежурить, а мы, захватив удочки и ведро для рыбы, отправились в поход. Николай успел выяснить, что километрах в двух вниз по реке Ветке есть отличное местечко. По дороге он не давал нам скучать, рассказывая живописные истории из своей практики, которые кончались довольно однообразно: огромной пойманной рыбой. Он врал два километра, пока мы не пришли на место. Здесь Николай распределил удочки и рассадил нас по местам.

– Помните, что главное – это нажива и внимание, – поучал он. – Рыба – она рыбака любит. Не расстраивайтесь, если в первый раз ничего не выловите. Приглядывайтесь понемножку.

С этими словами Николай лихо взмахнул удочкой, чуть не разорвав мне ухо, и застыл. Осторожно, по-дилетантски, закинули удочки и мы. Вася удил серьезно и сосредоточенно, с полным сознанием важности порученного ему дела. Нина, по-детски раскрыв рот, не отрывала глаз от поплавка, а я, просидев минут десять, почувствовал томящую скуку. Я не имею ничего против рыболовов и даже испытываю большое уважение к их адской выдержке, но сидеть часами на берегу, убеждая себя, что ты хитрее двадцатиграммовой плотвички, кажется мне довольно бестолковым занятием.

Я высказал эту мысль Николаю. Он с жалостью посмотрел на меня и ответил тирадой, смысл которой сводился к бестактному сравнению моего и плотвички умственного уровня. Я сунулся было к Васе, но он не на шутку увлекся и произнес сквозь зубы что-то вроде «иди к черту». Не успел я как следует обидеться, как мой поплавок задергался, и я, к своему немалому удивлению, вытащил из реки рыбу величиной с авторучку. Николай посмотрел на меня так, словно я его обворовал, и вскользь заметил, что рыба направлялась на его крючок, но только по дороге случайно ошиблась адресом. Следующий окунек так же безответственно перепутал адрес. Его, визжа от восторга, вытащила на берег Нина. Николай начал нервничать, хотя мы его успокаивали, как могли. Я даже предложил, чтобы две из четырех рыбешек, которые я вытащил одну за другой, пусть считаются пойманными им, Николаем.

– Ты приглядывайся понемножку, – советовал я ему, – рыба – она наживу любит, рыбака уважает!

Клевало у нас отлично. Я имею в виду Нину и себя. Около Васиного крючка орудовал какой-то ловкий воришка, который аккуратно съедал очередную наживу, приводя Васю в исступление. Николаю же, наверное, рыбы объявили бойкот. И удочку он закидывал артистически, и нажива у него была самая вкусная, и насаживал он ее по-настоящему, но поплавок на его удочке вел себя издевательски спокойно. Николай чертыхался, колдовал что-то про себя, орал на нас, чтобы мы не шумели, и старался не смотреть на ведро, где плескалось штук восемь рыбешек.

– Этакую мелочь кто угодно словит, – жалко оправдывался Николай, – она к любому на удочку полезет, эта мелюзга!

– Скорее, скорее ко мне! – закричала Нина. – Ой, скорее!

Удочка трепетала в ее руках, а леска натянулась, как струна. Общими усилиями мы вытащили на берег большого окуня. И хотя Николай бормотал, что этот окунь – жалкий карасик по сравнению с той щукой, которую однажды вытащил он, Нина радовалась, как дитя.

К обеду мы возвращались домой без Николая. Он сказал, что ни один настоящий рыбак не может удить, когда вокруг него устраивают балаган, и что только теперь он отдастся ловле по-настоящему. Он только попросил часа через три зайти за ним, поскольку один человек не в силах притащить всю рыбу, которую он намерен выловить.

Размышляя о плове, которым Таня обещала нас угостить, мы подошли к лагерю и увидели пяток мальчишек лет десяти-двенадцати, которые сидели вокруг котелка и уплетали за обе щеки. Рядом, скрестив на груди руки и глядя на мальчишек с доброй улыбкой, стояла Таня.

– Надеюсь, вы не хотите есть? – спросила нас она, когда мы подошли. – Где Николай?

– Хотим, и даже очень! – прорычал Вася. – Где плов?

Таня улыбнулась.

– Эти милые дети… Смотрите, как тот, черненький, похож на моего… Где Николай?

– Понятно, – скорбно произнес Вася, глядя на черненького, который уписывал его, Васину, долю плова. Весело посматривая на нас и галдя, мальчишки очистили котелок и встали, отдуваясь. – Рыбу остался удить твой Николай…

– Спасибо, тетя, – пробасил черненький, – очень было вкусно. Хотите, мы вам ягод принесем или на лодке покатаем?

– А вы откуда, дети? – поинтересовалась Нина и, нагнувшись, шепнула мне, что тот, светленький, похож на нашего…

– Из лесу, вестимо, – прогудел светленький. Мальчишки засмеялись.

– Заповедницкие мы, – важно сообщил один мальчишка. – Лешку ищем, лося нашего.

Вася встрепенулся.

– Так этого разбойника зовут Лешка? – воскликнул он. – Держите его на цепи! Это не лось, а хулиган.

– Что вы, дядя, – укоризненно сказал черненький, который, наверное, был главным в этой компании. – Вот Полифем – этот действительно хулиган, этот может лапой двинуть так, что покатишься!

– А кто этот страшный зверь – Полифем? – высокомерно спросил Вася.

– Да медведь наш, заповедницкий. Бурый такой. Вы его по вислому левому уху можете узнать, – разъяснил светленький.

Мы переглянулись. Я про себя решил не водить компании с медведем, у которого вислое левое ухо. Судя по взглядам, которыми обменялись Вася, Таня и Нина, они решили поступить так же.

Между тем мальчишки распрощались и ушли, пообещав наведаться, чтобы принести тете Тане ягод и меду. Таня и Нина грустно взглянули друг на друга.

– Домой хочу, – захныкала Таня, – что мой маленький теперь делает?

– Нам нужно было их взять сюда, – жалобно вторила ей Нина. – Здесь столько воздуха, столько природы!

– А как насчет еды?– грубо вторгаясь в действительность, деловито осведомился Вася. – Насколько я понимаю, съеден весь наш плов, не так ли?

– Именно так, – отчеканила Таня, – дети растут, им пища нужнее, чем тебе. Жив будешь!

– Но ведь я хочу есть! – удивился Вася. – Я очень голоден, честное слово!

Таня сказала, что ей противно слушать всякий вздор. Она лично вот уже два дня ест совсем мало и чувствует себя лучше. И вообще, диета приносит только пользу. Вася возразил, что он предпочитает сгонять лишний вес (было очень забавно слышать, как этот кощей выразился про свой лишний вес) физкультурой, а диету он ненавидит и не может о ней слышать. В ответ Таня квалифицировала Васю как Собакевича. Вася разволновался, снял и надел пенсне, прокашлялся и назвал Таню «толстуха». Тяня вспыхнула, поднялась и убежала в лес.

ВАСЯ-СЛЕДОПЫТ

Убитый сознанием своей вины, Вася и не пытался оправдываться. Он только сидел на пеньке и жалобно стонал.

– И подумать только, что из-за двух ложек плова, из-за этой жалкой еды ты оскорбил женщину! – пылко декламировала Нина. – Бесчувственный чревоугодник! Все лучшие движения души у тебя находятся под властью желудка! Холостяк презренный! Ты и недостоин любви женщины!

Нина остановилась, чтобы перевести дух.

– Но ведь я… – заикнулся Вася.

– Молчи! – гневно оборвала его Нина. – Беги немедленно искать Таню! Проси у нее прощения! Ну! Что ты сидишь?

На поиски Тани мы с Васей отправились вместе.

– Хорошо, что я научился разбираться в следах, – похвастался он. – У меня был приятель, который читал следы ничуть не хуже куперовского Следопыта. Знаменитый был охотник. Он мне передал некоторые, так сказать, профессиональные тайны этого дела.

В лесу было прохладно и сухо. Мы шли, и валежник мягко хрустел под нашими ногами. На душе было какое-то особенное чувство от сознания того, что мы идем не просто гулять, а искать, может быть, спасать человека. В этом было что-то романтическое, возбуждающее. Впечатление усиливал Вася с его крадущейся походкой профессионального следопыта, с длинным ножом у пояса. Время от времени Вася останавливался и пристально разглядывал землю, изучая следы. Несколько раз он прикладывал ухо к земле, что невольно внушало к нему уважение.

– Видишь? – взволнованно воскликнул он. – Это – след человека!

Я охотно согласился, поскольку этот след был мой. Вася сухо попросил меня не забегать вперед, чтобы не сбивать его с толку.

Мы бродили по лесу минут сорок. За это время Вася отыскал несколько десятков следов Таниных ног, примятых ею веток, мест, где она отдыхала, и даже деревьев, на которые она зачем-то взбиралась. Наконец я потерял терпение и решил испробовать испытанный дедовский способ:

– Таня, ay! Ау, Таня!

– Ку-ку! Ку-ку! – послышалось в ответ.

– Карр! Карр!

Мы с недоумением оглянулись. Вася вскрикнул: о его нос стукнулась шишка.

– Ку-ку! Ку-ку!

– Урр! Урр! Урры!

Лес заполнился какими-то странными звуками. Они неслись со всех сторон. Вася вытащил нож и тревожно оглянулся. Мне тоже стало немножко не по себе.

– Таня, ау! – хором закричали мы.

– Я здесь, помогите! – послышался тонкий голос откуда-то слева.

Мы бросились туда. Никого.

– Спасите! – слабый голос позвал нас назад.

– Урр! Урр! Урры! – зловеще прозвучало справа.

– Медведь! – пискнул Вася. – На дерево, быстрее! Я бы никогда не поверил, что два взрослых и давно не имевших практики человека с такой быстротой могут вскарабкаться на березу. Но мы это сделали за каких-нибудь двадцать секунд, не больше. И, только усевшись на толстый, надежный сук, мы обрели спокойствие и взглянули вниз. Рядом с нами, на небольшой полянке, в окружении зажавших рты мальчишек сидела Таня. Она ела ягоды, доставая их из лукошка, и с беззвучным смехом смотрела на нас. Поняв, что она уже разоблачена, Таня показала нам язык. Под обидный смех ее лейб-гвардии мы медленно, соблюдая достоинство, сползли с дерева.

ГИМН УХЕ

Николай пришел, гордо неся на веревочке двух окуней. Не таких больших, как Нинин, но все-таки двух порядочных окуней. На мой вопрос, где он купил эту рыбу, Николай не ответил. Он сделал вид, что не слышит, и предложил немедленно варить уху. Он настоял на том, что варить будет сам, потому что мы можем все испортить. Мы охотно согласились, но тут же выяснилось, что Николая не поняли. Он будет только варить уху, но потрошить рыбу, разжигать костер и заниматься прочей черной работой должны мы. Сам Николай берет на себя главную часть работы, требующую руки мастера. Жены запротестовали, но Николай – я это видел впервые в жизни – был неколебим. Он твердо стоял на том, что варить уху – дело мужское, рыбацкое, и он не позволит всяким неучам вмешиваться. За «неучей» он по предложению Тани принес извинения, но не отступил ни на шаг. Он едко высмеял Нину, когда та захотела содрать с рыбы чешую: оказывается, в чешуе самый вкус! Он наорал на Таню, когда она пыталась рыбу разрезать: оказывается, ее нужно варить целиком. Тихий и флегматичный Николай был неузнаваем. Он поднял дикий крик из-за лаврового листа, который мы долго не могли найти, и буквально лез на сосну, когда выяснилось, что мы забыли перец. Он вопил, что теперь все пропало и что уха без перца – это все равно что скверный анекдот: одно раздражение. Я всегда думал, что в Николае скрывается скандалист и буян, но только сейчас в этом убедился. Даже Таня смотрела на него широко открытыми глазами и быстро делала все, что он приказывал: она впервые поняла, какие вулканические силы находились у нее под контролем.

Когда все подготовительные работы были закончены, Николай разогнал нас в разные стороны и начал священнодействовать над котелком. Он что-то шептал, склонившись над костром, – наверное, заклинания, – нежно помешивал варево ложкой и брал пробы, закатив кверху глаза и урча. Все притихли, наблюдая за этим обрядом, все, кроме Васи, который так проголодался, что открыто обзывал Николая шарлатаном и требовал быстрее кончать этот обман. Нина заткнула ему рот куском хлеба, и Вася затих.

И вот на стол (две доски, которые Тане притащили ее мальчишки) был поставлен дымящийся котелок. Но не успели мы запустить в него ложки, как Николай завопил, что уху нужно еще процедить. И мы, теряя остатки терпения, искали марлю, процеживали, шпарились и ругались. Наконец все было готово, мы снова уселись и… выяснили, что у нас кончился хлеб.

Николай чуть не плакал горючими слезами и умолял нас подождать совсем немного, пока он съездит в Лесную Глушь за хлебом, потому что уха без хлеба – это не уха, но на этот раз мы были беспощадны. Уху ели без хлеба.

Я до сих пор не лакомился ухой, если не считать супчика, который нам подавали в заводской столовой под этим названием. И я должен вам сказать, друзья, положа руку на сердце: уха – это да! Самое настоящее да! Если бы я был поэтом, то вместо опостылевших кленов, кудрявых берез и теплых дождичков в четверг я бы воспел настоящую, пахнущую дымком рыбацкую уху. Я придумал бы для нее великолепные рифмы, окружил бы ее прекрасными эпитетами и величавыми метафорами, я написал бы о ней сонеты и сладкозвучные гекзаметры:

Ты, о богиня, воспой рыбный суп, нареченный ухою!

Почти каждый день, вплоть до нашего отъезда домой, я ел уху. Я не гурман, как Николай, и не прожорливый воробей вроде Васи, я человек, как вы заметили, в основном положительный. Но знаю совершенно определенно: нет ничего вкуснее ухи, сваренной из пойманной тобою рыбы. Последнее обстоятельство имеет решающее значение. Если даже уха из твоей рыбы имеет некоторые несущественные недостатки – скажем, она невкусная, – все равно ты простишь ей эту маленькую слабость, как прощают любимому псу разорванную туфлю. Не хватает приправ? Чепуха! Разве это не лучшая приправа – дымок костра, шум сосен у тебя над головой, ласковый ветерок, шевелящий кроны деревьев, и тихое журчание ручейка в пяти шагах от твоего стола?

Я понял, что уха – это не только еда. Уха – это поэма о природе, которая, если хорошенько ее попросить, охотно раскроет вам тайну изготовления этого волшебного яства. И если представить себе природу как величественную симфонию, то уха – одна из красивейших ее мелодий, которую хочется слушать почаще.

Вот что такое уха, друзья. И если вы попробуете меня переубедить и сказать, что в лесу и сухарь покажется пирожным, если вы начнете искать у меня противоречия и ссылаться на предыдущие высказывания о рыбаках – могу заверить: не пытайтесь, у вас ничего не выйдет.

ЛЕШКА

Первая уха произвела неожиданное действие: на несколько дней все заболели рыбной ловлей. Николай ходил гордый и высокомерный, как цапля. Говорил он свысока и не упускал случая лягнуть «некоторых», которые еще недавно скверно выражались про рыбу. К общему удивлению, самым отчаянным рыбаком стала Таня. Махнув рукой на талию и режим, она часами не двигаясь сидела на облюбованном местечке и возвращалась с таким уловом, что Николай только спасался воспоминаниями.

Васе не везло фантастически, за неделю он поймал двух рыбешек величиной со спичку. Кроме того, ему сильно досаждал лось.

Мы никак не могли понять, почему это Лешка так его невзлюбил. За Ниной лось ходил, как собака, позволял ласкать себя Тане и вполне терпел нас с Николаем. И если не считать того, что у Николая Лешка съел соломенную шляпу, а у меня – зубную пасту, никаких претензий к лосю у нас не было.

Но Васю он не выносил. Эта антипатия была странной и необъяснимой. Видимо, лось принадлежал к числу тех, над кем довлеют предрассудки, вроде нашей лифтерши, которая тоже не выносила Васю из-за его пенсне и назло останавливала лифт между этажами. Из-за Лешки Вася спал в машине с закрытыми стеклами, потому что лось просовывал в машину морду и норовил куснуть Васю за ногу. У Лешки был такой любимый трюк. Он прятался в кустах, и когда Вася подходил, тот неожиданно выскакивал и угрожающе нагибал рога. Вася бежал, а Лешка наслаждался видом перепуганного врага. Вася подхалимничал, унижался, угодливо подсовывал Лешке хлеб с солью, но лось был принципиален и непримирим. Однажды, когда Вася купался (он был дежурным, и в лагере никого не было), Лешка два часа не выпускал его из воды. Когда мы пришли и отогнали Лешку от берега, Вася до того накупался, что стал немножко фиолетовый.

В последнее время Лешка спал около нашего шалаша, отлично заменяя будильник: ровно в половине шестого лось заглядывал в палатку и начинал шипеть. Это означало, что его пора угощать сахаром или солью – лакомствами, которые Лешка страстно любил. Угостившись, он занимал сторожевой пост у машины и начинал караулить Васю. Проклятья, которые сыпались на него из-за стекол, звучали для Лешки, как музыка. Он ухмылялся, вставал на дыбы, делал вид, что бросается на машину, и глумился над своей жертвой, как мог. Васю спасала только Нина. Она отвлекала Лешку, узник выскакивал и не отходил от нее ни на шаг. Только рядом с Ниной он чувствовал себя в безопасности, потому что Лешка был кавалером галантным и в присутствии дамы своего сердца вел себя этаким аристократом.

В том, что Лешка джентльмен настоящий, хороших, древних кровей, мы убедились после одного случая. Как-то Нина и Таня остались в лагере, а мы ушли на рыбалку. Вернувшись, мы застали жен взволнованными и возбужденными. Они гладили лося, который героем лежал на траве, закармливали его сахаром и наперебой рассказывали о своем приключении. Оказывается, как только мы ушли, к нашему берегу подплыла лодка, и из нее выскочили три подвыпивших хлыща с гитарой. Они отрекомендовались артистами и предложили свою компанию для развлечений. Предложение было отвергнуто. Тогда «артисты», не обращая внимания на негодующих хозяек, вытащили несколько бутылок водки и расположились как дома: пили, ели, выли песни под аккомпанемент гитары и в заключение решили произвести инвентаризацию нашего имущества. Возможно, нам так бы и пришлось уезжать обратно в легких спортивных костюмах, но один из «артистов», получив от Нины пощечину за легкомысленное предложение, дернул ее за косу. Нина вскрикнула. В ту же секунду на него тигром кинулся Лешка, который до сих пор молча лежал в кустах. Он грудью сбил «артиста» с ног, отскочил и, приведя рога в боевую готовность, кинулся вперед. Хлыщи, мгновенно протрезвев, посыпались в лодку. Отъехав на безопасное расстояние от берега, по которому гоголем расхаживал великолепный Лешка, они спохватились, что забыли гитару, и начали требовать ее в недостаточно вежливых для побежденных выражениях. Тогда Нина вытащила из машины ружье и на глазах у хлыщей зарядила его. «Артисты» немедленно отбыли восвояси.

Николай сказал, что облик героя нужно запечатлеть навеки. Эта фотография висит в моей комнате на почетном месте: в центре со странным выражением морды стоит Лешка (у него пасть набита рафинадом), а рядом – все мы. Лешкину шею украшает почетный трофей – гитара, а рога перевязаны лентой, которую Нина подарила самоотверженному другу.

МЫ ИДЕМ НА ОХОТУ

Природа – великий целитель и миротворец. Когда я остаюсь с ней наедине, в голову идут всякие возвышенные, чистые мысли: хочется думать о необыкновенных вещах, вроде любви Данте к Беатриче, о звездах и Аэлите…

Я лежал в гамаке и тихо покачивался, отдыхая после зарядки и речки. Нина готовила завтрак, Вася готовил к охоте боеприпасы, Таня за что-то поругивала Николая. Мне было хорошо и спокойно. Я думал о том, как приятно было бы заснуть сейчас в этом уютном гамаке, под щебет птиц и шелест деревьев, и спать долго-долго…

Проснулся я от безумного вопля у себя над ухом:

– Спасайтесь, медведь! Бегите, спасайтесь! Ой!

Я рванулся из гамака, но не тут-то было. Я решил, что запутался, рванулся сильнее, но безуспешно. Сзади послышалось рычание, и чье-то горячее, прерывистое дыхание согрело мне спину.

– Николай! Вася! – в ужасе закричал я. – Медведь!

– Что с тобой, друг мой? – участливо спросил Николай, подходя к гамаку.

– У него жар! – заявил Вася, щупая мой лоб.

– Что тебе приснилось? – удивилась Таня.

– Бедняжке, наверное, приснился медведь, – ласково сказал Николай. – Не бойся, деточка, он тебя не скушает, он ослятину не ест.

Кое-как я распутал веревки, которыми мои руки и ноги были привязаны к гамаку, и пообещал этой хохочущей компании, что месть моя будет ужасной. От этого компания развеселилась еще больше. Я выяснил, что вдохновителем возмутительной шутки был Николай, и решил при случае хорошенько его отблагодарить.

Сегодня у Васи был праздничный день – мы согласились под его руководством идти на охоту. Николай сказал, что он останется приводить в порядок машину, и посоветовал, когда Вася будет стрелять, прятаться за самые толстые деревья, иначе он не ручается за нашу безопасность.

Мы пошли в сторону от границы заповедника и углубились в лес. (Я уже рассказывал, как чувствовал себя в лесу, и поэтому не буду повторяться, тем более что вопросы пребывания в лесу подробно разработаны у братьев Гримм, Фенимора Купера и Солоухина. Отсылаю любителей лесных пейзажей к их произведениям.) Каждый из нас занимался своим делом. Нина собирала грибы, бросая их в привязанную к Лешкиной шее корзину. Лешка оказался отличным носильщиком, послушным и непритязательным. Кстати, и брал он недорого – полфунта сахару в день его устраивало. Таня, которая немного зазналась после своих рыбацких успехов, не отходила от Васи, перенимая его опыт. Она выговорила себе право первого выстрела, если первой увидит дичь. А я просто шел и беседовал с Костей, тем самым черненьким из Таниной гвардии. Он за нами увязался, и я не пожалел об этом, потому что Костя оказался отличным собеседником. Он мне рассказал одну историю о Полифеме, которую я выслушал с большим вниманием.

Месяца два назад в заповедник приехала киноэкспедиция, снимать фильм о жизни диких зверей. Незаурядным талантом проявил себя Лешка, способными артистами оказались и многие другие звери. Но буквально потряс киношников своей необычайной охотой сниматься медведь Полифем. Он совал свою черную морду буквально во все кадры, не отходил от юпитеров ни на шаг и угрожающе ревел, когда снимали не его, а другого зверя. Сначала все это киношников веселило, а потом стало раздражать, потому что зайцы, лисицы и прочая фауна наотрез отказывались сниматься в таких условиях. Видимо, не желали ссориться с Полифемом.

Медведя пробовали усовестить, объяснить ему, что он срывает график съемки, но тщетно: зверь упрямо ходил за режиссером, как тень. Тогда кому-то пришла в голову мысль, что все дело в конфетах, которые Полифем получал в награду за каждую съемку, и режиссер под страхом отчисления из штата запретил съемочному коллективу угощать медведя. Полифем никак не мог понять, что стряслось. Он ходил за киношниками по пятам, заглядывал в глаза и так жалобно урчал, что у всех буквально разрывалось сердце. Но тут обнаружилась другая беда: кого бы ни снимали – птиц, лосей, зайцев, индеек, – все голоса перекрывались ревом обиженного медведя. Когда режиссер узнал, что из-за этого испорчены сотни метров пленки, он совершенно вышел из себя.

– Вбейте ему в глотку кляп! – орал он. – Свяжите и бросьте его в чулан!

Добровольцев на это дело не нашлось. Съемки срывались. Полифем днем и ночью не отходил от аппаратов, питаясь, как дворняга, всякими отбросами.

Правда, несколько дней передышки подарила киношникам Тявка.

Это была собака величиной с зайца, которая жила у сторожа заповедника. Полифем боялся ее до паники.

Когда его, совсем маленького, привезли в заповедник, Тявка взяла над ним «шефство», и ужас перед этим шефом остался у Полифема навсегда. Стоило Тявке показаться – и Полифем, гроза заповедника, обращался в трусливое и позорное бегство, не разбирая дороги, потому что Тявка никогда не упускала счастливого случая куснуть своего старого приятеля за ляжку.

Однако Тявка почему-то киношников невзлюбила, и сторож, уступая их мольбам, буквально на руках тащил свою собаку на съемку. Тявка облаивала Полифема, тот немедленно удирал, и у киношников появлялась на часок-другой возможность спокойно работать. Но вскоре сторожу надоело таскаться с упрямым псом, и он перестал приходить.

Тогда режиссер объявил конкурс на лучшее предложение по избавлению от Полифема. Премия была довольно крупная, и мозги у киношников заработали. Оператор предложил дать Полифему ведро мороженого, чтобы он охрип. Полифем охотно съел мороженое и еще больше привязался к своим благодетелям. Только голос у него стал гуще, и теперь он трубил, как простуженный бас. Ассистент режиссера попробовал загипнотизировать медведя, но Полифем подумал, что его дразнят, и так хватил ассистента лапой по спине, что тот два дня охал. Пытался заработать премию и шофер. Он отвез косолапого километров за десять, сманил на землю конфетами и дал газ, но из этого дела ничего не вышло. Полифем съел конфеты и помчался за машиной, время от времени ее перегоняя и поджидая.

Режиссера охватило отчаяние. Он обзывал Полифема обидными словами, осыпал его проклятиями и стонал, что этот чертов медведь вгонит его в инфаркт. И тут кто-то предложил проделать такой опыт. Зная, что Полифем обожает сгущенку, ему подсунули большую банку с подмешанным сонным порошком. Медведь уснул, и его крепкой веревкой привязали к березке в нескольких километрах от места съемки.

Режиссер радовался, как ребенок. Он счастливо смеялся, объявлял направо и налево благодарности и целый день наверстывал упущенное. Его едва не хватил удар, когда наутро, хромая, явился Полифем, неся на спине привязанный веревкой двухметровый обломок березы.

И тут-то в голову режиссеру пришла спасительная идея. Теперь, когда бы Полифем ни появлялся, его всегда встречал бешеный лай Тявки. Медведь испуганно удирал. Через часок он осторожно наведывался и снова бежал, провожаемый собачьим лаем. Вскоре Полифем с горечью понял, что его враг твердо занял место боя, махнул рукой на конфеты и ушел на другой край заповедника.

Картину досняли спокойно. И лишь перед самым отъездом Косте удалось увидеть в руках режиссера маленький ролик магнитофонной ленты, на которой был записан лай собаки по кличке Тявка.

– Теперь, – заключил Костя свой рассказ, – Полифем ходит по лесу злой как черт. Недавно до смерти напугал одну компанию, которая отдыхала на берегу. Полифем подошел к ним, забрал со скатерти кулек с конфетами и ушел в лес. Один парень даже заикаться от страха стал. От этого медведя лучше быть подальше. Сюда, в этот лес, он не ходит, так что не бойтесь, дядя, – успокоил он, увидев, что я слишком внимательно слушаю концовку его рассказа.

– Ну, постой, постой немножечко, – послышался умоляющий голос Васи.

Метрах в десяти у пенька стоял заяц и таращил на нас испуганные глаза. Почему он никуда не бежал – это осталось тайной его заячьей психологии. Может быть, просто захотел познакомиться с интересными людьми?

– Таня, где патроны? – стонал Вася, шаря по карманам. – Ты взяла ягдташ? Неужели ты его забыла?

– Какой осел! – удивлялась Таня. – Ну подумай, зачем я буду брать эту тяжелую и грязную сумку?

– Но ведь я именно в нее положил патроны! – надрывался Вася. – Понимаешь, патроны!

Нина подбежала к Лешке и вытащила из рюкзака, висевшего на его шее вместо галстука, фотоаппарат. Руки ее дрожали от волнения, она шептала:

– Боже, какой кадр! Миленький зайчик, не убегай, пожалуйста!

Заяц позировал с таким видом, будто он только что дал интервью после рекордного забега. Но когда Таня захотела сняться вместе с ним, он отпрыгнул, сделал несколько метровых скачков и скрылся в чаще.

И только тогда Вася обнаружил, что оба ствола его ружья заряжены крупной дробью. Большинством голосов было решено передать ружье Тане, Нина перестала собирать грибы и держала аппарат наготове, а Вася шел сзади и обиженно скулил. Костя семенил рядом с Таней и давал ей советы.

– Этого зайца у нас все знают, – рассказывал он. – Сколько на него ни охотились – ни у кого не получается! Он, тетя Таня, точно знает, когда в него будут стрелять, хитрая бестия!.. Во, глядите, тетерев! Цельтесь, тетя Таня!

Нина уже успела сделать несколько снимков, а Таня все выписывала эллипсы стволом ружья.

– Оно почему-то шатается, – захныкала она.

– Давай я! – взмолился Вася. – Тетерева нужно бить влет!

Убежденная этим аргументом, Таня со вздохом отдала ружье. Вася широко расставил ноги, глубоко вдохнул воздух и прицелился. Мы замерли. Раздался выстрел, и на нас посыпался дождь шишек. Думаю, что на каждого досталось не меньше двух дюжин.

– Ищите птицу! – заорал Вася. – Она валяется где-нибудь здесь!

Но птицу не надо было искать. Тетерев сидел на прежнем месте и, как мне показалось, иронически на нас поглядывал.

– Странно,– сказал Вася, пожимая плечами, – по правилам я должен был в него попасть. Видимо, в ружье есть какая-то неисправность, я промахнулся впервые за последние годы.

Но мы, конечно, не принимали всерьез этого банкрота.

С охотой было покончено, хотя Вася шумел, что у него есть еще один заряд. Мы начали просто бродить по лесу, ели ягоды, собирали грибы. Я даже был доволен, что все кончилось так хорошо. Не люблю, когда охотятся просто так, ради развлечения, чтобы приятно провести время. К тому же я заметил, что только к профессионалам-охотникам звери и птицы относятся с уважением; им нужно предварительно убедиться, что они действительно нужны как пища или мех, и, лишь получив соответствующие заверения, зверь охотно ложится под выстрел. А к любителю зверь относится примерно так же, как антиквар к зеваке: с презрительной скукой.

Костя сказал, что, будь его воля, он бы все леса сделал заповедными, а для любителей пострелять построил бы тиры с мишенями в виде диких зверей. То ли дело охотиться с фотоаппаратом! По его, Костиному, мнению, куда приятнее сделать альбом со снимками зверей, чем хвастаться перед знакомыми заячьей шкуркой или рогами «лично добытого оленя» (а в действительности купленными на толкучке дедом в начале века).

Впереди послышались крики. Мы подошли. Оказывается, Вася захотел перекусить, развернул хлеб с маслом и на секунду положил его на пень, чтобы вытереть руки. Вместо Васи перекусил Лешка, и не без аппетита. Вася, у которого уже начал выделяться желудочный сок, обозвал лося подлецом, за что Лешка куснул его в бок. Нина развела врагов в разные стороны, и мы пришли в лагерь без дальнейших происшествий.

НИКОЛАЙ ДАЕТ КЛЯТВЫ

После обеда нас с Николаем отправили в Лесную Глушь за продуктами. Таня и Нина составили список покупок, выдали деньги и велели возвратиться через три часа. На последнем особо настаивала Таня, потому что, как она выразилась, Николай с возрастом становится все легкомысленнее и уже дважды уличался в неприличных перемигиваниях с незнакомыми девушками.

– Ты меня даже обижаешь, – оскорбленно говорил Николай. – Ты отлично знаешь, что, кроме тебя, для меня никого не существует. Даже на три часа расстаться с тобой – это мучение!

Чем лесть грубее, тем больше она кажется идущей от сердца.

– Хорошо, – удовлетворенно сказала Таня, – тогда я поеду с тобой.

– Что ты! – испугался Николай. – По этой пыльной и тряской дороге? Тебя укачает, дорогая!

– Ничего, – отмахнулась Таня, – поехали.

– Значит, мы останемся без рыбы? – ухватился за соломинку Николай. – Без вкусной жареной рыбы на ужин?

На эту приманку Таня клюнула.

– Ладно, езжайте, – разрешила она, – пойду удить. И не забудьте шпильки для волос!

– И соли побольше, соли для Лешки! – напомнила Нина.

Когда машина отъехала, Николай облегченно вздохнул.

– Чуть было не влип! – беспечно сказал он. – Теперь наша задача – сэкономить как можно больше времени. Туда и обратно час, полчаса на покупки, и полтора часа я хочу уделить беседе с одной прелюбопытной особой. Я с ней познакомился, когда прошлый раз ездил за хлебом. В сельмаге работает, великолепная фигурка! Глаза большие и черные, как у Лешки. И вообще…

– Что, вообще похожа на Лешку?

– Вот увидишь, – подмигивая, ответил Николай. – Как по-твоему, куда ведет эта дорога? Мне кажется, что если мы поедем по ней, то выиграем километра два-три.

Я сказал, что предпочитаю ехать по уже известной дороге, но Николай меня не послушал. Лично я уверен, что, когда очень хочешь сэкономить время на таких вещах, всегда получается наоборот. Знаю это по себе.

Однажды после долгих размышлений я пришел к выводу, что до сих пор жил неправильно. Меня потрясло это прискорбное открытие. Сколько времени потрачено впустую! Именно времени. Оказалось, что я самым легкомысленным образом расточаю часы, минуты и прочие элементарные частицы своего бытия. Я казался себе смешным и жалким. Подумать только, что время, которое можно было использовать для создания материальных и духовных ценностей, для нравственного самоусовершенствования, ушло на стояние в очередях, на бессмысленные хождения и ожидания.

И вот, как-то прослушав по радио объявление, я прозрел и решил отныне экономить каждую минуту жизнью отпущенного времени. Начал я с того, что решил заказывать билеты на поезд только по телефону. Когда Нина об этом узнала, она улыбнулась. Последний раз такую улыбку я видел у нее, когда в период короткой размолвки сам жарил на завтрак яичницу. Я тогда мужественно проглотил со сковороды кучку золы, стараясь не замечать эту улыбку.

– Да, конечно, – странным голосом сказала Нина, – это очень разумная мысль – заказывать билеты по телефону. Ты сэкономишь уйму времени!

«Хорошо же! – мстительно подумал я. – Тебе будет доказано, скептик ты этакий!»

Я подошел к телефону и набрал номер. Занято. Набрал еще раз. Снова занято. Что ж, это бывает. Видимо, не только один я уже догадался, как это рационально – заказывать билеты по телефону. Позвонив еще раз десять, я решил взять себя в руки.

– Ты почему так швыряешь трубку? – невинным голосом спросила Нина. – Неужели туда трудно дозвониться?

Я ничего не ответил и продолжал звонить. Это было нелегкое испытание для моей нервной системы, но решение сэкономить свое время осталось непоколебимым. Через пятьдесят минут я услышал длинный гудок и с торжеством взглянул на Нину.

– Мне два билета до Симферополя…

После короткого, но тяжелого объяснения обнаружилось, что я попал в трест похоронного обслуживания. Досадная ошибка. Я снова завертел диск. Нина сидела рядом, читала книгу и изредка меня подбадривала.

– Ты звони, – говорила она. – Валентина Ивановна мне рассказывала, что она лично знакома с женщиной, подруга которой однажды туда дозвонилась. Она сэкономила уйму драгоценного времени.

Посвистывая и делая вид, что это для меня разновидность культурного отдыха, я продолжал судорожно вертеть диск. Наконец – я не поверил своим ушам – слышу слова:

– Бюро заказов!

Я заказал билеты и с чудовищным облегчением повесил трубку.

– Видишь, как все просто, – бодро сказал я, – за час сорок минут сделано то, на что могло уйти три часа. Хорошо, что в четверг у тебя отгул, никуда не уходи, домой принесут билеты.

– Ты хорошо знаешь, – сказала Нина, – что мы с Таней в четверг берем детей и едем на экскурсию в Архангельское. Дети этого ждут, их обманывать нельзя. Сиди дома сам.

Вот тебе и на! Я пошел кланяться соседке, но она уезжала на дачу. Пришлось отпрашиваться с работы и сидеть дома. Что ж, и дома можно трудиться. Я сел за стол и решил писать. Но это оказалось труднее, чем я думал. По лестнице у нас ходят много людей, и ко всем шагам я прислушивался с волнением, понятным только влюбленному. До вечера я не написал и двух строк. Зато от напряженного прислушивания голова разбухла и гудела, как линия высоковольтных передач. Меня утешало лишь сознание того, что стоять в очереди за билетами не придется, не говоря уже об экономии времени на поездку к вокзалу и обратно.

Посыльный все же пришел. Для своего визита он выбрал именно те три минуты, в течение которых я бегал за эскимо. Из почтового ящика я извлек записку: «Ввиду того, что вас дома не оказалось, приходите за билетами на вокзал к кассе номер 12».

Нина застала меня в состоянии тихого бешенства. Как человек тактичный, она не уточняла подробностей и удалилась в соседнюю комнату.

Пока я вспоминал эту грустную историю, машина остановилась. Николай высунул голову и тупо прочитал вслух объявление:

 – «ДОРОГА РЕМОНТИРУЕТСЯ. ОБЪЕЗД»…

Километров пять мы тряслись обратно, подпрыгивая на ухабах и заполняя проклятьями каждую встречную яму. Выскочив на старую дорогу, Николай начал наверстывать упущенное и погнал машину с такой скоростью, что она, казалось, вот-вот оторвется от земли. Однако нужно отдать моему другу должное. Хотя он попал в жестокий цейтнот, но все равно – по неписаному дорожному закону – остановился около маленького автобуса, у которого копошилось несколько людей. На автобусе белела надпись: «Киностудия». Место было благодатное, и киношники охотно снимали здесь и тайгу, и степь. Мы вышли, поздоровались и предложили свою помощь. Нас поблагодарили и от помощи отказались.

– Что снимаете? – поинтересовался Николай.

– Натурные съемки, – отрывисто ответил сухощавый человек с усиками и в берете. – Фильм «Я здесь живу».

– Экранизация повести или оригинальный сценарий? – поинтересовался Николай. – Сколько метров отсняли?

Человек в берете показал нам свою невыразительную спину. Мы залезли в машину и двинулись дальше.

– Я иногда жалею, что в свое время не пошел по киноделу, – разглагольствовал Николай. – Кино всегда привлекало меня.

– Ты имеешь в виду кинозвезд? – спросил я.

– Подумаешь, звезды! – фыркнул Николай. – Я сам кинозвезда первой величины!

Буду объективен: Николай действительно снимался в кино, в картине «Адмирал Нахимов». Вместе со мной. Роли у нас были довольно ответственные: мы играли убитых турецких солдат.

Николай резко затормозил машину перед двумя молоденькими колхозницами в платочках.

– Подвезете, дяденьки? Нам до Лесной Глуши, если можно…

Николай, который на моих глазах превращался в волокиту, выскочил и элегантно распахнул дверцу. Девушки впорхнули в машину и о чем-то зашептались. Николай, косясь в зеркало, разглаживал волосы, поправлял воротничок рубашки и распрямлял плечи. Девушки были хороши собой, и по лицу Николая я видел, что он сейчас начнет знакомиться.

– Кто вы будете, красавицы? – спросил он. – Доярки, да?

– А как вы угадали? – хором спросили девушки. Николай самодовольно улыбнулся:

– Я, красавицы, все насквозь вижу. Профессия такая!

– А кто вы, дяденька? – с уважением спросила девушка в красном платочке, которую я про себя назвал Красной Шапочкой.

Николай прокашлялся и покосился на меня. Я кивнул, как бы говоря: «Ври, черт с тобой!»

– Режиссер я, красавицы, – сообщил Николай. – Фильм снимаю. Кино, понимаете?

– О-о! – почтительно воскликнули девушки.

– В конце года посмотрите, – продолжал лгун. – «Я здесь живу» называется, из жизни колхозного села.

– Это о нас с тобой, – громко шепнула одна девушка другой. – А вы, наверное, всех артистов знаете? Даже Любовь Орлову, да?

– Любовь Петровну? – Николай усмехнулся. – На прошлой неделе вместе чай пили. Она была, Изольда Извицкая, Алеша был еще…

– Какой Алеша? – восхищенно прошептали сзади.

– Баталов. Быстрицкая была и другие. Тоже заслуженные.

На заднем сиденье послышались вздохи.

– А Джину Лоллобриджиду вы видели?

– Джину? – Николай рассмеялся. – Сто раз! Я ее после фестиваля по Москве водил, мороженым кормил. Шесть эскимо подряд съела!

Машина въехала в село. С дороги разлетались куры, лениво лаяли собаки.

– Товарищ режиссер, – застенчиво сказала Красная Шапочка, – а как будет ваша фамилия?

Николай торжествующе взглянул на меня: «Вот оно, сладкое бремя славы!»

– Мою фамилию, милые, – величаво сказал он, – вы прочтете в титрах, когда будете смотреть картину «Я здесь живу». А как вас зовут?

– Остановите, пожалуйста, нам здесь, – попросила Красная Шапочка. – А наши имена вы должны знать, дорогой маэстро, ведь мы играем в этой картине главные роли! Привет Любови Петровне, Алеше и Джине Лоллобриджиде!

Девушки выскочили из машины и со смехом побежали к дому. У порога они остановились и помахали нам руками. Я с удовольствием ответил им одной рукой, а другой двинул Николая в челюсть, чтобы у него закрылся рот.

– Я прикусил язык! – вспылил он.

Я ответил, что только этого и добивался, и мы мирно поехали в сельпо. По дороге Николай на руле поклялся страшной клятвой никогда не лгать.

– Если я когда-нибудь солгу, – торжественно возвестил он, – можешь требовать с меня все, что угодно!

Я пытался конкретизировать наказание, сузить его рамки, но Николай упрямо повторял: «Все, что угодно!»

Должен забежать вперед: когда мы приехали домой, в Москву, Николай пять раз безропотно сходил на кинофильм «Осторожно, бабушка!» и выучил наизусть стихотворение на древнегреческом языке. Таково было наказание за ложь, и Николай был доволен, что легко отделался.

В сельпо мы пробыли недолго. «Прелюбопытная особа», которую мой друг так разрекламировал, и в самом деле оказалась довольно красивой девицей. Узнав, что Николай приехал только для того, чтобы ее повидать, девица была очень польщена. На правах дружбы она попросила помочь, и Николай вместе с заведующим сельпо полчаса перетаскивал мешки с сахаром и ящики с мылом. Потом за девицей приехал на мотоцикле какой-то парень, и она укатила, поблагодарив своего доброжелателя кивком головы.

В таком состоянии я видел Николая только тогда, когда ему в поликлинике по ошибке вырвали здоровый зуб. Придя в себя, он поклялся второй раз за день совершенно игнорировать девушек и не заводить с ними никаких отношений, кроме чисто служебных. Наказание – на тех же условиях.

О ЗАГАРЕ И ГРИБАХ

Ночью шел дождь. Как-то Николай покуривал возле шалаша и, застигнутый врасплох Таней, еле успел спрятать за спину сигарету. Таня ничего не заметила, но сигарета прожгла в шалаше дырку величиной с двухкопеечную монету. Через эту дыру на меня всю ночь сползали крупные противные капли, и к утру я был сырой, холодный и злой.

– Откуда в шалаше оказалось это отверстие? – удивилась Таня.

Николай предположил, что это я специально провертел дырку, чтобы считать галок – занятие, по его словам, свойственное философскому складу моего ума. Я чихнул, взбесился и готов был немедленно разоблачить этого типа, но Нина откинула шалашную дверцу, и нам предстала волшебная картина.

По небу, синему и чистому, как взор младенца, величаво проплывало солнце. Блистали алмазными каплями листья деревьев, откуда-то вылезли птицы и заполнили полянку бессмысленным щебетанием. Юркие лучи мгновенно проникли в сырое убежище, ниспослав умиротворение на наши озябшие души.

Мы выползли из шалаша и начали впитывать в себя животворные калории. Было тепло, уютно и так хорошо, что хотелось только лежать вот так на подстилке, ни о чем не думая и не обращая внимания на жалобные стенания вечно голодного Васи.

Солнце… Это свет, тепло, жизнь, это самая нежная, материнская ласка природы, единственно сущее в мире, про которое никто не скажет ничего плохого, даже люди, нашедшие на нем пятна. Недаром планеты привязываются к нему на всю жизнь, как собаки. Постоянство, которому может только завидовать любая красавица, с ее, увы, преходящей красотой…

Всю эту поэзию отравили наши жены, которые шумно начали обсуждать распорядок дня. Мне всегда дико слышать, когда хотят планировать отдых. Так и видишь перед собой узколобого педанта, отщелкивающего на арифмометре волейболо-часы, кегле-минуты и заплыво-единицы. Таня работает в нашем заводском БРИЗе и первая поднимает крик, когда ей устанавливают сам по себе нелепый план по изобретениям. Нина руководит нашим ОТК и слышать не желает упреки цехов, что из-за нее перевыполняется план по браку. Там, на заводе, эти правдоискательницы планов не признают, но отдых, единственное в жизни занятие, которое так хочется пустить на самотек, они весь наш отпуск втискивали в прокрустовы графы распорядка дня. Особенно плохо приходилось Николаю, который все время пытался покрыть недовыполнение плана по физкультуре перевыполнением по сну. Таня за ним следила строго, и я должен сказать, что цвет лица у моего друга от этого не стал хуже.

– Сначала мы позавтракаем и будем загорать, – решили жены. – А потом грибы, обед и тихий час.

Николай предложил контрплан: завтрак, рыбалка, тихий час и к черту грибы, но остался в меньшинстве.

Загорать я люблю преимущественно в тени, но Нина все время тащила меня за собой в самое пекло. Во-первых, говорила она, загар – это полезно (солнце, воздух и вода), а во-вторых, ей стыдно будет показаться после отпуска с бледным, как разбавленное молоко, мужем. Предрассудок, понять который я не в состоянии. Наверное, корни его тянутся из далекой древности, когда грешники сызмальства подготавливали себя к поджариванию на адской сковородке. Напрасно человек, приехавший из отпуска без загара, будет доказывать, что он хорошо отдохнул. Ему все равно не поверят, все будут думать, что он провел золотые отпускные дни в сплошных кутежах, а на следующий год ему дадут отпуск глубокой осенью, потому что кутить можно в любое время года. Зато когда человек приезжает загоревший, ему прощают все: и то, что он неделю болел ангиной – простудился, бедняжка, на ялтинском пляже, – и то, что он другую неделю никак не может втянуться в работу. Считается, что он оправдал доверие коллектива, хорошо и плодотворно отдохнул.

В прошлом году нас всех (кроме Тани) развеселила такая история. Тане летом не давали отпуска, а Нина вернулась из туристического похода на Селигер загорелая, как индианка. Этого Таня вынести не могла. Она выклянчила у начальства недельку, по большому знакомству достала у одной косметички волшебную мазь для загара и уехала к родителям, на Днепр. Вернулась она белая, как первый снежок, и до того злая, что Николай спасался только сверхурочными работами. После бурного объяснения с косметичкой обнаружилось, что мазь действительно волшебная, но для тех, кто не хочет загореть, простите великодушно.

Зато теперь Таня загорела превосходно, лучше Нины, которая целыми днями рыскала по лесу в поисках редких цветочков. Стал бронзовым Николай, и даже я успел сменить кожу, хотя ничуть к этому не стремился. Поразительно не везло Васе. Сначала он решил загорать научно, по инструкции, но стал еще белее, чем раньше. Так, по крайней мере, мы его уверяли. Вася махнул рукой на инструкцию и стал часами валяться на берегу, в самые жаркие ультрафиолетовые часы, но за десять дней едва заметно порозовел. Он мазался кремами, сливочным и подсолнечным маслом и, по совету Николая, даже автолом, но у солнца, видимо, проснулось чувство юмора, и Васина кожа упорно сохраняла цвет кукурузы молочно-восковой спелости. Тогда Вася начал загорать полулежа в воде – отчаянный шаг! – и сжег себе левую ногу. Почему именно левую, а не правую или обе – судить не берусь, но спустя несколько дней прошли ожоги и выяснилось, что у Васи превосходно загорела одна нога, и когда он раздевался, казалось, что это протез. Вася плюнул и перестал загорать. Он сказал, что сэкономленное от загорания время посвятит отработке прыжков в длину – тому виду легкой атлетики, в котором он пока еще отстает.

Искупавшись, мы оставили Васю прыгать и готовить обед (наказ был самый простой: рисовый суп и картошка в мундирах), а сами пошли в грибной поход. За три недели, что мы провели в лесу, я стал грибником-ветераном и могу сказать с полной ответственностью: ничто не может сравниться с грибным походом по своей необычайной увлекательности. Я утверждаю со знанием дела, что сбор грибов – это квинтэссенция лесной романтики, ее сонет, возвышающий человека до слияния с природой. Я это говорю не для того, чтобы польстить своей уважаемой супруге, а просто с целью своим скромным словом приобщить вас к грибам. И если по прочтении этих страниц кто-либо из вас полюбит грибы не только расфасованными в банках, а в первозданном виде, то я буду вполне удовлетворен. Будь я грибником старым, с многолетним стажем, вы бы еще могли отнестись к моим словам с недоверием, с каким справедливо относитесь к рассказам словоохотливых рыбаков и охотников. Но мое восприятие свежее, полное всепобеждающей искренности.

Да, я люблю уху, но это еще не значит, что испытываю удовольствие при виде окунька, отдающего Богу свою рыбью душу. И это допустимо. Ведь не всякий, к примеру, любитель жареной гусятины любит откручивать этой птице голову и вырывать с корнем еще теплые перья.

Другое дело – гриб. Есть какое-то особое очарование в этой односторонней игре в прятки, когда вы тихо бродите меж деревьев, вдыхая неповторимый лесной озон, и высматриваете хитреца, который ловко замаскировался листочками и крепко надвинул на лоб свою шляпку. Вы можете хоть час смотреть на него, но не увидеть. Только боровик, гордясь своим ростом, иной раз не считает нужным прятаться и смело смотрит на вас, свесившись над низкорослой травой. И ничтожный мухомор, разодетый, как на бал, спесиво хвастает своей модной шляпой, которую так хочется сбить с него за наглость. Всегда вместе прячутся хитрые лисички. Им, коллективистам, не скучно и расти, и лежать рядышком в вашей корзинке. Осторожно выглядывает из-под своей красной папахи подосиновик, трусливо вжимает голову в плечи подберезовик, и, как балерины, застывают в своих изящных светлых костюмчиках сыроежки. Их много, очень много в августовском подмосковном лесу, но не огорчайтесь, если с первого раза вы уйдете домой с пустой корзинкой. Гриб элементарен, как таблица умножения, но зато внимания он требует не меньшего, чем капризная женщина.

Корзинок у нас было всего две, и мы собирали грибы парами.

Николаю и Тане везло куда больше. Мы с Ниной отыскали полдесятка сыроежек и два подберезовика, а Таня с торжествующим криком срезала большущий боровик, после чего боровики посыпались в их корзину один за другим. То и дело раздавался веселый возглас Николая:

– Гип-гип-ура! Еще один боровик! Ай да я, ай да Николай!

Мы подбегали, Николай показывал свой трофей и бросал в корзинку. Таня не уставала с каждым новым боровиком сочувственно говорить Нине:

– Бедняжка, как тебе не везет, ведь у тебя еще нет ни одного боровика!

При этом лицо у нее было настолько довольное, что трудно было сомневаться в ее искренности. Впрочем, скоро и Нина, у которой дух соперничества обострил зрение, разыскала пару отличных боровиков.

Неожиданно Николай поманил меня пальцем и шепотом сообщил:

– Я горю буйным пламенем. Вытащи у Нины несколько грибов и дай мне.

С этими словами Николай заговорщически подмигнул и показал мне корзинку: в ней сиротливо лежал единственный боровик. Оказывается, этот тип (не боровик, разумеется) решил над нами подшутить: он забегал вперед и все время «находил» один и тот же гриб. Но теперь эта шутка оборачивалась против него, потому что Таня уже несколько раз порывалась произвести инвентаризацию корзины, следствием чего мог быть невероятный скандал.

– Ну, спасай! – потребовал Николай.

Мне стало чрезвычайно весело. Я сделал пальцем выразительный жест и пошел вперед. Николай побрел рядом, подхалимски заглядывая мне в глаза и теребя за рукав.

– Помнишь гамак, медведя, дырку для подсчета галок? – спросил я. – Ешь траву, презренный обманщик!

Николай с готовностью сжевал сочную травинку.

– Ладно, прощаю, – великодушно сказал я. – Так и быть, украду для тебя пару грибов.

– Николай! – послышался радостный голос Тани. – Я нашла еще один гриб, неси корзинку!

– Скорее беги! – взмолился лгун. – Я пока спрячусь за деревом.

– Николай! – настойчиво звала Таня.

Мужская солидарность превыше всего. Я сказал Нине, что она, наверное, устала нести корзинку. Нина ответила, что хотя она и устала, но не может доверить мне корзинку, потому что я могу снова на нее сесть, как в прошлый раз, и раздавить все грибы. Я начал было клясться, что не раздавлю, но в этот момент увидел, что Таня подходит к Николаю, осторожно неся на вытянутой ладони искромсанную сыроежку. Лицо Николая выразило тупую покорность судьбе.

– Ну, давай корзинку, – нетерпеливо потребовала Таня.

– Я сам положу этот гриб, – заботливо предложил Николай.

– Нет, он мятый, я сама… О! Где боровики?

Начиналось самое интересное. Я подошел поближе.

– Какие боровики, дорогая? – глупо переспросил Николай, бессмысленно оттягивая минуту расплаты.

Таня грозно посмотрела ему в глаза.

– Где боровики? – тихо повторила она.

Николай пожал плечами, выражая крайнее недоумение.

– Понимаешь, дорогая, – заискивающе сказал он, – я их… э… съел, то есть потерял. Да, конечно, я их потерял!

– Ты не мог потерять восемь грибов! – Таня сверкнула глазами.

– Я вспомнил! – нашелся Николай. – Мне их стало очень жалко, и я посадил все боровики обратно. Пусть растут себе грибы, правда? А когда они станут больше, мы придем и сорвем их, не так ли?

Нина, которую я быстро ввел в курс дела, для ликвидации конфликта предложила Тане часть наших грибов, но та восприняла это чистое движение души как насмешку.

Возвращение домой мало напоминало столь многообещающее начало нашего похода. Таня не оглядываясь шла впереди, за ней, как висельник на эшафот, плелся Николай, а следом, тихо переговариваясь и авансом поругивая Васю за испорченный обед, брели мы с Ниной. Время от времени Николай оборачивался и строил гримасы самого неопределенного назначения.

Вася встретил нас как-то странно, он не смотрел в глаза и суетился. Мы с недоверием открыли кастрюли и… до глубины наших душ добрался необыкновенный аромат борща с мясом и зажаренной с корочкой картошки, политой аппетитным соусом. Мы остолбенели. Вася – и такой обед? Это было так же нелепо, как увидеть шустрого паренька величиной с портфель, который непринужденно критикует взгляды сторонников Фрейда на проблему пола.

– Что случилось? – набросились мы на Васю с вопросами.

Вместо ответа Вася краснел, отворачивался и бормотал что-то невнятное. Мы переглянулись. Здесь что-то не так. Здесь скрывается какая-то тайна.

ВАСИНА ТАЙНА

– Ну не Лешка же тебе варил обед? – допытывалась Таня.

Услышав свое имя, Лешка подошел, ловко стянул со скатерти кусок рафинада и отпрыгнул в кусты. Нина погрозила своему любимцу пальцем.

– Съели – и скажите спасибо, – проворчал Вася, – и не приставайте ко мне.

Мы с Николаем насытились и предавались послеобеденному отдыху. Но заинтригованные женщины наводящими вопросами пытались заставить Васю проговориться.

– Я уверена, что этот обед делали женские руки, – настаивала Нина.

– Думаю, что это была блондинка лет двадцати пяти, – неожиданно сказал Николай.

Вася искоса взглянул на него.

– Коротко подстриженная, – продолжал Николай тоном опытного детектива, – в серых спортивных брюках… Я не ошибаюсь?

Вася смотрел на него, широко раскрыв рот.

– Могу сообщить дополнительные подробности, – тем же тоном продолжал Николай. – У блондинки ямочки на щеках и удивительно ровные белые зубки. А зовут блондинку… – Николай встал и сделал шаг вперед.

– Рая, – послышался рядом незнакомый голос, – меня зовут Рая. Вы очень любезно уменьшили мой возраст ровно на пять лет.

Мы вскочили. В двух шагах от нас, улыбаясь, стояла симпатичная особа с приметами, только что сообщенными Николаем. Вася закашлялся и зарделся нежным девичьим румянцем.

– Большое вам спасибо, милая незнакомка, – проникновенно сказал Николай. – Мы впервые за две недели так вкусно поели. Если бы я знал, какие ручки приготовили этот обед, я бы съел лишнюю тарелку.

– Какой гастрономический комплимент! – засмеялась Рая.

Таня подарила мужу взгляд, в котором он, очевидно, прочитал ее восторг по поводу своего высказывания. Николай поперхнулся и дальнейшее участие в разговоре принимал при помощи междометий и кивков головы. Мы быстро познакомились и узнали, что Рая и ее старший брат разбили палатку в километре от нас, что Рая – мастер спорта и тренер по гимнастике, а ее брат – ученый-астроном, который, по ее словам, сидит сейчас на берегу и караулит солнце, чтобы оно не сбежало. Рая извинилась за свое неожиданное появление и попросила Васю побыстрее собираться, поскольку через два часа она должна кормить своего Петушка. Просьба, обращенная к Васе, была высказана настолько непринужденно, что мы с огромным и всепоглощающим вниманием ожидали ответа Васи. Он, как и полагается в таких случаях, долго протирал пенсне, зачем-то расстегнул и снова застегнул свой полотняный пиджачок, шепнул что-то своему подбородку и с отчаянием взглянул на Раю.

– Я сейчас, – буркнул он наконец и пошел к машине.

– Мы идем стрелять, – сообщила Рая, блеснув глазами. – Вася обещал научить меня бить птицу влет.

Мы прыснули. Рая нам понравилась – я имею в виду нас с Николаем: интересная женщина! – и наши жены, по крайней мере Таня, были очень довольны, что Раино внимание обращено только на Васю.

Я счел своим долгом предупредить новую знакомую, что Васины выстрелы, будучи совершенно безвредны для пернатых и четвероногих, отнюдь не безопасны для его попутчиков. Я посоветовал лучше потренировать Васю в прыжках в длину, где он никак не может показать мастерский результат. Рая ответила, что прыжки они уже отрабатывают и семь метров, на которые прыгнул Вася, по ее мнению, – предел. Она, конечно, имеет в виду тройной прыжок.

Нина усадила Раю рядом с собой, извинилась за нескромность и спросила, давно ли они с Васей знакомы. Рая улыбнулась.

– Уже неделю, – лукаво сказала она. – Только Вася меня от всех прячет. Вот увидите, он сегодня меня застрелит за то, что я пришла!

Мы ахнули. Вот хитрец! Теперь понятно, куда он все время исчезал.

Вася вылез из машины с ружьем и ягдташем.

– Раиса Семеновна, – строго сказал он, глядя в землю, – если вы уж так хотите, я могу поучить вас стрелять.

Но Рая, видимо, была настроена заставить Васю испить чашу до дна.

– Как ты меня назвал, Вася? – спросила она, приложив руку к уху.

– Ну, Рая, – тихо буркнул Вася в сторону.

– Громче! – потребовала Рая.

– Рая, черт возьми! – заорал Вася, бросая на нее свирепый взгляд. – Вставай и пошли, быстро!

Мы радостно переглянулись и, затаив дыхание, ожидали развития событий.

– Если ты будешь так груб, я никуда не пойду, – сдерживая улыбку, заявила Рая. – Иди сам и стреляй, а я останусь здесь, где по крайней мере меня никто не обидит.

– Чего ты хочешь? – взмолился Вася.

– Чтобы ты назвал мое имя так, как это делаешь всегда! – последовал жестокий ответ.

– Ну, Раюша, – сюсюкнул Вася, не глядя на нас.

– Громче!

– Раюша! – рявкнул Вася и топнул ногой с такой силой, что с его носа слетело пенсне.

Рая вскочила, подняла пенсне и сделала реверанс.

– До свиданья! – весело воскликнула она. – Приходите к нам, а то мне надоело каждый вечер гулять по Млечному Пути! Придете? Пошли, Василек!

Ай да Василек!

Женщины очень объективны, когда они разбирают достоинства и недостатки своих знакомых. Таня сказала, что в общем и целом Рая производит неплохое впечатление, но у нее слишком короткий нос, острый подбородок и чрезмерно длинные руки, которые к тому же портят веснушки. Особое сожаление у Тани вызвал Раин голос, недостаточно мелодичный и с хрипотцой. Она, Таня, не хочет говорить о таких пустяках, как слишком полная шея, выдающаяся челюсть, острые ключицы и очень большие ступни. Если бы мы только что не видели Раю своими глазами, нам было бы до слез жалко эту бедняжку, такую молодую и такую уродливую. Я не выдержал и сухо сказал, что, по-моему, Рая красива, и даже очень.

– Великолепная женщина! – лежа на спине, вздохнул Николай.

– Кого ты имеешь в виду? – немножко громко спросила Таня.

– Кого? – спохватился Николай. – Разумеется, тебя, дорогая.

Нина засмеялась. Если говорить откровенно, сказала она, то Рая очень даже симпатична. Разгорелся спор. Таня великодушно освобождала Раю от одного недостатка за другим, но решительно отстаивала короткий нос. На этом ударили по рукам. Было принято единодушное решение, что Рая – приятная женщина, вполне миловидная, но с коротким носом, с которым тоже можно жить и иметь успех у мужчин, любителей коротких носов. Тем более что короткий, но прямой нос идет женщине больше, чем длинный и крючковатый.

Через пару часов вернулся Вася. Держался он дерзко и независимо, совершенно игнорировал вопросы, связанные с Раей, и ужасно обиделся проделке Николая, который собрал всевозможные камушки, кусочки дерева и выложил ими популярную формулу: «Васюша+Раюша=любовь». Особенно Васю обидело то, что слово «Васюша» было составлено из обглоданных костей и огрызков яблок (Николай буквально объелся яблоками, чтобы хватило огрызков).

Нина тонко польстила оскорбленному, сказав, что Рая всех очаровала. Вася покраснел, благодарно кивнул головой и пошел на речку мыть посуду.

РАССКАЗЫ У КОСТРА

По дороге Николай в лицах изображал Петушка. Глядя на небо в палку-телескоп, он шамкал:

– Это, товарищи, Большая Медведица, отличается от Малой цветом шкуры и несколько большим – на биллиончик километров – хвостом. А это, дорогие коллеги, созвездие Девы, которая никак не может выйти замуж по причине преклонного возраста…

Николай не окончил. В нескольких шагах от нас рядом с Раей стоял саженного роста богатырь и мощно, по-шаляпински, хохотал. Мы раскрыли рты. Уж слишком отличался Петушок от рассеянного, оторванного от земли старичка астронома, которого мы себе представляли.

– Здорово! – заключил богатырь, утирая слезы. – Ну, будем знакомы. Без церемоний. Петя.

С этими словами он поочередно, не обращая внимания на вскрикивания, пожал наши руки, подмигнул Васе и добродушно хлопнул по плечу шутника Николая, отчего мой друг присел с такой энергией, какой тщетно добивался от него Вася на утренней зарядке.

– Вот он у меня какой, мой Петушок! – похвасталась Рая, вставая на цыпочки и дергая брата за ухо. – С любой звезды виден!

Петя оказался общительным, веселым и тактичным парнем. Сознавая, что рядом с ним мы выглядим довольно нелепо, он старался сидеть пониже и не мешал Рае вышучивать его габариты. Она рассказала, что однажды поздно вечером в деревне к Пете хотели привязать лошадь и обмерли от страха, когда этот «столб» задвигался и захохотал. В парикмахерской с Пети берут двойную плату, потому что мастеру приходится работать, стоя на табурете, а половина Петиной зарплаты уходит на свинцовую примочку, ибо нет такой двери, которую Петя не боднул бы своим лбом.

Николай, которого комары довели до отчаяния, предложил развести костер. Это жизненное наблюдение, а не досужий вымысел: комары, эти лишенные проблеска здравого смысла низкоорганизованные насекомые, вели себя уж очень оригинально. Они буквально всех изводили, но по отношению ко мне вели себя в высшей степени благородно. Пока мои друзья вместе с Ниной, спрятавшись в палатке, осыпали комаров проклятьями, я спокойно отдыхал на лужайке, мирно почитывая интересную книгу. Николай изощрялся по поводу моей несъедобности, духовного единства с комарьем, но про себя бешено мне завидовал.

Костер всегда располагает к спокойным размышлениям, воспоминаниям, тихим и кротким мыслям. Рая предложила по очереди рассказывать разные смешные случаи из нашей жизни. Николай, которому отсутствие Тани развязало язык, вызвался первым.

РАССКАЗ НИКОЛАЯ

– Как-то врачи разыскали у меня катар желудка, – начал Николай, – и посадили на такую диету, что я взвыл. Цех похлопотал за меня, и в завкоме мне вручили путевку в Ессентуки. Обстановка там была веселая. Три раза в день я ходил пить минеральную воду к источнику, где стоял в очереди, значительно менее оживленной, чем за пивом. Идешь, бывало, по парку и слышишь: «Милый, у тебя уже брали желудочный сок?» И милый отвечает: «Завтра, дорогая». Сплошная лирика!

И вот однажды, попив водички, я шел к санаторию и увидел женщину, которая с трудом тащила свой чемодан. Как человек галантный, я предложил ей помочь, благо она направлялась в наш санаторий. Женщина очень горячо меня благодарила, жала руки и даже угостила пирогом с капустой за работу. Я лег спать с сознанием того, что сделал хорошее дело.

Рано утром, чуть свет, в дверь палаты постучали. Чертыхнувшись, я открыл и увидел старушку, которую ежедневно встречал в столовой.

– Кто тут с чемоданами помогает? – бойко спросила старушка.

Мой сосед, которого тоже разбудил стук в дверь, быстро сориентировался и с удовольствием сообщил, что чемоданы перетаскиваю я.

– Вот и хорошо, касатик, – ласково сказала старушка, – кончилась моя путевка, на поезд еду. Не откажи, милый, дотащить до вокзала. И мне одолжение, и себе на сто граммов заработаешь.

Делать нечего, не бросать ведь старушку. Оделся, вышел. Хочу поднять ее чемодан – не могу. Думаю, что там была швейная машина. Взял такси – за свой счет, конечно, – довез благодарную старушку до вокзала и вернулся досыпать.

Днем приходит в палату сестра-хозяйка, весьма любопытная девушка, и, смущаясь, просит у меня фотокарточку. Хотел бы я посмотреть на мужчину, который не будет рассыпаться мелким бесом от такой просьбы! Чрезвычайно польщенный, достаю свою карточку и собираюсь подписывать. «Не надо, – говорит сестра, – это для нашей санаторной газеты».

Ну, думаю, влип. Вечером читаю в стенгазете заметку, в центре которой красуется мой портрет: «Человек большой и щедрой души». Это про меня. Запомнил такую фразу: «Можете разбудить его ночью, попросить его в дождь – никогда не откажет наш Николай в помощи тому, с кем он сроднился под одной санаторной крышей!»

Вот тебе и на! Я подсчитал, что всего в санатории отдыхает 180 женщин, разделил их на 26 дней и получил такое количество ежедневных чемоданов, что у меня помутнело в глазах. Пробовал убегать в самые глухие аллеи парка, но меня везде находили и доверчиво вручали свои чемоданы. Причем прощались со мной так искренне и горячо, с такой сердечностью переписывали мой домашний адрес и обещали писать, что у меня не хватало духу отказывать. Всего я перетащил на вокзал не менее ста чемоданов, десяток корзин и пару мешков с фруктами. Когда я уезжал, меня провожал весь женский контингент санатория. На прощанье я сказал, что теперь помогать с чемоданами будет мой сосед. Я теперь иногда его встречаю, но он делает вид, что мы незнакомы.

Дома меня ждало штук двадцать писем от моих чемоданных клиенток с фотографиями «На добрую память!» и совершенно взбешенная Таня, которая до сих пор не может мне поверить, что я перед ней чист, как стеклышко. И хотя мы договаривались, – закончил Николай, – что будем рассказывать смешные истории, клянусь, что мне тогда было не до смеха.

– Между прочим, – лукаво вставила Рая, – мы с Петушком получаем в Черемушках квартиру и по возвращении будем переезжать. Мы можем надеяться?..

– Безусловно, – с мрачной иронией ответил Николай. – Помогу вашему хилому братцу перетащить гардеробы и сундуки.

– Раз уж вы задели мою комплекцию, – пробасил Петя, – то расскажу, как благодаря ей мне удалось овладеть смежной профессией.

РАССКАЗ ПЕТИ

Я очень не люблю выступать перед аудиторией и обычно отказываюсь от приглашений. Как-то не принято в научных кругах говорить о методике исчисления космических расстояний волжским басом. Несерьезно как-то получается. Наука любит голос мягкий, интимный. Один астроном, чудак с мировым именем, которого я глубоко чту за фундаментальные знания, отказался со мной работать именно из-за моей комплекции и голоса. Он сказал, что при взгляде на меня у него появляется необузданное желание бросить работу, выскочить из обсерватории на лужайку и зареветь «Дубинушку».

Однако это к делу не относится. Как-то меня очень настойчиво попросили прочитать лекцию для преподавателей астрономии города. Только что вернулся Гагарин, и астрономов буквально разрывали на части. Иные коллеги читали по три лекции в день. Я согласился. Приезжаю во Дворец культуры. Администратор требует пригласительный билет, но, узнав, что я выступаю, почтительно проводит меня на сцену. Выхожу – ни кафедры, ни стола. Удивился, но преподаватели аплодируют, нужно начинать. Материалом я владею свободно, диссертацию по нему писал, но без кафедры, где можно полистать записи, страшновато. Говорю погромче, чтобы администратор за кулисами услышал:

– Поставьте мне кафедру и воды стакан.

Аплодисменты, смех. Пожимаю плечами, поворачиваюсь – смотрят на меня и смеются. На всякий случай осмотрел себя – вроде все в порядке. Вахтер приносит кафедру, и я начинаю:

– Цель моей сегодняшней лекции – сопоставление взглядов различных ученых на проблему жизни на Марсе…

Овация! Хохот, аплодисменты! Я холодею, не пойму, в чем дело. Слышу, один молодой преподаватель в первом ряду хохочет и громко говорит соседке:

– Ишь, заливает, змей! Хорош лектор!

Я разозлился и призвал аудиторию к порядку, за что был награжден взрывом гомерического хохота. Я вскипел и заорал:

– Вижу, вам нужна не теоретическая лекция, а эстрадный концерт!

Буря аплодисментов. «Бис! Бис!» – кричат. Я – бегом со сцены за кулисы. Здесь меня хватает за руку администратор, вытирает слезы и стонет:

– Ой, уморил! Ну, спасибо, выручил, а то мы боялись за начало, вы ведь у нас конферансье новый!

Я так и сел.

– Простите, какой я, к черту, конферансье? – спрашиваю.

Администратор ошалело смотрит на меня, и начинается объяснение. Этот сукин сын привел меня не в тот зал, его, видите ли, моя комплекция ввела в заблуждение. Лично он считал, что я выступаю на вечере отдыха заводских спортсменов. Я хотел было его отчитать, но у него был такой глупый вид, что я смягчился.

Через пять минут читал лекцию. Когда окончил и вышел в фойе, у спортсменов был перерыв. Эти веселые ребята меня окружили, хлопали по плечу и попросили бывать у них почаще. Они говорили, что давно уже так не смеялись.

Так я получил вторую специальность и теперь на вечерах в обсерватории всегда объявляю очередные номера. Но должен признаться, что тот первый успех остался непревзойденным…

Темнело. В костре весело трещал хворост. Рая принесла яблоки, и я, пользуясь тем, что Нина убежала купаться, сделал заявку на следующий рассказ.

МОЙ РАССКАЗ

– Однажды ко мне прибежала соседка и негодующе заявила, что мой сын, «этот разбойник», как она утверждала, обозвал ее «старая галоша». С виду наша соседка чем-то действительно напоминает это изделие, и я подивился тому, как верно мой шестилетний пострел воспринимает действительность. Однако решил, что пора заняться его воспитанием. До сих пор воспитанием сына занималась жена, и я подумал, что облагораживающее влияние отца стало для ребенка насущной необходимостью.

Я вышел во двор и выдернул Сашу из клубка сцепившихся чертенят.

– Саша, – проникновенно сказал я, – ты поступил нехорошо, заявив тете Кларе, что она якобы похожа на старую галошу.

– Ты ведь сам, папа, сказал, что тетя Клара старая галоша и что ее нужно сдать в утиль! – удивился Саша.

– То, что говорит отец, тебя не касается, – разъяснил я. – Дети вообще не должны дурно говорить о взрослых. В крайнем случае можно думать про себя.

– А разве они все хорошие? – спросил Саша, глядя на меня с глубоким сомнением.

– Да, конечно, – после некоторого колебания ответил я.

Саша недоверчиво покачал головой.

– Ты что-то путаешь, папа, – сказал он, глядя мне прямо в глаза. – Ты сам говорил, что дядя Карп кислый пьяница и его нужно отдать в сумасшедшую больницу. Значит, ты меня обманул! Вот!

Я понял, что от убеждений пора переходить к принуждению.

– Молчать, негодный мальчишка! – грозно сказал я. – Распустился, понимаете. Немедленно иди извиняться перед тетей Кларой!

– Слушаю, товарищ командир! – весело воскликнул Саша, отдал честь растопыренными пальцами и помчался выполнять приказание.

Нина отнеслась к моему методу воспитания сына иронически и предположила, что скоро я окажусь в глубокой луже. Мы поспорили, убеждая друг друга цитатами из Макаренко, устали и решили посмотреть, что получится на практике.

Через час в нашу комнату влетела соседка. Глаза ее метали молнии, а язык работал на скоростях порядка три тысячи оборотов в минуту.

– А еще инженеры! – надрывалась она. – Высшим образованием хвастаетесь! Хулиганы вы – вот кто, если хотите знать!

С трудом выясняем, что произошло. Оказывается, к ней пришел Саша и в присутствии десятка гостей с искренним сожалением сказал:

– Тетя Клара, извините меня, пожалуйста. Я больше никогда не буду называть вас «старая галоша», я буду только думать про себя. Так приказал мой папа!

Воспитание оказалось более трудным делом, чем я ожидал.

Окончив эту поучительную историю, я обратил внимание на то, что Рая и Вася исчезли.

– Действительно, куда они делись? – изумился Петя. – Только что они здесь сидели!

Мы подошли к палатке. Оттуда доносился голос Васи:

– Раюша, но я, честное слово… я действительно тебя очень люблю! Больше всех!

Послышался звук поцелуя и тихий смех Раи. Мы посмотрели друг на друга и тактично отошли.

МЫ ПРИНИМАЕМ ГОСТЕЙ

Утро началось со скандала. После завтрака мы с Николаем спрятались в кустах и с наслаждением закурили. Только курящий человек поймет, какие это танталовы муки – иметь и не мочь! Иной раз до того хочется курить, что готов лезть на стенку, а улизнуть нет никакой возможности. Беседуя на эту тему, мы затягивались, пускали кольца и следили, как они тают в прозрачном воздухе. Неожиданно раздался возглас:

– Николай, где ты?

– Я здесь, дорогая, – отозвался Николай, вставая.

– Иди сюда… Боже! Ты… ты…

Таня начала заикаться по вполне существенной причине: в зубах у Николая была зажата сигарета. Таня с ужасом показывала на нее пальцем. Опомнившись, Николай элегантно выплюнул сигарету и с наглой невозмутимостью начал объяснять Тане, что это не сигарета, а мираж, что на самом деле он, Николай, жевал бумагу.

На крики Тани прибежала Нина и освидетельствовала меня. Нам понавешали столько ярлыков, что, будь мы людьми более впечатлительными, мы презирали бы себя до конца жизни. Мы были квалифицированы как безвольные тряпки, бесчестные обманщики и трусливые подобия настоящих мужчин. Таня изумлялась, как это она могла восемь лет жить с таким ничтожным человеком, как Николай, а Нина варьировала эту же мысль в отношении меня. Посоветовавшись, жены в заключение объявили, что больше они с нами не разговаривают, и добросовестно выполняли свою угрозу целых двадцать минут. По истечении этого времени Таня сердито спросила Николая, долго ли он будет молчать, как истукан, а Нина потребовала, чтобы я держал зеркало, пока она причесывается.

– Пусть хоть будет какая-то польза от этого человека, – сурово сказала она.

Таня с ней согласилась и велела Николаю сбегать к Рае за помадой.

– Будем сегодня великодушны, – предложила Нина. – И не хихикайте! Прощаем вас в последний раз.

Пока жены восхищались друг перед другом своим великодушием, мы с Николаем пришли к выводу, что те двадцать минут, когда мы были наказаны, едва ли не лучшие в нашей супружеской жизни.

И вдруг Нина сказала:

– А почему бы нам сегодня не принять гостей?

Вася оторвался от прыжков в высоту, замерил свой результат, который мог бы украсить таблицу рекордов санатория для ревматиков, и солидно сказал:

– Гости – это вполне. Это можно.

– А ведь правда! – восторженно подхватила Таня. – Ведь нужно как-то отметить наш отъезд!

– Решено, – констатировала Нина. – Готовиться начинаем немедленно. Позовем Раю с Петей…

– Моих мальчиков, – подхватила Таня.

– Ивана Антоновича, Лешкиного сторожа, – продолжала Нина.

– Полифема, – мрачно добавил Николай. – Бросьте вы эту чепуху, погуляем лучше и рыбку поудим.

Я сделал ему знак, чтобы он молчал. Я знал, что бороться с Ниной, когда она заболевает гостями, так же глупо, как заклинаниями останавливать наводнение.

– Кстати, – подозрительно глядя на меня, сказала Нина, – не вздумай повторить что-нибудь вроде той дурацкой шутки, слышишь?

Лично я против гостей ничего не имею. Пусть они ходят друг к другу или мирно сидят по домам – это в конце концов, их дело. Меня лично приводит в умиление мысль о гостях, которые сидят у себя дома. Гость, коротающий вечера в кругу своей родной семьи, мне близок и дорог, я готов облобызать его, как брата по духу.

Но Нина настроена по-иному. Ей кажется, что если она оторвет десятка полтора людей от домашнего очага, то этим она выполнит свое предназначение в жизни. Она чувствует себя удовлетворенной только тогда, когда на каждом квадратном метре нашей квартиры стоит, сидит или лежит гость. Иной раз гостей набивается столько, что протиснуться сквозь них можно только, как в троллейбусе, при помощи грубой физической силы. Одному гостю саданешь под ребра, другому растопчешь модельный полуботинок, третьего, которого сдавили со всех сторон так, что он уже стал синий и хрипит, вежливо попросишь подвинуться. Так в конце концов можно добраться до вешалки и снять пальто. А там, глядишь, кто-то из сердобольных гостей призовет:

– Граждане, давайте сдвигаться, жмитесь друг к дружке, человеку сесть надо. Садись, гражданин, в тесноте, да не в обиде.

Наш домашний прием проходит примерно так.

Утром Нина сообщает, что у нее для меня припасен приятный сюрприз: сегодня у нас будут гости. Причем они придут со своими детьми, и дети дадут концерт. Это исключительно интересно, правда? Я соглашаюсь, что увидеть концертную программу детей наших знакомых – это удача, которая выпадает на долю только избранных счастливчиков, людей, родившихся в сорочке. Я добавляю, что, к сожалению, сегодня вечером быть дома не могу, поскольку обещал Николаю играть с ним в шахматы. Нина сочувственно кивает и говорит, что она все предусмотрела. Николай приглашен вместе с Таней, сыном и шахматами к нам в гости.

В порядке обмена опытом расскажу, как проходил концерт силами детей наших знакомых.

Первым выступил восьмилетний вундеркинд со скрипкой. Сопровождаемый яростными аплодисментами своих родителей, он вышел на середину комнаты, воткнул себе в горло скрипку и начал довольно здорово имитировать драку котов на крыше в апрельскую ночь. Когда восхищенные родители спросили мое мнение, я сказал, что они могут чувствовать себя в полной безопасности и смело выходить на улицу, поскольку окна были закрыты плотно. Родители почему-то обиделись, отлепили своего Паганини от тарелки с халвой и ушли.

Не успел я как следует окрепнуть после всего пережитого в тот вечер, как у Нины возникла новая идея. Она сказала, что начинает подготовку к воскресному обеду, на который уже приглашены все возможные родственники: наши родственники, родственники наших родственников и родственники родственников наших родственников. Это около ста человек. Основная цель этого сборища – доказать мне, что мой организм курильщика находится накануне краха. Сводная рота родственников будет хором убеждать меня бросить курить.

И здесь я предпринял блестящий контрудар, на который намекала Нина. Я побывал в домоуправлении и обо всем договорился. То, что в воскресенье утром в нашей квартире начинается капитальный ремонт, Нина узнала за пять минут до прихода маляров…

Таня и Николай уехали за покупками в Лесную Глушь, а мы с Васей отправились приглашать соседей. За последние дни Вася очень изменился. Он мало говорил, на его лице часто можно было уловить задумчиво-мечтательное выражение: Вася переживал святую первую любовь. И даже Николай, у которого один вид нелепой Васиной фигуры вызывал буйный взрыв веселости, и тот старался не острить по его адресу. Тема Раи была для нас под запретом, и лишь Таня и Нина, томимые любопытством, выклянчивали у Васи крохи подробностей. И вдруг неожиданно для меня Вася сам заговорил на эту тему.

– Знаешь, брат мой, – торжественно сказал он, – все-таки было бы обидно постареть, так и не узнав, что такое любовь. Я люблю Раю всей душой. Меня особенно привлекает в ней то, что она не такая, как все женщины, а какая-то другая, особенная. И кроме того, она мне очень послушна, – без особой уверенности добавил Вася и пытливо посмотрел на меня. – Ты этого не заметил?

Я тактично кивнул и скорчил мину, которой Вася мог придать любое значение. То, что Рая в Васиных глазах какая-то другая, особенная, было ясно. А вот насчет того, кто кому будет послушен, у меня было настолько определенное мнение, что я ни за что не решился бы высказать его Васе. Иллюзии нужны влюбленному, как хворост для костра.

– И ты понимаешь, братишка, – трогательно признался Вася, – я ради нее готов… ну, буквально на все! Ради нее, – голос его поднялся до пафоса, – я готов даже голодать!

С этими словами Вася вытащил из кармана яблоко, впился в него и ускорил шаг. Если бы он знал, при каких обстоятельствах ему придется сегодня же доказывать свою любовь!

Удивительная вещь – любовь! Она – это жизнь через розовые очки, которых не чувствуешь, а когда почувствуешь, еще долго не хочется снимать. Хотя бы один раз в жизни любить необходимо, мне жаль человека, у которого нет в памяти этого светлого воспоминания о прошедших иллюзиях, когда она казалась лучше всех, с тем чтобы потом стать тоже лучше всех, но уже лишь для одного тебя… Это очень трогательное зрелище – старик и старушка, тихо бредущие в парке. Он нежно держит ее за локоть, смотрит на нее, и она для него та же, что и была тогда, в белом платьице до колен, только немножко постарше… Я не люблю старых холостяков, они эгоисты. Я уверен, что нет такого холостяка, который на старости лет не проклинал бы свою постылую свободу, давшую ему много мимолетных радостей, но отнявшую у него самое естественное, что требует от человека природа, подарившая ему жизнь, – семью. Одно дело удрать от жены в командировку и походить в холостяках недельку, и совсем другое – всю жизнь проночевать наедине с четырьмя стенами, немыми свидетелями тусклого, как свет лампады в сыром погребе, холостяцкого существования…

Я оставил Васю у Раи и пошел домой. По дороге я встретил Костю. Он очень обрадовался, когда узнал, что тетя Таня приглашает его с компанией на угощение, и помчался готовиться. На прощанье он мне крикнул, что неподалеку шатается Полифем и чтобы я «не очень». Хотя предупреждение было довольно туманное, я поспешил в лагерь, где Нина тут же усадила меня чистить картошку.

Вскоре, немножко возбужденные, приехали Николай с Таней. Они встретили Полифема, который стоял посреди дороги и рычал. Таня бросила ему горсть конфет, и Полифем махнул лапой, давая свое «добро».

– Громадный зверь! – восхищалась Таня, поеживаясь. – Очень умненький! Он сразу почувствовал к нам доверие.

Слушая Таню, Николай застыл с чуть открытым ртом и устремленными в небо глазами. В его мозгу зарождалась какая-то мысль, которая, судя по его хитрющей физиономии, вряд ли несла окружающим мир и спокойствие. Когда у Николая на лице появлялось такое выражение, я знал, что кому-то готовится подвох. Пробормотав: «Как это я до сих пор не догадался!» – Николай убежал, ничего не объясняя.

На реке, метрах в десяти от берега, Нина увидела небольшой плот, размером чуть больше дачной калитки. Она сообразила, что эта штука может служить отличным столом, более приспособленным для приема гостей, чем две Костины доски. Я был командирован доставить плот на берег и думаю, что это было самое позорное зрелище, в котором я когда-либо принимал участие. Если я об этом рассказываю, то лишь для того, чтобы читательницы могли понять, как опасны бывают порой их капризы.

Около берега я плаваю превосходно. Когда я чувствую, что могу в любой момент стать на ноги, за мной с трудом поспевает даже Николай, который может проплыть без отдыха целых пятьдесят метров. Но когда дно под ногами исчезает, на меня сразу же начинают действовать какие-то скрытые силы, и я быстро приобретаю плавучесть булыжника с уличной мостовой. Нина это хорошо знала и тем не менее бросила меня навстречу опасности, напутствовав чудовищно равнодушными словами: «Жив будешь!»

Обычно, проплыв пару метров, я проверяю, на месте ли дно. Но сейчас я решил обмануть самого себя и до самого плота проплыл единым духом, без остановок. И, только ухватившись за него руками, я доставил себе удовольствие проверить дно. Его, конечно, не было. Я вцепился руками в плот, твердо решив быть с ним до конца. Эта штука оказалась довольно шатким сооружением, с легкомысленным и строптивым характером. Стоило мне к нему прикоснуться, как он начинал прыгать и скакать, норовя уйти под воду и боднуть меня острым краем. Николай, который к этому времени вернулся, бегал по берегу и давал мне советы.

– Влезай на него! – кричал он. – Влезай и подгребай руками сюда! И не тащи его за собой, если будешь тонуть!

Я задрал на плот ногу. Плот стал вертикально и швырнул меня под воду, ударив вдогонку по голове. Когда я вынырнул, он уже отплыл на несколько метров. Николай на берегу приседал, хватался за живот и вообще корчил из себя идиота. Я догнал плот, осторожно вполз на него и сел, соображая, что делать дальше.

– Не теряй времени, сейчас попутный ветер! – орал Николай. – Делай из трусов парус!

Я решил не реагировать на эти выходки и сделал руками сильный гребок. Результат был самый неожиданный. Плот задрал кверху корму, и я стремительно сполз вниз, заполучив полдюжины свирепых, как пчелы, заноз. К Николаю присоединились Таня и Нина. Эта преданная подруга жизни, видимо, полагала, что самая большая помощь, которую она может мне оказать, – это сфотографировать сцену моей гибели. (К сожалению, мне не удалось засветить эту гнусную пленку.)

Я догнал плот у противоположного берега, куда раньше никогда не заплывал. Чтобы не доставить этой троице удовольствия, я принял отчаянное решение: плыть, пока хватит сил, толкая плот руками вперед. Если же силы кончатся – спокойно и мирно утонуть, без криков и скандала. Злость вызвала во мне такой бурный взрыв энергии, что через минуту, к всеобщему восторгу, я дотолкал плот до своего берега. Поразмыслив, я понял, в чем дело, и отныне перед заплывом стараюсь на кого-нибудь разозлиться. Если это удается, догнать меня невозможно.

К обеду пришли гости, и мы сервировали плот. После второй рюмки Вася захмелел и начал вызывать Петю бороться. Петя со смехом отказывался. Тогда на него навалились мы все: Вася, Николай, Иван Антонович, я и трое мальчишек. Мы придавили Петю к траве и потребовали капитуляции, но он поднялся, захватил в горсть Николая и Васю, донес их до реки и высыпал в воду. Под хохот и женский визг пострадавшие выскочили, отряхнулись по-собачьи и, скуля, побежали к костру согреваться. Потом Николай, томимый жаждой мести, подкрался к Пете сзади и набросил на него гамак. Петя завертелся и запрыгал, но еще больше запутывался.

– Тащите веревки! – кричал Николай. – Связывай его!

Обессилевшего от смеха Петю связали, с трудом дотащили к реке и дважды окунули. Месть была полной! Петя, отплевываясь и отдуваясь, обещал нам жестокую расправу, но мы развязали его только тогда, когда он поклялся на книге «О вкусной и здоровой пище», что всех прощает.

Обед проходил весело. Костя оказался неплохим баянистом. Чтобы он не отрывался, Таня стала возле него на колени и вкладывала в Костин рот вкусные кусочки. Иван Антонович запел глубоким и сильным баритоном «Песню о Волге», и все замолчали, наслаждаясь. Я подумал, что это совсем не такая уж плохая штука – пикник в лесу, на берегу реки. Трещит костер, темным туманом сползают сумерки, а мы сидим и слушаем хорошую песню. И вдруг впервые за все время я пожалел о том, что мы завтра уезжаем, и даже мой любимый шезлонг показался совсем не таким привлекательным. Я посмотрел на своих друзей и по их лицам понял, что и они думают об этом лесе, о реке и костре, которые мы покидаем…

На голос Ивана Антоновича откуда-то прибежал Лешка и запрыгал по полянке, вставая на дыбы, ложась на траву и ласкаясь к Нине. Нина гладила, целовала и кормила любимца сахаром. Вася сидел около Раи и что-то шептал. Наверное, что ради нее он готов на все, даже голодать. Рая смеялась, кивала и смотрела на Васю какими-то удивленными глазами.

Николай и Иван Антонович пошли погулять по лесу, а Костя под аплодисменты вытащил из кустов корзинку отборной клубники. Мы начали есть крупные, спелые ягоды, не подозревая, свидетелями какого драматического происшествия нам суждено стать.

Из лесу, переваливаясь на задних лапах, вышел медведь. Он посмотрел на нас узкими глазками и угрожающе заурчал. Женщины вскрикнули. Петя вскочил на ноги.

– Но-но, – погрозил он пальцем медведю, – не балуй, косолапый!

Медведь пошел прямо на него, глухо урча. Петя отступал, сбрасывая пиджак и засучивая рукава. Ребятишки бросились врассыпную. Таня и Нина, оцепенев, прижались ко мне и со страхом смотрели на медведя, а Рая вцепилась руками в Васю, шепча:

– Василек, миленький, ну что ты сидишь?

Этого мы никогда не забудем! Вася встал, глубоко вдохнул воздух, схватил поварешку – первое, что попалось под руку, – и пошел прямо на медведя. Рая ахнула и бросилась к Васе. Но медведь отстранил ее одной лапой, а другой двинул Васю в челюсть. Храбрец покачнулся, и не успели мы с Петей прибежать на помощь, как Вася, захватив черпаком борщ из кастрюли, плеснул прямо медведю в морду. Зверь издал какой-то странный звук, закрыл морду лапой, и Вася могучим ударом в грудь поверг его на землю. Я набросил на зверя гамак, но медведь неожиданно дернул Петю за ногу, и богатырь позорно рухнул на корзинку с клубникой. Вслед за Петей шлепнулся и Вася, которого медведь ударил головой в живот. Затем он отшвырнул гамак, надел мне на голову кастрюлю с остатками борща и, мерзавец, запел голосом Николая:

Налей! Выпьем, ей-богу, еще! Таня! Мне грогу стакан!

Пока все ругались и приводили себя в порядок, Иван Антонович, ворча, снимал с Николая испачканную борщом шкуру. Мы с Петей побежали на речку мыться, а Рая целовала Васю в щеки.

– Какой ты храбрый! – смеясь, говорила она. – Ты настоящий герой!

А Вася все еще никак не мог прийти в себя и грозно смотрел на мешок, куда Иван Антонович запихивал медвежью шкуру. Но все-таки отдадим Васе должное: он поступил, как настоящий мужчина!

ПРОЩАЙ, ПРИРОДА

– Присядем перед дорогой, – предложила Нина.

Странное состояние испытываешь, когда покидаешь свой дом. Мы прожили здесь всего три недели, но успели сродниться с этой полянкой, с речкой, орешником и даже корягой на берегу, о которую разбивали свои ноги и которую не уставали проклинать. Странно было видеть желтовато-белое пятно на том месте, где стояла наша палатка, сиротливо черневшие угли разбросанного костра, весь этот лесной дом, оставленный своим хозяином…

Я посмотрел на своих друзей. Нина ласкала Лешку, который ничего не мог понять и только тревожно водил мордой, предчувствуя что-то недоброе. Нина переоделась, на ней было легкое открытое платье, и я с удовольствием обнаружил, что она окрепла, загорела и похорошела. Хороша была и Таня, впитавшая в себя двойные порции загара и лесного озона, плотная и румяная Таня, так и не похудевшая в лесу, но зато приобщенная теперь к великим тайнам рыбалки и грибных походов. Глядя на нее, улыбался Николай, неутомимый рыболов, выдумщик и пройдоха, битком набитый жизнерадостностью и подвохами. Он влюбился в заповедник и уже строил планы возвращения сюда в будущем году. Весело смотрел на нас Вася. Пусть охотник и рыболов вышел из него неважный, но улов ему достался отличный: Вася только что официально объявил, что остается с Раей и Петей еще на недельку, «чтобы повысить свои спортивные показатели». Рая, улыбаясь, кивала, а Петя с присущей ему основательностью уточнил, что Васе теперь необходима отличная спортивная форма. Эта версия не нуждалась в доказательствах, поскольку Вася конфиденциально попросил Нину купить для Раи свадебный подарок, а Нина под секретом сообщила об этом всем, даже, кажется, Лешке.

Николай подошел к машине и дал сигнал. Он прозвучал, как последний удар гонга на вокзальном перроне, как финальный свисток судьи футбольного матча. Отпуск окончен, и вместе с ним эта маленькая повесть.

Я не буду описывать сцену прощания с друзьями, с Таниной гвардией, которая прибыла в полном составе и украсила свою покровительницу гирляндами сушеных грибов, с Лешкой, который долго мчался за машиной, разрывая Нинино сердце. Все это теперь в прошлом, как в прошлом и последнее дорожное происшествие, когда Николай, выехав на шоссе, полдня с бешеной скоростью гнал машину в противоположную от Москвы сторону. С первым поворотом колес мы уходили от лесной романтики. Нас ждала работа, та будничная проза, без которой нет поэзии.

Прощай, природа! Мы рады, что познакомились с тобой поближе. Ты была к нам благосклонна, ты была ласковой и гостеприимной. И хотя Николай говорит: «К черту сюсюканье!» – я уверен, что это знакомство – начало нашей крепкой дружбы навсегда.

 1962

Оглавление

ТОЧКИ ЗРЕНИЯ НА ПРИРОДУ

ИНТУИЦИЯ

«ИМЕЯ ТАКИХ МУЖЕЙ…»

НАСТОЯЩИЙ МУЖЧИНА

НАПУТСТВИЕ

ПЕНКА, НИКОТИН И «БОЙ С ТЕНЬЮ»

ВАСЯ ГОВОРИТ: «СЕЗАМ, ОТКРОЙСЯ!»

УТРО В ДЕРЕВНЕ

СПИНОЗА, ДЕДОВ СОМ И ЛЕСНАЯ ГЛУШЬ

МЫ ВЫБИРАЕМ МЕСТО

НАЕДИНЕ С БОЛЬШОЙ МЕДВЕДИЦЕЙ

НЕУСТРАШИМЫЙ ВАСЯ

ОБЖИВАЕМСЯ ПОНЕМНОЖКУ!

ВАСЯ-СЛЕДОПЫТ

ГИМН УХЕ

ЛЕШКА

МЫ ИДЕМ НА ОХОТУ

НИКОЛАЙ ДАЕТ КЛЯТВЫ

О ЗАГАРЕ И ГРИБАХ

ВАСИНА ТАЙНА

РАССКАЗЫ У КОСТРА

МЫ ПРИНИМАЕМ ГОСТЕЙ

ПРОЩАЙ, ПРИРОДА

Реклама на сайте