«Рассказы»

Миклош Тот-Матэ Рассказы

Фокус и Покус

Цирк был переполнен. На арене показывал свои трюки знаменитый иллюзионист Фокус. Вот он извлек из цилиндра зайца и тут же вслед за ним второго. Публика зааплодировала. Маэстро Фокус элегантно раскланялся, улыбнулся и принялся готовиться к следующему номеру. И тогда длинноволосый молодой человек с бакенбардами, сидевший в первом ряду, выкрикнул:

— Да разве это фокусы?!

Все посмотрели в его сторону, а зрители в задних рядах даже привстали, только маэстро Фокус не обратил на реплику никакого внимания. Он стал доставать из цилиндра голубей, затем вытащил и целую голубятню с птицами, которые весело проворковали известную народную песенку.

Аплодировали теперь сдержаннее, поскольку все наблюдали за молодым человеком с бакенбардами и ждали, что он скажет. Обладатель бакенбардов махнул рукой, затем, полуобернувшись назад, чтобы и далеко сидевшим было слышно, громко заявил:

— С бородой фокусы! Нахальство сегодня с такими выступать!

Этого уж маэстро Фокус вынести не мог. Гневно сверкая глазами, но продолжая вежливо улыбаться, он ткнул волшебной палочкой в направлении молодого человека:

— Если, по-вашему, мои фокусы с бородой, идите сюда и сделайте то же самое. Дамы и господа, за этого самозванца я не отвечаю!

Молодой человек кивнул. Сопровождаемый аплодисментами и одобрительными возгласами, он вышел на арену. Большинство зрителей приняли все это за клоунскую шутку, предусмотренную программой.

— Мерзавец! — прошипел маэстро Фокус, когда молодой человек подошел. — Кончится представление — шкуру с тебя сдеру! Ты мне испортил номер.

Директор в это время уже беспокойно топтался у выхода на манеж, не зная, что предпринять. В его цирке еще не бывало, чтобы кто-нибудь попросился на арену и устроил скандал. Он во всем винил Фокуса, который позвал к себе этого крикуна. В театрах в подобных случаях опускают занавес, но в цирке-то что опустишь? Не купол же!

Затаив дыхание, он наблюдал за молодым человеком, который уже возился с реквизитом Фокуса и затем — директор не верил своим глазам — один за другим повторил все те трюки, которые до него проделал иллюзионист.

Публика неистовствовала, но молодой человек жестом попросил тишины и сказал:

— Дамы и господа, как я уже говорил, эти фокусы устарели. Считайте их просто разминкой. А теперь позвольте развлечь вас трюками поновее.

— Проваливай отсюда! — Не переставая улыбаться, Фокус пнул его в лодыжку. — Львами затравлю, ты, дохляк! Если уберешься сию минуту, может, еще отделаешься полсотней оплеух.

— Дамы и господа! — ничуть не смутившись, продолжал молодой человек, отойдя от Фокуса на несколько шагов. — Как вы видите, весь первый ряд, за исключением моего места, заполнен. Сейчас я взмахну рукой, и все оттуда исчезнут.

И в самом деле, после взмаха его руки целый ряд опустел.

— А теперь я верну ту полную женщину в большой шляпе, что сидела рядом со мной.

Полная дама в большой шляпе вновь оказалась на своем месте. Она была такая же полная и в такой же большой шляпе, разве что чуть более взволнованна. За ней последовали остальные, пока первый ряд снова не заполнился.

Публика ликовала, однако это были еще цветочки. Молодой человек заставил исчезнуть оркестр, и на его месте появился ансамбль «Битлз». Затем рядом с квартетом англичан он поместил их королеву вместе с троном. Чуть позднее на арене выросли всемирно известные сооружения — Эйфелева башня, собор святого Петра, Нотр-Дам… За ними последовали дремучий лес, море, скалистые горы. Потом настала очередь самого большого аттракциона. По просьбе молодого человека оркестр заиграл туш, и на манеж опустились луна и дюжина звезд.

Аплодировать публика уже не могла. Она не выходила из полуобморочного состояния, а несколько старушек принялись, перебирая четки, молиться на молодого человека.

Придя в себя, директор счел своевременным вмешаться.

— Дамы и господа, объявляется антракт! — прокричал он, и грянул марш.

Пока публика пробивалась наружу к буфету, директор бросился к молодому человеку.

— Вы за это ответите! Вы сорвали представление! — заорал он.

— Но ведь я имел успех…

— Все равно!.. Как вы посмели выйти на манеж? Кто вы такой?

— Меня зовут Покус, — представился молодой человек. — По образованию я иллюзионист, но в настоящее время работаю в хлебопекарной промышленности пекарем…

Лицо директора окаменело. Сейчас этот субъект станет выпрашивать ангажемент! Так оно и случилось.

— Примите меня на работу господин директор, — попросил молодой человек. — Я всю жизнь мечтал выступать в цирке.

Фокус стоял вплотную к директору и взглядом готов был разорвать молодого человека на мелкие кусочки.

— Что вы сказали? — поразился директор. — После всего, что произошло, у вас еще хватает наглости клянчить ангажемент?! Радуйтесь, что я не передал вас полиции!

— А мои номера? Они вам понравились?

— Да ну что вы… — директор махнул рукой. — Смехотворные трюки, сплошной примитив. И исполняете вы их на совершенно любительском уровне. Но оставим эту тему, друг мой, потому что если бы я даже и хотел, то все равно не смог бы вас ангажировать. Кроме маэстро Фокуса у нас еще четыре замечательных фокусника. Короче говоря, нет штатных единиц. Понятно?

— Но ведь талант… — Молодой человек отчаянно ухватился было за это слово, но затем, возмущенный презрительным хмыканьем маэстро Фокуса, сказал: — Если понадобится, я заставлю исчезнуть весь этот город вместе с цирком, не говоря уже о пяти фокусниках. Тогда у вас сразу появятся штатные единицы!

— Убью! — прохрипел маэстро.

— Да перестаньте вы… — успокоил Фокуса директор. — У вас странные представления о жизни, мой юный друг. Маэстро Фокус состоит на службе в нашем цирке уже двадцать лет, остальные тоже не вчера пришли… А вы только выбрались на манеж и тут же требуете ангажемент. Что было бы, если бы мы принимали всех, кто к нам просится? Как вы думаете, к чему бы это привело?

— Но я… я ведь потому…

— Вы еще новичок, — директор смерил его взглядом. — Не стану отрицать, кое-какое понятие, об искусстве фокусника у вас есть. Но, поверьте, эти трюки только раз вскружат голову публике, а потом надоедят. Море да Эйфелева башня, луна да звезды, такие аттракционы не для цирковой арены, все это можно увидеть и по телевизору.

— Извольте, я любые фокусы могу, — защищался молодой человек. — Эти я делал только из-за отсутствия реквизита. Пламя могу изрыгать и, если захотите, поджарю на нем омлет из ста яиц.

— Сын мой, — директор перешел на отеческий тон, — у вас замечательная профессия. Хороший пекарь сегодня — большая редкость. Что сказала бы хлебопекарная промышленность, если бы мы переманили у нее молодого работника? Поймите, я не имею права так поступить. Может быть, через несколько лет, а сейчас ни за что. Публика и так довольна нашими фокусниками, и когда маэстро Фокус достает из цилиндра голубя или зайца, это всегда вызывает бурный восторг. У искусства фокусника есть свои традиции, их нельзя попирать каждый день!

Молодой человек с грустью посмотрел на директора и на ухмыляющегося маэстро Фокуса. Он почувствовал огромное желание заставить их исчезнуть, но признался себе, что это не лучший способ мести. А потому удалился из цирка сам. В тот день он работал в ночную смену, и надо было спешить в пекарню.

После антракта маэстро Фокус мог без помех продолжать выступление. Он достал из цилиндра забавного пингвина и тюленя. Пингвин пустился в пляс, а тюлень скакал вокруг него и гортанным голосом выкрикивал: «Ух, ух, ух!».

Публика была в восторге.

Давайте смелее опираться на молодые таланты.

Рисунок Андраша Месароша.

Этажи

Директор жил на четвертом этаже, подчиненный — на пятом. Это обстоятельство долгое время было им неизвестно, в своем одиннадцатиэтажном доме они почему-то ни разу не встретились. Но однажды случай свел их на площадке перед лифтом.

— Что такое?! — брови директора от удивления поползли вверх. — Я же много раз говорил, чтобы за пределами учреждения меня не беспокоили! Если у вас какое-то дело, приходите завтра!

Подчиненный открыл перед ним дверь лифта и поспешил заверить, что вовсе не хотел его беспокоить, но он тоже живет здесь, в этом же доме.

— Да ну! — взгляд директора смягчился. — Видите ли, мне это как-то сразу в голову не пришло. И давно мы с вами соседи?

— Три недели, коллега директор. С тех пор, как я обменял квартиру.

— Хорошо, — рассеянно пробормотал директор. — Очень хорошо… На каком этаже живете?

И тут выяснилось, что его подчиненный живет как раз над ним, на пятом этаже. Узнал и подчиненный, что его начальник живет как раз под ним, на четвертом.

— Надо же, — сказал директор жене, — какое странное совпадение! Знаешь, кто живет над нами?.. Один из моих подчиненных… как его… погоди-ка…

Он долго напрягал память и уже за ужином вдруг вспомнил:

— Карой Гершли!

— Кто это, дорогой? — удивилась жена.

— А… да тот мой подчиненный, который живет над нами. Насколько я помню, работает в бухгалтерии, завтра проверю. Недавно заходил ко мне по какому-то делу, вот фамилия и запомнилась.

Подчиненный тоже сообщил за ужином, что под ними живет его директор. Пятерым своим детям он велел потише бегать по квартире, потому что дядя директор человек занятой и беспокоить его нельзя. Пока длился ужин, дети вели себя смирно, но скоро забыли отцовские наставления, стали опять резвиться, опрокинули три стула да еще сдвинули буфет. Большая цветочная ваза грохнулась на паркет и разбилась вдребезги.

— Что это у них? Гулянка?! — директор поднял глаза к потолку. — Завтра же поговорю с этим Гершли, чтобы не забывал, кто под ним живет!

На другой день в учреждении он совсем упустил из виду Гершли, но дома ему опять напомнили о нем шлепки, удары и топот. Директор очень рассердился и хотел было пойти наверх, чтобы принять меры, но жена его отговорила.

— Не устраивай скандала, — сказала она. — Ведь дома ты частное лицо, и Гершли только на работе твой подчиненный.

— А хоть бы и так! Пусть уважают нормы социалистического общежития! В конце концов, не в конюшне живут, человеку и отдыхать надо.

В ту ночь директор спал беспокойно. Ему мерещилась злорадная физиономия Гершли, который откровенно наслаждался тем, что расхаживает, принимает ванну, кувыркается с детьми и, что особенно возмутительно, даже нужду справляет у директора над головой.

«Такому субъекту, — думал директор, — наверняка доставляет удовольствие мысль о том, что он может скакать надо мной сколько заблагорассудится. Потому что сейчас он сверху».

Утром в учреждении, даже не выпив обычную чашечку кофе, директор вызвал Гершли.

— Я вас пригласил по частному делу. — Он протянул сигареты. — Хочу поговорить с вами по душам.

— Слушаю вас, товарищ директор.

— Видите ли, друг мой, — начал он озабоченно, — дома вы живете надо мной, но это, разумеется, не означает, что вы занимаете более высокое положение. Это, надеюсь, достаточно ясно! Так вот, я вас очень прошу впредь вести себя в квартире тихо. До сих пор, как я мог убедиться на опыте, у вас это не получалось.

— Дети, коллега директор, — стал оправдываться подчиненный. — С ними, знаете ли, нелегко справиться!

— Так накажите их! — строго распорядился директор. — В конце концов, вы им отец или нет? Если бы у меня были дети, уж не беспокойтесь, я бы справился со своими родительскими обязанностями. И вы, надеюсь, справитесь со своими. Ведь отнюдь не все равно, в каком настроении приходит утром на работу руководитель учреждения, где трудятся две тысячи человек. У вас дома есть телефон?

— Есть, коллега директор!

— Напишите-ка здесь его номер, будьте любезны!

Подчиненный написал.

Дома он осуществил некоторые нововведения: подвесил гамаки и строго-настрого наказал детям по вечерам возиться только в них, да и ужинать тоже.

— Ты должна понять, — успокаивал он жену, смотревшую на все это в крайнем изумлении, — под нами живет мой директор, и тебе тоже не должно быть безразлично, какое у него сложится обо мне мнение.

Гамакам малыши обрадовались, но время от времени оттуда все равно вываливались на пол то кубик, то мячик, а то случайно и кто-нибудь из детей.

Тогда звонил телефон.

— Коллега Гершли, что это за грохот? Вы что, купили танк? Было бы неплохо, если бы вы наконец стали меня уважать!

Подчиненный, покрывшись холодным потом, бормотал, что сделает все возможное. На следующий день он застелил паркет огромным толстым ковром, а под гамаки подложил еще и матрацы. Детям эта идея очень понравилась. Из матрацев они соорудили хижину, а на ковре кувыркались, как на лесной лужайке, и Гершли понапрасну заталкивал их обратно в гамаки, кто-нибудь из пятерых постоянно барахтался на полу.

Зазвонил телефон. Директор говорил долго, а утром снова вызвал к себе подчиненного.

— Так дело не пойдет, коллега Гершли. — Он укоризненно покачал головой. — Необходимы какие-то радикальные меры, поскольку иначе обстановка только обостряется. Я думаю, мы можем покончить с этими неприятностями лишь в том случае, если обменяемся квартирами! Насколько мне известно, ваша, как и моя, трехкомнатная, со всеми удобствами. В этих новых домах абсолютно все равно, в какой квартире жить, все они одинаковые. Надеюсь, вы согласны?

Гершли с радостью согласился. Он и так уже подумывал о переезде в квартиру на первом этаже, под которой только подвал.

Переселившись, директор удовлетворенно сказал жене:

— В сущности, этот Гершли порядочный человек, знает свои обязанности перед начальством. Главный бухгалтер скоро уйдет на пенсию, и я подумываю назначить на его место Гершли. По-моему, он хороший работник. И детей у него пятеро!

Он помолчал и после короткого размышления добавил:

— Да и мне приятнее сознавать, что подо мной живет довольный человек.

Рисунок Балажа Балаж-Пири.

Ужин в «Четырех рыбаках»

С шотландской супружеской парой Ковачи познакомились на Балатоне. Большой красный мяч в белых горошинах отскочил в ноги Ковачу, тот бросил его обратно, шотландец поблагодарил, и вскоре они уже играли вчетвером. Время от времени мужчины обменивались фразами по-английски. Ковач был рад случаю попрактиковаться в языке. Поначалу он принял супругов за англичан, и лишь позднее выяснилось, что они из Шотландии.

После купания шотландец предложил поужинать вечером в «Четырех рыбаках». Ему хотелось отведать знаменитого венгерского «халасле[1]» и выпить хорошего венгерского вина. Лицо Ковача на мгновение помрачнело, но затем он согласно кивнул. Встретиться договорились в ресторанчике в восемь часов вечера.

— Ну и влипли же мы, — вздохнул Ковач, когда они с женой остались одни. — На такие затраты я не рассчитывал. Это ведь минимум пятьсот форинтов.

— Не валяй дурака, — жена испуганно посмотрела на него. — Уж не собираешься ли ты платить? Пригласили-то они!..

— Шотландцы! — Ковач махнул рукой, — Эти всегда рады полакомиться на дармовщинку. Помнишь тот анекдот, где один шотландец…

Он рассказал, но супруга даже не улыбнулась. Она думала о предстоящих вечерних расходах и с превеликим удовольствием села бы сейчас в первый же поезд на Будапешт.

— Ты обратил внимание на его лицо? — спросила шотландка мужа, когда они отошли от Ковачей на приличное расстояние, и украдкой обернулась. — Когда ты предложил им поужинать, он посмотрел на тебя так, словно хотел убить. Все они такие — дикие. Я слышала, что они и ножи с собой всегда носят, а как напьются, так и давай колоть друг друга!

— Ну что ты, он ведь инженер…

— А хоть бы и так! Это у них в крови! Он и на службу-то наверняка верхом на лошади ездит, и палинку хлещет как воду. Я слышала, как однажды венгр…

Она рассказала историю, от которой на лбу у шотландца выступил холодный пот. И что за нелегкая дернула его за язык с этим приглашением?..

Вечером все четверо в напряженных позах сидели за столиком в ресторане. Мужчины беседовали по-английски о красотах Балатона.

Принесли ужин. Шотландцы ели «халасле» и лапшу с творогом и шкварками, после чего выпили бадачоньского «харшлевелю[2]». Ковачи ограничились фаршированным яйцом с майонезом и пепси-колой.

— Желудок… — сказал в оправдание Ковач, быстро подсчитывая в уме возможную стоимость ужина.

Жена его, немного говорившая по-французски, попыталась объяснить, что уже две недели как сидит на диете и за сегодняшний день съела всего два персика.

В «Четырех рыбаках» звучала прекрасная музыка, и настроение у Ковача понемногу улучшилось. Из второй бутылки «харшлевелю», заказанной шотландцами, уже налил себе и он. Шотландка вздрогнула, увидев как Ковач залпом осушил стакан, а когда вдруг полез в карман за сигаретами, брови шотландца напряженно сдвинулись.

В дальнейшем ничего особенного не произошло. Разве что выпили и третью бутылку «харшлевелю», после чего общее настроение поднялось настолько, что Ковач, которому уже море было по колено, напрочь забыл о своем «желудке» и заказал жареную печень с салатом из огурцов, а его жена попросила принести карпа, зажаренного в сухарях, заявив на ломаном французском, что это блюдо можно есть и во время диеты.

Около полуночи стали собираться домой, и тут всю веселость с Ковача как рукой сняло. Одного только «харшлевелю» было выпито пять бутылок, за которыми тянулся длинный перечень яств. С угрюмой досадой на лице он потянулся за кошельком, но шотландец быстрым движением перехватил его руку:

— Не надо… Прошу вас!.. Что вы хотите делать?!

— Платить. — Ковач удивленно уставился на него. — Если позволите, хозяин здесь я. В конце концов, мы в Венгрии!

— И речи быть не может, — с облегчением, но не без заминки произнес шотландец. — Я вас пригласил, так позвольте мне и платить.

Он жестом подозвал официанта и элегантно расплатился, дав не меньше сотни «на чай». Потом обнял первого скрипача и затолкал ему в руку пятьсот форинтов.

— Король чардаша! — Он потрепал музыканта по плечу. — Великолепно! Браво! Большое спасибо!

Прощаясь, шотландец долго тряс Ковача за руку и просил, чтобы тот, если будет с супругой в Шотландии, непременно к нему заглянул. Ковач с улыбкой кивал, уж он-то знал, что до этого дело не дойдет. Но все же, разумеется, пообещал.

Дома, перед тем как лечь спать, он сказал жене:

— Чтоб мне провалиться, если в жилах этого шотландца не течет венгерская кровь! Прадед или прапрадед у него наверняка был венгр. Видела, как он первому скрипачу сунул пятисотенную?! Прямо сорит деньгами!

Перед гостиницей шотландка вдруг остановилась и сказала мужу:

— Ну вот, настоящего венгра мы так и не встретили! У этого Ковача кто-то из предков наверняка был шотландец. Позволил тебе оплатить весь счет и даже глазом не моргнул!

— Но я же сам ему не дал…

— Он мог быть и понастойчивее! Я слышала, что венгры готовы последнюю рубашку гостю отдать. А этот… только рад был, что задарма повеселился. И ножа у него определенно не было, а на службу он скорее всего пешком ходит. Чтобы на автобус не тратиться!..

Обе супружеские пары уснули разочарованными. Во сне им встретились «настоящий» шотландец и «настоящий» венгр.

Рисунок Дёрдя Варнаи.

Визит

На звонок из квартиры осторожно выглянул сильно лысеющий круглолицый мужчина средних лет в полосатом махровом купальном халате и тапочках. Своими маленькими глазками он недоверчиво уставился на незнакомца в летнем костюме сизого цвета и белоснежной сорочке с отложным воротником, который, улыбаясь, стоял перед дверью с тремя белыми гвоздиками и бутылкой токайского «самородни» в руках.

— Это вы звонили? — спросил мужчина в тапочках и на всякий случай посмотрел по сторонам, но никого, кроме незнакомца, на галерее не было. Даже соседка Рузичка, чьи серые навыкате глаза вечно горели любопытством, из-за нестерпимой жары покинула привычный наблюдательный пост. Или, точнее, заняла позицию в укрытии, поскольку занавеска ее чуть заметно шевельнулась.

— Добрый день, — сказал незнакомец, после чего кивком подтвердил, что звонил он. — Имею удовольствие видеть доктора Хуго Бача?

Мужчина в тапочках пробурчал что-то в ответ на приветствие и на Хуго Бача, глаза же его сузились еще более подозрительно, но вместе с тем и задумчиво, будто он копался в памяти.

— Извините, — рассеянно пробормотал он, — но мы ведь…

— Правильно, — не дожидаясь окончания фразы, согласился незнакомец, — мы с вами незнакомы. В этом вы можете быть совершенно уверены. В школе я вам не подсказывал, в армии мы вместе в карауле не стояли, свидетелем на вашей свадьбе я не был, и в одном коллективе мы никогда не работали. Речь совсем о другом.

— О другом?.. О чем же?..

— Значит, так, — начал объяснять незнакомец. — Сегодня я тут обедал поблизости, в «Масленичном пончике». Очень приятное местечко, и готовят превосходно. Давненько я не ел такого вкусного «перкельта[3]» из птичьих желудков, а перед теми, кто готовит здесь картофельные клецки с овечьим творогом, просто хочется снять шляпу. После обеда, когда я, прогуливаясь, наблюдал за людьми, меня неотступно преследовала мысль, что нехорошо так: живем в одном городе, в Будапеште, и даже не здороваемся друг с другом, за исключением тех немногих, с кем связаны непосредственно. А между тем все мы — знакомые. Ведь говорим на одном языке, вдыхаем один воздух, часто столь смрадный и пропитанный копотью. Поразмыслив над всем этим, я и принял решение со своей стороны положить этому конец.

— Как-как? Не понимаю, о чем вы. Вначале сказали, что мы незнакомы… Или, может, все-таки… Память, знаете ли, с годами…

— Успокойтесь, — незнакомец снисходительно улыбнулся, — в обычном смысле слова мы действительно незнакомы, но в более широком — да! Ну вот, смотрите! Вы ведь делали покупки в универмаге «Корвин»?

— Да, но это…

— Малиновый крем в кафе «Пальма» на кольце Ленина ели?

— Наверное, ел, но позвольте…

— В сентябре около шести часов вечера гуляли по проспекту Ракоци между капеллой Рокуша и кинотеатром «Урания»?

— В сентябре? Капелла Рокуша? Очень может быть, но я что-то никак не пойму…

— А все очень просто. Недавно в «Корвине» я купил пять носовых платков, — У прилавка мы могли стоять рядом. Не исключено, что и в кафе «Пальма» малиновый крем мне принесли в вымытом после вас стаканчике. А проспект Ракоци в сентябре! Сколько раз мы, быть может, разглядывали одни и те же афиши перед кинотеатром «Урания» или, прогуливаясь, ступали друг за другом след в след в одном и том же темпе! И даже пульс у нас мог биться в одном ритме. У вас обычно сколько?

— Пульс? Восемьдесят… да, кажется, восемьдесят…

— Ну вот, видите! И у меня ровно столько же. Затем есть еще автобусы, трамваи. Сколько раз мы могли держаться за один поручень в одном и том же месте. Или приведу крайний пример — Веселый парк. Мы могли там стрелять по мишеням из одного и того же пневматического ружья, и вы точно так же промахивались, как я. Дальше перечислять? Не нужно, правда? И этого достаточно, чтобы убедиться: знакомство наше очень давнее. Поэтому я и решил нанести визит вам, и хоть мы незнакомы в обычном смысле слова, возможности для этого представлялись нам каждый день. А сегодня такое прекрасное летнее воскресенье! Я хорошо пообедал, отлично себя чувствую, так почему же мне не поделиться своим настроением с вами?

— Однако, — удивился мужчина в тапочках, — почему именно я… мы… То есть почему именно с нами?

— Законный вопрос, мне ведь действительно пришлось выбирать из тысяч незнакомых знакомцев. Ну, понравился мне необарочный фасад вашего дома. Дело в том, что когда-то я собирался стать архитектором, с тех пор и осталось восхищение красивыми зданиями. И даже усилилось. Вошел, остановился в подворотне перед списком жильцов, зажмурил глаза и ткнул наугад пальцем. Попал в вашу фамилию! Уважаемый Хуго Бач, подумал я, определенно будет рад, что мы наконец-то познакомимся! А теперь позвольте и мне представиться: Келемен Кёмень, дипломированный экономист…

За спиной мужчины в тапочках, сонно щуря глаза, показалась его жена. В ее блеклых волосах, будто скопище насекомых, колыхалось множество заколок, а цветастый халат едва сходился на барабанообразном животе.

— Что-нибудь случилось, Хуго?

— Целую ручки. — Келемен Кёмень поклонился и элегантно протянул женщине гвоздики. — Примите в знак моего уважения…

Женщина удивленно потянулась за цветами, но Хуго Бач перехватил ее руку.

— Не бери, — прошипел он, и его большое круглое лицо побагровело от ярости. — Этот человек или сумасшедший, или жулик, или, как я полагаю, и то и другое! А теперь, уважаемый, будьте любезны удалиться, пока я не вызвал полицию! Думаете, я поверил вашим россказням? Мне хорошо известно, что жулики пользуются разными ухищрениями и утонченными методами, но ни одному еще не удавалось перехитрить меня! Такой визит с цветов начнется, а продолжится твоими драгоценностями и завершится в суде!

— Но, господин Хуго…

— Я вам не господин Хуго! Я для вас посторонний, ясно?! Сейчас же убирайтесь, или я за себя не ручаюсь! Я каждое утро занимаюсь со штангой и эспандером и могу так ударить, что вас на «скорой» увезут!

— Хотя бы вино…

Дверь захлопнулась, и Келемен Кёмень полез в карман за сигаретой. Так вот он каков, этот Хуго Бач! Патологически недоверчивый, старозаветный упрямец! Как панически он боится всего, что хоть немного отличается от привычного! Вот уж никогда бы не подумал!

Одну из гвоздик он вдел в петлицу, две другие возложил у подножия какой-то абстрактной скульптуры на площади, а вино выпил на скамейке. После этого он снова почувствовал себя превосходно и решил, что в будущее воскресенье опять отправится к кому-нибудь с таким же необычным визитом.

Тем временем д-р Хуго Бач атаковал супругу:

— А теперь скажи, кто это был!

— Откуда мне знать? Ты же с ним разговаривал.

— Не строй из себя невинность! Совершенно посторонние типы не являются с цветами и вином. У него была какая-то цель. Он чего-то хотел!.. Он с тобой знаком и намеревался к нам втереться, чтобы со временем стать другом дома!

— Ну, Хуго, не говори глупостей! Я этого человека в жизни не видала… Клянусь всем святым…

— Не клянись, а выкладывай наконец, кто он! Товарищ по работе? Ухажер? Любовник?

— Но, Хуго…

— Никаких Хуго, признавайся!.. Впрочем, слова тебе не помогут! Теперь мне все ясно! Ты ошибалась, если думала, что меня можно так легко провести! Этот негодяй с гвоздиками — твой любовник, и вы с ним сговорились, что в одно из воскресений он нахально заявится к нам со сладенькой сказочкой, от которой я расчувствуюсь, обниму его как друга, и тогда он тут может делать что хочет, приходить в любое время! Главным образом когда я в командировке!

Женщина плакала. Заколки звенели в ее волосах. Она клялась, что все это неправда и она не заслуживает таких подозрений. Затем, отчаявшись, разразилась проклятиями, осыпая ими в равной степени и незнакомца и мужа, который все с большей яростью хрипел:

— Думали, я кретин?! Идиот?! Баран?! Нет, деточка, Хуго Бача на мякине не проведешь! Для этого вам надо было подготовиться получше! А может, вы и подготовились? В вине был цианистый калий? Говори, а то задушу: в вине был цианистый калий? Или просто полгорсти снотворного, чтобы, пока я буду спать да посапывать, вы тут могли поваляться в свое удовольствие?! Подлая… Ты, ты… даже с детьми не посчиталась?! Ну, ничего, я этого так не оставлю… С этой минуты буду следить за каждым твоим шагом и, если застану вас, разделаюсь с обоими!… А пока вот тебе аванс!

От неожиданной пощечины женщина повалилась на софу, увлекая за собой напольную вазу и телефон. Несколько минут она лежала, отдуваясь, затем вскочила и, схватив самую тяжелую декоративную свечу, изо всех сил запустила ею в мужа, который от этого совершенно взбесился, вцепился ей в волосы и начал по одной выдергивать заколки, на что женщина ответила серией уколов вязальным крючком, после чего мужчина…

— Да, — чистя перед сном зубы, размышлял Келемен Кёмень, — а все же в следующее воскресенье опять попробую.

Отчуждение. Рисунок Балажа Балаж-Пири.

Тайна

Бывший архивариус, а ныне пенсионер Винце Кишш прогуливался в Городской роще, и вдруг за какую-то секунду, показавшуюся ему бесконечной, сознанию его открылась тайна возникновения Вселенной. Это грандиозное открытие пронзило его словно молния, и он подумал, что сию же минуту рухнет замертво. Ведь то, над чем многие столетия тщетно ломали голову ученые, он разгадал в одно мгновенье — что спичкой чиркнул.

— Невероятно, — пробормотал он. — Просто уму непостижимо, как я мог до этого додуматься. Не иначе как я — избранный!

Запыхавшись, прибежал он домой. Размотавшийся шарф, как праздничный флаг, развевался, плыл за ним следом, когда он ворвался в комнату.

— Дорогая, что я тебе скажу! Это колоссально!.. — воскликнул он и тут только заметил соседку Рузичку, скрючившуюся в кресле и напоминавшую старую сонную курицу. Ну конечно, кто же другой мог рассесться здесь именно теперь, как не эта хитрая ведьма! Раскрыть тайну при ней? Она все равно не поймет, только ухмыльнется своим беззубым ртом, а потом растрезвонит повсюду, что ее уважаемый сосед умом тронулся.

— Так я пойду, Илонка. — Рузичка поднялась, искоса бросив на Винце Кишша любопытный взгляд. — Спасибо за яйцо, завтра отдам.

— Врываешься, как мальчишка, — укоризненно проворчала жена, когда Рузичка удалилась. — И ботинки все в грязи, а я только вчера убиралась! Но это тебя, конечно, не волнует.

— Илонка, сейчас речь совсем о другом. — Винце Кишш схватил ее за руку. — Сядь, я тебе расскажу…

— А руки-то как ледышки! Почему ты перчатки не носишь? Или уже потерял? Купили такие дорогие, на подкладке, а ты потерял!

— Да вот они, эти паршивые перчатки! — Винце Кишш бросил перчатки на стол. — Умоляю, выслушай же меня!

— Ты что кричишь? Привык во всем глоткой брать? Ввалился с грязными ногами, Рузичку обидел, и кто-то еще перед ним виноват! Уж не знаю, что там у тебя за неотложное дело, но вот наколоть чуть побольше лучин для печки тебе вечно недосуг, а я ее еле растопила.

Винце Кишш с яростным негодованием уставился на жену. И с этой женщиной он прожил сорок лет? С этой мегерой? С этой черепахой, не отрывающей глаз от земли? И это ей он собирался поведать великую и святейшую тайну?! Смешно!

Поужинав, Винце Кишш ушел из дому. С Белой Кардошем они дружат со студенческих лет, вот ему первому он и расскажет о своем открытии.

— Заходи, заходи, — открыв дверь, пригласил Кардош. — Мы как раз о тебе говорили. Тони Надь тоже здесь. Речь о том, старина, что неплохо бы нам устроить коллективное «тото[4]». Что ты на это скажешь?

— Ну что ж, давайте, — покорно вздохнул Винце Кишш, видя, что с признанием пока придется повременить. — Раз вы так считаете, я не возражаю…

Потом сели играть в «ульти[5]», и, поскольку карта ему шла довольно приличная, Винце Кишш совсем забыл о своей тайне и вновь вспомнил о ней только перед уходом.

— Послушай, Бела, — сказал он, отведя Кардоша в сторонку. Посвящать в это дело Тони Надя он не хотел, тем более что последний дважды сжульничал во время игры. — Бела, дружище, мне надо сказать тебе кое-что… Очень важное…

— А завтра нельзя? — сощурив глаза, спросил Кардош. — Сегодня я уже не гожусь ни на что серьезное.

— Нет! Это не терпит отлагательств! Знаешь…

— О чем шепчетесь? — К ним подошел Тони Надь. — Мне нельзя послушать?

Винце Кишш пристально посмотрел на обоих стариков. Их давно знакомые лица вдруг показались ему далекими и чужими, словно на фотографиях прошлого века, запрятанных в конце старинного альбома с застежками. Поведать им тайну мироздания? Этому сонно моргающему Кардошу, который, быть может, за всю жизнь так ни разу и не взглянул на звезды и превыше всего ставит хорошо приготовленный перкельт из свиных ножек? Или Тони Надю, который из своего окна подглядывает в бинокль, как раздеваются женщины в доме напротив? Нет, невозможно! Как это, право, вообще могло прийти ему в голову!

— Ну, так что ты хотел рассказать? — зевая, спросил Кардош. — Я сегодня встал с петухами, старина, ездил посмотреть, как дела на земельном участке… Слива, похоже, уродится знатная, летом увидите.

Шли дни. Винце Кишш становился все более молчаливым. Он принял решение терпеливо дожидаться подходящего человека, такого, с каким можно будет от чистого сердца поделиться — как ребенок делится бутербродом — открывшимся ему знанием. Но кто бы это мог быть? Он мысленно перебрал всех знакомых и с горечью признал, что нет среди них никого, кому бы он захотел поверить свою тайну. Рассказать Молнару, этому напыщенному невежде, который воображает, будто он эрудит и все на свете знает? Да он бы только махнул рукой и еще нахально соврал, что это ему давно известно! Сказать Сабо, этому жирному нуворишу, хапающему все подряд, обзаведшемуся даже музыкальным смывным бачком? Как бы не так! Чтобы он завладел еще и тайной? Обойдется! Довериться Ковачу, который только ржет надо всем и интересуется исключительно скабрезными анекдотами? А может, противному Фекете или Сючу, от которого всегда коробит? Нет! Нет и нет!

Не раз ему приходило в голову изложить все на бумаге, но он гнал от себя эту мысль: боялся, что открытие украдут. Ведь случалось же такое с другими. Да и поверят ли, что открытие в самом деле совершил он? Кругом столько известных астрономов, философов, и вдруг какой-то Винце Кишш, бывший архивариус, а ныне пенсионер… Нет, уж лучше хранить тайну в себе, так будет безопаснее.

Из дому он выходил все реже, друзей избегал, с женой говорил лишь о самом необходимом, благо, привыкнуть к этому было совсем не трудно.

— Что с тобой происходит? — время от времени принималась допытываться супруга. — Заплесневеешь, если будешь целыми днями дома киснуть. Мог бы иногда и в магазин сходить. Ты у меня, правда, недотепа: что в руки сунут, то и возьмешь. Ну так по крайней мере хоть воздухом подышишь.

Винце Кишш не стал спорить и каждый день ходил в магазин за продуктами. Безмолвно и угрюмо он складывал покупки в корзину, задумчиво поглядывая на снующих вокруг людей.

«Букашечки, — думал он про себя. — Ладно, ладно, набивайте свои животики, толстейте, богатейте. Ничего-то вы еще, бедняжки мои, не знаете!»

Временами ему казалось, что он взвалил на себя огромную тяжесть, которая гнет его, прижимает к земле. «Главное, не думать об этом, не размышлять», — внушал он себе, но в то же время чувствовал, что долго так не протянет, что непременно должен с кем-то поделиться, иначе невысказанная тайна разорвет его.

Однажды, возвращаясь в очередной раз из магазина, он в глубокой задумчивости шагнул с тротуара на мостовую. Кто-то схватил его за рукав и втащил обратно.

— Поберегись!

Мимо промчался автомобиль.

— Спасибо. — Он с благодарностью посмотрел на старого подметальщика. — Вы спасли мне жизнь.

— Да что там, может быть, ничего бы и не случилось. — Старик махнул рукой. — Но все же, извольте знать, беду лучше предупредить.

Из кармана брезентовой куртки он вынул измятую пачку сигарет и предложил Винце Кишшу:

— Закуривайте. С испугу-то в самый раз.

Винце Кишш закурил и после первой же затяжки решил, что поведает тайну этому славному подметальщику, этому старику с изборожденным морщинами лицом и на вид своему ровеснику. Вот кому он подарит открытие, владея которым какой-нибудь чванливый профессор счастливо почивал бы на лаврах.

— Друг мой, — сказал он, — я сообщу вам нечто очень важное. Из человечности и во имя человечества. Ибо речь идет об открытии которое я сделал, но о котором еще никому не рассказывал. Сейчас я решил, что расскажу о нем вам.

Старик кивнул, как человек, ко всему привычный и ничему не удивляющийся. Он оперся на свою широкую лопату и приготовился слушать.

— Суть дела в том, друг мой, — продолжал Винце Кишш, — что эта Земля, на которой мы обитаем…

— Пепел-то на лопату стряхивайте, — перебил его подметальщик. — Я тоже всегда так делаю.

— Хорошо, — сказал Винце Кишш и стряхнул пепел на лопату. — Итак, мы остановились на том, что Земля, на которой мы обитаем, лишь пылинка или даже еще более мелкая частичка мироздания. Вы наверняка смотрели летом на усыпанное звездами небо и размышляли над тем, до чего оно беспредельно. Так вот, я на днях неожиданно понял, как, из чего зародилась Вселенная Проще говоря, суть в том, что все это… такое… Ну, как вам сказать?.. Одним словом…

В ужасе и отчаянии он впился взглядом в опершегося на лопату подметальщика, словно ждал от него подсказки и лишь спустя несколько минут неуверенно проговорил:

— Забыл… Забыл, дружище… Не обессудьте…

— Бывает. — Подметальщик понимающе кивнул. — Я тоже намедни хотел жене что-то сказать, а пока шел домой, из головы-то и вылетело.

— Забыл! — счастливо воскликнул Винце Кишш. — Понимаете, дружище, я забыл!.. Хранил, хранил, а оно возьми да и выпади из памяти, как форинт из дырявого кошелька.

— Если не очень переживаете, — заметил старик, — то оно, может, и лучше. Бывает, приятней о чем-то забыть, чем терзаться попусту. Ну, закуривайте еще! Теперь уж и я заодно подымлю. Я, знаете ли, в последнее время поменьше курить-то стал. Доктор говорит — вредно.

Они стояли по обе стороны большой широкой лопаты и дымили.

— Весна скоро, — сказал немного погодя Винце Кишш. — Я на рассвете слышал, дрозды пели.

— И я слышал. — Лицо подметальщика просветлело. — Я и жене сказал: слышь, говорю, рулады-то выводят, точь-в-точь как в наши детские годы… Вот вы скажите-ка, только по всей правде, разве не так выводят?

— Как не так? — Винце Кишш стряхнул пепел, следя, чтобы тот упал на лопату. — Верно вы говорите, дружище, в точности так и выводят…

Власть природы.

Рисунок Дёрдя Варнаи.

Примечания

1

Национальное блюдо: уха с красным перцем. (Здесь и далее — прим. перев.)

2

Сорт венгерского белого вина.

3

Кусочки мяса, тушенные в соусе с красным перцем и луком.

4

Вид спортлото, когда угадываются результаты футбольных матчей.

5

Венгерская карточная игра с тремя участвующими.

Оглавление