«Ведро»

Павел Максимов Ведро Рассказ

Не спится деду Артему. Роятся в голове тоскливые мысли, давит и давит подушка…

Черт ее знает, эту подушку! Сколько лет проспал без кручины, а нынче будто кто булыжников в нее насовал. Вспушит ее Артем, взобьет, повернет и так и этак, а уляжется — снова давит.

— Слышь, Катюша, проснись!..

— Видела я сон, Артем! Ох, и поганый сон! — бабка даже глаза прижмуряет, до чего поганый. — будто принесли нам повестку в суд, и будто написано в той повестке: «От лица всего колхоза явиться с ответом деду Артему».

— И принесут! — кричит дед Артем в самое ухо бабке Катюше. — Без всякого сна принесут!..

Обидевшись на вещий катюшин сон, Артем отворачивается и затихает. Молчит и бабка. Маятник стенных часов равнодушно считает секунды: раз, два, три...

Чего же не спится деду Артему?

Нынче вечером было у них в колхозе «Рассвет» собрание. Разные вопросы решали. И по культуре и по хозяйству. А в самом конце, когда все уж за шапками потянулись, взял слово председатель, Илья Ильич:

— Погодите, товарищи, малость. Вопрос в разном есть. Так. Проезжал наш обоз, в пятницу дело было, через соседский хутор Веселый. Так. Дорога, стало быть, там проходит, потому и проезжал, не в этом дело. Так. И было на веселовском общественном колодце ведро. До тех пор было, пока наш обоз не проехал... Стыд и срам! Неизгладимое пятно на весь колхоз! Кто-то, стало быть, из наших обозников посягнул... Так. Теперь председатель ихний Лука Ильич, мне и говорит: «Верните, а не то осрамлю. Во всех хуторах абсолютно. В газету районную напишу, в суде походатайствую. Пускай, говорит, этот прохвост, посягнувший на наше добро, а на вашу честь, отнесет ведерко обратно. Нынче ночью, если днем совестится. Не будет утром ведра, на себя пеняйте». Так мне сказал Лука Ильич. Да и сами вы его хорошо знаете: на слово не очень воздержанный и полушку общественную не простит. Конечно, могу я отослать веселовцам и свое ведерко, похлеще ихнего, но не в ведерке ж дело! Хочется мне, чтобы сам посягатель отнес, чтобы совесть в нем всколыхнулась…

Сумрачные разошлись рассветовцы по домам.

Вот и не спится теперь деду Артему. Месит кулаками подушку, ворочается с боку на бок, вздыхает.

— Бабка, Катюша! А вдруг посягатель не отнесет? Что тогда? А? Пятно на колхоз? Да я ж, Катюша, вот этими руками честь его добывал. Али не жалко мне нашей чести?.. И пойдет, значит, по округе молва: дескать, рассветовские колхозники на ведерко соседское позарились. Срамота! Бабка, Катюша! Вот что я, значит, придумал. Это наше... ведерко новое... давай отнесу! А?

— Укрыть посягателя?

— Луку Ильича успокоить. Колхоз от стыда уберечь. Нельзя ж, Катюша, чтобы из-за одного прохвоста весь колхоз пятно носил. А потом мы тут сами разберемся.

— Отнести, оно, конечно, не мешало б для верности. Но вдруг они там, веселовские, в кустах сидеть будут и подмечать: кто ведерко к колодцу доставит, тот и есть посягатель. Добьешься себе позору на всю жизнь!

Дед Артем досадливо машет рукой и опускается на подушку. Тихо в горнице... И представилось деду Артему: теплая комната, койка, на койке лежит посягатель. Крепко обнял веселовское ведерко — и, знай, похрапывает. Часы же стучат и стучат, так и достучатся до утра. А утром... просторный зал суда, до отказа набитый народом.

Лука Ильич в переднем ряду сидит козырем. Его дело правое. А дед Артем — ответчик. Совестно ему посмотреть на народ, так и сидит, трещины на полу считает. А кругом шепот, смешки: «Рассветовские-то, ха-ха, слыхал? Ведерко в Веселом свистнули!», «Рассветовские? Да ну? Такой был колхоз!..», «С малого, известно, начинается…» «Это так...»

Вспотевший от волнения дед молча спускается с койки, натягивает сапоги.

— Куда ты, Артем?

— Отнесу, Катюша. Отнесу, и все. Говори про меня, что хошь, а колхоз пятнать не позволю. Не-ет, не позволю!..

Дед выходит в чулан. Бабка Катюша слышит, как он гремит там ведрами, выходит во двор, хлопает калиткой. Катюша вздыхает и говорит:

— Дай боже, чтоб не заметили...

Не улице, несмотря на поздний час, дед Артем увидел своего соседа Евлампия Антоновича. Осторожно, будто крадучись, тот проходил как раз мимо двора Артема. Прятаться было поздно, и дед Артем, скрывая ведерко за спиной, поприветствовал соседа:

— Добрый вечер, Антоныч!

— Взаимственно.

Зашагали рядом. Только теперь заметил дед Артем в руке соседа новое, оцинкованного железа ведро.

— По воду, значит, собрался! — спросил Артем, желая нарушить неловкое молчание.

— По воду... А ты, соседушка?

— Катюша моя что-то занедужила. Думаю: дай уважу старой, принесу студеной водицы.

Опять зашагали молча. Да и о чем было говорить двум почтенным людям, степенно шагающим вперед, «по воду», когда все хуторские колодцы давно остались позади.

Вот скоро и улица кончится, а они все идут... Как же быть? Надо же положить конец этой неудобной прогулке... И дед Артем сказал, чрезвычайно удивившись:

— А ведь мы не туда идем, Антоныч. Как ты мыслишь? Я что-то без очков плохо разбираюсь.

— Вот и мне сдается, будто не туда.

Остановились, недоуменно осматриваясь по сторонам.

— Так ведь это Степана Кузьмича хата?

— Кажись, Кузьмича.

— А колодцы, значит, туда?

— Туда, значит...

Помолчали...

— Должно быть, жать начнем скоро, — беспечно сказал Евлампий Антонович. — Хлеба нынче хорошие...

— Отменные нынче хлеба, — подтвердил дед Артем, с каким-то особенным интересом рассматривая звезды на небе...

— Читал я, Антоныч, шибко дела теперь идут в Китае. Наступление... Город за городом... Ты не читал?

Вместо ответа Евлампий Антонович испустил богатырский рык, круто отвернулся от непрошенного собеседника и быстро пошел, почти побежал по веселовской дороге. Дед Артем посмотрел ему вслед, вздохнул и сказал:

— Такие-то, значит, делишки, — и зашагал в обратную сторону.

— Или уже отнес тот... посягатель? — спросила бабка Катюша, глядя на вернувшегося деда с ведерком,

— Понес!.. И ведь какой человек! Сроду бы не подумал. Евлампий Антонович!.. Как он рыкнуп на меня, Катюша. Ты б послушала! Что бирюк твой. Я так думаю: совесть это в нем проснулась и рыкнула.

— А ведь может быть. Может, он и есть посягатель. С обозом Евлампий ездил.

— Я ж ему, как себе, доверял! — кипятился дед Артем, снова взбивая подушку. — Евлампий Антонович! Первейший колхозник!.. А может, и неповинен Евлампий? Может, как и я, ночь прокручинился?.. А вдруг он и в самом деле не брал? Ну да, не брал! Что ж, я не знаю Евлампия? А веселовцы теперь его отметят, как виноватого. Члена правления!..

Снова дед Артем погружается в думы. С прежним равнодушием считает секунды маятник: раз, два, три... Дед подумал; хорошо бы маятник остановить, задержать ход времени, подумать, принять решение. А потом снова в ход пустить. Стучи, пожалуйста! Но тут же отверг нелепую мысль.

Вот Артем снова поднялся и стал искать сапоги.

— Какой такой может быть сон, бабка, когда Антоныча заметить могут? Невиноватый он!

— А ты что, виноватый? Тебя-то ведь тоже увидят!

— Пускай меня. Пускай! Я не против...

— Обоих заметят...

— Того я и желаю. На Евлампия не сразу подумают. Член правления! Меня скорее заподозрят. Того мне, Катюша, и желательно, чтобы не на члена правления, а на рядового колхозника подозрение пало. Это ж для колхоза вдвойне легче...

Ухватив ведерко, Артем кинулся в дверь. Чтобы избежать неприятных встреч, он выбрал путь напрямик, через огороды. Да и надо было спешить: до утра оставалось три—четыре часа...

У веселовского общественного колодца дед увидел два ведра.

— Вот это Евлампия, — размышлял Артем, глядя на оцинкованное ведерко, — а это... постой! Где я видел такую дужку?.. У Гашки, у председателевой?! Вот где! Она ж по воду мимо ходила. Я ж тогда еще подумал: вот так дужка! Чисто серебряная...

Поставив свое ведро, дед поднял глаза к небу, усиленно соображая:

— Кто ж таки есть посягатель? Евлампий? Илья Ильич?

* * *

...Утром к правлению колхоза «Рассвет» подкатила подвода, груженная ведрами. Правил лошадьми сам веселовский председатель Лука Ильич.

— Принимай свое добро, — смущенно сказал он стоявшему на крыльце Илье Ильичу. — Натащили за ночь... ваши... к нашему колодцу...

— Себе оставил?

— Все привез.

— Стало быть, ваше нашлось?

— Нашлось, будь оно проклято. В колодце было. Значит, приехала Ивана Антоныча Анка, что в Ленинграде учится, пошла по воду и по неопытности упустила. Ты, Илья, извиняй... А у нас, знаешь, что смеху было... Полная ночь! Пошла тетка Лукерья к колодцу, глядит — ведро. Мне принесла. Вот, говорит, рассветовские вернули. За Лукерьей Раиса Степнова пошла, тоже ведерко приносит. За Раисой — Варвара Фоминична. Эта принесла сразу три. Вот так, думаем, урожай! Стали мы тут из-за интересу следить: как принесет какой, мы то ведерко в кусты и ждем свеженького...

Но Илья Ильич не слушал соседа. Он глядел на ведра и думал; «Стало быть, не одного меня тревожила эта ночь». А вслух он сказал:

— Значит, приехала Анка?

— Анка-то? Приехала! Как же...