«Песни северного ветра»

Песни северного ветра (fb2) - Песни северного ветра 365K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Алексей Викторович Щуров

Песни северного ветра Английские и шотландские баллады в переводах Алексея Щурова Алексей Викторович Щуров

© Алексей Викторович Щуров, 2015

© Алексей Викторович Щуров, перевод на русский, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Старая и непростая баллада

А, братец, спой вчерашнюю нам песню!

Послушай, мальчик, старая, простая.

Вязальщицы, работая на солнце,

И девушки, плетя костями нити,

Поют ее; она во всем правдива

И тешится невинностью любви,

Как старина.

У. Шекспир. Двенадцатая ночь, или что угодно.1

Как ни странно, но герцог Орсино, персонаж шекспировской комедии «Двенадцатая ночь», довольно емко и лаконично раскрывает суть любой народной песни, в том числе и баллады. Прав был и он, прав был и Шекспир, в эпоху которого баллады были так популярны и служили для развлечения. Однако по-настоящему интерес к народной балладе пробудился только в XVIII веке, когда народные тексты принялись записывать.

Это и не удивительно, ведь как и любое произведение, существующее исключительно в устной форме, баллада претерпевает массу превращений. Один и тот же текст может насчитывать примерно до двух десятков вариантов исполнения, как в случае с самой знаменитой английской балладой «The Twa Sisters» («Баллада о двух сестрах»). А может быть и единственный вариант, дошедший до нас, благодаря сначала любителям, а потом уже и ученым-фольклористам, как в случае с текстами «The Twa Knights» («Два рыцаря»), «Young Peggy» («Юная Пегги») или даже с «Alison Gross» («Алисон Гросс»).

Изначально баллада – синкретичный жанр. Это был обрядовый игровой танец, сопровождаемый аккомпанированием на простейших музыкальных инструментах и незамысловатым текстом с припевом, или рефреном. Да и само слово баллада (balada, baladeta), впервые зафиксированное в рукописи провансальской поэзии XIII века, происходит от окситанского balar – танцевать. Позже баллада становится одним из жанров куртуазной (придворной) поэзии и проникает в Англию после норманского завоевания. Лебединой песнью придворной баллады становится знаменитая «Greensleeves» («Зеленые рукава»), авторство которой до сих пор не установлено, и по некоторым предположениям, оно могло бы принадлежать Генриху Тюдору VIII, посвятившего признания возлюбленного своей фаворитке, а потом и второй супруге Анне Болейн.

Между тем, английская и шотландская народная баллада отличается от литературной рядом стилистических приемов.

Первое, на что можно обратить внимание – не разбивка текста на четверостишья или в некоторых случаях шестистишья, а на количество слогов в строках. Для современного читателя, воспитанном на лучших образцах классической поэзии, оригинальные английские тексты, безусловно покажутся дикими и примитивными, однако, не стоит забывать, что любой фольклорный текст – прежде всего устная импровизация, поэтому такие несовпадения или навешивания слогов в строке для большинства текстов скорее закономерность. Так звучит одна из строф баллады «Rose the Red and White Lily» («Алая Роза и Белая Лилея»):

Now Sweet Willy’s gane to the king’s court, (9)

Her true-love for to see, (6)

An Roge the Roun to good green wood, (8)

Brown Robin’s man to be (6).

В скобках после каждой строки указывается количество слогов, подсчитанных во время прочтения текста. Равное количество слогов наблюдается только в четных строках, но и этот принцип может не соблюдаться. Вот как это отражено в переводе одного из вариантов баллады о гордой красавице Маргарет:

Наряды ей шили из шелков, (9)

Привозимых из-за морей, (8)

Она любовалась своей красотой (11)

Много дней и ночей (6)2

В некоторый случаях может изменяться и ритмический рисунок текста, причем такие изменения могут довольно частый характер даже в тексте одной баллады. В переводе баллады «Fair Jannet» («Красавица Дженнет») внутри четвертой строки встречается цезура, нарушающая гладкость стиха:

«A French lord maun I wed, father?

A French lord maun I wed?

Then, by my sooth», quo Fair Janet,

«He’s ne||er enter my bed».

«За старого Галльского лорда, отец?

Быть Галльскому лорду женой?

Клянусь! – говорит она. – Никогда

Не де||лить ему ложа со мной!»3

Иногда ритмический рисунок внутри текста оказывается произвольным, что еще один раз подчеркивает импровизационный характер исполнения той или иной баллады на прмере одного из вариантов «Queen Eleanor’s Confession» («Исповедь королевы Элеонор»):

Our queen’s sick, an very sick,

She’s sick an like to die;

She has sent for the friars of France,

To speak wi her speedilie.

«I’ll put on a friar’s robe,

An ye’ll put on anither,

An we’ll go to Madam the Queen,

Like friars bath thegither».

«God forbid,» said Earl Marishall,

«That ever the like shud be,

That I beguile Madam the Queen!

I wad be hangit hie».

The King pat on a friar’s robe,

Earl Marishall on anither;

They’re on to the Queen,

Like friars baith thegither.

Королева больна, очень, очень больна,

Дух испустит она вот-вот;

Двух монахов из Франции к своему

Одру королева зовёт.

Лорду-маршалу король говорит,

Такую речь он ведёт:

«Двух монахов из Франции в этот час

Королева при смерти ждёт.

Извольте, лорд-маршал, рясу надеть,

Я тоже надену рясу;

Мы будем королеву вдвоём

Готовить к смертному часу».

«Избави Бог, – лорд-маршал сказал, —

Смертельна её вражда.

А вдруг она заподозрит обман?

Повешен я буду тогда».4

Импровизация также накладывает свой отпечаток на рифмовку. В четверостишьях чаще всего рифмуются односложные слова, по типу take-bake (кровь-любовь) в четных строках. Такая же рифмовка часто встречается и в двустишьях, разорванных рефреном. Этот принцип рифмовки становится сквозным, если речь идет о шестистишьях (take-bake-make, кровь-любовь-морковь). Очень редко рифма может отcутствовать. Также есть случаи, когда слово может зарифмовать само себя по типу king-king (король-король), did-did (сделала-сделала), her-her (ее-ее). В русской переводческой традиции принято избегать двух последних приемов, однако, не следует забывать, что такая скудость или отсутствие рифмы связано с недостатком времени что-либо обдумывать: баллады исполнялись на ходу, а для слушателей было важно содержание и чувства, описываемые исполнителем. К тому же, не будем забывать, что все эти «огрехи», пинаемые отечественными критиками и теоретиками стихосложения, мастерски возводит в ранг художественного приема Роберт Бернс, и С. Я. Маршак, невзирая на свойственное ему желание облагородить переводимый текст в тех же народных балладах, волей-неволей был вынужден сохранять эту народную стилистику в лирике Р. Бернса. Так, в варианте баллады «Sheath and Knife» («Ножны и нож»), в первой строфе нет рифмы в двустишьи, разорванном рефреном, зато рифмовка рефрена совпадает (кровь-любовь):

It is talked the warld all over,

The brume blooms bonnie and says it is fair

That the king’s dochter gaes wi child to her brither.

And we’ll never gang doun to the brume onie mair.

В переводе, включенном в этот сборник, тип рифмовки рефрена соблюдается, однако, оказываются зарифмованными и нечетные строки:

По миру летит людская молва

Рактиник цветет, как его не любить

Королевна от брата сынка родила

За цветами больше нам не ходить5

Пример двустишья, разорванного рефреном из «Баллады о двух сестрах» («The Twa Sisters»):

There were twa sisters in a bower,

Binnorie, o Binnorie.

There came a knight to be thier wover

By the bonny mill-dams of Binnorie.

К двум сестрам в терем над водой

Биннори, о Биннори

Приехал рыцарь молодой

У славных мельниц Биннори.6

Пример четверостишья с отсутствием рифмы в балладе «Queen of Scotland» («Королева Шотландии»):

«In Reekie’s towers I hae a bower,

And pictures round it set;

There is a bed that is well made,

Where you and I shall sleep».

Однако в переводе этой строфы из соображения благозвучия рифма присутствует:

– Во Град Дымов поедем мы,

В картинах мой покой;

На ложе славном эту ночь

Ты проведешь со мной.7

И, наконец, пример рифмы из одного слова, баллада «Young Peggy» («Юная Пегги»):

«Tho my father saw me in Jamie’s arms,

He’ll see me there again;

For I will sleep in Jamie’s arms

When his grave’s growin green».

Хоть видел отец меня с Джемми,

Увидит еще с ним меня;

Умрет он – в объятьях Джемми

Крепко буду спать я.8

И вот эти все «огрехи» стиля фиксируются собирателями фольклора, равно как и диалектные особенности каждого текста. Конечно, с первой книгой Аллана Рэмзи «The Tea-Table Miscellany» («Стихи за чаепитием») (1724) было не все так просто. Да, А. Рэмзи собирал лубки – рукописные списки баллад, работал в Адвокатской библиотеке со знаменитым манускриптом Баллантайна (XVI век), который был первым собранием шоландских народных баллад, но в силу того, что церковь в то время получила право контролировать типографии, этот первый сборник так никогда и не был напечатен массовым тиражом. Книга А. Рэмзи получилась далеко не тематической. Кроме народных баллад в него вошли некоторые стихотворения самого А. Рэмзи, его друзей, а также несколько стихотворений времен правления Англией Карла I и Карла II. Сам А. Рэмзи предлагает столь шутливое название для своего сборника, предлагая свои песни туда, где «e’en while the tea’s fill’d reeking round» («дымится налитый чай»), позаимствав цитату из журнала «The Spectator» («Зритель») (1711) Джозефа Аддисона и Ричарда Стила, призывавших вытащить все филосовствования, а также рассуждения о морали, сдобренные остроумием, из коморок и библиотек, школ и колледжей в клубы и собрания, в кофейни и чайные дома. Безусловно, А. Рэмзи ввел балладу не только в кофейни и чайные дома, но и усадил ее на скамьи библиотек, колледжей и даже университетов, потому что интерес к народной балладе подхватили епископ Томас Перси и Дэвид Херд.

О Томасе Перси, епископе Дромора и капеллане Георга III, можно сказать немало: редактор, публицист, переводчик, поэт, критик, издатель народных баллад. Он вспоминал, как на заднем дворе в куче дров нашел старую, почти непригодную рукопись с записями баллад и песен. Многих страниц в рукописи уже не было: слуги использовали ее для растопки. Сам Т. Перси писал, что «вырвал у служанки рукопись, которой та хотела растопить очаг». Поэтому во многих текстах были лакуны. Т. Перси восстановил недостающие фрагменты баллад, дописав их, как подсказывала ему фантазия и – точно так же, как и А. Рэмзи, – отполировал язык, сделав его более литературным, причем правке подверглись тридцать пять из сорока шести текстов. В 1765 году выходит его трехтомник «Relics of Ancient English Poetry» («Памятники старинной английской поэзии»). В отличие от альманахов А. Рэмзи этот сборник был посвящен исключительно народной балладе и позже дополнялся народными текстами, записанными Т. Джонсоном, У. Шенстоном и Т. Уортоном. Значение труда Т. Перси трудно переоценить. Его сборник вдохновил на дальнейшие литературные искания таких поэтов, как Роберт Бернс, Сэмюель Кольридж, Уильям Вордсворт и Вальтер Скотт, при этом Р. Бернс писал свои баллады и стихотворения на шотландском диалекте, а Вальтер Скотт даже издал свой собственный сборник шотландских народных баллад.

Совершенно иной подход к собиранию баллад был у Дэвида Херда, сначала собиравшего шотландские баллады и песни как любитель, а потом заложившего основы научной записи народных песенных текстов в Англии и Шотландии. С голоса Д. Херд записал шестьдесят героических баллад и триста песен. В 1769 году вышел сборник «The Ancient and Modern Scots Songs, Heroic Ballads etc» («Древние и новые шотландские песни, героические баллады и прочее»), который потом был дополнен и в 1776 году превратился в двухтомник «Ancient and Modern Scottish Songs» («Древние и новые шотландские песни»). Однако, чем так важен подход Д. Херда? Прежде всего, не дописыванием или восстановлением утраченных по каким-то причинам фрагментов текста. Д. Херд записывал тексты и не подвергал их никакой редакторской правке, будь то правка в угоду вкусам общества или формальная редакторская коррекция, как было со сборниками А. Рэмзи и Т. Перси. Д. Херд записывал тексты во время их живого исполнения, и поэтому он сохраняет также все диалектные особенности языка – лексические и грамматические. Затем, Д. Херд во втором издании объединяет «древнее» и «новое», показывая тем самым преемственность народной традиции. Как поясняет Д. Херд, не в праве редактор править язык, грамматику или произношение стиха по одной простой причине: редактор не обладает достаточными познаниями, к тому же тем самым он может погубить музыку сердца, которой, по мнению Д. Херда, были народная песня и баллада.

В ХIX веке появилось еще два монументальных собрания народных баллад Англии и Шотландии, о которых в отечественных предисловиях упоминали или мельком или ничего не говорили вообще. Подобно Д. Херду записывать баллады с голос стал тогда еще никому неизвестный литератор Вальтер Скотт, который специально разыскивал тех, кто хоть в какой-нибудь мало-мальской степени сохранил устную традицию среднtвековых менестрелей. Кстати, было бы несправедливо приписывать все труды по собранию текстов только В. Скотту, ведь у него было три помощника – Джон Лейден, сын пастуха, самостоятельно выучившийся грамоте и современным языкам, Джеймс Гогг, доставивший В. Скотту большую часть балладного и песенного материала, при чем многое, по словам Дж. Гогга, знал он сам, и Уильям Лэдлау, впоследствии ставший у В. Скотта управляющим. Количество материала было действительно огромным, и В. Скотт не только умело адаптировал тексты, но и – в ряде случаев, к сожалению, срабатывала игра на читателя – приглаживал стиль ряда текстов, при этом создавая компилированные версии, хотя к своей чести никакой отсебятины он в народные баллады не привнес. Умалять значения труда В. Скотта все же дело неблагодарное: его трехтомник «Minstrelsy of the Scottish Border: Consisting of Historical and Romantic Ballads Collected in the Southern Counties of Scotland; With a Few Modern Date Founded Upon Local Tradition» («Песни шотландской границы: собрание исторических и романтических баллад, записанных в южных графствах Шотландии; а также новые баллады, основанные на старинных традициях») вышел в издательстве Джеймса Баллантайна в 1802–1803 годах и принес поэту, тогда еще не автору крупных исторических романов, мировую славу. В первых двух томах действительно были народные баллады, а в третьем – произведения самого В. Скотта.

В сборник В. Скотта входит обширное предисловие, комментарии перед каждой балладой, текст и перевод шотландских диалектизмов на английский язык. Во многих балладах описываются исторические события периода существования Шотландии как самостоятельного королевства, в частности события, происходившие на спорной территории, так называемой англо-шотландской границы, ныне – Скоттиш-бордерз. Например, в балладе «Battle of Outerburn» («Битва при Оттерберне») описывается резня между войсками Перси и Дугласа; те же события описывает и огромная баллада в двух частях «Chevy Chase» («Охота в холмах Чевиот»). Или на фоне истоических cобытий опиываются коллизии любовного характера («Fair Flower of Northumberland», в этом издании – «Дивный цветок Нортумберленда»). Также в сборнике представлены баллады натурмифологического характера, вроже «The Woman of Ushers-Well» («Женщина из Ашерз-Велл»). В. Скотт не приводит вариантов одного и того же текста в своем сборнике, поскольку цель его была ознакомить читателя с народной шотландской балладой и пробудить к ней новый интерес, и такой иинтерес – не только к балладе, но и к фольклору в целом – разгорелся в эпоху романтизма. Такой же подход будет применять другой фольклорист – Джеймс Френсис Чайлд, профессор Гарвардского университета.

Можно было бы с легкостью отнести Ф. Чайлда к представителям сравнительно-исторической школы, однако исследователь не ставил задачи исследовать эволюцию или поэтику сюжетов, или, скажем, стилистическое своеобразие изучаемых текстов в историческом разрезе. Ф. Чайлд ставил перед собой скромную и одновременно непосильную задачу: собрать как можно больше текстов тех же баллад и создать их каталог.

Каталогизация означала в первую очередь поиск всех возможных вараиантов одного текста, сведение их в одном разделе и описание источников, в которых эти тексты были записаны. Интересно, что за основу своего каталога Ф. Чайлд берет не английские сборники, а сборник Свена Грундтвига «Danmarks gamle Folkeviser» («Старинные датские баллады»). Работал же Ф. Чайлд исключительно с малоизвестными рукописями из частных коллекций, собрав таким образом триста пять текстов, многие из которых имели по несколько вариантов, некоторые – более двух десятков. Каждый текст был пронумерован, а его варианты проиндексированы. Например, балладе «The Gardener» («Садовник») присвен номер 219, и ее варианты идут под индексами 219 А, 219 B, 219 C. Также нумеруются и строки в стихотворных текстах. Перед каждой балладой идет краткий обзор рукописей и анализ изменений сюжета. В конце кажого тома – комментарии к текстам и диалектизмам.

Труд Ф. Чайлда стал классическим. Впервые он вышел десятитомным изданием и назывался «The Collection of English and Scottish Ballads» («Собрание английских и шотландских баллад») c 1882 по 1892 годы. Позже издание для удобства публикации было отредактировано и превратилось в пятитомник под тем названием, под которым мы знаем его теперь – «The English and Scottish Popular Ballads» («Английские и шотландские народные баллады»). Примечательно, что каждый том был тематическим, и в этом принцип каталога также оказался выдержан. Поскольку последний том увидел свет уже после смерти своего создателя, то в авторском предисловии сохранились названия для первых восьми: т.1. – баллады о сверхъестественных существах (эльфы, баруни, пикси и пр.), т.2. – балалды о трагической любви, т.3. – прочие трагические баллады, т.4. – нетрагические баллады о любви, т.5. – баллады о Робине Гуде, его последователях и друзьях, т.6. – баллады о других разбойниках, главным образом, о разбойниках с англо-шотландской границы, пограничных набегах, междоусобных войнах и пр., т. 7. – исторические баллады, в частности об исторических лицах и событиях и т. 8. – прочие баллады, преимущественно юмористические, сатирические и бурлескные; а также образчики моралите и духовных песен, а также все прочие образцы, не вошедшие в предыдущие тома.

Безусловно, были и другие сборники после собрания Дж. Чайлда, однако даже сегодня его труд считается наиболее фундаментальным. Что касается этого издания, то здесь представлен довольно широкий тематический диапазон переведенных текстов, как переводимых ранее, так и до настоящего времени неизвестных русскоязычному читателю. Источником текстов служило собрание Дж. Чайлда, и если приводятся варианты перевода, то указывается индекс версии текста по этому собранию. Имена персонажей записаны согласно современным нормам произношения, однако в двух балладах намеренно сохранено диалектное написание имени Элеоноры Аквитанской. Вторым источником послужил сборник «A Book of Old English Ballads» («Книга старинных английских баллад»), из него был взят текст «Fair Rosamond» («Прекрасная Розамунда»). Тексты «Greensleves» («Зеленые рукава») и «Scarborough Fair» («Ярмарка в Скарборо») взяты из открытых источников. Исключение составляют две скандинавские баллады – «Herr Mannelig» и «Varulven», поскольку их русская версия и ритмизация выполнены по подстрочникам и современным музыкальным композициям. Поскольку в подстрочниках к скандинавским балладам есть существенные расхождения, первоначальная идея включить в сборник скандинавские баллады сошла на нет. Однако, изначальное название – «Песни северного ветра» – осталось.

Многие баллады и их вариации до сих пор ждут своего переводчика, который не облагородит и олитературит оригинальные тексты в угоду читателям, критикам и горе-переводчикам, признающим только классический стандарт русской поэзии XIX века, а сохранит их изначальную сюжетную и стилистическую дикость и простоту, с которой почему-то так жаждут бороться. Ждет так же баллада и подробного литературоведческого, исторического и культурологического изучения.

А пока пусть поет дикий северный ветер и поет свои песни.

Алексей Щуров

Чайлд-Уотерс

Чайлд-Уотерс молочному жеребцу, В конюшне гриву гладил рукой. К Чайлд-Уотерсу девушка подошла, Сияла она, как день, красотой: – Добрый Чайлд-Уотерс, господь с тобой, Пусть бог тебя, мой милый спасет! Был длинным мой золотой поясок, Но нынче не сходится он и жмет. Зеленый наряд, что свободен был, Теперь мне на чрево давит и жмет: Оно раздулось, оно хранит Дитя – любви нашей сладкой плод. – Красотка Эллен, коль ребенок мой, Как ты говоришь, – Уотерс в ответ, — Два графства – Чешир и Ланкашир — Я дам тебе в лен – и прощай навек. Красотка Эллен, коль ребенок мой, Как ты говоришь, тебе я отдам Два графства – Чешир и Ланкашир — И сын мой наследником будет там. Она отвечает: «Чайлд-Уотерс, молю, Ты лучше в уста поцелуй меня, Обширны Чешир и Ланкашир, Но мне не нужны они без тебя. Мигни мне, Чайлд-Уотерс, желанный мой, Порадуй скорее вниманьем меня. Зачем мне Чешир и Ланкашир, Коль жить мне, любимый мой, без тебя? – Завтра на север я еду верхом. Эллен, бежит путь дальний туда. Должна отправиться ты со мной: Бесценна твоя, Эллен, красота. – Молю, милый Чайлд-Уотерс, меня Возьми с собою хоть как пажа! – Коль так ты пажом захотела быть И мне прямиком говоришь, Эллен, Обрежь тогда свой зеленый наряд На дюйм повыше своих колен. И пряди златые ты подстриги На дюйм повыше от края бровей. По имени не обращайся ко мне — И будешь одним из моих пажей. Весь день на коне Чайлд-Уотерс мчал, Паж рядом бежит, вспотело чело; А сей рыцарь так благороден был: Не предложил Эллен сесть в седло! Весь день Чайлд-Уотерс ехал верхом, А паж босым сквозь ракитник бежал. Ах как благороден наш рыцарь был: Обуться пажу он и не предлагал! – Помедли, – молит Эллен, – мой друг, Зачем ты так скор? Я не чувствую ног. Дитя от тебя – и только! – клянусь; Оно бьется так, что порвет мне живот! Чайлд-Уотерс в ответ: «Гляди: водопад. Повыше чуть брод – такова здесь река». – Богом клянусь, – Эллен молвит в ответ, — Что в жизни не плавала я никогда. Пришлось войти в реку красотке Эллен — По подбородок в воду зашла: – Теперь только господа я молю, Чтоб этот поток я переплыла. Вздулась одежда Эллен пузырем — Так в этой реке вода солона, А мерзкий, о боже, Чайлд-Уотерс смотрел, Как деве преграды чинит река. Эллен сразу, выбравшись из воды, К коню Чайлд-Уотерса подошла, А всадник сказал ей: «Красотка Эллен, Смотри, куда доля тебя занесла. Вон там – замок, видишь, красотка Эллен? Ворота червонным златом горят. В нем – дюжины две прекраснейших дев, Чьи прелести красой мир затмят. Вон там видишь замок, красотка Эллен? Червонным там золотом башня горит: В ней – дюжины две прекраснейших дев, Я ложе делю с самой милой из них». – Чайлд-Уотерс, я вижу замок вдали, Ворота червонным златом горят. Да смилуется господь над тобой, И ангелы божии дом твой хранят! Чайлд-Уотерс, я вижу замок вдали, Ворота червонным златом горят. Тебя и прекрасную даму твою От бед пусть ангелы сохранят! Двум дюжинам самых прекрасных дев Из замка пришла пора в мяч играть, А самой прекрасной из них, Эллен, — Коня в стойле накрепко привязать. Двум дюжинам самых прекрасных дев Из замка в тавлеи пора играть, А самой прекрасной из них, Эллен, — Коню в стойле корму побольше задать. Сестра Чайлд-Уотерса тут как тут И брату такие слова говорит: – Не паж, а красавчик такой у тебя, Каких не видала земная юдоль. Таких не видала земная юдоль: Лицом он пригож, но брюхат он на вид, И пояс не сходится, глянуть изволь. Прошу тебя, Чайлд-Уотерс, мой брат, Пажа отпусти со мной в мой покой. – Пажу, что бежит по болотам и мхам, Пристало из миски с колен ужин есть На кухне с прислугою у огня, А не в покой к красавице лезть, Наряд чей богат и роскошней дня. Пускай с удальца слетает вся спесь. Отужинав, все почивать разошлись, А Чайлд-Уотерс пажу говорит: – Послушай, молодчик-паж, что тебе Сделать властитель твой повелит. Сейчас поживее в город спустись, По улицам да закоулкам беги, Но чтоб покрасивее шлюху привел — В объятьях ее хочу ночь провести. Ее на руках принесешь ко мне, паж, Чтоб ног не замочила в пути. Бежала со всех ног вниз, в город, Эллен, Все улицы и тупики обошла — И вот куртизанку – красивее нет — Она к Чайлд-Уотерсу принесла, Чтоб ног та не замочила в пути. С Чайлд-Уотерсом гостья на ложе легла. – О добрый Чайлд-Уотерс, тебя я прошу, Позволь у постели твоей на полу Мне сжаться в комок и так ночь провести: В твоем замке все отказали пажу. Прошла эта ночь, чуть зарделся рассвет, Проснувшись, Чайлд-Уотерс крикнул: «Вставай! Эй, паж, просыпайся, да в стойло беги, Пшеницы да сена коню задай Отборным черным овсом накорми, Я покидаю замок, лентяй!» Красотка Эллен с трудом поднялась И в стойло пошла жеребца кормить. Овса и сена с зерном задала: Сегодня Чайлд-Уотерс должен отбыть. К стене спиной прислонилась она — Ужасно и громко кричать начала. Стонать принялась так, что милая мать К сыну в покои незваной пришла. – Сын мой, Чайлд-Уотерс, – молвит она, — Скажи, не сглазил ли кто из слуг? В стойле стенает и криком кричит Неупокоенный злобный дух Или девица не может стерпеть Схваток и тяжких родильных мук? С постели Чайлд-Уотерс медленно встал, Рубашку из шелка он натянул, Но после сменил на белый наряд И громко на весь покой он зевнул. К конюшне придя и став у двери, Чайлд-Уотерс застыл на месте столбом: В конюшне лежит красотка Эллен В конюшне лежит красотка Эллен И песня ее – жалобный стон: – Усни, мой малыш, засыпай, дитя! Баюшки-баю, пора почивать. Как жаль, что отец твой – не король: Придется нам на соломе лежать. – Довольно! – Чайлд-Уотерс в конюшню вошел. — Стонать перестать, дорогая Эллен! В один день окрестим мы наше дитя И свадьбу сыграем на зависть всем!

Алая Роза и Белая Лилея

У Белой Лилеи и Алой Розы Любимая мать умерла. Отец на скверной женился особе: Была она к сестрам зла. У той злобной дамы два сына было — Юнцы хороши собой. Один из них с Алой Розой слюбился, А с Белой Лилеей – второй. Они запирались в большом покое И пели во все голоса Веселья такого давно не бывало В обширных владеньях отца. Но их услышала мачеха злая, К покою девиц подойдя: – Клянусь, что затею я вашу сломаю, Умолкните вы у меня! К себе вызывает старшего сына: – О сын мой, ко мне подойди! Боюсь, что время пришло, мой милый, В море на службу идти. – Коль, милая матушка, так вы боитесь, Мой долг – приказ выполнять, Но мне поклянитесь, что с Алою Розой Не будете вы враждовать. – Мой старший сын, язык придержи-ка, Вражда, словно тень, уйдет; Но Алую Розу любить запрещаю: Сердце она тебе разобет. Вот младшего сына она вызывает: – О сын мой, ко мне подойди! Боюсь, что время пришло, мой милый, В море на службу идти. – Коль, милая матушка, так вы боитесь, Мой долг – приказ выполнять, Но мне поклянитесь, что с Белой Лилеей Не будете вы враждовать. – Мой младший сын, язык придержи-ка, Вражда, словно тень, уйдет; Вторую сестру любить запрещаю: Сердце она тебе разобет. Алая Роза с Белой Лилеей Любимым смотрят вслед; Затихло пение в их покое — Так их застал рассвет, А злая мачеха снова у двери: Знать хочет сестер секрет. – Сестрица, – Лилея Белая молвит, — Пора из Барнсдейла бежать. Зачем оставаться нам в этом доме И в горе дни коротать? Выше колен зеленые платья Подрезали сестры быстрей, Кудри они золотые остригли На дюйм повыше бровей, И вот в часовню, где их крестили, Сестры сбежали скорей. Там сестры себе имена изменили, Им вот что пришло на ум: Одна сестра нынче милый Уильям, Вторая – Роджер-Шептун. Они поклялись, что в беде на помощь Сестра к сестре придет, Когда три раза подряд девицу Охотничий рог призовет. Служить королю пошел милый Уильям — Любимого при дворе найти, А Рождер-Шептун в лес зеленый подался К Бурому Робину в стрелки. Однажды стрелки метать камни стали — Кто дальше и тяжелей, А Рождеру стеречь приказали: Ведь был он всех слабей. Спиной прислонился Роджер к дубу, Вздохнул – попал впросак; Тут как тут молвит Бурый Робин: – Женщина стонет так. – Узнал ты меня по кудрям золотистым? Иль так красны мои уста? Моих грудей молочно-белых Не видел голыми ты никогда! – Не по кудрям золотистым знаю, И не по алым губам, Не по обнаженным молочно-белым Красивым твоим грудям: Кто бы в жилище к тебе ни зашел бы — Увидел бы женщину там. – Так ты пробирался ко мне в жилище, Тварь, лицемер, подлец! В руке моей нож – готовься к смерти, Тебя я зарежу, лжец! А Бурый Робин сказал ей в ответ: – Я в дом к тебе войду, И ножик из твоей руки Я быстро заберу. В жилище дверь сломал Бурый Робин Ночью, в десять часов, — И к часу дня пополудни у девы Под сердцем бьется сынок. Дни пролетели, месяцы – следом, Срок наступил рожать. Не может роженица вынести боли, Служанку хочет звать. И тут как тут встрял Бурый Робин: – Какая в ней нужда? Сумею и без нее принять роды, Разве не справлюсь я? – Знай: так же, как меня мать рожала, Так буду и я рожать. Рыцарям здесь нечего делать, Не им роды принимать! Возьми рог охотничий скорее, Три раза протруби: Мой брат при дворе королевском служит, Сюда его приведи. – Ах, брат у тебя и его больше любишь? Моя любовь не нужна? В треклятый рог не протрублю я — Труби в него сама! Она к губам рог приложила, Трижды в него трубит — Услышал при дворе милый Уилли На зов скорее мчит. Вскочил во гневе Бурый Робин — Яростный он и злой: – В жилище к девице не войдешь ты: Сперва сразись со мной! Внутри они дрались на мечах, До самого до темна, Алую Розу легко Робин ранил — На пол кровь потекла. К стене спиной она прислонилась. – Робин, услышь меня! Хоть я сражаюсь тебя не хуже, Не муж, а женщина я! На футов семь отскочил Бурый Робин: – О горе! Этот грех – мой: В жизни бы женской крови не пролил! Все только ради той, Чье имя Белая Лилея, Славная красотой! Смеется вдруг Белая Лилея, Радостна и весела: – Год или больше живу с тобою, А ты не узнал меня! Не кончился месяц – слух повсюду Крепкие корни пустил: Бурому Робину в чаще зеленой Сына стрелок родил. Поник слух и во двор королевский, Достиг ушей короля. – Честью клянусь! – король воскликнул. — Не верю в это я! Весело Дерзкий Артур рассмеялся, Так королю говорил: – Кто-то нелепую шутку придумал И по стране распустил. – Коня мне седлайте! – король воскликнул. — Стрелы и лук подать! Я сам в зеленый лес отправлюсь Воочую все увидать. Дерзкий Артур королю отвечает: – Тогда еду с вами я. Пажа хочу, государь, разыскать я: Сбежал он от меня! В зеленом лесу они гнали оленей, Весь день скакали вдвоем. Увидели в чаще лесной под вечер Бурого Робина дом. Тут король что-то заметил и молвил: – Артур, туда погляди! Не твой ли юный паж отдыхает Под деревом в тени? Тогда Артур в охотничий рог Пронзительно трубит. Вскочил Милый Уильям и со всех ног К хозяину бежит. – Ты мяса не ел, Милый Уильям, Иль денег не видал? Иль словом тебя оскорбили, Что ты от меня сбежал? – Ко мне добры вы были, хозяин, Отказа ни в чем не знал, В веселый зеленый лес я подался И брата повидал. И тут король взялся за дело: – Ответь, красавчик, нам Кто дом построил под тем дубом, Кто обитает там? – Простите, – ответил Милый Уильям, — Cказать я не могу. Прошу вас к дому не подходите: Накличите беду. – Язык, красавчик-паж, придержи-ка! Совет я не приму: Войду я в дом и сам разузнаю, Что там и к чему. Они соскочили с коней белоснежных, В дом входят, забыв про страх И видят они, как у Белой Лилеи Сын сладко спит на руках. – Троном клянусь! – король восклицает. — Молва изрядно врет: Вместо разбойника в этом доме Прекрасная дама живет! И тут решила Алая Роза, Колено преклонить: – О государь благородный, позвольте Вам все объяснить. Отец наш – лорд из Барнсдейла богатый Но матушка умерла. Он злую женщину взял себе в жены — Не знали мы добра. Два сына у злой мачехи было — Солнцу равны красой. Сестра моя одного полюбила, Сердце отдал мне второй. И Дерзкий Артур так тогда молвил (Он с королем рядом встал): Жизнью клянусь, что в этом мальчишке Я Алую Розу узнал! С охоты вернулся и Бурый Робин, Принес оленя в дом. Но увидав короля, испугался И к двери отпрянул он. За руку король его взял и молвил: – Не причиню зла тебе. С зеленым лесом скорее прощайся: Жить будешь при дворе. Трепетно Белой Лилеи сына Король на руки берет. – Будет служить он стрелком мне верным, Как только подрастет. Два пояска золотых и два платья Зеленых, как листва, Король приказал для сестер доставить: Пусть блещет дам краса. В соборе пресвятой Марии Две свадьбы кряду идут; Молва за миг всю страну облетела, Колокола поют. Заговорила Алая Роза, При всех смеется она: – Если бы мачеха здесь оказалась, Что бы запела тогда?

Большой селки c острова Cьюл Cкерри

Земная нянюшка дитя Качает в люльке и поет: – Кто твой отец, не знаю я И не скажу, где он живет. Вдруг у изножья странник встал, И так младенцу говорит: – Я твой отец, мое дитя, Хотя земли дух мне претит. Я человек лишь на земле, А в море – верткий я тюлень. Мой дом – утесы Сьюл Скерри, Что на волну бросают тень. – О нет! – воскликнула она. — Сам селки предо мной предстал! Покинул остров Сьюл Скерри, И мне дитя свое отдал! Он золота кошель достал, Ей на колени положил, Сказав: «Сынка мне отдавай, Тебе за труд я заплатил. Пригреет солнце Сьюл Скерри, На камни теплый луч падет, И буду я сынка учить Играть в волнах и в глуби вод. Ты выйдешь замуж за стрелка, Стрелок умел – то знаю я. Он первым выстрелом убьет Малютку-сына и меня».

Уолтер Лесли

Был полдень понедельника, второго октября, К красотке Уолтер Лесли приехал – и не зря. К девице стул придвинул и тихо к ней подсел: – Зимой поедешь в Конланд со мной делить постель? Стакан он взял сразу ей выпить предложил, Но вряд ли дева знала, что сделать он решил. Украсть ее задумал, а не вина налить. – Зимой поедешь в Конланд со мной постель делить? Стакан иль два испиты – печали не бывать. Явился Джорди Лесли – в охапку деву хвать! Связал ее он крепко, чтоб на коня взвалить. – Зимой поедешь в Конланд со мной постель делить? Стоит мать на пороге – как солона слеза! Не дочь, а пыль дороги увидели глаза. Не дочь, а сабель отблеск увидела вдали. – Зимой поедешь в Конланд со мной постель делить? Приехали в таверну – тут слуги подоспели: Постель постлать невесте и жениху сумели. С изюмом пудинг и пирог смогли гостям подать. – Зимой поедешь в Конланд со мной в постели спать? Все гости – сыты и пьяны – уходят после спать, Оставив молодых в одной постели почивать. Он деву до белья раздел и уложил в кровать: – Зимой поедешь в Конланд со мной в постели спать? Так утомился Уолтер, что сон его сковал. А девушка решила: свободы миг настал! С постели соскочила, оделась поскорей: – Я не поеду в Конланд с тобой делить постель! Без башмаков и без чулок, сквозь вереск и по мхам Долин, низин и топей, она бежит к холмам. Близка погоня, стали кричать и вслед палить: – Зимой поедешь в Конланд со мной постель делить? Будь прокляты болота, где Дуффус-холл стоит: В них вязнут наши кони, наш предводитель спит. Уснул он сном глубоким – так крепок старый хмель! Никто не едет с Лесли делить зимой постель! – Мне лучше в Дуффус-холле хмель лэрдам продавать Чтоб проклятого Лесли мне больше не видать! Ни за какие деньги иль пива старый хмель Я не поеду в Конланд зимой делить постель! Мне прозябать на рынке у Дуффусов милей, Не видеть лишь бы Лесли соломенных кудрей! И даже если б Лесли хвостом их завязал Я не поеду в Конланд, чтоб он со мною спал! Девица хоть прекрасна и телом хороша, Но не имеет Лесли в карманах ни шиша. Ее мать так богата, но пташки след простыл! Не едет дева в Конланд спать с тем, кто ей не мил!

Убитый рыцарь

Разум сердцу не указ, Я безумству рад, Брел я как-то целый день И набрел на сад. Шел и шел я, а любовь Сердце в плен взяла: У ограды дева спит — Чудо как мила. Целовал ее в уста, Тормошил рукой: – Пробудись, краса моя, Спишь ведь день-деньской. Сердце ужасом полно, Ноет и щемит: Сад у твоего отца — Рыцарь там убит. – Сокол у него каков? Пес каких кровей? Меч его в лежит в ножнах Золота ценней? – Сокол улетел давно, Конь в узде стоит, Обнаженный меч весь в крови, Рыцарь мертв лежит. – А в каких он был чулках? В башмаках каких? Плащ каков был? А камзол? Разглядел ты их? – Алый у него камзол, Красный плащ в крови, На шнуровке башмаки, И черны чулки. Локон злат расчесан был, Лег он на чело. – Расчесала я вчера, — Горек девы вздох. — Кто найдет перчатки мне, Даст мне башмачки? Милый мертв – и кто теперь Скрасит дни мои? – Я перчатки вам подам, Дам и башмачки. Милый ваш мертв – я теперь Скрашу ваши дни. – Я заботу не приму: Вас не знаю я. Милый мертв – пускай господь Сбережет меня. Рыцарь пальцы белы сжал, Дева рвет власы; Маску он с лица сорвал: – Больше не скорби! Я – твой, ну а ты – моя, Мне верна в любви! Вместе будешь жить со мной, Зла не зная, ты.

Капитан Уорд и «Радуга»

Вставайте все матросы под барабанный бой: Плывет корабль пиратский из дали голубой! Сам Уорд корабль грозный свой на нас ведет в атаку, Раз в тысячу лет знает мир подобного вояку. К нам хочет он вести корабль и братию свою Шестого января пират письмо шлет королю: «Коль ваш король, пока пишу, меня и знать не знает, Пусть злата тридцать сундуков мне в откуп отсылает». – Ну нет! – король изрек. – Ему не сдамся ни за что! Им всей Испании король обманут был легко, Французов тоже он предал – как слову пса поверить, Коль может дерзостный корсар так лгать и лицемерить? И приказал тогда король корабль снаряжать, Он имя «Радуга» носил – прекрасней не назвать. Теперь плывет он по морю и на борту исправно Несут морскую службу пятьсот матросов славных. От «Радуги» бежали прочь голландцев корабли, Испанский бриг, французский барк с ее пути ушли. Вошел корабль в воды, где прячется пират. – Где капитан ваш? – громко уж с «Радуги» кричат. – Вот я! – Уорд в ответ. – Плыву к вам из дали морской. Был королевским ваш корабль – теперь он будет мой! – Король наш опечален, – так с «Радуги» в ответ, — Нет хуже флибустьера на море за сто лет. Торговых наших кораблей ты не щадишь, пират, И потому вестям с морей король совсем не рад. Отборных медных ядер град – их было пятьдесят — Послала метко «Радуга» во вражеский фрегат. Ни щепки не летит с бортов, и уцелел бушприт, И ядрами стальными Уорд по «Радуге» палит. – Огонь! Огонь! – кричит Уорд. – Гремит пускай пальба! Кто первый сдастся – гнить на дне трусливого судьба! Испанца с турком я топил, голландец гордый пал, Но англичан не трогал я – такой зарок я дал. И если б с вашим королем я повстречался в море, То храбрый Эссекс был бы жив, а я не знал бы горя. Вы Англии всей королю скажите за меня: На суше повелитель – он, король на море – я! Напрасной с «Радуги» была без удержу пальба, И, расстреляв весь арсенал, обратно поплыла. – О, государь, вернулись мы, не сделав ничего: Корабль Уорда крепок, и нам не взять его. – О боже! Трое верных слуг пропали у меня! — Король вcкричал. – Кого из них не отдадут моря? – Лорд Клиффорд, Камберленда граф, был верным вам слугой, Как понимаете, вторым был славный лорд Маунтджой, Был храбрый Эссекс третьим, от битв он не бежал, И он из-за Уорда в морях навек пропал.

Святая обитель

У Анни покой был дорогой Из камня и известняка. Вилли приехал к милой своей, Когда луна в небе взошла. В покои Анни стучится он, Зовет девицу, моля: – Милая Анни, прошу, открой, Впусти же к себе меня – Нет, – милая Анни ему в ответ, — Зачем мне впускать тебя? – Отец дал клятву; хочешь узнать — Придется впустить меня. Отец мой клятву дал сгоряча Что вместе нам не бывать А мать другую клятву дала: В невестках тебя не знать. – Сказал бы ты, Вилли, это тогда На первом свидании мне — Ничто бы не пробудило в тот миг Любви ответной к тебе. Уйду монахиней я в монастырь, — Молвила Анни в сердцах. – Уйду монахом я в монастырь, — Вильям ответил в слезах. Милая Анни к отцу пошла, К матушке – ни ногой: Скажет отец, достойна ль она В обители жить святой. – Молю я тебя, дорогой отец, Выполнить просьбу мою: Хочу жить монахиней в монастыре И там встретить смерть свою. – Желанью твоему, дочь моя, Преград не будет, о нет! Живи монахиней в монастыре, Умри там на склоне лет. Едут и едут дочь и отец — И вот монастырь предстал. Привратницу увидали они — Ее чепец златом сиял. – Сестра привратница, мне ответ, Скорее дайте, молю. Хочу жить монахиней в монастыре И здесь встретить смерть свою. – Легко тебе ответ, дева, дам, Получишь что хочешь ты. Монахиней скромной здесь живи, Здесь же ты и умри. Прежде чем станешь монахиней ты, Обет прими святой. В уста мужчин не целовать Под солнцем и луной. Второй обет – это тяжкий труд, Коль здесь ты будешь жить. И худший – третий: в церковь тебе Вовек уж не ходить. – Прежде чем стану монахиней я, Обет принимаю святой В уста мужчин не целовать Под солнцем и луной. Второй – тяжкий труд – принимаю я: Отныне здесь мне жить. И третий – худший – приму: вовек В церковь мне не ходить. Милая Анни семь долгих лет Монахиня в монастыре. А милый Вильям чахнет с тоски, Лежит на смертном одре. Мой сын, утешит, может, тебя Лорда иль герцога дочь? Иль от смертельной болезни, сын, Тебе уж не помочь? – О мать, утешить не сможет меня Лорда иль герцога дочь. Лишь милая Анни из монастыря Сумеет мне помочь. В шелка милый Вильям был облачен, В злато он был одет, И точно сказать никто бы не смог — Девица он или нет. Едут и едут все мать и сын, Пока монастырь не предстал. Привратницу увидали они — Ее чепец златом сиял. – Сестра привратница, мне ответ, Не дайте девице пропасть! Хочу в обитель святую попасть, Анни милую повидать. – Легко тебе ответ, дева, дам, Получишь что хочешь ты. Войди под нашей обители свод И милую Анни узри. Дочь герцога или лорда она, Но долго здесь живет. Выходит Анни – и тут же лик Любимого узнает. Приблизился милый Вильям к ней В уста хочет целовать, Но тихо шепчет она ему: – Обет я должна соблюдать.

Гил Брентон

Гил Брентон за морем в лесу Сосватал девицу-красу, Дают в приданое за ней Сто сорок добрых кораблей. Вот сорок – с пивом и вином, Вторые – с хлебом и зерном, С мускатным виноградом – третьи, С мукой – еще по сорок в клетях, По сорок – злато в дар везли, Последние – в залог любви. Вдовы сын, Вилли, стременной, Вослед бежал за госпожой. Хоть чуден свадебный убор, Невесте слезы застят взор. Наряд шитьем цветов цветет — Ручьем невеста слезы льет. – Откуда в туфельках вода? Или от ветра шла слеза? Иль грустно вам, что в этот раз Напутствий матушка не даст? А, может, не хотите плыть, Гил Брентону невестой быть? – Воды нет в туфельках моих, И слез от ветра никаких, Гил Брентону невестой рада Я быть, да только вот досада: Я плачу, вспомнив всякий раз, Что мать напутствия не даст. Красавчик-паж, в стране твоей Обычаи, как и в моей? – О нет, – он молвил. – Вам у нас Придется туго всякий раз: Девиц семь королевской крови Король наш в жены брать изволил, Но утром груди отрезал, И прочь с бесчестьем изгонял. Вы к нам прибудете, а мать Прикажет стул златой подать Девица вы иль нет – весь день Сидеть на нем вам, словно пень. Вы девственны – вам путь тогда В постель к супругу, госпожа. А коль уверенности мало, Нанять служанку вам пристало. Вот замок, наконец; и мать Велит златой стул деве дать. Девица или нет, она, Весь день на нем сидеть должна. Потом служанку, что ждала В покоях, дева наняла: – Пять сотен фунтов получи, Но с королем ночь проведи. Умолкнул колокольный звон, Вечерней мессы спет псалом, Гил Брентон с девой мир блюли, Пока ко сну не отошли. – О одеяла, вас молю, Подушки, на которых сплю, И простыни, поведать правду Сейчас я снова повелю: Чиста ли дева, что сегодня Со мною встала к алтарю, Чиста ли та, что мне дарила Сегодня девственность свою? – Пред алтарем с тобою встала Та, что утратила свой дар, В постели ты познал другую — Благой невинности фиал! Супругу вашу мучат боли: Родит она в своих покоях! В зал муж разгневанный сбежал И мать свою скорей позвал: – Несчастней мужа – я им стал! — Еще крещеный мир не знал! Любил ее покорной девой, А в жены взял брюхатой стервой! – Мой сын, побудь с гостями здесь, Уж я ее умерю спесь! Сама в покой тот расписной Пойду расправлюсь с девкой той. Сурова королева-мать: Идет к невестке дверь ломать. Сильна старуха-королева: С петель в один миг дверь слетела! – От лэрда или мужика, Иль конюха ты понесла? – Ни конюх, ни мужик, ни лэрд! Ко мне не прикасался смерд. Пред вами на коленях я. Молю, послушайте меня. Нас было семеро сестер, Краса чья затмевала взор. Семь лет одно занятье знали: Рубашки принцам вышивали. В субботу, в полдень – так случилось — Работа наша завершилась. Метали сестры жеребья, Кому гулять в лесу полдня. Увы мне! Горькую судьбу Мне, самой младшей, в том роду Пришлось познать. Был жребий мой Идти гулять совсем одной. Нарвать тимьяна, розмарина, Побеги терна и лещины, И алых роз на пол постлать, Чтоб милость матушки снискать. Я ни цветка не сорвала — Передо мной предстал тогда Прекрасный рыцарь; спору нет Он чисто был в тот день одет, Не знали пыли башмаки, И дороги его чулки. Клянусь, он не простолюдин, И явно королевский сын. Неважно дева иль жена — Весь день держал в лесу меня. Неважно дева иль жена — Он ночью отпустил меня. Златой мне локон подарил И сохранить его просил. Агатовые бусы дал — От бед спасут, так он сказал. Злат перстень – дар еще один Хранить должна я до седин. И перочинный нож отдал, Беречь его как жизнь сказал. – Где ж эти редкие дары, Что в чаще получила ты? – Готова я их показать. Служанка, мой ларец подать! Грыз королеву смутный страх, Но вот дары – в ее руках. – Побудь здесь, доченька, пока. Пойду собью я спесь с сынка. В зал королева-мать сошла И сына тут же позвала. – Где перстень злат, что до седин Беречь мог только ты, мой сын? Где перочинный нож? Тебя Его беречь велела я! И где же локон золотой, Который носишь ты с собой? Агатовые бусы где, Которые спасут в беде? – Я все их девушке отдал, В лесу ее я повстречал. Отдал бы весь отцовский лен — Увидеть бы ее взамен. Коль пташкой завладеть сумею, Всех замков я не пожалею! – Мой сын, оставь свои сомненья: Та девушка в твоих владеньях. И замки отдавать не стоит: Та пташечка в твоих покоях. Семья весь месяц прождала — Жена сыночка родила, На чьей груди писал писец: «Гил Брентон – славный мой отец».

Чайлд-Оулет

Леди Эрскин сидит в покоях, По шелку шитьем занята, Чайлд-Оулет с цепью златою Ходит туда-сюда. Однажды ему леди Эрскин Велит – ох зла госпожа: – Слишком богат лорд Рональд, Ему ты наставь рога. – О нет! – ответил Чайлд-Оулет. — Ведь сын я его сестры! И дядю не опозорю По прихоти госпожи! Леди из-под кровати Нож перочинный берет, За зелен корсаж втыкает — Струйкою кровь течет. В спальню лорд Рональд входит, От боли стонет жена. – На кремне чей крови брызги? Иль ты была не одна? – Чайлд-Оулет, твой племянник, Скрылся из спальни моей; Была бы тебе неверна я — Сделал бы шлюхой своей! Чайлд-Оулета сразу схватили — В темницу его заточить. Собрались все слуги лорда Решить, как его казнить. Одни предложили повесить, Вторые – огню предать, А третьи – на части мерзавца Двумя лошадьми разорвать. – В конюшнях стоят еще кони, Резвы они и быстры. Тогда четырех приведите, Для сына вашей сестры. За руки и за ноги Его привязали к коням И в Дарлингмур пустили Размыкать по полям. Нет вереска в Дарлигмуре, Что кровью не окроплен, На клочьях мха – клочья кожи Того, кто был казнен. Нет вереска в Дарлингмуре, Нет камыша у болот, Нет места, куда не попала Чайлд-Оулета кровь и плоть.

Cмуглая девушка

Смугла я – смуглее меня не найти, Как ягодки терна глаза черны, Проворна – проворней меня не найти, Как лани повадки мои вольны. Мой милый так горд и так родовит, Любезный мой друг такой богач, Но больше он на меня не глядит: С другой красоткой милый – хоть плач! Письмо он из города мне прислал, А в нем – несчастной девы судьба: Пишет, мол чувства ко мне растоптал, И слишком я для него смугла! Письмо отослала ему в ответ: «Любовь не ценю твою, милый, я, Коль шлешь свой пламенный мне привет, И на другую меняешь меня». Полгода прошло – срок невелик, Время так быстро стрелой летит, Да только дерзкий дружок мой сник, В постели стонет и хрипит. Полгода прошло – срок невелик, Время идет все быстрее вперед, Да только дерзкий дружок мой сник: Недуг – любви беспутной плод. Сначала за доктором он послал: – Должен мне доктор скорее помочь: От болей и мук погибаю я Терпеть совсем уже невмочь! Потом за город гонца шлет скорей, Гонца посылает милый за мной, За девой, чья кожа песка темней, И стать должна была женой. Да только доктор совсем не смог От мук любви дружка излечить; Лишь смуглой красотке, чей дерзок взор, Удастся муки облегчить. Узнаешь теперь, болезный мой, Как было тогда мне страдать, Когда я брела одна в летний зной, И не могла тогда бежать. Она к постели друга пришла, А он – от хвори совсем зачах. И так рассмеялась она, что едва Сумела устоять на ногах. – Глумился ты, презирал меня, Как многих других девиц, мой друг, Теперь расплата настигла тебя, И не спасешься от мук! Вот кольца снимает с пальцев она, По два, по три кольца – все сняла! – Вернула я кольца твои все сполна! Вспомнишь, кем я тебе была! Белую трость она в руку взяла, Его по груди дева тростью бьет: – Свое я слово назад отдала, Душа твоя пусть покой обретет. – О сжалься, сжалься! – взмолился он. — Прости же, прости, дорогая, меня! Дай мне немного в сердце своем Места, где смог бы выжить я! – Тебя не забуду я и не прощу, Пока я жива, пока я не умру! Я на могиле твоей спляшу, Где ты заснешь в своем гробу!

Дева и паломник

Дева к колодцу стирать пришла Динь-дилли-дон! Динь-дилли-дон! Дева к колодцу стирать пришла, Откуда трезвон? Откуда трезвон? Дева к колодцу стирать пришла, Покрыла белое тело роса. Поспи-ка сынок, поспи, эй! Песню тяни, да в пляс пустись, динь-дилли-дилли-дон! Дилли-дон! Тилли-бом, поспи-ка сынок, эй! Одежду всю отстирала – как быть? Вешает все на орешник сушить. Вот мимо паломник старый бредет И молвит: «Господь пусть тебя спасет! Подай флягу мне или чашку, молю, Чтоб мог утолить я жажду свою. – Ни чашки, ни фляги нет у меня, Чтоб напоить, святой странник, тебя. – Любовник из Рима твой прибыл давно, Ему ты в кубках подносишь вино! В свидетели бога дева звала, Что не было никого никогда. Ответил он: «Дева, ты солгала! Девять младенцев ты родила. Под изголовьем троих схоронила, Троих убиенных котлом накрыла. Троих погребла на зеленом лугу. Сочти-ка: девять всего. Я не лгу!» – О старец святой, ты не ведаешь лжи! Молю, в одной милости не откажи! Весь мир пред тобою, молю я, ответь: Как ты покараешь и что мне стерпеть? – Тебя не караю, но за грехи Семь лет будь камнем в дорожной пыли. Потом языком колокольным звени, Еще семь – в аду обезьяной терпи. Когда ты все кары претерпишь, тогда Тебе отворятся рая врата.

Гордая леди Дженнет

Летней порою рыцарь К деве проник тайком, Когда по замковым стенам Гуляла она вечерком. – Господь пусть пошлет тебе благо И волей одарит тебя. – О благородный рыцарь, Что нужно вам от меня? – Дружок мой горит желаньем, Недуг пожирает его. Я тайны свои вам открою: Ведь кроме вас здесь – никого. Тоска меня злая гложет, И страсти мне не снести! За ласки твои, о дева Готов я в могилу сойти! – Нет, не пытайся, сэр рыцарь: Пытались еще до тебя Могучие знатные лорды — Их всех приютила земля. – О сжалься, краса, надо мною, Молю вас о милости я! Я рыцарь и я благороден, Чиста и любовь моя. – Сказал ты, что благороден, А я говорю: ты – ничто! Твоих одежд цвет непристоен: Мельника сын – вот ты кто! Под шляпой широкополой Ты прячешь лицо, ты – лжец! И ноги твой кривые, Выходит, что ты – наглец! – Но я – благородный рыцарь, Мой славен и знатен род; И ради тебя, о дева, Переверну небосвод! Своих кузнецов в твои кузни Отправлю коней подковать, Ткачих привезу в твой замок Наряд для свадьбы соткать. Приедут дворецкие, слуги, Служанки и повара, Отца твоего закрома я Наполню до потолка. – Хоть ты благороден, сэр рыцарь, Словам не поверю я. Ответь на загадки мои ты, Тогда я буду твоя. Что за цветок на болотах И в долах цветет красотой? Коль соловей – первый певчий, То кто же тогда второй? Что же король с королевой Могут себе пожелать? – В долах и на болотах Примуле расцветать. Коль соловей – первый певчий, Дрозд идет после певца. Золота яркого вдоволь Желает монаршья чета. Теперь на мои загадки Ответь, не сочти за труд. Сколько монет в сто фунтов Слитка златого войдут? Сколько живет в морях рыбы В нашей юдоли земной? Что утром майским может Привлечь к себе красотой?9 *** – В бочке – эль золоченый, Зеленый рог – для вина, Поутру в мае прекрасны На платье моем кружева. – Много загадок ты задал, На все ответила я. На простынях белоснежных Ты – мой, ну а я – твоя. Сэр рыцарь, моим будь мужем, А я – супругой твоей. Наследуй отца владенья: Ведь нет у него сыновей. Отец девять замков имеет, Матушка в них – госпожа, А я наследницей буду — Единственной; брата судьба За морем давно неизвестна: Не слал он вестей никогда. – Коль замков отец твой владетель, А мать их хозяйка, тогда Я старший брат твой, Уильям, Из-за моря прибыл я. – Ты брат мой Уильям? Сомненья Терзают еще разум мой. Но коль это так, о братец, Меня забери с собой! – Как члены твои охладеют, И сердце скует покой, Как грубый сван наденут, Тогда ты пойдешь со мной. Со мной делят ложе черви, Глина – покров хладный мой. Чем в небе сильнее ветры, Тем крепче обвенчан с землей. Могила моя в Дамферлайне, За морем она далеко Коль не была бы горда ты, Мне было б не так тяжело. Отбрось гордость, милая Дженнет, О ней позабудь, мой друг. Попав туда, где бывал я, Тебе не спастись от мук. Венец золотой на службу, Не надевай никогда, А вместо него – покрывало, Что легче, чем облака. Наряд с кружевами забудь ты, Шпильки златые отбрось, К заутренней в храм ходи ты Скромно, как любит Христос. Когда пройдешь по погосту И дамы увидят тебя, Пускай они скажут: «Да будет Зеленой могила твоя». Твой стан благороден, ум ловок, Но гордость – твой смертный грех! На стул Пири в преисподней Тебя усадят навек! Во всей преисподней стула Ниже и не найти; Молю, отбрось гордость, сестрица, Иначе тебя не спасти. Был рыцарь – тут же не стало: В мгновение ока исчез. А перед девой предстала Лишь мгла да сумрак небес.

Храбрый Уоллес

– Был бы у нас король, – Уоллес сказал, — Шотландия сама бы цвела! Но между Англией и мной Давно посеяно семя зла. Уоллес на круче стоит над рекой И вниз на берег глядит. Там девушка в речке стирает белье. К ней, крадучись, он спешит. – Здравствуй, красавица, – он говорит, — Рад я увидеть тебя. Прошу, расскажи, что знаешь ты, Какая весть для меня? – Вестей для тебя я не припасла, Давно знает все твой клан. У конюха на постое стоят Пятнадцатеро англичан. Уоллеса ищут повсюду они: Он к смерти приговорен. – Он добрый шотландец, – Уоллес сказал, — Да будет он богом спасен. Всегда кошелек мой полон был, Нынче в нем ветра гул. Немало бы конюх получил, Если б к нему заглянул. В карман скользнула девы рука — И двадцать шиллингов в ней. Уоллес снял шляпу и капюшон, И вот что ответил ей. – Когда вернусь я в эти края, Долг свой верну сполна! Он шляпу снял и капюшон — Велика благодарность была. На посох опершись трижды за путь, Уоллес шел прямо к врагам, Спешил он к конюху, где стоят Пятнадцатеро англичан. Войдя, он сказал: «Храни всех вас бог». Да только их капитан Со злобой бросил ему в ответ, Хоть сам был в стельку пьян: – Где ты родился, горбун и хам? Откуда приперся ты? – Хотя я хам и горбун, мой дом — Шотландские холмы. Крестом поклялся тогда капитан: – Мы родом с шотландских гор. Хотим награду мы получить За Уоллеса смерть и позор. – Три дня назад его видел я — Молвил Уоллес в сердцах. — Убит им английский был капитан, А прочих вояк убил страх. – Шиллингов двадцать, – взревел капитан, — Для хама и горбуна! Покажет нам пусть, где Уоллес-гордец Скрывается от суда. – Мне деньги в руке своей покажи, Иль с миром ступай, друг мой На сотню фунтов проспорил ты: Уоллес перед тобой! Он так капитану в челюсть поддал, Что вовсе ее раздробил. А прочих так посохом он молотил, Что падали все без сил. – Хозяйка! – Уоллес молвит. – Два дня Я мяса ни ел ни куска. На стол подавай все, что есть у тебя, Скорее корми молодца. Уж стол был накрыт и ужин готов, Шотландец не сыт и не пьян: Другой стучится в двери отряд Из пятнадцати англичан! – Уоллес! – кричат. – Давай, выходи! Для смерти славный денек! Но знай они о силе его, Пустились бы наутек. Хозяйка – из дома, муж – на чердак: Не шутка так помереть! Уоллес треть посохом уложил, В канаву швырнул еще треть. Последние пять убежали в лес, Уоллес и там их нашел. Висят они в петлях, а в полдень герой Делит с шотландцами стол.

Ворон и сорока

По лесу ехал я верхом — Так мило утром ранним. Щебечут птицы, а кругом Достойно все вниманья. Навстречу – дева на коне. Любви к ней слог мой полон Она в насмешку молвит мне: – Вас заклюет мой ворон. – Молю, не смейтесь надо мной: Вы – храм любви бесценной. Для вас купил немало я Подарков драгоценных. – Во имя бога, хватит вам! Хоть лести рот ваш полон, Не верю вашим я словам — Вас заклюет мой ворон. Кошель он бархатный достал, Потом – кольцо златое. – Для вас подарки я искал, Люблю вас против воли. – О Боже! Я не знаю вас, Греха язык ваш полон! Я честь храню, ну а сейчас Вас заклюет мой ворон! Обнял за талию ее И в щеки лобызает, Она – белее полотна — В отчаянье рыдает. Его мужланом назвала, Хотя был ласки полон. – Сегодня – я, а завтра – ты! Тебя склюет мой ворон! Он валит на траву ее, За талию хватая. Он много раз возился с ней, Пыл жаркий утоляя. – За этот грех меня женой Теперь наречь пристало! – Нет, милая моя, адью: Сорока вас склевала. – Вы обесчестили меня И тело осквернили! Да покарает вас господь: Вы грех не искупили! – Пускай карает, – он в ответ, — Нашли еще пророка. Слова подобны ветерку, Склевала вас сорока! – Позор мне, а слова твои Довольно легковесны! Коль я рожу, как звать тебя? Откуда ты, безвестный? – Я – Ричард, Роберт, Джек и Уилл Из Оксфорда и Йорка; Мой дом – Бристоль и Кренкервилл, Пул, Кембридж – и не только! Девицам поучтивей быть — И было б больше проку: Никто не стал бы их валить — Попомнят пусть сороку. – Садись на своего коня И прочь скачи, губитель! Пусть не помилует тебя Наш бог, Христос-Спаситель! Я не жива и не мертва, Но не сломлюсь от горя — И пусть проклятие Христа Тебя настигнет вскоре!

Королева Шотландии

– О Трой Мюир, мой цвет любви, Хочу тебя спросить: Придешь в покои ты мои Вина со мной испить? – Вы оказали, госпожа, Великую мне честь. Ведь есть достойнее меня, Чтоб с вами пить и есть. – Во Град Дымов10 поедем мы, В картинах мой покой; На ложе славном эту ночь Ты проведешь со мной. – О боже! – юноша в ответ. — В отъезде ваш супруг, А королевой овладеть — Грех хуже адских мук! И тайно поклялась она, Обиду затая: – Еще не завершится день — Но вспомнишь ты меня! Когда все дамы спать ушли, А рыцари – домой, Ей нужен юный Трой Мюир: – Зажги камин, друг мой. Тебя молю, мой Трой Мюир, Ночь проведи со мной. – Вы замужем, и потому Бесчестен ход такой. – В саду валун давно лежит — Никто не смог поднять, А ты поднимешь – силачом Тебя я стану звать. Тогда откроет яма зев — Страшней не может быть! Но злата в нем полным-полно, Чтобы герцогство купить. – Коль я просплю ночь напролет, Исполню ваш завет, Как только солнце в небесах Нам принесет рассвет. С рассветом жаворонок песнь Средь хора птиц поет, Спешит в сад юный Трой Мюир: Его труд тяжкий ждет. Кольцо взяв, поднял он валун, Все силы приложил, Но там лежал голодный змей — Он юношу обвил. – Как змея снять не знаю я, Он смерть мне принесет. Не думал, я что госпожа Меня на смерть пошлет. По счастью, женщина пришла И, вняв мольбе, скорей Себе отрезала сосок — Насытился им змей. Уполз змей, юный Трой Мюир Освобожден от зла, А рана женщины за час Исцелена была. Любви цвет, Трой Мюир, сказал: – Моею стать женой Сегодня до заката дня Прошу тебя, друг мой. Был в тот же день брак заключен, Женой ее назвал. И сына родила она, Как только срок настал. И вырос у жены сосок Там, где отрезан был — За боль и радость ту жену Господь вознаградил.

Мэри Гамильтон

Молва облетела кухню, Молва облетела дом: Благороднейшему из Стюартов Отдалась Мэри Гамильтон. Он ее целовал на кухне, Страсть в зале утолял, Предавался любви с ней в подвале, Но срок расплаты настал. Замотала дитя в передник, В море бросила, говоря: – Уплывай моя крошка отсюда, Прощай навек, дитя! Сходит старая королева — Тесьма в волосах горит: – Девушка, где младенец, Что горько так кричит? – Нет его и не бывало Здесь никогда у меня; Моя краса померкла — Тоска объяла меня. – О Мэри, черный иль бурый Сейчас надень убор: Сегодня в Эдинбург едем — Потешишь ты свой взор. – Ни черный убор, ни бурый — Хочу я затмить свет дня! Эдинбург пусть увидит В белом наряде меня. Трижды громко она смеялась, Въезжая в Кэннонгейт, И трижды горько рыдала, Покидая Кэннонгейт. Каблук у нее сломался, Когда в парламент шла, А вышла – петля из пеньки Мэри Гамильтон ждала. Вели через Кэннонгейт ее, Дорогу давали ей, И женщины, глядя из окон, Плакали по ней. – Не плачьте по мне, – говорит она, — Не плачьте по мне, прошу: Дитя дорогое убила я, И смерть за это приму. Прошу принесите бутылку Лучшего мне вина. Хочу за вас я выпить, А вы – за меня до дна! За моряков веселых, Чей путь по лону вод! От них мать с отцом не узнают, Что дочь домой не плывет! За моряков веселых, Что плавают за моря! От них мать с отцом не узнают, Что здесь казнили меня! Когда меня в люльке качала мать, Не знала она наперед, Куда уеду и что за смерть Меня с собой заберет. Когда меня на руки брал отец, Не знал он наперед, Куда уеду и что за смерть Меня с собой заберет. Мыла вчера королеве стопы, Готовила на ночь покой, И вот награда – плясать в петле В Эдинбурге перед толпой! Останется лишь три Мэри — Четырех носила земля: Мэри Сетон и Мэри Битон, Мэри Кармайкл и меня.

Ножны и нож, вариант А

По миру летит людская молва Ракитник зацвел, как его не любить Королевна от брата сынка родила За цветами больше нам не ходить. В оленьи угодья они идут. На спине брата – стрелы и лук. – Крикну – ты сразу стреляй, мой друг, А упаду – брось стрелы и лук! Умру – хорони здесь, забудь свой страх, И дерн зеленеет пусть в головах. Крикнула – сразу звенит тетива, Летит в цель серебряная стрела. За цветами больше нам не ходить. Могилу копал – глубока и длинна. Мать с сыном в ногах приняла она. За цветами больше нам не ходить. Пришел брат в отчего дома зал, А там люд честной на пиру танцевал. За цветами больше нам не ходить. – О Вилли, чего так печален ты? – Нож в ножнах утратил – таких не найти. За цветами больше нам не ходить. – Корабль отца за море уйдет И в ножнах нож тебе привезет. – За море пускай корабли плывут, Но в ножнах ножа не привезут! За цветами больше нам не ходить.

Ножны и нож, вариант F

– В дому твоего отца пир горой Ракитник зацвел, как его не любить? А мне и тебе – мир и покой. За цветами больше нам не ходить. На холм высокий ты иди, Ракитник зацвел, как его не любить? С собою лук и стрелы возьми. За цветами больше нам не ходить. Взвалил он деву на спину к себе, Ракитник зацвел, как его не любить? А старшего сына нес он в плаще. За цветами больше нам не ходить. – Крикну – ты сразу стреляй, не жди Ракитник зацвел, как его не любить? Паду я мертвой – прочь уходи. За цветами больше нам не ходить. Увидишь, что пала замертво я, — Ракитник зацвел, как его не любить? Отбрось свой лук и покинь меня. За цветами больше нам не ходить. Крикнула – сразу звенит тетива Ракитник зацвел, как его не любить? — Красавица лежит мертва. За цветами больше нам не ходить. Увидев, что миг ее смерти настал, Ракитник зацвел, как его не любить? Отбросил он лук и к ней подбежал. За цветами больше нам не ходить. Не дивно, что горе сердце крушит: Ракитник зацвел, как его не любить? Ведь в голову выстрелом сын убит. За цветами больше нам не ходить. Могилу он рыл – глубока и длинна — Ракитник зацвел, как его не любить? Примет мать вместе с сыном она. За цветами больше нам не ходить. От горя сжималось сердце, когда Ракитник зацвел, как его не любить? На кудри златые легли клочья мха За цветами больше нам не ходить. Отец спросил: – Отчего, сын мой, Ракитник зацвел, как его не любить? Ненастен ты, хоть ждал встречи со мной? За цветами больше нам не ходить. – Отец, я нож не сохранил, Ракитник зацвел, как его не любить? Дороже жизни мне тот нож был. За цветами больше нам не ходить. Дороже ножа ножны я имел, Ракитник зацвел, как его не любить? И ножны тоже сберечь не сумел. За цветами больше нам не ходить. – Молчи, а то на себя не похож, Ракитник зацвел, как его не любить? Куплю я тебе и ножны, и нож. За цветами больше нам не ходить. – Такого сокровища мне не найти Ракитник зацвел, как его не любить? Не ходят за море пусть корабли! За цветами больше нам не ходить. Нет, нож и ножны пропали навек! Ракитник зацвел, как его не любить? Таких не создаст ни один человек. За цветами больше нам не ходить.

Королевна леди Джин

За шитьем у окна королевна сидит — Гладок шелковый стежок. Из окна королевна на лес глядит — Свеж и зелен листок, любовь моя, Свеж и зелен листок. Иголку втыкает она в рукав, Шитье к ногам девы скользит; Орехов и терна плодов нарвать В веселый лес дева спешит. Орешек иль три она сорвала, Возник вдруг ни дать ни взять Храбрец молодой, и ей он кричит: – Как смеешь ты древо ломать? – Я рву орехи – она в ответ, — И древо ломаю я, В веселый зеленый лес я пришла, Не спрашивая тебя. За талию деву он схватил На мураву повалил; Хотела она иль нет, – храбрец Не раз утолил свой пыл. – Открой мне имя свое, раз ты Такой грех содеял со мной. Ведь я королевна, и я теперь Не смею вернутся домой. – Коль ты королевна, – молвил храбрец, — То старший брат тебе я; Давно мне остров чужой приют, На горе вернулся я! О Джини, еще ты не родилась, Когда здесь я был в первый раз; Уж лучше бы мой корабль утонул, А я жил вдали от вас! Второй раз, Джини, приехал я — На коленях у мамки ты; Уж лучше бы мой корабль утонул, А я не достиг земли! А третий раз, Джини, вот он, сейчас, Тебя я одну повстречал; Уж лучше бы мой корабль утонул, А я путь домой не знал! Скользит рука леди Джин к бедру, К ножнам – сжала нож рука; Себя королевна пронзила им — Кровь льет, рана глубока. С трудом встала на ноги она, Домой дошла чуть жива, А в зале, стеная, упала она — Бледна и к смерти близка. – Сестра, сестра, постель постели, Пусть будет бела и мягка, Сестра, сестра, постель постели, Здесь в зале, пока я жива. Отец по лестнице в зал спешит, Тревоги своей не тая: – О леди Джин, почему на полу Лежишь ты в крови, дочь моя? – Вчера я поздно вернулась домой, И со стены крепостной Тяжелый камень упал на меня, Грудь мне раздробив, отец мой. Вот мать бежит по лестнице в зал, Тревоги своей не тая: – О леди Джин, почему на полу Лежишь ты в крови, дочь моя? – Вчера я поздно вернулась домой, И вдруг прямо на меня Тяжелый камень упал со стены, Грудь мне раздробив, мать моя. Сестра в зал бежит со всех ног, И вот рядом с Джини она: – О леди Джин, почему на полу Лежишь ты в крови, сестра? – Вчера я поздно вернулась домой, И вдруг прямо на меня Тяжелый камень упал со стены, Я гибну, сестра моя. Брат к леди Джин устремился в зал, И обнял ее навсегда: Белыми, словно зимний снег, Умерли брат и сестра.

Жестокий брат

Три девы играли в мяч на лугу В долине лилия расцвела Приехал рыцарь, прервал игру А первоцвет так сладок. Прекрасна старшая была, В долине лилия расцвела Но младшая красой вязла, А первоцвет так сладок. Учтива средняя сестра, В долине лилия расцвела Но младшая милей была, А первоцвет так сладок. Трем девам он поклон отдал, В долине лилия расцвела Пред младшей на колено встал, А первоцвет так сладок. Отводит дева робко взор, В долине лилия расцвела, О свадьбе рыцарь ведет разговор А первоцвет так сладок. Зарделись щеки от стыда: В долине лилия расцвела, – Сэр рыцарь, я слишком молода, А первоцвет так сладок. – Подай мне руку, краса моя, В долине лилия расцвела Хозяйку ждет моя земля, А первоцвет так сладок. – О сэр, до свадьбы вы должны В долине лилия расцвела Спросить разрешенья моей родни, А первоцвет так сладок. Родители рыцарю молвили да, В долине лилия расцвела, И сестры ему пожелали добра, А первоцвет так сладок. У всех близких девы тот рыцарь был — В долине лилия расцвела А брата Джона позабыл, А первоцвет так сладок. В день свадьбы прибыл к ним жених В долине лилия расцвела Забрать невесту у родных, А первоцвет так сладок. С ним – лорды, рыцари и знать В долине лилия расцвела: Хотят невесту увидать, А первоцвет так сладок. И увидав, хотелось им В долине лилия расцвела Стать женихами и самим, А первоцвет так сладок. Отец по лестнице дочь ведет, В долине лилия расцвела Целуют сестры нежно ее, А первоцвет так сладок. Невесту вела мать по двору, В долине лилия расцвела, Брат Джон на коня усадил сестру, А первоцвет так сладок. Склонилась она над лукой седла, В долине лилия расцвела, Проститься с братом хотела сестра, А первоцвет так сладок. А он нож острый обнажил, В долине лилия расцвела, И в сердце невесты его вонзил, А первоцвет так сладок. Не одолел кортеж пути, В долине лилия расцвела — Наряд невесты весь в крови, А первоцвет так сладок. Тут дружка молвит: – Прервать путь пора В долине лилия расцвела, Невеста бледна и так слаба, А первоцвет так сладок. – Туда на холм отвезите меня, В долине лилия расцвела, Скажу там последнюю волю я, А первоцвет так сладок. – Отец что получит от тебя? В долине лилия расцвела. – Коня, на котором ехала я. А первоцвет так сладок. – Что матери милой отдать вместо слов? В долине лилия расцвела. – Шелковую сбрую и темный покров. А первоцвет так сладок. – Сестрице Энн что отправишь домой? В долине лилия расцвела. – Шелковый шарф и веер златой. А первоцвет так сладок. – Получит что Грейс, вторая сестра? В долине лилия расцвела. – Наряд мой в крови, чтоб омыла река. А первоцвет так сладок. – А что брату Джону велишь передать? В долине лилия расцвела. – В петле убийце вечно плясать! А первоцвет так сладок. – Жене его что пожелаешь ты? В долине лилия расцвела. – Проклятья и вечной ей нищеты! А первоцвет так сладок. Невесту на том же холме погребли, В долине лилия расцвела, И много молитв над нею прочли, А первоцвет так сладок. Жених себе волосы все изодрал — В долине лилия расцвела, Сочувствовал всяк ему, кто увидал, А первоцвет так сладок.

Вавилон

В усадьбе жили три сестры, Красоткам нынче горе, К реке пошли собирать цветы, О дивный берег Форди. Но не сорвали они и цветка — Красоткам нынче горе, Разбойник выскочил из-за куста. О дивный берег Форди. Он за руку первую деву схватил Красоткам нынче горе, Заставил встать и к себе прислонил О дивный берег Форди. – Женой разбойника стань, госпожа, Красоткам нынче горе Иль примешь смерть ты от ножа О дивный берег Форди. – Не буду разбойнику я женой Красоткам нынче горе Пусть меня нож погубит твой О дивный берег Форди. Он деву убил и у ног положил Красоткам нынче горе Цветок алой розы теперь ей мил О дивный берег Форди. Он за руку деву вторую схватил Красоткам нынче горе, Заставил встать и к себе прислонил О дивный берег Форди. – Женой разбойника стань, госпожа, Красоткам нынче горе Иль примешь смерть ты от ножа О дивный берег Форди. – Не буду разбойнику я женой Красоткам нынче горе Пусть меня нож погубит твой О дивный берег Форди. Он деву убил и у ног положил Красоткам нынче горе Цветок алой розы теперь ей мил О дивный берег Форди. Он за руку младшую деву схватил Красоткам нынче горе, Заставил встать и к себе прислонил О дивный берег Форди. – Женой разбойника стань, госпожа, Красоткам нынче горе Иль примешь смерть ты от ножа О дивный берег Форди. – Не буду разбойнику я женой Красоткам нынче горе И не погубит меня нож твой О дивный берег Форди. Брат мой живет в чаще лесной Красоткам нынче горе Убьешь меня – он придет за тобой О дивный берег Форди. – Как брата зовут? Говори скорей! Красоткам нынче горе – Имя его Вавилон средь людей О дивный берег Форди. – О горе, горе, моя сестра! Красоткам нынче горе Сколько тебе причинил я зла! О дивный берег Форди. За смертный грех не жить мне ни дня Красоткам нынче горе Господь отрекся от меня О дивный берег Форди. Брат выхватил нож и в сердце вонзил Красоткам нынче горе Он жизни милой себя лишил О дивный берег Форди.

Жестокая мать

Ей герцог йоркский был отцом Склонись, ветки тиса возьми и неси А у нее – любовь с писцом. Сердца дорогие, прошу я любви. С ним тайно много дней жила, Склонись, ветки тиса возьми и неси И с бременем она ушла Сердца дорогие, прошу я любви. В безлюдный шла она предел, Склонись, ветки тиса возьми и неси И жалок был ее удел Сердца дорогие, прошу я любви. Она прислонилась к древу спиной — Склонись, ветки тиса возьми и неси Как много горя для девы той! Сердца дорогие, прошу я любви. Она прислонилась к дубу спиной — Склонись, ветки тиса возьми и неси Вокруг разнеслись ее крики и вой Сердца дорогие, прошу я любви. На терн положила ноги она — Склонись, ветки тиса возьми и неси Двух милых малюток родила Сердца дорогие, прошу я любви. По рукам и ногам горя полна Склонись, ветки тиса возьми и неси Лентой связала младенцев она Сердца дорогие, прошу я любви. Острый и длинный кинжал взяла, Склонись, ветки тиса возьми и неси Пронзила сердца им, жизнь отняла Сердца дорогие, прошу я любви. Могилка им глубока и длинна Склонись, ветки тиса возьми и неси В ней не проснутся от вечного сна Сердца дорогие, прошу я любви. Младенцам ложе – земля сыра, Склонись, ветки тиса возьми и неси Надгробье – зеленый дерн и трава Сердца дорогие, прошу я любви. У замка отцовского видит она Склонись, ветки тиса возьми и неси Как в мяч трех детей увлекает игра Сердца дорогие, прошу я любви. В алый наряд лишь один одет Склонись, ветки тиса возьми и неси А двое – в чем родились на свет Сердца дорогие, прошу я любви. – О матушка, быть бы им вместо моих Склонись, ветки тиса возьми и неси В наряды алые одела бы их! Сердца дорогие, прошу я любви. – О мать, мы твоими были детьми, Склонись, ветки тиса возьми и неси Но не носили нарядов мы Сердца дорогие, прошу я любви. Ты к древу прислонилась спиной Склонись, ветки тиса возьми и неси И много горя было с тобой! Сердца дорогие, прошу я любви. На терн положила ноги ты Склонись, ветки тиса возьми и неси И нас родила ты в час злой судьбы. Сердца дорогие, прошу я любви. По рукам и ногам горя полна Склонись, ветки тиса возьми и неси Связала ты нас, младенцев, сама. Сердца дорогие, прошу я любви. Острый и длинный кинжал ты взяла, Склонись, ветки тиса возьми и неси Пронзила сердца нам, жизнь отняла. Сердца дорогие, прошу я любви. Могилка нам глубока и длинна Склонись, ветки тиса возьми и неси В ней не проснемся от вечного сна Сердца дорогие, прошу я любви. Нам служит ложем земля сыра, Склонись, ветки тиса возьми и неси Надгробьем – зеленый дерн и трава Сердца дорогие, прошу я любви. О мать, для тебя рая врата Склонись, ветки тиса возьми и неси Закрыты навек из-за греха! Сердца дорогие, прошу я любви. О мать, так тяжек грех смертный твой, Склонись, ветки тиса возьми и неси Что бездна ада уже пред тобой! Сердца дорогие, прошу я любви. Раздался бледной матери смех: Склонись, ветки тиса возьми и неси – О горе, как же страшен мой грех! Сердца дорогие, прошу я любви. От ужаса волосы рвала Склонись, ветки тиса возьми и неси И в муках отчаянья умерла. Сердца дорогие, прошу я любви. О девы, сияющие красотой, Склонись, ветки тиса возьми и неси Урок вам история матери той Сердца дорогие, прошу я любви.

Рыцарь Маннелиг

Во мгле еще солнце не поднимало взор, Птичьи трели еще не звенели, А рыцарю встретилась дева-тролль с гор, И уста ее лживо запели: – О Маннелиг, о Маннелиг! Мне господином будь, А я верной супругой твоею! Ответь мне: да иль нет, и за первый твой ответ Я сулю тебе дары. Двенадцать дивных кобылиц тебе я отдаю, Что ни сбруи, ни плети не знали, Средь горных луговин на воле все паслись — Ветры их быстрей не летали! От Терно и до Тильо двенадцать мельниц я Отдаю тебе в дар, господин мой, Колеса каждой – серебро, а чудо-жернова — Медь червленая выплавки дивной. Меч заветный, рыцарь мой, я дарю тебе, С золотых рун волшебной резьбою: Мощь и силу отдает длани он в борьбе — И падет недруг на поле боя. А еще рубах двенадцать средь моих даров, При касании легких и нежных: Без иглы и нитей, да без стежек, да без швов — Ткали их из шелков белоснежных. Но надменно Маннелиг деве отвечал: – Будь ты в церкви крещеная дева, Все бы принял я, но твой род низко пал — Ибо он водяных бесов племя! Дева-тролль, стеная, – прочь в тени да во мрак, И в пещере подгорной завыла: – Если б по любви вступил ты, рыцарь, в брак Я бы муки свои позабыла!

Хитроумные разгадки, вариант B

На западе вдова жила, В дымке птицы взлетели ввысь Трем девам матерью была. Фа-ла-ла и дилло ди. Однажды странник у дверей В дымке птицы взлетели ввысь Три дня ждал вдовьих дочерей. Фа-ла-ла и дилло ди. Открыла старшая сестра, В дымке птицы взлетели ввысь Вторая – в дом его ввела. Фа-ла-ла и дилло ди. Со стулом младшая спешит, В дымке птицы взлетели ввысь А странник так им говорит: Фа-ла-ла и дилло ди. – Ответьте складно и впопад, В дымке птицы взлетели ввысь Иначе заберу всех в ад. Фа-ла-ла и дилло ди. Зеленей что, чем трава В дымке птицы взлетели ввысь И что глаже, чем шелка? Фа-ла-ла и дилло ди. Громче рога что звучит В дымке птицы взлетели ввысь Что больней шипов разит? Фа-ла-ла и дилло ди. Что светлей, чем свет дневной, В дымке птицы взлетели ввысь И темней, чем мрак ночной? Фа-ла-ла и дилло ди. Что острей всех топоров В дымке птицы взлетели ввысь И что мягче облаков? Фа-ла-ла и дилло ди. Что колец моих круглей? В дымке птицы взлетели ввысь Отвечайте же скорей! Фа-ла-ла и дилло ди. – Зеленей травы лишь спесь, В дымке птицы взлетели ввысь Шелка глаже – только лесть. Фа-ла-ла и дилло ди. Слухи громче всех рогов, В дымке птицы взлетели ввысь Голод хуже всех шипов. Фа-ла-ла и дилло ди. Правда ярче света дня В дымке птицы взлетели ввысь Ложь черней, чем ночи тьма. Фа-ла-ла и дилло ди. Месть острей всех топоров, В дымке птицы взлетели ввысь Любовь мягче облаков. Фа-ла-ла и дилло ди. Мир круглее всех колец — В дымке птицы взлетели ввысь Вот и все, о злой пришлец! Фа-ла-ла и дилло ди. Все ответы знаешь, тать, В дымке птицы взлетели ввысь Нам твоими не бывать! Фа-ла-ла и дилло ди.

Хитроумные разгадки, вариант C

На западе вдова жила, В дымке птицы взлетели ввысь Трем девам матерью была. Фа-ла-ла и дилло ди. Однажды странник у дверей В дымке птицы взлетели ввысь Три дня ждал вдовьих дочерей. Фа-ла-ла и дилло ди. – Скажи, где дочери твои, В дымке птицы взлетели ввысь Хочу просить я их руки. Фа-ла-ла и дилло ди. – Одна стирать к реке ушла, В дымке птицы взлетели ввысь Вторая хлеб испечь пошла. Фа-ла-ла и дилло ди. На свадьбу младшая звана: В дымке птицы взлетели ввысь Там дружкою наречена. Фа-ла-ла и дилло ди. Вернулись три сестры домой В дымке птицы взлетели ввысь Вечерней сумрачной порой. Фа-ла-ла и дилло ди. Открыла старшая сестра, В дымке птицы взлетели ввысь Вторая – в дом его ввела. Фа-ла-ла и дилло ди. Со стулом младшая спешит, В дымке птицы взлетели ввысь А странник так им говорит: Фа-ла-ла и дилло ди. – Ответьте складно и впопад, В дымке птицы взлетели ввысь Иначе заберу всех в ад. Фа-ла-ла и дилло ди. Зеленей что, чем трава В дымке птицы взлетели ввысь И что глаже, чем шелка? Фа-ла-ла и дилло ди. Громче рога что звучит В дымке птицы взлетели ввысь Что больней шипов разит? Фа-ла-ла и дилло ди. Что светлей, чем свет дневной, В дымке птицы взлетели ввысь И темней, чем мрак ночной? Фа-ла-ла и дилло ди. Что острей всех топоров В дымке птицы взлетели ввысь И что мягче облаков? Фа-ла-ла и дилло ди. Что колец моих круглей? В дымке птицы взлетели ввысь Кто злых жен всего страшней? Фа-ла-ла и дилло ди. – Зеленей травы лишь спесь, В дымке птицы взлетели ввысь Шелка глаже – только лесть. Фа-ла-ла и дилло ди. Слухи громче всех рогов, В дымке птицы взлетели ввысь Голод хуже всех шипов. Фа-ла-ла и дилло ди. Правда ярче света дня В дымке птицы взлетели ввысь Ложь черней, чем ночи тьма. Фа-ла-ла и дилло ди. Месть острей всех топоров, В дымке птицы взлетели ввысь Любовь мягче облаков. Фа-ла-ла и дилло ди. Мир колец твоих круглей В дымке птицы взлетели ввысь Дьявол злой жены страшней. Фа-ла-ла и дилло ди. Страшно гость тогда вскричал, В дымке птицы взлетели ввысь Вихрем огненным умчал. Фа-ла-ла и дилло ди.

Зеленые рукава

Зачем ты даришь боль утрат, И так со мною не мила? А помнишь, я ловил твой взгляд, И ты была так весела. Зеленые Рукава, Моя любовь и жизнь моя, Ты радостью моей была, Но что тебе до меня? Зачем рвала ты сердце мне, Забыв все клятвы? Потому Один в мирской я суете, А сердце – у тебя в плену. Зеленые Рукава, Моя любовь и жизнь моя, Ты радостью моей была, Но что тебе до меня? Всегда с тобою рядом был — Твои желанья исполнять. Я жизнь и землю б заложил, Лишь бы любовь твою снискать. Зеленые Рукава, Моя любовь и жизнь моя, Ты радостью моей была, Но что тебе до меня? А будешь презирать, то знай: Не мило будет одному. И все же лучше пребывать Возлюбленным в твоем плену. Зеленые Рукава, Моя любовь и жизнь моя, Ты радостью моей была, Но что тебе до меня? В зеленое одел я слуг, Что у порога ждут тебя, И тешат взор твой, но, мой друг, Совсем не любишь ты меня. Зеленые Рукава, Моя любовь и жизнь моя, Ты радостью моей была, Но что тебе до меня? Лишь пожелай – добуду я Тебе сокровищ неземных, Но всем владеешь, а меня Не чтишь среди сует мирских. Зеленые Рукава, Моя любовь и жизнь моя, Ты радостью моей была, Но что тебе до меня? Я постоянен, бог судья; Ему молюсь, чтобы прав был суд, Дабы пред смертью для меня Открыла ты любви сосуд. Зеленые Рукава, Моя любовь и жизнь моя, Ты радостью моей была, Но что тебе до меня? Прощай, прощай, о ангел мой! Да сохранит господь тебя: Быть может, свидимся с тобой И вновь полюбишь ты меня.

Ярмарка в Скарборо

На ярмарку в Скарборо держишь путь? Розмарин, петрушка и тмин Да только сказать деве там не забудь: Когда-то я был милым твоим. Рубаху мне сшей без нитей и швов Розмарин, петрушка и тмин И чтобы игла не касалась шелков Тогда я буду милым твоим. Рубаху ту выстирай мне в роднике Розмарин, петрушка и тмин Что вечно был сух и не знал о дожде Тогда я буду милым твоим. Высуши ты ее на шипах Розмарин, петрушка и тмин Терновника, что не краснел в цветах Тогда я буду милым твоим. Задал мне задачи хитрые три Розмарин, петрушка, шалфей Посмотрим, с моими справишься ль ты Тогда я буду милой твоей. Акр земли, мой милый, купи Розмарин, петрушка, шалфей Меж сушей и кромкой вод дом возведи Тогда я буду милой твоей. Рогом бараньим поле вспаши Розмарин, петрушка, шалфей И зернышко перца там посади Тогда я буду милой твоей. Серпом из кожи жатву пожни Розмарин, петрушка, шалфей Пером павлиньим снопы свяжи Тогда я буду милой твоей. Снопы смолоти, чтоб во всех колосках Розмарин, петрушка, шалфей, Все зерна остались как есть на местах Тогда я буду милой твоей. Когда ты закончишь – получишь ответ Розмарин, петрушка и тмин Рубаху свою и девы привет Тогда ты будешь милым моим.

Алисон Гросс

Уродливей ведьмы на севере нет, Чем мерзкая Алисон Гросс! Меня ведьма та завлекла к себе В замок голый на утес. К себе на колени сажала меня, Чесала она кудри мне: – Люби меня, верен будь мне, и я Немало даров дам тебе. Вот алый плащ – алей его нет — Блестит как златом шитья! «Люби меня, верен будь – и в ответ Получишь его от меня. – Прочь, мерзкая ведьма! Меня отпусти: Не буду я верен тебе! Ах если бы мог я сейчас уйти — Так ты противна мне!» – Рубаху нежнейшего шелка возьми! Глянь: ворот перлом расшит. Люби же меня, ко мне иди — И Алисон Гросс наградит. Вот чаша червонного злата горит: Сверкают каменья на ней! Целуй меня, Алисон Гросс велит — И чаша будет твоей! – Прочь, мерзкая ведьма! Не буду уста Твои гнусные целовать! Дары же оставь: моя мечта — Век боле тебя не видать! В зеленый рог трижды трубила она, Как лютый вихрь вертясь, Чтоб день, когда я родился на свет, Отныне мог только клясть. Луной и звездами клянясь, она Серебряный жезл взяла, Им трижды взмахнула, меня прокляла И силы мои отняла. У ног ее пал жалким змеем я, Удел мой – по древу ползти, Но Мейзри, родная сестра моя, Всегда могла прийти Субботней ночной порой каждый раз И голову мне чесать Серебряным гребнем, но лучше сейчас Мне змеем век коротать. И вот День Всех Святых наступил, И выехал весь благой двор. Владычица эльфов, с коня соскочив, Ко мне обратила взор. Взяла меня в белые руки свои, Ударила трижды потом Об колено – и диво: родные мои Снова видят меня юнцом!

Мерзкий змей и морская макрель

– Было мне всего семь лет — Матушка уж умерла, Злее ведьмы не знал свет, Что нам мачехой была: Змеем мерзким у корней Древа обречен лежать, А сестра – среди зыбей Дни макрелью коротать. В полдень Мейзри вижу я: Каждый раз в субботу мне Чешет голову мою Плавником наедине. Семь я рыцарей сразил, Смерть я храбрым даровал, Будешь рыцарем восьмым, Если нас ты не зачал. – Спой мне песню, мерзкий змей, Песню, что когда-то знал. – Рыцарь, нет жены хитрей, Больше песен не слыхал. Было мне всего семь лет, Матушка уж умерла, Злее ведьмы не знал свет, Что нам мачехой была. Змеем мерзким у корней Древа обречен лежать, Мейзри же – среди зыбей Дни макрелью коротать. В полдень Мейзри вижу я: Каждый раз в субботу мне Чешет голову мою Плавником наедине. Мчит скорей отец домой И жену к себе зовет: – Где сейчас наследник мой И где дочь моя живет? – Королю наследник твой Служит за еду и лен, Дочь обласкана самой Королевою взамен. – Лжешь, злодейка! Пусть же ад Не позволит вновь солгать: Мерзким змеем у корней Сын мой обречен лежать, Мейзри же – среди зыбей Дни макрелью коротать! Взяв свой жезл из серебра, Трижды ведьма змея бьет — Там, где змеева нора, Храбрый рыцарь предстает. Взяв рожок, в него трубит Громко ведьма, но из вод Рыбы выплыли; макрель, На зов рога не плывет: «Лучше рыбой буду я, А не чудищем из вод!» Посылает слуг отец За дровами для костра — Ведьмы лют земной конец, Зло не примут небеса.

Волк-оборотень

Ночью девица домой идет В роще листва липы плещет, Путь ее сквозь чащобы ведет — В сердце любовь трепещет. В чащу дремучую дева вошла — В роще листва липы плещет, Выскочил серый волк из-за куста В сердце любовь трепещет. – Серый волк, ты не ешь меня, Дам я сорочку из серебра! – Знать я сорочки твоей не хочу! Жизнь отниму и кровь пущу! Дева залезла от страха на дуб Волк же завыл на сто лиг вокруг, Дева все выше по дубу ползет — Волк землю роет да корни рвет. – Серый волк, ты не ешь меня, Дам башмачки из серебра! – Знать я твоих башмаков не хочу! Жизнь отниму и кровь пущу! – Серый волк, ты не ешь меня, Отдам золотую крону я! – Денег твоих я не хочу! Жизнь отниму и кровь пущу! Рыцарь коня седлает и мчит В роще листва липы плещет Но только руку в крови он зрит В сердце любовь трепещет. Рыцаря, боже, убереги В роще листва липы плещет Загнан конь, деву спасти не смогли В сердце любовь трепещет.

Охота в холмах Чевиот

Баллада первая

В Нортумберленде лорд Перси Богом поклясться рад, Что выедет на охоту В горы на три дня подряд, А храброго Дугласа люди Не смогут ему помешать В холмах Чевиот оленей Самых могучих убить. – Богом клянусь, – рек Дуглас, — Никогда такому не быть! Выехал Перси из Банборо, И войско могучее с ним, Полторы тысячи стрелков Из трех графств созвано им. Охота в понедельник с зарей В холмах Чевиот страшна: У младенец нерожденный слезой Сочувствия подал бы знак. Гуртовщики уже в лесах — Не будет ждать травли зверь, А лучники бьются в пух и прах Над жертвами средь ветвей. Олени мечутся там и тут, А гончие по пятам За ними, громко лая, бегут — Неся смерть и тут, и там. Охота в холмах Чевиот на заре В понедельник начата, И сотня оленей к полдневной поре Уж мертвою полегла. Рога возвещают ловитвы конец — Эхо по склонам летит; Лорд Перси, воин и храбрец, Свежевать добычу спешит. Молвит он: «Дуглас сразиться со мной Поклялся в эти дни. Но я вступлю в открытый бой О клятве знайте, холмы!» Но вот оруженосец глядит, Прикрыв от солнца глаза, И видит: Дуглас на битву спешит — Отрядов его мощь страшна. Руки тех воинов тверды, От копий, секир и мечей, Сердца солдат и воля крепки — Не знал мир рати сильней. Две тысячи копьеносцев, Всегда побеждавших в боях, В низине реки Тевиот Выстроились уж в ряд. – К оружью! Лучник каждый Пусть насмерть врагов разит: Недаром в наших жилах Английская кровь кипит! Вот Дуглас выезжает Пред войском, видит свет: Доспех, словно жар, пылает — Храбрее воина нет. – Кто вы или чьи слуги? — Дуглас вопрос задает, — Без моего дозволенья Зачем охота идет? Лорд Перси выезжает Первым ответ держать: – Кто мы – тебе не скажем, Чьи слуги – не тебе знать, И твоего дозволенья Не нужно на ловлю брать. В холмах Чевиот оленей Лучших убили мы. – Клянусь, – молвил Дуглас, – сегодня Один из нас ляжет костьми. Зря невиновных убивать — Бесчестно и грешно, И у себя ты – лорд и граф, Но раз так суждено, Двоим нам к бою нужно стать — Лишь так быть и должно. – Христом пусть проклят будет Жертвующий людьми! Но ныне клянусь, о Дуглас, Здесь ляжешь ты костьми. Коль мне удача поможет Сразиться один на один, Весь мир помешать не сможет: Над войском я господин. Ричард Витерингтон тут молвил, А был он – мелкая знать: – Даже король наш Гарри11 Так постыдится сказать! Хотя вы оба лорды, А я – всего лишь сквайр, Постыдно безучастным Мне в стороне стоять! Пока пылает сердце, Я жизнь готов отдать. Ужасен воистину был тот день! Продолжу я речь свою. Об этой охоте в холмах Чевиот Балладу вторую спою.

Баллада вторая

Храбры у англичан сердца — Звенит уж тетива, И каждого седьмого Шотландца смерть взяла. Граф Дуглас вниз по склону Во весь опор спешит. Он – добрый полководец, Но горе только зрит. Так Дуглас войско разделил, Что вскоре с трех сторон Врагам его копейщики Наносят лишь урон. Нортумберлендские стрелки Бесчестием сочли Стрелять из луков по врагам — Те были так храбры. Прочь луки – вместо них мечи Пускай разят врага! По легким шлемам кровь бежит, Но битва та честна. Друг друга рубят, не щадя, Уж сколько полегло! Но в жаркой битве смерть, разя, Не видит кто есть кто. Вот Дуглас с лордом Перси Смертельный бой ведет — Страшны мечей удары И пот рекою льет. Нагрелись от ударов Миланские клинки, Струятся из-под шлемов Кровавые ручьи. – Сдавайся, Перси, – Дуглас рек, — Джемми-король справедлив: Ты в битве этой не полег, И ты не боязлив. Клянусь, что будешь дальше жить: Король тебя простит, От выкупа освободит И графством одарит. Лорд Перси отвечает: «Нет, Судьбы не избежать, Пусть будет против целый свет — Бесчестью не бывать!» Но просвистела вдруг стрела — И вот один сражен: Граф Дуглас тяжко наземь пал, В грудину поражен. Сквозь легкие и печень та Стрела прошла остра, И перед смертью выкрикнул Шотландцам граф слова: – Мой пробил час, а вы, бойцы, Сражайтесь до конца! Оперся Перси на меч свой И, глядя на врага, Взял Дугласа за руку он, Сказав: – Я никогда Не встречу равного в бою, Среди всех северян, И проклинаю смерть твою! Но гневом обуян, Увидел, как граф Дуглас пал, Сэр Хью Монтгомери. Он смерти по пути предал Сто лучников, и вот Лорд Перси перед ним предстал — Шотландец бьет, не ждет! И страшен был удар его — Так сильно Хью разил: На целый ярд копье прошло, Бил он, что было сил! Так Перси пал, и для него Час смерти наступил. Нортумберлендский лучник Уже гнет верный лук, Увидев, как лорд Перси Пал на кровавый луг. Стрелу он в ярд длиною, Тянул до острия — И меткою рукою Пускал ее в поля. Тот выстрел страшной силы — Монтгомери сражен, А оперенье было В крови со всех сторон. И ни один в той битве Сбежать не помышлял: Смерть в страшной той ловитве Косила тут и там. Та битва до полудня За час лишь начата, Но не трубят к вечерне — И битве нет конца. И в свете лунном обе Дерутся стороны — На смерть стоят на склонах Хотя измождены. Свою любимую Англию Увидят семьсот три стрелка А милую сердцу Шотландию — Пятьсот три и два удальца. Остались там с лордом Перси Славный сэр Джон Эгерстон, Добрый сэр Роджер Хартли И храбрый сэр Вильям Херон, Достойный сэр Джордж Лаумли, Что имя славой покрыл, Богатый сэр Ральф Раби — Он бил врага, что есть сил. О Виттерингтоне скорблю я — Забрал господь храбреца: Ему разрубили обе ноги, Но бился он до конца. А с храбрым Дугласом пали Сэр Хью Монтгомери И славный сэр Дэви Лемвелл — Сын милой его сестры. Сэр Чарльз Мюррей лег рядом — Ни пяди не уступил, И лорд Хью Максвелл там же Подле Дугласа смертью почил. Горя полна низина реки, Рубят березу с ольхой — Носилки делать да мертвых нести, Вдов всюду плач и вой… Уносят вдовы павших мужей, Скорбь англичан горька: Таким полководцам рубежей Не будет равных века. Молва уже в Эдинбург дошла До Джемми-короля, Что полководца рубежа, Графа Дугласа, смерть взяла. Всплеснув руками, король вскричал: – Увы и горе мне! Не родится боле столь храбрый вассал В шотландской стороне! В наш милый Лондон уже молва До короля Гарри дошла, Что полководца рубежа, Лорда Перси, смерть унесла. – Помилуй его, господь, – рек король, — Да будет воля твоя! Хоть сто полководцев имею я, Пока меня носит земля, За смерть твою, Перси, я отомщу, Да будет в том воля моя! Дав эту клятву, наш король Как должно поступил: Немало шотландцев потом полегло В битве за Гомильдон-Хилл. Шотландских рыцарей триста шесть В тот день убито в бою; Глендейл сверкал на солнце броней — Так Гарри свершил месть свою. Давно завершилась охота та, Но лучше бы ей не бывать! Битвою при Оттербурне ей Со слов стариков пребывать. В тот день еще чудо бывает одно: По улочкам городов В дождливой воде протекает кровь Павших среди холмов. Христос, страданья утоли И благодать ниспошли! Охоту в холмах Чевиот прости И верный нам путь укажи.

Дочь герцога Гордона

У герцога Гордона дочери три, Элизабет, Маргарет, Джин. Покинув отцовский замок, они Отправились в Абердин. Года и дня не прошло с той поры — В Абердине ходит молва: Капитан Огливи – возлюбленный Джин, И с ним вместе она ушла. В покои, где герцог Гордон лежал, Долетела людская молва: Капитан Огливи любовь Джин снискал, И с ним вместе она ушла. – Седлайте мне вороного коня, А серого – для слуги! Скачу нынче в славный Абердин я: Не бывал там я многие дни. До города миля иль три впереди — Две старшие дочери вдруг Предстали на отцовском пути: Пешком шли они через луг. – Где ваша сестра, девицы? Где нынче ваша сестра? Где ваша сестра, девицы? С кем сбежала она? – Простите, отец почтенный, — Вымолвили они, — Леди Джин полюбила страстно И ушла с сэром Огливи. В Абердине герцог едет на луг, Где учебная битва шла; Вел этот бой тот капитан, С которым Джин ушла. – Горе тебе, капитан Огливи, Умрешь лютой смертью вор: За то, что дочь мою соблазнил — Петля тебе и позор! Длины небывалой письмо королю Герцог Гордон шлет: Повесить он требует Огливи, Мол тот убийцей слывет. – Нет, капитан Огливи будет жить: Таких не сыскать храбрецов. Но будет носить простой мундир — Не алый, без галунов. Приказ получил капитан Огливи, Когда у себя лежал, Снять с золотым галуном мундир — Простым солдатом он стал. – Я ради Джини Гордон Такую кару приму; И ради Джини Гордон Мундир капитана сниму. Леди Джин подруга солдата Три года уже, не год — В каждой руке по младенцу, Третий – под юбкой ползет. – Устала я от скитаний! Судьба – горше не бывать: Дочке герцога не пристало Солдата сопровождать. Устала я от скитаний! Не буду греха таить: Дочке герцога не пристало С мужчиной без брака жить. Но вот они пришли в Хайлэнд, В горах – мороз и пурга; Леди Джин башмаки износила И больше идти не могла. – Сжальтесь, холмы и горы! Молюсь я ветрам и дождю! Боса я, ноги истерла, И дальше идти не могу. – Проклятье холмам и высям! Будь проклят мороз и снег! Боса я и ноги в ранах — Здесь я останусь навек. Была бы в Фаудлене, Где часто охотилась я, До отчего замка скоро Дошла бы без обуви я! Фамильный замок уж близко — Зеленеет трава у ворот, И привратник провозглашает: – Вот леди Джин идет! – Я рад тебе, Джини Гордон, Прекрасная дочь, войди! Я рад тебе, Джини Гордон, Но не твоему Огливи. Хотя Огливи за море Солдатом отправлен служить С суши пришла весть вскоре: Наследство пора получить. – Вам надлежит, капитан Огливи, Наследием брата владеть И быть с той поры, капитан Огливи, Нортумбрии графом впредь. – Что значит все это? – спросил капитан. — С его детьми тремя что? – Мертвы все они и под камнем спят, Стать графом вам время пришло. – Тогда, капитан, полный назад, Покойся, мундир, на дне: Теперь всей Нортумбрии я граф — Джини вернется ко мне! К замку герцога Гордона мчит Всадник среди лугов, И вскоре привратник всем говорит: – Капитан Огливи здесь вновь! – Добро пожаловать, милый зять, Молва о богатстве быстра. Ты люб мне и другого, мой зять, Не пустил бы я чужака. – Сэр, в прошлый раз за порог меня Выгнали без чести; Не за дружбой, сэр, я приехал к вам, А за женой и детьми. – Войди, дорогой капитан Огливи, Вина и пива вкуси, Я дам тебе золота и серебра Еще до вечерней зари. – Ни денег твоих блестящих, Ни золота, ни серебра Я не возьму с собою — Мне Джини лишь нужна! И вот леди Джин спустилась — Слезы стоят в глазах, За нею ползет ребенок, И двое – на руках. – Прекрасная Джини Гордон, Садись на коня с детьми! В Нортумбрию мы умчимся, Там станешь графиней ты!

Прекрасная Розамунда

В дни Генри-короля она Второю дамою была: За то ее любил король, Что так любезна и мила. И даже принц не мог мечтать Ее в объятья заключить: Той дамы красота могла Любого смертного пленить. Так вьются кудри у нее, Что златом кажутся они; В очах сверкает неба свет — Восточных жемчугов огни. Румянец алый на щеках — Прекрасней хрусталя они, Как будто за господство бой Лилея с розою вели. О Розамунда, берегись, Тобой неверный сделан шаг: Ведь королева Эллинор Давно тебе смертельный враг! Чтоб Розамунду, дивный цвет, От ярости жены спасти. В Вудстоке повелел король Покои тайно возвести. Из камня и сосны они, Но сто и пятьдесят дверей Ведут туда сквозь лабиринт — Переплетенье галерей. Так хитро сделаны они, Что вход иль выход отыскать Лишь с нитью или ваш удел — По переходам век блуждать. И храбрый рыцарь тот покой С тех пор обязан был стеречь — Так пожелал король любовь И дамы жизнь своей сберечь. Но часто милости судьбы Обращены бывают в прах — Двумя влюбленными она Вертит, как куклами в руках: Король наследника ценил, А тот во Франции мятеж Против отца поднять посмел И захватил морской рубеж. Наш добродетельный король Покинуть Англию спешит, Но с Розамундой дорогой Он так, прощаясь, говорит: – О Розамунда, дивный цвет, Услада для очей моих, Ты – моя Роза: целый свет Не стоит прелестей твоих. О сердца моего цветок, Чья сладость всех других милей, Не раз простился бы с тобой, О Роза, гордость королей! Цветок дражайший, суждено Покинуть, Роза, мне тебя: За море подавить мятеж Зовет французская земля. Но час разлуки краток, верь, О Роза милая моя, И в сердце ты моем цвети, Пока за морем буду я. А Розамунда от речей Прощальных Генри-короля Сдержать печали не смогла, Что в сердце и глаза ей жгла. Из ясных и прозрачных глаз, Как серебристая роса, Бежит жемчужная слеза, Смывая благодать с лица. Как воск бледны ее уста — А были алы, что коралл; И Розамунда поняла: Разлуки час уже настал. Пред Генри-королем она Вдруг падает, лишившись чувств И он, ее в объятьях сжав, Касался хладных ее уст. В ланиты нежные ее Раз двадцать целовал король, Пока она не отошла — Так горестна разлуки боль. – О Роза, дивный мой цветок, Ответь мне, отчего грустна? – Мой государь, нас разлучит Кровопролитная война. На чужедальнем берегу Среди врагов жизнь ваша – ад! Позвольте ехать с вами мне, Молю об этом я стократ. Служить пажом позвольте вам — Носить вам щит и меч в бою; И все удары я приму, Отдам за вас я жизнь свою. Или служанкою простой Стелить вам ложе буду я И воду подавать к мытью, Когда вы кликните меня. Войны мне тягость нипочем, Коль рядом вы, мой милый друг, А ожиданье – жизнь в гробу: Пусть лучше смерть прервет недуг. – Дражайшая любовь моя, Скитания – не твой удел, Твой мир – твой дом и отчий край, Английской стороны предел. Для женщин всех война грешна, Иные радости для вас: Не битва – а веселый пир, Не грязь палатки – а атлас. О Роза, здесь пока живи, И с музыкой дни проводи, А мне ты лучше предоставь Вести смертельные бои. Блистай в парче и жемчугах, А лат сиянье мне оставь; Танцуй гальярды каждый день, Пока там бьется моя рать. Сэр Томас, верный рыцарь мой, Любимую мне сбереги; Пока во Франции я бьюсь, Ты Розу бережно храни. Вздохнул король так тяжело, Как будто сердце надорвал, А Розамунда все молчит — Ей тяжкий рок уста сковал. Разлуки горек страшный миг, Но после злого дня того Не встретит Розамунда вновь Владыку сердца своего. Едва всей Англии король Отплыл с войсками на восток, Его супруга Эллинор С отрядом прибыла в Вудсток. Гнев с ревностью ей сердце жгли — Сэр Томас в тяжкой битве пал, Врагам к покоям путь открыт: И лучше б миг тот не настал! В руке у лютой госпожи Нить, что в покои те вела, Где Розамунда-цвет сидит, По-ангельски мила. И королева, на врага Жестокий взор направив свой, Была на миг поражена Превосходящей красотой. Велит она: «Долой наряд, Что дорог и хорош собой! Вам приготовила я яд, До дна настой испейте мой». И пала Розамунда ниц: Раскаялась в грехах она; И молит милости у той, Чья гордость так уязвлена: – Молю о милости к себе И к молодым годам моим, Позвольте мне дожить свой век, До старости и до седин. Я удалюсь прочь, в монастырь, От грешной жизни отрекусь, Иль изгоните – мир велик И в Англию я не вернусь. За прегрешения мои — Невольные – я вас молю Любую кару я приму, Но сохраните жизнь мою. Немало горьких слез она Пред лютой дамой пролила, И руки белые в мольбе Заламывала и трясла. Но что умилостивит гнев Супруги лютой! Вот она, Встав на колено, подает С отравой кубок – пить до дна! Приняв его, с колен встает Та, чей последний миг пробил, И вот теперь стоит она, Лишившись всех душевных сил. И, возведя взор к небесам О милости она молит; Но приговор неотвратим — И Розамундой яд испит. Когда же члены деве смерть Сковала, выпив жизни сок, То даже главный враг признал: Она прекрасна, как цветок. В Годстоу, близ Оксфорда, в тот день Она была погребена, И усыпальница ее Доныне не осквернена.

Исповедь королевы Эленор

Сразил Эленор-королеву недуг, И мнится ей – смерть близка; И чтобы спастись от адских мук, Из Франции ждет чернеца. Созвал король Генрих всю свою знать — По двое, по трое, по шесть: За маршалом верным хочет послать — Дворяне доставят весть. И тотчас он прибыл на зов короля, Колено пред ним преклонил: – Молю о прощении, мой государь, Мой конь мчал изо всех сил. – Клянусь жизнью я и землей своей, Скипетром и венцом, Что исповедь супруги моей Не станет твоим концом. Наденешь монашью рясу ты, Вторую – надену я, Узнать только так сумеем мы, Что скажет супруга моя. Монахами оба приходят в Уайт-холл, Кадят фимиам и поют, Звонить велят всем в колокола И богу хвалу воздают. И вот преклоняют колени они Пред ложем Эленор: – О снисхождении просим мы: Наш путь был не так скор. – Коль из краев французских вы — Ходите тогда по земле. Но если англичане вы — Качаться тотчас вам в петле. Из Франции мы, – монахи твердят, — Из-за моря прибыли мы. Не правили служб и сразу – к вам, Как приказали нам вы. – Покаюсь я в первом тяжком грехе: Не девою замуж пошла; На ложе, здесь, с маршалом наедине, Счастливою я была. – Тяжек твой грех, – промолвил король. — Простит бог на небесах. А маршал бормочет тихо аминь — Сердце его сковал страх. – Второй мой грех еще тяжелей — Не скрою его от вас. Я сделала яд – приблизить скорей Генриха смертный час. – Тяжек твой грех, – король произнес. — Простит бог на небесах. – А минь, – тихо маршал пробормотал, — Да будет все это так. – Ужасен мой третий грех, не таю: Я Розамунду-красу В Вудстоке ядом в могилу свела И кару за это несу. – Тяжек твой грех, – король произнес. — Простит бог на небесах. – Аминь, – тихо маршал пробормотал, — Да будет все это так. – Пред замком мой сын бросает мяч, Смотрите же на него: Он – старший сын, наш с маршалом сын, Люблю его больше всего! Пред замком второй сын ловит мяч Любуйтесь же на него: Сын Генриха он – и весь в отца, Я ненавижу его! Его голова, словно у быка, А нос как у кабана… – Зато он – мой сын! – вскричал король, — Любви моей хватит сполна! Сорвал он сутану и в алом весь Пред королевой предстал, Она застонала и крикнула им, Что весь мир ее предал. На маршала Генрих грозно глядит: – Поспешно клятву я дал, Иначе ты за свои грехи В петле бы уже плясал.

Смерть Перси Рида

Из Лидсдейла выехал Кроузеров клан, Но лучше б им из дому не выезжать: В тот день храбреца потеряли они — Уинтоном Кроузером юношу звать. Его Перси Рид на охоте в плен взял И вскоре отдал на милость суда; В ответ старый Кроузер клятву дал, Что замок Трауджхенд спалит до тла. Случилось так, что сэр Перси Рид Охотиться выехал, и скачут с ним — Из Герсонфилда три подлеца — Холлы им имя – бок о бок с ним. В холмах и низинах охота шла — Весь Ридуотер ловом охвачен был, Но вот Перси Рид смертельно устал — Его крепкий сон в Батингхопе сморил. А Холлы украли с порохом рог И в ствол ружья налили воды: – Проснись! Проснись, Перси Рид! – кричат. — Крепок твой сон – не минешь беды! Просинь, проснись скорей, Перси Рид! Проспав долго, ты потерял жизнь свою: Мимо Висячего Камня летят Пятеро Кроузеров забрать жизнь твою. – Их пятеро, что же, беда не страшна: Нас четверо, но мы друг другу верны. По одному противнику – вам, А мне лишь двоих оставите вы. – Боимся остаться, пора нам в путь, В сражении мы не поддержим тебя; Пускай, Перси Рид, лишь тебя найдут, Иначе убьют и нас, и тебя. – Останься рядом со мной, Томми Холл, Останься сражаться – я не предам! Когда мы вернемся в Трауджхенд, В награду кобылу черную дам. – Боюсь оставаться с тобой, Перси Рид, Не стану сражаться я за тебя! Пускай лишь тебя найдут, Перси Рид, Иначе убьют и меня и тебя! – Останься рядом со мной, Джонни Холл, Останься сражаться – я не предам! Когда мы вернемся в Трауджхенд, В награду я десять быков отдам. – Боюсь оставаться с тобой, Перси Рид, Не стану сражаться я за тебя! Пускай лишь тебя найдут, Перси Рид, Иначе убьют и меня и тебя! – Останься рядом со мной, Уилли Холл, Останься сражаться – я не предам! Когда мы вернемся в Трауджхенд, Земель половину в награду отдам. – Боюсь оставаться с тобой, Перси Рид, Не стану сражаться я за тебя! Пускай лишь тебя найдут, Перси Рид, Иначе убьют и меня и тебя! – Предатели гнусные, как земля Носит вас? Дьявол – вам господин: Я в поле широком и без ружья Остался с врагами один на один. Прощай, прощай, дорогая жена! Прощайте, мои пять любимых детей! Прощай, моя дочь, красавица Джейн, Ты больше всего была мне милей! Прощай навек, дорогой брат Том! И пять племянников дорогих! Будь рядом ты со мной в этот миг — Остался бы я сегодня в живых! Прощайте друзья мои! Ну а враги Пускай в чужих краях ищут приют: Пред Холлами из Герсонфилда навек Закроют все двери и не подадут.

Два рыцаря

Два рыцаря жили в Шотландии — Два побратима они; Как кровные братья друг другу Клялись, что будут верны. Один был богат и знатен — Владелец домов и земель. Второй – обычный сквайр, И титул его был скромней. Однажды два друга гуляли И разговоры вели О девах и женщинах милых, Что красотою цвели. – Женись, – рыцарь молвил, – ославил Жен верных немало ты: Забудь ради чести о блуде — Только одну полюби. – Нет верных жен, – сквайр ответил, — По пальцам сочту их я. – Одна из них, – молвил рыцарь, — Давно супруга моя. – Жена верна, говоришь ты? Тебе отвечу я: нет! Полгода еще не минет — Сорву ее любви цвет. На эти полгода за море Ты поезжай, а меня До твоего возвращенья Полюбит жена твоя. – На месяцев девять уеду За море в дальний край, А ты, друг мой любезный, Удачу свою испытай. Почти уже солнце село, А добрый рыцарь в седле К окраинам города скачет, К своей беззаботной жене. Сказал ей: «Мы видимся редко, Мила ты и скромна, В отъезде буду я долго — Тебе велю: будь мне верна». Миску для омовенья Вносит жена в покой И, кланяясь, мужу подает, Умывшись горькой слезой. – Что так добрый муж встревожен, Иль ревность ваш недуг? Таких злых слов при разлуках Я не слыхала, мой друг. Вот петухи пропели, Рыцарь – на корабле, А сквайр уже примчалася К беззаботной жене. – С червонным златом вот ларец, С монетами – второй; Получишь оба, но взамен Ты переспи со мной. – Хоть ты и мужу побратим, Смотри – у входа шест, Давай-ка, повиси на нем, Смеши зевак окрест! Порочь дерзкий сквайр удалился В слезах весь – так осрамлен! И к матери названной Помчался сразу он. – Хочу я открыть тебе думу, А ты подай совет; В ответ на мою просьбу Прошу, не скажи мне нет. Гиней пятьдесят в кармане, Еще добавлю я три, Дам все, что ты пожелаешь, Только молю помоги. – Изволь, изволь, добрый сквайр, Что хочешь ты узнать? Ведь не умела я раньше Советы за деньги давать. – С братом я нынче поспорил: За море он уплывет, А я соблазню супругу — Шести месяцев не пройдет. Его ставка – все богатство, Но нужно мне скорей За девять месяцев сроку Его жену сделать своей. Пытался ее я добиться, Но, видно, не судьба; Пришел к тебе за советом, Прошу, чтоб помогла. Я голову на кон поставил, Затеяв с братом спор, Что до его возвращенья Жена познает позор. Вечернее солнце скрылось, И день уже угас — К жене карга седая Стучится в поздний час. – Вы так беззаботны, леди, За морем ваш супруг, А вашей любви желает, Сквайр, вернейший друг. – Довольно! – жена отвечает. — Не сделаю я зла. Супруг мой добрый за морем — Ему я буду верна. – Вы так беззаботны, леди, И величавы красой, Но вижу, что личико ваше Тревогой изъедено злой. От горя не спите ночами — Вот отчего бледны; Развейте тоску по мужу — Не то умрете вы. Отправьте на гумно всех слуг, Служанок – сено вязать; А я стеречь сон ваш буду, Чтоб вы могли почивать. Жена отправила слуг на гумно, Служанок – снопы вязать, Старуха с женою осталась Крепкий ей сон навевать. Старуха жену нарядила в шелк, Постель постелила ей, И убаюкала вскоре жену Колыбельной дивной своей. На тридцать замков, и еще на три, Все двери карга заперла; И вскоре она у входа Сквайру ключи отдала. Проник он в дом и открыл там Все тридцать три замка, И вскоре пришел в покои — Туда, где жена спала. – Проснись, проснись! – будит сквайр. — Со мною говори; В моей ты власти сегодня, Со мной постель дели! – Ложе супругов, злой сквайр, Изменой марать грешно, Но вечером я к тебе приду, Раз так нам суждено. Ушел он – племянницу Мейзри Жена к себе зовет: – Пообещай не отвергнуть Сквайра, что меня ждет. Вместо меня с тобою Пускай он ночь переспит Червонное злато и серебро В приданое ночь сулит. Еще пятьсот славных фунтов Сможешь ты получить! Приятное с пользою совместишь — Лучше не может быть! Опять солнце закатилось, И длинный день угас, А леди Мейзри пустилась К сквайру в тот же час. И вот она перед входом Трясется и дрожит: Когда же дерзкий сквайр Ей двери отворит? Злой сквайр обнял крепко Мейзри — Весельчаком тем еще был! Вина и мяса ей он не дал — Сразу в постель повалил. Власть над женою обретя, — Так сквайр злой возомнил, — Он палец безымянный ей С колечком отрубил. Домой, рыдая от стыда, Племянница еле дошла И молвит: «Чтобы тебя, злой сквайр, Земля не приняла!» Вернулись служанки с поля, И слуги пришли с гумна, Хозяйка ждала их долго И вышла к ним сама. – Где вы так долго были, Когда названная мать И брат супруга решили Бесчестью меня предать? Если б меня не вскормила Та женщина грудью своей, Сжечь бы живьем велела Ее у своих дверей. Сквайр думал, что я отдалась ему, Но он с леди Мейзри был. И в знак моей любви к нему Ей палец с кольцом отрубил. Я палец свой к руке подвяжу И скроюсь во тьме до поры, Когда я смогу показать его Днем средь честной толпы. Минула ночь, и с щебетом птиц Новый рассвет наступил, А дерзкий сквайр на берег идет, Куда его брат прибыл. – Привет мой вам, безземельный лорд, Под кровлей моих домов; Скорей поспешите, бездомный лорд, К жене, что белее цветов. – Ты лжешь, что я безземельный лорд! Это услышь в ответ. Без знака любви супруги моей Твоим словам веры нет. А сквайр свой кошель развязал И из него извлек Кольцо и женский палец в крови, Которые он отсек. – Горе тебе, дерзкий сквайр, Злой смерти достоин ты За столь кровавый знак любви Милой моей жены! Позволь же мне, дерзкий сквайр, В твоем отобедать дому. – Мой братец, как на духу скажу: Тебя я сегодня приму. К отцу жены своей рыцарь идет, Излить горе и позор: – Отец, прошу вас рассудить И вынести свой приговор. Что делать с женой, изменившей мне, Лишившей земель меня, Обрекшей детей бастардами быть И скрывшейся от света дня? – Блуднице гореть на холме до тла Или в петле плясать: Лишила мужа земель, а детей Бастардами сделала мать. – Ваш приговор очень скор, отец, Ведь дочь вам по крови она! В тот день, когда земли утратил я, Сквайр отнял ее у меня. И все же, родители мои, Благословите меня: Сегодня в бывшем доме моем Еще отобедаю я. Он ленную грамоту бросил на стол И двери поцеловал. – Прощай же, беспечная жена, Век бы тебя не видал! И тут жена к рыцарю подошла: – Супруг мой, обедать пора. Никто из кузнецов не вернет, Мне палец – твоя взяла! Я палец свой подвязала к руке И скрылась во тьме до поры, Теперь я смогу показать его Днем средь честной толпы. Той женщиной леди Мейзри была, Племянница моя; Червонного злата и серебра В награду сулила ей я. Пятьсот славных фунтов монетами дам В приданое девушке той: Она обманула сквайра в ту ночь, Приказ выполняя мой. Послали за дерзким сквайром: Немедля он должен прибыть, И леди Мейзри позвали — Награду получить. Но положили лишь кольцо И нож перед девой той: Кинжал – злого сквайра насмерть пронзить, Кольцо – сквайру стать женой. Трижды к кинжалу тянулась рука, Однако кольцо взяла, И среди дам пошла молва, Что Мейзри мудра была.

Юная Пегги

– Скажи, где ты была, Пегги? Скажи, где ты была? – В саду, где цветут левкои С полудня до ночи была. – В саду с полудня, Пегги, В саду до ночи была; Отец твой увидел, что дочка В объятьях Джемми была. Хоть видел отец меня с Джемми, Увидит еще с ним меня; Умрет он – в объятьях Джемми Крепко буду спать я. Твой Джемми дерзок, Пегги, Твой Джемми еще так юн, А рядом с дочерью нашей Он вьется, словно вьюн. – О матушка, нет вины Джемми, Виновна одна только я; Засну я в объятьях Джемми, Но не увидишь меня. В светелку свою пришла Пегги — Джемми ее там ждал. – Я рада тебе, мой Джемми, Миг встречи вновь настал. С вином взяла она кубок, Выпила – нет вина. – За наше здоровье, Джемми, Не свидимся никогда. И Пегги обняла Джемми, Целуя его пять раз. – Мы счастье друг друга, милый, Продлить бы его сейчас! У твоего отца есть петух — Средь ночи и дня поет. В лесной ожидай меня чаще, Как полночь он призовет. Заснули все по вечрене, А Пегги глаз не сомкнет. Зеленого платья подол подвязав, Спешит в лес: Джемми ждет. К заутренней все проснулись, И молвит старик-отец: – Дочь моя Пегги пропала, Увел ее юнец! Погоня мчалась за ними, Но не достигла она Вершины холма, а Джемми И Пегги – муж и жена.

Драгун и девушка

Красавица спешит домой, А в небе – месяц стылый. Вдруг слышит – у ворот драгун. Подумала – что милый. Коня, взяв под уздцы, она В конюшне привязала, Дала ему ячмень с зерном — Поест пусть до отвала. Красотка, позволь прилечь с тобой, Красотка, позволь прилечь с тобой, Красотка, дай расшнурую корсет, Иначе расстанемся с тобой. Драгуна за руку брала, За стол его сажала И хлебом с сыром – так ждала! — Кормила до отвала. Затем бокал она взяла — Вина в него налила: – За нас с тобой! – сказала так, — Вернулся ты, мой милый! За джентльменов пью до дна, За парня для любимой, За хлеб и сыр для всадников, И пью за корм ослиный. Вот стелит девушка постель — Жена так не смогла бы. Сорочку сбросив, позвала: – Мой милый, жду услады. Шинель он сбросил на пол, И шляпу отшвырнул, Два пистолета скинул И к девушке прильнул. Красотка, я лежу с тобой, Красотка, я лежу с тобой, Красотка, дай расшнурую корсет: Скоро расстанемся с тобой. Трубят на сбор в Берлдейле: – Драгуны, просыпайтесь! Бьют барабаны в Стеймен Хилл: – Все с близкими прощайтесь! Над Кромли дудки плач ведут: – Всем с Файви распрощаться! Драгун с постели поднялся: – Пора пришла расстаться. Красотка, покинуть я должен тебя, Красотка, покинуть я должен тебя, Но если вернусь я в эти края, Возможно, я снова увижу тебя. В наряде, сшитом ей самой, Она за милым мчится, И в Стерлинге драгун сказал: – Тебе бы воротиться. – Когда увидимся с тобой И стану я супругой? – Скорей шершавая кора Лозой взрастет упругой. – Когда мы свидимся, скажи? Ведь красота увянет. – Скорее вересковый холм Затычкой в бочке станет. – Меня женою наречешь, Когда пора настанет? – Скорей корова горная Ярмом воловьим станет. – Когда для свадьбы, наконец, Судьба нам час назначит? – Скорей ракушка бубенцом Серебряным заплачет. – Когда четой мы сможем стать, Вкусить мгновений нежных? – Скорей на море зацветет Сад яблонь белоснежных. – Когда увидимся? Ведь жизнь Моя совсем уныла. – Скорее высохнут моря, Да взмоет в небо рыба. – Когда поженимся, мой друг? А вдруг любовь истлеет? – Скорей мороз или метель Теплом своим согреет. – Любила матушка меня, Отец не смел обидеть; Под сердцем ведь твое дитя! О, век тебя б не видеть! – Любила матушка тебя, Отец не смел обидеть; Но можешь ты в пути меня Сильней возненавидеть. Вернись, любимая, домой: В горах Хайленда худо Карабкаться, а от клинков Спасет тебя лишь чудо.

Монах в колодце

Бренча на лютне как-то раз Фа, ла, ла, ла, ла, Придумал я один рассказ Фа, ла, ла, ла, ла. Послушайте вы о монахе одном И как он в красотку влюбился тайком. Фа, ла, ла, ла, ла, Фа, ла, ла, в доле длинный нарцис! Ложится девица под вечер в кровать — Монах тут как тут: жаждет деву познать! Но дева – в отказ: нет на свете страшнее Геенны, где пламя всего горячее. – Тьфу! – молвил монах. – Ты не бойся меня. Из ада я вытащу пеньем тебя. – Согласна! – девица отбросила страх. Как в логове лис был доволен монах. – Но прежде, чем ты утолишь вожделенье, Души моей ты усмири все волненья, — Сказала девица. – Кошель, полный злата, За девственность – вот достойная плата. – Всего-то? Сойдемся, – монах говорит. — С деньгами кошель делу не повредит. Коль денег не хватит – скупиться не стану: Продам в день торговый свою я сутану. Ушел наш монах, а девица смекнула, Как ей обмануть его; и натянула Она полотно, скрыв колодец за ним — Глубокий и темный, в нем хлад нерушимим. Как в свой монастырь брат к девице явился, И полной мошной затряс – не поскупился! – Здорово, красотка! – Ну, здравствуй, монах! – Смотри, я деньгами разжился на днях. Она с благодарностью деньги взяла. – Давай же в постель! – Я тебя лишь ждала, Но дома отец; я прошу об отсрочке. Он хочет узнать, хорошо ли жить дочке. – О боже! – в смятеньи монах. – Где же скрыться, Куда мне бежать и где затаиться? – Вон там – полотно. За ним спрячься, монах, Пока ты за ним – позабудь про свой страх. Но там, за завесой, монах поскользнулся — И в воду колодезную окунулся. – Спасите! – вопит. – Я в колодец упал! А дева в ответ: – Значит, в ад ты попал. Попробуй себя от геенны отпеть. – Спа-а-сите! – запел. – Иль мне здесь околеть! Так жалостно блеял монах, что девица Решила: довольно над братом глумиться. – Душа твоя в пятки ушла, – говорит. – Впервые обманут я! – брат наш скулит. — Я так не молился еще никогда! – Тогда поспеши – иль случится беда. – Молю я во имя Франциска святого, Не будь с францисканцем так дева сурова! – А разве учил святой дев соблазнять Да прыгать к ним прямо под вечер в кровать? И так застонал наш монах безутешно, Что дева спустила бадью и, конечно, Приспешник Франциска на землю ступил. – Верните мне деньги, – он вдруг заявил. – Какие? – Что вы от меня получили! – Ступайте отсюда: вы не заплатили! Должны вы за воду в колодце моем, Которую вы взбаламутили в нем! По улицам брат-францисканец плетется, Как с гуся вода с брата нашего льется; А выходке хитрой той девушки рад В том городе маленьком и стар, и млад.

Роб Рой

Роб Рой, отважный горец, С гор в Лоуленд сходит смело. Задумал девушку украсть — За домом чтоб смотрела. Вперед не выслал никого: Дом белый перед Роем. Боялась девушка его И заперлась в покоях. Но два десятка молодцов Вломились и отняли У матери родную дочь — Мольбам они не вняли. – Ты будешь девушкой моей Или невестой верной? Женой законной станешь мне? Люблю тебя безмерно. – Не стану девушкой твоей, Не стану я невестой, Женой не буду я тебе — Лишь деньги в твоем сердце! В горах та девушка порой Сознание теряла: – Будь злато проклято мое, Из-за него пропала! Для путешествия верхом Не дал Роб Рой одеться. Девицу усадил в седло, Сам – рядом, чтоб согреться. Пред возвращеньем в черный дом, Заехав в Стерлинг славный, Купил девице гордой той Роб Рой наряд изрядный. Четверка молодцов ее В храм божий притащила, И церковь Роба Роя брак С несчастной освятила. К стенаньям и слезам жены Глухи те слуги были, И к мужу в брачную постель Насильно уложили. – Покорись, покорись И смирись со всем, жена! До конца своих дней Мне всегда будь верна! Мой отец – в Хайленде лэрд, Макгрегор он, жена моя! В округе имя сеет страх, Грозой гремя, жена моя! На стенах вкруг земель его Враги висят, жена моя! А тем, кто зло вдруг причинит, Всегда он мстит, жена моя! Коров и коз он разводил, Я – табуны коней, жена. Богатства все твои меня Здесь богом сделают, жена. В Хайленде рады все тебе — В горах мой дом, жена моя. Отчий дом позабудь Здесь твой муж, жена моя! Завтра в путь: еду я Прочь во Францию, жена. Но когда я вернусь, Научу плясать, жена. Раз, два, к ноге нога, Твоя к моей, жена моя! Путь назад позабудь — Здесь твой дом, жена моя!

Дивный цветок Нортумберленда

Шотландский рыцарь был пленен, Выйди, любовь моя, на бережок, И в подземелье заточен, Нортумберленда граф не жесток. Ни лечь, ни шагу не ступить — Выйди, любовь моя, на бережок, Ну как же горю тут не быть, Нортумберленда граф не жесток! Когда в отчаянье он впал, Выйди, любовь моя, на бережок, То дочку графа увидал — Нортумберленда дивный цветок. Она сияла красотой, Выйди, любовь моя, на бережок, Как светлый англел неземной, Нортумберленда дивный цветок. Тут рыцарь горько зарыдал, Выйди, любовь моя, на бережок, И к графской дочери воззвал, Нортумберленда дивный цветок. – Красавица, молю тебя, Выйди, любовь моя, на бережок, На волю выпусти меня, Нортумберденда дивный цветок. – О сэр, напрасны все мольбы, Выйди, мой милый, на бережок, Коль Англии враг злейший вы, Нортумберденда я дивный цветок. – О дева, я не злой вам враг, Выйди, любовь моя, на бережок, Я ради вас в плену зачах, Нортумберденда дивный цветок. – Зачем явились вы сюда, Выйди, мой милый, на бережок, Коль дома дети и жена? Нортумберденда я дивный цветок. – Клянусь я троицей святой, Выйди, любовь моя, на бережок, Что не женат, поверь друг мой, В Шотландии милой я одинок. О сжалься, выпусти меня, Выйди, любовь моя, на бережок, Клянусь я в жены взять тебя, Как только в Шотландии будем, дружок. Роскошно жить ты будешь там, Выйди, любовь моя, на бережок, Тебе все замки я отдам, Как только в Шотландии будем, дружок. И девушка мольбам вняла, Выйди, мой милый, на бережок, Отцовский перстень унесла — Знак бегства и девы любви зарок. Немало золота тайком, Выйди, мой милый, на бережок, Она взяла, чтоб отчий дом Покинуть с любимым в короткий срок. Двух славных жеребцов она, Выйди, мой милый, на бережок, Тайком из стойла увела, Чтобы никто догнать их не смог. В темнцу перстень дева шлет: Выйди, мой милый, на бережок, Пусть рыцарь волю обретет, В Шотландию с милым путь недалек. Шотландец к девушке спешит, Выйди, любовь моя, на бережок, Свободен он – и путь лежит На север, туда сбежит женишок. Он жеребцов двух оседлал, Выйди, любовь моя, на бережок, И вместе с девушкой умчал, Нортумберденда она цветок. Но на пути у них река, Выйди, мой милый, на бережок: – О сэр, река так глубока, Нортумберленда я дивный цветок. Она бурлива и быстра, Выйди, мой милый, на бережок, И выпаду я из седла, Нортумберленда я дивный цветок. – Пылви – иному не бывать: Выйди, любовь моя, на бережок, Тебя не стану долго ждать, Нортумберленда дивный цветок! Пришпорила коня она, Выйди, любовь моя, на бережок, И бурный брод переплыла, Нортумберленда дивный цветок. До нитки вымокла она, Выйди, любовь моя, на бережок: – Тебе, мой милый, я верна, Нортумберленда я дивный цветок. Всю ночь два всадника в пути, Выйди, любовь моя, на бережок, А утром прибыли они Под Эдингбург, где жил женишок. – Цветок распутный, выбирай: Выйди, любовь моя, на бережок, Домой одна пешком ступай Иль будь мне любовницей, дружок. Жена моя тебя милей, Выйди, любовь моя, на бережок, А с нею – пять моих детей, Домой иди-ка пешком, дружок. Тебе я милость окажу, Выйди, любовь моя, на бережок — Коней отцовских я лишу, Домой иди-ка пешком, дружок. – О лживый рыцарь, почему, Выйди, мой милый, на бережок, Ты так жесток я не пойму, Нортумберленда я дивный цветок? В бесчестье жить не стану я, Выйди, мой милый, на бережок, Меч обнажи, убей меня, Нортумберленда я дивный цветок! А он столкнул ее с коня, Выйди, любовь моя, на бережок: – Ты горе мыкай без меня, Нортумберленда дивный цветок! Он деву бросил в злой нужде, Выйди, любовь моя, на бережок, Но вот в туманном далеке Из Англии рыцари скачут, цветок. И на коленях молит их, Выйди, любовь моя, на бережок: – Злой обманул меня жених, Нортумберленда я дивный цветок. Из-за него я предала, Выйди, любовь моя, на бережок, А он увез меня сюда, Нортумберленда я дивный цветок. И вняли рыцари мольбам, Выйди, любовь моя, на бережок, Домой везут ее, а там Граф ждет свой ненаглядный цветок. – Шотландцам, – молвит, – веры нет, Выйди, любовь моя, на бережок, Их жертвы – лорды, леди, и ты, О Англия, милый сердцу цветок!

Две сестры

В усадьбе жили две сестры, Эдинбург, Эдинбург, В усадьбе жили две сестры, Стерлинг века простоит, В усадьбе жили две сестры, Приехал рыцарь просить руки. Сент-Джонстон на Тее красой знаменит. Кольцо с перчаткой – старшей в дар, Эдинбург, Эдинбург, Кольцо с перчаткой – старшей в дар, Стерлинг века простоит, Кольцо с перчаткой – старшей в дар, Но к младшей чувством воспылал. Сент-Джонстон на Тее красой знаменит. Брошь и кинжал взяла сестра, Эдинбург, Эдинбург, Брошь и кинжал взяла сестра, Стерлинг века простоит, Брошь и кинжал взяла сестра, Но зависть сердце ей сожгла. Сент-Джонстон на Тее красой знаменит. Хоть рыцарь щедро одарил — Эдинбург, Эдинбург, Хоть рыцарь щедро одарил — Стерлинг века простоит, Хоть рыцарь щедро одарил — Он младшую сестру любил. Сент-Джонстон на Тее красой знаменит. Заснуть в светелке не могла — Эдинбург, Эдинбург, Заснуть в светелке не могла — Стерлинг века простоит, Заснуть в светелке не могла — Так злоба деву извела. Сент-Джонстон на Тее красой знаменит. Вот как-то рано по утру, Эдинбург, Эдинбург, Вот как-то рано по утру, Стерлинг века простоит, Вот как-то рано по утру Зовет она к себе сестру. Сент-Джонстон на Тее красой знаменит. – Сестра, пойдем к морской дали, Эдинбург, Эдинбург, – Сестра, пойдем к морской дали, Стерлинг века простоит, – Сестра, пойдем к морской дали Встречать отцовские ладьи. Сент-Джонстон на Тее красой знаменит. Сестрицу за руку брала, Эдинбург, Эдинбург, Сестрицу за руку брала, Стерлинг века простоит, Сестрицу за руку брала, К стремние бурной отвела. Сент-Джонстон на Тее красой знаменит. На камень младшая сестра, Эдинбург, Эдинбург, На камень младшая сестра, Стерлинг века простоит, На камень младшая сестра Без опасения взошла. Сент-Джонстон на Тее красой знаменит. А страшая – как думы злы! — Эдинбург, Эдинбург, А страшая – как думы злы! — Стерлинг века простоит, А страшая – как думы злы! — Сестру столкнула со скалы. Сент-Джонстон на Тее красой знаменит. – Сестрица, руку протяни, Эдинбург, Эдинбург, Сестрица, руку протяни, Стерлинг века простоит, Сестрица, руку протяни, Взамен удел мой ты возьми! Сент-Джонстон на Тее красой знаменит. За талию схвати меня, Эдинбург, Эдинбург, За талию схвати меня, Стерлинг века простоит, За талию схвати меня — Отдам из шелка пояс я! Сент-Джонстон на Тее красой знаменит. Сестра, не дай пойти ко дну, Эдинбург, Эдинбург, Сестра, не дай пойти ко дну, Стерлинг века простоит, Сестра, не дай пойти ко дну — Женой не буду никому! Сент-Джонстон на Тее красой знаменит. – Отсохнет пусть твоя рука, Эдинбург, Эдинбург, Отсохнет пусть твоя рука, Стерлинг века простоит, Отсохнет пусть твоя рука За то, что друга увела! Сент-Джонстон на Тее красой знаменит. Коль девой старой быть судьба, Эдинбург, Эдинбург, Коль девой старой быть судьба, Стерлинг века простоит, Коль девой старой быть судьба, Хочу, чтоб смерть тебя взяла! Сент-Джонстон на Тее красой знаменит. Кружила девы труп река, Эдинбург, Эдинбург, Кружила девы труп река, Стерлинг века простоит, Кружила девы труп река, Пока к плотинам не снесла. Сент-Джонстон на Тее красой знаменит. Сын мельника там увидал, Эдинбург, Эдинбург, Сын мельника там увидал, Стерлинг века простоит, Сын мельника там увидал Девицу, что поток примчал. Сент-Джонстон на Тее красой знаменит. – Отец, там лебедь у плотин, Эдинбург, Эдинбург, Отец, там лебедь у плотин, Стерлинг века простоит, Отец, там лебедь у плотин Иль дева из морских глубин! Сент-Джонстон на Тее красой знаменит. В плотине воду он отвел, Эдинбург, Эдинбург, В плотине воду он отвел, Стерлинг века простоит, В плотине воду он отвел — Утопленницу там нашел. Сент-Джонстон на Тее красой знаменит. Не видно золота волос, Эдинбург, Эдинбург, Не видно золота волос, Стерлинг века простоит, Не видно золота волос Средь нитей из жемчужных слез. Сент-Джонстон на Тее красой знаменит. Вкруг тонкой талии ее, Эдинбург, Эдинбург, Вкруг тонкой талии ее, Стерлинг века простоит, Вкруг тонкой талии ее Бежит узорное шитье. Сент-Джонстон на Тее красой знаменит. А руки – в кольцах дорогих, Эдинбург, Эдинбург, А руки – в кольцах дорогих, Стерлинг века простоит, А руки – в кольцах дорогих, В тяжелых перстнях золотых. Сент-Джонстон на Тее красой знаменит. Вдруг мимо проходил певец, Эдинбург, Эдинбург, Вдруг мимо проходил певец, Стерлинг века простоит, Вдруг мимо проходил певец — Он к королю зван во дворец. Сент-Джонстон на Тее красой знаменит. Красавицу он увидал, Эдинбург, Эдинбург, Красавицу он увидал, Стерлинг века простоит, Красавицу он увидал, Вздохнул и тяжко простонал. Сент-Джонстон на Тее красой знаменит. Три локона златых он взял, Эдинбург, Эдинбург, Три локона златых он взял, Стерлинг века простоит, Три локона златых он взял — Для арфы три стуны связал. Сент-Джонстон на Тее красой знаменит. Коснувшись струн, запел певец, Эдинбург, Эдинбург, Коснувшись струн, запел певец, Стерлинг века простоит, Коснувшись струн, запел певец: – Прощай навек, король-отец. Сент-Джонстон на Тее красой знаменит. Прощай, о королева-мать, Эдинбург, Эдинбург, Прощай, о королева-мать, Стерлинг века простоит, Прощай, о королева-мать, Тебе уж дочки не обнять. Сент-Джонстон на Тее красой знаменит. Эллен, о лживая сестра, Эдинбург, Эдинбург, Эллен, о лживая сестра, Стерлинг века простоит, Эллен, о лживая сестра, Будь проклята ты навсегда! Сент-Джонстон на Тее красой знаменит.

Компилят «Двух сестер» на основе версий из сборника Дж. Чайлда

В усадьбе жили две сестры Биннори, о Биннори! К ним едет гость просить руки У славных плотин Биннори! Одна – черней самой земли, Биннори, о Биннори! А младшая – светлей зари У славных плотин Биннори Кольцо с перчаткой – старшей в дар, Биннори, о Биннори! Но к младшей чувством воспылал У славных плотин Биннори! Брошь и кинжал он подарил, Биннори, о Биннори! Но не той деве, что любил У славных плотин Биннори! И старшей зависть сердце жжет, Биннори, о Биннори! И сон к девице не идет У славных плотин Биннори! Вот как-то рано поутру Биннори, о Биннори! Зовет она к себе сестру У славных плотин Биннори! – Пойдем, сестра, к морской дали Биннори, о Биннори! Встречать отцовские ладьи У славных плотин Биннори! Сестрицу за руку брала, Биннори, о Биннори! К стремнине бурной отвела У славных плотин Биннори! На камень младшая сестра Биннори, о Биннори! Без опасения взошла У славных плотин Биннори! А старшая – как думы злы! Биннори, о Биннори! Сестру столкнула со скалы У славных плотин Биннори! – Сестрица, руку протяни, Биннори, о Биннори! Взамен мой лен себе возьми У славных плотин Биннори! Свою перчатку мне подай — Биннори, о Биннори! Твой будет Вильям, так и знай У славных плотин Биннори! Сестра, не дай пойти ко дну — Биннори, о Биннори! Женой не буду никому У славных плотин Биннори! – Отсохнет пусть твоя рука Биннори, о Биннори! За то, что друга увела У славных плотин Биннори! Коль девой старой быть судьба, Биннори, о Биннори! Хочу, чтоб смерть тебя взяла У славных плотин Биннори! Из-за твоих златых кудрей Биннори, о Биннори! Не быть мне с тем, кто всех милей У славных плотин Биннори! Река жестока и быстра — Биннори, о Биннори! Слабеет младшая сестра У славных плотин Биннори! За ивы корень хвать рукой, Биннори, о Биннори! А старшая по ней – ногой У славных плотин Биннори! Кружила девы труп река, Биннори, о Биннори! И к мельнице его снесла У славных плотин Биннори! Сын мельника там увидал, Биннори, о Биннори! Девицу, что поток примчал У славных плотин Биннори! – Отец, там лебедь у плотин, Биннори, о Биннори! Иль дева из морских глубин У славных плотин Биннори! В плотине воду он отвели, Биннори, о Биннори! Утопленницу там нашли У славных плотин Биннори! Не видно золота волос, Биннори, о Биннори! Средь нитей из жемчужных слез У славных плотин Биннори! Вкруг тонкой талии ее, Биннори, о Биннори! Бежит узорное шитье У славных плотин Биннори! А руки – в кольцах дорогих, Биннори, о Биннори! В тяжелых перстнях золотых У славных плотин Биннори! Все мельник с девы снял и скрыл, Биннори, о Биннори! И труп он дальше плыть пустил У славных плотин Биннори! А мимо проходил певец — Биннори, о Биннори! Он к королю зван во дворец У славных плотин Биннори! Красавицу он увидал, Биннори, о Биннори! Вздохнул и тяжко простонал У славных плотин Биннори! Три локона златых он взял — Биннори, о Биннори! И три струны из них связал У славных плотин Биннори! Щепки он сделал из ногтей, Биннори, о Биннори! И арфу – из ее костей У славных плотин Биннори! У короля был полон зал, Биннори, о Биннори! И арфу тут певец достал У славных плотин Биннори! Сама вдруг арфа песнь ведет, Биннори, о Биннори! И первая струна поет: У славных плотин Биннори! – Вон там король-отец сидит, Биннори, о Биннори! И рядом матушка стоит У славных плотин Биннори! Струна вторая вслед звенит: Биннори, о Биннори! – А слева бартец Хью стоит! У славных плотин Биннори! Вот третья горький шлет укор: Биннори, о Биннори! – Неверный Вильям прячет взор! У славных плотин Биннори! И вместе три струны звенят, Биннори, о Биннори! На весь зал гневно говорят: У славных плотин Биннори! – Топила ты меня, сестра, Биннори, о Биннори! Тебе в петле сплясать пора У славных плотин Биннори! Ограбил мельник злой меня Биннори, о Биннори! Пусть умирает он три дня У славных плотин Биннори!

Примечания

1

Перевод М. Лозинского

(обратно)

2

Перевод Галины Усовой.

(обратно)

3

Перевод Асара Эппеля.

(обратно)

4

Перевод Владимира Микушевича.

(обратно)

5

Перевод Алексея Щурова.

(обратно)

6

Перевод С. Я. Маршака.

(обратно)

7

Перевод Алексея Щурова.

(обратно)

8

Перевод Алексея Щурова.

(обратно)

9

В этом месте английского текста есть лакуна. – Прим. Переводчика

(обратно)

10

Auld Reekie (Cтарый дымоход) – шутливое название Эдинбурга, в котором долгое время дома отапливали торфом и небо над городом долгое время закрывал дым. Так что королева приглашает любовника в городскую резиденцию. – Примечание Переводчика.

(обратно)

11

Речь идет о короле Англии Генрихе IV. – Прим. переводчика.

(обратно)

Оглавление

Старая и непростая баллада

Чайлд-Уотерс

Алая Роза и Белая Лилея

Большой селки c острова Cьюл Cкерри

Уолтер Лесли

Убитый рыцарь

Капитан Уорд и «Радуга»

Святая обитель

Гил Брентон

Чайлд-Оулет

Cмуглая девушка

Дева и паломник

Гордая леди Дженнет

Храбрый Уоллес

Ворон и сорока

Королева Шотландии

Мэри Гамильтон

Ножны и нож, вариант А

Ножны и нож, вариант F

Королевна леди Джин

Жестокий брат

Вавилон

Жестокая мать

Рыцарь Маннелиг

Хитроумные разгадки, вариант B

Хитроумные разгадки, вариант C

Зеленые рукава

Ярмарка в Скарборо

Алисон Гросс

Мерзкий змей и морская макрель

Волк-оборотень

Охота в холмах Чевиот

  Баллада первая

  Баллада вторая

Дочь герцога Гордона

Прекрасная Розамунда

Исповедь королевы Эленор

Смерть Перси Рида

Два рыцаря

Юная Пегги

Драгун и девушка

Монах в колодце

Роб Рой

Дивный цветок Нортумберленда

Две сестры

Компилят «Двух сестер» на основе версий из сборника Дж. Чайлда Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg