«Последние из атлантов»

Последние из атлантов (fb2) - Последние из атлантов 681K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Николай Николаевич Непомнящий

 Н. НЕПОМНЯЩИЙ ПОСЛЕДНИЕ   ИЗ   АТЛАНТОВ

 ВВЕДЕНИЕ

Книгу эту можно было бы начать так: «Ясным июльским утром 1341 года сильный атлантический прибой вынес на берег большого острова останки двух генуэзских парусников. Несколько человек из команды с трудом выбрались на скалистые утесы. Здесь их подобрали рослые светлокожие пастухи и отвели в глубь острова. Потерпевшие крушение европейцы стали  первыми свидетелями жизни гуанчей — загадочных племен, населявших с незапамятных времен Канарские острова.

И рассказать дальше вот о чем. «В год 1341-й во Флоренцию пришли письма, напи­санные некими флорентийскими купцами в Севилье. Они сообщали следующее: «1 июля этого года вышли в пла­вание два корабля... на поиски тех островов, которые,  согласно общему мнению, следовало открыть заново. Благодаря попутному ветру они на пятый день пристали там к берегу…

Это каменная громада, изобилующая, однако, козами и другими животными и заселенная обнаженными мужчинами и женщинами, своими обычаями и привычками походящими на дикарей...

Они прошли еще мимо другого острова, который был гораздо больше первого, и увидели там многочисленных жителей. Эти мужчины и женщины тоже были почти нагими, некоторые из них, очевидно, повелевали остальными и были одеты в козьи шкуры, выкрашенные в шаф­раново-желтый и красный цвета. Издали эти шкуры казались весьма изящными и тонкими и были очень искусно сшиты нитками из кишок...

Моряки видели еще много островов, из которых одни были заселены, другие безлюдны. Моряки сообщали также, что язык местных жителей столь странный, что они ровно ничего не поняли, и на островах нет никаких судов. Только вплавь можно добраться от одного острова к другому».

Но мы начнем наш рассказ иначе.

Всему миру известно, что в 1492 году генуэзский мо­реход Кристобаль Колон (нам привычнее имя Кристофор Колумб) пересек Атлантику и ступил на землю Ново­го Света. Каждый знает, что за этим последовало. Одна­ко не всем известно, что американские индейцы были не первыми жертвами европейской колонизации. За сотню лет до Колумба завоеватели из Кастилии и Нормандии (звучное имя «конкистадор» к ним, по непонятным при­чинам, не относится, оно появится позже, уже во времена первых послеколумбовых плаваний в Америку) отрепе­тировали грядущее покорение Нового Света. Методы и средства этой «малой колонизации» сделали бы честь будущим Кортесам и Писарро. Только территория для захватов здесь, на Канарах, была более подходящая да не нужно было пересекать полный опасностей Атланти­ческий океан. Вот они — эти острова, совсем рядом, у северо-западных берегов Африки!

Канарские острова, лежащие на перекрестке морских путей трех материков, в XV веке стали ареной жесточай­шей истребительной войны — роковой для гуанчей, ко­ренного населения этих осколков суши в Атлантике.

С тех пор, вот уже около шестисот лет, существует тайна гуанчей. Так и не разгаданная тайна.

В этой книге будет очень много дат и имен. События средневековья переплетутся с поисками ученых дня се­годняшнего. Сведения первых хронистов, единственных очевидцев, способных складно изложить творившееся на островах, будут подкреплены последними археологичес­кими, лингвистическими и антропологическими открыти­ями.

Судьба гуанчей — непрочитанная страница древней и средневековой истории. Истории чего — Африки? Ев­ропы? Древнего или античного Средиземноморья? Или, может быть, Нового Света? Ответить на эти вопросы пы­тались сотни авторов на протяжении всех шестисот лет знакомства с загадкой гуанчей. Библиография истории островов насчитывает тысячи книг, статей, заметок в научных, научно-популярных и самых дешевых псевдо­научных изданиях, которые возникали и лопались, не прожив и полгода, в тщетной попытке просуществовать исключительно за счет будоражащих воображение сен­саций. Блондины с неясным прошлым... Великолепная тема для всевозможных околонаучных спекуляций и построений, которые ни на йоту не приблизили разгадку происхождения коренного населения Канарских островов!

Да, гуанчи бьши светловолосыми и голубоглазыми гигантами. Но разве на Канарах в древности жили только они? Истинные гуанчи населяли только два острова — Тенерифе и Гран-Канарию, в то время как четыре остальных  (наиболее крупных в архипелаге шесть) были населены представителями иных народов. Это лишь один пример поверхностного отношения к увлекательной и необычайно сложной проблеме. Мы встретимся здесь со множеством нерешенных вопросов, будем натыкаться на бесконечные «но» и «однако»... Рассказ о гуанчах потребует привлечения самых разнообразных сведений из истории мореходства и этнографии, антропологии и компаративной лингвистики, сотен (сотен!) книг и статей на нескольких европейских 'языках.

Коренное население Канарских островов представляет исключительный интерес для ученых, В условиях пол­ной изоляции от внешнего, мира здесь сохранилось на­деление, культура которого, ведущая начало из глубины веков, по сей день являет миру слепок древней  исчезнувшей цивилизации.  На  Канарах  найдены  элементы культуры позднего палеолита и неолита Северной Афри­ки и Южной Европы, сохранившиеся в чистом, не сгла­женном веками виде. Здесь мы находим элементы древ­них языков Северной и Северо-Западной Африки. Тут обнаружены представители различных антропологических типов, один из которых по многим показателям на­поминает тип кроманьонского человека и уже повсемест­но исчез...

Тайны гуанчей находятся сегодня в числе самых вол­нующих исторических загадок. Автору довелось в свое время работать в библиотеке Центра африканских ис­следований в Мапуту, столице Народной Республики Мозамбик. Среди множества книг по истории Африки отыскалась одна работа, которой нет даже в крупней­ших библиотеках многих европейских стран. Речь идет об уникальной рукописи XIV века, повествующей о ранних этапах исследования Канар и изданной в первый и единственный пока раз во Флоренции в начале прош­лого века. Интересно, как попала эта старинная и редкая книга" в далекую африканскую страну? Но еще более любопытно, что на формуляре этой книги записано несколько свежих номеров. Значит, ее брали и читали мозам- бикские студенты и ученые? (Заметим, что автором этой рукописи, отрывок из которой мы привели в самом на­чале нашего рассказа и к которой мы еще вернемся, счи­тают самого Джованни Боккаччо.)

Прикоснуться к загадкам гуанчей довелось и некото­рым из. наших соотечественников. В середине прошлого века на острове Тенерифе побывал известный русский физиолог Илья Мечников. В 1872 году в «Вестнике Ев­ропы» появились его путевые заметки. Вот что пишет Мечников:

«Запасшись фонарем и сухим деревом, я ушел из го­рода в пещеру гуанчей. Собственно, ради этой пещеры я и отправился в Ико; она изобилует костями перво­бытных обитателей Тенерифе, с которыми мне хотелось познакомиться сколько возможно обстоятельнее...»

Ученый проник в довольно «объемистую» пещеру, изрядно заваленную камнями. С каждым шагом пещера становилась все более высокой и удобной для хождения. «По дороге, освещаемой пучками лучин,— продолжает Мечников,— я переворачивал множество камней, надеясь найти под ними какое-либо живое существо, но эти ис­кания пещеры были совершенно напрасными». У самого выхода из пещеры ученый наткнулся на целую кучу ста­рых костей, большинство из них оказались рыхлыми и при прикосновении рассыпались в порошок.

Мечникову не удалось найти не только ни одного че­репа, но даже ни одной кости человекам отдельности. «Вопрос о том, каким образом целые кучи костей ока­зались в пещере, остается не разъясненным. По мнению одних, пещеры служили гробницами гуанчей, другие же ученые, с более пылким воображением, утверждают, будто гуанчи, преследуемые испанцами, в XV столетии укрывались в подземные гроты и погибли в них, запер­тые с обоих концов врагами».

А вот эмоциональный рассказ русского моряка и пу­тешественника А. В. Вышеславцева, дошедший до нас в книге «Очерки из кругосветного плавания», которая выш­ла в Санкт-Петербурге в 1867 году:

«Острова были заселены сильным воинственным наро­дом, нравственные особенности которого напоминали бедуинов. Они жили мирно, пасли стада, но любовь и не­зависимость поддерживали в них дух во время войны с испанцами».

«Теперь,— говорит Вышеславцов,— следов гуанчей нет на всем острове, кроме нескольких мумий, завернутых в козьи шкуры и благочестиво схороненных в недоступных пещерах.  Гуанчи долго  составляли  неразрешимый вопрос: откуда и когда явились они на остров? Ученые терялись в догадках; наконец сходство нескольких слов языка их с берберийским заставило догадаться ученых и вывести их из Северного Атласа».

И в заключение путешественник пишет: «Они исчезли как метеор, не оставив о себе никакого следа. Перезаны ли они были до последнего, или слились с новым народонаселением, или, наконец, уплыли на материк, на первую свою родину?»

Конечно, Вышеславцов несколько категоричен в выводах о родине коренного населения Канарских островов. Если бы одного сходства их языка с берберским было достаточно, чтобы сделать окончательные научные Выводы... Не совсем прав он и в том, что настаивает на полном их исчезновении без следа. На самом деле все было несколько иначе...

    И уж совсем неверно утверждение автора книги «Картины Африки и Азии» (русского путешественника) А. Сумарокова, вышедшей в Санкт-Петербурге в 1883 году. Вот что говорит он о гуанчах: «Люди эти принадлежали, кажется, к индейскому племени и были сильны и высоки ростом». Понадеявшись на то, что любое известие об экзотических странах будет воспринято в далекой заснеженной России с неизменным восторгом и интересом, А. Сумароков даже не заглянул в многочисленные книги о Канарах, хотя наверняка имел возможность их прочитать, путешествуя по свету, да и в петербургских читальнях их было предостаточно

Мы обращаемся к тайнам Канарских островов, не ставя перед собой цели подойти к их полной разгадке, хватит работы не одному поколению исследовате­лей.

В данной работе широко использованы тексты средневековых испанских и португальских хроник, которые не известны советскому читателю. Их любезно предоставили библиотеки Испании, Португалии, Франции и стран. Поэтому некоторые аспекты истории Канарских островов представляются по прочтении этих до­кументов в несколько нетрадиционном свете.

Важным шагом в работе над книгой стало знакомст­во с творческим наследием известного австрийского исследователя Канарских островов Доминика Вёльфеля, сделавшего колоссально много для разгадки языка гуанчей, собравшего интереснейшие сведения по истории и этнографии населения островов.

В применении к Канарам чем древнее источник, тем он ценнее. В музее книги государственной библиоте­ки СССР имени В. И. Ленина хранятся старые хрони­ки, которых еще не касалась рука советских исследова­телей. Огромный интереснейший материал!

Возможных предков у канарцев было много. Боль­шинство их пройдет чередой в нашем повествовании. Поиск их тесным образом связан с многочисленными плаваниями в Атлантике представителей разных евро­пейских и африканских народов. Конечно, речь идет не о единичных посещениях Канар, которые вряд ли могли дать рождение большой группе населения, к тому же от­носившегося к разным антропологическим типам и го­ворившего на разных языках. Должна была быть крупная миграция, переселение целого народа или скорее группы племен.

Но как объяснить находки мумий, у которых опре­делена группа крови, роднящая их «владельцев» с древ­ним населением Северо-Западной Европы? Как случи­лось, что среди древнейших орудий труда и утвари гуанчей найдены предметы, относящиеся к энеолиту Лигу­рии, то есть европейскому Средиземноморью?

Сколько их было, этих случайных открытий атлан­тических островов? Именно с этого мы и начнем наш рассказ о тайнах гуанчей.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ШАГИ В НЕВЕДОМОЕ

Глава 1. МОРЕ ТЬМЫ

САДЫ ГЕСПЕРИД

Можно буквально по пальцам перечислить древних авторов, в чьих произведениях есть сколь-нибудь подробные упоминания о Канарских островах. Плиний Старший, Диодор Сицилийский, Псевдо-Аристотель, Плутарх, Помпоний Мела, Гомер, Гесиод, Руфий Фест Авиен, Сенека... Возможно, есть и другие сведения, но они являются уже вторичными и более поздними по от­ношению к этим «классикам древнего канароведения».

«Семь островов, покорение которых вызвало так мно­го шума, семь островов, забытых всем миром — лишь осколки большого континента, привлекавшего к себе вни­мание древних историков,— писал в 1803 году француз­ский географ Бори-де-Сан-Венсан в книге «Счастливые острова». Некоторые атлантологи (специалисты или ди­летанты, занимающиеся поисками легендарного матери­ка Платона) склонны считать Сан-Венсана сторонником так называемой атлантической теории происхождения канарцев (о ней еще будет речь) и видят в выражении «осколки большого континента» прямую ссылку на Ат­лантиду. Но увы, им пришлось отказаться от своих «сме­лых построений».. Венсан имел в виду «всего лишь» Аф­рику. Ту самую Африку, с которой связана прочными узами вся древняя и последующая история Канарских островов...

Итак,   Плиний   Старший,   «Естественная   история».

«... Не точнее слухи и об островах Мавритании. Кое-какие, как стало известно совсем недавно, лежат против земли автололов, они открыты Юбой, который открыл на них мастерские по окрашиванию тканей гетульским пурпуром...» Тут нужно сделать первую сноску. Нумидийского правителя Юбу II, жившего в I веке до нашей эры, часто, упоминают древние авторы. Территория его владений примыкала к побережью Атлантики на одной широте с Канарами, и кому, как не ему, было лучше знать о том, что делается на островах. К сожалению, сам Ююба не оставил никаких письменных свидетельств и о его посещениях  островов мы  узнаем  от  античных  авторов. «Вот результаты исследований Юбы на Счастливых островах,— продолжает  Плиний.— Он их помещает в центре захода солнца, в 625 000 шагов от Пурпурных островов. Первый, с названием Омбриос, не носит никаких следов строений, в горах там есть пруд и деревья, похожие на ферулу...

... Другой остров зовут Юнония; на нем только маленький храм, сооруженный из камней. С ним по соседству того же названия меньший остров; затем — Капрария, на котором полно больших ящериц. В виду этих гровов лежит окутанный туманом остров Нингуария, который получил такое название от постоянно лежащего снега.

Ближайший к нему остров называется Канария — из-за множества огромной величины собак, две из которых были доставлены Юбе; там можно заметить следы эружений. Изобилуя наряду со всеми другими остро­вами множеством плодов и птицами всяких пород, этот богат еще и пальмовыми рощами, приносящими финики, а также кедрами. Много на нем и меда...»

Были ли эти острова заселены к тому времени или нет — Юба не сообщает, но о крупных постройках и собаках упоминает. А можно ли попытаться привести их соответствие с сегодняшними названиями? Вспомним замечание Р. Хеннига: «Названия, присвоенные одному тому же острову, чаще всего рассматривались картографами как названия разных островов». Так, Капрария, Козий остров Плиния, идентичный острову Фуэртевентура, часто появлялся на морских картах в самых разных точках как таинственный остров «де лас кабрас». Наконец, он стал даже островом Сан-Мигел из Азорской группы! Но здесь не было обнаружено ни коз, ни вообще каких-либо млекопитающих. Так что любые попытки  создать строгую картину  названий островов обречены на провал.

О Юбе известно еще, что он наладил на островах выработку   пурпура.   По   мнению   английского   историка Э. Банбэри, пурпурные мастерские (о них еще будет рассказ) могли располагаться на двух восточных остро­вах — Лансароте и  Фуэртевентуре.  Нивария,  по  всей видимости,— Тенерифе, потому что его снежная верши­на — пик Тейде — видна в солнечную погоду даже с ма­терика. Самый плодородный из всех — Канария. Сейчас он называется Гран-Канария. Юнония — это Пальма, или снова Фуэртевентура. Капрария — опять же Фуэртевентура.

Название свое острова получили якобы благодаря большим собакам (по латыни «канис»), доставленным Юбе. Почему «якобы» — узнаем ниже.

И еще немного о названиях. Вот последние сведе­ния, полученные от лингвистов-канароведов. Гран-Кана­рия до захвата называлась «Тибисена»  (от берберско­го mussen — «волк»). Остров Ферро — «Эрбане» (от бер­берского arban — «козел»).  Лансароте— «Анзар» (от берберского anzar — «дождь»). Здесь у древних авто­ров опять возникла некоторая путаница. А. Галиндо го­ворит, что старинное название Фуэртевентуры — Эрба-ния — возникло от большого количества зелени на ост­рове  (hairbe — зелень). Нам же представляется более вероятным происхожение слова «Эрбания» от берберс­кого arban, как и в случае с Ферро.

Теперь слово Диодору Сицилийскому, «Историческая библиотека»:

«В середине океана против Африки находится остров, отличающийся своей величиной. Он находится от Африки на расстоянии лишь нескольких дней морского пути…Финикияне, обследовавшие... побережье по ту сторону Столбов и плывшие на парусах вдоль побережья Афри­ки, были сильными ветрами отнесены далеко в океан. После долгих дней блуждания они достигли наконец названного острова».

Кто «они»? Кого имел в виду Диодор? Карфагенско­го адмирала Ганнона, дошедшего в VI веке до нашей эры до Гвинейского залива, или его предшественников? А может быть, последователей? Но мы-то знаем только о Ганноне... Ясно одно — финикийцев Канарские острова манили своими природными дарами, в частности, лакмусовыми красителями. В древности таких устойчивых красителей было мало. Производство знаменитого тирского пурпура до сих пор окружено тайной. Между тем на  Канарах  рос  и  растет лишайник  орсель (Rocella tinctoria), содержащий краситель высокого качества. В древности и средние века его называли «травой оризелло»...

А что, если этот лишайник связан с тайной произ­водства тирского пурпура? Кроме орселя, на Канарах имелся еще один, не менее ценный краситель — смола драконового дерева, драцены. И еще там добывали моллюсков-пурпурниц. Кому из них острова обязаны своим названием «Пурпурные»? Пока неизвестно. Может, в очередной раз произошла путаница и Пурпурные острова вовсе не эти? Общеизвестно огромное значение пурпура в древнем мире, оттенки этой краски варьировали от красного до фиолетового, и использовали ее для окраски шелка и лопка. Гомер упоминал пурпурные одеяния у Андромахи. Своеобразие пурпурного вещества в том, что, будучи извлеченным из железы, оно имеет белый или бледно-желтый цвет, но, выставленное на солнце, сначала становится лимонно-желтым, а потом зеленоватым и, уже пройдя через стадию зеленого цвета, превращается в лиловый. Чем больше оно подвергается действию солнеч­ных лучей, тем больше темнеет. Оттенки фиолетового цвета зависят от слоя краски и способа ее наложения. Обычно специалисты брали красящее вещество с того участка мантии, где оно вырабатывалось, и упругой кисточкой наносили его на ткань.

Открытие пурпура всегда приписывали финикийцам, вернее, Мелькарту, который, по преданию, первым добыл раковины пурпурных улиток. В портах Финикии сегодня находят груды раковин пурпурниц. Однако берега Сирии не могли выдержать   «пурпурного натиска». Известно, что каждая пурпурница дает всего несколько капель драгоценной жидкости. И финикийцы принялись искать скопление раковин повсюду — сначала в восточном Средиземноморье, потом и на западе, вышли за Гиб­ралтар, основав, если верить Плинию, около 300 поселений. Затем появились сообщения о гетульском пурпуре.

Гетулами называли пастушеские племена, жившие к югу от римских владений в Африке. Некоторые из них — баниуры и автололы, если опять же верить Плинию, жили на побережье океана в районе Атласа. Помпоний Мела писал, что у негритов и гетулов производится пурпур, дающий прекрасную окраску,  известную в мире.

При предпоследнем правителе Мавритании Юбе II  производство  гетульского пурпура  достигло  расцвета. Именно тогда Юба распорядился построить на Пурпурных островах красильни. Плиний так и не смог сказать точно, о каких именно островах шла речь. Единственное, что он утверждал, что «с этих островов можно было сравнительно легко добраться до Счастливых островов». Сегодня марокканские археологи безошибочно определили их расположение — прямо против мыса Могадор. Сейчас из них различимы лишь остров Могадор, ос­тальные съели эрозия, океан и пески. Но пурпурницы здесь остались: местные женщины собирают их и исполь­зуют в пищу. Кроме того, на острове найдены монеты Юбы II и фрагменты амфор, что подтверждает здесь на­личие поселений. Тут же обнаружена византийская пе­чать, относящаяся к эпохе после Юстиниана, освободив­шего Северную Африку от вандалов. Но в IV веке кра­сильни пришли в упадок, и Исидор из Севильи в VI ве­ке пишет о пурпуре как «о единственно качественном в этом мире». Знания об Африке неожиданно сузились.

Слово Псевдо-Аристотелю:

«Говорят, будто по ту сторону Столбов Геракла кар­фагеняне обнаружили в океане необитаемый остров, бо­гатый множеством лесов и судоходными реками и обла­дающий в изобилии плодами. Он находится на расстоя­нии нескольких дней пути от материка. Но когда карфа­геняне стали часто посещать его и некоторые из них из-за плодородия почвы поселились там, то суфеты Карфа­гена под страхом смерти запретили ездить к этому остро­ву. Они истребили жителей, чтобы весть об островах не распространялась...»

Итак, первое упоминание о жителях. Правда, неясно, на каком именно из семи островов архипелага они жи­ли. И снова указание на карфагенскую державу. Мы обя­зательно вернемся к плаваниям финикийцев, особенно карфагенян, только немного позже.

Плутарх, «Жизнеописания»:

«... Их два. Они отделены друг от друга узким про­ливом, лежат в 10 тысячах стадий от африканского бе­рега и называются островами Блаженных, Острова поль­зуются благоприятным климатом благодаря своей темпе­ратуре и отсутствию разных перемен во временах года».

Сведения довольно скромные. В дополнение можно привести упоминание Гомера, вынесенное в эпиграф, и еще одно свидетельство — об Атланте, горном великане, стоящем йа крайнем Западе прямо против Гесперид (Одиссея, песнь I, гл. 52—54). Геспериды, согласно ми­фам о Геракле, охраняли золотые яблоки. Можно пред­положить, что основой для этой версии могли стать плоды Канарского земляничного дерева (Arbutus canariensus) оранжево-желтого цвета, похожие на кизил.

Упомянем и Помпония Мелу, «О положении Земли»:

«Против выжженной солнцем части побережья лежат острова, принадлежащие, по рассказам, Гесперидам».

Вблизи Гесперид находится, согласно легенде, поддерживающий небо Атлант, которому «ведомы моря». Видимо,   он   поднимается   непосредственно   из   моря. А. Гумбольдт выдвинул версию о том, что Атлант — это де-Трейде на острове Тенерифе  (3710 метров над уровнем моря), видимый с мыса Бохадор, то есть с материка. Эти данные достаточно правдоподобны. Да и странная древняя легенда о том, что великан Гарион был похоронен под деревом, из которого капала кровь, тоже находит четкое объяснение, достаточно вспомнить драцену, испускающую красную смолу...

Но вернемся к классикам античной географии. Руфий Фест Авиен, «Морские берега»: «А дальше в море лежит остров; он богат травами и посвящен Сатурну. Столь неистовы его природы силы, что если кто, плывя мимо него, к нему приблизится, все остальное море вздымается, глубоко содрогаясь, в то время как остальная часть моря остается спокойной, как пруд».

Наверняка это об острове Тенерифе и его вулкане Гейде. Дело в том, что похожие описания есть в тексте, дошедшем до нас через тысячелетия со времен экспедиции Ганнона. Карфагенский адмирал, отправившись вдоль северо-западных берегов Африки на юг, тоже описывал подобные извержения.

Приведенные здесь упоминания о Канарских островах в древности — лишь малая, дошедшая до нас часть многочисленных свидетельств. Чтобы поставить многоточие в конце нашего рассказа, зададим еще один вопрос, ответа на который до сих пор нет. Снова предоставим слово Плинию:

«Вскоре после того, как установилось римское вла­дычество в Мавритании, Светоний Павлин (губернатор) Организовал экспедицию в глубь страны — это было первое проникновение римлян в Атласские горы. Он описал густые горные леса, неведомые деревья, покрытые снегом вершины (сомнительный факт), достиг реки Гер, текущей по пустыне из черного песка и черных гор, как после пожара, в лесах водились твари всевозможные, и жил там народ под названием «канарии»...»

Область, где побывал Павлин, расположена на одной широте с Канарами. Не этому ли племени они обязаны своим названием? У Птоломея находим упоминание области «Gannaria prom.», расположенной севернее мыса на широте самого западного острова из канарской группы. Там жили племена «камнуриех» — то же самое, что и «канарии». Идриси позже подтверждает это предположение и добавляет, что беднейшие из них пи­тались мясом собак. Не здесь ли разгадка названия ост­ровов?

Не только Плиний, но и другие древние авторы при­водят названия племен, живших на побережье Марок­ко: «Canarii», «Perois», «Pharusiens». Что касается слова «канарии», то ученые выяснили, что «Ganar» — это ро­довое имя, данное западноафриканским народом волоф берберским племенам, жившим к северу от реки Сене­гал. Именно эти племена и могли дать имя островам.

***

В древности, как мы уже могли убедиться, с Канарскими островами была большая путаница. Их нередко смешивали с другими осколками суши в Атлан­тике, например, с Фарерскими островами. Тот же Пли­ний Старший, которого мы так обильно цитировали, вдруг называл их Оловянными. Солин тоже причислял Геспериды к Оловянным островам, а Дионисий Периегет пря­мо указывал, что олово доставляют с Гесперид. Валлийс­кое сказание о волшебном острове Авалоне только усили­ло эту путаницу. Думали, что название произошло от имени валлийского повелителя царства мертвых — Авал-лоса и называли его Яблочным островом. Так снова был перекинут мостик к Гесперидам... Есть и исследователи, которые связывают название Фарерских островов с Ферро в Канарском архипелаге. Словом, настало время рассказать о настоящих Оловянных островах — Касситеридах древности.

К ОЛОВЯННЫМ ОСТРОВАМ

Лишь в странствиях себя мы познаем,

Сабир    Термези

Маленькая Троя стала известнейшим городом мировой истории благодаря великому поэту древности Гомеру. Тартесс — первый торговый и культурный центр западного Средиземноморья, кажется, навсегда исчез из памяти народов и с лица Земли два с половиной ты­сячелетия назад. Все попытки обнаружить этот город пока что не дали результатов... Однако, несмотря на то, что найти его руины не удается, ученые все чаще и чаще обнаруживают его могучее влияние в самых отдаленных уголках древнего мира.

Древний Таршиш  (так называли его финикийцы), или Тартесс (это греческое название) — современник Вавилона и Ниневии, Мемфиса и Кносса. Родился он на берегах   Гвадалквивира,   на   юго-западе   Пиренейского полуострова во II тысячелетии до нашей эры, когда Средиземноморье населяли разноязыкие многочисленные племена. Доподлинно известно, что к 1000 году до нашей эры он превратился в крупный торговый центр Запада античного мира. Идентичность библейского Тарсиса с Тартессом доказана. Сами же жители называли свой  город Тартис.

Удивительно выгодное положение города (всего два дня плавания от Гибралтара на север вдоль Пиренейского полуострова) предопределило место Тартесса в истории древнего мира и нашем повествовании. «И позвал правитель тартесские корабли, и послал их в Офир за золотом. Раз в три года приплывали тартесскяе суда и привозили золото, серебро, слоновую кость, обезьян и шавлинов»,— прочли ученые на одной из глиняных шу­мерских дощечек. Значит, тартессцы знали восточное Средиземноморье и Африку?

Видимо, знали и даже, как видно, состояли на служ­бе у правителей древних государств Востока. Есть все основания полагать, что корабли тартессцев были сдела­ны из ливанского кедра и использовались при царях Хираме и Соломоне для дальних плаваний. То, что они при­возили слоновую кость, золото и обезьян, говорит об их дальних арфиканских путешествиях, но нас сейчас ин­тересует не это.

«За Кантарой (Крит.— Н. Я.) есть загадочная стра­на Анаку — земля олова...» — гласит ассирийская над­пись, сделанная при Саргоне I. Древнее олово – вот что волнует ученых. Где назодилась страна олова; чьим оовом жил древний мир – азиатским или европейским? Сегодня истотрики и ареологии уверенно говорят – европейским, ибо стало известно, что в Передней Азии олва не знали до 2050 года до нашей эры, в то время как в Древнем Египте и на Крите уже испрользовали его в 2750 году. Классическая пропорция бронзы — 90 процен­тов меди и 10 процентов олова — была открыта на Пи­ренейском полуострове, в Тартессе...

Ученые установили, что за несколько десятков веков до нашей эры Тартесс, представлявший богатый метал­лами Пиренейский полуостров, торговал со всеми госу­дарствами древнего Средиземноморья. Финикийцы полу­чали из Тартесса огромное количество серебра. Они при­возили его столько, что даже меняли свинцовые якоря своих судов на серебряные. Ассирийцы знали Тартесс через финикийцев, однако один из царей Ассирии все же записал на глиняной дощечке: «Все правители Цент­рального моря от страны Иаднан (Кипр.— Н. Н.) до стра­ны Тарсис склоняются у моих ног...» Жители Тира пла­вали в Тартесс и доставляли ассирийцам серебро и оло­во. На Древнем Востоке олово нигде не находили в слит­ках. Значит, сюда привозили уже готовую продукцию? Археологические находки на Крите отодвинули эру торговых связей в Средиземноморье еще на одно тысяче­летие в глубь истории:  на Крите найдены Берийские серебряные и медные кинжалы, относящиеся к III ты­сячелетию до нашей эры, а.в Трое II (2400 год до нашей эры) — серебряные вазы с Пиренейского полуострова. На западе Средиземноморья обнаружены медные бруски с Крита и другие критские изделия. До середины I тыся­челетия до нашей эры шла оживленная морская торговля со странами Южной Европы и Азии. Копи Сьерра-Морены регулярно поставляли античному миру ценные ме­таллы. Однако запасы серебра и олова Тартесса начали понемногу истощаться. На карту была поставлена репу­тация древнего торгового и культурного центра. Тартесские купцы — отличные мореходы — не могли допустить ни малейшего сбоя в торговле и, буквально продираясь сквозь ревущие валы Бискайского залива, пошли дальше на север.  Там,  согласно сообщениям очевидцев и от­дельным изделиям, случайно попавшим на тартесские рынки, находились богатейшие залежи ценных металлов. В это время с юга к Тартессу подбиралась страшная опасность: прочно обосновавшись на североафриканском берегу, финикийская колония Карфаген начала обшир­ные территориальные  захваты  по  всему  Средиземно­морью.

... На Пиренейский полуостров карфагеняне придут, как и в Сицилию,— не торговцами, а захватчиками. Основанный около 1100 года до нашей эры недалеко от Тартесса финикийский Гадес станет базой и перевалоч­ным пунктом карфагенян, отсюда они нападут на города в устье Гвадалквивира. Отсюда двинутся по океану к Канарским  и — возможно — Азорским     островам...

Сегодня ученые уже не сомневаются, что именно они, карфагеняне, через пять веков сотрут с лица земли последние дома Тартесса и станут властителями огромных областей. Реакцией на захватническую политику Карфагена станет союз иберов и массалиотов, объединившихся для войны против финикийской колонии. Она потеряет множество владений, но влась над морем остается. Ворота Гибралтара будут надолго заперты для мореплавателей всего мира. Но все это будет через не­сколько веков...

...   А   в   середине   II   тысячелетия   до   нашей   эры  тартессцы осторожно обследовали северные воды Бискайского залива в поисках островов, богатых оловом и серебром. Насколько плодотворными были те поиски, сегодня можно судить по археологическим находкам, прочно связавшим судьбу Пиренейского полуострова и Британских островов. Тацит отмечал среди древних жи­телей Британии отдельных иберов. Мегалитические пос­тройки Ирландии удивительно схожи с дольменами Испании. Некоторые изделия с Пиренейского полуострова дошли до Рейна и Дуная.

К сожалению, мы ничего не знаем об этнической при­надлежности тартессцев.

Слово «Касситериды», принятое для обозначения  Оловянных островов, пришло на Восток из Западной Ев­ропы. Племя касси жило в те времена в северо-западной Галлии и южной Англии, на родине олова. Слово «касси-терос» — докельтское, но имеется и в кельтских языках. Именно оттуда оно попало к грекам, а затем к арабам и индийцам. Это убедительно доказал английский линг­вист Холдер в работе «Докельтский словарный запас».

Став торговым партнером Британии, Тартесс не прек­ратил свою посредническую деятельность, и доказа­тельством тому — находка в Фалмуте (Корнуэлл) оло­вянного, в форме ласточкиного хвоста, бруска, анало­гичного тому, что делали на Крите. Что это, еще одно свидетельство крито-тартесских связей, а может быть, крито-британских?

Древние авторы говорили о Тартессе: «Во-первых, он удален от Столбов Геркулеса на два дня пути, во-вто­рых, он получает олово от кельтов, а в-третьих, тартессцы сообщают, что эфиопы населяют земли до Эритреи...» Это доказательство могущества Тартесса еще бо­льше укрепило веру ученых в возможность длительных к прочных контактов города с различными уголками древнего мира.

В VI веке до нашей эры город перестал существовать. Сильно обеспокоенная интенсивными торговыми связя­ми, миновавшими Карфаген, североафриканская колония Финикии под угрозой нападения греков начала подготов­ку нескольких крупных морских экспедиций. Одна из них пОшла на юг вдоль берегов Северо-Западной Африки и стала известна миру по знаменитому отчету Ганнона в храме Кроноса в Карфагене, другая вышла из Гибрал­тара и двинулась на север, мимо разрушенного Тартесса к Оловянным островам...

«Обычное дело для жителей Тартесса вести торговлю в пределах Эстримнид. Но и поселенцы Карфагена не раз в края езжали эти. Пуниец Гамилькон, который сам сообщает, что все это испытал на деле, с трудом доплыв туда, говорит, что сделать такой путь возможно только в четыре месяца; тут нет ни течений, ни ветра, что­бы гнать корабли, ленивая поверхность тихих вод лежит неподвижно. Не раз встречаются здесь и стаи морских зверей, и между кораблей, ползущих очень медленно, ныряют чудища морей...»

О поездке Гамилькона, по значению куда более важ­ной, чем плавание Ганнона, мы знаем ничтожно мало. Без сомнения, он тоже оставил отчет в храме Кроноса в Карфагене, но до нас это сообщение не дошло. Единст­венное более-менее полное упоминание об этом пред­приятии сохранилось у Руфа Феста Авиена в «Морских берегах», писавшего о событии через 900 лет после того, как оно совершилось. Но Авиен наверняка знал тогда оригинальный текст — описания плавания, так что уче­ные ему верят. Плиний, который тоже, как полагают, ви­дел подлинник, говорил, что «Гамилькон исследовал внешние границы Европы». Поэтому кое-кто из специа­листов делает вывод, что адмирал открыл для Карфагена не только Страну Олова, но и Страну Янтаря, Действи­тельно, на Крите, в Трое, Микенах и Пилосе найден ян­тарь. Но он относится к более раннему периоду исто­рии, когда Карфагена еще не было. Тогда монополию торговли на море сохраняли финикийцы, критяне и тартессцы, и янтарь с Балтики доставили скорее всего они.

Дату плаваний Гамилькона можно установить только приблизительно. Плиний утверждал, что «это случилось, когда Карфаген был в зените славы» — то есть до поражения при Сиракузах и Гимере (480 г. до н. э.) — это «верхняя граница». То, что они хотели поскорее воспользоваться поражением Тартесса (а разрушен он был около 500 г. до н. э.) дает нам «нижнюю границу» датировки. Значит, плавание состоялось между 500 и 480 гг. до н. э.

Авиен сообщает о поездке, но при этом не упоминает Британские острова. Однако это не значит, что Га­милькон туда не заходил. Зная купеческий деловой ха­рактер карфагенских мореходов, можно смело предположить, что адмирал пытался установить прямые контакты с горняками оловянных рудников Корнуэлла. В «Морских берегах» Авиен дает описание одного из внешних морей Западной Европы: «... тут начинается залив Атлантический... громада каменных вершин вся главным образом на юг обращена... Внизу же этих гор, у самого подножия, где выступает мыс... широко открыт Залив Эстремнийский. В нем лежат те острова, которые зовутся Эстремнидами; широко раскинувшись, богаты они металлами, свинцом и оловом. Народу там много жи­вёт... Они широко бороздят и море бурное, и бездны океа­на, чудищ полные... Но чудное дело — они готовят себе корабли из сшитых шкур... Пуниец Гамилькон, доплыв 5 сюда, говорит, что сделать такой путь возможно только в четыре месяца...»

Некоторые исследователи, например, П. Гаффарель, автор известной «Истории открытия Америки до Колумба», высказывает предположение, что Гамилькон заплыл в Саргассово море за Азорские острова. Однако экспедиция отправлялась не на Азоры, тогда еще не известные скорее всего древнему миру, а в Британию. К тому же, в описании путешествия нет ни малейшего намека на шторм, который мог бы отнести корабли на запад, далеко в Атлантику. Наоборот, в отчете говорится о пол­ном штиле. Некоторым исследователям это кажется подозрительным, ведь Бискайский залив всегда славился морскими бурями... Но вспомним Магеллана, два тыся­челетия спустя плывшего по Великому океану и ни разу не попавшего в шторм. Именно он назвал этот океан Тихим.

Все феномены путешествия могли встретиться Гамилькону в  районе  Гадеса   или   севернее. Летом  на широте Гибралтара часто наступает затишье, и океан похож на зеркало. Тут и там попадаются болотца морс­ких растений. Здесь очень любят пастись жирные тунцы, косатки и акулы. Их-то и видел Гамилькон. А сказка о чудищах морей была придумана специально, чтобы от­вадить конкурентов — греков и римлян; сколь тщате­льно карфагеняне старались скрыть свои достижения от других, можно судить хотя бы по рассказу Страбона: «Когда однажды римляне преследовали владельца кораб­ля с целью узнать эти места торговли, то он из корысти намеренно навел свой корабль на мели и разбил свое судно, чтобы преследовавший его римлянин не узнал цели плавания...»

Гамилькон открыл для Карфагена оловянные рудни­ки, и тот их использовал: Касситериды перестали быть загадкой для древнего мира.

ЭКСПЕДИЦИЯ ГАННОНА

«Постановили карфагеняне, чтобы Ганнон плыл за Геракловы Столпы и основал города ливиофиникян. И он отплыл, ведя 60 пеннеконтер (пятидесяти-весельных судов. —Н. Н.) и множество мужчин и жен­щин, числом в 30 тысяч, и везя хлеб и другие припасы».

Эти первые строки документа на греческом языке, известного как «Перипл Ганнона». Слово «Перипл» на греческом языке означает «плавание вокруг», «объезд по морю», а в более привычном употреблении — «пла­вание-вдоль морских берегов». Каждая подробная лоция требовала обязательного указания расстояний между географическими точками. Постепенно многие периплы соединялись... и рождались лоции. Так что данный перипл — в общем-то не перипл, а отчет карфагенского адмирала о плавании вдоль западноафриканских бере­гов. Отчет этот был выставлен на всеобщее обозрение в храме Кроноса в Карфагене. А до нас он дошел в греческой рукописи X века нашей эры.

О Ганноне упоминали Псевдо-Аристотель, Помпоний Мела, Плиний Старший и другие авторы. Сведя воеди­но их сведения, можно предположить, что флотилия от­плыла от берегов Карфагена около 525 года до нашей эры, но не позже, так как именно в 525 году персы за­хватили Египет, и их нашествие угрожало карфагенской державе.

«Когда, плывя, мы миновали Столпы и за ними про­плыли двухдневный морской путь, мы основали первый город, который назвали Фимиатирион; около него име­ется большая равнина. Плывя оттуда на запад, мы сое­динились у Солунта (сегодня это мыс Медуза.— Я. Я.), ливийского мыса, густо поросшего деревьями. Соорудив храм Посейдона (наверняка Посейдон появился при переводе на греческий язык. В первоначальном тексте скорее всего стояло имя пунического бога Йамма), мы снова двигались на восток, тюка не прибыли в залив, густо заросший высоким тростником; там было много слонов и других пасущихся животных».

Далее следует рассказ, который дает представление о первых днях экспедиции. Многие названия населенных угнктов и другие географические названия не совпадают современными, и это настораживает некоторых специалистов. Однако французские ученые Ж. Марси, А. Лот Ж. Рамэн, работавшие в Марокко, выяснили, что раньше названия совпадали с теми, что приводит Ганнон, и изменились они буквально в нашем веке. Так прояснились многие ранее непонятные места в повествовании Ганнона.

...Все дальше к югу уходили суда Карфагена. Близ сегодняшнего Рабата адмирал взял на борт переводчиков из числа живших там финикийцев и местных жителей. «А оттуда мы плыли на юг 12 дней, проходя вдоль страны, которую целиком населяли эфиопы, говорили же они непонятно даже для ликситов (переводчиков.— Я. Я.), бывших с нами... Плывя от них в течение двух дней, мы оказались на неизмеримом морском просторе, против которого на берегу была равнина; там мы видели огни,  приносимые отовсюду через определенные промежутки времени; (их было) то больше, то меньше». Ученые считают, что это были огни кочевников в районе бухты Бижагош у гвинейских берегов. Такие огни — может, это были  и лесные пожары — видели два тысячелетия спустя первые европейцы, появившиеся в этих краях.

«Запасшись водой, мы плыли оттуда вперед вдоль берега пять дней, пока не прибыли в большой залив, который, как сказали нам переводчики, называется За­падным Рогом. В этом заливе есть большой остров, сой­дя на который мы ничего не видели, кроме леса, а ночью мы видели много зажигавшихся огней, и игру двух флейт слышали мы, камвалов и тимпанов бряцание и крик ве­ликий. Страх охватил нас, и прорицатели приказали покинуть остров. Быстро отплыв, мы прошли мимо страны горящей, заполненной благовониями; огромные огненные потоки стекают с нее в море».

До сих пор, то есть до потоков, стекающих в море, текст перипла более-менее понятен, и наблюдения Ганнона и его спутников можно сопоставить с данными ев­ропейских путешественников XIX века. Шотландский врач Мунго Парк пишет: «Сжигание травы в стране мандинго приобретает огромные масштабы. Ночью, насколь­ко хватает глаз, видны равнины и горы, охваченные ог­нем. Огонь отражается даже на небе, делая небеса похо­жими на пламя. Днем повсюду видны столбы дыма. Но выжженные места скоро зарастают свежей зеленью, местность становится приятной и здоровой...» Такие именно огни могли показаться Ганнону потоками, стекав­шими в море. Но вот что было дальше.

«Но и оттуда, испугавшись, мы быстро отплыли. Проведя в пути четыре дня, ночью мы увидели землю, заполненную огнем; в середине же был некий огромный костер, достигавший казалось, звезд. Днем оказалось, что это большая гора, называемая «Колесницей богов». Как далеко зашла экспедиция?

На 4070 метров возвышается над Гвинейским заливом гора Камерун. Это действующий вулкан, последнее из­вержение имело место в 1925 году. Скорее всего экспе­диция Ганнона все же добралась до Камеруна. Если это так, то карфагенский адмирал открыл около 6 тысяч ки­лометров африканского побережья.

Недавно внимание ученых привлек один на первый взгляд незначительный момент в повествовании. Ганнон часто приводит в отчете местные названия. Но откуда он их брал? У местных жителей? Но он почти не вы­ходил на берег. У переводчиков, взятых на борт? Но он взял их севернее, и они не могли знать названия более южных районов. Может быть, адмирал знал о них больше чем принято считать? Располагал ли он данными, до­бытыми за сто лет до него финикийскими мореходами, совершившими по заданию фараона Нехо плавание вок­руг Африки? Или в его распоряжении были иные све­дения?

Плавания Ганнона наверняка были цепочкой последо­вательных экспедиций. Можно смело предположить, что какие-то суда Ганнона заходили на Канарские острова, которые лежали на их пути. В свое время мы расскажем о таинственных наскальных надписях, обнаруженных на некоторых островах архипелага. По всем предположе­ниям, они принадлежат финикийцам...

КЛАД НА ОСТРОВЕ КОРВУ

Штормы не редкость на Азорах. Громадные мутно-зеленые валы обрушиваются с невероятной силой на берег, дробя и разрушая скалы, размывая песок... «В ноябре 1749 года после нескольких дней шторма была размыта морем часть фундамента одного полуразрушенного каменного строения, стоявшего на берегу острова Корву. При осмотре развалин найден глиняный сосуд, в котором оказалось много монет. Вместе с сосудом их отнесли  в  монастырь.   А  потом  раздали  сокровища любопытным жителям острова. Часть монет отправили в Лиссабон, а оттуда позже патеру Флоресу в Мадрид...»

Так рассказывал. об удивительной находке на Азорскх островах шведский ученый XVIII века Юхан Подолин в статье, напечатанной в журнале «Гетеборгский учный и литературный коллекционер» и снабженной таким подзаголовком: «Некоторые замечания о мореплавании древних, основанные на исследовании карфагенских и киренских монет, найденных в 1749 году на одном из Азорских островов».

«Каково общее количество монет, обнаруженных в сос­уде, а также сколько из них было послано в Лиссабон — неизвестно,— продолжает Подолин.— В Мадрид попало 9 штук: две карфагенские золотые монеты, пять карфагенских медных монет и две киренские монеты того же металла. Патер Флорес подарил мне эти монеты в 1761 году и рассказал, что всякая находка состояла из монет того же типа. То, что монеты частично из Карфа­гена, частично из Киренаики, несомненно.  Их нельзя назвать особо редкими, за исключением золотых. Удивительно, однако, то, в каком месте они найдены!»

Да, клад североафриканских монет обнаружили на одном из Азорских островов — Корву, расположенном на полпути между Старым и Новым Светом. Сам по се­бе факт, если отказаться от многочисленных гипотез о плаваниях древних в Атлантике, примечателен.  И  не удивительно, что на протяжении столетий достоверность его оспаривалась. Француз Мее в интересной книге по Истории Азорских островов считает находку явным вы­мыслом ввиду... отсутствия каких бы то ни было поддаю­щихся проверке фактов. Но временное отсутствие до­казательств еще не дает права отрицать исторический факт, и крупнейший немецкий ученый своего времени А. Гумбольдт нисколько не сомневался в подлинности находки, о которой сообщил Ю. Подолин. Кстати, он снабдил статью изображениями найденных монет (мо­жет быть, они и сейчас хранятся в какой-нибудь нумиз­матической коллекции?). Мее уверяет, что Флореса вве­ли в заблуждение. Но с какой целью? Для чего нужен был такого рода подлог? Ради славы? Сомнительно. Энрике Флорес был выдающимся испанским нумизматом, авторитет его велик и сегодня — его нельзя обвинить в неопытности или недобросовестности.

Нашлись и такие, кто утверждал, что монеты были просто-напросто украдены в Лиссабоне у одного из коллекционеров, а историю с кладом придумали для сокрытия преступления. Однако подобные рассуждения, замечает известный немецкий ученый Рихард Хеннинг, вообще могут положить конец любым исследованиям в области древней истории, поскольку не исключена воз­можность подлога при любых археологических раскоп­ках...

Отметает эту версию и самое простое рассуждение: зачем кому-то понадобилось красть какие-то мелкие мо­неты — ведь из девяти штук только две были золотыми. Наконец, подлинность находки может быть доказана еще и тем, что в то время, то есть-в середине XVIII века, ни один мошенник не смог бы правильно подобрать столь прекрасную серию карфагенских монет, относящихся к весьма ограниченному периоду — 350—210 годам до нашей эры.

Не так давно монеты, изображенные в статье Подолина, подвергли новому исследованию. Французский историк и археолог Моно проконсультировал находку у про­фессора Ж. Ле Ридера, хранителя парижского Кабинета медалей, который уточнил датировку монет.

Первая и вторая — золотые, относятся к Карфагену 350—320 годов до нашей эры; третья — медная, 264— 241 годы до нашей эры; четвертая и пятая — медные, изготовленные в карфагенской мастерской на Сардинии в 300—264 годах до нашей эры; шестая — медная кар­фагенская монета 221—210 годов до нашей эры; седь­мая — медная, вероятно, сделана в карфагенской мас­терской на Сицилии в конце IV, начале III века до нашей эры; восьмая — бронзовая монета из Киренаики начала  III века до нашей эры; девятая — медная монета неиз­вестной мастерской начала III века до нашей эры. Таким образом, клад состоял из одной киренаикской и восьми карфагенских монет.

Но кто оставил на Корву древние монеты? Что, если это сделали средневековые арабские или норманнские суда? Скорее всего не они, ведь трудно предположить, что моряки средневековья проявили жгучий интерес к древним монетам, не имевшим тогда никакой ценности:.. Остаются сами карфагеняне. Мы уже знаем об экспедициях Ганнона и Гимилькона. «Один из таких кораблей мог быть отнесен постоянным восточным ветром в Корву», замечает Подолин. Современные исследователи согласны с ним. Они исключают гипотезу о том, что сосуд с монетами попал на остров с остатками полуразрушенного или покинутого командой судна. Морские течения проходят Азорских островов прямо к Гибралтару, поэтому дрейф против течения исключается. Несомненно, остров посетил корабль с командой. Сколько таких безвестных мореходов бороздили воды Атлантики, заходили на Канары, Мадейру, а может быть, даже в Новый Свет?..

В страну  янтаря

Об  этом путешественнике  древности  написано столько исследований, что им позавидовал бы любой средневековый участник  Великих  географических открытий.   По-настоящему   великими   были   открытия древних, и имена героев уже никогда не дойдут до нас сквозь   тысячелетия.   Известны   крупицы — отдельные высверки во мраке неизвестности. Среди них Пифей — «великий лжец». Так несправедливо окрестили его современники. Да и не только они и не только его. В средние века считался лжецом и Марко Поло, и многие другие менее известные первооткрыватели далеких земель. Родиной Пифея была Массилия, и жил он в IV веке до нашей эры. Он был не купцом, а скорее ученым со скромными средствами, так, по крайней мере, пишут о нем историки античности. Можно предположить, что главное свое плавание он совершил по поручению богатых массильских купцов, которым нужны были правдивые сведения о землях олова и янтаря.

Норвежский исследователь В. Стефанссон пишет, что массильский корабль был прочным судном длиной до 40 метров, способным долго плавать в водах Северной Атлантики. Водоизмещение его достигало 400—500 тонн, так что корабль Пифея был крупнее и маневреннее скор­лупки «Санта-Мария» Колумба, которая 18 столетий спустя пересекла Атлантику.

Главной задачей Пифея было выяснить, остров ли Британия, или часть материка. Во время своего плавания вокруг Британии Пифей совершил подвиг, и имя его про­славилось, несмотря на озлобленную критику многих современников и более поздних авторов. В течение шести дней он плыл по Северному морю к загадочной земле Туле.

Две тысячи лет исполнилось спору о том, что это за земля — Туле. Называют и Норвегию, и Оркнейские ост­рова, и даже Исландию.

Хотя подлинники записок Пифея утеряны, мы много знаем об их содержании. Античные географы и историки интересовавшиеся Британией, немало заимствовали из его трудов. Но о плавании в Страну Янтаря мы знаем еще меньше, чем о пребывании в стране Туле. Из всех районов, где возможно, побывал Пифей, янтарь имеется только на Северных Фризских островах, и запасы его там могли стать основанием для постоянных торговых связей.

Отношение к Пифею изменилось лишь через тысяче­летие. Его стали считать не только правдивым писате­лем, автором трактата «Об океане» и «Описания земли»,  но и приписали ему то, чего он явно не совершал — на­пример, открытие Исландии...

И еще очень важный момент, ради которого мы, собственно говоря, и включили этот сюжет в наше по­вествование о Канарских островах. Экспедиция массалиотов под началом Пифея — прекрасный пример дру­желюбного отношения представителей цивилизованного мира к племенам и народам, стоявшим на более низком уровне социального и культурного развития. Ведь именно благодаря этому эллинам удалось проникнуть в такие об­ласти Ойкумены — Северо-Западной Европы и Африки,— куда позже буквально продирались вооруженные до зу­бов римские легионеры, а еще позже — конкистадоры средневековья...           

ГРЕКИ В АТЛАНТИКЕ

Штормовые ветры с востока вынесли корабль Колея через Гибралтар в океан. Он первым из известных нам греков оказался в Атлантике. «...После этого корабль, принадлежащий самосцу Колею, по пути в Египет, зане­сен был на этот самый остров Платею (остров Бамба у берегов Северной Африки.— Н. Н.)... затем они снялись с якоря и пустились в море по направлению к Египту, восточным ветром были отнесены в сторону, ветер не унимался, так что они прошли Геракловы Столбы и прибыли по указанию божества в Тартесс». О Тартессе мы уже упоминали, здесь нам важно другое — греки выходили в Атлантику за несколько веков до начала нашей эры и могли посещать Канарские острова. При поисках возможных предков канарцев понадобятся и эти сведения.

Правда, возможно, что молва приписала Колею подвиги, совершенные несколькими, а может быть, и многими мореходами, чьи имена не сохранились. Но это не меняет сути открытий. Дата плавания Колея точно не становлена, но это был примерно 600 год до нашей эры.

Прошло 70 лет. Авиен сообщает: «...колонны Геркулеса. Шумит вокруг них могучий ветер Севера, они ж незыблемо стоят. Выдаваясь вперед, высокий горный кряж здесь к небу поднимает свою главу. Эстримнидой она звалась в более древние времена». И далее — рассказ об Эстримнидах, олове и цинке. И о путешественнике Эвтимене из Массилии. Он совершил свое плавание в году до нашей эры. Ученые назвали его экспедицию юпыткой жителей Массилии поселиться по побережью Африки, попыткой, которой вскоре воспользовались кар­фагеняне». Где побывал Эвтимен — неясно. Судя по его рассказу, он дошел на севере чуть ли не до Ирландии, на юге — до устья реки Сенегал. «Когда Сципион Эмилиан стоял в Африке во главе войска, автор анналов Полибий получил от него флот для того, чтобы, проплыв вокруг, исследовать эту часть света»,— читаем мы у Плиния Старшего.

Победа Рима над Карфагеном положила конец блокаде Гибралтара. Но о западном побережье Африки рим­ляне знали гораздо меньше в 150 году до нашей эры, чем на несколько столетий до них греки, финикийцы и карфагеняне. С победой Сципиона над пуническим соперни­ком Рима римляне заинтересовались странами, с которыми  Карфаген торговал. Самым южным пунктом, куда аог дойти Полибий, был мыс Зеленый. И наверняка рим-суда заходили на Канары, которые лежат на мор­ских путях из Европы в Западную Африку.

ЛЕГЕНДА О БРЕНДАНЕ И «БЛУЖДАЮЩИХ ОСТРОВАХ»

Конец V века нашей эры был суровым време­нем для Европы — войны, нашествия, междуусобицы заставляли людей искать пристанища в забытых богом уголках Ойкумены. Одним из таких краев обетованных и стала Ирландия, лежавшая в стороне от бурных евро­пейских событий. Но остров был небольшим и всех страждущих покоя вместить не мог. Перенаселение стало причиной того, что многие — и вновь прибывшие, и ко­ренные жители — вынуждены были покидать остров. Жестокая необходимость эта не миновала и людей церк­ви — для монахов, совершивших какой-либо проступок, было даже придумано наказание: провинившихся сажали в лодку и пускали в море на волю волн. «Если монах не­виновен, волны прибьют лодку к берегу, если совесть не­чиста — море унесет его...»

Впрочем, находились отшельники, которых увлекала сама идея путешествия по волнам неведомого моря. Та­ким был и монах по имени Брендан.

Все сведения о плаваниях Брендана содержатся в тексте «Навигацио Санкти Брендани, Аббатис» («Плава­ние святого Брендана, аббата»), дошедшего до нас. Он родился около 489 года в Ирландии, в графстве Кер­ри, где с зеленых холмов стекает в воды Атлантики река Шанон. Он прилежно учился, овладел основами матема­тики, астрономии, навигации, много ездил по стране. В поездках Брендан собрал несколько единомышленников, согласившихся сопровождать его в плавании. Они по­строили корабль и вышли в море.

Оксфордский историк Тимоти Северин, прекрасно из­вестный всем нам по замечательным экспедициям в Ин­дийском океане, Средиземном и Черном морях, повто­ривший это легендарное плавание, доказал, что обшивка из бычьих кож, обработанная дубовым экстрактом и сма­занная животным воском, превосходно служила морехо­дам на всем протяжении экспедиции.

 ...Плавание было долгим и тяжелым. Первой землей на горизонте стал маленький остров «с потоками воды, низвергающейся с обрывов». Здесь странники нашли жилье и пищу. К этому описанию подходит остров Свя­той Килды из числа Гебридских островов (кстати, из­вестно, что там было древнее ирландское монашеское поселение). Оттуда путешественники поплыли к другим островам; на одном были «стада белоснежных овец и реки, полные рыбы», на другом — «трава и белые птицы». По мнению некоторых исследователей, эти детали дают основание полагать, что Брендан и его спутники достигли островов Стрёме и Вогё (Фарерские острова). Далее следовали два неопознанных острова: первый с «монашеством», второй с водой, «которая отупляет того, кто ее пьет». Сильные штормы увлекли курак Брендана на север, где он увидел «море, как скисшее молоко», и «ог-мный кристалл» (или «хрустальную колонну»). По-видимому, путешественникам повстречались битый лед и айсберг.

 Вскоре судно подошло к «горам, извергающим пламя», и «красным скалам» — «воздух там дышал дымами». По всей вероятности, то была Исландия. Шторм занес мореплавателей на пустынное побережье, где они жили некоторое время «во чреве кита», то есть укрывшись за толстыми ребрами китового скелета. Специалисты полаг­ают, что пустынным побережьем скорее всего была Гренландия. После сильной бури и длительного плавания отважные путешественники оказались в «стране с солнцем, лесами и большой рекой, уходившей внутрь страны». Может быть, это было побережье полуострова Лабрадор и река Св. Лаврентия?

Такова история экспедиции Брендана. Как и всякая легенда, дошедшая до нас через столетия, она «дополня­сь» и «уточнялась» пропорционально количеству людей,  с нею знакомившихся и ее передававших. Однако основа сказаний оставалась неизменной до XI века, когда ее писали. Итак, если верить легенде, в VI веке нашей эры состоялось плавание ирландцев в сторону Северной Америки... Но дошли ли они до нее?

Многие элементы ирландского эпоса позволяют предполагать, что ко времени его появления уже были известны   особенности   восточного   побережья   Северной Америки. Так, в эпосе упоминается «остров винограда, который густо порос кустарником, все ветви его низко наклонились к земле».

Возле восточного побережья Америки действительно есть такие острова. И маловероятно, что эта деталь эпоса была рождена воображением рассказчиков. Ирландский исследователь О'Керри замечает: «Этим древним повествованиям недостает точности, и они перегружены обилием романтических и поэтических элементов. Однако они — и в этом я не сомневаюсь — основаны на фактах и имели бы огромную ценность, если бы дошли до нас не­искаженными».

   Умер Брендан в промежутке между 570 и 583 годами и похоронен в основанном им же монастыре Клонферт в графстве Голуэй (Ирландия). Правда, часть исследовате­лей считает его собирательным образом вроде Одиссея или Синдбада-Морехода. Но легенды сохранили память и о других ирландских мореходах...

...Ирландец Мальдун (или Майл-Дуйн) решил отомс­тить за отца, убитого пиратами. Он построил большую карру, покрыл ее тройным слоем бычьих шкур, посадил в нее 60 (!) человек экипажа, вышел в море и поплыл в поисках убийц на запад. Вскоре они пришли на острова, где и увидели пиратов. Когда Мальдун собирался напасть на них, начался сильный шторм, и он отнес корабль к другим островам.

Действительно, вещественных доказательств, под­тверждающих предприятия подобного рода, пока еще очень мало. Но все же есть основания считать, что они были не только плодом фантазии сказителей. Один из знатоков Ирландии, немецкий историк Покорный, выска­зывает такое мнение: «Когда Ирландия стала для них (Жителей острова) слишком тесной, они заселили Орк­нейские, Гебридские, Шетландские острова; более то­го, на своих утлых суденышках они отважились выйти в безбрежные просторы океана, и в 795 году достигли Ис­ландии, далее — Гренландии и, возможно, даже берегов Северной Америки». Уходили они и дальше на юг — к островам Зеленого Мыса, к Мадейре, Канарам, северо­западному побережью Африки, где в последние де­сятилетия найдены новые свидетельства их пребыва­ния.

На древних картах и портуланах раннего средневе­ковья Атлантический океан был «населен» легендарными островами, где находили себе убежище изгнанники-оди­ночки или целые народы. Задолго до нашей эры о них уже писал Аристотель, а позже греческие авторы заме­чали, что на этих островах, что лежат за Столпами Герак­ла, нашли вторую родину карфагеняне, изгнанные рим­лянами из родного города. Плутарх располагает их во­круг Британии, наделяя чудодейственной природой и мягким климатом. Что это были за острова? Откуда чер­пали сведения древние авторы?

В начале нашего повествования мы уже рассказали об островах Блаженных, оказавшихся Канарами. Выяснили, что за острова посетил Брендан.- Но были еще Бразил, Антилия, Семь городов…

Судьба мифического острова Бразил оказалась весьма удачной. Появившись в средние века, он постепенно отодвигался все дальше и дальше на юго-запад, пока в начал­е XVI века не оказался прямо на экваторе у берегов Нового Света. Именем этого фантастического острова назвали португальцы отрытую в 1500 году Кабралом Бразилию. В VIII—XI века на португальских морских картах возникли «Семь городов («Сети сидадиш»). По испано-португальской легенде, после того, как мавры разбили христиан в битве при Хересе и установили господство над Пиренейским полуостровом, семь епископов бежали на остров в Атлантике, там они основали семь христианских городов. На картах этот остров часто находился рядом с другим, не менее сомнительным осколком суши — Антилией.

Семь городов будоражили умы конкистадоров, пожалуй, не меньше, чем Эльдорадо. В результате их поиски ривели к открытию внутренних областей Североамериканского континента. Ну а Антилия дала имя вполне реальным островам в Карибском море — Большим и Малым Антильским островам...

Выяснить, какие именно прототипы имели в виду ев­ропейские картографы, сегодня не представляется возможным. Чаще всего, однако, называют Азоры, Канары, Мадейру и другие острова Северной, Центральной и даже Южной Атлантики, вплоть до побережья Нового Света. Таинственные   острова   просуществовали   долго.   В 1519 году, 22 года спустя после окончательного покорения  Тенерифе,  португальский  король  уступил своему испанскому брату по трактату «остров, еще не найденный», но который, как были уверены, находится где-то западу от Канарского архипелага. В 1526 году туда на поиски восьмого острова отправилась первая экспедиция, остров не нашли, но никто не стал отрицать его существования. В   1570 году после тщательного следствия, в ходе которого были допрошены сотни свидетелей, отправ­ились новые искатели приключений, но они были не олее удовлетворены, чем их предшественники за 44 года до этого.

Затем в 1604 и 1721 годах испанское правительство снова снаряжало экспедиции для обследования тех областей моря. Со своей стороны, португальцы с Азорского архипелага искали там же. Описания искомого ост­рова были так схожи, что сомнение продолжало жить после каждого безуспешного поиска. «Абрисы той зем­ли,— пишет Э. Реклю,— все так одинаково представляли остров Пальму, что наконец родилось предположение, что остров на горизонте — не что иное как мираж, про­исходящий от преломления лучей света во влажном воз­духе, приносимом западными ветрами...»

Небрежность в ведении карт заключалась в том, что любое название острова в океане, услышанное картогра­фом, помещалось им на карте в любом районе океана. Поэтому создавалось ошибочное представление, будто бы некоторые островные группы, например Азоры, были известны раньше, чем их открыли на самом деле. Для картографов важно было как можно скорее нанести ост­ров на карту, при этом искаженное название наносили рядом с первоначальным... Так на портуланах появились осколки суши, которых не было на самом деле.

АРАБСКИЕ «СМЕЛЬЧАКИ» В ОКЕАНЕ

«Ни один моряк не отважится плавать по Ат­лантическому океану и выйти в открытое море. Все мо­реходы ограничиваются плаванием вдоль берегов... Никто не знает, что лежит за ним. До сих пор никому не уда­валось получить сколь-нибудь достоверные сведения об океане из-за трудностей плавания по нему, слабого ос­вещения и частых бурь»,— писал арабский хронист аль-Идриси.

В длинной цепи открытий Канарских островов было еще одно, завершившее, по мнению географов, первую главу в истории освоения архипелага. Речь идет об ара­бах. Об этой экспедиции, состоявшейся до 1147 года, мы узнаем от арабского хрониста XII века аль-Идриси.

Вот как это было.

Смельчаки (аль-Магрурим) отправились в экспедицию из Лиссабона для того, чтобы исследоватв океан и установить его границы. Восемь близких родичей объединились, построили торговое судно, нагрузили его водой и провиантом в количестве, достаточном для многомесяч­ного плавания. При первом же восточном ветре они выш­ли в море.

Через одиннадцать дней плавания они подошли к мо­рю, волны которого испускали ужасающее зловоние и таили в себе многочисленные трудноразличимые рифы. Испугавшись возможной катастрофы, они изменили курс в течение двенадцати дней плыли на юг, пока не достигли Овечьего острова, где неисчислимые стада паслись без присмотра... Они поймали несколько овец и закололи их, но мясо оказалось таким горьким, что есть его было нельзя. Поэтому они, оставив себе только шкуры итых овец, плыли еще двенадцать дней на юг и наконец увидели остров.

...Их судно окружило тут же множество лодок, а самих мореходов забрали в плен и доставили в город, рас­пложенный на берегу. Войдя в дом, они увидели высоких краснокожих мужчин, длинноволосых и почти безбородых, и женщин поразительной красоты. В течение трех ей их держали взаперти... На четвертый день к ним пришел человек, умевший говорить по-арабски, и спросил их, кто они такие...

Потом их отвели к королю; который распорядился пустить их на волю волн. «Мы плыли примерно три дня и три ночи, потом пристали к какой-то земле, где нас высадили на берег реки со связанными за спиной руками. Вскоре к нам приблизились местные жители. Это были берберы. Один из них спросил: «Знаете ли вы, какое расстояние отделяет вас от родины?» Получив отрицательный ответ, он ответил: «Между тем местом, где вы сейчас находитесь, и вашей родиной лежат два месяца пути». Тут глава мореходов сказал: «Ах!» («Ва асафи!»). Вот почему это место и поныне называется Асафи (мыс Сафи в Марокко.— Н.Н.).

Почему-то считается, что арабы всегда испытывали необъяснимый страх перед плаванием в Атлантике. Они искренне верили, что само небо запрещает им там плавать. На краю океана, если верить Бируни, стоит колон­на, которая предостерегает моряков от походов в столь далекие края. Абсолютно уверен в слабых мореходных качествах арабов немецкий историк географических открытий Рихард Хеннинг. Но почему тогда арабы столь прекрасно ориентировались в Индийском океане? Здесь что-то не так. Единственное упоминание о «смельчаках» у Идриси — главный довод Хеннинга — вовсе не озна­чает, что не было других арабских плаваний в Атлан­тике!

Английский интерпретатор старых Канарских хроник Джон Глэс, выпустивший в 1764 году английский пересказ   многих  испанских  хроник,  считает,   что   «смель­чаки»   добрались  до  Америки.  Это, конечно, не  так. Помните, в рассказе есть упоминание о краснокожих жителях? Именно так называли средневековые арабы европейцев. Так что, без сомнения, они встретились с бледнокожими канарцами. За это говорит и то, что они быстро нашли там знатока арабского языка, а че­рез несколько дней после того, как их изгнали, выса­дились на африканском берегу, на территории сегод­няшнего Марокко.

Но как быть с овцами? Арабское слово «ганам», приведенное в сообщении, одинаково может означать и «козы», и «овцы». Козы не жили в большом количестве на Фуэртевентуре. Древние авторы и называли его Капрарией — Козьим островом.

Не так давно выяснилось, что «смельчаки» были не единственными арабами-гостями Канар. В арабских хрониках XI века есть сведения о том, что в 999 году (334 год хиждры) капитан по имени Бен Фарук, выса­дившийся у берегов Португалии, заинтересовался рас­сказами местных моряков, которые незадолго до этого вернулись с Канар. Арабы уже тогда достаточно хорошо знали архипелаг и называли его Джазир-ал-Калида — «Счастливыми островами». Бен Фарук решил отправить­ся на острова. С 300 членами команды он пристал в Гандо на Гран-Канарии. Тогда остров был целиком покрыт лесами. Его встретили арабы, мирно уживав­шиеся с местными жителями. Они и проводили Фарука в Гальдар к правителю Гуаранига. Тот встретил гостей вежливо и украсил временное жилище капитана паль­мовыми ветвями и цветами, и преподнес гостям пищу — гофио, фрукты, мясо.

Фарук и его спутники жили в южной части острова, в то время как основные поселения располагались в северной части Гран-Канарии. Значит, местные пра­вители не позволили пришельцам смешаться с жителя­ми и проникнуть в благодатную местность! Но тем не менее арабское влияние до сих пор прослеживается в названиях многих населенных пунктов, особенно на острове Ферро. Кроме того, испанизированное само­название жителей острова — «бенибахос» наверняка восходит к «бен-башиш» (названию одного арабского племени в Марокко). Можно не сомневаться и в араб­ском происхождении местного слова «бени-сахаре» — «темница».

Внимательный читатель, ознакомившись с этой частью книги, наверняка отметил, что на первый взгляд  не все приведенные нами сюжеты напрямую гвязаны с историей Канарских островов. Но это кажу­щееся несоответствие. Мы затронули только «верхуш­ку айсберга» — частички дошедших до нас сведений о «мдленном, но верном открытии Атлантики. Наметили лишь магистральные линии поиска — те, по которым еще пойдут исследователи. Начальные главы истории еще эудут дописываться и переписываться — по мере накопления данных о прошлом.

Глава 2. ВЕТЕР С СЕВЕРА

В истории открытия и освоения Канарских  островов европейцами и выходцами из Северной Африки было три более-менее четко очерченных этапа. Первый охватывает   период   с   глубокой   древности   до   конца XIII века. Второй занимает конец XIII и весь XIV век. Как ни странно, он оказался для географов и историков открытий   не   менее   туманным,   чем   предыдущий   пе­риод — в этом мы сейчас убедимся. Третий, последний, этап начался в 1402 году и продолжался целое столе­тие — ровно столько, насколько хватило сил у канарцев сопротивляться чужеземному вторжению. События эти достаточно подробно описаны в хрониках.

Итак, попутный ветер с севера... Он наполнял паруса каравелл и «науш редондуш», нес их от Гибралтара на юг, вдоль берегов Африки, к Канарам. Форштевни генуэзских и флорентийских, венецианских и дьеппских купеческих судов, что шли на юг в поисках новых зе­мель и рынков сбыта товаров, смело взрезали голубые воды Атлантики.

ПРОПАВШАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ

Старые  генуэзские  хроники  сохранили  для потомков такую историю.

В тот самый год Тедицио Дориа, Уголино Вивальди и его брат с некоторыми другими гражданами Генуи начали готовиться к путешествию, которое прежде никто другой не пытался предпринять. И они наилучшим образом снабдили две галеры съестными припасами, питьевой водой и другими необходимыми вещами, которые были в них размещены, и в мае отправили их в Сеуту, чтобы плыть через океан в индийские страны и купить там прибыльные товары.

Среди них находились два упомянутых брата Виваль­ди, а также два еще юных монаха. После того как они обогнули мыс, называемый Годзора (Джуби.—Н. Я.), о них не слышали больше ничего достоверного.

Дополнить эту историю особенно нечем. Сведения об экспедиции скудны необычайно. Хронист Пъетро Ибано (умер в 1320 году) писал о какой-то экспедиции, которая искала морской путь в город Арим. Он, как думали, находится на экваторе в Восточной Индии, и предполагали, что туда нельзя добраться пешком, так как дорогу закрывают высокие страшные скалы, поэтому и были снаряжены суда...

Большинство исследователей, занимавшихся исто­рией Генуи, не обнаружили в источниках ни малейших ссылок на экспедицию. Но вот в 1859 году М. Пертц, берлинский библиотекарь, сделал в Академии наук в Мюнхене сообщение о том, что он нашел интересный документ. Чуть позже опубликовали в IV томе «Торго­вой и литературной истории генуэзцев». Речь идет о пись­ме венецианского мореплавателя XV века Антонио Узодимаре.

«В лето 1281 (может быть, 1290) из города Генуи вышли два галеры под командой Вадина и Гвидо Виваль­ди, которые хотели плыть на Восток в индийские страны. Эти две галеры прошли большое расстояние. Однажды они оказались в этом море Гиноя (Гвинея). Одна галера села на мель, так что нельзя было ни снять ее, ни продол­жать плавание, но другая проплыла дальше и прошла через то море, пока не попала в эфиопское государство Мена...

Там они попали в плен к правителю священнику Иоанну... Если б я мог дальше там оставаться, увидел бы главный город царства Мелли... Здесь я нашел сооте­чественников, по моему мнению, потомков моряков с тех галер, которые пропали 170 лет назад...»

Письмо — отголосок событий почти двухсотлетней давности — датируется 1455 годом.

Позже обнаружили еще одно свидетельство. Испанск­ий хронист Гомара говорит в «Истории Индии», что некто Дориа и Виральдо в 1291 году предприняли плавание к Западным берегам Африки и о них не было больше вестей.

Вот уже семь веков тайна довлеет над этой экспедицией. Ее участники бесследно исчезли у берегов Африки или в ее дебрях. В 1315 году сын Уголино Вивальди — Сорлеоне решил отправиться на поиски пропавшего отца.  Он поехал в Могадишо,  но поиски были тщетными. Искал его и упомянутый нами Узодимаре в устье Гамбии. Он считал — и мнение его было точным слепком  представлений  той  эпохи,— что  страна  пресвитера   Иоанна   находится   именно   в   этих   местах. Путешественник  полагал,   что   страна   Мелле   (Мали) есть конечный путь экспедиции...

Существует мнение, что им  удалось  обследовать побережье Африки и обогнуть ее с юга.  Странно, но именно после плавания братьев Вивальди очертания материка на картах становятся поразительно четкими. Значит, они все же вернулись? И не случайно, может быть, Боккаччо именно в 1300 году писал, что Западное море является частью Эфиопского? То есть Атлантика — часть Индийского океана...

А сам факт, что сын Вивальди отправился искать отца на побережье Восточной Африки — разве это не говорит о том, что Сорлеоне знал, что экспедиция пойдет вокруг материка? Впрочем, у нас накопилось слишком много вопросов, остающихся пока без ответа.  И вот — просветление, зацепка. Шведский исследователь  Норденшельд  заметил: одна из галер носила название «Аллегранса». Так же называется на старых картах один из мелких островов Канарского архипелага.  Значит,  все-таки  корабли  побывали  на  Канарах? Но опять-таки как узнали в Европе о том, что этим именем названа скала в океане? Выходит, кто-то вернулся.   И   рассказал   о   результатах   экспедиции.   Кто именно — этого мы, похоже, не узнаем никогда...

Отвлечемся ненадолго и вспомним интересный, но малоизвестный факт.

В «Божественной комедии» Данте есть одно загадочное место, до сих пор вызывающее многочисленные споры. Из этих стихов можно сделать вывод, что автор был знаком с реалиями далеких южных земель:

Я вправо к остью поднял взгляд очей,

И он пленился четырьмя звездами,

Чей отсвет первых озарял людей.

Казалось, твердь ликует их огнями;

О северная сирая страна,

Где их сверканье не горит над нами!

Это описание созвездия Южного Креста. В европей­ской литературе, по официальной версии, о нем не было сообщений до 1445 года — именно тогда его открыл венецианский мореплаватель Кадамосто. Откуда Данте мог узнать о нем за 150 лет до Кадомосто? Более того, как мог он знать о том, что в древности Южный Крест был виден на небе Средиземноморья? (Но вследствие прецессии исчез за горизонтом еще до наступления нашей эры.) Около 3000 года до нашей эры созвездие было видно в небе Балтики, а во времена Гомера горело над Средиземноморьем. Во времена Птоломея самая яркая звезда Южного Креста — Альфа поднималась над горизонтом только на шесть градусов. Поэтому-то Птоломей не уделил Южному Кресту внимания и присое­динил его к созвездию Центавра.

Или эти сведения дошли до Данте с древнейших времен, или... Может, он узнал о них из трудов арабских географов, у которых на глобусах звездного неба пока­зано это созвездие? Или другой вариант — шатер импе­ратора Фридриха II (1215—1250) из династии Гогенштауфенов, привезенный из крестовых походов. На нем было изображено звездное небо, и звезды приводились в движение скрытым механизмом.

Но из этих источников Данте не мог узнать подроб­ности о необычайной красоте Южного Креста или о том, что раньше он был виден в небе северного полу­шария. Значит, он основывался на описании очевидца! Вчитаемся еще в одно место у поэта:

Покинув оком эти пламена,

Я обратился к остью полуночи,

Где колесница не была видна;

И некий старец мне предстал пред очи...

Путеводное созвездие Большой Медведицы, исчезавшее из виду, волновало еще воинов Александра Македон­ского: они часто жаловались, что зашли так далеко, что не видно Большой Медведицы.

Стихи, где говорится, что Большую Медведицу нельзя увидеть там, где есть Южный Крест, доказывают, что Данте воспользовался свидетельством очевид­ца. Но кого? Во-первых, арабских купцов, посещавших Цейлон, Индию, Зондские острова, Восточную Африку и, соответственно, Геную. Во-вторых, мог видеть его и Марко Поло, но того мало интересовали созвездия, он их даже не упоминает в своей книге...

Именно здесь могли соприкоснуться судьбы участ­ников пропавшей экспедиции Вивальди с жизнью Данте.

О Южном Кресте Данте мог узнать от Корлеоне Вивальди, который отправился на восточноафриканское побережье, в Могадишо искать своего отца!

Но по-прежнему непостижимым остается тот факт, что Данте знал о прецессии! Ни в одном литературном источнике не упоминается то, что в минувшем тысяче­летии «отсвет четырех звезд» озарял жителей Средиземноморья. Об этом узнали только ученые дня сегодняшнего, вооруженные современной вычислительной техникой.

Не случайно мы рассказали эту историю. Она еще раз доказывает, как мало знаем мы о достижениях древних, насколько поверхностны и условны наши попытки перебросить мостик от одного события к другому.

Однако вернемся к нашей истории.

     Долгое время считали, что братья Вивальди были единственными генуэзскими путешественниками, отважившимися в конце XIII века пуститься в далекое плавание по Атлантике. Но внимательное изучение над­писей на картах средневековья дало исследователям еще одно имя — Ланселот. Точнее, Ланчелотто Малочелло. А еще точнее — Малойзель. И был он вовсе не генуэзец, а уроженец Прованса, а имя Ланселот получил в честь короля Артура, предание о котором оказало влияние на устные традиции этого района.

На карте Дульсерта 1339 года, где впервые появ­ляются Канарские острова, рядом с ними изображен герб Генуи. Есть слова о Ланселоте и в «Книге позна­ния»: «Открыл острова генуэзец, носивший это имя». В документе 1306 года говорится, что он с двумя дру­гими купцами нанял в Генуе две галеры, чтобы плыть в Англию за шерстью. Другой документ утверждает, что он жил на своем острове (Лансароте) 20 лет, а потом вернулся в Геную, где находился на службе.

Французский исследователь Ла Ронсьер, проанализи­ровав многие источники, нашел такое свидетельство.

По сообщению шербургских моряков, отнесенных непо­годой далеко от Испании и открывших неизвестные острова, генуэзец Малочелло в 1312 году предпринял их захват. Он высадился на остров, построил там замок и жил в нем до тех пор, пока восстание местных жите­лей не вынудило его к отбытию.

А вот иная версия, предложенная французским историком Гравье. Все картографы XIV и XV веков знали о путешествии Ланселота Малойзеля (его дети жили в Генуе в 1330 году), давшего имя одному из островов. На Каталонском атласе 1375 года, карте Месии де Виладесте 1413 года, карте Андреаеа Бенинкассы 1476 года можно в разных модификациях прочесть это имя. Экспедиция могла состояться около 1275 года. По нацио­нальности Малойзели — французы, но были гражданами Генуэзской республики. Поэтому на всех картах остров Ланчелотто — генуэзская собственность.

Так или иначе, в Европе об этом открытии не знали до 1330 года. Видимо, известие долгое время хранилось в тайне.

В 1338 году, когда Ланчелотто Малочелло перестал служить Генуе, известие это быстро распространилось по Европе. Именно тогда и появляется название на карте Дульсерта. Да, скорее всего это был все-таки генуэзец. Ведь «Тюлений остров» Лобос на север от Фуэртевентуре назван на карте Дульсерта по-итальянски Векки марини — «морские старцы», то есть тюлени. Дульсерт не по­дозревал, что те острова, что открыли его соотечествен­ники в начале XIV века, были известны Плинию Старшему под названиями Капрария и Канария. По­этому на его карте вместе с Лансароте и Фуэртевентурой есть и искаженная Каприция. Он разместил ее там, где сейчас на карте находится Мадейра. Но он не подо­зревал тогда о ее наличии. Так родилась небрежность.

Дульсерт связал с названиями Плиния острова, зна­комые ему из ирландских саг — Святого Брендана и Дев. Картографы так и не смогли распознать иден­тичность вторично открытых островов тем, что были открыты в древние и античные времена. Все вместе, они соседствовали на многих картах. Вот почему к середине XIV века на картах значилось куда больше островов Атлантики, чем было открыто на самом деле.

В ГОД 1341-й И ПОЗЖЕ

Заглянем   в   начало   нашего   повествования. Мы   привели   там   строки   из   письма   флорентийских купцов,   видимо,   известных   Джованни   Боккаччо.   Об этом плавании историки узнали в 1827 году, когда библиотекарь из  Флоренции Себастьяно  Чиампи  обнаружил и опубликовал документ, принадлежавший, по всей видимости,   перу   великого   писателя.   Из   него   видно, что моряки открыли 13 островов — населенных и необитаемых.

«Принимая во внимание то обстоятельство, что эти остррова расположены к Нам ближе, чем к любому другому государству, и что они могут быть покорены Нами легче всего, Мы обратили на них Наше внимание, и так как Мы желаем осуществить Наш план, то послали туда много Наших людей и некоторые суда, чтобы ознакомиться с природой страны.

Они высадились на острове и насильно увезли оттуда людей, животных и другие ценные вещи, которые они  большой радостью доставили в Наше королевство...»

Может показаться странным, что письмо это папе Иннокентию VI написал 12 февраля  1345 года португальский король Аффонсу IV, хотя известно, что открыли их в очередной раз итальянцы. Дело вот в чем. Подобно тому, как английский король Алфред Великий брал   на   службу   опытных   норманнских   мореплавателей,   португальские   короли   усиленно   привлекали   на службу итальянских мореходов в XIV веке.

В те времена генуэзские, флорентийские и венецианские мореходы намного превосходили в искусстве мореплавания остальные народы Средиземноморья. Они же доставляли лучшие карты.

Аффонсу   снарядил   экспедицию   на   португальские  деньги,   на   судах   развевались португальские флаги, офицерами и матросами были уроженцы Апеннинского Полуострова. Флорентиец Ангелино де Теггиа де Корбицци — командиром,  генуэзец   Николлозо   да   Рекко — главным кормчим.

Открытие 1341 года имело значительные политические последствия. 15 ноября 1344 года папа Климентий VI передал в Авиньоне вновь открытые острова Луису де ля Серда, правнуку кастильского короли Альфонса X, в качестве ленного владения - государства «Фортуния». Однако новоиспеченный «король» так и не увидел своего «королевства» — он погиб в битве при Креси в 1346 году.

Кому же отдать острова? Вопрос долгое время оста­вался открытым. Для подтверждения своих притязаний португальский король Аффонсу IV послал папе карту островов, состоящую из чудовищной смеси античных и средневековых названий.

Очередное «открытие» Канар имело большой резо­нанс в Европе. Каравеллы, гонимые северным ветром, стали частыми и далеко не всегда желанными гостями на архипелаге...

Между 1341 и 1402 годами Канарские острова не раз становились объектом нападения корсаров всевоз­можного происхождения — генуэзцев, нормандцев, нор­маннов, выходцев из Кастилии и с берегов Бискайского залива. История сохранила их имена. Позже вышли даже книги о морском пиратстве на Канарских островах.

В ту эпоху суда из Средиземноморья плавали и дальше Канар. Если верить каталанскому атласу 1375 года, выходец из Майорки Жан Ферре предпри­нял 10 августа 1346 года, в день Святого Лаврентия, плавание к Золотой реке. Его судно изображено в 80 лье к югу от «мыса Вугетдер» у устья «Риу де Ор». На других картах есть и легенда об этом предприятии: река Ведамель (Золотая), как ее именовали генуэзцы в XIII веке, унаследовав сведения от арабов, такая широкая и глубокая, что по ней могут пройти самые крупные суда мира.

Достиг ли Ферре своей конечной цели? И что это была за цель? Никто не знает. Ясно одно. Предпри­ниматели, оснащавшие суда и пускавшие их в дальние плавания, не бросали денег на ветер. Они твердо знали, куда шли их люди. Так что район Золотой реки в Запад­ной Африке был хорошо известен генуэзцам на заре морской экспансии этой республики.

В 1360 году два судна бросили якорь на острове Гран-Канария в бухте Гандо. По преданиям гуанчей, эти суда с жителями Каталонии и Майорки пришли из Арагона. Гуанчи жили тогда вдали от берегов, в глубине острова. Пираты углубились до Тельде. Там гуанчи атаковали их и захватили в плен, в то время как люди на судах, едва заслышав шум боя, снялись с якоря и ушли. С пленниками обращались весьма гуманно, потому как, пишет Абреу де Галиндо, у них был обычай обращаться так с побежденным противникам. О последующей их судьбе ничего не известно. В  1377 году судно Мартина Руиса де Авенданьо, уроженца побережья Бискайского залива, было выброшено  на  берег  острова  Лансароте. Жители приняли нданьо весьма доброжелательно, и правитель канарцев Зонзамас предоставил ему свое жилище. Дальнейшая судьба его туманна.

Если верить хронисту Педро де Кастильо, другая высадка имела место в  1382  году  на  Гран-Канарии,  в ущелье Гиггуада. Некто Франсиско Лопес, направляясь из Севильи в Галисию, попал в жестокий шторм, и его корабль прибило к острову. Гуартанеме  (король) принял его хорошо, и Лопес со спутниками 12 лет жили дарами скотоводства, которыми щедро снабжали их жители. Они преподавали молодым островитянам христианскую религию и кастильское наречие. Но однажды они завели связь с пиратами из Испании, и канарцы убили их. Испанцам удалось оставить записки,  которые попали  в 1404 году в руки Гадифера де ля Саля, когда тот впервые побывал на Гран-Канарии. Бонтье и Леверье, монахи, ровождавшие экспедицию Бетанкура, увидели в этой казни вероломство гуанчей. Оценка эта неточна. Дело в том, что жители островов сильно страдали от нападений пиратов, поэтому они совершили акт мести и наказали гостей, которые их предали.

Четыре   года   пустя,   в   1386   году,   дон   Фернандо Ормель, граф  Уреньи,  напал  на  остров  Гомера.  Разграбив селения,  он все же попал в плен к местному правителю Амалагуйе. Тот, проявив мягкость, которой пираты явно не заслуживали, отпустил пленников и разрешил им вернуться на родину.

В 1385 году эскадра из пяти каравелл под командованием Фернана Перазы Мартеля вышла из Кадиса в направлении   Канар   и   марокканских   берегов.   Проходя вдоль  берегов  Африки,   Пераза   видел  пик  Тейде   на Тенерифе, но не отважился подойти к берегам этого острова и высадился на Лансароте. Жители, не подозревая о грозившей опасности, вышли на берег. Островитян осыпали градом стрел.   Пераза набрел  на ближайшее селение,  захватил жителей,  чтобы продать в рабство,— 170 человек, среди которых оказались Гуартанеме с женой. Их увезли в Испанию как военный трофей. Об этом рассказали Абреу де Галиндо и Бьера-и-Клавихо.

В 1386 году на Канары для учреждения христианства были отправлены 13 орденских братьев, которых в 1391 году убили канарцы. Это послужило поводом к истребительным стычкам 1393 года, когда один из пра­вителей гуанчей был доставлен в качестве пленника в Испанию.

В том же, 1393 году несколько андалусийцев и дру­гих искателей приключений с побережья Бискайского залива собрались в Севилье и с благословением Энрике III отплыли с эскадрой из пяти судов. Они напали на жителей Лансароте, разрушили несколько селений, пле­нили правителя и, набив трюмы, вернулись в Севилью, где выручили много денег от проданного. Они расска­зали красочно о том, с какой легкостью им удалось добиться побед и породили у других зависть к подоб­ного рода предприятиям. Той первой высадкой на Лан­сароте руководил нормандец по имени Серван.

Однако то был только пролог кровавых событий, кото­рые произошли в следующем, XV столетии и стали роковыми для коренного населения островов.

Глава 3. ДЕЯНИЯ ДОБРОГО РЫЦАРЯ ЖАНА ДЕ БЕТАНКУРА, ИЛИ НАЧАЛО КОНЦА КАНАРЦЕВ

«...Вот мы и решили рассказать о предприя­тии сира де Бетанкура, родившегося в королевстве Франции в Нормандии...»

Средневековые францисканские монахи Бонтье и Леверье оставили рассказ об экспедиции Бетанкура на Ка­нарские острова. Мы лишь слегка прикоснемся к тексту, упрощая местами слишком витиеватые обороты и неоправданно длинные, с нашей точки зрения, сентен­ции в повествовании и по ходу дополняя сведения, собранные «отцами», данными других свидетелей конкисты XV века.

Итак, «Жан де Бетанкур, барон де Сан-Мартэн-ле-Гайяр, был нормандцем и просходил из знатного и древнего города...» Годы его жизни установлены доста­точно точно: 1339—1422. Давней мечтой его было за­хватить какие-нибудь неоткрытые земли и сделать их своей собственностью. И он раздобыл корабль, собрал рзей и знакомых, таких же искателей приключений, и он, и не менее мужественных воинов, и в первый день мая 1402 года вышел из Ла-Рошели.

Он давно слышал о Канарах, которые, по слухам, лежали у северо-восточных берегов Африки. На судне достиг Кадиса. Там на корабле начался мятеж — команда отказалась плыть дальше. Бетанкур ссадил каторжников на испанскую землю, оставил там и жену свою, дю Файе, потому что ее укачивало. Из-за того что в родной стране ему так и не удалось найти поддержки, он обратился к испанцам, которые давно мечтали о захвате Канар. (Далее монахи очень подробно останавливаются на деталях плавания, захода в Испанию, интригам на судне. Нас же интересует другое.)  

...На пятый день пути с попутным ветром из Кадиса эказались первые мелкие островки архипелага — Аллегранса, Монтанья Клара и Грасиоса. Именно Грасиосу Бетанкур использовал как базу для первого броска на Лансароте. Ему понадобилось немного усилий, чтобы захватить этот остров и покорить жителей, обрекая их тем самым на рабство. Правда, он вовсе не считал преступником себя и 200 солдат, а также 80 опытных мореходов. Он совсем не хотел заниматься работорговлей, а собирался покорить лишь как можно больше островов. Он не подозревал о последствиях своей высадки на Канарах. Но ведь и Колумб не догадывался том, что последует за его «открытием» Америки!

Бетанкур, хотел достичь своей цели добром — так писали монахи. Это вовсе не относится к его спутникам, которые не щадили ни своих жизней, ни местного мирного населения. Его друзья искали «авантюр», а деньги утекали. Они решили пройтись по Лансароте и добыть мяса. Дело казалось несложным: на всех островах паслись большие стада коз.

Жители не знали, как вести себя с пришельцами. Они быстро поняли, что это вовсе не пираты, однажды появлявшиеся и исчезавшие. Первые набеги испанцев еще не были расценены как вражеские действия.

Бетанкур вел себя весьма благовоспитанно. Он по­слал к канарцам посольство, а тем временем отвел ко­рабль в бухту и укрепил ее. Жители не решили, как отне­стись к чужестранцам. Одни хотели войны, другие — мира. Но население острова могло выставить лишь три­ста воинов, вооруженных палками и камнями, а у людей Бетанкура бьши луки со стрелами, пушки и ядра. Большинство лансаротцев решили заключить мир. Они пришли к Бетанкуру, помогли построить флот и дали себя окрестить.

Лансароте оказался бедным островом, и Бетанкур скоро понял, что он ему не подходит.

И он высадился на соседнем острове, гористом и суровом, известном раньше как Капрария, а нормандцы дали ему свое название — Forte avanture — «Великое приключение», Фуэртевентура по-испански.

То, что произошло там, хронисты передают весьма противоречиво. Дело дошло до кровопролитных боев, и снова нормандцы не получили никакой выгоды. Коман­да взбунтовалась, и все решили идти домой. Бетанкур поплыл в Испанию, надеясь на помощь и поддержку.

На Лансароте он на время своего отсутствия оставил наместника — Гадифера де ля Саля. Имелся там и небольшой гарнизон в новом форте Рубикон, команди­ром которого Бетанкур назначил Борневаля, «который только и думал об обогащении» (ремарка монахов).

Однажды в отсутствие Бетанкура, когда Гадифер охотился на ламантинов, на Лансароте пришел испан­ский корабль, капитан которого искал рабов. Жители стали искать защиты за стенами форта. Борневаль же пошел на сговор с пиратами и выдал ему жителей. Когда Гадифер вернулся с охоты, то «застал ужас и запусте­ние». Борневаль ушел вместе с пиратами, забрав с собой много жителей.

Такое предательство возмутило население острова. Среди членов правящего клана нашлись злейшие враги нормандцев. Начались столкновения. Французы были лучше вооружены, островитяне оказались более ловкими и меткими. Обе стороны понесли большие потери. Кое-как нормандцам удалось отстоять форт и там дожи­даться поддержки: из Испании пришел корабль с под­могой.

Наконец прибыл сам Бетанкур. Он постарался наве­сти порядок и вновь завел дружбу с гуардафия (прави­телем) острова и его народом. «Всех лансаротцев окре­стили вместе с их вождем».

В войнах канарцы вели себя благородно. Они никогда не глумились над пленными, не убивали детей. Часто освобождали пленников. «Заклятых врагов могли снова воспринимать как друзей». Они всегда исполняли обе­щанное. И то, что они поклялись Бетанкуру в верности, было сильным орудием в его руках. Покорение всех оcтровов архипелага удалось испанцам и нормандцам только благодаря помощи обращенных в христианство канарцев!

Бетанкур  не   оставил  надежды   захватить  богатый остров Фуэртевентура. Но первая попытка его провалилась. «И тогда он устроил так, что с жителями Фуэртевентуры стали воевать лансаротцы». И неудивительно, что  он  победил  и  остров  перешел  в  руки  испанцев. Сдалось три тысячи воинов. Всех их окрестили и часть увезли в рабство. Сбылась мечта Бетанкура — он стал ленным собственником двух островов и неофициальным правителем Канар.

А действительным правителем был король Испании. Как истинный француз, Бетанкур не должен был допустить   на   островах   испанского   присутствия.   И   он снова едет домой в Нормандию, чтобы собрать солдат, ремесленников, настроить в свою пользу влиятельных людей. Супруга по-прежнему отказывается сопровож­дать своего мужа в «Варварию» и  предпочитает упиваться его успехами дома, любуясь гуанчами, которых привез в Европу Бетанкур. Эти канарцы были знатного происхождения, они внимательно изучали европейские обычаи.  За  короткое время они  не  только  научились понимать чужой язык, но и стали читать и писать по-испански. Многие из них женились на испанских девушках. Да  и  французам  нравились  красивые  канарки...   «Это было началом смешения».

Не все гладко сходило Бетанкуру. В Испании у него нашлось много завистников. Не могли смириться с его успехами и португальцы. Чтобы успешно противостоять врагам, Бетанкур спешил стать полным хозяином островов.

И вот он снова собирает людей и отплывает на захват остальных островов.

— Это детская игра,— говорят при дворе.

— Нет, это не игра,— отвечает Бетанкур.— На Гран-Канари нас ожидают 10 тысяч вооруженных вои­нов, почти все из знатных родов...

...В действительности их было 18 тысяч.

Жители острова сопротивляются со смертельной яростью и готовы все пасть в боях, но уничтожить тысячу солдат Бетанкура. Они наносят ему сокруши­тельное поражение в кровавой схватке. Остатки войска успешно грузятся на суда, бросив на острове много раненых.

Та же картина была и на острове Пальма. А уж о рейде на Тенерифе и говорить не приходилось, так как тамошние гуанчи считались самыми воинствен­ными...

«Бетанкур был очень зол». Он обещал своим людям мирные поселения, землю, скот и все блага. Нужно было срочно принимать меры против бунтовщиков... И новый приказ — к Гомере. Там за три года до этого высадился Фернандо де Кастро, который наладил добрые отношения с островитянами и обратил некото­рых в христианскую веру. «Бетанкур ступил на Гомеру с намерением сражаться, но жители встретили его мирно, и он получил остров без боя». Так же, впрочем, как и следующий небольшой островок, торчащий из моря,— Ферро. Его жители тоже отказались от схватки, поняв силу и власть испанской короны. (На многих островах архипелага было распространено поверье, будто бы белые люди, прийдя однажды, должны при­нести с собой счастье и быть похожими на богов. Это сослужило Бетанкуру хорошую службу. Когда канарцы поняли обман, было уже поздно.)

Бетанкур обещал жителям Ферро мир и попросил людей собраться в центре селения. Дождавшись полного сбора, он обезоружил жителей, заковал в цепи, отвел на корабли и отправил в рабство. Вождя и 30 знатных канарцев он взял под залог, а остальных важных остро­витян разобрали солдаты. Ферро он населил испанскими колонистами, которые построили дома рядом с посел­ками последних островитян.

Владелец четырех островов, Бетанкур вернулся на Лансароте, а вскоре вообще навсегда покинул Счастли­вые острова и окончил жизнь на родине в возрасте восьмидесяти трех лет.

Но что же стало с жителями Гран-Канарии и Тене­рифе?

Снова предоставим слово тем, кому довелось своими глазами наблюдать захват Канарских островов.

«Канариос» — так в передаче испанцев называли себя жители острова Гран-Канария. Население дели­лось на несколько крупных групп, каждую из которых возглавлял самый могущественный из группы. Прак­тически все жители занимались скотоводством. Так продолжалось до тех пор, пока вождь Гомидафе не начал войну за свое главенство, приведшую к подчине­нию более мелких групп. После его смерти два его сына разделили   остров   и   провозгласили   себя   гуартанеме. Бентагоче правил на севере, Эгонайга — на юге.

«Канариос» были сильным народом и не столь стра­дали от набегов, как жители Лансароте и Фуэртевентуры. Однако и им приходилось быть все время начеку. С тех пор как Бетанкур захватил несколько островов, поло­жение их ухудшилось, жители отбили несколько атак. Над Гран-Канарией летали стрелы. После смерти Бетанкура захватить острова попытался испанский идальго Диего Эррера. Новый претендент на владение островами несколько раз высаживался на Гран-Кана­рии, пытался крестить население. Но канарцам надоели такие вторжения, и они решили положить им конец. Но увидели, что Эррера пришел к ним с миром, он при­слал священников, которые стали рассказывать людям о всевозможных чудесах. И канарцы поверили им, и заключили договор о торговле с испанцами, и частично признали их власть. Но строить форт на острове не позволили. Однако Диего Эррера удовлетворился пока что и этим. Он доставил из Испании одежду, металличе­ские орудия и оружие, одежду раздал жителям, а взамен попросил только «кровь дракона» — пурпурную краску драконова дерева, росшего на острове, а также козье мясо и шкуры.

Но мирная жизнь была недолгой. Диего решил за­хватить и подчинить своей власти весь остров. Однако его атаки наталкивались на яростное сопротивление канарцев.

Силы были неравными. Гордые гуанчи связывали себя по пять человек и прыгали со скал в пропасть.

В это время у острова появился португальский флот. Испанцы и португальцы враждовали на море, однако Силва, командир португальской эскадры, влюбился в дочь Диего Эрреры, и это решило исход дела. Испанцы получили подкрепление в тысячу воинов. Теперь уже 1500 солдат устремились на гуанчей. Островитяне из­менили тактику: они забрасывали солдат камнями, заманивая их в ущелья.

В одном из боев Силва попал в плен к гуанчам, но те не стали его убивать. Эгонайга хотел мира. Он разо­ружил пленников и отправил их в Гальдар, к кораблям. Они использовали при этом узкую горную тропу, где всего один неверный шаг мог привести к гибели. Эррера воспользовался возможностью и заключил мир.

Вскоре, собрав на Лансароте дополнительные силы, он высадился на Гран-Канарии в Тельде, решив дого­вориться с правителями мирным путем. Ему удалось заключить договор на право постройки укреплений. Доверчивые канарцы помогали солдатам, носили кам­ни... Сам Диего уехал на Лансароте, а своим наместни­кам приказал успокаивать людей и забирать у них коз. Но канарцы, обозленные новыми поборами, разрушили испанскую часовню, и снова началась война.

Штурм часовни был делом рук Манинидры, нацио­нального героя гуанчей, легенды о котором живы и по­ныне. С группой воинов он прятался в горах и наблюдал за испанцами. Тут они заметили, как из часовни вышла группа людей и направилась в горы за козами. Испан­цев захватили в плен. Люди Манинидры надели платье испанцев и погнали коз в поселок. Их впустили. А потом канарцы устроили настоящую бойню, не оставив в по­селке камня на камне...

В 1476 году, когда в Испании к власти пришла коро­лева Изебелла, островитяне успешно сопротивлялись уже 74 года!

24 июня 1478 года у берегов Гран-Канарии появи­лась огромная эскадра. Вождь Эгонайга, не желавший иметь дела с испанцами, к тому времени уже умер. Его место занял Дорамас, который не сумел справиться с посягательствами короны. Он решил применить иную тактику — увести в горы жителей и скот и таким обра­зом измотать испанцев голодом. И это ему почти уда­лось. Испанцы построили на берегах форты, установи­ли орудия, но им нечего было есть. Озлобленные солда­ты убивали всех, кто попадался им, в поисках пищи и воды. Так продолжалось почти год.

В августе 1479 года сын Диего Эрреры решил попы­тать счастья и высадился с войском там, где сегодня ле­жит Лас-Пальмас. Во время первого же похода в горы его войско было буквально погребено под лавиной кам­ней. Отступление превратилось в паническое бегство. Позже испанцы предприняли еще несколько выла­зок, и в результате одной из них Дорамас был смер­тельно ранен стрелой в бок. Его взяли в плен, доставили в форт и насильно окрестили. Вскоре вождь умер. Смерть Дорамаса означала победу испанцев. Правда, на острове еще долго вспыхивали отдельные очаги восстания, и испанцам приходилось тратить много сил на их подавле­ние. Многие канарцы приняли христианскую веру и жили бок о бок с испанцами. Но те, кто остался в горах, боролись до конца. Старцы убивали внуков, женщины эыгали в пропасть, захватывая в смертельных объятиях испанс ких солдат...

Чтобы подавить последние очаги сопротивления, испанцы натравливали «крещеных» островитян на жителей островов Гомера и Лансароте. У тех матери были из местных, а отцы — европейцы. Остальных канарцев они считали уже «варварами». С помощью метисов удалось подавить сопротивление последних непокорных жителей Гран-Канарии. 29 апреля на острове воцарился мир.

Лишь высоко в горах какое-то время жили несколько Непокоренных пастушеских семей. Однажды все они поднялись на вершину горы и дружно бросились вниз — так гласит легенда.

А остальные острова архипелага? Есть сведения и о них.

Жители Гомеры были мирным народом. Они признали власть Бетанкура и   испанской   короны.   Дела здесь  шли   сравнительно   хорошо, пока  не  появился новый наместник Пераза Эррера со своей возлюбленной Беатрис. Хронисты  передают,  что  «это  был  негодяй каких мало», и он сразу же начал притеснять островитян.  Те посчитали себя достаточно сильными, чтобы постоять за свое достоинство и защитить права и свободу. Они обложили испанскую крепость и готовы были уже   ворваться   туда,   когда   с   Гран-Канарии пришли суда с подкреплением, и жители отошли в горы. Командир карательного отряда Вера учинил над гомерцами суровый  суд.  Многих  островитян  забрали  в  рабство. После этого Пераза повел себя еще более непристойно: начал разоружать жителей и убивать их поодиночке. Но во время одной карательной акции его подстерегли и убили.

Жестокостью невеста Перазы превзошла своего же­ниха. Они с Верой придумали дьявольский план: орга­низовали траурную процессию, на которую местные жители не могли не явиться. А когда те пришли, окру­жили их и схватили. Людей вешали и четвертовали без разбора, а остальных бросили в трюмы и увезли в раб­ство. Жестокость Веры и Беатрис была столь вопиюща, что священник острова взял сторону жителей. Он от­правился в Испанию и подал жалобу на Беатрис и Веру. Последнего отозвали в Мадрид и подвергли пожизнен­ному заключению. Все гомерцы получили свободу, ибо оказалось, что все они христиане и их нельзя продавать в рабство. Сама же Беатрис закончила жизнь при дворе королевы Изабеллы. Ее нашли отравленной в собственной постели. Изабелла не любила интриг в кругу близих ей придворных дам...

На острове Гомера вновь воцарился мир. Сюда при­ехали новые поселенцы, которые смешались с абориге­нами и породили новый народ — сегодняшнее население острова.

Потом настал черед Пальмы. Перед окончательным захватом острова испанцы ограничивались лишь тем, что совершали одиночные пиратские набеги, высаживались на легких судах, поражали своим бледным ликом мест­ных жителей, захватывали их, не забывая и коз, и воз­вращались на суда. Это были как бы мелкие воришки. Большие разбойники делили между собой острова. Сре­ди них были знатные и благородные особы, имевшие обширные владения в Испании и Северной Африке.

Одним из таких людей был граф Луго, владелец зе­мель на Гран-Канарии. Прожив восемь лет на острове, он продал владения и отправился в Испанию, чтобы сна­рядить там флот для захвата Пальмы и Тенерифе. Иза­белла, которая уважала людей энергичных и предприим­чивых, назначила его адмиралом этого флота.

Первый удар Луго направил против Пальмы. Этот небольшой остров на западе архипелага манил европей­цев, но жители были хорошо вооружены и давали друж­ный отпор пришельцам. Завидев войско Луго, часть на­селения сдалась без боя и позволила себя окрестить. Но свободолюбивые вожди увели остальных в горы, и те ста­ли нападать на маленькие отряды испанцев. Как только солдаты оказывались в каком-нибудь ущелье, на их го­ловы летели огромные камни. Но у испанцев было ог­нестрельное оружие, которого очень боялись канарцы. Это была неравная борьба, принесшая жителям Пальмы много бед. Последние группы оборонявшихся укрылись в Кальдере, огромном кратере потухшего вулкана. В те далекие времена там росли дремучие леса. Детей и жен­щин они отправили высоко в горы. Канарцы обороняли Кальдеру до последнего бойца. Луго сумел сыграть на распрях среди островитян, и нашлись такие, кто указал испанцам потаенные козьи тропы в горах. Чтобы сох­ранить своих людей, Луго составил коварный план. Он послал местного жителя к вождю повстанцев Танаузе с предложением о мире. Танаузе потребовал, чтобы люди Луго оставили Кальдеру. Луго отвел войско и стал ждать вождя для переговоров. Тем временем солдаты незамет­но окружили местность.

... Немногие избежали печальной участи. Сам Танаузе попал в плен тяжелораненным. Луго покорил Пальму. Было это в 1492 году. Он так плохо обращался с населением, что многие из обращенных в христианство снова убежали в горы. Там они создавали отряды, не дававшие покоя испанскому гарнизону. Эти люди не сдавались: они погибали в бою или бросались со скал, предпочитая смерть плену.

Последним пал Тенерифе.

Гуанчи этого острова слыли дикими и мужественными людьми. Те, кто воевал против них, часто терпел юражение. Но в то же время они дружески относились тем,  кто попадал  к ним  с мирными  намерениями. Во времена Бетанкура там у власти был местный пра­витель. После его смерти власть поделили двое его сыно­вей, и верховным правителем стал старший брат. Однажды в бухте Вимар гуанчи нашли статую мадонны. Они не знали подобных вещей и приняли ее сначала за живую. Тотом отнесли в дом правителя Вимара. Множество людей приходили любоваться на скульптуру. Как она попала на Тенерифе — остается загадкой. Наверное, с какого-то неизвестного корабля. Гуанчи поместили ее в особый грот на берегу океана.

Это  обстоятельство  сыграло  определенную роль  в судьбе жителей острова. И неудивительно, что правитель гуанчей по-особому отнесся к испанцам, чья рели­гия породила замечательный образ.

Верховный правитель Уммобах обожествил статую и стал другом испанцев. В 1464 году он заключил с ними  договор, признавший испанское господство, но не забыл при этом и о своих правах. Он не разрешил им выса­живаться на острове. Для тех такое заявление было рав­носильно отказу.

Короли Тенерифе приходили и умирали, сохраняя независимость острова, в то время как один за другим все остальные острова архипелага становились испанскими. Все, кроме Тенерифе.

После того как Луго подавил сопротивление жителей Пальмы, он пошел большими силами на Тенерифе. При­мерно в это же время в тихую бухту острова Гомера вошли три каравеллы. Это были суда Колумба, зашедшие на Канары для починки. Колумб обратился тогда к Луго за помощью — его суда были хуже, чем у завоевателя архипелага! Великий генуэзец высоко оценил добродетель канарцев, обратил внимание на их мужество. 7 сентября 1492 года он покинул острова, захватив с собой в пла­вание через Атлантику нескольких гомерцев...

Тем временем Луго готовился к крупной экспедиции на Тенерифе. Весной 1493 года он снарядил 15 судов, посадил на них тысячу человек и 120 всадников. Он вез с собой на остров и Эгонайгу, бывшего окрещенного правителя Гран-Канарии, который получил теперь ис­панское имя дон Фернандо. Высадившись на берегу, Лу­го водрузил там огромный деревянный крест. Город, воз­никший на том месте, носит поэтому имя Санта-Крус.

Эгонайга встретился с местными вождями на вершине горы Лагуна и сказал им, что испанцы принесли с собой только добро. Позже внизу, в долине, один из вож­дей, Бенехоме, встретился с Луго, и тот предложил тор­говать, признать христианскую религию и испанскую ко­рону. Бенехоме согласился на первые два пункта, но хо­зяином на острове пожелал остаться сам. Другие же правители признали власть короля Испании полностью. Луго принял это за доброе предзнаменование, ибо сам был противником войны.

Спокойная жизнь длилась около года. Тем временем Колумб вернулся из заокеанского похода, был принят в Испании с почестями. Чтобы продолжить начатое дело, он вернулся с 17 судами и 1500 человек команды на Гран-Канарию и Гомеру, взял с собой гуанчей и снова поплыл через океан.

Луго с завистью смотрел на прославленного генуэзца. Страстное желание захватить Тенерифе и прославить­ся заставило его спешно собирать новые силы.

4 мая 1494 года он предпринял решающий удар. Соп­ровождаемый надежным телохранителем-канарцем, он повел войско на Лагуну и дальше на Таого. Все вокруг было тихо — ни гуанчей, ни даже коз не было видно. Верные Луго канарцы предупредили испанцев, что гуан­чи очень хитры. Но Луго считал, что раз нет боя, то и бояться нечего. Гуанчи успели хорошо изучить особенности натуры Луго и тщательно укрылись.

В ущелье отряд Луго попал в окружение. Солдаты устремились было за козами, которые медленно втя­гивались в котловину, влекомые едва слышным свистом гуанчей, и попались на уловку. Со скал полетели камни и стрелы. Закипел рукопашный бой. Самому Луго ударом камня выбило зубы. Темной ночью ему вместе с 150 сол­датами удалось подняться по склону. Вместе с ними бежали 50 верных Луго канарцев. Они спешно отплыли на небольшом судне, и в море их подобрал испанский воен­ный корабль.

Соблюдая законы войны, гуанчи вернули противнику 30 пленных испанцев.

Правитель Аниатерфе, желая угодить Луго, прислал ему на помощь войско и подарки. Луго принял воинов и назначил их на каравеллы гребцами. Но когда суда вышли в море, он приказал бросить их в трюмы и задраить люки. А потом отправил людей в рабство. Когда Изабелла узнала об этом подлом поступке, она вернула проданным в рабство свободу, а Луго отправила в изгна­ние на остров Гран-Канария.

Гуанчи рано радовались свой победе — остров был заранее поделен между знатными испанцами. Второй по­ход на Тенерифе начался при участии знатных господ и торговцев — их было 75 человек, а при них 1500 солдат и 100 всадников, а также новейшие пушки. Они выса­дились на островах, заново отстроили старые укрепле­ния. Среди гуанчей по-прежнему не было единства. Мно­гие правители поссорились с Бенехоме. Правитель Вимара, хранивший священную статую, перешел на сторону испанцев, хотя знал об их низости. И когда по острову разнесся клич о войне, многие заняли выжидательную позицию.

Гуанчи не нападали первыми — они были бессильны перед каменными стенами форта, их сила могла прояви­ться только в открытом бою. Неожиданной поддержкой для испанцев стала эпидемия чумы. Она щадила солдат и тысячами косила канарцев. Но испанцы не решались на­падать, боясь заразиться.

В это время Луго, испросивший милости королевы, вновь высадился на острове и повел войско в наступление. Пушки уничтожали гуанчей сотнями, а предательство Эгонайги стало решающим в битве. Остатки войска Бенехоме бежали в горы. Постепенно испанцы покорили весь остров — на это понадобилось три года. Гуанчи угоняли в горы скот, вырубали сады, затаптывали поля. Однажды уцелевшие вожды собрали большой совет, и часть их решила идти к испанцам и перенимать их рели­гию. Луго знал, какую большую роль играют вожди в жизни канарцев, и приказал вывезти самых влиятельных в Испанию. Там им предоставили полную свободу действий. Без вождей племена гуанчей легко поддавались управлению.

Скоро судьбу Гран-Канарии разделили и другие ост­рова.

Остров Тенерифе был последним из Канарских остро­вов, покоренных испанцами. Уцелевших жителей лиши­ли всех прав, а страна их стала территорией Испании. Испанцы устроили там гасиенды, где стали батрачить потомки гордого народа.

Такова печальная история покорения Канарских ост­ровов, дошедшая до нас в хрониках францисканских мо­нахов Бонтье и Леверье, сопровождавших Бетанкура, доминиканского монаха Алонсо Эспиносы, историка Хуана Абреу Галиндо и некоторых других. Однако хро­ники Бонтье и Леверье и рукопись Эспиносы хотя и ос­новные, но не единственные источники сведений о жите­лях архипелага. Кто были эти хронисты? О некоторых из них нам известно достаточно много. Другие до сих пор остаются в тени. Быть может, именно у них мы и найдем ключ к разгадке тайны гуанчей?

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЗАНАВЕС ПРИОТКРЫВАЕТСЯ

Глава 1. ГОВОРЯТ МОНАХИ БЕТАНКУРА

Твердая земля надежнее под ногами, чем зыбкий палубный настил. Как ни крепка каравелла, быв­шая домом в течение стольких недель, а каменный дом на берегу океана лучше, и долгие часы уединения, и спокойная, небуйная природа, так похожая на свою, нор­мандскую... И еще — поездки на соседние острова, чтобы описывать местные достопримечательности на предмет основания здесь поселений и торговых домов...

Двое францисканских монахов, сопровождавших Жа­на де Бетанкура в экспедиции на Канарские острова, стали первыми свидетелями жизни населения архипела­га. Их записки, первоначально датированные 1406 годом и дошедшие до нас благодаря французскому изданию 1629 года и английскому 1872 года, сохранили первые более-менее подробные рассказы о гуанчах. До монахов никто столь подробно не собирал сведений о канарцах.

Методично,  остров  за  островом,  обследовали хро­нисты архипелаг. Записывали из-за чрезмерной ретивос­ти все детали, многих из которых никакой важности не представляли — так, на всякий случай. Они были уве­рены, что первыми из европейцев ступили на эти остро­ва. Монахи, конечно же, не знали о том, что во Флорен­ции, в библиотеке Мальябекки уже в те годы более по­лувека хранился манускрипт, к которому мы не раз обра­щались на страницах нашей книги. Его название гово­рит о причастности Боккаччо к событиям на Канарских островах. Так или иначе, в ту эпоху каждая нация в своих заморских планах могла полагаться только на собствен­ные силы, и сведения, собранные и обработанные Бокач­чо,  даже   если  бы  они  и  были   известны  Бетанкуру и отправившей его кастильской короне, явно бы их не удовлетворили: уж слишком они были «непрактичными», те самые первые сведения. Можно сказать, их написал поэт. Вслушайтесь: «Язык у них (канарцев.—Н.Н.) очень тихий,  произношение  похоже  на  итальянское.  Земля засеяна различными культурами. Путешественники мо­гут увидеть фруктовые деревья, сады, зерновые, овощи.

Дома с дверьми прочные, построенные из крупных камней, остов деревянный, солидный. Мы ходили в храм, где стоял идол из камня — обнаженный мужчина, прик­рывающий пальмовыми листьями стыд. Мы забрали эту статую в Лиссабон».

А дальше — внимание! — в рукописи следует такое место: «Мы забрали силой четверых жителей с Гран-Канарии. Они были молодые, безбородые, с прекрасными фигурами, тоже прикрытые листиками со шнурком, ко­торый они обматывали вокруг поясницы, на нем болтались пальмовые плоды. У них были длинные, почти до пояса, волосы, ходили они босые. Ростом не превышали нас, но костью шире. Лица мужественные, нрав тихий, но гордый. Пели приятными и тихими голосами на манер французов.

Счет у них такой же, как у нас, по десятичной системе:

1 — наит                   4 — акодетти            7 — сесети                10 — марава

2 — сметти               5 — симусетти          8 — таматти              11 — наит-марава

3 — амелотти           6 — сатти                  9 — альдаморана  12 — сматта-марава

и т. д.

Когда их привели на судно, они отказались от вина, а ели только финики и хлеб и ничего, кроме воды, не пили. Ели также горстями ячмень и пшеницу, сыр и мясо, которые принесли с собой. Им показывали из­делия из золота и серебра, но они и бровью не пове­ли...»

Первые канарцы, побывавшие в Европе в середине XIV века, наверняка не вернулись на родину. Их демонст­рировали как диковинку при дворах правителей. Трудно представить, что задолго до того, как в будуарах Лувра и Эскориала появились первые черные слуги из Африки, здесь водили светловолосых и голубоглазых канарцев, удивленно и печально взиравших на чуждый им, такой неприветливый мир.

Сведения об этом, переданные Бокаччо и впервые опуб­ликованные Себастьяно Чиампи полтора века назад, не несут в себе данных, полезных для захватчиков. Иное дело — записки Пьера Бонтье и Жана Леверрье. Они буквально пронизаны мыслью о том, как можно исполь­зовать новые земли на благо первооткрывателей. Вчи­таемся в их строки.

«Остров Фер. Сейчас там мало народу. Страна высо­когорная и плодородная. Усаженная купами сосен. Земли пригодны для любой работы. Множестно разных пернатых, есть козы и овцы, а также ящерицы ростом с кошку. Женщины и мужчины красивы. У мужчин длин­ные копья без наконечников, так как у них нет никаких металлов. В высоких местах есть деревья с отврати­тельным запахом, вода же самая что ни на есть пригодная для питья. Мяса едят очень много.

Остров Пальма. Этот остров размерами превосходит изображенный на карте. Он высок, засажен рощами де­ревьев, дающих драконову кровь и молоко для медицинс­ких целей, фрукты. Поля здесь пригодны. Страна эта достаточно населена. Они очень трудолюбивы и искус­ны — только так можно жить на острове, далеко от зем­ли. Люди здесь живут долго, болеют редко.

Остров Гомера. Лесов и полей здесь куда больше, чем на предыдущих островах, здесь живет народ, говорящий на странном языке,— говорят одними губами, как будто без слов, а все потому, что, как рассказывают, один знат­ный человек послал их ни за что в ссылку, велел от­резать при этом языки. Говорят, что это были римляне. Много тут и других странных вещей, о которых долго рас­сказывать.

Тенерифе, или Адский остров. Есть здесь большая го­ра, видна она с большей части острова, а зарос он прек­расными лесами, и пронизывают его горные потоки, мно­го деревьев, и драконово дерево имеется. Людей тут мно­го, и они сильны.

Остров Гран-Канария. Тут большие и красивые горы на южном берегу, север более равнинный, пригодный для возделывания. Засажен он соснами, пихтами и дра­коновым деревом, а также оливами и финиковыми паль­мами. Народ крупный, развитый во всех отношениях. Они прекрасные рыбаки, ходят почти нагие, носят только маленький передник, да и то не все. Они хорошо сложены, питаются мясом коз и овец. Есть собаки, похожие на маленьких волков. Бетанкур очень интересовался их спо­собами управления. Есть города: Тальде, Аргонез.

Остров Фуэртевентура, или Эрбания. Там есть боль­шая каменная стена, пересекающая остров от одного бе­рега к другому, а земля гористая и равнинная, имеются тихие речки, большие леса, которые называют «тархаис». Есть там деревья для добычи молока и дерево орсель. Жители крупной комплекции, у них большие поселения. Едят только соль и мясо. Дома у них плохо провет­риваются и плохо пахнут из-за подвешенного там мяса. У них есть свои храмы и святыни.

Остров Ланселот. К нему примыкают два необитае­мых Волчьих острова (Лобос). Он почти круглый, есть прекрасные места для пристаней галер. Сами жители называют остров Тиферойгарра. Их там было много, но сейчас, после захвата, осталось около 300, ибо они сопротивлялись. Пекут из ячменя прекрасный хлеб. Муж­чины ходят голыми, не стесняясь наготы, женщины кра­сивы и порядочны, одеты в длинные юбки из кожи до зем­ли. У большинства из них по три мужа, с каждым из них жена живет по очереди... Остров легко может быть освоен купцами».

Мы воздержимся пока от подробных комментариев записок монахов и продолжим наше путешествие по страницам древних хроник, чтобы потом, собрав воедино все, что можно было собрать, отважиться на некоторые обобщения и выводы.

Глава 2. В ТЕНИ ГЕНРИХА

На этих островах Генрих-Мореплаватель меч­тал спокойно окончить свои дни. Канары всегда манили принца удобными гаванями, могли быть прекрасной ба­зой для дальнейшего исследования Африки. В начале 1424 года, вскоре после захвата Мадейры, он привел в порядок флотилию и попытался было захватить Канары силой. Однако яростные протесты Кастилии, сильная оборона острова и приказ отца, короля Педру, заставили принца отказаться от попытки захвата.

Но власть Кастилии над архипелагом была условной, и Генриха раздражало плохое управление Канарами. Ведь только два из них были колонизованы и то самые близкие к африканскому побережью — Лансароте и Фу-эртевентура. Другие же, по-прежнему не завоеванные, на­ходились до сих пор под властью местных царьков. Ген­рих понимал, что может взять их под свой контроль на манер Мадейры и Азорских островов.

Эта мысль пришла ему в голову в 1445 году, после одной удачной морской экспедиции. Несколько кораб­лей его армады продолжали плавание по Гвинейскому заливу, а три развернулись и пошли на Канары, где моря­ки захватили несколько местных жителей на Пальме и Гомера. Однако португальский двор предостерег Генриха от дальнейших захватов, в противном случае это привело бы к войне между Испанией и Португалией.

Принадлежность Канарских островов так и не была определена окончательно еще 70 лет. Уже после смерти Генриха две морские державы подписали соглашение, гласящее, что все захваченые территории от мыса Нун до Индий с островами и морями будут принадлежать Пор­тугалии, но Канары и Гранада останутся испанскими...

За то короткое время, пока португальцы часто посе­щали Канары, там перебывало много хронистов из Лис­сабона, Сагреша и Сеуты. Наиболее значительное произ­ведение, дошедшее до нас,— «Гвинейская хроника» Гомиша Эаниша Зурары, человека, близкого кругам Генри­ха и многое знавшего об архипелаге и его жителях. «Но странно, что Зурара дает нам так мало данных,— пишет австрийский ученый Д. Вёльфель.— В конце хроники он говорит, что располагает большими сведениями. Зура­ра хотел использовать их в «Генеральной истории пор­тугальской империи», которую так и не успел напи­сать».

Хроника впервые была издана в 1891 году под назва­нием «Хроника открытий и завоеваний Гвинеи», ко­торое дал ей издатель, португальский историк виконт ди Сантарен.

Мы приступаем к «Гвинейской хронике», но перед этим упомянем еще один источник, менее известный,— работу португальского хрониста Диогу Гомеша, который не раз бывал на Канарах между 1444 и 1463 годами. Он первым сообщил о культе гадалок и жертвопри­ношениях на островах. Его сведения подтвердили более поздние авторы.

Записки Д. Гомеша сохранил средневековый немец­кий историк, известный, к сожалению, только под порту­гальским именем Валентим Фернандиш Алеман (Не­мец). Они хранятся в государственной библиотеке Мюн­хена под шифром «Cod hisp 27».

Итак, Зурара, середина XV века:

«Население трех этих островов (Лансароте, Ферро и Фуэртевентура) во время написания этой книги было таковым. На Лансароте жили 60 человек, на Ферро — 80, а на Фуэртевентуре — дюжина. И именно эти три ост­рова завоевал французский гранд».

Заметим, что эти цифры, вероятно, передают коли­чество людей, способных носить оружие, но никак не население. Однако тем не менее видно, что число жителей было невелико.

«Все жители христиане, они отмечают христианские праздники, у них есть церкви и священники...

...Есть и другой остров — Гомера, который мсье Бетанкур пытался захватить с помощью нескольких кастильцев, но жители не подчинились несмотря на то, что среди них было несколько христиан и число островитян равнялось 700.

На другом острове — Пальме — жило 500 человек. На шестом — Тенерифе, или Аде (назван так потому, что на его вершине есть впадина, откуда долгое время идет огонь),— 6 тысяч человек — воинов».

По ходу дела отметим, что Фернандиш говорит о 6 тысячах воинов в книге «История Гвинеи», а в работе «Острова Моря-Океана» он поднимает цифру до 7—8 тысяч. Кадамосто тоже приводит эти данные.

«Со времени наступления мира три Последних острова ни разу не были завоеваны, но там было поймано много людей, по которым мы узнаем почти все их обычаи, и так как последние показались мне совершенно отличными от обычаев других народов, я скажу немного о них.

Есть подозрение, что Зурара позаимствовал некото­рые сведения у монахов Бетанкура, поэтому мы расска­жем только о том, чего нет у остальных хронистов. Во­обще, многие известия о канарцах, увидевшие однажды свет, принимались вдруг кочевать из одной хроники в другую. Их авторы без зазрения совести, а главное, без ссылок на подлинные источники приписывали себе все открытия и наблюдения за нравами жителей и природой островов.

«Из всех островов самый большой Гран-Канария. Его жители не лишены ума, но им не хватает терпимости. Они знают, что есть один бог, от которого хорошие получают лучшее, а отступники — по заслугам. У них есть два вождя, именуемые королями, и один, которого называют герцогом (или князем. — Н. Н.). Но все управление острова осуществляет совет знати числом не менее 190, но не более 200. Когда 5 или 6 из них уми­рают, остальные собираются и избирают новых — но только не детей знати! Знать чтет свою веру, но просто­людины утверждают, что они со знатью одной веры, хотя не знают о ней ничего.

Все юные девы лишаются невинности представителем знати,   и  уже   потом   отец  девушки   может   выдать  ее замуж».

Право первой ночи принадлежало на Гран-Канарии исключительно князю — гуарнатеме или самым знатным из совета знати. Кадамосто упоминает о том же обычае на Тенерифе.

«Перед брачной ночью невесту натирают молоком и кормят так, что кожа у нее становится блестящей, как кожура финикового плода, ибо канарцы не любят ни худых, ни тучных, а толстый живот нужен им только для того, чтобы родился крупный ребенок. И когда она уже достаточно полная, ее показывают князю и тот гово­рит, что она достаточно толстая».

Несколько небольших идолов с толстыми животами и ряд женских статуэток из терракоты, найденных на Гран-Канарии, подтверждают эти факты. Здесь речь идет о ши­роко распространенном у примитивных народов обычае «откармливание невесты». Он и сейчас имеет место среди некоторых племен берберов и туарегов Сахары.

«Потом ее заставляют несколько раз принимать морс­кие ванны, чтобы сбросить лишний вес, и отец уводит ее к себе».

Сведения, которые приводит Зурара дальше, вносят некоторое противоречие в устоявшиеся было среди исто­риков представления о быте канарцев.

«Они сражались камнями, и нет у них другого ору­жия, кроме коротких палок для ближнего боя. Они сме­лы и грозны в бою, так как камней в их стране много, они покрывают всю землю. У них нет ни золота, ни сереб­ра, ни монет, ни драгоценностей, ни других произве­дений искусства, за исключением нескольких предметов, изготовленных из камня и обработанных ножом. И они смотрят на возжелавшего все это как на сумасшедшего, и нет там такого, кто не разделил бы мнения большинст­ва.

Материя, какого бы сорта ни была, не нравится им ни в какую, и они сдергивают ее с тех, кто ее носит. Они признают железо, выделывают его камнями и делают из него крючки для ловли рыбы».

Остановимся здесь. До недавнего времени большинст­во ученых, писавших о канарцах и пытавшихся разга­дать их тайны, утверждали, что гуанчи и остальные жи­тели Канарских островов не знали железа и не зани­мались рыбной ловлей. Странное утверждение! Однако не только у Зурары, но и у других хронистов есть упоминания о железных предметах на Канарских островах и о рыболовстве. Может быть, речь идет о периоде после захвата испанцами островов? Сомнительно. Сведения Зурары относятся к раннему периоду истории!

«Они знают зерновые, и в частности ячмень, но не дошли до мысли печь хлеб, делают муку и едят ее с мясом  и маслом. Употребляют в пищу финики, зеленые кокосы 5 и сок драконового дерева.

Люди этого острова считают большим злом убивать животных и сдирать с них шкуры. И когда к ним попало несколько христиан, те потешались, обучив островитян обдиранию шкур. Но с теми островитянами не желал потом знаться никто на острове, и женщины не шли к ним, и мужчины не ели вместе с ними. Женщины отказывались кормить грудью их детей, и многие дети выросли, пася овец».

Теперь о жителях острова Гомера. «Люди там дерутся маленькими палками, концы которых заострены и обожжены. Они совершенно ничем не прикрыты, и это их нисколько не смущает. Одежду они называют мешками, в которые прячут людей. Пи­таются молоком, мясом, корнями тростника» (речь идет не о тростнике, а об одной из разновидностей папоротни­ка. И поныне в голодные годы женщины острова копают в предгорьях длинные траншеи в поисках съедобных кор­ней).

«Едят они и вещи грязные и противные — крыс, блох, и вшей. У них нет домов, а живут они в пещерах. Женщины у них общие, и когда жители ходят в гости друг к другу, то часто в знак расположения предлагают своих жен. Власть у них наследуют не сыновья, а племянники, дети сестер. Большую часть времени они проводят в песнях  и танцах и пускаются на все уловки, лишь бы не работать. Они отдаются целиком разврату, ибо не получили ни ма­лейшего воспитания...»

Об Адском острове, или Тенерифе. «Лучшую жизнь я нашел на Адском острове, так как там в изобилии имеются зерно и овощи, едят они овец, баранов и свиней и одеты в их шкуры. Но домов у них нет, и только гроты и пещеры служат им убежищем. Они бьются копьями из древесины сосны, сделанными в виде огромных дротиков, очень острых, высушенных, с обож­женным концом.

Они образуют 8—9 групп, и у каждой свой король, которого они должны всегда иметь подле себя, даже если он мертв, до тех пор, пока живой не унаследует власть. А мертвого они во исполнение жестокого обычая несут на вершину вулкана и бросают вниз». И, наконец, о Пальме.

«У них нет ни зерна, ни овощей, зато в изобилии имеются бараны и молоко, а также травы — этим они и питаются. Дикий народ, они не признают бога и его за­конов. Они воюют копьями, как на Тенерифе, с той толь­ко разницей, что на Тенерифе копья обожжены, а у жи­телей Пальмы с наконечниками в виде рога. Рыбы у них нет, и ее не едят. Всего их около 500 человек, и удиви­тельно, что, будучи столь малочисленными, они не были покорены ни разу...»

Дополнить сведения Зурары может его современник, венецианский путешественник Альвиде да Мосто, или Кадамосто, который ездил по западноафриканскому побе­режью с 1455 по 1475 год и вместе с португальцами участвовал в открытии островов Зеленого мыса. Он не да­ет подробных сведений о языке жителей, но зато подроб­но рассказывает о колонизации островов. Его сообщение о Канарах впервые было напечатано в известном сборни­ке Джованни Рамузио в Венеции в 1507 году, а год спус­тя появились немецкий и французский переводы. В 1937 году английское «Хаклюйт-сосайети» выпустило книгу «Путешествие Кадамосто», где собрано большинство его записей. Вот те из них, которые представляют опреде­ленный интерес.

«Четыре из семи островов населены христианами, остальные — идолопоклонниками. Их основная пища — ячмень, хлеб, мясо и козье молоко. Большое количество травы орсель для окраски хлеба вывозится в Кадис по реке Севилье, которая судоходна в обе стороны.

Народ четырех христианских островов говорит на раз­ных языках и с трудом понимает друг друга. Живут в поселках. Три острова язычников более плотно населены, на Тенерифе — 15 тысяч человек. Острова гористы и не приспособлены для сельского хозяйства.

Из одежды у них только повязки из козьих шкур. Они натирают тело смесью козьего сала с соком трав, это сушит и спасает от холода.

Эти канарцы прекрасно сложены, они прыгают со ска­лы на скалу, как козы, мечут камни. Это самая ловкая раса в мире. И мужчины и женщины мажутся травяными настоями зеленого, красного, желтого цвета, считая каж­дый цвет по-особому священным.

У них нет веры в нашем понимании, а есть поклонение Солнцу — Алио и другим планетам, а также идолам. Каждый из них может иметь любое количество жен, а если меня спросят, как я это узнал, то могу назвать тех матросов, которые попали на острова и все видели!»

Глава 3. «О НАРОДАХ, НАСЕЛЯЮЩИХ ОСТРОВ»

Доминиканский монах Алонсо де Эспиноса рприбыл на острова в 1580 году, привлеченный легендами о священных девах, невестах богов, которые были популярны среди жителей острова Тенерифе до начала колонизации. Его сведения об островитянах сохранились лучше других.

Но прежде чем углубляться в строки Эспиносы, отдадим дань уважения еще одному историку, чье имя не увековечено в анналах «всемирного картоведения» и обна­ружилось сравнительно недавно. Среди многих исчезнувших рукописей о Канарах — манускрипт Алонсо де Паленсиа, который неоднократно бывал на островах с католическими миссиями. Все документы эпохи завоевания прошли через его руки! В конце одной из уцелевших работ Паленсиа указывал, что написал труд «Об обычаях и религиях канарцев, живущих на Счастливых островах». Даже если содержание хоть частью соответствовало наз­ванию, это был бы один из лучших источников сведений о нравах и языках жителей островов. Австрийский канаровед Д. Вельфель, чья титаническая работа еще не раз найдет слова признания на наших страницах, долго искал следы рукописи в архивах разных стран, но тщетно. Ос­тается только надеяться, что она все-таки найдется в библиотеке одной из католических миссий.

Но вернемся к Эспиносе. В своих записках он сохра­нил девять фраз из языка гуанчей — единственный об­разчик древнего и неизвестного языка, попавший в рас­поряжение лингвистов. Мы еще вернемся к ним.

«Гуанч» — сокращенное от «гуанчетинерф». «Гуан» означает «сын», или «житель определенного места». «Тинерф» — это гора. Относительно их происхождения есть много взглядов. Говорят, что они потомки римлян, однако это безосновательно. Другие говорят, что они про­изошли от некоторых африканских племен, поднявшихся против римлян и убивших их правителя или судью. В на­казание у них вместо смертной казни вырвали языки, так чтобы они не могли ничего рассказать о восстании. Потом их посадили в лодки без весел и пустили на волю волн. Так изгнанники заселили острова».

Эспиноса первым их хронистов Канарских островов подробно разбирает самые первые теории происхождения жителей. Примечательно, что эти версии дожили почти без изменений до наших дней, что свидетельствует о жи­вучести легенд,

«Третьи говорят, что когда Сертория преследовали римляне, он, отказавшись от высокого поста, бежал с группой людей, которая состояла из африканцев и других национальностей. Узнав об островах от каких-то моря­ков в Кадисе, последователи Сертория после его смерти, чтобы не попасть в руки римлян, отправились на поиски этих островов и населили их. Есть еще один автор, ко­торых сообщает, что в древние времена острова были близки к Африке, как Сицилия к Италии, но постепен­но из-за климатических условий отодвинулись. Народ, пришедший на острова, не знал искусства навигации и остался там без средств передвижения по морю».

«Мое же собственное мнение такое,— заключает Эс­пиноса свои поиски родины гуанчей,— гуанчи ведут свой род от африканцев из-за близости материка и тесного сходства в обычаях и счете».

Надо отдать должное этому испанскому автору сере­дины XVI века — в упрощенной форме он выразил основ­ные гипотезы, которые позже, через несколько столетий, будут развивать антропологи, лингвисты и этнографы. «Когда у гуанчей рождался ребенок, они звали жен­щину и та лила воду ему на голову, эта же женщина подтверждала родство матери, отца и ребенка. Гуанчи сами не знают, откуда идет эта церемония. Это обряд кре­щения, как у других народов. Ее могли принести на остро­ва Бландан и Маклонио...»

Внимание! Здесь Эспиноса упоминает имена, которые уже встречались нам в начале повествования — речь, несомненно, идет о Святом Брендане и его спутниках. Любопытное пересечение древних ирландских саг с реа­льным бытом жителей архипелага!

«Упражнениями для юношей были метание, бег и прыжки, а также военные приготовления. Воины (почти все мужское население) было дисциплинированны. Закон о ненасилии гласил, что воин, случайно встретивший жен­щину на дороге или в ином месте, не имел права загово­рить с ней, пока та не начинала первая, а если нарушал этот обычай, то должен был умереть. Такой была дис­циплина у гуанчей».

Еще раз оговоримся: столь подробные выписки из произведений средневековых историков и хронистов важ­ны для нас, ибо это уникальные и немногочисленные свидетельства о канарцах. Источники, которые мы приво­дим, можно буквально сосчитать по пальцам, и тем важ­нее они для сегодняшних исследователей. Алонсо де Эс­пиноса выгодно отличался от многих других авторов тем, что прилежно записывал те, на первый взгляд незна­чительные детали, которые многим показались маловаж­ными. Но именно эти подробности и сослужили добрую службу исследователям.

Но продолжим чтение труда Эспиносы. В заметках «О возделывании земли» находим: «Ячмень был главной их сельскохозяйственной культурой. Всей землей распоряжался правитель и раздавал ее согласно чинам. На своей земле человек строил жилище, если не было естест­венной пещеры. Кровлю складывал из плоских камней, прекрасно подогнанных друг к другу. Вокруг жилища паслись стада, и, чтобы не было недостатка пищи для них, люди очень заботились о растениях, от которых за­висело здоровье овец и коз. И поэтому скот был всегда тучным.

Они обрабатывали почву козьим рогом или палкой, ибо металлов у них не было. Ячмень сеяли мужчины. Остальное — жатва и засыпка в амбары — было уделом женщин. Во время жатвы и выпечки хлеба приостанав­ливались даже войны».

Тут одно из многих противоречий, которыми насы­щены свидетельства хронистов. Мы уже знаем, что хлеб гуанчи не пекли. У Эспиносы — прямое указание на изго­товление хлеба. Скорее всего речь идет об одном лишь острове — Тенерифе, где умели делать ячменный хлеб.

В своей работе Эспиноса приводит девять сохранив­шихся фраз из языка канарцев. Это единственные уце­левшие осколки древнего языка, необычайно важные для канароведов. Вот они:

1. Alzaxiduian abcann hax xerax

Сын Гуана  (возможно, в виде собаки)  на небе

2. Zahinat guayohec

Я клянусь, о Бог вассалам, государства защитник-покровитель

3. Agonec acoran in at Zahana

Я клянусь, о Бог вассалам, на кости

4. cgone yacoron in at Zahana

Твой вассал, я живу (существую)

5. Achoron nun Rabec sabugua

О бог вассалы, защита государства, клянусь небо под...

6. Achit guanoth mencey reste bencon

Люби же, правитель и защитник о Бенкомо

7. Gyaya echey efiai nasethe sahana.

Жизнь  надо   жить  так,   чтобы  стать  вассалом

8. Tanaga guadoch archimensey no haya dirhan

Произведена его душа, князь, местного жителя родить

9. Chugar  guayoc archimencey  reste  bencom  ganec

Сохрани жизнь князя, покровителя Бенкомо, бра­та здесь рожденного

10. Van der relac machet Zabana

Кто станет твоим вассалом

И хотя смысл перевода подчас уловить довольно сложно, эти фразы еще послужат лингвистам-канароведам, ищущим корни языка гуанчей.

Важное мето в хронике Эспиносы занимает рассказ о происхождении таинственного образ девы из Канделарии, ради которого он, собственно, и отправился на остро­ва. Кроме этого, в записках испанского монаха сохра­нилось много сведений об обычаях гуанчей, но почти все эти данные вскоре приведет в своих сочинениях другой хронист — итальянец Леонардо Торриани, и мы подож­дем, пока это сделает именно он. А сами обратимся к разгадке происхождения образа девы из Канделарии. «Хотя древние называли этот остров и соседние остро­ва Счастливыми за их плодородную почву и климат, не меньшее основание есть назвать их Счастливыми за бо­жественный дар, подарок судьбы, святой образ из Канде­ларии, появившийся на острове. Трудно предположить точно, когда именно он появился, но было это лет за 150 до того, как остров стал принадлежать христианам, в пустынном месте на берегу моря около песчаной косы, в конце ущелья. Он стоял на камне, а уже потом на том мес­те возвели часовню».

А нашли скульптуру так. Двое местных пастухов пошли в сторону ущелья, но овцы испугались и повернули вспять. Один из пастухов, подумав, что кто-то хочет украсть скот, пошел вперед и увидел образ святой девы на скале. Она была с ребенком на руках. Среди жите­лей, как мы уже знаем, был обычай — не заговаривать первым с женщиной. И пастух сделал ей знак рукой» что должен идти пасти свой скот. Но она ничего не ответила. Тогда пастух решил ее напугать и замахнулся. Но едва он поднял руку с камнем, рука одеревенела. Друг стоял тихо и не вмешивался. Наконец они решили заговорить с образом, но безуспешно. Потом со страхом подошли поближе. У одного из пастухов был с собой табона — острый, как бритва, камень. Он захотел отрезать у образа один палец, чтобы посмотреть, подействует ли это. Он на­чал резать, но оказался обманутым, ибо порезал только свои пальцы, но не причинил вреда деве. То были первые чудеса, подаренные девой жителям острова.

Пастухи отнесли образ правителю, и его стали почи­тать как святыню. «Несомненно, он был сделан руками ангелов, только им подвластна такая тонкая работа»,— заключает Эспиноса свою рукопись.

Такова легенда, рассказанная доминиканским мона­хом. Думается, ее решение следует искать в ранних воя­жах на Канары выходцев из Средиземноморья. Можно предположить, что скульптуру из ценных пород дерева доставили сюда задолго до Бетанкура генуэзские или иные мореходы, и было это, вероятно, в середине XIV века. Дальнейшие следы скульптуры затерялись.

Глава 4. РУКОПИСЬ, НАЙДЕННАЯ В ВАТИКАНЕ

Перу Леонардо Торриани, итальянского хро­ниста конца XVI века, принадлежит самое полное и до­стоверное описание жизни населения Канарских остро­вов в XV—XVI веках, то есть в эпоху, когда о коренном населении архипелага можно было говорить в настоя­щем времени — как о живых людях. Торриани, и это убедительно доказывает Д. Вельфель, обнаруживший в католической библиотеке Ватикана и опубликовавший на немецком языке его рукопись, черпал сведения только из очень надежных источников. Он был настоящим историком, придирчиво отбиравшим достоверные факты и отметавшим фальшь, нередко очень соблазни­тельную. На русском языке рукопись Торриани не публиковалась даже во фрагментах и потому представ­ляет для нас особый интерес.

Очень подробно останавливается хронист на истории открытия островов и происхождении их названий. Мы достаточно поговорили на эту тему. Здесь ограничимся лишь упоминанием итальянца о «вырванных языках» прародителей островитян. Торриани тоже не обходит эту теорию. Видимо, всему причиной античная сага о подобном наказании. Она имеет реальное подтверж­дение в языке свиста, распространенного до сих пор среди жителей острова Гомера (об этом еще будет раз­говор). Геродот сообщает об одном североафрикан­ском народе, язык которого «подобен писку полевки». Он сохранился у населения египетского оазиса Сива.

«Полагаю, что на Лансароте пришли люди из Аравии, так как у них много арабских слов. Остров был поделен на две части, и у каждой свой правитель, именовался он ко времени прихода Бетанкура Тегузе. У них были дома, но значительная часть обитала в пещерах, одева­лись они в овечьи и козьи шкуры, закрепляя по одной шкуре спереди и сзади, а вместо ботинок использовали долбленые шкуры, называя их «махос».

Браки у них не возбраняются в любых количествах, исключая только родных братьев и сестер!»

Еще одно противоречие. В других хрониках, как мы помним, упоминались браки между братьями и сестрами.

«В пищу употребляли ячмень, козье и овечье мясо, масло и молоко. Они почитали бога человечьего облика, но где он находится, не знали. Говорят, в одном храме он был. Сюда они входили, как в лабиринт, с жертво­приношениями — маслом и молоком.

Некоторые думают, что у них были другие божества, но об этом мне неизвестно. Когда они умирали, их отно­сили в темные пещеры и готовили ложе из козьих шкур. Вот и все, что об этом известно».

Много места в хронике Торриани занимают сведения о положении дел на островах. Сами по себе они интерес­ны, но непосредственного значения для создания кар­тины быта древнего населения Канар не имеют. Хронист подробно рассказывает о пиратских набегах, говорит о значительном африканском влиянии на культуру ост­рова, а затем переходит к Фуэнтевентуре.

«До захвата жители этого острова в языке, строи­тельстве, почитании богов и вопросах чести очень похо­дили на лансаротцев, поэтому некоторые думают, что происхождение у них общее: одевались они в овечьи шкуры, сшивая их нитками из кишок овец на манер струн. В качестве игл использовались острые кости и ко­лючки, обращаясь с ними с превеликим искусством.

Они строили низкие дома с помощью сухой кладки и узкие улочки, так что два человека с трудом расходи­лись. Божество было из камня и человеческого образа, но кто это — не ясно.

Жители были рослые и сильные, до испанцев среди них имелись великаны, останки одного есть в пещере Махан — 22 шага в длину!»

Это наверняка плод легенды о Святом Брендане. Ни в одном источнике дополнительных сведений о таком великане нет.

Впрочем, подождем с выводами. Тут стоит вспомнить вот о чем. В 1534 году в Севилье вышла книга «Новая дополненная и расширенная история добропорядочного идальго Тристана». В те времена, спустя сорок лет после пораженя мавров в Гранаде и за три года до рождения автора «Дон Кихота», самыми популярными в Испании были истории о храбрых рыцарях. Переводя одну из легенд о короле Артуре на кастильское наре­чие, севильский автор решил придать ей испанский колорит. Дойдя до места, где Тристан и Изольда выса­дились на остров и пережили там приключения, в том числе битву с гигантами, писатель XVI века резко «приземлил» свое воображение. Колумб только что от­крыл Новый Свет. Кортес уничтожил империю ацтеков. Писарро успешно воевал против инков. Но тем не менее автор выбрал местом действия битвы с великанами самый пустынный и забытый из Канарских островов — Фуэртевентуру! Любопытный отголосок древней ле­генды...

«Кроме камней и палок, не было у этих варваров никакого оружия. Они устраивали ими поединки, и смельчаки именовались у них «алтиха». Они были хорошими пловцами и рыбачили, рыбу били палкой». К сожалению, Торриани не говорит здесь, где они ловили рыбу в данном случае — в реке или море. Это помогло бы нам в дальнейшем.

«У них не было огня, и я очень удивлен этим. Они так и не научились добывать его в дальнейшем с помощью дерева и камня. Однако мясо они жарили на солнце так, что оно было мягким, будто жареное».

«К моменту, когда Фуэртевентура был захвачен, островом управляли два короля и две главенствующие женщины. Одну звали Тамонанте. Она ведала делами правосудия, разрешала споры между знатью. Другую звали Табиабин. Она обладала даром предсказания, и ее считали богиней. Она руководила церемониями и часто выступала как жрица.

У варваров был обычай: того, кто убил человека не случайно, а преднамеренно, не войдя через дверь, а перепрыгнув через забор, наказывали так. Его вели на берег моря, клали на землю, подкладывали под голову плоский камень, и палач бил его по лбу другим камнем, пока тот не умирал; родственники виновного считались потом предателями.

Если же кто-то убивал знатного человека, того не убивали, а хватали самого близкого человека — жену или сына, друга или родственника — и убивали старым способом, веря, что лучшее наказание для человека — видеть смерть его близкого».

Вот что рассказывает Торриани о жилье канарцев. Очевидно, он имел в виду жителей Гран-Канарии. Когда они жили в мире со своими правителями, то строили дома совместно. По традиции, в городах было до 14 ты­сяч очагов, но это кажется невероятным. Они крыли дома толстыми пальмовыми листьями, а сверху, чтобы не просочился дождь, сыпали сухую землю. Были у них и особые подземные жилища, отделанные с такой тща­тельностью, будто сработано на века. Так жили старцы, правители и знать, чтобы зимой наилучшим образом использовать тепло земли.

Если они хотели что-нибудь построить, пишет Тор­риани, то сначала выбирали удобную сторону горы, потом делали глубокий ход, рядом вырубали водоем типа цистерны и делали камеры с оконцами. Вокруг главного зала и камер делали нишу, куда и клали весь инвен­тарь. Все это они вырубали без всяких инструментов, используя лишь кости и камни. Камни те были так остры, что и сейчас канарцы применяют их в качестве бритвы.

У каждого правителя было по 12 советников, над которыми стоял главный советник. Именно этот совет выносил все смертные приговоры. Если у виновного были дети, то наказание нес один из них, а если у убийцы был отец, казнили его. Канарцы передали эту церемо­нию жителям Фуэртевентуры, куда ходили на малень­ких судах, изготовленных из пальмовой древесины или драконового дерева.

Очень важный факт! Впервые в хрониках современ­ников событий появляется упоминание о плаватель­ных средствах у канарцев. И в последний раз. Торриани единственный из авторов отметил эту особенность. Но это известие никто не принял во внимание. И счита­лось, что у них вообще не было никаких судов. А суда-то были!

Одевались жители Гран-Канарии в ткани из пальмо­вых листьев, которые вместе с камышовыми плетенками составляли поразительный по красоте ансамбль, они же делали одежду на манер римских туник. Верхнюю часть тела прикрывали мягкими козьими шкурами, великолепно вышитыми, а в холодные дни дополнительно надевали козьи шкуры — тамарко.

Вместо шапки у них была двойная козья шкура с за­вязками на шее. Ее носила знать. Женщины связывали волосы нитками из камыша, волосы часто ниспадали косами на спину. Женщины носили также длинные шкуры до пят. Заметим, что такой обычай встречается до сих пор у некоторых племен Северной Африки, в част­ности, у флиндж, а ткани из лыка широко применяют народы Конго.

Что касается оружия, то хронисты едины в его опи­сании. Речь идет исключительно о палках, заостренных и с обожженными концами. Торриани добавляет к этому заостренные камни, которые канарцы кидали с величай­шим умением: «Ударом камня они сбивают пальмовую ветвь — то, что нельзя сделать даже с помощью муш­кета».           

Для боя они выбирали возвышенные площадки с дву­мя плоскими камнями на краях, так, что стоять на каж­дом мог только один человек. Каждый противник вста­вал на 'камень с тремя кремниевыми снарядами для метания и еще тремя для нанесения ран и палкой «ма-годо». Сначала они перебрасывались камнями, не отры­вая при этом ступней от глыб, потом спускались на землю и принимались драться палками, а в левой руке у них было по острому камню. Побежденный кричал «Гама! Гама!», что значит «Хватит» и они дружески расходились. Перед боем они испрашивали разрешение у файкана — жреца.

«У этого народа никто не назывался мужественным, кроме тех, кто был непобедим».

«Мы знаем, что, когда они грабили города,— сооб­щает Торрйани,— они всегда щадили женщин и не вхо­дили в молельни — «альмогарен».

И еще у них бьиа игра — взбираться на самые высо­кие вершины со стволом дерева на спине.

«Жители Гран-Канарии связывали свою жизнь толь­ко с одной женщиной, а вовсе не женщина брала себе пятерых мужей, как пишет испанец Диего де Мухан, что совершенно противоречит обычаям варварских на­родов и является инстинктом грубых животных, ибо чувство любви, данное природой ради продолжения рода, возбуждает в мужском начале ревность, не пере­носящую никакого общества в этом деле».

Де Мухан — единственный автор, который в своем произведении в 1550 году приписывает канарцам обы­чай полиандрии. Абреу де Галиндо объясняет это тем, что Мухан спутал остров Пальма на Канарских остро­вах с Пальмой на островах Балеарских в Средиземном море и приписал пальмцам балеарский обычай.

И вот еще одно свидетельство об искусстве строи­тельства плавательных средств. Приводим его дослов­но: «Они рыбачили с помощью шнура из кишок и крючка из козьих костей и делали сети из кустарников и паль­мы — четырехугольные и на длинном лине. Делали они и лодки из драконового дерева, выдалбливая его цели­ком, а якорь был из камня, плавали с парусами из пальмовых листьев и веслами вдоль берегов. Иногда заплывали со злым умыслом — пограбить — на Тене­рифе и Фуэртевентуру».

Умерших хоронили так. Мазали тело соками трав и маслом на солнце, чтобы такими ароматическими сред­ствами предохранить ткани организма от тления. Потом заворачивали в дубленые шкуры и прислоняли к стенам в пещерах.

Был и другой способ — хранить умерших в гротах между камнями и потоками застывшей лавы. С помощью удлиненных камней они создавали над телом пирамиду, следя, чтобы голова глядела на север.

«И был третий способ, который они заимствовали у жителей Майорки, приходивших к ним на судах,— клали тело в ящик из Канарской сосны и закапывали в землю. И всегда заботились, чтобы ноги были к югу».

Об интересных параллелях в обычаях захоронения канарцев и других народов написано несколько деталь­ных исследований. Мы сделаем их предметом нашего особого внимания.

За несколько лет до того, как Бетанкур высадился на островах, число рождавшихся жителей превысило коли­чество умиравших. «И так много стало людей, что уро­жая не стало хватать. И решили всех первенцев в то время убивать. Это было жестоко, но необходимо, ибо, чтобы спасти целое, нужно пожертвовать частью».

Почему острова назывались «Счастливыми»? Тор­рйани дает свою трактовку названия. «Живут здесь дольше, чем в других странах, из-за мягкого климата ;и доброй пищи. В прошлом, 1591 году умерло два чело­века. Одному, Хиуррону, было 140 лет (с Канарии), другому, Камачио,— 137 лет (с Лансароте). Последний за семь лет до смерти родил сына, и у него два брата сейчас, одному сто лет, а другому восемьдесят, оба выглядят молодыми». Живут они дольше европейцев потому, продолжает хронист, что мало едят, только гофио — ячмень с водой. Пьют верблюжье молоко — хорошее средство против многих болезней и сохраняют себя поджарыми, бодрыми и подвижными. (Верблю­дов, которых на островах не было, завезли с континен­та уже в эпоху Торрйани.)

Большой интерес представляют сведения, собранные Торрйани о жителях острова Гомера.

«Это были воинственные люди, высокие и мало забо­тящиеся об одежде, поклонялись они идолам. Среди них были такие великаны, что один из них однажды пры­гнул в воду и так сжал хищную рыбу, что та испустила дух. С детства они учили своих детей отбивать рукой шары из глины, которые метали друг в друга. Впослед­ствии переходили на камни и копья».

Одежда их была примитивной — лишь бы при­крыть наготу, голову венчала повязка красного цвета. Краску добывали из местного дерева «тайнасте», она шла на изготовление женских косметических средств.

Они признавали бога в виде волосатого человека, называя его Хиргуан. Примечательно, что вскоре после появления на горизонте судов нормандских и кастиль­ских конкистадоров оракулы принялись уверять насе­ление, что волосатые божества — не друзья, а враги жи­телей Гомера. Все объяснялось просто: слишком похо­жими на них оказались сподвижники Бетанкура...

Каравеллы с белыми парусами, которых канарцы приняли за огромных невиданных птиц, доставили на остро­ва бородатых и волосатых солдат. То была как бы репе­тиция высадки Кортеса в Новом Свете...

Теперь об островитянах с Ферро.

Они были самыми дикими из всех жителей архипе­лага. Питались жареным мясом и рыбой, тростниковыми корнями — это их хлеб. Одевались в шкуры до пят, носили длинные волосы. Спали на циновках из папорот­ника. В жены могли брать любых женщин, кроме мате­рей. Ворам выкалывали глаза, а тюрьмы были подзем­ными. Мужчины почитали мужское божество Эраорухан, женщины женское — Монейба. Оба, по их представле­ниям, обитали на высокой горе.

«За сто лет до прихода Бетанкура местный житель Ионе предсказал, что, когда он превратится в прах, из-за моря придет белый человек Эфанованхан, который обратит их в свою веру. Так оно и получилось. Появи­лись корабли с белыми парусами, их приняли за богов и не сопротивлялись им»,— писал Торриани.

И, наконец, о населении Пальмы.

«Это были белые и толстые люди, которые, как говорят, вместе с жителями Гомера и Ферро происходят от одного и того же народа, они были идолопоклонни­ками, почитали бога в виде собаки — Хагуанрана. Женщины у них такие же смелые, как и мужчины, дра­лись палками и камнями. Умирали от меланхолии и безразличия к болезням. Заболевая, они говорили, что хотят умереть. Их клали в пещеру, ставили рядом молоко и замуровывали выход».

Хроники, которые мы прочитали, приоткрывают завесу загадочности над Канарскими тайнами и позво­ляют нам перейти к гипотезам о происхождении жителей архипелага.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ПРИКОСНОВЕНИЕ К РАЗГАДКЕ

Белая шапка вулкана Эль-Тейде, видная в хорошую погоду с марокканского берега, многим кажется зага­дочным великаном, поднявшим седую голову над бирю­зовой гладью окена. Тех, кто вышел на пустынный берег Атлантики в неизвестный год неизвестного века и кому было суждено населить необитаемые острова, еле видные на горизонте, вряд ли одолевали романтиче­ские мысли о белоснежной горе-великане, похожей издали на гиганта старца. Им нужна была новая родина, новое и спокойное место под солнцем.

Кто были эти люди? Когда это было?

В этой части нашего рассказа будет много вопросов. И некоторые из них пока что останутся без ответа.

Глава 1. ПОТОМКИ ВАНДАЛОВ?

За племенами, известными под общим назва­нием «вандалов», закрепилась дурная слава. Это неуди­вительно, ведь их история дошла до нас из уст их врагов и их жертв, и тут вряд ли можно ожидать беспристраст­ности. Действительно, во что бы превратилась история царствования Людовика XIV, если бы ее рассказали протестанты? Сами же вандалы не оставили нам ни одного слова в свое оправдание.

В распоряжении сегодняшних историков имеются два основных литературных источника — труды Прокопия Цезарийского и епископа Виктора Витенского из Бизацены. Краткая история вандалов в Африке нуж­на нам, чтобы понять теорию, выдвинутую немецким писателем и историком конца прошлого — начала наше­го века Францем фон Лёэром.

...Их племена высадились в Африке после многовеко­вых странствий. Выйдя из Прибалтики, они в I веке до нашей эры осели на берегах Одера и Верхней Вислы. Во II веке нашей эры они составляли уже две группи­ровки — силингов и асдингов. Еще через два века они  воссоединились на Рейне, там же появились еще две группы племен — аланы и свевы. Осенью 409 года они пришли в Испанию и вскоре захватили весь Иберийский полуостров.

В 416 году римляне натравили на Испанию вестготов Валлии, которые уничтожили силингов и большинство аланов. Уцелевшие племена скоро смешались с асдин-гами.

Все, кто остался жив, устремились на юг полуостро­ва, захватив Картахену и Севилью. Мощный флот позво­лил им обследовать близлежащие острова. И, конечно, их манил африканский берег, видный на горизонте. В начале V века, при короле Гинзерихе, умело сыграв­шем на смутах в римской Африке, вандалы приступили там к обширным захватам. Правда, им долго не удава­лось взять Карфаген и Цирту (Константину).

Гинзерих умер в преклонном возрасте в 477 году, и к этому времени империя вандалов в Северной Афри­ке достигла наивысшего расцвета. В 532 году византий­ский император Юстиниан, заключив мирный договор с персами, решил начать войну против вандалов. Борьба была долгой и кровопролитной. Вандалы, объединив­шись с некоторыми берберскими племенами, ожесто­ченно сопротивлялись войскам Юстиниана. Но через год война против вандалов закончилась. Начались пресле­дования.

Такова вкратце история вандальского царства в Се­верной Африке, рассказанная Прокопием Цезарийским.

Теперь обратимся к произведениям Франца фон Лёэра.

Когда вандалы обосновались в Северной Африке, избрав Карфаген центром своего государства, Северо-Западная Африка была им недостаточно хорошо известна. После победы войск Юстиниана под командованием Белизара они ушли в Атласские горы и после тяжелых стычек с берберскими племенами вышли к побережью Атлантики. Разведчики доложили, что путь назад отре­зан, за горами — пески Сахары и отряды неприятеля. Стояла солнечная погода. На горизонте была отчет­ливо видна снежная вершина огромной горы. Беглецы построили баркасы и переправились на острова...

В распоряжении историков нет ни одного документа, который прямо подтвердил бы этот факт. Но есть кос­венные свидетельства. В середине прошлого века эти места изъездил немецкий географ Герхард Рольфе.

К югу от Сеуты он натолкнулся на древнегерманский могильник: «Своеобразно выглядят здесь маленькие хол­мики, сделанные руками человеческими,— точно такие же,   как у нас  в Люнебурге».  Такие могильники мог оставить только народ, долго живший здесь, справедли­во отмечает Рольфе. Двигаясь дальше на юг, путешест­венник заночевал в  одном селении,  жители  которого говорили на шлух — диалекте берберского языка. «Это была последняя деревня, где я встретил жилища бер­берского типа. Чем дальше на юг, тем больше поражал­ся я постройкам из камня. Они выглядели как малень­кие укрепленные замки. Понятно, все они нужны были вандалам, чтобы отражать нападки местного населения». В таком укреплении свободно могли жить 4—5 семей. Они сделаны из крупных каменных глыб, с воротами, которые  связаны  с  внешним  миром  поднимающимся мостом. Имеется резервуар для хранения и сбора воды, сделанный из сцементированных каменных глыб.

Какому народу принадлежали эти селения, выст­роенные на Атлантическом побережье под сенью аргановых деревьев? — задается вопросом Рольфе и сам же находит ответ: речь идет не о большом народе, несом­ненно, вандалах, а о группе людей, потерявших связи с соплеменниками. Отсюда, с побережья, они могли перебраться на острова. Прокопий сообщает, что он слышал рассказы о пустынной стране, где жили люди со светлой кожей, которые ушли в Ливийскую пустыню, а затем и дальше, в Марокко...

В одной из своих работ — «Канарской книге» — Лёэр делает пять выводов, касающихся возможного присутствия вандалов на Канарских островах.

1. Часть народа, в основном представителя коро­левского рода, бежали после падения их империи в Марокко и жили там некоторое время.

2. Вероятно, они жили на северо-востоке страны на широте Канарских островов, где и оставили могиль­ники.

3. Они определенно шли на Канары и принесли в языке немало берберских элементов или же нашли острова берберизованными, заняли их и смешались с частью берберов, подчинив остальных.

4. Эти миграции происходили до или сразу после прихода арабов в Марокко, но без малейшего смешения арабов с вандалами.

5. Со времени прибытия на острова вандалы оставались там совершенно изолированными, отстали в куль­туре, забыли железо, разучились делать корабли, их язык закостенел, а обычаи христианства совсем исчезли.

Лёэр не остановился на умозрительных заключениях и пошел дальше. В книге «На Канарские острова» он пишет, что черепа многих канарцев не только напоми­нают берберские, но и похожи на черепа германцев.

Но к какому германскому племени они принадлежа­ли? Автор пытается ответить на этот вопрос с помощью лингвистики. Когда испанцы спрашивали гуанчей, кто они, те отвечали «wandhs» — отсюда и пошло «гуанч», а при образовании множественного числа получи­лось «wandhi». Канарцы на острове Пальма называли свою родину «Bene — Ноаrе», а так как при передаче возможны изменения гласных и согласных букв, пишет Лёэр, то получается «Vend — Ноаnt» — по-готтски «до­ма». Остров Гомера можно представить как «Gomohoam», то есть «дом мужчин» или «мужество». Названия коро­лей вандалов — «arting» мы видим на Канарских остро­вах в слове «артеме» — «правитель».

Трудно сдержать улыбку при чтении подобных линг­вистических «сравнений» из области компаративной лингвистики. Некоторые оппоненты Лёэра еще при его жизни приводили целые параллельные списки слов из языка гуанчей и китайского, кечуа Южной Америки, гуронов Северной Америки. На полном серьезе француз Ковэ в нашумевшей книге «Берберы в Америке», вышед­шей в Алжире в 1930 году, ищет параллели в языке канарцев и коренного населения Парагвая, основываясь лишь на том, что в этой стране живет несколько племен под названием «гуанчес»... Аналогичным образом можно искать родственников африканских племен бороро (часть народа фульбе) в бразильской сельве, где живет племя с таким же самоназванием.

Единственным, пожалуй, зрелым заключением в рабо­тах Лёэра стало упоминание о черепах, сходных с гер­манскими. Но речь тут совсем о другом. Их относят к людям кроманьонского типа, жившим, по некоторым предположениям, на островах. К этому сюжету мы вернемся ниже.

Несколько слов о датировке. Несомненно, отдель­ные беглецы-вандалы могли укрыться на Канарах в V веке. Но они не могли оказать значительного влияния на антропологический тип жителей и их культуру. Метод радиокарбонной датировки выявил куда более древние пласты истории, где нужно искать корни канарцев Впрочем, у Лёэра есть одна интересная мысль — о том что острова были берберизованы, когда туда пришли ван­далы. Это намного ближе к истине.

Глава 2. СЫНЫ АТЛАНТИДЫ?

Вопрос о том, являлись ли Канарские острова частью затонувшего материка, описанного Платоном, не входит в нашу тему. Доказать это — удел геологов, палеонтолов, вулканологов и других представителей естественных наук, занимающихся поисками исчезнув­шего материка. Наша цель — выяснить, насколько давно закрепилась за историко-культурной областью Северо-Западной Африки и примыкающими к ней Канарскими островами название «атланты». Среди советских афри­канистов эту тему достаточно детально затронул в книге «Из истории этнокультурных контактов Африки и Эгеи-ды» кандидат исторических наук Ю. Поплинский.

История «сахарской Атлантиды» началась с фанта­стического произведения. В 1919 году вышел роман Пьера Бенуа «Атлантида», разошедшийся большим тира­жом. Сюжет его таков. Двое французских офицеров, затерявшись в пустыне, после долгих странствий попа­дают в оазис, где высится величественный замок из огромных каменных глыб. Уставших путников встречает их соотечественник, попавший сюда раньше. Он пока­зывает им внутреннее убранство замка, роскошную библиотеку, а главное — хозяйку дворца. Оказывается, что это владычица знаменитого народа атлантов — Антинея.

П. Бенуа поместил свою Атлантиду в пустыню, среди скал горного массива Ахаггар. Видимо, он знал об от­крытиях в Сахаре, был в курсе безуспешных поисков легендарного материка... Публика приняла роман с вос­торгом.

Прошло восемь лет. Экспедиция французского ар­хеолога де Пророка проводила раскопки в Западном Ахаггаре, неподалеку от Абелессы, как раз в тех мес­тах, где разворачивается действие романа. Среди зане­сенных песком скал де Пророк натолкнулся на развалины древних сооружений, среди которых особо выде­лялся могильник, возведенный из огромных каменных глыб. Неподалеку был монумент, откуда достаточной длины колоннада вела к храмовому сооружению. В зад­ней стене храма имелся вход в гробницу. В полу, зама­скированный кожаным ковриком, был вход в подземный склеп, где находилась могила высокопоставленной особы женского пола. Инвентарь гробницы поражал великолепием — каменные украшения, статуэтки време­ни палеолита Сахары, страусовые перья, а главное — золотая монета, которую можно было точно датировать. Она относилась к эпохе римского императора Флавия Валерия Константина I /306—337 г. н. э./. Значит, захо­ронение было доарабским.

Тут же вспомнили роман Бенуа. Историческая реаль­ность переплелась с фантастикой.

Пережив первое волнение, ученые попытались дать объяснение, находкам. Всплыла недавно открытая легенда туарегов племени кель-ахаггар о своей знамени­той прародительнице Тин-Хиннан.

Дочь вождя Тин-Хиннан, берберка знатного проис­хождения, изгнанная из страны вместе со служанкой Такамат, пришла в Ахаггар и стала родоначальницей благородного племени кель-ахаггар, а Такамат — праро­дительницей вассального племени имрад. Героиню ле­генды туарегов ученые отождествили с неизвестной владычицей, обнаруженной археологом бароном де Пророком.

Так роман Бенуа, находки де Пророка и легенда о Тин-Хиннан породили парадоксальную цепочку из художественного вымысла и научных фактов, которая помогает пролить свет на историю сахарских народов.

У ученых возникло несколько вопросов. Почему в захоронении обнаружены следы высокой культуры, не свойственной другим сахарским народам? Почему эти следы исчезают впоследствии? «Поэтому,— пишет Ю. Поплинский,— сколь бы фантастической не пока­залась бы сама мысль об участии легендарных атлантов в африканской истории, отвергать ее без проверки кажется опрометчивым. Не исключено, что доля истины в ней есть».

Естественно, никто не станет связывать владычицу Абелессы с царицей атлантов П. Бенуа. Так же мало оснований искать Платонову Атлантиду именно в Сахаре. Но если предположить, что и античные авторы, и научная традиция нового времени, и сам П. Бенуа подразумевали под атлантами некий восточно-средиземноморский на­род,  генетически связанный с греками   (точнее, эгейцами конца III — начала II тысячетелия до нашей эры), то эта версия может иметь право на существование. Вспомним, где размещала греческая мифология ат­лантов — великанов Атласа, державших на плечах не­бесный  свод? Именно   на  крайнем  западе  греческой Ойкумены — в   Сахаре,   у   побережья   Атлантического океана. Ливийские племена Атласских гор долгое время носили имя атлантов — «детей Атласа». Что же касается атлантов  Платона,  то и  они имели  непосредственное отношение к Африке. В диалоге «Тимей» Платон заяв­ляет, что власть царей Атлантиды простирается и на Ли­вию до Египта, и на Европу до Тиррении. Если принять во внимание последние находки археологов на острове Санторин, то можно считать атлантов Платона одним из эгейских или доэгейских народов. Правда, это пока гипотеза. Но как связать вышеизложенное с судьбами населения Канарских островов? Мы увидим это в следую­щих главах.

Глава 3. ЧТО ГОВОРЯТ АНТРОПОЛОГИ

Проблема изучения коренного населения Ка­нарских островов имеет свою длинную, интересную, но чрезвычайно запутанную историю. Как справедливо отмечает известный антрополог член-корреспондент АН СССР В. П. Алексеев, неполнота доказательств и умозрительный характер самой гипотезы происхож­дения гуанчей оставляли много неясностей и толкали исследовательскую мысль в самых различных направле­ниях. В результате материалы по коренным популяциям островов часто использовали для подтверждения мало­вероятных концепций. Однако сама эволюция этих взгля­дов интересна и поучительна, так как она показала трудности изучения смешанной этнической группы, со­хранившейся в условиях островной изоляции, в то вре­мя как центр распространения находился в другой об­ласти.

Французский ученый Ами первым обнаружил сходство черепа древнего канарца с откопанным в 1808 году кроманьонским черепом. Раскопки последующих лет на острове Тенерифе показали, что население его было далеко не однородно. Проблемой занялся француз­ский атрополог Рене Верно. У него имелся богатый материал, собранный его соотечественниками — консу­лами и учеными С. Бертло и Б. Сен-Венсаном. И хотя объем краниологических исследований не был достаточ­ным для глубоких выводов, Верно все же выдвинул следующую гипотезу.

В верхнем палеолите на Иберийском полуострове появляются представители рода «гомо», вытесняющие неандертальцев. Это кроманьонцы, проникшие в Европу из Азии 40 тысяч лет назад. Другая волна их заселила Африканский континент. И ископаемый человек из Ротовы (Валенсия) был первым представителем евро­пеоидной расы, проникшим из Африки на Канары, где сохранился и поныне, правда, с примесью элементов, характерных для более позднего населения Испании. Антропологические типы на островах Верно описал так.

Первый — классический кроманьонский тип — представлен почти на всех островах (квадратное лицо, глубоко посаженные глаза под тяжелыми дугами, низкие орбиты, тяжелый подбородок, светлые волосы, голубые глаза). Р. Верно и М. Фюсте отмечают, что этот тип ближе к «Мехта Афалу» — типу доисторического насе­ления Северо-Западной Африки, чем к европейскому варианту.

Второй — берберский тип — люди атлетического сложения, доликокефалы, обнаружены в основном среди солдат тенерифского гарнизона. Ученый считал его се­верным вариантом средиземноморского типа. Харак­теристики Верно для этого типа совпадают с данными итальянского антрополога африканиста Биасутти для берберов.

Верно считает, что именно к двум этим типам отно­сились первые переселенцы.

Третий — типы восточный и арменоидный — долико- или мезокефалы, нос с горбинкой, миндалевидные глаза. Встречаются на отдельных островах.

Четвертый — нордический тип — светлые волосы, иногда с пепельным оттенком, голубые глаза, розовая кожа. Появился он, вероятно, позже всех, Верно пред­полагает здесь связь с Северной Европой. Ученый еще не знал тогда, что не только Северная Европа, но и Севе­ро-Западная Африка была в древности областью рас­пространения блондинов.

В трудах более поздних исследователей отрицаются некоторые из антропологических типов на островах, так как новые наблюдения вносили коррективы в создав­шуюся антропологическую картину населения. Основы­ваясь на изучении огромной коллекции костяков, австрий­ская исследовательница И. Швидецки отвергла гипотезу об арменоидах и негроидах на островах и сократила количество типов до двух. Она решила проверить казав­шиеся ей сомнительными данные англичанина Хутона о негроидах. В муниципальном музее Санта-Круса она нашла 17 черепов, ранее считавшихся негроидными. Выяснилось, что это черепа гуанчей. Как же могла воз­никнуть мысль о негроидах? Вопрос разрешался просто. Хутон покупал черепа у местных жителей по 5 песет за штуку, а те выкапывали скелеты с негритянского кладбища возле плантаций, где раньше работали негры, приехавшие с материка...

Итак, современные исследования позволяют заклю­чить, что среди канарцев выделялись два типа — один узколицый средиземноморский, а другой более широкий, с более низкими орбитами, выраженными надглазничным рельефом, сходный с типом мезолитического населения Северной Африки. Результаты исследований крови и кра­ниологических наблюдений последних десятилетий под­вергают сомнению «кроманьонскую теорию» заселения островов непосредственно с Иберийского полуострова. К  тому же  обследование испанскими  учеными групп крови показало, что фенотипы группы АВО в сериях Канарских   островов   схожи   с   таковыми  у  населения Северной   Африки.   У   81   мумифицированного  гуанча и у 191 жителя Гран-Канарии отмечены группы крови системы АВО. Это близко к данным по марокканскому Атласу. Можно добавить, что группа О — отличитель­ная черта жителей Канарских островов. У современного населения   она,   правда,   не  столь  часта.   Наблюдения показали, что у жителей Атласских гор также есть груп­па О. Впрочем, она там не так распространена, как у на­селения Канар, но ведь горы не являются таким мощным изолятом, как острова! Высоко процентное содержание группы О у басков и жителей Западной Ирландии.

Своеобразное подтверждение гипотезы о заселении островов выходцами из Северной Африки — данные о цвете кожи и волос канарцев. Еще Эспиноса писал: «Цвет кожи жителей юга Тенерифе темный от смеше­ния крови или от климата, ходят они почти голые. Но на севере цвет их светел и нежен, волосы длинные...» Позже Р. Верно отметил в Марокко множество людей со светло-коричневыми волосами и светлыми глазами. Он указал, что черные прямые волосы преобладают у восточных берберов, вьющиеся и курчавые там, где происходит явное смешение с негроидами, а у западных берберских популяций светлые волосы встречаются даже чаще, чем светлая кожа, особенно в детском возрасте. У многих североафриканских племен окраска волос изменялась и превращалась из светлой в темную в тече­ние целых исторических периодов из-за смешения с чужеродными племенами.

Ближайшая к Канарам область распространения блондинов — Марокканский Атлас и особенно при­брежные районы Рифа — в древности была еще обшир­нее. Блондины, прийдя отсюда на Канары, смешались с уже прибывшими туда брахикефалами, образовав гибридный долихокефальный тип с широким лицом, крупной фигурой, светлой окраской кожи и коричне­выми волосами.

Вот вывод В. П. Алексеева: множество светлых индивидов в населении Северной Африки задолго до прихода вандалов и живучесть «блондизма» позволяют рассматривать светлое население Канарских островов как западную ветвь той самой «ливийской расы», кото­рая изображалась на картинках эпохи Нового Царства. Иными словами, это составная часть западносредиземно-морской группы племен, куда входят берберы.

Но откуда появились в Африке светлокожие персо­нажи древнеегипетских барельефов?

Глава 4. ВСЛЕД ЗА «НАРОДАМИ МОРЯ»

...Они были не только на фресках Древнего Египта, но и на наскальных рисунках Сахары — белые наездники на колесницах. И они не похожи на хороню известных гиксосов, вторгшихся в Египет и 1200 году до нашей эры и осевших в Киренаике. Одежды, оружие и доспехи, тип колесниц и, наконец, физический облик не оставляют сомнения, что это пришельцы с севера — из районов восточного Средиземноморья. Человеческие фигуры, сложенные из двух сходящихся вершинами треугольников, можно отнести к эгейскому искусству второй половины II тысячелетия до нашей эры. Речь идет о походах «народов моря» в конце XIV века до нашей эры. Именно тогда крупные военные отряды из Эгейского бассейна вторглись в Ливию и Египет.

Правда, есть и предположение, что в состав «народов моря» входили воины из района Атласа. Некоторые ученые отмечают, что имена лебу и их вождей тождест­венны именам нумидийцев классического периода. Во всяком случае, именно они, пишет в книге «История Се­верной Африки» Ш.-А. Жюльен, дали имя Ливии и во главе разнородной коалиции техену и индоевропейцев сыграли важную роль в истории Египта.

Первым египетским фараоном, одержавшим не­сколько побед над пришельцами, был Мернептах (1251 — 1231 гг. до н. э.). Известие об этом донесли надписи в храмах. Но племена «народов моря», успев достаточно смешаться с местными ливийскими племенами, еще до­вольно долго продержались в Египте, пока армия Рамзеса III не нанесла им сокрушительное поражение в районе сегодняшнего Эль-Аламейна в 1200 году до нашей Эры (1189-й — по другим данным). Но и после этого фараон вынужден был поселить их в дельте, где они и жили, не признавая ничьей власти.

Если внимательно изучить наскальные рисунки Са­хары, можно проследить некоторые маршруты, которыми уходили «люди колесниц» в глубь Сахары. Некоторые из них, растворяясь постепенно в местном населении, дошли до Нигера. А остальные группы?

...О них всегда говорили: «Таинственные, загадоч­ные, непознанные...» И в этих эпитетах нет преувели­чения. Нам действительно не известно пока, откуда они пришли, каков их конец. Речь идет о гарамантах, которых знали Геродот и Тацит, Помпоний Мела и Сене­ка, Лукиан и Страбон. На русском языке имеются немно­гочисленные работы, в той или иной степени затраги­вающие гарамантскую проблему. Прежде всего это книга Ю. Поплинского «Из истории этнокультурных контактов Африки и Эгейского мира» (Москва, 1978 г.); работа А. Дридзо «Гараманты» в сборнике «Страны и народы Востока» (Москва, 1969 г.). Ю. В. Поплинский склонен считать, что общность гарамантов образовалась именно благодаря «народам моря», а вернее, смешению их с местными автохтонными племенами.

Культура гарамантов, живших в древности на просто­рах еще не высохшей до конца пустыни, была ливо-берберской в своей основе, с элементами, занесенными из Эгейского мира. А их антропологическая характери­стика определена Г. Паче, итальянским ученым, как ливо-берберская структура с вкраплениями негроидных элементов — то есть практически то же, что и древнее население Канарских островов.

В последние годы ученым удалось несколько прояс­нить этнический состав «народов моря». Среди них были ахейцы, данайцы, сарды, ликийцы и, конечно же, давно известные древним египтянам критяне — «кефтиу». Все они значительно повлияли на антропологическую и языковую среду Северной Африки, и, что вполне есте­ственно, сюда оказались включенными Канарские остро­ва. Австрийский канаровед Д. Вельфель рассматривал все страны Средиземноморья (Северная Африка, Пире­нейский полуостров и Канарские острова) как тесно спаянное культурно-историческое единство с сильно раз­витыми, начиная с эпохи неолита, этно-культурными связями.

Поэтому участие потомков «народов моря» в форми­ровании Канарского этноса представляется ученым весь­ма правдоподобным и достаточно убедительным. Чуть позже мы еще вернемся к доказательствам этого род­ства в области материальной и духовной культуры древних канарцев. Поищем и тот народ, которому обя­заны канарцы многими своими обычаями.

Глава 5. В ПОИСКАХ ЯЗЫКОВОГО СУБСТРАТА

С проблемой этногенеза обитателей Канар­ских островов тесно связан вопрос о происхождении их языка. Еще первые хронисты архипелага на основании некоторых записанных ими фраз местного населения пы­тались отождествить его с берберским языком. Дж. Глзс, который долгое время жил в фактории в Южном Марокко, считал несомненным родство языка канарцев с бер­берским диалектом шлух. Вот несколько убедительных примеров.

   

Глэс справедливо критикует многих испанских ав­торов, которые произвольно искажали Канарские слова, «подгоняя» их под испанский язык. О языке жителей Тенерифе он говорит: «Он значительно отличается от наречий других островов своей гортанностью» (кстати, книгу Глэса о Канарских островах до сих пор любят и помнят на архипелаге. Судьба ее автора трагична. Его вместе с семьей убили взбунтовавшиеся матросы по до­роге с островов в Англию в конце 60-х годов XVIII века...).

А вот некоторые добавления к списку, предложен­ному Глэсом. Нижеследующие пары слов собрал англий­ский географ прошлого века Причард.

   

Английский археолог и языковед Дж. Эберкромби считал, что язык гуанчей возник из ливийского (прото-берберского) языка. Ученые предприняли также попытку лексикостатического исследования языка гуанчей с точки зрения его отношения к берберскому языку. Весь сло­варный состав разделили на три иерархически располо­женные группы: 1) слова, берберские по форме и семантике; 2) слова, берберские только по форме; 3) слова, семантика которых необъяснима с точки зрения совре­менного берберского языка. Созданная на основе этих данных таблица дала сведения о процентном содержа­нии берберских элементов в языке гуанчей и о лекси­ческих различиях между разными островами архипелага.

Оказалось, что берберский элемент преобладает в лексике островов Ферро и Пальма, в меньшей мере на Гран-Канарии. На островах Лансароте и Фуэртевентура было зарегистрировано лишь 23 процента слов берберско­го происхождения, на Тенерифе — 25, на Гомера их не было найдено вообще. В то же время на Тенерифе и Го­мера встретились слова неизвестного происхождения. По мнению Эберкромби, эти незнакомые элементы тоже вос­ходят к одному из берберских диалектов и к тому же име­ют некоторые аналоги в древнеегипетском и коптском, а из живых — в языке хауса, Нигерия.

Французский лингвист Марси находит в языке гуан­чей отчетливые параллели с древнеегипетским языком. У гуанчей было прилагательное gerag. Gorad. Kerak. korak. Эти две последние формы с оглушением буквы «g» оз­начали «знатный», «знатного рода». Таких слов нет в сов­ременном берберском языке, кроме туарегов, у которых есть глагол «gureg» — «жить в полной свободе». Речь может идти о заимствованиях из древнеегипетского язы­ка «grg» — «повышать», «разводить», ведущих к понятию «быть на высоком месте».

Все эти данные свидетельствуют прежде всего о том, что островные наречия канарцев, с одной стороны, сами по себе не представляли лингвистического единства (по крайней мере, на нынешнем этапе их изученности), а с другой стороны, несводимы к общему знаменателю с бер­берским языком. Поэтому берберский элемент в наречиях канарцев было бы правильнее объяснить как суперстрат, а не как признак генетического родства...

Аналогичных выводов придерживается и крупнейший французский семитолог А, Бассэ, отказавшись признать тождество языка канарцев и берберского. Даже самые новые исследования, например, работу Д. Вельфеля «Проблемы связи языка гуанчей и берберского», он при­знавал совершенно разочаровывающей. Л. Винер, зани­мавшийся проблемой лингвистической интерференции и, в частности, влиянием арабского языка на африканские, отмечал некоторое сходство слов языка канарцев со сло­вами языка мандиго Западной Африки. Однако приводимые им фактические данные не позволяют судить, за­имствование ли это, генетическая связь, или — что более всего вероятно — случайное совпадение. Гипотеза Эберкромби, так смело этимологизировавшего неизвестный элемент в языке канарцев, пока не подкреплена серьезны­ми фактическими данными.

Имеются сведения, говорящие о высокой взаимопро­никаемости наречий различных островов. Так, еще в 1493 году, когда Алонсо Фернандес-и-Луго после захвата Гран-Канарии планировал подчинить остров Пальма и послал на него гонца из числа местных жителей, тот прекрасно понял язык жителей Пальмы.

Согласно общепринятому мнению, население Север­ной Африки еще в глубокой древности говорило на язы­ках семитской подсемьи. Несмотря на то, что результа­ты исследований ограничены, сходство берберского язы­ка с египетским и семитскими сейчас почти никто не оспаривает, и во всех классификациях берберский язык причисляют к семито-хатитской семье. Хотя берберский язык в его современном состоянии представлен чуть ли не тремястами диалектами, он являет собой несомненное лингвистическое единство. Поэтому африканцы могут без труда понять кабильский диалект, точно так же как берберы оазиса Сива (Египет) понимают речь бербер­ских племен Среднего Атласа и Марокко.

Язык канарцев ко времени испанского завоевания был лишь в незначительной степени берберизирован и включал большой процент слов неизвестного происхож­дения. В диалекте африканцев и других современных диалектах   Марокко   тоже   имеется определенное   на­следство несемитских слов, например, в названиях расте­ний, оканчивающихся на — nthi — nti: iminthi (ячмень), shinti (рожь). Похожие слова были отмечены в индоев­ропейских языках Северного Средиземноморья — гре­ческом и албанском. И хотя многие зерновые культуры известны в Северной Африке с очень древних времен, подобные слова все же принадлежат к основному сло­варному фонду. Это явные заимствования у пришельцев с севера.

Можно предположить, что в эпоху Карфагена какая-то волна переселенцев дошла до Канар и принесла с со­бой ливийскую письменность, образцы которой сохрани­лись в виде наскальных надписей. На такую мысль на­талкивает следующее.

Если бы северо-африканцы переселились на Канары после вторжения римлян или арабов, диалекты канарцев не смогли бы в столь короткий срок отдалиться от бер­берского. В то же время найденные в странах Магриба ливийские и нумидийские надписи выполнены знаками разных систем. Их пробовали расшифровать с помощью современного берберского языка, но все попытки ока­зались совершенно напрасными. Значит, переселенцами могли быть и не берберы, а берберский элемент занесен значительно позже, либо берберский язык тогда колос­сально отличался от существующего ныне.

Несмотря на всю зыбкость, гипотеза о том, что древнеберберский язык сохранился на Канарах, остается тем не менее наиболее обоснованной. Это значит, что когда в XV веке острова «окончательно открыли» европейцы, або­ригены говорили на языке, давно исчезнувшем на Аф­риканском континенте. Следовательно, язык канарцев следовало бы рассматривать в кругу «мертвых», а не ныне существующих языков. А испанский суперстрат (более поздние влияния) сделал лексику канарцев еще более не­узнаваемой...

Оговоримся, что рассуждения о языке канарцев се­годня ведутся по-прежнему на уровне, весьма далеком от подлинно научного. Ведь до сих пор не создано сколь­ко-нибудь удовлетворительного описания языка, не со­ставлены словари, даже приблизительно отражающие лексический состав языка. Правда, французскому уче­ному Сабену Бертдо удалось в середине прошлого века собрать на основе хроник и других источников более ты­сячи слов древнего Канарского языка и составить глосса­рий (200 существительных, 38 числительных, 467 топони­мов и 242 имени собственных). Но этого явно не доста­точно.

Воспользовавшись накопленными данными, Д. Вель-фель провел сравнительное исследование некоторых слов, относящихся к религиозной терминологии, из языка ка­нарцев и берберов Северной Африки.

Слово akoran обозначало «высшее существо» на Гран-Канарии и Тенерифе. Иногда встречалось сло­во akoran, но это могло быть ошибкой, так как часто пу­тали берберо-канарский префикс — а — с материковым берберским — аl —. Все источники единодушно переда­ют значение этого слова как «бог», «высшее божество». Дж. Глэс, С. Бертло и А. Бассэ первыми идентифициро­вали его с шлухскими словами и словами жителей мес­течка Савия.

Слово mепсеу (menzеу) дошло до нас в различных вариациях и везде обозначало одно и то же — «пра­витель», без малейших ссылок на божественность. Дж. Эберкромби нашел для тепгеу параллель в бер­берском amenzu — «древнейший в семье». Полностью же совпадает с Канарской формой шлухское етепгау — «ранний», «раннеспелый», имеющее и значение «князь».

С редким единодушием все источники передают напи­сание и значение слова at-uhukanak (acahukanak) — «высший». Дж. Эберкромби выводит его из akanek у племени зенага — «властелин дождя». Но более прием­лемым кажется предположение знатока североафри­канских языков француза Правотелля, который нашел подходящее слово с соответствующим значением в диа­лекте сенеда.

Слово at-uhukaran — «великий» — Эберкромби срав­нивает с похожим словом на поддиалекте тайток ахаггарских туарегов, означающим «быть толстым, необъят­ным».

«Небо», «бог» — akoman, ataman у канарцев более всего соответствует слову «молния» у племени сус. Akoman напиминает слово катти в языке фула и сонинке, распространенных в странах Западной Африки, и, по всей видимости, является заимствованием у северных соседей... Подходит и индо-иранское слово asman — «не­бо», но это не подтверждается пока антропологически­ми и этнографическими данными.

Нужно сказать несколько слов об этнониме «гуанчи». Этнограф прошлого века Коста де Маседо называл «гуанчами» только жителей Тенерифе под тем предлогом, что «жители других островов резко отличаются друг от друга как в антропологическом, так и в языковом отно­шениях». Еще в 1629 году англичанин Николз писал, что жители острова Тенерифе называют себя «гуанчи» — guanche. Эспиноза, сам неоднократно бывавший на ост­рове, в своей работе, появившейся через 25 лет после ко­лонизации острова, назвал их guanches. (—S— суффикс множественного числа в испанском). Испанцы А. Галиндо, Нуньес де ла Пенья и Клавихо-Гомес также назы­вали жителей Тенерифе «гуанчами». Глэс отмечал, что жители Тенерифе называют европейцев chineche, а себя самих vincheni (последнее под влиянием испанского буд­то бы и превратился в guanches).

Впрочем, возможна и другая интерпретация. Vincheni в транскрипции Глэса скорее всего не что иное как guan-chinot. Guan этимологически восходит к берберскому wan, а берберское по аналогии с арабским испанцы часто пе­редавали на письме как gu. На языке жителей острова Тенерифе guan  (или wan) означает «один» (человек) а chinet — «Тенерифе», откуда пошло guan-chinet (или wan-chinet) — «человек с Тецерифе». У жителей других островов были, естественно, другие самоназвания. Так, обитатели Фуэртевентуры называли себя Maxoreros, а свой родной остров Maxorata. Maxoreros, однако, офо­рмлено по правилам испанского языка, что вряд ли яв­ляется случайным, а потому не может быть исконно канарским. Но отсутствие серьезных лингвистических дан­ных не позволяет сделать какой-либо окончательный вывод.

С проблемой языка канарцев тесно связан и вопрос о загадочном свисте, который до сих пор распространен среди жителей острова Гомера. Еще монахи Бонтье и Ле-верье писали, что жители островов «говорят губами, как будто у них нет языка, и какой-то правитель сослал их в наказание сюда, вырвав языки».

На самом деле язык принимает в свисте самое не­посредственное участие. Еще в конце прошлого века не­мецкий этнограф Кеденфельд изучал таинственное сред­ство общения гомерцев. «Они могут передавать любую мысль с помощью свиста,— писал ученый,— причем на расстоянии до тысячи метров, то есть даже когда крик не имеет смысла». Во время войн этот свист очень по­могал канарцам, они заблаговременно «высвистывали» опасность, а в мирное время извещали о начале празд­неств и о других событиях.

Свист этот может быть самых различных оттенков. Кеденфельд проделал эксперимент, расставив двух жи­телей на расстоянии 50 метров. Он передавал вопрос од­ному из испытуемых, и тот высвистывал его своему парт­неру. Оба человека ни разу до этого не разговаривали друг с другом на языке свиста, к тому же был сильный ветер, но результат признали удовлетворительным.

Язык свиста на острове Гомера сам по себе не уни­кален. Хорошо известен сопособ общения с помощью барабанов в различных районах Африки, когда новость выбивается нехитрым кодом на расстояния до десятка километров — от деревни к деревне. У племени гурунси-нанкансе в излучине Нигера имелась флейта, с помощью которой кочевники общались на большом удалении друг от друга. Ну а что касается свиста, то у индейцев ма сатеков в Мексике этим искусством владеют десятки ты­сяч человек. Старые испанские хроники повествуют о том, что пуэбло, сапотеки и чинантеки умело пользова­лись языком свиста перед атаками.

«Свистящая деревня» открыта в 60-х годах в Турции. Наверняка последуют новые открытия и, конечно, в гор­ных районах. Ученым предстоит выяснить много вопро­сов; таким образом переводятся обычные фразы на язык свиста, как рождаются комбинации свистовых модуля­ций.....

Одной из многих загадок, с которыми столкнулись ученые при исследовании Канарских островов, были на­скальные надписи. Кто оставил их? На каком языке они выполнены? Что означают? Перед учеными встала задача выяснить происхождение этих надписей. Знали о них давно. Еще в XVIII веке Бьера-и-Клавихо упоминал о «таинственных письменах» на острове Пальма. Но боль­ше всего их обнаружено на самом маленьком островке архипелага — Ферро.

Основная часть наскальных надписей — хаотичес­кое нагромождение значков и фигур, среди которых мож­но разобрать отдельные изображения, напоминающие надписи...

В районе Вальверде на острове Ферро есть длинная полоса гладких скал,  спускающихся в море.  Именно там испанский священник дон Аквилино Падрон, прогу­ливаясь среди базальтовых глыб, обнаружил две гори­зонтальные строчки знаков, каждый из которых был около пяти сантиметров в длину. «Их много на юге ост­рова,— писал кюре в записке Сабену Бертло.— На пер­вый взгляд они напоминают древнеегипетские иерогли­фы, но я напрасно искал там сидящие фигуры и быков Аписа с митрами, ибисов, которыми покрыты обелис­ки Египта. Не обнаружил я там ни рыб, ни четвероногих животных, которых видел на мексиканских и инкских календарях.     Наверное,— продолжает     Падрон,— мое открытие имеет важное значение, ведь надписи скорее всего сделаны в очень далекую эпоху и отличаются от найденных мною раньше. Они более совершенны, и я ви­жу выражение мысли, породившей эти надписи. Контуры значков неглубоки и стерты и видны только при ярком свете. Они сделаны на отвесных скалах и раньше наверня­ка были видны на значительном расстоянии».

Так была открыта новая страница наскальной лето­писи  Канар.  Значки  оказались окружены  рисунками: спиралями и кружками. Французский африканист Л. Федэрб в 1876 году признал в них древнеливийскую над­пись. «Понятно, что эти надписи — дело рук самих жите­лей, и их можно сравнить с наскальной живописью Са­хары, с нумидийским письмом и письмом туарегов,— писал ученый в «Бюллетене Парижского географического общества»,— подобных вариантов надписей у Бертло уже около семидесяти. Думаю, что это наследие древ­них ливийцев, смешавшихся за тысячелетие со светлыми пришельцами с севера, из района Танжера, где они ос­тавили свои дольмены».

Наследником древнеливийского письма признан тифинаг, которым и по сей день пользуются туареги Са­хары. Не раз исследователи обращали внимание на сходство Канарских надписей с письмом тифинаг. Над­пись в Вальверде Федэрб сравнивает с аналогичным изображением в Тугга, на мавзолее II века до нашей эры, считая и те и другие эпитафией.

Через некоторое время после находки Падрона ана­логичные надписи обнаружил на Пальме в гроте Бельмако исследователь из Франкфурта Ч. Фрич.

На севере острова Тенерифе ученые изучили неболь­шой угловатый камень, покрытый надписями. При тщательном исследовании выяснилось сходство их с финикий­скими надписями, найденными раньше в Южной Испа­нии и Карфагене. И что особенно важно — надписи те высечены, несомненно, металлическим орудием, а ведь известно, что гуанчи не знали металлов... Не вдаваясь в подробности относительно связей древнеливийской и пу­нической систем письма, отметим лишь, что на Канарах представлено несколько видов надписей. Наиболее ве­роятным кажется такой вариант. За века исследований у ученых накопился огромный этнографический материал, говорящий о сходстве древних канарцев с берберами. Вполне вероятно, что именно протоберберы были этно­сом, сыгравшим важнейшую роль в этногенезе канарцев, и именно они составили основное население островов. В свете этого проблема большинства надписей на скалах островов проясняется. Их авторы — протоберберы.

И все же есть два обстоятельства, которые мешают согласиться с этим полностью. Если берберы присутст­вовали на Канарах и принесли туда в отдаленную эпоху письменность, то почему она не сохранилась у канар­цев к приходу европейцев, а была лишь представлена наскальными знаками? И далее. Ливийские надписи най­ми дены на территории Туниса и Восточного Алжира, од­нако дальше на запад, в сторону Канар, они не попадают­ся! А между тем на западе находится Марокко, где ис­покон веков живут берберы? Здесь напрашивается еще один вариант. «Канарские острова могли посещать, в кон­це концов, и ранние мореплаватели — карфагеняне и другие. Надписи на Ферро, Тенерифе и Гран-Канарии — свидетельства таких плаваний»,— заключает английский ученый Э. Хутон.

Самое большое количество надписей обнаружено на Ферро, дальнем острове архипелага. По мнению Э. Хутона, Ферро мог быть «краем света» древних мореплава­телей и наиболее удачным местом, где можно было оста­вить свои «автографы». Сабен Бертло полагает, что эти надписи относятся к эпохе плаваний Ганнона — то есть к VI веку до нашей эры. Известно,  что карфагеняне практиковали обычай заселения новых колоний насильно, то есть людьми из племен, незнакомых с морем. Быть может, именно так поступили они с одним из ливийских племен, выселив его на Канары? Как жаль, что не обнару­жено пока ни одного источника, из которого стало бы яс­но отношение самих канарцев к надписям — ведь боль­шинство их было открыто уже после того, как канарцы почти утратили свои этнические черты.

Исследователи насчитали на Ферро и Гран-Канарии 373 значка.

Недавно ученым удалось сгруппировать эти значки согласно алфавиту и получить первый результат: выяс­нилось четыре типа надписей.

1) Спирали, бороздки и закругленные линии, анало­гичные которым находят в памятниках древнейшей пись­менности бронзы Западной Европы, Скандинавии и в не­которых сахарских петроглифах. Речь идет о надписи Бельмако на острове Пальма, изученной известным ис­панским канароведом Диего Кускоем. Наличие там не­скольких зооморфных фигурок можно объяснить попыткой древних жителей отобразить подробности быта пас­тухов.

2) Таинственные надписи с параллельными горизон­тальными линиями, пересеченными вертикалями, полу-спирали и крестики. Они наводят на мысль о родстве с граффити лигуров, найденными в долинах Ле Меравилье и Фонтанальба.

3) Алфавитные знаки, полностью схожие с ливийс­кими.

4) Значки, весьма схожие с письмом А на Крите и с петроглифами Верхнего Египта.

Характер многих знаков канарцев дает возможность говорить о влиянии здесь критской письменности. Часть знаков близка к линейному письму А и Б, часть — древнеливийскому письму, а остальные — комбинации двух предыдущих типов. К письму А близки знаки, похожие на идеограммы,— сосуды, суда с каютой, веслами и пра­вилом. Спиральные надписи напоминают знаменитый Фестский диск с Крита. Язык надписей по типу прибли­жается к берберским языкам. Д. Вельфель назвал его «гибридным берберским», в котором сохранились следы древнесредиземноморского языкового субстрата. Тот же Вельфель выяснил, что суффиксы — n-te,— n-de,— anda соответствуют древнеэгейским — ndos,— nthos,— nda... Влияние эгейцев на Канарах могло быть прямым, когда в середине II тысячелетия до нашей эры критяне совер­шали регулярные плавания за Геркулесовы Столбы. Мог­ло быть и косвенным, вторичным,— через Северную Аф­рику и племена, населявшие этот район. Выяснить это еще предстоит.

К сожалению, Канарские надписи настолько прими­тивны, что зачастую трудно отличить значки, явно не не­сущие смысловой нагрузки, от смысловых изображений, а ливийская, пуническая и нумидийская письменность не настолько хорошо изучены, чтобы можно было сде­лать какие-либо определенные выводы и воспользоваться ими для полной расшифровки.

Пока что ни одна из надписей не разгадана. Это и понятно, если вспомнить слова А. Бассэ: «Пытаться рас­шифровать ливийские надписи с помощью современного берберского языка так же бесполезно, как интерпрети­ровать латинские надписи, используя язык парижских предместий».

Итак, сегодня налицо две основные версии проис­хождения надписей на островах — либо это наследие древних ливийцев, либо дело рук участников случайных эпизодических плаваний. Обе гипотезы имеют равное количество «за» и «против», и отвергнуть ту или иную мы не вправе.

Глава 6. ОСКОЛОК БЕРБЕРСКОГО МИРА?

Чтобы полнее восстановить культурный облик древних канарцев и найти их предков, нужно обратиться к материальной и духовной жизни островитян — такой, какой застали ее первые хронисты. Несмотря на наличие специфических черт у населения каждого острова, мы будем рассматривать канарцев в целом: пока еще ученые не пришли к единому мнению относительно того, были ли они единым народом, или же острова были заселены раз­ными, хотя и близкими между собой племенами.

Ко времени завоевания Бетанкуром части Канар все семь крупных островов были заселены. Однако плот­ность населения оказалась неодинаковой и зависела от климатических условий. Большинство ученых сошлись во мнении, что канарцы — представители неолитической культуры. Основой их экономики было зерновое хо­зяйство, из злаков преобладал ячмень. Есть и упомина­ния о пшенице на Гран-Канарии и Тенерифе, однако культивирование ее в доиспанский период пока что под сомнением. В некоторых источниках упоминаются так­же инжир и бобы.

Зерно мололи на ручных мельницах двух типов. Пер­вый — жернов из пористого базальта продолговатой или округлой формы с вогнутой поверхностью, на которой круглым камнем растирали зерно. Эта мельница похожа на то же орудие в Нильской культуре и Иберо-Мавр. В наши времена ими пользуются некоторые африканские племена Западного Судана, в частности хауса. На Гран-Канарии такую мельницу использовали для растирания охры, применявшейся для покрытия керамических изде­лий.

Другой тип мельницы — два жернова, которые выта­чивались из одной базальтовой глыбы. В нижнем про­сверливали отверстие, куда вставлялась ось, и на ней вращался верхний жернов.

Канарцы разводили домашних животных. Они держа­ли овец, коз, свиней и собак, ели их мясо и молоко, из­готовляли масло и сыр. Собаки канарцев «бардино» — выжившие на двух островах,— похожи на овчарок. Их использовали в старину в основном для охраны знати.

Охотились канарцы мало. Объектом охоты были ящерицы и птицы, которых жители сбивали камнями. При­правой к мясу служили листья папоротников и коренья. Жители островов хорошо различали ядовитые растения, широко применяли сок молочаев в своей медицине. Боль­шинство их растет на островах и сейчас. На юго-западе Гран-Канарии молочаи достигают огромных размеров и растут обширными лесами; в нижней части долины гос­подствует молочай канарский — уродливый, покрытый колючками и испускающий ядовитый сок; выше растет молочай бальзамный, питательный сок бывает так оби­лен в этом растении, что стоит ударить палкой по его блестящей и туго натянутой коже, чтобы брызнул «фон­тан» молока на два-три метра высотой, писал А. Гум­больдт.

На островах развито рыболовство, однако рыбу ло­вили исключительно с берега — лодок и других плаву­чих средств было мало.

Испанский историк Серра-Рафольс недавно обратил внимание на одно место в рукописи Валентима Фер-нандиша, который рассказывает о сходном способе мореплавания у обитателей Байе дель Гальго (побережье Африки южнее Канар, где сейчас на территории Маври­тании находится город Нуадибу, бывший Порт-Этьен). «Они ловят рыбу,— пишет Фернандиш,— с плота, изго­товленного из связанных вместе стволов дерева, приводя его в движение не парусом, а кусками древесины, укреп­ленными сзади в виде руля, и стоят по колено в воде». Аналогичные сведения приводит Дж. Робин, английский исследователь, о способе ловли у имрагуенов (местных племен района Нуадибу) в XII веке, имевших монополию на прибрежную торговлю и рыболовство с незапамят­ных времен. Имрагуены, жившие на побережье до ши­роты острова Фуэртевентура, были доисламским племе­нем. Не они ли принесли на Канары искусство стро­ительства плотов? — задается вопросом Серра-Рафольс и сам пытается ответить на него: «Сомнительно, что имрагуены доставили на Фуэртевентуру домашних жи­вотных и запасы зерна, стоя по колено в воде на шат­ких плотах и находясь в море более четырех часов — именно столько требуется времени, чтобы преодолеть расстояние от берега до острова».

Рыбу ловили на крючок, сетью, гарпуном, применяли и яд, вероятно, из сока зуфорбии, а для ночной охоты использовали факелы. Имелись лини с множеством крюч­ков. Их привязывали к линю шнурками на определенном расстоянии. На конце линя был камень с дыркой для шнурка. Наиболее типичный крючок — в виде рога.

В пищу канарцы употребляли молоко — об этом сви­детельствуют горы пустых ракушек, найденных на ост­ровах. Основной же пищей, наряду с мясом, сыром и мо­локом, был «гофио» — размолотый ячмень, смешанный с молоком и водой. Следует отметить, что тот же «гофио» был и основной пищей пастухов-номадов Сахары и древ­них ливийцев. Прокопий Цезарийский говорил, что жите­ли не могут есть изделия из пшеницы, не знают каши, а едят зерно наподобие животных.

Иногда канарцы заменяли ячмень фасолью или горо­хом. Когда чувствовалась нехватка продовольствия, ис­пользовали в пищу папоротниковые корни. На острове Ферро новорожденных кормили смесью муки и молока, а также корнями папоротника, поджаренными в масле. Молоко было основным продуктом питания на всех ост­ровах. Где имелись стада, женщины взбивали масло. Этот обычай сохранился на Тенерифе до наших дней. Было развито и мясное животноводство — разводили свиней. Мясо обычно ели полусырым. Иногда варили бульон и разбавляли им «гофио».

Мед и фрукты ели на большинстве островов. Среди пищевых продуктов можно также упомянуть финики, сосновые шишки, мокан (Visnera mocanera). С моканами и финиками варили сироп и пили как слабительное. Пов­семестно в широком употреблении была пресная вода. Они не знали железа — это можно объяснить отсутст­вием на архипелаге железной руды. Правда, Гомен Эаниш Зурара упоминает об отдельных железных предме­тах, но это могли быть привезенные вещи!

Каменные орудия обработаны довольно грубо, на не­которых едва угадываются следы шлифовки. Это указы­вает на то, что жители не могли найти подходящих по­род, приходилось использовать базальт, далеко не луч­ший материал. Однако почти все найденные ножи имеют идеальную форму. В Канарских гротах найдено много гальки, употреблявшейся для обработки камня. Наконеч­ники стрел и копий были одного типа, а топоры — двух видов: одни односторонние, типа мустье, а другие обоюдострые. Видимо, жители с одинаковым успехом исполь­зовали орудия обоих видов: их находили в одних и тех же пещерах.

Интересно отметить, что изделия из обсидиана не шлифовались и напоминают мексиканские.  Обработка камня была развита на всех островах архипелага, а шли­фование, судя по находкам, лишь на Гран-Канарии и Гомера. На Тенерифе из лавы изготовляли дробилки, чаши и светильники, из камня — молотки и рубила. На Гран-Канарии найдены грубо отполированные долота, каменные пестики и ступки. Осколочный камень канарцы употребляли при обработке утвари. Были у них специаль­ные обсидиановые ножи «табона», которыми делали над­рез для кровопускания на руке или голове. Хронист Ну-ньес де ла Пенья считает также, что «табона» использова­ли и для обстругивания дерева и даже при валке стволов. Бьера-и-Клавихо сообщает, что почти каждый житель в кожаной кобуре обязательно носил «табона».

Основным оружием канарцев были деревянные копья, наряду с которыми применяли и круглые обточенные камни для метания. Те же орудия можно обнаружить и у древних ливийцев. На острове Гомера использовали также пращи, столь многочисленные сегодня в Канарс­ком музее Лас-Пальмаса. В I тысячелетии до нашей эры праща употреблялась и на Балеарских островах. На Те­нерифе чаще применяли булавы. Копье называлось на Гран-Канарии «amogadak», на Фуэртевентуре и Тенерифе «benot», а у жителей Пальмы «moca». На этих островах существовал и тип сабли из сосны. Для парирования уда­ров руку обертывали в «тамарко» или щит из кусков драконового дерева.

Кроме копий, жители делали из дерева дубинки — «magado», ложки и миски. Из кости изготовляли рыбо­ловные крючки, иглы, шилья, наконечники для копий, бусы и черпаки.

Гончарное дело получило наибольшее развитие на Гран-Канарии. Среди образцов керамики этого остро­ва — большие глазурованные вазы тонкой работы, очень похожие на кипрские. Гончарные изделия других остро­вов не идут с ними ни в какое сравнение. На Тене­рифе это грубые кувшины конической формы, на Паль­ме — шарообразная посуда с неровным орнаментом, на Фуэртевентуре — конические сосуды с широким горлыш­ком и примитивным орнаментом. Различия в качестве керамики очень велики: на Лансароте и Фуэртевентуре посуда более темная, грубая, а на Гран-Канарии хорошо отполированная, блестящая, выкрашенная киноварью или охрой. Декоративный сюжет чаще нарисован, чем высечен. Материала для изделий имелось достаточно везде. Французский археолог М. Лажар считает, что ка­пп нарские вазы не похожи ни на какие другие в мире. Тра­диция их изготовления и поныне жива в Канделарии и Виктории на острове Гран-Канария, а кувшины «ольяе» до сих пор используются там для хранения питьевой во­ды. На Гран-Канарии найдены также две горелки. Одна, описанная С. Бертло, имеет крышечку и две дырки внизу для протягивания фитилей.

Древние канарцы плели циновки, сети и веревки, а также небольшие коврики — это ремесло было развито повсеместно на островах. Одежду делали из козьих шкур, и на всех островах население одевалось примерно оди­наково, хотя и были некоторые различия, подмеченные хронистами. На Тенерифе мужчинылосили рубашки из козьей шкуры — «тамарко», кожаные краги, сандалии из пальмового волокна и передник из того же материала. Вероятно, такой передник был единственной одеждой низших сословий гуанчей. Многие жители вообще ходи­ли голыми. Женщины носили «тамарко» и юбки до зем­ли. На Гран-Канарии одежда жителей состояла из зак­рытой рубашки с капюшоном, сплетенным из тростника, кожаного пояса, плаща и шлема из козьей шерсти, ук­рашенного перьями. Лео Фробениус, выдающийся не­мецкий этнограф, отмечал тот же обычай в одежде у ибе­ров и древних ливийцев.

А. Галиндо добавляет, что в холодные месяцы «та­марко» подшивали изнутри мехом, а летом — снаружи. Они были раскрашены растительными красками. Это описание совпадает со сведениями генуэзца Рекко, пер­вым привезшего канарцев в Лиссабон в XIV веке. Га­линдо пишет, что пряди волос у них спадали на уши, а кожаный чепчик завязывался под подбородком.

Обувь знати состояла из сандалий «хегхок», связан­ных кожаными ремнями. У гомерцев, которые, если ве­рить Зураре, ходили голые, все же имелись «тамарко» до колен и у женщин кожаный чепчик на голове, спа­дающий на плечи. Во время войн гомерцы прикрывали лоб листом тростника, выкрашенным в красный и голубой цвета. У жителей почти всех островов име­лись сходства в кожаной одежде.

Окраска одежды была очень разнообразной: на остро­вах в изобилии встречались природные красители. Обыч­но она была голубого и красного цветов. Кроме того, на Фуэртевентуре жители носили короткие штаны, чулки и кожаные пояса, а излюбленным цветом был голубой. Верховный вождь носил высокую шапку из козьей шкуры, унизанную ракушками, походившую, по оценкам священников, на митру священников. У гуанчей Тенери­фе были длинные волосы, а у жителей Лансароте они заплетались в косички. Знать делала себе прически, ук­рашенные зернами. Самыми распространенными украше­ниями были колье и подвески из кружков дерева и кос­ти, раковин моллюсков. Интересно отметить также, что обычай жителей некоторых островов украшать голову перьями прослеживается у древних иберов и ливийцев (берберская принцесса, могилу которой нашли в Тин-Хиннане, Ахаггар, тоже носила в волосах перья).

Канарцы широко практиковали татуировку. На Тене­рифе любили использовать для этого зеленый, желтый и красный цвета. Для татуировки, вероятно, использо­вали пинтадеры (от испанского «pintaderas» — «предме­ты для рисования»). Однако назначение этих орудий окончательно не выяснено. Может быть, их применяли и для нанесения рисунков на вазы. Они обнаружены лишь на Гран-Канарии, причем большинство — в Агимесе, в мастерской, где их скорее всего и делали. Вылеплены они из обожженной глины или вырезаны из дерева, тол­щина — 4—8 миллиметров. Рукоятка конической или пирамидальной формы, а на чуть выгнутой поверхности вырезаны геометрические фигуры — квадраты со скруг­ленными углами, треугольники, круги. Подобные орудия обнаружены в Мексике, Венесуэле, Колумбии, Западной Африке и Италии (Лигурия).

Пинтадеры настолько заинтересовали ученых, что стали предметом двух значительных по объему науч­ных статей, опубликованных в начале века. В поисках истоков обычая раскраски тела у древних канарцев ис­следователи обратились к обычаям бербером и кабилов. По данным Геродота и других источников, и те и другие раскрашивали тело киноварью перед военным действия­ми и религиозными церемониями. Постепенно этот обы­чай исчез на континенте, но сохранился до XVI века на Канарах. Однако древние авторы не приводят сведе­ний о средствах рисования, в частности о пинтадерах в Северной Африке, однако у гуанчей, пишет Р. Верно, такой обычай был широко распространен: «Все канарцы ходили почти голые, они украшали кожу рисунками или красили красками». Об этом упоминали еще первые хро­нисты архипелага. Сходные предметы находили в лигурийских пещерах, у фригийцев, а в Венском музее есть даже пинтадера с территории Австралии, найдены они и в Сербии, и в Англии — с остатками красной охры. Последние раскопки на территории Марокко все же позволили обнаружить «печатки». Ученые назвали их «псевдо-пинтадерами», потому что они слегка отличают­ся от Канарских...

Кстати, о параллелях между культурами древних канарцев и берберов. Еще в 1820 году английский иссле­дователь Джексон наметил несколько тесных парал­лелей между шлух и канарцами. Сведения он бралг из старых испанских хроник. Наблюдения Джексона под­тверждаются сегодняшними исследованиями. Вот запи­си английского ученого.

У канарцев дома большей частью построены из кам­ня, без помощи цемента, вход узкий, так что войти мо­жет только один человек. У шлух дома тоже построе­ны без цемента, из камня, входы тоже узкие.

В своих храмах канарцы приносят богу в жертву мо­локо и масло. Среди шлух молоко и масло — свиде­тельство богатства, а молоко еще и символ доброй воли.

Когда канарцы заболевали — а это случалсь редко,— то намазывались травяными настоями, а при острой бо­ли надрезали больное место острым камнем и прижи­гали, а потом намазывали козьим жиром. Такой же в точ­ности обычай мы обнаруживаем у шлух.

Они мололи ячмень в ручной мельнице, состоящей из двух камней, похожей на многие евпропейские. В Сусе племена шлух трут зерно точно так же, ячмень их ос­новная пища.

У них короткие штаны и колени всегда голые. То же самое можно проследить и у шлух.

Их основная пища — ячмень, размешанный в молоке и жире. Они называют его «asamotan». Это и основной продукт шлух Атласа, который они называют «azamilta». Некоторые ранние источники донесли до нас крупи­цы сведений о туалете канарцев. Так, например, на Те­нерифе мужчины и женщины намазывали тело овечьим жиром и мыли руки и лицо после сна и перед едой. На Гран-Канарии мужчины брились каменными  ножами. У них существовала и своеобразная медицина. При болях  в  боку,  например,  практиковали  впрыскивания сока мокан. В некоторых случаях делали надреза на ру­ках, лице, чаще на лбу, ножами «табона». Те же обычаи мы отмечаем и у берберов. На Ферро больного человека растирали жиром, заставляя пропотеть, раны прижигали и намазывали маслом. На Лансароте широко применяли травы.

Сабен Бертло собрал много сведений о примитивной медицине канарцев. «Для исцеления от острых болей они режут пораженную часть тела острым камнем или прик­ладывают огонь, а потом мажут овечьим жиром». Эти данные заимствованы у испанского историка сравнитель­но позднего периода истории островов — Чила-и-Наран-хо, который основывается на древних хрониках. Еще один способ описывает Абреу де Галиндо: «При болях они делают надрез на коже больного ножом «табона» и пускают кровь; если же налицо удушье, кровопуска­ние делают особыми ланцетами из кремния. Потом ра­ну смазывают жиром и перевязывают листьями бамбука; есть у них и прижигание...»

Эспиноса добавляет к этому: «Чтобы побороть боль в боку, человеку делают разрез на руке, а потом на голове «табона».

Благодаря хорошему питанию и климатическим усло­виям канарцы доживали до значительного возраста. Ис­следования австрийского антрополога И. Швидецки пока­зали, что каждый шестой мужчина достигал 60 лет, а каждая шестая женщина — 50. Это выше предела жизни многих неолитических народов. Для сравнения: из 48 жителей эпохи мезолита Северо-Западной Африки ни од­ному не исполнилось и 45 лет, а женщины не дости­гали и 35-летнего возраста. Из 94 обследованных костя­ков в Шлезвиге (ФРГ) только четырем было больше 50 лет. Ряд исследований показал, что в Европе смерт­ность среди женщин в младенческом возрасте была вы­сока из-за плохой гигиены. Канарский материал этого не продемонстрировал... На Тенерифе женщины иногда жили дольше мужчин. Правда, на самом острове были некоторые расхождения. Так, в цветущей Оротаве смертность была ниже, чем в скудной Канделарии.

Интересно, что те люди, которых мумифицировали, умирали в более позднем возрасте, чем не мумифици­рованные. Это свидетельствует о больших расхождениях в уровне жизни тогдашней знати и простых общинников.

Примечателен обычай канарцев мумифицировать умерших. При этом использовали многие травы, а для сохранения кожи также сок драконового дерева, обла­дающий консервирующими свойствами.

В интереснейшем и уникальном исследовании об обы­чаях мумификации у древних народов французский ученый Ж. Ганналь, опираясь на труды старых авторов, еще в середине прошлого века собрал воедино все имею­щиеся сведения об этом обычае: «Они сохраняли остан­ки своих родственников скрупулезно, ничего не жалея для их увековечения». Перед кончиной человек сам го­товил дубленые шкуры, куда его останки должны будут завернуть. Рецепты, по которым изготовлялись лучшие мумии — «хахо»,— утеряны. Немногие данные, дошед­шие до нас, не более подробны, чем скудные сведения, приводимые Геродотом для египтян.

У канарцев должность мумификаторов была прези­раемой. Их труд хорошо вознаграждался, но жили они отдельно. Мужчины и женщины препарировали тела соответственно полу. Хронисты говорят, что то была от­дельная каста жрецов, деяния который окружались свя­щенной тайной, и с их смертью уходил секрет мумифи­кации.

Существовало   несколько   видов   бальзамирования. Едва  бальзамировщики  получали  законсервирован­ный труп знатного человека, его клали на каменный стол, работник делал ему разрез внизу живота острым ножом «табона». Внутренности вынимали, их тут же промывали и чистили.  Мыли свежей водой с солью и остальное тело, особенно тщательно такие места, как уши, полость рта и пальцы. Большие полости тела наполняли арома­тическими травами, и потом тела выносили на жаркое солнце или же, если было пасмурно, помещали в особую сушильню. В это время его обмазывали мазью, составлен­ной из жира овцы, пыльцы ароматический растений, ко­ры сосны, смолы, дегтя, пемзы и других компонентов. Некоторые исследователи полагают, что умащения вклю­чали также масло, обезвоживающие вещества и субстан­ции, обладающие бальзамирующими свойствами, такие, как смола лиственницы и листья гранатового дерева. На пятнадцатый день обряд мумификации завершал­ся, мумия становилась сухой и легкой.  Родственники приходили за ней и устраивали торжественные похороны. Они зашивали ее в шкуры, приготовленные еще самим покойником, и опоясывали ее ремнями, сделанными в ви­де скользящей петли. Правителей и знать клали в пеще­ры поодиночке. Гроб был выдолблен из древесины одного из видов можжевельника, которая не поддается разру­шению.

Был и другой способ сохранения мертвых. Тело клали на солнце, оно разлагалось внутри, а потом его высушивали, заворачивали, как обычно, в шкуры и передавали родственникам.

«Эти мумии,— пишет Ж. Ганналь,— которые мы на­ходим и по сей день, сухие, легкие, многие сохранили волосяной покров и ногти, лица тоже сохранили свои черты, у некоторых не видно даже следов разрезов. Все они темно-коричневые, но часто рассыпаются в пыль при первом прикосновении. Часто они покрыты пятнышками и личинками мушек, налипших, вероятно, в процессе мумификации».

Другой исследователь, англичанин Скори, говорит: «Им более двух тысяч лет, но точно время изготовления определить нельзя. Для предохранения от тлена исполь­зовался сок зуфорбии, я сам видел ее следы на груди му­мии».

Больше всего мумий находят на Гран-Канарии, но есть они и на других островах. Пирамиды из камней, под которыми находились мумии, стали находить давно, еще в XVIII веке. Наиболее крупную обнаружили в Барранко де Эрке в районе местечка Абона на Гран-Канарии. Там нашли более тысячи мумифицированных тел, тогда как обычно их число не превышало 300—400. Именно отсюда в свое время несколько мумий были доставлены в Ко­ролевский ботанический сад Парижа. М. Жуэннэ, обсле­довавший их, заметил, что глаза и нос у двух мумий были заполнены битумом, как у древнеегипетских.

Надо отметить, что тела мумифицировали только три народа на Земле — древние канарцы, инки и египтяне эпохи XXI династии, и техника этого процесса пора­зительно схожа. Везде мумии прятали в труднодоступ­ных, скрытых от глаз местах. В гроте Тараконте на Гран-Канарии найдена мумия старухи, захороненная в сидя­чем положении, как это делали в Перу инки.

Умерших жителей Канар хоронили либо в пещерах (Тенерифе, Ферро, Гомера, Пальма), либо в траншеях (Гран-Канария), либо в курганах (Фуэртевентура и Лансароте). Некоторые курганы имеют форму пирамид, по­хожих на мексиканские и древнеегипетские в миниатюре. Могильники знати более богаты, чем захоронения прос­тых соплеменников, по ним можно судить о социальном расслоении среди канарцев. Отчасти могильники напоми­нают сахарские захоронения гарамантов.

Вопрос о существовании у древних обитателей архи­пелага мореходства долго оставался без ответа. Считали, что у них не было ни лодок, ни плотов, а следовательно, исключалась возможность даже каботажного плавания. Говорили о некоем «табу» моря, об отсутствии строи­тельного материала на островах. Есть и теория, по ко­торой канарцы — часть сахарского племени, насильно выселенного карфагенянами на пустынные острова... Читая хронику Леонардо Торриани, мы отметили уже, что сведения о полном отсутствии у канарцев плавсредств неверны. Исследования провинциального комис­сара по археологическим раскопкам С. Хименеса-Санчеса на Гран-Канарии позволили установить, что на остро­вах имеются наскальные рисунки, где представлены не­сколько типов древних судов. Одни из них похожи на корабли скандинавских петроглифов и одновременно на суда, изображенные на скалах Нубийской пустыни и на вазах додинастического Египта, Другие пока не поддают­ся идентификации.

Ученые выделили на Канарах тип судна конца ка­менного — начала бронзового века. «Те мудрые морепла­ватели, которые обеспечивали тесные контакты между Южной Испанией, Британией, Бретанью и Скандина­вией,— пишет Д. Вельфель,— очевидно, прекрасно знали архипелаг и оставили там свидетельства мегалитической культуры Средиземноморья и Атлантического побережья Европы, то есть черты, дожившие до начала вторжения на острова Бетанкура».

Жители архипелага жили в пещерах, естественных или выкопанных, а также в домах. Иногда в горах выру­бали целые системы проходов, как, например, в Гальдаре. Пока еще трудно соотнести эти сооружения с подобными им в других районах мира, однако работы в этом направ­лении уже ведутся. Р. Верно собрал интересные сведения о подземных жилищах канарцев.

На острове Гомера считался самым большим грот на территории общины Эрмигуа, недалеко от моря, с выхо­дом на северо-запад, он был 25 метров глубиной, 7 метров шириной (4 метра в самой узкой части), потолки высотой до 2 метров. На острове Пальма грот Бельмако равнялся 32 метрам глубиной, а высота сводов составляла 10 мет­ров. Часть этой пещеры использовали как амбар. Рядом находился грот Кариас, где в свое время жил вождь райо­на Тедота, а потом испанский губернатор использовал его как резиденцию.

Подсчитать точное количество обжитых пещер на ост­ровах невозможно. На Тенерифе, например, в Паласио, в Оротаве, где жил вождь Бенкомо, четыре камеры соединялись коридорами и несколько выходов одновременно служили окнами. В основном это были естественные пе­щеры, расширенные и благоустроенные для жизни знати. Но имелись и бедные, небольшие гроты, свет в которые проникал только через вход.

Иногда, не найдя подходящих природных укрытий, гуанчи сооружали их из камней, но следов таких укры­тий почти не сохранилось...

Дома были прямоугольной формы, с плоской сложен­ной крышей из деревянных балок, но без цементирую­щего раствора. Иногда во внутренних помещениях их обивали деревом. На Гран-Канарии и Ферро дома имели закругленную форму, а стены покрывали раствором, на­поминающим штукатурку. Жилые строения объединя­лись в селения, а те, в свою очередь, в районы — по одно­му или несколько на острове. Некоторые поселения были довольно крупные. Так, в Гальдаре, на Гран-Канарии, население составляло 12 тысяч человек.

В одной постройке жило до 20 человек. Сейчас архео­логи встречают остатки таких домов. Трудно предпо­ложить, что там могло жить столько народу, однако Мильярес сообщает, что основную часть дня жители проводили вне дома, а приходили туда только спать. На Гран-Канарии, где строились жилища всех видов, причем некоторые раскрашивали, сооружали даже подземные коммуникации между гротами, на дне которых прокла­дывались каналы для воды. У некоторых над входом раз­мещался выгнутый карниз, а потолки покрашены в красный цвет.

Д. Вельфель в своих работах подчеркивал, что места отправления культа канарцев, храмы в горах и некоторые другие черты их культуры явно мегалитические. Это под­тверждает каменная кладка стен и камни для сидения. На Гран-Канарии они напоминают амфитеатры Микен и Крита в миниатюре. Оборонительные сооружения с ба­шенками на Гран-Канарии точно такие же, как в микенс­кой культуре на Сардинии. Помещения, оборудованные в скалах, напоминают, если верить Вельфелю, подземные сооружения Кносского дворца. Но откуда непосредст­венно пришли на архипелаг элементы этой древней куль­туры Средиземноморья — пока не ясно. Фактом остается то, что на островах они приобрели более архаичные чер­ты, как бы «закостенели» в условиях изоляции...

Охотой и рыболовством у канарцев занимались только мужчины, а в сельскохозяйственных работах принимали участие и женщины. У островитян существовал забавный обычай откармливания невесты перед свадьбой: счита­лось, что женщина с большим животом может родить крупного, сильного ребенка. Жених платил за невесту выкуп скотом. Подобный обычай существует у племен джерба и туат Северной Африки. Об этом достаточно подробно пишет в своей известной книге «Африка — ее народы и культурная история» американский этнограф Дж. Питер Мердок.

На Гран-Канарии у представителей правящих слоев было «право первой ночи» на всех девушек. Только после того, как девушка провела ночь с кем-то из знати, она могла выйти замуж. Брачные обряды сопровождались танцами.

Богатые люди на Тенерифе практиковали много­женство, в то время как на Лансароте многомужними были женщины, жившие с каждым мужем по месяцу. У простых гуанчей можно было жениться двоюродным, а в правящей семье — родным братьям и сестрам.

Существовал также развод. Если эдноше понравилась женщина, а муж ее не возражал, образовывалась новая пара. На острове Ферро мужчина мог купить себе жену за несколько голов скота. На острове Гомера, если верить Зураре, женщины были общими и распределялись без особых церемоний. А. Галиндо говорит, что «было ра­достью для жителя острова, когда тот, приглашая друга, предоставлял ему супружеское ложе и тот делил его с же­ной друга». Хронисты писали о любви канарцев к детям. Однако наследовали отцовское состояние не они, а пле­мянники — дети сестер родителей.

Во главе района стоял верховный вождь. Наравне с ним почитался верховный жрец — файкан, выступавший в качестве судьи. Только жрец мог одобрить решение правителя. На голове он носил длинную прядь волос, и одежда его была схожа с одеянием гуанартеме. У верховного жреца находились в подчинении другие жрецы, вы­полнявшие все его приказы.

Вождю помогал совет старейшин — «сабор», принад­лежавших к родовой знати, в отличие от простых об­щинников. Так как на большинстве островов наследова­ние титула вождя шло по женской линии (сын сестры мужчины наследовал обычно его движимое имущество), большая часть авторитетов сошлась на том, что родство канарцев было матрилинейным. Эспиноса описывает такую систему. Многие годы жители острова Тенерифе подчинялись верховному правителю. Когда тот старел, каждый из сыновей, как правило, многочисленных, отде­лял себе часть земли и начинал править самостоятель­но.

Примечательно, что хотя эти правители наследовали власть отца, их потомки поступали не так. По правилу, наследование шло не от отца к сыну, а от отца к брату вождя (если у вождя были братья).

Земля находилась в полной власти правителя, ею он распоряжался по своему усмотрению. Знать на Тенерифе именовалась «синогес», а место общего сбора — «того-рор». Именно там проходила церемония коронации пра­вителя, когда один из подданных подносил ему мощи предка, сохраненные в футляре (сведения Бьера-и-Клавихо), или череп одного из предшественников (дан­ные Вианы). Менсей клал мощи .на голову, затем на пле­чи и присягал в верности правителю.

Мы мало знаем о формах правления на острове Паль­ма. А. Галиндо сообщает, что остров был разделен между 12 правителями, их территории испанцы называли «се-ньорио», они отгораживались границами, их нарушение вело за собой междуусобные войны. Власть там переда­валась по наследству, но была ли она абсолютной или действовал совет знати — неизвестно.

Остров Гомера был разделен на владения четырех племен, у каждого был свой вождь. Жили племена обо­собленно, испанцы застали их полностью изолированны­ми друг от друга. О характере правления известно ма­ло — лишь то, что земля принадлежала тем, кто ее за­щищал (данные Зурары).

Остров Ферро подчинялся одному правителю. Совета там не было. Сам вождь распоряжался данью и землей. На Ферро не было каст (Зурара), однако имеются и про­тивоположные данные...

По преданию канарцев, бог создал человека из зем­ли и воды. Он создал много людей и для поддержания жизни дал им стада. Потом он сотворил еще людей, но стад им не дал, а когда к нему обратились, ответил: «Слу­жите тем, и они дадут вам пищу». Все это поразительно напоминает космогонические традиции некоторых пас­тушьих народов Западного Судана, особенно фульбе.

Сословные различия у канарцев совпадали с расовы­ми. По мнению А. Эспиносы и А. Галиндо, светлокожая часть населения владела стадами, а темнокожие были простыми общинниками. С подобным явлением мы опять же встречаемся у гарамантов — смешанного ливийско-эгейского населения Сахары II тысячелетия до нашей эры. «Негроидные черты сильнее выражены в нижних слоях гарамантского общества,— пишет Ю. Поплине-кии,— в верхних социальных слоях прочно сохранялся европеидно-берберский тип».

Ко времени прихода европейцев канарцы были языч­никами. Жрецы и девушки-жрицы составляли важную социальную прослойку. Жители поклонялись солнцу, на­зывая его «алио». На вершине горы Аходар на Гран-Канарии находился храм, возведенный в честь бога солнца. Этому культу служили священные девы. Ни одни мужчи­на не мог взглянуть на них вблизи. Они жили в «монасты­ре», вырубленном в скалах к северу от Гальдара, га­лереи и кельи его удивительно напоминали улей. Здесь ритуальные обычаи канарцев обнаруживают сходство с халдейскими: и тут и там девушки-жрицы могли на время покинуть храм и выйти замуж.

Жители совершали жертвоприношения на высокогор­ных площадках, как это делали древние жители Ханаа­на. Испанские этнографы утверждают, что канарцы при­носили в жертву масло и совершали возлияния молоком на каменных алтарях храмов — «альмогарен» — и на вершинах священных гор. Марин-и-Кубас сообщает, что жрецы сжигали подношения и определяли знамение по направлению дыма. Как и берберы Ливии, они пок­лонялись силам природы, обращаясь с вершин гор к не­бесам ниспослать дождь. Поклонение солнцу у канарцев напоминает культ соЛнца в Древнем Египте и у народов Сахары. Вот как проходила эта церемония.

В стадах отделяли самок и морили голодом три дня, за этим следило все окрестное население. Потом процес­сия людей с весталками и жрецами во главе шла к морю, испуская громкие крики. Бедные голодные животные громко ревели, а люди исступленно пели: «Сжалься над нами, Боже!», делая характерные движения руками. Потом с берега они начинали хлестать воду пальмовыми ветками.

А. Бернальдес говорит, что на Гран-Канарии был де­ревянный идол роствм в полкопья, изображавший жен­щину, перед которой стояла коза, готовая для спаривания с козлом. Перед этой группой фигур производились мо­лочные возлияния.

На острове Пальма совершались подношения богу Идафе в Кальдере. Островитяне приходили с дарами и громко произносили: «Говорят, что Идафе умрет» или «Умрешь ли ты, Идафе?». Жрецы отвечали: «Давайте все, что вы принесли, и он не умрет».

Среди археологических находок на островах нередки фигурки всевозможных идолов. Сабен Бертло одним из первых сравнил их с аналогичными предметами, найден­ными в погребениях Северной Африки, а Д. Вельфель впоследствии выявил также явные критские черты. В одной из комнат Кносского дворца А. Эванс в свое время обнаружил фигурку мужчины на подставке, поднявшего вверх руки с растопыренными пальцами. Схожую фигур­ку нашли на острове Фуэртевентура в местечке Айгина, правда, ее черты были несколько упрощены. В музее Лас-Пальмаса на Тенерифе хранится фрагмент маленькой глиняной статуэтки — торса женщины, обнаруживаю­щей сходство с изделиями крито-микенской культуры.

У них были, видимо, священные животные. Жрец имел отличительные регалии — высушенную козью или баранью голову на шесте или на шее. Такой же знак отличал и древних берберов, поклонявшихся быку и барану — священным животным Египта и Сахары. Чере­па буйволов, баранов и муфлонов всегда украшали стоян­ки древних ливийцев и пещеры, где жили неолитические племена Атласа.

Гуанчи почитали Луну, называя ее, согласно неко­торым источникам, «сель» (слово явно европейского про­исхождения!).

С особым почтением относились жители островов к покойникам. А. Кадамосто отмечает, что останки старо­го правителя были символом достоинства нового. На его костях приносили присягу вассалы и воины. Тот же обы­чай мы наблюдаем у некоторых африканских народов.  Канарцы верили в потустороннюю жизнь. На Тенери­фе во время похорон молодые люди, очевидно, в экстатическом состоянии, закалывали себя. Самоубийца дол­жен был передать просьбы и мольбы живых умершему вождю. На Гран-Канарии тоже случались подобные са­моубийства. Здесь мужчины приносили пищу на могилы покойникам, а женщины — покойницам и проводили там ночь, как это делается в Сардинии, на Мальте и в Се­верной Африке. Обожествление мертвых прослеживает­ся также в Сахаре периода неолита.

Кроме специальных жертвенных площадок в горах, были подобия молелен и храмов. Вспомним Идриси, упо­минавшего о нагом человеке с шаром в руке. Многие тан- цы канарцев носили культовый характер. Они были насто­лько оригинальными, что, когда однажды в Португалию доставили четырех канарцев, двор поразился изяществу их танцев. Впоследствии и Людовик XIV не раз танце­вал в костюме правителя острова Тенерифе...

Музыка и танцы были развиты и распространены на островах, как и пластическое искусство, и рисование. Р. Верно в своем объемистом труде «Научная миссия на Канарские острова» сохранил для нас стихи канарцев. Первое трехстишие с Гран-Канарии, второе — с Ферро.

Р. Верно приводит приблизительный португальский перевод следующего содержания:

1. «Будьте желанными! Эти чужаки хотят убить нашу мать. Сейчас особенно  важно нам быть вместе. Брат, я хочу жениться, а потом мы погибнем.» 2. «Что вы принесли сюда? Кого привели? Что мне дадут молоко, вода и хлеб, если Агарфа не хочет иметь со мной дела?..»

Видно, что поэзия немного сентиментальна и печа­льна.

Часть канарцев после прихода европейцев обратили в христианство. В архивах Ватикана имеются данные о том, что рабов, обращенных в христианство, вывозили на Майорку, а оттуда уже в качестве проповедников об­ратно на Канары.

Нам остается выделить основные этапы заселения Канар в древности. Пока ученые условно принимают ги­потезу Э. Хутона, опубликованную им в трудах «Гар­вардского африканского общества» в 1925 году.

Первое население появилось на островах в период неолита, предположительно это были доликокефалы низ­кого роста, брюнеты средиземноморской расы. Приш­ли они с юга Марокко или, точнее, из Вади Драа. Они при­вели уже одомашненных коз и овец, индустрию камня. Они не знали культурных злаков и гончарства, говорили на древнеберберском языке. Их социальная и религиоз­ная организации довольно примитивны — поклойение божеству дождя и, возможно, изобилия. К войнам они не были приспособлены совсем. Эта культура сравнитель­но хорошо сохранилась на острове Ферро.

Второй приход на остров состоялся, когда гончарное искусство уже распространилось по Северной Африке, а ячмень стал важной зерновой культурой. Эти пришель­цы из Анти-Атласа и Атласа — брюнеты с несомненными монголоидными чертами — заселили в основном южные острова — Гран-Канарию и Гомера. Центром их распространения в Африке стал залив Габес в Восточном Ту­нисе, откуда они и пошли на запад по отрогам Атласа. На Канары они принесли ячмень, примитивное гончар­ное искусство, некоторые виды оружия. Именно этой группе острова обязаны распространением собак и обы­чая кинофагии.

В основном черты этой группы остались в населении острова Гомера. Говорили пришельцы на неберберском языке. Благодаря ему и существует сейчас на острове язык свиста.

Одновременно со второй на острова проникла третья волна мигрантов. Она состояла главным образом из вы­соких светлокожих доликоцефалов с длинными лицами и узкими носами. Их культура не несла новых элементов, однако они были весьма воинственны и атлетически раз­виты. У них сложилось подобие кастовой организации (светлокожие — знать, темнокожие — скотоводы). Пришли они из района Марокканского Атласа. Сегодня это ближайший к Канарам центр распространения «блон­динов» в Африке. Люди такого типа осели на острове Тенерифе. Их корабельное искусство было примитивным и через некоторое время забылось. Говорили они на древ-неливийском языке, а на острове обосновались как свое­образная военная аристократия.

Четвертая волна захватила восточные острова — Гран-Канарию, Лансароте и Фуэртевентуру. Это были представители так называемого средиземноморского ти­па, физическая характеристика которого определялась доликоцефалией и узким носом. Они принесли с собой более совершенные формы керамики, «пинтадеры» и пше­ницу, а также нефритовые долота. Однако большинст­во их начинаний погибло, так как на островах не наш­лось подходящих материалов. Именно этим людям жите­ли острова обязаны совершенной религиозной органи­зацией, некоторые черты их культуры носили явные европейские черты. Возможно, среди этих пришельцев были и эгейско-ливийские элементы, условно принятые наукой как гараманты.

Конечно, кроме этих основных миграций, имели мес­то иные вторжения — арабов, поздних берберов, много­численных пиратов, о которых упоминали еще пираты Бонтье и Леверье.

В целом же население Северной Африки («Белой Аф­рики», по выражению некоторых этнографов и антропо­логов), которая скорее всего и являлась родиной канарцев, было преимущественно европеоидным с незначи­тельной примесью негроидов и представителей древней­шей койсанской расы.

Европеоиды обязаны свом происхождением здесь доисторическим миграциям и арабскому вторжению в VII—XI веках. Волны древних миграций шли в основ­ном из Восточного Средиземноморья. Эти протосредиземноморцы и основали древний берберский слой и тра­дицию замкнутых европеоидных поселений Северной Аф­рики. Арабы, пришедшие позже, подчинили своему влия­нию и практически уничтожили во многих районах этот слой.

Почти одновременно с древними средиземноморцами Африканского континента достигли кроманьонско-ев-ропеоидные группы из Западной Европы — западным пу­тем, через Иберийский полуостров и Гибралтар. Типич­но кроманьонские черты древних североафриканских ске­летов проявляются на стоянках в Мехта Афалу и в сов-ременнном населении Северо-Западной Африки. Более чем тысячелетняя колонизация финикийцев, греков и римлян, несмотря на значительное культурное и полити­ческое влияние в «Ливии», не привела к каким-либо существенным антропологическим сдвигам древнебер-берского слоя. Таково мнение многих ученых.

Вместо заключения. ЖИВЫ ЛИ ДРЕВНИЕ ГУАНЧИ?

«На улицах Тенерифе мои друзья указывали на самых настоящих блондинок, мелькавших среди жгу­чих брюнеток. Да и вообще, в разных уголках острова люди, которые знали, что меня интересуют гуанчи, часто внезапно обращили мое внимание: «Посмотри, настоя­щий гуанч!» И всегда это был человек со светлыми во­лосами и голубыми глазами, совершенно отличный от ка-нарцев испанского происхождения».

Мы не случайно привели цитату из книги известно­го южноафриканского писателя Лоуренса Грина «Остро­ва, не тронутые временем». Этот автор входит в число тех немногих исследователей, которые признают, что не все гуанчи истреблены в ходе захватнических войн, часть их жива.

Среди обширной литературы о Канарских островах большое место занимают работы Доминика Вельфеля. Это имя не раз встречалось на страницах нашей книги. Вся его работа — удар по закостенелому взгляду на ка-нарцев как на исчезнувший народ. Получив от круп­нейших научных обществ Европы значительную сумму на переезды и ксерокопии, Вельфель совершил поездку по архивам Италии, Ватикана и Испании в поисках новых источников по истории островов.

Ученый поставил перед собой задачу — установить, как часть населения пережила катастрофу завоевания и испанского господства, в какой форме вошли древние жители в состав нового колониального населения остро­вов. Это было возможно только благодаря анализу исто­рических источников, ранее неизвестных. Вельфель обс­ледовал многие архивы и собрал фотокопии огромного числа документов, которые позволили по-новому взгля­нуть на нынешнее население Канарских островов (после смерти ученого «Архивум канариум» перешел во владение Кильского университета в ФРГ).

Остановимся на последствиях нормандско-испанского завоевания. По общепринятой версии, в войне с колонизаторамй, длившейся до конца XV века, количество канарцев сократилось с 20 тысяч до 600 человек. Сра­жались они с величайшим мужеством, этого Вельфель не отрицает. Но обнаруженные «нетронутые» манускрип­ты, в подлинности которых никто уже теперь не сомне­вается, сообщают, что политика искоренения населения архипелага проврдилась далеко не так интенсивно, как принято было считать. Так, например, некоторые вожди гуанчей, сообщает ученый, яростно боровшиеся против завоевателей в течение многих лет, оказывались вдруг в лагере испанцев, заключали с ними союзы, почитались вместе со своими подданными как соплеменники испан­цев...

«Материалы, найденные мной в архиве Симацкаса под Вальядолидом,— пишет ученый,— показали, что многие этнографические зарисовки часто противоречат друг другу, их авторы нередко дают волю воображению, но вот колониальная сторона дела всегда освещена весь­ма полно». Вельфель нашел подтверждение сведениям, что пленных канарцев вывозили с островов, а потом они возвращались туда свободными. «По-моему, жестокость церкви по отношению к аборигенам сильно преувеличе­на,— делает вывод Вельфель.— Например, евпропейские правители рассматривали оскорбление своего вассала Канарского происхождения как свое собственное...»

Церковь видела в жителях островов будущих христи­ан и потому достаточно милостиво к ним относилась. Взять хотя бы такой факт. Один из наместников на Го­мера — Эран Пераза-младший — заманил на свои суда в 1477 году около сотни гомерцев и продал их в рабство в Испании. Но за жителей заступился епископ Хуан де Фриас, который поехал в Испанию и обратился в при­дворный суд, к самому королю. Тот велел показать ему канарцев — действительно ли они настоящие христиа­не — и приказал отпустить их, дав приказ разыскать бывших рабов по всей империи.

Сколько канарцев уцелело после завоевания, сказать трудно. В начале войны число воинов составляло 5— 7 тысяч человек, а все население Гран-Канарии равня­лось 20 тысячам. В XVI веке численность жителей на острове определялась 10 тысячами, из них половина была чистокровными островитянами, а остальные — метисами. Большое значение имеет документ, приведен­ный Велфелем, в котором говорится: «Эрнандо де Поррас по заданию испанского гарнизона на острове поехал ко двору, чтобы просить помощи, ибо на острове так много канарцев, что они могут восстать в любую ми­нуту».

Некоторый свет на положение жителей проливает документ 1504 года, где канарцам гарантируется защита от злоупотребления наместника.

Аналогичное положение складывалось и на других островах.

Бьера-и-Клавихо, всегда скептически относившийся к живучести Канарской крови, ссылается на найденные им документы, по которым при поступлении на какую-либо должность податель прошения должен был предъ­явить свидетельство, что он — не потомок гуанчей. Но, отмечает Вельфель, если и было такое исключитель­ное отошение, то только к потомкам проданных в Испа­нию рабов, а не к свободным жителям островов. Иначе как тогда можно было бы объяснить теснейшие пере­плетения судеб многих знатных испанцев и канарцев? Подозрительно в этом документе и само название «гуанчи», пбтому что так именовали только жителей Тенери­фе, а остальных островитян называли «канариос».

Естественно, что инквизиция с недоверием относи­лась к новоиспеченным христианам, тут Бьера-и-Клавихо прав, но другой историк — Мильярес в своей работе «История инквизиции на Канарских островах» показы­вает, что она куда больше внимания уделяла крещеным евреям и их потомкам, берберским рабам, фландрским и английским еретикам, чем канарцам...

Хуже другое — именно Гран-Канария сильнее дру­гих островов ощутила значительный приток «чужой» крови из Африки, повлиявшей на тип населения, особен­но в районах плантаций сахарного тростника, в XVII— XVIII веках. Можно, конечно, оспаривать эти данные, однако результаты антропологических исследований подтверждают все сказанное Вельфелем. Немецкий антрополог Е. Фишер обследовал в начале века не­сколько сотен солдат в казармах Тенерифского гарни­зона и нашел среди них представителей всех тех групп, которые были определены Э. Хутоном для древнего населения Канар. Черепа гуанчей, доставленные ему из пещер и музеев, подтвердили версию о живучести древ­ней крови.

Испанский антрополог М. Фюсте сделал доклад на V Международном конгрессе по древнейшей и древней истории в Гамбурге, посвященный проблеме сохране- ния у современного населения черт древних жителей. Он обследовал в Канарском музее 958 черепов, около 400 полных скелетов и 362 современных канарца. Ученый сделал вывод: у сегодняшних жителей стойко сохраня­ются основные элементы расового комплекса населе­ния, жившего до захвата островов. Важно то, что эти признаки обнаруживаются не спорадически, а являются устойчивыми. Отклонения, которые возникают, объясни­мы большим количеством вариантов, присущим древним антропологическим типам островов, говорит М. Фюсте. Как же родился и развился ложный взгляд на дейст­вительное положение вещей? Еще в середине XVI века хронист Франсиско Тамара убеждал читателей, что «гуанчей почти не осталось». Через 30 лет другой хро­нист — Джироламо Бенцони сообщал, что «их вообще уже нет». Бьера-и-Клавихо заявил в 1772 году, что «население вымерло в результате колонизации». Но ведь Кадамосто ясно писал в середине XV века,- что население островов состоит в основном из коренных жи­телей, которые плохо понимают друг друга из-за разни­цы в наречиях... И французский путешественник Ле Мер явно не преувеличивал, когда говорил: «Испанцы непременно хотели подчинить страну своей власти и от­правили множество рабов в Испанию. Те же, кто остался ъ стране, цивилизовались и подчинились власти» (све­дения 1645 года).

Таким образом, чье-то невнимательное, поверхност­ное наблюдение вызвало «цепную реакцию». Настоящий ответ кроется в антропологии: коренное население не истреблено, а слилось с пришедшими испанцами, фран­цузами и другими европейцами. Рассовые признаки доиспанского населения проявляются в сегодняшнем населении островов.

Многие народы, известные нам из истории, больше не существуют. Нет вавилонян и ассирийцев, лигуров и готов, этрусков... Но гибель народа еще не означает физического исчезновения его представителей. Для гуанчей, говорят ученые, это лишь частичный переход от одного антропологического типа к другому. В ре­зультате можно говорить о коренном населении Канар­ских островов как о живом народе, изучать его.

Сегодняшние канарцы и не подозревают, как много крови гуанчей течет в их жилах!

Оглавление

 ВВЕДЕНИЕ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ШАГИ В НЕВЕДОМОЕ

  Глава 1. МОРЕ ТЬМЫ

  Глава 2. ВЕТЕР С СЕВЕРА

  Глава 3. ДЕЯНИЯ ДОБРОГО РЫЦАРЯ ЖАНА ДЕ БЕТАНКУРА, ИЛИ НАЧАЛО КОНЦА КАНАРЦЕВ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЗАНАВЕС ПРИОТКРЫВАЕТСЯ

  Глава 1. ГОВОРЯТ МОНАХИ БЕТАНКУРА

  Глава 2. В ТЕНИ ГЕНРИХА

  Глава 3. «О НАРОДАХ, НАСЕЛЯЮЩИХ ОСТРОВ»

  Глава 4. РУКОПИСЬ, НАЙДЕННАЯ В ВАТИКАНЕ

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ПРИКОСНОВЕНИЕ К РАЗГАДКЕ

  Глава 1. ПОТОМКИ ВАНДАЛОВ?

  Глава 2. СЫНЫ АТЛАНТИДЫ?

  Глава 3. ЧТО ГОВОРЯТ АНТРОПОЛОГИ

  Глава 4. ВСЛЕД ЗА «НАРОДАМИ МОРЯ»

  Глава 5. В ПОИСКАХ ЯЗЫКОВОГО СУБСТРАТА

  Глава 6. ОСКОЛОК БЕРБЕРСКОГО МИРА?

Вместо заключения. ЖИВЫ ЛИ ДРЕВНИЕ ГУАНЧИ? Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg