«Неистовый Роланд. Песни XXVI–XLVI»

Неистовый Роланд. Песни XXVI–XLVI (fb2) - Неистовый Роланд. Песни XXVI–XLVI (пер. Михаил Леонович Гаспаров) 9901K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Лудовико Ариосто

ЛУДОВИКО АРИОСТО НЕИСТОВЫЙ РОЛАНД Песни XXVI–XLVI

Перевод свободным стихом

М. Л. ГАСПАРОВА

Издание подготовили

М. Л. АНДРЕЕВ, Р. М. ГОРОХОВА, Н. П. ПОДЗЕМСКАЯ

МОСКВА

«НАУКА»

1993

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ СЕРИИ «ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПАМЯТНИКИ»

Д. С. Лихачев (почетный председатель), В. Е. Багно, Н. И. Балашов (заместитель председателя), В. Э. Вацуро, М. Л. Гаспаров, А. Л. Гришунин, Л. А. Дмитриев, Н. Я. Дьяконова, Б. Ф. Егоров (председатель), Я. А. Жирмунская, А. В. Лавров, А. Д. Михайлов, И. Г. Птушкина (ученый секретарь), А. М. Самсонов (заместитель председателя), И. М. Стеблин-Каменский, С. О. Шмидт

Ответственный редактор Р. И. ХЛОДОВСКИЙ

Редакторы издательства О. К. ЛОГИНОВА, Л. М. СТЕНИНА

ISBN 5-02-012764-7

ISBN 5-02-012796-5

© Издательство «Наука» 1993. Составление, перевод, статья, примечания

ЛУДОВИКО АРИОСТО

Гравюра XVI в.

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ (МЕРЛИНОВ КЛЮЧ)

Песнь XXVI

Марфиза (справа) подъезжает к Руджьеру с товарищами. В середине — рыцари отбивают у врагов Малагиса и Вивиана. На дальнем плане — Мерлинов ключ

Вступление

1 Благородны были прежние дамы, Любя доблесть пуще златой корысти, Ибо нынешним Редко что любезнее прибыли. А какие от высокой души Воспрезрели те скаредные обычаи, — Тем да сбудется счастливая жизнь, А по смерти — бессмертная слава. 2 Вековечная хвала Брадаманте, Возлюбившей не золото и не трон, А дух, а доблесть, А Руджьерово благородное сердце; И поистине тем она достойна Столь высокой паладиновой любви, Подвизавшей ристателя на подвиги, Дивные в веках.

К Руджьеру с товарищами присоединяется Марфиза

3 Вот и мною сказано, как Руджьер, А с ним двое из клермонтского рода, Сиречь Альдигьер и Рикардет, Вышли в помощь двум узным братьям; И еще мною сказано, как предстал Гордый перед ними рыцарь, А в зеленом щите его — чудо-птица, Вечно юная и единственная под солнцем. 4 Как завидел встречный Трех стоявших наготове разить, Пожелалось ему испытать, Таковы ли они духом, как видом? «Не найдется ли, — кричит он, — меж вас, Кто отважится со мною померяться, Чей меч быстрей и копье острей, Пока кто-то кого-то да не опешит?» 5 «Я готов, — в ответ Альдигьер, — И мечом кружить и копьем разить, Но другое нынче над нами дело, И такое (подожди — и увидишь), Что не то что на бой, а и на толк с тобой Нам негоже тратить нужное время, — Сюда будут сотен пять или шесть, С ними-то и быть нам помужествовать, 6 Потому что честь и любовь Велят вырвать у них двух наших сродников», — И поведывает, для каких они причин Здесь явились конно и оружно. «Таково благороден ваш ответ, — Молвит встречный, — что боле я ни слова, Ибо верно вижу: Мало в рыцарстве рыцарей, как вы. 7 Я хотел переведаться булатом, Чтобы вызнать, каков в вас дух; Но как нынче у вас иной показ, — Я доволен и отрекаюсь вызова, А прошу лишь принять в ваш строй Мой щит, мой шлем, И надеюсь, что и я покажусь Быть достоин такого сдружества». 8 Всякому, наверно, охота[1] Знать по имени, кто же был таков Сей приставший к Руджьеру и товарищам Сопоборником в столь отважный час? То была (не хочу сказать: то был), То была Марфиза — та, которая Так недавно злосчастному Зербину Горе-спутницу всадила в седло. 9 Разудалый Руджьер и два клермонтских Рады видеть друга с собой к плечу, Полагая в нем заведомого рыцаря, А не рыцаршу, какова она есть. А по малом времени Смотрит Альдигьер и кажет друзьям Вдали знамя, веемое ветром, А под знаменем многий ратный люд.

Они нападают на пленителей Малагиса и Вивиана

10 Как явились они ближе И узнался их маврский наряд, Стало зримо, что они — сарацины, И меж ними несомненные два Узных узника на убогих клячах, И ждут майнцского золота в промен. Говорит Марфиза: «Они здесь: Не пора ли нам к балу-карнавалу?» 11 А Руджьер: «Еще съехались не все Званые к балу-карнавалу, А бал не мал, А нам править его чин по чину. Так помедлим: оно уже недолго». Говорят и видят: Показались и майнцские изменники — Стало, впрямь пора пускаться в пляс. 12 Вот съехались майнцские изменники, За которыми целый караван Злата, платий и пышных сбруй, И два пленника, Среди копий, мечей и стрел Страждущие, видя, что вот их ждут, И уже заклятый их Бертолагий В перемолвке с сарацинским вождем. 13 Ни Амонов сын, ни Бовы Не стерпели пред майнцским супостатом: Каждый вскачь, Каждый бьет копьем вперевес, И один — напробой седла и панциря, А другой — сквозь шлем и в лицо. — Так да сгинут все злобные неистовцы, Как под копьями кончился Бертолагий! 14 А Руджьер, а Марфиза, Как по знаку, не ждав иной трубы, С места в битву, и ломятся их копья, Вырвав жизнь одному, двоим, троим. Руджьерову острию Подстать сам басурманский воевода, А и он дух вон, И за ним два других отходят к праотцам. 15 Под ударами в растерянных смятение, А в смятении — крайняя погибель. Майнцским мнится, Что на них — сарацинская измена; Мавры мечутся И кричат про убийство и разбой; И пошел меж ними бой — луки в руки, Копья вперевес, клинки наголо.

Подвиги Руджьера и Марфизы

16 Налетит Руджьер то на тех, то на этих, Что ни скок, то десять с ног, что ни взмах, то двадцать в прах; А не менее того и красавица Рубит вправо и губит влево. Скольких тронет сталь, Стольким ввек уже не встать: Пред мечами их что шлемы, что панцири — Как сушняк пред лесным огнем. 17 Кто видывал, Кто слыхивал, Как в бортном рое встает раздор, И пчелы на пчел вылетают в бой, Но насвистнет несытая касатка Бить, губить, глотать тех и этих Без числа, — Тот узнает Руджьера и Марфизу. 18 А Рикардет и его двоюродный По-иному пляшут меж двух племен: Небрегут язычеством, Держат глаз лишь на майнцской стороне. Недаром у Ринальдова брата Каков дух, такова и мощь, А от майнцской ненависти Еще вдвойне. 19 И с того же вражества Сын Бовы, как яростный лев, Не ленясь мечом, Дробит шлемы, как яичные скорлупы. А и всякий рад Изъявить себя новым Гектором, Если рядом — Марфиза и Руджьер, Цвет и сила истого рыцарства. 20 Рубится Марфиза,[2] Озирается на товарища, И в уме верстает их силою, И каждый — диво, каждому — хвала, Но превыше хвал Руджьерова доблесть: Мнится он несравненен, Верится, не сам ли то Марс Сшел на битву с пятого неба? 21 Диво — его удары, Диво — не знающие промаха; Рубится его меч Бализарда, Сечет сталь, как бумажный лист, Вскалывает шлемы и панцири, Рассекает всадников до седла — Валятся на траву На-пол справа и на-пол слева; 22 Одним взмахом[3] Сокрушает седока и коня; Голова за головой летят с плеч, Грудь за грудью валятся с туловищ; Пятерых он разит единым разом — А кабы поболее было веры В ту истину, похожую на ложь, Я начел бы и более, да нельзя: 23 Добрый наш Турпин без обмана Гласит правду, а там хоть верь, хоть нет; Но такое он молвит о Руджьере, Что послушавши, всяк объявит: лжет! А равно и перед Марфизою Что ни воин, то как лед перед пламенем; Как она с Руджьеровой доблести, Так и он с нее не сводит глаз. 24 И как он ей — Марс,[4] Так она ему мнилась бы Беллона, Ежели бы ведал он вопреки Виду, что не ратник она, а ратница, И едва ли не впереспор Они били тот подлый люд, Чья и плоть, и кость, и кровь, и жиль Изъявляли, кто способнее рубит.

Освобождение пленников

25 Столько духа и столько доблести В четырех бойцах, Что они сокрушили и тех и этих, Что уже бегущим ничто не впрок, Кроме пят и копыт, — Хорошо, у кого есть конь Не в рысь, а в скачь, А не то несручйо биться пешему. 26 Ни кольчужника в поле, ни погонщика, Бегут вправо — мавр, влево — Майнц, Те бросая пленников, эти — выкуп, Всё — тем, чей верх. С Малагиса и Вивиана узы — прочь, В лицах — радость, а в сердцах — вдвое, Расторопные слуги Тащат тюки — наземь и на возы. 27 Вдоволь там нашлось серебра Славного сосудного чекана, Вдоволь платий Лучшего и тончайшего шитья, И ковров для королевских палат, Тканых фландрским шелком и золотом, И другие богатства и роскошества, Но еще и вино, и хлеб, и снедь. 28 Сняли рыцари шлемы и увидели, Что споборником их была девица, Ибо явлены золотые кудри И нежное из-под забрала лицо. Ей поклон и честь И прошенье не утаить свое имя; А она, меж друзей всегда учтивая, Не замедлила сказ о себе.

Отдых у Мерлинова водоема

29 Видевши, какова она в битве, Все глядят на нее во все глаза, А она — на единого Руджьера: Все слова — к нему, остальные ей ничто. Но уже зовут их служители К пиршественному роскошеству Под горою, защитою от зноя, Где был ключ, а над ключом водоем. 30 То Мерлинов ключ,[5] Каковых четыре по целой Франции, А под ним — водоем, Беломраморен, глажен и блестящ. А по ободу того водоема Резана кудесником дивная резьба: Что ни образ, то словно дышит, Весь как жив и едва не говорит.

с иносказательным изображением Алчности

31 В той резьбе являлся очам чудовищный[6] Лесной зверь, видом гнусен, зол и лют, Волчий зуб, волчий лоб, Впалый бок от жадного голода, Когти львиные, а уши ослиные, А всем прочим туловом как лиса; И он рыщет по Франции, Англии, Италии, Испании, По Европе, по Азии, по конец земель, 32 Всех язвит, всех губит, Кто убог, кто высок, А тлетворнейше — Кто король, кто князь, владетель, наместник; Пуще же всего, Осквернив пречистый Петров престол, Оно выжрало пап и кардиналов, Заронивши соблазн в святую веру. 33 Не выстоит перед чудищем Ни единая вставшая стена, Никакой не защитен город, Все оплоты, все ворота — вразлет. Словно ширится оно в божество, Словно впрямь оно — бог для суеверящих, И уже налагает длань поять Ключи неба и ключи ада. 34 А над чудищем видится паладин,[7] Кудри венчаны державными лаврами, С ним три юных В златых лилиях по царским нарядам, И под тем же знаменьем некий лев, Вышед вместе, бьется с чудовищем И над всеми писаны имена, Чьи над теменем, чьи по краю платий. 35 Первым вбил по крайнюю рукоять[8] Свой булат в брюхо скаредному хищнику Тот, чье имя Франциск французский; Вслед ему — австрийский Максимилиан И Карл Пятый, державный император, Прободающий пикою злую пасть; А стрелою разящий в грудь Назван Генрихом Восьмым из Британии. 36 И у Льва[9] Значится на спине: Десятый, И тот лев вгрызся в уши злому зверю, Измозжив его для приспевших ратников. Словно свеян страх, — Так стекаются смыть грехи отцов Немногие те, но лучшие, Кем из чудища исторгается жизнь. 37 Три рыцаря и Марфиза Долго медлили перед теми ликами, В жажде знать, от кого повержен хищник, Черным ядом сквернивший столько стран. Хоть и значились в камне имена, Но неведомые, — И пытали воители меж собою, Кто что знает, дабы сказать другим.

Малагис над ним пророчествует об итальянских войнах

38 Только Малагис молчал да слушал, И тогда-то молвил ему Вивиан: «Ты, как видно, о зрелище небессведущ, Твой и сказ: Кто Здесь копьем, мечом, стрелой свергает чудище?» Малагис в ответ: «Это повесть, досель еще не памятная. 39 Знайте: все, чьи здесь ни резаны имена, Никогда не хаживали по свету, А взойдут через семь веков К вящей славе грядущего поколения. Мудрый волхв британский Мерлин При царе Артуре, Велев скласть водоемные каменья, Велел врезать в них деянья потомков. 40 Это чудище изверглось из недр[10] Ада о ту древнюю пору, Как настали у людей мера, вес, закон и суд, И поля всполосовались межами. Но не вмиг полонило оно мир, Тех и этих обошед стороною; И досель, уже повсеместное, Разит только подлый люд и черную чернь. 41 От начальных пор до наших дней[11] Росши и выросши, Так оно и впредь Взрастает выше и круче всех чудовищ, — Сам Пифон, Писанный для нас в старинных хартиях, Вполовину не был таков Бешен, страшен, гнусен и лют. 42 Тут и быть от него великому поеду — Всем извод, погубление и скверна: Здесь на белом камне Малая лишь малость тех черных бед. И когда не станет сил звать о помощи, — Эти, Чьи на камне имена ярче пламени, Придут вызволить свет из злой невзгоды. 43 Первым рушителем хищного зверя Станет сей французский Франциск, — Немногие с ним к плечу И никто впереди: В королевском блеске, в рыцарской доблести Он затмит Многих, прежде слывших столь славными: Так светила меркнут пред вставшим Фебом. 44 В первый год счастливого королевствования,[12] Не упрочивши еще венца на челе, Он ударит с Альп, Прорвав ковы, замкнувшие тропу, Движим гневом, благородным и праведным, Что доселе не отмщены Те обиды, которыми на французов Яро грянул стадный скотопас. 45 С лучшим цветом Франции[13] Он ниспустится в ломбардские нивы И размечет Гельвецию, которая Больше ввек не воздымет гордый рог. А в позор и срам Флорентийцу, Риму и испанскому воинству Он скрушит твердыню, Мнимую дотоль необорной. 46 И к тому-то сокрушению[14] Паче всякого иного оружия Ему будет тот меч, которым он Вырвет жизнь развратительного чудища: Всякий стяг Перед тем мечом иль вспять иль в прах, И ни ров, ни вал, ни тын, ни камень Никакому городу не укров. 47 Просияет сей государь[15] Всем величьем счастливых воевателей — Душой Кесаря, зоркостью ума, Явленного над Тразименой и Треббией, И удачею Александра, Без которой все замыслы — туман и дым. А в щедротах Ему нет ни примера, ни подобия.

Похвала современникам автора

48 Таковым своим сказом Малагис[16] Заронил в сердца рыцарей желание Знать по имени Всех убийц убийственного чудища. И меж первыми был прочтен Бернард, О ком сказано в Мерлиновой похвале, Что его Бибиена им возвысится, Как Сиена и смежная Флоренция. 49 Никому не стать впереди[17] Сигизмунда, Иоанна, Людовика Из Гонзагов, из Сальвиатов, из Арагонцев, Трех заклятых врагов исчадью ада. Вот Франциск Гонзаг, За которым — Фредерик, его отпрыск, А с ним зять его и с ним свойственник его, Тот урбинский, этот феррарский. 50 При урбинском его сын Гвидобальд[18] Ни отцу и никому не уступит доблестью; Два Фиеска, Синибальд и Оттобон, Травят лютую тварь, и каждый быстр; Граф Газольский В жарком звере разогрел острие Царь-стрелы, ибо лук его — от Феба, А от Марса — меч. 51 Два Геракла, два Ипполита,[19] И еще Геракл, и еще Ипполит, Тот Гонзаго, а этот Медичи, Гонят чудище, травят и томят; Не отстанут Ни за сыном Юлиан, ни за братом Фердинанд; Андрей Дориа быстр и остр, Франциск Сфорца никому не попустит. 52 Благородной, знатной, яркой крови[20] Два Авала несут в гербе Тот утес, которым Нечестивый сжат Тифей с головы до змеиных пят; И еще двое, Ни за кем не вторые пред страшным зверем, А у ног написано: Альфонс Вастский И Пескарский всепобедный Франциск. 53 И тебя ли мне позабыть,[21] Фердинанд Гонсальв, краса Испании, Пуще прочих в сонме Вознесенный Малагисовою хвалою? Монферратский Гульельм Столь же зрится меж вставшими на чудище, И иные, и многие, но всех их — горсть Пред несчетными ранеными и мертвыми.

Появляется Иппалка с жалобой на Родомонта

54 Оттрапезовавши, Провождали спутники полдневный зной В милых толках и достойных весельях На коврах под сенью прибрежных древ, Малагис же и Вивиан же Для их отдыха были при оружии, Как вдруг видят: Одинокая к ним торопится дама. 55 А была это самая та Иппалка, У которой славного скакуна Фронтина Отхитил Родомонт, И она, моля его и срамя его, Шла вослед целый день, и наконец Своротила к Агрисмонтскому замку — Ей сказали (а кто — не знаю), Что в том замке Руджьер и Рикардет. 56 А бывавши здесь и знавши места, Вот она и пустилась прямиком К тому самому Мерлинову источнику, И находит там, как сказано, всех, кто был. Но, радея умеючи и бережно, Как исполнить порученную весть, Увидав она Брадамантина брата, Не дала и виду, что Руджьер ей знаком. 57 Поклон ее — одному Рикардету, Словно только к нему она и шла; И, ее узнав, Рикардет Встал навстречу и спрашивает: откуда? И она поведывает свою повесть, Глядя взглядами, красными от слез, Сквозь вздохи, но громким голосом, Чтоб услышал близстоявший Руджьер. 58 Говорит она: «Я вела в поводу, Как то велено было твоей сестрицею, Ее дивного, славного и любимого Коня, имя которому Фронтин, А вела я его к городу Марселю, Где сулилась она в немного дней Быть сама, а мне приказала Доспеть раньше и ждать ее с конем. 59 Я была отважна в том мнении, Что никто не найдется здрав Посягнуть на коня, о коем сказано, Что он хаживал под Ринальдовой сестрой. Но тщетно — Не отъехала я и на тридцать миль, Как отъял того коня сарацин, Не смотря, что он Фронтин, и кто наездница. 60 Умоляла я его день, умоляла я его другой, А не взяв ни мольбами, ни угрозами, Я с худою хулою Бросила его невдали, Где он нынче трудит себя и с лошадью, Упражняясь с мечом в руке Против столь неленивого поединщика, Что хоть сей бы за меня отомстил!»

Руджьер вызывается отомстить,

61 Чуть дослышав такие слова, Руджьер скок с ковра, и к Рикардету: За услугу (Говорит он, просит и умоляет) В воздаяние, награду и мзду Пусть позволится ему вслед за дамою Одному сыскать того сарацина И расчесться с ним за такого скакуна. 62 Рикардет, Хоть и мнилось ему неста^гочным Возложить на друга свой долг, Уступил Руджьеровой воле, И, простившись тот с добрыми товарищами, Удалился за Иппалкою вслед, Их оставив изрядно недоуметь, Удивляясь его поспешливой доблести. 63 Как отъехали они прочь, Не умедлила Иппалка поведать Все, с чем послана Тою, в чьем сердце навек его печать. Без потайки и вымысла Молвит, что ей вверено госпожою, А что прежде сказано-де не так, То для глаза и слуха Рикардета. 64 Молвит и о том, Кто отбил у нее коня Со спесивою речью: «Коль он — Руджьеров, То угоднее мне вдвойне; Буде же Руджьеру охота вздорить, Объяви: Имя мне — Родомонт, А дела мои блещут по всей вселенной». 65 Руджьер слышит, и в груди его пышет Жар неистовства, зримый по очам, — Оттого ли, что Фронтин ему люб, Оттого ли, что он дар его дарительницы, Оттого ль, что похитчик столь презрителен, — Но ему и обида и позор, Ежели не вырвет коня у взявшего И не выметит Родомонту достойной мздою.

но разминовывается с Родомонтом

66 Едет рыцарь, путеводясь красавицею, Соступиться с басурманом лицо к лицу, И доехали они до распутья, Где путь низом и где путь верхом; И хоть оба ведут в тот самый дол, Где Иппалка покинула похитчика, Но нагорный краток и крут, А долинный долог, но прост и ровен. 67 Жарким разжигаясь желанием Отбить коня и отмстить за себя, Обращает она рыцаря в гору, Где прямей тропа, — Между тем, как алджирский богатырь И татарин, и с ними их красавица Свой держали путь по легкой низине И поэтому с Руджьером разминулись. 68 Вам памятно, Что они отдалили свой раздор До подмоги королю Аграманту, И вина раздора при них сам-третья — Доралиса. Уведайте же теперь, Что приспели они прямиком к тому ключу, Где Марфиза, Рикардет, Малагис, Вивиан И Альдигьер расположились для отдыха. 69 Марфиза, уступив увещающим, Взяла женственный наряд и убор Из казны, которую для Ланфузы Майнцские назначили изменники; И хоть редко показывалась очам Без шелома и доброго доспеха, Но теперь, совлекшись брони, Была зрима как истинная дама.

Мандрикард нападает на Рикардета с товарищами

70 И такую ее завидевши, Вдруг взомнилось татарскому королю Залучить ее и вручить Родомонту в замену Доралисы, — Неразумный! словно любовь Такова, что любовницу любовник Потерявши ли, променявши ли, Приутешится ласками иной! 71 Себе уберечь девицу, А сопернику доставить другую, Словно вмиг мила И желанна непрежняя, как прежняя, — С тем кладет он взор на Марфизу, Чья краса и прелесть любому в честь, А всех рыцарей, которые с ней, Зычно кличет к копью и в поле. 72 Малагис и Вивиан, Двое наготове за всех, Тотчас с места и тотчас в бой, Оба Чаяв двух себе супостатов, Но стоял перед ними лишь один — Ни на шаг, ни на взмах не дрогнул к поприщу Африканский царь. 73 Вивиан с отвагою первый К сшибке вскачь, и копье наперевес, А испытанный сарацин Мчит сугубою мощью ему навстречу. Оба метят, Где бы легче вскроить броню: Бьет француз язычника в шлем — тщетно! Тот не пал и даже не дрогнул. 74 А язычник во всю тяжесть копья Дробит в дребезги щит, как хрупкий лед, И бросает Вивиана из седла в траву, В нежные муравные объятия. Порывается Малагис Ко мгновенной мести за падшего, Но и вмиг лег вслед, Не отмстив, а сходствуя в доле брату. 75 Родной брат впереди двоюродных — [22] Грудь в доспех, стопы в стремена, Конь в опор И отважно навстречу сарацину. В гулкий шлем гремит острие Под затвор басурманова забрала — И копье вразлет на четыре части, А язычнику в седле хоть бы что. 76 А язычник из седла во всю мощь Справа влево с такою силою Ударяет, что щит и бронь Всколоты, как скорлупы, И проходит злая сталь через белое плечо, И шатается Альдигьер в бок и набок, И ложится навзничь в цветы и травы, Бледен лик, а доспех кровав. 77 А уже налетает Рикардет, На скаку настораживает копье, Да такое, Что воочью борец достоин Франции; И на том потерпел бы Мандрикард, Будь они равны на чашах жребия — Но нет: Конь с копыт, а его виной седок с седла.

Он сражается с Марфизою

78 Ни единого паладина пред собой Не имея сарацин ревнователем, Помышляет он деву своей добычею И въезжает к Мерлинову ключу, Восклицая: «Дама, Вы — моя, Ибо встать за вас на брань уже некому. Не перечьте: таков обычай в воинстве». 79 Вскинув гордый лик, Отвечает Марфиза: «Ты ошибся: Впрямь бы я — твоя по праву воинства, Будь мне паладином и повелителем Хоть единый из сверженных тобой. А я не их, я ничья, я сама своя — И кто хочет, Тот отбей меня у меня. 80 Я привычна и к щиту и к копью, И ссадила немало поединщиков!» И велит подать ей коня и бронь, И проворные стремянные послушливы. Сняла юбку, осталась в куртке, Явив стан, которого стать В каждом члене была подобна Марсовой, А девичество сияло в лице. 81 Поверх лат опоясывает меч,[23] Легким взлетом вскакивает в седло, Шпорит раз, шпорит два И бросает коня то вбок, то вкруг, А потом Копье к бою и вскачь на сарацина, Как под Троей на фтийского Ахилла Пенфесилея. 82 Как стекло, Древки вдребезг по самые рукояти, А не дрогнули ни всадник, ни всадница Ни на перст. Попытать желая Марфиза, Тот ли будет бой Грудь в грудь, Налетает на ярого с клинком в руке. 83 Не сломив басурман соперницы, Изрыгает хулу в твердь и в сушь и в хлябь, И соперница, не сразив разимого, Мечет в небо не меньше злую брань. У того и у той в руках мечи Ходят стуком по заговорным латам — На обоих заговорные латы, И в такой это день всего нужней.

Родомонт разнимает бьющихся, и Марфиза едет с ними

84 Таков панцирь, такова кольчуга, Что никоему не взять острию, И секлась бы сеча День и два, Не вступись промежду них Родомонт, Укоряя соперника задержкою: «Бой так бой: Хочешь драться — дерись сперва со мною. 85 Не затем ли мы с тобой перемиривались, Чтобы вызволить из бедствия нашу рать, А дотоле Не затеивать иных битв и браней?» — И засим, учтиво оборотясь, Показал Марфизе спутного вестника И поведал, что он от короля И велит им спешить к нему на помощь: 86 А Марфизе не станет ли угоднее, Отменив или отдалив борьбу, Вместе с ними На подмогу встать Троянову трону, Отчего и чище и выше Ее слава возлетит до небес, Чем пустою сварою Препинать столь достойный подвиг? 87 В давней жадности Испытать Марфиза Карловых паладинов И ни с чем иным Из дальнейших земель явясь во Францию, Как увериться, в правду или в ложь Вьется слава об их имени, Тотчас вняв Аграмантову невзгоду, Тотчас обок спутников правит в путь.

Тем временем Руджьер, отослав Иппалку,

88 А меж тем Вслед Иппалке Руджьер по горным тропам Тщетно рыскавши, наконец достиг Родомонтова поворота, И по свежему копытному следу Быстрой рысью К Мерлинову устремляется ключу, Рассудив, что недолго уж до обидчика. 89 А Иппалке он велит воротиться В Монтальбан, До которого день пути, А отвлекшись к Мерлину, станет долее. А о том, чтоб отбить коня Фронтина, Пусть не будет никакого сомнения — В Монтальбане ли, в ином ли краю, Вскорости оно у слышится. 90 И дает ей грамотку, писанную в Агрисмонте, И с тех пор носимую на груди, А изустно твердит иное многое В оправдание всякой своей вины. Впечатлевши сказанное и откланявшись, Оборачивает Иппалка коня И не дальше, как ввечеру, Взъехала к Монтальбану.

настигает Родомонта

91 Скачет Руджьер за сарацином По свежему копытному следу И достиг его у Мерлинова ключа Вкупе с Мандрикардом, Обещавшихся во всем их пути Не чинить друг другу недоброго, Пока помощью не приспеют в стан, Угрызаемый угрозой от Карла. 92 Узнает Руджьер скакуна Фронтина,[24] Узнает на нем седока, И вскруглясь хребтом над копьем, Выкликает соперника громким кликом, — Но как Иов, Так безропотен в тот день Родомонт, Укротивши обычайную ярость И отвергши, чего искал и искал. 93 Это в первый и это в последний раз Царь Алджирский отверг свой бой, Но такая в нем пламенела страсть С честью вызволить своего государя, Что считай он Руджьера в своих когтях Крепче зайца у проворного парда, Он и то не замедлил бы свой путь Ни на взмах, ни на два булатом. 94 Он знал, Что соперник, ревнующий о Фронтине, — Тот Руджьер, которому нет Равных витязей в рыцарственной славе, Тот, которого жаждал он давно Попытать молву заведомой сталью, — А не стал: Тяготила его царская осада. 95 Будь не так — Он сыскал бы спорника на крае света; Но теперь, хоть вызови сам Ахилл, Он не стал бы иным, чем вам поведано: Таково в нем нынче гневные пламена Спят под пеплом. Он гласит Руджьеру свою причину И зовет Руджьера на тот же подвиг,

Руджьер зовет к бою Родомонта за коня,

96 Каковой его подвиг будет долг Верного господину паладина; А свершив, Им достанет воли доспорить. А Руджьер: «Готов Я домедлить поединком, покуда Мы не вызволим Аграманта из-под Карла, Но сперва отдай мне коня. 97 Хочешь ли дождать, чтоб весь стан и двор Стал свидетелем моему доказу, Что не славно и что не честно Ты похитил у дамы моего коня, — Прочь с Фронтина и отдай его мне, А не то — Ни отбою тебе, ни перебою Ни на малый час».

а Мандрикард Руджьера за герб

98 Но покуда Руджьер твердит алджирскому «Или конь, или брань!», А тот вдолге сулит и того и ту, А немедля ни того и ни этой, — Подступает к рыцарю Мандрикард С новым спросом, Ибо взвиделся ему на Руджьеровом щите Орел, царь птиц: 99 На лазоревом поле белый орел,[25] Славный герб старинных троянцев, Потому что Руджьеров род Был от племени всесильного Гектора. Но того не знав, Мандрикард Нетерпимою почитал обидою, Что иной, как он, Держит щит с белой Гекторовой птицею. 100 Тот орел, идейского хищник Ганимеда,[26] Украшал и Мандрикардов доспех, — А какою победною наградою Он стяжался близ Опасных Твердынь, И вручился рыцарю чародеицею В тех оружьях, которые Вулкан Исковал для троянского героя, — Это, верно, вам памятно между прочего; 101 И о том, как Руджьер и Мандрикард[27] Уж однажды схаживались на бой За того орла, и чем разъялись, Я ни слова — об этом знает всяк. С той поры и до сей поры Не сводила их судьба, и теперь, Взвидев щит, Мандрикард грозится с зычной яростью: «К бою! 102 Ты украл мой герб — Мы за это сходимся не впервые: Снес я раз — неужели ждешь, Что снесу второй, наглец ты безмозглый? Но когда ни угрозою, ни укорою Из тебя не вымести этот бред, Берегись узнать, Что уж лучше бы ты смирился сразу!» 103 Как сухое полено на огне Вспыхивает от малого дыха, Так при первом слышимом слове Огнем гнева брызжет Руджьер: «Ты на том ли затеял меня взять, Что со мной тягается твой споспешник? Берегись — меня станет отъять у каждого И Фронтина, и Гекторова орла! 104 За тот щит я однажды с тобою схватывался, И тому невеликий срок, Но тогда миновался ты погибелью, Потому что был не при мече; Но что было сказано, будет сделано, И не в радость тебе тот белый орел, Древний знак моего знатного рода, По закону мой, по захвату твой». 105 «По захвату — твой!» — Выкрикнул Мандрикард, выхватил тот клинок, Тот клинок, который Бросил в чаще неистовый Роланд. Нет Руджьеру иных законов, Кроме рыцарских — видя, что у недруга Меч в руке, Он отбрасывает копье свое прочь,

Марфиза тщетно их разнимает

106 Сжал щит, взмел меч, Добрый меч, преславную Бализарду, — Но меж них бросает коня Родомонт, за Родомонтом Марфиза, Он теснит одного, она другого, Оба честью просят: «Назад!» Родомонт на Мандрикарда в досаде, Что и раз и два он нарушил уговор — 107 Давеча, польстясь на Марфизу, Он пять крат грянул сталь о сталь, Нынче же за Руджьеров герб Въявь забыл про короля Аграманта. «Ежели таков твой черед, — Родомонт кричит, — то доспорь со мною: Наш спор Дольше прочих и больше прочих. 108 Лишь на том и положен между нами Замирительный уговор; А как кончим счеты — Я отвечу вот этому за коня, Ты — за щит, Ежели останешься жив; Но я чаю с тобою счесться так, Что тебе уж станет не до Руджьера». 109 «Не по-твоему выйдет счет, — Отзывается Мандрикард Родомонту, — Ты с меня получишь больше, чем ждешь, Попотевши от темени до пят, А меня еще достанет, Как бездонно бьющего ключа, На Руджьера, и тысячу Руджьеров, И на целый свет, кому жизни не жаль!» 110 Жарче гнев, горше брань Разгорается отселе и оттоле: Разом с Руджьером, разом с Родомонтом Ищет сшибки отчаянный Мандрикард; А Руджьер не привык к обидам, И ему бы не мир, а раздор и спор. Мечется Марфиза меж тем и этими, Но одной не сладить. 111 Так мужик, когда в водополье Река ломится на новый простор, Впопыхах не хочет ее пустить Ни в зеленый луг, ни в житную ниву, Замкнет здесь, загородит там, Где-то выправит, глядь, а где-то Подается мягкая глина, И вода точит токи сквозь запруды, — 112 Так Марфиза, Над Руджьером, Мандрикардом, Родомонтом (Каждый — удалец напоказ, Каждый рвется перевысить соперников) Бьется их унять, Но впустую тратит труд и время: Оттяни она одного, Два другие, глядь, бешенствуют снова. 113 Тщетно их усилившись примирить, «Государи мои, — кричит она, — послушайтесь! Отложите спор, Пока станет Аграмант безопасен! Ежели же каждому лишь свое, То и я хочу счесться с Мандрикардом И увидеть, таков ли он в оружии, Чтобы взять меня у меня? 114 А коль в помощь Аграманту — то в путь, И конец раздорам!» А Руджьер: «Не за мною остановка, Лишь верни он моего коня! А немногими говоря словами, — Конь иль бой: Или мертв здесь полягу, или Стану в стан на своем скакуне». 115 Родомонт в ответ: «Одно просто, другое не гораздо! А мое тебе слово: Коли худо будет нашему государю, То виною — ты, Ибо я ни на час не прочь от должного». Но Руджьеру то слово нипочем — Он выхватывает ярый клинок,

Начинается схватка вчетвером

116 Он, как вепрь, рушится на Алджирского, Бьет щитом, теснит плечом, Растерявши того и помутив Столь, что выронил он стопою стремя. Но Мандрикард — в крик: «Хочешь биться, Руджьер, — бейся со мною!» И, самого себя злее и коварнее, Он шеломит Руджьера клинком в шелом. 117 Пал Руджьер грудью к конской гриве, Хочет распрямиться — невмочь, Потому что вторым в него ударом Упиенов гремит Родомонт, И кабы не адамантный закал, Быть бы шлему разрублену по щеки. Распростер Руджьер бессильные длани, И роняет узду, и роняет меч. 118 Скакун скачет с седоком в чисто поле, Бализарда лежит в пыли; Вспыхнула Марфиза, Что один меж двух Бит недавний спутник ее оружия, И по славному своему веледушию, Налетев, Рушит меч о Мандрикардово темя. 119 А Родомонт за Руджьером вслед: Лишь ударь, и взял бы Фронтина, — Но воспрянув Рикардет с Вивианом Преграждают путь меж этим и тем: Один бьет Родомонта вперехват, Отпирая теснящего от Руджьера, А другой — то был Вивиан — Вложил меч в длань очнувшегося рыцаря. 120 Чуть опамятовавшись И в руке с Вивиановым клинком Мчит Руджьер немедлящей местью На Алджирского короля, — Как лев, Взят быком на рога, не чует боли, Но порыв, но гнев, но ярость Его силят довершить свою месть. 121 Руджьер рушится на мавра, как гром:[28] Будь в его руке Бализарда, в том начальном бою Выбитая сказанным коварством, — Верю, что и шлем Не упас бы Родомонтова лба — Шлем, который Немврод Вавилонянин Выковал для вызова небесам. 122 Тут и Распря, Рассудив, что ссор и свар не избыть, И ни миру не стать, ни перемирию, Говорит Гордыне, своей сестре, Что уже пригожая им пора Бестревожно вернуться к своим монашествам. Добрый путь им; а мы останемся здесь, Где Руджьер ошеломил Родомонта: 123 Ошеломил с такою силою, Что сотрясшись в шлеме и в стальной скорлупе, Панцирною спиною Распростерся Родомонт на Фронтиновом крестце. Трижды, четырежды, вправо, влево Клонится, валится долу головой, Изронивши бы и меч из руки, Не случись он прикован к рукавице. 124 А меж тем пред Марфизою Мандрикард В многом поте лица и тела И ее поневолил попотеть, Но столь истовы были их доспехи, Что не вскрылась ни единая щель, И досель оба ратовали вровень, Как вдруг, изворачиваясь, Марфизин скакун Приневолил вступиться и Руджьера. 125 Изворачиваясь, Марфизин скакун, Выгнув бег свой по нетвердому лугу, Оскользнулся, и не смог уберечься, Чтоб не рухнуть на правый бок; А вспешая встать, Был он сбит грудь в грудь конем Златоуздом, С не по-рыцарски басурманрким ездоком, И полег вновь. 126 Руджьер, видя воительницын урон, Не помедлил помощью: Вольною рукой, Оглушившей уносимого Родомонта, Он татарина бьет в шлем, И рассек бы и голову и тулово, Будь в его руке — Бализарда, А на Мандрикарде — иной шишак. 127 Родомонт, опомнясь, Озирается, а пред ним — Рикардет; Вспамятовал царь, каково ему пришлось От сего Руджьерова вспомогателя, Мчит к нему Злою мздою благому делу, — Но Пересек его умысел Малагис.

Малагис колдовством прерывает бой

128 Малагис, немалый в могучей магии, Хоть и не был при черной книге, Чьею силою останавливал солнце, Но держав в уме Заклинание, влаственное над демонами, Вмиг вогнал взъяряющего нечистого В Доралисина жеребца. 129 В жеребца нерослого и усадистого С Стордилановой дочерью на хребте Вмолвил Вивианов брат Такового преисподнего ангела, Что умевший быть Лишь красавицыной послушен руке, Взмелся На шестнадцать локтей ввысь и на тридцать локтей вбок. 130 Взмелся, Но красавицы не сронил с седла; Вскрикнула она в выси, Почитаючи себя погибшею, — А скакун, коснувшись земли, Движим дьяволом, Мчится под кричащею прочь С такой прытью, что стрелой не настичь. 131 С первым звоном ее голоса Уяиенов Родомонт позабыл разить И летит помочь Вслед невестиной неистовой скачке. А за ним Мандрикард, Ни Руджьера не тронувши, ни Марфизы, Ни спросив и ни сказав замирения, Мчит вдогон и ему и Доралисе.

Доралиса, Родомонт и Мандрикард, а за ними Руджьер и Марфиза скачут к Парижу

132 А Марфиза, взнявшись с земли, Вся пылая стыдом и гневом, Рвется мстить — не может, Видя недруга в тщетном далеке: И Руджьер по таком исходе брани Исторгает, как лев, не взрыд, а взрык, Ибо знает, что никаким коням Не поспеть за Фронтином и Златоуздом. 133 Ни Руджьер без отбитого скакуна Не желает отстать от царя Алджирского, Ни Марфиза не уволит татарина, Не явив ему себя во всю стать; Ни тому, ни той Не достойно бросить спор в полуспоре, И решаются оба, как один, По пятам преследовать изобидчиков. 134 А коли не взять на ходу, То доскакать и до сарацинского стана, Куда лег их путь К вспоможенью от Карловой осады. Где надежда, туда дорога, Но не вдруг, Ибо вежество Руджьеру велит Перемолвиться с прежними товарищами. 135 Отъезжает паладин Отдать честь брату милой повелительницы, Изъявляет дружбу по гроб Во всякой его взгоде и невзгоде И отменно учтиво просит Снесть привет и благородной сестрице — Так учтиво, Что ни в ком малого подозрения; 136 Отдает пристойный поклон Вивиану, Малагису и раненому Альдигьеру, а они в ответ, Долг за долг, готовы к его услугам. А Марфиза так буйно рвалась в Париж, Что и не подъехала к остававшимся, И лишь издали отдали ей привет Вивиан, Малагис, Рикардет, 137 Но в невольном лежал простерт бессилии Альдигьер. Поскакали храбрые на Париж, Двое впереди, остальные следом, — А какие от этих и от тех Небывалые содеялись подвиги К вящей пагубе государевым людям, О том речь моя в следующей песне.

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ (РАСПРЯ)

Песнь XXVII

Нападение сарацинов на Карлов стан. На первом плане — Доралиса, за которой следуют Градасс и Сакрипант; далее — Родомонт, одиноко скачущий влево

Вступление

1 Что затеет женщина, то выходит Часто лучше бездумно, чем подумавши: Уж таков один из неисчетных Даров им от всевышнего неба. А мужчинам, увы, гораздо хуже: Ежели они не успеют Помедлить да посудить да поразмыслить, То и губят зря и время и силы. 2 Малагисова, о которой сказано, Всем казалась бы хороша затея, Вызволив из великой беды Двоюродного его Рикардета, — Ан нет, Ибо сгнавши Родомонта и Мандрикарда, Не взгадал он, что они устремятся К пущей пагубе всем Христовым верным. 3 Пораздумай он малый миг, И уж верно Уберег бы он брата Без урона крещеному народу, Повелевши одержащему бесу Умчать деву На такой Восток или Запад, Чтоб о ней уж не видано и не слыхано: 4 Наши бы за нею влюбленные Поскакали на край света, как в Париж; Но увы! в безвременье Малагис Не предусмотрел предусмотримого, — И вот злоба, изгнанница небес, В вечной жажде крови, огня и сечи, Взяла путь к государевой большой беде, Ибо ей иного не указано.

Доралиса возвращается к отцу

5 Всев в коня, Бес помчал захолонувшую всадницу Через реки, рвы, дубравы, болота, Кручи, пропасти, Сквозь британский стан и французский стан И все сонмище Христовых поборников До шатров Короля Гранады, ее родителя. 6 Родомонт же и Агриканов сын В первый день Поспевали издали за маячившей, А потом уж пропал и вид, И они лишь по горячему следу, Как псы, Жадные до зайца или серны, Доспешив, узнали, что она — при отце.

Ринальд уезжает от Карла искать Анджелику

7 Берегись, Карл: На тебя неминучая встала буря — Подступают к стану неистовые, А за ними царь Градасс и царь Сакрипант, Между тем как для вящей твоей беды Похитила у тебя злая судьбина Оба светоча разума и могучести, Чтобы стал ты незряч во тьме. 8 Те два светоча — Роланд и Ринальд, Один — впрямь безумен и неистов, В дождь, в ясь, в снег, в зной Рыщет голый через горы и долы, А другой — ни на мало не разумнее, Обездолил в беде тебя собой, Устремясь из Парижа прочь В поиск за несысканной Анджеликою. 9 С того дня, как коварный старый волхв,[29] О котором мною давно поведано, Ввел его в нестаточный обман, Будто граф Роланд умкнул Анджелику, — Вспала ему в сердце ревность, Не всякому любящему вмочь, И он бросился в Париж, а оттоле Ему выпало в путь в британский край, 10 Ныне же, Славной битвой сбив врагов под осаду, Он опять в Париж, обыскал Все дома, и палаты, и обители, — В каменной стене Не укрылась бы красавица от влюбленного; Но вотще: ни ее и ни Роланда, И тоска неволит его им вслед. 11 Взмыслилось ему, что Роланд[30] С нею нежится в Браве или в Англанте; Рыщет, ищет он, А ее ни тут и ни там; Он опять в Париж, Полагая такому паладину Не в хвалу Долго быть вдалеке от битв; 12 Ждет в Париже и день и два и три, А Роланда нет; Снова он в Англант, снова в Браву, Ловит вести, Скачет днем и ночью, В знойный жар и в росный рассвет Под луной и солнцем Двести раз перемеривши те дороги.

Сатана торопит помощь к Аграманту

13 А меж тем вековечный враг, В оны дни подвигший Еву к запретному Яблоку, улучил его отъезд, Взвел мертвящий взор на ратного Карла, Взвидел, какова Здесь способна пасть на крещеных пагуба, И сколь было в свете сарацинской силы, Грянул в брань. 14 Он вложил в душу[31] Славному Градассу и лихому Сакрипанту, Вместе вызволенным Из Атлантовых призрачных хором, Ополчиться в сокрушение Карлу И в подмогу Аграмантову табору — И по чуждым землям Он соблюл их и выстелил им путь; 15 А другому своему повелел Уторапливать Родомонта и Мандрикарда По следам, где третий Горячил Доралисина коня; А четвертого отрядил не давать Отдыха Марфизе и Руджьеру, Но чуть крепче напрягая узду, Чтобы им доспелось не вместе с первыми. 16 Славная чета Оттого умедлилась получасьем, Что угадывал ангел черных сил, Поборая на Христовых заступников: Быть бы вновь Замедлительной распре о знатном скакуне, Кабы встретились на общей мете Родомонт с Руджьером.

Родомонт, Руджьер, Мандрикард и Марфиза вторгаются в Карлов стан

17 Доспевают четверо До межи, откуда видны Осажденный вал и осадный вал, А над ними веемые знамена; И по малом сговоре Положили грянуть Поперек великому Карлу В вызволенье теснимого вождя. 18 Плечом к плечу Вторгшись в сердце христианского стана, Кличут клич: «Испания! Африка!», Изъявляя басурманскую мощь. Стан вскипает: «К оружию! к оружию!», Но крута ему бранная рука, И уже весь тыл Прежде боя рассыпается в бег. 19 В смуте крещеное воинство[32] Полошится, не поняв, кто о ком: Не гвасконцы ли, не швейцарцы ли Обычайный нацелили набег? Торопливо несведущие толпятся Полк к полку, язык к языку, Кто на трубный гуд, кто на барабанный бой; Гул встает и раскатывается в небо. 20 Выезжает великий государь, Весь в броне, а голова напоказ, А за ним — отменные паладины; Вопрошает, отколе такой разор; Угрожает, укрощает бегущих; Видит сверженных, кто в грудь, кто в лицо, Кому взрублено горло, кому темя, Кто без рук по кисть, кто по локоть. 21 Едет дальше, а кругом на земле В красной влаге стоячей крови Страшно топлены Те, кому уж ни лекаря, ни знахаря; Грозен вид — Лежат срублены руки, ноги, плечи, головы, И от ближнего до дальнего вала Что ни шаг, то труп. 22 Где проскачет, Невеликий взвод о великой славе, Там и полоса Скорбным знаком людскому незабвенью. Едет Карл, дивясь на злую резню С гневом и досадою, Словно в двор к кому ударила молния, И тот взором следит ее следы. 23 Не успела та первая подмога Достичь стана Ливийского царя, Как с другого края спешит вторая — То Марфиза и отважный Руджьер. Славная чета, Вскинув очи, взмеряет путь короче К осажденному государю, — и вперед. 24 Так в подкопный взрыв Длинной нитью черного пороха Прихотливый пробегает огонь, За которым и взору не уметиться, И вдруг грянет ввысь Толщей стен и скальными осколками, — Как предстали Марфиза и Руджьер И явили себя в мгновенной сече. 25 Тут-то вдоль, тут-то поперек Руки напрочь, головы пополам Всем, кто слаб Отстраниться с просекаемой просеки. Видывал ли кто ураган, Мчащийся по склонам иль мчащий долом, Круша справа и минуя слева, — Тот представь этих двух меж стольких толп. 26 Многие, Уклонясь Родомонта и тех, кто с ним, До поры благодарствовали Богу, Что быстра нога и ловка стопа, — А потом грудь о грудь, лоб в лоб Набежав на Марфизу и на Руджьера, Видели врасплох, Что ни в стать, ни в бег, а судьбы не минуть, — 27 Не в огне, так в полыме, А не минет должного ни плоть, ни кость: Так опасливо лиса с лисенятами Ждет спастись, а встречает песью пасть, Когда ловчий с логова Ее вздымет огнем и дымом И берет дурманную Там, отколе не чаяно беды.

Карл с уроном отступает в Париж

28 Въезжают Марфиза и Руджьер Спасителями в сарацинскую ограду: Всюду очи ввысь, Всюду в добрый час славят Вышнего, Ни в ком страха пред франкскими паладинами, Каждый раб готов хоть один против ста, И у всех в уме Тотчас вновь обагрить лихое поле. 29 Грозно грянули Роги, трубы, турские тулумбасы, Вьются в ветре Каждый стяг и каждая хоругвь; А насупротив Карловы вожди Строят швабов к швабам, бриттов к бриттам, Строят Францию, Италию, Англию, — И жестокая заваривается брань. 30 Cтрашный Родомонт, Яростный Мандрикард, И Руджьер, цвет рыцарской доблести, И Градасс, чьей славою полон свет, И с бестрепетным Марфиза челом, И черкесский царь, ни пред кем не худший, Всею мощью клонят франкского Карла Взмолиться к святым и укрыться в Париж. 31 Необорным жаром Таковы те рыцари и та дама, Что ни думою, государь мой, не сдумать, Ни пером поведать. То и мера, Сколько пало в этот день перебито И каков урон державному Карлу; А у мавров ведь еще и Феррагус! 32 Не в подъем мостам,[33] Люди бьются в давке и тонут в Сене, И мечтают об Икаровых крыльях, Ибо смерть впереди и позади. Паладины в плену до одного, Кроме венского графа и датского Оджьера — У Оджьера в черепе, А у Оливьера пробой в плече. 33 Ежели бы и Брандимарт[34] Бросил стан вслед Ринальду и Роланду, То не выстоять бы Карлу в Париже, Лишь бы выйти из пламени живым. Но что мог Брандимарт, то и сделал Брандимарт, А что нет, то и он оставил яростным. Такова была усмешка Судьбины — Вновь обстать Аграманту государя.

Архангел Михаил избивает праздную Распрю

34 Стон и плач Сирых старцев, чад и вдовиц Возлетел из облачного надземья К светлым высям, чтоб святой Михаил Нисклонил архангельский взор Ко Христовым верным Франции, Британии, Алеманнии, Волку в снедь и ворону выстелившим поля. 35 И узрел, и зарделся триблаженный, Что неладно послужил он Творцу, Вдавшись Вероломной Распре в подлый обман: Велено было ей Взжечь раздор между рыцарей язычества, А она что и сделала, то сделала Поперек. 36 И как верный служитель, крепкий Больше сердцем, чем памятным умом, Вдруг хватясь, Что забыл завет, дорогой, как жизнь, Мечется второпях До хозяйского глаза сгладить грех, — Так архангел не дерзает ко Господу, Не воздавши долга, который взят. 37 Устремив крыло К тем обителям, где видана Распря, Он обрел ее в собрании чина При избрании настоятельных лиц — Любо ей смотреть, Как брат брату мечет в головы требниками! Ухватил ее ангел за волоса И колотит руками и ногами. 38 А потом — крестом По спине, да по рукам, да по темени; В крик кричит злополучная, Обымает ноги божьему вестнику, А тот гонит ее в тычки, Сломя голову, к африканскому стану, Приговаривая: «Поберегись: Только встреться, где не след, — будет хуже!» 39 Вся избитая по плечам и по хребту, Ужасаясь вновь подпасть под побои, Трепеща пред гневом, Распря Со всех ног бежит по кузнечные меха — Оживить запаленные огни, Запалить незапаленные И раздуть в сердцах пожар до небес.

Распря возбуждает Родомонта и Мандрикарда к поединку

40 Восстает пожар В Родомонтовой душе, в Руджьеровой, в Мандрикардовой, Да такой, что спешат они к государю В добрый час, покуда Карл не теснит, И поведывают ему свои раздоры, И откуда и как они пошли, И чтобы государь усмотрел, Кому с кем причинно сражаться первому. 41 А Марфиза твердит и о своем — Добороть борьбу С королем Татарии: Ради вызова его она здесь, И своей чередою не поступится Ни на день, ни на час, А стоит на том, Чтобы первой помериться с соперником. 42 Первым и Родомонт Рвется счесться, Потому что, начав, не кончил Ради помощи африканскому стану; И Руджьер бросает крепкое свое слово, Что невмочь ему терпеть Родомонта на своем скакуне, Коли им не спрянуться прежде прочих; 43 А татарский на это Мандрикард Поперек Руджьеру Хочет боя за белокрылый герб, Бел от ярости До того, что готов один на троих Сразу, ежели трое не уклонятся. А те трое и не уклонились бы, Не явись на них царский приговор. 44 Увещаньями ли, напоминовеньями ли Гнул их к миру Аграмант, сколько мог, Но уверившись, Что ни миру им внять, ни перемирью, Домогается по крайности, Чтобы стало в них согласие, кто за кем, И к тому концу Назначает решить чреду их жребием. 45 Указует вверить четыре жребия, И на первом писаны Родомонт и Мандрикард, На втором же Мандрикард и Руджьер, А на третьем Руджьер и Родомонт, И на четвертом Мандрикард и Марфиза. Брошен жребий в волю зыбкому случаю; Первым выпал Черед биться алджирцу с Мандрикардом, 46 Второй жребий — Мандрикарду с Руджьером, Третий — Родомонту с Руджьером, А Марфизин с Мандрикардом — на дне, И Марфиза нахмуривает лоб, И Руджьер не меньше того невесел, Полагая, что тем первым двоим Станет сил счесться крайним счетом, Ничего не оставя ни Марфизе, ни ему. Подготовка поединка. 47 Было близ Парижа урочище,[35] Шагов в тысячу в обход или менее, А вокруг, Как для зрелища, немалая насыпь. Некогда то был замок, Но огнем и мечом порушен в прах — Таков вид И у нас, как идешь из Пармы и Борго. 48 Огорожена здесь ограда, Кол к колу, четыре угла, Замкнута, как водится, отовсюду, Только емкие ворота с двух сторон. А как вышел день, когда царский суд Велел быть большой битве паладинов, Вскинулись пред теми двумя воротами Два шатра. 49 В западном шатре Исполином встал алджирский король, Облекаемый в драконьи чешуи Сакрипантом и жарким Феррагусом, — Между тем, как Градасс и владетельный Фальзирон В восточном шатре Возлагают Гекторовы доспехи На преемника Агриканова престола. 50 На амвоне просторном и высоком Восседал африканский государь, С ним испанский, с ним Стордилан И иные знатнейшие меж язычества. Благо, кому верхний присест Дали вал и деревья выше вала, — Ибо густ народ и густы со всех сторон Волны люда к великому побоищу. 51 Где воссела королева Кастилии — [36] Там вокруг нее вельможные дамы Арагона, Севильи, Гранады, И до самых Атлантовых столпов, А меж ними — Стордиланова дочь, У которой наряд — два покрывала, Одно розово, а другое зелено, Только розовое выцвело добела. 52 А Марфиза одета таково,[37] Как подобно быть даме и воительнице: Верно, так блистала Ипполита в челе фермодонтских войск. А уж выехал и глашатай С Аграмантовыми знаками на плаще, Огласить уставы и запреты, Чтоб ни духом, ни делом за них не сметь.

Градасс ссорится с Мандрикардом за Роландов меч,

53 Битвы Жаждет сбившийся народ и корит Непоспешных паладинов, как вдруг Раздается из Мандрикардова шатра Шум и крик, все громче и громче, — Узнайте же, государь мой, Что не кто иной, как сериканский удалец Царь Градасс случился тому затейщиком. 54 Обряжая в бой Сериканский царь царя татарского, Возлагал тому к левому бедру Меч, дотоле бывший Роландов, И увидел на рукоятном яблоке Имя Дурендаль и Альмонтов знак, — Ибо юный отбил его Роланд У злосчастного над ручьем в Аспромонте. 55 Взвидевши, не стал он в сомнении,[38] Что пред ним тот самый англантский меч, Для которого С самолучшею левантийскою ратью Он невдолге тому назад Укротил Кастилию, попрал Францию, — Но никак ему нынче невдогад, Почему тот клинок в ножнах татарина. 56 Вопрошает он, давно ль и отколь Взялся меч, и добром или насильно? И ему повествует Мандрикард, Что с Роландом он бился великой битвою, Пока граф не прикинулся помешан, Ибо стыден ему был страх Воевать со мной без конца и срока За тот славный меч. 57 Так-де зверь бобер[39] Отгрызает себе свое пахучее, За спиною заслышавши ловчий гон, Ничего не взыскующий, кроме этого. Недослушав, Градасс крикнул: «Не быть ему твоим, И ничьим, ибо он по чести — мой, Ценой столького злата, труда и воинства! 58 Коли надобно, ищи себе новый, А за этот я тебе не должник: Я беру его, где нашел, Будь Роланд умен или будь безумен! Ты присвоил меч в пути, без свидетельства, — Я при всех вызываю тебя на суд, Божий суд на рыцарском поле, Где язык правоты моей — булат! 59 Отбей меч, А потом выходи на Родомонта: Таковы старинные наши свычаи — Заслужи оружье, а после — в бой!» А татарин, вскидывая чело: «Слаще слуху Не бывает мне вызова на брань, — Но дождись Родомонтова сожелания, 60 Но добейся себе первого боя, Чтоб алджирец потерпел быть вторым, — Ая Ни тебе, ни ему не спнусь ответом!» Но Руджьер обоим: «Не сметь Рушить сговор и путать жребий! Или быть Родомонту первым, Или быть вторым, но первым — мне: 61 Если правду гласил Градасс, «Прежде битвы умей стяжать оружие», — То не вздеть тебе лат о белокрылом орле, Прежде, нежели не снимешь их с меня! Но чего я хочу, о том сказал: Будь по жребию, Чтобы мне воевать вторым, Если первым воюет царь алджирский; 62 Если же смешаете череду, То и я помеха, Чтоб не сметь тебе быть с моим щитом, Нынче же не померившись со мною!» Отзывается Мандрикард в разъярении: «Будь ты Марс, будь он Марс, И тогда бы не положить вам запрет Ни на знатный доспех, ни на отменный меч!» 63 И железный сжавши кулак, В бешенстве Так хватил он короля сериканского, Что тот выронил из руки Дурендаль. Не гадав Градасс Таковой безрассудной дерзновенности, В расплохе Обнаружил себя обезоруженным. 64 За такую обиду стыдом и гневом Пышучи, как огнем, Пуще он терзается оттого, Что такой с ним срам на виду у всех; И, подавшись назад на малый шаг, Кривую выхватывает саблю, Рвется мстить, а Мандрикарду ничто Ни его супостатство, ни Руджьерово: 65 «Выходите на меня хоть вдвоем, Выводите на меня Родомонта, Африку, Испанию, целый свет — Ни пред кем не отворочу лица!» — Так гремит бесстрашный, И вращает Альмонтовым клинком, И надменно выставил щит Вперекор и Градассу и Руджьеру. 66 «Мне, — кричит Градасс, — Дай образумить сумасброда!» А Руджьер ему: «Нипочем: Никому не уступлю мою битву!» «Прочь!» — «Сам прочь!» Оба в крик, и никто назад ни шагу. Неслыханная затеялась бы потеха — Бой втроем, — 67 Кабы ярости их наперехват Не рванулись многие, Не жалея на себе испытать, Каково, губя се. бя, спасать ближнего; Но и то ни в ком бы не стало удержи, Не явись испанский король, А за ним — державный сын Трояна, Всеми чтимый, как не чтился никто. 68 Повелевши Аграмант доложить, В чем причина столь новой распри, Многотрудно увещевал Градасса На единый хотя бы день По-людски, по-рыцарски Уступить Мандрикарду Гекторов клинок, Пока спорится грозный спор Мандрикарда и Родомонта.

а Сакрипант с Родомонтом за Руджьерова коня

69 Но меж тем, как государь Аграмант Подступает унять того и этого, Из другого гремит шатра Новый спор — Родомонта с Сакрипантом, Потому что черкесский Сакрипант С Феррагусом стоял при поединщике, Облекая его вдвоем В прародительский Немвродов доспех; 70 А как подошли они к жеребцу, Пенно грызшему пышные узды, К тому самому лихому Фронтину, За которого буйствовал Руджьер, И со тщанием всмотрелся черкес, Ладно ль кован и ладно ль убран Тот скакун, которому выпало Вымчать в поле такого седока, — 71 Он в упор,[40] Разглядевши тавро, черты и стати, Узнает заведомо, Что пред ним его же конь Белолоб, Столь любимый, В стольких схватках выстраданный скакун, Что лишась его, долго ходил он пеш От большого горя. 72 А похитил из-под него коня[41] Памятный Брунель При Альбракке в оный самый день, Когда взял он у Анджелики перстень, У Роланда Бализарду и рог, У Марфизы — меч, И коня с Бализардою вручил Руджьеру, А Руджьер перезвал его Фронтином. 73 Вот, уверясь, что глаз не лжет, Обратился черкесский царь к алджирскому: «Знайте, сударь, конь этот — мой, Отлученный кражею при Альбракке. Многие суть тому свидетели, Но как нынче они далече, То я сам и с мечом в руке Докажу мою правду любому спорщику. 74 По товариществу, Нас связавшему в недавние дни, Я готов: пусть он нынче будет твой, Ибо ты и впрямь без него не можешь, — Но условившись тебе признавать, Что он мой и от меня тебе дан; А не то позабудь свои помышления Или жди сразиться о нем со мной». 75 Родомонт, которого горделивей При оружье не хаживал никто, Родомонт, отважной могучестью Перевысивший всякую старину, Грянул: «Сакрипант, Лишь посмей кто иной такое вымолвить, — Пожалел бы, что рожден с языком; 76 По товариществу ли, Одержавшему нас нынче, как ты твердишь, Но увижу я тебя и сдержусь, Лишь сказав: помедли Звать на бой, пока не взвидишь, каков Сведу счет я с пышущим татарином, Потому что с такого ты примера Сам попросишь, моля: владей конем.» 77 «Подлость тебе вежество! — [42] Бешенствует гневливый черкес, — Но прямым тебе словом говорю: Позабудь о моем скакуне! Не быть ему твоим, Покуда в руке моей меч, А не станет меча — Буду биться клыком и когтем!» 78 От слов к делу, В крик, в брань, в бой — Жжет быстрей, чем пламя в соломе, В душах гнев. Родомонт — в доспехе и шеломе, Сакрипант — и кольчугою не прикрыт, Но таков он ловок, Словно меч ему заслон с всех сторон. 79 Сколько ни безмерны Родомонтова мощь и пыл, А не свыше зоркости и проворства, Коими силен Сакрипант — Не быстрей кружится По зерну мукомольное колесо, Чем рукой и чем ногой изворотлив Черкесский царь. 80 Но бросаются сгоряча между ними, Клинки вон, Феррагус и Серпентин, А за ними Изольер и Грандоний И иные многие из маврских мужей, — Оттого-то шум, Через поле долетевший к шатру, Где стеклися тщетные примирители Руджьера и Градасса с татарским царем.

Аграмант тщетно пытается их примирить

81 Добегает заведомая весть До державного Аграманта, Что схватились за коня лютой схваткою Сакрипант и Родомонт. Сокрушенный столькими разладицами, Говорит король Марсилию: «Будь Здесь, чтоб эти два не сделали хуже, А о тех двух вздорщиках сам досмотрю». 82 Пред своим королем и государем Родомонт Взнуздывает гнев, отступает на шаг, И не меньше чтителен царь черкесский. Властным зраком, важным гласом Аграмант пытает, о чем их спор, И дознавшись, гнетет их к замирению, — Тщетно! 83 Черкесский царь Не отдаст своего коня алджирскому, Ежели алджирский не склонится Произнесть просительные слова; А тот, надменный, Отвечает: «Ни небо и ни ты Не добьешься, чтоб я кому поволил То, что мне по силе и по руке!» 84 Вопрошает черкеса государь, В чем его владенье и в чем утрата, И черкес о том поведывает подряд, А поведывая, краснеет от смуты, Когда речь о том, как тонкий наглец Застиг впавшего в томное мечтание И подпер ему седло о четыре древка, И увел коня прямо из подпруги.

Марфиза узнает Брунеля и увозит на расправу

85 Как заслышала о той конской краже,[43] Меж иными представ на шум, Марфиза, — Помутилась в лице, припомянув, Как в тот день лишилась она меча; Узнает коня, От нее летавшего, как на крыльях, Узнает и славного Сакрипанта; 86 Видит, как вокруг те и те, Многажды слышавшие Брунелевы Похвальбы, обращаются к Брунелю С явным видом, что это он; Заподозривает, Вопрошает того, другого, третьего И уверивается, что похитчик Был Брунель; 87 И уведывает, что за покражу,[44] За которую быть бы ему в петле, Небывалым он образом приял В государский дар тингисское царство. Старая вскипает обида, Скорая вздумывается месть За тот глум и посмех, С каким хищник скалился, скравши меч. 88 Велит она стремянному Подать шлем, а уж панцирь на груди — Ибо бранную сбрасывать броню Доводилось дерзкой за все свои дни Десять раз и едва ли более, Верь, не верь; Вздев шелом, она восходит туда, Где Брунель на верхних скамьях меж лучшими, 89 И такого дает туза ему в грудь, Так вздирает его за космы в воздух, Как орел, Хищным когтем вцепившийся в цыпленка, — И влечет туда, где суд и ряд Тщится править державный сын Трояна; А Брунель, в недоброй чуясь руке, Слезным визгом взывает о пощаде. 90 Cколько крика, шума и гама Ни мятежилось над битвенным полем, Но таков был слышен Брунель, Вопиющий о пощаде и помощи, Что на вопль его и на вой Отовсюду сбегается народ; А Марфиза пред африканским владыкою Гласит, гордая, такие слова: 91 «Этого твоего мерзавца данника Я хочу повесить в тугой петле, Потому что, укравши коня у рыцаря, В тот же день и у меня он похитил меч. Ежели кто скажет, что нет, Пусть он выступит и вымолвит, И тогда пред твоим лицом Докажу я его ложь и мое право. 92 А к тому, чтобы не было попрека, Что-де мною выждан раздорный час, Когда лучшие оружные паладины Все попутаны преньями об ином, — Три дня Я помедлю его повешеньем: Выручай его сам или не сам, А не то о нем порадуются стервятники. 93 В трех часах пути Стоит башня, а перед башней роща: Там и жду я, А при мне — лишь служанка и слуга. Кто захочет отбить того мерзавца — Приходи!» Так сказала, Повернулась, и в путь, не ждав ответа,

Аграмант колеблется,

94 А Брунеля бросив, вхватясь в волосья, Жалким воплем Выкликавшего чаемых заступников, Пред собой поперек коня. Смутен стоял Аграмант И не знал, как расплесть узлы с узлами: В тяжкую было ему обиду, Что похитился его человек. 95 Не любил он Брунеля и не чтил,[45] А питал лишь ненависть, Помышлявши и сам ему удавку, Как остался тот без волшебного кольца; Но что сделалось, то ему не в честь: Стыд огнем в лице, И он рвется сам вслед Марфизы Отплатить бесчестье полною мздой. 96 Но разумный спутник король Собрин Отвергает его от того помысла, Не приличного-де Государскому его величеству — Побеждать, даже если побеждать Предстоит и заведомо и верно, То не во хвалу, а в хулу Будет слава, что он осилил женщину; 97 А с такою брань соперницею Обернется едва ли не бедой. А по крайней по Собриновой думе Смертный столп Брунелю бы в самый раз, И кабы мановением бровей Мог он быть уволен от вислой казни, — Пусть не дрогнет бровь, Не переча свершиться правосудию. 98 «А к Марфизе, — молвит Собрин, — Ты, пославшись, посулись быть судьею, Пред которым плут не минует петли, И мстящая будет удоволена. А коли упрямая скажет «нет» — Пусть сама с ним что хочет, то и делает: Ибо ради дружбы ее с тобою Мне не жаль ни Брунеля, ни иных шишей». 99 Скромному и разумному Внял Собринову совету король, Не пустился Марфизе вслед, Не пустил ей вслед своих рыцарей Ни на бранный спор, ни на добрый уговор, А взнуздал свою доблесть и смирился, Чтобы пущую замирить вражду, Буйным шумом вставшую в стане.

а Распря ликует

100 А неистовая о той вражде, Ненавистница мира, ликует Распря, Рыщет, радуясь, от шатра до шатра, Ищет и не сыщет душе простора, А за ней Гордыня Пляшет вскачь, плещет пламя вблизь и вдаль, Победный вопль Взвивши вестью в архангеловы уши. 101 Дрогнул Париж, замутилась Сена[46] На тот гласный крик, грозный зык; Прокатился гул до Арденнских чащ, Полоша зверей по темным логовам, Дозвучал до Альп и Севенн, До брегов Байонны, Руана, Арля, Внемлют Рона, Сона, Гаронна, Рейн, Матери детей прижимают к сердцу.

Доралиса сама должна сделать выбор;

102 А те пятеро паладинов,[47] Первыми ввязавшихся в смертный спор, Таковы в нем заузили узлы, Что не расплесть и по Фебову вещению. И тогда-то государь Аграмант Порешил рассечь завязь первой распри Меж алджирцем и королем Татарии За прекрасную Стордиланову дочь. 103 Государь Аграмант, И к тому и к этому вновь и вновь Приступавшись повторными советами, Братски добрыми, государски правыми, Как уверился, что и этот и тот Слухом глух, а духом враждебен Обездолиться Той красавицей, о которой спор, — 104 Изъявил он самолучший исход Двум любовникам в равное изволье: Пусть сама Изберет себе угодного мужа, А как скажет она то свое слово, То с него уж ни взад и ни вперед. Оба рады: Каждый чает себе удачи. 105 Король Сарзы — ибо его любовь Много древнее Мандрикардовой, И к нему Доралисина всемилость — Верх дозвольства женскому целомудрию, И поэтому он ждет для себя Приговора, дарующего счастье, И не только он, А и с ним вся берберийская рать, 106 Ибо всякому знамениты его подвиги в ее честь На ристаньях, на турнирах, в войне, А что есть за Мандрикардом подобные, Это, всякому знамо, ложь. Мандрикард же памятует Много тайных раз по закате солнца, Знает, что надежда крепка в руке, И смеется над пустыми людскими толками.

она избирает Мандрикарда

107 Вот славные оба притязателя, Заручив уговор пред государем, Подступают к обоюдной красавице, И она, потупив стыдливый взор, Объявляет: татарин ей милее. Застывают в изумлении Все; как громом грянутый, Родомонт Не подымет сгорающего лица; 108 А как сгнался багрец стыда Свычным гневом, Он кричит, что неправилен приговор, Что мечом об этом поясе Пред лицом короля и всех, кто здесь, Он желает победы или бесчестия, А не женским судом, Для которого что недолжно, то и мило! 109 Мандрикард в ответ, С новым пылом вскинувшись: «Будь по-твоему!» И тут быть бы вновь челноку В дальнем плаванье до ближней пристани, Не вспеняй Родомонту Аграмант, Что ему-де уж неподстать Вызывать к ответу царя-соперника; Только тем челну и сбит парус ярости.

Родомонт покидает сарацинский стан,

110 Видя дважды в единый день Родомонт себя при всех опозоренного — Государем, которого он без спору чтил, И возлюбленною дамою, — Не желает здесь больше ни ногой, Забирает из великого своего полчища Лишь двух слуг И спешит вон из вражеского стана. 111 Как тоскливый бык,[48] Уступив свою телицу сопернику, Бредет прочь от привычных пажитей, Ищет дальних рощ, брегов, песков, Где мычать ему и полднем и полночью, А любовного буйства не избыть, — Так, смятенный скорбью, Удаляется отверженный царь алджирский. 112 Было ринулся оружный Руджьер Вслед врага и коня своего Фронтина, Но как вспомнился, Что обязан битвою и татарину, — Повернул с Родомонтовой тропы, Чтобы сведаться сталью с Мандрикардом Прежде, чем приспеет король Градасс О Роландовой ратовать Дурендали. 113 Тяжко ему зреть скакуна, Уводимого зримо и безвредно, И он крепкий зарек себе зарок, Кончив начатое, отбить отъятого. А черкесский между тем Сакрипант, Не имев Руджьеровых помешательств И о том же соревнуя коне, Быстро прочь по Родомонтову следу; 114 И настиг бы, кого искал, Не случись ему в пути дивный случай, Сбив с тропы И замедлив до закатного часа. Он увидел Даму, павшую в сенскую волну И погибшую бы, не приди он помочь; Вмиг он в воду, выводит ее на сушу, 115 Но едва собрался опять в седло — Глядь, коня его нет, как не было; Он вдогон, и гонял его до вечера, И настиг с немалым трудом, А настигши, уже и сам не знал, Как вернуться на путеводные тропы: Двести миль Избродил он, взыскуя Родомонта; 116 Где сыскал, как бился, как был побит С превеликим себе уроном И остался без коня и в плену, О том скажется впереди; а покуда Моя повесть — о том, в каком пылу Против дамы и государя Отъезжал от стана Родомонт И какими словами клял их, едучи.

проклиная женский род

117 Жгучие вздохи Раскаляли ветер в его пути, Эхо С жалостию вторило из полых скал. «О, — стенал он, — женская душа, Как изменчива, как ты переменчива! О тоска, о горе, кто вверится тебе, Верности не ведающая! 118 Ни служенье без срока, ни любовь без края, Явленная стотысячекрат, Не осилила тебя, не поволила Устоять такой, какова была. Не за то я тобой забыт, Что помыслился хуже Мандрикарда: Всем невзгодам моим одна вина — Твой женский пол: 119 Клятый пол, Верно, созданный Природой и Господом В взыск и в бремя мужскому роду, Как гадючья поползь, Как медведь, как волк, Как в заразном воздухе Мухи, комары, осы, оводы, А меж сеяний плевел и овсюг!. 120 Ах, почто благодатная Природа Не судила рождаться мужам без жен, Как рождает людской привой Плод от груши, и яблони, и смоковницы! Но и сам я знаю, почто, — Звуча звуком твоего имени: Ты, Природа, — женского рода, Так какой в тебе разум или добро? 121 Из шипов рождаются розы, А чистейшие лилии из гниющих трав, — Не чваньтесь же, не кичитесь же, Что дано вам рождать мужчин, О женщины, Дерзкие, мерзкие, злостные, несносные, коварные, неблагодарные, В ком ни веры, ни разума, ни любви, А лишь пагуба веку и человеку!» 122 Таковыми и несчетными разными Стенал стонами он во весь свой путь, То вполголоса толкуя сам с собой, То бросая крик в далекие дали, Но лишь в срам и поношение женщинам, — А напрасно, Ибо, право, на две ли, три ли злых Между ними надо быть сотне добрых. 123 Правда, скольких я ни любил, Ни одна не явила себя верною, Но не положу я, хулы на всех, А скажу: такова уж моя недоля. Много есть, а пуще было таких, О которых никто не молвит худа, Но что делать — знать судьба: будь и в стах Одна злая, так ей-то я и надобен. 124 А хотелось бы,[49] Пока я не сед и не мертв, Отыскать такую, чтобы воскликнуть: Вот она, благоверная даже мне! Ежели чудо сбудется (А надежда на то во мне жива) — Неустанно стану слагать ей славу Устно и книжно, прозою и стихом! 125 А не меньше, чем против дамы, Кипя гневом на своего короля, Сарацин хулою на ту и этого Равно рвется разумом из брегов: Жаждет видеть, Чтоб на царство его грянула злая буря, Чтоб по Африке — ни камня на камне, В каждом доме — смерть, 126 Чтоб, низвергнувшись, король Аграмант Влачил жизнь тщетно, скудно, скорбно, слезно, И чтоб он, Родомонт, Вернул честь ему, воссадил на престоле, Явил плод своей вечной верности, И тогда увидится: честный друг Вправе быть поддержан в добре и в худе, Даже ежели он один против всех.

Родомонт останавливается на постоялом дворе

127 Так-то пышучи сарацин Буйным сердцем на государя и даму, Скачет долгий день за долгим днем, Сам не спит и Фронтину не даст прохлады. На второй или третий перегон, Глядь, а он уже и у Соны, Потому что держал на юг, Чтоб из лукоморья отчалить в Африку. 128 Видит: Сона от берега до берега[50] Вся в плотах, расшивах, ладьях, Отовсюду правящих снедь и сыть На потребу осадному ополчению, Потому что от самого Парижа И до Мертвых Вод и испанских гор Вся земля, что направо по пути, Полегла под басурманскую руку. 129 А где нету водного ходу, Там поклажу сваливают на угор И за людною охраною Тянут далее вьючно и тележно. Для того по всем берегам Согнан крепкий скот со всей Франции, А погонщики над рекою В постоялых дворах справляют вечерю. 130 Как застигла здесь алджирского[51] Короля слепая черная ночь, Зазывает его здешний гостиник, И король невсхотно, а встал в постой. Конь расседлан, выставлен стол, Брашна, вина корсские и грецкие, Потому что сарацин, хоть и маврам мавр, А пивал знатней всякого француза. 131 Добрым видом, добрым столом Услужал хозяин славному гостю, Ибо всякому зрячему вдогад: Славен гость и велик отменной доблестью. Но как был Родомонт себе сам не свой, И далече витало его сердце, Не умев отстать от былой подруги, — Он молчал. 132 Был гостиник проворен и умен, Как немногие слыханы во Франции, Уберегши добро и двор и дом В стольком люде, пришлом, чужом и вражественном, И созвал гостиник свою родню, Чтобы всем быть наготове для рыцаря, — Но и те стоят и молчат, Видя паладина в глухом раздумье. 133 Долго сарацин в забытье Странствовал умом из думы в думу, Взоры долу, Никому не вздымая глаза в лицо; А по многом молчанье и вздыханье, Как проснувшийся из тяжкого сна, Поднял брови, поднял очи И обвел хозяина и весь круг. 134 И взломал безмолвие, И смягчась повадкою и лицом, Вопросил гостиника и домашних, А женаты ли они? Отвечают ему гостиник и прочие: Точно так. Он опять вопрошает: а доподлинно ли Они знают, что жены им верны?

Гостиник начинает ему рассказывать…

135 Все гласят, что жены у них добрые и верные, А гостиник один молчит, А потом и сказал: «Верь кто как хочет, Я-то знаю, это не так, И за вашу за пустую уверенность Говорю вам, что все вы как без ума; То же скажет и господин паладин, Чтоб не выдалось черное за белое, — 136 Потому что как чудная птица феникс Лишь одна на весь божий свет, Так один лишь муж Может зваться изъят из женской козненности. Каждый мнит себя тем благословенным, Тем единственным, кому тот венец, — Но коли единственный, Как же вы им будете сразу все? 137 Я и сам, как вы, блуждал умом,[52] Полагая, что честных женщин больше; Но один вельможный венецианин, С кем свела меня благая судьба, Вразумил меня истинными примерами И извел из невежественной тьмы. Иоанн Франциск Валерий — Никогда не забуду его прозвания! 138 Все обманы мужних жен и любовниц Знал он наперечет А еще и много урочных случаев Древних, недавних, собственных, да таких, Что явил мне въявь: Честных женщин нет ни простых, ни знатных, А к которой молва добрей, Значит, та лишь искуснее хоронится. 139 И меж теми его рассказами (А их столько, что не упомнишь и треть) Был такой, что врезался в мою память Крепче, чем во мрамор резец, И кто его ни услышит, Всяк рассудит о женщинах в точь, как я. Не хотите ли, господин мой, послушать — Вам в угоду, а вот этим в укор?» 140 Отвечает ему сарацин: «Есть ли нынче мне что милей и угоднее, Чем такой твой рассказ, пример и случай, Столь согласный моей душе? Сядь напротив, чтобы я тебя видел: Мне так лучше слышать, тебе говорить!» Стало быть, в ближней моей песне Будет все, что услышал Родомонт. ч^

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ (ИОКОНД)

Песнь XXVIII

Родомонт на постоялом дворе слушает рассказ о Иоконде. На дальнем плане — река Сона, по которой Родомонт плывет на юг; на правом ее берегу он отбивает у отшельника Изабеллу

Вступление

1 Любезные мои дамы и дамские угодники, Ради Господа Бога, не слушайте о том, Что гостиник сказывал Родомонту В поношенье вам, бесчестье и хулу, — Хоть и ведомо, что из низких уст Не прибудет вам ни добра, ни худа, И что всякий невежа и грубиян Чем глупее, тем бывает болтливее. 2 Пропустите же эту песнь, потому что Мой рассказ хорош и без нее: Я ее здесь вставил лишь вслед Турпину, А не вперебой и назло. Как я вас люблю, Я не только изъявлял вам словесной славою, А и пуще на тысячу ладов: Весь я ваш и не могу быть иначе. 3 Эти три или четыре листа[53] Переверните, не читая ни строчки, А кто все же прочтет — не верь, Как не верят нелепице и вздору! С тем и расскажу, Как, уверясь, что все готовы слушать, Сел гостиник напротив паладина И повел ему вот такую повесть:

…как красив был король лангобардский,

4 «Астольф, король лангобардский,[54] Тот, который приял свою державу От инока-брата, Так был смолоду хорош, как никто другой. Такой красы не настиг бы кистью Ни Апеллес, ни Зевксис, ни иной великий: Каждый, поглядев, восклицал: «Прекрасен!», Но тверже всех это знал он сам. 5 Меж всех он окрестных королей Не тем почитал себя превыше, Что велик саном, Обилен народом, богат казною, А тем, что свет Громче всех прославлял его лик и облик. Ликуя, Он сладострастно внимал хвалы. 6 А был меж любимцами его двора Фавст Латин, именитый римский рыцарь, Тоже не раз и не два хваливший Государев ясный лик и тонкость рук; Его-то однажды и спросил король, А видывал ли тот и в Италии и далее, Кто был бы столь же Одарен красою, как мнится он?

а еще красивее Иоконд,

7 Отвечает ему Фавст: «По всему, Что вижу я и слышу от каждого, Немногие в свете с тобой сравнятся, И этих немногих — всего один, И этот один — мой брат Иоконд. Из всех иных, Точно так, никакой тебе не равен, — Лишь он — как ты, и краше, чем ты». 8 Немыслимо это королю, Надменному пресловутым первенством, И крайнее возымел он желание Хваленого красавца узреть в лицо: Требует, чтобы Фавст Брата своего и доставил и представил, А тот твердит, Что весьма оно не просто, и вот почему: 9 Брат его во всю его жизнь Ни ногой не ступал из своего Рима, А живет он покойно и досужно Из тех средств, что дала ему судьбина, Отцово наследное добро Не умножив и не умалив, И путь в королевскую Павию Ему дальше, чем до скифского Дона. 10 А еще не легче того Отлучить его от милой жены, К которой он так уж страстен, Что о чем она, о том и он. Однако ж, в угоду государю, Фавст пойдет и сможет, что вмочь и невмочь: И впрямь королю не отказать На просьбы, подарки и посулы.

как Иоконд прощался с женой

11 Вот уехал он и приехал в Рим, В отеческий дом, И просил и упросил того брата, Пуститься с ним ко двору, А немало положивши труда, Убедил утихнуть и жену его, Вразумив, сколь она его обяжет И сколь много блага придет в их дом. 12 Уже выбрал Иоконд отъездный день, Снарядил коней, скликнул слуг, Собрал самые лучшие наряды — Ведь где краше платье, краше и лицо, — А жена его днем ему и ночью С очами, полными плача, Говорила, что не вынесет муки, Что умрет в разлуке, 13 Что едва она о том лишь помыслит, Как и сердце из груди вон; А Иоконд ей: «Любовь моя, не плачь (И сам плачет) — Коли будет все подобру, Ворочуся не дольше, как в два месяца, Не замедлив днем, Хоть сули мне король по л королевства». 14 А красавице ничто не утешно — Долог срок, И чудо, Коли доживет она до поры, И от горя день и ночь ей невмочь Ни вкушать яств, ни смежать вежд, — И уже раскаивался Иоконд, Что подался на братнины искания. 15 Снимает жена с шеи цепочку, На которой самоцветный крест, А в кресте частицы мощей, По далеким собранные местам Святым чешским паломником, который На возвратном пути из Ерусалима Умер в доме ее отца, Завещав святыню странноприимцу, — 16 И тот крест вручает она супругу, Чтоб хранил и помнил ее любовь; Тот берет, умилившись сердцем, — Хоть и без подпор Ни долгий срок, ни далекий путь, Ни добрая доля, ни недобрая Не порушили бы верной его памяти, Что живей, чем жизнь, и сильней, чем смерть 17 В ночь Пред зарею, назначенной к расставанью, Еле она не умерла В объятьях отлучного Иоконда, Не смежила вежд, И лишь утром, когда Иоконд, с последним Поцелуем всев в седло, канул вдаль, Она пала, изнеможенная, на ложе.

как жена Иоконда изменила ему,

18 А Иоконд не миновал и двух миль, Как хватился, что нет креста, — Ночью положил он его в изглавье, А поутру и не вспомнил о том. Говорит он: «Ах, Есть ли мне какое оправдание, Чтоб не вздумалось моей милой жене, Что безмерность любви моей умалилась?» 19 Думает он, думает и судит так,[55] Что ему и неладно и негодно Посылать посланцев за тем крестом, За которым надобен сам он. Так решив, говорит он брату: «Доезжай до Баккана и подожди; А мне нужно вернуться в Рим, — Не тревожься, догоню по дороге. 20 У меня такая нужда, Что ее никому не препоручишь». И сказавши «С богом!» — Коня в рысь, и прочь, сам-един. В час, как тьма бежит перед солнцем, Он уже переехал Тибр, Едет к дому, соступает из стремени, И к постели, где крепко спит жена. 21 Не сказавши слова, отдернул полог, Глядь — и что же? Его верная, его любящая супруга Почивает с хорошеньким дружком. Иоконд узнал его с мигу, Потому что видел не в первый раз, — Это был молодец из его челяди, Им самим из ничтожества взятый в дом. 22 Каково он тут весь оцепенел, И душе его стало совсем не радостно, — Вы поверьте уж лучше с моих слов, Чем самим вам страдать в таком искусе. Одоленный гневом, хотел он Вырвать меч и обоих истребить, Но ему не попустила любовь, Против воли все влекшая к изменнице. 23 Не дозволил прихотливый Амор Очевидному своему служителю Отлучить застигнутую с обидою Даже в столь великой ее вине. Вышел он неслышимо, Сошел с лестницы, сел в седло, Шпорясь страстью, шпорит коня, И еще до ночи настигну л брата.

как он мучился,

24 Всякий видит, что лица на нем нет,[56] Всякий чует, что сердце в нем не весело, Но никто глубоко не смотрит, Никому его тайна не вдогад. Они думают, что ездил он в Рим, А он ездил в рогатое Корнето. Всем понятно, что виною любовь, А в каком виде — непонятно. 25 Полагает брат его горе В том, что он оставил жену одну, А тот мучится, напротив, о том, Что она осталась в нескучном обществе. Лоб наморщен, губы надуты, Едет, бедный, не подымая глаз; Фавст его силится утешить, Но без проку, ибо не знает, как. 26 Льет бальзам улелеять боль, А она не тише, и только пуще: Не смыкает рану, а рвет Всякое вспоминание о супруге, Нет покоя ни днем, ни ночью, Сон бежит и век не смежит, И лицо, столь блиставшее красою, Отцветает и уж совсем не то. 27 Очи ввалились в череп,[57] Нос торчит меж иссохших щек, — На что ни взглянешь — Непригоже и в образчик не гоже. А где горе, там хвори: он в горячке Отлежал и у Арбии и у Арно, И последки славленной красоты Свянули, как сорванная роза. 28 Досадно Фавсту Видеть брата в такой его судьбе, А того досаднее Уличиться в обмане пред государем, Что сулил-де красавца из красавцев, А привез — как пугало. Но что делать, — едет, везет, и вот Они въехали в королевскую Павию. 29 А чтобы не вздумали по внезапности, Будто он-де без ума в голове, Посылает он королю грамотку, Что брат его здесь, но едва живой, И что прелесть его лица Так попортилась от скорбящего сердца, А еще и от лютой лихорадки, Что уже он не тот, что был. 30 Радуется король Их приезду, как любезному дружеству, Потому что желанней всего на свете Ему видеть, каков собой Иоконд, И в угоду ему, что гость Красотой по нем второй, а не первый, Хоть и видно, что кабы не недуг, Был бы тот не хуже, а то и лучше. 31 Поселяет его король в своем дворце, Видит повседневно, слушает повсечасно, Печется о его роздыхе, Всяческую оказывает честь. А Иоконд все тает, Все снедаясь черной думой о злой жене: Ни от юных игр, ни от струнных Ни на мало не молкнет его тоска.

как королю изменила его жена,

32 Были его покои В самом верхнем жилье дворца, А насупротив — старинная горница. Здесь, один, Всех чуждаясь, провождал он часы, Множа в сердце бремя горьких помыслов. И поверить ли? Здесь ему и выпало исцеление. 33 В уголке той горницы, очень темной. Потому что ставни держал он на затворе, Он увидел щель меж стеной и полом, Из которой лучом прорезался свет. Приложился глазом и зрит такое, Чему бы услышавши не поверил, Да и въяве Сам не склонен к своим очам. 34 Видит: пред ним опочивальня королевы, Самая богатая, самая тайная, Ни для кого никогда не вступная, Кроме самых доверенных особ. А в той опочивальне был мерзкий карлик Со своей королевой в затейливой борьбе, И так-то ловок и искусен, Что уж он-то все над ней, а она под ним. 35 В изумлении, в оцепенении Стал и стыл Иоконд, как во сне, А уразумевши, что сон не сон, Еле-еле сам себе верит: «Как! — говорит, — кривому горбуну Отдается женщина, Чей супруг меж всех царей любезней и краше? Ах, какая лакомость!» 36 И припомянулась ему его жена, Прежде столь хулимая За предательство тому юному холопу, — А теперь он готов ее простить: Не ее вина, а женского пола, Что один мужчина ей нипочем, И коль все одним дегтем мазаны, То у ней хоть любовник не урод. 37 В тот же час и на то же место Подошел он и в следующий день, Видит тот же срам Королю от королевы и карлика; И еще был день в трудах; и еще, И ни даже им субботнего отдыха, А всего странней Ее жалость, какой он к ней холодный. 38 А потом и такой случился день, Что была королева в тоске и смуте, Дважды звавши карлика, А карлика нет и нет; И на третий раз служанка докладывает, Что негодник занят иной игрой, Ставка в грош, Но из-за нее он сюда ни шагу.

как Иоконд рассказал об этом королю,

39 От такого причудливого позорища Просветляет Иоконд чело и взор, Плач стал смех, Сам игрив подстать своему имени, Весел, толст И румян, как эдемский херувим. Царь и брат и двор лишь диву даются На такую быструю перемену. 40 Хочет царь узнать, Отчего настало ободрение; Столь же хочет сам Иоконд Повестить царя о его обиде; Но не хочет, чтоб тот был строже Ко своей жене, чем он сам к своей; И желая рассказу быть безвредну, Он велит присягнуть на святом причастии. 41 Он велит королю присягнуть, Что какое бы ни узналось неугодное Дело, хоть коснись оно даже Самого государева величества, Он ни нынче, ни после не встанет мстить, Он смолчит, Чтоб злодей не сведал ни сном, ни духом, Как он уличен перед властителем. 42 Присягнул король, Ожидая всякого, но не этого; И тогда поведал ему Иоконд Тайный корень столь долгой хвори: Что застиг-де он неверную Свою жену да с пошлым слугой, И домучился бы до смертной тоски, Не приспей ему утешное зрелище. 43 Во дворце его величества Некий вид смягчил его стыд: Если точно жена его порочна, То хоть не одна такова, — И подведши короля к известной скважине, Предъявил ему гнусного седока, Как он шпорит подседельную тварь, А она резвей играет ногами. 44 Каково оно пришлось королю, Вы поймете без долгих заверений: Бледен, яр, Готов биться лбом о все стены сразу, Кричать криком, крушить присягу, — А пришлось и ему замкнуть уста И сглотнуть горючую ту обиду, Ибо клятва была на святом причастии.

как они поехали пытать чужих женщин,

45 «Что делать мне? Брат, окажи совет, Молвит он Иоконду, — Коли ты не дозволил мне утолить Правый гнев жестокою местью!» А Иоконд: «Бросим наших, попытаем чужих, Как чужие попытали наших: Таковы ли податливы и те? 46 Мы оба молоды, оба пригожи, Лучше нас — кого найдешь? Ежели женщины беспротивны уродам, То какая выстоит нас? А коли не младость и не пригожесть, То не пуст и кошелек, — Итак, ни шагу вспять, пока Не сорвем трофеи с тысячи красавиц! 47 Дальний путь, разность мест, Новые и новые женщины Свеют с сердца Горькую любовную страсть». Король рад, и без дальних слов В веселую снарядился дорогу С нашим рыцарем и двумя щитоносцами. 48 Переряжены, объезжают они Италию, Францию, Фландрию, Англию, И сколь ни было милых лиц, Ни одно не случилось нелюбезно. И они давали, и им давали, И пустела мошна, но себе не во вред; Льнули к многим, А многие сами льнули к ним. 49 Месяц здесь, месяц там, Так они увериваются опытом, Что и чести женской и верности Сколько есть в их женах, столько и во всех. А потом припостылело друзьям Гнаться гоном за новыми и новыми, Потому что стучась в иные двери, Этак можно и живым не уйти.

как они завели себе Пламету,

50 Лучше, — думают они, — заведем Лишь одну, но по нраву нам обоим, Чтоб была она общею утехою И никто ни к кому не ревновал. «В самом деле, — говорит король, — Отчего мне вдвоем с тобой привольнее? Оттого, что из всех на свете женщин Ни одной не довольно одного. 51 Итак, Без надсады, а в меру естества Будем жить ею в радости и сладости И не ведать ни зависти, ни ссор! Да и даме не придется жалеть: Будь у каждой женщины по два мужа, Им была б она вернее, чем одному, И умолкли бы многие жалобы». 52 Король молвил, а римлянин и рад; Укрепясь в таком своем решении, Они рыщут по горам, по долам И находят, чего искали: Есть в испанской Валенции гостиница, В ней гостиник, а у гостиника дочь, Хороша и обличием и обычаем. 53 Она в цвете своей весны, Еще нежном, еще горчащем, У ее отца детей полон дом, И великая неохота к бедности, — Вот они и сладились без труда, Чтобы взять девицу себе в угоду, И была бы она при них повсюду, Лишь бы с ней обходились подобру. 54 Взяв девицу, живут они с ней на радость,[58] Тот и этот, в мире и любви, Как два меха, которые в одной печке, Тот и этот, раздувают огонь. Собираются они в путь по всей Испании, А потом и по Сифаксову царству; И как выехали поутру из Валенции, Так приехали вечером в Зативу. 55 Господа отправились посмотреть Улицы и площади, дворцы и храмы, Как водилось у них в обычаб Всюду, где случался им путь; А девица остается меж слуг, А слуги расседлывают коней, Стелют ложа, готовят ужин К возвращению высоких стояльцев.

как Пламета обманула их обоих,

56 А меж слуг в той харчевне был молодчик, Прежде живший при девицыном батюшке, Знавший дочку с первых ее затей, Чем она ему, тем и он был ей. Вмиг узнавшись, не подали они вида, Потому что боялись быть примечены; А не ставши вокруг ни господ, ни слуг, Тотчас вскинули очи в очи. 57 Парень спрашивает, куда она держит путь,[59] И с которым из двух хозяев? Отвечает Пламета все, как есть (Ее звать Пламетой, а парня — Греком), «Увы! — восклицает Грек, — Как мечтал я, что заживу с тобою, Ах, Пламета, ах, моя душа, А теперь никогда уж нам и не свидеться! 58 Ты уходишь, ты отдалась другим, И мне горьки мои сладкие помыслы, Что ужо я в поте своих трудов Прикопив монет От хозяйского ли жалования, От щедрот ли даятельных гостей, Ворочусь к твоему отцу в Валенцию, И он даст мне тебя, и мы поженимся». 59 Девица пожимает плечами, Говорит, мол, слишком поздно; а Грек Плачет, стонет и гнет свое: «Ах, не дай мне умереть безотрадно! Обойми меня, приласкай меня, Дай мне изойти вожделеньем, Ибо каждый передразлучный миг Мне залог, что умру я удоволенный!» 60 Отвечает сострадательная девица: «Верь, И во мне не меньше того желанье, — Но здесь, при всех, Нет для нас ни места, ни времени». А молодчик: «Люби ты меня хоть в четверть — Так нашла бы и место и эту ночь, Чтобы вместе нам хоть малость порадоваться». 61 «Как же так, — говорит подружка, — Коли я всю ночь одна меж двоих, И всегда в потехе Или с тем, кто справа, или с тем, кто слева?» А дружок: «Тебе нипочем И из этой вызволиться неволи, Стало бы охоты, А охоты станет из сущей жалости». 62 Тут она, подумав, и говорит: «Приходи, как увидишь, что все задремлют», И рассказывает, Как ему и войти и выйти. Вот дождался Грек урочного сна, Тронул дверь, подается дверь, Входит крадучись, Мягкой поступью вщупываясь в путь, 63 Движется длинными шагами, На одну ногу встанет, другую вытянет, Словно он идет по стеклу, Словно под стопою хрупкие яйца. Выдлиннивши руку, На ходу нашаривает постель, И где чувствует ноги спящих, Туда вскальзывает молча, лицом вперед. 64 Меж двух ног Навзничь распростертой Пламеты Он достиг ее, и сжал ее, и уже Не сходил с нее до самого поутрия: Лихо всадничал, Не меняя коня затем, что незачем, А она поспевала так уж в лад, Что не надобно никакой разминки. 65 И король слышал, и Иоконд слышал Такую возню, что тряслась кровать, Но каждый думал, Что с ним рядом усердствует его друг. Грек доездил свою езду И ушел, как пришел, той же дорогою; Встало солнце, взметнув золотые стрелы, Встала и Пламета, скликает слуг.

как обман раскрылся,

66 Говорит вполсмеха король товарищу: «Долго же ты, братец, наездничал, Всю ночь не сходил с коня, Не пора ли теперь и отдохнуть?» А Иоконд в ответ: «Это ты мои говоришь слова: Самому тебе надобна отдышка После столькой ночной гоньбы!» 67 «Я и рад бы, — Говорит король, — спустить мою гончую, Кабы ты хоть на мало сошел с седла, Чтобы мог я доправить мое дело». А Иоконд: «Ты мой больший, я твой меньший, Ты нас сторг — тебе и расторгнуть: Так зачем говорить обиняками? Взял бы да приказал бы: слазь!» 68 То один кольнет, то другой, Встает спор, Начинаются обидные речи, Никоторый не хочет быть дурачен, Подзывают Пламету (а она Невдали и дрожит, что все раскроется), Чтоб сама им в лицо сказала: кто Лжив из двух отпирающихся? 69 «Говори, — сурово гласит король, — И не бойся ни меня, ни вот этого: Кто был удалец, Во всю ночь не делившийся с товарищем?» Каждый ждет, Что соперник уличится в обмане; А Пламета, видя такое дело, Бух им в ноги: не чаяв быть жива, 70 Молит милости, Что склонил-де ее, слабую, на любовь Некий юноша, и она, Пожалев его страждущее сердце, Нынче ночью впала-де в грех, И так дале, не вымышляя ни слова, Как она управлялась меж двоих, Чтобы каждый подумал бы на соседа.

и как все тому посмеялись

71 Смотрит король на Иоконда, Смотрит Иоконд на короля, И дивуются, онемелые, Сроду не гадавши таких проказ. А потом, сузив глаз, разинув рот, Таким закатились хохотом, Что, не в силах дух перевесть, Оба навзничь рухнули на подушки. 72 А отхохотавшись До слез в глазах, до колотья в груди, Говорят: «Да какая же могота Устеречься от женского обмана, Коли мы не устерегли ее здесь, Каждый чуя ее собственным боком? Будь хоть столько в муже глаз, сколь на темени влас, А и то не уследит он измены. 73 Мы пытали тысячу самых лучших — Ни одна не стала нам в отпор; Сколько дальше ни пытай — все едино: Будь же эта проба делу конец. Видимо и ведомо: наши жены Не черней и не коварней других; А коли так, То воротимся к ним, себе на радость». 74 Так-то порешив, Велят девке прикликнуть полюбовника И при всех дают его ей в мужья, Положив за ней доброе приданое. А сами в седло, И обратно, от запада к востоку, К прежним женам, Но уже без прежних о них забот».

Один старик тщетно заступается за женщин,

75 На том кончил тостиник свою повесть, Слушанную с превеликим вниманием, И сам Родомонт Не сказал ни слова по самый ее. конец, А потом изрек: «Истинно несчетны коварства женщин: Тысячную запечатлеть их часть Недостало бы всех чернил на свете!» 76 А был меж присущими некий муж, Зрел годами, здрав мыслью и пылок духом, И не могши снести такой позор, Причинимый всему женскому полу, Обратись он лицом к повествователю, Вымолвил такие слова: «Много нам доводится слышать вздоров — Таков и твой. 77 От кого бы ты это ни услышал, Будь он свят, как евангелист, Но в таком суде Говорит в нем одно предубеждение. Претерпев одну ли, двух ли недобрых, Он бесчестно пышет злобой на всех, — Но дай срок, сам услышишь: минет гнев, И хула померкнет перед хвалою. 78 А хвале Будет много вольнее, чем злословию, Потому что на сотню достославных Достохульна есть едва ли единая. Не хулить, а охранять от хулы Подобает нам столькие добродетели; Если твой Валерий сказал иное — Это он не от сердца, а в сердцах. 79 Молвите: меж многими вами Хоть единый соблюл ли верность сам? Кто посмеет уверять, что при случае Он не сманит жену ближнего своего? Хоть единый есть ли такой на свете? Кто сказал, тот лжет; кто поверил, глуп. А и то ведь женщица (не блудница и не срамница) Никогда не ступит первый шаг. 80 Ежели же всякий Отвернется и от лучшей из жен, Льстясь надеждою залучить чужую Без потраты времени и труда, — То каков же окажет он себя, Коли дама или девица Вдруг сама подступит зовом и золотом? Да уж тут любой из кожи вон! 81 Коли женам постылеют мужья, То не без причин, Ибо видят, какая в них охота От домашнего к чужому добру. Хочешь быть любимым — люби: Чем дается, тем и воздается. А моя будь воля, Я бы дал мужьям неспорный закон: 82 Закон: всякой жене, застигнутой в измене, Смерть, — Ежели нельзя доказать, Что и муж хоть единожды ей изменник. А докажет — и нет на ней вины, И ни муж, ни суд не угроза. Ибо велено Господом Христом: Чего себе не хочешь, того другим не делай. 83 Что и можно им вменить, да и то не всем, — Это невоздержие; Но опять же кто из нас без пятна? Ни единого не сыщешь мероимного. А сколь многое и стыдней и срамней — Плутни, лихоимство, разбой, кощунство, Душегубство и прочее, ужаснейшее — Почитай, что лишь мужчины и творят!» 84 К таковым-то доводам был готов Честный старец примерить и примеры Многих дам, ни думою и ни делом Не пятнавших должную чистоту. Но, враждуя истине, сарацин Грозным взором Наложил ему печать на уста Но и тем не пременил его суждения.

Родомонт едет на юг

85 Так уставив басурман конец прению, Встал от стола И в постель до поры, когда заря Сгонит с неба ночную темень и сырость. Но и ночь Не ко сну была, а к вздохам о даме. Восстает он с первым лучом И велит снарядить насад для плавания. 86 А держа в любви и чести Добрый рыцарь доброго коня, Того доброго коня, за которого Встал он в спор с Сакрипантом и Руджьером, И увидевши, что двухдневною ездою Конь заезжен тягостней, чем достоин, Он возводит бегучего на насад, Ему в отдых, себе в поспешку. 87 Велит кормчему оттолкнуть ладью, Весла на воду, А ладья не велика, не тяжка, И проворна по течению Соны. Но от тяжкой думы Не уйти Родомонту ни вскачь, ни вплавь: На корме она с ним и на носу, И за седлом примостится конским. 88 То она в уме, то она в груди, Не приемлет никоего ободрения; Нет поправы злополучному, Ибо враг в его же земле, И неведомо, отколе быть благу, Если встали на него и свои, Если денно и нощно его терзает Тот, которому взять бы его под сень: 89 Плывет день, плывет ночь Родомонт, угнетаясь душевным бременем, А не может выкоренить из сердца Ту обиду от дамы и государя. Та же боль, та же скорбь, Что была на седле, то и на палубе. Он в воде, но огонь не угасим; Он в езде, но от себя не уедет. 90 Как больной,[60] Изможденный терзающею горячкою, То на правый ляжет бок, то на левый, В тщетном чаянье обрести покой; Но что справа, то слева Все ему круто и трудно, — Так язычнику от его недуга Не защита ни земля, ни вода. 91 Невтерпеж плыть — [61] Родомонт пускает коня по суше, Он минует Лион, Вьенну, Баланс, Перед ним — авиньонский знатный мост, Ибо земли и эти и иные, Что от Роны и до испанских гор, С Аграмантовых и Марсилиевых побед Отдались под их высокую руку. 92 Держит вправо, в сторону Мертвых Вод,[62] Чтоб оттуда взять путь к своему Алджиру, Как вдруг видит: над рекой городок, Ублаженный и Вакхом и Церерою, Но заглохший В утесненьях, чинимых от воюющих; Справа море, а слева по долине Золотые зыблютея поля. 93 Видит: на пригорочке — церковь, Невеликая, недавняя, А при ней ни единого служителя С самых пор, как и здесь вспылала брань. И с того ли, что было здесь красиво И не слышно опостылевшей войны, Останавливается Родомонт И не хочет более ехать в Африку. 94 Таково ему здесь по нраву пришлось, Что сменял он свой Алджир на эту церковь, А коня и поклажу и людей Водворил на том же самом подворье. Невдали, по дороге к Монпелье И некоторому знатному замку Над рекою было село, Дозволяя им всяческое довольство.

Родомонт встречает Изабеллу с отшельником

95 Здесь-то ставши, печальный сарацин (А печален был он повсечасно) Раз однажды видит, что по тропе, По зеленому протоптанному лугу, Приближается к обители его прекрасная дама, А при ней белобородый монах, А за ними конь в поводу, На котором вьюк под черным покровом. 96 Кто она, и кто он, и что за вьюк, — [63] Вы уже смекаете; Так узнайте же красавицу Изабеллу, За которой в гробу — ее Зербин: Я ее покинул в пути в Прованс Под надзором светлого старца, Вразумившего ее обречь Господу Свои долыпие достойные годы. 97 Хоть она и бледна и смятена, И не вечесаны кудри, И несчетны вздохи жаркого сердца, И очи, как два ручья, И судьба ее, горестная и тягостная, Впечатлелась в чертах лица, — Все же столькая в нем явлена прелесть, Словно в нем — престол Граций и Любви. 98 Как завидел сарацин столь прекрасную Пред собою даму — и вмиг Он забыл охуждать и опорочивать Нежный сонм, столь красящий свет, И он судит, что никто не милей, Чем она, быть второй его возлюбленной, Чтобы новою любовью исторгнуть прежнюю, Как клином клин. 99 Он спешит навстречу, он самым Кротким взором и добрым словом Вопрошает, какая над ней беда, И она ему поведывает свою волю Бросить грешный мир, Стать любезной святым трудом Всевышнему; А язычник — в надменный смех: Ни закона ему, ни веры, ни бога. 100 Говорит, что такой-де помысел Глуп и ложен, И она-де возбранна, как скупец, Сокрывающий в землю свое богачество, Ни себе не в прок, Ни другим не в потребу; Будь в затворе медведь, и лев, и змий, Но не будь красота и непорочность! 101 Тут монах, почуявши, что неопытной Нужна помощь, чтоб не сбиться с пути, Мудрым кормчим сел у кормила, Щедро выставил для духовного пированья Изобилье сладчайших яств и брашен; Но у басурмана отроду порчен вкус — Он воротит нос, не отведавши, 102 Прерывает вновь и вновь монахову речь, Понуждает его умолкнуть, И не смогши, рвет узду терпения И заносит на него ярую длань… Но сказавши больше, Я, пожалуй, скажу не в меру много; А не в меру говорливый чернец Мне урок здесь и кончить эту песню.

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ (УЗКИЙ МОСТ)

Песнь XXIX

На первом плане — Родомонт, отшельник и Изабелла. На среднем — слева Изабелла в доме Родомонта убеждает отсечь ей голову и гибнет; в середине Родомонт бьется с Роландом на узком мосту, а к ним подъезжает Флорделиза. Вдалеке — неистовства Роланда.

Вступление

1 Ах, мужские непостоянные души, Как они увертливы в быстрых думах! Всякой мысли своя отмена, А пуще — той, что от любовного гнева. Только что сарацинский рыцарь Так уж кипел против женского пола, Что я-то думал, такие страсти Не то что не угаснут, но даже не остынут! 2 Милые дамы! За все его о вас неподобные речи Теперь ему нет от меня прощенья, Пока он бедою не выкупит обиды! И тому порукою перо и чернила, Что каждый скажет: чем вас порочить, Лучше б он молчал, закусивши губы!

Родомонт расправляется с отшельником

3 Да уже и видно, Каково он был несмыслен и глуп, Замахнувшись мечом своего буйства Без разбора на каждую и на всякую, — Но едва он увидел Изабеллу, И уже в нем душа не на том месте, Желанье гонит желанье, Он забыл, каков был. 4 Новою любовью томясь и мучаясь, Мечет он бесплодные словеса, Чтобы дрогнул дух, Весь вперившийся в Господа Вседержителя. Но пустынник ей как щит и как бронь: Чтобы чистый не порушился помысел, Он в заступу ей и в отпор врагу Бьет на сильные речи троесильными. 5 Долго протерпел басурман Неуемную монашью строптивость, Многажды сказавши ему: «Ступай, Коли хочешь, один в свою пустыню», — Но как тот разит его и разит, Не желая ни мира, ни перемирия, — Ярый рыцарь хвать старика за бороду, И уж сколько схватил, столько и вырвал. 6 Пуще осерчав, Он впился, как клещами, тому в горло, Раскружил по воздуху раз и два, И бросает в дальнее море. А что дальше — не знаю и не скажу, О монахе молва неодногласная: То ли грянулся он в скалы, да так, Что не сыщешь, где ноги, а где череп, 7 То ли рухнул в зыбь За три мили, а может быть, и далее, И не смогши плыть, захлебнулся С тщетными молитвами на устах, То ли некий, сойдя в нему, святой Зримой дланью извлек его на сушу, — Понимай, кому как нравится, А моей о нем повести конец.

и подступает с любовью к Изабелле

8 От докучливого вызволясь болтуна, Злобный Родомонт Обратил просветлевшее чело К нежной даме, горестной и смятенной, И гласит ей любовные слова, Что она-де душа его и сердце И утеха и сладкая надежда, И все прочее, что молвится подряд. 9 Он такой изъявляет нрав, Что ни помысла-де в нем о насилии, Что пресветлый милый лик Угасил в нем заведомую гневливость, Что держа он в руках заветный плод, Не желает впиться в его подкожье, Ибо хочет принять его по-доброму В дар. 10 Так он чаял, по малости клоня, Умолить Изабеллу себе в угоду; Но она, Как мышка перед кошкою, Одинокая на чужой стороне, Лучше заживо рада бы в огонь, И лишь думает, нет ли где исхода Беспорочной вынесть женскую честь. 11 И она сокровенно замышляет Прежде смерть приять от своей руки, Чем злодей совершит свое желаемое И понудит ее в великий грех Против витязя, от жестокой судьбы Испустившего дух в ее объятьях, И которому свят ее обет Вечной верности.

Изабелла сулит Родомонту неуязвимое зелье

12 Она видит: слепая страсть[64] Все бурливее в басурманском царе, И дрожит, и ждет худой управы, На какую не станет противления. Разное примеривая на ум, Вот она изыскивает такое, Чтоб во славе соблюсти чистоту, А уж как — об этом сейчас расскажется. 13 Говорит она подступающему вновь Уж без прежнего Вежества в словах и делах Сарацинскому домогателю: «Ежели изъявится ваша золя, Чтоб осталась без вреда моя честь, То воздастся от ценя некий дар, Драгоценнейший моего бесчестия. 14 За недолгую такую усладу, Каких по свету не исчислить, Не взгнушайтесь благом Прочным, истинным, лучшим меж иных. Миловидных жен Будет вам и сотня и тысяча, Но такого, как я, не даст вам дара Ни одна. 15 Ведома мне трава, И она здесь растет и мною виделась, И как ту траву в кипарисном огне Отварить, сочетав с плющом и рутою, И сцедивши отвар руками девственницы, — Станет влага, в которой трижды Омовенная недоступна плоть Ни мечу, ни пламени. 16 Трижды, говорю я, омывшись, Круглый месяц будешь неуязвим: Что ни склянка, то месяц, Ибо дольше зелью действия нет. И я знаю его варить, и сварю, И ты нынче же уверишься в моей правде, И коли не лгу — Это лучше, чем у ног вся Европа. 17 А в отдарок за этот дар Поклянись же ты мне твоею верою, Что ни словом худым, ни делом Не уронишь мою девичью честь». Таковая речь Вновь взывает Родомонта к учтивости: Так-то хочет он стать неуязвим, Что сулит и просимое и свыше: 18 Чтоб увидеть чудотворное зелье,[65] Он готов-де ее хранить и беречь, И ни тенью Не коснется красавицы насилие. Но душа его словам не верна, Ибо нет в нем ни любови, ни боязненности Ни ко Господу, ни ко всем святым, И во лжи он коварнее целой Африки.

Изабелла для мнимой пробы

19 Тысячу он крат[66] Заклинает красавицу не печалиться, От ее трудов взыскуя зелья, Чтобы сделаться, как Кикн и Ахилл. И она по кручам и темным долам, Одаль от людей и жилья Бродит, тайные сыскивая травы, А над ней неотступный сарацин. 20 Cобрав вдоволь Здесь и там, с корнями и без корней, Возвращаются они о закате, И всю ночь Целомудренная подвижница Пенит травы, бодрствуя над котлом, Но при тайностях ее и при явностях — Неотступный алджирский царь. 21 От соседства ее огня, В необширной палимого пещере, Он, всю ночь со слугами тешась в зернь, Стал такую чувствовать жажду в горле, Что по малу ли, по многу ли, опорожнил Два бочонка греческого вина, На большой дороге Незадолго отбитых его людьми. 22 Родомонт не пивал вина, Отреченного Магометовою верою, А единожды отведавши, Слышит сласть пуще нектара и манны. Проклинает он басурманский закон, Осушает чашки и фляжки, Вкруговую идут добрые кубки, И у пьющих голова колесом.

подставляет отсечь себе голову

23 Тут красавица, зельный свой котел Снявши с пламени, Говорит Родомонту: «Чтобы ты Не сказал, что слова мои — на ветер, Я тебе такой явлю пример, На каком и неуч научится Усмотреть, где правда, где ложь, И в пример даюсь сама, и немедля. 24 Умудрись В дивных свойствах благодетельной влаги, Убедись, Что она — не отравный яд: Я омоюсь ею от самого Темени по шею и грудь — И тогда пытай на мне меч и руку, И крепка ли та, и остер ли тот». 25 И она омылась, И она с весельем в лице Подставляет нагую шею варвару, Обуянному необорным вином, — И зверообразный Верит, рубит крутым клинком сплеча, И отъемлется от былого тулова Голова, обитель самой Любви.

к вечной своей славе

26 Трижды переворотясь, Внятным гласом гласит она Зербина, Вслед которому дева столь негаданное Изыскала бегство из вражьих рук. О, блаженная, Ты, кому дороже жизни и младости Имя верности И забвенной меж нами чистоты, 27 Лети с миром, пресветлая душа! Будь у слова сила, Как бы я усиловался украсить Мои строки изящностями художеств, Чтобы тысячу и тысячу лет Твое славное имя звенело миру! Лети с миром ко престолу Творца Стать всесветным примером святой верности! 28 И с небесного престола Творец,[67] Канув взором к несравненному подвигу, Возгласил: «Ты превыше той, Чья погибель низвергла трон Тарквиния, И за то в непреложных моих законах Будь закон, Нерушимый до скончанья веков, В чем клянусь неприступными влагами: 29 Кто в грядущем будет крещен[68] Твоим именем, каждая да возвысится Ликом, духом, разумением, вежеством В запредельную добродетель и честь, Каждая да будет певцам Песней славы, заслуженной и истинной, Чтоб вовек гремели Геликон, Парнас и Пинд Изабеллы именем, Изабеллы!»

Родомонт воздвигает Изабелле гробницу

30 И на то всевышнее слово[69] Усмирилось море, сияет высь, И восходит чистейшая душа, В третье небо, в Зербиновы милые объятья. А внизу, в позоре и прахе, Остается нещадный новый Брусе, Избывая хмель И кляня свое пагубное блуждание. 31 Ищет он хоть малостью утолить Изабеллину блаженную душу: Если телу ее он в смерть, То хоть память жила бы вечной жизнью. И приискивает такой тому путь: Церковь, где жила она и погибнула, Обратить в гробщщу, А уж как, — я сейчас перескажу. 32 Изо всех окрестных мест, добром и силою, Он сгоняет стройщиков, И когда их стало тысяч шесть, То велит им из горных скал Рубить глыбы, складывать мавзолей Снизу доверху локтей в девяносто, А внутри — церковь, И в той церкви два гроба двух любовников. 33 Мощен мавзолей,[70] Как над Тибром строенный Адрианом; А при нем он велит поставить башню, Чтобы здесь задержаться на житье, А при башне над бегучей рекой — Узкий мост шириной в два локтя: Длинный, Но такой, что двум коням не пройти —

и украшает ее трофеями с проходящих рыцарей

34 Двум коням не пройти бок о бок, Ни разминуться грудь в грудь, А по краю ни ограды, ни поручня, Куда хочешь, туда и падай. Будь ты рыцарь крещеный или язычный, А плати дорогой ценой, Ибо воля Родомонта — воздать гробнице Тысячу трофеев своих добыч. 35 В десять дней Выстроился мост, Но медлительней высился мавзолей, И не доверху воздвигнулась башня, Хоть уже и встал На высоком дозоре человек, Чтоб о каждом подъезжающем рыцаре Гулкий рог подавал бы знак. 36 И тогда снаряжался Родомонт И навстречу, на тот иль этот берег, Чтоб рткуда ни ехал рыцарь к башне, А насупротив стал бы алджирский царь. Мост им поле, И какой оступится конь, Тот и в реку, а река глубока: Ввек не видано поприща ужаснее! 37 Чаял сарацин, что отваживаясь Вновь и вновь ристать над рекой, Пав в которую, Неминучей испил бы он воды, Той водой он омоется и выйдет чист От греха, причинного винной влагой, — Словно бы оода, размывая хмель, Омывает и хмельные деяния. 38 И прошло там в мало дней много рыцарей: Кто попутно, Ибо самый был торный путь Той дорогой в Италию и Испанию, А кто з жажде попытать свою мощь, Ибо честь им лучше, чем жизнь; Но который ни схватывался о первенстве, Всяк терял доспехи, а то и жизнь.

Но является неистовый Роланд,

39 Ежели побит басурман — [71] Родомонт лишь снимал с него оружие, И надписывал, с кого оно снято, И подвешивал на мраморный кров. А кто был крещен, того в подземелье, А потом (мне думается) — в Алджир. И меж этих-то трудов вдруг является Неистовый Роланд. 40 По нечаянности Прилучился обезумевший Граф К той реке, над которой Родомонт Строил башню, строил гробницу, А достроил доселе только мост, И за тем мостом Предстоял всеоружно, взняв забрало, В самый час, как приспел сюда Роланд. 41 Шпоримый неистовством, Роланд прочь препону и скок на мост, — Но навстречу издали, Пеш под сенью высокой башни И гнушаясь противостать булатом, Гремит голосом мрачный Родомонт: «Прочь с дороги, смерд, Хам, нахал, наглец и дерзавец! 42 Этот мост не для тебя, скотский лоб, А для паладинов и рыцарей!» Но Роланд в своей великой заботе Слухом глух и бежит вперед. «Надобно дурака проучить», — Говорит язычник, и в заносчивости Выступает свалить его в стремнину, Знать не зная, кто перед ним.

и Родомонт не может с ним справиться

43 А в тот час[72] Подъезжает к реке и тому мосту Юная красавица, Светла ликом, пестра платьем, скромна образом; И была это (вспомните, государь!) Та, искавшая милого своего Брандимарта По всем местам, и только не там, Где он был за парижскими стенами. 44 Подъезжает и видит Флорделиза (Так ее зовут), Как с Роландом схватился Родомонт И с моста его ладит сбросить в реку. Знавши, узнает Путешественница англантского графа И стоит, полна изумления: От какого безумства стал он наг? 45 Хочет досмотреть до конца Эту ярость меж двух могучих; А они, один и другой, Всею силой ломят друг друга с моста. «И откуда в дураке столько сил?» — Цедит гордый басурман через зубы, И в досаде, в обиде, в гневе Так и сяк охаживает врага. 46 То он правою рукою, то левою Изловчит захват, То он левую, то правую Вдвинет ногу меж вражьих ног: Как медведь Тщетно тужится своротить колоду, И не сладит, и пуще зол и глуп, — Так и Родомонт вкруг Роланда. 47 А Роланд, чей ум Выпал вон, и осталась только сила, Только сила, которой равных Нет иль мало сыщется под луной, — Как стоял, так возьми да бух С моста в реку, не выпуская недруга! Оба вмиг ко дну, Пена к небу, гул по округе. 48 Расцепившись они в воде, Кто куда: Роланд гол, плывет, как рыба, Руки вмах, ноги врозь, И на берег, а став на берегу, Бегом прочь, С честью, нет ли, на то и не оглядываясь. А язычник под гнетом лат Еле медленно выкарабкался на сушу. 49 Этим временем Флорделиза Без помехи минула мост, Обошла гробницу со всех сторон, Нет ли где Брандимартовой приметы: Но не видя ни меча, ни плаща, Едет далее в даль искать любезного. Мне же следует следовать Роланду По ту сторону моста и реки. 50 Безумство — Исчислять все Роландовы безумства, Ибо столько их, что невесть, где конец. Но продолжу, выбрав Важные, достойные песни И уместные к моему рассказу, — Стало быть, не смолчу и о том, Что пришлось в Пиренеях по-над Тулузою.

В горах Роланд расправляется с дроворубами,

51 Многие миновавши места[73] И держась пустым лбом на запад солнца, Граф, гонимый яростным горем, Добежал до гор, Что меж франкской землей и терраконской; А в горах была узкая тропа Вдоль по круче над глубоким ущельем, 52 И на самом ему перевале Вдруг навстречу два молодца, Дроворубы, с дровами на осле; Сразу видят по образу и подобию, Что бегущий — без царя в голове, И кричат, грозя голосом, чтобы он — Прочь с дороги, Хоть вспять, хоть в бок. 53 Но Роланд им в ответ ни слова, А как вздымет ногу, Да как двинет осла их прямо в грудь Всею силой сверх всякой силы: Тот взлетел, как птичка небесная, И обрушился на дальнем холме За версту по ту сторону долины. 54 А Роланд набегает на двух молодчиков: Одному повезло не по уму В страхе свергнуться с крутого откоса Сверху донизу в шестьдесят локтей, И на том сыпучем пути Прокатиться сквозь колючий терновник, Исцарапавши лицо свое в кровь, Но оставшись вольным и неувечным; 55 А другой Закарабкался йа скалу и на отрог, Чтобы выше утаиться от бешеного, Но вотще — Тот, нещадный, Хвать подпрыгнувшего за обе ноги И, насколько стало развода рук, Разорвал его на две половины — 56 Точь в точь, Как расхватывают курицу или цаплю, Чтобы бросить теплые потроха Вдоволь ловчему соколу или ястребу. Хорошо, кто остался жив, А не сломал себе, скатываясь, шею! Он поведал это диво соседям, А они Турпину, а этот — нам.

а в Испании встречает Анджелику и Медора

57 И такого и всякого диковинного Много вытворив на горном пути, Вот спускается, наконец, заблудший, Лицом в полдень, в испанскую страну, А по ней — вдоль моря, Терраконский лижущего песок: И его надоумило безумие В том песке завести себе приют, 58 Чтоб укрыться от солнечного паления.[74] Вот он сходит на сыпучую сушь, — Как вдруг Наезжает почти что на него С юным мужем красавица Анджелика, Съехав с тех же (как рассказано) гор, И, рукой подать, минует Роланда, Потому что не может его узнать, 59 Потому что Роланд — как не Роланд,[75] Ничего в нем не осталось от прежнего: С самых пор, как решился он рассудка, Шел он гол и под солнцем и в ночи, И родись он в египетской Сиене, Или где гараманты чтут Аммона, Или в кряжах, откуда брызжет Нил, — Он и то бы не был так черен: 60 Очи впали в череп, Лицо высохло, как голая кость, Космы в клочьях, борода в комьях, Заскорузел, скорбен, страшен и груб. Как увидела его Анджелика — И дрожит и шарахается прочь, И визжит, оглушая небо криками, И бежит под Медорову скрыться длань. 61 А как взвидел Анджелику Роланд, — Вмиг неистовец на ноги и к ней: Такова в нем вспыхнула лакомость На ее пленительный лик. Ни следа в нем памяти, Что любил он ее и ей служил, — Мчит вдогон, Как собака за красной зверью. 62 Юный муж, видя бешеного вслед За красавицею, На него бросает коня, Улучает мечом его в загривок, Чает ссечь с плеч Голову, но нет — ибо Роландова Кожа крепче, чем кость и сталь, Отроду хранима благими чарами. 63 А Роланд, почуяв удар, Повернулся и с поворота Сарацинскому коню во всю мочь Кулаком Бьет в лоб, Череп вдребезги, как стекло, Конь в прах, А Роланд в тот же миг — за убегающей.

Анджелика спасается волшебным перстнем,

64 Анджелика гонит свою кобылу, Не щадит ни шпорами, ни хлыстом, Все ей мало, Хоть лети она стрелой с тетивы, Тут-то ей и в ум, что при ней — Чудо-перстень; она хвать его в рот И в спасительной прежней его силе Исчезает, как огонек под вздохом. 65 Но от страха ли, Но от взмаха ли неловкой руки, Оттого ли, что взбрыкнула кобыла, Я не знаю, а только в самый миг, Как взялось кольцо и сплылось лицо Она вон из седла, Ноги кверху и навзничь на песок. 66 Упади она пядью ближе, И не минул бы ее сумасброд, А споткнулся бы, и не быть ей в живых; Но судьба распорядилась по-доброму. Лишь одна беда — Нужно вновь искать лошадь под седло, Потому что уже ей не видать Той, которая пылит от Роланда.

а Роланд бежит по Испании

67 Не печальтесь — она свое найдет; А покамест поспешим за паладином, Из которого пышет прежний пыл, Хоть уже не видно прекрасной дамы, Он бежит за лошадью по песку, Ближе, ближе, Вот догонит, вот схватил за гриву, Вот схватил за узду, и вот стоят. 68 Радуется рыцарь, Словно не коня залучил, а девушку, Оправляет поводья и узду, А потом прыжок, и в седле, — И вскачь, Не считая верст, вправо, влево, Ноги в стремени, конь в узде, Ни себе вздохнуть, ни ему глотнуть. 69 Пожелавши он прянуть через ров, Вдруг и рухнул в ров вместе с лошадью; Сам вскочил и ничего не почувствовал, А она под ним чуть жива. Смотрит глупый, как с нею быть, И не знает, и взваливает на плечи, И бредет под такою ношею На три выстрела лучною стрелой. 70 А когда уже стало невподъем — Ставит наземь и тянет за узду; Лошадь тащится медленно и хромко, Он ей: «Ну же! ну!» — а все не в толк; Да она бы и в галоп Не поспела за бешеною волею! Тут он стаскивает с нее узду, Вяжет поводом за правую ногу 71 И волочит за собою вслед, Приговаривая: «Так-то тебе легче!» А дорога вся в злых камнях, Иной колет, иной ранит, иной свежует: От такого хода В малом времени тварь уже мертва, — А Роланд бежит и бежит, Ничего не видя и не зная. 72 Он бежит к закату, Тащит мертвую тушу за узду, А захочет есть — Разоряет города и деревни, Рвет плоды, и мясо, и хлеб, И пощады от него — никому: Кто убит, а кто покалечен, Все вперед, и покоя ни на миг. 73 Попадись бы на том пути его дама — Тут бы ей и конец, Потому что он любил и губил, Не деля ни черного, ни белого. Ах, проклятый перстень, Ах, проклятый рыцарь, его даритель! Будь не он — и отомстил бы Роланд За себя и за тысячи влюбленных! 74 И не ей одной, А и всех бы дам на ту же расправу — Все они вероломны, Ни в одной из них чести ни на грош! Впрочем, Пока струны еще в лад моей песне, Лучше я помедлю ее звенеть, Чтобы слушавшим не навеялась скука.

ПЕСНЬ ТРИДЦАТАЯ (МАНДРИКАРД)

Песнь XXX

Неистовый Роланд переправляется из Испании в Африку

Вступление

1 Ах, когда рассудок Уступает гневливому порыву, И слепая ярость Жжет к обиде руку или язык, — То потом уже беды не поправишь, Хоть тоскуй, хоть плачься: Таково напрасно плачусь и я За сердитое слово в прошлой песне. 2 Как недужный, Исстрадавшись, Не находит более сил к терпенью И клянет все направо и налево, Но проходит боль, проходит страсть, Исторгавшая хулящее слово, Он опомнился, кается, горюет, Но что сказано, того не вернуть. 3 Лишь по вашей, красавицы, любезности Льщусь надеждою быть от вас прощен: Попустите мне вздорную ту речь, Обуянную жестокою страстью, А взвините мою врагиню — ту, О ком стражду, и ропщу, и раскаиваюсь: Бог судья ей, А она-то знает, как я ее люблю.

Роланд, истребляя людей и лошадей,

4 Я уж сам не свой, как Роланд, И не меньше достоин снисхождения, Чем Роланд, который По испанским взгорьям и взморьям Много дней волок за србою лошадь, Давно мертвую, а ему хоть бы что. Но пришлось ему околелую бросить, Как пришел он к устью большой реки. 5 Плавал он, как выдра: Мигом в воду, и вылез на тот берег, А на том берегу у водопоя Стадо, а над стадом конный пастух. Он стоит и не сторонится, Видючи, что вотречник один и гол. А рехнувшийся Роланд ему: «Эй! Дай коня в промен на мою лошадь! 6 Моя лошадь — вон на том берегу, Посмотри — увидишь и отселева; Она мертвая, в том лишь и беда; Если хочешь — справь ее в леченье. А сам ссядь со своей и отдай ее добром И с прибавкою, на то моя воля!» Пастух — в смех, Отвернулся и прочь к своему броду. 7 «Я хочу твою лошадь — слышишь?» — Подступая, свирепеет Роланд. Взял пастух узловатую свою дубину, Размахнулся по нему, да и хвать! Ярость Хлынула по графу превыше мер: Кулаком он пастуха по башке, Череп вдребезги, тот падает мертв; 8 А Роланд — в седло, В сто дорог, и на всех крушит, А коню — ни овса, ни сена, Два-три дня — и безумец без коня. Но Роланду все нипочем: Пеш не ходит, Сколько встретит лошадей — все его, А хозяева лежат перебиты. 9 Так доходит он до самой Малаги, И уж там-то, как нигде, Стер в прах Край и люд Так, что тем и в год не опомниться: Столько изгубил сумасброд, Столько снес и сжег домов и хижин, Что и нет как нет полугорода.

переправляется из Испании в Африку;

10 Идет дальше, и вот земля Зизеры[76] Смотрит на пролив Гибралтарский, он же — Зибельтерский, Хочешь — зови так, хочешь — так. А от берега отчаливает Емкий челн, а в нем досужий народ: Освежиться Нежным бризом над безмятежным морем. 11 Сумасброд им: «Стой!» — Потому что хочет плыть с ними вместе; Но такого им спутника не надобно, Он кричит и вопит, а толку нет: Мчит ладья, как лерелетная ласточка. Роланд бьет коня палкою и пяткою, Загоняет с берега в море. 12 Конь упрямится, но силы не те: Соступает он с суши в воду, По колени, по брюхо, по хребет, Вот уже и голову еле видно, А ни шагу вспять: Так охаживает его прут меж глаз. Бедный! Или смерть ему, или плыть до самой Африки. 13 Не видать уже Роланду челна, За которым он неволился в хлябь — Скрылся зыбью от низового взора; Но все гонит он коня ему вслед, Хочет в Африку поперек пролива, — Конь захлестывается, В нем воды все больше, души все меньше, И приходит ему конец — 14 Пошел ко дну, потянул седока; Но Роланд выпрастывает руки, Движет ноги, загребает ладонями, Тяжко дышит, расталкивает волну, — А кругом безветрие, Воздух свеж, в море тишь, И то благо, а будь понепогоднее — Не выйти бы паладину живым. 15 Но судьба улыбчива дуракам — И выносит его через пучину На то взморье, что около Сеуты За два лучных выстрела от башен и стен. Пеш, поспешен, Долго шел он наугад на восход, Как вдруг видит: стоит на его дороге Черное полчище без сметы и числа…

Анджелика возвращается на родину

16 Тут мы и простимся с блуждателем:[77] Дайте срок, его время впереди. А о том, что сделалось с Анджеликою, Избежавшей безумных его рук, Как она улучила час и челн Воротиться в отеческие пределы И Медору вверила скиптр над Индиею, — Этому, государь, пусть отыщется певец поискусней. 17 Мне же нынче петь[78] Многое иное, что ближе сердцу — Нынче сказу моему поворот К королю татарскому, без соперника Наслаждавшемуся тою красою. Коей равных в Европе больше нет С той поры, как Анджелика в отъезде, А чистейшая Изабелла — в раю.

Тем временем, бросив жребий,

18 Горд Мандрикард Предпочтеньем красавицына сердца, Но дотоль его радость не полна, Доколь двое встают на него спориться: Первый спор — от молодого Руджьера, За кем быть белокрылому гербу, А второй — от владыки Сериканского, Притязателя на Роландову Дурендаль. 19 Ни державному рассечь Аграманту, Ни Марсилию такого узла: Не о том уже и речь, Чтобы вновь они сделались друзьями, А чтобы хоть тот или этот Замирился спор, Уступи Градасс татарину меч Или Руджьер — троянские латы. 20 Но ни Руджьер в тех латах его це пустит На другого спорщика, ни Градасс Не желает Роландову мечу Ни с которым скреститься, кроме собственного; «Полно! — им гласит Аграмант, — Прочь слова, пусть решит раздоры жребий: Поглядим, как предусмотрит судьбина — За кого она, того и верх. 21 Мне в угоду, себе в почет Бросьте жребий, кому выйти на бой, Но условившись: На ком участь, тот спорит оба спора. Победивший за себя победит И зд друга, а выронивший победу — И чужую выронит и свою. 22 Друг подобны другу В доблести Руджьер и Градасс: Кто ни выйдет биться, Тот заведомо явит себ^ героем. Кому верх — То укажет божие провидение; А кому пасть — и то не в укор, Ибо все дореряются судьбине.» 23 На такие Аграмантовы речи Оба паладина — ни слова, Соглашенные: Кто ни выйдет, тот выйдет за двоих. Вот уже начертаны На двух схожих жребиях два их имени, Брошены в сосудец, Сотрясены, смешались, —

Руджьер выходит на Мандрикарда за себя и за Градасса

24 Малый отрок опустил руку в урну, Извлекает писаное — и вот Оглашается Руджьерово имя, А Градассово покоится на дне. Нет слов, Как ликует Руджьер о таком выборе, И горюет сериканский Градасс; Но что небо велит, того не минуть. 25 Всю страсть, весь пыл Обращает сериканский король В толк и благо Руджьеровой победе: Что где в пользу, где щит, а где клинок, Какой верен удар, какой неверен, В чем пытать удачу, а в чем не след, — От своей бывалости Сказ за сказом взводит ему на ум. 26 До заката уговорного того дня Обступали советные товарищи И того поединщика и этого, Как то водится меж добрых бойцов; А народ Вперебой, жадный видеть бой, Рвался к зрелищным местам вокруг поприща, Наготове прободрствовать хоть всю ночь.

Ропот разумнейших

27 Ждет тупая чернь, Чтоб два витязя померялись силами, Не загадывая умом Дальше куцего своего погляденья. Но король Собрин и король Марсилий И любой, кому вдомёк зло и благо, Порицают спор И его дозволыцика Аграманта. 28 На уме у них великий урон Сарацинскому воинству и народу От погибельной судьбы, Все равно, татарина ли, Руджьера ли: Тот и сей Надобнее на Пипинова Карла, Чем хоть десять тысяч иных, Меж которыми не сыщешь достойного. 29 Аграмант на их правду не перечит, Но обещанного не воротить: Просит он Руджьера и Мандрикарда Уступить, в чем он уступил, Потому что спор их — из-за безделицы, И не стоит он божьего суда, А коли невмочь им отказ, То хотя б изволили перемедлить — 30 Перемедлить схваткою Только месяцев пять иль шесть, Чтоб изгнать короля Карла из Франции, Отбив скиптр его, багряницу и венец. Но тверд паладин и упрям другой, Хоть и оба рады служить властителю: Каждому Мнится в стыд согласиться первым.

Жалобы Доралисы

31 Но и пуще государя и всех[79] Тщетных Мандрикардовых убеждателей Просит, молит, сетует, стонет Стордиланова прекрасная дочь: Молит волею совпасть с общей волею И желанием африканского царя, Сетует и стонет, Ибо в ней о нем тревога и страх. 32 «Горе! — она тоскует, — Быть ли в моем сердце покою, Если новые и новые страсти Вас бросают в железо и на брань? Велика ли радость, Что погасла ваша прежняя битва С тем, другим, Если жаждется вам новая, пущая? 33 Надо ли мне было гордиться, Что столь сильный рыцарь, столь славный царь За меня отважился На опасность, на ярость, на бой, на смерть, Ежели за малую малость Вы пускаетесь на ту же беду? Не любовь, А природная вас неволит злоба! 34 Ежели же воистину Изъявляли вы свою мне любовь, То молю вас той самою любовью, Заклинаю той болью, мне бьющей в душу: Не пылайте О той белой птице в щите Руджьера — В том ли польза и в том ли вред, У кого она есть, у кого ее нет? 35 Мала прибыль, грозна погибель В том бою, к которому ваша страсть: Отобьете ль Руджьерова орла — Невелик улов от великих трудов; А коли не ухваченная за прядь Повернется к вам судьбина затылком — Взмерит ваш урон Лишь мое перетерзанное сердце. 36 Если ваша не дорога вам жизнь, А милее рисованная птица, То подорожите моею, Ибо после вас мне не быть! И не смерть тяжка, Ибо с вами я взялась в жизнь и в гибель, А печаль, Что умру я не первая, а за вами».

Похвальба Мандрикарда

37 Таковые и подобные речи, Таковые с ними вздохи и слезы Расточала молящая во всю ночь, Побуждая любовника к замирению. А он, Осушая сладкий плач в влажных взорах, И впивая сладкий стон с алых губ, Сам в слезах, ответствует увещанием: 38 «Ах, жизнь моя, Ради Господа, Не жальтесь пустыми страхами! Да восстань на меня на одного Карл и мавр со всей Францией и Африкой, То и тут беспричинна бы вам печаль: Мало же вы меня знаете, Коли в страх вам единственный Руджьер! 39 Мне ли вам напамятовать, как один,[80] Без меча и без ятагана, Лишь куском я копья скрушил с пути Целый полк оружного рыцарства? Сам Градасс, коли спросишь, то и скажет, Скажет с болью и со стыдом, Как он в Сирии был моею добычею, — А Градасс не чета Руджьеру в славе. 40 Истинно скажу: ни Градасс, Ни ваш родич Изольер не оспорит, Ни черкесский царь Сакрипант, Ни всеславный Грифон, ни Аквилан, Ни иные, которых больше сотни, Что они, некрещеные и крещеные, На единой тропе попали в плен, А из плена все вызволены мною. 41 Грянь в тот знатный день на меня Совокупно и Франция и Ливия — Не было бы громче мне славы, Нежели тогда и от них. Так незрелый ли Руджьер Стал один на один в урон и в срам Ныне мне — С Дурендалью и в Гекторовых латах? 42 Ах, зачем Я поял вас, не ставши на бой? Взвидевши мое богатырство, Вы прозрели бы и Руджьеров удел. Осушите же ваши слезы, Не печальте себя вещей тоскою: Движет мною честь, А не белая птица на щите».

Неудача замирения

43 Так он молвил; но слезная красавица Много лучшего молвила в ответ, И слова ее подвигнули бы столб, А не только паладинову душу. Хоть она в шелку, а он в стали, Но победа ее быстра: Коли царь взмолвит вновь о воссогласии, Мандрикард сулит сказать: я готов. 44 Так и стало бы; но когда поутру Под Авророй, предшественницей Солнца, Мужественный Руджьер, Ради прав своих на орлие знаки Не терпя отлагательных слов и дел Скорому суду, Взъехал в поле, обспевшееся людом, В латах грудь, в губах рог, — 45 Лишь заслышал горделивый татарин Звон, надменно звавший на брань, И уже в нем ни думы о воссогласии, Вмиг с одра, в крик к мечу, лик таков, Что сама и Доралиса не смеет Ни о мире молить, ни о полумирье: Неминучий Наступает рыцарский бой. 46 Вскидывает Мандрикард доспех,[81] Торопя непроворных щитоносцев, Разом взмелся на лихого коня, Под парижским ходившего паладином, И скорей к тому урочному поприщу, Где булат — конец перекорам. В тот же час там и царь и двор: Медлить не с руки.

Поединок Мандрикарда и Руджьера

47 Блещущие шеломы Вздеты и приряжены; Копья — в руках; труба Быстрым гулом бросает в бледность Сотни лиц; и с древками вперевес, Шпоря скакунов, Бойцы сшиблись с такою мощью, Словно небо оземь, земля вразлет. 48 У того и у другого в щите — [82] Белокрылый летун царя Юпитера, Как когда-то, по-иному пернат, Он не раз являлся в фессальских бранях. Какова в героях сила и гнев, Кажет тяжесть копий, а пуще — Как и в сшибке каждый несокрушим, Что утес в прибое и башня в буре. 49 Древки — в дребезги, дребезги — в высь;[83] И Турпин не заблуждается, пишучи, Что иные воротились в огне, Взвившись в сферу поднебесного пламени. Рыцари — за мечи, И с неистовостью Секут в сталь, удар на удар, С первых взмахов целясь разить в забрало. 50 C первых взмахов целясь в забрало,[84] А отнюдь Не в коня, чтобы свалить седока, Ибо конь в бою не участник. Кто решит, что таков был уговор, Тот неправ, сам не зная древних правил, Ибо и без уговора Бить в коня — стыд, позор и вечный срам. 51 Бьют в забрала, а забрала — двойные, Но и то еле держатся под клинком. Яр удар, скор другой, част, как град, Бьющий ветви, листья, зерна, колосья, Пустив прахом чаемый урожай. Не безведомо вам, Как разят Дурендаль и Бализарда, И с чьего разят они плеча! 52 Но и тот и другой настороже, И разят еще не в полную славу. Первый был урон По Руджьеру от руки Мандрикарда, С богатырского знаменитого взмаха Раскроившей ему надвое щит, Вссекшей панцирь злым мечом до белого тела Чуть не насмерть. 53 Дрогнуло и застыло сердце Вкруг стоящих о рыцаревой беде, Ибо мало, если не все О Руджьеровой болели победе; И кабы судьбина Повершала общую волю, Был бы Мандрикарду или плен или гроб — Так удар его горек видевшим. 54 Не иначе, как некий вышний ангел Тот удар отвел от бойца, Ибо грозный, как никогда, Вмиг Руджьер отвесил меру за меру: Бьет булатом свысока прямо в шлем, Но с такою неистовою поспешностью, Что не мне его винить, Коли пал удар не навзруб, а вплашмь. 55 Порази он недруга острием — Тщетны бы все чары о шлеме Гектора! Но и так ошеломленный Мандрикард, Уронив поводья, Трижды Пошатнулся пасть, стремя голову, Пока мчал его по кругу лихой Златоузд, Все томясь о непривычном наезднике. 56 Но ни змей под пятой, ни лев под стрелой Не толикою пышут лютой яростью, Как татарин, Оглушась и опамятовавшись вновь. Сколько вздыбилась гордыня и гнев, Столько вздыбилась доблесть и могучесть: Бросил он коня на врага И заносит булат в крутую высь. 57 Он заносит булат, метит в шлем, Он и впрямь рассек бы его по грудь, Но Руджьер приключился изворотливее. Только вскинул тот грозящую длань — Он разит его самым острием Снизу, Вскрыв кольчугу в точь под правою мышцею. 58 Воротясь из раны Бализарда в жаркой красной крови, Попретила Дурендали разить Тем ударом, для которого вскинулась; Но и то Руджьер отпал на крестец И от боли смежил ресницы, А будь шлем его не столь закален, Ему век бы не встать из-под удара. 59 Но Руджьер вновь шпорит коня И мечом улучает Мандрикарда В правый бок, Где не в помощь ни металл, ни закал Против стали, не ведающей промаха, Потому что лезвие заколдовано Прорубающими чарами против Латных чар и кольчужных чар: 60 Где коснулось, там просеклось И доранилось до татариновых ребер. Тот взревел лютой бранью в небеса, Громче моря, бушующего о скалы, И стяжав последнюю мощь, Отвергает с яростию Оный щит о белокрылом орле И двумя руками вздымает лезвие. 61 «Ах! — кричит Руджьер, — то и видно, Что не стоишь ты этого орла — То взрубил ты его, то отринул ты его, Так тебе ли притязать: он-де твой?» Но с такою речью в устах Он и взведал всю ярость Дурендали, Ибо легче бы Рухнула бы в лоб ему каменная гора. 62 Рухнула, раскроив забрало, И добро, что не раскроив лицо; Просекла седло, Две оковки которому не защита; В сталь, как в воск, Врезалась, дорезалась до бедра И такою впечатывается раною, От которой долгая Руджьеру страда.

Руджьер убивает Мандрикарда

63 У того и у другого бойца Кровь по латам в две красные струи, — Посмотрев, не скажешь, Чья забота легче, чья круче. Но о том оповещает Руджьер Острием многомстящего меча, Вметивши крушащий удар В левый бок, коль щит не защита. 64 Острие, Пробив панцирь, вбивает в бок на пядь Тропу к сердцу, — И пришло Мандрикарду позабыть Белокрылую ли ту птицу, Знаменитый ли тот клинок, Милую ли жизнь, Что дороже даже, чем щит и меч. 65 Но не вовсе он умер без отмщения — В тот последний миг Он сотряс свой меч, уж не свой, И заведомо Он Руджьеру бы и лоб пополам, Кабы тот не осек его крепь и мощь, Его крепь и мощь Тем ударом под правую руку. 66 Расставаясь с жизнью, Так ударил Руджьера Мандрцкард, Что и толстый обод и железный шишак Всколоты, булат Просекает кожу и кость, На два пальца врезаясь в череп, И Руджьер рухнул в прах, как труп, Хлынув кровью из взрубленного темени. 67 Первым рухнул наземь Руджьер, А второй еще держался в седле, И уже у всех на уме, Что победа и прибыль — Мандрикардовы, И уже в общей смуте Доралиса, Столько раз бросавшись из смеха в плач, Руки ввысь, благодарит небеса О желанном исходе ратоборства.

Общее ликование

68 Но когда несомненно стало явлено, Что кто жив, тот жив, а кто мертв, тот мертв, — Скорбь и ликование Посменялись в соревнующих душах: Король, графы, князья, лучшие рыцари, Радуясь наперебой, Изнемогшего обмывают Руджьера, Величая его славу и честь. 69 Каждый рад Руджьеровой радостью, И что в сердце, то и на языке; Лишь Градасс Одно молвит, а иное мыслит, Ликом светел, но в тайнике души Томясь завистью о знатной удаче И кляня тот случай и ту судьбу, Что Руджьеру выпала с добрым жребием. 70 Можно ли рассказать,[85] С каким сердцем, пылом, любовью, милостью Прилежал Аграмант к тому Руджьеру, Без которого ни взвить знамена, Ни ступить из Африки, Ни средь стольких полчищ он не был тверд? Нынче же он дорог ему пред всеми, Истребив Агриканов татарский род. 71 И не только рыцари Таковы о Руджьере, но и дамы, В свите войска из Африки и Испании До французской доспевшие земли. И сама Доралиса в слезах над бледно-белым Милым, может быть, была бы, как все, Кабы не был женский стыд ей уздою. 72 Говорю я «может быть», Но и вправду, почему бы и нет, По такой Руджьеровой красоте, И нравах, и доблестях, и подвигах? Сколько мы с Доралисою познакомлены, Столько знаем переменчивость ее чувств, Вместных и Руджьеру, Лишь бы сердцу праздно не пустовать. 73 Мандрикард ей прекрасен, покуда жив, Но велик ли прок от усопшего? И не надобнее ль ее печалям Молодой и удалой бодрец? А меж тем Не умедлил к Руджьеру и самолучший Царский лекарь, досматривает раны, И уже он изъят из грозной смерти. 74 С превеликою заботою Аграмант Руджьера приняв под сень, День и ночь пребывал с ним безразлучен От приязни своей и попечительности, А у ложа его сложил Мандрикардов щит, доспех и оружие, Все оружие, кроме лишь меча Дурендали, Градассовой угоды. 75 И не только оружие, а и вся Мандрикардова снасть идет к Руджьеру, И меж прочего — Златоузд, Знатный конь сумасбродного Роланда; Но его передарил паладин Государю, завидев его охоту… Впрочем, полно: пора нам от Руджьера К той, которая томится о нем.

Тем временем Брадаманта в Монтальбане

76 Страстную тоску[86] Ожидающей расскажу Брадаманты, До которой в Монтальбан Донесла Иппалка весть о любезном: Как коня Фронтина У нее отбил Родомонт, Как сыскался у водоема Руджьер С Рикардетом и Агрисмонтскими братьями, 77 Как она отправилась вместе с ним, Уповая доследить сарацина, Дабы конский вор Поплатился, что изобидел даму, Как с тропы Сбился рыцарь и не сбылся их умысел, И какая тому причина, Что доселе не поспел он в Монтальбан.

получает письмо от Руджьера,

78 Она молвила от слова до слова[87] Все, что молвил, оправдываясь, Руджьер, Она вынула с белой своей груди Грамотку, им писанную к возлюбленной; Брадаманта, взявши ее, прочла Взором, больше смутным, чем светлым, А была бы радостнее, Не мечтай она о Руджьере вживе: 79 Ожидавши она Руджьера вживе, Обрела Руджьерово лишь письмо, И с того-то смутился ее взор И тревогою, и досадою, и обидою. От души, порывающейся к милому, Лобызает она грамотку в двадцать крат, И кабы не слезный поток, То сгореть бы той во пламенных вздохах. 80 И четыре раза и шесть Перечитывает она рукописание, И четыре раза и шесть Хочет слышать от вестницы устные слова — Вся в слезах, И ни малого бы ей утешения, Ежели бы не надежда Вскорости узреть своего Руджьера.

тоскует о нем

81 Положил Руджьер себе время Пятнадцать дней или двадцать, Клятвенно посуливши Иппалке, Что отнюдь он долее не промедлит. Брадаманта сетует: «Ах, Кто порукою, что не встанут случайности, Вечно сущие, а в войне еще пущие, На помеху Руджьерову возврату? 82 Ах, Руджьер, Я любила тебя больше себя, А ты любишь больше меня То заведомо вражественное племя? Тем, кому помочь бы, ты враг, А кому врагом бы, ты в помощь: Ладно ли Столь не ведать, кого бить, кого миловать? 83 Если ты не знаешь, то знают камни:[88] От Трояна принял смерть твой отец — Так тебе ли от Троянова сына Отвращать и срам его и урон его? Это ли твоя месть? А кто истинно мстит твоим злодеям, Тем награда от тебя такова, Что я гибну, кровь от их крови!» 84 Таковые и иные слова Не раз, не два Изливала она заочному Руджьеру, А Иппалка твердила ей, бодря, Что Руджьер неколебим в своей верности, И что надобно его нажидать До урочного возвратного дня, Ибо больше поделать ей и нечего. 85 Наперсницыны утешества И надежда, сопутница всех влюбленных, Угашая страх, Останавливают повсечасные слезы И велят Брадаманте пребывать В Монтальбане до заветного срока, — До заветного уговорного срока, — Но Руджьер того срока не соблюл. 86 Да не станет ему в укор, Что порушил он верную присягу, Ибо многие приключились причины, Понуждавшие прочь от бывших клятв. Ибо месяц и долее, чем месяц, В полусмерти Он лежал, как пласт, на одре, Мучась раной татариновой сечи.

и ревнует его к Марфизе

87 Весь урочный срок Нажидала его страстная красавица — Тщетно! Хоть узнала она от Иппалки. и от брата, Как Руджьер оружием вызволил И его, и Малагиса, и Вивиана, — Но и та Была радость ей отравлена горечью: 88 Ибо ей поведала эта весть О Марфизе, красе ее и доблести, И как вкупе с нею Отъезжал Руджьер, Собираясь туда, где злополучный Был тесним от недругов Аграмант. Рада, но не весела Наша дева столь достойной споспешнице: 89 Пригнетает ее тяжкая дума, Что коли Марфиза и впрямь Так прекрасна, как славится молвой, То в столь долгом Руджьер сопутствии Чудо, ежели в нее не влюблен. Страшно верить, трудно надеяться: Ждет несчастная рокового дня, Вся в слезах, и ни на шаг из Монтальбана.

В Монтальбан приезжает Ринальд

90 Здесь-то в ее бытность[89] Князь, владетель, первейший в ее братьях (Не по возрасту, а по чести, Ибо двое годами были старше), Ринальд, Чья меж ними слава, как солнце меж звезд, Предстал в замок в один прекрасный полдень, А с ним паж и более никого. 91 Дело было в том, что из Бравы[90] Ворочаючись однажды в Париж (Как он ездил, сказал я, день за днем, Анджеликина взыскивая следа), Он уведал недобрую весть О своих Малагисе и Вивиане, Что грозит им майнцский полон, — И немедля поворотил к Агрисмонту. 92 Там услышал, что они спасены, А враги их погублены и разметаны, И тому причиною Удальство Марфизы и Руджьера, И что все родные его и двоюродные В Монтальбанских уже стенах, — Он ни часу не хочет ждать, пока Не обымет своих единокровных. 93 Предстает Ринальд в Монтальбан,[91] Обымает мать, жену, детей, братьев И двоюродных, вызволенных из плена, — Посмотреть на него меж них, и молвишь: Это ласточка с кормом в клювике Меж изголодавшихся птенцов, — А помедливши день ли, два ли, Уезжает, и с ним его родня:

и с братьями отправляется к Парижу,

94 Алард, Рикард, Рикардет[92] И Гвискард, меж сынов Амона старший; Малагис и Вивиан Дружно и оружно спешат за доблестным. Единая Брадаманта, Ожидая многожеланного дня, Молвилась недужною И не стала осьмою с семью братьями. 95 А недужна была она и впрямь, Но не плотскою горячкою, А палила ей жаждущую душу Перемежная любовь. Вот Ринальд покидает Монтальбан С лучшим цветом своего рода, — А как выручили они Карла и Париж, О том скажется в следующей песне.

ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ (СПАСЕНИЕ ПАРИЖА)

Песнь XXXI

На первом плане — Ринальд с товарищами бьется против Черного Гвидона; в середине справа — их примирение. Вдали — Карл перед своим лагерем приветствует Ринальда

Вступление

1 Что блаженней, что усладительней, Нежели удел влюбленной души? Не было бы сладостнее житья, Нежели Аморово служение, Ежели бы не жалило сердец Черное подозрение, Страх, мученье, отчаянье, безумство — Ревность. 2 Сколько прочей горечи Ни вмешается в желанную сласть — Не в ущерб это ей, а в умножение, Чтобы тоньше почувствовалась любовь. Как вода после жажды и еда После голода вкусней и дороже, И как только изведавший войну Радуется миру, — 3 Так и любящий готов претерпеть, Что очами не видит того, что видит Сердцем, ибо чем дальше его даль, Тем живительней потом его близость: А служить без мзды, Но не без надежды — Не в обузу, ибо за добрый труд, Хоть нескорая, а дастся награда. 4 Все обиды, досады, горести, Все мучения, все казни любви Западают в память, Приправляя вкус грядущего блага; Но когда проникнет в недужный дух Язва яда, дыханье ада, То какому счастию потом ни быть, А оно уж влюбленному не в радость. 5 Такова та отравленная рана,[93] Где ни в помощь ни бальзам, ни припарки, Ни колдуньин воск, ни ведьмин пришепт, Ни дозор за благовсходными звездами, Ни какие там еще волхвованья Заповедал знающим Зороастр, — Злая рана Мучит раненых, пока не умрут. 6 Неисцельная, Как она врезается прямо в грудь Вслед неложному ли, ложному ли сомнению, Отчаивающая, Помрачающая разум и смысл, Как она выворачивает все лица, О ревность, Брадамантин похитившая покой! 7 Не о той я тревоге, которую Заронили в душу ей Иппалка и брат, А о вести, которая через несколько Дней ей круто грянула в грудь, Пред которой прежняя — как ничто; А какая весть, об этом — не сразу, Ибо нынче забота моя — Ринальд, С всеми братьями скачущий к Парижу.

Черный рыцарь поражает Ринальдовых братьев,

8 Скачут день, скачут два, и вдруг Им навстречу — Рыцарь с дамою, черен плащ, черен щит, Лишь по черному — белая полоса. Наезжает и вызывает на бой Первоскачущего удальца Рикардета. Тот готов: Отпустил поводья, берет разбег; 9 Не назвавшись, не молвив лишних слов, Мчатся двое один на один, А Ринальд с товарищи Отъезжают посмотреть, что же станется. «Усидеть бы мне по-моему, по-умелому, И он мигом выбьется из седла», — Думает Рикардет; Но не так приключилось, как подумалось. 10 Незнакомец рыцарь Так уметил под самое забрало, Что и сшиб Рикардета и отшиб На два древка в сторону, распростертого. Наказать обидчика Незамедлительно наезжает Алард, Но и он ошеломлен и распластан, А от сшибки щит пополам. 11 Гвискард, видя, что два родные свержены, Навостряет копье наперевес, А Ринальд кричит ему: «Стой! Третий бой — он мой!» — Но еще не завязал он шлема, Как Гвискард уже на скаку, — Но и он не удачливее прежних: Сбит, пал в прах. 12 Рвутся вперебой в бой Вивиан, Малагис, Рикард — Но Ринальд унимает перекоры, Всеоружно выехавши вперед Со словами: «Пора в Париж, — Слишком долго, Если стану я дожидать, покуда Вас посбросят одного за одним».

бьется с Ринальдом,

13 Так сказал он, но про себя, неслышимо, Чтобы не было срамов и обид. Поединщики уже на скаку, Сшиблись — И Ринальд как сидел, так усидел, Ибо был один сильнее всех спутников. Копья — в дребезги, как стекло, А два рыцаря не дрогнули ни йа перст. 14 Только худо двум скакунам — Оба навзничь и оба наземь. Баярд вмиг встал прям, Из бега готовый в бег, Но другому пришлось не по добру — Он сломал себе плечи и хребет. Видит встречный, конь его мертв, — Вырвал ноги из стремян, встал пеш. 15 Говорит он Амонову сыну, Без копья в руке вставшему над ним: «Государь мой, ты лишил меня этого Скакуна, который мне лучше всех, И велит мне долг Эту смерть не оставить неотмщенною. Соберись же с силою, Ибо быть меж нами большому бою». 16 Отвечает ему Ринальд: «Коли ты За коня, а не за кого другого Рвешься в бой, возьми из моих коней: Верь, они не хуже!» А соперник: «Ты, видно, бестолков, Коли думаешь, что речь о коне; Что ж, для непонятливого Объясню тебе, как по писанному, так. 17 Я так мыслю, что тебе не к лицу, Коли мы не сведаемся булатом, Попытав, Кто кого здесь лучше или не лучше? Для такой игры, Хочешь, будь в седле, хочешь, пеш, Лишь бы руки не оставались праздны: Мой клинок покажет тебе меня!» 18 На такие слова Ринальд не медлит, Говорит: «Хочешь боя — будет бой, А чтобы твою Не смущали отвагу мои спутники, Я велю им отъехать и обождать, А со мною Лишь останется мальчик держать коня», — И он крикнул, чтобы прочие отъехали. 19 По душе незнакомому Вежество удалого паладина; Вот и спешился Ринальд, и Баярдовы Коноводцу отдает повода; А как, вволю отъехав, скрылся из виду Братский его взвод, — Вздел он щит, обнажил он меч И зовет поединщика к сражению. 20 И сражение завелось таково, Что на свете не видывано жарче! По началу ни этот и ни тот Долгой доблести не ждет от соперника; А потом, как посравнились в бою, То не в радость и не в досаду Забывают и гордыню и гнев, А берутся за боевую науку. 21 С грозным грохотом, Круто и нещадно То удары их скосят тяжкий щит, То урубят панцирь, вссекут кольчугу. Но не столько им забота разить, Сколько отражать, Ибо самый малый промах меж равными Одному из них — смертная беда.

ночь их разнимает

22 Бились час, бились полтора, — Уж и солнце опускается в волны, Наплывая сумеречной прохладою С окоема во все концы земли, А ярым ударам Ни затишья, ни перетишья, Ибо движет витязями Не злость, не страсть, а рыцарственная честь. 23 И подумывает Ринальд: Ведь и впрямь таков силен неведомец, Что не только выстаивает цел и смел, А и держит его в волосе от гибели, И в такой уж вгоняет жар и пот, Что не гадано, чем кончится сеча; И он рад бы ту игру не доигрывать, Лишь бы воинской чести не в ущерб. 24 А неведомый паладин, Сам не ведая, Что его меченосный супостат, С ним сошедшийся в невраждебном бою, Есть тот самый владетель Монтальбана, Чья немолчна слава на бранном поле, — Тоже видит, что перед ним Муж превыше всех оружным опытом, 25 И он тоже сыт Своим помыслом отмстить за коня, И он прочь бы от опасной игры, Кабы не грозила дурная слава. А уже повсюду темень и мрак, Все удары ложатся мимо — Тщетен как напор, так отпор, Если даже меча в руке не видимо. 26 Монтальбанец первый заводит речь,[94] Что негоже-де ратовать в потемках, А верней помедлить, Пока вымерит небо непоспешный Арктур; Так не лучше ли укрыться под сень, Где ни в чем не будет ему опасности, А забота и услуга и честь Как повсюду, где бы его ни приняли. 27 Долгие не надобны были просьбы, И любезный гость принял зов. Они вместе пускаются туда, Где стояли монтальбанские подзнаменные; А Ринальд у стремянного берет Славного коня в пышной сбруе, И к копью привычного и к мечу, И подводит в дар отважному встречному.

Это оказывается Лесной Гвидон

28 Едучи,[95] Распознал тот встречный, что с ним — Ринальд, Ибо довелось паладину По пути к привалу назваться вслух. А как были они друг другу братья, То такая вступила в них любовь, Такой негой тронула сердце, Что от радости у них слезы из глаз. 29 Впрямь тот рыцарь[96] Был ни кто, как Лесной Гвидон, Чьи уже поведал я странствия С Сансонетом, Марфизой и Оливьеровыми сынами. А что раньше не случилось им встреч, В том виною негодный Пинабель, Их державший в плену и под присягою Соблюдать его неистовый устав. 30 И услышав, что Ринальд есть Ринальд, Славный меж славными, Пуще жданный, чем солнце для слепца, Гвидон молвит с превеликою радостью: «Государь мой, Неужели жестокая судьба Поневолила меня воевать С тем, кто всех мне любимее и чтимее? 31 Я рожден от Констанции на Эвксинском Дальнем бреге, а зовусь Гвидон, Как и вы, Отпрыск семени знаменитого Амона; Я приплыл Лишь затем, чтобы видеть вас и наших; И желая воздать вам честь, Я ли встал супостатом и обидчиком? 32 О прощении прошу, о прощении, Что не понял в лицо ни вас, ни их: Ежели что можно изгладить — Только молвите, я ни в чем поперек!» И за многими объятьями и лобзаньями С той ли, с этой ли стороны Отвечает ему Ринальд: «Не в печаль Будь тебе минувшая сеча, 33 Ибо нет тому тверже заверения,[97] Что ты поросль от нашего ствола, Нежели твоя Столь воочию явленная доблесть. Будь в тебе покойнее нрав, Мы бы сделались к тебе недоверенней: Не от лани — лев, Не от горлинки. — орлы или кречеты!» 34 Едучи ли так, беседуючи, Ехали они, беседовали И достигли Ринальдовых шатров, Где и молвил Ринальд своим товарищам, Что пред ними не иной, как Гвидон, Жданный и желанный; И на то была немалая радость, Ибо всем он явился схож с родителем. 35 Не перескажу, Каковы здесь были речи и встречи От Аларда, от Рикардета, Вивиана, Альдигьера, Малагиса И от прочих и родных и двоюродных, И от каждого господина и рыцаря; Лишь скажу, Что от всех ему был почет и ласка.

Он присоединяется к отряду, а за ним Грифон, Аквилант и Сансонет

36 Милым братьям мил их Гвидон И всегда бы, а пуще того нынче, Пред большим их делом: И едва из-за океана солнце Лучезарным высветилось венцом, Как Гвидон встал в строй Под знамя своих братьев и родичей. 37 Едут день, едут два, И уже в десяти они верстах От ворот осажденного Парижа Выезжают к сенскому берегу, а там Добрый случай их сводит с двумя рыцарями: То Грифон и то Аквилант, Один черный, другой белый, Оба — чада Оливьера с Гисмондою. 38 И с обоими беседует дама, Не простая с виду: На ней платье белоснежного шелка, Оторочено шитым золотом, Тонок стан, кроток лик, Только взор печален и плачевен; А по облику и по мановению У нее к ним немалый разговор. 39 Узнает их Гвидон, а они Гвидона, Потому что незадолго расстались, И сказал Гвидон Ринальду, что вот Двое доблестных, меж лучшими лучших, И пойди они с нами на Париж — Никаким бы сарацинам не выстоять. И сказал Ринальд Гвидону вослед, Что они и впрямь отменные витязи: 40 Он признал их по знатному убранству И по ведомым плащам поверх лат, Черному и белому, А они признали, взглянув, И Гвидона, и Ринальда, и братьев, И приветили их, и обнялись, Отложивши старинные раздоры. 41 А какие в Труфальдинову пору[98] Были у них свары и обиды, — Долго бы говорить; Но теперь — гнев забыт, и все как братья. А потом подъезжает Сансонет, И Ринальд, оборотясь к запоздавшему, Воздает ему достойный привет, О его наслышанный громкой доблести.

Флорделиза рассказывает им о безумии Роланда

42 А красавица, Изблизи увидевши Ринальда И узнав его, ибо знала всех Паладинов, подходит к нему с вестью И заводит речь: «Государь, Твой двоюродный, знаменитый Роланд, Столп державы и оплот святой церкви, Ныне рыщет, став из мудрого сущеглуп: 43 Отчего причинилась такая странность,[99] Мне безведомо, Но я видела меч его и доспех, По дубравной разметанные поляне, И я видела вежественного витязя, Бережно сбиравшего их отсель и оттоль, А потом взмостившего на дерево, Словно славный и прекрасный трофей. 44 Только меч Вмиг был схищен Агрикановым сыном, А тебе ли не достовестно, Сколь грозна всему крещеному миру Дурендаль, Вновь явившись в языческие руки? А еще им залучен неприкаянный Вкруг доспехов бродивший Златоузд. 45 А потом я увидела: Роланд[100] Несся, голый, С криком, с ревом, без стыда и без смысла, Истинно неистовствуя, И кабы не собственный глаз, Не поверить бы столь горькому горю», — И она поведывает про тот Мост, с какого он рухнул с Родомонтом. 46 «А слывущим Роландовым друзьям, — Говорит она, — сколь о том ни молвлено, Ни единый, Сострадая такой крутой невзгоде, Не пустился сыскать друга и пронять ему ум, Взяв в Париж или в иное доброе место. Ах, я знаю: кабы знал Брандимарт, Он бы ринулся на любые страсти!» 47 Та красавица была Флорделиза, Драгоценная Брандимартовой душе И к нему искавшая путь в Париж; А Роландов, говорит она, меч, Быв предметом спора и вздора Меж татарином и меж сериканцем, По татариновой гибели Ныне блещет в Градассовой руке. 48 Сокрушается Ринальд, не щадясь, О такой о нечаянной печали, И в груди его тает ретивое, Как под солнцем — лед. Непреложно Порешил он за Роландом пойти, найти, А нашедши, Уповает изъять его из ярости. 49 Но как волей Господа или случая[101] Под его рукой уже свелся взвод, Он желает сначала отринуть Вражий стан от парижских стен, Но не вдруг, А дождавшись пополуночной тьмы О четвертой или о третьей страже, Когда сон брызнет в очи влагой Леты.

Ринальд с товарищами нападает на сарацинский стан

50 До скончанья дня Он укрылся со своими в лесу, А как солнце склонилось к древней влаге, Простирая за собою потемки, И незримые под его лучами В пополуночном вызвездились небе Агнцы, овны, львы, безжалые скорпии, — Ринальд молча поднял свой полк. 51 С ним Гвидон, Грифон, Алард, Аквилант, Вивиан, Сансонет, — Едут за версту впереди, Ни стука, ни звука. В Аграмантовом стане — сон. Он ударил на дремлющую охрану, — Все порублены, никто не ушел; А потом — впереполох на сонных ратников. 52 С первого приступа — Вкруг нечаявшего воинства Все — покойники, Ни единого пленного. А как стража сломлена, — Сарацинам солоно: Сонные, устрашенные, Безоружны они отбить прибой. 53 А Ринальд велит Пущего ради ужаса Дунуть в трубы, грянуть в роги И до звезд вскликнуть клик: «Ринальд!» А сам шпорит ретивого Баярда, — И вмах чрез вал: Грудью в конных, копытом в пеших, Крушит кущи, топчет шатры. 54 Не было меж нехристей смельчака, У которого не встали бы волосы, Когда грянул в воздухе Грозный зов: «Ринальд! Монтальбан!» Побросав, что схвачено, Бежит Африка, рушится Испания, Не желая ждать В стольких стонах изведанного пыла. 55 А за ним, и не слабее — Гвидон, Не слабее и Оливьеровы чада, И Алард, и Рикардет, и иные, И сечет себе просеку Сансонет, Альдигьер и Вивиан Друг пред другом красуются ударами; Что ни воин под Клермонтским стягом, То храбрец. 56 Было у Ринальда семь сот[102] Монтальбанских и окрестных, Свычных к бою в холод и зной, Не слабее Ахиллесовых мирмидонян: Каждый в деле таков, Что не дрогнет сотнею перед тысячею, И меж всеми прочими под луною Не сыскать им никоего сравнимого. 57 И хотя Ринальд не обилен Ни землею, ни золотою казною, Но таков он взором добр, словом прост, И во всем повсечасно вместе с воинством, Что из них его никто никогда Не покинет ни за многие прибыли. И кабы не крайняя надоба, Их не вывел бы он из Монтальбана; 58 Ныне же он всех, кроме считанных,[103] Вел их в помощь властному Карлу, И они, его славные подзнаменные, Грянули на окаянный стан, Как на рунное стадо над фалантским Галезом Лютый волк Или на брадатое кинифийское — Лев.

Флорделиза встречает Брандимарта

59 Карл, уведомясь,[104] Что Ринальд подступает под Париж, И намерен ночью врасплох на помощь, Изготовился И в потребный миг Ударяет навстречу с паладинами, А при них — сын щедрого Моноданта, Флорделизин умный и верный друг, 60 Тот, которого столько дней и верст Она тщетно искала по целой Франции, Ныне же издали угадала По доспеху и ведомому гербу. А ее усмотревши, Брандимарт Забыл биться, вмиг стал нежен и вежествен, Подъезжает, обымает, лобзает Тысячу и сверх тысячи раз. 61 Дивная в те давние времена Была вера к дамам и девам, Что без спутников отваживались они По горам и долам в чужие край, А вернувшись, были всем хороши И ничьим не тронуты подозрением! Тут и молвила Флорделиза милому, Что Роланд Англантский спятил с ума. 62 Столь неладной вести и столь нелепой Ни из чьих бы не поверил он уст, Но поверил из Флорделизиных, Ибо верил ей и в ином, поважней, — А она говорила не с чуждых слов, Но о том лишь, что видела воочию, И когда, и где, Знав и ведав Роланда пуще прочих. 63 Рассказала она, как Родомонтов Узок мост, Над которым блистательная гробница, Вся в отбитых доспехах и плащах, Рассказала страшные на нем чудеса От неистового Роланда, Как он свергся с язычником в стремнину С превеликою опасностью утонуть.

Брандимарт едет спасать Роланда,

64 Брандимарт, любя графа всей душой Пуще сына, брата и друга, Положил его искать и сыскать, Не пугаясь ни трудов, ни опасностей, И унять его буйную беду Врачеваниями ли, заклинаниями ли; Всел в седло И с красавицею пустился в дорогу. 65 А дорога взялась в тот край, Где был видан красавицею безумец, И вот Привела их к Родомонтову мосту. Стража кличет алджирского короля, Набегают быстрые щитоносцы, И когда Брандимарт подъехал к башне, Родомонт уже в латах и на коне, 66 И кричит Криком, свычным его надменной дерзости: «Кто б ты ни был И пришел сюда сбившись или назло, — Прочь с коня, вон из лат, И сложи доспех пред гробницею, А не то падешь жертвой милой тени, И тогда моей пощады не жди».

бьется с Родомонтом

67 Не желает Брандимарт гордецу[105] Отвечать по-иному, как булатом, — Шпорит знатного скакуна Батольда И вперед, сломя голову, Изъявляя по всеувиденье, Что никто ему не ровня в бранном пылу. А по узкому вскачь на него мосту — Родомонт, и копье наперевес. 68 Родомонтов конь, Свычный в скачке сбивать других и третьих, Сломя голову, с высоты, Мчался к битве уверенною поступью, А другой, смутясь непривычностью, Шел нетвердо, и робко, и дрожа. Дрожал и мост, Чуть не падая, узкий и без поручней. 69 Двое рыцарей, славные в поединках, Двумя копьями, как лесные стволы, Не шутя Грянули удар на удар, И от тяжкой мощи двух сшибшихся Дали маху ретивые два коня, Оба на мосту рухнули, Каждый с всадником в железном седле. 70 Рвавшимся им встать[106] Так, как нудили их шпорные шипья, Тесен был простор, Некуда ступить копытом, И ударились оба кувырком В воду С всплеском до небес, как когда упал к нам в По Неученый солнечный колесничий. 71 Два коня Шли на дно под тягой двух рыцарей, Словно ищущих в донной глубине, Не сокрыта ли где для них наяда? Нехристю с его скакуном С того моста в реку Этот скок не первый и не второй, И он ведает, где какое дно, 72 Твердое ли, зыбкое ли, Мелкое ли, приглубое ли, Над волною он высится по грудь И теснит перевесом Брандимарта. А того закрутил водоворот, А скакун его вязнет в донном иле И песке, и ему йе встать, И вот-вот коню и всаднику быть на дне. 73 Их вздымает волной, несет на стрежень, Тянет вглубь, Конь вверху, Брандимарт внизу, А с моста чуть живая Флорделиза Источает слезы, просьбы, мольбы: «Ах, — взывает, — Родомонт, Родомонт, Ради чтимой твоей покойницы Не попусти захлебнуться такому рыцарю! 74 Вежественный витязь, Если знал ты любить — помилуй любящую! Ради Господа, довольно и плена В той гробнице, что на твоей скале! Много на ней знатных добыч, Но такая — всех и краше и лучше». И достигла Умным словом тронуть крутое сердце:

и попадает к нему в плен

75 Родомонт спасает ее любовника, Уж тонувшего под конем, Уж без сил дышать, И, не жаждав, упившегося по горло Но спасает не прежде, чем отняв Меч и шлем, А потом выволакивает полумертвого И уводит в башню с иными пленными. 76 Вся угасла в красавице радость, Как увидела, что милый в плену; Но и то ведь лучше, Чем увидеть его мертвым в реке. И горюя не о нем, а о себе, Что она причиной его похода, Рассказавши, как на страшном мосту Была зрительницей Роландова дела, — 77 Вот она пускается прочь, Чтоб сыскать знаменитого Ринальда, Сансонета, Лесного Гвидона Иль еще кого от Пипинова двора, На сухом пути и йодном пути Сильного противостать сарацину Не смелее, так удачливее, нежели Брандимарт. 78 Много она ехала дней, Чая встретить рыцаря, чей бы вид Дозволял уповать, что он осилит Сарацина и выззолит возлюбленного. Долго рыскала, ищучи, и вдруг Ей навстречу боец подстать, Златошитый плащ поверх лат, По кайме — кипарисовые листья; 79 Кто он был, о том в другой раз, А теперь я поспешен быть в Париже И поведать о великом побоище Маврских толп от Ринальда и Малагиса. Сколько тут бежало и сколько Отлетело, пав, к стигийскому брегу, — Мне не счесть, а Турпин пытался счесть, Да не смог: слишком тёмно было в воздухе.

Аграмант отступает от Парижа в Арль

80 Первым сном спал в царской сени Аграмант, и вдруг он разбужен вестью, Что не миновать ему плена, Если тотчас не ударится в бег. Озирается государь — Всюду смута, все бегут, кто куда, Побросав щиты, потеряв голову, Безоружные, полуголые. 81 Сам не свой, Поспешает он облечься в доспех, А к нему бросаются Фальзирон, Его брат Балугант и сын Грандоний С верным словом, что быть большой беде, Коли здесь ему плен или погибель, И что благо, Коли выйдет отсюда цел. 82 А за ним Марсилий, а за ними Собрин, А за ними прочие в общем голосе, Что чем ближе Ринальд, Тем ближе конец, И приспей сюда паладин С лютым сердцем и людным войском, То заведомо и царю и ближним Стыть во прахе или страдать в цепях; 83 Так не лучше ли с теми, кто не дрогнул, Отойти в Нарбон или в Арль, Оба места хорошие и крепкие, Годные надолго продлить войну: Быть бы живу, И отплатит государь за позор, Вмиг собравши новую рать К всеконечному Карлову сокрушению. 84 Хоть обиден и досаден уход — Аграмант не ослушался советующих: И летит, как на крыльях, верным следом В Арль. Благо ему было, Что пути его скрыла ночь! Двадцать тысяч с ним сарацинства Из Ринальдовых вырвались сетей. 85 А сколь многих поверг Ринальд,[107] Его братья и сыны Оливьеровы, Сколько пало, изведавши напор Семи сот Ринальдовых подзнаменных, Скольким вынул душу Сансонет, Сколькие, спасаясь, тонули в Сене, — Кто сочтет, сочти Вешний цвет, сев Фавония и Флоры! 86 Сказывают: и Малагис Был немалым дольщиком в том полнощном Одолении, но не потому, Что кровавил поля и крушил панцири, А исторгши чернокнижною силою Из гееннских тартаров Столько полчищ, щетинящихся копьями, Что и двум бы Франциям не вместить; 87 Столько встало грома, Барабан в барабан, металл в металл, Столько ржанья, Столько пеших криков и гиков, Что отгрянули в дальнюю даль Горы, холмы, долы, В дрожь и в бегство бросая басурманов. 88 Но за всем не позабыт и Руджьер, Трудный после раны: Царь велел привязать его к коню, У которого мягче выступка, Довезти до безопасной реки, И на палубу, И в ладье, бестревожно, в город Арль К войсковому сбору.

Градасс ищет Ринальда

89 А сто тысяч или около ста Показавших тыл Ринальду и Карлу Разбежались от франкского булата По полям, лугам, лесам и горам; Но закрылись им все пути, И багрова ими сделалась зелень. Не таков лишь сериканский Градасс, Чей шатер дальше всех от государева: 90 Как доспела до него молва, Что напавший есть Ринальд Монтальбанский, — Он ликует сердцем, Скачет в радости, Благодарствует вышнему творцу, Что толикая выпала удача — Нынче же стяжать Несравненного скакуна Баярда, — 91 Ибо верно уж вами было читано,[108] Сколь давно король Градасс вожделел Знаменитою владеть Дурендалью И ристать на том лучшем из скакунов; Для того-то Он пришел во Францию с стами тысяч, И уже за того коня Бросил вызов Ринальду к единоборству 92 И уже ожидал его к развязке На условленном морском берегу, Как вдруг все расчеты попутал Малагис, Своего двоюродного понудив Против воли в челн и меж волн. Долго молвить, Но с той самой поры король Градасс Мнил отменного паладина низким трусом. 93 Оттого и возликовал он, уведав, Что Ринальд сам нагрянул в черный стан; Вздевши латы, всевши в седло На альфанскую свою кобылицу, Рыщет, ищет, Кого встретит во тьме — всех в прах, И в смятении Ливия и Франция, Что равно их крушит его копье. 94 Ищет, кличет Зычным голосом там и тут, Кличет пуще, где павших гуще; И нашлись они, и сошлись, И состукнулись клинок о клинок, А их копья тысячей дребезгов Взвились в высь, К звездной колеснице царицы Ночи.

и вызывает его на бой за коня Баярда

95 Не по латным знакам, А по страшным взмахам И по знатному коню, царю боя Угадал Градасс лихого Ринальда, И не медлил криком Попрекнуть его нерыцарским делом, Что в урочный он день и час Уклонился от битвенного берега. 96 «Ты, — кричит, — хотел Скрыться, Чтоб ввек с тобою мы не свиделись; Но смотри: я здесь, И сокройся ты хоть в небо, хоть в недро, Где струится Стикс, — Я тебя настигну с твоим конем В горнем свете и в преисподнем мраке! 97 Ежели в тебе Недостало духа со мной померяться И достало ума понять, что слаб, И дороже тебе жизнь, а не честь, — То сочтись со мной без опаски, Отдав миром твоего скакуна, И живи, коли живется, но только пеш, Не срамя собою конного рыцарства». 98 На такую речь хвать за меч Рикардет и Гвидон, Лесной Воитель — Проучить сериканского гордеца; Но Ринальд им вмиг поперек И претит обидеть обидчика: «Я ли Не управлюсь расчесться и без вас?» 99 А потом, оборотясь к басурману, Говорит: «Выслушай и услышь В ясном слове, Что и я был на должном берегу, А порукою Моей правде мой добрый меч, Чтобы ты облыжно не голосил, Будто слаб я рыцарственным духом». 100 Потому прошу: Прежде битвы Выслушай мою праведную правду, Отступись от порочащих слов; А потом, как прежде, Мы поспорим пешие о Баярде В одиноком месте, лицом к лицу, Как тобою было даве назначено». 101 Вежествен сериканский король, Как то свойственно благородным душам, И готов он внять Паладинову честному оправданию. Они спешиваются на речном берегу, И Ринальд в прямодушной своей повести Раскрывает скрытое, Призывает в свидетели небеса, 102 А еще призывает Малагиса, Малагиса, сведущего пуще всех, И поведывает Малагис свои чары Слово за слово, ничего не утая. А потом Ринальд говорит: «Что тебе доказано глазовидцем, То желаю подтвердить и мечом, Здесь ли, нынче ли, как тебе угодно». 103 Не желая король Градасс[109] Новым спором спутывать старый, Принимает Ринальдовы оправдания, А на веру ли, нет ли, о том молчит. Решено ими нынче единоборствовать Не на зыбком береге у Барселоны, А сойтись поутру У недальнего ручья, 104 И Ринальду иметь с собой коня, Чтобы он стоял от обоих одаль: Одолеет ли Ринальда Градасс — И по праву уведет скакуна, А падет Градасс В замогильный хлад Или сдастся без сил, — И Ринальд уйдет с Роландовой Дурендалью. 105 Ибо мной уж вам поведано, Как от милой Флорделизы Ринальд Странную услышал и страшную Весть о том, что Роланд, его двоюродный, Выжил из ума, И что был о его оружии спор, И что за Градассом остался меч, Столько лавров стяжавший Роланду.

Оба готовятся к поединку

106 Сговорясь, Возвращается Градасс к своим присным, Хоть и увещал его паладин Разделить с ним его ночную сень. А как встал рассвет, Воружились Ринальд и сарацин И предстали к сказанному ручью Посражаться о Баярде и Дурендали. 107 О Ринальдовом воеборстве С таким рыцарем один на один Все в тревоге его друзья и товарищи, И великую являют печаль: Мощь, пыл, ум, — Всё в Градассе; а ныне, возымев Меч великого Милонова сына, Всех он выбелил страхом за Ринальда. 108 Пуще прочих в волнении и сомнении Вивианов волхвовательный брат: Он бы рад, Чтобы схватка осталась без исхода, Но боится, вступясь, не миновать Монтальбанского великого гнева, Как навлек он его и в прежний раз, Умкнув витязя в челне из опасности. 109 Но пока они в смуте, в горе, в страхе,[110] Ринальд бодр и рад, Что сейчас он свергнет хулу, Столько времени давившую сердце, И заставит замолкнуть злую речь От Понтьера и от Высокого Листвия. С верой и отвагой Выезжает он искать торжества. 110 Встретились два соперника и приветились У прозрачного ручья поутру, Час в час, Таково и любезны и приязненны, Словно кровью и любовью един Род клермонтский и король сериканский. А каков у них сбылся бой, О том речь моя в следующей песне.

ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ (ТРИСТАНОВ ЗАМОК)

Песнь XXXII

Внизу — казнь Брунеля. Вверху справа — тоскующая Брадаманта получает вести о Руджьере. Вверху слева — под скалою Тристанова замка она встречает Улланию и трех северных королей

Вступление

1 Обещавши и запамятовши,[111] Нынче вспомнил я, что должен был петь, Как запало тяжкое подозрение В душу дамы, страдавшей о Руджьере: Горше горького, злее злого, Ядовитее змеиного зуба, А запало оно и грызло грудь От нечаянного Рикардетова сказа. 2 Должен был я петь, А запел по-иному, потому что Встал Ринальд на моем пути, А потом Гвидон и его заботы; Так, от одного к одному, И отстал я думой от Брадаманты. Нынче всё я вспомнил, и нынче Подождут меня Ринальд и Градасс,

Аграмант собирает силы в Арле

3 Но сперва мне нужен Аграмант, о котором я сказал, Что увел он в Арль Всех, кто спасся из ночного побоища, Ибо там их всего наиудобнее И собрать, и умножить, и снабдить: Африка впереди, Испания вправо, Из речного устья повсюду путь. 4 А в Испании Марсилий скликает в войско Пеших и конных, кто силен, кто слаб; Волею и неволею снастятся к бою Бывшие и пришлые в Барселону корабли; Аграмант не жалеет ни сил, ни денег, Что ни день у него совет; Под поборами и данями Страждут африканские города. 5 Родомонту Он сулит, но тщетно сулит Дочь Альмонта, свою двоюродную, А в приданое — оранский престол, — Но не в силах отозвать гордеца От того замостья, Где унизана гробница со всех сторон Латами и седлами от побитых. 6 А Марфиза была не такова: Лишь заслышав Аграмантов от Карла ночной разгром, Смерть, и плен, и раны застигнутых, И уход его с немногими в Арль, — Тотчас в путь, И без зова в подмогу королю Предлагает добро свое и руку.

Казнь Брунеля

7 А у стремени ее — Брунель, Невредимый, в вольный дар королю, Десять дней и десять ночей Протерзавшийся, вздернут или не вздернут; Но никто ни добром, ни недобром Не истребовал его под защиту, И она, не марая низкою кровью гордых рук, Вывела его из темницы, 8 Отпустила все давние обиды И свела к Аграманту в город Арль. Но уж здесь король, То-то радуясь Марфизиной помощи, Сам вменил себе в благодарный долг Оказать ей себя судьбой Брунеля: Угадал, что хотела она его Вздернуть, и поступил по намеренью: 9 Палач бросил его в дикую глушь[112] На поживу коршунам и воронам, А Руджьер, который уже единожды Спас его по изволению Божию, Был недужен и бессилен помочь, А когда узнал, было поздно: Так Брунель и встретил судьбу один.

Тем временем Брадаманта ждет Руджьера

10 А тем временем[113] Брадаманте мнятся бесконечны Двадцать дней, по миновении коих К верной ждущей обещался Руджьер. Не так медленно длятся дни Для острожника или для изгнанника, До желанной воли И до милой и родной стороны. 11 Тревожится она, уж не хромы ли[114] Кони Солнца Эт и Пироэй, Невредимо ли колесо, Слишком медленно вращаясь к закату; Каждый день ей дольше, чем тот, Когда Божий иудей препнул солнце, Каждая ночь — Дольше, чем зачавшая Геркулеса. 12 Сколько раз вставала в ней зависть К медведям, и соням, и барсукам! Как она бы проспала эти дни, Ничего не чуяв, До желанного дня, когда Руджьер Ее взбудит из ленивой дремоты! Но тщетно: Во всю ночь ей и часу не проспать. 13 Справа мнет перину и слева,[115] А покоя нет. Вновь и вновь отворяет ставни Посмотреть, не Тифонова ли супруга Рассыпает пред рассветной звездою Белые лилии и алые розы; А дождется дня — Жаждет вновь видеть небо в звездном блеске. 14 За четыре или за пять Дней до срока уже она всечасно Ждет Милой вести; едет Руджьер! Каждый день она на высокой башне И оттуда смотрит на густые Рощи, светлые поля и дорогу Из далекой Франции в Монтальбан. 15 Чуть завидится издали Латный блеск или некто на коне, У нее просветляется лоб и взоры Упованьем, что это сам Руджьер; Если кто без лат или пеш, Она чает, что это его посланец; А обманется и в том и в другом — Снова ловит новые обольщения. 16 То сама она — в латы и в седло И в дорогу, ему навстречу, То, не встретив, решает, что уже Он другой дорогою в Монтальбане, И как мчалась прочь, Мчит обратно, и все напрасно: Милого не видно ни там, ни тут, А уж сроки подходят и проходят.

Жалобы Брадаманты

17 Прошел день, прошло два, И еще три, шесть, и восемь, и двадцать, А не видно милого и не слышно; И тогда начинает она рыдать Так, что тронулись бы жалостью Змеевласые фурии в преисподней тьме, И разит руками ясные очи, Золотые кудри, белую грудь. 18 Молвит: «Мне ли Гнаться вслед тому, кто бежит? Гнаться за гнушающимся? Молить безответного? Предаваться ненавидящему? Столь влюбленному в самого себя, Что сойди богиня с небес, Он и ею не зажжет свою душу! 19 Гордец знает, как я его люблю,[116] А не хочет ни любви, ни служения. Злодей знает, что о нем моя смерть, Но подаст мне руку не раньше смерти. Чтобы повесть моих мук Не согнула его дерзкую волю, Он скрывается от меня, как черный змий, Не желающий слышать чарных песен. 20 О, Любовь, Удержи убегающего, Или вновь вороти меня в ту жизнь, Где ни ты и никто мной не тиранствовал! Ах, тщетное мое чаянье Пробудить в тебе, Любовь, искру жалости! Верно, нет тебе, Любовь, большей радости, Чем точить нам из очей реки слезные! 21 Ах, на что и сетовать, Как не на безумную страсть! Она вскинула мою душу в высь, Прямо к солнцу, вспаляющему крылья, И покинула меня на весу, И я рухнула, но и то не конец: Она вновь меня вскидывает и жжет, И я падаю вечно и без удержа. 22 Только сетовать ли на страсть, Если я сама ей раскрыла сердце, И она ссадила с престола ум, И ничем уже мне ее не выгнать, Никакою не обуздать уздою, Только жечься в полымя из огня И ждать гибели, Ибо зло с каждым часом злей и злей? 23 Но и сетовать ли мне на себя? Чем виновна я? Тем, что полюбила! Диво ли, Что любовь сильней женских чувств? Есть ли щит и есть ли заслон, Чтобы душу не поранили Ясный лик, знатный вид, разумный толк? Ах! горе, кто не смеет смотреть на солнце. 24 А еще ввели меня в обман[117] Благовестные речи Посулившие высшее блаженство Увенчанием той любви. Ежели, увы! Это ложь, и завет Мерлина — вздор, — Стыд Мерлину, Но избыть ли Руджьера из души? 25 Стыд Мерлину, стыд Мелиссе, Из-за них моей муке нет конца, Из-за них, изведших из преисподней Духов, Мнимых отпрысков о г моих стеблей, Чтобы взять меня в рабство обольщением — Не завидуя ли Моей сладостной сердцу беспечальности?»

Она узнает о Марфизе

26 Гнуло ее горе, Не давало вольно вздохнуть, Но всему наперекор В недра сердца вкрадывалась надежда, Обновляясь вспоминаньями О Руджьеровых предразлучных словах И веля вопреки уму и чувству Ждать и ждать его вновь и вновь. 27 С этою надеждою, Облегчавшей угнетенную душу, Протерпела она сверх двадцати Дней еще и двадцать и тридцать, Как вдруг, Вновь пустившись на Руджьерову встречу, Узнает злополучная ту весть, От которой все надежды покончились. 28 Едет ей навстречу гвасконский рыцарь Прямиком из африканского стана, Где он был в плену С той великой баталии при Париже. Много молвивши ему добрых слов, Вот дошла она до желанного спроса О Руджьере, И уж больше ни слова о чем другом. 29 Близко видевши басурманский двор, Повествует ей рыцарь все подробности, Как Руджьер С Мандрикардом рубился грудь в грудь, Как побил его он насмерть, и как Целый месяц смертно мучился раною. Кабы тут его повести и конец — Нет Руджьеру честнейшего оправдания. 30 Но еще он говорит, что была В стане рыцарша, именем Марфиза, Красавица, Смелая и умелая во всякой сече, И ее Руджьер, а она Руджьера Любят так, что их и не видят врозь, И ни в ком сомнения, Что они заручены и помолвлены, 31 И как минется Руджьерова боль — Быть их свадьбе, И о том заранее радостны Басурманские короли и князья, Потому что и в том и в той Доблесть выше доблести, И взрастет от них Небывалая рыцарская порода. 32 Что гвасконец думал, то и болтал,[118] Ибо впрямь в африканском целом войске Повселюдно Такова была дума, и вера, и молва. Где один к другому явно хорош, Там и слухи, А уж вылетевши из уст, Всласть растет молва и злая и добрая. 33 Началось с того, Что пришли они вместе в подмогу маврам И нигде не являлись друг без друга; Укрепилось тем, Что покинувши сарацинский стан (И с Брунелем за седлом, как я сказал), Она вновь без зова Приспевает, чтоб увидеть Руджьера, 34 Приспевает в стан навестить Тяжко раненного, И не раз, и не два, а и без счета, Целый день до вечера с ним в шатре; И от этого у всех на устах Толк, что гордая, Для которой все и всяк нипочем, Лишь к Руджьеру хороша и смиренна.

Ревность Брадаманты

35 Таковые гвасконские слова Брадаманте Такой болью пали в грудь, такой мукою, Что едва она высидела в седле. Молча поворотила коня, Вся — неистовство, гнев и ревность, И домой, Опустевши от последней надежды. 36 Не сняв лат, лицом ниц Бросилась на ложе, Чтоб не крикнуть бы, чтоб себя не выдать бы, Закусив постельную ткань; Но припомнивши выслушанный сказ, Не перенесла Ужаса, и выдохнув страсть, Дала волю такому плачу: 37 «Горе мне! кому верить? Кто не лжив и кто не жесток, Ежели и лжив и жесток Ты, Руджьер, мой верный, мой любящий? Слыхано ли в древних трагедиях Таковое вероломное зло, Чтобы смерилось С тем, что я и что сделал ты? 38 Ах, Руджьер, Всех ты и прекраснее и отважнее, Никому не равняться с твоей доблестью, Твоим вежеством, твоим нравом; Где же, где между всех твоих блистаний Твердость, верность, Пред которою никнет все иное? 39 А ужели тебе не ведомо: Без нее и храбрость и нравность — прах? Лишь в ее сиянии Зримо все, что прекрасно и хорошо! Диво ли обмануть Ту, кому ты царь, кумир, бог, Ту, которая по твоему слову В самом солнце увидит хлад и мрак? 40 К чему в тебе жалость, Если ты не жалел убить любившую? Что тебя согнет, Ежели не тягостно вероломство? Как казнишь вражду, Коли так терзаешь мою любовь? Если нет для тебя возмездия — Нет и правды в небесах! 41 Нечестива злая неблагодарственность Пуще всякого иного греха, За нее и лучший из ангелов Свергся с неба в черную пустоту; А за тяжкий грех — тяжкий бич, Если сердце не омоется раскаяньем. Ты, неблагодарный и нераскаянный, Берегись бича! 42 Ты не только мне безжалостный пытчик, Ты еще и тать, И не только укравши мое сердце (В этом будь прощен!), А предавши мне себя самого И похитивши в укор справедливости: Вороти же мне этого себя, Ибо не простится, кто держит краденое! 43 Ты, Руджьер, меня покинул, а я Не хочу, и хотевши не могла бы, Но хочу я и могу Умереть, чтоб избыть тоску и муку. Только больно, что умру не в любви: Ежели бы дали всевышние Умереть, пока была я любима, — Не было бы слаще, чем эта смерть».

Брадаманта едет умирать и мстить

44 Таковой исполнясь решимости, Вся в жару, она с ложа скок И вперяет свой клинок в левый бок, И тогда лишь видит, что вся в железе. Тут ее осеняет лучший дух, И она говорит себе: «О женщина, Твой ли знатный род Хочешь ты запятнать такой кончиною? 45 Не достойней ли поспешить во стан, Где всегда открыта славная смерть? Может быть, Руджьер, Увидав твою гибель, еще впечатлится; А быть может, он сам тебя пронзит, И тогда чего желать тебе более? От кого тебе стала жизнь не в жизнь, Тот ее и взымет. 46 А и то быть может, пока жива, Ты отмстишь Марфизе, Погубителышце твоей, Перенявшей Руджьера бесчестной страстью». Таковые мысли пришлись красавице По душе, И она свою битвенную снасть Метит знаками смертной воли и отчаяния: 47 Плащ сверх лат Был, как блеклая листва, под которою Срублен сук, или высох ствол, А по краю выткались кипарисные Пни, которым уже не зеленеть, Испытав двулезвийную секиру, — Какова печаль, таков наряд. 48 И взяла она Астольфова скакуна[119] И то самое золотое копье, Пред которым задетому не выстоять, — А когда и зачем и от кого Взял его и дал его ей Астольф, — Здесь о том невместно повторствовать; Но какая в нем цепенящая сила, Взявшей невдогад. 49 Одна, Без щитника, без подщитных, От ворот она вниз и впрямь к Парижу, К сарацинскому недавнему стану, Ибо здесь еще не слышано, Что уже паладин Ринальд Вкупе с Карлом и магом Малагисом Отразил беду от парижских стен.

Она встречает Улланию и трех королей

50 Вот уже за ее спиною[120] И кадуркский Каор, и та гора, Где рождается Дордонь и те земли, На которых и Клермонт и Феррант, Как вдруг Брадаманта видит: навстречу Едет дама, у седла ее — щит, А бок о бок — три сопутные рыцаря: 51 Впереди и позади — чередой Щитоносцы и свитные красавицы; И спросила Брадаманта мимоедущего, Кто их госпожа? Отвечает спрошенный: «То посланница К государю франкской земли Из-за льдистого океана От Забвенного острова: 52 От Забвенного острова — Исландии Этот щит Королева, одаренная Господом Красотою превыше красоты, Державному посылает Карлу С уговорною просьбою, Пораскинув умом, его вручить Наилучшему из нынешних рыцарей. 53 Полагая себя, и не спроста, Наилучшею красавицею на свете, Она хочет себе подстать Сыскать рыцаря всесильного и всесмелого, Ибо воля ее тверда И ни тысячей споров не колеблема: Лишь тому, кто превыше всех оружием, Вверить в дар свое сердце и себя. 54 И такого-то паладина, которого[121] Дух и длань испытаны стократ, Уповает она обресть При державном дворе славного Карла. А те трое, которые при ней, — Короли, Один готский, другой свейский, третий норский, И подобных им мало или нет. 55 Из земель не ближних, но и не дальних К оному Забвенному острову, Прозываемому так оттого, Что немногие к нему дерзают плаватели, Влюблены они в королеву И желают каждый себе женой, А для этого рады на подвиги, Неумолчные до скончания небес. 56 Но ни их и ни иного кого Не угодно ей признать первейшими; Говорит она: «Велика ли честь Оказать себя по здешним окрестностям? Если даже меж вами меж троими И пересияет единый двух, — То и славно, но то и не довольно, Чтобы слыть наилучшим меж всех, кто есть. 57 К великому Карлу, Чтимейшему и мудрейшему из владык, Я пошлю золотой мой щит С уговорной просьбою Его вверить паладину, который Славен быть превыше всех удальством; Будь он в Карловой службе или в иной, Мне вождем — государево суждение. 58 А как примет государь этот щит И вручит его тому храбрецу, Какового не отыщется жарче Ни при франкском, ни при ином дворе, — То который из вас своею доблестью Этот щит воротит ко мне, Тому дастся моя любовь и страсть Как супругу и господину». 59 С таковых-то слов И явились три короля из-за дальнего Моря, чтоб отбить ее щит Или пасть от руки его стяжавшего». Таковой поведавши сказ Чутко внемлющей дочери Амона, Латник шпорит коня И вдогон за отъехавшими спутниками.

Она ищет ночлега

60 А она ему не вслед ни в рысь, ни в мах: Медленно Едет по тропе, размышляя, Что тут может статься, и какой Быть надежде, раздору и розни В франкском рыцарстве, ежели государь Впрямь захочет Обличить и одарить в нем сильнейшего. 61 Тяжела ее сердцу дума, Но тяжеле прежняя, О Руджьере, которого любовь Отнялась и передалась Марфизе. В этой мысли погребена душой, Не следит она дороги, не знает, Куда едет и где найдет В эту ночь пристойное пристанище. 62 Как ладья, Сорванная ветром и валом, Без кормила и кормчего Праздно рыщет по воле пучин, — Так и юная влюбленная, Обратясь всею думою к любезному, Держит путь по Рабиканову нраву, И рука от поводьев как за сто верст. 63 А вздымает очи и видит: солнце[122] Миновало Бокховы города И нырком легло В лоно волн по ту сторону Марокко. А не дело Ждать ночлега под ветками в лесу: Ветер хладен и воздух влажен, И дождем и снегом грозится мрак. 64 Уторапливает она скакуна И невдолге Видит: с пажити Бредет стадо, перед стадом — пастух, И того пастуха она допытывает, Где здесь добрый или худой приют, Ибо хуже всякого — Ночевать под холодом и дождем.

в Тристановом замке

65 Отвечает пастух: «Кругом[123] Ни единого я не знаю пристанища, Кроме как в трех часах пути, Именуемого Тристанов Камень, Но то место не всякому приютственно, А с копьем в руке Должен взять и охранить свой постой Всякий рыцарь, взыскующий ночлега. 66 Если в башне пустеющие покои, — Башенник приезжему откроет вход, Но на всякого нового пришельца Посулит ему неминучий бой: Коли никого не видать — Стой спокойно, а ежели кто явится — Выходи с ним биться щит о щит, И кто слаб, тот ночуй под ясным небом. 67 Если двое, трое, четверо рядом Придут первыми — всем приют, Но кто следом придет один, Тому худо, ибо биться ему со многими. А кто первым придет один, Тому биться с поздними И двумя, и тремя, и четырьмя, Что немалое испытание доблести. 68 Если ж явится дама или девица, С другом или одна, А за ней другая, то место — Той, что краше, а ту, что хуже, — вон». Брадаманта допрашивает: «Где?» Добрый пастырь ей сказывает и показывает Этот кров Миль за пять или за шесть вдалеке

Она побеждает там трех северных королей

69 Хоть и ходкий конь Рабикан, Но по тропкам тяжким и топким О дождливой той поре Доспешил он до места, лишь когда Ночь Слепой тьмою обволокла земное. Вход закрыт; «Открывай!» — велит она сторожу. 70 Отвечает приворотник: уже Занят замок рыцарями и дамами, И уже они у огня Ждут, когда пожалует ужин. «Коли ужин, то не для них, — Говорит воительница, — Ступай, я жду, Ваш обычай мне ведом и выгоден». 71 Приворотник спешит к досужим рыцарям С вестью, Нежеланною, ибо кому охота Выходить в непогожий холод Под наставший ливень? Но встают, снаряжаются кое-как, И которые встали, те идут, Не спеша, к дожидающейся ратнице. 72 А то были те самые три рыцаря, Каковым лишь немногие подстать, Те три рыцаря, незадолго виденные При посланнице из-за дальних морей, Поклялись которые воротить Светлый щит из Франции в Исландию: Попришпоривши, Они раньше приспели, чем Амонова дочь. 73 Немногие им подстать, Но она — одна из тех немногих, И невзгодно ей В холоде и голоде ночевать свою ночь. В башне Все столпились у окон и бойниц Посмотреть на бой под луной, Брезжущей сквозь мокрые тучи. 74 Как ликует пылающий любовник, В ожиданье украдчивых услад Наконец Слыша ключ в осторожном повороте, — Так рвущаяся Испытать своих встречных Брадаманта Слышит и ликует: Вскрылся вход, спущен мост, и едут рыцари. 75 Только соступили они с моста, В ряд ли, друг за другом ли, — И она выезжает на удар И пускает коня во весь опор И наводит Астольфово копье — То, которое Хоть и Марса Как коснется, так валит с седла. 76 Первый скачет свейский король — Первый и распластывается навзничь, Таково хватило его в шишак То копье, не умеющее промаха. За ним готский Вмиг с коня и шпорами вверх; А потом, перевернувшись, и третий Головою ныряет в хлябь и грязь.

Она занимает замок

77 Разбросав в три удара трех бойцов — Пятки вверх, темя вниз — Подъезжает она к гостиной башне С клятвою Выйти вновь на любой зов в любой спор Принимает ее башенник, По увиденному Оказав ей по доблести и честь. 78 Привечает ее и дама, Тех вчерашних спутница королей, Как я сказывал, ехавшая с Забвенного Острова ко франкскому государю: На учтивый Брадамантин поклон Так она мила и любезна, Что встает навстречу и с ясным взором Берет за руку и ведет к очагу. 79 Отлагает воительница щит, Съемлет шлем, А со шлемом и золотой наголовник, Одержатель девических ее волос. Пали кудри, Окутали плечи И являют взорам красавицу, Чья не меньше доблести красота. 80 Как раскроется занавес,[124] И очам в свете тысячи светцов Встанут своды, встанут дворцы В золоте, и в росписях, и в ваяньях, Или как изъявится из-за тучи Солнцев ясный и яркий лик, — Так, сняв шлем, Разверзает она райскую прелесть. 81 Исцелительно выстриженные мнихом,[125] Стали кудри хоть и не те, что были, Но уже такой долготы, Что невмочь им быть узлом на затылке. Узнает воительницу Видывавший ее в деле не раз Башенник, И еще к ней любезнее и почтительнее. 82 Сели при очаге И питают слух приятной беседою, Между тем как для телесных потреб Не замедливает и прочее питание. Спрашивает гостья гостиника, Давний или новый, И с кого здесь пошел такой обычай? А хозяин повел такую повесть.

Ей рассказывают историю Тристанова замка

83 Во властвование короля Фарамонда[126] Была у королевича Клодиона Красавица, нежностью и вежественностью Несравненная в оные времена. Так он к ней был страстен, Что не оставлял ее взглядом, Словно Аргус, блюдущий Ио, — Какова любовь, такова ревность. 84 Он держал ее в этом отчем замке, Из которого — ни ногой, А при нем было десять рыцарей, Самолучших во французской земле. Здесь и принял он славного паладина Тристана, сопутствуемого дамою, Им отбитой у злого великана, Ее влекшего силою в полон. 85 Тристан прибыл в час, когда солнце Уже минуло берега Севильи, И просил себе входа и приема, Ибо нет иного на двадцать верст. Клодион же, многолюбивый И многоревнивый, ответил, Что пока здесь красавица, ни единому Пришлецу сюда входа нет. 86 Долгими повторными уговорами Не сумевши рыцарь снискать пристанище, Говорит: «Чего не хочешь охотою, Сделаешь неволею!» И сурово бросает вызов Клодиону с его десятерыми, Посулив ему копьем и мечом Обличить его низменное невежество, — 87 С уговором: ежели королевич С его присными будет бит, А Тристан усидит в седле, — Быть Тристану в башне, а им на холоде. Не стерпевши такового позора, Королевич идет на смертный бой: Свержен сам и свержены десять рыцарей, Тристан — в башню, ворота — на запор. 88 Вошед в башню, видит красавицу, Столь любезную прежнему господину, — Ту, которой нещедрая Природа Несравненных не пожалела красот, — И вступает с ней в добрую беседу, Между тем как изгнанный страждет страстью, Горит горем и взывает к победителю Снизойти к мольбе — вернуть даму. 89 Хоть Тристану она не дорога,[127] А мила лишь Изольда, кроме коей Не велит ему колдовской напиток Ни любить кого, ни ласкать, — Но чтобы воздать Клодиону За его злоумышленную грубость, Говорит он: «А было бы неладно Столь прелестную выдать из этих стен! 90 Если же Клодиону тоска Спать под небом одному, без подруги, То со мною есть другая дама, Хоть не столь, а тоже хороша; Я ее готов Отпустить на полную его волю, Но красивейшая По закону и праву будь с сильнейшим». 91 Отлученный, огорченный, осмеянный, Клодион промаялся до зари, Как на страже Вокруг замка, где вольно спал осиливший, И томясь не от ветра и от стужи, А в тоске по отъявшейся подруге. На заре Тристан Воротил ненадобную красавицу 92 И унял его тоску заверением, Что какою взял, такою и отдал, ^довольствуясь тем, что королевич Проскучал под звездами всю ту ночь, Хоть его нестаточное невежество Заслужило и худшего позора; Не в зачет ему и то, что причиною Таковых поступков была Любовь, 93 Ибо долг Любви — претворять Грубость в вежество, а не в грубость вежество. С тем Тристан и в путь, Клодион же скорей из башни вон, Поручивши ее ближнему рыцарю С уговором на будущие времена: Кто придет под кров, С тем отныне такому быть обычаю: 94 Какой рыцарь сильнее и какая Дама краше, тем и приют, А кто будет побит, тот прочь Из покоя и ночуй в чистом поле. Оттого и пошел обычай, И вы видите: так и по сей день». А пока башенник вел свой сказ, Стольник стелет обильный стол,

Улланию хотят выгнать из замка,

95 Стелет стол в просторной палате, Краше той палаты не видывано, И вот входят девушки, в руках — факелы, И ведут Брадаманту в трапезную сень. Как вошла она об руку со спутницею — У обеих разбежались глаза: Таково все крутые стены Крыты сплошь отменною росписью. 96 Такова краса всех сторон, Что в забаву глазам, в забвенье брашнам, Хоть усталая дневными трудами И взыскует подкрепления плоть. Скорбно стольнику, скорбно повару, Что стоит и простывает снедь, И сказали они так: «А не лучше ли Напитать прежде глад, а после — глаз?» 97 Сели, Простирают к яствам персты, Как вдруг башенник видит, что нельзя В одной башне быть двум прекрасным дамам: Кто краше — спи всю ночь, кто некраше — ступай прочь В хлещущий ливень и свищущий ветер! Делать нечего: коль не вместе прибыли, То одна другую гони с гнезда! 98 Зовет двух стариков И зовет бывалых домашних женщин, Все глядят на одну и на другую И равняют, и мерят красоту, А потом гласят, Что заведомо краше дочь Амонова, И победна в споре красы, Как была победна в споре доблести. 99 А исландской посланнице, Предстоявшей с немалою тревогою, Говорит хозяин: «Госпожа, Не корите нас верностью обычаю, По которому должно гнать вас прочь, Ибо всем нам видимо, что другая, Хоть и не в наряде, Но лицом и обликом краше вас». 100 Как мгновенно темное Облако из влажного дола Встанет в небо и сумрачный покров Навлечет на сияющее солнце — Так на строгий тот приговор, Обрекающий на холод и ливень, Изменилась красавица лицом И не так уже мила и прекрасна.

но Брадаманта за нее заступается

101 Изменилась и побледнела лицом, Ибо слышать такой суд ей не в радость; Но по чести своей и по добру Брадаманта, не желая гонительства, Мудро молвит: «А как я посмотрю — И неладен такой суд и неправеден, Где не выслушано ни против, ни за, И не взвешено, которое полновесней. 102 Я приемлю защиту на себя И скажу вам: краше ли я, не краше ли, А пришла я сюда не для красы И мерюсь не красавицыными мерами. Такова ли я, как она, или нет, — Кто сравнит, не снявши с меня доспеха? А о чем не знаешь, о том молчи, А чтоб никому во вред, молчи вдвое. 103 Мало ли у кого Кудри длинны, а сам отнюдь не дева? Как рыцарь ли я, как дама ли Здесь явилась, видит всяк, кто не слеп! Если каждый мой взмах — мужской, Для чего же величать меня женщиною? А у вас закон — изгонять Даме — даму, а не рыцарю — даму. 104 Для примера, Пусть я женщина (хоть и спорю, что нет), Но не столь красавица, как она, — Неужели За нехватку пригожести в лице Вы отымете добычу моей доблести? Что стяжалось отвагою и мечом, То не след терять по нелицелепию. 105 Стало быть, такой ваш обычай — «Кто некраше, та и прочь» — Не принудит меня уйти, Гоже ли мне к уходу, нет ли. Посему неравен Спор меж мною и этою красавицею, Ибо и проспорив в красе, Я останусь при прежней своей выгоде. 106 А где выгода невыгоде не равна, Там и суд не в суд: От расчета ли, от щедроты ли, А для гостьи незапретен ее приют! И отважься кто сказать, Что решила я нездраво и неправо, — Я готова Показать, кто прав, а кто нет!» 107 Так-то вышло, что Амонова дочь, Сжалившись над нежною дамою, Столь негоже гонимою под дождь, Где ни крова, ни навеса, ни сени, Убедила башенника отстать — Умной мыслью, тонким словом, А пуще последнею угрозою; И он сделался понятлив и тих. 108 Как под летним зноем,[128] Когда жаждет иссохшая трава, Цветок, Изнемогший без целительной влаги, Оживает, впивая милый дождь, — Так посланница, Увидавшись под столь крепкой защитою, Вновь, как прежде, мила и весела. 109 Тут приступлено к усладительным яствам, Столько времени стывшим праздно, И уже никакой заезжий рыцарь Не являлся к ним новым докучателем. Все довольны, и одной Брадаманте Не избыть привычной грусти и скорби: Вечен страх ревнивого сердца, И не слышат вкуса ее уста. 110 Отужинав И спеша развлечь не вкус, а взор, Брадаманта встала, А за нею встала посланница, И хозяин единому из слуг Подал знак засветить повсюду свечи; Озарилась горница со всех сторон, И увиделось, о чем сейчас поведаю.

ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ (ГАРПИИ)

Песнь XXXIII

В Тристановом замке Брадаманте показывают картины будущих Итальянских войн. На дальнем плане — побитые ею северные короли со свитою

Вступление

1 Тимагор, Полигнот, Паррасий,[129] Протоген, Аполлодор, Тиманф, Апеллес, между всеми знаменитейший, И ты, Зевксис, и прочие былые, Чьи дела и тела Извела нещадная Парка, Но чья слава жива в страницах книг, Пока есть кому и читать и слушать; 2 И все бывшие и сущие при нас — [130] Леонардо, Мантенья, Джанбеллино, Бастиан, Тициан, Рафаэль, Честь Кадора, Урбино и Венеции. Двое Досси и ты, Микель — Ангел, а не смертный, резцом и кистью, Чьи творения — перед нашими взорами, Как былые — в нашей вере и молве; 3 Ныне зримые И гремевшие в двух тысячах лет, Ваша кисть на дщицах и на стенницах Нам явила чудеса; Но ни вдаве слыхано и ни внове видано, Чтобы живопись вскрывала грядущее. И однако знаема Быль, что писана раньше, чем сбылась! 4 Но такое дело не в хвалу[131] Ни старинному, ни днешнему зографу, А лишь чарам, Пред которыми в трепете духи ада. Ту палату, что пета в прежней песни, Расписали демоны в одну ночь По Мерлиновой черной книге Из Аверна или Нурсийского грота

Хозяин замка рассказывает,

5 Позабылось в новые дни Это диво, несомненное в древних; И теперь, обратясь к той росписи, Пред которой, верно, уже я ждусь, Я скажу: служителю подан знак Зажечь свечи, откатывается ночь, Разгоняемая сиянием, Всюду свет, как днем, 6 И хозяин говорит: «Да будет ведомо — Здесь представлены бранные дела, Из которых виданы лишь немногие, Но и те прежде писаны, чем деланы, Прежде гаданы, чем писаны. Кто воззрит — прозрит Все грядущие победы и беды Нашим воинствам в италийской земле.

как Мерлин предсказал неудачи французов в Италии

7 Все походы, предсущие французам[132] И к добру и к худу с Альпийских гор, Здесь представил впредь на тысячу лет Вещий Мерлин В поучение от британского Артура Фарамонду, Маркомирову сыну; А к чему и тот труд, и тот урок, Я открою вам самым быстрым словом. 8 Франкский Фарамонд,[133] Из-за Рейна первый поправший Галлию, Возымел мечту Обуздать и невступную Италию, Ибо видел, что римская держава Час за часом ближе к концу, И позвал в союз Артура Британского, А они друг другу были сверстны. 9 Но Артур, Ничего не вершивший без Мерлина, Без Мерлина, без демонова сына, Прозиравшего дальние века, От Мерлина уведал и поведал Фарамонду, сколь много бед Ждет его народ в Апеннинской Стороне меж моря и Альп. 10 И открыл Мерлин королю: Кто ни примет его французский скиптр, Всяк узрит свою рать в погибели От меча, от глада, от мора: Будут кратки радости, долги горести, Будут скудны прибыли, скверны убыли Им в Италии, ибо не дано Франкским лилиям корня в этих почвах. 11 Не безверен был Фарамонд И повел знамена в иные земли; А Мерлин, Видя будущий день, как прошлый, По великой Фарамондовой просьбе Чародейно расписал сей чертог Всеми оными франкскими деяниями, Явив взору грядущее, как сущее. 12 Пусть поймет потомок, Что победа и слава суждена Всем, кто примет Италию под щит Против буйного варварского напора; Если же кто спустится с гор Гнуть ее под гнет и гонение, — Да уразумеет, Что найдет за горами верный гроб».

при Меровингах и Каролингах,

13 Так промолвивши,[134] Он подводит их к началу той росписи, Где король ополчается Сигиберт, Льстясь на золото кесаря Маврикия. Вот он сходит с Юпитеровых гор На равнину меж Тицином и Амбром, А навстречу — Автарий, и с Автарием — Отпор, битва, погром, побег. 14 Вот Клодовей[135] Через горы ведет свои сто тысяч; Вот и беневентский Князь с неравной ратью ему в отпор. Вот он мнимо оставил стан, — И как рыба в сеть Впали франки, спеша к ломбардским винам На позор и погибель. 15 Вот нашествует Хильдеберт[136] С пущей силой и с лучшими вождями, Но и он в Ломбардии Не добудет ни славы, ни добыч, Ибо грянет небесный меч, Встанет смертный зной и поносный мор, По путям и полям полягут павшие, И вернется из десяти один. 16 Зрятся далее и Пипин и Карл,[137] Друг за другом нисшедшие в Италию — Оба для счастливых удач, Ибо оба явились не с обидою, А один — ради пастыря Стефана, И другой — для Адриана и Льва, Чтоб смирить Айстульфа, пленить преемника И восставить святой престол. 17 А близ них молодой Пипин[138] Простер воинство От Теснин до Палестринского берега, Не жалея трудов и трат, Чтобы вытянуть мост от Маламокко До Риальто, и биться на мосту, И бежать, растеряв своих в пучине, Когда море бурею смыло мост. 18 Вот Людовик следует[139] Из Бургундии на разгром и в плен, И пленившему клятвенно сулит, Что не вздымет уж на него оружия; Но все клятвы ему — ничто, Вновь он рвется, вновь он бьется в силках, И теряет очи, как крот, И друзья уносят его за Альпы. 19 Вот и арльский гонит Гугон[140] Из Италии двоих Беренгариев, А они опять берут верх, То баварами ставлены, то гуннами. Только силою понужденный к миру, Он недолго жил, И недолго за ним его наследник, А Италия сделалась Беренгариевой.

при Анжуйцах,

20 Новый Карл для нового пастыря[141] Внес в Италию огнь и меч, Двумя битвами побив двух державцев По прозваньям Манфред и Конрадин; Но невдолге весь его люд, Тяжкой мукой налегший на подвластных, Под вечерний звон По всем градам перерезан намертво. 21 А засим являет вам роспись — [142] Но не тотчас, а после многих лет, — Как спускается новый галльский вождь С бранным вызовом светлому Висконти, Как он пешими своими и конными Облагает Александрийскую твердь, — А владетель, оставив полк в отпоре, По округе раскидывает свою сеть, 22 И запав в западню, Злополучное французское племя, Предводимое на свою беду Рьяною дружиной Арманиака, Полегло в полях И пленилось в Александровой крепости, И разбухнув кровавою влагою, Стали красны и Танар и По». 23 Показавши одного за другим[143] Трех Анжуйских и четвертого Маркского, Говорит показыватель: «Гнул их гнет Давнов, марсов, салентинцев и бруттиев, Но ни франкская помощь, ни латинская Им не впрок: Каждый как придет, так уйдет, Изгоняем Альфонсом и Фердинандом.

при Карле VIII,

24 Вот Восьмой перед вами Карл[144] Сходит с Альп в пышном цвете целой Франции И, не тронув ни меча, ни копья, Забирает королевство за Лирисом, Кроме той скалы, Подминающей Тифеево тулово, Для которой обороною встал Иник Вастский из Авалова рода». 25 И хозяин башни, Продолжая Брадаманте свой сказ, Показал ей на Искию и молвил: «Прежде, чем смотреть впереди, Я перескажу, Что не раз пересказывал мне, отроку, Прадед, А ему — его отец, 26 А его отцу — отец или дед,[145] И так вдаль, До того, кто узнал обо всем об этом От волхва, явившего здесь без красок Роспись алую, синюю и белую; А тот волхв, показывая государю Эту сень на этой скале, Так поведал то, что я поведываю: 27 Он вещал, что в этих местах[146] От того их доблестного защитника, Чьей отваге ничто — пожар От окрестных брегов и до Сицилии, В эту пору или на малость позже (Были названы год и день) Будет сын, Первый между первыми в Божьем мире. 28 Не таков хорош собою Нирей,[147] Ахилл — мощью, Улисс — отвагою, Быстротою — Лад, а умом — Нестор, столько живший и столько знавший, Не таков милосерд и щедр Юлий Цезарь в старинной славе, Каков этот, родящийся на Искии, Пред которым примолкнут их хвалы. 29 Горд Крит,[148] Что родил всевышнего внука Неба, Рады Фивы Геркулесом и Бахусом, Счастлив Делос близнецом и близницею; Так и этому дастся острову Перевысить славою небеса, Когда явится на нем тот великий Князь, на коем все милости богов. 30 Говорил Мерлин, повторял Мерлин: Бережется его рожденье до века, Когда гнет пригнет властвующий Рим, Чтобы он воротил свободу Риму. Но не стану упреждать мою повесть, Ибо в ней еще встанут его дела», — Так он молвив, вновь Обратился к славным Карловым подвигам. 31 «Вот, — он молвил, — страждет Людовик Мор,[149] Что раскрыл врата Италии Карлу, Пожелав лишь унять, но не изгнать Его давнего испанского соперника; Вот он вкупе с венецианами Перепнул королю обратный путь, Но отважный, взяв копье на удар, Прорывается, презрев преграждающих. 32 А не такова была доля[150] Тех полков, что остались в новом царстве, Потому что Фердинанд с мантуанскою Силой так нагрянул на них, Что за малые месяцы ни на суше, Ни на море не оставил живой души. И была бы в радость ему победа, Кабы не погубленный кознью вождь». 33 И, представив образ[151] Славного Альфонса Пескарского, Молвит: «В тысяче изъявившись подвигов Ярче камня, который огнеок, Вот он впал в ту сеть, Двоеличным разброшенную эфиопом, И пронзен стрелой, — Лучший рыцарь грядущего столетия».

при Людовике XII,

34 А затем он показывает, как[152] С италийцем Двенадцатый Людовик, Сшедши с Альпов и выкоренивши Мора, Сеет Лилии в висконтийскую земь; Но потом он по Карловым следам Ведет воинство к Гарильянским гатям, А там перед ним в упор Оно бито, рассеяно и топлено. 35 И таков же и разгром и разгон[153] Франкской силе в апулийской округе, Где завлек ее дважды в сеть испанский Фердинанд Гонзальв. Но как здесь мрачна, Так сиятельна предстала Удача Королю в удолиях По Между Альп, Апеннин и шума Адрии». 36 И при сих словах[154] Вспомнив неупомненное, Обращается он показом вспять И к тому, кто предал вверенный замок, И к тому вероломному швейцарину, Кто, наемный, взял наемщика в плен, — А и тем и другим безбитвенно Далась победа французскому королю. 37 И показывает, как милостью того короля[155] Цезарь Борджий стал грозен по Италии, Как он гнал в изгнание Всех подвластных, всех владетелей Рима, И как тот король из болонских стен Вывел Пилы, а ввел Желуди И как генуэзский бунт Им разметан и брошен под ярмо, 38 И примолвил: «Видите: мертвеца[156] Устилают поля при Джарададе, Град за градом распахивает врата, И единая еле держится Венеция, И первосвященнику не дано, Перешед пределы Романии, Отбить Модену у феррарского князя И оттоле искать новых добыч: 39 Нет, у папы отобрана Болонья,[157] И в Болонью вновь входят Бентиволии; Вот французский стан Стал под Брешией, и Брешии нет; В тот же миг Государь спешит спасти Фельзину, Римский стан в разгроме, и вот Обе рати сошлись в низинах Кьясси. 40 Cлева Франция, Испания справа,[158] Грозен бой, в том строю и в этом Рушатся полки, багровя землю, Рвы полны по край людскою кровью, Марс не знает, к кому склонить победу, Но Альфонсовой доблестью решено: Устоял француз, уступил испанец. 41 Равенна в руинах,[159] Папа в горе кусает губы, И лавиною Рушит с гор германскую ярость, Чтоб оттоль до Альп Ни единого не стало француза И чтоб отпрыск Мора процвел В вертограде, опустелом от Лилий.

при Франциске I

42 И вернулся француз, и вновь разбит[160] Тем же вероломным гельветом, Коим предан и продан был юношин отец, И кому отважно вверился юноша. Но уже пред вами Из-под тяжести Фортунина колеса Воздвиг новый король новое войско, Чтоб отмстить новарский позор, 43 И грядет, овеваемый Удачею — [161] Вот, у войск в челе, французский Франциск, Так сломивший швейцарству рог, Что едва осталось живо их племя, И уже мужланам не в спесь Красоваться неподобною славою Усмирителей государям И хранителей Христову престолу. 44 Посмотрите, он взял Милан,[162] Он вступает в согласье с юным Сфорцею; Посмотрите: бережет Бурбон Его город от тевтонского буйства; Но смотрите: пока храбрый король Вдалеке ищет новых подвигов, Оставляя город под гордый гнет, — Он лишается своего захвата. 45 Вот иной, и не французский Франциск,[163] Именем и доблестью схожий с дедом, Милостию святого Престола, Изгнав галлов, вновь властвует в отечестве. Вновь приходит Франция, но уже Не летит налетом, а встала, взнуздана, Над Тицином, где мантуанский князь Прекратил ей путь, преградил ей тропы: 46 Мантуанский князь Фредерик[164] В первом цвете юношеской свежести Приобщил себя вековечной славе И булатом, и умом, и усердством. Вот Павия охранена от Франции, Вот смирён в своих замыслах Лев Морей, И смотрите, пред вами два героя, Ужас франкам и слава италийцев, 47 Одной крови, из одного гнезда:[165] Первый — сын того маркграфа Альфонса, Чьею кровью багровилась земля, Когда впал он в эфиопские ковы: Не его ли ум Вновь и вновь гонит франков из Италии? А другой, столь и светлый и приветливый, Сам зовется Альфонс и правит Вастом. 48 Это я о нем, храбреце, Возвестил вам, указуя на Искию, Что еще от Мерлина Фарамонду Вещим словом предречено Быть его рожденью назначену О ту пору, когда надобнее всего Для Италии, для Державы, для Церкви Его помощь от варварских обид. 49 Со своим Пескарским двоюродным[166] Под знаменами Проспера Столпа Посмотрите, как дорого он взял При Бикоке с француза и с гельвета! Но опять Ладит Франция наверстать неладное, И король двумя ратями грядет Сам — в Ломбардию, а там — на Неаполь. 50 Но судьба играет людьми Словно ветер — прахом: Миг — взовьет до небес, и миг — Вновь повыстелит пылью в прежнем поле. И судьба сулила, чтобы король, Меря войску прибыль и убыль Не по ратям, а по тратам, взомнил Под Павиею собрать целых сто тысяч. 51 Но король был вверчив и добр,[167] А служители короля были скаредны, И немногие были вокруг знамен, Когда грянула ночная тревога, Что идет на приступ Тот испанец, тот хитрец, для которого Вслед за Вастским и за Пескарским братьями Безопасны пути хоть в рай, хоть в ад. 52 Посмотрите: иссякает в бою Лучший цвет французского рыцарства, Посмотрите, в кольце клинков и копий Отбивается отважный король; Мертв конь, А король не сдастся и не подастся, Хоть и все враги — на него, А ему на подмогу — ни единый. 53 Король яро отбивается, пеш, С головы до ног покрыт вражьей кровью; Но и доблесть клонится перед силою — Вот он схвачен, вот в испанском плену, И за тот разгром И за плен великого короля Величаются первыми венками Неразлучные Пескарский и Вастский. 54 Как павийская рать сокрушена,[168] Так другая, в трудном пути к Неаполю, Остается, как огонек, Вкруг которого — ни масла, ни воска. Вот, оставив испанцам сыновей, Возвращается король в королевство, И несет в Италию новый пожар, А враги несут пожар во Францию. 55 Вот раззор и вот резня[169] Повсеместно по рушащемуся Риму, Вот позор и вот пожар Пожирают мирское и священное; А союзный сонм, Видя зарево, слыша стон и крик, Устремляется не впрямь, а вспять, Оставляя врагу Петрова пастыря. 56 Король шлет с Лотреком новую рать — [170] Не для подвигов в Ломбардии, А затем, чтобы и главу и члены Святой Церкви изъять из мерзких рук; Но уже первосвященник на воле До прихода неспешного вождя, — И француз облегает город Над Сирениным гробом и рыщет вкруг. 57 Государев флот[171] Снялся в помощь обложенному городу, А его Филипп перед вами Дориа Окружает, жжет, топит и дробит. Но Судьбина меняется в лице — И французы, досель благоволимые, Без меча погибают злою горячкою, И из тысячи единый вернется жив».

Брадаманта тоскует по Руджьеру

58 Много по чертогу Было писано пестро и красно, Долго бы пересказывать, Чем пленялись две красавицы, поглядев. Дважды, трижды Обошед, не умели они уйти. И под каждым чудным образом Золотые перечитывали письмена. 59 Так взирающих, так толкующих Двух красавиц и всех, кто был им вслед, Приглашает, наконец, на покой Попечительный их гостеприимец. И уже все спят, Лишь единая не спит Брадаманта: Как ни ляжет то туда, то сюда, — Ни на правом нет ей сна, ни на левом. 60 Чуть сомкнула очи перед зарей — А в очах Руджьер, И Руджьер говорит: «Почто терзаешься, Почто веришь тому, чего и нет? Раньше реки ринутся вспять, Чем к другой красавице мои помыслы: Я тебя люблю, Как зеницу ока и душу сердца». 61 И еще говорит: «Я здесь, Чтоб исполнить обет, приняв крещение, А замедлил, потому что во мне Не любовная рана, а иная». Отлетает сон, Нет Руджьера, И опять она льет горькие слезы, И опять твердит сама себе так: 62 «Ах, моя отрада — неверный сон, А мое мученье — верное бдение! Быстрым призраком истаяло счастье, А страда моя крута и не призрачна. Отчего я не вижу и не слышу То, что видела и слышала сонная? Почему вы, очи мои, лишь зрите, Как закроетесь — свет, а как раскроетесь — беду? 63 Сладок сон мой, сулитель мира, Горько бденье, грозящее на брань; Сладок сон мой, но ах, обманен, Горько бденье, и увы, оно не ложь. Если правда — в тягость, а лживость — в сласть, — Не знавать бы мне вовек правды-истины! Если сон мне — в радость, а бденье — в гнет, — Век бы спать мне, не зная просыпа! 64 Благо зверю, который, как уснет, По полгода не размыкает веки! Я не верю, будто такой Сон подобен смерти, а бденье — жизни; Для меня в моей судьбе всё не так: Сон мне — жизнь, бденье — смерть, Если же доподлинно смерть есть сон — Смерть, приди и навек закрой мне очи!»

Она еще раз побивает трех королей

65 А уже из-за окоема Алым цветом вставал солнечный край, И развеялись туманы, и новый День казался непохож на былой, — И встает Брадаманта с одра, Грудь — в сталь, путь — в даль, — Не забывши, однако, поблагодарствовать Доброму башеннику за приют и честь. 66 Выезжает и видит, что посланница С щитоносцами и девичьей свитой Уже выехала из башни туда, Где ее дожидаются трое рыцарей — Трое рыцарей, которых вчера Золотое копье посбило с седел, И которые прострадали ночь Под ненастным небом, дождем и ветром. 67 А вдобавок Пусто брюхо у них и у коней, Стучат зубы, ноги топчут грязь, Но всего того им досаднее, И досаднее им и тяжелей, Что посланница оповестит госпожу, Как от первого же они франкского копья Биты. 68 И, пылая умереть иль отмстить Одним разом за три обиды, Чтобы вестница, которая звалась (Я забыл об этом сказать) Уллания, Пременила к лучшему Свой худой приговор об их отваге, — Чуть завидев на тропе Амонову дочь, Шлют ей вызов. 69 Шлют ей вызов, не зная, что она — Дева, ибо статью она не дева; А она не хочет его принять, Потому что спешит и не тратит времени; Но когда они стали наседать Так, что не уйти без позора, — Что ж, копье на удар, и два, и три, Те с копыт, и вот конец поединку. 70 Брадаманта, не снизойдя ни взглядом, Повернулась и прочь из глаз; А они, из заморских далей Приспешившие с золотым щитом, Еле вставши на ноги, Растерявши весь былой задор, Стыли в диве, не зная молвить слова И не смея вскинуть взор на Улланию — 71 На Улланию, которой сто раз Похвалялись они путем-дорогою, Что из них троих Самый слабый сладит с славнейшим рыцарем. А Уллания, видя, как они Едут, сбавив пыл, глаза в землю, Им еще сказала, что из седла Их повышиб и не рыцарь, а женщина.

Побитые налагают на себя покаяние

72 «А коли побила нас женщина — Говорит она, — то чего и ждать, Встреться вам Ринальд или Роланд, Незадаром прославленные почестями! Дайся щит одному из них — Неужели выстояли бы вы тверже, Чем пред женскою рукой? Я не верю, да ведь и вы не верите! 73 Так оно и будь: Не пытайте уж более вашу доблесть! А кому из вас взбалмошно помыслится И во Франции искать новых встреч, Тот умножит уроном свой позор, Свой позор и вчерашний и сегодняшний, Если только ему не лестно пасть От руки такого противоборца!» 74 Как уверились три рыцаря, Что и впрямь они ратовали с дамою, И молва о том чернее, чем смоль, Ляжет на их доброе имя, — И как за Улланией вслед Десять дев подтвердили ее правду, — Они в горести и ярости Чуть не бросились на свои мечи, 75 А потом, в негодовательном неистовстве Поснимали доспехи с своих плеч, Не оставили ни клинка на боку И все бросили в ров, что возле башни, Давши клятву: коли женской рукой Они биты и пометаны в пыль, То чтобы очиститься от позора, Они целый год не взденут лат, 76 Будут странствовать лишь пешком, По равнине ли, в гору ли или под гору, И покуда не выйдут сроки, Ни один не вся дет в броне в седло, А потом пусть и броню и коня Вновь добудет себе битвенным мужеством. И пошли бесконно и безоружно, А за ними свита, и вся верхом. 77 Брадаманта же ввечеру В неком замке на Парижской дороге Слышит весть, что король Аграмант Разбит Карлом и братом ее Ринальдом. В этом замке был ей и стол и дом, Но ни стол, ни дом ей не в радость — Еле ест, еле спит И нигде не находит себе места.

Тем временем бой Ринальда и Градасса

78 Но еще не тот о ней сказ,[172] Чтобы я не воротил мою повесть К тем двум рыцарям, на бреге ручья Привязавшим своих коней бок о бок Ради битвы, которая была Не за царство и государство, А за то, чтоб храбрейшему разить Дурендалью и ристать на Баярде. 79 Не было ни трубы, Ни иного гласа или гласителя, Чтоб условить им удар и отпор, Чтобы вжалить в сердце бранную ярость. Оба разом рвут мечи из ножен, Взмахами проворными и умелыми, И пошли греметь клинок о клинок, И пошли пылать гневливые души. 80 Никакие два другие меча Не нашлись бы столь тверды и калены, Чтобы трижды Так состукнувшись, уцелеть в руках, Но такой был у них закал, Но такой искус в таких бранях, Что сшибались острие в острие И не разлетались на сто осколков. 81 Вправо, влево Умным шагом ловко шагнув, Уклонялся Ринальд от Дурендали, Чей он знал удар и разруб. Не жалел размахов король Градасс, Но размахи сеялись в ветер, А коли и задевали — Задевали легко и не вредя. 82 А его противоборец Метче метил, грозя его руке, Или в бок, Или в щель между лат и шлема. Но доспех был тверд, как алмаз, Ни единая чешуйка не треснула, — Оттого так тверд, Что он кован колдовскими чарами.

прерван чудовищною птицею

83 Не передохнув, Бились столько и бились так, Что ни взгляда в сторону, — Лишь друг другу в свирепое лицо, — Как вдруг Разнимает их пыл иная схватка: Оборачиваются лбами на шум, Глядь — Баярд в превеликой опасности. 84 Глядь — Баярд дерется с чудовищем, А оно — как птица, и больше, чем он: Клюв — в три локтя, Голова и тело — нетопыря, Перья черные, как чернила, Коготь длинный, острый и злой, В очах пламя, во взоре лютость, Два крыла за плечами, как два паруса. 85 Коли это птица, То не знаю, где такие живут: Не видал я таких ни в жизни, ни в книгах, Лишь один и пишет о ней Турпин. Оттого и мнится, Что была эта птица — адский дух, В этом облике призванный Малагисом, Чтобы битве положился конец. 86 Таково же рассудил и Ринальд, И куда как круто словом и делом Подступился он потом к Малагису, Но отперся Малагис от вины И поклялся светом, живящим солнце, Что перед Ринальдом он чист как чист. Так или не так, Но насело чудище на Баярда. 87 Разом рвет ременные Конь поводья, в буйной борьбе Метит в чудище зубом и копытом, А оно взлетит и опять Колким когтем Вцепится то в спину, то в бок, то в бок. Смят Баярд, и не зная обороны — Вскачь и прочь. 88 Скачет в ближний лес, Ищет чащу гуще, А за ним и над ним вдогон крылатое Держит взор по его следам. Скакун в дебрь, скакун в глушь, Там пещера, он кроется под своды, А чудовище, потеряв гонимого, Взмыло ввысь и ищет новых добыч. 89 Тут князь Ринальд и король Градасс Как увидели, что виновник их спора Мчится прочь, порешили кончить спор До поры, когда они вызволят Скакуна Баярда из тех когтей, От которых он ждет спасенья в чаще: Кто найдет его, тот вернись И дождись соперника у источника. 90 По следам, Вмятым в травы, пошли они от берега, Но Баярд уж далеко ускакал, И не просто было за ним угнаться. У Градасса была альфанская кобылица, Он — в седло, и в густом лесу Далеко за спиною оставил паладина, Приунывшего; как давно не приунывал. 91 Сделав несколько шагов, Потерял Ринальд след Баярда, Потому что кружился его след К таким дебрям, холмам и заводям, Где колючая дичь и глушь, Чтоб уйти от когтей из поднебесья. Попусту устав, Возвратился он и ждет у источника.

Баярд достается Градассу

92 Ждал он, ждал, Не придет ли Градасс, ведущий пойманного, Как условлено, — а видя, что нет, Пеший, грустный, идет к франкскому стану. Так посмотрим же, что сталось с Градассом. А Градассу не в пример повезло — Не уменьем, так доброю удачею Он услышал, как ржет Баярд, 93 И застиг его в гроте невдали, В перепуге Не умевшего выйти из-под сводов И легко ему давшегося в плен. Памятовал Градасс, Что теперь ему дорога к источнику, Но уже ему не мил уговор, И он молча молвит в размыслии: 94 «Пусть, кто хочет, берет Баярда боем — Мне охотнее взять его добром: Чтоб воссесть в его седло, Я прошел от края до края света, И воссел, и неразумен же тот, Кто подумает, что теперь я ссяду. Если надобен Ринальду Баярд — Пусть, как я к нему, придет ко мне в Индию: 95 Сериканская для него земля Не страшнее, чем дважды мне французская!» Так сказал, и прямым путем Правит к Арлю, а в Арле — корабли, И с Баярдом в поводу, с Дурендалью на бедре На смоленом челне плывет он в Африку. Но о том — в другой раз, А теперь покину я их и Францию.

Тем временем Астольф на гиппогрифе летит в Эфиопию

96 И теперь поведу рассказ[173] Вслед Астольфу, который своего гиппогрифа Так привадил к поводьям и к седлу, Что летал быстрее орла и сокола. Пролетев поперек и вдоль Всю он Францию от моря до моря, Повернул коня К тем горам, что на Пиренейском западе. 97 Над Наваррой, над Арагоном Он летит, на потеху земных зевак; Слева от него Терракон, Справа — Бискайя, впереди — Кастилия, Вдалеке — Галисия и Лиссабон. Правит он к Кордове и Севилье, Не минуя ни единого города Ни в приморском, ни в пригорском краю; 98 Видит Кадикс, видит столпы[174] Геркулеса, предел для первоплавателей, И приходит ему на ум Просечь Африку от Атланта до Египта. Перед ним — Ивиса, В Балеарских славная островах, А потом он натягивает узду, И — к Арзилле, за испанское море. 99 Видит Фец, Марокко, Оран, Гиппон,[175] И Алджир, и Бузею, и премногие Города, гордящиеся венцом Золотым, а не зеленым и лиственным; Шпорит вдаль, на Бизерту и Тунис, Видит Капсу, видит остров Альзербу, Береникин город и Птолемеев, Вплоть до нильских семи уст и до Азии. 100 Все пересмотрел он места[176] Между взморьем и лесистым Атлантом, А потом, поворотившись спиной К каменной Карене, Устремился над сыпучею степью К Альбойаде, в нумидийский предел, Позади оставив и Баттов гроб И Аммонова развалины храма. 101 Достигает второго Тремизена,[177] Где живут по Магометову жезлу, И летит со всех крыл Через Нил, к эфиопам верной веры. Его путь — по воздушной меже Меж нубийскою Добадою и Коалою: Там слывут христиане, а там нехристи, И меж теми и меж этими брань.

к царю Сенапу,

102 В Эфиопии царствует царь Сенап,[178] У которого крест наместо скиптра, А под ним — народы, грады и руды Золотые вдаль до Красного моря. Он блюдет такую веру, как наша, Спасительную от злобной геенны, И единственно, ежели не обманываюсь, Здесь крещаются не водою, а огнем. 103 Князь Астольф снижает коня Над Сенаповым широким двором, А дворец эфиопского государя Крепко строен, а пуще пышен: Крючья и затворы, Мостовые цепи, вратные цепи, Все, что мы куем Из железа, здесь ковано из золота. 104 Пламенного золота Здесь так много, а все оно в цене; Высятся палатные своды На колоннах ясного хрусталя; Поверх стен горят полосой Белизна, багрец, лазурь, желть и зелень, А меж ними, поровну друг от друга, Яхонт и сапфир, топаз и смарагд. 105 В плитах пола, в стенах и в сводах Блещут знатные каменья и жемчуги; Здесь родится благовонный бальзам, Малой долей дарясь Иерусалиму; Мускус Наш отсюда, и амбра лишь отсюда; Словом, все, что у нас столь драгоценно, Лишь отсюда плывет ко всем брегам. 106 Говорят, сам египетский султан Платит дань эфиопу и покорствует, Ибо тот своеволен отвести Плодотворный Нил в стороннее ложе, И тогда поразится голодом И Каир и Каирова округа. Свои люди зовут его — Сенап, Наши люди — Иоанн-Первосвященник.

преследуемому гарпиями

107 Сколько было эфиопских царей, Всех он больше и всех богаче, Но несчастен и с мощью и с казною, Ибо слеп; А еще того худшее мучение Горше сердцу и тягостнее телу, — То, что он, хоть и славится богат, Страждет голодом. 108 Пожелает ли он есть или пить,[179] Побуждаясь жестокою потребою, — Тотчас адская налетит Стая гарпий, лютых и беспощадных, Хищным клювом, хватким когтем Бьющих блюда, рвущих пищу, А чего утробою не вместят, То оставят поганое и зловонное. 109 Было так, что в пылкие свои дни,[180] В царственной своей доле, Быв не только превыше всех казною, Но и дерзостнее всех и отважнее, Стал он горд, как бес, И замыслил встать войной на Всевышнего: Он всхотел взойти на ту гору гор, Из которой льется великий Нил, 110 Ибо не на той ли горе, Выше туч вознесшейся в небеса, Слывет быть тот земной Эдем, В коем древле блюлись Адам и Ева. Со слонами, с верблюдами и с пешим Воинством горделивец. дерзнул, Ежели там есть кто живой, Покорить его под свои законы. 111 Но Всесильный покарал его спесь, Ниспослав к его полчищам архангела, Положившего замертво тысяч сто, А царю затмившего очи ночью. Тут-то и приспели к нему Адских бездн ужасные чудища: Что не вырвут, то запятнают, Не оставят ни поесть, ни попить. 112 И его отчаянью нет конца, Потому что было ему провещано, Что его столу не избыть Хищной хватки и злобной вони, Коль не явится в вышине Некий всадник на крылатом коне; А как мнилось ему сие немыслимо, Он оставил надежду навсегда. 113 Но как взвидел изумленный народ Выше крыши, выше стен, выше башен Всадника в небесах, — Вмиг бегут с дивной вестью к государю, А у государя уже в уме Вещее пророчество, и от радости Забыв посох, простерши руки, Шатким шагом он спешит к низлетающему.

Астольф является к царю,

114 Астольф выкружил в небе круг да круг И спускается на дворцовый двор, А к нему уже ведут короля; Пал король, к ладони ладонь, И взывает: «Мессия! ангел божий! Знаю, нет прощенья моим грехам; Но не наш ли удел людской — грешить, И не вам ли дано прощать нас, кающихся? 115 За мою вину Не дерзаю просить былого зрения, Хоть и верю, сие в воле твоей, Ибо ты — светлый дух, любезный Господу; Будь мне казнью не зреть твой лик, Но да минется мой всечасный голод: Отгони Душных гарпий, хищников моей снеди! 116 И тогда по обету моему Тебе встанет над дворцом храм из мрамора, Золот вход, золот свод, Самоцветы и внутри и снаружи, Наречется он святым твоим именем И твое в нем изваяется сие чудо». Так сказал незрячий король, Порываясь припасть к стопам Астольфовым. 117 Отвечает ему Астольф: «Я не ангел, не с неба и не Мессия — Смертен я и грешен, И ничуть не достоин твоей хвалы. Что смогу, то сделаю, Чтоб побить и прогнать твоих чудовищ, Но хвали не меня за то, а Господа, В твой удел поведшего мой полет. 118 Будь же к Господу твой обет, Твои храмы и твои алтари!» Так он молвил, и пошли они в горницы, А за ними — вельможная толпа. И приказывает король поварам Править пир, ставить стол, В крепком уповании, Что на сей раз он не минет куска.

Астольф бьется с гарпиями

119 В золотом чертоге Снаряжается отменное пиршество, Пред Сенапом воссел Астольф, Несут кушанья; И вот в воздухе Слышен сильный свист страшных крыл, И слетают с неба на запах снеди Гнусные и грязные гарпии. 120 В стае их было семь:[181] Дица женские, выцветшие, бледные, Ссохшиеся и сморщившиеся голодом — Как посмотришь, так лучше умереть; Крылья тяжкие, широкие, темные, Лапы цепки и когти кривы, Брюхо вспухшее пахуче, а хвост Длинный, как змеиный, и вьется кольцами. 121 Не успели послышаться, Как уже и увиделись на столе: Когтят снедь, крушат снасть И такой испускают кал, Что не вынесешь, не занявши носа, Столько смрада. Увлекаемый благородною яростью, Обнажает Астольф на хищных меч, 122 Бьет в грудь, бьет в зад, Кого в шею, а кого под крыло, — Только попусту: Все удары как будто по мякине. А чудовища меж кубков и чаш Ни одной не минули, И не прежде взвиваются и прочь, Чем все яства расхищены и измараны. 123 В превеликой быв надежде король, Что избавится герцогом от мучительниц, Плачет И стенает в безнадежном отчаянии. И тогда-то герцог вспомнил про свой спасительный Рог, И догадывается: в нем Самолучшая на чудищ управа.

и прогоняет их волшебным рогом

124 Он приказывает королю и князьям Заложить себе уши перетопленным Воском, чтоб на грянувший гул Не бежать им стремглав куда попало; Берет повод, вскакивает в седло Ешпогрифово, рог наизготове, И велит дворецкому Вновь выставить и стол и снедь. 125 Под открытым выставляются небом Новый стол и новая снедь, И вот гарпии вновь при своем свычае, И Астольф берется за рог. Птичий слух не заперт — Звук не в мочь, и они несутся прочь, Уже в ужасе не думая Ни о пище и ни о чем. 126 Паладин им вслед Шпорит скакуна в открытое небо Из дворца, из города, Гулким не умолкая рогом, Вьет погоню в воздухе в высь, А они от него к знойному полдню, К той горе из гор, на которой, Если где, то начинается Нил. 127 А под каменным корнем той горы Глубью разверзается подземелье, Чрез которое заведомый вход В преисподние гееннские бездны. Здесь Сокрывается хищная станица, И к Коциту и за Коцит В глубь и глубь от грозного гула. 128 Пред кромешною адовою пастью, Где тропа из света во тьму, Славный герцог смолк страшным рогом И крылатого обуздал скакуна. Но пока я не повел его далее, Я хочу соблюсти мой обычай: Лист исписан с лица и с оборота, Пора кончить песню и отдохнуть.

ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ (АД И РАЙ)

Песнь XXXIV

Внизу — Астольф в аду (с гиппогрифом, привязанным у входа), вверху — Астольф (трижды изображенный) взлетает в рай, из которого в небо тянется зодиак. В середине, в реке — Роланд, о котором Астольф слышит рассказ

Вступление

1 О, Гарпии, Жадные, всеядные, беспощадные, Вышней Правдой насланные к всем столам Ослепленной многогрешницы Италии! Умирают голодом Добрые матери и невинные дети, Видя чудищей, в едином пиру Пожирающих пищу всей их жизни. 2 Худо сделал тот, кто отверз Долго, долго замкнутые провалы, Из которых алчба и смрад Смертным мором хлынули на Италию. Закатилась ясная жизнь, Кончился покой, И уже его в войнах, в бедствах, в скудостях Долго не было, и нет, и не будет. 3 И не будет до самого того дня,[182] Когда вскийет она волосы праздным чадам И прогонит забытье, кликнув: «Где же новые Зет и Калаид, Кто избавит пиршество От зловонья и от хищных когтей, Как те двое спасли Финея и как Храбрый рыцарь спас царя эфиопского?»

Вслед за гарпиями Астольф спускается в ад

4 Храбрый рыцарь со страшным рогом Гнал проклятых гарпий и в ход и в лет До подножия той горы, Где они ввились в подземелье. Паладин прилагает ухо к устью И внемлет Стоны, вопли и вечный плач — Верный знак, что здесь-то и недра ада. 5 Коли так, Астольф желает войти[183] Посмотреть на отлученных от света И проникнуть в преисподние пропасти До самой средины земли. «И чего бояться, — Говорит он, — если рог мой при мне? Отшатну им трехгортанного пса, Прогоню Плутона и Вельзевула!» 6 Сходит он с крылатого скакуна, Вяжет его к гнутому дереву, И спускается в черную пещеру — Рог в руке, в роге жизнь его и смерть. Только сделал он несколько шагов — Дым бьет в нос, бьет в глаз, Гуще серы, черней смолы, — Но и это Астольфу не преграда. 7 Что ни шаг, то гуще мрак, круче дым, И уже Мнится, что вперед он не в силах И пора выручаться вспять. Вдруг он видит: Что-то движется над его головою, Как на виселице труп на ветру, Много дней дождем мытый, солнцем сушенный» 8 Так бессветно, почти черно Было в дымном подземельном ущелье, Что не видно и не внятно Астольфу, Кто над ним проносится в вышине. Хочет он доведать его мечом И раз и два, — Но сие, должно быть, бесплотный дух: Меч как будто рубит по воздуху. 9 И вдруг слышится скорбный глас: «Ах, идущий, иди, но не вреди! Слишком тяжек и этот черный дым, Все пронявший здесь от адского пламени». Изумленный герцог Встал и молвит: «Коли Господь всемилостиво Обескрылит душащий тебя дым, — Дай мне весть о том, кто ты есть; 10 А желаешь ли о себе уведомить Белый свет, — я готов служить!» Тень ответствует: «Мне любезно ожить в людской молве, И такая во мне к тому охота, Что исторгну я рассказ из души И поведаю мое имя и быль, Хоть и больно мне от каждого слова.

Здесь Лидия рассказывает ему,

11 Государь, я — Лидия,[184] Дочь большого лидийского царя, Приговором правосудного Господа Обреченная на дымную казнь, Потому что к верному любовнику моему Я не знала ни жалости, ни милости. Здесь без счету таких, как я, — Каков грех, такова и кара. 12 Еще глубже, где гуще дым и хуже,[185] Здесь терзается злая Анаксарета: Ее плоть каменеет на земле, А душа принимает муки, Потому что удрученного ею Допустила влюбленного до петли. Рядом Дафна горюет, что не в меру Истомила Аполлона гоньбою; 13 Но не в мочь Исчислять мне их каждую за каждой, Ибо свыше всякого счета Здесь томится неблагодарных жен; Но еще того более — мужчин, За такую же страждущих вину, Но в страшнейшей наказуемых бездне, Где слепит их дым и палит их огнь. 14 Женский пол мужского доверчивее,[186] Оттого и тяжелейшая казнь Их злодеям: здесь Тесей и Ясон, Здесь смутитель Латинова царенья, Здесь и тот, чьей кровью Стыд Фамари омыл Авессалом; И еще они, и еще оне, Обманув те супруг, а те супругов. 15 Но мой сказ не о них, а обо мне И о той вине, какою мучусь., Я была так прекрасна и горда, Что никто не краше и не надменнее; И что я не сказала бы сама, Красоты во мне больше ли, гордыни ли, Потому что краса, пленяя взоры, И родит в душе гордыню и спесь.

как воевал для нее Альцест,

16 А в то время во Фракии был рыцарь, Слывший лучшим на свете меж воителей, И от верных слышавший самовидцев О моей несравненной красе и прелести. И пришло ему в ум Мне единой вверить свою любовь, Полагая славною своею доблестью Стать любезну моей душе. 17 Пришел в Лидию, увидел меня И пленился пленом еще безвыходнейшим; Вчелся в рыцари отчего двора, Процвел славою, — Долго бы мне сказывать, каковы Многоразные явлены и дивные Доблести в неисчетных его подвигах Пред неблагодарным королем. 18 Карию, Памфилию, Киликию[187] Он повергнул отчему скипетру, — Без него ни на кого никакого Войска и не сылывал государь. А когда подумалось молодцу, Что уже заслуги к тому довольны, Он пришел к королю за те победы Испросить в награду — моей руки. 19 Тут его король и отверг, Назначавший меня к большему браку, А не для того, у которого, Кроме доблести, ничего и нет. Ибо скаредность и корысть, В коих корни всяческого порока, Так глушили отчий дух, что к достоинству Он невнятлив, словно к лире осел. 20 Альцест (Таково было имя того рыцаря) От облагодетельствованного увидевшись Оскорблен, отъезжает прочь, Угрожая, что немало раскается Мой отец, поскупившись на меня. А отъехал он к, царю Арменийскому, Моего отца сопернику и врагу, 21 И того арменийского царя Он взбивает на брань против лидийского, А за всюду славные свои подвиги Сам встает в челе его полков. Он сулит Все плоды всех побед царю Армении, А единую мою красоту — В дар себе. 22 Не сказать, не смерить, Сколько было урону в той войне: Он разбил четыре воинства, Он в год Не оставил отцу ни пяди царства, Кроме только замка На утесе неприступной скалы, Где тот скрылся с сокровищами и с ближними. 23 Здесь осев осадою, Он в такое привел отца отчаяние, Что уже отец готов Дать меня ему в жены и в невольницы И за мной полцарства, Лишь бы остальную избыть беду, Потому что уже ему приходится И паденье, и плен, и смерть.

как она обнадежила его ложною любовью,

24 А пока не пал, Он пытает всякое средство И меня, причину его невзгод, С той скалы отсылает во стан Альцеста. Я иду, Чтоб предаться ему в добычу И молить за то сменить гнев на милость И оставить отцу отцово царство. 25 Как заслышал Альцест про мой приход, Выбегает бледен и трепетен, Будто он и не победитель, А разбит и в плену. Видя его жар, Завожу я речь не так, как задумывала, А по выдавшемуся случаю: Какова его страсть, такова и моя мысль. 26 Начинаю бранить его любовь И жестокость, от которой столь стражду, Потому что у моего отца Столь он круто требовал меня силою, — А улыбчивее был бы успех В считанные дни, Если бы, начавши, он и продолжил бы, Как любезно и королю и всем. 27 И хоть с первых слов мой отец Отказал ему в заслуженной чести, Ибо такова уж его природа, Что на первый спрос он не скажет «да», — Это не предлог Вдаться в гнев и расстаться с службою; Быв усерден за часом час, Он скорее бы достиг желанной цели. 28 А и откажи мой отец, Я умела бы его умолить, Чтобы стал мой влюбленный моим мужем; А и окажись он упрям, Я сыскала бы тайные пути, И Альцест не остался бы в обиде; Но Альцест иное взобрал на ум, И моя любовь навеки несбыточна. 29 А что я — пред ним, Двигнутая любовью к отцу, То да ведомо ему будет: отнюдь Не на сласть ему мое лицезрение, Ибо тотчас обагрится земля, Ежели кривое свое желание Утолит он мною, Не претясь заведомым насилием. 30 Таковою и подобною речью В таковую мою ввергся он власть, Что казнился, каясь, Пуще всякого святого отшельника: Пал к ногам, рвет с пояса нож, Простирает в мои ладони, Молит Смертной мздою воздать ему за грех. 31 Усмотревши его в такой тоске, Умышляю довершить мою победу И пристойную подаю надежду Вновь предстать достойным меня, Ежели изгладит вину, Возвратив отцу исконное царство И меня домогаясь впредь Услуженьем, любовью, но не силою. 32 С клятвенными его уверениями Ухожу чиста, как пришла, Не понесши ни малого лобзания, — Таково он согнулся под ярмо, Таково он тронут страстной раной, Что Любови не надобно новых стрел. Он идет к арменийскому королю, Для которого — все его, победы,

понудила к новым тщетным подвигам

33 И словами самыми лучшими Умоляет воротить моему отцу Все, что взято, пусто и выжжено, И довольствоваться прежнею Армениею. Но король, Вспыхнув гневом о две щеки, Говорит Альцесту: «О том забудь: Я воюю его до смертной пяди! 34 Ежели ты стал сам не свой Бабьим словом — тебе же хуже! Не упросишь ты меня потерять, Что стяжалось трудом целого года». Альцест молит, Альцест гневен, что мольбы его втуне, И грозится Не добром, так силою, а взять свое. 35 Гнев все круче, Слова злы, дела еще злей: Обнажает Альцест на короля Меч И меж тысячи присных его закалывает, А потом, еще солнце не зашло, С киликийцами своими и фракийцами Расточил арменийские полки. 36 Вслед победе,[188] Щедрой платою не с отца, а отцу, Он в полмесяца воротил ему все царство, А потом, воздавая за злой урон, Сверх иных добыч Изоброчил ему великою данью И Армению и каппадокийцев, А войсками прористал до Гирканских вод. 37 Воротился, а вместо торжества Мы замыслили предать его смерти — А коли не предали, То страшась отплат от больших друзей. Я притворно его люблю, Тешу чаяньем взять меня женою, Но сначала повелеваю явить Свою доблесть на наших неприятелях. 38 Одного ли, с немногими ли спутниками[189] Шлю его на страшные дела, Где ему и погибнуть бы сто раз, А ему во всем победа и одоление: Возвращается со славою, С кем ни бился из чудищ и врагов — То с гигантами, а то с лестригонами, Разорителями отческих мест. 39 Ни от мачехи, ни от Еврисфея[190] Так не мучился и оный Алкид В Лерне, в Немее, в Аркадии, во Фракии, Над Ибером, над Тибром, цад Ахелоем, В Нумидийских степях, везде, везде, — Как любовник, Мнимым словом моим и смертным умыслом Обрекаемый лишиться меня.

и, отрекшись, довела до гибели

40 Не сломивши его с первого подступа, Подступаюсь вторым — Обращаю его на всех, кто близок, Чтобы встать меж ним и ними вражде. У Альцеста Нет желаний, кроме моих: Готов к брани по единому знаку, Не отсмотрит друга от недруга. 41 А когда таковым-то образом Пали все враги моего отца, И когда Альцест Оказался без последнего друга, — Я срываю притворное лицо, Раскрываю сокровенное, Объявляю, каков он мне постыл, И как я желаю его погибели. 42 Но предать его погибели не с руки, Потому что не миновать бесчестья И жестоких слов Он всех ведавших, сколь он нам спасителен. Посему мне довольно, чтобы он Скрылся с глаз, Чтобы его я не видела и не слышала, Чтобы не было ни письма, ни слова. 43 По толикой моей неблагодарности Его дух надломляется от скорбных мук, И взывавшего тщетно о милости Постигает хворь, а за хворью смерть. И за тот мой грех Мои очи в слезах, а лик в дыму Во веки веков, Ибо адовым мукам нет скончания».

Астольф запирает гарпий в аду

44 Смолкла Лидия; Герцог дальше стремит пытливый шаг, Но все гуще Черный мрак, наказующий предательства, И уже ему далее ни на пядь, И уже он вспять, и уже, Коли жизнь мила, Должен в прыть поспешать от злого дыма. 45 Шевелит он железными ногами Так, что скажешь: не в шаг, не в рысь, а в бег; Всходит выше, Уже виден пещерный вход и выход, И уже под дневным лучом Тает черный удушающий мрак, И уже он с надсадою и досадою Выбирается из дыма под светлый свод. 46 А чтобы не стало того пути Для возврата чудищ о жадном чреве, Он сгребает скалы, он рубит Дерева, в коих перец и амом, И сколь сил в руках, Громоздит горою ограду Перед тем пещерным зевом, да так, Что уж гарпиям ни входу, ни выходу. 47 А как черный дым адских смол В тех кромешных подземельных провалах Запятнал ему не только наряд, Но и въелся сквозь латы и сквозь платья, То пустился он изыскать воды И нашел Бьющий ключ из лесного камня, И омылся от головы до ног.

и взлетает на гору земного рая

48 А потом — на крылатого и в воздух, Чтобы взвиться до гребня той горы, Чей предел в молве Превозносится до лунного круга. Таков в витязе любопытный пыл, Что не смотрит он в земь, а смотрит в небо Выше, выше — И уже он на горной спине. 49 Как топаз, рубин, сапфир, жемчуг, золото, Хризолит, гиацинт, диамант, — Были здесь цветы, распещренные Добрым ветром по радостным холмам. Зелень трав Зеленее была земного смарагда, Зелень трав Красовалась в вечных цветах и плодах. 50 Меж цветами пели певчие птицы — Синие, зеленые, белые, желтые, красные, Лепетали ручьи, светились заводи, Как кристалл. Нежный ветер, несменный в нежном веянье, Зыбкой зыбью Колебал надгорную свежесть, Умеряя истомляющий полдень. 51 Нежный ветер с цветов, плодов и зелени Свеивал и смешивал Сладкие ароматы, целительные душе. А на ровном месте стоял дворец, Весь как из живого огня, Блеск и свет Разливавший превыше смертных зрений. 52 Астольф правит крылатого скакуна Медленно и плавно Ко дворцу, раскинутому на тридцать миль, И дивится направо и налево, И как взглянет — низкой, мерзкой и душной Ему помнится человечья земля, Словно бог и природа ею гнушаются, — Таково здесь все ясно и прекрасно. 53 Как приблизился к лучистому крову — [191] Занялся в нем дух, Ибо видит: стена из цельного яхонта, Ярче и жарче, чем камень огнеок. О знатное зодчество, Дедал Дедалов! Что в подлунной с тобой сравнится? Стыдно Даже вспомнить семь чуд земного света!

Его встречает апостол Иоанн

54 Из сияющей сени святого дома Выступает к герцогу старец, Риза белая, алый плащ, Та как млеко, тот как багрец, Белы кудри, бела брада, Низвивающаяся густо до пояса, А достолюбезный лик Знаменует небесного избранника. 55 Светел взором, привечает он рыцаря, Благочестно сшедшего с седла, И гласит: «Не без Господнего промысла, О барон, ты обрелся в земном раю: Твоего тебе желания Ни причина тебе не ведома, ни цель, Но уверуй: в том высокая тайна, Что приспел ты из присеверных сфер. 56 Как помочь державному Карлу, Как отвесть грозу от Христовой веры, — Вот к какой ты думе, Сам не думав, летел ко мне так долго. Не твоим умом, не твоей доблестью, Сын мой, велся ты в праведный предел, И без вышней воли Тщетны были бы и конь твой и рог. 57 Но ужо на досуге будет речь, К каковым уготоваться деяниям, А покамест подкрепи твое тело, — Долгий пост тебе не в прок». Так сказав, Изумляет старец доброго герцога, Объявив о себе, что он есть тот, Кто святое писал благовествование, — 58 Иоанн, любезнейший Искупителю,[192] И о коем меж братьев была молва, Что не смертью замкнутся его годы, Ибо Сын Господень сказал Петру: «Что тебе за дело, Если сей пребудет, пока приду?» Не сказал он: «Сей не умрет», Но заведомо имел сие в помысле. 59 Оттого и восторгнут он сюда,[193] Где уже обитель Праотца Еноха и пророка Илии, Не узревших последнего своего солнца: Здесь, вдали от земного тлена, Они радуются вечной весне, Пока грянет архангелова труба, И Господь Христос сойдет в белом облаке. 60 Cии Божьи мужи с приветной ласкою[194] Паладину назначают его покой, А другой — коню, Вдоволь полный отборного овса. Угощается гость плодами райскими, И такой в них вкус, Что ему простителен мнится грех Соблазненных плодом первоослушников.

Он рассказывает Астольфу судьбу Роланда

61 Славный герцог, любитель всех нечаянностей,[195] Уцоволил плоть Щедрой пищею и достойным сном; А воспрянув в утренний час, Когда юная вставала Заря С ложа мужа, доселе не постылого, — Зрит вновь Иоанна, возлюбленного Господом. 62 Сей, подав ему десницу, повел Речь о многом, достойном здесь молчания, А потом и говорит ему: «Сын мой, Ты не знаешь, что деется во Франции — Знай же: ваш Роланд, Сбившись с верного пути своих подвигов, Страждет Божией карою, — ибо Бог суров, коли правый стал неправ. 63 Ваш Роланд,[196] При рождении приявший от Господа Вышний пыл и вышнюю силу, И несмертную неязвимость пред мечом, А сие затем, Чтобы стал он оплотом правой веры, Как на филистимлян Самсон, Поборатель избранного народа, — 64 Ваш Роланд ко Господу своему[197] За все блага воздал худым воздаянием, Обездолив помощью Ему вверенный христианский люд; Ослепясь грешной страстию к язычнице, Дважды и не дважды Он уже выходил на злобный бой С добрым своим братом, — 65 И Господь за сие судил[198] Обнажить ему грудь и бок и чрево, А рассудок обуять и отъять, Чтоб не помнил он ни себя, ни ближнего. Сказано в Писании: так казнился Царь Навуходоносор, Обезумленный Господом на семь лет, Будто бык, кормиться травой и сеном. 66 Но как был паладинов грех Много менее Навуходоносорова, То ему к очищению Божий срок Ставлен в три недолгие месяца. А уж как потом его опамятовать, — О том знать верный сказ наших уст В сию высь ты и впущен Искупителем. 67 Велен тебе путь Вкупе с нами Прочь от сей земли — В лунный круг, к нам ближайший из небесных, Ибо средство образумить Роланда — Там, в Луне; И как ночью взойдет она над нами, — В путь!»

Астольф с апостолом летят на Луну

68 Таковые и подобные речи[199] Изливал апостол целый день; А как солнце омылось в Океане И луна явила небесный рог, — Снаряжается Колесница, рист; ательница небес, Та, которая с иудейских гор Илию Пророка восторгла к высям; 69 Четырех красноогненных коней[200] Впряг в ярмо вествователь слова Божия, Воссадил Астольфа рядом с собой И повел поводьями в вышину, И колеса закружились по воздуху К средостению вечного огня, — Но апостоловым чудом Миновали они его, не вспыхнувши. 70 А прошед сквозь огненное кольцо[201] И приблизясь к лунному царству, — Видят: Вся луна — как из безупречной стали И такая же или чуть поменее, Чем земельный шар, Этот шар с морями и сушами, Влагою оплавленный со всех сторон. 71 Удивляется Астольф вдвое, Что таков велик этот мир, Малою лишь крутостью Из земного зидимый окоема, И что надобно отсель принащуриваться, Чтоб земные разглядеть сушь и хлябь, Ибо, не светимые своим светом, Их черты не брезжутся в высоту. 72 На луне — не то, что у нас:[202] Не те реки, не те поля, озера, Не те горы, холмы и долы, А меж них и замки и города, А дома в них уж такие большие, Каких отроду не видывал паладин, А леса пространные и дремучие, Где охочи нимфы гонять зверей.

Лунный дол земных потерь

73 Некогда герцогу засматриваться — Не затем он сюда взнесен, И ведет его святой апостол В узкий дол меж двух крутых гор — Диво! — Где отвсюду собрано во одно Все, что теряно нами в нашем свете, От беды ли, от давности ли, от глупости ли. 74 И не только здесь царства и богатства, Вечные жертвы Фортунина колеса, А и то, чего даже судьбе-изменнице Ни дать, ни взять. Здесь слава, Как червями точимая долгим временем, Здесь несчетные мольбы и обеты, Нами, грешными, взносимые к Господу; 75 Здесь влюбленные стоны и слезы, Время, праздно траченное в игре, Лень глупцов, Тщетные и несбыточные умыслы, А уж вздорные желания и мечты Громоздятся горами по всей долине: Словом, все, Что внизу терялось, вверху отыщется. 76 Паладин пробирается от груды к груде, Вопрошает вожатого о той, о сей; Видит: куча надутых пузырей, А внутри их — шум и кипение; Слышит: это царственные венцы Древней Лидии, Ассирии, Персии, Греции, Прежде славных, А теперь вся их слава — напрасный звук. 77 Золотые и серебряные крюки, Крюк к крюку, суть ничто, как подношения Государям, князьям и покровителям В тщетном чаяньи ответных даров. Вот венки, а под венками — удавки; Спросив, слышит: сие — лести льстецов; А цикады, которые надтреснуты, — Образ песен в хвалу земных владык. 78 Золотые узы, алмазные столбы[203] Зрелись знаками любовного злополучия; Орлие когти Были властью, вверенной от князей Своим ближним; одышливые меха — Это милость, которая — как дым, Государей ко своим ганимедам, Преходящая с быстрым цветом лет. 79 Города и замки, Полны золота, стояли в развалинах; Он спросил и слышит: Это — тщетные договоры и заговоры. Ползли змеи с девическими лицами — Труд мошенников и ложномонетчиков; В-сто кусков разбившись, лежали чапщ — Услужение нещедрым дворам; 80 Опрокинутые варева в прах — [204] «Что такое?» — спросил рыцарь наставника, И ответ ему: «Это — благостыня, Завещаемая на помины души». Крутой грудою Ароматные цветы рассыпались в гниль — Это был Константинов дар (Дар не в дар!) папе римскому Сильвестру. 81 Здесь и прутья в птичьем клею — Это, милые красавицы, ваши прелести; Но невмочь мне стих за стихом Исчислять, что предстало паладину, — Хоть начти я тысячу, будет мало: Здесь всё, Кроме, разве что, нашего безумства: Оно с нами, и от нас ни на шаг.

Астольф находит сосуд с Роландовым умом

82 Здесь нашел он и собственные свои И дела и дни, канувшие втуне, — Да и тех не признал бы без толкователя. Наконец, пришел он к тому добру, О котором мы и не молим Господа, Слишком веря, что оно-то при нас: Это здравый смысл, Здесь гора его больше всего прочего. 83 Он — как влага, тонкая и летучая, Не замкнешь, так истает в пар, И позамкнут в нарочитых сосудцах, Тот поболее, а иной поменее; А который поболее всех иных, В том и есть великий разум Англантского Сумасшедшего графа, и на нем Так и писано: «Роландов рассудок». 84 И на прочих Тоже писано, в котором чей ум. Здесь лихой паладин сыскал изрядную Часть и собственных мозгов, — но не то Ему в диво, а то, что рядом — Умы тех, у кого во лбу Никакого не заподозрить ущерба, — А оказывается, вот где их толк! 85 Кого спятило любострастие, кого Любочестие, кого любокорыстие, Кого тщетное упование на вельмож, А кого колдовательные вздоры, Кого знатные камни, кого живопись, Кого что; Здесь мозги пустых мудрецов, Звездочетов, а пуще стихоплётов. 86 С дозволения патмосского провидца[205] Астольф поднял с земли свой добрый ум, Взнес сосудец к носу И вдохнул и стал не то, что был: Турпин сказывает, Что отныне он жил куда умней, Пока вновь не сбился с пути И опять не запятил ум за разум. 87 А еще берет Астольф тот сосуд, Самый емкий, самый полный, самый тяжкий, В коем всё, чем мудр Англантский граф. А пред тем, как низ лететь ему вспять С светоносной сферы в дольние сферы, Приводит его святой апостол Ко дворцу, близ которого — река.

Дворец людских судеб

88 В том дворце сто покоев, и все полны Пряжею — Льняной, шерстной, шелковой, хлопчатой, Толще, тоньше, краше, лучше и хуже. А над ними седая с веретеном Сидит пряха и вывивает нити, Как в деревне летом, Обобрав и отмочив шелковичный сбор. 89 А как кончит одну кудель — [206] Подают ей вместо конченной новую, А те нити берет другая женщина, Делит лучшие к лучшим, худые к худшим. «Что у них за дело?» — Вопрошает рыцарь апостола; И апостол в ответ: «Сии суть Парки, Выпрядающие нити ваших жизней. 90 Cколько длится прядь, Столько длится человеческий срок, А Природа и с Природою Смерть Назначают, где рваться той и этому. А забота о лучших и о худших Надобна для того, Чтоб из лучших сплелось убранство рая, А из худших — путы для адских грешников». 91 И для всех тех пряж, В витых нитях ждущих избранной участи, На железных, золотых и серебряных Листках писаны должные имена, И листки громоздятся в кучи, Из которых носит их прочь и прочь Некий старец без отдыха и устали. 92 Старец прыток, старец ловок, Старец отроду легок на ходу, И в широкой он пазухе плаща Несет прочь имена за именами, А куда несет и зачем, О том речь моя в следующей песни, Ежели, как прежде, Склонен слух и угоден сказ.

ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ (БРАДАМАНТА)

Песнь XXXV

Внизу — Астольф с апостолом Иоанном перед старцем — Временем, бросающим жребии в реку Забвения. В середине — встреча Брадаманты с Флорделизой, выше — в битве на мосту она сшибает Родомонта в реку

Вступление

1 Государыня вы моя,[207] Кто вернет мне с неба мой прежний разум? С той поры, как пронзилась моя душа Вашим взором, — час от часу я безумнее. Не о ране жалуюсь, А молюсь, чтоб она была, как есть, Ибо ежели пойдет она вширь, То и я случусь не лучше Роланда. 2 Чтобы вновь обрести мой толк, Мне не надобно и рваться по воздуху Ни к земному раю, ни к лунному, — Не в такую даль его занесло, — А на вашем, государыня моя, светлом Лике, в ясных очах, на белоснежной Он блуждает груди, и до потерянного Доискались бы вот эти мои уста.

Пророчество об Ипполите Эсте

3 Под просторными дворцовыми кровами Шел наш рыцарь между будущих жизней, Миновав те, которые уже На сужденные навились веретена, — Как вдруг Замечает кудель светлее золота; Будь дроблён и дражайший бы алмаз, — Из него не свить бы сравнимой пряди. 4 Удивительна[208] Его взору чудесная кудель, И безмерно его желание Знать, кому такая жизнь и когда. И поведал ему благовествующий, Что родится сей за двадцать лет До того, как настанет год Господень, Значен знаками «тысяча» и «пятьсот». 5 И как эта пряжа Бесподобна блеском и красотою, Так проблещет великолепный век Того мужа, который отселе явится, Потому что вся громкая и редкая Бдагодать, какою дарит Человека природа и судьба, Ему дастся бессменно и безобманно. 6 «Меж ветвистых устий царицы рек[209] (Так сказал он) есть малое селение, Перед ним — широкая По, Позади — болото с туманным зевом; И сие-то место в теченье лет Воссияет меж градами Италии — Не столь дворцами и твердынями, Сколь красою нравов и светом наук. 7 Не случайна была и не слепа Судьба, взнесши сей взлет в такую высь, Но служила Господней воле, Чтобы град был достоин сего мужа. Так, чтобы взрастить лучший плод, Трижды зорок садовник над привоем; Так и златодел не жалеет злата, Чтоб оплавить дорогой самоцвет. 8 Под покровом лучше сего и краше Не жила ни единая душа, А из здешних сфер Ни в прошедшем не сходил, ни в грядущем Столь высокий дух, Сколь творивший Ипполита из Эсте. Ипполит из Эсте — Будет зваться сей Божий благоизбранный: 9 Все красы, расточенные между многими, Малой частью каждому в честь, Соберутся в украшенье сему единому Мужу, о котором твой спрос. Велик мудростью, велик доблестью, А уж чем еще он велик — Коли я начну рассказ, то Роланду Не дождаться ввек своего ума».

Старец Время над рекою Забвения

10 В таковой беседе Провождал христолюбец лихого герцога, А обшедши все покои дворца, Где прялись человеческие жизни, Вот они выходят к речному берегу, Где волна мутится и бьет песок, И находят над рекой старика, У которого имеца за пазухою. 11 Помните ли вы, не помните ли,[210] А в конце моей прежней песни Я сказал вам о ходоке, который Лицом стар, а телом быстр, как олень, У него полон плащ людских имен, Он их носит из неисчерпной груды, И бросает драгоценные в реку, А реке название — Лета. 12 Я сказал: как он встанет над волной, Так и вытрясет из складок плаща Имена, чеканенные в металле, Не жалея ни серебра, ни золота. Без числа их кружится вглубь, Никому от них ни малого проку: На сто тысяч легших в донный песок Хорошо, коли выплывет единое. 13 А над той рекою и вкруг реки Вьются вороны, вьются коршуны, Вьются жадные галки, и шумят Разногласным криком, карком и граяньем; Как увидят сыплющееся золото — Налетают стаями на добро, Кто ухватит клювом, кто когтем, Но никто, ухватив, не унесет: 14 Как ни бьет крыло по воздуху — [211] А не в мочь с такой тяготою в полет, И нисходит в Лету Достопамятство драгоценных имен. Между всеми птицами лишь два лебедя, — Белоснежные, как герб вашей милости, — Возлетают радостно, взвивши в клюв Всякое угодное имя. 15 Так-то некоторых Сберегают благодатные птицы От топительных умыслов старика, А все прочие пожраны забвением. То в лет, то вплавь, Но минуют те два святые лебедя Злую реку, а на том берегу Перед ними высятся холм и храм. 16 Сие место свято Бессмертию, И из этого храма на холме К той окраине летейской купели Сходит нимфа, Из лебяжьих уст берет имена, Пригвождает в храме Вкруг кумира на срединном столпе, И отсель они зримы во веки вечные. 17 Кто таков старик, Для чего он топит попусту славные Имена, и о птицах, и о храме, Светлая из коего сходит нимфа, В чем их тайна и сокровенный смысл, — Пылок паладин Знать, и обращает свой спрос к святителю, И таков ему на это ответ:

Хвала поэзии, спасающей от забвения

18 «Знай: Там, у вас, не дрогнет и лист, Здесь, у нас не подав об этом знака. Все, что в небе, и все, что на земле, Меж собою разновидно, но соответственно. Этот старец, долгобрадый и быстробежный, Здесь творит, что у вас творит Время. 19 Как совьется тут нить на колесо, Так прервется там век у человека, И останется там — слава, здесь — имя: Навсегда бы, Кабы не было хищниками на них На луне — косматого старца, Под луною — Времени: Этот топит в реке, а та — в забвении. 20 И как здесь Эти коршуны, вороны и галки И все прочие рвутся выхватить из волн Имена, которые покрасивее, — Так внизу Все шуты, плуты, льстецы, блудни, ябедники, Все, которые при княжьих дворах Лучше честных и желаннее добрых, — 21 Все, слывущие тонкими за то, Что живут по-свиному и по-ослиному, — Лишь обрежется их хозяину жизнь Паркою, а пуще Вакхом с Венерою, Все они, ленивые и подлые, Лишь и знающие набивать живот, Носятся с его именем на устах День, два, три, а потом ничего не помнят. 22 Но как лебеди взносят в храм с певчей радостью[212] Те спасенные чеканные имена, — Так поэты охраняют достойных От забвения, злейшего, чем смерть. О, владыки умные и разумные, С древнего Цезаря бравшие пример, Благо вам наречь друзьями поэтов — С ними вам и воды Леты не в страх! 23 Редки лебеди, редки и певцы — Те певцы, над кем не ложная слава; Потому что не терпят в небесах Преизбытка в сонмах увековеченных, А еще по скаредности князей, Из-за коих вдохновение нищенствует, Доблесть попрана, торжествует порок И забвенны благородные знания. 24 Истинно, сам Господь Помрачил их ум, отемнил их взор, Ибо обездоливши себя песнями, Обреклись они на полную смерть: Злой нрав Их не выдаст из-под гробной плиты, А умей они дружить с певчим племенем, Слаще нарда была бы о них молва. 25 Ни благочестивый Эней, Ни отважный Ахилл, ни гордый Гектор Не бывали такими, какими помнятся, — Тысячи и тысячи были лучше. Но потомки их, не жалея в дар Ни дворцов, ни великих имений, Вознесли их в несравненную честь, Оказавши честь перу сочинителей. 26 Не так свят, не так благ[213] Был и Август, сколь протрубил Вергилий, — Но любил он хорошие стихи, И за то ему простились проскрипции. Злой Нерон Небесами отвергнутый и землею Уравнялся бы, верно, славою с лучшими, Кабы знал дружить с писчими людьми. 27 Чрез Гомера Агамемнон победоносен,[214] А троянцы биты, и поделом, И примерная Пенелопа ради мужа Терпит сто обид от женихов. Но коли сказать тебе истину, То на деле было совсем не так: Греки биты, троянцы победительны, А Пенелопа — блудница из блудниц. 28 И напротив того — о целомудренной[215] Карфагенской королеве Элиссе Не худая ли носится молва Оттого лишь, что Марон к ней немилостив? А что я о том и прям и пространен, — Не дивись, Потому что писателей я люблю, Ибо сам в земной жизни был писателем. 29 И того, что я стяжал надо всеми, Не отымет ни время и ни смерть, В каковой судьбе мне порукою Всепрославленный мною Иисус Христос. Оттого мне и больно, что пред пишущими Ныне вежество замкнуло врата, И они стучат, днем, ночью, бледные, тощие, — Тщетно! 30 Что сказал я, то и скажу: Стали редки и писцы и ученые, Ибо где ни корма, ни логова, Там и дикому зверю не житье». Так прорек боговещий старец, Просверкав ярым пламенем в очах, А потом обратил к Астольфу Умудренною улыбкою просветленный лик. 31 Но хочу я оставить их вдвоем — Удалого герцога и апостола, Ибо с неба пора мне и на землю: Мои крылья не держат в такой выси. Я спущусь к прекрасной даме, чей дух Осажден жестоким приступом ревности; Я ее покинул, когда она Трех царей побила недолгим боем. 32 А потом на пути к Парижу[216] В тот же вечер, в попутном замке Вдруг узнала, что Аграмант разбит Ее братом и спасается в Арль, По наслышке преследуемый Карлом. Полагая, что при царе и Руджьер, Она тотчас с первым светом рассвета И сама поворотила на юг.

Тем временем Брадаманта встречает Флорделизу

33 А поворотивши на юг, Повстречала она в полудороге Даму, видом знатную, ликом милую, Но в печали и с слезами в глазах. То была возлюбленная Брандимарта, Монодантова сына, Потерявшая своего любезного Над мостом в Родомонтовом плену. 34 Она ехала, ищучи воителя,[217] Чтобы дрался на земле и в воде, Словно выдра, да так отважно, Чтобы встать басурману поперек. Повстречавши безутешную, Брадаманта, безутешная и сама, Привечает ее учтиво и спрашивает, Отчего в ней такая грусть? 35 Флорделиза смотрит, Видит: рыцарь точь в точь каков ей нужен, И пошла рассказывать и про мост, Преграждаемый королем Алджирским, И про то, как он отбил ее милого, И не потому, что сильней, А лишь потому, что хитрому на руку Узкий мост и глубокая река. 36 «Ежели, — говорит, — ты храбр и добр Так, как мнишься быть по виду и облику, — Отомсти, ради всевышнего Господа, Изобидчику Брандимартову и моему! Или хоть скажи, Где мне в сей земле отыскать отважного, Так искусного биться с басурманом, Чтоб не в прок тому ни мост, ни река. 37 Ты не только выйдешь таков, Как пристало вежественному странствователю, Но и станешь благодетелем самому Верному из верных меж слуг Любви. А еще какие в нем доблести — Говорить не мне, Ибо кто о толиком сам не ведает, Тот, конечно, и слеп и глух». 38 Веледушная красавица, Коей в радость всякий достойный случай Препрославиться в чести и в хвале, Тотчас хочет за нею к тому мосту, А сугубо потому, что в отчаянии: Ей и смерть мила С той поры, как положила несчастная, Что без милого Руджьера ей жизнь не в жизнь. 39 Говорит Брадаманта: «Такому подвигу Рада вся моя и сила и доблесть Для твоей молодой любви, Для других причин, тебе ненадобных, А превыше всех причин — для того, Что сказала ты о нем небывалое, Будто друг твой верен в любовной службе, Я же думала, что уж верных и нет».

и за нею едет к Родомонтову мосту

40 И при сих последних словах Испустила вздох из самой души И сказала: «Пойдем!» — и, минув день, Подступила к ужасной переправе. Сметливая стража Громким рогом трубит о них владетелю, Сарацин облекается в доспехи И является над мостом на холме. 41 Взвидевши воительницу, Угрожает он скорою ей погибелью, Ежели она и коня и лат Не обяжет той ведомой гробнице. Брадаманта, Знавши истину Изабеллиной участи, Ей поведанную от Флорделизы, Отвечает горделивому так: 42 «Зверственная душа, почему За твой грех должны каяться невинные? Здесь твоя уместней над гробом кровь, Ибо ты здесь убийца, и заведомый! Здесь желанней всех Лат и сбруй от поверженных тобою Будет жертвой и будет приношением, Если я отмщу, тебя убив! 43 И еще мой дар усопшей угоднее Оттого, что я женщина, как она, И предстала сюда с единым помыслом Мстить! Но намерясь меряться доблестью, Между нами надобен уговор: Ежели побьешь ты меня — Мне да будет все, что и прежним пленным, 44 Если же (на что уповаю), Я тебя побью, — Ты отдашь мне и скакуна и латы И обяжешь этой самой гробнице, А все прочие поснимешь с камней, И отпустишь на волю всех невольников». Отвечает Родомонт: «Ты права, Но невольники мои не при мне — 45 Они сосланы мною в мою Африку, Но тебе я обещаю и клянусь: Ежели случится такое диво, Что ты высидишь в седле, а я нет — Быть невольным вольными В стольком времени, в скольком мой гонец Повестит им спешную мою волю — Если подлинно я буду побит. 46 Если же повержена будешь ты (А я знаю, что так тому и быть), То не надобно мне с тебя ни лат, Ни на латах побежденного имени, — Но твое лицо, кудри, очи, Ярко дышащие любовью и радостью, Мне да будут победным даром, Чтобы ненависть твоя прешла в любовь. 47 А что пасть предо мною не позор, Тому знаменьем сила моя и удаль!» Ничего не ответила воительница, Только искривила губы Горьким смехом, Отошла ко всходу узкого мостика И пришпорила с золотым копьем Грянуть в гордого мавра.

Брадаманта побивает Родомонта

48 Родомонт пускает коня в разбег, Гулким гулом раскатывается мост, Поражая слух в далекую даль, Он мчится к бою; Но золотое копье как било, так бьет — И язычник, доселе столь воительный, Снят с седла, повисает в воздухе И воткнулся в мост головою вниз. 49 Проезжая мимо него,[218] Еле было пути коню красавицы, — В малом волосе от беды Он ее не сбросил в речную пену. Но так легок чудесный Рабикан, Зачатый от ветра и пламени, Что пронес ее по самому краю, Как пронес бы по острию меча. 50 Повернувшись к поверженному язычнику, Говорит она легкие слова: «Видишь, Кто побит и кто высидел в седле?» Сарацин, без смысла, без слов, Не умея понять, что пал от женщины, И не волен и не мочен откликнуться, Как оцепенев. 51 Молчалив и мрачен, Встал, отходит на четыре шага, Рвет с плеч, бьет оземь Щит и шлем и прочий доспех, И торопится прочь, один и пеш, Но не упустив повеления Щитоносцу: дать волю пленным узникам, Как о том условлено. 52 Он ушел, и только о нем и слышано, Что сокрылся он в темные пещеры. Между тем Брадаманта ко гробнице Пригвоздила и латы и шлем и щит, И велела, прочтя написанное, Снять доспехи всех рыцарей, о коих Ведомо, что те из Карлова стана, А других добыч отнюдь не снимать. 53 Здесь оставил латы и Монодантов Брандимарт, и Сансонет, и Оливьер, Все повышедши на Роландов поиск И пришедши прямой тропой сюда, К собственному плену, А отселе в сарацинскую даль. Их-то латы воительница велит Снять с гробницы и замкнуть в подземелье.

Сакрипант уезжает искать Анджелику

54 Но осталось на каменной стене Все, что добыто с басурманских витязей, А меж ними — и доспех короля, Тщетно рыскающего за конем Белолобом — Короля черкесского, Приблуждавшего сюда, с холма в дол, Чтоб лишиться и второго коня И уйти налегке и без оружия. 55 Он ушел налегке и без оружия От того погибельного моста, Потому что единоверцев Родомонт Отпускал на все четыре стороны. Но прегордому рыцарю не в охоту Казать нос в сарацинский стан, Ибо после великой похвальбы Ему срам возвращаться в таком образе; 56 А взяло его желание вновь сыскать[219] Анджелику, к которой он единой Чувствен, и о коей прослышал (От кого — не знаю), Что она воротилась-де в свой Катай; И он тотчас помчался ей вослед Под стрекалом страсти, — Я же вновь вернусь к Амоновой дочери.

Брадаманта с Флорделизою едут в Арль

57 Надписавши надпись, Как она освободила сей мост, Обернулась она благоприязненно К Флорделизе, Томной сердцем, грустной ликом, слезной взором, И спросила, куда она держит путь. Флорделиза в ответ: «Мой путь — Прямо к Арлю и в сарацинский стан; 58 Там я чаю корабля с корабельщиками, Чтобы плыть до заморских берегов, Ибо нет мне покоя до той поры, Что найду я супруга и господина. Чтобы вызволить его из узилища, Постою не раз и еще не раз, А обманет Родомонтов обет — Попытаю снова и снова». 59 Брадаманта говорит: «Я хочу Разделить твой путь До поры, до города Арля; А в том Арле, ради меня, Отыщи при Аграманте Руджьера, Чья заполнила слава целый свет, И вручи ему этого скакуна, С коего низвергла я басурмана, 60 И вручая, ты скажи ему так: «Некий рыцарь надеется всенародно Показать и доказать, Что пред ним ты истинный ломщик верности. Будь же наготове: Вот скакун, его сам тебе он шлет, Облачись в кольчугу и панцирь, Жди, и скоро дождешься поединщика». 61 Так ему и скажи; а коли спросит, Кто я есть, отвечай, что знать не знаешь». Отвечает Флорделиза учтиво: «За твое добро Рада я тебе услужить Не словами, а самой моею жизнью!» Брадаманта говорит: «Благодарствуй!» И вручает ей Фронтинову узду.

Брадаманта посылает вызов Руджьеру

62 Вдоль реки перегон за перегоном Едут рядом две прекрасные странницы; Вот завидели они Арль, Вот заслышали за устьями море;. За предместьями городскими и слободами Удержала Брадаманта коня, Чтобы стало времени Флорделизе Довести до Руджьера веленный дар. 63 Вступает Флорделиза И в предмостье, и на мост, и в ворота, И находит там себе провожатого. До подворья, где бытовал Руджьер. Делает посольское свое дело, Отдает ему верного Фронтина И, не ждав ответа, Спешит прочь вершить то, за чем пришла. 64 В замешательстве Руджьеровы мысли: Не понять и не решить, От какого он вызван супостата, От кого ему угроза и услуга. Сколь ни вздумает, сколь ни передумает, Кто бы звал его или мог бы звать Вероломцем, — ^ не видит никого, А уж Брадаманты и заведомо. 65 Он готов поверить, Что сие не иной, как Родомонт, Но с какой тут стати такие речи — В толк не взять. А уж кроме Родомонта и вовсе У него ни с кем ни вражды, ни спора, — Так он думает, а дордонская дама Уже кличет к бою и трубит в рог.

Она побивает Серпентина и Грандония,

66 Летит весть к Аграманту и Марсилию: Некий рыцарь зовет трубой на бой! А у них в шатре сидел Серпентин, Он как вскинется облачиться в панцирь Посулившись проучить гордеца. Народ валом валит на арльский вал, Не сидится ни малому, ни старому, Всем охота посмотреть, кто кого. 67 Выезжает Серпентин, Звездный Рыцарь, В дивных латах, в пышном плаще, — Только сшиблись, и он уже в пыли, А скакун его — прочь, давай бог ноги. Брадаманта поймала скакуна И любезно подводит к сарацину Со словами: «Встань, сядь и объяви, Чтобы выслали кого поспособнее». 68 Африканский король, со всею свитою Надзиравший бой с крутых стен, Изумлен учтивостью Поединщицы к сверженному врагу; И толкует сарацинский народ: «Ведь могла бы обобрать, а не хочет!» Предстает им Серпентин, И гласит, как велено, вызов лучшему. 69 Яростный вольтернский Грандоний, Горделивейший меж испанских рыцарей, Домогается быть вторым И с угрозою выезжает в поле: «Не спасешься вежеством, — Ежели случишься побит, То предстанешь пред моим королем, А еще того верней — ляжешь мертвым!» 70 А воительница в ответ: «Твоя злость не в ущерб моему вежеству, Оттого я повторяю: вернись, Пока оземь не грянулся всеми латами! Воротись и объяви королю, Что такие, каков ты, мне не надобны: Я пришла искать Боя с воином повыше ценой!» 71 Едкая и колкая речь Сеет пламень в сарациново сердце: С гневом, с пылом, не в силах молвить слова, Поворачивает коня, Поворачивает и поединщица Рабикана и копье в гордеца; Чуть ударило золотое в щит — Рыцарь вон из седла и вверх кувыркою. 72 А великодушная, Подведя к нему коня, говорит: «Я ли не, сказала тебе: не лучше ли Быть послом, чем биться бойцом? Вот теперь и объяви королю, Чтобы выслал рыцаря ровень в ровень: Не с руки мне тратиться силою На несвычных ни к мечу, ни к копью!» 73 А народ на валу, не ведая, Кто сей всадник, столь упорный в седле, Прибирает знатные имена, От которых и в зной мороз по коже: У одних в устах Брандимарт, А другие поминают Ринальда; Вспомнили бы и о Роланде, Да уже всевестна его беда.

побивает Феррагуса

74 Феррагус, сын Ланфузы, Рвется к третьему бою, говоря: «Пусть паду — Всё хоть меньше сраму имут предпавшие!» Облекается во всеоружие И из сотни конюшенных коней Избирает избранного, Быстрого и ловкого на скаку. 75 Выезжает на красавицу, Но сперва ей поклон, и она поклон. Говорит красавица: «Окажите Мне любезность, откройте мне себя!» Феррагус именует ей себя, Не в его обычае быть безведому; А она: «Для вас не в отказ, Но другой бы супостат мне желаннее». 76 Он ей: «Кто?» — а она ему: «Руджьер», — И лишь выговорила — Розовый румянец Озарил ее светлое лицо. И спешит добавить: «Его молва Меня манит попытать славу силою: Никого другого мне не надобно, Лишь хочу узнать, каков он в бою». 77 Речь проста, Но, быть может, иному и сомнительна. Отвечает Феррагус: «Наперед Друг мы с другом смеримся, кто воинственней; И коли со мной Приключится то, что с теми, — беду Выедет поправить тот славный рыцарь, До которого тебе такая охота». 78 Во все время разговора девица Предстояла, взняв забрало с лица, И глядясь в ее чудную красоту, Феррагус, вполовину побежденный, Молча говорит: «То не ангел ли Господнего рая? Не задевшись копьем, уж я сражен Светлым взором». 79 Сшиблись, И взлетает Феррагус из седла. Брадаманта, сдержав его коня, Говорит: «Ступай и сделай, как сказано!» Со стыдом удаляется Феррагус И отыскивает при государе Руджьера И поведывает ему, Что его-то и ждет наезжий рыцарь. 80 Хоть Руджьеру и неведомо, Кто зовет его к Божьему суду, Но заране веселится победою: Облекается в панцирь и кольчугу, Не страшится сердцем Никаких ударов, грозных предбившимся, — А уж как он вышел, да что с ним вышло, О том речь моя в следующей песне.

ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ (УЗНАНИЕ)

Песнь XXXVI

Атлантова гробница и возле нее — поединки между Брадамантой, Марфизой и Руджьером. На первом плане — сцена у знания брата и сестры

Вступление

1 Так уж водится: В ком высокий дух, тот всегда таков, Потому что природа и привычка Не умеют вдаваться в перемены. Так уж водится: Низкий дух всегда во всем напоказ, — Коли склонится природа во зло, То уже не избыть сего злосклонства. 2 Благородства и вежества[220] Многи суть примеры в ратной древности И немноги ныне, — а злобы Вдоволь видено, вдоволь слышано В той войне, о мой Ипполит, От которой вражьими ты знаменами Разубрал родные храмы, а вражий флот Пригнал, пленный, к отчему берегу. 3 Не бывало стольких злодейств От татар, от турков, от мавров, Сколько в той войне от преступных рук Платных латников, жалуемых Венециею. Хоть бы и стократ Их наемщики слыли справедливцами, — Мимо воли их Жглись пожарами милые места: 4 Недостойнейшая месть! — ибо ведомо,[221] Что не кто, как ты, Сжав при кесаре осадою Падую, Не единожды Препинал пред нею порыв огня, А и где занималось, унимал, В хижине ли, в храме ли, — Таково твое высокое вежество. 5 Но ни слова ни о том, ни о многом[222] Столь же черном, злобном, лютом, свирепом; О едином лишь скажу, Что исторгло бы слезы и из камня, — Это было в день, Когда ринул ты своих храбрецов На тот берег, где замыкались в крепость С кораблей злополучные враги. 6 Как Эней, как Гектор[223] Рвались в воду жечь эллинские суда, Так пред нами Некий Геркулес и некий Александр, Обуянные, горячили коней, Гнав гонимых в такую даль, Что один из-под вражьих стен едва Воротился, а другой не воротился. 7 Воротился Ферруфин, взят Кантельм, — [224] О родитель, о герцог Соры, Что ты чувствовал сердцем и умом, Когда сын твой меж тысячи мечей Схвачен, скручен, обесшеломлен, И с высокой корабельной кормы Покатилась голова его? Ужель Не погиб ты от взгляда, как он от стали? 8 Злой склавон! где учился ты войне?[225] В какой Скифии Ты привык казнить тех, кто взят И обезоружен и беззащитен? Смерть ли вместна поборнику отечества? О солнце, Не сиять бы тебе над страшным веком Сих Танталов, Атреев и Фиестов! 9 Обезглавлен[226] От жестокого варвара самый лучший Между юных, чьей хвалой полон мир От морей до морей, от полдня к полночи! Полифем и Антропофаг Пожалели бы красу его и юность, Но не ты, Злей и круче киклопов и лестригонов! 10 Я не верю, что такое бывало Меж старинных рыцарей, в ком цвело Благородство и вежество: Победив, они сделывались добры. Брадаманта не свирепствовала, Ссадив встречных касанием копья, Но сама Подвела им коней, чтоб всели в седла: 11 Я уже сказал, как она, Сколь прекрасная, столь и доблестная, Опрокинула Звездного Серпентина, И Грандония, и сам-третьего Феррагуса, И сама вернула каждому коня; А еще я сказал, как сей последний Ею послан от рыцарского имени Бросить вызов никому, как Руджьеру.

Руджьер собирается на бой

12 Снаряжается, Руджьер, Веселясь отвагою, А пред ним государевы господа Спорят снова и спорят снова, Кто сей удалец, Столь искусный разительным копьем? И пытают они у Феррагуса, Не признал ли он своего собеседника? 13 Отвечает Феррагус: «Он заведомо Не из тех, о ком толкуете вы: Как предстал он без забрала, мне сдумалось, Не Ринальдов ли это младший брат; Но как сведал я его мощь, И была эта мощь не Рикардетова, То почаялось: а не их ли сестра, Ибо молвит молва: они похожи. 14 Говорят, она не слабей Ни Ринальда, ни всякого паладина; А уж как я сам погляжу, То сильней и родного и двоюродного». А Руджьер, услыша такую речь, Заалел, Как алеет заря перед восходом, Дрогнул сердцем и не знает, что делать. 15 Страстным острием Уколола эта весть его душу, Он почувствовал в костях жар и хлад От великого страха, От великого страха, что ненавистью Ныне в деве соделалась любовь. В таковом смятении он стал, не зная, То ли быть ему биться, то ли нет?

Марфиза первой выезжает на Брадаманту и трижды побита

16 А Марфиза уже как тут, Пышет жаром сразиться в поединке, Вся в оружии, потому что в оружии Повседневно она и повсенощно: Чуть она послышала, что Руджьер Снаряжается, тотчас ей вдомек, Что лишь выйди он, ему и победа; И спешит переять большую честь. 17 В седло скок, коню шпоры в бок, И вперед в боевое поле, Где Амонова дочь, Замирая, ждет Руджьера под копье и в плен, И одним тревожится: Куда бить, чтоб нечаянно не ранить. Выезжает Марфиза из ворот, А на шлеме у нее птица Феникс, 18 Потому ли птица Феникс, что мнит Себя гордая единственной в свете, Потому ли, что воля ее чиста Никому не быть женой, ни подругою, Но глядит на нее Амонова дочь И, не могши признать черты возлюбленного, Вопрошает об имени и слышит Имя той, что похитила его сердце. 19 Имя той, что мнилась Быть похитчицей Руджьерова сердца, Той, к которой бушует столько ненависти, Что милей умереть, чем не отмстить! Поворачивает Брадаманта коня И несется не только сбросить в прах, Но пронзить врагиню в самую грудь, Чтобы легче сделалось душе. 20 И пришлось Марфизе, Тотчас сведать, жестко ли на земле; А она к тому была непривычна, И в такое взметается неистовство, Что вскочила, меч наголо, И стремится мстить за крушение. Ей Амонова дочь с коня кричит: «Как ты смеешь? ты мне добыча! 21 Пусть к иным была я вежественна, Но с тобою, Марфиза, не хочу, Потому что слышала, Сколько есть в тебе подлости и спеси!» На такую брань Зашумела Марфиза, как прибой меж скал, Но слова от ярости сперлись в горле, И кричит, а не выкричит ответа. 22 Меч в руке, Не во всадницу, так в коня, в грудь и в брюхо, А Брадаманта скакуна за узду, Махом в бок, Вся кипя обидой и гневом; Вперевес — копье: Чуть оно задело Марфизу — И Марфиза снова свержена в пыль. 23 Чуть упала — и опять на ногах, И опять мечом взыскует недоброго; В третий раз Брадаманта бьет копьем, В третий раз Марфиза простерта навзничь; Хоть сильна Амонова дочь, А едва ли она бы так управилась, Чтобы что ни удар — то в прах; Но уж так ее копье зачаровано.

Начинается сражение

24 А случилось так, Что явились между станом и станом (Между коими мили полторы) Близ того их ратного поприща Рыцари, Наши рыцари, И увидели, как лих в поединке Хоть не вемо, кто, а видно, что свой. 25 Как приметил их приспешающих Государь Троянов сын с арльских стен, — Не желая он застичься в расплох Никакою бедою, ни напастью, Дает знак Всем к оружию и вон из-за стен, А меж всеми — и Руджьеру, которого Упредила Марфиза к тому бою. 26 Сей влюбленный Трепетал, взирая на эту брань, За свою за любезную красавицу, Ибо крепко зная Марфизину руку; Трепетал, когда та и эта Яро сшиблись лицо в лицо, Но оторопел, Как увидел, какова была схватка. 27 А как спор их, не в пример другим, Не соспорился с единого раза, Он взирал тревожнее и тревожнее На невиданный поединный бой, Ибо он обеим желал добра, Но любовь любови — Рознь: к одной пылал он безумным пламенем, А к другой был добрый чтитель и друг. 28 Он и рад бы их разнять, Кабы это мыслимо было с честью; Но уже его соратники, Опасаясь, что одолеет Карл, И одолевая, уже осиливает, Напустились на христианский стан, А навстречу — Христовы рыцари, И ударились, и зашлась резня. 29 И над теми и над этими Гремит зычный привычный клич: к оружию! Кто пеш — к коню, кто без лат — в броню, И всяк под свой стяг! Трубят трубы Гулким воем к ближнему бою, Зовут конных, А тимпаны и барабаны — пеших.

Брадаманта ищет боя с Руджьером

30 Ярая и кровавая Заварилась брань — Ни сказать, ни описать. Доблестная дама Дордонская Гневным сердцем негодуя о том, Что Марфиза ушла от жданной кары, Рыщет, ищет, Нет ли где Руджьера, ее заботы? 31 И признала она юного По серебряному орлу На лазоревом щите, И вперила страстные очи, Видит грудь и плечи и стройный стан И летучий взмах, а потом Как подумала, что их нежит другая, — Обуялась яростью и молвит так: 32 «Эти губы, прекраснейшие и сладчайшие, Целовать ли кому-то, а не мне? Да не будет! Если ты не мой — то ничей. Я не раньше умру в моем отчаянье, Чем и ты умрешь от моей руки: Погублю тебя, Но в аду ты будешь мой, и навеки! 33 Ты меня убил — Дай отмстить! Так велят и законы и обычаи: Кто убил, тому смерть. Ведь и в смерти неравен наш удел: Ты по праву казнишься, я неправо — Я казню того, кто мне ищет смерти, Ты — меня, в чьем сердце к тебе любовь. 34 О рука, почему ты не крепка Разразить булатом злобное сердце? Уж нс он ли Мне столько крат Рушил душу в любовной безмятежности? Он готов отъять мою жизнь, Он не знает жалости к моей боли, — Укрепись же, мой дух, на нечестивца, Убей смертью за сто моих смертей!» 35 И пришпорила коня, но сперва «Берегись, — кричит, — Руджьер-вероломец! Не уйдешь, Взяв добычей гордое сердце девы!» Как услышал Руджьер, так понял, Что впрямь перед ним его владычица, Ибо голос ее носил он в памяти И узнал бы его меж тысяч; 36 То и понял,[227] Что гласят ее тяжкие слова, Что вменяет она ему в вину Преступление обоюдного их завета; И дает он знак К объясненью; но, не своя от горя, Она мчит, лик в забрале, чтобы недруга Бросить наземь и даже не на песок. 37 Как увидел Руджьер ее задор, — Крепче встал в стремена, напрягся в латах, Выставил копье — Но лишь так, чтоб ни в чем ее не ранить. А и дама, Мчавшись с умыслом ранить и разить, Подоспев, не имела духа Ни повергнуть, ниже нанесть удар. 38 И остались два их копья Праздны — Лишь Любовь при них третьим поединщиком В оба сердца била копьем любви. А не преуспев Посрамить Руджьера, воительница Обращает страсть на большую рать И творит, что навеки стало сказкою:

Они сходятся у Атлантовой гробницы

39 Триста и более, чем триста, Пали враз под златым ее копьем — Ей одной была победа в тот день, Ей одной далось бросить мавров в бег! А Руджьер озирается и рыщет, Пробивается и кличет: «Умру, Ежели не смолвимся мы! за что Ты бежишь? ах! выслушай, ради Господа!» 40 Как ветром полдня,[228] Жарким вздохом веющим из-за моря, Расточаются в токи снег и лед, Незадолго столь твердые и упорные, — Так на краткие те просьбы и жалобы Дрогнув сердце Ринальдовой сестры, Гневом окаменелое, Сразу сделалось нежно и любовно. 41 Отвечать не может или не хочет, Но пришпорив в сторону Рабикана, Удаляется от воинства прочь И дает Руджьеру зовущий знак. А поодаль от битвенного поприща Там была долина, а в ней — Малая поляна, а в средине — Купа кипарисов, все как один. 42 А под теми кипарисами белокаменная Новозданная взносилась гробница; Кто в ней спал — Любознатель прочел бы в краткой надписи; Но не до письмен Приспешающей было Брадаманте, А за нею горячил коня Руджьер, Достигая им дубравы и девы.

Марфиза вновь схватывается с Брадамантой,

43 Но воротимся И к Марфизе, которая той порой, Вновь воспрянув в седло, искала счесться С той, от коей трижды сшиблена в прах. И увидев, что взяла она вкось, А за ней — Руджьер, Не подумала, что виною любовь, А что им охота сравнять обиды. 44 Тотчас шпоры в скакуна, и вперед, Чтоб доспеть до рощи не позже первых. Какова докука двоим от третьей, — Кто любил, тот поймет и без меня. А еще того Брадаманте досаднее, Что пред ней виновница ее зла: Из ума нейдет, Будто движет Марфизою любовь Руджьерова. 45 Снова ей Руджьер вероломен: «Вероломный! — она кричит, — Или мало, что твое вероломство Бьет мне в слух, а желаешь, чтоб и в глаз? Вижу: хочешь ты прогнать меня прочь! Будь по-твоему, по бесчестно-гнусному: Я умру, но я добьюсь, Чтоб со мной умерла моя губительница!» 46 Изострясь злее злой змеи, Устремляется она на Марфизу И копьем улучает в щит, И Марфиза рушится навзничь, До полшлема врывшись челом в песок. Не в расплохе, А рвалась она в сечу всею силою, Но вотще: пала в землю головой. 47 Дочь Амонова, положив Умереть или умертвить врагиню, Опаляет душу единой думою — Не копьем ее свергнуть вновь и вновь, А от плеч отринуть голову, По полшлема воткнутую в песок. Золотое копье отброшено, Меч в ладони, и спрыгивает с коня, 48 Но поздно: Уж Марфиза — против, и так уж зла, Коль и дважды, как единожды, Из седла она выметнулась в прах, Что Руджьеру Не разнять их ни мольбами, ни криками: Обе обуянные Рвутся в битву, голову очертя. 49 Не успели и выхватить мечи, Как уже от бешенства Сшиблись бронь о бронь — Только им и биться, что рукопашно. Два булата, Бесполезные, вон из рук; Ищут новых ударов, а Руджьер Тщетно просит их и молит разняться.

а потом — с разнимающим Руджьером

50 А как видит он, что просьбы — тщета, Приступает силою, У обеих рвет кинжалы из рук И швыряет под взножье кипариса, К обезвреженным Вновь взывает слезно и угрозно, — Все напрасно! без мечей и ножей Бьются дамы вручную и вножную. 51 А Руджьеру неймется: то одну, То другую, то за пясть, то за локоть Тянет прочь; пока Небывало не вспылила Марфиза. Ее нраву все нипочем, Ни Руджьерово даже дружество — Оторвавшись от соперницы, Она хвать за меч и прямо к нему: 52 «Ты невежа и грубьян, Коль мешаешь, мешаясь, чужому делу; Только это тебе не в прок, Ибо станет меня и на вас обоих!» Кроткими словами Руджьер ищет ее унять; но она Так неистова, Что о чем ей ни тверди — все впустую. 53 Разъярясь и он, Обнажает меч, — Ах, нигде, никогда и никому, Ни в старинном Риме, ни в давних греках Не виделось зрелища Столь отрадного, ладного, ненаглядного, Сколько это — ревнительнице Брадаманте, Ибо в нем ее терзаньям — конец. 54 Подымает с земли свой меч, Отошла и смотрит, И Руджьер ей зрится, как бранный бог, Во всесильстве своем и всеискусстве; А коли он — Марс, То Марфиза — исторгшаяся фурия. Но отважный молодец до поры Биться бьется, да бьется в четверть силы: 55 Ему ведом его клинок, Столько крат испытанный: Где он тронет, Там пред ним все заклятья — как ничто. Оттого Руджьер и метится Не колоть, не сечь, а биться вплашмь. Долго блюлся, Но на всякое терпение есть конец: 56 Грянула Марфиза, Грозя голову разом пополам; Руджьер вскинул над головою щит, Пал удар в того белого орла, Только чары уберегли металл, Но рука не устояла не дрогнуть; А не будь сии щит и латы — Гекторовы, То не сносить бы ему руки, 57 То и быть бы ему взрублену надвое, Как уметила лютая Марфиза. Едва движучи левою рукою, Едва в силах держать орлиный щит, Забывает Руджьер всякую жаль, Очи его пышут, как светочи, Он кружит острие во весь размах — Берегись, Марфиза, коли заденешься!

Атлант из гробницы открывает, что Руджьер и Марфиза — брат и сестра

58 Я не знаю, как такое случилось: Такова кругом густа была роща, Что клинок вразился в кипарисный ствол, Вошел в древо и на пядь и на две — И тогда-то Холм и дол сотряслись великим трясом, И взгремел из той дубравной гробницы Голос громче человечьего голоса: 59 «Да престанет, — грянуло, — брань, Ибо нечестиво и неправедно, Если брат сестру Или если сестра повергнет брата! Ты, о мой Руджьер, ты, о моя Марфиза, Верьте вещему слову: От единой вы утробы, от единого Сева, и в единый родились час. 60 Ваш зачатель — Руджьер Второй,[229] А родительница — Галациелла, Чьи два брата Умертвили злосчастного отца, А сестру свою, хоть и несшую во чреве Вас, двух отпрысков от их же корней, На захлестывающую смерть Попустили в море на утлой лодке. 61 Но судьбина,[230] До рожденья вас назначивши к славным подвигам, Безопасно привеяла ваш челнок Через Сирт к неживому берегу, Где, явивши вас на свет, Отошла избранница в кущи райские, А по воле Бога и рока Я случился в этот час подле вас. 62 Погребением почтив вашу мать, Сколь могло быть почету в той пустыне, Я окутал вас бережным плащом И унес в мои Каренские горы, Где и повелев Укрощенной львице оставить львенышей, Дважды десять месяцев Вас я вспаивал от ее сосцов. 63 Но как в некоторый день Довелось мне покинуть обиталище, Вдруг нагрянула орава арабов (Может быть, и вам оно памятно) И тебя, Марфиза, схватила в беге, А тебя, быстрейшего, не могла настичь. О тебе, Марфиза, в тоске, Стал Руджьеру я пестуном из пестунов: 64 Сам и ведаешь,[231] Сколько блюл тебя Атлант, пока жил. Но предначертано было в недвижных звездах Пасть тебе изменою меж крещеных; Чтобы свесть тебя с недоброй стези, Я трудился держать тебя поодаль, Но не пересилив твою Волю, изнемог и умер в горести. 65 В предконечный же Час, провидя здесь твой с Марфизой бой, Повелел я адским моим пособникам Здесь сложить гробницу из тяжких глыб, А к Харону воззвал кричащим голосом: «Как умру, Да пребудет дух мой под сею сенью, Пока здесь не спрянутся Руджьер с сестрой!» 66 Много дней Вас я ждал и дождался в должной роще; Посему не омрачай подозрением, Брадаманта, твоей любви! Но приспел мой час Из-под света сойти в селенья теней». Смолк, — И дивятся Марфиза, Руджьер и дочь Амонова.

Они узнают друг друга

67 С превеликою отрадою Признает Руджьер сестру, она — брата; Обнялись Без обиды Руджьеровой влюбленной И пошли припоминать оны дни: «Я сказал», «я была», «я делал», — И уже никакого в них сомнения, Что поведал им дух святую правду. 68 Открывает Руджьер сестре, Столь тверда в его сердце Брадаманта, Повествует страстную повесть, Сколь он ей обязан всем во всем, Достигает, чтоб недавняя распря Обратилась в великую любовь И чтоб ныне обе Обнялись в полюбовном примирении. 69 Начинает Марфиза свой расспрос: Кто отец их, из какого он рода, Кем убит, Как убит, в поединке или в сече, И на ком вина, что несчастная В злое море была брошена мать? Что она и слышала в малолетстве, То забылось, едва оставя след.

Руджьер рассказывает об их отце и матери

70 Отвечает Руджьер: их древний род — [232] От троянского Гекторова корня, Ибо Гекторов сын Астианакт Ускользнул из тенет и рук Улисса, Подменившись сверстным дитятею, — И покинув Трою, Долго странствовал в пучинах, пока Не пришел владеть Мессиной в Сицилии. 71 А потомки его простерли власть Через Сциллу и Харибду по всем Калабрам И, не раз сменив сынами отцов, Утвердились даже в Марсовом городе, Где от них над Римом и миром Не единый был царь и государь От старинных Константа и Константина До Пипинова до Карла Великого. 72 Между ними — Старший Руджьер,[233] Гамбарон, Бовон, Рамбальд, и последний — Тот Руджьер Второй, от которого, Как нам молвлено, понесла наша мать. Полон свет Славных сказов о родительских подвигах, — И Руджьер повел повесть, как король Аголант явился в сию их землю 73 С сыновьями Альмонтом и Трояном И с воительницею дочерью, Многих рыцарей выбившей из седла; И как стала в ней такая любовь к Руджьеру, Что она пошла супротив отца, И крестилась, и повенчалась с милым, Но Руджьеров изменник брат Бельтрам Воспылал к невестке нечистой страстьк) 74 И в надежде ее достичь Предал братьев, и отца, и отечество На великие им муки из мук, Отворил ворота Регия недругам, И тогда-то Аголант и злые его сыны Галациеллу на шестом ее месяце Без весла пустили в зимние бури.

Марфиза зовет его отомстить за отца Аграманту

75 С ясным взором[234] Братнюю Марфиза внимала речь И гордилась проистечь из истоков, Из которых столько великих рек: Она ведала, Что отселе и Монгран и Клермонт, Две породы, сияющие в веках, Чьим мужам — ни подобья, ни сравненья. 76 Но когда договорил ее брат, Как отец Аграмантов, дед и дядя Вероломно умертвили Руджьера И злой участи предали их мать, — Не желая она более слушать, Перебила его и крикнула: «Брат! Милуй тебя Бог, Но неправ ты, не отмстив за родителя! 77 Если не достичь До Альмонта и Трояна, покойников, — Кровь на их сынах: Ты в живых, но как в живых Аграмант? Вот пятно, которого не омыть: После столькой тебе обиды Ты не только не умертвил короля, Но живешь и служишь его знаменам? 78 Присягаю пред истинным Христом (Будь мне истинным богом бог отеческий!), Что не совлекусь моих лат Прежде мести за мать и за родителя. Горе мне, Ежели увижу тебя меж войск Аграмантовых или иного мавра Не на их отмстительную погибель!» 79 О как вскинула чело, как возрадовалась На сии слова славная Брадаманта! Побуждает Руджьера и бодрит Повестись по Марфизину увещанью И предстать и назвать себя пред Карлом, Ибо Карл о родителе-Руджьере Столь ревнует честью, хвалой и славою, Что поселе не знает ему равных.

Но Руджьер вынужден помедлить

80 Отвечает Руджьер непрекословно, Что и впрямь изначален этот долг, Но затем промедлен платеж, Что не сразу он узнал то, что знает; Ныне же, Прияв рыцарский меч из Аграмантовых рук, Худо бы он и вероломно бы Встал бы смертью на своего старейшего. 81 Но уже он обещал Брадаманте, Обещает вновь и сестре, Что не минет он ни малого случая Небесчестно уйти от короля, А что он досель не ушел, В том вина не его, а Мандрикардова, Ибо бившись с тартарийским царем, Каков вышел он победен — всеведомо. 82 А тем паче ведомо ей, Повседневно бывшей у его ложа. На такой в ответ на ответ Не молчали и знатные две воительницы; И порешено Воротиться Руджьеру под стяг старейшего, Но лишь до причины С должным правом отъехать в Карлов стан. 83 «Не страшись о нем, а положись На меня, — говорит Марфиза Брадаманте, — и в считанные дни Уж не быть ему под тем Аграмантом». Так она промолвила, Но о чем помыслила — ни гугу. Поклонясь, Повернул Руджьер коня в свою сторону, — 84 Как вдруг Слышен крик из ближнего дола, Будто женщина взывает и плачет; Все насторожили слух, — Но довольно вам доселе поведанного, Здесь пора моей песне принять конец, Ибо много у меня лучшего впереди, Если вам благоугодно дослушать.

ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ (МАРГАНОР)

Песнь XXXVII

Руджьер, Брадаманта и Марфиза встречают Улланию со спутницами (на первом плане), скачут освобождать Марганоров город (на втором плане) и разъезжаются во-свояси (на третьем плане)

Вступление

1 Если бы Достойные дамы, Как о всяком ином небезусильном Даре от матери-Природы, Денно, нощно, упорно и преусердно, А с того и небесчестно и небесплодно Ревновали об искусствах, которые Предают добродетель грядущим дням, 2 И сумели сами бы В людской памяти спеть себе хвалу, Чем искать ее от скудных писак, Чья душа, терзаясь, грызется завистью, И что знает доброго, о том молчит, А что злого, о том трубит по свету, — Ежели бы так — Женский род слыл бы славен превыше мужеского. 3 Мало им, надсаживаясь, Величать хвалою певец певца, — Они только и рады, что гласить Все худое, им ведомое о дамах: Топчут в прах, не желают вскинуть взор, Словно в страхе, Что затмят их дамы, как тучи день: Таковы, говорю я вам, все древние. 4 Но какою намеренною силою Ни умалить благо, ни взмучить зло, — Всё не в силах ни рука, ни язык Ни пером, ни криком Угасить Славу женского рода до ничтожества: Всё хоть часть останется незатменна — Хоть и малая часть, и меньше малой. 5 Не едина была Гарпалика,[235] Не едина Томирида, ни та, Что сражалась за Турна, что за Гектора, Ни приведшая тирийцев в заморский край, Ни Зиновия, ни та, что согнула Ассириян, персов и индов, — Но они единые и немногие Бранной славы достойны во все века; 6 И не только в Риме и в Греции[236] Жены чисты, верны, умны, сильны, А повсюду, где солнце сеет свет На бегу от Ганга до Гесперидского Сада, — но безместна их честь, Разве что вестима одна из тысячи, А лишь потому, что о них Все писцы злы, коварны и завистливы. 7 Но да не смутит вас, красавицы, На стезе добра никакая тень, Да не отвратит Страх забвенности от высокой цели! Ежели не вечно доброе — То ведь и не вечно дурное; Ежели досель вам чернил и перьев Не было, — то днесь их не счесть: 8 Вот вам в честь Марулл, вот Понтан,[237] Вот отец и сын — двое Строцци, Вот Капелл, вот Бембо, а вот Тот, кто по себе очертил Придворного; Вот тосканский Аламанн, а за ним Оба равных любимца Муз и Марса, Оба отпрыска владельца, чей край Замкнут Минцием и глубокими заводями; 9 И один из них,[238] Смолоду и сам стремясь душою Чтить и чествовать вас превыше звезд, Оглашая хвалами Парнас и Кинф, — Ныне, вдохновенный любовной верной службою Изабелле, в которой дух так тверд Пред грозою раззора и обиды, — Еще пуще стал сам не свой, а ваш. 10 Он не знает устали Прославлять вас живейшим песнопеньем; Если в ком язвится на вас хула, Он первее всех вскипает к оружию; Нет на свете рыцаря, Столь готового отдать жизнь за честь: Он пером животворит славу ближних, Сам достойный славящего пера. 11 Он ли хорош, Чтобы дама, превзошедшая доблестью Всех носящих дамский наряд, Пребыла вовек тверда в своей твердости Истинною Колонною его любви, Некрушимая превратностями судьбины? Он хорош ей, она ему, Лучшей пары не сдваивалось на свете. 12 У наследных брегов своего Оллия[239] И на зависть братней реке Он стяжал неслыханные трофеи Писчим словом Меж огней, мечей, весел и колес. А за ним славит женщин Геркулес Бентиволий, за ним — Ренат Тривульций, Мой Гвидетт, и Мольца, избранник Феба. 13 Вот и сын моего герцога[240] Геркулес Карнутский Певчим лебедем расправляет крылья И до звезд гласит наши имена; Вот и Вастский мой господин, Славный петься и греками и римлянами, Но и сам Возжелавший пером предать вас вечности. 14 Но зачем их исчислять,[241] Вас прославивших, славящих и восславящих, Если слава — в руках у вас самих? Ибо многие от шелков и шитья Отошли и идут тропою Муз Утолить свою жажду Иппокреною, А оттоле возвращаются таковы, Что не нам вас петь, а от вас бы петься. 15 Если каждую из пишущих Захочу почтить я должной хвалой, То вспашу я столько писчих страниц, Что уже ни на что не станет песни; Если же я выберу пять иль шесть, То всем прочим это счтется обидою. Что мне делать? Промолчать обо всех Или в стольком сонме избрать единую? 16 Изберу единую, Но такую, чтобы смолк всякий толк И никто не посмел бы молвить худа, Что о ней пою, а о многих нет. Сладким словом, лучшим из слыханных, Как себя она возносит к бессмертию, Так и всякого, о ком она молвит, Восторгая из гроба к вечной жизни. 17 Как Феб родную свою Луну[242] Ближе держит и ярче озаряет, Чем Венеру, Майю и все светила, В хоре звезд и в разладе с хором звезд, — Так и в ней, как ни в ком, Речи красны, слова сладки, а мысли Так разительны, Словно встало в небе второе солнце. 18 Поделом ей имя Виктория[243] Ей, рожденной среди побед И с победой об руку Длящей путь меж трофеев и триумфов. Артемисия по любви к Мавзолу Возвела усопшему мавзолей — Но не больше ли честь Не во гроб, а из гроба вознесть любезного? 19 Если Лаодамия, если Порция,[244] Если Аррия, Аргия, Евадна, Прияв смерть вослед каждая супругу, Заслужили праведную хвалу, То не больше ли честь Вырвать мужа из смерти и судьбы Из-за Леты и из-за Стикса, Девять крат обвившего мертвый дол? 20 Если Македонянин[245] Ревновал Ахилла к меонийской трубе, — Сколь ревнивее, о непобедимый, Он взирал бы к тебе, Франциск Пескарский, Оттого, что верная и любимая Тебе спела жена такую песнь, Что не надобно звучнейшей трубы, Чтоб греметь твоей славе во веки вечные! 21 Если бы писало мое перо, Сколько хочется или сколько можется, Долог был бы сказ, Но и то бы много было не сказано; И подавно позабылась бы повесть О Марфизе и славных ее друзьях, А ведь я обещал ее продлить, Ежели угодно вам станет слушать. 22 А коли вы здесь, чтобы слушать, И коли я здесь, и готов, То оставлю до пущего досуга Излиянье достойных ее похвал, — Не затем, будто песни мои надобны Той, чьи песни и звонче и обильней, А затем, что такова моя страсть Чтить и славить ее до утоления. 23 Милые мои дамы, Повторю, чтоб кончить: во всех веках Многие вы были достойны вечности, Но о вас молчали завистливые певцы. Ныне же молчанью конец: Вы и сами прославите ваши доблести. Будь дано сие воинственным свойственницам — Больше бы нам зналось об их делах: 24 Брадаманта и Марфиза — две свойственницы, Чьи былые подвиги и победы Я усиливаюсь вывесть на свет, Но из десяти ускользают девять. А что знаю, того не утаю — Чтобы славные дела не остались В позабытости, и чтоб угодить Вам, красавицы мои чтимые и любимые.

Руджьер, Брадаманта и Марфиза встречают Улланию, обиженную Марганором

25 Я сказал, Что Руджьер уж откланялся к отъезду И уже (на сей раз — и без труда) Вырвал меч из кипарисного комля, Как вдруг Замер, внявши недальний громкий плач, И рванулся с сестрою и с подругою, Чтоб помочь, коли надобно помочь. 26 Поспешают, а плач все громче, А сквозь слезы все слышнее слова; Добежали, глядь — лужок, а на нем в слезах Три девицы, по-странному одетые: От пупа и ниже Располосовал им-платья незнамо кто, И они, чтобы сокрыть сокровенное, Сели наземь и уж не смеют встать. 27 Как Вулканов сын,[246] Мимо матери выросший из праха И Палладой отданный на бережный вскорм Слишком жадной до посмотра Аглавре, Для сокрытья недолжных своих ног Восседал в им созданной колеснице, — Так и эти три Севши наземь, скрывали свои тайности. 28 Столь срамное, столь неподобное[247] Поразило зрелище и эту и ту Героиню так, что зарделись щеки, Словно вешние розы в Пестумских садах. Брадаманта глядь и видит: пред ней Уллания, Та Уллания, которая вестницею Шла во Францию с Забвенного Острова. 29 Узнает она Улланию, узнает Двух сопутниц, все тех же, что и были, И свою обращает речь К той, которая первая в почете. Спрашивает: кто Столь бесчестен, беззаконен, безнравен, Что скрываемое самим естеством Обнажает непристойному взгляду? 30 И Уллания, угадав Как по латам, так по учтивой вымолвке, Что пред нею та, которая давеча Трех наездников ссадила с седла, Повествует, Что в недальнем замке безбожный люд Их не только изобидел одеждою, Но и бил и много чего другого. 31 А где щит и где трое королей, Так давно и далеко ей сопутные, Этого не знает она сама: То ли пали, то ли пленники. И пустилась она в сей путь, Столь досадный для пешего хождения, Чтобы бить челом государю Карлу, — Верно, он не стерпит такого зла.

Они скачут отомстить обидчику

32 И Руджьер и обе воительницы, Сколь отважны, столь и добры, Помутили ясные взоры, Слышучи и видючи столько мук, И не ждавши просьб Оскорбленной отмстить за оскорбление, Забывают все иные дела И во весь опор спешат к тому замку. 33 Но сначала по истой доброте Они скинувши со своих доспехов Покрывала, окутали тело дев, Скрыв от взора ненадобные части; А чтобы Уллании Не топтать уже топтанную тропу, Брадаманта ее берет за седло, А Руджьер и Марфиза — ее спутниц. 34 Севши за седло, Вот Уллания кажет Брадаманте Лучший путь к злому замку, а в ответ Та сулит ей достойное отмщение. Выбираются из дола на холм, Всходят в кручу то правей, то левей, И пока не запало солнце в запад, Не искали ни приюта, ни отдыха. 35 На хребте крутого холма Отыскалась вечером деревенька, А в ней добрый кров и добрый стол, Уж какие есть, те и есть. Оглянулись путники и диву дались: Всюду женские и женские лица, Кои старые, кои юные, а мужчин Нет, как нет. 36 Не дивился так в старину[248] Сам Ясон со своими Аргоплавателями На тех женщин, которые принесли Смерть отцам, сыновьям, мужьям и братьям, И на целом Лемносе Не оставили и двух мужских лиц, — Как дивился здесь Руджьер И его вечерние сопристанницы. 37 Для Уллании и двух ее дам[249] Сей же час приказали наши рыцари Схлопотать три женские платья — Хоть не пышные, а все же не терзаные. А меж тем Руджьер, Подозвавши одну из местожительниц, Вопрошает, где здесь мужеский пол? А она ему ответствует вот что:

Им рассказывают, какой Марганор великий женоненавистник,

38 «Тебе в диво Видеть столько нас женщин без мужчин, А нам в самую несносную муку Жить столь жалко отторженным от своих: Чтобы горше нам горелось в изгнании, Наши милые мужья, сыновья, отцы Злой отлукой отлучены от нас По угоде нашего утеснителя. 39 Урожденных нас в его земле, До которой здесь два часа дороги, Он нас выжил в эту мерзкую высь, Перемучив жестокими обидами, А мужчинам нашим и нам Грозит смертью и тысячами пыток, Ежели взберутся они сюда, А мы примем их, и это узнается. 40 Так он вражествен к нашему полу, Что не только нас не терпит вблизи, Но и наших не подпускает к нам, Чтобы женским не надышались духом. Дважды эти долы И разделись и оделись лиственною красой С той поры, как наш злодей воссвирепствовал И никто не наставит его на ум, — 41 Потому что люди его боятся, Как боятся лишь смертного конца, Ибо отроду в нем не только злоба, А еще и сила сверх смертных сил. Телом он великан, Мощью он один одолеет сотню, Он невмочь и нам, его подвластницам, А которые пришлые, тем стократ. 42 Если, сударь, вам дорога Ваша честь и честь троих путешественниц, — Вам бы лучше и вернее и средственнее Вместо этой искать других дорог, Потому что эта ведет В самый замок, в котором наш неистовец Уготовал неласковые обычаи Дамам в срам, а паладинам в урон: 43 Черный Марганор (Так зовут властителя и теснителя), Коего не злее и не гнуснее Ни Нерон, ни иные меж тиранами, Жаждет крови людской, а паче женской, Как овечьей крови жаждет волк! И какая ни попадет к нему дама, — Будет изгнана в превеликий позор». 44 «Но с чего в злодее такая дурь?» — Любопытствуя Руджьер и все спутницы, Чинно просят не отказать им в любезности И поведать все от самых начал. «Он всегда,^ — ответствует женщина, — Был жесток, нещаден и лют; Но когда-то он до поры Свою злобную душу скрывал от глаза.

как один его сын погиб за женщину

45 Тогда были у него живы два сына И совсем не похожи на отца: Дружелюбны ко всякому приезжему, Чужды подлостей и злых непотребств. Замок блистал учтивством и вежеством, Добрыми нравами, веселыми забавами, Потому что отец, хоть и сроду скуп, Ни в какой не отказывал им угоде. 46 Мимоезжие рыцари и дамы Привечались таково по душе, Что отъехавши были без ума От любезности милых гостеприимцев. Были оба брата Из священного рыцарского чина, Один звался Киландр, другой — Танакр, Пылки удалью и царственны видом. 47 Так они и жили и были бы Досточестды и достохвальны вовек, Ежели бы не вкогтилась в них страсть, Нарицаемая в мире любовью; И она-де сбила их с прямой стези В лабиринт кривого блужения, А что зналось за ними доброго, Все помрачено и осквернено. 48 Приезжает однажды паладин От двора государя Константинопольского, А при нем сопутственница, Умных нравов и дивной красоты. И вошла в Киландра такая страсть, Что умри, а добудь себе красавицу: Разлучиться с ней — Все равно, что расстаться с милой жизнью. 49 А как не было ни места, ни времени, Чтоб ее преклонить к своей любви, Он отважился отбить ее силою, Снарядился, затаился и встал Одаль замка у самой их дороги, Нераздумчивы лихость и любовь: Как увидел он близящегося рыцаря — Вмах навстречу, и копье вперевес. 50 Льстился разом он уложить врага И похитить победу и красавицу; Но не тут-то: соперник был силен И дробит его доспех в дробь и дребезг. Долетает весть до отца, Досылает он за сыном доставщиков, И встречает мертвого, и с великим Плачем погребает в наследном склепе.

а другой отбил себе женщину силою,

51 Но все так же ворота широки Для любого приезжего и проезжего, Потому что младший Танакр И учтив и вежествен пуще брата. И случилось так, что в этот же год Из далеких мест Приезжает некий барон с женою, Он на диво удал, а она прекрасна. 52 А она прекрасна и добронравна И воистину превыше похвал; И подстать ей муж — Благороден и смел, как редко слыхано. Впору такой красе Быть отрадою столь достойной доблести! Был сей рыцарь Лонговильский Олиндр, А его супруга звалась Друзиллою. 53 И вспылал молодой Танакр Так об этой, как брат его о той, За которую сам познал Злой и горький конец неправой страсти. И как брат, он отважился попрать Богоданный устав гостеприимства, Чем стерпеть, чтобы свело его в гроб Вожделение крутое и лютое. 54 Но как был в очах его пример Братней гибели, Он раскинул так, чтоб Олиндр Не успел воздать за кривое дело: Так иссякла, так истлела вконец Добродетель — его недолгий якорь Пред захлестывавшим потоком порока, Уж давно пожравшим его отца! 55 Тайно, затемно Он поставил по будущей дороге В те и эти пещеры настороже Двадцать латников, И как стало утро, Олиндр Был охвачен со всех путей, Бился долго и бился храбро, Но лишился и жизни и жены. 56 Пал Олиндр, пленена его красавица В таковом отчаянии, Что ничем и никак не хочет жить И о смерти взывает, как о милости. Рвавшись умереть, Она бросилась с наддолинного кряжа, — Но не кончилась, А разбитая, немощная, простерлась в прах. 57 Возложив поверженную на одр, Танакр бережно берет ее в замок, И приказывает зорко лечить, Чтобы выходить милую добычу. А покуда она опоминается, Он уже готовит свадебный чин, Чтобы даме, столь честной и прекрасной, Не любовницей быть, а венчанной женой.

но она сумела измыслить хитрость

58 Ничего другого ему не надобно, Лишь о ней все мысли, речи, дела Видит ее обиду, Знает свою вину, И оправдывается, но ничто не впрок: Чем он больше трудится ей в угоду, Тем он ей постылей, и тем Она жестче жаждет его погибели. 59 Но, и в ненависти не без ума, Памятует красавица: если Она хочет достигнуть своего, Ей потребно притворство и коварство, Чтоб желание (а желание одно — Смерть Танакру) сокрылось под личиною, Словно канула прежняя любовь, И она уже привержена к новой. 60 Впрямь в лице ее мир, но в сердце — месть, И другого зова она не слышит. Многое вращая в уме, В чем колеблясь, что приняв, что отринув, Рассудила она так, что всего верней Достичь цели собственною погибелью, Ибо где и когда краснее смерть, Как не мстя за любезного супруга? 61 С мнимой радостью на лице Она словно сама торопит свадьбу, Отстраняет медлящие помехи, Не покажет, что сердце поперек, Наряжается, украшается пуще всех, Будто впрямь Олиндра нет в ее памяти; Но желание-де ее такое, Чтобы свадьбе быть по отчим обычаям. 62 А те отчие обычаи Вовсе не были таковы; Но Друзилла, Всею мыслью прилежа лишь к единому, Вымыслила этот обман В погубленье мужнину погубителю И сказала, что свадьба ей угодна По обычаю, а обычай велит: 63 Ежели вдова Собирается за второго мужа, Прежде пусть умилостивит покойного, Отслужив во искупленье обид Достодолжные требы и обедни В самом храме, где покоится прах, А по совершенье священнодействия Пусть супруг супруге вручит кольцо, 64 И в сие же время Иерей Над восставленным сосудом вина Прочитав благословляющие моления, Изольет благословленное в чашу И подаст нарекаемым супругам, Чтобы первою взяла его новобрачная И пригубила бы его, и испила. 65 Танакр, Не дивясь нимало толикой важности Брачных этих свычаев, говорит: «Будь по-твоему, лишь бы стать нам вместе!» Не догадывался о том злополучный, Что все ближе к нему Олиндрова месть, Потому что вся дума его и воля О едином, и ни о чем другом.

и убила насильника ядом;

66 А была при Друзилле одна старуха, Вместе схваченная и вместе в плену; Ей-то, кликнув, она сказала Тихо, на ухо, чтоб никто не слыхал: «Отвари отраву, Тебе ведомую, и доставь ее мне, Ибо я предприяла умертвить Вероломного Марганорова сына. 67 В том спасение и твое и мое, А какое — скажу, дождавшись времени». Пошла старуха, Отварила отраву и принесла. Приливается злотворная влага В сосуд сладкого критского вина, А вино блюдется до свадебного Дня, который уже и недалек. 68 В должный день, Разодевшись шелками и каменьями, Предстает она в храме, где Олиндр В саркофаге почиет на двух опорах. Чинно пето Божие служение, Внемлют, сшедшись, все рыцари и дамы И несвычно веселый Марганор Обок с сыном и ближними придворными. 69 А по совершенье священнодействия Иерей благословляет вино И подцосит отравленное в золотой Чаще, как повелено Друзиллою. И Друзилла отпила, Сколь пригоже для смертного приятия, И вручила с ясным ликом супругу, И супруг осушил его до дна. 70 Воротивши чашу священнику, Простирает он объятья к Друзилле, Но она, Во мгновенье отринув тишь и кротость, Отражает его в грудь, Пышет лик, пышут пламенные очи, И коснеющим голосом, но ужасным Восклицает: «Предатель, прочь! 71 Ты ли ждешь во мне утех и отрад, Ты, виновник слез моих, мук, терзаний? Ты умрешь, и ты умрешь от меня, Ибо знай, что чаша сия отравлена! Одного мне жаль, Что легка тебе смерть от честных рук, Ибо нет ни казни, ни палача В меру черному твоему лиходейству! 72 Жаль, Что несовершенно сие заклание, Ибо будь во мне по воле и сила — Ни единого не сталось бы промаха! Да простит меня милый мой супруг И да примет жертву мою по помыслу: Не могла я так, как хотела, Но убила тебя так, как могла. 73 И коли не в силе моей Наказать тебя казнью по желанию, — Уповаю, что сбудется твоя казнь На том свете, и я ее увижу!» А потом, обративши в высь Ясный лик и смутные очи, Воззывает: «Прими, Олиндр, Благосклонно сию жертву от мстительницы, 74 И взмолись обо мне Сущему Господу, Чтобы стать мне обок с тобой в раю; А коли он скажет, что в ваше царствие Без заслуг не входят, заслуга — вот: Принесла я дар в его храм — Одоленье над нечестивцем и безбожником; А какая выше заслуга, Чем расправа с гнуснейшими и преступнейшими?» 75 Смолкла речь, отлетела жизнь, И казался мертвый лик просветлен, Что отмстилась лютость убийце милого. А пред нею или за нею вслед Отлетел исторженный дух Танакра: Полагаю так, что пред нею, Ибо в больше выпившем — крепче яд.

как Марганор впал в бешенство

76 Видя Марганор Сына, мертвым павшего ему на руки, Сам едва не мертв От внезапно вонзившегося горя: Было двое, а не стало ни единого, И две женщины виной двум смертям: Один принял казнь за одну, А другая умертвила другого. 77 Любовь, гнев, боль, ужас, отчаяние, Жажда смерти и жажда мести Рвут на части осиротелого отца, И он страждет, как стонет море в буре. Рвется на Друзиллу и видит, Что она уж дожила свою жизнь, Но неистовство, как огнь, меч и бич, Его рушит на бесчувственное тело. 78 Как змей, Вбитый пикою в песок, Извиваясь, тщетно грызет зубами, Как пес, Разъярясь на ударивший булыжник, Налетает, гложет и не уйдет, — Так напал на холодеющую Злее пса, злее змея, Марганор. 79 А раздрав ее плоть и растерзав, Но не утолившись и не насытившись, Он напал на дам, коих полон храм, И не пощадил ни единую: Как косец косою, Так косил он губительным мечом — Тридцать нас изгибло, а сто изранено: Не спастись. 80 А таков перед ним был страх, Что никто не смелился поперечить; И что дамы, что прочий люд — Все, кто мог, лишь теснились вон из храмины. Удержали бешеного Доброй силой и просьбами друзья, И оставив в подножье стон и плач, Увели его в замок на утесе. 81 Но неймется гнев; И тогда-то почалось то гонение — Благо, что друзья и народ Умолили не извести нас до смерти! В сей же день — указ: Быть нам изгнанным из его владений И ютиться в угоду ему здесь, А приблизившейся в замку — погибнуть!

и какой завел он закон против женщин

82 Так мужья отторглись от жен, Так от матерей — сыновья, А которые преступят запрет, Те блюдись, чтобы Марганор не доведался, Потому что многих Он казнил нещадно и до смерти. А в своем он замке издал закон, Каких круче не слыхано и не читано: 83 Ежели какая женщина Забредет в тот дол (бывало так), — Быть ей битой розгами по спине, А потом в полосованном наряде, Чтобы заголился природный стыд, Быть изверженной из этих окрестностей. Если же при даме случится рыцарь, То и вовсе ей не выйти живой: 84 Ежели при даме оружный рыцарь — Тотчас душегуб Встащит жертву к сыновнему надгробию И зарежет собственною рукою, А сопутного рыцаря — в темницу, Опозоренного, без меча и коня. Это ему нипочем — У него вкруг замка тысяча латников. 85 А кого и вздумает отпустить — Тот ему поклянись великой клятвою На святом причастии Быть по гроб врагом прекрасному полу. Посему, Ежели не жаль вам себя и дам, — Попытайте сами у тех злодеевых Стен, какая в лютом и мощь и злость».

Брадаманта, Марфиза и Руджьер едут на Марганора

86 На такую повесть во слушавших Таково вскипела жалость и гнев, Что кабы не ночь на дворе, Они тотчас бы ринулись на приступ. Но пришлось соратникам отдохнуть; А когда Аврора Стерла с неба звезды о въезде Солнца, — Трое тотчас в латы и вмиг в седло. 87 Не успели они отъехать — Слышат За спиной по дороге дальний топот, И с холма обводят глазами дол. Видят: На один от них лучный перестрел По тропе взбираются двадцать латников, Кои конные, кои пешие, 88 И с собою волокут на коне Жейщину, Видом старую, Как на плаху, на костер или на виселицу. И хоть было до нее далеко, По лицу и платью она узналась: Угадали поселянки ту самую Старую служительницу Друзиллы, 89 Ту служительницу Друзиллы, которую Вместе с нею заневолил Танакр, И которая госпоже Отварила ту смертную отраву; В божий храм она тогда не пошла, Потому что все поняла заранее, Выскользнула из селения и бежать, Уповая сыскать себе убежище. 90 Но укрывшуюся в Австрийской окраине Выследил ее Марганор И уже не жалел ни сил, ни трат, Чтобы залучить в костер или в петлю. Злая алчность, Распалясь подарками и посулами, Побудила некоего барона, Приютив ее, выдать головой: 91 Связанную по рукам и ногам, Заткнув рот, чтоб не вымолвила слова, Как мешок, на вьючном седле Он дослал ее до города Констанца, А оттоле этот люд Переял ее в добычу хозяину, Дабы он, не умеющий щадить, Утолил над нею свое неистовство. 92 Как большая наша река,[250] Катясь к морю с горного Везула, Принимает Ламбру, Тицин и Адду И другие приливные потоки И несется все круче и напористей, — Так Руджьер и так две его соратницы На такую Марганорову злую дурь Еще пуще пышут негодованием. 93 Гнев и ненависть За толикие мерзостные дела Им велят разделаться с душегубом, Сколько бы оружных при нем ни шло. Быстрая Смерть не выкупит столь долгих обид: Праведная ему казнь — Трижды медленные муки и пытки. 94 Но первей всего Подобает вызволить схваченную — И соратники шпорами и поводьями Устремляют скакунов вперерез. Отроду Не встречался застигшимся такой напор — Побросав доспехи, добычу, даму, Налегке спасаются кто куда. 95 Так волк,[251] Волокущий хищенное в логово, Уже близок цели, и рад, и вдруг Видит на тропе ловчего и гончих И бросает ношу, и впрыть Только ищет, где гуще чаща. Так, перегоняя погоню, Во все стороны мчались беглецы. 96 И не только доспех и даму, А иные побросали и коней, И попрыгали с утесов и откосов, Полагая, что там их не найти. А Руджьер со спутницами и рад: Тотчас три кобылицы из брошенных Послужили тем дамам, для коих давеча Попотели за седлами скакуны. 97 Налегке Скачут прямо к проклятому посаду, Прихватив с собою и ту старуху, Чтобы видела месть за госпожу; А она боится недоброго, И не хочет, и бьется, и кричит, Но Руджьер ее вскинул за седло И погнал в опор лихого Фронтина.

Марфиза поражает Марганора

98 Доскакали, видят: внизу Городок во много крыш, хорош, пышен, Отовсюду вхож, Потому что вокруг ни рва, ни вала. А среди него крутая скала, У которой на спине крепкий замок. И помчались удальцы прямиком К тому самому Марганорову логову. 99 Как вскакали в улицы — Слышат: стража, что у них за спиной, Загораживает выход заградою, А другая замкнула путь вперед; И тогда-то предстает Марганор С всеоружными пешими и конными И в немногих, но несносных словах Возвещает свои черные законы. 100 Марфиза, у которой уже сговорено И с Руджьером и с Брадамантою, Шпорит на злодея лицо в лицо И во всей своей и мощи и доблести, Не унизивши копья, Не взмахнувши меча на недостойного, Кулаком Так разит по шлему, что тот пал ни жив, ни мертв. 101 За Марфизою и франкская рыцарственница Устремляет скакуна, и Руджьер Не щадит копья, Положив одним упором шестерых — Того в Грудь, сего в живот, В шею, в голову, А в последнем сломил свое древко, Вбивши в спину и выбивши из брюха. 102 А не хуже того и золотое У Амоновой дочери копье — Кого тронет, тот и в прах: как перун, Грянув с неба, дробит, палит и валит. Многолюдье — в бег, Кто в поля, кто в замок, а кто попрятался По домам, по церквам, за семь запоров, И уже на площади — лишь покойники.

Все ликуют о Марганоровом падении

103 Марфиза, Марганора скрутивши в три ремня, Выдает его Друзиллиной старухе, А уж та-то и рада и довольна. И грозит Марфиза спалить огнем Весь посад, коли народ не покается И не свергнет Марганоров закон И не примет от нее иного, лучшего, 104 Это ей удалось без труда, Ибо люди, без Ума перепуганные, Что у рыцарши дело крепче слов И что всех она попалит и порубит, Уж и без того Ненавидели Марганора с его уставами; Все ведь таковы — Кого ненавидят, того и слушаются, 105 И никто никому не верит, Всяк молчит про себя, а между тем Кто казнен, кто изгнан, Кто лишился чести, а кто добра. Но молчащие сердца вопиют, Умоляя Господа о возмездии, И приходит кара, А чем долее ждется, тем страшней. 106 И уже, набухши гневом и ненавистью,[252] Толпа рвется мстить в крик и в бой — Правду говорят: Рухни дерево — всяк к нему по дрова! Будь уроком Марганорова участь Королям: злому делу — злой конец! Рады малые, рады старые Видеть кару за все его грехи. 107 У кого сгубил он Мать, жену, сестру или дочь — Не тая уже мятежного духа, Кто во что, жаждут сами с ним управиться, И с трудом Две лихие всадницы и сам Руджьер Охраняют его, чтоб он погиб От лишений, от мучений, от горя. 108 Той старухе, которая его Ненавидела лютой женской ненавистью, Отдан Марганор наг и связан Так, что не развяжется ни во сто сил. И она багровит ему лицо, Кровью мстя за слезы, А в руке ее острое стрекало, Живо поданное здешним мужиком. 109 А Уллания и две ее девицы В ярой памяти недавнего срама Не стояли, смиривши руки, Потому что не меньше хотели мстить — Но не вровень жажде их были силы, И они утолялись, кто как могла: Та язвит ногтями, эта зубами, Та бьет камнем, эта колет иглой. 110 Как поток,[253] Непомерный от талых льдов и ливней, Рвется с гор в раззор, Снося скалы, стволы, поля и жатвы, А по малом времени Обессилев и обездушев, течет Так убого, что и дети и бабы Перейдут его, не вымочив пят, — 111 Так когда-то Марганор бросал в дрожь единым именем, Ныне же сыскался борец Сломить рог его спеси и выбить силы, Чтобы даже мальчишки для потехи Ему драли космы, бороду и усы. А потом с соратницами Руджьер Обратился к замку на том утесе. 112 Замок сдался на рыцарскую милость, А что было в нем знатного добра, То пошло на поток и разорение, А равно для Уллании и ее девиц. Здесь явился и золотой ее щит И три северных короля, с ним плененные; А пришли они сюда, Как вы помните, бесконно и безоружно, 113 Потому что с того самого дня, Как посбила их с седла Брадаманта, Они шли бесконно и безоружно За посланницей с дальних берегов. Уж не знаю, к худу или к добру, Что при них не приключилось оружия: Благо было бы встать на бой, Но не благо бы остаться побитыми, 114 Ибо даме тогда бы не миновать, Как и прежним, при ком латные спутники, Быть зарезанной В жертву здешним братьям на их гробах. А остаться срамотой напоказ Все же лучше, чем сгинуть злою смертью; И к тому же, на всякий срам Есть и отповедь: это-де насильно.

Закон, Марфизы и казнь Марганора

115 Две воительницы Прежде, нежели продолжить свой путь Обязали здешних вечною клятвою: Чтоб мужья уступили женам власть Над землею и над всем, что в ней деется, А кто станет против, того казнить. Словом, все, что в иных краях мужья, В этом крае будут вершить их женщины. 116 И еще наложили они обет: Кто придет сюда конный или пеший, Не давать тому приюта И отнюдь не впускать под кров и в дом, Пока те не присягнут перед Господом И святыми крепчайшею из присяг, Что вовеки будут служить красавицам И стоять за них пред всяким врагом; 117 А уж у которого есть жена Или будет вскоре или не вскоре, Тому быть вовек у нее в покорности И послушествовать манию ее перста. Не успеют облететь дерева, Как она, Марфиза, сюда воротится, И коли не в силе найдет закон — Быть посаду в пожаре и в развалинах. 118 А еще распорядились они Прах Друзиллы Из негожего места, где он был, Перенесть с почетом во храм к супругу. Дело делом, а старуха меж тем Все кровавит Марганорову спину, Не жалея стрекала, и лишь одно Ей в досаду, что силы ее не вечны. 119 А увидевши наши героини При том храме на площади важный столп, На котором тиран запечатлел Свой закон, безумный и нечестивый, Пригвоздили к нему в трофей Щит и шлем и панцирь сего злодея, И велели высечь новый закон, Учрежденный ими в отмену прежнего, — 120 Тот Марфизин. закон в отмену прежнего, Столь поносно пагубного для дам; А когда он начертался на камне, Они дольше не умедлили здесь ни дня. Здесь они расстались с исландскими Спутницами, потому что ведь тем Нужно было справить важные платья, Чтоб достойно воспредстать ко двору. 121 А как здесь осталась Уллания, То при ней оставлен и Марганор; Но она, Чтоб он вновь не сбежал и не стал чудесить, Завела его на вышнюю башню И прыжком из прыжков столкнула вниз. Но моя отселе речь не о ней, А о тех, которые правят к Арлю.

Брадаманта и Марфиза едут к Карлу, Руджьер — к Аграманту

122 Едут они день, едут два, И к обедне доехали до распутья, От которого две дороги: одна В Карлов стан, а другая в Арльские стены. Тут влюбленные обнялись И простились горестнейшим прощанием: Руджьер — в Арль, обе дамы — в Карлов стан, И на этом конец моему сказу.

ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ (АРЛЬ)

Песнь XXXVIII

Марфиза принимает подданство Карлу Великому. На среднем плане — клятвы королей перед поединком Руджьера и Ринальда

Вступление

1 Благородные дамы, Благосклонные слушательницы моих песен, Я угадываю по вашим взорам, Что Руджьерова быстрая разлука С верной милой Вам досадна не меньше, чем ей самой, И уже я слышу, как вы твердите, Что куда как слаба его любовь. 2 Но помедлите: ежели бы он[254] Ее бросил ради чего другого, Хоть бы ради того, чтобы стяжать Больше золота, чем у Креза и Красса, — Я бы тоже рассудил, что любовь Не насквозь пронизала его сердце, Потому что отрада быть с любезною Несравненна ни с золотом, ни с серебром. 3 Но он едет, чтобы спасти свою честь — А сие и достойно и похвально: Да, спасти свою честь, потому что Все иное почлось бы ему в позор, И сама его красавица, Ежели бы вздумала его сдержать, Этим лишь оказала бы нехватку То ли доброй любви, то ли здравого ума. 4 Если любящая в любящем Любит жизнь его больше, чем свою (Таковы не все ли, В чьих сердцах глубока стрела любви?), То должна ей быть дороже всех радостей Его честь, Ибо честь дороже жизни, а жизнь И подавно дороже наслаждения. 5 Руджьер Блюл свой долг, отправляясь к повелителю: Ему встало бы в стыд его покинуть, Не имея на то добрых причин. Пусть Альмонт погубил его отца — Аграмант в той погибели не повинен, А вину старейших своих Он изгладил многими благодетельствами. 6 Блюл Руджьер свой долг, Отправляясь к своему повелителю, И блюла подруга свой долг, Не препятствуя ему праздными просьбами. Не теперь, так впредь Удоволит он общую их любовь; Но лишившись чести в недолгий миг, Не воротишь ни во сто лет, ни в двести.

Брадаманта и Марфиза приезжают к Карлу

7 Оттого и поворотил Руджьер В город Арль, к Аграмантовым дружинам, А Марфиза и Брадаманта, Став в родстве и в свойстве и в великом дружестве, Вместе скачут туда, где Карл Великий На великий подвиг собрал полки, Уповая осадою или битвою, Но невзгодам Франции положить конец. 8 Брадаманта в Карловом стане Всем на радость ведома и славна, Ей от всех привет и почет, А она кивает то тем, то этим. Как заслышал о ней Ринальд — Выбегает навстречу, а за ним И Рикард, и Рикардет, и все родичи, И ликуют, привечая сестру. 9 А когда проведалось, что при ней — Та Марфиза, великая в оружии, За которой столько громких побед От Катая и до крайней Испании, То ни мал, ни велик не усидел По шатрам: сбегаются толпищами И теснятся, и толкаются, и калечатся, Чтоб взглянуть на обеих в их красе. 10 Предстают они державному Карлу, И впервые видано (гласит Турпин), Как Марфиза склонила свои колени, Ибо усмотрела, что лишь сему Государю довлела такая почесть Между всех и царей и королей, Крещеных ли, некрещеных ли, Знаменитых доблестью иль казной. 11 Карл Привечает ее, вводит под сень И сажает о себе одесную Выше всех царей, князей и баронов. Отпускаются, кто сам не ушел, Остаются немногие, но первейшие Вельможи и паладины, А меньшой народ разошелся кто куда.

Речь Марфизы

12 Начинает Марфиза лестную речь:[255] «Августейший всепобеднейший кесарь, Ты, возвысивший животворный крест Пред всем миром от индийских морей До Тиринфских столпов и от седой Скифии до палимой Эфиопии, Справедливейший, мудрейший, — твоя Привела меня сюда слава от края света 13 А сказать по истине, Привела меня ревность восстать войной, Чтобы не было такого властителя, Для которого мой закон не закон. Оттого-то я омыла поля Христианской кровию, оттого-то Много я готовила грозных бед, Но нашелся и на меня примиритель. 14 Замышляя новые тебе пагубы, Я уведала (а как — долог сказ), Что отец мой — славный Руджьер из Ризы, Умерщвленный злобой родного брата; Мать моя пронесла меня в утробе Сквозь моря и родила в черный час, И семь лет мейя вскармливал вещий волхв, А потом умкнули меня арабы. 15 Меня продали персидскому королю, И того короля я зарезала, Когда он польстился на мою честь, С королем перебила королевский двор, Выкоренила мерзкий род, И взяла его трон и всю подвластность, И в осьмнадцать моих лет и два месяца Покорила семь окрестных держав. 16 И тогда, ревнуя о твоей славе, Возымела я в сердце моем Перевысить высокое твое имя И бог весть, преуспела бы или нет; Но уже я уняла мою страсть, Удержала крылья моей неистовости, Ибо здесь, в твоей земле, мне открылось, Что меж мною и тобою — родство. 17 Мой отец — твой родич и твой служитель, Твой родич, твой служитель — и я; А что было во мне на тебя ревности И вражды, о том помнить не хочу И отныне обращаю ту ненависть На царя Аграманта и на всех, Кто родня его дяде и отцу, Погубителям моих отца и матери».

Марфиза принимает крещение

18 И сказала, что хочет принять крещение, А когда сокрушится Аграмант, То она в угодность Карлу воротится Покрестить левантийский свой народ, А потом пойдет войной на весь мир, Магомета чтящий и Тривиганта, И сулила всякий добытый край В дань империи и Христовой вере. 19 Государь, Столь же красноречен, сколь мудр и доблестен, Препрославив достойнейшую даму И ее родителя и весь род, Ей держал ответ, учтивый и вежественный, Изъявляя ликом высокий дух, И закончив речь, Приял родственную в место дочернее. 20 Он как дочь[256] Обымает ее, лобзает в лоб, И, ликуя, несут ей свою любовь И Монгранские родичи, и Клермонтские, А того уж и не сказать, каков Ей почет от Ринальда, который помнит, Сколь великие ею явлены подвиги, Когда длился бой вкруг Альбракских стен. 21 И того уж и не сказать,[257] Как ей радостны и юный Гвидон И Грифон, Аквилант, Сансонет, Вместе с нею бившись в жестоком городе, И Малагис, Рикардет, Вивиан, Знавши в ней столь достойную соратницу В побиении испанских врагов И злодеев покупщиков от Майнца. 22 Распоряжено, И сам Карл о том принял попечение, Чтобы в пышный разубралась убор Та крещальня, где креститься Марфизе; А наутро пришли из окрестных мест Князья церкви и святые отцы, Первознатцы закона и благодати, Наставляя Марфизу в Христовой вере. 23 И взошел в святительских ризах И крестил ее архипастырь Турпин, И сам Карл, как должно, новокрещеную Восприял из животворной купели. Но уже пора Выручать пустую от смысла голову Тем сосудцем, который из лунной сферы Мчит Астольф в колеснице Илии.

Тем временем Астольф спускается с Луны

24 Сходит герцог с сияющего круга[258] На земную возвышеннейшую высь С тем сосудцем, чем счастливый удел — Исцелить знаменитого воителя. А благовестительный Иоанн Указует ему дивную травку, Дабы он, воротясь к царю нубийскому, Ею тронул и исцелил его очи; 25 Дабы тот за это благо и прежнее Дал ему народ, и Астольф, Вразумив неученых в строй и бой, С тем народом грянул бы на Бизерту, Без ущерба минув дальнюю степь, Где песок слепит человечьи взоры: Все, что надобно к сему, слово за слово Изъясняет ему святейший старец; 26 А потом сажает на летуна, Что летал под Руджьером и под Атлантом, И с напутствием от святого апостола Покидает рыцаь блаженный край. Он летит вдоль Нила, Перед ним распростирается Нубия, Он снижается над столичным городом И вступает в дворец, где ждет Сенап.

и ведет нубийцев на Аграмантову Бизерту,

27 Безмерно о его возврате Ликование царское и радость, Ибо помнил Сенап о гнусных гарпиях, От которых избавил его герой. Но когда скрывавшую день Снял с очей его отолстелую влагу И вернул ему Астольф белый свет, — Пал Сенап и взочтил его как Бога. 28 Он не только вверяет ему народ, Чтобы грянуть войною на Бизерту, Но еще сто тысяч Снаряжает и хочет выйти сам. Не вмещает поле столького люда, — А все пеши, Ибо нет в той стороне лошадей, Хоть слонов и верблюдов многое множество. 29 В ночь[259] Накануне ратного выхождения Паладин взмостился на гиппогрифа И на юг До той самой полуденной горы, Из которой дует Австр к двум Медведицам, И сыскал пещеру об узком устье, Из которой излетает он поутру. 30 А по слову апостольского наставника[260] Он, имея при седле полый мех, Ловко и притаясь Приложил его к черной горной Скважине, где спал утомленный Нот, — И наутро, ринувшись к выходу, Тот попал в невемую западню, Схвачен, скручен и похищен для будущности. 31 Веселясь паладин такой добычею, Воротился к Нилу и по заре С черным полчищем выступает в степь, А вослед бредут верблюды с припасами. Без урона Славный вождь довел поход до Атлантских гор, Даже средь сыпучих песков Не страшась заметающего ветра. 32 А достигши перевальной горы, Где открылись взору поля и море, Выставляет он самых лучших И послушнейших из своих людей У подножья круч, Где смыкаются холмы и равнина, А сам Всходит в высь, словно движим великим помыслом.

превратив для них камни в лошадей

33 Преклонив колени,[261] Он взмолился к небесному наставителю, И познав, что внялась его мольба, Градом ринул камни с горного склона, Сколь велик, кто крепко верует в Господа! Сии камни сверх сущего естества Вырастали, катясь, и обнаруживали Брюхо, ноги, шею, морду и зад, 34 И неслись в долину со звонким ржаньем, Взбрыкивая копытами И являлись взору конями — Этот гнед, тот караков, тот саврас; А бойцы у подножья их брали в дело И за малый час выездили всех, Ибо так уж они и родились — Под седлом и в сбруе. 35 Восемьдесят тысяч и сто и два[262] Пешеборца в один день стали конниками, И пошел с ними Астольф по всей Африке, Сея огнь, грабя скарб, сгоняя люд. А над Африкой в Аграмантово место О ту пору бдели король Бранзард, Король Ферзы и король Альгазера, И они-то прияли его напор. 36 Снаряжается спешная ладья, Как стрела, на веслах и с полным парусом, И несет к Аграманту весть, Что земля его страждет от злых нубийцев. Без отдышки правя день и ночь, Приспевают гонцы к арльскому берегу И находят государя в большом стеснении, А до Карлова стана рукой подать.

Аграмант созывает военный совет

37 Всчувствовал король Аграмант, На какую беду оставил отчину, Посягнувши на Пипиново царство, И скликает вождей на свой совет. Бросив взоры единожды и дважды На царя Марсилия и царя Собрина, Самых старых и самых мудрых Меж представших, начинает он так: 38 «Знаю, что негоже вождю[263] Говорить: об этом-де я не думал, — Все же я измолвлю сии слова, Ибо приключаются в мире бедствия, Не предведомые смертным умам, А за то и вина в вину не вменится. Так и я был неправ, оставив Африку Безоружную пред нубийским мечом; 39 Но никто, коли не единый бог, Пред которым открыто все грядущее, Не предвидел бы, что толиким воинством. Угрозит столь дальний народ, Между коим и нами легли сыпучие, Вечным ветром веемые пески. Но сбылось: они идут на Бизерту, И в раззоре отеческая земля. 40 Посему и прошу я от вас совета: Удалиться ли, ничего не свершив; Или же, начав, продолжать, Пока станет гордый Карл нашим пленником; Или есть какое иное средство Спасти наш и низвергнуть вражий трон? Кто что мыслит, тот то и молви, Дабы знать, что предпринять нам и как». 41 Так сказавши, обратил Аграмант Одесную взор к владыке испанскому В знак того, что на сказанные слова Ждет его ответа и суждения. И Марсилий, встав, Преклонил чело и колено, А потом, воссев, где сидел, Повел речь свою такими словами:

Марсилий предлагает продолжать войну

42 «Государь! и благо и худо Разрастается в толках человеческих; Посему ни добрая весть, Ни дурная не станет мне в досаду И не изотважит превыше меры: Мне равны надежда и страх, Ибо знаю: что в молве и велико, То на деле и меньше и не так. 43 А чем менее оно имоверно,[264] Тем и менее мне о том заботы. Имоверно ли, Что с таким неисчислимым ополчением На воительную нашу страну Занес меч владыка далекой Нубии, Одолев те пески, в которых некогда Царь Камбис погубил персидский люд? 44 Больше я поверил бы, Что арабы сошли из горных мест На грабеж, на угон и на избиение Там, где не окажется им отпор, А поставленный тобою Бранзард В государево твое место над Африкою Тебе пишет их десятки за тысячи, Чтобы мнилось, что он-де не виноват. 45 Я поверил бы и в такое чудо, Что нубийцы-де прямо свалились с неба, Или что примчались на облаке, Ибо по пути их никто не видел. И от них-то боишься ты беды, Если не придешь со своей подмогою? Худо же ты мыслишь о тех своих, Будто им в угрозу такой народец! 46 Ты отправь туда несколько кораблей, Чтобы лишь явить им свои знамена, И клянусь: не успеют они отплыть, Как уже разбегутся во-свояси Те нубийцы, те робкие арабы, Чей бранный пыл Воспалился только тем, что ты здесь, А меж ними и тобою — большое море. 47 А твое ныне дело — месть, Пока нет при Карле его племянника, Ибо без Роланда Нам не грозен в его войске никто. Если небреженьем или неведеньем Ты упустишь столь славную победу, То Судьба отвратит свое лицо И настанет нам урон и бесславие». 48 Таковою и подобною речью[265] Увещал в совете испанский вождь Не покинуть сарацинскою силою Этих мест, покуда не изгнан Карл. Но король Собрин, Проницая Марсилиевы помыслы О своем, а не общем государском Благе, взмолвил и ответствовал так:

Собрин предлагает кончить войну поединком

49 «Отвращавши тебя даве от сей войны, Я и рад бы случиться лжепророком, Но коли явилось, что был я прав, То и слушать бы тебе верйого Собрина, Чем лихого твоего Родомонта И Альзирда, и Марбалуста, и Мартасина, Каковые жаль, что не здесь, А тем жальче, что не здесь Родомонт. 50 Я хотел бы взглянуть ему в глаза, Похвалявшемуся франкскую силу Сокрушить, словно хрупкое стекло, И пройти войной по аду и раю; А теперь, когда в нем нужда, Он в постыдной праздности чешет брюхо, Между тем, как я, ославленный трусом За мои предречения, — здесь, с тобой; 51 И пребуду я с тобой до конца Этой жизни, и под бременем лет Не премину я за тебя отважиться На славнейших из французских бойцов. Никому Не солгать, что дела мои недостойны: И не более меня, и не столько Совершили иные хвастуны. 52 Говорю сие, чтобы ведалось: Что сказал я тогда и что скажу, Не по робости скажется и низости, А по верной службе и прямой любви. Увещаю тебя; воротись В отчий дом, чем быстрее, тем способнее, Ибо мало в том здравого ума, Кто польстится от своего на чужое. 53 Ты искал чужого, и вот — Тридцать двое нас было, царей-споспешников, А теперь, коли подсчитать, Едва треть, а остальные в могилах. И дай бог, чтобы не пало и более, Ибо ежели продлишь ты войну — Не останется нас ни четверти, ни полчетверти, И в конец изгибнет твой бедный люд. 54 Счастлив ты, что граф Роланд не при Карле: Будь он здесь, нас не стало бы ни единого; Но коли промедлится наша участь, То и это не спасет от беды. Вот Ринальд, Доказавшийся не слабее Роланда, Вот его родня, и вот все Паладины, вечный страх нам, язычникам; 55 А меж ними, как некий юный Марс[266] (Хоть и стыдно мне славить наших недругов) — Храбрый Брандимарт, В каждом деле досторавный Роланду: Испытал его я сам, и видел, Как его испытывали другие. Уж не первый день, как Роланда нет, — А не больше ль мы в убыли, чем в прибыли? 56 Если столько убыли позади, То страшусь, что впереди еще более! Умер Мандрикард, Царь Градасс отказал в своей подмоге, В крайний час покинула нас Марфиза, А равно и алджирский царь — А ведь будь он так верен, как отважен, То не надобны бы ни Мандрикард, ни Градасс. 57 Стольких мы лишились бесценных помощей,[267] Столько тысяч полегло мертвецов; Кто должны подойти, те подошли, Ни ладьи уже не ждется с подмогою. А у Карла четверо новых, Каждый славен, как Ринальд и Роланд, И за дело: от басков и до бактров Не найти таких других четверых. 58 Ведомы ли тебе Сансонет, Лесной Гвидон и два сына Оливьеровы? они больше и грозней, Всякого рыцаря ли, князя ли, Какой встал бы против нас и за кесаря От германских и от иных земель. А за ними впрямь встают иные новые В силу Карлу и на нашу беду. 59 Каждый раз, как ты выступишь на бой, Тебе станет хуже иль вовсе худо. Наша Африка и наша Испания Были биты, числясь десять к пяти; Что же будет, если на нас Встанут к Франции Италия, Германия, англы, скотты, И мы счислимся десять к двадцати? Лишь и быть урону и быть позору! 60 Ты, упорствуя, Здесь теряешь народ, а там престол; А переменившись, спасешь И оставшихся нас, и всю державу. Знаю, честь не велит бросать Марсилия, И неблагодарность — тягчайший грех, Но и здесь не без средства: замирись С Карлом, и порадуйтесь оба! 61 Ежели тебе, Неотмщенному, в стыд просить о мире, И не хочешь ты отложить меча Оттого, что досель о. н не победен, То подумай же, как взять верх: Верх — твой, Если вверишь свое дело единому, И единый этот будет — Руджьер. 62 Ведомо и мне и тебе, Что Руджьер не слабее мечом к мечу Ни Роланда, ни Ринальда, Ни любого христианского рыцаря. Но в повальной схватке, Будь он мощен сверх смертного естества, Будет он один, А пред ним целый сонм равномогучих. 63 Согласись, и пошли послов К христианскому королю о скончании Брани, чтобы дольше не лить Ему нашей, тебе не нашей крови, И чтобы на твоего он бойца Выслал своего из отважнейших, И они бы рубились до исхода, И один бы одолел, другой пал. 64 И которого короля поединщик Будет бит, тот платит другому дань. На такое, чаятельно, и Карл Согласится взаимное условие. А я верую в Руджьерову длань, И что быть ему победителем; И как правда на нашей стороне, То он сладит с самим господом Марсом».

К поединку избраны Руджьер и Ринальд

65 Таковыми словами и сильнейшими Вразумил Собрин сделать по его; В сей же день назначены толмачи И послами посланы в ставку Карлову. Карл, имея столько отменных витязей, Полагает победе быть за ним, И вверяет свое дело Ринальду, По Роланде первому между всех. 66 Равною рады радостью И Христовы и языческие полки, Ибо всем в надсаду и всем в докуку Измождать войною тело и дух. Всякому охота остаток дней В вожделенном провесть отдохновении, Всякий осыпает проклятиями Пыл и буйство бранных ссор и свар. 67 Ринальд, Себя видя в государевом мнении Предпочтенным пред столькими иными, Веселится о достославном подвиге; А Руджьера вменяет ни во что, Полагая, что тому не отбиться, И не веря, что тот ему в версту, Хоть Руджьер и одолел Мандрикарда. 68 А Руджьер, Хоть и честь ему государева воля Быть избранником меж стольких бойцов К совершению великого дела, — Скорбен и уныл; Но не страх сокрушает его душу, Не боится он ни Ринальда, Ни Ринальда и Роланда вдвоем, — 69 Он томится о Ринальдовой сестре, О своей подруге нежной и верной, В каждом слове, которое она ему пишет, Изливающей обиду и упрек. Если старым обидам вслед Он отважится умертвить ее брата, — Верно, сменится любовь ее в ненависть, И такую, что ничем не унять.

Страдания Брадаманты

70 Молча Руджьер страждет о нежеланном бое, Но его красавица, чуть о том заслышав, Ударяется в стон и плач, Бьет в грудь, рвет кудри, Орошает и терзает ланиты И корит и клянет неблагодарного Друга и жестокую свою судьбу. 71 Кто ни одолеет из двух — Ей страдать и за того и за этого: Ежели погибнет Руджьер — Но о том ни слова: так сердце рвется. Если же за многие за грехи Господь Бог возжелал крушенья Франции, То не только братняя смерть — Ждет ее иное, злейшее горе: 72 Стало быть, ей не смочь От хулы, вражды и гнева сородичей Объявить всесветно, Кто душе ее названный супруг, — Как она о том помышляла Днем и ночью сто и тысячу раз, Ибо между ними такие клятвы, Что уже не отступишь и не покаешься. 73 Но дошел ее плач и стон до той Утешительницы, Неизменно помощной во всех превратностях, Какова была вещая Мелисса; И явилась она, и посулила, Что когда настанет урочный час, Она снидет и порушит весь чин Того боя, о котором те слезы.

Выход на поединок

74 Между тем Ринальд и Руджьер Изготавливали к битве оружие, А в каком быть оружии, объявил Поединщик от римского престола; Но как был он пеш С самых пор, как лишился коня Баярда, То и выбрал он пеший бой, Бронь, кольчугу, секиры и кинжалы. 75 По случайности ли, Потому ли, что умный Малагис Знал, каков удар Бализарды, От которого ничто не убережет, — Но положено было, что воители (Как сказал я) сходятся без мечей; А сходиться им было в широком поле В виду арльских старинных стен. 76 И едва пробужденная Аврора Взошла в небо с Тифонова одра И означила день и час, Предуказанный славному поединку, — Как выходят в поле от двух сторон Изготовщики, и справа и слева Воздвигают в ограде по шатру, А при каждом шатре священный жертвенник. 77 А потом, Полк к полку, выступают сарацины, А меж ними, с всеварварскою пышностью, На гнедом коне, грива черная, Белый лоб и белые ноги, — В ярких латах африканский король. Рядом с ним — Руджьер, Сам Марсилий при нем оруженосцем: 78 Он несет тот шлем, В битве сорванный с короля Татарии, Петый в песнях, тысячу лет назад Украшавший троянского Гектора; А другие бароны и князья Несли каждый другое из оружий, Все в цветных каменьях и в чистом золоте. 79 А с другой от них стороны Грядет Карл со своим великим воинством, Строенным и сряженным, как на битву, А при Карле — его равновельможные, И Ринальд, на котором весь доспех, Кроме шлема, а шлем его — Мамбринов, И несет его датчанин Оджьер. 80 А секиру несет баварский Наим, А другую — Соломон, царь бретонский. Стал вкруг поля по сю сторону Карл, По ту сторону — Испания и Африка. Между ними ни единой души, Лишь пустое и пространное поле, И объявлено: кто в него шагнет, Тому смерть — это место двум воителям.

Клятвы королей

81 Совершает второй выбор оружия Поединщик от сарацинских сил; А потом Вышли два священника, каждый с книгою, В одной писано совершенное житие Господа Христа, а другая книга — Алкоран. Наш священник предстает Перед Карлом, второй — перед Аграмантом. 82 Подступает Карл к алтарю,[268] Простирает к небесам свои длани И гласит: «О Господи Всеблагий, Смерть приявший за спасение наше, О Владычица, к которой Господь Снизошел облечься смертною плотию, И в чьем чреве пребывал девять лун, Не нарушив цветения святой девственности, — 83 Будьте мне свидетелями, Что и за себя и за весь свой род Я клянусь платить царю Аграманту И кто будет царствовать ему вслед, Каждый год по двадцать бременей золота, — Если ныне мой боец будет бит; И клянусь блюсти между нами мир Во веки веков. 84 Если же я преступлю сию клятву — Да сразит меня сугубый ваш гнев, Да падет он на меня и мой род И ни на кого иного меж присными, Дабы стало сие людям уроком, Каково попрать священный обет». И гласил государь сии слова С взором ввысь и дланию на Евангелии. 85 А потом встают К пышному алтарю своему язычники, И поклялся Аграмант увести Свое воинство за дальнее море И платить такую же Карлу дань, — Если ныне случится пасть Руджьеру, — И блюсти меж ними такой же мир, О каком обетование Карла.

Клятвы поединщиков

86 И над книгою, Что в руках у его первосвященника, Он призвал в свидетели Магомета, Что как сказано, так он и свершит. А потом большими шагами Разошлись владыки каждый к своим, И выходят с клятвами поединщики, А клятвы их таковы: 87 Руджьер молвит: ежели его царь Вдруг порушит чин поединка, — Больше он царю не рыцарь и не барон, А уходит во служение Карлово. И Ринальд гласит: если Карл Замутит такое бесчиние Раньше, чем боец победит бойца, — Он уходит в Аграмантовы рыцари.

Начало поединка

88 По свершении такового обряда Разошлись единоборцы каждый к своим, И по малом времени Трубы грянули к Марсовой игре. Устремились храбрые друг на друга, Меря поступь уменьем и умом; Соступились, и, загремел их булат, И пошел сверкать поверху и понизу. 89 То обухом, а то лезвием Метят в голову, метят в подколенья Так проворно, сноровисто и хитро, Что скажи я все, как есть, — не поверят. Но Руджьер, Нападая на брата своей владычицы, Так разит осторожно и оглядчиво, Что не видно в нем прежнего удальца. 90 Отбивается, а не бьет, И не знает сам, чего хочет: Неохота ему губить Ринальда, Неохота и отдать свою жизнь. Но уже договорил я до места, Где пристало бы перервать мой рассказ; А что дальше — о том другая песня, Если вам в угоду другая песня.

ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ (ИСЦЕЛЕНИЕ РОЛАНДА)

Песнь XXXIX

Поединок Руджьера и Ринальда и начало общей схватки. В море — Астольфовы корабли

Руджьер начинает уступать

1 Велико Руджьерово горе — Круче всех, горше всех, острее всех Оно ломит ему тело и душу, С двух сторон суля единую гибель: Ежели осилит его Ринальд — От Ринальда, а ежели сам осилит Он Ринальда, то от его сестры, Ибо ненависть ее ужаснее смерти. 2 А Ринальд не ведает этих мук, У него на уме одна победа: Гордым махом ходит его секира, То уметит в локоть, а то и в лоб. Изворачивается добрый Руджьер, Ходит по кругу, отводит удары, А когда разит, то разит Там, где менее Ринальду урона. 3 А языческие князья Смотрят, видят, что бой кругом неравен, Что Руджьер не в меру несмел и вял, Что Ринальд не в меру теснит юнейшего; Сам король, изменясь в лице, Мрачно смотрит и тяжко дышит И клянет Собрина за тот совет, От которого такая невзгода.

Мелисса под видом Родомонта склоняет Аграманта нарушить поединок

4 И тогда-то волшебница Мелисса[269] Во всей силе тайных своих наук Пременила свой женский образ, Приняв лик алджирского короля — И повадкой и видом Родомонт, И в таком же, как он, драконьем панцире, Тот же меч, тот же щит, Все, как есть. 5 Всев на демона, а демон — как конь, Подъезжает к угрюмому Аграманту И нахмурив лоб, громким кликом Восклицает: «Неладно, государь, Посылать непытанного юнца На столь сильного и славного галла В такой битве, За которой ваше царство и честь. 6 Не оставь их биться, как бьются, Чтоб тебе не стало большой беды; А порушить клятву и уговор — Грех на мне! Пусть же каждый явит свой меч — С Родомонтом всяк один стоит сотни!» И на эти слова Троянов сын Так и ринулся в бой без дальней думы. 7 Нипочем ему уговор и клятва, Если рядом алджирский Родомонт, Ибо он дороже ему один Целых тысяч помощных рыцарей. Вмиг со всех сторон Копья к бою, шпоры в бок, кони вскачь, А Мелиссы в ее неверном облике В гуще сечи уж нет как нет. 8 Два единоборца, Видя попран уговор и обет, Опускают натруженные руки, Отлагают взаимную обиду И клянутся не быть ни в чьем строю, Не доведавшись, Кто виною, что уговор порушен: Старый Карл или юный Аграмант;

Начинается общая схватка

9 И который явится вероломен, Тому оба станут клятвенно мстить. А уже смешались полки, Всякий латник мчит вперед, мчит вспять, На ходу Видно, кто удал, а кто робок: Все поспешливы, Но иной вперед, а иной назад. 10 Как борзый пес У охотника в крепком поводу, Кружа взорами за бегучим зверем, Но не могши прирваться к прочей своре, Тает яростью, рвется, бьется, И томится, и рычит, и визжит, — Так терзались до рокового срока И Марфиза, и Марфизина свойственница: 11 Так терзались, видя перед собой В большом поле большую добычу, А не могши Ни ворваться, ни руку наложить От того государева уговора, И томились, и вздыхали, и тщетно, — А теперь, как порушился уговор, Ликуя, грянули на маврские толпища. 12 Как Марфиза вбила копье во встречного — Так насквозь, и на локоть из спины. Как схватила меч, так четыре Шлема смаху — вдребезги, как стекло. Брадаманта о золотом копье Не уступит, но по иному счету — Кого тронет, — тот и вон из седла: Вдвое наземь, но ни один не насмерть. 13 Бились рядом, Зрительница зрительнице подстать, А потом расскакались кто куда, Круша вправо, влево по гневной прихоти. Кто сочтет одержанных и поверженных Золотым копьем? Кто сочтет порубленных и погубленных От Марфизина крутого клинка? 14 Как под вешним ветром[270] С травянистых плеч Апеннин Талый снег свивается в две струи И несется, мутясь, по разным скатам, В два потока Дробя скалы с круч, корчуя деревья, Снося землю и с той землей зерно, Словно споря, в котором злее вред, — 15 Так две ратницы, кто кого храбрей, Просекали в сече разные просеки, Сея гибель в сарацинскую смуту, Та копьем, другая мечом. Аграмант без сил Удержать убегающих под знаменами, Тщетно ищет, тщетно вращает взоры — Родомонта нет. 16 Родомонта нет, для которого Пред лицом всесвидетелей-богов Столь мгновенно Он попрал святую свою присягу; И Собрина нет, потому что Он укрылся в Арль от вины, Ожидая за преступление клятв Быстрой кары на Аграмантову голову; 17 И Марсилий покидает вождя, Ибо сердце его богобоязненно; И уже Аграманту не препнуть Государевых Карловых поборников Из Италии, Германии, Англии, Средь которых доблестен каждый муж, А меж ними сияют паладины, Как каменья в золотом окладе, 18 А меж ними, несравненны ни с кем, И Лесной Гвидон, бестрепетен духом, И два славные Оливьерова сына, А уж каковы удалые Две ристательницы, о том я молчу Потому что больше не скажешь; И ложится враг без числа и сметы.

Тем временем Астольф, разбив сарацинов, освобождает Дудона

19 Но пора мне оставить эту брань И спешить в заморье без весл и паруса, Потому что франкская рать Не заставит меня забыть Астольфову, Об Астольфе же сказ мой был-такой, Что, облагодатствованный апостолом, Шел он в Африку, а навстречу ему — Буцифар и Бранзард с великим воинством. 20 В то великое воинство[271] Поголовно свели они всю Африку, Не преминув ни юных, ни преклонных, И едва уж не дошло и до женщин, Потому что государь Аграмант Раз и два уже обезлюдил царство, Всех увел на месть, немного осталось, Да и те боязненно невоительны. 21 То и видно: чуть завидя врагов, Все их полчища мигом врассыпную, И Астольфовы, свычные к войне, Бьют и гонят их, как скот под стрекалом. Полно поле полегшими, Мало кто упасоя в Бизерту, Жив Бранзард, Но в плену лихой Буцифар. 22 А Бранзард о Буцифаре печалится,[272] Полагает без него все погибшим: Велика Бизерта, Одному королю не оберечь. Искупить бы пленного: О том думая, и томясь, и тоскуя, Вспоминает он, что в его темнице Много месяцев славный сидит Дудон. 23 На Монакском взял его берегу Король Сарзы в первом своем приплытии, И с тех пор Дудон Датский не покидал узилища. Вот его-то и удумал Бранзард Променять на короля Альгазерского; И послал гонцов в нубийскую рать, Верно зная, что над ней — англичанин, 24 Что над ней паладин Астольф, И товарищ-паладин ему дорог. Благородный герцог и впрямь С королем Бранзардом един в желании. Вот Дудон на воле, Благодарствует вызволительному вождю И готов на всккую рать, Будь она на суше или на море. 25 У Астольфа Станет воинства покорить семь Африк, И с того-то Он припомнил завет святого старца Отбить берег Прованса и Мертвых Вод У попрателей сарацинов, И вершит по войску новый набор — Кто способнее к морскому служению.

Из древесных листьев он творит корабли

26 И тогда-то,[273] Взявши полные горсти зеленых листьев Лавров, кедров, пальм и олив, Он, нисшед ко брегу, метнул их в волны, — О, блаженные души — любимцы неба! О, Господня милость — удел немногих! О, диво — Чем предстали листья, припав к воде! 27 Стало их несчетнее и несметнее, Стали длинны, крупны, круты, гнуты, Жилы Обернулись брусьями и канатами, Два конца загнулись остро и вверх, И по влаге выплыли корабли, Столькие и такие разные, Сколько листьев снялось с разных дерев. 28 Дивно видеть, как стали из той россыпи Челны, струги, ладьи и все суда, И какие на них были готовые Мачты, реи, снасти, весла и парусы; А чтоб ими править противу бурь, У Астольфа есть довольно искусников, Ибо скликнул он с сардского и корсского островов И гребцов, и кормчих, и снастных.

К нему приплывают Брандимарт и другие Родомонтовы пленники

29 Двадцать семь было тысяч Морской рати, готовой выйти в море, А над нею воеводит Дудон, Свычный биться в море ли, в сухопутье ли. И стояла та корабелыцина при отчале, Ждала ветра в паруса, — как вдруг, Глядь, а к берегу приспевает корабль — Сарацинский с христианскими пленниками. 30 А те пленники пали в плен[274] С того моста, узкого и опасного, Где сражался отчаянный Родомонт, Как о том уже я сказывал в свою пору. А меж ними и сам Роландов сват, И сам верный Брандимарт, Сансонет И иные, а всех и не упомнить, Из Германии, Италии и Гвасконии. 31 Корабельщик,[275] Ничего не ведав о неприятелях, Примчал пленных сюда на корабле, Миновав алджирскую пристань, Потому что ретивый ветер Дольше должного гнал его корму. Он хотел влететь в надежный приют, Словно Прокна в щебечущее гнездышко; 32 Но как взвидел он римского орла,[276] А при нем — златолилии и пардусов, — Побледнел, Словно тот, кто небрежною пятою Наступил на отравную змею, В томном сне среди зеленой травы, — И дрожит и отдергивает ногу, И бежит ее ярости и яда. 33 Но ему, корабельщику, не сбежать, И тех рыцарей, тех пленников не сдержать: Вместе с Брандимартом и с Оливьером, С Сансонетом и с столькими другими Он причален к берегу, где Астольф И Дудон веселятся своим товарищам, А ему за этакий перевоз Назначают цепь при галерных веслах. 34 А Отонов сын и Оджьеров, Веселясь о нечаянных гостях, Их ведут в шатер за почестей стол, Их дарят оружьем и всей потребою, А Дудон Замедляет ради них свой отъезд, Ибо добрый совет таких мужей Для него дороже походной спешности.

Вдруг является безумный Роланд,

35 Впрямь он слышит весть, всё как есть, Что во Франции, что с Великим Карлом, И к какому берегу приставать Безопаснее и верней для победы; Но пока он доведывается, вдруг Налетает шум, Громче, громче, и трубный звук к оружию, Да такой, что все смешались умом. 36 Астольф и его друзья,[277] Как случились вместе при той беседе, Так и вмиг в доспех, на коней И на крик, туда, где пронзительней, А у встречных пытая, что и где. Доскакали, видят: Человек, Дикий, голый, один крушит все воинство. 37 А в руках его большая дубина, Так длинна, так крепка да так тяжка, Что кого заденет, так тот В прах без сил и похуже, чем без сил. Кругом сотня лежит, у всех дух вон, Никому не выберечься, Разве что из лука стрелять стрелой — А поближе никому не в охоту. 38 Астольф, Дудон, Оливьер, Брандимарт, Как приспели, Так и встали, застывши удивлением О такой буйной силе и могучести, — Как вдруг Видят, скачет лошадь, на ней красавица, И вся в черном, и прямо к Брандимарту, И обеими руками к нему на шею.

а за ним Флорделиза

39 А была это Флорделиза, которая[278] Так пылала к милому своему, Что едва не сошла с ума, Когда пал он в плен с опасного моста И тогда-то она пустилась за море, Услыхав от виновника беды, Что пошел ее милый со всеми рыцарями В алджирский плен. 40 А пришед в Марсель, она видит Сарацинский у берега корабль, А на нем — Седой рыцарь из Монодантова царства, По суху и по морю Уж объездивший немало земель, Ищучи Брандимарта, О котором слышал, что он во Франции. 41 А она, узнавши что он — Бардин,[279] Тот Бардин, который похитил Брандимарта малюткою у отца И взрастил его в Замке Дремучей Чащи, — А она, узнавши, за кем он в путь, Убедила его отчалить вместе С нею в Африку, потому что там — Брандимарт, и сказала, в какой он участи. 42 А как выплыли к африканской земле, То и слышат, что Астольф — пред Бизертою, А при нем, говорят, и Брандимарт, Хоть заведомо никто и не, знает. И завидя Флорделиза его живым, Так к нему навстречу и бросилась, Потому что такая радость Ей утеха за всю бывшую скорбь. 43 Славный рыцарь не меньше рад Видеть милую верную супругу, Пуще всех любезную в целом свете, — Принимает, обнимает, сжимает, И ни первым поцелуем не сыт, Ни вторым, ни третьим; А как вскинул очи, то и увидел, Что бок о бок с милой стоит Бардин. 44 Простирает Брандимарт к нему руки, Рвется знать, с чем пришел нежданный гость, Но спросить невмочь, Потому что набегают бегущие От того ужасного, Кто с дубиною, неистов и гол. Посмотрела Флорделиза на голого И воскликнула к Брандимарту: «Это граф!»

Астольф с товарищами узнают Роланда,

45 Тотчас и Астольф Угадал Роланда По одной примете, которую Указали пресвятые в земном раю; Но всем прочим Не узнать было вежественного витязя, Потому что по долгому небрежению Был он видом не рыцарь, а как зверь. 46 Жалостию раненный прямо в душу, Отвратясь в слезах, Говорит Астольф Дудону и Олвиьеру: «Это граф Роланд!» Как уставили они зоркие взоры — Стало им вдомек, Стало дивно и стало горько От такой Роландовой незадачи. 47 И такая в них тоска и печаль, Что текут по ланитам большие слезы; А на это им Астольф: «Не время Нынче плакать, а время его спасти!» Скок с коня, а за ним и Брандимарт, Сансонет, Дудон, Оливьер, И со всех сторон Подступаются к Карлову племяннику.

с трудом одолевают его

48 Как увиделся Роланд в их кругу, Как повел неистовою дубиною, — Мигом Дал почувствовать, как она тяжка, По щиту над Дудоновой головою; И кабы Оливьеров меч Не убавил удара, не быть бы целу Щиту, шлему, и голове, и тулову. 49 Но прошел удар сквозь щит, пал о шлем, Дудон — с ног и в прах, — Тут заносит свой клинок Сансонет, Ссек вгладь На два локтя Роландову дубину, А из-за спины Брандимарт Охватил его, буйного, за бока, А британец приналег ему на ноги. 50 Пнул Роланд, Отлетел Астольф на десять шагов, Но не выпустил графа Брандимарт, Держит крепко и еще того крепче. Бросился вперед Оливьер, А в лицо ему — кулак, да такой, Что упал он бледен и еле жив, Кровь струею из ноздрей и глазниц, 51 И кабы не добрый шелом, Не остаться бы паладину живу, — Но и то Рухнул так, словно отдал душу Господу. А уж опять на ногах И Астольф и Дудон с желватым черепом, И отменно ударивший Сансонет, И гурьбою навалились на графа. 52 Дудон сзади Охватил его, хочет подопнуть И не может, Астольф и остальные Держат за руки и не могут сдержать, — Коли видывал кто быка, А на нем, вгрызаясь, повисли псы, А он мечется, мыча, вправо, влево, И трясет, и не может их стрясти, — 53 Тот узнай, каков был Роланд, На себя взгромоздивший стольких рыцарей. Но встает Оливьер с земли, Где свалил его Роландов кулак, Смотрит, видит, что этак не доправиться До того, чего взыскует Астольф, И замыслил осилить Роланда хитростью, И осилил. 54 Он велит принести большие вервия, Каждое с скользящей петлей, И всхлестнуть Графу на руки, на ноги и на тулово, А потом чтоб каждый взял по концу И держал и тянул, куда кто может, — Как быка или коня коновал, Так Роланда опрокинули рыцари. 55 А как грянулся он во прах — Все к нему и на него и веревками Вяжут руки, вяжут ноги, а он Так и сяк ворочается — но тщетно! Приказывает Астольф Ради блага унесть его отселе — И могучий Дудон его взвалил На заплечье и понес к краю моря. 56 И семижды погрузил его в волны И семижды омыл его Астольф, И снялась Грязь и ржавь с его образа и подобия, И замкнул Астольф некоторою травкою Дышущий и пышущий его рот, Чтобы только носом ввивался в легкие Вздох.

и возвращают ему здравый ум

57 И как приложил к тому носу Князь Астольф приготовленный сосудец, В коем замкнут Роландов здравый смысл, — То единым он вдохом опустел. Диво! Вмиг вошел в обезумленного ум, И в речах его просиял рассудок, Пуще прежнего ясен и остер. 58 Как очнувшийся от тяжкого сна, Гнетшего видениями Душных чудищ, каких под солнцем нет, И деяний, несвычных и неслыханных, В долгом дивовании Обретает снова себя в себе, — Так Роланд, изъятый из обуяния, Цепенел, изумлен и бессловесен. 59 В Брандимарта, и в Альдиного брата, И в того, кто наставил его на ум, Молча он глядит, молча думает, Как сюда попал он и почему, Обращает взоры вправо и влево, Но никак не поймется, где он есть, Только видит и только удивляется, Что он гол и в путах от рук до ног. 60 И как оный древний Силен[280] Пастухам, пленившим его в пещере, Говорит он: «Solvite me», С таким ясным, с таким небеглым взором, Что его развязывают, И дают одежд прикрыть наготу, И наперебой Утешают в скорби о прежней дури. 61 Воротясь в свою истинную суть, Пуще прежнего доблестен и разумен, Исцелился Роланд и от любви, — И уже ему ничто Та, в которой с такою страстью Столько видел он прелести и нежности, И уже единственный его помысел — Воротить все, что трачено в любви. 62 А тем временем Повествует Брандимарту Брандин, Что скончался родитель Монодант, И что брат Зилиант его зовет Царствовать Над народами, ждущими его руки По далеким левантским островам, Их же нет богаче, людней и краше; 63 Увещая, он гласит, Сколь отрадно и сладостно отечество, И единожды вкусив его сладости, Опостылеет странническая жизнь. Брандимарг же ему в ответ, Что по край войны нипочем Не покинет он Карла и Роланда, А потом, коль будет жив, то подумает.

Роланд присоединяется к Астольфу перед Бизертой

64 На другой же день Сын Оджьеров отчаливает к Провансу, А Роланд остается при Астольфе И внимает, что и как на войне. Облегли они Бизерту осадою; А победную Честь оставил Роланд своему родичу, — Но Астольф все вершил по слову графа. 65 А каков был осадный чин И каков был приступ, когда, откуда, И как с того приступа ее взяли, И кто был Роланду дольщиком в подвиге, — Не тревожьтесь, об этом будет речь, Не тотчас, так вскоре, А теперь извольте узнать о том, Как французы мавров погнали гоном.

Тем временем Аграмант бежит от Брадаманты и Марфизы

66 В грозный час Всеми брошен остался Аграмант, Потому что от него отступились Царь Марсилий с войском и царь Собрин Ушли в город, на корабли, и в море, Потому что на суше спасенья нет, А за ними не один и не два Сарацинские рыцари и вельможи. 67 Бьется Аграмант, А как стал без сил, Поворотил коня И к воротам, а они недалече. Вслед стучит копытами Рабикан, Погоняем рвущейся Брадамантою Умертвить того, кто столь крат Был разлучник меж нею и Руджьером. 68 Тою же палимая жаждою И Марфиза отомстить за отца Всею шпорою Уторапливает конский полет, Но ни та, Ни другая его не перестигли Вскакать в город, замкнуть запор ворот И искать спасенья от брега в море. 69 Как два борзые породные пардуса, Два красавца с единой своры, Не доспев гоньбой За бегучими ланями ли, оленями ли, Пристыжаются, что без сил их пыл, И понуры и хмуры возворачиваются, — Так, вздыхаючи, воротились две ратницы, Не догнав сарацинского короля. 70 А им мало, И они крушат всех кругом, Вправо, влево, и куда ни ударят — Все повалом и никому не встать. Худо, кто не быстр себя уберечь, Ибо Аграмант во свое спасение Затворяет ворота за спиной 71 И над Роною Разоряет и рушит все мосты: О, злосчастный люд — Скот тирана в потребу его нужностям! Кто потоплен в Роне, кто в море, Кто кровавит собою черный прах, Много пало, а пленных мало, Потому что и выкупа с таких не взять. 72 Сколько в том последнем бою[281] Перебито и наших и не наших, Но не вровень, а больше сарацинов От руки Брадаманты и бешеной Марфизы, — Тому верная память в той земле — Неоглядное поле, все в могильниках, Возле Арля, где Ронские пруды.

и отплывает из Арля в Африку

73 И пришлось государю Аграманту Вывесть в море тяжелые суда, А которые не тяжелые, теми Подвозить спасающихся с берегов. Два стояли дня, Ибо много беглых и встречны ветры, А на третий вскинули паруса, Уповая плыть в желанную Африку. 74 Между тем государь Марсилий[282] В тяжком страхе за свой испанский край, На который, того и жди, Черной тучею нагрянет возмездие, — Удаляется во свою Валенцию, Строит крепости, укрепляет замки И готовит ту войну, пред какой Рухнет сам и со всеми своими ближними. 75 Вскинул Аграмант паруса Над судами, где ни люда, ни оружия, А лишь скорбь и стон: Каждый выживший плачет по трем павшим, Кто корит царя гордыней, кто лютостью, Кто безумством, — но только про себя: Так уж водится — В сердце ненависть, а в гортани страх. 76 Много, коли два или три Друга, сдвинувшись, разомкнут уста И доверят друг другу гнев и злобу; А всё тешится, думая, Аграмант, Будто все ему преданы и любят, — Потому, Что все лица при нем притворны, А во всех речах — лесть и ложь. 77 Рассудил африканский государь, Что несручно причаливать в Бизерте, Потому что заведомо уже знал, Что тот берег под нубийскою людностью, — А всхотел пройти поодаль, явиться Там, где берег не крут и враг не строг, Соступить и грянуть На подмогу исстраждавшимся своим.

В море он застигнут флотом Дудона

78 Но немилостивая его судьба, Столь разумного не желая исхода, Устремила ему наперерез Ту армаду, на морском берегу Столь чудесно рожденную из листьев И ко Франции правившую путь, — Ночью, в темном туманном сумраке, Чтобы стал страшнее расплох. 79 Не проведал царь Аграмант, Что уже у Астольфа сто судов, А проведал бы — не поверил бы, Что стряхнула их единая ветвь. И он плыл, сломя голову, Ниотколь не опасаясь угрозы, Не поставив и смотрящего вдаль, Чтобы с мачты дозирал неприметное. 80 Оттого-то Астольфовы корабли С крепким войском и отважным Дудоном, С вечера завидев чужих, Повернули строй, Ощетинив крючья, взготовив цепи, И грянули, Потому что слышно по голосам, Что пред ними — басурманы и недруги. 81 С наветра Налетели тяжелые корабли Таким натиском, Что немало сарацинских пошло на дно; А потом Так пошли сверкать Огни, камни, мечи, с умом да с силою, — Как еще не видывано в морях. 82 В Дудоновых молодцах Пыл и сила пуще бывалого — Все от Бога, ибо настал Час расплаты за все дела язычников — Они метят изблизи, метят издали, Аграманту не укрыться нигде, Бьет град стрел, Бьют крюки, топоры, мечи и пики, 83 Бьют каменья, тяжкие и крутые, С перетянутых крученых тетив, Трещат борта, И в пробоины льется большое море, А еще страшнее кривой огонь, Быстрый вспыхнуть, медленный погаснуть. Корабельщики, спасаясь, кто может, От беды бросаются, кто куда, 84 Иной — в море от врага и меча,[283] И уже не всплыть захлебнувшемуся; Иной, всплыв, бьет руками и ногами, Чтоб спастись на чужой корме, Но чужой корме самой не в подъем, И рука, опасная хваткостью, Остается, вцепившись в шаткий борт, А пловец, отпавши, кровавит волны. 85 Иной, чаявший спасенья в волне, А коли не спасенья, то легкой смерти, Не находит, чего искал, И уже испуская вздох и дух, Обращается вспять, к тому же пламени, — Но конца не минуть, И всползая на пылающий брус, В страхе двух смертей он гибнет обеими. 86 А иной от пики и топора Рвется вплавь, Но вослед ему стрела или камень, И ему далеко не уплыть. Но коли такая моя мила Песня, то не лучше ли, не умнее ли Здесь и перервать, Чем влачить ее, пока не докучит?

ПЕСНЬ СОРОКОВАЯ (БИЗЕРТА)

Песнь XL

Взятие Бизерты. На первом плане — Аграмант с Собрином уплывают на восток

Вступление

1 Долог сказ[284] Обо всех морских битвенных превратностях, А перед тобою, Веледушный отпрыск непобедимого Геркулеса, это значит носить Вазы в Самос, сов в Афины, в Нил крокодилов, Потому что о чем я только слыхивал, Ты и видел и себя в нем казал. 2 Долгое было зрелище[285] Верному твоему народу В день и в ночь видеть вражьи паруса Меж огнем и мечом на струях Пада. Сколько слышано здесь криков и стонов, Сколько видено крови в речной волне, Сколькими смертями смертельна битва, — Ты и видел и дал увидеть всем. 3 Я не видел, потому что в те дни[286] Я, меняя коней, скакал припасть Ко святым стопам высокого Пастыря, Умоляя для тебя вспоможения; Но не надобны стали ни конь, ни пеш, Ибо ты сокрушил и клык и коготь Золотого венецейского льва, Как доселе оному и не памятовалось. 4 Мне о том поведали Альфонс Тротт,[287] Бывший в деле, и трое Ариостов, И Альберт, Аннибал, Афраний, Петр, Зербинат и Баний, А еще поведали все знамена, Сколькими украсил ты божий храм, И пятнадцать вражьих галер Меж несчетных челнов в плену у берега.

Бросив флот, Аграмант с Собрином спасаются бегством

5 Всяк, кто видел тот пожар, тот потоп, Ту такую и столькую резню, Какой резались мы за те ладьи, Мстя за наши разоренные домы, — Тот пойми, каков был смертный урон Бедным маврам и королю Аграманту Меж соленых волн Темной ночью пред Дудоновым натиском. 6 В непросветном мраке Сшиблись первые суда о суда, Но когда вспылали смолой и серою Корабельные кормы и бока, И прожорливый пламень обольнул Беззащитные галеры и парусники, — Ночь предстала днем, И увиделось все, что было скрыто. 7 И тогда-то Полагавший Аграмант в темноте, Что нежданный недруг ему не в страх И недолгим надломится отпором, — В разъятой тьме Вдруг увидел, чего не чаял, Вражьих стругов вдвое больше, чем собственных, — И вошла в его ум иная дума. 8 Он спускается в самый легкий челн С Златоуздом, добром и лишь немногими И, отпрянувши, неслышно гребет Меж своих и чужих в большое море, Покидая столькие корабли На крутую Дудонову расправу: Жжет их огнь, жрет их хлябь, бьет их сталь, А виновник уже в далеком бегстве. 9 Он в далеком бегстве, а с ним Царь Собрин, и печально Аграманту, Что не верено вещему, когда Предвестил он напавшие напасти. Но пора воротиться к паладину Роланду, Как Астольфа он зовет разорить До подмоги мятежную Бизерту, Чтоб вовек ей не вставать против Франции.

Тем временем Роланд готовит приступ к Бизерте

10 Кликнуто по стану: Быть ко приступу на третий день. Снаряжает Астольф и корабли, Потому что не все ушли с Дудоном, Над которыми ставит Сансонета, Равно славного на суше и в море, И который выводит их на якорь Пред Бизерту, от пристани за версту. 11 А Роланд и Астольф, Как Христовы истинные воители, Ни на что не дерзавшие без Господа, Повелели молиться и говеть Всему войску две ночи и два дня, А на третий, Воедино по трубе встав на брань, Взять Бизерту на поток и разграбление. 12 Истово Почтив Бога молитвою и постом, Собираются за трапезами в стане Друзья, родичи и кто кому люб, Подкрепляют истощенную плоть, Обымаются, проливают слезы И такие произносят слова, Как прощаясь с любезнейшими любезными. 13 И в Бизерте за крепкою стеной Иереи и страждущий народ Служат службы, бьют в груди, взносят плачи К Магометову невнемлющему слуху. Сколько бдений, сколько жертв и даров Обещает всяк во своем обете! Сколько совокупно в беде обетуется Храмозданий, кумиров, алтарей!

Начало приступа

14 Вот, благословленные Кадием, Устремляются бизертяне к стене и в бой, — И еще не встала Заря От Тифонова ложа в небесный сумрак, Как с суши Астольф и как с моря Сансонет И за каждым оружные ряды По Роландовой трубе Ударяют приступом на Бизерту. 15 С двух сторон от Бизерты — море, С двух других — сухопутный берег, Стены ставлены в старину Кладкою отменною и несвычною, Ни достройки им, ни перестройки, Потому что король Бранзард Не имел уже ни люду, ни времени. 16 Повелел Астольф черному царю[288] Грянуть в зубья бизертских стен Огнем, дротами, пращами и луками, Чтобы у защитников сбило пыл, Чтобы пешие и конные Безопасно подступили к стене С топорами, с каменьями да с бревнами, Кто на что силен. 17 Из рук в руки Кто что нес, то и мечет в ров, Из которого вытянута вода В сто канав, как высушивают болото. Ров засыпан досыта И сравнялся с подножием стены, И уже Астольф, Роланд, Оливьер Снаряжают ратников ввысь на гребень. 18 Не терпя ни малого мига, Увлекаемы жаждою раззора, Презирая грозительные удары, Нубийцы Под щитами черепашьих навесов Устремляют на ворота Бизерты Сокрушающие тараньи лбы — Но уже басурманы наготове: 19 Огнем, сталью, свалом зубцов и кровель, Как градом, Они рушат доски и бревна Тех снарядов, двинутых к их погибели; В рассветной мгле Много терпят подударные ратники; Но как встало солнце из золотых палат — Повернулась судьба спиною к маврам.

Брандимарт врывается в город

20 Приказал Роланд Усугубить напор с земли и моря. Сансонет вздымает суда, Подплывает к берегу, метит в город, Сеет в недругов каменья и стрелы Из пращей, и луков, и самострелов, Изготавливает крючья и всходни, Все, чем крепки битвенные ладьи. 21 Оливьер, Роланд, Брандимарт И английский граф, воздушный ристатель, Приступают с противной стороны, Ярой бранью взбивают сухопутье, Четверть войска у каждого за спиной, Тот к воротам, тот меж ворот, Каждый, Где бы ни был, сияя в бранных подвигах. 22 Каждого видней В битве порознь, чем в битве воедино: Тысячам взирающим нет сомненья, Кто хвалы достоин и кто хулы. Наезжают турусы на колесах, Подступают слоны, на спинах башни, А те башни такого роста, Что на гребни стен глядят свысока. 23 Брандимарт под стеной и с лестницею, Вот он всходит, зовет с собой своих, И они за ним, все бестрепетны: С этим первоборцем ничто не в страх. Ни единому не вдогляд, Вынесет ли лестница столько ноши: Брандимарт глядит лишь вперед, Всходит, рубит, и вот уже на гребне. 24 Меч в руке, он ступает меж зубцов, Бьет рукою и бьет ногою, Валит, рубит, пронзает и шеломит, Так умело, что только бы и глядеть. Вдруг Лестница подламывается под тягой лат, Брандимарт один на краю стены, А все прочие — в ров в одну повалку. 25 В Брандимарте все тот же пыл, Он ни шагу вспять, Хоть и видит, что за ним — никого, Хоть и высится целью всем прицелам. Его кличут воротиться, а он Не прочь, а внутрь: Прыгнул в город с крутой стены Высотою в тридцать локтей без малого. 26 Без вреда на твердую земь Пав, как в пух, Он кроит и режет обставших, Как кроят и режут кусок сукна. То он на одних, то он на других, Те и эти от него врассыпную; А свои, которые за стеною, Видя прыгнувшего, мыслят: конец.

За Брандимартом — остальные рыцари

27 Разлетается по войску молва, Инде в голос, инде в шопот и ропот, На ходу растет, Все ужаснее сказывает сказ, Долетает до Роланда, который Вел на приступ немалые полки, До Отонова сына, до Оливьера, И все шире распростирает крыла. 28 Три вождя, а первый меж них Роланд, Так любивший оного Брандимарта, Как узнали, что всякий лишний миг Грозит гибелью столь славному другу, Вспыхивают царственными сердцами, Ставят лестницы, рвутся ввысь, И такой в их лицах битвенный жар, Что от взгляда трепещут сарацины. 29 В бурю в море Как восстав валы на безумный челн, В буйной ярости рвутся захлестнуть То борта его, то корму, то скулы, Бледный кормщик стонет, Что не выправит ни умом, ни духом, А как грянет последняя волна — Всхлынут хляби, и зальют, и потопят, — 30 Так ударив, три грозные бойца Пробивают путь Такой торный, что все за ними вслед С сотен всходней устремляются в кручу, А барановы головы таранов С громом рушат стены во столько мест, Что уже и не один и не два Вскрыты входы на помощь Брандимарту. 31 Как царь рек,[289] Проломивши берега и плотины, В мантуанские пробьется поля И валами валит и рвет и мечет Жирную землю и желтое жито, И овец, и овчарни, и псов, и пастырей, И вплывают рыбы В ветви вязов, где прежде витали птицы, —

Бизерта взята

32 С той же яростью Ринулся в проломы оружный люд, Сокрушая пламенем и булатом Злополучное племя побеждаемых. Смерть, раззор, Руки по локоть в крови и чужом добре Повергают в прах Пышный и победный престол всей Африки. 33 Грудой грудятся мертвые тела, Кровь из ран Стынет озером черней и страшней, Чем текучий обвод подземных царств. Изгибаясь пламя с кровли на кровлю, Жжет дома и сени, дворцы и храмы, В опустелых, опостылых дворах Плач и стон и биенье в грудь. 34 Победители у всех на виду Из недобрых ворот бредут с добычею — С кем узорочье, с кем сосуд серебра, С кем кумиры старинной боговщины, Кто ведет матерей, а кто детей, Всюду тысячи тысячей насилий, О которых хоть и ведал Роланд, Но ни он, ни британец не мог препятствовать. 35 Буцифар Альгазерский пал От клинка удалого Оливьера; Король Бранзард Наложил на себя отчаянные руки; Взят британским герцогом король Фольв О трех ранах в груди, и все смертельны; Такова судьба Аграмантовых трех вождей над отчиною.

Аграмант в отчаянии плывет на восток

36 Сам же государь Аграмант, Бросив флот, оставшись один с Собрином, Из морской дали, рыдая и сетуя, Видел полымя на бизертском берегу, А уведав изблизи, Что соделалось с отчей его землею, Посягнул поразить себя булатом, Но его удержал король Собрин. 37 Собрин молвил ему так: «Государь, Есть ли радость отраднее твоим недругам, Нежели услышать твою погибель И по ней — верный доступ к целой Африке? Им преграда — твоя жизнь, Она вечный страх для их радости, Ибо ведомо, что пока ты здрав, Не владеть им долго твоею частью. 38 Ты умрешь — и не станет твоим подданным Их надежды, последнего из благ; А надежда жива, коли ты жив, Что вернешься с победою и свободою, А коли умрешь — Людям плен, земле дань и всюду горе. Если для себя тебе жизнь не в жизнь, То живи, государь, для блага ближних! 39 Твой сосед, Каирский султан,[290] Не откажет тебе в казне и людях, Потому что и ему не в отраду В Африке увидеть франкскую мощь. Родич твой король Норандин Приспешит вернуть силой тебя на царство, А попросишь — и встанут за тебя Турки, персы, арабы, армяне, миды». 40 Таковыми и иными разумными Увещал речами царя мудрец Воротиться к мысли отбить отечество, Но в душе боялся, что быть не так, Ибо ведал, Каково не в прок и во тщетный плач, Если кто, исторгшись своей земли, Призовет себе в помощь пришлых варваров. 41 И тому примеры — [291] Ганнибал, Югурта, другие древние, А меж новых — Людовик Мор, Бывший выдан Людовику Французскому, А тому свидетель — Вашей милости славный брат Альфонс, Повсеместно полагавший безумцами Всех, кто верит не себе, а чужим. 42 И хотя в войне[292] За несносную обиду от папы Из немногих средств свершил он немногое, А заступник его и вспомогатель, Впав в изгнанье, оставил царство недругу, — Всё не преклонился Альфонс Ни угрозами чьими, ни посулами Уступить свою статочность чужим рукам.

На пути он встречает Градасса

43 Аграмант, повернув ладейный клюв, Взял к востоку в большое море, Как вдруг Грозной бурей грянуло с берега И вскричал, вскинув кормчий очи ввысь: «Вижу, Государи мои, встал шквал, На который наша ладья не выплывет! 44 Выслушайте же добрый совет:[293] Есть по левую руку малый остров, И в него бы нам забросить причал, Пока злое опамятуется море.» Аграмант не стал поперек, И они ушли от беды налево, Тде спасал мореходцев бережок Между Африкой и Вулкановой кузнею. 45 А на островке ни души, Мирный мирт и смиренный можжевельник, Сладостный приют Зайцам, козам, оленям, ланям, Никому неведомый, кроме Рыболовов, на терновых кустах Влажные простирающих неводы, Пока рыбы дремлют в нестрашном море. 46 Глядь, а здесь[294] Чужой челн, приневоленный судьбиною, А на нем — великий рыцарь и царь Сериканский, исплыв сюда из Арля. Вышед на песок, обнялись Два державца достойно и любезно, Потому что меж ними была дружба И союз в бою у парижских стен.

Градасс вызывается за него на бой

47 Возмущенным слухом внимал[295] Царь Градасс Аграмантовой горькой повести, И гласил бодрительные слова, И по-царски предстал к его услуге, Но не снес помышлений О подмоге из лживого Египта: Каково туда опасен заход, Тому знаменье-де — Помпеево бегство. 48 «А коли и впрямь, — Говорит он, — нубийская орда Налетела терзать твою землю И пожгла твой престольный град, А при ней Астольф и Роланд, Столь недавно без царя в голове, — То придумал я знатнейшее средство, Как избыть твою худую беду. 49 Я во имя твое Призову Роланда к единоборству, И хоть будь он весь — медь и весь — булат, Но противу меня ему не выстоять; А как он падет — Вся Христова мне рать — что овцы волку. И тогда-то не станется за труд Вымести чернокожих из-под Бизерты 50 Я воздвигну нубийцев на нубийцев,[296] Басурман на христиан через Нил, А за ними арабов и макробов, Знатных, людных, конных, — а вслед И халдеев, и персов, и иных Поддержавных скиптру моей руки, И такая война взойдет на Нубию, Что не станет в Африке ни души.

Аграмант, Градасс и Собрин посылают Роланду вызов

51 Добрым Аграманту началом Посудилась та Градассова мысль, И возблагодарил он судьбу, Что свела его с ним на этом острове. Но одно ему не в лад Даже ради вызволенья Бизерты — Чтобы бился за него царь Градасс, Ибо это — унижение чести. 52 «Если должно вызвать Роланда к битве, — Говорит он, — то вызов — мой, А уж там Будь Господня воля в добре и в худе». А Градасс в ответ: «Лучше будь по-моему, но по-новому — Выступим вдвоем На Роланда и того, с кем он явится!» 53 «Будь единоборство ли, двоеборство ли, — Лишь бы мне не стыть в стороне, — Говорит Аграмант, — а о тебе Мне не тайна, что лучше нет соратника». «А я, — Говорит Собрин, — разве и ненадобен? Если стар я, то в опытности — ум, А в беде он не хуже всякой силы». 54 Собрин стар, Но и крепость и мощь его испытаны, И поистине седой его век Равноборен зеленому и юному. Решено по-его и быть: Тотчас сыскан вестник И отправлен к африканскому берегу Бросить вызов паладину Роланду: 55 Пусть Роланд с людьми, один к одному[297] Выйдет к бою на остров Липадузу, Невдали Омываемый теми же волнами. Не щадя ни весел, ни паруса, Доспевал пловец и доспел До Бизерты, а в Бизерте Роланд Делит воинам добычу и пленников.

Роланд готовится к бою

56 Как воскликнулся всеслышный призыв Аграманта, Градасса и Собрина — Столь возликовал паладин, Что осыпал глашатая дарениями. До него дошло, Что его Дурендаль — в руке Градассовой, И чтобы ее воротить, Он готов в погоню до самой Индии. 57 Он судил, что, покинув здешний край,[298] Только в Индии сыщется похититель, А теперь узнал, Что вернет себе свое даже изблизи. А еще он вожделеет отбить Рог Альмонта и коня Златоузда, И стремится в бой, Зная быть их при Трояновом сыне. 58 Избирает он биться сам-третей Оливьера и верного Брандимарта, Зная доблесть и этого и того, Зная от обоих любовь и преданность. А еще ему нужны Добрый меч, добрый конь, и бронь, и копья, Ибо вы ведь помните, Что все трое — не при своем оружии: 59 Что Роланд размыкал свое, Когда буйство смяло его рассудок, А у прочих все добро поотбил Родомонт и держит в прибрежной башне. Да и в Африке, Чего надобно, того не сыскать, Ибо выступив Аграмант на Францию, Все забрал и ничего не оставил. 60 Что сыскалось ржавого и не ржавого, То велел Роланд собрать в одномест И повел друзей Посудить на взморье о близкой сече. Не прошли они и трех верст, Поглядели — видят: В море челн на раздутых парусах, И плывет он к африканскому берегу. 61 Ни пловцов на нем, ни гребцов, А ведут его ветер да удача, И плывет он на полных парусах, И врезается в песчаную пристань. Но об этом сказу еще не срок, Ибо я без меры люблю Руджьера И хочу продлить мою повесть Про него и клермонтского воителя.

Тем временем Руджьер, поколебавшись, отправляется вслед Аграманту

62 Я домолвил, как сей и оный[299] Пресекли единоборную сечу, Видя попраны царские обеты И всех в схватке, кто пеш, кто на коне. Кто же ломщик уговорной присяги И виновник столького зла, Государь Аграмант или державный Карл? Так пытают они ближних и дальних. 63 А Руджьеров некоторый Верный, зоркий и хлопотный слуга, Не сводивший взора с хозяина В сече ратей, вскипевшей вкруг, Подоспел к нему с мечом и с конем, Чтобы встал он поборать за товарищей, И Руджьер, вспоясав меч, всел в седло, Но отворотился от бывшей битвы. 64 Он пустился прочь, Вновь заверив Ринальда в уговоре, Что коли откроется Аграмант Вероломцем — он бросит Аграманта. Более в сей день Не притрагивался рыцарь к мечу, А лишь схватывал встречных и допытывал, Аграмант ли зачинщик или Карл? 65 И от всех он слышит: Аграмант виновник, и только так! А Руджьеру Аграмант не чужой, И покинуть его — вина не малая, Потому что африканский народ Бит и травлен, как мною оповедано, И ниспал с колеса под колесо, Как то любо Кружительнице света. 66 Руджьер судит и спорит сам с собою: Быть ли, нет ли ему с своим вождем? И любовь к возлюбленной Его нудит, клонит, гнет и зовет Не идти за государем в заморье, А поворотиться прочь, И грозит, что не к добру, коли он Не исполнит вещанное Ринальду. 67 А с другой стороны души Его мучит неспящая тревога, Что покинь он в этот час Аграманта, Сие вменится в малодушный страх: И отъезд его иные поймут, А иные отвергнут и осудят, Ибо-де чего не след обещать, То не грех и не исполнить в обете. 68 День и ночь и новый день Он стоял, одинокий, терзаясь думою, Плыть или не плыть И остаться или не остаться меж франками? Наконец Порешает вслед вождю править в Африку, Ибо страсть его сильна, но сильнее Долг и честь.

В Марселе он застает Дудона с пленным флотом

69 Обращает он скакуна В Арль, где чает быть ливийскому флоту, — А уж в Арле ни ладьи, ни челнока, А сколько есть сарацин, те все убитые. Сколько ни было кораблей — Все увел Аграмант и сжег оставшиеся. Обманувшись в чаянии, Руджьер едет по берегу в Марсель,2 70 Едет, чтобы силой или добром На любом насаде доплыть до Африки; А уже к марсельским местам Датский сын привел флот и свой и пленный, — Просяному зернышку Негде пасть, потому что все прибрежье Корабельные стеснили бока, И на каждом и взявшие и взятые. 71 Сколько варварских судов ни спаслось От нцчного огня и хищной хляби, — Все к Марселю привел Дудон, Лишь немногие спаслись без оглядки. С ним и семь кораблей, а на них семь королей, Сдавшихся, Потеряв своих бойцов и пловцов, Неподвижны, скорбны и немы. 72 Дудон сходит на прибрежный песок, Думав здесь найти Великого Карла, А с собой Пышно сводит всех взятых и все взятое. Встал на берегу весь полон, Встали вкруг гордящиеся нубийцы, И гремит По окрестности Дудоново имя. 73 Издали подумал Руджьер,[300] Что у берега — корабли Аграманта, И пришпорил коня, чтобы увериться, И увидел: Стоят пленными насамонский царь, Баливерз, Фарурант, Агрикальт, Манилард, Римедонт, Кларинд, Все в слезах и все потуплены лбами. 74 А Руджьеру все они не чужие, Он не волен оставить их в беде, И как было ему ведомо, Что бессильна просьба из праздных рук, Он берет копье вперевес, Крушит стражу, Блещет меч, и в привычный малый миг Полегли кругом сотня и сверх сотни.

Руджьер схватывается с Дудоном

75 Дудон слышит шум, видит брань, Но не ведает бранного виновника; Негодует, что бежит его люд, Проливая слезы, в страхе и трепете, Кличет дать ему шлем, коня и щит, Ибо руки, грудь и ноги уже в железе, И в седло, и к копью, и крепко помнит, Что он подлинно франкский паладин. 76 Всем кричит: «С дороги!», Шпорит шпорами конские бока, — И Руджьер, о ту пору в радость пленникам Положивший вторую сотню душ, Понимает, поглядевши, каков Есть Дудон на коне меж всеми пешими, Что он подлинно их начальный вождь, — И горит желанием с ним померяться. 77 А навстречу устремился Дудон; Но увидя, что Руджьер — без копья, Он отбрасывает собственное, Погнушавшись бить из неравных сил. Таковое взвидевши вежество, Говорит Руджьер: «Видимое не лжет, Что сей рыцарь — из тех, что величаются Паладинами франкского двора. 78 Посему-то я хотел бы прознать Его имя раньше чего другого!» Вопрошает и слышит: пред ним Дудон, Отпрыск славного датского Оджьера. Дудон спросом отвешивает спрос, И ответствуется вежеству вежеством. Так сказавшись, Они смерились вызовом и мчат в упор. 79 У Дудона — окованная палица, Много знавшая отменных побед, С ней в руках Он достойный сын славного датчанина. У Руджьера — меч, лучший в свете, Просекающий всякий шлем и бронь, С ним в руках Он достойный содоблестник Дудона. 80 Но всегда в его уме — его дама, Для которой он не хочет обид, А пролить Дудонову кровь — Это ей заведомая обида, Ибо зная он, кто кому родня, Знал и то, что Дудонова родительница Армеллина есть кровная сестра Беатрисе, матери Брадаманты. 81 Оттого-то острием он не колет, Оттого-то лезвием бережет, А когда навалится палица — Отразит мечом иль подастся вбок. Говорит Турпин: Пасть Дудону бы с немногих ударов; Но когда и открывался Дудон, Ударял его Руджьер только вплашмь. 82 Вплашмь, Потому что клинок широк и долог; Но и с этого Над Дудоном таков и гром и блеск, Что ему на очи находит омрак, И едва он держится, не упав. Но в угоду вам, которые слушают, Я домолвлю их сечу в новой песни.

ПЕСНЬ СОРОК ПЕРВАЯ (БРАНДИМАРТ)

Песнь XLI

На ближнем плане — кораблекрушение, Руджьер спасается вплавь. На дальнем плане — битва трех рыцарей с Аграмантом, Собрином и Градассом

Вступление

1 Ежели проникнуты ароматами Борода ли, кудри ли, платье ли Легкого ли юноши ли, девицы ли, Над которыми плачется Любовь, — Аромат, вздышав, не отдышит, В днях и днях сохранит благоуханье, И сие наилучшая порука, Сколь он сладок излился в первый час. 2 Благодатная влага, за которую[301] Был Икарий терзан первоотведавшими, И с которой, не почуяв усталости, Перешли за Альпы кельты и бойи, — Сберегая вкус до исхода года, Благородных лоз утверждает сладость; Дерево, зеленое и зимою, Доказует красу весенних дней, — 3 Добрый род, Столько лет сиявший сияньем вежества, А превыше прошлого — в наши дни, Кажет верный знак, Что первородитель светлейших Эсте В лучших доблестях, Возносящих смертного до небес, Должен был блистать, как в светилах солнце. 4 И как в каждом своем достойном подвиге Руджьер впрямь Несомненные являл миру знаменья Веледушия, доблести и вежества, — Так здесь, Пред Дудоном, как вам о том поведано, Он сдержал свою силу при себе, Пожалев о верной его погибели.

Дудон признает себя побежденным

5 Как уверился Дудон, Что Руджьер не желает ему смерти, Потому что уж не раз и не два Открывался и был в изнеможении, Как увидел, что Руджьер бережет Его жизнь и умеривает удары, — Он, хоть силой и мощью уступив, Не желает уступить ему вежеством. 6 «Господин мой, — говорит, — ради Господа, Положим мир: Не бывать, не бывать моей победе, Я побит и пленник вашего вежества». А Руджьер в ответ: «Будь же мир, Я хочу его, как ты, но с условием: Семерых королей, тобою пленных, Отпусти на волю и выдай мне!» 7 И он кажет тех семерых, Что стояли в цепях, потупясь лбами, И гласит: «Да будет им путь Вслед за мною в назначенную Африку!» И на том отпускаются все семь На свободу и вверены паладину; И по взгляду его дается ладья, И на той ладье они правят к полдню.

Руджьер с отбитыми пленниками плывет в Африку и попадает в бурю

8 Правят к полдню и ставят паруса, И вверяются неверному ветру, А попутный северный Бодрит кормчего, раздувая ткань; Отбегает берег, И вокруг лишь простершееся море; Но как смеркся день — Ветер встал вероломствен и предательствен. 9 Был он в спину — вдруг он в бок, вдруг он в лоб, И где был, уж там его нет, Кружит струг и кружит голову кормчего; Справа, слева, и впрямь, и вкось Вздыбились валы, крутые и грозные, Белым стадом взревела хлябь, — Сколько вод на приступе, Столько нависает смертей. 10 Вихрь в лоб, вихрь в тыл Гонят парусник вперед и назад, Вихрь в бок Крутит крутью, и все клубят к крушению. Кормчий Бледен, стонет, сменяется в лице И кричит и кажет двумя руками, Где поднять, где спустить какую снасть. 11 Но напрасен крик, тщетен знак, Ничего не видно сквозь ночь и ливень, Бьется голос, Но невнятен, потому что вокруг Полон воздух воззываний пловцов И морского рушащегося шума, И ни с носа, ни с бортов, ни с кормы Что и крикнется, того не дослышать. 12 Ветер в вервиях Свищет яростно, исторгая страшные звуки, Пышут молнии, В гулкий голос раскатывается гром. Кто бросается к веслу, кто к кормилу, Всякий за свое: Тот связывает, тот развязывает, Тот отсосом качает море в море. 13 Бьет Бореева Буря парус с ревом о бревна мачт, В неотступном бешенстве Встает море столбами до небес. Весла в щепьях, И неистовствует злая судьба, Так заворотивши корму, Что беспомощный борт подстал пучине. 14 Правый бок ушел под волну, Миг — и струг опрокинется вверх днищем; Каждый в крик, Ждет конца и вверяет душу Господу, А судьба из беды несет в беду, Разверзается не сбоку, так снизу: Расседаются корабельные доски, И вливается в щели злая хлябь. 15 А со всех сторон Лютый ветер и ломит и неистовствует, А валы то вздымутся до небес, То Перебросят судно с гребня на гребень, Разевая внизу кромешный ад. Пред очами неминучая смерть: Нет пощады. 16 До зари Гнал их ветер и носило их море, До зари и после зари, Потому что ветр не слабел, а силился. Вдруг Перед ними голый утес, Они рвутся прочь, но без сил, И крутая буря метет их к гибели. 17 Трижды и четырежды Бледный кормщик налегает на брус, Ищет, где бы выплыть, — но тщетно! Сломлено его кормило и схлестнуто, И таков напор в парусах, Что уже их не снизишь ни на пядень: Ничего уж не сдумать и не сделать В смертный час.

Руджьер спасается вплавь,

18 Как взошло плывущим в умы, Что ладье их всеконечный конец, — Всяк хватается за свое спасение, Всякий о себе, всякий для себя. Кто поспел, тот вбивается в челнок — И челн полн, Челн тяжел непомерным людом И едва уж держится на волне. 19 Руджьер видит: корабельщик и кормщик И пловцы и гребцы в беде и в бегстве, И как есть, без доспеха, лишь в кафтане Хочет в челн, а челн Не в подъем Грузен новыми рвущимися и новыми, И уже волна через край, И уже идет ко дну переполненный. 20 Он идет ко дну, и на нем — Все, кто поотчаялись в большом судне. Слышатся небесам Достослезные клики с мольбой о помощи, Но недолго слышатся, потому Что гневливое накатило море, И не стало отколе быть И стенанью, и жалобе, и плачу. 21 Кто пошел на дно, и конец, Кто всплывает и борется с пучиною: Там покажется из волн голова, Там рука или иная конечность. И Руджьер, Не желая смириться перед бурею, Всплыл и видит: вблизи нагой утес, Тот, которого спасались, но тщетно.

а корабль с его оружием прибивает к Африке

22 Уповая к той ли твердой скале Выгрести руками или ногами, Он плывет, раздувая губы, Чтоб отринуть докучную волну, — А меж тем Обезлюдевший брошенный корабль Мчится ветром и мчится валом прочь От желавших жить и приявших смерть. 23 О людские неверные упования![302] Сей корабль, обрекшись гибели, — выжил, И, покинутый правившими и плывшими, Без кормила пустился в плавный путь — Самый ветер, Увидав, что на борту ни души, Пременился и постремил корабль Мимо мелей безопасною влагою. 24 И где кормчему правилось вкривь и вкось, Там без кормчего плылось прямо к Африке И прибилось возде самой Бизерты, В трех верстах с египетской стороны. Врезанный в песок, Встал корабль, устали волна и ветер, И тогда-то пришел к нему гуляючи, (Как то было сказано) граф Роланд.

Роланд с товарищами вооружаются

25 Пожелалось Роланду посмотреть, Точно ль пуст он и точно ли безлюден; И он всходит на легкий борт С Брандимартом и свояком Оливьером. Заглянув под сень, Видит: в кузове никого, Только славный стоит скакун Фронтин, Да лежат доспех и клинок Руджьера. 26 Ибо так Руджьер торопился выжить,[303] Что ему не пришлось вспоясать меч; И увидевши, узнал паладин Бализарду, для него не чужую, Потому что вы читывали и сами, Как отбил он ее у Фалерины, Фалеринины разоряя сады, И как после похитил ее Брунель, 27 А Брунель под Каренскою горою В вольный дар преподнес ее Руджьеру. Какова Бализарда навзруб и вплашмь, Славно испытал Граф Роланд своей собственною рукою, И ликуя, взблагодарил Всевышнего, Полагая (так сказывал он сам), Что сие Господень дар к крайней надобе. 28 К крайней надобе, потому что он Шел на бой с государем Серикании, Зная быть у грозного молодца И свою Дурендаль, и коня Баярда. Прочий же доспех Он, не знавши его и не пытавши, Не умел ценить и почел Что не так он хорош, как чист и пышен. 29 И как был он заговорен от ран, То не льстясь ни на какие он брони, Уступил доспех Оливьеру, Только меч оставивши на боку, А коня преднамерил Брандимарту, Таковым справедливейшим разделом Пожелав, чтобы каждый из друзей Был бы в прибыли от общей находки.

Предчувствия Флорделизы о Брандимарте

30 К битвенному дню[304] Каждый рыцарь справляет новый плащ, И Роланд в четырех углах герба Представляет Вавилон под перуном, Оливьер же — серебряного пса, Чтобы спал он, откинув сворный повод, Под словами: «Покуда не завижу!» — А вокруг вилось достойное золото. 31 Только Брандимарт положил[305] Ради отческой памяти и чести Бесприкрасно выйти на грозный бой В облачении сумрачном и черном. Флорделиза же сей черный покров Обшивает алым обводом, По которому отменные каменья, А в обводе суконное всё и скорбное. 32 Белою своею рукою Она шила черный плащ для доспеха, Чтоб окутать рыцарю панцирь, А коню его — гриву, грудь и спину. И от первого дня и до последнего, А потом и от последнего дня Не бывало в челе ее веселости, Ни улыбки в лике. 33 В сердце ее страх, в сердце мука, Что отымется ее Брандимарт: Сто и сто отпускавши его раз В дальние места и большие битвы, Никогда, как нынче, Не бледнела она, не леденела; И что внове ей такая боязнь, Оттого и душа трепещет вдвое. 34 Изготовив оружие и сбрую, Подымают рыцари парус в ветер, Оставляя Астольфа и Сансонета Над послушным войском на берегу. Флорделиза, пронзаясь ужасом, До небес взметает мольбы и жалобы, И доколе хватает взора, Следит парус в дальнем морском бегу. 35 Еле-еле Сансонет и Астольф Увели ее, вперенную в волны, И оставили во дворце на ложе, Сотрясаемую гибельным горем. А меж тем Добрый ветер, попутствуя трем рыцарям, Вынес челн без уклона к тому острову, На котором условлен бой.

Роланд и Аграмант с друзьями на Липадузе

36 Сшед на сушу,[306] Граф Роланд, Оливьер и Брандимарт Не без умысла Ставят сень на восточной стороне, А на западной раскинул шатры В тот же день подоспевший Аграмант; Но как солнце уже склонялось в море, То отложено дело до зари. 37 До зари[307] С двух сторон на страже верные стражи; Но еще не спустилась ночь, Как предстал сарацинам Брандимарт, И с Роландова соизволения Повел речь к африканскому королю, Ибо Аграманту он прежний друг, И под стягом его входил во Францию. 38 И приветившись об руку рука, Христов рыцарь короля басурманского Как друг Много увещал не пытать сраженья, И от имени Роланда Англантского Под высокую руку его сулил Все края от Нила до Геркулесова знака, Ежели он примет Христов закон.

Брандимарт тщетно хочет примирения

39 Говорит он: «Я впрямь не лицемерствую, Ибо как любил я вас, так люблю: Что избрал я своим уделом, То заведомо почитаю добром. Я познал: Христос — бог, Магомет — глуп, И хочу вас наставить на тот же путь, Путь спасения, 40 В этом благо, А все иное не к вашему добру, Пуще же всего — Если схватитесь с Милоновым сыном. Вам победа в прибыль не столь, Сколь в ущерб случилось бы поражение: Победив, вы добудете немногое, А сраженный потеряете всё. 41 Если вы убьете Роланда и Нас, пришедших победить или пасть, То ужель Вы утраченные воротите ваши земли? Не надейтесь, будто наша погибель Вашей участи станет в перемену, Ибо есть у Карла довольно войск, Чтоб держать ваш край до последней башни». 42 Так сказал Брандимарт, и еще хотел немало, Но прервал его басурманский царь, В лике гордость, в голосе ярость: «Ты поистине рехнулся ума, Коли дерзок Добр иль худ советовать твой совет Там, где и не спрашивают совета! 43 А что ты советуешь мне добро, Как досель, так ныне, Тому верить ли, видя тебя здесь Воедине с франкским Роландом? Верю я иному: Твою душу сжирает злой дракон, Вожделеющий за тобою вслед Целый свет низвергнуть в муку гееннскую. 44 Победить мне или пасть, воротить Мое царство или сгинуть в изгнании, — Это ведомо единому Господу, А не мне, не тебе и не Роланду. Будь же воля Его, А меня мерзкий страх не склонит к низости: Если мне судьба умереть — Пусть умру, не посрамивши породы. 45 Так ступай же прочь, И коли заутра с тобой не будет Крепче меч, чем сегодня твоя речь, — То худого нашел Роланд товарища!» Таковые горячие слова Аграмант исторг из ярого сердца, И на том они разошлись Опочить, пока солнце не прянет в небо. 46 А едва забелелся новый день, Миг — и всяк уже в броне, на коне, И не тратя слов И не ждавши ни срока, ни полсрока, Настораживают копья во все шесть жал, — Впрочем, Мне не след бы для них позабывать О Руджьере в захлестывающем море.

Тем временем Руджьер выплывает на скалу

47 Юный рыцарь руками и ногами Плыл, взрывая неистовые волны, И терзали его ветер и буря, Но стократ — угрызающая совесть.. Он страшится возмездия Господня, Что не принял он святого крещения В своевременье в чистейшей из влаг, И теперь купель его — соль и горечь. 48 И всплывают в его уме Все посулы, суленные возлюбленной, И та клятва, которую положил Он с Ринальдом, а положив, не держит; И да минет Господень суд, Он обетует трижды и семижды Всею верой своей души Принять крест, коли выйдет жив на сушу, 49 И вовеки не подымать копья За язычников на Христовых воинов, Но тотчас воротившись в франкский стан, Воздать почести государю Карлу, А с своею Брадамантою не вздорствовать И достойно повенчать их любовь. Чудо! помолился, и чуются Крепче силы, и легче ему плыть. 50 Крепче силы, и неколеблем дух; Руджьер плещет, расталкивая волны, А волна волну погоняет, И одна его вверх, другая вниз. То вздымаясь, то упадая телом, С превеликим Руджьер трудом Выбрел на песок И пошел, весь мокрый, по всклону суши. 51 Все другие, вверившиеся морю, В нем не выгреблись и в нем погреблись. На утесе спасся один Руджьер, Ибо так угодно всевышней благости. Но едва взошел он, грязен и дик, С моря в гору, как новый просыпается Страх: Умереть без сил в столь тесном убежище.

Руджьер принимает крещение от святого отшельника

52 Но неукротим его дух, И, готовый претерпеть волю Божию, Он упорно правит прямо и вверх Твердый шаг по твердым каменьям. Не прошел он и ста шагов, Как глядит, а навстречу преклонный старец, Изможденный постом, на вид отшельник, Всем обличьем достойный любви и чести, 53 И приблизившись, восклицает так:[308] «Савл, Савл, почто меня ты гонишь?» — Каковыми словами Господь Христос Нес целенье поверженному апостолу. — «Ты ль умыслил преплыть моря, Обманувши платою путеводца? Берегись: хоть ты мнишь себя вдали, Но десница Господня того длиннее!» 54 И повел он, пресвятой, свою речь, Ибо ночью было ему от Господа Явлено, Что Руджьер приведется к его скале, И какая Руджьерова былая жизнь, И грядущая жизнь, и злая гибель, И какие Руджьёру суждены Сыны, внуки и иные потомки. 55 И повел он речь,[309] Упрекая, а потом ободряя: Упрекая, что до сей он поры Медлил выгнуть выю под сладким игом, И что должное сбыться вольною волею Призыванию Божию в ответ — Он умедлил до недоброго часа, Когда грянул грозный Господень гром; 56 Ободряя же, что от райских врат[310] Не отринуты ни ранние и ни поздние, И к тому сказав евангельский сказ О равнопожалованных виноградарях. С благодатною ревностию Наставляя его в истинной вере, Он повел его медленною стопою К келье, выбитой в неприступном камне. 57 А над благочестною кельею Поднималась, глядючи на восход, Божья церковь, малая, но пригожая, А оттоль нискатывался к волнам Скат, зеленый миртами, лаврами, Можжевелами и плодными пальмами, Орошаемый чистейшим источником, Вниз журчавшим по уклону холма. 58 Скоро сорок Тому лет, как отшельнический приют Здесь указан от Господа Спасителя Ко подвижничеству святого отца; И питая смиренную свою жизнь Плодом древ и ручейною чистой влагою, Безущербен, крепок и бодр, Он начел себе восемьдесят лет. 59 Запаливши старец в келье огонь, Предложил застольцу земных плодов, А Руджьер, подкрепляя снедью плоть, Обсушил и платье свое и волосы. И тогда-то на спокое святейший муж Вразумил ему таинства нашей веры, И наутро же приял он крещение В чистой влаге при добром старце.

Пророчество отшельника о доме Эсте

60 Здесь, довольствуясь по месту и радостью, Пребывал Руджьер, Ожидая, как вскоре преподобный Препроводит его в желанный край. А меж тем гостеприимец немало Ему сказывал и про царство небесное, И про ту земную судьбу, Что на доле его и его кровных. 61 А Господь всевидящий и всеслышащий[311] Возвестил святому пустынножителю, Что Руджьеру жить на свете, крещенному, Семь лет, день в день, А потом за погибель Пинабелеву (Взяв ответ за Брадамантину месть) И за Бертолагия Примет смерть от нечистых Майнцских рук; 62 И такое Майнцское вероломство Будет тайно и не дастся молве, Ибо где злодеи его погубят, Там и погребут; И не скоро настанет о нем месть От сестры и от верной Брадаманты, Долго будет она его искать, Тяжела утробою, 63 А потом, между Адидже и Брентою,[312] Там, где серные ключи и текучие ручьи, Там, где зелен луг и веселы нивы, Возле всхолмий, ради которых Антенор забыл троянскую Иду И любезный Ксанф, и милый Асканий, — Породит она сына в той дубраве, Где все помнит о фригийце Атесте. 64 И взрастет ее сын в красе и силе,[313] По родителю прозовется Руджьер, От троянцев будет признан троянцем И объявлен повелителем края, А от Карла, которому измлада Будет помощен против лангобардов, Примет право на весь пригожий округ И высокий титул маркского графа; 65 И промолвит, даруя, великий Карл:[314] «Este!» — Во благое знаменье сему дому Зваться Эсте во веки веков, Стерев первый и стерев второй звук В прежнем званье, гласившем об Атесте. И еще открыл Господь своему верному, Как Руджьерова отомстится смерть — 66 Как в предутреннем видении Он предстанет верной своей жене И расскажет, кем он убит, И покажет, где он зарыт, И как верная жена и со свойственницею Разорят Понтьер огнем и мечом, А вступивши в возраст, Сын Руджьер побьет Майнцскую породу; 67 И еще велась речь о славном корени[315] И Альбертов, и Обиссонов, и Ассонов, До имен: Николай, Леонелл, Боре, Геркулес, Альфонс, Ипполит, Изабелла. Но и то, прикусив себе язык, Святой старец Доложил Руджьеру не все, что знал, А что нужно, скрыл, и что нужно, молвил.

Тем временем на Липадузе начинается тройной поединок

68 Между тем Роланд, Брандимарт и Оливьер, копья к бою, Мчались вскачь на сарацинского Марса, — То король Градасс, — И на двух его споборцев, которые Тоже гнали коней во весь опор, Оглашая брег от моря до моря, — То Собрин и государь Аграмант. 69 Сшиблись, Копья в щепья, щепья в высь, От великого грома вздулось море, От великого грома до самой Франции. Спрянулись Ролад и Градасс, И была бы их сила ровень в ровень, Кабы у Градасса не под седлом Конь Баярд, а с Баярдом он отважнее. 70 Грудью в грудь ударил Баярд На Роландова коня, на слабейшего, Так, что тот лишь качнулся вбок да вбок И всем телом распростерся на поприще. Роланд трижды, Роланд четырежды Бьет и шпорой и тяжкою рукавицею, И не смогши взнять его, сходит пеш, В шуйце щит, и в деснице Бализарда. 71 Оливьер с африканским королем Конь о конь бьются стать под стать, А Собрина Из седла ссадил Брандимарт, — Конь ли то причинен или конник, — Хоть Собрину такое и непривычно, Но своею ли, конскою ли виною, А случился он с коня под конем. 72 Как увидел Брандимарт, что соперник Пал в прах — Он его оставил и грянул в бой На Градасса, повергшего Роланда, Между тем как Аграмант и маркграф Как сразились, так и сражались — Переломлены копья о щиты, Мечи вон из ножен, и длится сеча.

Роланд оглушает Собрина

73 Увидав Роланд, что Градасс Недосужен к нему оборотиться, Потому что его теснит Брандимарт, не давая ему ни вздоха, Озирается и видит: Собрин Пеш, как он, и как он, без супротивника. Он — к Собрину, гулок шаг, грозен лик, Содрогается небесная твердь. 74 Собрин, видя, каков грядет Роланд, Сжался в латах, как кормщик, на которого Грозно вздыбился взвывший вал, Правит носом к волне и, видя море Вставшим к небу, хотел бы быть на суше, — И под рушащийся меч Фалерины Подставляет щит, 75 Но таков булат в том клинке, Что и щит ему не помеха, И такая мощь в той руке, Что подобной не сыскать в целом свете: Взрублен щит, Не в подкрепу ему стальные ободы, Взрублен щит, и рушится меч, Дорубаясь под щитом до плеча. 76 Дорубаясь до плеча; на плече Две брони и под бронями кольчуга, Но ни те и ни та не во спасение От кровавой раны, вскроившей плоть. Не бросает Собрин меча, Но ничто его меч против Роланда, Ибо Движущий сферы и светила Непрорубную даровал ему кожу. 77 Вновь бьет граф, Хочет голову ему ссечь с плеч; Собрин, ведая Клермонтскую доблесть И что щит мечу нипочем, Отшатнулся вспять, Но челом не миновал Бализарды: Вплашмь удар, но таков удар, Что разбит шелом и в очах темно.

Роланд нападает на Градасса

78 Летит Собрин кувырком И немалое время лежит без памяти. Рассудив Роланд, что он мертв, Полагает, что эта брань покончена, И бросается на царя Градасса, От которого Брандимарту беда, Ибо крепче басурманин конем И щитом, и мечом, и, верно, силою. 79 Но таков Брандимарт горяч и ловок, И таков под ним удалой Фронтин, Хаживавший прежде и под Руджьером, Что не кажется сарацин сильней, А, пожалуй, вышел бы и слабее, Будь получше Брандимартов доспех. Но доспех Брандимартов не получше, И приходится гнуться то вбок, то вбок. 80 Нет коня, чтоб послушней, чем Фронтин, Отзывался поводьям господина — Как ни грянет на него Дурендаль, Он скользнет то ли влево, то ли вправо. Между тем Оливьер и Аграмант По другую сторону поля Бьются так, что никоторый из двух Не слабей и не сильней супостата. 81 Стало быть, Роланд, Распростерши Собрина по земле, Пеший, ринулся большими шагами На Градасса и в помощь Брандимарту И уже на подступе Вдруг увидел: через поле бежит Добрый конь, с которого пал Собрин. Он оборотился и вслед, и ловит. 82 На бегу Уловил его, вспрыгнул, сел в седло, В левой держит блещущую узду, В правой — меч, острие наперевес. Градасс видит: Роланд скачет, Роланд кличет, А Градассу все нипочем — Что Роланду, что Брандимарту Он до вечера хочет справить ночь. 83 Повернулся от Брандимарта к графу, Острием ударяет в нагортанник, До живого достиг, а в живое не простиг — Не в пробой ему Роландова кожа. А Роланд его разит Бализардою, Пред которой чары ничто: Шлем, щит, бронь, ткань Просекаются рушащимся булатом, 84 В лик, в грудь, в пах Ранен до крови король сериканский, Ни единой капли досель Не проливший сквозь волшебные латы. Ему диво, что чуждый меч Страшен взрубом, как сама Дурендаль, А случись он подлиннее или поближе — И не снесть бы головы на плечах. 85 Испытавшись, Ненадежны ему мнятся доспехи: Осмотрительней он и осторожней Держит бой, привыкая отбиваться. Между тем, Видя Брандимарт, что Роланд Переял его противоборца, Меж двух битв глядит, где бы он нужней.

Брандимарт выручает Оливьера

86 О ту пору боя Распростертый в прахе король Собрин С лютой болью в плече и темени, Поопамятовавшись, Встал, стоит, взнял забрало, осмотрелся, Видит в схватке теснимого государя И широким шагом скорей к нему Так бесшумно, чтоб никто и не слышал. 87 Подступил к Оливьеру, у которого На уме один Аграмант, И ударил злым ударом его коня В задние подколенья. Падает скакун, Падает Оливьер, а нога В левом стремени смялась конским боком: Не пошевелить. 88 Собрин рубит второю отмашью, Хочет голову ему ссечь с плеч, Но железный ворот был тверд, Кованый Вулканом для князя Гектора. Видит Брандимарт, что беда, Рвется вскачь на Оливьерову выручу, Бьет Собрина в голову, Собрин — с ног, Но вскочил, и вновь старик рвется биться: 89 Вновь на Оливьера — Отпустить в вечный отпуск на тот свет Или хоть не выпустить В стременную впавшего западню. Но и у лежащего На свободе сильнейшая из рук, И сколь меч его долог и остер, Столь и рыцарь недосяжен Собрину. 90 Оливьер его чает, отсторанивая, В малом времени вовсе избыть, Ибо видит, тот весь в крови, Красный ток бежит на песок, Так он слаб, что уже едва и держится: Недалек конец. Оливьер вновь усиливается встать, — Но не выбиться из-под конского бока. 91 А меж тем Брандимарт на Аграманта Налетев, бушует вокруг, Бок в бок, грудь в грудь — Вьется конь, как токарное точило. Славен Брандимартов скакун Фронтин, Но не хуже у южного владыки — То отменный Златоузд, Дар Руджьера от гордого Мандрикарда. 92 И крепче его доспех, Закален и испытан всеми пробами; Брандимартов же схвачен наудачу, Как успелось второпях к троеборству. Но отвага его бодрит, Что в победном бою он стяжает лучший, — Хоть уже его правое плечо Обагрилось африканским ударом, 93 И хотя в боку Невеселая рана от Градасса Франкский удалец, Улучив клинком дорваться до недруга, Вскроил щит, Ранил левую руку и тронул правую. Но сие — ничто Против боя Градасса и Роланда.

Градасс оглушает Роланда и убивает Брандимарта

94 Уж Роланду и доспех не в доспех, Снес Градасс шлему гребень и нащечья, Вышиб щит в прах, Вспорол понизу панцирь и кольчугу, А не ранил, Потому что Роланд заговорен. Сериканцу от него тяжелей: На нем раны и в лоб, и в грудь, и в горло. 95 Наступает на Градасса отчаяние, Что он весь в крови, А Роланд, сколь ни бит и сколь ни рублен, Цел и сух от темени и до пят. В две руки он вздымает Дурендаль, Чтоб рассечь череп, грудь, живот и тулово, И уметил грозный булат Выше лба гордящемуся графу. 96 Будь то не Роланд — Развалился бы он ударом надвое; Но как павши вплашмь, Воротился клинок, блестящ и чист, У Роланда, у ошеломленного, Словно звезды посыпались из глаз — Бросил повод, уронил бы и меч, Не случись он прикован при запястье. 97 Гром и звон булатный о латы Обезумил Роландова скакуна, И, безудержен дрогнувшею дланью ошеломленного, Как помчался он по пыльному праху прочь — Поглядишь, не поверишь. Градасс — вслед, И Баярдом, верно, его настигнул бы, — 98 Но оборотил он взор — Глядь, его государь на пядь от гибели, Ибо доблестный Монодантов сын Левым махом стряс и сшиб его шлем, А десницею Навострил ему в горло злой кинжал, И бессилен перед ним Аграмант, Потому что его меч уже выронен. 99 Как оборотился Градасс — Так и вскачь от графа и к Аграманту, А небережный Брандимарт, Положась, что с Роландом не управиться, На Градасса и не глядит и не мыслит, Весь — в клинке, занесенном на язычника. Подскакал сериканец и разит В две руки и во всю мочь Дурендали. 100 Отче на небеси, Упокой душу мученика меж избранных, Ибо трудные исплавав пути, Днесь поник он ветрилом в Твоей пристани. Дурендаль, жестокая Дурендаль, Ты ль безжалостна к твоему Роланду, Что отъемлешь жизнь Его самому верному и любезному? 101 На два пальца шелом был обдан ободом, Но под рушащимся мечом Треснул обод, Раскололся стальной колпак, Помутился лик, И упал Брандимарт прениже стремени, А из взрубленного лба на песок Хлынью хлынула кровавая влага. 102 А Роланд, отскакав, опоминается, Смотрит, видит: Брандимарт на земле, Видит: сериканец над ним с мечом, Понимает, от кого кто убит, В нем — боль, в нем — гнев, Но не в пору теперь слезам: Боль — в груди, а ярость — рвется наружу; Впрочем, тут и песни моей конец.

ПЕСНЬ СОРОК ВТОРАЯ (ИСЦЕЛЕНИЕ РИНАЛЬДА)

Песнь XLII

Внизу — окончание боя на Липадузе: в центре — Роланд поражает Градасса, справа — обезглавленный Аграмант, внизу — умирающий Брандимарт, слева — раненый Собрин, над ним — Оливьер, придавленный лошадью. Вверху — слева Малагис беседует с чертом, в центре — Ринальд встречается с владельцем чаши испытания верности, справа — фонтан с изображениями добродетельных дам

Вступление

1 Какой узел, какие узды, какие узы, И какой булат, и какой адамант Властны Препнуть ярость, сдержать мерою гнев, Если тот, кого крепкая любовь Клином вбила в незыблемое сердце, От коварства ли, от насильства ли Повергается на позор или смерть? 2 И коли в тот миг[316] Сердце вскинется ко злобству и зверству — Да простится сие, Ибо разум тогда в душе не влаственен. Сам Ахилл, увидев, как друг Окровавился в заемном доспехе, Не насытился убийством убийцы, А терзал его волоком вдоль и вдоль. 3 О непобедимый Альфонс,[317] Не такая ли обуяла ярость Твой народ, когда каменный удар Грянул в бровь твою, и всяк содрогнулся, Что уже ты не жив, и запылал Таким пылом, что врагам не защита Ни окоп, ни вал, ни ров: полегли, Не оставивши по себе ни вестника. 4 Был бы ты на ногах — Верно, меньше бы расходились руки; Но коли ты пал — Боль взметнула твой люд на кровь и смерть, И вернул он Бастию Под твою высокую длань Не во столько часов, во сколько дней Ее взяли кордовские и гранадские. 5 Не Господь ли то карающий[318] Попустил тебя претерпеть, Да сбылась бы заслуженная мзда За былую их преступную ярость, Когда взяв злополучного Вестиделла, Безоружного, израненного, без сил, В сто клинков Умертвили его вчерашние нехристи.

Роланд убивает Аграманта и Градасса

6 Скажу истинно, чтобы кончить сказ: Нет на свете злейшего гнева, Чем когда старейший ли, отец ли, друг ли Смертно страждет перед твоим лицом. Посему не диво, Что вскипела Роландова душа, Когда взвиделся лучший из друзей Распростерт крушащим клинком Градасса. 7 Как нумидский номад, Увидав змею, шуршащую прочь От ужаленного ей на песке Безмятежно резвившегося дитяти, В яром бешенстве вскидывает палицу, — Так острейший в гневе взметнул клинок Англантский граф На первопредставшего Аграманта, — 8 Аграманта, который, весь в крови, Сорван шлем, выбит меч, взрублен щит, В стольких ранах, что не исчесть, Еле вырвался из Брандимартовых рук, Как от ястреба сокол, чуть живой, Брошен глупым, то ли жадным сокольником. Подскакал Роланд И уметил меж головою и телом. 9 Сорван шлем и неприкрыта гортань, Ссеклась шея, как ссекается стебель: Рухнул в песок Царь ливийский в последней корче тулова, Отлетела душа его к волнам, Где кривым крюком Харон ее выудит. А Роланд над телом его не медлит И летит с Бализардою на Градасса. 10 Как увидел король Градасс Аграмантовы голову и тело, — Небывало он Дрогнул сердцем, помутился лицом И застыл, как невластный над собою, Ожидаючи гибельного графа; И как пал на него смертный удар, Он ни взмахом не взметнулся в защиту. 11 Поражает его Роланд В правый бок под последнее ребро — Вышел меч из левого бока, Остр на пядь и багров по рукоять: В верный знак, что ни сильнее, ни доблестнее Не бывало рыцаря под луной, Чтоб свалить такого богатыря, Первоборца от всего басурманства.

Брандимарт испускает дух

12 Но не рад паладин такой победе — Прочь с седла, Лик в слезах, И бежит, сколь есть бега, к Брандимарту Видит: Брандимарт Распростерт лежит на кровавом поле, Шлем расколот, как кора топором, — Не защита хрупкий от тяжкой силы. 13 Роланд вскинул забрало над лицом, Видит: лоб Рассечен меж бровей до переносья, Но в устах еще довольно дыхания Помолить, пока жив, Отца небесного О прощении минувших грехов И промолвить в ободрение графу. Током слез орошающему лицо, 14 Таковые слова: «Ах, Роланд, Не забудь обо мне в своих молитвах, Внятных Господу, и обереги Мою Флор…» и не домолвил: «…делизу». Отлетает рыцарская душа, Звенят в воздухе ангельские напевы, И, покинувши телесный покров, В светлом пенье она восходит к раю. 15 Но Роланд хоть и рад бы ликовать О такой богоугодной кончине, Ибо зрел над ним разверстую твердь Верным знаком горнего вознесения, Но по слабости пристрастного сердца Было ему невмочь Сиротеть о ближайшем, чем и брат, — И ланиты его влажнились плачем. 16 А меж тем опрокинутый Собрин Как упал, так лежал, Истекая ранами в грудь и в бок, И едва доставало в жилах крови; И лежал обездвиженный Оливьер, Не владея поворотить ногою, Ибо ему не встать Из-под рухнувшего конского тулова. 17 Не приди ему на помощь свояк, Отозвавшийся на стоны и слезы, Сам бы он не высвободился; А и высвободившись, Такова была в нем мука и боль, Что нога уже ему не опора: Не ступить и не пошевелить, Ежели бы не дружняя помощь.

Собрина уносят израненного

18 Не рад паладин победе, Нет его душе моготы Мертвого видеть Брандимарта И неверного стопой Оливьера. А меж тем Собрин еще жив И опоминается, Хоть в глазах у него еще темно, Потому что много жизни вытекло кровью. 19 Приказал его Роланд, окровавленного, Взняв с земли, снесть в шатер и отлечить, Сам промолвив в ободрение страждущему, Как родному, доброе слово, Потому что после бранной игры Был он кроток и непамятозлобен. С мертвых взял он брони и взял коней, А все прочее оставил служителям. 20 Здесь достойнейший Фредерик Фульгоз[319] Укоряет мою повесть в неправильности, Потому что, исплавав берберийские Берега из конца в конец, Сам причаливал он к этому острову И нашел, что он так уж крут и дик, Что на склонах меж скал и скал Негде стать даже ровною подошвою, 21 И нестаточно, чтобы целых шесть Лучших рыцарей, краса всего света, Конно бились меж этими каменьями. Но могу я возразителю возразить, Что в ту пору у подножия этого Каменного кряжа была равнина, Но потом здесь случился тряс земной, И ее покрыло булыжной осыпью. 22 Оттого-то, о светлейший из Фульгозов,[320] Мой яснейший светоч и мой живейший, Если вы за сие меня корили И, быть может, даже пред вашим братом, Чьи победы хранят покой отечества, — То смените неприязнь на приязнь И уже на меня не говорите, Будто я обманщик хотя бы в этом. 23 А тем временем Роланд, вскинув взор К морю, видит вдалеке паруса И под ними кораблик, поспешающий Не иначе, как к его островку. Кто в кораблике, — пока не скажу, Ибо ждут меня другие герои: Мы посмотрим, каково-то во Франции Удальцам, отразившим сарацинов,

Тем временем Брадаманта тоскует о Руджьере,

24 И посмотрим, какова вдалеке От желанного лучшая из любящих Верная страдалица Брадаманта. Обнаружив, что опять не сбылась Столь недавняя Руджьерова клятва Пред лицом и наших и вражьих войск, Обманувшись, Не надеется она уж и ни на что. 25 Умножая жалобы и стенанья, Столь уже привычные на устах, Она вновь твердит, как твердила, Что Руджьер — злодей, что судьба — врагиня, А потом, со всех парусов, — Что и небо, Попуская безмездному вероломству, Неключимо, неправедно и немощно. 26 И винит Мелиссу И клянет пещерное прорицалище, Что пошед на их лживый уговор, Она вверглась, как в море, в страсть и горе; И, оборотясь к Марфизе, Изливается в стонах и слезах О ее вероломном однородце, И вверяется и молит помочь. 27 А Марфиза, пожимая плечом, Утешает ее, чем только может, И не верит в такой Руджьеров грех, Чтобы он не воротился к возлюбленной; А коли посмеет, То она не снесет такой обиды, Он вернется сам собой или выйдет с ней на бой — Таково ее рыцарское слово. 28 Умеряет слово девичью горесть, Укрощается, выплакавшись, скорбь. Что ж, посмотрев, как Брадаманта своего милого Честит чванным бесчестным вероломцем, Мы посмотрим, много ли веселее Ее брату, чья кость и плоть и кровь Сожигается пламенем любви, — Славному монтальбанскому Ринальду:

а Ринальд тоскует об Анджелике

29 Монтальбанскому Ринальду, который Пламенел о прекрасной Анджелике, В чью завлекся он любовную сеть Светлым ликом ее и черною чарою. Все другие паладины, побив Сарацинскую силу, наслаждались Вожделенным покоем, и лишь Ринальд Страждал пленником любовного плена. 30 Cто гонцов рассылает он на розыски, Рыщет, ищет красавицыны следы, А потом подступает к Малагису, Чьею помощью спасался не раз, И потупив лоб и с краской в лице Понуждает себя к любовной повести И взывает к сроднику: «Вразуми, Где жива желанная Анджелика?» 31 От такого дива[321] В Малагисе и ум вверх дном, Ибо только по Ринальдовой неохоте Не имел Ринальд царевну уже сто раз. И не сам ли Малагис в Анджеликином плену Словом, делом, угрозою и мольбою Преклонял Ринальда к ее любви — Тщетно! 32 И уж он ли не хотел, чтоб Ринальд, Полюбив, изъял его из темницы? А теперь без причины и без пользы Ринальд рвется к нечаянному сам. Поминает Ринальду Малагис, Каково ему стала, Малагису, Та суровость, от которой едва Он не сгинул в темном своем узилище. 33 Но чем нынче кручиннее и досаднее Малагису Ринальдовы мольбы, Тем ему воочию зримее, Сколь великая в нем пышет любовь. И за все те непраздные его просьбы Повергает он былые обиды В океан забвенья И сулит ему скорую полмогу.

Через Малагиса Ринальд узнает о ее отъезде

34 Говорит: «Дай срок», И надежит доброй надеждой, Что узнается Анджеликин путь И во Франции она или не во Франции. Так сказав, идет Малагис В неприступную пещеру меж гор, Где он знался с нечистой силой, И над черной книгой скликает демонов, 35 И у демона, что по любовным делам,[322] Дознается, Отчего это Ринальдово сердце, Быв как сталь, вдруг стало как воск? А в ответ он слышит про два источника, Один гасит, другой взжигает страсть, И испив из одного, не спастись, Кроме как испив из другого; 36 И про то, Как Ринальд, испивши из безлюбовного, Столько времени был и нем и глух К долгим просьбам прекраснейшей Анджелики, И какая потом злая звезда Привела его к любовному току, Чтобы он, испив, воспылал К той, которою гнушался и брезговал. 37 Зла была звезда, жесток рок, Из студеной струи поивший пламенем, Ибо Анджелика в тот самый миг Испила из другого, из бессладостного, И таков ей рыцарь вмиг стал постыл, Что она от него — как от гадюки; А его любовь Кипит пуще, чем прежде била ненависть. 38 О такой-то нечаянной беде Доложил Малагйсу служебный демон, Не забыв и о том, как Анджелика Предалась африканскому юнцу И оставила для него Европу И пустилась по неверным волнам В Индию На отчаянном каталанском челне. 39 И когда пришел Ринальд к Малагйсу, Стал его Малагис Уговаривать позабыть Анджелику, Потому что предпочла она жалкого Варвара, и уже она так Далеко, что не сыскать ее следу: Впрямь, уж верно она в полупути Со своим Медором к своим владеньям. 40 Cтраждущий влюбленный Еще снес бы Анджеликин побег, Не лишился бы сна и сновидений От ее левантийского пути, — Но от мысли, что дерзкий сарацин Смял первины девического цвета, Такова вскипает в нем страсть и боль, Каковой вовеки не знало сердце. 41 Нет в нем сил к ответу, В сердце дрожь и дрожь на устах, В губах горечь, как от злобного зелья, Языку не измолвить двух слов. К Малагйсу он спиною — и прочь, Бешеною гонимый ревностью; Плачет, рвется в муке — и наконец Хочет сам по левантийскому следу.

Ринальд едет искать Анджелику

42 Просится он в отлучку У державного Пипинова сына, Потому-де, что конь его Баярд, Не по-рыцарски хищенный Градассом, Позывает его встать на путь чести, Чтобы сериканский бахвал Не тщеславился, что мечом или копьем Обездолил французского паладина. 43 Отпускает его Великий Карл, — Хоть и жалко и Карлу и целой Франции, Но нестаточен отказ На такую достойную причину. Хочет с ним Гвидон, хочет с ним Дудон, Но Ринальд никоторого не хочет, И один покидает свой Париж, Изливая вздохами муки страсти. 44 Все-то у него на уме, Как сто раз ему давалась красавица, И сто раз он по тупости и глупости Отвергал такую редкую сласть. Отрицаясь стольких утех, Сколько трачено им доброго времени! А теперь за единый с нею день Он готов заплатить хоть целой жизнью. 45 Все-то у него на уме, Как такое могло случиться, Что убогий латник в царевнином Сердце свеял всю прежнюю любовь? Раздирая душу такими думами, Ринальд едет и едет на восток, К реке Рейну, к Базилейскому городу, И уже перед ним Арденнский лес.

На Ринальда нападает чудовище — Ревность

46 Въехал паладин[323] В знатный лес бывалых нечаянностей, В дикие и опасные места В многих милях от городов и замков, — Глядь, смутилось синее небо, Скрылось солнце меж темных туч, И вздымается из черной пещеры Женовидное ужасное чудище: 47 Тысяча очей, все без век, Не сомкнутся, не подернутся дремою; Тысяча ушей; Вьются волосы змеиными жалами; Из диаволической черноты Выступает устрашительный облик; Хвост, как змей, и велик и дик, Обвивает грудь, выплетает петли. 48 В тысяче и тысяче подвигов Не знавал герой того, что познал, Когда двигнулось на него Угрожающее взорами чудище: Страх, Непостижный людям, прихлынул в жилы, — Но притворствуя привычную удаль, Он дрожащей рукою сжимает меч. 49 Хорошо ратоборствует чудовище — Так и рвется соступиться с соперником: Взметывает змеиную Пасть и сверху на Ринальда в упор. Изовьется справа, изовьется слева — Изворачивается Ринальд и разит Взмахом, отмашью, вновь и вновь, А ни разу проворную не заденет. 50 То змея ему ринется на грудь, Леденя сквозь сталь до самого сердца, То в лицо, Под забрало, и по щекам, и по шее; Дрогнул рыцарь, Шпорит прочь скакуна Ринальд, А чудовище ему вслед не лениво, Скок — и село за седло на крестец. 51 Рыцарь шпорит то вперед, то вбок, А проклятая тварь все за спиною — Не стряхнуть, Как ни береди скакуна. Сердце бьется, точно лист на ветру, А змея и не жалит, Но уж так-то мерзостна и страшна, Что он жизни не рад, кричит и стонет. 52 На последние пути, на трудные тропы Где круче кряж, дремучее лес, тернистее дол, Черен свет, — Мчится, В тщетном чаяньи сбросить с плеч Это злобное, грозное и гнусное; И худой бы случился ему конец, Кабы вдруг не подоспела подмога.

Ринальда выручает рыцарь Презрение

53 Подоспел подмогою некий рыцарь, Его латы — светлая сталь, Знак на шлеме — сломленное ярмо, Щит — на желтом красное пламя, Пламенами шит и наддоспешный плащ, Шита и конская попона; Меч у бока, копье в руке, У седла — огнедышащая палица. 54 Огнедышащая, вечнопышущая, Его палица горит — не сгорит, И ни щит, ни шлем, ни бронь От того огня не крепь и не толща. Всюду рыцарю путь, Где сверкнет негасимый его светоч. Он и стался для нашего героя Избавителем от кромешного чудища. 55 Твердый духом, Где заслышал он шум, туда и вскачь; Глядь — и видит, как чудище по Ринальду Оплелось змеею во сто узлов, А ему в тех узлах и жар и дрожь, Потому что оплетшую не сбросить. Рыцарь — к чудищу внаскок, бьет в бок, И летит оно кувырком и влево. 56 Но едва коснулось земли — Снова вздыбилось, и вьется змеей, и бьется. Опускает рыцарь копье, Умышляет на врага верным пламенем; Палицею Бьет, как буря, в змеиные узлы, Не дает зловредному Извернуться ни к худу, ни к добру, 57 Теснит, давит, мстит тысячи обид, А меж тем Окликает паладина советом Поспешить по тропе и ввысь горы. И по той тропе, по тому совету Безоглядно Мчит Ринальд, покуда не скрылся из виду, Хоть и крут был подъем и каменист. 58 Вновь загнав преисподнее исчадие Грызть себя и жрать себя в злой щели С горьким током В тысячу ручьев из тысячи очей, — Обращается рыцарь вослед Ринальду Быть ему напутником и вождем, Настигает его на горном гребне И зовет его прочь из черных мест.

Ринальд пьет из ключа Безлюбовья

59 Как увидел вернувшегося Ринальд — Рассыпает тысячу благодарностей И клянется, что на весь белый свет Он восславит его добродеяние, И взыскует его имени, Чтобы ведать, кем спаслась его жизнь, И вовеки его превознести Перед Карлом и Карловыми паладинами 60 Отвечает рыцарь: «Не обессудь, Что не вмиг открою свое прозванье; Пусть лишь тени станут дольше на шаг, И узнаешь ты все без умедления». И поехали они, и приехали Они к светлому свежему ручью, Журча звавшему пастыря и путника Испить сладость забвения о любви. 61 Да, мой государь, эти хладные Струи в сердце гасили страстный жар: Это к ним припав, Анджелика Отвратилась от Ринальда навечно; А когда Ринальд в свой черед Каменел неприязнию к постылой, То и это ни от чего иного, Как хлебнувши из того же ручья. 62 Тут путеводивший Ринальда Рыцарь сдерживает над светлой влагою Взгоряченного своего скакуна И гласит: «Не худо бы и на отдых!» Отвечает ему Ринальд: «Воистину, Ибо не полуденный только зной, Но и тягость от трудного того чудища Побуждает радоваться прохладе». 63 Оба сходят со своих скакунов, Отпускают их пастись по поляне И на зелени в желто-алом цвету Совлекают с голов тяжкие шлемы. Побуждаем жаром и жаждою, Ринальд бросился к студеной струе И в один глоток Изгнал сушь из горла и страсть из сердца. 64 Как увидел вожатый рыцарь, Что приподнял он влажные уста И встает, угрызаясь и малейшими Вспоминаньями о столь буйной любви, — Выпрямился в рост И гласит ему гордо предобещанное: «Знай, Ринальд, мое имя есть Презрение, Я пришел тебя вызволить из ярма». 65 Сказав, исчез, И исчез скакун; Изумился Ринальд такому чуду, Озирается, спрашивает: где он, где? И решает, что это не иначе Как один из Малагисовых слуг Сцарядил к нему чародейный призрак Разбить цепь столь томительного плена; 66 Или вовсе напротив: сам Господь[324] По бескрайнему своему милосердию Ниспослал ему, как незрячему Товию, Помощного ангела из горних сфер. Но благая ли, но злая ли Вызволила его дивная сила, — Он возносит ей благодарные хвалы За целение сердца от страстных странностей.

Ринальд, исцеленный, спешит на помощь Роланду

67 Вновь, как встарь, Анджелика ему постыла, И спешить ей вслед Не на край земли, а на час езды Он уже вменяет себе в бесчестье. Всякий вздох его теперь — о Баярде, За которым он пойдет в Сериканию И до Индии, ибо так велит Честь и слово, объявленное Карлу. 68 Приезжает он в Базилейский город И слышит весть, Будто графу Роланду предстоит Бой с Градассом и королем Аграмантом. Это сказывал наверное Приспешивший из Сицилии человек, А что граф уже и бился и победил, Здесь еще не слыхано. 69 Ринальд хочет в том бою Быть с Роландом, а видит себя вдали; Скачет к югу, по трижды в сутки Обновляя коней и провожатых, Близ Констанции переплыл он Рейн, Через Альпы нисходит на Италию, Позади Верона, позади Мантуя, И он видит По, и он едет через По. 70 А уж солнце наклонилось к закату И завиделась первая звезда, Когда стоя Ринальд на берегу В мыслях, вновь ли менять ему оседланного Или заночевать, Пока мрак не растает в раннем свете, Вдруг увидел: подъезжает к нему Рыцарь, вежествен видом и повадкою. 71 И учтиво приветившись, вопрошает:[325] Есть ли у Ринальда жена? А Ринальд: «Я и впрямь в узле супружества, Но мне чуден такой вопрос». Тот промолвил: «Хорошо, коли так», — И во объяснение сказанного Говорит: «Приглашаю тебя провесть Эту ночь под моею кровлею,

Он останавливается в замке на реке По

72 И ужо я покажу тебе то, Что в отраду имущему супружество». А Ринальд, как желая отдохнуть От дорожного столького томления, Так и отроду имеючи вкус Знать и видеть всяческие нечаянности, Принимает рыцарево Приглашение и едет за ним. 73 За один перелет стрелы[326] От дороги стоял большой дворец, Из которого высыпали толпою Слуги с факелами, осияв им путь. Взошел Ринальд, озирается Ринальд, Видит истинную невидаль: Столько пышности, стройности, красоты, Что не сладить простому человеку. 74 Из порфирного камня и змеиного Был над входом огромный свод; Створы бронзовы, а на них ваянья, Как живые, вращают лики. За порогом, как вскинешь голову — Взор пленится мусийною игрою; А оттоле вход во двор, вкруг которого Колоннады длиною во сто локтей — 75 Все четыре ровные, но по-разному Испещрились нескупою рукою; Посредине каждой — врата, За вратами — свод, Из-под свода — вход, Такой плавный, что хоть взвози поклажу; А над каждым из всходов — новый свод, И оттоле путь в большие покои. 76 Верхние вознеслись Своды, давши простор широким створам, Что ни вход, то меж двух столпов, Один бронзовый, другой твердокаменный. Но ни сил, ни времени Не достанет исчислить все красы, — А ведь кроме тех, что в виду, Неисчетные скрыты в подземельях. 77 Гордые столпы, золотыми главами Подпиравшие самоцветный кров, Привозные мраморы, Иссеченные стообразною резьбою, И литье, и роспись, и прочий труд, Многой долей терявшийся во мраке, Изъясняли, что на столько красот Двум царям бы недостало сокровищ.

Он видит фонтан с изображением добродетельных дам Эсте и родственных домов

78 Но превыше иных великолепий, Столь отрадно ласкавших взор, Был среди двора водомет, Разливавшийся тысячью свежих струек. Вкруг него были ставлены столы, А стоял он вровень Ото всех четырех колонных врат, Отовсюду видим и всюду видящий. 79 Твердою и умелою рукою Изукрашен водомет наподобие Колоннады или светлой беседки, Осеняющей на восемь сторон, А над ним выгибался золотой Свод, расписанный понизу финифтями, И держимый, как небеса, В восемь рук беломраморными статуями: 80 В восемь левых рук, А из правых роги изобилия Изливали в срединный алавастровый Водоем звонкозвучные потоки. И те восемь опор с восьми сторон Были в образе прекраснейших дам, Одеяньем и лицами несхожих, Но единых во красоте и прелести. 81 Каждое из тех изваяний Опирало стопы на плечи двух Нижних статуй, раскрытыми устами Означавших гармонию и песнь, И сие знаменовало, Что представленные в лицах мужи Посвятили свое рвенье и труд Славе жен, которым были опорою. 82 А у каждого из нижних мужей Был в руках пространный и длинный Свиток, в коем с премногою хвалою Изъяснялись прозванья прославлаемых, А пониже были внятно начертаны Собственные певчие имена. В свете факелов Ринальд смотрит на тех мужей и дам. 83 В первой надписи многая хвала[327] Имени Лукреции Борджии, Чью красу и честь превознес Отчий Рим выше древней соименницы. А те двое, которым дано Несть плечами драгоценное бремя, Суть Антоний Тебальд и Геркул Строцца, Новый Лин и новый Орфей. 84 И не меньше прекрасна и прелестна[328] Рядом та, о коей надпись гласит: «Изабелла, дочь Геркулеса, О которой Феррарская земля, Став ее грядущим, отечеством, Будет больше ликовать, чем. о прочих Благах, коими ее одарит Щедрая судьбина В легкокрылом полете дальних лет». 85 А те двое, от которых прольется[329] Многозвонная ей слава в веках, — Оба Иоанны и оба Иаковы, Одного зовут Каландра, а другого Барделон. Третья же и четвертая красавицы, Из-под свода струительницы влаг, Суть две равных отчиной, родом, честью, Ликом и душою — 86 Та — Елисавета,[330] Эта — Элеонора, И по слову мрамора, ими Мантуанский гордиться будет край Громче, нежели оным древним Вергилием Мароном, величателем своим. Стопам первой опорою плечо Петра Бембо и Якова Садолета, 87 А стопам второй — ученый Муций Арелий[331] И изысканный Кастильон: Таковы на мраморе имена, Тогда темные, ныне знаменитые. А за ними видится та, В коей такова добродетель, Что подобная ни в ком не царила И не будет в превратностях судьбы. 88 Золотые говорят письмена,[332] Что ей имя — Лукреция Бентиволия И знатнейшая ей хвала, Что ей счастлив быть отцом князь Феррары; А поют ей песнь Сладкозвучный Камилл, чей голос Рейну И Фельзине столько же чародеен, Сколь Анфрису голос пастыря Феба; 89 И второй певец, чьей хвалою[333] От испанских столпов до самой Индии И от полдня до засеверных стран Возвеличится земля, где Исавр Катит сладкие в соленые воды И где помнят весы о римском золоте, — Гвидон Постум В двух венцах — от Паллады и от Феба. 90 Имя следующей в ряде — Диана:[334] «Не взирайте на гордый вид (Гласит мрамор), ибо великодушием Она столь же прекрасна, как лицом». А ученейший Целий Кальканьин Трубным звоном возвестит ее имя От Инда и до Ибера, И в Монезовом и в Юбином крае, — 91 Вместе с Марком по прозванию Конь,[335] От которого выбьется в Анконе Родник слаще того, который выбит Геликонским, Парнасским ли конем. Близ Дианы вскидывает чело Беатриса, о которой поведано: «Беатриса, благая, была благом Мужу вживе и горем по кончине: 92 Вся Италия при ней побеждала,[336] Вся Италия без нее в полону». Коррегийский рыцарь И краса Бендедеев — Тимофей О ней пишут, словно поют, Оглашая сладкозвучными плектрами Тот поток меж брегом и брегом, Где старинные плескались янтари. 93 А меж этим местом и тем столпом, Где сияла изваянная Борджия, Алавастровый означался лик Дамы столь возвышенно светлой красоты, Что без золота, без каменьер, в черном Платье под белым покрывалом Меж пышнейшими была она краше, Чем звезда Киприды меж прочих звезд. 94 Сколько ни смотрись, не досмотришься, Чем она светилась светлей: Прелестью ли, красою ли, Величавостью ли, честью ли, умом ли. А во мраморе сказано: Кто восхочет молвить о ней достойно, Тот предпримет славнейшее деяние, Но едва ли с ним когда совладеет. 95 Полный сладости, полный прелести[337] Сей прекрасный, сей стройный истукан Словно бы гнушался Низкой песней столь грубого певца, Каков тот, кто единый, без товарища Был опорой ее стопам. Все другие образы именованы, Эти — нет, неведомо почему. 96 Полным кругом Обстояли эти статуи сень, Овеваемую сладкой прохладой Водоема из точеных кораллов, Из которого чистейший кристалл Растекался живыми ручейками В радость жаждущим кустам и цветам, Желтым, белым и лазоревым в зелени.

Рыцарь-хозяин предлагает Ринальду чашу,

97 С вежественным своим гостеприимцем Долго сидя паладин за столом, Не преминул и напоминовения Обещавши, исполнить свой обет: А поглядывая на него вновь и вновь, Примечает в нем Ринальд томность сердца, Потому что не проходило мгновения, Чтобы с губ его не срывался вздох. 98 Частым вздымалось желанием Слово спроса к Ринальдовым устам И смолкало, Сдерживаемо учтивою скромностию. Трапезе конец, И присущий отрок выносит к вечере Чашу, Золотую, в самоцветах, а в ней вино. 99 И тогда хозяин с улыбкою Глянувши на Ринальда взор во взор, Хоть и видимо было в его очах Больше слез, чем смеха, Говорит: «Вот теперь-то и пора Мне ответствовать напоминовениям И явить тебе некоторый показ, Милый всем, кто в добром живет супружестве. 100 Всякий ведь из мужей Зорок думать, любим ли он женою, И в чести он или во сраме, Человек он иль некое животное. Рога на лбу — Бремя легкое, но куда как стыдное, Потому что у всех оно на виду, А носящий и не чувствует. 101 Кому ведомо, что жена верна, Тот люби ее и держи в почете, А кто думает или знает, что нет, — Мучься. А меж тем не терзаются ли ревностью И такие мужья, чьи жены чисты, И не безмятежны ли многие, У которых давно рога на лбу?

которою испытывается верность жен

102 Если хочешь ты испытать жену (А наверное ведь хочешь, Потому что, не испытав, Очень трудно уладиться душою), То без дальних слов Испытаешь, испивши из этой чаши: Для того-то она здесь и стоит, Чтоб исполнилось мое обещание. 103 Выпей и увидишь: Если роговой на тебе убор, ч То вино твое выплеснется на грудь И ни каплею не порадует губы; Если же супруга твоя верна — Все, что налито, будет выпито: Убедись!» И промолвивши, глядит, А расплещется вино или не расплещется. 104 Убежденный было Ринальд Испытать не весьма ему желанное Простирает руку, берет сосуд И готов пригубить, Но, как будто страшит его питье, Вдруг задумывается большою думою. А теперь дозвольте мне отдохнуть: Что надумалось, со временем скажется.

ПЕСНЬ СОРОК ТРЕТЬЯ (АРГИЯ)

Песнь XLIII

Ринальд в доме рыцаря-хозяина отказывается пить из чаши, которой испытывается верность жен. На дальнем плане — Ринальд плывет по реке По и слушает рассказ об Аргии

Вступление

1 О проклятая, о неутолимая[338] Алчность, Мне не в диво видеть твоей добычею Души низкие, пятнанные пороками; Но когда в твою сеть, но когда на твою цепь Пленены великие дарования, Всем прекрасные, ежели бы не ты, — Это мне в досаду. 2 Иной землю, моря и небеса Мерит мерою, находит причины Дольнего и горнего естества И в Господне заглядывает лоно, — Но, твоею уязвленный отравою, Ничего не ищет, Кроме скопа сокровищ: в йих одних Его счастье, надежда и забота. 3 Иной ломит вражьи дружины, Грудью рвется в крепостные врата, Первый пред удары, Последний в отступ, — Но и этому не помочь, Если он по гроб в твоем черном полону. Так и все пытатели всех искусств Чрез тебя затмеваются и меркнут. 4 Что уж и говорить О красавицах, которых я вижу Ко влюбленной службе, красе и доблести Непреклоннее каменного столпа? Но ворвется алчность — и кто поверит? Словно околдованная, Она дастся, не любя, в один миг Старику, мужику, уроду, чудищу! 5 Не напрасна моя печаль: Внемли, кто может, как себе внемлю я! И не сбился я с должного пути, Не забыл, о чем моя песнь, — А повел лишь речь Не к тому, что сказано, а что скажется. Так воротимся же к нашему рыцарю, Пред которым — заманчивый сосуд.

Ринальд отказывается от испытания

6 Я сказал, что прежде Чем пригубить то вино, он задумался, А потом и говорит: «Глуп, кто ищет То, чего не хочет найти! Жена моя — женщина, а женщина есть женщина; Буду верить ей, как верил досель: Коли жил я так и живу, То какая мне радость в испытании? 7 Мало радости, а много нерадости:[339] Пытать Господа Господь не велит. Уж не знаю, умен я или нет, А не надобно мне знать, чего не надобно! Унесите это вино — Я пить не хочу и хотеть не хочу, Нам Господь заповедал знать неверное Пуще, чем Адаму живое древо. 8 Как отец Адам, мимо Божьих уст Прикусив запретное яблоко, Из веселья низвергся в горький плач И засим вовеки скорбел в ничтожестве, — Так и муж, пожелавши о жене Ведать все, что она молвит и делает, Променяет радость на стон и скорбь, И уже ему не знать исцеления.

На это рыцарь ему рассказывает,

9 Так сказав И постылую отстранивши чашу, Ринальд видит: вдруг слезы, как река, Хлынули из очей гостеприимца, А переведя дух, Выговорил он: «Будь проклят, Кто взманил меня, ах! ко испытанию, Прочь увлекшему милую мою жену. 10 Увы! Почему я не десять тому лет[340] Повстречал твою умную беседу Прежде, чем гряда моих бед Источила мне очи долгим плачем? Я откину занавес: Посмотри в мое горе и пожалей, — Я поведаю тебе исток и исход Непомерного моего многомученичества.

как женился он в Мантуе на красавице,

11 Вспомни город повыше здешних мест,[341] Вкруг которого изогнулась заводью Та река, из Бенакских вод Широко изливающаяся в наши. Этот город воздвигся, когда рухнула Агенорова драконья твердыня; В нем я был рожден, Знатен родом, худ домом и рухлядью. 12 Ежели Судьбина Не дозволила мне родиться в золоте, То Природа возместила беду, Одарив меня отменною красотою. Не одна была девица и дама, Пламеневшая обо мне в моей весне, Ибо знал я все учтивства и вежества, — Это так, хоть и грех себя хвалить. 13 А в том городе жил один мудрец, Знаньем выше всякого вероятия, И когда сомкнул он очи для света, Ему было сто двадцать восемь лет. До преклонной старости жил он Одиноко и дико, но потом, Впав в любовь, стяжал золотом красавицу И она ему тайно родила. 14 А чтобы рожденная дочь Не была бы как мать ее, которая Продала за золото чистоту, Коей в мире ничто не драгоценнее, Он ее сокрывает от людей И в уединеннейших Воздвигает местах стараньем демонов Сей обширный и блещущий дворец. 15 Свою дочь, день ото дня хорошеющую, Поручает он растить старым девам, Чтобы ни единого из мужчин Юная не видела и не слышала. А дабы всегда пред очами Был пример добродетельнейших жен, Неприступных для непристойной страсти, Он явил их здесь в красках и в резьбе — 16 Он явил их, целомудренных, И не только славных в былые дни, Чья хвала, хранима преданиями, Не умолкнет в вечные времена, Но и тех, какие в грядущем Возвеличат прекраснейшую Италию, Он велел представить во всей их прелести, Как всех восемь, что над этой водой. 17 А когда старикова дочь Подросла для плодоносного выданья, То ли случай, то ли Божья немилость Обрекли меня стать его избранником. А в приданое за любимым детищем Отказал он Все широкие поля и глубокие пруды Вкруг дворца на двадцать миль во все стороны. 18 А была она прекрасна и добронравна[342] Превосходней всякого вожделения, А с иглой в перстах над шитьем Посрамила бы самую Палладу, А как ступит, как молвит, как воспоет — Мнится, не богиня ли то бессмертная? В благородных же и вольных науках Она знала не менее, чем отец. 19 И умом и прелестью, Каковыми тронулись бы и камни, Она встала мне в такую любовь, Что доселе, припомнив, трепещет сердце. А и для нее Нет отрады больше, чем быть со мною; Долго жили мы душа в душу, — Я виной, что пришел конец.

как влюбилась в него колдунья

20 Когда минуло пять лет нашей свадьбе, Умер тесть, И тогда началась моя беда, А с чего — я сейчас тебе поведаю. Между тем, как к моей возлюбленной Я припал всеми крыльями души, — Возгорелась ко мне любовью некая Именитая дама из наших мест. 21 Волхвовательница, Она знала заклинанья и чары, Тмила день, просветляла ночь, Заставляла солнце стать, землю двигнуться. Одного она не могла — Склонить волю мою ко исцелению Ее раны тем средством, каковое Я не мог ей дать, обидя жену. 22 Ни великою красою своей и прелестью, Ни любовью, о которой я знал, Ни большими дарами, ни посулами, Никакими настояниями Не склонить было меня угасить Малой искры страстного ее жара, Ибо волю мою одерживала Мысль о верной моей жене. 23 И надеясь, и веруя, и зная,[343] Сколь она верна, Я презрел бы красоту и самой Лединой Елены, Или сколько бы мудрости, богатств Ни сулилось идейскому Парису. Но и мой отпор Не сберег меня от чар волхвования. 24 В некоторый день[344] Та колдунья (а имя ей — Мелисса), Подстерегши меня на стороне, Нашла путь сокрушить во мне покой И стрекалом ревности Изгнать вон из сердца былую веру. Стала она хвалить, Сколь хорош я, что верен моей верной, —

и побудила его испытать жену,

25 «Но верна ль твоя верная тебе, — Этого, не испытав, ты не знаешь. Верь ей, Коли, могши обмануть, не обманет; Но коли без тебя она ни шагу, Но коли ни на кого ей ни взгляду, То откуда в тебе смелость твердить, Что она столь чиста и целомудренна? 26 Отстранись, покинь дом, Пусть прознают по городам и весям, Что тебя здесь нет, что она Здесь одна для влюбленных просьб и грамоток; Если просьбы, если дары, Если знанье, что грех пребудет втайне, Не уломят ее к попранью ложа, — Тогда радуйся, что она верна». 27 Таковыми и подобными неумолчными Убеждает чародейка словами, Чтобы я уверился в жениной верности Испытанием. Я сказал: «Но даже будь ее верность Не такою, как мнился мне, — Как узнать, Похвала ей довлеет или кара?» 28 А она: «Я подарю тебе чашу[345] Для питья, но удивительных Свойств: Ее выделала фея Моргана, Обличая брату Гиневрин грех. Пей, коли жена непорочна, А коли она блудит — не попьешь, Потому что вино губам не дастся, А плеснется и зальет тебе грудь. 29 Прежде чем отъехать, Попытай, и, верно, выйдешь чист, Ибо так сужу и я, что доселе Нет греха на жене; а все ж проверь! Но когда воротишься, То при первой пробе поберегись: Если выпьешь, не омочивши грудь, — Тогда впрямь нет мужей тебя счастливее». 30 Я согласен, я беру ее чашу, Пью, И с утехою вижу, что любезная Впрямь на радость мне верна и честна. А Мелисса: «Теперь ступай, Будь в отлучке месяц или два месяца, Воротись, вновь налей себе вина, И тогда уж то ли выпьется, то ли выльется». 31 Тяжко мне уходить, И не оттого, что во мне сомнение, А оттого, что покинуть милую Не умел я ни на день, ни на час. А Мелисса: «Что ж, Есть другие дороги к той же правде: Я переменю твой и вид и речь, И ты явишься к ней в другом обличий».

как он искушал ее в чужом облике,

32 А да будет, сударь, вам ведомо,[346] Что в защите двух бурных устий По Есть поблизости город, чья длится власть До морского прибоя и отбоя, Не столь древен, но столь же горд и пышен, Сколь иные окрестные города, А воздвигнут он троянцами, спасшимися От Аттилы, Господнего бича. 33 В том краю в своем уделе сидел Юный рыцарь, богатый и пригожий; Как-то раз, догоняя он отбившегося Сокола, попал в мой дворец И увидел мою жену, и с одного Взгляда впечатлел ее в жарком сердце, И с тех пор не покладал уже сил, Чтоб ее преклонить к своим желаниям. 34 Но такой случился ему отпор, Что оставил он свои покушения, — А не смог стереть из памяти Врезанный Любовью прекрасный лик. И его-то образ принять Соблазнила меня льстивая Мелисса И преобразила (не знаю, чем) Лицо, кудри, очи мои и речи. 35 Притворясь перед супругою, Будто еду я в далекий Левант, Облечен в вид, наряд, походку, голос Юного любовника, Я вернулся домой, и Мелисса была со мной В образе прислуживавшего отрока, А при ней — драгоценнейшие каменья От Индийских и Чермных берегов. 36 Зная мой дворец, Я вошел, и Мелисса вошла со мною, Чтоб засталась жена моя одна, Без охраны и даже без служительниц. Я ей изливаю мои мольбы, А затем обнажаю злое жало Всех грехов: алмазы, смарагды, яхонты, Коими бы тронулась любая грудь. 37 Говорю я ей, что это лишь малая Часть того, чего надобно ей ждать, Говорю, какая знатная выгода, Что в отлучке ее супруг, И напоминаю, сколь долго И сколь верно я тверд в моей любви, И что за такую любовь Я достоин хоть немногой награды.

как она уступила искушению

38 Поначалу была она смятена, И вскраснелась, и не хотела слушать, Но при виде камней ярче пламеней Тает ее сердце, И тогда она неслышно и кратко Говорит, чего мне ввек не забыть: Что уступит, Если только никто не будет знать. 39 Как отравленная стрела, Это слово пронзило мою душу, Смертный хлад растекся по жилам, Голос сперся в горле. А волшебница сбрасывает личину, Вновь преображает меня в меня, — Рассудите же, какова лицом Она стала, увидя себя застигнутой! 40 Оба немы, оба белы, как смерть, Оба мы стояли, потупив взоры, А как шевельнулся язык, То я воскликнул: «Ты ли продала бы меня, жена, Отыщись на мою честь покупающий?» А она Только и могла хлынуть плачем. 41 Встал в ней стыд, а не меньше встал и гнев, Что застиг я ее в таком позоре; Рос без удержу, Обратился в прежестокую ненависть; И решилась она бежать: В час, как солнце сходило с колесницы, Она вышла к реке и села в челн И всю ночь торопилась по течению.

и как печально это кончилось

42 А наутро предстает Пред тем рыцарем, столь в нее влюбленным, В чьем обличий Искушал я ее себе на зло. А как он любил ее с прежним пылом, То не диво, что рад был ее принять, И она повестила мне гонцом, Чтоб уже не ждать ее быть моею. 43 Горе! С той поры они вдвоем и смеются, А я сам от накликанной беды Вечно мучусь и не сыщу себе места. Хуже мне и хуже, Впору умереть, И я умер бы, не прожив и года, Кабы не одно утешение: 44 Утешение, что за десять лет Сколько ни было гостей в этом доме, Каждому я подавал эту чашу, И никто не донес ее до уст. В стольких горестях единая радость — Знать, что я в моей беде не един. Ты меж всеми первый случился мудр Отстранить опасное пытание. 45 А за то, что хотел я о супруге Больше знать, чем велено знать, — До последнего моего, близкого ли, далекого ли Часа нет мне покоя на земле, Первая тому радовалась Мелисса, Но недолгою была ее радость — Полагая в ней исток всех несчастий, Я уже навидеть ее не мог. 46 А она, любив меня больше жизни И надеясь, как минула супротивница, Быть со мной всегда, — Не стерпела томиться моею ненавистью И от той насущной тоски Не замедлила прочь из этих мест В такую даль, Что уже я не слышал о ней ни вести».

Ринальд, посочувствовав,

47 Так рассказывал опечаленный рыцарь, И когда досказал до конца, То Ринальд, одоленный жалостью, Призадумался и ответствовал так: «Впрямь неладно Мелисса присоветовала Ворошить осиное гнездо — Впрямь и ты не довольно рассмотрителен, Что искал, чего рад бы не найти. 48 Что в твоей красавице алчность Пересилила супружеский долг, — То не диво: не первая и не пятая Она пала в столь нелегкой борьбе. Даже сильный дух даже меньшей мздой Даже к худшему склоняется делу. Разве мало мужчин ради золота Предавали и вождей и друзей? 49 Ежели хотел ты ее отпора — Не вздымал бы столь тяжкого оружия, Потому что ни мрамор, ни булат Не защита от серебра и золота. Ты, скажу я, больше неправ, Искушая, чем она, искусившись: Испытавшись сам, Ты едва ли оказался бы тверже».

отправляется в дальнейший путь

50 Так сказавши, Ринальд подъемлется Из застолья и просится отдохнуть, Чтобы ненадолго смежить глаза И пуститься до зари в путь-дорогу: Времени у него-де мало, А какое есть — на счету. На сие гостеприимец Приглашает его лечь без забот, 51 Сень и ложе к его услугам, Но, послушавшись доброго совета, Мог бы он проспать хоть всю ночь И во сне проехать большое поприще: «Снаряжу тебе, — говорит он, — челн, И на том челне без опасности Ты всю ночь будешь спать и плыть, Сам себя опередив на полсуток». 52 Полюбился Ринальду такой совет, Благодарствует он доброго рыцаря И непромедлительно Сходит к берегу, где ждут его пловцы. Здесь он вольно раскинулся на палубе, Между тем, как челн, Быстр и легок о шести веслах, Словно птица в ветре, скользит в реке. 53 Преклонивши голову,[347] Вмиг заснул государев паладин, Приказавши разбудить себя тотчас, Как настанут феррарские места. Вот осталась Мелара по левую, А Сермида по правую ладонь, Позади — Фигароло и Стеллата, Где разбросил рукава бурливый По; 54 Кормщик правит в правый рукав,[348] Оставляя слева Винеджию, Миновал Бондено, и вот Посветлели впереди небеса, Осыпаемые алыми и белыми Лепестками из кошницы Зари, Когда вскинул Ринальд чело И увидел два Тебальдова замка.

Он проплывает Феррару и остров Бельведер,

55 «О блаженный град, — [349] Он воскликнул, — в чьи будущие веки Мой двоюродный Малагис, Соглядатель звезд, совещатель духов, Проезжая со мною здешний край, Произрек Просиять ему красою и славою В ликовании Италийской земли!» 56 Так измолвив,[350] Плыл он дальше по царственной реке, Увлекаемый крылатою ладьею, И увидел от города невдали Островок, В оны дни еще пустой и безлюдный, Но отрадный Ринальдовым очам, Знавшим быть ему пышным и прекрасным, 57 Потому что говорил Малагис,[351] Здесь однажды случась ему сопутником, Что когда семь раз по сто раз Под Овном пройдет четвертое небо, — Этот остров станет лучшим из всех, Облегаемых морями ли, озерами ли, реками ли, И кто взвидит его, уж тот забудет Восхвалять Навсикаин отчий край. 58 Было сказано: красою дворцов[352] Превзойдет он остров, милый Тиберию, Небывалостью цветущих порослей Не уступит удолию Гесперид, Столького животного множества И в Цирцеиных не сыщется паствах, А Венера с Купидоном и Грациями Для сих мест оставит и Кипр и Книд. 59 И еще было сказано: таковым[353] Стать ему по воле того, кто, силу Съединив с могуществом, обнесет Ближний город раскатами и оплотами, Дабы выстоял он невспомогаемо Хоть противу целого света; И недаром сей творец будет слыть Сыном Геркулеса и отцом Геркулеса. 60 Проплывая, припоминал Паладин те вещие речи Своего двоюродного, который Их гласил ему не раз и не два; Но таков был невелик и убог Пред его очами грядущий город, Что воскликнул он: «Из этих ли процвести Топей цвету благородных наук? 61 Этому ли малому ли посаду Просиять меж прекраснейших городов, А затонам и заводям вокруг Простереться плодоносными пажитями? Город, город, пред тобой встаю я, чтобы почтить И любовь, и благородство, и вежество Государей твоих, и доблесть Славных рыцарей и нарочитых мужей. 62 Вечно мирно, вечно любовно Да блюдут тебя в радостном обилии По неизреченной Господней милости Праведность и мудрость твоих князей. И да оградишься ты от врагов, И да сокрушатся их козни, И да страждут они, взирая, завистью, А тебе не завидовать им вовек».

Ринальд раздумывает о женской верности

63 Так гласил Ринальд Монтальбанский[354] Между тем, как стремительный челнок Резал воду быстрей, чем режет воздух Кречет, рея на вабило вабящего. С правого в правейший Своротив пролив, вдалеке Он теряет башни и кровли города, И Георгиев посад, и Гайбан, и Фоссу. 64 А Ринальд, чья мысль Обращается от заботы к заботе, Вспоминает благосклонного рыцаря, В чьем дворце он трапезовал вчера, И которому встала из этих мест Столь великая обида и досада; Вспоминает чашу, вином Обличающую женскую неверность, 65 Вспоминает рыцарев сказ, Как во стольких подъятых испытаниях Ни один не сыскался муж, Чтоб испить, не расплескавши напитка. То жалеет, а то, напротив, Говорит: «Хорошо, что не стал я пить: Испилось бы — я знал бы то же, что знаю, А не испилось бы — беда! 66 Вера моя крепка, крепче ей не стать;[355] Даже преуспевши, Невелик мне в испытании прок. А велика была бы недоля — О моей Кларисе Вдруг узнать, чего я прежде не знал. Ставить на кон сто против одного — Значит все отдать, ничего не взявши».

Гребец ему рассказывает об Адонии,

67 В таковом-то размышленье клермонтский Паладин, не поднимая чела, Наблюдаем был с великою пристальностью Противосидящим кормчим гребцом. Быв догадлив, Проницает тот рыцареву мысль, А быв смел и удачливо речист, Вызывает рыцаря к разговору. 68 И пошел разговор у них о том, Что нерассудителен Искушающий жену искушением, Непосильным женскому естеству; А которая жена целомудрием Защитится от серебра и злата, — Та сумеет пронести свое сердце И сквозь тысячу огней и сквозь тысячу мечей. 69 И примолвил кормщик: «Ты прав, Что большие дары не впрок красавицам, Потому что не всякое сердце Для такого приступа найдет отпор. Может быть, дошла до тебя молва, Как одну прекрасную молодую Уличивши даму в такой вине, Муж обрек ее на смертную гибель. 70 И подавно должен бы памятовать[356] Эту силу злата и серебра Мой хозяин, но в нужнейшее время Он о том забыл и погиб. А уж он-то знал о том случае, Потому что приключился он в городе, Опоясанном медлительным Минцием, Где и он рожден и я рожден. 71 Это случай с Адонием, который[357] Подарил судейской жене Драгоценнейший дар — некую собачку». Говорит ему паладин: «У нас В заальпийском крае о том не слыхано — Ни во Франции, ни на всех моих путях. Ежели не в труд — расскажи, А уж я не премину тебя выслушать».

как любил он Аргию, жену Ансельма,

72 Начинает кормщик: «А жил в том городе[358] Человек по прозванию Ансельм, С юных лет в долгополой мантии Погруженный в Упьпианову премудрость. Искал он себе жену, Доброродную, добронравную, добровидную, И нашел Красавицу красоты неописанной: 73 Такой стати, такой прелести, Что казалась вся — нежность, вся — любовь: Много больше, Чем пристало его сану и тихости. Как досталась она ему — Вмиг он сделался ревнивее всех ревнивцев, Не имея к тому иной причины, Как что слишком она мила и хороша. 74 А еще в том городе жил[359] Рыцарь древнего и знатного рода, Того самого рода, каковой Произрос из драконовой челюсти, И откуда сама была Манто, Основательница и соименница города. Было рыцарево имя Адоний, И случился он в ту красавицу влюблен. 75 Для своей любовной надобы Расточал он без устали добро На пиры, на наряды и на всякий Блеск себе и имени своему. На такие траты Не достало бы и кесаревой казны — В две зимы, не боле, Изроскошествовал он все отчее имение. 76 Дом его, дотоль С утра до ночи полный дружным толпищем, Запустел, ибо не стало к столу Куропаток, перепелок, фазанов; Был Адоний первым, а стал последним, Оскудел до нищенской нищеты И тогда решил уйти в такое место, Где не знают, кто он и кто он был. 77 С таковым намерением, Никому не сказавшись, весь в слезах, Вышел он поутру из города И пошел вдоль топей, что возле стен, Но и в этом горе не мог забыть Повелительницу своего сердца, Тут-то и случился с ним случай, Что из жалкого стал он блаженней всех.

как он спас змею-волшебницу,

78 Шел он, шел и видит: мужик С большой палкою возится в кустарнике. Спрашивает Адоний, Для чего он так лезет из кожи вон? Отвечает мужик, что в этой поросли Он приметил старую змею, Да такую уж длинную да толстую, Что другой такой ищи — не найдешь; 79 Вот он и намерен ее прикончить И пока не прикончит, не уйдет. Не стерпел Адоний такое слышать, Потому что Он измлада чтил змеиное племя, На своем родовом нося щите Лик дракона, из чьих зубов Его древние взошли прародители. 80 Увещает Адоний мужика Сменить умысел и оставить промысел, И уламывает упрямого ту ползучую И не гнать и не бить и не губить. С тем он и уходит своей дорогою В те места, где никем о нем не слыхано, И живет семь лет На чужбине, в тоске и горьком горе. 81 Ни дальность, ни бедность, Не дающая воли нашим думам, Не помехой были властной любви Жечь и ранить его больное сердце. Наконец побуждает его страсть Вспять к красе, о которой томны взоры: Скорбен, всклочен, в рубище Он бредет туда, откуда пришел.

как Ансельм расстался с Аргиею,

82 О ту пору случилось нашей Мантуе Отрядить посла к святому престолу, Чтобы там у высокого отца Пребывал он, покуда не отзовут его. Брошен жребий, и пал он на судью, Ах, вовек ему оплакивать это утро! Он оправдывается, он просит, он молит, Объясняет, обещает, — вотще! 83 Таково ему и кручинно, и больно, Словно бы ему жестокие руки Разорвали грудь И живое исторгли сердце. Бел и бледен От ревнивого страха за жену, Умоляет он ее, как умеет, Соблюсти ему верность и в разлуке, 84 Говорит, что для женщины ничто — Ни пригожество, ни богатство, ни знатность, — Не залог высокой хвалы, Если имя и нрав ее запятнаны, И что чистота Тем дороже, чем победней в борении, А такому испытанию верности Лучший случай — его отъезд. 85 Таковыми словами и подобными Наставляет он ее в целомудрии, А она, страдая о злой разлуке, Боже правый, как жалобно и слезно Клянется, что раньше солнце Затмится, чем она вознамерится К вероломству, что скорее умрет, Чем вздохнет неладным желанием. 86 Этим клятвам, этим обетам, Он поверив и поумерив горе, Не преминул однакоже приискать Новый повод, чтоб удариться в слезы. Был у него друг, Проницавший в грядущем и зло и благо, В гадании, в волхвовании Знавший все или почти что все. 87 И его-то вопрошает Ансельм О жене своей (а имя ей — Аргия), Будет ли она, разлученная, И верна и честна, или же нет? Тот восходит на дозор, смотрит в небо, Чертит, где какая стоит звезда; Покидает его Ансельм в сих трудах, А наутро приходит за ответом. 88 Звездочет, не желая его обидеть, Поджимает губы, Уклоняется так и так, Но пришлось Ансельму узнать желаемое: Что едва лишь он ступит за порог — Быть его супруге изменницею, И не падши пред красотой и влюбленностью, А польстясь на поживу и корысть. 89 Как былые его тревоги и страхи Приумножились от звездных угроз, — Суди сам, Коли сведущ ты в любовных превратностях. Но всего ему тяжелей, Но всего жесточе томит и мучит То, что всторжествует над целомудренною Алчность.

оставив ей великие богатства,

90 Чтобы женщину Воздержать от названного греха, От греха, который, как вторгнется, Так потянет сквернить и алтари, — Собирает он все свое добро И все деньги (а денег было много) И все прибыли и доходы всех угодий, И вручает ей. 91 Говорит он: «Все, что здесь есть, — Все твое: расточай его и трать, Делай с ним, что хочешь, Хоть проешь, хоть продай, хоть раздари, хоть выбрось, — Никакого не спрошу ответа, Лишь бы ты осталась, какая есть, Лишь бы воротила себя, а там Хоть не возвращай ни полей, ни долов». 92 И еще говорит он ей: «Оставь Этот город, покуда я не приеду, И живи в усадьбе, где больше воли И где меньше и людей и забот». Это он сказал потому, Что усадебные пастухи да пахари, Полагал он, не могут помутить Чистых мыслей оставленной подруги. 93 Белыми Аргия руками Обымая неспокойного мужа И слезами, струящимися из глаз, Орошая мужнины щеки, Удручается, что он говорит Так, как будто она уже провинна, Что таков он подозрителен, ибо Его вера ее эерности рознь. 94 Долго вспоминать, Что, прощаясь, сказано им и ею; Наконец «В твоих руках моя честь» — Говорит он, кладет поклон и едет, И давая повод коню, Так и чувствует, что разрывается сердце. А она, пока видят очи, Смотрит вслед, все лицо в слезах.

как змея-волшебница отблагодарила Адония,

95 Между тем несчастный Адоний, Бледный, всклоченный, Шел и шел в родные места, Уповая, что его не узнают, И пришел к тому пруду возле стен, Где когда-то спас он змею Из густого кустарника, в котором Ее насмерть затравливал злой мужик. 96 Выйдя к берегу на рассвете дня, Когда в небе еще мерцали звезды, Он глядит и видит, Что навстречу в заморском пышном платье Идет дама, по виду не простая, Хоть при ней ни служителей, ни служительниц. И она, светло его приветивши, Языком скользнула в такую речь: 97 «Рыцарь, хоть мое лицо тебе и не ведомо, Я тебе сродни и твоя должница. Я тебе сродни, потому что Оба мы из гордого Кадмова Племени: я — фея Манто, Заложившая первый камень стен Этой Мантуи, каковое имя (Как ты слышал) дано по мне. 98 Я причастна року, и зот[360] Какова наша доля, причастйиц рока: Кроме смерти, Не изъяты мы ни из коих бед, А одна из бед Тяжела бессмертным и паче смерти: Всякую седьмицу Нам назначено обращаться в змей. 99 Видеться ползучею, Видеться в чешуе — Так уж мерзостно, так уж неподобно, Что любой милее бы умереть; И чтобы ты знал, почему Я твоя должница, — Я тебе открою, что в оный день Нам грозят неисчетные опасности. 100 Нет на свете твари Ненавистнее, чем змея; и мы В их обличье терпим вражду и злобу, Ибо кто нас ни взвидит, тот и гонит. Ежели не сыщешь себе норы — Вмиг изведаешь, сколь тяжка расправа: Лучше умереть, Чем пластаться раздавленной под пятою. 101 Я тебе должница, Потому что однажды, проходя Этим брегом, ты спас меня от рук Мужика, безжалостного мучителя. Ежели бы не ты — Не уйти бы мне целою, потому что Полегла бы не мертва, так калечена, Череп вдребезги, хребет перебит. 102 Это так, потому что в дни, Когда мы, в чешуе, змеимся в прахе, То лишаемся волшебственных сил, И уже небеса нам не покорны — Хоть в иные дни по нашему слову Замрет солнце, затмятся его лучи, Дрогнет и подвигнется суша, Станет пламень льдом и пламенем лед. 103 Ныне же я здесь Чтоб воздать тебе добром за добро — И как я совлеклась змеиной кожи, То никоей твоей просьбе не быть вотще. Станешь ты богат Втрое против отеческого, И тому достатку не знать конца — Чем щедрее тратишь, тем больше прибыли. 104 А еще, уведавшись, что доселе Ты томишься в узах давней любви, Я тебе открою Верный путь к достижению вожделенного: Муж далек, Сделай же по моему совету: Ступай в ту подгородную усадьбу, Где жена его, а я за тобой». 105 И ведет она советный сказ, Как ему предстать пред красавицею, Как одеться, как Говорить, умолять и соблазнительствовать, И какой она, примет вид, Ибо сколько видов ни есть на свете, Все они подвластны превратительным Чарам феи, преставшей быть змеей.

как она обратилась в драгоценную собачку,

106 Облачает она его в наряд Нищего скитальца во имя Божие, А сама Обращается в малую собачку, И малей и белей горностая, Шерсть как пух, милый вид, резвый скок, — Так преобразясь, Вот пошли они к усадьбе прекрасной Аргии. 107 Как дошли, так юноша встал Пред жильями, где жили ее работники, Да как начал дудеть в дуду, А собачка плясать на задних лапах. Шум и крик долетают до хозяйки, Вызывают ее полюбопытствовать, И она кличет странника к себе, — Уж таков был жребий судье Ансельму. 108 Гость велит собаке и то и се, А собака слушается и слушается, И по-нашему пляшет и не по-нашему, И на все у нее свой лад и выступка. Что он ей ни скажет, То она и сделает по-людски, Да так, Что ни глаз не свесть, ни дыханья перевесть. 109 На такую невиданную собаку Разгорается у красавицы охота, И велит она верной своей кормилице Посулить за нее гостю богатый кус. А он в ответ: «Да случись у вас хоть столько добра, Чтобы даже и женской впору жадности, — А моей вам собаки и коготка не купить». 110 И отводит кормилицу в уголок И показывает: Молвил псу, что надобно отдарить За любезность золотою монетою, — Пес встряхнулся, золото на полу, Подхватила его ловкая женщина, А на это ей Адоний: «Ужель Я продам такую красу и выгоду? 111 Ведь чего я ни попрошу, То и дастся мне этими щедротами — Как она встряхнется, так и стряхнет Перлы, перстни ли, пышные ли покровы. Но скажи своей госпоже, Что готов я ей служить не для золота, Но коли она мне отдаст одну Свою ночь, — пусть берет мою собаку!»

как Аргия уступила соблазну

112 Так сказал он, а в забаву красавице Посылает ей новородный перл. Показался кормилице такой платеж Куда выгодней считанных дукатов: Воротясь, Увещает она хозяйку Согласиться к покупке, за которую Что и дашь, того не убудет. 113 Поначалу красавица отвратилась, Что невмочь-де ей преломить Свою верность, что вовсе-де нестаточно Это самое, о чем говорят, А кормилица точит ее и точит, Что такое-де бывает не всякий день, И добилась, что назначается час Посмотреть на собаку без свидетелей. 114 И пришлось то посмотрение Всеученому супругу в конец концов, Ибо сыпала собака и сыпала Золотые дублоны, самоцветы и жемчуга. Оттого и дрогнуло гордое Сердце, а еще оттого, Что узнала дама во предстоящем Того юношу, который ее любил. 115 Увещания блудолюбной кормилицы, Взор влюбленного и его мольба, Видимая выгода, Дальняя отлучка умного мужа И надежда, что тайна будет в тайне, — Таково осилили целомудрие, Что берет она собаку себе, А себя вручает объятьям юноши.

как обо всем узнал муж,

116 И предолго[361] Наш Адоний вкушал желанный плод Ласк красавицы, которую волшебница Так взлюбила, что и осталась при ней. А тем временем, как солнечный круг Обошел двенадцать своих созвездий, — Отслужил и воротился ученый муж, Полон страха о звездочетовом слове. 117 Как достиг он отчей земли — Тотчас к звездочету и тотчас спрашивает, Был ли от жены его обман и ложь Или крепко блюлась любовь и верность? Звездочет расчерчивает Небеса, и где какая звезда, И гласит нежеланное слово: Что предсказывалось, то и сбылось! 118 И гласит: обольстясь великой выгодою, Его женщина пала в чужие руки. Сражен Мудрый муж смертельнее, чем булатом. Чтоб увериться (хоть и без того Он уверен в ставшемся по гаданию), Он идет к кормилице, и отводит Ее в сторону, и пытает так и сяк. 119 Дальними заходами Он старается вызнать, как было дело, Но не может добиться ничего, Как ни силился, Потому что кормилице не внове: Отпирается, бровью не ведет, Помнит свой урок и держит хозяина Целый месяц меж сомненья и правды. 120 Если бы он знал, что за боль В правде, как лелеял бы он сомненье! Но не взявши ни мольбой, ни корыстью, Чтобы струны кормилицыной души Откликались ему неложным звуком, — Он решил, как бывалый человек, Подождать, пока женщины поссорятся, Потому что где бабы, там и свары. 121 Как ждалось, так оно и вышло: Чуть случилась у них первая брань, Вмиг кормилица пришла и без зова, Все выкладывает, ни о чем не молчит. Мне уж и не сказать, Каково было бедному судье, Павши духом, скрепиться сердцем, Чтобы вовсе не решиться ума.

как он хотел ее убить, а она спаслась,

122 И задумывает он, обуянный, Что умрет, но прежде убьет, Чтобы дважды окровавленный нож Спас ее от хулы, его от горя. Возвращается он в свой городской Дом, волнуясь непроглядною яростью, А в усадьбу шлет верного гонца, Повелев ему непростые веления: 123 Повелел объявить любезной Аргии, Что постигла его жаркая хворь, И чтобы она воротилась в город, Ибо вряд ли остаться ему живу. Ежели она его любит, Пусть одна, не ждавши слуг, поспешит Вслед гонцу (он знал: пойдет), а гонец По пути и пересечет ей горло. 124 Отправляется к красавице верный раб, Чтобы сделать все по сказанному, А красавица на коня и в путь, Не забывши с собой свою собачку. А собачка предвестила ей, что грозит, Но велела от пути не воздерживаться, Ибо-де она уж сама В нужный час не оставит ее без помощи. 125 И ведет ее гонец По безлюдным и заплетшимся тропам К некоторой малой реке, С Апеннин спадающей в нашу реку, Где ни городов, ни сел, А дремучие лишь рощи и чащи, Чтобы в этом дальнем неслышном Месте выполнить жестокий приказ. 126 Обнажает он клинок, Говорит госпоже своей, какое Повеление повелел господин, И чтобы она помолилась Господу. Что тут было — и не сказать: Как ударил казнитель своим булатом, Так ее уже и нет, и вотще Он, искав ее, ушел с посрамлением.

как муж ее искал,

127 Посрамленный, смущенный, сам не свой, Возвращается он к пославшему И рассказывает небывалое дело, А уж как оно сделалось, — невесть. Муж не знал, Что в помощницах у жены его — фея, Потому что доносная кормилица Лишь об этом ему и не донесла. 128 Он не знает, что ему делать: Ни отмщенья ему, ни облегченья — Где была соломина, там бревно, Такова натуга легла на сердце, Ибо тайное его стало явным, Да таким, что всякому напоказ: Прежде можно было скрыть, что неладно, — Нынче все прознают его позор. 129 Рассудилось ему так, что изменница Угадав, что в нее метится беда, Не захочет вновь под мужнюю власть, А найдет себе сильного владетеля, Каковой и будет ее держать В посмеянье мужу и в поношенье, А быть может, и другому отдаст, Если вместе он и блудник и сводник. 130 Чтоб не сделалось такой незадачи, Рассылает он письма и гонцов Доискаться до Аргии, допытаться По Ломбардии, не минуя ни городка. А за ними сам Рыщет, ищет спросом и взором, Все урочища обошел, но нигде Ни лица, ни следа ее, исчезнувшей. 131 Наконец, призывает он слугу. Тщетного вершителя злых велений, И приказывает себя отвесть К тому месту, где вдруг не стало Аргии: Может статься, она скрылась в кустах И оттуда нашла тропу к прибежищу. Вот идет он за слугой в гущу чащи, Глядь, а в гуще чащи стоит дворец.

как набрел он на чародейный дворец,

132 Сей дворец воздвигся для милой Аргии Чародейно быстрым трудом По веленью хранительницы феи — Весь он мраморный, весь он золотой, Стены взрачны, покои пышны И уж так, что ни сказать, ни помыслить; Коли посравнишь его со вчерашним, То вчерашний покажется конурою. 133 Что ни полог, что ни занавесь, Все разотканы и расшиты на разный лад; Стойла, клети Блещут блеском, как горницы и ложницы; Всюду чаши золотые и серебряные, Самоцветы синие, зеленые, алые В виде кубков, и чаш, и блюд, И опять без счету шелков и золота. 134 Вот перед таким-то дворцом Обнаружился наш правоискусник, Полагавши здесь найти лес да лес Без единой даже хижинки, И такому диву дался, Что почел себя обезумленным: То ль хмель, то ль сон, То ли вовсе голова не на месте. 135 А перед дворцом эфиоп[362] Толстоносый стоит и толстогубый, Такова уж скаредная харя, Что не видано ни прежде, ни после: Писаный Эзоп, Замаравший бы и райские кущи: Грязный, сальный, гадкий, мерзкий, оборванный, — Сколь ни исчисляй, не исчислишь. 136 Ансельм, никого не видя, Чтоб уведать, чей это дом, Подступает к эфиопу и спрашивает, А эфиоп ему ответствует: «Мой!» Судья веры ему не дает, Полагая, что насмешник дурачится; Но с божбою клянется черный мурин, Что дворец — его и только его. 137 Ежели он хочет — Пусть войдет и оглядит все, как есть, И коли какая ему приглянется Из добра вещица — бери, не жаль. Отдает Ансельм коня коноводу, Переносит ногу через порог, Шаг за шагом ведется по пышным горницам, Смотрит вверх, смотрит вниз, и всюду чудо.

как впал в искушение,

138 Ходит, видит Царский блеск, тонкий труд, яркий вид, И говорит: «Ни в земле, ни на земле Не достанет золота за такое!» Тут-то мурин ему да и скажи: «Всякой вещи своя цена, Есть и этой, И не золотом, не серебром, а дешевле». 139 И желает от Ансельма того, Что Адоний желал от милой Аргии. Дик и бешен Стал Ансельму столь бесчинный спрос: Отпирается трижды и четырежды, А мужлан уламывает и так и сяк, Всякий раз суля наградой дворец, И домогся преклонить его к мерзкой своей похоти. 140 А красавица Аргия, притаившись, Как увидела мужа в таком грехе, Так и выбежала С криком: «Ах, что я вижу над столь ученым!» Он, застигнутый в неподобный миг, Краснеет, немеет, — Ах, зачем ты не разверзлась, земля, Чтоб укрыться в самые твои недра? 141 Для отвода души, для посрамленья мужнина Извергает красавица на него слова: «Как тебя казнить За такое дело с таким мерзавцем, Коли ты назначил мне смерть Лишь за то, что я пошла по природе На столь нежные мольбы столь милого юноши, И с подарком получше всяких замков!

и чем все это кончилось

142 Ежели мне смерть, То тебе и ста смертей не довольно! А ведь я в своем месте так сильна, Что могла воздать бы долю за долю! Но и за такую вину Мне не надобно лишнего возмездия: Что дал, то и взял, Так изволь простить, как и я простила. 143 Будь на том меж нами мир и согласие, А что было, того не поминать, Чтоб ни знаком и чтоб ни звуком Ни тебе меня, ни мне тебя не корить». Не противился супруг Благодатному этому уговору, — Так и стали у них любовь и согласие, Нерушимые по самый их гроб», 144 Так рассказывал гребец, и весьма Распотешил Ринальда своим рассказом, Даже бросив его в огненный стыд За того ученого мужа. Похвалил Ринальд умную жену, Что нашла она по птичке и сетку — Ту самую, Где сама попалась, но с меньшим срамом.

Ринальд продолжает путь,

145 Встало солнце,[363] И велел паладин выстелить стол, Щедро уготованный ему с вечера Мантуанским его гострприимцем. А по левую руку бегут поля, А по правую бескрайние топи; Наплывает и отступает кольцо Стен Ардженты над Сантернскою пастью; 146 Верно, не стояла еще в те дни[364] Бастия, над которою Не к добру себе испанцы держали знамя И на пущую беду для романцев. Как на крыльях, Мчатся путники по правой реке, А потом по мертвой проточине, И к полудню они перед Равенной. 147 Хоть Ринальд и привык бывать безденежен,[365] Но случился при довольных деньгах, Чтобы в добрый час Одарить, расставаясь, водоплавателей. Посуху, меняя коней, Он до ночи приспевает в Аримин, Он не ждет зари в Монтефлоре, И чуть свет, он уже в Урбинском городе. 148 Не было тогда в Урбине[366] Федерика, Изабетты, Гвидона, Ни Франциска, ни Леоноры, Потому что учтиво и не гордо, А заставили бы они паладина Здесь помедлить и вечер, и два, и три, Как неволят они и ныне и прежде Мимоезжих и рыцарей и дам. 149 Но никто его не взял за узду[367] И он скачет прямой скачкою в Калью; Через Апеннины, Где прогрызли их Метавр и Гавн, Через умбров и этрусков он — в Рим, А из Рима — в Остию, а из Остии — Через море к городу, где сокрыл Благочестный сын Анхизовы кости. 150 C корабля на корабль, И стремится к острову Липадузе, К битвенному поприщу, Где уж съехались шестеро бойцов. Он торопит корабельщиков, Выгибает весла и паруса, Но лихие ветры Хоть на малость, а претят ему выплыть в срок.

Ринальд на Липадузе

151 Он доспел лишь когда Англантский граф[368] Доподвигнул подвиг, трудный и славный, Умертвив Градасса и Аграманта По крутой и по кровавой борьбе, Когда пал Монодантов Брандимарт, И от тяжкого удара и грозного Оливьер простирался на прибрежье, Мучаясь сломанною ногою. 152 Со слезами на ланитах Обнял граф Ринальда и поведал, Как похитила злая смерть Брандимарта, столь любящего и верного. Над разрубленной головою друга Увлажняет Ринальд поникший взор И идет заключить в объятия Оливьера, страждущего стопою. 153 Изливает устами утешение, А помочь невмочь, Потому что бранный пир допирован, И у всех уже яблоки на зубах. Между тем, отплывши, служители Аграмантовы и Градассовы останки Погребают в развалинах Бизерты, И что сталось, о том уже знают все. 154 Рады о Роландовом Торжестве и Астольф и Сансонет, Но полнее ликовали бы, если бы Не смежил светлых взоров Брандимарт. Отемняется веселье раздумьем О погибнувшем, и меркнет чело. Кто решится Возвестить Флорделизе о злой беде? 155 Тою ночью Флорделизе привиделось во сне, Будто бы своею она рукою Выткала и вышила Браднимарту Покрывало, в середине и по краям Распестренное багровыми каплями, — Вышила сама И сама об этом горько печалилась, 156 Говоря: «Повелел мой господин Быть его покрову исчерна-черному — Отчего же наперекор Я расшила его столь неподобно?» В таковом она была удручении, Когда в стан приспела худая весть — Но и ту Астольф таил в сокровенности, Пока вкупе к ней не вшел с Сансонетом. 157 Как вошла, как увидела она, Сколь безрадостны лица их о победе, Так и стала ей ведома без слов Брандимартова погибель. Павши сердцем, Лишась зренья дневного света, Замкнув чувства, которых пять, Она замертво ударилась оземь. 158 А как вновь задышала грудь, Она вскинулась, впивая персты В кудри, в щеки, Выкликая имя, терзая плоть. Рвет и тратит кудри, вопит, Словно лютым одержимая духом, Или ярая Мечется вакханка в хмельном кругу; 159 Стонет, молит Дать ей нож, чтобы вклинить в грудь; Рвется к пристани, где медлит корабль, Два довезший царские трупа, Чтоб над тем и над этим мертвецом Вознеистовствовать мстящим терзаньем; Хочет за море, чтобы умереть Плоть о плоть с господином и возлюбленным.

Плач Флорделизы о Брандимарте

160 «Ах, — рыдает, — зачем, о Брандимарт, Я тебя без себя отважила к подвигу? Ты доселе ни в единый поход Без своей не хаживал Флорделизы! Будь мы вместе, Я бы не сводила с тебя очей, И нагрянь в тебя сзади злой Градасс, Я бы криком подала тебе помощь! 161 А случись я рядом — Я меж вами приняла бы удар, Голову моя стала бы тебе щит, Ибо жизнь не жалкая мне потеря. Смерти не миновать, И от боли моей никто не в прибыли, А прими я смерть за тебя — И не надобно участи желаннее. 162 А коли тому воспротивятся Злобный рок и черные небеса, То хоть я припала б к его лицу Смертным плачем и последним лобзаньем. И пока не взнеслась его душа В сонме ангелов к престолу Всевышнего, Я сказала бы ему: Ступай с миром, — Там, где ты, скоро быть и мне. 163 Таково ли, Брандимарт, таково ли[369] Царство, ждущее твоего жезла? Таково ли мы вступим в Дамогиру, Так ли я воссяду на твой престол? Ах, судьбина, не знающая пощады, Сколько замыслов, сколько ты рвешь надежд! Ах, зачем я, Пишась лучшего, не лишусь всего!» 164 Таковою и подобною речью Вновь взметя разъяряющую страсть, Вновь она вхватилась в волоса, Словно в них вина и начало бедствия; Длань в длань, зуб в плоть, Ногти в губы и ногти в груди, — Но оставив ее биться в слезах, Обратимся к Роланду с его товарищем.

Рыцари в Сицилии

165 Роланд,[370] Вместе с родичем, искавшим лечителя, Отплывает в достойнейшие места К погребению Брандимартова праха — К той горе, которая пламенем Озаряет ночь, дымом застит день. Ветер добр, Нужный берег — справа и недалече. 166 На закате дня[371] В сгонный ветр они вскинули причалы, А безмолвная девственница ночи Светлым рогом казала верный путь. На рассвете нового дня Они выплыли к милому Агригентскому Побережью, где повелел Роланд Быть о полночь погребальному чину. 167 Когда стало все по слову его, И уже стемнелось, То средь рыцарства, сшедшегося на зов Из окрестных сицилийских окраин, В свете факелов, осиявших брег, В крике причетей, плачей и рыданий Роланд встал приять останки того, Кто и в жизни и в смерти любим и дорог. 168 Здесь, у гроба, Согнутый годами, Стыл Бардин, В морском плаче выплакавший все очи, Клявший небо и неправые звезды, Как недужный рыкая лев И разя неистовствующими дланями Седину и морщинистую плоть. 169 Вдвое громок крик, втрое громок плач Стал пред ликом Карлова паладина; А Роланд, взошед к мертвецу, Посмотрев без слов, Побледнев, как сорванный поутру Жесткий жост или мягкий листоцвет, С тяжким вздохом, Не сводя очей, молвил так:

Плач Роланда о Брандимарте

170 «Мощный, милый, верный, Мертвый здесь и живой на небесах, Где тебе по заслуге по твоей Ввек не ведать ни зноя и ни холода, — Ты прости мне, друг, мои слезы, Не о том они, что ты не со мной, А о том, что я не в твоем веселии. 171 Без тебя я одинок на земле, Без тебя ничто мне в мире не дорого; Быв с тобою в бурю и брань, Почему я не с тобою в затишье? Тяжек мой удел, Не вспарить мне за тобою из тлена; Мы делили недолю, отчего же Я не дольщик твоей высокой прибыли? 172 Но ты в прибыли, я в накладе, Ты один таков, а я не один, Ибо дольщики печали моей — Вся Италия, Франция, Алеманния. О, как всплачется государь мой и родич, Как восстонут паладины его двора, И держава, и Христова церковь Без тебя, вернейшей своей защиты! 173 О, как вскинутся, Избыв страх, по твоей смерти враги! Как возмужествует язычество, Каким вспыхнет пылом, вскипит душой! О, судьба твоей подруги! Отсель Вижу ее слезы, слышу ее стоны: И меня она винит, и меня она клянет, Что при мне сокрушилась ее надежда! 174 Будь же, Флорделиза, тебе и нам,[372] Обездруженным, опорою дума, Что прекрасная Брандимартова смерть Всем живущим желанна и завидна, Ибо Курций, низринувшийся в бездну, И три Деция, и аргивский Кодр Пали с меньшим благом и меньшей честию, Нежели твой муж и господин». 175 Так сказал Роланд. Чередою Черные, белые, серые Выступили иноки, Моля Господа об отошедшей душе, Со святыми да упокоится; И в сиянье светочей средь и вкруг Была ночь, как день.

Погребение Брандимарта

176 Подняли гроб и понесли Избранные графы и рыцари, Крытый пурпурным Шелком, тканым золотом и жемчугом, Меж подушек Царственного убранства Приявший почившего В том же пурпуре и в том же шитье. 177 Триста впереди Шли беднейших нищих, Каждый в черном, В черном до земли. Рыцарских сто отроков Ехали на ста добрых конях, С седел в пыль Скорбные свесив ткани. 178 Сонмом веялись Пред гробом и за гробом Гербные знамена, У несчетных отнятые врагов, Легших в прах К вящей славе римской церкви и кесаря; Зыбились щиты С знаками павших супостатов. 179 Сотня к сотне Шел похоронный чин, Каждый в черном, Факелы в ладонях. С красными очами от слез Шел Роланд, Скорбный за ним Ринальд, Лишь надломленного не было Оливьера. 180 Долго бы сказывать Большой обряд, Исчисляя каждый Светлый факел и черный плащ. Влажны были взоры На пути во храм и во храме: Тронут каждый был чин, и пол, и возраст Мертвой юностью, доблестью, красотой. 181 Положили его в соборе,[373] И когда отплакали дамы, И когда отпели попы Свое «кирие» и все свои песни, — Упокоили его в саркофаге На двух столпах, И укрыл его Ринальд златой тканью В ожиданье достойнейшей гробницы. 182 И не прежде Роланд покинул край, Чем вменил Добыть лучший к тому порфир и мрамор, И чертеж, и отменнейших из умельцев, Чтоб воздвигнула и стены и сень Флорделиза, Вслед Роланду Приспешившая с ливийского берега.

Затворничество и смерть Флорделизы

183 А увидя здесь Флорделиза, Сколь напрасны рыдания и слезы И несчетные требы и обедни, Положила в сердце своем Здесь пребыть, Пока дух ее не покинет плоти, И построила близ гробницы келию, И замкнулась до смертного конца. 184 Тщетны были звательные гонцы,[374] Тщетен был Роланд, Ей суливший во французской земле Жить в чести при государыне Галеране, А коли восхочет она к отцу, То сопутствовать ей до самой Лиццы. А коли угодно служенье Господу, То воздвигнуть ей должную обитель. 185 Тщетно, — ибо денно и нощно[375] Быв при гробе в каянье и мольбе, Недолго она продлилась, Прервав нить свою Паркиным перстом. А уже отваливали от берега Циклопического древнего острова Три французских воителя, скорбя, Что не с ними был и четвертый.

Роланд, Ринальд и Оливьер отплывают на отшельничий остров

186 Но надобен им лекарь, Чтобы печься о храбром Оливьере, А забота о нем многая и нелегкая, Ибо впору ему не помоглось, И стонал он так, Что тревожно, быть ли ему живу. Тут-то кормщик и вымолвил вождям Мысль, которая пришлась им по нраву: 187 Молвил, что невдали На особном острове жив отшельник, Никого и никогда из прибегших Ни советом не минувший, ни подспорьем. Он творит чудеса превыше смертности, Дарит свет незрячим и жизнь покойникам, Крестным знаменьем укрощает вихрь И смиряет неистовые хляби. 188 И коли направить себя к нему — Божий муж В несомнительной силе своей святости Не откажет исцелить Оливьера. Был угоден Роланду такой совет, И велит он ладье спешить к пустыннику; Прям их путь, и на рассветной заре Открывается им заветный остров. 189 Умные корабельщики[376] Подвели корабль под каменный скат, Мореходцами и слугами Маркский граф усажен в бегучий челн, И сквозь пенные мчится он валы К той скале, по скале к святому крову, И под кровом зрит угодника Божия, От чьих рук приял крещенье Руджьер. 190 Божий праведник Как благоприял Роланда с товарищами, Как благословил их кроткой улыбкою, Так и вопросил об их участи, Хоть и сам Знал заране о них от Божьих вестников. А Роланд ему ответствовал, Что печаль их — о доле Оливьеровой,

Исцеление Оливьера

191 Ибо сей, поборая за Христа, Допустился до великой опасности. Добрый муж, Отстранив прискорбные их сомнения, Возвестил исцеление от беды, И не бравши людских мастий и зелий, Вшел в часовню, взмолился ко Спасителю И исшел с отвагою на лице; 192 И во имя присносущего Господа Отца, Сына и со Духом Святым Он прорек Оливьеру благословение. О, сколь силы Христос дарует верящим! Отлетела от рыцаря боль и страсть, Воротилось к надломленному здравие, Стала вновь нога и проворна и тверда; А Собрин стоял рядом и все видел.

Крещение и исцеление Собрина

193 А Собрин, от собственных ран, Что ни день, изнывавший все тяжеле, Как увидел от святого отца Столь великое и зримое чудо, Так и положил, отступясь от Магомета, Исповедать Христа Животворящего; И с смиренным и умиленным сердцем Он взывает о таинстве нашей веры. 194 И крестил его праведник, и молитвою Возродил недужного в прежней силе; А Роланд и товарищи Роландовы Ликовали о таковом обращении Столь же, сколь о друге своем Оливьере, избывшем худую немощь; Но превыше радовался Руджьер, Укрепляясь в вере и набожности. 195 Ибо здесь-то был Руджьер с того самого Дня, как выплыл к отшельниковой скале. Кроткий старец, восстав меж сими рыцарями, Обратил к ним взывающую речь — В чистоте миновать сие удолье Низких мерзостей, зовомое жизнь, Столь угодное подлому неразумию, И блюсти очами небесный свет. 196 Посылает Роланд слугу На корабль за хлебом, сыром и мясом, И святого мужа, забывшего Вкус дичины, приобыкши к плодам, Побуждает от щедрой своей души Вкусить мяса и вина и всех разностей. А утешив трапезой плоть, Повели они долгую беседу.

Герои узнают Руджьера и вступают с ним в дружбу

197 И как водится меж таких бесед, Где одно к одному, к другому, к третьему, Узнается Руджьер От Ринальда, Роланда, Оливьера Быть тем доблестным, чья мощь и чей меч Повсеустно слывут знатнейшей славою, — Ибо до поры и Ринальд Не признал в нем недавнего супротивника. 198 Кто узнал его, так то был Собрин, Чуть увидев его при добром старце, Но ни словом не промолвился, Чтоб не сделать нечаянного вреда. А когда и прочим Стало вестно, что пред ними Руджьер, Своей доблестью, мощью и учтивостью Столь прославленный по целому свету, 199 И что ныне он жив в Христовой вере, — Тотчас каждый с ликованием в лике Подступает, рука к руке, Тот с объятьем, а сей с лобзаньем. Наипаче же ласкает его и чествует Ринальд, Монтальбанский князь., Отчего, — О том речь, коль угодно, в новой песне.

ПЕСНЬ СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ (АМОН)

Песнь XLIV

Отшельник благословляет будущий брак Брадаманты с Руджьером и (на среднем плане) провожает героев с острова во Францию

Вступление,

1 В нищих хижинах, в убогих приютах, В скудости и в бедственности Часто крепче связуются души дружеством, Нежели в завистных праздных роскошах Меж зазрений и меж коварств Королевских многолюдных чертогов, Где иссякла благость в людских сердцах, А обличья дружества только мнимы. 2 Оттого-то столь зыбок лад и сговор Меж князей и владык: Императоры, папы, короли Нынче в дружбе, а завтра в смертной розни, Потому что иное у них в лице, А иное на душе и на сердце. И кривое и правое для них — одно, Ибо взоры их взыскуют лишь выгоды. 3 Не вместить им дружества, Ибо дружеству не выстоять, Где не водится непритворная речь Ни о малом деле, ни о великом. Но случись к ним немилостива судьба И сведи их она под утлым кровом, — Тотчас бы познали они, что есть Дружба, коей досель они не ведали.

Отшельник в знак примирения

4 Так святой монах в своей хижине Мог вернее связать узлом Истинной любови своих гостей, Чем иные бы в королевских палатах. Таково затянулся этот узел, Что уже не расплесть до самой смерти. Пред отшельниковым они лицом Чище сердцем, чем лебедь перьями, 5 Встали вежественны, встали любезны, Не запятнаны сказанною неправедностью Вечных скрытников С вечной мнимостью в неверном лице. Сколько было при них обид, — Все забыты: Меж единокровных, единочревных Не бывало братственнее любви. 6 Наипаче ласкал и чтил Руджьера Ринальд, Монтальбанский князь, — Оттого, что с мечом в руках Испытал он его пыл и отвагу; Оттого, что вежеством и приветностью Был представший рыцарственнее всех; Но превыше прочего — оттого, Что он знал, сколь многим ему обязан. 7 Знал, от коей грозной беды[377] Оберег Руджьер Рикардета, По велению испанского короля С королевской застигнутого дочерью; А равно и двух сыновей Герцога Бовы, Коих, сказано, отбил он у мавров И у Майнцских Бертолагиевых злодеев. 8 По такому долгу Рад Ринальд Руджьера любить и чтить, И одно ему в досаду, Что досель оно никак не моглось, Бывшим им при разных дворах, Одном Карловом, другом Африканском. А как ныне Руджьер предстал крещен, То Ринальду вдвойне милей отплачивать.

побуждает выдать Брадаманту за Руджьера,

9 От Ринальда Руджьеру честь и почесть По безмерному рыцарственному вежеству; А премудрый пустынножитель, Видя их во дружелюбии, говорит: «Единому надобно свершиться (И никто сего не оспорит): Что как есть между вами дружество, Так да будет между вами родство: 10 Дабы два знатнейшие племени, Не имущие равных во благородстве, Породили миру потомство Блеском ярче кругобежного солнца, Возрастающее красою Год от года и век от века (Мной вещает Бог!) До поры, пока небо вращает звезды». 11 И последуя словом слову, Просветленный старец внушил Ринальду Вверить сестрину руку в дар Руджьеру, И ни тот, ни другой не поперечили; А Роланд и с ним Оливьер Похваляли столь славное родство, Полагая, что и Амон и Карл И вся Франция не замедлят согласием.

не зная, что Амон просватал ее за греческого принца Леона

12 А не знали они того,[378] Что Амон, и с Карлова изволения, В эти дни Брадаманту обещал Константину, кесарю греческому, Для Леона, милого сына И великого престолонаследника, Ибо юноша к ней пылал, Не видавши, по единому слуху. 13 Но сказал Амон, Что не вправе он судить воедине, Не спросившись суждения Ринальдова, А Ринальда нет при дворе; И хотя, воротясь, Ринальд заведомо Будет счастлив о столь высоком свойственнике, Но, по крайнему к сыну уважению, Он, Амон, умедлит дать последний ответ. 14 А Ринальд, вдали От отца и его державных помыслов, Здесь, на острове, обещал сестру С одобрения Роландова И других паладинов в святой сени, А тем паче с настоянья пустынника — Дать женою Руджьеру, и о том Полагал Амона в скорейшей радости.

Герои отъезжают во Францию

15 День, и ночь, и день Неотступны рыцари от святителя, Забывая о возвратном пути По споспешном веянье ветра. Но гребцы, Изнемогши докучным промедлением, Вновь и вновь торопили их к отплытию, Приневолив покинуть святого мужа. 16 Руджьер,[379] Столько дней не сходивший с этих скал, Распростился с светлым своим Наставителем во истинной вере; А Роланд подарил Руджьеру меч, И коня Фронтина, и Гекторово Всеоружье в знак высокой своей любви И того, что прежде было оно Руджьеровым. 17 И хоть больше у паладина[380] Было прав на чарованный клинок, С столь великим некогда трудом Из ужасного исхищенный сада, Нежель у Руджьера, которому И коня и меч добыл хитрый вор, — Но Роланд вручил ему сей дар По единому просьбенному слову. 18 И благословенные набожным Старцем, воротились они в ладью, Весла в вал, парус в ветр, И была им столь добрая погода, Что о лучшей и не моля, Достигают они марсельской пристани. Здесь они подождут, Пока я не приведу к ним Астольфа.

Между тем Астольф, вернув суда в листья, а коней в камни,

19 Как заслышал Астольф об их победе, Столь кровавой и столь нерадостной, То удумав, чтр Франция отныне Безопасна от напастей из Африки, Рассудил Отпустить нубийского государя Восвояси с великим его полчищем Тою же дорогою, какой привел. 20 Корабли, В ночном море сокрушившие нехристей, Привелись Уцжьеровым сыном к берегу, И едва сошел с них черный народ, — Чудо! — Вновь с боков и с носов и с корм Стали листья, взвихрились в налетевшем Ветре и сокрылись навек из глаз. 21 Пешие и конные Двинулись нубийские вспять полки, А британский князь Возвеличил Сенапа в благодарности, Что пришел он ему в подмогу Сам со всею силою и могучестью. А в дорогу вручил ему Астольф Бурный ветер в мешке из кожи: 22 Бурный ветер в кожаном был плену, Тот, который полдневной яростью, Словно море, волнует степной песок, Гонит валом, взметает смерчем; А вручил его Сенапу Астольф, Чтобы быть им в дороге безопасным, А ужо как достигнут родных земель, Пусть и выпустят злого из узилища.

возвращается во Францию

23 А еще повествует нам Турпин, Что, минуя Атлантово подножье, Все их кони вновь стали камни, И нубийцы с чем пришли, с тем ушли. Между тем Астольф, Торопясь во Францию, ставит станы Ратной стражи в мавританских местах, И уже гиппогриф ширяет крыльями. 24 Взмах — и он в Сардинии, Взмах — и он на Корсском берегу, А оттуда за море, Левой мышцей подтянув удила, В легкий скок По приморьям привольного Прованса До пределов, назначенных крылатому Пресвятым апостолом Иоанном. 25 А святой Приказал, как прискачут они в Прованс, Отпустить без узды, седла и шпор Вшпогрифа на все четыре стороны; И уже на лунном кругу, Где почиют все земные потери, Каменели звуки рога, который Онемел, чуть рыцарь достиг небес. 26 Вот Астольф доспел до Марселя, А в Марселе Оливьер и Роланд И владетель Монтальбанский, а с ними И храбрец Собрин и храбрейший Руджьер. А коли не так они веселы, Как пристало после громких побед, То виною Их печаль о невозвратном товарище.

Карл встречает паладинов и Руджьера

27 Карл Великий от сицилийских вестников Знал, что два царя убиты, а третий взят, Знал о Брандимартовом смертном подвиге, Знал и то, как изъявился Руджьер; И отрадою сиял его лик, Словно сбросилось несносное бремя, Столь давившее рамена, Что и сбросившись, чувствовалась тягость. 28 В честь Тех столпов и оплотов святой державы По велению Карлову первейшая Вышла знать на сонские берега, Вышел Карл с вельможным полком Королей и герцогов и с супругою В свите дев благородных, пышных, взрачных, Все навстречу победным паладинам. 29 Государь, светлолик и благ, Паладины, и друзья, и сородичи, Знать и чернь Расточают героям знаки радости; Слышны крики: «Монгран и Клермонт!» А как минули объятия и лобзания, То Ринальд. Роланд, Оливьер Преподводят к государю Руджьера. 30 И поведывают: Сей есть сын Руджьера из Рисы, Равнодоблестный отцу, а каков Он в сраженье, то знают наши рати. Приспевают и знатные воительницы Марфиза и Брадаманта, И сестра спешит в братнины объятья, А другая стыдлива и скромна. 31 Чинно сшедшему Велит Карл Руджьеру взойти в седло И держаться о бок, Не дозволив ни малого отказа От больших государевых честей. О Руджьеровом ко Христу обращении Было Карлу донесено Тотчас, как воитель причалил к берегу. 32 Пышным празднеством, шумным торжеством Воротившихся встретил паладинов Город, Выстлан листвием, перевит венками, Овеваясь облаком И цветов и зелени, Рассыпаемых дамами и девицами Из балконов и окон на героев. 33 В поворотах Встали арки, и трофеи, и росписи, Где Бизерта в раззоре и пожаре И другие славные подвиги. Там помосты, а на помостах зрелища, Лицедеи, плясатели, игрецы; И со всех сторон Крупно писано: «Избавителям державы». 34 В шумном гуле труб, свисте флейт И иного мусикийского лада, В пляске, смехе, приветном ликованье, В многолюдной разногласице Государь сшел с коня пред дворцом И немало дней Услаждался с друзьями пиром, плясками И личинами, и потешным боем.

Амон противится браку Брадаманты и Руджьера

35 Между тем Ринальд поведал отцу, Что назначил сестру свою Руджьеру, И о том уже объявлено Пред лицом Оливьеровым и Роландовым, И они, как он, Полагают ни равному и ни лучшему Ни по крови, ни по доблести Не бывать между рыцарством родству. 36 Гневен стал Амон, Чтоб бесспросно Посмел сын его помолвить сестру, Сговоренную им за Константинова Сына и наследника, а отнюдь Не за рыцаря, который без царства И без пяди под солнцем, котому что Знатность, доблесть без именья — ничто. 37 Вслед Амону и Беатриса-мать Клянет сына, хулит самоуправца Скрыто и открыто претя Брадаманте быть женою Руджьеровой, Коли прочено ей быть Госпожою могущего Востока. А Ринальд тверд: Ни на пядь не поступится обещанным. 38 Мать, надеясь, что любезная дочь В ее воле, зовет ее соизмолвить, Что милее смерть, Чем супружество неимущего рыцаря; Ей и дочь не дочь, Коли встанет за брата, за обидчика: Пусть скажет «нет» — И не станет подпоры для Ринальда. 39 Брадаманта безмолвствовала; Не отваживалась она перечить матери, Так уж чтя ее и любя, Что и мысль ей не шла об ослушании; Но и то ей страшно Объявить, будто хочет, чего не хочет, А не хочет, потому что не может, От любви не в силах править собою. 40 Ни нет, ни да: Только вздохи, и ни слова ответа. Но отшедши в неслышимый покой, Излилась она горькими слезами И хоть малую долю своей беды Изомстила белой груди и свеглым косам: Бьет в грудь, рвет косы, И такие, плача, гласит слова:

Жалобы Брадаманты

41 «Ах! хочу я того, чего не хочет Та, кто вправе владеть моим хотеньем! Разве матерняя Воля меньше для меня, чем моя? Ах, грех, Тяжкий грех, худая хула, Коли девушка не желает мужа По той воле, которая ей закон! 42 Горе мне! дочерний ли долг, О мой милый Руджьер, повелевает Мне с тобою расстаться и предать Себя новым желаньям, любви, надеждам? Или я отрину Почитанье и послушанье Добрых чад ко добрым родителям Для своих благ, утех, забав и радований? 43 Знаю, ах! знаю Все, что должно, что нужно доброй дочери; Только что из того, Если мой рассудок слабее чувства? Если гонит его Любовь, Отсторанивает, не дозволивает Мне владеть собой по уму, А не по ее и слову и делу? 44 Я Амонова дочь и Беатрисы, Но я в рабстве у госпожи Любви: Провинюсь ли — Мать с отцом пожалеют и простят, Но ослушавшись Любви — Чьи молитвы спасут меня от казни, Чтоб внялось хоть малое оправданье, Чтоб не пала на меня скорая смерть? 45 О как долго, о как упорно Я влекла Руджьера в Христову веру, Довлекла — и что же? Все добро мое — на пользу не мне! Так пчелы Творят мед, но творят не для себя. Но чем быть за другим, а не за Руджьером, — Лучше смерть! 46 Я ослушна отцу с матерью, но Я послушна брату, А мой брат не гораздо ли разумливей Не потупленным старостью умом? А что по сердцу Ринальду, то по сердцу И Роланду: оба они со мною, А они для целого света Всех французов и важней и грозней. 47 Если подлинно в них двоих Цвет и блеск и слава Клермонта, Если каждый выше, чем в рост, Возвышается над иными рыцарями, То зачем надо мною господин Мой отец Амон, а не брат с товарищем? Не хочу! И к тому же я обещана Греку — зыбким словом, Руджьеру — твердым».

Колебания Руджьера

48 Брадаманта страждет и мучится, А не менее того и Руджьер, Потому что весть, еще не разнесшаяся, От него не скрыта: Ропщет на судьбину, Отымающую самое его лучшее, Ни богатства не дав ему, ни царства, А от этого так много обид. 49 Все иное, что есть людям благого От природы иль от собственных сил, — Все иное ему далось Столько и такое, как немногим: Красотою он выше всех красот, Силе его нет супротивника, Веледушием, царской светлостью Ни единый так не славен, как он. 50 Но толпа, В чьем суде и почет и унижение (А толпа суть все, Кроме мужа, который мудр, И ни скипетр, ни венец, ни тиара Короля, или кесаря, или папы Не изымет из толпы, а лишь мудрость, Божий дар, лишь немногим данный), — 51 Сказанная толпа Рабствует лишь богатству: Где богатство, там и ее восторг, А где нет, там ничто не мило, Будь то доблесть, благость, ум, красота. Сила, ловкость Или пылкость духа; а наипаче Сие видно, когда прочится брак. 52 Говорит Руджьер: «Пусть Амон Сулит дочь в великие государыни; Но к чему столь скорый Зять Леон? Удели он мне малый год — И нетщетна моя надежда Сбить с престола и кесаря и наследника, Взять венец И достойным стать Амонова рода. 53 Но коли по сказанному так тотчас Свекром дочери сделается Константин; Но коли ничто — Тот обет Ринальда с его двоюродным Пред лицом блаженного старца, И маркграфа Оливьера, и царя Собрина, — Что мне делать? неужели терпеть? Или лучше сгинуть? 54 Что мне делать? мстить? Но кому? отцу ли моей возлюбленной? Долго ли оно будет, недолго ли, Глупо оно будет, разумно ли, Но обречь на смерть Злого старца и всю его породу — Это малая мне отрада, Ибо воля моя совсем не в том. 55 Воля моя в том, Чтоб у милой быть в любви, а не в ненависти; Если же от руки моей выпадет Смерть Амону, беда родне, — То не вправе ли милая Положить меня врагом и отвергнуть? Что мне делать? стерпеть ли? не стерпеть ли? Правый Господи! лучше умереть. 56 Нет, не лучше умереть — [381] Лучше умертвить мне того Леона, Что помехой помутил мое счастье — Умертвить Леона и кесаря-отца! Ни Елена троянскому своему похитчику, Ни еще древней Прозерпина Пирифою не станет горше, Чем отцу и сыну такая моя боль. 57 Милая моя, а тебе не больно ли Ради грека позабыть о Руджьере? Приневолит ли тебя твой отец, Хоть с тобою твой брат и твой двоюродный? Но страшусь: Вдруг Амонова воля моей дороже, И тебе желаннее быть за кесарем, Чем за рыцарем, который ни с чем? 58 Царственное имя, Государское звание, пышность, блеск Развратят ли гордый дух, доблесть, честь Возлюбленной моей Брадаманты? Вменит ли она в ничто Мою верность и свое обещание? Или лучше встанет она враждой На отца, чем забыть о данном слове?

Брадаманта ободряет Руджьера

59 Так и схоже Рассуждал с собою Руджьер, и часто Уловляли его слова Близстоявшие, А они не раз и не два Доносили его муку до той, Каковая была ее виновницею И страдала его болью, как своей. 60 Наигорше же Стала та ей Руджьерова печаль, Что она-де предпочтет ему грека; И тогда-то для вдохновения сил И изъятия гнетущего вздора Посылает она Верную служительницу свою С таковыми к возлюбленному словами: 61 «Руджьер, какова я была и есть, такова И пребуду до гроба и за гробом. Будь Любовь ко мне милостива или нет, Ввысь ли, вниз ли метнет меня судьбина, Я в моей тебе верности — как утес, Нерушимый бурями и прибоями. Ни в погоду, ни в непогоду Я не дрогнула и не дрогну вовек. 62 Раньше выгранится Под свинцом или дресвою алмаз, Нежели надломит мне душу Гнев любви или гнет судьбины; Раньше вспенятся Горные гремучие реки в кручу, Нежели пременятся мои думы От превратностей радостных или злых. 63 В тебе власть над сердцем моим Выше меры и выше веры: Никогда никто Не взносил таких присяг к повелителю, И ни царь и ни государь Столь не тверд на царстве и государстве: Твоего у тебя никто не исторгнет, И не надобен ни оплот, ни окоп. 64 И не ополчить ополчений, Чтобы приступом меня пересилить, И не взять меня золотом, Ибо честному сердцу оно — ничто, И ни знатность, и ни царский венец, Вожделенный для бессмысленной черни, И ни красота Не взманит мои взоры: ты прекраснее. 65 Не томись тревогою, будто новый Впечатлеется в моем сердце лик: В нем врезан твой, И уже ничьему его не вывести, Потому что оно камень, не воск, И не раз его, не сто и не двести Ударяла резцом Любовь, Высекая твои черты на твердости. 66 Гранный камень, кристалл, слоновья кость, Единожды резанные, Раныйе сломятся, Нежель перекроются иной резьбой. Таково и сердце мое — Тверже мрамора упорно булату: Вдребезги вздробит его Любовь, Но иного лика на нем не высечет». 67 Таковые и иные слова; Дыша верою, любовью и бодростью, Ста смертями мертвому Сто бы крат воротили жизйь. Но уже обольщаясь они мечтою Избежать непогоды при верной пристани, Новым валом, черным и бурным, Вновь отринуты в пучинную даль.

Брадаманта просится выйти за того, кто сможет ее победить

68 Брадаманта, Спеша делом опередить слова, Вспыхивает в сердце привычным палом, Отлагает почтительный чин, И приходит к Карлу, и молоит: «Государь, Если вам от дел моих мнится прок, — То не откажите мне в малом даре. 69 Попрошу я лишь о честном и правом, Но до спроса Умоляю о вашем царском слове Снизойти ко просьбе моей всемилостиво». Карл ответствует: «Доблестию твоей Ты стяжала всяческую награду — Я клянусь: Попроси хоть полцарства, и получишь». — 70 «Одного лишь прошу у вашей милости, — Говорит девица, — Если дастся мне муж, то пусть такой, Чтоб умел осилить меня в оружии. С всяким женихом Пусть я сведаюсь пешая или конная: Кто случится сильнее, тот мне муж, А кто нет, тот ищи себе другую». 71 Император с просветленным лицом Рад, что просьба подстать просительнице, И гласит, что воля его тверда: Быть по сказанному до малейшей мелочи. Таково беседовано Всеуслышно и без потайки, И о том в сей же день домчалась весть До престарых Амона и Беатрисы,

Амон отсылает Брадаманту в Крепкий Замок

72 Каковые неистовцы на дочь Воспылали негодующим гневом, Ибо зримо зрелось, Что ей по сердцу не Леон, а Руджьер. И чтобы не сделалось по ее, Мать с отцом Ее тайно увозят от двора В Крепкий Замок. 73 Крепкий Замок, Незадолгий дар от Карла Амону, Возвышался на морском берегу Между Перпиньяном и Каркассоною. Здесь она и держалась, как в темнице, С преднамереньем плаванья на Восток, Чтобы вольно или невольно, Быть ей за Леоном, а не Руджьером. 74 Доблестная девица, Сколь отважная, столь же и почтительная, Хоть и не сторожилась стражею, Хоть вольна была во входе и выходе, Но мирилась с отеческою уздою, В сердце же своем Порешила: лучше узы, казнь, смерть, Нежели забыть о Руджьере. 75 Ринальд, Видя отчий над сестрою обман, И что братняя мощь уже беспомощна, И обет его Руджьеру — тщета, Отлагает сыновний чин, Мечет скорбные речи в лицо родителя, Но родителю те речи — ничто: Как он хочет, так с дочерью и поделает.

Руджьер едет на восток против Леона

76 Руджьер, слыша такую весть И страшась утратить свою красавицу, И что греческий Леон, пока жив, Отобьет ее добром или силою, Молча полагает в сердце своем: Пусть умрет, поспешив августейший стать божественным! И стремится в путь — Отца с сыном лишить жизни и царства. 77 Облекается он в броню,[382] Прежде Гекторову, потом Мандрикардову, И седлает ретивого Фронтина, И вздевает новый щит, плащ и гребень. Для такого подвига его знак — Уж не белый орел в лазурном поле, А единорог, Цветом снежный по червленому пурпуру. 78 Избирает самого верного Меж оруженосцами и велит Ни пред кем нигде никак не промолвиться, Что его господин — Руджьер; И вперед, через Мозу, через Рейн, и Австрию, и Венгрию, вскачь По Дунаю, по правому его берегу, И глядит: впереди Белград.

Леон сражается с булгарами при Белграде

79 Где втекает Сава в большую реку,[383] А оттуда льется к большому морю, Там он видит: раскинулся ратный стан, А над ним веют кесаревы знамена. Это хочет государь Константин Взять свой город из булгарского плена Здесь он сам, Здесь и сын его Леон с многой силою. 80 А в Белграде и вокруг на холме И внизу вкруг подножия и до берега Перед греками — булгарская рать, А меж ними льется водная Сава. Хочет грек навести себе пеший мост, А булгарин хочет его отпятить; И когда подоспел Руджьер, Оба воинства секлись в жаркой сече. 81 Греков четверо против одного, У них строены насады с намостами, А на лицах ярая воля Перепрянуть силой с брега на брег. С таковым-то умыслом князь Леон Дальним кругом всшел выше по течению, Повернул к реке, Навел мост, перевел дружину 82 И с великой силой конной и пешей (В ней без малого было двадцать тысяч) Он ударил вниз по реке Крутым натиском в неприятеля сбоку. Видя Константин Сына и дружину на левом береге, Строит в строй к насаду насад И стремит по намостам большое воинство. 83 Царь и вождь булгарский Ватран, Воин истовый, отважный, разумный, Вправо, влево Отбивается от натиска — тщетно! Ибо князь Леон Крепким схватом свергнул его с седла, И, не сдавшийся, Он пронзается тысячею мечей.

Руджьер приходит на помощь булгарам

84 Стойкие досель, Потеряв булгары первоначальника И увидев беду со всех сторон, Обращают тыл, бегут, скрывши взоры. Тут-то въехал Руджьер в греческий строй, Тут-то он увидел побоище, Тут-то он булгарам спешит помочь На погибель кесарю, а пуще — Леону: 85 Шпорит Фронтина, Быстрого, как ветер, Мчит вперед, Где булгары бегут из дола в горы: И удерживает, и поворачивает На врага, и уставляет копье, И бросает вскачь скакуна На страх в небе и Марсу и Юпитеру. 86 Первым он настиг Рыцаря в багрянице, По которой шит колос проса, Весь из шелка и весь из злата: То был сестрич, племянник Константинов, Мил ему, как сын: Раздробил ему Руджьер щит и бронь, И прошло острие сквозь грудь и спину. 87 Свалил мертвого, схватил Бализарду, Налетел на ближнее полчище, Рубит вправо, рубит влево, Кому голову сечет, кому тулово, Кому в горло, кому в грудь, кому в бок, Красен меч, Летят руки, ноги, плечи, заплечья, Кровь рекой заливает дол. 88 Пред такими пред ударами Все в испуг, ни в одном не встанет дух: Вмиг Пременяется битвенное зрелище — В беглом войске вскипает бранный пыл, Вновь булгары грудью на греков, Строй в расстрое, И знамена кесаревы в бегу.

Леон восхищается Руджьером

89 Августейший князь Леон, видя с возвышенного места Свое войско битым, поник душой И с тревогою взирает и скорбию На того губительного бойца, Кем одним сокрушились его дружины; Но и каково ни горе, Он не может не воздать ему честь. 90 По плащу, по знакам, По оружию, блещущему золотом, Разумеет он, что булгарский выручник Сам не из булгар. Изумляясь подвигам, высшим смертности, Он гадает, не из горних ли сфер Спрянул ангел Посечь греков за столькие их грехи? 91 А имея дух и высок и светел, Сердцем чувствует князь Леон К столь отважному не вражду, а любовь, Не желает ему ни малого худа, Рад бы Видеть вшестеро павшими своих, Рад бы лучше лишиться полуцарства, Чем уведать гибель такого рыцаря. 92 Как дитя, Если мать всердцах его бьет и гонит, Не к сестрице бежит и не к отцу, А все к ней же и с теми же объятиями, — Так Леон преклоняется к Руджьеру, Избивателю его же полков, Потому что доблесть зовет к любви Больше, чем обида зовет ко злобе. 93 Но хотя к Руджьеру Леон Поли восторга, зато Руджьер Леона Ненавидит и мыслит о едином: Своеручно предать его погибели. Он поводит очами, ищет, кличет, Кто бы свел его с супостатом к лицу, — Но благая судьба и греческая Осторожность не дают им сойтись. 94 Леон, Чтоб не все бы полегло его воинство, Трубит сбор И зовет государя и родителя Воротиться из заречья во стан, Благо, ежели дорога отступна; А сам с уцелевшими немногими Пробивается к дальней переправе. 95 А за ним без числа от горы до берега Распростерлись павшие от булгар — Полегли бы все, Кабы не было реки в перепутье. Кто к мостам и с мостов и захлебнулся, Кто бежит Без оглядки искать дальнего брода, Кто в оковах и влачится в Белград.

Руджьер преследует Леона

96 Так кончен бой, В каковом булгары, лишась водителя, Не преминули бы смерти и сраму, Не явись к их победе новый рыцарь, Дивный рыцарь, у которого белый На червленом поле единорог. Благодарные Все к нему, ликуя и торжествуя: 97 Привечают, Преклоняют колени, Кто лобзает руку, кто ногу, Каждый льнет, Счастлив лицезреть, пуще тронуть Существо, подобное божеству. И взывают кликами до небес — Быть им мстителем, властителем и воителем. 98 Отвечает им Руджьер, что готов Быть властителем и воителем, но не тотчас, Ибо он не примет ни жезл, ни скиптр, И не вступит в белградские твердыни Прежде, Чем настигнет кесарева Леона И по сю еще сторону реки Сокрушит его и исторгнет душу: 99 Лишь для этого Он верстал сюда столько тысяч верст! Так промолвив и ни мига не медля, От булгарских торопится он полков Вслед Леону, стремящемуся к мостам, Как на крыльях, вперегон перехвату. Быстр Руджьер, И не ждет он даже оруженосца. 100 Но Леон, спасаясь не в бег, а в лет, Таково опередил настигающего, Что промчался через мост без помех, И взломал намосты, и сжег насады. Подскакал Руджьер к реке ввечеру — А ему ни пути и ни ночлега. Едет вдоль по берегу при луне, Но нигде ни крепостцы, ни подворья.

Он приезжает в город Унгиарда

101 Всю он ночь не слезши с седла Бродит, сам не зная, куда направиться: А как новый засветился рассвет, Смотрит, слева невдали виден город. И решил он там и передневать, Чтобы верному Фронтину не быть без отдыха, На котором, не ставши, не помедливши, В эту ночь он отъездил столько верст. 102 А тем городом властвовал Унгиард, Верный подданный кесаря Константина, Многими ему конными и пешими Послуживший в неконченной войне. Город был открыт, Руджьер входит, и так отменно принят, Что ни лучшего места, ни богаче Не надобно ему для постоя. 103 А на том же постоялом дворе Стоял рыцарь из романского края, Бившийся в той битве, Где явился Руджьер и спас булгар, Избежавший его руки, Но испуганный небывалым страхом: Все дрожал он и все ему мерещился Грозный враг с единорогом в щите. 104 И как впрямь он увидел этот щит, Так и понял, что щитоносный рыцарь Есть тот самый, от которого столько Пало греков в пагубном их бою. Тотчас он бежит во дворец, Просит важного разговора с правителем, И допущен, и гласит ему все, — Что и я скажу в следующей песне.

ПЕСНЬ СОРОК ПЯТАЯ (БРАЧНЫЙ БОЙ)

Песнь XLV

На первом плане Руджьера ведут в темницу, на среднем — об этом докладывают императору и Феодоре. Далее Леон освобождает Руджьера (слева) и просит его о помощи (справа, перед шатром)

Вступление

1 На взметчивом колесе Фортуны[384] Чем выше наши жалкие взлеты, Тем раньше Низлетим мы стремглав и вверх ногами, В том порукой Поликрат, и лидийский Государь, и Дионисий, и прочие, Коим несть имен, С высшей славы сверженные в убожество. 2 И напротив,[385] Чем кто ниже в круженье колеса, Тем тот ближе К вознесенью в коловратном бегу. Иной голову кладет под топор, А назавтра владычествует светом, Как те Сервий, Марий, Вентидий В старину, а в наше время — Людовик: 3 Тот, чья дочерь за сыном моего[386] Государя, и который, разбитый При святом Альбине, в плену Своих недругов, был на миг от гибели; Или как великий Матвей Корвин, Незадолго избегший много худшего; Но лишь минул черный час, и один Приял трон французов, а другой — венгров. 4 Таковыми-то примерами, Древними и новыми, зримо видно Что нет худа без добра, а добра без худа, Что в конце обоих — как честь, так срам, И негоже человеку надежиться Ни богатством, ни царством, ни победностью, Но негоже и отчаиваться в беде, Ибо нет прекращенья коловращенью. 5 Так Руджьер, Побив войско Леона и отца его, Обнадежился свыше мер и сил Своей доблестью и своею удачею И уже уповал один, как есть, Без пособы, без подмоги, Против ста дружин, и конных и пеших, Своеручно казнить и отца и сына, — 6 Но Фортуна, чтоб без нее ни на шаг, Показала ему в немного дней, Сколь быстра она взвергнуть и низвергнуть, И сменить гнев в милость, а милость в гнев, Ринув на него обиду и пагубу От внезапного гонителя — от того Рыцаря, который в недавней сече Сам чуть спасся от Руджьеровых рук

Унгиард схватывает Руджьера

7 Этот рыцарь Унгиарду донес, Что тот самый воитель, от которого Полегли Константиновы полки, Здесь дневал и здесь приночует, И коли схватить его в плен, То судьбина, уловленная за прядь, Без труда и без борьбы соизволит Государю ввергнуть булгар в ярмо. 8 А уже Унгиарду небезвестно От разгонных битвенных беглецов, Каковые, не сразу переправившись, Притекают без конца и со всех сторон, Что побита побоищем Половина кесаревых дружин, И каков был единый удалец, Одно войско спасший, другое смявший; 9 А что нынче он сам и без промедленья, Очертивши голову, лезет в петлю, — Это дивно Унгиарду, и он Кажет радость ликом, знаком и словом. Выждав ночи, когда Руджьер заснет, Тихо, тихо засылает он стражу, И не чаявшего беды Они хвать удальца на сонном ложе! 10 Так-то преданный собственным щитом[387] Руджьер впал в Новенградское узилище От Унгиарда, жестокого из жестоких, Торжествующего яркое торжество. Голый, связанный, Что он мог, пробудившись ото сна? А Унгиард гонит гонного гонца С спешной новостью к кесарю Константину.

и уведомляет об этом кесаря

11 Кесарь же Константин,[388] Ночью снявшись с берега Савы, Отступил полками в Белетику, Город свойственника своего Андрофила, Сыну коего В бранной встрече простиг, как воск, И броню и грудь Сильный муж, ныне сущий в плену Унгиардовом. 12 Кесарь вкруг Белетики Твердил стены, крепил врата, Опасаючись беды от булгар, Что с таким они сильным предводителем Не единым нагрянут страхом, А конечною погибелью всем, кто жив. Но заслышав, что вождь их взят, Он опять бесстрашен пред целым светом. 13 На душе его млечное блаженство, Он от радости не знает, что делать: «Больше уж булгарам не быть!» — Возглашает он, ликуя и твердо, Ибо как в единоборном бою Отрубив супостату обе руки, Отрубивший знает свою победу, — Так ликует кесарь о плене сильного. 14 А не менее веселится отца Сын, И не только чая отбить Белград И прибрать под меч болгарские области, Но надеясь, что пленник станет друг И соратник новому благодетелю, А с таким товарищем не завиден Даже Карл и с Роландом и с Ринальдом.

Руджьер выдан в тюрьму Феодоре

15 Но иную волит волю сестра Государева, Феодора, Чьего сына Руджьер пронзил копьем Сквозь броню и грудь и спину насквозь. Брату своему Константину Рухнула она в ноги И взяла и обняла его душу, Торестные слезы пролив на грудь. 16 Говорит: «Не встану, Государь мой, покуда не дозволишь Воздать казнью сыновнему погубителю, Ныне сущему во твоем плену. Сын мой тебе племянник, Он тебя любил, для тебя Он свершил столь много высоких подвигов, — Посуди, за него ли не отмстить? 17 Посуди, не из жалости ли к нашему Гореванью всевышний Вседержитель Увел злобного с поля брани, Словно птицу с разлету в твою сеть, Чтобы милый сын на стигийском Берегу не скитался неотмщен? Подари же мне его, подари: Дай унять мою муку его мукою». 18 Таково ее горе, и стон, и скорбь, Таковы умолительны взывания, Таково она не хочет отпасть от ног, Хоть и трижды, хоть и четырежды Ободрял и вздымал ее Константин, Что она достигла угодного: Он велит Привести к нему и выдать ей спохваченного. 19 И не минуло и малого дня — Рыцарь Единорога Взят, доставлен и предан был в жестокие Руки кесаревой сестры. Заживо его четверить На позор и презрение народу — Ей и этого мало, и она Измышляет худшее и страшнейшее. 20 Повелела неистовая, Взяв в железа руки, ноги и шею, Бросить рыцаря в подземелье башни, Где вовек не свечивал Фебов луч, — И никоего ему пропитания, Кроме куса мшелого хлеба, Да и то не во всякий день; А уж стража лютее самой владычицы. 21 О, ежели бы Амонова Благородная и прекрасная дочь, О, ежели бы доблестная Марфиза Лишь узнали про Руджьерову казнь, — Та и эта Устремились бы, не щадясь, его спасти, И самой Брадаманте ни во что Ни Амон бы не стал, ни Беатриса!

Тем временем Брадаманта возвращается ко двору

22 Между тем повелитель Карл В исполненье сказанных обещаний Выдать деву лишь за того, Кто не меньше и не хуже ее в оружии, Трубным звуком Повещает такую свою волю При дворе и по всем концам державы, А оттоле — в молве по край земли. 23 Весть гласит: Кто желает взять Амонову дочь, Тот пред нею выстой с мечом в руках, От воската и до заката солнца, И кто выстоит, не быв побежден, Тот да славится ее победителем, И она уж не вправе на отказ. 24 А какое избрать оружие, Пусть о том попечется притязатель, Потому что она разно Свычна биться и конною и пешею. Амон, Не хотев и не могши спорить с властью, Уступя, воротился ко двору После многих толков и сам и с дочерью. 25 Даже нравная, даже гневная Мать на дочь обряжает в такую честь Ее в платья тонкие и богатые, Разноцветные и разнопокройные. Брадаманта предстает ко двору, Но увидевши, Что возлюбленного здесь нет как нет, Показался ей и двор хуже прежнего. 26 Как заставши в мае или апреле Сад в красе цветов и листвы, Вновь его увидеть в недолгий день, Когда зимнее солнце жмется к югу, Опустелым, щетинистым и колючим, — Так красавице по ее возврате Без Руджьера Нынче мнится и самый двор не в двор. 27 Расспросить не смеет, — Потому что боится подозрения, Но настерегает слух И без спросов ловит всякое слово. Слышит, что отъехал, Но никто не знает, куда и с чем, Ибо, едучи, не молвил он слова Никому, кроме спутного щитоносца. 28 Ах, как она вздыхает! и ах, Как боится, что отъезд его — бегство! Ах, как страх ее множится от мысли, Что бежал он, спеша ее забыть! Что увидевши Амона врагом И отчаявшись поять ее в жены, Он умчался, чтобы больше ее не видеть, Тем надеясь стряхнуть с себя любовь! 29 Что, быть может, он даже вознамерился, Чтобы лучше избыть былую страсть, Отыскать себе в далекой земле Даму И пред нею положить свое сердце По пословице: клин от клина вон. Но за этой мыслью другая мысль Ей приводит в ум Руджьерову верность, 30 И корит ее (и внятен укор) За пустое и злое подозрение. Так одна ее мысль ему винительница, А другая — заступница, а она То склоняется слухом к той, то к этой, И не знает, которая верней. Но любезней сердцу одна, И приходит чаще, а злая — реже. 31 И она, вспоминая вновь и вновь, Что не раз ей молвлено от Руджьера, Кается и скорбит, Что грешила подозрительной ревностью, И как будто воочию перед ним, Биет в грудь и гласит свою вину: «Грех, — говорит, — на мне; Но причина греха причинна злейшему.

Она тоскует об отъезде Руджьера

32 Та причина есть Любовь, Впечатлевшая мне в душу твой светлый облик, Твой пыл, твой ум, Твою доблесть, что у всех на устах; Оттого мне и мнится, что какая Дама и девица тебя ни взвидит, Та и вспыхнет о тебе и усилится Из моей тебя любви перенять в свою. 33 Ах, зачем в меня Любовь не вчеканила Твои думы так зримо, как твой лик! Знаю, верю: каков в догадке, Ты таков же предстал бы мне воочию, И тогда бы ревность, Вновь и вновь подступающая ко мне, Отразилась бы не с трудом, как ныне, А единожды, и насмерть, и в прах. 34 Я как скаред, Так приникший к кладу своих богатств, Что уже ему без него не жить И по самый гроб за него тревожиться. Так и я, не видя тебя, Руджьер, Подпадаю негаданному страху, И хоть знаю, что он обман и ложь, Но бессильна не быть ему добычею. 35 Но едва предстанет Моим взорам твой пленительный лик, О Руджьер, о возлюбленный, Нынче скрывшийся неведомо где, — Знаю: минет мой мнимый страх, Воссияет праведная надежда. Воротись же, о мой Руджьер, воротись: Вызволи надежду из гнета страха! 36 Как на склоне солнца Все протяжней пугающие тени, А едва опять взойдет светозарное — Тени втянутся, а испуги минутся; Так и я без Руджьера — в страхе, А завижу Руджьера — и страха нет. Воротись же, о мой Руджьер, воротись: Не дозволь надежде сгинуть под страхом! 37 И как ночью жива каждая искорка, А взойди рассвет — и она померкнет, Так, когда мое солнце не со мною, Каждый страх вострит на меня угрозы, А явись лишь оно на небосклоне — Страх бежит, и воротится надежда. Воротись же, воротись, о мой светлый, И развей погубляющие страхи! 38 Если солнце ниже и дни короче, — Вся земная краса бежит от взоров, Воют ветры, настают льды и снеги, Не цветут цветы, не щебечут птицы. Так и ты, о мое милое солнце, Если скроешь утешное сиянье, — Встанут страхи, встанут злые, и станет Не одна в году, а многие зимы. 39 Воротись же, воротись, мое солнышко,[389] Приведи весну, так долго желанную, Растопи тяжелые льды и снеги, Разгони с души докучные тучи!» Как Прокна, как Филомела, Улетев искать корму для малюток, Вдруг вернутся к пустому гнезду и стонут, Или как голубка грустит о друге, — 40 Так плакала Брадаманта О потерянном ли, нет ли Руджьере, Вновь и вновь орошая слезами лик, Но таясь, сколь было можно таиться. Ах, сколь горше была бы ее боль, Ежели бы знала, чего не знала: Что ее нареченный в плену и муке Дожидается кровожадной, казни!

Тем временем Леон спасает Руджьера из темницы

41 А меж тем жаднокровность злой старухи, В чьем плену томился пресларный рыцарь, Для которого она измышляла Небывалые терзанья и казни, — Донеслась по воле всевышней Благости До великодушного кесарева Сына и взбудила его спасти И не дать погибнуть толикой доблести. 42 Благородный сей Леон, Как взлюбил Руджьера, еще не зная, Что Руджьера, и единственно видя Его доблесть превыше смертных доблестей, — Много дум в душе выпряв и соткав, Изыскал некий путь его спасения, Чтобы злая сестра его отца Не прознала обиду и не вздорила. 43 Ключеносцу Руджьерова узилища Он потайно говорит, что ему Пожелалось увидеть заточенного Раньше, чем свершится его судьба, И наставшей ночью, взявши спутником Верного бойца, хоть сейчас впохват, Он велит насмотрщику отворить, Но отнюдь его, Леона, не выдавши. 44 И насмотрщик один и без помощника Скрыто вводит Леона с его бойцом В стены, Где блюдется узник для лютой казни. Как вошли, как склонился он к замку, Обратя к ним спину, — Они вмиг ему удавку взахлест, Тут ему и конец. 45 Вскрыт в полу вход, Из которого свешен канат для спуска, И Леон нисходит, факел в руке, В подземелье, где Руджьер в тьме темницы. Видит: он в цепях, На помосте на пядень под водою; Не случись никого на выручу — В месяц или меньше он был бы мертв. 46 Обнимает Леон Руджьера с ласкою И гласит: «Рыцарь, Твоей доблестью ты поял меня в плен Доброхотного вечного служения, И твоя мне жизнь дороже моей, И твоя мне утеха пуще собственной, И твоя мне дружба превыше И отца и всей на свете родни. 47 Я — Леон, сын кесарев, И пришел сюда, знай, тебе помочь, Хоть и ведаю, Что коли дойдет оно до отца — Быть мне изгнану Или вечный терпеть мне отчий гнев, Ибо велика на тебе ненависть За полегший люд под Белградом». 48 И ведет Леон свою речь, Возвращая полумертвого к жизни, А меж тем расторгает его железа. Говорит Руджьер: «Нет предела моему благодарствию: Жизнь моя — от вас, Будь она отныне для вас, И за вас я ее отдам, когда скажете».

Признательность Руджьера

49 Так исшел Руджьер из темницы, Сам не узнан и спутники не узнаны, А в темнице остался мертвый стражник. И Леон скрывает друга в свои палаты, Чтобы дня четыре, и пять, и шесть Там он жил безмолвен и безопасен, И сулит ему коня и доспех Воротить, отъятые Угниардом. 50 Утром узнано: Вход открыт, стражник мертв, Руджьера нет. Кто виновник, — толкуют так и сяк, Каждый думает, никто не додумается, Но готовы любого подозреть, Только не Леона, Потому что от него бы верней Ждать расправы, а не подмоги узнику. 51 А Руджьер от толикого благородства Так растерян, так изумлен, Так переменяется в мыслях, Его гнавших сюда за тысячи верст, Что как посравнить, Нипочем не схожи былые с новыми: В прежних всё было злоба, гнев и яд, Новые любовью цветут и преданностью. 52 В думах ночь, в думах день, Ни о чем ином ни слова, ни помысла, Как о том, какою отплатою Ему красен столь вежественный долг. Мнится: Долго ли, коротко ли ему жить, Но прими он, служа, хоть сто смертей, — Это малое воздаяние спасшему.

Леон просит Руджьера биться за него с Брадамантою

53 А меж тем долетает весть, Какой выкликнул клич державец Франции, Чтобы всяк, кто хочет взять Брадаманту, Потягался с ней мечом и копьем. Леону это не в радость, У него побледнели щеки, Ибо знает он меру своих сил И заранее видит, что не выстоит. 54 Но решил он беглым умом, Что превыше силы полезна хитрость, Если в поле выйдет с его гербом Этот рыцарь, чье имя еще не ведомо, Потому что мощь его и пыл Перемогут всякого из французов, И коли он встанет на брань — Быть красавице побитой и взятой. 55 Но для этого надобно, во-первых, Побудить воителя в чуждый бой, Во-вторых же, чтоб тонок был подмен, И не вышло никоего подозрения. Призывает Леон Руджьера, Говорит убедительные слова, Просит быть его битвенником той битвы, Не свое принявши имя и знаки. 56 Грек красноречив, Но сильнее всякого красноречия Величайший пред ним Руджьеров долг, Долг, которого ввек ему не выплатить. Крут платеж и едва ли мыслим; Но с веселым ликом И с тяжелым сердцем Руджьер гласит, Что к любому готов для него он подвигу. 57 Только он это вымолвил, Раздалась в душе его злая боль, И томила, терзала его и мучила Денно, нощно и во всякий час. Неминучий видя себе конец, Он нимало, однако же, не раскаивается, Ибо легче ему хоть сто смертей, Чем ослушаться кесаревича Леона. 58 Смерть — его удел: Ведь расстаться с милой — расстаться с жизнью, Испустив ли дух от тоски и горя Или, ежели горе не берет, Собственной рукою расторгнув плоть, Чтобы вольная душа отлетела, Ибо нет беды несноснее, нежели Видеть милую свою не своей. 59–60 Cмерть — его намерение, Но какая, он еще не решил: То он хочет не выдать своей силы И девицыну удару подставить грудь, Потому что нет Лучше смерти, чем смерть от милой длани; То опять в его уме непреложен Долг предать свою милую Леону,

Леон едет свататься

61 А уже с государева изволения Немедлительно собрался Леон Конно и оружно и многолюдно В путь, При себе имея Руджьера Вновь в троянской броне и на Фронтине: День за днем, И они во Франции, пред Парижем. 62 Пред воротами В чистом поле раскинул Леон шатры И тотчас посылает вестников Повестить о нем франкского короля. Карл Великий Вышел сам, рад, и милостив, и щедр, А Леон ему гласит, для какой Он пришел причины, и просит: 63 Да противостанет ему красавица, Пожелавшая в мужья лишь сильнейшего, Ибо он пришел поять ее в жены Или пасть от ее руки. Карл трубит зов И велит Брадаманте быть наутро В битвенной ограде, Возведенной в ночь у парижских стен.

Руджьер готовится к бою

64 В ночь Пред урочною битвою Был Руджьер таков, как казнимый Пред рассветом, когда его казнят. К бою Он избрал оружием лишь клинок, Не прияв ни копья, ни скакуна, Ибо не желалось ему бкть узнанным. 65 Не затем он отверг копье, Что боялся золотого, которое Было у Аргалия, было у Астольфа, И любого ссаживало с седла, Потому что о такой чародейственной Его силе неведомо никому, Кроме оного короля Галафрона, От которого и обрел его сын; 66 И Астольф, и после Астольфа Брадаманта полагали, что не Чары, а единственно их могучесть Перед ними сокрушала врагов, И что всякое В их деснице столь же грозно копье, — А затем лишь не бьется Руджьер верхом, Что не хочет казать своего Фронтина, 67 Потому что по скакуну Брадаманте вдомек признать и всадника, А скакун ей ведом и ездивши И стоявши в Монтальбанском дому. У Руджьера единое на уме — Не быть бы узнану И не дать бы ни малого о себе Догаданья Фронтином ли, не Фронтином ли. 68 Даже меч Он берет не свой, ибо ведает, Что перед его Бализардою Все закалы всех бронь — как мягкий воск. Да и новому мечу Тупит млатом он злое лезвие, И в таком-то он оружии С первым блеском солнца идет на бой. 69 Чтобы видом стать, как Леон, Он вздевает сверх панциря Леонов Плащ, а в руку берет червленый щит, На котором двуглавый орел из золота. Это ему не в труд, Ибо ростом и статью одинаковы Тот и этот. Этот — предстал и ждет, Тот — скрыт и незрим. 70 Но не таково Побужденье Руджьеровой противницы, Ибо ежели Руджьер тяжким молотом Тупит меч, чтоб не колол, не рубил, То красавица вострит его так, Чтоб клинок проникнул сквозь сталь и дожива, Чтобы каждый бы удар Доколол и дорубил бы до сердца.

Поединок Брадаманты с неузнанным Руджьером

71 Как арабский конь[390] Пышет пылом на беговой черте, Не сдержать копыт, Ноздри вздуты, уши торчмя, — Так прекрасная воительница Знать не зная, что пред нею Руджьер, Ждет трубы, рвется в бой, И как будто в жилах не кровь, а пламя. 72 Как гром И за громом вихрь, от которого Море дыбом, с земли столбом Черный прах до грозных небес, Звери в лес, скотина в бег, пастух мечется, Рвется воздух дождем и градом, — Так на трубный дева звук — наголо Меч, и в бой на милого на Руджьера. 73 Но как древний дуб, но как глыбы стен Пред Бореем, Но как в яром море крутой утес, День и ночь дробимый прибоями, — Так Руджьер Тверд в броне, Вулканом кованой Гектору, Против ненависти, буйства и ярости, Бьющей сталью в лицо и в бок и в грудь. 74 Острием и лезвием Бьется вбиться воительная девица Между лат и лат К утоленью и выходу от гнева. Метит в грудь, метит в бок, Вьется слева и вьется справа, И терзается, угрызается, Что уметать легко, а ударить нелегко. 75 Кто в осаде[391] Держа город, крепкий твердынею, То рванется на приступ стен и башен, То к воротам, то засыпает ров, — Но лишь попусту губит свою же силу, А взять невмочь, — Так красавица силится и усердствует, А не взрубит ни кольчуги, ни лат. 76 В щит, в шлем, в бронь Бьет булатом и рассыпает искры, В лоб, в грудь, в длань Разит впрямь и вкось, вновь и вновь, Чаще, Чем грохочет град по гремящей крыше, — А Руджьер настороже, Отобьется, а девы не коснется. 77 Отобьется, увернется, упрется, И куда нога, туда и рука, То щит вперед, То клинок вкруговую против вражьего, А красавицы не коснется, А коснется, так там, где не во вред. Солнце клонится, Дева жаждет победного конца — 78 Дева помнит:[392] Если не всторопится, ей беда, Ибо стать ей невестою жениху, Коль не сломит его до склона солнца. А уж Феб за Алкидовыми столпами Погружал чело в океан, И в воительнице Иссякают и сила и надежда. 79 Стынет надежда — Вскипает ярость, Чаще частят удары Взрубить в час, что не взрублено и в день. Так труженик, Над урочной промедливши работой, Видя день на закате, хлопочет, силится, Но уже нет ни времени, ни сил. 80 О несчастная, Если бы ты уведала, Что разится тобою тот Руджьер, Для которого ткется твоя жизнь, — Знаю, Ты скорее вонзила бы удар В собственную грудь, Ибо милый тебе себя дороже.

Леон объявлен победителем; Руджьер скрывается

81 Карл и Карловы Ближние, взирая на мнимого Жениха, каков он крепок и быстр Пред самою Брадамантою, Как он ловок отбиться, не поранивши, — Пременяют суд И гласят: «Они достойны друг друга — И он ей подстать, и она ему подстать». 82 И как солнце кануло, Карл велит поединщикам разойтись И вещает приговор: безотказно Быть девице Леоновой женой. А Руджьер, не передохнув, Не сняв шлема, не расслабив кольчуги, На нерослой лошадке спешит к шатрам, Где Леон таится и томится. 83 Дважды Братски обнимает его Леон, В две ланиты Он лобзает его, откинув шлем. «Ныне, — говорит, — и вечно Что со мною захочешь, то и делай: Ни в чем для тебя отказу, Трать меня и все, что у меня. 84 Никакою отплатою Мне твоей услуги не отслужить, Даже возложив на твое чело Мой венец». А Руджьеру жизнь не мила — Так-то гнет и давит его кручина, — Отдает он без звука чужие знаки И берет своего единорога. 85 И усталый и безнадежный, Не промедливши ни малого мига, Он уходит под свой намет; А в полуночи Вздел доспех, оседлал коня И не молвив слова, никем не слышим, Едет прочь, Держа путь наобум коня Фронтина.

Жалобы Руджьера

86 Целую эту ночь Лесом, лугом, прямо и путано Шел Фронтин, нес Руджьера на хребте, А Руджьер не умолкал в тоскованиях: Звал он смерть, Говорил, что довольно с него мучений, Что единою пресечется погибелью Нескончаемо ломящая боль. 87 «На кого, — стенал он, — мне сетовать, Кто лишил меня сразу и всего? Если мстить, то какому мстить обидчику? Я один Был себе крушителем и лишителем, И за все, что свершилось, казнь одна — От моей руки да на мою голову. 88 Будь обида от меня только мне, Я бы, сталось бы, Изыскал бы для себя оправдание, Объявил бы, что не того я хотел. Но коли обида — моей возлюбленной, Как простить? Я помиловал бы себя для себя, Но ее не оставлю неотмщенную. 89 Чтоб отмстить, Смерть — мой долг, и охота, и отрада, Потому что исцелит мое сердце Только смерть. Сожаление мое — о едином, Что не умер я раньше той обиды: Ах, если бы Я погиб в Феодориной темнице! 90 Знаю, злая Истерзала бы меня лютой казнью, Но по крайности Брадаманта оплакала бы мой удел; А уведав, каков я есть отступник, Предпочтя Леона ее любви, Она вправе Ненавидеть меня живым и мертвым». 91 С таковыми и иными словами, Вздохами, всхлипами Он к рассвету нового дня Забрел в чащу, нехоженную и темную, И в отчаянности решась умереть Тайной смертью, Рассудил, что это место подстать Совершению жестокого умысла. 92 Входит в сень[393] Густолиственной ветвистой дубравы, Скакуна Фронтина Отпускает на вольную пастьбу И гласит: «О мой избранный Фронтин, Будь я властен воздать тебе всею мерою, — Преисполнился бы завистью Сам крылатый конь, что меж горних звезд, 93 Ибо не достойней тебя во славе[394] Арион, Киллар И все прочие кони, о которых Нам поведали греки и латины; Пусть иные в ином и хороши, Но никоему не выпало радости Похвалиться Такой честью и счастием, как тебе, 94 Потому что дама, которой нет Ни прекрасней, ни вежественней, ни доблестней, Так тебя любила, Что питала и седлала своей рукою. Так тебя любила моя красавица — Ах. моя ли? Я отрекся, и она не моя! О, зачем я медлю пронзиться сталью!»

Жалобы Брадаманты

95 Если так Руджьер плачется и мучится, Умиляя сердца птиц и зверей, Потому что больше некому слышать Его стоны и видеть слезы из глаз, — То нимало того не лучше Брадаманте в городе Париже, Ибо нет ей ни отмолвки, ни отсрочки, Чтоб не даться новому жениху. 96 А как ей желанен один Руджьер, То она готова Отступиться от слова, впасть в вражду Карлу и двору и друзьям и родичам, А коли не так, Принять смерть от клинка или от яда, Потому что лучше не быть в живых, Чем в живых и быть без Руджьера. 97 «Милый мой Руджьер, — восклицает, — где ты? Неужели так далеко, Что не слышал клика к брачному бою, Клика, громко1 о всем, но не тебе? Если бы ты слышал, — Знаю, знаю, что ты предстал бы первым; Горе мне! о чем Мне и думать, как не о самом страшном? 98 Статочно ли, Чтобы все услышали, а ты нет? Если же, услышавши, Ты не здесь, то погиб или в плену! Уж не сын ли Константинов тебе раскинул сеть, Чтоб изменой заградив тебе путь, Быть здесь первым? 99 Я достигла государевой милости Не бывать за тем, кто меня слабей, Полагая, что гы единственный, С кем не выстою я мечом к мечу: Ты один, и никто, коли не ты! Но Господь покарал мою заносчивость — Кто не знатен ни одним славным подвигом, Тот мне муж. 100 Он мне муж за то, что не мог Мною быть убит или взят в неволю — Справедливо ли это? пусть Карл согласен — я не согласна! Знаю, Что ославлюсь вероломна и ветрена, Но не первая такова и не последняя Между жен и дев! 101 Я верна единому моему милому, И та верность крепче скалы, И подобной не видано и не ведано Меж былых и сущих на свете жен! Пусть для всех иных я ветрена, Пусть Говорят, что я как лист на ветру — Лишь бы мне не быть без Руджьера». 102 Таковые и иные слова,[395] Со слезами смешанные и вздохами, Изливала она во всю ночь, За несчастным сгустившуюся единоборством. Но когда тенистый Ноктурн Скрался в север, в киммерийские пропасти, — Благосклонное небо к ее супружеству Помогло.

Марфиза объявляет, что Брадаманта с Руджьером муж и жена

103 Вразумил Господь поутру Доблестную воительницу Марфизу Объявить пред Карловым ликом Несносимую обиду Руджьерову, Что не молвив слова, У него отъемлют его жену, А что Брадаманта ему жена, В том Марфиза свидетель и доказчик, 104 А коли Брадаманта поперечит,[396] То она, Марфиза, гласит при всех, Что своими ушами слышала От нее Руджьеру брачущие слова, Что уставленными обрядами Таково был освящен их союз, Что отныне ее уже не можно Ни отнять, ни другому отдать. 105 Правду ли, неправду ли, А сказала так Марфиза затем (Я так думаю), Чтоб добром ли, нет ли, унять Леона, И на то была Брадамантина воля, Потому что Ни прямей, ни честней пути не виделось Одного отринуть, другого воротить. 106 Государь смущен, Призывает он тотчас Брадаманту И пред Амоновым он лицом Вопрошает о Марфизином слове. Брадаманта ни да, ни нет, Только клонит потупленные взоры, Так что всякий видит, Что Марфиза сказала святую правду. 107 Рад Ринальд и рад Роланд, Что заслышалась добрая причина К расторжению нового родства, О котором Леон уже в уверенности, И что как Амон ни прети, А все быть Брадаманте за Руджьером, И без прения, без насилия Перейти ей к супругу от отца, —

Но Амон тверд в сопротивлении

108 Ибо если сказаны были клятвы, — Дело твердо, и так тому и быть: Что обещано, то сдержится, Честь по чести, без огня и меча. Но Амон Говорит: «Это сговор, да не ладный, Ибо даже ежели ваша ложь — Правда, то она вам не в помощь. 109 Если это правда (а я Полагаю, что ложь), что Брадаманта Сдуру вымолвила обет, А за нею Руджьер, что быть им вместе, То когда это молвлено и где? Признавайтесь прямо, ясно и честно, Ибо вижу я: дело было так, Что Руджьер еще не был крещен по-божески; 110 А коли он не был крещен, То уж как меня ни морочь, Не бывать обету сбывчиву Меж крещеною девою и нехристем! Стало быть, Не напрасно поратовал Леон, И державному нашему государю Нет потребы нарушить свой указ. 111 Что вы нынче сказываете, Надобно бы прежде сказать, Чем прокликнулся по ее же прошению Тот призыв, на который приспел Леон». Так Амон Поперек и Ринальду и Роланду Круто рушил любовный уговор, А король молчал меж тем и этими. 112 Как в порыве Австра или Борея[397] Прошумит в вершинах листва лесная, Как Нептун от яростного Эола По прибойным скалам раскатит гулы, — Так кругами расходится молва, И бежит и кипит по целой Франции Стольким толком, стольким слухом, Что все прочее, приглохши, молчит, 113 Кто стоит за Руджьера, кто За Леона, но больше за Руджьера: Таких десятеро на одного. Государь не с теми и не с другими, А желая разумного суда, Ждет раздумья смотрительных советников. И тогда-то, отсрочив сватовство, Вновь предстала им Марфиза и молвит:

Марфиза предлагает поединок между Леоном и Руджьером,

114 «Пока жив мой брат, Не пристало невесте за другого. Если хочет Леон ее домочься, Пусть вспылает он отнять его жизнь: Кто кого уложит в гроб, Тот владей невестою без соперника!» Слышит Карл и велит Как и все, так и это сказать Леону. 115 Леон, Несомнительный в будущей победе, Пока рядом рыцарь единорога, Для которого все подвиги нипочем, И не зная, в какую лесную глушь Увело его гложущее горе, А надеясь, что проездится и воротится, — Принимает вызов.

Леон ищет рыцаря-поборника

116 Но в недолгом он времени раскаялся, Ибо тот, на коего был расчет, Не вернулся ни тотчас, ни завтра, ни послезавтра, И никто ничего о нем не знал. Без него Леон Неспокоен противостать Руджьеру И велит, чтобы не было ему сраму, Разыскать единорожного рыцаря. 117 Посылает по городам и весям, Посылает вблизь, посылает вдаль, А все мало, — Сам садится в седло и едет вслед, Но ни сам, ни государевы посланные Никаких не доведались бы вестей, Не явись Мелисса, — а с чем, Я скажу вам в наступающей песне.

ПЕСНЬ СОРОК ШЕСТАЯ И ПОСЛЕДНЯЯ (СВАДЬБА)

Песнь XLVI

На первом плане Мелисса указывает рыцарям, где скрывается Руджьер, на втором — они находят его в лесу. Вдалеке — брачные шатры и парижские стены

Вступление

1 Если плавателю не лгут чертежи,[398] То уже недолго мне плыть до пристани, Чтоб на твердом вознести берегу Благодарность за морское спасение В том пути, где столько я крат бледнел От гибели или вечного блуждания. Но уже мне мнится, уже мне видится Впереди долгожданная земля, 2 И уже мне слышится — Гудит в воздухе, отдается в волне Трубный гул, колокольный звон, Перевившись приветственными кликами, И уже узнаются лица Всех, кто справа и слева сшелся к морю, Радуясь О свершенье столь долгого пути. 3 Ах, какие дамы, прекрасные и разумные,[399] Ах, какие рыцари блещут на берегу! Как они меня любят, Как я им обязан за ту любовь! Вот я вижу: на краю волнолома Мамма, и Джиневра, и все Корреджии, Вместе с ними Вероника Гамбара, Избранница Феба и Аонид, 4 Вот вторая Джиневра, и вот Юлия,[400] Обе — поросли того же ствола; Ипполита Сфорца, Тривульция Домицилла, питомица священных недр, Вот Эмилия Пия, Маргарита, Грациоза, Анджела Борджия, И Риккарда Эсте, а с ней Бланка, и Диана, и с сестрами. 5 Вот прекраснейшая, умнейшая, достойнейшая[401] Турка Барбара и с нею Лаура — Двое, коих От Востока до Запада лучше нет. Вот Джиневра третья, Украшающая дом Малатеста, И ничьи государские палаты Никогда не славились такою красой. 6 Будь она в Аримине и тогда,[402] Когда Цезарь, гордый покорной Галлией, Колебался на краю Рубикона, Ополчиться ли враждою на Рим, — Верю: преклонивши знамена И к стопам ее повергши трофеи, Он бы принял веления ее уст, И жива была бы римская вольность. 7 Вот жена, вот мать,[403] Вот родные сестры и вот двоюродные Господина Боццоло, вот Торелли, Бентивольи, Висконти, Паллавичини, Вот сама Превзошедшая славой красы и прелести Всех слывущих днесь и прослывших встарь Между греков ли, лагинов ли, варваров ли, — 8 Юлия Гонзага,[404] Что куда ни ступит, куда ни взглянет, Всякая иная краса Посторонится и подивится, как богу. С нею свойственница, вечная в верности, Хоть и долго гонимая судьбиною; Здесь и арагонская Анна, Светоч Вастов, 9 Ясная, прекрасная, вежественная, мудрая,[405] Оплот Верности, чистоты и любви, И с сестрою, Пред которой меркнет свет всех красавиц; И Виктория, единственная Вопреки и смерти и року Из стигийских исторгнувшая сумраков Всепобедного своего супруга; 10 И феррарские мои дамы, и урбинские,[406] И от Мантуи, и от всей Ломбардии, И от всей Тосканской, Сколько есть в ней красавиц, стороны, А меж ними кавалер, и они Таково объемлют его почетом, Что я вижу сквозь сияние стольких ликов: Это цвет Ареция, Аскольт Единственный! 11 Вот его племянник Бенедикт,[407] В красной шляпе, в красной мантии, С кардиналами из Болоньи и Мантуи, Кем столь славен святой конклав. И у всех (обольщаюсь я или нет?) О моем прибытии Столько радости в их ликах и знаках, Что вовек мне достойно не воздать. 12 Здесь Лактанций, здесь Клавдий Птолемей,[408] Павел Панса, Триссин, Латинский Ювенал, и все Капилупи, Сакс, и Мольца, и Флориан Монтин; И, прямейшую проторивши тропу К аонийской влаге, Оный Юлий Камилл, а с ним, я вижу, Марк Антоний Фламиний, Санга, Берна, 13 Вот мой господин Александр Фарнезский,[409] И какие спутники вслед за ним: Федр, Капелла, Порций, Филипп Из Болоньи, Вольтерран, Магдалин, И Пиерий, и Блоссий, и кремонский Вида, кладезь высокого витийства, И Ласкарь, и Музур, и Навигерий, И Андрей Марон, и чернец Север. 14 В этом сонме два славных Александра,[410] Первый Орологий, второй Гварин; Вот и Марий Ольвит, и вот божественный Аретин, бич владык, Двое Иеронимов, Соименных Истине и Гражданству, И Майнард, Теокрен и Целий, Панницат и Леоницен. 15 Предо мной Бернард Капелл, предо мной[411] Петр Бембо, Из убогой и низкой обычайности Взнявший ввысь чистый, сладкий наш язык; А за ним, я вижу, Гаспар Обиций, Дивный в каждом слове из-под пера; Здесь Фракастор, здесь Беваццан, Трифон Гавриил, Бернард Тасс; 16 Предо мной и смотрят в меня[412] Николай Аманий, Николай Тьепол И Антон Фульгоз, Самый радостный на всем берегу, И мой друг Валерий В стороне от дам, и наверное, С ним согласен Бариньян, потому что Ими. он обижен и им не друг. 17 Вот высокие умом Пик и Пий,[413] Породненные кровью и любовью; С ними третий, чествуясь лучшими, Мной не виданный, Но коль ведомые знаки не лгут — Это он, кого так жажду узреть: Яков Саннадзар, Сведший Муз с горных высей к морскому брегу. 18 Вот ученый, вот верный, вот пытливый[414] Пишущий Пистольф, а при нем Ангиар и три Аччайоли Рады, что уже мне моря не в страх. Вижу: здесь и Аннибал Малагуций, Мой сородич, и Одоард, Чей еще послышится голос От индийских стран и до западных столпов. 19 Для меня торжествуют торжество[415] Виктор Фавст, Танкред И без счету прочих, мое приплытье Всем угодно, и рыцарям, и дамам; Близок брег, и попутен ветр: Медлить не для чего — Так домолвим же, как мудрая Мелисса Доброго Руджьера спасла из смерти.

Мелисса приводит Леона к Руджьеру

20 Уж говорено, Сколь желанно было мудрой Мелиссе Сочетать Брадаманту и Руджьера Нерушимым супружеским узлом. Держа в сердце их взгоды и невзгоды, Она ведала о них всякий час, Рассылая по всем путям угончивых Духов: каждый вмиг вослед — вмиг назад. 21 И она, проведавши, Что Руджьер в томленье и тоске В темном лесе, где уже порешил он Принять смерть, не ев и не пив, — Встала ему на помощь И, покинувши обычайную сень, Тронулась по тропе, Где заведом был навстречу Леон, — 22 Леон, который, Разослав всех гонцов во все места, Сам пустился в поиск за рыцарем, У которого на щите единорог; И впрямь, Зауздав к езде под седло Некоего духа, в тот день прислужного, Она встретила Константинова сына. 23 Она встретила его и промолвила: «Государь мой, Если ваше благородство и вежество Сколь в лице горит, столь в душе царит, — Окажите услугу и подмогу Лучшему меж рыцарей наших дней, Каковой без подмоги и услуги Скоро, скоро испустит дух. 24 Лучший рыцарь, носивший и носящий Шуйцей щит и десницей меч, Рыцарь, коего прекраснее и любезнее В целом свете не бывало и нет, Рыцарь, в высшем вежестве быв единственным, Ах, умрет, ежели не станет ему спасителя. Поспешите, государь, ради Господа, Пока мыслимо славному помочь!» 25 Тотчас всходит в Леонов ум, Что рекомый рыцарь Есть тот самый, о розыске которого Рыщет сам он и рыщут все гонцы. Шпорит он коня Вслед зачинщице столь доброго дела, И она ведет его в ближний лес, Где Руджьер уже прощается с жизнью.

Леон увещевает Руджьера

26 Отыскавши, видят: Он, три дня не ев, изнемог Таково, что приподымись он на ноги — И не выстоит и рухнет врасплох. Весь в железе, он лежал на земле, Шлем на лбу и меч на боку, А под головою — Бранный щит, в котором единорог. 27 Здесь он в мыслях, какова от него Милой даме измена и досада И обида, от великой тоски Впав в отчаянность, Кусал губы, грыз кулаки, Изливал нескончательные слезы И не видел сквозь обуявший бред, Как пришли к нему Леон и Мелисса, — 28 Не смолк стонами, не утих вздохами, Не иссяк слезами; А Леон стоит, Леон слушает, Леон сходит с коня, подходит к павшему, Понимает, что причина тоски Есть любовь, но не ведает того, О какой красавице столько муки, Ибо имени не выговорил Руджьер. 29 Близится Леон, близится, Подступает лицом к лицу И приветствует рыцаря, как брат, И склоняется, и приемлет в объятия; Только рад или не рад Был Руджьер нечаянному Леону, Я не знаю, ибо это ему Нежеланная докука в вольной смерти. 30 Cамые любезные, самые любовные, Самые ласковые Обращает Леон к нему слова И гласит: «Не преминь открыть причину Скорби: мало на свете неизбывных Бедствий: всякому сыщется облегченье, Если знать, отколе оно пошло: Пока жив, отчаиваться не надобно. 31 Горько мне, что ты скрылся от меня, Зная во мне друга, И не только с тех пор, как неразвязный Узел долга связал меня с тобою, Но с тех самых, как все велело Быть мне вековечным твоим врагом. Это ли тебе не порука, Что с тобою дом мой, друзья и жизнь? 32 Не погневайся со мной разделить Твое горе и оставь мне изведать, Не поможет ли делу сила, лесть, Деньги, ловкость или хитрые ковы! Ежели удачи не будет — Смерть при тебе; Но не след умирать, покамест Все свершимое не свершено».

Руджьер открывается Леону,

33 И лились его просьбы таково Увещательно, ласково и кротко, Что Руджьер, которого сердце Было не из стали и не из камня, Видит, что отказывая в ответе, Выйдет он недобр и неучтив, А поэтому ответствует, И не раз и не два запнувшись голосом 34 «Государь мой, — гласит он, — я открою Кто я есмь, но когда бы ты это знал Прежде, ты о смерти моей не менее Был бы радостен, чем радостен я. Я Руджьер, Ненавистный тебе, ненавидевший тебя, И от Карлова я двора На погибель твою пришел пришельцем, 35 Чтоб вовек не быть за тобою Брадаманте, которую, как слышано, За тебя просватал старый Амон. Но Человек предполагает, Бог располагает — Пременила меня твоя великая Доброта, и ненависти конец, А я предан тебе на веки вечные. 36 Ты меня просил, безымянного, Для тебя добыть красавицу; мне Таково сие было, как исторгнуть Сердце вон из груди и дух из сердца; Но ты видел: Твоя воля дороже мне моей. Брадаманта — твоя: будь так! Я блаженней твоим благом, чем собственным. 37 Будь же тебе в радость, Что, расставшись с ней, я расстанусь с жизнью, Потому что легче не жить, Чем влачить свои дни без Брадаманты. А еще потому, что пока я жив, Ты не станешь ей законным супругом, Ибо мы обручены, и нельзя Быть жене за двумя мужьями сразу». 38 Так дивуется Пред собой узнавши Леон Руджьера, Что ни слова не сплести и ни бровью не повести И ноги не занести ни для шага: Стал, как статуя, В божьем храме ставленная в дар, — Таково пред ним воочию благородство, Каких не было и впредь не бывать.

Леон уступает Руджьеру Брадаманту

39 В Руджьере признав Руджьера, Не сменил он к нему добра на зло, А лишь пуще Ему боль Руджьерова — как своя. Для сего-то, а равно и для изъявления, Что в нем подлинно кесарева кровь, Уступая Руджьеру в чем ином, Он не хочет уступить в благородстве. 40 Говорит он: «Ежели бы в тот день, Когда пал мой люд пред твоею доблестью, Я во гневе и ненависти уведал бы: «Вот Руджьер», — Я пленился бы тою твоею доблестью Столь же, сколь пленился, не знав, не ведав, И иссякла бы ненависть, и в душе Такова же встала бы любовь, как нынче. 41 Ненавистно было имя Руджьерово Мне, не знав, что Руджьер есть ты: Это так; но отринь дурные думы, Будто ненависть движется и жива. Если бы изъял я тебя из уз, Зная истину столь, сколь знаю днесь, — Не иное Предприял бы я, нежели предприму. 42 Я, не быв, как есмь, твой должник, Доброй волею сделал бы то, что сделал; Кольми паче ныне на мне сей долг, Не воздавши коего, я бесчестен! Отказался ты от воли твоей, Чтобы быть тебе ни с чем, мне — при всем; Но не будет так: Мне милей твой дар отдать, чем удерживать. 43 Для тебя, а не для меня — Та красавица, к которой недаром Я привержен любовью, но не столь, Чтоб, лишась ее, рвать все нити жизни. Не хочу я, чтобы ценою Смерти ты разрушил бы для меня Узы брака меж тобою и ею, Чтобы стать ей по закону моей супругою; 44 Нет: скорей лишусь и ее, И всего на свете, и самой жизни, Нежели из-за меня наилучший В целом рыцарстве рыцарь претерпит боль. Торько мне единственно недоверие, — Что, располагая мной, как собой, Ты решился приять скорее смерть, Чем мою дружелюбственную помощь». 45 Таковыми и иными словами, Кои пересказывать мне невмочь, Отрицал он всякий Довод, на котором стоял Руджьер, И заставил его вымолвить: «Будь Всё по слову твоему: не умру! Но каким тебе воздать воздаянием Что двукратно ты подарил мне жизнь?»

Руджьер и Леон являются к Карлу Великому

46 Сладких яств, драгоценных вин Тотчас приказала подать Мелисса В подкрепление Руджьеру, который Без такой подмоги ни жив, ни мертв. В сей же час заслышал скакун Фронтин Конский поезд и приспешил к хозяину, А Леон велел стремянным Оседлать его и подвесть к Руджьеру. 47 И Руджьер взмостился в седло Лишь с великим трудом и дружней помощью — Таково иссякла в нем сила, Столь кипевшая за немного дней, Когда он один побил целый стан И подвигнул подвиг в чужом доспехе. Подкрепясь, отправились они в путь, В полчаса достигли ближней обители, 48 Где и пребыли До заката дня, другого и третьего, Пока рыцарь единорога Не вернулся в прежнюю свою силу. А засим Мелисса и принц Леон Препроваживают Руджьера к столице, Где оказывается, Что пришли накануне послы булгарские, 49 И что это племя, избрав Королем своим Руджьера, прислало О том деле к державному двору, Полагая там быть и новоизбранного, Чтобы взнесть присягу И предаться во власть и взложить ему венец. Бывший с ними Рассказал Руджьеров оруженосец, 50 Какова была битва у Белграда, Где Руджьер булгарам стяжал победу, А Леона и с кесарем-отцом Сокрушил, побивши многое воинство, И за это возглашен королем В предпочтение даже и соплеменникам; А потом как был он взят Унгиардом и предан Феодоре, 51 И какая долетела потом Весть, что страж темницы его зарезан, Дверь открыта и он бежал, А куда, о том никто не известен. Въехал Руджьер в Париж Неприметным путем, никем не видим, А наутро он и Леон Предстают пред очи Карла Великого. 52 Был Руджьер под знаком двуглавого Золотого орла в червленом поле И по уговору Облачен в тот самый доспех и плащ, На котором от недавней борьбы Колоты и рублены зияли дыры, Чтоб не стало сомнения ни в ком: Это — рыцарь, бившийся с Брадамантою. 53 В царственном уборе, в расшитом платье, Без доспеха Рядом шел с Руджьером Леон, А вокруг — достойная свита. Преклонившись перед вышедшим Карлом, Встал Леон рука об руку с товарищем, На котором сошлись все взоры, И промолвил так: 54 «Вот герой, который выстоял бой От восхода и до запада Солнца, И не выпали ему от поединщицы Ни тесненье, ни плен, ни смерть, — А посему, веледушный государь мой, Если верен кликнутый вами клич, То за ним успех, И он здесь, чтобы взять ее женою. 55 По условию, которое выкликнуто, Здесь никто не оспорит его прав: Если Брадаманта — награда доблестнейшему, — Кто достойней? Если дастся она влюбленнейшему — То никто не влюблен, как он. А кому захочется поперечить — Он готов постоять за себя мечом».

Руджьер открывает себя

56 В изумлении Карл и Карлов двор, Полагавшие, Что в той битве бился кесаревич Леон, А не рыцарь, никому не ведомый. И тогда меж всеми стекшимися встает, Чуть дождав конца Леоновой речи, Марфиза И такие бросает в ответ слова: 57 «Здесь нет Руджьера, Чтоб померяться с этим молодцом, — Посему, чтобы не было повадно Отбивать у беззащитного жену, Я, сестра его, Выйду в бой на любого, кто дерзнет Посягнуть на братнину Брадаманту И сказать, что он лучше, чем Руджьер!» 58 И таков ее гнев и пыл, Что народ тревожится, Как бы не схватилась она за меч, Не дождавшись государева слова. Рассудил Леон, Что настала Руджьеру пора открыться, Вскинул он его забрало И к Марфизе: «Вот кто тебе ответит!» 59 Как седой Эгей,[416] За проклятою трапезою услышав, Что подносит он отраву родному Сыну, наущаемый злой женою, И кабы замедлил узнаться меч, Сын пал бы мертв, — Такова была Марфиза, узнав В ненавистном ей рыцаре Руджьера. 60 Подбегает она, обнимает она И, обняв, не разымает объятий; А Ринальд, а Роланд, а Великий Карл Лобызают его справа и слева; Не иссякнут ласкою Ни Дудон, ни Оливьер, ни Собрин; Все бароны и паладины Торжествуют Руджьерово торжество. 61 А когда покончились лобызания, То Леон, умев красно говорить, Перед Карлом и перед всеми внимателями Повел повесть, Как Руджьеровы лихость и удальство (Сколь ни пагубные греческим ратям) При Белграде Изумили его сверх всех обид, 62 И поэтому-то, когда Руджьер Схвачен был и выдан терзательнице, Он, Леон, вопреки всему родству Вызволил его из темницы, И за то Руджьер По безмерному своему веледушию Таковую оказал благодарность, Какой не было слыхано и не будет; 63 И о той Руджьеровой благодарности Леон молвил от слова и до слова, И примолвил о том, в какой великой Муке о разлуке с своей любезной Он решился умереть, и уже Был бы мертв, коль не приспела бы помощь. И таков был чувствителен рассказ, Что у всех во взорах стояли слезы. 64 И такие он уветливые Обращает мольбы к жестоковыйному отцу, Что не только тронулся и склонился, Что не только переменился душой, Но и сам Воспросил Амон Руджьера простить его, И принять его тестем и отцом И владеть красавицей Брадамантою: 65 Той, к которой, в укромном своем покойчике Лившей слезы о несчастной судьбе, Быстрым бегом, громким криком Долетела весть из многих уст. И от этой вести Вся в ней кровь Откатилась от мучимого сердца, И едва она от счастья не кончилась. 66 До того в ней не стало силы, Что едва она выстояла на ногах, Хоть всеведомы Гордый дух ее и великая мощь. Кто на плаху, в петлю, на колесо Иль еще какой страшнейшей расправе Обречен и вдруг слышит крик помилованья, — Тот не меньше ликует под черным платом. 67 Рад Монгран, рад Клермонт,[417] В новый узел свою сплетая поросль, А не рад Ганелон, не рад Граф Ансельм, Фалькон, Гины и Гинамы. Но и зависть свою и злобу Сокрывают они притворным ликом, И, как лис, затаясь на зайца, Ждут отмстить, 68 Ибо многих и много раз В злом роду побили Ринальд с Роландом, И хотя усобные их обиды Добрым словом укротил государь, Но опять взмела их Пинабелева смерть и Бертолагиева; Скрыв они коварство до поры, Притворились не знать того, что знают.

Руджьер провозглашен королем булгарским

69 Между тем помянутые булгарские Ко двору явившиеся послы Для сыскания избранного на царство Паладина с единорогом в щите, Как услышали, что он здесь, Возблагодарили свою удачу, И припавши к его стопам, Умоляли воротиться в Булгарию, 70 Где его в Адрианополе ждут Царский жезл и царский венец, А Булгарии надобна защита, Потому что вновь грозит ей бедой Ополчившийся с новой многой силою Кесарь Константин, Но они, коль с ними король Руджьер, Отобьют у кесаря его кесарство. 71 И Руджьер приял их венец И не поперечил прошениям, А в Булгарию посулил прийти Через три, коль судьбе угодно, месяца. Но, услышавши такие посулы, Августейший сказал ему Леон, Что отныне меж греками и булгарами Будет мир, 72 И не надобно новому королю Поспешать к своим дружинам из Франции, Ибо он, Леон, уломит отца Уступить повоеванное болгарам. Лишь тогда-то не Руджьеровы доблести, а весть О его возглашении на царство Побудили суеславную Брадамантину мать склониться к зятю.

Приготовления к свадьбе

73 Царственна и роскошественна Собиралась Брадамантина свадьба, Ибо пекся о ней сам Карл, И не меньше, чем пекся бы о дочери, Потому что для такой невесты И такого невестиного рода Ему было, державному, не жаль Расточить хоть половину державы. 74 Кликнут клич: Поле чести распахнуто для всех, У кого с кем спор, В девять дней всех рассудит Божий суд. А за городской стеной Разметнулись наметные шатры, Шелк и золото, ветви и цветы, Ни прекраснее не бывать, ни привольнее. 75 Ибо ввек не видывано в Париже Столь несчисленных заморских гостей, Знатных, бедных, всяких, Греческих, латинских и варварских, — Что вельмож, Что послов, отпосланных от всех стран, И они-то расположились, прохладствуя, Под наметами, в кущах и шатрах. 76 А в канунную ночь Возвела чаровательница Мелисса В несказанной великолепной пышности Свадебный покой, Ибо издавна Был желанен этот ей союз, Ибо ведала прозорливица, ведала, Каковым и скольким процветет он добром.

Брачное ложе,

77 Над брачным ложем Превеликий шатер Встал богат и пышен и сладостен, Коему подобных ни встарь, ни впредь Ни войною не взыскивалось, ни миром, Принесенный от фракийского берега, Где его поставил себе в потеху Ныне обездоленный Константин. 78 По согласию ли Леонову, К удивлению ли Леонову, и затем, Чтоб явить ему отменный пример Укрощения преисподнего змия, Как она по воле своей Помыкает безбожною его нечистью, — Повелела она стигийским гонцам Тот шатер принесть в Париж из Константинополя. 79 От державца Греции, Константина, Среди бела дня Сей шатер С всеми брусьями, тканями и вервиями Повелела она принесть по воздуху И украсить им Руджьеров желанный брак, А по миновании Столь же дивно вернуть, откуда взято. 80 Уж тому две тысячи лет, Как покрылся тот шатер чудным пологом, А расшила его со всех сторон, Не жалея ни времени, ни тщания, Илионская Обуянная пророческим даром Дева, коей было имя Кассандра, В славный дар великому брату Гектору. 81 Лучший и вежественнейший рыцарь,[418] Должный встать меж Гекторова потомства, (Хоть и долог срок от корня до поросли, Но провидица провидела вдаль) Своеручно вышился на том покрове Ярким золотом и веселым шелком, И покуда Гектор Был в живых, он любил и шитье и шившую. 82 Но когда в измене нашел он смерть[419] И когда трояне пали пред греками, И коварный Синон открыл врата, И настало худо хуже писаного, — Сей покров достался в удел Менелаю, который его оставил У Протея, египетского царя, В выкуп за похищенную супругу — 83 За Елену, которую у него[420] Переял было сей тиран египетский; От Протея наследовался покров Птолемеями, а от них Клеопатрою, А от Клеопатры в Левкадском море Взял его Агриппа с иной добычей, И потом от Августа и Тиберия Был он в Риме до самого Константина — 84 До того Константина, о котором[421] Вечно плакать красавице Италии, Ибо стал ему Тибр постыл И умкнул он в Византии чудесный полог; А у цового Константина С тем шатром возымела его Мелисса: Золотые вервья, слоновьи брусья, В ткани — лики, достойные Апеллеса.

крытое пологом с изображением жизни кардинала Ипполита

85 Здесь три Грации в тонких одеяньях[422] Вспомогали рождающей королеве И явили миру младенца, краше коего Ни в златом, ни в иных веках не ведано. Здесь Юпитер и речистый Меркурий, Здесь Венера и Марс из полных дланей Рассыпали эфирные соцветья, Амброзийным дышащие дыханьем. 86 А по свитку буквицами начертывалось Имя: Ипполит; И его, окрепшего, вела в путь Добродетель, попутная Удачею. И еще показывало шитье Длинновласых и длиннополых Послов, посланных северным Корвином К отрокову родителю. 87 И представлено было, как простился он[423] С Геркулесом и матерью Леонорою, И как он пришел на Дунай, Где народ сбегался к нему, как к богу, И представлен мудрый венгерский царь, Вдиве чтивший зрелое разумение В столь еще незрелом и нежном отрочестве И вознесший его сверх всех вельмож. 88 Вот ему вручается[424] Скиптр Стригонии в молодые руки, Вот он юношествует при властном Во дворце и в шатре на бранном поле, Вот на турков, вот на немцев Наступает походами государь, — Ипполит при нем, Научаясь веледушью и доблести. 89 Вот он в свежем своем цвету[425] Посвящается наукам и художествам, И над древними хартиями Фуск Просветляет ему темные смыслы: «Если хочешь бессмертия и славы, Делай так и не делай так», — Мнятся слышны слова его, ибо столь Ярко вышиты лица и движения. 90 Вот он, юный,[426] Кардиналом воссевши в Ватикане, Таковы являет слова и мысли, Что высокий хор в изумлении: Что же явится в совершенные лета? И дивящиеся мнятся их речи: «О, блажен наш век, Если сей примет плащ Петра Апостола!» 91 По другую сторону полога Были юные отдыхи, знатные забавы: То он в скальных Альпах травит медведя, То в болотных низинах — кабана, То за ланью, то за серной На испанском ристает жеребце, А настигнув, быстрее вихря, Одним взмахом их делит пополам. 92 Вот он в чтимом сонме Философов и поэтов, И один ему чертит бег планет, А другой небеса, а третий землю; И один с веселой песней, другой с печальною, Кто о подвигах, а кто о любви; И со всех сторон струнный звон, А он ступит, и что ни шаг, то прелесть. 93 С той и с этой расшиты стороны[427] Лишь юнейшие годы знаменитого, А вокруг запечатлела провидица Все свершения его добродетелей: Мудрость, мужество, правосудность, умеренность И ту пятую, В коей щедрые блещут милости и дарения, Ибо всеми он сияет пятью. 94 Здесь он зрится рядом[428] С обездоленным князем инсубрийским, С ним в совете, С ним под знаменем, на котором змеи, Неизменен верностью В счастье и в несчастье, Оградит в беде, не покинет В бегстве, ободрит в удручении. 95 Здесь он зрится в думных заботах[429] О спасении брата и Феррары И дослеживает, и открывает И являет справедливейшему Альфонсу Заговор, От любимейших умышленный родичей, И за то зовется званьем, которое Цицерону дал вызволенный Рим. 96 Зрится он в сияющих латах,[430] Поспешая спасти святой престол Малой и непослушливой Ратью против стройного неприятеля; И едва предстал он В стан поборников апостольской церкви, Как пожар угас, не вспылав: воистину Он пришел, увидел, победил. 97 Зрится он у отчего брега[431] Сокрушителем корабельного множества, Коего не хаживало сильней Из Венеции на турков и греков. Он ударил, он ломит, он победен И ведет несметный полон В дар державному брату, а себе — Только честь, ибо честь неотторжима. 98 Рыцари и дамы Дивятся, не разумея, На вышитые картины, А грядущие смыслы им неведомы: Смотрят лики, читают надписи, Радуются выделке; И лишь Брадаманта, Мелиссою Вразумленная, ликует, но молчит;

Свадебный праздник

99 Да Руджьер, Хоть и меньше выучен, чем невеста, Вспоминает, как Атлант ему встарь Меж потомков пророчил Ипполита. Кто опишет, кто воспоет Государево праздничное вежество? Столько здесь потех для всех, Столько брашен в нескончаемых пиршествах! 100 Чтоб померяться, кто пред кем удал, Всякий день сшибаются сотни копий, Бьются конные, бьются пешие, И дружинно, и один на один. А меж всеми красуется Руджьер, Что ни день, что ни ночь, победен в схватках И в борьбе, и в пляске, И во всем превосходнейший остальных.

Является Родомонт и вызывает Руджьера на бой

101 Но в последний день, В час, когда настал величальный пир И воссели с Карлом Руджьер по левую, А по правую руку Брадаманта, Глядь — Из-за поля к свадьбе во весь опор Скачет рыцарь, весь в черном сам и конь, Ростом грозен и видом страшен. 102 Это был король Алджирский, который,[432] Посрамленный Брадамантою на мосту, Дал священную клятву: пока не минет Год, и месяц, и день, — Не вздевать доспеха, не знать Ни рукою меча, ни ногою стремени, А застыть отшельником в тайной келье — Так казнили себя былые рыцари. 103 Хоть и много слышано им в тот год И о Карле и о своем государе, Но, твердя зарок, Он, как чуждый, не брал булата в руки. А лишь минул год, Минул месяц и минул день, — Вновь он конный, в латах, с клинком, с копьем Приспешил во Францию и к Парижу. 104 И не спешась и не склонив чела, И ни малостью не явив почтенья В знак презрения к Карлу и его Столькой знати и столькому народу, Таковым надменьем Всех поверг он в изумленную немость: Ни глотка в устах, ни словца из уст — Только внемлют рыцареву глашению. 105 Став пред Карловым лицом и Руджьеровым, Гордым гласом и гордым криком «Я царь Сарзы, — воззвал он, — Родомонт, И тебя, Руджьер, выкликаю к бою, Чтоб до запада солнца доказать: Ты — изменник твоему государю, И тебе вовек Не пристала честь меж добрых рыцарей. 106 А измена твоя — у всех в глазах: Ты христианин и не отопрешься; Но чтобы ни в ком не взялось сомнения, Я пришел доказать ее мечом. Выставь за себя, кого хочешь, — Я готов; Если мало — выставь втрое и вшестеро: Я пред всеми постою за мои слова».

Руджьер принимает вызов

107 Руджьер встал, прям, И с соизволения государева Так гласит: это ложь, и всяк есть лжец, Кто посмеет прозвать его изменником: Он служил своему королю Безупречно для низких оговорщиков, И каков был долг, Такова была верная его служба. 108 В подкрепление же сих слов[433] Он сразится без всякого себе заступника, Хоть и мог бы выставить, Уповательно, не одного и не двух. Тут Ринальд, тут Роланд, Тут маркграф с черным сыном и белым сыном, И Марфиза, и Дудон, — все и враз Поднимаются на гордеца за Руджьера, 109 Потому что говорят: новобрачному Не пристало мутить собственный брак. А Руджьер в ответ: «Не трудитесь: Низкие увертки — не для меня!» И тотчас Взял он латы, снятые с татарина, Граф Роланд привязал ему обе шпоры, Король Карл опоясал его мечом, 110 Брадаманта и Марфиза[434] Облекли ему панцирем грудь и плечи, Скакуна подводит Астольф, Держит стремя всходящему датский сын, А вокруг очищают поле Наим, Ринальд и маркграф Оливьер, Изгоняя всякого неуместного Из ограды, где правят бранный спор. 111 Дамы и девицы, сменясь в лице,[435] Трепетны, как горлинки, Когда гонит их с пажитных лугов Черный вихрь, громыхая громом, Полыхая молниею, грозя Градом и дождем урожайным нивам, — Трепетны о Руджьере, — ибо Непосилен мнится такой соперник. 112 И всему народу, Даже рыцарям и даже баронам Мнится: это так, — Ибо памятен Родомонт в Париже, Где огнем и где мечом Разорил он столько, что разорения И остался и останется след, Небывалый во всем французском царстве. 113 Трепетнее всех Сердце Брадаманты — не потому, что Она верит, что мощью или Доблестью Сарацин сильней, чем Руджьер, Или что за ним больше правды, Столь охотного спутника побед, — Но не в силе она стоять без трепета: Где любовь, там и страх. 114 Ах, она бы рада Сама бы выйти на бой, Хоть и зная, Что заведомая ждет ее гибель, Ибо лучше ей тысячно умереть, Чем единожды Видеть, как любезный супруг Между жизнью и смертью бросает жребий.

Конный бой

115 Но не знает она слов Умолить Руджьера отдать ей подвиг, И с тоской в лице и с трепетом в сердце Она смотрит на роковую брань. Вот Руджьер и вот Родомонт справа, слева Ринулись, их копья наперевес, Сшиблись, вдребезги острия — как льдины, Древки в щепья, щепья до облаков — как птицы! 116 Вбилось в щит басурманово копье, Вбилось в самую выпуку, но тщетно: Таково был нерушим Закаленный Вулканом булат для Гектора. А Руджьерово Копье грянуло, и копье пронзило Вражий щит, хоть он и в пядь толщиной, Хоть и в пядь костяной меж двух булатов. 117 Ежели бы то копье Не сломилось от тяжкого удара И вздробясь щепою Не взмелось бы россыпью в небеса, — Быть бы панцирю биту и пробиту, Хоть случись он четырежды адамантовый, И конец бы схватке, — но нет: Копье сломлено, кони, храпя, отселись. 118 Шпорами и уздами Вновь вздымают бьющиеся коней, От копья к клинку Яростны удары и нещадны, Справа, слева Изворачивают гибких скакателей, Жалящие острия Устремляют туда, где тоньше латы. 119 На груди Родомонтовой[436] Уж не та драконова чешуя, И не тот Немвродов Меч в руке и шелом на челе, Потому что прежний доспех Он, сраженный донною из Дордонны, Пригвоздил к святым стенам над мостом, Как об этом, помнится, я уж сказывал. 120 Иной добрый на нем доспех, Не таков, как прежде, отменный; Но ни тот, ни сей, ни изряднейший Против Бализарды не устоят, Коей не помеха ни чары, Ни отделка, ни ковка, ни закал: Ею Руджьер усердствуя Прорубает вражью сталь вновь и вновь. 121 Обагровленный Взвидя панцирь, являющий очам, Что уже не единожды и не дважды Меч сквозь сталь всекался в плоть, — Басурманин в пущей ярости, в пущей лютости, Чем бушующее море зимой, Отвергает щит И двуручным взмахом рушится на Руджьера. 122 Как на водной По, На две палубы расставясь опорами, Вздыбленный вручную и воротом Рушится на сваи чугунный груз, — Так ударил в Руджьера Родомонт В две руки, тяжелее всякой гири; Спас шлем — Без него бы надвое и конник и конь. 123 Руджьер клонится вперед и назад, Руджьер вскидывает руки и ноги; Сарацин бьет вновь, Не давая мгновения опомниться; Бьет и в третий, — Но мечу не в мочь быть молотом: вдребезги Разлетается клинок, и язычник Остается с опустелыми дланями. 124 Разъяренному это не помеха — Налетает на Руджьера, а тот Как без чувств: таково гудит шелом, Таково помрачился ум и разум. Но из забытья Вырывает его железной дланью Сарацин, схватив за горло, да так, Что и вон из седла и прямо оземь. 125 Прямо оземь, и тотчас на ногах, Полон гнева, палим стыдом, Потому что, оборотясь к возлюбленной, В милом лике видит он страх, И едва ее не покинула жизнь, Как увидела его распростертого. Чтоб омыть позор, Руджьер меч наголо и на супостата. 126 Родомонт на него конем, А Руджьер отпрядывает и мимо, И проскоком хвать за узду Левою рукою Родомонтова Скакуна и кружит вокруг, а правою Метит всаднику в бок, в живот и в грудь, И уже тому не в радость две раны: Та в ребро, другая в бедро. 127 Но у Родомонта в руке Рукоять меча, который изломан, Он и ею разит Руджьера в шлем, И еще бы удар, и быть бы худу. Но Руджьеру судьба взять верх — Он хватается за железную руку Правой, левой, — И срывает сарацина с седла.

Пеший бой

128 Но по вящей тот и силе и ловкости Пал и встал с Руджьером наравне, Пеший против пешего, Хоть Руджьер с мечом, а он без меча. Руджьер держит его на отдаль, Не подпустит ближе, чем на взмах, Ибо не с руки ему рукопашество С исполином, который дюж и раж. 129 Видит кровь На боку врага, на бедре и всюду, Ждет, Что, бессилясь, он выпадет из борьбы; Но язычник, стиснувши всею силою Рукоять былого меча, Так метнул и уметил ее в Руджьера, Что шеломит его вновь пуще прежнего. 130 Грянулся удар В нащечье и в наплечье, Дрогнул Руджьер, покачнулся Руджьер, Еле удержался Руджьер, но выстоял. Хочет супротивник его подмять — Но пораненная нога его обманывает, И усиливаясь сверх сил, Он упал на одно колено наземь. 131 А Руджьеру дорог и миг: Он разит в нагрудье, разит в забрало, Его меч — как молот, Его длань вбивает врага в песок. Но взметнулся басурман, Но опять всхватился, встеснился, сплелся, И опять они кружат, жмут и гнут Из последних сил и последней выучки. 132 Сила Родомонтова Истекает ранами в бедро и в бок; Выучка и ловкость Руджьерова, В неисчетных пытанная боях, Обнадеживает преуспеть, И где гуще вражья кровь, глубже взруб, Там и тяжче Налегает он грудью, дланью, наступью. 133 Яр и злобен, Руджьера Родомонт Кружит, сжавши горло и грудь и плечи, То притянет, то оттянет, то вскинет И вращает высоко над землею, Дозирая, куда ринуть — и в прах. А Руджьер — весь дух, ум, и доблесть — Держит верх. 134 И вот, Изловчась Руджьер протянутой дланью, Родомонту стиснул левую грудь, Впился, вставился Правою пятой меж вражьих колен, И взметнул Родомонта с земли, И обрушил головой Родомонта наземь. 135 Гривою и загривком Так он врезался во прах, что из ран Красная Половодьем хлынула в поле кровь. У Руджьера удача хохлом в руке — И, чтобы уже не встать сарацину, Он одной рукой кинжал ему к шлему, А другой за горло, а сам на грудь. 136 Как паннонская или как иберская[437] Золотоприманная копь, Рухнув на головы хищным копателям, Врасплох Давит, душит, Не дает ни вдоха душе, ни выдоха, — Так простерся победоносному Попранный сарацин.

Руджьер умерщвляет Родомонта

137 К забральному зрачку Кинжальное острие Приставляя, Руджьер неволит сдаться И надежит сдавшегося жизнию, — Но поверженному Легче смерть, чем малое малодушие, И он молча корчится, бьется, рвется Взять свое. 138 Как молосский пес аланскому псу, Огнь в глазах, пена в зубах, Впавши горлом в неразмычные челюсти, Мучится и силится и вотще, Ибо ярость вровень, а сила — нет, И не вырваться слабому из сильного, — Так никоей ухваткою, ни уловкою Не уйти язычнику от судьбы. 139 Но он корчится, но он изворачивается, Но он ищет воли одной из рук — Той, в которой Острие кинжала и у него Ждет ужалить Руджьера в пах, — Но почувствовал юноша, что пора Нечестивцу Претерпеть столь замедлившую казнь. 140 Дважды, трижды[438] Вскинувши и опустивши булат, Погружает он его в Родомонтов Страшный лик, и на том борьбе конец, И от окоченелого тела К ахеронтским мерзостным берегам Отлетает с хулою та душа, Столь когда-то гордая и надменная.

КОНЕЦ. PRO BONO MALUM[439]

ДОПОЛНЕНИЯ. ОТРЫВКИ ИЗ «НЕИСТОВОГО РОЛАНДА» В ПЕРЕВОДАХ РУССКИХ ПЕРЕВОДЧИКОВ

[ВСТУПЛЕНИЕ] I, 1–15 (С. Молчанов. 1793)

Пою прекрасный пол и Рыцарей, пою любовь, воинские подвиги и храбрость Героев того времени, когда Сарацыны перешед из Африки в Европу, опустошали Францию. Раздраженный Аграмант, их государь, клялся отмстить Императору Карлу Великому смерть Трояна, своего отца; и он-то горя мщением и огнем пылкой юности, возбудил к сей бойне неверных. Я буду повествовать также о Роланде, о тех его подвигах, которые нигде и никем еще не описаны. Покажу, каким образом любовь учинила неистовым и сего славного и мудрого Французского Рыцаря; — любовь, которая и меня привела почти в такое точно состояние, и каждый день почитает себе утехою расслаблять остающийся во мне рассудок.

Ипполит, достойный сын Геркулеса, украшение и слава нашего века! прими благосклонно сию книгу. Я ничем более не могу доказать моей благодарности за твои благодеяния, как подобными приношениями. Жертвую теперь всем, чем только жертвовать тебе в состоянии. Ты увидишь, что между Героями, которых прославлять готовлюсь, я не забыл и славного Рогера, именитого твоего родоначальника. Я тебе опишу его храбрость и героические деяния. Удостой своего внимания мои песни, когда позволят тебе важные предметы, твой ум занимающие.

Уже много прошло тому времени, как Роланд любил прекрасную Ангелику, когда он тысячью бессмертных подвигов учинив любовь свою славною в Персии, Индии и Татарии, привез сию Катайскую Царевну с собою в Европу. Он приехал к горам Пиренейским в то самое место, где Карл великий предводительствуя сам Французами и Немцами, готовился наказать дерзость Аграманта и Марсилина. Первый из них вывел против него всех Сарацын, сколько имел в Африке таких, которые могли носить оружие. Другой вышел из Испании со всеми своими Маврами опустошать его области. В ето-то самое место приехал Граф Анжерской, и он скоро в том раскаялся; ибо тут лишился предмета своей страсти. — Как судьба человеческая неизвестна! Роланд лишился той, которую вез с собою от самых отдаленнейших Восточных стран даже до Западу, за которую претерпел бесчисленные бедствия и сражения; лишился в своей собственной земле, между друзьями и приятелями, и притом так, что ни малейшего старания не мог употребить для предупреждения сей дражайшей для него потери.

Кто ж лишил его сей божественной красавицы? Сам Карл Великий, дабы погасить чрез то ревность, возгоревшуюся между его воинами, Сей мудрый Монарх знал, сколько усилилась с некоторого времени вражда между Роландом и двоюродным братом его Ренальдом за Ангелику, к которой они оба равною пылали любовию; и он не без причины боялся, чтобы несогласие, между ими царствующее, не лишило его той помощи, какой ожидал от них. Виновницу их раздора он вручил под сохранение Нему Герцогу Баварскому, с тем обещанием, что отдаст ее тому из сих двух совместников, который более отличится храбростию в сражении с Сарацынами. Но обещание его не могло быть исполнено, потому что в тот день Христиане обращены были в бег. Герцог Баварский со многими другими был захвачен в плен, и палатка, в которой находилась Ангелика, осталась без стражи.

Сия Царевна, которая долженствовала быть наградою отличившемуся в храбрости, во время сражения села на лошадь и, как бы предчувствуя, что Христиане не будут иметь успеха, выбравши время, ускакала из их стану. Въехавши в лес, она увидела прямо к ней идущего по тропинке воина. Он был покрыт бронею, на руке имел щит, а на бедре меч; и несмотря на тяжесть оружия, шел весьма проворно. Ангелика, рассмотревши его, затрепетала и со всею скоростию бросилась скакать. Так боязливая пастушка торопится убежать, нечаянно увидя ползущую страшную к ней змею. Сей воин был храбрый сын Эмонов, Ренальд Монтобанский, который лишился Баярда, коня своего, некоторым странным приключением. Он еще издали узнал Ангелику, ту бесподобную красоту, которой посвятил свое сердце. Но она в великом смятении, в страхе, оборотя своего коня, скачет от него, не разбирая ни дороги, ни чего, торопится только как можно поспешнее уехать, дав совершенную волю своей лошади бежать куда хочет. И таким образом блудя по лесу, прискакала к реке, где встретилась с Феррагом. Сей Князь Сарацинский пришел в то место с поля сражения. Усталость и жажда его туда привели, но он против воли должен был тут замешкаться; ибо когда вдруг кинулся почерпнуть воды, шишак его упал в реку, и он не мог его достать.

Услышав голос Ангеликин, которая едучи, от страху кричала, Ферраг вскочил на берег, и когда рассмотрел к нему приближающуюся, хотя впрочем давно ее не видал и лицо ее от ужасу изменилось, узнал Царевну Катайскую…

[ДЕВА-РОЗА] 1,42 (К. С. Батюшков. Ок. 1821)

42 Девица юная подобна розе нежной, Взлелеянной весной под сению надежной: Ни стадо алчное, ни взоры пастухов Не знают тайного сокровища лугов, Но ветер сладостный, но рощи благовонны Земля и небеса прекрасной благосклонны.

[ДЕВА-РОЗА] I, 42–43 (П. А. Катенин. 1822)

42 Красавица, как роза молодая, — Доколь она, родимых честь садов, В них кроется, беспечно почивая, Сбережена от стад и пастухов; Лелеет ветр, заря поит росою, Любима всем, и небом и землею, И спор у дев: кому ее сорвать, Чьи волосы, чью грудь ей украшать. 43 Но чуть ее сорвут с куста родного И сломят стебль, иная ей чреда: Любви людей, благих небес покрова И всех даров лишилась навсегда. Так девице назначен труд прилежный: Как свет очей, как жизнь, беречь свой нежный Цветок; не то при всей красе она Влюбленным всем постыла и скучна.

АНГЕЛИКА И САКРИПАНТ I, 33–47 (А. С. Норов. 1828)

33 Сквозь страшный и дремучий лес Она несется быстрым скаком, И шорох трав и шум древес, Волнуя белы перси страхом, Влекут ее туда, сюда; И все различными тропами; — Ей тени кажут иногда Ринальда за ее плечами. 34 Так серна юная, узрев Из-за листов родной дубравы, Как яростно терзает лев Труп матери ее кровавый: — Из леса в лес, по пням, по рвам Бежит, дрожа и цепенея, И чует, трогаясь кустам, Быть в страшной власти у злодея. 35 Весь день тот, ночь и вновь полдня Скиталась, где — сама не знала; В час зноя, наконец, она К прохладной роще прискакала. Два светлые ручья вокруг Растили дерн младой и мягкий; Катясь по мелким камням, слух Журчаньем обольщали сладко… 36 Ей тут казалось, не страшась, Быть от Ринальда миль за двести. Путем и жаром утомясь, Решилась отдохнуть в сем месте; Сошла с коня в пуки цветов, Сняла седло, сняла поводья, И он пошел вдоль ручейков Искать в густой траве раздолье. 37 И вот, прекрасный куст пред ней, Он весь из алых роз и белых, Нагнулся к зеркалу зыбей Под сению дубов дебелых. Сплетенны сучья в темный кров Расстлалися кругом широко; Туда луч солнца не пройдет, Не только человеков око. 38 Постель из мягкой муравы Ей скоро сладкий сон вдохнула: Красавица во глубь травы Вошла и, лишь легла, заснула. Но краток сон ее очей — Ей слышен топот приближенный: Встав тихо, смотрит… Прямо к ней Несется вождь вооруженный. 39 Не зная, друг он иль не друг, Сомненьем грудь ее теснится, Чуть переводит робкий дух; Легла опять… не шевелится; Но вождь сошел на брег речной, Склонил главу свою ко длани; Чело подернулось тоской, Сидит, как будто камень хладный. 40 C главой поникнутой, мечтал Почти час целый рыцарь статный, — Но после жаловаться стал Так скромно, нежно и приятно, Что верно б камни он смягчил; То слыша, тигры б присмирели: — Вздыхая, слезы он струил; Вздымалась грудь, ланиты рдели. 41 «О мысль! что может быть больней? Я тщетно страстным сердцем рвался; Что делать? поздно, уж не мне И нежный цвет и плод достался! Все получил от ней — другой, А я одни слова и взгляды… Зачем же, мучимый тоской, Крушиться буду без отрады?.. 42 Девица с розою сходна; Пока на стебельке родимом, Цветет в саду, цветет одна, В краю, для стад недоходимом; Ее лелеют ветерки, И солнце, и земля, и люди; Оно любви сулит венки, Сулит наряд девичьей груди; — 43 Но лишь сорвут цветочек сей Со стебелька его родного, — Пройдет к нему любовь людей, Земли и неба голубого! Девица больше ясных глаз Должна беречь любви цвет милый; Но раз цветка сего лишась, Становится для всех постылой… 44 Для всех других она чужда И лишь одним, одним любима… Ко мне ли одному всегда Судьба досель неумолима? Могу ль я не любить ее? Она всех дум моих предметом! В ней чувствую мое бытье! Ах, нет! скорей расстанусь с светом!» 45 Кто ж, спросишь ты, о государь, На бреге льющий слез потоки? То Сакрипант, Черкесский царь, Любовник страстный и жестокий. Близка здесь цель его трудов, Желаний, вздохов, страсти дикой; Он из-за розовых кустов Был узнан милой Ангеликой. 46 От стран, где возникает свет, На запад привлечен он страстью; Узнав, что за Роландом вслед Направилась, к его несчастью! В Европе весть дошла к нему, Что славным Карлом цвет сей милый Похищен — и сужден тому, Кто восстановит царство лилий; 47 Он прибыл в стан в тот страшный день, Когда разбит был Карл Великий; С тех пор он следует, как тень, Везде за милой Ангеликой. Вот горестей его вина И страсти пылких выражений, Которые светило дня Могли бы задержать в теченьи…

[АТЛАНТ НА ГИППОГРИФЕ] II, 35–57 (С. Ε Раич. 1832)

35 Один, под тению густой, В безмолвии глубоком, Весь занятый своей мечтой, Сидел он над потоком; Не вдалеке и шлем и щит На дереве повешен, И конь привязанный стоит; Сам рыцарь безутешен. Он не подымет вверх чела; Взор слезы омрачали, И на челе лежала мгла Убийственной печали. 36 Из любопытства — а оно Природою самою Всем детям Еввы внушено И не дает покою, — Клермонка рыцаря тотчас Спросила о причине Его тоски; он, не смутясь, Ответил героине; И сладость вежливых речей И взор с осанкой милой И величавый стан — все в ней Его обворожило. 37 «Ах, государь мой! — он сказал. Я шел с отрядом рати: Я к Карлу в ставку поспешал Для важных предприятий Туда, где ожидает он На бурный бой Марсила. Я с милой был судьбой сведен, — Она меня любила, Она везде была при мне!.. У Роны опененной Слетел к нам рыцарь на коне Крылатом, — воруженный. 38 Разбойник этот — смертный он Иль дух, рожденный адом, — Красавицу со всех сторон Окинул жадным взглядом И, хищным ястребом спустясь, Схватил ее мгновенно, Взвился — и улетел из глаз С добычею бесценной; Едва заметил я, как он Над нею опускался, И слышу: крик ее и стон Уж в вышине раздался. 39 Так летней мне видать порой Случалося нередко, Как хитро вился лунь седой Кругами над наседкой, И — уносил цыплят, и мать Клохтала бесполезно. Куда бежать и как сыскать Мне хищника с любезной? Печальный — долго я меж скал Искал к нему дороги, Скакал, скакал, и — конь устал, И чуть таскает ноги. 40 Лишенный в мире всех отрад С потерей сердцу милой, Я распустил весь свой отряд — Не до него мне было, — И без сопутников, один, Снедаемый тоскою, Среди пустынь, среди стремнин Побрел глухой тропою, Влеком любовию своей, Куда, — как я, унылый, Воображал, — умчал злодей Ее — цветок мой милый. 41 Блуждая там и сям шесть дней С утра до поздней ночи, Меж скал и рытвин, где путей Не повстречают очи, Где не видать людских следов, Не только что дороги, В долине, после всех трудов, Я стал: кругом берлоги, А над долиной той утес Крутой, с прямым отвесом, И замок — чудо из чудес — Построен над утесом. 42 Шел в стройку замка не кирпич И не Паросский камень; Вдали — чего нельзя постичь — Он светится, как пламень: Вблизи посмотришь — он пышней И ярче льет сиянье: Я после сведал от людей, Что он — духов созданье; Что в вечном адском он огне Отлит из чистой стали, Что духи эту сталь в волне Стигийской закаляли. 43 Отвсюду так светла стена, Что не заметят очи Ни ржавчины в ней, ни пятна. Волшебник дни и ночи Неутомимо там и сям В окрестностях летает И всех, кто мил его очам, В свой замок увлекает; И пленникам возврата Hei, Не взять назад их силой… Там и души моей предмет, И не видать мне милой! 44 Там. там сокровище мое!.. Хоть выплачь я зеницы, Всё мне не возвратить ее… Так, если у лисицы Орел детенышей умчит В гнездо на темя древа. Она обходит, обглядит То древо справа, слева, Что пользы? Хищник не отдаст Детеныша лисице: То ж и со мной: я не горазд Летать подобно птице. 45 Еще у замка я сидел, — Вот с карликом явились Два рыцаря; я поглядел — Надежды оживились И — умерли во мне тотчас, Таков мой рок жестокий!.> Один был сильный царь Градасс Из Серики далекой. Другой — Рожер; — еще в поре Полуразвитой жизни, Чтим в Африке он при дворе, Как твердый щит отчизны. 46 Герои, — карлик говорил, — Путем примчались трудным, Изведать с чародеем сил — С владельцем замка чудным. Что, воруженный, на коне Крылатом ездит в сечи. «Ах, сжальтесь, помогите мне», — Мои к ним были речи, «Молю вас — милую мою — Мой рай мне возвратите, Когда, как верю я, в бою Злодея победите!» 47 Тут откровенно рассказал Я рыцарям про горе; Рассказ я часто прерывал Слезами в мутном взоре, И тот и тот растроган был И к замку устремился. Я одаль сел и Богу Сил За рыцарей молился, Да ниспошлет победу им. У замка есть площадка, Но так мала, что и двоим Там не сподручна схватка. 48 И тот и тот начать хотел Завидное сраженье; Но — суд ли жребия велел Иль к сану уваженье — Рожер бой первый уступил Царю великодушно: Градасс взял в рог и затрубил, И в высоте воздушной Раздался страшный гул, и вот Волшебник на крылатом Коне явился из ворот С сверкающим булатом. 49 Журавль, сбираяся в поход, Сначала через поле Бежит, потом, как заберет Под крылья ветру боле, Все выше, выше от земли Оставленной несется И, затерявшися вдали, Под облака взовьется: Так точно чародей легко Полет свой начинает И — залетел, как высоко Орел не залетает. 50 Вот он, сдержав коня в лету, Бух вниз свинцом тяжелым — Так сокол, взором высоту Окинувши веселым, Завидит птицу и в нее Ударит, что есть силы. Занесши страшное копье, Волшебник легкокрылый Градасса поражает в тыл Так быстро, так нежданно, Что прежде боль он ощутил, Чем бой приметил странный… 51 Градасс в отпор, Градасс руки Своей щадить не хочет; Копье волшебника — в куски И, раз дробясь, грохочет, Несется эхо через дол, Чрез бор, чрез крутояры. Что пользы? Волхв в эфир ушел, Ему ничто удары. Градассов конь — краса коней И силою и статью, — Измученный на битве сей, Не рад был предприятью. 52 Летучий воин до звезды Взвился, поворотился, Напряг ослабшие бразды И на землю спустился, И бряк в Рожера, и Рожер, К царю склонивший око, Не принял для отпора мер И поражен жестоко; И прежде чем к врагу лицом Герой оборотился, Лукавый враг с своим конем В бездонном небе скрылся; 53 И снова вниз, и вновь крылом Рассек он атмосферу, И вновь то схватится с царем, То бросится к Рожеру, То в грудь, то в тыл ударит их; Они к нему с отпором, — Он прочь от них и в небе вмиг Исчезнет метеором, Иль воздух начинает вить И развивать кругами; И силы нет его следить Мечами и очами. 54 С летучим у стоячих бой До той поры продлился, Пока на землю мрак ночной Своей чредой спустился. Все это — верь или не верь — Точнехонько так было, Как я пересказал теперь Тебе, могучий силой; Другому б я и намекать Не стал про это диво, — Другой бы ложью мог назвать Рассказ мой справедливый. 55 Волшебник щит в руке держал Под шелковою тканью; Не знаю, для чего не снял Его он перед бранью; Открытый щит производил Чудесное явленье: Взглянувший на него — без сил, Без чувств, в одно мгновенье На землю падал мертвецом, И волхв по эмпирею В свой замок улетал потом С добычею своею. 56 Щит блещет словно как рубин, И света нет светлее. Градасс и юный паладин Упали ниц, бледнея, — Бесстрашных взоры не снесли Чудесного сиянья; И я без чувств, от них вдали, Пал жертвой обаянья… Но вот встаю, гляжу кругом И, никого не видя, Иду назад своим путем И горько плачу, идя. 57 Я думал, — верно, чародей Унес с собой несчастных, Как и предмет любви моей И поисков напрасных. Увы! Надежды боле нет Увидеться мне с нею! А мне по ней и Божий свет Был мил красой своею. Суди же, государь, могла ль Чья скорбь с моей сравниться? Представь, как тяжело, как жаль С любезной разлучиться!..

[РУДЖЬЕР В МИРТОВОЙ РОЩЕ] VI, 16–33 (С. Уваров. 1891)

…Но время посмотреть теперь приспело, Как иппогрифом правит витязь смелый. 17 Хотя Рогер не ведал за собой Ни тени страха, робости постылой, Но кто поручится, что той порой Нимало сердце в нем не приуныло. Давно оставил витязь за спиной Европу, и его уж уносило За тот пролив, Алкид где древле сам Поставил два столба в предел пловцам. 18 А иппогриф, загадочная птица, Так быстро по небу Рогера нес, Что вряд догнала бы его орлица, С которой мечет молнию Зевес. Нет твари той, что быстротой сравнится С иппогрифом, едва ль быстрее бес; Чай и перуны самые едва ли Быстрее на землю с небес спадали. 19 Рогера далеко мчал иппогриф, Все прямо мчал небесною тропою, И наконец вот он с небесных нив Спускается размашистой дугою, На остров правя свой полет ретив. А остров тот напоминал собою, Куда вслед нимфы странною стезей Под морем некогда спешил Алфей. 20 По небу сколько ни летал, милее Нигде не видел рыцарь уголка, И вряд нашел бы краше, веселее, Хоть осмотрел бы мир весь свысока. Сюда, кружась все шире и смелее, Крылатый конь доставил седока, Луга и нивы, злачные равнины, Прозрачны воды, тихие долины, 21 Кедровы рощи взоры веселят, Здесь лавры средь черемухи душистой, Лимоны с цветом и плодом стоят, И с стройной пальмой тополь серебристый. Деревья путника к себе манят, Манят вздохнуть под сенью их тенистой; А в ветвях, защищенный от лучей, Беспечный песни ладит соловей. 22 А по лугам, усеянным цветами, Поросшим вечно злачною травой, Резвятся зайцы, кролики стадами, Опасности не зная никакой; Олени с горделивыми рогами Пасутся иль играют меж собой. Здесь серны, лани прыгают по воле; Вдали людей им полное раздолье. 23 Теперь так низко иппогриф летал, Что соскочить уже не было страшно, И наземь так Рогер прыжок задал, Что очутился на лужайке злачной, Но из руки узду не выпускал; А чтобы зверь не вырвался несчастный, Чрез ветки мирта повода провел, Что между тополем и лавром цвел. 24 Здесь бьет родник волною серебристой, Тень елей, тополей над ручейком, Прохладой веет от нее душистой, Отрада утомленному путем. Сняв броню, шлем, водой омылся чистой Рогер и озирается кругом. Неслись зефиры из великой дали И в ветках древ шумели и играли. 25 Черпнет прохладной влаги он порой, Чело, уста остудит той водою. Измучил так его палящий зной, Так витязь бронью утомлен стальною, Не диво, что томится витязь мой: Без отдыха, заоблачной страною В оружии, в броне с главы до ног Полсвета скорый обскакал ездок. 26 У мирта иппогриф в глуши зеленой, Привязан за узду стоял; но вот, Чего-то испугавшись в роще темной, Взбесился вдруг, и фыркает, и ржет, Мирт топчет, рвет, крушит неугомонный, Цветы и ветки пухом сеет в лет. Но как ни бьется, сила не поможет, От мирта оторваться он не может. 27 Как с ноздреватой серединой сук, Коль на огонь одним концом поставить, Лишь полымем проймет в нем спертый дух, И разредиться жар его заставит; Застонет он, как бы заропщет вслух, И ворча путь себе на волю справит. Так ворча мирт поруганный вопил, И гневом, наконец, кору пробил, 28 Откуда вышел глас, печали полный, И речью складной внятный глас звучал: «Коль жалости не чужд ты сердобольной, — А сердце доброе твой вид вещал, — От мирта, с кем я связан здесь невольно, Тварь отведи. Довольно я страдал, Довольно собственной жестокой доли, Без новой, без извне пришедшей боли». 29 Едва Рогер заслышал глас чужой, Как поднял очи и вскочил мгновенно; Когда услышал голос под корой, Впал витязь в ужас необыкновенный,430 Дополнения Отвел коня и с трепетной душой, С стыдливой краской на лице, смиренно «Прости меня, — вскричал, — ктоб ни был ты, Дриада ли иль смертный дух, прости. 30 Не зная, что под миртовой корою Душа живая узницей жила, Небрежной потревожил я рукою Убор и зелень твоего ствола. Но гнев на милость положи со мною. Кто ты, и как суровая могла Кора скрыть душу существа живого? Да сохранишься ты от жребья злого. 31 Когда б загладить рок счастливый дал Проступок, плод случайности несчастной, Клянусь я той, которой обещал Служить всем сердцем, как царице властной, Клянусь исполнить, что б мне ни задал. Сам скажешь, что клялся я не напрасно!» Рогер покончил с речью так своей, А мирт весь вздрогнул с веток до корней. 32 И влага на коре его пробила. Так свежий лес из рощи зеленой, Когда огнем палящим охватило, На нем сок частый выступит слезой. И начал мирт: «Знать, время наступило Мне сдаться на привет радушный твой, Открыть, и кто я был порой былою, И кем под мирта заточен корою. 33 Астольф я, Карла паладином слыл, В турнирах, битвах славою покрытый. Я брат Роланду и Ринальду был, Все три одной семьи мы именитой, Оттона старший сын. Мне рок судил Британии державу знаменитой, Красавец сам, пленял красавиц я, Но горем стала красота моя…»

[РАССКАЗ АСТОЛЬФА] VI, 31–42 (С. Городецкий. 1936)

31…Едва Рожер окончил, в миг единый Мирт задрожал от корня до вершины. 32 И пот, такой же, как на свежей ветви, Когда огонь, начав ее лизать, Еще к ней ласков только, но не въедлив, — На коже мирта начал проступать. И мирт сказал: «Ты был со мной приветлив, В ответ тебе я должен рассказать, Кем прежде был я, и какая сила Меня здесь в виде мирта водворила. 33 Меня Астольфом звали. Паладином Я был французским. Знал оружья звон. Ринальдо и Роланд — два славных сына Родного дяди. Ими восхищен Весь мир. И я б английским властелином Быть мог, наследуя Оттона трон: Но, ловок и красив, утех любовных Я вечно жаждал, сам во всем виновный. 34 Мы возвращались с островов. С востока Индийский океан их орошал. Мы там томились в погребе глубоком, И свет дневной до нас не достигал. Но кавалер без страха и упрека Нам с божьей помощью свободу дал. Вдоль западных окраин по лазури Мы плыли. Север обещал нам бури. 35 В своем пути, влекомы злой судьбою, Пристали мы к прекрасным берегам. Там замок возвышался над водою. Владычицей была Альцина там. Она стояла пред морской волною — Мы не поверили своим глазам: К ней, без сетей, на берег щедрой данью Все рыбы плыли по ее желанью. 36 Стремились к ней проворные дельфины, Тунец с открытым ртом искал земли, Тюлень, дремавший сном невинным, Толстяк ленивый! Скаты, голавли, Лосось, и камбала, и угорь длинный Толпой неслись к ней быстро, как могли. Плыла пила, и кашалот с касаткой, И кит блестел из вод спиною гладкой. 37 Мы любовались не одну минуту Таким не виданным нигде китом. Не менее одиннадцати футов Над морем возвышался он хребтом. Недвижим он лежал, и потому-то Мы все ошиблись в выводе своем: Подумали, что перед нами остров — Таких размеров у кита был остов. 38 Альцина подчиняла чарам странным Всех рыб и все подводное зверье. Она была сестрой Фата Морганы, Нето взрослей, нето юней ее, Нето ровесницей. Мой лик румяный Внушил ей страсть. Вот горе где мое! Меня с друзьями разлучить решила Хитрейшим способом. И разлучила! 39 Подходит к нам с улыбкою небесной И открывает нежные уста: — О кавалер! Не будете ль любезны Зайти в мой замок? Дверь вам отперта. Увидеть рыб для вас небесполезно: В моем садке есть разные сорта — И в чешуе, и в иглах, и в кольчуге, Их столько, сколько звезд в небесном круге. 40 Я познакомлю вас с одной Сиреной: Чуть запоет — и буря улеглась! Пойдем на этот берег! Неизменно Она является там в этот час… — И на кита кивает. Вспомнить ценно, Что кит был островом для наших глаз. Я, безрассудный (и за то мне гибель), Охотно наступил на спину рыбе. 41 Ринальдо умолял меня напрасно, Дидон просил, чтоб я не уходил. Она пошла за мной с улыбкой страстной, Моих друзей оставив позади. И кит, с се желаньями согласный, Пучину вод соленых взбороздил. В своем поступке каялся я скоро, Но берег уходил уже от взора. 42 Чтоб мне помочь, Ринальдо прыгнул в море, Поплыл, но на него волна легла. Безумный ветер взвился на просторе, И небеса и море скрыла мгла. Что сталось с другом, — размышлял я в горе. Альцина утешала, как могла. Всю ночь по волнам в сумраке великом Мы на чудовище носились Диком…

[АРХАНГЕЛ МИХАИЛ В МОНАСТЫРЕ] XIV, 73–84 (А. Ястребилов. 1852)

73 Пред алтарем излился так монарх Благочестивый, вознесясь в молитвах К всевышнему Творцу, повергшись в прах, В забвении о предстоящих битвах, Не унижая царский сан в нужде. Всегда присутствующий с ним везде Его хранитель-ангел, нерушимо И свято сохрани слова мольбы, С земли взнесясь на небо невидимо, Донес их к Вседержителю Судьбы. 74 Вмиг ангелов сонм ходатаев к Богу Всесильному, с молитвами других С земли представ к небесному чертогу, С предстательством усердным всех святых Молили Вечную Любовь собором Взглянуть на грешных милостивым взором, Чтоб христианам помощь ниспослать Против несметных сил неодолимых, Рассеяв полчища агарян рать, Защитить верных чад христолюбивых. 75 К молитвам их Господь свой слух склонил, Обнявши небо благодатным взглядом, На Михаиле взор остановил, Архангелу изрек: «Иди ты рядом С вождем христолюбивым, что в сей миг Брегов уже Пикардии достиг. К стенам Парижа поведи без шума, То войско в тыл поставь врагам Христа, И осторожно так, чтоб вражья дума Отнюдь не исследила те места. 76 Ήο прежде обрети себе Молчанье: Вожатым я избрал его тебе, В нем храм премудрости и совещанье Таятся при запутанной судьбе. Найдя его, потом иди ты далей К жилищу Зависти в юдоль печалей: Там гордо восседает сам Раздор. Пусть сталью запасется он с огнивом И искрой вздует мятежи и спор, Между врагов явясь внезапным дивом. 77 Пусть чрез него вражда да водворится В могучих, прей стравив между собой, И пусть враждебный стан воспламенится, Разжегшись гневом, вступит в кровный бой, Разъединятся пусть их легионы, Остался б Аграмант без обороны, Совет вождей расторгнет до конца» В безмолвии Архистратиг послушный Благоговейно вняв словам Творца, Полет направил с неба в слой воздушный. 78 В эфире, где появится полет Архангела, там воздух осветится. Златоблестящим кругом сам одет, Как молния меж туч в ночи змеится. Посланник неба на своем пути Задумался, куда б ему пойти, — К земле, чтобы коснуться без запинки И там скорей исполнить бы завет, Рассматривает с выси все тропинки И там остановил он свой полет. 79 Посол небесный, погрузяся в думу — «Да где ж, как не в пустынях, — заключил, — Молчанье далеко живет от шуму, Его давно уж опыт научил Искать покой у братьев молчаливых, Уединясь от болтунов бурливых: В пещерах обитают лишь в глуши, Над входом где написано «Молчанье», Они смиренно дни ведут в тиши, Как древнее о том гласит преданье». 80 Уверен был, что в Индии найдет Покой и мир он в касте молчаливых. Златыми крыльями взмахнув, полет Направил к пагодам миролюбивых, Надеясь, верно, скромность встретить в них. Но только лишь к порогу он достиг, Молчанья нет. Ему тут по доверью Шепнули, что, конечно, надпись есть, Но в прочем подлежит все лицемерью, И маской кроются обман и лесть. 81 Меж них смиренья нет и нет покою И ни любви, исчез и божий страх; Бывало то лишь в старину порою, Но Зависть здесь живет теперь в стенах, Обжорство, Гордость, Скупость их сроднили, Жестокость, Праздность, Лесть соединили. Дивясь на то, архангел Михаил Кругом находит кучи грязи, сору; Тут на Раздор вниманье обратил У них и, к счастью, встретился с ним впору — 82 С кем после должен бы сойтись, но прежде С Молчанием, как Вечный приказал; Хотел было во ад сойти в надежде Найти Раздор, но лишь теперь узнал, Что меж браминами он обитает И жалких дервишей назло смущает. Так их понятие засорено, Что сам архангел сильно удивился, Ему казалось что-то мудрено, Что меж негодными вдруг очутился. 83 Как раз по платью он узнал Раздор. Из тряпок тысячи цветов пестрейших Составлен, с дырьями его убор, Из старых лоскутков и из новейших, И ветр легко одежду раздувал, Местами гнусный образ обнажал. Власы, со златом и сребром в раздоре, Клочки, казалось, вечно брань вели, Цвет черный с серым были в вечном споре, Косички по плечам змеей легли. 84 С ним розыск, вопли, жалобы, стенанья, — За пазухой, подмышками торчат Решенья, ябеды и приказанья, Отметок, комментарий целый ряд, Пред чем бедняк вовек не оправдится, Пока богач вконец не разорится. С боков его и спереди идут Да сзади окружают крючкотворцы, Нотариус, подьячий, стряпчий плут И мало ли какие миротворцы….

ИЗ АРИОСТОВА «ORLANDO FURIOSO» Canto XXIII (А. С. Пушкин. 1826)

100 Пред рыцарем блестит водами Ручей прозрачнее стекла, Природа милыми цветами Тенистый берег убрала И обсадила древесами. 101 Луга палит полдневный зной, Пастух убогий спит у стада, Устал под латами герой — Его манит ручья прохлада. Здесь мыслит он найти покой. И здесь-то, здесь нашел несчастный Приют жестокий и ужасный. 102 Гуляя, он на деревах Повсюду надписи встречает. Он с изумленьем в сих чертах Знакомый почерк замечает; Невольный страх его влечет, Он руку милой узнает… И в самом деле в жар полдневный Медор с китайскою царевной Из хаты пастыря сюда Сам друг являлся иногда. 103 Орланд их имена читает Соединенны вензелем; Их буква каждая гвоздем Герою сердце пробивает. Стараясь разум усыпить, Он сам с собою лицемерит, Не верить хочет он, хоть верит, Он силится вообразить, Что вензеля в сей роще дикой Начертаны все — может быть — Другой, не этой Анджеликой. 104 Но вскоре, витязь, молвил ты: «Однако ж эти мне черты Знакомы очень… разумею, Медор сей выдуман лишь ею, Под этим прозвищем меня Царевна славила, быть может». Так басней правду заменя, Он мыслит, что судьбе поможет. 105 Но чем он более хитрит, Чтоб утушить свое мученье, Тем пуще злое подозренье Возобновляется, горит; Так в сетке птичка, друг свободы, Чем больше бьется, тем сильней, Тем крепче путается в ней. Орланд идет туда, где своды Гора склонила на ручей. 106 Кривой, бродящей повиликой Завешан был тенистый вход. Медор с прелестной Анджеликой Любили здесь у свежих вод В день жаркий, в тихий час досуга Дышать в объятиях друг друга, И здесь их имена кругом Древа и камни сохраняли; Их мелом, углем иль ножом Везде счастливцы написали. 107 Туда пешком печальный граф Идет и над пещерой темной Зрит надпись — в похвалу забав Медор ее рукою томной В те дни стихами начертал; Стихи, чувств нежных вдохновенье Он по-арабски написал, И вот их точное значенье: 108 «Цветы, луга, ручей живой, Счастливый грот, прохладны тени, Приют любви, забав и лени, Где с Анджеликой молодой, С прелестной дщерью Галафрона, Любимой многими, — порой Я знал утехи Купидона. Чем, бедный, вас я награжу? Столь часто вами охраненный, Одним лишь только услужу — Хвалой и просьбою смиренной. 109 Господ любовников молю, Дам, рыцарей и всевозможных Пришельцев, здешних иль дорожных, Которых в сторону сию Фортуна заведет случайно, — На воды, луг, на тень и лес Зовите благодать небес, Чтоб нимфы их любили тайно, Чтоб пастухи к ним никогда Не гнали жадные стада». 110 Граф точно так, как по-латыни, Знал по-арабски. Он не раз Спасался тем от злых проказ, Но от беды не спасся ныне. 111 Два, три раза, и пять, и шесть Он хочет надпись перечесть; Несчастный силится напрасно Сказать, что нет того, что есть, Он правду видит, видит ясно. И нестерпимая тоска, Как бы холодная рука, Сжимает сердце в нем ужасно. И наконец на свой позор Вперил он равнодушный взор. 112 Готов он в горести безгласной Лишиться чувств, оставить свет. Ах, верьте мне, что муки нет, Подобной муке сей ужасной. На грудь опершись бородой, Склонив чело, убитый, бледный, Найти не может рыцарь бедный Ни вопля, ни слезы одной.

[БЕЗУМИЕ РОЛАНДА] XXIII, 129–133 (В. Брюсов. Нач. 1920-х годов)

129 Всю ночь в лесу бесцельно рыцарь бродит, Но вот заря проникла в темный бор, И вновь судьба туда его приводит, Где написал стихи свои Медор; Он тот же грот и тот же ключ находит, Вновь на скале читает свой позор. Роланд стоит, безмолвен, грозен, мрачен, Он яростью, он бешенством охвачен. 130 Он вырвал меч; он рубит надпись; рубит Несчастный грот — обломки к небесам, Как пыль летят; он все деревья губит, Где вензель есть; он все ломает там. Отныне пусть тот грот никто не любит, — Там не найти пристанища стадам, Там тени нет, там больше нет прохлады, Там даже ключ не получил пощады. 131 В него Роланд, безумным гневом полный, Бросал стволы и камни; и тогда Взмущенные вмиг потемнели волны И мутными остались навсегда, А сам Роланд, угрюмый, недовольный, Победою, не стоившей труда, На светлый луг упал и смотрит смутно И в небеса вздыхает поминутно. 132 На светлый луг упал, тоской томимый, И смутный взор вперил он в небеса; И три дня так, без пищи, недвижимо Он здесь, лежал и не смыкал глаза. И солнце жгло, и проходило мимо, И падала вечерняя роса, Но вот настал четвертый день и шумно Роланд встает, неистовый, безумный. 133 Роланд встает; нагрудник золоченый Ломает он, ломает крепкий щит И все с себя срывает, исступленный, Там брошен меч, там грозный шлем лежит…

[ВЗЯТИЕ БИЗЕРТЫ] XL, 15–36 (А. И. Курошева. 1938)

15 На суше с двух сторон утверждена, Бизерта морем с двух других омыта; Построенная в старину стена С искусством редким с той поры забыта; Немного лишь исправлена она, Теперь — Бранзарда короля защита: За ней укрывшись, он для этих дел Ни зодчих, ни досуга не имел. 16 Удар, Астольфом неграм нанесенный, Зубцы стенные разрушает так Пращами, фаларикою зажженной, Что сделать вылазку не смеет враг; И невредимо, пеший, как и конный, Под стены могут подступить сквозь мрак: Кто бревна, кто секиры, кто каменья Несет, кто прочие приспособленья. 17 Бросают чередой один одно, Другой другое в ров, куда теченье Заранее воде преграждено, Что обнажило грязи наслоенье. Они заполнили поспешно дно, До самых стен ровняя возвышенье. Астольф, Роланд и Оливьер спешат Пехотных на стены поднять солдат. 18 Нубийцы с быстротой нетерпеливой, Забыв перед опасностями страх, Желанной увлеченные поживой И под прикрытьем кошек, черепах, Тараны к стенам продвигают живо, Чтоб бить в ворота, рушить башни в прах; Но как ни быстры были в этом деле, Врасплох врага застигнуть не успели. 19 Огонь, оружье, крыш куски, зубцов Свергая вниз, подобно ураганам, Раскалывают мавры, метя в ров, Как доски, так и бревна их таранам. В начала боя в темноте голов Пробито было много христианам; Но лишь открыло солнце свой чертог, Как против мавров обратился рок. 20 Возобновить удары под стенами Велит Роланд и с моря и с земли. На взморье остававшийся с судами, Ввел в гавань Сансонет все корабли, Чтоб луками, орудьями, пращами Бой с высоты решительный вели; Готовить лестницы и все другие Приспособленья он велит морские. 21 А Оливьер, воздушный наш герой, Роланд и Брандимарт с людьми своими Вели жестокий и ужасный бой: Был город с суши осаждаем ими; Вел каждый часть дружины за собой, Поделенной меж всеми четверыми: И каждый храбрости пример дает, Тот под стеною, этот — у ворот.438 Дополнения 22 Яснее так, чем в общих схватках бранных, И доблесть каждого и пыл видны: Кто похвалы, кто слов достоин бранных, — Увидят все, кому глаза даны. Часть — на площадки башен деревянных,) Другие — на слонов водружены, На спинах их так высоко подъяты, Что много ниже их верх стен зубчатый. 23 Приставив лестницу к стене, спешит Подняться Брандимарт, к другим взывая. И много смелых к лестнице бежит, С таким вождем сомнения не зная. Никто из них на то не поглядит, Что тяжесть — слишком для нее большая. Сражаясь, лезет вверх и, наконец, Хватается смельчак наш за зубец. 24 Руками и ногами так цепляясь, Поднялся на стену, взмахнул мечом: Разит, пронзает, рубит, отбиваясь, Себя выказывая молодцом. Но лестница вдруг рушится, ломаясь: От тяжести произошел полом; И лишь покинул Брандимарт верхушку, Все полетели в ров и друг на дружку. 25 Но рыцарь не утрачивает пыл, Не отступает, не боится смерти, Хоть вслед за ним никто уж не всходил, Хоть служит он мишенью всей Бизерте. Не слушал тех он, кто его просил Вернуться к ним: внутрь бросился он, верьте, — Одним прыжком он спрыгнул со стены, Имевшей тридцать футов вышины. 26 Как будто бы на пух иль на солому, Он наземь без вреда ступил равно; Всех режет и кромсает, как иному Случалось резать и кромсать сукно. То к одному метнется, то к другому, — И в бегство все кругом обращено. Стоящие со стороны наружной Считают, что уж помощи не нужно. 27 Слух по войскам разносится о том, Из уст в уста переходя на веру; Летучая Молва растет кругом, Опасности преувеличив меру. Туда, где граф (ведут они втроем Штурм с разных мест), к Астольфу, к Оливьеру Спешит она, всех облетает их, Не опуская быстрых крыл своих. 28 Любя и зная Брандимарту цену, Три воина, — Роланд же всех сильней, — Узнав, что промедлением измену Славнейшему готовят из друзей, — Хватают лестницу, спешат на стену, Являя в схватке гордый дух царей, С гакой отвагой и с таким задором, Что враг трепещет пред их грозным взором. 29 Как в бурном море средь смятенных вод Корабль отважный осаждают волны, Стремясь то с носа, то с кормы вперед В него ворваться, яростию полны; Вздыхает, стонет бледный мореход, Уменья, мужества лишен, безмолвный; И вот возник, все залил вал, широк, И бурный хлынул вслед за ним поток, — 30 Вот так, лишь взяли стены эти трое, Проход открылся столь широкий всем, Что, сотни лестниц ставя, остальное За ними воинство спешит затем; Тараны разрушение такое Во многих сделали местах меж тем, Что к смельчаку теперь уж можно было Прийти на помощь и не только с тыла. 31 С такой же яростью, как царь всех рек, В поля Окнейские стремясь упорно, Преграды рушит, затопляет брег И, в тучных бороздах взлелеяв зерна, Стада, собак и пастухов навек Уносит с хижинами их проворно; И рыбы бьются там, где до сих пор Порхал в вершине вяза птичий хор, — 32 С такой же яростью толпа лихая Там, где в стене был не один пролом, С оружьем ворвалась, лицом пылая, Чтоб учинить над маврами разгром. Убийства с грабежами сочетая, Насилия над жизнью и добром Вмиг разорили этот пышный, славный Над Африкой царивший город главный. 33 Числа нет раненым и мертвецам, — Телами площадь каждая покрыта, И озеро мрачней стояло там, Чем ров, что окружает город Дита. Огнем, разнесшимся по всем домам, Дворцы охвачены, мечеть обвита; И кровлями стократно повторен Вопль бьющих в грудь себя, их плач и стон. 34 Богатую добычу выносили Из скорбных победители дверей; Тут пышные одежды, вазы были, Серебряная утварь алтарей; И много было свершено насилий, Детей не пощадили, матерей. Роланд, как и Астольф, слыхал об этом, Но воспрепятствовать не мог запретом. 35 Царь Альгазеры, Бучифар, убит Ударом Оливьера в бранном споре; Бранзард своей рукой себя разит, Лишен надежды в безысходном горе; И Фольв, царь (Ферзы, ранами покрыт, От коих смерть его постигла вскоре. Их Аграмант оставил всех троих Предел владений охранять своих. 36 Сам Аграмант меж тем с Собрином вместе Бежал оттуда, флот покинув свой: Оплакивал Бизерту он, в том месте На берегу костер узрев большой. Подробней после получил он вести О том, как город погибал родной; Убить себя пытался, о Бизерте Скорбя, но спас Собрин его от смерти…

[АСТОЛЬФ НА ЛУНЕ] XXIV, 70–88 (Ε. М. Солонович. 1976)

70 Cквозь полымем охваченный простор До новой тверди кони их домчали И понесли к Луне во весь опор Пространством гладким, наподобье стали, Лишенной даже неприметных пор. Уступит по величине едва ли Луна последнему средь прочих мест — Земле, включая океан окрест. 71 Астольф застыл в глубоком изумленье: Его Луны размеры потрясли, Ничтожно малой в нашем представленьи, Когда мы смотрим на нее с Земли, И то, что можно лишь при остром зренье От моря сушу отличить вдали, Которые, не обладая светом, Едва видны при расстоянье этом. 72 Другие реки и долины рек И не такие, как у нас, вершины, Попав туда, откроет человек; Там в деревнях чертоги-исполины, Каких Астольф не видывал вовек, Хоть странствуют немало паладины; И нимфы круглый год, не то, что тут, В непроходимых чащах зверя бьют. 73 Тем временем Астольфу, как мы знаем, Приглядываться некогда к Луне: Спешит он, нетерпением снедаем, Вослед вождю, к долине, в глубине Которой все, что мы внизу теряем Не по своей и по своей вине, Хранится, в том числе и те пропажи, О коих мы не вспоминаем даже. 73 Не только о богатствах речь идет И царствах, чей удел иных тревожит, Но и о том, что Случай не дает И что однажды отобрать не может. Там в изобильи слава и почет, Которые незримо Время гложет, И грешных нас обеты, и мольбы, И жалобы на произвол Судьбы. 74 Там слезы незадачливых влюбленных, Проигранные в карты вечера, Досуги при делах незавершенных, На что у нас невежды мастера. А сколько планов неосуществленных, Пустых надежд! Подобного добра Хоть отбавляй в диковинной долине; Что потеряешь — там ищи отныне. 75 Знай, паладин, по сторонам смотри Да слушай поясненья Иоанна. Вот пузыри он видит, и внутри Как будто кто-то ропщет беспрестанно. Он узнает, спросив про пузыри, Что перед ним державы, как ни странно, Лидийцев, персов, греков и других — Ну как их там — с былым величьем их. 76 Крючки он примечает золотые, Которые не что иное есть, Как подношенья — подкупы прямые, Дабы в доверье к сильным мира влезть. Про сети вопрошает он густые И узнает в ответ, что это лесть. А вот, подобны лопнувшим цикадам, Владыкам оды, женам их и чадам. 77 Имеют форму золотых оков Лишенные взаимности любови. Вот когти беспощадные орлов — Подручных власть, которых наготове Владыки держат. Вот гора мехов, Где столько дыма, сколько в добром слове, Что от синьора слышит ганимед, Покуда ганимед во цвете лет. 78 Несметных зрит Астольф сокровищ горы Под сенью грозных некогда бойниц: Нарушенные это договоры И козни, не имевшие границ. Вот перед ним мошенники и воры В обличье змей с головками юниц, Вот царедворцы, что уже не в силе, — Разбитые бутылки и бутыли. 79 Он видит суп, что по земле течет, И мудреца о нем пытает кстати. «Наследство это, — отвечает тот, — Живым напоминанье об утрате». И вдруг цветы — зловонье в ноздри бьет При сладостном когда-то аромате. Цветочки эти (каюсь, божий раб) — Дар Константина одному из пап. 80 Охапки сучьев с легким слоем клея — Былая ваша, дамы, красота. Все перечесть — напрасная затея, Поскольку песня прозе не чета. Добром, что мы транжирим, не жалея, Забита до отказа местность та, Где лишь безумства галл не обнаружит: Безумию Земля твердыней служит. 81 И, сам с делами не спеша подчас И дни бесплодно проводя порою, На них пришлец не задержал бы глаз, Когда б не вождь. И вдруг перед собою Он видит то, что каждому из нас, Как мы считаем, дал господь с лихвою: О здравом смысле, о рассудке речь, Который нам всего трудней сберечь. 82 Он оказался жидкостью летучей И посему хранится в склянках он\ Различного размера: всякий случай, Видать, отдельно взвешен и решен. В одной из многих склянок ум могучий Анжерского безумца заключен: Она крупнее прочих, и к тому же Роланда имя значится снаружи. 83 На каждой — надпись с именем того, Чей здравый смысл закупорен в сосуде. Порядочную долю своего Нашел француз, в огромной роясь груде. Но нет, не это потрясло его: Он полагал — ему известны люди, Что здравым смыслом именно сильны; Так чем же склянки их тогда полны? 84 Лишаются рассудка — кто влюбившись, Кто подчинив сокровищам мечты, Кто глупостями магии прельстившись, Кто возомнив, что звезды с высоты Хватать нетрудно, кто вооружившись Софистикой, а кто свои холсты Малюя; надобно сказать при этом, Что больше прочих не везет поэтам. 85 Астольф решился свой рассудок взять — Конечно с разрешения святого — И склянку к носу, сняв с нее печать, Поднес, и в нем хозяина былого Не мог состав летучий не признать. С тех пор, коли Турпину верить, снова Премудрым долго оставался галл, Покуда разум вновь не потерял. 86 Потом он склянку, что других полнее И больше, взял, чтоб здравый смысл вернуть Роланду. Оказалась тяжелее Она, чем думал он. В обратный путь Пора: он хочет графу поскорее Несчастному помочь; но заглянуть Апостол предлагает по дороге В таинственный дворец. Его чертоги 87 Полны куделей шелка, шерсти, льна, Которых часть для глаз приятна цветом, Других окраска чересчур мрачна. Вот первый зал. Старуха в зале этом Обводит нить вокруг веретена: Так на Земле у нас крестьянки летом Над коконами новыми сидят И влажные останки потрошат. 88 Другая успевает еле-еле За первою, обязанность другой — Заранее красивые кудели От некрасивых отделять. «Постой, Я ничего не смыслю в этом деле», — Сказал Астольф, и отвечал святой: «Узнай, что эти женщины седые, Как должно Паркам, дни прядут людские. 89 Людскому веку по величине Равна кудель, и Смерть с Природой, зная О роковом для человека дне, Блюдут его, отсрочек не давая. Скажу тебе о лучшем волокне: Оно идет на украшенье рая, А худшее для грешников прядут, Что лишь таких заслуживают пут»…

ИСПЫТАНИЕ ЖЕН XLI, 97 — XLII, 49 (В. Буренин. 1874)

97 С владельцем замка за столом не раз Речь заводил Ринальдо, и порою Его пытался вызвать на рассказ Обещанный; но герцог был тоскою Исполнен тайной: он вздыхал, томясь, И, на руку поникнув головою, Молчал печально и, казалось, он Был в грустные мечтанья погружен. 98 Узнать причину тайную печали Желал Ринальдо; но спросить о том И вежливость, и скромность воспрещали. Когда ж обед был кончен, и вдвоем С хозяином они остались в зале, Явился паж: он чашу нес с вином, На ней по золоту пестрели в блеске Из драгоценных камней арабески. 99 На рыцаря печальный бросив взгляд, Владелец замка молвил: «Для тебя я Теперь открою то, что час назад Ты знать желал. Вот чаша, налитая Вином кипящим: каждый, кто женат, Ее иметь бы должен. Вещь такая Неоцененна, верь мне, для мужей: Волшебное таится свойство в ней. 100 Мужьям, конечно, нужно убежденье В любви прямой и верности их жен. Муж должен ведать — честь иль посрамленье Его союз; жены владыка он Иль жалкий шут. Кто носит украшенье Постыдное, тот кажется смешон, А между тем почти всегда бывает, Что муж своих рогов не замечает. 101 Отрадно быть уверенным в жене: Тогда ее мы ценим вдвое боле; Мучительно — не верить ей вполне, Подозревать, терзаясь против воли. Одни ревнуют жен, хотя оне — Примеры верности в семейной доле; Другие, гордостью ослеплены, Не видят явного падения жены. 102 Коль убедиться хочешь ты, верна ли Тебе жена — любя ее душой, Ты сомневаться можешь в ней едва ли — Отпей из этой чаши золотой. Узнать жестокой ревности печали, Иль счастья безмятежного покой Ты должен тотчас, если есть желанье В тебе судьбы изведать испытанье. 103 Из этой чаши пить не может тот, Чей лоб жена украсила рогами: Вино ему не попадает в рот И разливается на грудь струями. Но чья жена безгрешна и блюдет Святыню долга — жадными устами Тот выпивает чашу всю до дна: Итак, узнай, верна ль тебе жена». 104 — 1 Он, кончив речь, взглянул на паладина И ожидал, как тот прольет вино… Корысть проклятая! людских скорбей причина! В своих когтях терзаешь ты равно И низкого раба и властелина, Чье имя было бы в веках озарено Лучами славы, если бы душою Не пресмыкался он перед тобою. 2 Ты губишь всех: мудрец, чей вещий взор Измерил землю, небеса и воды, Изведал бездны, где ведется спор Сил зиждущих и рушащих природы, — Он жаждет денег, будто мот иль вор, Он копит их, пока могилы своды Его навек не скроют: уязвлен Корысти жалом ядовитым он. 3 Могучий вождь, кого полки страшатся, Кто рушит в прах твердыни городов И входит в них, чтоб лаврами венчаться, Кто ударяет первым на врагов, — И тот пред алчностью готов смиряться, Готов сносить позор ее оков; И ты, художник, небом вдохновенный, Нередко чтишь ее кумир презренный. 4 Вы, женщины, пред чьею красотой Все клонится с невольным обожаньем, Чья добродетель кажется святой И недоступной пред земным желаньем, — Кто б верить мог! — и вашею душой Корысть владеет: золота сияньем Порок седой и безобразный вас Заманивал в объятия не раз. 5 Я мог бы здесь потолковать об этом Подробнее, но предпочту молчать И удержу, что знаю, под секретом. К тому же, нам пора вернуться вспять, Чтоб рассужденья этих строф с сюжетом Истории, мной начатой, связать. Итак, Ринальдо взял с напитком чашу — На этом мы прервали повесть нашу — 6 Взял, и затем… задумался над ней И молвил герцогу: «Безумно знанье Того, что может для души моей Принесть печаль и вечное терзанье. Моя Клариса — женщина, и ей Доступна слабость женщин. Испытанье Мою любовь погубит вдруг — как знать? И что ж оно взамен мне может дать? 7 Да, с счастием прощуся навсегда я, А радость жизни не найду опять. О нет, не может власть небес благая Подобную пытливость одобрять, И потому — прочь, чаша золотая! Я не хочу уста к ней приближать, Не приобщусь ее чудесным чарам, Что для меня печальным будут даром. 8 Мы знаем все, как некогда Адам, Запретный плод отведавши, из рая Навек был изгнан, обречен скорбям И жизнь влачил, и плача и страдая; Об этом помнить надобно мужьям И жен любить, напрасно не пытая Их тайных чувств, и мыслей, и речей, Чтоб не утратить рай любви своей». 9 Так говоря, порывистым движеньем Он отодвинул чашу от себя. Владелец замка с горестным томленьем Ему внимал и молвил так, скорбя: «Проклятье той, чьим лживым убежденьям Поверил я, кто, жизнь мою губя, Зажег во мне безумное желанье Мою жену обречь на испытанье. 10 О, если бы я десять лет назад Мог внять твои разумные сужденья, Не знал бы слез я, что теперь мрачат Мои глаза, не ведал сожаленья О счастии, к которому возврат Уж невозможен. Все мои мученья Я расскажу тебе. Меня не раз Ты пожалеешь, выслушав рассказ. 11 От благородных предков родился я В соседнем городе, у гардских вод, Где, озеро родное покидая, Стремится По волнистая вперед. Меня судьба преследовала злая: В то время обеднел наш знатный род, И в детстве я, с нуждой тяжелой споря, Немало вынес и труда и горя. 12 Но рок, меня богатством обделив, Почтил за то наградою иною: Я вырос станом и лицом красив, Я благороден, пылок был душою, И потому в любви весьма счастлив. Да, женщины пленялись часто мною: Хвалиться мне неловко, но привет Красавиц я встречал от юных лет. 13 В родимом городе моем в те годы Жил мудрый старец; ум его проник В пучину знанья, в таинства природы. Сто двадцать лет он видел солнца лик; Но старости, недуги и невзгоды Не иссушили сил его родник: Почти всю жизнь прожив вдали от света, Любовь узнал в преклонные он лета. 14 Его пленила девушка одна; Купив ее своих богатств ценою, Он прижил дочь. Боясь, что суждена Ей участь матери судьбиной злою, Воздвиг он этот замок, где она Жила в уединенье, за стеною446 Дополнения Высокою. Хоть обойди весь свет, Нигде еще такого замка нет. 15 Здесь воспитал ее он под надзором Жен добродетельных, и к ней сюда За стены крепких башен даже взором Не проникал мужчина никогда. Здесь изваянья женщин тех, которым Была любовь запретная чужда, Поставил он, чтоб дева молодая Всегда их видела, о них мечтая. 16 И, кроме жен, чья слава донеслась От древних лет, мудрец воздвигнул лики Еще других, что. будут после нас Суровой добродетелью велики. Ты видишь там, где бьет фонтан, струясь, Средь зелени жемчужной повилики, Стоят, подобно снегу в белизне, Семь изваяний женских — то оне, 17 Когда созрела чудной красотою Дочь мудреца, я избран был в мужья Красавице. Приветливой судьбою Был наделен безмерным счастьем я, И погубил его своей виною… Все, что ты видишь здесь — леса, поля И замок с парком пышным и пространным, Старик мне дал за дочерью приданым. 18 Моя жена чиста была душой, И красоты небесной оболыценья Все в ней являло: взгляд очей живой И стройный стан, и легкие движенья; Под звуки лютни сладкие порой Она любила петь, и это пенье, Звучавшее, как ангела привет, Мне не забыть на склоне поздних лет. 19 И не одна краса в ней чаровала: Воспитана с любовью мудрецом, Она богатствами души пленяла — Искусствами, любезностью, умом. Она меня на миг не покидала, Она жила душой во мне одном И, мне казалось, каждый новый день я С ней новые встречаю наслажденья. 20–21 Пять сладких лет прошло быстрее сна; Мой добрый тесть тогда был взят землею; И в это время женщина одна Меня узнала и пленилась мною. Владела тайным волшебством она: По воле солнце омрачала тьмою, Вздымала бурю, и покорен был Ее веленьям сонм ночных светил. 22 Хотя она была лицом и станом Милей Венеры, хоть в любви своей Она огнем пылала неустанным, — Я отвечать не мог любовью ей, Затем, что это было бы обманом, Обидой низкой для жены моей. И тщетно сил волшебных чарованьем Она влекла меня к своим желаньям. 23 Счастлив любовью страстною к жене, Я не имел и мысли об измене. И если бы тогда явилась мне Красавица, подобная Елене, Я равнодушен был бы к ней вполне. И обольщенья, и мольбы, и пени Волшебницы я гордо пренебрег И тем, увы: в ней страсть сильней разжег. 24 С Милиссою (так называли фею) Я на охоте повстречался раз; Мне в разговор вступить пришлося с нею; Волшебница лукаво принялась Меня хвалить за то, что я умею Быть верным той, которая клялась Сама мне в верности святой и вечной И сохраняет клятву ту, конечно. 25 «Но ты еще жену не испытал, — Сказала фея, сердце мне смущая, — Ты никогда ее не покидал, Живет она, других мужчин не зная. Вот если бы ты ей свободу дал, Тогда, любовь подруги восхваляя, Ты мог бы смело говорить о ней, Что в этом мире нет жены верней. 26 Покинь ее, и ложною молвою О том, что ты далеко, — обмани. Пусть к ней придут поклонники толпою, Пусть лесть любви и золото они Рассыплют щедро, и когда душою Она тверда останется, — храни В нее уверенность: она по праву Заслужит древней Пенелопы славу». 27 Так убеждала фея; ей ответ С доверчивостью я сказал слепою: «Положим, я исполню твой совет, Я испытанье сделаю с женою: Кто скажет мне, обманут я иль нет? Как я измену тайную открою? В сомненье тяжком я не буду знать, Любить ли мне жену иль презирать?» 28–29 Волшебница на это возразила: «Могу тебе я чашу подарить; Сокрыта в ней таинственная сила: Ее до дна ты должен осушить, Когда тебе жена не изменила; Но если ты обманут, то отпить Тебе вина и капли не придется: Оно на грудь тотчас же разольется». 30 Я попросил, чтоб принесла она Мне эту чашу. Опыт сделан мною И удался: я не разлил вина. «Теперь попробуй, разлучись с женою, — Сказала фея, — будет ли верна Ее любовь и грудь твоя сухою Останется ль, коль вздумаешь опять Ты испытанье с чашей повторять?» 31 С женой расстаться тяжело мне было: В разлуке с ней пробыть не мог я час. Тогда Милисса средство предложила Коварное: она мой вид взялась Переменить волшебства тайной силой, Затем, чтоб я, перед женой явясь, С чужим лицом и голосом и взором, Мог насладиться сам своим позором! 32 Близ устьев По, где за волной волну Она бросает в брызгах пены белой, Высокий замок виден. В старину Воздвигнут он троянцев ратью смелой, Искавшей здесь спасения в войну С Аттилою. Как сторож поседелый, Он на столе стоит береговой, Любуяся окрестною страной. 33 Могучий рыцарь правил сей страною. Он молод был, он был хорош лицом. Охотясь раз, он встретился с женою, И к ней любовь зажглась мгновенно в нем; И с той минуты страстною мечтою Томился он и думал лишь о том, Чтоб, вняв любви моленьям и страданьям, Она к его склонилася желаньям. 34 Но у жены он цели не достиг: Искания его не удалися, Он был отвергнут. И его-то лик Мне придала коварная Милисса. От чар ее я изменился вмиг: Мои глаза иным огнем зажглися, И голос мне, и цвет волос, и стан Соперника волшебницей был дан. 35 Уверивши жену, что удалился Надолго я в предел страны иной, Я в образе обманном воротился; Волшебница была моим слугой; Сокровища — кто б ими не прельстился! — Бесценные она несла за мной. И с умыслом преступно-лживым в дом мой Вступили мы дорогою знакомой. 36 Томясь разлукою, жена моя Искала во дворце уединенья; К ней в комнату проник нежданно я. Я высказал ей страсти уверенья; Моих желаний пылких не тая, Открыл пред нею дивные каменья, Сверкнувшие волшебным блеском вдруг — Рубины, бриллианты и жемчуг. 37 Я ей сказал, что много я имею Таких богатств, и все ей, все отдам, Что муж ее не ценит, если с нею Он добровольно разлучился сам; Ужель любовью пламенной моею И в этот час, благоприятный нам, Она не тронется, ужели нет награды Столь долгому томленью без отрады? 38 Она была возмущена душой И замолчать велела мне сначала; Но, драгоценности увидев пред собой, Затихла вдруг и любоваться стала Их дивным блеском, и потом с мольбой Прерывисто и тихо мне сказала, Что не откажет мне ни в чем она, Коль тайна будет мной сохранена. 39 Мне в грудь стрелой отравленной впилися Ее слова, мне сердце сжал испуг, В устах моленья страсти прервалися, Я замер, бледен от душевных мук; И в этот миг коварная Милисса Мне прежний образ возвратила вдруг. Представь жены внезапное смущенье, Когда свершилось это превращенье! 40 И гнев и стыд черты ее лица Суровою недвижностью сковали. Казалося, два бледных мертвеца Друг перед другом молча мы стояли, Не чувствуя, как бились в нас сердца… И наконец воскликнул я в печали: «Так вот как ты хранишь любви обет!» Но лишь рыданья услыхал в ответ. 41 Стыд, овладевший ею на мгновенье, Сменился скоро злобою: она Была обманом, полным подозренья, До глубины души оскорблена. В ней ненависть проснулась, жажда мщенья, И в час ночной, когда покоем сна Объят был замок, тайно удалилась Она к реке и, сев на лодку, скрылась. 42 Она бежала к рыцарю тому, Чей образ принял я для испытанья Ее любви. Безумью моему И низкому обману в наказанье Она навеки отдалась ему, И я один остался, чтоб сознанье Невыносимое вины моей Меня терзало с каждым днем живей. 43 Она живет счастливо, надо мною Она смеется в счастии, а я Терзаюся раскаянья тоскою И день и ночь ее в груди тая. И, верь, давно могилой роковою Я был бы взят, но злая скорбь моя Порой себе находит облегченье В одном, довольно грустном утешенье: 44 Уж десять лет страдаю я, и вот До сей поры мне видеть не случалось, Чтоб осушить мог эту чашу тот, Кто брал ее: вино на грудь сливалось У всех мужей. Мне бодрость придает, Мысль горькая, что и другим досталась В удел судьба печальная моя, И этой мыслью оживляюсь я. 45 Да, я сгубил безумным испытаньем Любовь жены; и счастье и покой Я навсегда утратил, и страданьем Их заменил. Обман Милиссы злой И для нее был горьким наказаньем: Волшебница не овладела мной, Я в ней несчастия причину видел, И от души ее возненавидел. 46 К ее любви был равнодушен я, Она холодностью моей терзалась, И непонятна ненависть моя Ее душе тоскующей казалась. Томима горем, здешние края Она покинула, и что с ней сталось, И где она теперь живет, — Бог весть: С тех пор о ней не доходила весть». 47 Он кончил речь, и с горькою слезою Поник челом. Сочувствуя ему, Молчал Ринальдо с тайною тоскою, И наконец сказал: «По-моему, Ты был неосторожен, ты душою Настойчиво стремился сам к тому, Чего желать мы не должны. Жестоко Ты был за то наказан мщеньем рока. 48 Что блеск сокровищ овладел душой Твоей жены — я не дивлюсь нимало: Не сыщется средь женщин и одной Из десяти, чтоб твердо устояла Пред золотом; и меньшею ценой Корысть не раз их верность покупала; Да и мужчины — мало ль есть таких, Что продают легко друзей своих? 49 Вот почему тебе не должно было С оружием столь острым нападать На женщину: ведь золото есть сила, Что сталь и мрамор может сокрушать; И если бы твой опыт приложила Жена к тебе: ты мог ли устоять? Размыслить было надобно об этом И пренебречь волшебницы советом».

[ПОСЛЕДНИЙ БОЙ РУДЖЬЕРА С РОДОМОНТОМ] XLVI, 101–140 (Е. Солонович, 1988)

101 В последний день Руджеру ошуюю Карл место на пиру определил, Дав Брадаманте место одесную, — Столь был союз их брачный Карлу мил, Как вдруг почти к пирующим вплотную Весь в черном всадник лошадь осадил. Он полем из окрестности примчался И горделивым видом отличался. 102 То царь алжирский был, что, мост кляня, Где девой посрамлен, зарекся браться За меч с тех пор, садиться на коня И в ратные доспехи облачаться В теченье года, месяца и дня И на люди из кельи появляться. Так было в старину заведено У рыцарей снимать с себя пятно. 103 О Карле, о своем ли властелине Столь долго вряд ли он не слышать мог, Но, словно бы их не было в помине, Год, месяц, день выдерживал зарок. И вот он здесь, поскольку может ныне, Когда уже истек обета срок, Себе коня позволить без помехи, Булат, копье и новые доспехи. 104 Нет чтоб сойти с коня, отдать поклон, Явив и Карлу и двору почтенье! Подчеркнуто выказывает он Пирующим свое пренебреженье. Да как он смеет! Каждый поражен, У каждого в глазах недоуменье. Умолкли все, никто не ест, не пьет, Все ждут, что воин в черном изречет. 105 Руджеру крикнул он: «Близка расплата! Царь Сарский Родомонт перед тобой! Вождю, не то что ты, я верен свято И потому зову тебя на бой, Который всем докажет до заката, Что для Руджера верность — звук пустой. Недаром я оказывать на месте Сих рыцарей тебе не стал бы чести. 106 Ты совершил измену, не забудь, — Христианином стал по доброй воле, И я твою предательскую суть Сумею доказать на этом поле. Ты можешь выставить кого-нибудь Взамен себя — хоть одного, хоть боле, Пусть даже пятерых иль шестерых, Я докажу правдивость слов моих.» 107 Руджер в сердцах вскочил, услыша это, И, с позволенья Карла, отвечал, Что никому бы не простил навета, И в голосе его звучал металл; Сказал, что честь его лжецом задета, И, в чем бы тот его ни обвинял, Он доказать немедленно намерен, Что долгу своему всегда был верен, 108 И не зовет на помощь никого, Когда и так, не рассуждая длинно, Его с избытком хватит одного, Чтоб защитить себя от сарацина. Однако тут Ринальд прервал его, Орланд, маркиз-отец и оба сына, Дудон, Марфиза — все наперебой Вступить хотели за Руджера в бой, 109 Уговорить не портить свадьбу тщились И Брадаманту пожалеть свою. Руджер ответил, чтобы не трудились, — Мол, доводов таких не признаю. Доспехи Мандрикарда пригодились, Которые Руджер добыл в бою, И, видя, что бессильны уговоры, Орланд, склонясь, надел Руджеру шпоры, 110 Карл препоясал жениха мечом, Невеста и Марфиза ополчили В броню. Уже Астольф стоял с конем — Копыта землю в нетерпенье рыли. Ринальд и Нам и Оливьер втроем Ристалище меж тем освободили: Тех, кто внутри стоял до этих пор, Прогнали, чтобы дать бойцам простор. 111 Бледнеют дамы, девы боязливы Голубками встревоженно глядят, Которых ветра грозные порывы Торопят в гнезда, предвещая град, Опустошительный для тучной нивы, И все ужасней гром, что ни раскат: Бедняжкам за Руджера тем страшнее, Что им поганый кажется сильнее. 112 Жалеет жениха простолюдин, И столь же страшно за него баронам: Всем памятен Париж в дыму руин, Поныне все потрясены уроном, Что Родомонт нанес ему один, Все помнят о разгроме учиненном, Ведь город до сих пор хранит следы Той, величайшей для него, беды. 113 Всех больше Брадаманту охватило Отчаянье: не то чтобы она Считала, будто Родомонту сила Иль крепость духа большая дана, Иль правым басурмана возомнила — При том что правота в бою важна, И все равно она дрожит при мысли, Что тучи над возлюбленным нависли, 114 И видя, что опасность немала И предсказать исход сраженья сложно, Она сама бы драться предпочла — Настолько ей за милого тревожно, Сама не раз бы лучше умерла, Когда бы умереть не раз возможно, Чем допустить, чтоб искушал судьбу Супруг ее Руджер, вступив в борьбу. 115 Но как найти слова для убежденья, Позволить драться ей уговорив? Она трепещет, полная смятенья, Молясь, чтобы Руджер остался жив. Не удержать Руджера от сраженья — Враги сразились, копья в ход пустив, И те трещат, как будто лед у кромки, И птицами взвиваются обломки. 116 Уцаром басурманское копье Щит Гектора едва-едва помяло: Кузнец Вулкан все мастерство свое Явил в щите отменного закала. Руджер ударил так, что острие С размаха в щит поганого попало, Пробив дыру с ладонь величиной В двойной броне с прослойкой костяной. 117 Останься древко при ударе цело И сразу на куски не разломись, После чего осколками взлетело, Как на крылах, в заоблачную высь, И латы бы копье пробить сумело. Хоть каменными латы окажись, И схватка бы закончилась в начале, И на спину бы кони не упали. 118 В мгновенье ока шпоры и узда Лихих коней заставили подняться. Поломанные копья — не беда: Бойцы мечами продолжают драться, Вонзить оружье норовя туда, Где броням подобает утончаться, И повернуть стараются коней Так, чтобы нанести удар верней. 119 Змеиной твердой кожей, как когда-то, Грудь Родомонта не защищена, И нет в руке Нимвродова булата, И шлем не тот, что в оны времена: Все на мосту сестрой Ринальда взято, Где над поганым верх взяла она, И памятником стало на могиле, Где Изабелла и Зербин почили. 120 Хотя доспехи новые его Привычным в совершенстве уступали, Но против Балисарды ничего Ни те бы, ни крепчайшие не дали, Ведь перед ней бессильно колдовство И тонкость ковки из отборной стали, И несколько ударов в цель пришлось, Пробив броню поганого насквозь. 121 И панцирь кровью обагрился вскоре, Клинком разящим там и тут пробит, И понял басурман, что ранен в споре, — Он этого Руджеру не простит. Сильнее, чем зимою в бурю море, Рассвирепев, он прочь отбросил щит — И меч, двумя руками занесенный, На шлем врага обрушил, разъяренный. 122 Как действует на По плавучий млат, Всей тяжестью с размаха ударяя, На высоту лебедками подъят, — И входит в дно очередная свая, — Так бьет двумя руками супостат, Руджеру увернуться не давая, И если б не волшебный шлем на нем, Рассек бы разом рыцаря с конем. 123 Руджер на землю чуть не повалился, Беспомощно руками замахав. Удар через мгновенье повторился, Опомниться несчастному не дав. И снова меч взлетел и опустился, Но в третий раз с огромной силой пав На шлем Руджера, при ударе резком Оружье на куски разбилось с треском. 124 Нимало не смутившись, басурман Грозой навис над жертвою своею. Руджер бесчувствен, в голове туман, Он оглушен — иначе бы злодею Едва ли удался дальнейший план, А так, Руджера обхватив за шею, Он потянул его что было сил И наземь, вырвав из седла, свалил. 125 Упав плашмя, поверженный воспрянул, И бешенство его умножил стыд. Поднявшись, он на Брадаманту глянул — У Брадаманты был тревожный вид: Когда жених с коня на землю грянул, Она не знала, жив ли он, убит. Сжимая меч, загладить без заминки Руджер позор свой жаждет в поединке. 126 Поганый, бросив скакуна вперед, Противоборца раздавить стремится, Но успевает увернуться тот И левою рукой в узду вцепиться, Меж тем как в грудь всадить или в живот Меч всаднику пытается десница. И дважды меток был стальной клинок, В бедро вонзясь поганому и в бок. 127 Но раненый нисколько не растерян, И на шелом Руджера рукоять Меча обрушивает он, намерен Противоборца оглушить опять. И тут Руджер, который был уверен, Что должен верх по праву одержать, Схватив десницу с череном булата, Рванул двумя руками супостата. 128 Руджеру удалось его совлечь С коня, чтоб с пешим пешему сражаться. Но главное, что у Руджера меч, — И меньше можно за него бояться. Чтоб это преимущество сберечь, Ему нельзя с противником сближаться: Он ростом против Родомонта мал, И без труда бы тот его подмял. 129 У Родомонта хлещет кровь из бока. Струится из бедра и прочих ран. И мнит Руджер — победа недалеко, Отпор достойный Родомонту дан. Но рукоять меча в мгновенье ока С отчаянною силой басурман Метнул в него, и у Руджера было В глазах от потрясения поплыло. 130 В нащечник и в плечо бросок врага Пришелся — и Руджера зашатало: От силы с расстоянья в три шага, Бросая, метил басурман в забрало; Затем вперед рванулся, но нога, В которой рана знать себя давала, В колене подломилась, затруднив Его поспешный чересчур порыв. 131 Руджер к нему бросается мгновенно, Удары нанося в лицо и в грудь. Поганый поднимается с колена, Сумев с себя противника стряхнуть. Друг друга обхватив одновременно. Борясь, к победе оба ищут путь И всем своим искусством изощренным Споспешествуют силам истощенным. 132 Хоть Родомонт изрядно ослабел От тяжких ран, он все еще упорен. Руджер в борьбе расчетлив и умел И, раненому не в пример, проворен. Он как борец искусный преуспел И, чувствуя, что перевес бесспорен, Рукой, стопами, грудью вновь и вновь На раны жмет, откуда брызжет кровь. 133 Попытки вырваться предпринимает Поверженный, от ярости взревев: То тянет, то на воздух поднимает Руджера, в грудь ладони уперев, За шею ненавистного хватает, Все более впадая в лютый гнев, И только при расчете и проворстве Руджер одержит верх в единоборстве. 134 Неустрашимый, волю сжав в кулак, Примерясь хорошенько понемногу И ворога сгребя и стиснув так, Что тот не шевелился, слава богу, Под левое колено как рычаг Он правую ему подсунул ногу И поднял ввысь его, ошеломя, И наземь бросил пред собой плашмя. 135 Ударился затылком и спиною Столь сильно сарский царь, что у царя Кровь при паденье хлынула волною Из ран отверзтых, землю обагря. Руджер, не тешась легкою ценою Победы и судьбу благодаря, Рукою стиснул рукоять кинжала, Другая — горло Родомонту сжала. 136 Как в иберийских копях золотых, Которые стяжателей позвали Богатство в недрах добывать земных, Произойди обвал — и при обвале Упавшим, но оставшимся в живых Надолго хватит воздуха едва ли, Так дышит враг Руджера: каково, Когда соперник распластал его! 137 Руджер кинжал торопится приставить К его шелому — к прорезям для глаз, Жизнь обещая нехристю оставить, Коль скоро сдастся тот, но в тыщу раз Страшнее Родомонту обесславить Себя, чем храбро встретить смертный час: Вот только снизу выбраться ему бы! — И он барахтается, стиснув зубы. 138 Как волкодав, овчаркою подмят, Что глотку мертвой хваткою сдавила, Сопротивляется — глаза горят, Шерсть дыбом, пена на губах застыла, — Из-под овчарки вырваться бы рад, Но корчится вотще — не тут-то было, Не верит Родомонт в тщету потуг Освободиться из победных рук. 139 Но мысля, что успех еще возможен, Он руку выпростал: еще бы чуть — И, тоже выдернув кинжал из ножен,456 Дополнения Руджеру в спину острие воткнуть Успел бы он. Однако осторожен Руджер, которого не обмануть, И, дабы самому не быть убитым. Спешит с врагом покончить недобитым. 140 Насколько высоко возможно, он Занес кинжал — и дважды, трижды кряду Клинок по рукоятку погружен В лицо врага, отвергшего пощаду. И к переправе через Ахерон, Оставя плоть безжизненному хладу, Умчалась преисполненная зла Душа, что столь надменною была.

ПРИЛОЖЕНИЯ

Р. М. Горохова АРИОСТО В РОССИИ

Знакомство с творчеством Ариосто в России началось задолго до первых веяний романтизма. Образованным кругам русского общества XVIII в., и прежде всего литераторам, были хорошо знакомы произведения крупнейших европейских писателей прошлого, в том числе Ариосто, — в оригиналах или (преимущественно) во французских переводах. Например, в парижской библиотеке Антиоха Кантемира (1708–1744), среди многочисленных итальянских книг было несколько различных изданий «Неистового Роланда», а также комедии, сатиры и стихотворения Ариосто[440]. М. В. Ломоносов в годы своего пребывания в Германии (1736–1741) изучал итальянскую грамматику Дж. Венерони с отрывками из поэмы Ариосто. А. П. Сумароков в «Епистоле о стихотворстве» (1748) упоминает Ариосто среди величайших «творцов, которые достойны славы прямо». А в примечаниях «на употребленные в сих Епистолах стихотворцев имена» он поясняет: «Ариост, феррарец, стихотворец италиянский. Умер июля 13 дня, в 1533 году, 69 лет. Сочинил поему называемую Роланд»[441]. Возможно, что эти строки явились первыми в русской печати сведениями об итальянском поэте. Важным побуждением к знакомству с Ариосто было влияние Вольтера, который чрезвычайно ценил этого поэта. Особым вниманием в тот период пользовался его «Опыт об эпической поэзии» (1728), первый сокращенный вариант которого в переводе Е. Р. Дашковой появился в 1763 г. в журнале «Невинное упражнение» (январь — апрель). Высокая оценка «Неистового Роланда», данная в этом и в других сочинениях Вольтера, получила отражение в статьях русских литераторов. В анонимном «Опыте о стихотворстве» 1762 г. приводились обширные цитаты из Вольтера, в частности такое его высказывание: «Ариост и Тасс были венцом Италии <…> Естьли без предрассуждений весить на весах справедливости <…> Одиссею Гомерову с Роландом Ариостовым, то италианскому во всем надлежит дать преимущество»[442].

О широком знакомстве в России середины XVIII в. с поэмой Ариосто еще более свидетельствует использование ее образов в статьях без ссылок на источник. Например, в 1769 г. М. Д. Чулков в конце последнего номера своего еженедельника «И то и се» писал: «…во всем моем издании трудился я один без всякой себе помощи, выключая некоторое весьма малое, которое и по слогу узнает читатель, что оно не мое, а принесено ко мне роком, как такою птицею, которая с земли носит на Луну понятия и умы человеческие, только уже оттуда не сносит к нам ни единого». Видимо, Чулков был уверен, что эти образы из поэмы Ариосто известны его читателям и не нуждаются в пояснениях. В «Московских письмах» некоего студента Д. Строкина упоминается Альфонз (вместо Астольфа), который «из Луны обратно вывез вылетевший у него и у храброго его дяди Роланда разум»[443]. Здесь мы также не найдем ни имени поэта, ни названия его произведения. Очевидно, и автор «Краткого известия о некоторых баснословных птицах» был убежден, что сказочный гиппогриф из «Неистового Роланда» хорошо знаком даже детям, когда писал: «<…>) крылатые кони бога поэзии, богини чести, героев Ариостовых и проч. приучили глаза и воображение наше к таким уродам»[444].

Такая известность образов поэмы Ариосто среди русских читателей того времени, видимо, объясняется также распространением рукописных переводов европейских повестей и романов на темы из «Неистового Роланда». Перечисляя рукописные книги, бытовавшие в России XVIII в., В. В. Сиповский отмечал, что из «рыцарских поэм особенно посчастливилось Ариосту». Действительно, в «Списке» А. Н. Пыпина зарегистрировано пять рукописей XVIII в. (все анонимные и без датировки) под различными названиями: «История о Неистовом Ролянде», «История о Алфонзе, Рамире, короле гишпанском, и о прекрасной Ангелике, принцессе лонгобардской, имянуемая Неистовый Ролянд» и т. п.[445] Эти рукописи (насколько мы знаем) остались неисследованными, а потому трудно сказать, в какой связи они находятся с поэмой Ариосто, но связь эта очевидна.

Достоверные сведения о заказе перевода «Неистового Роланда» сохранились в документах «Собрания, старающегося о переводе иностранных книг» (1768–1783), подготовившего к изданию несколько прославленных поэм древнего и нового времени. Однако о судьбе этого перевода мы ничего не знаем. Зато сохранились фрагменты от полного прозаического переложения поэмы Ариосто, датированного 1780 г. Переводил с французского языка «Комиссии Уложения писец Николай Илер»[446]. Возможно, что этот оставшийся ненапечатанным труд и был предпринят по заказу «Собрания».

* * *

Наиболее ранняя известная нам публикация из «Неистового Роланда» относится к 1769 г. В упомянутом журнале М. Д. Чулкова был помещен его прозаический перевод небольшого фрагмента, в котором изображаются владения Морфея в Аравии[447]. Несколько позднее были напечатаны еще два прозаических отрывка в сборниках «Новая сельская библиотека», составленных новгородским любителем словесности Е. Харламовым. В I томе (1779) был помещен фрагмент из XVIII–XIX песен, озаглавленный «Медор, или Торжество любви и дружбы. Повесть, взятая из Безумного Роланда»; во II томе (1781) — отрывок из XLIII песни — «Маленькая собачка, сказка, взятая из Безумного Роланда».

Первый почти полный перевод «Неистового Роланда»[448], предваренный довольно большим (на 14 страницах) очерком «Жизнь Ариосто», вышел в свет в конце XVIII в. Перевод этот был выполнен прозой П. С. Молчановым с прозаического же и довольно устаревшего к тому времени французского переложения Ж. Б. Мирабо (1741) и читался как рыцарский роман. Н. М. Карамзин в своей рецензии на первую книжку этого перевода даже назвал итальянского поэта «романистом». Отзыв писателя был благожелательным, но довольно сдержанным и в отношении перевода и в отношении самой поэмы. Отмечалось, что «слог нашего переводчика можно назвать изрядным; он не надут славянщизною и довольно чист. Кто не может читать Роланда ни на каком другом языке, тому, конечно, сей русский перевод будет приятен». Карамзин вовсе не был восторженным почитателем «Неистового Роланда» и не считал возможным «сравнивать Ариосто ни с Гомером, ни Виргилием, ниже с Тассом». Тем не менее он признает, что Ариосто «занимает и нравится, даже и тогда, когда читаешь его не в сладкогласных итальянских строфах, а в сухом прозаическом переводе»[449].

С начала XIX в. имена Ариосто и его героев все чаще встречаются на страницах русских журналов и литературных сборников в самых различных сочинениях — переводных и оригинальных, в стихотворениях[450] и литературных трактатах. Перечислить их здесь невозможно, упомянем лишь некоторые. «Патриот», предлагая «предметы для молодых художников и особливо живописцев», приводит и сюжеты из «Неистового Роланда»[451]. Журнал «Аврора» сообщал читателям сведения об источниках рыцарской поэмы, в том числе «комических эпопей, сочинений Боярда, Ариоста, Виланда и других»[452]. В «Лицее» был опубликован отрывок из «Лаокоона»[453] Лессинга, в котором уделено внимание и поэме Ариосто. Позднее в «Вестнике Европы» появились фрагменты из сочинений Ж. де Сталь (из трактата «О Германии» и романа «Коринна, или Италия»)[454], где содержались ссылки на Ариосто. Печатались и многочисленные «исторические анекдоты» об Ариосто, отмечавшие как некоторые черты характера «славного стихотворца», так и его огромную популярность на родине[455].

Но чаще всего об Ариосто, естественно, писалось в различных трактатах о поэзии, особенно о поэме эпической, интерес к которой в России начала XIX в. не ослабевал, и поэме «романтической», которая привлекала все большее внимание. Эпоха «важных» эпопей по образцу Гомера, Вергилия и Тассо начинала уходить в прошлое. Все чаще стали появляться повести и сказочно-богатырские поэмы (иногда неоконченные), в которых то и дело обнаруживаются отголоски европейских рыцарских романов и поэм и особенно «Неистового Роланда».

В 1760-е годы большой популярностью пользовалась книга М. Д. Чулкова «Пересмешник, или Славянские сказки» (1766–1768, впоследствии неоднократно переиздавалась), где в пестром калейдоскопе тем и сюжетов, заимствованных из различных русских и иностранных источников, явно прослеживаются и реминисценции из поэмы Ариосто[456], которую, как отмечено выше, он хорошо знал. Анализ шуточных и сказочно-богатырских поэм XVIII в. В. И. Майкова, И. Ф. Богдановича, А. Н. Радищева, Д. Н. Баркова, Н. М. Карамзина, А. X. Востокова и других с точки зрения их отношения к поэме Ариосто также может дать интересные результаты. Но наиболее отчетливо выразилось воздействие «Неистового Роланда» на М. М. Хераскова. После «важных» эпопей «Россияда» и «Владимир» он напечатал в 1795 г. небольшую аллегорическую нравоучительную поэму «Пилигримы, или Искатели счастия», в которой неоднократно упоминаются герои Тассо и Ариосто:

Роландов ум в луну Как облак удалился, В китайскую княжну Когда Роланд влюбился[457].

В конце своего творческого пути Херасков написал уже типичную волшебно-рыцарскую поэму «Бахарияна»[458]. И хотя сам поэт в заключение своего обширного сочинения предлагает толковать его как моральную аллегорию, однако подчеркивает его сказочный, шуточный характер. Олицетворенная Фантазия, явившись автору, советует ему писать «небылицы, сказки, вымыслы» и не стыдиться этого; ведь с нею дружили великие поэты прошлого:

Сладкий Тасс со мной беседовал; Ариост наперсником мне был… (С. 11).

Сочиняя свою поэму «сердца для отдохновения», Херасков надеется понравиться читателям; ведь

Шутошен в Роланде Ариост, Но нередко мил, любезен он. (С. 128).

Счастливый остров в «Бахарияне» похож на остров Альцины в «Неистовом Роланде». Упоминает Херасков Анжелику и Медора (с. 171–172), осаду Парижа сарацинами из XXVII песни (С. 118) и путешествие Астольфа на луну (С. 213). Иногда поэт прямо призывает Ариосто в помощь для изображения некоторых сцен: «Ариост, мне помоги Битву в воздухе представить…» (С. 238). Главное же, что сближает «Бахарияну» с «Неистовым Роландом», это сходство стиля, манеры изложения: легкий, часто шутливый тон, сюжетная пестрота, вставные новеллы, внезапная смена эпизодов, авторские вступления и концовки песен, а также отступления в тексте.

* * *

В начале XIX в. в связи с развитием романтизма в европейских литературах и оживлением интереса к рыцарскому средневековью поэма Ариосто привлекала особое внимание. Для русских писателей этого времени она была наиболее ярким образцом «романтической» или «романической» поэмы прошлого[459].

Имя Ариосто не являлось для русских таким же символом Италии, как имена Петрарки и Тассо, но Ариосто воплощал романтическую струю всей мировой литературы. В спорах между классиками и романтиками, разгоревшихся после появления «Руслана и Людмилы»[460], почти неизменно упоминался Ариосто и обычно — как символ романтизма. Первое в русской печати определение «романтической» поэмы, отражая уже распространенную точку зрения, как бы опиралось на характерные особенности поэмы Ариосто. В «Словаре» Н. Остолопова читаем: «Поэма романическая есть стихотворческое повествование о каком-либо происшествии рыцарском, составляющем смесь любви, храбрости, благочестия и основанном на действиях чудесных <…> содержание в ней бывает всегда забавное <…> Лица, производящие в романической поэме чудесное, суть: духи, волшебники, волшебницы, гномы, исполины и т. п.»[461]. В первом русском теоретическом трактате о романтизме Ореста Сомова Ариосто представлен как автор романтической поэмы[462].

«Руслану и Людмиле» предшествовала мысль о том, что «национальная поэма», которую хотела иметь каждая литература, может быть не только героической, но и «романтической» в названном смысле. Такой поэмы в России ждали прежде всего от Жуковского, и в 1813 г. А. Ф. Воейков призывал в стихотворном послании к нему:

Напиши поему славную, В русском вкусе повесть древнюю: Будь наш Виланд, Ариост, Баян![463]

В. А. Жуковский действительно задумал поэму «Владимир» еще в 1809–1810 гг. и писал об этом А. И. Тургеневу так: «Владимир наш Карл Великий, а богатыри его те рыцари, которые были при дворе Карла <…> Благодаря древним романам ни Ариосту, ни Виланду никто не ставил в вину, что они окружили Карла Великого рыцарями, хотя в его время рыцарства еще не существовало». И далее Жуковский уточнял: «Поэма же будет не героическая, а то, что называют немцы romantisches Heldengedicht[464], следовательно, я позволю себе смесь всякого рода вымыслов». Но, несмотря на отчетливую ориентацию на европейские образцы в том, что касается фантастического элемента (в первоначальном плане поэмы фигурируют злые и добрые волшебники, очарованные замки, сражения рыцарей, конь-Златокопыт, меч-самосек, а волшебница Люцына вызывает в памяти ариостовскую «Альцыну»), Жуковский подчеркивал, что его рыцарская романтическая поэма будет строиться на русском историческом материале: «<…> наряду с баснею постараюсь вести истину историческую, а с вымыслами постараюсь соединить и верное изображение нравов, характера времени, мнений»[465]. Жуковский изучал литературу, намечал планы, даже делал стихотворные наброски, но в конце концов отказался от своего замысла.

* * *

Особое место в истории восприятия Ариосто в России принадлежит К. Н. Батюшкову. Среди русских поэтов он был в то время единственным, кто хорошо владел итальянским языком и в подлинниках изучал итальянскую классическую литературу. Главным пособием для Батюшкова в ознакомлении с итальянской словесностью была многотомная французская «История итальянской литературы» (1811–1824) П. Л. Женгене и трактат Сисмонди «О литературе Южной Европы» (1813), в котором итальянская литература эпохи Возрождения рассматривалась уже с позиций романтической эстетики.

Любимейшим итальянским писателем Батюшкова был Тассо. Объяснялось это определенно столько же отношением к эпопее «Освобожденный Иерусалим», сколько (если не более) и представлением о личности самого Тассо, окруженного романтическим ореолом гения-страдальца, преследуемого роком и людской завистью. Известно, что наш поэт не раз сравнивал участь свою и Тассо, как бы предвидя собственное трагическое будущее. (Душевнобольной Батюшков часто читал стихи Тассо, беседовал с ним и даже отождествлял себя с итальянским поэтом.) Но и Ариосто оставался с Батюшковым на протяжении всей его творческой жизни, а порой и заслонял своего соперника.

В дошедших до нас письмах Батюшкова первое упоминание о «Неистовом Роланде», а точнее — цитата из поэмы, встречается 1 ноября 1809 г. Осенью того же года поэт обсуждал с Н. И. Гнедичем свои надежды устроиться на службу в «в иностранную коллегию» и просил друга посоветоваться с А. П. Квашниной-Самариной. Но вскоре он уже колебался и писал Гнедичу: «Я надеюсь, что ты умен и не прочитал моего последнего письма Анне Петровне. Но если ты совершенно, по симпатии со мной, потерял рассудок? Хорошо, что ей, а не другому, ибо:

Molti consigli delle donne sono Meglio improviso, ch’a pensarvi, usciti; Che questo e speziale e proprio dono Fra tanti e tanti lor dal ciel largiti. Ariosto»[466]

И цитата и слова о потерянном рассудке свидетельствуют о том, что Батюшков уже погрузился в мир поэмы Ариосто и ее образов и что он прочел по крайней мере ее большую часть.

В том же ноябре 1809 г. Батюшков написал свою знаменитую сатиру «Видение на берегах Леты». Кажется, есть все основания предположить, что образцом здесь был Ариосто; выразительная картина на берегу Леты (в песни XXXIV) — потопление имен-медалей, тщетные усилия бесталанных писателей-птиц и поэты-лебеди, спасающие своих избранников от забвения[467], послужила Батюшкову толчком к созданию его сатиры, точнее — подсказала форму этого произведения.

В 1810 г. Батюшков уже писал П. А. Вяземскому, что собирается перевести из «Неистового Роланда» несколько отрывков и подчеркивал, что Ариосто «еще вовсе нет на русском, ибо перевод, который сделан с французского (т. е. прозаический перевод П. С. Молчанова) так же похож на оригинал, как Батонди [живший в доме Вяземского] на честного человека»[468]. Занятый «Неистовым Роландом», Батюшков и Гнедичу, который описывал свои приключения во время поездки по Украине, отвечал цитатой из поэмы:

Chi va lontan da la sua patria, vede Cose da quel, che gia credea, lontane; Che narrandole poi, non se gli crede E stimato bugiardo ne rimane[469]

В начале 1811 г. Батюшков читает Ариосто в Москве, в конце года — в своей деревне. Он пишет Гнедичу о своих литературных планах на ближайшие годы: «Я, с моей стороны, не упущу из рук эти шесть лет и, подобно Александру Македонскому, наделаю много чудес в обширном поле <…> нашей словесности. Я в течение этих шести лет прочитаю всего Ариоста, переведу из него несколько страниц и в заключение ровно в тридцать лет скажу вместе с моим поэтом:

Se a perder s’ha la liberta, non stimo II piu ricco capel, che in Roma sia[470].

Заканчивая письмо, Батюшков пояснял: «Я сию минуту читал Ариоста, дышал чистым воздухом Флоренции, наслаждался музыкальными звуками авзонийского языка и говорил с тенями Данта, Тасса и сладостного Петрарка, из уст которого что слово, то блаженство»[471].

29 декабря 1811 г. Батюшков писал Гнедичу: «Я <…> перевел вчерась листа три из Ариоста, посягнул на него в первый раз в моей жизни <…> я теперь в луне с моим поэтом, в луне и пишу прекрасные стихи. Прочитай 34-ю песнь Орланда и меня там увидишь. Если лень и бездействие (если они олицетворены) не вырвут пера из рук моих, если я буду в бодром и веселом духе, если <…> то ты увидишь целую песнь из Ариоста, которого еще никто не переводил стихами». Затем следует восторженная характеристика поэмы Ариосто, «который умеет соединять эпический тон с шутливым, забавное с важным, легкое с глубокомысленным, тени с светом, который умеет вас растрогать даже до слез, сам с вами плачет и сетует и в одну минуту и над вами, и над собою смеется. Возьмите душу Виргилия, воображение Тасса, ум Гомера, остроумие Вольтера, добродушие Лафонтена, гибкость Овидия: вот Ариост!» Понимая всю «дерзость» своего предприятия, а главное — несоответствие окружающей обстановки яркому миру итальянской поэмы, он добавляет: «И Батюшков, сидя в своем углу, с головной болью, с красными от чтения глазами, с длинной трубкой, Батюшков, окруженный скучными предметами, не имеющий ничего в свете, кроме твоей дружбы, Батюшков вздумал переводить Ариоста!

Увы, мы носим все дурачества оковы. И все терять готовы ассудок, бренный дар небесного отца! Тот губит ум в любви, средь неги и забавы, Тот, рыская в полях за дымом ратной славы, Тот, ползая в пыли пред сильным богачом, Тот, по морю летя за тирским багрецом, Тот, золота искав в алхимии чудесной, Тот, плавая умом во области небесной, Тот, с кистию в руках, тот с млатом иль с резцом. Астрономы в звездах, софисты за словами, А жалкие певцы за жалкими стихами: Дурачься, смертный род, в луне рассудок твой![472] Ариост, песнь XXXIV

Вот тебе обращик и моего дурачества. Стихи из Ариоста».

Перечисление людских чудачеств, выраженное у Ариосто довольно абстрактно, Батюшков конкретизировал и расширил. В письме он пояснял свой принцип перевода: «Засмейся в глаза тому, кто скажет тебе, что в моем переводе далеко отступлено от подлинника. Ариоста один только Шишков в состоянии переводить слово в слово, строка в строку, око за око, зуб за зуб, как говорит Евангелие. Я пропускал инде целыми октавами и мои резоны шепну тебе на ухо, когда увижусь с тобою». И ниже он пересказывал и комментировал эпизод встречи Астольфа с апостолом Иоанном на райской горе: «Иоанн приводит Астольфа к патриархам, которые обедают с ним райскими плодами, кормят лошадь рыцаря овсом! Астольф с апостолом садятся в колесницу, в ту самую, которая была послана за пророком Ильей. Св. Иоанн апостол говорит Астольфу, что он любит писателей, потому что и сам был того же ремесла. Это все мило и весьма забавно у стихотворца, потому что он об этом говорит не тем тоном, каким говаривал Вольтер в своей Девке, но с удивительным, одним словом — с Лафонтеновым добродушием, весьма серьезно, иногда с жаром, иногда улыбаясь одним глазом; но у нас это вовсе не годится, а если мне не веришь, то загляни в цензурный комитет. Переводить ли?..» В заключение письма Батюшков упрекал друга, от которого давно не получал вестей: «Знай, ленивец, что если б я не имел нужды с тобой поговорить об Ариосте, то ты не получил бы от мени ниже полсловечка». И советовал: «Достань себе Ариоста и прочитай Астольфово путешествие в луну и скажи мне свои мысли»[473].

Батюшков отказался от мысли переводить «Неистового Роланда» стихами, но мир этой поэмы продолжал в нем жить. Насколько постоянно образ Ариосто находился в сознании Батюшкова, показывает и его письмо к Вяземскому, в котором поэт утверждает, что все время думает о своем друге, не хочет ни о чем больше и говорить с Д. П. Севериным и шутливо поясняет: «Я, подобно Анжелике, с глубоким вздохом, с глазами, отуманенными тоскою, повторяю ему: «Parle-moi de Medor,ou laisse-moi rever![474]. О том же свидетельствует и письмо Батюшкова 1813 г. с упоминанием Астольфа[475]. В письмах из заграничного похода, из Парижа также сквозят ариостовские нотки[476].

В 1815 г., находясь по долгу службы в Каменце-Подольском, Батюшков написал среди прочих произведений и свои очерки об Ариосто, Тассо и Петрарке. Эти статьи он обещал прислать Жуковскому для издания в «Собрании образцовых русских сочинений и переводов»[477]. В статье «Ариост и Тасс» несколько страничек уделено Ариосто, большая же часть посвящена анализу «Освобожденного Иерусалима» и суждениям о языке, который «у стихотворца то же, что крылья у птицы, что материал у ваятеля, что краски у живописца». В разделе об Ариосто дана общая оценка его творчества и прежде всего «Неистового Роланда». Батюшков подчеркивает, что великий итальянский поэт располагал прекрасным языком, а потому он «выражается свободно, описывает верно все, что ни видит (а взор сего чудесного Протея обнимает все мироздание)», — природу и любовь, роскошные чертоги волшебницы и картины боя. «Все живет, все дышит под его пером. <…> Все выражения его верны и с строгою точностию прозы передают читателю блестящие мысли поэта. <…) Он умеет быть и шутливым и трогательным, и веселым и мужественным. <…> Вы без малейшего усилия следуете за чародеем, вы удивляетесь поэту и в сладостном восторге восклицаете: Какой ум! какое дарование! а я прибавлю: какой язык! — Так, один язык италиянский (из новейших, разумеется) столь обильный, столь живой и гибкий, столь свободный в словосочетании, в выговоре, в ходе своем, один он в состоянии был выражать все игровые мечты и вымыслы Ариоста…» И, подводя итог, Батюшков говорит: «Поэма его заключает в себе все видимое творение и все страсти человеческие: это Илиада и Одиссея; одним словом, природа, порабощенная жезлу волшебника Ариоста», т. е. Батюшков видит в его поэме не просто собрание волшебных сказок и вымыслов, а произведение гуманистическое, универсальное, отражающее всю сложность и многообразие жизни и человеческих характеров. Такое понимание Батюшковым «Неистового Роланда» близко к новейшей трактовке поэмы[478].

Но из такого отношения к языку следовал вывод о невозможности перевода итальянской поэзии на какой бы то ни было другой язык. Наиболее категорично это высказано в статье о Петрарке[479]. Все известные нам стихотворные переводы Батюшкова из Петрарки, Ариосто и Тассо относятся к 1808–1811 гг., и все они были окончательно им отвергнуты как неудовлетворительные[480]. Стремление Батюшкова возможно ближе и точнее передать оригинал привело его к отказу от стихов и заставило обратиться к прозе как более верному средству достижения цели. И после 1811 г. Батюшков, видимо, больше не переводил стихами своих любимых поэтов. Единственным исключением явилось стихотворение «Подражание Ариосту», но его следует отнести к тем переводам и подражаниям Батюшкова, которые были связаны с антологической поэзией (см. ниже).

В 1817 г. испытывая большие денежные затруднения, Батюшков задумал издать «Пантеон итальянской словесности». К этому времени у него уже были готовы несколько прозаических переложений фрагментов из Тассо, Петрарки, а также новеллы Боккаччо. Кроме того, в издание должны были войти очерки об итальянском языке и литературе, о творчестве крупнейших писателей Возрождения, в том числе и новые отдельные статьи о Тассо и Ариосто. В разделе переводов наибольшее место отводилось Ариосто; предполагалось включить три отрывка из «Неистового Роланда»: «Бешенство Орланда», «Путешествие в луну» и «Альчина». Но прозаические переводы тоже не удовлетворяли Батюшкова. По его словам в прозе оставались «одни мысли» и «только тень слога живого», и, как он писал Вяземскому, «от чего нередко у меня руки опускаются»[481]. Когда же выяснилась невозможность издания «Пантеона», Батюшков прекратил дальнейшую работу, а готовые вещи отдал в журналы. Из поэмы Ариосто был напечатан только фрагмент «Исступление Орланда» (XXIII, 100–136 и XXIV, 1–13 — с некоторыми купюрами и перестановками)[482]. Вот как выглядит отрывок из этого перевода:

«Несчастный Граф Анжерский сошел с коня своего и увидел при входе в пещеру новые слова, Медором написанные в счастливые минуты любви и наслаждения. На языке арабском изъясняли они свое блаженство, в стихах прелестных без сомнения, ибо любовь, вы знаете, всегда красноречива.

Древа тенистые, долины злачные, ручьи студеные, и ты хладная пещера, обильная тенями гостеприимными, где Анжелика, дочь Галафрона, втуне обожаемая моими соперниками, в моих объятиях покоилась! Чем может воздать вам бедный Медор! Хвалою вечной и вечною признательностию. <…> Три раза, четыре и шесть и более, все перечитывал несчастный ревнивец, желая находить не что ясно было начертано; но истина при новом чтении ярче и ярче блистала, и сердце его сжималось ледяною рукою. Безмолвен, мрачен, вперил неподвижные очи в хладный камень; горесть несказанная, как свинец лежала на сердце и все чувства замерли».

Вслед за Жуковским Батюшков и сам пережил увлечение замыслом «романической» поэмы. Сначала он избрал героем поэмы Рюрика, потом наметил новый сюжет — «Русалку»[483]. Сохранился беловой набросок плана этой поэмы в четырех песнях, из которого видно, что поэма замышлялась по традиционному принципу сочетания исторической «истины и поэтического вымысла». Действие поэмы отнесено ко временам Аскольда, но в плане трудно уловить элементы русского фольклора[484], зато отчетливо проступают мотивы западноевропейских поэм, в частности Ариосто и Тассо. Потом, уже не надеясь на Жуковского, ни на себя, Батюшков перенес свои надежды на юного Пушкина. В 1818 г. на вечере у Жуковского он услышал отрывки из «Руслана и Людмилы» и был «поражен неожиданностью и новостью впечатления»[485]. Батюшков пристально следил за развитием таланта Пушкина, но особенно интересовался его работой над поэмой и восторженно писал Д. Н. Блухову: «Сверчок начинает третью песню поэмы своей. Талант чудесный, редкий! Вкус, остроумие, изобретение, веселость. Ариост в девятнадцать лет не мог бы писать лучше». В том же письме, перед отъездом в Италию — «землю Сципионову и Ариостову» — он шутил, вспоминая распространенный анекдот об Ариосто: «Стращают меня разбойниками и кинжалами. Но Ариоста не ограбили близ Флоренции; я не Ариост, но его друг: кого же убоюсь?»»[486] Из Италии Батюшков писал мало, но и в этих письмах встречается имя Ариосто, а итальянцев он называет «внуками Ариоста». В письме из Неаполя А. И. Тургеневу он прямо заклинал: «Просите Пушкина именем Ариоста выслать мне свою поэму, исполненную красот и надежды, если он возлюбит славу паче рассеяния»[487].

Как бы творческим прощанием Батюшкова с итальянским поэтом явилось «Подражание Ариосту», написанное уже в Италии:

Девица юная подобна розе нежной… Взлелеянной весной под сению надежной: Ни стадо алчное, ни взоры пастухов Не знают тайного сокровища лугов, Но ветер сладостный, но рощи благовонны, Земля и небеса прекрасной благосклонны[488].

Вольный перевод отрывка из «Неистового Роланда» (первые шесть строк 42-й октавы из I песни) Батюшков превратил в самостоятельное стихотворение, которое Белинский приводил даже как образец итальянской антологической поэзии, «сродной с классическим гением древности»[489].

* * *

Ожидания современников Пушкина и надежды на него оправдались — Россия получила свою национальную волшебно-богатырскую поэму, а «Руслана» при его выходе в свет сразу стали сравнивать с «Неистовым Роландом». Большинство же критиков без колебаний назвали поэму Ариосто как главный образец, которому «подражал»[490] Пушкин: «Он желал идти по следам Ариоста»[491]. Порой при этом подчеркивалось сочетание национальных мотивов с требованиями общепринятых канонов европейской рыцарской поэмы: «Происшествие, здесь воспеваемое, почерпнуто из старинных русских сказок» и «наш молодой поэт <…> предпочел итти по следам Ариоста и Виланда <…)»[492]. По поводу «чудесного» у Пушкина читаем в той же статье: «Он, подобно Ариосту, Виланду и отчасти Тассу, выбрал самое приличное чудесное для сего рода Поэм — добрых и злых волшебников и волшебниц».

Несмотря на то, что русские литераторы долго не могли прийти к единому мнению, что считать романтизмом в литературах начала XIX в. (как известно, споры по этому вопросу продолжаются и поныне), «Неистовый Роланд» большинством из них, в том числе и Пушкиным, был признан образцом «романической» или «романтической» поэмы[493]. Видимо, в отношении Ариосто всё казалось проще, отчасти и в результате равнозначного употребления этих терминов в то время — ведь поэма его несомненно была «романической», по терминологии Остолопова и Сомова. Пушкинскую поэму тоже почти единодушно назвали «романтической»[494]. Уже в 1821 г. встречаем уверенную оценку-формулировку поэмы Пушкина: «Романтическая поэма г. Пушкина написана в роде «Роланда» Ариосто и Баярда (так. — Р. Г.), «Оберона» Виланда, «Рихардета» Фортигверы и, может быть, «Орлеанской девы» Вольтера». И автор добавляет, не делая скидки на молодость поэта: «Далеко стихотворец наш отстал от Ариоста, единственного Ариоста, которому, впрочем, иногда подражал он довольно успешно»[495].

Позднее в Болдине Пушкин писал в набросках «Опровержение на критики»: ««Руслана и Людмилу» вообще приняли благосклонно. Кроме одной статьи в «Вестнике Европы», в которой ее побранили весьма неосновательно, и весьма дельных «вопросов», изобличающих слабость создания поэмы, кажется, не было об ней сказано худого слова. Никто не заметил даже, что она холодна. Обвиняли ее в безнравственности за некоторые слегка сладострастные описания… Есть ли в «Руслане» хоть одно место, которое в вольности шуток могло быть сравнено с шалостями хоть, например, Ариоста, о котором поминутно твердили мне? Да и выпущенное мною место было очень, очень смягченное подражание Ариосту (Orlando, canto V о VIII)»[496].

Определенное влияние Ариосто, признанное самим Пушкиным, не подлежит сомнению, однако довольно раздраженное его замечание («о котором твердили мне») свидетельствует, что он считал свою зависимость от Ариосто далеко не столь безусловной. Правильнее всего, вероятно, характер отношения «Руслана» к «Роланду» можно определить как соревнование молодого Пушкина с прославленным итальянским поэтом в жанре, в котором ему давно и безраздельно принадлежала пальма первенства. Согласно представлениям того времени, соревноваться в жанрах, освященных веками, можно было только принимая заданные ими условия. Пушкин же, использовав схему рыцарской поэмы, наполнил ее образами русских народных преданий и колоритом древней сказочной Руси, как он их тогда понимал. Поэт испробовал свои силы в этом жанре, создал русскую сказочно-богатырскую поэму в духе Ариосто (именно в духе, в не в подражание ему) и смотрел на нее уже как на освоенный и пройденный этап в своем творчестве. К подобному жанру он больше не возвращался и не «польстился приобретением имени российского Ариоста», как с сожалением писал один критик того времени[497].

Естественно, что и последующие годы критики часто обращались к «Руслану и Людмиле»; однако по-прежнему оставались противоречия и в вопросе о характере поэмы и о некоторых частностях по поводу источников пушкинской поэмы. Так Белинский в 1844 г. писал о поэме: «<…> она навеяна была на Пушкина Ариостом, а русского в ней, кроме имен, ничего нет; романтизма <…> в ней тоже ни искорки; романтизм даже осмеян в ней <…>»; она [поэма] плод чужого влияния и скорее пародия на Ариоста, чем подражание ему <…>»[498].

В наше время наиболее серьезными исследованиями о поэме Пушкина являются работы М. Н. Розанова[499] и Б. В. Томашевского[500].

М. Н. Розанов выделяет в «Руслане и Людмиле» целый ряд приемов и мотивов, источником которых считает «Неистового Роланда». Прежде всего, это характерные для Ариосто переходы от одной сюжетной линии к другой в момент наибольшего напряжения; лирические отступления в зачинах песен (в частности зачин IV песни «Руслана» перекликается с зачином VIII песни Ариосто); общий шутливый тон, переходящий в пародию (на «Двенадцать спящих дев»); завязка действия — похищение героини, а фон действия — борьба христиан с басурманами (у Пушкина — с печенегами); излюбленное украшение стиля — развернутые сравнения (например, в той же пушкинской завязке сравнение с ястребом, налетающим на птичий двор, — от Ариосто, II, 39). Черномор своими действиями напоминает сразу и Атланта и Брунеля; Наина своим колдовством и безобразием — «подлинную» Альцину; Ратмир в девичьем замке, ожидающий ночного свидания — Руджьера у Альцины. Волшебная книга есть и у Атланта и у Финна; перстень Брунеля подобен и волшебному кольцу Финна и шапке-невидимке Людмилы; даже мертвая и живая вода русских сказок, оживляющая Руслана, имеет параллель, по мнению М. Н. Розанова, в воде любовного и безлюбовного источника у Боярдо и Ариосто. Покушение Черномора на Людмилу (песнь IV) похоже на знаменитый эпизод с отшельником (о котором упоминал Пушкин), бой с Черномором — на полет с гиппогрифом, жалобы Черномора — на жалобы Атланта в IV песни Ариосто, сады Черномора — на сады Альцины или замок Атланта; даже недолгое буйство Руслана в V песни Пушкина Розанов сопоставляет с безумием Роланда в кульминационном эпизоде Ариосто. Вопрос о влиянии на Пушкина позднейших поэтов ариостовской традиции — «резвого Гамильтона», «Ричардетто» Фортигуэрри и «Оберона» Виланда (оба эти произведения уже существовали в русских переводах), «Освобожденного Иерусалима» Тассо, наконец, «Бахарияны» Хераскова — остается у М. Н. Розанова открытым. Автор справедливо отметил, что «вопрос об источниках «Руслана и Людмилы» требует специальной монографии», и сам пока ограничил свою задачу: «Из этого вопроса я выделяю только часть его: отношение русской поэмы к «Неистовому Роланду»» (С. 385). М. Н. Розанов тщательно выявил сходство приемов, деталей, образов в поэмах Пушкина и Ариосто, однако такое «выделение» методологически неправомерно и предопределило ограниченность, а порой и неверность выводов. Прежде всего само по себе сходство отдельных элементов вовсе не обязательно предполагает обращение только к Ариосто. «Особенности» поэмы Ариосто в той или иной степени принадлежат многим поэмам такого рода — и его предшественников и его последователей; и не только волшебно-рыцарских поэм, но и поэм так называемых «ирои-комических» — и западноевропейских и русских. Ариосто опирался на длительную традицию предшественников, заимствуя оттуда многое — и архитектонику поэмы, и образы, и описания. В общем анализе поэмы Пушкина выявление заимствований несомненно интересно и значимо. Ариосто, конечно, здесь принадлежит первое место, но только учитывая весь комплекс сходных элементов из различных поэм, можно (и то не всегда) определить конкретный источник или заимствования или отталкивания. Особенно это относится к описаниям батальных сцен или волшебных садов. В «Руслане и Людмиле», например, сады Черномора и, особенно, девы, встречающие Ратмира, имеют много сходного с садами Армиды и соблазнительницами на пути рыцарей, ищущих Ринальдо в «Освобожденном Иерусалиме» Т. Тассо.

Б. В. Томашевский обоснованно указал на недостатки статьи М. Н. Розанова. Он отметил и главное в критике всех предшественников — от современников Пушкина до М. Н. Розанова: «<…> критики больше связывали поэму Пушкина с прошлым, чем задавали вопрос о ее новизне. Искали генеалогию поэмы» (С. 357). Они не отдавали себе отчета в том, что недоумения и разногласия современников были вызваны тем, что «Руслана и Людмилу» восприняли «как нечто новое <…> ни с чем не сравнимое» (С. 357), что «схема рыцарской поэмы была в его руках лишь средством» (С. 358). Б. В. Томашевский делает акцент на выявлении различий между поэмами Пушкина и Ариосто, черт новизны в «Руслане и Людмиле» и решительно заключает: ««Руслан и Людмила» была поэмой, обращенной не к прошлому, а к будущему» (С. 362–364).

В 1826 г., когда Пушкин уже мог читать поэму Ариосто в подлиннике, он перевел отрывок из центрального эпизода — неистовство Роланда. Пушкин избрал описание потрясенного рыцаря, когда он узнает о любви Анжелики к Медору. Пушкинисты до сих пор не дали достаточного анализа и оценки этого перевода. Вероятно Пушкин считал его незаконченным (перевод не был опубликован при жизни поэта). Но с художественной точки зрения перевод Пушкина производит впечатление завершенности. Еще П. В. Анненков сказал, что «поэтический колорит ариостовской кисти сохранен вполне»[501]. Осмелимся только указать на один огрех Пушкина: мавр Медор, написавший благодарственные стансы приюту любви на своем арабском языке, выражается как европеец: «Я знал утехи Купидона». Анализ перевода с точки зрения его полноты, показывает, что Пушкин передал почти все содержание избранного фрагмента, за исключением некоторых пропусков, явно не случайных. Так в 101-й октаве, сжимая содержание до восьми строк, Пушкин опустил детали доспехов рыцаря. А в 110-й октаве он пропустил фразу типа сентенции, которую, видимо, счел необязательной, как тормозящей действие:

Ма non si vanti se gia n’ebbe frutto, ch’un danno or n’ha, che puo scontergli il tutto[502].

Исследователи часто задаются вопросом, почему Пушкин избрал для перевода именно этот отрывок. Но он в поэме центральный, и всегда привлекал внимание переводчиков — и русских и европейских. В этом эпизоде, несмотря на всю фантасмагоричность деяний сумасшедшего Роланда, внутреннее состояние человека, охваченного одной из самых сильных страстей — ревностью, нарисовано с глубочайшим пониманием психологии. Особенно это относится к началу эпизода, который и перевел Пушкин. Его интересовало внешнее проявление страстей и их изображение в литературе. Однажды, в ответ на насмешки П. Катенина над Русланом, который среди битвы замирает с поднятым мечом, Пушкин отвечал, что молодые поэты не умеют показывать движение душевных страстей[503]. Л. И. Вольперт высказала мнение, что тема ревности в романе «Арап Петра Великого» автобиографична, и это отразилось также на выборе отрывка из «Неистового Роланда»[504]. Такой аргумент представляется дополнительным объяснением обращения Пушкина к названной сцене у Ариосто как великолепному психологическому этюду.

* * *

За Пушкиным на много лет закрепилось имя «певца Руслана», а поэма вызвала волну подражаний; но здесь уже не чувствовалось обращения к Ариосто, «романтическая» манера, как правило, воспроизводилась только через Пушкина и быстро выродилась в эпигонство. Затем образец «Руслана» был оттеснен образцами южных поэм Пушкина, а потом «Евгением Онегиным». На этом фоне запоздалым и потому незамеченным прошло другое интересное явление в истории восприятия Ариосто в России — поэма П. А. Катенина «Княжна Милуша» (издана в 1834 г.).

Работе Катенина над поэмой предшествовала длинная серия его статей в литературной газете Дельвига и Пушкина (1830) — «Размышления и разборы», содержавшие обзор и оценки европейской поэзии с древнейших времен до романского Возрождения[505]. Катенин был убежденный «классик», хотя и очень широких взглядов; все «романтическое» представлялось ему лишь малой частью большой словесности, распланированной по законам классического разума. Колкости по поводу романтических увлечений рассеяны на всем протяжении его работы. Он понимал, что батюшковская статья «Ариост и Тасс» была невольным толчком для этих увлечений, и потому в соответственных разделах его труда звучит явная полемика с Батюшковым (статья V). Он признает величие Ариосто, но не в том, в чем оно усматривалось обычно: не в сюжетах, которые восходят к Боярдо, не в характеристиках персонажей, которые однообразны, не в языке и стиле (восхищавших Батюшкова), потому что это не может объяснить всеевропейской популярности поэмы. Оно — «в удачном выборе богатого, истинно эпического содержания <…> и паче всего в хороших, дельных подражаниях древним, которыми Ариост наполнил, возвеличил и украсил сказочные предания <…>. Ариост, как все истинно просвещенные гении, <…> исполнен был любви и почитания к древним <…> Там особенно велик и похвал достоин Ариост, где он не романтик, а классик»[506]. Для примера Катенин подробно разбирает «эпизод Клоридана и Медора», внимательно указывая на все его античные источники — и на Гомера, и на Вергилия, и на Стация. Главная тема «Неистового Роланда» для Катенина — не авантюрная, а героическая: борьба с мусульманами, рыцарские подвиги, дружеская верность, возвышенная любовь; само безумие Роланда «отнюдь не забавное», как думал Вольтер, и напоминает он не Дон Кихота, а безумного Геракла или Аякса.

При таком подходе к «Неистовому Роланду» неудивительна та метаморфоза, которую претерпевает ариостовская традиция под пером Катенина в «Княжне Милуше». Это поэма в четырех песнях, меньше «Руслана и Людмилы»; ни для героического фона, ни для переплетения разносюжетных линий здесь не простора, поэтому Катенин нанизывает эпизоды сражений, странствий, колдовства и превращений на единый сюжет. Герой поэмы — киевский богатырь Всеслав Голица, сказочный предок Н. С. и П. Б. Голицыных, которым посвящена поэма Катенина (аналогия с поэмой Ариосто и Тассо). Он должен жениться на Милуше, дочери князя Владимира; но волшебница Проведа, когда-то обманутая Владимиром, вмешивается и заставляет Всеслава выдержать перед этим год испытания в верности. Следуют три соблазна — встречи с Шамаханской царицей-Поляницей (вспомним Брадаманту и Марфизу), с красавицей Чернавой и даже с бабой-Ягой — во все эти образы перевоплощается, конечно, сама Проведа. Всеслав поддается искушению, за это он обращен в дикого кабана, но самоотверженная любовь Милуши его спасает. Таким образом, взамен героического элемента Катенин выдвигает дидактический; его поэма напоминает не столько всю сложную громаду ариостовского «Роланда», сколько изъятую оттуда и детально развитую вставную новеллу о любовной верности. При всем этом ориентация на Ариосто дана вполне открыто; не только каждая песнь начинается лирическим отступлением, но последнее из них прямо отсылает читателя к заключительной песни «Роланда»:

Когда корабль свой вещий и крылатый, Свершивший путь за тридевять морей, Из дальних стран везущий груз богатый: Книг письмена, булат богатырей, Наряд красы — монисты и алмазы, И в стклянках ум, и все ума проказы, Сам с лирой став на лаковый помост, Ко пристани направил Ариост, На берега кипящие народом, С веселием он обращал свой взор; Отличный всем: достоинством и родом, Там зрелся дам и рыцарей собор; Оттоль к нему неслися звуки трубны, Рук громкий плеск, кимвал, и рог, и бубны; И, странств его все радуясь концу, С венками шли во сретенье певцу. . Столь пышная не надобна мне встреча; Но чтоб друзей хоть малое число На берегу следили издалеча Мое валы борющее весло; Чтоб труд легок творился их участьем; Чтоб если вдруг мой, реемый ненастьем, Грудь расшибет о камень утлый челн, Они спасли щепу его из волн[507].

Из этих строк видны и внешние особенности поэмы Катенина: архаизованный язык, блестящий лаконизм (в отдельных местах он отлично передает и иронию), своеобразная рифмовка восьмистиший, напоминающая упрощенную октаву (правомерность такой строфы Катенин отстаивал в полемике с О. Сомовым еще в 1822 г.)[508] Несомненно, в замысел Катенина входила и полемика с «Русланом и Людмилой», где, по его словам, «русская старина обещана, но не представлена»[509]. Этой стариной он пытается наполнить свою сказку. Учитывая же, что Катенин видел в поэме Ариосто отзвуки из древних эпопей, можно предположить, что и сам он стремился отдать дань античным авторам, насколько позволяли ему размеры и сюжет поэмы. Отметим хотя бы сходство соблазнов, подстроенных Всеславу, с бесконечными соблазнами на пути Одиссея к его Пенелопе и даже превращение героя в дикую свинью. Известно, что Пушкин и Катенин не были литературными единомышленниками, но Пушкин всегда ценил в нем верность принципам и твердость, с которой он правил «против течения» литературной моды. Пушкин назвал «Милушу» лучшим произведением Катенина; хотя такая оценка могла объясняться тем обстоятельством, что в этот период поэты наиболее сблизились и Катенин послал Пушкину «только что вышедшую из печати сказку», желая знать его мнение[510].

Еще до написания «Милуши», в 1822 г. Катенин, воплощая свою теоретическую формулу «русской октавы», перевел из «Неистового Роланда» четыре строфы (октавы 42–43 из I песни и октавы 108–109 из XXIII песни), — стансы Медора и строфы о деве-розе. Однако опубликован его перевод был только в 1836 г[511].

* * *

Первый русский стихотворный перевод из Ариосто был напечатан в 1826 г. в «Северных цветах» — это был уже упомянутый фрагмент Батюшкова «Девица юная подобна розе нежной». В 1828 г. появился большой отрывок из I песни «Ангелика и Сакрипант» в переводе А. Норова[512], выполненный восьмистишиями четырехстопного ямба (как в переводе Пушкина) с перекрестной рифмой. (См. Дополнение). В 1830 г. «Литературная газета» поместила две строфы — те же стансы Медора, которые уже были переведены Катениным и Пушкиным (но в то время еще неопубликованные), в довольно хорошем переводе-пересказе И. И. Козлова. Поэт избрал четырехстопный ямб с вольной рифмовкой, и без соблюдения строфы оригинала (14 и 12 стихов вместо восьми):

Цветы, поляна, бор зеленый, Пещера, ток волны студеной, Приюты счастья моего; Где Галафрона дочь младая Других плененных презирая, Меня любила одного; Где с Ангеликою прелестной Я долго жил в тиши безвестной; Где обнаженная она В моих объятиях лежала И неги страстною полна Медора к персям прижимала; Какую вам награду дать? Я бедный лишь могу желать…[513]

А в 1831 г. в «Телескопе» был напечатан первый из большой серии переводов Раича из «Неистового Роланда»[514].

С. Е. Раич (1792–1855), влюбленный в итальянскую литературу, хотел «всю жизнь посвятить на ознакомление… соотечественников» с нею. Его грандиозные планы создания «Итальянской библиотеки»[515] на русском языке остались неосуществленными, но все же он успел сделать немало. Самыми значительными в его литературной деятельности, вероятно, следует считать переводы «Освобожденного Иерусалима» (1828) и «Неистового Роланда».

Первая книжка, содержавшая пять песней поэмы Ариосто, вышла в 1832 г. В предисловии «От переводчика» Раич не счел нужным давать пространную характеристику этого «бессмертного, неподражаемого, великого творения феррарского Омира», оцененного «веками и народами», ибо переводчику «ничего не остается сказать в похвалу» «божественного Ариосто». Впрочем, Раич намеревался «присовокупить к первой части «Орланда» жизнь Ариосто и полный разбор его поэмы, но решился напечатать то и другое в отдельной книжке по отпечатании всей поэмы»[516].

В своем предисловии и в примечаниях Раич называет поэму Ариосто просто «творением» или поэмой-романом. Ему явно не нравится эпитет «романтический». И он поясняет свою точку зрения: «Многие говорили, рассуждали, спорили о классицизме и романтизме, но никто еще не доказал удовлетворительно, в чем состоит различие между тем и другим»[517].

Раич обещал ежегодно выпускать по одной-две части, однако он недостаточно рассчитал свои силы, и перевод продвигался медленно. После первой части он напечатал в «Телескопе» 1832 г. (том 12) отрывок из VIII песни поэмы («Сон Орланда»), а в 1833 г. в альманахе «Комета Белы» — фрагменты VI песни. В том же 1833 г. вышла и вторая книжка перевода, содержавшая следующие пять песней поэмы. В 1835 г. уже в «Московском наблюдателе» (т. 4) Раич поместил большой фрагмент из XV песни («Пророчество об открытии Америки и о победах Карла V»), а в 1837 г. напечатал третью книжку перевода, включавшую еще пять песней (XI–XV) поэмы. На этом издание поэмы Ариосто прекратилось, хотя Раич и продолжал печатать новые отрывки в разных журналах[518]. По-видимому переводчик не закончил всех 46 песней. Тем не менее он создал первый русский стихотворный перевод с оригинала значительной части поэмы. И хотя Раич не обладал большим поэтическим даром, однако нельзя недооценивать его роль в ознакомлении русских читателей 30-х годов с поэмой Ариосто.

О значении перевода Раича свидетельствует целый ряд рецензий с одобрительной оценкой его труда. Так, обширная рецензия на перевод появилась в 1832 г. в «Телескопе»[519] после выхода первой книжки «Неистового Орланда», которую рецензент относил к «особенно замечательным явлениям» в русской словесности за 1832 г. Автор рецензии воспользовался также случаем, чтобы изложить довольно своеобразную точку зрения на романтизм и поэму Ариосто. Далее, отметив особенности стиля поэмы, он говорил о трудностях перевода, которые Раич «счастливо преодолел… и усвоил нашей словесности великолепное создание Ариосто, без насилия языку русскому». Тут же, однако, он задает вопрос: «Виден ли Ариост в его переводе?» Напомнив, что в принятой переводчиком стихотворной форме (двенадцатистрочные строфы из чередующихся трехстопных и четырехстопных ямбов с перекрестной рифмой; таким размером была написана баллада Жуковского «Двенадцать спящих дев») «сладкогласная гармония итальянских октав не находит созвучного эха», рецензент все же несправедливо утверждает, что «сей метр более приличен «Неистовому Роланду», чем «Освобожденному Иерусалиму»».

Разумеется, перевод Раича был далек от совершенства. Нельзя также сказать, что Раич постиг все тонкости юмора Ариосто. Но все же он в значительной степени уловил и передал легкий тон, иронию итальянского поэта. И даже сейчас, несмотря на все неловкости оборотов и шероховатости языка, перевод Раича читается с интересом[520].

После Раича в течение нескольких десятилетий никто не отважился испытать свои силы на столь трудном поприще, как стихотворный перевод поэмы Ариосто. С угасанием русского романтизма «Неистовый Роланд» перестает быть живым элементом литературного процесса и литературной критики. Отныне поэма Ариосто сохраняет свое значение лишь как выдающееся творение искусства, наряду с другими великими произведениями прошлого.

* * *

Во второй половине XIX в. иногда перепечатываются прежние переводы из «Неистового Роланда»[521], а порой предпринимаются попытки не только фрагментарных переводов, но и поэмы целиком. В 1856–1857 гг. некий А. Ястребилов, видимо, в поместном досуге, начал и окончил полный перевод поэмы, но не с итальянского, а с немецкого, и не октавами, а произвольными строфами. Он явно предназначался для печати — об этом говорит приглушение цензурно опасных мест (распря в монастыре и т. п.). Но общий уровень перевода был настолько дилетантский, что поэма так и осталась в рукописи[522]: отрывок из перевода Ястребилова печатается в дополнениях к настоящему изданию впервые.

В 1863 г. большой очерк об Ариосто и его поэме поместил В. Костомаров в «Истории литературы древнего и нового мира»[523]. В пересказе содержания «Неистового Роланда» приведены обширные цитаты в переводе С. Раича и Пушкина; здесь же дан и довольно удачный перевод самого Костомарова шести первых строф из XI песни октавами пятистопного ямба с классической рифмовкой. Приведем образчик такой октавы (Анджелика видит на пальце своего спасителя Руджьера давно украденное у нее волшебное кольцо-невидимку):

И вот она нашла свою потерю, Ей возвращен заветный талисман. Она глядит, глазам своим не веря, И думает, что это чувств обман. Очнулась, и — сняла кольцо с Руджьера, И взявши в рот, — исчезла как туман, Когда его разносит вихрь летучий, Иль солнце вдруг задернет черной тучей…[524]

В юбилейном 1874 г. «Вестник Европы» поместил отрывок из поэмы Ариосто в переводе В. П. Буренина под заглавием «Испытание жен» (конец XLII — начало XLIII песен) также октавами пятистопного ямба[525] (См. дополнение). Любопытно примечание к этому переводу:

«В настоящем году 8 сентября Италия празднует 400-летний юбилей Ариосто… Желая сколько-нибудь напомнить читателям об одном из величайших поэтов новой цивилизации, и притом произведением его же гения, мы предлагаем перевод эпизода из его знаменитой поэмы «Orlando furioso» Эта поэма до сих пор не имеет не только стихотворного, но даже и прозаического перевода в нашей литературе. Сколько нам известно, кроме перевода Раича, переложившего «балладным» размером первые песни «Неистового Орланда», кроме незначительного отрывка из XXIII песни, набросанного Пушкиным, других переводов нет… Избранный нами эпизод… считается из наиболее блестящих мест поэмы».

Как следует из этого примечания, переводчику (да, видимо, и большинству русских любителей словесности) уже не были доступны стихотворные переводы, рассеянные в журналах 1820 — 30-х годов, и уже совершенно забыт почти полный прозаический перевод П. С. Молчанова. Переводчик как бы впервые сообщал русским читателям о поэме Ариосто.

Отдельной книжкой в 1879 г. вышли десять песен поэмы в переводе С. Уварова[526]. Однако этот многолетний и добросовестный труд оказался чрезвычайно слабым в художественном отношении. Октавы четырехстопного ямба с очень неточными рифмами часто совершенно темны по смыслу, а порой просто уродливы по языку. Исправленный вариант перевода, напечатанный в 1891 г.[527], был немногим лучше. Зато большое введение об Ариосто и его поэме по своему содержанию заслуживало внимания читателей.

В 1892 г. появился прозаический, но, наконец, полный перевод поэмы[528]. Правда, в издании не было указано, с какого языка он выполнен. Отступления, неточности и утраты многих смысловых и тональных тонкостей, вполне доступных для передачи в прозе, и к тому же французская огласовка имен героев заставляет предположить, что перевод делался не с подлинника.

Также отдельной книжкой в 1896 г. были напечатаны двенадцать песен поэмы в переводе Я. Бутковского[529]. Для передачи октавы переводчик избрал своебразную строфу из девяти стихов четырехстопного дактиля с рифмой АбАбВгВВг, которую он строго выдержал во всем переводе. Но этот стесняющий размер не позволил Бутковскому передать разнообразие тональностей поэмы. Кроме того, он весьма вольно обошелся с подлинником и сделал много сокращений. О своеобразии этого перевода можно получить представление по приводимой ниже строфе о деве-розе (в результате сокращений из 42-й она стала 31-й). Переводчик счел более подходящим сравнение девы с лилией, а также старался подчеркнуть назидательность фрагмента:

Юная дева подобна лилее, Только на стебле свежа и бела; Взор ее чище, душа в ней яснее, Если невинности цвет сберегла. Девство должно быть ей жизни дороже, Если же, сердцем кого полюбя, Все позабудет, то станет с ней то же, Что и с цветочком измятым. За что же Так неразумно губить ей себя?

Интересно стихотворное предисловие (на две страницы) Бутковского, которое содержит краткое содержание и оценку поэмы Ариосто: «В конце эпохи возрождения // Феррарский родился поэт; // Он рассказал нам приключенья // Европы юношеских лет. // Создав прелестную поэму, // Собрав легенды всех племен, // Он нам нарисовал эмблему // Борьбы и нравов тех времен… Так занимательно и просто // Рассказ от своего лица // Ведет художник Ариосто; // И приключеньям нет конца…»

В самом конце столетия в серии «Русская классная библиотека под редакцией А. Н. Чудинова» вышла книжка, содержавшая перевод семнадцати песен поэмы с изложением содержания остальных[530]. Редактор выбрал лучшие, с его точки зрения, песни в переводах Раича, Пушкина, Козлова, Зотова, Уварова (последние — с предварительной собственной редакцией, насколько можно понять из предисловия), а также впервые, кажется, публиковавшийся перевод С. Устрялова (октав 40–50 из IV песни)[531]. Вот его образец (IV, 45–46):

…Меж тем догнал Рожер, но Иппогриф Не поддается, словно конь ретив. Рожер, его упрямством раздраженный, С Фронтона спрянув (своего коня), Вскочил на Иппогрифа, дерзновенный, И в шпоры принял, чтоб придать огня. Рванулся Иппогриф, но вдруг, взбешенный, Взвился на небо, полымем паля. Так вьется кречет, на погоню скорый, На стаю цаплей спущенный со своры.

В 1920-е годы к поэме Ариосто обратился Валерий Брюсов. Его перевод, как и переводы из «Неистового Роланда» Ю. Верховского и Д. Дмитриевского, впервые были опубликованы в «Хрестоматии по западноевропейской литературе» в 1937 г.[532]. Пять октав (129–133) из XXIII песни, переведенные Брюсовым, как бы продолжают фрагмент Пушкина. (См. Дополнение). Ю. Верховский перевел четыре вступительные строфы октавами пятистопного ямба. Приведем начало поэмы:

Дам, рыцарей оружие, влюбленность И подвиги и доблесть я пою Времен, когда, презревши отдаленность, Стремили мавры за ладьей ладью На Францию; вела их разъяренность Владыки Аграманта, чтоб в бою Смять Карла императора и рьяно Отмстить ему за смерть отца — Трояна. И о Роланде в песне расскажу я Безвестное и прозе и стихам: Как от любви безумствовал, бушуя, Еще недавно равный мудрецам…[533]

Д. Дмитриевский представил фрагмент «Руджиеро на острове Альцины» (октавы 57–100 из VI песни), переведенный тоже октавами пятистопного ямба. Рыцарь преодолевает сонмы чудовищ и входит в сад чародейки, где «толпою резвой» девы

Встречают Руджиеро милым смехом И манят в рай, к веселью и к утехам. Уместно дать название такое. Сама Любовь здесь, верно, родилась. Тут пляски, ликование большое И в празднествах проходит каждый час. Ничто вовек не возмутит покоя, Не омрачит докучной думой глаз. Нужда и страх состались за порогом. Царит здесь Изобилье с полным рогом[534].

В советское время новый полный перевод поэмы Ариосто был задуман в издательстве «Academia»; пробные образцы представили известный поэт Сергей Городецкий и молодая переводчица А. И. Курошева, получившая известность в начале 1930-х годов переводами из Шекспира. Кандидатура Городецкого скоро отпала, и переведенный им отрывок остался в архиве издательства[535].

А. И. Курошева продолжала свой перевод; в 1937 г. переведенные отрывки обсуждались и были одобрены М. Л. Лозинским, А. К. Дживелеговым, А. А. Смирновым. В связи с ликвидацией издательства перевод не был закончен. «Избранные места» его с кратким пересказом остального текста были изданы в 1938 г. в сопровождении статьи А. А. Вишневского ««Неистовый Роланд» Ариосто и рыцарская поэзия итальянского Возрождения»[536]. Перевод А. И. Курошевой очень точен, но (как это часто бывало у буквалистов 1930-х годов) тяжел и трудно читаем. На следующем этапе развития советского перевода «Неистовым Роландом» занялся Е. М. Солонович. Ему принадлежат переводы отрывков этой поэмы для «Библиотеки всемирной литературы». Это лучшее, чем располагает сейчас русский читатель для знакомства с Ариосто: перевод его точен, гибок и безукоризненно выдерживает строфику и интонацию подлинника[537]. Однако полного стихотворного перевода поэмы Ариосто на русский язык до нашего издания не было. Только в недавнее время были переведены и две комедии Ариосто: «Подмененные» («Suppositi») и «Комедия о сундуке» («Cassaria»)[538].

В русской критике до сих пор не было специальных исследований, посвященных Ариосто, если не считать небольшой статьи Батюшкова и позднее — различных очерков в предисловиях к переводам. Однако Ариосто занимает достаточно почетное место в работах об итальянской литературе эпохи Возрождения, как в старое время, так и в советский период [539].

Поэтическую дань великому итальянцу отдают и русские поэты нашего времени. Одно из самых проникновенных стихотворений посвятил ему Осип Мандельштам. В его «Ариосте»[540] находим настоящий художественный анализ поэмы — тонкий и оригинальный: образ Италии прошлого и настоящего, дух Ариосто, отразившийся в гении молодого Пушкина и оптимистическую надежду-предсказание братского слияния итальянской и русской культур в будущем:

Любезный Ариост, быть может, век пройдет, В одно широкое и братское лазорье Сольем твою лазурь и наше черноморье. …И мы бывали там. И мы там пили мед.

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН

В указатель включены все имена, упоминаемые в поэме, — действующие лица, современники поэта, исторические и мифологические персонажи. Кроме того, включены те существа и предметы, судьба которых важна для сюжета поэмы: кони, мечи, волшебный перстень и др. Для имен, появляющихся в поэме в нетрадиционном написании, приводится также обычно принятое написание. Для правителей указываются годы правления, для остальных лиц — годы жизни (если они известны). Сведения сообщаются только те, которые важны для понимания поэмы. Там, где сведения о единично упоминаемом лице исчерпывающие даны в примечаниях, пишется: «см. примеч.».

Римскими цифрами обозначены песни, арабскими — строфы; когда рассказ о персонаже продолжается и в следующих строфах, ставится знак «сл.». Строфы, где персонаж не назван по имени, взяты в круглые скобки.

Авалы — д’Авалос, знатный род испанского происхождения XXVI, 52; XXXIII, 24

— Альфонс Вастский — Альфонсо д’Авалос (1502–1546), маркиз Васто XV, 28сл.; XXVI, 52; XXXIII, (27сл.), 48сл.; XXXVII (13)

— Альфонс Пескарский — Альфонсо д’Авалос (ум. 1495), маркиз Пескары XXXIII, 33, 47

— Иник Вастский — Инико II дель Васто (ум. 1503), маркиз д’Авалос XXXIII, 24, (27)

— Франциск Пескарский — Франческо д’Авалос (1490–1525), маркиз Пескары, муж Виттории Колонна XV, (28); XXVI, 52; XXXIII, 46сл.; XXXVII, 18сл., XLVI, (9)

Август (он же Октавий, Цезарь) — римский император (27 до н. э. — 14 н. э.) III, 18, 56; XV, 24, 26, 33; XXXV, 22, 26; XLVI, 83

Авессалом (библ.) XXXIV, 14

Авин и Аволий — сыновья Наима, защищают ворота Парижа XV, 8; XVI, 17; сражаются против Родомонта XVII, 16; XVIII, 8

Аврора, Заря (миф.), XI, 32; XVIII, 103; XXXII, (13); XXXVIII, 76; XL 14

Автарий — лангобардский король (584–590) XXXIII, 13

Агамемнон (миф.) — XXXV, 27

Агенор (миф.) — XLIII, 11

Аглавра (миф.) — XXXVII, 27

Аголант — африканский царь, отец Альмонта, Трояна и Галациеллы; его поражение при Аспромонте XVII, 14; вторжение в Калабрию и наказание дочери XXXVI, 72сл.; см. также: II, 32

Аграмант — африканский царь, сын Трояна XVIII, (157); XXVII, (23); юный XXXIX, 8; все его чтят XXVII, (67); все ему льстят и лгут XXXIX, 76; произвел в рыцари Руджьера XXXVI, 80; загладил вину предков перед ним добрыми делами XXXVIII, 5. Похитил в Индии кольцо III, 69; для него Брунель выкрал у Анджелики кольцо в Альбракке XI, 5; дал Брунелю перстень, чтобы освободить Руджьера от чар Атланта III, 69сл. Поднимает африканцев на Карла, чтобы отомстить за отца I,1,6; III, 66; оставил в Африке Бранзарда, Буцифара и короля Ферзы XXXVIII, 35; обезлюдил всю Африку XXXIX, 20; выступил вопреки совету Собрина XXXVIII, (49); его победы на юге Франции XXVIII, 91. Им осажден Париж VIII, (69); решает взять Париж приступом XII, 70сл.; производит смотр войск под Парижем XIII, 81сл.; XIV, 10сл.; готовится к приступу 65сл.; идет на парижские слободы 98; ударяет с запада 105сл.; наступает на городские ворота XV, 7сл.; XVI, 17сл., 28; приходит на помощь к своим для защиты стана 75сл.; повергнут Ринальдом 84; сражается с Зербином XVIII, 40; отступает к лагерю 157сл. Зовет на подмогу безначальных витязей XXIV, 108сл.; XXV, 2сл.; вновь наступает на Карла XXVII, 33; назначает бросить жребий о поединках Родомонта и др., 44сл.; наблюдает поединщиков 50сл.; тщетно пытается унять распри 68сл.; 81сл. Хотел повесить Брунеля, но отпустил его XIV, 19сл.; оскорблен из-за него Марфизою XXVII, 94сл.; казнит Брунеля XXXII, 7сл., Предлагает Доралисе выбор между Родомонтом и Мандрикардом XXVII, 102сл.; предлагает Градассу и Руджьеру жребий для боя с Мандрикардом XXX, 19сл.; ликует о победе Руджьера 70; обменивается дарами с Руджьером 74сл. Его войско разбито XXXI, 80сл.; отступает в Арль 84; берет с собой раненого Руджьера (88); собирает силы в Арле XXXII, 3сл.; наблюдает поединок Брадаманты с Серпентином XXXV, 66сл.; при виде наступающих христиан дает своим знак к оружию XXXVI, 25. Марфиза призывает Руджьера отомстить Аграманту за смерть отца 76сл.; и сама собирается ему мстить XXXVIII, 17. Он получает весть из Африки о нападении нубийцев 35сл.; созывает совет и решает кончить войну поединком 37сл.; клянется на Алкоране 81сл.; проклинает Собрина за совет XXXIX, 3; нарушает клятву 5сл.; всеми оставлен 15сл.; бежит от Брадаманты и Марфизы 66сл.; затворяется в Арле 70сл.; сжигает корабли XL, 69. Отплывает в Африку XXXIX, 73сл.; застигнут флотом Дудона 78сл.; спасается бегством XL, 5сл.; оплакивает пожар Бизерты и хочет покончить с собой 35сл.; встречает Градасса на островке 48сл.; посылает Роланду вызов 47сл. Роланд хочет у него отнять Альмонтов рог и Златоузда 56сл. На Липадузе XLI, 36; отказывается примириться 42сл.; сражается с Оливьером 68сл.; с Брандимартом 91сл.; убит Роландом XLII, 7сл.; его погребают в Бизерте XLIII, 153. См. также: I, 6; III, 66; IV, 30; VII, 33; XVIII, 26; XXIV, 81сл.; XXVI, 68сл.; XXVII, 14сл., 125, 126; XXX, (83), 88; XXXI, 77; XXXV, 59; XXXVIII, 18; XL, 59, 62, 64, 65, 73; XLII, 10, 68; XLllI, 151

Агрикальт — африканец, предводитель аммонийцев XIV, 22; повержен Ринальдом XVI, 81; в Марселе среди пленных Дудона XL, 71сл.; освобожден Руджьером, плывет в Африку и попадает в бурю XLI, (6сл.), (20сл.)

Агрикан — татарский царь, отец Мандрикарда; его толпы в Альбракке I, 80; напал на катайского хана ради Анджелики VIII, 43; холодность к нему Анджелики XIX, 32; его гибель VIII, 62; Мандрикард желает отомстить за него Роланду XXIII, 79; истреблен его род XXX, 70. См. также: XIV, 30, 58, 63; XVII, 62; XVIII, 31; XXIV, 104; XXVII, 6, 49; XXXI, 44

Агриппа — полководец императора Августа XLVI, 83

Адам: (библ.) — XXXIII, 110; XLIII, 7, 8

Адоний — мантуанский рыцарь, его история рассказана Ринальду гребцом XLIII, 71сл.

Адонис (миф.) — VII, 57

Адриан — римский император (117–138) XXIX, 33

Адриан I — римский папа (772–795) XXXIII, 16

Айстульф, Астольф — лангобардский король (749–756) XXVIII, 4сл.; новелла о нем, Иоконде и Пламете рассказана гостиником Ромонту XXIII, 16

Аквилант Черный — сын Оливьера и Гисмонды, брат Белого Грифона, вместе с братом вскормлен феями XV, (72сл.); его ум и доблесть XV, 104; XXXI, 39; XXXVIII, (58); его давние распри с Ринальдом XXXI, 41; был освобожден из плена Мандрикардом XXX, 40. Вместе с Грифоном сражается против Оррилла XV, 67сл.; приветствует Астольфа 75сл.; едет в Святую Землю к Саксонету 92сл. Вместе с Астольфом ищет брата 105; XVIII, 70сл.; один едет на поиски 73сл.; встречает Мартана и Оригиллу 77сл.; берет их в плен и везет в Дамаск 85сл.; вместе с братом наказывает их 91 сл. На турнире 116сл.; опрокинут Астольфом 118; преследует обидчиков 120сл.; узнает Астольфа 124. С друзьями оставляет Дамаск, попадает в бурю 134сл.; приплывает к берегу амазонок XIX, 43сл., 59сл., 106сл.; вступает в бой, чтобы спастись из их города XX, 83; пугается Астольфова рога, уплывает во Францию 92сл. Попадает в плен к Пинабелю 104сл.; должен соблюдать его устав XXII, 52сл.; сражается против Руджьера 76сл.; побежден волшебным щитом 84сл. Встречает Ринальда с Гвидоном XXXI, 37сл.; участвует в ночном нападении на сарацинский стан 50сл.; его подвиги (55), (85); в Карловом стане возле Арля XXXVIII, 21; в бою XXXIX, (18); хочет защитить Руджьера от Родомонта XLVI, (108)

Актеон (миф.) — XI, 58

Аламанн — Луиджи Аламанни (1496–1556), итальянский поэт, жил во Франции XXXVII, 8

Алард — сын Амона, брат Ринальда; разводит по постоям конных и пеших XXIII, 22сл.; с Ринальдом и другими братьями едет к Парижу XXX, 94сл.; сбит Черным рыцарем XXXI, 10; узнает в нем Лесного Гвидона 34сл.; участвует в ночном нападении на сарацинский стан 51сл.; его подвиги 55. Среди других Ринальдовых братьев XX, (63); XXXIII, (85); XXXVIII, (8)

Александр — Великий, царь Македонии (336–323 до н. э.) VII, 59; XIX, 74; XXVI, 47; XXXVII, (20) Александр Фарнезский — Алессандро Фарнезе, будущий римский папа Павел III (1534–1549) XLVI, 13

Александра — амазонка, дочь Оронтеи, влюбилась в Эльбания XX, 37сл.; просила мать изменить закон для него 46сл.; вышла замуж за Эльбания 57; дала имя земле амазонок 58 Алерия — любимая жена Лесного Гвидона, готовит все для побега от амазонок XX, (74), 80сл., 95; вместе с Гвидоном и другими во Франции (104); сопровождает Гвидона XXXI, (8)

Алкид — см. Геркулес

Алфей — сарацин, любимец Дардинеля, убит Лурканием XVIII, 54

Алфей — астролог и врач Карла, убит во сне Клориданом XVIII, 174сл.

Альберт — Альберто Честарелли, доверенное лицо кардинала Ипполито д’Эсте XL, 4

Альда — сестра Оливьера XXXIX, 59

Альдигьер — Клермонтский рыцарь, незаконный сын Бовы XXV, 72; охраняет замок Агрисмонт 71; любезно принимает Рикардета и Руджьера (73сл.); ведет их на помощь Малагису и Вивиану 94. Мужественно отвечает на вызов Марфизы XXVI, Зсл.; нападает на майнцских изменников 9сл.; отдыхает с товарищем у Мерлинова ключа (29сл.), 68; сражается против Мандрикарда (75); ранен им 76, 136сл. На пути в Париж вместе с Ринальдом и другими братьями встречает Лесного Гвидона XXXI, 35; его подвиги во время ночного нападения на сарацинский стан 55

Альдрад — воин во Фландрии, убит Родомонтом XIV, 123

Альзирд — африканец, тремизенский царь, подстрекал Аграманта к войне XXXVIII, 49; спешит на смотр к Аграманту XII, 69сл.; убит Роландом 73сл.; его недосчитываются на смотру XIV, 28сл.; за него рвется отомстить Мандрикард XXIII, 71

Алькабрун — шотландский рыцарь X, 85

Альмоний — шотландец, верный Зербину XIII, 22; в челне вместе с Одориком, Изабеллой и Коребом (17сл.); послан изменником Одориком в Роцеллу 22сл.; везет связанного Одорика, встречает Зербина и Изабеллу XXIV, 15сл., 20сл.; освобождает Одорика 43сл.; послан Зербином к шотландскому полку 46; спустя год вешает Одорика 45

Альмонт — сын африканского царя Аголанта, брат Трояна и Галациеллы, отец Дардинеля, умертвил отца Руджьера, а Галациеллу бросил в море XXXVI, (60), 73сл.; XXXVIII, 5; гордился мечом Дурендалью XIV, 43; его рог XL, 57; побежден при Аспромонте XVII, 14; убит Роландом XII, 43; XX, 5; меч отбит у него Роландом XXVII, 54; шлем снят с него Роландом I, 28, 30; XII, 31; памятью о нем воодушевляются сарацины XVIII, 49, 52; месть Марфизы падет на его родичей XXVIII, (17). См. также: XVIII, 47, 147, 167, 186; XIX, 12; XXXII, 5

Альфонс — король Арагонский (1416–1458), он же Альфонс I, как король Неаполитанский и Сицилийский XXXIII, 23

Альцест — фракийский рыцарь, его история рассказана Лидией Астольфу в аду XXXIV, 16сл.

Альцина — фея, сестра Морганы и Логистиллы VI, 43; бессмертная X, (56); неправедная и злая VI, (44); отбила остров у Логистиллы 43сл.; описание ее острова (19сл.); башня соблазна X, 36; судьба ее любовников VI, 50; ее колдовская красота VII, 9сл.; ее подлинное уродство 70сл.; ее приключение с Астольфом VI, 35сл.; ее приключение с Руджьером VI, 55сл.; ее ловчий пытается помешать побегу Руджьера VIII, Зсл.; она гонится за Руджьером 12сл., ее погоня разбита 48сл.; она бежит на последнем челноке 54сл. См. также: X, 108; XII, 21; XIII, 46; XV, 10, 11, 37, XXII, 24

Аманий Николай — Никколо Аманио (ок. 1468 — до 1528) из Кремы, поэт XLVI, 16

Амарилла — пастушка из «Буколик» Вергилия XI, 12

Амбальд — воин из Парижа, убит Родомонтом XIV, 125

Аммон (миф.) — Амон XXIX, 59; XXXIII, 100

Амон — Дордонский, из Клермонтского рода, отец Ринальда, Рикарда, Рикардета, Брадаманты, Аларда и Гвискарда; отец Лесного Гвидона XX, 6; у него должен Руджьер просить в жены Брадаманту XXII, 34; XLIV, 11; но он уже просватал ее за Леона 12сл.; противится браку дочери и Руджьера 36сл.; отсылает Брадаманту в Крепский замок 71сл.; вместе с дочерью возвращается ко двору XLV, 24; спорит с Марфизою 106сл.; просит прощения у Руджьера и выдает за него Брадаманту XLVI, 64. См. также: I, 12, 77; II, 5, 31,64, 68; III, 13, 75; VII, 45; VIII, 28; XIII, 44; XVI, 45; XX, 65; XXIII, 4, (11), 39; XXVI, 13; XXX, 94; XXXI, 15, 31; XXXII, 59, 72, 98, 107; XXXIII, 68; XXXV, 56; XXXVI, 17, 18, 20, 23, 47, 66; XXXVII, 102; XLIV, 14, 44, 47, 52, 55, 57; XLV, 21, 23, 28; XLVI, 35

Амор, Амур (миф.) — II, 1; V, 7, 74; VI, 75; X, 97; XIII, (4); XIV, 60; XV, 103; XVII, 116; XXIII, 103, 119, 121, 128; XXV, 35, (54); XXVIII, 23, (97); XXXI, 1; XXXIV, (32); XXXVI, (38); XXXVIII, (4)

Анаксарета — персонаж из «Метаморфоз» Овидия; наказана в аду XXXIV, 12

Аналард — придворный Марсилия XIV, 16

Ангиар — см. примеч. — XLVI, 18

Андалузский король — отсутствует вместе с Марсилием XVIII, 157

Анджелика — дочь Катайского хана Галафрона, сестра Аргалия; ее красота X, 95сл.; XXX, 17; явилась с Аргалием к франкам XI, (4); чудеса, сотворенные ею с помощью волшебного перстня (4сл.); держала в плену Малагиса XLII, 31; ее холодность к Агрикану, Феррагусу и другим XIX, (32); любила Ринальда в Альбракке, пока не выпила из источника ненависти I, 75сл.; ее перстень в Альбракке похищен Брунелем XXVII, 72; получила в дар от Роланда золотое запястье XIX, 37сл. Отдана Карлом под охрану Наиму I, 5сл.; бежит из его шатра и встречает Ринальда 10сл.; бежит от Ринальда и Феррагуса 14сл.; 32сл, встречает Сакрипанта (38сл.); заклинает Сакрипанта бежать от Ринальда 79сл.; бежит от обоих II, (11). Встречает отшельника 12сл.; унесена на необитаемый остров VIII, 29сл.; оплакивает свою судьбу 39сл.; на нее покушается отшельник 45сл. Увезена на Эбуду в жертву морскому чудовищу 61сл.; спасена Руджьером, который дает ей волшебное кольцо, и унесена им на гиппогрифе X, 92сл.; ускользает от Руджьера и пускается на родину XI, 2сл. Выводит из Атлантова замка Сакрипанта, Роланда и Феррагуса XII, 23сл.; похищает Роландов шлем 51сл.; бежит от Феррагуса и продолжает путь в Катай 58сл., 63сл. Находит Медора, исцеляет и влюбляется в него XIX, 17сл.; дарит запястье пастуху и пастушке и отправляется с Медором в Катай (40сл.); в Испании встречает безумного Роланда XXIX, 58сл. Вернулась на родину и вверила скипетр Медору XXX, 16. См. также: I, 27; II, 2, 17, 21; VIII, 2, (72); IX, 14; XII, 3, 6, 10, 15, 16, 20; XXII, 25, (82); XXIII, 102сл.; XXVII, 8, 9; XXX, 9; XXXIV, (6); XXXV, 56; XLII, 29сл., 61, 67

Анджелин, Анджолин — два паладина Карла, защищают ворота Парижа XV, 8; XVI, 17; один из них сражается против Родомонта в Париже XVIII, 10

Анджольер — паладин Карла, защищает ворота Парижа XVI, 17; сражается против Родомонта — в Париже XVIII, 10

Андроника — дама на службе у феи Логистиллы, ведет рати Логистиллы X, 52; сопровождает Астольфа XV, 11; пророчествует ему о Новом Свете и Карле V с его полководцами 18сл.

Андропон — греческий иерей в стане Карла, сброшен со стены Парижа Родомонтом XIV, 124; убит во сне Клориданом XVIII, 177

Андрофил — свойственник греческого кесаря Константина, властитель Белетики, его сын убит Руджьером XV, И. См. также: XLV, (86)

Анжуйские трое — см. примеч. XXXIII, 23

Анна Арагонская — см. примеч. XLVI, 8сл.

Аннибал — Ганнибал (247 или 246–183 до н. э.), карфагенский полководец XVII, (4); XVIII, 24; XXVI, (47); XL, 41

Аннибал — Аннибале Колленуччо, из окружения кардинала Ипполито д’Эсте XL, 4

Ансельм — с Высокого Берега XXIII, 4; из Майнцского рода, отец Пинабеля. Его несправедливость, ненависть к нему Роланда XXIII, 57; узнает об убийстве сына и объявляет награду тому, кто найдет убийцу 45сл.; по наветам Габрины обвиняет Зербина 49сл.; при дворе Карла среди ненавидящих Руджьера XLVI, 67. См. также: II, 58; XXII, 47

Ансельм — 1) паладин Карла, из Фландрии, убит Родомонтом XIV, 123

2) паладин Карла, станфордский рыцарь, убит Дардинелем XVIII, 47

3) мантуанский судья, муж Аргии, его история рассказана Ринальду гребцом XLIII, 72сл.

Антей (миф.) — IX, 77; XVIII, 25; XXIII, 85

Антенор (миф.) — XLI, 63

Антоний — римский полководец (ок. 83–30 до н. э.), триумвир III, 33; VII, (20); XV, (33)

Антонин — Гелиогабал, злой римский император (218–222) XVII, 2

Антонский граф — английский рыцарь X, 80

Антропофаг — царь лестригонов у Боярдо XXXVI, 9

Анубис (миф.) — XV, 58

Анхиз (миф.) — XLIII, 149

Аониды — см. Музы

Апеллес — древнегреческий художник (IV в. до н. э.) XVIII, 4; XXXIII, 1; XLVI, 84

Аполлодор — древнегреческий художник (V в. до н. э.) XXXIII, 1

Аполлон — см. Феб

Арагонцы — XXVI, 49. См. также: Альфонс, Анна, Людовик Арагонские, Фердинанд

Арахна (миф.) — VII, 23

Арбант — сын фризского короля Кимосха; по воле отца хочет жениться на Олимпии IX, 25сл.; женится на Олимпии (40); убит ею (40сл.). См. также: IX, 62

Аргалий — брат Анджелики; с сестрой явился к франкам XI, (4); причина его смерти красота Анджелики VIII, 42. Его дух является Феррагусу I, 25сл. Его копье VIII, 17; ему принадлежал Рабикан XV, 41. См. также: XII, 31; XXIII, 15; XLV, 65

Арганий — африканец, предводитель либиканских дружин XIV, 18сл.

Аргей — знатный барон при греческом дворе, муж Габрины; его история рассказана Зербину Эрмонидом XXI, 14сл.

Аргилон — Мелибейский, сражен Лесным Гвидоном в городе амазонок XX, 7, 61

Аргия (миф.) — XXXVII, 19

Аргия — жена Ансельма, которую любил Адоний; ее история рассказана Ринальду гребцом XLIII, 72сл.

Аргонавты, Аргоплаватели (миф.) — XV, 21; XXXVII, 36

Аргост — африканец, вождь Мармондской рати, убит в Гаскони XIV, 18

Аргус (миф.) — VII, 14; XIV, 107; XXXII, 83

Ардалик — фландрский княжич, убит во сне Медором XVIII, 180

Аретин — Пьетро Аретино (1492–1556) писатель, жил в Венеции XLVI, 14

Аретуза (миф.) — VI, 19

Ариман —

1) Корнваллийский убит Дардинелем XVIII, 52, 53

2) Сомерсетский X, 81; отряжен Ринальдом на помощь Парижу XVI, 30, 85; сражается против Родомонта XVIII, 10, 18

Ариодант — итальянский рыцарь при дворе шотландского короля, брат Луркания; любит Гиневру, обманут Полиссом V, 16сл.; в тоске бросается в море 57сл.; спасся VI, 4сл.; с закрытым лицом является на защиту Гиневры V, 177сл.; открывается VI, 3; женится на Гиневре и получает Альбанское герцогство 14, 15; X, (86). Его подвиги XVI, 55сл.; XVIII, 56сл., 155

Арион (миф. конь) — XLV, 93

трое Ариостов — из окружения кардинала Ипполито д’Эсте XL, 4

Арман — шотландский паладин X, 87

Арманиак — Жан III, граф д’Арманьяк (ум. 1391) XXXIII, 21 сл.

Армеллина — мать Дудона, тетка Ринальда и Брадаманты XL, 80

Арнальд — из Тулузы; убит Родомонтом XIV, 125

Арнольф — голландский; убит Родомонтом XIV, 122

Аррия — жена римлянина Петра (I в. н. э.) XXXVII, 19

Арталих — сарацин, убит Ариодантом XVI, 65

Артемисия — Артемисия II (IV в. до н. э.), Карийская царица, сестра и супруга Мавзола XXXVII, 18

Артемия — одна из старейшин у амазонок XX, 49сл.

Артур — король бриттов (V–VI вв.), основатель ордена рыцарей Круглого Стола; велел Мерлину поведать франкскому королю Фарамонду о грядущих неудачах французов в Италии XXXIII, 7сл. См. также: IV, 52; XXVI, 39; XLIII, (28)

Арундель(ский граф) — английский рыцарь X, 80

Архидант — приближенный Марсилия, правитель Сагунта XIV, 16

Архит — Тарентский, философ-пифагореец (ок. 428–365 гг. до н. э.) XIV, 88

Аскольт Единственный — Франческо Аккольти Унико (1485–1535) поэт-импровизатор XLVI, 10

Астианакт (миф.) — XXXVI, 70

Астольф — см. Айстульф

Астольф — сын британского короля Оттона, двоюродный брат Ринальда и Роланда; «рыцарь парда» XV, 75; вместе с Ринальдом, Дудоном и другими был в плену на Востоке, освобожден Роландом VI, (34); приплыл на остров Альцины, обращен ею в мирт (35сл.); рассказывает Руджьеру свою историю и предостерегает его 27сл. Оживлен Мелиссой, вместе с ней едет в царство Логистиллы VIII, 16сл.; у Логистиллы X, 64сл. С Андроникой и Софросиной плывет на запад XV, 10сл.; продолжает путь по суше верхом на Рабикане до устья Нила 37сл.; побеждает Калигоранта и приводит его в Каир 48сл., 61сл. Встречает колдуна Орилла, с которым сражаются Грифон и Аквилант 64сл.; бьется с ним сам и убивает его 81сл. Вместе с братьями едет в Святую Землю к Сансонбту 91сл.; вместе с Аквилантом ищет Грифона XVIII, 70сл.; вместе с Сансонетом едет в Дамаск на турнир и встречает Марфизу 96сл.; приезжает в Дамаск 103сл.; волшебным копьем побивает Грифона и Аквиланта 114сл.; узнан братьями 122сл.; просит Марфизу прекратить спор с Норандином (127). С друзьями оставляет Дамаск и попадает в бурю (134сл.); приплывает к берегу амазонок XIX, 43сл., 59сл., (106сл.); узнает в Гвидоне родича XX, 65сл.; вступает в бой, чтобы спастись из города 83сл.; трубит в волшебный рог 87сл.; в недоумении, видя, что товарищи уплыли 97. Возвращается в Англию и Францию, ветром вынесен к Руану XXII, 4сл.; его заманивают в замок Атланта 12сл.; он разрушает чары 16сл.; забирает гиппогрифа и Рабикана 24сл.; отдает Рабикана и оружие Брадаманте XXIII, 9сл.; сам улетает на гиппогрифе 16сл. Летит над Францией, Испанией и Африкой в Эфиопию XXXIII 96сл.; является к царю Сенапу 103, 114сл.; прогоняет гарпий волшебным рогом 119сл.;спускается вслед за ними в ад XXXIV, 4сл.; слушает рассказ Лидии 8сл. Запирает гарпий в аду и взлетает в земной рай (46сл.); его встречает апостол Иоанн 52сл.; летит со святым Иоанном на Луну 68сл.; находит сосуд со своим умом и умом Роланда 86сл.; слушает апостола, пророчествующего об Ипполито д’Эсте и восхваляющего поэзию XXXIV 88сл. Покидает Луну, исцеляет Сенапа и ведет нубийцев на Бизерту, пленив Hot и превратив камни в лошадей XXXVIII, 23сл.; разбивает сарацин и освобождает Дудона XXXIX, 19сл. Превращает древесные листья в корабли 26сл.; принимает Брандимарта и других Родомонтовых пленников ЗЗсл.; участвует в укрощении Роланда 36сл.; возвращает ему здравый ум 57сл.; на осаде Бизерты XXXIX, 64; XL, 9сл.; на приступе и при взятии города 14сл.; с Сансонетом остается в Бизерте во время боя на Липадузе XLI, 34сл.; снова превращает суда в листья, а коней — в камни XLIV, 19сл.; возвращается во Францию, отпустив в Провансе гиппогрифа 23сл.; догоняет в Марселе других паладинов 26. См. также: XII, 17, 27; XI, 4; XXIV, 55; XXII, 48, 75; XXXIX, 79, 80; XL, 48; XLIII, 154, 156; XLV, 65, 66; XLVI, 110

Астрея (миф.) — Ill, 51; XV, 25

Атлант — волшебник и чернокнижник Каренский VII, 67; XII, 21; «злой вор», который должен быть сокрушен Брадамантой III, (19); похоронил Галациеллу, вскормил Марфизу и воспитал Руджьера XXXVI, (62сл.); VII, 56; еще встарь пророчил Руджьеру быть предком Ипполита XLVI, 99; прочитав по звездам о грозящей Руджьеру гибели, укрыл его в замке вдали от христиан IV, 29сл.; VII, 43; XXXVI, 64. Его замок II, (41сл.); его гиппогриф (48сл.); его щит (55). Похитил даму Пинабеля II, (37сл.); бьется с Руджьером и Градассом (45сл.). Пролетает в небе близ Бордо IV, (4сл.); побежден Брадамантой с помощью волшебного кольца (16сл.); пощажен ею (27сл.); уничтожает замок и освобождает пленников 37сл. Заманивает Руджьера на гиппогрифа 45; завел Руджьера к Альцине VII, 43сл. Его новый зачарованный дворец XII, (8сл.), 21сл.; завлекает Руджьера под видом Брадаманты XI, (19сл.), завлекает Роланда под видом Анджелики XII, (4сл.); завлекает Брадаманту под видом Руджьера XIII, (75сл.); заманивает в замок Астольфа XXII, (12сл.); бежит при звуке рога (21); гиппогрифа забирает Астольф (24сл.); его щит подарен Руджьеру 67. Из гробницы открывает Руджьеру и Марфизе, что они близнецы XXXVI, 58сл. См. также: VI, (67), (76); VII, 52сл.; XIII, (49сл.); XI, (48); XIV, 19; XX (111сл.); XXII, 31, 81; XXIII, (9), 13; XXIV, 54сл.; XXVII, (9), 14; XXXVI, (42); XXXVIII, (14), 26

Атлонский граф — шотландский рыцарь X, 85; убит Дардинелем XVIII, 51

Атрей (миф.) — XXXVI, 8

Аттила — царь гуннов (ок. 434–453) XVII, 3; XLIII, 32

Аттис (миф.) — VII, 57

Афраний — Афранио деи Конти, музыкант, из окружения кардинала Ипполито д’Эсте XL, 4

Ахилл (миф.) — XXVI, 81, 95; XXIX, 19; XXXI, 56; XXXIII, 28; XXXV, 25; XXXVII, 20; XLII, 2

три Аччайоли — см. примеч. XLVI, 18

Баварт — придворный Марсилия XIV, 16

Баластр — вассал Аграманта, военачальник Альзербы XVIII, 46; преемник Тардока XIV, 22; XVIII, 46; сражается против шотландцев XVI, 83; убит Лурканием XVIII, 45; В Марселе среди пленных Дудона XL, 73; освобожден Руджьером, плывет в Африку и попадает в бурю XLI, (6сл.), (20сл.)

Баливерс — вассал Аграманта XIV, 24; участвует в натиске на Париж XV, 6; XVI, 75

Балигант, Балугант — вассал Марсилия, властитель Леона XIV, 12; вместе с Марсилием перед приступом 107; в бою XVIII, 42; уговаривает Аграманта бежать XXXI, 81

Бализарда — меч Руджьера XXVI, 106; «меч, лучший в свете» XL, (79); ее чудесная сила XXVI, 21; XXX, 51; XXXVI, (35); XXXVIII, 75; XLI, (74сл.), 83; XLV, 68; XLVI, 120; скована Фалериной на погибель Роланду XXV, (15); отбита у нее Роландом (16); XLI, 26; похищена у Роланда Брунелем XXVII, 72; XLI, 26; подарена Брунелем Руджьеру XXVII, 72; XLI, 27; у Руджьера VII, 76; найдена Роландом на корабле Руджьера XLI, 25сл.; возвращена им Руджьеру XLIV, 16. См. также: VIII, 10; XXVI, 118сл., 126; XXX, 58; XLI, 70, 77; XLII, 9; XLIV, 87

Балинверн — придворный Марсилия XIV, 15

Балифронт — вассал Аграманта, король Коски XIV, 23; вместе с Родомонтом под Парижем (113)

Бамбираг — вассал Аграманта, король Арзиллы XIV, (23); бьется под Парижем XV, 6; XVI, 75; опрокинут Ринальдом 81. В Марселе среди пленных Дудона XL, 73; освобожден Руджьером, плывет в Африку и попадает в бурю XLI, (6сл.), (20сл.)

Баний — Лодовико ди Баньо, секретарь кардинала Ипполито д’Эсте XL, 4

Барделон Иоанн Иаков — Джован Джакомо Барделоне, мантуанский поэт, современник Ариосто XLII, 85

Бардин — старый рыцарь Моноданта; похитил Брандимарта малюткой у отца и вырастил в Замке Дремучей Чащи XXXIX, 41; в поисках Брандимарта XXXIX, 40сл.; вместе с Флорделизой находит его в Африке 43сл.; сообщает ему о смерти отца и зовет на царство 62сл.; в Агригенте на похоронах Брандимарта XLIII, 168сл.

Бариконд — вассал Марсилия, властитель Майорки XIV, 13; сражается против англичан XVI, 67; убит Генрихом Кларенсом 69

Бариньян — Пьетро Бариньяно, поэт при дворе Льва X XLVI, 16

Барклай(ский маркграф) — английский рыцарь X, 80

Бастиан — Себастьяно дель Пьомбо (ок. 1485–1547), венецианский художник XXXIII, 2

Батольд — конь Брандимарта; гибнет в реке во время боя его с Родомонтом на мосту XXXI, 67

Батский епископ — среди английских рыцарей X, 81

Батт — первый царь Кирены (VII в. до н. э.) XXXIII, 100

Бахус, Вакх (миф.) — XIV, 124; XXVIII, 92; XXXIII, 29; XXXV, 21

Баярд — конь Ринальда; у него «человеческий ум» II, 20сл.; лучший конь, наравне со Златоуздом IX, 60; и Фронтином XXIII, 26; в Альбракке кормился из рук Анджелики I, 75. Вырвался из рук Ринальда I, 12, 32; не дается Сакрипанту 72сл.; подчиняется Анджелике 75сл.; с Сакрипантом II, 6сл.; с Ринальдом скачет в Париж 19сл.; потом в Англию IV, 68сл. Его хочет захватить Градасс XXXI, 90сл.; за него сражаются Градасс и Ринальд 100, 106; XXXIII, 78; он дерется с чудовищной птицей 83сл.; похищен Градассом 92сл.; Ринальд просит у Карла разрешение отлучиться на его поиски XLII, 42, 67. См. также; V, 82, XVI, 43; XVIII, 146; XXXI, 14, 19, 53; XXXVIII, 74; XLI, 28, 69сл., 97

Беатриса — супруга Амона, мать Ринальда, Брадаманты и других XL, 80; в Монтальбане тоскует по Брадаманте, радуется ее приезду XXIII, 24; противится браку Брадаманты и Руджьера XLIV, 37сл.; отсылает дочь в Крепкий Замок 71сл.; обряжает Брадаманту ко двору XLV, (25); ее примиряет известие о провозглашении Руджьера королем булгарским XLVI, (72). См. также: II, 11, 31; XXIII, (20); XXV, (23), (46); XXX, (93), XLV, 21

Беваццан — Агостино Беваццано, латинский поэт при дворе Льва X и Климента VII XLVI, 15

Безмолвие, Бессловесное (персониф.) — к нему Бог отправляет архангела Михаила XIV, 76сл.; его нет в монастырях 79сл.; оно среди злодеев 88сл.; спит в доме Сна 90сл.; вместе с архангелом ведет Ринальда в Париж 95сл.; XVI, 28, 42

Беллона (миф.) — XXVI, 24

Белолоб — см. Фронтин

Бельтрам — брат Руджьера из Ризы; из-за страсти к невестке предал родину и родных XXXVI, 73сл.; виновник гибели брата XXXVIII, (14)

Бембо Петр — Пьетро Бембо, (1470–1547), венецианский литератор XXXVII, 8; XLII, 86; XLVI, 15

краса Бендедеев Тимофей — Тимотео Бендедеи (1447–1517), латинский и итальянский поэт XLII, 92

Бенедикт — Нурсийский, (ок. 480–547), святой XIV, 88

Бенедикт — Бенедетто Аккольти, кардинал, секретарь папы Климента VII XLVI, 11

Бентиволии, Бентивольи — Бентивольо, род властителей Болоньи (1401–1506) XXXIII, 37сл.; XLVI, 7

Геркулес Бентиволии — Эрколе Бентивольо (1506–1573), феррарский поэт XXXVII, 12

Лукреция Бентиволия — Лукреция Бентивольо, внебрачная дочь Эрколе I д’Эсте, жена Аннибале Бентивольо XIII, 65; XLII, 88сл.

Беренгарий II — итальянский король (950–961) III, 26; XXXIII, 19

два Беренгария — см. примеч. XXXIII, 19

Берленгьер, Берлингьер — паладин Карла; на охране ворот Парижа XV, 8; XVI, 17; сражается против Родомонта XVII, 16; XVIII, 8; бьется с Ларгалифом, выбит из седла Феррагусом 44

Берна — Франческо Берни (ок. 1497–1535), тосканский поэт XLVI, 12

Бернард — Бернардо Довици да Биббиена (1470–1520), кардинал, меценат XXVI, 48

Бертолагий — Байоннский, из Майнцского рода; злодей XXV, 74, 94; в сговоре с Ланфузой о продаже ему Малагиса и Вивиана XXV, 74сл.; на условленном месте XXVI, 12; убит Рикардетом и Альдигьером 13. За это Майнцский род отмстит Руджьеру XLVI, 61, 68. См. также: XLIV, 7

Бирен — герцог Зеландии; влюбляется в Олимпию и клянется жениться на ней IX, 22сл.; идет походом против Кимосха и попадает в плен 38сл.; используется как приманка, чтобы заманить Олимпию 46сл.; спасен Роландом 58сл.; его свадьба в Голландии 93сл.; его неблагодарность к Олимпии X, 2сл.; влюбляется в дочь Кимосха 10сл.; бросает Олимпию на острове 17сл.; казнен Обертом XI, 76сл. См. также: XI, 63, 72

Бискайский король — выдал Одорика Альмонию XXIV, 25сл.

Бланзадрин — вассал Марсилия, предводитель Астурии XIV, 14

Блоссий — Бьяджо Паллаи, секретарь Климента VII и Павла III XLVI, 13

Бова — Агрисмонтский; незаконный отец Альдигьера XXV, 72; отец. Малагиса и Вивиана XLIV, 7. См. также: XXVI, 13, 19

Бовон — среди потомков Старшего Руджьера XXXVI, 72

Богий — из Вергалла; убит Дардинелем XVIII, 53

Боканский граф — шотландский рыцарь X, 86

Борджий — Борджа, знатный род испанского происхождения XIII, 69

Анджела Борджия — Анджела Борджа, фрейлина, двоюродная сестра Лукреции Борджа XLVI, 4

Лукреция Борджия — Лукреция Борджа (1480–1519), дочь папы Александра VI, жена Альфонса I д’Эсте XIII, 69сл, XLII, 83, (93)

Цезарь Борджий — Чезаре Борджа (1476–1507), сын папы Александра VI, известный злодей XXXIII, 37

Брадаманта — дева-воительница из Монтальбана, дочь Амона и Беатрисы, сестра Ринальда; ее сходство с братом-близнецом Рикардетом XXV, 9сл., 22сл.; XXXVI, (13); «ее мощь и пыл» II, 31; ее благородство и вежество XXXVI, (10сл.); наместница Марселя и всех земель от моря до Роны и Вара II, 63сл.; восхваление ее — XXVI, 2; XXXVII, 23сл. Полюбила Руджьера II, 32сл.; была ранена в голову и острижена по-мужски XXV, 24; ее приключение с Флордеспиной, принявшей ее за мужчину 26сл. Пророчество о ее сыне от Руджьера и о ее мести за убийство Руджьера XLI, 61сл.; о том, что она станет родоначальницей дома д’Эсте III, 16сл. и др.; о знаменитых дамах в ее потомстве XIII, 47. Ищет Руджьера II, 33; сражается с Сакридантом и убивает его коня I, (60сл.), 70; встречает Пинабеля II, (34сл.); хочет идти спасать Руджьера от чар Атланта (59сл.); продолжает путь с Пинабелем (65сл.); по злому умыслу Пинабеля попадает в пещеру Мерлина 74сл.; III, 5сл.; встречает Мелиссу 8сл.; слушает прорицание Мерлина 16сл.; перед ней проходят духи ее потомков 21сл.; слушает поучения Мелиссы, как спасти Руджьера 66сл.; встречает Брунеля (75сл); отнимает у него волшебное кольцо и побеждает Атланта IV, Зсл.; освобождает Руджьера и других пленников 36сл.; теряет Руджьера, забирает его коня Фронтина 47сл. Продолжает поиски VII, 33сл.; узнает от Мелиссы о Руджьере 45сл.; в Марселе в ожидании Руджьера бьет сарацинов XIII, 44сл.; едет вызволять Руджьера у Атланта 47сл.; попадает в плен к Атланту (75сл.); освобождена Астольфом XXII, 20сл. Договаривается с Руджьером о браке и о его крещении, они отправляются в Валломброзу 31сл.; едет спасать Рикардета 42сл.; у замка Пинабеля хочет сразиться с Сансонетом 63; преследует Пинабеля и убивает его 71сл.; теряет Руджьера 97сл.; ночует в лесу XXIII, 5сл.; получает от Астольфа коня Рабикана и оружие 9сл. Вместо Валломброзы попадает в Монтальбан 17сл.; посылает Иппалку с Фронтином к Руджьеру 28сл.; выслушивает ее вести и читает письмо от Руджьера XXX, 76сл.; тоскует о нем, ревнует к Марфизе, ее жалобы 81сл.; XXXI, 6; XXXII, 10сл. В отчаянии от рассказа гасконца о Руджьере, и Марфизе 27сл.; едет умирать и мстить (44сл.); встречает Улланию и трех королей 50сл.; на Тристановой скале 68сл.; побеждает там трех северных королей и занимает замок, выслушивает историю Тристановой Скалы 74сл.; заступается за Улланию 101сл.; рассматривает роспись палат XXII, 110сл.; ее сон 59сл.; еще раз побивает трех королей 65сл. Направляется в Арль XXXV, 31; встречает Флорделизу и едет к Родомонтову мосту выручать Брандимарта 33сл.; побивает Родомонта 48сл. Едет с Флорделизой в Арль, посылает с ней вызов Руджьеру 57сл.; побивает Серпентина, Грандония и Феррагуса 66сл.; узнана Феррагусом XXXVI, (12сл.); побивает Марфизу 17сл.; ищет боя с Руджьером 30сл.; снова против Марфизы 43сл.; узнавание и примирение 66сл. Увещевает Руджьера отомстить Аграманту за смерть отца 79сл.; встречает Улланию и вместе с Руджьером и Марфизой едет мстить Марганору XXXVII, 25сл.; вместе с ними разбивает его 101сл.; устанавливает жителям новый закон 116сл.; едет к Карлу, расставшись с Руджьером 122сл. В Карловом стане XXXVIII, 8сл.; ее страдания перед сражением Ринальда с Руджьером 69сл.; врывается в общую схватку XXXIX, 10сл.; преследует Аграманта 67сл.; тоскует о Руджьере XLII, 24сл.; Ее брак с Руджьером указан Ринальду отшельником, в то время как Амоном она просватана за Леона XLIV, 11сл.; родители противятся ее браку с Руджьером 30сл.; уговоры матери и жалобы Брадаманты 38сл.; она ободряет Руджьера (59сл.); просит Карла разрешить ей поединок с женихом 68сл.; отослана родителями в Крепкий Замок (72сл.). Является ко двору, тоскует об уехавшем Руджьере XLI, 21, 25сл.; сражается с неузнанным Руджьером 63сл.; объявлена женой Леона 81сл.; ее жалобы 95сл.; Марфизой объявлена как жена Руджьера 103сл.; свадьба ее с Руджьером желанна Мелиссе XLVI, 20. Ее радость при признании Амоном Руджьера 64сл.; приготовления к свадьбе — 73; день свадьбы и боя Руджьера с Родомонтом 101. См. также: VI, (54); VII, 69; VIII, 16; X, 72, 97, 108; XI, 2, 19; XII, (20); XIV, 17, 19; XX, 102, 111, 112; XXII, (88); XXIII, (39), 43; XXIV, 55; XXV, 9сл., 26сл., (83сл.); (86сл.); XXVI, 56, (58сл.), (63), (65), (135); XXX, 94; XXXII, (1), 2; XXXIX, (1); XL, 80; XLI, 49; XLIV, (55сл.); XLV, 21, (23), 53, 67; XLVI, 35сл., 52, 55, 57, 72, 98

Брандимарт — сын Моноданта, бывший сарацин и друг Аграманта; участвовал в походе во Францию XXXIX, 37сл.; был обращен в христианство (39); друг Роланда XXXI, 46; один из лучших рыцарей, наряду с Ринальдом и Роландом XXXV, 73; XXXVIII, 55. Уезжает из стана вслед за Роландом VIII, 86сл. в замке Атланта XII, 11; освобожден Астольфом XXII, 20сл. Спасает Карла в Париже XXVII, 33; вместе с Карлом выступает навстречу Ринальду, встречает Флордезину XXXI, 59; едет спасать Роланда 64сл.; бьется с Родомонтом 67сл.; попадает к нему в плен 75сл.; среди других пленников приплывает в Африку и встречен Астольфом и Дудоном XXXIX, 30сл.; участвует в укрощении Роланда 38сл. Встречает Флорделизу и Бардина 43сл.; отказывается от отцовского царства ради верности Карлу и Роланду 62сл.; первый врывается в Бизерту XL, 21сл. Избран Роландом биться на Липадузе 58сл.; с Роландом и Оливьером на корабле Руджьера XLI, 25; ему дан Роландом конь Фронтин 29; на Липадузе тщетно призывает Аграманта к примирению 36сл.; поединок 68сл.; сражен Градассом 99сл.; отмщен Роландом XLII, 6сл.; испускает дух 12сл.; скорбь рыцарей о нем XLIII, 151сл.; плач Флорделизы 160сл.; погребение в Агригенте 165сл.; плач Роланда 170сл. См. также: XXIV, 53сл., 55, 73, 74; XXIX, 43, 49; XXXI, 47; XXXV, 33, 35сл., XLI, (58), 33; XLIV, 26сл.

Бранзард — вассал Аграманта; оставлен Аграмантом в Африке XXXVIII, 35, его сообщению о нападении нубийцев не верит Марсилий 44; он выступает против войска Астольфа XXXIX, 19сл.; обменивает Дудона на Буцифара 22сл.; его положение перед приступом XL, 15; кончает с собой 35

Бриарей (миф.) — VI, 66

Брунель — барон на службе Аграманта, предводитель тингитанцев XIV, 19; его портрет III, (72); его лживость IV, 2сл.; искусный плут и вор III, 69; его кражи в Альбракке XI, 5; XVIII, 109; XXVII, 72, (84); был приговорен к повешению и спасен Руджьером XXXII, 9. У него от Аграманта волшебное кольцо, чтобы вызволить Руджьера III, 69сл.; с ним встречается Брадаманта 75сл.; провожает Брадаманту к замку Атланта IV, 9сл.; она отбирает у него кольцо 14сл.; за это должен быть повешен Аграмантом, но отпущен до первой оплошно-«сти XIV, 19сл.; увезен Марфизой на расправу XVIII, 86сл.; выдан Марфизой Аграманту и повешен им XXXII, 7сл. См. также: X, 108; XI, 3; XIX, 18; XXXII, 33; XLI, 26сл.; XLIV, (17)

Брусе — персонаж романов Круглого стола XXIX, 30 Буральд — вассал Аграманта, предводитель гарамантов XIV, 18; участвует в приступе вместе с Родомонтом 113

Бурбон — Карл III герцог Бурбонский (1490–1527), «коннетабль Бурбон» XXXIII, 44

Буцифар — король Альгазера; оставлен Аграмантом в Африке XXXVIII, 35; выступает против Астольфа XXXIX, 19сл.; взят в плен 21сл.; освобожден в обмен на Дудона (23); убит Оливьером XL, 35

Вакх — см. Бахус

Валерий Иоанн Франциск — Джанфранческо Валерио из Венеции, духовное лицо, новеллист; друг Ариосто XLVI, 16; автор истории, рассказанной гостиником Родомонту XXVII, 137сл.; XXVIII, 78

Валлийский князь — местоблюститель английского короля Оттона; созывает войска на помощь Карлу VIII, 27сл.

Васты — XLVI, 8. См. Авалы

Ватран — булгарский царь, убит в сражении Леоном XLIV, 83

Вельзевул (библ.) — IX, 91; XXXIV, 5

Венера, Киприда (миф.) — I, 52; XI, 70; XV, 56; XVIII, (136), 138; XXXV, 21; XLII, 93; XLIII, 58; XLVI, 85

Вентидий — римский консул (43 г. до н. э.), победитель парфян XLV, 2

Вергилий Марон — римский поэт (70–19 г. до. н. э.) III, 56; XXXV, 26, 28; XLII, 86

Вестиделл — Вестиделло Пагано, комендант Бастии, убит в 1511 г. XIII, (54); XLII, 5

Вивиан — сын Бовы Аграсмонтского, брат Малагиса XXV, 72; с братом был пленен Феррагусом (75); объект сделки между Ланфусой и Берголагием 74сл.; как узник приведен в условленное место XXVI, (10сл.); освобожден Руджьером и другими 26; с ними отдыхает у Мерлинова ключа (30сл.); 38, 68; с Малагисом охраняет отдыхающих 54сл.; опрокинут Мандрикардом 72сл.; помогает Руджьеру 119сл.; прощается с Руджьером 136. С Ринальдом и другими едет из Монтальбана к Парижу XXX, 91сл.; рвется в бой с Черным рыцарем XXXI, 12; радуется, узнав в нем Гвидона 34сл.; участвует в ночном нападении на сарацинский стан 51сл.; его подвиги 55; в Карловом стане возле Арля XXXVIII, 21. См. также: XXV, (94); XXVI, 129; XXX, (76), 87; XXXI, 108; XLIV, (7)

Вигор (а граф) — английский рыцарь X, 81

Вида — Марко Джироламо Вида (1485–1566) из Кремоны, поэт и теоретик поэзии XLVI, 13

Висконти — знатный род, правивший Миланом с XIII в. по 1450 г. XIII, 63; XXXIII, 21, 34; XLVI, 7

Вольтерран — Марио Маффеи, епископ Аквино, латинский поэт, современник Ариосто XLVI, 13

Вулкан (миф.) — II, 8; III, 51; XI, (75); XII, 2; XV, 56сл.; XXVI, 100; XXXVII, 27; XL, 44; XLI, 88; XLV, 73; XLVI, 116

Габрина — жена Аргея XXI, (14); пыталась обольстить Филандра и подстроила убийство мужа (15сл.); отравила Филандра 58сл. Сторожит в разбойничьей пещере Изабеллу XII, (92сл.), убегает от Роландовой расправы XIII, (42); садится в седло к Марфизе XX, (106сл.); защищена Марфизой от насмешек дамы Пинабеля (113); в наряде той дамы вызывает насмешки Зербина (117сл.); пересаживается к Зербину, побитому Марфизой (126сл.); дразнит его несчастьями Изабеллы 134сл. Встречает Эрмонида, и рыцари за нее сражаются XXI, (Зсл.); Эрмонид рассказывает историю ее преступлений 12сл.; они с Зербином едут дальше, кляня друг друга 70сл. Находят убитого Пинабеля, она снимает с него одежду XXIII, 39сл.; обвиняет в убийстве Зербина (48); бежит и наезжает на Мандрикарда с Доралисой 92сл.; мчится на разнузданной Мандрикардом лошади 94сл.; схвачена Зербином и в наказание дана спутницей Одорику XXIV (35сл.); повешена Одориком 45. См. также: XXII, (50); XXVI, (8)

Гай — Гай Цезарь Калигула, римский император (37–41) III, 33; XVII, 1

Галасс — Галахад, рыцарь Круглого стола IV, 52

Галатея — пастушка из «Буколик» Вергилия XI, 12

Галафрон — Катайский хан, отец Анджелики и Аргалия; за красоту Анджелики обездолен Агриканом VIII, 43; он один знает о чудодейственной силе золотого копья Аргалия XLV, 65. См. также: XII, 35, 51; XIX, (17); XXIII, 15, 108

Галациелла — дочь Аголанта, мать Руджьера и Марфизы; воительница XXVI, 72; «злополучная» II, (32); наказана отцом за крещение и брак с Руджьером Старшим XXXVI, 72сл.; пущена в море на челне, рождает детей и погребена Атлантом XXXVI, 60сл.; XXVIII, (14сл.)

Гальван — Говен, рыцарь Круглого стола IV, 52

Гамбара Вероника — жена графа Джильберто X да Корреджо, (1485–1550), поэтесса XLVI, 3

Гамбарон — потомок Старшего Руджьера XXXVI, 72

Галерана — супруга Карла XLIII, 184; вместе с Карлом встречает паладинов и Руджьера XLIV, (28)

Ганелон — паладин Карла, из Майнцского рода, традиционный предатель; «Неверный» XVIII, 10; охраняет ворота Парижа XV, 8; сражается против Родомонта XVIII, 10; недоброжелатель Руджьера XLVI, 67

Ганимед (миф.) — IV, 47; VII, 20; XXVI, 100 Ганнибал — см. Аннибал

Гард — африканец, убит Лурканием XVIII, 54

Гарпии (миф. чудовища) — пожирают пищу Сенапа XXXIII, 108сл.; изгнаны Астольфовым рогом обратно в ад 125сл.; заперты Астольфом в аду XXXIV, 46. См. также: XXXVIII, 27.

Гарпиями названы захватчики Италии XXXIV, 1сл. Гарпалика — фракийская амазонка из «Энеиды» Вергилия XX, 1; XXXVII, 5 Гвалькотт — вассал Аграманта, предводитель приморцев XIV, 25 Гвальтьер — паладин Карла, из Парижа, убит Родомонтом XIV, 125 Гварин Александр — Александро Гварино, поэт, секретарь Альфонсо I д’Эсте XLVI, 14 Гвидетт — Франческо Гвидетти, флорентинец, современник Ариосто XXXVII, 12 Гвидон — Гвидобальдо I ди Монтефельтро, герцог Урбино (1482–1508) XLIII, 148 Гвидон — два соименных паладина Карла; охраняют ворота Парижа XV, 8; XVI, 17. Один из них (возможно, назван вместо обоих) сражается против Родомонта XVIII, 10; участвует в наступлении на сарацин 155

Гвидон Лесной — из Клермонтского рода, побочный сын Амона; его рождение XX, (5), (6); XXXI 31; его вежество XIX (88сл.); XX (4); его доблесть XXXVIII, 58. Отправился во Францию искать своих XX, (6); стал правителем амазонок (7сл.). Выезжает от них на бой с Марфизой XIX, (78сл.), (88сл.); бьется с нею 93сл.; вечером приглашает Марфизу и ее друзей под свой кров (101сл.); рассказывает о себе и об истории государства амазонок XX, (4сл.); как он томится здесь 61сл.; признан как родич Астольфом 66; придумывает способ спастись 67сл.; вступает в бой с амазонками 83сл.; пугается Астольфова рога и уплывает во Францию 92сл. Вместе с Алерией и друзьями попадает в плен к Пинабелю 104сл.; должен соблюдать его устав XXII, 52сл.; вынужден сразиться с Руджьером 76сл.; побежден волшебным щитом 85сл. Он — Черный рыцарь, поражает Ринальдовых братьев XXXI, (8сл.); бьется с Ринальдом (13сл.); раскрывает себя 28сл. С Ринальдом и другими приезжает к Парижу 36сл.; участвует в ночном нападении на сарацинский стан 51сл.; хочет проучить Градасса за Ринальда 98. В Карловом стане возле Арля XXXVIII, 21; в бою XXXIX, 18; хочет ехать вместе с Ринальдом на Восток XLII, 43. См. также XXXI, 77; XXXII 2

Гвискард — старший сын Амона, брат Ринальда; с Ринальдом и другими братьями отправляется к Парижу XXX, 94; сбит Черным рыцарем XXXI, 11. Среди Ринальдовых братьев: участвует в ночном нападении на сарацинский стан XXXI, (51сл.); в Карловом стане возле Арля XXXVIII, (8)

Гектор (миф.) — его доспех и меч Дурендаль XIV, 31, 43; XXIII, 78; XXIV, 60; XXVI, 99сл.; XXVII, 49, 68; XXX, 41; XXXVI, 56; XLI, 88; XLIV, 16, 77; XL, 73; родоначальник Руджьерова рода XXVI, 99; XXXVI, 70; для него Кассандра вышила полог XLVI, 80сл. См. также: XVIII, 64; XIX, 66; XXVI, 19; XXXV, 25; XXXVI, 6; XXXVII, 5; XXXVIII, 78; XLII, (2)

Гекуба (миф.) — VII, 73; X, 34; XIX, (66)

Генрих — герцог Кларенс, английский рыцарь X, (78); сражается против испанцев XVI, 67, (69)

Генрих — властитель Салисбери, английский рыцарь X, 82сл.

Генрих Первый — Генрих III, император Священной Римской империи (1039–1056) III, 30

Генрих Второй — Генрих IV, император Священной Римской империи (1056–1106) III, 29

Генрих Восьмой — король Англии (1509–1547) XXVI, 35

Герард — Россильонский, из поэмы Пульчи; оспаривается, что Альдигьер его законный сын XXV 72

Геркулес, Алкид (миф.) — IX, 56; XVII, 113; XX, 36; XXIII, 85; XXXII, 11; XXXIII, 29; XXXIV, 39; Геркулесовы столпы IV, 17; XIII, (63); XV, 22; XVI, 37; XXXIII, 98; XLI, 38; XLV, 78

Герман — владетель Бургении, английский рыцарь X, 82сл.

Геспериды (миф.) — XXXVII, 6; XLIII, 58

Гильельм — из Бервика, английский рыцарь; убит Дардинелем XVIII, 52

Гин и Гинам — из Майнцского рода, недоброжелатели Руджьера XLVI, 67

Гиневра — супруга короля Артура XLIII, 28

Гиневра — дочь шотландского короля, сестра Зербина; нуждается в защите от обвинений Луркания IV, 57сл.; история о ней, Ариоданте и Полинессе рассказана Далиндой Ринальду V, 7сл., выходит замуж за Ариоданта VI, 4сл. См. также: VIII, (22)

Гиппогриф — крылатый конь, «исчадье кобылицы и грифона» IV, 18; гиппогрифы водятся на Рифее IV, 18; за месяц укрощен Атлантом (19); летает под Атлантом II, (48сл.). По воле Атланта уносит Руджьера на остров Альцины IV, 42сл.; VI, 16сл.; привязан к мирту, в который превращен Астольф 23сл.; отведен в стойло Альцины 76; уведен Мелиссой VII, 78; Логистилла учит Руджьера управлять им X, 66сл.; он летит с Руджьером вокруг света 69сл.; улетает от Руджьера XI, (.13). Найден Астольфом у Атланта XXII, 24сл.; летит с ним в Эфиопию XXIII, (16); XXXIII, 96сл.; к земному раю (124сл.); на Луну XXXIV, (48); спускается с Луны — XXXVIII, 26сл.; отпущен Астольфом на волю XLIV, 23сл. См. также: XXIII, 9, 27

Гисмонда — мать Грифона и Аквиланта XV, 73; XXXI, 37

Главки (миф.) — Главк XI, 45

Гомер — легендарный греческий поэт XXXV, 27

Гонзаги — знатный итальянский род, правивший Мантуей в 1328–1708 гг. XXVI, 49

— Геракл, Геркулес Гонзаго — Эрколе Гонзага (1505–1563), епископ Мантуи, кардинал XXVI, 51; XLVI, 11

— Граф Газольский — Луиджи II Гонзага (1500–1533), граф Саббионетты и Газоло XXVI, 50;

он и его тезка (ум. 1549) XXXVII, (8сл.)

— Елисавета, Изабетта — Элизабетта Гонзага (ок. 1471–1526), супруга Гвидобальдо I ди Монтефельтро XLII, 86; XLIII, 148

— Леонора, Элеонора — Леонора Гонзага (ум. 1550), дочь Франческо Гонзага, супруга Франческо Мариа делла Ровера XLII, 86; XLIII, 148

— Маргарита — Маргерита Гонзага, внебрачная дочь Франческо Гонзага XLVI, 4

— Сигизмунд Гонзаг — Сиджисмондо Гонзага (ум. 1525), кардинал XXVI, 49

— Фердинанд — Ферранте Гонзага (1507–1557), вице-король Сицилии и губернатор Милана XXVI, 51

— Франциск Гонзаг — Франческо II Гонзага (1466–1519), маркиз Мантуанский, муж Изабеллы д’Эсте XIII, (60); XXVI, 49; XXXIII, (32)

— Фредерик Гонзаг — Федерико II Гонзага (1500–1540), маркиз, затем герцог Мантуанский XXVI, 49; XXXIII, 45сл.; XLVI, (7)

— Юлия — Джулия Гонзага (1513–1556) XLVI, 8

Гонорий Второй — Гонорий III римский папа, (1216–1227) III, 31

Гонсальв Фердинанд — Фернандес Гонсало (1443–1515), испанский полководец XXVI, 53; XXXIII, 35

Гордыня (персониф.) — сестра Распри, вместе с ней в монастыре XIV, 81; разжигает души сарацин XVIII, 27сл., 34, 37. См. также: XXIV, 114; XXVI, 122; XXVII, 100

Готский, Норский и Свейский короли — три северных короля, женихи королевы Исландии; вместе с Улланией явились к Карлу отбить щит королевы XXXII, 50сл.; у Тристанова камня побеждены Брадамантой 72сл., вновь побеждены ею XXXIII, 66сл.; дают обет год не надевать лат и не садиться в седло 74сл., пленены Марганором и освобождены после его падения XXXVIII, 31,112сл. См. также: XXXV, 31

Готфрид — князь Букингамский, английский рыцарь X, 82сл.

Градасс — царь Серикании; его вежество XXXI, 101сл.; «сарацинский Марс» XLI, 68; его прекрасная альфанская кобылица II, 51; ради Дурендали и Баярда опустошил Францию XXVII, 55; XXXI, 91; тщетно ждал Ринальда на берегу для поединка за Баярда 91сл., (99); вместе с Мандрикардом спас Люцину XVII, 62сл., был в Сирии пленен Мандрикардом XXX, 39сл. Вместе с Руджьером попадает в плен к Атланту II, 45сл.; освобожден Брадамантой IV, 40сл.; в новом дворце Атланта XII, 11, 20, 25; освобожден Астольфом XXII, 20сл. Вместе с Сакрипантом вторгается в Карлов стан XXVII, 7, 14сл.; его доблесть в сражении 30; надевает доспехи на Мандрикарда 49; ссорится с Мандрикардом за Дурендаль 53сл.; брошен жребий о споре его и Руджьера с Мандрикардом XXX, 18сл.; дает советы Руджьеру 24сл.; завидует победе Руджьера 69; получает Дурендаль 74. Ищет Ринальда XXXI, 89сл., вызывает его на бой за Баярда XXXI, 95сл.; готовится к поединку 106сл.; бой с Ринальдом XXXIII, 78сл.; похищает Баярда 92сл. Вызывается на бой с Роландом за Аграманта XL, 46сл.; будет сражаться на Липадузе 51сл.; в поединке на Липадузе 68сл.; оглушает Роланда и убивает Брандимарта 94сл.; убит Роландом XLII, 6сл.; погребен в развалинах Бизерты XLIII, 153. См. также: XXIV, 55; XXVII, 112; XXXI, 47; XXXII, 2; XXXVIII, 56; XLI (28); XLII, 42, 68; XLIII, 151, 160

Грандоний — вассал Марсилия, властитель Альгарвы XIV, 12; XXXV, 69; вместе с Марсилием перед приступом 107; сражается против войска Карла XVIII, 42; бросается примирить Сакрипанта и Родомонта XXVII, 80; уговаривает Аграманта бежать XXXI, 81; сброшен с седла Брамантой XXXV, 69сл.; XXXVI, 11

Грации (миф.) — XXVIII, 97; XLIII, 58; XLVI, 85

Грациоза — Грациоза Маджи, придворная дама герцогов д’Эсте XLVI, 4

Грек — слуга в харчевне, возлюбленный Пламеты; из истории, рассказанной гостиником Родомонту XXVIII, 56сл.

Грилл — из лагеря Карла, убит спящий Клориданом XVIII, 176сл..

Грифон Белый — сын Оливьера и Гисмонды, брат Черного Аквиланта; вместе с братом вскормлен феями XV, (72сл.); его латы заколдованы феей XVII, 70; его доблесть XXXI, 39; XXXVIII, (58); его давние распри с Ринальдом XXXI, 41; был некогда освобожден из плена Мандрикардом XXX, 40. Вместе с Аквилантом сражается против Оррилла XV, 67сл.; приветствует Астольфа 75сл.; едет в Святую Землю к Сансонету 92; оттуда едет навстречу изменнице Оригилле в Антиохию 100сл.; встречает Оригиллу с Мартаном XVI, 4сл.; верит лживым словам Оригиллы (14сл.); вместе с Оригиллой и Мартаном приезжает в Дамаск XVII, 17сл.; рад участвовать в турнире Норандина, выслушивает его историю 24сл.; надевает заколдованные латы 70; является на турнире 84сл.; побеждает восьмерых и самого сильного 91сл. Уезжает из Дамаска 106сл.; у него похищен Мартаном доспех 109сл.; преследует Мартана в его доспехах 114сл.; принят за Мартана и выведен на посмеяние 120сл.; освобождается (135); убивает много народу XVIII, Зсл., 59сл.; заключает дружбу с Норандином 64сл.; найден братом 70сл.; просит помиловать Оригиллу и Мартана 92. Новый турнир в его честь (95сл.); доспех предназначен ему в награду 106сл.; с братом на турнире 116сл.; опрокинут Астольфом 118; преследует обидчиков и узнает Астольфа 120; любезно отказывается от доспеха 129сл. С друзьями оставляет Дамаск и приплывает к берегу амазонок (134сл.); XIX, 43сл., 59сл., 106сл.; вступает в бой, чтобы спастись из города XX, 83сл.; пугается Астольфова рога и уплывает во Францию (92сл.). Попадает в плен к Пинабелю 104сл.; должен соблюдать его устав XXII, 52сл.; сражается против Руджьера 76сл.; опрокинут Руджьером, от его удара раскрывается волшебный щит XXII, 84; на берегу Сены встречает Ринальда с Гвидоном XXXI, 37сл.; участвует в ночном нападении на сарацинский стан 50сл.; его подвиги (55), (85); в Карловом стане возле Арля XXXVIII, 21; в бою XXXIX, (18); хочет защитить Руджьера от Родомонта XLVI, (108)

Гуг — из Тура, паладин Карла; убит Родомонтом XIV, 125

Гугон Арльский — Гуго, наместник Прованса при Людовике III Бургундском (Слепом), с 928 г. правитель Прованса XXXIII, 19

Гельельм Монферратский — Гульельмо, маркиз Монферратский (ум. 1518) XXVI, 53

Далинда — служанка шотландской королевы Гиневры; ее любовь к Полинессу V, (5сл.); ее история 23сл.; спасена от разбойников Ринальдом IV, (69сл.); уходит в монастырь в Датскую землю VI, 16. См. также: VI, 2

Дама, возлюбленная Пинабеля — была унесена Атлантом II, 37сл.; освобождена Брадамантой XX, 112; вновь с Пинабелем 110сл.; насмехается над Габриной 113сл.; надевает одежду старухи 115сл.; заставляет Пинабеля ввести жестокий устав XXII, 49сл.; тщательно блюдет устав 76сл.

Дама озера — Вивиана из романов о рыцарях Круглого Стола III, 10

Данаиды (миф.) — XXII, 2

Дардинель — сын Альмонта, двоюродный брат Аграманта; Зумарский король XIV, 27; его любят Клоридан и Медор XVIII, 165; он с Собрином перед приступом 108; ведет свою рать XVI, 54; приходит на помощь своим против шотландцев 83; его подвиги и речь, чтобы остановить бегущих XVIII, 47сл.; убивает Луркания 54сл.; убит Ринальдом 146сл. Клоридан и Медор выходят хоронить его 165сл.; находят его тело (186сл.); погребен Медором XXX, (25)

Дафна (миф.) — наказана в аду XXXIV, 12

Дедал (миф.) — XXV, 37; XXXIV, 53

Дезидерий — последний король лангобардов (756–774) III, 25; XXXIII, (16)

Демосфен — афинский оратор (384–322 до н. э.) XVII, 90

Десмонд(ский граф) — предводитель ирландцев X, 87

три Деция — Публий Деций Мус, консул в 340 г. до н. э., его сын и внук XLIII, 174

Джанбеллино — Джованни Беллини (ок. 1430–1516), венецианский художник XXXIII, 2

Диана, Луна (миф.) — I, 52; XI, 58; XVIII, 183сл.; XXXIII, (29); XXXVII, 17; XLIII, (166)

Дидона (она же Элисса) — Карфагенская царица из «Энеиды» Вергилия X, 56; XIX, 35; XXXV, 28; XXXVII, (5)

Дикилла — дама на службе у феи Логистиллы; ведет рати Логистиллы X, 52

Дионисий — рыцарь из Тура, убит Родомонтом XIV, 125

Дионисий — Дионисий Младший, тиран Сиракуз (IV в: до н. э.) XLV, 1

Дольфин — Горный, христианский рыцарь, убит Дардинелем XVIII, 47

Доралиса — дочь Гранадского короля Стордилана; ее красота XIV, (52); XXX, (17); переменчивость ее чувств XXX, 72сл.; просватана за Родомонта XIV, (40); ее изображение на знамени Родомонта XIV, 114. По дороге в испанский стан к отцу отбита Мандрикардом XIX, (41сл.); становится его возлюбленной 50сл.; через карлика извещает Родомонта о случившемся XVIII, 28сл.; вместе с Мандрикардом встречает Роланда XXIII, 70сл.; Габрину (92сл.); по просьбе Изабеллы разнимает Мандрикарда и Зербина XXIV, 71сл.; узнает Родомонта и называет его Мандрикарду 95; разнимает Родомонта и Мандрикарда 110сл. Вместе с Мандрикардом едет в Париж XXV, (Зсл.); у Мерлинова ключа XXVI, 67сл.; уносится на одержимом бесом жеребце 128сл.; возвращается в стан к отцу XXVII, (Зсл.); зрительница на поединке (51); делает выбор между Родомонтом и Мандрикардом в пользу Мандрикарда 102сл.; побуждает Мандрикарда не вступать в бой с Руджьером; ее жалобы XXX, (31сл.); неудача замирения 43сл.; как встречает гибель Мандрикарда 67сл. См. также: XXIII, 38; XXVII, (116)

Дориа Андрей — Андреа Дориа (1468–1560), генуэзский флотоводец XV, 30сл.; XXVI, 51

Дориа — Филиппино Дориа, флотоводец (XVI в.) XXXIII, 57

Дориконт — вельможа при дворе Марсилия XIV, 16

Дорилон — вассал Аграманта, властитель Сеуты XIV, 22; вместе с Родомонтом участвует в приступе 113

Дорифеб — вассал Марсилия, предводитель каталонцев XIV, 11

Доркин — африканец; убит Лурканием XVIII, 54

Дорсетский граф — английский рыцарь X, 80

двое Досси — братья Доссо Досси (ок. 1490–1542) и Баттиста Досси (ок. 1497–1548 или 1553), художники феррарской школы XXXIII, 2

Драгонтина — фея из «Влюбленного Орландо» Боярдо XI, 4

Друзилла — супруга Лонгвильского Олинда; история ее мести Танакру за смерть мужа рассказана Брадаманте и другим XXXVII, 52сл.

Дудон — сын Оджьера-Датчанина; вместе с Ринальдом, Астольфом и другими возвращается из восточного плена, уговаривает Астольфа не верить Альцине VI, (34); 41; был взят в плен Родомонтом и сидит в тюрьме в Бизерте XXXIX, 22сл. Освобожден в обмен на Буцифара 24; во главе Астольфова флота 29; встречает Родомонтовых пленников 33сл.; участвует в укрощении Роланда 36сл.; отчаливает к Провансу (64); морское сражение с Аграмантом 80сл.; его победа XL, 5сл.; с флотом и пленными в Марселе 70сл.; сражается с Руджьером 75сл.; признает себя побеждённым и отпускает семерых пленных королей XLI, 4сл.; хочет ехать вместе с Ринальдом на Восток XLII, 43; его флот превращен в листья XLIV, (2); хочет защитить Руджьера от Родомонта XLVI, 108; среди снаряжающих Руджьера (110)

Дудринас — вассал Аграманта, предводитель либиканских дружин XIV, 19

Дурендаль — меч Роланда, от нее не защита шлем и щит XII, 79; в руке Роланда она стоит больше, чем сто серпов Смерти XII, (80); принадлежала Гектору, затем Альмонту XIV, 43; XXXIII, 78; отбита Роландом у Альмонта в Аспромонте XXVII, 54. Ради нее Градасс опустошил всю Францию 55; XXXI, 91. Мандрикард клянется вырвать ее у Роланда XIV, 43; XXIII, 78; бой за нее Роланда с Мандрикардом 81сл.; она у Роланда 99; брошена безумным Роландом (133); XXIV, (4); найдена Зербином и Изабеллой 49сл.; повешена на дерево Зербином (57); похищена Мандрикардом, сражение за нее Мандрикарда и Зербина и гибель Зербина 58сл. Из-за нее Градасс ссорится с Мандрикардом XXVII, 55сл.; после гибели Мандрикарда отдана Градассу XXX, 74; XXXI, (47); должна достаться победителю в битве Градасса с Ринальдом 104сл.; XXXIII, 78сл.; у Градасса 95; Роланд хочет вернуть ее себе XL, 56; XLI, 28; ею убит Брандимарт 100. См. также: XII, 46; XXIV, 48, 75; XXVI, (105); XXVII, 112; XXX, 18, 41, 51, 58, 61; XXXI, 44; XLI, 84, 95, 99

Ева (библ.) — XI, 22; XXVII, 13; XXXIII, 110

Еванда (миф.) — XXXVII, 19

Еврисфей (миф.) — XXXIV, 39

Елена (миф.) — X, (3); XI, 70; XLIII, 23; XLIV, 56; XLVI, (82), 83

Енох (библ.) — в земном раю XXXIV, 59

Зевксис — древнегреческий художник (V–IV вв. до н. э.) XI, 71; XXVIII, 4; XXXIII, 1

Зербин — сын шотландского короля, брат Гинервы, владетель Росса X, 84; его доблесть и красота X, 84; XIII, 6; на турнире в Байонне 6сл.; полюбил Изабеллу 8сл.; сила его любви XXIII, 69; поручил похитить ее Одорику (10сл.); ибо сам должен идти на помощь Карлу VIII, (24); XXIII, (12). На лондонском смотре X, 83сл.; его подвиги под Парижем XVI, 40сл.; в опасности поддержан Ринальдом 78сл.; его подвиги XVIII, 45, 155; встречает Клоридана и Медора — 188сл.; приказывает их схватить XIX, 6; преследует шотландского воина, ранившего Медора 13сл. Насмехается над Габриной в наряде молодой женщины XX, 117; побит Марфизой и пересаживает Габрину к себе 126сл.; узнает от нее об Изабелле 134сл.; верный обету, едет, куда хочет старуха XXI, 3; побивает Эрмонида, узнает о преступлениях Габрины 11сл.; жалеет Эрмонида, но блюдет рыцарский устав 68сл.; едет дальше с Габриной, проклиная ее 70сл. Находит мертвого Пинабеля, тщетно пытается найти убийцу XXII, (Зсл.); XXIII, 39сл.; обвинен Габриной 48сл.; посажен в темницу Ансельмом 50сл.; освобожден Роландом 53сл.; встреча с Изабеллой 63сл.; присутствует при поединке Мандрикарда с Роландом 70сл.; расстается с Роландом 96сл. Встречает Кореба и Альмония с пленным Одориком XXIV, 14сл.; дает Одорику в спутницы Габрину, в наказание обоим 35сл. Находит оружие Роланда и вешает его на дерево 46сл.; бьется с Мандрикардом, похитившим Дурендаль 60сл.; умирает от раны на руках Изабеллы 74сл. Его прах Изабелла берет с собой 90; гроб сделан отшельником 92; его везут с собой Изабелла с отшельником XXVIII, 96. См. также: V, 69; XIII, 14–31; XXIII, 92; XXVI, 8; XXIX, 26, 30

Зербинат — Франческо Зербинато, из окружения кардинала Ипполито д’Эсте XL, 4

Зет и Калаид (миф.) — XXXIV, 3

Зилиант — сын Моноданта, брат Брандимарта; освобожден из плена Морганы Роландом, подарил ему золотое запястье XIX, 38. Посылает Бардина за Брандимартом, чтобы тот занял отцовский престол XXXIX, 62

Зиновия — царица Пальмиры (III в.) XXXVII, 5

Златоузд — конь Роланда; его красота IX, 60; лучший, наравне с Баярдом и Фронтином XXIII, 26; его быстрота XXVI, 132. Отправляется с Роландом за Анджеликой VIII,84; оставлен Роландом в Бретани IX, 60; снова с ним XI, 80. Его, брошенного безумным Роландом, ’ находит Зербин XXIV, 49; затем Флорделиза 56; его берет себе Мандрикард 115; конь «томится о непривычном наезднике» XXX, 55; после гибели Мандрикарда достается Руджьеру, тот его уступает Аграманту 75; при бегстве взят Аграмантом с собой в челн XL, 8; Роланд хочет отбить его у Аграманта 57. См. также: XII, 6, 8, 55, 89; XXIII, 115, 116; XXVI, 125; XXX, (46); XXXI, 44; XLI, 91

Зороастр — Заратуштра, пророк и реформатор древнеиранской религии (между X и первой пол. VI вв. до н. э.) XXXI, 5

Ивон — паладин Карла, сражается против Родомонта в Париже XVIII, 10

Идоменей (миф.) — XX, 14

двое Иеронимов Джироламо Верита, поэт из Вероны, и Джироламо Читтадини, ломбардец, латинский поэт, современники Ариосто XLVI, 14

Изабелла — дочь галисийского короля; ее красота XXX, 17; полюбила Зербина XIII, (6сл.); похищена Одориком для Зербина (10сл.); Одорик покусился на нее (19сл.); ее отбили разбойники, чтобы продать султану (29сл.). В пещере под охраной Габрины XII, (91сл.); рассказывает Роланду свою историю XIII, 2сл.; освобождена Роландом и уезжает с ним 43. Подъезжает к месту казни Зербина XXIII, 54; встреча с Зербином 63сл.; расстается с Роландом 96сл.; с Зербином встречают Кореба и Альмония с Одориком XXIV, 16сл.; ищут Роланда и находят его оружие 47сл.; она боится за Зербина, бьющегося с Мандрикардом 67; умоляет их разойтись 71сл. Оплакивает Зербина 76сл.; спасена от самоубийства отшельником, вместе с ним везет в Прованс гроб с телом Зербина 86сл. Встречает Родомонта XXVIII, 95сл. Родомонт подступает к ней с любовью XXIX, Зсл.; она сулит ему неуязвимое зелье, заставляет отсечь ей голову 12сл. Прославление ее 26сл. Родомонт воздвигает ей гробницу 31сл. См. также: XVIII, 40; XX, 132–143; XXXV, 41

Изольда — жена Марка Корнвалийского, возлюбленная Тристана XXXII, 89

Изольер — брат Феррагуса, вассал Марсилия, предводитель наваррцев XIV, 11; XVI, 54сл.; был освобожден из плена Мандрикардом XXX, 40. Заступался за Брунеля перед Аграмантом XIV, 20. Пытается примирить Сакрипанта и Родомонта XXVII, 80

Икар (миф.) — XXVII, 32

Икарий (миф.) — XLI, 2

Иларион — христианский аскет, основатель монастырей в Палестине (III–IV вв.) VIII, 45

Илия Пророк (библ.) — в земном раю XXXIV, 59; его колесница 68сл.; XXXVIII, 23. См. также: XIV 88

Ио (миф.) — XXXII, 83

Иоанн — Богослов, апостол и евангелист; во дворце земного рая рассказывает Астольфу о судьбе Роланда XXXIV. 54сл.; летит с Астольфом на Луну (68сл.); пророчествует об Ипполито Д’Эсте XXXV, 4сл.; восхваляет поэзию (17сл.); спускается с Луны, дает наставления Астольфу XXXVIII, 24сл.; (30); XXXIX, (19), (25), (45); XLIV, 24сл. См. также: XVI, 13; XXII, 2

Иов (библ.) — XXVI, 92

Иоконд — римский рыцарь, его история рассказана Родомонту гостиником XXVIII, 7сл.

Ипермнестра (миф.) — XXII, 2.

Иппалка — наперсница Брадаманты; послана Брадамантой с конем Фронтином к Руджьеру XXIII, 28сл.; Родомонт у нее отбирает коня 33сл.; она жалуется на Родомонта Рикардету XXVI, 54сл.; ведет Руджьера за Родомонтом 63сл.; возвращается в Монтальбан с письмом от Руджьера 88сл.; в Монтальбане XXX, 76сл.; вестью о Марфизе заронила тревогу в душу Брадаманты XXXI, 7

Ипполита (миф.) — XXV, 32; XXVII, 52

Ираклий I — император Византии (VII в.) XXI, 13

Ирод I — Великий, царь Иудеи (I в. н. э.) X, 69

Ирольд — друг Прасильда, пришел за Ринальдом из Леванта; освобожден из замка Атланта Брадамантой IV, 40; потом Астольфом XXII, 20сл.

Иуда — Искариот XI, 28; XXII, (2)

Кадм (миф.) — XLIII, 97

Казимир — сарацин, убит Ариодантом XVI, 65 Каик — вассал Аграманта, предводитель альмансильцев XIV, 23 Калабрун — арагонский король XVI, 60

Каламидор — Барселонский, вассал Марсилия; ранит коня Зербина, раздавлен Трасоном XVI, 60сл.

Каландра Иоанн Иаков — Джован Джакомо Каландра (1488–1543), секретарь герцогов Мантуи XLII, 85

Калигорант — великан-людоед в устье Нила XV, 42сл.; его сеть 56сл.; пленен Астольфом 51сл.; идет вслед за Астольфом в Каир (60сл.), 77; принесен им в дар Сансонету (97)

Каллитрефия — кормилица Брадаманты, мать Иппалки XXIII, 28

Кальканьин Целий — Челио Кальканьини (1479–1541), поэт, профессор Феррарского университета, XLII, 90; XLVI, 14 Камбис II — царь Персии (VI в. до н. э.) XXXVIII, 43 Камилл — Камилло Палеотти (XV в.), болонский поэт и правовед XLII, 88

Камилла — амазонка из «Энеиды» Вергилия XX, 1; XXV, 32; XXXVII, (5)

Кантельм Геркулес — Эрколе Кантельмо, современник Ариосто XXXVI, 6сл.

Капелл Бернард — Бернардо Капелло (1498–1565), поэт из Венеции XXXVII, 8; XLVI, 15

Капелла — Бернардино Капелла (ок. 1460–1524), латинский поэт из Рима XLVI, 13

трое Капилупи — Лелио (1497–1560);

Камилло (1504–1547); Ипполито (1511–1580), из знатного мантуанского рода XLVI, 12

Карл Великий — сын Пипина XXX, 28; король франков (с 768 г.) — XXIII, (26); XLV, (53); император Священной Римской империи (800–814) I, 1; «благочестивый», «христианский» король VIII, 70; XXXVIII, (63); «седой», «старый», VIII, 70; XXXIX, 8; «славнейший меж державцев» XVI, (33); «столь красноречив, сколь мудр и доблестен» XXXVIII, (19); дядя Роланда 47; его уважение к Руджьеру Старшему XXXVI, 79. В пророчествах: его поход в Италию XXXIII, 16; упомянут среди потомков Гектора XXXVI, 71; даст Руджьерино удел и титул маркграфа XLI, 64; от его слов получит имя род д’Эсте 65. Его победа над Аголантом у Аспромонта и гибель Альмонта и Трояна XVII, 14; за это навлек на себя месть Аграманта I, 1; был разбит у Гаронны VIII, 72; свел в одно место остаток разбитого войска И, 24; его стан у Пиренейских круч 1,5. Отобрал у Роланда Анджелику и отдал ее Наиму 1, 7сл.; посылает Ринальда в Англию за помощью 25сл.; недоволен отъездом Роланда VIII, 86сл. Перед битвой молится Богу XIV, 68сл.; руководит подготовкой к сражению 103сл.; охраняет ворота Парижа XV, 8; XVI, 17сл.; узнает, что Родомонт в городе 85сл.; нападает на Родомонта XVII, 6сл.; XVIII, 8сл.; его подвиги 155; осаждает сарацинский стан, 161сл.; ему грозит опасность от Аграмантовых витязей XXVII, 7, 14сл.; пытается навести порядок в своем стане 20сл.; отступает к Парижу 29сл.; ударяет с паладинами навстречу отряду Ринальда XXX, 59. В своем стане возле Арля встречает Брадаманту и Марфизу XXXVIII, 7сл.; становится крестным отцом Марфизы 18сл.; перед поединком Руджьера и Ринальда клянется на Евангелии 79сл.; отпускает Ринальда на поиски Анджелики XLII, 42.; соглашается на брак Брадаманты и Леона XLIV, 12; выходит со всем двором навстречу паладинам и Руджьеру 27сл.; объявляет поединок Брадаманты с женихами 68сл.; XLV, 22сл.; узнает от Марфизы, что Брадаманта — жена Руджьера 103сл.; желает разумного суда 113сл.; благоволит Руджьеру 56сл.; сам заботится о свадьбе его и Брадаманты 73; на свадьбе 101; опоясывает мечом Руджьера 109. См. также: I, 1, 47; II, 31, 37, (64); III, 66; VII, 33; VIII, 22, 23, 27, 74; IX, 1; X, 68, 74, 88; XIII, (12); XIV, (95), 99, (102); XV, 97; XVIII, 97, 174, 180, 181, 188; XXIV, 27, 47, 54; XXV, 5, 7, 90; XXVI, 87, 91, 96, 134, (137); XXVII, (4), 40; XXX, 30, 38, 95; XXXI, 58, 83, 89; XXXIII, 77; XXXIV, 56; XXXV, 32, 52; XXXVI, 28, 82; XXXVII, 31, 122; XXXVIII, 18, 36, 40, 48, 54, 57, 58, 60, 64, 65; XXXIX, 17, 35, 63; XL, 62, 64, 72; XLI, 41, 49; XLII, 59, 67; XLIII, 169, (172); XLIV, 8, 11, 73; XLV, 14, (96), (99), 100, 103, (106); XLVI, 34, 53, 56, 104, 105

Карл Второй Сицилийский — Анжуйский, король Неаполя (1285–1309) III, 39

Карл Пятый — император Священной Римской империи (1519–1556), король Испании под именем Карла I, король Сицилии под именем Карла IV, XV, 23сл., 32сл.; XXVI, 34сл.; XXXIII, (51)

Карл Восьмой — король Франции (1483–1498) XXXIII, 24, 30сл., 34; XIII, (60)

Карл Новый — Карл I Анжуйский, граф Прованса (1246–1285), король Неаполя и Сицилии (1266–1285) XXXIII, 20

Карлик —

1) ведет Руджьера и Градасса на бой с Атлантом II, 45сл.

2) на службе у Доралисы; послан к Родомонту XVIII, 28сл.; XXIII, 33сл.; XXV, 3

3) возлюбленный ломбардской королевы, из истории о Иоконде и Пламете XXVIII, 34сл.

Кармонд — начальник флота в Дамаске, опрокинут Грифоном на турнире XVII, 99

Кастильон — Бальдассаре Кастильоне (1478–1529), писатель, служил при разных итальянских дворах XXXVII, (8); XLII, 87

Кассандра (миф.) — вышила полог для Гектора с изображением сцен из жизни кардинала Ипполита XLVI, 80сл. (93сл.)

Кент(ский граф) — английский военачальник X, 79

Киклопы (миф.) — XXXVI, 9; XLIII, 185

Кикн (миф.) —

1) друг Фаэтона III, 34

2) сын Нептуна XXIX, 19

Киландр — сын Черного Марганора, погибший из-за женщины XXXVII, 45сл.

Киллар (миф.) — конь Поллукса XLV, 93

Кильдар(ский граф) — предводитель ирландских отрядов X, 87

Кимосх — фризский король, владелец пищали IX, (28сл.); сватает своего сына Арбанта за Олимпию (25сл.); за отказ порабощает Голландское царство (27сл.); пленяет Бирена, чтобы заманить Олимпию 40сл.; сражен Роландом 62сл.; его пищаль потоплена в море XI, 21

Киприда — см. Венера

Клавдий —

1) паладин из Тура, убит Родомонтом XIV, 125

2) Дубравный, христианский воин, убит Дардинелем XVIII, 47

Кларинд — вассал Аграманта, военачальник Волги XIV, 24; участвует в приступе вместе с Родомонтом 113

Клариса — супруга Ринальда XXX, (93); XLIII, 66

Клариэль — великан, некогда сраженный Ринальдом XX, 6

Клеопатра — царица Египта (I в. до н. э.) VII, 20; X, (56); XLVI, 83

Клитемнестра (миф.) — XX, 13; XXI, (57)

Клодион — сын короля франков Фарамонда, установивший закон Тристанова камня XXXII, 83сл.

Клодовей — Хлодвиг II, король Нейстрии и Бургундии (639–657) и король Австрии (656–657) XXXIII, 14

Клоридан — мавр, на службе у Дардинеля XVIII, 165; на страже вместе с Медором 166сл.; выходит похоронить Дардинеля и избивает спящих франков 171сл.; находит тело господина, бежит при появлении Зербина 182сл.; убит шотландцами XIX, Зсл.

Кодр(миф.) — XLIII, 174

Коклес — римский герой (IV в. до н. э.) XVIII, 65

Колонна — древняя итальянская фамилия

— Виктория — Виттория Колонна (1490–1547), поэтесса XXXVII, 16сл.; XLVI, 9

— Изабелла Колонна — Изабелла Колонна (ум. 1570), дочь Веспасиано Колонна Старшего, супруга Луиджи Гонзага XXXVII, 9сл.

— Проспер Колонна, Столп — Просперо Колонна (ум. 1523), военачальник XV, 28; XXXIII, 49

— Фабриций Колонна — Фабрицио Колонна (1450–1460 — 1520), кондотьер, великий коннетабль Неаполитанского королевства XIV, 4сл.

Кольцо Волшебное — см. Перстень

Конрад — германец в Карловом стане, убит во сне Клориданом XVIII, 177 Конрадин — последний представитель династии Гогенштауфенов (1252–1268) XXXIII, 20

Констант — Констанций Хлор, римский император (305–306); предок Руджьера XXXVI, 71

Константин — греческий кесарь, отец Леона, за которого просватана Брадаманта XLIV, 12сл.; в битве с булгарами за Белград терпит поражение от Руджьера 79сл.; отступает в Белетику, выдает Руджьера сестре на расправу 10сл.; вновь собирается ополчиться на булгар XLVI, 70; его шатер на свадьбе Брадаманты и Руджьера 77сл. См. также: XLV, (41), (46), (47), 98; XLVI, 22, (50)

Константин — Великий, римский император (306–337); предок Руджьера XXXVI, 71. См. также: XV, 102; XVII, 78; XXXIV, 80; XLVI, 84

Констанция — мать Лесного Гвидона XX, (6); XXXI, 31

Кореб — из Бильбао; вырос в доме Одорика XIII, (17), 24; отказывается участвовать в злодействе Одорика 25сл.; спасен Альмонием XXIV, 21сл.; вместе с ним пленяет Одорика (25сл.); 15сл.; по воле Зербина освобождает Одорика и едет к шотландскому полку 43сл. Коримб — апамейский, опрокинут Грифоном на турнире в Дамаске XVII, 96

Кориней — военачальник Мульги, верный друг Аграманта XIV, 23; участвует в натиске на городские ворота XV, 7

Коринна — древнегреческая поэтесса (V в. до н. э.) XX, 1

Корреджии — род владетелей Корреджо.

Все Корреджии: Изотта и Леонора, сестры Беатриче XLVI, 3

— Джиневра — невестка Никколо да Корреджо, или дочь Гвидо да Корреджо XLVI, 3

— Джиневра — вероятно, дочь Вероники Гамбара XLVI, 4

Коррегийский рыцарь — Никколо да Корреджо (1450–1508), придворный Альфонса I, поэт XLII, 92

— Мамма — Беатриче, дочь Никколо да Корреджо XLVI, 3

— Юлия — лицо неустановленное XLVI, 4

См. также: Гамбара Вероника Кортес Эрнанд — Эрнан Кортес (1485–1547), испанский конкистадор XV, 27 Косокрыл — Аликино, один из бесов в «Божественной комедии» Данте VII, 50 Красе — римский богач и полководец (ок. 115–53 г. до н. э.) XXXVIII, 2 Крез — царь Лидии (VI в. до н. э.) XXXVIII, 2; XLV, (1) Креонт (миф.) — XVII, 2; XIX, 12

Кривляка — Фарфарелло, один из бесов в «Божественной Комедии» Данте VII, 50

Ксенократ — древнегреческий философ (IV в. до н. э.) XI, 3

Ксеркс — Ксеркс I, царь Персии (V в. до н. э.) XX, 73

Купидон — см. Амур

Курций — Марк Курций, римский герой (IV в. до н. э.) XLIII, 174

Лабретский герцог — убит Медором вместе с возлюбленной XVIII, 179

Лад — знаменитый бегун времен Александра Македонского XXXIII, 28

Лактанций — Латтанцио Толомеи, литератор из Сиены, современник Ариосто XLVI, 12

Ламирант — придворный Марсилия XIV, 16

Лангиран — придворный Марсилия XIV, 16

Ланселот — рыцарь Круглого Стола IV, 52

Ланфуса — мать Феррагуса I, 30; XXXV, 74; «лютая» XXV, 74; вошла в сговор с Бертолагием о продаже Малагиса и Вивиана 74сл.; одежду, предназначенную ей майнцскими изменниками, надевает Марфиза XXVI, 69

Лаодамия (миф.) — XXXVII, 19

Лаодикейский барон — опрокинут Грифоном на турнире XVII, 94

Ларбин — бывший военачальник Лиссабона, отец Тезира XIV, 13

Ларгалиф — придворный Марсилия XIV, 16; выбит из седла Берлингьером XVIII, 44

Ласкарь — Иоанн Ласкарис (ок. 1445–1534), греческий ученый энциклопедист, жил во Флоренции, Париже и Риме XLVI,’ 13

Латин — царь Лация из «Энеиды» Вергилия XXXIV, 14

Латин Фавст — римский рыцарь; из истории, рассказанной гостиником Родомонту XXVIII, 6сл.

Латинский Ювенал — Латино Джовенале деи Манетти, литератор из Пармы, современник Ариосто XLVI, 12

Лаура — Лаура, или Эустокия Дианти (ум. 1573), фаворитка, затем третья жена Альфонсо I XLVI, 5

Лев III — римский папа (795–816) XXXIII, 16

Лев X — римский папа (1513–1521) XVII, 79; XXVI, 34сл.

Левкотея (миф.) — XI, 45

Леда (миф.) — XLIII, 23

Леон — греческий принц, сын Константина, за него просватана Брадаманта XLIV, 12сл.; вместе с отцом сражается за Белград с булгарами 79сл; терпит поражение от Руджьера, восхищается его подвигами 89сл.; спасает Руджьера из темницы XV, 41сл.; просит Руджьера биться за него с Брадамантой 53сл.; едет в Париж 61сл.; благодарит Руджьера 82сл.; должен сразиться с Руджьером и ищет рыцаря-поединщика 114сл.; предводимый Мелиссой, находит его, когда тот прощается с жизнью XLVI, 20сл.; уступает ему Брадаманту 39сл.; ведет его к Карлу 46сл.; упросит отца уступить булгарам 71сл. См. также: XLV, 5(14), 90, (98), 105, 107, 110, 111, 113; XLVI, 78

Леонардо — Леонардо да Винчи (1452–1513) XXXIII, 2

Леонет — князь Ланкастерский, племянник короля Оттона, предводитель английского войска X, 77; сражается против испанцев XVI, (40), (66); его подвиги XVIII, 155

Леоницен — Никколо Леоничено (1423–1524), врач и литератор из Виченцы XLVI, 14

Лестригоны (миф.) — XXXIV, 38; XXXVI, 9

Либаний — вассал Аграманта, царь Константины XIV, 21

Лидия — дочь лидийского царя, наказана в аду; рассказывает свою историю Астольфу XXXIV, 7сл.

Лин (миф.) — XLII, 83

Логистилла — добрая фея, сестра Морганы и Альцины; ее «святые обычаи» X, 45, бесценные дары любви к ней 46сл.; ее замок и сады 57сл.; крутая и каменистая дорога в ее царстве VI, 55сл.; VIII, 19сл.; лишена сестрами большей части отцовского наследства VI, 43; принимает Астольфа и Руджьера X, 64сл.; отпускает Астольфа с волшебными дарами XV, 10сл. См. также: VII, 79сл.; VIII, 15, 18; XXII, 16, 24, 27

Лотрек — Оде де Фуа, виконт де Лотрек (1485–1528), маршал Франции XXXIII, 56

Лука — евангелист XVI, 13

Лукреция — римская героиня XXIX, (28); XLII, 83

Луна — см. Диана

Лурканий — итальянский барон при дворе шотландского короля, Ангусский граф X, 86; «лучший в битвах» V, 44; брат Ариоданта V, (17); в засаде по просьбе брата, поддается на обман Полинесса 44сл.; отговаривает брата от самоубийства 50сл.; обвиняет Гиневру в распутстве IV, 57сл.; V, 62сл.; VI, 7сл.; вступает в поединок с переодетым братом 79сл. Его подвиги под Парижем XVI, 64сл., 78; сражается с Собрином XVIII, 40; новые подвиги 45, 54; убит Дардинелем 55

Людовик — Прованский, паладин Карла, убит Родомонтом XIV, 125

Людовик — Арагонский, двоюродный брат Альфонсо I д’Эсте, кардинал XXVI, 49

Людовик III — Бургундский (887–923) XXXIII, 18

Людовик Двенадцатый — король Франции (1498–1515) III, (58); XIII, 72; XIV, 8сл.; XXXIII, 34сл.; XL, 41сл.; XLV, 2сл.

Люцина — кипрская принцесса, супруга Норандина XVII, (26); по дороге в Сирию попадает к чудищу 26сл.; советует Норандину бросить ее (50сл.); остается в неволе одна 55сл.; выставлена в оковах на скале 60сл.; спасена Градассом и Мандрикардом 63сл.; в Никозии, готовится выехать в Дамаск к Норандину XVIII, 140; до ее возвращения не решена участь Оригиллы 93

Мавзол — правитель Карии (IV в. до н. э.) XXXVII, 18

Маврикий — византийский император (582–606) XXXIII, 13

Магдалин — Эванджелиста Паоло Маддалени, латинский поэт из Рима, современник Ариосто XLVI 13

Магомет — основатель ислама (VI–VII вв.) XII, 59; XIII, 10; XVIII, 55; XXV, 44; XXIX, 22; XXXIII, 101; XXXVIII, 18, 86; XL, 13; XLI, 39; XLIII, 193

Мадарасс — вассал Марсилия, военачальник Севильи и Малаги XIV, 12

Майнард — Джованни Майнарди (1462–1536), придворный врач Ипполито д’Эсте XLVI, 14

Максимилиан — австрийский, Германский император (1483–1519) XXVI, 34сл.

Максимин — Фракиец, римский император (III в.) XVII, 2

Малабуферс — вассал Аграманта, предводитель феццанцев XIV, 22; подступает с ним к воротам Парижа — XV, 7; послан Аграмантом на защиту стана против ирландцев — XVI, 76сл.

Малагрис — чародей, сын Бовы Агрисмонтского, брат Вивиана XXV, 72; его черная книга, останавливающая солнце XXVI, 128; пещера, в которой он общается с демонами XLII, 34; некогда пророчествовал Ринальду о грядущей славе Феррары XLIII, 55сл.; его чары были развеяны Анджеликой с помощью перстня XI, 4; в плену у нее склонял Ринальда к ее любви XLII, 31сл.; помешал встрече Ринальда с Градассом XXXI, 92, 102. С братом в плену у Феррагуса XXV, (75); должен быть выдан Бертолагию 74сл.; как узник приведен в условленное место XXVI, (10сл.); освобожден Руджьером с товарищами 26; с ними отдыхает у Мерлинова ключа и объясняет пророческие изображения итальянских войн (30сл.), 38сл., 68; с Вивианом охраняет отдыхающих 54сл.; опрокинут Мандрикардом 72сл.; ради спасения Рикардета прерывает бой, вселив дьявола в коня Доралисы 128сл.; прощается с Руджьером 136; с Ринальдом и другими едет из Монтальбана к Парижу XXX, 91сл., бьется с Черным рыцарем XXXI, 12; узнает в нем Гвидона 34сл., вместе с Ринальдом побивает мавров в Париже 79; для этого исторгает бесов из геенны 86; вновь пытается помешать поединку Ринальда с Градассом (108); XXXIII, 85сл.; в Карловом стане возле Арля XXXVIII, 21; дает Ринальду совет биться с Руджьером без мечей 75; по просьбе Ринальда вопрошает демонов об Анджелике XLII, 30сл.; возможно, это он привел к Ринальду рыцаря Презрение 65. См. также: XXV, (94), 96; XXVII, 2сл.; XXX, (76), 87; XXXII, 49; XLIV, (7)

Малагур — придворный Марсилия XIV, 16

Малагуций Аннибал — Аннибале Малагуцци (1482–1545), двоюродный брат Ариосто XLVI, 18

Малатеста — знатный римский род в Романье XLVI, 5

— Джиневра — сестра Эрколе II д’Эсте, супруга Сиджисмондо Малатеста XLVI, 5сл.

Малинд — фландрский княжич, убит во сне Медором XVIII, 180

Мальгарин — придворный Марсилия XIV, 15

Мальзарис — придворный Марсилия XIV, 15

Мамбрин — сарацин, которого убил Ринальд XX, 6; его шлем на Ринальде I, 28; XVIII, 151; XXXVIII, 79

Мандрикард — сын и наследник Агрикана татарского; в чести у Аграманта XIV, 30; но при его смерти Аграмант ликует XXX, 70. Его необыкновенная сила XIV, 30, 45; XXVII, 30; XIV, 45; освобождение рыцарей в Сирии и завоевание Гекторова доспеха XIV, 31; XXVI, 100; XXX, 39сл.; вместе с Градассом спас Люцину XVII, 62; сражался уже однажды с Руджьером за герб на щите XXVI, 101. Выезжает из стана мстить за Маниларда и Альзирда XIV, 30сл.; отбивает у своих Доралису, и они становятся любовниками 39сл, 52сл. Поклялся отбить меч у Роланда и отомстить ему за смерть отца XIV, 43; XVIII, (78сл.); вызывает Роланда на поединок XXIII, 70сл.; бьется (82сл.); его уносит конь без узды 88сл.; разнуздывает для себя лошадь Габрины 94сл.; похищает Роландов меч и смертельно ранит Зербина XXIV, 58. Сражается с Родомонтом за Доралису 93сл.; откладывает битву до подмоги Аграманту (108сл); завладевает Златоуздом 115; у мерлинова источника сражается с Марфизой, их разнимает Родомонт XXVI, (67сл.); вновь бьется с Руджьером за Гекторов герб 91, 98сл.; скачет за Доралисой и Родомонтом к Парижу XXVI, 131сл.; XXVII, 2, (6); вторгается в Карлов стан XXVII, 15сл. Брошен жребий о порядке его поединков 40сл.; с ним ссорится Градасс за Роландов меч (49), 53сл.; предпочтен Доралисой Родомонту 102сл. О споре его с Руджьером и Градассом брошен жребий XXI, 17сл.; должен бороться с Руджьером вместо двоих 24сл.; на жалобы Доралисы отвечает похвальбой 31сл.; поединок 46сл.; тяжело ранив Руджьера, умирает 64сл. См. также: XIV, 115; XVIII, 29сл.; XXIII, 38; XXIV, 35 (48); 73; XXVII, 112, 118; XXX, 73, 74, 75; XXXI (44); XXXII, 29; XXXVI, 81; XXXVIII, 56, 67, (78); XLI, 91; XLIV, 77; XLVI, (109)

Манилард — царь Нигриции, мудрый старец, со своим отрядом спешит к Аграманту XII, 69сл.; выбит из седла Роландом 82сл.; его недосчитываются на смотру XIV, 28сл.; за него рвется отомстить Мандрикард XXIII, 71; в Марселе среди пленных Дудона XL, 71сл.; освобожден Руджьером, плывет в Африку и попадает в бурю XLI, (6сл.); (20сл.)

Мантенья — художник Андрей Мантенья падуанской школы, работал в Мантуе (1431–1506) XXXIII, 2

Марто (миф.) — фея, основательница Мантуи; в виде змеи, спасена Адонием XLIII, (76сл.); в благодарность за это приходит ему на помощь 96сл.; превращается в драгоценную собачку для Аргии (105сл.); затем в эфиопа (135сл.). См. также: XIII, 59; XLIII, 74

Манфред — сын Фридриха II (1231–1266), король Сицилии XXXIII, 20

Марбалуст — царь Орана, «видом исполин» XIV, (17); но «малодушен» XVI, (48); подстрекал Аграманта к войне XXXVIII, 49; с Собрином перед приступом XIL, (108); XVI, (41); сражен Ринальдом (47сл.)

Марган — сарацин, убит Ариодантом XVI, 65 I

Марганор Черный — великий женоненавистник и тиран XXXVII, 38сл.; после гибели двух его сыновей из-за женщин впал в бешенство 45сл., 76сл.; ввел закон против женщин 81сл.; побежден Брадамантой, Марфизой и Руджьером 86сл.; выдан Марфизой на расправу старой служительнице Друзиллы 89сл.; его закон отменен, а сам он сброшен Улланией с башни 116сл.

Марий — полководец и тиран Рима, семикратный консул (II–I вв. до н. э.) III, 33; XVII, 1; XLV, 2 ’,

Марикольд — бывший военачальник Галисии XIV, 13

Марк — Марк Аврелий Антонин, мудрый римский император (161–180) XV, 26

Марк Антоний Фламиний — латинский поэт (1498–1550) XLVI, 12

Марк Конь — Марко Кавалло (ум. ок. 1526), из Анконы, латинский и итальянский поэт XLII, 91

Марк и Матвей от Святого Михаила — паладины Карла, сражаются против Родомонта XVIII, 10

Маркомир — отец франкского короля Фарамонда XXXIII, 7

Маркский — Жак II, граф де ла Марш (ум. 1438) XXXIII, 23

Маркский граф — английский рыцарь X, 80

Марон — см. Вергилий Марон

Марон Андрей — Андреа Мароне (ок. 1474–1527), импровизатор из Брешии III, 56; XLVI, 13

Марс (миф.) — III, 45, 66; IX, 79; XII, (74); XV, 56; XVI, 19, 45; XVII, 72, 86, 113; XX, 1; XXVI, 20, 24, 50, 80; XXVII, 62; XXXIII, 40; XXXVI, 54, 71; XXXVIII, 55, 64, 88; XLI, 68; XLVI, 85

Марсилий — царь сарацинской Испании, союзник Аграманта, отец Флордеспины XXII, 39; старый и мудрый XVIII, 156; XXX, 27; XXXVIII, 37; его победы на юге Франции XXVIII, 91; XXV, 7. В союзе с Аграмантом выступает против Карла I, 6; XII, 71; объявляет новый набор войск XIII, (83); производит смотр войска под Парижем XIV, 10сл. Дает коня Мандрикарду для поисков Черного рыцаря 34; готовится к приступу 66; стоит в арьергарде 107; атакован Карлом XVIII, 41; отступает к стану и призывает к тому же Аграманта XVIII, 156сл. Хочет казнить Рикардета за любовь к Флордеспине XXII, (40сл.); XXV, (70). Наблюдает участников четырех поединков и пытается унять их распри XXVII, (50), 67, 81; XXX, 19; порицает Аграманта, позволившего поединок между Руджьером и Мандрикардом 27; советует Аграманту отступить XXXI, 82; в Арле призывает новые войска из Испании XXXII, 4; с Аграмантом, когда Серпентин вызывается на бой с Брадамантой XXXV, 66; несет шлем Руджьера, выступающего на поединке с Ринальдом 77сл. Стоит за продолжение войны во Франции XXXVIII, 37, 41сл.; уезжает в Валенцию, где готовит новую, гибельную для себя войну XXXIX, 17, 66, 74. См. также: II, 37; XVI, 71; XXIV, 110; XXXVIII, 60; XLIV, (7)

Мартан Пуганый — из Антиохии, любовник Оригиллы XV, (102), (105); «сосуд всех пороков», непостоянный и вероломный XVI, (6); XVII, 124; представлен Оригиллой Грифону как брат (6сл.); с ними в Дамаске (27сл.); выступает с позором на турнире (71), 86сл.; лживо оправдывается перед Грифоном 106сл.; похищает доспехи у Грифона и выдает себя за победителя турнира 109сл.; оговаривает Грифона перед Норандином 121, 124сл.; бежит с Оригиллой из Дамаска 129; взят в плен Аквилантом XVIII, (71сл.), 76сл.; приведен в Дамаск на всеобщее поношение 86сл.; наказан розгами 92сл.

Мартасин — царь гарамантов, убитый Брадамантой XIV, 17; подстрекал Аграманта к войне XXXVIII, 49

Марулл — латинский поэт (1453–1500) XXXVII, 8

Марфиза — дева-воительница, дочь Руджьера Старшего и Галациеллы, сестра-близнец Руджьера; «цвет и сила истого рыцарства» XVIII, 99, (101), 125; XX, 113; XXVI, 19; всегда в броне XXVII, 88; ее непробиваемый доспех XIX, 84; птица Феникс на ее шлеме XXXVI, 17. Прославление ее XXXVII, 23сл.; сравнивается с Беллоной и другими XVIII, 52; XXVI, (24), (81); XXXVI, 54. После смерти матери была вместе с братом унесена Атлантом в Каренские горы и вскормлена львицей 59сл.; продана арабами персидскому королю, зарезала его за оскорбление и завоевала семь соседних держав 63; XXXVIII, (15); была в Катае вместе с Астольфом XVIII, (101); ее меч украден в Альбракке Брунелем XXVII, 72; доспех оставлен на дороге XVIII, 108сл.; сражалась против Роланда и Ринальда XVIII, 99; едет во Францию испытать Карловых паладинов XX, 130; XXVI, 87; хотела превысить славу Карла XXXVIII, (16). После победы над Аграмантом перекрестит всех магометан (18); отомстит за убийство Руджьера XLI (62), (66). Едет с Астольфом и Сансонетом в Дамаск на турнир XVIII, 98; узнает в награде свое оружие и захватывает его 108сл.; примиряется с Норандином 125сл.; с друзьями оставляет Дамаск и приплывает к берегу амазонок 133сл.; XIX, 42сл., 59сл. Побивает десять рыцарей 69, 73сл., 77сл.; отвергает перемирие с Гвидоном и бьется с ним до ночи 90сл.; принимает его приглашение 104сл.; раскрывает свое имя XX, Зсл.; предлагает Гвидону спасаться вместе 68сл., 77сл.; вступает в бой 83сл.; пугается Астольфова рога, уплывает с друзьями во Францию 92сл. В Марселе остается странствовать одна в поисках приключений 102сл.; берет на седло Габрину, побивает за нее Пинабеля, затем Зербина и пересаживает к нему старуху 106сл., 116сл., 125сл.; присоединяется к Руджьеру с товарищами XXV, (97); XXVI, Зсл.; нападает на пленителей Малагиса и Вивиана 10сл.; восхищается Руджьером, а он ею 20сл.; открывается и рассказывает о себе (28сл.). С друзьями у Мерлинова источника (29сл.), 37; одетую в женский наряд, ее хочет увести для Родомонта Мандрикард 68сл.; она сражается с Мандрикардом 78сл.; едет с ним и Родомонтом на помощь Аграманту 85сл.; пытается разнять Родомонта с Мандрикардом и сама вступает в бой 106сл., 118сл.; с Руджьером скачет к Парижу вслед за Родомонтом и Мандрикардом 132сл.; вторгается в Карлов стан XXVII, 15, 23сл.; объявляет Аграманту о своей распре с Мандрикардом 41сл.; по жребию должна биться четвертой 45сл.; среди зрительниц 52; увозит на расправу Брунеля 85сл.; приходит на помощь Аграманту в Арль, выдает ему Брунеля XXXII, 6сл. К ней ревнует Руджьера Брадаманта XXX, 88, 89; XXXII, 30сл., 46, 61; она сражается с Брадамантой XXXVI, 16сл., 43сл.; с Руджьером 51сл.; узнает от Атланта, что Руджьер — ее брат 58сл., 67сл.; зовет брата отомстить Аграманту за отца 75сл. Скачет отомстить Марганору за Улланию XXXVII, 25сл., 32сл., (86сл.); пленяет Марганора и вместе с Брадамантой устанавливает новый закон 100сл., 116сл.; с ней едет в Карлов стан возле Арля 120сл.; рассказывает Карлу о себе XXXVIII, 7сл.; принимает крещение 18сл. В сражении вместе с Брадамантой XXXIX, 10сл.; преследует Аграманта 68сл.; утешает Брадаманту, тоскующую о Руджьере XLII, 26сл.; встречает Руджьера XLIV, 30; объявляет Карлу, что Брадаманта с Руджьером муж и жена XLV, 103сл.; предлагает поединок между Леоном и Руджьером 113сл.; вызывается на бой за Руджьера с неизвестным рыцарем и радуется, узнав в нем брата XLVI, 56сл.; хочет защитить Руджьера от Родомонта 108; облекает его панцирем 110. См. также: XX, 143; XXI, 5; XXII, (49сл.); XXX, 92; XXXI, 29; XXXVI, 25, 26, 30; XXXVIII, 56; XLV. 21

Маталист — властитель Толедо и Калатравы; на смотре под Парижем XLV, 14; властитель Альмерии в битве с англичанами XVI, 67; опрокинут и взят в плен герцогом Глостерским 69

Матвей Корвин — король Венгрии (1453–1490) XLV, 3; XLVI, 86сл.

Матильда графиня — маркграфиня Тосканская (ок. 1046–1115) III, 29сл.

Мегера (миф.) — V, 2

Медея (миф.) — III, 52; XX, 42; XXI, 56; XLVI, (59)

Медичи — флорентийский род, в 1434–1737 (с перерывами) правивший Флоренцией

Ипполит — Ипполито, номинальный правитель Флоренции (1524–1527), архиепископ Авиньонский и Луккский, вицеканцлер римской курии XXVI, 51

Юлиан — Джулиано (1479–1516), герцог Немурский XXVI, 51. См. также: Лев X

Медор — африканец из незнатного рода, на службе у Дардинеля XVIII, 165; его красота 166; вместе с Клориданом на страже 167сл.; выходит похоронить Дардинеля и избивает спящих франков 170сл., 178сл.; находит тело господина 183сл.; ранен шотландцем из отряда Зербина XVIII, 190сл.; XIX, 2сл.; исцелен Анджеликой 17сл.; становится ее любовником 33сл.; покидает пастуха и пастушку, вместе с Анджеликой отправляется в Катай (50сл.); атакован безумным Роландом XXIX, 58сл… Стал властителем Индии XXX, 16. См. также: XXIII, 102сл.; XLII, 138

Мезенций (миф.) — XVII, 2

Мелибей — пастух из «Буколик» Вергилия XI, 12

Меликерт (миф.) — XI, 45

Мелисса — мудрая и добрая «провидица»; любит Брадаманту и Руджьера и постоянно в заботах о них VII, (38сл.), (42сл.), мудра в любви (48); ее конь (49сл.); ее история рассказана Ринальду XLIII, 20сл… Встречает Брадаманту в пещере Мерлина III, (8сл.); призывает духов ее потомков (20сл.); учит Брадаманту добыть волшебный перстень Брунеля (64сл.); сообщает Брадаманте, где Руджьер VIII, (38сл.), в образе Атланта обличает Руджьера (51сл.); приняв свой облик, помогает Руджьеру спастись из царства Альцины 66сл.; освобождает пленников, дает Астольфу золотое копье Аргалия и едет с ним к Логистилле VIII, 14сл.; у Логистиллы X, 64сл. Ведет Брадаманту вызволить Руджьера у Атланта, по пути рассказывая о знаменитых дамах в ее потомстве XIII, 46сл.; ее наставления забыты Брадамантой 76. Утешает Брадаманту перед боем Ринальда с Руджьером XXXVIII, 73; под видом Родомонта склоняет Аграманта нарушить поединок XXXIX, 4сл. Приводит Леона к Руджьеру, когда тот собирается покончить с собой XLV, 117; XLVI, 19сл.; возвращает ему прежнюю силу 46сл.; повелевает демонам привезти в Париж от Константина свадебный шатер 76сл., 84, 98. См. также: IV, (21); X, 108; XXII, 27; XXXII, 25; XLII, 26

Менелай (миф.) — XI, 70; XLVI, 82

Меркурий (миф.) — XV, 57; XLVI, 85

Мерлин — волхв и прорицатель, наставник короля Артура; грот, где был обманут Дамой Озера, и его гроб в Понтьерском лесу III, 6сл.; VII, 37сл.; его дух возвещает Брадаманте, что они с Руджьером станут родоначальниками рода д’Эсте 16сл.; увещевает ее поспешить за Руджьером 64; раскрыл Мелиссе историю знаменитых дам рода д’Эсте XIII, 61, 66. Один из четырех его ключей во Франции, с изображением Алчности XXVI, 29сл., 39, 48; палата, которую он велел расписать изображениями будущих неудач французов в Италии XXXIII, 4сл.; (26сл.), 30, 48. См. также: XI, 4; XIII, 58; XXII, 72; XXVI, 56, 78, 88, 89, 91; XXXII, 24, 25

Микель Ангел — Микеланджело Буонаротти (1475–1564) XXXIII, 2

Милон — отец Роланда XXXI, 107; XLI, 40

Минерва — см. Паллада

Минос (миф.) — XX, 24

Мирибальд — африканский царь Болги XIV, 24

Мирра (миф.) — XXV, 36сл.

Михаил Архангел — послан Богом за Безмолвием и за Распрей XIV, 75сл.; находит Распрю в монастыре и Безмолвие в пещере Сна (80сл.), (88сл.); вместе с Безмолвием ведет Ринальда на помощь Карлу XIV, (95сл.); XVI, (28сл.), (42); велит Распре возжечь сарацин к брани и раздору XVIII, 26; избивает ее за плохую службу XXVII, 34сл… См. также: XV, 48

Мольца — Франческо Мария Мольца (1489–1544), итальянский и латинский поэт XXXVII, 12; XLVI, 12

Монез — парфянин, упомянут Горацием как победитель римлян XLII, 90

Монодант — отец Брандимарта и Зилианта; «щедрый» XXXI, 59; весть о его смерти принесена Брандимарту Бардином XXXIX, 62. См. также: XIX, (38); XXXI, 59; XXXV, 33, 53; XXXIX, 40 (41); XLI, 98; XLIII, 151

Мор Людовик — Лодовико Сфорца, по прозвищу Моро (1451–1508), герцог Миланский XIII, 62сл.; XXXIII, 31, 34, 41; XL, 41; XLVI, (94) =

Моранд прекрасный — греческий барон, враг Аргея XXI, 36сл. =

Морат — вождь Норвегии, Исландии и Фулы X, 89 =

Моргана — фея, сводная сестра Альцины и Логистиллы, неправедная и злая, вместе с Альциной отняла у Логистиллы большую часть отцовского наследства VI, 38, 43сл.; держала в плену Зилианта и подарила ему золотое запястье XIX, 38. Сестра Артура сделала чашу, чтобы обличить в неверности его жену XLIII, 28

Моргант — придворный Марсилик XIV, 15

Москин — из лагеря Карла, сброшен со стены Родомонтом XIV, 124

Мосх — бастард Арагонского короля Калабруна, убит Зербином XVI, 60сл.

Музур — Марк Музура (ум. 1517), с Крита, ученик Ласкариса XLVI, 13

Музы, Аониды (миф.) — XX, 1; XXXVII, 14; XLVI, 3, 17 Муций Аврелий — Джованни Муццарелли, латинский и итальянский поэт, современник Ариосто XLII, 87

Навигерий — Андреа Наваджере (1489–1529), из Венеции, латинский поэт, библиотекарь и историк Венецианской республики XLVI, 13

Навсикая (миф.) — XLIII, 57

Навуходоносор (библ.) — XXXIV, 65, 66

Наим — баварский князь, старик; под его охрану отдана Анджелика, он попадает в плен, а она бежит из его шатра I, 8сл.; он охраняет ворота Парижа вместе с Карлом XV, (8); сражается против Родомонта XVII, 16; XVIII, 8; несет секиру Ринальда перед поединком с Руджьером XXXVIII, 80; очищает поле перед поединком Руджьера с Родомонтом XLVI, 110. См. также: II, 21; VIII, 73, 75

Немврод (библ.) — предок Родомонта; его доспехи у Родомонта XIV, 118, 119; XXVI, 121; XXVII, 69; XLVI, 119

Нептун (миф.) — VIII, 54; XI, 44; XV, 19; XLV, 112

Нереиды (миф.) — XI, 45

Нерон — жестокий римский император (54–68 гг.) III, 33; XVII, 1; XXXV, 26; XXXVII, 43

Нерон — см. Тиберий

Нестор (миф.) — VII, 44; XXXIII, 28

Неэра — пастушка из «Буколик» Вергилия XI, 12

Нимфы (миф.) — VI, 29; XXIII, 109; XXXV, 16сл.

Нин (библ.) — VII, 20

Нирей (миф.) — прекраснейший грек в «Илиаде» Гомера XXXIII, 23

Ноктурн (миф.) — XLV, 102

Норандин — царь Дамаска, родич Аграманта XL, 39; женился на Люцине, по пути с ней в Дамаск пошел на остров чудища XVII, 26сл.; в козьей шкуре спасает всех, кроме жены, которую освобождают Градасс и Мандрикард 45сл.; в память об этом устанавливает праздник с турниром XVII, 23, (25); XVI, (8), (15); 82сл.; на турнире 103сл.; объявляет Мартана победителем (110сл.); вывозит на посмеяние Грифона 121сл. (127сл.); порицается за скорый суд XVIII, 3; он восхищается доблестью Грифона и становится его другом 59сл.; принимает Аквиланта, наказывает Мартана и объявляет новый турнир в честь Грифона 89сл., 104, 106; оскорблен Марфизой 111сл.; примиряется с ней 126сл.; прощается с друзьями 133сл. См. также: XIX, 77

Норский король — см. Готский король

Нортомберденд(ский граф) — английский рыцарь X, 79

Норфолк(ский граф) — английский рыцарь X, 79

Нума — мудрый царь древнего Рима (VII в. до н. э.) III, 18

Оберт —

1) ирландский король; приезжает на Эбуду XI, (30), 59сл.; влюбляется в Олимпию 66сл.; увозит ее в Ирландию и мстит Бирену (76сл.)

2) из Тура, паладин Карла, убит Родомонтом XIV, 125

Обиций Гаспар — Гаспаре Обицци, из Падуи, последователь Бембо XLVI, 15

Оджьер-датчанин — паладин Карла, отец Дудона XL, 78; защищает ворота Парижа XV, 8; сражается против Родомонта XVII, 16; XVIII, 8; его подвиги 155; при отступлении ранен в голову XXVII, 32; несет шлем Ринальда перед поединком с Руджьером XXXVIII, 79. См. также: XXXIX, 34, 64; XL, (79); XLIV, 20; XLVI, (110)

Одоард — поэт, из Реджо, современник Ариосто XLVI, 18

Одоард — граф Кросбери, английский рыцарь X, 82сл.; отряжен Ринальдом к воротам Парижа XVI, 30; встречен Карлом 85; сражается с Карлом против Родомонта XVIII, 10, 18

Одон — из Парижа, паладин Карла, убит Родомонтом XIV, 125

Одорик Бискайский — друг Зербина, похищает для него Изабеллу XIII, 11сл.; покушается на ее честь 20сл.; бежит от разбойников (29); настигнут при бискайском короле Альмонием и Коребом и пленен ими XXIV, 25сл.; их встречает Зербин с Изабеллой 15сл.; он вымаливает пощаду у Зербина 29сл.; в наказание получает в спутницы Габрину 40сл.; вешает Габрину, через год сам повешен Альмонием 45. См. также: XXIV, (84)

Окн (миф.) — XIII, 59

Оксония (граф) — английский рыцарь X, 81

Октавий — см. Август

Оливьер — бургундский, паладин Карла XXII, (80); венский граф XXVII, 32; отец Аквиланта и Грифона XV, 67; Роландов свояк, брат его жены Альды XXXIX, (59); XLI, 25; его доблесть и верность Роланду XL, 58. С Карлом сражается против Родомонта XVII, 16; XVIII, 8; его подвиги 155; при отступлении ранен в плечо XXVII, 32; в плену у Родомонта XXXV, 53; с другими пленными в Африке, принят Астольфом и Дудоном XXXIX, 30сл.; участвует в укрощении Роланда 38сл. Участвует во взятии Бизерты XL, 17сл., убивает Буцифара 35. Избран Роландом для поединка на Липадузе 58; на корабле Руджьера XLI, 25сл.; берет Роландов доспех, кроме меча 29; снаряжается 30; с друзьями на Липадузе 36; сражается с Аграмантом, опрокинут Собрином 68сл., 87сл.; сломал ногу в поединке XLII, 16сл.; XLIII, 151сл. Отплывает в Сицилию (165сл.), 179; вместе с Роландом и Ринальдом плывет на остров отшельника 185сл.; исцелен отшельником 190сл.; узнает Руджьера 197; радуется будущему браку Руджьера с Брадамантой XLIV, 11; триумфальная встреча во Франции 26сл., радуется торжеству Руджьера XLVI, 60; хочет защитить Руджьера от Родомонта (108); очищает поле для их поединка 110. См. также: XV, 72 (73); XVII, 96; XVIII, 127; XX, 92; XXXI, 29, 37, 55, 85; XXXVIII, 58; XXXIX, 18; XLIV, 35, 53

Олимпий — сарацин из Серры, любимец Феррагуса, убит в бою XVI, 71сл.

Олимпия — дочь правителя Голландии; ее красота XI, (58), (65), 67сл.; она подобна Диане, лучше Елены, трех богинь и других (58), (70), (71); прославление ее любви и верности XI, 1сл.; любит Бирена, убила ненавистного ей Арбанта, бежит во Фландрию IX, (22сл.), (40сл.); чтобы спасти плененного Кимосхом Бирена, должна погибнуть (44сл.). Просит Роланда о помощи (19сл.), (53сл.); плывет с ним в Голландию (58сл.); вверяет Бирену свои земли, плывет с ним в Зеландию 84сл. Бирен к ней охладевает X, 12сл.; брошена им на острове 17сл.; ее стенания 26сл., (34). Увезена в жертву морскому чудовищу с Эбуды XI, (55), (33сл.); освобождена Роландом 54сл.; становится супругой Оберта 72сл.

Олиндр Лонговильский — муж Друзиллы, убитый Танакром, из истории о Марганоре XXXVII, 51сл.

Ольвит Марий — Марио Эквикола, по прозванию Ольвит (1470–1525), секретарь Изабеллы д’Эсте, историк Мантуи XLVI, 14

Ольдрад — герцог Глостерский, английский рыцарь X, (78); сражается против испанцев XVI, 67; его подвиги (69)

Омбрун — рыцарь на турнире в Дамаске, убит селевкийским князем XVII, 87сл.

Оргетт — майнцский, паладин Карла, убит Родомонтом XIV, 123

Орест (миф.) — XXI, 57

Оригилла — ее красота и коварство XV, 101; XVI, (4); ее лживость и измены 16, (104); возлюбленная Грифона, уехала из Константинополя в Антиохию с Мартаном XV, (102сл.); выдает Грифону Мартана за брата XVI, 6сл.; вместе с ними приезжает в Дамаск XVII, 17сл.; с Мартаном обманывает Грифона и Норандина 106сл., 114, 127сл.; бежит из Дамаска XVII, (129); взята Аквилантом в плен XVIII, 71сл., 80сл.; привезена им в Дамаск и оставлена в плену 86сл.

Ормид — африканец, военачальник Мармонды XIV, 18; участвует в приступе вместе с Родомонтом 113

Орологий Александр — Алессандро дельи Оролоджи, падуанский литератор, современник Ариосто XLVI, 14

Оронтея — критянка, основательница государства амазонок XX, 24сл.; мать Александры 37сл.; в угоду дочери изменила закон 47сл.; согласилась на брак Александры и Эльбания 57сл.

Оррилл — колдун, живет в башне в устье Нила XV, 65сл.; хищный зверь, его помощник (68); его заветный волос (79); сражается с Аквилантом и Грифоном 67сл.; сражается с Астольфом и погибает 81сл. См. также: XVIII, 122

Орфей (миф.) — XLII, 83

Отон — паладин Карла, сын Наима, защищает ворота Парижа XV, 8; XVI, 17; сражается против Родомонта XVII, 16; XVIII, 8

Оттобон Третий — Оттобоно Терци (ум. 1409), кондотьер, тиран Реджо и Пармы III, 43

Оттон — король Англии, отец Астольфа VI, 33; дядя Леонета, князя Ланкастерского X, (77); в осаде, просит о помощи князя Валлийского VIII, 27сл.; вот уже много месяцев под Парижем XXII, 8; Ринальд призывает британцев спасти его XVI, (33); в союзе с Обертом отвоевывает Голландию у Бирена XI, (79). См. также: XXXIX, 34; XL, 27

Оттон Кесарь — Оттон I Великий, германский король и император Священной Римской империи (962–973) III, 27

Оттон Третий — император Священной Римской империи (983–1002) III, 27

Оттон Четвертый — император Священной Римской империи (1198–1218) III, 31, 35

Отшельник —

1) чернокнижник, встречает Анджелику, наводит Ринальда и Сакрипанта на ее ложный след II, 12; вселяет беса в коня Анджелики и на необитаемом острове покушается на ее честь VIII, 29сл., 45сл.

2) в устье Нила, советует Астольфу не ехать к Калигоранту XV, 42сл.

3) спасает от самоубийства Изабеллу и везет ее в Прованс XXIV, 87сл.; пытается обуздать Родомонта XXVIII, 95сл.; XXIX, 4сл.; брошен им в море 6сл.

4) на острове-скале, крестит Руджьера и пророчествует о его смерти и о доме д’Эсте XLI, 52сл.; исцеляет Оливьера, крестит и исцеляет Собрина XLIII, 187сл.; примиряет всех рыцарей, внушает Ринальду выдать Брадаманту за Руджьера XLIV, 4сл.; благословляет отъезжающих 15сл. См. также: XLIV, 53

Павел — Фивейский (ум. 341), первый христианский монах VIII, 45

Палидон — Монкальерский, из лагеря Карла, убит во сне Клориданом XVIII, 175

Паллавичини — знатный миланский род XLVI, 7

Паллада, Минерва (миф.) — III, 66; XI, (70), 75; XXXVII, 27; XLII, 89; XLIII, 18

Панса Павел — Пауло Панса, из Генуи, кардинал, латинист XLVI, 12

Панницат — Никколо Марио Панницато, латинский поэт и ученый из Феррары, современник Ариосто XLVI, 14

Парис (миф.) — XI, 70; XLIII, 23; XLIV, (56)

Парка (миф.) — Парки, во Дворце судеб на Луне XXXIV, 88сл. См. также: X, 56; XV, 66; XXXIII, 1; XXXV, 21; XLIII, 185

Паррасий — древнегреческий художник (V в. до н. э.) XXXIII, 1

Пасифая (миф.) — XXV, 36сл.

Пемброк (а герцог) — английский рыцарь X, 79

Пенелопа (миф.) — XIII, 60; XXXV, 27

Пенфесилея (миф.) — XXVI, 81; XXXVII, (5)

Перстень волшебный, кольцо — Анджелики; во рту спасает от взоров, на пальце охраняет от чар III, 69, 73, 74; XII, 23; «перстень Разума» VIII, 2; чудеса, совершенные им для Анджелики XI, 4сл.; в Альбракке похищен у нее Брунелем для Аграманта III, 69; XXVII, 72; дан Аграмантом Брунелю, чтобы вызволить Руджьера из замка Атланта III, 69; отнят Брадамантой у Брунеля там же; IV, 8сл.; спасает ее от блеска волшебного щита 23; с Брадамантой VII, 35сл.; отдан Брадамантой Мелиссе 47сл.; а Мелиссой Руджьеру; разрушает чары Альцины 64сл.; помогает Астольфу VIII, 16; надет Руджьером на палец Анджелики X, 107сл.; спасает Анджелику от Руджьера XI, 3, 6сл.; позволяет Анджелике невидимой проникнуть в замок Атланта и вывести оттуда трех рыцарей, а потом скрыться от них XII, 23сл.; спасает Анджелику от безумного Роланда XXIX, 64

Петр — Пьетро Моро, из окружения кардинала Ипполито д’Эсте XL, 4

Петр — апостол XXII, 2; XXVI, 32; XXXIII, 55; XXXIV, 58; XLVI, 90

Пиерий — Джампьетро Валериано Больцани по прозвищу Пиерий (1477–1558), из Беллуно, поэт, прозаик, археолог XLVI, 13

— Пий — Альберто III Пио ди Карпи (1475–1531), политический деятель XLVI, 17

— Пия Эмилия — из семейства Пио ди Карпи (ум. 1528), жена Антонио да Монтефельтро

XLVI, 4

Пик — Джанфранческо Пико делла Мирандола (1470–1533), гуманист XLVI, 17

Пинабель — из Майнцского рода, сын Ансельма с Высокого Берега; его порочность II, 58; кует ковы другим на свою погибель III, (6). Его возлюбленную похитил Атлант II, (37сл.); рассказывает Брадаманте о поединке с Атлантом Градасса и Руджьера II, (34сл.), (45сл.); замышляет на нее зло (62сл.), 66сл.; сбрасывает ее в горную пещеру 72сл.; уводит ее коня III, 4сл.; вместе со своей дамой встречает Марфизу с Габриной, опрокинут воительницей XX, 109сл.; в отмщение ввел в своем замке жестокий устав XXII, 47сл., 59; у него в плену Грифон с товарищами XX, (104), XXII, 53сл.; он является обирать доспехи с убитых рыцарей 65; узнан Брадамантой 71сл.; убит ею 96сл. Нравственный смысл его гибели XXIII, 2сл.; его тело находит Зербин XXII, (4); XXIII, 38сл.; похороны (46сл.); он будет отмщен Майнцским родом XLI, 61; XLVI, 68. См. также: XXII, 95; XXIII, 18, 93; XXXI, 29

Пинадор — африканец, царь Константины XIV, 21

Пинамонт — из Лондона, убит Дарданелем XVIII, 47

Пипин — Пипин Короткий, отец Карла Великого, король франков (751–768) XIV, 107; XXX, 28; XXXI, 77; XXXIII, 16; XXXVI, 71; XXXVIII, 37; XLII, 42

Пипин Молодой — сын Карла Великого, король Италии (781–810) XXXIII, 17

Пирифой (миф.) — XLIV, 56

Пироэй (миф.) — конь Солнца XXXII, 11

Пистольф — Бонавентура Пистофило, из Понтремолы, канцлер и нотариус Альфонсо I XLVI, 18

Пифагор — Самосский, греческий философ и математик (VI в. до н. э.) XIV, 88

Пифон (миф.) — дракон XXVI, 41

Пламета — Фьямметта; дочь гостиника из Валенции; историю о том, как она обманула Иоконда и лангобардского короля, рассказывает Родомонту гостиник XXVIII, 52сл.

Плутон (миф.) — XXXIV, 5

Полигнот — древнегреческий художник (V в. до н. э.) XXXIII, 1

Полидор (миф.) — X, 34

Поликрат — тиран Самоса (VI в. до н. э.) XLI, 1

Полинесс — Альбанский герцог при дворе шотландского короля; возлюбленный Далинды, обманом мстит Гиневре за отвергнутую любовь V, (7сл.), 21сл.; велит убить Далинду 72сл.; обличен Ринальдом 85сл.; убит им 88сл. Нравственный смысл его гибели V, 1сл.; его герцогство переходит к Ариоданту 15. См. также: VI, 11

Полифем (миф.) — XXXVI, 9

Помпей — римский полководец (106–48 до н. э.) XV, 31; XL, 47

Понтан — Джованни Понтано (1422 или 1426–1503), гуманист, политический деятель XXXVII, 8

Португальский король — отступает вместе с Марсилием XVIII, 157

Порций — Камилло Поркари, поэт и ученый, епископ в понтификат Льва X XLVI, 13

Порция — дочь Катона Утического, жена Марка Брута (ум. 42 г. до н. э.) XXXVII, 19

Постум Гвидон — Гвидо Сильвестри (1479–1521), из Пезаро, по прозвищу Постум, латинский и итальянский поэт, придворный феррарский врач XLII, 89

Пранд — из Нормандии, паладин Карла, убит Родомонтом XIV, 123

Прасильд — друг Ирольда, пришел из Леванта за Ринальдом; освобожден из замка Атланта Брадамантой IV, 40; освобожден из нового Атлантова дворца Астольфом XXII, 20сл.

Презрение (персониф.) — в образе рыцаря спасает Ринальда от чудовища Ревности XLII, 53сл.; ведет его к ключу Безлюбовья 59сл.

Прозерпина (миф.) — XII, (1); XLIV, 56

Прокна (миф.) — III, 52; XXI, 56; XXXIX, 31; XLV, 39

Протей (миф.) — привел к Эбуде морское чудище, чтобы отомстить за гибель возлюбленной и сына VIII, 51сл.; бежит от Роланда XI, 44; островитяне боятся его гнева 46сл.; был в свое время владельцем вышитого Кассандрой полога XLVI, 82сл.

Протоген — древнегреческий художник (IV в. до н. э.) XXXIII, 1

Прусион — африканский военачальник из Альваракки XIV, 27; участвует в натиске на парижские ворота XV, 7; приходит на помощь Собрину XVI, 75; убит Ринальдом 81

Птолемеи — династия, царствовавшая в Египте в 323–30 гг. до н. э. XLVI, 83. См. также:

Клеопатра Птолемей Клавдий — Клаудио Толомеи (1492–1555 или 57), поэт, ученый XLVI, 12 Пулиан — африканский предводитель насамонов XIV, 22; перед приступом с Собрином 108; убит Ринальдом 44сл… Возможно, его преемник; в Марселе среди пленных Дудона X (71сл.); в числе других освобожден Руджьером, плывет в Африку и попадает в бурю XLI, (6сл.), (20сл.).

Рабикан — конь, рожденный от огня и ветра, ходил некогда под Аргалием XV, 41; его чудесные свойства (40); XXIII, 14; с Астольфом прискакал к взморью; затем взят из стойла Альцины Руджьером VII, 77сл.; с Руджьером покидает царство Альцины VIII, 3, 6сл.; с Астольфом скачет в Египет XV, 40сл.; с ним во Франции, уведен Атлантом XXII, 10сл.; вновь у Астольфа 22; Астольф раздумывает, кому его оставить 28сл.; вверен Брадаманте XXIII, 9сл.; приведен ею в Монтальбан 17сл.; взят Брадамантой, едущей умирать и мстить Руджьеру XXXII, (48); способен пронести ее по Родомонтову мосту XXXV, 49; с ней преследует Аграманта XXXIX, 67, См. также: XV, 85; XVIII, 118; XXXIII, 62, 69; XXXV, 71; XXXVI, 41

Раймонд —

1) Девонский, английский рыцарь X, 81.

2) из Лондона, убит Дардинелем XVIII, 47.

Рамбальд — дед Руджьера; был крещен XXII, (35); XXXVI, 72

Раньер — паладин Карла, сражается против Родомонта XVIII, 10

Распря (персониф.) — за ней послан Богом архангел Михаил XIV, 76; как выглядит и где обитает 81сл.; вместе с Гордыней спешит к сарацинам и по пути приносит Родомонту весть о Доралисе и Мандрикарде XVIII, 26сл.; отстранена Любовью XXIV, 114; возвращается в монастырь XXVI, 122; избитая Архистратигом, возвращается в сарацинский стан XXVII, 35сл., 100

Рафаэль — Рафаэль Санцио (1483–1520) XXXIII, 2

Ревность (персониф.) — при карлике, гонце Доралисы к Родомонту XVIII, 28сл. Чудовище, нападающее на Ринальда XLII, 46сл.

Рикард — граф Варвикский, английский рыцарь X, 78; сражается против испанцев XVI, 67; с Карлом бьется против Родомонта XVIII, 10

Рикард — сын Амона, брат Ринальда; с Ринальдом и другими братьями отправляется к Парижу XXX, 94; рвется в бой с Черным рыцарем XXXI, 12; в Карловом стане возле Арля XXXVIII, 8. Среди других Ринальдовых братьев XX, (63); XXXI, (35), (85)

Рикардет — сын Амона, брат-близнец Брадаманты; его сходство с сестрой XXV, (22сл.); XXXVI, 13; история его любви к Флордеспине — XXV, (49сл.); приговорен Марсилием к смерти на костре XXII, (38сл.); XXV, (70); Брадаманта с Руджьером едут его спасать XXII, (42сл.); принят Руджьером за Брадаманту и спасен от костра XXV, (8сл.); рассказывает Руджьеру о себе 22сл.; с Руджьером и Альдигьером едет спасать Малагиса и Вивиана 71сл. (94сл.); XXVI, Зсл.; с Альдигьером убивает Бертолагия (13); сражается против майнцских изменников 18. У Мерлинова ключа, ему жалуется Иппалка на Родомонта (29сл.), 54сл.; опрокинут Мандрикардом 77; помогает Руджьеру против Родомонта, сам спасен Малагисом XXVI, 119, 127; XXVII, 2сл.; прощается с Руджьером 135сл. Из Монтальбана едет с Ринальдом и братьями к Парижу XXX, 94; опрокинут Черным рыцарем XXXI, 8сл.; узнает, что это Лесной Гвидон 34сл.; его подвиги в ночном нападении на сарацинский стан 55; хочет сразиться с Градассом за Ринальда 98; в Карловом стане возле Арля XXXVIII, 8, 21. См. также: XXX, (87); XXXII, 1; XLIV, 7. Среди других Ринальдовых братьев: XX, (73); XXXI, (35)

Рикмондский граф — английский рыцарь X, 80

Римедонт — военачальник Гетулии XIV, 23; в Марселе среди пленных Дудона X, 71сл.; освобожден Руджьером, плывет в Африку и попадает в бурю XLI, (6сл.), (20сл.)

Ринальд — сын Амона и Беатрисы, из Клермонтского рода; «первейший в братьях по чести» XXX, 90; не слабее Роланда XXXVIII, 54; его доблесть и слава III, 31; V, 82; VI, 33; «сын Марса» XVI, 45; любим своими воинами XXXI, 57; Сакрипант его называет разбойником И, 4. Сокрушил Клариэля и Мамбрина XX, (6); в Альбракке видел подвиги Марфизы XXXVIII, 20; сражался с ней XVIII, 99; в Альбракке был жесток к Анджелике, любим ею I, 75сл., XLII, 31, (44); из-за Малагиса не явился первый раз на вызов Градасса XXXI, 91сл.; переменился к Анджелике, выпив из источника любви, она же его возненавидела I, (78); XLII, 36; так ему воздалось мерой за меру II, 1; был в плену на крайних восточных островах, спасен Роландом VI, 34; на обратном пути уговаривал Астольфа не слушать Альцину VI, 41сл. Его распря с Роландом об Анджелике I, 8сл.; XXXIX, (64); спешился для боя с Руджьером II, 21; ищет Баярда, гонится за Анджеликой I, 10сл. 31сл.; встречает Феррагуса 16сл.; настигает Анджелику 77сл.; сражается с Сакрипантом II, Зсл.; скачет к Парижу искать Роланда и Анджелику 15сл. Послан Карлом в Британию 25сл.; в Шотландии IV, 50сл.; едет на помощь Гиневре 55сл., 63сл.; спасает от разбойников Далинду 69сл.; узнает историю ее и Гиневры V, 4сл.; наказывает Полинесса 76сл.; упрашивает короля выдать дочь за Ариоданта и простить Далинду VI, 15сл.; собирает войска в Шотландии и Англии VIII, 21сл.; на лондонском смотре X, 74. Едет к Парижу с Архистратигом и Безмолвием XIV, 95сл.; его речь к войску XVI, 28сл.; направляет полки 39сл.; его подвиги 43сл.; приходит на помощь шотландцам 78сл.; повергает Аграманта 84; его подвиги XVIII, 40, 45, 155; убиваег Дардинеля 58, 146сл. К нему послан гонец от Альдигьера спасти Малагиса и Вивиана XXV, 76; у него будет просить Руджьер руку Брадаманты 89; уезжает от Карла искать Анджелику XXVII, 7сл. С братьями отправляется из Монтальбана к Парижу XXX, 90сл.; бьется с Черным рыцарем XXXI, 7сл., 13сл.; узнает Гвидона 28сл.; встречает Грифона и Аквиланта, от Флорделизы узнает о безумии Роланда 39сл., 48сл.; ночное нападение на сарацинский стан 50сл., 79сл.; вызван на бой Градассом за Баярда 90сл.; бьется с Градассом, лишается коня XXXIII, 78сл. 89сл. В Карловом станс возле Арля XXXVIII, 8; выбран Карлом для поединка с Руджьером 65сл.; выход на поединок 74сл.; клятва 87; поединок 88сл.; XXXIX, 1сл.; возобновлен его уговор с Руджьером против царя, нарушившего клятву XL, 61сл. Тоскует об Анджелике, через Малагиса узнает о ее отъезде XLII, 28сл.; едет искать Анджелику 42сл.; от чудовища Ревности спасен рыцарем Презрение 46сл.; пьет из ключа Безлюбовья 59сл. Спешит на помощь Роланду 67сл.; видит фонтан с изображением добродетельных дам д’Эсте 72сл.; 78сл.: ему предложена чаша для испытания верности жен 97сл.; отказывается от испытания и слушает историю рыцаря XLIII, 5сл.; проплывает Феррару и остров Бельведер 47сл.; размышляет о женской верности и выслушивает рассказ гребца об Аргии 63сл. Приплывает на Липадузу 44сл.; на похоронах Брандимарта в Агригенте 179сл.; на отшельничьем острове вступает в дружбу с Руджьером XLIII, (185), 197сл.; XLIV, 6сл.; обещает Руджьеру Брадаманту 9сл., 14; торжественная встреча во Франции 26сл.; говорит отцу об обещании, данном Руджьеру 35сл.; ссорится с отцом XLIV, 75; XLV, 107, 11; радуется торжеству Руджьера XLVI, 60, 67; хочет защитить Руджьера от Родомонта 108; очищает поле для поединка 110. См. также: И, 11, 12, 14, 28; VIII, 30,(68); XIV, 11; XIX, 19; XXV, 24; XXVI, 18, 59; XXVII, 33; XXXI, 77; XXXII, 2, 49; XXXIII, 72; XXXV, (32), 73, XXXVI; 13, 14, 40; XXXVII, 57, 62; XLI, 48; XLIV, 46, (47), 53; XLV, 14

Родомонт — царь Алджира и Сарзы, сын Улиена XIV, 25; потомок Немврода, носит его доспех 118сл.; самый могучий и отважный басурман, злейший враг Христианской веры (26); «Сатана» XVI, 87; «африканский Марс» и т. п. XIV, 65; XVI. 19.; XXVI, 30; XXIX, 30; XXXVIII, (56), 116; его неистовство — наказание христианам XVII, 6. Во время первого набега взял в плен Дудона XXXIX, (23); подстрекал Аграманта к войне XXXVIII, 49. Жених Доралисы XIV, (40); сила его любви к Доралисе — XIV, 115; лев и дама на его знамени XIV, 114. «Тщеславится сжечь Париж и снести святыни Рима» 65: его подвиги на приступе 108, 113сл.; его войско пожжено, а сам спасается от огня XV, Зсл.; свирепствует в Париже XVI, 19сл., 85сл.; сражается за королевский дворец XVII, 6сл.; атакован Карлом и его паладинами XVII, 13сл.; XVIII, 8сл.; прорывается из города 22сл. Узнает от карлика о Доралисе и Мандрикарде 28сл.; отбивает Фронтина у Иппалки и передаст вызов Руджьеру XXIII, 33сл.; сражается с Мандрикардом XXIV, 94сл.; их разнимает вестник Аграманта и Доралиса 108сл. У Мерлинова ключа XXV, Зсл.; для него Мандрикард хочет отбить Марфизу, сам он в бой не вступает XXVI, 70сл.; разжимает бьющихся 84сл.: отказывается от боя с Руджьером 91сл.; общая схватка 106сл. Скачет за Доралисой к Парижу XXVI, 131сл.; XXVII, 2, 6; вторгается в Карлов стан 15сл.; сообщает Карлу о своих раздорах 40сл.; по жребию должен сразиться в первом бою с Мандрикардом, в третьем — с Руджьером 45сл. (49); ссорится с Сакрипантом из-за Фронтина 69сл.; отвергнут Доралисой ради Мандрикарда 102сл.; покидает сарацинский стан, проклиная женский род I 10сл.; разговаривает с гостиником о женщинах, выслушивает его рассказ об Иоконде 128сл.; XXVIII, 1сл.; его суждения о выслушанном 75сл. Едет на юг и остается в пустой церкви 86сл.; встречает отшельника с Изабеллой и влюбляется в нее (95сл.); расправляется с отшельником XXIX, Зсл.; подступает с любовью к Изабелле 8сл.; отрубает ей голову 23сл.; воздвигает ей гробницу, башню и мост 30сл. Бьется на мосту с безумным Роландом 39сл.; бьется с Брандимартом 63сл.; берет его в плен 75сл.; не отзывается на предложения Аграманта XXXII, 5; повержен Брадамантой, отпускает пленных XXXV, 40сл., 55; скрывается в пещере на год, месяц и день XLV, (52); XLVI, (102); за отсутствие в стане его порицает Собрин XXXVIII, 49, (56). Вызывает на бой Руджьера в день свадьбы XLVI, 101сл.; убит Руджьером 140. См. также: XIV, (55); XXVI, 55, (59), (64), 65, (66); XXVII, 59, (60), (61), 65, 68; XXX, 76сл.; XXXI, (43), 45; XXXV, 33, (35); XXXIX, 4сл., 30; XL, 59

Делла Ровере — знатный итальянский род

— Гвидобальд — Гвидобальдо (1514–1574), герцог Урбино XXXVI, 50

— Франциск — Франческо Мариа (1490–1538), герцог Урбино, главнокомандующий папскими войсками, XXVI, (49сл.); XLIII, 148

— Юлий — Джулиано, римский папа Юлий II (1503–1513) III, 53сл.; XIV, (4); XXXIII, (37сл.): XL, (3)

Роланд — Англантский, сын Милона, паладин Бравы VI, (34); племянник Карла VIII, (86); двоюродный брат Ринальда XXXI, 42; весь заколдован XI, (50); XXIX, 62; кроме подошв XII, (49); ему даны Богом высшая сила и неуязвимость, чтобы стать оплотом правой веры XXXIV, 63; «римский сенатор» IX, 88; «столп державы и оплот святой церкви» XXXI, 42; его рыцарская слава VI, 33, IX, 1,4; XXXVIII, 47, 54, 65. Крестил Сансонета XV, 95; XVIII, 97; сражался с Марфизой 99; против него Фалерина выковала Бализарду XXV, 15; в Альбракке Брунель у него украл Бализарду и рог XXVII, 72; с помощью перстня вызволен Анджеликой из плена Драгонтины XI, 4; убил Альмонта при Аспромонте — XX, (5); XII, 43; от Альмонта у него Дурендаль, которую поклялся вырвать Мандрикард XIV, 43; сорвал с головы Альмонта шлем I, 30; побил многих в Майнцском роде XLVI, 68; освободил Ринальда и других из восточного плена VI, (34); освободил Зилианта и получил от него золотое запястье XIX, 38; подарил запястье Анджелике XIX, 37; хранил ее от гибели и бесчестья I, 55; поставил ей трофеи в Индии, Татарии, вернулся с ней на запад I, 5, 46. Карл отобрал у него Анджелику I, 6сл.; его ищет Феррагус ради шлема I, 28сл.; он. мчится в Париж искать Анджелику VIII, 68; тоскует, видит о ней вещий сон 71сл.; едет из стана на ее поиски 84сл.; ищет ее во вражьем стане 90сл.; IX, 2сл.; по всей Франции 6сл. Едет спасать девушек с Эбуды 10сл.; во Фландрии выслушивает рассказ Олимпии 18сл.; в Голландии сражает Кимосха и спасает Бирена 57сл.; топит в море пищаль 88сл.; XI, 21; приплывает к Эбуде 29; одолевает морское чудище 34сл.; отражает натиск островитян 46сл.; освобождает Олимпию 51сл. Вновь едет на поиски Анджелики 76сл., 80сл.; его заманивают во дворец Атланта XII, 4сл.; вместе с Сакрипантом и Феррагусом освобожден Анджеликой 27сл.; бьется с Феррагусом 39сл.; вешает шлем на ветку бука (46); его шлем похищает Анджелика, а затем захватывает Феррагус 51сл.; много позже вырвет у испанца шлем и убьет его 62. Побивает два мавританских войска Альзирда и Маниларда 66сл. В пещере находит Изабеллу 85сл.; выслушивает ее рассказ XIII, 2сл.; расправляется с разбойниками — 33сл.; едет дальше с Изабеллой 43сл.; мстит ему за Альзирда и Маниларда; едет Мандрикард XIV, 29сл.; он выручает Зербина и возвращает ему Изабеллу XIII, (44); XXVIII, 53сл.; бьется с Мандрикардом 71сл.; расстается с Зербином 95сл. В приюте Медора и Анджелики 100сл.; выслушивает рассказ пастуха 115сл. Его страдания и безумие 121сл.; избивает мужиков, безумствует по всей Франции XXIV, 4сл.; из-за его отсутствия Карл в опасности XXVII, 7сл.; бьется на мосту с Родомонтом, в горах расправляется с дроворубами 51сл.; в Испании встречает Анджелику и Медора 58сл.; раздирает лошадь Анджелики 67сл.; безумствует в Испании, вплавь переправляется в Африку XXX, 4сл.; его безумие — Божия кара, подобная Навуходоносоровой XXXIV, 62сл. Его укрощение XXXIX, 35сл.; возвращение здравого ума и исцеление от любви 57сл.; присоединяется к Астольфу перед Бизертой 64сл.; руководит взятием Бизерты XL, 9сл., 27сл. Ему послан вызов Аграмантом, Градассом и Собрином 48сл.; готовится к бою 56сл.; на корабле Руджьера находит Фронтина и доспех, вооружается XLI, 24сл.; с друзьями на Липадузе 36сл.; поединок 68сл.; убивает Аграманта и Градасса XLII, 6сл.; прощается с Брандимартом, приказывает унести раненого Собрина 12сл.; принимает Ринальда XLII, 23; XLIII, 151; в Агригенте 165сл.; его плач о Брандимарте. 169сл.; на погребении его 175сл. С Ринальдом и Оливьером отплывает на отшельничью скалу 185сл.; у отшельника 190сл.; радуется будущему браку Руджьера с Брадамантой XLIV, 11, 14; отдает Руджьеру, Бализарду Фронтина и Гекторов доспех 16сл. Торжественная встреча во Франции 26, 29сл.; против брака Брадаманты с Леоном 107, 111; радуется торжеству Руджьера XLVI, 60; хочет защитить Руджьера от Родомонта 108; привязывает Руджьеру шпоры 109. См. также: I, 2, 16, 57; И, 16, 17; VIII, 63; XII, 69; XIV, (29); XVIII, 147, 149; XIX, 18, 31, 39 (42); XX, 107; XXIV, 1, 15, 46сл., 73, 84, 115; XXXVI, 105; XXVII, 9сл., 33, 54, 56, 58, 112; XXX, 18, 20, (46), 75; XXXI, 42сл., 61сл., 76, 104, 105, (107); XXXIII, 72; XXXIV, 83; XXXV, 1, 9, 53, 73; XXXVIII, (23), 55, 57, 62, 68; XXXIX, 30, 63; XL, 48; XLII, 68, 69; XLIV, 35, 46, (47), (53); XLV, 14

Руджьер —

1) Старший: предок Руджьера — героя поэмы XXXVI, 72

2) Второй, из Ризы (в указателе упоминается как Старший), отец героя поэмы и Марфизы II, 32, 33; XXXVI, 72; был крещен XXII, (35); родич и служитель Карла XXXVIII (17); высоко ценим Карлом XXXVI, 79; муж Галациеллы, был убит ее братьями Альмонтом и Трояном 60, 73, 76; по злобе своего брата Бельтрама XXXVIII, 14. См. также: XXXVIII, (5); XLIV, 30

3) сын Руджьера из Ризы и Галациеллы II, (32), 33; прославление его XLI, Зсл.; его рыцарские доблести и слава II, 45; XXIII, 31; XXV, (14сл.); XXVI, 2, 19; сравнение с Марсом 20, 24; XXXVI, 54; его вежество XXII, 37; в почете у Аграманта II, 45; XXX, 70; его род происходит от Гектора XXVI, 99; XXXVI, 70сл.; в нем «древняя троянская кровь» III, (17); орел на его щите XXVI, 98сл. Воспитывался Атлантом в Каренских горах и вскормлен львицей XXXVI, 59сл., (64); пошел вслед за Аграмантом II, (32); IV, 30; от Брунеля получил Бализарду и коня XXVII, 72; XLI, 27; спас однажды Брунеля из петли XXXII, 9; однажды уже бился с Мандрикардом за орла XXVI, 101; сражался с Ринальдом II, 21; порубил Бализардой сады Орканьи XXV, 16. Родоначальник дома д’Эсте III, 17сл.; полюбил Брадаманту II, (32); сила его любви IV, 41. Пророчества о его гибели и отмщении за нее III, 24; XLI, 61сл. Во вступлении к поэме I, 4; пленен Атлантом II, 45сл.; освобожден Брадамантой IV, 40сл.; унесен гиппогрифом на запад 45сл.; VI, 16сл. На острове Альцины 20сл.; выслушивает рассказ Астольфа 29сл.; на пути к Логистилле, сбивается с дороги 54сл., 72сл.; побеждает Эрифилу VI, 78сл.; VII, 2сл.; в плену Альцининых чар 9сл.; спасен Мелиссой 53сл.; покидает царство Альцины 75сл.; побеждает Альцининого ловчего VIII, 2сл., 19сл.; минует башню соблазна X, 35сл.; с помощью волшебного щита разбивает погоню Альцины 48сл.; в садах Логистиллы 57сл. На гиппогрифе летит вокруг света 69сл.; видит смотр войска в Англии 73сл.; летит в Ирландию и на Эбуду 90сл.; спасает Анджелику от морского чудовища 92сл.; уносит ее на гиппогрифе 112сл.; оправдание его страсти XI, 1сл.; обманут ею при помощи перстня Зсл. Обманут Атлантом 13сл.; пленен им XII, 17сл., 25; освобожден Астольфом XXII, 20сл. Договаривается с Брадамантой о крещении и браке 31сл.; едет спасать от костра Рикардата 37сл.; попадает к замку Пинабеля и побивает Сансонета 47сл., 63сл.; побеждает волшебным щитом Аквиланта с друзьями 75сл.; теряет Брадаманту, топит в колодезе 88сл.; его вызывает на помощь Аграмант XXV, 4сл.; он спасает от костра Рикардета, выслушивает его рассказ о Флордеспине 7сл. У Альдигьера 71сл.; вызывается спасти Малагиса и Вивиана 77сл.; пишет письмо Брадаманте 83сл.; на условленном месте ждет майнцских изменников XXV, 94сл.; XXVI, Зсл.; освобождает пленников 11сл.; восхищается доблестью Марфизы (23сл.). У Мерлинова ключа 29сл.; едет мстить Родомонту 55сл., 61сл.; отсылает Иппалку с письмом в Монтальбан и настигает Родомонта 88сл.; зовет его на бой за коня, а его самого вызывает Мандрикард за герб с орлом 96сл.; с Марфизой скачет к Парижу 132сл.; XXVII, 15сл.; вторгается в Карлов стан 23сл.; сообщает Аграманту о своих раздорах 40сл.; по жребию должен биться вторым боем с Мандрикардом и третьим с Родомонтом 45сл.; новые распри 60сл., 80; не преследует Родомонта ради боя с Мандрикардом 112сл.; по жребию выходит на Мандрикарда за себя и за Градасса XXX, 18сл.; не желает уступить 28сл.; поединок 44сл.; тяжело раненый, убивает Мандрикарда 66сл.; общее ликование о его победе 68сл.; в шатре Аграманта, обменивается с ним дарами 74сл.; тоска о нем Брадаманты и ревность ее к Марфизе 77сл. Раненый, перевезен в Арль XXXI, 88; ожидание и жалобы Брадаманты, и ревность ее к Марфизе 77сл. Раненый, перевезен в Арль XXXI, 88; ожидание и жалобы Брадаманты, она едет умирать и мстить XXXII, 10сл.; он получает вызов от Брадаманты XXXV, 59сл., 76, 79сл., XXXVI, 11; собирается на бой 12сл.; смотрит бой Брадаманты с Марфизой 25сл.; разнимает их 48сл.; узнает от Атланта, что Марфиза ему сестра 59сл., 66сл.; рассказывает Марфизе о родителях 70сл.; отказывается мстить Аграманту немедленно за смерть отца 75сл. Скачет отомстить Марганору за Улланию XXXVII, 25сл., 32сл., 86сл.; побивает людей Марганора 101сл. Один едет к Аграманту в стан XXXVII, 122; XXXVIII, 1сл.; избран для поединка с Ринальдом 61сл.; страдания его из-за боя с Ринальдом 68сл.; выход на поединок 74сл.; клятва 87; поединок 88сл.; XXXIX, 1сл., возобновляет уговор с Ринальдом против царя, нарушившего клятву XL, 61сл. В Марселе бьется с Дудоном и освобождает пленных 69сл. XLI, 4сл.; с ними плывет в Африку и попадает в бурю (7сл.); спасается вплавь 19сл.; на острове-скале получает крещение от отшельника 46сл.; выслушивает пророчество о своей гибели и доме д’Эсте 60сл.; вступает в дружбу с Ринальдом, Роландом, Оливьером XLIII, 194сл.; XLIV, 6сл.; договаривается с Ринальдом о своем браке 9сл.; принимает от Роланда меч, коня Фронтина, Гекторов доспех 16сл.; торжественная встреча во Франции 26сл. Его браку противится Амон 35сл.; его страдания 48сл.; его одобряет Брадаманта 60сл.; он едет на Восток против Леона 76сл.; приходит на помощь булгарам при Белграде 80сл.; взят в плен Унгиардом 98; XLV, 5сл.; выдан в тюрьму Феодоре 15сл.; спасен Леоном 41сл.; соглашается биться за него с Брадамантой 55сл.; выбор оружия 64сл.; поединок 71сл. Едет умирать 82сл.; спасен Мелиссой и Леоном XLVI, 19сл.; встреча при дворе Карла и провозглашение его булгарским королем 48сл.; свадьба 79, 100сл.; принимает вызов Родомонта 105сл.; бой 115сл.; убивает его (140). См. также: II, 59, 62, 65; III, 63, 64, 66, 69, 70, 71; VI, 2, 33, 35; VII, 34сл.; XIII, 45сл., 55, 74сл.; XXII, 98; XXIII, 5, 6, 13, 17, 19, 21, 24сл., 32, 35сл.; XXIV, 55; XXVIII, 86; XXX, 34, 35, 38, 39, 41, 42, 92; XXXII, 1; XXXIIL 60, 61; XXXV, 32, 38; XXXVI, 17, 19; XXXVIII, 26, 71; XXXIX, 67; XLI, 25, 26, 79, 91: XLII, 24сл.; XLIII, 189; 42сл., 72, 73, 74, 75; XLV, 26сл., 96сл., 103сл., 116 4) Руджьерино — сын Руджьера и Брадаманты, «начинатель италийского рода» III, (24сл.); XLI, 63сл.

Савл — евр. имя апостола Павла XLI, 53

Садолет Яков — Якопо Садолето (1477–1547), латинский писатель, апостолический секретарь,

епископ, кардинал XLII, 86

Сакрипант — царь Черкесии; конь Белолоб (будущий Фронтин Руджьера) был похищен у него Брунелем в Альбракке XXVII, (72); был освобожден из плена Мандрикардом XXX, 40; в Альбракке один без доспехов защищал Анджелику от толп Агрикана I, (80). Пришел за ней на запад I, (46); сила его любви к Анджелике VIII, 63; его жалобы на Анджелику I,» 38сл. Встречает Анджелику 48сл.; опрокинут Брадамантой 60сл.; с помощью Анджелики седлает Баярда 74сл.; бьется с Ринальдом 69сл.; II, Зсл.; их разнимает бес в обличий прислужника (15сл.). В плену у Атланта, освобожден Брадамантой IV, 40, 44; в новом дворце Атланта XII, 11; избран Анджеликой спутником на Восток 24сл.; освобожден ею вместе с Роландом и Феррагусом 28сл.; отказывается дать шлем Феррагусу (41); один едет за Анджеликой (51сл.); вместе с Градассом вторгается в Карлов стан XXVII, 7, 14сл.; надевает доспех на Родомонта 49; ссорится с Родомонтом из-за коня 69сл.; схватывается с ним 78сл.; преследует его, но пока спасает даму, упавшую в Сену, теряет коня 11 Зсл. Бился с Родомонтом на мосту, лишился коня и оружия (116); XXXV, (54сл.); уезжает искать Анджелику (56). См. также: II, 31, (33); XII, 66, (68); XIX, 18, 31; XXVIII, 86

Сакс — Панфило Сасси (ок. 1455–1527), из Модены, латинский и итальянский поэт, импровизатор XLVI, 12

Салинтерн — управляющий Норандина, убит Грифоном на поединке в Дамаске XVII, 97сл.

Сальвиати — знатный итальянский род XXVI, 49

— Иоанн — Джованни (ум. 1553), кардинал, епископ Феррары XXVI, 49

Самсон (библ.) — XIV, 45; XXXIV, 63

Санга — Джованбаттиста Санга (ум. 1532), из Рима, латинский поэт, секретарь Климента VII XLVI, 12

Саннадзар Яков — Якопо Саннадзаро (1458–1530), неаполитанский писатель XLVI, 17

Сансонет — из Мекки, рыцарственный и доблестный юноша, был крещен Роландом XV, 95; правитель в Иерусалиме, принимает Астольфа с друзьями 95сл.; едет с Астольфом на турнир в Дамаск XVIII, 96сл.; встречает Марфизу 99сл.; в Дамаске 103сл.; в схватке с Марфизой 114сл.; уговаривает ее примириться с Норандином 127; ему достаются на турнире честь и прибыль 132. Оставив в Святой Земле местоблюстителя, уезжает с друзьями во Францию и приплывает к берегу амазонок 134сл.; XIX, (43сл.), 59сл., (106сл.); вступает в бой, чтобы спастись из города 83сл.; пугается Астольфова рога, уплывает во Францию 93сл. Попадает в плен к Пинабелю 104сл.; должен соблюдать его устав XXII, 52; ранен Руджьером 64сл.; на берегу Сены присоединяется к Ринальду XXXI, 41; участвует в ночном нападении на сарацинский стан 51сл.; его подвиги 55, 85; в Карловом стане возле Арля XXXVIII, 21. В поисках Роланда был на Родомонтовом мосту и попал в плен XXXV, 53; среди других пленников приплывает в Африку и встречен Астольфом и Дудоном XXXIX, 30сл. Участвует в укрощении Роланда 47сл.; во главе кораблей на приступе к Бизерте XL, 10, 14, 20; с Астольфом остается в Бизерте во время боя на Липадузе XLI, 34сл.; на Липадузе радуется победе Роланда, скорбя о гибели Брандимарта 154, 156. См. также: XXII, 81; XXXI, 29, 77; XXXVIII, 58

Саталлон — из Парижа, паладин Карла; убит Родомонтом XIV, 125

Сафо — древнегреческая поэтесса (VI в. до н. э.) XX, 1

Свейский король — см. Готский король

Север — римский император (193–211) XV, 26

Север Чернец — Северо, из Вольтерры, поэт, монах камальдульского монастыря, современник Ариосто XLVI, 13

Селевкийский князь — на турнире в Дамаске убивает Омбруна XVII, 87сл., побежден Грифоном 100сл.

Семирамида — легендарная царица Ассирии XXV, 36сл., XXXVII, (5)

Сенап — Пресвитер Иоанн, царь Эфиопии; его царство, драгоценный дворец, ему платит дань египетский султан XXXIII, 102сл.; за гордость наказан слепотой и тем, что гарпии пожирают его пищу (107сл.), принимает Астольфа, который бьется с гарпиями и прогоняет их волшебным рогом 114сл.; ему возвращено зрение Астольфом, он с Астольфом выступает против Бизерты XXXVIII, (24сл.); 26сл.; при взятии Бизерты XL, (16); Астольф благодарит его за помощь XLIV, 19сл. См. также: XXXIV, (3)

Сервий — Сервий Туллий, царь древнего Рима (VI в. до н. э.) XLV, 2

Серпентин — из Стеллы, Звездный Рыцарь, военачальник Галисии XIV, 13; вместе с Марсилием перед приступом 107; у него заговоренные латы, оглушен Ринальдом XVI, 82; сражается против войска Карла XVIII, 42; пытается примирить Родомонта с Сакрипантом XXVII, 80; сбит Брадамантой, объявляет вызов лучшему рыцарю XXXV, 66сл.; XXXVI, 11

Сивилла (миф.) — VII, 73; XIX, 66; XX, 120

Сигиберт I — король Австразии (561–575) XXXIII, 13

Сидонский герцог — сражен Грифоном на турнире в Дамаске XVII, 93

Силен (миф.) — XXXIX, 60

Сильвестр I — римский папа (314–335) XXXIV, 80

Синагон — властитель Толедо и Калатравы XIV, 14

Синон — персонаж из «Энеиды» Вергилия XLVI, 82

Сифакс — царь западных нумидян (III в. до н. э.) XXVIII, 54

Собрин — африканский царь, старец, «самый умный сарацин» XIV, 24; отговаривал Аграманта от войны XXXVIII, 49. С другими вождями готовится к приступу 66; перед приступом 108; атакован англичанами Ринальда XVI, 41; ведет своих против него 53; ему на помощь приходят Аграмант и Дардинель 77, 83; бьется с Лурканием XVIII, 40; с Аграмантом отступает к лагерю 159сл. Отговаривает Аграманта преследовать Марфизу из-за Брунеля XXVII, 96сл.; порицает Аграманта за разрешение на бой Руджьера и Мандрикарда XXX, 27сл.; советует Аграманту отступить в Арль XXXI, 82сл.; на военном совете предлагает кончить войну поединком XXXVIII, 37, 48сл.; за этот совет его клянет Аграмант XXXIX, 3. Он покинул Аграманта 16, 66; с ним вместе спасается бегством XL, 9; отговаривает Аграманта от самоубийства и увещевает вернуть себе отечество 36сл.; вместе с Градассом и Собрином посылает вызов Роланду 53сл.; поединок на Липадузе XLI. 68сл.; тяжело раненного, его уносят лечить по воле Роланда XLII, 16, 18сл.; принимает крещение от отшельника и исцеляется XLIII, 192сл. С паладинами в Марселе XLIV, 26; радуется торжеству Руджьера XLVI, 60. См. также: XLIII, 198; XLIV, 53

Соломон — бретонский царь, паладин Карла; защищает ворота Парижа XV, 8; сражается против Родомонта XVIII, 10; его подвиги 155; несет секиру Ринальда перед его поединком с Руджьером XXXVIII, 80

Сон (персониф.) — в его пещере спит Безмолвие XIV, 90сл.

Соридан — африканский предводитель гесперийцев XIV, 22; участвует в приступе к Парижу 113; с Аграмантом приходит на помощь своим XVI, 75; тяжело ранен Ринальдом 81

Софросина — дама на службе у феи Логистиллы; ведет рати Логистиллы X, 52; вместе с Андроникой сопровождает Астольфа XV, 11

Спинелл — из Нормандии, паладин Карла, убит Родомонтом XIV, 123

Стефан II (III) — римский папа (752–757) XXXIII, 16

Стордилан — король Гранады XIV, 13; отец Доралисы (40); отступает к лагерю вместе с Марсилием XVIII, 157; к нему возвращается Доралиса XXVII, (5сл): он среди знатнейших наблюдателей поединков 50. См. также: XIV, 55. 114; XXIII, 94; XXIV, 110; XXVI, 129; XXVII, 51, 102; XXX, 31

Страффорд(ский герцог) — шотландский рыцарь X, 86

Строцци — знаменитый аристократический род во Флоренции

— двое Строцци — Тито Веспасиано (1424–1505) и его сын Эрколе (ок. 1471–1508), латинские поэты XXXVII, 8

— Геркул — Эрколе, см. выше XLII, 83

Сулла — римский полководец и диктатор (I в. до н. э.) III, 33; XVII, 1

Суффольк(ский герцог) — шотландский рыцарь X, 79

Сфорца — династия миланских герцогов в 1450–1535 (с перерывами) XIII, 63

— Ипполита Сфорца — дочь Карло Сфорца (1481 — ок. 1520) жена Алессандро Бентивольо

XLVI, 4

— Лодовико — см. Мор Людовик

— Франциск, юный Сфорца — Франческо II Мариа (1492–1535), герцог Миланский, сын

Лодовико Моро XXVI, 51; XXXIII, (41), 44сл. Сципион — Сципион Африканский Старший (ок. 235–183 до н. э.) или Младший (ок. 185–129 до н. э.), римские полководцы, победители карфагенян VII, 59

Танакр — младший сын Черного Марганора XXXVII, 45сл.; история его рассказана Брадаманте и другим XXXVII, 51сл.

Танкред — Анджело Танкреди, профессор Падуанского университета, современник Ариосто XLVI, 19

Тантал (миф.) — XXXVI, 8

Танфирион — африканский предводитель альмансийцев XIV, 23

Тардок, Тардокко — африканский военачальник Альзербы XIV, 22; XVIII, 46

Тарквиний — последний царь древнего Рима (VI в. до н. э.) XXIX, 28

Тасс Бернард — Бернардо Тассо (1493–1569) поэт, отец Торквато Тассо XLVI, 15

Тебальд Антоний — Антонио Тебальдео (ок. 1463–1537), феррарский поэт, друг Ариосто XLI1, 83

Тезир — Лиссабонский король XIV, 13; вместе с Марсилием отступает к лагерю XVIII, (157)

Теокрен — Бенедетто Тальякарне (ок. 1480–1536), из Сарзаны, секретарь Генуэзской республики, воспитатель детей Франциска I, латинский поэт XLVI, 14

Тервагант, Тривигант — из троицы сарацинских божеств XII, 59; XXXVIII, 18

Тесей (миф.) — наказан в аду XXXIV, 14. См. также: XLVI, (59)

Тиберий, он же Нерон — римский император (14–37 н. э.) XVII, 1; XLIII, 58; XLVI, 83

Тимагор — древнегреческий художник XXXIII, 1

Тиманф — древнегреческий художник XXXIII, I

Тиндарей (миф.) — III, 50

Тирс — апамейский, опрокинут Грифоном на турнире в Дамаске XVII. 96

Титир — пастух из «Буколик» Вергилия XI, 12

Тифей (миф.) — XVI, 23; XXVI, 52; XXXIII, 24

Тифий (миф.) — XIII, 61

Тифон (миф.) — VIII, 86; XI, 32; XVIII, (103); XXII, 13; XXXIV, (61); XXXVIII, 76; XL, 14

Тициан — Тициан Вечеллио (1476/77 или 1489/90–1576) XXXIII, 2

Товий (библ.) — XLII, 66

Томирида — царица массагетов (VI в. до н. э.) XXXVII, 5

Торелли — знатный итальянский род XLVI, 7

Трасон — маррский герцог, шотландский рыцарь X, (85); сражается против испанцев XVI, 55сл., 64

Траян — римский император (98–117) XV, 26; 40сл., 41

Тринульций — Джанджакомо Тривульцио (ок. 1441–1518), маркиз Виджевано, маршал Франции XIV, 9; XXXIII, (34)

Тривульций Ренат — миланский поэт, современник Ариосто XXXVII, 12

Тривульция Домицилла — Домитилла, дочь Джованни Тривульцио и жена Франческо Торелло, графа Монтекларучоло XLVI, 4

Триссин — Джанджорджо Триссино (1478–1550), литератор, ранний теоретик и практик классицизма XLVI, 12

Тристан — рыцарь Круглого стола; история обычая Тристановой скалы рассказана гостиником Брадаманте XXXII, 65, 84сл. См. также: IV, 52

Тритоны (миф.) — XI, 45

Трифон Гавриил — венецианский патриций, гуманист, современник Ариосто XLVI, 15

Тротт Альфонс — Альфонсо Тротти, управляющий дворцом Альфонсо I XL, 4

Троян — сын Аголанта, брат Альмонта и Галациеллы, отец Аграманта; со своими явился в Калабрию, убил Руджьера из Ризы, а Галациеллу бросил в море XXXVI, (60), 73сл.; за это Руджьер должен отмстить его сыну XXX, 83; за него пришел мстить Аграмант — I, 1; о его гибели при Аспромонте напоминает Карл своим паладинам XVII, 14. См. также: VIII, 69; XII, 31; XIV, 65; XXIV, 112; XXVI, 86; XXVII, 67, 89; XXXVI, 25; XXXVIII, (17); XXXIX, 6

Труфальдин — жестокий царь Багдада и предатель из «Влюбленного Орландо» Боярдо XXXI, 41

Турка Барбара — см. примеч. XLVI, 5

Турн — персонаж из «Энеиды» Вергилия XXXVII, 5

Турпин — легендарный архиепископ Реймский, сражается против Родомонта XVIII, 10; его подвиги 155; в Карловом стане возле Арля крестит Марфизу XXXVIII, 23. Ариосто ссылается на его авторитет как писателя XIII, 40; XVIII, 175; XXIII, 38,62; XXIV, 44; XXVI, 23; XXVIII, 2; XXIX, 56; XXX, 49; XXXI, 79; XXXIII, 85; XXXVIII, 10; XL, 81; XLIV, 23

Тьепол Николай — Никколо Тьеполи, венецианский патриций, латинский поэт, современник Ариосто XLVI, 16

Уберт — внук Руджьера и Брадаманты III, 25

Уберт — Мирфордский, английский рыцарь, опрокинут Дардинелем XVIII, 47

Угетт — Дордонский, паладин Карла, сражается против Родомонта XVIII, 10; убит им 12

Улиен — отец Родомонта XIV, 127; XXIV, 112; XXVI, 117, 131

Улисс (миф.) — XIII, 60; XXXIII, 28; XXXV, (27); XXXVI, 70

Уллания — посланница королевы Исландии к Карлу, едет со щитом в сопровождении трех северных рыцарей, встречает Брадаманту XXXII, (50сл.); на Тристановой скале, снова встречает Брадаманту 78сл.; ее хотят выгнать, но Брадаманта за нее заступается (97сл.); вместе с Брадамантой рассматривает роспись палат XXXII, (110); стыдит трех королей — XXXIII, 66сл.; обижена Черным Марганором, показывает дорогу к нему Брадаманте XXXVI, (84); XXXVII, 25сл., 34сл.; терзает плененного Марганора 109сл.; сталкивает его с башни 121

Ульпиан — римский юрист (II–III вв.) XLIII, 72

Унгиард — наместник греческого кесаря Константина в Новенграде XLIV, 102сл.; схватывает Руджьера и выдает его Константину XLV, 7сл. См. также: XLV, 49; XLVI, 50

Фавст Виктор — Витторе Фаусто, ученый-гуманист, современник Ариосто XLVI, 19

Фалант — побочный сын Клитемнестры; история об увозе критянок рассказана Гвидоном Марфизе и другим XX, 13сл. 25. См. также XXXI, 58

Фалерина — фея, выковала Бализарду на погибель Роланду в садах Орканьи XXV, 15; у нее отбил Бализарду Руджьер и разорил ее сады XLI, 26. См. также: XLI, 74

Фальзирон — брат Марсилия, отец Феррагуса, властитель Малой Кастилии XIV, 12; с Марсилием перед приступом 107; былой враг Грандония, сражается против войска Карла XVIII, 42; с Градассом надевает доспехи на Мандрикарда XXVII, 49; уговаривает Аграманта бежать XXXI, 81

Фалькон — из Майнцского рода, недоброжелатель Руджьера XLVI, 67

Фамарь (библ.) — XXXIV, 14

Фарамонд — франкский король, сын Маркомира XXXII, 83; с его планами похода в Италию связаны пророческие изображения палаты XXXIII, 7сл.; 48сл.

Фараон (библ.) — XV, 39

Фарурант — предводитель мавританцев XIV, 21; с Аграмантом приходит на помощь к своим XIV, 75; среди пленников Дудона в Марселе XL, 71сл.; освобожден Руджьером, плывет в Африку и попадает в бурю XLI, (6сл.), (20сл.)

Феб, Аполлон (миф.) — III, 2сл., 34; X, 60; XII, 68; XXV, 18, 44; XXVI, 43, 50; XXVII, 102; XXXIII, (29); XXXIV, 12; XXXVII, 12, 17; XLII, 88сл.; XLV, 20, 78; XLVI, 3

Федерик — Федерико III, ди Монтельфельтро, герцог Урбино (1474–1482) XLIII, 148

Федр — Томмазо Ингирами, по прозванию Федр (ок. 1470–1516), из Вольтерры, ученый-гуманист XLVI, 13

Феи белая и черная — вскормили Грифона и Аквиланта XV, 72сл.; повелели братьям биться с Орриллом 73сл. 89; отпускают братьев с Астольфом во Францию 92; белой феей заколдованы латы Грифона XVII, 70

Феникс (миф.) — птица; на шлеме у Марфизы XXXVI, 17. См. также: XV, 39

Феодора — сестра греческого кесаря Константина, жена Андрофила, ее сын убит в сражении Руджьером XLIV, (86); выпрашивает у брата пленного Руджьера на расправу XLV, 15сл.; измышляет для него небывалые мучения (41сл.). См. также: XLV, 89; XLVI, 50, (62)

Фердинанд — Фердинанд I (Ферранте), король Неаполя (1458–1494) XXXIII, 23

Фердинанд — Фердинанд II (Феррандино), король Неаполя (1495–1496) XXXIII, 32

Феррагус — сын Фальзирона и Ланфусы, племянник Марсилия, властитель Сарагосы; начальник над двором Марсилия XIV, 15; его чрезмерная гордость XII, 38; весь заколдован кроме пупка 48; два раза сражался с Роландом XII, (44); держал в плену Малагиса и Вивиана XXV, 75; сразил Аргалия, бросил в реку его оружие и пообещал бросить шлем I, (27). Потом в битве меж мостом и мостом будет убит Роландом XII, 62. Уронил в реку шлем, бьется с Ринальдом за Анджелику, потом мирится с ним и пускается вслед Анджелике I, 14сл.; встречает дух Аргалия, который посылает его за шлемом Роланда 23сл.; в плену у Атланта XII, 11, 25; освобожден Анджеликой вместе с Роландом и Сакрипантом 28сл.; вступает в бой с Роландом 37сл.; захватывает шлем Роланда 54сл. С Марсилием перед приступом на Париж 107; приходит на помощь к своим XVI, 71сл.; обращается с речью к дрогнувшим сарацинам XVIII, 42сл.; его доля в победе над войском Карла XXVII, 31. С Сакрипантом возлагает доспехи на Родомонта 49; пытается примирить Сакрипанта с Родомонтом 80; опрокинут Брадамантой XXXV, 74сл.; догадывается, что это была она XXXVI, 11, 12сл. См. также: II, 22; XII, 66; XIX, 32; XXIV, 55; XXVII, 69

Ферруфин Александр — Алессандро Ферруффино, современник Ариосто XXXVI, 6, 7

Фидий — древнегреческий скульптор (V в. до н. э.) — XI, 69

Фиески Синибальд и Оттобон — братья из знатного генуэзского рода Фиески, современники Ариосто XXVI, 50

Фиест (миф.) — XXXVI, 8

Филандр — Голландский рыцарь при дворе греческого императора Ираклия, брат Эрмонида; история его гибели из-за Габрины рассказана Эрмонидом Зербину XXI, 13сл.

Филипп из Болоньи — Филиппо Бероальди (1472–1518), латинский поэт, ученый XLVI, 13

Филлида — пастушка из «Буколик» Вергилия XI, 12

Филомела (миф.) — X, 113; XLV, 39

Финадурр — африканский властитель Канарии, Марокко и других земель XIV, 22; XVIII, (46); участвует в приступе к Парижу XIV, (113); убит Зербином XVIII, 45

Финей (миф.) — XXXIV, 3

Флавий — худший; Тит Флавий Домициан, римский император (81–96) XVII, 2

Флора (миф.) — XXXI, 85

Флорделиза — верная жена Брандимарта; ее красота и добрый нрав VIII, (89); уезжает из стана на его поиски 88сл. Встречает Зербина и от пастуха слышит о безумии Роланда, узнает его доспех и коня XXIV, 53сл.; видит схватку Родомонта с Роландом на мосту 73сл.; XXIX, 43сл., 49; рассказывает Ринальду и другим о безумии Роланда XXXI, 38сл. Встреча с Брандимартом 59сл.; с ним едет спасать Роланда к Родомонтову мосту 64сл.; благодаря ее мольбам Родомонт спасает Брандимарта и тот лишь становится пленником 73сл. Едет искать рыцарей, чтобы они сразили Родомонта (77сл.); ведет Брадаманту к Родомонтову мосту XXXV, 33сл. Едет в Арль, отдает Руджьеру Фронтина и вызывает его на бой с Брадамантой 57сл. Находит Брандимарта недалеко от Бизерты XXXIX, 38сл.; ее страх за Брандимарта XLI, 31сл.; ее сон, известие о его гибели XLIII, 154сл.; ее плач о Брандимарте 160сл.; ее затворничество и смерть возле его гробницы в Агригенте 182сл. См. также: XXXI, 105; XLII, 14.

Флордеспина — дочь Марсилия; история о том, как она приняла Брадаманту за мужчину, и о ее любви к Рикардету рассказана Руджьеру Рикардетом XXV, 27сл. См. также: XXII, 39сл.

Флориан Монтин — Флориано Флориани да Монтаньяна, современник Ариосто XLVI, 12

Фоликон — бастард Марсилия XIV, 16; властитель Гранады, сражается против англичан XVI, 67; ранен герцогом Йоркским, уведен в плен 69

Фольв — король Ферзы, оставлен Аграмантом в Бизерте XXXVIII, (35); смертельно ранен, пленен по взятии Бизерты XL, 35

Фольвирант — предводитель наваррцев, был убит Ринальдом XIV, 11

Фракастор — Джироламо Фракасторо (1478–1553), ученый-гуманист XLVI, 15

Франциск Французский — Франциск I, король Франции (1515–1547) XXVI, 34сл.; 43сл.; XXXIII, 42сл. Фридрих Рудобородый — Фридрих I Барбаросса, император Священной Римской империи (1152–1190)111,30

Фридрих Второй — император Священной Римской империи (1212–1250) III, 33

Фрикс (миф.) — XI, 82

Фронесия — дама на службе у феи Логистиллы, ведет ее рати X, 52 Фронтин — конь Руджьера, раньше принадлежал Сакрипанту и звался Белолоб, был похищен Брунелем в Альбракке и вручен им Руджьеру XXVII, 71сл.; его быстрота XXIII, (26); XXXVI 132; XLIV, 85; послушание XLI, 80; прославление его XLV, 92сл.; брошен Руджьером, подобран Брадамантой IV, 46сл.; взят Иппалкой из Монтальбана в Валломброзу к Руджьеру XXIII, 27сл.; отбит у Иппалки Родомонтом (33сл.); узнан Руджьером, который вызывает за него на бой Родомонта 92сл., 97; узнан Сакрипантом, который вызывает за него на бой Родомонта XXVII, 70сл.; он у Родомонта 127; его тщетно идет Сакрипант XXXV, 54; он у Брадаманты, которая посылает его с Флорделизой к Руджьеру 59сл.; у Руджьера 63; найден Роландом на корабле Руджьера и отдан Брандимарту XLI, 25сл.; возвращен Роландом Руджьеру XLIV, 16. См. также: XXVI, 55; 58сл., 65, 89, 103, 119, 123; XXXVI (16), 112; XXVIII, (86): XXX, 76; XXXV, 54; XXXVII, 97; XLI, 79, 91, 97; XLIV, 77, 101; XLV, 61, 66, 67. 85, 86; XLVI, 46

Фульгозы — Фрегозо, могущественный генуэзский род XLII, 22

— Антон Фульгоз- Антониотто Фрегозо, поэт (ум. 1532) XLVI, 16

— Фредерик Фульгоз — Федерико Фрегозо (ок. 1480–1541), флотоводец, архиепископ Салернский, кардинал XLII, 20сл.

Фурии (миф.) XXI. 57; XXXII, 17; XXXVI, 54 Фусберта — меч Ринальда II, 10; XVI, 49

Фуск — Томмазо Фуско (ум. до 1517), наставник, затем секретарь Ипполито д’Эсте XLVI, 89 Фьерамонт — герцог Йоркский, английский рыцарь X, (78); сражается против испанцев XVI, 67; ранит Фоликона 69

Харон (миф.) XXXVI, 65; XLII, 9

Хелинд — бастард Арагонского короля Калабруна, убит Зербином XVI, 60сл.

Хильдеберт II- король Австразии (575–596) XXXIII, 15

Хирон (миф.) —.III, 36

Хлорида (миф.) — XV, 57

Христос — 1,10; III 39; IX, I; XIII, 10; XIV, 8, 26, (73), 102, 110; XV, 64, 95, 99; XVI, 15, 28, (37), 38, 42, 86; XVII, (4 5), (73), 74, 75; XVIII, 51, 148; XXII, (2), 35; XXIV, 10; XXV, 24; XXVII, 2, 5, 16, 34; XXVIII, 82; XXXIII, 43; XXXIV, 56, (58), 59, (66); XXXV, 29; XXXVI, 28. 78; XXXVIII, 18, 22, 66, 81; XL, 11, 49; XLI, 38, 39, 49, 53, (58); XLIII, 172, 191, 192, 193, 199; XLIV, 3, 45

Цезарь — см. Август

Цезарь Юлий — римский диктатор (49–44 до н. э.) VII, 59; XV, 33; XXVI, 47; XXXIII, 28; XLVI, 6 Церера (миф.) — XII, 1сл.; XXVIII, 92 Цицерон — римский политический деятель, оратор (106–43 до н. э.) XLVI, 95

Челанские графы — Пьетро, граф ди Челано (ум. 1212) III, 36

Чудовище — морское, приведено к Эбуде Протеем и каждый день пожирает девицу в наказание местному царю VIII, 51сл.; IX, 12сл.; с ним бьется за Анджелику Руджьер и побеждает его волшебным щитом X, 100сл.; с ним бьется за Олимпию Роланд и убивает его XI, 34сл. См. также: IX, 58; XIX, 39; XXII, 82

Чудо-юдо — живет на острове, его описание XVII, 29сл.; хватает людей Норандина 32; его

пещера с женой и дамами 33; людоедство 35; не ест женщин 40; история о нем, Норандине

и Люцине XVII, 29сл.

Щит Волшебный — его блеск оглушает и ослепляет III, 67; XXII, 68; у Атланта II, 55сл.; его чарам противостоит волшебный перстень IV, 23; оказывается у Руджьера 25сл.; мог бы помочь Руджьеру против чудовищ Альцины VI, 67; использован им против Альцины VII, 76; X, 49сл.; против морского чудовища для спасения Анджелики 107сл.; ослепляет Оливьеровых сыновей и Гвидона XXII, 81сл.; брошен Руджьером в колодезь XXII, 7, 89сл.; XXV. 4

Эгей (миф.)- XLV1, 59 Эгисф(миф.)- XXI, 57 Эзоп — легендарный греческий баснописец (около VI в. до н. э.) XLIII, 135

Элий — Горный, христианский рыцарь, опрокинут Дардинелем XVIII, 47

Элисса — см. Дидона

Эльбаний — потомок Геркулеса, ради него изменен закон в государстве амазонок; его история рассказана Гвидоном Марфизе и ее друзьям XX, 36сл.

Эндимион (миф.) — XVIII, 185

Эней (миф.) — наказан в аду XXXIV, 14. См. также: XIX, 35; XXXV, 25; XXXVI, 6; XLIII, (149)

Энцелад (миф.) — XII, 1

Эрбия граф — английский рыцарь X, 81

Эрмофил — военачальник из Дамаска, опрокинут Грифоном на турнире в Дамаске XVII, 99

Эрифила — великанша, стережет мост между царством Альцины и Логистиллы VI, 78сл.; побеждена Руджьером VII, 2сл.

Эрмонид — Голландский, брат Филандра; тяжело ранен Зербином, рассказывает ему историю преступлений Габрины XX, (144); XXI, 4сл.

Эрольский граф — шотландский рыцарь X, 87

Эрот — см. Амор

Эссенский граф — английский рыцарь X, 79

Эт (миф.) — XXXII, 11

Этеарх — сарацин, убит Ариодантом XVI, 65

Эсте — один из древнейших родов Италии, родовой замок — Атесте (Эсте) III, 25; XLI, 63, 65; происхождение его от Гектора и важнейшие представители III, (16сл.); они, в первую очередь Альфонсо I и Ипполито, вернут Италию к славе VII, (60сл.); знаменитые дамы рода д’Эсте XIII, (56сл.); дамы, вошедшие в него через брак (66сл.); его первородитель — Руджьер XLI, 3сл.; этимология имени рода и важнейшие его представители 65сл.; добродетельные дамы д’Эсте и родственных домов XLII, (78сл.), прославление его XLIV, (10). См. также: XXXV, 8

— Альберт — неисторическое лицо III, 26

— Альберт — Альберт V (ум. 1393) III, 40

— Альберты — все Альберты рода д’Эсте XLI, 67

— Альбертасс — Альберто Аццо II (ум. 1097) III, 26сл.

— Альбертасс — не имеет отношения к истории д’Эссе III, 26сл.

— Альда Саксонская — см. примеч. III, 27; XIII, 73

— Альдобрандин — Альдобрандио (ум. 1215), маркграф Анконский, синьор Феррары III, 35сл.

— Альдобрандин — Альдобрандино III (1335–1361) III, 40

— Альфонс I — Альфонсо I (1476–1534), герцог Феррары после 1505 г. III, 50сл., 60; VII, (62сл.); XIII, 68; XIV, 2сл. XXV, 14; XXVI, (49); XXXIII, 40; XXXVII, (13); XL, 41сл.; XLI, 67; XLII, Зсл.; XLIII, (59); XLV, (3); XLVI, 95, (97).

— два Альфонса — Альфонсо (1527–1587) и Альфонсино (ум. 1547) III, (58), 59

— Ассон — Альберто Аццо I, марграф Восточной Лигурии (XI в.) III, 26

— Ассон Новый — не имеет отношения к истории д’Эсте III, 29

— еще один Ассон — Аццо VI (ум. 1212), подеста Вероны и маркграф Анконы, а также Аццо VII (ум. 1261), маркграф Анконы III, 31

— Ассон пятый — сын Обиццо I, см. примеч.: речь идет об Аццо VI и Аццо VII III, 32сл.

— Ассон Шестой — Аццо VIII (ум. 1308), гонфалоньер Церкви III, 39

— Ассон, брат Альдобрандина — Аццо VII, см. Ассон Пятый III, 37

— вновь Ассоны — неизвестные лица III, 32

— Аццо — все Ассоны рода д’Эсте XLI, 67

— Беатриса — Беатриче д’Эсте (1475–1497) XIII, 62сл.; XLII, 91сл.

— Бертольд — не имеет отношения к истории д’Эсте III, 29сл.

— Бланка — см. примеч. XIII, 65

— Бланка — Бьянка, дочь Сиджисмондо д’Эсте, жена Альбериго Сансеверино XLVI, 4

— Бланка Мария Каталонская — Бьянка Мария, жена Леонелло д’Эсте (ум. 1449) XIII, 78

— Боре — Борсо (1413–1471), первый герцог Модены, Реджо и Феррары III, 45; XLI, 67 двое Гвельфов — Вельф VI, сын Генриха Черного, герцог Сполето, и его сын Вельф VII III, 32

— двое Генрихов — возможно, Генрих Черный (ум. 1126), герцог Баварии и Саксонии, и его сын Генрих Гордый (ум. 1139) III, 32

— Геракл, Геркулес — Эрколе I (1431–1505), герцог Феррарский I, 3; III, 46сл, 62; XXVI, 51; XL, 1, XLI, 67; XLII, 84, (88); XLIII, 59; XLVI, 86сл.

— Геракл, Геркулес Второй Карнутский — Эрколе II (1508–1550), герцог Феррары III, 58; XIII, 71; XXVI, 51; XXXVII, 13; XLIII, 59; XLV, 3

— Гугон — Уго Г, маркграф Миланский (1021) III, 26

— Гугон новый — Уго, (ум. 1131), граф де Мен III, 27

— вновь Гугоны — неизвестные лица III, 32

— Диана — Диана, дочь Сиджисмондо д’Эсте и жена Угуччоне Контрари XLII, 90, 91; XLVI, 4

— Изабелла — Изабелла (1474–1539), дочь, Эрколе I, жена Франческо II Гонзага XIII, 59сл., 68; XLI, 67; XLII, 84. См. также: XXIX, 29, примеч.

— Ипполит — Ипполито (1479–1520), кардинал I, Зсл.; III, 50сл., 56сл., 60; VII, 62сл.; XIII, 68; XV, (2); XVI, (27); XXXV, Зсл.; XXXVI, 2сл.; XL, (1сл.), (41); XLI, 67; XLVI, 85сл., 99

— Ипполит — Ипполито (1509–1572), кардинал, архиепископ Миланский, Лионский, Нарбонский III, 58; XXVI, 51

— Констанция — см. примеч. XIII, 65

— Леонелл — Леонелло (1407–1450) III, 45; XLI, 67

— Леонопа — Элеонора Арагонская (ум. 1493), жена Эрколе I д’Эсте XIII, 68сл.; XLVI, (85), 87

— Липпа из Болоньи — Липпа (Филиппа) Арности (ум. 1347), любовница, затем жена Обиццо д’Эсте XIII, 73

— Николай Хромой — Никколо II (1338–1388) III, 40

— опять Николай Никколо III (ок. 1383–1441) III, 42сл.; XLI, 67

— Обиссон — Обиццо I (ум. 1193), маркграф Миланский и Генуэзский III, 32

— Обиссон — Обиццо II (1247–1293) III, 38

— Обиссон — Обиццо III (1294–1352) III, 40

— Обиццо — все Обиссоны рода д’Эсте XLI, 67

— Рената Французская — Рената (1510–1575), жена герцога Эрколе II, дочь Людовика XII и Анны Бретонской XIII, 72; XLV, (3)

— Рикарда — Риччарда (ум. ок. 1475), дочь Томмазо, маркиза Салуццо, жена Никколо III д’Эсте XIII, 67

— Риккарда — лицо неустановленное XLVI, 4

— Ринальд — неисторическое лицо III, 30

— Ринальд — Ринальдо (ум. 1251), сын Аццо VII III, 38

— Сигисмонд и Сигисмонд — Сидкисмондо, брат (1433–1507) и сын (ум. 1524) Эрколе I III, 58

— Тидей — лицо неустановленное, возможно, вместо Аццо, см. примеч. III, 42

— Фольк — настоящий родоначальник фамилии д’Эсте (ум. 1128) III, 28

— Фольк — брат Обиццо I (ум. до 1178) II, 32

— Франциск — Франческо, сын Альфонсо I от Лукреции Борджа III, (58), 59

— Челанская графиня — лицо неустановленное XIII, 73

— См. также: Бентиволия Лукреция, Борджия Лукреция, Малатеста Джиневра, Матильда графиня Эццелин — Эццелино да Романо (1194–1253), синьор Вероны, Падуи, Виченцы, наместник Фридриха II в Северной Италии III, 32сл.; XVII, 3

Юба — царь Нумидии и Гетулии (I в. до н. э.) XLII, 90 Югурта — царь Нумидии (II в. до н. э.) XL, 41

Юлий цезарь — см. Цезарь Юлий

Юнона (миф.) — XI, (70), 71; XXXIV, (39)

Юпитер (миф.) — II, 8; III, (3); VII, 20; IX, 78; XIV, 7; XXX, 48; XXXIII, (29); XLVI, 85.

Юпитеровы горы — XXXIII, 13

Ясон (миф.) — наказан в аду XXXIV, 14. См. также: XXXVII, 36

Примечания

1

То была Марфиза — См.: XX, 128–129.

(обратно)

2

Сшел на битву с пятого неба? — Пятое небо — небо Марса, по астрономической системе Птолемея.

(обратно)

3

В ту истину, похожую на ложь… — Ср.: «Мы истину, похожую на ложь…» (Данте. Ад, XVI, 124).

(обратно)

4

Беллона. — В римской мифологии богиня войны.

(обратно)

5

Каковых четыре по целой Франции… — Неясно, откуда Ариосто взял это число. Во «Влюбленном Роланде» есть три волшебных источника (но только два из них соотнесены с Мерлином). Один родник Мерлина упоминает «Испания». Не исключено, что четыре ариостовских источника — результат сложения.

(обратно)

6

Лесной зверь… — Аллегория алчности, в описании которой Ариосто использует дантовский образ волчицы (Ад, I, 49 слл). «Многосоставность» зверя указывает на сопутствующие алчности пороки: ненасытность («волчий зуб»), жестокость («когти львиные»), невежество («уши ослиные»), коварство («туловом как лиса»).

(обратно)

7

В златых лилиях по царским нарядам… — До конца неясно, почему Ариосто дал двум Габсбургам и Тюдору (см. след. октаву и прим.) геральдические знаки французского королевского дома. Новейшие комментаторы приняли точку зрения Р. Папини (1903), согласно которой в данном случае «три юных» выступают не как представители различных династий, а как рыцари, объединенные общим рыцарским обетом (поход на алчность) и принявшие на время его исполнения знаки их вождя (Франциска). С Львом X подобной трудности не возникает, так как еще Людовик XI даровал Медичи право присоединить к своему родовому гербу французскую лилию.

(обратно)

8

Франциск французский. — Франциск I, король Франции (1515–1547). Известен как меценат, в частности, широко приглашал к своему двору итальянских художников (Леонардо да Винчи, Бенвенуто Челлини и др.). Увенчан венком триумфатора в знак победы при Мариньяно (см. окт. 45, прим.).

…австрийский Максимилиан. — Германский император (1493–1519). Также известен своим меценатством: основывал университеты, покровительствовал гуманистам (У. фон Гуттен) и художникам (Дюрер). За щедрость, граничащую с расточительностью, прозван Максимилиан Без Гроша. В предыдущей октаве Ариосто представляет Максимилиана в некоем идеальном возрасте, так как ни время создания этой части поэмы (в 1515–1516 г. Максимилиану было сильно за пятьдесят — он родился в 1459 г.), ни соседство со следующим поколением европейских монархов (Карл вообще был его наследником) не позволяют представить его в качестве юноши.

Карл Пятый. — См.: XV, 23, прим. В первых двух изданиях поэмы именуется еще Карлом Бургундским (поскольку голландскую и испанскую короны он получил в 1516 г., а императорскую — в 1519 г.).

Генрих Восьмой. — Король Англии (1509–1547). Начало его царствования отмечено широким меценатством.

(обратно)

9

Лев Десятый. — См.: XVII, 79, прим. Прославился щедростью и активным культурным строительством (заказ Рафаэлю на Ватиканские лоджии, Микеланджело — на сооружение фасада Сан Лоренцо и гробницы Медичи и др.).

(обратно)

10

Как настали у людей мера, вес, закон и суд… — Ариосто связывает рождение алчности с появлением собственности вслед за Овидием (Метаморфозы, I, 129–150). Ср. также: Вергилий. Георгики, I, 125–127.

(обратно)

11

Пифон. — В греческой мифологии чудовищный змей, сраженный Аполлоном. Под «старинными хартиями» в данном случае могут иметься в виду «Метаморфозы» Овидия (I, 438–444) или «Фиваида» Стация (I, 562–569).

(обратно)

12

Он ударит с Альп… — В августе 1515 г., через полгода после восшествия Франциска на трон французские войска перешли, Альпы, причем двигались они, следуя совету Тривульция (см.: XIV, 9, прим.), через перевал Арджентеро (в направлении Кунео) — тем самым был опрокинут план Просперо Колонны, закрывшего перевал Монженевр (в направлении Турина).

Те обиды, которыми на французов… — Имеется в виду поражение французов от швейцарцев («стадный скотопас») в Пьемонте (Новара, 1513).

(обратно)

13

И размечет Гельвецию… — Битва при Мариньяно (13–14 сентября 1515 г.), закончившаяся поражением швейцарских войск («Гельвеции»).

А в позор и срам // Флорентийцу… — Французы овладеют Миланским замком («твердыней») «в позор» Флоренции, папе (Льву X) и Испании, которые выступали в союзе со Швейцарией против Франции.

(обратно)

14

Паче всякого иного оружия… — Меч, сокрушающий алчность — щедрость. Есть мнение (Папини), что Ариосто в данном случае намекает на весьма конкретное ее приложение: сдачи Миланского замка, где укрылся герцог Массимилиано Сфорца, король достиг подкупом. Гвиччардини указывает, кто впустил французов в крепость — Джироламо Мороне (Джовио обвиняет некоего Джоваккино, взбунтовавшего солдат, и Филиппо дель Фиески).

(обратно)

15

…над Тразименой и Треббией… — См.: XVII, 4, прим.

…удачею Александра… — Имеется в виду Александр Македонский. Начало царствования, действительно, складывалось для Франциска счастливо. Но затем последовали поражения при Бикокке (1522) с потерей Милана, под Павией (1525), испанский плен, так что Ариосто в третьем издании поэмы должен был взять назад свое утверждение об удачливости французского короля (см.: XXXIII, 49–57).

(обратно)

16

Бернард — Бернардо Довици да Биббиена (1470–1520), кардинал, приближенный Льва X, автор одной из первых ренессансных комедий («Каландро»), покровитель поэтов и художников.

Биббиена — городок в Тоскане.

(обратно)

17

Сигизмунд. — Сиджисмондо Гонзага (ум. 1525), кардинал, брат Франческо, маркиза Мантуанского (см. ниже), патронировал переводы с греческого книг по ветеринарному искусству, пригласил в Мантую Джулио Романо. Ариосто подарил ему экземпляр первого издания поэмы и останавливался в его дворце по пути в Рим в 1512 г.

Иоанн. — Джованни Сальвиати (ум. 1553), кардинал (1517), племянник Льва X, епископ Феррары.

Людовик. — Людовик Арагонский, кардинал, двоюродный брат Альфонса д’Эсте. Ариосто мог видеть его в Ферраре на карнавале 1507 г.

Франциск Гонзаг. — См.: XIII, 60, прим. Фредерик. — Федерико II Гонзага (1500–1540), сын Франческо и Изабеллы (см.: XIII, 59, прим.), в 1521 г. главнокомандующий римскими войсками, маркиз, затем (1530) герцог Мантуанский.

…зять его… — Франческо Мариа делла Ровере (1490–1538), герцог Урбино (1508), племянник папы Юлия II, главнокомандующий папскими войсками (1509, 1511, 1526–1527). Женат на Элеоноре, дочери Франческо Гонзага.

…свойственник его… — Альфонс д’Эсте (см.: III, 50, прим.), шурин Франческо Гонзага по сестре Изабелле.

(обратно)

18

Гвидобальд, — Гвидобальдо делла Ровере (1514–1574), герцог Урбино.

Два Фиеска. — Братья Синибальдо и Оттобоно из знатного генуэзского рода Фиески. Оттобоно был отцом Джан Луиджи Фиески, возглавившего знаменитый заговор против Андреа Дориа.

Граф Газольский. — Луиджи II Гонзага (1500–1533), граф Саббионетты и Газоло (в Мантуанской марке), поэт («лук его — от Феба») и воин («от Марса — меч»). В стихотворном послании к Ариосто сетует на то, что в «Неистовом Роланде» удостоился похвалы в качестве поэта, поскольку потомки могут подумать, что и воином он был таким же плохим, как стихотворцем. За исключительную силу прозван Родомонтом. Ср.: XXXVII, 8–12.

(обратно)

19

Два Геракла. — Эрколе I д’Эсте (см.: III, 46, прим.) и Эрколе II д’Эсте (см.: III, 58, прим.).

Два Ипполита. — Кардиналы Ипполит I д’Эсте (см.: I, 3, прим.) и Ипполит II д’Эсте (см.: III, 58, прим.) …еще Геракл… — Эрколе Гонзага (1505–1563), епископ Мантуи, кардинал, сын Франческо II Гонзага и Изабеллы д’Эсте, брат Федерико (см. выше), регент герцогства при несовершеннолетнем Франческо III, умер, председательствуя на Тридентском Соборе.

…еще Ипполит… — Ипполито Медичи (1511–1535), номинальный правитель Флоренции (1524–1527), архиепископ Авиньонский (1529) и Луккский (1534), вицеканцлер римской курии (1532). Внебрачный сын Джулиано (см. Ниже).

Юлиан. — Джулиано Медичи (1479–1516), герцог Немурский, третий сын Лоренцо Великолепного, брат папы Льва X.

Фердинанд. — Ферранте Гонзага (1507–1557), брат Эрколе Гонзага, вице-король Сицилии и губернатор Милана (от имени Карла V). Ариосто был послан кардиналом Ипполитом д’Эсте поздравить сестру с рождением Ферранте.

Андрей Дориа. — См.: XV, 30, прим.

Франциск Сфорца. — Франческо II Мариа Сфорца (1492–1535), герцог Миланский, сын Лодовико Моро (см.: XIII, 62, прим.). Власть в Милане получил в 1521 г. после изгнания французов войсками Карла V. Последний представитель династии.

(обратно)

20

Два Авала. — См.: XV, 28, прим.

Тот утес, которым // Нечестивый сжат Тифей… — См.: XVI, 23, прим. Остров Искья входил во владения маркизов д’Авалос. Гиганты изображались змееногими.

(обратно)

21

Фердинанд Гонсальв. — Фернандес Гонсало (1443–1515), испанский полководец. Среди его наиболее заметных военных успехов — взятие Гранады (1492) и завоевание Неаполитанского королевства (1503).

Монферратский Гульельм. — Гульельмо, маркиз Монферратский (ум. 1518).

(обратно)

22

Родной брат впереди двоюродных… — Алдигьер, единокровный брат Малагиса и Вивиана, готов к бою раньше Рикардета, их двоюродного.

(обратно)

23

…на фтийского Ахилла // Пенфесилея… — Пенфесилея в греческой мифологии царица амазонок, пришла на помощь осажденным троянцам и погибла в бою с Ахиллом (Ахилл родился во Фтии, Фессалия).

(обратно)

24

Иов. — Персонаж библейского сказания, испытываемый сатаной с дозволения бога и отказавшийся возвести на бога хулу. В средневековой традиции воспринимался как образец покорности и многотерпения.

(обратно)

25

…Руджьеров род // Был от племени всесильного Гектора… — См.: XXXVI, 70, прим.

(обратно)

26

Ганимед. — См.: IV, 47, прим.

Это, верно, вам памятно… — См.: XIV, 31, прим. (ср.: XXX, 39–40).

(обратно)

27

Я ни слова — об этом знает всяк. — Поединок Руджьера и Мандрикарда из-за щита с орлом Гектора, о котором рассказывается во «Влюбленном Роланде» (III, VI, 39 слл), был прерван Градассом, который заспорил с Мандрикардом из-за меча Роланда, вернее, из-за права на него претендовать. Эта сцена Боярдо составляет как бы зерно ариостовской темы распри, особенно широко развернутой в этой и следующей песнях.

(обратно)

28

Шлем, который Немврод Вавилонянин… — См.: XIV, 118, прим.

(обратно)

29

С того дня, как коварный старый волхв… — См.: II, 12–17.

(обратно)

30

…в Браве или в Англанте… — См.: VI, 34, прим. (Брава) и I, 57, прим. (Англант).

(обратно)

31

Вместе вызволенным… — Здесъ Ариосто проявил некоторую забывчивость: Сакрипант и Градасс освободились из дворца Атланта порознь. Первого вместе с Роландом и Феррагусом вывела из дворца Анджелика (XII, 33 слл), второго вместе с остальными пленниками Атланта выгнал из дворца рог Астольфа (XXII, 20 слл).

(обратно)

32

Обычайный нацелили набег? — Имеются в виду наемные отряды, формировавшиеся во времена Ариосто из швейцарцев и гасконцев и охочие до разбоя.

(обратно)

33

Кроме вьенского графа… — См.: XVII, 16, прим.

(обратно)

34

Брандимарт. — Он вернулся в Париж, освободившись из плена во дворце Атланта (см.: XXII, 20 слл).

(обратно)

35

…как идешь из Пармы в Борго… — Имеется в виду Кастель Гвельфо по дороге из Пармы в Борго Сан Доннино (совр. Фиденца).

(обратно)

36

Одно розово, а другое зелено… — Выцветший розовый цвет символизирует угасшую любовь к Родомонту, зеленый — расцветшую любовь к Мандрикарду.

(обратно)

37

Ипполита в челе фермодонтских войск. — Об Ипполите см.: XXV, 32, прим. Фермодонт — река во Фракии, впадающая в Черное море; на ее берегах по преданию обитали амазонки (ср.: Вергилий. Энеида, XI, 659–663).

(обратно)

38

Он невдолге тому назад… — Градасс, как об этом рассказывается в начальных песнях «Влюбленного Роланда», повел в Европу стопятидесятитысячное войско с единственной целью — овладеть мечом Роланда и конем Ринальда. Завоевал Испанию, осадил Париж, захватил в плен всех паладинов и самого Карла, но сброшенный с коня Астольфом (которому помогло волшебное копье Аргалия) вынужден снять осаду, отпустить всех своих пленников и отправиться восвояси. Ср.: XXXI, 91–92, прим.

(обратно)

39

Так-де зверь бобер… — Сравнение взято у Ювенала (Сатиры, XII, 34–36) и отражает распространенное в античности и перешедшее в средневековые бестиарии поверье о самооскоплении преследуемого бобра. Его гениталиям приписывались целебные свойства.

(обратно)

40

Что пред ним его же конь Белолоб… — См.: IV, 46, прим.

(обратно)

41

А похитил из-под него коня… — Брунель воспользовался глубокой задумчивостью Сакрипанта и вывел из-под него коня, посадив седло на подпорки и оборвав подпругу (см. ниже, окт. 84). О событиях, которые резюмируются в этой октаве, см.: Влюбленный Роланд, II, V, 33–41; XI, 6.

(обратно)

42

Подлость тебе вежество! — Ср.: «И было доблестью быть подлым с ним» (Данте. Ад, XXXIII, 150).

(обратно)

43

Как в тот день лишилась она меча… — См.: XVIII, 109, прим.

(обратно)

44

В государский дар тингисское царство — См.: Влюбленный Роланд, II, XVI, 14. О царстве Брунеля см.: XIV, 19, прим.

За тот глум и посмех… — Брунель, как об этом рассказывается во «Влюбленном Роланде», не торопился скрыться с глаз Марфизы, рассчитывая на несравненный бег украденного скакуна (Белолоб — Фронтин), и всячески над ней глумился (вплоть до демонстрации оголенного тыла).

(обратно)

45

Как остался тот без волшебного кольца… — См.: IV, 14 слл.

(обратно)

46

Дрогнул Париж, замутилась Сена… — Ср.: Вергилий. Энеида, VII, 514–518.

Севенны. — Горы во Франции, юг Центрального массива (в низовьях Роны).

(обратно)

47

… и по Фебову вещанию. — Имеется в виду оракул Аполлона в Дельфах.

(обратно)

48

Как тоскливый бык… — Ср.: Вергилий. Георгики, III, 220 слл.

(обратно)

49

А хотелось бы… — Эта октава появилась в третьем издании поэмы, адресована она Алессандре Бенуччи (см.: I, 2, прим.).

(обратно)

50

…от самого Парижа // И до Мертвых Вод… — Т. е. в руках сарацин находилась вся центральная и южная Франция. Мертвые Воды. — см.: II, 63, прим.

(обратно)

51

А пивал знатней всякого француза. — Родомонт, тем самым, не признает закон шариата, запрещающий мусульманам употребление вина. Ср., однако: XXIX, 22.

(обратно)

52

Иоанн Франциск Валерий. — Джанфранческо Валерио (ум. 1539), духовное лицо, автор недошедшего до нас сборника новелл (возможно, в нем и проявилось его женоненавистничество), друг Ариосто (ср.: XLVI, 16). Казнен по обвинению в секретных — сношениях с врагами Венеции.

(обратно)

53

И повел ему вот такую повесть… — Рассказ трактирщика обнаруживает значительное сходство с рамочным сюжетом «Тысячи и одной ночи». Шахземан, собравшийся ко двору старшего брата Шахрияра, возвращается, желая еще раз на прощанье обнять жену, и застает ее в постели со слугой (у Ариосто Йоконд, не говоря ни слова, удаляется — Шахземан убивает прелюбодеев). При дворе Шахрияра Шахземан живет в непрестанной тоске, пока случайно не видит жену султана в объятиях негра/ Тоска Шахземана идет на убыль, и они с братом, которому он открыл глаза на неверность супруги, отправляются путешествовать. Встреча с женщиной, которая умудрилась изменить любовнику девяносто восемь раз, заставляет Шахземана смириться с. неисправимостью женщин, а Шахрияра вдохновляет на своеобразную брачную процедуру, ставшую композиционным принципом «Тысячи и одной ночи». См.: Райна. С. 382–400. Прямого знакомства с «Тысячью и одной ночью» Ариосто иметь не мог, так как сборник был переведен в Европе только в XVIII в. Наиболее вероятен путь устной передачи и в данной связи вряд ли случаен тот вопиющий анахронизм, который Ариосто допустил, сделав автором рассказа своего современника. Не исключено, что он действительно слышал эту историю от Джанфранческо Валерио (это тем более вероятно, что последний был, во-первых, новеллистом, а во-вторых, жителем Венеции, самого открытого для восточных влияний европейского города).

(обратно)

54

Астольф. — Айстульф, король лангобардов (749–756). Его имя и упоминание о брате, ушедшем в монастырь (Рахис) — единственные исторические детали в новелле.

Апеллес. — Древнегреческий художник (IV в. до н. э.).

Зевксис. — См.: XI, 71, прим.

(обратно)

55

Доезжай до Баккана… — Баккано — селение на Кассиевой дороге, в окрестностях Рима.

(обратно)

56

…в рогатое Корнето. — Корнето — место в Маремме (совр. Тарквиния). Эпитет в переводе раскрывает внутреннюю форму названия.

(обратно)

57

и у Арбии и у Арно… — Т. е. в Сиене (на Арбии) и во Флоренции (на Арно).

(обратно)

58

…по Сифаксову царству… — По Африке. Сифакс (ум. 202 г. до н. э.) — царь западной Нумидии, участник Второй Пунической войны.

Затива. — Хатива, город к югу от Валенсии.

(обратно)

59

Пламета. — В оригинале Фьямметта. Имя персонажа не только соответствует описываемому в новелле свойству женской натуры (огонь сладострастия), но и отсылает — в пародийном плане — к постоянной героине творчества Боккаччо.

(обратно)

60

Как больной… — Ср.: Данте. Чистилище, VI, 48–51.

(обратно)

61

Вьенна. — Вьен (см.: XV, 67, прим.). Валанс — Город на Роне.

…авиньонский знатный мост… — Мост Сен-Бенезе, построенный в XII в., разрушенный в XVII в. (сохранились три арки).

(обратно)

62

Ублаженный и Вакхом и Церерою… — Т. е. богатый и виноградниками, и зерном.

(обратно)

63

Так узнайте же красавицу Изабеллу… — См.: XXIV, 93.

(обратно)

64

…об этом сейчас расскажется. — Прямым источником ариостовского рассказа о героической хитрости Изабеллы является сочинение венецианца Франческо Барбаро «О деяниях женщин» (конец XV в.), где аналогичным образом спасает свою честь, жертвуя жизнью, некая Друзилла из Дураццо. Сюжет имеет долгую историю: он встречается у византийских хронистов XI и XII в. применительно к христианской мученице, у арабского хрониста XIII в. применительно к египетской монахине, у польского хрониста XV в. применительно к монахине из Бранденбургской марки. См.: Райна. С. 404–408.

(обратно)

65

…он коварнее целой Африки. — Ср. распространенное в Древнем Риме выражение: «верность пунийца».

(обратно)

66

Кикн. — В греческой мифологии сын Посейдона, которому отец даровал неуязвимость, погиб, задушенный Ахиллом. Ахилл. — Неуязвимым его Сделала мать, Фетида, закаляя в огне (по другому варианту, купая в водах Стикса).

(обратно)

67

Чья погибель низвергла трон Тарквиния… — Имеется в виду Лукреция. Согласно легенде, она, будучи обесчещена Секстом, сыном Тарквиния Гордого, покончила жизнь самоубийством, что привело к изгнанию Тарквиния и падению царской власти в Риме.

В чем клянусь непереступными влагами… — Водами Стикса клялись боги античного Олимпа. Ср.: Вергилий. Энеида, IX, 104; X, 113

(обратно)

68

Геликон, Парнас, Пинд. — В античной мифологии горы, на которых обитают Аполлон и музы (Геликон — в Средней Греции, на юге Беотии, Парнас — в Фокиде, Пинд — на границе Фессалии и Эпира).

Изабеллы именем… — Похвальное слово Ариосто адресовано, в первую очередь, Изабелле д’Эсте (см.: XIII, 59–60), но ввиду своего намеренно обобщенного характера может охватить и других его блестящих современниц, носивших то же имя: супругу Фердинанда, короля Неаполя (которую славил Понтано), супругу Федерико III, также неаполитанского короля, королеву Испании, герцогиню Урбинскую (супругу Гвидобальдо делла Ровере). Что касается стилистического оборота, см.: Вергилий. Буколики, VI, 44.

(обратно)

69

В третье небо… — Небо Венеры, где Данте помещает души «любвеобильных».

Брусе. — Бреус по прозвищу Безжалостный, персонаж поздних романов бретонского цикла (прозаического «Тристана», «Паламеда», итальянской поэмы XIV в. «Фебусс и Бреусс»), ожесточенный преследователь прекрасного пола.

(обратно)

70

Как над Тибром строенный Адрианом… — Мавзолей римского императора Адриана (117–138), круглое здание высотой 21 м на правом берегу Тибра напротив Марсова поля. В средние века использовалось как крепость и получило название замок Св. Ангела.

(обратно)

71

…вдруг является // Неистовый Роланд. — См.: XXIV, 14.

(обратно)

72

Юная красавица… — См.: XXIV, 74.

(обратно)

73

…до гор, // Что меж франкской землей и тарраконской… — До Пиренеев, разделяющих

Францию и Арагон («Испания тарраконская» — провинция Древнего Рима).

(обратно)

74

…как рассказано… — См.: XIX, 41–42.

(обратно)

75

…в египетской Сиене… — Ныне Ассуан.

…где гараманты чтут Аммона… — О гарамантах см.: XIV, 17, прим. Амон. — В египетской мифологии бог солнца, впоследствии отождествленный с Юпитером. Ср.: XXXIII, 100, примеч.

…в кряжах, откуда брызжет Нил… — Т. е. у истоков Нила (см. о них: XXXIII, 109–110, 126).

(обратно)

76

Зизера. — Ныне Альхесирас (пров. Кадис).

(обратно)

77

…пусть отыщется певец поискусней. — Призыву Ариосто последовали Лодовико Дольче («Сакрипант», 1535, неокончен), Пьетро Аретино («Слезы Анджелики», 1538, две первые песни), Винченцо Брузантини («Влюбленная Анджелика», 1550), Лопе де Вега («Красота Анджелики», 1602) и др. Ср. беседу Дон Кихота со священником и цирюльником (конец первой главы второй части).

(обратно)

78

К королю татарскому… — См.: XXVII, 109.

(обратно)

79

Просит, молит, сетует, стонет… — Сцена тщетных молений Доралисы восходит к «Фиваиде» Стация (II, 332–363), где Аргия просит Полиника отказаться от похода на Фивы, и к свиданию Гектора и Андромахи в «Илиаде» (VI, 390–502).

(обратно)

80

Как он в Сирии был моею добычею… — См.: XIV, 31, прим.

(обратно)

81

Под парижским ходившего паладином… — Мандрикард садится на Златоузда, коня Роланда (cM.:XXrV, 115).

(обратно)

82

Белокрылый летун царя Юпитера… — Орел. Под «фессальскими бранями» имеются в виду битва при Фарсале (48 г. до н. э.), где Юлий Цезарь взял вверх над Помпеем, и битва при Филиппах (42 г. до н. э.), где Август и Антоний победили Брута и Кассия. Филиппы, правда, находятся не в Фессалии, но Ариосто следует в данном случае за теми античными авторами (например, Вергилий. Георгики, I, 490), которые помещали два эти сражения в одном месте. Что касается оперения орлов, украшавших значки римских легионов, то здесь Ариосто не совсем точен. В период республики оно было серебряным (т. е. такого же цвета, как на щитах Руджьера и Мандрикарда); лишь впоследствии римский орел стал «по-иному пернат»: золотым — при императорах, черным — в Средние века.

(обратно)

83

…в сферу поднебесного пламени. — В сферу огня, которую античная космография помещала между земной атмосферой и небом Луны.

(обратно)

84

Кто решит, что таков был уговор… — В XV–XVI в. было принято вносить в условия рыцарских поединков пункт о том, разрешается или запрещается направлять удар в коня.

(обратно)

85

Ни ступить из Африки… — Аграманту, как об этом рассказывается во «Влюбленном Роланде» (II, I, 69 слл), было предсказано звездочетами, что его поход во Францию обречен на неудачу, если в нем не примет участие Руджьер.

(обратно)

86

Ожидающей расскажу Брадаманты… — См.: XXIII, 29–32. Как сыскался у водоема Руджьер… — См.: XXVI, 54–55.

(обратно)

87

Все, что молвил, оправдываясь, Руджьер… — См.: XXVI, 89–90.

(обратно)

88

От Трояна принял смерть твой отец… — См.: I, 4, прим. В другом месте поэмы (XXXVIII, 5) Ариосто называет убийцей отца Руджьера (Руджьера II) не Трояна, а его брата Альмонта.

(обратно)

89

Ибо двое годами были старше… — Гвискард и Алард (см. окт. 94).

(обратно)

90

Как он ездил, сказал я… — См.: XXVII, 8–12. Что грозит им майнцский полон… — См.: XXV, 76.

(обратно)

91

Обымает… жену… — См.: XLIII, 66; прим.

(обратно)

92

Алард, Рикард, Рикардет… — Французская традиция называет четырех сыновей Эмона, пятого дало раздвоение Ришара на Рикарда и Рикардета (см.: XXV, 24, прим.) О старшинстве среди них см.: XXIII, 22, прим.

(обратно)

93

Зороастр (Заратуштра). — Основатель (или реформатор) религии древних иранцев. В европейском восприятии — первооткрыватель магического искусства.

(обратно)

94

Пока вымерит небо непоспешный Арктур… — Пока не зайдет за горизонт Арктур, т. е. пока не наступит новый день. Арктур (альфа Волопаса) — звезда, нацеленная на хвост Большой Медведицы. Она находится недалеко от полюса и поэтому движется медленнее других звезд. Ср.: «И ты, Волопас, смущенный, бросился в бегство, хоть и медлителен был» (Овидий. Метаморфозы, II, 176–177).

(обратно)

95

А как были они друг другу братья… — См.: XX, 5–6, прим.

(обратно)

96

В том виною негодный Пинабель… — См.: XXII, 52–55.

(обратно)

97

Не от горлинки — орлы или кречеты — Ср.: «Орлы жестокие не могут // Мирных на свет произвесть голубок» (Гораций. Оды, IV, IV.31–32. Пер. Н. С. Гинцбурга).

(обратно)

98

А какие… были у них свары и обиды… — Это события первой книги «Влюбленного Роланда». Ринальд в итоге одного из приключений взял на себя зарок отомстить Труффальдину, запятнавшему себя чудовищным предательством и жестокостью. Тем временем Труффальдин, царь Багдада, находится среди защитников Альбракки от татарского царя Агрикана. Он готов переметнуться на его сторону и сдать крепость, но татарский царь не хочет побеждать с помощью предательства. К крепости подходят новые ее защитники, среди них Роланд, Грифон и Аквилант, но Труффальдин запирает перед ними ворота и соглашается пустить их в крепость лишь при условии, что они поклянутся быть его защитниками. Поэтому когда Ринальд, выполняя свой обет, вызывает Труффальдина, на поединок с ним, вместо вызванного, выходят в числе прочих Грифон и Аквилант (у Ариосто в замке Пинабеля им, следовательно, вторично приходится против воли выступать в качестве рыцарей изменника и злодея). Ринальд в конце концов берет верх и казнит Труффальдина, привязав его к хвосту лошади (казнь Ганелона в «Песни о Роланде»).

(обратно)

99

Но я видела меч его и доспех… — См.: XXIV, 56–57.

(обратно)

100

А потом я увидела: Роланд… — См.: XXIX, 44.

(обратно)

101

Когда сон брызнет в очи влагой Леты. — См.: XXV, 93, прим.

(обратно)

102

…семь сот… — Традиционная численность Ринальдова отряда в итальянских поэмах.

Не слабее мирмидонян… — Мирмидоняне. — В греческой мифологии ахейское племя в Фессалии, возглавлявшееся в походе на Трою Ахиллом.

(обратно)

103

Как на рунное стадо над фалантским Галезом… — Как волк на стадо овец («рунное») на р. Галез, близ Тарента, берега которого славились тонкорунными овцами («фалантский» Галез, потому что Тарент считался основанным Фалантом. — См.: XX, 14, прим., 21), или как лев на стадо коз («брадатое») на р. Киниф в Ливии (откуда во времена Римской республики в Италию для улучшения породы завозились козы). Ср.: Гораций. Оды, II, VI, 10–12.

(обратно)

104

Ударяет навстречу с паладинами… — Выше (XXVII, 32) Ариосто сообщил, что все паладины, кроме Оливьера и Оджьера, попали в плен.

(обратно)

105

Батольд. — Конь Брандимарта во «Влюбленном Роланде» (II, XIX, 47).

(обратно)

106

…как когда упал к нам в По… — См.: III, 34, прим.

(обратно)

107

…сев Фавония и Флоры! — Фавоний (соответствует Зефиру), бог западного ветра, в римской мифологии возлюбленный Флоры, богини весеннего цветения.

(обратно)

108

Ибо верно уж вами было читано… — О походе Градасса см.: XXVII, 55, прим. Что касается поединка Ринальда и Градасса (Влюбленный Роланд, I, V, 32–55), то он не состоялся по вине Малагиса, которому Анджелика пообещала свободу в обмен на Ринальда (в то время предмета ее страсти). Малагис повелел демону принять облик Градасса и заманить Ринальда на корабль, который и отправил затем в Катай; Градасс же, не дождавшись Ринальда на условленном месте и составив о нем нелестное мнение, двинул свои войска во Францию (см. также ниже, окт. 99–102).

(обратно)

109

Не на зыбком бреге у Барселоны… — Согласно «Влюбленному Роланду», место их несостоявшегося поединка.

(обратно)

110

От Понтьера и от Высокого Листвия. — Владения майнцского изменнического рода.

(обратно)

111

Обещавши и запамятовши… — См.: XXXI, 7.

От нечаянного Рикардетова сказа. — См.: XXX, 87–88.

(обратно)

112

Спас его по изволению Божию… — Во «Влюбленном Роланде» (II, XVII, XXI) рассказывается, как Руджьер, участвуя в турнире в доспехах, одолженных ему Брунелем, убил рыцаря, предательски его ранившего. За убийцу принимают Брунеля, который забрал обратно свои доспехи, и Аграмант посылает его на виселицу. Руджьер открывает правду, и петля в тот раз Брунеля минует. Ариосто может выражать уверенность, что Руджьер и вновь помог бы Брунелю, ибо он принял от него вооружение (краденных коня Фронтина и меч Бализарду) и тем самым вынужден относиться к нему как к своему рыцарскому восприемнику.

(обратно)

113

А тем временем… — Ревнивые мучения Брадаманты обнаруживают значительное число реминисценций из «Героид» Овидия (II) и из «Фьямметты» Боккаччо (III).

Двадцать дней… — См.: XXX, 81.

(обратно)

114

Эт, Пироэй. — Имена двух коней из квадриги, которая в античной мифологии запряжена в колесницу солнца (два других — Эой и Флегон).

Невредимо ли колесо… — Солнечной колесницы.

Когда Божий иудей препнул солнце… — День битвы израильтян с амореями, на время которой Яхве по молитве Иисуса Навина («божий иудей») остановил солнце и луну.

Дольше, чем зачавшая Геркулеса. — В античной мифологии Зевс, чтобы продлить свою брачную ночь с Алкменой (во время которой был зачат Геракл), приказал солнцу трое суток не подниматься над землей.

(обратно)

115

Посмотреть, не Тифонова ли супруга… — См.: VIII, 86, прим.

(обратно)

116

…как черный змий, // Не желающий слышать чарных песен. — Ср.: «как глухого аспида, который затыкает уши свои и не слышит голоса заклинателя» (Псалтирь, LVII, 5–6).

(обратно)

117

Благовещие речи… — См.: III, 16–19.

(обратно)

118

А уме вылетевши из уст… — Ср.: Вергилий. Энеида, IV, 174–175.

(обратно)

119

И то самое золотое копье… — См.: XXIII, 14–15.

(обратно)

120

…кадуркский Каор… — «Кадуркский» от кадурков, кельтского племени в Аквитании с главным городом Дивона (ныне Каор).

..и та гора, // Где рождается Дордонь… — Гора Санси в Центральном массиве.

Клермонт, Феррант. — Два близлежащих города, слившихся в XVII в. (совр. Клермон-Ферран).

(обратно)

121

Один готский… — Один из Готланда (лен в Швеции), один из Швеции, один из Норвегии.

(обратно)

122

Бокховы города. — Мавритания (Бокх — царь Мавритании, тесть Югурты, выдавший его в 105 г. до н. э. римлянам).

(обратно)

123

Но то место не всякому приютственно… — Источниками обычая, принятого в Тристановом Камне, являются прозаический «Тристан» и «Роман о Паламеде». См.: Райна. С. 426–443.

(обратно)

124

Как раскроется занавес… — Ср.: Овидий. Метаморфозы, III, 111–114.

(обратно)

125

Исцелительно выстриженные мнихом… — См.: XXV, 24.

(обратно)

126

Фарамонд. — Полулегендарный король франков (V в.). Упоминается в хрониках, начиная с VIII в. (ср.: XXXIII, 7–8). Средневековым французским романом превращен в странствующего рыцаря. В плане сюжетного источника Ариосто продолжает следовать за «Паламедом». См.: Райна, 435–438.

Словно Аргус, блюдущий Но… — В греческой мифологии Аргус — стоглазый великан, приставленный Герой стражем и пастухом к Ио, Возлюбленной Зевса, превращенной в корову.

(обратно)

127

Не велит ему колдовской напиток… — Согласно легенде о Тристане, мать Изольды послала с дочерью, просватанной за короля Марка, любовный напиток, предназначенный для нее и для жениха. Случайно Изольда выпила его вместе с Тристаном и напиток связал их нерушимой страстью.

(обратно)

128

Как под летним зноем… — Ср.: Стаций. Фиваида, VII, 223–225.

(обратно)

129

Тимагор, Полигнот… — Перечисляются имена знаменитых древнегреческих художников, живших в V–IV в. до н. э. (об Апеллесе и Зевксисе см.: XXVIII, 4, прим.). Все эти художники упоминаются Плинием (Естественная история, XXXV, 35–36).

(обратно)

130

И все бывшие и сущие при нас… — Перечисляются знаменитые итальянские художники — современники Ариосто: Леонардо да Винчи (1452–1519), Андреа Мантенья (1431–1506), Джованни Беллини (ок. 1430–1516), прозванный Джанбеллино, Себастьяно Лучани (ок. 1485–1547), прозванный сначала Венецианцем («Бастиан… честь Венеции»), затем — дель Пьомбо, Тициан Вечеллио (ок. 1490–1576), уроженец Пьеведи-Кадоре («честь Кадора»), Рафаэль Санцио (1483–1520), уроженец Урбино («честь Урбино»), братья Доссо Досси (ок. 1490–1542) и Баггиста Досси (ок. 1497–1548 или 1553), Микеланджело Буонарроти (1475–1564).

(обратно)

131

Аверн. — См.: XIV, 82, прим.

Нурсийский грот. — Горная пещера близ Норчи (лат. Нурсия) в Умбрии, которая считалась (наряду с Аверном) местопребыванием Кумской сивиллы.

(обратно)

132

Фарамонд. — См.: XXXII, 83, прим.

Маркомир. — Легендарный вождь франков.

(обратно)

133

Из-за Рейна первый поправший Галлию… — Фарамонд считался первым вождем франков, ступившим на левый берег Рейна.

(обратно)

134

Где король ополчается Сигиберт… — Ариосто смешивает Сигеберта I, короля Австразии (561–575), с его сыном и преемником Хильдебертом II (575–596), который по призыву византийского императора Маврикия (582–606) пошел войной на лангобардов, но был отброшен лангобардским королем Автарием (584–590).

…с Юпитеровых гор… — Имеется в виду Большой Сен-Бернар, перевал в Альпах (лат. mons Iovis).

На равнину меж Тицином и Амбром… — На Ломбардскую низменность, орошаемую притоками По Ламбро и Тичино.

(обратно)

135

Вот Клодовей… — Ариосто путает Хлодвига II (зд. Клодовей), короля Нейстрии и Бургундии (639–657) и короля Австразии (656–657), с его сыном Хлотарем III (король в 657–673). Павел Диакон (История лангобардов, IV, 5) рассказывает, что Хлотарь вмешался в распрю лангобардских вождей и выступил против Гримоальда, герцога Беневентского (впоследствии, в 662–671 г. лангобардского короля); последний, не располагавший равносильным войском, отступил, оставив в руках франков лагерь с большим запасом продовольствия и вина, и ночью атаковал и уничтожил неприятеля, обессиленного неумеренными возлияниями.

(обратно)

136

Вот нашествует Хильдеберт… — См.: окт. 13, прим. Как сообщает Павел Диакон (История лангобардов, III, 31), последний поход Хильдеберта в Италию окончился неудачей, так как его войско было истощено зноем и эпидемией желудочных заболеваний.

(обратно)

137

Зрятся далее и Пипин и Карл… — Пипин Короткий (см.: XIV, 107, прим.), призванный в Италию папой Стефаном II (752–757), разбил в 754–756 г. лангобардского короля Айстульфа (см.: XXVIII, 4, прим.) и отдал под власть папы Равеннский экзархат. Карл Великий дважды совершал походы в Италию. Первый раз по призыву папы Адриана I (772–795) он выступил против лангобардского короля Дезидерия (см.: III, 25, прим.), «преемника» Айстульфа, осадил его в Павии и взял в плен (774). Вторично — с целью восстановить на папском престоле Льва III (795–816), не угодившего могущественной римской группировке, обвиненного ею в клятвопреступлении и любострастии и в 799 г. брошенного в темницу. В благодарность за поддержку Лев III короновал Карла императором (800).

(обратно)

138

А близ них молодой Пипин… — Сын Карла Великого, король Италии (781–810). В 810 г. вел войну с Венецией, занял Адриатическое побережье от северного устья По (зд. «Теснины») до Палестрины (между Кьоджей и Маламокко), выстроил мост до острова Риальто, но мост был разбит бурей.

(обратно)

139

Вот Людовик следует… — Людовик III Бургундский (887–923) воевал в Италии против Беренгария I, одержал над ним победу и был коронован в Павии (900), но в 902 г. потерпел поражение и был отпущен с клятвенным условием не вторгаться впредь во владения Беренгария. В 904 г. предпринял новый поход в Италию, потерпел поражение и был как клятвопреступник ослеплен.

(обратно)

140

Вот и арльский гонит Гугон… — Гуго был наместником Прованса (поэтому назван «арльским») при Людовике Слепом (см. выше), затем (928) — правителем Прованса. Он враждовал не с «двумя Беренгариями», а с Рудольфом Бургундским (который разбил в 923 г. Беренгария I и затем боролся за итальянскую корону с Гуго). В 934 г. между двумя соперниками был заключен договор, согласно которому власть в Италии доставалась Гуго, а Рудольф получал право наследовать королевство Прованса. В 945 г. Беренгарий II (см. о нем: III, 26, прим.) изгнал Гуго из Италии и тот вскоре (947) умер (согласно Ариосто, Беренгарий опирался на помощь германских королей — «баваров» и «гуннов»). Его «наследнику», Лотарю, Беренгарий вернул в 947 г. трон, но в 950 г. сверг его снова и приказал отравить.

(обратно)

141

Новый Карл для нового пастыря… — Карл Анжуйский, граф Прованса (1246–1285), король Неаполя и Сицилии (1266–1285). Инвеституру на Неаполитанское и Сицилийское королевство получил от папы Климента IV и овладел королевством, разбив при Беневенто (1266) Манфреда (1231–1266), сына императора Фридриха II. Конрадин (1252–1268), последний представитель династии Гогенштауфенов, пытался вернуть Неаполь, но потерпел поражение в битве при Тальякоццо (1268). Восстание на Сицилии (так называемая «Сицилийская вечерня», 30 марта 1282 г.) оставило в руках Карла и его преемников только Неаполитанское королевство.

(обратно)

142

Как спускается новый галльский вождь… — Жан III, граф д’Арманьяк (ум. 1391), воевавший на стороне Флоренции против Джан Галеаццо Висконти (1351–1402), первого герцога Миланского (1395). Осада Алессандрии, окончившаяся поражением французов и смертью их предводителя, относится к лету 1391 г.

(обратно)

143

Трех Анжуйских и четвертого Маркского… — «Маркский» — это Жак II, граф де ла Марш (ум. 1438). В 1415 г. стал мужем Джованны II, королевы Неаполя, захватил власть в королевстве, но был свергнут в следующем году. Первый из «Анжуйских» — Людовик III Анжуйский (1403–1434), усыновленный в 1417 г. Джованной II одновременно с Альфонсом Арагонским и вынужденный отстаивать право на трон в борьбе с последним. Второй — его брат и наследник, Рене I Добрый (1409–1480). Получив титул короля Неаполя после смерти Джованны II, он был вынужден уступить королевство (в 1438–1442) Альфонсу V Арагонскому (ок. 1396–1458), принявшему после победы титул «короля двух Сицилии». Третий — Жан (ум. 1470), сын Рене, пытался захватить Неаполь в 1459–1462 г., но потерпел поражение от Ферранте Арагонского. «Давнами» Ариосто называет жителей Апулии, «марсами» — жителей области Абруцци, «салентинцами» — жителей Отранто, «бруттиями» — жителей Калабрии. Фердинанд I (или Ферранте) — внебрачный сын Альфонса V и его наследник, король Неаполя (1458–1494).

(обратно)

144

Вот Восьмой перед вами Карл… — Карл VIII, король Франции (1483–1498), своим походом в Италию (1494–1495) положил начало эпохе итальянских войн.

…королевство за Лирисом… — Неаполитанское королевство. Лири (в нижнем течении Гарильяно) — река, являвшаяся границей папского государства и Неаполитанского королевства (ныне разделяет области Лацио и Кампания).

Кроме той скалы… — О. Искья (см.: XVI, 23, прим., XXVI, 52).

Иник Вастский. — Инико (баск. Иньиго) II дель Васто, маркиз д’Авалос (ум. 1503), в 1495 г. отстоял остров Искью, атакованный флотом Карла VIII.

(обратно)

145

От волхва… — От Мерлина.

(обратно)

146

Будет сын… — Альфонсо д’Авалос, сын Инико дель Васто (см.: XV, 28, прим.).

(обратно)

147

Нирей. — Прекраснейший из греков, осаждавших Трою (Гомер. Илиада, II, 673–674).

Лад. — Олимпийский победитель в беге (Павсаний. Описание Эллады, III, 21,1).

Нестор. — См.: VII, 44, прим.

(обратно)

148

Горд Крит… — В греческой мифологии Крит считался местом рождения Зевса, внука Урана (божества, олицетворяющего небо). Делос. — Место рождения Аполлона и Артемиды.

(обратно)

149

Людовик Мор. — См.: XIII, 62–63, прим. Считалось, что именно он пригласил в Италию Карла VIII.

Его давнего испанского соперника… — Имеется в виду арагонская династия королей Сицилии и Неаполя. Королем Сицилии в то время, о котором идет речь в октаве, был (с 1479) Фердинанд II Арагонский (король Кастилии в 1474–1504 г. под именем Фердинанда V, король Неаполя в 1504–1516 г. под именем Фердинанда III), королем Неаполя — Фердинанд I (см. о нем: окт. 23, прим.), но он умер во время нашествия французов, и на престол взошел Альфонс II, вынужденный почти тут же отречься в пользу своего сына Фердинанда (см. след. Окт.).

Вот он вкупе с венецианцами… — Имеется в виду антифранцузская коалиция (Милан, Венеция, император Максимилиан, Фердинанд Арагонский) и битва при Форново (см.: XIII, 60, прим.).

(обратно)

150

…в новом царстве… — В Неаполитанском королевстве.

Фердинанд. — Фердинанд II (Феррандино), король Неаполя (1495–1496).

…с мантуанскою // Силой… — Имеется в виду Франческо Гонзага (см.: XIII, 60, прим.).

(обратно)

151

Альфонс Пескарский. — Альфонсо д’Авалос (ум. 1495), маркиз Пескары, брат Инико дель Васто (см.: окт. 24), дядя Альфонсо д’Авалос, о котором шла речь в окт. 27.

Вот он впал в ту сеть… — Альфонсо д’Авалос, как об этом рассказывает Ф. Гвиччардини в своей «Истории» (II, V), осаждая с войсками Фердинанда II монастырь Санта Кроче в Неаполе, попытался подкупить раба-негра с тем, чтобы тот открыл перед ними ворота; но негр, внешне поддавшись на подкуп, застрелил Альфонсо из лука, когда тот, вызванный ночью на переговоры, поднимался по приставной лестнице на крепостную стену. Погиб Альфонсо 7 сентября 1495 г.

(обратно)

152

С италийцем Двенадцатый Людовик… — Людовик XII (см.: XIV, 8, прим.) предпринял свой первый итальянский поход в 1499 г. В том же году его войска, предводительствуемые «италийцем» Тривульцио (см.: XIV, 9, прим.), взяли Милан («висконтийскую земь»): Лодовико Моро бежал, но в 1500 г. был схвачен и окончил жизнь в заточении.

Ведет воинство к Гарильянским гатям… — Людовик XII после завоевания Милана договорился с Фердинандом, королем Испании, о разделе Неаполитанского королевства. Но вскоре союз их дал трещину, и испанские войска изгнали французов из Неаполя. Битва у Гарильяно (об этой реке см.: окт. 24, прим.) произошла в 1503 г.

(обратно)

153

Где завлек ее дважды в сеть… — Фернандес Гонсало (см.: XXVI, 53, прим.), командующий испанскими войсками в Италии, дважды разбил французов в Апулии — при Семинаре и при Чериньоле (обе битвы состоялись в 1503 г., но раньше сражения у Гарильяно)

…в удолиях По // Между Альп, Апеннин и шума Адрии. — На Ломбардской низменности, разделенной течением По и ограниченной Альпами, Апеннинами и Адриатическим морем (т. е. в Миланском герцогстве).

(обратно)

154

И к тому, кто предал вверенный замок… — Бернардино да Корте, подкупленный французами и сдавший им Миланский замок.

И к тому вероломному швейцарину… — Швейцарские наемники выдали в 1500 г. Лодовико Моро французам.

(обратно)

155

Цезарь Борджий. — Чезаре Борджа (1476–1507), сын папы Александра VI, главнокомандующий войсками церкви, опираясь на поддержку Людовика XII, подчинил себе большую часть Романьи.

И как тот король из болонских стен… — В 1506 г. с помощью французов был изгнан из Болоньи Джованни Бентивольо (герб Бентивольо — пила) и город перешел под власть папы Юлия II (герб Делла Ровере — дуб с золотыми желудями)

…генуэзский бунт… — Бунт Паоло да Нови (1507).

(обратно)

156

Устилают поля при Джарададе… — Битва при Аньяделло (1511), между французскими и венецианскими войсками (Джарадада — Гьяра д’Адда).

(обратно)

157

Нет, у папы отобрана Болонья… — События 1511 г. После поражения при Аньяделло Венеции удалось нарушить согласие в направленной против нее Камбрейской лиге (где Людовик XII и Юлий II были союзниками) и объединиться с папой в Священной лиге, направленной против Франции.

Стал под Брешией… — См.: XIV, 9, прим.

Фельзина. — Этрусский город, римлянами переименованный в Бононию (зд. синоним

Болоньи) …в низинах Кьясси. — Близ Равенны (о битве при Равенне см.: XIV, 2, прим.).

(обратно)

158

Но Альфонсовой доблестью решено… — См.: XIV, 3, прим.

(обратно)

159

Рушит с гор германскую ярость… — Швейцарские войска.

И чтоб отпрыск Мора процвел… — Массимилиано Сфорца (1490–1530), сын Лодовико Моро, в 1512 г. вернул себе отцовское герцогство, утратил власть в 1515 г. после битвы при Мариньяно (см. ниже).

(обратно)

160

И вернулся француз, и вновь разбит… — В сражении при Новаре (1513), где французы были разбиты швейцарцами, поддерживавшими Массимилиано Сфорца.

Коим предан и продан был юношин отец… — См.: окт. 36, прим.

(обратно)

161

…французский Франциск… — См.: XXVI, 35, прим. О его итальянском походе см.: XXVI, 44, примеч.

Так сломивший швейцарству рог… — О битве при Мариньяно см.: XXVI, 45, примеч.

Красоваться неподобною славою… — На швейцарском знамени было начертано: «Усмирители государей — Блюстители справедливости — Защитники Святой Римской Церкви».

(обратно)

162

Он вступает в согласье с юным Сфорцею… — См.: XXVI, 46, прим. Массимилиано Сфорца был лишен власти, но получил от французского короля пенсион.

Посмотрите: бережет Бурбон… — Карл III герцог Бурбонский (1490–1527), прозванный «коннетаблем Бурбоном». Последний представитель старшей ветви Бурбонского дома. Участник битвы при Аньяделло, внес решающий вклад в победу французов при Мариньяно. Успешно защищал Миланское герцогство против войск императора Максимилиана (1516).

(обратно)

163

Вот иной, и не французский Франциск… — Франческо II Сфорца (см.: XXVI, 51, прим.). Дед, с которым он «схож», — Франческо I Сфорца (1401–1466), основатель династии.

Над Тицином, где мантуанский князь… — Федерико Гонзага (см.: XXVI, 48, прим.) успешно оборонял в 1522 г. Павию от французских и венецианских войск (см. след. окт.).

(обратно)

164

Лев Морей. — Венеция.

(обратно)

165

Первый — сын того маркграфа Альфонса… — Франческо д’Авалос (см.: XV, 28, прим.), сын Альфонсо, маркиза Пескары (см.: окт. 33).

А другой… — Альфонсо д’Авалос (см.: окт. 27 слл).

(обратно)

166

Под знаменами Проспера Столпа… — О Просперо Колонна см.: XV, 28, примеч.

Бикока. — Местечко близ Милана, где французские войска потерпели в 1522 г. поражение, вынудившее их окончательно оставить Миланское герцогство.

И король двумя ратями грядет… — Поход 1524 г.

(обратно)

167

Когда грянула ночная тревога… — Битва при Павии (1525). «Тот испанец» — Карл V.

(обратно)

168

Вот, оставив испанцам сыновей… — Франциск I, подписав в испанском плену тяжелейший Мадридский договор (1526) и оставив двух сыновей заложниками, вернулся во Францию и, образовав Коньякскую лигу (Франция, Рим, Милан, Венеция), возобновил войну.

(обратно)

169

Вот раззор и вот резня… — В 1527 г. одиннадцать тысяч наемных немецких солдат взяли Рим и подвергли его грабежу и разгрому.

А союзный сонм… — Командующий войсками Коньякской лиги Франческо Мариа делла Ровере не двинулся на выручку союзному Риму и допустил, чтобы папу (Климента VII) взяли в плен.

(обратно)

170

Лотрек. — Оде де Фуа, виконт де Лотрек (1485–1528), маршал Франции, воевал в Италии уже при Людовике XII, командовал французскими войсками при Биккоке, пытался предотвратить битву при Павии, подверг разграблению Павию в 1527 г., умер при осаде Неаполя.

Но уже первосвященник на воле… — Климент VII сумел договориться с испанцами …город // Над Сирениным гробом… — Неаполь по преданию воздвигнут на месте, где была похоронена сирена Партенопа.

(обратно)

171

Филипп Дориа. — Филиппино Дориа, флотоводец, сначала на службе у Франциска I командовал франко-генуэзским флотом и в Салернском заливе разбил испанскую эскадру (1528), взяв в плен маркиза дель Васто. Затем перешел на сторону Испании.

(обратно)

172

К тем двум рыцарям… — См.: XXXI, 110.

(обратно)

173

Вслед Астольфу… — См.: XXIII, 16.

(обратно)

174

Арзилла. — См.: XIV, 23, прим.

(обратно)

175

Гиппон. — В древности карфагенская колония в Нумидии, находилась близ совр. г. Аннаба.

Бузея. — Совр. Беджаия (Алжир).

Капса. — В древности город в Нумидии к юго-западу от Карфагена.

Альзерба. — См.: XVIII, 46, примеч. Береникин город… — Береника, город, названный в честь дочери иудейского царя Агриппы (и возлюбленной императора Тита). Ныне — Бенгази.

…Птолемеев… — См.: XVIII, 165, прим.

(обратно)

176

А потом, поворотившись спиной… — Облетев северное побережье Африки, Астольф поворачивает на юг. О Каренских горах см.: VII, 67, примеч.

Альбойада. — На картах времен Ариосто имеется замок Альбагада, помещенный на северной границе Нубии.

…Баттов гроб… — Батт, согласно преданию, — основатель Кирены Ливийской (630 г. до н. э.).

И Аммонова развалина храма. — См.: XXIX, 59, прим. Оазис с храмом Амона отстоял от Кирены на 500 км.

(обратно)

177

Достигает второго Тремизена… — Первая Тремизена, если следовать Ариосто, находится в Алжире (см.: XIII, 69, прим.); вторая, согласно испанскому глобусу XV в., принадлежавшему герцогам д’Эсте, — город в Нубии на левом берегу Нила. На том же глобусе обозначены Добайя и Кноад (см. ниже Добада и Коала), все эти города идентификации не поддаются.

(обратно)

178

В Эфиопии царствует царь Сенап… — Так Ариосто называет Пресвитера Иоанна (см.: окт. 106), героя популярной средневековой легенды. Согласно этой легенде, Иоанн был царем и первосвященником народа, исповедующего христианство и обитающего либо на азиатском востоке (традиция XIII–XIV в., Марко Поло и др.), либо в Африке у истоков Нила (более поздняя традиция). В Италии легенда была активно воспринята рыцарской литературой (в романе «Уго д’Альверниа», известном в четырех вариантах, один из которых принадлежит Андреа да Барберино; в романе того же Андреа «Гверин Горемыка»). См.: Райна. С. 462–464. Неясным остается происхождение имени, которое Ариосто дал пресвитеру (ясно лишь то, что у Ариосто был источник): есть мнение, что Сенап — искаженное имя одного из императоров Эфиопии. Легенда о пресвитере Иоанне сопрягается в «Неистовом Роланде» еще с несколькими античными и средневековыми сюжетными мотивами. Попытка проникнуть в Земной Рай — это тема средневековых сказаний об Александре Македонском, карают же дерзкого гарпии, известные Ариосто по Вергилию (Энеида, III, 210 слл) и Валерию Флакку (см.: XXXIV, 3, прим.).

Здесь крещаются не водою, а огнем. — Марко Поло (Миллион, CXCIV), рассказывая об обряде крещения в стране пресвитера Иоанна, сообщает, что крещение водой дополнялось там крещением раскаленным железом.

(обратно)

179

Стая гарпий, лютых и беспощадных… — Ср.: Вергилий. Энеида, III, 227–228.

(обратно)

180

Из которой льется великий Нил. — Ариосто помещает истоки Нила у подножия горы, где расположен Земной рай, опираясь на легендарную традицию, согласно которой Нил является одной из четырех рек Эдема. Загадка истоков Нила была разрешена только в середине XIX в., хотя экспедиции на их поиски снаряжались уже при императорах Августе и Нероне, а в XVI в. миссионеры-иезуиты дошли до оз. Тана (т. е. до истоков Голубого Нила).

(обратно)

181

В стае их было семь… — Ср.: Вергилий. Энеида, III, 216–218; Данте. Ад, XIII, 13–15.

(обратно)

182

Где же новые Зет и Калаид… — Согласно греческому мифу, боги ослепили фракийца Финея и наслали на него гарпий в наказание за то, что истязал своих сыновей (либо за то, что он указал детям Фрикса морской путь из Колхиды в Элладу). От гарпий Финея избавили аргонавты Зет и Калаид, крылатые сыновья Борея. Основной источник Ариосто — «Аргонавтика» Валерия Флакка (IV, 422–584).

(обратно)

183

Отшатну им трехгортанного пса… — В греческой мифологии вход в царство мертвых охраняет Кербер, чудовищный трехголовый пес. У Данте — страж третьего круга ада.

(обратно)

184

…я — Лидия… — История Лидии имеет источником эпизод «Романа о Паламеде», героями которого являются рыцарь Феб и дочь короля Нортумберленда. Дополнительный источник — рассказ Овидия (Метаморфозы, XIV, 697–771) об Анаксарете (см.: след. окт.). Ариосто учитывал также новеллу Боккаччо о Настаджо дельи Онести (Декамерон, V, 8) с ее мотивом посмертной кары за жестокость в отношении поклонника. См.: Райна. С. 467–472. Имя ариостовской грешницы восходит, по-видимому, к стиху Горация (Оды, III, XI, 25).

(обратно)

185

Анаксарета. — Отвергла любовь Ифиса, покончившего с собой, и превращена богами

в камень.

Дафна. — В греческой мифологии нимфа, которую полюбил Аполлон, но она

спаслась от него, умолив богов превратить ее в лавр.

(обратно)

186

Тесей. — Покинул Ариадну.

Ясон. — Оставил Гипсипилу и Медею.

…смутитель Латинова царенъя… — Эней покинул Дидону и «смутил» войной Лаций, где царствовал Латин.

Здесь и тот, чьей кровью.. — Амнон, сын Давида, изнасиловал и затем отверг Фамарь, свою сводную сестру, и был убит Авессаломом, родным братом Фамари (Вторая Книга Царств, XIII).

(обратно)

187

Карию, Памфилию, Киликию… — Области Малой Азии.

(обратно)

188

…до Гирканских вод. — Гиркания — см.: XVI, 23, прим.

(обратно)

189

…с лестригонами… — Лестригоны — В греческой мифологии народ великанов-людоедов (Гомер; Одиссея, X, 80–132).

(обратно)

190

Ни от мачехи, ни от Еврисфея… — Алкид (Геракл), преследуемый Герой («мачехой», поскольку отцом Геракла был Зевс, супруг Геры), вынужден, искупая совершенное в приступе безумия преступление, служить царю Микен Еврисфею, своему двоюродному дяде. На этой службе Геракл совершает двенадцать подвигов, на шесть из которых Ариосто указывает с помощью географических перифраз: «в Лерне» (город на берегу Арголийского залива) — гидра (второй подвиг); «в Немее» (город на северо-востоке Пелопоннеса) — лев (первый подвиг); «в Аркадии» — эриманфский вепрь (четвертый подвиг); «во Фракии» — кони Диомеда (восьмой подвиг); «над Ибером» — коровы Гериона (десятый подвиг); «над Тибром» — возвращаясь со стадом Гериона, Геракл в Италии убил разбойника Кака, похитившего у него часть коров; «над Ахелоем» — сватаясь за Деяниру, Геракл одолел бога реки Ахелоя (не входит в число двенадцати подвигов); «в Нумидийских степях» — победа над Антеем по пути за яблоками Гесперид (одиннадцатый подвиг).

(обратно)

191

Дедал. — См.: XXV, 37, примеч.

…семь чуд земного света! — В древности семью чудесами света считались египетские пирамиды, висячие сады Вавилона, статуя Зевса работы Фидия, храм Артемиды в Эфесе, гробница Мавзола, Родосский колосс и Фаросский маяк.

(обратно)

192

Иоанн. — Иоанн Богослов, или Иоанн Евангелист, один из двенадцати апостолов, любимый ученик Христа, автор, согласно церковной традиции, четвертого Евангелия, трех посланий и Апокалипсиса.

Что не смертью замкнутся его годы… — Согласно распространенной легенде, Иоанн избег смерти. Исходным пунктом для этой легенды в тексте Нового Завета послужил ответ Христа Петру, вопросившему о судьбе Иоанна: «Если я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе до этого?» (Иоанн, XXI, 22).

(обратно)

193

Енох. — Библейский патриарх, прадед Ноя. Согласно иудейско-христианской традиции, первый в ряду святых, которые сохраняются в ином Мире телесно живыми. Енох должен вернуться на землю во времена Антихриста и принять мученическую смерть.

Илия. — Библейский пророк, считался взятым живым на небо. Вместе с Енохом будет пророчествовать в «конце времен», примет мученическую смерть от Антихриста и воскреснет.

И Господь Христос сойдет в белом облаке. — Ср.: «И тогда увидят Сына Человеческого, грядущего на облаке с силою и славою великою» (Лука, XXI, 27).

(обратно)

194

Соблазненных плодом первоослушников. — Адама и Еву, соблазненных райским яблоком.

(обратно)

195

Когда юная вставала Заря… — См.: VIII, 86, прим.

(обратно)

196

Как на филистимлян Самсон… — См.: XIV, 45, прим.

(обратно)

197

Дважды и не дважды… — Во «Влюбленном Роланде» (I, XXVI–XXVIII; II, XX–XXI) Роланд дважды бьется со своим двоюродным братом Ринальдом, оба раза ревнуя его к Анджелике.

(обратно)

198

Царь Навуходоносор… — В Библии царь Вавилона, которого Яхве в наказание за гордыню лишил разума, и тот семь лет «ел траву, как вол» (Даниил, IV).

(обратно)

199

Та, которая с иудейских гор… — Илия был вознесен на небо в огненной колеснице (Четвертая Книга Царств, II, 11).

(обратно)

200

К средостению вечного огня… — См.: XXX, 49, прим.

(обратно)

201

И такая же или чуть помете… — Точка зрения Плиния (Естественная история, II, XI).

(обратно)

202

На луне — не то, что у нас… — Окт. 72–82 восходят к одной из «Застольных бесед» («Сон») Леона Баттиста Альберти.

(обратно)

203

…ко ганимедам… — Ганимеды — Фавориты (о Ганимеде см.: IV, 47, прим.).

(обратно)

204

…Константинов дар… — См.: XVII, 78, прим.

(обратно)

205

Пока вновь не сбился с пути… — По всей видимости, отсылка к неоконченному продолжению «Неистового Роланда», так называемым «Пяти песням», где в песни IV рассказывается, как Астольф похитил чужую жену и был заживо проглочен китом.

(обратно)

206

Сии суть Парки… — Ариосто обходится двумя Парками (обычное их число — три): первая, та, что «вывивает нити», представляет жизнь в ее естественной, равной себе сущности; вторая, та, что «делит лучшие к лучшим», — жизнь в градации по этическим ценностям.

(обратно)

207

Государыня вы моя… — Обращение к Алессандре Бенуччи (см.: I, 2, прим.).

(обратно)

208

Что родится сей за двадцать лет… — Об Ипполите д’Эсте см.: I, 3, прим.

(обратно)

209

…царицы рек… — По (ср.: Вергилий. Георгики, I, 482: «царь всех рек Эридан»).

(обратно)

210

Лета. — В античной мифологии река забвения, текущая в царстве мертвых. Данте помещает Лету в Земном раю, на вершине горы Чистилища.

(обратно)

211

Белоснежные, как герб вашей милости… — Герб д’Эсте — белый орел на голубом поле.

(обратно)

212

С древнего Цезаря, бравшие пример… — С Цезаря Августа (см.: окт. 26).

(обратно)

213

И за то ему простили проскрипции. — В 43 г. до н. э. второй триумвират (Октавиан, Марк Антоний и Марк Лепид) опубликовал список «врагов отечества» (проскрипции).

(обратно)

214

То на деле было совсем не так…. — Переиначивая итоги Троянской войны, которые предполагает «Илиада», и подвергая бурлескной критике «Одиссею», Ариосто продолжает довольно устойчивую античную традицию, представленную, в частности, Дионом Хрисостомом (утверждавшим, что греки были побиты под Троей).

(обратно)

215

Элисса. — Другое имя Дидоны. Согласно более древней, чем римская, традиции, Дидона сохранила верность памяти супруга и взошла на костер, спасаясь от любовного преследования. В Италии эпохи Возрождения спорил с рассказом Вергилия (Марона) и защищал версию о чистоте Дидоны Петрарка (в «Триумфе Целомудрия»).

(обратно)

216

А потом на пути к Парижу… — См.: XXXIII, 77.

(обратно)

217

Она ехала, ищучи воителя… — См.: XXXI, 78.

(обратно)

218

Зачатый от ветра и пламени… — См.: VII, 77, прим.

(обратно)

219

И он тотчас помчался ей вослед… — Последнее упоминание о Сакрипанте в поэме.

(обратно)

220

В той войне, о мой Ипполит… — Имеется в виду война, завершившаяся битвой под Полеселлой (см.: III, 57, прим.). После победы захваченными венецианскими знаменами был украшен феррарский собор.

(обратно)

221

Недостойнейшая месть! — Месть за поражение Венеции при Аньяделло (см.: XXXIII, 38, прим.). Сжав при кесаре осадою Падую… — Осаду Падуи вели войска императора Максимилиана.

(обратно)

222

Это было в тот день… — 30 ноября 1509 г. венецианцы были вынуждены оставить корабли и укрыться в двух бастионах на берегу По.

(обратно)

223

Как Эней, как Гектор… — См.: Гомер. Илиада, XV, где, однако, Эней упоминается лишь однажды (331) и далеко не в кульминационный момент битвы за корабли.

Некий Геркулес и некий Александр… — Эрколе Кантельмо и Алессандро Феруффино. Во время атаки на венецианские бастионы оба оказались в гуще врагов, Феруффино удалось спастись, Кантельмо был взят в плен и обезглавлен.

(обратно)

224

О родитель… — Сиджисмондо Кантельмо, герцог Соры (в Лации).

(обратно)

225

Злой склавон! — Венеция рекрутировала свои наемные отряды из славянского населения Балкан.

Сих Танталов, Атреев и Фиестов! — Герои греческой мифологии. Тантал, испытывая всеведение богов, угостил их мясом своего сына; Атрей, внук Тантала, накормил своего брата Фиеста мясом его детей и был убит сыном Фиеста.

(обратно)

226

Полифем и Антропофаг… — Полифем — в греческой мифологии киклоп, одноглазый великан, питающийся человеческим мясом; Антропофаг — у Боярдо (II, XVIII) царь лестригонов (о лестригонах см.: XXXIV, 38, прим.).

(обратно)

227

Преступление обоюдного их завета… — См.: XXII, 34–35.

(обратно)

228

Как под ветром полдня… — Ср.: Овидий. Метаморфозы, IX, 661–662; Данте. Чистилище, XXX, 85.

(обратно)

229

Ваш зачатель — Руджьер Второй… — Ариосто, сделав Руджьера и Марфизу братом и сестрой, использовал мимоходом оброненное Боярдо упоминание о рождении вместе с Руджьером его сестры-близнеца (Влюбленный Роланд, II, I, 73). Вполне вероятно, что и сам Боярдо имел в виду подобное узнавание. Автор «Влюбленного Роланда» в свою очередь использовал итальянскую эпическую традицию, согласно которой Галациелла, сестра Альмонта и Трояна и супруга Руджьера II, была не сожжена сарацинами по взятии Реджо (есть и такой вариант), а тайно переправлена Альмонтом в Африку, где родила двух близнецов и умерла в родах. Этот вариант судьбы Галациеллы известен уже Андреа да Барберино, автору «Аспромонта». П. Райна удалось обнаружить рукопись анонимного и не имеющего названия романа, героями которого являются именно рожденные Галациеллой близнецы, зовущиеся Аквилант и Формоза (см.: Райна. С. 449–452).

(обратно)

230

Сирт. — Большой Сирт, залив в Ливии.

(обратно)

231

Но предначертано было в недвижных звездах… — См.: XLI, 61.

(обратно)

232

Отвечает Руджьер: их древний род… — Во «Влюбленном Роланде» (III, V, 18 слл) Руджьер уже излагал Брадаманте свою родословную. Ариосто сильно сокращает древнюю ее часть и кое-что добавляет, приближаясь ко времени своих героев. Согласно Боярдо, после падения Трои Андромаха укрыла своего и Гекторова сына Астианакта и подменила его другим младенцем, которого враги и убили. Астианакта верный рыцарь доставил в Сицилию, где тот вырос, женился на царице Мессины и погиб в войне с греками. Греки взяли Мессину, и вдова Астианакта бежала в Реджо, где произвела на свет Полидора. От Полидора родился Полидант, от Полиданта Фловиан, отец Констанция и Клодовака. От Констанция и императора Константина пошел род Карла Великого (см. генеалогическую таблицу Л), от Клодовака — род Буово Антонского (в более распространенном варианте род Буово также восходит к Константину), один из сыновей которого владел Реджо и был предком Руджьера. Источники Боярдо — «Роман о Гекторе» и «Роман о Трое», Ариосто добавляет к ним сюжеты, связанные с Аспромонтом. Отдаленным историческим фактом, побудившим Боярдо связать род Эсте с итальянским югом.(Реджо) и через него с Францией и Троей, мог быть брак Альберто Аццо д’Эсте с Гарсендой де Мен, которая считала себя одной крови с потомками Карла Великого; их сын женился на дочери Робера Гвискара (отсюда возможен ход в Калабрию, в Реджо).

(обратно)

233

И Руджьер повел повесть… — Далее следует расширенный вариант той истории, которая уже упоминалась Атлантом (окт. 60).

(обратно)

234

…и Монгран и Клермонт… — O Клермонте см.: II, 67, прим. Монгран (Монграна) — во французском эпосе основателем этого дома является Гарен де Монглан. В итальянской традиции — один из сыновей Буово Антонского, Синибальд, воздвигнувший замок Монграну. Его брат, Гвидон, имел двух сыновей — Кьярамонта (Клермонта) и Бернарда. Первый воздвиг замок, названный его именем, но постригся в монахи, и замок вместе с именем достался Бернарду» ставшему прародителем клермонтокой ветви. В современном эпическом поколении крови Монграны — Оливьер, крови Клермонта — Роланд и Ринальд (см. генеалогическую таблицу II).

(обратно)

235

Гарпалика. — См.: XX, I, примеч. Томирида. — Царица массагетов (VI в. до н. э.), победительница Кира. Что сражалась за Турна… — Камилла (см.: XX, 1, прим.). …что за Гектора…. — Пенфесилея (см.: XXVI, 81, прим.). …приведшая тирийиев в заморский край… — Дидона. После смерти мужа бежала из Тира в Африку, где основала Карфаген. Зиновия. — Царица Пальмиры (ок. 266–272), в ее царствование были завоеваны Малая Азия и Египет. …та, что согнула ассириян, персов и индов… — Семирамида (cm.:XXV, 36, прим.). Согласно легенде, завоевала Индию.

(обратно)

236

…до Гесперидского // Сада — См.: XIV, 22, прим.

(обратно)

237

Марулл. — Михаил Марулл Тарханиот (1453–1500), латинский поэт, грек по национальности, Ариосто посвятил его смерти стихотворение.

Понтон. — Джованни Понтано (1426–1503), латинский писатель, гуманист, политический деятель, занимавший видные посты при неаполитанском дворе. Автор среди прочего трех книг «О супружеской любви»

…двое Строцци… — Тито Веспасиано Строцци (1424–1505), автор латинских эклог, элегий, эпиграмм, речей, эпической поэмы («Борсиада»), придворный герцогов Феррарских, был дружен с Ариосто; его сын, Эрколе Строцци (ок. 1471–1508), латинский поэт, Ариосто посвятил ему эпитафию.

Капелл. — Бернардо Капелло (1498–1565), венецианец, автор любовных стихотворений, высоко оцененных Бембо. Бембо. — Пьетро Бембо (1470–1547), венецианец, видный литератор, основоположник теории и практики ренессансного классицизма. Друг Ариосто, адресат нескольких его стихотворений.

Тот, кто по себе очертил Придворного… — Бальдассаре Кастильоне (1478–1529), писатель, находился на службе герцогов Урбино, автор «Книги о придворном» (1528), в котором создал образ идеального человека в идеальной общественной среде.

Аламанн. — Луиджи Аламанни (1495–1556), итальянский поэт, с 1530 г. жил во Франции; автор эпических и дидактических поэм, лирических и драматических произведений. Был знаком с Ариосто.

Оба равных любимца Муз и Марса… — Луиджи Гонзага (см.: XXVI, 50, прим.) и его тезка (ум. 1549), сын Джампьетро Гонзага. Оба из рода, правившего Мантуей, «краем», который «замкнут» рекой Минчо (зд. Минций).

(обратно)

238

И один из них… — Тот, о котором шла речь в XXVI, 50

…Парнас и Кинф… — О Парнасе см.: XXIX, 29, прим. Кинф — гора на острове Делос, где родился Аполлон.

Изабелла (ум. 1570). — Дочь Веспасиано Колонна Старшего, вышла замуж за Луиджи Гонзага в 1528 г. (брак держался втайне до 1531 г.), преодолев сопротивление папы Климента VII, который не мог забыть Луиджи его роль в разграблении Рима в 1527 г.

(обратно)

239

У наследных брегов своего Оллия… — Река Ольо, левый приток По, обозначает владение Луиджи Гонзага, графство Газоло. «Братняя река» — Минчо. Завидует поэтической славе Луиджи Гонзага либо Вергилий, родившийся на Минчо, либо вообще всякий мантуанский поэт.

Геркулес Бентиволий. — Эрколе Бентивольо (1506–1573), феррарец, родственник герцога Альфонса I, автор нескольких сатир, в одной из которых в качестве собеседника выведен Ариосто.

Ренат Тривулъций. — Миланец, автор любовных стихотворений.

Мой Гвидетт… — Франческо Гвидетти, флорентинец, один из редакторов «Декамерона» для изд. 1527 г. Согласно не вполне достоверным данным, помогал Ариосто выдержать в его поэме тосканскую чистоту языка.

Мольца, — Франческо Мариа Мольца (1489–1544), поэт, автор латинских и итальянских любовных стихотворений. Был знаком с Ариосто.

(обратно)

240

Геркулес Карнутский. — Эрколе II (см.: III, 58, прим.), пользовался славой хорошего версификатора. Он носил титул герцога Шартрского, который здесь дается в латинизированной форме (карнуты — галльская народность, владевшая городом Аутрикум — совр. Шартром). …Вастский мой господин… — Альфонсо д’Авалос (см.: XV, 28, прим.; XXVI, 52; XXXIII, 47–49).

(обратно)

241

Иппокрена. — В греческой мифологии источник вдохновения на горе муз Геликоне.

(обратно)

242

Майя. — В греческой мифологии горная нимфа, мать Гермеса (Меркурия). Зд. обозначает планету Меркурий. В хоре звезд и в разладе с хором звезд… — Имеются в виду так называемые неподвижные звезды, вращающиеся вместе с небесной сферой, и планеты, движущиеся по своим орбитам.

(обратно)

243

Виктория. — Виттория Колонна (1490–1547), итальянская поэтесса, дочь («рожденная среди побед») Фабрицио Колонна (см.: XIV, 4, прим.), супруга («и с победой об руку») Франческо д’Авалос (см.: XV, 28, прим.). Оплакала в стихах смерть мужа.

Артемисия по любви к Мавзолу… — Артемисия II, царица Галикарнаса (в Карии), почтила память своего брата и супруга Мавзола (ум. 353 г. до н. э.) гробницей, которая вошла в число семи чудес света («мавзолей»).

(обратно)

244

Лаодамия. — В греческой мифологии жена Протесилая, покончила самоубийством, узнав о смерти мужа, павшего под Троей от руки Гектора.

Порция (ум. 42 г. до н. э.). — Дочь Катона Утического, жена Марка Брута, покончила с собой после смерти мужа. Аррия (Старшая) (ум. 42). — Жена Цецины Пета, приговоренного к смерти за участие в восстании против императора Клавдия. Она первая пронзила себя кинжалом и передала его мужу со словами: «Пет, не больно».

Аргия. — В греческой мифологии дочь царя Аргоса Адраста и жена Полиника. Когда Полиник погиб под Фивами, Аргия, согласно варианту мифа, выкрала вместе с Антигоной его тело и возложила на погребальный костер. Всю жизнь оплакивала мужа.

Евадна. — В греческой мифологии супруга Капанея, одного из предводителей похода «семерых против Фив». Бросилась на погребальный костер мужа.

Девять крат обвившего мертвый дол? — Ср.: «Девятиструйный поток и болота унылые Стикса» (Вергилий. Энеида, VI, 439).

(обратно)

245

Если Македонянин // Ревновал Ахилла… — Согласно преданию, Александр Македонский, посетив могилу Ахилла, позавидовал его судьбе, даровавшей ему столь великого певца, как Гомер (которого считали уроженцем Меонии).

(обратно)

246

Как Вулканов сын… — Согласно греческому мифу, Эрихтоний, один из первых аттических царей, рожденный землей от семени Гефеста (Вулкана) и имевший полузмеиное-получеловеческое тело, был отдан Афиной Палладой — спрятанный в ларец — на хранение дочерям афинского царя Кекропа. Аглавра и ее сестры, нарушив запрет богини, заглянули в ларец, за что Афина покарала их безумием. Эрихтоний, чтобы скрыть свою полузмеиную природу, изобрел колесницу.

(обратно)

247

Словно вешние розы в Пестумских садах. — Пестум — город на юге Италии, славившийся в древности розовыми садами. Ср.: «розарии Пестума, дважды в год цветущие» (Вергилий. Георгики, IV, 119–120).

(обратно)

248

Не дивился так в старину… — Согласно греческому мифу, жительницы острова Лемнос, оскорбленные мужьями, перебили всех мужчин на острове. Лемнос посетили аргонавты во время плавания за золотым руном. Ср.: Данте. Ад, XVIII, 88–93.

(обратно)

249

А она ему ответствует вот что… — Начинается история Марганора, введенная Ариосто в третье издание поэмы. Сам Марганор ведёт происхождение от известного персонажа бретонского цикла Бреуса Беспощадного (и причины их мизогинии имеют определенное сходство: Марганор мстит за сыновей, Бреус — за отца и друга). История Киландра воспроизводит распространенный сюжетный стереотип рыцарского романа. История Танакра обнаруживает знакомство Ариосто одновременно с двумя изложениями рассказа о галатской царице Камме — у Франческо Барбаро (О деяниях женщин, II, 1) и у Бальдассаре Кастильоне (Придворный, III, XXV–XXVI). Первоначальный источник сюжета — сочинение Плутарха «О достоинстве женщин». См.: Райна. С. 454–460.

(обратно)

250

Как большая наша река… — Имеется в виду По, истоки которой находятся у горы Монте-Визо (в древности Везул) и в который впадают реки Ламбро, Тичино (см.: XXXIII, 13, прим.) и Адда.

(обратно)

251

Так волк… — Ср.: Стаций. Фиваида, IV, 363–368; Силий Италик. Пуническая война, VII, 717–722.

(обратно)

252

Рухни дерево — всяк к нему по дрова! — Аналогичная пословица имеется в сборнике Эразма

Роттердамского (Адагии, III, I, 86).

(обратно)

253

Как поток… — Ср.: Вергилий. Энеида, II, 305–307; Овидий. Фасты, II, 219–221.

(обратно)

254

Больше золота, чем у Креза и Красса… — Крез, царь Лидии (ок. 561–546 г. до н. э.), и Марк Лициний Красе (114–53 г. до н. э.), член первого триумвирата, прославлены своим богатством.

(обратно)

255

До Тиринфских столпов… — До Геркулесовых столпов (Геракл двенадцать лет провел в Тиринфе, служа Еврисфею, и воздвиг столпы, исполняя десятый подвиг).

(обратно)

256

Когда длился бой вкруг Альбракских стен. — Отсылка ко «Влюбленному Роланду» (I, XVII–XX). Ринальд встречает под Альбракой (о цели его приезда см.: XXXI, 41, прим.) Марфизу, явившуюся на помощь Галафрону и Анджелике, вступает с ней в поединок, но затем они примиряются и вдвоем обращают в бегство войско Галафрона, к которому Марфиза неожиданно переменилась. Марфиза продолжает помогать Ринальду, и когда тот ведет бой с рыцарями предателя Труффальдина.

(обратно)

257

Сансонет. — Невнимательность Ариосто: Сансонет отправлен вместе с другими пленниками Родомонта в Африку и будет освобожден Астольфом (см.: XXXIX, 33).

(обратно)

258

На земную возвышеннейшую высь… — См.: XXXIII, ПО.

(обратно)

259

…дует Австр к двум Медведицам… — Австр — то же, что и Нот (см.: XX, 7, прим.). Дует он, будучи южным ветром, на север (к созвездиям Большой и Малой Медведицы).

(обратно)

260

Он, имея при седле полый мех… — Таким же образом в «Одиссее» (X) Эол пленил ветры, чтобы обеспечить Одиссею спокойное плавание.

(обратно)

261

Градом ринул камни с горного склона… — Ср. в изложении Овидия (Метаморфозы, I, 398 слл) миф о Девкалионе и Пирре, которые возобновили после потопа род человеческий, бросая камни.

(обратно)

262

Бранзард. — Персонаж «Влюбленного Роланда» (II, XXVIII, 50), король Бузеи (см.: XXXIII, 99, прим.). Король Ферзы… — Фольв, персонаж «Влюбленного Роланда» (II, XXVIII, 52). …король Альгазера… — Буцифар, персонаж «Влюбленного Роланда» (II, XXVIII, 52).

(обратно)

263

Знаю, что негоже вождю… — Слова Сципиона Африканского, согласно Валерию Максиму (О достопамятных деяниях и речениях, VII, II, 2).

(обратно)

264

Царь Камбис… — Камбис II, царь Персии (530–522 г. до н. э.), после завоевания Египта двинулся против Эфиопии, но погубил войско в ливийских песках.

(обратно)

265

…взмолвил и ответствовал так… — Собрин вспоминает о военном совете, который собрал Аграмант, решая, нападать ли ему на Францию. Голос Собрина был против войны (Влюбленный Роланд, II, I, 18–77). Самыми яростными сторонниками нападения были, кроме Родомонта, Тремизенский царь Альзирд, Марбалуст, царь Орана, и Мартасин, царь гарамантов. В живых остался один Родомонт; Мартасин убит Брадамантой еще во «Влюбленном Роланде» (III, VI, 13–14), Альзирд убит Роландом (XII, 73), Марбалуст — Ринальдом (XVI, 48).

(обратно)

266

Испытал я его сам… — Имеется в виду битва под стенами Парижа, описанная во «Влюбленном Роланде» (III, VIII). Собрину, по-видимому, неизвестно, что Брандимарт вместе с другими пленниками Родомонта отправлен в Африку.

(обратно)

267

…от басков и до бактров… — От крайнего запада до крайнего востока (бактры — жители Бактрии, древнего государства в Средней Азии, у отрогов Тянь-Шаня).

(обратно)

268

Подступает Карл к алтарю… — Клятвы Карла и Аграманта и сам поединок напоминают поединки Париса и Менелая у Гомера (Илиада, III, 266 слл) и Энея и Турна у Вергилия (Энеида, XII, 175–215).

(обратно)

269

И тогда-то волшебница Мелисса… — Образцом для эпизода с Мелиссой послужил гомеровский рассказ об Афине, вмешавшейся в единоборство Париса и Менелая (Илиада, IV, 86–104), и рассказ Вергилия об аналогичном вмешательстве Ютурны (Энеида, XII, 222–258).

(обратно)

270

Как под вешним ветром… — Ср.: Вергилий. Энеида, II, 305–307; XII, 523–525, а также: Неистовый Роланд, XXXVII, ПО.

(обратно)

271

Раз и два уже обезлюдил царство… — Первый раз отправляясь во Францию, второй раз — после отступления в Арль (ср.: XXXII, 4).

(обратно)

272

Дудон. — См.: VI, 41, прим. Он был взят в плен Родомонтом во время его первого набега на Францию (Влюбленный Роланд, И, XIV, 64–66, XV, 21, XXVIII, 53).

(обратно)

273

Взявши полные горсти зеленых листьев… — Чудо Астольфа имеет определенное сходство с превращением кораблей Энея в нимф (Вергилий. Энеида, IX, 79–122; Овидий. Метаморфозы, XIV, 527–565).

(обратно)

274

Как о том уже я сказывал в свою пору. — См.: XXIX, 33; XXXV, 44–45; 51. …Роландов сват… — Оливьер, брат Альды, жены Роланда.

(обратно)

275

Словно Прокна в щебечущее гнездышко… — Прокна (см.: III, 52, прим.) была превращена богами в соловья. «Щебечущее гнездышко» — выражение Вергилия (Энеида, XII, 475).

(обратно)

276

Но как взвидел он римского орла… — Знаки империи (орел), Франции (лилии) и Англии (леопард).

Словно тот, кто небрежною пятою… — Ср.: XXIII, 123.

(обратно)

277

Человек // Дикий, голый… — См.: XXX, 15.

(обратно)

278

И тогда-то она пустилась за море… — См.: XXXV, 57–58.

(обратно)

279

Бардин. — Персонаж «Влюбленного Роланда», слуга Моноданта (о котором см.: VI, 34; XIX, 38). Оскорбленный царем, похитил его малолетнего сына и продал графу Замка Дремучей Чащи. Примирившись с Монодантом, отправился на поиски Брандимарта (Влюбленный Роланд, II, XI, 46–47; XIII, 10–11, 33–38).

(обратно)

280

И как оный древний Силен… — Силен у Вергилия (Буколики, VI, 24) обращается к связавшим его пастухам со словами: «Дети, пустите меня».

(обратно)

281

Неоглядное поле, все в могильниках… — Арльский некрополь, относится ко временам римской империи, в Средние века превращен в христианское кладбище. Считался местом захоронения христиан, павших в битвах с сарацинами у отрогов Пиренеи. Ср.: Данте, Ад, IX, 112, 115.

(обратно)

282

И готовит ту войну… — Войну, которая приведет к Ронсевалю.

(обратно)

283

Иной — в море от врага и меча… — Окт. 84–86 следуют за описанием Лукана (Фарсалия, III, 661–690).

(обратно)

284

…это значит носить // Вазы в Самос… — Делать нечто абсолютно ненужное. Пословица из греческого перешедшая в латинский, и затем в итальянский.

(обратно)

285

Долгое было зрелище… — Битва при Полеселле (см.: III, 57, прим.; XV, 2; XXXVI, 2).

(обратно)

286

Я не видел… — Шестью днями раньше, 16 декабря 1509 г. Ариосто со всей возможной поспешностью отправился с посольством к папе Юлию II.

(обратно)

287

Мне о том поведали… — Перечисляются лица из близкого окружения герцога и кардинала д’Эсте: Альфонсо Тротти, управляющий двором Альфонса I; «трое Ариосто» — идентификация затруднительна, один из них, видимо, Альфонсо, двоюродный брат поэта, состоял на службе кардинала; Альберто Честарелли, настоятель церквей Сан Клементе и Сан Грегорио, доверенное лицо кардинала; Аннибале Колленуччо; Афранио деи Конти, из Павии, музыкант, считался изобретателем фагота; Пьетро Моро; Франческо Зербинато, Ариосто посвятил ему эпитафию; после битвы при Полеселле нес одно из взятых венецианских знамен; Лодовико ди Баньо, секретарь кардинала (с 1506), крестный Вирджинио Ариосто. сына поэта, адресат I сатиры Ариосто.

(обратно)

288

…черному царю… — Сенапу.

(обратно)

289

…царь рек… — По (см.: XXXV, 6, прим.). И валами валит и рвет и мечет… — Ср.: Вергилий. Георгики, I, 481–483; Энеида, II, 496–499.

И вплывают рыбы… — Ср.: Гораций. Оды, I, II, 9–10; Овидий. Метаморфозы, 1, 296.

(обратно)

290

Норандин — См.: XVII, 23.

(обратно)

291

Ганнибал. — См.: XVIII, 24, прим. Вынужденный бежать из Карфагена, он был выдан римлянам вифинским царем Прусием и принял яд.

Югурта. — Царь Нумидии (118–105 г. до н. э.), был выдан римлянам его тестем, мавританским царем Бокхом.

Людовик Мор. — См.: XXXIII, 36, прим.

(обратно)

292

А заступник его и вспомогатель… — Имеется в виду французский король Людовик XII. Французы в очередной раз были вынуждены оставить Италию после битвы при Новаре (см.: XXXIII, 42, прим.).

(обратно)

293

…Вулкановой кузнею. — Сицилией («Вулканова кузня» — Этна).

(обратно)

294

…исплыв сюда из Арля. — См.: XXXIII, 95.

(обратно)

295

…Помпеево бегство. — Помпей (см.: XV, 31, прим.) после поражения при Фарсале бежал в Египет, где был умерщвлен.

(обратно)

296

Басурман на христиан через Нил… — См.: XXXIII, 101.

…макробов… — Легендарный народ долгожителей, обитающий в Эфиопии (см.: Плиний.

Естественная история, VI, XXX, 35). Во «Влюбленном Роланде» (I, IV, 34) царь Макробии

входит в число вассалов Градасса.

(обратно)

297

…на остров Липадузу… — Остров Лампедуза в группе Пелагских островов, к югу от Сицилии. На острове имеются развалины старинной башни, прозванной «башней Роланда».

(обратно)

298

Рог Альмонта и коня Златоузда… — Рог был похищен еще Брунелем (см.: XVIII, 109, прим.) и отдан им Аграманту. Коня Руджьер отдал Аграманту в дар (см.: XXX, 75).

(обратно)

299

Я домолвил, как сей и оный… — См.: XXXIX, 8–9.

(обратно)

300

Стоят пленными… — Пулиан, «насамонский царь» (убитый, однако, Ринальдом — XVI, 44–46), Баливерз последний раз фигурировал при осаде Парижа (XVI, 75), то же — Фарурант, Агрикальт — это еще один случай «воскрешения из мертвых» (см.: XVI, 81), Манилард был оглушен ударом Роланда (XII, 84) и остался бездыханным на поле боя (XIV, 29), о Римедонте и Кларинде см.: XIV, 23–24,113. В первом издании «Неистового Роланда» вместо Баливерза и Кларинда значились Бамбираг и Баластр, убитые много раньше (см.: XVI, 8; XVIII, 45). Этих двух «мертвецов» Ариосто заметил и в списке ошибок, приложенном к изд. 1521 г., заменил их на Баливерза и Кларинда. Однако в третье издание это исправление (видимо, по недосмотру) не вошло и утвердилось только в критическом тексте поэмы.

(обратно)

301

Икарий. — Согласно греческому мифу, афинянин, давший приют Дионису и получивший от

него в подарок мех с вином. Икарий дал попробовать вина пастухам и те, опьянев, его

убили, решив, что он дал им отраву.

…кельты и бойи… — По утверждению Тита Ливия (История Рима, V, 33), кельтские племена

направились в Италию, привлеченные вкусом вина.

(обратно)

302

О людские неверные упования! — Ср.: Цицерон. Об ораторе, III, II, 7.

(обратно)

303

Потому что вы читывали и сами… — См.: VII, 76, прим.; XXV, 15–16.

(обратно)

304

…Вавилон под перуном… — Вавилонскую башню, сраженную молнией. Символ ниспровергнутой сарацинской гордыни.

(обратно)

305

Ради отеческой памяти и чести… — В знак траура по отцу (см.: XXXIX, 62).

(обратно)

306

Не без умысла… — Чтобы утреннее солнце не было им помехой в бою.

(обратно)

307

Ибо Аграманту он прежний друг… — Согласно «Влюбленному Роланду» (II, XXVII–XXVIII), Брандимарт был с почетом принят при дворе Аграманта, однако в поэме Боярдо ничего не говорится об его участии в походе на Францию. Это тем более невозможно, что к моменту знакомства с Аграмантом он был уже христианином.

(обратно)

308

«Савл, Савл, почто ты меня гонишь?..» — В «Деяниях апостолов» (IX, 4) слова, которые услышал гонитель христиан Савл (будущий апостол Павел) по дороге в Дамаск.

(обратно)

309

Медлил выгнуть выю под сладким игом… — Ср.: «Ибо иго мое благо» (Матфей, XI, 30).

(обратно)

310

И к тому сказав евангельский сказ о… виноградарях. — Матфей, XX, 1–16. Сказ о хозяине, нанявшем работников в свой виноградник и заплатившем им поровну, независимо от того, когда они были наняты и сколько трудились. Притча о царстве небесном.

(обратно)

311

…за погибель Пинабелеву… — См.: XXII, 97. …за Бертолагия… — См.: XXVI, 13.

(обратно)

312

А потом, между Адидже и Брентою… — Брадаманта родит сына между реками Адидже (впадает в Венецианский залив) и Брентой (то же), неподалеку от замка Атесте, будущего Эсте («фригийского», ибо основанного выходцами из Трои), у подножия Эвганейских холмов, богатых серными источниками. Эти места так понравились Антенору (одному из троянских старейшин, советнику Приама), что он после падения Трои решил поселиться здесь, основав город (Падую) и забыв ради новой родины Иду (гора в Троаде), Ксанф (река у Трои) и Асканий (озеро во Фригии). Легенду об основании Падуи Антенором см.: Тит Ливии. История Рима, I, 1; Вергилий. Энеида, I, 247–248.

(обратно)

313

И взрастет ее сын… — См.: III, 24, примеч.

А от Карла, которому измлада… — См.: III, 25, прим.

(обратно)

314

Domini hic este — традиционная формула инвеституры («Будьте здесь господами»). Этимология фантастическая (правильная — в стихах 5–6).

(обратно)

315

И еще велась речь о славном корени… — См.: III, 26–59. Об Изабелле д’Эсте см.: XIII, 59, прим.

(обратно)

316

Сам Ахилл, увидев, как его друг… — Друг Ахилла Патрокл вышел на бой с Гектором в доспехе, одолженном ему Ахиллом («заемном»). Ахилл, мстя за друга, не удовлетворился смертью Гектора, но терзал его тело, привязав к колеснице.

(обратно)

317

Не такая ли обуяла ярость… — Речь идет о битве под Бастией (см.: III, 53–54, прим.), во время которой герцог Альфонс был оглушен ударом камня.

(обратно)

318

…злополучного Вестиделла… — См.: III, 54, примеч. …вчерашние нехристи. — Крещеные арабы и евреи, сражавшиеся в испанском отряде.

(обратно)

319

Фредерик Фульгоз. — Федерико Фрегозо (ок. 1480–1541), из знатной генуэзской семьи, командовал флотом, посланным на борьбу с пиратами, и разбил их в морском бою на траверсе Бизерты. Впоследствии архиепископ Салернский и кардинал (1539), один из вдохновителей католической Реформы. Выведен в качестве собеседника в «Рассуждениях о народном языке» Бембо и в «Придворном» Кастильоне. С Ариосто встречался в 1507 г. в Урбино. Его упоминание в поэме в таком откровенно причудливом контексте можно, видимо, объяснить желанием поэта отблагодарить знатное генуэзское семейство, один из членов которого, Оттавиано Фрегозо (см. о нем ниже), дал Ариосто привилегию на издание «Неистового Роланда» (впервые окт. 20–22 появились в изд. 1521 г.).

(обратно)

320

…даже пред вашим братом… — Оттавиано Фрегозо, дож Генуи (1513–1522).

(обратно)

321

И не сам ли Малагис в Анджеликином плену… — Во «Влюбленном Роланде» (I, V) рассказывается, что Анджелика, находившаяся под действием источника любви, обещала даровать Малагису свободу, если он доставит к ней Ринальда и склонит его ответить на ее страсть (ср.: XXXI, 91, прим.).

(обратно)

322

А в ответ он слышит про два источника… — См.: I, 78, прим.

(обратно)

323

Женовидное ужасное чудище… — Ревность.

(обратно)

324

…как незрячему Товию… — В библейской «Книге Товита» рассказывается, как заглавный персонаж был излечен от слепоты его сыном с помощью архангела Рафаила.

(обратно)

325

Я и впрямь в узле супружества… — См.: XLIII, 66, прим. Что касается выражения, см.: Вергилий. Энеида, IV, 16 (vinclo… iugali).

(обратно)

326

…большой дворец… — В этом дворце Ариосто изобразил дворец Гонзага в Ревере.

(обратно)

327

Лукреция Борджа. — См.: XIII, 69, примеч. …выше древней соименницы. — Имеется в виду Лукреция, жена Тарквиния Коллатина (см.: XXIX, 28, прим.).

Антоний Тебальд. — Антонио Тебальдео (ок. 1463–1537), феррарский поэт, наставник Изабеллы д’Эсте, секретарь Лукреции Борджа, друг Ариосто.

Геркул Строцца. — Эрколе Строцци (см.: XXXVII, 8, прим.).

Новый Лин и новый Орфей. — В греческой мифологии знаменитые музыканты и певцы.

(обратно)

328

Изабелла, дочь Геркулеса… — Изабелла д’Эсте (см.: XIII, 59, прим.).

(обратно)

329

Каландра. — Джован Джакомо Каландра (1488–1543), секретарь герцогов Мантуи, переписывался с Ариосто по поводу его постановок при мантуанском дворе, его поэтические сочинения утрачены.

Барделон. — Джован Джакомо Барделоне, мантуанский поэт.

(обратно)

330

Елисавета. — Элизабетта Гонзага (ок. 1471–1526), сестра Франческо Гонзага, супруга Гвидобальдо I ди Монтефельтро, герцога Урбино (ср.: XLIII, 148, прим.).

Элеонора. — Леонора Гонзага (ум. 1550), дочь Франческо Гонзага, супруга Франческо Мариа делла Ровере.

Бембо. — См.: XXXVII, 8, примеч.

Садолет. — Якопо Садолето (1477–1547), латинский писатель, апостолический секретарь, епископ, кардинал.

(обратно)

331

Муций Арелий. — Джованни Муццарелли, латинский и итальянский поэт.

Кастильон. — Бальдассаре Кастильоне (см.: XXXVII, 8, прим.).

(обратно)

332

Лукреция Бентиволия. — Внебрачная дочь Эрколе I, супруга Аннибале Бентивольо. Камилл. — Камилло Палеотти, болонский поэт и правовед (есть сведения о его деятельности как юриста в 1475–1479 г.).

…чей голос Рейну… — Река Рено течет у Болоньи (Фельзины — см.: XXXIII, 39, прим.) и впадает в Адриатическое море. У Адмета. царя города Фер в Фессалии (где течет река Анфрис), служил пастухом Аполлон.

(обратно)

333

Возвеличится земля, где Исавр… — Пезаро, расположенный у места впадения реки Фолья (Исавр) в Адриатическое море (ср.: III, 37, прим.).

…где помнят весы о римском золоте… — Согласно легенде в Пезаро галлы приняли дань от побежденных римлян, и Бренн, предводитель галлов, бросил на весы, где взвешивали золото, свой меч со словами: «горе побежденным». Фантастическая этимология Пезаро (лат. Pisaurum) от «взвешивать золото» (pesare aurum) была распространена еще в античности.

Гвидон Постум. — Гвидо Сильвестри (1479–1521), из Пезаро, по прозвищу Постум (т. к. родился после смерти отца), латинский и итальянский поэт (венец Феба) и придворный феррарский врач (венец Паллады).

(обратно)

334

Диана. — Диана д’Эсте, дочь Сиджисмондо д’Эсте и двоюродная сестра герцога Альфонса, жена Угуччоне Контрари.

Целий Кальканьин. — Челио Кальканьини (1479–1541), поэт, автор сочинений по философии и риторике, профессор Феррарского университета, пропагандист астрономических идей Коперника, из близких друзей Ариосто.

И в Монезовом и в Юбином краю… — В Персии и в Мавритании. Монез упомянут Горацием (Оды, III, 6) в качестве победителя римлян; ясно, что речь идет о римско-парфянской войне 53 г. до н. э., но точной идентификации лицо не поддается. Юба — царь Мавритании (I в. до н. э.).

(обратно)

335

…с Марком по прозванию Конь… — Марко Кавалло (ум. ок. 1526), из Анконы, латинский и итальянский поэт, жил в Риме. Ариосто, играя на значении его фамилии (cavallo значит по-итальянски «конь»), сравнивает Кавалло с Пегасом, от удара копыта которого возник источник вдохновения на Парнасе. Беатриса. — Беатриче д’Эсте (см.: XIII, 62, прим.).

(обратно)

336

Вся Италия без нее в полону. — Смерть Беатриче д’Эсте (1497) примерно совпадает с началом итальянских войн.

Коррегийский рыцарь… — Никколо да Корреджо (1450–1508), родственник д’Эсте (сын внебрачной дочери Никколо III), придворный Альфонса I, известный поэт.

Тимофей. — Тимотео Бендедеи (1447–1517), феррарский дворянин, латинский и итальянский поэт, входил в литературный кружок Изабеллы д’Эсте. Где старинные плескались янтари… — См.: III, 34, прим.

(обратно)

337

Эти — нет, неведомо почему. — Речь идет о возлюбленной Ариосто Алессандре Бенуччи (см.: I, 2, прим.) и о самом Ариосто. Так как Алессандра изображена в трауре («в черном платье под белым покрывалом»), надо полагать, что посвященные ей октавы были написаны вскоре после октября 1515 г., когда умер Тито Строцци, ее муж.

(обратно)

338

О проклятая, о неутолимая // Алчность — Ср.: «проклятая золота жажда» (Вергилий. Энеида, III, 57); также: Данте. Чистилище, XXII, 40–41.

(обратно)

339

Пытать Господа Господь не велит. — Ср.: «не искушай Господа Бога твоего» (Второзаконие, VI, 16, цитируется в: Лука, IV, 12).

(обратно)

340

Я поведаю тебе исток и исход… — Рассказ рыцаря восходит к истории Кефала и Прокриды, известной Ариосто из Овидия (Метаморфозы, VII, 672–866) и из драматического переложения вышеупомянутого Никколо да Корреджо (его «Кефал» представлен в Ферраре в 1478 г. и опубликован в 1510). См.: Райна. С. 496–498.

(обратно)

341

Вспомни город повыше здешних мест… — Город — Мантуя, река — Минчо, вытекающая из оз. Гарда (лат. Бенак) и впадающая в По.

Этот город воздвигся, когда рухнула… — Т. е. когда пали Фивы, взятые эпигонами. Фивы были воздвигнуты Кадмом, сыном Агенора (поэтому твердыня «агенорова»), родоначальники фиванских родов выросли из посеянных Кадмом зубов дракона (поэтому твердыня «драконья»). О Манто и основании Мантуи см.: XIII, 59, прим.

(обратно)

342

Посрамила бы самую Палладу… — См.: XI, 75, прим.

(обратно)

343

Лединой Елены… — Елены, дочери Зевса и Леды (см.: III, 50, прим.).

…идейскому Парису… — См.: XI, 70, прим.

(обратно)

344

Мелисса. — Идентична покровительнице Руджьера и Брадаманты.

(обратно)

345

Ее выделала фея Моргана… — Имеется в виду эпизод французского прозаического «Романа о Тристане»: фея Моргана, желая посеять вражду и смуту при дворе своего брата, короля Артура, посылает ему рог, имеющий свойство опрокидывать свое содержимое на грудь неверной жены. В стихотворном «Персевале» также имеется похожий рог, и он, как у Ариосто, обливает обманутого мужа. См.: Райна. С. 498–504.

(обратно)

346

А воздвигнут он троянцами… — Согласно легендарному преданию, Феррара (а речь идет о ней) была основана падуанцами, бежавшими из своего города в страхе перед нашествием гуннов (Атилла вторгся в Италию в 452 г.). Падуя ведет свое происхождение от троянца Агенора (см.: XLI, 63, прим.), поэтому и беженцы из Падуи названы «троянцами».

(обратно)

347

Вот осталась Мелара по левую… — Мелара и Фикароло находятся на левом берегу По, Сермида и Стеллата — на правом, в Мантуанской области. Близ Стеллаты По разделялся на два рукава, один из которых шел к Венеции, другой — к Ферраре.

(обратно)

348

Бондено. — Городок в месте впадения Панаро в По.

Осыпаемые алыми и белыми… — Ср.: XXXIII, 13

…два Тебальдовы замка. — Крепость, построенная Тедальдо д’Эсте ок. 970 г. на северной границе Феррары и снесенная в 1860 г.

(обратно)

349

Проезжая со мною здешний край… — Это путешествие Ринальда и Малагиса вымышлено Ариосто. Окт. 56–59 впервые появились в изд. 1532 г.

(обратно)

350

Островок… — Бельведере, во времена Ариосто стал местом отдыха герцогского семейства и двора, был украшен изысканной парковой архитектурой и экзотической флорой и фауной.

(обратно)

351

Что когда семь раз по сто раз… — Когда солнце, расположенное в четвертой небесной сфере, семьсот раз соединится с созвездием Овна, что происходит весной. Т. е. когда пройдет семьсот лет (весен). Навсикаин отчий край. — Остров феаков, на котором находились вечно плодоносящие сады Алкиноя (Одиссея, VII, 112–128). Навсикая — дочь Алкиноя, оказала помощь Одиссею.

(обратно)

352

…остров, милый Тиберию… — Капри, который император Тиберий в последние семь лет жизни избрал своей резиденцией

…удолию Гесперид… — См.: XIV, 22, примеч.

И в Цирцеиных не сыщется паствах… — Остров Цирцеи (Кирки) населен животными, в которых она превратила людей. Для сих мест оставит и Кипр и Книд. — О Кипре см.: XVIII, 136, прим.; Книд — город в Карии (Малая Азия), центр культа Афродиты (Венеры).

(обратно)

353

Сыном Геркулеса и отцом Геркулеса. — Альфонс I, сын Эрколе I и отец Эрколе II.

(обратно)

354

С правого в провешит… — Правый рукав По (см.: окт. 53, прим.) за Феррарой вновь разделялся, образуя островок Сан Джорджо, на По ди Волано (слева) и По ди Примаро (справа). На левом берегу По ди Примаро, в шести милях от Феррары находилась башня Гайбана (рухнула в 1765 г.), на правом берегу — башня Фосса (также ныне не существует).

(обратно)

355

О моей Кларисе… — Согласно «Четырем сыновьям Эмона», женой Ринальда (Рено) была сестра Иона, гасконского короля.

(обратно)

356

Опоясанном медлительным Минцием… — в Мантуе (см.: XIII, 59, прим.; XXXVII, 8).

(обратно)

357

Это случай с Адонием… — Нижеследующая новелла, как и предыдущая в этой же песни, восходит к истории Кефала и Прокриды. Однако если в рассказе рыцаря с чашей Ариосто использовал лишь первую часть сюжета, то теперь он берет сюжет целиком: не только испытание жены, но и ответное испытание мужа. Больше всего аналогий — с версией Гигина (Сказания, 189). Полностью сюжет встречается также у Антонина Либерала (Метаморфозы, 41). Кроме того, в первой части ариостовского рассказа заметны мотивы декамероновских новелл V, 8 и V, 9 (безответная любовь героя, его расточительство и обнищание), а во второй — новеллы II, 9 (ревность и месть обманутого мужа). См.: Райна. С. 504–511.

(обратно)

358

Погруженный в Ульпианову премудрость. — В занятия юриспруденцией. Ульпиан (ум. 228) — знаменитый римский законовед.

(обратно)

359

Произрос из драконовой челюсти… — См.: окт. И, прим.

(обратно)

360

Нам назначено обращаться в змей. — Сам по себе мотив превращения волшебного помощника (помощницы) в животное (змею) принадлежит к числу фольклорных универсалий. Что касается закона еженедельной метаморфозы, которому подчинены феи, то Ариосто, видимо, почерпнул его из романа Андреа да Барберино «Гверин Горемыка», где аналогичным образом Сивилла Нурсийская и все ее присные обращаются в отвратительных рептилий, как только наступит час воскресной мессы. См.: Райна. С. 509.

(обратно)

361

Обошел двенадцать своих созвездий… — Прошел год.

(обратно)

362

Эзоп. — Безобразие Эзопа, легендарного греческого баснописца, стало нарицательным.

(обратно)

363

Стен Ардженты над Сантернской пастью… — Замок Арджента (см.: III, 41, прим.) на правом берегу По ди Примаро, в 18 милях от Феррары, в месте впадения в По реки Сантерно.

(обратно)

364

Бастия… — См.: III, 53–54, прим.; XLII, 3–5 …по мертвой проточине… — Рукав По, пролегавший в заболоченной местности, ныне не существует.

(обратно)

365

Хоть Ринальд и привык бывать безденежен… — Традиционная черта. Мятеж Рено против императора был переосмыслен в дальнейшей традиции в качестве разбоя из-за денег: в «Морганте» Пульчи Ринальд прямо выходит на большую дорогу. О бедности Ринальда сохранились воспоминания даже во «Влюбленном Роланде».

Аримин. — Римини.

Монтефлор. — Монтефиорито, к югу от Римини.

(обратно)

366

Не было тогда в Урбине… — Называются современные и близкие ко времени Ариосто правители Урбино и их жены: Федерико III ди Монтефельтро, герцог Урбино (1474–1482); Элизабетта Гонзага (см.: XLII, 86, прим.); ее муж, Гвидобальдо I ди Монтефельтро, сын Федерико, герцог Урбино (1482–1508); Франческо Мариа делла Ровере (см.: XXVI, 49, прим.); его жена, Леонора Гонзага (см.: XLII, 86, прим.).

(обратно)

367

…в Калью… — Ринальд от Урбино через Кальи выходит на прямую дорогу к Риму («виа Фламминиа»). Через Апеннины… — Ринальд переваливает через Апеннины по проходу, Проложенному при императоре Веспасиане; Метавр (Метауро), однако, здесь не протекает, а река Гавн просто не существует. Ошибка Ариосто имеет литературный характер (и восходит к Клавдиану). Гавн, видимо, результат неточной латинизации, которой подверглось название реки Кандильяно, притока Метауро.

…к городу, где сокрыл…Анхизовы кости… — К городу Трапани на Сицилии, где Эней

похоронил своего отца Анхиза (Вергилий. Энеида, III, 707–713).

(обратно)

368

Он доспел лишь когда Англантский граф… — См.: XLII, 23.

(обратно)

369

Дамогира. — Согласно «Влюбленному Роланду» (II, XIII, 31), Дамогира — столица царства

Дальних Островов, где царствует Монодант.

(обратно)

370

К той горе, которая пламенем… — К Этне.

(обратно)

371

… девственница ночи… — Луна.

Быть о полночь погребальному чину. — Похороны Брандимарта строятся по образцу похорон Палланта в «Энеиде» (XI, 21–99).

(обратно)

372

Курций. — Марте Курций, в 362 г. до н. э. бросился в пропасть, открывшуюся на Форуме, чтобы отвести от Рима гнев богов …три Деция… — Публий Деций Мус, консул, в 340 г. до н. э. во время первой войны Рима с самнитами пошел на смерть, исполняя волю богов, явленную ему в сновидении; его сын повторил тот же подвиг в 295 г. до н. э. во время II Самнитской войны; его внук, погибший в войне с Пирром (279 г. до н. э.) …аргивский Кодр… — Согласно легендарной традиции, последний царь Афин (XI в. до н. э.). Пошел на смерть в битве с дорийцами, узнав, что оракул предсказал победу той стороне, чей царь погибнет.

(обратно)

373

…«кирие»… — Kyrie eleison (Господи, помилуй) — католическое церковное песнопение.

(обратно)

374

Талерана. — Традиционный персонаж Каролингова цикла, сестра Марсилия и жена Карла. Ницца. — См.: XVIII, 74, прим. В Лицце, согласно «Влюбленному Роланду», царствовал Долистон, отец Флорделизы.

(обратно)

375

Недолго она продлилась… — Смерть Флорделизы имеет значительное сходство со смертью дочери короля Нортумберленда («Роман о Паламеде»), которая уже послужила Ариосто моделью для Лидии (см.: XXXIV, 11, прим.). См.: Райна. С. 489.

Циклопического древнего острова… — По античному поверью, в кузнице Вулкана под Этной трудились циклопы.

(обратно)

376

От чьих рук приял крещенье Руджьер. — См.: XLI, 55–67.

(обратно)

377

Оберег Руджьер Рикардета… — См.: XXV, 7 слл.

Коих, сказано, отбил он у мавров… — См.: XXV, 74 слл; XXVI, 2 слл.

(обратно)

378

Константину, кесарю греческому… — Не исключено, что Ариосто имел в виду конкретных исторических лиц. Константин V Копроним, император Византии (741–775), вел победоносную войну с болгарами (см. ниже) и имел намерение женить своего сына, Льва IV Хазара (император в 775–780), на принцессе французского двора (а вдова Льва IV, Ирина, собиралась заключить брак с Карлом Великим).

(обратно)

379

И того, что прежде было оно Руджьеровым. — См.: XLI, 25, 29.

(обратно)

380

Из ужасного исхищенный сада… — См.: XLI, 26, прим.

(обратно)

381

Ни Елена троянскому своему похитчику… — Похищение Елены стало причиной Троянской войны, в которой погиб похититель Парис и весь род Приама. Пирифой спустился в Аид, чтобы похитить супругу владыки подземного царства, и был в наказание прикован к камню у входа в царство мертвых.

(обратно)

382

…единорог // Цветом снежный… — Старинный герб д’Эсте.

(обратно)

383

Взять свой город из булгарского плена… — Современный исторический фон для эпизода греко-болгарской войны — наступление турок на Балканах (Белград был ими взят в 1529 г.)

(обратно)

384

Поликрат. — Тиран Самоса (535–522 г. до н. э.), при его правлении остров достиг апогея могущества и доминировал в Эгейском море. Обманутый сатрапом Сард, Поликрат был схвачен и казнен.

…лидийский // Государь — Крез (см.: XXXVIII, 2, прим.), побежденный Киром и взведенный на костер, вспомнил слова Солона о том, что никто не может считать себя счастливым прежде смерти. Кир его помиловал.

Дионисий. — Дионисий Младший, тиран Сиракуз (367–344 г. до н. э.), был свергнут и стал школьным учителем. (Крез и Дионисий в качестве примеров непостоянства фортуны упоминаются Овидием: Письма с Понта, IV, III, 35–38).

(обратно)

385

Сервий. — Сервий Туллий, царь Рима (578–534 г. до н. э.). Легенда приписывает ему низкое происхождение (сын рабыни, согласно Валерию Максиму).

Марий. — Гай Марий (см.: III, 33, прим.) выдвинулся из простых солдат. Изгнанный Суллой и внесенный в проскрипционные списки, вернулся в Рим и в седьмой раз был избран консулом.

Вентидий. — Публий Вентидий Басс, из низкого звания стал консулом (43 г. до н. э.), победителем парфян (38 г. до н. э.) и был удостоен триумфа.

Людовик. — Людовик XII (см.: XIV, 8, прим.), будучи еще Людовиком Орлеанским возглавил мятеж французских феодалов против Анны, регентши при несовершеннолетнем Карле VIII. Разбитый в 1488 г. при Сент-Обене-дю-Кормье (см. ниже: «при святом Альбине»), был взят в плен.

(обратно)

386

…чья дочерь за сыном моего // Государя… — Рената Французская (см.: XIII, 72, прим.).

Матвей Корвин. — Король Венгрии Матяш (1458–1490), при своем предшественнике Владиславе V был в заключении и получил свободу после его смерти.

(обратно)

387

…Новенградское узилище… — Новиград, в Хорватии.

(обратно)

388

Белетика. — Идентификации не поддается. Высказывалось предположение, что речь идет о Белчине (Болгария).

(обратно)

389

Как Прокна, как Филомела… — См.: X, 113, прим.; XXXIX, 31, прим.

(обратно)

390

Как арабский конь… — Ср.: Вергилий. Георгики, III, 83–85.

(обратно)

391

Кто в осаде… — Ср.: Вергилий. Энеида, V, 439–442.

(обратно)

392

…за Алкидовыми столпами… — За Геркулесовыми.

(обратно)

393

Сам крылатый конь, что меж горних звезд… — Пегас, превращенный в созвездие.

(обратно)

394

Арион. — Конь, подаренный Посейдоном Адрасту и владевший человеческой речью. Киллар. — Конь Полидевка.

(обратно)

395

Но когда тенистый Ноктурн… — Бог ночи (Ноктурн) обитал, согласно античной мифологии, у киммерийцев (сказочный народ, живущий у Азовского моря). Ср.: Овидий. Метаморфозы, XI, 592–593.

(обратно)

396

Что своими ушами слышала… — Руджьер и Брадаманта обменялись брачным обещанием (XXII, 34–35), но Марфиза при этом не присутствовала. О своем обручении с Брадамантой Марфизе рассказывал Руджьер (XXXVI, 68).

(обратно)

397

Как в порыве Австра или Борея… — Ср.: Вергилий. Георгики, IV, 261–262; Энеида, X, 97–99; Данте. Чистилище, XXVIII, 19–21.

(обратно)

398

Если плавателю не лгут чертежи… — Ср.: Вергилий. Георгики, II, 41; IV, 116–117; Данте. Чистилище, I, 1–2; Рай, II, 1–9 (отождествление поэтического творчества с мореплаванием).

(обратно)

399

Мамма. — Прозвище Беатриче, дочери Никколо да Корреджо (см.: XLII, 92, прим.) и жены Никола Квирико Санвитале.

Джиневра. — Либо дочь Никколо Рангони и жена сына Никколо да Корреджо, Джангалеаццо, либо дочь Гвидо да Корреджо и жена (в первом браке) Джованни Бентивольо, синьора Болоньи.

…все Корреджии… — Сестры Беатриче, Изотта и Элеонора.

Вероника Гамбара (1485–1550). — Известная поэтесса, жена графа Джильберто X да Корреджо.

(обратно)

400

…вторая Джиневра… — Вероятно, дочь Вероники Гамбара и жена Паоло Фрегозо.

Юлия. — Неизвестное лицо.

Ипполита Сфорца (1481 — ок. 1520). — Дочь Карло Сфорца и жена феррарца Алессандро Бентивольо (Банделло посвятил ей первую новеллу своего сборника).

Тривульция Домицилла. — Домитилла, дочь миланца Джованни Тривульцио и жена Франческо Торелло, графа Монтекларучоло, отличалась образованностью, красотой и прекрасным голосом; родители (как писали современники) с детства посвятили ее музам («священным недрам» дельфийского оракула Аполлона).

Эмилия Пия. — Эмилия (ум. 1528); из семейства Пио ди Карпи, жена Антонио да Монтефельтро.

Маргарита. — Маргарита Гонзага, внебрачная дочь Франческо Гонзага, фрейлина герцогини Элизабетты (см.: XLII, 86).

Грациоза. — Грациоза Маджи, жена Энеа Пио ди Карпи, придворная дама герцогов д’Эсте, отличалась прекрасным голосом и игрой на лютне.

Анджела Борджия. — Фрейлина (и двоюродная сестра) Лукреция Борджа (см.: XIII, 69), предмет соперничества братьев Ипполита и Джулио д’Эсте.

Риккарда Эсте. — Единственная известная представительница рода Эсте, носившая имя Риччарда — это супруга Никколо III и мать Эрколе I (см.: XLII, 90, прим).

Бланка. Диана. — Бьянка, дочь Сиджисмондо д’Эсте (и внучка Риччарды), жена Альбериго Сансеверино; Диана, сестра Бьянки (см.: XLII, 90, прим). Известна еще только одна дочь Сиджисмондо по имени Лукреция (см.: XIII, 65, прим).

(обратно)

401

Турка Барбара. — Либо дочь герцога Бранденбургского и супруга Лодовико Гонзага по прозвищу Турк, либо (что более вероятно, учитывая положение в списке имен) одна из представительниц знатного феррарского рода Турки.

Лаура. — Лаура или Эустокия Дианти (ум. 1573), фаворитка, затем третья жена Альфонса I; от союза с ней пошла моденская ветвь Эсте.

Джиневра третья… — Джиневра д’Эсте, сестра Эрколе II и супруга Сиджисмондо Малатеста, синьора Римини.

(обратно)

402

Колебался на краю Рубикона… — Рубикон — река, служившая в древности границей между цизальпинской Галлией и Италией, без разрешения сената войскам переходить за эту границу было запрещено. Двинув войска через Рубикон (17 декабря 50 г до н. э.), Юлий Цезарь начал гражданскую войну.

(обратно)

403

Вот жена, вот мать… — Боццоло — замок на левом берегу Ольо; синьором его был Федерико Гонзага, его жена — Джованна Орсини, его мать — Антония дель Бальцо. Торелли. — Знатный род. Известна Барбара Торелли (1475–1533), вдова Эрколе Бентивольо, затем — Эрколе Строцци, хозяйка литературного салона в Ферраре, автор, по крайней мере, одного (и незаурядного) стихотворения.

Бентивольи. — Род властителей Болоньи (1401–1506); одна из встречающих, скорее всего, Костанца Бентивольо, жена Лоренцо Строцци (брата Эрколе Строцци).

Висконти. — Род властителей Милана (до 1447).

Паллавичини. — Знатный миланский род.

(обратно)

404

Юлия Гонзага. — Джулия Гонзага (1513–1556), дочь Лудовико Гонзага (из саббионетской ветви), супруга Веспасиано Колонна Младшего, сына Просперо Колонна (см.: XV, 28, прим.). Славилась красотой. В 1534 г. ее пытался похитить знаменитый пират Барбаросса.

С нею свойственница… — Изабелла Колонна (см. о ней и ее «верности»: XXXVI, 9, прим.).

…арагонская Анна… — Женой Альфонсо д’Авалос, маркиза дель Васто (см.: XV, 28, прим.), была Мария (род. после 1503–1568), дочь Фердинанда, графа ди Кастеллана, внучка Фердинанда I Арагонского (см.: XXXIII, 23, прим.).

(обратно)

405

И с сестрою… — Джованна Арагонская (1502–1575), супруга Асканио Колонна. Поэты превозносили ее как образец женской красоты. Портрет кисти Рафаэля в Лувре.

Виктория. — Виттория Колонна (см.: XXXVII, 18, прим.).

(обратно)

406

Аскольт Единственный! — Франческо Аккольти (1485–1535), аретинец, поэт-импровизатор, прозванный за свое мастерство «единственным».

(обратно)

407

Бенедикт. — Бенедетто Аккольти (ум. 1548), кардинал Равенны, секретарь папы Климента VII.

С кардиналами из Болоньи и Мантуи… — Первый — это Лоренцо Кампеджи (1474–1539), болонский правовед, епископ Болоньи, кардинал (1517), один из крупнейших церковных дипломатов своего поколения; Ариосто имел с ним дела, когда решил (в 1530) узаконить своего сына Вирджинио. Второй — Эрколе Гонзага (см.: XXVI, 51, прим.).

(обратно)

408

Лактанций. — Латтанцио Толомеи, из Сиены, литератор.

Клавдий Птолемей. — Клаудио Толомеи (1492–1555 или 57), его родственник, известен работами об итальянском языке, автор сочинений по истории, поэт.

Павел Панса. — Пауло Панса, из Генуи, латинист, кардинал.

Триест. — Джанджорджо Триссино (1478–1550), известный литератор, один из ранних теоретиков и практиков классицизма, автор, среди прочего, первой «правильной» трагедии «Софонисба» и героической поэмы «Италия, освобожденная от готов». Будучи изгнан из Венеции, несколько лет (до 1514) прожил в Ферраре.

Латинский Ювенал… — Латино Джовенале деи Манетти, из Пармы, литератор, в 1534 г. стал папским антиквариусом.

Капилупи. — Восемь братьев Капилупи из знатного мантуанского рода, наиболее известны: Лелио (1497–1560), Камилло (1504–1547), Ипполито (1511–1580). Прославились как дипломаты на службе маркизов и герцогов Гонзага, занимались и литературой. Сакс. — Панфило Сасси (ок. 1455–1527), из Модены, латинский и итальянский поэт (в том числе известный и как импровизатор).

Мольца. — Франческо Мариа Мольца (см.: XXXVII. 12, прим.).

Флориан Монтин. — Флориано Флориани да Монтаньяна (женился на фрейлине Катерины Корнаро — с этим браком соотнесено действие «Азоланских бесед» Бембо).

Юлий Камилл. — Джулио Камилло Дельминио (1479–1544), латинский и итальянский поэт, автор сочинений по риторике и «Театра наук» (так и не увидевшего свет и вряд ли написанного), универсального пособия для овладения всеми областями знания, в первую очередь красноречием и поэзией («проторивший тропу к аонийской влаге»).

Марк Антоний Фламиний (1498–1550). — Известный латинский поэт, в почете при дворе Льва X. Санга. — Джованбаттиста Санга (ум. 1532), из Рима, латинский поэт, секретарь Климента VII.

Берна. — Франческо Берни (ок. 1497–1535), один из самых известных авторов бурлескных стихов, переделал, тосканизировав, «Влюбленного Роланда», надолго вытеснив из литературного обихода оригинал, служил у крупных итальянских прелатов и у Климента VII.

(обратно)

409

Александр Фарнезский. — Алессандро Фарнезе (1468–1549), папа под именем Павла III (1534); литератор и меценат, инициатор католической Контрреформации.

Федр. — Томмазо Ингирами (ок. 1470–1516), из Вольтерры, префект Ватиканской библиотеки, профессор риторики (прозванный Федром или Федрой после исполнения в Риме заглавной партии в «Федре» Сенеки).

Капелла. — Бернардино Капелла (ок. 1460–1524), римлянин, латинский поэт, оратор, активный член римских литературных академий, начиная с академии Помпония Лета. Порций. — Камилло Поркари, римлянин, поэт, профессор риторики, епископ в понтификат Льва X. …

Филипп // Из Болоньи… — Филиппе» Бероальди (1472–1518), латинский поэт, префект Ватиканской библиотеки, доверенное лицо Льва X, издатель Тацита.

Вольтерран. — Марио Маффеи, из Вольтерры, латинский поэт.

Магдалин. — Эванджелиста Паоло Маддалени, римлянин, латинский поэт.

Пиерий. — Джампьетро Валериано Больцани (1477–1558), из Беллуно, поэт, прозаик, археолог, наставник Ипполита и Алессандро Медичи (прозванный Пиерием как ревнитель муз — Пиэрид).

Блоссий. — Бьяджо Паллаи (ум. 1550), из Сабины, секретарь Климента VII и Павла III.

Вида. — Марко Джироламо Вида (1485–1566), епископ, участник Тридентского собора, известный латинский поэт («Христиада») и теоретик поэзии («Поэтическое искусство»).

Ласкарь. — Иоанн Ласкарис (ок. 1445–1534), из Константинополя, один из виднейших пропагандистов эллинской культуры в Западной Европе (во Флоренции при Лоренцо Великолепном, в Риме при Льве X, во Франции при Франциске I).

Музур. — Марк Музура (ум. 1517), с Крита, ученик Ласкариса, профессор греческой грамматики в Падуанском университете, кардинал.

Навигерий. — Андреа Наваджеро (1483–1529), из Венеции, ученик Музуры, латинский поэт, библиотекарь и историк Венецианской республики.

Андрей Марон. — См.: III, 56, прим.

… чернец Север. — Северо, из Вольтерры, поэт, монах камальдульского монастыря.

(обратно)

410

Орологий. — Алессандро дельи Оролоджи, падуанский литератор.

Ларин. — Алессакдро Гварино, поэт, секретарь Альфонса I, профессор Феррарского университета (внук Гварино да Верона и дядя автора «Верного пастуха»).

Марий Ольвит. — Марио Эквикола (1470–1525), секретарь Изабеллы д’Эсте, историк Мантуи, автор «Книги о природе любви» (прозванный Ольвитом как уроженец Альвиты в кампании).

Аретин. — Пьетро Аретино (1492–1556), одна из самых ярких фигур XVI в., разносторонний и одаренный писатель, беззастенчиво использовавший свое перо и свою славу в целях саморекламы и шантажа («божественный» и «бич владык» — это его самохарактеристики).

Двое Иеронимов… — Джироламо Верита (по-итальянски его фамилия значит «истина»), из Вероны, поэт; Джироламо Читтадини (его фамилия переводится как «гражданин»), ломбардец, латинский поэт.

Майнард. — Джованни Майнарди (1462–1536), придворный врач Ипполита д’Эсте, лечил Ариосто во время его предсмертной болезни.

Теокрен. — Бенедетто Тальякарне (ок. 1480–1536), из Сарзаны, секретарь Генуэзской республики (1514), воспитатель детей Франциска I, латинский поэт.

Целий. — Челио Кальканьини (см.: XLII, 90, прим.).

Панницат. — Никколо Марио Паниццато, латинский поэт, профессор риторики в Феррарском университете.

Леонииен. — Никколо Леоничено (1428–1524), из Виченцы, врач и литератор, служил в Ферраре (при Эрколе I и Альфонсе I).

(обратно)

411

Бернард Капелл. — См.: XXXVII, 8, прим.

Петр Бембо. — См.: XXXVII, 8, прим. Здесь Бембо упомянут как автор «Рассуждений в прозе о народном языке» (1525), где излагается идея наддиалектного литературного языка, ориентированного на грамматику и словарь итальянской литературной классики.

Гаспар Обиций. — Гаспаре Обицци, из Падуи, последователь Бембо. Ариосто гостил у Обицци в ноябре 1521 г.

Фракастор. — Джироламо Фракасторо (1478–1553), знаменитый астроном, географ, геолог (заложивший основы палеонтологии), врач (автор поэмы «О французской болезни»), философ (диалог «Навагерий или О поэтике»).

Беваццан. — Агостино Беваццано (был жив в 1549), латинский поэт при дворе Льва X и Климента VII. Родом из Тревизо.

Трифон Гавриил. — Венецианский патриций и эрудит, своего рода арбитр в вопросах поэзии, пользовавшийся всеобщим признанием, но ничего не публиковавший. Был жив в 1549 г.

Бернард Тасс. — Бернардо Тассо (1493–1569), из Бергамо, лирический и эпический поэт (поэма «Амадиджи»), секретарь герцогини Ренаты, князя Сансеверино. Отец Торквато Тассо.

(обратно)

412

Николай Аманий. — Никколо Аманио (ок. 1468 — до 1528), из Кремы, поэт.

Николай Тьепол. — Никколо Тьеполи, венецианский патриций, латинский поэт, реформатор Падуанского университета.

Антон Фульгоз. — Антониотто Фрегозо (ум. 1532), из миланских Фрегозо, придворный Лодовико Моро, автор аллегорических и бурлескных стихов.

Валерий. — Джанфранческо Валерио (см.: XXVII, 137, прим).

Бариньян. — Пьетро Бариньяно (не было в живых в 1549), из Пезаро (или из Брешии), поэт, придворный Льва X.

(обратно)

413

Пик. — Джанфранческо Пико делла Мирандола (1470–1533), племянник знаменитого гуманиста и философа Джованни Пико, эрудит, автор работ по разным областям звания, полемизировал с Бембо по вопросу о подражании.

Пий. — Альберто III Пио ди Карпи (1475–1531), двоюродный брат Пико, соученик Ариосто в школе Грегорио да Сполето, адресат нескольких его стихотворений. Заметная фигура в политической жизни Италии эпохи итальянских войн.

Яков Саннадзар. — Якопо Саннадзаро (1458–1530), знаменитый неаполитанский писатель, автор «Аркадии», положившей начало жанру пасторали в новоевропейской литературе. Здесь упомянут как автор «Рыбачьих эклог».

(обратно)

414

Пистольф. — Бонавентура Пистофило, из Понтремоли, канцлер и нотариус Альфонса I (его рукой написан указ о зачислении Ариосто в штат герцогского двора), адресат одной из сатир Ариосто и нескольких писем.

Ангиар. — Либо Пьетро Мартире д’Англари, поэт и путешественник, либо Джироламо Анджериано (1470–1535), эрудит.

…три Аччайоли… — Пьетро Антонио, его сын Якопо, его племянник Аркелао — флорентийцы, на службе при феррарском дворе.

Аннибал Малагуций. — Аннибале Малагуцци (1482–1545), из Реджо, двоюродный брат Ариосто, адресат двух его сатир.

Одоард — Из Реджо, поэт, сведений о нем почти нет.

(обратно)

415

Виктор Фавст. — Профессор греческого в Венеции, автор небольшого трактата «О комедии». Заведовал строительством судов в Венецианском арсенале.

Танкред. — Анджело Танкреди, профессор Падуанского университета.

(обратно)

416

Как седой Эгей… — Медея подговорила Эгея, царя Афин, отравить его сына Тесея, росшего на стороне и пришедшего в Афины неузнанным… Эгей узнал сына по оставленному ему мечу и успел отшвырнуть чашу с ядом.

(обратно)

417

А не рад Ганелон, не рад… — И далее называются второстепенные персонажи Каролингова цикла из майнцского рода: граф Ансельм — отец Пинабеля (см.: II, 58); Фалькон — упомянут во «Влюбленном Роланде» (I, II, 51); Гинам Байонский — известен «Историям Ринальда» и «Влюбленному Роланду» (I, III, 43); Гин — сын Гинама.

(обратно)

418

Лучший и вежественнейший рыцарь… — Иполит д’Эсте.

(обратно)

419

Но когда в измене нашел он смерть… — Ариосто придерживается не гомеровской версии, согласно которой Ахилл убил Гектора в честном бою (хотя и в «Илиаде» Гектор обманут Афиной), а традиции, восходящей к апокрифу Диктиса Критянина и изображающей смерть Гектора результатом предательской ловушки.

Синон. — Мнимый перебежчик, убедивший троянцев ввести в город оставленного греками деревянного коня и ночью выпустивший прятавшихся в коне греческих воинов.

Менелаю, который его оставил… — Согласно варианту мифа, в Трое с Парисом находился призрак Елены, а сама Елена все время Троянской войны провела в Египте, пользуясь гостеприимством царя Протея. Обмен Елены на шатер — вымысел Ариосто.

(обратно)

420

Птолемеи. — Династия, царствовавшая в Египте с 323 по 30 г. до н. э.

А от Клеопатры в Левкадском море… — Марк Агриппа (63–12 г. до н. э.), ближайший сподвижник Октавиана Августа, одержал в 31 г. до н. э. решительную победу над флотом Марка Антония и Клеопатры (битва при Акции). Левкадское море — Ионическое.

(обратно)

421

Ибо стал ему Тибр постыл… — Имеется в виду перенос столицы из Рима в Константинополь (330). Апеллес. — См.: XXVIII, 4, прим.

(обратно)

422

Вспомогали рождающей королеве… — Элеоноре Арагонской (см.: XIII, 68, прим.). Здесь Юпитер и речистый Меркурий… — Античные божества символизируют телесные и духовные совершенства, которыми одарен Ипполит: Юпитер — величие, Меркурий — красноречие, Венера — красоту, Марс — мужество.

(обратно)

423

И как он пришел на Дунай… — Семи лет Ипполит получил епископство Эстергомское (см. след. окт.) и отправился в Венгрию, где правил Матвей Корвин (см.: XLV, 3, прим.) и Беатриче Арагонская, тетка Ипполита.

(обратно)

424

Вот на турков, вот на немцев… — Ипполит застал конец царствования Корвина и не был свидетелем его побед над турками (завоевание Боснии — 1463, Молдавии и Валахии — 1467) и германцами (подчинение Богемии — 1468–1479, Силезии и Моравии — 1478).

(обратно)

425

Фуск. — Томмазо Фуско (ум. до 1517), наставник, затем секретарь Ипполита д’Эсте.

(обратно)

426

Вот он, юный… — Кардиналом Ипполит стал в 14 лет.

Если сей примет плащ Петра Апостола! — Т. е. если станет папой.

(обратно)

427

И ту пятую… — Щедрость, которую Ариосто добавляет к естественным добродетелям.

(обратно)

428

С обездоленным князем инсубрийским… — С Лодовико Моро (см.: XIII, 62, прим.). Об «инсубрийском» крае см.: III, 62, прим. О «змеях» см.: там же.

(обратно)

429

Заговор, // От любимейших умышленный родичей… — Заговор Джулио и Ферранте д’Эсте (см.: III, 60–62, прим.). Роль Ипполита в раскрытии заговора исторически достоверна. И за то зовется званьем… — Звание отца отечества, присвоенное Цицерону сенатом за подавление заговора Каталины (63 г. до н. э.).

(обратно)

430

Зрится он в сияющих латах… — Имеется в виду вклад Ипполита в подавление попытки Бентивольо вернуть Болонью (1507), перешедшую под власть папы Юлия II. Он пришел, увидел, победил. — Слова Юлия Цезаря после победы при Зеле (47 г. до н. э.) над царем Боспора Фарнаком П.

(обратно)

431

Зрится он у отчего брега… — Битва при Полеселле (см.: III, 57; XV, 2; XXXVI, 2; XL, 2–4). В письме кардиналу Ипполиту от 25 декабря 1509 г. Ариосто писал: «Сего дня дошло до нас известие, что Ваше Высокопреосвященство вместе с герцогом разбили на По венецианский флот… Сердечно тому радуюсь, ибо, не говоря об общем благе, и моей музе будет что прибавить к историям, украшающим шатер Руджьера».

(обратно)

432

Это был король Алджирский, который… — См.: XXXV, 48–52.

(обратно)

433

Тут маркграф с черным сыном и белым сыном… — Оливьер с Аквилантом и Грифоном.

(обратно)

434

Датский сын… — Дудон.

(обратно)

435

Трепетны, как горлинки… — Ср.: Вергилий. Энеида, Н, 515–517.

(обратно)

436

Уж не та драконова чешуя… — См.: XIV, 118. Как об этом, помнится, я уж сказывал. — См.: XXXV, 52.

(обратно)

437

Как паннонская или как иберская… — Венгерская и испанская.

(обратно)

438

Дважды, трижды… — Последняя октава строится по образцу заключительных строк «Энеиды» (XII, 950–952).

(обратно)

439

Pro bono malum — Злом за добро. Сентенция общего порядка, не имеющая прямого отношения к судьбе поэмы. Здесь не может иметься в виду неблагодарность Ипполита д’Эсте, поскольку сентенция была помещена уже в первом издании.

(обратно)

440

См.: Александренко В. Н. К биографии князя Кантемира // Варшавские университетские известия, 1896, Вып. 3. С. 35, 36, 44 (№№ 522, 526, 537, 794).

(обратно)

441

Александр Сумароков. Две епистолы. СПб., 1748. С. 21.

(обратно)

442

Полезное увеселение. 1762. Май. С. 219 Автор «Опыта» ссылается здесь на «Essay sur l’Histoire Generate» Вольтера. Ср. то же суждение Вольтера в трактате О. П. Козодавлева «Историческое начертание о распространении просвещения…» // Растущий виноград. 1785. Июнь. С. 70–71.

(обратно)

443

Модное ежемесячное издание. 1779. Ч. I. С. 240.

(обратно)

444

Детское чтение. 1789. Ч. 17. С. 27.

(обратно)

445

См.: Пыпин А. Н. Для любителей книжной старины. М., 1888. С. 5–6.

(обратно)

446

См.: Отчет Московского Публичного и Румянцевского музеев за 1883–1885 г. М., 1886. С. 31.

(обратно)

447

И то и се. 1769. Октябрь. 41-я неделя. С. 34.

(обратно)

448

Неистовый Роланд, героическая поэма Г. Ариоста. Переведена с французского. М., 1791–1793. Кн. 1–3. Из 46 песен издание содержит 33, т. е. по неизвестным причинам не вышел четвертый томик перевода. Несколько ранее в России был издан перевод «Влюбленного Роланда» Боярдо — предшественника Ариосто. Этот единственный русский перевод был выполнен Я. И. Булгаковым с прозаического французского переложения А. Р. Лесажа. (Боярдо. Влюбленный Роланд. СПб., 1777–1778. Т. 1–3. Переиздан в 1799 г.). В предисловии переводчик писал, что хотел бы издать «продолжение Роланда», т. е. поэму г. Ариоста, которой часть я уже и перевел». Этот перевод нам неизвестен.

(обратно)

449

Московский журнал. 1791. Ч. 2. Кн. 3. С. 322–325.

(обратно)

450

См., например, переводное стихотворение Н. Остолопова «К Дорисе» (Любитель словесности. 1806. Ч. 3, № 8. С. 154), «Послание к А. С. Норову» А. Родзянки (Благонамеренный. 1819. Ч. 7. С. 3–12), стихотворную «надпись», озаглавленную «Гроб Ариоста», принадлежавшую, вероятно, Д. В. Дашкову (Северные цветы на 1828 год, 1827. Раздел «Поэзия». С. 72).

(обратно)

451

Патриот. 1804. Т. I. С. 145–146.

(обратно)

452

О сказках и романах // Аврора. 1805. Ч. 2. С. 150.

(обратно)

453

Лицей, 1806. Ч. I. Кн. 3. С. 16–19.

(обратно)

454

Вестник Европы. 1816. Ч. 85. № 2. С. 95–104; 1817. Ч. 94, № 15–16. С. 197–202. Полный перевод «Коринны» вышел уже в 1809 г.

(обратно)

455

См., например; Минерва. 1807. Ч. 5. С. 175; Детский вестник. 1815. Ч. 3. Кн. 3. С. 271–272; Благонамеренный. 1819. Ч. 7. С. 188–189; 1825. Ч. 31. С. 191; Галатея. 1829. Ч. I, № 1. С. 54.

(обратно)

456

См.: Сиповский. Очерки по истории русского романа. СПб., 1910., Т. I. Вып. 2 (XVIII век). С. 29, 108 и др. Ср.: Алексеев М. П. Первое знакомство с Данте в России // От классицизма к романтизму. Л., 1970. С. 26.

(обратно)

457

С. 117. См. также с. 21, 61–64.

(обратно)

458

Бахарияна, или Неизвестный. Волшебная повесть, почерпнутая из русских сказок. М., 1803.

(обратно)

459

Об Ариосто в русской литературе см.: Розанов М. Н. Пушкин и Ариосто // Изв. АН СССР (Отд. общ. наук). № 2–3. С. 375–412; Lo Gatto E. L’Ariosto nella letteratura russa // Nuove lettere emiliane, N. 9–11, 1965. P. 5–12. (В статье Э. Ло Гатто рассматривается в основном тот же круг вопросов, что и у М. Н. Розанова); Горохова Р. М. Ариосто в России (Материалы к истории изучения и восприятия) // Русская литература. 19.74. С. 115–126.

(обратно)

460

См., например: Томашевский Б. В. Пушкин М.; Л., 1956. Кн. I. С. 295–356; Мордовченко Н. И. Русская критика первой четверти XIX в. М.; Л., 1959.

(обратно)

461

Словарь древней и новой поэзии. СПб., 1821. Ч. 3. С. 28–29.

(обратно)

462

Сомов О. О романтической поэзии // Труды Вольного общества любителей российской словесности. 1823. Ч. 23, Кн. 2. С. 158.

(обратно)

463

Вестник Европы: 1813. Ч. 68. № 5–6. С. 28.

(обратно)

464

Рыцарская романтическая поэма (нем.). Так назывался и «Оберон» Виланда, написанный в подражание «Неистовому Роланду».

(обратно)

465

Письмо от 12 сентября 1810 г. // Письма В. А. Жуковского к А. И. Тургеневу. М., 1896. С. 61, 65–67. Ср.: Резанов В. И. Из разысканий о сочинениях В. А. Жуковского Пгр., 1916, Вып. 2. С. 288–289; Бычков И. Бумаги В. А. Жуковского. СПб., 1887. С. 163. — О взглядах Жуковского на романтическую поэму см.: Соколов А. Н. Очерки по истории русской поэмы… С. 389–398.

(обратно)

466

Батюшков К. Н. Соч./Изд. П. Н. Батюшковым, под ред. Л. Н. Майкова. СПб., 1887. Т. 3. С. 53. (В дальнейшем цитаты из писем и прозаических произведений Батюшкова приводятся по этому изданию (т. 1–3, 1885–1887); Здесь цитату из «Неистового Роланда» (XXVII, 1) Батюшков привел, видимо, по памяти, так как вместо largiti написал legati. Эту же сентенцию он перефразировал уже в предыдущем письме: «На этот случай женщины всегда лучше нас, ибо видят то, что мы не видим» (Письмо к Н. И. Гнедичу от сентября — октября 1809 г. — Т. 3. С. 50).

(обратно)

467

Нам не удалось обнаружить сходной картины у более ранних авторов в европейской литературе.

(обратно)

468

Письмо Батюшкова к А. П. Вяземскому от 29 июня 1810 г. // Батюшков К. Н. Полн. собр. стихотворений. М.; Л., 1964. С. 286.

(обратно)

469

Письмо от 30 сентября 1810 г. // Батюшков К. Н. Соч. Т. 3. С. 100. Цитата — «Неистовый Роланд», VII, 1.

(обратно)

470

Перевод: Не надо мне даже самого высокого чина в Риме, если из-за него придется потерять свободу. (Ариосто, II сатира, стихи 152–153). Цитата эта у Батюшкова приведена с некоторыми орфографическими отклонениями.

(обратно)

471

Письмо к Н. И. Гнедичу от 27 ноября — 5 декабря 1811 г. // Батюшков К. Н. Соч. Т. 3. С. 163–164.

(обратно)

472

Последнюю строку, не имеющую соответствия в оригинале, Батюшков цитирует в своем очерке «Прогулка по Москве» (начало 1812 г.), причем здесь она уже прямо приписана Ариосто; изображая чудачества москвичей, Батюшков восклицает: «Вздохнем, любезный друг, от глубины сердца и скажем с Ариосто: «Дурачься, смертный род! В луне рассудок твой» {Батюшков К. Н. Соч. Т. 2. С. 23).

(обратно)

473

Письмо к Н. И. Гнедичу от 29 декабря 1811 г. (Там же. С. 169–172).

(обратно)

474

Говори мне о Медоре или позволь предаться мечтам (франц.). — Письмо к П. А. Вяземскому от июля 1812 г. (Там же. С. 194).

(обратно)

475

См. письмо к Н. Ф. Граматину от января 1813 г. (Там же. С. 215). — Ср. в очерке Батюшкова «Вечер у Кантемира» реплику: «Все надежды наши, может быть, и сбудутся, или найдете их в царстве луны, с утраченными надеждами Астольфа» (Там же. С. 233).

(обратно)

476

См. письмо к Н. И. Гнедичу от 27 марта 1814 г. (Там же. С. 253).

(обратно)

477

В «Собрании» они напечатаны не были, а вышли в 1816 г. в «Вестнике Европы» (№ 6. С. 171–192): «Итальянские стихотворцы Ариост и Тасс» (с подписью N. N.)

(обратно)

478

Ср.: Андреев М. Л. Ариосто и ренессансный рыцарский роман // Андреев М. Л., Хлодовский Р. И. Итальянская литература зрелого и позднего Возрождения. М., 1988. С. 117–141; Вопото D. L’Orlando Furioso nelli sue fonti. (Bologna). 1953. Особ. С. 302.

(обратно)

479

См.: Батюшков К. Н. Соч. Т. 2. С. 162, 170–171.

(обратно)

480

Батюшков хотел сжечь эти стихотворные переводы, и, возможно, так и сделал с теми, которые не были напечатаны; в частности это могло случиться с прозаическими переводами из «Ада» Данте, которые нам неизвестны, хотя определенно существовали, судя по письмам Батюшкова. — Ср. письмо к Н. И. Гнедичу от декабря 1809 г. (Там же, Т. 3. С. 64), а также к П. А. Вяземскому от 4 марта 1817 г. (Там же. с. 427, 428, 431).

(обратно)

481

См. там же. Т. 2. С. 162. 170; Т. 3. С. 427.

(обратно)

482

Вестник Европы. 1817. Ч. 95, № 17–18. С. 17–29.

(обратно)

483

См.: Батюшков К. Н. Соч. т. 3. С. 416, 438–439, 449, 452–453. О более раннем замысле Батюшкова — поэме о Бове Королевиче, которого «завоевал он» у юного Пушкина во время посещения его в Лицее в 1815 г., мы знаем только из письма самого Пушкина к П. А. Вяземскому от 27 марта 1816 г. (См.: Пушкин А. С. Полн. собр. соч. М.; Л., 1937. Т. 13. С. 3.)

(обратно)

484

Русалка не типична для русских сказок. — Ср. Соколов А. Н. Очерки по истории русской поэмы. С. 404–405.

(обратно)

485

См.: Цявловский М. А. Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина. М., 1951. Т. I. С. 163. Ср. в письме Батюшкова от 9 мая 1818 г. к Вяземскому: «Забыл о Пушкине молодом: он пишет прелестную поэму и зреет». (Батюшков Н. К. Соч., Т. 3. С. 494).

(обратно)

486

Письмо к Д. Н. Блудову от ноября 1818 г. Хранится в ИРЛИ (Пушкинский Дом) АН СССР, РО. P. III. Оп. I. № 518.

(обратно)

487

См. письмо А. И. Тургенева к И. И. Дмитриеву от 6 января 1820 г. // Русский архив. 1867. № 4, С. 652–653.

(обратно)

488

Написано между 1819 и 1821 гг., впервые напечатано в «Северных цветах на 1826 год». (С. 63).

(обратно)

489

См.: Белинский В. Г. Полн. собр. соч. М., 1954. Т. 5. С. 250. Правда, Белинский ошибочно считал этот отрывок переводом из поэмы Т. Тассо «Освобожденный Иерусалим», очевидно по ассоциации с «песней попугая» в волшебном саду Армиды на сходную тему (XVI, 14–15).

(обратно)

490

См.: Сын Отечества. 1820. Ч. 64. № 37.

(обратно)

491

Замечания на Поэму «Руслан и Людмила»… Соч. А. Пушкина. 1820 // Невский зритель. 1820. № 7. Автор этих «замечаний» писал также с явным неодобрением, что «поэт сотворил сам» некоторые образы в подражание изустным преданиям «и представил нечитанные и неслыханные чудеса».

(обратно)

492

Сын Отечества. 1820. Ч. 64, № 34.

(обратно)

493

Любопытно, что С. П. Шевырев в своей диссертации «Теория поэзии в историческом развитии у древних и новых народов» (М., 1836), правильно отметив начало спора древних и новых в XVI в. в связи с поэмами Тассо и Ариосто, назвал его спором «о классицизме и романтизме» и отнес Ариосто к «романтикам» (С. 133).

(обратно)

494

Сам Пушкин никогда не называл «Руслана и Людмилу» романтической поэмой, хотя она вполне отвечала его определениям романтизма. — Л. П. Гроссман, как и Белинский, утверждал, что поэма Пушкина романическая, но отнюдь не романтическая (см. его статью «Стиль и жанр поэмы «Руслан и Людмила»» в «Ученых записках Московского городского педагогического института», 1955. Т. 48, Вып. 5. С. 144).

(обратно)

495

Мои мысли о романтической поэме г. Пушкина «Руслан и Людмила» // Рецензент. 1821. № 5. (Статья принадлежала В. Олину).

(обратно)

496

Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 7. С. 170. Упоминаемый Пушкиным эпизод содержится в песни V, октавы 48–50.

(обратно)

497

Сын Отечества. 1828. Ч. 119. № 12. с. 367.

(обратно)

498

Белинский В. Г. Полн. собр. соч. Т. 7. С. 361–362, 365. Критик в своих статьях неоднократно упоминал Ариосто, высоко оценивал его поэму. Он назвал Ариосто «итальянским Гомером» (Т. 6, С. 614) и ставил его выше Тассо: «Хотя «Orlando furioso» Ариосто и далеко не пользуется такой знаменитостью, как «Освобожденный Иерусалим», но он в тысячу раз больше рыцарская эпопея, чем пресловутое творение Тасса» (т. 5. С. 36).

(обратно)

499

Розанов М. Н. Пушкин и Ариосто // Известия АН СССР, Отделение Общественных наук. 1937. № 2–3. С. 375–412.

(обратно)

500

Томашевский Б. Пушкин. М.; Л., 1956. С. 295 и сл.

(обратно)

501

Анненков П. В. Материалы к биографии Пушкина. М., 1855. С. 157.

(обратно)

502

«Не хвались, что ранее получил от этого пользу, если теперь от этого получил беду, которая может перечеркнуть тебе все».

(обратно)

503

Пушкин А. С. с соч.: В 10 т. Л., 1949. Т. 7. С. 170.

(обратно)

504

Вольперт Л. И. Пушкин и Стендаль. (К проблеме типологической общности) // Пушкин. Исследования и материалы. Л., 1986. Т. 13. С. 216.

(обратно)

505

См.: Катенин П. А. Размышления и разборы. Сост. <…> Л. Г. Фризмана. М., 1981; об Ариосто см. с. 105–110.

(обратно)

506

Там же. С. 106–107.

(обратно)

507

Катенин П. А. Избр. произведения. М.; Л., 1965. С.,318–319.

(обратно)

508

Катенин П. А. Письмо к Издателю. // Сын Отечества. 1822. Ч. 76, № 14. С. 303–309.

(обратно)

509

Литературное наследство. Кн. 16–18. 1934. С. 640.

(обратно)

510

Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 15. С. 115; Т. 16. С. 26.

(обратно)

511

Катенин Павел. Сочинения и переводы в стихах. СПб., 1832. Ч. П. С. 112–113. В оглавлении указано, когда сделан перевод.

(обратно)

512

Сын Отечества. 1828. Ч. 118. № 8. С. 336–345.

(обратно)

513

Литературная газета. 1830. Т. I. № 18. С. 143.

(обратно)

514

Телескоп. 1831. Ч. 6. № 23. С. 324–335.

(обратно)

515

См.: Неистовый Орланд Л. Ариоста / Пер. Раича. М., 1832. Ч. I. От переводчика.

(обратно)

516

Там же. С. 226. Намерения своего Раич не осуществил.

(обратно)

517

Там же. С. 234.

(обратно)

518

Отрывки из XVIII и XIX песен («Медор и Клоридан») были напечатаны в «Галатее» (1839. Ч. 3. № 23. С. 382–395; Ч. 5. № 38. С. 5–13); фрагмент из XVII песни появился в 1843 г. на страницах «Москвитянина» (Ч. 3. № 5. С. 1–14).

(обратно)

519

Телескоп. 1832. Ч. 7, № 4. С. 588–603. Рецензия напечатана анонимно, возможно, она принадлежала П. Катенину.

(обратно)

520

Цитатами из Раича пользовался М. Н. Розанов в названной статье «Пушкин и Ариосто». Фрагменты переводов Раича и Катенина из «Неистового Роланда» были перепечатаны в сборнике «Мастера русского стихотворного перевода» Л., 1968. Кн. I. С. 226–227, 269–270. (Библиотека поэта, большая серия).

(обратно)

521

Так, например, отрывок из перевода С. Раича «Грифон сражается в турнире» был помещен (анонимно) в «Русской анфологии» (Львов, 1854. Ч. I. С. 45–47).

(обратно)

522

ЦГАЛИ. Ф. 1346. Оп. 1. Ед. хр. 471.

(обратно)

523

История литературы древнего и нового мира // История итальянской литературы, составленная В. Костомаровым. СПб., 1863. Т. 2. Кн. 2. С. 283–361.

(обратно)

524

Там же. С. 309.

(обратно)

525

Вестник Европы. 1874. Т. 6. Кн. 12. С. 766–780. Перевод переиздан в книге стихотворений B. Буренина «Былое» (СПб., 1880. С. 86–101).

(обратно)

526

Неистовый Роланд мессира Лудовика Ариоста с итальянского октавами. СПб., 1878. Вып. I. Песни I–X.

(обратно)

527

Пантеон литературы. 1891. Июнь. С. III–LXXXI (Введение); сентябрь. С. 1–144; декабрь. C. 145–208.

(обратно)

528

Ариост. Неистовый Роланд / Пер. под ред. В. Р. Зотова. Со статьей его о значении этого творения. СПб., 1892.

(обратно)

529

Двенадцать песен поэмы Ариосто «Неистовый Роланд»/Пер. в стихах Я. Бутковского. СПб., 1896.

(обратно)

530

Ариосто Людовико. Неистовый Роланд. Поэма в сорока шести песнях в переводах русских писателей. Содержание поэмы Боярдо «Влюбленный Роланд». — Текст 17-ти песен Ариосто и изложение содержания остальных; с приведением лучших отрывков. — Объяснительные статьи. СПб., 1898.

(обратно)

531

Там же. С. 59–62.

(обратно)

532

Хрестоматия по западноевропейской литературе. Литература эпохи Возрождения и XVII века / Сост. Б. И. Пуришев. М., 1937. С. 93–104. Хрестоматия с этими переводами переиздана в 1947 г. В 1948 г. перевод Верховского вошел в книгу «Поэты Возрождения». (Переиздано в 1955 г.).

(обратно)

533

Там же, С. 93–94.

(обратно)

534

Там же. С. 98.

(обратно)

535

ЦГАЛИ. Ф. 629, Оп. I. Ед. хр. 312; в дополнениях к нашему изданию текст Городецкого публикуется впервые.

(обратно)

536

Ариосто. Неистовый Роланд / Пер. избранных мест, пересказы и комментарии А. И. Курошевой. Под ред. А. А. Смирнова. Рис. Постава Доре. Л., 1938.

(обратно)

537

Европейские поэты Возрождения. М., 1974. С. 121–134. Здесь опубликованы эпизоды «Неистового Роланда» и «Астольф на луне». Здесь же помещен и перевод Е. Солоновича «Сатиры третьей. Мессиру Аннибале Малагучо» (С. 112–121). — В том же году эпизод «Неистового Роланда» был напечатан и в «Иностранной литературе» (№ 9, С. 187–193. «К 500-летию со дня рождения Ариосто»).

(обратно)

538

В кн.: Комедии итальянского Возрождения. М., 1965. (Пер. Н. Георгиевской).

(обратно)

539

Из новейших работ см., например: Андреев М. Л. Ариосто и ренессансный рыцарский роман // Андреев М. Л., Хлодовский Р. И. Итальянская литература зрелого и позднего Возрождения. М., 1988. С. 117–141; Боткин Л. М. Ренессансное мировосприятие в поэме Ариосто // Проблемы итальянской истории. М., 1978.

(обратно)

540

Стихотворение написано в 1933 г. в Крыму, впервые опубликовано в сб. «День поэзии» (М., 1962. С. 285).

(обратно)

Оглавление

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ (МЕРЛИНОВ КЛЮЧ)

  Вступление

  К Руджьеру с товарищами присоединяется Марфиза

  Они нападают на пленителей Малагиса и Вивиана

  Подвиги Руджьера и Марфизы

  Освобождение пленников

  Отдых у Мерлинова водоема

  с иносказательным изображением Алчности

  Малагис над ним пророчествует об итальянских войнах

  Похвала современникам автора

  Появляется Иппалка с жалобой на Родомонта

  Руджьер вызывается отомстить,

  но разминовывается с Родомонтом

  Мандрикард нападает на Рикардета с товарищами

  Он сражается с Марфизою

  Родомонт разнимает бьющихся, и Марфиза едет с ними

  Тем временем Руджьер, отослав Иппалку,

  настигает Родомонта

  Руджьер зовет к бою Родомонта за коня,

  а Мандрикард Руджьера за герб

  Марфиза тщетно их разнимает

  Начинается схватка вчетвером

  Малагис колдовством прерывает бой

  Доралиса, Родомонт и Мандрикард, а за ними Руджьер и Марфиза скачут к Парижу

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ (РАСПРЯ)

  Вступление

  Доралиса возвращается к отцу

  Ринальд уезжает от Карла искать Анджелику

  Сатана торопит помощь к Аграманту

  Родомонт, Руджьер, Мандрикард и Марфиза вторгаются в Карлов стан

  Карл с уроном отступает в Париж

  Архангел Михаил избивает праздную Распрю

  Распря возбуждает Родомонта и Мандрикарда к поединку

  Градасс ссорится с Мандрикардом за Роландов меч,

  а Сакрипант с Родомонтом за Руджьерова коня

  Аграмант тщетно пытается их примирить

  Марфиза узнает Брунеля и увозит на расправу

  Аграмант колеблется,

  а Распря ликует

  Доралиса сама должна сделать выбор;

  она избирает Мандрикарда

  Родомонт покидает сарацинский стан,

  проклиная женский род

  Родомонт останавливается на постоялом дворе

  Гостиник начинает ему рассказывать…

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ (ИОКОНД)

  Вступление

  …как красив был король лангобардский,

  а еще красивее Иоконд,

  как Иоконд прощался с женой

  как жена Иоконда изменила ему,

  как он мучился,

  как королю изменила его жена,

  как Иоконд рассказал об этом королю,

  как они поехали пытать чужих женщин,

  как они завели себе Пламету,

  как Пламета обманула их обоих,

  как обман раскрылся,

  и как все тому посмеялись

  Один старик тщетно заступается за женщин,

  Родомонт едет на юг

  Родомонт встречает Изабеллу с отшельником

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ (УЗКИЙ МОСТ)

  Вступление

  Родомонт расправляется с отшельником

  и подступает с любовью к Изабелле

  Изабелла сулит Родомонту неуязвимое зелье

  Изабелла для мнимой пробы

  подставляет отсечь себе голову

  к вечной своей славе

  Родомонт воздвигает Изабелле гробницу

  и украшает ее трофеями с проходящих рыцарей

  Но является неистовый Роланд,

  и Родомонт не может с ним справиться

  В горах Роланд расправляется с дроворубами,

  а в Испании встречает Анджелику и Медора

  Анджелика спасается волшебным перстнем,

  а Роланд бежит по Испании

ПЕСНЬ ТРИДЦАТАЯ (МАНДРИКАРД)

  Вступление

  Роланд, истребляя людей и лошадей,

  переправляется из Испании в Африку;

  Анджелика возвращается на родину

  Тем временем, бросив жребий,

  Руджьер выходит на Мандрикарда за себя и за Градасса

  Ропот разумнейших

  Жалобы Доралисы

  Похвальба Мандрикарда

  Неудача замирения

  Поединок Мандрикарда и Руджьера

  Руджьер убивает Мандрикарда

  Общее ликование

  Тем временем Брадаманта в Монтальбане

  получает письмо от Руджьера,

  тоскует о нем

  и ревнует его к Марфизе

  В Монтальбан приезжает Ринальд

  и с братьями отправляется к Парижу,

ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ (СПАСЕНИЕ ПАРИЖА)

  Вступление

  Черный рыцарь поражает Ринальдовых братьев,

  бьется с Ринальдом,

  ночь их разнимает

  Это оказывается Лесной Гвидон

  Он присоединяется к отряду, а за ним Грифон, Аквилант и Сансонет

  Флорделиза рассказывает им о безумии Роланда

  Ринальд с товарищами нападает на сарацинский стан

  Флорделиза встречает Брандимарта

  Брандимарт едет спасать Роланда,

  бьется с Родомонтом

  и попадает к нему в плен

  Аграмант отступает от Парижа в Арль

  Градасс ищет Ринальда

  и вызывает его на бой за коня Баярда

  Оба готовятся к поединку

ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ (ТРИСТАНОВ ЗАМОК)

  Вступление

  Аграмант собирает силы в Арле

  Казнь Брунеля

  Тем временем Брадаманта ждет Руджьера

  Жалобы Брадаманты

  Она узнает о Марфизе

  Ревность Брадаманты

  Брадаманта едет умирать и мстить

  Она встречает Улланию и трех королей

  Она ищет ночлега

  в Тристановом замке

  Она побеждает там трех северных королей

  Она занимает замок

  Ей рассказывают историю Тристанова замка

  Улланию хотят выгнать из замка,

  но Брадаманта за нее заступается

ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ (ГАРПИИ)

  Вступление

  Хозяин замка рассказывает,

  как Мерлин предсказал неудачи французов в Италии

  при Меровингах и Каролингах,

  при Анжуйцах,

  при Карле VIII,

  при Людовике XII,

  при Франциске I

  Брадаманта тоскует по Руджьеру

  Она еще раз побивает трех королей

  Побитые налагают на себя покаяние

  Тем временем бой Ринальда и Градасса

  прерван чудовищною птицею

  Баярд достается Градассу

  Тем временем Астольф на гиппогрифе летит в Эфиопию

  к царю Сенапу,

  преследуемому гарпиями

  Астольф является к царю,

  Астольф бьется с гарпиями

  и прогоняет их волшебным рогом

ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ (АД И РАЙ)

  Вступление

  Вслед за гарпиями Астольф спускается в ад

  Здесь Лидия рассказывает ему,

  как воевал для нее Альцест,

  как она обнадежила его ложною любовью,

  понудила к новым тщетным подвигам

  и, отрекшись, довела до гибели

  Астольф запирает гарпий в аду

  и взлетает на гору земного рая

  Его встречает апостол Иоанн

  Он рассказывает Астольфу судьбу Роланда

  Астольф с апостолом летят на Луну

  Лунный дол земных потерь

  Астольф находит сосуд с Роландовым умом

  Дворец людских судеб

ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ (БРАДАМАНТА)

  Вступление

  Пророчество об Ипполите Эсте

  Старец Время над рекою Забвения

  Хвала поэзии, спасающей от забвения

  Тем временем Брадаманта встречает Флорделизу

  и за нею едет к Родомонтову мосту

  Брадаманта побивает Родомонта

  Сакрипант уезжает искать Анджелику

  Брадаманта с Флорделизою едут в Арль

  Брадаманта посылает вызов Руджьеру

  Она побивает Серпентина и Грандония,

  побивает Феррагуса

ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ (УЗНАНИЕ)

  Вступление

  Руджьер собирается на бой

  Марфиза первой выезжает на Брадаманту и трижды побита

  Начинается сражение

  Брадаманта ищет боя с Руджьером

  Они сходятся у Атлантовой гробницы

  Марфиза вновь схватывается с Брадамантой,

  а потом — с разнимающим Руджьером

  Атлант из гробницы открывает, что Руджьер и Марфиза — брат и сестра

  Они узнают друг друга

  Руджьер рассказывает об их отце и матери

  Марфиза зовет его отомстить за отца Аграманту

  Но Руджьер вынужден помедлить

ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ (МАРГАНОР)

  Вступление

  Руджьер, Брадаманта и Марфиза встречают Улланию, обиженную Марганором

  Они скачут отомстить обидчику

  Им рассказывают, какой Марганор великий женоненавистник,

  как один его сын погиб за женщину

  а другой отбил себе женщину силою,

  но она сумела измыслить хитрость

  и убила насильника ядом;

  как Марганор впал в бешенство

  и какой завел он закон против женщин

  Брадаманта, Марфиза и Руджьер едут на Марганора

  Марфиза поражает Марганора

  Все ликуют о Марганоровом падении

  Закон, Марфизы и казнь Марганора

  Брадаманта и Марфиза едут к Карлу, Руджьер — к Аграманту

ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ (АРЛЬ)

  Вступление

  Брадаманта и Марфиза приезжают к Карлу

  Речь Марфизы

  Марфиза принимает крещение

  Тем временем Астольф спускается с Луны

  и ведет нубийцев на Аграмантову Бизерту,

  превратив для них камни в лошадей

  Аграмант созывает военный совет

  Марсилий предлагает продолжать войну

  Собрин предлагает кончить войну поединком

  К поединку избраны Руджьер и Ринальд

  Страдания Брадаманты

  Выход на поединок

  Клятвы королей

  Клятвы поединщиков

  Начало поединка

ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ (ИСЦЕЛЕНИЕ РОЛАНДА)

  Руджьер начинает уступать

  Мелисса под видом Родомонта склоняет Аграманта нарушить поединок

  Начинается общая схватка

  Тем временем Астольф, разбив сарацинов, освобождает Дудона

  Из древесных листьев он творит корабли

  К нему приплывают Брандимарт и другие Родомонтовы пленники

  Вдруг является безумный Роланд,

  а за ним Флорделиза

  Астольф с товарищами узнают Роланда,

  с трудом одолевают его

  и возвращают ему здравый ум

  Роланд присоединяется к Астольфу перед Бизертой

  Тем временем Аграмант бежит от Брадаманты и Марфизы

  и отплывает из Арля в Африку

  В море он застигнут флотом Дудона

ПЕСНЬ СОРОКОВАЯ (БИЗЕРТА)

  Вступление

  Бросив флот, Аграмант с Собрином спасаются бегством

  Тем временем Роланд готовит приступ к Бизерте

  Начало приступа

  Брандимарт врывается в город

  За Брандимартом — остальные рыцари

  Бизерта взята

  Аграмант в отчаянии плывет на восток

  На пути он встречает Градасса

  Градасс вызывается за него на бой

  Аграмант, Градасс и Собрин посылают Роланду вызов

  Роланд готовится к бою

  Тем временем Руджьер, поколебавшись, отправляется вслед Аграманту

  В Марселе он застает Дудона с пленным флотом

  Руджьер схватывается с Дудоном

ПЕСНЬ СОРОК ПЕРВАЯ (БРАНДИМАРТ)

  Вступление

  Дудон признает себя побежденным

  Руджьер с отбитыми пленниками плывет в Африку и попадает в бурю

  Руджьер спасается вплавь,

  а корабль с его оружием прибивает к Африке

  Роланд с товарищами вооружаются

  Предчувствия Флорделизы о Брандимарте

  Роланд и Аграмант с друзьями на Липадузе

  Брандимарт тщетно хочет примирения

  Тем временем Руджьер выплывает на скалу

  Руджьер принимает крещение от святого отшельника

  Пророчество отшельника о доме Эсте

  Тем временем на Липадузе начинается тройной поединок

  Роланд оглушает Собрина

  Роланд нападает на Градасса

  Брандимарт выручает Оливьера

  Градасс оглушает Роланда и убивает Брандимарта

ПЕСНЬ СОРОК ВТОРАЯ (ИСЦЕЛЕНИЕ РИНАЛЬДА)

  Вступление

  Роланд убивает Аграманта и Градасса

  Брандимарт испускает дух

  Собрина уносят израненного

  Тем временем Брадаманта тоскует о Руджьере,

  а Ринальд тоскует об Анджелике

  Через Малагиса Ринальд узнает о ее отъезде

  Ринальд едет искать Анджелику

  На Ринальда нападает чудовище — Ревность

  Ринальда выручает рыцарь Презрение

  Ринальд пьет из ключа Безлюбовья

  Ринальд, исцеленный, спешит на помощь Роланду

  Он останавливается в замке на реке По

  Он видит фонтан с изображением добродетельных дам Эсте и родственных домов

  Рыцарь-хозяин предлагает Ринальду чашу,

  которою испытывается верность жен

ПЕСНЬ СОРОК ТРЕТЬЯ (АРГИЯ)

  Вступление

  Ринальд отказывается от испытания

  На это рыцарь ему рассказывает,

  как женился он в Мантуе на красавице,

  как влюбилась в него колдунья

  и побудила его испытать жену,

  как он искушал ее в чужом облике,

  как она уступила искушению

  и как печально это кончилось

  Ринальд, посочувствовав,

  отправляется в дальнейший путь

  Он проплывает Феррару и остров Бельведер,

  Ринальд раздумывает о женской верности

  Гребец ему рассказывает об Адонии,

  как любил он Аргию, жену Ансельма,

  как он спас змею-волшебницу,

  как Ансельм расстался с Аргиею,

  оставив ей великие богатства,

  как змея-волшебница отблагодарила Адония,

  как она обратилась в драгоценную собачку,

  как Аргия уступила соблазну

  как обо всем узнал муж,

  как он хотел ее убить, а она спаслась,

  как муж ее искал,

  как набрел он на чародейный дворец,

  как впал в искушение,

  и чем все это кончилось

  Ринальд продолжает путь,

  Ринальд на Липадузе

  Плач Флорделизы о Брандимарте

  Рыцари в Сицилии

  Плач Роланда о Брандимарте

  Погребение Брандимарта

  Затворничество и смерть Флорделизы

  Роланд, Ринальд и Оливьер отплывают на отшельничий остров

  Исцеление Оливьера

  Крещение и исцеление Собрина

  Герои узнают Руджьера и вступают с ним в дружбу

ПЕСНЬ СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ (АМОН)

  Вступление,

  Отшельник в знак примирения

  побуждает выдать Брадаманту за Руджьера,

  не зная, что Амон просватал ее за греческого принца Леона

  Герои отъезжают во Францию

  Между тем Астольф, вернув суда в листья, а коней в камни,

  возвращается во Францию

  Карл встречает паладинов и Руджьера

  Амон противится браку Брадаманты и Руджьера

  Жалобы Брадаманты

  Колебания Руджьера

  Брадаманта ободряет Руджьера

  Брадаманта просится выйти за того, кто сможет ее победить

  Амон отсылает Брадаманту в Крепкий Замок

  Руджьер едет на восток против Леона

  Леон сражается с булгарами при Белграде

  Руджьер приходит на помощь булгарам

  Леон восхищается Руджьером

  Руджьер преследует Леона

  Он приезжает в город Унгиарда

ПЕСНЬ СОРОК ПЯТАЯ (БРАЧНЫЙ БОЙ)

  Вступление

  Унгиард схватывает Руджьера

  и уведомляет об этом кесаря

  Руджьер выдан в тюрьму Феодоре

  Тем временем Брадаманта возвращается ко двору

  Она тоскует об отъезде Руджьера

  Тем временем Леон спасает Руджьера из темницы

  Признательность Руджьера

  Леон просит Руджьера биться за него с Брадамантою

  Леон едет свататься

  Руджьер готовится к бою

  Поединок Брадаманты с неузнанным Руджьером

  Леон объявлен победителем; Руджьер скрывается

  Жалобы Руджьера

  Жалобы Брадаманты

  Марфиза объявляет, что Брадаманта с Руджьером муж и жена

  Но Амон тверд в сопротивлении

  Марфиза предлагает поединок между Леоном и Руджьером,

  Леон ищет рыцаря-поборника

ПЕСНЬ СОРОК ШЕСТАЯ И ПОСЛЕДНЯЯ (СВАДЬБА)

  Вступление

  Мелисса приводит Леона к Руджьеру

  Леон увещевает Руджьера

  Руджьер открывается Леону,

  Леон уступает Руджьеру Брадаманту

  Руджьер и Леон являются к Карлу Великому

  Руджьер открывает себя

  Руджьер провозглашен королем булгарским

  Приготовления к свадьбе

  Брачное ложе,

  крытое пологом с изображением жизни кардинала Ипполита

  Свадебный праздник

  Является Родомонт и вызывает Руджьера на бой

  Руджьер принимает вызов

  Конный бой

  Пеший бой

  Руджьер умерщвляет Родомонта

ДОПОЛНЕНИЯ. ОТРЫВКИ ИЗ «НЕИСТОВОГО РОЛАНДА» В ПЕРЕВОДАХ РУССКИХ ПЕРЕВОДЧИКОВ

  [ВСТУПЛЕНИЕ] I, 1–15 (С. Молчанов. 1793)

  [ДЕВА-РОЗА] 1,42 (К. С. Батюшков. Ок. 1821)

  [ДЕВА-РОЗА] I, 42–43 (П. А. Катенин. 1822)

  АНГЕЛИКА И САКРИПАНТ I, 33–47 (А. С. Норов. 1828)

  [АТЛАНТ НА ГИППОГРИФЕ] II, 35–57 (С. Ε Раич. 1832)

  [РУДЖЬЕР В МИРТОВОЙ РОЩЕ] VI, 16–33 (С. Уваров. 1891)

  [РАССКАЗ АСТОЛЬФА] VI, 31–42 (С. Городецкий. 1936)

  [АРХАНГЕЛ МИХАИЛ В МОНАСТЫРЕ] XIV, 73–84 (А. Ястребилов. 1852)

  ИЗ АРИОСТОВА «ORLANDO FURIOSO» Canto XXIII (А. С. Пушкин. 1826)

  [БЕЗУМИЕ РОЛАНДА] XXIII, 129–133 (В. Брюсов. Нач. 1920-х годов)

  [ВЗЯТИЕ БИЗЕРТЫ] XL, 15–36 (А. И. Курошева. 1938)

  [АСТОЛЬФ НА ЛУНЕ] XXIV, 70–88 (Ε. М. Солонович. 1976)

  ИСПЫТАНИЕ ЖЕН XLI, 97 — XLII, 49 (В. Буренин. 1874)

  [ПОСЛЕДНИЙ БОЙ РУДЖЬЕРА С РОДОМОНТОМ] XLVI, 101–140 (Е. Солонович, 1988)

ПРИЛОЖЕНИЯ

  Р. М. Горохова АРИОСТО В РОССИИ

  УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg