«Беовульф»

Предисловие

Единственная дошедшая до наших дней рукопись «Беовульфа», датируемая концом Х в., входит в так называемое Коттонское собрание и хранится сейчас в Британском музее. Текст был записан благодаря счастливому стечению обстоятельств. Англию христианизовали с двух сторон: с севера (ирландцы) и с юга (миссия папы Григория). Южная миссия шла от католиков и не потерпела бы траты пергамента на языческие стихи даже в христианской справе. Но ирландское христианство само представляло собой смесь новой веры с язычеством, и германские обычаи были близки ему. Не удивительно, что чуть ли не вся поэзия создавалась на севере и только переписывалась у саксов. Папская миссия потерпела неудачу, и в Англии не было такого уничтожения старых текстов, как в ряде других стран. В более поздние века поэму спас сказочный сюжет: она уцелела среди прочих текстов о «деяниях чудовищ». В 1731 г. рукопись пострадала от пожара, а главное — от его последствий: из-за того что вовремя не были приняты меры по спасению пергамента, обуглившиеся края листов продолжали осыпаться. Текст поэмы разделен на 44 главы. Иногда новая глава начинается внутри сложного предложения (эта особенность подлинника обычно не сохраняется в переводах). Сам заголовок поэмы добавлен современными издателями.

В 1786–1787 гг. исландец Торкелин (Grímur Jónsson Thorkelin) был в Англии и сделал два списка с поэмы (один сам, а другой заказал неизвестному копиисту). В то время на краях можно было прочесть гораздо больше, чем сейчас. Он же был первым издателем текста (1815 г.). С тех пор «Беовульф» издавался около двадцати раз целиком (не считая переизданий) и примерно столько же раз переводился на английский. Поэма переводилась также на немецкий (десять раз), датский, французский, итальянский (трижды), шведский, норвежский (лансмол) и голландский (по одному разу). Кроме того, Теркелин перевел весь текст на латынь. Поэму переводили дословно и с попыткой воспроизвести атмосферу подлинника, ритмом оригинала, пятистопным ямбом, размером баллад, нибелунговой строфой и свободным стихом, с аллитерацией и без нее, с огромным количеством архаизмов и простым языком. Даже прозаические переводы очень заметно отличаются друг от друга по манере изложения и характеру стилизации.

Публикуемый ниже текст — первый перевод «Беовульфа» на русский язык. Как уже частично говорилось во вступительной статье, точное воспроизведение поэтических особенностей «Беовульфа» и «Эдды» противоречило бы нормам современной поэтики. Главная из этих особенностей — аллитерация. В каждом полустихе было не меньше одного слова, начинавшегося на тот же согласный, что и в соседнем. Кроме того, все гласные аллитерировали между собой. Ударение в древнеанглийском и древнеисландском чаще всего падало на первый слог корня, и на полустих приходилось по два слога с акцентом. Они отбивали такт, как метроном, а неударные слоги (сколько бы их ни было) проговаривались за примерно одинаковые интервалы времени: быстро, если их было много, и медленно, если их было мало. В таких условиях начало ударного слога было самым важным участком слова, и аллитерация подчеркивала именно эти функционально значимые точки стиха. Легко видеть, что аллитерационный стих был хорошо приспособлен для фонетических особенностей этих языков. Ритм «Беовульфа» основывается на чередовании долгих и кратких слогов, но зависит и от количества слогов в полустихе, хотя регулярный дольник отсутствует. Существовал ряд метрических типов, которыми автор «Беовульфа» пользуется с большим искусством. Но русскому (так же как и современному английскому и немецкому) читателю древнеанглийские стихи кажутся прозой. Аллитерация для него не более чем второстепенное украшение текста, подобно тому как для древнеанглийского поэта была рифма. Рифма внутри строки в сочетаниях типа «гол как сокол» встречалась не так уж редко, но была дополнительной, несущественной частью стиха. С другой стороны, поэты той поры почти никогда не рассматривали аллитерацию как стилистическое средство. Лишь в нескольких случаях две длинные строки подряд имели одинаковую (сквозную) аллитерацию, и можно предположить, что это не небрежность, а особый прием. В «Беовульфе» есть и другие приемы подобного рода: ассонансы, игра слов. Так, мрачный каламбур проходит через все описание Гренделя: по-древнеанглийски «гость» и «дух» звучали очень похоже, а Грендель часто называется злым и проклятым духом, но он же и незваный гость. Однако главное в звуковой ткани «Беовульфа» — это смена метрических типов и неумолкающая аллитерация. Переводчик «Беовульфа» сохранил аллитерацию (хотя не всегда на первом слоге), но он не мог сохранить ее древней функции, поэтому читатель в большинстве случаев даже не услышит созвучий типа «призВАл ДерЖавный Делить с ДруЖиной уДары сражений», «сЛуЖили им ЛоЖами»… и пр. Кроме того, в переводе аллитерируют не только первые согласные и не только начала ударных слогов. Строки в «Беовульфе» очень длинны и конец строки часто не совпадает с концом предложения; полустих же краток и динамичен. Исландцы, которые понимают свои древние памятники без перевода и, следовательно, из всех германских народов слышат их лучше, чем кто бы то ни было, печатают «Старшую Эдду» только полустроками. Так же поступил в свое время с «Беовульфом» один из первых его издателей Торп (В. Thorpe). Изданный полустихами, русский перевод позволяет воспринять текст «Беовульфа» как поэтический.

Современный читатель напрасно стал бы искать в «Беовульфе» привычные ему приемы: в поэме мало сравнений, эпитеты довольно условны, а метафор нет вовсе. У англосаксонского поэта были совсем иные средства воздействия на слушателей. О некоторых из них будет сказано в примечаниях к отдельным строчкам. Но с самого начала следует обратить внимание на то, что в «Беовульфе» масса необиходных поэтических слов и поражающее обилие синонимов, особенно для понятий, связанных с княжеской властью, мореходством и войной. В русском тексте эта черта древнеанглийского поэтического стиля частично сохранена.

В англосаксонской поэме Х века очень многое непривычно для нас. Отсутствуют знакомые приемы обозначения одновременности событий (см, примечание к ст. 917); основной сюжет все время прерывается отступлениями, и эти отступления сами составляют свой собственный сюжет, в котором есть и план и система, хотя ни то ни другое не видно при первом чтении; оба сюжета взаимодействуют по своим, не всегда очевидным для нас правилам; многие события рассказаны не подряд; все время встречаются намеки на людей и сраженья, о которых уже, по крайней мере, тысячу лет никто ничего не помнит, а персонажи поэмы зашифрованы малопонятными нам кеннингами (Хигелак — наследник Свертинга, а королева Хюгд — дочь Хереда, но о Свертинге и Хереде мы только и узнаем из этих кеннингов). Тролли и драконы для нас — существа из мифов, а для людей того времени они были совершенно реальны. Исследователи «Беовульфа», т. е. многие поколения лингвистов, литературоведов, историков, археологов, толковали сложные места в поэме, описывали ее ритм, выясняли истоки древнеанглийского эпоса, его связи с мифом, легендой и историей, разыскивали параллели с Библией, со скандинавской и ирландской традицией, обнаруживали влияние Гомера, латинских авторов и отцов церкви, устанавливали точный возраст поэмы и ее отношение к другим памятникам древнеанглийской литературы. Из «Беовульфа» узнавали об этике и этикете германцев, об их религии, времяпрепровождении и быте. Текст «Беовульфа» служил неисчерпаемым источником самых разнообразных сведений. И лишь сравнительно недавно к специалистам пришло откровенье, что перед ними не литературное ископаемое, а прекрасные стихи. Тогда и появились обстоятельные работы о стиле поэмы и о секрете ее художественного воздействия. Последние пятнадцать лет явились свидетелями нового расцвета беовульфоведения. После того как была обнародована теория двух американских фольклористов Пэрри и Лорда (М. Раггу, А. В. Lord), многие исследователи стали искать формульную основу и тематический каркас поэмы, т, е. те готовые части, которые всегда использует сказитель эпоса. М. Пэрри, специалист по древнегреческому эпосу, изучал творчество сказителей на Балканах и пришел к выводу, что текст героических поэм не выучивается певцом наизусть, а импровизируется, но импровизируется по определенным правилам: певец без перерыва комбинирует словесные формулы и все время использует традиционные темы, т. е. привычные для этого жанра группы идей (приезд героя, отъезд героя, прибытие посла и т. п.). Пэрри погиб молодым от несчастного случая, и его теория приобрела особенно широкую известность после выхода книги А.-Б. Лорда «Певец-сказитель» (А. В. Lord «Singer of Tales»). Эта теория применялась и к изучению «Беовульфа». Цель исследований состояла в том, чтобы установить, был ли «Беовульф» продуктом импровизации или произведением, сочиненным так, как сочиняются поэмы и романы в наши дни. Формульно-тематическая основа «Беовульфа» (угадывавшаяся многими и раньше) была очень убедительно вскрыта в работах фольклористов и не вызывает сейчас никаких сомнений, но отсюда ничего не следует относительно истории возникновения англосаксонского эпоса, поскольку в ту эпоху и сказители, и профессиональные поэты, т. е. люди, вполне осознававшие себя авторами своих стихов, пользовались одной и той же манерой повествования. Школе Пэрри-Лорда противостоит в английской филологии другая, утверждающая, что «Беовульф» имел определенного автора, знавшего и языческие сказания, и латинские стихи, и отцов церкви. Интерес сосредоточился теперь на личности поэта: был ли он неграмотным певцом или образованным человеком (монахом?), начитанным в церковной и светской литературе, и правомерна ли такая постановка вопроса в эпоху, когда от устного творчества переходят к письменной литературе; совместимы ли импровизация и высокое художественное мастерство; импровизировал ли он свои стихи или записал готовый текст. Во многом по-новому стали изучать аудиторию поэта. Англосаксы VII–VIII вв. образовывали военно-аристократическое общество, сочетавшее варварство с глубоким интересом к литературе, а Нортумбрия (королевство на севере Англии) была главным центром европейской культуры того времени. Но важно было сузить понятие «аудитория», чтобы лучше понять замысел поэта.

О «Беовульфе» написано так необозримо много, что каждая строчка в нем может стать поводом для разностороннего обсуждения. В несравненном по глубине анализа издании Клэбера («Beowulf and The Fight at Finnsburg». Edited, with introduction, bibliography, notes, glossary and appendices by Fr. Klaeber. Third edition with first and second supplements. D. C. Heath and Company. Lexington, Massachusetts, 1950) текст «Беовульфа» занимает неполных 120 страниц, а предисловие и комментарии (не считая словаря и цитат из разных источников) — почти 300 страниц петитом, при том что большинство сведений в них все же дано намеком (ссылкой на библиографию). В издании Добби («Beowulf and Judith». Edited by Е. van K. Dobbie. New York, Columbia University Press, 1953; «The Anglo-Saxon Poetic Records», IV), где рассматриваются только лингвистические вопросы, на 98 страниц текста 170 страниц комментариев (петитом), а в библиографии 600 названий. Комментарий, помещенный ниже, несравненно более скромен и преследует только две цели: разъяснить исторические намеки и кеннинги и обратить внимание читателя на систему художественных средств поэмы. Хотя исторические выкладки помогают разобраться в хитросплетении войн и династических конфликтов, к ним надо относиться с большой осторожностью: во-первых, в науке нет общепринятого мнения по рассматриваемым вопросам, во-вторых, мы не знаем, было ли у древнего поэта ясное представление о тех событиях, последовательность и взаимозависимость которых с таким трудом восстанавливают современные ученые.

Беовульф

      Истинно! исстари слово мы слышим       о доблести данов, о конунгах датских,       чья слава в битвах была добыта!       Первый — Скильд Скевинг, войсководитель,

5

      не раз отрывавший вражьи дружины       от скамей бражных. За все, что он выстрадал       в детстве, найденыш, ему воздалось:       стал разрастаться властный под небом       и, возвеличенный, силой принудил

10

      народы заморья дорогой китов       дань доставить достойному власти.       Добрый был конунг!  В недолгом времени       сын престола, наследник родился,       посланный Богом людям на радость

15

      и в утешение, ибо Он видел       их гибель и скорби в век безначалия, *       от Вседержителя вознаграждение, от Жизнеподателя благонаследие,       знатен был Беовульф,* Скильдово семя,       в датских владениях. С детства наследник

20

      добром и дарами дружбу дружины       должен стяжать, дабы, когда возмужает,       соратники стали с ним о бок,       верные долгу, если случится война, —       ибо мужу должно достойным

25

      делом в народе славу снискать!       В час предначертанный Скильд отошел,       воеводитель в пределы Предвечного. —       Тело снесли его слуги любимые       на берег моря, как было завещано

30

      Скильдом, когда еще слышали родичи       голос владычный в дни его жизни.       Челн крутогрудый вождя дожидался,       льдисто искрящийся корабль на отмели:       там был он возложен на лоно ладейное,

35

      кольцедробитель; с ним же, под мачтой,       груды сокровищ — добыча походов.       Я в жизни не видывал ладьи, оснащенной       лучше, чем эта, орудьями боя,       одеждами битвы — мечами, кольчугами:

40

      всё — самоцветы, оружие, золото —       вместе с властителем будет скитаться       по воле течений. В дорогу владыку       они наделили казной не меньшей,       чем те, что когда-то в море отправили

45

      Скильда-младенца в суденышке утлом.       Стяг златотканый высоко над ложем       на мачте упрочив, они поручили       челн теченьям: сердца их печальны,       сумрачны души, и нет человека

50

      из воинов этих, стоящих под небом,       живущих под крышей, кто мог бы ответить,       к чьим берегам причалит плывущий.       Долго правил твердыней данов       Беовульф датский, народоводитель

55

      Скильдинг, наследник единодержца,       пока не сменил его сын его, Хальфдан *       славный, что властил до самой смерти. —       и в старости Скильдинг бойцом был отменным.       Родилось на землю от Хальфдана четверо:

60

      Херогар, Хродгар, Хальга Добрый       и дочь, которая, слышал я, стала       подругой Онелы в опочивальне,       супругой Скильвинга, конунга шведского.       Хродгар возвысился в битвах удачливый,

65

      без споров ему покорились сородичи,       выросло войско из малой дружины       в силу великую. Он же задумал       данов подвигнуть на труд небывалый:       хоромы строить, чертог для трапез,

70

      какого люди вовек не видывали;       там разделял бы он со старыми, с юными       все, чем богат был по милости Божьей, —       только земля неделима и войско едино.       Слышал я также, по воле владыки

75

      от дальних пределов народы сходились       дворец возводить и воздвигли хоромы       в срок урочный, а тот, чье слово       было законом, нарек это чудо       Палатой Оленя, именем Хеорот; *

80

      там золотые дарил он кольца       всем пирующим. Дом возвышался,       рогами увенчанный; недолговечный,       он будет предан пламени ярому       в распре меж старым тестем и зятем —

85

      скоро нагрянули зло и убийство.       Тут разъярился дух богомерзкий,       житель потемков, который вседневно       слышал застольные клики в чертогах:       там арфа пела и голос ясный

90

      песносказителя, что преданье       повел от начала, от миротворенья;       пел он о том, как Создатель устроил       сушу — равнину, омытую морем,       о том, как Зиждитель упрочил солнце

95

      и месяц на небе, дабы светили       всем земнородным. и как Он украсил       зеленью земли, и как наделил Он       жизнью тварей, что дышут и движутся.       Счастливо жили дружинники в зале,

100

      пока на беду им туда не явилось       ада исчадие: Гренделем звался       пришелец мрачный, живший в болотах,       скрывавшийся в топях, муж злосчастливый,       жалкий и страшный выходец края,

105

      в котором осели все великаны       с начала времен, с тех пор, как Создатель       род их проклял. Не рад был Каин       убийству Авеля, братогубительству,       ибо Господь первоубийцу

110

      навек отринул от рода людского,       пращура зла, зачинателя семени       эльфов, драконов, чудищ подводных       и древних гигантов, восставших на Бога,       за что и воздалось им по делам их.

115

      Ночью Грендель вышел разведать,       сильна ли стража кольчужников датских       возле чертога, и там, в покоях,       враг обнаружил дружину, уснувшую       после пиршества, — не ждали спящие

120

      ужасной участи, — тогда, не мешкая,       грабитель грозный, тать кровожорный       похитил тридцать мужей-воителей,       и, с громким хохотом и корчась мерзостно,       вор в берлогу сволок добычу,

125

      радуясь запаху мяса и крови.       Лишь на рассвете открылись людям       следы побоища и сила Гренделя, —       был после пиршества плач великий!       Скорбь огласила утро стенаньями;

130

      муж безупречный сидел неутешен —       горе страшное, слишком тяжкое! —       след проклятого гостя видев,       он оплакивал, конунг, павших       в неравной схватке. Но не успели

135

      даны опомниться: ночь наступила,       и враг ненасытный, в грехе погрязший,       опять набег учинил убийственный;       не раз случалось людям в ту пору       искать ночлега, стелить постели

140

      вдали от высокой дворцовой кровли,       ибо враг кровожаждущий в этом доме бесчинствовал,       и, спасаясь от недруга, уходили воины       прочь от места опасного; он один одержал       верх над множеством и остался, злокозненный.

145

      в доме конунга беззаконным хозяином;       и надолго чертог обезлюдел.       Так двенадцать зим вождь достойный,       друг Скильдингов, скорби смертные       и бесчестье терпел и печали неисчислимые.

150

      И слагались в то время по всей земле       песни горестные, но правдивые       о том, как Грендель войной на Хродгара       год за годом злосердый ходит,       и нет предела проклятой пагубе,

155

      не ищет враг замирения с данами,       не прекращает разбоя кровавого,       цену крови платить и не думает,       мужа знатного даже золотом       у злодея не выкупить. Так преследовал

160

      датских ратников призрак дьявольский,       ждал юных в засадах и старых воинов       рвал на части, из топей туманных       являлся ночью, — кто знает, откуда       приходят скитальцы, причастные тайн

165

      самой преисподней! — и множил муки       богоотверженец; светлый Хеорот       стал пристанищем полночной нечисти —       только места высокого, освященного Богом,       не касался поганый, не смел осквернять

170

      трона кольцедарителя. Такое Скильдингу       на долю выпало горе долгое.       Сидели знатные, судили мудрые,       в совете думали, как бы вернее       людей избавить от страшной участи;

175

      молились идолам, душегубителям,       и, воздавая им жертвы обетные,       просили помощи и подкрепления —       то суеверие, обряд языческий,       то поклонение владыке адскому!

180

      Был им неведом Судья Деяний,       Даритель Славы, Правитель Неба,       не знали Бога, не чтили Всевышнего.       Горе тому, кто нечестьем и злобой       душу ввергает в гееннский огонь, —

185

      не будет ему послабления в муках!       Но благо тому, кто по смерти предстанет       пред Богом и вымолит у Милосердного       мир и убежище в лоне Отца!       Не было роздыха сыну Хальфдана

190

      в его несчастьях, не мог всемудрый       осилить пагубу. горе страшное,       слишком тяжкое, напасть ночную,       людей постигшую в его державе.       Услышал весть о победах Гренделя

195

      храбрец гаутский, дружинник Хигелака —       он был сильнейшим среди могучих       героев знатных, статный и гордый;       и приказал он корабль надежный       готовить в плавание: там, за морем,

200

      сказал, найдем мы, за лебединой дорогою,       конунга славного, но бедного слугами!       Людей не пугала затея дерзкая,       хотя и страшились за жизнь воителя,       но знаменья были благоприятные.

205

      Тогда собрал он, ратеначальник,       в дружину гаутов наихрабрейших,       товарищей верных, числом четырнадцать,       и, сам пятнадцатый, опытный кормчий,       повел их к морю, к пределам суши.

210

      Время летело, корабль в заливе       вблизи утесов их ждал на отмели;       они вступили на борт, воители, —       струи прилива песок лизали, —       и был нагружен упругоребрый

215

      мечами, кольчугами; потом отчалил,       и в путь желанный понес дружину       морской дорогой конь пеногрудый       с попутным ветром, скользя, как птица,       по-над волнами, — лишь день и ночь

220

      драконоголовый летел по хлябям,       когда наутро земля открылась —       гористый берег, белые скалы,       широкий мыс, озаренный солнцем, —       они достигли границы моря.

225

      Ладья их на якоре стояла в бухте;       герои гаутские сошли на берег,       блестя кольчугами, звеня мечами,       и возгласили хвалу Всевышнему,       что ниспослал им стезю безбурную.

230

      Тогда с утеса дозорный Скильдингов,       страж побережья, следил, как ратники       во всеоружии, в одеждах битвы       над бурунами проходят по сходням;       дивился витязь гостям незваным,

235

      и прямо к ним он коня направил,       служитель Хродгара, и древком ясеневым,       копьем потрясая, спросил пришельцев: —       «Кто вы, закованные в броню,       покрывшие головы железными шлемами,

240

      судно грузное по мелководьям       сюда приведшие из океана?       Давно храню я наши границы,       поморье датское от злонамеренных       морских разбойников, но не упомню,

245

      чтобы чужая дружина вышла       на этот берег так, без опаски.       без дозволения моих сородичей,       власть предержащих. И я ни в жизни       не видел витязя сильней и выше,

250

      чем ваш соратник — не простолюдин       в нарядной сбруе. — кровь благородная       видна по выправке! Но я обязан       узнать немедля ваш род и племя,       дабы вошли вы в пределы датские

255

      не как лазутчики. Вы, чужеземцы,       морские странники, поторопитесь! —       я жду ответа, я должен сведать,       откуда вы и почто явились!»       Воеводитель ему ответствовал,

260

      раскрыл сокровищницу слов благородных:       «Мы все от семени мужей гаутских,       наш конунг — Хигелак, его дружина — мы.       Воитель мудрый, всеземнознатный       отец мой, Эггтеов, состарясь, умер,

265

      покинул землю, — тому немало       минуло зим, — но имя славное       доныне знаемо под этим небом.       Не злые мысли ведут нас к датскому       народоправителю, к сыну Хальфдана, —

270

      так помоги нам добрым советом!-       и мы не скроем от высокородного       помыслов наших, о коих скоро       и ты узнаешь. Молва разносит, —       скажи, то правда ли? — что будто некая

275

      тварь неведомая тревожит Скильдинга,       датчан ночами исчадье мрака,       злобесный призрак, в набегах яростных       губит и грабит. От всей души я       хотел бы Хродгару помочь советом,

280

      дабы избавить его от бедствия,       дабы вернулось благополучие       в его державу, дабы утихли       волны печалей, не то вовеки       страх и злосчастие с ним пребудут,

285

      покуда не рухнут стропила и кровля,       пока стоят на холме хоромы».       С коня ответил отважный всадник,       сказал дозорный: «И сам ты знаешь,       что должно стражу — щитоносителю

290

      судить разумно о слове и деле.       Я вижу ясно, с добром вы к Скильдингу       путь свой правите, и вам тореную       тропу, кольчужники, я укажу;       а людям велю я этот свежесмоленый

295

      корабль охранять и беречь от недругов;       пускай на песке дожидает спокойно       древо морское доброго кормщика;       вновь полетит змееглавый по хлябям,       неся восвояси хозяина славного,

300

      к землям гаутским, а с ним и дружинников —       тех, кого в битве Судьба упасет».       Двинулась рать (корабль остался,       причаленный к берегу, широкогрудый,       на тяжком якоре); ярко на шлемах

305

      на островерхих вепри-хранители       блистали золотом. Так за вожатым       спешила дружина мужей войнолюбых       широкой дорогой, — и вдруг перед ними       в холмах воссияла златослепящая

310

      кровля чертога, жилища Хродгара:       под небом не было знатней хоромины,       чем та, озарявшая окрестные земли.       Узрели славу твердыни престольной       щитоносители; страж, указав им

315

      путь прямохожий, коня направил       обратно к морю, и молвил ратник:       «Теперь идите. Отец Вседержитель       да будет с вами! Дай Бог вам силы       в грядущих сражениях! А я возвращаюсь

320

      хранить границу от недругов наших!»       На пестрые плиты, на путь мощеный       толпа ступила мужей доспешных       в нарядах ратных, в кольчугах, звенящих       железными кольцами, прочными звеньями, —

325

      войско блестящее шло ко дворцу.       Там, под стеной, утомленные морем,       они сложили щиты широкие       в ряд на лавы — раскатом грянули       их нагрудники; там же составили

330

      копья из ясеня вместе с мечами —       бремя железное, вооружение       морестранников. Тут страж-привратник,       воитель гордый, спросил пришельцев?       «Откуда явились щиты золоченые,

335

      кольчуги железные, грозные шлемы,       длинные копья? Немало у Хродгара       я, глашатай, встречал иноземцев,       но столь достойных не видел! Надеюсь,       не ради прибежища, как изгнанники,

340

      но ради подвигов пришли вы к Хродгару!»       Вождь гаутов ему ответил,       стойкий в битве, статный под шлемом,       такими словами: "Из дома Хигелака       веду соратников я, воин Беовульф,

345

      хочу поведать владыке вашему,       потомку Хальфдана, что мы замыслили,       коль скоро конунг окажет милость       и нас допустит в свои палаты».       Вульфгар ответствовал, вождь венделов,

350

      муж многомудрый, меж соплеменников       мужеством славный: »Владыке Скильдингов       слово просящего, конунгу данов,       кольцедробителю, речи твои,       о вождь дружины, я передам.

355

      Ждите! — скоро веление конунга —       народоправителя вы услышите!»       Туда вошел он, где старый Хродгар       сидел седовласый среди придворных;       там, на помосте, перед престолом

360

      славного пастыря, пред ликом Хродгара       встал Вульфгар, и молвил он, вестник:       «Люди, пришедшие к нам издалека,       морской дорогой из края гаутов, —       привел их воин по имени Беовульф, —

365

      просят они, повелитель, выслушать       слово, с которым к тебе спешили;       о господин, не отказывай пришлым,       слух преклони, благородный Хродгар, —       оружие доброе служит порукой

370

      их силе и мужеству; муж могучий,       приведший войско, — вождь достойный!»       Владычный Скильдинг, Хродгар ответил:       «Видел я витязя в дни его детства;       умер отец его, добрый Эггтеов,

375

      в дом которого дочь единственную       отдал Хредель; к старому другу       отца явился и сын могучий, —       о нем я слышал от мореходов,       ладьи водивших в страну гаутов

380

      с моими дарами; они рассказывали,       как тридцать ратников переборол он       одной рукою. Бог Всеблагой       направил к данам, послал, Милосердный,       этого мужа — так я думаю —

385

      против Гренделя, и я героя,       по дружбе, как должно, дарами встречу!       Сюда немедля введи достойных —       пусть предо мною они предстанут, —       скажи: воистину гостям желанным

390

      даны рады!» Тогда из чертога       вышел Вульфгар с такими словами:       «Изволил конунг, владыка данов,       мой повелитель, сказать, что знает       род ваш и племя и рад приветствовать

395

      героев, пришедших к нам из-за моря.       Теперь в боевом облачении, в шлемах       ступайте в палаты да кланяйтесь Хродгару,       а ваше оружие покуда оставьте       тут, у порога, щиты и копья».

400

      Встал среди ратников статный воин,       вождь дружины, велел, как должно,       верной страже стеречь оружие,       а сам с остальными вслед за глашатаем       двинулся в Хеорот. Витязь явился

405

      могучий в шлеме перед престолом,       и молвил Беовульф (кольчуга искрилась —       сеть, искусно сплетенная в кузнице):       «Привет мой Хродгару! Я — воин Хигелака,       его племянник; мне ратное дело

410

      с детства знакомо, Там, в отчем доме,       услышал я вести о битвах с Гренделем —       морские странники о том мне поведали,       что дом дружинный, тобой построенный,       чертог обширный пустеет вечером,

415

      чуть солнца на небе померкнет слава.       Тогда старейшины, мои сородичи       из лучших лучшие, меня подвигнули       тебе, о Хродгар, отдать в услужение       рук моих крепость, ибо воочию

420

      сами видели, как я из битвы       шел, обагренный кровью пяти       гигантов поверженных; а также было,       я бился ночью с морскими тварями,       мстя, как должно, подводной нечисти

425

      за гибель гаутов; так и над Гренделем       свершить я надеюсь месть кровавую       в единоборстве. Доверь, владыка       блистательных данов, опора Скильдингов,       щит народа, — тебя заклинаю

430

      я, прибывший с дальнего берега, —       о друг воителей, доверь пришельцам,       мне с моею верной дружиной,       отряду храбрых охрану Хеорота!       К тому же, зная, что это чудище,

435

      кичась могучестью, меча не носит,       я так же — во славу великого Хигелака,       сородича нашего и покровителя! —       я без меча, без щита широкого,       на поединок явлюсь без оружия:

440

      враг на врага, мы сойдемся, и насмерть       схватимся врукопашную, — Небо укажет,       Бог рассудит, кому погибнуть!       И если он победит, как обычно       в этом зале, тогда уж гаутов,

445

      моих соратников, он беспрепятственно       пожрет, злобесный; тебе же не будет       забот похоронных, коль скоро сгину, —       меня утащит окровавленного       в свою берлогу, в багровокипящий

450

      болотный омут, и в клочья тело       мое растерзает себе на мясо,       а мне уже пищи не нужно будет.       И если сгибну, похищенный битвой,       мои доспехи пошлите Хигелаку,

455

      меч и кольчугу работы Вилунда,       наследие Хределя. Судьба непреложна!»       Скильдинг-властитель, Хродгар вымолвил:       «К нам ты ныне явился, Беовульф,       как друг и защитник, верный долгу;

460

      ведь было: в споре убивши Хадолафа,       из рода Вильвингов, отец твой распрю       посеял кровную; когда же гауты,       страшась усобиц, его отринули,       бежал он от мести к нам, за море,

465

      под руку Скильдингов, в пределы датские,       где я уже властил тогда над данами,       правил державой, обширным краем,       твердыней героев (достойней владел бы       наследием Хальфдана брат мой старший,

470

      да умер Херогар прежде времени!),       я же немедля в оплату крови       золото выслал Вильвингам за море:       я замирил их — беглец присягнул мне.       А ныне я должен скрепивши сердце

475

      поведывать людям, как лютый Грендель       бесчестит Хеорот, без счета губит       моих домочадцев: дружина тает,       Судьба безжалостная уносит воинов       в схватках с Гренделем. Но Бог поможет

480

      воздать злодею за горести наши!       Не раз похвалялись в застольях бражных,       над полными чашами честью хвалились       герои остаться ночью на страже       и Гренделя в зале мечами встретить;

485

      тогда наутро в чертоге для пиршеств       мы находили запекшейся крови       потоки и пятна, пол обагренный,       скамьи и стены, — так я утратил       многих знатнейших, всех смерть похитила!

490

      Но время! — сядем за пир, и сердце       тебе, воитель, подскажет словом.       Тогда им дали на скамьях медовых       места в застолье, и гости-гауты       сели за трапезу, ратники сильные,

495

      храбросердые; брагу медовую       в чеканные чаши лил виночерпий,       песносказитель пел о Хеороте;       и беспечально там пировали       две дружины — датчан и гаутов.

500

      Тут Унферт, сын Эгглафа,       сидевший в стопах у владыки Скильдингов,       начал прение (морепроходец,       пришелец Беовульф, его раззадорил:       неужто в мире ему соперник

505

      нашелся, воин под небом славный,       его сильнейший), и вот он начал:       «Не тот ли ты Беовульф, с которым Брека       соревновался в умении плавать,       когда, кичась непочатой силой,

510

      с морем спорили вы, бессмыслые,       жизнью рискуя? Ни друг, ни недруг,       ни муж разумный не мог отвратить вас       от дикой затеи соперничать в океане.       Пучин теченья сеча руками,

515

      взмахами меряя море-дорогу,       вы плыли по волнам, по водам, взбитым       зимними ветрами, семеро суток.       Тебя пересилил пловец искусный,       тебя посрамил он: на утро восьмое,

520

      брошенный бурей к норвежскому берегу,       он возвратился в свои владенья,       в земли Бродингов, в дом наследный,       где правит поныне, на радость подданным,       казной и землями. Клятву сдержал

525

      сын Бенстана — был первым!       Вот почему я предчую худшее       (хотя и вправду ты крепок в битве,       в честной сече), коль скоро, с вечера       тут оставшись, ты встретишь Гренделя!»

530

      Ответил Беовульф, сын Эггтеова:       «Не чересчур ли ты, друг мой Унферт,       брагой упившись, о подвигах Бреки       тут разболтался? На самом же деле       никто из смертных со мной не сравнился бы

535

      мощью на море, выдержкой на океане.       Когда-то, поспорив, мы вправду задумали,       жизнью рискуя (а были оба       еще недоростками!), взапуски плавать       в открытых водах. Сказано — сделано:

540

      кинулись в зыби, клинки обнажив       ради защиты от хищных тварей,       там обитавших. Сил недостало       ему тягаться со мной на быстринах,       но я не покинул его над бездной:

545

      вместе держались в опасных водах,       рядом плыли пятеро суток,       покуда буря и сумрак ночи,       северный ветер, снег и волны       кипящих течений не разлучили

550

      нас в ненастье. Со дна морского       нечисть восстала — в пене ярились       полчища чудищ. Рубаха-кольчуга       искусной вязки, железной пряжи       мне послужила, шитая золотом,

555

      верной защитой, когда морежитель,       стиснув когтистыми лапами тело,       вдруг потащил меня в глубь океана;       Судьбой хранимый, я изловчился,       — клинком ужалил зверя морского —

560

      канул на дно обитатель хлябей.       Кишела нежить, грозя мне погибелью       в бурлящей бездне, но я поганых       мечом любимым учил, как должно!       Не посчастливилось злобной несыти

565

      мной поживиться, плотью лакомой,       пищей пиршественной в глубоководье,       зато наутро в прибрежных водах       всплыли распухшие туши животных,       клинком усыпленных, — и с этой поры

570

      стал безопасен путь мореходный       над теми безднами. Божий светоч       взошел с востока, утихла буря,       и я увидел источенный ветром       скалистый берег — Судьба от смерти

575

      того спасает, кто сам бесстрашен!       Всего же девять избил я чудищ       и, право, не знаю, под небом ночным       случались ли встречи опасней этой,       был ли кто в море ближе к смерти,

580

      а все же я выжил в неравной схватке —       меня, усталого, но невредимого,       приливом вынесло, морским течением       к финским скалам. Но я не слышал       подобных былей о подвигах ратных,

585

      тобой совершенных: ни ты, ни Брека —       в игре сражений не смели вы оба       железом кровавым творить, как должно,       дела достойные, зато известно,       что ты убийца своих сородичей,

590

      братьев кровных, — проклятье ада,       как ни лукавь ты, тебя не минет!       Скажу воистину тебе, сын Эгглафа:       не смог бы Грендель бесчинствовать в Хеороте,       не смел бы нечистый бесчестить владыку,

595

      когда бы сердце твое вмещало       столько же храбрости, сколько бахвальства!       Но знает он, что его не встретят,       противоборствуя, мечами острыми,       и без опаски враг набегает

600

      на земли Скильдингов, твоих сородичей,       и с Данов дань собирает кровью,       и ест и пьет он и не трепещет       при встрече с данами. Дайте время,       на деле узнает он доблесть гаутскую!

605

      Завтра поутру, когда над миром       зажжется Светоч, солнце на небе       явится ясное, — всяк без боязни       сможет на пиршестве пить брагу в Хеороте!»       Пришлась по нраву кольцедарителю,

610

      седовласому старцу-воину,       решимость Беовульфа: он уверовал,       пастырь данов, в близость спасения.       Громче смех зазвучал и речи       среди воителей; вышла Вальхтеов,

615

      блистая золотом, супруга Хродгара,       гостей приветствовать по древнему чину:       высокородная вождю наследному       вручила первому чашу пенную,       да не грустил бы в пиру властитель,

620

      владыка данов, — до дна он выпил,       радуясь трапезе, добрый конунг;       затем гостей обходила Вальхтеов       с полной чашей, потчуя воинов,       старых и юных, пока не предстала

625

      жена венценосная, кольцевладелица       с кубком меда перед гаутским       войсководителем; многоразумная       Бога восславила, ей по молитвам       в помощь пославшего рать бесстрашную.

630

      Чашу воитель принял от Вальхтеов       и ей ответствовал жаждущий битвы,       молвил Беовульф, сын Эггтеова:       «Дал я клятву, когда с дружиной       всходил на ладью, чтобы плыть за море:

635

      или избуду я ваши беды,       или сгину в тугих объятьях       рук вражьих, — зарок мой крепок! —       добуду победу, или окончатся       дни моей жизни в этом чертоге!»

640

      Пришлась по сердцу хозяйке дома       клятва гаута. Воссела властная       золотоносица возле супруга,       и пир разгорелся, как в дни былые;       застольные клики, смех и песни

645

      в хоромах грянули, но сам сын Хальфдана       прервал веселье, спеша укрыться       в ночных покоях: он знал, что недруг,       дождавшись часа, когда помрачится       закатное солнце и с неба сумерки

650

      призрачным облаком сползут на землю, —       враг явится яростный, жизнекрушитель,       в зал для пиршеств. Повстала дружина;       воин воину, Хродгар Беовульфу       сказал в напутствие, благословляя

655

      ночную стражу, такое слово:       «Кроме тебя, никому до сегодня       я не вверял сокровищниц датских       с тех пор, как впервые поднял свой щит.       Прими под охрану мое жилище!

660

      Помни о славе! Исполни клятву!       Врага стереги! — и добудешь награду,       коль скоро в сражении жизнь не утратишь!»       Хродгар вышел, за ним дружина,       опора Скильдингов, прочь из зала;

665

      возлег державный на ложе Вальхтеов       в покоях жениных; уже прослышали       все домочадцы, что сам Создатель       охрану выставил в хоромах конунга,       дозор надежный противу Гренделя.

670

      Гаутский воин, душа отважная,       снял шлем железный, себя вверяя       Господней милости и силе рук своих,       кольчугу скинул и чудно скованный       свой меч отменный на время боя

675

      отдал подручному на сохранение.       Всходя на ложе, воскликнул Беовульф,       гаут могучий, врагу в угрозу:       «Кичится Грендель злочудищной силой,       но я не слабей в рукопашной схватке!

680

      Мне меч не нужен! — и так сокрушу я       жизнь вражью. Не посчастливится       мой щит расщепить ему, — хотя и вправду       злодей не немощен! — я пересилю       в единоборстве, когда мы сойдемся,

685

      отбросив железо, коль скоро он явится       нынче ночью! Над нами Божий,       Господень свершится суд справедливый —       да сбудется воля Владыки Судеб!»       Склонил он голову, высокородный,

690

      на пестроцветное изголовье, вокруг мореходы       легли по лавам в палате для пиршеств;       из них ни единый не чаял вернуться       под кров отеческий, к своим сородичам       в земли дальние, их вскормившие,

695

      ибо знали, как много датских       славных витязей в этом зале       было убито. Но Бог-заступник,       ткач удачи, над ратью гаутской       вождем поставил героя, чья сила

700

      верх одержала над вражьей мощью       в единоборстве, — воистину сказано:       Бог от века правит участью       рода людского! Исчадие ночи       вышло на промысел; воины спали,

705

      уснула охрана под кровлей высокой,       из них лишь единый не спал (известно,       без попущенья Судьбы-владычицы       хищная тварь никого не утащит       в кромешное логово), на горе недругу

710

      он ждал без страха начала схватки.       Из топей сутемных по утесам туманным       Господом проклятый шел Грендель       искать поживы, крушить и тратить       жизни людские в обширных чертогах;

715

      туда поспешал он, шагая под тучами,       пока не увидел дворца златоверхого       стен самоцветных, — не раз наведывался       незваный к Хродгару, сроду не знавший       себе соперника, не ждал и нынче,

720

      найти противника, дозор дружинный       в ночных покоях. (Шел ратобитец       злосчастный к смерти.) Едва он коснулся       рукой когтелапой затворов кованых —       упали двери, ворвался пагубный

725

      в устье дома, на пестроцветный       настил дворцовый ступил, неистовый,       во тьме полыхали глаза, как факелы,       огонь извергали его глазницы.       И там, в палатах, завидев стольких

730

      героев-сородичей, храбрых воителей,       спящих по лавам, возликовал он;       думал, до утра душу каждого,       жизнь из плоти, успеет вырвать,       коль скоро ему уготовано в зале

735

      пышное пиршество. (После той ночи       Судьба не попустит — не будет он больше       мертвить земнородных!) Зорко высматривал       дружинник Хигелака повадки вражьи,       стерег недреманный жизнекрушителя:

740

      чудище попусту не тратило времени!       тут же воина из сонных выхватив,       разъяло ярое, хрустя костями,       плоть и остов и кровь живую       впивало, глотая теплое мясо;

745

      мертвое тело с руками, с ногами       враз было съедено. Враг приближался;       над возлежащим он руку простер,       вспороть намерясь когтистой лапой       грудь храбросердого, но тот, проворный,

750

      привстав на локте, кисть ему стиснул,       и понял грозный пастырь напастей,       что на земле под небесным сводом       еще не встречал он руки человечьей       сильней и тверже; душа содрогнулась,

755

      и сердце упало, но было поздно       бежать в берлогу, в логово дьявола;       ни разу в жизни с ним не бывало       того, что случилось в этом чертоге.       Помнил доблестный воин Хигелака

760

      вечернюю клятву: восстал, угнетая       руку вражью, — хрустнули пальцы;       недруг отпрянул — герой ни с места;       уйти в болота, зарыться в тину       хотело чудище, затем что чуяло,

765

      как слабнет лапа в железной хватке       рук богатырских, — так обернулся       бедой убийце набег на Хеорот!       Гром в хоромах, радости бражные       вмиг датчанами, слугами, воинами,

770

      были забыты; в гневе сшибались       борцы распаленные: грохот в доме;       на редкость крепок, на диво прочен       был зал для трапез, не развалившийся       во время боя, — скобами железными

775

      намертво схвачен внутри и снаружи       искусно построенный; в кучу валились       резные лавы, скамьи бражные       (об этом люди мне рассказали),       допрежде не знали мудрые Скильдинги,

780

      что крутоверхий, рогами увенчанный       дом дружинный не властна разрушить       рука человеческая — это под силу       лишь дымному пламени. Громом грянули       крики и топот; жуть одолела

785

      северных данов, когда услыхали       там, за стенами. стон и стенания       богоотверженца — песнь предсмертную,       вой побежденного. вопль скорбящего       выходца адского. Верх одерживал,

790

      гнул противника витязь незыблемый,       сильнейший из живших в те дни под небом.       Причины не было мужу-защитнику       щадить сыроядца, пришельца миловать, —       не мог он оставить в живых поганого

795

      людям на пагубу. Спутники Беовульфа       мечами вращали, тщась потягаться,       сразиться насмерть за жизнь дружинного       вождя, воителя всеземнознатного:       в толпу стеснившись, они обступили

800

      врага, пытались, мечами тыча,       достать зломогучего, о том не ведая,       что ни единым под небом лезвием,       искуснокованым клинком каленым       сразить не можно его, заклятого, —

805

      он от железных мечей, от копий       заговорен был, — но этой ночью       смерть свою встретил он, злосчастливый,       и скоро мерзкая душа, изыдя       из тела, ввергнется в объятия адские.

810

      Враг нечестивый, противный Богу,       предавший смерти несметное множество       землерожденных, теперь и сам он       изведал смертную немощь плоти,       изнемогавший в руках благостойкого

815

      дружинника Хигелакова; непримиримы       они под небом. Неисцелимая       в плече нечистого кровоточащая       зияла язва — сустав разъялся,       лопнули жилы; стяжал в сражении

820

      победу Беовульф, а Грендель бегством       в нору болотную упасся, гибнущий,       в берлогу смрадную бежал, предчуя       смерть близкую; земная жизнь его       уже кончилась. И тотчас даны,

825

      едва он скрылся, возликовали:       герой-пришелец изгнал злосчастье       из дома Хродгара, он, доброхрабрый,       избыл их беды; битва умножила       славу гаута, слово чести,

830

      что дал он данам, герой не нарушил:       спас их от гибели, исправил участь       людей, не знавших удачи в стычках,       избавил скорбных от долгострадания, —       тому свидетельство люди увидели,

835

      когда победитель под кровлей дворцовой       поднял высоко плечо с предплечьем —       острокогтистую лапу Гренделя.       Наутро толпами (так люди мне сказывали)       стали сходиться дружины к хоромине:

840

      дальних и ближних земель старейшины       шли по дорогам взглянуть на чудо —       следы чудовища; из них ни единого       не опечалила кончина недруга.       Следы поведали, как, насмерть раненный,

845

      разбитый в битве, убрел враг, шатаясь,       и, Богом проклятый, свой путь направил       к бучилу адскому — в пучине сгинул;       варом кровавым вскипели воды,       вспучился омут, покрылся пеной,

850

      мутные волны, вздымаясь, дымились       багровым паром, кровью злорадца,       лишенного радостей и обреченного, —       геенна приняла темного духа.       От топей к дворцу повернули старейшины,

855

      к праздничной трапезе; за ними ратников,       всадников сила на серых конях       шла от болота, они возглашали:       да славится Беовульф под этим небом! —       нет другого от моря до моря

860

      на юг и на север земли срединной,       кто бы сравнился с ним в добродоблести,       кто был бы достойней воестаршинствовать!       (Они и Хродгара, вождя любимого,       хвалить не забыли — он добрый был конунг!)

865

      Там и наездники, быстрые в битвах,       вскачь пускали коней буланых,       и приближенный, любимец конунга,       славословий знаток многопамятливый,       сохранитель преданий старопрежних лет,

870

      он, по-своему сопрягая слова,       начал речь — восхваленье Беовульфа;       сочетая созвучья в искусный лад,       он вплетал в песнопение повесть новую,       неизвестную людям поведывал быль —

875

      все, что слышал о подвигах Сигмунда,       о скитаниях, распрях, победах Вёльсинга.       К месту он помянул вероломство и месть,       к месту — верность племянника, Фителы,       в ратном деле неразлучимого

880

      с дядей: рядом во всякой сече       были оба, рубились конь о конь       их мечами несчетное множество       на чуже нежити было посечено.       Слава Сигмунда немало выросла

885

      после смерти его: разнесла молва,       как с драконом — кладохранителем       он сходился, бесстрашный в сражении,       под утесами темными (там без Фителы       сын достойного ратоборствовал),

890

      и ему посчастливилось: остролезвый клинок,       благородный меч поразил змеечудище,       пригвоздил к скале, и дракон издох;       тут по праву сокровищем завладел герой,       воздаяньем за труд было золото:

895

      он на грудь ладьи драгоценный груз       возложил и увез, Вёльса доблестный сын;       а драконова плоть сгибла в пламени.       И пошла по земле молва о нем,       широко средь народов стал известен он,

900

      покровитель воинства, добродеятель.       А допрежде того Херемод растерял храброту,       мощь души и рук, и подпал под власть       адской силы, и был погублен       злолукавым врагом, — сокрушили его

905

      бури бедствий — стал он бременем       для дружины своей и для подданных;       и скорбели тогда о судьбе его       многомудрые мужи, прежде чаявшие,       что сумеет он упасти их от бед;

910

      часто сетовали, что наследовал       сын отца своего, власть державную       над казной и дружиной, над людьми и селеньями,       в землях Скильдингов. И сказал певец:       полюбился нам больше Беовульф,

915

      родич Хигелака, чем неправедный Херемод!       По кремнистым дорогам гнали всадники       коней взапуски. Солнце утренницы       воссияло с небес. Диву давшиеся       поспешали старейшины храбромыслые

920

      в крутоверхий зал. Досточестный сам       вышел конунг, увенчанный славой,       из покоев жены, и дружина с ним,       и супруга его, с ней прислужницы       шли толпой во дворец к ранней трапезе.

925

      Хродгар молвил, став на пороге,       когда увидел, под златослепящей       кровлей хоромины лапу Гренделя:       «За это зрелище хвалу Всевышнему       воздать я должен! Во мрак страданий

930

      был ввергнут я Гренделем, но Бог от века       на чудо — чудо творит, Преславный!       Еще недавно я и не думал       найти спасителя среди героев,       сюда сходившихся, в мой дом, что доверху,

935

      до самой кровли был залит кровью;       из тех прославленных мужей премудрых       никто не чаял мой дом избавить,       жилье людское, от злого призрака,       от адской пагубы. Но вот он, витязь,

940

      по воле Создателя то совершивший,       чего не умели, вместе собравшись,       мы, хитромыслые! Мать, подарившая       людям воина, может гордиться       (родитель добрая жива, надеюсь!) —

945

      Судьба-владычица ей подарила       сына достойного! Тебя же, Беовульф,       из лучших избранный, в душе полюбил я,       как чадо кровное, — и стал ты отныне мне       названым сыном. Ни в чем отказа

950

      в моих владениях тебе не будет!       Не раз я, бывало, за меньшие службы       не столь достойных казной одаривал,       не столь отважных, как ты, подвигшийся       на небывалый труд. Ты сам стяжал себе

955

      всевечную славу! И да воздаст Создатель       тебе, как ныне, во все дни жизни!»       Ответил Беовульф, сын Эггтеова:       «Работе ратной мы были рады       и шли без робости, презрев опасность,

960

      на встречу с недругом; но было бы лучше,       когда бы ты мог врага убитого       во всей красе его здесь видеть:       я, право, думал, что тут же брошу       его, изнемогшего, иа смертное ложе,

965

      что, крепко стиснутый в моих объятьях,       он дух испустит; ему, однако,       достало силы отсюда вырваться;       Судьба не дала мне сдержать бегущего       жизнекрушителя — он стал воистину

970

      резв от страха! И скрылось чудище,       оставив лапу ради спасенья —       плечо с предплечьем; ныне, однако,       ничто проклятого спасти не может,       не заживется в поганом теле

975

      душа нечистая: теперь злочинный,       отягченный грехами, бьется в оковах       предсмертной муки; он, тьмой порожденный,       скоро узнает, какую кару       ему уготовила Судьба-владычица!»

980

      Унферт притихший молчал, сын Эгглафа,       не похвалялся своими подвигами,       пока старейшины дивились жуткой       руке чудовища, что под стропилами       герой подвесил — на каждом пальце

985

      огромной лапы воителя адского       железный был коготь, острое жало       мечеподобное; теперь мы видим, —       они говорили, — что даже лучший       клинок на свете не смог бы сравниться

990

      с когтистой лапой человекоубийцы.       И было повелено ухитить Хеорот;       спешила челядь, мужчины и женщины,       прибрать хоромы, украсить к трапезе       гостеприимный зал, где златовышитые

995

      на стенах ткани и дивные вещи       ласкали зренье землерожденным.       Но все же стены, скобами железными       прочно скрепленные, были побиты       и двери сорваны — одна лишь кровля

1000

      цела осталась, когда, собравшись       с последними силами, враг злосердый       на волю рвался. Не властен смертный       спастись от смерти: ему, гонимому       Судьбой, открыта одна дорога —

1005

      в приют, готовый принять земное       души вместилище на ложе смерти,       где сон последний — отдохновение       от буйного пиршества. Настало время       явиться конунгу, потомку Хальфдана,

1010

      в хоромы править праздничной трапезой;       и я не слышал, чтоб в зал сходилось       когда-либо столько мужей достойных, —       там достославные расселись по лавам,       пир начиная. Сновали чаши

1015

      медовой браги среди героев,       собравшихся в Хеорот, среди соратников       и родичей конунга в зале. где Хродгар       сидел и Хродульф, — еще не изведали       распрей Скильдинги междоусобиц и вероломства.

1020

      Наследник Хальфдана пожаловал Беовульфу       знак победный — ратное знамя,       стяг златовышитый — и шлем с кольчугой;       многие видели и меч знаменитый,       ему подаренный. Беовульф поднял

1025

      заздравную чашу: дары такие       принять не стыдно в глазах дружины;       и я немногих встречал героев       в иных застольях, кто был бы достоин       тех четырех златозарных сокровищ!

1030

      Сетью железной по верху обвитый,       шишак тот служит надежным кровом,       спасая голову от остролезвого       меча, разящего в жестокой сече,       когда воитель идет на недругов.

1035

      Еще, по воле военачальника,       восемь коней в роскошных соруях       ввели в палату: была на первом       ратная упряжь, седло, в котором       сидел, бывало, сам сын Хальфдана,

1040

      дружиноводитель, когда, вступая       в игру мечевую, не знал он страха       над грудами трупов под градом ударов.       Защитник Ингвинов, желая ратнику       удачи воинской, отдал во вечное

1045

      владенье Беовульфу одежды боя       и коней резвых, воздал ему конунг       добромогучий за труд, воителю,       казной богатой да скакунами —       никто не скажет, что плата нещедрая.

1050

      И так же каждого в той дружине,       которую Беовульф привел из-за моря,       глава старейшин в пиру приветил       дарами бесцепными; и цену крови,       пролитой Гренделем, покрыл вождь золотом.

1055

      Не будь Судьба их вершима Богом,       не будь героя доблестносердого,       убийца с радостью избил бы многих!       Но род человеческий ходит под Господом,       поэтому лучшее в людях — мудрость,

1060

      души прозорливость, ибо немало       и зла и радостей здесь уготовано       любому смертному в дни его жизни.       Сливались музыка и голос в песне       перед наследным престолом Хальфдана;

1065

      тронул струны сказитель Хродгаров,       дабы потешить гостей в застолье       правдивым словом песнопредания,       былью о битве с сынами Финна,       как воину Хальфдана Хнафу Скильдингу

1070

      смерть суждена была на поле фризском;       «Воистину, Хильдебург тогда не радовалась       ни доблести фризов, ни мощи данов,       когда любимые и сын и брат ее,       оба пали в противоборстве,

1075

      проколоты копьями, — жена несчастливая       свою оплакала долю, дочь Хока,       когда наутро она увидела       вождей дружинных мертвых, лежащих       под небом, где прежде лишь радости жизни

1080

      она знавала. Война истратила       войско Финна — осталась горстка       в его хоромах. — и он не смог бы,       подняв оружие противу Хенгеста,       спасти последних своих воителей;

1085

      тогда, смирившись, решил oн данам       отдать половину зала для трапез       и дома дружинного, дабы жилищем       равно владели даны и фризы;       еще обещался наследник Фольквальда

1090

      дарами, как должно, приветить данов:       дарить чтодневно героям Хенгеста       пластины золота, каменья и кольца,       а вместе и честь воздавать им в застолье,       равно как и фризской своей дружине.

1095

      На том порешили, и мир нерушимый       скрепили клятвой: поклялся Хенгесту       Финн, что будут его старейшины       править ратями так, чтобы ратники       словом ли, делом, по злому ли умыслу

1100

      согласья не рушили, чтобы дружинники,       те. чья участь по смерти конунга       жить под убийцей кольцедарителя,       ни слова злобы не смели вымолвить;       если ж из фризов, помянув старое,

1105

      распрю новую кто посеет —       меч без жалости его жизнь решит!       Так зарок был дан. И тогда на костер       золотые сокровища вместе с воином,       с героем Скильдингом были возложены:

1110

      люди видели окровавленные       битв одежды железотканые       с кабаном позолоченным на груди вождя       среди многих воителей, в сече сгибнувших.       По желанию Хильдебург там, на ложе огня,

1115

      рядом с Хнафом лежал сын ее благородный,       дабы плоть его вместе с дядиной       жар костровый истлил; погребальный плач       затянула она, вой скорбящей жены,       и взметнулся дым, в поднебесье огонь,

1120

      пламя под облака: кости плавились,       кожа углилась, раны лопались       и сочилась кровь. Так пожрал дух костра,       пламя алчное, лучших воинов       двух враждебных племен — и не стало их.

1125

      И спешила дружина, рать скорбящая,       разойтись по домам в ютских землях,       в пределах фризских; сам же Хенгест,       доверясь клятве, время зимнее       вредотворное вместе с Финном провел,

1130

      об отчизне печалуясь; и закрылись пути       кольцегрудых ладей — воды вспучились,       ветром взбитые, а затем во льды       заковал их мороз. Но пришла пора,       повернулся год — чередой возвращаются

1135

      времена с небес (так и ныне!)       на земли смертных, — стаял зимний покров,       зеленели поля, и сбирался в путь       гость с чужбины; но чаще на мысли       приходила ему не морская тропа,

1140

      но кровавое мщение — в новой схватке       он фризам попомнил бы встречи прежние!       Потому не отверг он Хунлафинга       меч, возложенный на колени его,       пламя битвы, клинок прославленный

1145

      (ютам памятно это лезвие!),       от которого Финн лютосердый       принял смерть в бою во дворце своем.       Так случилось, что Гудлаф с Ослафом,       с горькой вестью к данам ходившие,

1150

      возвратились из-за моря, и сердца их исполнились       духом ярости — кровь заструилась       в доме Финна, и рать была выбита,       и жена его стала пленницей.       Было Скильдингам чем грузить ладьи —

1155

      драгоценностями, самоцветами, —       всем, что в доме, в хоромах Финна,       отыскать смогли; и жену благородную       возвратили они из заморья в отечество,       в землю датскую!» Так закончил

1160

      сказитель песню; пир продолжился       за медовым столом, и вино — дивных бочек сокровище —       разносил виночерпий. Златовенчанная       вышла Вальхтеов в зал, где конунг       сидел с племянником (не порвались еще

1165

      узы кровные), а в стопах у владетельных Скильдингов       сел вития Унферт, признанный       меж людьми многодоблестным,       хоть и был он убийцей кровных братьев своих.       И промолвила Вальхтеов: «Господин мой,

1170

      испей эту чашу, о даритель сокровищ,       да возрадуешься ты, друг воинов!       Слово доброе молви гаутам,       будь с гостями не скуп, но равно       дари и ближних, приветь и дальних!

1175

      Назвал ты сыном, так я слыхала,       героя-гаута, который ныне       очистил Хеорот кольцесверкающий, —       так будь же щедрым, покуда можешь! —       когда же срок твой придет, оставишь

1180

      своим сородичам казну и земли!       А добрый мой Хродульф поддержит славу       юной дружины, коль скоро прежде,       чем он, о Скильдинг, ты жизнь покинешь;       сторицей, надеюсь, воздаст он нашим

1185

      детям за прежнее: был сиротой он,       его мы вскормили и мы возвысили       нам на радость, ему во славу!»       Затем повернулась к скамье, где братья,       Хредрик и Хродмунд, сыны ее кровные,

1190

      сидели средь юных, а между ними —       герой гаутский, воитель Беовульф.       Ласковым словом, чашей медовой       был он привечен, а также пожалован       двумя запястьями златовитыми

1195

      да украшением — кольцом ошейным,       какого в жизни я и не видывал,       и кто из героев владел, не знаю,       подобным сокровищем, кроме Хамы,       который, в дом свой внеся ларец

1200

      с ожерельем Бросинга, бежал от гнева       Эорменрика под руку Предвечного.       Гаутский Хигелак, внук Свертинга,       тем даром Вальхтеов, кольцом был украшен       в последней битве, где защищал он

1205

      свою добычу, стоя под стягом, —       войнолюбивца Судьба настигла       в пределах фризских: надев на шею       то украшение, пришел за море       дружиноначальник, но пал под щитами,

1210

      и с телом вместе убор нагрудный       достался франкам, и это сокровище       также стало поживой слабейших       врагов на поле, где многих гаутов       смерть похитила. Под клики застольные

1215

      молвила Вальхтеов, стоя меж воинов:       «Владей, о Беовульф, себе на радость,       воитель сильный, дарами нашими —       кольцом и запястьями, и пусть сопутствует       тебе удача! Гордись же, воин,

1220

      славой и мощью и будь наставником       этих юных. Не я прославляю —       ты сам прославил себя среди смертных       вовек и повсюду, вплоть до границы       суши и моря! Будь же, воитель,

1225

      благоуспешен! Живи безбедно!       И я надеюсь, ты станешь другом       сынам моим кровным, о многорадостный!       Конунгу предан каждый наш ратник,       верен другу и кроток духом;

1230

      старейшины дружны; слуги покорны;       хмельные воины мне повинуются!»       Воссела гордая! Великолепен был       пир-винопитие; и не предвидели,       не знали витязи Судьбы злосмертной,

1235

      им уготованной, когда под вечер       Хродгар на отдых в покои конунга       ушел, оставив, как должно, в зале,       в чертоге, стражу, дозор дружинный.       Служили им ложами и подголовьями

1240

      скамьи дощатые (Роком отмечен       был между ними один брагопийца);       щиты широкие, блестя, стояли       у них в изголовьях; на лавах виднелись       высокие шлемы; и меч отменный

1245

      у каждого воина был под рукою,       и сбруя кольчатая. Таков обычай       у них, всечасно готовых к сече:       и в дальнем походе, и в доме отчем —       везде, где опасность грозит владыке, —

1250

      стоит на страже дружина добрая!       Они уснули. Из них единый       за сон расплатился, как то и прежде       случалось в доме, где долго злочинствовал       Грендель, покуда казнь по заслугам

1255

      его не настигла, но скоро люди       о том узнали, что недруг по смерти       оставил мстителя за кровь, пролитую       в том сражении. Выла над сыном       родитель Гренделя — женочудовище,

1260

      жившее в море, в холодных водах,       в мрачной пучине, с тех пор как Каин       мечом зарезал отцово чадо,       кровного брата, а сам, заклейменный,       утратив радости рода людского,

1265

      бежал в пустыню и там породил       многих проклятых существ, подобных       Гренделю-волку, ходившему в Хеорот       где с ним и встретился ратник сильный,       жаждавший мощью с мерзким помериться,

1270

      благо от Бога дан человеку       дар многославный — сила и храбрость;       там, уповая на волю Господа,       воин сразился и твари адской       воздал, как должно, — с позором сгинул

1275

      лишенный счастья враг земнородных       в болотное логово. Но мать страшилища,       тварь зломрачная, решила кровью       взыскать с виновных, отмстить за сына:       явилась в Хеорот, где войско датское

1280

      дремало в зале, и новые скорби       н страхи прежние сулила людям       родитель Гренделя. (И все же не слишком       страшна врагиня — не так ведь могуча       жена в сражении, как муж, подъявший

1285

      молотокованый, кровью запятнанный       меч остролезвый, дабы с размаху       разбить на вражьем шеломе вепря.)       Щитов достаточно нашлось в чертоге,       клинки засверкали в руках у воинов

1290

      (лишь тот, застигнутый врасплох, спросонок       не вспомнил о шлеме, о мече и кольчуге);       тогда от дружины она бежала,       уйти поспешила, жизнь упасая,       но все же успела похитить сонного

1295

      схватила ратника и скрылась в топях.       Она сгубила любимца Хродгара,       слугу вернейшего из всех старейшин       земель междуморских, достойного мужа,       храброго в битвах. (Тем временем Беовульф

1300

      спал после праздника златодарения       в дальних палатах, гаут всеславный.)       Крики в хоромах; она похитила       руку Гренделя, н вновь злосчастье       вернулось в Хеорот: выпал жребий

1305

      гаутам с данами дань выплачивать       кровью родичей. Многострадального       старца-правителя скорбь сокрушила,       когда он услышал, что умер лучший       из благороднейших его соратников.

1310

      Тогда поспешно к нему был призван       победный Беовульф, и рано поутру       военачальник со всем отрядом       своих сородичей к вождю явился,       дабы услышать, какими благами

1315

      воздал Создатель за прежние муки.       Шагал по плитам прославленный в битвах       и с ним дружина (дрожали стены)       навстречу мудрому старцу-конунгу;       владыку Ингвинов спросил он, приветствуя,

1320

      счастливо ль минула ночь прошедшая.       Хродгар промолвил, защита Скильдингов:       «Речь не о счастье! — Вновь посетили       датчан печали: мертв Эскхере,       первый из братьев в роду Ирменлафов,

1325

      мудрый старейшина, столп совета,       с кем мы конь о конь скакали в сечах,       прикрыв друг друга, рубили вепрей       на вражьих шлемах, — да будет примером       каждому ратнику слава Эскхере.

1330

      Тварью грозной, забредшей в Хеорот,       был убит он, и я не знаю,       с поживой, жадная, куда бежала,       в какое место. На месть возмездием       она ответила, на бой полночный,

1335

      в котором с Гренделем ты сквитался,       воздав за гибель и долгострадание       народа нашего, — недруг страшный       лишился жизни; теперь явилась       ему на смену эта зломыслая

1340

      кровью выместить смерть сыновнюю, —       так полагает любой из героев,       скорбящих в сердце о верном соратнике.       Смотри! Вот Эскхере рука, что щедро       деяния добрые для всех творила!

1345

      Я слышал — старейшины мне поведовали,       также и люди, окрест живущие,       что им случалось видеть воочию       двух на пустоши воров крадущихся,       существ кромешных, и будто бы первой —

1350

      так им казалось — тварь выступала       в обличий женском, а следом — поганый       шел отверженец тропой изгнанников,       муж, что огромней любого смертного, —       народ издревле нарек его Гренделем, —

1355

      но кем зачат он, и чьи они чада,       и кто был их предком из темных духов,       и где их жилище — люди не знают;       по волчьим скалам, по обветренным кручам,       в тумане болотном их путь неведом,

1360

      и там, где стремнина гремит в утесах,       поток подземный, и там, где, излившись,       он топь образует на низких землях;       сплетает корни заиндевелая       темная чаща над теми трясинами,

1365

      где по ночам объявляется чудо —       огни болотные; и даже мудрому       тот путь заказан; порой бывает,       что житель пустошей, гонимый сворой,       олень гордорогий, спасая голову,

1370

      стремится к лесу, но, став на опушке,       он жизнь скорее отдаст охотнику,       нежели ступит в темные чащи,       страшное место! — когда же буря       тлетворным ветром дышит над водами,

1375

      вздымаются волны, мрачнеет воздух,       небо плачет. И вновь на тебя лишь       мы уповаем! Подвигнись на поиск,       если отважен, найди злотворящую       в землях неведомых, в краю незнаемом!

1380

      Я же за службу воздам, как прежде,       древним золотом кольцесокровищниц,       коль скоро с победой в живых вернешься!»       Беовульф молвил, потомок Эггтеова:       «Мудрый! не стоит печалиться! — должно

1385

      мстить за друзей, а не плакать бесплодно!       Каждого смертного ждет кончина!       пусть же, кто может, вживе заслужит       вечную славу! Ибо для воина       лучшая плата — память достойная!

1390

      Встань же, державный! Не время медлить!       Пойдем по следу, и матерь Гренделя       не сможет скрыться — вот мое слово! —       ни на пустоши, ни в чащобе,       ни в пучине, — нет ей спасения!

1395

      Ты же нынче скорбящее сердце       скрепи надеждой, ибо я знаю твое желанье!»       Старец воспрянул; благословил он       Бога за речи храброго мужа.       Был скоро для Хродгара конь оседлан,

1400

      скакун волногривый. Правитель мудрый       ехал, державный, и с ним дружина,       его щитоносцы. Ног отпечатки,       тропа тореная вела по равнине,       путь указуя в лесную чащу,

1405

      к Сумрачным топям (лучшего витязя       мертвое тело там волокла она,       друга Хродгара и его соправителя).       Дальше направились высокородные       к скалам гранитным, к теснинам темным,

1410

      где меж утесов стези кремнистые       шли над ущельем, кишащим нечистью;       вождь — впереди, а старейшины ехали       сзади, дабы не сбиться со следа, —       вдруг перед ними явились кручи,

1415

      склоны, поросшие мрачным лесом,       камни замшелые, а ниже — волны,       кипящие кровью. Горько оплакивали       скорбные даны долю Скильдингов,       горький жребий, судьбу героя,

1420

      когда сыскали меж валунами       на побережье голову Эскхере.       Видели воины, как омут вспенивался       горячей кровью (рог боевую       пел погудку); спешившись, конники

1425

      тут же приметили червоподобных       подводных чудищ, игравших в зыбях,       лежавших на отмели, морских драконов       из тех, что часто в час предрассветный       парусу путь преграждают в море,

1430

      ища поживы; хлынула нечисть       прочь, злобесная, едва заслышала       звуки рога; тут воин гаутский       стрелой из лука пресек на водах       жизнь пучеглазого — прямо в сердце

1435

      вошло стрекало, — и змей, влекомый       потоком в море, смертельно раненный,       все тише бился; кабаньими копьями,       крюками острыми его забагрили       и скоро вытянули на сушу диковинного

1440

      волноскитальца, выходца бездны.       Беовульф к бою, страха не знающий,       надел кольчугу, доспех, сплетенный       руками искусников, наряд, который       должен был в бездне служить дружиннику, —

1445

      ратнику нужен покров нагрудный,       хранящий в сечах мечедробящих       сердце от раны, жизнь от смерти;       и шлем сверкающий нужен воину       в бучиле темных водоворотов,

1450

      кров надежный, увитый сетью       и золоченым вепрем увенчанный       (так он умельцем лет незапамятных       был выкован дивно, что ни единый       удар в сражении ему не страшен).

1455

      Также герою стало подспорьем       то, что вручил ему вития Хродгаров:       меч с рукоятью, старинный Хрунтинг,       лучший из славных клинков наследных       (были на лезвии, в крови закаленном,

1460

      зельем вытравлены узорные змеи);       в руке героя, ступить решившегося       на путь опасный, на вражью землю,       тот меч не дрогнет — не раз бывал он,       клинок остреный, в работе ратной.

1465

      Теперь, отдавая оружие воину,       его сильнейшему, не хвастал сын Эгглафа       своей могучестью, как прежде случилось,       когда упился он брагой на пиршестве, —       не он ведь решился, жизнью рискуя,

1470

      на подвиг в пучине, чем честь и славу       свою поущербил! Но не таков был       герой, надевший одежды битвы.       И молвил Беовульф сын Эггтеова:       «Славный! припомни, наследник Хальфдана,

1475

      теперь, даритель, когда я в битву       иду, о всемудрый, что мне обещано:       коль скоро, конунг, я жизнь утрачу,       тебя спасая, ты не откажешься       от слова чести, от долга отчего,

1480

      и будешь защитой моим сподвижникам,       дружине верной, коль скоро я сгибну;       а все сокровища твои, о Хродгар,       дары, за море послать должно Хигелаку —       пусть он узнает, гаут державный,

1485

      поймет сын Хределя, взглянувши на золото,       что встретил я щедрого кольцедарителя       и этим богатством владел до срока;       а меч мой наследный отдайте Унферту —       пускай муж сильный моим владеет

1490

      клинком каленым. Я же стяжаю       победу Хрунтингом или погибну!»       Завет измолвив, не стал ждать ответа,       но прянул прямо в бурлящие хляби       вождь гаутский — морские воды

1495

      над ним сомкнулись. Ко дну он канул       (был переходу дневному равен       путь через бездну), а там злобесная,       вод владычица, бурь хозяйка       встретила, лютая, героя, дерзнувшего

1500

      проникнуть сверху в ее пределы;       и, выпустив когти, в охапку воина       она схватила, но был в кольчуге,       в наряде ратном неуязвим он —       не по зубам ей, кровавогубой,

1505

      сбруя железная, сеть нагрудника, —       и потащила пучин волчица       кольцевладельца в свой дом подводный,       и зря он пытался, страха не знающий,       достать врагиню, его влекущую,

1510

      мечом ужалить; морские чудища,       клыками лязгая, грызли железо.       Так в скором времени он оказался       в неведомом зале, который кровлей       был отмежеван от вод прожорливых,

1515

      от бездн холодных, чертог обширный;       и там при свете огня, в сиянье       лучистого пламени пред ним предстала       пучин волчица, женочудовище.       Тогда он с размаху, сплеча обрушил

1520

      железо тяжкое — запело лезвие       о голову чудища погудку бранную, —       но тут же понял он, что луч сражений       над ней не властен, ее не ранит       меч остролезвый, он бесполезен

1525

      здесь, в этой битве, шлемодробитель,       издревле слывущий острейшим в сечах,       всесокрушающий — впервые слава       меча лучистого тогда помрачилась!       Но тверд был духом и помнил о славе

1530

      вершитель подвигов, родич Хигелака:       он прочь отбросил искуснокованый,       наземь кинул клинок свой бесценный,       и сам, разгневанный, себе доверился,       мощи рук своих. (Так врукопашную

1535

      должно воителю идти, дабы славу       стяжать всевечную, не заботясь о жизни!)       Не устрашился гаутский витязь:       схватил за плечи родитель Гренделя       и, гневом кипящий, швырнул врагиню,

1540

      тварь смертоносную метнул на землю;       она ж немедля ему ответила:       в него кровавыми впилась когтями       и тут, уставший, он оступился,       муж могучий, он рухнул наземь.

1545

      Уже, пришельцу на грудь усевшись,       она готовилась ножом широким       воздать за сына; но были доспехом       покрыты прочным плечи героя,       была кольчуга ножу преградой,

1550

      и сгинул бы воин, потомок Эггтеова,       вождь гаутский, в водной пучине,       когда б не спасла его сбруя ратная,       сеть боевая, когда б Всевышний.       Правитель Славы, его покинул;

1555

      но Бог справедливо судил — и витязь       воспрянул, ратник сильный, как прежде.       Тогда он увидел среди сокровищ       орудие славное, меч победный,       во многих битвах он был испытан,

1560

      клинок — наследие древних гигантов;       несоразмерный, он был для смертного       излишне тяжек в игре сражений,       но ухватился герой за черен,       посланец Скильдинга, страха не знающий,

1565

      сплеча ударил и снес ей голову, —       шею рассекши, разбив хребтину,       пронзило лезвие плоть зломерзостную;       тварь издохла; клинок окровавился»       герой возрадовался! И тут победный

1570

      меч изнутри озарился светом       так ранним утром горит на тверди       свеча небесная. Вдоль стен по залу       прошел воитель, кипящий яростью       дружинник Хигелака, держа оружие

1575

      наизготове, — тот меч герою       еще был нужен! — воздать он задумал,       как должно, Гренделю за то, что чудовищный       ходил еженощно войной на данов       и не единожды, но многократно

1580

      крал из Хеорота родичей Хродгара,       спящих дружинников губил без жалости —       пятнадцать сожрал он мужей датских,       без счета прочих ему досталось       людей в поживу; за те злодейства

1585

      он поплатился! — сыскал отмститель       труп Гренделя в зале, плоть изувеченную, —       таким, спасаясь, бежал враг из Хеорота,       с места схватки; далеко отпрянула       мертвая туша, когда от тулова

1590

      отъяло лезвие огромную голову.       Тогда-то ратники из дружины Хродгара,       на страже ставшие, дозором над заводью,       увидели воины, как воды вспучились,       покрылись зыби кровавой пеной;

1595

      тогда же старцы седоголовые       совет держали, решили мудрейшие,       что не вернется дерзкий воитель,       вновь не явится перед владыкой:       победу празднует — так рассудили —

1600

      пучин волчица; и в час девятый       всеславный Скильдинг, златодаритель,       ушел с дружиной домой, а на взморье       одни остались гауты, гости,       скорбели и ждали и не надеялись

1605

      в живых увидеть вождя любимого.       И тут меч, смоченный в крови зломерзких,       клинок, как ледышка, в руках стал таять —       то было чудо: железо плавилось,       подобно льдинам, когда оковы

1610

      зимы на море крушит Создатель,       Судеб Владыка, Повелитель Времени

Комментарий

2. …о доблести данов, о конунгах датских… — Действие первой части «Беовульфа» происходит во владениях датского короля (конунга) Хродгара, поэтому вся поэма открывается прославлением данов.

7. Найденыш — Скильд Скевинг, легендарный основатель датского королевского рода, появился среди данов бездомным ребенком; его уход (ст. 26 след.) окружен такой же таинственностью, как и прибытие.

10. Дорогой китов — морем, океаном; один из примеров кеннинга, т. е. иносказательного описания предмета.

12. Добрый был конунг. — Концовки подобного рода (обычно дидактического характера) очень характерны для «Беовульфа».

16. В век безначалия. — Древние германцы входили в княжеские дружины. Дружина означала не только службу и награды, но и защиту от посягательств других сильных мира сего, поэтому для воина не было большего несчастья, чем остаться без покровительства князя. О причинах безначалия у данов см. примечание к ст. 901 след.

18. Беовульф. — Это еще не герой поэмы, а другой Беовульф, сын Скильда Скевинга (герой поэмы — гаут, или, что то же самое, ведер, а не дан). Имя Беовульф, как и все многосложные имена, встречающиеся ниже (Хигелак, Эггтеов и пр.), произносится с ударением на первом слоге.

32 след. Челн крутогрудый вождя дожидался… — Как стало ясно после раскопок кургана в Саттон Ху (Sutton Ноо), описание похорон Скильда Скевинга не просто глубоко поэтичная аллегория смерти: германских конунгов действительно иногда хоронили подобным образом (но обычно мертвые тела сжигали на погребальном костре: ср. ст. 1114 след., 2125–2126 и похороны Беовульфа в последней главе).

56. Хальфдан, т. е. «полудан»; его мать была дочерью шведского короля, так что Хальфдан был даном не наполовину, а на три четверти.

79. Хеорот и означает «олень». Возможно, дело было не только в том, что зал украсили оленьими рогами, но и в том, что олень служил символом королевской власти, а в еще более древние времена — предметом религиозного поклонения.

81 след. Дом возвышался… недолговечный…— Сожжение Хеорота не описано в поэме (ср. лишь ст. 782), но мрачные пророчества и предсказания гибели тому, что сейчас процветает, постоянны в германской поэзии (ср. примечание к ст. 2024 след., где излагаются события, приведшие к уничтожению дворца).

90 след. …преданье // повел от начала, от миротворенъя… — Типичный пример песни на христианский сюжет (пересказ первых глав «Ветхого завета»). События, о которых повествуется в «Беовульфе», относятся к языческой эпохе, но в том виде, в каком поэма дошла до нас, она сочинена христианским поэтом и вся пронизана христианской фразеологией. Ссылок же на эпизоды из Библии в ней мало (и только на «Ветхий завет»). Ср. примечание к ст. 175 след.

107. Не рад был Каин… — Грендель, как и все великаны, возводится автором к родоначальнику всякого зла Каину.

128. …был после пиршества плач великий— Это в значительной мере символическая картина: в древнеанглийской поэзии сама жизнь часто уподобляется пиру (ср. ст. 6 и особенно 1006–1008), а смерть — неизбежной расплате за него.

130. Муж безупречный — Хродгар.

147. Двенадцать зим. — Германцы мерили время зимами. Двенадцать — условное число (как и большинство чисел в «Беовульфе») и не обязательно означает, что Беовульф узнал о несчастьях Хродгара лишь на тринадцатый год после первого набега Гренделя (ср. ст. 1769, 2208 и примечания (1769, 2208) к ним).

157. …цену крови платить и не думает…— По германским обычаям, искупить убийство можно было денежным штрафом, вирой (так называемым вергельдом), и существовала точная цена, которую следовало заплатить за любого человека. Грендель же убивал безнаказанно.

168 след. …только места высокого… трона кольцедарителя. — В подлиннике эти строки плохо понятны и, может быть, речь идет не о троне конунга, а о Божьем престоле и о том, что милость Господня не была дана Гренделю, или о том, что, хотя Грендель и проводил ночи в зале, он не стал ближе к трону, т. е. не разделил судьбы остальных ратников Хродгара, или о том, что Хродгар не смел подойти к своему трону (ср. следующее примечание).

175 след. …молились идолам… не чтили Всевышнего. — Это непонятное место, так как автор недавно рассказал, что даны были христианами и что придворный поэт складывал песни о сотворении мира Богом. Сам Грендель тоже противостоит воинам Хродгара как порождение дьявола и богомерзкий дух. Здесь же говорится совсем иное. Понимание данных строк зависит от того, как разные комментаторы оценивают роль христианского элемента в поэме. Основные линии интерпретации таковы.

1) Слушатели «Беовульфа», как и сам поэт, успели уже глубоко проникнуться идеями христианства. Языческий сюжет полностью приспособлен к новому мировоззрению. В VIII в., когда был создан «Беовульф», все, конечно, знали, что скандинавы — язычники, но язычник не мог быть центральным лицом эпического повествования, и поэтому даны и гауты представлены как христиане, обстоятельство, мало кого беспокоившее. В Х же веке, когда записан «Беовульф», скандинавы не только еще оставались язычниками, но и превратились в злейших врагов англосаксов (походы викингов, эпоха Скандинавского завоевания), и весь отрывок — очевидное позднее добавление писца, которому хотелось плохо отозваться о данах и уготовить им место в аду (Whitelock).

2) Поэт был довольно безразличен к христианству. Его интересовали подвиги, а они могли быть взяты только из языческого прошлого. Эпизод отступничества данов сочинен тогда же, когда и вся поэма, а не добавлен впоследствии. Поэт просто хотел рассказать, до какого отчаяния дошли люди Хродгара, Они испробовали все средства, и все напрасно. Поэт мог заставить их молиться Богу, и тогда Беовульф явился бы как ответ на молитву, но он избрал другой путь. Есть безусловное несоответствие между началом поэмы и этим эпизодом, но таких несоответствий в поэме множество, и никто их не замечал. Что же касается исторической стороны дела, то хорошо известно, что христианизированные германцы не раз возвращались к язычеству в минуту смертельной опасности (Sisam).

3) «Беовульф» — это поэма о языческих временах, но рассказанная христианином. Общий тон и этическая позиция поэта, безусловно, христианские: проповедуются умеренность и альтруизм, Бог признается движущей силой всего происходящего в мире, а сочувствие везде на стороне слабого; можно найти черты сходства между Беовульфом и Христом, а дракон, хотя и не исчадие ада, — хорошо известный символ дьявола в церковной литературе, так что все битвы героя направлены против сил зла в христианском смысле этого слова. Нельзя себе представить, что «Беовульф» сочинен в языческие времена и лишь переписан христианином. Не исключено, что обсуждаемый эпизод — действительно намек на отступничество доведенных до отчаянья данов. Но возможно и то, что, сделав данов VI в. христианами, поэт иногда забывал о самим же себе навязанном анахронизме. Кроме того, как показывает текстологический анализ, «Беовульф» был сочинен позднее древнеанглийской поэмы «Даниил» и испытал ее влияние. В «Данииле» есть рассказ о том, как вавилоняне приносят жертвоприношения идолам, и эпизод в «Беовульфе» выглядит как эхо этого рассказа. Но в «Данииле» повествование идет естественно, а в «Беовульфе» литературное подражание оказалось неуместным (Klaeber).

4) «Беовульф» — сплав лучших черт языческого и христианского идеалов. Поэт сочинял для христиан, и это определило тональность рассказа, но он, несомненно, и сам был человеком, глубоко убежденным в правоте христианского учения. Даны же были язычниками. Непонятные строки 168 след. (см. примечание к ним) означают, что Хродгар не мог приблизиться к собственному трону, так как не знал милости Божьей; это и было его величайшей бедой. Другими словами, автор прямо утверждает, что Хродгар — язычник, и в эпизоде с языческими храмами нет речи об отступничестве; напротив, подчеркивается, что даны верили не в истинного Бога, а в идолов и были достойно наказаны. Говоря так, поэт делал вынужденную уступку своему времени. Он лишь позволяет себе сказать, что язычество доброго Хродгара и его подданных не вина, а беда этих людей. Он и не мог не сделать данов язычниками, поскольку все в Англии знали, что их северные соседи — идолопоклонники. Поэт поступил очень мудро, сразу назвав религию данов и гаутов. Потом он разрешил им выражать свои чувства в соответствии с привычками англосаксонской аудитории (Brodeur) (в этой версии, частично восходящей к Чеймберсу, не объяснено, почему языческий поэт поет в Хеороте песнь о создании мира на библейский сюжет). В настоящее время едва ли возможно принять однозначное решение относительно этого трудного места.

200. Лебединая дорога, так же как и дорога китов (ст. 10), — море.

218. …с попутным ветром, скользя, как птица… — Воины Беовульфа плыли на парусном судне. Сравнение с птицей было особенно естественно для древнеанглийского поэта, потому что нос таких судов часто имел форму гусиной шеи.

248 след. И я ни в жизни // не видел витязя… — Страж сразу выделил Беовульфа среди воинов (обычная ситуация в эпосе).

260. …раскрыл сокровищницу слов благородных… — Часто встречающееся перифрастическое выражение, означавшее «заговорил».

264. Отец мой, Эггтеов. — Ответ Беовульфа характерен: герой называет не свое имя, а имя князя, которому служит, и имя отца.

305. Вепри-хранители. — Вепрь был священным животным у ряда скандинавских племен, и его изображением часто украшались шлемы (ср. примечание к ст. 1287).

321. На пестрые плиты… — Дорога была вымощена по римскому образцу.

339. …не ради прибежища, как изгнанники… — Древние германцы часто изгонялись за преступления, что особенно хорошо известно по исландским сагам, но отряд Беовульфа приехал на чужбину по доброй воле (ср. «путь желанный», ст. 216).

344. …я, воин Беовульф… — Только здесь герой впервые назван по имени.

349. Вождь венделов. — Едва ли венделы — это вариант названия восточногерманского племени вандалов. В Уппланде (Швеция) есть поселение Вендель (Vendel), а в Северной Ютландии (Дания) есть Вендиль (Vendill), и Вульфгар скорее был уроженцем какого-то из этих двух мест. Более вероятно, что его родина — Уппланд. Высказывались предположения, что в шведских междоусобицах (которые упоминаются в последних главах «Беовульфа», см. примечание к ст. 2379 след.) участвовали две партии: продатская (Онела, принадлежавший шведской королевской линии, был зятем Хальфдана, ср. ст. 61–62, а сам Хальфдан тоже был шведско-датского происхождения — ср. примечание к ст. 56) и прошведская, причем венделы якобы поддерживали первую из них. Таким образом пытались объяснить, почему столь высокую должность при Хродгаре занимал не дан.

376. Хредель — основатель гаутской династии, отец трех сыновей (в том числе Хигелака) и дочери, ставшей впоследствии женой Эггтеова. Беовульф — внук Хределя, племянник Хигелака и сын Эггтеова.

398 след. …а ваше оружие покуда оставьте… — Обычное условие при входе к князю (ср. «Песнь о нибелунгах», строфы 406–407).

406. …кольчуга искрилась… сплетенная в кузнице. — В «Беовульфе» множество подобных описаний доспехов и мечей, в которых сквозит восхищение германцев перед искусными изделиями из металла (ср. выше ст. 322 след.). В эпоху Тацита (1 в. н. э.) германцы еще не умели плавить металл.

455. Вилунд (в «Старшей Эдде» Вёлунд) — искуснейший кузнец, известный всем германским племенам. Он напоминает Гефеста (Вулкана) греко-римской мифологии.

460. Хадолаф. — Этот воин больше нигде не упоминается.

470. …да умер Херогар прежде времени! — У Хальфдана (ст. 60–61) было три сына: Херогар, Хродгар и Хальга — и дочь. После смерти отца власть перешла к Херогару, который, судя по словам Хродгара, правил недолго и, видимо, умер молодым. Впоследствии корона досталась второму брату, хотя у Херогара уже был сын Херовард (ст. 2162). Неизвестно, каким образом и почему Хродгар оттеснил от трона своего племянника (скорее всего, Херовард был слишком молод).

471 след. …я же немедля в оплату крови…— Хродгар заплатил вергельд за Хадолафа и тем искупил вину Эггтеова (ср. примечание к ст. 157). Речь Хродгара построена очень тонко: хотя в беде и вынужденный принять помощь от пришельца, он спешит напомнить Беовульфу, что подвиги, которые тот собирается свершить, — лишь платеж старого долга, доставшегося ему от отца.

500 след. Выступление Унферта (его имя означает «сеющий смуту», «подстрекатель») кажется на редкость неуместным, да и сам Унферт — во многом противоречивая и даже загадочная фигура. Смелый, но ревнивый к чужой славе, он прекрасно осведомлен о том, что происходит у соседей (никто, кроме него, не знал о состязании Беовульфа и Бреки). Он сидит на почетном месте, но должность его неясна (советник? поэт? оратор? шут?). Он убил родных братьев (ст. 589–590), но не утратил своего положения при дворе. Он обращается к гостю, явившемуся спасти данов от страшной беды, с оскорбительными словами, но никто не прерывает его. Однако с композиционной и художественной точек зрения эпизод с Унфертом — большая удача поэта, так как с самого начала служит прославлению Беовульфа и вселяет в слушателей надежду, что ему по плечу поединок даже с самым сильным противником (ср. ст. 1807 след., 1456 след. и примечания 1807, 1456) к ним).

546. Пятеро суток. — Унферт говорит (ст. 517): «семеро суток». Скорее всего, Беовульф и Брека плыли после расставания еще двое суток.

574 след. Судьба от смерти // того спасает, кто сам бесстрашен. — Один из наиболее ярких афоризмов в «Беовульфе». Германцы постоянно говорили об обреченных смерти. Таким ничто не могло помочь, ибо Судьба поставила на них свою печать. Но остальные, не обреченные, должны были в трудную минуту постоять за себя сами, тогда и Судьба проявляла к ним благосклонность.

583. К финским скалам. — В подлиннике сказано «на землю финнов». Но Беовульф плыл на север от гаутов, и, куда бы их ни помещать (в Вестеръётланд пли в Северную Ютландию), он не мог оказаться на финском побережье Балтийского моря. Но финнами могли называться жители Финнхедена (Finnheden) на юге Швеции. И наконец, то же название могло относиться к саамам Финнмаркена (Finnmarken), на крайнем севере Норвегии. Последний вариант несколько более вероятен, хотя путь оказывается непомерно длинным. Однако к географическим познаниям поэта надо относиться с такой же осторожностью как и к историческим: вполне вероятно, что у него не было четкого представления о сцене действия.

614. Вальхтеов. — Первая часть ее имени (Вальх) означает «кельт», так что жена Хродгара, видимо, была чужестранкой. Некоторые исследователи указывают, что племя хельмингов, к которому она принадлежала, происходит из Восточной Англии.

617. …вождю наследному — Хродгару.

656. Кроме тебя, никому… — Имеется в виду: никому из иноземцев.

661. …и добудешь награду… — Это обещанье заплатить за подвиг привычно и совершенно естественно для древнего германца: князю полагалось быть щедрым, и воин испытывал прилив сил и отваги, если знал, что его ждет награда. Беовульф приехал к Хродгару не за золотом, но и он, конечно, ожидал, что его ратный труд будет оценен но достоинству.

678 след. Слова Беовульфа входят в ритуал битвы: перед сражением противники старались сокрушить друг друга грозной похвальбой (для которой в древнеанглийском даже было специальное слово). Необычно здесь лишь то, что похвальба звучит до появления врага (но после прихода Гренделя ее уже было бы не произнести!).

700 след. В древнеанглийской поэзии, и особенно в «Беовульфе», исход события очень часто предсказывался заранее. Слушателей заботил не столько традиционный сюжет (хотя и он был далеко не безразличен), сколько встреча с любимыми персонажами, обсуждение понятных всем ситуаций и мастерство сказителя.

704. …воины спали… — То, что гауты могли уснуть в такую ночь, кажется необъяснимым. Но тем более величественно предстает фигура бодрствующего Беовульфа.

721. Шел ратобитец // злосчастный к смерти. — Третий раз говорится о том, что Грендель идет в Хеорот. Это нагнетает напряженность, создает впечатление неотвратимости смертельной схватки. На самом же деле схватка с Гренделем не была для Беовульфа слишком тяжелой. Последующие встречи с матерью Гренделя и драконом стоили ему несравненно больших усилий. Но искусственно созданная поэтом атмосфера ужаса (совершенно отсутствующая там, где противник действительно могуч) маскирует легкость победы. Также и роскошный пир назавтра после битвы подчеркивает важность случившегося. И действительно, хотя и давшаяся ему сравнительно легко, эта битва — кульминация всей жизни Беовульфа, тот последний момент в ней, когда, сражаясь с исчадиями ада, чудовищами и силами зла, он еще чувствует свое превосходство. Грендель не случайно называется злосчастным: своими преступлениями он обречен на гибель и одиночество, и у сказителя, хорошо знающего, что значит изгнание для любого смертного, порой прорывается нечто, похожее на сочувствие к нему.

741. …тут же воина… — Много позже, из рассказа вернувшегося домой Беовульфа (ст. 2076), станет известно имя воина — Хандскио (Рукавица). В поэме есть несколько эпизодов, рассказанных дважды и даже трижды, и каждый раз описание варьируется и возникают дополнительные подробности. Гибель соплеменника дает Беовульфу мотив личной мести в битве с Гренделем, но современного читателя поражает, что Беовульф не вступился за Хандскио, а неподвижно следил за происходящим со своего ложа.

778. …об этом люди мне рассказали… — Обычная эпическая формула такого рода, ссылка на вполне естественный и, как казалось, надежный источник, ибо история у древних германцев неотделима от эпоса И Беовульф узнал о Гренделе из песен.

782. …это под силу лишь дымному пламени.— Намек на то же событие, что и в ст. 81 (см. примечание к нему).

785. Северных данов. — Скильдинги называются в поэме и северными, и южными, и западными, и восточными данами.

805 след. …он от железных мечей, от копий // заговорен был… — Когда Беовульф решил победить Гренделя лишь силой своих рук (ст. 678 след.), он не мог знать, что меч и не помог бы ему. Рукопашная — излюбленный Беовульфом способ сражения (ср. прим. к ст. 2500 след.). Фольклористы заметили, что эта черта героя англосаксонского эпоса восходит к древнейшему источнику поэмы, а именно к сказке о медведе (медведю же естественно удушать противников в своих объятиях). Действительно имя Беовульф может толковаться как «волк пчел», т. е. как кеннинг для медведя. Но «Беовульф» — художественное произведение, и в нем существенны не напластования источников (каждый сюжет имеет корни в других сюжетах), а поэтические мотивы, и гораздо важнее понять, какую роль играет в характеристике героя отказ от оружия, чем установить литературное происхождение этого хода. Для аудитории поэмы история вопроса не могла быть интересной.

857 след. …они возглашали: да славится Беовульф. — Таково первое прославление Беовульфа, предшествующее более официальному чествованию на пиру. Фраза о том, что нет другого, кто был бы достойней старшинствовать, пророческая, поскольку Беовульф станет впоследствии князем. Но поэт тактично добавляет хвалу и Хродгару, дабы не противопоставлять их друг другу и не умалять роли конунга. Кроме того, восхваление щедрого и мудрого властителя выглядело вполне естественно, независимо от обстоятельств.

867 след. Сцена возвращения дает представление о том, как слагались древнегерманскими поэтами краткие героические песни о только что происшедших событиях.

875 след. …все, что слышал о подвигах Сигмунда… а драконова плоть сгибла в пламени. — В Песни о Сигмунде история этого героя рассказана поэтом «Беовульфа», быть может, в своем первоначальном виде, но без всяких подробностей. Однако она хорошо известна по «Саге о Вёльсунгах» (русский перевод Б. И. Ярхо, «Academia», 1934). В саге говорится, что у короля Вельсунга (в «Беовульфе» Сигмунд назван Вёльсингом, т. е. потомком Вёльса) были близнецы; мальчик Сигмунд и девочка Сигни. Сигни насильно выдали замуж за гаутского короля Сиггейра. Брак этот оказался роковым для всей семьи, так как Сиггейр зазвал своего тестя в гости и убил там вместе с дружиной, и лишь Сигмунд спасся бегством и поселился в лесу. И он и Сигни стали готовиться к мести. Для Сигни отец, кровный родственник, дороже и ближе, чем муж, и она ждет, когда вырастут сыновья, чтобы использовать их как орудие мести, но сыновья оказались недостаточно мужественными, и тогда Сигни, переодевшись ведьмой, нашла брата в лесу и родила сына от него. Этот мальчик, названный Синфьётли, рос истинным Вёльсунгом. В «Беовульфе» он Фитела, и это имя, хотя и похоже на (Син)фьётли, соответствует ему не полностью. Кроме того, здесь он племянник Сигмунда, и, возможно, перед нами какой-то другой вариант сказания. Когда Синфьётли исполнилось десять лет, мать отослала его к Сигмунду, не подозревавшему, что сын Сигни — это и его сын. Сигмунд и Синфьётли долго прожили в лесу вместе и в конце концов подожгли дворец Сиггейра. Что же касается убийства дракона, то дошедшая до нас скандинавская и немецкая традиция приписывает его не Сигмунду, а его прославленному сыну Сигурду. Сигурд — герой многих песен «Старшей Эдды» («Пророчество Грипира» и след.) и центральный персонаж «Песни о нибелунгах» (где он зовется Зигфридом). В «Старшей Эдде» рассказано о гибели дракона Фафнира (см. «Речи Регина», «Речи Фафнира», а также «Младшую Эдду»), но там Сигурд убивает его не на скале, как Сигмунд в «Беовульфе», а в яме, и дракон не сгорает в собственном пламени. Эпизод с драконом имеет столь же определенное отношение к будущим событиям, как и слова о праве Беовульфа быть князем, ибо, вернувшись на родину, Беовульф сразился с огнедышащим драконом, и эта последняя схватка стала величайшим из его подвигов.

901 след. А допрежде того… чем неправедный Херемод! — О Херемоде (имя которого означает «воинственный дух»), сыне неизвестного нам датского короля Эггвелы, будет еще рассказано в прощальной речи Хродгара (ст. 1709 след.). Херемод, упоминающийся и в других источниках, — великий герой, но его деспотизм и скупость сделали его проклятьем для подданных. Хотя сказано (ст. 913), что Херемод правил в землях Скильдингов (в подлиннике он прямо назван благородным Скильдингом), имя Скильдингов употребляется здесь как синоним для данов, поскольку его династия предшествовала династии Скильда, и именно падение и гибель Херемода привели к тому «безначалию» (ст. 16), спасеньем от которого был приход мифического Скильда. Таким образом, Беовульф сравнивается со знаменитейшими героями прошлого: Сигмундом и Херемодом, что само по себе большая честь, но Песнь о Херемоде с ее откровенной концовкой — это еще и история с моралью: певец предупреждает Беовульфа, что и до него были славные мужи, но чрезмерная гордость может погубить и достойного.

902. …и подпал под власть адской силы…— В подлиннике темное место. Может быть, оно действительно значит, что Херемод погиб и стал добычей дьявола («злолукавого врага»), но не исключена версия, что он бежал от своего народа к ютам и был там убит.

917 след. Солнце утренницы // воссияло с небес. — Фактически то же, что в ст. 838: «Наутро толпами…» и т. д. Типичная черта древнего стиля: два одновременных события описаны так, как если бы они шли одно за другим, и нет никакого приема, подчеркивающего, что между ними нет интервала.

958. …мы были рады… — Беовульф подразумевает свою дружину, тоже, хотя и без пользы, принявшую участие в битве.

980. Сын Эгглафа — Унферт (ср. ст. 1456).

1018. Хродульф — племянник Хродгара. Он был широко известен в Скандинавии как Хрольф Краки (Жердинка), и именно он, а не Хродгар славился там блестящим двором и подвигами. Хродульф, как следует из скандинавских источников, был сыном младшего брата Хродгара Хальги (см. ст. 60), рано осиротел, и Хродгар с Вальхтеов заменили ему родителей. В те годы, которые описаны в первой части «Беовульфа», Хродгар и Хродульф почти на равных делят королевскую власть. Но поэт несколько раз намекает на предстоящие распри среди Скильдингов. Действительно ли, как принято думать, Хродульф впоследствии попытался захватить единоличную власть и отплатить злом за добро, неясно. Во всяком случае, этот вывод не следует с очевидностью из текста поэмы (ср. примечания к ст. 1181, 1228, 2166 след.).

1039. Сын Хальфдана — Хродгар.

1043. Защитник Ингвинов. — Еще один кеннинг для Хродгара (в ст. 1319 — владыка Ингвинов). Бог Инг почитался древними германцами, а в «Беовульфе» Ингвины означают данов (ср. упоминаемое Тацитом племенное название Ингвеонов).

1053 след. …и цену крови… покрыл вождь золотом. — Хродгар заплатил вергельд за Хандскио (см. примечание к ст. 741), так как в момент гибели тот находился у него на службе.

1069 след. Поскольку в рукописи нет знаков препинания, то неизвестно, где начинается застольная песня. Ее начало можно отнести и несколько выше (к ст. 1063). Вся песнь в цепом известна как Финнсбургский эпизод. Хотя распря, которой посвящен эпизод, описана с большей обстоятельностью, чем подвиги Сигмунда и падение Херемода, и здесь много туманных мест, а кульминация всего рассказа может толковаться по-разному. Кроме Финнсбургского эпизода в «Беовульфе», известен еще так называемый Финнсбургский отрывок в 48 строк (без начала и без конца). В нем те же персонажи участвуют как будто в той же битве, что и в эпизоде, но там мы застаем события на несколько более ранней стадии развития. Даже если объединить оба текста, остается неясным, что вызвало раздор между данами и фризами (однако ср. конец примечания к ст. 2025 след.). Очевидно лишь, что фризский король Финн женат на датской принцессе Хильдебург и что у них взрослый сын (взрослый, чтобы принять участие в сражении, т. е. ему должно быть хотя бы 14–15 лет). Из отрывка мы узнаём, что ранним утром отряд из 60 данов под предводительством короля Хнафа подвергся нападению фризских воинов короля Финна, у которого они были в гостях. Было ли нападение предумышленным и участвовал ли в нем с самого начала Финн, сказать невозможно. Битва продолжалась пять дней и (отсюда начинается эпизод) стоила многих жизней обеим сторонам. Не в силах одержать победу, обескровленный Финн заключает перемирие с Хенгестом (который, видимо, принял на себя командование данами после гибели Хнафа). Мертвых с положенными почестями сжигают на костре, а Хенгест с немногочисленной дружиной остается у Финна ждать, когда вскроется море и можно будет уплыть домой. Дальнейшее спорно. Либо даны Гудлаф и Ослаф нарушают условия перемирия и оскорбляют фризов, после чего военные действия возобновляются, Финн убит, а Хильдебург и большую добычу увозят на родину. Либо Гудлаф и Ослаф сначала едут за подмогой и потом мстят Финну. Но в любом случае очевидно, что события изложены с датской точки зрения, а песнь призвана прославить стойкость и мужество данов.

1071. Воистину, Хильдебург тогда не радовалась // ни доблести фризов, ни мощи данов… — Яркий пример так называемой литоты, когда сознательно говорится меньше, чем подразумевается: Хильдебург не только не радовалась случившемуся, но должна была быть подавлена горем, так как погибли ее сын и брат. Стиль «Беовульфа» изобилует литотами.

1073. Брат ее — Хнаф (см. примечание к ст. 1069).

1089. Наследник Фольквальда — Финн (Фольквальд — его отец).

1103. …жить под убийцей кольцедарителя… — Это состояние было особенно невыносимо для оставшихся в живых и противоречило законам древнегерманской этики. Поэтому специально оговаривалось, что фризы не будут насмехаться над данами за такой позор.

1107 след. И тогда на костер // золотые сокровища вместе с воином были возложены… — Обычный способ хоронить убитых. Погребение как основной способ захоронения утвердилось у германцев вместе с христианством. Здесь и в некоторых других местах поэт забывает, что даны по его версии — христиане.

1117 след. …погребальный плач // затянула она… — Часть похоронного ритуала. Беовульфа тоже сжигают под причитанья плакальщицы (3150 след. и примечание).

1142. Хунлафинг. — Что такое Хунлафинг, не вполне ясно. Это может быть человек, потомок Хунлафа (как Скильдинги — потомки Скильда), но подобным образом мог называться и меч. Нет даже уверенности, что Хунлафинг — это одно слово, а не сочетание Хун (чье-то имя) и Лавинг (название меча). Неясно и то, кто вручил меч Хенгесту. Поэтому события, предшествующие развязке, в какой-то мере скрыты от нас. Хорошо понятен лишь исход. В настоящем переводе выбран вариант, который представляется наиболее вероятным.

1181 след. А добрый мой Хродульф поддержит славу // юной дружины… — после смерти Хродгара. Хотя, как сказано (см. примечание к ст. 1018), вероломство Хродульфа после смерти Хродгара не следует из текста поэмы, беспокойство Вальхтеов и ее почти льстивые слова, обращенные к племяннику, видимо, не случайны, как не случайна и радость, которую она испытывает при известии, что Беовульф, отныне названый сын Хродгара (ст. 948–949), готов оказывать покровительство ее сыновьям.

1198 след. …кроме Хамы… с ожерельем Бросинга… — Эпизод, видимо, хорошо знакомый слушателям «Беовульфа», сейчас уже почти невозможно восстановить. Эорменрик (он же Эрманарих, Германарих, а в Скандинавии Ёрмунрекк) — знаменитый король остготов. Кто такой Хама, доподлинно неизвестно, хотя он фигурирует и в других источниках. Из текста «Беовульфа» как будто следует, что Хама украл ожерелье у своего конунга. Бросинги, если они тождественны скандинавским Брисингам, — род карликов. Именно их бесценное ожерелье, надетое на богиню Фрейю, скорее всего, упоминается в «Старшей Эдде» («Песнь о Трюме», строфа 15).

1201. …под руку Предвечного. — Либо погиб, либо, спасаясь от Эорменрика, принял христианство и умер в монастыре.

1202. Внук Свертинга — Хигелак. Свертинг — его дед или дядя.

1204 след. …в последней битве… смерть похитила. — О набеге Хигелака на франков в поэме рассказано четырежды (см. еще стихи 2362 след., 2500 след., 2911 след.). Он также описан в старых хрониках (в частности, Григорием Турским) и, несомненно, принадлежит не легенде, а истории. Около 521 г. н. э. Хигелак (Хогилайкус) вторгся во владения западных фризов и добрался по Рейну до земель хаттуариев. Он одержал над ними победу, но на обратном пути был настигнут сильным войском объединенных племен и убит, а флот его, уже нагруженный трофеями и отосланный вперед, полностью уничтожен. Что же касается ожерелья, то по другой версии (ст. 2172 след.), Беовульф подарил его жене Хигелака Хюгд. Либо Хюгд отдала это ожерелье мужу, либо между двумя версиями нет связи (как часто бывает в эпических поэмах большого объема).

1212. Слабейших. — Так иногда называли воинов вражеского племени.

1228 след. Конунгу предан… мне повинуются! — Если Вальхтеов действительно предвидит грядущие смуты и потому так настойчиво просит Беовульфа быть защитником ее детей (ср. прим. к ст. 1018, 1181), то эти слова отмечены почти трагической иронией.

1239 след. Служили им ложами и подголовьями // скамьи дощатые… — После уничтожения Гренделя воины опять не боятся ночевать в Хеороте (ср. ст. 138–140 и 1671–1673).

1240 след. Роком отмечен // был между ними один брагопийца… — Имеется в виду любимец Хродгара Эскхере, который погибнет ночью, когда в зал явится мать Гренделя (о нем же идет речь в ст. 1251–1252 и 1290 след.).

1259 след. Родитель Гренделя… в болотное логово… — Поэма ясно распадается на несколько частей, и, видимо, предполагалось, что слушатель может понять сюжет, даже если пропустил начало. Так проще всего объяснить места, в которых кратко и почти в тех же словах, что и раньше, пересказывается содержание предыдущих глав.

1276 след. Но мать страшилища… решила кровью // взыскать с виновных… — По германским понятиям, она имела на это несомненное право.

1283 след. …не так ведь могуча // жена в сражении… — Эта фраза есть, скорее всего, дань естественному представлению, что существо женского пола не приспособлено к ратному труду. На самом же деле победа над матерью Гренделя далась Беовульфу с гораздо большим трудом, чем над самим Гренделем (ср. примечание к ст. 1569). Любопытно, что в подлиннике мать Гренделя несколько раз называется «он». В древнеисландской литературе к наиболее воинственным героиням тоже изредка применяются эпитеты, естественные для характеристики мужчин (правда, ни об одной из них не сказано «он»).

1289. Вепря — см. примечание к ст. 305 и ср. ст. 1327, 2152.

1299 след. Тем временем Беовульф // спал после праздника… гаут всеславный. — Типичный фольклорный мотив: в момент нападения герой отсутствует (иначе сила врага не могла бы проявиться).

1319 след. …владыку Ингвинов спросил он, приветствуя, // счастливо ль минула ночь прошедшая. — Удивительный вопрос, целиком принадлежащий придворному этикету, так как невозможно себе представить, чтобы по дороге в Хеорот воины не рассказали Беовульфу о новой беде.

1323. …мертв Эскхере… — Здесь, как и в эпизоде с Хандскио, мы узнаем имя погибшего лишь в самый последний момент.

1358 след. …по волчьим скалам… небо плачет. — Этот замечательный пейзаж (ср. еще ст. 1414–1416) и текстуально и по настроению имеет ряд параллелей, в том числе в «Энеиде» Вергилия и в древнеисландской «Саге о Греттире». Вполне возможно, у него действительно были какие-то литературные источники. Следует иметь в виду, что в древнегерманских памятниках пейзаж очень условен: чаще всего зима (причем детали почти дословно повторяются из одного сочинения в другое) или райский сад (тоже описанный в высшей степени стереотипно). Даже когда мы обнаруживаем, как кажется, элементы оригинального пейзажа, перед нами чаще всего не истинная картина природы. Так, одна из птиц говорит Сигурду: «К Гьюки ведут зеленые тропы» («Старшая Эдда», «Речи Фафнира», 41, 1–2; ср. «по дорогам зеленым» в «Песни о Риге», 1, 6), но «зеленый» означало не столько «покрытый травой», сколько «безопасный, приятный для путешествия», и в древнеанглийской поэзии прямо говорится о зеленых дорогах к ангелам и о зеленом пути праведника. Однако, хотя и условный, пейзаж в «Беовульфе» не бесполезен для сюжета. Для древних германцев очень важно разделение всего сущего на две сферы: здесь и по ту сторону. Это разделение, отраженное и в эпосе, восходит к мифологическому взгляду на мир. Хотя потустороннее царство в «Беовульфе» начинается почти за порогом, оно отделено от жилищ людей хорошо видимой чертой. Не случайно Грендель с матерью живут в недоступном болоте, и олень скорее погибнет, чем будет искать в нем защиту. Для англосакса развернутое описание логова Гренделя — это прежде всего картина потустороннего царства и лишь потом пейзаж. Естественно, что опыт поэта был частично ограничен тем, что он видел вокруг, но едва ли разумно искать в «Беовульфе» отображение определенной местности, как иногда делалось: распространен взгляд, что Хеорот находился в Зеландии (разумеется, в датской!), где сейчас расположено местечко Лайре (Lejre, др.-исл. Hleiðr), и некоторым казалось, что они действительно узнают в лежащем около Лайре болоте жилище двух мрачных англосаксонских троллей.

1384 след. …должно // мстить за друзей, а не плакать бесплодно. — В этом афоризме заключена главная заповедь древнего германца.

1432 след. Убийство тритона — не характерный для Беовульфа поступок. Его враги — могучие чудовища, носители вселенского зла. В этом смысле Беовульф — идеальный эпический герой. Поразить же стрелой тритона мог кто угодно.

1456 след. Унферт (сын Эгглафа) вручает Беовульфу свой меч Хрунтинг (это название значило что-то вроде «пронзающий»). Из высокомерного задиры он становится сначала молчаливым свидетелем триумфа героя (на пиру в Хеороте), а потом его другом, но неприязнь поэта к нему не проходит, и он пользуется случаем заметить (1469 след.), что не ему дано стяжать славу в битве с чудовищем. Да и меч окажется в решающий момент бесполезным (ср. прим. к ст. 500 след. и 1807 след.).

1485. Сын Хределя. — См. примечание к ст. 376.

1516. …при свете огня, в сиянье // лучистого пламени… — Свет в подземном или подводном зале, т. е. там, где ему неоткуда взяться, — довольно часто встречающийся фольклорный мотив. Следует иметь в виду, что в устной поэзии, к которой по жанру принадлежит «Беовульф» (даже если поэма была сочинена и записана грамотным автором), всегда есть темы, т. е. ясно прослеживаемые и обычно традиционные сюжетные блоки. Существовали специальные приемы, позволявшие слушателям понять, что эпизод, связанный с той или иной темой, закончен. Появление света (иногда восходящего солнца, как в состязании с Брекой, иногда полуволшебного снопа лучей) служило именно этой цели. Ср. свет в ст. 1570, знаменующий конец сраженья.

1522. Луч сражений — кеннинг для меча.

1569. …герой возрадовался! — Беовульф вновь оказался победителем, но эта победа далеко не так блистательна, как предыдущая: ему не помогли ни Хрунтинг, всегда верой и правдой служивший в битвах, ни сила рук, погубившая Гренделя. Он с трудом сбросил чудовище со своей груди, и лишь гигантский меч, на который ему указал Господь, решил исход дела (ср. примечание к ст. 2702 след.).

1591 след. За обеими схватками Беовульфа наблюдают люди, способные судить о происходящем лишь по косвенным свидетельствам: в первый раз это даны, слышащие грохот в Хеороте, теперь — воины на берегу. Реакция зрителей — как бы эхо событий; благодаря ей, описание делается более разносторонним и достоверным.

1692. Род гигантов. — В ст. 113 тоже упомянуты гиганты, которые вместе с другими чудовищами были истреблены потопом.

1694. …и сияли на золоте руны ясные… — Первая известная нам германская письменность — руническая. Руны, т. е. буквы этого письма, представляли собой сочетания вертикальных и диагональных штрихов. Руны вырезались на дереве, камне и стали. Первоначально они были не только знаками письменности, но и орудиями колдовства. От скандинавских народов сохранилось очень много рунических текстов, от англосаксов — значительно меньше. На рукоятке меча, принесенного Беовульфом со дна моря, были изображения библейских эпизодов и надпись рунами.

1709. Херемод. — См. примечание к ст. 901 след.

1743. Губитель — дьявол.

1769. Пять десятков зим. — На протяжении всей поэмы подчеркивается, что Хродгар стар, седовлас и умудрен долгими годами жизни. Русскому читателю он напоминает царя Берендея. Но у него два малолетних сына (и никаких детей от более ранних браков), так что преклонный возраст Хродгара — скорее литературный прием. Он так же условен, как и все хронологические вехи в поэме, например то, что после нападения Гренделя Хеорот простоял пустым двенадцать пет.

1788. …лучше прежней была изобильная трапеза… — Эта краткая фраза исчерпывает описание второго пира. Повторение речей и застольных бесед было бы здесь неуместным. Беовульф сделал все, что ему было предназначено сделать у данов, и эпизоды, следующие за напутственной проповедью Хродгара (кроме подношения даров), приведены больше ради цельности композиции, чем по внутренней необходимости. Само собой разумеется, что сцена основного пира не могла быть перенесена сюда, поскольку после расправы над Гренделем нельзя было предвидеть, что самое худшее еще впереди.

1801. Ворон. — Обычно в древнегерманской поэзии ворон и волк ждут исхода битвы, чтобы наброситься на трупы (см. подробнее примечание к ст. 3024 след.). Они всегда вводятся для придания мрачности эпизодам сражений, но здесь чернокрылый ворон — вестник утра. Ср. имя франкского воина Дагхревна (ст. 2500), которое значит в переводе «ворон дня».

1807 след. И тогда повелел он …добросердый муж. — Так заканчивается линия Беовульф — Унферт. Беовульф возвращается домой, увенчанный славой. Унферт остается с мечом Хрунтингом, который, подобно ему самому, грозен с виду, но ненадежен, хотя Беовульф и прощает великодушно мечу эту слабость, как еще раньше простил выходку его хозяина (ср. 500 след., 1456 след. и примечания 500, 1456).

1830. Хигелак, // хоть и молод… — Как и дряхлость Хродгара, молодость Хигелака вызывает сомнения. Во всяком случае, у него уже замужняя дочь (см. ст. 2997).

1832. …он поможет мне словом и делом…— Беовульф настолько близок Хигелаку, что может без предварительной договоренности дать такое обещание от имени своего конунга. Хигелак и Беовульф (дядя и племянник) так же правят гаутами, как Хродгар и Хродульф — данами.

1836. Хредрик — старший сын Хродгара (см. ст. 1189, где оба его сына: Хредрик и Хродмунд — названы по именам).

1852. …лишь бы сам ты // престол не отринул! — Эта фраза, как очень часто в поэме, — намек на будущее. Беовульф действительно переживет Хигелака, и вдова конунга предложит ему корону, но Беовульф откажется принять ее (ст. 2373 след.).

1861. Лебединой дорогой. — См. примечание к ст. 200.

1888 след. Сцена возвращения Беовульфа очень похожа на сцену прибытия (ст. 210 след.).

1925 след. Хотя поэт и рассказывает о доме Хигелака и о его молодой и разумной жене, это описание гораздо более суммарно и неопределенно, чем описание дворца и семьи Хродгара. Датский двор — фон для подвигов героя, и все там вызывает пристальный интерес. У Хигелака же ничего существенного не происходит, а сами по себе бытовые детали были совершенно безразличны древнеанглийским авторам. Даже Хюгд, скорее, расхваливается лишь для того, чтобы уравновесить предыдущие части и чтобы портрет умной, гибкой и прозорливой Вальхтеов не оказался единственным в своем роде.

1931 след. Рассказ о Трюд и Оффе со знакомым мотивом укрощения строптивой в некоторых местах труден для понимания. Прежде всего, нет полной уверенности, что королеву звали Трюд. Рядом со словом Трюд слева в тексте стоит «mod» — «гордость», «надменность», но так как с современной точки зрения пробелы между словами в древних рукописях сравнительно произвольны, а строчные и прописные буквы не различались, то вполне вероятно, что женское имя здесь не Трюд, а Модтрюд (ср. загадочную форму Хунлафинг, ст. 1142 и примечание к нему). Кроме того, отступление, хотя и понятное по замыслу (Хюгд не похожа на Трюд), начинается совершенно неожиданно. Поэтому высказывалась гипотеза, что весь отрывок принадлежит либо другому произведению, либо, по крайней мере, другой части поэмы, а сюда попал по ошибке переписчика. Рассказы об Оффе и его жене были известны и в Англии и в Скандинавии, но детали существенно варьировались от одной версии к другой. Оффа в «Беовульфе» — сын Гармунда и отец Эомера и соответствует доисторическому англскому королю Оффе (вторая половина IV в.). Но этот Оффа был смешан в устной традиции с историческим королем Мерсии, носившим то же имя (годы правления 757–796). Легенда об Оффе и Трюд возникла еще до захвата англами (и саксами) Британии (V в.), а на острове подверглась новым изменениям. Среди датчан же она сохранилась в форме, более близкой к первоначальной. Интересно то, что в «Беовульфе» Оффа и Трюд — герои англского сказания, а все прочие персонажи имеют скандинавские корни (быть может, за исключением Вальхтеов — см. примечание к ст. 614).

1942. Пряха согласия — кеннинг для женщины.

1944. Хемминг был то ли братом Гармунда (т. е. дядей Оффы), то ли тестем Гармунда или самого Оффы. В ст. 1944 родич Хемминга — Оффа, а в 1961-м — его сын Эомер.

1970. Победитель Онгентеова — Хигелак. Германские воины очень часто именовались таким образом (например, Сигурд в «Старшей Эдде» — Убийца Фафнира). Онгентеов — шведский король. О сражениях между шведами и гаутами и о гибели короля будет рассказано в последних главах (и см. примечание к ст. 2379 след.).

1983. Дочь Хереда. — Хюгд (см. ст. 1689).

1995 след. …умолял не искать встречи с чудищем… соперничать с Гренделем. — В первой части поэмы сказано иное: людей не пугала затея Беовульфа (ст. 202), они его вовсе не отговаривали от похода, а напротив, доверились добрым знаменьям (ст. 204). Беовульф и сам сообщает Хродгару (ст. 416 след.), что старейшины благословили его на подвиг. Подобные несоответствия, как уже говорилось в связи с идолопоклонством данов и ожерельем Брисингов (см. примечание к ст. 175 след. и 1204 след.), — явление не исключительное в поэме. Для данного случая оно особенно характерно (ср. еще ст. 3079 след. и примечание).

2022. Фреавару. — Из рассказа Беовульфа Хигелаку мы узнаем множество подробностей, вне всякого сомнения специально прибереженных для этого случая. Впервые упомянута дочь Хродгара (Вальхтеов говорила только о сыновьях, а Беовульф приглашал в гости одного Хредрика — ст. 1189, 1836), впервые назван по имени Хандскио (см. примечание к ст. 741). Даже о суме Гренделя (ст. 2086) ничего еще не было известно. Рассказ Беовульфа играет, видимо, ту же роль в композиции поэмы, что и ст. 1259 след. (см. примечание к ним), но дополнительные детали делают сцену интересной и тем, кто слушал повествование с самого начала.

2025. Фрода — король хадобардов. Кто такие хадобарды, остается невыясненным. Их отождествляли и с лангобардами, и с некоторыми другими германскими племенами. Хотя в поэме об этом нет никакого упоминания, а в соответствующем рассказе Саксона Грамматика («Деяния датчан», около 1200 г.) противоборствуют другие племена и нужные сведения отсутствуют, тем не менее очень вероятно, что Фрода убил Хальфдана, отца Херогара, Хродгара и Хальги, и что сыновья убитого конунга отомстили Фроде и убили его в сражении. Во всяком случае, когда выросли сын Фроды Ингельд и дочь Хродгара Фреавару, Хродгар попытался пресечь вражду их браком. Все дальнейшее изложено как предположение или предвиденье Беовульфа. Он не верит в план Хродгара и ясно представляет себе, как к Ингельду приедет тесть с дружиной и один из старых воинов увидит на гостях знакомые доспехи и оружье — родовое достоянье хадобардов, отбитое у них данами. Ингельд позволит разжечь в себе дух мести, и старая ненависть вспыхнет заново. Так все и случилось: хадобарды напали на данов, но были разгромлены войском Хродгара и Хродульфа. Во время этого набега и сгорел Хеорот, «предан пламени ярому в распре меж старым тестем и зятем» (ст. 83, 782). Надо добавить, что текст подлинника не дает прямого указания, действительно ли Беовульф говорит о том, что может случиться, или об уже происшедших событиях. Весь рассказ идет в настоящем времени, и это время очень часто употреблялось для описания предстоящих событий, так как в древнеанглийском не было специальных форм будущего. Но известен и так называемый praesens historicum типа «сижу я вчера и вдруг слышу…». Однако в «Беовульфе» praesens historicum не встречается (есть лишь два сомнительных случая, и в обоих, видимо, нужно исправлять текст). Кроме того, если бы формы настоящего была употреблены здесь для обозначения прошедших событий, это можно было бы истолковать лишь в одном смысле: будучи у Хродгара, Беовульф видел то, о чем рассказывает. Но такое предположение совершенно невероятно. Нельзя допустить, чтобы во время пребывания Беовульфа в Хеороте там происходили события такой первостепенной важности и о них не было бы даже упомянуто, да и сам Хеорот сгорел как раз в том конфликте. Хотя в рассказе Беовульфа есть подробности, которые, в принципе, предвидеть невозможно, подобные распри всегда возобновлялись более или менее одинаково, и Беовульфу не стоит больших усилий представить себе застолье, прерванное ссорой и сраженьем, и все, что случится дальше. Исследователи, подчеркивающие художественную цельность «Беовульфа», замечают, что намек на неудачу миротворческой деятельности Хродгара тонким образом вплетен в выбор темы для застольной песни на пиру (финнсбургский эпизод: ст. 1071 след.): датская принцесса Хильдебург тоже могла быть отдана королю Финну ради замирения, но дело кончилось новыми сраженьями и новой кровью, а сама Хильдебург вернулась на родину.

2052. …без отмщенья… — В подлиннике стоит слово хотя и понятное («воздаяние», «отмщенье»), но нигде более не зарегистрированное. Поэтому обычно предполагают, что перед нами собственное имя Видергюльд (а имя такое известно) и что Видергюльд был вождем хадобардов в последней битве, быть может, даже отцом воина, подстрекающего Ингельда к мести.

2066. …а любовь к жене охладеет… — Это, видимо, литота (см. примечание к ст. 1071), означающая, что он прогонит жену.

2069 след. Беовульф очень скромно рассказывает о своей победе над Гренделем и его матерью. Германский воин хвалился не тогда, когда шел с сечи, а когда шел на нее. (Ср. примечание к ст. 678 след.)

2108 след. …то он пел нам… сердце старца печалью полнилось… — Это место существенно дополняет наше знание о сюжетах старых песен (ср. ст. 90 след. и примечание к ним). Сохранилось несколько древнеанглийских элегий (см. еще ниже ст. 2247 след.). Не исключено, что песню о былой удали поет сам Хродгар.

2158. Херогар — старший брат Хродгара (см. ст. 470).

2162. Херовард — см. примечание к ст. 470.

2166 след. …так и должно дружиннику…соратников и сородичей. — Это одно из многочисленных дидактических отступлений такого рода в поэме, но вполне вероятно, что оно имеет определенного адресата. Может подразумеваться Херогар, вполне отвечающий идеалу князя (ср. также ст. 19 след.), но не исключено, что это последний намек на будущую смуту в доме Скильдингов (см. примечания к ст. 1018, 1181, 1228).

2173 след. …шейный обруч, подарок Вальхтеов — см. ст. 1204 след.

2177 след. Таковым оказался сын Эггтеова… — Это описание молодого Беовульфа неожиданно. До сих пор было известно лишь о его подвигах. «Мне ратное дело с детства знакомо», — говорит он Хродгару (ст. 409–410). Он прославился битвами с морскими чудовищами (ст. 423 след.) и искусством плавать (ст. 530 след. — состязание с Брекой). Хродгар тоже знал Беовульфа еще совсем юным (ст. 373), но не вспомнил о том, что мальчик был вялым и слабым (в таком случае он едва ли бы вверил гостю Хеорот и скорее поддержал бы Унферта — правда, он и не прервал его!). В принципе легко себе представить робкого мальчика, превратившегося в могучего воина, но сам поэт и его слушатели не замечали несообразности рассказа. Устная традиция знает два мотива: герой, очень рано, иногда даже в колыбели, совершающий сверхъестественные подвиги, и герой, ничем не примечательный в детстве, но вырастающий доблестным мужем. В «Беовульфе» представлены оба мотива, и сказитель не позаботился, чтобы между ними было соответствие. Но, при всех обстоятельствах, важен взгляд поэта на нравы века и его неодобрительная оценка грубости современников. Уже став героем и привыкнув к пирам, Беовульф сохранил презрение к пьяному бахвальству окружающих (ср. его первое обращение к Унферту, ст. 530 след. и 1466 след.) и то глубокое миролюбие, которое может себе позволить только очень сильный человек.

2191. Наследие Хределя — меч, описанный в следующих строках (Хредель — отец Хигелака и дед Беовульфа; ср. ст. 376 и примечание).

2195. Семь тысяч земли. — Мерой земельной площади, подразумеваемой здесь, был хид (hid), равный примерно 120 акрам. Надел Беовульфа составил целое королевство (семь тысяч хидов было в Северной Мерсии).

2201 след. Хигелак сгинул, и Хардред // от меча погиб. — Хигелак пал в своем несчастном франкском походе (ст. 1204 след.), а его сын Хардред — в войне со шведами (ст. 2383) — см. примечание к ст. 2379 след.

2205. Скильвинги — шведская династия, шведы.

2206. Херерик — дядя Хардреда, брат Хюгд.

2208. Пять десятков зим — такое же условное число, как и в предыдущих случаях (ср. примечание к ст. 1769).

2210–2231. Текст этих строк, особенно последних пяти, дошел в очень плохом состоянии.

2223. Нерадивый слуга старейшины. — Не вполне ясно социальное положение вора, навлекшего на гаутов гнев дракона. Скорее всего, это был раб (т. е. пленный, взятый на войне), бежавший от правосудия. Он украл чашу из клада и ее ценой купил себе прощенье (ст. 2281–2282). Впоследствии, когда уже ничего нельзя было исправить, чашу отдали Беовульфу (ст. 2404 след.).

2404 след. Об истории клада будет рассказано еще в строках 3046 след. и 3069 след., и вкратце она сводится к следующему. В давние времена клад зарыли и наложили на него заклятье. Потом его обнаружили и использовали другие. Их племя погибло, и последний оставшийся в живых вновь закопал клад в землю. Там его и нашел дракон, пролежавший на золоте триста лет вплоть до кражи чаши (а может быть, тот последний человек сам превратился в дракона, ибо дракону положено охранять клад, а охраняющий клад становится драконом; так случилось с Фафниром из «Старшей Эдды»). Спасая свой народ от разъяренного дракона, Беовульф гибнет, но убивает и чудовище, так что оба испытывают на себе силу древнего заклятья. Безутешные гауты закапывают клад в курган вместе с останками своего вождя.

2247 след. Речь последнего из оставшихся в живых — блестящий пример древнеанглийской элегии (ср. примечание к ст. 2108 след.). Скоро в положении гибнущего племени будут гауты, и элегия текстом и настроением готовит слушателя к развязке.

2262. …не вьется сокол… — Соколов приручали в Швеции уже в VII в., в Англии искусство соколиной охоты распространилось в конце VIII в.

2309 след. …а вскоре и конунг // с жизнью расстался, нашел кончину. — И это важнейшее событие поэмы, как и исходы остальных сражений Беовульфа, предсказывается заранее (ср. примечание к ст. 700 след.).

2323 след. Дом Беовульфа сгорает так же, как задолго до того спасенный им Хеорот. Параллелизм деталей и перекличка эпизодов не позволяет поэме распасться на множество отдельных кусков. И в главном сюжете, и в многочисленных отступлениях есть цементирующее начало. Оно может ускользнуть от современного читателя, но незаметно для него и даже помимо его воли создает необычайно сильный художественный эффект.

2328 след. …и думал всемудрый, что Бог гневится… — Беовульф еще не знает, чем вызван гнев дракона, и принимает случившееся за божью кару. Но, с теологической точки зрения, причина все равно в воле Всевышнего. Однако остается неясным, в чем грешен Беовульф и какую заповедь он нарушил.

2330 след. …сердце воина // впервые исполнилось недобрым предчувствием. — Начиная с предсказания в ст. 2308–2310, поэт использует различные средства подготовить трагический финал.

2354 след. Поэт вновь возвращается к последнему походу Хигелака и, как всегда, рассказывает что-то новое.

2362. Хетвары — древнеанглийский вариант племенного названия хаттуариев (см. ст. 1204 след.).

2379 след. Здесь и дальше рассказывается история шведско-гаутских войн. По обыкновению, эта история дана не компактно, а в отрывках, разделенных основным повествованием. То, что так неудобно для современного читателя, было, видимо, естественно для людей, привыкших воспринимать на слух большие эпические поэмы. Чаще всего в песнях сказителя им были знакомы не только сказочные, но и исторические сюжеты (между которыми не делалось различий, ибо приход чудовища из соседнего болота или прилет дракона с берегового кургана казался такой же реальностью, как нападение соседей). И экспедиция Хигелака, и повесть о древнем кладе, и жизнеописание Беовульфа, и пожар Хеорота рассказаны клочками. Этим усиливался интерес к каждой линии: ничего нельзя было забыть, ибо в любой момент давно оборванный ход мог возобновиться и повести слушателей дальше. Ниже для полноты картины дается суммарное изложение шведско-гаутских войн и генеалогия, как они представлены в «Беовульфе». Первые схватки относятся ко времени, когда королем гаутов стал Хадкюн, сын Хределя и старший брат Хигелака (см. ст. 374, 2473 след., 2922 след., 2964 след.; ср. также примечание к ст. 2427 след.). Шведы под предводительством Охтхере и Онелы постоянно нападают на своих южных соседей (особенно часты стычки на холме Хреоснаберг), забирают добычу и возвращаются домой. Впоследствии Хадкюну и Хигелаку удается нанести ответный удар. (Но неясно, кто возобновил военные действия: в ст. 2471–2472 названы шведы, но ср. ст. 2926–2927.) Вначале их кампания идет успешно, и гауты даже берут в плен жену старого шведского конунга Онгентеова, но Онгентеов не только возвращает пленников, но и убивает Хадкюна, а его дружину загоняет ночью в Воронью рощу, грозя поутру повесить и зарубить всех оставшихся в живых. Однако на рассвете приходит подкрепление — отряд Хигелака, и это решает дело. Шведы бегут, а Онгентеова убивают братья Эовор и Вульф (эти имена, видимо, нарочито условны: Вепрь и Волк). По возвращении Хигелак («победитель Онгентеова») щедро наградил братьев, а Эовору отдал в жены свою единственную дочь. Но вскоре Хигелак сам погиб у франков, и ему наследовал Хардред, сын Хигелака от Хюгд. Королем же шведов после смерти Онгентеова видимо, стал Охтхере. Однако потом (может быть, после смерти старшего брата) трон захватил Онела, а сыновья Охтхере — Эанмунд и Эадгильс — бежали к гаутам (своим наследственным врагам!). Хардред дал приют обоим принцам, но Онела напал на гаутов и, хотя не захватил их земель, убил Хардреда и Эанмунда. Несколько позже Эадгильс, поддержанный гаутской ратью, отомстил своему дяде. Его победный поход стоил Онеле жизни и вернул Эадгильсу трон. Как говорилось (примечание к ст. 349), Онела, возможно, представлял продатскую партию при шведском дворе, а принцы — прошведскую, и это обстоятельство, кроме обычной борьбы за власть, усугубляло раздор внутри династии. Во всей этой истории, как она реконструирована выше, самое загадочное то, что Беовульф и Хардред поддерживают наследников Охтхере против Онелы, т. е. сторонников шведской, а не датской ориентации. После бегства Эггтеова к Хродгару и тем более после победы Беовульфа над родом Гренделя невозможно себе представить недружеские отношения между гаутами и данами. Хотя Хродгар, расставаясь с Беовульфом, вспоминал какие-то давние распри, которым не суждено вернуться (ст. 1858 след.), в принципе данов и гаутов всегда объединяла общая ненависть к шведам. См. далее примечание к ст. 2601 след.

2395 след. …зимним походом… — Есть основания думать, что именно зимнее сражение имеется в виду под словами подлинника «холодными горестными походами» и что слово «холодные» употреблено в своем прямом значении. Знаменитая битва между Эадгильсом и Онелой (в скандинавской традиции: Адилом и Али) происходила на льду озера Венерн. Хотя в «Младшей Эдде» и сагах Онела не шведский, а норвежский король и вовсе не брат Охтхере (Оттара), персонажи наверняка те же. Характерно, что и в скандинавских источниках Адил получает помощь со стороны (но там от Хрольфа).

2427 след. Семь зим, мне было, когда державный… — В этом отступлении рассказывается и о самом Беовульфе, и о том, как Хадкюн случайно убил на охоте своего старшего брата Херебальда. Гибель первенца свела в могилу Хределя. Не меньше, чем потеря наследника, угнетала его невозможность отомстить (непреднамеренное убийство было наказуемо, но, конечно, не внутри собственного рода). Здесь, как и везде в древнегерманской поэзии, кровная месть — источник основных трагических коллизий. Здесь же мы впервые узнаем, что Эггтеов отдал семилетнего сына на воспитание тестю («аталычество» широко практиковалось у скандинавов, но, судя по сагам, более почтенный человек отдавал своего ребенка человеку, который был менее богат и пользовался меньшим уважением; в «Беовульфе» же ситуация иная). Таким образом, дружба Хигелака и Беовульфа восходит к давним годам. Беовульф, перечисляя своих дядей (ст. 2434), говорит «мой Хигелак», и в устах германца, еще совершенно не знавшего сентиментальных оборотов более поздних времен, это слово звучит как ласкательный эпитет. «Моим» называет и Вальхтеов Хродульфа (ст. 1181).

2443 след. Так некий старец, увидевший кровного // чада тем… — По мере того как Беовульф приближается к смерти, тон поэмы становится все более и более мрачным. Рассказ замедляется и движется не столько вперед, сколько назад, к прошлому. В конце поэмы отступления связаны только с гибелью людей и целых родов. Теперь фон для основного рассказа — это уже не подвиги Сигмунда или состязанье отважных пловцов, а прощание с кладом, печальная судьба Хределя и Херебальда, история отца, сидящего перед трупом повешенного сына. Беовульф готов совершить последний подвиг, но ему уже не дано пережить врага. Так же бессилен в последнем эпизоде Хредель, и его бессилье самое страшное, которое мог себе представить поэт: некогда могучий конунг, основатель славной династии, лишен права отомстить за сына. Элегия о старце, напоминающая многие страницы современной поэзии, принадлежит к лучшим страницам поэмы.

2494. …ни войска гепидского. — Гепиды (по-древнеанглийски они называются гифты) были племенем, родственным готам, и их старая родина (как, наверно, и у самих готов) — Скандинавия. Впоследствии они переселились в низовья Дуная и были уничтожены лангобардами.

2496. …на слабых ратников — то есть на воинов худших, чем сам Беовульф.

2500 след. Беовульф вновь возвращается в мыслях к франкскому походу Хигелака. Возможно, франк Дагхревн (о его имени ср. примечание к ст. 1801) и убил Хигелака. Беовульф же расправился с ним, как с Гренделем: без меча. «Хугский» значит «франкский». Дагхревн — единственный человек, которого убивает Беовульф.

2572 след. …коль скоро впервые в жизни // Судьба не хранит его в единоборстве, // в победной битве. — В подлиннике запутанная и малопонятная фраза.

2584 след. …не лучшим образом ему служило // лезвие славное. — В этой литоте слышится осуждение всякого (будь то даже неодушевленный меч), кто идет в битву и не выполняет своего долга.

2595 след. …и не нашлось под рукой у конунга… благородного воинства. — Нельзя было представить себе позора более страшного, чем, поддавшись страху смерти, бросить своего конунга в беде. Воинов не оправдывает даже то, что Беовульф сам велел им дожидаться исхода сраженья в укрытии ( ст. 2528 след.).

2601 след. В рассказе о Виглафе впервые названы Вагмундинги. Было высказано предположение, что Вагмундинги, как и Вульфгар (см. ст. 349 и примечание), принадлежали семье венделов, которые поддерживали Онелу против Онгентеова и его сыновей. Этим объясняли высокое положение Вульфгара, вождя венделов, при датском дворе. Здесь же видели причину того поразительного факта, что хотя Веохстан сражался вместе с Онелой против Эадгильса и Эанмунда и даже убил Эанмунда, его сын Виглаф — любимый и самый верный воин Беовульфа. Видимо, сердце Беовульфа было больше на стороне Онелы, чем на стороне принцев, которые нашли поддержку Хардреда и которым впоследствии он сам оказал военную помощь. Тем не менее трудности исторического толкования приведенных фактов очевидны. Гораздо понятней то, что, после воцарения Эадгильса на троне своего отца, Веохстан должен был бежать из родного края. Его, как в свое время Эадгильса с братом, тоже приютил Беовульф. Виглаф даже в последней битве еще называется скильвингом, поскольку по происхождению он действительно швед. Реальные взаимоотношения гаутов и шведов несколько заслонены от нас тем, что во всех междоусобицах участвует Беовульф, фигура легендарная, а не историческая. В поэме сказано, что после гибели Хардреда гаутами пятьдесят лет правил Беовульф, но это в высшей степени сомнительно. Скорее можно было бы предположить, что Онела, завершив свой победоносный поход на Хардреда и убив Эанмунда, не повернул назад (в поэме он не решается напасть на Беовульфа), а без большого труда захватил гаутский престол и посадил на него наместником Веохстана(откуда и все его земли). И лишь потом Эадгильс, спасшийся у каких-то соседей (например, у данов), сумел (с помощью Хрольфа) вернуть себе престол. Бегство под защиту враждебного племени, хотя и чреватое смертельной опасностью, было довольно частым явлением. Возвращаясь к Вагмундингам, мы замечаем, что одни из них входили в гаутское племя (как Беовульф и его отец Эггтеов), другие — в шведское (Веохстан и Виглаф). Связи между ними не ясны. Географически же гауты, а следовательно, и гаутские вагмундинги, скорее жили на Вестеръётланде (к югу от Великих шведских озер) и были близкими соседями скильвингов и шведских вагмундингов.

2617 след. …однако Онела // за смерть племянника не мстил убийце. — По законам кровной мести Онела должен был бы мстить Веохстану за убийство племянника, но тот был бесправным изгнанником и утратил все связи со своей семьей. Фактически же Онела мог только радоваться смерти Эанмунда, и в этой подробности намек на близкий уже распад родовых уз.

2632 след. Очевидно, вначале Виглаф тоже бежал в лес (иначе к кому же обращена его речь?), но потом вернулся к Беовульфу.

2662 след. Странно, что юный Виглаф воодушевляет своего конунга на битву, но если этой несообразности не заметила аудитория Х в., значит, она была полностью оправдана художественно: устами Виглафа говорит поэт, и его слова — это именно те слова, которые готов был произнести любой из его слушателей.

2674 след. …но родича родич… укрыл железной // доской от пламени. — Теперь Беовульф и Виглаф идут на дракона под прикрытием одного щита.

2679. …но преломился …Нэглинг… — Как и меч Хрунтинг, этот меч («острый», «режущий») оказался бесполезным. Он раскололся от страшной силы удара — распространенный прием, чтобы косвенно охарактеризовать силу воина.

2702 след. Из текста видно, что дракона убил Виглаф, но Беовульфу предоставлена честь последнего удара. Виглаф тоже (ст. 2874 след.) приписывает победу Беовульфу, а себя называет лишь помощником. Это последнее сражение Беовульфа и похоже и не похоже на предыдущие. Как и прежде, он защищает народ от напасти, как и прежде, он окружен трусливыми зрителями, как и прежде, никто, кроме него, не может надеяться на успех. Но дракон не дьявол и не проклятый Богом отшельник (хотя некоторые словесные схождения в описаниях Гренделя и дракона все же есть). Для людей он что-то вроде стихийного бедствия. Для Беовульфа же он — судьба. Дракон защищен всеми средствами: летает и ползает, покрыт броней, изрыгает яд и пламя. Он так безмерно жесток, что Грендель с матерью — агнцы по сравнению с ним. Самое страшное — что он по-своему прав. Грендель был врагом рода человеческого, радость и музыка были невыносимы ему, у дракона же (как и у матери Гренделя) есть мотив для мести. Дракон непобедим, и Беовульфе самого начала знает это. Чудовище можно убить, но вместе с ним, с судьбой Беовульфа, умрет и сам Беовульф. Сражаясь с матерью Гренделя, Беовульф спасся чудом. Теперь чуда быть не могло, и эта битва заканчивает серию его побед, каждая из которых доставалась все более дорогой ценой.

2746 след. Последнее желание Беовульфа — увидеть клад. О двойственном отношении к золоту в поэме см. вступительную статью.

2804. На Мысе Китовом. — Невозможно определить, использовал ли поэт название какого-то известного места или сочинил его сам (ср. места вроде Лунная долина, Щучье озеро, о которых лишь современники могли знать, точное это наименование или поэтическая характеристика). То же относится к ряду других топонимов в «Беовульфе» (ср. примечание к ст. 2924).

2883 след. Весь род отвечает за каждого своего члена, поэтому наказание ждет не только трусов.

2889 след. Уж лучше воину // уйти из жизни, чем жить с позором! — Возможно, намек, что всем, не принявшим участия в сражении, следует покончить жизнь самоубийством.

2912 след. Глашатай перечисляет разных врагов, заинтересованных в падении гаутов, и в его речи (в четвертый раз) упоминается франкский поход Хигелака. Заодно рассказывается заключительный эпизод шведско-гаутских войн. Момент для длинного и подробного рассказа выбран неудачно. Но поэма заканчивается, все нити должны сойтись воедино, и уже не будет другого даже самого незначительного повода дорассказать то, что еще необходимо узнать слушателям.

2921. Меровинги. — Если слово в рукописи действительно означает меровингов, то глашатай имеет в виду крепнущую франкскую династию.

2924. Воронья роща. — См. примечание к ст. 2804 (ср. также Вороний лес, ст. 2935, и Орлиные скалы, ст. 3032).

2960. Хредлинги — потомки Хределя, т. е. Хадкюн и Хигелак.

2995. …дано сто тысяч землей и кольцами… — Здесь мера ценности — предположительно скеат (skeatt), равный динарию, одной двадцатой шиллинга (ср. ст. 2195 и примечание).

3010 след. …а с ним и сокровища… в огне да сгинут… — Глашатай предлагает, чтобы вместе с Беовульфом в костер положили и весь клад, и в этом есть элемент драматической иронии: Беовульф думал, что клад принесет пользу его народу (ст. 2794 след.). В ст. 3163 след. сказано, что клад поместили в курган вместе с останками героя, но, конечно, и там он не мог сослужить никакой службы гаутам.

3018 след. …коль скоро пленная // жена за недругами пойдет на чужбину… — Распространенный образ: женщины, угнанные в плен, как символ окончательного поражения.

3021 след. …морозным утром… — Сраженья начинались утром. (В «Старшей Эдде» даже есть специальная заповедь, которую можно понять так: не вступай в битву вечером — «Речи Регина», строфа 22.)

3024 след. …а черный ворон… трупы терзает. — Обычно за войском идут ворон и волк (хотя ворон бывает и дружественным вестником, ср. ст. 1801 и примечание и «Речи Регина», строфа 20); иногда между собой беседуют вещие птицы (см. «Речи Фафнира» в «Старшей Эдде», строфа 32 след.) или ворон сам пророчит беду («Старшая Эдда»; «Отрывок Песни о Сигурде», строфа 5). В древнеанглийской поэзии ворон и волк (так называемые звери битвы) встречаются много раз. Но в «Беовульфе» традиционный образ изменен (ворон говорит с орлом). Поэт блестяще пользуется стереотипным приемом: войны еще нет, но упоминание о ее спутниках должно вызвать мысль о предстоящих бедах. Искусство древнего певца, оперировавшего привычными темами и формулами, в значительной мере и состояло в том, чтобы найти неожиданную возможность использовать знакомый прием.

3070–3074. В подлиннике здесь строки, которые практически невозможно понять. Предлагались различные исправления и десятки интерпретаций.

3079 след. Наших советов не принял пастырь… — На самом деле никто таких советов Беовульфу не давал. Здесь, видимо, нераспознанный эпический мотив: точно так же и Хигелак (вопреки истине) говорил (ст. 1995 след.), что они все противились решению Беовульфа ехать к Хродгару.

3150 след. Было высказано предположение, что плакальщица над телом Беовульфа — его вдова. Но странно, что о ней ничего не говорилось раньше. Гораздо более вероятно, что Беовульф был одинок. Хотя поэт вплел его жизнь в общую канву событий, Беовульф не столько участвует в них, сколько идет рядом. Правда, он сопровождает Хигелака в поход к франкам и даже убивает Дагхревна, но, в общем, делает там лишь то, что мог бы сделать любой верный дружинник. Его главные враги — фантастические чудовища. Он не участвует в шведско-гаутских войнах и не пытается отомстить за Хардреда, а послать людей на помощь Эадгильсу мог кто угодно. Правда, он занял гаутский престол, но гауты были впоследствии побеждены шведами (как и предвидел глашатай), и Хардред, на котором закончилась династия Хредлиагов, вполне мог быть последним независимым гаутским конунгом, и полвека правления Беовульфа — наверно, сказочное, а не реальное время. Поэт избегает сказать о Беовульфе что-нибудь определенное, чтобы не слишком явно сталкивать вымышленного героя с реальными людьми, известными слушателям. К тому же у него нет детей и его имя не аллитерирует с именем отца (последнее не абсолютно обязательно, но обычно). Вернее будет предположить, что его оплакивает безымянная женщина.

3180 след. Поэма кончается на мягкой ноте похвалы и восхищения. Среди качеств Беовульфа не названы те, которые ассоциируются с великим героем; те, что названы, подходят скорее для мудрого монарха, проникшегося идеями христианства, чем для человека типа Сигурда или Гунтера

Оглавление

Предисловие

Беовульф

Комментарий