«Зороастрийская мифология»

Зороастрийская мифология (fb2) - Зороастрийская мифология [Мифы древнего и раннесредневекового Ирана] 10464K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Иван Вадимович Рак

Иван Вадимович Рак. Зороастрийская мифология [Мифы древнего и раннесредневекового Ирана]

{"Зороастрийская мифология" - на обложке, "Мифы и легенды..." - на титульном листе}

Научный консультант: доктор филол. наук, профессор, чл.-корр. РАН И.М. Стеблин-Каменский (Санкт-Петербургский государственный университет)

[111] – начало страницы.

Сплошная нумерация сносок заменена поглавной.

Р а з р я д к а заменена жирным шрифтом.

Журнал “Нева” – “Летний Сад”

Санкт-Петербург — Москва, 1998

ISBN 5-87510-084-5; ISBN 5-89740-001-0

Введение

Индоиранская общность

Как мусульманскую религию принесли в средневековый Иран иноземцы арабы, однако чужая вера, возросшая на чуждых традициях, постепенно прижилась в завоёванной стране и с какого-то момента стала для иранцев уже не насаждённой, а исконной, — так и за три тысячелетия до того древнеиранская культура начиналась и складывалась вдали от Ирана, а потом вторглась в Иран извне. Арийцы — предки иранцев и индоариев — были пришлым народом.

О ранней их истории почти ничего не известно. В индоевропейскую эпоху — до II тыс. до н.э. — арийцы разделились на восточных и западных и населяли, по разным гипотезам: Европу; южнорусские степи; южное Приуралье; междуречье Амударьи и Сырдарьи; восточный Казахстан; Прикаспийскую низменность или земли северней по Уралу и Волге; некоторые исследователи считают их прародиной Алтайский край (а до середины 1920-х годов всерьёз обсуждалась возможность прихода арийцев из Заполярья и даже с Северного полюса — с тёплого цветущего, материка Арктиды, который, подобно Атлантиде, якобы затонул где-то перед наступлением Ледникового периода[1]). Иранское же нагорье в то время было заселено совсем другими народами, жившими там, по-видимому, исстари. В основном это были скотоводы.

К рубежу III—II тыс. до н.э. арийцы сосредоточились в Средней Азии и частью по южному Приуралью. Их этнос не составлял цельного монолита, в какой, для сравнения, были позднее сплочены гунны или, например, монголы Золотой Орды, тоже кочевники, — арийские [4] племена жили обособленно и чаще враждовали между собой, чем объединялись в кланы и союзы. Какие-то племена, видимо, уже тогда тяготели к оседлости, однако большинство племён оставались кочевыми, почти что скифскими по укладу жизни, полной разбойными набегами друг на друга, грабежами и угонами скота.

И всё же арийцы были единым народом, хоть и разбросанным по степям, и раздробленным на племена; единым не только этнически, но — с общей культурой, которую они затем понесли в Индию и в Иран.

Все другие великие переселения народов были — с юга на север и с востока на запад; арийцы единственные, кто продвигался на восток и на юг. О времени их вторжения в Индию и на Иранское нагорье мнения исследователей тоже расходятся. Упомянув, что самая ранняя из предлагаемых дат — начало III тыс. до н.э., мы будем впредь держаться хронологии, принятой отечественной наукой: приблизительно XV век.[2] В целом вторжение не носило завоевательного характера и оттого надолго растянулось. До X века арийцы расселялись по просторам будущей Персидской державы, от западного Ирана и Мидии до Гандхары, постепенно смешиваясь с исконными там народами и ассимилируя их; другая волна через Гиндукуш хлынула в Индию и покатилась по полуострову на юг.

Этот период принято называть «эпохой индоиранской общности». До X и даже до IX века культура индийских и иранских племён оставалась как и прежде общей, — хотя всю «эпоху общности» шло постепенное разделение индоиранцев на два народа, говорящих на разных языках, и складывались две разные религиозные традиции — предыстоки индийских «Вед» и иранской «Авесты», брахманизма и зороастризма.

Человек Древнего мира не мыслил искусство как некую самодостаточную деятельность, содержание и цели которой принципиально отличны от того, что достигается иным духовным творчеством — например, философией. Разновидностей духовной деятельности для него не существовало. Нужно было пройти столетиям, чтоб религия, философия, искусство, мораль и познание природы выделились в самостоятельные направления творческого поиска, мало зависимые друг от друга.

В живописи этого разделения не было ещё в Позднем Средневековье. Если о леонардовской «Мадонне Литта» мы, хоть и не слишком уверенно, но всё-таки можем сказать, что это скорей живописное произведение, чем культовый атрибут, — то перед фресками Джотто просто бессмысленно задаваться вопросом, «живопись» это или «религия»: и то и другое, разграничить ещё невозможно. «Исповедь» блаженного Августина — это «богословие», «философия» или «литература»? — всё вместе. «Ригведа», [5] авестийские гимны — «поэзия» или «религия»? Изваяния фараонов — «скульптура» или «культ»?...

(Обобщение здесь, конечно, статистическое. Универсальных законов, схем, в которые укладывалось бы творчество всех времён и народов, не существует. Древний мир создал и произведения «чистой» литературы, и «чистой» философии. Но появлялись они только в очень развитых цивилизациях (Египет, Греция, Рим).)

Целостное — или, как принято его называть, мифологическое мышление основывалось прежде всего на религии. Поэтому у древних народов под сенью общей религии складывались и одинаковые эстетические воззрения, и одинаковая мораль, и схожее мировидение — то есть в конечном счёте общность культуры. Такие народы (племена, княжества, полисы, города) могли жить обособленно, враждовать, воевать, — но всё равно они оставались едиными в культурном отношении. (Достаточно вспомнить, что нет политического понятия «Древняя Греция», есть только историко-культурное.)

В общую религию могли сливаться довольно разнородные местные культы, каждый со своей собственной космологической доктриной, со своим пантеоном, тотемами, духами, легендарными героями и мифами о них. Бог, чтившийся одним племенем как демиург, по верованиям соседей мог быть — подателем дождей, владыкой загробного царства, покровителем воинов; или, напротив, воплощать в своём образе Зло; а в иных племенах имени этого бога не знали вовсе.

Такой была общая религия индоиранцев. Её обрядность и мифология воссоздаются по позднейшим письменным источникам (индийским и зороастрийским), по данным археологии и по этнографии современных среднеазиатских народов.

Индоиранская религия

Одно из основополагающих понятий зороастрийской теологии, понятие «А́ша» (или «А́рта»),[3] которому в индийских «Ведах» соответствует «Рта», у индоиранцев уже существовало.

В буквальном переводе «Аша» значит «Правда», «Истина»; но индоиранцы вкладывали в это слово иной смысл, нежели вкладываем мы. «Истиной» для них был прежде всего глобальный закон мироздания, регулирующий движение небесных светил, смену времён года и [6] вечное «воскресение» природы весной; в согласии с Истиной-Аша рождаются и умирают люди, о надлежащую пору льют дожди, произрастают травы на пастбищах, тучнеет и плодится скот. Мифологическое мышление индоиранцев не противопоставляло природу и человека, — оттого понятие «Аша» имело, кроме натурфилософского, и социальное содержание: существующий иерархический уклад в племенах, деление на три сословия — жрецов, воинов и скотоводов-пастухов — было для индоиранцев столь же естественным природным законом, как чередование дня и ночи.

С точки зрения теории религии, таким образом, «Истина» индоиранцев довольно близко соответствует древнеегипетскому понятию «Правды» — «Маáт». Но, в отличие от миропорядка-Маат, миропорядок-Аша не мыслился как неизменный и вековечно нерушимый. Злые силы, волею которых на землю обрушивались бедствия — засухи, например, или падёж скота, — злые силы стремились низвергнуть мир в хаос и небытие, и возможность такого исхода во всяком случае не отрицалась априори, как в религии древних египтян. Победа Добра не считалась изначально предопределённой; бесспорно, индоиранцы не сомневались в ней, но это была не теологическая догма, а предмет веры — как верят в победу солдаты на войне. Ашу хранили благие силы, противостоящие вселенскому Злу.

И те и другие силы вначале представлялись явлениями природы (засуха) или чистыми абстракциями (счастье). Кроме того, у индоиранцев ещё жило поверье, унаследованное от религии древних арийцев, что в мире нет ничего «нейтрального»: растения, камни, воды, воздух, горы — всё сущее наделено «духом» мáйнью, который может быть добрым или злым, — а стало быть все творения причастны борьбе Добра и Зла, Истины и Лжи. Со временем мифологическое сознание индоиранцев стало олицетворять явления и понятия в образах божеств (демон засухи Апáóша,[4] богиня счастья и благополучия Парéнди). «Вместо того, чтобы определять божественную персону изречением типа „Бог — это любовь",[5] индоиранцы начинали свою веру с того, что „Любовь — это бог", и постепенно создавали на основе этого представления божество».[6] Этот процесс шёл долго, у каждого племени по-своему. Когда образ того или иного бога окончательно складывался, он, как правило, всё равно не вытеснял из религиозной системы соответствующее природное явление или абстрактное [7] понятие: богиня реки и сама река, богиня счастья Паренди и счастье как таковое оставались едиными, точнее — двуедиными объектами культа, немыслимыми один без другого.

Точно так же персонифицировались и злые силы. Постепенно у индоиранцев сформировалось верование в два враждующих клана богов — ахýров и дэ́вов.

В разных племенах благими божествами, хранителями Истины, выступали как ахуры, так и дэвы. Обычно они считались двумя поколениями богов, старшим и младшим, противоборство которых — это вселенское противоборство Добра и Зла; но иногда и те и другие причислялись к положительным, «истинным» силам мироздания и составляли в племенном пантеоне два класса благих богов-покровителей (такие верования, скорее всего, были своеобразным «идеологическим компромиссом» двух племён после их слияния).

Уместно бы здесь добавить, что древним многобожеским религиям были не свойственны ни догмы, ни понятие «ереси». С точки зрения язычника, вера другого народа может быть враждебной, неправедной, даже нелепой, — но она не может быть «ошибочной»: чужой бог для язычника столь же реален, сколь и свой, каким бы вопиющим надругательством над моралью и здравым смыслом ни казались ему ритуалы, связанные с почитанием этого бога. Война между двумя народами мыслилась и как война их богов, однако боги побеждённого народа уничтожались лишь в том случае, если их жречество было не лояльно к завоевателям, и сохранялась опасность, что в будущем вера станет знаменем мятежей и восстаний; если же повода для таких опасений не было, завоеватели не только сохраняли святыни побеждённых, но сами поклонялись им, покровительствовали служителям их культа (прилож. 4-А, -Б, -В, -Г), — и нередко вслед за слиянием земель и кровей сливались и пантеоны, хотя бы частью... Однако отнести это всё к иранцам, у которых язычество сменялось монотеизмом и снова язычеством, можно лишь с таким множеством оговорок (подчас утверждающих обратное), что исключений из правила набралось бы едва ли не больше. Универсальных законов не существует... (Полностью справедливо, пожалуй, только для ранних индоиранцев и для Ахеменидов до Дария I.)

К концу индоиранской эпохи стала развиваться идея, что во вселенской непримиримой борьбе двух начал участвует человек, крепя твердыню Истины-Аша своими праведными поступками или, напротив, грехами усиливая стан Зла. Триада «благие мысли, благие речи, благие дела», ставшая главной заповедью зороастрийской этики и мерилом людских деяний, была провозглашена ещё древними племенными жрецами. Разумелось под ней прежде всего внешнее соблюдение моральных предписаний: «благими словами» было чтение молитв; «благими делами» — жертвоприношения богам, боевые подвиги воинов, усердный труд пастухов; молитвы, обращённые к небожителям, состояли из просьб воздать наградой за хвалебные песнопения и жертвы; посмертную судьбу человека определяла его принадлежность к тому или иному сословию — воину загодя была уготована лучшая участь в загробном мире, чем пастуху, без зависимости от их «мыслей, слов и [8] дел» при жизни. Вместе с тем, под «благими мыслями» подразумевались и личностные качества, необходимые для совершения «благих дел», — то есть не только почтение к жрецам и приверженность племенному культу, но и — доблесть, усердие, правдивость. Понятие «Аша», таким образом, имело нравственно-этическое содержание.

Главным жрецом — посредником между богами и людьми первое время был вождь племени. Нет никаких свидетельств, что у индоиранцев он считался «земным воплощением» божества или «проводником» небесной Истины-Аша в земной мир, который самим своим существованием поддерживает миропорядок (как египетский фараон). Благополучие племени — урожаи и плодовитость скота — не связывалось с телесным здоровьем вождя и его половой потенцией: у степных народов, для которых земледелие — занятие побочное, такие воззрения отмирали на очень ранней стадии (оставляя, впрочем, по себе множество культовых пережитков).

По-видимому, вождь племени, он же главный жрец и толкователь волеизъявлений богов, первоначально назывался кáви. Позднее роли первослужителя культа и вождя разделились; главным жрецом у иранских арийцев сделался зáóтар, у индоариев — хóтар, а кавиями стали называть особое сословие стихотворцев-прорицателей. Во время богослужений заотар/хотар приносил жертву и совершал возлияния. Жрецам рангом ниже вменялось поддерживать алтарный огонь, подносить культовые предметы и изготовить хáóму — ритуальный опьяняющий напиток.

Хаома — триединый образ: напиток, растение, из которого его изготавливали, и бог — персонификация растения и напитка. В «Ведах» хаоме соответствует сóма, причём «среди иранских божеств вряд ли найдётся ещё одно, характеристика которого в иранской и индийской традиции совпадала бы настолько, как это имеет место с авестийской хаомой и ведической сомой».[7] В обоих традициях ритуальное питьё противопоставляется всем другим хмельным зельям, «притупляющим разум», будящим в человеке «гнев и неистовство». Воздействие хаомы/сомы, по-видимому, было одновременно и тонизирующим, и раскрепощающим сознание — стимулирующим ассоциативно-образное восприятие действительности. В «Ведах» говорится, что «как наездник погоняет лошадь, так сома возбуждает песню» — то есть вдохновляет на декламацию гимнов-молитв.

Канонических, предписанных ритуалом молитв, не существовало. Всякий раз на богослужениях кави заново их импровизировал в состоянии опьянения хаомой/сомой. Бог и человек создавали гимн вместе: бог сообщал кави некую истину,[8] кави же облекал ниспосланное [9] духовное откровение в слова. Таким образом, заклинания и молитвы, произносимые кави, были тем, что «Авеста» называет «Мáнтра Спéнта» — «Святое Слово», — воздействующим словом, которое сам бог наделил сакральной силой.

К концу индоиранской эпохи сложились и некоторые каноны для такого импровизированного стихотворства: ритмические размеры, устойчивые обороты, постоянные метафоры — разные у иранцев и индоариев, уже отличавшихся по языку. Постепенно тексты гимнов становились целиком каноническими. Кавии (в Индии к тому времени их именовали ри́ши) больше не импровизировали свои поэтические молитвы, а сочиняли их загодя и повторяли от службы к службе. Отточенные десятками поколений кавиев/риши до художественного совершенства, в таком виде эти гимны вошли в «Ригведу» — самую древнюю из ведических книг, и частично в «Авесту». По этим двум памятникам, отследив в них фрагменты, восходящие к древнейшим верованиям, мы только и можем составить отдалённое представление о культовой поэзии индоиранцсв; прежде всего по «Ригведе» — тексту более раннему и, главное, не испытавшему влияния радикальной религиозной реформы.

Приведём в качестве примера фрагменты гимна водному богу Вáруне. Содержание гимна составляют хвалебствия Варуне с целью умилостивить его и просьбы быть милосердным к людям, простить им грехи и избавить от болезней, которыми Варуна карает грешников.[9]

1. Если, о бог Варуна, Мы станем нарушать изо дня в день Твой завет, как племена [— завет царя], 2. Разгневанный, не выдавай нас [своему] Смертельному оружию на убийство, Ни ярости [своей], когда ты разгневан! 3. Хвалебными песнями, о Варуна, мы хотим развязать Твою мысль для милосердия, Как колесничий — спутанного коня. 4. Далеко ведь летят мои Обезоруживающие [слова] в поисках лучшего, Словно птицы — к гнёздам! 5. Когда же мужа, воплощающего блеск власти, Варуну, мы побудим К милосердию, [его,] далеко смотрящего? <...> 7. Кто знает след птиц, Летающих по воздуху, Знает челны морские. 8. Знает тот, чей завет крепок, двенадцать Месяцев с [их] потомством. Он знает [того], кто рождается впридачу.[10] [10] 9. Он знает путь ветра, Широкого, высокого, сильного. Он знает тех, кто восседает. 10. Варуна, чей завет крепок, Расположился в водах Для безраздельной власти, [он,] очень умный. 11. Оттуда всё сокрытое Наблюдает внимательный, Сотворённое и что будет сотворено. 12. Пусть вседневно очень умный Адитья[11] создаёт нам прекрасные пути! Пусть продлит он сроки наших жизней! <...> 14. Он тот, кого не стремятся обмануть ни любители обманов, Ни вредители среди людей, Ни злоумышленники, — [его,] бога, 15. А также тот, кто среди людей Создал себе безраздельное величие, [Как и] в утробах наших.[12] 16. Прочь уходят мои молитвы. Как коровы по пастбищам, В поисках далеко смотрящего. <...> 18. Вот бы мне сейчас увидеть того, кого хотят увидеть все! Вот бы мне увидеть его колесницу, [спускающуюся] на землю! Пусть возрадуется он моим хвалебным песням! 19. Услышь, о Варуна, этот зов мой И будь милостив сегодня! К тебе я стремлюсь в поисках помощи. 20. Ты царишь надо всем, О мудрый; над небом и землёй. Обрати слух к [моей] молитве! 21. Вверх — верхнюю отпусти нам, Посреди среднюю петлю расслабь, Вниз — нижние,[13] чтобы мы жили! [11]

Служба обыкновенно посвящалась какому-то одному богу. Этот бог, призванный молитвой кави, спускался с небес и незримо восседал на барсмáне — соломе, расстеленной по земле. На барсмане же, перед алтарным огнём совершалось заклание жертвенного животного — быка или овцы. Души убитых животных, по представлениям индоиранцев, отлетали на небо и воссоединялись с божеством Гéуш У́рван («Душа Быка»), покровительницей скота и скотоводства.

В разных племенах почитались верховными разные боги. У индоариев главой пантеона выступал, как правило, И́ндра — воинственный бог победы, метатель громов и молний. В цикле мифов, связанных с ним, центральным был эпизод об убийстве Индрой гигантского змея Ви́ртры. Индра носил эпитет «виртрахан» — «поражающий Виртру». У иранских арийцев верховным богом чаще был Ми́тра. Это имя было сперва нарицательным и означало клятву о соблюдении договора: например, между двумя соплеменниками, или между двумя племенами — о мире и о границах пастбищ. Скотоводам приходилось постоянно перегонять стада на новые пастбищные угодья, по многу дней быть вместе с ними вдали от племенного поселения, беззащитно для набегов и грабежей, — такое хозяйство невозможно было бы вести при постоянной вражде с соседями. Клятва митра почиталась священной.[14] Со временем она персонифицировалась как бог договора, который карает клятвопреступников. Возможно, Ложь, авестийская Друг, противопоставлявшаяся у зороастрийцев Истине-Аша, первоначально фигурировала в теологии как антипод Митры. Постепенно Митра обрёл и функции солярного бога, стал связываться с огнём.

Огонь индоиранцы чтили особо. По их представлениям, он воплощал Аша-Истину — был её зримым проявлением в земном мире. Видимо, уже тогда различали несколько ипостасей священной огненной стихии: «небесный огонь» (молнию), «огонь Солнца», «огни», которые пребывают в растениях и в телах живых существ («жизненная сила»; труп коченеет, потому что огонь покидает мёртвую плоть), и, наконец, обычное пламя — то, что на алтаре и в очаге. Возлияние алтарному огню было одним из главных ритуалов в ежедневных богослужениях. Молитва нáйрьо сáнгха — «хвала мужей [огню?]», позднее олицетворившаяся у иранцев в образе одноимённого бога-вестника, вместе с запахом возлитой хаомы и жареного жертвенного мяса возносила на небо слова людей, обращённые к богам. Таким образом, через посредство огня осуществлялась материальная и духовная взаимосвязь между миром людей и миром Истины. Возможно, огню был причастен круг абстрактных божеств — подателей благ, удачи, счастья. [12]

Священную стихию земли почитали в двух ипостасях: землю как таковую (почву) и Землю — богиню: Мать Зам, в паре с Отцом-Небом Áсманом. Они выступали как прародители всего сущего.

Третья мировая стихия — животворная стихия воды тоже была священна сама по себе (как сами по себе священными были пламя любого огня и любая почва). Индоиранцы обожествляли реки, озёра, ручьи и вообще, наверно, все источники и водоёмы, иногда олицетворяя их в образах богинь. Возлияния воде совершались каждый день вместе с возлияниями огню; и ритуальный напиток хаома, изготовлявшийся из сока хаомы, коровьего молока и воды, очевидно, символизировал триединство животного мира, растений и влаги, без которой силы Зла, в частности — демон засухи Апаоша, изничтожили бы на земле всякую жизнь.

Среди божеств, покровительствующих вселенским водам, в религии авестийских иранцев главная роль отводилась Ардвисýре Анахи́те (букв.: «Влага могучая, чистая») — богине в облике юной прекрасной девы (единственное иранское благое божество, которому приписывалось человекоподобное обличье[15]). Считалось, что Анахита живёт на вершине мировой горы Хукáрьи у источника А́рдви (с которым она отождествлялась). Вершина Хукарьи достигает небесной обители богов, и оттуда, с высоты неба пречистый поток по склону горы низвергается в мировой океан Ворукáшу — далеко-далеко на востоке. Каждый год в надлежащий срок с небосвода к океану спускается бог Ти́штрия (Сириус) в виде белого златоухого коня. На берегу его неизменно встречает Апаоша — конь чёрный, облезлый, безобразный. Три дня и три ночи противники бьются без отдыха; потом Апаоша временно берёт верх над блистательным богом и гонит его прочь от воды. Но благодаря гимнам, молитвам и возлияниям хаомы в его честь Тиштрия набирается сил, возвращается к океану Ворукаше и одолевает демона засухи. Чёрный конь бежит с поля битвы, освободив путь белому коню. Тогда Тиштрия погружается в пучину и пьёт студёную влагу — день за днём, много дней и ночей пьёт; а потом, напитавшись ею, снова взмывает на небо и по всей Земле-Зам разливает обильные дожди во благо пастбищным травам и колосящимся злакам.

Сюжет этого мифа, известный по «Авесте», не претерпел сколько-нибудь значительных изменений за всю историю домусульманского Ирана. Хотя в «Ведах» ему аналога и нет, но установлено, что по происхождению он — индоиранский (а представление о Сириусе как о подателе дождей восходит ещё к индоевропейским временам[16]). Скорей [13] всего, трактовка сначала была несколько иная: если люди много грешили и недостаточно воздавали Тиштрии почестей, богу не хватало сил для победы, и предстоял засушливый год.

Не совсем понятно, как разыгрывалось это мифологическое действо на звёздном небе: что, к примеру, означает отступление Тиштрии?[17] Облики, которые он последовательно меняет — сперва предстаёт в виде отрока, затем в виде быка и наконец в виде белого скакуна? А демон Апаоша, кажется, и вовсе не имеет небесного соответствия. Но в любом случае миф о Тиштрии — редкий для иранской традиции пример астрального мифа, во-первых, а во-вторых — единственный в ней циклический миф (действо которого не свершилось однажды и навсегда ушло в прошлое, а повторяется вновь и вновь, из года в год).

...Нравственность, мораль, Бог, справедливость, эстетика — это, с точки зрения историка, относительные категории: разные народы и разные эпохи понимали их по-своему, и, например, геройство Ахилла, воспевавшееся в Элладе, древний египтянин посчитал бы злом — угрозой существующему миропорядку. Относительна даже красота природы: бескрайнее степное скифское раздолье — для лесных и горских народов зачастую уродство, проклятые земли. Но одно исключение, кажется, есть: звёздное небо. Все народы восхищались этим зрелищем, и у всех представления о Боге так или иначе связывались с небесами.

Поэтому на первый взгляд может показаться странным, что у индоиранцев, почитавших звёзды, астрономические явления почти не отражались в мифологии.

Здесь опять как нельзя лучше подходит сравнение индоиранской религии с египетской. У египтян все события мировой (легендарной) истории повторялись каждый год — в годовом цикле мистерий, «театрализованных представлений» на мифологические сюжеты, — каждое в определённый день года, и каждому соответствовала одна и та же картина звёздного неба, повторяющаяся в этот день. Семьдесят дней Сириус не виден: ушёл на Запад, за горизонт, в царство мёртвых, — мёртв бог плодородия Осирис, убитый братом Сетом; мертва природа, боги в трауре, в Египте лютый иссушающий зной. А перед тем злодей Сет изрубил труп Осириса на куски и разбросал их по берегам Нила — это египтяне срезали и молотили колосья. Семьдесят дней Исида собирает останки мужа и вместе с Анубисом бальзамирует тело. И вот мумию оплакивают. Сириус, осиянная «Слеза Исиды», падает в Небесный Нил (первый утренний восход звезды на востоке, для II тыс. до н.э. ок. 20 июля) и растворяется в небесных водах («тает» в лучах зари)[18] — от этого разливается Нил земной. В начале времён [14] мир был водной пустыней, но однажды средь первозданных вод возник Холм-остров, сотворённый богом, — и теперь боги вновь сотворили мир: вода отступила, обнажилась плодородная почва. Мумию Осириса хоронят — бросают в почву зерно, и бог воскресает вместе с первыми всходами. Это было, это свершилось опять, и так будет повторятся вечно — как вечно повторяются одни и те же звёздные действа на небесах. Для мифологического сознания мистерии и обряды — это не изображения неких событий, а сами события: жрец-бальзамировщик в маске Анубиса — сам Анубис, плакальщицы — Исида и Нефтида, покойный — сам Осирис, и всякий умерший воскресает для вечной жизни в загробном царстве, как некогда воскрес великий бог.[19]

Но египетской религии такое мироощущение естественно. В этом, собственно, и заключается её суть: культ стабильности, неизменности, вековечности существующего порядка. Бог Солнца и его свита каждую ночь сражаются с исчадием Тьмы гигантским змеем Апопом, повергают его, пронзают копьями; утром солнечная Ладья выплывает из подземелья на небосвод, — но к следующей ночи Апоп излечивает раны и опять нападает на Ладью. Убить его нельзя, как нельзя не убить Осириса — не срезать и не обмолотить колосья. Мир зиждется на гармоническом равновесии: силы Зла всегда терпят поражение, но никогда они не будут истреблены до конца, ибо если в мире не останется Зла, то зачем тогда будут нужны боги?

А для издревле кочевавших арийцев окружающий мир постоянно менялся: новые земли — и новая природа, и другой климат, и иное небо над головой.[20] Их религия была устремлена как раз на противоположное: сделать мир таким, чтоб в нём не осталось места Злу, а для этого — помочь богам в их борьбе за полное торжество Истины.[21] Все исторические события уникальны; воскресение змея для индоиранца и зороастрийца — такая же бессмыслица, как для египтянина — его убийство. Змей убит раз навсегда, схватка предстоит уже с новым [15] змеем. Повторяются только природные процессы, из года в год бьётся с Апаошей Тиштрия, — но и засуха когда-нибудь будет уничтожена и навеки сгинет. «Нельзя дважды войти в одну и ту же реку»; между повторяющимися звёздными картинами на небесной тверди и мировой историей связи нет.

Поэтому не было и мистерий на сюжеты легендарной истории. Видимо, ещё в ту пору, когда арийцы шли с севера на юг, мистерии превратились сначала в обряды (то есть мифологическое события — в изображения событий, боги — в людей, изображающих богов), а потом в ритуалы, изначальный смысл которых был напрочь забыт или переиначен. Так, обряд выжимания хаомы/омы явно восходит к древнейшей, ещё раннеарийской, а может быть и общеиндоевропейской мистерии мифа о том, как боги убили одного из своих собратьев, расчленили труп и приготовили из него напиток бессмертия.

По той же причине у иранцев, при тесном их общении с Вавилоном, так долго не приживалась блистательная вавилонская астрология. В досасанидском Иране толковали небесные знамения,[22] а по Зодиаку предсказывали погоду и урожаи на несколько лет, но не предсказывали событий — судьбу царя, исходы битв и др. Лишь с утверждением в зороастризме догмы о предопределённости конечной победы Добра была воспринята и гороскопная астрология. Космологические мифы и некоторые эпизоды легендарной истории сасанидские богословы стали постепенно приводить «в соответствие» с астрономическими явлениями (подчас это делалось очень неуклюже — см. внутритекстовый комментарий на с. 191-193), но ни одного циклического мифа не появилось всё равно. Иранские астрологи, по-видимому, первыми начали предсказывать по звёздам не только отдельные события, но также ход истории страны, общую тенденцию. Тем не менее по уровню астрологических знаний зороастрийский Иран не идёт ни в какое сравнение с такими цитаделями астрологии, как Вавилония и эллинский мир. И вообще сасанидская астрология имеет весьма опосредованное отношение к собственно религии, — поэтому её не принято называть «зороастрийской».

Об астрологии зерванитов см. на с. 119-120.

Помимо Ардвисуры Анахиты и Тиштрии, подателями влаги были фравáши — души умерших предков. Перед весенним равноденствием они в виде крылатых существ, облачённых в доспехи, прилетали из загробной обители (очевидно, с неба) и несли воду — каждая для своей семьи и для своей общины.

Цикл мифов о сотворении мира и людей у каждого племени был своеобычный. Надо полагать, что верховный племенной бог, как правило, почитался и главным демиургом. Общая же картина примерно следующая.[23] Сначала боги сотворили из камня скорлупу небесной тверди и возожгли на ней звёзды, а нижнюю часть скорлупы заполнили водой, в результате чего возник мировой океан Ворукаша, окруживший Землю: Земля утвердилась на лоне океана, покоясь в середине [16] каменной сферы «как яичный желток в середине яйца». После этого были сотворены Первый Бык, первый человек по имени Гáйа Мáртан («Жизнь Смертная») и первое растение. Наконец, боги вдохнули в сотворённый мир жизненную силу — огонь; в небе загорелось Солнце и стало светло. Всю троицу первозданных живых существ боги принесли в жертву: истолкли растение, заклали Быка, убили человека, — и из их плотей возникли семена, твари и род людской. Мир пришёл в движение в соответствии с Истиной-Аша, регулирующей природные процессы: смену времён года, рождения и смерти.

«Эти природные процессы, если судить по индийским источникам, рассматривались как бесконечные. Начатые богами, они должны были продолжаться вечно, пока люди исполняют свои обязанности. Поэтому священнослужители представляли себе, что каждый день они вновь вместе с растениями и животными совершают первоначальное жертвоприношение для того, чтобы обеспечить миру продолжение его существования. Благодаря этим ежедневным ритуалам священнослужители сознательно освящали, благословляли и укрепляли каждое из семи творений, и все они были представлены в обряде: земля — в священном участке, на котором совершалось богослужение, вода и огонь — в сосудах, стоящих перед священнослужителем, небесная твердь — в кремнёвом ноже и каменном пестике ступки, растения — в пучке прутьев барсман[24] и в хаоме, животные — в жертвенном животном (или же в животных продуктах — молоке и масле). Наконец, сам человек присутствовал в совершающем обряд жреце, который становился таким образом соучастником действий богов, выполняя свой долг по поддержанию мира в состоянии устойчивости и чистоты».[25]

Верования индоиранцев, касающиеся загробной судьбы, восстанавливаются лишь в самых общих чертах. Существовал миф о Йи́ме, первом умершем, который проложил человечеству путь в потусторонний мир, сделался богом загробного царства и обустроил преисполненную счастья обитель, где мёртвые наслаждаются благостным покоем. Но это представление не было единственным: пантеоны отличались, и в других племенах Йима считался где богом Солнца, где богом плодородия, где вождём человечества в эпоху «золотого века», который был утрачен, когда злые силы обрушились на мир и временно взяли верх — из-за людских грехов или по какой-то другой причине. (Все эти сказания переплетались. Впоследствии зороастрийская традиция выработала из них цельный, логичный миф, вошедший в канон «Авесты».)

Райская обитель помещалась на небо или на «край света», но хотя души-фраваши пребывали там, осенённые божьей милостью, они [17] нуждались в регулярных жертвоприношениях и молитвах со стороны потомков. Во признательность за радение о себе фраваши носили воду своим живым родственникам и охраняли их от злых духов. Здесь отчасти мотив двуединства миров: боги сильны благодаря людям — их молитвам и жертвам, а люди, в свою очередь, сильны благодаря заботе богов (сравн. с мифом о Тиштрии — с. 12-13), — но не только это: двойственность, логическое (с нашей точки зрения) несоответствие верований и обычаев проистекали в конечном счёте из-за смутности представлений о том, что же всё-таки уготовано человеку в потустороннем мире (полной «ясности» в этом вопросе не было, кажется, ни в одной религии); религиозное «обоснование» иных ритуалов давно было забыто, но они исполнялись — по традиции и «на всякий случай» (как нередко атеисты на всякий случай крестят детей). Рай, как уже говорилось, мыслился таким же иерархическим, как земное общество: загробная участь — мера благ, которых удостаивайся покойный, то, насколько он становился приближен к богам, — зависели от сословия, к которому он принадлежал на этом свете, и только уже внутри сословия — от «благих мыслей, слов и дел». Идея воздаяния за грехи и награды за праведность была ещё на довольно примитивном уровне: ад, мрачная безжизненная пустыня, предназначался главным образом изгнанникам и людям из враждебных племён.

Установлено, что арийцы и ранние индоиранцы хоронили своих покойников в землю. Но потом погребальный обряд сменился: у индоариев — кремацией, у иранских (авестийских) арийцев — обычаем выставлять труп в пустынном месте на съедение птицам и зверью. Этот обычай впоследствии ревностно соблюдатся зороастрийцами; они считали, что, едва тело покидает жизненная сила-огонь, в мёртвую плоть сразу вселяется скверна, и всякий, прикоснувшийся к трупу или даже только побывавший близ него, должен очиститься. Весьма вероятно, что такое поверье — отголосок стародавнего бедствия, чумной или ещё какой-то эпидемии, косившей индоиранцев: было замечено, что те, кто пластался по телу мертвеца, оплакивая его, заболевали и уходили следом (сравн.: зороастризм запрещает оплакивание трупа — только «заочные» рыдания и не свыше трёх дней). Развивая гипотезу дальше: можно догадываться, почему очистительные омовения совершались коровьей мочой: мочевина не только удобрение, но и очень хорошее обеззараживающее средство при некоторых воспалительных процессах (нынешней уринотерапией целебные свойства мочи превозносятся, как другими направлениями нетрадиционной медицины — мумиё и прополис).[26]

Новое представление — что мёртвая плоть заключает в себе зло — [18] не могло не повлиять на загробные верования. Умерший должен был предстать перед богами чистым, поэтому скверну надо было уничтожить: «душа» ещё не мыслилась чем-то совершенно отдельным от телесной оболочки. Индоарии избрали огонь; иранцы же, «как кажется, слишком почитали огонь, чтоб использовать его для уничтожения оскверняющего вещества».[27] Обычай выставления трупов, скорей всего, подсказала им сама природа: неглубокие захоронения в каменистой земле раскапывали хищники... После уничтожения плоти огнём или зверьём собирали и погребали кости; но хотя считалось, что душа на том свете может облечься в новую (неземную) плоть только при сохранности костей, — религиозное сознание индоиранцев вскоре окончательно «отделило» душу от её телесного мирского вместилища, в которое проникает зло. Логично полагать, что из-за этого «не получили» земных тел-идолов и бессмертные небожители: иранцы не изображали своих богов.[28] Силы Зла (дэвы), напротив, очень часто (хотя далеко не всегда) описываются в зороастрийских источниках имеющими телесное обличье.[29]

По мере территориального и этнического разделения индоиранцев происходило и их религиозное размежевание. Племенные культы, до этого сливавшиеся в общую религию, постепенно обособлялись; божества других племён стали мыслиться как враждебные и противопоставляться богам своего племени. Очевидно, примерно в это время в пантеоне иранцев появился бог войны и победы Вертрáгна, заменивший отвергнутого индийского Индру и получивший имя по эпитету Индры «виртрахан». До прямой противоположности расходились иногда представления о благостном и злом: например, у авестийских иранцев ад далеко на севере — у ведийских ариев там рай. В иранской традиции ахуры однозначно благие силы мироздания, а их противоборцы дэвы — порождения Лжи; в «Ригведе» наоборот: дэвы — боги, áсуры — эпитет некоторых богов, но одновременно и обозначение класса демонов, выступающих против богов, позднейшие же «Веды» именуют асурами уже только демонов.

У иранцев, по-видимому, религиозные представления менялись медленней, чем у индоариев. Во многих иранских областях дэвы продолжали почитаться наряду с ахурами вплоть до V в. до н.э., когда культ дэвов был насильственно искоренён Ксерксом (прилож. 3-А). Однако резкое противопоставление ахуров и дэвов началось раньше — с реформой Заратуштры. [19]

Заратуштра

Имя «Заратýштра» (среднеперс. Заратýшт; в поздних источниках и в «Шахнаме» Зардýшт, в грецизированной передаче Зороáстр) буквально означает «Староверблюдый», «Обладающий старым верблюдом» — простое крестьянское имя, типичное, в частности, для Ирана времён Ахеменидов.

«Это, на первый взгляд немного странное, значение приобретает особый смысл, если вспомнить ещё несколько древнеиранских имён, в том числе и упоминаемых в ,Авесте", имеющих явно уничижительный оттенок: „Не-быстро-верблюдый“, „Тоще- лошадный", „Тоще-быкий“... Подобные имена относятся к так называемым „именам- оберегам", защитным, охранительным именам, непривлекательность которых рассчитана на то, чтобы отвлечь от ребёнка враждебные силы. Такие имена до сих пор встречаются у иранских и других народов Средней Азии».[30]

Он был сыном Порушáспы, из рода Спитáмы. Разные источники относят время его жизни: самое раннее — к XV, самое позднее — к VI в. до н.э.

Сообщения некоторых античных авторов, согласно которым Заратуштра жил за много тысячелетий до н. э., — например, «за 6000 лет до Платона», — объясняются простой ошибкой: эти авторы принимали легендарную зороастрийскую хронологию за историческую и согласовывали её, каждый на свой лад, с историческим летоисчислением греков.

В этих же пределах: XV—VI вв. до н.э. — колеблются и датировки, предлагавшиеся исследователями. В пользу ранних датировок свидетельствует близость языка «Ригведы» и языка, на котором сложены поэтические проповеди Заратуштры — «Гаты» («гимны», «песни»); однако идейное содержание «Гат» и исторический фон, отразившийся в них, плохо согласуются с тем, что известно об индийских и иранских арийцах времён их общности, но зато хорошо «вписываются» в социальную атмосферу более позднюю, когда разделение индоиранцев шло к концу. Большинство объективных данных в настоящее время позволяют с достаточной уверенностью принять хронологические рамки: середина IX — начало VII в. до н.э.

Уже при Дарии I (V в. до н.э.) точного представления о родине Заратуштры не было, и всю последующую историю Ирана многие [20] города и области претендовали на то, чтоб считать его своим уроженцем, — как в Древней Греции семь городов оспаривали право называться родиной Гомера. Из обрывочных, разноречивых и только косвенных сведений, которые даёт на этот счёт «Авеста», всё же удаётся выстроить и доказательствами (но опять только косвенными) подтвердить версию, что пророк родился в Гáве (греч. Согдиана; илл. 2), — однако эта версия лишь убедительней других, не более того.[31]

Происходил Заратуштра из жреческого сословия, и по достижении, надо полагать, пятнадцати лет — возраста совершеннолетия он был посвящён в младший жреческий сан. Стихотворные проповеди Заратуштры — семнадцать авестийских гат свидетельствуют о его незаурядном поэтическом мастерстве; несомненно, он обучался сложению молитвенных гимнов и декламировал их во время служб. К тридцати годам он уже стал заотаром — полностью правомочным жрецом, допущенным к знанию сокровенных религиозных таинств.

По преданию, в тридцать лет он был озарён «истиной праведной Веры». Ему явился «Господь Мудрый» (авест. Ахýра Мáзда, среднеперс. Ормáзд) и призвал на служение себе. В откровениях, ниспосланных Заратуштре, Ахура Мазда разъяснил ему «сущность» новой религии, которая одна причастна Аше и которая должна прийти в мир, полный Зла, через него — смертного наследника рода Спитамы. Так Заратуштра стал пророком.

Учение Заратуштры («гатический», или «чистый» зороастризм) проповедовало дуалистический монотеизм — особую разновидность единобожия, теологическая система которой отрицает существование иных богов, кроме одного, но вместе с тем признаёт существование сверхъестественной силы, антагонистичной богу.

Следует отметить, что по крайней мере до XIX в. н.э. все единобожеские религии оставались единобожескими только на теоретическом уровне — в «высоких» богословских диспутах и трудах; а в народном сознании (то есть на практике) они трансформировались в дуалистический монотеизм: сравн. средневековые представления о дьяволе в католичестве, русские поверья о нечистой силе, мусульманские об иблисе, шайтанах и др.

Единый благой бог — Ахура Мазда, «Господь Мудрый». (Зороастрийские источники называют его обычно «Духом», но как чистая абстракция он выступает только в древнейших текстах «Авесты» — «Гатах»,[32] а в «Младшей Авесте» и в среднеперсидской [21] ортодоксии он наделяется чертами, характерными для языческого божества, хотя, как и другие боги зороастрийского пантеона, не имеет телесного воплощения.) Возможно, образ Ахура Мазды — это результат творческого переосмысления Заратуштрой культа ахуров: его слияние в монотеистический культ. Ряд исследователей, однако, полагает, что ещё в индоиранскую эпоху представление о верховном ахуре существовало во многих племенах, и Заратуштра провозгласил не какую-то совершенно новую концепцию божества, никак не связанную с традицией, а только переосмыслил заимствованное. Но в любом случае — переосмысление было коренным.

Ахура Мазде противостоит Злой Дух Áнгхро Мáйнью (в «Гатах» он не называется по имени и фигурирует нарицательно). Оба Духа никем не сотворены и существуют от начала времён.

Природа Ахура Мазды — Добро, Истина-Аша, разлитая в мире, вселенский живительный Огонь — А́тар. Сонм бога — шесть Амéша Спéнта, «Бессмертных Святых»: Вóху Мáна («Благая Мысль»), А́ша Вахи́шта («Лучшая Истина»), Хшáтра Вáйрья («Наилучший Распорядок», «Власть Желанная»), Спéнта Армáйти («Святое Благочестие»), Хаурватáт («Целостность», «Здоровье») и Амертáт («Бессмертие»). В «Младшей Авесте» и позднейших источниках это высшие божества зороастрийского пантеона, наделённые функциями покровителей человека, скота и стихий (седьмым Амеша Спента обычно считается сам Ахура Мазда), но в учении Заратуштры они ещё не самостоятельные боги, а, скорее, аллегории благих качеств бога единого.[33]

Из двух изначальных Духов-близнецов

...избрал себе Лживый — злодеяние, Праведность — избрал для себя Дух Священный, Чьё облачение — небесная твердь [Бр],

— оба сделали свободный выбор между Добром и Злом. Точно так же выбор должен сделать и человек:

Внимай, о человек, с напряжением слуха Превосходному смыслу моего слова: Оно укажет тебе, что избрать лучше — Каждому укажет оно, Выбор касается твоей плоти и тебя [К].

Идея об участии человека в борьбе двух начал существовала и в индоиранской религии. Но, во-первых, она хоть уже и влияла на мифологическое сознание индоиранцев и во многом определяла их [22] духовную и мирскую жизнь, однако не была ещё ими ни сформулирована, ни даже осознана,[34] — Заратуштра же впервые провозглашает её как один из фундаментальных постулатов веры. Во-вторых, помощь, которую человек оказывает богам в деле поддержания миропорядка-Истины, сводилась в индоиранской религии главным образом к внешнему соблюдению обрядов и чтению молитв; а Заратуштра под «благими мыслями, словами и делами» разумеет прежде всего то, что связано с нравственностью и этикой.

Понятие «Аша» имею этическое содержание и у индоиранцев (см. выше, с. 8), однако осмысление нравственных категорий как объекта религии не только само по себе было радикальным реформаторским нововведением, но — нравственность ставилась во главу. Истина-Аша в зороастризме — персонификация праведности, справедливости и благочестивой приверженности «ахуровскому» учению (в личностном и социальном плане); вместе с тем за ней сохраняются все функции по поддержанию миропорядка. Ей (и морально-этически, и космологически) противостоит Друг (среднеперс. Друдж) — Ложь, первопричина всех людских грехов и пороков, источник Зла. Два Духа-близнеца сделали некогда изначальный выбор, и с тех пор

...оба Духа и поныне пребывают Во всех мыслях, словах и делах, Суть Добро и Зло [Бр].

Приверженцы Лжи — другвáнты (среднеперс. друджвáнты) усилили стан Злого Духа. Ашавáны, избравшие Истину пополнили воинство Добра и крепят его своими «благими мыслями, словами и делами». Эта морально-этическая триада неразделима: мысли и слова без дел — ничто. Идеал пассивной праведности, созерцательного самоуглубления чужд зороастризму на протяжении всей его истории.

Загробная судьба человека зависит только от его добрых и злых мыслей-слов-дел, к какому бы сословию он ни принадлежал, будучи в этом мире. С каждого спросится. Праведного пастуха ждёт счастливая участь в небесной райской обители, а воину, жрецу и даже правителю общины, если они много грешили, уготован ад.

Ахуры в «гатическом» зороастризме — положительные силы мироздания. Это не божества: Заратуштра в своих молитвах-проповедях называет некоторых, например Паренди (счастье), Митру (соблюдение клятвы, верность договору), Áши (удача, богатство), но упоминаются они нарицательно: в индоиранской религии это собственные имена богов,[35] для Заратуштры же — абстрактные категории, проявления Истины, блага, которые заключены в праведной вере. Дэвы [23] — силы Зла, порождённые Тьмой, им поклоняются и приносят жертвы нечестивцы. Все старые индоиранские боги — Индра, Митра, Вертрагна, Ардвисура Анахита и др. — были пророком отвергнуты и причислены к дэвам: бог только один, он сотворил мир и всё, что есть благого в мире. Резко осуждается «омерзительное зелье» — хаома.

Во времена Заратупггры иранские племена по большинству уже переходили к оседлой жизни, и у таких племён всё чаще вспыхивали междуусобицы с теми, кто продолжал кочевье. В основном кочевники оттеснились к окраинам Иранского нагорья и жили набегами. Исторических фон многих гат — кровавые столкновения, грабежи, угоны скота. Очевидно, родное племя Заратуштры тоже было оседлым и тяжко страдало от буйной азиатской скифщины. В «Гатах» превозносится «мирная пастьба», плодовитый тучный скот; «кто ревностно заботится о скоте, — наставляет пророк, — тот и сам окажется на горних пастбищах Аша Вахишты и Воху Маны» [Бр].

Приносить быков и коров в жертву — богомерзкий грех: только дэвопоклонники могут изводить понапрасну стада во услаждение дэвов.[36]

Поэтическая аллегория и персонификация скота — Геуш Урван, «Душа Быка». Она страдает от Айшмы — духа разнузданности и богоборческого своеволия, чья «ложь» толкает людей на преступный путь (в позднейшем зороастризме — один из верховных дэвов, в «гатическом» — главным образом олицетворение набегов):

Молит вас[37] Душа Быка: «Кто создал меня и для чего? Айшма злой гнетёт меня, Угоняют воры и грабители <...>» <...> Простирая руки ввысь, О Ахура, умоляю я — И коровы стельной Дух — Мазду просим о двояком мы: «Чистый скот чтоб не погиб, Скотовод — чтоб Друджу[38] не служил» [Бр].

Всё сущее вовлечено в битву двух начал, Истины и Лжи, Ахура Мазды и Злого Духа. С окончательной победой Ахура Мазды завершится история. Вселенная будет очищена огнём, который испепелит [24] всех друджвантов и дэвов, но праведники пройдут сквозь него невредимыми; мёртвые восстанут, облекутся в новую плоть, — и всё истинное, ахуровское отныне и вовеки будет пребывать в светлом царстве Ахура Мазды, а Злой Дух навсегда сгинет в небытие.

Такова в общих чертах религиозная концепция «гатического» зороастризма.

Учение, которое стал проповедовать Заратуштра, было совершенно неприемлемо для жречества, знати и воинов, поскольку оно уравнивало всех перед богом и не связывало посмертную участь человека с его принадлежностью к привилегированному сословию, — но именно этим оно должно было быть привлекательно для тех, кто в племенной иерархии был низшим — для хлебопашцев и пастухов. Однако монотеизм, отвлечённые теософские рассуждения, отрицание старых богов, которых издревле чтила община, представление о свободе воли и требование нравственных усилий вместо внешнего соблюдения ритуалов и регулярных жертвоподношений богам — это было непонятно и чуждо всем. В родном племени Заратуштра последователей не обрёл (сумел обратить только своего двоюродного брата) и был изгнан из общины как богохульник и смутьян.

Около десяти лет он провёл в скитаниях. «Гаты» упоминают «нечестивых» карапáнов и кавиев (жрецов и правителей), отнёсшихся к пророку враждебно и отказавших ему в крове: по-видимому, Заратуштра пытался излагать людям свою духовную истину во всех землях, через которые проходил, и всюду был гоним. Наконец он пришёл в страну, где правил царь Виштáспа из династии Кáвиев.[39] (Сказания о Кавианидах в зороастрийских текстах полностью мифологизированы; тем не менее они имеют реальную подоплёку: такая династия, скорей всего, действительно существовала. «Царство Кави Виштаспы» в настоящее время уверенно отождествляется с древнеиранской областью Зрáнка (греч. Дрангиана, совр. Систан).) Виштасна выслушал Заратуштру и принял его учение. Заратуштре к этому времени исполнилось сорок два года.

Вслед за царём в «истинную веру» обратились царица Хутáóса, Фрашáóштра и советник Виштаспы Джамáспа — оба из знатного рода Хвóва, царский брат «конник» Заривáри. У пророка появились могущественные последователи. Зороастризм начинал утверждаться. По преданию, всё, что проповедовал Заратуштра, было записано «золотом на 12000 бычьих кожах», и список — «Авесту» — поместили в сокровищницу.

Сохранилось среднеперсидское эпическое сказание (восходящее к утраченному парфянскому) «Предание о Зарери́дах» («Аяткáр [25] Зарерáн») о религиозной войне между зороастрийцами и арийскими племенами хиони́тов, разразившейся после обращения Виштаспы. Некоторые фрагменты «Гат» как будто подтверждают, что война действительно была: богословские размышления, сомнения, смиренные мольбы к Ахура Мазде и просьбы о помощи в деле постижения сущности веры, хвалы «мирной жизни и пастьбе» вдруг сменяются призывами насаждать религию силой и оружием, а истребление «нечестивцев» объявляется одним из самых благих, угодных богу дел; звучат слова в оправдание завоевательной войны, если её ведут чтущие Мазду ради утверждения «истины». Очевидно, ход войны первое время складывался неудачно для Виштаспы: Заратуштра убеждает последователей, что, как бы ни тяжело было отстаивать веру поначалу, конечное торжество всё равно будет за праведными. В «Предании о Зареридах» сообщается о гибели многих героев из стана зороастрийцев.

Но в целом о жизни Заратуштры после обращения Виштаспы сведений практически нет. Известно только, что он два или три раза был женат, имел трёх сыновей и трёх дочерей, одну из которых выдал замуж, по-видимому, за Джамаспу и на свадьбе произнёс свою последнюю (из дошедших) проповедь. Погиб Заратуштра в 77 лет во время молитвы: его поразил ударом меча в спину тур Братарвáхш, ярый противник зороастризма.[40]

Не следует, конечно, забывать, что религиозное учение «гатического» зороастризма сложилось не сразу в законченном виде. Однако попытки проследить по «Гатам» эволюцию мысли Заратуштры[41] едва ли можно посчитать плодотворными при том уровне знания «Авесты», какого достигла современная иранистика. Для большинства гат нет никаких надёжных критериев, по которым можно было бы установить их хронологическую последовательность: в «Авесте» они собраны в пять групп — по метрике строф, независимо от содержания, и уже в первой гате упоминаются Фрашаотра и Виштаспа.

Правда, некоторые гаты основаны на реальных эпизодах биографии Заратуштры (изгнание из племени, скитания по чужим землям, свадьба дочери и др.), и непосредственно с описываемыми событиями связано содержание (осуждение тех, кто глух к «истине», кто отказал гонимому в крове, назидания дочери). Но речи Заратуштры никак не могли быть произнесены им во всеуслышание и заучены его последователями (только благодаря которым и сохранились «Гаты») раньше, чем эти последователи появились, — то есть до прихода Заратуштры в Дрангиану. По упоминающимся биографическим эпизодам может быть датирована только одна-единственная гата («Ясна» 53 — свадьба дочери), остальные же речи Заратуштры, произнесённые якобы по конкретным поводам, вероятнее всего произнесены «задним числом»; например, знаменитая гата «Куда бежать?» (изгнание и годы скитаний — «Ясна» 46, см. с. 323-324) вполне может быть стихотворной молитвой, которую Заратуштра прочёл много лет спустя, когда в назидание зороастрийцам рассказывал им о своём былом: вот что ему пришлось претерпеть, и всё равно он остался твёрд в вере. Естественно, богословские взгляды пророка к этому времени могли уже в чём-то измениться.

Таким образом, говорить можно лишь о различиях между отдельными пассажами «Гат». Этих различий совсем немного, и они (за исключением прославления мирной [26] жизни и в то же время оправдания войны) не так уж принципиальны. Образ Ахура Мазды — бога-Духа, Творца всего сущего, первопричины Добра и созидания — проходит через все гаты без логических противоречий, единственно что в иных случаях Заратуштра обращается к Ахура Мазде как к высшему непостижимому началу Вселенной, а в иных — «как друг обращается к другу». Аша и Амеша Спента (в «Гатах» ещё так не именуемые) иногда — абстрактные сущности, качества Ахура Мазды, иногда же они имеют слабо выраженные черты «самостоятельных» божеств и даже наделяются функциями покровителей: скота (Воху Мана), стихий, мирной жизни (Армайти) и сильной власти (Хшатра Вайрья) — явные следы языческого мировосприятия, которое было у Заратуштры до тридцати лет. Не вполне ясно с ахурами и дэвами: всегда ли они чистые абстракции или нет. Вот, собственно, и все различия; в остальном теологические положения «Гат» или взаимоподтверждаются, или, по крайней мере, не противоречат друг другу (кроме опять-таки пассажей, где прославляются мир и война, — но для мифологического сознания здесь противоречия нет: католики тоже благословляли крестовые походы). Вопросам космологии — как устроена материальная Вселенная — внимания практически не уделяется.

Итак, догматы дуалистического монотеизма в «Гагах» разработаны уже почти до конца. Сомнительно, чтоб столь сложная для своего времени и столь новаторская теологическая система могла быть продумана и создана одним, хоть и чрезвычайно одарённым, человеком за короткий срок — между тридцатилетием Заратуштры, когда он был осенён «истиной ахуровской веры», и его изгнанием. Духовные поиски пророка должны были продолжаться и после изгнания, богословская мысль — развиваться постепенно, шаг за шагом, и это неизбежно отразилось бы в проповедях и молитвах, будь они далеко разнесены во времени. Более убедительной представляется точка зрения, что «Гаты» заучены (или записаны) сравнительно поздно и хронологически недалеко отстоят друг от друга, — во всяком случае ближе, чем упоминаемые в них события из жизни пророка. Если гату «Куда бежать?» Заратуштра и сочинил в период скитаний, то всё равно первоначальную редакцию он впоследствии подвергал «правке», и поэтому дошедший текст выдержан в духе учения, какое провозглашается и в других гатах.

Уже в «Младшей Авесте» образ Заратуштры мифологизируется, и он становится объектом культа. В эпоху Селевкидов предания о Заратуштре усваивает греческая культура. В результате возникает множество синкретических легенд: в эллинистической традиции Зороастр — философ, поэт, учёный, автор медицинских, философских, религиозных и других трактатов (существовала легенда, что он написал два миллиона стихов, в которых изложил своё учение); под его именем ходили сочинения разного толка, в действительности не имевшие отношения ни к самому Заратуштре, ни к зороастризму вообще. Видимо, из-за созвучия грецизированной формы «Зороастр» с греческим «астрон» — «звезда», Заратуштру считали астрологом и чародеем.

Ранние модификаций зороастризма: «семиглав» и «религия магов»

Существуют две теории происхождения «Авесты» — «мидийская» и «восточная». Сторонники «индийской» теории считают родиной [27] Заратуштры обычно долину реки Аракс[42] или мидийский город Рáгу (илл. 2, южнее Каспийского моря); но даже независимо от того, где родился пророк и где он проповедовал своё учение, зороастризм, по «мидийской» теории, впервые был воспринят в Западном Иране — индийским племенем мáгов. Однако «Авеста» совершенно «не знает» Западного Ирана: ни топонимов, ни имён царей, ни слов из западных диалектов, в том числе слова «маг», а восточноиранские реалии упоминаются повсеместно. Поэтому господствующей в науке сейчас является «восточная» теория, согласно которой родиной «Авесты» и зороастризма были северо-восточный Иран, Хорезм и Бактрия — современные Афганистан и Таджикистан, — то есть области, соседствующие с царством Виштаспы (если правильна его локализация в Дрангиане).

Древнейшие после «Гат» авестийские тексты[43] — «Ясна семи глав», или просто «Семиглав» («Ясна» 35-41), — семь коротких литургических молитв, прославляющих Ахура Мазду, Амеша Спента и благие творения, в том числе огонь и стихии, — вопреки распространённому взгляду,[44] едва ли составлены самим Заратуштрой. Религиозно-мировоззренческая система, лежащая в основе этих молитв, внешне как будто бы соответствует учению «Гат»: этика, мораль, образ единого бога, противоборство двух сил и свободный выбор между Добром и Злом — всё это явно или косвенно «Семиглавом» провозглашается тоже. Но сочинителей вдохновляет уже не только это. Если Заратуштра, воздавая должный почёт стихиям и благим творениям материального мира, воздавал его «постольку-поскольку», ни на мгновение не забывая, что первопричиной всего благого является сам Ахура Мазда, — то «Семиглав» временами поёт стихии и творения как самодостаточные ценности, делая в сторону бога лишь формальный поклон. Мотив «Гат»: «Хвала Ахура Мазде, создавшему воды, в которых источник жизни»; мотив иных фрагментов «Семиглава»: «Хвала водам, созданным Ахура Маздой, ибо воды несут жизнь земле и нам» — и молитва порой звучит с такой самозабвенной страстью, что невольно вспоминается культ природы у язычников.

Не скажешь и что «Семиглав» сравним с «Гатами» по художественному мастерству.

«Гаты» рядом с «Семиглавом» — это как религиозное полотно кисти гения, предназначенное для храма, рядом со светской картиной на [28] тот же евангельский сюжет, написанной учеником — одарённым, который проникся заветами учителя, но не до конца понял их, и что недопонял, то механически, как догму, перенял; поэтому стать продолжателем и довершить дело учителя не смог, стал подражателем; а затем повело назад, назад, назад — от собственных исканий к избитым трафаретным решениям, и только талант не дал пасть безнадёжно, всё-таки удержал на достойной высоте. Зороастризм «Семиглава» ещё не многобожие. Но уже сделано несколько шагов обратно.

Вероятнее всего, «Семиглав» был создан сподвижниками Заратуштры вскоре после его смерти. «Первоапостолы веры» до встречи с пророком были язычниками и, совершенно искренне приняв учение «Гат», не смогли до конца избавиться от представлений, которыми их сознание было напитано с детства. Они восприняли заветы, но не могли изменить образ мышления.[45]

Впрочем, в хвалебствиях «Семиглава» акцент смещается с Творца на творения далеко не всегда. Знаменательней другое. Религиозная система Заратуштры не была разработана до конца в самом главном — в единобожии: абстрактные благие сущности Ахура Мазды обладали чертами самостоятельных божеств, им, хоть и неявно, приписывались функции покровителей, — пророк, возводя столп веры, не успел положить последний камень, осталась брешь, — и именно от неё поползла трещина. В «Семиглаве» впервые встречается термин «Амеша Спента» — «Бессмертные Святые». Они уже — божества мужского и женского пола, добрые покровители («Ясна» 39.3); правда, конкретно их роли не уточняются и даже не звучат имена, но совершенно ясно, что развиваться могла только «гатическая» традиция: Спента Майныо («Святой Дух»)[46] — покровитель рода людского, Воху Мана — скота, Аша Вахишта — огня, Хшатра Вайрья — металлов, небес (созданных из металла) и сильной праведной власти, Спента Армайти — земли, оседлой жизни и «мирной пастьбы», Хаурватат — растений и Амертат — воды. (Вскоре эта концепция окончательно утвердится в зороастризме.) Сам Ахура Мазда именуется язáтом («Ясна» 41.3) — «достойным почитания»; именно этим словом будут названы старые индоиранские боги, когда восстановится их культ и они войдут в зороастрийский пантеон как «созданные Ахурой» (см. далее, с. 32).

Чуть поздней «Семиглава» — может быть с перерывом меньше чем в десять-двадцать лет — складывается новый текст «Старшей Авесты» [29] — молитва из четырёх прозаических строф[47] («Ясна» 52), где, наряду с Ахура Маздой, воспевается Хаома — бог, растение и напиток, — то, что Заратуштра напрочь отвергал: «омерзительное зелье». (Эту молитву иногда называют «Вторым Семиглавом».)

«Мидийская» и «восточная» теории, в общем, сходятся в том, что из западноиранских народов и племён учение Заратуштры первыми приняли маги (независимо от того, где Заратуштра родился и где он проповедовал).[48]

Применительно к эпохе до образования Мидийского царства (ок. 671 г. до н.э.) термин «маги» (латинизированная форма от древнеперс. мáгуш) употребляется только как этническое обозначение — название оседлого племени, населявшего восточномидийские земли предположительно в районе гор. Раги и входившего в Мидийский племенной союз.[49] О втором значении термина см. далее (примеч. 54 на с. 30 и соответствующий фрагмент текста).

Совершенно непонятно, какими путями маздаяснийское[50] учение достигло Западного Ирана и почему именно у магов оно прижилось.[51] Естественное предположение, что благословлённые Заратуштрой войны за веру докатились до Мидии, письменными источниками не подтверждается: и эпос, и фрагменты легендарно-исторического характера в трудах сасанидских богословов — молчат о магах. К тому же с конца VIII в. до н.э. индийские области находились под владычеством Ассирии, и войску Виштаспы (либо продолжателям его миссии) пришлось бы иметь дело не с местными князьками, а с профессионально обученной опытной армией сильнейшей державы. В фундаменте будущей теории пока лежит один-единственный камешек: тогда же, с конца VIII в. до н.э., мидийцы стали подвергаться опустошительным набегам скифов, — оттого в оседлых племенах должна была царить психологическая атмосфера, благоприятствующая принятию религии, которая воспевает мирное скотоводство и обрекает проклятию кочевье и разбой.

Маги усвоили «Гаты» и два «Семиглава» — то есть зороастризм уже не совсем «чистый»; сохранили культ хаомы и ритуалы с ней [30] (илл. 7, слева), но старых индоиранских богов отвергли. Это практически всё, что известно о «религии магов» на ранней стадии; никакими данными, позволяющими сделать более определённые утверждения, современная иранистика не располагает. Можно только строить догадки, какая роль отводилась в этой религии самому Заратуштре: считался ли он богоизбранным посредником между Ахура Маздой и человечеством или, наоборот, был исключён из богословской системы (как впоследствии у Ахеменидов)? Похоронный обряд магов был зороастрийским;[52] обряды же, связанные с ритуальными очищениями, восходят к индоиранским временам. (По-видимому, индоиранского происхождения и зафиксированный на V в. до н.э. обычай уничтожать храфетра — насекомых, лягушек, змей и «вредных» животных.)

В отличие от зороастрийцев на востоке, маги держались единобожия твёрдо и долго.

Из книги М. Бойс[53] вроде бы напрашивается вывод, что маги восприняли зороастризм уже на «младоавестийской» стадии — то есть на его полном возврате к язычеству. Руководствуясь общими соображениями — только так и могло быть: если учение «Старшей Авесты» в считанные десятилетия обернулось многобожием там, где оно впервые утвердилось и восторжествовало, то каким образом оно достигло бы чужих далёких земель, сохранившись в «чистом» виде?.. Однако многое свидетельствует, что по крайней мере до V в. до н.э. маги исповедовали религию, близкую монотеизму.

Впрочем, это единобожие было верой не целого народа, а узкой замкнутой касты. С образованием независимого Мидийского царства (ок. 671 г. до н.э.) из племени магов выделилось особое сословие магов — проповедников и жрецов зороастрийской религии (илл. 7)[54]. К концу VI в. до н.э. эти маги становятся служителями культа при дворе мидийских царей в Экбатанах. Идеи «Гат» о равенстве всех сословий перед богом, о благословенности сильного единого царствования, осуждение «дэвовских» богов и их жречества — всё это как нельзя лучше отвечало интересам центральной власти в её борьбе с сепаратизмом племенной знати. «Учение магов было энергично поддержано мидийскими царями <...> и, вероятно, частично насаждалось даже насильственно. Во всяком случае, в начале VI в. до н.э. оно было в Мидии официальным, хотя, конечно, не все его придерживались и не все предписываемые им обряды и установления соблюдались даже его приверженцами».[55]

После покорения Мидии Персией (550 г. до н.э.) маги оставались очень влиятельным сословием. Но несмотря на это зороастризм в годы [31] правления Кира II (ок. 559 — 530 гг. до н.э.) и Камбиза II (530—522 гг. до н.э.) не был признан государственной религией, и распространение его на западе Ирана если не остановилось, то, во всяком случае, резко замедлилось. Кир и Камбиз придерживались верований хоть и со значительной «примесью» зороастризма (см. илл. 9-А), но всё же ещё старых языческих; главным божеством у них был, по-видимому, Митра; их религиозная политика, как внутри страны, так и на покорённых территориях, отличалась исключительной (правда, во многом вынужденной) веротерпимостью (прилож. 4-А, -Б, внутритекстовые комментарии на с. 7 и 50-51 ),[56] — и учение магов, при всей его влиятельности, лишь сосуществовало с другими религиями. Как бы сами маги ни были враждебны старым племенным культам, но объективно их вера сливалась с ними в общую религию.

«Младоавестийская» традиция: возврат к многобожию

На востоке Ирана "чистый" зороастризм тоже, по всей видимости, оставался верой замкнутого жреческого сословия. Но просуществовал он совсем недолго. В народе из новой религии восприняли только представление об Ахура Мазде как о высшем божестве, дуализм, идею об участии человека в мировой борьбе Добра со Злом, идею о посмертном воздаянии за грехи и, возможно, представление о том, что исторический процесс имеет конечную цель и ограничен во времени. [32] Сама же богословская система, оперирующая абстрактными идеями и сложными этическими категориями, не могла снискать популярность и вытеснить привычное и понятное язычество. Культы старых богов, отвергнутых Заратуштрой, в народе никогда не прерывались и вскоре были приняты самими зороастрийцами, которые для этого ввели в теологию специальное понятие «язаты» — «достойные почитания». Оно встречается уже в «Семиглаве», но только применительно к Ахура Мазде (см. выше, с. 28), теперь же язатами именуются все старые отвергнутые боги, кроме Индры и ещё нескольких. Авестийские тексты, составленные после «Семиглава» (то есть кроме двух «Семиглавое» и «Гат» вся остальная «Авеста») приписывают язатам иерархическое положение более низкое по сравнению с божествами Амеша Спента и выделяют среди язатов наиболее почитаемых — собственно Ахуров: Митру и водного бога Апáма Нáпата; к Ахурам часто причисляется и сам Ахура Мазда. (В среднеперсидских источниках понятия «ахуры» и «язаты» — уже фактически синонимы.)

Таким образом, «младоавестийский» зороастризм становится языческой религией почти «классического» типа, — с той, однако, существенной разницей, что божества (кроме Ардвисуры Анахиты) не имеют антропоморфного облика (но имеют инкарнации — воплощения в виде животных и птиц[57]). Соответственно мифологизируется и личность пророка: в «Младшей Авесте» Заратуштра получает от Ахура Мазды наставления, какими молитвами и жертвами следует почитать язатов, ревностно молится им, а у некоторых язатов просит поддержки и сам Ахура Мазда. В ходе формирования этого «языческого зороастризма» быстро увеличивается легион дэвов — прежде всего за счёт олицетворения различных бедствий, представлений о ритуальной нечистоте, людских пороков: засуха — дэв Апаоша, «трупная скверна» — дэв Нáсу, лень — Бушья́ста и т.п. Образы дэвов слабо индивидуализированы, но, в отличие от ахуров и язатов, они почти всегда имеют телесное воплощение и зримо представимы: Апаоша — чёрный конь, Нáсу — трупная муха, Бушья́ста — «длиннорукая» женщина. Ко времени составления «Видевдата» (не позднее II—III в. н.э.) — жреческого свода ритуалов, направленных на предотвращение пагубного влияния и козней дэвов, к дэвовскому воинству причислялись также: храфстра — насекомые, земноводные, пресмыкающиеся и некоторые «вредные» млекопитающие (напр., волк) — порождения Ангхро Майнью; пáирика — особый класс женских дэвовских существ; кавии и карапаны — правители и жрецы иноверческих религий, враждебные зороастризму; и даже обыкновенные люди, виновные в наиболее мерзостных, по зороастрийским представлениям, неискупаемых грехах: [33] гомосексуалисты, разбойники, осквернителя священных стихий — огня и земли (те, кто сжигает или закапывает трупы).

Язатам «младоавестийского» пантеона приписываются функции, так или иначе связанные с моралью и этикой. Однако средоточием нравственных категорий как объекта религии остаётся Ахура Мазда. Примечательно, что вплоть до мусульманского времени в проповедях и наставлениях зороастрийских вероучителей язаты почти никогда не упоминаются: все рассуждения о грехах и добродетелях строятся вокруг образов Ахура Мазды (Ормазда) и его антагонистов — Ангхро Майнью (Ахримана) и дэвов. Эта традиция сформировалась на «младоавестийской» стадии, что хорошо видно по составленному в то время тексту торжественной клятвы, которую должен произнести всякий новообращённый зороастриец, так называемому «зороастрийскому „Символу веры“» («Ясна» 12):

1. Кляну дэвов.

Считаю себя молящимся Мазде, заратуштровским, противодэвовским, учащим Ахуре, славящим Бессмертных Святых, молящимся Бессмертным Святым. Ахура Мазде благому, благостному, всё благо признаю праведному, лучезарному, благодатному, «и всё, что лучшее»,[58] чей скот, чья Истина, чьи светы, чьими «Светами полнятся счастьем».

2. Спента Армайти благой верую — моей она да будет.

Отказываюсь от воровства скота и разбоя, от разорения и разрушения селений молящихся Мазде.

3. Тем владельцам[59] предаю вольное передвижение, вольное житие, кто живёт на этой земле со Скотом. Молитвой Истине воздавая так провозглашаю: больше не стану я разорять и разрушать селения молящихся Мазде, посягать на тело и жизнь.

4. Отрекаюсь от единения со злыми, злобными, зловредными, пагубными дэвами, самыми лживыми, самыми тлетворными, самыми злополучными из всех существ, от дэвов и дэвовских, от чародеев и чародейных и от всех, кто насилует живущих, мыслями, словами, делами и обличьем отрекаюсь от единения со лживым, сокрушающим.

5. Как раз так, как Ахура Мазда поучал Заратуштру во всех беседах, на всех встречах, когда Мазда и Заратуштра разговаривали между собой.

6. Как раз так, как Заратуштра отрёкся от единения с дэвами [34] во всех беседах, на всех встречах, когда Мазда и Заратуштра разговаривали между собой, — так же и я, молящийся Мазде, заратуштровский, отрекаюсь от единения с дэвами, как отрёкся от них праведный Заратуштра.

7. По вере Вод, по вере Растений, по вере Скота благодатного, по вере Ахура Мазды, создавшего Скот и Мужа праведного, по вере же Заратуштры, по вере Кави Виштаспы, по вере Фрашаоштры и Джамаспы, по вере каждого Спасителя,[60] истиннодейственного, праведного, — по этой Вере и Учению:

Я — молящийся Мазде.

8. Молящимся Мазде, заратуштровским, считаю себя прославлением и исповеданием. Славлюсь благомыслием мысли. Славлюсь благословием слова. Славлюсь благодеянием дела.

9. Славлюсь Верой моления Мазде, умиротворяющей, слагающей оружие, брачно-родственной,[61] праведной, из сущих и будущих величайшей, лучшей и прекрасной, ахуровской, заратуштровской. Ахура Мазде всё благо признаю. Это и есть Веры моления Мазде прославление [СК].

Культы Митры, Анахиты, Вертрагны надлежащим образом отправляются, им приносятся жертвы, — но обращаются к ним лишь с просьбами быть милостивыми и помочь в конкретных мирских делах. Постепенно складываются канонические гимны язатам — яшты, уже на новом диалекте, существенно отличающемся от языка «Гат» и «Семиглавов»; но по содержанию и, главное, по мировосприятию многие яшты восходят к обрядовой поэзии индоиранских кавиев, «минуя» «Старшую Авесту», они продолжают традиции древнего многобожия. Тексты, вероятно, не записывались и существовали только в изустной передаче — и «Гаты» Заратуштры, и «Семиглавы», и всё, что складывалось после (подробнее см. далее — с. 55-56).

Переворот Гауматы и воцарение Дария I

11 марта 522 г. до н.э., когда Камбиз II находился за пределами страны, престол в результате государственного переворота захватил «маг Гаумáта», выдававший себя за брата Камбиза Бáрдию, незадолго перед тем убитого по приказу самого царя. В завоёванных [35] персами областях лже-Бардия был сразу и решительно поддержан племенной знатью, а благодаря своим либеральным начинаниям (отмена воинской повинности и отмена налогов на три года[62]) обрёл поддержку и у персидского народа: после того, как Гаумата–лже-Бардия, процарствовав семь месяцев, был свергнут и убит заговорщиками во главе с Дарием, «народ его оплакивал», и по всей империи вспыхнули мятежи против Дария, захватившего престол.

В таком виде события воссоздаются по письменным источникам. Самый подробный рассказ о них — у Геродота (кн. III; Бардию Геродот называет Сме́рдисом):

30. Камбиз <...> отослал Смердиса из Египта в Персию из зависти (потому что тот, единственный из персов, мог почти на два пальца натягивать тетиву принесённого ихтиофагами[63] лука эфиопского царя). Так вот, после отъезда Смердиса в Персию Ксиибиз увидел во сне, что прибыл к нему вестник из Персии с вестью, будто Смердис восседает на царском престоле, а голова его касается неба. Тогда Камбиз в страхе, что брат умертвит его и сам станет царём, послал в Персию Прексаспа, самого преданного ему человека, убить Смердиса. А тот отправился в Сузы и убил Смердиса. Одни говорят — заманив его на охоту, а другие — будто привёл к Красному морю и там утопил.[64] <...>

61. Пока Камбиз, сын Кира, находился в Египте и творил там безумные деяния,[65] двое братьев из племени магов подняли мятеж. Одного из них Камбиз оставил в Персии управителем своего дома. Этот-то человек и поднял восстание, хорошо зная, что кончину Смердиса держат в тайне и что в Персии об этом известно лишь немногим, большинство же считает, что Смердис жив. На этом-то маг и построил свой замысел захватить царскую власть. Был у него брат, который, как я уже сказал, вместе с ним поднял мятеж, по внешности очень похожий на Смердиса, убитого по приказанию своего брата Камбиза. А был он не только похож на Смердиса, но даже имя его было Смердис. Этого-то человека, своего брата, маг Патизиф убедил, что всё для него устроит, и «сесть на престол пригласил».[66] А посадив [брата] на престол, Патизиф разослал глашатаев по разным областям [Персидской [36] державы], а также и к войску в Египет [с вестью], что отныне надлежит повиноваться Смердису, сыну Кира, а не Камбизу.

62. Итак, глашатаи повсюду объявляли об этом; между прочим, был отправлен глашатай и в Египет (царя он застал с войском в Экбатанах в Сирии[67]). Выступив посредине [царского] стана, глашатай объявил повеление мага. А Камбиз, услышав такую весть, подумал, что глашатай говорит правду и Прексасп его предал, не исполнив приказания убить Смердиса. Царь посмотрел на Прексаспа и сказал: «Так-то ты, Прексасп, выполнил моё поручение?» А тот отвечал: «Владыка! Неправда это, что брат твой Смердис восстал против тебя. Никогда уже не выйдет у тебя со Смердисом ссоры — ни большой, ни малой. Ведь я сам лично исполнил твоё повеление и своими руками предал тело его погребению. Если теперь и мёртвые воскресают, тогда можно ожидать, что и мидийский царь Астиаг восстанет против тебя. Если же на свете всё осталось, как прежде, то, конечно, от Смердиса уже больше не угрожает тебе никакой беды. Так вот, я думаю, нужно воротить глашатая и допросить, кто его послал требовать повиновения царю Смердису».

63. Такой совет Прексаспа пришёлся по душе Камбизу. Тотчас же нагнали глашатая и привели назад. А когда он явился, Прексасп сказал ему вот что: «Человек! Ты говоришь, что пришёл вестником от Кирова сына Смердиса. Так вот, скажи нам правду и иди с миром: сам ли Смердис лично дал тебе это поручение или один из его слуг?» А тот отвечал: «Я-то ни разу не видел Смердиса, сына Кира, с тех пор как царь Камбиз отправился в Египет. Но маг, которого Камбиз назначил управителем своего дома, дал мне это поручение и сказал, что Смердис, сын Кира, так велел объявить вам». Так отвечал глашатай и сказал сущую правду. А Камбиз сказал: «Прексасп! Ты честно выполнил моё поручение, ты не виновен. Но кто же в Персии восстал против меня, обманов присвоив себе имя Смердиса?» Прексасп же отвечал: «Мне думается, царь, я знаю это. Маги восстали против тебя: Патизиф, которого ты оставил управителем своего дома, и брат его Смердис».

64. Когда Камбиз услыхал имя Смердиса, ему сразу же стало ясно, что Прексасп прав и что сновидение его сбылось. А видел он во сне, что некто принёс ему весть: Смердис восседает на царском троне и головой касается неба. Тогда царь понял, что напрасно погубил брата, и стал его оплакивать. Оплакав же брата и страшно подавленный всем этим несчастьем, Камбиз вскочил на коня и решил немедленно выступить в поход на Сузы против [37] мага. А когда царь вскакивал на коня, отпал наконечник ножен его меча и обнажённый меч рассёк ему бедро. Рана была в том самом месте, куда он прежде сам поразил египетского бога Аписа. Камбиз решил, что рана смертельна и спросил об имени города. Ему сказали, что [город называется] Экбатаны. А Камбизу ещё прежде было предсказано оракулом в египетском городе Буто, что он окончит жизнь в Экбатанах. Камбиз думал, что умрёт в главном городе Мидии [глубоким] старцем. Оракул же, стало быть, имел в виду сирийские Экбатаны. И действительно, когда на вопрос Камбиза ему назвали имя города, безумие внезапно оставило царя: так сильно его потрясли известие о восстании мага и рана. Царь понял предсказание оракула и сказал: «Здесь суждено кончить жизнь Камбизу, сыну Кира».

65-69. [Камбиз умирает от гангрены. Перед смертью он заклинает Ахеменидов отобрать власть у мидийцев — магов, но персы не верят, что новый царь выдаёт себя за Смердиса ложно. Обман раскрывает знатный перс Отан.]

70. Отан же пригласил к себе Аспафина и Гобрия, знатных персов, самых преданных друзей, и поведал им всё. А те сами уже подозревали, что это так, но теперь, после сообщения Отана, всецело убедились. И они решили, что каждый из них привлечёт к их союзу еще одного перса, которому особенно доверяет <...> Когда их стало шестеро, то прибыл в Сузы[68] из Персии Дарий, сын Гистаспа (ведь отец его был правителем Персии). Так вот, по прибытии Дария шестеро персов решили принять в сообщники и его.

71-75. [Заговорщики совещаются. Тем временем Прексасп, поднявшись на городскую башню, во всеуслышание разоблачает самозванца, после чего совершает самоубийство, бросившись с башни.]

76. А семь персов между тем решили немедленно напасть на магов. Помолившись богам, они выступили [ко дворцу], ещё ничего не ведая об участи Прексаспа. Свернув с дороги, они стали ещё раз держать совет. Отан и его сторонники настоятельно советовали отложить дело, пока не утихнет народное волнение. Дарий со своими приверженцами были за немедленное выполнение замысла и против всякой отсрочки. Когда они ещё спорили, появилось семь пар ястребов, которые, преследуя две пары коршунов, рвали и терзали их. Увидев это знамение, все семеро приняли совет Дария и направились во дворец, ободрённые явлением вещих птиц.

77. [Заговорщики прорываются во дворец, убив охрану.]

78. А в это время оба мага как раз находились во дворце и совещались о поступке Прексаспа. Так вот, услышав шум и крики [38] евнухов, они бросились назад и, как только поняли, что происходит, взялись за оружие. Один из них второпях схватил лук, а другой — копьё, и началась рукопашная схватка. Тот, у кого был лук, не мог пустить его в ход, так как заговорщики были уже слишком близко и теснили их. <...>

79. Умертвив магов, заговорщики отрубили у них головы. Раненых же [товарищей] они оставили на месте, так как те были слишком слабы, а также для охраны дворца. Остальные же пятеро, захватив с собой головы магов, с криком и шумом выскочили из дворца. Затем они созвали прочих персов, объяснили им, что произошло, показывая отрубленные головы, и стали убивать всех магов, попадавшихся на пути. Когда же персы узнали о подвиге семерых и об обмане магов, то не захотели отстать [от заговорщиков]: они выхватили свои кинжалы и бросились убивать всех магов, каких только могли найти; и если бы не наступила ночь, то ни одного мага не осталось бы. в живых. Этот день все персы считают величайшим праздничным днём и справляют его весьма торжественно. Ни одному магу нельзя в то время показаться на улице, и все они сидят дома.[69] <...>

83-84. [Заговорщики решают, кому быть царём. Отан заявляет, что не претендует на власть; остальные шестеро договариваются:] чей конь первым заржёт при восходе солнца, когда они выедут за городские ворота, тот и будет царём.

85. Был у Дария конюх, сметливый парень, по имени Эбар <...> С наступлением ночи он привёл за ворота одну из кобылиц, которую жеребец Дария более всего любил, крепко привязал её и затем подвёл к ней жеребца. Много раз он обводил его вокруг кобылицы и наконец пустил покрыть её.

86. На рассвете все шестеро мужей по уговору сели на коней. Когда они оказались за воротами и приблизились к тому месту, где прошлую ночь была привязана кобылица, конь Дария бросился вперёд и заржал. На ясном небе в то же время сверкнула молния и загремели громовые раскаты. Это неожиданное знамение посвятило Дария на царство, словно по предварительному условию. Тогда другие соскочили с коней, пали к ногам Дария и поклонились ему, как царю.[70]

О тех же событиях рассказывается в самой знаменитой из древнеперсидских декларативных надписей — в «Бехистýнской» надписи Дария I (столбец 1), датируемой 521—520 гг. до н.э. Это первый [39] западноиранский памятник, где упоминается Ахура Мазда[71] (в древнеперсидском написании Аурамáзда):

24-26. Говорит Дарий-царь: Аурамазда дал мне это царство. Аурамазда помог мне, чтобы я овладел этим царством. По воле Аурамазды этим царством я владею.

26-35. Говорит Дарий-царь: вот что мною сделано после того, как я стал царём.

Камбиз, сын Кира, из нашего рода, был здесь царём. У Камбиза был брат, по имени Бардия, от одной матери, одного отца с Камбизом. Камбиз убил Бардию. Когда Камбиз убил Бардию, народ не знал, что Бардия убит. Между тем Камбиз отправился в Египет.[72] Когда Камбиз отправился в Египет, народ возмутился, и было великое зло в стране, и в Персии, и в Мидии, и в других странах.

35-43. Говорит Дарий-царь: потом появился человек, маг по имени Гаумата. Он восстал в Пишияуваде,[73] у горы по имени Аракадриш. Это было в 14-й день месяца вияхна [11 марта 522 г. до н.э.], когда он восстал. Народ он так обманывал: «Я — Бардия, сын Кира, брат Камбиза».[74] Тогда весь народ взбунтовался и перешёл от Камбиза к нему, и Персия, и Мидия, и другие страны. Он захватил царство. Это было в 9-й день месяца гармапада [конец июня 522 г. до н.э.], когда он захватил царство. Вслед за тем Камбиз умер своей смертью.[75]

43-48. Говорит Дарий-царь: царство, которое Гаумата-маг отнял у Камбиза, принадлежало искони нашему роду. И Гаумата-маг отнял у Камбиза и Персию, и другие страны, захватил [их], присвоил себе, стал царём.

48-61. Говорит Дарий-царь: не было человека — ни перса, ни мидянина, ни кого-либо из нашего рода — кто мог бы отнять царство у Гауматы-мага. Народ очень его боялся, что он перебьёт многих, которые прежде знали Бардию, дабы никто не узнал, что он — не Бардия, сын Кира. Никто не осмеливался сказать что-либо против Гауматы-мага, пока я не прибыл. Затем я [40] помолился Аурамазде. Аурамазда мне помог. Это было в 10-й день месяца багаядиш [конец сентября 522 г. до н.э.], когда я с немногими людьми убил Гаумату-мага и виднейших его приверженцев в крепости, называемой Сикаяуватиш, в мидийской местности Нисайя.[76] Царство у него я отнял. По воле Аурамазды я стал царём. Аурамазда дал мне царство.

61-71. Говорит Дарий-царь: царство, которое было отнято у нашего рода, я вернул, восстановил его в прежнем виде. Святилища, которые Гаумата-маг разрушил, я восстановил. Я вернул народу [его] достояние: скот, домашнюю челядь, фамильные владения, которые Гаумата-маг у него отнял.[77] Я восстановил страну в прежнем виде, и Персию, и Мидию, и другие страны. То, что было отнято, я вернул обратно. По воле Аурамазды я это совершил. Я добился того, чтобы дом [престол] наш восстановить на прежнее место, чтобы Гаумата-маг не захватил наш престол.

71-72. Говорит Дарий-царь: вот что я сделал после того, как стал царём.

72-77. Говорит Дарий-царь: когда я убил Гаумату-мага, то один человек, по имени Ассина, сын Упадарма, восстал в Эламе. Он говорил народу: «Я — царь Элама». Тогда эламиты взбунтовались, перешли к этому Ассине; он стал царём в Эламе. И один человек, вавилонянин, по имени Нидинту-Бел, сын Айнара, восстал в Вавилоне. <...> [А]

[Далее следует подробный рассказ о подавлении мятежей, охвативших империю, и описания девятнадцати сражений, выигранных армией Дария.][78]

Письменные источники утверждают, что «народ не знал о смерти Бардии». В такое вполне верится, даже если Бардию убили в Персии, ещё до египетского похода Камбиза («Бех.» 1.26-35) : тайное избавление от неугодных — будничная работа всех правителей (не очень и сложная, тем более если речь о Древнем мире). В характере Камбиза, каким его изображают греки и римляне, была бы помпезная расправа и глашатаи, громогласящие о ней на площадях? — это аргумент разве что для исторического романиста. Слишком заметная фигура царский брат? — вовсе нет; и хотя земля, по пословице, непременно полнилась бы слухом об убийстве, но в те времена молва расходилась медленно, а судьба Бардии едва ли кого-то особенно интересовала, чтоб увлечённо перешёптываться о ней — шептались лишь при дворе (где и так все знали) да может ещё в трёх-четырёх селениях, общей картины это не меняло бы. Ничего неправдоподобного в том, что «народ не знал».

Тем более если Бардию не убивали. Есть и такая гипотеза.

Но кем бы ни был узурпатор персидского престола — царским братом или [41] самозванцем, — поддержке, которую он, как принято считать, обрёл у племенной аристократии после захвата власти, не находится ни вразумительных объяснений, ни даже каких-нибудь (известных автору) аналогий из позднейшей истории: ничего общего ни с парфянской чехардой на троне, ни с соперничеством ставленников двух династийных кланов при поздних Сасанидах, ни с воцарениями Лжедмитриев в Москве.

Либеральные начинания нового царя — отмена на три года налогов и армейской повинности (особенно второе) — приветствовала в первую очередь именно знать: высшее племенное сословие воинов. Участие в походах считалось привилегией, крестьянский люд воевать не ходил; но бремя налогов было для низов ещё чувствительней, чем для знати, — а во время военных кампаний поборы росли. Так что милости самозванца, о которых он объявил сразу, как стал царём (Геродот. III.67; а надо думать, что раньше — обещал их уже когда шёл во главе мятежников захватывать дворец, потому его и поддержали), были в интересах всех.

Но поддержка знати должна была враз кончиться. В захваченных областях жрецы и воины порывались уйти из-под персидского господства; теперь, с ослаблением центральной власти, для этого был удобный момент. Интересы имперского царя и отдельных сатрапий,[79] прежде совпадавшие, отныне расходились в противостояние: или — или. С другой стороны: не вся же подряд племенная аристократия была враждебна Ахеменидам, большинство всё-таки их поддерживало — как же можно было угодить и тем и другим сразу? И ещё: когда к власти незаконно пришёл Дарий — хоть и не прямой наследник царствующей династии, но всё-таки связанный с ней близким родством, — империю залихорадило от мятежей; а Гаумату признали: «весь народ <...> перешёл от Камбиза к нему» [А] («Бех.» 1.35-43), и за его семимесячное правление не только не зафиксировано каких-то особенных бунтов или сепаратистских поползновений, а даже наоборот: «никто не осмеливался сказать что-либо против Гауматы-мага» [А], хотя отмена воинской повинности, столь воодушевившая всех, была поистине «царским подарком» для сепаратистов...

У исследователей, полагающих, что на самом деле Дарий сверг Бардию, а история о маге-самозванце лишь официальная версия, убедительных аргументов не меньше, чем у их оппонентов.

Иранистика ещё далека от того, чтоб восстанавливать «бехистунские» события в виде последовательной фабулы. Речь может идти лишь о тезисах довольно общего характера, которые, основываясь на сообщениях письменных памятников, в то же время не противоречили бы ни друг другу, ни здравому смыслу. Как одно из возможных, автор предлагает следующее построение:

а) Бардия был выведен из ближайшего окружения Камбиза. Причиной тому были личные амбиции Бардин — вероятно, его стремление к власти. Ахеменидские цари передавали престол сыновьям не по старшинству, а назначали преемника;[80] и в прошлом между братьями — Камбизом и Бардией — было жестокое соперничество: по словам Ксенофонта, «когда Кир умер, среди его сыновей тотчас начались распри».

б) В случае смерти Камбиза власть переходила к Бардии совершенно законно.

в) Из естественного соображения, что при отсутствии царя в столице опасность заговора всегда возрастает, Камбиз, дабы обезопасить престол, должен был избавиться от Бардии до египетского похода (сравн. «Бех.» 1.26-35). Если бы он взял Бардию в Египет, удалив его таким образом из столицы, то уж никак не стал бы отсылать его обратно в Персию (Геродот. III.30); а если Бардия был убит во время похода, то почти невероятно, чтоб в этом случае Гаумата смог выдать себя за Бардию.

г) Бардия был отослан на юго-запад Персии, в Пишияуваду, скорее всего — под видом назначения на должность. Если его всё-таки убили, то — именно там. [42]

д) Персидская империя, созданная Киром II, была очень непрочной. Она удерживалась только военной силой, и когда контроль из центра ослабевал, сразу начинались волнения. Так, «после смерти Кира <...> тотчас же начали отпадать города и племена» (Ксенофонт). С отъездом Камбиза (525 г. до н.э.) сепаратистские настроения в покорённых областях усилились, и спустя три года дошло до крупных волнений.

е) Камбиз не только в дальних сатрапиях воспринимался как захватчик и деспот, но был нелюбим и персами (сравн.: Геродот. III.34-37). От налогов и других тягот, связанных с ведением войны, Персия должна была страдать не меньше прочих областей, а от наборов в войско даже больше: армия, укомплектованная враждебными персам «инородцами», была бы ненадёжна. Поэтому волнения случались и в Персии; например, они перекидывались туда при неспокойствии в соседних Мидии и Эламе.

ж) Крупные волнения не могли не превратиться в разгул беззакония, грабежи, погромы, — и человек, положивший этому конец, был бы встречен сочувственно большинством народа.

з) Возможно, Бардия с подчинённым ему гарнизоном сперва выступил в скромной роли усмирителя мятежа, и только впоследствии воспользовался ситуацией для захвата власти. Это едва ли был взвешенный расчёт, скорей — авантюра (как, впрочем, почти все перевороты).

и) Камбиз умер при загадочных обстоятельствах. Версия убийства, пожалуй, наиболее вероятна.

к) Либеральные начинания Бардии — отмена воинской повинности и налогов на три года — были вынужденными: только популистские обещания могли найти отклик в народе и обеспечить новой власти широкую поддержку. Аристократия же не могла приветствовать переворот единодушно: просто-напросто так не бывает. Уже одно то, что на короткий переход от Пишияувады до Пасаргад[81] (где Бардия, соблюдая древний обычай, должен был короноваться) потребовалось около четырёх месяцев, говорит об упорном сопротивлении, которое Бардия встречал («сопротивление» в широком смысле — не обязательно вооружённое). Ещё более красноречивое свидетельство — перенос царской резиденции в Мидию («Бех.» 1.48-61). (Предположение, что Бардия проследовал в Мидию, минуя Пасаргады, маловероятно: в этом случае нельзя удовлетворительно объяснить, каким образом жена Камбиза Хутáуса (греч. Атóсса), остававшаяся во дворце Ахеменидов, стала женой Гауматы/Бардии, «как и все остальные жёны Камбиза» (Геродот. III.68, 88)).

Остаётся признать слова Дария «никто не осмеливался сказать что-либо против Гауматы-мага» [А] («Бех.» 1.61-71) всего лишь риторической фигурой, тем более что

л) кем бы ни был новый царь — самозванцем или настоящим Бардией, по отношению к племенной знати и местным культам он в точности следовал политике Ахеменидов: преследовались главным образом нелояльные священнослужители и мятежная знать. Вместе с тем, однако, Бардия/Гаумата должен был стремиться — и стремился — к централизации государственной власти, а для этого нужно было лишать родовую аристократию привилегий, подчинять её себе, отбирать земли, что не могло не вызвать ответного сопротивления.

м) Отмена воинской повинности уж никак не способствовала бы выполнению главной задачи — скорее подавить мятежи. Наверно, обещание Бардии/Гауматы отменить армейский набор было выполнено лишь отчасти. Может быть, проводились внешние пропагандистские акции, как то — роспуск некоторых подразделений (заведомо ненадёжных). Однако должна была прекратиться отправка пополнений в египетскую армию (верную Камбизу? или — убившую его, дабы не воевать с Бардией, а мирно разойтись по домам?), что само по себе было для всех большим облегчением. А положение низов особенно облегчало то, что Бардия/Гаумата лишал привилегий знатные [43] сословия. «Оплакивать» его (Геродот. III.67) были причины, особенно если учесть, что при Дарии режим посуровел, и перемена произошла очень быстро: народу пришлось не постепенно отвыкать от дарованных поблажек, а ощутить резкий переход из одного состояния в другое.

н) Что касается мятежей, которые завспыхивали по всей державе после убийства Бардин, — это не были мятежи его сторонников. На мятежи людей подвигло не столько свержение Бардии, сколько — объективная ситуация. Повторялось то же самое, что было и после смерти Кира II, и после отъезда Камбиза. «Бехистунская» надпись подчёркивает именно сепаратистский характер всех девятнадцати восстаний. Многонациональные империи удерживаются силой, и чуть только крепления ослабевают, конструкция сразу начинает сыпаться. И не только империи-гиганты (как Россия после февраля 1917, СССР, бывший соцлагерь), но даже небольшие искусственные конгломераты этносов и религий (Югославия, Чехословакия, Грузия).

Однако, сколь бы ни были объективны причины «бехистунских» восстаний и сколько бы ни нашлось им аналогов из других эпох, — воссоздавая психологическую атмосферу тех событий, нельзя не принимать во внимание, что Бардия (= Гаумата, которого считали Бардией) и для тех, кто его поддерживал, и для тех, кто относился к нему враждебно, был законным царём, а Дарий — незаконным, едва ли даже не узурпатором. Законность его прав на власть даже при взгляде из наших дней кажется весьма и весьма сомнительной. Во вступлении к «Бехистунской» надписи (1.1-12) он причисляет двух своих предков — сатрапов из младшей ветви Ахеменидов — к царям правящей династии, через эту грубую натяжку пытаясь убедить (всех, проезжающих по дороге из Ирана в Междуречье, возле которой, на скале, и высечена надпись), что он — законный престолонаследник: «Восемь [человек] из моего рода были до меня царями. Я — девятый. Девять из нас были последовательно царями. По воле Аурамазды я — царь. Аурамазда дал мне царство» [А]. Далее («Бех.» 1.12-17) перечисляются подвластные ему страны: Персия, Элам, Мидия... Уже по настойчивости, с какой Дарий доказывает свою правоту, ясно, что большинство считало иначе. Вступительные формулы к своим надписям последующие Ахемениды заимствовали у Дария слово в слово: о подвластных странах, об Аурамазде, — но ни один не посчитал нужным декларировать законность своего царствования и перечислять родословную; и сам Дарий тоже больше никогда не повторял этого.

о) Заговор Дария и его приход к власти был бы воспринят в державе гораздо лояльнее, а среди персов даже сочувственно, если бы Дарий сверг не Бардию, а самозванца, и перед всеми разоблачил кощунственный обман. Так появилась официальная легенда о маге. Но

п) Гаумата — реальная личность.

И у Геродота, и в «Бехистунской» надписи слово «маг» подразумевает этническую принадлежность Гауматы. Однако нет сомнений, что он был маздаяснийским жрецом — служителем культа при дворе Ахеменидов и занимал высокую должность; по Геродоту (III.61), Камбиз назначил Гаумату управителем дома — это сообщение кажется близким к истине. После переворота Бардии маг стал служить новому царю — отчасти может быть за страх (а что ему оставалось делать?), и наверняка не без расчёта (Бардия прочно воссел на трон — кто ж тогда мог предугадать, что всего на несколько месяцев?), — но, похоже, его решение поддержать Бардию было во многом искренним: они оказались единомышленниками.

«Единомышленниками» — не совсем в нашем понимании. Бардия стремился централизовать власть, и для этого отбирал имущество и разрушал храмы племенных богов; а Гаумате виделось благо в [44] насаждении зороастрийской веры и превращении её в государственную религию. Для этого необходимо было порушить языческие святилища. Совпадали методы. Объективно — совпадали и цели: централизация власти означала централизацию культа и наоборот; одно было невозможно без другого. Но при этом и маг и Бардия, каким бы объективным политическим расчётом каждый из них ни руководствовался, оба были верующими людьми Древнего мира — оба мыслили мифологическими категориями и не отделяли друг от друга понятий «религия» и «государственная власть», — то есть, по сути, у них были сходные взгляды на религию и на политику.

Гаумата был при Бардии, как сановник при владыке, — но по влиянию на государственные дела они оказались почти соправителями. Инициатива перенести резиденцию в Мидию явно исходила от Гауматы.

Фараон Эхнатон, Пётр I, Ленин — переносили свои столицы на новое место; и такое же решение принимает Бардия-Гаумата: из языческой Персии — в Мидию, землю магов, где по соседству чтущий Ахуру восток... Ниспровергатели вековых устоев народа были разными людьми, жили в разные времена и рассуждали по-разному, — но решения, которые они принимали и осуществляли, до того иногда похожи, будто в истории век за веком повторяются одни и те же несколько сюжетов (как в фантастике пяток-шесток их кочует из романа в роман, а с виду вроде бы всё написано о разном и у каждого фантаста свой почерк).

Хотя — возможно ли без этого однообразия? Есть неповторимые ситуации, есть личности, уникальные по внутреннему складу, есть наконец свобода воли, — но ведь и закономерности тоже есть! особенно в людских поступках: люди не меняются.

В Мидии Гаумата очень кстати пришёлся Дарию на главную роль «бехистунской» легенды. Возможно, что там, на родине магов, имя «первосвященника» было известно довольно широко, и сторонники Дария не сымпровизировали свою оправдательную ложь, а уже загодя знали, что им говорить, как клеймить святотатца, порушившего храмы.

Для исторического романиста самое интересное здесь: понимал ли Дарий, что, захватив власть, он станет продолжателем начинаний Гауматы и Бардии? Или он шёл впотьмах, был послушным орудием той самой закономерности?...

Религия Ахеменидов

Дарий получил власть из рук родовых аристократов. Фактически он их ставленником.

Поэтому он не мог не блюсти их интересы — и перво-наперво должен был восстановить племенные языческие святилища и вернуть [45] прежним владельцам земли, которые были у них отобраны при Бардии («Бех.» 1.61-71). Заручиться поддержкой можно было только так. В сущности, Дарий делал то же самое, что за семь месяцев до него делал Бардия (и что во все времена делали сидящие на троне): выбрав, на кого опереться, возвысил их над остальными и щедро одарил; «разделяй и властвуй», — а при перевороте лучшая опора на тех, кто страдал от прежней власти (и по всему получается, что именно облагодетельствованные Дарием сословные воины подавили «бехистунские» мятежи). Но Дарий восстанавливал храмы отнюдь не скрепя сердце (как, может быть, приходилось Бардии, когда он, вняв Гаумате, предавал храмы огню и мечу): Дарий был язычником и воздвигал святилища богам, которых сам чтил.

Двойственность его положения заключалась совсем в другом. Чтоб его не свергли, как Бардию, он должен был вернуть аристократам сословные привилегии, которые Бардия отбирал, и покровительствовать языческим культам, которые преследовал Гаумата, — а имперские интересы требовали прямо противоположного: идти за Бардией и Гауматой след в след, — то есть, во-первых, как можно скорее сосредоточить власть в столице, подчинив себе все сатрапии и всех местных князьков; и, опять же во-первых, выработать единую религиозную доктрину, поскольку «старые племенные божества не могли служить цели централизации государства. Эту роль мог выполнить только бог Заратуштры Ахура Мазда».[82]

Противоречия такого рода исстари разрешались единственным способом — резнёй. Либо власть устраивала побоище, либо (ещё хуже) оно начиналось само и было неуправляемым. Древний мир не знал ничего другого (мы ушли недалеко: в теории сочинили, знаем, а на деле как-то не получается...). Опять наболевшее сплелось в узел, опять всяк тащил к себе свой конец верёвки, ещё крепче затягивая, так, что распутать уже невозможно, и оставалось единственное — выхватить меч и рубить.

Бремя царского венца было бы для Дария во много тяжче, если б в стране, доставшейся ему после Бардии, не заполыхало, а спокойно влачилось по стародавнему укладу: тогда, как бы ни увязало всё в месиве нерешённых проблем и какие б перемены ни назрели, любое новшество, насаждаемое силой, было бы воспринято как самодурство и глумление над обычаями отцов. Бездействуя, Дарий губил державу и себя в скорой смуте; подчиняясь государственной необходимости — должен был направить остриё удара против воинов и племенных жрецов, своих сторонников, отбирать у них, что сам же им даровал, — то есть опять губить и себя и царство. А метаться меж этими двумя крайностями, не впадая ни в одну, — много ли политиков можно [46] насчитать, которым такое удавалось?... Но как война всегда упрощает политические хитросплетения, разделяя противоборцев всех оттенков, будь их хоть сотни, на два враждующих лагеря, так и фейерверк «бехистунских» мятежей сразу упростил задачи Дария до предельной ясности: подавить! — все задачи свелись к этой одной; народу же любое насилие теперь представлялось не тупой и бессмысленной царской жестокостью, а естественным ответом столичной власти на бунты — жестокостью вполне оправданной, если даже не справедливостью. В такой обстановке Дарию было несложно чуть что прибегать к крайним мерам, и главным образом благодаря этому реформы, направленные на централизацию государства, осуществились в течение всего нескольких лет. Держава была разделена на сатрапии;[83] во главу каждой поставлен наместник Дария, знатный перс; его надзору вверялись все должностные чины из родовой знати и жречество. Была учреждена и «тайная полиция», официально она называлась «глаза и уши царя».

Думается, никакого особого отпора не встретило в народе и возвышение Ахура Мазды (Аурамазды) — придание ему статуса верховного государственного бога. Для религиозного менталитета иранцев это не было сотрясением основ веры, и вряд ли даже здесь усматривалось какое-то особое новшество: Ахура Мазду издавна чтили в Персии, тем более в Мидии, не говоря уже о восточных сатрапиях, откуда маздаяснизм вышел; причём у многих племён и народов Иранской державы этот бог и так считался верховным, задолго до Дария. Установление официальной религии с централизованным культом было радикальной реформой опять же только в плане политическом.

Дарию и тут не пришлось быть первопроходцем. За семь месяцев одесную царского трона Гаумата успел сделать многое для популяризации Аурамазды. Поэтому в глазах народа Аурамазда был не «богом Дария», а «богом Бардии»: он связывался с памятью о добром царе, при котором жилось и сытней, и куда вольготней, и без кровавых бунтов; о царю, чья гибель всех повергла в горе. Враждебное отношение к Дарию никто не переносил на бога, именем которого Дарий вершил свои деяния: казнил, отбирал земли, сгонял на строительные работы.

В ходе реформ маги не только сохранили свой статус придворных жрецов, но и резко в сравнении с прежним возвысились над служителями старых индоиранских культов. Без их поддержки Дарий не мог утвердить новую религиозно-политическую доктрину на местах. [47]

Распространённое мнение, что при Ахеменидах маги преследовались, не подтверждается никакими другими источниками, кроме сообщения Геродота (III.79 — с. 38), которое, скорее всего, является ошибочным. Многочисленные изображения магов высечены на рельефах Персеполя (илл. 7, слева). Греческие и римские авторы пишут, что магам был вверен заупокойный культ при царских гробницах; что маги сопровождали персидскую армию в военных походах; были учителями у царских сыновей; даже советниками у Ксеркса. К концу VI в. до н.э. было создано государственное зороастрийское храмовое хозяйство с богатыми земельными владениями, по всей империи появились большие племенные поселения магов.

Скорее всею, «представление об обычае избиения магов обязано своим происхождением ложному истолкованию названия древнеперсидского месяца багаядиш и праздника, который отмечался в этом месяце»[84] — праздника «очищения», когда маги убивали всех «созданий Ангхро Майнью» — храфстра. «Праздник этот совпал с днём убийства Бардии (Гауматы). Вероятно, заговорщики выбрали специально день праздника, чтобы застать Бардию и весь его двор неготовыми к сопротивлению. Совпадение праздника багаядиш с днём убийства Гауматы дало повод к созданию легенды о магофобии <...> Достойно внимания также и то, что в „Бехистунской“ надписи, которая весьма подробно описывает все убийства и казни врагов Дария, нет ни слова об убийстве магов».[85]

Руководствуясь интересами государства, Дарий должен был утверждать культ Аурамазды и возвышать магов; реально оценивая свои возможности — не мог не восстановить языческих святилищ. Но и в том и в другом случае ему не приходилось поступаться своей верой в угоду политическому расчёту; старым племенным культам он покровительствовал, будучи язычником сам; и таким же глубоко личностным было его отношение к верховному зороастрийскому богу. Он воспитывался на зороастрийском востоке, где его отец Виштаспа был при Камбизе сатрапом, — и уже одно это имя, явно данное в честь авестийского Кави Виштаспы, покровителя Заратуштры, бесспорно свидетельствует, что в семье Дария Ахура Мазде поклонялись, наверняка соблюдали и зороастрийские обряды, во всяком случае некоторые,[86] и знали богослужебные тексты «Авесты».

Из «компромисса» между «религией магов» и старыми языческими верованиями «возникла та синкретизация дозороастрийских древнеиранских религиозных традиций и зороастрийского учения, смешение того и другого, которая по существу и является религией Ахеменидов».[87]

Точно так же — в результате такого же слияния старых языческих культов с дуалистическим единобожием «Гат» — на востоке сложилась религиозная система «Младшей Авесты». Однако между [48] «ахеменидской» и «младоавестийской» системами нет почти никакого сходства. Религия Ахеменидов вся насквозь политизирована. Персидский Аурамазда — не абстрактный «Дух»: он имеет антропоморфный (символический) облик и в этом облике изображается (илл. 5-А). Он прежде всего — царский бог; из его рук Ахемениды получают престол, его именем и с его благословения правят. Пантеон строго централизован — по образцу самой державы: как разные народы подчинены единой власти, а царь возвышается над всеми сословиями, так и Аурамазда, величайший из богов, возвышается над всеми другими богами, которые есть [А] («Бех.» 4.59-61) — и над старыми иранскими (Митрой, Вертрагной, Анахитой и др.), и над богами покорённых народов (египетскими, вавилонскими, греческими).

Зороастрийские понятия «Аша/Арта» и «Хшатра» в религии Ахеменидов утрачивают всё этическое содержание и означают только существующий государственный порядок. Воплощение «Благого божьего царствования» — это деяния царя, издаваемые им законы и указы. Соответственно первопричина всех грехов Ложь (авест. Друг, древнеперс. Дрáуга) — нежелание поклоняться Аурамазде и непризнание существующего порядка справедливым и лучшим; Ложь толкает человека на «злые дела» — на мятеж. Тот, кто следует тому закону, который установлен Аурамаздой, и чтит Арурамазду и Арту небесную, он и при жизни будет счастлив и по смерти приобщится к Арте [А] («Антидэв.» — прилож. 3-А). Лжецов же следует сурово карать, чтоб страна <...> была невредимой и процветала [А] («Бех.» 4.36-40; 67-69) (см. также илл. 9-Б).

Заратуштра в религиозной системе Ахеменидов отсутствует. То, что о нём не упоминает ни одна из ахеменидских надписей, само по себе ещё не столь показательно: Заратуштру в своих надписях не упоминают и Сасаниды, обожествлявшие его. Здесь можно было бы предположить какую-то традицию. Но о зороастрийском пророке ни слова нет в сочинениях греческих историков, писавших об ахеменидском Иране. Объяснения этому предлагались самые разные (например: Заратуштра не существовал; персы о нём не знали; в глазах жречества и знати он был слишком малозначительной фигурой, недостойной упоминания; он впал в немилость и подлежал забвению; он был отвергнут, поскольку социальная сторона его учения, особенно провозглашение равенства всех сословий перед богом и осуждение захватнических (нерелигиозных) войн, была неприемлема и т.п.), однако наиболее логичным представляется самое естественное объяснение: при Кире II и Камбизе предания о Заратуштре были на западе Ирана известны и даже особо почитались, во всяком случае знатью (отец Дария — Виштаспа — наречён таким именем явно в честь Кави Виштаспы; жена Камбиза (позднее Бардии и затем Дария) носит имя Хутауса, соответствующее авестийской Хутаосе), но с воцарением Дария личность [49] пророка уже не популяризировалась, потому что он стал просто не нужен богословской системе, где все функции посредника между смертными и богом отошли к царю.

Религиозные реформы Ксеркса и Артаксеркса I

В проповеднической деятельности магов Дарию вряд ли виделось ещё что-то, кроме политической акции, необходимой для усиления государства. О том, чтоб воспоследовать Гаумате, начинавшему внедрять единобожие, речи не шло. Даже если бы Дарий сам исповедовал «религию магов», он всё равно должен был понимать безуспешность любых попыток обращения народа в новую веру: миссионерское «просветительство» заведомо было обречено сеять на камне, а удары по племенным культам с размаху, как бил Гаумата, тотчас бы отдались обратно и опрокинули трон. — Но монотеизм магов был чужд Дарию так же, как Киру и Камбизу.

И если маги всё же пытались проповедовать о своём едином боге (а, думается, не могли не пытаться), то их витийства перед язычниками канули без следа. Проповедничество дало — опять же! — только политические плоды: маги распространили культ царского Аурамазды и при поддержке царя этот культ возглавили, — но это был культ не их бога.

«Религия магов» так навсегда и осталась религией замкнутой касты — чем-то вроде аристократического «сектантского» богоискательства. Но «секта» охватывала не только избранный круг «посвящённых» — не только самих индийских жрецов, а и «мирян» — сановников ахеменидского двора; так что влияние магов на государственные дела было немалым. У преемника Дария, Ксеркса (486—465 гг. до н.э.) маги, как уже упоминалось выше, были советниками. По свидетельству Геродота,[88] Ксеркс обсуждал с ними все важные решения, а согласно Цицерону, во время военного похода Ксеркса против Балканской Греции именно маги убедили его сжигать греческие храмы — «ибо храмом является весь мир, а потому грешно запирать бога в стенах».

Вероятно, под воздействием магов Ксеркс уже в первые годы своего царствования стал преследовать племенные культы и разрушил святилища индоиранских богов, отвергнутых Заратуштрой. В ознаменование этого события была составлена так называемая «Антидэвовская» надпись (прилож. 3-А). [50]

Надпись эта, впрочем, весьма загадочна, она вызвала самые разноречивые толкования. Ксеркс утверждает, что среди подвластных ему стран была и такая, где прежде дэвы почитались [А]; во исполнение воли Аурамазды он этот притон дэвов разгромил и провозгласил: «дэвов не почитай!» [А]. Большинство исследователей полагают (и подтверждают это убедительными аргументами[89]), что под «дэвами» подразумеваются именно старые племенные божества, враждебные Заратуштре и магам, — Митра, Анахита, Вертрагна и др. Странно, однако, что «притон дэвов» упоминается в единственном числе. Ксеркс говорит о каких-то «волнениях» в империи, — может быть, храмы громили только в мятежной области, а в остальных реформу пытались проводить более мягко, не прибегая к крайним средствам? Высказывалась и гипотеза, что слово «дэвы» следует понимать буквально: Ксеркс запретил культ индоиранских дэвов, которые продолжали почитаться благими божествами где-то на окраинах. Действительно, этот культ, если он ещё сохранялся в отдалённых областях, при Ксерксе был изжит окончательно, — но едва ли в «Антидэвовской» надписи речь идёт об этих дэвах: разгром их святилищ был бы мелким эпизодом, в целом почти не повлиявшим на жизнь страны и вряд ли заслуживающим официального увековечения на камне, — а «Антидэвовская» надпись была составлена на трёх языках и широко пропагандировалась (к настоящему времени в разных местах найдены три идентичные копии).

В сущности, Ксеркс делал то же, что задолго до него пытался делать Гаумата и на что не мог бы решиться Дарий, даже если б он был зороастрийцем: Ксеркс устанавливал культ единого Аурамазды с централизацией духовной власти, сосредоточенной, как и власть государственная, в царских руках. Похоже, что он зороастрийцем — был, хотя и не «готического», а, так сказать, «ахеменидского» толка: Аурамазда для него — царский бог, Арта — государственный порядок, Заратуштра им не признаётся как пророк и посредник между богом и людьми, и самого себя он называет «Спасителем» — «Саошьянтом».[90] Ксеркс, в отличие от Дария, почитал только Аурамазду.[91] Однако едва ли можно говорить о его монотеистических убеждениях. Если для Заратуштры все боги, кроме Ахура Мазды, это дэвы, порождённые Духом Зла, то для Ксеркса языческие боги покорённых народов — вполне реальные боги, только враждебные.

«Почитание ахеменидскими царями богов покорённых народов было не только актом политического расчёта — чтоб не создавать себе трудностей для мирового господства. Хотя Ахемениды считали своего Аурамазду самым могущественным богом, они верили также в богов покорённых народов, поклонялись им и искали у них поддержки. Правда, когда в Вавилонии вспыхнуло восстание [второе] против персидского господства (482 г. до н.э.), Ксеркс разрушил главный храм этой страны, Эсагилу, и велел увезти оттуда в Персию статую бога Мардука[92] <...> Ксеркс разрушал также греческие храмы. Однако, прибегая к подобным действиям лишь в качестве крайней меры, он [51] исходил из тех же представлений, что и Кир, Камбиз и Дарий I, искавшие поддержки, в частности, у чужеземных богов. Разрушая храмы и вывозя оттуда их кумиры, Ксеркс верил, что лишает враждебное ему население помощи местных божеств. В ряде случаев акции Ксеркса оказывались исключительно эффективными. Например, Вавилония Ксеркса после разрушения Эсагилы и исчезновения статуи Мардука никогда больше не восставала и не стремилась к политической независимости. Теперь это оказалось просто невозможным, так как вавилонским царём можно было стать, только приняв власть из рук Мардука, а статуя Мардука в Вавилоне отсутствовала».[93]

Реформа Ксеркса не удалась. Языческие представления в народе были слишком крепки, имели давнюю глубокую традицию; на массовом уровне им не могли противостоять ни ахеменидский культ единого Аурамазды, ни, тем более, богословская система магов, близкая к учению «Гат». В царствование Артаксеркса I (465—424 гг. до н.э.) культ отвергнутых богов был вновь узаконен; официальным указом был введён «зороастрийский» календарь (дополнение 1), где каждый день месяца посвящался одному из божеств старого пантеона; многобожеские тексты «Младшей Авесты» вошли в культовый обиход, очевидно, и на западе Ирана. Зороастризм, наконец, утвердился в качестве государственной религии, и в то же время он окончательно превратился в язычество (прилож. 3-Б). Есть данные, что какое-то время высекались статуи «младоавестийских» богов, — однако эта традиция осталась, в общем, чуждой зороастрийскому культу.

Завоевание Александра Македонского, Селевкиды и «парфянский пробел»

Александр Македонский, разбивший в 331 г. до н.э. в сражении при Гвагамелах армию Дария III, а спустя пять лет покоривший весь Иран, в зороастрийской легендарной истории упоминается как «проклятый Искандáр», один из трёх «наизлейших дэвовских дэвов», созданных Ахриманом: ради изничтожения праведной веры Дух Зла обрушил на арийские земли Искандаровы полчища. Годы македонского владычества — безраздельное владычество Тьмы. В текстах сасаяидского времени говорится, что Искандар «убил много вероучителей и магов», «погасил» множество алтарных огней, люто преследовал почитавших Ормазда, сжёг «Авесту», грабил храмы.

По преданию, царский список «Авесты», выполненный «золотом на [52] 12000 бычьих кожах», сгорел при пожаре, когда Александр во время пьяной оргии, устроенной в честь победы над персами, велел, исполняя каприз своей любовницы, поджечь дворец для торжественных приёмов в Персеполе.

Археологические данные подтверждают, что дворец действительно горел, однако возможность существования доалександровской «Авесты» оспаривается почти всеми исследователями. Но если даже список действительно хранился в царской сокровищнице, для македонцев он не представлял никакого интереса, и его уничтожение не было сознательной религиозно-политической акцией завоевателей: просто когда разграбляли дворец, похватали и вынесли ценное, а всё ненужное оставили, и оно погибло в огне. Александр «стремился лишь к военным победам и славе и не преследовал никаких религиозных целей. Зороастрийская община пострадала больше, вероятно, во время самих военных действий, чем в последовавшую эпоху иноземного владычества. Поэтому не преемники Александра Селевкиды, а он сам проклинается в зороастрийских сочинениях».[94] Главный урон зороастрийцы понесли, «когда воины Александра грабили храмы и святилища, жрецы же погибали в тщетных попытках защитить свои святыни. Мало что известно (и то преимущественно из греческих источников) об этих разрушениях. Храм Анахиты в Экбатанах (Хадамон) македонцы грабили несколько раз. Они сорвали даже серебряные пластины с его крыши и золотое покрытие колонн. Материальный ущерб мог бы быть со временем возмещён, но зороастрийцы понесли невосполнимые потери, потому что погибло много священнослужителей. В те времена, когда все религиозные произведения передавались изустно, жрецы становились как бы живыми книгами религии, а с их массовым убийством многие древние произведения, как утверждают предания, были утрачены или дошли до наших дней не полностью. Значительная часть всё же сохранилась, и сочинённые самим Заратуштрой „Гаты“ передавались в целости, потому что их знал наизусть <...> каждый служащий жрец».[95]

После смерти Александра Македонского (323 г. до н.э.) его империя сразу стала разваливаться на самостоятельные области, княжества, вольные города, и десять лет до воцарения Селевкидов не прекращались междуусобные стычки, в которых, как это неизбежно бывает, больше всего страдали мирные жители. Селевкидам, пришедшим к власти в 311 г. до н.э., на первых порах удалось собрать обломки снова в единую империю, но долго удерживать завоёванное они не смогли. Около 250 г. до н.э. от Селевкии отделились Бактрия и Парфия (илл. 3). В безуспешных попытках вернуть эти земли прошли все годы, что оставалось царствовать династии (до 129 г. до н.э.).[53]

За эти годы, век с четвертью, Иран наполнился грекомакедонскими колонистами. Греческая культура распространилась везде, греческая письменность стала смешиваться с арамейской, — и естественным результатом всего этого было слияние зороастрийских мифов, преданий и культов с античными. Возник «синкретический религиозный язык»: иранские и греческие божества стали отождествляться (Аполлон и Гелиос с Митрой, Геракл с Вертрагной, Деметра и Кибела с Анахитой и др.), зороастрийцы начали изображать авестийских богов, охотно перенимая канон греческой иконографии.

Традиция подобных изображений, практиковавшаяся ещё в ахеменидскую эпоху (см. с. 51) и отчасти унаследованная Сасанидами (см. илл. 8, 10), восходит не к религиозным представлениям зороастрийцев, а к внешней атрибутике культа: религиозные тексты человекоподобного обличья богам не приписывают, и изображения воспринимаются не буквально, а символически (в редких случаях, может быть, как те же инкарнации[96]). В начале своего правления Сасаниды развернули широкую кампанию «иконоборчества», запретив использовать изображения богов в культовых целях (подробнее см.: Бойс М.-2. С. 125-126).

Падение Ахеменидов принесло в зороастрийские общины полный религиозный разброд. Централизованной духовной власти над ними больше не было, а из-за этнической и культурной раздробленности Селевкии стало трудно, живя в разных областях, поддерживать друг с другом контакты; многие общины оказались сами по себе, обособленными островками — навроде монастырей, и вскоре чуть не каждая стала почитать богов на свой лад и вырабатывать собственный цикл священных преданий. Для примера: когда Селевк, восстановив древний мидийский город Рагу, сделал его греческим полисом, «верховный маг и его жрецы, забрав с собой священный огонь, <...> удалились в северо-западную окраину Мидии, которая в порядке исключения была предоставлена в управление персу Атропáту (и стала позже называться по его имени Атропатакáна, позднее — Азербайджан[97]). Там жрецы, стремясь привлечь паломников, сочинили целый ряд легенд, отождествлявших эту область (совершенно неизвестную в прежней религиозной традиции) с Арьяна Вэджа — древней прародиной иранцев и родиной самого пророка. Единственным слабым оправданием этих претензий могло служить лишь представление о том, что Арьяна Вэджа [54] находится где-то на севере, поскольку Азербайджан расположен к северу от всего остального Ирана. Мидийские маги вряд ли бы осмелились выступить с таким дерзким притязанием в ахеменидское время, но при греческом правлении они успешно распространили это представление, по крайней мере среди западных иранцев, и оно продолжает приводить в замешательство ученых вплоть до наших дней».[98]

В таком же хаосе и разброде маздаяснийская вера пережила правление парфянской династии Аршакидов — без малого четыре столетия.

Эту эпоху — со 129 г. до н.э., когда Парфия завоевала Селевкию, и до воцарения Сасанидов ок. 224 г. н.э. — часто называют «парфянским пробелом»: сведений о ней очень мало, а те, что есть, сплошь противоречивы и обрывочны — россыпь осколков, из которых ещё долго не удастся сложить разбитую мозаику вновь. Нельзя, например, с уверенностью датировать многие храмы даже по надписям, высеченным на каменных блоках: для построек нередко использовали камень из развалин другого храма, более древнего, разрушенного в очередной смуте, — так что надписи вполне могут быть ещё от тех времён. Парфянский престол колотился в дворцовых интригах и заговорах; случалось, что у власти оказывались сразу три царя, каждый все силы клал на то, чтоб свергнуть двух других, каждый чеканил свою монету, — а тем временем провинции и города объявляют о своей независимости; и набеги кочевников по окраинам; и войны с Римом раз за разом перехлёстывают на свою землю и катятся по ней вглубь, всё сметая и опустошая.

Тем не менее в последние века царствования[99] Аршакиды начали осуществлять государственную программу, целью которой было, по-видимому, разработать и установить единый религиозный канон. Преемниками этой миссии стали уже сасанидские богословы.

«Авеста»

«Авеста» (среднеперс. «Апастáк») — главная священная книга зороастрийской религии, «библия зороастризма». По традиции она считается сводом откровений, ниспосланных Ахура Маздой Заратуштре и записанных первопоследователями пророка с его слов. Точное значение термина «Авеста» не установлено; вероятнее всего, оно восходит к [55] тому же индоиранскому корню, что и древнеиндийские «Веды» — «Знания». Толкований предлагалось много: «святые тексты», предписание», «религиозное установление», «почитание», «поклонение», «наставление», «основа»; есть и другие этимологии.

Как уже говорилось, существуют две основные теории происхождения «Авесты» — «индийская» и «восточная»; последняя является господствующей в современной иранистике (см. выше, с. 26-27).

Текст «Авесты» написан на так называемом «авестийском» языке. Этот язык не известен по другим письменным памятникам. С исторической точки зрения он является одним из двух (наряду с древнеперсидским) диалектов древнеиранского языка. Уже в первой половине I тыс. до н.э. «авестийский» язык был мёртвым; им пользовались только в культовых целях — как в наши дни католическое духовенство использует для богослужений латынь; «авестийский» же алфавит был придуман жрецами специально для записи священных текстов (не ранее IV и не позднее VI в. н.э.).

Большинство исследователей датирует первую письменную фиксацию «Авесты» временем правления парфянских царей Вологеза I (I в. н.э.), Вологеза IV (II в. н.э.) или раннесасанидской эпохой. До этого «Авеста» сохранялась только в изустной передаче (что с неизбежностью привело к многочисленным интерполяциям и искажениям смысла). Когда авестийские тексты начинали складываться, мидяне и восточные иранцы письма не знали; когда же они стали перенимать это искусство у западных иранцев, оказалось, что ни одним алфавитом нельзя передать все авестийские звуки, — «а священнослужители придавали большое значение правильному произношению священных слов, поскольку они рассматривались как изречения, сила которых равно заключается как в их звучании, так и в их смысле. И хотя с течением времени иранцы стали использовать письменность для разных практических нужд, учёные жрецы отвергли письмо как неподходящее для записывания священных слов».[100]

Ряд исследователей (как правило, это сторонники «мидийской» теории) полагает, что письменный текст существовал уже в IV в. до н.э.[101] В пользу этого свидетельствует сообщение античного писателя Гермиппа Смирнского, а также зороастрийской предание, согласно которому «Авеста» была записана при Ахеменидах «золотом на 12000 [56] бычьих кожах» и помещена в царскую сокровищницу — именно этот список якобы сгорел ок. 330 г. до н.э., когда Александр Македонский приказал поджечь дворец для торжественных приёмов в Персеполе. Однако, даже если «доалександровская» «Авеста» действительно существовала, письменный текст, во-первых, был «царским экземпляром», с которым никто не сверялся как с каноническим, а во-вторых, он всё равно был утрачен, и на протяжении многих веков традиция опять же была только устной (в каких-нибудь семьях и при каких-нибудь храмах могли, конечно, делаться записи, но распространения они не получали и по большинству гибли во время смут и погромов селевкидского и затем парфянского времени). Организованные действия по восстановлению «Авесты» зороастрийские жрецы предприняли лишь в I—III вв.

«Валахш [Вологез] Аршакид, — гласит позднее зороастрийское предание, — повелел, чтобы письмо было послано во все области [с приказом] сохранить в том виде, в каком это осталось в каждой области, всё, что дошло до нас в неприкосновенности из „Авесты" и „Зенда"[102] и из всех учений, происшедших от них, и всё, что, рассеянное из-за разорения и разрушения Искандара и из-за грабежа и разбоя македонцев, осталось заслуживающим доверия и в письменной, и в устной передаче» [СК].

Это была не канонизация, и на начальных порах даже не кодификация (отбор и систематизирование) текстов, а лишь собирание: поиски сохранившегося — всего, что так или иначе связывалось с именем Заратуштры. (Можно представить, как по стране разъезжали первые, наверно, в истории человечества «фольклорные экспедиции»: высочайше назначенный эмиссар, при нём писцы и вооружённый отряд для охраны.) Собирали не только религиозные тексты, но и героические сказания, и медицинские сочинения, и многое другое, видимо, тоже; а отбор и редактирование велись бессистемно. Впрочем, именно на этой стадии сложилась важнейшая часть «Авесты» — «Видевдáт», жреческий свод предписаний по соблюдению «чистоты» и ритуалов, защищающих мирянина от дэвов.

То же самое предание, из которого известно о розысках священных текстов при Аршакидах, окончательное воссоздание «Авесты» связывает с именем Тансáра (по другому прочтению — Тусáра) — верховного жреца при Арташи́ре I Папакане, первом шаханшáхе[103] из династии Сасанидов: «Его величество царь царей Арташир, сын Папака, следуя Тансару как своему религиозному руководителю, повелел, чтобы все разрозненные учения [то есть те, сохранить которые приказал ещё Аршакид Валахш] были доставлены ко двору. [57] Тансар встал во главе и выбрал те, которые были достоверными, а остальные исключил из канона. Он издал такой указ: впредь верны только те сочинения, которые основываются на религии поклонения Мазде, потому что отныне нет недостатка в точном знании относительно их» [СК]. Ортодоксальные зороастрийцы почитали Тансара как великого праведника и мудреца, чьи духовные заветы надо блюсти столь же неукоснительно, как все религиозные предписания: «Никогда не появятся в странах ни неправедные смуты, ни неправедное поклонение дэвам <...> если будут люди следовать ему, жрецу <...> правдивому [букв.: «артовскому»] и славному Тансару [Лк] <...> А когда они [земли] признают и подчинятся Тансару <...> эти земли, если они пожелают, обретут спасение вместо отхода от зороастрийской веры» [СК].

Историчность этого «великого праведника» вызывает, однако, серьёзные сомнения. Не все исследователи к ним склонны, но — многие; они считают, что Тансар — вымышленный персонаж, заменивший в поздней традиции Карти́ра[104] — крупнейшего религиозного и политического деятеля раннесасанидского Ирана, впоследствии проклятого и преданного забвению.

О Картире впервые упоминается в документах периода царствования Арташира I: он назван херпáтом — храмовым учителем и наставником молодых жрецов. Зороастризм в то время уже был официальной государственной религией, была провозглашена доктрина о божественном происхождении династии, и религиозная власть, наряду со светской, сосредоточилась в руках царя. Однако в политическом отношении империя ещё представляла собой (как при Селевкидах и Аршакидах) федерацию мелких княжеств и городов, враждующих друг с другом, в том числе на религиозной почве, и усиленно борющихся за свою независимость от столицы; а в культурном отношении это был конгломерат разных этносов, языков, традиций и вер; к тому же ещё со времён последних Аршакидов восточный Иран стали наполнять буддийские проповедники, западный — иудейские и христианские, и все они с успехом обращали иранцев в свои религии благодаря сектантскому разброду среди тех, кто придерживался маздаяснийского культа. В этой обстановке главной задачей центральной власти было — найти основу для насущных политических реформ: религиозную идею, способную объединить и сплотить столь разнородное общество.

Преемник Арташира I, Шапур I (ок. 242 — ок. 272 гг. н.э.) уже во время своих коронационных торжеств принял и выслушал двух богословов, предлагавших совершенно разные, по сути — противоположные программы. Вторым был принят Картир, ратовавший за создание догматического зороастрийского канона, насильственное насаждение зороастризма и жестокое искоренение всех «ересей». Первым был — Мáни, основоположник манихейства (216 или 217 — 274 или 277 гг.).

Мани родился в семье приверженца одной из иудео-христианских аскетических сект и воспитывался согласно вероисповеданию этой секты, но очень рано порвал с ней (по легенде, в девятнадцать лет, исполняя волю бога, которую ему сообщил явившийся ангел); затем несколько лет путешествовал, побывал во многих странах, изучил христианство, иудаизм, зороастризм, митраизм, зерванизм, различные местные культы, в Индии познакомился с брахманизмом и буддизмом, — после чего загорелся идеей [58] обьединить все существующие религиозные учения в одно и создать на его основе «мировую религию, понятную в любой стране и на любом языке» — почитание «единого бога под разными именами», с соблюдением разных — укоренившихся в традиции того или иного народа и понятных ему — ритуалов.

Основу манихейской теологии составила зороастрийская концепция дуализма — противоборства двух мировых начал, Добра и Зла.[105]

Аудиенция Шапура и Мани состоялась по ходатайству царского брата (что само по себе свидетельствует о популярности манихейства уже в то время — во всяком случае, среди придворной знати). Неизвестно, склонился ли поначалу Шапур к идее Мани безоговорочно или же только стал покровительствовать ему из личных чувств и разрешил проповедь манихейства. Очень быстро, едва не в считанные годы «мировая религия» распространилась по Ирану, Двуречью, Гандхаре, охватила западные окраины Китая, проникла в Рим — стала действительно мировой, несмотря на яростное сопротивление зороастрийских и христианских церковников. (И — в полном соответствии со своей исходной идеей — манихейство в разных областях и у разных народов было разным. «Зороастрийской ересью» эту религию именуют условно: в христианской среде это была уже «христианская ересь», в буддийской — «буддистская».) Но вместо ожидавшегося Шапуром сплочения и единения страны, популяризация манихейства (главным образом, очевидно, его социальных идей: о всеобщем равенстве, «кто богат — будет беден», «мирская власть не от бога» и т.п.) среди простого народа вылилась в повсеместные бунты и погромы, — и Шапур незамедлительно предоставил все полномочия Картиру, называвшему манихейство «религией дэвов». «„Мировая религия" отражала тот этап, когда в хаосе всевозможный эллинистических вероучений, сект и школ мучительно рождался единый „религиозный язык" <...> Как ни заманчива была мысль создать единую для всего Запада религию, увлечение ею Шапура и части иранской знати, в котором доминировал политический расчёт, попытка использовать её в качестве своеобразной „третьей силы", были лишь эпизодом».[106]

Картир объединил зороастрийских священников в государственные общины — магустáны, над которыми сам был поставлен магупáтом[107] — главным жрецом; и организовал большое количество новых зороастрийских храмов и храмовых хозяйств — в самом Иране и на подвластных территориях. Вероятно, под его непосредственным руководством продолжилась «иконоборческая» реформа, начатая Арташиром I ещё до возвышения Картира. Статуи и другие изображения богов были отвергнуты как предметы культа, объявлены «вместилищем дэвов» и в храмах заменены алтарными огнями (илл. 8) — этим восстанавливалась традиция, освящённая ореолом древности и связывавшаяся с легендарными уже Ахеменидами, а кроме того — зороастрийская обрядность «очищалась» от греческих наслоений и влияний, особенно проявлявшихся в иконографии. Изображения богов постепенно стали заменяться их символами-инкарнациями (цветы, звери, птицы, плоды; так, инкарнации Ормазда — мирт и жасмин, Вохумáна (Воху Маны) — королевский базилик, Шахревáра (Хшатра Вайрьи) — мускусная роза, Ми́хра (Митры) — фиалки, и др., илл. 14-15). Однако традиция антропоморфно изображать богов в целях не религиозных, а светских и политических (на монетах, рельефах) сохранилась (илл. 8, 10). (Впрочем, эти изображения тоже, видимо, понимались как символические, а не «буквальные» — что бог выглядит именно так.)

Одновременно под началом Картира кодифицировались авестийские тексты. [59]

Какой была картировская кодификация (и, возможно, частичная канонизация) на этом раннем этапе — неизвестно. Мы располагаем лишь сведениями, что Шапур I приказал Картиру включить в состав «Авесты» сочинения по медицине, астрономии, географии и естественным наукам, дабы главная религиозная книга стала энциклопедией всех знаний, средоточием мудрости. (Такие тексты к священным не причислялись.)

Вероятно, уже в эти годы Картир начал преследовать манихеев. Но сам «пророк новой веры» тогда не подвергся гонениям: Шапур, видимо, по-человечески сочувствовал Мани и защищал его от воинствующих ортодоксов.

В царствование Хорми́зда I (ок. 272 — 274 гг.) Картир был возведён в сан верховного жреца — «магупата Ормазда» и сделался главным религиозным властителем в стране после шаханшаха (сохранявшего за собой титул верховного служителя Ормазда). При следующем Сасаниде, Варахрáне I (274—276 гг.), он, кроме того, стал «владыкой» родового святилища династии — храма Анахид (Анахиты) в Истахре (где до и после Картира жрецами были только сами цари), и, полностью уже сосредоточив в своих руках религиозную власть, начал гонения на другие религии.

Особенно жестоко искоренялось манихейство. Судя по всему, Мани покинул западный Иран, но через некоторое время туда вернулся — поверив ли обещанию, что ему не причинят зла?... «О последних днях жизни Мани сохранилось среди манихейских текстов предание. Повествование в нём ведётся от имени Нухзатáка, который переводил слова Мани с сирийского на персидский шаханшаху Варахрану I, вызвавшему пророка в столицу. Мани был принят весьма нелюбезно — шаханшах заставил его ждать в приёмной. А когда Варахран встал из-за стола, то „положив одну руку на [плечо] царицы саков,[108] а другую руку — [на плечо] Картира, он подошёл к господину [Мани]. И, начав говорить, господину он сказал так: "Напрасно ты явился!" А господин наш ответил: "Разве я что-либо плохое сделал?" И царь сказал: "Я поклялся, что не дам тебе приходить в эту страну". И в гневе так [царь] говорил господину: "Да что в вас [манихеях] такого особенного, что не ходите вы на бой и не охотитесь? Хотя бы вы лечили людей и лекарства изготовляли, — но вы не делаете [даже] этого!"“

Текст предания обрывается на ответе Мани, который уверяет шаханшаха, что делал только добро и ему самому, и его роду, и его подданным. Мы знаем по иным источникам, что Мани был брошен в тюрьму, где и погиб от пыток в 277 г.»;[109] согласно другой версии — ещё в 274-м. Кожу Мани набили соломой и для устрашения приверженцев «мировой религии» вывесили на воротах города Гундешапýр.

Образ Мани быстро мифологизировался; в частности, повсеместное распространение получила легенда, что он вознёсся на небо — в «царство Света». Манихейство же, несмотря на преследования со стороны зороастрийского жречества, ещё долго оставалось популярным и успешно соперничало с христианством и зороастризмом; в конце V — начале VI в. оно оказало сильное влияние на идеологию маздакитов (см. далее — с. 62-63), в VIII в. стало государственной религией Уйгурской державы. В Иране после арабского завоевания манихейство первое время не преследовалось, затем стало преследоваться — одновременно с зороастризмом. Влияние манихейства отчётливо прослеживается в некоторых средневековых христианских ересях.

...Двор же шаханшаха за два года его царствования полностью увяз в политических интригах, борьба различных группировок шла тайно и в открытую, — и Картиру в этой борьбе принадлежала главенствующая роль. При его содействии после смерти Варахрана I к власти незаконно пришёл Варахран II (276—293 гг.), внук Шапура I, — [60] вместо сына Шапура I Нарсе. Картир в его правление становися вазýргом (второй по значимости титул после членов царской семьи), единственным «толкователем воли Ормазда» и «хранителем души» (духовником) Варахрана II — то есть, в сущности, регентом и единоличным властителем государства, полностью уже теократического.

Ко времени царствования Варахрана II относятся все четыре известные надписи Картира, превозносящие его заслуги в деле укрепления «истинной веры» (прилож. 6-А, -Б) (уже сам факт, что кто-то, кроме шаханшаха, имел право высекать подобные надписи, свидетельствует о выдающемся положении Картира). Была разработана доктрина «идеального царя», согласно которой главная добродетель правителя — религиозность и послушание духовнику («как Виштаспа внимал Заратуштре»). На рельефах Варахрана II Картир изображается рядом с ним. Он «присутствует почти на всех рельефах. Среди иных вельмож двора его отличает место, которое он занимает, — ближайшее к царю, особый знак „нешáн“ на тиаре и, наконец, черты лица. Это в особенности интересно. Портрет Картира (илл. II) уникален во всём сасанидском искусстве. Он изображён безбородым (а определённой формы борода являлась обязательным атрибутом официального портрета жреца и вельможи), чертам лица придана некоторая индивидуальность — это изборождённое морщинами, волевое, суровое лицо старца. Чувствуется желание подчеркнуть необычность этого человека, пророка, общавшегося с божеством (прилож. 6-Б), настойчивое стремление выделить его образ среди других».[110]

В чём заключалась суть картировского «единственно истинного» толка зороастризма и как кодифицировалась в этот период «Авеста», сказать трудно: тексты сильно разрушены и интерпретации почти не поддаются. Анализ же памятников искусства выявляет лишь общую направленность изменений в зороастрийской догматике. При первых Сасанидах — до Варахрана II Ормазд, Анахид и Михр изображались «по образу и подобию» царя и царицы (илл. 10); придворное искусство почти исчерпывалось жанром такого «обожествлённого портрета». Со времени же Варахрана II — Картира во множестве появляются изображения птиц и зверей — инкарнации зороастрийских божеств, упоминаемые в авестийских гимнах (яштах): Варахрáна (Вертрагны) — бык, вепрь (илл. 15Б), верблюд и др.; подателя дождей Ти́штара (Тиштрии) — бык, конь; Михра (Митры) — белый конь; и др. По-видимому, соответствующие яшты были включены в состав «Авесты» и может быть даже канонизированы. Зато символы Анахид и Фарра (авест. Xвáрна — царская харизма; абстрактное сияющее начало, сопутствующее богоизбранным и дарующее величие и власть), популярные при последующих царях, напрочь отсутствуют при Варахране II — Картире.

После смерти Варахрана II (293 г.) Картир возвёл на престол его сына, Варахрана III, совсем ещё ребёнка. Но в том же году Нарсе — 17 лет назад законный престолонаследник, которого тогда грубо оттолкнули в сторону, — дождался наконец своего часа: совершил переворот. В его коронационной надписи Картир упомянут в последний раз, всё ещё как «магупат Ормазда», а затем следы первосвященника теряются. Есть некоторые основания думать, что он и Варахран III были казнены.

Со времени правления Нарсе (293—302 гг.) шаханшахи снова сосредоточивают в [61] своих руках светскую и религиозную власть и опять становятся жрецами родового святилища династии — храма Анахид в Истахре, где некогда короновался Арташир I. В царствование Шапура II (309—379 гг.) вместо единого для всей империи магупата было назначено несколько, по областям, — дабы впредь никто из первосвященников не смог, подобно Картиру, подчинить себе зороастрийскую церковь и вместе с ней государственную администрацию. Однако очень скоро должность «мобéда мобедов»[111] была восстановлена. Уже при Шапуре II им стал Атурпáт Махраспандáн, осуществившим вторую (или — если Тансар не вымышлен на замену Картиру — третью) кодификацию и канонизацию «Авесты».

Принцип отбора и редактирования текстов при Шапуре II обусловливался, главным образом, общей реформой зороастрийской догматики.

Реформа восстанавливала культ Анахид, оттеснённый при Картире на задний план, а может быть и совсем отвергнутый. Одновременно был переосмыслен образ богини. В эпоху эллинизма Ардвисура Анахита отождествлялась с Афиной Палладой и почиталась прежде всего как богиня-воительница, покровительница воинов и героев; такую трактовку образа восприняли и первые Сасаниды. Теперь же Анахид становится богиней любви, плодородия, вод, растений — возвращает своё «исконное» обличье (но функции покровительницы героев-воинов за ней всё же сохраняются). В канон «Авесты» был включён древний гимн Ардвисуре («Яшт» 5), а в искусстве узаконены изображения инкарнаций этого божества: цветов, плодов, голубей, павлинов (илл. 14-А).

Кроме того, реформа Атурпата возрождала культ царского Фарра — «Хварны Кавиев». По приказу Шапура II была составлена (вымышленная) генеалогия Сасанидов, возводящая их род к полулегендарной царской династии Кавиев — к покровителю Заратуштры Кави Виштаспе.[112] Эта генеалогическая хроника называлась «Раст Сухан» («Правдивое слово»). В ней, в частности, рассказывалось, как Фарр Кейев (Кавиев) в облике горного барана (инкарнация Фарра в среднеперсидской традиции — илл. 15-А) сопутствовал родоначальнику династии Сасану, озаряя его блеском и величием и даруя победу.[113] В официальную царскую титулатуру (см. примеч. 103 на с. 56) был добавлен эпитет «Кей» (то есть потомок Кавиев). Соответственно гимны, воспевающие Хварну, а также литургические тексты и мифы, связанные с верой в «огненную благодать», были включены в авестийский канон. Существенной переработке подверглись и другие разделы «зороастрийской библии». [62]

Возможно, какие-то изменения были внесены в обряды и ритуалы, связанные с культом огня: в этот период появляется новый тип храмов огня — «чахартаг» (букв.: «четыре арки»; отсюда «чертог»).

По преданию, Атурпат Махраспандан составил «Малую Авесту» — сборник молитв и гимнов, предназначенный для каждодневного религиозного обихода зороастрийцев-мирян.

Последняя кодификация и канонизация «Авесты» была осуществлена мобедом Вех-Шапýром при царе Хосрóве I Аноширвáне (531—579 гг.). О её результатах мы располагаем детальными сведениями благодаря богословскому сочинению IX в. «Денкарт» («Деяние Веры»), где, помимо прочего, содержится конспективный пересказ почти всей «Авесты».

Авестийские тексты были распределены по носкам (книгам, частям) — в зависимости от содержания. Количество нáсков соответствовало количеству слов главной зороастрийской молитвы (точнее, молитвенной формулы) «Ахýна Вáйрья» (среднеперс. «Ахунвáр») — священному числу 21. Автор «Денкарта» подразделяет все наски на три группы: 1) «Гасани́к» — тексты для жреческого сословия: рассуждения о «праведности», морально-нравственные наставления и регламентация ритуалов; 2) «Хатáк-мансари́к» — тексты для «мудрецов» и 3) «Дати́к» — тексты для мирян: законы и предписания, регулирующие мирскую жизнь. Общий объём «Авесты» Вех-Шапура составил 348 глав, около 350000 слов.

Практически заново были переписаны судебно-правовые разделы священной книги, и уже на их основе стали затем составляться кодексы для гражданского судопроизводства — «Судебники».

Расцвет юридической мысли и правовой деятельности при Вех-Шапуре был реакцией на массовые восстания крестьян и городской бедноты против феодальной знати, аристократов и богачей, потрясшие страну в царствование Кавада — предшественника Хосрова I. По имени вдохновителя и вождя повстанцев Маздáка, это движение традиционно называют «маздакитским».

Маздак был мобедом при Каваде. По-видимому, он имел большое влияние на царя. Постепенно он, как некогда Картир, узурпировал религиозную власть и провозгласил новый «единственно истинный» толк зороастризма. «В том, как излагают „учение Маздака“ поздние источники, трудно различить политические лозунги и новые „религиозные установления" <...> Маздак ссылался прежде всего на авторитет „Авесты": „Меня послали, чтобы обновить веру Зардушта, народ забыл смысл "Зенд-Авесты", не так исполняют повеления бога, как проповедовал Зардушт <...> Людям Зардушт так приказывает, как в "Зенд-Авесте", люди же не умеют этого истолковывать" — в этих словах Маздака опять звучат те же мотивы, что и в словах Картира и Атурпата».[114]

Истоком учения Маздака (прилож. 7) обычно считают теологию и этику манихейства, но, в отличие от Мани, Маздак не отвергал зороастрийскую идею об активном участии человека в борьбе Добра и Зла. Главными же причинами, порождающими зло [63] в земном мире, он считал причины социальные — общественное и имущественное неравенство; а первопричиной, главным «носителем Зла» — собственность как таковую (в том числе «собственность» на женщин, то есть моногамный брак), ибо «обладание собственностью порождает зависть и вражду». Согласно многим поздним источникам, он причислял к «носителям Зла» также и государственную власть.

В учении Маздака провозглашалось, что Зло может быть изгнано из мира только через революционное социальное переустройство общества. Пользуясь своим влиянием на царя, Маздак стал предпринимать и конкретные шаги для такого переустройства. В начале царствования Кавада (488—496 гг.) страна переживала глубокий экономический кризис, усугублявшийся, к тому же, частыми неурожаями. Маздак (или Кавад по его совету) приказал раздать неимущему населению государственные зерновые запасы — мера необходимая, но, по-видимому (как это потом много раз бывало в истории), искренние попытки правительства облегчить положение лишь усилили недовольство и вызвали раздоры при дележе. Царский же двор снова увяз в борьбе соперничающих политических группировок, и у Кавада была очень сильная оппозиция. Ситуация накалилась почти до социального взрыва, — и в такой обстановке Маздак объявил об обобществлении собственности: «всем поровну!» (непонятно, каким образом он стал популяризировать этот клич в низах. Вероятнее всего, Кавад недальновидно поощрял Маздака, рассчитывая, что бунт будет управляемым и погромы легко удастся локализовать и направить их на столичных аристократов — политических противников царя). Призыв был подхвачен, начались грабежи, убийства, разорения имений, — и почти сразу же события вышли из-под контроля. Восстание охватило всю страну, крестьяне вооружались, создавались армии; в сущности, это была гражданская война. Маздака казнили, и по империи началось избиение маздакитов, которое Хосров I вынужден был остановить, «дабы крестьяне не были истреблены поголовно». Видимо, тогда же стали пересматривать и менять всю систему судопроизводства.

«Кодифицированного права в сасанидском Иране не было <...> Престиж „Авесты“ в судопроизводстве имел исторические корни; древнее право составляло часть религиозной этики (социальная этика также получала религиозное освящение); у иранцев же <...> связь права с религией была особенно тесной и продолжала сохраняться в условиях развитой государственной жизни и широкой сети светских учреждений».[115] Судопроизводство, вынесение решений и приговоров основывалось не на формальном законодательстве, а на соображениях «справедливости». «Судебники» содержали образцы таких «справедливых приговоров», вынесенных «мудрецами» и «авторитетами» — толкователями «Авесты». (Например, один из разделов такого «Судебника» назывался; «Глава о следующем: некоторые судебные решения авторитетов, записанные в точности теми, кто [эти решения] от них услышал».)

По преданию, Вех-Шапур составил среднеперсидский комментированный перевод «Авесты» — так называемую «Зенд-Авесту».

Не вошли в канон «Авесты» и практически никак не отразились в зороастрийской литературе: цикл сако-массагетских преданий — героический эпос скифов (к которому обращались античные авторы, в том числе Геродот (I.205-214 и др.)) и сако-согдийский цикл о Рустáме (впоследствии один из главных персонажей [64] «Шахнаме»). По мнению одних исследователей, западноиранское жречество не было знакомо с этими сказаниями; по мнению других, — образы героев этих сказаний не соответствовали зороастрийским морально-этическим идеала, прежде всего из-за их «язычества».

В дальнейшем религиозный канон, установленный Вех-Шапуром, постепенно превращается в застывшую религиозную догму со строго регламентированными правилами отправления культа и с незыблемыми предписаниями, регулирующими повседневную жизнь мирян, — хотя в царствования Хосрова II (591—628 гг.) была осуществлена довольно значительная реформа канона, в результате которой первостепенное значение на некоторое время приобрёл культ Анахид.

После завоевания Ирана арабами (VII в.) зороастрийское духовенство возлагает на себя миссию хранителей веры и обычаев. Жрецы были искренне убеждены, что, как некогда (в легендарной истории) «праведная религия» помогла их предкам выстоять в тысячелетнее царство Зла, сбросить иго и снова выйти к Свету; как благодаря ей Иран пережил ненавистного Искандара и восстал из руин, — так и на этот раз: под гнётом иноземцев вера сплотит их, а их духовный труд не даст родной культуре смешаться с дэвовской ересью завоевателей; и они должны трудиться без устали, покуда Зло не падёт. — И начинается небывалый расцвет зороастрийской богословской мысли. В главном теологическом центре страны — Фáрсе (Персиде) с конца VIII и в IX вв. появляется множество новых религиозных сочинений («пехлевийских» — см. далее, с. 69-73) и переводов зороастрийской литературы на арабский язык, в результате чего иранская культура быстро проникла в арабскую (так называемое «зороастрийское завоевание ислама»). В ответ началось насильственное обращение иранцев в ислам. Приверженцев зороастризма стали преследовать, и самые стойкие в своих религиозных убеждениях были вынуждены покинуть страну. Большинство эмигрантов переселилось в западную Индию, где из них постепенно сложился новый этнос — современные пáрсы. Парсы исповедуют зороастризм (естественно, уже в очень изменённом виде) и в настоящее время.

Отсюда одно из названий зороастризма — парсизм. Численность парсов на 1990 г. составляла ок. 140000 человек. Зороастризм исповедуют также гéбры (букв.: «неверные») в Иране; их на тот же год было ок. 25000 человек (по оценке парсов).

В XVIII в. рукопись «Авесты» привёз из Индии в Европу молодой французский востоковед Анкети́ль Дюперрон. В 1771 году в Париже был издан первый (французский) перевод.

Учёный мир почти единодушно посчитал опубликованный текст подделкой. На Дюперрона обрушился шквал насмешек: как мог он принять столь грубо сфабрикованную фальшивку за подлинник? Аргументация противников Дюперрона основывалась, главным образом, на [65] том расхожем представлении о «древнем мудреце» Зороастре, какое только и могло сложиться у просвещённой Европы по сочинениях античных авторов, где личность пророка предстаёт в ореоле легенд, он изображается поэтом, философом, учёным, теологом и т.п. (см. с. 26). В «сочинениях Зороастра» ожидали найти нечто сверхъестественное по глубине мысли, ответы на все вопросы, мудрость «всех времён и народов», Абсолютную Истину, — и те, кто этого ждал, были просто обескуражены, прочитав три тома непонятных ритуальных предписаний, шаблонных литургий и — хотя и ярких художественно, однако по содержанию — вполне обыкновенных языческих гимнов. «Хотя бы, — писал английский востоковед Уильям Джонс, — за достоверность написанного ручался весь синклит гебров [то есть парсов], мы никогда не поверим, чтобы даже самый самоуверенный из шарлатанов понёс такую околесицу, какою наполнены Ваши последние два тома <...> либо Зороастр был полным идиотом, либо он никогда не писал книги, которую Вы изволили приписать ему». «В такой „Авесте" просвещённая Европа не нуждается», — заявил другой критик. Но, разумеется, противники Дюперрона, отказываясь признать его открытие, руководствовались не только эмоциями и пристрастиями. Лингвистический анализ текста, к примеру, показал (как выяснилось впоследствии, — ошибочно) наличие в нём арабских корней, что давало лишний, и достаточно серьёзный при том уровне знаний, повод говорить о фальсификации. Подлинность «Авесты» оспаривалась более полувека и только в 1826 году была признана окончательно.

Об истории изучения «Авесты» см.: 1) Брагинский И.С. Авеста // Брагинский И.-2. С. 81-103; ту же статью в сокращении (сокращён, главным образом, библиографический аппарат) см. в кн.: Авеста-РП; 2) Маковельский А.О. Авеста. Баку, 1960. С. 5-24. О содержании и поэтической форме «Авесты» см. одноимённую статью И.С. Брагинского в кн.: Брагинский И.-2. С. 103; ту же статью с незначительными сокращениями в кн.: Авеста-РП; и главы, посвящённые «Авесте», в кн.: Бертельс Е. Об истории зороастризма после арабского завоевания см. в кн.: Бойс М.-1 или Бойс М.-2.

* * *

Старейший из сохранившихся списков «Авесты» датируется 1278 годом. От общего объёма «Авесты» Вех-Шапура, канонизированной в 21 наске (см. выше — с. 62) дошла примерно четверть: ок. 83000 слов.

Из этого объёма почти половина (48%) приходится на повторения. Дословно или почти дословно совпадают описания торжественных шествий богов, характеристики различных персонажей-праведников, описания сражений благого ахуровского божества или героя с силами Зла; в гимнах-яштах рефреном (наподобие песенного припева) повторяются одни и те же славословия и молитвы и т.п.; цитируют и даже иногда полностью повторяют друг друга некоторые главы литургического характера («Ясна»). [66]

Известны две редакции «Авесты», отличающиеся друг от друга порядком расположения глав. Один из вариантов предназначался (и предназначается у парсов) для чтения вслух при богослужениях, другой — для систематического изучения; этот текст разделён на книги, главы и строфы (пассажи) и сопровождается комментированным среднеперсидским переводом, который, по преданию, написал сам Вех-Шапур. Перевод-комментарий называется «Зенд» — отсюда традиционное неточное название всего текста «Зенд-Авеста» и долго державшееся неправильное название «авестийского» языка — «зендский».

Состав «Авесты» в редакции, предназначенной для изучения, следующий:

1. «Видевдáт» (в поздней традиции искажённо: «Вендидáд». Букв.: «[Закон] против дэвов данный» (авест. «Ви да́э́ва да́тем»). Жреческий кодекс, содержащий, главным образом, установления и предписания, имеющие целью оградить человека от козней дэвов. Парсы считают «Видевдат» единственным авестийским наском, сохранившимся полностью, что, однако, очень сомнительно.

«Видевдат» состоит из 22 глав, называемых фрагáрдами или фаргáрдами, которые условно можно разделить на три группы: 1) «Мифологические» фрагарды — целиком посвящённые изложению мифов (1 и 2); 2) «Жреческие» — содержащие описания очистительных ритуалах и различных обрядов; перечни наказаний, которым мирянин должен быть подвергнут за те или иные прегрешения; таксы штрафов и таксы вознаграждений священнослужителям за совершение обрядов и т.п. «Жреческие» фрагарды составляют основное содержание «Видевдата». Изложение в них построено в форме «вопросов — ответов»: бесед пророка Заратуштры с верховным богом Ахура Маздой; 3) «Смешанные» — три фрагарда (19, 20 и 22), где «жреческие» фрагменты вплетены в сюжет мифа: в первом случае беседа Заратуштры с Ахура Маздой, из которой пророк получает откровения, является составной частью мифологической фабулы; в двух других — молитвы, врачующие болезни, творит по ходу развития мифологического сюжета божество или легендарный целитель (освящая, таким образом, эти молитвы для жрецов и мирян).

2. «Висперéд» (в поздней традиции искажённо: «Виспрáт»). Букв.: «Все владыки [то есть благие божества — Рáту]» (авест. «Ви́спе ратáво»). Свод литургических молитвенных песнопений. Состоит из глав, называемых кардé; их число в разных рукописях разное — 23, 24 или 27.

3. «Я́сна». Букв.: «Поклонение», «Почитание». Свод молитв, читавшихся на богослужениях и при отправлении различных ритуалов. Состоит из 72 глав — ха (или хáити, хáтай).

Семнадцать глав «Ясны» (28-34, 43-51 и 53) называются [67] гáтами (букв.: «песни», «гимны»). Их авторство принадлежит Заратуштре. «Гаты» написаны от первого лица и по содержанию представляют собой назидательные проповеди, молитвенные прославления Ахура Мазды и Амеша Спента (само это понятие — «Бессмертные Святые» — Заратуштра не упоминает) и богословские размышления в поэтической форме. Тексты «Гат» полностью метризованы.[116]

Диалект «Гат» отличается от языка остальной «Авесты» и очень близок к древнеиндийскому языку «Ригведы» — самой ранней из священных книг брахманизма. По языку «Гаты» являются древнейшей частью «Авесты» — в отличие от некоторых гимнов-яштов, древнейших по содержанию (напр.: «Яшт» 5 — гимн Ардвисуре Анахите, 7 — Тиштрии, 10 — Митре, 13 — фраваши, отдельные фрагменты яштов 17, 19 и др.).

«Гаты» — самый священный, наиболее почитаемый зороастрийцами раздел «Авесты». Все остальные авестийские тексты неоднократно подвергались переработке (что с неизбежностью повлекло искажения первоначального смысла, многочисленные интерполяции, наслоение на теологическую схоластику жречества «простонародных» верований и фольклора и т.п.), а «Гаты» дошли в своём первозданном виде — при том, что «гатский» диалект был мёртвым уже тогда, когда «авестийский» язык ещё был разговорным. Однако, несмотря на их сохранность, именно тексты «Гат» представляют наибольшую трудность для изучения. При современном уровне знаний речь может идти только о предположительном истолковании их.[117] Смысловую туманность гат пытались объяснять разными причинами: что они были произнесены по конкретным поводам; что Заратуштра декламировал их во время прозаических проповедей, — и мы, таким образом, располагаем лишь поэтическими вставками, вырванными из контекста; что многие пассажи «Гат», веками передаваясь изустно, на мёртвом языке, утратили для верующих смысл — их повторяли просто как набор священных, но совершенно ничего не значащих слов, как заклинания (или, если прибегнуть совсем уж к вольному сравнению, — как дети поколение за поколением повторяют всем известную считалку: «энике-бенике-си-колеса-энике-бенике-ба»), и постепенно такие фрагменты подверглись фонетическим искажениям, а потом в искажённом виде были записаны. Но это только гипотезы. (См. также выше — с. 25-26).

В высокой оценке художественных достоинств «Гат» филологи-иранисты почти единодушны Но объективности ради надо привести и противоположную точку зрения [68] — Е.Э. Бертельса: «Некоторые исследователи были склонны считать „Гаты“ высокой поэзией, сокровищницей глубоких философских мыслей. К сожалению, ключа к этой сокровищнице у нас нет, и потому присоединиться к таким восторженным отзывам мы не можем. Прежде всего смущает невообразимая абстрактность гат. Трудно поверить, что в ту отдалённую эпоху, когда они создавались, люди могли дойти до столь абстрактного мышления. Ни в одной из известных нам священных книг нет таких отвлечённых схем и понятий <...>:

Тому, по желанию его, всякому, кому по желанию его Своей волей правящий Ахура Мазда да подаст, Желаю я силу и упорство в достижении Для получения правосудия, это мне подай, о Армайти, Награды, богатства, жизни Доброй Мысли. („Ясна" 43.1) <...> Когда, о Мазда, придут солнечные всходы, Дабы мир добыл себе Ашу? Когда [придут] могущественные Спасители с мудрыми изречениями? Кому на помощь придут они ради его Доброй Мысли? Ко мне, ибо избран я тобою для завершения,[118] Ахура! („Ясна" 46.3)

Такое песнопение едва ли могло бы получить широкое распространение в обществе, находившемся ещё на очень раннем этапе культурного развития. Мы или не нашли правильного перевода этих текстов, или они пострадали от времени, но во всяком случае подобная абстрактность для той эпохи кажется невероятной. Если же тексты сохранились неповреждёнными, то, во-первых, они, возможно, имели какое-то неясное нам вполне конкретное значение, бывшее понятным для слушателей того времени, а во-вторых, автором их могло быть только лицо, пользовавшееся совершенно исключительным авторитетом, ибо в противном случае сохранить так тщательно эти даже и самому зороастрийскому духовенству малодоступные тексты едва ли бы удалось».[119]

По языку к «Гатам» близки ещё восемь глав «Ясны»: «Ясна семи глав», или «Семиглав» (35-41), и «Ясна» 52, называемая иногда «Вторым Семиглавом». «Гаты», оба «Семиглава» и ещё несколько фрагментов из разных глав «Ясны»[120] принято называть «Старшей Авестой», а все остальные тексты соответственно — «Младшей Авестой».[121] Религиозное учение, изложенное Заратуштрой в [69] «Гатах» — монотеистический дуализм (с. 20-24) принципиально отличается от религиозной системы «Семиглавов» (с. 27-29) и языческого многобожия «Младшей Авесты» (с. 31-34). Когда это различие хотят подчеркнуть, говорят о «гатическом» зороастризме, противопоставляя его «младоавестийскому».

4. «Яшт». Букв.: «Почитание», «Восхваление». Хвалебные гимны, посвящённые отдельным божествам. Количество яштов — 22, но 21-й и 22-й яшты к книге «Яшт» причисляются условно: это не гимны, а фрагменты совсем другого (утраченного) наска; в них восхваляется праведность и рассказывается о посмертной судьбе праведной и грешной души. Обычно эти яшты именуют «Хадóхт-наск–1» и «Хадóхт-наск–2».

5. «Малая Авеста» («Хордэ́-Авеста»). Сборник молитв и гимнов, предназначенных для каждодневного религиозного обихода зороастрийцев-мирян; своеобразный «краткий молитвослов», составленный из конспективных извлечений и выдержек из «Авесты». Сюда входят пять гимнов гах, посвящённых пяти божествам-гах — покровителям времени суток; два тридцатидневника сихрочáк — перечни почитаемых богов на каждый день месяца (см. дополнение 1) и молитвенные славословия им; пять молитв нйаи́шн (Солнцу, Митре, Луне, Ардвисуре Анахите и одному из трёх сакральных огней зороастрийской религии); и четыре благословения афренакáн. Традиционно к «Матой Авесте» причисляют и книгу «Яшт». По преданию, «Малая Авеста» была составлена верховным жрецом Атурпатом Махраспанданом (см. выше — с. 61-62). Текст её записан «авестийским» алфавитом, но уже на отличном от «авестийского» языке и со множеством вставок на среднеперсидском. Этот раздел не имеет строгого канона: в разных рукописях порядок расположения глав и фрагментов и сами тексты различаются.

Пехлевийская литература

Для религиозных, правовых, светских, научных, назидательно-моралистических и всех других (в том числе переводных) сочинений на среднеперсидском языке принято общее наименование «пехлеви́йская литература».

Понятие религиозной пехлевийской литературы охватывает среднеперсидские переводы «Авесты», толкования и комментарии к авестийским текстам («Зенд»), богословские труды сасанидского времени и произведения, созданные (либо воссозданные) в VIII—IX вв. — в период «зороастрийского завоевания ислама» (см. выше — с. 64). Почти все теологические пехлевийские сочинения датируются IX в., однако их содержание в большинстве случаев [70] восходит к религиозно-мифологическим представлениям III—IV вв. Поэтому, когда требуется уточнить, какого времени верования отражает тот или иной пехлевийский текст, пользуются чаще всего терминами: ранняя (примерно до VI в.)/поздняя традиция (ортодоксия), ранний/поздний источник и т.п.

В настоящем издании при пересказе мифов и составлении внутритекстовых комментариев и подстрочных примечаний использованы (или упоминаются) следующие пехлевийские сочинения:

1. Андáрзы. Назидательные советы в форме пословиц и афоризмов, например: «Столбовая дорога — это религиозность, а обителью [будет] рай» [Бр]. — «Из людей в этом мире наиболее возвышен тот, кто всякое увеличение богатства относит за счёт добрых деяний» [Ч]. — «Ведь властвовать собой приятнее, чем властвовать над кем-либо» [Ч]. Начавшись с V в., традиция андарзов вскоре выделилась в особый литературный жанр наставлений и поучений «мудрецов», богато представленный дошедшими пехлевийскими текстами.[122]

2. «А́рта-Вира́ф [или: -Вирáз] намáк». «Книга о праведном Вирафе». Позднее сочинение популярного характера на сюжет дантовской «Божественной комедии»: после разорения, учинённого Искандером, вера пришла в упадок, люди перестали соблюдать заповеди, — и жреческий синклит принял решение послать потусторонний мир праведного Вирафа, избранного для этой миссии богом, дабы Вираф воочию убедился, что благочестивые на том свете вкушают блаженство, а грешным уготованы муки, и чтоб его свидетельство восстановило и укрепило веру. Душа Вирафа семь дней путешествует по загробному миру, а когда она воссоединяется с телом, Вираф встаёт ото сна и подробно рассказывает обо всём, что видел. (Посте публикации фрагментов этого текста в Европе (1816 г.) многие востоковеды высказали предположение о возможном знакомстве Данте с «Книгой о Вирафе», но впоследствии это предположение не подтвердилось.)

Сюжет «Книги», [123] вероятнее всего, является апокрифическим, но в её содержании нет разногласий с канонизированными религиозными догмами. «Книга» сложилась не ранее VI—VII вв.; до нас, кроме пехлевийского текста IX в., дошли пазендская[124] версия (в которой указанные события отнесены ко временам Виштаспа) и новоперсидский перевод (где события приурочены к царствованию Арташира I).

3. «Аяткáр Зарерáн» (иногда русской передаче: «Ягдáр Зареран»). «Предание о Зарери́дах». Пехлевийское эпическое произведение о войне «за веру» царя Виштаспа против туранского племени хионитов, враждебного зороастризму; главные герои «Предания» — младший брат Виштаспа Зарéр (авест. Заривари) и сын Зарера Баствáр, победоносные воители. Отдельные эпизоды «Предания» и многие его персонажи упоминаются в «Авесте». Текст восходит к несохранившемуся парфянскому оригиналу и предположительно датируется VI в., но первоначальная пехлевийская версия, видимо, [71] существовала уже в III в. Впоследствии сюжет «Предания» вошёл в «Шахнаме Дакики».

4. «Бахмáн-яшт» (пехлевийский). Позднее эсхатологическое сочинение, фрагменты которого восходят к утраченному «Судкар-наску» «Авесты» и к срсднеперсидским толкованиям и комментариям ко 2-му (дошедшему в разрозненных отрывках) авестийскому яшту — гимну Воху Мане (среднеперс. Вохуман, в поздней традиции Бахмáн — отсюда и принятое условное название). В «Бахман-яште» описывается, как Ормазд сделал Зардушта своим пророком и поведал ему о грядущих судьбах Ирана и зороастрийской религии.

5. «Бахрáм Гур». Книга о шаханшахе Варахране V Гуре (421—439 гг.), написанная спустя столетие после его правления. Сочинение это одновременно и героико-эпическое, и светское: центральная тема — войны на востоке Ирана, царь изображается победоносным полководцем (в действительности при Варахране V на восточных границах империи почти не было военных столкновений), — но эпический сюжет насыщен множеством развлекательных вставных новелл и легенд.

6. «Бундахи́шн». «Изначальное творение», «Первотворение». Среднеперсидский комментированный и систематизированный пересказ утраченного «Дамтáт-наска» «Авесты», который был посвящён космогонии и космологии. «Бундахишн» дошёл в двух вариантах: так называемом «индийском» (собственно «Бундахишн», отражающий ортодоксальный зороастризм) и так называемом «иранском» (или «Большой Бундахишн» — содержащий, помимо сведений, представленных в «индийском» «Бундахишне», также множество апокрифических мифов, не канонизированных ортодоксальным богословием представлений, фольклорных фрагментов и т.п.).

В основном — то есть за исключением позднейших вставок и переработок — текст «Бундахишна» написан в соответствии с религиозной догматикой III—V вв. Кроме легенд о сотворении мира и картины мироустройства, восходящих к «Дамтат-наску», этот источник содержит подробные классификации «творений Ормазда» — гор, водоёмов, рас и народов, растений, животных и т. д.; генеалогии мифологических персонажей; сведения по легендарной истории и описание конца света и «Страшного Суда» — Фрашкáрд (авест. Фрашо-керéти).

7. «Датастáн-и Дени́к». «Рассуждения о Вере». Позднее произведение в форме религиозного диспута о «правильности» зороастризма, его превосходстве над всеми другими религиями, сокровенном смысле обрядов, ритуалов и др. — с детальным разбором различных космологических, мировоззренческих и моральных положений.

8. «Денкáрт». «Деяние Веры». Свод догматических трудов различного содержания: доказательства превосходства зороастризма над другими религиями, имевшими распространение в Иране (христианством, иудаизмом, буддизмом, манихейством; особенно резко пафос книги направлен против последнего); проповеди единства светской и духовной власти (лучшие цари те, которые насаждали зороастризм); компендиумы религиозных знаний различного [72] характера; собрания андарзов; история создания «Авесты» (уничтожение священной книги Искандером и восстановление её Арташиром I и Тансаром); конспективный пересказ содержания 19 из 21 насков «Авесты» Вех-Шапура; история царствований легендарных династий — Пишдади́дов (авест. Парадáта) и Кейев (Кавиев, Кейанидов); мифологизированное жизнеописание Зардушта и др. Составление «Денкарта» было начато зороастрийским богословом Адурфарнбáгом в период правления халифа аль-Мамина (813—833 гг.) и завершено в конце IX в. неким Атурпáтом, сыном Хемéта, переработавшим и дополнившим труд Адурфарнбага. Первоначально «Денкарт» состоял из 9 книг, сохранилось 7.

9. «Затспрáм». Традиционная неточная передача среднеперсидского «Зат-спарáм» — имени зороастрийского теолога, автора данного произведения; полное название: «Избранное Зат-спарамом» (то есть сокращённые изложения текстов, отобранных им из канонических священных книг и авторитетных религиозных трудов). Сочинение IX в., содержит систематизированный пересказ космогонических мифов «Бундахишна», мифическую биографию Зардушта и пересказы эсхатологических мифов.

10. «Зенд-Авеста». См. выше — с. 66.

11. «Карнамáк-и Арташи́р-и Папакáн». «Книга деяний Арташира, сына Папа́ка». Позднее светское сочинение — мифологизированная биография первого сасанидского царя Арташира I (юность, борьба с парфянским царём Артабаном V и приход к власти). Одним из персонажей «Книги» является сын Арташира I, Шапур I, но эпизоды, связанные с ним, не имеют под собой реальной основы.

12. «Книга о Яви́ште, сыне Фрия́на». Светское сочинение на сюжет «Эдип разгадывает загадку Сфинкса» (различные варианты которого зафиксированы у многих народов). Злой колдун Ахт (авест. А́хтия) грозит уничтожить иранский город, если никто из жителей не сможет разгадать 33 (в «Авесте» 99) его загадки. Всех, кто не мог ответить хотя бы на один из его вопросов, Ахт убивал. Явишт Фриян (авест. Иóйшта, сын Фрия́ны), праведный юноша, разгадывает все загадки и, согласно уговору, убивает Ахта. В «Авесте» содержится лишь ссылка на это сказание.

13. «Менóг-и Храт». «Дух Разума» (полное название: «Датастáн-и Меног-и Храт» — «Рассуждения Духа Разума»). Позднее религиозно-этическое сочинение в форме диалога — вопросов-ответов: «Мудрец» просит Духа высшего небесного «Разума» помочь людскому роду в деле достижения праведности и спасения души, сделать смертных сведущими в делах Веры, открыть то, что умонепостигаемо [Бр]; для этого Мудрец задаёт Духу 62 вопроса, касающихся различных положений зороастрийской религии, и получает на них подробные ответы. Значительное внимание в «Меног-и Храт» уделено разъяснениям, что есть «хорошее управление государством»; книга также содержит множество мифологических сведений и список легендарных царей — Кейев и Пишдадидов (последовательность их царствований в «Меног-и Храт» уже почти такая же, как в «Шахнаме». [73]

14. «Раст Сухáн». См. выше — с. 61.

15. «Ривайáт». «Предание». Позднее компилятивное сочинение, построенное, в основном, наподобие «Меног-и Храт» — в форме вопросов-ответов: Ормазд, отвечая на вопросы Зардушта, разъясняет ему сокровенный смысл различных религиозных догматов. Особый интерес представляют новые, не зафиксированные ни в каких других источниках, истолкования и трактовки некоторых авестийских мифов, и сюжетные подробности этих мифов (также не известные по другим текстам). «Ривайат» дошёл в двух вариантах — пехлевийский оригинал и его новоперсидское переложение.

16. «Хвадáй намáк». «Книга владык». Сводный систематизированный цикл из иранского эпоса и различных исторических сочинений, составленный и литературно обработанный при шаханшахе Ездигерде III (632—651 гг.). «Книга» неоднократно переводилась на арабский язык, легла в основу «Шахнаме» Фирдоуси; впоследствии была утрачена.

17. «Шайáстна-Шайáст». «Дозволенное и недозволенное». Поздний компилятивный свод описаний различных обрядов и ритуалов; содержит также некоторые поздние версии космогонических мифов.

Принципы изложения мифов и условные обозначения

Сохранившиеся зороастрийские тексты почти не содержит цельных, с подробностями изложенных мифов. Подробных сюжетов известно лишь несколько. Остальные мифы и легенды обрывками разбросаны по гимнам, сводам ритуальных предписаний, богословским трактатам, — и в подавляющем большинстве это даже не обрывки сюжетов, а только туманные намёки на разрозненные сюжетные эпизоды: «Гора Бакуир — та самая гора, которую Фрасийак Тур использовал как крепость, сделав себе обиталище внутри неё; а в дни [царствования] Йима мириады сёл и городов были воздвигнуты в долине её <...> [А близ] горы Кумиш, которую ещё называют „Спасительницей" и возле которой Виштасп разбил [войско] Арджаспа, находится гора Средьравнинная, отколовшаяся от [горы Кумиш]. Говорят, что в сражении за Веру, когда иранское войско дрогнуло, она откололась от той горы и рухнула вниз, в середину равнины; это спасло иранцев от разгрома, и [потому гора Кумиш] была наречена „Спасительницей"». Примеры взяты из «Бундахишна» (12.20, 32) — из жреческих комментариев к различным космологическим догматам. Эти догматы были общеизвестны, и автору «Бундахишна» не было необходимости пересказывать фабулы мифов в детатях: для современников достаточно было и беглых упоминаний, чтоб в памяти сразу воссоздания весь миф с его идейнофилософским подтекстом. Однако во многих случаях подобные сокращения делались и совершенно сознательно — особенно при канонизации литургических [74] гимнов и молитв: пространные описания заменялись художественными образами, прочно вошедшими в народный менталитет. Как вскользь брошенное упоминание про «Легенду о Великом Инквизиторе» эмоционально подчас воздействует сильней, чем многословные рассуждения о социальной психологии рабства; и как десятки страниц пейзажной прозы всё равно не передадут того, что удаётся передать двумя словами «есенинская Русь», — точно так же и богослужебные гимны благодаря краткостям усиливались в воздействии.

К счастью, зороастрийские тексты дошли до нас в большом объёме, поэтому из обрывочных намёков сравнительно легко восстанавливаются многие фабулы. Но поскольку образы древней и раннесредневековой иранской религиозной литературы утратили для нас свои ассоциативные связи, и ни у академических исследователей, ни у современных зороастрийцев (парсов и гебров) они в принципе не могут вызвать той эмоциональной реакции, какую вызывали у древних иранцев, — мы в состоянии воссоздать только фабулы, внешние сюжетные оболочки мифов, а об их духовном и философском содержании остаётся только строить гипотезы. Иными словами: мы не вправе говорить о понимании, а только об интерпретации в меру наших знаний (что, впрочем, справедливо и в отношении любой другой ушедшей культуры).

Пересказы мифов и легенд содержатся в разделах 1-5; краткие справки по истории культов — в Именном и предметном справочнике-указателе.

Мифы изложены в логической последовательности: сотворение мира — история Ирана до Заратуштры — биография Заратуштры — история Ирана после Заратуштры — грядущие судьбы человечества и конец света. Следует помнить, что эта «смысловая хронология» никак не связана датировкой источников, по которым восстановлены мифы, и, соответственно, не отражает исторического развития зороастрийской богословской мысли.

Для научно-популярной книги автор посчитал достаточным выделить в зороастрийской теологии четыре традиции: «гатическую», «младоавестийскую», среднеперсидскую[125] и позднюю (см. выше — с. 68-70).

Большинство пересказов составлены компилятивно — по сведениям из нескольких источников. При этом:

1) Изложение каждого мифа (= главы раздела) строилось на основе источников, принадлежащих, как правило, к одной традиции; либо принадлежащих к разным, но не противоречащих друг другу в трактовке данного мифа (или если противоречия не существенны для научно-популярной книги);

2) В пересказ каждого мифа автор стремился включить как можно больше сюжетных подробностей, известных по разным зороастрийским сочинениям. Фабулы мифов обычно воссоздавались на основе источников, содержащих самые полные версии; ссылки на эти источники даны мелким шрифтом под заголовками. Сюжетные эпизоды и детали, почерпнутые из других текстов, заключены в фигурные скобки: { }, а ссылки на источники даны в подстрочных примечаниях. Последовательность мифологических событий и их «хронологическая привязка» во многих случаях условные.

Варианты, разночтения, существенные противоречия в трактовках одного и того же мифа разными источниками и т. и. — оговариваются во внутритекстовых [75] комментариях и подстрочных примечаниях. При необходимости миф пересказывается неоднократно — в соответствии с разными версиями;

3) Во всех случаях автор строго следовал источникам, без привнесения в пересказы собственных домыслов, не расцвечивая их при литературной обработке вымышленными подробностями, избегая искусственно придавать мифологическим событиям динамику и остроту; такой подход всегда в ущерб увлекательности, но перекраивание духовного учения в занимательную беллетристику заведомо ущербней.

Курсивом во Введении и в разделах 1-5 выделены прямые цитаты из подлинных текстов, вставленные в повествование (кроме стихотворных переводов). Язык оригинала («авестийский», среднеперсидский, фарси) не оговаривается, поскольку это всегда понятно из ссылок на источники. Авторы переводов указываются условными сокращениями курсивом в квадратных скобках: [А] — В.И. Абаев; [Б] — Е.Э. Бертельс; [Бр] — И.С. Брагинский; [В] — С.П. Виноградова; [Гр] — Э.А. Грантовский; [3] — К.Г. Залеман; [К] — К.А. Коссович; [Кл] — А.И. Колесников; [Кр] — В.Ю. Крюкова; [Л] — С. Липкин; [Лк] — В.Г. Луконин; [СК] — И.М. Стеблин-Каменский; [Т] — К.Г. Тревер; [Х] — З.Ф. Харебати; [Ч] — О.М. Чунакова. Неоговоренные переводы из «Авесты» и пехлевийских текстов выполнены автором.[126] Неоговоренные переводы из «Шахнаме» принадлежат Ц.Б. Бану-Лахути.

В основном тексте пересказов в разделах 1-4 персонажи и реалии называются их «авестийскими» именованиями — НЕЗАВИСИМО от того, на каком языке написан оригинал;[127] пехлевийские и новоперсидские (фарси) соответствия приводятся: а) при первом упоминании имени или названия в разделах 1-4 (за исключением случаев, когда русские передачи «авестийских» именований совпадают или почти совпадают с передачами среднеперсидских, например: Тарви — Тарв, Амертат — Амердад, Варена — Варено и т.п.); б) при необходимости по ходу дальнейшего изложения и в) в Справочнике-указателе.

В основном тексте пересказов в разделе 5 персонажи и реалии называются их среднеперсидскими именованиями. Пояснение см. во вступлении к разделу 5 — с. 342.

Во внутритекстовых комментариях и подстрочных примечаниях всех разделов и в Справочнике-указателе имена и названия реалий передаются в соответствии с источником или традицией.

Ударные гласные выделяются: в обычном тексте и в заголовках статей Справочника-указателя — светлым курсивом, в курсивном тексте — полужирным курсивом. О принципах постановки ударений см. в пояснительной статье к Справочнику-указателю — с. 442. {В электронной версии ударения обозначены знаком ударения. OCR}

Слова «Истина», «Ложь», «Добро», «Зло», «Тьма» пишутся с прописной буквы в тех случаях, когда подразумеваются соответствующие религиозно-философские [76] категории, и со строчной, когда речь идёт об их конкретных проявлениях («причинить зло», «сказать ложь» и т.п.).

Написание в кавычках с прописной буквы названий «Гаты» и «Яшт» принято для обозначения соответствующих разделов «Авесты»; без кавычек со строчной (гаты, яшты) — если имеются в виду отдельные гимны. Как исключение, прописные буквы сохранены в поэтических переводах — см., например, на с. 133.

При цитировании во многих случаях среднеперсидские написания имён и названий заменялись «авестийскими» (и наоборот); греческие, арабские и современные — древними иранскими без дополнительны оговорок. Не оговариваются также разночтения с цитируемыми источниками, возникшие вследствие необходимости унифицировать в пределах книги терминологию, используемую разными авторами и переводчиками (орфография в русских передачах имён и названий, употребление прописных букв, знаки препинания и т.п.), и заключённые в круглые скобки авторские вставки в чужие цитаты, если эти вставки не содержат каких-либо дополнений и комментариев к цитируемому тексту, а являются лишь ссылками на номер иллюстрации, приложения, дополнения, страницы книги. В квадратные скобки заключены слова, отсутствующие в подлиннике и добавленные автором или переводчиком для лучшего понимания текста. Символом <...> обозначены фрагменты, не сохранившиеся в подлиннике либо опущенные при цитировании.

Автор выражает глубокую признательность Ивану Михайловичу Стеблин-Каменскому за помощь при работе над книгой, и Ольге Михайловне Чунаковой за предоставленные рукописи переводов пехлевийских текстов.[128]

Раздел 1. Сказания о сотворении мира и представления о мироустройстве

Среднеперсидская традиция

Изложено по: «Бундахшин» 1-29; «Затспрам» 1-11

В начале во Вселенной не было ни Земли, ни Солнца, ни планет, ни звёзд. Было только бесконечное время — зервáн акарáна. В нём пребывали благой бог Ахýра Мáзда (среднеперс. Ормáзд) и Дух Зла Áнгхро Мáйнью (среднеперс. и фарси Ахримáн) — прародитель Лжи, грехов и пороков.

Ангхро Майнью, медлительный в постижении, объятый страстью к разрушению [СК], находился в глубинах Тьмы, в преисподней, один. О существовании Ахура Мазды он не знал. Их разделяла Пустота, и Ахура Мазда пребывал — наверху, над Пустотой, озарённый Бесконечным непостижимым Светом [СК] Анагрáнам Раучáма (среднеперс. Анагрáн) — горним Светом мудрости, всеведения, добродетели, благости и Добра. Он знал, что существует Дух Разрушения [СК], который будет оставаться в неведении ещё три тысячи лет и за это время не предпримет ничего против бога; но потом он наконец узрит горний Свет, прознает о существовании Ахура Мазды и нападёт. Тогда Добро и Зло сойдутся в непримиримой битве. Эта битва затянется на тысячелетия, в неё будут вовлечены все творения, весь — покуда ещё не созданный — мир: боги, звёзды, планеты, стихии, животные. И, главное, люди. Прежде всего именно люди будут отстаивать и крепить Добро праведными поступками, или способствовать Злу — греховными.

И Ахура Мазда стал готовиться к грядущей битве — дабы уже в начале времён предрешить её исход.

Прежде всего он создал духовные сущности[1] всех благих творений, которым назначено было появиться в мире: богов, неба, воды, земли, огня, растений, животных, людей {и пророка Заратýштры [80] (среднеперс. Заратýшт, в поздней традиции и фарси Зардýшт)}.[2]

Три тысячи лет творения Ахура Мазды пребывали в духовном, неземном состоянии [СК]. А Ангхро Майнью всё это время находился в преисподней и ничего не знал об Ахура Мазде.

Но вот наступил назначенный срок. Дух Зла поднялся из глубин Тьмы и направился к пределу, откуда был виден [СК] непостижимый божественный Свет Ахура Мазды.

И над зияющим бездонным мраком, из которого он восстал, над Пустотой, тысячелетия разделявшей его и бога, Ангхро Майнью увидел этот Свет. И понял, что в нём его погибель.

Погасить! Сокрушить! Уничтожить это невыносимое сияние божества! Охваченный яростью Дух Разрушения ринулся сквозь Пустоту вверх, в горнюю высь. Уничтожить!...

Ангхро Майнью стремительно летел навстречу богу. Под ним, удаляясь, недвижно чернела бездна.

Он вторгся в царство сияния — и остановился, увидев <...> мощь и превосходство, превышающие его собственные [СК]. Здесь, наверху, Свет Ахура Мазды горел в тысячи крат ярче, чем это казалось Злому Духу из глубины. Ангхро Майнью заметался. Он всё ещё жаждал схватки с богом — здесь же, немедленно; он ещё не понял, насколько могуществен Ахура Мазда.

Но золотые лучи ослепляли его сиянием Истины и благости. И Дух Разрушения отступил.

Когда он покинул царство горнего Света, Ахура Мазда спустился к пределам бездны и предложил мир Духу Разрушения.

— Дух Разрушения! — молвил он. — Присоединись к моим творениям, воздай мне хвалу и добровольно признай моё господство во Вселенной. Если ты поступишь так, как я говорю, а не иначе, то наградой тебе и твоим созданиям будет бессмертие, избавление от жажды зла, снедающей тебя, и обретение высшей благодати в Истине.[3]

— Нет! Я никогда этого не сделаю! — ответил богу Ангхро Майнью. — Никогда! И знай, мой враг, что я не только отвращу от тебя все твои творения, но заставлю их поклониться и служить мне!

А объяснение такого [поступка Ангхро Майнью] — оно в том [заключается], что Злому Духу увиделось в таких действиях [Ахура Мазды], будто Ахура Мазда. беспомощен и [оттого] обратился к нему: он, стало быть, из-за слабости своей попросил о мире; и он [Злой Дух] не согласился, ибо решил одолеть [Ахура Мазду] в битве с ним. [81]

— Ты ошибаешься, Злой Дух, — сказал Ахура Мазда. — Этого не будет. Это не в твоей власти. Я могущественней тебя.

— Нет! Я одолею тебя и воцарюсь навечно! — проревел Ангхро Майнью.

Ахура Мазда задумался. Наделённый всеведущей мудростью, он знал то, чего не знал медлительный разумом Злой Дух: в грядущей битве победа Добра над Злом не была предопределённой. Если бы сражение началось сейчас, то победителем мог выйти и Ангхро Майнью. Победа Ахура Мазды становилась предрешённой только в том случае, если бы мировой исторический цикл был ограничен во времени. В бесконечном времени зерван акарана благому богу нужно было создать конечный временной промежуток зерван даргахвадáта — девять тысяч лет, в течение которых свершится вся мировая история. Ахура Мазда знал, что тогда первые три тысячи лет пройдут целиком согласно [его] воле [СК]. Это будет Эра Творения. Пустота, разделяющая царство Света и преисподнюю, превратится в то, что ныне называют «воздухом»; там появятся светила, звёзды, земля и земной мир. Затем наступит Эра Смешения Добра и Зла: два начала столкнуться в сотворенном мире, и следующие три тысячи лет пройдут в смешении согласно воле Ахура Мазды и воле Ангхро Майнью [СК]. Битва будет продолжаться до тех пор, пока не родится Заратуштра. С приходом пророка в мир наступит Эра Разделения — последние три тысячи лет мировой истории. Благое воинство начнёт одолевать злые силы, и в назначенный день Зло будет повержено и уничтожено навсегда.

В разных пехлевийских сочинениях продолжительность мирового исторического цикла называется 9 или 12 тысяч лет; во втором случае в цикл включаются 3000 лет, когда Ахриман не знал о существовании Ормазда.

И Ахура Мазда предложил Злому Духу биться ровно девять тысяч лет — как два повздоривших человека, договариваясь о поединке, назначают срок [говоря]: «Давай сойдёмся в такой-то день и будем биться, покуда не стемнеет».

И несведущий Ангхро Майнью принял вызов.

Эта договорённость между благом богом и Духом Зла — она и явилась актом творения конечного временного промежутка зерван даргахвадата в бесконечном времени. Победа Ахура Мазды отныне была предрешена. Но медлительный в постижении [СК] Ангхро Майнью этого не понял из-за своего недоумия. Он думал, что Ахура Мазда вначале предлагал ему мир, боясь сразиться со Злом, ибо Зло сильней; и только его отказ вынудил бога заключить договор о поединке. Он рвался в бой и был уверен, что сокрушит Добро.

Тогда Ахура Мазда явил Злому Духу откровение: показал, каков будет конец истории спустя девять тысячелетий. Разрушитель увидел торжество Добра, уничтожение Зла и злых исчадий в огненном море и [82] потоке расплавленного металла, очищение мира, воскресение праведников и их будущее существование, преисполненное благодати, на веки вечные. Ангхро Майнью содрогнулся. И тогда бог воспел «Ахýна Вáйрью» (среднеперс. «Ахунвар») — священную молитву, которую в далёком будущем суждено было принести в мир Заратуштре:

Как наилучший Господь, Как наилучший Глава, Давший по Истине дело Мазде благое и власть, Убогих[4] поставив пасти [СК].

«Ахуна Вайрья» — главная зороастрийская молитвенная формула (значение «Ахуна Вайрьи» для зороастрийцев часто сравнивают со значением молитвы «Отче наш» для христиан), названная так по начальным словам «йата ахуна вайрья...» — «как Господь наилучший...». Её авторство принадлежит Заратуштре — в этом сходятся зороастрийская религиозная традиция и современная наука.[5]

«Ахуна Вайрья» не содержит каких-либо конкретных просьб к богу со стороны верующего: верующий лишь заклинает бога, чтоб утвердилась его воля и наступило его царствие — в этом принципиальное отличие «Ахуна Вайрьи» (и некоторых других молитв «Ясны») от традиционных индоиранских молитв и литургических гимнов «Ригведы» (см. с. 8-10). О более точном истолковании смысла при современном уровне наших знаний говорить, к сожалению, не приходится. Предлагалось множество прочтений текста «Ахуна Вайрьи». Из новейших русских переводов, кроме цитированного выше стихотворного перевода И.М. Стеблин-Каменского, приведём:

а) Перевод И.М. Стеблин-Каменского, основанный на толковании С. Инслера: «Как наилучший Владыка, так и Судья,[6] избираемый в согласии с Истиной. Утверждай силу действий, происходящих от жизни, проводимой с Благим Помыслом, ради Правды, ради владыки, пастыря бедных».

б) Стихотворный перевод В.Ю. Крюковой:

Как избранный Владыка, — Так праведный Глава, Благой податель Мысли, Дел в мире ради Мазды, Что властью ради Господа Пасти поставлен нищих».

Выстоять перед священными словами молитвы, преисполненными красоты, Истины и Добра, Разрушитель не мог. Когда Ахура Мазда воспел первые семь слов, Ангхро Майнью сжался всем телом от страха; когда прозвучали следующие семь — он пал на колени; когда же «Ахуна Вайрья» была воспета вся целиком, Дух Зла был охвачен смятением и низвергнулся обратно во Тьму. И он оставался в смятении три тысячи лет. [83]

Война была объявлена, но ещё не началась. Три тысячи лет Ахура Мазда готовился к ней и творил мир. Всё вершилось в согласии с его волей.

Сначала он создал Амéша Спéнта (среднеперс. Амахраспáнд) — Бессмертных Святых.

По «Бундахишну», было сотворено шесть Амахраспандов, а седьмым является сам Ормазд [СК]. Мифы о рождении Бессмертных Святых противоречивы: в «Младшей Авесте» Ахура Мазда обычно называется их отцом; согласно одному из поздних мифов, Ормазд поочерёдно зажёг семь светильников-Амахраспандов.

Прежде всего, в противовес Духу Зла Ангхро Майнью, появился Святой Дух Спéнта Мáйнью, воплотивший в себе творческую мощь и благость Ахура Мазды.

Зороастрийские тексты практически никогда не причисляют Спента Майнью к Бессмертным Святым (исключений всего несколько, напр., «Яшт» 19.16, цитируемый далее в стихотворном переводе). В разных источниках создателями благих творений материального («телесного», букв.: «костного», то есть наделённого плотью) мира называются Ормазд и Спента Майнью; иногда они действуют совместно, при этом Ормазд пребывает в «духовной» («меног») сфере и творит на уровне «идей», а Спента Майнью воплощает его волю в материальные творения. Согласно «Яшт» 8.48, Спента Майнью создал всё живое. В «Гатах» Святой Дух фактически тождествен Ахура Мазде.

Затем возник Bóxy Мáна (среднеперс. Вохумáн, в поздней традиции Бахмáн) — «Добрая Мысль»; божество, которому было назначено стать покровителем домашнего скота и народов, ведущих оседлую жизнь и занимающихся самыми праведными делами — скотоводством и землепашеством.

Потом был создан Дух Áша Вахи́шта (среднеперс. Артвахи́шт) — «Лучшая Истина», покровитель стихии огня. Ему предопределялось хранить, укреплять и поддерживать законы, праведность и мораль — везде: и в мире, и в скотоводческих общинах, и в семьях зороастрийцев.

Следом за Аша Вахиштой появилось божество Хшáтра Вáйрья (среднеперс. Шахревáр) — «Благое Царствование», «Власть Желанная»; покровитель металлов и неба.

И, наконец, появились остальные Бессмертные Святые: Спе́нта Армáйти (среднеперс. Спандармáт) — «Святое Благочестие», покровительница земли; бог Хаурватáт (среднеперс. Аурвáт, в поздней традиции Хордáд) — «Целостность», «Здоровье», покровитель водной стихии; и Амертáт — «Бессмертие», покровитель растений.

Так возникли высшие божества Амеша Спента,

{Семеро единодумных, Семеро единогласных, [84] Семеро единовластных, Имеющих мысль, и слово, И дело одно и то же, И одного родителя И одного повелителя — Ахура Мазду Творца. Видящих душу друг друга В думах о мысли благой, В думах о слове благом В думах о деле благом. <...> Творений Ахура Мазды Они — творцы, созидатели, Создатели и хранители, И стражи, и покровители [СК].}[7]

А тем временем Ангхро Майнью, укрывшись в чёрной преисподней Тьме, порождал свои мерзкие исчадия — дэ́вов (авест. да́э́ва, древнеперс. дáйва) — злых демонов, которые должны были противоборствовать благим божествам — ахýрам.

Сначала царство Тьмы произвело Áка Мáну (среднеперс. Акомáн) — «Злую Мысль». Всеведущий Ахура Мазда предвидел рождение этого исчадия; потому он и создал среди божеств Амеша Спента «Добрую Мысль» — Boxy Ману.

Потом были порождены другие злейшие дэвы: И́ндра (среднеперс. Андáр), Шáру (или: Сáру; среднеперс. Шовáр, Совáр), а вослед Нахáтья (среднеперс. Накахéд, Накиáш), а вослед Тáрви, а вослед Зáири (среднеперс. Зари́г). Тарви и Заири — Голод и Жажда — стали врагами Амертат и Хаурватат.

Одновременно с Ака Маной Злой Дух создал Митáóхту (среднеперс. Митóхт) — дэва Лжи и лживых мыслей. Так возник Друдж (среднеперс., авест. Друг, древнеперс. Дрáуга)[8] — Ложь, первопричина всех грехов, преступлений и зла. Этой отвратительной твари было назначено сделаться главным врагом Аша Вахишты и Хшатра Вайрьи, главным супротивцем их миссии по поддержанию Истины, справедливости и праведности. [85]

И, наконец, в мир явился последний верховный дэв — Áйшма (средиеперс. Эшм) — «Буйство», «Ярость»; воплощение разнузданности и недисциплинированности, подлый вдохновитель грабежей, насилий, убийств, покровитель разбойных набегов кочевников, угоняющих у оседлых скотоводов скот и приносящих его в жертву дэвам.

{Сколь же мудрым и прозорливым был Ахура Мазда! С самого начала творения он предвидел, что Ангхро Майнью породит триаду, воплощающую злое начало, и знал, почему должно случиться так: ведь праведность каждого зороастрийца будет определяться тем, насколько он соблюдал завет бога, который откроет людям Заратуштра — священную триаду «хýмата—хýхта—хвáршта» — «добрые помыслы—добрые речи—добрые дела». Этот завет Мазда и олицетворил в своей небесной триаде: Boxy Мана—Аша Вахишта—Хшатра Вайрья. Дух Разрушения противопоставил триаду Ака Мана—Друдж—Айшма: злые мысли, ложь и преступления.}[9]

Потом благой бог стал творить материальный мир на месте былой пустоты.

{Сначала было создано небо, светлое и ясное, с далеко простирающимися концами, в форме яйца, из сверкающего металла <...> Вершиной оно достигало до Бесконечного Света [СК] — обители Ахура Мазды, а всё [последующее] творение было создано внутри неба — как в замке или в крепости, где хранится всякое оружие, необходимое для сражения, или как в доме, в котором есть все вещи [СК].

Вторым творением Ахура Мазды была вода.

Третьим творением была Земля. Бог поместил её в середине неба, как яичный желток в середине яйца [СК]. Она предназначалась для скота и мирной пастьбы и была ровной, гладкой, без единого холмика. Со всех сторон Землю окружили вселенские воды, а в недра её Ахура поместил минералы и руду. Земной шар на треть состоял из гранита, на треть из песчаника и на треть из плодородной почвы и глины.}[10]

Сходное описание Вселенной даётся в «Меног-и Храт»: а) 9.7: небо сделано из блестящего железа, которое называют также «сталь» [Ч]; в другой редакции этого же пассажа — из кровавого камня (то есть рубина — вероятно, подразумевается Цвет неба на заре; сравн. в «Бундахишн» 12.6: гора Усиндом <...> состоит из рубина — ив небесного вещества); б) 44.8-10: небо, земля, вода и всё остальное [что находится] внутри овала, напоминает птичье яйцо. Небо в изделии Ормагда устроено наподобие яйца, и Земля [находится] посредине неба подобно тому, как желток — посередине яйца [Ч]. [86]

В небе, между царством Бесконечного Света и Землёй, Ахура Мазда поместил светила: ближе всего к земле — неподвижные звёзды, над ними — Луну (авест. Мáха, среднеперс. Мах), и ещё выше — Солнце (авест. Хвархшáйта, среднеперс. Xуршéд).

Путь Солнцу был проложен — с востока на запад; ни к югу, ни к северу оно отклониться не могло, — так что круглый год день был равен ночи.

Звёзды были размещены в двенадцати главных созвездиях, названия которых: Ягнёнок, Бык, Два Портрета, Краб, Лев, Колос, Весы, Скорпион, Кентавр, Козерог,[11] Ковш, Рыба [СК].

Во Введении (с. 15) говорилось о попытках зороастрийских теологов привести астрономо-астрологические знания в соответствие с космологическими мифами «Авесты» и легендарной историей Ирана. Миф о сотворении Солнца и зодиакальных созвездий («Бундахишн» 2.1-4; 3.12; 5.1; «Затспрам» 2.1 и др.) — один из примеров, когда «увязка» делалась чисто механически. Эти созвездия Ормазд, естественно, размещает на эклиптике (линии кажущегося годового движения Солнца по небесной сфере); и в то же время «день равен ночи» — Солнце постоянно находится в точке весеннего равноденствия (примерно на границе созвездий Овна и Рыб[12]); оно неподвижно закреплено на эклиптике — то есть, по фабуле мифа, эклиптики ещё не существует.

В начале I тыс. до н.э., когда Зодиак вошёл в астрологическое употребление, и в период, когда складывалась гороскопная астрология (V— II вв. до н.э), о прецессии[13] известно не было. Астрологические знаки Зодиака — отрезки эклиптики по 30 градусов дуги — совпадали с одноимёнными зодиакальными созвездиями. Явление прецессии было открыто Гиппархом во II в. до н.э., но в астрологии оно стало учитываться намного позднее. Ещё Марк Манилий, автор компендиума астрологических знаний «Астрономика, наука о гороскопах» (I в. до н.э.) не различает понятий «созвездие» и «знак». Автор «Бундахишна», как явствует из других фрагментов, также не видит между ними разницы, однако явление прецессии учитывает (хотя с мифологией соотносит его опять же искусственно, с очень грубыми натяжками — см. внутритекстовый комментарий на с. 191-193).

Двенадцать главных созвездий, по подобию боевого войска, которому назначено в сражение, <...> для подмоги получили в подчинение все прочие созвездия из остальных 6480-ти звёзд; и над теми созвездиями были поставлены четыре командующих, назначенные [вое]начальниками на четыре стороны [горизонта]. Это были: Ти́штрия (среднеперс. Ти́штар — Сириус) — командующий на востоке, Сатавáéса (среднеперс. Садвéс)[14] — командующий [87] на юге, Вáнант (среднеперс. Ванáнд) — командующий на западе, Хафтари́нга (среднеперс. Хафторéнг — «Ковш» Большой Медведицы) — командующий на севере, а Мех-и Гах [Полярная звезда], называемая также Мех-и мийан Áсман [Гвоздь в середине неба] [СК], возглавил всех воевод.

По другой версии, Садвес — командующий на западе, а Вананд — на юге.[15] Исходя из этого, Е. Вест отождествил Вананд с южной звездой Фомальгаут (альфа Южной Рыбы), небесная широта которой примерно та же, что и у звезды Антарес-Садвес: примерно на 30 градусов южнее небесного экватора. Однако во всех остальных зороастрийских текстах Вананд фигурирует явно как звезда северного неба: например, она почти всегда упоминается в паре с Хафтарингой—Хафторенг — семизвездьем «Ковша»; согласно «Меног-и Храт» 49.12, Вананд охраняет врата ада, который, по зороастрийским представлениям, находится на севере. В настоящее время большинство исследователей отождествляют Вананд с Вегой (альфа Лиры). Сатаваеса же однозначно описывается как южное божество — податель дождей на юге. Разночтения в списках «Бундахишна», касающиеся этих двух звёзд, трудно объяснить чем-либо иным, кроме ошибки переписчика.

Вообще в «астрономических» фрагментах «Бундахишна» отразились разновременные представления — от индоиранских до позднесасанидских. Из-за этого нельзя с уверенностью отождествить Полярную звезду: для раннего Средневековья, когда составлялся «Бундахишн», это — звезда Кохаб (бета Малой Медведицы), но в авестийской традиции, которую «Бундахишн» излагает, это должна быть ещё (из-за прецессии) звезда Тубан (альфа Дракона). Сам же фрагмент о «звезде в середине неба» допускает лишь предположтельное прочтение; по другому толкованию, текст читается следующим образом: Великий [то есть главный над всеми четырьмя звёздами-военачальниками], которого именуют Гах и которого почитают наиблистательнейшим в середине неба — [он,] покуда в мир не пришёл Разрушитель, из пяти [божеств-гах] был полуденным: это — Рапитвин. (О божествах-гах, стражах суточного времени, см. далее — с. 99.)

Сведения, подобные тому, что Полярная звезда находится «в середине неба», то есть близко к зениту — как она видна на широтах крайнего Севера, — в зороастрийских текстах встречаются сравнительно редко. Гораздо больше такого рода сведений содержится в древнеиндийских священных книгах и эпосе: созвездия, которые в Индии [88] заходят за горизонт, названы «незаходящими»; о Полярной звезде говорится как о «сияющей над головой»; многократно упоминается далёкая страна, где день и ночь длятся по полгода[16] и т.п. Соответствующие фрагменты в древнеиндийских и зороастрийских памятниках письменности дали начало так называемой «полярной теории», возникшей в XIX в. и просуществовавшей до 1920-х гг. Приверженцы «полярной теории» считали, что все такие сведения — это обрывочно сохранённые фольклором, переосмысленные и уже на поздней стадии зафиксированные письменно свидетельства о древнейших местах обитания ариев — на крайнем Севере, за полярным кругом; высказывалось даже предположение, что прародина ариев находилась в Арктике, где до Ледникового периода якобы был материк с тёплым климатом.[17] В настоящее время доказано, что сведения о природных и астрономических явлениях, характерных для крайнего Севера, проникли в фольклор индоариев (а также скифов, среднеазиатских и южноевропейских кочевников, были известны античным писателям) в результате их контактов с народами, жившими на севере. Подробнее об этом см.: Бонгард-Левин Г.М., Грантовский Э.А. От Скифии до Индии. М., 1983.

Так Вселенная разделилась на три части.

Наверху, над Солнцем, был Дом Хвалы Ахура Мазды — рай, царство Бесконечного Света и Добра.

Внизу зияла Дужáхва — «Место плохого бытия», преисподняя; царство Тьмы и Зла, кишащее порождениями Ангхро Майнью.

А посередине, где прежде была Пустота и где теперь волею Мазды находились небо и Земля, — там Добру и Злу предопределено было вскоре смешаться и начать битву.

Четвёртым творением Ахура Мазда были растения.

Пятым он создал Первозданного Быка {в Арьяна Вэджа <...> на берегу благой реки Датии,[18] там, где находится центр земного мира, и был этот Бык белым и сияющим, как Луна [Т].}[19]

И последним, шестым телесным творением Ахура Мазды был Первый человек — Гáйа Мартáн (среднеперс. Гайомáрт), {который сиял, как Солнце [Т]. Гайа Мартан тоже был создан в Арьяна Вэджа на берегу Датии — он был на левом берегу, а Бык — на правом берегу [Т].

Ахура Мазда сотворил Гайа Мартана и Быка из земли <...> А из света и влаги неба он сотворил семя людей и быков <...> И он [89] вложил [его] в тела Гайа Мартана и Быка для того, чтобы от них могло пойти обильное потомство людей и скота [СК].}[20]

Согласно поздней версии мифа, известной по пехлевийскому «Ривайату» (46.4-5) и «Шайаст на-Шайаст» (1), Ормазд сначала сотворил весь мир в своём теле, а затем, в течение второго 3000-летнего периода, создал небо из головы, землю из ног, воду из слёз, растения из волос, огонь из своего божественного разума и Первобыка из правой руки.

И все три тысячи лет Ангхро Майнью не выходил из преисподней. Он готовился к схватке с богом и создавал себе на подмогу новых и новых исчадий — дэвов и пáирика.[21]

В мире единовластвовало Добро. Но Эра Творения, когда всё сущее вершилось согласно воле Ахуры, близилась к концу.

А Гайа Мартан жил на земле. Его величие и праведность составляли одну треть величия и праведности Заратуштры, грядущего в мире. Гайа Мартан проводил дни, занимаясь самым угодным и любезным Ахура Мазде и самым ненавистным Ангхро Майнью делом: пахал землю и ухаживал за Быком.

Мазда видел это, и сердце его преисполнялось болью и состраданием. Он знал, что благоденствие Первого человека недолговечно: скоро в мир ворвётся Дух Зла, земля наполнится бедствиями, и людям, которые произойдут от Гайа Мартана, предстоит долгая мучительная борьба с Друджем и дэвами. Будут засухи и неурожаи. Будут зимы с пронизывающими холодами. Будут опустошительные набеги кочевников, приверженцев Айшмы, угоняющих скот и убивающих его, дабы усладить своих покровителей-дэвов неправедной кровавой жертвой. А Гайа Мартан даже не знал, что и сам он, и его Первобык — смертны; он вообще не знал, что такое смерть.

И однажды Ахура Мазда призвал к себе фраваши праведных и держал совет с их разумом:

— Бедствия и горести, дэвами порождаемые, обрушатся на мир в неисчислимом множестве и заполонят его, — возвестил он. — Грянет бой — шесть тысяч лет не будет ему конца. Против Друджа и Зла, за Добро и Истину-Аша придётся встать — вам. Я вложу в ваши руки оружие, которое наповал разит дэвовскую нечисть: «хумата—хухта—хваршта» — добрые помыслы, добрые речи и добрые дела. Но дэвы и паирика станут всячески совращать вас с пути праведности, строить козни, посылать лжеучителей, лжепророков — и многие не устоят. Это будет страшный бой. Слезами и страданиями будет устелен путь к конечному торжеству Добра. Готовы ли вы? Решайте и выбирайте сами: что для вас благостней? та ли стезя, если я, Ахура, дав вам телесное воплощение, пошлю вас в мир и буду там всячески оберегать от [90] злокозней Ангхро Майнью; или же вы сами будете противостоять Друджу, много претерпите горя, но выстрадаете победу над Разрушителем — и тогда все праведники воскреснут и сделаются бессмертными на веки вечные?

Фраваши праведников внимали словам Творца.

— Мы выбираем битву с Друджем и друджвáнтами, приверженцами Лжи, — был их ответ.

Весь эпизод о предоставлении фраварти свободного выбора, вероятно, является попыткой (логически безупречной) разрешить ту самую богословскую проблему, на которой у Достоевского основан атеистический бунт Ивана Карамазова и которая во все века была истоком различных христианских ересей: чем объяснить существование Зла в мире, если бог добр и всемогущ? Для зороастрийца вопрос о первопричине Зла не стоит: два начала извечны, и битва между ними продолжается по сей день, — однако невозможность немедленно уничтожить Зло противоречит доктрине о всемогуществе благого Ормазда. (Впрочем, эта доктрина намечается в зороастрийской теологии поздно. Образ Ахура Мазды в «Авесте» никак не соответствует представлению о всемогущем божестве: Ахура Мазда, например, сам просит помощи у язатов и молится им.)

Религиозные течения, условно называемые «зороастрийскими ересями», видели причину людских страданий в том, что мир пребывает во власти Ангхро Майнью, который будет низложен Ахура Маздой в назначенный срок (зерванизм, с. 118); и о том, что материальный мир сам по себе, как таковой, есть Зло, а «область Добра» есть область «духовного существования» (манихейство, с. 121).

Фраваши праведных выбрали битву с Друджем — и Ангхро Майнью, собравшийся уже вторгнуться в мир, застыл, оторопев. Дух Зла был поражён величием людей. Мерзкие мысли Ангхро Майнью смешались, воля дрогнула. Он посмотрел на Гайа Мартана, и недоброе предчувствие охватило его.

Он боялся. Боялся человека и рабочего быка. В скотоводах и пахарях он предощутил свою гибель.

Шли годы, проходили десятилетия, — а Дух Зла всё не решался напасть на мир, сотворенный Ахурой. Наконец, дэвы, истомившись от безделья, приступили к своему повелителю и наперебой стали убеждать его, что пора начинать сражение.

Они дважды рассказали про свои собственные злые деяния, но не воодушевило это его; и тот мерзкопагубный Злой Дух, из страха перед праведным человеком, был не в состоянии поднять башку,[22] покуда [перед ним] не явилась по прошествии трёх тысяч лет зломерзостная Джех, дэв похоти.[23] [91]

— Пора начинать! — возопила она. — Взгляни, отец, какое нас несметное полчище, — а ведь мы породим разной погани ещё тысячекратно больше! Восстань, отец наш! Ибо я в том сражении изолью столь много отравы[24] на праведного человека [и] его быка рабочего, что из-за моих деяний жизнь им не [будет] желанна; и я изничтожу их души живые, я испорчу воду, я испорчу растения, я испорчу Огонь Ахура Мазды, я сделаю всё творение Ахура Мазды испорченным!

И Злой Дух решился.

Так закончилась Эра Творения.

Начало следующего, третьего 3000-летия, было страшным и пагубным для всего живого. Ангхро Майнью, разбив небесную сферу, ворвался в мир, а следом за ним в творение Ахура Мазды ринулись порождения Тьмы. От удара небо содрогнулось так, что звёзды, Луна и Солнце пришли в движение. Солнце покинуло созвездие Ягнёнка и покатилось по Зодиаку; его стало бросать то выше, то ниже, день и ночь сделались не равны. Ангхро Майнью напал в первый день месяца Фравашей (среднеперс. Фраварди́н) — с этого момента пошёл отсчёт времени новой Эры, Эры Смешения Добра и Зла; и оттого первый день месяца Фравашей — день весеннего равноденствия, когда Солнце-Хвархшайта возвращается в созвездие Ягнёнка — считается у зороастрийцев началом года.

Дух Зла напал в облике змея и сразу наплодил ядовитых змеёнышей. Мириады хрáфстра — крысы, мыши, землеройки, {и змеи, и ящерицы, и лягушки, и муравьи, и какие другие есть ещё всякие многоножки-черви}[25] ядовитые, жалящие, расползлись и заполонили все пастбища, так что без вредоносных тварей не осталось на земле и места с остриё иголки величиной. На растениях появились насекомые-паразиты. Дэвы болезней, тлена, смерти, засухи — вся нечисть из воинства Ангхро Майнью разлетелась по миру — и мир погрузился во тьму. Пожухли сочные травы. Дух Зла испортил огонь, примешав к нему дым. А дэв смерти Áсто Видóту (среднеперс. Астовидáд) накинулся на человека и Быка.

Но Первому человеку и Первому Быку суждено было прожить тридцать лет; и сколько ни злобствовал Асто Видоту, сколько ни свирепствовал, — никак не удавалось ему набросить петлю на шею Гайа Мартану.[26]

Меду тем Дух Зла начал сражение с небом. Он создал неисчислимое множество небесных паприка, остервенелых, охваченных одной [92] страстью — разрушить творения Мазды и низвергнуть их во тьму. Затем он создал планеты, кометы и метеоры, которые смешались с созвездиями, стали беспорядочно летать среди них и тем внесли в небо беспорядок и путаницу.

Злая паирика Муш (среднеперс. Myшпáр) в облике летучей мыши набросилась на Солнце, Луну и звёзды, взмахами своих чёрных крыл стараясь затушить их свет. Но Хвархшайта-Солнце одолело дэвовскую воровку Муш и присоединило к своему сиянию [Бр].[27]

В помощь Луне и Солнцу на бой с планетами и паирика двинули своё воинство Тиштрия, Ванант, Сатаваеса и Хафтаринга.

{Тиштрия вступил в сражение с небесными паирика — и от его сокрушительных ударов убитые паирика в виде падающих звёзд посыпались с неба вниз.}[28] {Тиштрия разил, не зная жалости, убивая злых исчадий

                    ...сотню На пятьдесят ударов, На сто ударов — тыщу, На тыщу — мириад, На мириад — без счёта [СК].}[29]

Паирика были уничтожены. Но планеты — остались, и они продолжали двигаться, нарушая строгую упорядоченность звёзд на небесной сфере и оказывая губительное влияние на земной мир.

Девяносто дней сражались звёзды с планетами и покорили их. После этого ахуры взяли все планеты под стражу: к каждой было приставлено по одному благому божеству, которому отныне вменялось охранять Вселенную от Зла, причиняемого вверенной ему планетой.

В зороастрийской ортодоксии эпохи Сасанидов названия планет обычно и понимались не как названия самих планет, а как имена ахуровских богов, противостоящих им и нейтрализующих их вредоносное влияние: Меркурий — Тир (название Сириуса-Тиштар в поздней традиции), Венера — Анахи́д (авест. Анахи́та, фарси Нахи́д), Марс — Варахрáн (авест. Вертрáгна, фарси Бахрáм), Юпитер — Ормазд, Сатурн — Кевáн (этимология этого названия неясна).[30]

Ахурам-стражам планет пришли на помощь начальники звёзд, дабы ещё надёжней оберегать мир от порождений Злого Духа, блуждающих в Зодиаке, на пути Солнца, и жаждущих разрушения и зла. За планетой Тир стал отныне наблюдать Тиштрия, за Анахид — Сатаваеса, за Варахраном — Хафтаринга, за Ормаздом — звезда Ванант, за Кеваном [93] — Мех-и Гах, за Мушпар — Солнце-Хвархшайта и за Гочихáром — Луна-Маха.

Если прочтение последнего имени верно, то этимология его восходит к авестийскому «гао-чи́тра» — «ведущий происхождение от быка»: обычный эпитет Маха — Луны. Возможны, однако, иные прочтения: Дурчихар, Гурджар, Гурджчихар («потомок волка»), Гурчихар. Какой небесный объект подразумевается под этим именованием — неизвестно, вероятнее всего — метеор или комета.

С распространением в Иране астрологических знаний планетам начинают противопоставляться не язаты и обожествляемые звёзды, а зодиакальные созвездия и (после того, как в астрологической практике начала учитываться прецессия) знаки Зодиака. Пример из «Меног-и Храт» (12.4-10): Мирским делам при первоначальном творении было определено [быть] такими же правдивыми, как и [делам] духовным. И Творец Ормазд создал всякое добро в этих творениях и созданиях при основании Солнца, месяца и тех двенадцати созвездий, которые в «Авесте» названы «двенадцать военачальников», и они также утверждены Ормаздом для определения [вещей?] правдивым и достойным образом. А затем Ахриман создал те семь планет,[31] которые называют «семь военачальников Ахримана», для разрушения и захвата того добра в творениях Ормазда, для противодействия Солнцу, Луне и тем двенадцати созвездиям. И [из] всего добра, которым эти созвездия наделяют творения Ормазда, эти планеты захватывают [у них] сколько могут, и отдают для [увеличения] силы дэвов <...> и злых людей [Ч]. Другой пример из того же пехлевийского текста см. во внутритекстовом комментарии на с. 119-120.

И Ангхро Майнью, осознав своё бессилие в борьбе с небом, позорно бросился наутёк. Но путь к отступлению преградили звёзды. Всё небо, как волосы покрывают голову, покрылось душами-фраваши праведников. Могучее войско двинулось на Духа Зла.

А тем временем ахуры воздвигли крепостной вал вокруг зияющей в небе дыры, которую пробил Ангхро Майнью.

Фрагмент о крепостном вале не совсем понятен. Может быть, ахуры просто-напросто «ремонтировали» небо. Однако, не исключено и такое толкование: вал преградил Злому Духу путь к бегству обратно в преисподнюю; его как бы захлопнуло в ловушке — он остался в земном материальном мире, где и будет уничтожен в надлежащий срок.

Эту небесную битву видел с земли умирающий Гайа Мартан. Звёзды, Луна и Солнце кружились перед его глазами, а мир казался ему тёмным, как ночь. Дэв тлена Асто Видоту, наконец, поразил его смертельной хворью. Тридцатью годами раньше, когда он набросился на Первого человека и Быка, у него не хватило сил их погубить, потому что тогда планета Ормазд несла созданиям [Ахуры] жизнь, не сама по себе, но благодаря тому, что её стерегли светила; а Кеван нёс созданиям смерть. Оба они верховенствовали в начале творения: Ормазд был в Крабе, которого называют также Гиван [животворный?], <...> а Кеван был в Весах, в подземелье, так что собственные его яд и смертоносность от этого ещё больше [94] увеличивались. Тридцать лет спустя Кеван снова вернулся в Весы, но Ормазд в это время был в Козероге и не мог увеличить своей силы так, как увеличивал её, будучи в Крабе. Поэтому Кеван победил Ормазда, и Гайа Мартан умер.

Находясь в день весеннего равноденствия (начало Эры Смешения; Солнце в Овне) в созвездии Рака (место точки летнего солнцестояния в древности), Юпитер имел максимальное удаление от небесного экватора к северу, то есть выше всего поднимался над горизонтом; Сатурн же, находясь в Весах, был ближе всего к земле, имел максимальную яркость и кульминировал около полуночи, — это, по-видимому, и означает «верховенство» обеих планет над миром. В полдень, в момент кульминации Солнца, Сатурн, наоборот, «глубже» всего «спускался в преисподнюю» (под горизонт) и напитывался там злотворной силой. В целом астрономический расчёт («Затспрам» 4.7-10) довольно точен: Юпитер совершает кругооборот по Зодиаку (вокруг Солнца) за 11 лет 315 дней, Сатурн — за 29 лет 167 дней (30 лет жизни Гайомарта); то есть одному обороту Сатурна соответствуют примерно два с половиной оборота Юпитера — последний перемещается в созвездие Козерога, противоположное созвездию Рака.

Скончался от хвори, насланной дэвами, и Первый Бык. Умирая, он выронил семя, которое Ахура Мазда создал в нём. Это семя упало на лоно Земли-Спандармат, и Спандармат приняла его.

Из тела Быка произошли пятьдесят пять видов зерновых злаков и двенадцать видов лекарственных трав, из тела Гайа Мартана — золото и другие металлы.[32]

Когда Первозданный Бык умер, Гéуш У́рван (среднеперс. Гошурýн), «Душа Быка», встала перед бездыханным телом и воззвала к Ахура Мазде так громко, как тысяча мужей, кричащих в один голос:

{— Кто создал меня и для чего? [Бр]},[33] — слёзно вопрошала она. — Почему же ты, Гéуш Тáшан,[34] допустил, что полевые травы испортились, вода сделалась непригодной для питья, а меня поразил недуг? О Мазда Ахура! Где же человек — тот человек, который будет пестовать меня и оберегать? Почему его нет?

Высказав жалобу богу, Душа Быка вознеслась на небеса и обратилась с такими же словами к звёздам, Луне и Солнцу.

— Недуг твой наслал на тебя Ангхро Майнью, Дух Зла, — сказал Ахура Мазда. — Если бы было возможно уничтожить Зло сейчас, тебя не постигла бы смерть, ты бы жила и благоденствовала. Но Зло будет побеждено ещё не скоро.

Когда бог произнёс эти слова, перед ним предстала фраваши Заратуштры. Мазда, обращаясь к грядущему пророку, возвестил:

— Минет три тысячи лет, и ты, получив телесное воплощение, [95] придёшь в мир, чтобы принести людям истинную Веру и дать им закон Правды-Áрштат.[35] Ты откроешь людям слова священной молитвы «Ахуна Вайрья». {Спента Армайти — благонамеренность и праведная набожность — дарует <...> мир для пастьбы скота <...> Армайти утвердится вместе с Истиной-Аша, [и] наступит вместе с Хшатрой [Вайрья] обильная пастьбой прекрасная жизнь <...> [Армайти и Хшатра Вайрья] обеспечат мир перед лицом кровожадных друджевцев [А]}[36] благодаря тебе, Заратуштра, ибо это ты принесёшь в мир мою праведную Веру и предашь проклятию все дэвовские религии. После того, как ты свершишь эту великую миссию, земле останется существовать последние три тысячи лет. Затем Добро победит Зло навсегда, и мировая история завершится.

И ублаготворённой сделалась Геуш Урван, и согласилась [говоря] так: «Я буду давать пищу [земным] существам». Так что она снова [пришла] к согласию с существующим миропорядком.

А Ангхро Майнью неистовствовал, и, как поганая муха, метался от творения к творению и везде мерзил. От небесных фраваши он спасся бегством, осознал бессилие дэвов, но сдаваться не собирался. Потерпев поражение в битве с небом, он набросился на Землю, пробил в ней дыру — насквозь, до бездны преисподней, а потом решил уничтожить другое творение Ахура Мазды — воду. Он унёс ветром всю влагу с земли и послал в бой Апáóошу (среднеперс. Апаóш), дэва засухи.

Тогда против дэвовских козней снова выступил Тиштрия. Тридцать дней он сверкал в небе: десять дней в облике пятнадцатилетнего[37] юноши, десять дней в облике быка и десять — в облике коня; и все тридцать дней с небес низвергался небывалый дождь: каждая его капля была величиной с чашку. Вода залила землю в человеческий рост. Почти вся ползучая нечисть-храфстра — гады, скорпионы, крысы, муравьи, лягушки — захлебнулись и передохли. Лишь немногие храфстра смогли добраться до незатопленных островков и спастись.

Когда дождь кончился, налетел небесный ветер, который согнал всю воду на край Земли. Вокруг Земли возник мировой океан Ворукаша (среднеперс. Варкáш), наполненный студёной пресной влагой, прозрачной, как хрусталь. Этот океан занял треть земной поверхности.

Лучи Солнца рассеяли тьму, в мире потеплело. Храфстра, передохшие в норах и щелях, по которым они расползлись во время [96] потопа, начали разлагаться. Их яд и зловоние смешались с землёй, отравив все поля и пастбища. Стали гибнуть растения. Но Амертат успел собрать семена всех трав и деревьев. Бог отнёс их в океан Ворукаша и смешал с водой.

Очистить землю от яда храфстра должен был Тиштрия. {В образе белого коня, прекрасного, элатоухого, с золотой уздою [Бр] он спустился в океан, чтоб набрать воды и снова разлиться дождём. Против Тиштрии выступил дэв засухи Апаоша в образе чёрной лошади, лысой, с лысыми ушами <...> с лысой шеей <...> с лысым хвостом, тощей, безобразием пугающей [Б]}.[38]

И сверкающий звёздный бог бежал прочь от океана, объятый страхом. Дэв был слишком могуч.

Скопище преисподней мерзости, терзавшее Землю и земной мир, возрадовалось победе Апаоши. Но торжествовали они рано.

Тиштрия вознёс молитву Ахура Мазде, прося дать силы для поединка. Бог-Творец внял молитве Тиштрии и дал ему силу десяти могучих лошадей, десяти верблюдов, десяти быков, десяти гор и десяти рек. Издав воинственный клич, Тиштрия бросился на дэва засухи.

Грянул беспощадный бой. Целый день небо сотрясал гром от ударов оружия, и огненные молнии-Вази́шта, воплощения Огня, ярко вспыхивали среди туч. Ахуры и дэвы, замерев, ждали, чем кончится это единоборство. Только к вечеру Тиштрия стал одолевать Апаошу. Бесславно покинув поле сражения, дэв обратился в бегство.

Когда он убежал от океана на расстояние в хáтру,[39] Тиштрия напился воды, смешанной с семенами всех растений, взмыл ввысь — и хлынул дождь. Капли того дождя были величиной с бычьи и человеческие головы. Весь яд храфстра вымыло из почвы бурлящими потоками воды. Но чистая пресная влага испортилась от яда, сделалась солёной; и когда снова, как и в первый раз, небесный ветер осушил землю, согнав всю дождевую воду на край света, пресные заливы Ворукаши — море Пути́ка, море Камрýд, море Шáхи-бун и залив Сатаваесы — стали солёными.

Заливами Ворукаши считались Чёрное море, Средиземное, Аравийское, Каспийское, Персидский залив и, возможно, Аральское море. Путика и залив Сатаваесы уверенно отождествляются с Персидским заливом и Аравийским морем; остальные отождествления предположительны: Камруд — Каспийское море, Шахи-бун — Средиземное или Чёрное море, возможно, оба вместе.

Прочтение топонимов дано по «Бундахишну», где встречается разнописание: Шахи-бун и Гахи-бун. В «Затспраме» Камруд и Шахи-бун именуются Камнрид и Гехан-бун.

Подобно тому, как спицы, расходясь из середины колеса, от оси к ободу, делят круг-колесо на несколько равных частей, так и Земля [97] после потопа разделилась на семь каршвáров (среднеперс. кешвáр): восточный, западный, два северных, два южных и срединный, главный каршвар — Хванирáту (среднеперс. Хванирáс). Хванирата была предназначена для арийцев. Остальные шесть каршваров люди заселили тоже, но никто, ни один человек не может пройти из одного каршвара в другой,[40] ибо моря — заливы океана Ворукаши, и две великие мировые реки — Рáнха (среднеперс. Pax, Арáг, Арéнг и др.) и Вех, {широкие и глубокие в рост тысячи мужей [СК]},[41] окружили Хванирату со всех сторон, и так же, кольцом, срединный каршвар охватили горы — горная цепь Хáра Березáйти, или Xарáити, — «Высокая Хара» (среднеперс. Xарбýрз).

По версии «Затспрама» (7.1, 9-11), кешвары возникли в результате битвы Ахримана с землёй; они отделены друг от друга бороздами и горами — следами когтей Ахримана, морями, лесами, так что из одного кешвара нельзя увидеть другой; о возможности перейти из кешвара в кешвар ничего не говорится.

Представление о каршварах восходит, очевидно, к вавилонскому учению о «семи ветрах». Первоначально, в индоиранской религии, каршвары, судя по всему, мыслились как семь кругов, отделённых друг от друга лесами, пустынями, горами и морями, — такое представление складывалось постепенно, по мере продвижения арийских племён через земли с разными климатическими и природными условиями. В результате контактов иранских арийцев с Вавилоном картина деления мира на каршвары была переосмыслена в соответствии с учением о «семи ветрах»: шесть окраинных необитаемых каршваров являются секторами круга-Земли; седьмой, населённый людьми, находится в центре. Парные названия шести каршваров-секторов: Савáхи — Арезáхи (среднеперс. Арзáх) (восток — запад), Фрададáфшу — Видадáфшу (северо-восток — северо-запад) и Ворубарéшти — Воруджарéшти (юго-восток — юго-запад; среднеперс. Ворубáршт и Воруджáршт) даны по направлениям ветров. Помимо соответствующих направлений горизонта, каршвары соотносились также со временем суток и годовыми сезонами. Согласно «Бундахишну» (5.8-9), два северных кешвара простираются от точки восхода Солнца до точки его захода в день летнего солнцестояния, два южных соответственно — между точками восхода и захода в день зимнего солнцестояния, восточный — между точками восходов в дни солнцестояний, и западный — между точками заходов. Суммарная площадь окраинных кешваров равна площади центрального — Хванираса.

Этимология названия «кешвар» неясна; автор «Бундахишна» (11.3) объясняет её через созвучие: кешвары расположены по отношению друг к другу «бок о бок» — «каш-а-каш»; в «Затспраме» (7.9) название «кешвар» объясняется тем, что один [кешвар] от другого отделён «бороздой» — «кеш».

Учение о «семи ветрах» трансформировалось у греческих авторов в представление о семи климатических поясах Земли, которое также распространилось в Иране. Понятия «семь земель» и «семь климатов» стали смешиваться; некоторые источники описывают кешвары в соответствии с древней традицией — как семь кругов. Мифы об окраинных землях постепенно обрастают противоречивыми версиями и концепциями: шесть земель именуются необитаемыми, недоступными для человека, и в то же время возникают легенды об их заселении (см. далее); уже в «Младшей Авесте» иранские цари именуются правящими во всех семи каршварах [СК]. В «Шахнаме» понятия «семь земель» и «семь климатов» полностью сливаются. [98]

Первая, самая высокая гора, Хукáрья (среднеперс. Хугáр) поднялась, когда Дух Зла ворвался в мир и Земля вздрогнула. С того дня Хукарья росла восемьсот лет: двести лет до сферы неподвижных звёзд, двести до сферы Луны, двести — до Солнца, и последние двести лет — до Анагранам Раучама, царства Бесконечного Света Ахура Мазды. Остальные горы росли восемнадцать лет. Возникли они оттого, что Злой Дух пытался разорвать Землю на части. Всего же гор выросло на земле — две тысячи двести сорок четыре.

Ахура Мазда создал богов-язáтов. Обителью их стала Гаронмáна, «Место Песнопений», на вершине Хукарьи. В Гаронмане бьёт источник Áрдви. Пречистая божественная влага по склону Хукарьи стекает в долину, от неё берут начало великие реки — Ранха, Вех и Ардви. Всего же в Хванирате восемнадцать великих рек.

Вдоль западного и восточного хребтов Хара Березайти, высоко над землёй, зияют огромные сквозные пещеры. Через эти пещеры быстроконное Солнце [СЕ] по утрам вылетает на небо, а по вечерам уходит, опускаясь за горную цепь. Этих пещер — 180 на востоке и 180 на западе.

Количество пещер должно соответствовать числу точек восхода и захода Солнца между летним и зимним солнцестояниями. Год по «зороастрийскому» календарю состоит из 12-ти 30-дневных месяцев и 5-ти «дополнительных» дней — для восходов и заходов Солнца в эти «дополнительные» дни специальных пещер не предусмотрено. По-видимому, представление о выхождении Солнца на небо через пещеры, изложенное в «Бундахишне» (5.5, 7), древнее зороастрийской календарной системы. (О календарных системах см. дополнение 1.) Сходная космологическая картина описана в одной из книг иудаизма — «Книге Еноха» (71), но там говорится только о шести «небесных вратах» на востоке и шести на западе.

Год начинается в день весеннего равноденствия, — ибо изначально Солнце всходило всегда в одном и том же месте, и день с ночью были равны, но после нападения Ангхро Майнью светило пришло в движение из своего начального местопребывания. В день весеннего равноденствия Солнце через первую пещеру входит в созвездие Ягнёнка, и через эту же пещеру оно в последний день года уходит из созвездия Рыбы. А пещеру эту назвать нельзя ни в одной священных книге: ведь если назвать её — тогда секрет прознают дэвы и обретут возможность учинить великое бедствие.

Согласно «Меног-и Храт» 49.12-14, звезда Вананд охраняет проходы и врата Харбурз, так что дэвы <...> поворачивают от этих врат и проходов, поскольку они не могут пересечь и нарушить пути Солнца, Луны и звёзд [Ч]. Вероятно, в этом пассаже подразумевается охрана пещер, через которые, по версии «Бундахишна» (5.5, 7), восходит Солнце.

Это — на западном и восточном хребтах Хара Березайти. Что же до хребта северного[42] — он страшен: там, на вершине самой высокой [99] горы севера, Эрезýры (среднеперс. Арезýр), дэвов всегда великое скопище. {Там <...> дэвы собираются вместе из логовища Лжи [Гр]},[43] ибо там — врата преисподней. {99999 дэвов около тех врат. Они противоборствуют небесам и звёздам [Ч] — стараются остановить круговращение неба. На страже стоит Хафтаринга и 99999 фраваши праведных.[44] Миссия Хафтаринги в том, чтоб поддерживать двенадцать домов[45] Зодиака в должном движении, и вот эти двенадцать созвездий таким образом движутся [с помощью] силы и содействия Хафтаринги. И каждое созвездие, когда оно восходит на Хара Березайти, опирается на[46] Хафтарингу и просит у неё защиты [Ч].

А звёзды, кружащиеся по небу, бесчисленные и неисчислимые звёзды, которые видимы [Ч] — это фраваши земных существ, так как всем творениям и созданиям, как рождённым, так и не рождённым, которые создал в мире Творец Ахура Мазда, — каждому телу явлена соответствующая ему душа-фраваши [Ч].}[47]

{Сутки делятся на пять частей — Гах: Хáвани от зари до позднего утра (6.00-10.00), Рапитви́на — до середины дня (10.00-15.00), Узайери́на — до сумерек (до 18.00), Ависрутри́ма — до полуночи и Ушахи́на — от полуночи до зари. Каждой части суток покровительствует одноимённое ахуровское божество — страж времени.}[48]

Летний день равен по продолжительности двум самым коротким зимним дням, а зимняя ночь длится столько же, сколько две самых коротких летних ночи. Летний день равен двенадцати хáтрам [среднеперс. хашáр], ночь — шести хатрам; зимняя ночь составляет двенадцать хатр, день — шесть; хатра же есть мера времени и мера расстояния <...> Хатра как мера расстояния равна парасáнгу, в котором — тысяча шагов обеими ногами. А парасанг [есть также] такое расстояние, с которого человек, обладающий хорошим зрением, поглядит вдаль, увидит вьючное животное и сумеет разглядеть, чёрное оно или белое.

«Хашар как мера времени» составляет 1 час 20 минут. Парасанг в поздних источниках — 6788,5 м (30 греческих стадий). По свидетельству Страбона (XI.10.5), «персидский парасанг одни определяют в 60, а другие — в 30 или 40 стадий».

Из творений Ахура Мазды небо, металлы, ветер и огонь имеют [100] мужскую сущность; вода, земля, растения и рыбы имеют женскую сущность. Остальное, что есть в мире, заключает в себе и женское и мужское начало: например, у каждого вида животных бывают самцы и самки, — а вот рыб-самцов не бывает.

Все божества невидимы, но имеют зримые воплощения-инкарнации: птиц, зверей и цветы. Символы Ахура Мазды — мирт и белый жасмин, символы Boxy Маны — белый и жёлтый жасмин, Аша Вахишты — мышиный горошек, Хшатра Вайрьи — королевский базилик, Спента Армайти — мускусная роза, Хаурватат — лилия.

Как уже неоднократно говорилось во Введении (с. 18, 32, 53), божества зороастрийского пантеона, за исключением Ардвисуры Анахиты, не имели антропоморфных обликов и изображались в виде символов инкарнации. Зороастрийская символика широко представлена в сасанидском искусстве (илл. 14, 15). В обликах своих инкарнаций боги описываются в яштах.

Высшие творения Ахура Мазды — священные стихии: огонь, вода и земля. Огонь Ахура Мазды — Áтар (среднеперс. Адýр) разлит по всему космосу и пребывает во всех живых существах, кроме, конечно, храфстра. Дух Атара — Истина-Аша, инкарнация — цветы ноготки. Атар существует в пяти разновидностях-ипостасях. Огонь Вохуфрйáна, который в телах людей и животных, даёт им жизненную силу, переваривает пищу. Видимое его проявление — блеск в глазах; если Вохуфрйана покинет телесную оболочку, то глаза потускнеют и мёртвое тело станет холодным. Урвази́шта — огонь, который в растениях — греет зёрна и семена в земле, благодаря ему растения цветут. Берсизáва (среднеперс. Берези́-савáнг) — огонь Солнца, полыхающий в небе перед ликом бога, и Вази́шта — молния — это небесные проявления Атара. Земное проявление — пламя, Спени́шта. От него впоследствии были зажжены священные сакральные огни зороастрийской религии, горящие на алтарях (илл. 8). Этим огнём люди пользуются и в быту — готовят на нём пищу.

Шли годы. Ангхро Майнью и его дэвы больше не начинали великих баталий, сотрясающих весь мир. Злое воинство теперь вредило и пакостило исподтишка, то здесь то там. Появились гниение и плесень; к священной стихии — Огню — примешался горький чадящий дым, который отравлял воздух; стала протухать и цвести застоявшаяся вода; пересыхала и трескалась почва; возникли пустыни, и там, где некогда звенело щебетанье птиц и всё благоухало, теперь безмолвствовали пески. А из северных каршваров, как разбойники на караван, налетали зимние вьюги.

С тех пор, как Хвархшайта, главное светило, присоединило к своему сиянию [Бр] воровку-паирику Муш, хвост имеющую, по их взаимному согласию, — с тех пор золотые лучи ещё ярче засверкали в небесной выси, и во вращении сияния Солнца прочистилось [Бр] [101] семя Гайа Мартана, которое он обронил перед смертью на лоно Земли-Спандармат. А семя Первобыка прочистилось в сиянии Луны.

Из семени Первобыка произошли бык, корова и 272 вида полезных животных. А из семени Гайа Мартана сорок лет спустя вырос куст риваджа [ревеня] одностеблёвый, пятнадцатилетний,[49] пятнадцатилистный [Бр]. Этот ревеневый куст состоял из двух растений, сросшихся воедино.

То была первая человеческая пара, мужчина и женщина — Мáшйа и Машйóи (в поздней традиции Мáхлия и Махлия́на). Дáтуш[50] Ахура Мазда создал их в виде растений, одноформными и однообразными, и в середине [тела] их обоих были соединены [Бр].

По одному из поздних мифов, Махлия и Махлияна родились из золота — металла, который произошёл из тела Гайомарта (см. выше — с. 94).

Машйа и Машйои не знали, обладают ли они общей душой или же у каждого из них есть своя собственная. И они спросили Датуша Ахура Мазду: что важнее — тело или душа, и что было создано раньше?

— Душа существует для того, чтобы тело могло творить добрые дела в согласии с Истиной, — ответил бог, — а тело создано для добрых дел. {Душа управляет телом, как наездник — лошадью.}[51] Вот почему душа важнее тела и была создана прежде него. У вас две души. Отныне у вас да будут два тела!

После этих слов Творца Машйа и Машйои обрели облик людей и разъединились.

И выросло то дерево, из плода которого впоследствии произошли люди-страшилища: хвостатые, мохнатые, одноногие, крылатые и прочие такие же — всего десять народов.[52]

— Вы — люди! — напутствовал Машйа и Машйои Ахура Мазда. — Вы — моё самое совершенное творение, ибо с тех пор, как Дух Разрушения напал, ко всем моим благим творениям примешалось и Зло, — а в ваших душах и телах Зла нет. Но берегитесь, чтобы оно не вселилось в вас! Живите согласно с Правдой-Арштат и не поклоняйтесь дэвам.

Дэвы к этому времени совсем обессилели от поражений в битвах с ахурами, и поначалу Машйа и Машйои беззаботно наслаждались жизнью, благодарили Ахура Мазду и воздавали ему хвалу. Но постепенно они привыкли, что ничего им не грозит, решили, что их благоденствие [102] будет вечным, мало-помалу забыли напутственное предостережение Ахура Мазды. И тогда в их души стало проникать Зло. Однажды Машйа сказал Машйои:

— Воду, свет и растения создал для нас Ангхро Майнью.

Едва только эта лживая мысль была произнесена вслух, у дэвов прибавилось сил, а Ангхро Майнью завладел душами первых людей: они сделались грешными и злыми.

Некоторое время после этого Машйа и Машйои ещё жили как прежде, без забот, не испытывая нужды ни в пище, ни в одежде. Потом они вдруг почувствовали голод — это ощущение было им прежде незнакомо. На исходе тридцатого дня муки голода стали невыносимыми. Тогда Машйа и Машйои поймали белую козу и высосали у неё молоко из вымени. Машйа воскликнул:

— Праведная жизнь, которой мы жили до сих пор, доставляла моей душе немалое наслаждение. Но несравненно большее наслаждение получило моё тело от нескольких глотков молока. Я думаю, что и все плотские радости доставляют больше удовольствия, чем духовные. Бог обманул нас, когда сказал, что душа превыше тела.

От этих лживых слов сила дэвов ещё больше увеличилась.

Ещё через тридцать дней Машйа и Машйои поймали белую овцу, убили её и изжарили мясо. В костёр они бросали траву и сырую древесину, оскорбляя тем священные стихии — воду и огонь, ибо вода не должна соприкасаться с пламенем, и огонь можно поддерживать только сухими чистыми дровами. Кроме того, в огонь капал жир с жарящегося куска. И от каждого неправедного деяния первых людей возрастала сила дэвов.

Машйа и Машйои сделали себе одежду из шкуры убитой овцы, добыли железо, выковали топор и соорудили деревянный дом. Лживые помыслы владели ими, поэтому они всякий раз делали что-нибудь вопреки Истине-Аша, нарушали какой-нибудь запрет или заповедь, тем усиливая дэвов. И пришёл день, когда дэвы обрели достаточно сил, чтоб наброситься на Машйа и Машйои.

— Поклонитесь нам! — потребовали они.

Машйа взял в руки кувшин с молоком, повернулся к северным каршварам,[53] вылил молоко в сторону севера и восславил дэвов. После этого лживого деяния дэвы полностью восстановили силы, растраченные в боях с ахурами, и преисполнились готовности к новому сражению.

Важнее всего для воинства Ангхро Майнью было — не допустить появления в мире праведных людей, чьи души-фраваши Ахура уже создал. Поэтому дэвы лишили Машйа и Машйои полового инстинкта. [103] Но дэвовских сил хватило только на пятьдесят лет. Через пятьдесят лет Машйа и Машйои почувствовали влечение друг к другу и совокупились.

Своих первенцев, мальчика и девочку, они съели. Чтобы такого не повторилось впредь, Ахура Мазда вложил в их души родительскую любовь, — и следующие семь пар своих детей Машйа и Машйои благополучно вырастили. От потомства первых людей произошло всё человечество: четыре расы, пятнадцать народов. И поскольку [уже] были [на земле к тому времени] десять разновидностей людей [которые произошли от плода древа? — см. с. 101 и примеч. 180], <...> всего [таким образом] двадцать пять народов пошло от семени Гайа Мартана. Люди же, произошедшие от плода древа, были те, которые с глазами на груди, с ушами на груди, одноногие, и те, которые живут в лесу и имеют хвосты, и те, у которых тела покрыты шерстью.

«Людьми с хвостами», скорее всего, названы человекообразные обезьяны — гориллы и шимпанзе; «людьми, покрытыми шерстью» — бурые медведи. Сравн. фрагмент мифа о Йиме в «Бундахишн» 23.1 — с. 177.

«Люди с глазами и ушами на груди» — сравн.: а) сообщение Плиния Старшего в «Естественной истории» (V.8 и VII.2) о «безголовых людях с глазами на плечах»; б) «Видевдат» 1.19: страна, где проживают не имеющие главы [Бр] (голов? царя?) — с. 115; в) фрагмент среднеперсидской поэмы (восходящей к утраченному парфянскому оригиналу III—IV вв.) «Вавилонское дерево» (44): по горам я [коза] брожу, по земле большого кешвара [Хванираса], от границы Индии до озера Варкаш. Разные люди живут на этой земле: ростом в пядь [ок. 12 пальцев]; грудоглазые, у которых глаза на груди; головы которых напоминают собачьи, а брови — как у людей; которые едят листву деревьев, надаивают козье молоко <...> [Ч].

Когда Машма и Машйои умерли, Дух Зла унёс их грешные души к себе, в преисподнюю Тьму. Там они и пребывают по сей день, ожидая конца света, суда над мёртвыми и очищения мира от Зла.

В пехлевийском «Ривайате» (51.11) утверждается: Махлия и Махлияна съели своих первенцев из-за любви, [однако] являются ли они по Закону Мироздания [Аша] грешниками, не вполне ясно. Обоснование этого утверждения таково: Любовь одинакова и её плотские проявления одинаковы у всех одушевлённых [существ], но есть такие, у кого её больше, и есть такие, у кого её меньше, — в точности как у одних людей больше доброты, а у других доброты меньше.

А народы, оставшиеся жить на земле, вскоре заселили всю Хванирату, начали сеять, разводить скот, вести хозяйство, — и об этих людях были думы и заботы Ахура Мазды,

{Маздой было так законоположено, что каждый арийский народ в Хванирате имеет свою страну, разделённую на племенные владения — племя, область. Племя состоит из родов, роды — из семей (домов),

В каждом из четырёх подразделений есть свой Рáту — духовный наставник и Судья; Глава, чьё слово непреложно для всех и вся, [104] отданных под его надзор. Пятый, верховный Рату для арийских народов, чтущих Ахуру, — это Заратуштра, его фраваши.

Судьи-Рату поставлены также над всеми классами существ — живых и неживых: у морей, у гор, у скота, у птиц, у каршваров и у растений тоже есть свои Рату. Каждый Рату покровительствует тем, кто ему вверен, стережёт их от дэвовских злокозней, как пастух и собака стерегут стадо от волков; наставляет жить в согласии с Истиной-Аша, соблюдая заповедь «хумата—хухта—хваршта» — «добрые мысли, добрые речи, добрые дела».}[54]

{Самим Маздой установлено это, и об этом он речь держал перед земными творениями. И в этой речи Маздой было сказано о трёх мерах, четырёх сословиях, пяти Рату <...>

Какие [это] меры? Добрая мысль, доброе слово, доброе деяние.

Какие [это] сословия? Жрец, воин, скотовод, ремесленник, [которые] сопутствуют артовскому человеку и днём и ночью мыслями, речами и деяниями <...>

Какие [это] Рату? Для семьи, для рода, для племени, для страны, и пятый — Заратуштра.

От этих [то есть всех остальных] стран [отличается] Рáга заратуштровская: у Раги заратуштровской четыре Рату. Какие у неё Рату? Родовой, общинный, племенной и четвёртый — Заратуштра [В]}[55]

Рáга (среднеперс. Рей) — город и местность в Мидии, близ совр. Тегерана (илл. 2, 3; южнее Каспийского моря); упоминается в числе «лучших стран», созданных Ахура Маздой («Видевдат» 1.15 — с. 114). Приверженцы «индийской» теории локализуют в Pare родину Заратуштры.

В приведённом выше фрагменте «Ясны» 19 роль Раги явно подчёркивается: «в то время как остальные страны, признавая высший авторитет Заратуштры, имели собственного Рату, в стране Раги таковым является сам глава зороастрийской веры, что могло бы указывать на особую связь с этой страной Заратуштры, — пишет С.П. Виноградова. — Но, по распространённому мнению, версия о его происхождении из Раги (Рея) является поздней, или вторичной (см. с. 53-54). С другой стороны, вместо обычного отождествления с мидийской Рагой (греч. Рáги) предлагалось также мнение, что авестийская Рага, упоминаемая в „Ясне" 19 и „Видевдате" 1, — это иная область на востоке Иранского плато или юге Средней Азии. Но и „Видевдат" не даёт надёжных оснований для локализации Раги».[56]

Над шестью окраинными каршварами были поставлены Рату-покровители из числа ахуров; потом к их сонму присоединились иранские цари и герои, обретшие бессмертие. {Благоденствие же Арьяна Вэджа, лучшей из стран Хванираты, обеспечивает Гопатшáх. Гопатшах [105] с ног и до половины тела [подобен] быку, а с половины тела и до головы [имеет] образ человека [Бр]. Он сидит на берегу моря, совершает возлияния Ахура Мазде и язатам и наблюдает за быком Хадайа́ш, благодаря чему достигается совершенное совершенство [Т] для Земли и людей. Гопатшах льёт священную воду в море <...> — и бесчисленные мириады храфстра, речных и озёрных, подыхают от этого. Если бы Гопатшах не лил в море воду, тогда, где бы ни шёл дождь, храфстра бы падали на землю подобно дождевым каплям.}[57]

Всей же Хванирате покровительствует фраваши Заратуштры. {Незадолго до рождения пророка Ахура Мазда поместил его духовную сущность фраваши в ствол священного дерева Хáóмы (среднеперс. Хом), и она пребывала там до того дня, когда Заратуштра получил телесное воплощение и пришёл в мир. Это ознаменовало конец Эры Смешения Добра и Зла и начало последнего этапа мировой истории — Эры Разделения.}[58]

Хаома, древо бессмертия, царь всех лекарственных растений, находится на острове в океане Ворукаша.

По «Младшей Авесте», Хаома растёт в Гаронмане у источника Ардви. В среднеперсидской и поздней традициях «остров древа Хом» локализуется обычно или в мировом океане Варкаш, или в мировой реке Pax (авест. Ранха).

«Царями врачующих трав» и «Рату над целебными растениями» зороастрийские тексты называют как собственно Хаому/Хом, так и «белую Хаому» — древо Гаокéрну (среднеперс. Гокéрт). В разных источниках (в том числе в разных фрагментах «Бундахишна») Хом и Гокерт иногда различаются, иногда отождествляются.

Кто вкусит от плода Хаомы-Гаокерны, над тем будут не властны старость и смерть. Поэтому десять тысяч дэвовских ящериц, порождений Ангхро Майнью, стремятся похитить священное древо. Но рыба Ка́ра (среднеперс. Кар) плавает вокруг острова и неусыпно стережёт Хаому. В пречистом океане нет никакой пищи, ничего съедобного, — однако Каре пища и не нужна: жизненную силу в её теле поддерживают Атар и Аша-Истина, чей дух разлит по всему миру.

В «Бундахишн» 24.13 и 14.12 рыба Кар упоминается в единственном числе; согласно же фрагменту 18.3, этих рыб десять. Сравн. в «Меног-и Храт» 62.29-30 — с. 141.

Ещё в Ворукаше обитает рыба Вáсим (среднеперс. Вас). Только благодаря её опеке и заботе живы все водные твари. Эта рыба [106] огромна: всаднику на лихом коне надо мчаться во весь опор целый день, от зари до заката, чтоб покрыть расстояние, равное длине туловища рыбы Васим.

Рядом с Хаомой-Гаокерной растёт Древо Всех Семян — Виспóбиш (илл. 12). Когда земля была отравлена ядом храфстра, издохших во время потопа, бог Амертат собрал семена всех растений, отнёс их в океан Ворукашу и высыпал в воду. Из тех семян и выросло дерево Виспобиш, и плодоносит оно семенами и зёрнами всех полезных растений, какие есть в мире. На Древе живёт Сенмýрв, царь птиц, — крылатый пёс, покрытый рыбьей чешуёй (илл. 13): этот облик символизирует господство в трёх стихиях — в воздухе, на земле и в воде. {Обиталище Сенмурва — на Древе Всех Семян, исцеляющем от Зла, и каждый раз, когда он [Сенмурв] подымается, у дерева вырастает тысяча ветвей; когда же он садится, он ломает тысячу ветвей и рассеивает их семена. А птица Чамрáóш сидит всегда невдалеке, так что семена, которые [Сенмурв] рассыпает с Древа Всех Семян, исцеляющего от Зла, она собирает и относит в то место, где Тиштрия пьёт воду. Таким образом, Тиштрия выпивает воду со всеми семенами и проливает её дождём на весь мир [Бр].}[59]

{Мы славим Тиштрия, Блестящую, сверкающую звезду, Таящую в себе семена вод, <...> По которой тоскует и крупный и мелкий скот и люди [Бр].

Каждый год в четвёртый месяц календаря Тиштрия появляется на небе в обликах своих инкарнаций. Первые десять ночей Тиштрия появляется в образе прекрасного пятнадцатилетнего отрока <...> Вторые десять ночей <...> — в образе златорогого быка <...> Третьи десять ночей — в образе прекрасного белого коня [Бр].

Конь-Тиштрия, прекрасный, златоухий, с золотой уздою [Б], направляется к океану Ворукаша. Там его встречает дэв Апаоша — безобразная чёрная лошадь, тощая и лысая. Дэв засухи, снедаемый злобой, преграждает путь белому коню, чтобы тот не смог напиться воды и напоить иссушенную, истосковавшуюся по влаге землю.

В полдень между ними начинается битва. Тиштрия просит Ахура Мазду о помощи — и бог-Творец наливает его тело силой. Однако если в прошедшем году люди без достаточного усердия поклонялись Тиштрие и мало славили его, Апаоша всё равно одолевает повелителя дождей и отгоняет его от океана. Тогда в наказание людям предстоит пережить засушливый неурожайный год. Но если люди чтили Тиштрию, как должно, он обращает в бегство дышащего злобой дэва, гонит [107] его от океана на расстояние в хатру; после этого погружается в океан, пьёт воду, смешанную с семенами всех растений, потом снова взмывает ввысь и разливается дождём.

И поёт хвалебную песнь Тиштрия блестящий, сверкающий: «Благо мне, Ахура Мазда, Благо, воды и растения, Благо вере поклонников Мазды, Благо вам, страны! Каналы вод ваших Да текут без помехи К посевам с крупным зерном, К травам с мелкими семенами, Ко всему телесному миру!» [Бр]

Бог дождей торжественно шествует по небу. Его неизменно сопровождает стремительная Парéнди — богиня изобилия, покровительница женщин и материнства, хранительница сокровищ и кладов. Паренди управляет тысячеконной небесной колесницей, быстрой, как ветер. В ней она сопровождает и других богов.}[60]

Дожди из мирового океана приносят также Сатаваеса и Хафтаринга. Хафтаринга орошает северные страны Хванираты и два северных необитаемых каршвара, Сатаваеса — южные каршвары и южные земли Хванираты.

{Сатаваеса плывёт по небосводу

Между землёй и небом, Заставляющий течь воды, слышащий зов, Заставляющий течь воды, расти растения, Защищающий скот, человека, Защищающий арийские страны, Защищающий животных <...> В помощь мужам праведным. Между землёй и небом Сатаваеса спускается <...> Прекрасный, блистающий, светящийся, Защищающий скот, человека <...> В помощь мужам праведным [X].}[61]

Вода, священная стихия Ахура Мазды, загрязняется, протекая по земле, а часто даже и оскверняется — от соприкосновения с утопленниками или трупами животных: ведь во всех мёртвых телах живёт дэв смерти и заразы Нáсу; или от того, что друджванты, приверженцы Лжи, моются, не совершив перед этим очистительного обряда над своим телом, плюют в воду, ополаскивают ею грязную посуду; или собака [108] обронит в лужу недогрызенную кость и она сгниёт в воде. Поэтому вода должна быть очищена перед тем, как её выпьет бог дождей.

Все земные воды стекают к южному хребту Хара Березайти, а оттуда по 100000 каналов, русла которых из чистого золота — ибо золото предохраняет другую священную стихию, землю, от соприкосновения с осквернённой водой — по золотым каналам, как кровь в теле по венам, переливаются в океан Ворукашу.

В мировом океане живёт пречистый осёл Хáра. Он весь белый, трёхногий, у него шесть глаз, два уха и один золотой рог, на котором, как ветви на стволе дерева, растут тысяча рожек. Этим рогом Хара убивает дэвов. Как и рыба Кара, несущая стражу у острова, где растёт Хаома, пречистый осёл не нуждается в пище: жизненную силу в нём поддерживают Атар и Истина. Хара настолько велик, что под одним его копытом могут поместиться тысяча человек и тысяча лошадей. Когда он погружается в глубины мирового океана, начинается буря; когда мочится, все воды, влившиеся в Ворукашу по золотым каналам, очищаются от скверны;[62] когда кричит, у полезных животных начинается брачный период и их самки зачинают дегёнышей.

Полезные животные противостоят храфстра так же, как ахуры — дэвам. Птицы поедают насекомых. Выдра уничтожает змей и крыс, — поэтому, когда в странах Хванираты восторжествовала вера Мазды, зороастрийцам было предписано оберегать выдр. {В «Авесте» сказано, что если кто убьёт выдру, жилищем тому будет ад, род его угаснет, он не сможет искупить свой грех, если не получит десять тысяч ударов ритуальной плетью <...> не принесёт для священного огня десять тысяч вязанок сухих крепких дров, десять тысяч вязанок сандала, не сделает десять тысяч барсмáнов (среднеперс. барсóм), не совершит десять тысяч жертвоприношений, не убьёт десять тысяч змей, десять тысяч ящериц, десять тысяч жаб, десять тысяч древесных лягушек, десять тысяч муравьев, десять тысяч мух <...> не подарит жрецам всё необходимое для богослужения, воинам — оружие, земледельцам — земледельческие орудия [Б].}[63] {Конь и бык — истинные праведники [Бр], их вид приятен богу.

Сила быку, слава быку, Слово быку, победа быку! Пища быку, убор быку! Работа быку, Бык пищу даёт нам [СК].}[64] [109]

Пасущиеся стада охраняет от убийц-волков собака — {самое любезное творение <...> кроткая острозубая собака [Бр]. Бить её — тяжкий грех. Ещё непростительней давать ей горячую еду, обжигающую язык, или не дать ей еды, когда она скулит и просит.[65] Во искупление этих грехов человек должен понести суровое наказание. Но и собаке полагается кара за нечестивые поступки. Если, например, она укусит человека, ей следует отрезать ухо, лапу или хвост.}[66]

Борются животные и с дэвами. С раннего утра люди должны работать по хозяйству, выгонять скот на поля, печь хлеб, — все такие дела угодны Ахура Мазде, ибо укрепляют стан Добра, — но к людям на заре подкрадывается дэв лени, длиннорукая Бушья́ста (среднеперс. Бушáсп): она хочет обвить человека своими длинными руками и нагнать на него сон. И тогда в борьбу с дэвом вступает петух — {птица, коей имя Пародáрш <...> [Пародарш] возвышает свой голос, [встречая] утреннюю зарю: «Воспряньте, о люди! <...> [Иначе] придёт к вам долгорукая Бушьяста, которая усыпляет все живые творения, едва они проснутся засветло <...> [говоря:] „Поспи ещё, человек, ещё не [время]" <...> Взывает огонь [Атар]: „На помощь! Землепашец, разводящий скот, восстань, надень свои одежды, помой руки, достань дров, принеси их сюда, чтобы я снова запылил <...>"» [И тогда] друг говорит другу, — и они покоятся на подушках: «Проснись, это он [Пародарш] будит нас» [Бр]}.[67]

Пародарш и фазан — птицы бога Срáóши (среднеперс. Срóш, фарси Сурýш), вестника Ахура Мазды (илл. 14-А). Сраоша — дух дисциплины и религиозного послушания, противостоящий дэву разнузданности и буйства Айшме. Дэв Нахатья внушает человеку не противиться злым наущениям, поддаться искушению, соблазну, усыпляет его бдительность, нашёптывает злые мысли, — Сраоша гонит дэва прочь, как собака гонит зайца, и вновь возвращает человека на путь праведности, к добрым мыслям, словам и делам. По ночам он разит и бьёт всю нечисть, какая ему встретится. {Для этого у него есть булава и боевой топор.}[68]

Царствует над всем пернатым миром птица Карши́пта (среднеперс. Карши́пт). Он всё время славит Ахура Мазду, распевает яшты на языке птиц и излагает птицам заповеди «Авесты».

Между тем на земле размножилось и полчище дэвов. Некоторых из них Ангхро Майнью создал сразу, придя в мир; остальные появились [110] позже — их породил Друдж, а ему способствовали люди — своей недисциплинированностью, жадностью, завистью, любопытством и прочими грехами и пороками. Дэвовская нечисть летает, шатается и ползает везде, вертя башками[69] и выглядывая, где бы намерзить. Ака Мана внушает злые мысли. Айшма изничтожает стада, насылая на скотоводческие общины грабителей — кочевников-друджвантов. У Айшмы семь подручных — потому и говорится, что Айшма наделён семью силами: Шару, дэв пьянства, анархии и развала власти; Нахатья, который усыпляет бдительность человека и с которым борется Сраоша; Тарви и Запри — дэвы голода и жажды, противники Амертат и Хаурватат, а Тарви ещё подмешивает отраву в еду и срывает намеченные планы; Таромáити (среднеперс. Таромáт) — дэв плохого поведения и неповиновения; Миаохта — дэв лживого слова; и Арáска (среднеперс. Рашк) — дэв зависти, недоброжелательности, стяжательства и «дурного глаза».

Дэв зимы приносит холода с севера, которые губят посевы. Дэв мрака налетает в виде огромной сизой тучи и закрывает Солнце, чтобы лучи не прогрели землю и погибло брошенное в пашню зерно. Дэв Спенгáгра (среднеперс. Аспенгаргáк) вместе с Апаошей приносят засуху, и пока Тиштрия и Апаоша сражаются у мирового океана, небесное воплощение Атара, Вазишта мечет в Спенгагру молнии и изгоняет его из Хванираты. Грызуны-храфстра крадут зерно из закромов.

В виде дэвовских существ воплотились все людские пороки и нечестивые поступки: Акатáша — упрямство и упорство в грехе; Удá (или Аудáк) — словоблудие и болтливость; особенно вредоносен этот дэв Уда тем, что из-за него люди болтают во время еды — {тяжёлый грех по отношению к Амеша Спента — Хаурватат и Амертат [Ч]};[70] Пуш — скупость; Спáзга — клевета; Бушьяста — лень; Варéна — похоть и прелюбодеяние. А дэв жадности и эгоизма Áзи (среднеперс. Аз) вовсе ужасен: {из-за обмана и насилия Ази люди много говорят о человеческих качествах того, у кого больше имущества и богатства, и больше ценят его дела и деятельность, но в глазах язатов и Амеша Спента безгрешный и мудрый бедняк лучше и ценнее, чем богатый и невежественный царь [Ч].)[71]

Зло человеческому роду несут дэвы Фрифтáр — обман и Бýити (среднеперс. Бут) — {гибель коварная, злобная [З]},[72] чья сила — в мерзостных каменных идолах.

Дэв Зáурва (среднеперс. Зармáн) — старость — делает [111] человека дряхлым и больным. Когда человек совсем ослабнет, к нему с севера прилетает отвратительная трупная муха — дэв смерти Асто Видоту.[73] Кому Асто Видоту посмотрит в глаза, тот сразу умрёт. В мёртвое тело вселяется трупная скверна Насу. Дэв Визáреша (среднеперс. Визáрш) сражается за отлетевшую душу зороастрийца, тянет её в преисподнюю, пока она пребывает на земле и не удалится в рай.

К войску дэвов присоединилось и множество людей-друджвантов: ашэмáуги — лжеучители, кáвии и карапáны — племенные правители и жрецы, враждебные маздаяснийской вере, и йáту — колдуны, покровителем которых стал дэв Кýнда (среднеперс. Кундáк).

И создатель всех дэвов, Дух Зла Ангхро Майнью, строго-настрого повелел своим исчадиям:

— Никому из вас не дозволено видеть меня. Никогда не подходите ко мне ближе, чем на расстояние, с которого слышен крик петуха. Не расспрашивайте обо мне и не пытайтесь проникнуть в мои помыслы, а только делайте то, что я прикажу. Ибо тот из вас, кто увидит меня или догадается о моих замыслах, — он уже не последует за мной.

«Младоавестийская» традиция

Космогонический миф «Бундахишна» сложился в результате позднейшего осмысления авестийских космогонических мифов: «Бундахишн», как уже говорилось, является среднеперсидским переложением утраченного 4-го наска (Дамтат-наска) «Авесты» с изменениями и вставками. Сохранившиеся же тексты «Младшей Авесты» практически не содержат ни сведений о начальном этапе творения, которые дополняли бы учение «Гат», ни описаний устройства Вселенной. Зато в первом фрагарде «Видевдата» довольно подробно рассказывается о сотворении стран внутри Хванираты. Этот миф по традиции часто называют «Географической поэмой».

Ахура Мазда последовательно творит шестнадцать лучших стран и мест обитания [В], Ангхро Майнью так же последовательно создаёт контртворения — различные бедствия и грехи. Таким образом, к каждому благому творению Мазды изначально примешивается Зло, и у каждой страны есть свой «бич». В оригинале изложение ведётся в форме монолога Ахура Мазды, обращенного к Заратуштре.

Локализация стран «Географической поэмы» следующая:

1. Арьяна Вэджа — см. одноимённую статью Справочника-указателя;

2. Гава Согди́йская — по господствующему в иранистике мнению, греческая Согдиана (обозначена цифрой XVI на карте империи Ахеменидов — илл. 2); некоторые исследователи, однако, истолковывают авест. «гаум» как нарицательное обозначение некоей «страны скота» (от «гав» — «корова») или просто «поселения» (сравн. осетинск. «йау» — «селение»);

3. Мóуру — среднеперс. Мерв, греческая Маргиана (XII на карте); совр. оазис Мары в Туркмении; [112]

4. Бáхди — Бактрия (XII на карте); территория совр. южного Таджикистана и северного Афганистана;

5. Нисáйа — локализация затруднительна. На территории Ирана зафиксированы два сходных топонима: область города Рати в Мидии, к северо-востоку от Экбатан, и Ни́са — столица Парфии; оба, однако, не соответствуют указанию «Географической поэмы», что Нисайа находится «между Моуру и Бахди»; если же правильно прочтение Дж. Дармстетера: «Нисайа, между [которой и] Моуру [находится] Бахди», то наоборот — это определение подходит для обоих топонимов. Всё же большинство исследователей отождествляют Нисайу с Нисой — столицей Парфии;

6. Харóйва — древнеперс. Xарáйва, греч. Арея, Ария, Ариана (XVI на карте); совр. район Герата в Афганистане;

7. Вэ́керта — локализация затруднительна; возможно, область совр. Кабула;

8. У́рва — предполагаемые локализации: Тус в Хорасане или одна из областей в Исфахане;

9. Вэхркáна (или Хнéнта) — греч. Гиркания (на юго-востоке Каспийского моря);

10. Харахвáити — греческая Арахосия (севернее XVII на карте), совр. Кандагар; по другой гипотезе — Гарут (область, связанная с Арахосией);

11. Xэтумáнт — область в долине реки Хэтумант (греч. Этимандр, Хильменд в совр. Афганистане), возможно частично и территория греческой Дрангианы (XIV на карте);

12. Рага — см. внутритекстовый комментарий на с. 104;

13. Чáхра — локализация затруднительна; возможно, местность в Хорасане;

14. Вáрна — предполагаемые локализации: юго-западная прикаспийская область или совр. Керман на юге Ирана (греч. Кармания, XIV на карте);

15. Хáпта-Хи́нду — букв.: «Семь индийских [областей]» (по устаревшему толкованию: «Семиречье») — область в долине Инда, возможно, Пенджаб;

16. У истоков Ранхи — локализации затруднительна; скорее всего — мифическая страна (сравн. авест. «у истоков Ранхи» — синоним максимальной удалённости).

Одно время выдвигалась гипотеза (ныне полностью отвергнутая), что список стран «Географической поэмы» восходит к индоиранской эпохе и в мифологизированном виде отражает миграцию протоиранских племён — их последовательные стоянки. И.М. Дьяконов считает, что «правильнее всего, кажется, видеть в этом списке <...> перечень стран, где к моменту составления текста „Видевдата" был распространён зороастризм; при этом список, как и вообще вся книга „Видевдат", очевидно, включает поздние интерполяции — во всяком случае <...> Бактрию».[74]

{После того, как возникли семь каршваров, и народы, потомки Машйа и Машйои, разделились на общины и племена},[75] Ахура Мазда создал в Хванирате наилучшие страны и места обитания [В].

Сначала бог сотворил в середине Хванираты Арьяна Вэджа с [рекой] Вахви Датией [В] — просторную землю с тучными нивами, бескрайними пастбищами во усладу скоту, тёплой погодой, обильную дождями и питьевой водой.

Едва Ангхро Майнью увидел эту цветущую страну, он набросился на неё, как мерзостный волк бросается на праведника-быка, создал в Вахви Датии змея рыжеватого [В], от которого в неисчислимом множестве расплодились змеи, и создал зиму. И стало в Арьяна Вэджа [113] десять зимних месяцев и только два — летних,[76] и в эти [зимние месяцы] воды холодны, земли холодны, растения холодны там в середине зимы, там в сердцевине зимы; там зима [когда] идёт к концу, там большое половодье [В].

Высказывалось предположение, что в этом мифе первоначально под «зимой» подразумевалась зима, обрушившаяся на мир в царствование Йи́мы (с. 160), а под «змеем» — Áжи Дахáка, убийца Йимы и узурпатор престола иранских царей (с. 179-182, 184-186). Однако, если даже такое предположение верно, к моменту составления и письменной фиксации «Видевдата» этот первоначальный смысл всё равно был утрачен, и описание контртворения Ангхро Майнью в Арьяна Вэджа воспринималось буквально — как описание неблагоприятных особенностей климата и природы этой страны. Приверженцы «полярной теории» (с. 87-88) считали это описание аргументом в её пользу.

Бесспорной аппеляцией к наложенному фрагменту «Видевдата» (1.1-3) является следующий фрагмент «Меног-и Храт» (44.17-23): дэв зимы дольше [всего] правит в Эранвеже, и из «Авесты» известно, что в Эранвеже — десять месяцев зима, а два — лето. Но даже [в] те два летних месяца [там] холодная вода, холодная земля и холодные растения, и зима — их враг. В ней много змей, а других врагов — мало [Ч]. Далее (44.24-35) следует описание Эранвеж как «обетованной земли»: известно, что Ормазд сотворил Эранвеж лучше, чем все остальные места и области, и достоинства [Эранвежа] в том, что жизнь людей [там] 300 лет, а коров и овец — 150 лет. Боли и болезней у них мало, они не лгут, не плачут и не стонут, и власть дэва Аз над ними мала. И если они вдесятером едят один хлеб, они насыщются, и каждые 40 лет у мужчины и женщины рождается ребёнок. Закон их — Добро, а вера — главное учение маздаяснийское. И когда они умирают, они праведны, и их Рат — Гопат [т.е. Гопатшах — Агрерат или сын Агрерата, см. внутритекстовый комментарий на с. 203 и с. 204], а господин и царь — Срош [Ч], — этот фрагмент сложился явно в результате отождествления Эранвежа с блаженной обителью внутри Вáра (см. с. 161-162), переосмысленной как «земной рай» — сравн. описание Вара в «Меног-и Храт» 62.15-19 — внутритекстовый комментарий на с. 176.

Тогда Ахура Мазда сотворил ещё пятнадцать стран. Бог творил их дарующими покой, как бы мало радости [в каждой из стран] ни было [В], — ибо если бы в остальных, кроме Арьяна Вэджа, странах люди и животные не могли найти покоя от дэвовских злодеяний, весь телесный мир устремился бы в Арьяна Вэджа [В].

Второй из наилучших стран и мест обитания [В] Ахура Мазда создал Гаву Согдийскую. Тогда этому в противовес состряпал Ангхро Майнью многопагубный сакаити <...> многопагубную [В].

По одному из прочтений, «сакаити» пагубна для коровы. Значение термина «сакаити» не установлено; предлагались толкования: сорняки; комары; вредоносные мухи, укусы которых вызывают падёж скота; по мнению В.И. Абаева, «сакаити» — этноним, образованный от названия восточноиранских кочевых племён — сáки, и означающий буквально «скифщину» — то есть набеги кочевников (см.: Абаев В.).

Третьей из созданных Ахура Маздой стран была Моуру сильная, [114] причастная Аше [В], четвёртой — Бахди прекрасная, высоко [держащая] знамя[77] [В], пятой — Нисайа, шестой — Харойва с оставленными домами[78] [В], седьмой — Вэкерта, родина ежей — благих ахуровских животных; восьмой — Урва, обильная травами [В], девятой — Хнента (Вэхркана), заселённая гирканцами [В].

И в каждую из стран тотчас же устремлялся Ангхро Майнью, чтобы поселить там Зло.

В Моуру он принёс мары́ду и витýшу. В Бахди — бравáру и усáду. В Нисайе он создал шатание умов [В], Харойву наполнил плачем и стенаниями [В].

Названия контртворений Ангхро Майнью в Моуру и Бахди истолкованию не поддаются; высказывались гипотезы, что «марыду и витушу» — это греховные похоти, а «бравару и усаду» — муравьи, пожирающие зерно. «Шатание умов», вероятно, — нестойкость в вере и ереси. Под «плачем и стенаниями» могут пониматься некие, не названные в авестийском тексте, бедствия, вызывающие «плач и стенания» людей; не исключено также, что имеется в виду чрезмерное (сверх предписанного обрядом срока траура и со слишком громким плачем и причитаниями) оплакивание умерших. Предлагалось и совсем другое прочтение: не «плач и стенания», а «москиты».

В Вэкерте Ангхро Майнью породил паприку Хнафáити, которая околдовала героя Керсáспу;[79] в Урве — злых правителей,[80] в Хненте — мерзкий, неискупаемый грех педерастии.

В-десятых, наилучшую из стран и мест обитания <...> Ахура Мазда сотворил: Харахваити прекрасную. Тогда этому в противовес состряпал Ангхро Майнью многопагубный, мерзкий, неискупаемый грех погребения трупов [В].

Буквально: выбрасывание трупов, что может быть также истолковано как «оставление мертвецов без погребения» или «выбрасывание трупов на поверхность земли».

Одиннадцатой страной, сотворенной Ахура Маздой в Хванирате, был Хэтумант лучащийся [В]; Ангхро Майнью создал в этой стране йату-колдунов. В двенадцатой, Раге трёхплемённой[81] [В], он сделал то же, что в Нисайе — поселил там шатание мысли [В]. В тринадцатой, Чахре сильной, причастной Истине-Аша [В], Дух Зла создал неискупаемый грех сожжения трупов.

По другому толкованию — «варение трупов»; см. об этом в примеч. 698 на с. 281. [115]

В-четырнадцатых, наилучшую из стран и мест обитания <...> Ахура Мазда сотворил: Варну четырёхугольную <...> Тогда этому в противовес состряпал Ангхро Майнью многопагубный неурочные регулы[82] и неарийских правителей страны.

В-пятнадцатых <...> Ахура Мазда сотворил: Хапта-Хинду. Тогда этому в противовес состряпал Ангхро Майнью многопагубный неурочные регулы и неурочную жару [В].

И шестнадцатой из стран, созданных благим богом, была страна у истоков Ранхи, которая управляется без правителей.[83] Тогда этому в противовес состряпал Ангхро Майнью многопагубный зиму, дэвовское творение, и [чужеземных] правителей страны [из народа?] «таожья» [В].

Кроме этих шестнадцати лучших стран, в Хванирате есть и другие страны и места обитания, и прекрасные, и замечательные и выдающиеся, и великолепные и ослепительные [В].

Учение зерванитов

Культ Зервáна (Зурвана, Зрвана), изначального несотворённого бога, властелина времени и судьбы, родившего братьев — Ормазда и Ахримана, сложился к концу VIII или в первой половине VII в. до н.э. в Мидии, в жреческой среде магов. Большинство исследователей связывают возникновение этого культа с «гатическим» мифом о двух Духах-близнецах («Ясна» 30 — см. с. 21); так, например, строки 2-3 заратуштровской гаты:

...Оба Духа, которые уже изначально в сновидении были подобны близнецам, И поныне пребывают во всех мыслях, словах и делах, суть Добро и Зло,

— М. Бойс считает исходным посылом зерванитского учения. «Размышляя над этим стихом, — пишет она, — [зерваниты] со схоластической изобретательностью пришли к выводу, что у близнецов должен быть и отец, а раз это так, то единственным возможным отцом Ахура Мазды и Ангхро Майнью, заявили они, может быть Зерван. Сначала, видимо, это было лишь умозрительным заключением, но впоследствии предположение развилось в откровенную ересь».[84]

Термин «ересь» в отношении зерванизма общепринят в иранистике, однако, употребляя его, надо помнить, что он во многом условен. Безоговорочно [116] он справедлив лишь для позднесасанидской эпохи, когда зерванитов было уже очень мало, ортодоксальное богословие было настроено к ним враждебно, резко их осуждало и может быть даже преследовало, — но для ахеменидского, парфянского и раннесасанидского времени слово «ересь» применительно к зерванизму — это скорей дань традиции, или даже сразу двум традициям, поздней зороастрийской и — общечеловеческой: именовать еретиками тех, кто потерпел поражение при расколе (будь то раскол религиозный, или политический — всё равно. Троцкий, Зиновьев-Каменев — еретики, но сложись история иначе — еретиком оказался бы Сталин). С объективно же исторической точки зрения зерванизм до VI в. н.э. настолько же «зороастрийская ересь», насколько внутри современного христианства католичество или протестантизм — ереси по отношению к православию: масштаб явления таков, что верней было бы говорить о «течении внутри зороастризма». Но — традиция есть традиция: «зерванитская ересь».

Нет никаких данных о религиозной вражде магов-маздаяснийцев с магами-зерванитами, ни тем более о стычках и погромах. Раскол был, но — бескровный раскол. Он выразился в территориальной обособленности зерванитов — учение расцвело главным образом на юго-западе империи; и в обособленности социальной — зерванизм был популярен среди жречества и придворной знати, простой же люд, надо думать, к отвлечённым умствованиям был глух, как некогда и к «гатической» религиозной системе.

Известно единственное изображение, связанное, как полагают некоторые исследователи, с культом Зервана: бронзовая пластина VIII или VII в. до н.э. из так называемого «Луристанского клада» (южная Мидия).[85] Никаких других изображений Зервана мы не знаем, и не дошло до нас ни одного зерванитского текста, хотя для сасанидского времени едва ли можно сомневаться в существовании письменной традиции и богатой литературы.[86] В «Авесте» Зерван почти всегда фигурирует нарицательно — как «бесконечное время» (зерван акарана) и «конечное время» (в течение которого свершается мировой исторический цикл — зерван даргахвадота), и только дважды («Видевдат» 19.13 и «Ясна» 72.10) упоминается как божество — олицетворение времени (или, возможно, некая «божественная субстанция» — Время), причём в «Ясне» он упоминается в паре с Твáшей (Тхвáшей) — олицетворением мирового пространства, но не характеризуется ни как родитель Духов-близнецов, ни как могущественный бог. В пехлевийских источниках, восходящих к традиции III—IV вв. н.э. — времени становления зороастрийской ортодоксии, когда зерванизм переживал свой расцвет, — фрагменты с упоминаем Зервана встречаются, но их ничтожно мало: собранные вместе, они, пожалуй, не заполнили б и трёх машинописных страниц. [117]

Зерванитский миф известен только один (очевидно, центральный в учении); его сюжет восстанавливается по источникам неиранского происхождения, — главным образом, по сочинениям христианских священнослужителей и монахов, враждебных всем «омерзительным учениям персов и Зарадеса [Заратуштры]». Прямые цитаты (курсивом) — из сочинений V в. н.э.; армянского философа и просветителя, монаха Езника Кохбаци и сирийского автора Феодора Бар Конаи; в круглых скобках — употребляемые этими авторами написания имён Зервана, Ормазда и Ахримана.

В начале, когда не существовало ничего: ни неба, ни Земли, ни каких-либо тварей на небе или на земле [СК], — во Вселенной уже был и царил вечный изначальный Зерван (Зуруáн), бог судьбы и времени. Но никто не почитал его и не называл Творцом — ибо мир был пуст. Поэтому Зерван решил родить сына, бога-Творца, который создаст небо и Землю и всё, что есть на них [СК]. Зерван знал, что имя его сыну должно быть — Ахура Мазда (Орми́зд).

Век за веком бог времени совершал жертвоприношения, чтобы Судьба даровала ему сына [СК], но Ахура Мазда не появлялся на свет. Минула тысяча лет, а всё оставалось как прежде. И Зерван стал сомневаться.

— Есть ли какая-нибудь польза в этих жертвоприношениях, которые я совершаю? [СК] — подумал он. — Вот уже тысячу лет я совершаю их, и сколько же мне ждать ещё? И ждать ли вообще? Может быть, я стараюсь понапрасну? — размышлял Зерван, и от этого сомнения в чреве бога вместе с Ахура Маздой зародился Ангхро Майнью (Ахримáн).[87]

Когда Зерван узнал, что у него будет два сына, а не один, он решил, что отдаст власть над миром тому из них, кто родится первым, и поклялся в этом нерушимой клятвой.

Всеведущий Ахура Мазда предугадал мысли отца и несколько простодушно [СК] рассказал всё Ангхро Майнью.

Ангхро Майнью слушал брата — и торжествовал. Ещё не наступил срок им обоим выйти из чрева Зервана. Первым должен был родиться Ахура Мазда — ему и предназначалось сделаться владыкой мира. Но Ангхро Майнью решил, что наперекор Судьбе владыкой будет — он.

Он разорвал чрево [СК], вышел наружу и явил своё отвратительное обличье своему отцу Зервану.[88] [118]

— Я твой сын Ахура Мазда! [СК] — объявил он. Зерван отшатнулся в гневе.

— Сгинь, нечистый! [СК] — закричал он. — Ты не мой сын Ахура Мазда! Ты — часть Тьмы, [ты] смердишь и любишь творить зло! [СК] Сгинь, я отвергаю тебя!

Бог зарыдал. И тут родился Ахура Мазда, светлый и благоуханный. И Зерван понял, что это его сын [СК].

— Изыди! — крикнул он Ангхро Майнью. — Вот мой сын Ахура Мазда, благословенный, владыка мира, а тебя я не знаю!

Ангхро Майнью приблизился к Зервану.

— Берегись! [СК] — пригрозил он. — Ты ведь поклялся нерушимой клятвой, что отдашь власть над миром тому, кто родится первым.

Зерван содрогнулся. Он всё вспомнил. Клятва была дана, и нарушить её нельзя.

— Я сделаю тебя владыкой, — проговорил он. — Но царствовать ты будешь только девять тысяч лет. А потом ты сгинешь в небытие, и тогда навечно воцарится мой сын Ахура Мазда, который исправит всё зло, содеянное тобой.

С тех пор мир находится во власти Ангхро Майнью, и Зло будет править миром, покуда не истечёт назначенный Зерваном срок — девять тысяч лет, по прошествии которых Дух Зла сгинет и воцарится Ахура Мазда. Но верховным божеством был, есть и вечно будет Зерван:

{Время — могущественнее обоих творений [Добра и Зла], Время — истинное мерило деяний. Время благостнее всех благостных. Время разрешает вопросы лучше всех разрешающих вопросы [т.е. лучший судья]. Наше время [т.е. жизнь] преходяще, В установленное время будет сломлен пребывающий в роскоши, Душа не спасётся от него [от времени] Ни взлетев ввысь, Ни опустившись вниз, Ни укрывшись в преисподней [Бр].}[89]

Зафиксировано (опять же по обрывочным упоминаниям в разных текстах) несколько вариантов этого мифа — вариантов не столько сюжетного, сколько идейного характера, — убедительное свидетельство, что зерванитское учение не канонизировалось (либо все попытки утвердить догмы потерпели неуспех) и представляло собой нечто вроде конгломерата сект, духовные вожди которых решали вопросы «высокой» теории, не имеющей, в отличие от «Гат», никакого отношения к реальной повседневной жизни. Зервана считали то однополым, то двуполым божеством; называли разные причины, по которым он, наряду с Благим Духом, породил и Злого. Концепция, что миром с [119] изначальных времён правит Зло, а потом ему на смену придёт Добро, тоже, видимо, не была единой в зерванизме: Плутарх (ссылаясь на Феопомпа Хиосского, IV в. до н.э.) приводит несколько отличную версию: «<...> Феопомп со слов магов утверждает, что на три тысячи лет по очереди один бог побеждает, а другой бывает побеждён, затем три тысячи лет они бьются и сражаются, и один разрушает творения другого; но в конце концов Гадес [Ангхро Майнью] исчезнет, и люди станут счастливыми, не нуждаясь в пище и не строя навеса. А бог, устроивший всё это, отойдёт на покой и будет отдыхать некоторый срок, который для него, как для бога, невелик, но умерен, как для спящего человека».[90]

Религии, в которой первоважными объектами поклонения стали Судьба и Время, естественно было перенять у Вавилона то, что с таким трудом и может быть даже сопротивлением усваивал ортодоксальный зороастризм — астрологию (см. внутритекстовый комментарий на с. 15 и основной текст перед ним). Вавилонское звёздное искусство издревле делилось на два направления, две школы: одна исповедовала, что небесными знамениями боги лишь предвозвещают возможность тех или иных событий, но эти события могут и не свершится, ибо людям дано отвращать рок, менять судьбу; приверженцы второй школы учили, что — нет, земную историю творят не люди и боги совместно, а только боги; с помощью небесных знамений они являют свою волю, и человек не может избегнуть того, что предначертали бессмертные: сколько бы люди ни противились, а судьба всё равно свершится (как в мифе об Эдипе). Зерванитское учение впитало, главным образом, вторую — догматическую идею: отсутствие свободы воли, полная зависимость от судьбы, от звёзд и планет, Великий год[91] и повторяемость мировой истории. Большинство исследователей считает, что зерваниты первыми ввели в астрологическое обращение Зодиак (так называемая «примитивная зодиакальная астрология»). Отголоски зерванитских взглядов, проникшие в пехлевийские ортодоксальные тексты, почти всегда сопровождаются астрально-фаталистическими воззрениями: Творец Ормазд создал творения, мир, Амахраспандов <...> с помощью своего собственного величия и с благословения бесконечного времени [Зервана], поскольку бесконечное время нетленно, не знает боли и голода, жажды и тревог, и во веки вечные никто не сможет восторжествовать над ним или сделать так, что оно перестанет господствовать <...> Всё благое и недоброе, что происходит с родом людским, а также с прочими творениями, происходит из-за семи [планет][92] и двенадцати [созвездий]. А те [120] 12 созвездий <...> — это двенадцать военачальников, которые на стороне Ормазда; те [же] семь планет зовутся военачальниками, что на стороне Ахримана. Те семь планет совращают все творения и создания и ведут их ко смерти и всяческому злу. И те 12 созвездий и 7 планет организуют и устраивают все в мире. <...> Ормазд <...> способен переделывать творения Ахримана должным образом, и Ахриман точно так же <...> способен переделывать творения Ормазда, но [он лишь] так способен переделывать [их], что в конце [мировой истории] это не причинит вреда Ормазду, ибо окончательная победа [суждена] Ормазду.[93] В другом фрагменте «Меног-и Храт» (27.10) сказано, что всё, чему суждено сбыться, сбудется, и всё находится под властью вечного царя и владыки Зервана. К зерванизму, скорее всего, восходит и астрально-фаталистическая версия гибели Гайомарта (с. 93-94), и попытки согласовать астрономические явления с событиями легендарной истории (с. 191-193); да и сама идея о предопределённости победы Ормазда тоже, вероятно, вырабатывалась под влиянием зерванизма (хотя грядущее торжество Ахуры провозглашалось ещё Заратуштрой в «Гатах»).

Лояльное отношение к зерванизму при Ахеменидах и Аршакидах во многом объясняется веротерпимостью, свойственной языческим религиям вообще (см. внутритекстовый комментарий на с. 7). Но не только: в парфянское время, при полном разброде вер и культур, трудно представить религиозные гонения, организованные и поддерживаемые властями — психологическая атмосфера могла способствовать лишь стихийным неподконтрольным междуусобным стычкам на религиозной почве. Как уже говорилось, зороастрийские общины при ранних Аршакидах существовали обособленно, почти не вступая в контакты друг с другом, и каждая вырабатывала свои собственные теологические доктрины, — именно в это время и должны были укрепиться в империи первые форпосты зерванитского культа. Во всяком случае, к воцарению Сасанидов (III в. н.э.) зерванизм уже — мощное течение.

Но при Шапуре I и его преемниках, когда вырабатывался зороастрийский ортодоксальный канон и жестоко искоренялись все «ереси», терпимость столичной власти к зерванизму кажется весьма странной. Исторический опыт показывает, что идеологии «гораздо враждебней всякого рода оттенкам, чем противоположным цветам» (Солженицын): коммунисты — ленинцы и сталинцы видели большую опасность для своего режима в социалистах и Троцком, нежели в «мировом империализме»; баптизм и католицизм в глазах православной Церкви — религии, вредящие утверждению Веры в России гораздо больше, чем, например, буддизм или ислам. (Оно и естественно: мирянин, которому внутренне близки христианские идеи, в буддизм уже не обратится, но католиком, лютеранином, баптистом может стать с не меньшей вероятностью, чем православным: у всех этих церквей — одна и та же Библия, одинаковы или очень схожи морально-этические заповеди, — а в теоретические богословские тонкости миряне не вдаются.) [121]

М. Бойс объясняет терпимость к зерванизму тем, что сами Сасаниды якобы были зерванитами.[94] Вряд ли есть основания утверждать это столь категорично. Судя по тому, что Зерван не упоминается ни в одной из декларативных надписей; что представление о божественном происхождении власти шаханшахов никак с этим богом не связывалось и что его имя не входило в официальную титулатуру иранских владык, — Сасаниды почитали Зервана не верховным богом, а просто одним из язатов.

«Эта ересь значительно ослабила зороастризм в его дальнейших столкновениях с христианством и исламом. Ведь объявляя <...> что „Ормазд и Ахриман — братья", зерваниты исказили основную идею Заратуштры, утверждавшего, что Добро и Зло совершенно обособленны и отличны и по своему происхождению, и по своей природе. Они также преуменьшали величие Ахура Мазды, провозглашённого Заратуштрой несотворённым Богом, единственным божественным существом, достойным поклонения, существующим вечно. Зерваниты смешали ясное вероучение с нудными теоретизированиями и низменными мифами. Кроме того, зерванитские заблуждения относительно судьбы и неумолимой власти времени затемнили главное в зороастрийском учении — идею о свободе воли, о возможности для каждого человека решить свою собственную судьбу путём выбора между Добром и Злом».[95]

Возможно, одной из причин «уживчивости» двух вер было то, что в годы, когда складывалась и утверждалась зороастрийская ортодоксия, весь запал гонений и борьбы с ересями выплеснулся на манихейство — расходящиеся друг с другом зороастризм и зерванизм «объединились» в этой борьбе. Размежеванию суждено было наступить поздней — и под закат сасанидского Ирана оно наступило; но покуда канон вырабатывался, придворная знать успела напитаться зерванитскими идеями, а ещё больше, наверно, зерванитской практикой: заманчивой возможностью предсказывать будущее по звёздному небу. (Многие по себе могут оценить, насколько астрология заразительна.)

«Благосклонное отношение правителей, а также наличие преданных приверженцев помогли зерванизму выжить. Однако другие члены общины продолжали стойко отвергать его, что нашло отражение в одном из пехлевийских сочинений («Денкарт» IX.30.4). Спустя несколько столетий после появления ислама зерванизм исчез окончательно».[96]

Влияние зерванизма прослеживается в некоторых средневековых христианских ересях.

Манихейская доктрина

О религиозном реформаторе Мани см. с. 57-58.

В основу теологии манихейства была положена зороастрийская идея дуализма — противоборства доброго и злого начал. В мире существует Зло; земная жизнь неотделима от Зла, наполняющего её. Но благой бог не мог создать [122] Зла, — значит, он не создавал и мира: материальный мир существует отдельно, вне божьего Света, а бог пребывает вне материального мира (концепция заимствована из учения гностиков).

Благой бог иногда именуется Зáрва (Зерван), но чаще обозначается эпитетами «Отец Величия» или «Отец Света». У него четыре сущности — Божество, Свет, Сила и Мудрость; его ближайшее окружение составляют пять Слав — Ум, Знание, Рассудок, Мысль, Осмотрительность и двенадцать дев, олицетворяющих двенадцать добродетелей — Верховная Власть, Мудрость, Победа, Примирение, Чистота, Истина, Вера, Долготерпение, Прямота, Благодеяние, Справедливость, Свет. Отец Величия пребывает «наверху» — в царстве Света (аналог зороастрийского Анагран), «внизу» же находится Тьма — земной материальный мир, наполненный Злом, обитель Царя Тьмы (представления о нём в целом совпадают с зороастрийскими представлениями об Ахримане). Царь Тьмы правит пятью материальными стихиями: дымом, огнём, ветром, водами и тьмой; его воинство составляют мириады злых демонов, имеющих телесное воплощение.

Мировой истории суждено свершиться в три этапа — «три времени». Изначально во Вселенной было «равновесие» между Светом и Тьмой. Потом Царь Тьмы увидел наверху Свет, устремился к нему вместе с армадой демонов, и в обитель Отца Величия вторглось Зло. Это знаменовало наступление второго этапа (который продолжается и в настоящее время).

Для борьбы со Злом и Тьмой благой бог создал из Света два бесплотных (ибо плоть — вместилище Зла) духовных начала: Мать Жизни и Первого Человека (небесный прототип библейского Адама; иногда он именуется Гехмýрд (Гайомарт)). Первый Человек «вызвал»[97] пятерых сыновей — духовных двойников тех материальных стихий, над которыми владычествует Царь Тьмы: огонь, ветер, воду, свет и некую сущность-дух (иногда её — весьма условно — сравнивают с эфиром).

Началась битва Добра и Зла. Тьма поглотила Первого Человека и его сыновей. Тогда Отец Величия свершил «второй вызов», и возникли новые духовные сущности-светоносцы: Друг Света, Великий Зодчий и Живой Дух (которому приписаны многие черты зороастрийского бога Михра). Светоносная троица и пять сыновей Живого Духа устремились в бой против злых демонов. Им удалось освободить из плена Тьмы Первого Человека и его сыновей, а Живой Дух и Мать Жизни вознесли их обратно в царство Света, в обитель Отца Величия. Однако Свет уже успел «смешаться» с Тьмой; и во имя того, чтоб Добро и Зло опять разделились, Отец Величия сотворил земной мир. Из шкур убитых демонов были созданы небеса (обычно числом 10); из частиц Света, не смешанных с Тьмой, возникли Луна и Солнце, а из частиц с незначительной примесью Тьмы — звёзды и стихии: ветер, вода и огонь. На небесах утвердились Зодиак и планеты. Внутри Зодиака он [Отец Величия] сковал тех демонов Тьмы, которые были самыми ужасными, порочными и непокорными <...> двенадцать созвездий и семь планет [Меркурий, Венеру, Марс, Юпитер, Сатурн, Луну и Солнце] назначили правителями всего смешанного [СК]. Превыше всех правителей — Солнце и [123] Луна; их миссия — переносить частицы Света, отделённые от Тьмы, наверх — в царство Отца Величия.

Из костей поверженных демонов возникли горы, из мяса и кала — восемь (вариант: четыре) земель. Сотворенный мир был приведён в движение.

Мать Жизни, Первый Человек и Живой Дух взмолились перед Отцом Величия о «третьем вызове» — и возник светоносный Третий Посланник (парфянск. Михрйáзд, согдийск. Мишэ́ — солнечное божество, наделённое, как и Живой Дух, многими чертами бога Михра). Он, в свою очередь, «вызвал» двенадцать добродетелей-дев. Битва Добра и Зла, Света и Тьмы, Духовности и Материи забушевала с несказанной силой и достигла разгара. Наступил её последний, решающий этап.

Из семени демонов, излитого на землю, возникли растения, женские демоны породили животных, а верховные силы Тьмы создали человеческую плоть и «два пола» — дабы плоть множилась вновь и вновь, порождая себе подобное, и частицы Света, смешанные с материей, не могли очиститься, отделиться и вознестись к престолу Отца Величия. Первыми людьми были Адам и Ева, от них пошёл человеческий род.

Как мир есть «смесь» Добра и Зла, Света и Тьмы, так и человек — «смесь материи и божьего Света», тела и души. Его задача — стремиться к освобождению от плоти и слиянию с царством Света (прообраз этой доктрины — буддистское представление об уходе в нирвану). Путь к такому освобождению от Тьмы лежит через познание истины, раскаяние в грехах и самосовершенствование. Грешники (опять же как в буддизме) обречены на повторные рождения до тех пор, пока всецело не очистятся от скверны греха.

Дабы наставить людей на верный путь в деле познания истины, Отец Величия «вызывал» и посылал в мир пророков-мессий. Мудрость и дела — это то, с чем не переставали посланники божии приходить от времени до времени. В одном веке они были принесены посланником, который был Будда в странах индийских, в другой век [мудрость и дела были принесены] Заратуштрой в страны персидские, в другой — Исóй [Иисусом Христом] в страны западные.[98] Иса «разбудил» Адама и дал ему вкусить плод с Древа Познания; человек познал Добро и Зло, — это явилось залогом будущего спасения людей и победы Света над Тьмой. Все пророки творили благо и учили благому, приближая обретение людьми царства Света, но во всей полноте открыл человечеству истину лишь последний из божьих посланников — сам Мани: А затем [после пришествия Исы] было ниспослано это откровение [т.е. учение Мани], и пришло пророчество в этот последний век при посредстве меня, Мани, посланника истинного бога в страну вавилонскую.[99]

Пришествие Мани ознаменовало наступление завершающего этапа борьбы Двух начал, которая закончится победой Света над Тьмой. В течение 1468 лет земля будет объята пламенем. Оно уничтожит Тьму и её телесные воплощения — демонов и т.п., а освобождённые частицы Света вознесутся наверх в царство Отца Величия.

Таким образом, религия Мани являлась не эклектической, а синкретической [124] — то есть представляла собой не механическую компиляцию догматов и мифов других религий, а их творческое переосмысление в самостоятельное учение. Однако логически последовательная система этого учения существовала, по-видимому, лишь в трудах самого Мани, разные же манихейские секты «перекраивали» манихейство по-своему, общей для всех течений и школ была только идея о неразделимости материи и Зла.

«Манихейские общины делились на 2 группы: верхушку „избранных", во главе которых стояли 12 апостолов Мани, и на массу мирян <...> Миряне должны были вести высоконравственную жизнь, не убивать ни себе подобных, ни животных, воздерживаться от мясной пищи, тем самым содействуя силам Света и Добра. „Избранные" представляли нищенствующую аристократию духа, которая вела аскетический образ жизни, получая милостыню у мирян, не вступала в брак, проповедовала манихейские идеи и замаливала грехи всех членов общины»[100] (прилож. 5). В некоторых сектах возбранялось делать добро «неверным», в иных предписывалось вообще отрешиться от мирской суеты: не подавать милостыни, не лечить людей — оказывать им помощь только духовными наставлениями и советами.

Раздел 2. Ахуры и язаты

Фраваши

Изложено по: «Яшт» 13 («Фравардин-яшт»)

Фравáши (древнеперс. и среднеперс. Фравáрти) — одно из олицетворений души праведного маздаяснийца.

Их, окружённых лазурным сиянием, создал Ахура Мазда {ещё в начале творения, вместе с Амеша Спента, — раньше, чем появился Гайа Мартан, первый человек}.[1] И у самого Творца тоже есть своя фраваши.

Фраваши обитают в небесах, прекрасные, священные, благие. Их многие мириады, {— столько, что когда Ангхро Майнью в начале времён напал на небо, и фраваши праведных вместе со всем звёздным воинством встали на защиту творения Ахуры, они покрыли небо, как волосы голову},[2] — {но с той поры не убавилась и не приумножилась их блистательная рать, ибо каждая из фраваши существует изначально, до рождения человека; потом она отлетает от трупа},[3] {осквернённого дэвами смерти и тлена — Насу и Асто Видоту},[4] и возвращается на небеса.

Фраваши — хранители миропорядка Истины. Если б их не было, если б они не помогали Ахура Мазде, сильные фраваши праведных [X], то у Ахуры

<...> не было бы скота и людей, Которые из разных видов лучшие; Друджу — сила, Друджу — власть, Друджу телесный мир принадлежал бы. Между землёй и небом [тогда] [128] Лживый Дух сядет [победителем], Между землёй и небом Лживый Дух победит, [И] потом в победе побеждённому Не уступит Злой Дух Святому Духу [X].

Фраваши — творцы. Они создали мир, зажгли в небе звёзды.[5] Их могуществом, их праведностью и святостью Ахура Мазда поддерживает

...это небо, которое наверху, Сияющее и блистающее, Которое эту землю Со всех сторон окружает, Подобно птице — яйцо;[6] Которое стоит, установленное Духом, Укреплённое, с далёкими краями, С металлическим телом раскалённым, Сверкающим над [всеми] тремя [частями земли],[7] Которое Мазда носит как одежду, Украшенную звёздами <...> Два края которого не обозреть вокруг [X].

Фраваши вдохнули жизнь во всех пернатых и вскормленных молоком. Благодаря их великолепию и величию текут устремлённые вперёд воды из неиссякаемых источников <...> произрастают из земли растения <...> веют ветры, разгоняющие тучи <...> зарождаются у женщин дети [Бр]. Вместе с Сатаваесой, Хафтарингой и лучезарным Тиштрией фраваши праведных поливают дождями изнывающую от жары землю — каждая для своей семьи, для своей общины, для своей области, для своей страны [Бр].

Весь год благие фраваши в железных шлемах, со щитами, вооружённые кинжалами, неусыпно охраняют от дэвов родную землю, родной дом — каждая свой, тот, где она жила некогда, — и если дэвовское полчище нагрянет, фраваши бросаются в бой, и они подобны доблестному воину, который, препоясанный, обороняет нажитое самим имущество [Бр]. А последние десять ней года все фраваши [129] спускаются с небес на землю — к своим общинам, и благодарные люди устраивают празднество в их честь и поют им хвалебственные гимны.

И тот, кто встретит их щедро, С яствами и одеяниями в руках и восхвалением, Тот достоин [за это] высшего вознаграждения, Того человека могучие фраваши праведных, Удовлетворённые и ублаготворённые, Так благословляют: «Да будет в этом доме Обилие скота и множество людей! Да будет здесь резвый конь И прочная телега! Да пребудет здесь муж маститый и красноречивый! [Бр][8]

Особые почести воздаются фраваши Заратуштры и Гайа Мартана. Мы чтим, — распевают люди, — фраваши Гайа Мартана праведного, который первым услышал думы и заповеди Ахура Мазды, и из которого [он, Ахура Мазда] произвёл семью арийских народов, древо арийских народов. Мы чтим и судьбу, и фраваши Заратуштры Спитамы,[9] верного Истине, который первым добрую мысль подумал, доброе слово произнёс, который первым доброе деяние сотворил, в качестве первого жреца, первого воина, первого скотовода, который <...> первым добыл право на скот <...> который первым из существ, наделённых костями,[10] восславил Истину-Аша, проклял дэвов, выбрал себе Веру [и исповедовал веру] как маздаясниец, заратуштровский, враждебный дэвам, преданный учению Ахуры, который первым из земных существ произнёс слово, направленное против дэвов, следующее учению Ахуры <...> который первым из земных существ провозгласил всё, сотворенное дэвами, недостойным восхваления, который могучий, обладающий всем, что делает жизнь хорошей, первый [веро]учитель стран [В].

Добрым, сильным, святым Фраваши праведных поклоняемся, Которые звёздам, Луне, Солнцу, Анагранам Раучама[11] Путь указывают, праведные; <…> [130] Которые управляют морем, Которое Ворукаша блистательное <…> Которые управляют созвездием Хафтаринга, [Их] девять и девяносто, Девять сотен, Девять тысяч, Девяносто тысяч.[12] Которые самые большие, Которые самые сильные, Которые самые быстрые, Которые самые мощные, Которые самые победоносные, Которые самые целительные <...>

И когда будут угрожать главе страны всемогущему враги и недоброжелатели, тогда он будет взывать к сильным фраваши праведных.

И они приходят на помощь, если они не будут обижены, будут довольны <...> Сильные фраваши праведных прилетают на помощь подобно птицам быстрокрылым [X].

Аши, Даэна и Чиста

Изложено по: «Яшт» 16 («Дэн-яшт») и «Яшт» 17 («Ард-яшт»)

Благая Áши (среднеперс. Áрти), дочь Ахура Мазды и Спента Армайти, сестра Амеша Спента — богиня изобилия и удачи.

Великая владычица, Прекрасная, преславная, Могучая и сильная, Дающая здоровье, Дающая добро [СК].

Люди, любезные Аши, ни в чём не знают недостатка: у них и дома удобны, стоят скотом богаты, красивы, договечны [СК], и ревут верблюды с высокими горбами, стремящиеся к самкам [СК], а кладовые ломятся от золота и заморских дорогих одежд. Аши помогает одержать победу в схватке с врагом. Поэтому люди молят Аши быть к [131] ним милостивой и ублажают богиню, радуя её слух хвалебными песнопениями, почитая её возлияниями священного напитка — хаомой молочной и прутьями барсмана [СК].

Аши благосклонно принимает жертвенные дары от праведников и отвергает подношения друджвантов. Но даже от праведного маздаяснийца она не примет возлияний, если тот болен телесным недугом: сперва он должен излечиться, на молитву можно приходить только в полном здравии. Глуха Аши к просьбам тех, кто страдает бесплодием.

Не принимает она жертв и от отроков незрелых [СК], и от юных девиц, не знавших мужей [СК], — богиня сердита на них. Она не может забыть и простить их предательства — ведь юнцы с девицами предали её однажды. Это случилось во время войны арийского племени с туранцами — злейшими из кочевников-друджвантов. Те и другие сражались за обладание Аши и преследовали её, чтобы захватить. Аши спряталась сперва под копытами быка, после — в шерсти густорунного барана, — но каждый раз её находили незрелые юнцы с девицами и выдавали её убежище преследователям.

Подробности мифа о борьбе за обладание Аши неизвестны, в тексте «Ард-яшта» содержатся лишь ссылки на отдельные его эпизоды. Возможно, один из смыслов, выражаемых этим мифом, заключается в том, что богатство и процветание даёт плодовитость скота, — «юнцы» же этого не понимали и выдали Аши. (Указано И.М. Стеблин-Каменским — см.: Стеблин-Каменский И.М. К «Гимну Аши» // Авеста. С. 193. Примеч. 8.)

Аши молились многие герои и цари, прося помощи в делах, угодных Ахура Мазде: кто искал её поддержки в битве с дэвами, кто просил тучности стадам и плодородия нивам, — сердце Аши преисполнялось радости от таких праведных молений, и она охотно помогала каждый раз, сопутствовала благим делам. Но в Хванирате было и много грешников, огорчавших богиню. Особенно она расстраивалась, когда видела бездетные пары. И эти люди ещё смели называть себя чтущими Мазду! Они пели гаты, молились, совершали возлияния — и бесстыдно грешили в жизни. Ведь маздаясниец живёт для того, чтобы укреплять стан Добра; и вырастить детей, воспитанных в духе праведной веры — это одна из главных зороастрийских добродетелей. Богиня трижды горько жаловалась Ахура Мазде на бездетных людей и спрашивала:

— Что мне поделать с ними? [СК] Они не внемлют уговорам праведно наставляющих жрецов. Бросить их, людей, на произвол судьбы, пусть борются с дэвами как хотят, а самой улететь на небо? Или всё-таки остаться на земле?

— Не уходи на небо, Аши богоданная [СК], — ответил ей отец, бог Ахура Мазда. — Но и не возвращайся на землю. Останься со мной и сопутствуй мне. Я сам почту тебя жертвой [СК] и воздам тебе хвалу, — а ты помогай мне вершить мои великие деяния, чтобы любое из них оканчивалось воистину победоносно! [132]

С тех пор Аши пребывает с Ахура Маздой или сопровождает кого-нибудь из ахуровских божеств. Но хоть богиня и удалилась с земли, она не перестала помогать людям в их благих начинаниях, и благодарные люди, как и прежде, приносят ей жертвы и поют:

«Молитвы тем приносим, Кому признал молиться Ахура Мазда благом!»[13] [СК]

Сестра Аши — Да́э́на (среднеперс. Дэн), «Вера [маздаяснийская]» — {олицетворение религиозного сознания человека, его внутреннего духовного мира, морали и нравственности, образа мыслей, его «речей и дел».

У каждого человека — и у праведного, и у грешного — есть своя Даэна, и каждый после смерти встречает её — прекрасную юную девушку, если покойный жил благочестиво, и отвратительную уродину-старуху, если он грешил. Имеют свою Даэну также и племена, и общины, и целые народы}.[14]

Даэне и Аши сопутствует прославленная Чи́ста — богиня праведного выбора. Чиста облачена в белые жреческие одежды. Она наставляет зороастрийских священнослужителей и вероучителей, помогает им правильно истолковывать «Авесту» и покровительствует царям, чьё правление угодно великому Ахура Мазде.

Вертрагна и птица Варагн

Изложено по: «Яшт» 14 («Варахран-» или «Бахрам-яшт»)

Вертрáгна (среднеперс. Варахрáн, в поздней традиции и фарси Бахрáм) — бог войны и победы, прекрасный, могучий, стремительный, не знающий себе равных, защитник и хранитель,

Который сокрушает, Кромсает войск ряды. <...> Он вдребезги сминает, Сметает войск ряды; Вертрагна побеждает Врагов — людей и дэвов, И ведьм, и колдунов, и кавиев-тиранов, И злобных карапанов. [133] <…> [Он] силою — сильнейший, Защитою — прочнейший, [Он] — наиблагодатный, [Он] — милостивей всех, [Он] — самый благотворный, Наицелебней всех [СК].

Пока Вертрагне воздаются почести, достойные этого великого бога, пока ему несут жертвенные дары и поют хвалебствия, — арийским странам не грозят никакие беды: ни набеги иноземцев, ни смуты, ни смертоносная чума. Вертрагна благосклонен к тем, кто обращается к нему с мольбой. Но, как и другие боги, он не приемлет возлияний от нечестивцев:

Пусть жертвы не приносят Ни негодяй, ни шлюха, Ни душегуб, ни верящий, Но не поющий Гат, Противник этой веры Ахуры с Заратуштрой. Когда приносят жертвы Негодник или шлюха, Убийца или верящий, Но не поющий Гат, Противник этой веры Ахуры с Заратуштрой, — То отстранит спасенье Божественный Вертрагна. Тогда в арийцев страны Придут войска набегом, Тогда в арийцев страны Придут войска врагов, И сто сразят арийцев На пятьдесят ударов, На сто ударов — тыщу, На тыщу — мириад, На мириад — без счёта [СК].

У Вертрагны десять обликов, десять воплощений-инкарнаций, в виде которых он является людям и богам. Вертрагна может налететь ураганным ветром, который пригибает к земле и с корнями выворачивает вековые стволы. Может воплотиться в прекрасного златорогого быка. Может, подобно лучезарному Тиштрии, — в коня белого, прекрасного, златоухого <...> с золотой уздой [СК], в могучего двугорбого верблюда; может явиться

Рассвирепевшим вепрем, Злым, острыми зубами [134] И острыми клыками Разящим наповал, Взбешённым, неподступным, Сердитым, пёстромордым, Увёртливым, проворным [СК]. (илл. 14-Б, 15-Б).

Бог войны, кроме того, может принять обличье пятнадцатилетнего отрока, и зрелого мужа, и дикого горного барана — воплощения божества царской принадлежности Xвáрны (илл. 15-А), и дикого козла, и птицы Варагн.

На памятниках искусства Древнего Ирана засвидетельствованы многочисленные изображения медведей, однако дошедшие до нас тексты не содержат сведений, какому божеству соответствует эта инкарнация. Предполагается, что в облике медведя также изображался Вертрагна (хотя в «Бундахишне» (15.31; 23.1) медведь упоминается в числе монстров, фактически приравниваемых к храфстра — см. с. 103, 177).

Ширококрылая [СК] птица Варагн стремительна в полёте, а в её перьях заключена чудодейственная сила. Если взять перо птицы и провести им по телу, этим снимется колдовское заклятие врага. Обладателя такого пера никто не сможет ни убить, ни повергнуть в бегство, ни околдовать злыми чарами. Перо священной птицы Варагн — это талисман, дарующий удачу и победу:

Когда войска сойдутся, <...> Стоят друг против друга, Свои ряды ровняя — Никто не побеждает, Никто не побеждён. Возьми тогда четыре Пера от птицы Варагн И перед каждым войском Те перья подержи. И первым кто помолится, Кто призовёт Вертрагну И всеблагую Силу, Тому тогда и будет Принадлежать победа [СК].

«Точная идентификация этой хищной птицы затруднительна — предлагалось отождествление и с орлом, и с коршуном, и с ястребом. Вероятнее всего, что Варагн — это всё же ворон, птица бога войны у других индоевропейских народов, например, у древних германцев и скандинавов, у которых ворон, птица, питающаяся трупами, посвящена богу войны и смерти Óдину. <...> Не исключено, что русское слово „ворон" и другие, близкие по звучанию обозначения этой птицы в балтийских и уральских языках — заимствования из древнеиранского» (Стеблин-Каменский И.М. К «Гимну Вэртрагне» // Авеста. С. 191. Примеч. 2.) [135]

Хварна

Изложено на основе компиляции сведений из «Авесты» и пехлевийских текстов разных эпох; стихотворные переводы — из «Яшт» 19 («Замйад-яшт»)

Хвáрна (среднеперс. Фарр) — абстрактная божественная сущность, харизма, сакральная сила; олицетворение неземного высшего начала и сияющего священного Огня Ахура Мазды — Атара.

Мы чтим недосягаемую, Божественную Хварну — Самое славное, превосходящее, Наилюбезное, наиразящее, Наиловчайшее, неуловимое, Высшее средь созданий. <...> Многоблаженное, Многопрекрасное, Многообразное, Многополезное И лучезарное [СК].

Хварна приносит изобилие, удачу во всех делах, счастье, добрую судьбу, славу и торжество над врагами:

Пусть кто-нибудь из смертных <...> Той Хварной недоступной Сумеет завладеть, Тогда дары священные Получит благотворные И преблагословенные Возьмёт жреца дары. Тогда благая Аши Последует ему, Дающая богатства, И пастбища, и скот; Вседневная Победа Последует ему, Сметающая силой И длящаяся годы; Сразит с Победой этой Он всех своих врагов [СК].

Те же, кто несчастлив и в жизни, имеют плохую Хварну. [136]

Хварна — символ власти, богоизбранности и царственной принадлежности, воплощение героизма. Все иранские герои боролись за обладание Хварной и, заполучив её, совершали блистательные подвиги или становились царями — могучими и смелыми, отважными и мудрыми, всесильными царями [СК]. Одним из таких царей был Кáви Кавáта (среднеперс. Кей Кавáд, фарси Кей Кобáд): завладев Хварной, он стал родоначальником славной царственной династии Кавиев; его потомок Кави Хаосрáва (среднеперс. Кей Xосрóв, фарси Кей Хусрóу) разгромил туров — извечных врагов иранских арийцев; а последний царь этой династии, праведный Кави Виштáспа (среднеперс. Виштáсп, фарси Гуштáсп), был первым правителем, который обратился в веру Заратуштры и взял гонимого пророка Ахура Мазды под своё покровительство. Со времён Кави Каваты Хварну как символ царственной принадлежности и праведного величия иранцы стали называть «Хварной Кавиев», или «кавианской Хварной».

Свою Хварну имеют каждое племя, каждая община, каждое селение, каждая семья. Вместе с фраваши Хварна охраняет дом зороастрийца.

Как и все божества из окружения великого Датуша Ахура Мазды, Хварна является перед людьми в обликах своих инкарнаций. Она может воплотиться в зрелого мужа-воина, в хищную птицу Варагн, стремительную в полёте [СК], в лучезарный нимб вокруг головы великого шаханшаха из рода Сасанидов (илл. 10-А, 15-А), незыблемо царствующего в стране. Но чаще всего Хварна принимает облик прекрасного горного барана (илл. 15-А)[15] — одной из инкарнаций Вертрагны, — потому что Хварна Кавиев родственна Вертрагне, дающему победу над врагами. Обладатели Хварны Кавиев — сасанидские шаханшахи и наследники престола часто украшали свои короны витыми рогами горного барана (илл. 15-Б).

Митра

Изложено по: «Яшт» 10 («Михр-яшт»)

Когда Датуш Ахура Мазда создавал Ми́тру (среднеперс. Михр), чьи пастбища просторны [СК], он наделил его столь многими благими качествами, что Митра достоин такого же почитания и таких же восхвалений, как и сам бог-Творец.

Согласно «Яшт» 17.16, Митра — сын Ахура Мазды и Спента Армайти, брат Аши, Сраоши и Даэны. [137]

Митра могуч, отвагою подобен рыкающему льву (илл. 14-Б), великолепен, победоносен. Перед ним трепещут <...> все мыслимые дэвы [СК]. Он тысячеухий и тысячеглазый[16] [СК]. Он неподвластен обману. <...>

И смертного нет в мире С такой дурною мыслью, Чтобы была сильнее, Чем Митры мысль благая. И смертного нет в мире, Чтобы дурное слово Сильнее молил, чем бы Благое слово Митра. И смертного нет в мире, Чтобы дурное дело Сильнее сделал, чем бы Благое дело Митра. И смертного нет в мире, Чей разум был бы больше, Чем разум прозорливый Божественного Митры. И смертного нет в мире, Чтоб так же чутко слышал Обоими ушами, Как слышит чуткоухий, Тысячеумный Митра — Он видит всех лжецов [СК].

Митра — бог клятвы и верности заключённому договору, хранитель закона и порядка, установленного Ахура Маздой. А великий бог, Творец мира и всего, что есть Добро в нём, заповедал приверженцам Истины — ашавáнам: не нарушай договора! <...> ни того, что заключаешь с [представителем] друджевского [мира], ни того, что [заключаешь] с единоверцем, причастным Аше, обоюдный ведь договор: и друджевский и артовский [В]. Ибо губит всю страну человек, нарушающий договор, нанося [этим] такой же удар по всему причастному Аше, как и сто [В] кавиев, карапанов, ашемаугов и всех прочих еретиков, богомерзких дэвопоклонников, соблазнившихся лживыми мыслями и лживыми речами.

Обитель Митры, чьи пастбища просторны [СК] — на Хара Березайти, в поднебесной вышине. Её создали Ахура Мазда и Амеша Спента. Там нет ни тьмы, ни холодов, ни палящего зноя, ни дэвов, ни болезней, ни скверны.

Золотую небесную колесницу Митры сотворил для него Спента [238] Майнью, Святой Дух. Она вся расписана звёздами, лучащимися, как лик Тиштрии, и запряжена четвёркой прекрасных белых пышногривых скакунов, у которых передние копыта позолочены, а задние покрыты серебром.

И впряжены все четверо В одно ярмо с завязками При палочках, а дышло Прикреплено крюком[17] [СК].

По утрам, едва вострубят петухи, возвещая, что взошло Солнце, Митра первым взлетает на своей колеснице ввысь. Возничая — благая Аши, дочь Ахура Мазды, настёгивает коней, устремляя их к лучезарному светилу;[18] кони раздувают ноздри и несутся вперёд, обгоняя ветер, искрясь в золотых лучах, купаясь в них, как в струях живительного дождя Тиштрии купаются полевые травы. Скакуны Митры не отбрасывают теней — тени не поспевают за ними, так стремителен их бег.[19]

Достигнув Солнца, колесница разворачивается, и Митра со своей свитой шествует по небосводу впереди великого светила. Благая Аши правит колесницей, а прекрасная Даэна прокладывает путь: все мыслимые дэвы [СК] в страхе разбегаются прочь, едва завидев Даэну, воплощённую маздаяснийскую веру. Рядом с Даэной стоит дарительница изобилия Паренди.

Летит за Митрой следом Божественный Вертрагна, Рассвирепевшим вепрем, Злым, острыми зубами И острыми клыками Разящим наповал, Взбешённым, неподступным, Сердитым, пёстромордым, Проворнейшим в полёте. <...> Чьи ноги из металла, Передние и задние, Чьи жилы из металла [139] И из металла хвост, Чьи челюсти — металл. <...> А спереди от Митры Летит Огонь горящий, Который Хварна Кавьев [СК].

Боги Сраоша и Рáшну (среднеперс. Рашн), {братья Митры},[20] летят рядом с колесницей: Сраоша — справа; Рашну {бог справедливости, который в сокрушении [Лжи] удачливей и победоносней всех}[21] — слева, вместе с Чистой, а праведных фраваши летят со всех сторон [СК]. Все они — помощники Митры. Все они взирают с поднебесья на каршвар прекрасный, обильный населеньем оседлым — Хванирату [СК], где колосятся нивы, пасётся ухоженный скот и приветственно раскрываются навстречу Солнцу {фиалки, красные хризантемы и «петушиные гребешки» — инкарнации Митры, Сраоши и фраваши}.[22]

Митра ревностно следит, с достаточным ли усердием люди его славят и поклоняются ему, в должной ли мере воздают ему почести,

И первым кто восхвалит Его со всею верой, И помыслом, и силой, К тому и обернётся, Тому поможет Митра, Чьи пастбища просторны [СК].

А мольбы к нему обращают все. Взывают к Митре ратники, склонившись к конским гривам [СК] — они просят наделить их силой для битвы с дружвантами-кочевниками, просят сделать их копья, стрелы и мечи разящими без промаха, а боевых лошадей — выносливыми, дабы они без устали преследовали врагов, обращенных в бегство, — и Митра, вняв просьбе, ведёт маздаяснийцев в бой и дарует блистательную победу. С молитвами и возлияниями взывают к имени Митры скотоводы и пахари, прося защитить их от набегов и ниспослать благоденствие и процветание. Все, чтущие Мазду, просят Митру укрепить их в вере, такую дать [им] удачу [СК], чтобы все их помыслы, слова и дела стали благими, чтобы все добродетели, какие есть — учёность, святость, знанье <...> превосходство в Истине, верное произнесение священных изречений [СК] и молитв — были им дарованы, — и Митра даёт такую удачу [СК]. Коровы, угоняемые кочевниками в Лжи угодья [СК], молят Митру о спасении.

Солнце-Хвархшайта продолжает своё царственное шествие по небу. [140] А колесница Митры проносится над всеми окраинными каршварами, пересекает небо над Хваниратой с востока на запад и с севера на юг, и боги во главе с Митрой зорко смотрят вниз. Они следят, соблюдаются ли законы и нет ли где клятвопреступников, нарушивших договор. Горе им, если Митра их заметит! — а тысячеокий Митра непременно заметит их, и они не скроются от праведного божьего возмездия. Им не спастись, даже если они убегут к истокам Ранхи, — колесница нагонит их. А в той колеснице есть тысяча златоустых стрел[23] <...> с опереньем из перьев хищной птицы [СК], тысяча острых копий, тысяча метательных топоров, тысяча обоюдоострых ножей, божественно летящих, божественно разящих по дэвов злым башкам [СК], и тысяча таких же чудесных булав. Всё это предназначено для дэвов и клятвопреступников: первая же стрела, или копьё, или удар булавы — сразит лжеца наповал.

Их хижины сметает, Жилища нежилые, Где прежде обитали Нарушившие слово. <…> А если будут лживы В дому — домохозяин, В семействе — старший в роде, И в племени — вожак, Или в стране — владыка, Погубит разом Митра Сердитый, разозлённый, И дом тот, и семейство, И племя, и страну: В домах убьёт хозяев, В семействах — старших в роде, И в племенах — вождей, И над страной — правителей, Над странами — владык. <…> Везти не будет лошадь Противящихся Митре. <…> Летит копьё обратно, Что лжец вперёд бросает, От заклинаний злобных Нарушившего слово [СК]. [141]

Хаома

Изложено по: «Ясна» 9 (так называемый «Хом-яшт») и «Ясна» 10

Посреди океана Ворукаши, на благом острове Ахура Мазда сотворил дерево бессмертия Хáóму (среднеперс. Хом), Рату всех лекарственных растений}.[24] {В ствол Хаомы бог поместил фраваши Заратуштры, и она пребывала там под охраной Boxy Маны и Аша Вахишты, покуда пророк не воплотился, ознаменовав своим приходом в мир наступление последнего периода истории — Эры Разделения Добра и Зла}.[25] {Сторожить Хаому от дэвовских исчадий — лягушек и прочих храфстра — Творец назначил 99999 фраваши праведных и священной рыбе Кара}.[26]

Изложенное выше отражает среднеперсидские представления о древе Хом, которые существенно отличаются от «младоавестийских» представлений о Хаоме — растении, божестве и напитке, излагаемых далее.

Птицы похитили семена целебного дерева и разнесли их по всей земле. С той поры хаома жёлтая, золотистая, врачующая, прекраснейшая из всего, что есть в телесном мире, растёт повсюду в Хванирате на горных склонах. {Может быть, и в остальных каршварах она тоже есть, но этого никто не знает: смертным закрыты туда пути}.[27]

Милостивый к людям Ахура Мазда открыл им чудесные свойства золотистого растения. Хаому нужно замочить в воде, потом истолочь в ступке, выжать сок, смешать его с молоком и ячменными зёрнами и оставить бродить на несколько дней.[28] Всё это нужно проделать под пение гимнов «Ясны», восхваляющих растение хаому, напиток хаому и златоглазого Хаому — бога этого напитка:

Я славлю облако и дождь, Которые дают расти твоему телу На вершинах гор, Я славлю высокие горы, где ты вырос, О Хаома! Я славлю широкую, обширную, Неустанно производящую, благодатную землю, Твою опору, о Хаома праведный! [142] Я славлю поле, где ты, благовонный, растёшь, Смелое и прекрасное растение Мазды, О Хаома! <...> Размножайся силою [моей] молитвы Всеми своими корнями, Всеми побегами и всеми ветвями! [Бр]

Божественный опьяняющий напиток хаома, посвященный Ахура Мазде, наливает тело силой, даёт здоровье, исцеляет от недугов, продлевает жизнь, воодушевляет на борьбу с дэвами, укрепляет в праведности и вере. Испившему его откроются сокровенные тайны мироздания, он легко отличит Истину-Аша от Лжи, Добро от Зла, распознает злоумышления Ангхро Майнью и победит вражду всех дэвов. Зороастрийцы чтут ахуров и язатов молитвой громкой [СК] — пением яштов и хаомой молочной [СК], совершая возлияния над жертвенным огнём, и прутьями барсмана [СК].

Первым человеком на земле, выжавшим сок хаомы, был Вивáхвант (среднеперс. Вивáнгх). Та на него благодать снизошла, та его постигла удача [Бр] за это богоугодное деяние, что у него родился сын — Йима [Бр], который стал первым царём на земле; Йима блестящий, богатый стадами, сиятельнейший среди рождённых, солнцеподобный между людьми [Бр]. И на всех, кто выжимал сок хаомы, снисходила великая благодать. Порушáспа, отец Заратуштры, тоже выжимал хаому.

Златоглазый бог Хаома, беспорочный, бессмертный [К] бог священного напитка, {был первым жрецом, поставленным Ахура Маздой прославлять ахуров и язатов. Хаома первым вознёс молитву Митре:

Мы почитаем Митру <...> Которому молился Лучистый, властный Хаома, Целебный, златоглазый, На высочайшем пике Высоких гор Хараити, Зовущемся Хукарья. <...> Его жрецом поставил Себе Ахура Мазда, Молящимся усердно, Возвышенно поющим. Молился жрец усердный, Возвышенно поющий, Творцу Ахура Мазде, Молил Святых Бессмертных, И голос поднимался Его к небесным светам [143] И обходил всю землю По всем семи каршварам. Он первый жрец, что хаому <...> Вознёс к высокой Хараити [СК].}[29]

Ахура Мазда в знак своего благоволения даровал Хаоме расписанный звёздами пояс, и Хаома, опоясавшись им, как праведный зороастриец, выступил на защиту благих мыслей, благих слов и благих дел великого Творца. Он изгнал из Хванираты злого Кересáни,[30] который рос властолюбием [З]; Хаома стал преследовать лжецов, разбойников, убийц, сладострастников, кавиев и йату-колдунов.

Хвала Хаоме! Благ Хаома! [К] Он отдаляет смерть, он побеждает Ложь. Он устремляет душу зороастрийца навстречу Слову божьему. Он даёт силу упряжке лошадей; знания и чистоту тем, кто прилежно изучает священные тексты; мужей — девицам; твёрдых в вере детей — родителям. Он — недруг для всех приверженцев Лжи, прекрасный, златоглазый. Хвала Хаоме! [К]

Ардвисура Анахита

Изложено по: «Яшт» 5 («Ардвисур» или «Абан-яшт»)

С золотой вершины горы Хукарьи, с высоты её, равной росту тысячи мужей, ниспадает Ардвисýра Анахи́та (среднеперс. Анахи́д, фарси Нахи́д), высотою равная всем водам <...> по земле текущим, и вперёд устремляется,[31] полная силы <...> широко разливающаяся, целительная, дэвам враждебная, вере Ахуры преданная [Бр], прекрасная богиня реки Ардви, повелительница воды, священной стихии Датуша.

Из края в край волнуется Всё море Ворукаша, И волны в середине Вздымаются, когда Свои вливает воды, В него впадая, Ардви Всей тысячью протоков И тысячью озёр,[32] Любое из которых За сорок дней объехать [144] Успеет только всадник На добром скакуне [СК].

Ардвисура Анахита — богиня любви, страсть вызывающая [Бр], покровительница стад и домашнего очага, защитница арийский стран. Она творит семя всех мужей, уготавливает для родов материнское лоно всех жён, делает лёгкими роды всех жён, исполняет в урочное время молоком материнскую грудь; бескрайняя, славная именем, длиною равная всем водам <...> покровительница всего творения в Истину-Ашу верующих. Под кровом [её] великолепия и величия мелкий скот и крупный скот и <...> люди умножились на земле. [Она], поистине, охраняет всё доброе, Маздой сотворенное, от Истины-Аша исходящее, словно как хлев охраняет овец.

Всякий может увидеть её, Ардвисуру Анахиту, в образе прекрасной девушки, сильной, стройной, прямой, высоко подпоясанной, знатного рода, именитого, в нарядном плаще с обильными складками, златопрядном. Барсман в руках у неё должной меры, красуется она серьгами четырёхгранными, златоковными; ожерельем обвила благородная Ардвисура Анахита прекрасную шею. Стягивает она стан свой, чтобы дивные груди её восстали, чтобы влеклись к ней людские взгляды. Чело увенчала своё Ардвисура Анахита прекрасным обручем, сотнями самоцветов украшенным, златоковным, осьмичастным, словно бы колесница, перевитым лентами, чудесным, с кольцом посредине, искусно сделанным. В бобровой шубе она, Ардвисура Анахита, из трёхсот бобров[33] <...> меха ослепляют смотрящего блеском золотым и серебряным [Бр].

Ардвисура Анахита — единственное иранское божество, которое в «Авесте» описывается антропоморфно; других подобных описаний в сохранившихся текстах «Авесты» не содержится. М. Дрезден указывает, что «с точки зрения литературных приёмов „Авесты" такое необычайно подробное и красочное описание наводит на мысль о том, что у автора [„Ардвисур-яшта"] была перед глазами статуя богини или же он её себе мысленно представлял».[34] Однако авестийское описание Анахиты не соответствует ни одному из изображений богини на сохранившихся памятниках.

Разливается ли прекрасная богиня полноводным потоком, шествует ли над Хваниратой в колеснице, запряжённой четвёркой коней, все четыре единой масти <...> высокие, оборающие зломышление всех врагов, и дэвов и людей [Бр], и йату, и паирика, и карапанов, и кавиев, — думой одной занята она: «Кто восславит меня? Кто почтит [Бр] возлияниями хаомы с молоком? Кто сделает это, почтив меня молитвой, тот верен и послушен мне, и я исполню все его желания. Воздам я за преданность и верность и силой, и добром [СК]». [145]

Не только все люди, но и боги — ахуры и язаты преклоняются перед великолепием и величием [Бр] Ардвисуры Анахиты. Сам Ахура Мазда приносил ей жертву в Арьяна Вэджа, у благой реки Вахви Датии, прося помощи в наставлении Заратуштры, дабы пророк мыслил, говорил и делал в согласии с праведной маздаяснийской верой. К Анахите обращались с молитвами все иранские герои; каждый жертвовал богине сто коней, тысячу быков и десять тысяч овец, чтоб она умилостивилась и дала удачу [СК] в угодном Ахура Мазда деле: возвела достойного на царство, или помогла одолеть полчище приверженцев Друджа, или даровала изобилие и благоденствие. Богиня принимала жертвы и исполняла благочестивые просьбы: она всегда дарует удачу просящему, зáóтру[35] в дар приносящему, благочестиво жертвующему [Бр]. Но не должны взывать к Анахите и вкушать её заотру ни один <...>[36] ни болеющий горячкой, ни обременённый грыжею <...> ни одна женщина, ни один общинник, что гат не произносят, ни прокажённый, от остальных отторгнутый [Бр]. Не примет Анахита заотры от слепых, от глухих, и от карликов, от слабоумных, и <...> и припадочных, от помеченных метой, какою, с общего гласа, умалишённых метят; не должны одарять заотрой ни горбатые спереди, ни горбатые сзади, ни кривозубые карлики [Бр].

«Возможны и иные толкования этих дефектов, в частности, просто человек с гнилыми или кривыми зубами. Напомним, в связи с этими строками, правила, предписываемые священникам в Библии: „И сказал Господь Моисею, говоря: скажи Аарону: никто из семени твоего во все роды их, у кого на теле будет недостаток, не должен приступать, чтобы приносить хлеб Богу своему. Никто, у кого на теле есть недостаток, не должен приступать, ни слепый, ни хромый, ни уродливый, ни такой, у которого переломлена нога или переломлена рука, ни горбатый, ни с сухим членом, ни с бельмом на глазу, ни коростовый, ни паршивый, ни с поврежденными ятрами" (Левит. 21.16-20)». (Стеблин-Каменский И.М. К «Гимну Ардви-Суре» // Авеста. С. 185. Примеч. 14.) Сравн. в «Ард-яште» — с. 131. В «Видевдат» 2.29, 38 телесные недостатки названы отметинами Ангхро Майнью, наложенными на смертных [СК] — см. с. 161.

И тем дерзким дэвам, карапанам и вождям кочевников, которые, замысля злое дело, осмеливались просить у Анахиты помощи в нём, богиня всегда отказывала и не принимала жертв.

Геуш Урван

Изложено по: «Яшт» 9 («Гош-яшт»)

Гéуш У́рван (среднеперс. Гошурýн) — «Душа Быка», женское божество, покровительница стад, могущественная, сотворённая [146] Маздой, праведная (илл. 14-Б). Воздавая ей почести или прося поддержки, зороастрийцы именуют её Дрвáспа — «Та, благодаря которой лошади пребывают в здравии»; и этот эпитет, преисполненный благодарности к богине, стал её вторым именем.

Под опекой Дрвасы плодится и тучнеет домашний скот, столь любезный Ахура Мазде и столь ненавистный Духу Зла. Богиня с небес смотрит на пасущихся дойных коров, на густорунных овец, на рабочих волов, и ей сладостно созерцание сытного благоденствия арийских стран, а слух её ласкают хвалебные гимны и молитвы. Но грозно нахмурится Дрваспа, если кто-нибудь нарушит священную заповедь, данную Маздой. Колесница её тотчас свернёт с пути, и кони помчат богиню туда, где совершается богомерзкое деяние и надо защитить праведную веру.

Вайю

Изложено по: «Яшт» 15 («Рам-яшт»)

Бог ветра Вáйю (среднеперс. Вай) пребывает высоко и превосходит в могуществе <...> все прочие создания. Он быстрее всех — самый стремительный: он настигнет любого и сурово покарает за зло. Он — грозный воин. Золотой шлем на нём, золотая корона, и ожерелье, и обувь, и доспехи золотые на нём; и колесница у Вайю тоже вся из чистого золота.

{Его, праведного воителя, создал Ахура Мазда, Творец},[37] {и великую миссию поручил он Вайю: воплощать божественную связь между бесконечным временем зерван акарана и Бескрайним Пространством, — высшим стражем миропорядка и мироздания стал Вайю по слову Мазды!}[38] Столь он велик, доблестный, верный Истине, что Мазда сам молился ему, сам приносил [ему] жертву в Арьяна Вэджа, на золотом троне, под золотыми лучами, под золотым балдахином; [почитал он Вайю] барсманом и хаомой с молоком. Он просил у него [Вайю] удачи, говоря: «Даруй мне эту [удачу], о Вайю, пребывающий высоко, чтобы смог я сокрушить творения Ангхро Майнью, и чтобы никто не смог сокрушить творения Доброго Духа!

И Вайю, который пребывает высоко, сопутствовал Творцу, даровал ему такую удачу.

Находили у Вайю покровительство и все иранские герои, приносившие ему жертвы на Хара Березайти, как приносил свою жертву Мазда — на золотом троне <...> под золотым балдахином, и просившие помощи в праведных делах. [147]

Благосклонен был Вайю к молениям юных дев, просивших его о муже. «Даруй нам это, о Вайю, пребывающий высоко, — пели девушки перед жертвенным огнём, — чтоб мы могли найти мужа, юного и прекрасного телом, который хорошо усладит нас; и жизнь долгую [дай нам]; и дай нам потомство; мудрого, учёного <...> мужа [дай каждой из нас, Вайю]! Бог исполнил эту мольбу, ибо она была праведной: иметь детей, множить воинство Добра, воспитывая детей в маздаяснийской вере — в этом добродетель зороастрийца.

У Вайю много имён — священных, обладающих и чудодейственной силой. Тот-кто-идёт-вперёд и Тот-кто-идёт-назад — его имена. Тот-кто-распознаёт-обман — его имя. Доблестный — его имя. Тот-чья-работа-против-дэвов, Тот-кто-с-длинным-копьём и Тот-кто-разрушает-норы [храфстра?] — его священные имена; и ещё много, много имён у бога-воителя, преданного Мазде и Аше, у Вайю праведного, и все они магические, чудодейственные; и к ним, к этим именам, нужно взывать, если в арийские страны набегом придут друджванты-кочевники, или воцарятся злые кавии, гонители верящих в Мазду, или дэвы, или ашемауги придут в лучшие страны Хванираты, чтоб посеять зло, — Вайю защитит, Вайю избавит от бед. Вайю поможет. Надо только восславить его, и почтить жертвой, и призвать, произнеся его имена.

Вайю олицетворяет собой пространство между землёй и небесами — воздух, стихию воздуха: {одну из стихий, где в начале творения Добро столкнулось со Злом. Создания Мазды бились с Ангхро Майныо и его порождениями в воздухе, Добро и Зло смешались в этой стихии}.[39] Поэтому воздушная стихия принадлежит Доброму Духу и Злому, и поэтому про Вайю, воплощающему воздух и ветер, зороастрийцы говорят, что он проходит сквозь два мира, один — который создал Добрый Дух, и второй — который создал Злой Дух; и, вознося молитвы славному воину, так поют перед полыхающим огнём:

— Мы почитаем праведного Вайю, мы приносим жертвы Вайю, пребывающему высоко! В этой части тебя[40] мы жертвуем тебе, о Вайю, которая принадлежит Спента Майнью! <...> Мы жертвуем тому Вайю, который принадлежит Доброму Духу — светлому и величественному Вайю!

В «младоавестийском» зороастризме наряду с Вайю фигурирует (иногда отождествляемый с ним) бог Вáта — олицетворение ветра; часто различаются «добрый» и «злой» Вата — южный и северный ветра. В пехлевийской традиции становится чётким аналогичное различие между двумя ипостасями Вайю: «благой» Вайю — язат, и «злой» Вайю, обычно выступающий в паре с дэвом смерти Астовидадом и выполняющий его функции, иногда — отождествляемый с ним (см. внутритекстовые комментарии на с. 243-244 и 300). («Плохой» Вайю упоминается уже в «Гатах» — «Ясна» 53.6, однако неясно, имеется ли в виду отрицательная ипостась Вайю, поскольку Заратуштра вообще отвергал Вайю как дэва.) [148]

Сраоша

Изложено по: «Ясна» 57 (так называемый «Срош-яшт»)

С того дня, как два Духа, Благой и Злой, сотворили мир и всё сущее, великолепный Срáóша (среднеперс. Срош, фарси Сурýш), бог набожного благочестивого послушания и дисциплины, ни на минуту не сомкнул глаз. Ему неведомо, что такое сон: он бдительно и неусыпно сторожит создания Ахуры <...> праведный герой <...> могучий, сметающий [Зло] победоносным ударом. Славен Сраоша!

У него четыре густогривых сакуна, белых, сияющих, с золочёными копытами, которые мчатся быстрей ветра и падающих дождевых капель, быстрее туч, стремительней поднебесных птиц, и даже пущенной из лука стреле не поспеть за гордыми конями Сраоши. От стран индийских до западных стран объезжает он Хванирату дозором, храня маздаяснийцев от грабежей и разбоев, творимых буйнояростным Айшмой. Зорким оком выглядывает Сраоша, где затаилось Зло, и разит его, и выходит победителем из всех битв: пред могуществом вредоноснейших дэвовских дэвов не дрогнет сердце героя-воителя, зато пред его могуществом вся нечисть бежит — обратно в преисподнюю Тьму дэвов сметает с земли. Они ждут ночи. Но и после захода Хвархшайты-Солнца, когда Хванирату окутывает ночной мрак, и порождения мрака вновь сползаются отовсюду и рыщут по маздаяснийским селениям, — Сраоша и тогда на покой не уходит. Он — бдительный, неусыпный <...> сметающий [Зло] победоносным ударом, страж, который всегда на посту, всегда начеку во благо людям. Он и ночью своей дубиною и боевым топором наносит Айшме раны кровавые, повергает его как сильнейший слабого, благословенный герой Сраоша.

А топор у Сраоши не простой — чудесный топор: им не надо размахивать, он сам летает и сам бьёт, сам разит исчадий вражеского воинства. Даже прародителя Зла настигал тот топор и нещадно бил.

{Когда же Хвархшайта-Солнце вновь появляется из-за гор, птица Сраоши, бдительная Пародарш, гонит последнего ночного дэва — длиннорукую лентяйку Бушьясту, которая обволакивает маздаяснийцев дурманом сладкого сна и неги, дабы они спали как можно дольше, и не развели вовремя огонь, и не выгнали скот на пастбища.}[41]

{Сраоша — сын Ахура Мазды, величайшего и лучшего из божеств [СК], и Спента Армайти. Аши и Даэна — родные сестры ему; Митра, чьи пастбища просторны [СК] — родной брат, и бог справедливости Рашну тоже брат Сраоши, ибо справедливость сродни набожному послушанию от века.}[42] {А главные враги его — Айшма и Нахатья, которые [149] искушают людей, толкая их ко греху. Сраоша гонит прочь дэвов, и павший маздаясниец вновь ступает на путь праведности.}[43]

Воплощения Сраоши — {красные хризантемы}[44] и {фазан}.[45] Тело его — Мантра Спента, Святое Слово. Из творений Мазды он первым восславил Ахуру, держа в руках простёртый барсман, [первый] почтил Амеша Спента <...> и воссел как равный средь Бессмертных Святых.[46] Он первым в мире воспел «Гаты» и разъяснил язатам их смысл. К нему первому в дом, что стоит на высочайшей высоте высоты Хараити, самоосвещающийся внутри, украшенный звёздами снаружи, тысячеколонный, торжественно пришли «Ахуна Вайрья», «Ясна семи глав» и все остальные молитвы «Ясны». Мудростью и всезнанием Сраоши Бессмертные Святые низошли на эту землю, на семь каршваров, чтобы окрепла повсюду Даэна — Вера маздаяснийская, чтоб преисполнилось праведное учение ахуровское святости Духа Святого и всех благих качеств Амеша Спента: и истинности Лучшей Истины, и благочестия Спента Армайти, и целостности Хаурватат, и бессмертия Амертат. А сам Сраоша явился в мир как законоучитель — к людям пришёл, и укрепил их и духом и телом <...> и все вожди правили <....> в согласии с волей Сраоши.

Поздняя традиция приписывает Срошу функции загробного судьи — см. внутритекстовый комментарий на с. 297.

Рашну

Изложено по: «Яшт» 12 («Рашн-яшт»)

Но кто же хранитель справедливости в праведном мире? Кто — сама мудрость? Кто отделяет Ложь от Истины, когда Ложь проникает в сердца людские под маской Добра? Кто в сокрушении [Лжи] удачливей и победоносней всех прочих созданий Ахуры?

Это — сам Праведный Мир, сам по себе. Ибо повсюду в нём пребывает {сын Ахура Мазды и Спента Армайти, родной брат Даэны, Аши, Сраоши и Митры},[47] — Рáшну (среднеперс. Рашн) Рази́шта, «Правда Правдивейшая», — Рашну, который {летит справа от Митры, сопровождая его в шествии по небу, а следом за Митрой летит Вертрагна рассвирепевшим вепрем [СК]},[48] [150]

{И спрашивает вместе Он с Митрою и Рашну: «Кто нарушает слово, Обманывая Митру? Кто забывает Рашну? Кому тогда воздам я Болезнию и смертью При власти, данной мне?» [СК]}[49]

Праведный Рашну! Правдивейший, благословенный, знающий всё и всё предвидящий, Рашну Разишта, который самый зоркий из язатов; Рашну, {в ком семя Атара-Огня},[50] он — наилучший вершитель правосудия. Во всех судах он присутствует и по справедливости разрешает тяжбы. {Если перед судом предстанет лжец клевещущий — горе лжецу. Сколько бы словес он ни наплёл, пытаясь выдать враньё за истину, Рашну и Митру он не обманет. Тяжба разрешится по закону, а клеветнику нанесут семьсот ударов конской плетью <...> Срáóша-чарáна — «делающей послушными» [Кр].}.[51]

Ахура Мазда заповедал телесному миру, говоря:

— Чтите Рашну Разишту, где б ни был он, вездесущий! Чтите так: встав лицом к небесной дороге, по которой проделывает Хвархшайта свой путь, свяжите барсмап из трёх прутьев и восславьте меня, Ахуру. Всем моим благим качествам воздайте хвалу; и вару[52] этому приготовленное , огню и барсману, и кипящему [молоку?], и вару из масла и жира растений[53] тоже воздайте, что должно воздать, о вы, в Мазду верящие, {которым Рашну дарит потомства долговечность [СК]}.[54] Тогда Рашну Разишта придёт и поможет вам!

И праведники славят Рашну Разишту, как заповедал Ахура. Славят его везде — ибо он везде и всюду, блистательный вездесущий бог. Он в Хванирате и в шести окраинных землях; он — над океаном Ворукаша; он — на острове средь пречистых вод, где растёт царь лекарственных трав Хаома и живёт священная птица Сáэ́на; он — на звезде Тиштрии; он — на Ванант и на Хафтаринге; на Луне и Солнце; и в царстве Бесконечного Света — в Доме Хвалы[55] Ахура Мазды.

В поздней традиции Рашну, как Михру и Срошу, приписываются функции загробного судьи — см. внутритекстовый комментарий на с. 297.

Раздел 3. Мир до Заратуштры

Арийцы-дэвопоклонники

Ссылки на существование данного эпизода легендарной истории (являющегося её логически необходимым звеном) содержатся в зороастрийских текстах разных эпох. Описания подробностей, в основном, введены искусственно

Когда Машйа и Машйои, первая человеческая пара, умерли, их потомки — {пятнадцать народов}[1] — вскоре заселили Хванирату, все {шестнадцать стран, созданных Ахура Маздой. Но как убийца сыпет щепоть ядовитого зелья в котёл — и отравляет всю еду, так Ангхро Майнью, когда Датуш сотворил Арьяна Вэджа и остальные пятнадцать лучших стран и мест обитания [В], в каждой из стран расплодил Зло, пороки и грехи, дабы везде и навсегда отравить жизнь людям.

Всё же шестнадцать лучших стран Хванираты остались и после этого лучшими, дарующими покой, как бы мало радости [там] ни было [В]}.[2] Всякое племя занималось своим промыслом, и каждый человек, как мог, пытался выжить, выстоять против дэвовского зла. Но если с дэвом зимы ещё удавалось справиться, вовремя заготовив сухих дров для огня и утеплив жилище; а Апаоша хоть и мог наслать страшную засуху, однако не по силам ему было сделать, чтоб пересохла Вахви Датия и другие великие реки, так что вода оставалась у людей, только приходилось в надрыв трудиться от рассвета до заката, возя её в кувшинах на поля, — то дэвы зависти, зломыслия, жадности и других пороков зачастую легко брали над арийцами верх, подчиняли людей себе. Ведь им, людям, ещё не сиял свет божественной Истины — праведной маздаяснийской веры. Многие племена вели кочевой образ жизни, и Айшма злорадствовал, видя это; многие поклонялись дэвам — Индре, Шару, Буити, Нахатья, считая их истинными богами.

Вот почему они поклонялись этим лжебогам: {Ангхро Майнью скрыл от них, что в потустороннем мире за благодеяние полагается награда, а за грехи — тяжкое наказание. И ещё он скрыл, что грядёт конец мировой истории, когда Дух Зла и его приспешники будут [154] уничтожены навсегда. Люди при первоначальном творении были так мудры [Ч], что всё это знали, но тлетворный Ангхро Майнью замутил их умы: он распространил по миру много религий и греховных верований [Ч] — и люди, забыв о праведности, разучились отличать Добро от Зла. Каждый <…> считал хорошей ту религию, которой обучен, и особенно сильной — ту религию, [благодаря] которой у него будет власть [Ч]. Не понимали арийцы, что хорошее управление деревней лучше, чем плохое управление каршваром, поскольку Творец Ахура Мазда создал хорошее правление для [обеспечения] защиты созданий, а лживый Ангхро Майнъю создал плохое правление для противодействия хорошему [Ч].

Ужасны были те дэвовские религии! Из-за их большой испорченности они настолько искажены и смешаны, что [их] начальные слова не соотносятся со [словами] срединными, а срединные — с заключительными [Ч].[3]

Миссия Арьямана

Изложено по: «Видевдат» 22. К данному этапу легендарной истории — времени до воцарения династии Парадата — мифологические события отнесены условно.

Но уже в те времена, за много столетий до прихода Заратуштры, люди постепенно стали осознавать, что поклонение дэвам и идолам влечёт неминуемую беду.

Видя, как сперва один клан, потом несколько, а потом уже целые племена и народы отвращаются от степного кочевничества и, не услаждая больше Айшму кровавыми набегами, ведут праведную оседлую жизнь, занимаются скотоводством и земледелием; и как от этого преображается, расцветает и осеняется благодатью сотворенный Ахура Маздой мир,[4] многопагубный Ангхро Майнью исходил злобой. Он должен был воспрепятствовать Датушу — намерзить, сокрушить, испортить творение, — и Дух Зла мучительно раздумывал над этим денно и нощно.

И, наконец, он придумал, негодный Ангхро Майнью, смертоносный, — придумал, какой он нашлёт на землю лютый бич: 99999 смертельных недугов и болезней! — да! — чуму, моровую язву, проказу, лихорадку, бесплодие и… не перечесть — девять недугов, и девяносто, и девятьсот, и девять тысяч, и девять раз по десять тысяч неисцелимых болезней, сеющих горе и смерть.

Столь много было их, порождений Зла, столь неисчислимое множество их создал Ангхро Майнью на погибель земле, что сам Творец [155] Ахура Мазда не мог справиться с ними. И он воззвал к Мантра Спента:

— Помоги мне, праведная Мантра Спента! Исцели мой мир, изгони прочь порождения Друджа.

— Но как я сделаю это? — сказала в ответ Мантра Спента. — Как мне выполнить твоё веление, скажи, Мазда, ибо это неведомо мне.

{Мантра Спента одна была не в силах изгнать Зло. Нужен был праведник, который бы произнёс благочестивое исцеляющее Слово.}[5]

И Ахура Мазда решил воззвать о помощи к Арья́ману, благому язату, сотворенному им, Ахурой, — духу телесного и душевного здравия, религиозного послушания и благочестия, покровителю оседлых племён, противостоящему — вместе со Сраошей — буйному Айшме.

Он совершил возлияние в честь Арьямана, принёс ему в жертву коней, верблюдов, тысячу бурых быков и мелкий скот. Потом призвал перед свой лик На́йрьо Са́нгху (среднеперс. Нерья́санг) — божественного вестника, {огненного духа},[6] и молвил ему:

— Лети, Найрьо Сангха, мой посланник и глашатай, к Арьяману праведному, и вот какие слова обрати к нему: «Так говорит Ахура Мазда, праведный, тебе [Арьяману]: „Я, Ахура Мазда, создатель всех благих творений, когда я создал эту обитель, прекрасную, сияющую, видную издалека <…> тогда негодный посмотрел на меня [и моё творение], негодный Ангхро Майнью, смертоносный, и создал своим чёрным колдовством девять недугов, и девяносто, и девятьсот, и девять тысяч, и девять раз по десять тысяч недугов смертельных, неисцелимых! Так принеси же мне и миру телесному исцеление, Арьяман! Тебя я почтил возлиянием и молитвой, тебе принёс жертвы щедрые, богатые: коней тысячу, и крутогорбых верблюдов тысячу, и тысячу бурых быков, и тысячу голов мелкого скота — всё тебе! Оказал я должные почести тебе, Арьяман!»

Мазда умолк — и тотчас же в послушание словам Ахуры он пошёл, Найрьо Сангха, вестник; он направился прямо в обитель Арьямана и объявил ему волю Творца. Всё, что сказал Мазда, верный Найрьо Сангха передал Арьяману слово в слово — и о почестях, которые были возданы ему, и о щедрых жертвах. Это было быстро сделано, не было это долго.

Арьяман воспылал праведным рвением. Уничтожить зло, исцелить телесный мир — великую и почётную миссию возложил на него Ахура! Не теряя времени, он отправился на гору праведных вопросов.[7] [156] Девять жеребцов взял он с собой, девять быков, девять верблюдов, девять голов мелкого скота взял он с собой,[8] полный [праведного] рвения Арьяман. Он <…> вырыл девять борозд продольных,[9] произнёс молитвы и заклинания, отвращающие болезнь, — и так, праведным Словом Мантра Спента, он изгнал Друджа и исцелил мир, как были на то воля и приказание Ахуры.

Вивахвант

Изложено по: «Ясна» 9.4

Постепенно люди узнавали, что дэвы и Зло не безраздельно царят на земле, но есть в мире и ахуры — истинные боги, благие, добрые, праведные. Так, узнали они про Хаому.[10]

Чудесные свойства напитка хаомы арийцам открыл их соплеменник, добродетельный муж по имени Вивáхвант (среднеперс. Вивáнгх). Он был первым из смертных, кто выжал сок золотистого растения. В награду за это богоугодное деяние та на него благодать снизошла, та его постигла удача, что у него родился сын — Йи́ма (среднеперс. Йим, Джам, в поздней традиции Джам, Джамше́д, фарси Джамши́д) блестящий,[11] богатый стадами, сиятельнейший среди рождённых, солнцеподобный между людьми [Бр]. А Вивахвант стал первым жрецом Хаомы.

В «Яшт» 10.89 первым жрецом Хаомы и Ахура Мазды назван сам бог Хаома — см. выше, с. 142-143.

Царствование Йимы (авестийская традиция)

Изложено по: «Видевдат» 2

Образ Йи́мы, представленного во 2-м фрагарде «Видевдата» первым земным царём, восходит ещё к индоевропейской эпохе. Первоначальное значение имени — «Пара», «Близнецы» — свидетельствует о связи образа с древнейшим общеиндоевропейским [157] мифом о братьях-близнецах — сыновьях Солнца. В скандинавской мифологии Йиме соответствует персонаж И́мир (этимологически «двойное [существо]» — то есть «близнецы» или, возможно, «гермафродит») — первое живое существо, получившее телесное воплощение, великан, из плоти которого впоследствии был сотворен мир. Ведийское соответствие Йимы — Яма́ («Близнец»), вместе со своей сестрой Ями́ составляющий первую человеческую пару, сын бога солнца Вива́свата (авест. Вивахвант), впоследствии — царь загробного мира, в обители которого усопшие праведники вкушают блаженство.[12]

В индоиранскую эпоху у разных племён существовали совершенно разные представления о Йиме: солярный бог, верховное божество пантеона, владыка загробного мира, царь «золотого века» человечества, культурный герой, податель плодородия (см. далее — внутритекстовый комментарий на с. 181) и др. Из этих никак не взаимосвязанных представлений «младоавестийская» традиция выработала цельный, по-своему логичный миф, вошедший в канон «Авесты» («Видевдат» 2).

Основное содержание первой части фрагарда (строфы 1-20) составляют «младоавестийские» интерпретации индоиранских сказаний о Йиме — царе «золотого века», когда люди были бессмертны и жили в изобилии и благополучии. Во второй части (строфы 21-43) прослеживаются, главным образом, отголоски легенд о Йиме как о герое-цивилизаторе, проложившем людям путь в загробный мир и сделавшимся верховным богом потустороннего царства, а также представления о загробном блаженстве праведников в обители бога мёртвых и ранние эсхатологические мифы — о конце света в результате зимы и о всемирном потопе (последние, бесспорно, вавилонского происхождения).

Первым земным правителем Йима изображён только в «Видевдат» 2 и в так называемом «Мемориальном списке» («Яшт» 13.130); в остальных зороастрийских текстах при перечислении легендарных царей он упоминается третьим в династии первозаконников Парадата (см. далее — с. 174-177).

Йима хшаэта — Йима сияющий — был первым из смертных, с кем Ахура Мазда беседовал до <…> Заратуштры; ему [Ахура Мазда] объявил её, религию Ахуры и Заратуштры [Бр]. И ему, Ииме прекрасному, сказал Ахура Мазда:

— Стань для меня, о Йима прекрасный, сын Вивахванта, хранящим и несущим Веру! [СК].

Но Йима не был готов стать пророком веры. Он ответил Ахуре:

— Не создан я и не обучен хранить и нести Веру. <…>

— Если ты не станешь для меня, о Йима, хранящим и несущим Веру [СК], — сказал тогда Ахура Мазда, — то ты мне мир приумножай, ты мне мир взращивай! Ты стань мира защитником, хранителем и наставником! [СК] Царствуй на земле!

— Да! — воодушевлённо отозвался на это Йима. — Я, я буду мир твой взращивать, я буду мир твой увеличивать, я буду <…> защитником, охранителем и надсмотрщиком мира! Да не будет под моим господством ни холодного ветра, ни горячего, ни болезней, ни смерти! [Бр]

Тогда Ахура Мазда торжественно вручил Йиме золотой рог и кнут, украшенный золотом [СК]. [158]

Первый из атрибутов Йимы в «Авесте» описывается очень неопределённо — как нечто, имеющее отверстие; предлагались различные толкования: стрела, кольцо, плуг и др. «Второе, по всей видимости, использовалось именно для понукания скота — это либо плеть, кнут, либо стрекало, бодило, стимул. По последним толкованиям, учитывающим и этимологические связи, и то, что Йима прежде всего царь-пастух и земледельческие оружия или оружие ему не свойственны, наиболее вероятным значением для первого орудия считается рог, пастушеский рожок, дудочка, труба» (Стеблин-Каменский И.М. К отрывку из Видевдата (Фрагард 2) // Авеста. С. 196. Примеч. 1). Эту точку зрения не разделяет С.П. Виноградова, считающая первым атрибутом Йимы особую разновидность земледельческого орудия — каменный диск, заострённый по краям, с отверстием посередине (для надевания на палку).[13]

{В тот же миг с небес слетела божественная сияющая Хварна, дабы сопутствовать благословлённому Ахура Маздой первому земному властителю.

Озарённый светом Хварны}[14], {Йима поднялся на вершину Хукарьи.

Там он принёс жертву Ардвисуре Анахите — сто коней, тысячу быков и десять тысяч овец [Бр], и воззвал к прекраснейшей богине:

Даруй мне такую удачу, О добрая, мощная Ардвисура Анахита, Чтобы стал я наивысшим властителем Над всеми каршварами, Над дэвами и людьми, Над колдунами и паирика. <…> Чтобы от дэвов я спас И имущество, и припасы, И урожай, и стада, И покой, и почёт.

И даровала ему эту удачу Ардвисура Анахита, которая всегда дарует удачу просящему, заотру в дар приносящему, благочестиво жертвующему [Бр]}.[15]

{Затем с такой же молитвой Йима обратился к Геуш Урван, праведной покровительнице стад, — и тоже снискал её помощь и благоволение},[16] {потом вознёс молитву Вайю — и был услышан им}.[17]

{И, наконец, воззвал Йима к праведной дочери Ахура Мазды, доброй богине Аши:

Вот так просил он Аши: «Такую дай удачу [159] Ты мне, благая Аши, Чтобы я тучность стада Добыл твореньям Мазды И чтобы я бессмертье Твореньям Мазды дал. И чтобы удалил я И голод бы, и жажду От всех творений Мазды, И чтобы удалил я И старость бы, и смерть От всех творений Мазды, И чтобы удалил я Палящий ветр и хладный От всех творений Мазды На целых тысяч зим». И подступила Аши, Приблизилась к нему, Обрёл такую милость Великолепный Йима, Владетель добрых стад [СК].}[18]

Так Йима, Вивахвантов сын, был венчан на царство.

{В царствование Йимы могучего ни мороза не было, ни зноя, ни старости не было, ни смерти, ни зависти, дэвами порождённой [Бр]. Пятнадцатилетними, по наружности, юношами расхаживали <…> как отец, так и сын, доколе на земле царствовал Йима, безукоризненный вождь племён, сын Вивахвантов [К].}[19]

Минуло триста лет благоденствия — и переполнилась земля живыми существами: мелким и крупным скотом, и людьми, и собаками, и птицами, и красными огнями, пылающими [Бр]. Скот плодился, рождались дети, — а смерти не было. И на земле стало тесно. Не находилось места для мелкого и крупного скота и людей [Бр].

Тогда Ахура Мазда призвал Йиму к себе и повелел ему расширить землю.

Йима выступил к свету в полдень на пути Солнца.[20] Он этой земле дунул в золотой рог и провёл по ней кнутом, говоря:

— Милая Спента Армайти, расступись и растянись вширь, чтобы вместить мелкий и крупный скот и людей!

Вот так Йима эту землю раздвинул на одну треть больше прежнего, и нашли себе здесь пристанища мелкий и крупный скот и люди по своему желанию и воле, как им хотелось [СК]. [160]

Минуло ещё триста зим — и земля вновь переполнилась скотом и людьми. Ахура Мазда опять призвал к себе Йиму, и Йима по велению Творца сделал землю на две трети больше, чем она была вначале.

А ещё через триста зим царствования Йимы всё повторилось в третий раз; и когда Йима в третий раз расширил землю орудиями, данными Творцом, земля стала на три трети больше, чем её создал Ахура Мазда в начале творения. И расположились на ней мелкий и крупный скот и люди по своей воле и желанию, как им хотелось [Бр].

Но не суждено было людям вечно вкушать блаженство. На мир телесный, грешный [З] наступали лютые зимы с севера, и всё живое должно было погибнуть.

Всеведущий Ахура Мазда знал об этом. В Арьяна Вэджа, на берегу Вахви Датии, он созвал совет небожителей — ахуров и язатов.

На тот совет был приглашён и праведный Йима-царь, Вивахвантов сын. Вместе со своей свитой — фраваши праведников — он предстал перед богами, и Творец Ахура Мазда сказал ему так:

— О незапятнанный Йима, сын Вивахванта! На мир телесный наступают зимы со свирепыми морозами и ветрами <…> и тучи снега будут велики, снег покроет всё сплошь, даже вершины гор и бурные реки, бегущие вниз, будут погребены под снегом.[21] Неисчислимыми страданиями наполнится царство твоё. Все твари живые будут страдать: и те, что обитают в долинах, и те, что бродят в горах, и те, что обрели приют в хлевах и конюшнях… Посмотри на эту землю, Йима, окинь её взором от края до края, насколько видит глаз! Вот оно, твоё царство, полное сочных трав для скота и студёных чистых источников. Спаси же эту счастливую землю! Ибо затопит её водой, когда кончится зима и снега растают. Чудом, о Йима, для плотского мира покажется, если увидят где след овцы [СК]. Построй же ограду, Йима, обнеси оградой эту землю. Пусть та ограда будет размером в [лошадиный] бег на все четыре стороны [СК], и назовётся она — Ва́ра (среднеперс. Вар).

Согласно пехлевийскому комментарию («Зенд») к этому пассажу, «лошадиный бег» составляет две хатры. До 1993 г. традиционным прочтением было: по всем четырём сторонам [Бр], и Вара, соответственно, представлялась как квадратное сооружение. По новейшему толкованию (И.М. Стеблин-Каменского) — на все четыре стороны [СК] (то есть относительно центра), Вара является окружностью с радиусом «в лошадиный бег». Такое толкование подтверждается находками в Средней Азии поселений крепостного типа, обнесённых по кругу стеной, внутренняя планировка которых довольно точно соответствует авестийскому описанию планировки Вары (см. далее), — в первую очередь, раскопками на Урале арийского города-поселения Аркаи́м.[22]

— Отгородись Варой от зимы лютой, от дэвов, от Зла, — продолжал [161] Ахура Мазда. — И туда, за ограду, в безопасную обитель отнеси семя всех самцов и самок, которые на этой земле величайшие, лучшие и прекраснейшие. Туда принеси семя всех родов скота <…> семя всех растений <…> [и] семя всех снедей, которые на этой земле вкуснейшие и благовоннейшие. И всех сделай по паре, пока люди пребывают в Варе. <…> Там воду проведи по пути длиною в хатру, там устрой луга, всегда зеленеющие, где поедается нескончаемая еда, там построй дома, и помещения, и навесы, и загородки, и ограды.[23] <…> В переднем округе [Вары] сделай девять проходов, в среднем — шесть, во внутреннем — три.[24] В проходы переднего [округа] принеси семя тысячи мужнин и женщин, среднего — шестисот, внутреннего — трёхсот. Сгони их в Вару золотым рогом и закрепи Вару дверью-окном, освещающимся изнутри[25] [СК].

— Запомни, о Йима прекрасный, — наказал Ахура Мазда, — в той Варе не должно быть ни горбатых спереди, ни горбатых сзади, ни увечных,[26] ни помешанных, ни с родимыми пятнами, ни порочных, ни больных, ни кривых, ни гнилозубых, ни прокажённых, чья плоть выброшена, ни с другими пороками, которые служат отметинами Ангхро Майнью, наложенными на смертных [СК].

Йима внимал Творцу в полной растерянности. Дело, которое поручал Ахура Мазда, было не по силам ему.

«Но как же, как же я смогу построить Вару?!» — думал он. Всеведущий Ахура услыхал его мысли.

— О чистый Иима, сын Вивахванта, — рек он. — Топчи землю пятками и мни руками так, как люди лепят намокшую землю [СК]. Подобно тому, как делает гончар, мни её и лепи ограду.

И праведный Йима, воспряв духом и уверовав в себя, сделал всё согласно велению Ахура Мазды. Он возвёл ограду Вару размером в [лошадиный] бег на все четыре стороны <…> провёл [туда] воду по пути длиною в хатру, там <…> устроил луга, всегда зеленеющие, где поедается нескончаемая еда [СК]. И там основал он обиталища — дома для людей и загоны для скота. [162]

На земле, отгороженной Варой, защищенной от злых северных ветров и снегопадов, Йима выстроил восемнадцать улиц и отнёс туда семена всех мужей и жён <…> и всех пород животных, которые на этой земле величайшие, лучшие и прекраснейшие <…> всех растений, которые на этой земле высочайшие и благовоннейшие <…> всех плодов, которые на этой земле сладчайшие и благовоннейшие [З]. И все те семена, которые он принёс [в Вару], по два от каждой породы, он сочетал по парам на все времена, пока те люди, и звери, и растения оставались за оградой, в обители Йимы.

В ограде Йима сделал дверь и прорубил окно.

Когда великий труд был завершён, земля осветилась несотворённым светом и светом сотворенным.[27] Обитателям Вары казались только один раз [в году] заходящими и восходящими <…> звёзды, Луна и Солнце. И одним днём казался год[28] [СК].

Нагрянул со своими полчищами Дух Зла, задул северный ветер, ударили морозы трескучие, свирепые, повалил снег, — а в царстве Йимы зеленела трава и щебетали птицы.

Каждые сорок лет у каждой пары рождалась двойня — мальчик и девочка. И то же у домашнего скота всякой породы. И люди в Варе, Йимой возведённой, жили счастливой жизнью. {Они жили, там по сто пятьдесят лет, а некоторые уверяют, что они вообще не умирали.}[29]

Царь птиц Каршиптар принёс в Вару закон Мазды. Фраваши Заратуштры и его сына Урвата́т-нары покровительствовали благословенной Варе,[30] — и текли золотые дни без забот и горестей, {покуда Йима, сын Вивахванта, не совершил греха и не пал}.[31]

Грехопадение Йимы

Дошедшие зороастрийские тексты содержат лишь упоминания о грехопадении Йимы, не сообщая подробностей сюжета (за единственным исключением [163] — см. далее). Грех Йимы в разных источниках определяется по-разному: в «Гатах» ему ставится в вину употребление в пищу мяса рогатого скота («Ясна» 32.8; подразумевается, вероятно, что Йима научил люден забивать скот и есть мясо, что явилось одной из причин грехопадения человечества и утраты им «золотого века»); в «Яшт» 19.33-38 Йима представлен «соблазнившимся лживой мыслью» и «утратившим Хварну» — этот фрагмент, а также 3-я строфа 2-го фрагарда «Видевдата», где Йима отказывается взять на себя миссию пророка веры (с. 157) (уступая её, таким образом, Заратуштре — «Видевдат» 2.1-2), но готов, однако, быть на земле гарантом материального благополучия («Видевдат» 2.4-5 — с. 157), свидетельствуют, что уже в «младоавестийской» теологии Йима — податель земных благ и телесного бессмертия противопоставлялся Заратуштре, суть учения которого — не только материальные, но также и духовные блага и бессмертие праведной души. Постепенно в зороастрийском богословии вырабатывается, а затем и канонизируется двойственная трактовка образа Йимы–Джама: он сохраняет все свои положительные черты и характеристики, но в то же время ему приписывается множество греховных деяний, за которые он осуждается (см. далее — с. 177).

Пехлевийский «Ривайат» излагает версию грехопадения Джама, сходную по существу с версией «Шахнаме»: Джам возгордился, возомнил себя богом и творцом мира и был за это низвергнут в ад; впоследствии он осознал свой грех, раскаялся и получил прощение Ормазда (31.а9-а10). На вопрос Зардушта: «Что было наихудшим из сделанного Джамом этому миру?» Ормазд отвечает: «Когда я явил ему Религию, он не принял её» (31.с1—с2) — бесспорная апелляция к соответствующему эпизоду из 2-го фрагарда «Видевдата»; сама же легенда о гордыне Джама (подробный пересказ см. на с. 295-296) никак не противоречит указанию в «Яшт» 19.33, что Йима «соблазнился лживой мыслью». Сравн. также «Ривайат» 47.8 — с. 328.

Как уже говорилось, первым земным правителем Йима изображён только в «Видевдат» 2 и в «Мемориальном списке» (130); в остальных текстах «Авесты» при перечислении легендарных царей он упоминается третьим в династии первозаконников Парадата. Эту традицию наследуют все пехлевийские источники. В ранней зороастрийской ортодоксии функции первого праведника, а в поздней традиции — и первого царя полностью отходят к Гайомарту (к Пишдадидам не причислявшемуся).

Гайа Мартан (поздняя традиция)

Изложено по: «Меног-и Храт» 27.14-18, «Денкарт» VII.1.6-11, 14-15

Первый человек и первый праведник Гайа Мартан (среднеперс. Гайомарт) принёс многие блага в сотворенный Ахура Маздой мир.

Несказанным благом было то, что он уничтожил одного из злейших друджевских дэвов — Арзýра[32] и, прожив отведённый ему срок, [164] умер с пользой для торжества вселенского Добра. Во вред дэвам была его смерть: он по справедливости отдал себя Ангхро Майнью [Ч].

Вторым благом было то, что род людской и все души праведных <…> мужчин и женщин возникли из его тела.

В-третьих, то, что даже металлы произошли <.,.> из его тела.

Благодаря добрым мыслям, добрым речам и добрым делам Гайа Мартана на земле восторжествовала воля Мазды и установилось угодное ему царствование Амеша Спента. В Гайа Мартане было благословение Творца, и когда Гайа Мартан умер, это благословение передалось его потомкам — первой человеческой паре, Машйа и Машйои.

Под (упоминаемым в пересказах мифов и далее) «благословением» (букв.: «блистательный удел», «удача»), в «Денкарт» VII.1 иносказательно подразумевается Фарр.

Ахура Мазда наказал первым людям жить в праведности и не поклоняться дэвам. И они возблагодарили Ахура Мазду за великую щедрость и отправились делать то, что было им велено; они так же [как и Гайа Мартан] исполняли волю Творца, и вкушали наслаждение — ибо вели праведную жизнь. Творец научил их сеять зерно, передал им часть своей великой мудрости и дал заповеди. Познав, что угодно и что не угодно богу, и обретя мудрость, Машйа и Машйои научились строить дома, обрабатывать поля, пасти скот, шить одежду.

А потом у них родились дети, много детей — {семь пар, [каждая пара — ] мужчина и женщина, [и] каждая [пара] была — брат и сестра-жена, и от каждой из них [один раз] в пятьдесят лет рождались дети <…> Из тех семи пар была одна: мужчина звался Сиямáк, а женщина — Нашáк}.[33]

Сиямаку передалось благословение Гайа Мартана. {Сиямак и Нашак родили пару, чьи имена были: Фравáк — мужчины и Фрáвакиен — женщины. От них пятнадцать пар родились, а от этих пятнадцати пар произошло пятнадцать народов.[34]

Те пятнадцать народов расселились по Хванирате и зажили каждый сам по себе, каждый своим промыслом, — воды, угодий и пастбищ поначалу хватало на всех в лучшем каршваре. Но рождались дети, род людской множился числом, народам стало тесно. Тогда девять народов покинули Хванирату. На спине быка Сарсаóка,[35] которого также называют Хадайаш, они переплыли заливы Ворукаши, что отделяют [165] срединный каршвар от окраинных, и расселились там — в окраинных каршварах. А шесть народов остались жить в Хванирате}.[36]

И везде, во всех семи каршварах людям сопутствовало благословение Гайа Мартана, которое они унаследовали через Сиямака.

Три тысячи лет люди прожили с этим благословением. Благодаря ему, в мир, полный Зла, приходили герои и праведники, и люди отвращались от Лжи и пороков, становились на путь Истины — три тысячи лет, тридцать веков, — покуда в мир не был послан новый благословенный — Заратуштра.

Каюмарс и Горшах

В «Шахнаме» Гайомарт — Каюмáрс, первый царь, создатель цивилизации. В эпоху его правления, длившуюся тридцать лет, на земле был «золотой век»: мир получил закон, и власть, и милость <…> возликовали твари, — всё живое, / Все люди зажили тогда в покое [Л]. Ахриман и его сын, волк-воитель [Л], которым Добро и справедливость, установившиеся на земле, не дают покоя, идут войной на Каюмарса. В сражении гибнет сын Каюмарса Сиямак — его убивает чёрный див. Затянувшееся на целый год оплакивание царевича прерывает посланник небес Суруш (авест. Сраоша): он велит снарядить войско против злых исчадий и уничтожить их. Сын Сиямака Xушáнг (авест. Хаошья́нгха) убивает чёрного дива. Царь Каюмарс насытил сердце местью, — / Пришла к нему кончина с этой вестью [Л].

По версии, изложенной аль-Бируни (973 — ок. 1050 гг. н.э.), Гайомарт — Горша́х («Горный царь») три тысячи лет был на небе, потом спустился на землю и следующие три тысячи лет правил там. Против него выступил сын Ахримана Хазýра. Горшах убивает его. Ахриман мстит за сына и убивает Горшаха. Из крови Горшаха, упавшей на землю, произошла первая человеческая пара. По другому мифу (также переданному аль-Бируни), Каюмарс родился из капель пота Ормазда, вспотевшего во время сражения с Ахриманом. Впоследствии Каюмарс одолел Ахримана, оседлал, стал разъезжать на нём, как на коне, — и верхом на Ахримане достиг пределов ада. Увидев преисподнюю, он испугался, — и тут Ахрнман сбросил его и сожрал. Перед смертью Каюмарс изверг семя, из которого произошла первая человеческая пара.[37]

Династия Парадата

В зороастрийской литературе и эпосе цари первой династии — Парада́та («Первозаконники»; букв.: «Данные первыми», «Впереди поставленные»; [166] среднеперс. и фарси Пишдáды, Пишдади́ды) являются персонажами чисто мифическими. Однако легенды о Парадата в «Авесте», в пехлевийской литературе и у арабских авторов сохранили следы реального исторического фона индоиранской эпохи. К роду Парадата (парлáтов) возводили свою генеалогию скифы.[38]

Сказания о первых царях — цивилизаторах и основателях социума, по-видимому, долгое время существовали раздельно, полностью мифологизировались и были собраны и объединены в цикл между I и III вв. н.э. — в процессе собирания и кодификации утраченных авестийских текстов. Особенную популярность эпические циклы о Пишдадидах и их преемниках Кейанидах приобретают в IV—V вв. н.э. — в связи с разработкой новой династийной доктрины Сасанидов (см. с. 61).

Число царей Парадата/Пишдадидов и последовательность их на престоле называются разные в разных источниках. Поздние сочинения зороастрийского богословия («Меног-и Храт», «Денкарт») систематизируют и отчасти канонизируют эпические циклы о легендарных властителях Ирана: устанавливается последовательность их царствований (уже очень близкая к версии «Шахнаме»), сглаживается разноречивость в их нравственных оценках, при этом резко усиливается, в сравнении с «Авестой» и ранней ортодоксией, религиозная тенденциозность этих оценок: Пишдадиды и Кейаниды наделяются качествами правоверных зороастрийцев, изображаются «верящими в Ормазда» и ревностно блюдущими его «закон», — хотя, согласно тому же религиозному учению, «веру» и «закон» Ормазда людям принёс Зардушт, живший значительно позднее. Канонизацию и одновременно литературно-художественную обработку эпические циклы о первозаконниках, очевидно, получили также в (несохранившейся) «Книге владык» — «Хвадай намак», впоследствии положенной Фирдоуси в основу «Шахнаме».

Хаошьянгха Парадата

Изложено по зороастрийским текстам разных эпох, указанными в подстрочных примечаниях. Авторские восполнения фабулы (вне фигурных скобок) основаны на зороастрийских мифах, излагавшихся ранее, и на сюжетных аналогах легенды о Хушанге в «Шахнаме». Последовательность легендарно-исторических событий, относящихся к царствованию Хаошьянгхи, условная

Первым властителем, ниспосланным миру, был {правнук Машйа и Машйои, внук Сиямака, сын Фравака и Фравакиен}[39] — Хаошья́нгха (среднеперс. и фарси Xушáнг).

{Хаошьянгха со своей сестрой-женой Гуза́к остались в Хванирате, когда девять народов на быке Хадайаше-Сарсаоке удалялись в неведомые земли. От Хаошьянгхи и Гузак впоследствии произошли иранцы. А от другой пары, тоже оставшейся в Хванирате, — от Таза и Тазáк — произошли арабы, враги зороастрийской веры.}[40] [167]

{Хаошьянгхе передалось благословение Гайа Мартана},[41] {и слетела к нему с поднебесья и пристала <…> на длительное время [СК] Хварна, пылающая божественным огнём}.[42]

В мире царили Амеша Спента, и вся земля пребывала под сенью закона Ахура Мазды, открытого Гайа Мартану: {потомки Гайа Мартана унесли его благословение и закон Ахуры с собой, когда уходили жить в окраинные каршвары}.[43] Каждый человек нёс в душе частицу божественного благословения роду людскому. Но не каждый хранил и берёг этот великий дар. Многие арийцы, как и раньше, поклонялись дэвам — Индре, Буити, Нахатья, услаждали друджевское отродье кровавыми жертвоприношениями, устраивали грабительские набеги на соседей. Да и оседлые племена ещё пребывали в дикости и варварстве.

Но главным скопищем Зла были Мазáнские земли и Варна. Зло кишело там, как кишат храфстра-муравьи в своём муравейнике.

Хаошьянгхе предстояло выйти на бой против исчадий Друджа и истребить Ложь, заполонившую лучший каршвар.

Он был отважен и могуч, благословенный потомок Гайа Мартана, но всё равно не по силам ему было совершить такой подвиг, не заручившись покровительством богов. {И он отправился путь, на край Хванираты, к горам, чтоб подняться на Хара Березайти и там, в поднебесной вышине, воззвать к ахурам о помощи.

На вершине Хары он принёс жертву Ардвисуре Анахите — сто коней, тысячу быков и десять тысяч овец. И просил он её:

Даруй мне такую удачу, О добрая, мощная Ардвисура Анахита, Чтобы стал я наивысшим властителем Над всеми каршварами, Над дэвами и людьми, Над колдунами и паирика, Над кавийскими и карапанскими властителями, Чтобы две трети мазанских дэвов И служителей Друджа в Варне[44] я в прах поверг! [168]

И даровала ему эту удачу Ардвисура Анахита, которая всегда дарует удачу просящему, заотру в дар приносящему, благочестиво жертвующему [Бр].}[45]

{Потом такую же молитву Хаошьянгха вознёс к Геуш Урван, и щедрая богиня стад тоже вняла ему.}[46]

{Потом он молился благой дочери Ахура Мазды, богине Аши.

Когда молился Аши Хаошьянгха Парадата Под Харою высокой, Прекрасной, данной Маздой, Вот так просил он Аши: «Такую дай удачу Ты мне, благая Аши, Чтобы сумел осилить Я всех мазанских дэвов, Не отступил бы в страхе От ужаса пред ними, Но чтобы предо мною Склонились дэвы в страхе, Удрали в страхе в Тьму». И подступила Аши, Приблизилась к нему, Обрёл такую милость Хаошьянгха Парадата [СК].}[47]

{И ещё он молился Вайю, богу ветра, на вершине горы Таэ́ра (среднеперс. Терáк)},[48] {которая есть середина мира};[49] {молился во всеоружии,[50] на золотом троне, под золотыми лучами и золотьии балдахином; просил он Вайю о том же, о чём прежде просил Ардвисуру Анахиту, Аши и Геуш Урван: ниспослать ему такую удачу, чтоб он, Хаошьянгха, смог уничтожить две трети мазанских дэвов и изгнать друджевскую нечисть из Варны. И Вайю, который пребывает высоко, даровал ему ту удачу}.[51]

Хварна сопутствовала Хаошьянгхе, божественная, сияющая пламенем, благословение Гайа Мартана было с ним, и боги отныне покровительствовали ему в праведном деянии.

Спустившись с гор в долину, Хаошьянгха направился в Варну, {где царствовали неарийские правители [В], возведённые на престол [169] пагубным Ангхро Майнью},[52] {и истребил их всех до единого},[53] а после {убил две трети мазанских дэвов}[54] и {уничтожил семь сил Айшмы}.[55]

Так начиналось славное правление Хаошьянгхи.

Волею Мазды и под покровительством ахуров {он стал царём — первым на земле, во всех каршварах, единодержавным властелином племён арийских. Хаошьянгха первым установил законы для людей.

Их, людей, доселе живших почти что в дикости, он обучил хлебопашеству, показал им, как орошать поля в засушливое время, как выпекать хлеб на огне}[56] — {ведь люди прежде питались лесными плодами, собирая их и запасая на зиму, сами же не умели выращивать ничего, и не умели готовить на огне; построил города с каменными домами и дворцами};[57] и ещё много благ принёс он людскому роду, потомкам Гайа Мартана.

{В царствование Хаошьянгхи Парадата на земле зажглись три священных огня — три пламени Атара, от которых впоследствии были зажжены и воспылали в Иране три сакральных огня маздаяснийской религии.

То свершилось волею божьей: при Хаошьянгхе люди продолжали расселяться по [другим] каршварам на быке Срýво,[58] [и] однажды ночью, на полдороге [через залив Ворукаши], когда [они] наслаждались созерцанием огней, алтари огня, что были водружены в трёх местах на спине быка [и] в коих пребывал Атар, упали в море, и пламя[59] того единого великого Атара, [которое] было зримым,[60] разделилось натрое;[61] [и] они [люди] поместили [огонь] на трёх алтарях огня, и он [Атар] сделался тремя сияниями, чьи воплощения — в огне Фарнбáг [огне жрецов], в огне Гушнáсп [огне шаханшаха и воинов] и [в] огне Бурзи́н-Михр [огне оседлых общинников и бога договора Митры]}.[62]

По «Бундахишну» (17.4), это событие произошло в царствование Тахморýпа (авест. Тáхма-Урýпи) — см. далее, с. 173. О переправе через залив Варкаша на [170] быке и заселении окраинных кешваров сравн. также в «Бундахишн» 15.27 и 19.13 — с. 164-165. О сакральных зороастрийских огнях см. в статье: Атар.

{При Хаошьянгхе на землю низошла правда истинной Веры маздаяснийской и восторжествовал закон земледельческий. И второй великий закон установился при нём — закон, по которому не должно быть отныне в племенах и народах безвластия, но надлежит владычествовать над всем и вся царю, — и так тому и быть до скончания времён. Блистательная династия царей Парадата началась с Хаошьянгхи.}[63]

{Хаошьянгха Парадата царствовал сорок лет.}[64]

Хипанг Пишдадид

В «Шахнаме» Хаошьянгха — Xушáнг после смерти Каюмарса становится царём — родоначальником династии Пишдадидов. Венчаясь на царство, он объявляет народу, что отныне он склоняет душу к правде и милости. На земле наступает небывалый расцвет, / Сиянием правды наполнился свет. Хушанг добыл из руды железо, создал мотыгу, топор и пилу, / Начало кузнечному дал ремеслу, оросил пустыни, научил людей охотиться на пушного зверя, шить одежду из выделанных шкур, выращивать зерновые культуры — и каждый свой хлеб стал выращивать сам, / Не стал кочевать по степям и лесам, — прежде же люди питались земными плодами, а одеждою [им] листья служили одни. Главным же благодеянием Хушанга было то, что он дал людям огонь: сражаясь с чудовищным змеем, Хушанг метнул в него камень и промахнулся; камень ударился о скалу и рассыпал огненные искры вокруг. Дракона могучий Хушанг не настиг, / Но тайну огня разгадал он в тот миг. / Железом в кремень ударяют с тех пор, / Чтоб искра, сверкнув, разгоралась в костёр. Хушанг учредил культ огня и праздник Садэ́ в память о его открытии. (Зороастрийцы отмечали этот праздник в десятый день месяца Boxy Маны.) Процарствовав сорок лет, Хушанг умер, и престол унаследовал его сын Тахмурáс (авест. Тахма-Урупи).

Тахма-Урупи

Изложено по зороастрийским текстам разных эпох, указанным в подстрочных примечаниях. Авторские восполнения фабулы (вне фигурных скобок) основаны на зороастрийских мифах, излагавшихся ранее, и на сюжетных аналогах легенды о Тахмурасе в «Шахнаме». Последовательность легендарно-исторических событий, относящихся к царствованию Тахма-Урупи, условная

У Вивахванта, {внука Хаошьянгхи Парадата},[65] добродетельного мужа, {который первым выжал сок [Хаомы] для телесного мира [171] [Бр]},[66] {было четыре сына: Йима, Спитью́ра (среднеперс. Спитýр, в поздней традиции Спедýр), Нарси́,[67] который сделался мудрым судьёй, и Тáхма-Урýпи (среднеперс. Тахморýп, фарси Taxмурáс}.[68]

Отважный Тахма-Урупи {был вторым, кому судьба ниспослала огнесияющую Хварну}[69] из царства Бесконечного Света Анагранам Раучама, {а от его великого прадеда, Хаошьянгхи Парадата},[70] {ему передалось благословение Гайа Мартана}.[71] Теперь благословенным был — он, не знающий страха воин, {вооружённый множеством оружия},[72] как пристало доблестному ратнику, {и облачённый в богатые одежды из лисьего меха}.[73]

{Во всеоружии, в полном блеске своего величия он почтил жертвоприношениями Вайю. Он просил у него удачи, говоря:

— Даруй мне это, о Вайю, пребывающий высоко! — чтоб я смог одолеть всех дэвов и людей, всех йоту и паирика, и чтобы смог я одолеть Ангхро Майнью многопагубного, злокозненного, учиняющего везде зло.

И Вайю, пребывающий высоко, даровал ему ту удачу.}[74] Тахма-Урупи стал вторым царём династии Парадата — и воистину воссиял на престоле! И {на тридцать лет}[75] воссияла вся Хванирата под его мудрым правлением.

{На земле он правил Во всех семи каршварах Над дэвами, людьми, Над ведьмами, волхвами, Кавийскими тиранами И злыми карапанами [СК].}[76]

{Он везде и всюду славил Творца Ахура Мазду и учредил его культ. [172] Он объявил войну дэвам, друджвантам и колдунам и из раза в раз наносил им сокрушительные поражения. Он по всей земле истребил идолопоклонников.}[77]

Вскоре обессиленное, обескровленное, сломленное воинство Зла уже не могло продолжать войну с Тахма-Урупи. Дэвы в ужасе разбежались по земле, попрятались кто где — в пещерах, в норах, в горах, — и сидели в своих укрытиях затаясь. При каждом звуке — зашелестит ли листва, простучит ли камешек, скатываясь по горному склону, или прожужжит шмель — они вздрагивали от страха.

А род людской — все племена — зажили спокойно и счастливо. Никто теперь не чинил им зла.

Тогда против Тахма-Урупи вышел на смертный бой сам Дух Зла, многопагубный Ангхро Майнью.

Доблестный царь смело принял вызов — ведь {он был осенён благословением бога},[78] {и огненная Хварна сопутствовала ему}.[79] В назначенный срок противники сошлись. И Тахма-Урупи победил!

Он заставил поверженного противника принять облик чёрной лошади, оседлал его {и тридцать зим разъезжал верхом на нём из края в край земли}.[80]

На целых тридцать зим был усмирён Дух Зла отважным всадником! Он покорно возил Тахма-Урупи по Хванирате, не брыкался, не вставал на дыбы и не бил землю копытами, — только в бессильной злобе грыз удила да временами жалобно ныл, умоляя дать ему свободу. Тахма-Урупи оставался непоколебим. Наконец, отчаявшись, Ангхро Майнью {поведал царю тайну, которую он до сих пор тщательней всего берёг и скрывал от людей — тайну письменности: он открыл Тахма-Урупи семь видов письма}.[81] Он надеялся, что теперь царь смилостивится и отпустит его. Но Тахма-Урупи взмахнул рукой — и просвистела в воздухе плеть, настёгивая черного коня.

А тайну письменности и все другие секреты, которые доблестный властитель вырвал у друджей, он сразу передал людям — бесценный дар праведного владыки, благословлённого Маздой! Искусства, науки и ремёсла расцвели по всем семи каршварам. В племенах появились первые жрецы — пастыри своих народов, справедливые судьи, наставники в деле постижения Истины — той единственной сущей в мире Истины-Аша, что дана Творцом и коей имя — закон Ахуры. [173]

Этот благостный, преисполненный добродетели закон люди разнесли во все края земли. {Ведь в царствование Тахма Урупи <…> [они] продолжали [свой] исход на спине быка Сарсаока в другие каршвары},[82] и во всех неведомых землях, куда племена приходили, чтоб поселиться там навсегда, — всюду утверждался благой закон. Дэвы покидали свои обиталища и бежали прочь — дальше, в непролазные дебри, в леса, куда ещё не дошли люди и где закон Ахуры пока не мог их настичь и покарать.

В те чудесные времена, когда мир упокоился в благоденствии и почти не ведал Зла, {на земле зажглись три пламени Атара, три огня, которым божьей волей суждено было стать главными священными огнями веры маздаяснийской. Люди переправлялись на быке Сарсаоке через залив океана Ворукаши, и однажды ночью посреди моря ветер опрокинул алтарь огня — алтарь, в коем пылал огонь, тот [огонь], что пребывал в трёх местах на спине быка. <…> Ветер сбросил [алтарь] вместе с огнём в море; но все те три пламени, подобно трём душам живым, продолжали пылать на месте и местоположении огня на спине быка, а посему сделалось весьма светло, [и] люди [смогли] продолжать путь свой через море}.[83]

А Дух Зла тем временем всё возил и возил на себе доблестного Тахма-Урупи. Дэвы провожали своего повелителя обречёнными взглядами из-под коряг и камней. Добро победило, и они думали, что отныне уже — навсегда, и рвали на себе волосы в отчаянии, и скрипели зубами. Но судьбой было предопределено иначе.

Легенда о гибели Тахмураса сохранилась в единственной версии, дошедшей в персидском «Ривайате». По этой легенде, Ахриман, оседланный Тахмурасом, улучил момент и хитростью убедил жену Тахмураса выведать у супруга, неужели тот, разъезжая верхом на самом дьяволе, ни разу не испытывал страха. Оказалось, что Тахмурас боится высоты. Женщина простодушно выболтала эту тайну Ахриману, Ахриман тут же поскакал на Албурз, и когда у царя закружилась голова, конь-дьявол сбросил Тахмураса и проглотил его[84] (судя по косвенному упоминанию в «Меног-и Храт» 27.32, он также пожрал «земные существования»). Труп царя вызволил из брюха Ахримана и предал погребению Джам (авест. Йима) — см. во внутритекстовом комментарии на с. 177.

Тахмурас

В «Шахнаме» Тахма-Урупи — Тахмурáс, сын Хушанга, второй царь династии Пишдадидов. Принимая трон, он торжественно клянётся изгнать с земли <…> насилье и страх, / Свой век [провести] в служенъи, в трудах, везде отрезать пути Ахриману. Как и его отец Хушанг, Тахмурас становится [174] царём-цивилизатором. За тридцать лет своего правления он научил людей стричь овец и вязать шерстяную одежду, ткать ковры, пасти скот; приручил собаку, кошку, кур, ловчих птиц. Во всём ему сопутствовала удача, и он денно и нощно благодарил за это Творца, постился, молился, являя подданным пример религиозного благочестия. И вот благодать на него снизошла. / Герой, Ахримана в борьбе полоня, / Вскочил на него и погнал, как коня. Силы Тьмы, видя это, ополчились против Тахмураса. В битве с ними Тахмурас истребил треть их войска, остальных взял в плен, и пленники, в путах влекомы в пыли, / Взмолились о пощаде. Царь смилостивился над ними и даровал всем жизнь, а бесы за это научили Тахмураса писать на тридцати языках. Процарствовав тридцать лет, Тахмурас умер своей смертью, и престол Ирана унаследовал его сын Джамшид.

Йима (среднеиранская традиция)

Изложено по: «Меног-и Храт» 27.25-33 и «Денкарт» VII.1.20-24

Блистательный Йима, {брат Тахма-Урупи},[85] был следующим из людей, кому по воле Творца Ахура Мазды передалось благословение Гайа Мартана {и кого озарило лучами царственной Хварны}.[86]

Йима стал третьим царём Парадата. Он правил на земле шестьсот лет, шесть месяцев и шестнадцать дней,[87] и бессмертие [на всё это время?] обрели благодаря ему все создания и твари <…> Ахура Мазды; они не страдали, не грешили, не знали забот. В царствование прекрасного Йимы, Вивахвантова сына, земля преисполнилась благодатью, и мирская жизнь сделалась столь же счастливой, как и жизнь на небесах.

{Но благодать низошла на мир телесный не сразу.

Прежде в арийских племенах достойнейшие мужи объединялись только для войны — собирали дружину и вместе отражали набег кочевников, подвигнутых злым Айшмой на путь греха; всё же остальное время люди хоть и жили племенем на одной земле, но вели своё хозяйство порознь: каждый сам для себя выращивал хлеб, лепил из глины и обжигал посуду, глава семьи совершал возлияния богам и служил им лишь ради себя и своих домочадцев — только о собственном доме, о собственной жене и о собственных детях он радел, молясь ахурам, почитая их жертвами и за это прося их покровительства и помощи.

Боги были милостивы к добродетельно молящимся, помогали. Но людям всё равно жилось нелегко. Слишком уж много забот и трудов взваливалось на них из-за такой неслаженной жизни: всяк должен был поспевать и в доме, и в поле, и на подворье, и в ратном деле, и в [175] кузнечном, и в ремесле. Люди выбивались из сил, к заходу Солнца валились с ног от усталости, так за целый день и не успев починить конскую упряжь и сплести корзины, — ибо ради починки пришлось бы отложить на завтра вспашку земли, а с пахотой нельзя промедлить и дня, — но теперь, без корзин, не в чем завтра везти зерно для сева. А погода жаркая, завтра к полудню землю высушит, — завтра уже черёд сеять и орошать. И за всем этим ещё не забыть о благочестивой молитве, иначе ахуры и язаты прогневаются. Поэтому нужно сплести корзины за ночь, сидя у огня, без сна…

Вести хозяйство так было тяжко всем — но разве был способ вести его как-нибудь иначе? Сколько ни хитри, ни крутись, — но земля всё равно должна быть вспахана, зерно посеяно, оросительные каналы вычищены и укреплены; почести богам подобает воздавать ежедён; а оружие, боевой конь и сам воин всегда должны быть наготове.

Таким несовершенным достался телесный мир Йиме блестящему, сыну Вивахванта, и таким поначалу был при нём},[88] покуда Йима не догадался, что нет никакой надобности всем метаться и разрываться на части, дабы везде поспеть, а надо просто-напросто каждому дать свою работу, чтоб он выполнял только её одну — но уже для всех.

Для этого нужно было разделить род людской на сословия.

Столь великое дело не по силам было бы выполнить простому смертному, хоть и облечённому в царский сан, хоть и благословлённому и озарённому Хварной, — это было деяние под стать лишь богам одним. {Но на земле уже пылали и утверждали в мире закон Мазды три пламени Атара, которые зажглись некогда от огня, упавшего в Ворукашу со спины быка Сарсаока-Хадайаши.}[89] {Йима призвал на помощь эти великие огни — и каждое дело стало делаться с большим мастерством благодаря помощи всех тех трёх огней},[90] ибо Йима отныне разделил род людской на четыре сословия: жрецов, воинов, земледельцев и ремесленников. Таким образом мир [порядок] был исправлен. У каждого заспорилась работа — и только теперь, наконец, все люди зажили счастливо.

{И были в царстве Йимы Равно неистощимы И пища, и питьё, Бессмертны скот и люди, Не вянули растенья, Не иссякали воды; И не было в том царстве Ни холода, ни зноя, [176] Ни старости, ни смерти, Ни зависти зловредной [СК].}[91]

{А Йима, преисполненный благодарности и почтения к трём святым огням Ахура Мазды, взял пламя одного из них и в назначенном [Маздой?] месте на горе Гадмáн-Хомáнд в Хорезме возжёг от этого пламени огонь Адур-Фарнбаг (Фробáк) — один из трёх сакральных огней зороастрийской веры, огонь жречества, воплощение Хварны.}[92]

Когда же земля переполнилась скотом и людьми — ведь никто не умирал в царстве блестящего Йимы, Вивахвантова сына, в царстве Йимы правили только рождение и приплод, — когда земля переполнилась, Ахура Мазда, Творец, повелел:

— Расширь мой мир, увеличь мой мир, Йима! И зорко наблюдай за ним. И властвуй в согласии с истинной верой. Следи, чтоб никто не нанёс другому рану или телесное повреждение.

И это было понято и сделано Йимой в согласии с волей Ахура Мазды. <…> Он сделал землю на три трети больше, чем она прежде была.

Потом Йима по приказанию Ахура Мазды, Творца, воздвиг в Арьяна Вэджа ограду — Вару, и за оградой спас людей и скот от суровой зимы, налетевшей с севера. Все, кто был в Варе, остались живы и невредимы, а когда снова потеплело и схлынула затопившая Хванирату талая вода, люди, и скот, и прочие твари и существа, созданные Ахура Маздой, Творцом, смогли выйти за ограду и воссоздать мир заново.

Сравн. в «Меног-и Храт» 62.15-19: Убежище Йимкáрд [букв.: «Ограда Йимы», т.е. Вар)] построено в Эранвеже под землёй, и всякое семя каждого творения и создания Господа Ормазда, людей, скота, овец, птиц, всё лучшее и избранное отнесено туда. Каждые 40 лет от женщины и мужчины, что находятся там, рождается ребёнок, и жизнь их [равна] 300 годам, а болезней и несчастий у них мало [Ч].

{В те дни Йима построил для людей у горы Бакуи́р,[93] в её прекрасной и цветущей долине <…> множество несметное селений и городов.}[94]

И ещё два поистине великих благодеяния успел совершить Йима прекрасный для земного мира, покуда жил и правил безгрешно, в согласии с Истиной:

Во-первых, он не отдал дэвам козу в обмен на старика <…> [177]

Во-вторых, он вызволил обратно всех живых существ, которых [Ангхро Майнью] <…> проглотил, из его брюха.

В первом случае — ссылка на неизвестный миф; прочтение и толкование (Э. Веста, 1885 г.) предположительные. Ссылка засвидетельствовала в единственном списке «Меног-и Храт» (27.33), в остальных редакциях текста она отсутствует. О.М. Чунакова предлагает прочтение: он не отдал барана дэвам за слона [Ч], основанное на толковании Тафаззоли (1975 г.), считающего, что один из пассажей пехлевийского «Ривайата» (31.b2-b3 — см. с. 295), где говорится, что дэвы предложили людям убить овцу, а взамен взять у них слона, является ссылкой на тот же (неизвестный) миф, на который ссылается и автор «Меног-и Храт». Согласно толкованию А. Вильямса, этот фрагмент «Ривайата» читается следующим образом: Когда дэвы сказали людям: «Убейте благое животное, и тогда мы дадим вам слона, который обладает преимуществами, [ибо] ему не требуются ни сторож, ни пастух», и люди решили: «Давайте поступим [по-своему], не [испросив] разрешения Джама», — то Джам сражался с дэвами <…> чтобы благое животное не было убито <…> и чтобы люди не брали слона у дэвов, и вот — он сокрушил дэвов, так что они стали смертными и могли быть наказаны.

Во втором случае — ссылка на эпизод мифа о Тахмурасе и Ахримане, известного по персидскому «Ривайату» (см. выше — внутритекстовый комментарий на с. 173). Когда Ахриман сожрал Тахмураса, вестник Ормазда Суруш повелел Джаму найти Ахримана и усмирить его. Джам отправился в пустыню, громким пением привлёк вниманне Ахримана, и когда тот вышел Джаму навстречу, Джам стал льстить ему, превозносить его и нахваливать; втёрся к Ахриману в доверие и, улучив момент, вытащил из (желудка Ахрнмана труп Тахмураса и предал его погребению по зороастрийскому обряду. От прикосновения к мёртвому телу (считавшемуся «нечистым», вместилищем (скверны) рука Джама была поражена проказой. Джам долго мучительно страдал, пока однажды случайно не окропил больную руку бычьей мочой; это исцелило его от недуга, и так людям открылось, что коровья моча очищает от скверны.

Но не сумел Йима жить и в дальнейшем благочестиво: он совершил грех и пал.[95] И тогда стали твориться страшные дела. {Говорят, что Йима, когда разум[96] покинул, его, из страха перед дэвами взял дэва женского [пола] в жёны, а Йимáк, которая была [его] сестрой[-женой], отдал в жёны дэву; и от них пойти хвостатые люди-обезьяны,[97] и медведь, [и] другие всяческие уродства.}[98]

Зло проникло в мир. И близок уже был день, когда Злу суждено было воцариться и восторжествовать на долгие годы.

Джамшид

В «Шахнаме» Йима — Джамши́д, унаследовав после Тахмураса престол, становится третьим царём династии Пишдадидов. Его царствование — «золотой век» — длится семьсот лет. Земля отдохнула, раздоры забыв; / [178] Джамшиду и зверь покорился, и див. / И славной людей одарил он судьбой. Первое столетие своего правления Джамшид посвятил тому, что изготавливал воинские доспехи и обучал людей ткачеству, портняжному и скорняжному ремеслу, — с тех пор люди вместо звериных шкур носят одежду. Затем он к другим обратился делам: поделил народ на сословия, по занятиям: <…> священников <…> / Кто в мире избрал благочестья стези, / Джамшид отделил от сословий других, / Обителью горы назначил для них; вторым по рангу сословием стали воины, третьим — земледельцы и четвёртым — ремесленники. При Джамшиде мир зодчества тайну впервые постиг. / Воздвигнулись бани, громады дворцов, / Дома — человеку спасительный кров. Царь открыл месторождения самоцветов и драгоценных металлов, научил людей изготавливать из трав благовонии и лекарственные снадобья, построил суда, положив тем начало мореходству, — кто в мире столь щедро людей одарил? Но, оглядев созданное им, Джамшид возгордился и решил вознестись над величьем земным: сделал себе трон из драгоценностей, высотой достигавший небес, и, созвав подданных на пир в свою честь, упоённо взирал на них сверху. Однако Йездáн (верховный бог; от авест. язат) и после этого ещё оставался милостив к Джамшиду. Через некоторое время, своё осознав торжество, / Он [Джамшид] стал признавать лишь себя одного и во всеуслышание объявил себя богом, творцом мира (сравн. с версией пехлевийского «Ривайата» — с. 295). Собой пред всевышним Творцом возгордясь, / Навлёк на себя он погибель тотчас: вельможи покинули его, рать разбежалась, в народе началась смута. Джамшид раскаялся и стал молить бога о прощении, но напрасно: его разлучил с благодатью Изед [Йездан], / И царь содрогался в предчувствии бед. Вскоре его сверг иноземный царь Заххáк — авест. Áжи Дахáка.

Наследники царственной Хварны

Изложено по: «Яшт» 19.33-39

Когда блестящий Йима, сын Вивахванта, совершил грех — взял себе на ум <…> лживое, неистинное слово [СК], огненная Хварна, ниспосылающая благодать и царский сан своим избранникам, покинула его. Приняв облик птицы Варагн, она отлетела от Йимы прочь. И Йима, отныне и навсегда уже не царь, уныло побрёл куда глаза глядят. Теперь удел его был — скитаться по земле, нигде не находя прибежища.

Хварна трижды отлетала от Йимы, впавшего в грех.[99]

Когда впервые Хварна От Йимы отлетела, Ушла она от Йимы, Потомка Вивахванта, Летя как птица Варагн, Тогда схватил ту Хварну Тысячеумный Митра, [179] Чьи пастбища просторны, Чьи уши слышат всё. Мы почитаем Митру, Его, всех стран владыку, Создал Ахура Мазда Наиблагословенным Средь неземных божеств [СК].

Когда Хварна отлетела от Йимы во второй раз, её схватил Траэтáóна (среднеперс. Фретóн, фарси Фаридýн). А на третий раз огненный диск достался сыну врачевателя Три́ты — доблестному Керсáспе (среднеперс. Керсáсп, фарси Гаршáсп), который из всех смертных сильнейшим среди сильных, помимо Заратуштры, был по мужской отваге [СК].

{Но это произошло много столетий спустя. Траэтаоны, грядущего царя, и доблестного Керсаспы ещё не было на свете.

А благостная жизнь — в изобилии, — без болезней и смерти — кончилась для людей после Йиминого греха. В мир снова проникло Зло, и престол царей Парадата захватил самый могущественный и страшный из друджевских дэвов — трёхглавый змей Ажи Дахака (среднеперс. Дахáк, фарси Заххáк).}[100]

Ажи Дахака

Изложено по зороастрийским текстам разных эпох, указанным в подстрочных примечаниях. Авторские восполнения фабулы (вне фигурных скобок), в основном, введены искусственно

Он был сыном Хрутáспа, потомка Сиямака и Нашак в шестом колене; праправнуком Таза, сына Фравака и Фравакиен; а его мать была дочерью Удáи,[101] чьи предки — все до единого — были злейшие дэвы[102] и вели свой род от самого Духа Зла, — вот почему дочь Удаи породила чудовищного змея на погибель миру.}[103]

По некоторым источникам, матерью Дахака была Вадáк. Подробнее см. в примеч. 774 на с. 316. [180]

{Его тело о трёх головах}[104] было сплошь покрыто омерзительной скользкой чешуёй, как у ползучих храфстра, три зубастые пасти изрыгали смрад, а в глазах холодно поблёскивала злоба. Едва он появился на свет и огласил Хванирату утробным рычанием, от которого содрогнулось всё живое, даже гады и насекомые, Ангхро Майнью возликовал, сразу признал в чудовище своего любимого потомка, который наконец низвергнет мир, творение Ахуры, во тьму, и дал ему имя: Áжи Дахáка (среднеперс. Дахáк, фарси Заххáк).

Змеёныш быстро подрастал и скоро превратился в гигантского змея.

{Трёхпастый, шестиглазый, Коварный, криводушный, Исчадье дэвов, злой, Могущественный, сильный, Он сделан Ангхро Майнью Сильнейшим быть во Лжи На гибель всего мира, Всех праведных существ [СК].}[105]

Но ещё быстрее, чем рос он сам, росла в нём ненависть к творениям Мазды. Прослышав, что {Ардвисура Анахита <…> всегда дарует удачу просящему, заотру в дар приносящему, благочестиво жертвующему [Бр]},[106] он, Ажи Дахака, {принеся ей жертву — сто коней, тысячу быков и десять тысяч овец [Бр], вот о чём осмелился просить богиню:

Даруй мне такую удачу, О добрая, мощная Ардвисура Анахита, Чтоб обезлюдил я все семь каршваров! [Бр]

Конечно, Анахита не даровала ему эту удачу [Бр]}.[107] Другие боги тоже отказали ему в помощи. Не мог мерзостный змей снискать — и не снискал покровительства язатов: нет от свиты Мазды покровительства злому умыслу. Но Ангхро Майнью, Дух Разрушения — вот кто давал силу трёхглавому змею, рождённому на погибель миру. С его помощью он сверг Йиму, захватил престол Ирана и стал четвёртым царём в династии Парадата. Сестёр Йимы, красавиц Арна́вак (фарси Эрнава́з) и Сахна́вак (фарси Шехрна́з), он сделал своими наложницами.

Степень родства Йимы и Арнавак и Сахнавак неясна. По «Шахнаме», Эрнаваз и Шехрназ — сестры Джамшида, и, поскольку «Шахнаме» восходит непосредственно к [181] Хвадай намак» — тексту, отражающему позднюю ортодоксию, можно предполагать, что в среднеперсидской традиции Арнавак и Сахнавак считались сёстрами-жёнами Йима—Джама—Джамшеда (кровнородственный брак, поощрявшийся зороастризмом). Однако, среднеперсидские генеалогии легендарных царей называют сестрой-женой Йима Йимак («Бундахишн» 23.1; 31.4 — см. выше, с. 177), а потомки Арнавак и Сахнавак именуются и «потомками Йимы» — исходя из этого, с не меньшим основанием можно предполагать, что Арнавак и Сахнавак — дочери Йимы.

Спитьюра подло предал {своего брата}[108] Йиму и стал служить узурпатору.

А несчастный Иима скитался по земле в изгнании. Не было с ним Хварны — {он утратил её, не уберёг; в виде птицы Варагн отлетело огненное божество к грядущим преемникам династии}.[109] И престол утратил он, сын Вивахванта, впавший в грех и свергнутый исчадием-змеем.

{Сто лет он ещё прожил в изгнании вдали от родины},[110] {прячась от врагов},[111] повсюду искавших его, чтобы убить — от Дахаки и предателя Спитьюры.

Но злодеи выследили его, схватили и — живого! молящего о пощаде! — {распилили пополам острозубой пилой}.[112]

Миф об убийстве Йимы братом восходит, очевидно, либо к древнейшему индоевропейском мифу о братоубийстве («близнечный миф»), либо к мифу об убийстве божества с ритуальной целью (сравн. примеч. 256 на с. 141). Сюжет «близнечного мифа» является «бродячим», и, поскольку в мифологиях многих народов он связывается с представлениями об «умирающем и воскресающем» боге (с воскресением которого связывается весеннее «воскресение» природы — сравн., например, в древнеегипетской мифологии миф об Осирисе и Сете, с. 13-14), есть основания предполагать, что у некоторых индоиранских племён Йима почитался как божество плодородия (или имел эту функцию наряду с другими функциями). Однако в зороастрийской традиции всякая связь с этими мифами уже стирается, и сюжет об убийстве Йимы Спитьюрой становится самодостаточным в легендарной истории.

Дахака хотел вместе с плотью Йимы уничтожить и его душу. Но этому злодейству свершиться была уже не судьба: {душу Йимы охранял от рук Дахаки огонь Фробак.[113] И хранит её по сей день}.[114]

На земле восторжествовало Зло. Ангхро Майнью думал, что — навсегда. {Ведь Ахура Мазда создал Йиму бессмертным, но ему, Духу Зла, удалось изменить это так, как [это] известно [Ч]. Но не знал Ангхро Майнью, что и Ажи Дахака, которого он создал бессмертным, [182] всё-таки смертен — Ахура Мазда тоже, к большой пользе, изменил так, как это [всем] известно [Ч].}[115]

{Только тысячу лет суждено было царствовать Дахаке.}[116]

Заххак и Джамшид

В «Шахнаме» Дахака — Заххáк, злой, безрассудный и беспутный сын Мердáса, доброго и богобоязненного арабского царя. Юный Заххак имел множество коней, за что получил прозвище Биверéсп (соответствующее эпитету Дахака в пехлевийских текстах (например, «Меног-н Храт» 8.29; 27.34, «Бундахишн» 23.9 и др.) «Беварáсп» — «Обладатель 10000 коней», то есть владеющий несметным богатством. Один из Ахримановых дивов, видя гордыню Заххака, явился к нему под обличьем проповедника, постепенно внушил молодому царевичу мысль, что он более достоин трона и славы, нежели его отец Мердас, что Мердасу давно время в могилу сойти, а он медлит, и что, стало быть, его нужно умертвить. После недолгих душевных колебаний Заххак решается на отцеубийство. С его согласия див вырыл в дворцовом саду, где царь по утрам молился, западню — глубокую яму, и замаскировал её цветами. Мердас упал в эту яму и разбился насмерть. Заххак унаследовал трон, стал царём. Тогда див, распалив в его сердце жажду мирового господства, явился к нему опять — теперь уже в облике юноши. Назвавшись непревзойдённым искусником в стряпне, «юноша»-див поступил на службу к Заххаку придворным поваром и стал кормить царя мясом убитых животных — а люди в еде изобилья в те дни / Не ведали, мяса не ели они. /Лишь злаки да овощи в пищу им шли <…> / Впервые животных, вести на убой / Задумал нечистый. (В «Гатах» этот грех ставится в вину Йиме — см. выше, с. 162.) От мясной пищи Заххак сделался ещё более свирепым, чем был.

Однажды, наслаждаясь очередным мясным блюдом, царь решил вознаградить умельца повара и спросил его, какую тот желает себе награду. «Дозволь мне поцеловать тебя в плечи, хоть я и недостоин этой милости», — верноподданно ответствовал див. От его поцелуев из плеч Заххака выросли две змеи (переосмысление авестийского образа «трёхглавого змея» Ажн Дахаки). После многих тщетных попыток врачевателей исцелить царя, Заххак, потеряв надежду избавиться от змей, внял совету Ахримана, явившегося к нему под видом лекаря: больше не трогать змей и каждый день кормить их человеческим мозгом.

Тем временем в Иране разгоралась смута, начавшаяся из-за грехопадения Джамшида. Меж знатными распри кровавые шли, / Над краем зловещая тьма разлилась, / С Джамшидом расторглась народная связь, — и наконец иранская знать, дабы положить конец междуусобицам, позвала на царство Заххака, о котором шла молва как о грозном решительном властителе. Заххак пришёл с войском в Иран, легко сломил беспомощное сопротивление Джамшида, разбив остатки его рати, и занял иранский престол. Сестёр Джамшида, Эрнавáз и Шехрнáз, он взял себе в наложницы. Джамшид бежал из [183] страны и сто лет проскитался в изгнании, покуда воины Заххака не разыскали его у моря Чин.[117] По приказу Заххака Джамшид был распилен.

Борьба за обладание Хварной

Изложено по: «Яшт» 19.46-54

Царственная Хварна, утерянная Йимой, не спустилась с небес к Дахаке, когда он захватил престол. Впервые в Арьяна Вэджа правил царь Парадата, не благословлённый свыше Творцом.

Хварна пребывала в небесах, сопутствуя Митре, богу договора. Ведь Траэтаона и Керсаспа, грядущие наследники огненного диска, ещё не родились на свет.

Хварна пребывала в небесах — и мерзопакостный Ангхро Майнью замыслил заполучить её для себя и для своего трёхглавого исчадия, царствовавшего на погибель земле. По велению прародителя Зла за Хварной отправились Ака Мана, Айшма, сам Ажи Дахака и его сообщник — братоубийца Спитьюра.

Нужно было немедленно воспрепятствовать злодеям, опередить их, не дать свершиться кощунственному умыслу. И Господь Ахура Мазда послал за Хварной своё воинство — Спента Майнью, Даэну и Огонь-Атар.

Атар первым из всех увидел в небе лучащийся диск и сразу устремился к нему, чтоб схватить. Уже на лету он сообразил, что он ведь не знает, не представляет, как же это сделать — взять руками раскалённое пламя. И Атар, первым достигший Хварны, остановился перед ней в раздумье. Потом нерешительно протянул к ней руки. И вдруг позади раздалось:

— Прочь, Атар, Огонь Ахура Мазды, не тронь Хварну! Если ты посмеешь хотя бы прикоснуться к ней, я уничтожу тебя, ты сгинешь из этого мира навсегда!

Это ревел подоспевший следом Ажи Дахака.

И Атар отдёрнул руки <…> за жизнь свою боясь [СК]. Очень уж он был страшен, змей Ажи Дахака.

Атар отступил. Теперь был черёд Змея попытаться схватить Хварну, и он ринулся на неё с протянутыми лапами. Но Атар уже подавил в себе страх перед трёхглавым зубастым чудищем и закричал ему вслед, преисполненный решимости, грозно:

— Назад, змей Ажи Дахака! Не тронь божественную Хварну, не посягай на неё! Не то я заполыхаю, вспыхну в твоей пасти [СК] и превращу тебя в пепел, чтоб ты больше никогда не чинил зла! Прочь! [184]

И Дахака отнял лапы <…> за жизнь свою боясь: Огонь был очень страшен [СК].

Так соперники стращали друг друга, угрожали — и не заметили, как Хварна улетела на край земли и опустилась в океан Ворукашу, на самое дно.

Это были владения благого духа воды Апáма Нáпата (среднеперс. Абáн). Он и укрыл Хварну в водной пучине, откуда ни Дахака, ни сам Ангхро Майнью уже не смогли бы её достать, сколько б ни старались. Так и остался злодей Ажи Дахака властителем без Хварны.

И Ахура Мазда, видевший всё, рек:

«Пусть кто-нибудь из смертных <...> Той Хварной недоступной Сумеет завладеть, Тогда дары священные Получит благотворные. <...> Тогда благая Аши Последует ему, Дающая богатства, И пастбища, и скот; Вседневная Победа[118] Последует ему, Сметающая силой И длящаяся годы; Сразит с Победой этой Он всех своих врагов!» [СК]

Царствование Ажи Дахаки

Изложено по зороастрийским текстам разных эпох, указанным в подстрочных примечаниях. Авторские восполнения фабулы (вне фигурных скобок), в основном, введены искусственно. Последовательность мифологических событий, отнесённых к царствованию Ажи Дахаки, условная

Ажи Дахака, злодей, трёхглавый змей, правил всеми странами, сотворенными Ахура Маздой в Хванирате. От истоков Ранхи до середины Земли, от восточных гор Хара Березайти до западных, где по вечерам уходит с небосклона Хвархшайта-Солнце, и над всеми шестью окраинными каршварами, {заселёнными при первых царях Парадата},[119] [185] простёрлось Зло, Зло и Зло. Зло и несправедливость восторжествовали в мире — и торжествовал в своём дворце победу мерзостный трёхпастый змей.

Но его торжество не было полным. Сколько ни творил он зла — но не мог извести на земле весь людской род, правоверных маздаяснийцев. А люди — Дахака это знал, он запомнил это накрепко! — люди были главным воинством Мазды, {которое Творец послал в мир и которому было назначено низвергнуть создания Злого Духа в небытие.}[120]

Он помнил и то, что {Ардвисура Анахита отказала ему в помощи, когда он приносил ей жертву и просил дать ему такую удачу <…> чтоб обезлюдил [он] все семь каршваров [Бр]}.[121] Теперь злодей вновь решил попробовать заручиться покровительством ахуров.

{На этот раз Дахака обратился к Вайю.

Он долго молился ему — молился в своём отвратительном дворце <…> на золотом троне <…> под золотым балдахином, почитал Вайю щедрыми подношениями в надежде умилостивить его, и просил у бога удачи:

Даруй мне это, о Вайю, Пребывающий высоко, Чтоб смог я все семь каршваров земных Безлюдными сделать.

[Но] напрасно приносил он жертвы, напрасно молил он, напрасно взывал он, напрасно подносил он дары, напрасно совершал он возлияния: Вайю не даровал ему той удачи.}[122]

Не снискал трёхглавый змей покровительства тех, кто любезен Мазде. И не мог снискать!

{Тогда он воззвал о помощи к Ангхро Майнью и дэвам на реке Спед.[123]}[124] И, конечно, его призыв был услышан всей дэвовской нечистью и каждым из дэвов.

И он стал плодить мерзкие исчадия на земле, Дахака, отродье Друджа, чтоб увеличить воинство Зла. {В правление Ажи Дахаки молодая женщина была допущена к дэву, и молодой мужчина был допущен к паирике, — от их соития появились на земле чернокожие люди.}[125] [186]

И ещё много, много зла учинил в мире Дахака {за тысячу лет, которые он пробыл на престоле}.[126] Неисчислимые бедствия претерпевала земля. Стенания и плач раздавались в домах, ревели дойные коровы, угоняемые в полон кочевниками, предсмертно хрипели волы на окровавленных жертвенных алтарях — их убивали друджванты, поклоняющиеся дэвам. Геуш Урван, Душа Быка, в отчаянии взывала к Мазде:

{Молит вас Душа Быка: «Кто создал меня и для чего? Айшма злой гнетёт меня, Угоняют воры и грабители» [Бр].}[127]

И праведные скотоводы вторили мольбе богини:

{Мазду просим о двояком мы: «Чистый скот чтоб не погиб, Скотовод — чтоб Друджу не служил» [Бр].}[128]

Они не знали, праведные скотоводы, и не знала Геуш Урван, что {зло вершится на земле — во её спасение. Да! — ибо если б Дахака <…> не заполучил власти, то проклятый Дух Зла дал бы тогда власть Айшме, а если б только Айшма её заполучил, было бы уже невозможно отобрать её у него <…> по той причине, что он бестелесен, злой Айшма, — и он властвовал бы на земле до скончания времён}.[129] А Дахака был — из плоти и крови. Его можно было убить.

И герой, предназначенный на великий подвиг, уже родился. Траэтáóна.

Второй жрец Хаомы

Изложено по зороастрийским текстам разных эпох, указанным в подстрочных примечаниях

Отцом Траэтáóны (среднеперс. Фретóн, фарси Фаридýн) был Áтвйа (среднеперс. Áспйа, фарси Атиби́н)}[130] — {далёкий, в восьмом поколении, потомок Йимы},[131] некогда блистательного и столь бесславно падшего царя Парадата. С того дня, {когда Йима был убит [187] Дахакой и Спитьюрой},[132] {семь поколений его рода успело смениться на земле. Каждое поколение жило по сто лет}[133] — и ровно через семьсот лет после злодейского убийства родился Атвйа.

Аспйа назван отцом Фретона только в «Авесте» («Ясна» 9.7). Пехлевийские источники имя Аспйи упоминают уже косвенно — как родовое имя потомков Йима— Джамшеда: «Аспйан», а отцом Фретона называется потомок Йима в восьмом поколении Пур-Тýра или, в пазендском разночтении, Пур-гáу («Бундахишн» 31.7) («Сын быка[?]» — см. в статье: Бермайе; возможно, однако, эти имена этимологически соответствуют титулу потомков Атвйи в «Авесте» («Афренакан» 4): Поругáу («Богатые быками [?]»).

{Отец Йимы, добродетельный муж Вивахвант, был первым из людей, кто выжал золотистый сок хаомы для телесного мира [Бр].}[134] {Атвйа совершил это благое дело вторым — и рождение Траэтаоны, сына <…> из дома богатырского [Бр], было наградой, ниспосланной Атвйе богами.}[135]

Грядущему царю Парадата суждено было низвергнуть злодея Дахаку. {И во имя такого блистательного подвига благословение Гайа Мартана сошло на Траэтаону ещё до его рождения, когда мать только вынашивала его. На то были повеление Творца <…> [и] закон хлебопашеский, что является одним из главных устоев религии [маздаяснийской].}[136]

Царствование Заххака

В «Шахнаме» Заххак, убив Джамшида и став царём Ирана, установил тысячелетнее царство Зла: обычай правдивых и чистых исчез; / Везде побеждал омерзительный бес. <…> / Лжи всюду дорога, нет Правде пути. / Насилья и злобы настала пора, / Лишь втайне чуть слышался голос Добра.

Сестёр Джамшида, Эрнаваз и Шехрназ, Заххак взял в наложницы и воспитал их в обычае злом, / С дурными делами сдружил, с колдовством. Змей, что росли из его плеч, он, следуя совету «лекаря» Ахримана, кормил человеческим мозгом — для этого стража каждый день хватала и обезглавливала на дворцовой кухне двух юношей. Злодейские убийства продолжались много лет и повергли в горе весь Иран.

Наконец, два мудреца, Армаи́л и Кармаи́л, представившись искусными поварами, были приняты на царскую кухню, — и с тех пор они каждый день спасали одного из двух юношей, обречённых на убой, а в кушанье [188] для змей вместо человеческого мозга добавляли мозг овцы. По тридцать юнцов каждый месяц они / Спасали от смерти в те чёрные дни. Спасённых тайком выводили из дворца, все они по совету Армаила и Кармаила уходили жить в горы, занимались там скотоводством, и от них пошло племя курдов.[137] (Вся легенда об Армаиле и Кармаиле — не зороастрийского происхождения.)

За сорок лет до конца своего царствования Заххак увидел сон: три брата-бойца, / Из рода властителей три храбреца, и младший из братьев повергает Заххака ударом булавы, сдирает с него кожу, этой кожей, как ремнём, связывает ему руки, и, путы на шею надев, за конём / Пленённого он волочит по земле к горе Демавéнд.

Испугавшись, что в этом сне — пророчество, и вняв совету Эрнаваз: «Сном пренебречь / Не должно: ищи, как себя оберечь», Заххак созвал звездочётов, чтоб они истолковали сновидение. В страхе перед царём мудрецы долго не решались сказать ему правду, и только когда разъярённый Заххак пригрозил их всех повесить, они открыли тайну грядущего: скоро родится герой Фаридýн. Ему, Заххаку, суждено убить отца Фаридуна — Атиби́на и кормилицу Фаридуна — корову Бермайé. Фаридун выступит мстителем за них, сразит Заххака — это свершится так, как царь видел в вещем сне — и станет царём Ирана. Выслушав пророчество, Заххак без чувств упал с трона; когда же сознание вернулось к нему, он решил победить рок, уйти от судьбы и разослал по всей стране гонцов на поиски младенца Фаридуна.

Траэтаона

Изложено по зороастрийским текстам разных эпох, указанным в подстрочных примечаниях. Авторские восполнения фабулы (вне фигурных скобок), в основном, введены искусственно

Траэтаона Атвйан, {сын <…> из дома богатырского [Бр], дарованный своему отцу Маздой и богами за то, что Атвйа выжал сок хаомы},[138] {родился в Варне}.[139] Он рос в царствование змея Дахаки и ничего, кроме зла, не видел вокруг. Бедствовал и страдал народ, священные стихии осквернялись, скот гнали на убой; и ликовали мазанские дэвы, и злорадствовали все прочие исчадия Тьмы. {Тому было уже скоро тысячелетие, как они процветали во всех семи каршварах.}[140] Их прислужники — ашэмауги, йату и кавии — всеми своими помыслами, речами и делами поддерживали угнетение и приумножали Ложь. [189]

Траэтаона был ниспослан земному миру, чтобы беззакония прекратились и вновь восторжествовала Истина.

{Благословение Гайа Мартана было с Траэтаоной уже задолго до его рождения.}[141] {А о своём великом предназначении он узнал, когда ему было девять лет.}[142]

Однажды Атвйа рассказал мальчику, как Ажи Дахака злодейски убил их предка, Йиму, владыку Парадата блистательного и грешного, {чья Хварна теперь сопутствовала Митре в небесах}.[143] Потрясённый Траэтаона поклялся отомстить змею за смерть прародителя.

Шли годы. Траэтаона взрослел, мужал. Сердце его и разум его, устремлённые к праведной вере маздаяснийской, были заняты одной думой: как свергнуть и убить царствующее чудовище, как изгнать из Хванираты дэвов и как исцелить людей от болезней, насланных проклятым Ангхро Майнью.

И вот исполнилось ему пятнадцать лет, прекрасному юноше, наследнику рода Йимы.

Прежде, чем идти на смертный бой, он должен был воззвать к ахурам с молитвой и щедрыми жертвами, дабы заручиться их покровительством в добрых делах, как прежде заручались их покровительством все цари Парадата, кроме змея.

{На родине, в четырёхугольной Варне, созданной Ахура Маздой в начале времён вместе с другими пятнадцатью лучшими странами Хванираты};[144] в той самой Варне, {где могучий Хаошьянгха истреблял служителей Зла},[145] Траэтаона почтил молитвой дочь Мазды, благую Аши.

{Вот так просил он Аши: «Такую дай удачу Ты мне, благая Аши, Чтоб одолел я змея Трёхглавого Дахаку — Трёхпастый, шестиглазый, Коварный, криводушный, Исчадье дэвов, злой, Могущественный, сильный, Он сделал Ангхро Майнью Сильнейшим быть во Лжи На гибель всего мира, Всех праведных существ; И чтобы у Дахаки Я двух его любимиц, [190] Сахнавак и Арнавак Увёл, прекрасных телом, Пригоднейших для родов И лучших среди жён». И подступила Аши, Приблизилась к нему. Обрёл такую милость Наследник рода Атвйи Траэтаона могучий [СК].}[146]

{Потом — к Анахите, к пречистой, доброй и щедрой Ардвисуре Анахите, всегда столь отзывчивой на благочестивые прошения, были его жертвы — сто коней, быков тысяча да овец десять тысяч.

«Даруй мне такую удачу, О добрая, мощная Ардвисура Анахита, Чтобы я победителем стал Над чудовищем Ажи Дахака, Трёхпастым, трёхглавым, шестиоким, Владетелем тысячи сил, Миру Истины на гибель созданным, Чтобы я его жён обеих похитил, Обеих — Сахнавак и Арнавак, — Их материнское лоно прекрасно, Их проворство в домашней работе прекрасно». И даровала ему эту удачу Ардвисура Анахита, Которая всегда дарует удачу просящему, Заотру в дар приносящему, Благочестиво жертвующему [Бр].}[147]

{И ту же молитву, в той же четырёхугольной Варне, Траэтаона вознёс к Вайю, пребывающему высоко.

И Вайю тоже даровал доблестному Траэтаоне удачу во всех благих деяниях.}[148]

Ахуры были с наследником царственного рода — а змею не сопутствовал ни единый из них. Близился, близился конец тысячелетнего царствования Зла! В сердцах маздаяснийцев уже много веков не теплилось никакой надежды на справедливость и правду; теперь же она вспыхнула, подобно Атару, озарив тьму. {Звездочёты знали и всем поведали: Дахака будет править земным миром, покуда делами земными правит с небес созвездие Скорпиона — тысячу лет; и тысячелетие это [191] уже почти минуло, а, значит, почти отцарствовал своё мерзостный змей. Грядёт время созвездия Кентавра.}[149]

Во Введении (внутритекстовый комментарий на с. 15) уже говорилось о попытках поздних сасанидских богословов увязать события легендарной истории Ирана с астрологическими знаниями и астрономическими явлениями. Характерный пример такой попытки — 34-я глава «Бундахишна», «О летоисчислении», где приводится удивительно неуклюжий астролого-астрономический расчёт. Больше всего удивляет несоответствие астрономической грамотности (безграмотности) автора «Бундахишна» (или только последних глав? — ведь ниоткуда не следует, что все главы написаны одним и тем же жрецом) уровню знаний позднесасанидской эпохи — этот уровень был уже очень высок (сравн. расчёт движения планет в «Затспрам» 4.7-10 — с. 93-94); не случайно у арабов, завоевавших Иран и впитавших его культуру («зороастрийское завоевание ислама» — с. 64), так стремительно в Средневековье развилась астрономия (из 275 сохранившихся собственных имён звёзд 15% — греческие, 5% — латинские и др. и 80% — арабские).

Автор 34-й главы, ссылаясь непосредственно на Дэн («Авесту»), пишет буквально следующее: Время составляет 12000[150] лет; в Дэн [сказано], что 3000 лет продолжалосъ духовное [состояние — см. с. 75-80], при котором творения были недвижны, безмолвны [и] не мыслили; и 3000 лет длилось пребывание в мире Гайомарта с Быком [т.е. 3000 лет, когда Дух Зла не решался нападать на мир — см. с. 90]. За эти 6000 лет [т.е. за вторые 3000] миновали последовательные 1000-летние [эпохи] правления [созвездий] Краба [Рака], Льва и Колоса [Девы], ибо через 6000 лет 1000-летнее правление [миром] перешло к Весам, Разрушитель ворвался [в мир], и Гайомарт прожил [ещё] 30 лет в несчастье [см. с. 91, 93]. По прошествии (этих] 30 лет [т. е. через 40 лет после смерти Гайомарта — см. с. 101] выросли Машйа и Машйои; 50 лет они не были мужем и женой [дэвы на 50 лет лишили их полового влечения друг к другу — см. с. 103], и 93 года прожили как муж [и] жена — [вплоть] до наступления времени, [когда к власти] пришёл Хушанг. Хушанг [царствовал] 40 лет; Тахморуп — 30 лет; Йим, покуда [его] величие[151] не удалилось, — 616 лет и 6 месяцев, [и] после он провёл [ещё] 100 лет в изгнании. Затем 1000-летнее правление перешло к Скорпиону, и Дахак правил 1000 лет. После [этого] 1000-летнее правление перешло к Кентавру [Стрельцу]

Исходный посыл расчёта прост: 12000 лет мировой истории/12 созвездий Зодиака = 1000 лет «правления» каждого созвездия. Но первые 3000 лет (до сотворения материального мира) созвездия не «правили» вообще — и не могли «править», поскольку ещё не были созданы Ормаздом. Таким образом, уже с самого начала истории Зодиаку остаётся «править» миром лишь 9000 лет — по 750 лет каждому созвездию, либо (поскольку говорится о «1000-летнем правлении») последние три — Ягнёнок (Овен), Бык (Телец) и Два Портрета (Близнецы) — вовсе выпадают из мировой истории.

И что, собственно, означает «правление»? Во всех астрологических школах оно связывалось с представлениями о Миром годе (см. примеч. 219 на с. 119), то есть, в сасанидскую эпоху, — с прецессией, а именно — с нахождением весенней равноденственной точки (обычно) или точки летнего солнцестояния (редко) в том или ином созвездии. Как известно, эти точки смещаются по эклиптике навстречу движению Солнца — в «Бундахишне» же созвездия «правят» в том порядке, в каком Солнце проходит через них в своём годовом кругообращении. Не говоря уже о том, что период прецессии составляет 25850 лет, и, значит, на «правление» каждого созвездия должно приходиться [192] ок. 2154 лет (в древности, конечно, с такой точностью рассчитать прецессию не могли, но и ошибиться больше чем в два раза не могли тоже). Либо автор 34-й главы вопиюще не знал астрономии, либо (почти невероятно) перед нами следы неизвестного астрологического учения, не зафиксированного больше нигде.

Следующие 3000 лет — до нападения Ахримана — миром последовательно «правят» Краб, Лев и Колос. Указание весьма ценное: если, по «Бундахишну», в начале творения день и ночь были равны — Солнце постоянно находилось на границе созвездий Ягнёнка и Рыбы (Рыб) (точка весеннего равноденствия в древности), а «правящим» созвездием является Краб, значит, автор 34-й главы, вероятнее всего, связывает «правление» с местом точки летнего солнцестояния. Но неподвижность Солнца, статичность созданного Ормаздом мира означает и неподвижность равноденственных точек (их, собственно, ещё и нет, как нет и эклиптики), — однако, раз созвездия последовательно «правят», точка летнего солнцестояния, стало быть, смещается… (Впрочем, ту же самую логическую ошибку допускает и автор «Затспрама» — см. внутритекстовый комментарий на с. 86.)

Далее наступает тысячелетняя эпоха «правления» Весов. Не исключено (но это даже не предположение, а лишь сырая догадка, которую ещё проверять и проверять), что под Весы, возможно, символизирующие баланс, равновесие Добра и Зла после нападения Ахримана (их «смешение»), искусственно подогнан и весь расчёт: 1000 лет «правят» Добро и Зло, а затем на смену приходит эпоха Зла — Дахака — созвездия Скорпиона (насекомого, причислявшегося к злейшим храфстра, хотя, может быть, связи здесь и нет). Вообще-то никакой астрологии раннего Средневековья не свойственно было связывать созвездие однозначно со Злом — но, однако, мы видели, как в «Меног-и Храт» к силам Зла механически причислены Луна и Солнце (см. примеч. 220 на с. 119 и соответствующий фрагмент текста).

Эпоха Весов складывается из 30 (лет жизни Гайомарта) + 40 (лет между смертью Гайомарта и произрастанием ревеневого куста) + 50 (лет, на которые дэвы лишили первых людей полового инстинкта) + 93 (лет, которые Машйа и Машйои прожили как муж [и] жена) + 40 (лет царствования Йима до потери им «величия») + 100 (лет, проведённых Йимом в изгнании = 999 1/2 лет. «Потеряны» полгода. Конечно, глупо было бы предполагать, что образованный зороастрийский вероучитель запутался в простейшей арифметике. Один из комментаторов «Бундахишна» (XIX в.) причисляет эти недостающие полгода к 40 годам между смертью Гайомарта и рождением первых людей из ревеневого куста, но, к сожалению, в издании не объясняется, на каких основаниях.[152] «Найти» недостающие 6 месяцев непосредственно в тексте «Бундахишна» несложно, но — обычная «головная боль» исследователя! — насчитать эти 6 месяцев можно несколькими способами, и ни один из них ничем не хуже другого, а решающих доказательств нет. Например: перед тем, как из семени Гайомарта вырастает ревеневый куст, это семя «прочищается» во вращении сияния Солнца (см. с. 101) — это может означать переход Солнца от весеннего равноденствия к осеннему — полугодовой цикл от весны, когда семена бросают в землю, и до сезона урожая, когда собирают плоды. С другой стороны, под «вращением сияния» можно с равным основанием понимать переход Солнца от равноденствия к солнцестоянию (тем более что автор 34-й главы, говоря об «эпохах», явно ориентируется на солнцестояние — см. двумя абзацами выше), — это 3 месяца; и ещё 3 месяца проходят от рождения первых людей из ревеневого куста до того момента, когда дэвы лишают их полового инстинкта (см. с. 101, 103): трижды с перерывом в месяц (=2 месяца) они грешат, а перед тем живут праведно — логично предполагать, что тоже месяц.

Наконец, число 93 (года, прожитых Машйа и Машйои в супружестве), — откуда оно? Похоже, автор 34-й главы вставил его искусственно, чтоб подогнать общий конечный результат под 1000 лет. В «Бундахишне» на этот счёт содержится единственное расплывчатое указание (15.24): у Машйа и Машйои рождаются семь пар детей (см. с. [193] 103), мальчик и девочка, и каждая [пара] была братом и сестрой-женой, и от каждой из них, через пятьдесят лет, дети родились, и сами они [кто? пары или Машйа и Машйои?] умерли через сто лет [после чего? — если речь о Машйа]. Число 93 можно получить из расчёта: 100 лет (жизни первых людей после зачатия первой пары) - 7 лет (если пары рождались с перерывом в год) = 93 года, но как связать этот расчёт с указанием, что 50 лет Машйа и Машйои не имели полового контакта, а затем «стали мужем и женой», — совершенно непонятно.

…Ахуры были с ним, с юным Траэтаоной. Он снискал их благоволение. Осталось только, чтобы Вертрагна благословил его на бой.

И это свершилось. {Сначала к Траэтаоне с небес слетела Хварна, чтоб сопутствовать ему},[153] как сопутствовала эта огненная благодать всем былым царям Парадата, праведным, любезным Мазде. {Уже во второй раз покинув Йиму[154] из-за его греха, она устремилась к Траэтаоне в облике чернокрылой птицы Варагн}[155] — той быстролётной птицы, которая воплощает в себе Хварну и {Вертрагну-Победу}.[156]

Так был благословлён на царство Траэтаона. Вместе с Хварной птица Варагн принесла ему победу и удачу. {Теперь он из всех смертных наипобедоносным был после Заратуштры [СК]}.[157]

Траэтаона знал, {какая сила заключена в перьях птицы Варагн:

Дают нам благо перья И кости сильной птицы, Могучей птицы Варагн. Никто того не может Сразить, повергнуть в бегство, Кому даёт удачу, Кому даёт поддержку Перо той птицы птиц. Его убить не может Тиран или убийца, Никто убить не может Владетеля пера — Один он всех сразит!

Траэтаона могучий владел такою силой [СК] — у него было волшебное перо.}[158] {И ещё у него было победное оружие [СК] Саошьянта — Спасителя, грядущего сына Заратуштры, который родится чудесным образом в конце мировой истории и Друджа этим оружьем из праведного мира навек он изведёт [СК].}[159] [194]

Теперь Траэтаона мог бросить вызов Ажи Дахаке.

Грянул бой, беспощадный, кровавый, смертный бой Истины с Друждем. Траэтаона победил. {Он поверг и связал Ажи Дахаку, который был столь чудовищно греховен},[160] {и благодаря победе той Дахака им [был] сокрушён, [а] создания [Ахуры], следовательно, спасены и утешены}.[161]

{Траэтаона не в одиночку совершил этот великий подвиг. Вместе [с ним] также были <…> Бармийýн [и] Катайýн — его старшие братья, однако Траэтаона был более велик, нежели они.}[162]

{Но, пленив трёхпастое исчадие, связав его, Траэтаона убить его не смог и впоследствии приковал его [цепями] к скале Демавéнд. Там, в огнедышащем вулканическом жерле, злодей томится и сейчас, грызёт цепи, мечется в бессильной ярости.}[163]

В авестийской традиции Траэтаона убил чудовище Дахаку, [имевшего] три пасти, три головы, шесть глаз, [обладавшего] тысячью сил, всесильного дэва Друджа <.,.> которого произвёл Ангхро Майнью против телесного мира на погибель правдивости миров [Бр] («Яшт» 19.37, то же дословно в «Ясна» 9.8, «Яшт» 14.40 и др.)

Временами от рёва Ажи Дахаки Земля-Спандармат содрогается так, что разваливаются дома, отламываются каменные глыбы от скал и с грохотом обрушиваются вниз, и, как кровь из раны, хлещут из чрева земли раскалённые потоки лавы. {Когда мировая история завершится и настанет Судный день, Дахака вырвется из оков и снова набросится на творение Ахуры, — и будет убит, уйдёт из мира уже навсегда, безвозвратно.}[164]

Змей Ажи Дахака был низвергнут, {созвездие Скорпиона, правившее землёй тысячу лет, уступило власть созвездию Кентавра, и Траэтаона, сын Атвйи, венчался на царство. Он стал пятым царём в династии Парадата. Пятьсот лет было суждено ему править}[165] во всех семи каршварах.

{В жёны он получил Арнавак и Сахнавак. Когда-то Траэтаона молил ахуров об этом, и боги даровали ему такую награду за подвиг.}[166]

Но земля, доставшаяся ему…! Многие века она изнывала под гнётом змея-разрушителя и была разорена и разграблена. Брошенные селения; поля, заросшие сорняками; пепелища на месте деревень; одичалый скот в горах, — вот какое наследство досталось Траэтаоне [195] Атвйану. И по всей Хванирате свирепствовала чума, кося людей, ежедён забирая сотни и сотни жизней. Ведь друджванты-кочевники во времена Дахаки, грабя сёла, всех жителей убивали, — земля Хванираты осквернилась от трупов, {и Насу, дэв заразы, каждый день в облике отвратительной трупной мухи <…> с торчащими вперёд коленями, поднятым кверху задом, [которая] вся покрыта пятнами, как ужаснейшие храфстра [Кр], прилетала с севера}[167] на места побоищ, чтоб разнести заразу от мёртвых тел по всем каршварам.

Траэтаона знал целебные травы.[168] Секреты приготовления снадобий он тоже знал. {С ним было благословение Гайа Мартана},[169] ему сопутствовали ахуры, — и {благодаря закону хлебопашескому, который есть третья из основ религии [маздаяснийской], болезни все, даже чума, [были] излечены его лекарствами.

И много ещё чего благостного он дал роду людскому.}[170] {Многие дэвы лшзанские были сокрушены им и изгнаны из каршвара Хванираты},[171] {их зло и козни прочь сгинули}.[172] {Очистился лучший каршвар от чернокожих людей, что наплодились во времена Дахаки — после того, как молодая женщина была допущена к дэву, и молодой мужчина был допущен к паирике, — они, чернокожие потомки дэвов, бежали на юг и поселились на морском побережье.}[173]

{Так праведный Траэтаона, наследник рода Йимы, сохранил и уберёг Хванирату для трёх своих сыновей.}[174]

Траэтаона и Паурва

Единственный фрагмент мифа о Траэтаоне и Пáурве сохранился в «Яшт» 5.61-66; ниже он приводится полностью. Сюжет мифа неизвестен; никаких ссылок на него и никаких упоминаний о Паурве в других зороастрийских текстах и в светских произведениях не содержится. По косвенным свидетельствам, однако, установлено, что Паурва — персонаж древнеиранского эпоса, поэт и путешественник-мореплаватель, переживший множество приключений. Некоторые исследователи считают, что к легендам о Паурве восходит знаменитый цикл сказок о Синдбаде-мореходе.

Ей [Анахите] жертву приносил Паурва, Бывалый лодочник, Когда по воле Траэтаоны, победоносного воина, Взлетел он в небо в образе коршуна. [196] Без отдыха он носился Три дня и три ночи, Стремясь к своему жилищу, И не мог вернуться к себе. На скончании третье ночи К утренней заре воспел он, К восхождению Ардвисуры.[175] И на утренней заре он Воззвал к Ардвисуре Анахите: «О Ардвисура Анахита! Приди ко мне на подмогу, Подай мне помощь! Если я опущусь успешно На землю, сотворенную Ахурой, К своему жилищу, То воздам тебе Тысячью жертвенных возлияний Молоком, заключающим хаому, Очищенным по обычаю и отцеженным заотрой В водах Ранхи». И стекла к нему Ардвисура Анахита В образе прекрасной девушки, Сильной, стройной, Прямой, высоко подпоясанной, Знатного рода, именитого. До самых лодыжек была она Обута в сияющие сандалии, Золотыми лентами схваченные. Она крепко взяла его за руки, И тут же свершилось это — в единый миг! — Он, усердный, проворный в работе, Очутился на земле, сотворенной Ахурой, В своём жилище, здоров и силён, Невредим и цел, как и прежде! Так даровала ему эту удачу Ардвисура Анахита, Которая всегда дарует удачу просящему, Заотру в дар приносящему, Благочестиво жертвующему [Бр].

Фаридун

В «Шахнаме» Траэтаона — Фаридýн появился на свет при добрых знамениях неба. Заххак, как то и предсказали ему мудрецы, стал преследовать отца Фаридуна, Атибина. Скитался гонимый в степи, без дорог, / Но пасти [197] драконьей избегнуть не смог. <…> Был схвачен Атибин и на смерть обречен. Феранéк (авест. Фрéни), мать Фаридуна, бежала с младенцем, долго скиталась по стране, нигде не находя приюта, и, встретив однажды на лугу корову Бермайе и её пастуха, отдала малыша Фаридуна пастуху на воспитание. Пастух прозорливый дитя приютил, / Три года его по-отцовски растил. / Меж тем всё искал их владыка-дракон, / О дивной корове молвой устрашён. Через три года Феранек, следуя наставлению Изеда, забрала мальчика обратно и укрылась с ним на горе Эльбурс у отшельника-богомольца. Спустя некоторое время исполняется второе предсказание мудрецов: Заххак находит и убивает корову Бермайе.

О своём отце, Атибине, и обо всех злодействах Заххака Фаридун узнаёт от матери только в пятнадцатилетнем возрасте и, не внимая отговорам Феранек, торжественно клянётся отомстить дракону.

Между тем к Заххаку пришёл кузнец Кавá, моля сжалиться над ним: у него было восемнадцать молодцев-сыновей, и уже семнадцать из них схвачены и убиты для прокорма змей, растущих из плеч Заххака, — пусть же царь явит милость и оставит отцу последнего сына. Заххак согласился, но в качестве ответной любезности потребовал у кузнеца, чтоб тот подписал его, Заххака, «послание к народу», восхваляющее дракона и его правление: Владыка <…> сеет лишь благо в стране, / Исполнены правдой владыки слова, / И в царстве его справедливость жива. Прочитав такое, возмущённый ложью и лицемерием Кава бросился вон из дворца, собрал вокруг себя толпу и стал призывать народ к восстанию. Знаменем восстания становится кузнечный фартук Кавы, прикреплённый к древку копья — будущий «стяг Кейев».[176] Под этим знаменем Кава привёл повстанцев к Фаридуну. И кожу, что поднял кузнец на копьё, / Царь знаменем сделал, украсив её парчой и драгоценностями; и каждый, на трон восходивший потом, / Всё множил каменья на знамени том.

Изед наделяет Фаридуна великой силой и во всём покровительствует ему. Фаридун великодушно прощает своих старших братьев, Пормайé (среднеперс. Бармийун) и Кеянýша (среднеперс. Катайун), пытавшихся его убить, и вместе с ними, заручившись благословением матери, выступает в поход против Заххака, который на время покинул Иран и разбил дьявольский стан в Индии. Фаридун захватил дворец Заххака, взял себе в жёны Эрнаваз и Шехрназ, отвратив их предварительно от «языческой лжи» и наставив на путь правды, и в ознаменование победы устроил пир. Покуда он при всеобщем ликовании предавался пирам и любовным утехам, обо всём случившемся Заххаку донёс казначей, сохранивший ему верность. Ревности жгучим огнём обуян <…> жаждая крови красавиц, Заххак тайком проник во дворец, но был схвачен и пленён Фаридуном. Посланник Изеда Суруш, однако, сообщает Фаридуну божье повеление: злодея не казнить, ибо не настал его час, а [198] заковать его в цепи и закованным повесить в вулканическом жерле горы Демавенд. С позором Заххака помчали, кляня, / Привязанными накрепко к шее коня.

Наступила 500-летняя эпоха правления Фаридуна. Он венчается на царство в первый день месяца Михра и в память о победе над Заххаком учреждает праздник Мехргáн;[177] с тех пор в тот праздник — повсюду веселье, пиры. / Хранит его в память владыки народ. / В Мехрган избегай и трудов и забот.

Пять светлых столетий [Фаридун] мудр, справедлив, / Царил, ни единожды зла не свершив. <…> Избавился мир от насилья и зла, / Стезёю Изедовой жизнь потекла.

Потомки Траэтаоны

Изложено по: «Бундахишн» 31.4-12; 34.6, «Денкарт» VII.1.28

Пятьсот лет правил на земле Траэтаона, благословенный победитель Дахаки. И в те же пятьсот лет Траэтаоны [были] двенадцать лет [царствования] Áрьи (среднеперс. Аири́к, фарси Ире́дж).

У Траэтаоны было три сына; Арья, {сын Арнавак},[178] был младшим из них. Его и избрал Ахура Мазда как преемника благословения Гайа Мартана и царственной Хварны, потому что старшие братья Арьи, {сыновья Сахнавак}[179] Са́йрима (среднеперс. Салм, фарси Сельм) и Ту́ра (среднеперс. и фарси Тур), оба были завистливы, злобны, греховны, и оба таили богомерзкие помыслы в сердце; Арья же был душой и мыслями в своего отца: праведен, предан Истине, — его чистый разум, открытый Небу, был неприступной крепостью для дэвов и Лжи. Только вот характером он не походил на доблестного Траэтаону: не боец, не богатырь был Арья, жизнь вёл тихую, дни проводил в молитвах и проповедовал смирение.

Ахура Мазда столь возлюбил кроткого Арью, что наследие царей Парадата — благословение Гайа Мартана, воплощённое в Хварне, низошло к Арье, сыну Траэтаоны <…> [ещё] во время жизни Траэтаоны <…> и растворилось в нём.

Детей у Арьи было трое: два сына и дочь. Имена пары сыновей были: Ванидáр и Анастóх,[180] имя дочери было — Гузáк.[181]

Но воистину под стать Дахаке были Сайрима и Тура, завистливые злодеи! — родиться бы им столетиями двумя раньше, когда царствовал трёхголовый змей, — они оба очень пригодились бы друджевскому [199] воинству, не на последнем счету были бы в том стане Лжи. Они убили Арью и его сыновей, Ванидара и Анастоха. Лишь двенадцать лет успел поцарствовать Арья на благо Арьяна Вэджа и всем семи каршварам.

Они — Сайрима и Тура — искали убить и дочь Арьи, юную Гузак. Но Траэтаона держал [её] в упрятании. И у Гузак дочь родилась.[182] В далёком своём глухом укрывище, оберегаемая Траэтаоной, она растила дитя; жила, как в заточении, боясь выйти на простор при свете дня, чтоб её, сохрани благой Ахура, не увидели люди.

И всё же Сайрима и Тура выследили её и безжалостно убили.

Но ребёнка, внучку свою, дочь Гузак, Траэтаона спас и стал её растить и воспитывать, — тоже тайно, тоже в упрятании — на далёкой горе Ману́ш; и вырастил, — но и тогда не было дозволено ей покинуть свою обитель. Так и жила она там. И там же, на горе Мануш, родились, выросли и жили десять поколений её потомков — род Траэтаоны и Арьи. Всех младенцев в том роду нарекали именем в честь благословенной спасительницы горы. Из десятого поколения был Ману́ш-и Хурше́д-вини́к — «Солнечный Нос»; его потому прозвали так, что, когда он родился, на нос ему упал солнечный зайчик и сверкнул золотисто. От Мануш-и Хуршед-виника [и его] сестры был [рождён] Ману́ш-хурна́р, [а] от Мануш-хурнара [и его] сестры был рождён Манушчи́хр[183] — мститель за Арью, наследник престола Парадата.

Потомки Фаридуна

По сюжету «Шахнаме», через пятьдесят лет после царствования Фаридуна у него родились трое сыновей: старшие, Сельм и Тур, — от Шехрназ, и младший, Ире́дж, — от Эрнаваз. Посланец Фаридуна нашёл им достойных невест — трёх йеменских царевен, и, несмотря на хитрокозни и колдовство царя Йемена, не желавшего выдавать дочерей замуж, вскорости были сыграны три свадьбы. После этого Фаридун разделил своё царство между сыновьями: Запад достался Сельму, Чин (Китай) и Туран — Туру, и Иран — Иреджу. В странах своих воцарились они. / Настали счастливые, мирные дни, на многие годы во всех землях утвердилось спокойствие.

Когда Фаридун одряхлел, старшие его сыновья, Сельм и Тур, возгорелись завистью к младшему брату: отец, считали они, не по справедливости разделил между ними наследство, ибо Иреджу достались лучшие земли, да и вообще он возвышен над ними, старшими: «Наш враг — позабывший Йездана отец <…> Три сына, венца мы достойны равно, / Но младшему старшими править дано, — и, заключив союз, они отправили к Фаридуну гонца с посланием: или он, Фаридун, лишит Иреджа царского венца и даст ему во [200] владение далёкие окраинные земли, или Туран и Чин — Тур и Сельм — вместе пойдут войной на Иран. Разгневанный Фаридун в ответном послании устыдил сыновей, призвал их обратиться на путь Добра и объявил, что не выполнит их требования.

Узнав о притязаниях братьев, Иредж попросил у Фаридуна дозволения поехать навстречу их войску одному, без дружины, — с тем, что он, Иредж, постарается убедить Сельма и Тура в их неправоте. Скрепя сердце, Фаридун согласился. Иредж прибыл в воинский стан братьев, смиренно сказал, что готов сложить с себя венец; но Тур, терзаемый злобой и ненавистью к брату, всё равно убил его, обезглавил труп и отрезанную голову послал Фаридуну. Это убийство стало причиной многовековой вражды Ирана и Турана (войнам иранцев с туранцами посвящена значительная часть «Шахнаме»).

Уже после гибели Иреджа у него родилась дочь — будущая мать Менучéхра (средненерс. Манушчихр).

Манушчихр

Изложено по: «Бундахишн» 12.10; 31.12, 14, «Денкарт» VII.1.29, «Меног-и Храт» 27,42-43

Манушчи́хр (среднеперс; авест. Манýш-чи́тра, фарси Менучéхр) был наречён таким именем потому, что родился на великой горе Мануш, — как и все потомки доблестного героя Траэтаоны, победителя Ажи Дахаки.

Разные источники (и даже фрагменты одних и тех же текстов) называют разное число поколений от Траэтаоны до Манушчихра. Например, согласно «Бундахишн» 31.14, он потомок Фретона в 10-м поколении, двумя строфами ранее (31.12) — в 12-м; в «Меног-и Храт» 27.41 он — внук Аирика, то есть правнук Фретона.

В назначенный срок вестник Ахура Мазды Найрьо Сангха принёс Манушчихру огненную Хварну с небес: бог благословил юношу, как благословлял он прежде всех царей-первозаконников. Заручившись поддержкой Творца, Манушчихр пошёл войной на туранские земли, где царствовали братоубийцы. Неисполненный родовой долг был отныне на нём, на его совести, не ведающей грехов перед богом и Верой. Наследник Траэтаоны шёл с войском в туранские земли вершить праведную месть за Арью.

И час божьей справедливости настал! Он уничтожил Сайриму и Туру <…> прочь отстранил их от [дела] разрушения мира.

Смерть братоубийц была для дэвов великим уроном. Но силы разрушения, вдохновляемые многопагубным Духом Зла, продолжали неистовствовать. Теперь возопил о кровавом мщении злейший из туранцев — Франгрáсйан (среднеперс. Фрасийáк Тур, фарси Афрасиáб). [201]

Менучехр

В «Шахнаме» Фаридун, ко времени рождения Менуче́хра уже ослепший от старости, при известии, что у его внучки, дочери убитого Иреджа, родился сын, возликовал и обратился к Изеду с мольбой вернуть ему зрение, чтоб он мог увидеть внука. Бог внял молитве, Фаридун прозрел и,

                   …едва увидав белый свет, Взглянул на младенца, любовью согрет, И молвил: «Пронзи же злодеев сердца, Хранимый святой благодатью Творца». Из чаши, где яхонт искрился и лал, Испив, он дитя Менучехром назвал.[184]

Пока Менучехр рос, искусствам таким, что пригодны царям, / Прославленный дед обучил его сам, — и в назначенный день при всеобщем торжестве, в присутствии двух сыновей кузнеца Кавы и других прославленных иранских героев, объявил юного Менучехра своим соправителем.

Весть об этом достигла Сельма и Тура и привела их в ужас. Предчувствуя, что воссиявший на троне молодой властелин будет мстить за Иреджа и возмездие неминуемо их настигнет, Сельм и Тур решают обманом заманить Менучехра к себе и убить его. Они отправляют к Фаридуну гонца с покаянным посланием: оба, мол, они льют слёзы теперь от стыда пред отцом, <…> готовы прощенья молить у царя, — / Но сами явиться [к нему] не смеют и потому просят прислать Менучехра: «навеки мы станем рабами его». Но Фаридун разгадывает обман и в гневном ответном послании объявляет воину Сельму и Туру.

После отъезда гонца он снаряжает Менучехра в бой. Началась многовековая война Ирана и Турана.

Под кавианское знамя[185] становятся Сам и Гаршасп (Са́ма и Керса́спа «Авесты» — см. ниже, с. 215-216). В первом сражении Менучехр разбивает туранское войско, убивает сначала Тура, а чуть позже и Сельма, и отсылает их головы Фаридуну. Насладившись созерцанием праведного возмездия, Фаридун передаёт престол Менучехру и умирает. Тем завершается 500-летняя эпоха его царствования.

120-летняя эпоха царствования Менучехра с самого начала была ознаменована клятвой царя защищать справедливость и истреблять Зло оружием. Край счастливо зажил под царской рукой.

Зороастрийская легендарная хронология относит к царствованию Мануш-чихра нападение на Иран Фрасийака Тура. В «Шахнаме» это событие отнесено [202] ко времени правления преемника Менучехра — Новзéра (авест. Наотáра, среднеперс. Нотáр); основное же содержание главы, посвященной царствованию Менучехра, составляет сказание о Зале и Рудабé, восходящее к фольклорной традиции. Заль (именуемый в поэме также Заль-Зер — букв.: «Седой старец» и Дестáн — букв.: «Хитрость, находчивость»), сын Сама, родился седым, и отец, сочтя это недобрым знаком, отнёс младенца в горы и бросил там.

Заля нашёл, унёс в своё гнездо и воспитал Симу́рг — вещая птица («бродячий» сюжет в мировом фольклоре). Впоследствии Сам раскаялся в своём поступке, и Заль, уже взрослый юноша, с благословения Симурга возвратился в отцовский дом.

Заль влюбляется в Рудабе, дочь царя Кабулистана[186] Мехрáба, потомка Заххака. Из-за нежелания Мехраба отдать дочь Залю, а ещё больше из-за противодействия их браку со стороны Менучехра едва не начинается война Ирана с Кабулистаном; однако всё приходит к развязке, благополучной и для влюблённых, и для царей. У Заля и Рудабе рождается сын — богатырь Рустáм (или Ростéм), один из центральных персонажей «Шахнаме». Чтобы богатырский младенец смог появиться на свет, Рудабе приходится делать кесарево сечение; эту операцию проделывает жрец, наученный Симургом, которого позвал на помощь Заль (Заль призывает Симурга, сжигая его перо — сравн. о птице Варагн в «Яшт» 14, стихотворный перевод на с. 193). В годы царствования Менучехра Рустам совершает два подвига: убивает взбесившегося боевого слона («белого слона») и захватывает неприступную крепость, отомстив тем самым за смерть своего прадеда Неремáна, некогда, ещё во времена Фаридуна, погибшего при осаде этой крепости.

Тем временем состарившийся Менучехр наставляет перед смертью своего сына и престолонаследника Новзера: «…царский престол — суета из сует; жить надо по Правде; наследие добрых — благие дела»; предсказывает пришествие Зардушта («Последуй за ним — знай, Изедов тот путь, / К ученью тому должно сердцем прильнуть») и нападение туранца Афрасиаба, от которого Ирану будут неисчислимые бедствия.

Манушчихр и Франграсйан

Изложено по зороастрийским текстам разных эпох, указанным в подстрочных примечаниях. Авторские восполнения фабулы (вне фигурных скобок), в основном, введены искусственно, на основании сюжета «Шахнаме»

{Колдун}[187] Франгрáсйан (среднеперс. Фрасийáк Тур, фарси Афрасиáб) {тоже, как и Манушчихр, происходил из рода Траэтаоны: он был сыном Пашáнга (среднеперс.; фарси Пешéнг) — потомка Туры в пятом поколении}.[188] [203]

Таким же злодеем и дэвопоклонником, как Франграсйан, был {его воинственный брат Керсева́зда (среднеперс. Карсева́з, фарси Гарсива́з). Зато третий из братьев, Аграэра́та (среднеперс. Агрера́т, фарси Агрера́с, Агри́р)}[189] был праведен, мудр, благочестив — и тем любезен Ахура Мазде.

В «Авесте» Аграэрата упоминается несколько раз: в «Мемориальном списке» (131) как «Аграэрата нара́ва», в остальных случаях («Яшт» 9.18; 17.38, 42; 19.77) в сочетании «Сьяваршан нара [„зрелый муж", „человек"] Аграэрата нарава», которое И.М. Стеблин-Каменский толкует как «…Сьяваршан и муж Аграэрата, Наравид» — то есть из рода Наравы (в стихотворном переводе: [мстя за] Сьяваршана / И за Аграэрату, героя Наравида [СК]. Это — лингвистически безупречное (во всяком случае, при современном уровне авестологии) — толкование смущает, однако, тем, что нигде более в зороастрийских текстах, в том числе и в (кратко пересказанной выше) родословной Агрерата и его братьев («Бундахишн» 31.14-15), ни персонаж с именем Нарава, ни родовое имя Наравид не встречаются.

Дж. Дармстетер предлагал (1883 г.) понимать слово «нарава» как антитезу, логическое противопоставление слову «нара»: «нара — нарава», по Дж. Дармстетеру, составляют смысловую пару «человек — получеловек». Это прочтение, с лингвистической точки зрения довольно сомнительное (что оговаривал и сам Дж. Дармстетер[190]), однако, очень хорошо соответствует по смыслу некоторым сведениям об Агрерате, содержащимся в пехлевийских источниках:

«Бундахишн» 29.5: Агрерат, [сын] Пашанга, пребывает [в качестве Рата] в земле Сакастан, и его зовут Гопатшах.

«Бундахишн» 31.20, 22: Агрератом [был] рождён сын Гопатшах. <…> Фрасийак казнил Агрерата <…> [и] Агрерат, в воздаяние [т.е. в качестве награды от Ормазда за мученическую смерть], родил [такого] сына, как Гопатшах.

«Меног-и Храт» 62.31-32: Гопатшах [пребывает] в кешваре Хванирас, и от ног до талии он — бык, а от талии и выше — человек [Ч].

«Датастан-и Деник» 90.4: Правит Гопатшах страною Гопат, чьи границы лежат выше [т.е. выше по течению Вех] Эранвежа на берегу Вех. Он сидит на морском берегу, совершает возлияния язатам и сторожит быка Хадайаш <…>

Первые два фрагмента свидетельствуют о тождественности в некоторых среднеперсидских мифах Агрерата и Гопатшаха — царя страны Гопат. Что же касается некогда общепризнанного отождествления Гопатшаха — царя с Гопатшахом — человекобыком (вторые два фрагмента), — оно, как уже говорилось выше (примеч. 185 на с. 105 и статья: Гопатшах), сейчас отвергается многими исследователями. Тем не менее, решающих доказательств, что оба мифологических персонажа с именем Гопатшах не тождественны, ещё не приведено. Поэтому толкование Дж. Дармстетера «Аграэрата, получеловек» представляется автору заслуживающим внимания.

После {гибели Сайримы и Туры от руки Манушчихра}[191] Франграсйан и Керсевазда стали собирать войска для набега на Арьяна Вэджа. Вскоре у дворца царя Пешенга выстроились несметные полчища туранцев. Со всех концов страны съехались на кровавый клич всадники, сошлись ратники, и каждому не терпелось поскорее в сечу. Негодяй Франграсйан [СК], возглавивший эту дэвовскую армаду, [204] столь был вдохновлён пылом и рвением воинов, что уже не сомневался в лёгкой победе над Манушчихром. Он дал команду — и войско двинулось на запад, в Арьяна Вэджа.

Удача, действительно, на первых порах сопутствовала Франграсйану; но то была не богодарованная удача, ниспосылаемая благой Аши, дочерью Ахуры, — злому туранцу помогал Ангхро Майнью. {Армия Франграсйана окружила боевую дружину Манушчихра в горах Падашхвáр. Иранцы не выдержали яростного натиска: их войско было сокрушено [и] разбито, [и великий] урон [был] в их рядах},[192] — туранец уже торжествовал, предвкушая, как он казнит пленников и обезглавит царя Манушчихра. И так бы тому и быть, и пала бы великая держава! — но, на горе злодею Франграсйану, кровожадному Керсевазде и их вдохновителю Ангхро Майнью, Аграэрата был не таков, как его братья. {Аграэрата просил покровительства у язатов,[193] и он получил [то] благо, что войско и военачальники иранцев были спасены им от того бедствия.

Разгневанный Франграсйан немедленно казнил своего несчастного брата}.[194] Кровь богомерзкого Туры текла в его жилах — и он оказался достоин своего предка: тот был братоубийцей, и таким же братоубийцей стал Франграсйан. {Но Ахура Мазда щедро вознаградил Аграэрату за благое дело: Аграэрата <…> родил [такого] сына, как Гопатшах}.[195] Это он, сын Аграэраты, {получеловек-полубык Гопатшах совершает возлияния богам на берегу Вахви Датии}.[196]

Манушчихр и его воины были спасены от неминуемой смерти. Но Франграсйан победил — {и, торжествующий победитель, он воцарился в Арьяна Вэджа.

Манушчихру было суждено править державой сто двадцать лет, — но из тех ста двадцати лет двенадцать пришлось на правление туранского захватчика}.[197]

Однако сам захватчик не ведал, что его царствование в лучшей из стран будет столь коротким: он-то думал, что царить ему до конца жизни, а верховенство туранцев над иранцами утвердилось навеки. И он решил заполучить Хварну — ту самую Хварну, {которая воплощала божье благословение Гайа Мартану},[198] {которая передавалась всем [205] царям Парадата},[199] {которую утратил сияющий Иима}[200] {и за обладание которой бились Атар и Ажи Дахака, змей}.[201]

С тех пор, {как Хварной завладел повелитель водной стихии Апам Напат, огненное божество пребывало в пучине океана Ворукаши}.[202] Но Франграсйан не сразу отправился к океанскому берегу: {перед тем он принёс жертву благой Ардвисуре Анахите у края пропасти, — сто коней, тысячу быков и десять тысяч овец. И просил он её [Бр] об удаче.

Вот так просил он Ардви: «Такую дай удачу, Благая Ардаисура, В средине Ворукаши Чтобы обрёл я Хварну, Которой завладели Грядущие и бывшие Цари арийских стран, Обрёл то, чем владеет Спитама Заратуштра [СК]}.[203]

Судя по толкованию в «Денкарте» (VII.2.68) фрагмента «Зам-яшта» («Яшт» 19.56-64), где эти строки о Хварне и Заратуштре неоднократно повторяются, Франграсйан имеет в виду ещё не родившегося Заратуштру — грядущего пророка (см. далее — на с. 206 перед внутритекстовым комментарием). Подобное — и, казалось бы, само собой разумеющееся — заключение нельзя было бы с полной уверенностью сделать на основании одной только логики последовательности событий легендарной истории, поскольку в мифологической хронологии, даже если ограничивать её рамками только одного источника, логики зачастую нет. И вполне может быть, что составитель 19-го яшта и его современники понимали эти строки иначе, нежели поздней истолковали их авторы «Денкарта».

И лишь воспев эту молитву богине, злодей отправился к океану.

{Достать пытался Хварну Тур, негодяй Франграсйан Из моря Ворукаша. Нагой, одежды сбросив, Поплыл Франграсйан к Хварне <…> Но Хварна отступила, Но Хварна отошла. <…> И выскочил Франграсйан, Из туров самый бойкий, Из моря Ворукаши, [206] Ругательства крича: «Итэ-ита-ятна-ахмай…[204] Нельзя достать мне Хварну, Которой завладели Грядущие и бывшие Цари арийских стран, Достать то, чем владеет Спитама Заратуштра. А то смешал бы вместе Всё твёрдое и жидкое, Великое и доброе, Чтоб огорчился порче Творец Ахура Мазда!» [СК]

Ещё дважды он нырял в морскую пучину, пытаясь достать огнеблещущий диск, — и ещё дважды Хварна отступала [СК], и Франграсйан с пустыми руками плыл к берегу, выкрикивая ругательства. Того, что пристало бывшим и грядущим [СК] царям, он не смог заполучить на этот раз.}[205] {Не дала ему удачи Ардвисура Анахита.}[206] И после тоже не было удачи Франграсйану, {когда он по всем семи каршварам искал божественную Хварну:

           …оба отвернулись, И Хварна, и Спитама. По воле это было Моей — Ахура Мазды, И Веры чтущих Мазду [СК].}[207]

{Да! Столь был велик, праведен и прозорлив пророк Спитама Заратуштра, что даже до того, как он пришёл в мир через рождение, он смог воспрепятствовать колдуну Франграсйану.}[208]

Следующая строфа «Денкарта» (VII.2.69), ссылаясь на «Авесту», гласит, что Фрасийак искал Хварну во всех семи каршварах; в другом фрагменте (VII.11.3) сообщается, что Фрасийак обладал ею [Хварной], когда Дрве Зенигáк был сокрушён им.

«Авеста» содержит лишь ссылку на этот миф («Яшт» 19.93); полный сюжет известен по неортодоксальной версии «Бундахишна» — «Большому Бундахишну» (41): Дрве («Демон[?])», «Зловерный[?]») Зенигак — арабский военачальник, колдун, вторгся с войском в Иран и убивал праведных зороастрийцев своим злым взглядом; иранцы воззвали о помощи к Фрасийаку, и Фрасийак убил колдуна. В «Авесте» Дрве Зенигак — Дрвáу Зайни́гу («Зловерный[?] Зайнигу»), иноверец; Франграсйан убивает его [207] хоть и не обладая Хварной, но — оружием Саошьянта («Яшт» 19.93), грядущего Спасителя мира, который чудесным образом родится из семени Заратуштры; этим же оружием (см. примеч. 442 на с. 193) Траэтаона убивает Ажи Дахаку.

По-видимому, этот миф, содержание которого совершенно не соответствует образу Франграсйана–Фрасийака как «злейшего из туранцев», уже во времена первой кодификации «Авесты» был чем-то вроде апокрифа — сказанием, не подлежащим канонизации, но и не отвергавшимся как «ложь» или «ересь» (для сравнения: в православии не канонизированы сказания об Успении Богородицы, о сошествии Христа в ад и др., — и, тем не менее, иконы на эти сюжеты есть во всех церквях).

{Свой царский чертог завоеватель воздвиг и обустроил под землёй — внутри горы Бакуир, — той самой горы, в долине которой Йима некогда построил множество несметное селений и городов. }[209]

Благостная Арьяна Вэджа, цветущая земля, попала под иго иноземцев. Но предводитель захватчиков творил на покорённых землях не только зло: он совершил и множество добрых деяний. {Он провёл семь каналов, дабы морские корабли могли заходить в города, отстоящие далеко от моря; основал много селений на побережье и отвёл солёную воду из озера Канса́ва (среднеперс. Кансу́, Кеянси́х, в поздней традиции Канса́й), что в земле саков, кочевников.}[210] {Когда-то в давние времена это озеро было самым чистым и самым благотворным из маленьких морей: змеи, лягушки и прочие храфстра не обитали на его берегах, омываемых прозрачной водой. Потом вода сделалась солёной, и стало невозможно подойти [к озеру] ближе чем на парасанг, столь велики зловоние и солёные [испарения] из-за неистовства горячего ветра.}[211] {Франграсйан[212] сделал много оттоков из озера Кансавы; поэтому божественное озеро снова стало пригодным для людей, пригодным для верблюдов, пригодным для быков, пригодным для ослов, как больших, так и маленьких; и по берегам озера стали селиться люди.}[213]

{Когда мировая история подойдёт к своему концу, из этого озера родится Саошьянт.}[214]

Пехлевийские источники часто представляют Фрасийака культурным героем (мотив, совершенно чуждый «Авесте»): он строит чудесные дворцы, орошает поля, прокапывает судоходные каналы и т.п.; некоторые тексты изображают его ревностным огнепоклонником, строителем храма Огня. Однако и в среднеперсидской традиции Фрасийак по-прежнему — кочевник, захватчик, враг зороастрийцев. Обе эти тенденции существовали параллельно на протяжении всей истории сасанидского Ирана и сохранились даже в мусульманскую эпоху, когда Афрасиаб стал связываться с арабским нашествием и отождествляться с Дахаком. [208]

{А во владениях царя Манушчихра тем временем, на беду иноземцам, восторжествовал закон земледельческий, и была провозглашена праведная маздаяснийская Вера. Её провозгласила Спента Армайти. В облике девушки она пришла в дом Манушчихра. Её одежды сияли небесным сиянием, и свет от лучей разливался во все стороны на расстояние в хатру, которая [длиною] как парасанг; и была она опоясана поясом, который есть воплощение Религии маздаяснийской[215]}.[216]

И тогда воспрявший духом Манушчихр повёл иранцев против завоевателей — изгонять их прочь с богоблагословенной земли.

Две рати сошлись. Зазвенели мечи, запели стрелы в воздухе, кровь полилась на землю. К концу дня, когда Солнце-Хвархшайта ушло за горизонт, было объявлено перемирие. Утомлённые воины отправились отдыхать, а Манушчихр и Франграсйан встретились для переговоров. И было между ними решено заключить соглашение: пусть самый искусный лучник из дружины Манушчихра выпустит стрелу с горы Арьяхшу́та; где стрела упадёт, там отныне и будет проходить граница арийских и туранских земель. Сам великий Митра, бог клятвы и договора, да будет тому свидетелем.

Лучшим лучником слыл юный Эре́хш (или: Эре́хша; средне-перс. и фарси Ара́хш). Манушчихр призвал его и сказал:

— В твоих руках — судьба твоей родины и твоего народа. Ступай же, достойный сын благородного отца! Да пребудут с тобою боги!

Эрехш не ответил. К чему высокопарные слова? — всё ясно и так. Он молча взял лук, забросил за спину колчан со стрелами и отправился к Арьяхшуте.

С первыми проблесками зари он был уже высоко на склоне горы. Повернувшись лицом на восток, он вложил стрелу в тетиву и стал ждать. Он должен был выпустить стрелу сразу с восходом Солнца. Пылающий огненный диск уже показался из-под земли, — но пока один только Эрехш видел его: ведь он стоял высоко над долиной, овеваемый утренним горным ветром, а внизу, где собрались в ожидании арийские и туранские воины, ещё царила беспроглядная темень.

Но вот скользнул по долине первый солнечный зайчик, второй, третий, и ещё, и ещё; и вот поток света хлынул вниз с поднебесья. Заискрились снегами вершины, защебетали птицы. Эрехш воззвал к язатам, изо всех сил натянул тетиву — и выстрелил.

И — рухнул на землю. Когда воины Манушчихра поднялись на Арьяхшуту и склонились над ним, он был уже мёртв. Сколько было сил у благородного юноши — все он вложил выстрел. Жизнь покинула его. [209]

А небесная стрела, {что выпустил Эрехш, стрелок из ариев лучший [СК], летела так же быстро, как летит Тиштрия.

               …Её направил Творец Ахура Мазда, Бессмертные Святые И сам могучий Митра, Чьи пастбища просторны, Ей проложили путь. За ней летели следом Высокая, благая, Божественная Аши, А рядом с ней Паренди На колеснице быстрой, Пока не долетела До Хванава́нт горы, Пока не опустилась Стрела на Хванавант [СК]}.[217]

Солнце-Хвархшайта уже почти скрылось за горизонтом, когда стрела Эрехша дрогнула на излёте, накренилась остриём вниз и упала на Хванавант. Там её и нашли гонцы.

Арийцы ликовали. {Земли у горы Падахшвар, которые захватил Франграсйан, он [Манушчихр] по договору забрал и Франграсйана назад, вернул [их] во владение стран иранских.}[218] И снова полновластно воцарился в Арьяна Вэджа. {Отныне Иран навсегда стал победоносным против иноземцев.}[219]

Оставшиеся годы своего царствования Манушчихр целиком посвятил мирному труду и успел совершить много добрых дел, возрадовавших Ахуру. {Во продолжение благого дела Франграсйана — ведь нечестивый туранец творил и добро — Манушчихр прокопал новые каналы в озеро Кансава, дабы туда ещё больше стекало чистой пресной воды.}[220]

{Он и в других местах прокопал каналы и воздвиг плотины — вот почему с тех пор маздаяснийцы говорят: «Я почитаю Фрат [Евфрат], который Манушчихр прокопал ради [блага] его собственной души; [ибо] он преградил воды [и] дал напиться.}[221] {Он сделал всю иранскую землю плодородной.}[222]

{И ещё благодаря Манушчихру люди открыли для себя чудесные свойства овцы Кури́шк. Эта большерогая овца может скакать [210] иноходью, как конь, легко взбирается в горы по крутым склонам. Манушчихр пользовался ею как лошадью — и с той поры иранцы, собираясь в дальний путь через горные перевалы, седлают овцу Куришк.}[223]

{Манушчихром были рождены [сыновья] Фриш, Наотáра (среднеперс. Нотáр, фарси Новзéр) и Дурасрóб.}[224] {А от неправедной сестры Манушчихра — Манушáк и злого Айшмы пошёл род противников Заратуштры.}[225]

Нотар

В пехлевийских источниках Нотáр (авест. Наотáра, Новзéр «Шахнаме») практически не упоминается как иранский царь, и эпоха его правления выпадает из легендарных хронологий (эту традицию унаследовали и многие арабские источники). По-видимому, в ходе формирования зороастрийской ортодоксии сказание о коротком и неудачном царствовании Нотара не было канонизировано; однако это сказание сохранялось в фольклоре и — скорее всего, через посредство «Хвадай намак» — вошло в «Шахнаме» (в переосмысленном виде).

Новзер

В «Шахнаме» Новзер, унаследовав после Менучехра трон, очень скоро забывает предсмертные наставления отца. Закон человеческий был им презрен, / Корысти и золоту сдался он в плен <…> Отцовский обычай поправ, притеснять / Он стал и мобедов и славную рать. В народе день ото дня росло недовольство царём, как некогда во времена Джамшида. Особенно вознегодовали знать и воины.

Новзер письмом призвал Сама для защиты престола. На иранской границе дружину Сама встретили вельможи Новзера. Все спешены, к Саму один за другим / Подходят и долго беседуют с ним, осуждают Новзера: «Он мудрый завет перестал соблюдать, / Утратил божественную благодать. / Нельзя ли, чтоб Сам, чистый сердцем герой, / Воссел на престол этой смутнрй порой? / В лучах его правды весь мир бы расцвёл. Но Сам с негодованием отверг преступные речи о захвате престола и призвал вельмож вновь перед лицом Изеда присягнуть на верность царю, заверив их, что он убедит Новзера одуматься: «Найдётся ль на свете столь ржавый металл, / Чтоб, если потрудишься, не заблистал?» И Саму действительно удаётся вернуть царя на истинный путь. Однако, шли дни, по немилостив был небосвод, / К Новзеру любви не являл он с высот. [211]

Между тем весть о смерти Менучехра и дурном поведении его преемника достигла Турана. Тогда-то Пешенг, управлявший страной, / Идти на иранцев задумал войной, — чтоб отомстить, наконец, сполна за убийство Тура. Туранскую рать возглавили сыновья Пешенга — Гарсиваз (авест. Керсевазда), Агрерас (или: Агрир, авест. Аграэрата), брат Пешенга Висе́ и царский наследник боец Афрасиаб (авест. Франграсйан), / С чьей силой сравниться ничья не могла б. Все воины горят жаждой мщения, один лишь Агрерас сомневается в целесообразности войны: «Хоть нет Менучехра в Иране, но там / Вождь рати — из рода Нейремова[226] — Сам; однако после увещевания Пешенга он отметает сомнения прочь: «Кровь недруга лить я рекою готов».

Туранское войско выступает в поход. Накануне сражения в стане туранцев разносится весть, что Сам умер, Заль в трауре, строит Саму усыпальницу, в рядах иранцев Заля нет, — это ещё больше воодушевляет Афрасиаба. В многодневном изматывающем сражении гибнут многие иранские герои. Новзер попадает к Афрасиабу в плен, Афрасиаб воцаряется в завоёванном Иране, — тем завершается эпоха царствования Новзера, продолжавшаяся всего семь лет. (Во многих пехлевийских и арабских источниках эта эпоха вообще выпадает из повествования: Менучехра сменяет на престоле Зов (авест. Узáва).

Туранцы грозят вторгнуться в Кабулистан — владения Мехраба, отца Рудабе. Заль приходит на помощь Мехрабу и разбивает туранское войско. Тогда разъярённый Афрасиаб обезглавливает Новзера, хочет казнить и пленников, но, вняв уговорам Агрераса, милует их; назначает Агрераса правителем города Амóла[227] и оставляет всех пленников под его надзором в соседнем городе Сари́ — с наказом убить их всех, если Амол будет осаждён иранцами. Вскоре это и происходит: несметные дружины иранцев под предводительством Заля идут мстить за казнённого царя. Пленники молят Агрераса о пощаде, и тот, сжалившись, без боя сдаёт Амол и Сари вместе с заложниками, а сам уезжает к Афрасиабу. Афрасиаб, взбешённый ослушанием, убивает брата.

Туса

Изложено по зороастрийским текстам разных эпох, указанным в подстрочных примечаниях. Авторские восполнения фабулы (вне фигурных скобок), в основном, введены искусственно

У Наотары было двое сыновей: Тумáспа (среднеперс. Тумáсп, фарси Техмáсп)}[228] {и Тýса (среднеперс. и фарси Туc)}.[229]

Война с туранцами продолжалась. Хоть Манушчихр и изгнал полчища Франграсйана вон с арийских земель, но туранцы год за годом [212] совершали набеги на мирные сёла и города, грабили, убивали, угоняли скот.

Теперь пришёл черёд потомкам Манушчихра встать на защиту родной земли.

{Сыновья нечестивого Ва́э́саки (фарси Висé) захватили на востоке державы праведную крепость Кáнгху (среднеперс. Кангдéж)}[230] — {чудесную крепость о семи стенах: из золота, серебра, стали, бронзы, железа, стекла и керамики}.[231] Туса поклялся изгнать оттуда туранских богатырей {и обратился за помощью к Ардвисуре Анахите, которая всегда дарует удачу просящему, заотру в дар приносящему, благочестиво жертвующему [Бр]. Принеся щедрые жертвы, мощный воин Туса, искусный наездник

          …просил <…> даровать ему силу Колесницами править И телесное здоровье, Врага издали высмотреть, Ненавистника одолеть, Недруга сразить единым ударом.

И просил он её:

«Даруй мне такую удачу, О добрая, мощная Ардвисура Анахита, Чтобы я победителем стал над богатырями, Отпрысками Ваэсаки, У горной теснины Хшатросýка, У самой высокой, надо всеми возвышенной Крепости Кангха, Артой освящённой, Чтобы я наголову разбил воинство земель туранских: Пятьдесят раз сотней ударов, Сто раз тысячью ударов, Тысячу раз десятью тысячами ударов, Десять тысяч раз ста тысячами ударов» [Бр].}[232]

Когда Туса совершил богослужение, его воины пришпорили коней и помчались на восток брать Кангху приступом. А потомки Ваэсаки тем временем тоже готовились к битве и {молили богиню:

«Даруй нам такую удачу, О добрая, мощная Ардвисура Анахита, Чтобы мы одолели мощного воина Тусу, Чтобы мы наголову разбили воинство земель арийских: Пятьдесят раз сотней ударов, Сто раз тысячью ударов. Тысячу раз десятью тысячами ударов, Десять тысяч раз ста тысячами ударов». [213]

Не даровала им этой удачи Ардвисура Анахита [Бр] — зря молили её туранские богатыри, тщетными оказались их надежды умилостивить богиню жертвоприношениями в горах, у крепости Кангхи. Славную победу одержал Туса, потому что Ардвисура Анахита была — с ним}.[233]

Но несмотря на свой замечательный подвиг, Туса не удостоился получить от Ахура Мазды Хварну и благословение, приставшее царям Парадата, — царствовать ему не пришлось.

{Творец уготовил ему другую судьбу: Туса сделался бессмертным. Когда мировая история приблизится к концу, Аграэрата-Гопатшах — бессмертный правитель Сакастана, Туса и другие бессмертные придут помогать Ахура Мазде и Спасителю Саошьянту в деле очищения миpa.}[234]

Не стал царём и другой сын Наотары — Тумаспа. {Благой бог ниспослал Хварну Узáве (среднеперс. Узóбо, Заб, Зов, фарси Зов)}[235] — {сыну Тумаспы, внуку Наотары}.[236]

Узава

Изложено по: «Бундахишн» 31.35; 34.6, «Денкарт» VII.1.31

Хоть мать Узáвы (среднеперс. Узобо, Заб, Зов, фарси Зов) и была дочерью колдуна Намýна (Намáка), служившего Фрасийану, но сам Узава был праведен, и Мазда ниспослал царственную Хварну династии Парадата — ему.

Узава ещё во младенчестве, когда от роду ему было всего несколько недель, понял, что закон благого бога и счастье страны — в возделывании земли, в обильных её дарах. И он стал пахать, сеять, жать — младенец наравне со взрослыми; и благодаря этому он уже в детстве сделался высоким и сильным, как зрелый муж.

Узава процарствовал всего пять лет, но даже за столь короткий срок он успел совершить множество добрых дел, угодных Мазде: он разоблачил [свою] стенающую мать перед странами иранскими; он выступил [войной] против разрушителей-иноземцев, дабы вон [их] изгнать с иранской земли; он также сокрушил колдуна, который ужас наводил на иранские деревни, который в страхе [держал] его отца <…> — [сокрушил] туранца Франграсйана;[237] он прокопал много новых оросительных каналов, возделал пустующие [214] поля, превратив их в пашни, и тем принёс несказанное благо воинству Ахура Мазды — на горе Духу Зла и дэвовским отродьям.

Зов

В «Шахнаме» после смерти Новзера иранцы, возглавляемые Залем, избирают нового царя; но выбор их падает не на одного их потомков Фаридуна — Туса или Гостехе́ма, ибо хоть они и родом знатны, / <…> Но ежели витязь умом не силён, / Владеть не достоин державою он, — а избирают они сына Техмаспа, мудрого 81-летнего старца Зова (авест. Узава).

В царствование Зова на землю обрушивается бедственная засуха. Иранские и туранские дружины изо дня в день сражаются, истребляя друг друга; все обессилели, — и всех осенило вдруг мыслью одной: / Знать, каре небесной мы стали виной. Иранцы и туранцы решают наконец, / Вражду вековую изгнать из сердец, / Законно, по совести мир поделить, / И души от старых обид исцелить. Земли от Амударьи до китайского Туркестана отходят к Ирану, а всё, что восточней того — к Турану. Зов возвращается в Парс (Перейду), под его мудрым правлением Иран расцветает, и пять лет проходят в несказанной благодати; но через пять лет Зов, уже 86-летний старик, умирает, и война между Ираном и Тураном вспыхивает вновь.

Третий жрец Хаомы, целитель Трита

Изложено по: «Ясна» 9.10 и «Видевдат» 20.1-4. Мифологические события к данному периоду легендарной истории (времени после царствования Узавы) отнесены условно

Из богов первым очистил землю от болезней и смерти праведный Арьяман.}[238] Из смертных первым, кто это сделал, был Три́та (среднеперс. Атрáт), {сын Самы, потомка Туры в четвёртом поколении}.[239]

Трита, из [рода] Самов лучший, был третьим человеком, который выжимал [сок хаомы] для телесного мира [Бр] — потому он и наречён таким именем: Трита, «Третий». В награду за благое деяние та на него благодать снизошла, та его постигла удача, что у него [два] сына родились — Урвахшáйа (среднеперс. Урвáхш) и Керсáспа (среднеперс. Керсáсп, фарси Гаршáсп) — блюститель Веры один из них и законодатель [Бр] — Урвахшайа, который стал мудрым судьёй, а другой [Керсаспа] — высокий ростом, юноша кудрявый, палиценосец [Бр], божественный герой, которому, [215] {как и Траэтаоне, сыну второго жреца Хаомы Атвйи},[240] {суждено было унаследовать божественную Хварну}.[241]

Выжав золотой сок хаомы, Рату лекарственных трав, Трита стал целителем и первым из <…> мудрых, осенённых удачей, здоровых телом владык Парадата[242] <…> изгнал из мира смерть и болезни, которые в великом множестве наплодил Ангхро Майнью. Они нещадно терзали землю и людей — недуги телесные, исчадия Друджа. И Трита воззвал к Творцу, моля, чтоб благой бог дал ему лекарства.

Ахура Мазда и Хшатра Вайрья вняли этой благочестивой мольбе, дали Трите целебные травы, которых многие сотни, многие тысячи, многие мириады растут вокруг одного главного лекарственного растения, царя целебных трав Хаомы в Гаокерне.

Трита изготовил снадобья, пропел молитвы богам, — и в мир пришло исцеление. Смерть и болезни, насланные тлетворным Ангхро Майнью, сгинули прочь.

Упоминание в контексте этого мифа Хшатра Вайрьи — покровителя металлов и сопоставление этого фрагмента с некоторыми другими в зороастрийских текстах дают основание для гипотезы, что миф подразумевает лечение с помощью металла — то есть хирургического ножа, и Трита, таким образом, — первый лекарь, который стал делать операции. В то же время, поскольку Хшатра Вайрья тесно связывался с Мантра Спента (воздействующим Словом), миф о Трите, по-видимому, подразумевает также «лечение словом» — произнесение необходимых заклинаний и молитв, связанных с врачеванием и очистительными обрядами (такого рода заклинания составляют заключительную часть 20-го фрагарда «Видевдата» — сравн. с завершающей частью мифа об Арьямане на с. 156).

Сама и Керсаспа

Образы Са́мы (среднеперс. и фарси Сам) и Керса́спы (среднеперс. Керса́сп, фарси Гарша́сп) — наиболее противоречивые и неясные как в зороастрийских текстах, так и в персидских и арабских источниках.

По-видимому, первоначальный образ, к которому этимологически восходят оба имени, — персонаж индоиранской религии некий Сáма керсáспа нарьямáна — «Сама, стройный лошадей имеющий, мужественный»; слово «керсаспа», таким образом, было просто одним из эпитетов героя Самы. Впоследствии этот единый образ раздвоился; «Фравардин-яшт», по содержанию одна из древнейших частей «Авесты», упоминает «Саму Керсаспу» уже в контексте, где имя «Сама» фигурирует как родовое имя Керсаспы («Яшт» 13.61, 136); а эпитет «нарья́мана» — «мужественный» — становится наиболее употребительным эпитетом Керсаспы. Это понимание было усвоено более поздними текстами «Младшей Авесты» и затем пехлевийскими сочинениями; однако Саму и Керсаспу, теперь уже раздельных персонажей, устная традиция продолжала [216] связывать с одним и тем же циклом героических преданий (или, возможно, выделились две традиции, но вскоре переплелись опять). В пехлевийских источниках Сам и Керсасп выступают взаимно как предки друг друга и в то же время отождествляются: совершают одни и те же подвиги, им приписывается одна и та же роль в деле конечного очищения мира от Зла и др.

На этом, однако, метаморфозы Самы-Керсалы не закончились. Обособленно от центров сасанидского богословия складывался сако-согдийский (систанский) цикл преданий, и оба персонажа в этом цикле полупили иное осмысление: Сам — легендарный правитель Сакастана, могучий воин, предок Рустама; и герой Керсасп, совершающий подвиги (уже во многом иные, нежели те, которые приписала Саму и Керсаспу зороастрийская традиция). Очевидно, здесь же, в Сакастане, эпитет «нарьямана» был истолкован как родовое имя Сама (Сам — сын Нарьямана), и впоследствии такое понимание вошло в «Шахнаме» (образ Неремáна у Фирдоуси совершенно не раскрыт: Нереман вообще не фигурирует в поэме как действующее лицо, его имя лишь косвенно упоминается несколько раз). Сако-согдийские сказания не были канонизированы зороастрийской ортодоксией, но в фольклоре они распространились широко, и некоторые их персонажи и эпизоды всё же вошли в пехлевийские тексты (так, в «Бундахишн» 31.36 упоминается Сам — дед Рустама).

Сказание о Саме и Гаршаспе, содержащиеся в «Шахнаме», восходят, главным образом, к сако-согдийским преданиям, однако «в „Шахнаме" образ Сама не получил полного отражения <…> Идея единства Ирана, в идеале Ирана Сасанидов, определённо проведена в поэме Фирдоуси. Полностью сохранить цикл легенд и сказаний о Саме-Гаршаспе означало бы создать образ, затмевавший „владыку Ирана" Менучехра, а, следовательно, противоречащий принципиальной установке поэмы. Поэтому образ Сама как „мирового богатыря" остался в „Шахнамс" как бы не раскрытым и противоречивым. С одной стороны, Сам подчиняется своему „суверену" Менучехру, с другой — подчёркивается фактическая самостоятельность Систана (см., например, на с. 211), а его владыка Сам выступает как опекун отнюдь не маленького и не нуждающегося в этой опеке Менучехра».[243] О Гаршаспе см. ниже — с. 226.

Для научно-популярной книги автор посчитал возможным принять полную тождественность Самы (Сама) и Керсаспы (Керсаспа); дальнейшее изложение строится исходя из этого. В пересказах и переводах употребляется имя «Керсаспа», если в первоисточнике значится оно либо его среднеперсидское соответствие, и «Сама-Керсаспа» (через дефис), если в первоисточнике речь идёт о Саме; в подстрочных примечаниях и внутритекстовых комментариях оба персонажа (как и другие персонажи и реалии) именуются в соответствии с источником или традицией.

Мифы излагаются по зороастрийским текстам разных эпох, указанным в подстрочных примечаниях.

{Когда сияющий Йима утратил Хварну в третий раз,

Тогда схватил ту Хварну Керсаспа непреклонный, Который из всех смертных Сильнейшим среди сильных, Помимо Заратуштры, Был по Мужской Отваге[244] [СК].}[245] [217]

{Хварна была ниспослана Керсаспе, потомку Самы, потому что он был воитель, имел доблестное сердце и рвался в бой с исчадиями Зла. Ведь истребление порождений Ангхро Майнью, защита религии Ахуры оружием — благое дело: воительство — это второе [основное] занятие, на которое подвигает зороастрийцев праведная маздаяснийская Вера, — и в согласии с этим величие Йимы, воплощённое в Хварне, пристало мужественному Керсаспе}.[246]

А Зло, которое {юный сын Триты}[247] рвался истреблять, небывало расплодилось в те дни, загадив собою всё творение Мазды. {Рогатый змей Сэрвáра (среднеперс. Сровáр, в поздней традиции также Сробовáр) опустошал селения, пожирая коней и людей.}[248] {Жрал людей и золотопятый водяной дэв Гандáрва (среднеперс. Гандáреп) с пастью, раскрытой на погибель всех праведных существ [СК].}[249] {Чудовищные великаны — девять[250] сыновей держали в страхе всю Хванирату.}[251] {И каменнорукий великан Снави́дка грозился перевернуть Вселенную вверх дном, низвергнуть Спента Майнью из Дома Хвалы, вытащить Ангхро Майнью из царства преисподней Тьмы — и их обоих вместе запрячь в свою колесницу.}[252]

И много, много ещё было на земле всякой мерзопакостной нечисти, которую предстояло извести Керсаспе.

Последовательность подвигов Керсаспы в дальнейшем изложении — условная. Сюжетные подробности (вне фигурных скобок) введены искусственно.

{Керсаспа своими собственными руками изготовил боевую палицу}[253] и отправился искать змея Сэрвару.

Керсаспа был наслышан про это {рогатое чудовище <…> коней глотавшее, людей глотавшее, полное яда жёлтого, из которого яд [жёлтый] бил струёй [Бр] на высоту копья [СК]}.[254] Рассказывали, что у змея Сэрвары {зубы длиной с человеческую руку, каждое ухо <…> величиной в четырнадцать одеял, <…> [каждый1 глаз <…> величиной с колесо, а его рога <…> как сучья высотой}.[255] И Керсаспа теперь разъезжал на коне по Хванирате, из края в край, и недоумевал: почему же он нигде не видит этого змея, если этот змей столь огромен. [218]

Он уже изрядно измотался и притомился от верховой езды под нещадно палящим солнцем, ему хотелось есть, {и в полуденное время [СК]}[256] он сделал привал, чтоб дать хотя бы короткий отдых себе и коню; отпустил коня пастись, а сам собрал хворост, {развёл огонь, подвесил над ним железный котёл}[257] и, усевшись в сторонке, стал ждать, когда сварится пища.

Скоро вода весело забурлила и в воздухе дразняще запахло кушаньем. Под котлом, в языках пламени Атара-Спеништы, потрескивал хворост.

Вдруг земля заколыхалась. {Варево из опрокинутого котла с шипением вылилось в огонь. Потрясённый Керсаспа отпрянул назад.

Он был на спине рогатого чудовища! Змей Сэрвара нежился под полуденным солнцем, и настолько он был огромен, что Керсаспа, проезжая мимо, принял его туловище за взгорок — и поднялся на него, и там, на туловище змея, развёл огонь. Злодею стало жарко [СК], он взвился, из-под <…> котла выскочил и шипящую воду разлил [Бр]}.[258]

{Целых полдня бежал мужественный Керсаспа по спине дэвовского змея — от хвоста к рычащей голове},[259] {разбрызгивающей яд};[260] {только под вечер добежал, схватил Сэрвару за шею и снёс мерзостную башку ударом палицы}.[261]

В персидском «Ривайате» здесь добавляется, что когда Гаршасп заглянул в разинутую пасть мёртвого змея, он увидел там множество человеческих трупов, застрявших меж зубов. В пехлевийской версии об этом упоминается в связи с Гандарепом (см. ниже — с. 220).

Таков был первый великий подвиг Керсаспы: {он убил рогатого змея Сэрвару}.[262]

В «Шахнаме» чудовищного змея (образ которого восходит к образу Сэрвары–Сровара) убивает во времена Фаридуна Сам, отец Заля, дед Рустама; много лет спустя Сам рассказывает о своём подвиге в послании к царю Менучехру. Это — один из самых ярких по художественному мастерству фрагментов поэмы:

Погиб бы весь мир, как ладонь опустев, От змея, что взмыл над рекою Кешéф.[263] [219] Как степь меж горами, он был шириной, Как путь меж двумя городами, длиной. Везде трепетали при мысли о нём, Стояли на страже и ночью и днём. Уже не оставил он птиц в небесах, Зверья не оставил в дремучих лесах. Огнём он дохнёт — сокол валится вдруг, Он яд изрыгнёт — всё сгорает вокруг. Он пастью хватал и орла на лету; Спастись от такого невмочь и киту. Весь люд разбежался, и скот уведён, Остался хозяином краю — дракон. Когда увидал я, что нет никого, Кто мог бы, сражаясь, осилить его — На помощь я силу Йездана призвал, Сомненья и робость из сердца изгнал. Во имя того, кем земля создана, На слоноподобного сев скакуна, Взяв бычьеголовую палицу в путь, Лук взяв на плечо, щит повесив на грудь, В дорогу пустился я, гневом объят. Пусть грозен огонь, но могуч и булат! И каждый навеки прощался со мной, Узнав, что на змея иду я войной. Гляжу: предо мною дракон-великан, Весь в космах, свисающих, словно аркан; Из пасти раскрытой, как древо велик, Пал наземь, чернея, драконий язык. Глаз каждый кровавым прудом багровел; Увидев меня, люто он заревел. Почудилось мне, государь, в этот миг, Как будто груди моей пламень достиг. Клубился густой, непроглядный туман: Казалось, вокруг грозовой океан. От рёва дракона дрожала земля. От яда — Чин-морем[264] вдруг стала земля. Я клич, словно яростный лев, испустил, Как должно героям, исполненным сил. Я выбрал одну из губительных стрел С алмазным концом, и вложил в самострел. Так метил я в змея стрелою попасть, Чтоб разом сколоть вредоносную пасть. Стрела её сшила, быстра и метка. С испугу не прятал дракон языка, И тотчас второю стрелою язык Пришил я к земле. Змей забился и сник. В драконову пасть я прицелился вновь, И хлынула бурно багровая кровь. [226] Он ринулся яро — схватиться со мной. Взмахнул я рогатой своей булавой И вмиг, слоновидного тронув коня, Всей силою, влитой Йезданом в меня, Ударил по темени так, что дракон Упал, будто глыбой с небес поражён. Огромную голову я сокрушил, И яд полился, как бушующий Нил. Ударом уложен он был наповал; Горой его мозг над землёю вставал; Кешеф заструился багровой рекой; Вернулись на землю и сон и покой. Сбежался народ, что скрывался в горах; И славил меня, и рассеялся страх. Весь мир был победой моей изумлён — Лютейший был мною повержен дракон!

Но дэв Гандарва, с которым Керсаспе предстояло схватиться теперь, был ещё чудовищней. {Он обитал в океане Ворукаша}[265] и {обезлюдил двенадцать окрестных сёл, пожрав жителей}.[266]

В персидской версии «Ривайата» здесь добавляется: море ему было до колен, а голова возвышалась до Солнца. Сравн. далее о великанах — сыновьях Патаны, с. 222.

Керсаспа решился выйти на бой с этим дэвом только после того, как {он сотворил молитву Ардвисуре Анахите:

Ей жертву приносил могучий Керсаспа Перед лицом озера Пиши́на, — Сто коней, тысячу быков и десять тысяч овец. И просил он её: «Даруй мне такую удачу, О добрая, мощная Ардвисура Анахита, Чтобы я победителем стал Над златопятым Гандарвой У берега Ворукаши, волнами омываемого» [Бр].}[267]

Заручившись покровительством Анахиты, мужественный Керсаспа отправился в путь к океану Ворукаша.

{Девять дней и девять ночей он бился со златопятым дэвом в море. Наконец, силы Гандарвы стали иссякать. Керсаспа вытащил злодея из воды, его родной стихии, на берег. Пасть Гандарвы была полна мертвецов,[268] застрявших в зубах. [221]

На берегу Гандарва снова бросился на Керсаспу, схватил героя за бороду и вырвал её всю до единого волоска. Мужественный Керсаспа превозмог боль. Собравшись с силами, он оторвал у Гандарвы золотое копыто, потом содрал с дэва шкуру и связал этой шкурой его руки и ноги.

Но, даже связанный, страшен и могуч был этот водяной дэв Гандарва. Он унёс друга [Керсаспы] Акхура́гу,[269] <…> унёс жену Керсаспы, и его отца [Триту?], и его кормилицу, и проглотил пятнадцать коней Керсаспы.

Это случилось, когда Керсаспа отдыхал — спал после битвы. Его разбудили жители, столь много претерпевшие горя от мерзкого змея. Керсаспа бегом бросился к берегу Ворукаши, где бушевал дэв. Так быстро бежал Керсаспа, что при каждом шаге он продвигался вперёд на тысячу шагов, из-под подошв у него сыпались искры, и каждый след от его ноги загорался огнём. В одно мгновение он достиг берега океана и убил Гандарву. Все, кого успел схватить злодей, были спасены — и отец Керсаспы, и жена его, и друг, и кормилица}.[270]

В персидском «Ривайате» добавляется: И когда он [Гандареп] рухнул навзничь, множество мест и селений были опустошены.

А тем временем {брат Керсаспы, Урвахшайа, блюститель Веры <…> и законодатель [Бр]},[271] возвещал людям праведные слова, которые отвращали их сердца от Лжи, и справедливо судил, поощряя добродетельных, карая тех, кто виновен. И этого праведника убил приверженец Друджа — негодяй {Хитаспа, златой венец носивший [СК]}.[272]

{Керсаспа отправился вершить мщение. На берегу Гудхи, притока Ранхи, сотворенной Маздой, на золотом троне, под золотыми лучами и золотым балдахином, с барсманом в руках, совершая возлияния хаомой с молоком, он молил об удаче Вайю:

— Даруй мне это, о Вайю, пребывающий высоко! — чтобы я, был удачлив в [деле] отмщения [за] брата моего Урвахшайу, чтоб я смог уничтожить Хитаспу! <…>

[И] Вайю, пребывающий высоко, даровал ему ту удачу.}[273] {Хитаспа пал от руки доблестного героя.}[274]

Воздав злодею смертью за убийство и совершив тем правосудие, [222] Керсаспа, настёгивая коня, помчался в другие края, чтобы поскорее уничтожить {девятерых сыновей Патаны}[275] — {великанов, терзавших землю и державших в страхе народы и племена Хванираты и всех семи каршваров.

Эти великаны были столь огромны телами, что, когда они шли, людям казалось, будто они головами достигают небес; будто под ними звёзды и Луна, и под ними движется Солнце [на] восходе, и воды морские доходят им [лишь] до колен}.[276]

В персидском «Ривайате» добавлено: Из страха перед ними люди никуда не выходили [из своих жилищ], а всякий, кого они видели идущим по дороге, — он был воистину съеден [великанами]; таким образом за три года они сожрали 300000 людей.

{Керсаспа сразился с ними и убил их всех. Когда чудовища рухнули замертво, земля так содрогнулась, что несколько высоких гор исчезли.}[277]

Но не был ещё истреблён {каменнорукий грозный великан Снавидка, изрекавший хулу на Творца.

И он убил Снавидку С ногами роговыми;[278] Каменнорукий, так Снавидка похвалялся: «Пока ещё я молод, Несовершеннолетен, Но если бы стал взрослым, То колесом бы землю Сумел бы сотворить, А небо — колесницей; Низвёл бы Спента Майнью Из Дома Восхвалений, Поднял бы Ангхро Майнью Из мерзкой преисподней — Они мне колесницу Тянули бы вдвоём, И Злой Дух, и Святой, Лишь не сразил меня бы Керсаспа непреклонный!» Его убил Керсаспа Как раз перед подъёмом Его могучей силы [СК].}[279] [223]

И — ужас объял дэвов, затрепетала от ужаса и отчаяния вся их мерзостная армада: ещё немного — и славный герой истребит их всех до единого, а они — что они могут сделать против него, бесстрашного Керсаспы? как им обуздать Керсаспу, если нет в мире никого столь сильного, кто не пал бы, поверженный им в бою?

Разве вот только — Ветер, могучий Ветер, превращающий горы в пустыню.

{И дэвы обманули Ветер. Они говорили Ветру так: «Из всех творений ты — могущественнейший. Керсаспа противостоит тебе больше, нежели все [другие] создания <…> и тебе так о нём следует думать: „По этой земле не ходит ни [одного] человека, противостоящего мне более, [нежели] Керсаспа". Он презирает дэвов и людей, и тебя тоже, Ветер; [даже] тебя он презирает!»

Керсаспа нагло не чтит стихию ветра! И Ветер поверил этой лжи, взбесился и налетел так яростно, что каждое дерево и куст, которые встречались на его пути, [были] вырваны с корнями, и вся земля, по которой пролегал его путь, [была] измельчена в пыль, и тьма поднялась [от пыли?].

Таким неистовствующим накинулся на Керсаспу обманутый Ветер. Рушились под его натиском горы, каменные глыбы кружились в воздухе словно пылинки. Но не мог Ветер оторвать от земли силача Керсаспу, сколько ни бушевал.

И так он бушевал, выл и ревел в напрасной злобе, покуда Керсаспа сам не взмыл в воздух, схватив духа Ветра руками и встав на него.

Словно наездник, усмиряющий дикого коня, Керсаспа усмирил разъярённую всесокрушающую стихию. Ветер очень скоро изнемог бороться с доблестным героем, спустился на землю и сказал:

— Я сдаюсь и ухожу. Я буду делать то, что Ахура Мазда приказал, а [приказал он мне] вот что: «Поддерживай Землю и Небо». Теперь ты отпустишь меня, мужественный Керсаспа?}[280]

Согласно персидскому «Ривайату», когда Ветер опустился на землю, Гаршасп всё равно не разжал рук и держал Ветер до тех пор, покуда сам Ормазд и Амахраспанды не велели ему отпустить побеждённого противника.

И ещё много горя причинил доблестный Керсаспа дэвам и много доставил радости Творцу Ахуре своими великими подвигами. {Он убил множество разрушителей и убийц.}[281] {Он убил сыновей Ниви́ки, сыновей Даштая́ни, убил отважного туранского воина Варешáву, убил дэвопоклонника Питáóну зловредного,

Убил Арезошáману, Отважного и смелого, [224] Проворно ковылявшего, Бежавшего вперёд <…>,[282] Не знавшего соперников, Когда вступал он в бой [СК].}[283]

{Доблестным Самой-Керсаспой были уничтожены ужасный дэвовский волк Капýд, которого также называют Пехи́но, <…> [и] гигантская птица Камáк, и дэв обмана [были] убиты им.}[284]

Интерпретация Э. Веста. По мнению О.М. Чунаковой, слово «капуд» («голубой») «заменило бывшее в оригинальном тексте имя прилагательное „аби́г" („водяной", „голубой") <…> Подтверждением правильности [этого предположения] может служить фрагмент позднего парсийского текста <…> согласно которому Сам одолевает несколько чудовищ, в том числе водяного дэва и водяного волка. <…> Поясняющее его слово „Пехино",[285] как показали многие исследователи, означает космическое существо: крылатое чудовище с телом млекопитающего (собаки или волка), покрытое чешуёй, что символизирует его связь с тремя стихиями».[286] Это описание в точности совпадает с иконографией Сенмурва (см. с. 105-106 и илл. 13), вследствие чего гипотеза О.М. Чунаковой неизбежно влечёт другую — что в среднеперсидской традиции существовало представление не только о благом, но также и о демоническом Сенмурве (сравн.: благой и демонический Симург, добрый и злой Вайю).

Подробности легенды о птице Камак известны по персидскому «Ривайату»: эта птица крыльями заслоняла Солнце и задерживала дождь, в результате чего пересохли все реки; кроме того, она пожирала людей и животных, как если б это были зёрна. Гаршасп семь дней и ночей расстреливал птицу Камак стрелами и убил её.

Дэв обмана — по мнению Э. Веста, возможно, ссылка на изложенный выше миф о том, как дэвы обманом восстановили против Керсаспа Ветер. В переводе О.М. Чунаковой: дэв пустыни [Ч].[287]

{Если бы мужественный Керсаспа не совершил хотя бы одного из своих бесчисленных подвигов, и хотя бы одна из убитых им нечистей — дэв ли Гандарва, змей ли Сэрвара или злодейские великаны — остались бы на земле и чинили зло, Ахура Мазде было бы невозможно произвести обновление мира в конце времён, и невозможным стало бы изгнание Зла и будущее существование. Тогда — Ангхро Майнью и его дэвы восторжествовали бы над творениями Мазды.}[288]

Но, сколь многими доблестными делами ни принёс в мир благо мужественный Керсаспа, сколь многими радостями ни возрадовал он эту землю, сотворенную Ахурой, {всё же Сама-Керсаспа не всецело был праведен душой: не всецело открыт истинной Вере [225] маздаяснийской. И из-за непочтения своего к религии маздаяснийской}[289] {он совершил великий грех — оскорбил Огонь Ахура Мазды.}[290] А Огонь-Атар, священное творение бога, священная стихия, так драгоценен перед лицом Ахуры, что грех Керсаспы перевесил все его добрые дела.

Подробности легенды об этом грехе Гаршаспа известны по персидскому «Ривайату» (где оскорблению подвергается Артвахишт — божество-покровитель огня). Артвахишт посылал Огонь в помощь людям, когда они собирались варить пищу: Огонь разжигал хворост под котлом и возвращался назад. Однажды Огонь опоздал к Гаршаспу, уставшему и проголодавшемуся после битвы со змеем; Гаршасп в гневе ударил Огонь палицей и затушил.

{Бог сурово покарал Саму-Керсаспу. Однажды герой-палиценосец, утомившись, улёгся спать на равнине Пешиянсáй, что в Кабулистане, близ горы Демавенд; в той степи, кроме зерна и того съедобного, что сеют, жнут и чем живут, нет накакой другой пальмы, дерева и растения [Ч]. И спящего Саму-Керсаспу туранец, которого называют Нихáг,[291] ранил стрелой, когда [Сама-Керсаспа] спал там, на равнине Пешиянсай; и Сама-Керсаспа на много веков погрузился забытьё.}[292]

По другому мифу, Керсаспу околдовала паирика Хнафаити («Видевдат» 1.10 — с. 114); её обещает уничтожить Заратуштра («Видевдат» 19.5 — с. 316), и тогда Керсаспа проснётся и убьёт вырвавшегося из оков Ажи Дахаку. Согласно «Денкарт» IX.15.1-4 и «Ривайат» 18f, душа Керсаспа томилась в аду, покуда не была прощена Ормаздом по заступничеству Зардушта и язатов (подробно см. на с. 292-294).

{По сей день спит крепким сном мужественный Сама-Керсаспа, палиценосец, герой. И Хварна небесная стоит над ним,[293] дабы, когда Ажи Дахака [в конце времён] освободится от оков, он, Сама-Керсаспа, восстал и уничтожил трёхглавого друджевского змея — теперь уже навсегда, на веки вечные.}[294] {И мириады фравашн праведных охраняют спящего героя.}[295]

Согласно некоторым источникам, против Дахака в решающем поединке выступит Срош. [226]

Гаршасп

Путаницу в образах Сама и Керсаспа унаследовали все персидские и арабские источники: так же, как и в пехлевийских текстах, Сам и Гаршасп оказываются взаимно предками друг друга, совершают одни и те же подвиги и т.д. Предположительно, в арабской традиции образ Керсаспа распался на Гаршаспа — царя династии Пишдадидов (в «Шахнаме») и богатыря Гаршаспа (в других источниках, у Фирдоуси упоминается эпизодически). Гаршаспу посвящена поэма на фарси «Гаршасп-наме» (XI в. н.э.), где он изображён предком Рустама, героем. В «Шахнаме» Гаршасп — сын Зова, последний Пишдадид, правивший Ираном девять лет. Этот образ у Фирдоуси совершенно не раскрыт: в поэме лишь сообщается, что сын Зова со славой и блеском <…> правил страной <…> мир сеял, и злобных дерзкая он в узде. Причисление Гаршаспа к царственной династии «представляется как бы долгом традиции и не вполне совпадает с предысточниками».[296]

Со смертью Гаршаспа настала пора злоключений и бед. Пешенг приказывает Афрасиабу снова пойти войной на Иран. Иранцев, оставшихся без царя, временно возглавляет Заль. Он торжественно вручает Рустаму палицу Сама — как залог будущих подвигов юного богатыря. Рустам ищет себе боевого коня и останавливает выбор на скакуне Рахше, который единственный выдерживает тяжесть его руки («бродячий» сюжет «испытания коня» в мировом эпосе). Иранское войско под предводительством Заля выступает в поход против Афрасиаба, две рати сходятся, но накануне боя Заль, собрав военачальников, убеждает их, что в их рядах нет единенья без царской руки, / Не ладится дело, безглавы полки, а потому надо избрать царя, и мобед указал ему, Залю, кого именно: героя Кубáда, чей дед Фаридун. По приказу Заля Рустам отправляется за Кей Кубадом (авест. Кáви Кавáта) на гору Албурз и, геройски разгромив по пути дозоры туранцев, привозит новоизбранного царя в иранский стан. Тем заканчивается период междуцарствия, и на престоле Пишдадидов воцаряется сменившая её новая династия — Кéйи, Кейани́ды (авест. Кáвии).

Династия Кавиев

Авестийское название династии — Кáвии (среднеперс. и фарси Кéйи, Кейани́ды) — этимологически восходит к названию жреческого сословия кавиев. В отличие от сказаний о Парадата — чисто мифических персонажах, сказания о Кавиях–Кейях, по-видимому, имеют реальную историческую подоплёку[297] (некоторые исследователи, однако, считают и все предания о Кейях вымышленными).

«Авеста» и пехлевийские сочинения называют «царством Кавиев/Кейев» [227] различные мифические области на востоке Ирана: долину Хара Березайти, долину Вахви Датии, побережье Ворукаши, окрестности озера Чайча́ста и др.; мусульманские авторы — Бактрию; Бируни связывает Кейянидов с правителями Нововавилонского царства (VII—VI вв. до н.э.). Наиболее обоснованной в настоящее время представляется точка зрения И.М. Дьяконова, который локализует «царство Кавиев» в Дрангиане.[298]

Процесс сложения легенд о Кавиях, очевидно, развивался примерно так же, как и процесс сложения легенд о Парадата: сначала сказания существовали раздельно, затем, при собирании утраченных авестийских текстов (между I и III вв. н.э.) они были объединены в цикл, а в ходе формирования зороастрийской ортодоксии — систематизированы и отчасти канонизированы. В теократической государственной идеологии Ирана значение преданий о Кейанидах возрастает с IV в. н.э.: при шаханшахе Шапуре II (309—379 гг. н.э.) провозглашается новая династийная доктрина, возводящая род Сасанидов к покровителю Заратуштры Кави Виштаспе (см. с. 61); при Шапуре III в официальную царскую титулатуру включается титул «Кей». Особенную популярность эпические циклы о Кейанидах приобретают в V в. н.э.

Пехлевийская традиция, вслед за «Младшей Авестой» представляя Кейев как праведных властителей и борцов со Злом (которое олицетворяют прежде всего туранцы и Фрасийак), в то же время приписывают некоторым представителям династии отрицательные деяния и качества: нарушение клятвы, гордыню, богоборчество и др. Такое двойственное отношение к Кейям сохранилось и у Фирдоуси.

Хварна Кавиев

Изложено по: «Яшт» 19.9, 71-72

С уходом династии Парадата, царей-первозаконников, на престоле арийских стран воссияла новая династия — Кавии. Огненная Хварна отныне пристала — им,

Так, что они все стали Могучие и смелые, Отважные и мудрые — Всесильные цари [СК].

И так прославились они, такие великие дела вершили, что божественная Хварна вовеки стала называться с тех пор «Хварной Кавиев».

Сильную Кавиев Хварну, Данную Маздою, чтим — Самую славную, превосходящую, Наилюбезную, наиразящую, Наиловчайшую, неуловимую, Высшее средь созданий [СК]. [228]

Кави Кавата

Дошедшие зороастрийские тексты не сообщают генеалогии родоначальника династии Кавиев Кáви Кавáты (среднеперс. Кей Кавáд, фарси Кей Кубáд); несомненно, однако, что его родословная восходит к потомкам Траэтаоны–Фретона по линии Арьи.

Миф изложен по зороастрийским текстам разных эпох, указанным в подстрочных примечаниях.

{Кави Кавата был ребёнком в набедренной повязке; [его] покинули на реке.[299] Но малыш чудесным образом оказался у людского жилья. Дрожа от холода, он плакал под дверным порогом. Мальчика нашёл Узава, взял его, выходил [и] установил имя дрожащему дитя.}[300]

Пролетели годы, и вот {Кавата был осенён лучезарной Хварной — Хварной Кавиев}.[301] {Он утвердил царскую власть в стране, объединил арийские земли Хванираты и стал родоначальником новой блистательной династии.

Власть <…> [была] хорошо использована им: он совершил много благих дел, возрадовав Землю, творение Ахура Мазды, и праведно служил ему, великому богу},[302] всюду утверждая Веру маздаяснийскую.

{Пятнадцать лет царствовал Кави Кавата.}[303] (Им был Кави Апивóха (среднеперс. Кей Апивóх) рождён.}[304]

Кей Кубад

В «Шахнаме» после воцарения Кей Кубада к нему немедленно приступают иранские герои с Залем-Дестаном во главе: «Государь, о борьбе / С туранцами должно подумать тебе». Царь после смотра дружины посылает её в бой. Во время сражения Рустам пленяет было самого Афрасиаба, схватив его [229] за кушак и выдернув из седла, но не выдержал кожаный пояс рывка, лопнул; Афрасиаб упал, и подоспевшие туранцы сумели его спасти.

Битва заканчивается сокрушительным разгромом туранского войска. Пешенг, потрясённый рассказом Афрасиаба о силе Рустама, просит у Кей Кубада мира: «Старинную длить не должны мы вражду / <…> Уже отомщён Менучехром Иредж, / Пора отдохнуть от губительных сеч и восстановить раздел земли, совершённый Фаридуном, когда он поделил царство меж Туром, Иреджем и Сельмом». Кей Кубад соглашается на мир, устанавливает свою столицу в Истахре и царствует сто лет.

Кави Апивоха

Изложено по зороастрийским текстам разных эпох, указанным в подстрочных примечаниях. Авторские восполнения фабулы (вне фигурных скобок), в основном, введены искусственно

Кави Каватой [был] Кави Апивóха (среднеперс. Кей Апивóх) рождён.}[305]

Но к Апивохе божественная Хварна не слетела с небес. {Она передалась ему}[306] иначе — воистину чудесным образом.

{Матерью Кави Апивохи была Фархáнг, дочь свирепого Ноктáрги из рода Дурасроба, сына царя Манушчихра. Кроме Фарханг, у Ноктарги было ещё трое детей, сыновья. Все четверо — Фарханг и её братья — родились и жили на берегу Ворукаши.

Ноктарга не случайно поселился там, у мирового океана. Он прознал, что Хварна Траэтаоны пребывала в корнях тростника в море Ворукаша, и решил во что бы то ни стало наделить этой Хварной кого-нибудь из своих сыновей.

Для этого Ноктарга сначала при помощи колдовства создал корову. Потом он три года возделывал тростники там и кормил ими корову до тех пор, покуда Хварна не перешла в корову. Тогда хитроумный Ноктарга выдоил молоко [и] дал [его] своим трём сыновьям.

Всё продумал до мелочей Ноктарга и всё исполнил с тщательностью, — а надежда его не сбылась. Волею судьбы Хварна передалась не сыновьям, а Фарханг.

Узнав, что его умысел, который он так долго вынашивал и так много положил сил на его осуществление, вдруг обратился в ничто, Ноктарга рассвирепел, разлютовался и в гневе хотел вред причинить Фарханг, [но] Фарханг ушла с Хварной от лютого отца и дала такую клятву: «Я отдам [моего] первого сына Ушбáму».[307] [230]

Тогда Ушбам спас её от отца; и первый [её] сын, Кави Апивоха, [которого] она родила и отдала Ушбаму, стал таким же героем, как Ушбам, странствовал с ним вместе и совершал подвиги.}[308]

В «Шахнаме» Апивоха отсутствует.

Потомки Апивохи

Изложено по: «Бундахишн» 31.25, «Деннарт» VII.1.35, «Яшт» 19.71-72

У Кави Апивохи было четверо сыновей: Кави Áршан (среднеперс. Кей Арш), Кави Бия́ршан (среднеперс. Кей Бия́рш), Кави Пиши́на (среднеперс. Кей Пиши́н) и Кави У́сан (среднеперс. Кей Ус, фарси Кей Кавýс).

Все четверо были благословенными наследниками Хварны Кавиев и потому они все стали

Могучие и смелые, Отважные и мудрые — Всесильные цари [СК].

У Фирдоуси Бияршан отсутствует; Кави Аршан — Кей Арéш, Кави Пишина — Кей Пиши́н и не имеющий соответствий в зороастрийских текстах Кей Арми́н — сыновья Кубада, правители различных иранских областей, эпизодические третьестепенные персонажи. Кави Усан в «Шахнаме» — царь Кей Кавýс (см. далее — с. 235-237).

Кави Усан

Изложено по зороастрийским текстам разных эпох, указанным в подстрочных примечаниях. Авторские восполнения фабулы (вне фигурных скобок), в основном, введены искусственно

Старший из сыновей Апивохи, Кави У́сан (среднеперс. Кей Ус, фарси Кей Кавýс), получил власть над семью каршварами [и] сделался весьма прославленным [и] преисполненным величия.}[309]

{Эту удачу ему даровала Ардвисура Анахита в награду за благочестивые жертвы и моления. Кави Усан молился ей на горе Эрзи́фья, и просил он её:

«Даруй мне такую удачу, О добрая, мощная Ардвисура Анахита, Чтобы стал я наивысшим властителем [231] Над всеми каршварами, Над дэвами и людьми, Над колдунами и паирика, Над кавийскими и караланскими властителями» [Бр].}[310]

{Своим райнидáром[311] Кави Усан сделал мудрого Аошнáру (в поздней традиции Аошнáр), наделённого даром всевидения. Этот Аошнара тоже был осенён божественной Хварной: Хварна Йимы сопутствовала ему уже тогда, когда он был в чреве матери; и мновим премудростям обучил он мать: <…> из материнского чрева он вещал: давал матери советы, поучал и наставлял её — и благодаря тем советам сына, ещё не родившегося на свет, мать Аошнары преуспевала во всех делах, мирских и духовных. А при своём рождении он [Аошнара] победил злопагубного духа, ответив на все вопросы смертоносного Фрачи́,[312] дэвопоклонника. Уже в детстве Аошнара овладел множеством знаний и, получив сан райнидара, именем Кави Усана правил и вершил благо во всех семи каршварах, и давал советы царю Кави Усану, наставляя его на путь праведности, как прежде наставлял мать.}[313]

{На радость странам арийским Кави Усан сокрушил множество мазанских дэвов и воздвиг на Хара Березайти семь дворцов — один из золота, два из серебра, два из стали и два из хрусталя. Эти дворцы были не простыми, а волшебными. Они возвращали молодость. Дряхлый согбенный немощный старик вновь превращался в юношу, стоило ему войти в дворцовые покои. И когда Кави Усан сам сделался дряхлым, он ступил под сень своего творения и стал молодым.

И заново стал жить. Уже в пятнадцать лет он мог заниматься хозяйством наравне со взрослыми мужчинами.

А потом так же мудро и благостно, как и в первую свою жизнь, управлял державой.

Дэвы наблюдали это и скрипели зубами от злобы. Невмоготу было им, мерзостным порождениям Злого Духа, видеть, как тучнеет скот и колосятся поля во всех семи каршварах.

И, посовещавшись, они послали к Кави Усану буйного Айшму — дабы он обратил наследника Хварны Кавиев на дэвовский путь и сделал из него противника Ахуры.

Айшма излил на царя всю ложь, на какую был способен, прибег ко всем хитростям, какие знал, — и удалось-таки ему, злодею, отравить сердце Кави Усана гордыней. Лживую мысль нашептал ему Айшма, и эта мысль терзала теперь царя: что такой он великий и могущественный [232] владыка, каким может быть только бог; он, Кави Усан, подобен Ахуре, Творцу Ахуре, — и мало ему властвовать только над семью каршварами, ему подобает владеть и небесами, которыми владеют Амеша Спента.

Дурные мысли правят человеком, как всадник правит конём, и неизбежно толкают его на дурные дела. Однажды царь возвращался с войском из похода. Надо было обогнуть горную гряду вдоль подножия и через ущелье выйти в долину. Но Кави Усан двинул рать в горы — наверх, к небесам.

Он хотел войти в царство Бесконечного Света Анагранам Раучама! Смертный, он этого захотел!

Но едва достиг вершины возгордившийся царь, его Хварна — Хварна Кавиев — рассыпалась в прах, и все воины один за другим попадали с горы вниз, и все до единого разбились насмерть.

Так жестоко поплатился Кави Усан за свою дерзость.

Всё же Ахура Мазда простил его потом, вняв покаянным молитвам, возвратил ему Хварну и снова дозволил властвовать над семью каршварами земли. Но лживая мысль о богоравном величии, которую внушил ему Айшма, исподволь точила сердце царя. Он по-прежнему был поражён этим недугом — гордыней, опять желал достигнуть небес и быть там равным среди язатов.

И однажды он, подобно птице, взмыл ввысь и полетел к океану Ворукаша.

Подробностей этого сюжета в зороастрийских текстах нет, но, очевидно, они те же, что и в «Шахнаме» — см. ниже, с. 236.

А за ним летела фраваши его ещё не родившегося внука — Кави Хаосра́вы (среднеперс. Кей Хосро́в, фарси Кей Хусро́у).

И — летел вдогонку за царём вестник Ахура Мазды Найрьо Сангха. Бог послал его наказать гордеца.

Но взмолилась фраваши Кави Хаосравы:

— Не повергай его, о Найрьо Сангха, благодетель мира! ибо если ты повергнешь его, о Найрьо Сангха, благодетель мира, то вовеки арийцы не смогут одолеть туров и Франграсйана! Ведь этот человек родит Сьявáршана (среднеперс. Сиявáхш, фарси Сиявýш), а Сьяваршан — меня родит, а я тот, кому суждено уничтожить Франграсйана, причинившего столь много бедствий арийским странам!

И Найрьо Сангха отступил от царя, услышав это. Спасён был Кави Усан, возмездие чудом не настигло его. И с тех пор он уже не совершал столь безрассудных поступков.}[314]

{Ещё семьдесят пять лет Кави Усану оставалось жить и царствовать — ровно половину срока, отпущенного ему. Кави Усан до своего [233] восшествия на небо [жил] 75 лет, [и] 75 лет после того; вместе 150 лет.}[315]

Под восшествием на небо, очевидно, надо понимать миф о полёте Кей Уса — по аналогии с соответствующим эпизодом «Шахнаме»; однако не исключено, что здесь имеется в виду восхождение царя на Албурз («Денкарт» IX. 22.7-9 — с. 232).

Все эти семьдесят пять лет Кави Усан старался ни в чём не преступать закона Ахуры. Он смирил свою гордыню, не рвался больше соперничать с богом и Амеша Спента, отражал набеги Франграсйана, правильно поняв, что злой туранец создан самим Ангхро Майнью как бич арийских земель.

Но — словно проклятие над ним тяготело. Он опять впал в грех — тяжкий, непростительный.

{В те времена Иран и Туран без конца спорили о границах — где чья земля. Споры разрешались только оружием. Гибли лучшие воины, Хванирата изнемогала и стенала от непрекращающихся сеч.

И наконец Ахура Мазда, чтобы умиротворить врагов, создал огромного быка. Этот бык жил в лесу, мирно щипал траву и мох и не выходил к людям, покуда на земле был мир; но едва на восточной окраине царства Кави Усана опять затевали спор о границе, бык немедленно шёл туда и копытами протаптывал пограничную черту. Где бы ни возникал спор, граница становилась известной благодаря тому быку.

И так было из раза в раз, год за годом, — до тех пор, пока царю Кави Усану однажды не пришло в голову, что хоть бык и прислан Ахурой как беспристрастный судья, однако можно, наверно, втайне с ним сговориться, упросить, чтоб он протоптал пограничную черту по владениям Франграсйана — и часть туранских земель отошла бы к его, Кави Усана, державе.

Но царь упрашивал быка не так, как подобало: не воздал ему должного почтения.

И когда царь увидел, что бык собирается протоптать границу по справедливости, — а, стало быть, не суждено ему, Кави Усану, заполучить во владение туранские земли, — тогда Кави Усан решил убить быка.

Иную версию этого мифа сообщает «Денкарт» (VII.2.63): быком были недовольны туранцы, и с помощью колдовства они внушили Кей Усу мысль убить его.

Среди приближённых из свиты Кави Усана были семь братьев. Тот [из них], который был седьмым, звался Срито́. Но, хоть был он и самым младшим, однако силой превосходил всех своих братьев. Ему-то и приказал Кави Усан:

— Иди и убей того быка в лесу! [234]

Срито отправился в лес и разыскал там быка. Увидев Сриту с оружием, бык увещевал его человеческими словами, так [говоря]:

— Не убивай меня! Нельзя тебе меня убивать! Знай: тот, чья фраваши сейчас сокрыта в стволе Хаомы, отвращающей смерть, придёт на землю и установит закон великого Ахуры! Имя его — Спитама Заратуштра, он обличит тебя перед Ахурой, если ты совершишь зло. И тогда не видать тебе прощения во веки вечные!}[316]

{Это было одно из первых пророчеств о грядущем приходе мессии! Животные узнали о Заратуштре раньше людей и на своём языке возвестили миру, что скоро явится некто великий, любезный Мазде, и защитит домашний скот.}[317]

{Срито был потрясён до глубины души. Опрометью он бросился назад, прибежал к Кави Усану и заявил, что не станет убивать священного быка.

— Почему так? — нахмурился Кави Усан.

Срито пересказал ему всё, что говорил бык о грядущем пророке. Но царь стоял на своём:

— Откуда мне знать, — воскликнул он, — что бык тебя не обманул? Кто подтвердит его слова? Может быть, никакой фраваши Заратуштры в Хаоме нет и не было. А даже если и есть — что из того? может быть этот Заратуштра никогда не родится. Или родится, но не станет пророком. Ступай и убей быка!

— Нет, — сказал Срито. — Заратуштра родится. Я боюсь.

— А ты сходи в лес. Там много паирика и дэвов — они вразумят тебя, и тогда ты сможешь убить без содрогания.

Срито постоял, постоял, поразмышлял — и пошёл.

Лесные паирика и дэвы быстро смутили его разум — Кави Усан был прав, знал, что говорил. Сриту обуяла страсть к кровавым убийствам. Трижды изо всех сил он ударил священного быка по спине. Бык вскрикнул, проклял Сриту страшным проклятием и умер.

Дэвы отступили, пала с разума Сриты пелена, — и только теперь он осознал, что наделал. Но было поздно.

Проклятый навеки! Его охватило отчаяние. Он пришёл к Кави Усану со словами:

— Казни меня.

— За что же мне тебя казнить? — невозмутимо пожал плечами Кави Усан. — Ты в точности исполнил моё веление.

— Казни меня, — твёрдо повторил Срито. — Потому что если ты меня не убьёшь, я убью тебя!

— Ты не можешь меня убить, ведь я — правитель мира, — возразил Кави Усан.

Так они спорили долго, очень долго, покуда царь не сказал: [235]

— Ступай снова в лес. Там живёт паирика в облике собаки. Она тебя убьёт.

Срито подумал, что раньше он сам убьёт эту паирику, но ничего не сказал и отправился в лес.

Действительно, когда лесная паирика — огромная собака — с утробным рычанием кинулась на него из-за дерева, он убил её. Но в тот же миг перед ним возникли две такие же огромные кровавоглазые собаки! Срито убил и этих двух — собак сразу стало четыре. И он непрестанно убивал [их], покуда их не сделалась тысяча, — и, накинувшись всей сворой, они раздавили Сриту, так что от него осталось [лишь] пятно.}[318]

{Но хоть и много грешил Кави Усан, он содеял и немало добра. А главное благодеяние, которое он оказал этому миру, — он родил Сьявáршана (среднеперс. Сиявáхш, фарси Сиявýш).}[319]

Кей Кавус

В «Шахнаме» Кей Кавýс, сын Кей Кубада и Феранек, едва став царём Ирана, сразу возгордился: «Мне равного нет <…> Владеть мне пристало всей ширью земной, / Никто не дерзнёт состязаться со мной». Тотчас к нему во дворец под видом бродячего певца проникает див и расхваливает царю красоты и богатства Мазендарана — страны, принадлежащей лютым дивам.

Обольщённый царь решает завоевать Мазендаран. Все иранские герои прилагают отчаянные усилия, чтоб отговорить Кей Кавуса от безумной затеи, но царь остаётся непреклонен. Вскоре иранское войско выступает в Мазендаран, убивая, грабя, сжигая дома, неся разорение земле. Мазендаранские дивы (авестийские мазанские дэвы) призывают в помощь могущественного Белого дива. Тот является в виде огромной тучи, закрывает Солнце; на землю опускается тьма, и две трети иранских воинов слепнут. Кей Кавус попадает в плен.

Царь взывает к Залю и Рустаму. Выручать властелина отправляется Рустам. По пути он совершает семь подвигов — убивает ведьму, дракона и др., в некоторых случаях — при активной помощи Рахша; последний подвиг Рустама — убийство Белого дива.

Война с Мазендараном заканчивается победой Кей Кавуса — опять же главным образом благодаря Рустаму. Воодушевлённый Кей Кавус немедленно предпринимает ещё несколько завоевательных походов, — однако сражаться нигде не пришлось. / На дань соглашаются в царстве любом — / Быку не под силу тягаться со львом.

Кавус влюбляется в дочь покорённого им хамаверонского (йеменского) царя — Судабé, женится на ней. Хамаверанский царь, прежде противившийся [236] браку своей дочери с завоевателем, на званом пиру захватывает Кавуса и его свиту — знаменитых иранских героев — в плен.

Афрасиаб, узнав, что трон Кейанидов пуст и его извечные враги остались без властителя, немедленно нападет на Иран. Вся стоном стонала Ирана земля, / И мирные в ад обратились поля. И снова Кей Кавуса выручает Рустам, разгромив сперва хамаверанского царя и его союзников, а затем изгнав Афрасиаба.

Какое-то время Кавус твёрдою правит рукой, / На край снизошёл долгожданный покой. Но дивы снова будят гордыню в душе Кавуса, внушив ему, что его, величайшего героя, обладателя стольких красот / Обитель достойная — лишь небосвод и ему подобает парить в небесах наравне с Йезданом. Кавус решает вознестись на небо. Для этого из гнезда дикой орлицы были украдены птенцы орлята и выращены в неволе. Когда они стали могучими взрослыми птицами, Кей Кавус велел изготовить золотой престол и привязать к престолу орлов, а над головами у них подвесить куски мяса. Воссел на престол он, гордыней ведом, / Тщеславьем своим опьянён, как вином. Голодные орлы устремились за мясом ввысь, но, так и не долетев до неба, выбились из сил, — и с тучи низверглись они грозовой, / Кавуса престол увлекая с собой.

Уцелевший при падении царь долго жил в лесах, в чащобе, вымаливал у Йездана прощение за грех. И в третий раз Кавуса выручил Рустам: разыскал его и вернул в Иран.

Йездан внял покаянным мольбам Кавуса; дружина, что в прежние дни разбрелась, / К порогу властителя вновь собралась, и в Иране опять воцаряется спокойствие.

«В „Шахнаме" Кей Кавус в известном смысле принесён в жертву систанской традиции вообще, а величию Рустама — в частности. Нет чудесных дворцов на Албурзе. Поход в Мазендаран — выражение безрассудства Кей Кавуса, а победа над дивами — заслуга только Рустама. В полёте Кей Кавуса на небо больше тщеславия, чем богоборчества. При наличии положительных моментов в образе Кей Кавуса (величие, справедливость и др.) — подчёркивается его легкомыслие, тщеславие и другие черты, как фон, особенно выделяющий истинную силу и величие систанского дома. Возвеличенье „спасителя Ирана" — Рустама и снижение образа Кей Кавуса — косвенное отражение народной тенденции Фирдоуси».[320]

Кавус царствует (как и в пехлевийской традиции) 150 лет. Остаток главы, посвященной его правлению, занимает «Сказание о Сохрáбе», восходящее к сако-согдийскому эпосу и не отражённое в зороастризме. Богатырь Сохраб (Сухра́б), сын Рустама, родившийся после его отъезда из дома, поступает на службу к Афрасиабу, участвует в походах туранцев против Ирана и неоднократно наносит иранцам поражения. Покончить с ним берётся Рустам. Сохраб, никогда не видевший отца, дважды сходится с ним в поединке, и Рустаму, поверженному в первом бою, лишь хитростью удаётся избегнуть смерти от его руки. Во втором бою побеждает Рустам. По амулету на груди умирающего Сохраба и его предсмертным словам он узнаёт сына (этот сюжет встречается в преданиях очень многих народов, но, скорее всего, он иранского происхождения). [237]

Кавус в «Сказании о Сохрабе» фигурирует эпизодически, в отрицательном контексте.

Сказания о Сохрабе, вошедшие в «Шахнаме» лишь незначительной частью, как эпизод «Рустамиады», составляют отдельный большой цикл в эпосе иранских народов; и такой же отдельный цикл составляют предания о сыне Сохраба Барзý, оставшиеся вне поэмы Фирдоуси. Барзу поступает на службу к Афрасиабу, отправляется в поход против Ирана и берёт в плен двух иранских богатырей. Рустам освобождает пленников, сходится в поединке с Барзу — дед и внук (как и в «Сказании о Сохрабе») никогда прежде не виделись и в лицо друг друга не знают, — одолевает его и пленяет. Мать Барзу помогает сыну бежать, но Рустам настигает их, вновь побеждает Барзу в поединке, и только вмешательство матери Барзу, в последний момент открывшей Рустаму, что перед ним его внук, спасает Барзу от смерти. Барзу переходит к иранцам, и вместе с Рустамом они наносят поражение туранскому войску.

Сьяваршан

Изложено по зороастрийским текстам разных эпох, указанным в подстрочных примечаниях

После смерти Кави Усана {благословение Гайа Мартана — Хварна Кавиев — осенила его сына, Сьявáршана (среднеперс. Сиявáхш, фарси Сиявýш)}.[321]

В «Мемориальном списке» (132) Сьяваршан назван царём. В пехлевийских источниках при перечислении легендарных царей Сиявахш либо упоминается без титула «Кей» («Меног-и Храт» 27.57), либо не упоминается вовсе («Бундахишн» 34.7), однако в «Денкарт» VII.1.38 он назван Кей-Сиявахш.

{Божественной силою Хварны Сьяваршан воздвиг чудесную крепость Кангху}[322] — {своими собственными руками, с помощью Ахура Мазды и Амеша Спента и вопреки воле дэвов},[323] {для сохранения и приумножения веры маздаяснийской}.[324]

{И в мире всё было организовано в согласии с приказами Сьяваршана — до тех пор, пока в мир не пришёл его сын Кави Хаосрава.}[325]

{Сьяваршана коварно убил [СК] Франграсйан.}[326]

Относительно подробностей этого мифа см. далее в изложении легенды о Сиявуше. [238]

Сиявуш

В «Шахнаме» Сиявýш — сын Кей Кавуса. Мать Сиявуша, красавица из рода Фаридуна, фигурирует в поэме безымянно; она бежала из дома от гнева отца-самодура, её встретили в лесу и привели к царю два богатыря из дружины Кей Кавуса,[327] и царь женился на ней.

Сиявуш, младенец, прекрасный как пери, как священный кумир, рождается при неблагоприятном расположении небесных светил: рок сулит ему неисчислимые беды, и придворный звездочёт-гадатель сообщает об этом царю. Рустам берёт царевича на воспитание и обучает его воинскому искусству. Возмужав, Сиявуш возвращается под отчий кров.

Вскоре после этого умирает мать Сиявуша. Ещё через некоторое время жена Кей Кавуса Судабе, воспылав к царевичу страстью, приглашает его тайком проникнуть в царский гарем, к ней, но Сиявуш в ответном послании через слугу гневно отвергает притязания мачехи.

Судабе трижды хитростью заманивает Сиявуша в гарем и предлагает ему себя. Сиявуш остаётся непреклонен. Тогда Судабе, исцарапав себе лицо и изорвав одежды, криком созывает стражу и обвиняет царевича в том, что он её домогался.

По некоторым косвенным данным можно предполагать, что в соответствующей зороастрийской легенде Кей Ус сразу поверил наговорам жены, и Сиявахш был с позором изгнан из Ирана. В «Шахнаме» же сюжет оброс множеством подробностей: коварства жены Кей Кавус не постиг, / Узнав о случившемся, вспыхнул он вмиг, однако волю гневу не дал, устроил Судабе и Сиявушу «очную ставку», догадался об обмане жены и не казнил её единственно из боязни разжечь войну с Хамавераном (Йеменом) — ибо Судабе была дочерью хамаверанского царя.

Тогда Судабе прибегает к колдовству, и постепенно ей удаётся заронить сомнение в сердце Кей Кавуса. Но Сиявуш доказывает свою правоту, пройдя испытание огнём. Царь не казнит коварную жену лишь благодаря заступничеству сына.

Между тем Афрасиаб снова идёт войной на Иран, и Сиявуш выступает в поход. Из вещего сна Афрасиаб узнаёт, что если только туранское войско сойдётся с иранским в битве, туранцы будут разгромлены, а сам он убит. Афрасиаб спешит заключить мир, отправляет к Сиявушу караван с богатыми дарами и отдаёт туранских воинов Сиявушу в заложники. Иранские богатыри, посовещавшись, принимают предложение Афрасиаба, Сиявуш даёт клятву соблюдать мир и не причинять заложникам вреда, но Кей Кавус велит заложников казнить и немедленно начать войну. В споре он оскорбляет Рустама и Сиявуша. Боясь пойти на клятвопреступление, Сиявуш передаёт командование войском одному из иранских богатырей, а сам уходит в изгнание — в Туран и поступает на службу к Афрасиабу. Он неоднократно отличается перед Афрасиабом и обретает его благорасположение, так что туранский царь выдаёт за него свою дочь Ференги́с и даже готов передать ему царство. [239]

Сиявуш строит столицу Турана — горный город-крепость Канг (этот город упоминается в «Шахнаме» и ранее: там, в частности, происходит первая встреча Сиявуша и Афрасиаба), которому

                    …нет града подстать И края отрадней нигде не сыскать <…> Где взоры чарует то замок, то сад; Роскошные бани, журчание вод, Украшены улицы, весел народ. <…> И немощных там не увидишь; весь край — Цветник благовонный, сияющий рай.

Снедаемый завистью царский брат Гарсиваз оговаривает Сиявуша перед Афрасиабом, будто тот вознамерился продолжить начатое Менучехром дело — вершить месть за Иреджа, и готовится предать Туран мечу и разорению; а Сиявушу в то же время внушает, что Афрасиаб на него прогневался и намерен его казнить. Сиявуш, узнав из вещего сна о своей скорой гибели, даёт прощальные наставления Ференгис, покидает Туран и вместе с дружиной держит путь к Ирану. Афрасиаб настигает беглеца, берёт в плен, долго не решается казнить; велит заточить в темницу Ференгис, молящую пощадить мужа. Сиявуша по приказу Гарсиваза убивает брат Афрасиаба воин Горýй. Сын Висе Пирáн, друг Сиявуша, освобождает Ференгис из заточения. Вскоре у неё рождается сын — Кей Хусрóу (авест. Кави Хаосрáва, среднеперс. Кей Xосрóв).

Кави Хаосрава (авестийская традиция)

Изложено по: «Яшт» 5.49-51; 9.17-23; 15.31-33; 17.41-43; 19.74-77

После Сьяваршана царственную Хварну Кавиев унаследовал его сын Кави Хаосрáва (среднеперс. Кей Хосрóв, фарси Кей Xусрóу)

По силе благодатной, Победе богоданной, Удаче превосходной, По слову благотворному, По слову нерушимому И по непобедимому, По крепости здоровья, Божественному счастью, Выносливости тела И по потомству умному, Хорошему и доброму, [240] Речистому и властному, Находчивому, зоркому, По видению ясному Всех преимуществ Истины, По царственному блеску, По жизни долготе, По полноте успеха, По множеству добра [СК].

{Хаосрава родился в туранской земле уже после гибели Сьяваршана};[328] {его матерью была Виспáн-фрйа (фарси Ференгис) — родная дочь злодея Франграсйана}.[329] {Детство и раннюю юность Хасорава провёл в счастливом безмятежном неведении; когда же он повзрослел и узнал},[330] что он — потомок династии Кавиев и что отец его был подло убит предводителем туров, он решил покинуть царство Франграсйана.

Как и все его сиятельные предки — Парадата и Кавии, Хаосрава вознёс молитву о помощи к благой богине мировых вод Ардвисуре Анахите:

Вот так просил он Ардви: «Такую дай удачу, Благая Ардвисура, Чтобы добился власти Я — над людьми и дэвами, Над ведьмами, волхвами, Кавийскими тиранами И злыми караланами. Чтобы из всех упряжек Я управлял бы первой На скаковой дорожке На всю её длину, Чтоб в конном состязанье С злодеем Нэрэманом Не врезался с конями В его я западню» [СК].

Подробности мифа о Нэрэмане и его «западне» неизвестны; соответствующий фрагмент («Яшт» 5.50, сходно в «Яшт» 19.77, сравн. также «Яшт» 15.32, где противник Хаосравы просит Вайю о победе, а Хаосрава, в свою очередь, обращается к богу с аналогичной «контрмолитвой») труден для прочтения, предлагались и другие толкования и варианты — вплоть до принципиально различных.[331] Вероятнее всего, речь идёт [241] либо о возглавляемой Нэрэманом/Аурвасарой конной погоне за Хаосравой, бежавшим из туранских земель в царство Кавиев, либо — об одном из сражений арийцев под предводительством Хаосравы с турами.

Хаосрава молился богине вод на берегу озера Чайчáста (среднеперс. Чечáст) с глубокою водой [СК], {созданного Маздой},[332] приносил жертвы — сто коней, тысячу быков и десять тысяч овец [Бр], — и богиня вняла его мольбе.

Затем Хаосрава обратился с молитвой к Аши:

Вот так просил он Аши: «Такую дай удачу Ты мне, благая Аши, Чтобы сумел убить я Франграсйана туранца У озера Чайчаста С глубокою водой, Мстя за отца, коварно Убитого Сьяваршана И за Аграэрату, Героя Наравида». И подступила Аши, Приблизилась к нему, Обрёл такую милость Герой, сплотивший страны Арийцев, Хаосрава [СК].

И ту же молитву обратил наследник царственной Хварны к покровительнице стад Гсуш Урван.

Когда он взывал к богине, сам Хаома вторил ему, моля быть милостивым к Хаосраве и оказать ему помощь. И богиня вняла обоим — царю и богу.

Язаты сопутствовали Хаосраве, осиянному блеском Хварны. Наследник царства Кавиев обрёл всё, о чём просил: избежал ловушки злодея Нэрэмана [СК] и одержал множество побед.

Всех победил могучий Владыка Хаосрава Франграсйана злодея Связал и Керсевазду, Мстя за отца, коварно Убитого Сьяваршана И за Аграэрату, Героя Наравнда [СК]. [242]

Кави Хаосрава (среднеперсидская и поздняя традиции)

Изложено по пехлевийским источникам, оговорённым в подстрочных примечаниях

После Сьяваршана (среднеперс. Сиявахш) благословение Гайа Мартана (среднеперс. Гайомарт), воплощённое в Хварне, передалось его сыну Кави Хаосраве (среднеперс. Кей Хосров) — внуку Франграсйана (среднеперс. Фраснйак Тур), рождённому его дочерью Виспан-фрйа, и сопутствовало ему во всех его мыслях, словах и деяниях.}[333]

{Хаосрава царствовал в Иране 60 лет.}[334] {Благодаря мощи и величию Хварны, ниспосланной ему Ахурой, он совершил великое множество славных дел, но из того великого множества более всего угодил он Ахура Мазде и принёс блага иранской земле тремя своими делами.

Он убил злодея Франграсйана и его брата — Керсевазду (среднеперс. Карсеваз, фарси Гарсиваз), одержав победу над турами и положив конец многолетней войне, что принесла иранцам столь много горя.

Он сокрушил храмы идолов — мерзкие кумирни неправедных друджвантов, воздвигнутые ими во славу ложных богов}[335] {у озера Чайчаста (среднеперс. Чечаст), что в Атропатакане}.[336] {Хаосраве в этом благом деле сопутствовал священный огонь — Адур-Гушнасп.}[337] {Давным-давно, ещё во времена Тахма Урупи, когда люди переправлялись на спине быка Сарсаока из срединного каршвара в окраинные, священный огонь упал с алтаря и разделился натрое; возникли три сакральных огня зороастрийской веры — Адур-Фробак, Адур-Гушнасп и Адур-Бурзин-Михр},[338] — {с той давней поры огонь Адур-Гушнасп продолжал поддерживать миропорядок — до того дня, когда Хаосрава водрузил этот священный огонь на спину своего боевого коня и отправился к озеру Чайчаста громить дэвовские святилища. И Адур-Гушнасп изгнал прочь тьму и мрак, так что они [Хаосрава и его дружина] смогли искоренить храмы идолов <…> и огонь Гушнасп был установлен в назначенном месте в Атропатакане, на горе Аснавáнд (авест. Аснавáу)}.[339]

Это был поистине величайший подвиг! {Ведь если бы Кави Хаосрава не истребил кумирни у озера Чайчаста <…> противостояние [243] [Добра и Зла] стало бы ещё сильнее [Ч], чем оно было, и невозможным стало бы ни очищение мира от Зла в конце времён, ни воскрешение праведников, ни грядущая счастливая жизнь для них.}[340]

{И третьим благом, оказанным Кави Хаосравой миру Ахура Мазды, было то, что он управлял Кангхой (среднеперс. Кангдеж), построенной Сьяваршаном.}[341]

Вот как это было. {Однажды Хаосрава сказал Душе Кангхи:

— Ты — моя сестра, а я — твой брат. Твою обитель Кангху Сьяваршан создал во враждебной туранской земле, и меня — тоже; мать моя — дочь злейшего из туров, Франхрасьяна. Вернись же ко мне!}[342]

{И [Душа] Кангхи сделала так.

Она пришла на туранскую землю, на самый восток её, выкопала тысячу ям, вбила тысячу кольев, возвела ограду, и внутри неё Хаосрава поместил благородных людей.

Первая стена той ограды была из камня, вторая из стали, третья из кристаллов, четвёртая из серебра, пятая из золота, шестая из халцедона и седьмая из рубина.

А дворцы там — из серебра, а башни — из золота; и 14 гор там, и семь судоходных рек там, и семь лугов <…>

И земля там столь прекрасна, что если осёл на неё помочится, то за одну ночь трава вырастет высотой в человеческий рост.

Там 15 ворот, каждое высотой в 50 мужей. Воистину столь высока [ограда?] Кангхи, что если лучник выпускает [вверх] стрелу, она иногда достигает вершины, а иногда — нет.

От одних ворот до других ворот — 700 парасангов; рубины, золото, серебро и всякие другие драгоценности и чудесные богатства есть там; она — величайшая и великолепнейшая!}[343]

В «Денкарт» IX.23.1-6 конспективно пересказан миф о встрече Кей Хосрова с Вайем (авест. Вайю), вечным владыкой до [конечного] обновления. Хосров задаёт Вайу вопрос: почему он наслал смерть на древних героев и царей (представление о Вайе как о боге смерти), хотя они были высоки и осенены Фарром? Об ответе Вайа не сообщается: Вай, владыка навеки, ответил, почему он умертвил их; и, услыхав его ответ, Кей Хосров превратил Вайа в верблюда и оседлал его, а царей и героев оставил лежать. Сошйáнсы (авест. Саошьянт), встретив Хосрова, спрашивают: «Кто же это такой, что сам Вай носит его на спине»? «Я — Кей Хосров!» — звучит ответ, и тогда Сошйансы превозносят его и помогают сокрушить храмы идолов на озере Чечаст и колдуна Фрасийака Тура, в результате чего расцвела маздаяснийская вера. Этот фрагмент «Денкарта» является пересказом одного из утраченных насков «Авесты», однако даже если это авестийский миф, он, по всей видимости, изобилует позднейшими наслоениями и переосмыслениями, поэтому его уместнее отнести к [244] среднеперсидской или даже к поздней традиции. Неясное упоминание в связи с Хосровом о верблюде есть также в «Ривайат» 48.40 — см. с. 389.

Кей Хусроу

В «Шахнаме» рождение Кей Хосрова, прекрасного младенца, сопровождается чудесным знамением, явленным во сне Пирану. Афрасиаб, выслушав доклад Пирана:

Сам доблестный Тур, именитый стрелок, Очей от него отвести бы не смог, На росписях краше лица не сыскать, Воскресла в нём древних царей благодать,

— вспоминает о стародавнем предсказании, поведанном ему: «…в мире кровавая вспыхнет война, / На землю великий владыка придёт, <…> Он будет народами всеми любим, / Иран и Туран преклонятся пред ним» — и велит Пирану отнести младенца в горы и отдать на воспитание пастухам: «Там пусть вырастает, не зная, кто он, / И кем, и зачем скотоводам вручён, / О предках, о прошлом тогда вспоминать / Не станет, не [627] сможет науки познать».[344]

Уже семи лет от роду Хусроу изумляет пастухов своей отвагой и недюжинной силой: …ныне и льва на охоте настичь / Ему не труднее, чем робкую дичь. Пиран открывает юноше, что он — царского рода. Спустя некоторое время Афрасиаб велит Пирану привести Хусроу. Наученный Пираном, Хусроу не выказывает перед туранским царём ни смелости, ни мудрости, ни глубоких познаний; Афрасиаб успокаивается: «Ни добрых он дел не свершит, ни грехов, / Нет, жаждущий мщения муж не таков!» — и с лёгкой душой отсылает Хусроу.

Между тем до Кей Кавуса доходит весь о гибели Сиявуша. Прибывший во дворец Рустам открывает царю глаза на вероломство Судабе, казнит её, после чего выступает в поход — мстить за Сиявуша, разбивает войско туранцев и повергает их в бегство. Афрасиаб с остатками армии отступает до моря Чин. Рустам воцаряется в Туране, но из боязни, что Афрасиаб может нагрянуть и захватить царство Кей Кавуса, который к тому времени сделался уже дряхлым и слабым, через семь лет принимает решение возвратиться в Иран. Однако путь свой он направляет сперва в Забулистан, к Залю, и покуда он там остаётся, туранская армия завоёвывает Иран.

Один из иранских богатырей, Гудéрз, из вещего сна узнаёт, что у Сиявуша есть сын Кей Хусроу; рассказывает об этом другому богатырю — Ги́ву; тот отправляется в Туран, находит Хусроу, и втроём, вместе с Ференгис, они покидают Туран. Пиран снаряжает погоню, вступает в поединок с Гивом; Гив пленяет Пирана и туранцы в страхе отступают. Ференгис просит пощадить пленника. Связанного Пирана сажают на коня и отпускают восвояси.

Хусроу прибывает во дворец Кей Кавуса. Кавус принимает решение передать престол внуку (далее в поэме оба — Кавус и Хусроу — именуются [245] «владыками Ирана», однако Тус, ссылаясь на то, что, во-первых, Хусроу по материнской линии потомок Афрасиаба, а во-вторых, царство надлежит передавать не внуку, но сыну — Ферибóрзу, отказывается присягнуть Хусроу и не внемлет никаким уговорам. Происходит ссора Гудерза и Туса. Каждый из них обращается к Кавусу с речью, и Кавус принимает решение: отправить Фериборза и Хосрова в поход на крепость Бехмáн.[345] Хусроу отличается при захвате крепости, и Кавус передаёт ему власть.

Царствование Кей Хусроу (как и в пехлевийской традиции) длится 60 лет. При нём справедливости время пришло, / Он с корнем исторг угнетенье и зло <…> Стране разорённой он дал расцвести, / Измученным людям — покой обрести. Вскоре после коронации Хусроу и Кавус приносят клятву отомстить Афрасиабу. В поход против Турана отправляется Тус. Иранцы терпят несколько поражений подряд от туранского войска, попадают в окружение, оказываются в бедственном положении, однако в решающей битве одерживают победу благодаря Рустаму.

Следующий поход на царство Афрасиаба возглавляет сам Кей Хусроу. После ряда сражений обе стороны договариваются об 11-ти поединках богатырей. Гив повергает и пленяет Горуя, Гудерз убивает Пирана, и в остальных 9-ти поединках тоже побеждают иранцы. Хусроу с почётом хоронит Пирана, а убийцу Сиявуша Горуя велит предать мучительным пыткам и затем казнить.

Туранское войско сдаётся Хусроу, но война продолжается. Окрылённый победой царь предпринимает новый поход. Афрасиаб в своём послании увещевает внука заключить мир: «Гудерз и Кавус пусть воюют со мной, / Тебе ж не пристало — ты внук мой родной», но Хусроу остаётся непреклонен. После нескольких кровопролитных битв иранцы разбивают туранское войско, Хусроу настигает Афрасиаба и обезглавливает его, затем по его приказу палач казнит пленённого Герсиваза.

Вскоре после победы над туранцами умирает от старости Кей Кавус. Кей Хусроу передаёт туранский престол одному из сыновей Афрасиаба — Джехéну, некоторое время спокойно царствует в Иране, но потом его начинают терзать опасения, что душой его завладеет Ахриман и он ступит на путь греха, ибо в жилах его — кровь нечестивого Афрасиаба. «Хотел бы я, взысканный щедро Творцом, / В расцвете предстать пред Небесным Отцом; / Быть может, он душу мою пред собой / Узрев непорочной и верной рабой, / Ей светлого рая откроет врата», — размышляет царь. Он приказывает страже никого к нему не допускать и неделю проводит в молитвах. Во сне ему является Суруш и велит поскорее раздать сокровища иранцам, передать царство Лохрáспу (авест. Арватáспа), сыну Авзéрда (среднеперс. Авзáв[?]), и отправляться в дорогу: «Тебя вознесёт милосердный Йездан / В тот край, что бессмертья лучом осиян». Выполнив этот наказ, Хусроу даёт наставления иранским богатырям, удаляется в горы в сопровождении свиты и навсегда исчезает, а воины свиты, в числе которых были Гив и Фериборз, гибнут в горах при снежной буре. [246]

Арватаспа

Изложено по пехлевийским источникам, оговорённым в подстрочных примечаниях

{Родословная Арватáспы (среднеперс. и фарси Лохрáсп) восходила к Кави Кавате: он был сыном Авзáва[346] (фарси Авзéрд), правнука Кави Пишины.}[347]

{Царствовал Арватаспа 120 лет.}[348] {Ту пользу принёс он миру, созданному Ахурой, что им была хорошо организована власть, и он был благодарен богам, и разрушил Иерусалим иудейский, разбил иудеев и рассеял их [Ч].}[349]

«Имя Арватаспы/Лохраспа не упоминается в авестийских списках Кавиев («Яшт» 13.132; 19.70-77), появляясь лишь в пехлевийских сочинениях для заполнения лакуны между правлениями Кей Хосрова и Виштаспа. Возможно, для оживления этого персонажа автору (составителю) сочинения [«Меног-и Храт»] пришлось прибегнуть к иным источникам и приписать Лохраспу разрушение Иерусалима: во всяком случае, фраза поздняя, и её нет ни в санскритской, ни в пазендской версии „Меног-и Храт"».[350] Интересно, что при перечислении Кейев в «Денкарт» VII.1 имя Лохраспа также не упоминается.

{Арватаспой были рождены Виштáспа (среднеперс. Виштáсп, фарси Гуштáсп), Заривáри (среднеперс. Зарéр, фарси Зери́р) и другие братья.}[351]

За двенадцать лет до конца правления Арватаспы завершилась вторая Эра мировой истории — Эра Смешения Добра и Зла.[352] {Далёкий потомок Манушчихра — Порушáспа (среднеперс. Порушáсп) из рода Спитáмы (среднеперс. Спитáм) выжал золотой сок Хаомы и обрёл награду: у него родился чудесный сын.

Это был Заратуштра.}[353]

Истекли три тысячи лет с того дня, когда Ангхро Майнью вторгся в творение Ахуры и Добро смешалось со Злом. Наступила последняя Эра — Эра Разделения.

О царствовании Лохраспа («Шахнаме») см. в конце следующего раздела — с. 338-340.

Раздел 4. Пророк

Его родословие

Изложено по: «Денкарт» VII.1.70. Символом * отмечены пазендские написания имён

Вот перечисление всей родословной Заратуштры:

Заратуштра был сыном Порушаспы (среднеперс. Порушасп).

Порушаспа был сыном Падирагтарáспа.

Падирагтарасп был сыном Уругадхáспа*.

Уругдхасп был сыном Хаечадáспа*.

Хаечадасп был сыном Чихшнýша*.

Чихшнуш был сыном Паетрáспа*.

Паетрасп был сыном Ареджадхáршна*.

Ареджадхаршн был сыном Хардхáра*.

Хардхар был сыном Спитамы (среднеперс. Спитам).

Спитама был сыном Ваэди́шта*.

Ваэдишт был сыном Ниязéма*.

Ниязем был сыном Аири́ка.

Анрик был сыном Дурасроба.

Дурасроб был сыном Манушчихра, царя Ирана.

Далее в «Денкарте» перечисляются предки Зардушта по отцовской линии от Манушчихра до Гайомарта.

Родословная Зардушта, приводимая в «Затспраме» (13.6), отличается от родословной, приводимой в «Денкарте», главным образом, орфографическими разночтениями имён. В «Бундахишн» 32.1 приводится следующая родословная: Порушасп — Паитирáсп (разночтения в разных списках: Спитарáсп*, Питрáсп*) — Аурвадáсп (в некоторых списках не упоминается) — Хаекадáсп — Чахшнýш — Паитирáсп — Хардáршн (разночтение: Харшн) — Хардáр (разночтения в некоторых списках: Харайдáр, Арайдáр) — Спитам — Видáшт — Аязéм — Раджáн — Дурвсроб — Манушчихр.

{Имя матери Заратуштры было — Дýкхда; имя отца матери Заратуштры было — Фрахимрáв.}[1]

В «Денкарте» эти персонажи именуются соответственно Дукдáуб и Фрахимравáн. Объяснение имени Дукхда затруднительно: этимологически это авестийское слово «девица». [250]

В преддверии

Изложено по: «Денкарт» VII.2.3-60. Конспективный пересказ тех же мифологических версий и краткие комментарии к ним — в «Затспрам» 14.1-5

{Часть огненной Хварны — благословения Гайа Мартана — после смерти Хаосравы[2] перешла к царю Кави Виштаспе, сыну Арватаспы, — ибо Виштаспе суждено было первым из земных царей принять учение великого пророка и оказать ему покровительство.

Ещё часть Хварны осенила других праведников и праведниц, живших до Заратуштры.}[3]

А вся остальная огненная благодать, ниспосылающая удачу, преуспеяние и отмечающая её обладателей печатью богоизбранности, осенила предков Заратуштры.

Господь Ахура Мазда сотворил вещество, из которого в назначенный день должна была возникнуть телесная плоть пророка. Хварна Кавиев пронизала это вещество и смешалась с ним — на то была воля его, Ахуры. Благой бог вознёс вещество в царство Бесконечного Света Анагранам Раучама; оттуда оно спустилось вниз, в сферу Солнца; затем — в сферу Луны; потом к неподвижным звёздам и наконец — на Землю, и вошло в священную стихию Ахура Мазды — в огонь.

И когда жена Фрахимравана, беременная девочкой — будущей матерью Заратуштры, подошла к алтарю огня, Хварна и священное вещество проникли в её тело из света пламени.

С этого дня в селении Фрахимравана стали происходить удивительные вещи. Вскоре сельчане заметили, что их алтарный огонь не гаснет даже если в него не подкладывают дров. Они долго глазели на это диво и только разводили руками в недоумении, а потом всей толпой отправились к племенному Рату: так, мол, и так, пламя горит без дров, как нам понимать это знамение?

Но мудрый Рату ничего не нашёлся сказать и только посоветовал людям блюсти праведность и молиться — а там будь что будет, не в наших силах постичь высший промысел.

Вскоре жена Фрахимравана родила девочку. Сельчане, конечно, не придали этому событию никакого особенного значения. Жизнь в племени текла своим чередом, каждый занимался обычной повседневной работой. Но в стане дэвов начался переполох.

Будущей матери пророка дали имя Дукдауб.

Когда ей исполнилось пятнадцать лет, исчадия Злого Духа наслали на её племя три бедствия — зимние холода, чумной мор и кочевников-[251]друджвантов; сельчанам же они внушили, что дочь Фрахимравана колдунья и беды наворожила — она.

Разъярённая толпа явилась к дому Фрахимравана. Потрясая палками, люди требовали, чтоб Фрахимраван убирался вместе со своей семьёй вон из племени.

Фрахимраван выслушал их и сказал так:

— Не может быть моя дочь колдуньей. Когда она родилась, а это было глубокой ночью, всё вокруг озарилось светом. Когда она дома приближается к очагу, огонь вспыхивает и пылает ярко, как Солнце. Входя в тёмную комнату, она освещает её. Я не знаю, почему она светится, но уверен: колдунья так сиять не может!

Это было очень убедительно, и стой перед сельчанами не дед Заратуштры, а кто-то другой, их гнев немедленно бы угас и они бы разошлись по домам. Но перед ними был Фрахимраван! Дэвы приложили все свои мерзкие силы, чтоб смутить их умы, и они остались неудовлетворёнными речью Фрахимравана.

Ничего не оставалось делать Фрахимравану, как собрать пожитки и наутро окинуть родину.

Он отправился к Падирагтараспу, главе рода в стране Спитамы.

По пути к селению Падирагтараспа Дукдауб остановилась посреди равнины. Никого не было вокруг — только лес, горы и небесная синь над головою. И вдруг раздался громоподобный голос:

— Не огорчайся, что навсегда покидаешь родину, о девица Дукдауб! Ступай в широкую бескрайнюю страну Спитамы, куда твой отец держит путь. Ибо ты прославишь её и сделаешь святой землёй ту деревню, где будешь жить.

Фрахимраван и его семья благополучно достигли владений Падирагтараспа. Дукдауб отдали замуж за сына Падирагтараспа Порушаспу, и в день свадьбы Хварна осенила этого благородного мужа.

Эра смешения Добра и Зла близилась к концу.

И вот Ахура Мазда призвал к себе Воху Ману и спросил:

— Блюдёт ли Дукдауб Добрую Мысль? Если да, если чисты её помыслы, праведны речи и преисполнены добра дела, то мы — мы через неё можем произвести на свет Заратуштру.

Аша Вахишта и другие Амеша Спента заверили благого бога, что дочь Фрахимравана чиста помыслами, речами и делами. Аша Вахишта воскликнул:

— Благой Ахура! Назови нам то место на земле, где пророк обретёт телесную плоть. Ибо это место одному тебе ведомо.

— Это деревня Порушаспы, — сказал Ахура Мазда. Но Заратуштра не может быть создан нами так же, как были созданы вода, земля, растения и животные: ведь он — особое наше творение, стоящее надо всем! Две сущности в нём: божественная и человеческая; Найрьо Сангха в нём, мой посланник, и Йима, сиятельнейший из смертных, праведный. [252]

Тогда Амеша Спента взяли ствол Хаомы высотой с человека и поместили в него фраваши Заратуштры. Прошло тридцать лет.

Смысл этой цифры не вполне ясен исследователям. С тридцатилетним сроком в пехлевийской традиции связываются два события: в этом возрасте Зардушт был «осенён истиной праведной веры», и столько царствовал Виштасп до пришествия религии («Бундахишн» 34.7). В хронологию событий, связанных с изложенной в «Денкарте» версией рождения Зардушта, не укладывается ни тот, ни другой вариант. Вероятнее всего, здесь обычная для легендарных хронологий путаница, возникшая в результате того, что конец Эры Смешения, ознаменовавшийся рождением пророка, отождествляется автором «Денкарта» с пришествием религии — либо откровением Зардушта, либо принятием его учения Виштаспом. Примечательно, что в одном из списков «Денкарта» значится 330 лет (по мнению большинства исследователей, описка).

Boxy Мана и Аша Вахишта воплотились и в телесном обличье, со стволом Хаомы в руках, слетели с небес на наследное пастбище Спитамы, к высокому дереву, на вершине которого жили в своём гнезде две птицы.

Это были очень несчастные птицы. Они мечтали вырастить птенцов, но дэвовские змеи семь лет назад пожрали всё их потомство. С тех пор птица-самка больше не откладывала яиц, зная, что как только птенцы вылупятся из скорлупы, змеи приползут опять и снова сожрут птенцов.

Увидев Бессмертных Святых — Boxy Ману и Аша Вахишту, птицы взмолились перед ними, прося отдать им Хаому. Они верили, что прекрасное божественное растение защитит их от Зла. И Бессмертные вняли.

Ствол Хаомы был помещён в гнездо. Это спасло птиц. Когда дэвовские змеи приползли снова, они не смогли проглотить птенцов — фраваши Заратуштры хранила гнездо и его обитателей. Обозлённые гады поползли к дэвам, чтобы попросить у них помощи. Но фраваши Заратуштры схватила их за челюсти — и змеи издохли.

Всё это случилось ещё до того, как Дукдауб выдали замуж. Когда же она стала женой Порушаспе, Boxy Мана и Аша Вахишта вновь пришли на наследное пастбище Спитамы, и помыслы их были всецело связаны с Хаомоq, которую они туда принесли.

Однажды Порушаспа отправился на берег Вахви Датии за водой.

«Бундахишн» локализует родину Заратушта на некой реке Дареджа (не тождественной авестийской Вахви Датии): Дареджа — царь рек, ибо отец Заратушта пребывал на её берегах, [и] Заратушт был рождён там («Бундахишн» 24.15, аналогично и с уточнением, что река Дареджа находится в Эранвеж — в 20.32; сравн. также «Видевдат» 19.4: …из дома Порушаспы, что на берегу Дареджи). В одном из списков «Бундахишна» вместо слов «на берегах» значится: в Балхе (Бактрии).

Случайно Порушаспа увидел золотую Хаому на вершине дерева. Праведный муж, решив, что это прекрасное растение воистину [253] достойно Ахура Мазды, срубил дерево, принёс Хаому в дом и сказал молодой жене:

— Дукдауб! Вот Хаома, чудесное растение. Чти его!

Затем он совершил очистительный обряд, облачился в чистое одеяние и выжал сок Хаомы.

А незадолго до этого Амертат и Харватат пригнали к наследному пастбищу Спитамы большую дождевую тучу. Вода лилась с небес, капля за каплей, совершенно тёплая, на радость овцам и людям; все растения напитались досыта той священной водой, и с водой в них вошло вещество, созданное Творцом для тела Заратуштры.

Дабы это вещество вошло в его [Заратуштры] родителей, Порушаспа по наставлению Амеша Спента привёл к тем растениям шесть белых коров с жёлтыми ушами[4] <…> Две из тех коров, неоплодотворённые, наполнились молоком, и вещество Заратуштры перешло из растений в тех коров и смешалось с коровьим молоком.[5] Порушаспа отогнал желтоухих коров обратно в стойло и сказал Дукдауб:

— О Дукдауб! У двух из этих коров, неоплодотворённых и нетелившихся, появилось молоко. Ступай и подои их.

Молодая женщина незамедлительно исполнила приказание супруга. Узнав об этом, дэвы собрались на совет. И дэв из дэвов проревел:

— Вы, дэвы, стали весьма ненаблюдательны! Это молоко — чудеснейшая пища, благодаря которой родится праведный Заратуштра и изничтожит нас! Чтоб этого не произошло, кто-то из вас должен уничтожить праведного Заратуштру. Кто это будет?

Вызвался Кешмáк, дэв-смерч:

— Я это сделаю! Я уничтожу его.

И, изощрённый во зле, он кинулся прочь, а с ним трижды по пятьдесят дэвов, которые были карапанами Кешмака.

А Порушаспа и Дукдауб о том и не ведали. Порушаспа смешал выжатый сок Хаомы с молоком, которое надоила его жена. Получился чудесный пьянящий напиток, и в нём были заключены и духовная сущность Заратуштры, и вещество его тела. И они выпили эту хаому.

Так свершился переход вещества, созданного Творцом для тела Заратуштры, через воду и растения, в тела его родителей.

Чудесный напиток пьянил их обоих, и они решили тут же зачать сына, и обнялись, возжелав о сыне. А вокруг них — за кустами около дома, под камнями и корягами, в горных пещерах, — всюду кишели дэвы, которых они не видели. И эти дэвы издали крик: [254]

— Зачем ты это делаешь, мерзостный Порушаспа?! Сейчас же прекрати и больше не смей прикасаться к ней!

Порушаспа и Дукдауб в смущении, как люди, которым стыдно, разомкнули объятия и огляделись. Но никого не было вокруг. Они снова обнялись. И снова дэвы вскричали:

— Что ты делаешь, Порушаспа!? Не смей прикасаться к этой женщине, Порушаспа!

И опять они в смущении прекратили ласки, огляделись и никого не увидели.

И то же самое повторилось в третий раз.

Порушаспа и Дукдауб рассердились и сказали друг другу:

— Сомкнём же объятия и не остановимся, пока не завершим нечто! Не остановимся, даже если сюда явятся Нодар и Рак вместе с ним!

Рак (вероятно, пазендское неправильное написание имени Аирик) — сын Дурасроба, внук Манушчихра («Бундахишн» 31.31), в «Бундахишн» 32.1 упоминается под именем Раджáн; в «Денкарт» VII.1.70 — Аирик (см. выше, с. 250). Смысл упоминания этих персонажей в изложенном эпизоде «Денкарта» неясен.

И Заратуштра был зачат.

Тогда дэвы вознамерились уничтожить неродившегося пророка в утробе матери.

Они наслали на Дукдауб мучительные боли. Мерзкие исчадия надеялись, что Дукдауб обратится за помощью к колдуну-йату — это будет грех; ну а колдун, их гадких приспешник, по дэвовскому наущению даст Дукдауб смертельную отраву вместо лекарства.

По версии «Затспрама» (14.1), дэвы наслали на мать Зардушта дэвов лихорадки, боли и ветра, и с каждым из них было по 150 дэвов.

Измучившись от болей, Дукдауб пошла в дом колдуна, как дэвы и рассчитывали. Но её остановил голос Ахура Мазды, прогремевший с небес:

— Куда ты идёшь, праведная женщина? Знай: колдовское зелье нечестивых друджвантов — мерзость. Соверши очистительный обряд, омой руки и возрадуй алтарный огонь подношением ему чистых сухих дров — и ты исцелишься.

Дукдауб так и сделала. И боль ушла из её тела.

За три дня до рождения Заратуштры небесным светом осветилось селение. И все поняли, что этот свет — от Ахура Мазды.

А блистательный Йима, увидев этот свет, сказал дэвам в своей обители:[6]

— Через три дня и три ночи в мир придёт великий пророк! Скоро вам, дэвам, не будут поклоняться как богам и воздавать почести. [255]

Мир ликовал. Звери и птицы на своём языке рассказывали друг другу о грядущем рождении пророка.

{Когда он народился, Пока он возрастал, Возрадовались Воды И выросли Растенья [СК].}[7]

Его чудесное рождение

Изложено по: «Затспрам» 14.6-16; «Денкарт» VII.3.2-3

В ночь, когда должен был родиться Заратуштра, Ангхро Майнью созвал злейших дэвов из тех, что предводительствовали над прочими дэвами, и послал их в дом Порушаспы, приказав умертвить младенца сразу, как только он появится на свет. Но благие творения Ахуры окружили роженицу защитой — особенно Хварна и семейный огонь, и дэвы не только не смогли причинить Дукдауб вреда, но даже приблизиться к дому не смогли. Сияние огня и Хварны было для них невыносимо.

Наконец, Ангхро Майнью послал Ака Ману, и говорил ему так:

— Ты бестелесен. Проникни же в разум Заратуштры и заставь его обратить помыслы к нам, дэвам.

Тогда всеведущий Ахура Мазда послал Boxy Ману на защиту новорожденного пророка. Добрый Помысел должен был уберечь Заратуштру от Помысла Злого.

Ака Мана подошёл к двери Порушаспова дома, открыл её и хотел войти внутрь.

Но на пути у него стоял Boxy Мана.

Дэв, уверенный, что Boxy Мана затем прислан Творцом, чтоб не пропустить в дом Зло, преисполнился готовности к схватке с Добрым Помыслом.

Но Boxy Мана повернулся к нему спиной, отступил в сторону, давая дорогу, и сказал:

— Входи!

И Ака Мана, глупец, не разгадал хитрости! «Я опоздал! Раз уж сам Boxy Мана дозволяет мне беспрепятственно войти в дом, значит, я не смогу причинить зла Заратуштре», — решил он и удалился прочь.

A Boxy Мана подошёл к ложу Дукдауб. Как только Заратуштра появился на свет, Boxy Мана вошёл в его разум, и от этого новорожденный малыш не заплакал, не закричал, как плачут и кричат все новорожденные, а звонко счастливо рассмеялся. [256]

Сидевшие подле роженицы семеро колдунов[8] отпрянули в изумлении. А Порушаспа сказал:

— Это небесное знамение! Я видел божественный свет, который исходил от моего сына, когда он засмеялся.

И тут произошло второе чудо — малыш заговорил:

«Как наилучший Господь, Как наилучший Глава, Давший по Истине дело Мазде благое и власть, Убогих поставив пасти» [СК].

Никто не понял этих слов — святых слов «Ахуна Вайрьи». Колдуны и Порушаспа изумлённо смотрели на малыша, закутанного в шерстяное овечье покрывало. Во всём мире только Ахура Мазда и Амеша Спента, а из дэвов — один только Дух Зла — знали, что новорожденный Заратуштра принял от Ахура Мазды веру — праведное зороастрийское учение, и что с этой минуты началась последняя Эра — Эра Разделения.

И как Заратуштра, соответственно своему земному телу, говорил земным голосом, Ахура Мазда ему в ответ сказал [словами] духовного [мира]:

— Ты должен сделаться моим первым жрецом и пророком! Ты принесёшь в грешный мир истинную веру и праведность. А я, Ахура Мазда, буду твоим покровителем и наставником.

{И Ангхро Майнью содрогнулся в преисподней и возопил:

Вот так злодей бранился, Тлетворный Ангхро Майнью: «Все божества не в силах Расправиться со мной, Один лишь Заратуштра Расправится со мной; Он бьёт меня молитвой „Ахуна Вайрья" мощной, Сражая, словно камнем Величиною с дом;[9] Он жжёт меня молитвой „Аша Вахншта", словно Расплавленный металл; С земли меня сгоняет, От одного бегу я Спитамы Заратуштры».}[10] [257]

На следующий день Порушаспа отправился к семерым колдунам, которые принимали роды у Дукдауб, и спросил их:

— А какова же всё-таки причина того, что люди, родившись, сперва плачут, а смеяться начинают гораздо позже?

И колдуны ответили отцу Заратуштры:

— Новорожденные плачут потому, что чувствуют: они грешны и смертны. А смеётся и радуется тот, кто осознаёт собственную праведность.

О Братьях и противниках Заратуштры

Изложено по: «Затспрам» 15.1-6

В селении, где родился Заратуштра, жили пятеро братьев-карапанов: Брат-рýхш, Брат-рóйшн, Брат-рéш Тур (в «Денкарте» Братрок-рéш; новоперс. и фарси Братарвáш, Братарвáхш), Хазáн и Вадáсп.

Эти имена не встречаются в «Авесте»; прочтения их предположительные.

Они были потомками Кахварéдхи (среднеперс. Кохарéд), родившегося от Айшмы и Манушак, сестры Манушчихра.

Главным противником Заратуштры был Брат-реш Тур, третий из братьев-карапанов, — ибо у Порушаспы тоже было пятеро сыновей, и Заратуштра был третьим.

Старшие братья Заратуштры носили имена Ратуштáр и Рангуштáр, имена младших братьев пророка были — Нотари́га и Нивéтиш.

Эти имена нигде более в зороастрийских текстах не встречаются; прочтения их предположительные.

Заратуштра не случайно был в середине — родился третьим по счёту, — ведь он родился и в середине мировой истории: три тысячелетия мир существовал до него, и три тысячелетия оставалось миру существовать после его рождения.

Заратуштру пытается убить карапан Дурасроб

Изложено по: «Денкарт» VII.3.3-31

Прошло несколько дней. Над малышом хлопотали няньки; Дукдауб, оправившаяся после родов, занималась домашним хозяйством; а Порушаспа бродил вокруг [258] дома, погружённый в раздумья. Смех маленького Заратуштры и таинственные слова, которые он произнёс, не давали ему покоя. Как истолковать эти знаки свыше? И вообще — божьи ли это знаки? А если дэвовские?.. В сердце Порушаспы постепенно закрадывался страх.

И он отправился к карапану по имени Дурасроб, который был самым искусным в колдовстве в тех краях, и поведал ему о рождении Заратуштры [и] обо всех чудесах, при этом случившихся.

Радости карапана не было предела. Наивный отец, не ведая, что творит, положил перед ним святого младенца, и ему, Дурасробу, достаточно было протянуть лапы, чтоб умертвить Заратуштру — раздавить лапами его нежную головку. И Дурасроб потянулся к малышу своими лапами.

Но неведомая сила отвела его мерзостные лапы назад. Дурасроб разинул пасть, думая клыками прокусить головку малютки, — и опять у него ничего не вышло. Небеса хранили Заратуштру и не подпустили Дурасроба к нему.

Тогда Дурасроб распеленал Заратуштру и стал искать особые отметины на его теле — {родинки или родимые пятна, которые служат отметинами Ангхро Майнью, наложенными на смертных [СК]}.[11] Вдруг малыш стал весь лучиться сиянием. Порушаспа испугался, запеленал сына и унёс домой.

Весь день обозлённый карапан бормотал свои колдовские заклятия, призывал на помощь всех дэвов, и к утру внушил Порушаспе неодолимый страх перед собственным маленьким сыном. Порушаспа стал бояться Заратуштру, как овца волка. Ведомый дэвовским колдовством, он вернулся в дом Дурасроба и попросил умертвить Заратуштру.

Злодей не заставил упрашивать себя дважды. Он тотчас принёс охапку сухих дров, высыпал их в очаг и велел Порушаспе положить малыша сверху, на дровяную кучу.

Порушаспа так и сделал. Одурманенный отец и колдун сели подле и стали ждать, когда огонь в очаге разгорится.

Но огонь не охватывал сухих дров, принесённых злодеем. Пламя, мерцая, чуть теплилось в очаге. Дурасроб и Порушаспа прождали всю ночь, а на рассвете прибежала любвеобильная мать, схватила сына и унесла домой.

Минуло ещё несколько дней. От страха, внушённого ему дэвовской ворожбой Дурасроба, Порушаспа не находил себе места. Он снова явился в дом карапана и снова попросил убить Заратуштру.

Без лишних слов Дурасроб выхватил ребёнка из отцовских рук, вышел из дома и, отойдя немного, положил Заратуштру на узкую тропу, по которой каждый день ходило на водопой стадо быков. Колдун не сомневался, что быки растопчут младенца своими копытами и смешают его с пылью, так что даже останков будет не найти. [259]

Злодей Дурасроб и Порушаспа уселись ждать в стороне. И вот земля задрожала, послышался топот копыт и мычание, — стадо брело к водопою вслед за своим вожаком. Туча пыли, месиво бурых тел, лес рогов и давящая тяжёлая поступь: бум! бум! бум! — считанные шаги отделяли уже быков от младенца, лежащего поперёк тропы; а бык-вожак, почуяв близость воды, фыркнул ноздрями и наддал шагу, со вскинутой головой и выпяченной вперёд грудью, будто шёл через кустарник напролом, — как вдруг из стада вырвался другой бык и галопом, точно боевой конь, забежал перед вожаком и встал над ребёнком, как вкопанный, телом загородив тропу.

Вожак гневно замычал. Но бык не двигался с места, и вожак, а вслед за ним остальные быки, свернули с тропы и побрели в обход, по обочине — так поток разливается, обтекая валун. Когда мимо проскакал последний телёнок и осела дорожная пыль, бык обошёл Заратуштру и встал над ним с другой стороны — спиной к удалившемуся стаду.

Весь день этот бык бессменным стражем простоял над младенцем, и только когда стадо прошло обратно, снова обогнув его по обочине, он покинул свой пост и побрёл вслед за всеми к селению. А на рассвете прибежала любвеобильная мать и унесла Заратуштру домой.

Не зная, что и подумать, скрежеща от досады своими дэвовскими челюстями, карапан Дурасроб положил младенца на пути конского табуна. И вся история повторилась точь-в-точь: один из коней обогнал вожака и простоял над Заратуштрой до вечера, пока табун не прошёл обратно. И мать унесла домой целого-невредимого сына.

А помутившийся разумом Порушаспа всё умолял и умолял карапана избавить его от сына. И вот что придумал карапан Дурасроб: он нашёл в горах волчье логово и, когда волчица ушла на охоту, поубивал всех волчат. Он знал, что убивает своих собратьев: ведь волк — храфстровское животное, и истребление волков угодно Ахуре, — но, право, стоило пожертвовать выводком храфстра во имя такой цели, как умерщвление пророка!.. Дурасроб оставил Заратуштру в логове, бросив его средь убитых волчат, и ушёл, уверенный, что волчица, мстя за своё потомство, растерзает младенца.

Но не тут-то было! Волчица ещё и на парасанг не приблизилась к логову, как оглохла, сознание её помутилось, — то сделали благие творения Ахуры, — и вместо того, чтоб вонзить клыки в Заратуштру, она стала облизывать своих волчат, не понимая, что они мертвы.

А тем временем няньки в доме переполошились, что хозяин унёс сына и так долго не возвращается, хотя давно уже пора кормить малыша. Испугались и небожители. Boxy Мана и Сраоша под утро послали к логову волчицы овцу — густорунную овцу Куришк.[12] Овца [260] накормила Заратуштру молоком, а после этого привела к логову Дукдауб. Дукдауб схватила Заратуштру на руки, прижала к сердцу и поклялась, что больше никогда и никому не отдаст своего любимого сына, даже если сюда явятся Нодар и Рак вместе с ним.

Больше Порушаспа не приходил к карапану Дурасробу. Потеряв надежду дождаться его, Дурасроб сам отправился в селение Порушаспы, а с ним — целая свита таких же злодейских колдунов. Когда они ступили на святую землю родины пророка, Дурасроб увидел над селением божественный свет Хварны и понял, наконец, что Заратуштру им не убить. А карапан Братрок-реш, бывший с ним, сказал:

— Я самый мудрый из карапанов в этой земле, мне открыты многие тайны, но Заратуштра мудрее меня и больше постиг, хотя ему и месяца нет от рождения. Сам Boxy Мана являлся этому младенцу и открыл ему Истину праведной веры. Во всех семи каршварах земли воцарится эта вера вскорости! И я не ведаю способа, как этому воспрепятствовать. Я уверен только в одном: пророка нам не убить.

Эти слова Братрок-реша Тура услышал из своего дома Порушаспа. Он быстро запряг коней в колесницу и погнал их навстречу карапанам.

Поравнявшись с ними, Порушаспа осадил коней и спросил Братрок-реша:

— Правильно ли я тебя понял, карапан Братрок-реш, что мой маленький сын мудрее и могущественнее всех вас, мудрых и могущественных карапанов?

И карапан Братрок-реш признал, что да, это так, и поведал Порушаспе грядущее:

— Я зрел своим мысленным взором сияние Заратуштры, — говорил он. — Это сияние пребывало и царило везде, возносилось до звёзд, до Луны, до Солнца и до самого неба. Я узнал даже то, что земная жизнь закончится, но что будет в конце времён, мне не дано было узреть. А Заратуштре ведомо даже это. Ему всё ведомо!.. И ещё мне удалось узнать, что царь Кави Виштаспа примет его под своё покровительство.

Краткое изложение этих мифов в «Затспрам» 16 несколько отличается от версии «Денкарта». После рождения Заратуштры Порушаспа приглашает в дом одного из братьев-карапанов (см. выше — с. 257) и просит осмотреть ребёнка: нет ли на нём родимых пятен (отметин Ахримана). Карапан, якобы осматривая Заратуштру, пытается незаметно свернуть ему шею, но посланцы Ормазда — Спандармат, Ардвисура и Арта-фраварти (букв.: «фраваши праведных»; в данном случае персонифицируется как одно божество) поражают руку карапана, и она отсыхает. В уплату за увечье карапан требует жизнь младенца. Порушаспа отдаёт ему Заратуштру — с тем, что он может поступить с ним по своей воле. Карапан бросает младенца под копыта быков, но быки не причиняют ему вреда, а Порушаспа находит сына на дороге и уносит домой. Карапан вновь забирает Заратуштру себе, кладёт его сперва на пути конского табуна, потом бросает в огонь, потом относит в логово волчицы и оставляет там, — но кони обходят малыша, пламя не обжигает, а волчица останавливается перед логовом, испугавшись сияния Заратуштры. Ночью Вохуман и Срош приводят к логову овцу и кормят [261] Заратуштру овечьим молоком, а наутро приходит мать и уносит его, — и больше уже Порушаспа не отдаёт сына карапану.

Заратуштра в детстве

Изложено по: «Денкарт» VII.3.32-45

Не смог колдун Дурасроб погубить праведного Заратуштру. Отчаявшись, он покинул селение Порушаспы и семь лет не возвращался туда.

И все эти семь лет не было ему покоя. Пророк Ахура Мазды живёт, здравствует; ближе и ближе знаменательный день, когда он провозгласит миру Истину, — сколь счастливый день для благих творений Ахуры, столь же горестный для порождений Ангхро Майнью!

И не утерпел злодей Дурасроб, вернулся в селение Порушаспы, да ещё привёл с собой Братрок-реша Тура.

Карапаны хотели посмотреть, как живёт семилетний Заратуштра, что делает.

Они сразу увидели и узнали его. Праведный мальчик вместе с другими детьми строил хижину. И карапаны решили испытать Заратуштру. С помощью заклинаний они помутили разум у ребятишек — так, что дети сами испугались собственных безумных речей. Один только Заратуштра устоял перед колдовством нечестивцев. Он сохранил ясный разум и уберёг ребятишек от неприглядных поступков, которые они собирались совершить.

Потерпев неудачу и на этот раз, Дурасроб и Братрок-реш отправились в дом Порушаспы.

Порушаспа встретил гостей радушно, распорядился приготовить еду, которую карапаны сожрали с такой жадностью, словно [это было] кобылье молоко. Когда трапеза была закончена, Порушаспа попросил Дурасроба совершить благодарственную службу богам, которым тот поклоняется. И тут Заратуштра — он уже вернулся домой к этому времени — встал и призвал отца не почитать богов Дурасроба. Порушаспа стал спорить с сыном. Тогда Заратуштра сказал, что кто бы и где бы ни воспоследовал Порушаспе в служении [богу], служба та будет праведной, ибо поклоняться будут тому, чему воистину надлежит поклоняться.

В последнем абзаце приводится упрощённый пересказ подлинника («Денкарт» VII.3.34-38), содержащий множество неясных намёков. По мнению Э. Веста, Зардушт имеет в виду, что Порушасп, не будучи зороастрийцем, тем не менее исповедует праведную веру, поскольку эта вера и её обряды очень близки грядущему зороастрийскому учению.

Все были потрясены прозорливостью Заратуштры. Лютая злоба [262] закипела в сердцах карапанов. Впоследствии карапан Дурасроб так сказал сыну Порушаспы:

— Твой конец будет ужасен! Я искуснейший из карапанов, исполняя веление рока <…> принесу тебе гибель своим колдовством… Жаль только, что с этого дня наши пути разойдутся, и — увы! — радость уничтожить тебя выпадет не мне, а Братрок-решу.[13] Он умертвит тебя своим злым глазом в [твоём] доме.

— Приоткрывая завесу грядущего, — не дрогнув, возразил ему Заратуштра, — я не вижу, чтоб убийца испытывал радость. Однако я вижу нечто иное: я вижу тебя в том доме, и дом этот — твой![14]

Услышав это, карапан Дурасроб так и застыл от недоумения и страха, и простоял в оцепенении столько, сколько 10 кобылиц простояли бы, если б их доил только один человек. Когда дар речи, наконец, вернулся к нему, он дрожащим голосом повторил свою угрозу и услышал тот же ответ, слово в слово. Ужас объял карапана. Силясь постигнуть смысл того, что сказал ему Заратуштра, он простоял недвижным истуканом столько, сколько 20 кобылиц простояли бы, если б их доил только один человек.

И в третий раз повторил угрозу Дурасроб, и ответ был тем же, и столько, сколько 30 кобылиц простояли бы, если б их доил только один человек, столько простоял потрясённый карапан.

Очнувшись, он взревел не своим голосом, требуя немедленно привести и запрячь в колесницу коня.

Из контекста («Денкарт» VII.3.44-45) не вполне ясно, зачем Дурасробу понадобился конь: возжелал ли он поскорее покинуть Заратуштру, испугавшись его, или речь идёт о какой-то ордалии, связанной с конным ристалищем.

Коня привели. Дурасроб встал на колесницу, взял вожжи, — и тут произошло великое чудо: не успел он проехать и нескольких парасангов, страх овладел им. Колдун остановил коня. Вдруг его семя излилось и разорвало его шкуру;[15] поясница его отломилась от бёдер, — и он издох тут же, а следом его потомки, а следом и потомки его потомков.

Последняя фраза, вероятнее всего, означает, что Дурасроб умер, не оставив потомства.

По версии «Затспрама» (19.6-8), Зардушт опрокинул чашу с кобыльим молоком, которую поднёс Дурасробу Порушасп. Разгневанный Дурасроб устремил на Зардушта взгляд, и Зардушт тоже стал в упор смотреть на Дурасроба, и долгое время смотрели они один на другого, [и] божественная сущность Зардушта победила колдовскую. Дурасроб заявил, что из-за этого мальчика он не может здесь более оставаться, вскочил на коня и поскакал прочь. Но не успел он отъехать далеко, как упал с коня, разбился и умер. [263]

О праведности юного Заратуштры

Изложено по: «Затспрам» 20

Вот что гласит предание о праведности желаний его: когда Заратуштре было пятнадцать лет, четверо его братьев — сыновей Порушаспы потребовали у отца, чтобы он вручил каждому его долю наследства. После дележа прочего имущество наступил черёд раздавать одежды. Порушаспа вынес из кладовой дорогие ткани и пояс в четыре пальца толщиной. Заратуштра выбрал себе пояс и тут же повязался им. На этот благочестивый выбор подвиг его Boxy Мана, который вошёл в его разум при рождении.[16] {И пояс сей стал прообразом пояса авйанхана-кусти.}[17]

А о сострадании его к другим повествует предание, что была на родине Заратуштры река со столь быстрым и сильным течением, что ни женщина, ни старец не могли её перейти вброд, а тем более переплыть. Семеро старцев и женщин стояли на берегу возле бурлящего потока и не знали не ведали, как им быть. Заратуштра пришёл им на выручку. По его совету они встали друг за дружкой, крепко взялись за руки — получилось нечто подобное мосту; Заратуштра встал впереди и благополучно перевёл всех через реку. И мост этот послужил прообразом моста Чинвáт (среднеперс. Чандвáр), по которому праведники после смерти уходят на небеса, в царство Ахура Мазды.

А вот как любил он животных: корм в хозяйстве Порушаспы заготавливали не только для собственных стад, но подкармливали и чужих животных, и с особенной щедростью — в неурожайные годы, когда от голода животные до того доходили, что отъедали друг у друга хвосты.

А о том, сколь чужды были юному пророку Ахура Мазды греховные желания и чувства, о том, сколь ревностным он был блюстителем праведности, вот что известно: когда ему исполнилось двадцать лет, он, не испросив разрешения у отца и у матери, ушёл из дома странствовать по окрестным селениям и всюду, куда приходил, спрашивал напрямик:

— Кто наиболее привержен праведности и больше всех помогает беднякам?

— Младший сын Аурвáйто-диха, туранец, — ответили ему. Он каждый день дарует железный котёл, высотой с лошадь, полный хлебов, молока и прочей пищи, для бедняков.

Тогда Заратуштра отправился в то место [где жил сын Аурвайто-диха?], и благодаря его заботам <…> некоторые из знатных [264] людей стали кормить бедняков так же щедро, как их кормил сын Аурвайто-диха.

А о его сострадании и любви не только к роду людскому, но также ко всем прочим творениям, предание гласит, что однажды увидел он собаку с пятью щенками,[18] которая уже три дня не получала ни крошки еды. Вся она была истощена, силы её были на исходе, только и хватало их, чтоб жалобно заглядывать в глаза всем проходившим мимо и открывать рот. Заратуштра, увидев несчастную собаку, стремглав побежал домой за хлебом. Но когда он вернулся, собака уже умерла.

А о том, сколь он был озабочен, чтоб ему досталась хорошая жена, и при этом выбор его не был бы вопреки воле родителей, сообщает предание, что когда отец его искал ему жену и приводил девушек на смотрины, Заратуштра каждый раз говорил:

— Покажи мне свой лик, дева. Я хочу видеть, каково оно — привлекательно или отвратительно.

И когда девушка отворачивалась в испуге,[19] Заратуштра говорил:

— Кто отворачивает от меня взгляд, того я чтить не могу.[20]

А о том, как умел он различать, что праведно, а что греховно, тоже есть предание, вот оно: однажды Заратуштра пришёл на собрание людей, которые слыли в тех краях самыми мудрыми и знающими, и задал вопрос: «Что благоприятнее всего для души?» Ему ответили: «Заботиться о бедняках, давать корм скоту, приносить дрова для огня, выжимать хаому и почитать дэвов священными словами и пением гимнов». Тогда Заратуштра позаботился о бедных, задал скоту корм, принёс дрова для огня и выжал хаому [смешав её сок] с водой, — но никогда и нигде никаких дэвов не почитал Заратуштра.

Заратуштра встречается с Воху Маной

Изложено по: «Затспрам» 21.8-11; «Денкарт» VII.3.51-62

Когда Заратуштре исполнилось тридцать лет, Boxy Мана явился ему.

В тот судьбоносный для всего телесного мира день Заратуштра отправился на реку Аеватáк за водой для приготовления хаомы. По отмели он отошёл вброд подальше от берега, где вода чище и [265] холодней, и вдруг увидел мужчину, который шёл [ему навстречу по берегу] со стороны южного каршвара.

Это был Boxy Мана. Заратуштре показалось, что ростом он — в три копья. Прекрасным, всезнающим, мудрым, осиянным божественной славой выглядел этот муж, и Заратуштра понял, что перед ним один из небожителей.

Заратуштра зачерпнул воды и пошёл к берегу. Когда он ступил на сушу, Boxy Мана встал перед ним и произнёс:

— Кто ты?

— Я Заратуштра, из рода Спитамы, — ответил Заратуштра Бессмертному Святому.

Тогда Boxy Мана спросил:

— О Заратуштра Спитама! О чём твоя тревога и печаль в этой жизни? и к чему ты стремишься более всего? и каковы твои сокровенные чаяния?

— О праведности, — ответствовал Заратуштра, — о ней одной я радею. О ней моя тревога и печаль, к ней одной я стремлюсь. Я — искатель праведности.

— Знай же, — сказал тогда посланник Неба, — есть в этом мире праведность, и твоя забота о ней не тщетна. Я явился к тебе как воплощённая праведность. Я — Boxy Мана, Благой Помысел. Но есть в этом мире Некто, Который превыше меня, — Творец Ахура Мазда.

И Boxy Мана велел Заратуштре следовать за ним.

Первая встреча со святыми бессмертными

Изложено по: «Затспрам» 21.11-27

Воху Мана так сказал Заратуштре:

— Ступай же за мной, о Заратуштра праведный, на собрание Бессмертных Святых!

И они пошли, Заратуштра позади, Boxy Мана впереди, указуя путь. Чтоб не отстать от небожителя, Заратуштре приходилось делать девяносто шагов, в то время как Boxy Мана делал только девять шагов. И вот наконец он узрел собрание семи Амеша Спента.

Когда Заратуштра приблизился к ним, он не увидел своей собственной тени на земле, столь ярким было сияние Бессмертных Святых.

По одному из поздних жреческих сочинений, когда Зардушт впервые увидел Амахраспандов, он решил, что перед ним верховные дэвы.

Они пребывали в Арьяна Вэджа, на берегу Вахви Датии. Спитама Заратуштра воздал хвалу Ахура Мазде, громким возгласом восславил [266] Амеша Спента, после чего прошёл вперёд и сел на место, специально приготовленное для него.

Святые показали ему знаком: спрашивай! И Заратуштра спросил:

— В [этом] телесном мире что наиболее совершенно, во-первых? что — во-вторых? [и] что — в-третьих?

— Во-первых — добрые помыслы, — ответил Ахура Мазда. — Во-вторых — добрые речи. И в-третьих — добрые дела.

— Что есть благо, что ещё благостней, и что благостнее всего? — вняв ответу Ахура Мазды, снова обратился с вопросом пророк и услышал из уст великого бога:

— Имена Амеша Спента — благо. Вид их — ещё благостней. А исполнение их заветов и наставлений — вот что благостнее всего, о праведный Заратуштра!

Далее в изложение вставлен фрагмент из «Яшт» 1 («Ормазд-яшт»). «Текст этого гимна дошёл до нас в искажённом виде, видимо, он просто дополнен или испорчен позднейшими переписчиками. Не обладая особыми художественными достоинствами, „Ормазд-яшт" тем не менее представляет большой интерес уже хотя бы потому, что помещается на первом месте среди всех яштов, и это закономерно — ведь в нём перечисляются имена верховного бога зороастрийской веры — Ахура Мазды. Первоначально, очевидно, имён этих было всего двадцать, но позднее добавили ещё более пяти десятков, так что общее число их стало насчитывать 72 (за вычетом имён „Ахура" и „Мазда"), то есть точно соответствовать количеству глав важнейшей зороастрийской религиозной службы — литургии „Ясна" <…> Несмотря на свою "дефектность" (с научной и литературной точек зрения), „Ормазд-яшт" очень почитается верующими: считается, что перечисление имён Ахура Мазды — лучшая защита против демонов-дэвов. Напомним, что такой же славой пользуются имена бога в разных религиях, в том числе и 99 имён Аллаха (так называемые ал-Асма-ал-Хусна, букв.: „прекраснейшие имена") у мусульман.

„Ормазд-яшт" полагается читать ежедневно после утренних молитв, рекомендуется читать его и перед сном, а при перемене места жительства — обязательно».[21]

{Спросил Ахура Мазду Спитама Заратуштра: «Скажи мне, Дух Святейший, Создатель жизни плотской, Что из Святого Слова И самое могучее, И самое победное, И наиблагодатное, Что действенней всего?[22] И что победоноснее, И что всего целебнее. Что сокрушает больше [267] Вражду людей и дэвов? Что в этом плотском мире Есть мысль проникновенная, Что в этом мире плотском — Отдохновенный Дух?»[23] Ахура Мазда молвил: «Моё то будет имя, Спитама Заратуштра, Святых Бессмертных имя, — Из слов святой молитвы Оно всего мощнее, Оно всего победнее, И наиблагодатнее, И действенней всего. Оно наипобедное И самое целебное И сокрушает больше Вражду людей и дэвов. Оно в телесном мире И мысль проникновенная, Оно в телесном мире — Отдохновенный Дух!» И молвил Заратуштра: «Скажи мне это имя, Благой Ахура Мазда, Которое великое, Прекрасное и лучшее, И самое победное, И самое целебное, Что сокрушает больше Вражду людей и дэвов, Что действенней всего! Тогда я сокрушил бы Вражду людей и дэвов. Тогда я сокрушил бы Всех ведьм и колдунов, Меня ж не одолели бы Ни дэвы и ни люди, Ни колдуны, ни ведьмы». Ахура Мазда молвил: «Мне имя — Вопросимый,[24] О верный Заратуштра. Второе имя — Стадный,[25] А третье имя — Мощный, Четвёртое — я Истина, А в-пятых — Всё-Благое, Что истинно от Мазды, Шестое имя — Разум, Седьмое — я Разумный, Восьмое — я Ученье, Девятое — Учёный, Десятое — я Святость, Одиннадцать — Святой я, Двенадцать — я Ахура, Тринадцать — я Сильнейший, Четырнадцать — Беззлобный, Пятнадцать — я Победный, Шестнадцать — Всесчитающий,[26] Всевидящий — семнадцать, Целитель — восемнадцать, Создатель — девятнадцать, Двадцатое — я Мазда. Молись мне, Заратуштра, И днём молись, и ночью, Свершая возлиянья, Как это подобает. Я, сам Ахура Мазда, Приду тогда на помощь, Придёт и добрый Сраоша, Придут тебе на помощь И Воды, и Растенья, И праведных фраваши. Когда, о Заратуштра, Ты сокрушить захочешь Вражду, людей и дэвов, И ведьм, и колдунов, И кавнев-тиранов, И злобных карапанов, Двуногих негодяев И лжеучителей, Волков четвероногих, [269] Войска широколикие,[27] С широкими знамёнами, Поднятыми, кровавыми, То повторяй изустно Ты эти имена И днями и ночами. Творец я, Покровитель, Хранитель и Всезнающий, Мне Дух Святейший имя, И мне Целитель имя, Целебнейший — мне имя, И мне Служитель — имя, Священнейший служитель, И мне Ахура имя, Ещё мне Мазда имя, И Праведный мне имя, Всеправедный мне имя, Мне Благодатный имя, Всеблагодатный — имя, И мне Всезрячий имя, И Очень-Зоркий имя, И Самый-Зоркий имя, Мне имя — Наблюдатель, Преследователь — имя, Мне Созидатель имя, Мне Охранитель имя, И мне Защитник имя, И Знающий мне имя, Всеведающий — имя, Ещё мне Пастырь — имя, Я — „Слово скотовода",[28] Ещё — Властолюбивый, Ещё я — Самовластный, Ещё я — Добровластный, Мне имя — Мягковластный, Мне имя — Необманный, Мне имя — Безобманный, Мне Сохранитель — имя, И Сокрушитель — имя, Я — Наповал-Разящий, Мне имя — Всекрушаший, Мне имя — Всетворящий, [270] Доброблагой мне имя, Полноблагой мне имя, Мне имя — Благотворный. Я — Действеннополезный, Действительно-Полезный, Моё Полезный имя, И Сильный — моё имя, Мне Всемогущий имя, И Истинный мне имя, Высокий — моё имя, И Властный моё имя, Властнейший — моё имя, Ещё — Благоразумный, Умнейший — моё имя, Мне дальновидный имя, — Вот эти имена. Кто в этом плотском мире, Спитама Заратуштра, Все имена изустно Промолвит днём ли, ночью, Промолвит ли вставая, Промолвит ли ложась, Повязывая пояс, Развязывая пояс,[29] Из дома уходя, Из рода уходя, Страну ли покидая Иль приходя в страну,[30] — Того не одолеют Ни в этот день, ни ночью Всех Яростью гонимых Зломыслящих орудья, Ни молоты, ни стрелы, Ножи и булавы, И камни не сразят. Имён всех этих — двадцать[31] Защита и охрана От мыслимой всей лжи, И гибели греховной, И пагубного грешника, Лжеца от смертоносного, Исчадья Ангхро Майнью, Они дают защиту Как тысяча мужей» [СК].}[32]

И Ахура Мазда поведал[33] пророку о двух изначальных Духах — Благом и Злом:

{Оба Духа, которые уже изначально в сновидении были подобны близнецам, И поныне пребывают во всех мыслях, словах и делах, суть Добро и Зло. Из них обоих благомыслящие правильный выбор сделали, но не зломыслящие. Когда же встретились оба Духа, они положили начало Жизни и тленности и тому, чтобы к скончанию веков Было бы уделом лживых — наихудшее, а праведных — наилучшее. Из этих двух Духов избрал себе Лживый — злодеяние, Праведность — избрал для себя Дух Священный, чьё облачение — небесная твердь [Бр].)[34]

{Когда состоялась встреча двух Духов, то

Благодетельный говорил Лживому так: «Ни мысли наши, ни заветы, ни намерения, Ни решения, ни изречения, ни действия, Ни совесть наша, ни души наши не совместны» [Бр].}[35]

Произнеся эти слова, Творец явил пророку Заратуштре свой Божественный Разум — так, что Заратуштра лицезрел его во всём блеске и великолепии. Ему открылось, что Небеса противостоят царству Бесконечной Тьмы — обиталищу Ангхро Майнью. И столь велик и всеобъемлющ был Божественный Разум Ахура Мазды, что голова его касалась купола небес, ноги — дна, а руки — краёв неба, востока и запада.

Затем Амеша Спента торжественно посвятили Заратуштру в таинства истинной веры, открывшейся ему.

Сперва Заратуштра, повторяя заповедь Ахуры: «благие помыслы, благие слова, благие дела», прошёл сквозь пылающий огонь — и огонь не причинил ему вреда. [272]

Потом на грудь Заратуштре вылили чашу расплавленного металла. Когда металл стал застывать, пророк взял его руками и вручил Бессмертным Святым.

И сказал Ахура Мазда:

— После того, как восторжествует вера маздаяснийская, если только в ней случится раскол или закрадётся какая-нибудь ересь, подлинные твои последователи, о Заратуштра праведный, так же пройдут испытание огнём и металлом и ещё крепче уверуют в того, кто превыше всех телесных творений — в тебя, Заратуштра, и убедятся, что правота и Истина на твоей стороне. А дэвопоклонникам испытания не пройти!

Третьим [испытанием] было вспарывание ножом [живота Заратуштры?]; стали видны органы, которые внутри живота, истекающие кровью; но, когда на них были возложены руки, они исцелились. И это тоже было отмечено [Ахурой] — вот какими [словами]:

— Ты и твои единоверцы, принявшие пречистую религию, способны пройти эти три испытания — пламенем, расплавленным металлом и острым инструментом.

Сокровенные смыслы молитв

Изложено по: «Ясна» 19.1-15; 20.1-3. Пересказы подлинников упрощены

О великий Ахура Мазда, благой бог, Творец мира! — воскликнул Заратуштра. Что это за Слово, которое ты мне [ещё] не сказал, которое [уже] существовало прежде небес и прежде воды, прежде земли и прежде скота, прежде растений и прежде огня, и прежде человека праведного, и прежде дэвов и храфстра, и прежде всего материального мира, [и] даже прежде всех благих творений Мазды; [Слово,] которое заключает [в себе] зерно [Истины и] праведности?

И сказал Ахура Мазда:

— «Ахуна Вайрья», о Спитама Заратуштра, святая «Ахуна Вайрья»! Её я провозгласил прежде всего, она была произнесена до сотворения мира и всего, что существует в нём: прежде того, как воссуществовали земля и небо, растения и воды, люди и звери. Вот эти слова:

«Как наилучший Господь, Как наилучший Глава, Давший по Истине дело Мазде благое и власть, Убогих поставив пасти» [СК]. [273]

Да, Заратуштра праведный! Это были [все три?[36]] части «Ахуна Вайрьи», о Спитама Заратуштра! которые воистину посвящены мне.[37] И когда каждая [часть «Ахуна Вайрьи»] декламируется громко, с паузами между словами и стихами, и без пропуска их, — для человека от этого больше пользы, чем от сотни благочестивых ритуалов, верно исполненных.

— И кто в этом мире телесном, о верный Заратуштра, — продолжал Ахура Мазда, — произнесёт «Ахуна Вайрью» мысленно, а затем повторит её вслух, размеренно, правильно выделяя слова голосом и не сбиваясь с ритма песнопения, всё громче и громче, — того я, Ахура Мазда, после смерти проведу по мосту Чинват в обитель вечного блаженства праведников — царство Бесконечного Света и Амеша Спента. Но горе тому, кто, произнося слова этой святой молитвы, пропустит хоть одну её часть! Душу того я, Ахура Мазда, исторгну прочь из лучшего мира. Ибо я произносил эти священные слова молитвы, в которых упоминаются Господь и Рату, до сотворения мира. Они — лучшее из всего, что произносилось, произносится и что будет произноситься когда-либо на земле! Я изрёк их, чтобы их запомнили и неустанно повторяли ради Лучшей Истины.

Первыми двумя фразами — «Как наилучший Господь, как наилучший Глава [СК]» — молящийся признаёт меня, Ахура Мазду, Творцом и царём мира, духовным владыкой-Рату, стоящим превыше всего и всех, величайшим. Когда он произносит третью фразу — «Давший по Истине дело [СК]», — он тем самым признаёт, что всё благостное исходит от меня. Следующей фразой — «Мазде благое и власть [СК]» — молящийся взывает о наступлении моего царствия в мире. И пятой, заключительной фразой — «Убогих поставив пасти [СК]» — маздаясниец признаёт меня, Ахуру, пастырем бедных и праведных.

Заключительные строфы «Ясны» 19 традиция считает пояснением слов Ахура Мазды, хотя прямого отношения к речи бога эти строфы не имеют — см. перевод на с. 104. В «Ривайат» 60 содержится позднее жреческое толкование «Ахунвара» и «Ясны» 19. Согласно этому толкованию, значение первых трёх фраз: как существует в мире воля Ормазда, так и воля Рата; эти две воли в согласии друг с другом и с праведностью; верша добрые дела по наставлениям жрецов, человек укрепляет волю и власть Ормазда. Четвёртая фраза означает, что всё, что вершится во имя Истины и Благого Помысла — Вохумана, вершится и во имя Ормазда, и наоборот; власть же принадлежит Ормазду. Значение пятой фразы: Ормазд оказывает помощь бедным, нуждающимся в его поддержке. (Пересказ упрощён.)

{— Вторая святая молитва, — продолжал наставлять Мазда своего, — это молитва «Аша Вахишта», или «А́шэм Bóxy». Вот её слова: [274]

«Истина — лучшее благо. Благо будет, благо тому, Чьё Истине Лучшей благо» [СК].}[38]

Первая фраза этой молитвы означает, что Аша-Истина — это Лучшая Истина, и она — источник наилучшего блага для живущих. Вторая фраза отделяет праведных от неправедных и объявляет, что Лучшей Истине причастны только благие творения Мазды. Третья фраза продолжает и подтверждает вторую; к тому же заключительные её слова — «…Истине Лучшей благо [СК]» — это Мантра Спента, Святое Слово, которое оказывает воздействие на мир; произнося их, молящийся укрепляет Добро и приближает царствие Лучшей Истины. И каждое слово <…> [этой молитвы] — это слово Ахура Мазды.

В «Ривайат» 27 говорится о значении молитвы «Аша Вахишта» для маздаяснийцев. В жизни человека бывают моменты, когда произнесение «Ашем Boxy» всего один раз имеет для этого человека больше значения, чем десять, сто, тысяча, мириад молитв «Ашем Boxy», и даже больше значения, чем весь Хванирас, исключая людей; и даже больше значения, чем весь мир и все вещи. Одна молитва «Ашем Boxy» ценнее десяти молитв, когда она произносится одновременно с подношением жертвенной лепёшки; ценнее ста молитв — когда произносится при возлиянии хаомы; ценнее тысячи — когда верующий произносит её перед сном; ценнее мириада — когда зороастриец повторяет её слова, пробудившись ото сна и принимаясь за дела; ценнее кешвара Хванирас — когда она произнесена перед смертью; и ценнее всего мира и всех вещей — когда она произносится на загробном суде: с её помощью грешный зороастриец может избежать ада.

О ритуальной чистоте и об изгнании трупной скверны

Изложено по: «Видевдат» 3.14-21, 36-42; 8.1-25, 34-107

Абсолютная строгость предписаний о ритуальной чистоте поддерживается основной зороастрийской концепцией противопоставления доброго и злого начала, когда любое осквернение является выражением деятельности сил Зла, а смерть — их полным торжеством над плотским миром, тем хаосом и разрушением, которые вносит принадлежащий Ангхро Майнью деструктивный принцип Лжи в первоначально статичный мир Ахура Мазды, над которым властвует принцип справедливого миропорядка Истины (авест. Аша). Соблюдение ритуальной чистоты и восстановление её после осквернения играло едва ли не решающую роль в жизни древнего иранского общества, являясь непременным условием и средством достижения праведности, защитой от сил Зла и способом борьбы с ними; основой, позволяющей консервативной зороастрийской общине сохраняться тысячелетиями. <…>

Самым значительным по объёму (превышающему средний объём фрагарда „Видевдата" примерно вдвое) и представительным по части предложенных тем является восьмой фрагард „Видевдата". Он содержит описание похоронного обряда, ритуального омовения, обряда очищения огней и отнесения их к месту священного огня, запреты на половые преступления; кроме того, в восьмом фрагарде перечислены части [275] человеческого тела, приведены зороастрийские молитвы и заклинания. Изложение предписаний, вместе с тем, не является исчерпывающим, — так или иначе их предваряют или возвращаются к ним другие фрагарды „Видевдата" (так что по восьмому фрагарду можно составить впечатление, хотя и неполное, о „Видевдате" вообще). Ритуальному омовению посвящен полностью девятый фрагард. Что касается похоронного обряда, отдельные, не связанные между собой сведения разбросаны по нескольким фрагардам и приводятся, как правило, в связи с описанием очистительных ритуалов. В целом похоронный обряд по „Видевдату" можно представить следующим образом.

Как только душа отлетает от тела, на тело обрушивается дэв смерти в облике отвратительной трупной мухи, прилетающей с севера, где находится зороастрийский ад (7.1, 2). Он поражает соприкасающуюся с телом нижнюю одежду и ложе (7.9-10), жилище, а также ближайших родственников покойного (12) и нескольких человек, оказавшихся рядом (5.27-36). Огонь, ритуальные предметы (чаши, давила и хаому <…>), ритуальный пучок прутьев барсман, использовавшийся во время литургий, и само тело следует вынести из дома (5.39-40). Тело следует положить на высочайшие места, где будет наверняка признано, [что есть] пожирающие трупы собаки и птицы (6.45), которые должны очистить кости от мёртвой плоти. В других пассажах „высочайшее место" для выставления трупов описано как дáхма размером с тело (7.51). Со временем дахмы срывали, и это считалось вторым по значению „ублаготворением" земли (3.13 — см. с. 285). Покойника следует закрепить на кирпиче, камне, извести (8.10) за ноги и волосы, чтобы останки не растащили к огню, воде, земле, растениям пожирающие трупы собаки и птицы (6.46) и хищники (в противном случае виновные подвергались телесному наказанию (6.47, 48)). На трупе не следует оставлять одежду (5.51; 8.23-25). Выставлять тело и закреплять его должны двое нагих, обученных мужчин (8.10). Надо всем, что подверглось осквернению в ходе похорон, совершаются обряды очищения (в том числе с участием собак), читаются молитвы, заговоры (8). В случае невозможности совершить похоронный обряд сразу после смерти, тело должно находиться во временной могиле (5.10-14; 8.4-9). Кости складывали в закрытые хранилища выше собаки, выше лисицы, выше волка, не заливаемые водой дождевой, сверху [льющей] (6.50), по возможности построенные на камне, извести, глине (6.51). По сути, такие костехранилища должны оставаться единственным материальным следом, памятниками зороастрийского похоронного обряда.

Остаётся неясным, какими обрядами должны были сопровождаться у зороастрийцев массовые похороны, когда исполнение столь сложных предписаний было невозможно в силу объективных причин — например во время войны, на поле сражения после битвы.[39] Несомненно только, что для подобных ситуаций был предусмотрен (или даже импровизировался) некий упрощённый, „компромиссный" вариант ритуала. По-видимому, в некоторых случаях трупы закапывали в землю, каким-то образом „изолировав" мёртвую плоть от священной стихии (например, засыпав дно ямы известью или сухой глиной). Возможно, именно об этом сообщает Геродот (VII.24): «С телами павших царь [Ксеркс] сделал вот что. Из всего числа павших в его войске под Фермопилами — а их было 20000 человек — Ксеркс велел оставить около 1000, а для остальных вырыть могилы и предать погребению. Могилы были покрыты листвой и засыпаны землёй, чтоб люди с кораблей их не увидели".[40]

Если тело человека после смерти становится объектом скорейшего уничтожения, то о посмертной судьбе души зороастриец должен заботиться всю жизнь, готовясь предстать на суде, где будут взвешены его благие и злые мысли, слова и дела, и перед ним раскроются врата рая или разверзнется бездна ада».[41] [276]

— О праведный Ахура Мазда! Что делать маздаяснийцам, если в доме умрёт человек или собака?[42] — спросил Заратуштра.

И сказал Ахура Мазда:

— Пусть они разыщут дахму,[43] приготовят дахму. Если признают, что легче перенести покойника, тогда пусть вынесут покойника, а дом пусть оставят [на месте]; пусть окурят этот дом <…> наиблагоуханными растениями. Если [же] признают, что легче перенести дом, тогда пусть перенесут дом, а покойника пусть оставят [на месте]; пусть окурят этот дом <…> наиблагоуханными растениями.

— О Создатель плотского мира, праведный! [Кр]— спрашивал Заратуштра дальше. — Если в маздаяснийском доме умрёт человек или собака, [когда] начнётся дождь ли, снег ли, буря ли, темень ли, или наступление дней, [когда] скот в укрытиях, люди в укрытиях [Кр], и невозможно соблюсти надлежащий погребальный ритуал, что тогда делать маздаяснийцам?

И сказал Ахура Мазда:

— Где в этом доме маздаяснийском более всего земля наичистейшая, земля наисухая, чтобы меньше всего тем путём проходили[44] мелкий и крупный скот, огонь Ахура Мазды, барсман, по Истине простёртый, мужи праведные [Кр], там пусть хоронят мёртвого. На тридцать шагов от святых стихий, барсмана и мужей праведных — не ближе! — допускается погребение мертвеца. Пусть маздаяснийцы яму выкопают здесь, в этой земле, — [глубиной] в полноги — в твёрдой, в полчеловека — в мягкой; на это место пусть принесут золы или [сухого] навоза, а сверху нанесут кирпича или камня, или сухой глины, или сора.

«Сухие вещества — зола, навоз, кирпич, камень, сухая глина, сор, — должны служить слоем, изолирующим ритуально чистую землю от нечистого трупа. Видимо, использование на разных этапах похоронного обряда той или иной подстилки для изоляции земли от трупа было довольно широко распространено в древности; зафиксировано оно и в этнографической литературе. <…> В Каушика-сутре („Атхарваведа") предписывается перенести умирающего к трём священным огням, где он должен встретить смерть на полу — на месте, вымазанном коровьим помётом, покрытом травой или соломой, посыпанном зёрнами сезама и камешками. <…> В пятом фрагарде предписывается [277] по наступлению зимы дом за домом, род за родом возвести три таких „могилы" (5.10) такой величины, чтобы в полный рост ни головой не упираться, ни ногами впереди, ни руками окрест (5.11). Находившееся здесь тело должно было быть выставлено в течение года (5.14). Аналогичные сооружения, не имеющие нормальной двери, строились также для изоляции людей в состоянии нечистоты: для перенесшего труп в одиночку — пожизненно (3.15-18 — см. с. 279-280), для женщин и раненых с кровотечениями (5.59), для родившей мёртвого ребёнка (5.45-49) — до восстановления ритуально чистого состояния».[45]

— Здесь пусть положат бесчувственное тело, — продолжал Ахура Мазда, — на две ли ночи, на три ли ночи, на месяц ли, — на всё время, пока не прилетят птицы, не произрастут растения, не растекутся лужи, ветер не высушит землю. И вот когда прилетят птицы, произрастут растения, растекутся лужи, ветер высушит землю, тогда пусть маздаяснийцы в этом доме брешь прорежут. Двое мужчин[46] [из] проворных, умелых, — нагие, неодетые, должны, закрепив труп на глиняном кирпиче, положить его на известь [?],[47] в такое место, где будет наверняка признано, [что есть] пожирающие трупы собаки и пожирающие трупы птицы.[48] Тут эти переносчики трупов[49] пусть сядут на удалении от покойника в три шага. И да возгласит Глава[50] праведный маздаяснийцам: «Пусть маздаяснийцы соберут мочи, чтобы ею переносчики трупов вымыли волосы и тело!» [Кр]. Моча эта должна быть — мелкого или крупного скота, не мужчин, не женщин, кроме двоих — мужа и жены в кровнородственном браке [Кр]. [278]

— По пути, по которому проносят мёртвых собак и мёртвых людей [Кр], — продолжал наставлять Заратуштру Мазда, — никому проходить не дозволяется: ни людям, ни мелкому скоту, ни крупному; ни барсмана там проносить нельзя, ни огня. Только не относится сей запрет собаке — {ибо дэв трупной скверны Друхш-йа-На́су не выносит её взгляда}.[51] Собаку жёлтую четырёхглазую, белую желтоухую[52] трижды да проведут тогда по этому пути. И с проведением, о Спитама Заратуштра, собаки жёлтой четырёхглазой, белой желтоухой, Друхш-йа-Насу улетает в северную сторону [Кр]. Если же, о Заратуштра, нет уверенности, что ритуал совершён удачно и Друхш-йа-Насу изгнан, пусть снова проведут собаку — но уже шесть раз. Если не поможет и это, пусть девять раз проведут собаку жёлтую четырёхглазую, <…> белую желтоухую… [Кр] А если дэв скверны всё равно не улетит, пусть вместе с собакой пройдёт священник[53] и воспоёт победоносные слова:[54]

«Как избранный Владыка, Так праведный Глава, Благой податель Мысли, Дел в мире ради Мазды, Что властью ради Господа Пасти поставлен нищих.[55] Кого Ты на защиту Поставишь мне, о Мазда, Когда меня лукавый[56] Замыслил погубить? Кого как не Огонь Твой И Мысль Твою [Благую], Удел которых Истину, [279] О Господи, плодить! Наставь меня учением, По вере мне подай! Кому разбить преграды, Твоим храня ученьем Мне в доме домочадцев?[57] Кто жизни исцелитель? Открой же Судию! Тому Благою Мыслью Придут пусть к Послушанью, К кому велишь, о Мазда.

Да хранят нас от напасти Мазда и Спента Армайти! Сгинь, дэвовский Друхш! сгинь, дэвовское отродье! Сгинь, дэвами сотворенный! сгинь, дэвов создание, Друхш! сгинь, Друхш! убирайся, Друхш! пропади пропадом, чтобы, на севере сгинув, не губить мира плотского Истины!»

После этого вольны маздаяснийцы по этому пути проводить — мелкий или крупный скот, мужчин или женщин, или огонь, сына Ахура Мазды, или барсман, по Истине простёртый. После этого вольны маздаяснийцы этого дома жертву принести мясом и мёдом, будучи столь же безгрешными, как и прежде. <…>

— Да не понесёт никто в одиночку мёртвого! [Кр] — предупредил Ахура Мазда. — А если понесёт один мёртвого, смешается с ним труп через нос, через глаза, через рот, <…> через детородный орган, через задний проход. До кончиков ногтей на него [трупная скверна] Друхш-йа-Насу набрасывается. Не очиститься ему после этого во веки веков.

— О Создатель плотского мира, праведный! Где тому человеку место, который [в одиночку] пронёс мёртвого?

И сказал Ахура Мазда:

— Где на земле безводнее всего, бестравнее всего, чище всего землёй, меньше всего по дороге проходит скота мелкого и крупного, огня Ахура Мазды, барсмана, по Истине простёртого, мужей праведных. <…> Здесь маздаяснийцы эту землю пусть стеной вокруг обнесут, после чего еду пусть поставят маздаяснийцы, после чего одежду пусть поставят маздаяснийцы. Из самой что ни на есть наиубогой, из самой что ни на есть наиветшайшей да ест [грешник, пронёсший труп в одиночку,] еду, да одевает одежду, всё время, пока не станет старым ли, дряхлым ли, с иссякшим ли семенем.[58]

А когда он станет старым ли, дряхлым ли, с иссякшим ли [280] семенем, кого-нибудь после этого пусть пошлют маздаяснийцы [из] наисильнейших, наиловчайших, наиискуснейших, чтобы на вершине горы ему башку по основание отъяли; из самых всежрущих созданий Святого Духа, пожирающих трупы, пусть выбросят труп птицам грифам, так произнося: «Этим отрекается он от всех злых мыслей, злых слов, злых дел». Если другие злые дела совершены [им], — во искупление их — наказание, а если других злых дел не совершено, — искупление этому человеку во веки веков.

— О Создатель плотского мира, праведный! [Кр] — продолжал расспрашивать Заратуштра. — Кто одежду оставит поверх покойника, — тканую или кожаную, — такую, что ступни человека покроет, какое ему наказание?

«По описанному в „Видевдате" обряду, труп должен выставляться на дахме без всякой одежды. Современные зороастрийцы предварительно, до выставления, и после троекратного обмывания мочой, покойника „облачали с головы до ног в белые хлопчатобумажные одежды, которые должны быть чистыми, но бывшими уже в употреблении: одевать что-либо новое на покойника запрещается как греховная пустая трата. Эта одежда <…> состояла из священной рубахи, хлопчатобумажных штанов, едва прикрывавших колени, грубых обмоток на ногах и сложенного головного убора, завязанного под подбородком" (М. Бойс). Затем тело заворачивали в саван из хлопчатобумажного полотна так, чтобы открытым оставалось только лицо (на которое, в свою очередь, клали кусок белой ткани, приподнимаемый при обряде сагдид). В саван запихивали ножницы, которыми на дахме лишь надрезали его ткань, не обнажая тело. По мнению М. Бойс, древний обычай выставлять тела на дахме обнажёнными был оставлен в Иране после IX в., но сохранялся индийскими парсами.[59] Для сравнения можно заметить, что <…> погребальная одежда мусульманина-шиита состоит из трёх частей: „набедренной повязки" <…> от пупа до коленей, рубахи <…> до середины голени ноги и полотна <…>»[60]

И сказал Ахура Мазда:

— Пусть нанесут ему четыре сотни ударов конской плетью, четыре сотни [ударов плетью], «делающей послушными» [Кр]. Если же одежды столько, что она покрывает всего мертвеца, тогда наказание грешнику, допустившему это, — тысяча ударов плетью Сраоша-чарана.

— Но как же, о Ахура праведный, очиститься от скверны тем двум маздаяснийцам, которые случайно наткнутся на мёртвое тело — по лесу ли проходя, по полю, в горах или ещё где-нибудь? Какие ритуалы им выполнить надлежит? И как очиститься людям, отнёсшим труп человека или собаки на дахму? — спросил Заратуштра.

И благой бог дал такое наставление:

— Если обглодан был мертвец пожирающими трупы собаками или пожирающими трупы птицами, то пусть [маздаяснийцы] [281] омоют своё тело коровьей мочой и водой,[61] тогда очистятся [Кр]. А если мертвец не был обглодан, пусть маздаяснийцы трижды выроют три ямы и дважды омоются мочой, а на третий раз — водой. Сперва им надлежит вымыть руки, а затем облить водой макушку.

— О Создатель плотского мира, праведный! И когда вода благая приходит на макушку, на лоб, куда же Друхш-йа-Насу обрушивается?

И сказал Ахура Мазда:

— Дальше, между бровей на переносицу, Друхш-йа-Насу обрушивается.

— О Создатель плотского мира, праведный! И когда вода благая дальше, между бровей на переносицу приходит, куда же Друхш-йа-Насу обрушивается?

И сказал Ахура Мазда:

— На затылок Друхш-йа-Насу обрушивается.

— О Создатель плотского мира, праведный! И когда вода благая на затылок приходит, куда же Друхш-йа-Насу обрушивается?

И сказал Ахура Мазда:

— Дальше, на верхнюю челюсть Друхш-йа-Насу обрушивается [Кр]. Потом вода приходит на челюсть, и Друхш-йа-Насу кидается на правое ухо; затем, спасаясь от воды, — на левое ухо; и так он спускается вниз по человеческому телу, по всем членам его, пока не будет загнан благой водой под ступни. Под подошву загнанный [Друхш-йа-Насу] крылу мухи подобен. <…> Разом на пальцы оперевшись и пятки задрав, правые пальцы следует облить, и тогда Друхш-йа-Насу, на левые пальцы обрушивается. Левые пальцы следует облить. И тогда изгнан Друхш-йа-Насу в форме отвратительной мухи, [прилетающей] с северной стороны, с торчащими вперёд коленями, поднятым кверху задом, [которая] вся покрыта пятнами, как ужаснейшие храфстра. <…>

— О Создатель плотского мира, праведный! Если маздаяснийцы пешком ли проходя, пробегая ли, верхом ли, проезжая ли, наткнутся на огонь трупы варящий,[62] [на котором] труп бы варили, труп бы жарили, что тогда делать маздаяснийцам?[282]

И сказал Ахура Мазда:

— Пусть будет убит варящий труп, пусть убьют его, пусть котёл разнесут. <…> Вне пламени [этого] огня следует дрова прожечь, — то ли дерево, что с семенем огня,[63] или то, что для этого огня выложено,[64] — это дерево огнесеющее пусть вынесут, пусть вытащат, как можно скорее пусть выбросят [Кр] — девятью охапками пусть разнесут осквернённый огонь настолько от огня трупы варящего, как большая пядь[65] [Кр].

«Тушить огонь недопустимо, поэтому следует девятью охапками разнести осквернённый костёр. Над головнями, перекладывал их в углубления в земле, проделывают подобие очистительного обряда, совершаемого над человеком».[66]

Выслушав это наставление, Заратуштра приступил к Ахуре со следующим вопросом:

— О Создатель плотского мира, праведный! — воскликнул он. — Кто огонь истечения варящий[67] отнесёт к положенному месту,[68] какая этому человеку будет мзда после отделения души от тела?[69]

И сказал Ахура Мазда:

— Как если бы он в этой жизни плотской тысячу головней огня отнёс к положенному месту. <…>

— О Создатель плотского мира, праведный! Кто огонь от котла отнесёт к положенному месту, какая этому человеку будет мзда после отделения души от тела?

И сказал Ахура Мазда:

— Как если бы он в этой жизни плотской пятьдесят головней огня отнёс к положенному месту. <…> [283]

— О Создатель плотского мира, праведный! Кто огонь от места, где стойбище для скота, отнесёт к положенному месту, какая этому человеку будет мзда после отделения души от тела?

И сказал Ахура Мазда:

— Как если бы он в этой жизни плотской тридцать головней огня отнёс к положенному месту. <…>

— О Создатель плотского мира, праведный! Смогут ли очиститься те два человека, о Ахура Мазда праведный, что на труп наткнулись в глуши, в месте диком? <…>

И сказал Ахура Мазда:

— Смогут очиститься, о Заратуштра праведный! [Кр] Пусть убегут как можно быстрее прочь от мёртвого тела и омоются согласно обряду коровьей мочой и водой.

Пробежав первую хатру, пусть [каждый из тех двоих] бежит и дальше, с тем, чтобы там, где кто-либо из плотских существ ему повстречается, громогласно крик испустить: «Здесь на мёртвое тело наткнувшийся, — не ища того мыслью, не ища того словом, не ища того делом; да будет велено мне очиститься».[70] Если, пробежав, первых (людей) встретит [на пути], и они его не очистят, треть [вины] за его дело разделят [Кр]. То же самое пусть кричит он и пробежав вторую хатру, и пробежав третью. Если после второй хатры не помогут ему совершить очистительный ритуал — разделят половину вины за осквернение, а если на третьей хатре не помогут — всю вину на себя возьмут. Если же нигде не помогут ему, пусть каждый из тех двоих очищается сам коровьей мочой и водой.

— О Создатель плотского мира, праведный! Если будет вода на этом пути, требующая наказания «за воду»,[71] какое ему наказание?

— Пусть нанесут ему четыре сотни ударов конской плетью, — был ответ великого бога.

— А если будет растение на этом пути, требующее наказания «за огонь»,[72] какое ему наказание?

— Пусть нанесут ему четыре сотни ударов конской плетью, четыре сотни [ударов плетью], «делающей послушными». Такое ему наказание, такое ему искупление, искупающему здесь праведнику, а неискупившим — «воистину в Доме Лжи[73] постояльцами быть»[74] [Кр], — сказал Ахура Мазда Заратуштре. [284]

Об ублаготворении земли

Изложено по: «Видевдат» 3.1-13, 22-35; сходно в «Меног-и Храт» 5 и 6

Заратуштра стал расспрашивать Ахуру о священной стихии земли — как надлежит её ублаготворять маздаяснийцу, последователю ахуровской веры:

— О Творец телесного мира, праведный! Где, во-первых, этой земле наиболее приятно?

И сказал Ахура Мазда:

— Поистине там, где муж праведный выступает, о Спитама Заратуштра, с дровами[75] в руке, с барсманом в руке, с молоком в руке, со ступой[76] в руке, произносящий священное слово о согласии с верой, обращаясь с просьбой к Митре, обладающему широкими пастбищами, и [богу лугов и пастбищ] Рáману, жалующему добрую пастьбу.

— О Творец телесного мира, праведный! Где, во-вторых, этой земле наиболее приятно?

И сказал Ахура Мазда:

— Поистине там, где муж праведный соорудил дом, снабжённый огнём, молоком, супругой, детьми, добрыми стадами. И с тех пор в этом доме обильно вскормленный скот, обильно вскормленная собака, обильно вскормленная супруга, обильно вскормленный ребёнок, обильно вскормленный огонь, все обильно вскормленные средства для доброй жизни.

— О Творец телесного мира, праведный! Где, в-третьих, этой земле наиболее приятно?

И сказал Ахура Мазда:

— Поистине там, о Спитама Заратуштра, где в наибольшей мере засевая, возделывают хлеба, травы, плодоносящие растения, где обводняют безводное место, где осушают место с избытком воды.

— О Творец телесного мира, праведный! Где, в-четвёртых, этой земле наиболее приятно?

И сказал Ахура Мазда:

— Поистине там, где в наибольшей мере разводят мелкий скот и крупный скот.

— О Творец телесного мира, праведный! Где, в-пятых, этой земле наиболее приятно?

И сказал Ахура Мазда: [285]

— Поистине там, где в наибольшей мере дают навоз[77] мелкий скот и крупный скот.

— О Творец телесного мира, праведный! Где, во-первых, этой земле наиболее неприятно?

И сказал Ахура Мазда:

— На хребте Эрезуры, о Спитама Заратуштра, там где дэвы собираются вместе из логовища Лиси.

— О Творец телесного мира, праведный! Где, во-вторых, этой земле наиболее неприятно?

И сказал Ахура Мазда:

— Поистине там, где в наибольшем числе зарыты трупы — умершие собаки[78] и умершие люди.

— О Творец телесного мира, праведный! Где, в-третьих, этой земле наиболее неприятно?

И сказал Ахура Мазда:

— Поистине там, где возводятся погребальные сооружения,[79] на которых положены умершие люди.

— О Творец телесного мира, праведный! Где, в-четвёртых, этой земле наиболее неприятно?

И сказал Ахура Мазда:

— Поистине там, где в наибольшем числе имеются логовища тварей Ангхро Майнъю [храфстра?].

— О Творец телесного мира, праведный! Где, в-пятых, этой земле наиболее неприятно?

И сказал Ахура Мазда:

— Поистине там, о Спитама Заратуштра, где мужа праведного жена и ребёнок влекутся вдоль пыльного и сухого пути неволи и поднимают скорбный голос.

— О Творец телесного мира, праведный! Кто, во-первых, радует эту землю величайшей радостью?

И сказал Ахура Мазда:

— Если кто поистине в наибольшем числе выкапывает там, где зарыты трупы — умершие собаки и умершие люди.

— О Творец телесного мира, праведный! Кто, во-вторых, радует эту землю величайшей радостью?

И сказал Ахура Мазда:

— Если кто поистине в наибольшем числе сносит погребальные сооружения, на которых были положены умершие люди. <…> [286]

— О Творец телесного мира, праведный! Кто, в-третьих, радует эту землю величайшей радостью?

И сказал Ахура Мазда:

— Если кто поистине в наибольшем числе уничтожает логовища тварей Ангхро Майнью [храфстра?].

— О Творец телесного мира, праведный! Кто, в-четвёртых, радует эту землю величайшей радостью?

И сказал Ахура Мазда:

— Если кто поистине в наибольшей мере засевая, возделывает, о Спитама Заратуштра, хлеба, травы, плодоносящие растения, если кто обводняет безводное место, если кто поистине осушает место с избытком воды.

Ведь неудовлетворена та земля, которая долго лежала невспаханной, которая должна быть вспахана пахарем, желающая для этого хорошего от поселянина, так же как молодая женщина, хорошо сложенная, которая долго ходит бездетной, желающая для этого хорошего от мужа.

Если кто обрабатывает эту землю, о Спитама Заратуштра, левой рукой и правой, правой рукой и левой, тот несёт ей выгоду; это представляется точно подобно тому, как муж возлюбленный, возлежа на широком ложе, приносит возлюбленной жене сына или другую выгоду.

Если кто обрабатывает эту землю, о Спитама Заратуштра, левой рукой и правой, правой рукой и левой, тогда говорит тому эта земля: «О муж, ты, который будешь меня обрабатывать левой рукой и правой, правой рукой и левой! Подлинно всегда впредь я буду проходить через страны, подлинно всегда впредь я буду идти, принося [изобилие], чтобы они смогли собирать всевозможные жизненные средства, не говоря об урожае хлеба».

Если кто не обрабатывает эту землю, о Спитама Заратуштра, левой рукой и правой, правой рукой и левой, тогда говорит тому эта земля: «О муж:, ты, который не будешь обрабатывать меня левой рукой и правой, правой рукой и левой! Подлинно всегда впредь будешь ты стоять прислонившись у двери другого, среди выпрашивающих средства к жизни; подлинно всякую пищу, капающую ото рта,[80] пронесут мимо тебя, — её дадут тем, у которых и так избыток добра!».

— О Творец телесного мира, праведный! Когда проявляется сущность маздаяснийской веры?

И сказал Ахура Мазда:

— Когда усердно возделывают хлеб.

Кто, засевая, возделывает хлеб, тот возделывает праведность [Аша], тот продвигает вперёд эту маздаяснийскую веру, [287] тот вскармливает эту маздаяснийскую веру, как если он совершает <…> десять тысяч молитв «Ясны».

Когда хлеб взращивается, тогда дэвов бросает в пот; когда провеянное зерно приготовляется, тогда дэвы обессилевают; когда мука приготовляется, тогда дэвы вопят; когда мучная пища готовится, тогда дэвы пускают ветры от ужаса. Всегда да будет иметься в доме эта мучная пища, для того, чтобы поражать дэвов, — в пасти у них станет очень горячо из-за неё, и их увидят обращающимися в бегство. Когда хлеб будет идти в изобилии, следует упоминать священное слово.

Ни один из тех, кто не ест, не способен ни к усердному занятию делами праведности, ни к усердному занятию [сельским] хозяйством,[81] ни к усердному занятию произведением сыновей. Ведь через едение живёт весь телесный мир; через неедение он теряет жизнь.[82]

— О Творец телесного мира, праведный! Кто, в-пятых, радует эту землю величайшей радостью?

И сказал Ахура Мазда:

— Если кто поистине, о Спитама Заратуштра, мужу праведному на этой земле за работу воздаёт по праву.

Если кто поистине, о Спитама Заратуштра, мужу праведному на этой земле за работу не воздаёт по праву и долгу, тот будет низвергнут Спента Армайти в Тьму, в тлен, в худший мир, и всюду на остроконечные прутья [Гр].

О собаке

Изложено по: «Видевдат» 13

Спросил Заратуштра Ахура Мазду:

— Что за создание Святого Духа из тех созданий, которые созданы Святым Духом, каждое утро [с полуночи] до того, как взойдёт Солнце, выходит убивать тысячами создания Злого Духа?

И сказал Ахура Мазда:

— Ванхапара-ёж — дикая остромордая собака,[83] которую [288] злословящие[84] люди называют именем Дужака, — вот это создание Святого Духа из тех созданий, которые созданы Святым Духом, каждое утро [с полуночи] до того, как взойдёт Солнце, выходит убивать тысячами создания Злого Духа. И если кто-либо, о Спитама Заратуштра, убьёт Ванхапару, дикую остромордую собаку, которую злословящие люди называют именем Дужака, то повредит свою душу на девять поколений, для которых мост Чинват станет непроходимым, если он при жизни не искупит [этого греха] перед Сраошей.[85]

— О Создатель плотского мира, праведный! Если кто-либо убьёт Ванхапару, дикую остромордую собаку, которую злословящие люди называют именем Дужака, какое ему наказание?

И сказал Ахура Мазда:

— Пусть ему нанесут тысячу ударов конской плетью, тысячу [ударов плетью], «делающей послушными». <…> Кто нанесёт стерегущей скот собаке ушиб, или отрежет ей ухо, или порежет ей ногу, а из-за этого вор или волк незаметно утащит из стада скотину, тот должен тогда вред искупить: искупить наказанием за умышленно совершённое ранение собаки [Кр]. Должен понести наказание и тот, кто причинит вред любой другой собаке: стерегущей дом, охотничьей, молодой[86] [Кр] и всем прочим собакам.

Собаку создал, о Заратуштра, Я, Ахура Мазда, Одетую в свою одежду, обутую в свою обувь, Бодрствующую, острозубую, Получающую долю мужа[87]

для охраны мира. Так я, Ахура Мазда, собаку предназначил быть стражем от племени туранского, покуда стоит твердыня Истины, покуда стоит мир. И в том доме, где, о Спитама Заратуштра, будет бодра она голосом, не утащит незаметно ничего из хозяйства вор или волк; убиты будут ею волки, отброшены волки, брызжущие слюной. <…>

Собака одна, а сравнима с восьмью [существами]: у неё характер [289] священника [атравана]; у неё характер воина; у неё характер скотовода;[88] у неё характер раба; у неё характер вора; у неё характер зверя;[89] у неё характер потаскухи; у неё характер ребёнка.

Пищу ест как священник, неприхотлива как священник, незлоблива как священник, довольна и малой долей как священник. В этом она как священник.

Держится впереди как воин, сражается за скот благодатный как воин, она — позади и перед домом как воин. В этом она как воин.

Бдительная, спящая чутко как скотовод, она — перед и позади дома, позади и перед домом как скотовод. В этом она как скотовод.

Угодливая как раб, коварная как раб <…> В этом она как раб.

Ждущая темноты как вор, промышляющая ночью как вор, вслепую хватающая пищу как вор, ненадёжная как вор. В этом она как вор.

Ждущая темноты как зверь, промышляющая ночью как зверь, вслепую хватающая пищу как зверь. В этом она как зверь.

Угодливая как потаскуха, коварная как потаскуха, гадящая на дороге как потаскуха <…> В этом она как потаскуха.

Сонливая как ребёнок, слюнявая как ребёнок, высовывающая язык как ребёнок, забегающая вперёд как ребёнок. В этом она как ребёнок [Кр].

Выслушав эту речь Ахуры во славу собаки, Заратуштра спросил:

— О Создатель плотского мира, праведный! Какое наказание тому, кто нанесёт собаке, стерегущей дом, смертельный удар, [от которого] испускают дух?

И сказал Ахура Мазда:

— Пусть ему нанесут семь сотен ударов конской плетью, семь сотен [ударов плетью], «делающей послушными» [Кр]. За случайное убийство стерегущей скот собаки наказание — восемь сотен ударов плетью Сраоша-чарана, за случайное убийство охотничьей — шесть сотен ударов, а за случайное убийство щенка — пять сотен. <…> Столько [же] за ежа, столько [же] за ви́зу,[90] столько [же] за дикобраза, столько [же] за острозубую ласку, столько [же] за пушистую [?] лису, — за всех существ Святого Духа, относящихся к собакам, кроме водяной выдры [Кр].

«Наказанию за убийство выдры, почитавшейся особо, посвящена часть четырнадцатого фрагарда „Видевдата". Помимо фантастически сурового телесного наказания [290] (десять тысяч ударов конской плетью, заменяемых, правда, денежным штрафом), виновному предписывается убить большое количество дэвовских животных, заготовить множество вязанок сухих дров для священного огня, выполнить различные риуалы и др.»[91] — см. с. 108. О выдре см. также далее.

— А если кто-либо убьёт собаку умышленно, — продолжал Ахура Мазда, — душа того с большим криком и большим воем отойдёт к будущей жизни, чем мог бы волк вопить, попав в глубочайшую западню. Никакая другая душа не поддержит его душу в смерти криком и воем; ни одна из двух собак, стерегущих мост [Чинват], не поддержит её в смерти криком и воем. <…>

— О Создатель плотского мира, праведный! [Кр], — спросил Заратуштра. — Когда умирает собака, ничего уже не выслуживающая, и семя которой иссякло, куда отходит её дух?

И сказал Ахура Мазда:

— Он приходит к источникам вод, о Заратуштра, в которых сотворяются две водяные выдры: из тысячи сук собак и тысячи кобелей собак — пара выдр, — сука и кобель. Убивший выдру вызывает засуху беспастбищную. Тогда это жилое место покинет, о Спитама Заратуштра, счастье и изобилие, здоровье и целительность, процветание, приумножение, произрастание, рост хлебов и пастбищ.

— О Создатель плотского мира, праведный! Когда же в это место жилое вернутся счастье и изобилие, здоровье и целительность, процветание, приумножение, произрастание, когда рост хлебов и пастбищ?

И сказал Ахура Мазда:

— До тех пор, пока не будет убит ударом убивший здесь выдру, пока посвященной[92] душе этой выдры не принесётся жертва, в течение трёх дней и трёх ночей не возожжётся огонь, не будет простёрт барсман, поднесена хаома. После этого вернутся счастье и изобилие, здоровье и целительность, процветание, приумножение, произрастание, рост хлебов и пастбищ. <…>

— О Создатель плотского мира, праведный! Обделяющий пищей стерегущую скот собаку сколь согрешит такими делами?

И сказал Ахура Мазда:

— Настолько согрешит, как если б он в этой плотской жизни обделил пищей хозяина знатного дома [Кр]. Наказание ему — двести ударов плетью Сраоша-чарана. Держать впроголодь собаку, стерегущую дом, — это такой же грех, как обделить пищей зажиточного; за сей грех — девяносто ударов плетью. Не стояли бы прочно мои дома на земле, созданной Ахурой, если бы не было собаки, стерегущей [291] скот и стерегущей дом [Кр]. Обделить едой охотничью собаку — это всё равно, что обделить мужа столь же праведного, как священник-атраван; за это семьдесят ударов. А обделить пищей молодую собаку — всё равно что обделить пищей несовершеннолетнего юношу, посвященного в правила веры, который трудясь исполняет службу [Кр], — пятьдесят ударов конской плетыо за этот грех. Ведь в этой плотской жизни, о Спитама Заратуштра, из созданий Святого Духа быстрее всего стареют те собаки, которых оставляют без еды возле едящих, видящие, но не получающие;[93] принеси им молока и жира с мясом — положенную собаке пищу. <…>

«Собаке полагается „доля мужа" (см. стихотворный перевод выше — с. 288.). Кормление собаки, в том числе ритуальное, имеет в зороастризме большое значение: пища, данная собаке, предназначается для душ умерших родственников и близких; время кормления собаки — сразу после захода Солнца — принадлежит фравашам. У современных зороастрийцев обычная порция собаки — хлеб, разломанный на три части. Собака должна быть накормлена первой, до того, как кто-либо прикоснётся к ритуально чистой пище».[94]

— О Создатель плотского мира, праведный! Если в маздаяснийском доме собака безголосая окажется бешеной, что тогда делать маздаяснийцам?

И сказал Ахура Мазда:

— Пусть наденут ей на шею, завязав затем морду, специально вырезанный кусок дерева: твёрдого — размером в áшти,[95] мягкого — вдвое больше. И так пусть прикрепят, если же не закрепят ей [морду], и нелающая собака, бешеная, поранит скот или человека, пусть понесёт наказание за нанесённое ранение как за умышленное. Если в первый раз нападёт на скот, в первый раз поранит человека, — пусть ей отрежут правое ухо; второй раз нападёт на скот, второй раз поранит человека, — пусть ей отрежут левое ухо. Если в третий раз нападёт на скот, в третий раз поранит человека, — пусть ей отрежут от правой ноги; четвёртый раз нападёт на скот, четвёртый раз поранит человека, — пусть ей отрежут от левой ноги. В пятый раз нападёт на скот, в пятый раз поранит человека, — пусть ей отрежут хвост. И так пусть прикрепят, если же не закрепят ей [морду], и нелающая собака, бешеная, поранит скот или человека, пусть понесёт наказание за нанесённое ранение как за умышленное [Кр].

— Но, — закончил Ахура Мазда, — не относятся к собакам порождения собаки и волка, когда собака и волк скрещиваются.[96] От них [292] происходят смертельные для живых существ, те, что становятся опаснее, злее, убивающими больше живых существ, чем другие волки [Кр]. Эти зверёныши — храфстровские и подлежат убиению, как храфстра.

В X веке, когда арабы насильственно насаждали ислам, «„травля гебров" стала популярным развлечением, продолжавшимся в течение столетий, ею увлекались и халифы, и высшие сановники, и невежественный люд. <…> Мучить собак — <…> один из способов досаждать эороастрийцам. В первоначальном исламе нет никаких следов враждебного отношения к собаке как к нечистому животному (теперь это мнение широко распространилось среди мусульман). В Иране такое отношение к собаке, видимо, поощрялось в связи с тем необыкновенным уважением, которое проявляли зороастрийцы к этому животному. Вероятно, дурное отношение к собаке (подобно снятию пояса кусти или плевку в огонь) являлось внешним признаком обращения в новую веру. Множество мучений, причинённых этим животным мусульманами в течение столетий, служат печальным примером жестокости, к которой приводит религиозное соперничество».[97]

О ценности огня и о прощении Керсаспы

Изложено по: «Ривайат» 18. a1-а4, d1-d22, f1-f36

Заратуштра спросил Ахура Мазду:

— Что имеет большую ценность — телесный мир или Атар, Огонь Ахура Мазды?

— Огонь, — ответил Ахура. — Атар, {тысячеубивающий дэвов бесплотных [Кр]},[98] священная огненная стихия. Она ценнее телесного мира, ибо, если бы не было Огня, не мог бы существовать и мир. Я сотворил Огонь из собственного разума, а его сияние — из Бесконечного Света Анагранам Раучама.

{И бог поведал Заратуштре, как}[99] перед сотворением мира он совещался с Амеша Спента и язатами. На том совещании присутствовал и Огонь. Плача и рыдая, Огонь просил не создавать его в телесном мире — не давать ему материального воплощения Спеништа: ведь если будет создано пламя, люди станут неподобающим образом с ним обращаться, осквернять его и сжигать в нём мусор. Выслушав все жалобы, Ахура Мазда спросил Бессмертных Святых:

— Если я внемлю Огню и не создам его в телесном мире, я не смогу сотворить мир. Что же лучше — сотворить мир или оберечь Огонь?

Бессмертные Святые решили, что мир должен быть сотворен и, значит, нужно создать материальное воплощение Огня — пламя [293] Спеништа. Огонь воспротивился было этому решению, и тогда ему было объявлено устами Творца, что всякий, кем [Огонь] будет недоволен, попадёт в ад.

И Ахура Мазда спросил Заратуштру:

— Чья, по-твоему, душа — наиблагостнейшая? Кто принёс в этот мир несказанное благо?

— Керсаспа, — ответил Заратуштра.

— Так смотри же! — сказал Ахура Мазда и вызвал душу Керсаспы.

Керсаспа явился из преисподней и стал просить Заратуштру о заступничестве. Но Ахура сурово сказал:

— Стань поодаль, о душа Керсаспы! ибо ты мерзостен в моих глазах: ты оскорбил моего сына — Огонь Ахура Мазды!

Подробности легенды об оскорблении Керсаспой Огня см. на с. 225.

— Прости меня, о Ахура Мазда, и даруй мне будущее существование, и даруй мне [пребывание] в Гаронмане! — взмолился Керсаспа. — Ведь я убил змея Сэрвару,[100] коней пожиравшего, людей пожиравшего. Зубы его были величиной с мою руку, [каждое] ухо его было величиной в четырнадцать одеял, [каждый] глаз <…> величиной с колесо, а его рога <…> как сучья высотой. Целый день я бежал по его туловищу от хвоста к голове, только к вечеру добежал и убил чудовище. Если бы я не совершил этого подвига, Сэрвара уничтожил бы все твои творения, и невозможным стало бы очищение мира и будущее существование: у тебя никогда не нашлось бы средства против Ангхро Майнью.

Подробности подвигов Керсаспы, упоминаемых в «Ривайате», см. на с. 217-223.

— Стань поодаль, о душа Керсаспы! — гневно повторил бог. — Ибо ты мерзостен в моих глазах: ты оскорбил моего сына — Огонь Ахура Мазды!

— Прости меня, о Ахура Мазда, и даруй мне будущее существование, и даруй мне [пребывание] в Гаронмане! — опять взмолился Керсаспа. — Ведь я убил змея Гандарву! Если бы я не убил Гандарву, Ангхро Майнью восторжествовал бы над твоими творениями!

— Стань поодаль, о душа Керсаспы! —повторил Ахура Мазда и на этот раз. — Ты мерзостен в моих глазах: ты оскорбил моего сына — Огонь Ахура Мазды!

— О Ахура Мазда, допусти меня в [рай-]Парадúз и в Гаронману! — закричал Керсаспа в отчаянии. — Ведь я убил чудовищных великанов, которые были столь огромны телами, что, когда они шли, людям казалось, будто они головами достигают небес. И я [294] одолел Ветер, которому дэвы внушили ложь, говоря, что я, Керсаспа, не чту его! Ветер набросился на меня, поверив клевете, но я одолел его. Если бы я не совершил хотя бы одного из своих великих подвигов, невозможно стало бы конечное очищение мира и будущее существование! Прости мой грех, великий Ахура, и допусти меня в Парадиз и в Гаронману! А если нельзя допустить меня в Парадиз, тогда верни мне силу и победоносность, которыми я владел при жизни, и я сокрушу Ангхро Майнью и дэвов, я сокрушу преисподнюю Тьму!

— Не дам я тебе этого, о душа Керсаспы, — сказал Ахура Мазда. — Ведь люди совершают грехи, и до тех пор, покуда люди грешить не перестанут, невозможно тебя возвратить к жизни — ни тебя, ни любого другого, когда-либо жившего на земле. Воскрешение мёртвых станет возможным только когда на земле останутся одни безгрешные.

Тем временем язаты духовного мира и язаты мира телесного, слушая стенания Керсаспы, не выдержали и разрыдались. Заплакал горькими слезами и Заратуштра: ему было жалко мужественного героя, пребывающего в аду.

— О Ахура Мазда праведный, — сказал пророк, — будь снисходителен к душе Керсаспы. Ведь конечное очищение мира от Зла свершится благодаря ему. Прости его, Ахура!

Когда Заратуштра умолк, Огонь вскочил на ноги и заявил, что Керсаспа греховен и прощения ему нет.

— Я не пущу его в Парадиз! — воскликнул Огонь. Тогда поднялась Геуш Урван, Душа Быка.

— Я не пущу его в преисподний ад, — сказала она. — Он столько много добра сделал для меня в жизни!

— Прости его, — подхватил Заратуштра, обращаясь к Огню. — Обещаю тебе, что, когда я вернусь в мир, я всем людям накажу свято тебя чтить, — только прости Керсаспу!

Затем Заратуштра спросил Ахура Мазду:

— Кто будет первым, воскресшим из мёртвых в конце времён?

— Керсаспа, — ответил великий бог.

— Если Керсаспа столь грешен, почему же он будет первым воскресшим? — спросил Заратуштра.

— О Заратуштра праведный, — сказал Ахура Мазда. — Потому Керсаспа будет первым, кто воскреснет из мёртвых, что если бы не его подвиги, о которых он здесь упоминал, не было бы ни тебя, ни благих творений — дэвы бы всё уже уничтожили.

{И Ахура Мазда объявил, что Керсаспа — ибо этот герой принёс великой урон воинству Злого Духа — будет прощён и вознесён в Гаронману.}[101] [295]

Прощение греха Йимы

Изложено по: «Ривайат» 31

Покажи мне душу того, — попросил Ахура Мазду Заратуштра, — кто из наделенных плотью был в мире самым деятельным.

И Ахура Мазда показал Заратуштре душу Йимы в северном направлении.[102] Йима стоял на коленях и каялся. Он был в нищенских ветхих одеждах, какие и подобает носить грешнику в потустороннем мире.

Увидев Ахура Мазду, он содрогнулся от стыда за свой поступок, который совершил в земной жизни, но — приблизился к Творцу и сел в отдалении.

Грешник, он не имел права быть рядом с великим богом.

— Кто это? — спросил Заратуштра и услышал в ответ:

— Это Йима, сын Вивахванта.

— За что же он сурово наказан? — спросил Заратуштра. — Что он такого совершил, этот Йима, сын Вивахванта, когда жил на земле среди людей?

— Он был первым из людей, кому я явил веру маздаяснийскую, — ответил Ахура Мазда, — но он не принял её. Он не проявил мудрости и ступил на путь Ангхро Майнью и дэвов. Он вот какие лживые слова стал говорить: «Я сотворил воду, я сотворил землю, я сотворил растения, я сотворил Солнце, я сотворил Луну, я сотворил звёзды и небеса». Так этот Йима, сын Вивахванта, возомнил себя богом и создателем мира. Но как он сотворил [мир], этого он и сам не знал и не мог сказать. Из-за этой лжи Хварна и царственное величие покинули его, а тело попало в лапы к дэвам.

— Но что же этот Йима сделал для мира хорошего? — был следующий вопрос Заратуштры.

— Когда дэвы предложили людям убить овцу в обмен на слона, — ответил Ахура Мазда, — Йима этому воспрепятствовал. Сей поступок Йимы был миру на благо.[103]

— А что было наихудшим из сделанного Йимой этому миру?

— Когда я явил ему Религию, он не принял её, — молвил бог. И тут душа Йимы возопила, обращаясь к Заратуштре:

— Прими же ты веру ахуровскую! Не слушай ничего, что будут говорить тебе дэвы! Не иди стезёй Ангхро Майнью! Смотри на меня: я не принял маздаяснийскую веру, вообразил, что я творец мира, — и вот что сталось со мной! Хварна покинула меня, я пал и очутился в [296] преисподней… Знай, оно наступит, будущее существование для праведников; мир очистится от Зла и восторжествует Ахура Мазда!

Едва Йима произнёс эти слова, грех его был прощён Ахура Маздой, Амеша Спента и прочими язатами. Йима покинул север. Он пошёл к югу — очищаться от греха.

О посмертных судьбах праведников и грешников

Изложено по: «Яшт» 22 (Хадохт-наск–2) и «Видевдат» 19.27-34; сходно в «Меног-и Храт» 2.125-194

— О Творец! — спросил Заратуштра. — Что случается с людьми, когда они покидают мир? Какова судьба грешника после смерти и какова праведника? И где совершается тот отчёт, где представляется он, где собираются для него данные, где оказываются налицо все данные для того отчёта, который даёт смертный о душе своей, когда она оставляет этот мир?

Заратуштре ответствовал Ахура Мазда:

— После того, как скончается человек, после того как отойдёт он, после того как дэвы злые, зломудрые, подойдут к нему, когда рассветёт и засияет заря, когда на горы с чистым блеском взойдёт победоносный Митра и блестящее Солнце станет пониматься, тогда, праведный Заратуштра, дэв по имени Визареша овладевает связанною душою[104] дурного человека, человека, поклонявшегося дэвам, жившего мерзко. И тот, кого увлекало Зло, и тот, кто руководился Правдою [Аша], оба выступают тогда на пути свои, изготовленные временем. У моста, созданного Маздою, у чистого Чинвата, — вот место, где разбирают, как чья душа, как чья совесть действовала в мире, что совершил кто, обитав посреди живых существ [К]. По этому мосту души праведников попадают на небеса, а грешники не могут пройти по нему и сваливаются вниз, в преисподнюю. Ибо сюда приходит прекрасная, статная, бодрая, высокая дева [К] — Даэна, Вера маздаяснийская; сопутствуют ей святость, правда, власть, могущество. Эта дева низвергает зловредные души дурных людей во Тьму; души же людей чистых её властью переходят по ту сторону недосягаемых гор Хара Бэрэзайти. Эта дева проводит праведников через мост Чинват, приобщая их к сонмам небесных язатов [К]. [297]

По «Меног-и Храт» (2.116-126), роли судей у моста Чандвар исполняют Михр, Срош и Рашн: и там [у моста] произойдёт много споров, а в желании зла Эшм и Астовидад, что пожирает все творения, не знают насыщения. И это случится при посредничестве Михра, Сроша и Рашна и взвешивании, что [осуществляет] справедливый Рашн на небесных весах и не наклоняет [весы] ни в какую сторону ни для праведных, ни для грешных, ни для господ, ни для правителей, так что он не изменит [склонение весов] ни на волос и не замыслит вреда. А к тому, кто господин, правитель и Рат, он относится так же справедливо, как и к человеку незначительному. И когда душа праведного проходит по этому мосту, этот мост становится шириной в один парасанг, и эта душа праведного проходит [его] с помощью праведного Сроша. И то, что является его [праведного] благими деяниями, выходит ему навстречу в образе девушки, которая красивее и лучше всех девушек в мире [Ч]. О судьбе грешника по «Меног-и Храт» см. внутритекстовый комментарий на с. 300.

— Ахура Мазда, Дух Святейший! <…> Когда умирает праведник, где в ту ночь находится душа его? — спросил пророк.

И Ахура Мазда поведал Заратуштре, где пребывает праведная душа и какое ожидает её загробное воздаяние.

— Около головы она восседает [З], — сказал бог, и взывает о блаженстве [З]. Она так поёт:

«Да исполнится по желанию каждого желаемое, которым по своей воле распоряжается Ахура Мазда, Я же желаю достичь силы и юности; Постичь Наилучший Распорядок помоги мне, о преданность [Армайти] моя, А также [желаю достичь] — богатства и жизни благотворной» [Бр].[105]

В эту ночь столько удовольствия испытывает душа, сколько всё [удовольствие, испытываемое] живым миром [З]. И во вторую ночь душа праведника делает то же самое, и в третью ночь, — поёт гату и блаженствует. А по истечении третьей ночи, на рассвете, душа праведника носится перед растениями и благовониями. Ей навстречу является ветерок, веющий с южной страны, с южных стран [каршваров], благовонный, благовоннее иных ветров. И воспринимая этот ветер ноздрями, душа праведника рассуждает:

«Откуда этот ветер веет, самый благовонный [из всех], какие я когда-либо воспринимал?»

В сопровождении этого ветра является собственная его Вера, с телом девицы прекрасной, блестящей, белорукой, плотной, стройной, статной, великорослой, с выдающимися грудями и славным станом, благородной, с сияющим лицом, пятнадцатилетней по возрасту, и столь прекрасной телом, как прекраснейшие из созданий [З].

Это — Даэна, его Вера. Праведника она встречает в облике [298] прекрасной девы, а грешника — в облике отвратительной старухи. Спрашивает Даэну праведная душа:

— Кто ты, о девица, которую я узрел прекраснейшею по телу из девиц?

А ему ответила его собственная Вера:

— Я, о юноша благомыслящий, благоговорящий, благодействующий, благоверный, собственная твоя Вера в настоящем [её] виде. Всякий любил тебя за такое величие, доброту, красоту, благоговорение, победоносную силу и противоборство [дэвам], какие ты замечаешь во мне.

Ты меня любил, о юноша благомыслящий, благоговорящий, благодействующий, благоверный за такое величие, доброту, красоту, благовоние, победоносную силу и противоборство [дэвам], какие я замечаю в тебе. Когда ты видел, как другой совершал сожжение [мёртвых тел] и идолопоклонство, и притеснял, и срубал деревья,[106] — ты сидел тогда, произнося готы, чествуя благие воды и Огонь Ахура Мазды, и стараясь удовольствовать праведников, изблизка приходящих и издалёка.

И меня, бывшую милой, — [ты сделаешь ещё] более милой, бывшую прекрасной — более прекрасной, бывшую вожделенной — более вожделенной, и сидевшую на высоком месте ты посадил на [ещё] более высокое место, этими [твоими] добрыми мыслями, этими добрыми словами, этими добрыми делами. А впоследствии люди будут чествовать меня и Ахура Мазду, давно чествуемого и призываемого.

Первый шаг сделала душа праведника, и стала на Хумате [добрых мыслях]; второй шаг сделала душа праведника, и стала на Хухте [добрых словах]; третий шаг сделала душа праведника, и стала на Хварште [добрых делах]; четвёртый шаг сделала душа праведника, и [З] очутилась в — в Доме Хвалы.

В подлиннике («Яшт» 22.15) названы три ступени Парадиза — Хумат-Парадиз, Хухт-Парадиз и Хваршт-Парадиз, которые вместе с упоминаемым в конце строфы Домом Хвалы соответствуют четырём сферам мироздания в зороастрийской космологии — сфере звёзд, сфере Луны, сфере Солнца и царству Бесконечного Света Ахура Мазды. Точно так же четырём сферам мироздания соответствуют (противопоставляются) и четыре ступени ада, упоминаемые в «Яшт» 22.33 — см. далее, с. 301.

И другой праведник, который умер раньше, выходит ему навстречу и спрашивает его:

— Как, о праведник, умер ты? как, о праведник, вышел ты из обиталищ, полных скотом, и от птиц, понимающих друг друга? из телесного мира в духовный мир, из тленного мира в нетленный мир? Сколь долговременно будет твоё блаженство! [З] [299]

И тогда я, Ахура Мазда, говорю этому праведнику, который вышел навстречу:

— Не спрашивай его, кого спрашиваешь, прошедшего ужасный, страшный, гибельный путь: рознь тела и души. Да поднесут ему пищу из желтоватого масла![107] Вот пища для юноши благомыслящего, благоговорящего, благодействующего, благоверного после смерти. Вот пища для женщины очень благомыслящей, очень благоговорящей, очень благодействующей, очень благоверной, наученной добру, покорной супругу, праведной после смерти [З].

— И ещё в Доме Хвалы, — продолжал Ахура Мазда, — встаёт навстречу праведнику с своего златозданного престола Благой Дух [Boxy Мана] и говорит ему:

— Наконец-то, непорочный, пришёл ты сюда к нам, из преходящего мира в мир, не знающий тлена!

Исполненные мира души праведников подходят к Ахура Мазде, подходят к Бессмертным Святым, к златозданным престолам их. Идут они в Гаронману, в обиталище Ахура Мазды, в обиталище Бессмертных Святых, в обиталище других непорочных.

Когда праведник подлежит очищению после своей кончины, злые, зломыслящие дэвы трепещут самого их присутствия, подобно тому как овца, обречённая волку, трепещет перед волком.

Праведник не перестаёт быть в сообществе непорочных: при нём они, при нём Найрьо Сангха; один же из приближённых Ахура Мазде язат Найрьо Сангха. [К]

Выслушав бога, Заратуштра приступил к нему с новыми расспросами.

На этот раз он спросил о судьбе грешной души:

— Ахура Мазда, Дух Святейший, Творец телесных миров, праведный! Когда издыхает грешник, где в ту ночь находится душа его?

И сказал Ахура Мазда:

— Там же, праведный Заратуштра, около головы она шатается, произнося [З] такие печальные слова:

«В какую землю мне бежать, куда я направлюсь?» [Бр][108]

В эту ночь столько неудовольствия испытывает душа, сколько весь живой мир [З]. Так же страдает грешная душа и во вторую ночь, и в третью ночь после издыхания мерзкого грешника.

По истечении третьей ночи, праведный Заратуштра, на рассвете, душа грешника носится над ужасами и зловониями. Ей [300] навстречу является ветерок, веющий с северной стороны, из северных стран [каршваров], зловонный, зловоннее иных ветров.

Имеется в виду «злой» Вайю.[109] Сравн. в «Меног-и Храт» 2.115-116: в течение трёх дней и ночей душа будет сидеть у изголовья, а на рассвете четвёртого дня она с помощью праведного Сроша, благого Ветра, могущественного Бахрома и при противодействии Астовидада, злого Ветра, дэвов Фрезúшт и Назúшт,[110] злонамеренных действий Эшма, злодея с кровавой дубинкой, [достигнет] страшного высокого моста Чандвар, к которому приходят все — и праведный, и грешный [Ч].

В другом фрагменте «Меног-и Храт» (2.161-167) о посмертной участи грешника сообщается, что на четвёртый день приходит дав Визарш и связывает душу грешника самыми ужасными способами. И при противодействии праведного Сроша он ведёт его на мост Чандвар, и тогда праведный Рашн обвиняет душу грешника в греховности. Затем дэв Визарш хватает эту душу грешника, безжалостно и жестоко бьёт её и мучает. И душа грешника громко плачет и рыдает, сильно умоляет и просит, страстно борется за жизнь, [но] безуспешно [Ч]. И так как её борьба и просьбы не помогают, и никто ни из благочестивых, ни из дэвов не придёт ей на помощь, то дэв Визарш в злобе утащит её в самый нижний [?] ад [Ч].

И, воспринимая этот ветер ноздрями, душа грешника рассуждает:

«Откуда этот ветер веет, самый зловонный [из всех], какие я когда-либо воспринимал?» [З]

В «Яшт» 22 фрагмент о Даэне грешника (строфы 27-32) утрачен в подлиннике, но в «Меног-и Храт» (2.167-182) сохранился его пехлевийский перевод-пересказ, цитируемый далее:

И потом дева, на девиц вовсе не похожая, идёт ей навстречу. Говорит душа грешника скверной деве:

— Ты кто, сквернее и отвратительнее которой я на свете никогда не видал скверной девы?

И ему в ответ говорит эта скверная дева:

— Я не дева, я — злые твои дела, о грешник зломыслящий, злоговорящий, злодействующий и зловерный. Ибо когда ты видел на свете, что служат богу, ты сидел тогда, поклоняясь дэвам. И когда ты видел, что доброму мужу, пришедшему издалека или изблизи, дают пристанище, оказывают гостеприимство и дают милостыню, тогда ты доброго мужа унижал и обижал, и не давал милостыни, а запирал дверь. И когда ты видел, что творят правосудие, не берут взяток, дают верное свидетельство и говорят правдивые речи, ты сидел тогда, творя несправедливость, лжесвидетельствуя и ведя дурные речи. На! я — твои злые мысли, злые речи и злые дела, которые ты мыслил, говорил и делал. [301] И, бывшая без чести, я чрез тебя ещё более обесчещена; бывшая презренной, я чрез тебя сделалась ещё более презренною; и сидевшая на позорном месте, я чрез тебя ещё более опозорена.

Потом [душа], шатаясь,[111] подаётся вперёд… [З]

Дальнейшее изложение — по «Авесте»:

Первый шаг сделала душа грешника, и стала на Душмат [злые мысли]; второй шаг сделала душа грешника, и стала на Дужухт [злые речи]; третий шаг сделала душа грешника, и стала на Дужварешт [злые дела]; четвёртый шаг сделала душа грешника в беспредельный мрак.[112]

Ей сказал, спрашивая, грешник, прежде издохший:

— Как, о грешник, издох ты? как, о друдж, вышел ты из обиталищ, полных скотом, и от птиц, понимающих друг друга? из телесного мира в духовный мир, из тленного мира в нетленный мир? Сколь долговременно будет твоё мучение!

Сказал Ангхро Майнью:

— Не спрашивай его, кого спрашиваешь, прошедшего страшный, ужасный, гибельный путь: рознь тела и души. Да поднесут ему пищу из яда и вонючего яда! Вот пища для юноши зломыслящего, злоговорящего, злодействующего, зловерного после издыхания. Вот пища для бабы очень зломыслящей, очень злоговорящей, очень злодействующей, очень зловерной, наученной злу, непокорной супругу, грешной, после издыхания.

О загробном воздаянии праведникам и грешникам см. также сказание о праведном Вирáфе — с. 357-367.

О мосте Чинват

Изложено по: «Датастан-и Деник» 20.3 и 21.2-9

Мост Чинват (среднеперс. Чандвáр), {о котором Заратуштре поведал Ахура},[113] — это не простой мост, а дух в форме лучей. Начинается он от высочайшей вершины Хара Березайти в середине земли. Праведники проходят по нему беспрепятственно и попадают на небеса, а грешники преодолеть мост не могут и сваливаются вниз, в адскую преисподнюю бездну.

Ибо Чинват подобен многогранному лучу: одни грани у него широкие — в девять копий их ширина, а другие узкие и острые, как лезвие [302] отточенного кинжала. Когда души праведников и грешников приходят к Чинвату, он поворачивается к праведникам широкой гранью, а к грешникам — узкой.

Чем больше человек совершил в земной жизни грехов, тем уже Чинват становится под его ногами.

Заратштра просит Ахуру о бессмертии (версия пехлевийского «Ривайата»)

Изложено по: «Ривайат» 36.5-13

Заратуштра предстал перед великим богом Ахура Маздой и, плача, сказал:

— О Ахура Мазда! Сделай меня бессмертным!

— Я не могу исполнить этой просьбы, — возразил пророку Ахура Мазда. — Если я сделаю тебя бессмертным, то и Братрок-реш[114] Тур, карапан, которого Ангхро Майнью создал, чтоб он тебя убил, тоже сделается бессмертным. А если Братрок-реш Тур обретёт бессмертие, то не состоится конечное очищение мира от Зла и будущее существование для праведников станет невозможно.

Заратуштра воскликнул, плача:

— Ты создал ветер, ты создал воду, <…> ты создал огонь, ты создал всё, что есть на земле и во Вселенной, а сделать меня бессмертным не можешь!

Тогда Ахура Мазда наделил Заратуштру Божественным Разумом, и пророк увидел всё: что было и что будет <…> в плотском мире и в мире духовном; и судьба каждого человека, живущего на земле, открылась ему.

Узрел он мысленным взором и нечто другое: тех, кто бессмертен, но при этом бездетен, и тех, кто смертен, но имеет семью и детей. Первые показались Заратуштре печальными и горестными, вторые — преисполненными радости.

И тогда он сказал Ахура Мазде:

— Простая счастливая человеческая жизнь кажется мне лучшим уделом, чем бессмертие при бездетности.

И сказал на это Ахура Мазда:

— Ты изрёк истинные слова, И мне, великому богу, тоже любезнее, если ты будешь жить, как все люди, приведёшь в дом супругу и она родит тебе детей, нежели чем ты станешь бессмертным, но бездетным. Это моё наставление тебе, праведный Заратуштра, — передай его людям. [303]

Заратштра просит Ахуру о бессмертии (версия пехлевийского «Бахман-яшта»)

Изложено по: пехлевийский «Бахман-яшт» 1.1-5; 2.1-15

Когда Заратуштра попросил Ахура Мазду сделать его бессмертным, великий бог наделил своего пророка Божественным Разумом. Мысленному взору Заратуштры предстало древо с четырьмя ветвями — из золота, из серебра, из стали и из железа.[115]

— Что означает это видение, о Ахура Мазда праведный? — спросил Заратуштра. — Ибо я вижу удивительное древо и четыре ветви на нём: одна золотая, другая серебряная, а две остальные — из стали и из железа.

— Корневище и ствол древа — это последняя Эра, которая наступила с твоим приходом в мир, о Заратуштра праведный, — отвечал Ахура Мазда пророку. — Четыре же ветви — это четыре периода, которые грядут. Золотая ветвь означает время после того, как ты примешь истинную веру. Тебе суждено снискать покровительство Кави Виштаспы и обратить этого великого царя на путь маздаяснийской Истины. Ветвь серебряная — это эпоха правления Арташи́ра из династии Кавиев,[116] сына Спентадáты (среднеперс. Спандáтт, фарси Исфандия́р). Стальная ветвь символизирует царствие Xосрóва Аноширвáна, сына Кавáда. А железная ветвь — мрачное царствие приспешников кровожадного и беззаконного Айшмы.[117] Но всё это случится, когда тебя уже не будет на свете.

{Заратуштра понял, что благой бог отказал ему в бессмертии},[118] и слёзно вскричал:

— О Ахура! Ведь я — праведнейший из всех, кто был и кто будет, я лучшее из всего, что ты сотворил! И Гопатшах, и сын Фрия́ны Йóйшта (среднеперс. Яви́шт, в поздней традиции Гошт-и Фрия́н), и сын Виштаспы Пешотáну (фарси Пешутéн) сделались бессмертными Рату!..[119] К тому же если я буду бессмертным, противники Арты-Истины поймут, сколь велико твоё могущество, раз ты сделал бессмертным своего пророка, и уверуют в тебя!

— Если я сделаю тебя бессмертным, о праведный Заратуштра [304] Спитама, — возразил Ахура Мазда на этот раз, — тогда и карапан Братрок-реш[120] Тур обретёт бессмертие <…> и будущее существование станет невозможно.

Но пророк не уразумел этих слов своим человеческим разумом. Тогда Ахура Мазда наделил его Разумом Божественным. Он вложил этот Разум в виде воды в руку Заратуштры и приказал:

— Выпей!

Заратуштра испил священной воды — и Божественный Разум Ахура Мазды вошёл в его сознание на семь дней и семь ночей. Заратуштра узрел и понял всё, что происходит в телесном мире — во всех семи каршварах земли.

На седьмой день Ахура забрал Божественный Разум у пророка и вернул ему человеческий. Очнувшись, Заратуштра воскликнул:

— В сколь чудесном и сладостном сне я пребывал, о великий Ахура Мазда!

— И что же ты видел, что тебе открылось? — спросил пророка Творец.

— О Ахура, — сказал Заратуштра взволнованно. — Я зрел души неправедных богачей в преисподней и души праведных бедняков в Парадизе. Я видел бездетных богачей — сколь им было невесело![121] И ещё я видел древо о семи ветвях. Ветви на нём были: золотая, серебряная, из бронзы, из меди, из олова,[122] из стали и из железа.

— Ты уже зрел это древо в прошлый раз, и я разъяснил тебе, что оно означает, — сказал Ахура Мазда. — Но теперь…

Ахура Мазда пророчит о грядущем

Изложено по: пехлевийский «Бахман-яшт» 2.15-57, 62; 3.1-43. Изложение носит конспективный характер и во многих случаях упрощено сравнительно с подлинником

— Ты уже зрел это древо в прошлый раз, и я разъяснил тебе, что оно означает, — сказал Ахура Мазда. — Но теперь на этом древе не четыре, а семь ветвей. Золотая — правление Виштаспы, который сокрушит дэвов и изгонит Ангхро Майнью во Тьму. Люди станут чтить растения и священные стихии — воду, огонь и землю. Серебряная ветвь — грядущее правление Арташира из династии Кавиев, сына Спентадаты, который отделит дэвов от людей и упрочит маздаяснийскую веру. Бронзовая ветвь — правление Арташира, сына Папáка из династии [305] Сасанидов, и его сына Шапýра. Восторжествуют Истина и вера при них, и в этом им поможет праведный Атурпáт, сын Maxpaспáнда. Медная ветвь — царствие Ашкáна.[123] Ветвь оловянная — царствие Бахрáма Гýра, при котором Ангхро Майнью и колдуны сокроются во Тьму и мрак. Стальная ветвь — царствие Хосрова Аноширвана, сына Кавада, который уничтожит еретика Маздáка, сына Бамдáда. И железная ветвь — царствие дэвов, приспешников Айшмы. С помощью колдовства они ворвутся с востока, воцарятся на десять сотен зим и учинят великие бедствия. Много будет убито маздаяснийцев, разрушено храмов и осквернено священных огней. Области превратятся в города, города — в деревни, деревни — в родовые поселения, а родовые поселения — в дома, где проживает только одна семья. Те, кто прежде были друзьями, сделаются лютыми врагами; родственники возненавидят друг друга и станут друг другу чужими; великий разлад случится меж людьми! Солнце будет меньше пребывать на небосклоне, дни сделаются короче на треть; земля станет скуднее родить, а по всем дорогам будут рыскать разбойники. Люди станут ниже ростом, их сила уменьшится, а дурные наклонности в их душах сделаются необузданными. Осквернят священные стихии, ибо мертвецов будут обмывать водой и после этого закапывать в землю либо сжигать в пламени огня, — и такое богомерзкое кощунство будет предписано законом. Жрецы будут чинить козни друг другу, умы маздаяснийцев смутятся ересями, благородные превратятся в идолопоклонников. Земля-Спандармат широко откроет свой рот и изрыгнёт на поверхность драгоценности — золото, серебро и камни. Рабы станут властителями. Страшнее те далёкие времена, чем тысячелетнее царствование Ажи Дахаки! Страшнее они, чем времена, когда правил ненавистный Франграсйан!.. Смерть будет великой удачей для живых.

— Вот пророчество о грядущих судьбах страны, — закончил Ахура Мазда. — Пусть люди изучают священные тексты, пусть изучают «Зенд», ибо в те злодейские времена главной их заботой останется — очистить души ради загробного блаженства.

— О Творец телесного мира! — воскликнул потрясённый Заратуштра. — Но что же будет, когда минут те проклятые десять сотен зим т кончится царствие дэвов? Как вновь восторжествуют маздаяснийцы и вера истинная? И как праведникам удастся сокрушить Айшму и дэвов, насланных Духом Зла?

— О Заратуштра Спитама, — ответил Ахура Мазда, — после приспешников Айшмы явится новый дэв — дэв Шедáспих Килиpия́кх[124] из страны, где некогда правил Сайрима, сын Траэтаоны. [306] Алое оружие у его приспешников будет, алые дэвовские знамёна и алые шлемы. Перед их нашествием Солнце, Луна и небесные светила явят предостерегающие знаки. Луна окрасится в разные цвета, начнутся землетрясения, ветры сделаются яростными как никогда.

Снова, о Заратуштра, бедствия обрушатся на маздаяснийскую землю. Айшмовские дэвы, подпоясанные кожаными ремнями, и приспешники Шедаспиха Килизиякха воинственны и кровожадны: трём великим битвам предначертано быть. Одна из этих битв уже состоялась при царе Кави Усане. Вторая битва случится, когда ты, о Заратуштра праведный, обратишь Виштаспу, великого царя. Это будет битва за веру маздаяснийскую против дэвопоклонников-хьяóна — против несметного войска Ареджатáспы (среднеперс. и фарси Арджáсп).[125] А третья битва состоится уже после тебя, когда в арийские земли нагрянут посланники кровожадного Айшмы, посланники Шедаспиха Килизиякха и нечестивые арабы. Последователям истинной веры придётся покинуть родные места, ибо их будут преследовать, но они организуют поселения и там сохранят зерно веры и священный огонь. Когда же минет сотая зима, наступит конец твоей эры, о Заратуштра Спитама, и в следующую эру ничто греховное из предшествующей не перейдёт.

— Но если столь многочисленны будут дэвы, как же удастся их сокрушить? Какая сила изгонит их? — спросил Заратуштра.

— На это я вот что тебе отвечу, о Заратуштра верный, — сказал Ахура Мазда. — Как только приспешники Айшмы появятся на востоке, из озера Фраздáну родится первый из Саошьянтов — У́хшйат-Э́рета (среднеперс. Xушедáр), твой сын. Он встретится со мною, великим Ахура Маздой. И тогда же родится божественный царевич из династии Кавиев.

В подлиннике (3.14) здесь приводятся мнения зороастрийских вероучителей относительно отождествления этого персонажа с Шапуром I или неким Бахрамом Варджавáндом. Буквальное значение этого имени: «Вахрам блистательный». Э. Вест отмечает, что в «Авесте» соответствующий эпитет «варечáнгхант» прилагается к Тиштрии, Хварне, Кавилм и Луне; таким образом, возможно отождествление этого персонажа с Варахраном (авест. Вертрагна), наделённым также чертами одного из сасанидских царей. Однако, замечает далее (SBE. Vol. V. Р. 232. Note 2) Э. Вест, в строфе 49 Варджаванд и всё человечество всецело принимают зороастризм, что плохо согласуется с отождествлением Варджаванда с божеством Варахраном.

— В ночь, когда родится этот царевич, — продолжал Ахура Мазда, — над местом его рождения с неба упадёт звезда. Когда ему исполнится [307] тридцать лет, он явится с бесчисленной армией, вооружённой победоносным оружием, и со множеством знамён. И как только планета Ормазд-Юпитер займёт своё высшее положение на небосводе, а Нахид-Венера низойдёт вниз, этот царевич станет властелином.

Приспешники Айшмы, чьи имена — двуногие волки, и приспешники Шедаспиха Килизиякха, чьи имена — подпоясанные кожаными ремнями, трижды сойдутся в битвах с воинством царевича. И воины царевича истребят столько дэвовских приспешников, что после этого тысяча женщин смогут увидеть и поцеловать [лишь] одного мужчину. Как гибнут и исчезают растения с приходом холодной зимы, так же стремительно будут таять ряды дэвопоклонников.

— И что же произойдёт дальше? — спросил Заратуштра.

— Сам Дух Зла придёт им на помощь. Но я, Творец Ахура Мазда, пошлю Найрьо Сангху и Сраошу в крепость Кангху, которую построил Сьяваршан и которой суждено править Пешотану, сыну Кави Виштаспы. Мои посланники-язаты воззовут к Пешотану, дабы он встал на защиту творений Ахуры и священных стихий. Тогда Пешотану и 150 его верных последователей выступят со [словами]: «хумата – хухта – хваршта» — «добрые помыслы – добрые речи – добрые дела», совершат священные ритуалы, предписанные религией, воспоют святые молитвы и воздадут почести сакральным огням. Затем Пешотану, сын Виштаспы, выступит при поддержке трёх великих огней, имена которых — Адур-Фробак, Адур-Гушнасп и Адур-Бурзин-Михр. Он разрушит храмы идолопоклонников, сокрушит Айшму и его дэвов, и самого Злого Духа он тоже сокрушит, блистательный Пешотану. Когда это случится, я, Творец Ахура Мазда, в сопровождении Бессмертных Святых появлюсь на вершине Хукарьи и отдам язатам приказ прийти Пешотану на помощь. Митра широкопастбищный, Сраоша мощный, Рашну праведносудящий, Вертрагна могучий, Аши победоносная и Хварна маздаяснийской веры выступят единым строем, — и дэвы взмолятся о пощаде. Но пощады не будет. Широкопастбищный Митра скажет им:

— Истекли дни безнаказанного Зла, дни Ажи Дахаки, туранца Франграсйана и проклятого Искандáра!

Ангхро Майнью обратится в бегство и скроется в своём преисподнем подземелье. А Митра повелит Пешотану завершить свою миссию — уничтожить дэвов и идолопоклоннические святилища. Тогда Пешотану и 150 его верных последователей победно её завершат. Закончится эра волка и наступит эра овцы. Священные огни Фробак, Гушнасп и Бурзин-Михр вернутся на свои места, в храмы, где они пребывали и горели исстари.

— Вот моё пророчество, — закончил Ахура Мазда. — Когда кончится твоя эра, начнётся эра первого Саошьянта — Ухшйат-Эреты.

Окончание легенды см. на с. 386-387. [308]

Первые проповеди Заратуштры

Изложено по: «Денкарт» VII.4.1-28

Когда Заратуштра, осенённый светом божественной Истины, возвратился после встречи с Творцом в родное селение, он сразу отправился на собрание жрецов-карапанов и там, перед племенными Рату и служителями богов, во весь голос воспел «Ахуна Вайрью»,[126] а затем таким же громким голосом призвал народ обратиться в веру Ахура Мазды.

{— Речь моя для внимающих, — стал поучать пророк, — о том, что творит Мазда, будет вещать она, о делах его, которые доступны разумению мыслящего. Речь моя будет славить Ахуру: её предмет — предмет благоговения для неискажённого духа, предмет высоких святых размышлений. Исполнено прелести, добра и блеска то, о чём буду говорить я.

Итак, внимай, о человек, с напряжением слуха превосходному смыслу моего слова: оно укажет тебе, что избрать лучше — каждому укажет оно; выбор касается твоей плоти и тебя. Пока не настало великое время, нас учат те, которые обладают премудростью.

Два Духа [Спента Майнью[127] и Ангхро Майнью[128]], два близнеца в начале провозгласили от себя чистое и нечистое мыслей, речей и поступков. Благомудрые знают разницу между провозгласителями, не знают её зломудрые: суд благомыслящих безошибочен и верен как о том, так и о другом Духе.

В первый раз когда они пошли создавать и жизнь, и отсутствие жизни, и всё, чем стоит наконец мир — где дурное, там виден был и Нечистый, Дух же Благой всегда пребывал неразлучен со Святостью [Аша].

Из этих Духов Злой избрал для себя нечистое дело, чистоту же избрал Дух Непорочный,[129] обитающий в непоколебимом небе: последовали чистоте чтущие Ахуру делами Правды, веруя Мазде [К]. Так и всякий человек должен сделать свой выбор между Добром и Злом. Но между избирателями не избрали Правды сонмы дэвов и кто ими обманут. Лишь только Нечистый Дух решил свой выбор, он прибегнул к сомнению, и — к Айшме немедленно столпились [309] все желавшие безобразия этому миру. [А] к Ахуре прибегнула власть с благою мудростью и чистотою; прочность же и неослабную крепость телам их даровала Армайти. Да пребудут они всегда таковыми, как когда впервые ты [Ахура Мазда] приступил к творению!

Когда настанет время казни злодеям, тебе, Мазда, предстоят власть и благая мудрость. Ахура повелевает той и другой и — злодея они предают в руки непорочности.

Да пребудем мы твоими, мы, стремящиеся к преуспеянию мира: Ахура Мазда да укрепит нас, да укрепит нас Святость [Аша]. Кто благомудр здесь, тому вечное пребывание там, где обитает премудрость [К], — в царстве Бесконечного Света.

На злого, на губителя, вот уже падает гибель разрушения; но сходятся в одно мгновение невредимыми в прекрасной обители Благого Духа, в обители Мазды и Непорочности [Аша] те, для кого было сладостно прославление Благого [Духа]. Итак, поучайте о двух властелинах: их действия открыты Маздою человеку. Поучайте об них с наслаждением и постоянно: это учение давно уже разит нечестивых. В нём сила тому, кто праведен душою, в нём прославление ему [К].}[130]

Кави, Рату и карапаны вскрикнули, изумлённые такой речью. А Заратуштра с ещё большим воодушевлением воззвал ко всему праведному телесному миру о приверженности праведности и о непочтении к дэвам.

— Молитесь Амеша Спента и отвратитесь помыслами, речами и делами от дэвов! — выкрикивал он. — А лучшее из противодэвовских оружий — это браки кровнородственные, брата с сестрой и отца с дочерью!

После этих слов [Заратуштры] бесчисленные дэвопоклонники, карапаны и кавии бросились на пророка, схватили его и потребовали для него смерти. Но был среди тех карапанов и кавиев туранец по имени Аурвайто-данг,[131] всеми чтимый, подобный великому правителю того каршвара; много воинства <…> было у него и много могущества. И этот Аурвáйто-данг воспротивился.

— Вы не должны убивать этого человека, в коем мои глаза узрели творение Ахуры, отмеченное печатью богоизбранности. Он сделается силён и могуч, а если вы убьёте его, божественная благодать и небесный разум надолго покинут нас, и на наш народ обрушатся все мыслимые и немыслимые несчастья.

Однако потомки Аурвайто-данга — а их было очень много на том собрании карапанов и кавиев — настаивали, что Заратуштру надлежит [310] предать смерти за его кощунственные слова. Аурвайто-дангу с трудом удалось утихомирить их.

— Нет, о Спитама Заратуштра, — сказал, обращаясь к пророку, Аурвайто-данг. — Я никогда не послушаюсь твоего призыва обратиться в веру ахуровскую, заратуштровскую.

Тогда Заратуштра повернулся к Аурвайто-дангу и заговорил вдохновенно:

— О Аурвайто-данг! Ахура Мазда, великий Творец всего сущего, спрашивал меня так: «О Заратуштра! Вот возвратишься ты от нас, Бессмертных Святых, в свой телесный мир, в родное селение, — и кто же среди людей, тебя окружающих, кажется тебе самым благочестивым, но при том также могущественным и влиятельным?» И я ответил Творцу Ахура Мазде: «Это Аурвайто-данг Тур, о Ахура Мазда праведный». И Ахура Мазда сказал мне на это: «Его, о Заратуштра праведный, его, Аурвайто-данга, первым из смертных людей ты должен обратить в веру ахуровскую, заратуштровскую. Ибо этот влиятельный муж премного поспособствует делу укрепления истинной веры, и многие обратятся следом за ним. А если, о Заратуштра праведный, не внемлет Аурвайто-данг твоей речи и не пожелает обратиться в веру ахуровскую, заратуштровскую, ты скажешь ему так: „Ты совершаешь великий грех, и достоин погибели, и прощения тебе после смерти нет". Ибо Аурвайто-дангу известно о существовании праведной веры, поэтому его грех неприятия веры тяжче, нежели грех тех, кто о моей вере не ведает». Вот какие слова, о Аурвайто-данг, молвил мне Ахура Мазда.

Высказав это, Заратуштра отвернулся от Аурвайто-данга и повернулся к другому карапану, Ведвóйшту, который был самым яростным противником истинной веры.

— А про тебя, Ведвойшт, — продолжал Заратуштра свою боговдохновенную речь, — про тебя вот что мне говорил Творец Ахура Мазда: «Я, Творец мира и всего, что существует в нём, оберегаю мои создания от Зла, и Бессмертные Святые противостоят Злу в этом мире тленном. Потребуй, о Заратуштра праведный, от Ведвойшта неправедного, чтоб он принёс мне жертвенный дар: сто молодых сильных рабов, девиц-рабынь и лошадиные упряжки. Скажи ему, Ведвойшту неправедному: „Если ты, о Ведвойшт неправедный, поднесёшь такой дар Ахуре, много благости воспоследует через это для мира; а если ты, о Ведвойшт неправедный, такого дара Ахуре не поднесёшь, воспоследует тогда множество всяческого зла"».

— Твои слова для меня — ничто! — презрительно ответил Ведвойшт. — Я сам себе божество! Богатства у меня больше, чем даже у твоего Ахура Мазды! Я сам привык получать дары — скот и домашнюю птицу. Получать, а не подносить другим! Ты понял меня?

Заратуштра содрогнулся в душе от такого богохульства и немедленно [311] передал[132] речь Ведвойшта Ахура Мазде и Амеша Спента — слово в слово, как она прозвучала из уст нечестивого карапана. И Ахура Мазда сказал своему пророку:

— Надменен этот карапан и грешен безмерно. Страшное возмездие ожидает его за такие слова. Когда по прошествии третьей ночи душа покинет его,[133] семеро Амеша Спента, сияющих и пречистых, не придут ему на помощь. Его ждёт преисподняя бездна, а пищей его будет заплесневелый хлеб.

Заратуштра и благая Аши

Изложено по: «Яшт» 17.17-18, 21-22

Однажды благая Аши, стоя на колеснице, выслушивала молитвы, которые к ней обращали люди. Вдруг слух её возрадовали сладкозвучрейшие слова. Удивлённая богиня воскликнула:

— О, кто ко мне взывает,

Кого из всех зовущих

Мне так приятна речь? [СК]

И ей с земли отозвался Заратуштра. Тогда Аши сказала ему:

«Ко мне приблизься, праведный Поистине, Спитама! У колесницы встань!» И, подойдя поближе, Спитама Заратуштра У колесницы встал. Его коснулась Аши И сверху провела Обеими руками, И правою и левой, Словами говоря: «Красив ты, Заратуштра, Прекрасен ты, Спитама, Со стройными ногами И длинными руками, Тебе дала я Хварно, Твоей душе блаженство, Как прежде предрекла» [СК]. [312]

Заратуштра и Хаома

Изложено по: «Ясна» 9 (так называемый «Хом-яшт»)

Однажды на рассвете дня Заратуштра разводил огонь, собираясь совершить жертвоприношение Ахуре. Вдруг к нему подошёл муж прекрасный, сияющий. Это был язат Хаома, бог чудодейственного напитка. Заратуштра спросил:

— Кто ты, о муж:, которого я увидел как самого прекрасного во всём телесном мире, по твоей наружности блестящей, бессмертной?

И ответствовал [ему] Хаома праведный, устраняющий смерть:

— Я есмь, Заратуштра, Хаома праведный, устраняющий смерть. Собирай меня, Спитама, выжимай меня в снедь, воспевай меня для воспевания, как воспевали меня другие <…>

И молвил Заратуштра:

— Поклонение Хаоме! Кто был первым человеком, Хаома, что выжимал тебя для телесного мира? Какое благо постигло его, какая прибыль дошла до него?

И ответствовал [Заратуштре] он, Хаома праведный, устраняющий смерть:

— Вивахвант был первым человеком, который выжимал меня для телесного мира; то благо постигло его, та прибыль дошла до него, что у него родился сын, Йима <…> богатый стадами, светлейший между рождёнными, солнцеподобный между людьми. Ибо он сделал, в своё царствование, бессмертными животных и людей, не засыхающими воды и растения, так что кушали неувядаемую пищу. В царствование <…> Йимы не было ни мороза, ни зноя, не было ни старости, ни смерти, ни зависти, созданной дэвами. Пятнадцатилетними, по наружности, расхаживал тот и другой, как отец, так и сын, доколе царствовал Йима, богатый стадами, сын Вивахванта.

— Кто был вторым человеком, Хаома, который выжимал тебя для телесного мира? Какое благо постигло его, какая прибыль дошла до него? [3] — спросил Заратуштра.

И ответствовал [Заратуштре] он, Хаома праведный, устраняющий смерть:

— Атвйя был вторым человеком, который выжимал меня для телесного мира; то благо постигло его, та прибыль дошла до него, что у него родился сын Траэтаона из богатырского дома, который убил Змея Дахаку, имевшего три пасти, три головы, [313] шесть глаз, тысячу сил; пресильного дэвовского Друджа, злого, опасного творениям [Ахура Мазды], которого, пресильного Друджа, произвёл Ангхро Майнью во вред телесному миру, на гибель существ праведности.

— Кто был третьим человеком, Хаома, который выжимал тебя для телесного мира? Какое благо постигло его, какая прибыль дошла до него? [З] — опять спросил Заратуштра и услышал в ответ:

— Трита, лучший из Самов, был третьим человеком, который выжимал меня для телесного мира; то благо постигло его, та прибыль дошла до него, что у него родились два сына, Урвахшайа и Керсаспа; один блюститель веры и законодатель, другой — высокий ростом юноша кудрявый, носящий палицу, который убил змея Сэрвару, глотавшего коней, глотавшего людей, ядовитого, жёлтого, по которому <…> яд протекал <…> на котором Керсаспа варил в котле пищу, в полуденное время. И загорелся змей и взвился; он выскочил из-под котла, разлил кипящую воду. Назад отскочил, испугавшись, мужественный Керсаспа.

— Кто был четвёртым человеком, Хаома, который выжимал тебя для телесного мира? Какое благо постигло его, какая прибыль дошла до него?

И ответствовал [Заратуштре] он, Хаома праведный, устраняющий смерть:

— Порушаспа был четвёртым человеком, который выжимал меня для телесного мира; то благо постигло его, та прибыль дошла до него, что у него родился ты, праведный Заратуштра в доме Порушаспы, враг дэвов, поклонник Ахуры, славный в Арьяна Вэджа. Ты первый, Заратуштра, произнёс [молитву] «Ахуна Вайрья», с паузами между стихами, четыре раза, каждый раз более громким воспеванием.

Ты заставил укрыться под землю всех дэвов, рыскавших прежде по этой земле в человеческом образе; [ты], который был сильнейшим, крепчайшим, деятельнейшим, быстрейшим, наипобедоноснейшим из творений обоих Духов.

Тогда молвил Заратуштра:

— Поклонение Хаоме! добр Хаома, хорошо сотворен Хаома, правильно сотворен Хаома, добр, раздаватель, исцелитель, красив, добродетелен, победоносен, златоцветен, с свежими ветвями, чтоб [его] кушал лучший, и для души припас в дорогу [в загробный мир].

В тебя, о жёлтый, я влагаю своим словом [силу дать] мудрость, и мощь, и победу, и здоровье, и целебность, и успех, и рост, и крепость всему телу, и разумение разнообразное. В тебя я влагаю ту силу, чтобы я ходил на свете свободно, одолевая ненависти, поражая Друджа. [314]

И то, чтобы я одолевал ненависти всех ненавистников, дэвов и людей, йату и паирика, притеснителей, кавиев и карапанов, злодеев двуногих, ашемаугов двуногих и волков четвероногих, и войска с широким фронтом, шумящего, летучего.

На этом первом обходе,[134] Хаома, я молюсь тебе, устраняющий смерть, о лучшем мире блестящем, повсюду сияющем. На этом втором обходе, Хаома, я молюсь тебе, устраняющий смерть, о здоровье для сего тела. На этом третьем обходе, Хаома, я молюсь тебе, устраняющий смерть, о долгой жизни души.

На этом четвёртом обходе, Хаома, я молюсь тебе, устраняющий смерть, о том, чтобы я вольным, сильным, довольным ходил по земле, одолевая ненависти, поражая. Друджа. На этом пятом обходе, Хаома, я молюсь тебе, устраняющий смерть, о том, чтобы я ходил по земле победоносным, поражающим в битве, одолевая ненависти, поражая Друджа.

На этом шестом обходе, Хаома, я молюсь тебе, устраняющий смерть, о том, чтобы мы замечали вперёд вора, разбойника, волка. Да не заметит их кто раньше нас, да заметим все мы вперёд.

Хаома жалует силу и твёрдость тем, которые быстро гонят конскую [упряжку]. Хаома даёт рождающим блестящих детей и праведное потомство. Хаома жалует славу и мудрость всем тем, которые изучают наски [«Авесты»].

Хаома тем, которые сидели долго девицами незамужними, жалует настоящего супруга, как скоро ему молятся, мудрому.

Хаома низверг с царства того Кересани, который рос властолюбием, который говорил: «Да не придёт в мои области атраван, чтоб исполнить [произносить] «Апам авишти».[135] Он поразил бы все успехи, уничтожил бы все успехи [?].

Слава тебе, который собственною силой свободно царствуешь, Хаома! Слава тебе, знающему много слов правильно сказанных. Слава тебе, не лишним спрашиванием [спрашиваешь, но] спрашиваешь правильно сказанное слово. Тебе преподнёс Мазда плеядный пояс,[136] украшенный звёздами, сделанный духами: добрую маздаяснийскую веру. А им ты опоясан на вершинах гор, для удлинения слов и звуков священного текста [?].

Хаома, царь дома, царь селения, царь деревни, царь области, по полезности царь мудрости! О силе и о победе для меня молюсь к тебе, для тела, и о достижении многого наслаждения. [315]

Выведи нас из ненавистней ненавистников, отними разум у притеснителей. Кто [только] в этом доме, в этом селении, в этой деревне, в этой области — человек враждебный [нам], отними у его ног силу, омрачи его разум, сокруши его ум! Да не будет он крепок ногами, да не будет он силён руками; да не видит он глазами земли, да не видит он глазами природы! тот, кто обижает нашу душу, кто обижает наше тело.

На змея желтоватого, темноватого, изрыгающего яд, чтоб уничтожить тело праведника, на него, Хаома жёлтый, направляй оружие!

На человека злого, угнетателя, имеющего <…> на голове, чтоб уничтожить тело праведника, на него, Хаома жёлтый, направляй оружие. На ашемауга безбожного, разрушающего мир этой веры предложением мыслей и слов, но не исполнением их, чтоб уничтожить тело праведника, на него, Хаома жёлтый, направляй оружие.

На блудницу [паирика] волшебную, причиняющую сладострастие, предлагающую ложе, душа которой шатается как туча, гонимая ветром, на неё, Хаома жёлтый, направляй оружие. На всё, что служит к уничтожению тела праведника, Хаолш жёлтый, направляй оружие [З].

Испытание Заратштры

Изложено по: «Видевдат» 19.1-16, 43-47. В «Денкарт» VII.4.36-41 — конспективный пересказ данных фрагментов «Видевдата»

От северной страны, от северных стран [каршваров] примчался Ангхро Майнью, полный смерти, дэв дэвов. Так сказал он, злодейский Ангхро Майнью, полный смерти:

— Друдж! Ступай, умори праведного Заратуштру!

Друдж окружила его, дэв Буити, гибель коварная, злобная. Чтобы оберечь себя от её козней, Заратуштра прочёл «Ахуна Вайрью» [З]:

«Как наилучший Господь, Как наилучший Глава, Давший по Истине дело Мазде благое и власть, Убогих поставив пасти» [СК].

И воскликнул, прочитав «Ахуна Вайрью»:

— Славьте благие воды доброго создания, исповедуйте веру маздаяснийскую! [316]

Поражённая, Друдж умчалась назад, дэв Буити, гибель коварная, злобная [З]. Она вернулась в мерзкую обитель Злого Духа и сказала ему:

— Мучитель Ангхро Майнъю! Не обретаю для него гибели, для Спитамы Заратуштры: полон блеска праведный Заратуштра.

Заратуштра [тем временем] узрел в душе: «Дэвы злые, злодейские совещаются о моей гибели».

Восстал Заратуштра, выступил Заратуштра, не уязвлённый Злым Духом, жестокостью вражеских умыслов, держа в руках камни, — они величиною в дом,[137] — праведный Заратуштра, взывая к Творцу Ахура Мазде: «Где бы ты ни поддерживал эту землю, широкую, круглую, с дальними пределами, склонись в поддержку дома Порушаспова». <…>

Возвестил Заратуштра Ангхро Майнью:

— Злодейский Ангхро Майнью! поражу я творения, дэвами сотворенные! [З] Уничтожу паирику Хнафаити до прихода Спасителя!

Ему возразил злокачественный Ангхро Майнью:

— Не истребляй моих созданий, праведный Заратуштра! Ты [ведь] сын Порушаспов, от [смертной] матери ты родился. Отрекись от доброй веры маздаяснийской, и обретёшь счастье, какое обрёл Вадагáн[138] царь.

Ему возразил Спитама Заратуштра:

— Не отрекусь я <…> от доброй веры маздаяснийской, ни если бы даже и кости, и жизнь, и душа пошли врознь.

Ему возразил злокачественный Ангхро Майнью:

— Чьим словом поразишь, чьим словом прогонишь, каким оружием [поразишь] мои создания, [сотворенные мною], Ангхро Майнъю?

Ему сказал Спитама Заратуштра:

— Ступкою, чашею, хаомой и словом, изречённым Маздою! Вот моё оружие, самое лучшее! Этим словом поражу, этим словом прогоню, этим оружием [поражу] твои создания, о злодейский Ангхро Майнью! Сотворил [это оружие] Святой Дух, сотворил [он его] в беспредельное время [зерван акарана],[139] сотворили [его] Амеша Спента, благовластвующие, благодетельные [З]. [317]

Высказав Духу Зла эти гордые и гневные слова, преисполненный сознанием своей правоты Заратуштра отправился к Ахуре, своему великому наставнику, и попросил у Ахуры поддержки в противостоянии вселенскому Злу.

Спросил Заратуштра Ахура Мазду:

— Ахура Мазда, Дух Святейший, Творец миров телесных, праведный! <…> Как мне это сделать, [чтоб освободиться] от этого Друджа, от злодейского Ангхро Майнью? Как мне устранить осквернение посредственное, как [изгнать] Насу от этой деревни маздаяснийской? Как мне очистить мужа праведного, как дать очищение женщине праведной?[140]

И сказал Ахура Мазда:

— Молись ты, Заратуштра, доброй Вере маздаяснийской [Даэне]; молись ты, Заратуштра, невидимым Амеша Спента на земле, разделённой на семь каршваров; молись ты, Заратуштра, самосозданному небосводу, беспредельному времени [зерван акарана], Вайю, действующему в вышине; молись ты, Заратуштра, Ветру [Вата] сильному, сотворенному Маздою, святой прекрасной дочери Ахура Мазды [Спента Армайти]. Молись ты, Заратуштра, фраваши моей, фраваши Ахура Мазды, ей, величайшей, добрейшей, твердейшей, мудрейшей, благовиднейшей и по праведности высочайшей, душа которой есть Святая Молитва [Мантра Спента] . Сам от себя молись, о Заратуштра, этому творению Ахура Мазды.

Речь [Ахура Мазды] исполнил Заратуштра [говоря]:

— Молюсь Ахура Мазде, Творцу праведного творения. Молюсь Митре, имеющему широкие пастбища, носящему отличное оружие, самое блестящее из оружий, самое побеждающее из оружий. Молюсь Сраоше праведному, с прекрасным станом, держащему в руках оружие, направленное на головы дэвов. Молюсь Святой Молитве [Мантра Спента] чрезвычайно славной; молюсь самосозданному небосводу, беспредельному времени [зерван акарана], Вайю, действующему в вышине. Молюсь Ветру [Вата] сильному, сотворенному Маздою, и святой прекрасной дочери Ахура Мазды [Спента Армайти]. Молюсь доброй Вере маздаяснийской [Даэне], Закону [Аша] противодэвовскому, заратуштровскому. <…>

Помышляли и размышляли, обдумывали и раздумывали Ангхро Майнью, полный смерти, дэв дэвов, дэв Индра, дэв Шару, дэв Нахатья, дэвы Тарви и Заири, Айшма, страшный, злодеятелъный дэв, зима, созданная дэвами,[141] гибель коварная [Акатáша], старость [Заурва] злая, дэв Буити, дэв [нищенства] Дрúви, дэв [318] [обмана] Дáви, дэв [скудости] Кáсви, дэв Пáтиш,[142] самый дэвовский дэв из дэвов.

Так сказал злодейский Ангхро Майнью, полный смерти:

— Что на сходке постановили дэвы подлые, злодейские, у вершины Эрезуры?

Прибежали, советовались дэвы подлые, злодейские; кричали, рассуждали дэвы подлые, злодейские. Злой обман[143] выдумали дэвы подлые, злодейские:

— Это мы постановили на своей сходке у вершины Эрезуры. Родился — увы! — праведный Заратуштра из дома Порушаспова. Где ему мы найдём гибель? Он — поражение дэвов, он — сопротивление дэвам, он — противодэв дэвам, низвергающий поклонников дэвов, Насу, сотворенную дэвами, Ложь притворную.

Раздумали, умчались дэвы подлые, злодейские, ко дну мрака ужасного, обманчивого — в царство Бесконечной Тьмы.

{И не только в Арьяна Вэджа для арийцев, но во всякой земле и для всякой расы [людской]: дэвов охватывал трепет и изничтожались их тела, когда праведный Заратуштра декламировал «Ахуна Вайрью». При его появлении дэвы падали ниц перед ним, в прах изливалось их семя, и уменьшалось в роде людском [число] потаскух, учиняющих сладострастие. С помощью «Ахуна Вайръи», которую праведный Заратуштра громко им воспевал, все дэвы были схвачены и загнаны глубоко под землю — туда, где вершится полное и окончательное разрушение их тел. И людям стало ясно, что, не обладая плотской оболочкой, эти дэвы уже не могут чинить зла, что они — лжебоги и поклоняться им не должно никогда и нигде.}[144]

Шесть встреч с бессмертными святыми

Изложено по: «Затспрам» 22

После первой встречи с небожителями, во время которой Заратуштра получил наставления от Ахуры, он за последующие десять лет встречался с Амеша Спента ещё шесть раз.

Вторая его встреча была — с Boxy Маной. Она состоялась на горных вершинах Хукарья и Усхинду. Вместе с Заратуштрой туда пришли ахуровские животные пяти видов, которые в мире отмечены знаком Святого Духа <…> И в тот день, перед тем, как они явились [319] на встречу [с Boxy Маной], их языки были полностью освобождены [и получили возможность] говорить человеческими словами. Рыб и подводную живность представляла на той встрече рыба Арзýва — {величайшая из рыб, сотворенных Ахура Маздой, которую также называют Ари́з или Кара};[145] тех, [кто живёт] в норах, — белый горностай [и] белая куница; пернатых — Каршипта, птица наподобие водоплавающих; был там заяц, который показывает лесным зверям дорогу к воде; а скот, созданный для пастьбы и доения, представляла белая коза. И все эти животные вместе с Заратуштрой приняли веру Мазды — настолько, насколько способен их разум. И через них Истина ахуровской веры передалась всему животному миру.

Встреча с Аша Вахиштой, Духом Огня, — третья встреча, — состоялась у Заратуштры на реке Тоджáн.[146] На этой встрече Заратуштре было поведано о священной природе огненной стихии и о всех сакральных огнях зороастрийской религии.

На четвёртой встрече, состоявшейся в другом месте,[147] Заратуштра узнан от Духа металлов Хшатра Вайрьи о защитных свойствах металлов и золота.

Покровительница земной стихии и всех семи каршваров Спента Армайти явилась Заратуштра весной и сама была подобна весне, которая нисходит на Вахви Датию с горы Аснаванд. Армайти несла земле возрождение от смерти, буйный цвет, жизнь, — и Заратуштре открылась святость земной стихии и её покровительницы. Это была пятая встреча.

Шестая встреча состоялась на горе Аснаванд. Дух воды Хаурватат осенил Заратуштру знанием о святости водной стихии.

И последняя, седьмая встреча — с Духом растений Амертат, воплощением бессмертия, на которой Заратуштра узнал о том, как надлежит заботиться о растениях, была сперва на берегу реки Дареджа, потом на берегу Вахви Датии, и ещё в других местах <…> бескрайней земли.

Заратуштра и лже-Армайти

Изложено по: «Денкарт» VII.4.54-62

В одном из своих наставлений пророку Ахура Мазда сказал: — Если явится к тебе кто-либо, о Заратуштра праведный, от моего имени и назовёт себя ахуровским божеством, не верь ему сразу на [320] слово! Огляди его с головы до ног, спереди и сзади, справа и слева. Знай: мы [Амеша Спента] для тебя [являемся] не такими [с виду], какими дэвы являются роду людскому. Амеша Спента невидимы и даруют духовные блага, дэвы же являются во плоти и соблазняют плотскими искушениями. Даже тебя, о Заратуштра праведный, они будут пытаться соблазнить, даже тебя! Будь осторожен и бдителен. Близок час, когда на тебя набросится, дабы склонить ко греху, злокозненнейший дэв в облике женщины, златотелой и полногрудой; эта женщина-дэв окутает тебя чарами, чтоб навязаться тебе в помощницы. Не беседуй с ней и не имей никаких дел с этой женщиной-дэвом, пышнотелой и полногрудой; только воспой «Ахуна Вайрью» громким голосом, увидев её и распознав!

Заратуштра накрепко запомнил эти слова Творца.

И вот явился к нему тот дэв в облике женщины, о котором Ахура Мазда предостерегал. Явился и сказал Заратуштре праведному:

— Я — Спента Армайти, Святая Земля, воплощение набожного благочестия.

— Ту, которая Спента Армайти, — молвил Заратуштра в ответ, — Святое Благочестие, Землю, сотворенную богом, — её я хорошо разглядел при свете безоблачного дня. И та Спента Армайти увиделась мне прекрасной — вся с головы до ног, и спереди, и сзади, и справа, и слева. Ты прекрасна спереди, и лик твой красив, о незнакомка, но повернись ко мне спиной, дабы мне убедиться, что ты действительно та, за кого себя выдаёшь, — Святая Спента Армайти!

— О Спитама Заратуштра, — смутилась женщина-дэв, — знай: те из ахуровских божеств, которые имеют женскую сущность, сладостны для взора спереди, но сзади вид их ужасен! Не заставляй же меня поворачиваться к тебе спиной.

Но бдительный пророк твёрдо повторил своё требование — во второй раз, а потом и в третий. И ничего не оставалось делать посланнице Тьмы, как повернуться к Заратуштра спиной.

Едва она повернулась, у неё началась менструация, и кровь её кишела змеями, лягушками, сороканожками и прочими храфстра.

Заратуштра поморщился от отвращения и произнёс святые слова «Ахуна Вайрьи», — в точности как Творец учил его тому. И женщина-дэв сгинула туда, откуда пришла, — в преисподнюю Злого Духа.

Изгнание

Изложено по: «Затспрам» 23.1-4; 24.8, «Бундахшин» 32.3

Десять лет проповедовал Заратуштра ахуровскую веру в родном племени. Думы его были обращены только к Ахуре, озабочен он был [321] только соблюдением праведности, и постоянно вопрошал в мыслях великого бога:

{«Сие спрашиваю тебя, скажи мне правду, о Ахура! Может ли в благодарность за моё восхваление Такой, как ты, открыться как другу такому, как я? <…> Сие спрашиваю тебя, скажи мне правду, о Ахура! Как будут заложены основы наилучшей жизни? <…> Сие спрашиваю тебя, скажи мне правду, о Ахура! Кто был изначальным отцом Арты [Духа огня] при зарождении его? Кто проложил путь Солнцу и звёздам? Кто заставляет Луну прибывать и убывать? Это и многое другое, о Мазда, хочу я узнать! Сие спрашиваю тебя, скажи мне правду, о Ахура! Кто водрузил землю на место и удерживает здание облаков? <…> Кто впряг в одну упряжку быстрых жеребцов с ветрами и облаками? Кто был создателем Boxy Маны [Духа скота], о Мазда? Сие спрашиваю тебя, скажи мне правду, о Ахура! Какой мастер сотворил свет и тьму? Какой мастер сотворил сон и бодрствование, Дабы разумному человеку напомнить о заботах его? Сие спрашиваю тебя, скажи мне правду, о Ахура! Верно ли наставляю я? Для кого создан скот? Кто научил сына почитать отца своего? Как овладеть поучениями и словами правды? Будет ли награждён приверженец правой веры? На всех недругов будут смотреть с неизменной ненавистью. Как избавиться от приверженцев Лжи? Каким образом можно предать Зло в руки Арты, дабы оно повергнуто было ниц силою заклинания — Мантра? Кому из двух воинств — Добра и Зла — даруешь ты победу? Сие спрашиваю тебя, скажи мне правду, о Ахура! Получу ли благодаря Наилучшему Распорядку [Арте] воздаяние своё — Десять кобылиц и жеребца, и верблюда, которые, о Мазда, Причитаются мне вместе со Здоровьем [Хаурватат] и Жизненной Силой [Амертат], присущими тебе? Сие спрашиваю тебя, скажи мне правду, о Ахура! Кто не отдаёт платы тому, кто заслужил её, И, сдержав слово своё, счёл её своей по праву, Какое наказание следует ему уж сейчас? {322] Ибо, что уготовано ему в Конце, известно. Видел ли кто-либо справедливое царствование дэвов? Но об этом спрошу я приверженцев лживых карапанов и кавиев, изводящих скот» [Бр]}.[148]

Через десять лет духовных исканий Заратуштра обратил проповедь к своему двоюродному брату Мáдйо-мóнгхе (среднеперс. Медйóк-мáх, в поздней традиции Медйомáх), сыну Арастáйи (среднеперс. Арáсти). Мадйо-монгха внял словам пророка и стал первым его последователем.

На грани отчаяния пророк спросил Ахура Мазду в молитве:

— Один, только один человек стал последователем моим, о Ахура праведный, — и это за целых десять лет! Почему так?

Великий бог вновь вселил твёрдость в своего пророка, открыв ему завесу грядущего. Наступит время, сказал Творец, когда неисчислимым станет воинство последователей Заратуштры, приверженцев Истины.

Укрепившись в вере, Заратуштра вновь стал славить Ахуру:

{«Преисполненным святости признал я тебя! Изначален ты и воздашь добром за добро н злом за зло. Преисполненным святости признал я тебя! Когда ты спросил меня: „Кто ты? С кем ты?" — Я ответил: „Я — Заратуштра, последователь справедливости, недруг Лжи, тебя славословлю". На твой вопрос: „На что ты решился?" — Отвечу: „При каждом поклонении огню думать лишь о Наилучшем Распорядке [Арта]". Научи же меня изречениям твоим! Помоги мне силою Хшатры и Арты, Когда вместе с теми, кто познал твои заклинания, Хочу я восстать и изгнать осквернителей заветов твоих» [Бр].}[149]

{Но соплеменники по-прежнему не внимали словам Заратуштры. Когда он пытался говорить с ними о вере, они гнали его прочь.}[150]

{И тогда Спитама Заратуштра покинул родину и отправился на чужбину. Он ушёл один, по совету [и по] приказу Ахура Мазды, в царство Виштаспы, и [тем] положил конец ужасному противостоянию между собой и жрецами-карапанами.}[151]

Согласно «Ривайат» 47.4-6, проповедническая деятельность Зардушта была пресечена стараниями злодея по имени Ганнáг Менóг, который, ради того, чтобы причинить вред учению пророка, подговорил одного из соплеменников незаметно [323] подложить в карман одеяния Зардушта человеческие кости. Во время проповеди Ганнаг Меног заявил людям, что перед ними не вероучитель, а презренный переносчик трупов; эти слова были условным сигналом, по которому сообщник Ганнага Менога порвал ткань на кармане у Зардушта, и на землю упала сперва человеческая голова, а затем нога и стопа. Зардушта схватили, связали 33-мя путами и бросили в темницу; там ему не давали есть и пить, так что он обессилел и даже на время потерял зрение и слух (сравн. на с. 325). После этого он был изгнан из племени.

Но и на чужбине отовсюду гнали его лживые карапаны и кавии.

{Отказал в гостеприимстве лжекавий Вэ́пйа у моста зимой Спитаме Заратуштре, оскорбляя его и отказав в крове Ему и дрожащим от мороза вьючным животным <…> Да будет наказан он у моста судейского разбора Чинват! [Бр]}[152]

{Нигде не находил себе приюта несчастный изгнанник Заратуштра. Только Ахура Мазда, благой бог, был с ним, и пророк взывал к Мазде:}[153]

{«В какой земле мне укрыться, куда мне пойти укрыться? Изгоняют меня от земляков и соплеменников, Неблагосклонны ко мне и родовой союз, И поклоняющиеся друджам правители страны. Как мне добиться твоей благосклонности, о Мазда Ахура? Знаю я, почему, о Мазда, нет мне успеха: Мало у меня скота и мало людей. Рыдаю я пред тобою, взгляни же, Ахура, Поддержку ниспошли, какую друг даёт другу! Научи чрез Ашу, как приобрести Добрую Мысль! Когда, о Мазда, придут солнечные всходы, Дабы мир добыл себе Ашу? Когда [придут] могущественные Спасители с мудрыми изречениями? Кому на помощь придут они ради его Доброй Мысли? Ко мне, ибо избран я тобою для завершения,[154] Ахура! Тот сторонник друджей последователям Закона мешает Разводить быка в стране и в области, Мешает обладающий злою славой, мерзкий делами. Кто лишит его царства, Мазда, или жизни, Тот, шествуя впереди, да уготовит пути доброго учения. <…> Кого, о Мазда, дадут мне подобному в защитники, Когда сторонник друджей соберется причинить мне насилие, Кроме Огня твоего и Мысли твоей, Делами которых созревает царство Закона? Такое учение „я" моему возвести! [324] Кто собирается нанести вред дому и двору моему, Чрез дела того да не постигнет меня напасть! На него же да обратятся они; терзая Его, лишая покойной жизни, Но не лишая жизни тяжёлой, злые дела его, Мазда! Кто тот верный, кто первый научил нас Считать тебя лучшим помощником, Святым праведным Судией над всеми делами? Что Закон, что Закон возвестил Творцу быка, Хотят они услышать чрез Добрую Мысль твою… Кто мне, муж ли, жена ли, о Мазда Ахура, Даст то, что ты считаешь лучшим для жизни, Тому в награду за праведность дай царство чрез Добрую Мысль. Их я буду убеждать вам поклоняться, С ними всеми перейду чрез мост раздела [Чинват]. <…> Кто заодно со мной, тому и я лучшее Из того, чем обладаю, обещаю чрез Добрую Мысль, Но вражду тем, кто с вами сбирается враждовать, Следуя вашей воле, о Мазда и Закон! Это — решение разума и духа моего… Кто по Закону свершит мне то, То свершит Заратуштре, что ближе всего к моим желаниям, Тому, заслужившему будущую жизнь, в награду Будет пара беременных коров со всем, чего он желает. И это ты мне сделаешь, Мазда, Это ты умеешь подать лучше всех» [Б].}[155]

Обращение Виштаспы (версия «Денкарта»)

Изложено по: «Денкарт» VII.4.64-87

И вот, после всех скитаний и злоключений, прибыл Заратуштра в царство Кави Виштаспы.

«Царством Кави Виштаспы была Дрангиана. Действительно, мы знаем, что он принадлежит к некоей династии правителей, не носивших царского титула, но имевших прозвище „кави" („стихотворец", „прорицатель") в качестве родового прозвища, вторично превратившееся в нечто вроде такого титула; эта династия, как можно заключить из гимна, посвященного судьбам „кавианской славы", якобы переходившей от начала времён к различным законным правителям ариев («Яшт» 19.66 и сл.), происходила от „выросших у озера Кансава, что у реки Хэтумант у горы Ушидáрна"). Поскольку Хэтумант — это Эгимандр греков, ныне Хильменд, постольку родина Кавианидской династии определяется точно как Дрангиана (Систан, точнее, Заболистан)».[156] [325]

{Оказавшись во владениях этого великого царя, Заратуштра помолился Ардвисуре Анахите на берегу Вахви Датии.

Вот так просил он Ардви: «Такую дай удачу, Благая Ардвисура, Чтоб сына Арватаспы, Могучего Виштаспу Наставил думать в вере, И говорить по вере, И действовать по ней» [СК].}[157]

{А благую Аши Заратуштра молил о том, чтоб она помогла ему обратить жену Виштаспы, царицу Хутáо́су (среднеперс. Хутóс). И богиня откликнулась на мольбу пророка.}[158]

И вот, обретя поддержку язатов, Заратуштра обратился с вдохновенной речью к царю, призывая его проклясть дэвов, поклониться благому богу Ахура Мазде и стать маздаяснийцем.

Виштаспа сразу понял, что странник, пришедший к нему, послан Небесами и глаголет Истину. Но, сколь ни был мудр и духовен этот праведный царь, последователем Заратуштры он стал не сразу.

В окружении Виштаспы владела умами извращённая религия Зака, дэвопоклонника из числа смертоносных карапанов Виштаспы; и множество других [кроме Зака] кавиев и карапанов входили в свиту царя и были его советниками.

Они стали убеждать Виштаспу, что в страну к ним прибыл никакой не божий пророк и провозвестник истинной веры ахуровской, а ненормальный смутьян, бесстыжий еретик и богохульник, и царь во избежание гнева небожителей должен немедленно предать его смерти.

И вот, с согласия царя, Заратуштре связали руки, забили ноги в колодки и бросили в темницу.

Мучительнейшие дни провёл там пророк! Тело его терзали холод, голод и жажда, — а ему не давали ни одежды, ни пищи, ни воды. Силы покинули Заратуштру. Связанный, с закрытыми глазами он лежал на каменном полу и шептал молитвы Ахура Мазде.[159]

Выждав достаточный, как они считали, срок, — достаточный для того, чтоб умер от истощения самый дюжий из богатырей, — карапаны велели стражникам открыть темницу и вынести мёртвое тело. И воистину неземным чудом им показалось, что Заратуштра был жив!

А когда пророк, всё ещё связанный, предстал перед царственным ликом Кави Виштаспы, произошло второе чудо. Израненное, истощённое тело Заратуштры на глазах у изумлённых нечестивцев стало [326] оживать, — и вскоре уже перед царём и его карапановской свитой дэвопоклонников стоял здоровый, полный жизненных сил благородный муж.

Словно пелена пала с глаз Виштаспы, и будто развеяло злой дурман, окутывавший разум его. Царь поверил, что перед ним истинный посланник бога.

По версии «Затспрама» (23.5), Зардушта вызвали на религиозный диспут и задали ему 33 вопроса. Подробностей легенды не сообщается.

Тут к Виштаспе спустились и посланники небес — Амеша Спента и Огонь Ахура Мазды — во всём блеске величия, сияя, как Солнце-Хвархшайта. Виштаспа и все, кто был с ним, — весь его двор, кара-паны и кавии, задрожали от страха.

Но Атар, Огонь Ахура Мазды, сказал:

— Не бойся, Кави Виштаспа! Наше появление перед тобою вреда тебе не причинит. Амеша Спента пришли к тебе не как хиониты — посланники Ареджатаспы, разбойники и убийцы, сеющие смерть![160] Мы несём благость и Добро. И мы взываем к тебе: прими веру ахуровскую, заратуштровскую, истинную и единственную праведную, и да отвратится твой лик от дэвов, почитания не достойных!.. Если ты поклонишься Ахура Мазде и примешь веру Заратуштры Спитамы, мы даруем тебе долгое царствие и долгую жизнь — 150-летнюю жизнь на земле мы тебе даруем по воле Господа. И ещё будет тебе дарован сын по имени Пешотану, который сделается бессмертным Рату, когда уйдёт из мира телесного в мир Бесконечного Света… Если же, о Виштаспа, не примешь ты веру заратуштровскую, ахуровскую, если не отвратишь ты лик свой, и думы свои, и слова и дела свои от дэвов, почитания не достойных, мы ниспошлём тебе ужасный конец: кровь твоя прольётся на землю, и вода не достигнет твоих уст.[161]

Но даже после этого Виштаспа ещё колебался! Нет, в сердце его уже не осталось места сомнениям, что дэвы и их карапаны — исчадия Зла, а Истину и праведность ему принёс Заратуштра, ахуровский пречистый пророк. Его удерживало другое — страх. Он боялся, что как только он объявит о своём обращении и при всём народе проклянёт дэвов, кровожадный Ареджатаспа поведёт хионитов войной против него, и все его подданные на той войне сложат головы.

Ахура Мазде, всеведущему богу, было ведомо об этих сомнениях царя. Надо было уверить Виштаспу, что в той войне его армия победит. Бог призвал своего вестника Найрьо Сангху и наказал ему:

— Лети, Найрьо Сангха, вестник, к царю Кави Виштаспе, и так [327] скажи Аша Вахиште: «О Аша Вахишта! Возьми чашу — ту, что прекрасней всех чаш, которые сделаны [человеческими руками], и дай испить Кави Виштаспе из этой чаши хаому с варом».[162]

Аша Вахишта выполнил приказ повелителя, который передал ему вестник Найрьо Сангха. Едва Виштаспа пригубил волшебный напиток, он окреп душою, и страх покинул его. Царь тут же обратился в новую веру, объявил себя последователем Спитамы Заратуштры и передал чашу жене, царице Хутаосе. Царица испила напиток и тоже обратилась в истинную веру.

{Немало подивились в эту минуту жители всех семи каршваров. Огни в очагах их домов вдруг все разом вспыхнули ярко и заплясали, а потом пустился в пляс домашний скот — быки и коровы, — вот чудеса невиданные! седые старцы не помнили подобного ни сами, ни из рассказов дедов и прадедов. А кто был в ту минуту в лесу или собирал хаому на горном склоне, тот видел, как танцуют дикие звери.}[163]

Дэвы содрогнулись в преисподней Тьме. Теперь воинство Ахура Мазды будет множиться и множиться! Айшма, самый злой дэв из дэвов, опрометью понёсся в хьяонскую страну, к Ареджатаспе, ибо в те времена он был самым могущественным из туров. Он ворвался в страну Ареджатаспы стремительно, как смерч, и призвал хионитов идти на Виштаспу войной, чтоб уничтожить его царство.

Обращение Виштаспы (версия «Ривайата»)

Изложено по: «Ривайат» 47.16-20

Целых два года понадобилось Заратуштре, чтоб обратить Кави Виштаспу в маздаяснийскую веру.

Сначала Виштаспа подумал, что к нему явился обыкновенный лжепророк-попрошайка, и презрительно ответил Заратуштре на его боговдохновенный призыв уверовать в Ахуру:

— Если тебе нужны лошади или что-то ещё, возьми, что тебе надобно, и ступай прочь отсюда.

Но Заратуштра через некоторое время снова пришёл к царю. На этот раз ответ Виштаспы был такой:

— Даже если я приму веру ахуровскую, это всё равно не спасёт мою душу, ибо на мне грех убийства. В трёх сражениях я убил 20000 [328] человек — 10000 в первом сражении, а во втором и в третьем — по 5000 человек было убито мною. И было ещё три сражения, в которых я убил 12000 человек.

— Не только никакого греха в этом нет, — решительно возразил Заратуштра, — но наоборот: ты совершил благое дело. Ибо все, тобою убиенные, были отпрысками волков. Обратись же в веру ахуровскую, Кави Виштаспа! Эту веру не принял Хаошьянгха Парадата, из-ничтожитель дэвов; не принял Йима, который был столь великолепен; не принял Дахака восприимчивый;[164] не приняли эту веру победоносный Траэтаона, быстрый Франграсйан, красноречивый Керсавазда, искусный лучник Спитьюра,[165] Урвахшайа, мудрый Аошнара, могущественный Кави Усан, Сама-Керсаспа,[166] — все они не приняли истинную веру. Так прими же её ты, о Кави Виштаспа! Йима отверг эту веру, думая, что дэв Асто Видоту не страшен ему, — и жестоко пострадал от людей и дэвов. Траэтаону поразил дэв старости Заурва — могучий герой сделался дряхлой развалиной. А Керсаспа был сражён Ака Маной.

Но даже после этих [слов Заратуштры] Виштаспа не принял веру маздаяснийскую.

Тогда, чтобы вразумить царя, Мазда послал к нему Boxy Ману, Аша Вахишту и огонь Бурзин-Михр. Посланцы бога сказали Виштаспе:

— Обратись в истинную веру по слову Заратуштры! Ибо если ты сделаешь это, мы даруем тебе долгую жизнь и блистательное царствование, и у тебя родится сын Пешотану, бессмертный и нестареющий. А если ты останешься глух к нашим словам, твоё тело растерзают коршуны, и кости твои падут наземь.

Но и это не помогло. Виштаспа отказался принять веру Ахуры. И Ахура Мазда послал Найрьо Сангху, дав ему такой наказ:

— Ступай к Аша Вахиште и скажи ему, чтоб подмешал в вино зелье и дал Кави Виштаспе испить его.

И Аша Вахишпш сделал это.

Едва царь пригубил волшебный напиток, сладостный дурман окутал его, он забылся. Бессмертные Святые перенесли душу Кави Виштаспы в Гаронману и показали ей всё величие ахуровской веры.

Очнувшись ото сна, Виштаспа закричал:

— О Хутаоса, жена моя! Где этот пришелец, пророк Заратуштра?! Я немедленно приму его веру!

И Заратуштра услышал этот крик, и пришёл [на зов], и Виштаспа принял веру. [329]

В ту же минуту благость и мир ниспустились на овец и скот, и на все горящие огни, и на всех домовых духов [фраваши?].

Последователи и потомки

Изложено по текстам, указанным в подстрочных примечаниях. Фрагменты вне фигурных скобок представляют собой компиляцию из обрывочных сведений, содержащихся в различных источниках

Вслед за царём и царицей в истинную веру обратились Асмо-хвáнва (среднеперс. Асмок-хванвáто), царский брат конник Заривáри (среднеперс. Зарéр, фарси Зери́р) и два выходца из знатного рода Хвóва — Фрашáóштра (среднеперс. Фрашоштáр) и советник Виштаспы Джамáспа (среднеперс. Джамáсп).

Персонажи перечислены в том порядке, в каком они упоминаются в «Мемориальном списке», однако этот порядок, судя по всему, не отражает ни последовательность обращения этих персонажей в маздаяснийскую веру, ни их важность и значимость. Всего «Список» (96-110) называет 87 (кроме Мадйо-монгхи, упоминаемого в стрскре 95, и исключая Астват-Эрету) первопоследователей пророка; Асмо-хванва упоминается первым, Виштаспа — 19-м, Зариварн — 21-м, Фрашаоштра — 51-м, Джамаспа — 52-м, Хутаоса упоминается в другом месте (139) после дочерей Заратуштры. Подавляющее большинство имён «Списка» или неизвестны по пехлевийским источникам, или только упоминаются в них.

Обращение Виштаспа, царствовавшего 30 лет до обращения в маздаяснизм и 90 лет после этого (Бундахишн» 34.7), соответствует, по «Бундахишну», концу девятого тысячелетия мировой истории, протекавшему под владычеством созвездия Кентавра (Стрельца) («Бундахишн» 34.5): 500 (лет царствования Фретона) + 120 (лет Манушчихра) + 5 (лет Зова) + 15 (лет Кей Кавада) + 150 (=75+75 лет Кей Уса) + 60 (лет Кей Хосрова) + 120 (лет Лохраспа) + 30 (лет Виштаспы до обращения) = 1000 лет. Расчёты двух предыдущих тысячелетий — Весов и Скорпиона — см. во внутритекстовом комментарии на с. 191-193.

Потом маздаяснизм один за другим стали принимать все знатные мужи в царстве Кави Виштаспы, а следом стал обращаться и простой люд. Каждый обращавшийся проклинал дэвов и клялся соблюдать заповеди ахуровского учения:

{«Считаю себя молящимся Мазде, заратуштровским, противодэвовским, учащим Ахуре, славящим Бессмертных Святых, молящимся Бессмертным Святым.

Ахура Мазде благому, благостному, всё благо признаю праведному, лучезарному, благодатному <…>

Отрекаюсь от единения со злыми, злобными, зловредными, пагубными дэвами, самыми лживыми, самыми тлетворными, самыми злополучными из всех существ, от дэвов и дэвовских, от чародеев и чародейных и от всех, кто насилует живущих, мыслями, словами, делами и обличьем отрекаюсь от единения со лживым, сокрушающим. <…> [330]

Молящимся Мазде, заратуштровским, считаю себя прославлением и исповеданием. Славлюсь благомыслием мысли. Славлюсь благословием слова. Славлюсь благодеянием дела». [СК]}[167]

Заратуштра был обласкан царём и окружён великим почётом. {Он превосходил всех смертных не только в духовных знаниях. Во всех семи каршварах он лучше всех знал медицину, астрономию, и как вести хозяйство, и где какие реки и земли создал бог, и все очистительные ритуалы. Проповеди Заратуштры, его наставления и поучения людям были записаны}[168] {золотыми буквами на специально подготовленных воловьих шкурах [Кл]},[169] {и эта книга — «Авеста» — стала сводом всех высочайших достижений [человеческой] мудрости}.[170] {Столь прозорлив был Заратуштра, что даже трёхлетнее царствие проклятого Искандера, дэвовского злодея, он предрёк, и это тоже было записано в «Авесте».}[171]

{Пророк был дважды женат,[172] Одна из его жён была «служащей», а другая — «правящей».}[173]

Согласно персидскому «Ривайату», «правящей» жена считалась, если она выходила замуж девственницей с согласил родителей; она и её дети принадлежали супругу в этом и в загробном мире. «Служащем» женой называлась второбрачная вдова; в загробном мире половина её детей от второго брака (при условии, что первый брак не был бездетным) и она сама (в любом случае) переходили в собственность первого супруга.

{«Служащая» жена родила ему двух сыновей — Урватáт-нáру (среднеперс. Аурвáд-нар) и Хвара-чи́тру (среднеперс. Хуршéд-чихр); «правящая» — сына И́сад-вáстру (среднеперс. Исадвáстр) и трёх дочерей — Фрéни (среднеперс. Френ, в поздней традиции Френó), Три́ти (среднеперс. Срит, в поздней традиции Сритó) и Поручи́сту (среднеперс. Поручи́ст).

Исад-вастра стал верховным жрецом маздаяснийской религии, Хвара-читра — воином, а Урватат-нара — скотоводом и земледельцем.}[174] Трое сыновей пророка стали прародителями трёх сословий — жрецов, воинов и скотоводов, воплотив в телесном мире три качества самого Заратуштры {который первый жрец, который первый воин, который первый скотовод есть [В]}.[175] [331]

{Урватат-нара вместе с Заратуштрой правили Варой Йимы}[176]

Правление Заратуштры и Урватат-нары, возможно, подразумевает, что Заратуштра являлся хранителем Истины-Аша в Варе, а скотовод Урватат-нара — гарантом изобилия и материального благополучия.

{Поручиста была отдана замуж за Джамаспу. Сам Кави Виштаспа присутствовал на свадьбе.}[177] Во время торжества Заратуштра произнёс проповедь и дал дочери-невесте наставления, как подобает блюсти себя праведной женщине и жене.

{А Френи и Трити стали великими сторонницами маздаяснийской религии.}[178]

Великая битва с хионитами

Изложено по: «Аяткар Зареран»

Через тридцать лет после того знаменательного дня, когда Заратуштре открылась Истина, через восемнадцать лет после обращения Виштаспы, за семнадцать лет до смерти пророка, которому в тот год исполнилось шестьдесят лет, на царство Виштаспы пошли войной злейшие со времён Франграсйана друджепоклонники — народ хьяона, хиониты.}[179] {Их царя Ареджатáспу (среднеперс. и фарси Арджáсп) подвигнул к этому Айшма после обращения Виштаспы.}[180]

Сперва Ареджатаспа отправил посольство — колдун Видрáфш и преступник Намхвáст с отборным двадцатитысячным войском [Ч] прибыли к Вшптаспе. Встретивший их Джамаспа доложил царю:

— От Ареджатаспы, царя хионитов, пришли два посла, красивее которых нет во всём государстве хионитов. Один — колдун Видрафш, а другой — преступник Намхваст, с ними — отборное двадцатитысячное войско. У них в руках письмо. [Ч]

Виштаспа приказал впустить хионитских послов. Они вошли, выказали почтение Виштаспе и дали послание. [Ч] Главный писец развернул его и зачитал:

«Я слышал, что вы, господин, приняли от Ахура Мазды святую маздаяснийскую веру. И если вы от этого пути не откажетесь, то нам от неё будет большой вред и беда. Но если вы, господин, изволите оставить святую веру, станете нашими единоверцами, то мы будем служить вам и давать вам год за годом [332] много золота, серебра, хороших коней и царских подарков. А если вы не оставите эту веру и не станете нашими единоверцами, то мы нападём на вас, свежее — уничтожим, сухое — сожжём, животных и людей <…> захватим в плен, и заставим вас работать в тяжёлом рабстве и больших трудностях». [Ч]

Виштаспа, когда услышал эти слова, опечалился [Ч] и не сказал послам Ареджатаспы ничего. Тогда ответить вызвался Заривари. Царь дозволил ему говорить от своего имени, и смелый полководец, храбрый Заривари, так изволил ответить на послание:

«От Виштаспы <…> Ареджатаспе, царю хионитов, привет!

Прежде всего: мы не оставим эту святую веру и не будем вашими единоверцами. Мы получили эту святую веру от Ахура Мазды и не оставим [её], [и] в следующем месяце мы сразимся с вами насмерть [Ч].

У Белого леса И Моуру зороастрийского,[181] Где ни горы, ни реки <…> Где могут разбежаться кони [Бр],

где [нет] ни высоких гор, ни глубоких озёр, — на той плоской равнине пусть решат [исход битвы] кони и смелые пехотинцы. Вы придёте оттуда, пока мы придём отсюда, и вы увидите нас, а мы увидим вас. И мы покажем вам, как будет убит дэв руками богов».

<…> Глава писцов скрепил послание печатью. А колдун Видрафш и преступник Намхваст приняли [его], выказали почтение Виштаспе и ушли [Ч].

Когда они ушли, Виштаспа велел Заривари разжечь на горной вершине огонь и разослать по всей стране глашатаев, дабы они призвали всех мужчин взять оружие и встать на защиту веры.

— Кроме жрецов, которые почитают и охраняют воду и огонь Бахрам, пусть никто, от десятилетних до восьмидесятилетних, не остаётся дома [Ч], — сказал Царь. — Это пускай повсюду объявят глашатаи, в каждом городе и в каждом селении. Через месяц воины должны собраться здесь, у моего воинского шатра. А если [кто] не придёт, [и] войско [приверженцев] туда с собой не приведёт, я прикажу [его] повесить [Ч].

Веление царя объявили, и мужи со всей страны откликнулись. Через месяц у походного шатра Виштаспы собралось войско такое многочисленное, что когда был дан клич выступать, голоса воинов доносились до неба, а топот конских копыт сотрясал преисподнюю. А если встречалась на пути река и её переходили вброд, поднималась такая муть со дня, что целый месяц нельзя было пить из той реки воду. В течение 50 дней не было света; даже птицы не находили [себе] [333] места,[182] кроме как на головах коней, остриях копий, высоких горных вершинах. От пыли и дыма не различались день и ночь [Ч]. Когда подошло время воинам спешиться и готовить ночлег, Виштаспа призвал к себе бидáхша[183] Джамаспу и сказал:

— Я знаю, что ты, Джамаспа, мудрец благоразумный и знающий. И ты знаешь, если в течение 10 дней идёт дождь, сколько капель упадёт на землю, и сколько упадёт всего, капля за каплей.[184] И ты знаешь, [когда] распускаются растения, и какой цветок распустится днём, какой — ночью, какой — завтра. И ты знаешь, какое облако [?] несёт дождь, а какое — нет. И ты знаешь, что случится завтра в этой битве Виштаспы с Дахакой,[185] кто из сыновей и братьев моих, царя Виштаспы, Кейанида, выживет, а кто умрёт.

Говорит [в ответ] Джамаспа-бидахш:

— Лучше бы я не родился от матери, или, если родился, согласно своей судьбе умер бы в детстве! Лучше бы я был птицей и упал [бы] в море! Лучше бы вы, господин, не задавали мне этот вопрос! Но раз вы спросили, то у меня нет другого желания, кроме как сказать правду [Ч]. Но я скажу её лишь в том случае, если вы, господин, поклянётесь трижды — на мече, стреле и луке, что вы не прикажете меня казнить и не обрушите на меня гнев.

Виштаспа трижды поклялся, и бидахш Джамаспа продолжал:

— Хорошо тому, кто не родился от матери, или родился [и сразу] умер, или умер в детстве, не достигнув зрелости. [Ибо] завтра <…> многие матери останутся без сыновей, много [сыновей] без отцов, много отцов без сыновей, много братьев без братьев, много замужних женщин без мужей. Много придёт быстрых скакунов иранцев без всадников,[186] среди хионитов будут искать они хозяина и не найдут. <…> И из твоих сыновей и братьев погибнут 23 человека.

Когда Виштаспа услыхал эти слова, он упал с трона наземь [Ч]. Потом он бросился на Джамаспу с мечом в правой руке и с кинжалом в левой, осыпая верного бидахша оскорблениями, называя его сыном колдуньи-паирика и лжеца. Он выкрикивал в ярости:

— Сказанному тобой не бывать! И если бы я не поклялся Хвар-ной Ахура. Мазды, верой маздаяснийской и жизнью брата Заривари, то я бы этим обоюдоострым мечом и кинжалом отрезал бы тебе голову и бросил наземь! [Ч] [334]

— Вы ошибаетесь, господин, — отвечал Джамаспа. — Извольте, господин, подняться с земли и воссесть на царский престол, ибо случится то, что должно случиться, как сказано мною [Ч].

Но Виштаспа не поднялся и даже не посмотрел на него. Тогда богатыри из войска Виштаспы по очереди стали подходить к своему царю и торжественно клясться, что в завтрашнем бою они истребят мириады хионитов. Заривари поклялся уничтожить 15 мириадов, Падхосрóв, праведный маздаясниец [Ч], — 14 мириадов, сын Виштаспы Фрашавáрд — 13 мириадов, а другой царевич, отважный Спентадáта (среднеперс. Спендидáд, Спандáтт, фарси Исфандия́р) пообещал не оставить в живых ни одного хионита.

Тогда Виштаспа поднялся с трона и сказал:

— Не суждено сбыться твоему предсказанию, Джамаспа. Я велю построить медную крепость с железными воротами и запереть в ней моих сыновей и тех богатырей, которым ты напророчил гибель. Рука врага не коснётся их!

— Но если ты сделаешь это, кто же тогда будет биться с хионитами? — возразил Джамаспа. — Ибо и Заривари, и Падхосров, и Фрашавард — могучие герои. Без них тебе Ареджатаспу не одолеть.

— Сколько будет хионитских воинов? — спросил Виштаспа.

— Сто тридцать один мириад будет их. И все полягут на поле боя. Останется жив только их предводитель Ареджатаспа. Но схватит его герой Спентадата, отрежет ему руку, ногу и ухо, выжжет огнём ему глаз, на осле с отрезанным хвостом отправит в его страну и скажет: «Ступай и расскажи, что ты видел от меня, героя Спентадаты!» [Ч]

— Даже если все сыновья, братья и наследные принцы мои, Виштаспы, а также Хутаосы, моей сестры и жены, от которой рождены 30 [моих] сыновей и дочерей, умрут, то и тогда я не оставлю эту святую маздаяснийскую веру, которую принял от Ахура Мазды! [Ч] — сказал Виштаспа.

Разошлись отдыхать приближённые Виштаспы, минула ночь, — и вот сошлись оба войска для кровавой сечи. Двенадцать раз по двенадцать мириадов воинов было у маздаяснийцев, а противостояло им хионитских дэвопоклонников — двенадцать мириадов мириад — 1200000000 воинов насчитывалось в стане Ареджатаспы.

Первым бросился в бой всадник Заривари, подобно тому, как вспыхивает огонь и падает в камыши, к тому же поддерживаемый ветром [Ч]. По десять и по одиннадцать хионитов одним ударом стал разить могучий герой. Ареджатаспа сказал приближённым:

— Найдётся ли среди вас столь бесстрашный воитель, кто пойдёт и убьёт Заривари? Этого смельчака я сделаю бидахшем и отдам ему в жёны свою дочь. Ибо если Заривари [будет] жив до вечера, пройдёт немного времени, как от нас, хионитов, никого не останется в живых [Ч]. [335]

Вызвался колдун Видрафш. Он оседлал коня, взял заколдованную пику [?],[187] изготовленную дэвами в аду с помощью зла и яда, сделанную в жадности и грехе [Ч], и поскакал навстречу Заривари. Но побоялся злодей сойтись с маздаяснийским всадником в честном бою, лицом к лицу, — он затаился в укрытии, как змея, из укрытия набросился на Заривари сзади и вонзил ему в спину меч — так глубоко, что лезвие прошло сквозь сердце. Заривари рухнул наземь, и стихли воинственные крики, и перестали звенеть мечи и петь стрелы в воздухе.

— Заривари убит! — воскликнул Виштаспа, наблюдавший за битвой с горы. — Есть ли среди вас, герои, кто-нибудь, кто пойдёт и отомстит за род Заривари? [Ч] Ему я дам в жёны свою красавицу-дочь, одарю его дворцом и назначу главным военачальником.

Но никто из героев не откликнулся на призыв, все потупили глаза в землю. Виштаспа молча ждал. Вдруг вперёд выступил семилетний сын Заривари Баствáр (среднеперс.; авест. Баствáри).

— Оседлайте мне коня! — потребовал он. — Я поеду на поле битвы и посмотрю, жив ли брат моего господина и царя, мой отец Заривари, или он мёртв, сражённый злодейской рукой.

— Ты ещё слишком мал, — отмахнулся Виштаспа. — Хиониты тебя убьют. А убив и Заривари, и его сына, они стяжают две славы [Ч].

Баствар упрашивать и спорить не стал, удалился молча. Он отправился к царскому конюшему и сказал:

— Наш царь Виштаспа приказал оседлать для меня коня.

Конюший поверил, и коня оседлали. Баствар, прорубаясь мечом сквозь ряды хионитов, поскакал туда, где Видрафш напал на Заривари из засады, — и вот конь его встал над бездыханным трупом. Баствар принялся оплакивать отца:

Опора жизни моей! Кто твою силу похитил?! Доблестный мой отец! Кто твою кровь пролил?! Кто Симургу подобного Коня твоего похитил?! Ты хотел сражаться Рядом со мною, — Теперь убитым лежишь, Лишённым дыханья. Твои волосы и бороду Теребит ветер, И твоё чистое тело топчут, И пыль села на твой затылок [Бр].

Что мне делать теперь? Ведь, если я сойду с коня, обниму, отец, твою голову, отряхну с неё пыль,[188] то мне нелегко будет опять [336] оседлать коня.[189] Боюсь, что придут хиониты, убьют меня, как они убили тебя [Ч].

И Баствар снова погнал коня сквозь вражеские ряды, расчищая себе дорогу ударами меча и усыпая землю позади телами убитых хионитов. Он прискакал к Виштаспе и доложил:

— Я видел Заривари, моего отца и твоего брата. Он убит. Пусть меня пошлют в бой, дабы я мог отомстить за гибель героя Заривари!

Его просьбу поддержал Джамаспа:

— Отпустите этого юношу, ибо счастье на его стороне. Он перебьёт врагов! [Ч]

Виштаспа приказал немедленно оседлать коня, усадил на него Баствара, достал из своего колчана стрелу, передал её сыну Заривари и так благословил праведное оружие:

— Теперь лети от меня, стрела, приносящая победу! Да обретёшь ты победу в боях и сражениях! Завоёвывай славу для нас день за днём, всегда неси врагу смерть! [Ч]

Баствар погнал коня вскачь в самую гущу хионитских полчищ и учинил такое сильное побоище, какое учинял Заривари [Ч].

Ареджатаспа поразился, увидев, что семилетний мальчик сражается так же храбро, как убитый Видрафшем Заривари. Только сын Заривари мог быть способен на такое! Ареджатаспа понял это и бросил клич:

— Кто из хионитов не побоится сойтись в поединке с этим юношей? Если такой найдётся, я отдам ему свою дочь в жёны и сделаю бидахшем хионитского царства!

И снова вызвался Видрафш. Опять он взял свою дэвовскую пику, изготовленную дэвами в аду с помощью зла и яда, сделанную в жадности и грехе [Ч], и поскакал навстречу Баствару. Но побоялся он честно встретиться с героем, лицом к лицу, — только приблизился на почтительное расстояние и осадил коня.

— Приверженец Лжи и мерзкий колдун! — воскликнул тогда Баствар. — Подходи же! Я исторгну из тебя дэвовскую душу вон, как ты исторг праведную душу из отца моего Заривари!

Тогда колдун Видрафш пришпорил своего коня, на полном скаку метнул копье, и оно пронзило руку Баствару. Видя это, вскричала душа убитого Заривари:

— Выдерни копьё из руки, вынь стрелу из колчана и ответь этому злодею! [Ч]

Баствар выдернул копьё, вложил стрелу в тетиву, натянул лук, — и стрела Виштаспы поразила злодея в сердце. И рухнул колдун. [337]

Баствар снял с трупа одежду Заривари — Видрафшев трофей, облачился в неё, сел на отцовского коня и ринулся в бой. Десяток за десятком, сотня за сотней падали наземь хиониты, сражённые юношей; словно топором сквозь кустарник, прокладывал он мечом себе дорогу сквозь хионитские ряды. Через некоторое время он приблизился к сыну Джамаспы, знаменосцу маздаяснийского войска.

— Сын Джамаспы оплакал Заривари и сказал Баствару:

— Уходи, зачем ты пришёл? Ведь твои пальцы не привыкли к стреле, и ты не знаешь [средств] защиты в бою. Как бы не пришли хиониты, и не убили тебя, как они убили Заривари. Тогда [ведь хиониты] стяжают две славы [Ч].

Но Баствар ему в ответ:

— Держи <…> ради победы это знамя, и, если я живым прибуду к царю Виштаспе, я расскажу [ему], как храбро ты сражался.

Затем Баствар пускает вскачь коня и убивает врагов до тех пор, пока не прибывает туда, где [сражается] храбрый герой Спентадата [Ч].

Спентадата, увидев сына Заривари, передал ему командование войском Виштаспы, а сам поскакал к горе, где обосновался хионитский царь с 12-ю мириадами мириад воинов. Он выбил их с горы на равнину и прошло немного времени, как из хионитов никого не осталось в живых, кроме одного — Ареджатаспы [Ч].

Спентадата пленил его, отрезал ему руку, ногу и ухо, выжег ему глаз, усадил на осла с отрезанным хвостом и напутствовал:

— Убирайся прочь со святой маздаяснийской земли! И расскажи, что ты увидел от моих, героя Спентадаты, рук! [Ч]

По «Бундахишн» 12.32 сражение Виштаспа с Арджаспом произошло у горы Ку-Миш — подробности см. на с. 73.

«Авеста» упоминает многих противников Кави Виштаспы в войне с Ареджатаспой: Аштаарвáнта, Виспатáрву, Даршини́ку, («Яшт» 17.50), Вандармáниша («Яшт» 5.116), Пешáну («Яшт» 5.109; 19.87), Спинджayрýшку («Яшт» 17.51), Тантриявáнта («Яшт» 5.109; 17.51; 19.87), Хумая́ку («Яшт» 5.113), но обо всех этих персонажах известно только, что они выступали на стороне Ареджатаспы и приходились ему родственниками, а Хумаяка, которого побеждает Заривари, кроме того, описывается как служитель дзвов с длинными когтями, обитающий в восьми адских пещерах [Бр].

После Заратуштры

Изложено попехлевийским источникам, указанным в подстрочных примечаниях

Заратуштра ушёл из жизни через тридцать пять лет после обращения Кави Виштаспы, в день Хварны месяца Аша Вахишты — 11-й [338] день второго месяца,[190] в возрасте 77 лет и 40 дней.}[191] {Тур Братрок-реш, волки подобный, убил его. И этот злодей издох в том же самом месте, ужасной смертью.}[192]

{В том же месяце, на 63-м году после обращения Виштаспы, умер Фрашаоштра. Джамаспа покинул этот мир три года спустя, а ещё через 14 лет не стало Асмо-хванвы.}[193]

В «Денкарт» VII.6.2-11 излагается содержащий множество смысловых неясностей миф о том, как после ухода Зардушта Виштасп путешествовал вместе с душой Сриты на чудесной небесной колеснице, на которой может разъезжать только праведник; это путешествие оказывает благотворное воздействие на живущих маздаяснийцев. Тождествен ли фигурирующий в этом мифе Срито одноимённому приближённому Кей Уса (см. с. 233-235), неясно.

{Кави Виштаспа царствовал 30 лет до обращения в ахуровскую веру, и 90 лет после обращения, всего — 120 лет.}[194]

Пешотану

Изложено по: «Ривайат» 49.12-18

Сын Виштаспы Пешотáну (фарси Пешутéн) был очень праведен. Каждый день он и его последователи почитали язатов.

Ахура Мазда сделал его бессмертным, нестареющим, не подверженным всяким болезням и вверил ему управление крепостью Кангхой. Обитатели Кангхи — люди и другие [творения] ни в чём не знали нужды и жили очень долго — некоторые доживали до 150 лет. Все они были праведными маздаяснийцами, все почитали язатов.

Пешотану стал бессмертным Рату. В тяжёлые времена он и 150 его последователей[195] приходили в Иран и изгоняли врагов

И когда наступит день Фрашо-керети, Пешотану и его воины придут на помощь Ахуре в деле конечного очищения мира от Зла.

Кей Лохрасп, Гуштасп, Зардушт, Исфандияр

В «Шахнаме» царствование Лохраспа (авест. Арватаспа), преемника Кей Кавуса, длится 120 лет. Приняв царский венец, он клянётся заветы Хусроу, и те превзойти, чтить Иездана, не вести войн; основывает в Балхе [339] (Бактрии) хром огня Бурзин-Михр. У него два сына-богатыря — Гуштáсп (авест. Виштаспа) и Зери́р (авест. Заривари), и ещё двух царевичей тою порой / Возвысил Лохрасп, венценосный герой. / Они среди знатных иранской земли / Свой род от царя Кей Кавуса вели. / Лохрасп этих юношей предпочитал / Гуштаспу, всё более их отличал. Оскорблённый Гуштасп после решительного разговора с отцом покидает родину вместе со своей дружиной и направляется в Хинд (Индию). Уход Гуштаспа повергает Лухраспа в глубокую печаль; в погоню за беглецом он отправляет Зерира.

Отряд Зерира настигает Гуштаспа неподалёку от Кабула. Зерир уговаривает брата вернуться, и Гуштасп внимает ему, возвращается под отчий кров, но на пиру царь всё о Хусроу-царе говорил, / Вниманье лишь внукам Кавуса дарил. Гуштасп под покровом ночи бежит в Рум (Римскую империю). Таи он долго скитается — все отказывают ему в крове, но наконец дехкан-кедхода[196] уводит его в свой дом.

Далее в «Шахнаме» излагается «Сказание о Кетаю́н, дочери кейсара [кесаря — римского императора]». По обычаю, когда наступало время дочери кейсара выходить замуж, достойнейшие румийцы созывались на пир, и царевна сама выбирала себе жениха. Кетаюн, в ночь перед пиром увидевшая во сне Гуштаспа и влюбившаяся в него, ищет его среди гостей, не находит и в слезах возвращается в свои покои. Тогда кейсар снова устраивает пир. Весть об этом достигает Гуштаспа, и по совету своего покровителя дехкана-кедходы он отправляется в кейсаров дворец. Кетаюн узнаёт его, увенчивает его чело своей короной. Кейсар, узнав о выборе дочери, приходит в неистовство: «Снести поношенье такое невмочь. / Безвестному дочь уступить чужаку, / Навеки позору себя обреку! / Ей, дерзкой, с избранником вместе тотчас / Отрубят пусть головы — вот мой приказ!», — однако, вняв увещеваниям, всё же соглашается отдать дочь Гуштаспу, сказав ей при этом: «Не жди от отца / Ни перстня теперь, ни казны, ни венца!». Молодожёны уходят жить в дом кедходы. Впоследствии Гуштасп совершает подвиги: убивает чудовищного волка, убивает дракона и побеждает в поединке царя хазар Илья́са,[197] отказывавшегося платить дань кейсару; обретает благорасположение кейсара, и тот возвращает Гуштаспа и Кетаюн в царский дворец.

Кейсар требует дани от Лохраспа, отправляет к нему гонца с угрозным посланием. Лохрасп спрашивает гонца: «Рум прежде отваги такой не являл / Кейсара смириться любой заставлял, / А ныне владыкой себя он зовёт, / Он сборщиков дани к властителям шлёт <…> Что ж дерзость такую внушило ему?» Гонец отвечает, что среди румийцев появился невиданной силы богатырь. «Каков он из себя?» — спрашивает Лохрасп и по ответу, что этот богатырь похож на Зерира, догадывается, что это Гуштасп. Тогда Зерир едет в Рум с посланием от Лохраспа: «Знай, если утратил ты совесть и стыд, — / Нагряну с иранской дружиною всей, / Рум станет второю столицей моей». Узнав, что Гуштасп — сын Лохраспа и ему суждено стать великим царём, кейсар раскаивается, щедро одаривает Кетаюн; Гуштасп встречается с иранскими богатырями и те приносят ему клятву на верность. После этого Гуштасп и Зерир возвращаются в Иран, и Лохрасп передаёт царский венец Гуштаспу.

Кетаюн рожает Гуштаспу двух сыновей — Исфандия́ра (авест. Спентадата, среднеперс. Спандатт) и Пешутéн (средненерс. Пешотáну).

Далее следует повествование о Зардуште из «Шахнаме Дакики». Зардушт приходит к Гуштаспу, объявляет себя пророком и призывает: «За мною идти повелел тебе бог. [340] / Горящие угли принёс я, их жар — / Небесного рая спасительный дар. Создатель изрёк: „Веру в сердце внедри / На землю взгляни, небеса обозри — / Без глины, без влаги, из небытия, / Ты видишь, воздвигла их воля моя. / Признай, что лишь я совершить это мог, / Лишь я, всемогущий, всеведущий бог! / Коль истину эту познаешь, поймёшь, / Создателем мира меня назовёшь". Я послан Творцом <…> Чтоб веру в него от меня ты приял. / Так следуй отныне заветам моим, / Добро предпочти бренным благам земным». Гуштасп обращается в веру Зардушта, следом за ним Зерир, и на страну нисходит благодать.

Зардушт увещевает Гуштаспа не платить дани Арджáспу (авест. Ареджатаспа), туранскому царю. Гуштасп соглашается с доводами пророка. К Арджаспу немедленно отправляется див и, прикинувшись посланником Йездана, сообщает, что отныне Гуштасп больше не его данник. На расспросы Арджаспа див отвечает, что в Иране появился колдун, объявивший себя пророком; этот злой колдун, мол, и смутил умы иранцев. Туранцы решают пригрозить Гуштаспу войной и отправляют к нему двух послов — Намхáста (среднеперс. Намхваст) и Бидрéфша (среднеперс. Видрафш). В письме, которое они вручают Гуштаспу, говорится: «Слыхал я, свой дух осквернил ты — свернуть / Решился на ложный, губительный путь. / К тебе некий старец — бессовестный лжец — / Явился, смутил твою душу, хитрец! <…> Коварною речью его обольщён / Ты принял неправедной веры закон <…> Зардушта отвергни и впредь не греши, иначе мы объявим тебе войну и разорим твоё царство». Зерир от имени царя отвечает послам Арджаспа гневным отказом, в оскорбительных для Арджаспа и туранцев выражениях. Война объявлена, обе стороны собирают войско. Гуштасп просит у Джамаспа, своего везиря, предсказать исход сражения. Джамасп предсказывает кровопролитную битву и гибель многих иранских героев.

Начинается сражение. Бидрефш из засады убивает Зерира. Нестýр (среднеперс. Баствар), сын Зерира, оплакивает отца, потом вступает в поединок с Бидрефшем; на помощь ему поспевает Исфандияр и убивает Бидрефша. Арджасп бежит.

Гуштасп посылает Исфандияра с миссией проповедника. Исфандияр путешествует, обращает в новую веру народы Индии, Рима, Хорасана. От веры святой стало в мире светло. Но через некоторое время, поверив навету Исфандиярова недруга, будто Исфандияр готовит заговор, Гуштасп велит заточить Исфандияра в темницу.

Арджасп, воспользовавшись заточением Исфандияра, снова нападает на Иран (здесь кончается «Шахнаме» Дакики), затем на Балх, где старец Лохрасп проводил свои дни в молитвах Йездану. Богатырей в Балхе нет, Лохрасп пытается защитить город и сам берёт меч, но гибнет в бою. Арджасп захватывает Балх, убивает всех зороастрийских жрецов и сжигает в огне «Авесту».

Гуштасп идёт в поход на Балх и обращает Арджаспа в бегство и скрывается в далёкой стране в Медном замке. Гуштасп посылает Исфандияра, к тому времени уже освобождённого из заточения, чтоб он нашёл и убил Арджаспа. По пути Исфандияр совершает подвиги — убивает волков, льва, колдунью, злого Симурга. Потом он проникает в замок под видом купца; в его сундуках прячутся воины его отряда. На замок нападает отряд Пешутена; воины Исфандияра выскакивают из сундуков и учиняют побоище, во время которого Исфандияр обезглавливает Арджаспа.

Проходит некоторое время, Исфандияр ссорится с Рустамом, они сходятся в поединке, раненый Рустам спасается бегством и укрывается на вершине горы. Симург излечивает его. Рустам порывается к новой схватке с Исфандияром. Симург пытается его отговорить: судьбой предопределено, что убивший Исфандияра погибнет и сам, к тому же перед смертью он лишится богатства, будет влачить жизнь в нищете, и на том свете ему тоже предстоит изведать многие муки. Но Рустам непреклонен, и тогда Симург вручает ему волшебную стрелу и открывает тайну, что Исфандияра можно убить только в глаз, остальное его тело неуязвимо для оружия. Противники сходятся, и Рустам убивает Исфандияра волшебной стрелой Симурга. Вскоре после погребения Исфандияра Рустама отправляется в гости к брату; тот велит вырыть на пути Рустама волчью яму; Рустам верхом на Рахше проваливается в неё и его, беспомощного, убивают.

Раздел 5. От Заратуштры до Фрашкарда

В данном разделе персонажи и реалии именуются их среднеперсидскими именованиями, а не «авестийскими», как в разделах 1-4, поскольку мифологические события, излагаемые в настоящем разделе, зороастрийская легендарная история приурочивает к селевкидскому, аршакидскому и сасанидскому времени, когда «авестийский» язык был уже мёртвым.

В раздел включены легенды, дошедшие в иранских источниках (за исключением поэмы «Бахрам Гур», не касающейся религиозных вопросов). Легенды о Сасанидах, известные только по персидским источникам, не рассматриваются. [343]

Явишт Фриян и колдун Ахт

Изложено по «Книге о Явиште, сыне Фрияна»

{Через шестьдесят восемь лет после обращения Виштаспа}[1] в один иранский город пришёл колдун Ахт (авест. Áхтия ) с 70-тысячным войском и заявил:

— Я растопчу этот город слонами [Ч], если никто из здешних жителей, возраст которых не более пятнадцати лет [Ч], не сумеет разгадать загадки, которые я задам!

Юноши, узнав о страшной угрозе колдуна, приходили к нему один за другим в надежде спасти город. Но ответить на вопросы никто не сумел, и Ахт приказал всех убить.

Тогда к злодею пришёл Мараспанд, почтенный горожанин, и сказал так:

— Не растаптывай наш город слонами, колдун Ахт, и не убивай неповинных людей! Ибо живёт в нашем городе пятнадцатилетний юноша Яви́шт Фрия́н (авест. Йóйшта, сын Фрия́ны). Каждую твою загадку, которую ты загадаешь, он разрешит.

Тогда колдун Ахт послал письмо Явшиту:

«Явись к моему двору, чтобы я задал тебе 33 вопроса. И если ты не ответишь [на них] или скажешь: „Я не отвечу", тогда я тебя тут же убью».

И Явишт Фриян явился ко двору колдуна Ахта [Ч].

В «Младшей Авесте» («Яшт» 5.81) Йойшта молится Анахите на острове Ранхи, прося победы над злейшим, ослепляющим Ахтия, чтобы [он] сумел ответить на 99 <…> его запутанных и коварных вопросов [Бр].

Но — не вошёл. Он знал, что у нечестивого Ахта под кроватью лежат мертвецы. И он отправил послание:

— Ты держишь под постелью человеческие трупы, и если я [344] войду, Амахраспанды, [что] передо мной, <….> откажутся защищать меня, и тогда я не смогу разрешить загадки, что ты спросишь у меня.

Тогда колдун Ахт приказал поднять постель и постельные принадлежности и принести и расстелить новую постель. [Затем] он призвал Явишта Фрияна и сказал:

— Входи и садись на эту постель и подушку, и я задам тебе вопрос; ответь [же] правильно! [Ч]

Явишт Фриян гневно ответил:

— Лживый негодяй и тиран! Я не сяду на эту подушку, потому что в этой подушке труп человеческий. А со мною бог и Амахраспанды, моя защита. И если я сяду на эту подушку, то тогда мои Амахраспанды откажутся меня защищать, [и] тогда ты спросишь у меня загадки, а я не смогу их разрешить.

Тогда колдун Ахт приказал поднять подушку и принести новую, [и] Явишт Фриян сел на новую подушку. Первый вопрос колдун Ахт <…> задал такой:

— Лучше [ли] рай на земле или на небесах?

Явишт Фрияны сказал:

— Лживый негодяй и тиран! Влачи свою жизнь в нищете, а после смерти попади в ад! Ибо рай на земле лучше рая на небесах [Ч]. Ведь тот, кто не совершает добрых дел на земле, в небесный рай не попадает.

И колдун Ахт, когда услышал эти слова, несколько остолбенел, как человек, который замер, чтобы совершить молитву. И он сказал так:

— Зло мне, Явишт Фриян, от тебя, ибо ты победил меня, как храбрый [побеждает] храбрейшего, хорошая лошадь — лучшую, хороший бык — лучшего. <…> Ибо я за этот вопрос казнил 900 [Ч] маздаяснийских вероучителей, когда они не смогли мне дать ответа. И я убил 9 девушек, которые из-за их набожности получили от правителей золотые короны, украшенные жемчугом. Когда я спросил их, и они сказали, что рай на небе лучше, я сказал [Ч]: «Вот и отправляйтесь туда, раз вы считаете, что там лучше!» Слушай второй вопрос: кто это из созданий Ормазда, кто, [когда] сидит на заду, выше, чем когда стоит на ногах? <…>

— Лживый негодяй и тиран! Влачи свою жизнь в нищете, а после смерти попади в ад! Ибо это — собака [Ч], — не задумываясь, ответил Явишт.

Третий вопрос был о создании Ормазда, которое ходит, но не шагает [Ч], — Явишт ответил, что это воробей. На четвёртый вопрос: у кого роговые зубы, а рог из плоти, ответ Явишта был, что это петух, — ибо петухом называют птицу праведного Сроша; когда он кричит, зло для. души устраняется от творений Ормазда [Ч]. И так злой колдун задавал вопрос за вопросом — о старости: «Что есть [345] то, что люди желают скрыть, но не могут?» [Ч]; о бесстрашном и богатом человеке: «Кто из людей счастливее и легче живёт?» [Ч]; о слоне, лошади, верблюде, осле и других животных: за сколько месяцев и дней они рожают, — и на все загадки сын Фрияна Явишт сразу давал верный ответ. А колдун всё спрашивал и спрашивал:

— Что такое, чего одно? Что — 2? Что — 3, что — 4 <…> что — 7, что — 8, что — 9 и что — 70? [Ч]

Это был тринадцатый вопрос, и Явишт, сын Фрияна, ответил на него так:

— Лживый негодяй и тиран! Влачи свою жизнь в нищете, а после смерти попади в ад! Ибо одно — благочестивое Солнце, которое освещает весь мир; 2 — вдох и выдох; 3 — добрая мысль, доброе слово и доброе дело; 4 — вода, земля, растения и животные; <…> 7 — семь Амахраспандов; 8 — мир и всё доброе; 9 — девять отверстий в теле человека, 10 — десять пальцев на руке [Ч].

Ответ был верен. Колдун Ахт задал ещё несколько вопросов и опять получил правильные ответы, — несмотря на то, что с каждым разом вопросы были всё сложней:

— От чего женщины получают наибольшую радость?

Явишт Фриян сказал:

— Лживый негодяй и тиран! Влачи свою жизнь в нищете, а после смерти попади в ад! Ибо дело [обстоит не] так, как ты думаешь, но так, как я знаю, потому что ты так думаешь, что женщинам большая радость от разных нарядов или быть старшей женой, [но] это не так: для женщины большая радость — быть со своим мужем. <…>

— Ты лжёшь, и я тебя убью за этот вопрос! [Ч] — закричал колдун Ахт. — Пойдём к твоей сестре, которая жена мне, — к красавице Xуфри́х; пойдём — и ты спроси мою жену, она никогда не говорила неправды и не говорит, и я поступлю по её словам.

Явишт согласился [Ч]. Они отправились к Хуфрих и спросили её:

— Женщинам большая радость от разных нарядов, быть достойной старшей женой или большая радость от пребывания со своим мужем? <…> Сядь и реши правильно этот вопрос.

Тогда Хуфрих подумала:

«Я оказалась в трудном положении из-за этого лживого негодяя, тирана и колдуна. Если я [скажу правду], он не оставит меня, а велит убить. Но если я скажу неправду, то он убьёт моего брата [Явишта], и я буду проклята. [Поэтому] лучше, если я скажу правду, а если скажу ложь, я сама стану проклята, и нарушится закон, вера и обычай. Но если он меня убьёт за правду, я стану праведнее».

И она покрыла голову чадрой и сказала:

— Женщинам большая радость от разных нарядов и от того, [346] что она будет старшей женой, но если при этом она не будет спать с мужчиной, то она [будет] в горе и печали, и эти радости не что иное, как горе и печаль. А если они при этом спят [со своими мужьями], то они более радостны. <…>

Колдун Ахт, когда услышал эти слова, разгневался и тут же убил Хуфрих. И душа Хуфрих в тот же миг направилась в рай и воскликнула:

— Хорошо, [ибо] я до сих пор была праведной, а теперь стала ещё праведней! Но ужасно, [что] ты, колдун Ахт, до сих пор был проклят, а теперь стал ещё более проклят! [Ч]

Рассвирепел колдун Ахт: всё знает Явишт, все загадки разгадывает. И задал самый трудный вопрос:

— Что это: 10 ног, 3 головы, 6 глаз, 6 ушей, 2 хвоста, 3 члена, 2 руки, 3 носа, 4 рога, 3 спины, от чего жизнь и содержание всему миру? [Ч]

Явишт не знал ответа и сказал колдуну:

— Лживый негодяй и тиран! Влачи свою жизнь в нищете, а после смерти попади в ад! Поскольку, согласно обычаю, тот, кто идёт мочиться, и [ему] задают вопрос, может не отвечать.

— Ступай, — сказал колдун Ахт, — но возвращайся скорее, и тогда горе тебе, если ты ответишь неправильно. Тогда я тебя убью.

Явишт отошёл и задумался. Ни живой, ни мёртвый, ни вновь оживший не смог бы разгадать эту загадку [Ч]. Оставалось одно — ждать помощи у Ормазда и Амахраспандов.

И Ормазд послал Нерьясанга к праведному юноше. Вестник великого бога сказал Явишту:

— Ответь колдуну на его загадку, что это — пара быков в упряжке и пахарь.

Явишт очень испугался, услышав голос божьего вестника. «Что если это Ахриман и его дэвы подсказывают мне ложный ответ? — подумал он. — Я отвечу Ахту неверно, и он убьёт меня согласно нашему уговору. Как бы мне узнать, от Благого Духа этот голос или от Злого?»

И тогда Нерьясанг, бог, явился перед Явиштом Фрияном и сказал:

— Не бойся, ибо я — бог Нерьясанг, я пришёл к тебе [Ч]. Ормазд послал меня к тебе в помощь. Иди и дай ответ колдуну, он ждёт.

Обрадовался Явишт, бегом побежал к лживому колдуну и воскликнул:

— Эй, лживый негодяй и тиран! Ответ на этот вопрос такой: это пара быков с мужчиной, который пашет.

И когда колдун Ахт услышал эти слова, он сразу изумился, и 3 дня и 3 ночи был изумлён [Ч].

Когда он пришёл в себя, он задал Явишту последние вопросы, услышал правильные ответы и умолк. [347]

Теперь была очередь Явишта спрашивать, а колдун Ахт должен был отвечать.

— Я разгадал тридцати три твои загадки, — сказал юноша, — а тебе задам только три, и если ты ответишь неправильно или скажешь «не знаю», я сразу тебя убью, — таков уговор.

— Спрашивай, — сказал Ахт.

Явишт задал все три вопроса сразу: «Сколько стоит семя в горсти земли?», «Сколько стоит пашущий вол?» и «Сколько стоит благочестивое дело хведодáх?»[2] [Ч]

Ахт ответов не знал и напомнил Явишту, что по обычаю он может пойти помочиться прежде, чем отвечать на вопросы. Явишт согласился. Ахт колдовским путём направился в ад и сказал Ахриману:

— Проклятый! [Ч] Подскажи мне правильные ответы на загадки Явишта, сына Фрияна.

Но проклятый Ахриман сказал колдуну Ахту:

— Я не могу ответить тебе на твои вопросы, ибо, если скажу, все мои творения уйдут вместе с дэвами, демонами и паирика, а я люблю тебя не больше чем мои творения. Ты задал мне эти свои вопросы, и если я отвечу [на них], все мои творения ослабеют и [у меня] не останется никакого противодействия творениям Ормазда. <…> Пойди и повинись, нельзя нарушить договор, и, если пришло время смерти, [его] повернуть. Ибо твоё место — ад, и наказание тебе — суровее, чем всем [остальным] грешникам [Ч].

Делать нечего — Ахт покинул ад и поплёлся к Явишту, чтобы принять смерть. И он сказал Явишту, праведному маздаяснийскому юноше, сыну Фрияна:

— Твое счастье, Явишт Фриян, что Ормазд и Амахраспанды были с тобой. То, что ты не знал, они тебе говорили. [А] я, который надеялся на Ахримана и дэвов [Ч], задал им три твоих вопроса, а ответов не получил.

Тогда Явишт Фриян в тот же миг колдуна Ахту ножом для приготовления барсома и священным заклинаниелг поразил и уничтожил дэва в его теле [Ч].

Проклятый Искандар

Изложено по пехлевийским текстам, указанным в подстрочных примечаниях.

Пока не исполнилось триста лет [после обращения Виштаспа, маздаяснийская вера] пребывала в чистоте, а люди были свободны от сомнений. [348]

Затем проклятый и нечестивый Злой Дух, чтобы заставить людей засомневаться в этой вере, наслал обретавшегося в Египте румийца Искандáра на Иран чинить опустошение и наводить страх. Он убил иранского царя, разрушил царский дворец, опустошил государство. А религиозные книги, в том числе «Авесту» и «Зенд», написанные золотыми буквами на специально подготовленных воловьих шкурах и хранившиеся в Стахре <…> в «Замке письмен», тот подлый, порочный, грешный, злонравный румиец Искандар из Египта собрал и сжёг. Он убил многих высших жрецов и судей, херпатов и мобедов, приверженцев зороастризма, деятельных и мудрых людей Ирана.

Искандар посеял смуту и ненависть между вельможами и удельными правителями Ирана, которые стали враждовать друг с другом, но и сам был разгромлен и попал в ад. [Кл].[3]

После смерти проклятого Искандара, румийца, {среди населения Ирана начались раздоры и междоусобия, и поскольку у них не было ни царя, ни правителя, ни предводителя, ни жреца, сведущего в религии, люди засомневались в существовании бога. И тогда появились в мире всякого рода лжеучения, чуждые верования, ереси, сомнения и беззакония [Кл].}[4]

{Джам, Фретон и Кей Ус были созданы Ормаздом бессмертными, но проклятый Ахриман изменил это, и они умерли. Но и Творец всего сущего изменил судьбу злых творений Злого Духа: Тьма наделила бессмертием Дахака Бевараспа, туранца Фрасийака и Искандара, а Ор-мазд отнял у них бессмертие, и они сгинули с земли.}[5]

В «Шахнаме» Искандар — хороший и справедливый царь.

Арташир Папакан, Шапур и Ормазд

Изложено по: «Карнамак-и Арташир-и Папакан»

После смерти проклятого Искандара 240 удельных правителей было в Иране.

Персией правил Папáк. Наследника у него не было.

Сасáн же был пастухом Папака и всегда находился при стаде овец. И был он из рода Дария, сына Дария, а в жестокое правление Искандара он бежал и скрывался, бродя с пастухами-курдами.[6] [349]

Папак не знал, что Сасан происходит из рода Дария.

Однажды ночью Папак увидел во сне, что Солнце засветилось из-за головы Сасана и освещает весь мир.

На другую ночь он увидел, что Сасан сидит на украшенном белом слоне и все, кто есть в каршваре, стоят вокруг, кланяются ему, славят и восхваляют.

На третью ночь он увидел, что огни Фарнбаг, Гушнасп и Бурзин-Михр загораются в доме Сасана и освещают весь мир.

Папак, когда увидел это, удивился. Он призвал к себе мудрецов и толкователей снов и рассказал им сон, который он видел в каждую из трёх ночей [Ч].

— Тот, кого ты видел, достигнет царствования над миром, — сказали Папаку толкователи. — Или, может быть, это будет не он сам, а кто-нибудь из его царственного рода.

Тотчас Папак призвал к себе пастуха Сасана и спросил:

— Ты из какого рода? Был ли кто-нибудь из предков твоих, кто царствовал и правил? [Ч]

Сасан честно признался Папаку, что он из рода Дария, и попросил у Папака зашиты. Обрадовался Папак, велел накормить Сасана по-царски, облачить его в лучшие одежды, и отдал ему в жёны свою дочь.

Вскоре у Сасана родился сын, и был он наречён именем Арташи́р. Папак усыновил его и сам занялся его воспитанием. К пятнадцати годам Арташир прославился на всю Персию своими знаниями и доблестью.

Весть о достойном юноше достигла царя Артабана. И он тотчас написал письмо Папаку:

«Мы слышали, что у вас есть сын достойный и очень преуспевший в верховой езде.

И воля наша [такова]: ты пошлёшь [его] к нашему двору, он придёт к нам, дабы быть с [моими] сыновьями и принцами царского рода. И мы его вознаградим за то образование, которое у него есть».

Так как Артабан был более могущественным, Папак не мог поступить иначе и ослушаться его приказа [Ч].

Арташир был отправлен ко двору Артабана. Там его полюбили; он проводил время с царскими сыновьями, вместе они упражнялись в стрельбе из лука и верховой езде, вместе ездили на охоту.

Однажды на охоте Арташир метком выстрелом убил птицу. Меткость стрелка восхитила всех. Царь Артабан прискакал к охотникам и спросил, кто этот искусный стрелок.

— Я, — солгал один из царских сыновей.

— Нет, это не он, это я убил птицу, — возразил Арташир и укорил сына Артабана: — Талант и мужество нельзя присваивать жестокостью, бесчестьем, ложью и несправедливостью! <…> Давай мы [350] с тобой ещё раз попытаемся выявить достоинство, храбрость и ловкость! [Ч] Птиц много в этой степи, — покажем же, кто из нас лучший охотник и более меткий стрелок!

Артабану эти [слова] показались непозволительной дерзостью [Ч]. Он отослал Арташира на конюшню и запретил ему отныне ездить верхом, ходить на охоту и заниматься науками и искусствами.

Арташир понял, что царь поступил так из зависти: он, Арташир, превзошёл его сыновей. И он написал письмо Папаку, где рассказал обо всём случившемся.

Ответ пришёл такой:

«Ты поступил неразумно, когда из-за вещи, от которой не могло быть никакого вреда, поспорил с вельможами и грубо с ними разговаривал. Теперь же проси прощения молитвой покаяния в грехах. Учти, что мудрецами сказано: „Враг не может сделать врагу того, что постигает неразумного человека из-за его собственных поступков" <…> Ты сам знаешь, что Артабан надо мной, тобой и многими людьми в мире в отношении тела, души и имущества правитель более властный. И теперь мой тебе совет строжайший такой: выкажи покорность и послушание» [Ч].

Среди приближённых Артабана была одна достойная девушка [Ч]. Однажды она увидела Арташира на конюшне и сразу влюбилась в него. Они познакомились. Постоянно, каждую ночь, когда несчастный[7] Артабан засыпал, эта девушка тайком шла к Арташиру и оставалась с ним до утра, а потом возвращалась к Артабану [Ч].

Однажды Артабан призвал мудрецов-звездочётов и спросил, что являют звёзды небесные и что ждать стране и ему, царю, в ближайшее время. Звездочёты сказали:

— Небо сулит появление нового великого правителя. Он убьёт мелких правителей, объединит страну, и снова наступят мир и согласие в державе. Ясно, что каждый подданный, который в ближайшие три дня убежит от своего господина, достигнет величия и господства и станет победителем и повелителем над своим господином [Ч].

Девушка услышала эти слова и пересказала их своему возлюбленному. И Арташир решил бежать в эти три дня, о которых говорили звездочёты.

Ночью девушка похитила из сокровищницы Артабана множество всякого добра и ценных изделий, а Арташир оседлал двух коней, столь стремительных скакунов, что за один день они могли покрыть расстояние в 70 парасангов. [351]

Несколько часов спустя они проезжали деревню. Арташир был очень удивлён, когда незнакомая женщина, местная жительница, приветствовала его, благословила, назвала «Кейем», и царём. Это женщина посоветовала беглецам поскорее достичь моря — там, сказала она, погоня не настигнет их и они будут в безопасности.

Наступил день; Артабану доложили, что Арташир бежал и девушки тоже нет. Потом обнаружилась пропажа сокровищ. Разгневанный царь, узнав у звездочёта, куда направились беглецы, тут же снарядил для погони четырёхтысячный отряд воинов, и они тронулись в путь.

Артабан скакал во главе отряда. Путь их пролегал через Персию, ибо они знали, что в ту сторону направились беглецы: придворный звездочёт сказал Артабану это. Когда они достигли дороги в Парс, Артабан спросил у местных жителей:

— Давно ли здесь были два беглеца, юноша и девушка?

— Ещё на рассвете, — был ответ, — а за ними скакал чудесный баран, самый прекрасный из всех, каких мы видели в жизни.

Артабан заторопился дальше. Через несколько часов он задал встречным людям тот же вопрос, и ему ответили:

— Беглецы, про которых ты спрашиваешь, были здесь в полдень. И рядом с ними бежал чудесный баран.

А когда Артабан, ещё через несколько часов, спросил про Арташира и девушку у караванщиков, повстречавшихся ему, ответ был такой:

— Они опережают вас на 21 парасанг. И на коне у юноши, про которого ваш вопрос, сидел баран.

Подивился Артабан и спросил у вероучителя из своей свиты, что же это за баран такой, которого видели с Арташиром.

— Это Фарр Кейанидов, — ответил вероучитель. Он теперь принадлежит Арташиру. Нам уже не нагнать его — такова воля Ормазда. Поэтому не утруждайте себя и всадников, не мучайте и не губите коней, а поищите другое средство против Арташира [Ч].

Артабан возвратился с отрядом в столицу и стал снаряжать войско для битвы с Арташиром. А Арташир и девушка тем временем скакали через Персию к морскому побережью. Тамошние жители были недовольны правлением Артабана, и когда Арташир достиг того края, они присоединились к нему. Вскоре у Арташира было большое войско.

И вот подошло время воевать с Артабаном. В течение четырёх месяцев каждый день было много битв и сражений. <…> [Арташир] полностью разбил войско Артабана, захватил его имущество, скот <…> и военное снаряжение <…>

Поскольку Фарр Кейанидов был у Арташира, он одержал победу. Он убил Артабана, всё состояние Артабана попало в его руки. Он взял в жёны дочь Артабана [Ч].

Так Арташир стал царём.

Столицей державы он сделал Стахр.

Своё царствование Арташир начал с того, что благоустроил множество [352] селений, учредил храмы огня и провёл оросительный канал в местность, где земледельцам не хватало воды.

{Арташиру помогал также Тансáр[8]}, праведный зороастрийский жрец. Сам Ормазд отметил его праведность, когда Зардушт в Небесном царстве спросил Творца: «Чья жизнь — благо для арийских стран, и кто наносит невосполнимый урон Лжи и дэвам?» Ормазд тогда ответил пророку: «Это Тансар. Людям свойственно впадать во грехи, они чтут дэвов, клевещут и лжесвидетельствут, совершают прочие гадкие непристойности, — но Тансар, как талисман, своими благими мыслями, речами и делами оберегает людей от Зла».}[9]

Затем Арташир обратил свой взор к поприщу воинских подвигов.

Он разбил армию курдского[10] царя и захватил всё его имущество. Но по дороге домой войско Хафтобáта, хозяина Червя, напало на Арташира [и] захватило у его всадников всё имущество и снаряжение [Ч].

Исследования показали, что «„Хафтобат", по-видимому, является забытым титулом, который, возможно, употребляется и как имя собственное. <…> Объяснение этого имени, приведённое в „Шахнаме", — „имеющий семь сыновей". <…> Дармететер, считавший, что первоначально „Хафтанбохт" было именем самого дракона, предлагал понимать под семью сыновьями семь голов дракона.

История о Черве, приведённая в „Шахнаме" Фирдоуси, более подробна. В ней рассказывается, что дочь Хафтобата нашла Червя в яблоке; поэтому мы переводим „кирм" как „червь", а не „дракон". <…> Девушка кормиле Червя кусочками яблока, он становился всё больше и больше, а Хафтобат, благодаря удачам, сопутствующим теперь его дочери и ему, стал богаты и сильным правителем. О битвах этого Хафтобата с Арташиром и рассказывает „Карнамак". Виденгрен <…> предлагал видеть в образе Хафтобата представителя парфянской династии, среди воинов которой почитание дракона играло важную роль. <…> Хеннинг, установивший по топонимам место описываемых действий как побережье Персидского залива, усматривает в этом образе индуистский культ Нáги,[11] почитавшегося жителями данной области. Возможно, однако, что в этом эпизоде „Карнамака" нашёл отражение широко распространённый в восточном и европейском фольклоре сюжет борьбы героя с чудовищем».[12]

Хафтобат жил в Гуларé. Там была неприступная крепость, а в ней — обиталище Червя, могущественного идола, помогавшего Хафтобату. Арташир послал туда войско с приказом захватить крепость.

Но воины Хафтобата, служители Червя [Ч], перехитрили воинов Арташира. Они спрятали всё ценное в тайник, заперли крепостные ворота и ушли в горы. Воины Арташира окружили пустую крепость, разбили лагерь и стали готовиться к завтрашнему штурму. А когда [353] наступила ночь, войско Червя напало на них, совершило ночной налет, убило многих из всадников Арташира, захватило у них коней, оружие, военное снаряжение и всё имущество. А [остальных всадников Арташира] с насмешками и оскорблениями, раздетыми, отослало к Арташиру.

Арташир, когда увидел это, очень огорчился. Он призвал ко двору из всех областей и местностей войско и сам отправился с большим войском на битву с Червём. Когда он пришёл к Гуларской крепости, всё войско Червя находилось в ней [Ч].

У Хафтобата было семь сыновей, которые правили разными областями. На беду один из них накануне решил навестить отца, и как раз в тот день, когда к Гулару пришёл Арташир, сын Хафтобата тоже был на подходе к Гуларской крепости, а с ним сопровождавшее его многочисленное войско. Служители Червя [Ч] увидели с крепостных стен, что приближается подмога, открыли ворота и дали Арташиру сражение. С обеих сторон было много убито. Войско Червя <…> так перекрыло пути и проходы, что никто из войска Арташира не мог выйти и принести для себя еду и корм для лошадей. И из-за этого негодяя как люди, так и лошади — все попали в нужду и бедствие.

Прознав, что Арташир попал в беду, перс Михрáк снарядил войско, отправился в резиденцию Арташира и унёс всё его имущество и сокровища.

Когда Арташир услышал о таком вероломстве Михрака и других персов, он сразу подумал: «Надо закончить битву с Червём, а потом идти на битву с Михраком» [Ч].

Посовещавшись с военачальниками, он сел за еду. Тотчас из крепости прилетела небольшая деревянная стрела и до перьев вонзилась в барашка, который был на столе. На стреле было написано:

«Эту стрелу выпустили наделённые чудодейственной силой всадники хозяина Червя. Но не подобает, чтобы такой выдающийся человек, как вы, был убит нами, как мы убили этого барашка».

Арташир, когда увидел такое, вывел [оттуда] своё войско и ушёл. Но войско Червя поспешило за Арташиром и в узком месте так устроило [засаду], что войско Арташира не могло выйти. Сам Арташир оказался на берегу моря один [Ч].

Спас его Фарр Кейанидов. Он был далеко, [но теперь] сразу оказался перед Арташиром и медленно шёл, пока не вывел Арташира невредимым из того труднопроходимого места и от врагов и пока тот не достиг деревни [Ч].

Арташир оказался в доме, где жили два брата. Он утаил от них, что он царь, — представился одним из всадников Арташирова войска, окружённого в горах войском Червя. Братья сказали:

— Да будет проклят лживый Злой Дух, который делает этого [354] идола таким сильным и могущественным, что все люди [этих] краёв отступают от веры в Ормазда и Амахраспандов, и даже такой великий правитель и человек, как Арташир, вместе со всем своим войском потерпел поражение от рук тех проклятых врагов — идолопоклонников!

Они взяли коня Арташира, привели его на подворье, привязали на конюшне, накормили <…> Арташира они отвели на подобающее место и посадили там.

Арташир был очень расстроен и всё размышлял [Ч].

Он и два брата отужинали и сотворили молитвы Ормазду и Амахраспандам. Арташир перестал сомневаться в верности братьев, давших ему приют, и открылся им.

Они сказали:

— Фрасийак Тур и проклятый Искандар были изгнаны из Ирана — будет изгнан и Червь. Надо поступить вот каким образом: ты сам примешь вид иноземца и у входа в жилище [Червя] предложишь себя в услужение Червю. Ты возьмёшь туда [с собою] двух учеников, сведущих в религии, и тайно произнесёшь молитвы и заклинания богам и Амахраспандам. А когда настанет время еды Червя, сделай так: берёшь расплавленную медь и льёшь её в пасть тому злодею, пока он не сдохнет. Духовную сущность этого злодея можно убить молитвами и заклинаниями богов, а телесную — расплавленной медью[13] [Ч].

— Так будьте вы моими помощниками! — воскликнул Арташир.

Братья согласились. Арташир вернулся в столицу, убил Михрака и стал готовиться к войне с Червём.

Он взял много серебряных и золотых монет и нарядов, сам надел хорасанское платье, пришёл с [двумя братьями] к подножию Гуларской крепости и сказал:

— Я — хорасанец и прошу наделённого чудодейственной силой господина о милости допустить к службе при [его] дворе.

Идолопоклонники приняли Арташира с теми двумя людьми и разместили [их] в доме Червя.

Арташир, таким образом, в течение трёх дней проявлял себя услужливым и покорным Червю, а серебряные и золотые монеты роздал слугам и сделал так, что все, кто был в крепости, удивлялись и восхваляли его.

Потом Арташир сказал:

— Было бы лучше, если бы в течение трёх дней я собственноручно подавал Червю еду.

Служители и управляющие согласились [Ч].

Тогда Арташир тайком послал гонца с приказанием своему войску [355] быть наготове. Войско должно напасть на Гуларскую крепость в тот день, сказал Арташир, когда дозорные увидят над крепостью дым.

Потом Арташир напоил вином охрану Червя, и все они уснули.

Пришло время кормить Червя. Червь взревел, как он это делал каждый день [Ч]. Тогда братья произнесли молитвы Ормазду и Амахраспандам, а Арташир взял расплавленную медь и кровь быков и овец и понёс Червю. Червь разинул пасть, чтобы выпить кровь, и Арташир влил туда расплавленную медь.

Как только медь проникла в тело Червя, он раскололся на две части, и (при этом) раздался такой крик, что все люди крепости пришли туда, и крепость была повергнута в смятение. Арташир взял в руки меч и щит и устроил в крепости великое побоище, а [затем] приказал:

— Разведите костёр, чтобы дым был виден тем всадникам! Слуги так и сделали. [Ч]. Армия Арташира увидела дым, прозвучал боевой клич, — и вскоре с Гуларской крепостью было покончено.

Когда Арташир убил Артабана, два сына Артабана бежали. И вот они написали письмо дочери Артабана — жене Арташира:

«Правду говорят: нельзя доверяться женщинам! Неужто ты забыла о смерти всех твоих близких! Твой супруг убил твоего отца. Мы, твои братья, томимся в чужеземной стране в плену. Найди средство отомстить! Посылаем тебе вместе с этим письмом яд — подсыпь его в злодею еду. Тогда мы вернёмся и заживём счастливо. И ты заслужишь душу, достойную рая, и вечное имя, и другие женщины мира из-за твоего доброго деяния станут более почитаемы и уважаемы».

Когда дочь Артабана увидела письмо такого содержания с ядом, который они ей послали, она подумала: «Я должна это сделать и высвободить из оков [Ч] своих братьев».

И однажды она подсыпала яд в чашу с едой. Но едва Арташир приготовился есть, огонь Фарнбаг в образе красного петуха влетел в окно и выбил чашу из рук Арташира. Еда рассыпалась по ковру. Тут вбежали собака и кошка, вмиг всё съели — и пали замертво.

Арташир призвал стражу, велел схватить жену и немедленно казнить. Но верховный жрец сказал ему:

— Не торопись. Эта женщина беременна, её нельзя убивать до тех пор, пока она не родит [Ч].

Арташир был в гневе и грубо перебил верховного жреца. Он повелел казнить злодейку немедленно. Однако верховный жрец, зная, что Арташир потом будет раскаиваться в убийстве своего неродившегося сына, ослушался царя и тайком увёл дочь Артабана в свой дом.

Прошло некоторое время, и у Арташира родился сын Шапýр.

Однажды Арташир вспомнил о ребёнке, которого он приказал убить, и заплакал. Придворные спросили, что так опечалило царя, и когда Арташир ответил им, верховный жрец пал ниц и сказал: [356]

— Не кручинься, Арташир. Жив твой сын, ибо я ослушался твоего приказа.

И он поведал царю, как всё было.

— Мой сын воскрес из мёртвых! — воскликнул, не помня себя от счастья, Арташир и велел одарить верховного жреца драгоценностями из сокровищницы.

Потом Артаишр пошёл из области в область, дал много боёв правителям [разных областей] Ирана. Но всегда, когда он наводил порядок в одной области, другая восставала и становилась неподвластной [ему], и по этой причине [Арташир] был очень печален <…>

Он послал человека из своих доверенных лиц к индийскому прорицателю, чтобы спросить [его] о превращении Ирана в единое государство [Ч].

Посланник Арташира привёз такой ответ: «Это господство могут наладить два рода — твой и Михрака <…> иначе его наладить нельзя» [Ч].

Сильно разгневался царь от таких слов прорицателя.

— Никогда никто из рода Михрака не будет властвовать в Иране! — воскликнул он. — Ведь Михрак был моим врагом!

Из-за гнева и мести пошёл Арташир в резиденцию Михрака и приказал перебить всех его детей.

А дочь Михрака, которой было три года, кормилицы увели и вручили одному крестьянину, чтобы он её воспитывал и любил.

Прошло несколько лет. Однажды Шапур отправился на охоту. Его сопровождали девять всадников. И случилось им на обратном пути проезжать ту деревню, где жила дочь Михрака.

По предопределению, девушка была у колодца, доставала воду и поила скот. <…> Когда девушка увидела Шапура и всадников, она выпрямилась, поклонилась и сказала:

— Будьте в здравии, садитесь, пожалуйста, так как [это] место прекрасно, тень от деревьев прохладна, а время жаркое. Я же достану воду, а вы и [ваши] кони напьётесь.

Шапур был зол от усталости, голода и жажды и сказал девушке:

— Прочь, грязная распутница! Нам не нужна твоя вода.

Девушка печально отошла и села в сторонке [Ч].

Шапур приказал всадникам набрать в колодце воды и напоить коней. Всадники опустили в колодец ведро, зачерпнули — и не смогли вытащить ведро обратно, сколько ни силились. А девушка издали наблюдала. <…>

— Стыд и позор вам, что вы слабее и менее умелы, чем женщина! [Ч] — воскликнул Шапур, отобрал у всадников верёвку и вытащил ведро с водой.

Девушка удивилась силе и умению Шапура. Когда она увидела, [357] как он сам силой, умением и достоинством вытащил ведро из колодца, она подбежала к нему, пала ниц и сказала:

— Будьте бессмертны, Шапур, сын Артаишра, лучший из людей!

Шапур засмеялся и сказал девушке:

— Откуда ты знаешь, что я Шапур?

Девушка сказала:

— От многих я слышала, что в Иране нет всадника, который равен тебе, Шапур, сын Артпашира, по силе, стати, внешности и ловкости [Ч].

Шапур поинтересовался, чья она дочь. Услышав, что она дочь крестьянина, он не поверил: не может быть крестьянская дочь столь красива и столь сильна. И тогда девушка, взяв с Шапура слово, что он не причинит ей зла, призналась, что она дочь Михрака.

Шапур позвал крестьянина и взял девушку в жёны. В ту же ночь он был с ней. По предопределению, как оно должно [было] быть, она забеременела Ормаздом, сыном Шапура [Ч].

Помня, что Арташир клялся никогда не родниться с Михраковым домом, Шапур скрывал от него, что у него есть внук. Но когда Ормазду исполнилось семь лет, правда раскрылась.

Ормазд отличился на ристалище, и Арташир поинтересовался, чей это сын. Ормазд ответил, что он сын Шапура.

Арташир тотчас призвал Шапура, и тот сознался во всём, предварительно попросив у отца пощады. Арташир сказал:

— Это неподобающе. Почему ты в течение семи лет скрывал от меня такого хорошего сына?

И он полюбил Ормазда, да ему много подарков и воздал благодарность богам. И он сказал:

— Всё [именно] так, как сказал индийский прорицатель.

А после того как Ормазд пришёл к власти, он сумел весь Иран объединить в одно государство, а правителей различных областей он заставил подчиниться его власти [Ч].

Сошествие во ад праведного Вирафа

Изложено по: «Арта-Вираф намак»

Но религиозные смуты, лжеучения, чуждые верования, сомнения и беззакония [Кл], посеянные проклятым Искандером, продолжали терзать иранскую землю. В делах зороастрийской веры царила путаница, людей одолевали сомнения [Кл].

Так продолжалось до тех пор, пока не родился блаженный душебессмертный Атурпат, сын Махраспанда. [358]

И вот жрецы решили, что пора положить этому конец и укрепить веру в народе. В храме бессмертного огня Фарнбаг они созвали собрание, на котором держали долгий совет и порешили так:

«Следует найти способ, чтобы один из нас отправился в иной мир и принёс вести из духовной сферы, а ныне живущие люди узнали бы, доходят ли наши молитвы, церемонии освящения хлеба, религиозные гимны, обычаи омовения и очищения до богов [язатов] или до дэвов и помогут ли боги нашим душам или нет».

Получив согласие наставников веры, участники совета созвали всех людей к храму огня Фарнбаг и отобрали из них семь мужей, которые более других уверовали в бога и зороастрийскую религию, были более благонравны и праведны в своих мыслях, словах и делах. Мужам было сказано:

— Садитесь и сами выберите из вас одного, кто бы для этого дела подходил лучше, был [бы] безгрешнее и знаменитее.

Те семеро мужей сели и из семи отобрали трёх, а из трёх — одного по имени Вираф [Кл].

В подлиннике: Вираф, которого ещё называют Вех-Шапуром [Кл], — Вираф отождествляется с Вех-Шапуром, верховным жрецом при шаханшахе Хосрове I Аноширване.

— О верующие в Ормазда! — сказал Вираф, узнав о решении совета. — Я готов спуститься в загробный мир и поведать вам обо всём, что там увижу, но сперва пусть меня подвергнут испытанию копьём. Да бросят в меня копьё трижды; если пущенное копьё попадёт в меня, я охотно отправлюсь в то место, где находятся праведники и грешники, точно передам ваше обращение и принесу верный ответ [Кл].

Тотчас принесли копьё, и ордалия началась. Трижды бросали копьё в праведного Вирафа: первый раз при слове «хумат» [добрые мысли], второй раз при слове «хухт» [добрые слова] и третий раз при слове «хваршт» [добрые деяния]. И все три раза копьё попало в Вирафа [Кл].

Праведный Вираф помнил наказ Зардушта, что богу угоден кровнородственных брак; у него было семь сестёр, и все они были его жёнами. Обливаясь слезами, они пришли на собрание в храм огня Фарнбаг, все семь, поклонились жрецам и запричитали:

— Не отправляйте Вирафа в загробный мир, о зороастрийцы! Ибо мы — семь сестёр, а он — один брат, и каждая из нас семи — ему жена. Мы как семь потолочных балок в доме, опирающихся на одну колонну: если колонну уберут — балки рухнут. Для нас, семи сестёр, брат — тот единственный, кто с божьей помощью обеспечивает нам жизнь, содержание и несёт добро. Вы до срока отправляете его из этого царства живых в царство мёртвых и без причины делаете нам зло! [Кл] [359]

— Успокойтесь, — сказали жрецы жёнам праведного Вирафа. — Только на семь дней он отправляется в потустороннее царство. Через семь дней он вернётся к вам не только целым и невредимым, но будет прославлен и возлюблен богами за подвиг сошествия во ад.

Успокоились Вирафовы жёны, утёрли слёзы и покинули храм огня. Тогда Вираф прочёл предписанные молитвы, омыл голову и тело, облачился в чистые одеяния, выпил освящённое вино, улёгся на ложе и погрузился сон.

Семь дней религиозные наставники и семь сестёр Вирафа у неугасимого и благоухающего алтаря произносили религиозные заклинания из «Авесты» и «Зенда», читали наски, пели Гаты и ночами дежурили. Семь дней и ночей провели они у ложа Вирафа за чтением «Авесты».

А душа Вирафа тем временем покинула тело и отправилась к мосту судейского разбора Чандвар (авест. Чинват).

Минуло семь суток. Душа Вирафа вернулась из загробного мира и вошла в тело. Вираф встал, словно пробуждаясь от приятного сна, с добрыми мыслями и в радости.

Сестры, религиозные наставники и другие зороастрийцы, увидев Вирафа в полном здравии, обрадовались и воскликнули:

— Приветствуем тебя, Вираф! <…> С возвращением из царства мёртвых в царство живых! <…>

— Привет вам от Господа Ормазда и Амахраспандов, благословения — от праведного Зардушта, <…> божественного Сроша и бога Адура, от Фарра зороастрийской веры, от других праведных, от Добра и Отдохновения и иных духовных обитателей рая! [Кл] — воскликнул Вираф.

Ему поднесли еду, воду, вино и освящённый хлеб. Наевшись, праведный Вираф велел позвать писца. Писца привели; он сел перед Вирафом и приготовился записывать.

— В ту первую ночь пришли встретить меня божественный Срош и бог Адур [Кл], — начал Вираф свой рассказ. — Они оказали мне уважение и молвили:

— Добро пожаловать, праведный Вираф, хотя срок твоего прибытия ещё не наступил [Кл].

Я ответил, что я не умерший, а посланец. Тогда Срош и Адур взяли меня за руки, и при их поддержке, со словами «хумат–хухт–хваршт», я вступил на мост Чандвар. Глазам моим предстали души праведников, умерших за последние три дня; они сидели у мёртвых тел в изголовье и пели гаты. В течение тех трёх ночей на душу нисходит столько добра и упокоения, сколько она их видела за всё время, пребывания в земной жизни. Такая душа подобна человеку, спокойнее, довольнее и счастливее которого при жизни никогда не было. [360]

После третьей ночи на рассвете душа праведника отправляется бродить среди благоухающих растений, аромат которых кажется ей приятнее всех ароматов, услаждающих обоняние души, когда она находилась среди живущих. То благоуханное дуновение исходит с южной стороны, от бога. За ним является то, что олицетворяет её собственную веру и деяния [Кл], — его собственная вера Дэн в облике прекрасной девушки, хорошо сложенной, которая выросла в добродетелях; у неё высокая грудь, длинные пальцы, излучающее свет тело, очень нежный и привлекательный взгляд [Кл]. «Кто ты? — спрашивает деву-Дэн праведная душа. — Никогда я не видел девы более прекрасной, чем ты!» И слышит в ответ душа праведника: «Я ведь — твои деяния, о благонравный, благоречивый, благодетельный и благоверный юноша! Благодаря твоим желаниям и действиям я столь велика, хороша, благоуханна, победоносна, безупречна, какой ты меня находишь. Это потому, что в земной жизни ты пел религиозные гимны, освящал чистую воду, оберегал огонь, привечал праведников, приходивших как из дальних, так и из ближних мест. Была я пышной — ты сделал меня ещё пышнее, была ценной — сделал меня ещё ценнее. И хотя я сидела на знаменитом месте, — ты посадил меня на более знаменитое; и хотя я была в почёте, — ты окружил меня ещё большим почётом посредством благих мыслей, благой речи и благих поступков, которые ты совершал. О праведник, тебя будут чтить после твоей смерти за твоё долгое поклонение Ормазду! [Кл] <…>»

— Мост Чандвар сделался шире, — продолжал Вираф свой рассказ о загробном путешествии. — В девять копий стал мост Чандвар шириной. Я торжественно, смело и победоносно прошёл [Кл] по нему, сопровождаемый благими язатами. Срош и Адур сопровождали меня; Михр, Рашн, благой Вай, язат, Бахрам, Арти (авест. Аши) и Фарр были мне защитою. Праведные души приветствовали меня поклонами. И вот увидел я Рашна, справедливейшего судью. В руках у него были золотые весы: он взвешивал поступки праведников и грешников.

Тут божественный Срош и бог Адур взяли меня за руки и сказали:

— Пойдём с нами, мы покажем тебе рай и ад, славу, упокоение, изобилие, красоту, добро, счастье, удовлетворение, радость и благоухание рая — воздаяние праведникам. Мы покажем тебе мрак и тесноту, тяготы и лишения, несчастья и зло, боли и болезни, печали и страх, страдания и смрад в аду, всевозможные наказания, которым подвергаются дэвопоклонники, колдуны и грешники. Мы покажем тебе обитель праведников и обиталище лжецов. <…> Мы покажем тебе воздаяние праведникам от Ормазда и Амахраспандов в раю. Покажем пытки и всевозможные истязания, которым в аду подвергают грешников нечестивый Ахриман, дэвы и нечестивцы [Кл]. [361]

И вот достигли мы места, — продолжал Вираф, — где влачили своё существование души тех, чьи добрые дела не перевешивали злых, а злые — добрых. Содеянное ими добро и зло уравновешивалось на весах Рашн. Адур и Срош поведали мне:

— Это место называют Чистилищем [Кл]. А эти души будут пребывать здесь до того дня, когда очистится мир и наступит будущее существование. Передай людям, чтоб не отвращались от добрых дел, пусть даже самых малых, ибо у кого благие поступки хоть немного перевешивают грехи, тот попадёт в рай, а у кого больше грехов, попадёт в ад. У кого же добрые поступки и злые уравновешиваются, тот будет пребывать в Чистилище до последнего дня. Возмездие им определено сменой погоды — то холод, то тепло. Другого воздаяния им нет.

— Затем я делаю первый шаг [Кл], — продолжал Вираф, — на звёздную ступень к хумате, туда, где пребывает Благая Мысль, и вижу души праведников, от которых, как от сияющей звезды, постоянно изливается свет. Их обитель полна света, сияния и благодати. Я спросил у благочестивого Сроша и бога Адура:

— Что это за место и кто эти люди?

— Это — звёздная ступень, — говорят благочестивый Срош и бог Адур, — а души, обитающие на ней, принадлежат тем, кто в земной жизни не возносил молитв, не пел гимнов богам, не соблюдал обычая кровнородственных браков, не обременял себя ни царской властью, ни правлением, ни командованием. Они были праведниками в других добрых делах.

Я делаю второй шаг — на лунную ступень к хухте, где пребывает Благая Речь, и вижу великое собрание праведников. Спросил [я] у благочестивого Сроша и бога Адура:

— Что это за место и чьи это души?

— Здесь лунная ступень, — говорят благочестивый Срош и бог Адур, — и души на ней принадлежат тем, кто в земной жизни не молился, не пел гимнов, не заключал кровнородственных браков. Они поселились здесь за другие благие дела. Их сияние подобно свету Луны.

Я делаю третий шаг — к хварште, туда, где пребывает Благое Деяние. Там я достигаю Света, который считают величайшим из величайших, и вижу души праведников на золотых сидениях и ложах. Свет, излучаемый ими, подобен сиянию Солнца. Спросил [я] у благочестивого Сроша и бога Адура:

— Что это за место и чьи это души?

— Это — солнечная ступень, — говорят благочестивый Срош и бог Адур, — и души на ней принадлежат тем, кто в земной жизни вершил доброе царствование, благое правление и благое командование.

Я делаю четвёртый шаг — в сверкающий, вечно благословенный [362] рай [Дом Хвалы]. Нас встречают души усопших. Они нас приветствуют, оказывают почести и восклицают:

— Как ты, праведник, явился из того тревожного и злого мира в этот свободный от тревог и несчастий мир? Вкушай бессмертие, потому что долго здесь ты будешь наслаждаться миром! [Кл]

После этого мне навстречу вышел язат Адур и приветствовал меня. Он так воскликнул:

— Входи, посланник маздаяснийцев, праведный Вираф, который приносил огню сырые дрова!

Я поклонился и сказал:

— О бог Адур! В земной жизни я всегда приносил тебе семилетние [хорошо высушенные] дрова и лил благовония, а ты попрекаешь меня сырыми дровами! [Кл]

Тогда Адур показал мне озеро. Это озеро — а оно было очень большое — набралось из воды от тех сырых дров, которые я подкладывал в огонь. Так, оказывается, я оскорблял священные стихии.

Но тут навстречу мне поднялся со своего престола Вохуман. Он провёл меня к трону Ормазда. Там, подле трона великого бога, пребывали Амахраспанды и бессмертные души Спитама Зардушта и Кей Виштаспа. Я хотел было пасть перед Творцом ниц, но он промолвил:

— Привет тебе, Вираф праведный! Мне ведомо, зачем ты пришёл. Пусть Адур и благочестивый Срош покажут тебе рай и ад.

Адур и Срош, взяв меня за руки, повели меня от одной загробной обители к другой. Я видел бессмертные души Гайомарта, Зардушта, Кей Виштаспа, Фрашоштара, Джамаспа [и] других благодетелей веры и её предводителей [Кл]. Я видел души тех, кто был в жизни щедр и добр; тех, кто прилежно молился и соблюдал все ритуалы; тех, кто жил в кровнородственном браке; я видел души царей и властелинов, источавшие величие и благость, мощь и триумф, когда они в сиянии шествовали на золотой колеснице, — и это показалось мне замечательным [Кл]. Я видел жрецов и вероучителей; видел воинов; ремесленников, которые верно служили своим господам; видел пастухов, которые надлежащим образом заботились о скоте; и пахарей я видел; и женщин, которые были верны мужу и соблюдали все ритуалы; и тех, кто был защитником бедным и обездоленным. Все эти души испытывали несказанное блаженство! Таким я увидел тот прекрасный мир благочестивых: светлым, всеблагим, счастливым, благоухающим от множества цветов, нарядным, полноцветным, ярким, полным благодати, радости и покоя, которыми никто не мог пресытиться.

Затем благочестивый Срош и бог Адур взяли меня под руки, и я ушёл оттуда.

Пошёл [я] дальше и увидел могучую реку, труднопреодолимую. В той реке находились многие души. <…> Одни из них не могли её [363] перейти, другие преодолевали с большим трудом, третьи счастливо переходили. Я спросил:

— Что это за река, и кто эти люди, которые так страдают? [Кл]

— Эта река — из слёз, которые проливают люди, оплакивая покойников. Те, кто не может преодолеть реку — это те, по кому друзья и родственники много горевали и кого долго оплакивали. А кого оплакивали мало, те легко преодолевают поток. Передай живущим, когда вернёшься: грешно долго оплакивать мертвеца. Слёзы принесут ему вред в царстве мёртвых, ибо трудно ему будет преодолеть эту реку.

Я вернулся на мост Чандвар, и глазам моим предстало ужасное зрелище: души грешников, восседающие в изголовьях мёртвых тел. Это были грешники, издохшие за последние три дня. Печальными голосами они пели гату:

В какую землю мне направиться и кого получить в защитники? [Кл][14]

Столько мучений и несчастий обрушивается на них в те три ночи, что они восседают подле мёртвого тела, сколько несчастнейший из людей испытывает за всю свою жизнь.

— Потом, — продолжал Вираф, — грешников встречает зловоннейший ветер с севера, где обиталище дэвов. И вот является их вера-Дэн в облике обнажённой распутницы — опустившейся, грязной, с кривыми коленями и голым задом, с бесчисленными пятнами проказы, которые, соединяясь вместе, похожи на самого безобразного гада — самого грязного и самого зловонного. Душа грешника спрашивает:

— Кто ты? Никогда из творений Ормазда и Ахримана я не видел твари безобразнее, грязнее и зловоннее тебя!

Распутница отвечает:

— Я — твои злые деяния, о отрок злых помыслов, злоречия, злодейства и зловерия! [Кл] Я — то зло, которое ты в жизни совершил. Из-за твоих злых мыслей, слов и дел — именно из-за них я столь безобразна, дурна, грешна, растерзана, грязна и зловонна, разбита и несчастна, какой тебе кажусь. Видя, как кто-то [Кл] творит добрые дела, ты, грешная душа, выполняла волю Ахримана и дэвов, совершала дурные действия. <…> И хотя меня не уважали, так как я была плохой, из-за тебя меня не уважали ещё больше. И хотя я была ужасной, ты сделал меня ещё ужаснее. <…> И хотя я обитала на севере, ты вынудила меня поселиться [ещё] дальше на севере посредством зломыслия, злоречия и злодейства, которым ты предавалась. Меня долго будут мучить из-за твоего длительного поклонения Злому Духу и общения с ним.

Затем душа грешника сделала первый шаг к зломыслию, второй [364] — к злоречию, третий — к злодейству, а с четвёртым шагом устремилась в ад [Кл].

— Срош и Адур, благие язаты, — продолжал Вираф свой рассказ, — повели меня в Преисподнюю. Когда я немного прошёл, то ощутил такую стужу, такие туман, жару и смрад, каких никогда не видел и о каких не слышал в земной жизни. Следуя дальше, я увидел ужасный ад, глубокий, как самый страшный колодец, уходящий вниз в угрюмую теснину, в мрак настолько тёмный, что можно было потрогать его рукой. А смрад был столь сильным, что каждый, кому он попадал в нос, напрягался, дрожал и валился вниз. Из-за крайней тесноты невозможно было стоять, и каждый грешник думал так: «Я одинок». И простояв так три дня и три ночи, он говорил: «Девять тысяч лет уже исполнилось, а меня не освобождают». Повсюду, даже там, где гады поменьше, они стоят величиной с гору и рвут, жуют и терзают души грешников, словно собаки — кость [Кл].

Но я прошёл в этот ад с лёгкостью — ведь меня вели за руки благие язаты, Срош и Адур. Вскоре я увидел душу человека, которая, подобно древесной змее, вошла ему в задний проход и вышла через рот, а много других змей пожирали тело. <…>

— Чем провинилось тело [этого человека], что душа так тяжело расплачивается? [Кл] — спросил я моих святых сопровожатых, и они ответили мне:

— Это душа того грешника, который в земной жизни увлекался педерастией и подставлял себя мужчинам. Теперь его душа, так тяжело за это расплачивается [Кл].

{Ибо ещё благой бог говорил своему пророку, отвечая на его праведный вопрос о том, кто дэв, кто дэвопочитатель, кто дэвов наложница, кто всё равно что дэв, кто вовсе дэв, кто ещё до смерти дэв, кто после смерти дэвом бесплотным обращается [Кр]. Благой бог так ответил: «Мужчина, принимающий [семя], и мужчина, изливающий [семя <…> вот кто дэв, вот кто дэвопочитатель, вот кто с дэвами мужеложник, вот кто дэвам горшок,[15] вот кто дэвов наложница, вот кто всё равно что дэв, вот кто вовсе дэв, вот кто ещё до смерти дэв; тот после смерти дэвом бесплотным обращается, кто мужчина, который мужчине своё семя вливает, или мужчина, который семя мужчины принимает. <…> Никаким наказанием, никаким искуплением нет ему очищения, не искупимо содеянное во веки веков [Кр], если это был маздаясниец, а если это был неклявшийся и непросвещённый по вере маздаяснийской, то освобождается от этой [вины] клятвами [365] по вере маздаяснийской — не творить впредь неподобающих дел.

Отпускается же <…> человеку ради клятвы верой маздаяснийской пута [греха], отпускается злодеяние [?],[16] отпускается [грех] убийства праведного, отпускается [грех] небрежения к трупам,[17] отпускается [грех] неискупимого деяния, отпускается трудноизгладимая вина, отпускаются все [злые] деяния, какие бы он ни совершил. Подобно тому <…> верой маздаяснийской от мужа праведного отметает все злые мысли, злые слова, злые дела, как разметал бы западного ветра мощный поток [Кр]».}[18]

— Потом, — продолжал Вираф, — я пошёл дальше и увидел душу женщины, которой чашку за чашкой давали есть грязь и людские нечистоты. [Я] спросил:

— Чем провинилось тело, что душа так страдает?

— Это душа той грешницы, которая во время месячных не блюла себя, игнорировала обычай не прикасаться к воде и огню, но выходила к ним [Кл], — ответили мои сопровожатые, Срош и Адур.

Затем я увидел убийцу праведника — с него живьём сдирали кожу.

Затем — душу грешника, который совокуплялся с женой во время месячных. В рот этой душе заливали грязь и менструацию, а она [душа] варила и ела собственного ребёнка [Кл].

Затем, — продолжал Вираф рассказ о своём путешествии по преисподней, — я увидел душу человека, вопившую от голода и жажды. <…> Она рвала на себе волосы и бороду, пила кровь и била ладонью по рту [Кл]. Это был человек, который при жизни оскорблял Хордад и Амердад тем, что болтал во время еды — и вот они наказали его голодом и жаждой. Тарви и Запри, противники Хордад и Амердад, терзают его душу.

Ещё я видел потаскуху — она была подвешена за груди, и гады-храфстра пожирали тело её.

Осквернителей стихий, которые мочились на землю, и тех, кто не подвязывался поясом кусти, тоже пожирали гады, да так, что тела их разваливались на несколько частей.

Женщина, которая не чтила своего мужа и ссорилась с ним, висела в воздухе с высунутым языком.

Душа жулика, который плутовал с гирями и разбавлял вино водою, обманывая людей, сидела и ела землю, смешанную с золой.

Видел я и неправедного царя, безжалостного тирана. Душа его висела в воздухе, и со всех сторон её жалили ядовитые змеи. [366]

А душу клеветника змеи жалили за язык.

Душу того, кто убивал домашний скот, ломали и рубили на части.

Душу скряги пытали ужасными пытками, — продолжал праведный Вираф.

Потом я увидел душу ленивого человека. <…> Всё её тело, кроме правой ноги, жрали гады. [Я] спросил: «Чем провинилось тело?» <…> «Это душа лентяя <…> который при жизни никогда никакого благого дела не совершал, но [однажды он] правой ногой подбросил быку [Кл], запряжённому в плуг, охапку травы, — ответили мне Срош и Лдур.

И много ещё повидал я грешников, терпящих ужасающие муки! — воскликнул Вираф. — Это были еретики, жулики, лжецы, лжесвидетели, нарушители договоров — в их души стреляли из луков острыми стрелами, осквернители стихий, и те, кто не соблюдал обряды, и перенесшие в одиночку труп, и прочие ритуально нечистые. Даже дети были в аду — младенцы, которых не признал их отец, и они остались незаконнорожденными. Этих детей не подвергали мучениям, но они плакали и стенали от горя. Зато отца, не признавшего собственных чад, рвали на куски собаки и дэвы. А мать, умертвившая собственного ребёнка, раскапывала гору собственной грудью.

Затем Срош и Адур провели меня под Чандвар. Там была пустыня. Посреди той пустыни под мостом Чандвар они показали мне ад на земле. Оттуда так громко доносились жалобы Ахримана, дьяволов, душ многих грешников, что мне показалось, будто содрогались все семь каршваров земли. Услышав те вопли и стоны, я испугался и попросил благочестивого Сроша и бога Адура:

— Не ведите меня сюда, вернитесь назад! [Кл]

Но благие язаты успокоили меня, что мне нечего бояться, и, сопровождаемый ими, я прошёл в глубины Преисподней. И я увидел опасный, страшный, ужасный, полный боли и страданий, смрадный, очень мрачный ад. Я подумал <…> что он похож на колодец, до дна которого не докричится тысяча голосов. Он [был] столь глубок, что если все дрова, которые есть в мире, сжечь в этом зловоннейшем и мрачном аду, то не почувствуешь от них никакого запаха дыма. И очень тесно <…> в великом множестве, как густая щетина на гриве коня, стояли души грешников, и не видели одна другую, не слышали никаких звуков, но каждая думала: «Я здесь одна». Их уделом были тьма, мрак, зловоние, страх, страдания и всевозможные наказания ада <…>

Ещё я видел души грешников, которых подвергали различным карам, используя мокрый снег, суровую стужу, жар быстрогорящего огня, зловоние, камни, золу, град, дождь и прочие напасти в той страшной мрачной Преисподней, где они, страдая и мучаясь, умирали [Кл]. Видел я осквернителей священный огней и разрушителей храмов, видел души тех, кто не признавали веру маздаяснийскую, [367] видел блудниц и непокорных жён, видел воров и разбойников, видел подвешенных вниз головами бунтовщиков, которым железными граблями раздирали тела, видел взяточников-судей, — все грехи, какие только есть, я видел в аду! И все грешники, совершившие их, подвергались невыносимым мучениям.

Потом я увидел Злого Духа, смертоносного разрушителя мира, зловерного, который в аду насмехался и глумился над грешниками, говоря им:

— Почему вы едите хлеб Ормазда, а делаете мою работу? Почему не думаете о своём Творце, а выполняете мои желания?

Так он очень презрительно покрикивал на грешников [Кл].

И вот Срош и Адур, мои божественные проводники, вновь привели меня к престолу Ормазда.

И Творец Ормазд, светлейший из обитателей духовного мира, рек:

— Скажи, праведный Вираф, маздаяснийцам на земле: «Есть только один путь праведности — это путь древнего учения [Зардушта], все прочие пути — беспутье. Изберите этот единственный путь праведности и не сворачивайте с него ни в процветании, ни в нужде, ни при иных обстоятельствах. Следуйте благим мыслям, благим словам и благим деяниям. Твёрдо держитесь этой веры, которую получил от меня Зардушт из рода Спшпама и которую Виштасп распространил на земле. Блюдите благой закон и избегайте греха. Знайте о том, что в прах превратится скот, в прах превратятся кони, прахом станут золото и серебро, прахом станет людская плоть. Только тот не смешается с пылью, кто в земной жизни исповедует праведность и вершит благие дела». Ступай с миром, праведный Вираф, в свои веси! <…>

Услышав эти слова, я глубоко поклонился Творцу Ормазду. Затем благочестивый Срош победно и достойно доставил меня на моё ложе [Кл], — закончил рассказ праведный Вираф.

Кавад, Хосров Аноширван и еретик Маздак

Историческую информацию о периоде правления Кавада и о маздакитском движении см. на с. 62-63.

Поздние пехлевийские сочинения изображают Маздака еретиком, лжепророком и обманщиком, однако фрагментов, посвященных учению Маздака, в них мало, и критика этого учения носит весьма абстрактный характер. Характерным примером может служить «Денкарт» VII.7.21-25: …появился враг веры, отступник из отступников, которого обычно называют Маздаком. Далее (в форме наставления Ормазда Зардушту) говорится, что всякое учения, каким бы «духовным» оно себя ни называло, необходимо тщательно проверять: <…> «Тщательно сверяйся с „Авестой" и ищи средство [368] против тех, кто сеет смуту, ибо существуют такие еретики, которые вносят в религию раскол и объявляют себя пророками; они учат, что родословную надо вести по материнской [а не по отцовской линии], и они подобны волкам, ибо утоляют свои желания с той же ненасытностью, как волк и его потомство. Они ведут род[ословную] по матерям, покупают своих женщин [словно] овец, отстаивают свой корыстный интерес даже в ущерб интересам сына или брата, лгут даже [своим] детям, обладая таким образом преимуществом нарушителя договора <…> никогда им не верь!»

Арабские авторы, вслед за пехлевийской традицией, также изображают Маздака обманщиком и еретиком. Наиболее совершенным, с литературной точки зрения, арабским произведением о Маздаке является центральная из глав, посвященных борьбе с еретическими учениями, — «О появлении Маздака, его вероучении и о том, как Ноширван Справедливый убил Маздака» — книги «Сиасет-наме» («Книга о политике»), приписываемой Незам-оль Мольку (XI в.) и являющейся своеобразным наставлением царям, как следует управлять государством и подданными. Ниже этот фрагмент приводится в полностью в переводе с арабского Б. Заходера.

Первый, кто породил в мире нечестивую ересь, был человек, происходивший из Иранской земли, званием — мобед-мобедан, именем — Маздак Бамдад. Он, Маздак, в правление шаха Кобада, сына Фируза, отца Ноширвана, возжелал искоренить веру гебров, повести мир по нехорошей дороге. Владея знанием звёздной науки, он понял, что согласно движению и состоянию путей светил должен в сём веке появиться муж,[19] который провозвестит новую веру, которой уничтожится вера гебров, евреев, христиан, язычников, и, внедрившись чудесами своими и властью в людях, останется она нерушима до дня восстания из мёртвых. И пришло ему желание самому быть таким мужем, и укреплялся он в мысли, как бы соблазнить людей, установить новую веру. До того же, как обратиться к пророческой миссии, было ему совершенное доверие от падишаха, благородных и всех, кто не видел в нём прежде лицемерия. И вот приказал он своим рабам провести из потаённого места подземный ход, тайно пробуравить оттуда скважину так, чтобы выход скважины, малый и узкий, пришёлся бы в середине места, где возжигали священный огонь, затем возвестил о своей пророческой миссии.

— Я послан, — заявил он, — возродить веру Зердошта [Зардушта], ибо люди забыли законы «Зенд-Авесты», не исполняют повелений Йездана, как завещал их Зердошт. Когда племя Израиля забыло данные повелителем в «Пятикнижии» заветы Моисея — да будет над ними благословение! — и начало поступать противу них, бог послал пророка, чтобы удалить противозаконие, утвердить каноны «Пятикнижия» и поставить народ на путь истины.

Когда эти слова дошли до слуха шаха Кобада, он собрал на следующий день благородных, мобедов, предъявил обвинение и, призвав Маздака, спросил его перед лицом собравшихся: [369]

— Ты ищешь пророческого достоинства?

— Да, — ответил Маздак, — я пришёл, ибо существует многое, противоречащее вере Зердошта; я разъясню сомнительное, объясню истинный смысл «Зенд-Авесты» в замену того, что теперь в обращении.

— Каково твоё чудо? — спросил Кобад.

— Моё чудо таково: я заставлю говорить огонь, вашу киблу[20] и ваш михраб,[21] попрошу у великого бога, чтобы чрез огонь он засвидетельствовал моё пророческое достоинство, и при этом так, что услышит и шах, и все, находящиеся при нём.

— Что молвите на это вы, благородные и мобеды? — сказал шах.

— Прежде всего ясно, — ответили те, — Маздак следует нашему учению, нашему писанию и не отвергает Зердошта. В «Зенд-Авесте» же на самом деле находятся выражения, имеющие десять значений. Всякий мобед или мудрец приведёт на них двадцать толкований. Возможно, что Маздак объяснит лучше… Но вот он заявляет, что заставит говорить огонь, которому мы поклоняемся. Это — сверхъестественно, то — не в людской власти. Шаху же, впрочем, подобает лучше знать.

[Тогда Кобад сказал:]

— Если огонь заговорит, я уверюсь, что ты — пророк.

— Пусть назначит шах время, — попросил Маздак, — и прибудет вместе с мобедами и благородными к святилищу. Там по моей просьбе великий бог повелит, чтобы огонь заговорил. Это можно сделать сегодня, даже сейчас.

— Постановим, — решил шах, — завтра всем вместе идти к храму огня.

Назавтра Маздак приказал одному из близких ему служителей при храме пойти в подземелье.

— Когда я буду обращаться громким голосом к Йездану, — сказал он, — ты подойди под землёю к скважине и произнеси: «Добродетель поклонников Йездана на земле состоит в том, чтобы следовать словам Маздака, дабы приобрести благо в этом и другом мире».

Вот Кобад, благородные, мобеды прийти в святилище, позвали Маздака, тот явился, встал с краю у огня, громко воззвал к Йездану, воздал хвалы Зердошту и замолчал, — тогда из середины пламени раздался, голос, произнесший вышесказанное. Услыхали и изумились все, бывшие при этом.

Кобад же, вернувшись из святилища, повелел позвать Маздака [370] и с той поры что ни час, то более и более сближался с ним, пока совершенно не уверовал. Он приказал построить для Маздака золотое кресло, украшенное драгоценными камнями, и поставить его у престола в тронном зале. При шахских приёмах Кобад сидел на престоле, а Маздак — на том кресле, оно же было гораздо выше престола.

Начали обращаться люди в Маздакову веру, одни — из-за низких страстей, другие в угоду шаху, шли из провинций, областей, переходили тайно и явно. Воины воздерживались, не возражая из уважения к шаху, из мобедов никто не принял новой веры. «Посмотрим, — говорили мобеды, — что станется с „Зенд-Авестой"». Народ же, глядя на падишаха, выражал своё сочувствие и поблизости и вдали от двора. Уже начали приступать к дележу имущества. Ведь Маздак приказывал: «Да будут разделены блага между людьми, в одном и том же. Да отдаст один другому своё богатство, чтобы не было нищеты, бедности, чтобы все были равно наделены житейскими благами». Чем дальше шёл Кобад по этой дорожке, согласившись на раздел богатства, тем большего требовал Маздак. «Жёны — тоже ваше имущество, — говорил он, — да будет разрешено каждому познать женщину. Пусть никто не будет в этом мире обделён удовольствиями и наслаждениями, двери желания да будут открыты перед всеми людьми».

Народ развратился от соблазна общности имущества и жён. Образовался сред простого люда такой обычай: приводил кто к себе в гости двадцать человек, и вот, откушав хлеба, мяса, вина, сладостей, послушав музыку, шли гости один за другим в женские покои, и это не считалось зазорным. Было даже правило: вошедший к женщине оставлял у дверей помещения шапку; когда другой сластолюбец видел положенную шапку, он должен был дожидаться, пока его предшественник не выйдет из двери.

И вот послал Ноширван тайно послов к мобедам: «Почто молчите? Зачем не говорите о Маздаке, не подаёте совета моему отцу? До чего мы дошли, покрывая проделки мошенника? Эта собака разрушила наше благосостояние, обесчестила наших жён, поставила чернь у кормила правления. Для чего всё это? Кто велел? Будете молчать, — останетесь без имущества и жён. Власть и царство уйдут из нашего рода. Идите к отцу! Откройте ему глаза, подайте совет! Вступите в спор с Маздаком, пусть он предъявит доказательства своей правоты!» Такое же послание отправил Ноширван к знати и благородным: «Нечестивое безумие овладело моим отцом, — говорилось в послании, — привело в расстройство его разум, он перестал различать, где — польза, где — вред. Поможем ему излечиться, пусть [371] перестанет он слушать Маздака, поступать по его воле. Не обольщайтесь и сами, подобно моему отцу, ибо Маздак стоит не на правде, а на обмане, обман же — зыбок, назавтра уж не принесёт вам пользы».

От этого увещания благородные встревожились и, если ранее некоторые из них думали обратиться в маздакитство, теперь отступились, не переходили в новую веру. «Посмотрим, — говорили, — как будет поступать Маздак, и почему Ноширван говорит этакое». Ноширвану же в те поры было лишь семнадцать лет.

Вот собрались они, пошли к Кобаду, сказали:

— Не читали мы ни в сказаниях, с самых древнейших времён по сей день, не слыхали и в преданиях о пророках Сирии, чтобы кто говорил и делал такое, как проповедует и приказывает Маздак. Великое нашло на нас сомнение.

— Поговорите с Маздаком, он объяснит, — сказал Кобад. Позвали Маздака.

— Чем докажешь ты свои слова и дела? — спросил шах.

— Так повелевает Зердошт, — ответил Маздак, — и так — в «Зенд-Авесте», люди только не понимают этого. А если не верите мне, пойдём спросим у огня.

Снова пошли к святилищу, вопросили, и опять из середины пламени раздался голос:

— Правильно то, что говорит Маздак, неправильно то, что вы говорите.

Вторично мобеды были посрамлены. Пришли они на другой день к Ноширвану, рассказали всё, что было.

— Маздак тщится всё доказать, что его вера по всем канонам — вера Зердошта, — сказал в ответ Ноширван, — а как же вот эти самые два канона…

Прошло ещё несколько времени. Однажды беседовали Кобад с Маздаком, и вздумал Маздак сказать, что народ-де с увлечением принимает новую веру, было бы хорошо также Ноширвану воспылать ревностью и обратиться в маздакитство.

— Разве он не обратился ещё? — спросил Кобад.

— Нет.

— Позовите его, пусть придёт скорей.

Ноширван пришёл.

— Душенька-сынок, разве ты ещё не принял Маздакову веру?

— Нет, слава богу.

— Почему же?

— А потому, что Маздак лгун и обманщик.

— Как он может лгать, ведь огонь-то сказал!

— Кроме огня, есть ещё вода, земля, воздух. Прикажи, чтобы он заставил их говорить, как заставил огонь, тогда поверю, обращусь. [372]

— Но ведь всё, что говорит Маздак, основано на «Зенд-Авесте»?

— «Зенд-Авеста» не велит, чтобы были общими имущество и жёны. Со времён Зердошта не появлялось мудреца с такими толкованиями. Вера предписывает хранить богатство и беречь женскую добродетель. Если не так, то чем отличается человек от животного? Скоты питаются и совокупляются таким образом, а не люди, наделённые разумом.

— Ты не смеешь перечить мне, своему родителю!

— Я научился этому от тебя, при твоём родителе не было такого, ты, следовательно, идёшь противу своего отца, я — противу тебя. Ты откажись, и я буду повиноваться тебе.

Одним словом, спор зашёл так далеко, что в конце концов Ноширвану повелели: или сам приведи убедительные доказательства к утверждению, что вера Маздака — негодная, а слова Маздака — обман, или поставь вместо себя другое лицо, чьи доказательства были бы сильнее и правильнее, чем Маздака. «А не то повелим тебя казнить в поучение прочим».

— Дайте отсрочку в сорок дней, — попросил Ноширван, — я сам найду доказательства или приведу того, кто сумеет ответить вместо меня.

Отсрочка, какую [он] просил, была дана, и все разошлись.

Вернулся от родителя Ноширван и послал в тот же день гонца с письмом в Фарс, в город Кувель, к проживавшему там мобеду, старцу-мудрецу: «Приезжай как можешь быстрее, между мной, отцом и Маздаком случилось то-то и то-то».

По прошествии сорока дней Кобад созвал двор, сел на престол, Маздак — на кресло; ввели Ноширвана.

— Спроси, с чем он явился, — сказал Маздак Кобаду.

— Ну, каков твой ответ? — спросил Кобад.

— Я имею одно предложение.

— Дела пошли далее предложений, — возразил Кобад, а Маздак приказал:

— Возьмите его и предайте казни.

Кобад не сказал ни слова. Слуги кинулись к Ноширвану, а он, ухватившись за узорчатую решётку, закричал отцу:

— Почему вы так торопитесь с моей казнью, — ведь не прошло ещё положенное мне для ответа время!

— Как это не прошло? — спросил Кобад.

— Я ведь просил полных сорок дней, сегодня, следовательно, ещё мой день. Пройдёт он, делайте дальше, что хотите.

Поднялись со своих мест военачальники, мобеды:

— Прав Ноширван!

— Ладно, отпустите его ещё на день, — приказал Кобад. Слуги отступились, ушла добыча из когтей Маздака. [373]

Встал Кобад, распустил мобедов, ушёл Маздак, вернулся Ноширван к себе домой, а тот мобед, которого Ноширван просил прибыть, уже подъезжал ко дворцу пешком[22] на быстроходной верблюдице; вот он слез, вошёл в покои, приказал слуге: «Пойди доложи, что прибыл мобед из Фарса». Слуга быстро исполнил приказание; Ноширван вышел из покоев, побежал от радости, схватил приезжего в объятия: «О всемудрый мобед, ведь сегодня я должен покинуть этот мир!» — и рассказал всё, что было.

— Не тревожься, — ответил мобед, — когда всё так, как ты говоришь, правда за тобой, а не за Маздаком. Хорошо, я отвечу за тебя, отвращу Кобада от неправой веры, но устрой так, чтобы я смог ранее увидать шаха, чем Маздак узнает о моём приезде.

— Это нетрудно, — пообещал Ноширван и после второго намаза отправился во дворец к отцу; там, почтительнейше поприветствовав родителя, Ноширван обратился с просьбой:

— Мой мобед, — сказал он, — прибыл из Фарса и готов предстать пред Маздаком, но до начала спора он просит шаха принять его и выслушать с глазу на глаз».

— Приведи его, — разрешил Кобад.

И когда стемнело, отправился Ноширван вместе с мобедом к Кобаду. Представ перед шахом, мобед сначала воздал хвалу повелителю, потом его родителям и наконец сказал:

— Маздак впал в заблуждение, никто не поручал ему того, что он делает. Я знаю его самого и силу его познаний в звёздной науке. Светила ввели его в искушение. В грядущем веке должен явиться муж, наделённый пророческой властью, — он принесёт миру изумительное писание, сотворит немыслимые чудеса, разделит Луну на две части,[23] призовёт людей шествовать по праведному пути, провозвестит чистейшую веру, ею уничтожится вера гебров и остальных народов. Он привлечёт сердце раем, устрашит преисподней, возведёт в канон обладание богатством и жёнами, освободит людской род от дивов, в содружестве с духом Серошем[24] разрушит храмы огня и капища идолопоклонников. Вера его распространится по всей земле и будет нерушима до дня восстания из мёртвых. Земля и небо удостоверят его пророческий сон… Маздак вот и пожелал быть таким мужем. Но тот, грядущий пророк, будет иноземец, а Маздак — иранец; тот запретит обожествление огня, отвергнет Зердошта, а Маздак — приверженец учения Зердошта, велит поклоняться огню; тот запретит искать чужих жён, беззаконно завладевать чужим добром, за грабёж он повелит отрезать руку, а Маздак захватывает [374] чужое имущество и жён; тот пророк будет получать веления от неба, из уст духа Сероша, а Маздак их получает от огня, — не имеет Маздакова вера твёрдой основы, завтра посрамлю его перед лицом шаха, дабы уничтожить его, ибо его стремление — изъять державу из рук твоего дома, истребить богатства, тебя самого, шах, сравнять с подлым людом; жаждет он, Маздак, захватить твою власть.

Слова старца пришлись по душе шаху.

Назавтра собрались мобеды и благородные, воссел Кобад на трон, Маздак — на своё кресло, встал перед престолом Ноширван. Вот приходит Ноширванов старец и спрашивает Маздака:

— Сперва кто будет из нас задавать вопросы, а кто отвечать?

— Задавай, я же буду отвечать.

— Тогда ты ступай на моё место, а я сяду на твоё, — отвечал мобед.

Маздак сконфузился и мог только сказать:

— Сюда меня посадил шах… Спрашивайте, а я отвечу.

— Ты вот, — начал мобед, — разрешаешь быть общим имуществу. Скажи-ка, разве не в надежде на воздаяние в будущей жизни строились караван-сараи, мосты, храмы и другие богоугодные заведения?

— Да, — ответил Маздак.

— Но раз ты поделил всё добро между всеми, кто же будет теперь оплачивать расходы по этим постройкам?

Маздак не ответил.

— Ты велишь, чтобы женщины были общим достоянием; вот возьмём к примеру, двадцать мужчин имеют дело с одной женщиной, она беременеет, родит, кто же отец ребёнка?

Ни слова не проронил Маздак.

— Вот на троне сидит шах, он сын шаха Фируза, его держава — наследство отца, а отец получил власть в наследство от своего отца… Теперь, ежели десять мужчин будут иметь сношение с женой шаха, кто, скажи мне, должен считаться отцом? Таким образом пресечётся древо рода, не будет отпрыска в правящем доме. Высокое и низкое положение человека в обществе зависит от существования богатства и бедности. Неимущий лишь в силу своей бедности служит имущему. Если все сравняются в отношении богатства, не станет ни богатых, ни бедных, исчезнет, следовательно, и сама шахская власть. Ты вот и пришёл за тем, чтобы уничтожить власть в роде иранских шахов.

И на эти слова Маздак ничего не сказал.

— Отвечай же, — понудил его Кобад.

— Мой ответ таков, — произнёс Маздак, — повели перерезать ему глотку. [375]

Кобад возразил:

— Нельзя казнить без достаточных оснований.

— Тогда спросим у огня, — предложил Маздак, — я ничего больше не могу сказать.

Тревожились до этого люди за участь Ноширвана, теперь возрадовались, — спасся он от смерти. Маздак же обозлился отказом Кобада исполнить его требование казнить мобеда. «Добьюсь полной свободы, — рассуждал он про себя, — много мечей в моём распоряжении у народа и воинов. Уберу сначала Кобада, затем Ноширвана и всех несогласных.

Когда все разошлись, порешив завтра идти за ответом в святилище, и наступила ночь, Маздак призвал к себе двух священнослужителей, преданных его вере, одарил их золотом, пообещал посвятить в сепех-сапары[25] и взял клятву, что они будут хранить в тайне всё, что он скажет. Затем он вручил каждому по сабле и приказал:

— Если завтра, когда все соберутся в храме, огонь повелит убить шаха, быстро обнажайте сабли и действуйте без колебаний, — ведь никто не преступит порог святилища с оружием в руках.

— Повинуемся, — ответили те.

Вот наутро собрались благородные, мобеды, пришёл Кобад. Ноширвану же старец посоветовал: «Пусть сопровождают тебя десять телохранителей, скрыв оружие под платьем». Как всегда, Маздак научил своего доверенного, что именно надо говорить в скважину, пришёл в святилище и предложил мобеду из Фарса самолично вопросить огонь. Тот попытался, но не получил ответа. Тогда, воззвал Маздак:

— О огонь, рассуди нас, засвидетельствуй правоту мою!

— Я немощен со вчерашнего дня, — раздался голос из середины пламени, — сначала накормите меня сердцем и печенью Кобада, тогда возвещу, как надо действовать. Истинно, Маздак — ваш вождь на пути к вечному блаженству в будущей жизни.

— Дайте огню силу! — вскричал Маздак.

Те двое убийц обнажили оружие, бросились к шаху.

— Спасай отца! — сказал старец Ноширвану.

Захватив сабли, телохранители встали между Кобадом и убийцами, не позволив нанести шаху вред.

— Таково веление Йездана, так требует огонь! — командовал Маздак.

Бывшие в храме разделились на две партии, одни кричали, чтобы Кобада, живым или мёртвым, бросили в огонь, другие стояли за то, чтобы повременить с решением. Разошлись из святилища, когда уже день был на исходе. [376]

«Разве я совершил какой грех, — горевал Кобад, — что вот огонь требует меня в жертву? Уж лучше быть сожжённым на этом свете, чем гореть в будущей жизни».

Вторично уединился старец с Кобадом, рассказал ему о бывших прежде мобедах и падишахах, приводил примеры, доказывал, что Маздак — не пророк, а лютый враг шахскому дому. «Сначала, — говорил старец, — он вознамерился погубить Ноширвана, когда же не смог, то посягнул на твою кровь. Не постарайся я сегодня, так не было бы тебя в живых. О голосах же из пламени и не сомневайся, я знаю средство, как раскрыть эту плутню. Знай, что огонь ни с кем и не говорил». Настолько старец успел убедить шаха, что тот даже устыдился содеянного. «Ты не смотри, — уговаривал он, — что Ноширван малолетен, его все уважают, все прислушиваются к его голосу. С Маздаком же не советуйся, не будь откровенным, если желаешь, чтобы держава осталась в твоём доме». А Ноширвана так поучал мобед: «Постарайся заполучить кого-либо из близких Маздаку, прельсти подарками, пусть он откроет все эти шашни с огнём, — да удалится сомнение из сердца отца твоего».

Ноширван так и сделал: одному из своих он поручил сдружиться и привести к нему близкого Маздаку человека, затем он принял приведённого в уединённом покое, с глазу на глаз, положил перед ним тысячу динаров и сказал:

— С этих пор будь мне другом и братом, а я всё для тебя сделаю, что могу. Скажешь правду — твои тысяча динаров, назначаю тебя своим приближённым, ставлю на высшую должность, не скажешь — голова с плеч долой.

Тот испугался.

— А если расскажу, что требуешь, сдержишь ли обещание?

— Сдержу, сделаю более, чем обещал, только объясни: какую хитрость употребляет Маздак, чтобы заставить говорить огонь?

— Сохранишь ли всё в тайне?

— Сохраню.

— Так вот, возле места, где возжигают священный огонь, есть подземелье, вокруг — высокая стена, в середину же огня оттуда проведена узкая скважина. Когда Маздак хочет, чтобы огонь говорил, он посылает в подземелье своего доверенного; тот говорит, приставляя рот к скважине, а слушающим кажется, что голос идёт от огня.

Возрадовался Ноширван, что узнал правду, отдал обещанную тысячу динаров, а ночью отвёл этого человека к отцу, чтобы тот выслушал весь рассказ в подробностях.

Кобад изумился хитрости и дерзости Маздака, сразу исчезли у [377] него все сомнения, он послал за мобедом, воздал ему хвалы и повёл беседу о случившемся.

— Я докладывал шаху, — сказал мобед, — что сей Маздак — обманщик.

— Теперь-то всё ясно для меня, но как погубить его? — спросил Кобад.

Мобед посоветовал:

— Не следует подавать вида, что ты обманулся в нём. Созови опять всех, я вступлю с ним в спор, притворюсь побежденным, признаюсь в своём бессилии и поеду в Фарс. А чтобы всё это закончить, поступай так, как рассудит Ноширван.

Несколько дней спустя призвал к себе Кобад благородных и мобедов, приказал им быть заодно с фарсским старцем и назначил шахский приём на завтра.

Вот Кобад воссел на престол, Маздак — на кресло. Говорили сначала мобеды, один за другим, потом старец из Фарса.

— Поразился я, — сказал он Маздаку, — что огонь говорил.

— Нечему поражаться, — ответил Маздак, — разве ты не знаешь, что Моисей, да будет над ним благословение, обратил палку в змеев, а камень в двенадцать водяных источников? Он просил господа, чтобы водяная пучина поглотила фараона и его воинство, и великий бог исполнил его просьбу. А не подчинил ли бог Моисею землю? Когда Моисей приказал: «О земля, поглоти Каруна», — Карун исчез в земных недрах. Иисус, да будет благословенно его имя, возвращал к жизни мёртвых. Эти все чудеса ведь не от человека, а от бога. Вот и меня послал господь, дав мне власть над огнём. Я что скажу, — огонь подтверждает. Подчиняйтесь мне, а не то господний гнев вас накажет и всех погубит.

Тогда поднялся со своего места старец из Фарса:

— Не перечу мужу, глаголящему от бога и огня, над которым дана ему богом власть, признаю себя немощным, не помышляю более о дерзости, ухожу, а вы, как знаете, — сказал и отправился восвояси.

Когда встал с престола Кобад, разошлись мобеды, возликовал Маздак и затворился в храме огня, чтоб предаться там семидневному служению.

Кобад же ночью призвал к себе Ноширвана и спросил:

— Уезжая, мобед вручил меня тебе. Ты и должен взяться, за уничтожение этой ереси. Что надо делать?

— Если шах доверяет мне, — ответил Ноширван, — и никому не скажет ни слова, я завершу это дело, сотру с лица земли и Маздака и его приспешников.

— Ни с кем не буду говорить, кроме тебя.

— Итак, фарсский мобед уехал, маздакиты потеряли голову [378] от радости, следовательно, что ни придумаем совершить, будет ладно. Убить Маздака — дело самое лёгкое, но надо предвидеть, что его сторонники — многочисленны; убьём главаря, маздакиты рассеются по всей стране, возбудят смуту среди народа, наступят трудности для нас самих и государства. Надо так устроить, чтобы убить всех сразу, ни один чтоб не остался в живых, никто не спас бы головы от нашего меча.

— Как же ты думаешь это совершить?

— Когда выйдет Маздак из храма и придёт во дворец, пусть шах умножит свои почести, окажет ему ещё большие знак внимания, чем прежде, а потом, уединившись с ним для беседы, скажет: «Смягчился Ноширван с того дня, как фарсский мобед признал себя побеждённым, намеревается уверовать в тебя, устыдился того, что говорил ранее».

Прошла неделя, Маздак пришёл к Кобаду. Тот оказал ему почести, выразил чрезвычайное смирение и сказал то, что присоветовал Ноширван.

— Много людей смотря на Ноширвана и слушают его, — ответил Маздак, — если он обратится в нашу веру, примет её весь мир. Я предстательствовал перед огнём, чтобы бог помог ему в обращении.

— Ты сделал хорошо, — сказал Кобад, — ведь он — мой наследник, к тому же народ и воины любят его. Если он обратится в нашу веру, ни у кого не останется долее повода для сомнений. В честь этого события я велю выстроить каменную башню с верхом из золота, ярче солнечного света, подобно тому, как почтил такой же постройкой Гиштасп Зердошта!

— Скажи Ноширвану, — заключил Маздак, — что я буду за него молиться. Твёрдо уповаю, что его обращение будет угодно Йездану.

Вечером Кобад передал Ноширвану разговор с Маздаком. Ноширван посмеялся и сказал:

— Через недельку пусть шах снова позовёт Маздака и сообщит ему, Ноширван, мол, вчера видал страшный сон, испугался, ни свет ни заря пришёл ко мне, говорит: «Видел я, отец, во сне: идёт на меня громадное пламя, и всё ищу, где бы укрыться, смотрю — приближается некто с дивным лицом, спрашиваю его: „Что нужно огню от меня?" — „Сердится на тебя огонь за то, что обозвал ты его лжецом". — „Ты-то откуда знаешь?" Отвечает: „Серошу всё известно". Здесь, мол, Ноширван проснулся и хочет идти в храм огня, сжечь в жертву мускус, алоэ и амбру, молиться три дня, чтобы вымолить милость у Йездана».

Ещё сильнее обрадовался Маздак, когда услыхал всё это от Кобада и узнал, что Ноширван на самом деле выполнил свой обет.

Прошла ещё неделя, опять говорит Ноширван Кобаду: [379]

— Сказки Маздаку: приходил, мол, ко мне Ноширван, говорит: „Я уверился в истинности этой веры и в том, что Маздак — божий посланец; одного только побаиваюсь, не очень ли много противников у него, не восстали бы они, да и не захватили бы нашей державы. Надо было бы узнать, сколько приверженцев новой веры да кто они. Если их много, сила, значит, с ними, я сейчас же приму Маздаково учение, а если не так, подожду, пусть возрастёт их число, тогда наделю их оружием, и, уже сильные и крепкие, мы, провозвестив новую веру, обратим в неё народ огнём и мечом». Если, о шах, Маздак ответит тебе, что у него много сторонников, скажи ему: «Сосчитай и выпиши их имена, да не останется ни одного, которого я не знал бы».

Маздак и сделал то, что попросил его Кобад; он сосчитал своих приверженцев, внёс их в список и передал список Кобаду; оказалось, что число маздакитов — двенадцать тысяч, горожан и воинов.

— Вечером я позову Ноширвана и всё передам ему, — сказал Кобад Маздаку, — а чтобы ты знал, когда Ноширван перейдёт в нашу веру, я прикажу, как только это случится, бить в барабаны и играть в рога, так что и в твоём дворце будет слышно.

Вечером по уходе Маздака Кобад призвал Ноширвана и передал ему список, рассказав то, что он обещал.

— Прекрасно! — одобрил Ноширван. — Распорядись, чтобы били в барабаны, а завтра, когда увидишь Маздака, скажи ему, что список положил предел сомнениям Ноширвана и он, мол, окончательно предался нашей вере. Будь в списке пять тысяч человек, Ноширван нашёл бы это число недостаточным, а вот двенадцать тысяч — другое дело, теперь не страшно, если весь мир восстанет против нас, к тому же мы все трое будем действовать заодно».

После первой стражи ночи Маздак услыхал бой барабанов, звуки рогов и воскликнул:

— Ноширван принял нашу веру!

Ещё больше он обрадовался на другой день, когда на шахском приёме Кобад передал ему слова Ноширвана. После приёма Кобад пригласил Маздака в отдельные покои, туда же пришёл и Ноширван, принёс с собою в дар множество золота, драгоценностей и просил извинения за всё, что произошло ранее между ним и Маздаком. Затем приступили к разрешению дел.

— Ты — повелитель мира, — сказал Ноширван отцу, — Маздак — пророк господень, отдайте мне командование над войском. Я устрою так, что не останется в мире ни одного противника нашей веры.

— Быть по сему, — решил Кобад.

— Для того же, чтобы начать действовать, — продолжал Ноширван, — надо разослать Маздаку по городам и округам, принявшим [380] уже веру, своих доверенных. Пусть они известят людей вдали и вблизи от нас, что через три месяца в такую-то неделю и в такой-то день мы приглашаем их собраться в наш дворец, чтобы наделить платьем, доспехами и оружием. А для того чтобы сохранить в тайне наши намерения, пусть в указанный день всем собравшимся будет предложено угощение, они поедят, затем перейдут в другой дворец пить вино — да осушит каждый по семи кубков! — тогда они оденутся группами по пятнадцати-двадцати человек в мои одежды, возьмут лошадей, доспехи, вооружение и будут готовы к выходу. Мы провозгласим новую веру, кто примет её, — да спасётся, кто не примет — будет нами убит.

Кобад и Маздак всё вышесказанное нашли целесообразным и одобрили план Ноширвана.

Маздак разослал послания, извещая своих приверженцев, находящихся вблизи и вдали от столицы, что они должны в такой-то месяц и такой-то день прибыть к шахскому двору, чтобы получить одежду, доспехи, оружие и лошадей, «ибо, — писалось в послании, — дела идут теперь по нашему усмотрению, и падишах — первый, кто выполняет нашу волю.

В указанное время все двенадцать тысяч маздакитов собрались в шахском дворце. Там уже было приготовлено для них такое угощение, о котором они и не помышляли: шах воссел на трон, Маздак на своё кресло, а Ноширван находился среди собравшихся в качестве хозяина. Маздак радовался, глядя, как царевич усаживает и потчует гостей. После еды перешли в другой дворец, здесь гости нашли невиданные яства и пития. Кобад воссел на престол, Маздак на кресло, гостей разместили прежним порядком, музыканты услаждали слух прекрасными мелодиями, кравчие разносили вина. Уже прошло порядочно времени от начала пира, в покоях появились двести невольников и слуг; они встали перед пирующими, держа на руках красивейшие одежды и тончайшие ткани.

— Унесите всё это во дворец, где приготовлено множество одежд, — приказал Ноширван, выждав, чтобы пирующие налюбовались принесённым, — пусть гости, разделившись группами в двадцать и тридцать человек, пожалуют туда и, одевшись, вновь выйдут и выстроятся, чтобы шах и Маздак, придя на площадь, могли осмотреть всех. Тогда откроются двери и принесут оружие.

Ранее же этого Ноширван послал в деревни своего доверенного, чтобы тот привёл оттуда триста человек с лопатами, надо, мол, почистить дворцы и сады. Когда люди пришли, Ноширван собрал их на площади, крепко запер ворота и приказал:

— Выройте в течение суток на этой площади большой ров, каждый из вас должен вырыть один-два гяза.[26] [381]

А привратникам он дал распоряжение следить за ними, чтобы кто не сбежал. Ночью же, вооружив четыреста человек, тайно расположил их на площади и во дворце, сказав:

— Я буду высылать гостей по двадцати-тридцати человек вместе. Ведите их на ту площадь и, раздевши, каждого закопайте в ров до пупа головою вниз, ногами вверх.

Вот ушли слуги и рабы с одеждами, вслед за ними привели в пиршественную залу двести лошадей, украшенных золотой и серебряной сбруей, принесли доспехи и сабли, чеканные золотом, — опять Ноширван приказал доставить всё в тот дворец. Потом он распределил гостей в группы, двадцать-тридцать человек в каждой, и послал получать дары. Гости выходили, их хватали, вели на площадь и закапывали в ров вверх ногами.

Когда все собравшиеся погибли таким образом, Ноширван подошёл к отцу и Маздаку.

— Всех одарил я роскошным платьем, — сказал он. — Убранные в одежды, они стоят на площади. Встаньте и посмотрите. Никто не видел более великолепных украшений.

Кобад и Маздак встали со своих мест, вышли из дворца, прошли через дворец на площадь, и их глазам представилось следующее зрелище: на площади, от края до края, виднелись поднятые вверх ноги. Ноширван обернулся к Маздаку.

— Войско, — сказал он, — что перед тобой, не могло быть одарено лучшими, чем эти, одеждами. Ты явился, чтобы развеять по ветру наше богатство и жизнь, вырвать власть из наших рук, приказываем и тебя одеть в такие же великолепные одежды.

В середине площади была устроена высокая насыпь, в ней вырыли яму и закопали Маздака ногами вверх.

— Любуйся, и смотри на своих поклонников, Маздак, — сказал Ноширван и обратился к отцу: — Итак, ты увидел исполнение совета мудрецов, теперь же я считаю полезным запретить тебе некоторое время выходить к людям из дворца. Да успокоится народ и воинство от всей этой смуты, причина которой находилась в твоей слабости.

Отправив отца, Ноширван освободил мужиков, приходивших рыть ров, и приказал отворить ворота, чтобы горожане, население области и воины могли бы посетить площадь и посмотреть содеянное.

Затем он созвал благородных и, так как отец находился взаперти, законно наследовал шахский престол. Его руки были щедры на дары. Рассказ о нём останется в памяти, пока будут читать и помнить люди, наделённые разумом.

В «Шахнаме» толпа крестьян в неурожайный год умоляет верховного жреца Маздака о помощи: им грозит голодная смерть. Маздак велит толпе подождать, отправляется к Каваду и спрашивает его, какой приговор надлежит вынести человеку, который [382] имел лекарство, но не дал его умирающему от укуса змеи. После ответа шаханшаха, что такой человек должен быть предан казни, Маздак задаёт ещё один аналогичный вопрос-иносказание и, получив такой же ответ, как и в первый раз, возвращается к крестьянам и от имени шаханшаха разрешает безвозмездно брать хлеб из царских закромов. Охваченному негодованием Каваду на его вопрос, кто дозволил разграблять житницы, Маздак отвечает, что сам он, Кавад, и дозволил: ведь царь собственными устами назвал преступником того, кто не помог умирающему. Кавад признал правоту Маздака, посчитал его величайшим мудрецом, принял его веру и стал требовать того же от сына, Хосрова Аноширвана. Но Хосров с помощью старого жреца одерживает победу в диспуте с Маздаком, доказывает ложность его учения, красочно описывает бедствия, которые обрушатся на страну, если, как учит Маздак, супружества не будет и жёны станут общими. Слова Хосрова убеждают шаханшаха. Всех сторонников Маздака закалывают в ров, а самого Маздака вешают вниз головой и расстреливают из луков.

См. также прилож. 7.

Фрашкард

В любой, наверно, религии представления о конечной судьбе мира и человечества — ещё более «туманная» область, чем представления о загробной жизни. И зороастризм в этом не исключение.

Канонизированные жреческие труды («Бундахишн») не содержат сколько-нибудь связных описаний горнего рая и преисподнего ада — однако такие описания есть в апокрифических сочинениях («Арта-Вираф намак»). Эсхатологических же апокрифов нет, — видимо, была только устная традиция, где между религией и суеверием невозможно провести грань; а жреческие тексты содержат лишь ссылки на отдельные, подчас третьестепенные, эпизоды, связанные с концом света и «Страшным Судом»; противоречий между интерпретациями, да и просто описаниями одних и тех же сцен разными источниками — противоречий гораздо больше, чем во всех других областях религиозного знания.

«Склеивать» из таких ссылок и описаний более или менее связный пересказ зороастрийского эсхатологического мифа было бы, наверно, не лучшим решением популяризаторской задачи, ибо такой пересказ создал бы искажённое представление о верованиях иранцев. Автор избрал другой путь: выделив основные «сюжетные вехи» мифа, пересказать затем источники отдельно, без всякой корреляции между ними.

«Вехи» таковы. С того дня, как Заратуштра\Зардушт получил откровение от Ормазда и стал пророком (вариант: с момента рождения Заратуштры) мир просуществует ещё 3000 лет. За это время последовательно сменят одна другую три тысячелетних Эры. Первая Эра будет «Эрой Зардушта», две последующие — Эрами двух Спасителей — Хушедáра (авест. У́хшйат-Э́рета — «Растящий Истину») и Хушедáр-мáха (авест. Ухшйат-нэмах — «Растящий почитание», или А́стват-нэ́мах — «Воплотивший почитание»). Спасители принесут в мир различные религиозные откровения и пресекут зло, исходящее от тех или иных дэвов. По прошествии трёх тысяч лет из озера Кансу (авест. Кансава), в котором Заратуштра оставил семя, выкупается богоизбранная девушка по имени Виспатаурвáри; она родит третьего Спасителя — Сошйáнса (авест. Саошья́нт; Áстват-Э́рéта — «Воплотивший Истину»).[27] С его приходом Ормазд приступит к действу Фрашкáрд (авест. Фрáшокерéти) — очищению мира от Зла и воскрешению праведников. Зло сгорит в потоках расплавленного металла (огненная ордалия), Ахриман и дэвы будут уничтожены, а благие творения Ормазда обретут вечную жизнь. [383]

Версия «Бундахишна»

Изложено по: «Бундахишн» 30

О сущности Фрашкарда и будущем существовании [вот что] сказано в «Авесте»:

Поскольку Машйа и Машйои, выросшие из земли {в виде ревеневого куста},[28] питались сначала водой, потом растениями, затем молоком и затем мясом, люди тоже, когда приходит время [им] умереть, сперва перестают есть мясо, затем отказываются от молока, затем от хлеба, но воду пьют до самой смерти.

И точно так же, когда наступит Эра Хушедара, у людей ухудшится аппетит — настолько, что от одного освящённого хлеба три дня и три ночи люди будут сыты.

Сперва они откажутся от мясной пищи и будут питаться только растениями и молоком, затем отвергнут молоко, а за десять лет до прихода Саошьянта — овощи и будут пить одну только воду; будут обходиться без пищи и не будут при этом умирать.

Затем начнутся приготовления к Фрашкарду.

Это будет трудное дело, но более трудным делом для Ормазда было — сотворить мир и людей.

Когда старый мир исчезнет и возникнет новый, это будет уже совершенно другой мир. Это не будет [созданием] будущего из прошлого.

Сотворяя мир в первый раз, Ормазд создал кости людей из земли, кровь из воды, волосы из растений [и] жизнь из огня;[29] и они [кости, кровь, волосы и жизнь] принадлежат им [земле, воде, растениям и огню].

При Фрашкарде сперва возникнут кости Гайомарта, затем — Машйа и Машйои, а затем остального человечества. Через 57 лет после прихода Сошйанса всё будет готово к воскрешению мёртвых, и мёртвые оживут. Кто [был] праведен и кто [был] грешен — каждый человек воскреснет в том месте, где когда-то он встретил свою смерть.

Воссияет Солнце, половина его света отойдёт к Гайомарту, а половина к остальному человечеству. Тела и души воскресших узнают друг друга, говоря: «Вот мой отец», и «Вот моя мать», и «Вот мой брат», и «Вот моя жена», и «Вот мои остальные близкие родственники». [384]

Затем будет собрание Садвастарана.[30] На том собрании все воскресшие узрят свои добрые и злые помыслы, речи и дела. И грешник будет выглядеть там, как белая овца среди чёрных. И грешники возопят, сетуя на праведников: если они, праведники, знали Истину, почему же они не просветили заблудших?

И праведники, которые не обращали грешников на истинный путь, устыдятся и будут мучиться от стыда.

Затем праведных отделят от грешных; праведники вознесутся на небеса, а грешники низринутся в ад. Три дня и три ночи и те и другие будут страдать: грешники — от мучений в аду, а праведники — из-за своих грешных друзей и родственников, с которыми их разлучили. Это действо назовётся «Наказанием трёх ночей».

Бессмертные Рату — Агрерат, которого называют Гопатшах, Тус, Пешотану и другие в сопровождении пятнадцати юношей и девиц придут Сошансу на помощь. Гочихар явится из звёздной сферы на землю, и земля содрогнётся, как овца перед волком. Впоследствии огонь и Айрман расплавят металл Шахревара, и он потечёт по земле подобно полноводной реке. Всё злое и грешное уничтожится в очищающем потоке. Но праведникам, вступившим в этот поток, покажется, будто они проходят сквозь тёплое молоко, а для грешников это будет воистину раскалённый металл.

Потом все снова соберутся вместе и предстанут перед Ормаздом.

Сошйанс совершит богослужебный ритуал «Ясна». Будет принесён в жертву бык Хадайаш. Из его жира и сока Хома приготовят напиток бессмертия Хýш;[31] люди выпьют его и сделаются бессмертными на веки вечные. Те, кто умер в зрелом возрасте или в старости, сделаются сорокалетними мужами, а умершие младенцы и дети станут пятнадцатилетними отроками. Каждому мужчине будет дана жена, каждой женщине — муж, но дети у них рождаться не будут.

И каждому воздастся по заслугам за совершённое в прошлой жизни. Кто не молился язатам и не приносил одежды в священный дар, останется голым; поступавших же должным образом Амахраспанды обеспечат одеждами.

Затем Ормазд захватит Ахримана, Вохуман — Акомана, Артвахишт — Андара, Шахревар — Совара, Спандармат — Таромата, который есть Накахед, Аурват и Амердад одолеют Тарва и Зарига, правдивые — лжецов, Срош — Эшма.

Ормазд взмахнёт поясом кусти и произнесёт «Ахунвар», От этого священнодействия дэв Аз потеряет силу и сокроется в преисподней. Гочихар сгорит в расплавленном металле. Затем поток достигнет ада, и Зло вместе с Тьмой превратятся в пепел и сгинут навсегда. [385]

После этого не будет зимних холодов и снега; земля превратится в цветущую бескрайнюю равнину; исчезнут горы, и даже та гора, что поддерживает мост Чандвар, перестанет существовать.

«Младоавестийская» версия

Изложено по: "Яшт" 19.92-96

Восстанет Астват-Эрета Из озера Кансава Гонец Ахура Мазды, Сын Виспатаурвари, Размахивая грозно Оружием победным, Которое Траэтаона Носил с собой, когда он Убил Дахаку Змея; Которое Франграсйан Носил, когда убил он Зловерного Зайнигу; Которым Хаосрава Франграсйана убил; Которое Виштаспа Носил, когда сражался За Истину с врагами, — И Ложь этим Оружьем Из праведного мира Навек он изведёт. Он разума глазами Окинет все творенья Без безобразной Лжи, Весь мир увидит плотский Глазами благодати, И сделает бессмертным Взгляд этот плотский мир. За ним, за Астват-Эретой, Придут победоносные, С благими помышленьями И с добрыми словами, И с добрыми делами, Благие, добронравные, Лжи не произносившие Ни раз языком. Преклонится пред ними И Ярость кровожадная, Преодолеет Истина Ложь злую, безобразную [386] Пришедшую из Тьмы. Благая Мысль одержит Победу над Злой Мыслью, Речь лживая правдивой Будет побеждена, А Целость и Бессмертие Осилят Голод с Жаждой, И Голод злой, и Жажду Они сразят навек, А злобный Ангхро Майнью, Своей лишившись власти, Бессильный убежит [СК].

Версия пехлевийского «Бахман-яшта»

Изложено по: пехлевийский «Бахман-яшт» 3.43-62

После Эры Зардушта начнётся Эра Хушедара.

Хушедар родится в 1600.[32] Когда ему исполнится 30 лет, он встретится с Ормаздом. Получив наставления великого бога, Хушедар прикажет быстроконному Солнцу:

— Остановись!

И быстроконное Солнце неподвижно простоит десять дней и ночей. И Митра широкопастбищный скажет Хушедару:

— О Хушедар! Прикажи Солнцу продолжить свой путь по небу, ибо во всех кешварах воцарилась беспроглядная тьма.

По приказу Хушедара Солнце вновь поплывёт с востока на запад, и все люди обратятся в веру маздаяснийскую.

Но незадолго перед концом Эры Хушедара приспешники дэвов — туранцы, арабы и румийцы погасят священный огонь, и вера ослабнет.

В следующую Эру — Эру Хушедар-маха явится праведный герой Пешотану и будет покровительствовать этому миру. Люди к тому времени будут обладать премногими знаниями, особенно в медицине.

Ахриман придёт к горе Демавенд и скажет Дахаку:

— Минули 9000 лет от сотворения мира, и Фретон, одержавший над тобою победу, мёртв. Мир полон людей, среди них много маздаяснийцев, — отчего же ты не восстаёшь? Почему не уничтожаешь благие творения?

И Дахак восстанет и набросится на мир. Он сожрёт треть людей, скота, овец и других творений Ормазда, осквернит воду, огонь и растения и совершит ещё много других пагубных дел.

Огонь, вода и растения воззовут к Ормазду о помощи: [387]

— Верни жизнь Фретону! — воскликнут они. — Пусть он убьёт Дахака!.. Я не буду греть, если Дахак не будет уничтожен, — скажет огонь, а вода вторит ему: — Я не буду течь по земле.

Тогда Ормазд прикажет Срошу и Нерьясангу разбудить Керсаспа.

Трижды прокричат Срош и Нерьясанг над спящим героем, повелевая ему встать, но не разбудят его. Лишь на четвёртый раз Сам-Керсасп[33] восстанет, отправится на встречу с Дахаком и убьёт его.

Затем Сошйанс сделает все творения чистыми, и произойдут Воскресение и будущее существование.

Версия пехлевийского «Ривайата»)

Изложено по: «Ривайат» 48.1-12. Начало легенды см. на с. 304-307.

Через 1500 лет после Зардушта наступит Эра Хушедара.

В день, когда он придёт в к Ормазду, Солнце — язат Михр остановится в зените и будет простоит неподвижно в течение десяти дней.

Встреча Хушедара с Ормаздом продлится пятьдесят лет. Потом Спаситель пойдёт в телесный мир, к людям. Он очистит веру, разъяснит людям сокровенный смысл ритуалов и обрядов, и [люди] будут поступать согласно "Хатак-мансарик[34]".

Волки всех разновидностей соберутся в одном месте, и в том месте они сольются воедино, так что получится один гигантский волк — 415 шагов в ширину и 433 шага в длину будет туловище этого чудовища! Маздаяснийцы соберут армию и вступят с этим волком в сражение. Прежде всего они совершат [ритуал] "Ясна" и обретут такую силу, что станут непобедимыми. Затем, по призыву Хушедара, они убьют этого страшного гигантского волка плетьми, кинжалами, копьями, стрелами и прочим оружием. Яд из этого дэва разольется на один парасанг вокруг, и все растения погибнут в пламени яда.

А из тела волка возникнет дэв в виде чёрной саранчи.

Через четыреста лет после прихода Хушедара хлынет проливной дождь с небес. За четыре года до того, как это случится, маздаяснийцы предупредят людей, что надо запасать съестное впрок. Люди поверят им, набьют закрома всяческой провизией, — но дождь не польётся в тот год, и люди подумают, что поклонники Мазды их обманули. То же повторится и на второй год, и на третий; а на четвёртый год люди скажут: «Маздаяснийцы — лгуны! Они стращают нас понапрасну. Ни какого дождя не будет ни в этом году, ни в следующем; его не будет вообще никогда!» Вот тут-то и хлынет дождь.

Он будет лить почти беспрерывно: прекратится лишь трижды [388] летом и трижды зимой в первый год, дважды летом и дважды зимой на втором году дважды летом и дважды зимой на втором году и один раз летом и один раз зимой — на третьем году.

А на четвёртом году, в месяце Хордад, в день Дай при дне Михр, повалит снег. Маздаяснийцы и другие благие творения Ахуры придут из Вара, построенного Джамом. Все они будут телесно здоровы, все — работящи и праведны, но тот дэв [снег?] будет слишком могуществен, и они не смогут его убить.

К концу зимы люди и звери будут истощены настолько, что чудом покажется, как это они ещё держатся на ногах, а не падают замертво.

С гор, из долин — отовсюду сбегутся дикие оголодавшие звери. Они придут к людям в надежде, что люди позаботятся о них, как о своих собственных детях. И с небес прозвучит голос Артвахишта:

— Не смейте отныне убивать их, как вы убивали их до сих пор!

Маздаяснийцы внемлют голосу Святого Бессмертного и прекратят убивать животных. Мало-помалу тела животных вновь нальются здоровьем и силой. Никто их больше не будет убивать; а состарившись, они сами будут приходить к людям и говорить:

— Убейте нас и съешьте наши тела, дабы их не пожрал дэв смерти! И маздаяснийцы будут поступать соответственно.

Когда Эра Хушедара завершится, явится второй Спаситель — Хушедар-мах. Солнце-Михр простоит неподвижно в зените двадцать дней и двадцать ночей.

Как и его предшественник, Хушедар-мах встретится с Ормаздом и получит от него наставления. Встреча продлится тридцать лет.

Явившись в мир, Хушедар-мах принесёт людям авестийские тексты «Датик»[35] — и люди будут поступать согласно закону и вере.

Подобно тому, как при Хушедаре в одно место собрались все какие только есть волки, теперь сползутся змеи. Их тела срастутся в единое тело, и получится змей 833 шага шириной и 1666 длиной. Маздаяснийцы опять соберут армию, сразятся со змеем и уничтожат его.

И снова возникнет дэв в виде чёрной саранчи и войдёт в тело двуногого дэва.

Потом Дахак вырвется из оков. Он кинет клич дэвам, возглавит их армаду и проревёт:

— Я поглощу огонь и воду! Я поглощу все растения!

Тогда огонь, вода и растения придут к Ормазду, и пожалуются ему на вред, который причиняют им люди, и взмолятся перед Творцом:

— Пусть восстанет ото сна Фретон и уничтожит Змея Дахака! Ормазд в сопровождении семерых Амахраспандов придёт к душе Фретона, и они скажут этому венценосному герою:

— Восстань и уничтожь Дахака! [389]

Но Фретон ответит Создателю мира:

— Мне не справиться с этим исчадием, Змеем Дахаком. Ступайте к душе Сама Керсаспа.

Тогда Ормазд и Амеша Спента приблизятся к душе Сама Керсаспа, и он восстанет ото сна и уничтожит Дахака.

Дахак перед смертью взревёт так, что четверть благих животных Ирана разбегутся в ужасе.

Этим закончится Эра Хушедар-маха. Наступит Эра Сошйанса — последнего Спасителя. Тридцать дней и тридцать ночей золотая колесница Михра неподвижно простоит в зените небес.

Когда Сошйанс спустится из царства Бесконечного Света на землю, перед ним предстанет могучий Кей Хосров.

— Кто ты? — спросит его Сошйанс.

Буквально Хушедар-мах спрашивает: «Кто ты таков, человек, чья душа восседает <…> на верблюде?». Сравн. внутритекстовый комментарий на с. 243-244.

— Я — Кей Хосров, — ответит царь.

— Неужели ты тот Кей Хосров, который уничтожил капища идолов и истребил дэвопоклонников у озера Нечаст?! — воскликнет Саошьянт, и царь скажет ему:

— Да. Я тот самый Кей Хосров.

— Сколь благостное дело совершил ты! — воскликнет Спаситель. — Ибо, если бы не твой подвиг, Ормазд и Амеша Спента не смогли бы теперь очистить этот мир от Зла.

После этого Спаситель спросит царя:

— Это ты уничтожил Фрасийака Тура?

— Да. Это я уничтожил его, — ответит праведный царь.

— Сколь благостное дело совершил ты! Ибо, если бы Фрасийак Тур остался жив, мир не очистился бы от Зла, и невозможна была бы грядущая счастливая жизнь для праведных. Так пойдём же, царь, и сотворим молитву согласно вере маздаяснийской!

Кей Хосров станет земным царём. Царствование его продлится 57 лет. А Сошйанс будет при нём мобедом.

По прошествии 57 лет к Хосрову явится Керсасп. Навстречу ему выйдет воин Туc, вложит стрелу в тетиву своего лука и скажет:

— Восславь веру маздаяснийскую, воспой Гаты и выброси свою палицу. Если ты не сделаешь этого, я выпущу в тебя стрелу.

И от страха перед стрелой Туса Керсасп сотворит молитву и выбросит свою палицу.

Маздаяснийцы преисполнятся любви друг к другу. Живые станут бессмертными, а мёртвых Сошйанс воскресит. Для этого Ормазд сперва сотворит из земли их кости, из воды — кровь, из растений — волосы, а души их будут сотворены из стихии воздуха-Вайа.

Когда тела будут созданы, Спаситель трижды совершит ритуал [390] «Ясна». После первой молитвы к жизни вернётся пятая часть праведников, после второй — треть, а когда молитва будет сотворена в третий раз, все праведники воскреснут. И все узнают друг друга, говоря: «Вот мой отец», и «Вот мой брат», и «Вот моя жена».

По «Меног-и Храт» 57.7, Сошйанс с Хосровож и теми, кто осуществляет конечное воскрешение и воплощение <…> [воскресят мёртвых] с помощью силы разума [Ч].

И все насладятся вкусной пищей и другими вещами, от которых радость и удовольствие <…> для людей. Тот, кто верит [в это], будет есть, а тот, кто не верит, есть не будет.

Мужья получат своих жён, жёны — мужей. А кто в прошлой жизни не имел семьи, обретёт семью теперь; мужчины и женщины.

После этого умрут все воскресшие грешники и злодеи. Спустя три дня воскреснут те из них, чьи грехи не очень велики и подлежат искуплению; а кто мыслью, словом или делом чинил вред язатам, забудутся мёртвым сном и останутся лежать. Во сне они увидят благости рая и ужасы ада и раскаются, что не соблюдали заветов маздаяснийской религии. Потом явится Святая Спандармат и скажет:

— Все они подлежат наказанию!

Тогда Шахревар, Дух металлов, изольёт на землю поток расплавленной меди. Но для праведников огнекипящий металл будет словно тёплое молоко — медь не причинит им вреда; грешные же тела в мучениях сгорят и навсегда сгинут во всеочищающем пламени.

В «Ривайат» 48.73-107 описывается будущая борьба творений Ормазда с различными дэвами: Ересью, Жадностью, Яростью (Эшмом) и др. Ересь спрячется от Сошйанса под землю. Земля попросит Сошйанса избавить её от недуга, маздаяснийцы изыщут средство — литургию «Ясна» и изгонят дэва. Шахревар вновь будет поливать землю расплавленным металлом. Дэвы скроются в аду, обратятся за помощью к Ахриману, но Злой Дух будет бессилен им помочь. Он отправится к Благому Духу и скажет: «Мои творения утверждают, что ты хочешь уничтожить меня. Пойдем и будем судиться!». Выступит Срош и уничтожит Жадность, а Благой Дух изгонит Злого с небес. В борьбу с дэвами вступят Исадвастр и Огонь. Люди перестанут есть мясо, в их тела проникнет «дух» Первозданного Быка. Бык вернётся к человечеству и будет существовать телесно в телесном мире. Мужчина и женщина возжелают другу друга, но от их соития не будут рождаться дети. Наступит вечная весна, вся земля будет цветущим садом.

Легенда излагается обрывочно. В «Меног-и Храт» 8.13-17 содержится краткая ссылка на неё: «А когда 9000 лет[36] завершатся, Ахриман будет уничтожен, и праведный Срош разобьёт Эшма, а Михр, безграничное время [зерван акарана] и дух справедливости, который никого не обманывает, судьба и предопределение разобьют все творения и создания Ахримана и в конце концов даже дэва жадности. И все создания и творения Ормазда опять станут такими же, какими они были сотворены и созданы в самом начале [Ч].

Приложения

1. Краткие хронологические таблицы

[393]

А. Эпоха индоиранской общности

Века до н.э. Историческая ситуация и важнейшие исторические события Религия и мифология III тыс. — XII в. Территорию Ирана населяют земледельческие и скотоводческие племена. Племенные тотемы. Почитание священных животных — коровы, собаки, петуха; культ огня, растения хаомы, фраваши как духов предков. Жертвоприношения животных; в ритуалах используется солома и трава (прообраз барсмана). II тыс. — торговые отношения Индии с Шумером. Со II тыс. — культ ахуров и дэвов. Ок. 1500 — вторжение в Индию арийских племён. Ок. 1400 — засвидетельствовано упоминание Варуны, Индры, Насатья, Митры. XIII — XII вв. — складываются представления о Йиме, Вертрагне; Митра приобретает функции солярного божества. Начинает складываться дуализм. XII—XI Вторжение в Иран скотоводческих кочевых племён из Восточной Европы. Индия: Складываются священные книги ариев — «Веды». Иран: культ Митры, Йимы, Траэтаоны, Вертрагны, растения хаомы. Складываются легенды о Керсаспе, представления о Вайю; понятие «Аша» начинает связываться с моралью и этикой. Продолжает складываться дуализм. Фригия: культ Кубабы, Аттиса, Сабасия и местных тотемов. [394] XI—IX Расселение пришлых племён по территории Ирана и постепенное смешение с местным населением. Разделение иранских и индийских племён. Нач. I тыс. — образование Фригийского царства; Лидия входит в его состав.

Б. Лидия

Датировки некоторых событий, предлагаемые разными исследователями, расходятся: до начала царствования Астиага (ок. 605 г. до н.э.) — в пределах 10 лет, далее — в пределах 2 лет.

Годы до н.э. Цари Историческая ситуация и важнейшие исторические события Религия и мифология. Культовые постройки. VIII в. — ок. 675 Во Фригии: Расцвет Фригийского царства. Бурное развитие металлургического производства. Культ Кубабы, Сабасия и Аттиса; культ местных тотемов. Гордий I Нач. VII — ослабление Фригии; Лидия выделяется в самостоятельное государство. Мифические и легендрные династии в Лидии.[1] Мидас I Ок. 675 — разгром Фригийского царства киммерийцами. ок. 685 — ок. 654 В Лидии: Расцвет Лидийского царства (столица — г. Сарды); чеканка монеты, развитие торговли. Завоевание Фригии, Карии, Троады, военные походы против греческих городов. Борьба с киммерийцами, военные союзы с Сирией и Египтом. Культ Кубабы, Аттиса, Сабасия, местных тотемов. 654 — завоевание Лидии киммерийцами (Сарды взять не удалось). Гиг ок. 654 — ок. 605 Ардис Изгнание киммерийцев в союзе с Ассирией. ок. 605 — ок. 560 Алиатт 12-летняя война с Милетом, закончившаяся заключением мира. Строятся монументальные гробницы царей. [395] 590—585 — война с Мидией, заключение мира после солнечного затмения 28 мая 585 г., истолкованного как дурное предзнаменование. ок. 560 — ок. 546 Крез Покорение и обложение данью греческих городов в Малой Азии. Союзы с Египтом и Вавилоном, экономические связи со Спартой и Афинами. Вторжение в Каппадокию. 546 — завоевание Лидии персами.

В. Мидия

Датировки отдельных событий, предлагаемые разными исследователями, расходятся в пределах 2 лет.

Годы до н.э. Цари Историческая ситуация и важнейшие исторические события Религия и мифология. Религиозная политика IX в. — ок. 727 Племенные вожди Образование Манейского царства. На территории Мидии — множество мелких княжеств — городов-государств, враждующих между собой. С IX в. — мидийские племена подвластны Ассирии и обложены данью. Однотипность мидийских племенных религий с религией Ассирии. Постепенное проникновение вавилонских культов в Мидию. ок. 727 — ок. 675 Дейок[2] Крупные объединения мидийских племён в политические и военные союзы. Основание г. Экбатаны. Мидийское племя магов воспринимает зороастризм. Складывается «религия магов». Культ стихий и огня. [396] Ок. 715 — Ассирия покоряет союз мидийских княжеств во главе с Дейоком. Ок. 700 — вторжение скифов в Мидию; ок. 679 — в Ассирию. ок. 675 — ок. 652 Фравартиш 672—671 — восстание против ассирийского господства в союзе со скифами и киммерийцами. Образование независимого Мидийского царства со столицей в Экбатанах, дальнейшее объединение племён и княжеств. Из племени магов выделяется сословие жрецов зороастрийского культа. Быстрое распространение маздаяснизма. Рост значения культов Митры и Анахиты. (греч. Фраорт) 652—625 Скифское господство[3] Набеги скифов на соседние страны вплоть до границ Египта. 625—585 Киаксар[4] Свержение скифского господства и окончательное объединение страны. Маги — влиятельное придворное жреческое сословие. 614—609 — военные походы против Ассирии, обретение независимости от Ассирии. Завоевание северной Месопотамии. Ок. 609 — завоевание Манейского царства. 600—590 —     завоевание Персии, Урарту, Гиркании, Парфии и скифских земель. 590—585 — война с Лидией и заключение мира после солнечного затмения 28 мая 585 г. Маздаяснизм становится официальной государственной религией; может быть, даже насаждается насильственно. Возникает множество модификаций маздаяснийского культа. Строго соблюдения обрядности нет. [397] 585—550 Астиаг Политические конфликты с Вавилонией. 553 — восстание персов под предводительством Кира II. 550 — покорение Мидии Персией.

Г. Ахемениды

Первый год правления нового царя официально начинался в первый день календарного года, следующего за годом смерти предыдущего правителя. В настоящей таблице указаны годы фактического вступления царей на престол.

Датировки событий, предлагаемые разными исследователями, в отдельных случаях расходятся в пределах 1 года.

Годы до н.э. Цари Историческая ситуация и важнейшие исторические события Религия и мифология. Религиозная политика. Памятники письменности, искусства и архитектуры XI—VII вв. Постепенное переселение персов на юго-запад Ирана. IX в. — первое упоминание персов в ассирийских надписях. На востоке Ирана — складываются некоторые яшты. Религиозно-реформаторская деятельность Заратуштры. ок. 700 — ок. 675 Ахемен (древнеперс. Хахаманиш) Племенной союз персидских племён. Религия персов представляет собой одну из модификаций индоиранской религиии. Засвидетельствованы изображения вепря (инкарнация Вертрагны), имена в честь Митры. Частичный захват эламской территории. ок. 675 — ок. 640 Чишпиш (греч. Теиспес) ок. 640 — ок. 600 Кир I (древнеперс. Кураш) Завоевание Элама Ассирией. Кир I признаёт власть Ассирии над Персией. Проникновение маздаяснизма из Мидии в Персию. На востоке Ирана — складывается «Ясна семи глав». ок. 600 — ок. 559 Камбиз I (древнеперс. Камбузи) Завоевание Персии Мидией. ок. 559 — 530 Кир II (Великий) 559 — основание г. Пасаргады, ставшего первой столицей Персии. Культ Анахиты и Вертрагны. Верховное божество, по-видимому, — Митра. (в Иране) 553 — восстание против индийского господства; 550 — завоевание Мидии. Жрецы-маги становятся влиятельным сословием в Персии. Возводятся культовые зороастрийские постройки (неясного назначения). [398] 539—530 549—540 — завоевание Элама, Парфии, (в Вавилоне) Гиркании, Армении и всей Малой Азии; 545—539 — завоевание всех восточноиранских и среднеазиатских провинций, Вавилона; В захваченных странах — покровительство местным культам. Манифесты Кира II (прилож. 4-А, -Б). 539—538 — завоевание Сирии, Палестины, Финикии и Самарии. Начало строительства дворцового комплекса в Пасаргадах. Гробница Кира II (илл. 9-А). Создание империи. 530 — поход против саков, поражении персидской армии и гибель Кира. 530—522 Камбиз II 525 — завоевание Египта и провозглашение Камбиза фараоном. Верховное божество, по-видимому, ещё Митра. 524 — поход в Нубию и гибель персидского войска в пустыне. Подавление восстания в Египте. Создаётся зороастрийское храмовое землевладение, появляются племенные поселения магов по всей империи. В Персии постепенно усиливается противоборство между царём и родовой знатью. В захваченных странах — покровительство местным культам. 522 — переворот «мага Гауматы» (прилож. 2). Возвращение Камбиза II из Египта и его смерть. 522 Лже-Бардия[5] Гаумата признан сатрапами[6] всех провинций, входивших в состав империи. Государственные реформы Гауматы. Разрушение местных храмов с целью централизации культа. (Гаумата; греч Смердис) 522—486 Дарий 522—521 — повсеместные мятежи в империи и их подавление (прилож. 2). Аурамазда становится верховным божеством (первое упоминание и изображение относятся к «Бехистунской» надписи — прилож. 2, илл. 5-А). Зороастризм воспринимается как язычество, полностью сохраняются древние индоиранские верования. Засвидетельствованы имена в честь Митры, Хаомы, Арты, Рашну, Хварны и др., ритуалы с хаомой (илл. 7 слева). (дренеперс. Дарайавауш) 519 — поход Дария I против саков. Ок 517 — завоевание северо-западной Индии и о-ва Самос. Господство персов на море. 516—515 — завоевание Фракии и Македонии; подчинение Персии черноморских городов. 514 — неудачный поход против европейских скифов. В завоёванных областях — покровительство местным культам (прилож. 4-В, -Г). В Египте и Вавилоне Дарий коронован по местным обычаям (прилож. 4-В). с 519 — начало крупных государственных реформ с целью централизации власти: разделение империи на сатрапии, сосредоточение руководящих должностей у персидской знати, унификация законов, создание «тайной полиции» («уши и око царя»). Столицей империи становятся Сузы, столицей Персии — Персеполь. Официальный язык — арамейский. С 517 — чеканка золотой монеты, развитие торговли. Начало строительства религиозного центра в Накш-и Рустам. Повсеместное строительство храмов и алтарей огня. Для культовых целей используется «зороастрийский» календарь (дополнение 1). Зороастрийские ритуалы, в т.ч. погребальный, строго не соблюдаются. С 500 — восстания в Греции и начало греко-персидских войн. 498 — захват греками Суз, разгром греческих войск при Сиракузах. 494 — завоевание Милета персами. 490 — Марафонская битва, поражение персов. Начало строительства грандиозных дворцовых комплексов в Сузах и Персеполе (продолжается до IV в. до н.э.). В искусстве и архитектуре много заимствований (египетский гипостильный зал, греч. элементы в конструкции колонн и др.). Постепенно вырабатывается так наз. «ахеменидский дворцовый стиль» (илл. 6). [400] 486—465 Ксеркс 486—484 — восстания в Египте и Вавилоне и их подавления. 482 — второе восстание в Вавилоне. Религиозная реформа с целью центрлизации культа, разрушение храмов «дэвов» («Антидэвовская» надпись Ксеркса — прилож. 3-А). (древнеперс. Хшайаршах) 480 — поход против Балканской Греции, победа персов в битве при Фермопилах и поражение в морской битве при Саламинах. Зороастризм постепенно превращается в государственную религию Ахеменидов (прилож. 3-Б). С 479 — повсеместные восстания греческих государств, изгнание персов из Фракии и Македонии. Разрушение храма Мардука в Вавилоне и храмов в Греции (прилож. 4-Д). 465 — Ксеркс убит в результате дворцового переворота. Проникновение культа Сабасия в Грецию. Продолжение строительства в Персеполе и Сузах. Гробница Ксеркса. 465—424 Артаксеркс I (древнеперс. Артахшатра) 460—454 — серия восстаний в Египте и их подавление. Ок. 453 — восстание в Сирии. 449 — последние сражения с греками на Кипре, победа греков, заключение мира (так наз. «Каллиев мир») и конец грекоперсидских войн. 431 — начало Пелопонесской войны в Греции. Официальное введение «зороастрийского» религиозного календаря (дополнение 1). На востоке Ирана — в основном, завершено сложение «Ясны» и «Яштов». 424—423 Ксеркс II (45 дней) Дворцовые заговоры и перевороты Мифологизация истории и включение эпоса в «Авесту». [401] Секудиан (Согдиан) (6,5 мес.) 423—404 Дарий II Повсеместные восстания в империи, ослабление государства. 405 — персы изгнаны из Дельты Египта. Поддержка Персией Спарты в Пелопонеской войне. 404 — конец Пелопонеской войны. 404—359 Артаксеркс II Восстание Кира (младшего брата Артаксеркса II) с целью захвата власти, подавлено в 401 г. Расцвет культа Анахиты, повсеместно устанавливаются её статуи. 399 — Египет освобождается от персидского господства. Официально узаконен культ Митры. 397—386 — битвы со Спартой. Мирный договор с греческими государствами и Спартой (так наз. «царский» или «Анталкидов» мир). Ок. 360 — от Персии отпадают Кипр, Лидия, Киликия, Кария, северо-западная Индия (?). 350 — неудачная попытка вновь покорить Египет. Аурамазда отождествляется с Зевсом, Аполлон и Гелиос — с Митрой, Артемида, Афина и Деметра — с Анахитой. Официальное введение «зороастрийского» календаря(дополнение 1) 359—338 Артаксеркс III Попытки восстановить державу, удаются в последний раз. [402] 343—342 — завоевание Египта. 338 — убийство Артаксеркса III. 338—336 Арс 336 — престол захватывает сатрап Армении Кодоман, коронуется под именем Дарий III. 336—331 Дарий III (Кодоман) 334 — выступление Ал. Македонского против Персии, ряд побед над персами. Ок. 330 — Ал. Македонский сжигает дворец для торжественных приёмов в Персеполе; по зороастрийскому преданию, при пожаре гибнет список «Авесты». 332 — завоевание Ал. Македонским Египта. 331 — битва при Гвагамелах, сокрушительное поражение персов. Ал. Македонский коронуется на престол в Вавилоне. 330 — падение Суз; персидская держава в течение нескольких лет становится частью империи Ал. Македонского.

Д. Преемники Александра Македонского и Селевкиды

Датировки некоторых событий, предлагаемые разными исследователями, расходятся в пределах 2-3 лет.

Годы до н.э. Цари Историческая ситуация и важнейшие исторические события Религия и мифология. Искусство 330—323 Александр Македонский 330—327 — подавление последних очагов сопротивления в Бактрии и Согде; империя Ахеменидов становится частью империи Ал. Македонского. 323, 10 июня — смерть Ал. Македонского.  [403] 323—316 Филипп Арридей Постепенный распад империи Ал. Македонского; создание на её развалинах независимых государств. Слияние различных религий; начинает возникать «синкретический религиозный язык». 316—312 Александр IV 311—281 (Селевкиды:) Первая столица империи — Вавилон. Официальные языки — греческий и арамейский. Широкое распространение культов солярных божеств всех религий, в т.ч. Митры. Селевк I Никатор 305 — присоединение к империи Средней Азии. Сосуществование греческого и ахеменидского искусства. 289—281 — восстановление разрушенных городов по всей империи; расселение грекомакедонских колонистов по территории Бактрии. 281—261 Антиох I Сотер Тенденции к децентрализации империи. Ок 250 — Бактрия и Парфия становятся независимыми от Селевкии. 261—246 Антиох II Теос Повсеместное интенсивное развитие городской жизни и культуры. Распространение греческой культуры. Слияние и синкретизм античной и восточных мифологий. [404] Укрепление Греко-Бактрии. 246—225 Селевк II Калинник 225—223 Селевк III Сотер 223—187 Антиох III (Великий) Военные походы. Отождествление Аполлона и Гелиоса с Митрой, Геракла с Вертрагной, Деметры и Кибелы с Анахитой. Неудачная попытка завоевать Греко-Бактрию. Анахита отождествляется также с семитскими богинями плодородия Война с Парфией. Многие зороастрийские божества получают антропоморфный облик. 187—175 Селевк IV Филопатор Смуты и дворцовые перевороты в Бактрии. Военные походы Бактрии против соседних государств. 175—164? Антиох IV Эпифан 164—162 Антиох V Эвпатор 162—150 Деметрий I Сотер 150—145 Александр Валас 145—140 Деметрий II Никатор Войны с Парфией. Противостояние Парфии в приграничных областях. 140 — Деметрий II взят в плен в одной из битв. 145—142 Антиох V Эпифан 138—129 Антиох VIII Сидет Поражение в войне с Парфией. Селевкия становится сатрапией Парфянского царства. 140—130 — завоевание Бактрии кочевыми племенами. [405]

Е. Парфянское царство (Аршакиды)

Датировки некоторых событий, предлагаемые разными исследователями, расходятся в пределах 1-5 лет.

Годы до н.э. и н.э. Цари Историческая ситуация и важнейшие исторические события Религия и мифология. Религиозная политика. Искусство Ок. 250 — отделение Парфии от империи Селевкидов. Правителем становится бывший селевкидских сатрап. Ок. 248 — Парфия завоёвана кочевыми племенами, их вождь Аршак становится царём. ок. 250 — 246 Аршак I Завоевание соседних областей у Каспийского моря. На протяжении III — середины I в. в искусстве очень сильно греческое влияние; на парфянских монетах изображаются эллинские боги. Широкое распространение зороастризма, особенно в Персии. Действуют «зороастрийские» религиозные календари (дополнение 1). Гонений на другие религии практически нет. [406] 246—211 Тиридат I 228—209 — Война с Селевкией. 211 — ок. 190 Артабан I Начинает интенсивно развиваться городская жизнь и культура (продолжает развиваться на протяжении всей истории Парфии). ок. 190 — ок. 176 Фрияпатий Походы Бактрии против соседних государств ок. 176 — ок. 170 Фраат I ок. 170 — ок. 139 Митридат I Завоевание Мидии, частично Селевкии. Ок. 141 — завоевание Месопотамии. К концу царствования Митридата I Парфия становится великой державой. ок. 139 — ок. 128 Фраат II Окончательное покорение Селевкии. Нашествия кочевых племён. В покорённых странах свободно отправляются культы местных божеств. 140—130 — завоевание Бактрии кочевыми племенами. Культурного единства нет: эклектика элементов разных культур. ок. 128 — ок. 124 Артабан II ок. 124 — ок. 88 Митридат II Локализация угрозы от кочевников. Завоевание западных земель вплоть до границ Римской империи. На развалинах Бактрии постепенно возникает Кушанское царство. ок. 88 — ок. 80 Готарз I Распространение культа Митры в Римской империи. По-видимому, начинает интенсивно складываться героический эпос. В искусстве начинают утверждаться собственно парфянские мотивы. Создаётся канонический образ царя, позже перенятый сасанидским искусством. [407] Ок. 80 — ок. 77 Ород I ок. 77 — ок. 70 Синатрук ок. 70 — ок. 58 Фраат III ок. 58 — 55 Митридат III 53 — победа над Римом в северной Месопотамии; захват Сирии, Малой Азии, Палестины. Столица переносится в Ктесифон (на левом берегу Тигра). ок. 58 — 38 Ород II ок. 50 — ок. 38 Пакор I В дальнейшем — постепенная утрата завоёванных земель. ок. 38 — 3 до н.э. Фраат IV 38 — ряд побед Рима над Парфией. 36 — разгром римских войск. Начало расцвета парфянского искусства. 20 — Парфия возвращает Риму всех пленных; прекращение войн с Римом более чем на столетие. В Парфии — внутренние смуты и дворцовые интриги. 3 до н.э. — 3 н.э. Фраат V На территории Парфии — множество полузависимых княжеств и самоуправляющихся городов. Распространение в искусстве сюжетов охоты, поединка и пира (впоследствии будут популярны у Сасанидов). Непрекращающиеся смуты и междуусобицы. 3—7 Ород III 7—12 Вонон I 10 — ок. 38 Артабан III Непрекращающиеся внутренние смуты и безрезультатные попытки укрепить централизованную власть. [408] 36 (неск. месяцев) Тиридат II 37 (неск. месяцев) Киннам ок. 38 — ок. 44 Вардан I ок. 44 — ок. 50 Готарз II 58 — восстание в Гиркании, Гиркания отделяется от Парфии. При Вологезе I (?)[7] начинается собирание и кодификация авестийских текстов. Письменная фиксация «Авесты»(?) ок. 50 — 76 Вологез I ок. 51 Вонон II 76—91 Вологез II Непрекращающиеся внутренние смуты и дворцовые интриги. [409] Борьба за власть между представителями династии Аршакидов. Власть часто принадлежит одновременно двум или трём правителям, враждующим между собой; каждый именуется «царём» и чеканит свою монету. Многие провинции обретают самостоятельность во главе с представителями династии. 77—86 Пакор II 79—80 Артабан IV 91—114 Пакор II (вторично) 108—127 Ороз 111—146 Вологез III 115 — римляне завоёвывают Селевкию, разграбляют столицу Парфии Ктесифон. Армения и Месопотамия становятся римскими провинциями. ок. 130 — ок. 147 Митридат IV ок. 147 — 190 Вологез IV Непрекращающиеся безрезультатные войны с Римом. 190—206 Вологез V Власть в Персии захватывает Папак. Выход Персии из-под власти Парфии. 198—199 — поражение в битвах с Римом; римляне разграбляют царские сокровища. 206—221 Вологез VI 218 — победа над Римом и возвращение Месопотамии. ок. 213 — 227 Артабан V Ок. 223 — сасанидская Персия в союзе с месопотамскими провинциями покоряет Селевкию. ок. 226 — 227 Артавазд 227 — покорении Парфии сасанидской Персией.

Ж. Сасаниды

Годы н.э. Цари Историческая ситуация и важнейшие исторические события Религия и мифология. Религиозная политика. Искусство и зодчество. Памятники письменности. ок. 224 — ок. 242 Арташир I Ок. 224 — Арташир I в Персии наследует престол после Папака. 227 — покорение Парфии и коронация Арташира I. Столица державы — Истахр. Зороастризм становится государственной религией. [410] Арташир I Провозглашается божественная сущность царской власти: царь принимает титул «поклоняющийся Ормазду, бог, царь царей, происходящий от язатов», становится одновременно верховным жрецом, сосредоточив, таким образом, в своих руках светскую и религиозную власть. Начинается строительство религиозного комплекса в Накш-и Рустам. Ок. 238 — обожествление Арташира I. {выпала строка? OCR} царя, вырабатывается новый «сасанидский» стиль (так наз. «сасанидский ренессанс» — ахеменидские традиции в сочетании с элементами эллинской и римской культур). Искусство служит возвеличению царской власти, главным сюжетом изображений становятся исторические события Постепенное проникновение христианства в Иран. ок. 242 — ок. 272 Шапур I 242 — начало военных столкновений с Римом в Месопотамии (продолжаются до 260 г). Царь остаётся верховным зороастрийским жрецом. Возвышение Картира и начало религиозной реформы. Утверждение зороастризма в завоёванных областях, повсеместное строительство [411] ок. 242 — ок. 272 Шапур I Ок. 245 — 248 — крупные завоевания на востоке, захвачена часть земель Кушанского царства. Грандиозный размах строительства руками пленных; основание города Нишапур. храмов огня и организация жреческих общин (прилож. 6-А). Государство постепенно становится теократическим. Нередко — преследования иноверцев, однако иудейские, многочисленные христианские и другие религиозные общины имеют самоуправление. Централизация власти, ликвидация самостоятельности провинций, областей и городов. Резкий рост землевладения зороастрийских храмов. Частичное освобождение рабов. Широкое распространение манихейства в Иране и Риме, его соперничество с христианством. Появление многочисленных христианских ересей в Риме. Рост популярности культа Митры за пределами империи. Кодификация и канонизация «Авесты». Почти весь репертуар искусства (до воцарения Нарсе) ограничен темой «официального портрета». Со времён Шапура I — изображения алтаря огня на монетах (илл. 8, слева); ок. 274 — первые при Сасанидах изображения Митры и Анахиты на монетах (илл. 8, справа). ок. 272 — 274 Хормизд I Арташир 272 — завоевание Пальмиры Римом. 274—276 Варахран I Экономический упадок, почти полное прекращение караванной торговли. Картир становится «владыкой» храма Анахиты в Истахре — родового святилища Сасанидов. Опала Мани, гонения на манихейство; по одной из гипотез — казнь Мани в 274 г. [412] Борьба придворных партий, дворцовые интриги. 276 — сомнительная законность воцарения Варахрана II, внука Шапура I (в обход его сына Нарсе). 276—293 Варахран II Борьба придворных партий. Картир становится единственным толкователем «воли Ормазда», фактически — главой государства, полностью теократического. 283 — неудачная попытка государственного переворота под предводительством наместника восточных провинций Хормизда. Надписи Картира (прилож. 6-А, -Б). Разработка доктрины «идеального государя» (насаждающего зороастризм). Жестокие гонения на манихеев. 277 — по одной из гипотез, казнь Мани. Вновь появляются изображения зороастрийских божеств в виде их инкарнаций. Отсутствуют изображения Хварны и Анахиты и их символов. Складывается сасанидская торевтика. В искусстве господствуют два направления: прокламативные темы и охотничьи сюжеты. 293 Варахран III Приход к власти Варахрана III. Переворот Нарсе. 293—302 Нарсе 298 — поражение в войне с Римом. Мирный (так наз. «сорокалетний») договор на унизительных для Ирана условиях. Царь вновь сосредоточивает в своих руках светскую и религиозную власть. 290-е гг. — обожествление Арташира I Папакана и посвящение ему храма. Постепенное усиление роли христианства. Начало расцвета сасанидской торевтики. [413] 302—309 Хормизд II 309—379 Шапур II Столицей становится Ктесифон. Верховным жрецом становится Атурпат Махраспандан. Религиозная реформа, включающая реформу культа Анахиты: усиление её роли как богини растительности и вод. Реставрация храмов Анахиты (очевидно, пришедших в запустение при Картире). Появляется новый тип храмов огня — чахартаг. Ок. 348 — начало новых военных столкновений с Римом. Новая канонизация «Авесты», создание «Малой Авесты». Разработка новой династийной доктрины, возводящей родословную Сасанидов к Виштаспу; в царскую титулатуру включается титул «Кей». Ок. 356—357 — пограничные войны с кочевыми племенами. В искусстве появляется изображения оленя (символ Хварны). 357 — начало крупных военных действий на востоке. 363 — разгром римской армии во главе с императором Юлианом; Иран получает ряд опорных пунктов в Месопотамии. Покорение Армении. 360-е гг. — завоевание Кушанского царства. 379—383 Арташир II К концу IV в. государственно-прокламативная тема утрачивает значение в искусстве; рельефы почти не высекаются, официальные портреты царей — только на монетах и геммах. Господствующей становится тема зороастрийской символики. С V в. — рост популярности эпоса о Кейанидах и Пишдадидах, появление в искусстве сюжетов из эпоса, изображений героев и легендарных царей. Создаются «андарзы». [414] 383—388 Шапур III 388—399 Варахран IV 399—421 Ездигерд I 421—439 Варахран V 439—457 Ездигерд II Ок. 442 — кидариты в союзе с кочевыми племенами захватывают Бактрию. 449—450 — Иран отвоёвывает южную Бактрию. Перенятие зороастризмом дионисийских культов и ритуалов (в зороастрийской интерпретации). 457—459 Хормизд III Междуусобная война между представителями династии Хормиздом III и Перозом. Сильные тенденции к сепаратизму провинций и феодализации. 459—484 Пероз С 470-х гг. — войны на востоке с кидаритами и эфталитами, постоянные поражения Ирана. 484 — разгром сасанидской армии, гибель Пероза, Иран обложен данью, которую платит до 560-х гг. Сын Пероза Кавад попадает в плен. 484 — Сирийская православная церковь в Иране принимает несторианское вероисповедание и рвёт с Византийской церковью. 484—488 Валарш Кризис и голод в стране. Ожесточённая борьба нескольких придворных партий. Распространение христианских ересей в Армении. 488 — переворот, низложение Валарша, на престол возведён Кавад, прибывший с эфталитским отрядом. 488—496 Кавад Ожесточённая борьба нескольких придворных партий Восстания и смуты, связанные с маздакитским движением 496 — Государственный переворот, смещение и заточение Кавада в тюрьму Религиозная и политическая деятельность Маздака. Маздак становится верховным жрецом и ближайшим советником Кавада. Быстрый рост популярности маздакитского учения. [415] 496—499 Джамасп 499 — бегство Кавада из тюрьмы и государственный переворот при поддержке эфталитов. 499—531 Кавад (вторично) Отход Кавада от маздакитского учения. 528 — религиозный диспут между зороастрийскими жрецами и Маздаком; арест и казнь Маздака. Преследование последователей Маздака. 531—579 Хосров I Аноширван Угасание маздакитского движения. Религиозная деятельность мобеда Вех-Шапура. Новая кодификация и канонизация «авесты» в 21 наске; создание «Малой Авесты». Зороастризм постепенно превращается в сухую догму с регламентированными до мелочей обрядами и ритуалами. Государственные реформы, завершение процесса феодализации. Сильная центральная власть, направленная на подавление самостоятельности крупных феодалов. В искусстве возрождается государственно-прокламативная и божественно-прокламативная тематика; характерен повествовательный стиль и благопожелательные сюжеты. Судебно-правовая реформа. Возведение храма Адур Гушнасп в Тахт-и Сулеймане (одна из главных зороастрийских святынь). Нач. 530-х — 562 — разорительная война с Византией Ок. 570 — завоевание Йемена; Иран получает выход к Красному морю. 579—590 Хормизд IV 590 — низложение и казнь Хормизда IV. Престол узурпирует Бахрам Чубин (не из рода Сасанидов). [416] 590—591 Бахрам Чубин 591 — к власти при поддержке императора Византии Маврикия приходит Хосров II. 591—628 Хосров II Парвиз Максимальные военно-политические успехи Ирана: 605 — захват византийской части Армении и всей Месопотамии; 614 — завоевание Иерусалима; 628 — завоевание Египта. В конце царствования Хосрова II византийский император в союзе с хазарами отвоёвывает Закавказье. Существенные изменения в зороастрийском каноне; на первое место выдвигается культ Анахид. Строительство (или обновление?) храма Анахид в Кангаваре. Возвышение Согда; в течение VII в. Согд приобретает ведущее место в Средней Азии и политическому и культурному значению. Соперничество христианства с зороастризмом. Хосров II, будучи зороастрийцем, покровительствует христианству. Возможно, синкретизация и даже отождествление образов Анахид и Девы Марии. Строительство грандиозного храма Богородицы. 628 Кавад II Временные правители. В искусстве — множество христианских и библейских сюжетов с зороастрийскими надписями. [417] Постоянные заговоры и придворные смуты. 628—629 Арташир III 629 Фаррухан Шахрвараз 629—630 Боран (царица) 630—631 Азармедухт (царица) 631—632 Хосров III 632 Хормизд V 632—651 Ездигерд III 635 — вторжение арабов на территорию Ирана. 637 — завоевание арабами Ктесифона. Бегство Ездигерда III; организация сопротивления. 642 — битва у Нехавенда, поражение иранцев. 651—652 — окончательное завоевание Ирана арабами.

З. Арабская эпоха

Века н.э. Историческая ситуация Религия VIII—IX Арабское владычество Расцвет зороастрийской ортодоксии в Фарсе (Парсе). Письменная фиксация сочинений, восходящих к III—IV вв. н.э. Расцвет пехлевийской литературы. К концу VIII в. — многочисленные переводы персидской литературы на арабский язык, «зороастрийское завоевание ислама».[8] С VIII в. — насильственное обращение иранцев в ислам и преследование иноверцев. X—XI Переселение приверженцев зороастризма в западную Индию; сложение этноса парсов. Восприятие черт зороастризма христианскими ересями. На востоке Ирана формируется и расцветает суфизм

2. «Бехистунская» надпись Дария I

[418]

Надпись высечена в местности Бехистýн (или Бисутýн) (юго-западнее Экбатан) на скале, возле которой проходил путь из Ирана в Двуречье (в настоящее время проходит дорога из Тегерана в Багдад. Текст состоит из столбцов 1-4, написанных на трёх языках (древнеперсидском, эламском и вавилонском) и датируемых 521—520 гг. до н.э., и столбца 5, написанного только на древнеперсидском языке и являющегося позднейшим добавлением. К «Бехистунской» надписи относятся первое (по датировке сохранившегося оригинала) упоминание Ахура Мазды (древнеперс. Аурамазда) и самое раннее из известных изображений этого бога (илл. 5-А). Сведения о перевороте «мага Гауматы» и о свержении Гауматы Дарием I, содержащиеся в надписи, существенно дополняют рассказ Геродота об этих же событиях (см. с. 34-38).

Локализация топонимов, упоминаемых в надписи: Арбéла — город в северном Двуречье, совр. Эрбиль; Асагáрта — греч. Сагартия, обширная область, включающая индийские земли (обозначена цифрой XVI на карте империи Ахеменидов — илл. 2) и часть бывших ассирийских земель к востоку от р. Тигр; Варкáна — греч. Гиркания, область на юго-востоке Каспийского моря (авест. Вехркана); Гандáра — древнеиндийск. Гандхара (VII на карте); Зрáнка — греч. Дрангиана (XIV на карте); Мáка — греч. Гедросия, область на севере Аравийского моря (на карте — юго-восток Азиатской Эфиопии, в районе цифр XVII и XX); Мáргу — греч. Маргиана (XII на карте) (авест. Моуру, среднеперс. Мерв), совр. оазис Мары в Туркмении; Нисáйа — область города Раги, к северо-востоку от Экбатан; Пишияувáда — местность на юго-западе Персии; Сáка — земли сако-массагетских кочевых племён (XV на карте; см.: Саки), Сатáгу — греч. Саттагидия (VII на карте); Спáрда — Лидия (отсюда греч. Сарды), государство в Малой Азии, покорённое Киром II; Харáйва — греч. Арея (XVII на карте); Яýна — греч. Иония (I на карте); Харахвáти — греч. Арахосия (XVII на карте), совр. Кандагар.

Древнеперсидские названия месяцев см. в дополнении 1.

Перевод с древнеперсидского М.А. Дандамаева.

1 столбец

1-3. Я — Дарий, царь великий, царь в Персии, царь стран, сын Виштаспы,[1] внук Аршáмы, Ахеменид.

3-6. Говорит Дарий-царь: мой отец — Виштаспа, отец Виштаспы — Аршама, отец Аршамы — Ариарáмна, отец Ариарамны — Чи́шпиш, отец Чишпиша — Ахемéн.

6-8. Говорит Дарий-царь; поэтому мы называемся Ахеменидами. Испокон веков мы знатны. Испокон веков наш род был царским.

8-11. Говорит Дарий-царь: восемь [человек] из моего рода были прежде царями. Я — девятый. Мы, девять, с давнего времени являемся царями.[2] [419]

11-12. Говорит Дарий-царь: Милостью Аурамазды я — царь. Аурамазда дал мне царство.

12-17. Говорит Дарий-царь: вот страны, которые достались мне по милости Аурамазды, над ними я — царь: Персия, Элам, Вавилония, Ассирия, Аравия, Египет, [страны] у моря, Спарда, Яуна, Мидия, Армения, Каппадокия, Парфия, Зранка, Харайва, Хорезм, Бактрия, Согдиана, Гайдара, Сака,[3] Сатагу, Харахвати, Мака — всего 23 страны.

17-20. Говорит Дарий царь: эти страны мне достались. Милостью Аурамазды [они] подчинены мне. Они приносили мне дань. Что им от меня было сказано, будь это ночью, будь это днём, они делали.

20-24. Говорит Дарий-царь: в этих странах человека, который [был] верен мне, я вознаграждал, человека, который был вероломен, я строго наказывал. Милостью Аурамазды эти страны следовали моим законам. Как я говорил им, так они делали.

24-26. Говорит Дарий-царь: Аурамазда дал мне это царство. Аурамазда помог мне овладеть этим царством. Милостью Аурамазды я владею этим царством.

26-35. Говорит Дарий-царь: вот что сделано мною после того, как я стал царём. Сын Кира Камбиз из нашего рода был царём здесь. У этого Камбиза был брат Бардия, от одной матери, одного отца с Камбизом. Затем Камбиз убил этого Бардию. Когда Камбиз убил Бардию, народ не знал, что Бардия убит. Затем Камбиз отправился в Египет. После этого народ стал мятежным, и много лжи стало в стране и в Персии, и в Мидии, и в других странах.

35-43. Говорит Дарий-царь: затем один человек, маг по имени Гаумата, поднял восстание в Пишияуваде, у горы Аракáдриш. Он восстал в 14-й день месяца вияхна [март 522 г.]. Народу он лгал так: «Я — Бардия, сын Кира, брат Камбиза». Затем весь народ стал мятежным и от Камбиза к нему [Гаумате] перешёл, и Персия, и Мидия, и другие страны [перешли на сторону Гауматы]. В 9-й день месяца гармапада [апрель 522 г.] он захватил царство. После этого Камбиз умер своей смертью.[4]

43-48. Говорит Дарий-царь: это царство, которое маг Гаумата отнял у Камбиза, испокон веков принадлежало нашему роду. Маг Гаумата отнял у Камбиза и Персию, и Мидию, и другие страны, сделал [их] своей собственностью и стал царём.

48-61. Говорит Дарий-царь: не было ни одного человека, ни перса, ни мидийца, ни из нашего рода, кто отнял бы царство у мага Гауматы. Народ очень боялся его, [думая], что он казнит много людей, [420] которые знали прежде Бардию. Он стал бы казнить людей, чтобы никто не узнал, что «я — не Бардия, сын Кира». Никто не осмеливался сказать против мага Гауматы что-нибудь, пока я не прибыл. Затем я помолился Аурамазде. Аурамазда оказал мне помощь. В 10-й день месяца багаядищ [конец сентября 522] я с немногими людьми убил мага Гаумату и тех, кто были его виднейшими последователями. В крепости Сикаяуватиш в области Нисайа, в Мидии я убил его. Я отнял у него царство. Милостью Аурамазды я стал царём. Аурамазда дал мне царство.

61-71. Говорит Дарий-царь: царство, которое было отнято у нашего рода, я восстановил полностью, как было прежде. Святилища, которые маг Гаумата разрушил, я [также восстановил]. Я вернул [принадлежащие] народу-войску пастбища и скот, и рабов вместе с хозяйствами, которых его лишил маг Гаумата. Я поставил народ на место, и Персию, и Мидию, и другие страны, как прежде. Я вернул обратно то, что было отнято. Я это сделал милостью Аурамазды. Я добился того, что поставил наш дом на его прежнее место. Я милостью Аурамазды добился, чтобы маг Гаумата не захватил наш дом.

71-72. Говорит Дарий-царь: вот, что я сделал после того, как стал царём.

72-81. Говорит Дарий-царь: после того как я убил мага Гаумату, один человек по имени Асси́на, сын Упадáрма, восстал в Эламе. Он так говорил народу: «Я — царь Элама». Затем эламитяне стали мятежными и перешли к этому Ассине. Он стал царём в Эламе. И [ещё] один человек, вавилонянин по имени Нидинтý-Бел, сын Айнáйра, восстал в Вавилоне. Он народ так обманывал: «Я — Навуходоносор, сын Набонида». Затем весь вавилонский народ перешёл к этому Нидинту-Белу. Вавилон стал мятежным, и он захватил царство в Вавилоне.

81-83. Говорит Дарий-царь: затем я послал [приказ?] в Элам. Тот Ассина был приведён связанным ко мне, и я его убил.

83-90. Говорит Дарий-царь: затем я отправился в Вавилон против Нидинту-Бела, который называл себя Навуходоносором. Войско Нидинту-Бела занимало Тигр. Оно там находилось. И корабли там были [?]. После этого я посадил войско на бурдюки, других — на верблюдов, а для остальных достал лошадей. Аурамазда оказал мне помощь. Милостью Аурамазды мы перешли Тигр. Там я наголову разбил войско Нидинту-Бела. Мы дали сражение 26-го дня месяца ассиядия [декабрь 522 г.].

90-96. Говорит Дарий-царь: затем я направился в Вавилон. Когда я ещё не достиг Вавилона, Нидинту-Бел, который называл себя Навуходоносором, прибыл с войском в город Зазáна у Евфрата, чтобы дать мне сражение. Затем мы дачи сражение. Аурамазда оказал мне помощь. Милостью Аурамазды я наголову разбил войско Нидинту-Бела. Остальная [часть его войска] была брошена в воду [и] унесена водой. Мы дали сражение во второй день месяца анамака [декабрь 522 г.]. [421]

2 столбец

1-5. Говорит Дарий-царь: после этого Нидинту-Бел с немногими всадниками бежал и прибыл в Вавилон. Затем я прибыл в Вавилон. Милостью Аурамазды я взял и Вавилон и Нидинту-Бела.

5-8. Говорит Дарий-царь: в то время, пока я находился в Вавилоне, эти страны восстали против меня: Персия, Элам, Мидия, Ассирия, Египет, Парфия, Маргу, Сатагу и Сака.

8-11. Говорит Дарий-царь: один человек по имени Мáртия, сын Чичи́хриша из города Куганáка в Персии, восстал в Эламе. Народу он так говорил: «Я — Имáниш, царь в Эламе».

11-13. Говорит Дарий-царь: тогда я находился недалеко от Элама. Эламитяне испугались меня, схватили Мартию, который был у них главой, и убили его.

13-17. Говорит Дарий-царь: один человек, мидиец, по имени Фравáртиш, восстал в Мидии. Народу он говорил так: «Я — Хшатри́та из рода Киаксара». Затем мидийский народ, который находился по [своим] хозяйствам, восстал против меня и перешёл к этому Фравартишу. Он стал царём в Мидии.

18-29. Говорит Дарий-царь: персидское и мидийское войско, которое находилось при мне, было немногочисленно. Затем я послал войско. Их главой я сделал перса по имени Видáрна, моего раба, и сказал им: «Идите, разбейте мидийское войско, которое не называет себя моим». После этого Видарна отправился с войском. Когда [он] прибыл в Мидию, у города под названием Мáруш в Мидии он дал сражение индийцам. Тот, который был главой у индийцев, в это время там не находился. Аурамазда оказал мне помощь. Милостью Аурамазды моё войско наголову разбило мятежное войско. Сражение было дано ими в 27-й день месяца анамака [январь 521 г.]. После этого моё войско ждало меня в области Кампáнда в Мидии, пока я не прибыл в Мидию.

29-37. Говорит Дарий-царь: армянина по имени Дадáршиш, моего раба, я отправил в Армению. Я так сказал ему: «Иди, разбей мятежное войско, которое не называет себя моим». После этого Дадаршиш отправился. Когда он прибыл в Армению, мятежники собрались [и] пошли, чтобы дать сражение Дадаршишу. В местности Зузáхия в Армении они устроили сражение. Аурамазда оказал мне помощь. Милостью Аурамазды моё войско наголову разбило мятежное войско. В 8-й день месяца туравахара [май 521 г.] ими было дано сражение.

37-42. Говорит Дарий-царь: второй раз мятежники собрались и пошли, чтобы сразиться против Дадаршиша. Они дали бой у крепости Тигра в Армении. Аурамазда оказал мне помощь. Милостью Аурамазды моё войско наголову разбило мятежное войско. В 18-й день месяца туравахара [май 521 г.] ими было дано сражение.

42-49. Говорит Дарий-царь: в третий раз мятежники собрались [422] [и] пошли, чтобы сразиться против Дадаршиша. У крепости Уя́ма в Армении они устроили сражение. Аурамазда оказал мне помощь. Милостью Аурамазды моё войско наголову разбило мятежное войско. В 9-й день месяца тайграчиш [июнь 521 г.] было дано ими сражение. После этого Дадаршиш ждал меня в Армении, пока я не прибыл в Мидию.

49-57. Говорит Дарий-царь: затем я отправил в Армению перса по имени Вауми́са, моего раба, и сказал ему: «Иди, разбей мятежное войско, которое не называет себя моим». После этого Ваумиса отправился. Когда он достиг Армении, мятежники собрались [и] пошли, чтобы сразиться с Ваумисой. В области Изáла, в Ассирии, они устроили сражение. Аурамазда оказал мне помощь. Милостью Аурамазды моё войско наголову разбило мятежное войско. В 15-й день месяца анамака [декабрь 522 г.[ дано было ими сражение.

57-63. Говорит Дарий-царь: второй раз мятежники собрались [и] пошли, чтобы сразиться против Ваумисы. В области Аутиара, в Армении, они устроили сражение. Аурамазда оказал мне помощь. Милостью Аурамазды моё войско наголову разбило мятежное войско. Месяц туравахара кончился [июнь 521 г.], когда ими было устроено сражение. После этого Ваумиса ожидал меня в Армении, пока я не прибыл в Мидию.

64-70. Говорит Дарий-царь: затем я выступил из Вавилона и прибыл в Мидию. Когда я прибыл в Мидию, Фравартиш, который называл себя царём Мидии, прибыл с войском в город Кундуруш в Мидии, чтобы сразиться против меня. Затем мы устроили сражение. Аурамазда оказал мне помощь. Милостью Аурамазды я наголову разбил войско Фравартиша. В 25-й день месяца адуканиш [осень 521 г.[ мы устроили сражение.

70-78. Говорит Дарий-царь: затем Фравартиш с немногими всадниками бежал и отправился в область Рага в Мидии. После этого я отправил вслед [за ним] войско. Фравартиш был схвачен и приведён ко мне. Я отрезал ему нос, уши и язык и выколол ему один глаз. Его связанным держали у моих ворот, [и] весь народ видел его. Затем в Экбатанах я посадил его на кол. А с людей, которые были его виднейшими последователями, я содрал кожу в Экбатанах, в крепости.

78-91. Говорит Дарий-царь: один человек по имени Чиссатáхма, сагартиец, стал мятежником по отношению ко мне. Он народу так говорил: «Я — царь в Асагарте, из рода Киаксара». После этого я послал персидское и индийское войско. Их начальником я сделал индийца но имени Тахмаспада, моего раба. Я так сказал им: «Идите [и] разбейте войско мятежное, которое не называет себя моим». Затем Тахмаспада отправился с войском и устроил сражение с Чиссатахмой. Аурамазда оказал мне помощь. Милостью Аурамазды моё войско разбило мятежное войско и захватило Чиссатахму [и] привело [его] ко мне. Затем я отрезал ему нос и уши и выколол ему один глаз. Его [423] держали связанным у моих ворот, и весь народ видел его. Затем я посадил его на кол в Арбелах.

91-92. Говорит Дарий-царь: вот что мною сделано в Мидии.

92-98. Парфия и Варкана подняли мятеж против меня [и] перешли [на сторону] Фравартиша. Мой отец Виштаспа был в Парфии. Народ его покинул [и] стал мятежным. Затем Виштаспа направился с войском, которое осталось ему верным. У города Вишнаузáтиш в Парфии он устроил сражение с парфянами. Аурамазда оказал мне помощь. Милостью Аурамазды Виштаспа разбил наголову мятежное войско. В 22-й день месяца вияхиа [февраль 521 г.] ими был дан бой.

3 столбец

1-9. Говорит Дарий-царь: затем я отправил к Виштаспе персидское войско из Раги. Когда это войско прибыло к Виштаспе, Виштаспа взял это войско [и] выступил. У города Патиграбáна в Парфии он дал бой мятежникам. Аурамазда оказал мне помощь. Милостью Аурамазды Виштаспа наголову разбил мятежное войско. В 1-й день месяца гармапада [апрель 521 г.] ими был дан бой.

9-10. Говорит Дарий-царь: затем страна стала моей. Вот что мною сделано в Парфии.

10-19. Говорит Дарий-царь: страна Маргу стала мятежной. Одного человека по имени Фрáда, маргуанца, они сделали начальником. После этого я послал к персу по имени Дадаршиш, моему рабу, сатрапу в Бактрии, [и] сказал ему так: «Иди разбей войско, которое не называет себя моим». Затем Дадаршиш отправился с войском [и] дал бой маргуанцам. Аурамазда оказал мне помощь. Милостью Аурамазды моё войско наголову разбило мятежное войско. В 23-й день месяца ассиядия [декабрь 521 г.] ими был дан бой.

19-21. Говорит Дарий-царь: затем страна стала моей. Вот что мною сделано в Бактрии.

21-28. Говорит Дарий-царь: один человек по имени Вахьяздáта жил в городе Тарáва области Яутии, в Персии. Он вторым восстал в Персии [и] говорил народу так: «Я — Бардия, сын Кира». Затем персидский народ, который находился по [своим] хозяйствам, прежде [пришедший?] из Я́ды, стал мятежным, перешёл к Вахьяздате. Он стал царём в Персии.

28-40. Говорит Дарий-царь: затем я послал персидское и индийское войско, которое находилось при мне. Перса по имени Артавáрдия, моего раба, я сделал их начальником. Остальное персидское войско отправилось со мной в Мидию. После этого Артавардия с. войском прибыл в Персию. Когда он прибыл в Персию, Вахьяздата, который называл себя Бардией, отправился с войском к городу Раха в Персии, чтобы сразиться против Артавардии. Затем они дали бой. Аурамазда оказал мне помощь. Милостью Аурамазды моё войско наголову разбило [424] войско Вахьяздаты. В 12-й день месяца туравахара [май 522 г.] ими был дан бой.

40-49. Говорит Дарий-царь: затем Вахьяздата с немногими всадниками бежал [и] прибыл в Пишияуваду. Оттуда он взял войско [и] снова отправился, чтобы сразиться с Артавардией. У горы Пáрга они вступили в бой. Аурамазда оказал мне помощь. Милостью Аурамазды моё войско наголову разбило войско Вахьяздаты. В 5-й день месяца гармапада [июнь 521 г.] был дан ими бой. Он [Артавардия) захватил Вахьяздату и захватил людей, которые были его виднейшими последователями.

49-52. Говорит Дарий-царь: затем я Вахьяздату и людей, которые были его виднейшими последователями, посадил на кол в городе Увадайчáя, в Персии.

52-53. Говорит Дарий-царь: вот что мною сделано в Персии.

54-64. Говорит Дарий-царь: Вахьяздата, который называл себя Бардией, послал войско в Харахвати против сатрапа в Харахвати, перса по имени Вивáна, раба моего. Он [Вахьяздата] начальником их сделал одного человека и сказал им: «Идите, разбейте войско, которое считает себя [войском] Дария». После этого войско, которое отправил Вахьяздата, направилось, чтобы сразиться с Виваной. У крепости Капишакáниш они дали бой. Аурамазда оказал мне помощь. Милостью Аурамазды моё войско наголову разбило мятежное войско. В 13-й день месяца анамака [январь 520 г.] ими был дан бой.

64-69. Говорит Дарий-царь: мятежники снова собрались [и] пошли, чтобы сразиться против Виваны. Они дали бой в области Гандутáва. Аурамазда оказал мне помощь. Милостью Аурамазды моё войско наголову разбило мятежное войско. В 7-й день месяца вияхна [март 520 г.] ими был дан бой.

69-75. Говорит Дарий-царь: затем человек, который был начальником войска, посланного Вахьяздатой против Виваны, бежал с немногими всадниками. Он прибыл в крепость Аршада в Харахвати. После этого Вивана с войском двинулся по его следам, захватил его и людей, которые были его виднейшими последователями, [и] казнил [их].

75-76. Говорит Дарий-царь: после этого страна стала моей. Вот что сделано мной в Харахвати.

76-83. Говорит Дарий-царь: пока я был в Персии и Мидии, вавилоняне восстали против меня второй раз. Человек по имени Арáха, армянин, сын Хáлдита, восстал в Вавилоне. Из области Дубала он так обманывал народ: «Я — Навуходоносор, сын Набонида». Тогда вавилонский народ поднял мятеж против меня [и] перешёл на сторону того Арахи. Он захватил Вавилон и стал царём в Вавилоне.

83-92. Говорит Дарий-царь: я послал войско в Вавилон. Перса по имени Виндафáрна, моего раба, сделал начальником их [и] так сказал им: «Идите, разбейте войско вавилонское, которое не называет себя [425] моим». Затем Виндафарна направился с войском в Вавилон. Аурамазда оказал мне помощь. Милостью Аурамазды Виндафарна разбил вавилонян и привёл их связанными. В 22-й день месяца варказана [ноябрь 521 г.] он захватил Араху, который называл себя Навуходоносором, и людей, которые были его виднейшими последователями. Я приказал посадить в Вавилоне на кол Араху и людей, которые были его виднейшими последователями.

4 столбец

1-2. Говорит Дарий-царь: вот что мною сделано в Вавилоне.

2-31. Говорит Дарий-царь: вот что я совершил в течение одного и того же года, после того как я стал царём. Я дал девятнадцать сражений. Милостью Аурамазды я их [мятежников] разбил и захватил в плен девять царей. Один был маг Гаумата. Он обманывал, говорил так: «Я — Бардия, сын Кира». Он сделал мятежной Персию. Один — Ассина, эламитянин; он обманывал, говорил так: «Я — царь в Эламе». Он сделал мятежным Элам. Один — Нидинту-Бел, вавилонянин; он обманывал, говорил так: «Я — Навуходоносор, сын Набонида». Он возмутил Вавилон. Один — Мартия, перс; он обманы ват, так говорил: «Я — Хшатрита из рода Киаксара». Он возмутил Мидию. Один — Чиссатахма, сагартиец; он обманывал, так говорил: «Я — царь в Асагарте, из рода Киаксара». Он возмутил Асагарту. Один — Фрада маргуанец; он обманывал, так говорил: «Я — царь в Маргу». Он возмутил Маргу. Один — Вахьяздата, перс; он обманывал, говорил так: «Я — Бардия, сын Кира». Он возмутил Персию. Один — Араха, армянин; он обманывал, говорил так: «Я — Навуходоносор, сын Набонида». Он возмутил Вавилон.

31-32. Говорит Дарий-царь: этих девять царей я захватил в плен в тех битвах.

33-36. Говорит Дарий-царь: страны эти, которые стали мятежными, — ложь сделала их мятежными. Они [мятежники] народ обманывали. Затем Аурамазда предал их в мои руки. Я поступил с ними так, как мне хотелось.

36-40. Говорит Дарий-царь: ты, который будешь царём впоследствии, берегись крепко от лжи. Человека, который будет лжив, наказывай сурово, если ты будешь думать: «Пусть моя страна будет невредимой».

40-43. Говорит Дарий-царь: то, что я совершил милостью Аурамазды, я сделал в течение одного и того же года. Ты, который впоследствии прочтёшь эту надпись, верь тому, что сделано мной, не считай это ложью.

43-45. Говорит Дарий-царь: я обращаюсь к Аурамазде, что это — истинно, а не ложно, что я сделал в течение одного и того же года.

45-50. Говорит Дарий-царь: милостью Аурамазды мною и многое [426] другое сделано, что не написано в этой надписи. Не написано, чтобы тому, кто будет впоследствии читать эту надпись, не показалось, что мною сделано [слишком] много, и [он] не поверит, а сочтёт за ложь.

50-52. Говорит Дарий-царь: те, кто прежде были царями, [в течение всей их жизни] не сделали столько, сколько мною сделано течение одного и того же года.

52-56. Говорит Дарий-царь: верь тому, что мною совершено, [и] не скрывай [это] от народа. Если этот манифест не скроешь от народа, расскажешь народу, пусть Аурамазда будет тебе другом и пусть твой род будет многочисленным и да будешь ты долголетен.

57-59. Говорит Дарий-царь: если скроешь этот манифест, не расскажешь народу, пусть Аурамазда поразит тебя и пусть не будет у тебя рода!

59-61. Говорит Дарий-царь: то, что я сделал милостью Аурамазды, я сделал в течение одного и того же года. Аурамазда помог мне и другие боги, которые существуют.

61-67. Говорит Дарий-царь: Аурамазда потому помог мне и другие боги, которые существуют, что я не был вероломен, лжецом или злодеем, ни я, ни род мой. Согласно справедливости поступал я. Я не делал зла ни слабому, ни сильному. Человека, который стремился [делать добро] моему дому, я вознаграждал, а того, кто вредил, я наказывал строго.

67-69. Говорит Дарий-царь: ты, который будешь впоследствии царём, не будь другом человека, который будет лжецом и злодеем, [а] наказывай его строго.

69-72. Говорит Дарий-царь: ты, который впоследствии увидишь эту надпись, которую я написал, и эти скульптурные изображения, не разрушай их, а охраняй по мере сил.

72-76. Говорит Дарий-царь: если ты увидишь эту надпись и скульптурные изображения и не разрушишь их, а будешь охранять по мере сил, пусть Аурамазда будет тебе другом и пусть твой род будет многочисленным, да будешь ты долголетен, и пусть Аурамазда даст благой конец тому, что ты делаешь.

76-80. Говорит Дарий-царь: если ты увидишь эту надпись и эти скульптурные изображения [и] не разрушишь их, не будешь охранять по мере сил, пусть Аурамазда поразит тебя и уничтожит твой род, и разрушит то, что ты делаешь!

80-86. Говорит Дарий-царь: вот мужи, которые были со мною, когда я убил мага Гаумату, который называл себя Бардией. Эти мужи действовали как мои сторонники:[5] Интафрéн [Виндафáрна], сын Вияспáры, перс; Утáна [Отáна], сын Тýхры, перс; Гаубрýва [Гóбрий], сын Мардýнни [Мардóния], перс; Видáрна [Гидáрн], сын [427] Багаби́ны, перс; Багабýхша [Мегаби́з], сын Датувáхии, перс; Ардумáниш,[6] сын Вахаýки, перс.

86-88. Говорит Дарий-царь: ты, который впоследствии будешь царём, оберегай хорошо род этих мужей.

88-92. Говорит Дарий-царь: милостью Аурамазды это — надпись, которую я сделал. Кроме как на арийском языке, она была написана также на глиняных табличках и на коже. Кроме того, я изготовил своё скульптурное изображение. Кроме того, я своё родословное составил. Это написано и прочтено мне. Затем я эту надпись поспал во все страны. Народ работал [над её изучением?][7]

5 столбец

1-14. Говорит Дарий-царь: вот что я сделал во втором и третьем году, посте того как стал царём. Страна по названию Элам стала мятежной. Эламитянина но имени Атамáита они сделали начальником. После этого я послал войско. Перса по имени Гаубрýва, моего раба, я сделал их начальником. Затем Гаубрува отправился с войском в Элам. Он дал бой эламитянам. Тогда Гаубрува разбил и сокрушил эламитян и захватил начальника их, привёл ко мне, и я убил его. Посте этого страна стала моей.

14-17. Говорит Дарий-царь: эти эламитяне были вероломны и не почитали Аурамазду. Я почитал Аурамазду. Милостью Аурамазды я с ними поступил так, как мне хотелось.

18-20. Говорит Дарий-царь: пусть будет счастье и в жизни и после смерти тому, кто почитает Аурамазду.

20-30. Говорит Дарий-царь: затем я с войском отправился в Саку. Затем саки, которые носят остроконечную шапку,[8] выступили, чтобы дать сражение. Когда я прибыл к водному рубежу,[9] тогда на ту сторону его вместе со всем войском перешёл. Потом я наголову разбил одну часть саков, а другую захватил в плен <...> Вождя их по имени Скунха взяли в плен и привели ко мне. Тогда я другого сделал [их] вождём, как [на то] было моё желание. Затем страна стала моей.

30-33. Говорит Дарий-царь: эти саки были вероломны и не почитали Аурамазду. Я почитал Аурамазду. Милостью Аурамазды я поступил с ними согласно своему желанию.

33-36. Говорит Дарий-царь: пусть будет счастье и в жизни и после смерти тому, кто почитает Аурамазду.

3. Религиозная политика Ахеменидов внутри Ирана

А. «Антидэвовская» надпись Ксеркса

Надпись сохранилась на каменных плитках, датируемых 486—480 гг. до н.э.; к настоящему времени найдены три идентичные копии (две в Персеполе и одна в Пасаргадах). Текст написан на древнеперсидском, эламском и вавилонском языках. Перевод с древнеперсидского В.И. Абаева.

О содержании текста надписи см. с. 49-50. Локализация топонимов, упоминаемых в тексте: Кáрка — очевидно, тождественна древнегреческой Карии на юго-западе Малой Азии; Кýшия — древнеегипетск. Куш, совр. Эфиопия; Мáчия — вероятно, Макрон в южном Белуджистане (примеч. В.И. Абаева); Пýтия — вероятно, египетск. Пунт, древнееврейск. Пут (ныне Сомали) (примеч. В.И. Абаева); Хинду — Индия; остальные топонимы см. во вступительной заметке к прилож. 2 — с. 418.

Бог великий Аурамазда, который создал эту землю, который создал это небо, который создал человека, который создал благоденствие для человека, который сделал Ксеркса царём, единым над многими царём, единым над многими повелителем.[1]

Я Ксеркс, царь великий, царь царей, царь стран многоплемённых, царь этой земли великой, [раскинувшейся] далеко, Дария-царя сын, Ахеменид, перс, перса сын, ариец, из арийского племени.

Говорит Ксеркс-царь; по воле Аурамазды, [вот] те страны, над которыми я царствовал, помимо Персии; я ими управлял, они мне приносили дань; то, что я им повелевал, они исполняли; закона моего они держались: Мидия, Элам, Харахвати, Армения, Зранка, Парфия, Харайва, Бактрия, Согдиана, Хорезм, Вавилон, Ассирия, Сатагу, Спарда, Египет, ионийцы [т.е. греки], обитающие на море, и [ионийцы], обитающие за морем, Мачия, Аравия, Гандара, Хинду, Каппадокия, дахи,[2] саки Хаумаварга, саки с островерхими шапками, Скудра, [жители] Акауфака,[3] Путия, Карка, Кушия.

Говорит Ксеркс-царь; когда я царём стал, была среди этих стран, которые выше написаны, [такая], где было волнение. Потом мне Аурамазда помощь подал. По воле Аурамазды эту страну я сокрушил и её на [прежнее] место поставил. И среди этих стран была [такая], где прежде дэвы почитались. Потом, по воле Аурамазды я этот притон дэвов разгромил и провозгласил: «Дэвов не почитай». Там, где прежде дэвы почитались, там совершил поклонение Аурамазде и Арте небесной. И другое было, что делалось дурно, я сделал, чтобы было хорошо. [429] То, что я сделал, всё [это] я сделал милостью Аурамазды. Аурамазда подал мне помощь, пока я не выполнил дело. Ты, который со временем подумаешь: «Чтобы мне быть счастливым при жизни и чтобы мне по смерти быть приобщённым к Арте», следуй тому закону, который Аурамаздой установлен, чти Аурамазду и Арту небесную. Человек, который следует тому закону, который установлен Аурамаздой, и чтит Аурамазду и Арту небесную, он и при жизни будет счастлив и по смерти приобщится к Арте.

Говорит Ксеркс-царь: меня да хранит Аурамазда от [всякой) скверны, и мой дом, и эту страну. Об этом я прошу Аурамазду. Это мне Аурамазда да подаст.

Б. Превращение зороастризма в государственную религию Ахеменидов[4]

«Антидэвовская» надпись, быть может, является документом, свидетельствующим о первых шагах превращения веры ахеменидских царей в государственную религию империи и об изменениях, вносившихся в маздаяснизм[5] мидийского государства.

Очевидно, при Атаксерксе I был сделал второй шаг — введённый в это время религиозный календарь (дополнение 1) свидетельствует о так называемой «младоавестийской» стадии, где дозоратуштровские боги, и прежде всего Митра и Анахита, занимают выдающееся положение. В ритуал включаются обряды и поклонения божествам, иногда несовместимым с «Гатами» и маздаяснизмом мидян или, быть может, несовместимым только с верованиями зороастрийцев в духе «Гат», отрицавших, например, ритуалы, связанные со священным напитком — хаомой. Племенные боги иранцев были поставлены ниже Аурамазды, а маги стали придворными жрецами Ахеменидов, но только такая синкретизация могла обеспечить дальнейший успех религии Ахеменидов.

И тем не менее остаётся загадкой, почему ни в одной из ахеменидских надписей не упомянуто имя пророка Заратуштры. Больше того, судя по надписям, отношение ахеменидских царей к Аурамазде чисто личное, а Ксеркс как будто бы сам выступает в рази «Саошьянта» — Спасителя, — роли, на которую в «Гатах» претендовал сам Заратуштра. Достаточно привести совпадающие по идеям, в некоторых случаях почти тождественные с «Антидэвовской» надписью Ксеркса контексты <...> «Ясны» 12.[6]

При сходности идей видна и разница: у Ахеменидов не только отсутствует имя пророка, но и клятва «Ясны» «сложить оружие» противоположна восхвалению в надписях Ахеменидов военной доблести персидских царей, силе их оружия, освящённого Аурамаздой. [430]

С другой стороны, в «Авесте», и в том числе даже в таких поздних её частях, как «Видевдат», полностью отсутствует «ахеменидский фон», и ахеменидская техническая терминология, и ахеменидская лексика. Фон «Авесты» — это только восточный Иран, цари «Авесты» — это только Кейаниды <...> — цари полумифической династии, правившей где-то на востоке Ирана. Последний из Кейянидов — Кави Виштаспа — был покровителем Заратуштры. Вероятно, в эпоху Ахеменидов в их государстве сосуществовали на западе — маздеизм, в котором маздаяснизм Мидии и религия магов сочетались с религией персидского народа, а вера царей из рода Ахеменидов не была тождественна даже маздаяснизму («даэна мазда-ясна»; кстати, это название религии не упоминается в ахеменидских надписях), а на востоке имелся иной вариант маздеизма, хорошо известный нам по «Авесте». При дворе Ахеменидов постепенно формируется, так сказать, «западный зороастризм», источником которых являются маздаяснизм индийских царей, религия магов, древняя народная религия персов, вера рода Ахеменидов. Такая конструкция представляется мне естественной, но в этом случае, вероятно, мы не вправе целиком использовать всю «Авесту» для интерпретации сюжетов искусства ахеменидского Ирана; во всяком случае, трудно найти в этом искусстве богатые образы книги «Яшт» — гимнов, куда были включены различные народные верования и языческие культы востока Ирана. Создание яштов, как известно, означало коренную переработку зороастризма, но их вон, отчасти лексика, упоминание царей (из дома Кейанидов) свидетельствуют о том, что эта переработка велась на востоке Ирана и <...> ещё в доахеменидский период.

4. Религиозная политика Ахеменидов на завоёванных территориях

А. Манифест Кира II при вступлении в Вавилон (539 г. до н.э.)

Последний царь Вавилонии Набонид (556—539 гг. до н.э.) проводил религиозную реформу, направленную на централизацию культа. Статуи особо почитаемых богов были по приказу Набонида вывезены из их культовых центров и размещены в столичных храмах. Одновременно была предпринята попытка изменить иерархию богов: принизить значение культа Мардýка — верховного бога пантеона и покровителя города, и возвысить роль лунного бога Сина. Естественно, что практически всё вавилонское жречество, в том числе столичное жречество Мардука, стало враждебно царю.

Эти настроения умело использовал Кир II при захвате Вавилона. Город был хорошо укреплён, взять его приступом или долговременной осадой было невозможно. Поэтому Кир сначала завоевал Малую Азию и Элам, отрезав Вавилонии, крупнейшему торговому центру Древнего Востока, все северные торговые пути. Из-за резкого сокращения доходов недовольство вавилонян политикой Набонида возросло ещё больше, и Вавилон был взят персами практически без боя: сопротивление оказал лишь небольшой отряд под командованием сына Набонида — Валтасара. (Вероятно, жрецы и знать совершили измену — впустили войско Кира в город.[1]) [431]

Утверждая свое господство в покорённой Вавилонии, Кир естественным образом опирался на жречество, пострадавшее в результате реформ Набонида. Конфискованные идолы были возвращены в их храмы, главенство Мардука в пантеоне было утверждено вновь. Сам Кир всячески поддерживал местные культы и почтительно относился к вавилонским святыням.

Текст манифеста сохранился на глиняном цилиндре, датируемом ок. 535 г. до н.э. Надпись сделана на аккадском языке. Перевод с аккадского М.А. Дандамаева.

Топонимы и мифонимы, упоминаемые в манифесте: Агáде — то же, что Аккáд — город в центре Двуречья, однако в манифесте под Аккадом подразумевается вся Вавилония: это архаическое название страны; Аншáн — город и область на востоке Элама. В вавилонских текстах эпохи Ахеменидов Аншаном называется Персия, и персидские цари до Кира II именуются «царями Аншана»; Ашшýр — древняя столица Ассирии, названная по имени верховного ассирийского бога; Бел — см. ниже: Энлиль; Верхнее и Нижнее моря — Средиземное море и Персидский залив; Гýтиум — область в среднем течении Тигра между Вавилонией и Мидией; Дер, Зáмбан, Ме-Тýрну — города в Двуречье; Нáбу — в аккадской (вавилонской) мифологии бог мудрости и письма; Сýзы — столица Элама; Энли́ль — шумерский бог земли и плодородия, верховный бог шумерского пантеона. В аккадский период Энлиль слился в единый образ с верховным ассирийским богом Ашшуром и Мардуком; этот синкретический образ известен также под нарицательным именем Бел — «владыка»; Эншýнну — город в долине притока Тигра — реки Дияла.

Кир, царь четырёх стран света, великий царь, могущественный царь, царь Шумера и Аккада <...>

Набонид удалил древние идолы богов <...> Он отменил враждебным образом ежедневные жертвы [богам]. Он совершенно предал забвению почитание Мардука, царя богов. Он всегда творил зло своему городу [Вавилону] <...> Правил он жестоко [?] Боги покинули свои жилища <...> Из-за жалоб людей владыка богов [Мардук] впал в гнев <...> Он стал смотреть и оглядел все страны, ища справедливого правителя, чтоб вести его.[2] Он назвал Кира, царя Аншана, чтобы тот стал владыкой всего мира. Он поверг к его ногам страну Гутиум [и] всех умман-манда.[3] И он [Кир] обращался справедливо с черноголовыми,[4] которых тот побудил его покорить.

Мардук, великий владыка, защитник своего народа, будучи доволен добрыми делами Кира, велел ему выступить против своего города Вавилона <...> Он шёл рядом с ним как друг позволил ему без боя вступить в свой город Вавилон, не причинив Вавилону никакого бедствия. Он передал в его руки Набонида, который не почитал его. Все жители Вавилона и всей страны Шумер и Аккад, князья и наместники склонились перед ним в поклоне и облобызали его ноги, радуясь и сияя, что царство у него. Они с радостью приветствовали его как владыку мира, с помощью которого они вернулись от смерти к жизни <...> и они благословляли его имя. [432]

Я — Кир, царь Вселенной, великий царь, могучий царь, царь Вавилона, царь Шумера и Аккада, царь четырёх стран света, сын Камбиза, великого царя, царя Аншана, потомок Чишпиша, великого царя, царя Аншана, внук Кира, великого царя, царя Аншана, из исконно царского рода, правление которого любят [боги] Бел и Набу, которого они желают иметь царём, чтобы сердца их были довольны.

Когда я вступил в Вавилон дружелюбно и установил место правления во дворце <...> Мардук, великий владыка, [побудил] прекраснодушных жителей Вавилона [любить меня], и я ежедневно старательно почитал его. Мои многочисленные войска вступили в Вавилон мирно, я не позволил [никому] пугать [жителей] [Шумера] и Аккада. Я установил мир в Вавилоне и во всех его священных городах <...> Я отменил иго, которое было наложено на них [жителей Вавилонии]. Я принёс покой в их разрушенные дома и положил конец их жалобам. Мардук, великий владыка, доволен моими делами и послал благословение на меня, Кира, царя, который почитает его, [на] Камбиза, моего сына, и всё моё войско <...>

Все цари Вселенной от Верхнего и Нижнего моря, те, кто живёт в царских чертогах, и те, кто живёт <...> все цари западных стран, живущие в шатрах,[5] доставили ко мне в Вавилон свои тяжелые подати и облобызали мои ноги <...>

В Ашшур и Сузы, Агаде, Эншунну, Замбан, Ме-Турну, Дер вплоть до страны гутиев я вернул на свои места в [эти] священные города на той стороне Тигра, в святилища, которые в течение долгого времени были в руинах, богов, которые [прежде) жили там. Я собрал всех их [прежних] жителей и вернул в их жилища. По повелению Мардука, великого владыки, всех богов Шумера и Аккада, которых Набонид к гневу владыки богов привёз в Вавилон, я вернул в целостности в их [прежние] святилища, в их жилища, которыми они довольны. Пусть все боги, которых я вернул в их священные города,[6] молятся Белу и Набу о долгой жизни для меня <...> Пусть они скажут Мардуку, моему владыке: «Кир — царь, который почитает тебя, и Камбиз, его сын». [Далее текст сильно фрагментирован.]

Б. Эдикт Кира II о восстановлении Иерусалимского храма

Текст эдикта сохранился в арамейском варианте Библии, в Книге Ездры. Перевод с арамейского И.Д. Амусина.

Несколько иная версия событий, связанная с восстановлением Иерусалимского храма Яхве, сообщается в древнееврейском варианте Библии (Ездр. 1.1-4). [433]

Тогда Дарий [I] отдал приказ и искали в архивах, где в Вавилоне хранятся сокровища. И в Экбатанах, царской резиденции в Мидии, был найден один свиток, в котором была записана следующая памятная записка:

«В первый год царя Кира,[7] царь Кир отдал приказ относительно храма Божьего в Иерусалиме: пусть этот храм будет отстроен на месте, где приносят жертвы; фундамент его должен быть прочным, высота — шестьдесят локтей,[8] ширина — шестьдесят локтей. Рядов из неотёсанного камня — три, и один ряд — из нового дерева; [а на всё это] расходы будут выданы из царского дома. Также и золотые и серебряные сосуды храма Божьего, которые Навуходоносор[9] вынес из храма, который в Иерусалиме, и увёз в Вавилон, пусть вернут в Иерусалим и [пусть они будут] помещены на своё место в храме Божьем».

В. Надпись на египетской статуе Дария I

В 525 г. до н.э. Камбиз II, завоевав Египет, короновался по египетским обычаям и был объявлен фараоном; после смерти Камбиза (522 г.) и подавления восстания в Египте (521 г.) фараоном был объявлен и Дарий I; согласно сообщению Диодора (I.95.4-5), впоследствии он был обожествлён египетскими жрецами за заботливое отношение к египетским святыням.

Статуя обнаружена при раскопках на территории Ирана; датируется 510-ми гг. до н.э. Дарий изображён в облике бога Атума (см. далее), но в персидской одежде.

Перевод с древнеегипетск. Т.Н. Савельевой.

Топонимы, мифонимы и элементы титулатур, встречающиеся в надписи: А́тум — солярный бог, воплощение «умирающего» (заходящего) Солнца; согласно космологической доктрине г. Гелиополя — бог, сотворивший мир. Отождествлялся с Ра; Бог добрый — с эпохи XVIII династии (XVI—XII вв. до н.э.) один из наиболее употребительных эпитетов египетских фараонов; Интéриуш — передача египетскими иероглифами древнеперсидского Дарайавáуш (греч. Дарий); Иýну — букв.: «Город Столбов» (то есть обелисков), древнеегипетское название г. Гелиополя, культового центра Атума и Ра; Обе Земли — одно из названий Древнего Египта, подразумевающее его административное деление (по течению Нила) на Верхний (южный) и Нижний (северный); Ра — бог Солнца, верховный бог древнеегипетского пантеона; Хорáхте — букв.: «Хор небосклонный» (то есть Солнце). В древнейшие времена — ипостась солнечного бога Хора; с эпохи XVIII династии Хорахте отождествляется с Ра, в результате чего возникает одна из наиболее распространённых ипостасей Ра — Ра-Хорахте.

Бог добрый, владыка Обеих Земель, царь Верхнего и Нижнего Египта Интериуш — да живёт он вечно! — статуя, уподобленная богу доброму, владыке Обеих Земель, которую сделал его величество для того, чтобы был установлен памятник его, чтобы помнили имя его рядом с отцом его Атумом, владыкой Иуну, Обеих Земель, Ра-Хорахте, [434] в долготу вечности, чтобы он сотворил ему награду в виде всей жизни [и] целости, всего здоровья, всей радости подобно Ра.[10]

Г. Письмо Дария I управляющему царскими землями в Магнесии

Во время войны Кира II с Лидией в 547 г. до н.э. жрецы храмов Аполлона в материковой Греции и Малой Азии были настроены проперсидски, поэтому ахеменидские цари покровительствовали этим храмам.

Письмо Дария I управляющему его имениями в Магнесии (город в Малой Азии, на р. Меандр) датируется временем ок. 494 г. до н.э., но текст сохранился в более поздней копии на камне, на древнегреческом языке. Перевод с древнегреческого и вступительная заметка М.А. Дандамаева.

Царь царей Дарий, сын Гистаспа,[11] говорит своему рабу Гадате следующее: я узнаю, что ты выполняешь не все мои приказы; за то, что ты обрабатываешь мои земли, насаждая произведения из [области] по ту сторону Евфрата[12] в Нижней Азии, я хвалю твои действия, и за это большая милость будет оказана тебе в царском доме. За то, что ты пренебрегаешь моим указанием относительно богов, ты почувствуешь гнев моей души, если только ты не изменишь свои поступки; ты собрал подать со священных садовников Аполлона и приказал им обработать нехрамовую землю, не ведая о моих чувствах к этому богу, который сказал персам всю правду... [Конец надписи не сохранился.]

5. Хуастуанифт (покаянная молитва манихеев)[1]

Текст сохранился в копии VII в. н.э. на уйгурском языке; восходит к оригиналу V в. (?), написанному манихейско-сирийским алфавитом. Перевод с уйгурского С. Малова.

(5) <...> По отношению к пяти различным живым [существам]. Во-первых: по отношению к двуногим людям. Во-вторых: по отношению к четвероногим живым [существам]. В-третьих: по отношению к летающим живым [существам]. В-четвёртых: по отношению к живым [существам], находящимся в воде. В-пятых: по отношению к живым [существам], ползающим на брюхе по земле; ходя в грехе, о Боже, эти пять различных живых и материальных существ, от великих до малых, так как все сколько мы их устрашали и пугали, сколько мы [их] били и мучили угрозами, сколько огорчали и причиняли боль, сколько умерщвляли, вот так перед живыми и телесными [существами] мы сами были грешными, о Боже, теперь, освобождаясь от грехов, мы умоляем: прости наши согрешения! <...> [435]

(12) Был закон в течение года пятьдесят дней подобно чистым священнослужителям [совершать] сидение «вусанти»,[2] и надлежащим образом было необходимо выполнять святой пост по отношению к Богу, но мы же ради поддержания домохозяйств, будучи [устремлены в своих помыслах] к скоту и имуществу или, испытывая тяготы и лишения, ради безудержного и бесстыдного демона жадности или из-за бесстрашного сердца нашего ленясь и прельстившись [чем-либо], вольно или невольно так как мы пост [этот] нарушали, или: пребывая в посте, мы хорошенько по [священному] писанию и по закону [пост] не выполняли, теперь, о Боже, ради избавления от грехов мы умоляем: прости наши согрешения! (13) В каждый день бога Луны нужно было каяться, чтобы освободиться от грехов наших и пороков наших перед Богом, писанием и перед чистыми священнослужителями. И вот вольно и невольно, соблазняясь и прельщаясь, по причине дел и забот, так как мы не ходили, чтоб освободиться от [своих] грехов, теперь, о Боже, для избавления от грехов мы умоляем: прости наши согрешения! <...>

(15) Ежегодно сколь [много] мы обуреваемы бываем дурными помыслами; сколь [много] мы говорим неприличных и коварных слов; сколь [много] мы делаем то, что не нужно было делать, и греховно мы отягощаем своё существо дурными делами и грехами. <...> И сколь много мы проявляли недостатков; каждый день и каждый месяц мы совершаем грехи по отношению к светлым богам, к достоинству писания и святым священнослужителям. И мы [теперь] для избавления от грехов и прегрешений молим: прости наши согрешения!

Бетюрмиш-тархан закончил Хуастуани́фт, — моление о грехах и прегрешениях слушателей.

6. Религиозная реформа Картира

А. Надпись Картира в Накш-и Рустам

Текст надписи высечен на скале рядом с рельефом, изображающим шаханшаха Шапура I и побеждённого им римского полководца Филиппа Араба. Надпись датируется временем правления Варахрана II.

Перевод со среднеперс. В.Г. Луконина. Некоторые лакуны восстановлены по другим надписям Картира.

[В начале надписи Картир сообщает, что в царствование Шапура I он стал «по всей стране — могущественным владыкой всех жрецов», основал множество храмов огня и укрепил веру, в результате чего «Ормазду и богам была великая польза, а Ахриману и дэвам — большое посрамление». Далее следует сообщение о том, что при Хормизде I Картир был облачён в сан магупата и окружён великим почётом; [436] в этом положении он пребывал и при Варахране I. Затем, при Варахране II:]

<...> Для удовольствия Ормазда и богов [и] души своей ради этот [Варахран II] мне в стране пожаловал более высокое место и владетельносгь, и мне место и власть великих он дал <...> И сделал он меня по всей стране адвенпатом[1] и владыкой <...> храма огня Анахиты-Артахшатр и Анахиты Госпожи. И дал он мне имя: Картир, хранитель души Варахрана, магупат Ормазда. И от шахра к шахру, от области к области, по всей стране дела Ормазда и богов возвысились, и вера маздаяснийская и маги получили по всей стране великое господство, и боги, и вода, и огонь, и скот по всей стране великое удовлетворение получили. А Ахриман и дэвы получили великий удар и мучение, и вера Ахримана и дэвов отступила из страны и была изгнана. И иудеи, и буддийские жрецы, и брамины,[2] и назареи,[3] и христиане <...> и зиндики[4] были разбиты, а изображения [их] богов разрушены, и убежища[5] дэвов были уничтожены и в гнездовища богов и их обители были превращены.[6] И от шахра к шахру, от области к области многие дела религиозные возросли [в своём значении], и многие храмы были основаны. И в государственных постановлениях и сборниках, тех, что при Варахране, царе царей, сыне Варахрана, делались, он [Варахран II] так [приказал] записать, мол, «Картир, хранитель души Варахрана, магупат Ормазда». И я, Картир, с самого начала [служа] богам и владыкам и души своей ради, много труда и муки испытал. Благодаря мне многие огни[7] и маги по всей стране <...> стали процветающими. И также в странах неиранских огни и маги, те, которые были в не-Иране, [там, куда] кони и люди Шапура, царя царей, дошли, — [следует перечисление стран, завоёванных Шапуром I] <...> там по приказу царя царей магов, тех, которые в тех странах были, — их я организовал [в магустаны — государственные общины зороастрийских жрецов]. И я не допускал ущерба и грабежа, и всё то, что у них [магов] было взято грабежом, — всё это я же [им] вернул. И я [437] <...> в страну свою возвратил. И я веру маздаяснийскую и магов, [которые были] хорошими, — их я сделал превосходными и почитаемыми. А еретиков <...> тех, которые в магустане не занимались предписанным в делах религиозных и вере маздаяснийской, — их я подверг каре. И я им сделал внушение, и сделал я их лучше. И я многие храмы огня и [многих] магов сделал [записанными] в государственные установления. И с помощью богов и царя царей мною лично [следующее] было сделано по всей стране иранской: многие храмы огня были основаны, многие единокровные браки[8] были заключены, и многие люди, которые были неверными, — они стали верными [вере маздаяснийской], и многие из тех, которые дэвам поклонялись, — они благодаря моему усердию эту веру дэвов покинули. Они веру богов избрали. И много ретпесак[9] были получены, и много религиозных <...> [всякого] рода, и других дел божественных были увеличены и возвышены из тех, которые в этой надписи не написаны. Ибо если бы они были написаны — то было бы много.[10] И мною для дома своего, от области к области, многие храмы огня были установлены.

Я богов так молил: пусть, мол, установления богов я, Картир, во [всём] величии дам увидеть живущим, а тем, кто мёртв, сделаю известным существо [учения о] небесах и бездне ада, каких [божественных] дел ради что именно в стране сделано, чего ради и как именно [это сделано], я сделаю известным, [а также и то,] как я стал более твёрдым [в делах веры]. И вот так именно я богов молил, чтобы мне знак они дали, как сущность [учения о] небесах и бездне ада сделать известной, как определить в этих делах, что [в них] праведно, а что — ложно; пусть, мол, я сделаю известным для тех, кто мёртв, установления богов.[11] <...> И вот богам ещё намного большее служение и ещё большая вера были мною оказаны. И сам я более благочестивым и более справедливым стал. И в этих яштах[12] и делах, которые делались [438] в стране, намного более твёрдым я стал. И тот, кто эту надпись увидит и прочтёт,[13] то пусть он по отношению к богам и владыкам благочестивым и справедливы станет. И также в этих яштах и делах [божественных] и вере маздаяснийской, которые теперь [стали] установленными для живущих, — пусть он станет более твёрдым, а в иных [яштах, делах и вере] ни под чьим приказом да не будет. И пусть он знает: есть небеса и есть бездна ада, и тот, кто избрал Добро, пусть идёт на небеса, а тот, кто избрал Зло, — тот в бездну ада будет низвергнут. И тот, кто избрал Добро и неуклонно следует по пути Добра, тот славы и процветания достигнет, а его душа достигнет праведности, чего и я, Картир, достиг.

Мною эта надпись вот для чего была написана: я, Картир, в то время при содействии царей и владык многие огни[14] и магов занёс в государственные записи.[15] И для меня великое почтение моему собственному имени в государственных записях и постановлениях было записано. Если кто-либо увидит в будущем какие-либо государственные постановления, или решения, или документы, или иные какие-либо записи, то пусть знает он, что я был тем самым Картиром, которого при Шапуре, царе царей, называли «Картир, магупат и херпат»,[16] а при Хормизде, царе царей, и Варахране, царе царей, сыновьях Шапура, называли: «Картир, магупат Ормазда», а при Варахране, царе царей, сыне Варахрана, называли: «Картир, хранитель души[17] Варахрана, магупат Ормазда».

Б. Из надписей Картира в Накш-и Раджаб и Накш-и Рустам[18]

Надпись в Накш-и Раджаб выбита в гроте рядом с инвеститурным рельефом Арташира I (илл. 10-А); датируется временем правления Варахрана II. Надпись в Накш-и Рустам — см. прилож. 6-А.

«Исповедь веры», провозглашённая Картиром, отражена в <...> [надписи в Накш-и Раджаб]. Картир молит богов, чтобы они дали ему возможность объяснить «живущим», в чём состоит воздаяние праведникам, чтобы боги показали ему «существо» ада и рая, чтобы с божественной помощью Картир показал, «каких божественных дел ради, что именно было сделано мною по всей стране, чего ради и как это было сделано, чтобы для них — то есть для „живущих" — все эти дела [439] стали бы твёрдо установленными». Картир обещает богам, что если они покажут ему ад и рай, покажут, что же в божественных делах праведно, а что ложно, если Картир сможет увидеть души праведников, то тогда: «мною богам ещё большее служение было бы оказано, и ещё большая вера, и для спасения души своей я стал бы ещё более благочестивым и более справедливым». Боги дали ему такую возможность, и Картир «стал очень твёрдым в тех яштах[19] и в тех делах божественных, которые провозглашались по всей стране».

В [своих надписях в Сар-и Мешхед и в Накш-и Рустам] <...> Картир подробно рассказывает о том, что боги повелели ему совершить путешествие в потусторонний мир — по мосту Чинват, к престолу Ормазда, в сопровождении персонификации зороастрийской веры — благородной девушки, божества Даэны. В этом тексте упоминаются боги Рашн <...> и, возможно, Саошьянт (надпись в Сар-и Мешхед: «И так им [живущим] было сказано: „Увидел я всадника-шахрдара на блистающем [или белом?] коне, а в руках у него — знамя"»). Многочисленные лакуны в [обоих текстах] <...> заставляют, скорее, догадываться о том, как происходило путешествие Картира (точнее, его «двойника») на тот свет. Картир прежде всего уверяет, что «личная вера» в том случае, если она праведна, оставляет душу в раю, а если ложна — то в аду; доказательством праведности «личной веры» и является местонахождение душ: «тот, кто праведник, — его личная вера да прояснится тем, что он следует в рай».

«Двойник Картира», которого ведёт за руку наиблагороднейшая женщина из страны Востока, достигает золотого трона, у которого происходит пир, и здесь же находятся весы (на них бог Рашн взвешивает добро и зло). Далее происходит беседа с неким «шахрдаром», возможно Рашном, у трона которого стоят самые «благородные» души праведников, достигшие этого почёта благодаря исполнению определённых ритуалов (упоминается уничтожение «нечисти» — храфстра) и исповеданию определённых религиозных формул. «Огонь Варахран» — дверь между небом и землёй — также упомянут в тексте.

Отсюда, совершив ритуальную трапезу, души праведников (в том числе и «двойник» Картира) проходят по мосту Чинват в рай. Это первая письменная фиксация странствий по «аду и раю», которое когда-то предпринял Заратуштра,[20] которое должен был совершить Картир, поскольку он считал себя пророком, которое совершил, согласно позднему зороастрийскому сочинению,[21] некий праведник Вираф в эпоху, когда Александр Македонский уничтожил веру в стране, с целью восстановить эту веру, — особенно интересна в надписях [440] Картира. Хотя эти именно пассажи в надписях Картира сильно испорчены и их содержание трудно восстановить, но результатом было как будто бы то, что Картир убедился в истинности проповедуемой им веры.

7. Вероучение Маздака

{стр. 440}

Фрагмент из книги «Шехристани» (XII в. н.э.). Перевод с арабского В. Трутовского.

Это тот Маздак, который явился во дни Кавада, отца [Хосрова I] Аноширвана, и призвал Кавада к своему учению, на что тот согласился. Аноширван же, разобравшись основательно в его коммунизме и его стремлениях, искал его, нашёл и убил.

Аль-Варрак передаёт, что учение его сходно во многом с манихейством относительно двойственности существования[1] и дуализма начал и что, кроме того, по утверждению Маздака, Свет действует с целью и выбором, а Тьма действует в слепоте и случайно. Свет — это учёный, чувствующий, а Тьма — это невежда, слепой. И, дескать, смешение произошло случайно, бессознательно.

Маздак завещал людям не ссориться, не враждовать и не убивать, а так как всё это происходит большею частью из-за женщин и имуществ, то люди по отношению к ним равноправны, подобно тому как для общего пользования служит вода, огонь и трава. Про него рассказывают, что он приказывал и убивать людей, чтобы очистить их от зла и влияния Тьмы. Его учение об основах и принципах [заключает] три начала: воду, огонь и землю. Когда они смешались, образовались от этого двигатель Добра и двигатель Зла. Что было светлого из этого смешения — это двигатель Добра, а что было тёмного — это двигатель Зла. Передают его слова, что кумир его сидит на своём троне в вышнем мире, так же как сидит царь в этом дольнем мире. У него четыре силы: сила здравого взгляда на вещи, сила понимания, самодержавия и радости, подобно тому как в руках царя четыре мобеда <...> Как эти четверо заведуют делами мира при помощи семи везиров <...> так и власть тех семи вертится около двенадцати свойств: чтения, давания, получения, несения, еды, беготни, вставания, влечения, биения, копания, путешествия, делания, стражи. Каждый человек, который заключает в себе эти 4, 7 и 12 [свойств, или сил], делается властелином в дольнем мире. И он говорил, что царь в мире вышнем только управляет буквами, которых совокупность — имя великое; и кто может представить себе что-нибудь из этих букв, тому откроется тайна великая, а кто лишён этого, тот остаётся во тьме неведения, забвения, грубости и грусти, в противоположность четырём силам духовным.

Именной и предметный справочник-указатель

Статьи Справочника содержат (непосредственно или в виде отсылок) разъяснения терминов, географических названий, информацию о древнеиранских реалиях и краткие сведения о мифологических и легендарных персонажах, упоминаемых в книге. Объёмы статей, посвященных тому или иному мифологическому персонажу или реалии, пропорциональны ни в коей мере не значимости этого персонажа (реалии) в зороастрийской религии, а только объёму известных автору сведений, которыми располагает по данному персонажу (реалии) современная иранистика.

Слова, выделенные курсивом, являются отсылочными к соответствующей словарной статье.

Ударения в древнеперсидских, авестийских и среднеперсидских именах, топонимах и этнонимах проставлены в соответствии с их предполагаемой реконструкцией.[1] Русифицированные огласовки в значительной степени условны. Ударные гласные (в том числе авестийские дифтонги ао, аэ) выделены курсивом {в электронной версии заменено ударениями. OCR}. [443]

Абáн, Авáн. Среднеперс.; авест. Апам Напат (см.).

Авзáв. Среднеперс.; фарси Авзéрд. Предположительное прочтение имени отца Лохраспа. См.: об Авзаве — с. 246, об Авзерде — там же, ранее.

Авзáрд. Фарси; среднеперс. Авзав(?) (см.).

Ависрутри́ма. Авест. «Крадущийся» (эпитет ночи?). Одно из временных подразделений суток и соответствующее ему божество-гах. См. с. 99.

Авйанхáна. Авест.; фарси Кусти (см.).

Аграэрáта. Авест.; среднеперс. Агрерáт, фарси Агрерáс, Агри́р. См.: об Аграэрате–Агрерате — с. 202-204, 213, 384; об Агрерасе — с. 211.

Агрерáс. Фарси.; авест. Аграэрата (см.).

Агрерáт. Среднеперс.; авест. Аграэрата (см.).

Агри́р. Фарси; авест. Аграэрата (см.).

Адáм. Библейск. В теологии манихейства первый человек в телесном воплощении (в отличие от своего духовного небесного прототипа — Первого Человека), родоначальник человечества. См. с. 123.

Адýр. Среднеперс.; авест. Атар (см.).

Адýр-Бурзи́н-Михр, Адýр-Гушнáсп. Среднеперс. Сакральные огни зороастрийской религии; см. в статье: Атар.

Адýр-Фарнбáг, Адýр-Фробáк. Среднеперс. варианты названия одного из сакральных огней зороастрийской религии; см. в статье: Атар.

Аеватáк. Среднеперс. «Текущая в одиночестве». Вероятно, один из отводных каналов от реки Вех в Эранвеже. В «Бундахишт 29.4-5 упоминается под названием Наиватáк. См. с. 264.

А́жи Дахáка. Авест. «Змей Дахака»; среднеперс. Дахáк. Образ восходит к эпохе индоиранской общности; в «Ведах» Ажи Дахаке соответствует А́хи-Бýдхнья («Змей Глубин») — водное божество с неясными функциями. В авестийской традиции Ажи Дахака — трёхглавый змей, «сильнейший дэвовский друдж», созданный Ангхро Майнью «на погибель праведности и мира». Свергнув и убив царя Йиму, Ажи Дахака становится четвёртым царём в династии властителей-первозаконников Парадата; сестёр Йимы, Сахнавак и Арнавак, он делает своими наложницами. Земля пребывает под властью Зла, покуда Ажи Дахаку не убивает Траэтаона. В сасанидскую эпоху образ Ажи Дахаки начинает подвергаться историзации. Дахак ассоциируется с нападениями иноземцев — туров и других кочевых племён, отождествляется с Эшмом, наделяется чертами иноземного царя, противника зороастрийской веры, [444] завоевавшего Иран. В поздних источниках («Меног-и Храт», «Денкарт») Дахак — араб по происхождению, узурпатор иранского престола, его тысячелетнее «царство Зла» ассоциируется с арабским завоеванием. Фретон, свергнув Дахака, приковывает его цепями к скале Демавенд, в жерле вулканического кратера. Перед концом мировой истории, когда начнётся последняя, решающая битва Добра и Зла, Дахак вырвется из оков, снова обрушится на мир Ормазда (см.: Ормазд 1) и будет убит Керсаспом или Самом. В «Шах-наме» Дахак — Заххак. К образу Ажи Дахаки восходят представления о злом демоне Аджáрха в мифологии тюркоязычных народов и о драконе Аждахáке в армянской мифологии. См. также примеч. 774 на с. 316.

Аз. Среднеперс.; авест. Ази (см.).

Áзи. Авест. «Алчность»; среднеперс. Аз. В «Авесте» — один из второстепенных дэвов мужского пола, дэв жадности. В среднеперсидской традиции Аз — дэвовское существо женского пола со множеством функций: воплощение жадности, морального растления, похоти и совращения человека с праведного пути на путь Зла (с. 110). Сходная роль отводится Аз и в манихействе.

Аири́к. 1. Среднеперс.; авест. Арья (см.).

2. Один из предков Зардушта; см.: Раджан.

Айрмáн. Среднеперс.; авест. Арьяман (см.).

Áйшма. Авест.; среднеперс. Э́шм. «Ярость», «Буйство». Один из верховных дэвов. Первоначально, в «Гатах», олицетворял набеги кочевников и связанные с ними бедствия (с. 23) и противопоставлялся Послушанию и Аша Вахиште. В «Младшей Авесте» Айшма выступает как дэв разнузданности, недисциплинированности, греховного своеволия, антагонист Сраоши; эту традицию наследуют и пехлевийские источники (см. с. 110). Некоторые исследователи полагают, что к образу Айшмы восходит Асмодей апокрифических библейских текстов (от «Айшма-даэва» — дэв Айшма).

Áка Мáна. Авест. «Злая Мысль»; среднеперс. Акомáн. В системе зороастрийского дуализма один из верховных дэвов, антагонист Boxy Маны. В «гатическом» зороастризме, по-видимому, — нарицательная абстракция, собирательное обозначение греховных мыслей и побуждений: Злого Духа — на космологическом уровне и люден — в практической жизни. В «Младшей Авесте» иногда наделяется антропоморфными чертами («Яшт» 19.46 — с. 183). В пехлевийских сочинениях обычно отождествляется с Ахриманом. См. с. 84-85.

Акатáша. Авест.; среднеперс. Акатáш. Дэв упрямства и упорства в грехе. Образ сложился на «младоавестийской» стадии (см. с. 32) как персонификация соответствующего людского порока и в дальнейшем не переосмыслялся (см. с. 110, 317). Имя «Акаташа» иногда употребляется в качестве эпитета Ангхро Майнью.

Акомáн. Среднеперс.; авест. Ака Мана (см.).

Акхýра. Авест. См. примеч. 552 на с. 221.

Акхурáга. Среднеперс. См. примеч. 552 на с. 221.

Албгýз. Фарси; авест. Хара Березайти (см.). [445]

Амахраспáнд(ы). Среднеперс.; авест. Амеша Спента (см.).

Амертáт. Авест. «Бессмертие»; среднеперс. Амердáд. Одно из божеств Амеша Спента. Представление восходит к индоиранской эпохе, ведийское (см.: «Веды») соответствие — Амри́та («Бессмертие»), напиток бессмертия богов, приготовляемый из сомы, и аллегория жизненной силы. В «Гатах» — олицетворение благого качества Ахура Мазды; в «Младшей Авесте» — самостоятельное божество с функциями покровителя растений. Упоминается, как правило, в паре с Хаурватат, покровителем воды; «эта взаимосвязь восходит к древнейшей мифологеме мирового дерева у источника живой воды, к идее телесного бессмертия».[2] В системе зороастрийского дуализма противопоставляется дэву Тарви.

Амéша Спéнта. Авест. «Бессмертные Святые»; древнеперс. Амéрта Спáнта, среднеперс. Амахраспáнд(ы). Высшие божества зороастрийского пантеона, обычно числом 6, составляющие ближайшее окружение Ахура Мазды: Boxy Мана, Аша Вахишта, Хшатра Вайрья, Спента Армайти, Хаурватат и Амертат. Имена пяти Амеша Спента имеют лингвистические соответствия в «Ведах» — имена божеств или обозначения понятий, достаточно близких по функциям, что, бесспорно, указывает на существование соответствующих понятий уже в индоиранской религии, однако там эти понятия были либо нарицательными, либо соответствовали божествам, занимавшим второстепенное положение в иерархии племенных пантеонов (сравн. на с. 6). Теологическая значимость Амеша Спента выдвигается на первый план в учении Заратуштры (с. 21), а как самостоятельные божества они впервые упоминаются в «Ясне семи глав» (с. 28). «Младоавестийская» традиция приписывает Амеша Спента функции покровителей человека, людей и стихий (см. там же). В среднеперсидской традиции к Амахраспандам относят Сроша и самого Ормазда (см.: Ормазд 1), отождествляемого со Спента Майнью; в поздней — всех наиболее почитаемых язатов: Михра, Абана, Анахид (см.: Анахид 1), Бахрама, Тира и др. Миф о сотворении Амахраспандов см. на с. 83-84.

Амóл. Фарси. См. примеч. 510 на с. 211.

Амéрта Спáнта. Древнеперс.; авест. Амеша Спента (см.).

Анагрáн. Среднеперс.; авест. Анагранам Раучама (см.).

Анагрáнам Раучáма. Авест. «Бесконечные Светы»; среднеперс. Анагрáн. В зороастрийской космологии четвёртая, верхняя сфера, обитель Ахура Мазды; в этом качестве отождествляется с Домом Хвалы и иногда с Гаронманой. В Анагранам Раучама локализуется рай; иногда выражение «Бесконечный Свет» употребляется как метафорическое обозначение вселенского Добра и благости Ахура Мазды. См. с. 79-80, 298. Аналог в манихейской теологии — Свет.

Анастáб. См.: Анастох.

Анастóх. Среднеперс. В пехлевийских источниках одно из разночтений (наряду с «Анастáб») имени сына Аирика (см.: Аирик I). См. с. 198-199. [446]

Анахи́д. 1. Среднеперс.; авест. Ардвисура Анахита (см.).

2. В зороастрийской ортодоксии — планета Венера; см. внутритекстовый комментарий на с. 92.

Анахи́та. См.: Ардвисура Анахита.

Áнгхро Мáйнью. Авест. «Злой Дух»; среднеперс. и фарси Ахримáн, в грецизированной передаче Аримáн. В зороастрийских религиозных системах всех эпох — воплощение мирового Зла, антагонист Ахура Мазды. Представление об Ангхро Майнью как о главе злых сил существовало уже в индоиранскую эпоху; ведийское (см.: «Веды») соответствие — Манью, бог гнева, ярости и разрушения. В «Гатах» Ангхро Майнью по имени не называется и фигурирует нарицательно, как «злой дух», противостоящий Ахура Мазде, тождественному Спента Майнью (см. с. 20-21); их борьба совершается непосредственно в материальном мире, она осязаема, однако Ахура Мазда участвует в ней лишь на уровне чистой духовности (в «Младшей Авесте» и затем в среднеперсидской традиции действия Ахура Мазды также переносятся в материальный мир). «Обобщённое обозначение чёрных деяний Ангхро Майнью в „Авесте" термином „не-жизнь" иногда воспринималось поздними комментаторами [„Авесты"] как признак иллюзорности, нереальности Ангхро Майнью. Все движущие силы Зла (как и силы Добра, Ахура Мазда) вообще понимались в „Авесте" духовно: считалось, что у них не может быть телесной оболочки. Таковая допускалась только для творений Духа Зла, но не для него самого. Непоследовательность в трактовке образа Ангхро Майнью усугублялась тем, что на спекулятивно-теоретическую основу постоянно наслаивались новые толкования и верования. Их обилие выразилось и во множественности мнений о конечной судьба Ангхро Майнью. „Замйад-яшт" (19.26) и „Денкарт" не считали возможным полное исчезновение фигуры Ангхро Майнью–Ахримана как одного из творцов миропорядка и полюсов бытия. Авторы „Бундахшина"', наоборот, предрекали окончательное уничтожение Ахримана».[3] В «Шахнаме» и ещё в большей степени у аль-Бируни Ахриман наделяется антропоморфными чертами, а в некоторых фрагментах ему приписывается телесное воплощение (см., напр., на с. 165); антропоморфное изображение Ахримана в сасанндском официальном искусстве см. на илл. 10. В зерванизме Ахриман — старший брат Ормазда (см.: Ормазд 1); в некоторых митраистских (см.: Митра) сектах считался верховным божеством.

Андáр. Среднеперс.; авест. Индра (см.).

Андáрзы. См. с. 70.

Анидáр. См.: Ванидар.

Аноширвáн. Среднеперс. и фарси «Бессмертная душа»; арабск. Ноширвáн. Частично мифологизированный образ шаханшаха династии Сасанидов Хосрова I, вошедший в легендарно-исторические сочинения, описывающие движения маздакитов (см.: Маздак) и воспринятый впоследствии арабскими авторами, в том числе Фирдоуси. В поздних пехлевийских текстах Аноширван выступает как праведный зороастрнец, дающий наставления в вопросах веры и благочестия. В арабскую эпоху имя «Аноширван», обычно в [447] сопровождении эпитета «справедливый», стало нарицательным обозначением мудрого справедливого царя (подобного библейскому Соломону). Легенды об Аноширване и упоминания его в мифах см.: с. 303, 305, 367-382, Маздак и прилож. 7.

Аошнáра. Авест. 1. Упоминаемый в «Мемориальном списке» (131) персонаж легендарной истории, предположительно тождественный Нарсаку.

2. В поздней традиции Аошнáр. Визирь Кей Уса; см. с. 231, 328.

Апáм Нáпат. Авест. «Внук Вод», «Потомок Вод»; среднеперс. Абáн, Авáн. В «Яшт» 19.52 Апам Напат именуется создателем человеческого рода, что, по всей вероятности, является отголоском древнейшего представления об этом божестве как о демиурге, но в индоиранскую эпоху он почитался уже как водный бог (возможно, у некоторых племён олицетворял конкретный источник или реку) и персонификация грозовой молнии; ведийское (см.: «Веды») соответствие — одноимённый водный бог с неясными функциями, связанный также с богом огня Агни (сравн. связь Апама Напата с Хварной в «Авесте» — с. 184). В «Гатах» не упоминается. В «Младшей Авесте», наряду с Митрой, причисляется к наиболее почитаемым ахурам (см. с. 32), в поздней пехлевийской традиции — к Амахраспандам, однако культ этого бога постепенно был оттеснён на задний план культом Анахид (см.: Анахид 1). Инкарнация в сасанидском искусстве — лилия. М. Бойс полагает, что образ авестийского Апама Напата восходит к образу индоиранского Варуны,[4] но эта точка зрения не разделяется никем из иранистов.

Апáóша. Авест. «Иссушающий», «Отвращающий [воду]»; среднеперс. Апаóш. Дэв засухи, в системе зороастрийского дуализма антагонист Тиштрии. Ведийского (см.: «Веды») соответствия не имеет, но образ и мифологема, бесспорно, восходят к индоиранской эпохе (см. с. 6, 12-13).

Апивáха. См.: Кави Апивоха.

Арáг. Среднеперс., авест. Ранха (см.).

Арайдáр. Одно из среднеперс. разночтений имени Хардхар (см.).

Арáска. Авест. «Зависть»; среднеперс. Рашк. В «Авесте» фигурирует нарицательно как обозначение грехов зависти, злобы и недоброжелательства. В среднеперсидской традиции персонифицируется в качестве соответствующего дэва и одновременно воспринимает ряд других отрицательных функций — см. с. 110.

Арастáйа. Авест.; среднеперс. Арáсти. Брат Порушаспы. В зороастрийских источниках упоминается косвенно как отец первопоследователя Заратуштры Мадйо-монгхи.

Арáсти. Среднеперс.; авест. Арастайа (см.).

Арáхш. Среднеперс. и фарси; авест. Эрехш (см.).

Арватáспа. Авест. «Быстроконный»; среднеперс. и фарси Лохрáсп. Отец Кави Виштаспы; в среднеперсидской традиции один из царей династии Кейев. См.: об Арватаспе/Лохраспе — с. 246; о Лохраспе («Шахнаме») — с. 338-340. [448]

Áрдви. 1. Авест. «Влага[?]». В индоиранской религии — река, отождествляемая с Амударьёй, и божество этой реки (см. с. 12). В зороастрийской мифологии образ полностью переосмысляется: Ардви — мифический «пречистый» источник, местонахождение которого обычно локализуется в Гаронмане, на вершине мировой горы Хукарьи; от этого источника берёт начало река Ардви (Амударья); иногда говорится, что Ардви — исток Вахви Датии, Ранхи и других мировых рек.

2. В переводах «Авесты» И.М. Стеблин-Каменского именем «Ардви» без добавления обычных эпитетов иногда называется богиня Ардвисура Анахита.

Ардвисýра Анахита. Авест. «Ардви (см.: Ардви 1) могучая, чистая [также в значении „непорочная"]»; среднеперс. Анахи́д, фарси Нахи́д. Относительно происхождения культа выдвигаются три основные гипотезы: 1) Представление восходит к индоиранской эпохе, когда Ардвисура Анахита почиталась как водное божество, связанное с плодородием, и олицетворяла мировые воды; ведийское (см.: «Веды») соответствие — Сарасватн, священная река ариев «Ригведы»; 2) Чисто иранское божество; 3) Представление возникло в результате проникновения в Иран через Лидию культа греческой богини вод и плодородия Анáит (Анáтис), отождествлявшейся в Лидии с «великой матерью богов» Кубабой (по другой гипотезе — наоборот: культ Анаит возник из культа Ардвисуры Анахиты). Заратуштрой Ардвисура Анахита, наряду с Митрой, Вертрагной и другими старыми индоиранскими богами была отвергнута как дэвовское (см.: дэвы) божество, но почитание всех этих богов очень быстро восстанавливается (см. с. 32); в Мидии культ Анахиты зафиксирован уже при царе Фравартише (675—653 гг. до н.э.). Вероятно, попытка искоренить культы старых богов, в том числе Ардвисуры Анахиты, была предпринята Ксерксом в ходе его религиозной реформы (см. с. 49-50). В ахеменидских надписях Анахита именуется только вторым именем (без «Ардвисура»); впервые упоминается при Артаксерксе II, ко времени правления которого (404—359 гг. до н.э.) относится расцвет культа этой богини при Ахеменидах. В «Младшей Авесте» Ардвисура Анахита, сохраняя черты водного божества, приобретает также функции богини-покровительницы иранских героев и царей — Парадата и Кавиев (см. с. 143-145, 158, 167-168, 212-213, 220, 230, 240-241, внутритекстовый комментарий на с. 343). В селевкидскую и парфянскую эпохи, когда в Иране повсеместно распространяется греческая культура и происходит слияние античной и восточных мифологий, Ардвисура Анахита отождествляется с Деметрой, Кибелой и другими богинями плодородия из различных религий, при парфянских царях начинает также соотноситься с Афиной Палладой и приобретет черты воинственной богини. Во все эпохи Ардвисура Анахита — единственное иранское божество, которое описывается в человекоподобном облике (хотя, как и другие божества, имеет инкарнации: тюльпан, плоды граната, куропатка, фазан — илл. 14-A). При первых Сасанидах она иконографически отождествляется с царицей (в то время как Ормазд (см.: Ормазд 1) и Михр изображаются «по образу и подобию» шаханшаха).[5] В этот период Анахид почитается преимущественно как покровительница династии, богиня войны и победы; родовым святилищем [449] Сасанидов становится храм Анахид в Истахре, где верховными жрецами были только цари. В эпоху Варахрана II — Картира изображения Хварны и инкарнаций Анахид полностью исчезают из изобразительного искусства; при Нарсе они появляются вновь, и значение культа богини резко возрастает: на инвеститурном рельефе Нарсе его венчает на царство Анахид. При Шапуре II (309—379 гг. н.э.) повсеместно восстанавливаются храмы богини (очевидно, пришедшие в запустение при Картире). Религиозная реформа Атурпата Махраспандана и осуществлённая им новая канонизация «Авесты» повышает роль Анахид как богини вод, плодородия, растений, материнства, домашнего очага; в то же время она сохраняет функции покровительницы царей, героев и воинов, однако вплоть до воцарения Хосрова II (591—628 гг. н.э.) Анахид не изображается на официальных памятниках. При Хосрове II после религиозной реформы магупата Вех-Шапура зороастрийский догматический канон существенно изменяется, и культ Анахид, возможно, приобретает даже первостепенное значение; возводится (или реставрируется?) грандиозный храм богини в Кангавáре. В Иране в этот период обостряется соперничество зороастризма и христианства, и Анахид, по-видимому, иногда отождествляется с Девой Марией. Об отождествлении Анахид с планетой Венерой см. во внутритекстовом комментарии на с. 92.

Арджáсп. Среднеперс. и фарси; авест. Ареджатаспа (см.).

Ареджадхáршн. Среднеперс. (пазенд) в поздней традиции; среднеперс. разночтения: Хардáршн, Харшн. Один из предков Зардушта; см. с. 249.

Ареджатáспа. Авест. «Имеющий ценных коней» или, м.б., «Обретший коней»; среднеперс. и фарси Арджáсп. Предводитель хионитов. См. с. 327, 331-337; об Арджаспе в «Шахнаме» — с. 340.

Арезáхи. Авест. «Запад»; среднеперс. Арáох. Западный каршвар. См. с. 97.

Арезошáмана. Авест. Воин, убитый Керсаспой; см. с. 224. Подробности неизвестны.

Арезýр. Среднеперс.; авест. Эрезура (см.).

Арéнг. Среднеперс.; авест. Ранха (см.).

Арéш. См.: Кави Аршан.

Арзáх. Среднеперс.; авест. Арезахи (см.).

Арзýва. Среднеперс. Мифическая рыба; см. с. 319. По мнению некоторых исследователей, тождественна рыбе Ари́з, которая в «Бундахишне» (18.4-5 и 24.13) отождествляется с рыбой Кар, однако в «Бундахишн» 14.26, где Арзува названа одной из десяти разновидностей рыб, созданных Ормаздом (см.: Ормазд 1), рыбы Арзува и Ариз различаются.

Арзýр. Среднеперс. в поздней традиции. Один из дэвов. См. с. 163 и примеч. 315 там же.

Ари́з. См.: Арзуво.

Армаи́л. Фарси. См. с. 188. [450]

Армáйти. Авест. См.: Спента Армайти.

Арми́н, Кей Арми́н. Фарси. См. внутритекстовый комментарий на с. 230.

Арнавáк. Авест.; в пехлевийских источниках не упоминается, фарси Эрнавáз. Одна из жён Йимы. См.: об Арнавак — с. 180, 194, 198; об Эрнаваз — с. 180, 187-199.

Áрта. См.: Аша.

Артабáн. Парфянск. и среднеперс. Последний царь династии Аршакидов, свергнутый Арташиром I; в «Карнамак-и Арташир-и Папакан» полулегендарный образ — см. с. 349-351.

«Áрта-Вирáф намáк». См. с. 70, 343-357.

Арташи́р. Среднеперс. В «Карнамак-и Арташир-и Папакан» полулегендарный образ первого царя династии Сасанидов Арташира I (ок. 224 — ок. 242 гг. н.э.), приёмного сына Папака; см. с. 349-357. Упоминается в других пехлевийских источниках — см. с. 304.

Артвахи́шт. Среднеперс.; авест. Аша Вахишта (см.).

Áрти. Среднеперс.; авест. Аши (см.).

Арш, Áршан. См.: Кави Аршан.

Áрштат. Авест. «Правда». В «Младшей Авесте» персонификация понятия «Аша» в виде божества с антропоморфными чертами: Арштат — дочь Ахура Мазды, богиня правды и справедливости, охраняющая и «усиливающая» мир («Яшт» 13.18).

Áрья. Авест. «Арийский»; среднеперс. Аири́к, фарси Ирéдж. Один из сыновей Траэтаоны; имя, вероятнее всего, восходит к названию мифической прародины иранских арийцев Арьяна Вэджа. См.: об Арье–Аирике — с. 198-199; об Иредже — с. 199-200. Сказание о праведном добром царе, убитом завистливыми братьями, — «бродячий» сюжет в мировом фольклоре и мифологиях. Легенда, по-видимому, существовала в древнейшие времена; в зороастрийской традиции постепенно была переосмыслена и связана с реальными историческими событиями — войнами оседлых иранцев с саками и позднее с тюркскими племенами.

Арья́ман. Авест.; среднеперс. Айрмáн. «Арийское дружелюбие, гостеприимство [?]». В индоиранскую эпоху почитался, по-видимому, как покровитель племени; ведийское (см.: «Веды») соответствие — одноимённое слабо персонифицируемое божество с функциями покровителя домашнего очага, дружбы и семейных уз, один из áдитьев.[6] В «Гатах» не упоминается. В «Младшей Авесте» — персонификация достоинств оседлого образа жизни, антагонист Айшмы (в этом качестве сближается со Сраошей), целитель (с. 154-156). В среднеперсидской традиции Айрман практически отсутствует: его культ полностью вытесняется культом Сроша; см. с. 384. В религии парсов — один из второстепенных изéдов (язатов) — «изед небес». [451]

Арья́на Вэ́джа. Авест. «Арийский простор»; среднеперс. Эранвéж — «Иранский простор». Мифическая прародина иранских арийцев; в поздней традиции иногда отождествляется с «обетованной землёй», земным раем — см. внутритекстовый комментарий на с. 113. Относительно её отождествления выдвигаются разные гипотезы: Хорезм; одна из долин Памиро-Гиндукушского региона; Ариана (Ария) греков (обозначена цифрой XVI на илл. 2); в «мидийской теории» — долина Аракса. И.М. Дьяконов считает, что в «Авесте» понятие «Арьяна Вэджа» «имеет гораздо более широкое значение, обнимающее не одну какую-нибудь область. Так, „Арийским простором" называется место, где обитал как Заратуштра (например, „Яшт" 9.25), так и Кави Виштаспа (например, „Яшт" 9.29); однако по легенде Заратуштра не был уроженцем царства Кави Виштаспы, а Кави Виштаспа, во всяком случае, не жил в Хорезме. Скорее всего этот термин может означать 1) вообще равнины Средней Азии и Восточного Ирана, заселённые оседлыми ираноязычными племенами; 2) специально Хорезм (?); 3) то же, что „Арьйошайана", т.е. объединение, к которому относилось царство Кави Виштаспы. В наиболее широком смысле термин „Арьяна Вэджа" соответствует „Ариане" греческих авторов времени эллинизма».[7]

Арьяхшýта. Авест. Название горы. Локализация затруднительна; возможно, тождественна горе Демавенд. См. с. 208.

Áсман. Авест. «Небо». См. в статье: Зам.

Áсмок-хванвáто. Среднеперс.; авест. Асмо-хванва (см.).

Áсмо-хвáнва. Авест. «Небосолнечный»; среднеперс. Áсмок-Хванвáто. Один из первопоследователей Заратуштры из окружения Нави Виштаспы; в «Мемориальном списке» упоминается первым (после Мадйо-монгхи) в числе последователей пророка («Яшт» 13.96). Подробности неизвестны. См. с. 329, 338.

Аснавáнд. Среднеперс.; авест. Аснавау (см.).

Аснавáу. Авест.; среднеперс. Аснавáнд. Название горы; этимология неясна. В «Авесте» упоминается в «Яшт» 19.5 в числе первосотворённых гор и в «Сихрочак» 9 как благое творение Мазды. В пехлевийских источниках локализуется в Атропатакане («Бундахшин» 12.26) и именуется местом нахождения огня Адур-Гушнасп, однако отождествлению с реальной горой не поддаётся. См. с. 242, 319.

Аспенгаргáк. Среднеперс.; авест. Спенгагра (см.).

Áспйа. Среднеперс.; авест. Атвйа (см.).

Áстват-нэ́мах, Áстват-Э́рета. Третий Саошьянт; см. с. 382 и далее.

Астовидáд. Среднеперс.; авест. Асто Видоту (см.).

Áсто Видóту. Авест. «Разлагающий плоть»; среднеперс. Астовидад. Дэв смерти, тления и осквернения, которое заключает в себе мёртвая плоть (в этом качестве отождествляется с Насу — см. с. 111). Асто Видоту набрасывает [452] на шею человека петлю-аркан, но с шеи праведника петля спадает,[8] грешную же душу дэв Визареша тащит на аркане в ад. Иногда Асто Видоту приписывается способность умертвить человека, обычно через болезнь. См. с. 91, 93, 328 и внутритекстовый комментарий на с. 297.

Áтар. Авест. «Огонь»; среднеперс. Адýр. Поклонение огню (при различии верований, обрядов и ритуалов, связанных с культом огня) зафиксированы с древнейших времён у всех народов индоиранского региона (см. с. 11, 18). В «Ведах» зороастрийскому Атару соответствует бог огня Агни, занимающий одно из высших положений в пантеоне и выполняющий функции, сходные с функциями молитвы найрьо сангха в индоиранскую эпоху. В «готическом» зороастризме Атар мыслится как одна из священных стихий и одновременно нематериальная субстанция, разлитая по всему Космосу и связанная с понятием «Аша». В «Младшей Авесте» Атар выступает уже как самостоятельное божество с антропоморфными чертами, сын Ахура Мазды. Образ Атара как стихии «Авеста» и пехлевийские источники различают в пяти ипостасях (см. с. 100). Древнейший известный храм огня датируется раннеахеменидской эпохой (IX—VIII вв. до н.э.); огню был посвящен один из месяцев древнеперсидского календаря (дополнение 1); Дарий I и другие ахеменидские цари изображали себя совершающими служение алтарному пламени. Первый царь династии Сасанидов Арташир I Папакан в 227 г. н.э. основал родовой коронационный храм огня в местности Накш-и Раджаб (близ Истахра); последующие Сасаниды также основывали храмы огня для коронации (илл. 8, слева) . Три сакральных огня зороастрийской религии — 1) огонь Кави Виштаспы Адур-Виштасп (позднее Адур-Гушносп) в Мидии (в иранском Азербайджане в районе Шиза); 2) огонь Хварны Адур-Фарнбог (позднее: Фробак; разночтения: Фробог, Фробо, Фроба) (букв.: «Преуспевающий [благодаря] Фарру» в Истахре (Персия) и 3) огонь Михра Адур-Бурзцн-Михр в Хорасане[9] (Парфия) были посвящены соответственно: царю и воинам; жречеству; общинникам — скотоводам и земледельцам. Вместе эти три огня символизировали три сословия иранского общества — воинов, жрецов и скотоводов; легенды об этих огнях см. на с. 169, 173, 242. Храмы огня более низкого ранга возводились повсеместно, важнейшие из них посвящались Варахрану (Адур-Варахран, позднее Адур-Бахрам); как правило, их основывали в честь военных побед.

Ещё в середине XIX в. в Средней Азии сохранялись пережитки огнепоклонничества. Н.А. Ханыков, в частности, отмечал: «Несмотря на строгость соблюдения обрядов ислама в Бухаре <…> есть обычай, сильно порицаемый духовенством, праздновать всякую весну так называемую „суннитскую среду" <…> напоминающую наш канун Купалы. После заката солнца разводят костры и прыгают через пламя. Больных лечат огнём, обводя их три раза вокруг костра и заставляя прыгать через него; кроме того, зажигают факелы и заставляют больного смотреть на пламя, причём больного легко ударяют по спине, приговаривая: „…ступай [болезнь] в пустыни, ступай в озера". К этому нужно добавить, что зажиточные после рождения ребёнка зажигают в течение [453] сорока ночей под колыбелью новорожденного свечу — с тем, чтобы отогнать от него злых духов. Во время рамазана народ предаётся игре огнём („аташ бази"), причём это слово, значащее в Персии просто „фейерверк", имеет совсем другое значение. Играющие образуют два стана и в пространстве, разделяющем их, разделяют нечто вроде наших фальшфейеров, называемых „лунным светом" („мах тоби"). Каждый стан старается завладеть ими, осыпая противника бурьками и шутихами».[10]

Áтвйа. Авест. «Водяной»; среднеперс. Áспйа, фарси Атиби́н. Представление восходит к древнейшим временам эпохи индоиранской общности; судя по этимологии имени, первоначально Атвйа считался водным божеством или, может быть, божеством дождя (поскольку Трита, считавшийся на ранней стадии сложения культа сыном Атвйи, связывался с молнией и грозой). В «Ведах» Атвйе соответствует эпитет ведийского Триты — Трита Алтья (букв.: «Третий водяной»), В «Хом-яште» Атвйа — второй человек, выжавший сок хаомы, отец Траэтаоны (см. с. 186-187); остальные авестийские тексты и пехлевийские источники упоминают только родовое имя «Атвйан»/«Аспйан», сопровождающее имена героев, чаще всего Траэтаоны–Фретона, но иногда и других (например, «Бундахишн» 31.4); в «Денкарт» VII.2.70 и «Затспрам» 13.6 к «десяти коленам рода» Аспйи возводится род Зардушта. В «Шахнаме» Атибин — отец Фаридуна (см. с. 188, 196).

Атиби́н. Фарси; авест. Атвйа (см.).

Атравáн. Авест. См. примеч. 689 на с. 278.

Атрáт. Среднеперс. и фарси; авест. Трита (см.).

Атропатакáна. Среднеперс. Область на севере Ирана, совр. иранский Азербайджан; в пехлевийской традиции иногда — родина Зардушта. См. с. 53.

Áттис. Греч. См. в статье: Кибела.

Атурпáт Махраспандáн. Магупат при шаханшахе Шапуре II. См. с. 61-62, 305.

Aýд. Один из среднеперс. вариантов имени Удаи; см. примеч. 384 на с. 179.

Аудáк. См.: Уда.

Аурамáзда. Древнеперс. После воцарения Дария I — верховный бог в религии Ахеменидов; соответствует авестийскому Ахура Мазде. См. с. 46-48, илл. 5-А.

Аурвадáсп. Среднеперс. разночтение имени Уругадхасп (см.).

Аурвáйто-данг. Среднеперс. «Дружественный [по отношению] к области[?]». В «Авесте» не упоминается; происхождение образа неизвестно. В «Денкарте» — персонаж с неясной смысловой нагрузкой, описываемый как праведник, но в то же время предок многочисленных врагов Заратуштры, и [454] выступающий одновременно как оппонент пророка и как его защитник; см. с. 309. В «Затспрам» 20.8 косвенно упоминается под именем Аурвайто-дих; см. с. 263.

Аурвáйто-ди́х. См.: Аурвайто-данг.

Аурвасáра. Авест. Одно из предположительных прочтений имени противника Нави Хаосравы; см. примеч. 614 на с. 240.

Аурвáт. Среднеперс.; авест. Хаурватат (см.).

Аурвáд-нар. См.: Дети Заратуштры.

Афрасиáб. Фарси; среднеперс. Фрасийак (Тур), авест. Франграсйан (см.).

«Афренакáн». Раздел «Малой Авесты». См. с. 69.

Ахримáн. Среднеперс. и фарси; авест. Ангхро Майнью (см.).

Ахт. Среднеперс.; авест. Ахтия (см.).

Áхтия. Авест.; среднеперс. Ахт. Колдун, противник Йойшты, персонаж «Книги о Явиште, сыне Фрияна». Происхождение образа неясно. См. с. 343-347.

«Ахýна Вáйрья». Авест. «Как Господь наилучший»; среднеперс. «Ахунвáр». Название главной зороастрийской молитвенной формулы. См. с. 82, 272—273.

«Ахунвáр». Среднеперс.; авест. «Ахуна Вайрья» (см.).

Ахýра Мазда. Авест. «Господь Мудрый»; древнеперс. Аурамáзда, среднеперс. Ормáзд, в грецизированной передаче Оромáздес. Верховный бог зороастрийского пантеона, в системе дуализма тождественный мировому Добру и противостоящий Ангхро Майнью. Представление восходит к культу ахуров в индоиранской религии; по одной из гипотез, уже в то время Ахура Мазда почитался у многих племён как верховный бог, связанный с небом и иногда олицетворяющий «небесную твердь» (следы такого представления сохранились в «Ясна» 30.5 и «Яшт» 13.3); согласно другой гипотезе, культ ахуров был переосмыслен в монотеистический культ Ахура Мазды Заратуштрой. В «Авесте» Ахура Мазда часто называется одним словом «Мазда»; первоначально считалось, что это эпитет или составная часть имени, употребляемые в качестве сокращённого именования (сравн.: в «Авесте» — Ардвисура Анахита, в религии Ахеменидов — Анахита, в среднеперсидской традиции — Анахид (см.: Анахид 1); позднее было высказано предположение, что слово «Мазда» выделяет среди ахуров главное божество, а оба слова вместе — «Ахура Мазда» — являются не собственным именем, а эвфемизмом-«заменителем» имени верховного бога, которое либо запрещалось произносить вслух, либо оно считалось «непостижимым», неизвестным (то есть объективно не существовало); в пользу такого предположения, однако, убедительных доказательств не найдено. Зороастрийские тексты всех эпох обычно называют Ахура Мазду «духом», но как чистая абстракция он выступает только в «готическом» зороастризме (с. 20-24); «Младшая Авеста» и пехлевийские источники наделяют Ахура Мазду чертами, свойственными языческому [455] божеству (хотя, как и другие зороастрийские боги, он не имеет антропоморфного облика): он — отец Амеша Спента, Аши, Даэны и других богов, сам принимает непосредственное участие в борьбе со Злом, обращается за помощью к язатам и молится им, беседует с Заратуштрой — обучает его правилам отправления культа и излагает зороастрийские заповеди. Вплоть до сасанидской эпохи Ахура Мазда — небесный прототип жречества; в основной триаде зороастрийских добродетелей («благие мысли, благие речи, благие дела») олицетворяет «речи» — Мантра Спенту. Греками отождествлялся с Зевсом. Об антропоморфных изображениях Ахура Мазды в сасанидскую эпоху см. примеч. 96 на с. 53 и илл. 10. В зерванизме Ормазд — младший брат Ахримана. См. также об Аурамазде в религии Ахеменидов — с. 46-48, илл. 5-А.

Ахýры. Авест. «Боги». Класс благих божеств, выступающих на стороне Ахура Мазды и противопоставляемых дэвам. Представление восходит к индоиранской эпохе — см. с. 7, 18-19. В учении Заратуштры ахуры и дэвы однозначно противопоставляются — см. с. 22-23. С восстановление культов старых богов, отвергнутых Заратуштрой, и введением в зороастрийскую теологию понятия «язаты», из числа ахуровских божеств первое время выделяются наиболее почитаемые — собственно Ахуры: Митра и Алам Напат (иногда к ахурам причисляется и сам Ахура Мазда), но в дальнейшем слово «ахуры» становится общим названием для всех благих божеств, синонимом слова «язаты».

Áша, или Áрта.[11] Авест. «Истина»; древнеперс. и среднеперс. Áрта. Вселенский закон, регулирующий природные процессы, общественные отношения, мораль и этику (в личностном и социальном плане). Представление восходит к доиндоиранскому времени; ведийское (см.: «Веды») соответствие — аналогичный вселенский закон Рта. Натурфилософское, социальное и этическое содержание понятия «Аша»: в индоиранскую эпоху — см. с. 5-8; в «готическом» зороастризме — см. с. 22. В последующих модификациях зороастризма — «младоавестийской» и среднеперсидской (ортодоксальной) содержание понятия «Аша» существенно не менялось. В «Авесте» Аша иногда персонифицируется как божество — Арштат. О понятии «Арта» в религии Ахеменидов см. на с. 48.

Ашавáн. Авест. «Приверженец Истины». См. с. 22.

Áша Вахи́шта. Авест. «Лучшая Истина», средненерс. Артвахи́шт. Одно из божеств Амеша Спента, олицетворяющее нравственные, этические и социальные аспекты понятия «Ашаг». Слово «Вахишта» (как и слово «Аша») этимологически восходит к индоиранской эпохе; ведийское (см.: «Веды») соответствие — Вáсиштха (букв.: «Богатейший»), один из семи божественных мудрецов. В «Гатах» — персонификация благого качества Ахура Мазды и «благих дел» в триаде главных зороастрнйских добродетелей («благие мысли, благие речи, благие дела»). В «Младшей Авесте» Аша Вахишта — самостоятельное божество с функциями покровителя Огня и хранителя добрых законов и праведности в мире, в зороастрийской общине, в семье; ассоциировался [456] с «духовной сущностью» главного жреца общины. В системе зороастрийского дуализма противопоставляется (наряду с Хшатра Вайрьей) Друджу.

«Áша Вахи́шта». Авест. «Лучшая Истина». Вторая по святости (после «Ахуна Вайръи») зороастрийская молитвенная формула, называемая, по начальным словам, также «Áшем Bóxy». См. с. 273-274.

Ашемáуги. Авест. «Исказители Истины». Лжеучители — см. с. 111; к дэвам причисляются начиная с «младоавестийского» периода (см. с. 32-33).

«Áшем Bóxy». См.: «Аша Вахишта».

Áши Авест.; среднеперс. Áрти. Понятие, вероятнее всего, введено Заратуштрой; в «Гатах» упоминается нарицательно в значении «награда», «воздаяние [за добродетель]», «удача». В «Младшей Авесте» — самостоятельное женское божество с антропоморфными чертами, дочь Ахура Мазды, персонификация удачи, успеха, изобилия и процветания (см. с. 130-132), покровительница иранских царей и героев (см. с. 158-159, 168, 241, 311). В эллинистическую эпоху отождествлялась с греческой Тихэ — богиней судьбы и случая, позднее — с римской Фортуной.

Ашкáн. Позднее искажённое «Аршакид». См. с. 305.

Аштаарвáнт. Авест. Противник Кави Виштаспы в войне с хионитами; см. внутритекстовый комментарий на с. 337.

Аязéм. Среднеперс. разночтение имени Ниязема (см.).

«Аяткáр Зарерáн». См. с. 70-71.

Бакуи́р. Среднеперс. Название горы; отождествлению с реальным топонимом не поддаётся. См. с. 176, 207.

Бамдáд. Среднеперс. позднее. Имя отца Моздока. В источниках упоминается косвенно.

Барзý. Фарси. См. с. 237.

Бармийýн. Среднеперс.; фарси Пормайе. Один из братьев Фретона; см. с. 194. Образ, возможно, связан с древнейшим мифом о «сыне быка» — см. в статье: Бермайе. См. также: Катайун.

Баремáн. Авест.; среднеперс. барсóм. В индоиранских религиозных обрядах — соломенная подстилка, на которой, как считалось, восседает божество, призванное молитвой кави и присутствующее при жертвоприношении; ведийское (см.: «Веды») соответствие — аналогичный культовый атрибут бáхриш. У зороастрийцев барсман — пучок тамарисковых ветвей в строго определённом количестве, заотар держит их в руке во время возлияний хаомы. Современные парсы используют в качестве барсома металлические проволочные прутья.

Барсóм. Среднеперс.; авест. Барсман (см.).

Баствáри. Авест.; среднеперс. Баствар (см.).

Баствáр. Среднеперс.; авест. Баствáри, фарси Нестýр. Впервые [457] упоминается в «Мемориальном списке» (103). В «Аяткар Зареран» Баствар — сын Зарера и мститель за его гибель; аналогично в «Шахнаме». См. с. 335-337, 340.

Бáхди. Среднеиранск.;[12] древняя форма — Бáхли, среднеперс. Бахл. Бактрия (обозначена цифрой XII на карте — илл. 2); территория совр. южного Таджикистана и северного Афганистана.

Бахмáн. Среднеперс. в поздней традиции; авест. Boxy Мана (см.). «Бахман-яшт» (пехлевийский). См. с. 71.

Бахрáм. 1. Среднеперс. в поздней традиции и фарси; авест. Вертрагна (см.).

2. В зороастрийской ортодоксии — планета Марс; см. внутритекстовый комментарий на с. 92.

«Бахрáм Гур». См. с. 71.

Беварáсп. Среднеперс.; фарси Биверéсп. Эпитет Дахака; см. с. 182.

Берези́-саванг. Среднеперс.; авест. Берсизава (см.).

Бермайé. Фарси. В «Шахнаме» волшебная корова, вскормившая Фаридуна; см. с. 188, 196-197. В «Авесте» и пехлевийских источниках не упоминается. Высказывалась гипотеза, что легенда о корове-кормилице опосредованно связана с неизвестным древнейшим мифом о сыне быка, к которому восходит этимология обоих разночтений имени отца Фретона в «Бундахишне»: Пур-гау («Сын быка[?]» = коровы) и Пур-тура (см. внутритекстовый комментарий на с. 187).

Берсизáва. Авест. «[Огонь] высокой пользы»; среднеперс. Берези́-савáнг. Одна из ипостасей Огня. См. с. 100.

Бесконечный Свет. См.: Анагранам Раучама.

Бессмертные Святые. См.: Амеша Спента.

Бехмáн. Фарси. Название крепости; см. примеч. 628 на с. 245.

Биверéсп. Фарси.; среднеперс. Беварáсп. Эпитет Заххака; см. с. 182.

Бидáхш. Сасанидский титул. См. примеч. 820 на с. 333.

Бидрéфш. Фарси; среднеперс. Видрафш (см.).

Бия́рш, Бия́ршан. См. в статье: Кави Аршан.

Благая Мысль. См.: Boxy Мана.

Благочестие. См.: Спента Армайти.

Братарвáш, Братарвáхш. Новоперс.; среднеперс. Брат-рéш (?), Братрок-реш (см.).

Брат-рéш Тур, Брат-рóйшн, Брат-рýхш. Среднеперс. поздние предположительные прочтения имён братьев — противников Зардушта. См. с. 257-257, Братрок-реш. [458]

Братрóк-реш. Среднеперс. в поздней традиции; перс. Братарвáш, Братарвáхш. Одно из поздних пехлевийских разнописаний имени «Брат-реш», противника и убийцы Зардушта. См. с. 260-262, 296, 303, 338.

Бýдда. В буддийской мифологии, в частности, человек (принц Шакьямýни), который первым достиг высшего духовного развития. Зороастрийской традицией был отнесён к дэвам (авест. Буити). В манихействе — один из посланников-мессий, см. с. 123.

Бýити. Авест.; среднепере. Бут. Образ возник к концу «младоавестийской» стадии (см. с. 32) как обозначение Будды — иноверческого божества, зороастрийской традицией причисленного к дэвам. В «Авесте» конкретных функций не исполняет, характеризуется неопределённо: «гибель коварная, злобная» (см. с. 315). В среднеперендской традиции дэв Бут воплощает в себе «неправедную» веру, идолопоклонство, ересь и т.п. — см. с. 110; иногда ему приписываются функции дэва смерти (сравн. фрагмент из позднего текста «Дадáр-и Дадýхт»: «Как смерть проникает в тело человека?» — У Ахримана есть несколько друджей, которые входят в тело и душу человека; одна из этих друджей известна как Бут; она предвозвестник смерти: когда [человеку] приходит время умереть, она создаёт в теле человека такой сильный жар, что он заболевает»).

«Бундахи́шн». См. с. 71.

Бут. Среднепере.; авест. Буити (см.).

Бушáсп. Среднеперс.; авест. Бушьяста (см.).

Бушья́ста. Авест. «Лень», «Леность»: среднепере. Бушáсп. Дэв лени; см. с. 109, 110. Образ сложился на «младоавестийской» стадии (см. с. 32) как персонификация соответствующего человеческого порока.

Вадагáн. Авест. Эпитет Ажи Дахаки. См. примеч. 774 на с. 316.

Вадáк. Среднеперс. Предположительно имя матери Дахака. См. примеч. 774 на с. 316.

Вадáсп. Среднеперс. позднее предположительное прочтение имени одного из братьев — противников Зардушта. См. с. 257.

Вази́шта. Авест. «Очень быстрый»; среднеперс. Вази́шт. Одна из ипостасей Огня; см. с. 100. В «Авесте» и среднеперсидской традиции иногда выступает как антагонист Спенгагры — см. с. 110.

Вáйю. Авест. «Ветер», «Воздух»; среднеперс. Вай. В индоиранской религии бог ветра, наделённый также чертами божества войны, победы и удачи; ведийское (см.: «Веды») соответствие — бог ветра Ваю́, первым испробовавший сому и связанный с Индрой. Наряду с Вайю, у индоиранских племён также почитался бог ветра Вата (авест. «Веять», «Дуть»), представление о котором, по-видимому, уже в то время было дуалистическим: различали «доброго» и «злого» Вату — южный и северный ветра (одноимённое божество «Ригведы» — бог ураганного, гибельного ветра). Заратуштрой в «Гатах» Вайю характеризуется отрицательно и не признаётся за божество («Ясна» 53.6), но впоследствии культ Вайю как бога восстанавливается, он причисляется к язатам, причём «младоавестийская» традиция переносит дуалистическое представление о Вате и на Вайю: благой язат (см. с. 146-148. 158, 168, [459] 171, 221), Вайю в то же время выступает как божество двуединой природы с двумя противоположными ипостасями: Бесконечный Свет принадлежит Ахура Мазде, Бесконечная Тьма — Ангхро Майнью, а Вайю — «воздух» — земной мир, пространство, где совершается битва Добра и Зла, есть область их «смешения», и, таким образом, часть Вайю принадлежит Злому Духу, а часть — Благому (Спента Майнью). В ходе формирования зороастрийской ортодоксии это различие между двумя ипостасями Вайю становится чётким, и двуединый образ распадается на два: благой Вай — язат, и злой Вай — бог смерти, обычно выступающий в паре с Астовидадом и выполняющий его функции, иногда отождествляемый с ним (см. внутритекстовые комментарии на с. 147, 243 и 300).

Выдвигались гипотезы относительно связи между иранским Вайю и рядом персонажей в мифологиях и фольклоре других народов. Так, «исследователи не раз обращались к анализу сюжета и образов <…> повести Гоголя «Вий», находили им соответствия в фольклоре восточнославянских народов, но образ самого Вия оставался необъяснённым. Более того, было высказано мнение, что он вымышлен писателем. Между тем Н.В. Гоголь, прекрасно знакомый с украинской народной традицией, утверждал, что ей принадлежит и образ Вия, и его имя, а вся повесть „есть народное предание. Я не хотел ни в чём изменить его и рассказываю почти в такой же простоте, как слышал". Основываясь на этом, В.И. Абаев пришёл к выводу, что образ и имя Вия восходят к древнему, дохристианскому богу восточных славян „Вею" („Вей" — реконструируемая форма, которую может закономерно отражать украинское „Вiй") и соответствуют иранскому богу ветра и смерти Вайю. К Вайю он возводит имя осетинского мифологического персонажа Вáйюга — привратника загробного мира, великана, демонического существа (в осетинских сказках и эпосе вайюги обычно выступают как существа, враждебные людям и героям — нартам). Заключения В.И. Абаева привлекли внимание многих учёных. Отмечая значимость его выводов, некоторые учёные, однако, не соглашались с ними: отрицалась специфическая семантическая общность между иранским Вайю и Вием <…> между Вайю и осетинскими вайюгами <…>»[13]

Вáнант. Авест. «Та, что сокрушает [дэвов]»; среднеперс. Ванáнд. Звезда, персонифицируемая как божество. Подавляющим большинством исследователей отождествляется с Вегой (альфа Лиры). См. внутритекстовый комментарий на с. 87.

Вандармáниш. Авест. Противник Кави Виштаспы в войне с хионитами; см. внутритекстовый комментарий на с. 337.

Ванидáр. Среднеперс. В пехлевийских источниках одно из разночтений (наряду с «Анидáр») имени сына Аирака (см.: Аирик 1). См. с. 198-199.

Вар. 1. Среднеперс.; авест. Вара (см.).

2. Авест. Атрибут, использовавшийся в ордалиях — см. примеч. 280 на с. 150 и статью: Варуна.

3. Среднеперс. Талисман, использовавшийся при питье хаомы; см. примеч. 798 на с. 327. [460]

Вáра. Авест. «Ограда», «Крепость», «Усадьба»; среднеперс. Вар. В «Авесте» — обитель, построенная Йимой (см. с. 160-162). «Судя по приводимому описанию, Вара <…> состояла из трех концентрических кругов стен, во внешнем из которых было девять проходов, в среднем — шесть и во внутреннем — три. Вара <…> напоминала, таким образом, по планировке жилища-поселения древних ариев, включавших круговые концентрические стены, открытые археологами на севере Афганистана и в южном Приуралье (см. внутритекстовый комментарий на с. 160). В русских говорах встречается слово „вар", „варок", означающее „скотный двор", родственное древнерусскому „воръ" — „забор" и связанное с авестийским „вара"».[14] Мифологический образ Вары, по-видимому, восходит к представлению некоторых индоиранских племён об обители праведников в загробном мире, обнесённой оградой, — наподобие «земных» поселений крепостного типа; ведийское (см.: «Веды») соответствие Вары — ограждение обители царя загробного мира Ямы (соответствующего авестийскому Йиме). Уже в доахеменидское время обитель Йимы внутри Вары переосмысляется как «земной рай», а в раннеахеменидскую эпоху образ Вары по неясным причинам распадается на два: собственно Вару Йимы и Кáнгху (среднеперс. Кангдéж, фарси Канг) — горную крепость и страну на востоке Ирана (сравн. описания в некоторых источниках Кангдежа как блаженной обители, где нет горя, болезней, смерти и т.п.; сообщение Бируни, что Кангдеж возвёл Джамшид; современное название города Кангавáр (= Кангха-Bapa) и др.). Пехлевийские источники локализуют местонахождение Вара на земле, на небесах и в загробном мире (см. внутритекстовый комментарий на с. 113 и с. 176). Возведение Кангдежа в поздней традиции приписывается Сиявахшу (см. с. 237), а управление — Пешотану (см. с. 307, 338); в «Шахнаме» Сиявуш возводит Канг (см. с. 239).

Вáрагн. Авест. См. с. 134-135 и стихотворный перевод на с. 193.

Варахрáн. 1. Среднеперс.; авест. Вертрагна (см.).

2. В зороастрийской ортодоксии — планета Марс; см. внутритекстовый комментарий на с. 92.

Варджавáнд. См. внутритекстовый комментарий на с. 306.

Варéна. Авест. «Желание [плотское]»; среднеперс. Варéно. В «Авесте» нарицательное обозначение греха похоти и любострастия. В среднеперсидской традиции персонифицируется как дэв — см. с. 110. См. также примеч. 327 на с. 167.

Варешáва. Авест. Туранский (см.: Туры) воин. Убийство Варешавы — один из подвигов Керсаспы; см. с. 223. Подробности неизвестны.

Варкáш. Средненерс.; авест. Ворукаша (см.).

Вáрна. Авест. Одна из иранских областей. Предполагаемые локализации: 1) юго-западная прикаспийская область; 2) греч. Кармания (обозначена цифрой XIV на карте империи Ахеменидов — илл. 2); 3) совр. Керман на юге Ирана. В «Авесте», в том числе в «Географической поэме», упоминается как родина Траэтаоны. См. с. 115 и примеч. 327 на с. 167. [461]

Вáруна. Ведийск. Впервые упоминается, наряду с Индрой и Насатья, в надписи, датируемой ок. 1400 г. до н.э. В индоиранской религии — водное божество и бог клятвы, карающий клятвопреступников во время ордалий: «<…> человека обвиняли в том, что он не держал данного слова, но он отрицал это. Тогда несчастного подвергали испытанию водой (если речь шла о клятве) или огнём (если дело касалось договора), чтобы он мог доказать свою правоту. Один из примеров испытания водой описывается в санскритском тексте „Яджнавалкйа" <…> Обвиняемый должен был погрузиться под воду, держась за ноги стоящего рядом человека. Погружаясь, он произносил следующие слова: „Воистину, защити меня, Варуна!" В этот момент стреляли из лука, и быстрый бегун бросался вслед за стрелой. Если бегун возвращался со стрелой до того, как обвиняемый под водой погиб, это значило, что Варуна <…> щадил и оправдывал его. Если же несчастный умирал, значит, он был виноват, и на этом дело заканчивалось. Одно из испытаний огнём заключалось в том, что обвиняемый должен был пробежать по узкому проходу между двумя пылающими поленницами. Если он оставался живым, значит, Митра <…> провозглашал его невиновным. В огненный ордалиях использовали и расплавленную медь, которую выливали на обнажённую грудь обвиняемого».[15] В «Ведах» Варуна — один из величайших богов, бог космических вод (см. с. 9-10). В зороастрийских источниках не упоминается. По мнению М. Бойс, к индоиранскому Варуне восходит образ авестийского Апам Напата,[16] но большинство исследователей эту гипотезу не принимают.

Вас. Среднеперс.; авест. Васим (см.).

Вáсим. Авест.; среднеперс. Вас. Мифическая рыба (см. с. 105). Образ, возможно, индоиранского происхождения. В «Авесте» упоминается единственный раз в «Ясне семи глав» в числе других благих творений Ахура Мазды.

Вáта. Авест. См. в статье: Вайю.

Вáхви Дáтия. Авест. «Благая Датия»; в среднеперсидских источниках Даитиáк, Даити́х. Мировая река, протекающая через Арьяна Вэджа. Большинством исследователей отождествляется с Амударьёй; в «мидийской» теории — Аракс.

Вашáк. Среднеперс. Одно из предположительных прочтений имени жены Сиямака, мифической прародительницы народов и рас; см. с. 164.

Ваэди́шт. Среднеперс. (пазенд) в поздней традиции; среднеперс. разночтение: Видáшт. Один из предков Зардушта; см. с. 249.

Ва́э́сака. Авест.; фарси Висé. Родоначальник одного из знатных туранских (см.: Туры) родов, выходцы из которого фигурируют в «Авесте» как противники Тусы (см. с. 212-213). По некоторым поздним источникам, потомки Ваэсаки занимали верховные должности при дворе Афрасиаба. В «Шахнаме» Ваэсака — Висе, брат Пешенга и отец Пирана, один из предводителей туранской армии (см. с. 211); сыновья Висе — противники иранский богатырей. [462]

Ведвóйшт. Среднеперс. По «Денкарту» один из оппонентов Зардушта; см. с. 310-311. Происхождение образа неясно.

«Вéды». Санскр. «Знания». Священные книги брахманизма, восходящие к так называемой «ведической» (или: «ведийской») религии — религии индоариев конца II — начала I тыс. до н.э.: «Ригведа» — букв.: «Знание гимнов» (древнейшая из ведических книг); «Самаведа» — букв.: «Знание молитвенных песнопений» — литургические тексты, в основном, повторяющие тексты «Ригведы» и сопровождающиеся ритуальными предписаниями; «Яджурведа» — букв.: «Знание жертвенных заклинаний»; и «Атхарваведа» — букв.: «Знание магических формул».

Ведьмы. В поэтических переводах И.М. Стеблин-Каменского — паирика (см.).

Великий Зодчий. В манихейской теологии одна из духовных светоносных (см.: Свет 1) сущностей, «вызванных»[17] Отцом Величия. См. с. 122. Прообраз представлений о Великом Зодчем неясен.

«Вендидáд». Искажённое поздней традицией слово «Видевдат» (см.).

Вéра. См.: Даэна.

Вертрáгна. Авест. «Побивающий защиту»; среднеперс. Варахрáн, в поздней традиции и фарси Бахрáм. Бог войны и победы. Образ восходит к индоиранской эпохе; ведийское (см.: «Веды») соответствие — виртрахáн («поражающий [змея] Ви́ртру) — эпитет верховного бога Индры. В племенные пантеоны иранских арийцев Вертрагна вошёл как божество примерно в X—IX вв. до н.э. (см. с. 11, 18-19).[18] Заратуштрой Вертрагна — наряду с Митрой, Ардвисурой Анахитой и другими старыми божествами — был отвергнут и причислен к дэвам, однако почитание всех этих богов вскоре восстановилось (см. с. 31-32). Относительно роли Вертрагны в религии ранних Ахеменидов сведений нет. Вероятно, попытка искоренить культы старых богов, в том числе и Вертрагны, была предпринята Ксерксом в ходе его религиозной реформы (см. с. 49-50). Официально культ Вертрагны, Митры и [463] Ардвисуры Анахиты был узаконен Артаксерксом II (404—359 гг. до н.э.) одновременно с введением «зороастрийского» религиозного календаря (дополнение 1). В «Младшей Авесте» и среднеперсидской традиции Вертрагна–Варахран–Бахрам — божество войны и победы (см. с. 132-134). В селевкидскую эпоху отождествлялся с Гераклом. Инкарнации: ветер, бык, белый конь, верблюд, вепрь (илл. 15-Б), птица Варагн, горный баран («Яшт» 14), растение ,,сисебар"(?) («Бундахишн» 27.24), возможно также — медведь (см. внутритекстовый комментарий на с. 134). Об отождествлении Варахрана/Бахрама с планетой Марс см. на с. 92.

Вех. Среднеперс. В зороастрийской космологии эпохи Сасанидов одна из мировых рек (см. с. 97). Относительно отождествления выдвигаются разные гипотезы: Инд, Тигр, Нил, мифическая река и др.

Вех-Шапýр. Магупат при шаханшахе Хосрове I Аноширване. См. с. 62-63.

Вивáнгх. Среднеперс.; авест. Вивахвант (см.).

Вивáхвант. Авест. «Сверкающий»; среднеперс. Вивáнгх. В индоиранской религии у разных племён — первый человек или один из солярных богов; ведийское (см.: «Веды») соответствие — Вивасват, отождествлявшийся с Марттáндой (см. в статье: Гайа Мартан), — прародитель смертных на земле, впоследствии ставший богом восходящего Солнца (с неясными функциями). В «Авесте» Вивахвант — первый человек, выжавший хаому, отец Йимы (см. с. 156). В пехлевийских источниках упоминается повсеместно, но только косвенно — в словосочетании «Йим, Вивангхов сын».

Видадáфшу. Авест. «Северо-запад»; среднеперс. Видадáфш. Северо-западный каршвар. См. с. 97.

Видáшт. Среднеперс. разночтение имени Ваэдишт (см.).

«Видевдáт». Раздел «Авесты». См. с. 66.

Видрáфш. Среднеперс.; фарси Бидрéфш. В «Авесте» не упоминается. В «Аяткар Зареран» и «Шахнаме» один из сторонников Арджаспа в войне с Виштаспом. См.: о Видрафше — с. 331, 332, 335-337; о Бидрефше — с. 340.

Визáреша. Авест.; среднеперс. Визáрш. Один из дэвов смерти, обычно фигурирующий в паре с дэвом Асто Видоту. См. с. 111, 296 и внутритекстовый комментарий на с. 300.

Визáрш. Среднеперс.; авест. Визареша (см.).

Висé. Фарси; авест. Ваэсака (см.).

Виспатáрва. Авест. Противник Кави Виштаспы в войне с хионитами; см. внутритекстовый комментарий на с. 337.

«Висперéд». Раздел «Авесты». См. с. 66.

Виспáн-фрйа. Среднеперс.; фарси Ференгис (см.).

Виспатаурвáри. Авест. «Всепобедительница». Одно из имён матери Астват-Эреты; см. с. 382, 385.

Виспóбиш. Среднеперс. «Всеисцеляющее». В пехлевийской традиции [464] эпитет Древа Всех Семян, отождествлявшегося с мифическими деревьями — «Рату лекарственных трав» (Хомом, Гокертом и др.).

«Виспрáт». Искажённое поздней традицией среднеперс. «Висперед» (см.).

Виштáсп. Среднеперс. Авест. Виштáспа; см.: Кави Виштаспа.

Виштáспа. 1. См.: Кави Виштаспа.

2. Древнеперс. Отец Дария I. См. примеч. 877 на с. 418.

Волхвы. В поэтических переводах И.М. Стеблин-Каменского — йату (см.).

Ворубарéшти. Авест. «Юго-восток»; среднеперс. Ворубáршт. Юго-восточный каршвар. См. с. 97.

Ворубáршт. Среднеперс.; авест. Ворубарешти (см.).

Воруджарéшти. Авест. «Юго-запад»; среднеперс. Воруджáршт. Юго-западный каршвар. См. с. 97.

Воруджáршт. Среднеперс.; авест. Воруджарешти (см.).

Ворукáша. Авест. «С широкими заливами»; среднеперс. Варкáш. В зороастрийской космологии мировое море или мировой океан (см. с. 95-96), фундаментальная основа мирового круговорота вод (см. с. 12, 108). Предполагается, что образ сложился в индоиранскую эпоху как мифологическое осмысление Аральского и Каспийского морей, возможно также и озера Балхаш (сравн. топонимы «Балхаш» и «Ворукаша»).

«Восточная» теория. См. с. 26, 29.

Вохумáн. Среднеперс.; авест. Boxy Мана (см.).

Bóxy Мáна. Авест. «Благая Мысль», «Благой Помысел»; среднеперс. Вохумáн, в поздней традиции и фарси Бахмáн. Одно из божеств Амеша Спента, в системе зороастрийского дуализма антагонист Ака Маны. Имя этимологически соответствует ведийскому (см.: «Веды») Васу (букв.: «Добрый», «Благой») — сословию добрых богов, возглавляемых Индрой. У персов имена в честь Boxy Маны зафиксированы начиная с IX в. до н.э. В «Гатах» Boxy Мана — аллегория одного из благих качеств Ахура Мазды, небесный образ общины оседлых скотоводов и персонификация «благих мыслей» в главной триаде зороастрийских добродетелей («благие мысли, благие речи, благие дела»). В «Младшей Авесте» и затем в среднеперсидской традиции Boxy Maна/Вохуман — самостоятельное благое божество с функциями покровителя скота и оседлых скотоводческих племён.

Вохуфрйáна. Авест. «Доброприятный»; средненерс. Вохуфрйáн. Одна из ипостасей Огня. См. с. 100.

Время. Авест. Зерван — см. с. 115-121.

Вэ́керта. Авест. Одна из иранских областей; упоминается в «Географической поэме». См. с. 112-114.

Вэ́пйа. Авест. Противник Заратуштры; упоминается единственный раз в «Гатах» — см. с. 323. [465]

Вэхркáна, или Хнéнта. Авест. Одна из иранских областей; соответствует греческой Гиркáнии (илл. 2, на юго-восточном побережье Каспийского моря). Упоминается в «Географической поэме» (см. с. 113, 114).

Гáва (Согдийская). Авест. «Коровья», «Бычья». Одна из иранских областей — см. с. 111. Упоминается в «Географической поэме» (см. с. 113).

Гадмáн-Хомáнд. Среднеперс. «Величественная». Название горы; см. с. 176. Отождествление затруднительно.

Гáйа Мáртан. Авест. «Жизнь смертная»;[19] среднеперс. Гайомáрт, фарси Каюмарс, в манихействе Гехмурд. В зороастрийской мифологии обычно первый человек и родоначальник человечества. Образ в основных чертах сложился в индоиранскую эпоху; ведийское (см.: «Веды») соответствие — Марттáнда (букв.: «Мёртворождённый»), отождествляемый с Вивасватом (авест. Вивахвант). Подробных сюжетов о Гайа Мартане в сохранившихся текстах «Авесты» не содержится (сравн. «Яшт» 13.87 («Мемориальный список») — с. 129). Существует предположение, что в «младоавестийской» традиции этот персонаж воспринял функции первого праведника и заменил в этом качестве первопредка человечества Йиму, которого Заратуштра объявил греховным. В среднеперсидской традиции Ормазд (см.: Ормазд 1) создаёт Гайомарта и Первобыка в начале творения (см. с. 88-89, 91, 93-94). В поздней традиции («Меног-и Храт») к Гайомарту полностью отходят функции первого праведника и первого царя (см. с. 163-164), однако к династии Пишдадидов он не причисляется.

Гайомáрт. Среднеперс.; авест. Гайа Мартан (см.).

Гандáрва. Авест.; среднеперс. Гандарéп. Этимология имени восходит к индоиранской эпохе; ведийское (см.: «Веды») соответствие — гандхарвы, небесные духи-демоны, стерегущие сому. В «Авесте» Гандарва — гигантской водяной змей-дракон; образ, в целом типичный для змееборческого сюжета в мифологиях многих народов. По-видимому, первоначально убийство Гандарвы приписывалось герою Саме керсаспе нарьяману (см. с. 215), затем, после раздвоения персонажа — соответственно Саме и Керсаспе. В среднеперсидской традиции миф существенных смысловых изменений не претерпел, но оброс множеством сюжетных подробностей и деталей; наиболее полная версия дошла в пехлевийской и персидской редакциях книги «Ривайат» — см. с. 220-221.

Гандарéп. Среднеперс.; авест. Гандарва (см.).

Ганнáг Менóг. Среднеперс. в поздней традиции. По «Ривайату», один из преследователей Зардушта; см. внутритекстовый комментарий на с. 322. В других источниках не упоминается.

Гаокéрна. Авест. «Сера», «Серная»; среднеперс. Гокерт. Мифическое целебное дерево, отождествлявшееся с «белой хаомой» (см. внутритекстовый комментарий на с. 105). «В основе легенд о нём могут лежать представления о растении феруле-ассафетиде, служившем источником млечного сока [466] (латекса), чрезвычайно высоко ценившегося в древности в качестве лекарственного средства и консерванта».[20]

Гаронмáна. Авест. «Место песнопений». В «Гатах», по-видимому, одно из метафорический именований Дома Хвалы («Ясна» 28.4). В «Младшей Авесте» и пехлевийской традиции — обитель язатов в Доме Хвалы, локализуемая обычно на вершине Хукарьи (см. с. 98) и часто отождествляемая со всем Домом Хвалы.

Гарсивáз. Фарси; авест. Нерсевазда (см.).

Гаршáсп. Фарси; авест. Керсаспа (см.).

«Гатический» зороастризм. См. с. 20-24, 68-69. Вследствие особенностей зороастрийского похоронного обряда (см. с. 17-18, 274-284) и запрета на изображения богов (см. с. 18), «гатический» зороастризм не представлен ни археологическими памятниками, ни изобразительным искусством Древнего Ирана.

«Гáты». Раздел «Ясны». См. с. 25-26, 66-69. В настоящей книге принято разнописание: «Гаты» — для обозначения соответствующего раздела «Авесты», и гаты — если имеются в виду отдельные гимны (как исключение, прописная буква сохранена в поэтических переводах — см., например, на с. 133).

Гáхи. Авест. и среднеперс. Временные подразделения суток, числом 5, и одноимённые этим подразделениям божества-Рату, стражи времени. См. с. 99.

«Гáхи». Раздел «Малой Авесты», посвященный божествам-гах. См. с. 69.

Гáхи-бун. Среднеперс.; в других написаниях: Гéхан-бун, Шáхи-бун. Один из заливов океана Варкаш. См. с. 96.

Гéбры. Арабск. букв. «Неверные». В Иране первоначально — мусульманское презрительное прозвище зороастрийцев; позднее слово перешло в другие языки, утратив при этом презрительный оттенок, и стало употребляться как термин для обозначения иранских зороастрийских общинников. До начала XX в. гебрами в Европе нередко называли и парсов. См. с. 64.

«Географическая поэма». Установившееся в литературе условное название 1-го фрагарда «Видевдата» и соответствующего «младоавестийского» мифа. См. с. 111-115.

Гéуш Тáшан. Авест. «Творец Быка». Один из эпитетов Ахура Мазды; иногда упоминается как самостоятельное божество — покровитель скота.

Гéуш У́рван. Авест. «Душа Быка»; среднеперс. Гошурýн. В индоиранской религии — божество-покровитель стад, с которым «соединяются» души всех быков, закланных при жертвоприношениях. В «Гатах» — олицетворение самого скота («Ясна» 29). В «Младшей Авесте» — женское божество, одно из божеств-покровителей скотоводства, обычно именуемое по эпитету «Дрвáспа» (см. с. 145-146), наделённое также функциями покровительницы [467] царей и героев (см. с. 158, 168, 241). В среднеперсидской традиции Гошурун обычно отождествляется с душой Первозданного Быка (см. с. 94-95).

Гéхан-бун. Среднеперс.; в других написаниях: Гáхи-бун, Шáхи-бун. Один из заливов океана Варкаш. См. с. 96.

Гехмýрд. В некоторых манихейских сектах — имя Первого Человека; этимологически восходит к среднеперс. Гайомарт.

Гив. Фарси. В «Шахнаме» один из иранских богатырей; см. с. 244-246.

Гокéрт. Средненерс.; авест. Гаокерна (см.).

Гопáт, Гопатестáн. Среднеперс. «Владеющая скотом[?]». Страна, упоминаемая в поздних источниках как «царство Гопатшаха»; локализуется по дороге из Туркестана в Китай, в северо-восточной части Средней Азии и, вероятнее всего, соответствует авестийской Гаве.[21]

Гопатестáн. См.: Гопат.

Гопатшáх. Среднеперс. Божество-быкочеловек (см. с. 105) и мифологизированный образ правителя страны Гопат, который, по-видимому, тождествен Гопатшаху — сыну Агрераса (см. там же и с. 202-203). Представление о божестве — быке с человеческим торсом, возможно, сложилось ещё в эпоху индоиранской общности. «Считается, что „Гопат" восходит к авест. „гао-пати" — „владыка скота" <…> можно предположить, что образ Гопатшаха содержался в не дошедших до нас частях „Авесты"».[22] Примерно до конца 1980-х гг. большинство иранистов придерживались мнения о тождественности Гопатшаха — человекобыка и Гопатшаха — правителя, однако сейчас возобладала точка зрения, что это разные персонажи. Так, К.В. Тревер полагала (1940 г.), что образу среднеперсндского Гопатшаха исторически предшествует и этимологически соответствует образ Гайомарта: возводя этимологию среднеперс. «Гайомарт» не к авест. «Гайа Мартан» («Жизнь смертная»), а к «Гáво-мард» («Быко-человек»),[23] К.В. Тревер пришла к выводу, что «пара „Гавомард — первородный Бык" (см. с. 88-89) соответствует паре „Гопатшах — бык Хадайаш", олицетворяющих одни и те же понятия на различных стадиях человеческого мышления»,[24] однако образ Гопатшаха — быкочеловека «дошёл до нас в стадии его мифического существования, тогда как образ Гайомарта — Гавомарда относится к предыдущей, космической стадии, когда он, являясь олицетворением Солнца, вместе со своим двойником, быком-месяцем[25] олицетворял космическую „стихию — свет».[26] Оспаривая эту гипотезу, Э.В. Ртвеладзе пишет (1995 г.), что, во-первых, возведение этимологии имени «Гайомарт» к «Гаво-мард» достаточно спорно: «авестийское „Гайа Мартан", согласно обоснованному мнению ряду учёных, означает „жизнь [468] смертная" или „живой смертный", т.е. человек, что соответствует самому описанию этого образа как первого человека»,[27] а во-вторых, «возникает вопрос о правомерности объединения двух образов — полубога Гопатшаха и реального человека Гопатшаха — правителя Гопатестана в одно целое и поиски его прототипа в авестийском Гавомарде <…> По сути же это два разных образа, и их надо чётко разграничивать. Один из них — полубог, человек-бык, чьё имя и титул „гопат" восходит к авестийскому „гао-пати" — „владыка скота", с более поздним добавлением пехлевийского титула „шах", что по существу является тавтологией — „шах" и „пати" означают в принципе одно и то же: „правитель". Ведь по существу только в «Меног-и Храт» (62.31-36) Гопатшах описывается как диморфное существо — человек-бык, в других пехлевийских источниках ничего подобного нет. Только в „Датастан-и Деник" (90.4) это имя связывается с образом быка, в данном случае Хадайаша. Сказано, что „…правит Гопатшах над страной Гопат, границы которой [соприкасаются] с Эранвеж на берегу реки Вех Датия. Он наблюдает [сторожит] за быком Хадайаш…", но и здесь Гопатшах выступает как правитель страны — охранитель священного быка Хадайаша.

Второй образ, отражённый в пехлевийских источниках, — это образ реального человека, правителя определённой области, царя-жреца, в чьи функции входило охранение священного быка Хадайаша, олицетворявшего охрану оросительной системы и водоснабжения. <…> Нам представляется наиболее верным мнение К.В. Тревер, которая <…> наметила такую последовательность в изменении значения слова „Гопатшах": 1) образ человека-быка, полубожества, покровителя крупного рогатого скота и охранителя вод; 2) название соответствующей части Согда или всей этой области; 3) название царя данной местности.[28] Вместе с тем локализация страны Гопатшаха в Согде представляется нам недостаточно обоснованной <…> точная локализация области Гопатестан в настоящее время невозможна, однако исходя из географических ориентиров, изложенных в „Большом Бундахишне", можно полагать, что она находилась по дороге из Туркестана в Китай, в северо-восточной части Средней Азии».[29]

По мнению К.В. Тревер, разделяемому большинством исследователей, на «пропилеях Ксеркса» (илл. 5-В) крылатые быкообразные существа с человеческими головами являются изображениями Гопатшаха: «мало вероятно, чтоб иранцы заимствовали этот образ из искусства Ассирии как чисто декоративный приём украшения портала; более вероятно, что в ахеменидский период в изображения этих фантастических существ вкладывалось какое-то совершенно определённое, связанное с религией содержание. Для сасанидского времени это действительно подтверждается текстом «Меног-и Храт» <…> А чем дальше идти вглубь истории, тем менее вероятно, чтобы памятник искусства не имел культового значения, <…> [а] служил чисто декоративным целям».[30] Многочисленные изображения Гопатшаха сасанидского периода известны по резным каменным печатям и их оттискам на глине. [469]

В новоперсидских легендах Гопатшах отождествляется с Гилшахом («Глиняный» или «Земляной царь») и Горшахом. «Образ „быко-царя" сохранился и в „Бо-хане" (т.е. быко-царе) калмыцкого фольклора, и в „Бýха-ноине" (т.е. быко-князе) фольклора бурятского, и в монгольском „Бýка-хане". А от образа быко-царя и от его монгольского имени „Бука-хан" происходит, вероятно, русское бытовое название того устрашающего существа „Бука", которым у нас издавна пугают детей. Образ Гопатшаха, быко-царя <…> прошедший тотемистическую, мифическую и историческую стадии своего развития, продолжает видимо существовать в качестве сказочного существа. Совершенно утратив свой конкретный образ, из благого существа превратившись в существо злое, полузабытый быко-царь в виде какой-то абстракции доживает свой век в среде, ничего больше об этом „Бука" не знающей, кроме его устрашающего имени».[31]

Горýй. Фарси. В «Шахнаме» брат Афрасиаба, туранский воин, казнивший Сиявуша; см. с. 239, 245. Этимология имени восходит к авестийскому корню, однако в зороастрийских текстах соответствующий персонаж не зафиксирован.

Горшáх. Новоперс. «Горный царь». По одной из новоперсидских легенд — праведный властитель, ниспосланный на землю небом (см. с. 165); в новоперсидском эпосе отождествлялся с Каюмарсом и Гопатшахом. Образ восходит к образу Гайомарта поздней зороастрийской традиции.

Гостехéм. Фарси. Один из потомков Фаридуна, упоминается эпизодически (см. с. 214). В «Шахнаме» фигурируют и другие персонажи с именем Гостехем.

Гочихáр. Среднеперс. В «Бундахишне» один из вариантов (наряду с «Гурджáр», «Гурджчихáр» и «Гурчихáр») предположительного прочтения названия неизвестного астрономического объекта, приравниваемого к планетам; см. с. 93.

Го́шт-и Фрия́н. Среднеперс. в поздней традиции; авест. Йойшта (см.).

Гошурýн. Среднеперс.; авест. Геуш Урван (см.).

Гугáк. См.: Гузок 2.

Гудéрз. фарси. В «Шахнаме» один из иранских богатырей; см. с. 244-245.

Гýдха. Авест. Приток Ранхи; отождествлению с реальным топонимом не поддаётся. См. с. 221.

Гузáк. Среднеперс. 1. В среднеперсидской традиции сестра-жена Хушанга, родоначальница арийцев; см. с. 166.

2. Одно из разночтений (наряду с «Гугáк») имени дочери Аирика (см.: Аирик 1); см. с. 198-199.

Гулáр. Среднеперс. По «Карнамак-и Арташир-и Папакан» — город-резиденция и крепость Хафтобата. Локализация затруднительна. [470]

Гурджáр, Гурджчихáр, Гурчихáр. См.: Гочихар.

Гуштáсп. Фарси; авест. Виштáспа, см.: Кави Вшитаспа.

Дáви. Авест. «Обман». Один из дэвов, олицетворяющих Ложь вообще или некое её конкретное проявление. См. с. 318.

Даити́к, Даити́х. Среднеперс.; авест. Вахви Датия (см.).

Дай. Среднеперс.; парфянск. Дáтуш. «Творец». Эпитет Ормазда (см.: Ормазд 1).

Дáйва Древнеперс.; авест. да́э́ва, в русифицированной передаче дэвы (см.).

Дáреджа. Авест. и среднеперс. Река, упоминаемая в некоторых текстах как родина Заратуштры. Отождествление неясно. См. с. 252, 319.

Даршини́ка. Авест. Противник Кави Виштаспы в войне с хионитами; см. внутритекстовый комментарий на с. 337.

«Датастáн-и Дени́к». См. с. 71.

Дáтия. См.: Вахви Датия.

Дáтуш. Парфянск.; среднеперс. Дай. Эпитет Ормазда (см.: Ормазд 1).

Дáха. Скифское племя; см. в статье: Саки.

Дáхма. Авест. См. внутритекстовый комментарий на с. 275, примеч. 679 на с. 276 и примеч. 715 на с. 285

Дахáк. Среднеперс.; авест. Ажи Дахака (см.). Дакики. См.: «Шахнаме» Дакики.

Даштая́ни. Авест. Отец противников Керсаспы; см. с. 223. Подробности неизвестны.

Да́э́ва. Авест.; в русифицированной передаче дэвы (см.).

Да́э́на. Авест. «Вера», «Религия» (зороастрийская); среднеперс. Дэн. В «Гатах» — олицетворение благочестивой приверженности культу Ахура Мазды и морально-нравственных качеств человека, соответствующих учению «гатического» зороастризма. В «Младшей Авесте» фигурирует одновременно как обозначение зороастрийской религии и как женское божество с антропоморфными чертами, дочь Ахура Мазды, олицетворяющая зороастризм и иногда отождествляемая с индивидуальной «верой» (т.е. моралью и образом поведения — «мыслями, словами и делами») человека: праведнику после смерти его Даэна является в виде прекрасной юной девы и сопровождает его в Дом Хвалы, Даэна же грешника встречает его в облике в облике отвратительной старухи и низвергается вместе с ним в преисподнюю (см. с. 296-301, 360, 363). В пехлевийских источниках под «Дэн» обычно подразумеваются догма, зороастрийский ортодоксальный канон, «Авеста» и «правильное знание» всего перечисленного; например, в «Бундахшин» 1.2-3 даётся следующее определение: «<…> всеведение и добродетель Ормазда (см.: Ормазд 1), которому нет равных, — это то, что называют "Дэн" [т.е. Дэн есть сущность Ормазда]. Дэн есть постижение [сущностей] обоих [Духов — т.е. Ормазда и [471] Ахримана] вместе; один [из Духов] — тот, над кем бесконечное время не властно <…> Ахриман же <…> — это тот, кого не станет <…>». В английских переводах понятие «Дэн» обычно передаётся как «revelation» — «откровение».

Дéвы. В манихейской теологии персонификации различных добродетелей, числом 12; см. с. 121, 123.

Демавéнд. Среднеперс. Гора вулканического происхождения близ совр. Тегерана, высочайший пик в горном хребте Эльбурс (5604 м). Среднеперсидское название «Демавенд» («Ветреная», «Холодная»; по другому толкованию — «Хвостатая»: над вершиной в ветренную погоду поднимается «хвост» снежной пыли) сохранилось до наших дней. Возможно, тождественна упоминаемой в «Авесте» горе Арьяхшута. См. с. 188, 194.

«Денкáрт». См. с. 71.

Дестáн. Фарси. В «Шахнаме» одно из именований Заля; см. с. 202.

Дети Заратуштры. По преданию, Заратуштра был дважды или трижды женат (см. с. 330) и имел трёх сыновей и трёх дочерей с. 330-331. Сыновья Заратуштры в «Мемориальном списке» (98) упоминаются в следующем порядке: И́сад-востра (среднеперс. Исадвáстр), Урватáт-нáра (авест. «Повелитель мужей»; среднеперс. Аурвáд-нар), Хвира-чи́тра (авеет. «Солнцерождённый»; среднеперс. Хуршéд-чихр); нет достаточных оснований полагать, что в «Списке» они перечисляются по старшинству, но ещё менее надёжно определение их старшинства в соответствии с порядком перечисления в пехлевийских источниках или с последовательностью «жрец — воин — скотовод» (три сословия, каждое из которых соотносится с одним из сыновей). Из трёх дочерей Заратуштры, перечисляемых в «Мемориальном списке» (139) в следующем порядке: Фрéни (среднеперс. Френ, в поздней традиции Френó), Три́ти (среднеперс. Срит, в поздней традиции Сритó) и Поручи́ста (авест. букв.: «Многообученная» — т.е. получившая множество наставлений; среднеперс. Поручи́ст) последняя достоверно является младшей («Ясна» 53.3). В зороастрийской теологии мифологизированные образы детей Заратуштры, особенно дочерей, развиты слабо.

Джамáсп. Среднеперс. и фарси; авест. Джамаспа (см.).

Джамáспа. Авест. «Имеющий тощих, мышиного цвета [или, м.б., клеймёных] коней»; среднеперс. и фарси Джамáсп. Один из первопоследователей Заратуштры, приближённый Кави Вшитаспы. См.: в зороастрийских источниках — с. 329, 331, 333-334, 338, 362; в «Шахнаме» — с. 340.

Джамшéд. Среднеперс. в поздней традиции; авест. Йима (см.).

Джамши́д. Фарси; авест. Йима (см.).

Джех. Среднеперс. Дэв женского пола, олицетворение «нечистоты» менструации и похоти; см. с. 90.

Джехéн. Фарси. В «Шахнаме» один из братьев Афрасиаба; см. с. 245.

Ди́вы. Фарси; авест. дяэва, см.: Дэвы.

Добрая Мысль. См.: Boxy Maнa. [472]

Дом Хвалы. Обитель Ахура Мазды, тождественная Бесконечному Свету; в системе дуализма противопоставляется Дужахве и царству Бесконечной Тьмы Ангхро Майнъю; Дом Хвалы также — место посмертного пребывания праведных душ. Часто отождествляется с Гаронманой.

Дрáуга. Древнеперс.; среднеперс. Друдж (см.).

Дрвáспа. Авест. букв.: «Здоровоконная» — т.е. та, благодаря которой здоровы лошади. Эпитет Геуш Урван; см. с. 145. Иногда фигурирует как самостоятельное божество — покровительница скота.

Дрве Зенигáк. Среднеперс.; авест. Зайншу (см.).

Древо Всех Семян. С точки зрения теории религии, по-видимому, — вырожденный (т.е. сохранивший лишь частные второстепенные функции) образ Мирового древа,[32] существовавший в индоиранской религии, частично воспринятый «Ведами», но практически отсутствующий в зороастризме. В «Авесте» Древу Всех Семян соответствует целебное «древо орла» (т.е. орлоподобной птицы Саэны), отождествляемое с «Рату лекарственных растений» Гаокерной и хаомой («Яшт» 12.7). В пехлевийских источниках это отождествление сохраняется, но некоторые фрагменты различают собственно Древо Всех Семян — Виспобиш и другие мифические деревья. См. с. 105-106, илл. 12.

Дри́ви. Авест. «Нищета». Дэв нищенства. Образ, по всей видимости, сложился на «младоавестийской» стадии (см. с. 32) как олицетворение нищеты и в дальнейшем не переосмыслялся. См. с. 318.

Друг. Авест.; среднеперс. Друдж (см.).

Другвáнт. Авест. См.: Друджвант.

Друг Света. В манихейской теологии одна из духовных светоносных (см.: Свет 1) сущностей, «вызванных»[33] Отцом Величия. См. с. 122. Прообраз представлений о Друге Света неясен.

Друдж. Среднеперс. «Ложь»; авест. Друг, древнеперс. Дрáуга. В индоиранской религии абстрактная сущность, отрицательная сила мироздания, противопоставляемая понятию Истины в космологическом, социальном и личностно плане; у некоторых племён, возможно, антипод клятвы митра (см. с. 11). В «гатическом» зороастризме также абстрактное понятие, однако его нравственно-этическое содержание выдвигается на первый план. В религии Ахеменидов, напротив, это содержание полностью утрачивается (см. с. 48). «Младоавестийская» традиция персонифицирует Ложь как одного из верховных дэвов, но, в отличие от многих других дэвов, Друг/Друдж не наделяется антропоморфными чертами и во все эпохи фигурирует в теологии как чистая абстракция (исключения очень редки — см. примеч. 136 на с. 84). В «Авесте» слово «друг» (в настоящей книге, в пересказах — «друдж») употребляется и нарицательно, в качестве синонима слову «дэв» для обозначения дэвовских существ женского пола.

Друджаскáн. Среднеперс. «Отпрыск Друджа[?]». Имя одного из предков Дахака; см. примеч. 385 на с. 179. [473]

Друджвáнт. Среднеперс. (в традиционной искажённой передаче); авест. Другвáнт — «ПриверженецЛжи». См. с. 22.

Друдж-и айáска. Среднеперс. «Отпрыск Друджа[?]». Имя одного из предков Дахака; см. примеч. 385 на с. 179.

Друхш-йа-Нáсу. См.: Насу.

Дужáхва. Авест. «Место плохого бытия». В «Гатах» — обозначение преисподней, ада, куда после смерти попадает грешник; подробных описаний Дужахвы в проповедях Заратуштры не содержится. В «младоавестийской» традиции, по мере того, как разрабатываются зороастрийские представления об аде, слово «Дужахва», по-видимому, становится одним из его эпитетов.

Дукдáуб. Среднеперс. в поздней традиции; среднеперс. Дýкхда. Имя матери Зардушта. См. с. 250 и далее.

Дéкхда. Среднеперс.; в поздней традиции Дукдауб (см.).

Дурасрóб. Среднеперс. 1. Один из сыновей Манушчихра; см. с. 210.

2. Карапан, противник Зардушта. Образ, возможно, восходит к реальному племенному жрецу, враждебному Заратуштре, но в пехлевийских источниках он уже полностью мифологизирован. См. с. 257-263.

Дурчихáр. Среднеперс. В «Бундахишне» один из вариантов прочтения названия неизвестного астрономического объекта, приравниваемого к планетам; см. с. 93.

Душа Быка. См.: Геуш Урван.

Дэ́вы. Русифицированная передача авест. да́э́ва; древнеперс. дáйва; фарси ди́вы. В системе зороастрийского дуализма — силы Зла, противопоставляемые благим ахурам. Представления о дэвах: в индоиранской религии — см. с. 7, 18-19; в «гатическом» зороастризме — см. с. 23-24, 26; в «младоавеетийской» традиции — см. с. 32-33; в религии Ахеменидов — см. с. 49-50 и прилож. 3-А; в среднеперсидской ортодоксии — см. с. 84-85, 90-92, 109-111. См. также примеч. 150 на с. 90 и статьи: Друдж, Паирика.

Зороастрийские представления о дэвах трансформировались в представления о дивах в новоперсидском эпосе и в фольклоре иранских народов (где к дивам также причисляются джины и шайтаны): дивоборческими сюжетами изобилует «Шахнаме»; «у таджиков дивы — великаны, покрытые шерстью, с острыми когтями на руках и ногах, ужасными лицами. Дивы живут в своих логовищах (дэвлóх), в дикий, труднодоступных местах, или внутри гор, на дне озёр, в недрах земли. Там они стерегут сокровища земли — драгоценные металлы и камни; славятся ювелирным искусством. Обвалы и землетрясения в горах объяснялись работой дивов в своих мастерских или тем, что „див бушует". Дивы ненавидят людей, убивают их или держат в темницах в своих жилищах и пожирают каждый день по два человека — на обед и на ужин. Они бесчувственны к мольбам пленников и на заклятия именем бога отвечали богохульствами. Однако у таджиков встречаются и представления о дивах как о благодетельных существах <…>»[34] [474]

Дэн. Среднеперс.; авест Даэна (см.).

Éва. Библейск. В манихействе — «женский пол» первой человеческой пары — см. с. 123.

Живой Дух. В манихейской теологии одна из духовных светоносных (см.: Свет 1) сущностей, «вызванных»[35] Отцом Величия. См. с. 122. Образ был выработан прежде всего в результате переосмысления образа Михра, многими чертами и функциями которого Живой Дух наделён.

Заб. Среднеперс. в поздней традиции; среднеперс. Узава (см.).

Зáири. См.: Тарви и Заири.

Зайни́гу. Авест.; среднеперс. Зунигáк, Дрве Зенигáк. Колдун, убитый Франграсйаном. См. с. 206-207, 385

Зак. Среднеперс. в поздней традиции. Карапан из ближайшего окружения Виштаспа, противник Зардушта. См. с. 325.

Заль. Фарси. См. с. 202, 211, 226.

Заль-Зер. Фарси. В «Шахнаме» одно из именований Заля; см. с. 202.

Зам. Авест. «Земля». В индоиранской религии божество Мать-Земля, составляющее вместе с Отцом-Небом Áсманом великую пару прародителей; наряду с этим — персонификация священной стихии земли (вероятно, плодородной почвы). В зороастризме все функции Зам отходят к божеству Спента Армайти; Асман и Зам хотя и олицетворяют небо и землю, но обычно не причисляются к язатам, часто мыслятся как нарицательные понятия.

Зáóтар. Авест. В индоиранскую эпоху — главный жрец на богослужении у иранских арийцев (у индоариев — хóтар); см. с. 8; позднее — главный жрец на зороастрнйском богослужении.

Зáóтра. Авест. «Возлияние». Первоначально, у протоиндоиранцев, — жертвенное возлияние Огню. В индоиранской религии, по-видимому, уже любое жертвоприношение продуктами скотоводства и земледелия. В «Авесте» заотра — жертвенная лепёшка из теста, замешенного на соке хаомы и молоке, что, вероятно, символизировало единство растительного и животного мира и трёх стихий — воды, земли (из которой произрастают злаки) и огня (на котором выпечена лепёшка).

Заратýшт. Среднеперс.; авест. Заратуштра (см.).

Заратýштра. Авест.; среднеперс. Заратýшт, в поздней традиции и фарси Зардýшт; в греческой передаче Зороáстр. Пророк и основатель зороастрийской религии и его мифологизированный образ. Историчность Заратуштры не доказана, однако практически все исследователи считают его реальным историческим лицом.

Этимология имени. См. с. 19, 26.

Датировки жизни. См. с. 19-20. Парсы считают годом рождения Заратуштры 569 г. до н.э. По традиции пехлевийской хронологии, Заратушт–Зардушт «жил за 258 лет до Искандара [Александра Македонского]» — на этом основано большинство датировок, предлагаемых иранистами. И.М. Дьяконов пишет по этому поводу, что, во-первых, нет никаких доказательств достоверности этой цифры, а во-вторых, даже «само по себе и признание достоверности цифры 258 не даёт нам ещё надёжных абсолютных дат жизни Заратуштры: традиция называет несколько относительных дат — в 30 лет Заратуштра был осенён истиной новой веры, в 40 получил первых прозелитов, в 42 обратил в свою веру самого Кави Виштаспу, в 77 лет умер; также не вполне ясно, что означает „до Александра" (обычно принимают 330 г. до н.э., но это не столь уж бесспорно,[36] и не вполне ясно, к какой дате в жизни Заратуштры относится цифра „258 лет до Александра". <…> В.Б. Хеннинг предлагает на выбор три датировки жизни Заратуштры: 630—553, или 628—551, или 618—541; число вариантов можно было бы и умножить. Последняя дата, с нашей точки зрения, безусловно, слишком поздняя: „Младшая Авеста", несомненно скомпилированная много лет позже смерти Заратуштры, совершенно не упоминает ни Мидии, ни Персии, и в ней нет никаких намёков ни на то, что Заратуштра умер подданным Ахеменидов, ни на какое-либо завоевание страны Кави Виштаспы с запада или даже на угрозу войны оттуда. А „Авеста" отнюдь не замалчивает врагов Кави Виштаспы и Заратуштры, наоборот, она называет их по именам и изображает их молящимися богам. Но мне кажется, что и достоверность первой даты (630—553) сомнительна. В стройном логическом здании В.Б. Хеннинга есть одно слабое звено. Оно заключается в допущении, что зороастрийская традиция была настолько потрясена понесённым при Александре несчастьем, что навсегда правильно запомнила дату этого события, подобно тому как русские никогда не могут забыть даты „1812" или „1941". Но для того чтобы дата могла запомниться вместе с событием, необходимо, чтобы была эра отсчёта, практически применявшаяся в повседневной жизни, и была бы история, в которой данное событие занимало бы твёрдое место, ибо в легенде и эпосе события могут свободно передвигаться во времени. Однако в древности счёт вёлся по поколениям, по правлениям царей, по памятным событиям (но не по одному событию!), да и то только там, где существовало понятие истории: древние индийцы могли на память выучивать десятки тысяч стихов эпоса, но у них не было ещё ни историографии, ни хронологии. Постоянно практически применявшаяся эра отсчёта (312/11 г. до н.э.) была впервые ведена в Иране Селевкидами, но и это не воспрепятствовало созданию ко времени Сасанидов полнейшего хронологического хаоса и забвению целого тысячелетия отечественной истории. И трудно поверить, что дата Александрова погрома зороастрийцев — одна среди всего этого хаоса — могла сохраниться в своей неприкосновенной достоверности. А наиболее правдоподобная из дат В.Б. Хеннинга — 630—553 — имеет ещё один серьёзный недостаток: она основана на расчёте (258+42=300)+330=630, а число 300 подозрительно вдвойне: во-первых, [476] как круглое, во-вторых, как кратное довольно обычному в древности числу, которым условно обозначалось одно поколение[37] <…> Истории у зороастрийских жрецов не было: их традиция не сохранила ни одного реального события из жизни религиозной общины от смерти Заратуштры до Александра. Значит, в лучшем случае они могли вести счёт по поколениям — скажем, по поколениям верховных жрецов. В таком случае „258 лет до Александра" — это то же, что „300 лет от рождения Заратуштры до Александра", а это значит не более чем то, что Заратуштра жил примерно за десять поколений до этого царя. В переводе на наше летоисчисление это означает — примерно VII в. до н.э.; с точки зрения историка, никакой большей точности традиционной зороастрийской дате приписывать нельзя».[38]

Локализация родины. «Авеста» не содержит на этот счёт никаких данных, кроме указания на какую-то особую связь Заратуштры с Рагой (см. с. 104) и упоминания, что дом Порушаспы находился на берегу реки Дареджа («Видевдат» 19.4; см. внутритекстовый комментарий на с. 252), отождествление которой неясно. Пехлевийские источники называют местом рождения Заратуштры также область Атропатакану в Мидии. Согласно поздней средневековой традиции, Зардушт был уроженцем Мидии или иранского Азербайджана («вероятно, потому, что Азербайджан был в позднее время оплотом зороастрийского жречества»[39] — см. с. 53), но его проповедническая деятельность протекала в Бактрии, куда он был изгнан. Наиболее убедительной представляется гипотеза В.И. Абаева, согласно которой Заратуштра родился в Гаве (греч. Согдиана; обозначена цифрой XVI на карте империи Ахеменидов — илл. 2): антагонизм между оседлым и кочевым образом жизни бесспорно отразился в религиозном учении пророка (многие исследователи полагают, что представление о противоборстве Ахура Мазды и Ангхро Майнью своим реалистическим прообразом имеет прежде всего этот антагонизм, и он был главной социально-экономической причиной религиозной реформы), «Географическая» же «поэма» («Видевдат» 1) называет бичом Согдианы именно «скифщину» — набеги кочевников.[40]

Биография. 12-й и 13-й авестийские наски, посвященные жизнеописанию Заратуштры, не сохранились; их конспективный пересказ в «Денкарте» очень краток и содержит лишь «факты» мифологизированной биографии, известные по другим пехлевийским источникам, причём более подробно. Самое обстоятельное жизнеописание Заратуштры — персидская поэма «Зардушт-наме» (1278 г.), восходящая к неизвестному пехлевийскому сочинению и изобилующая сюжетами незороастрийского происхождения. По-видимому, первоначально он был жрецом древнеарийской религии: в «Гатах» («Ясна» 33.6) он называет себя «заотар»; принадлежность Заратуштры к сословию индоиранских служителей культа подтверждается также сходством метрики гат с метрикой «Вед», соответствием понятий «Аша» в «Гатах» и «Рта» в «Ведах» и др.[41] «В „Младшей Авесте" общим словом для священнослужителя [477] — „атраван". Он сам называет себя также „мантран" — „сочинителем мантр". Мантра — вдохновенное экстатическое изречение, заклинание (см.: Мантра Спента) <…> Обучение священству начиналось у индоиранцев рано, видимо, в возрасте около семи лет, и было устным, потому что они не знали письма. В основном оно состояло в изучении обрядов и положений веры, а также в овладении искусством импровизации стихов для призываний богов и их восхваления и в выучивании наизусть великих мантр, сложенных мудрецами ранее. Иранцы считали, что зрелость достигается в пятнадцать лет, и, вероятно, в этом возрасте Заратуштра стал священнослужителем».[42] Далее см. с. 19, 20-25, 26.

Учение («гатический» зороастризм). См. с. 20-24, 68-69.

Отсутствие личности Заратуштры в религии Ахеменидов. См. с. 48-49.

Зáрва. Среднеперс. В манихействе одно из именований верховного божества (Отца Величия); имя этимологически восходит к имени Зервана.

Зардýшт. Среднеперс. в поздней традиции и фарси; авест. Заратуштра (см.).

Заривáри. Авест.; среднеперс. Зарéр, фарси Зери́р. Брат Кави Виштаспы и один из первопоследователей Заратуштры. Иногда причисляется к «младшим» Кавианидам (см.: Кави). По-видимому, в индоиранскую эпоху существовал целый цикл героических сказаний о Заривари, но через пехлевийское посредство дошло только сказание «Аяткар Зареран». См.: о Заривари/Зарере — с. 329, 332, 334-335; о Зерире — с. 339-340. Известна греческая интерпретация (или версия) легенды о Зарере — см. в статье: Кави Виштаспа.

Зарéр. Среднеперс.; авест. Заривари (см.).

Зари́г. Среднеперс.; авест. Зáири; см.: Тарви и Заири.

Зармáн. Среднеперс.; авест. Заурва (см.).

«Затспрáм». См. с. 72.

Зáурва. Авест. «Старость»; среднеперс. Зармáн. Дэв старости. В «Авесте» упоминается и как нарицательное обозначение старости, и как соответствующий дэв (см. с. 317); образ Заурвы — антропоморфного дэвовского существа, олицетворяющего телесное старение, сложился на «младоавестийской» стадии (см. с. 32). В среднеперсидской традиции Зарман сохраняет функции, которые ему приписываются в «Авесте» (см. с. 111, 328).

Заххáк. Фарси; авест. Ажи Дахака (см).

«Зенд». См. с. 66.

«Зенд-Авéста». См. с. 66.

Зенигáк. Среднеперс.; авест. Зайнигу (см.).

Зервáн, Зурвáн. Авест. и среднеперс. «Время». См. с. 115-121 и статью: Кеван. [478]

Зервани́зм, зурвани́зм. См. с. 115-121.

Зери́р. Фарси; авест. Заривари (см.).

Злой Дух. См.: Ангхро Майнъю.

Зов. Среднеперс. в поздней традиции и фарси; среднеперс. Узава (см.).

Зондáк. Среднеперс.; пазендск. (см.: Пазенд) Теджéнд. Название реки. См. примеч. 782 на с. 319.

Зороáстр. Грецизированная передача авест. Заратуштра (см.).

Зурвáн, Зервáн. Авест. и среднеперс. «Время». См. с. 115-121 и статью: Кеван.

Зурвани́зм, зервани́зм. См. с. 115-121.

Изéд, Йездáн. Фарси. В новоперсидском эпосе о легендарной истории Ирана именование верховного бога (Ормазда). Этимология имени восходит к авестийскому «язат».

Илья́с. Фарси. В «Шахнаме» царь хазар. См. примеч. 833 на с. 339.

И́ндра. Авест.; среднеперс. Андáр. В индоиранской религии, по-видимому, бог победы и войны, верховный бог племенных пантеонов индоариев (см. с. 11). Впервые упоминается, наряду с Варуной и Насатья, в надписи, датируемой ок. 1400 г. до н.э. После разделения индоиранцев в ведийской (см.: «Веды») религии Индра остался верховным божеством; иранской же традицией и затем Заратуштрой, напротив, был отвергнут и причислен к дэвам. В «Младшей Авесте» и среднеперсидской традиции Индра/Андар — один из наиболее злотворных дэвов без ясно выраженных функций: он «внушает злые мысли», «сбивает с пути праведности» и т.п. См. с. 84.

Ирéдж. Фарси; авест. Арья (см.).

Исá. Среднеперс. и арабск. В теологии манихейства Иисус Христос. См. с. 123.

И́сад-вáстра. Авест. См.: Дети Заратуштры.

Исадвáстр. Среднеперс. См.: Дети Заратуштры.

Искандáр. Фарси. В зороастрийской легендарной истории Александр Македонский, враг зороастризма, порождённый Ахриманом. См.: объективную информацию — с. 51-54, упоминания в мифах — примеч. 760 на с. 305 и текст начиная с соответствующего фрагмента и далее, с. 307, 347-348. «С распространением ислама и превращением его в господствующую религию легенды иранских народов превратили Александра Македонского в идеализированный персонаж. Классическая литература на фарси (Фирдоуси, Низами, Джами и др.) изображает его справедливым шахом иранской крови».[43]

Истина. См.: Аша.

Исфандия́р. Фарси; авест. Спентадата (см.).

Йáту. Авест. «Колдуны». По-видимому, обозначение сословия служителей [479] культа иноверческих религий, связанного с исполнением магических ритуалов. На «младоавестийской» стадии стали причисляться к дэвам (см. с. 32-33). В «Авесте» обычно упоминаются в паре с паирика. В среднеперсидской традиции также приравниваются к дэвам — см. с. 111.

Йездан. См.: Изед.

«Йéнхе-Хáтам». Авест. Начальные слова и название зороастрийской молитвы, которой обычно завершаются разделы яштов. Текст см. на с. 132.

Йим. Среднеперс.; авест. Йима (см.).

Йи́ма. Авест.; среднеперс. Йим, в поздней традиции Джам, Джамши́д, фарси Джамши́д. См.: авестийскую традицию — с. 156-162, 178-179, 181; среднеиранскую–позднюю традиции — с. 174-177, 181, 348; о грехопадении Йимы — с. 162-163, 295-296, 328; о Джамшиде в «Шахнаме» — с. 177, 182-183. См. также статьи: Туры, Франграсйан.

Йимáк. Среднеперс. Сестра-жена Йима. См. с. 177,

Йóйшта, сын Фрия́ны. Авест.; среднеперс. Яви́шт Фрия́н, в поздней традиции Гошт-и Фрия́н. Впервые упоминается в «Мемориальном списке» (120) как «праведный Йойшта из дома [= рода?] Фрияны». В «Яшт» 5.81 фигурирует как сын Фрияны, противник колдуна Ахтии — см. внутритекстовый комментарий на с. 343. Полный сюжет сказания известен по «Книге о Явиште, сыне Фрияна» — см. с. 343-347. Поздние источники иногда причисляют Гошт-и Фрияна к бессмертным Ратам — см. с. 303. Фриян в зороастрийских источниках упоминается только косвенно.

Кавá. Фарси. В «Шахнаме» кузнец — организатор восстания против Заххака; см. с. 197. Образ существовал уже в парфянскую эпоху: к Каве возводили свою родословную знатные роды, эта традиция продолжалась и при Сасанидах, — однако культивировался, по-видимому, только в фольклоре, религиозной же традицией воспринят не был; в «Авесте» и пехлевийских источниках имя Кавы не упоминается (сравн. о Рустаме). Сопоставление имени Кавы с названием династии Кейев большинство исследователей считает необоснованным (см. примеч. 459 на с. 197).

Кавáд. 1. Среднеперс.; авест. Кави Кавата (см.).

2. Царь династии Сасанидов (488—496, вторично 499—531). См.: объективную информацию — с. 62-63; легенды, связанные с появлением Маздака при Каваде — с. 367-382.

Кавáта. См.: Нави Навата.

Кáви. Авест. «Чуять»; среднеперс. и фарси Кей. У древних арийских (протоидондоиранских) племён и ранних нндоиранцев кавием, по-видимому, назывался племенной вождь, который был одновременно и главным жрецом при отправлении культов и ритуалов. В индоиранскую эпоху термин «кави» означал «стихотворец-прорицатель»; см. с. 8-9. В значении «племенной князь» (враждебный культу Ахура Мазды) слово «кави» употребляется Заратуштрой в «Гатах» (см. с. 24), а «Младшая Авеста» и пехлевийская [480] традиция механически причислили кавиев к дэвам (см. с. 33), но одновременно с этим слово «кави» было переосмыслено как царский титул и, соответственно, потеряло негативную окраску. Таким образом, к началу сасанидской эпохи существовало два омонима: кавии — правители, придерживающиеся «дэвовских» религий (т.е. не зороастрийцы), и Кавии (среднеперс. и фарси Кейи́, Кейаниды) — цари древней полулегендарной династии; см. с. 226. Династию Кавиев иногда подразделяют на «старших» (до Кави Виштаспы включительно) и «младших» (Спентадата, Заривари, Пешотану) Кавианидов.

Кави Апивóха. Авест.; среднеперс. Кей Апивóх. В «Авесте» и пехлевийских источниках второй царь династии Кавиев, сын Кави Каваты; см. с. 228-230. Легенды, связанные с его царствованием, неизвестны. В «Шахнаме» не фигурирует.

Кави Áршан. Авест.; среднеперс. Кей Арш, фарси Кей Арéш. В «Авесте» один из сыновей Кави Апивохи, наряду с Кави Бия́ршаном (среднеперс. Кей Бия́рш), Кави Пиши́ной (среднеперс. и фарси Кей Пиши́н) и Кави Усаном. См. с. 230. О царствованиях Аршана, Бияршана и Пишины ничего не известно; судя по «Шахнаме», правили они не всей державой, а «удельными княжествами» — в качестве наместников Кави Усана.

Кави Бия́ршан. См. в статье: Кави Аршан.

Кави Виштáспа. Авест. «Кави, имеющий необъезженных [? — букв.: распущенных] коней»; среднеперс. Виштáсп, фарси Гуштáсп. Последний царь династии Кавиев («старших»), сын и престолонаследник Арватаспы, первопоследователь и покровитель Заратуштры. О локализации «царства Кави Виштаспы» см. внутритекстовый комментарий на с. 324. «Имеется очень старая, передаваемая Атенеем из Хареса Митиленского [Обед софистов. 13.36], традиция о том, что Виштаспа был царём Мидии <…>: „У Гистаспа был младший брат Зариáдр [авест. Заривари], о них же туземцы говорят, что они родились от Афродиты и Адониса. Гистасп правил Мидией и нижней страной, Зариадр же — выше каспийских ворот до Танаиса". Мэри Бойс[44] считает эту легенду мидийской и отличает этого Гистаспа от авестийского Виштаспы и от отца Дария I».[45]

В «Гатах» Кави Виштаспа — «идеальный» земной правитель, набожный, благочестивый и справедливый, царствование которого есть воплощение понятия «Хшатра Вайрья», и в то же время — сильный правитель, способный защитить оседлых скотоводов от кочевников и обеспечить им мир (Армайти) и «мирную пастьбу». «Младшая Авеста» также подчёркивает прежде всего религиозно-нравственные качества Кави Виштаспы; пехлевийские же источники, основываясь на традициях древнеиранского героического эпоса, выставляют на первый план воинскую доблесть Виштаспа, его способность победоносно отстоять зороастрийскую веру оружием. См. также Виштаспа 2. [481]

Кави Кавáта. Авест.; среднеперс. Кей Кавáд, фарси Кей Кубáд. Первый царь династии Кавиев. См.: о Кавате–Каваде — с. 228; о Кей Кубаде — с. 228.

Кави Пиши́на. См. в статье: Кави Аршан.

Кави Усан. Авест.; среднеперс. Кей Ус, фарси Кей Кавýс. Царь династии Кавиев. См.: о Кави Усане–Кей Усе — с. 230-235, 348; о Кей Кавусе — с. 235-238, 244-245.

Кави Хаосрáва. Авест.; среднеперс. Кей Хосрóв, фарси Кей Хусрóу. Царь династии Кавиев. См.: о Кави Хасораве — с. 239-242, 385; о Кей Хосрове — с. 242-244, о Кей Хусроу — с. 232, 244-246. «Озером Хаосравы» назван один из заливов океана Ворукаши (напр., «Яшт» 19.56); согласно «Бундахишн» 22.8, это озеро (среднеперс. Хусру) находится «в пятидесяти парасангах от [озера] Чечаст»; предположительно отождествляется с озёрами Ван или Севан.

Камáк. Среднеперс. См. с. 224.

Камири́д, Камрýд. Среднеперс. Варианты написания названия одного из заливов Варкаша. См. с. 96.

Канг. Фарси; авест. Кáнгха; см. в статье: Вара.

Кангдéж. Среднеперс.; авест. Кáнгха; см. в статье: Вара.

Кáнгха. Авест.; среднеперс. и фарси Кангдéж; см. в статье: Вара.

Кансáва. Авест.; среднеперс. разночтения: Кансý, Кеянси́х, в поздней традиции Кансáй. Название священного озера, из которого родится Acmea-Эрета. См. с. 207, 209, 382, 385. Уверенно отождествляется с озером Хамýн в Систане.

Кансáй. Среднеперс. в поздней традиции; авест. Кансава (см.).

Кансý. Среднеперс. Одно из разночтений названия озера Кансава (см.).

«Карнамáк-и Арташи́р-и Папакáн». См. с. 72, 348-357.

Кар. Среднеперс.; авест. Кара (см.).

Кара. Авест.; среднеперс. Кар. Мифическая рыба. См. с. 105, 141, 319. В «Бундахишн» 18.4-5 и 24.13 Кар отождествляется с рыбой Ариз.

Карапáны. Авеег. Жрецы иноверческих — «дэвовских» (см.: Дэвы) религий. См. с. 24, 33, 111. «Этимологически слово может быть связано с глаголом „причитать, бормотать"».[46]

Кармаи́л. Фарси. См. с. 188.

Карсевáз. Среднеперс.; авест. Керсевазда (см.).

Карти́р, или Кирдэ́р. Крупнейший религиозный и политический деятель сасанидского Ирана. См. с. 57-60, илл. 11, прилож. 6.

Каршвáр. Авест.; среднеперс. кешвáр. См. с. 96-97. [482]

Карши́пт. Среднеперс.; авест. Каршипта (см.).

Кари́шпта. Авест.; среднеперс. Карши́пт. Божество в облике птицы; см. с. 109, 162, 319. Наиболее убедительной представляется гипотеза И.М. Стеблин-Каменского, согласно которой имя «Каршипта» толкуется как «чернокрылый» и Каршипта отождествляется с сорокой: «к древнему „Каршипта" восходят обозначения сороки в иранских языках <…> имеются сведения о том, что сороки иногда едят мухоморы, служившие у древних ариев первоначальным источником для приготовления культового напитка — хаомы».[47] По другой гипотезе Каршипта — «быстролетящий», божество в виде утки или другой водоплавающей птицы (сравн. «Затспрам» 21.4 — с. 319); образ его восходит к древнейшим индоевропейским представлениям об изначальном водном Хаосе, из которого бог-демиург, возникший в облике водоплавающей птицы, сотворил мир. В индоиранскую эпоху Каршипта олицетворял священную реку ариев «Ригведы» Сарасвати, водную стихию вообще и, возможно, одновременно воду, небо и землю — три стихии мироздания, где обитает водоплавающая птица. Непосредственного соответствия в «Ведах» Каршипта не имеет, однако утка в системе образов ведийской религии ассоциировалась с богиней, персонифицирующей реку Сарасвати; сравн. также; гусь Брахмы в индуистской мифологии — его вахана («носитель образа», зооморфная инкарнация). Согласно этой гипотезе, изображения Каршипта в сасанидском искусстве — антропоморфная инкарнация Анахид (см.: Анахид 1) в виде утки, см. илл. 14-А

Кáсви. Авест. «Скудость», «Нехватка». Дэв — противпопожность изобилия и богатства. Образ, по всей видимости, сложился на «младоавестийской» стадии (см. с. 32) как олицетворение нищеты и в дальнейшем не переосмыслялся. См. с. 318.

Катайýн. Среднеперс.; фарси Кеянýш. Один из братьев Фретона; см. с. 194. Образ, возможно, связан с древнейшим мифом о «сыне быка» — см. в статье: Бермайе. В «Шахнаме» Кеянуш и Пормайе изображены организаторами неудавшегося заговора против Фаридуна (см. с. 197) — сюжет, по всей вероятности, среднеперсидского происхождения, однако в пехлевийских источниках он не зафиксирован.

Кохварéдха. Авест. «Опустошитель»; среднеперс. Кохарéд. Происхождение и развитие образа неясно. В «Авесте» нарицательное упоминание некоего опустошительного бедствия. В «Затспраме» Кохаред — сын Эшма, предок противников Зардушта; см. с. 257.

Каюмáрс. Фарси. В «Шахнаме» — первый царь (см. с. 165), к династии Пишдадидов не причисляющийся. В новоперсидском эпосе отождествлялся с Горшахом. Фигурирует во многих таджикских народных сказках. Образ восходит к образу Гайомарта поздней зороастрийской традиции.

Кевáн. Среднеперс. В среднеперсидской ортодоксии планета Сатурн; см. с. 92-94. Относительно её соотнесения с божествами зороастрийского пантеона (какое имеется у всех других планет) существует убедительная гипотеза [483] Б. Ван-дер-Вардена: «В среднеперсидских текстах Сатурн — единственная планета, которая не имеет божественного имени. Планета называется Кеваном, что соответствует вавилонскому научному названию Кайману. Как мы можем объяснить эту аномалию? Ключ к разгадке дают армянские тексты, в которых Сатурн называется Зруаном, что означает Зурван или Зерван. Таким образом, Зерван, как кажется, было божественным именем Сатурна. <…> Если мы переведём тождество Сатурн=Зерван на греческий, то получим: Кронос=Хронос. В самом деле, несколько греческих авторов утверждают, что Кронос есть Хронос, или Время.[48]

Кей, Кéйн, Кейани́ды. Среднеперс. и фарси; авест. Кави (см.).

Кей Апивóх. Среднеперс.; авест. Кави Апивоха (см.).

Кей Арéш. Фарси; авест. Кави Аршан (см.).

Кей Арми́н. Фарси. См. внутритекстовый комментарий на с. 230.

Кей Арш. Среднеперс.; авест. Кави Аршан (см.).

Кей Бия́рш. См. в статье: Кави Аршан.

Кей Кавáд. Среднеперс.; авест. Кави Кавата (см.).

Кей Кавýс. Фарси; авест. Кави Усан (см.).

Кей Кубáд. Фарси; авест. Кави Кавата (см.).

Кей Пиши́н. См. в статье: Кави Аршан.

Кей Ус. Среднеперс.; авест. Кави Усан (см.).

Кей Хосрóв. Среднеперс.; авест. Кави Хаосрава (см.).

Кей Хусрóу. Фарси.; авест. Кави Хаосрава (см.).

Кересáни. Авест. См. примеч. 258 на с. 143 и соответствующий фрагмент текста и с. 314.

Керсáсп. Среднеперс.; авест. Керсаспа (см.).

Керсáспа. Авест. «Имеющий стройных лошадей»; среднеперс. Керсáсп, фарси Гаршáси. Героический персонаж древнеиранского эпоса, отождествляемый с Самой. См.: о Керсаспе/Саме — с. 215-226, 292-295, 387 и примеч. 802 на с. 328; о Гаршаспе («Шахнаме») — с. 226.

Керсевáзда. Авест.; среднеперс. Карсевáз, фарси Гарсивáз. Один из братьев Франграсйана. См.: о Керсевазде — с. 202, 203, 241, 242; о Гарсивазе — с. 211, 238, 245.

Кетаю́н. Фарси. В «Шахнаме» дочь римского кесаря, жена Гуштаспа. См. с. 339.

Кешвáр. Среднеперс.; авест. каршвор. См. с. 96-97.

Кешéф. Фарси. Название реки. См. примеч. 546 на с. 218.

Кешмáк. Среднеперс. Дэв смерча и ураганного ветра: см. с. 253.

Кеянси́х. Среднеперс. в поздней традиции; авест. Кансава (см.). [484]

Кеянýш. Фарси; среднеперс. Катайун (см.).

Кибéла. Греч. Греческая богиня фригийского происхождения; восходит к фригийской Кубáбе — богине плодородия и вечно «воскресающей» после смерти природы. Самые ранние сведения о культе Кубабы и почитавшимися совместно с ней богами природы и плодородия Сабасием и Áттисом (греч.) относятся к началу I тыс. до н.э.; после выделения Лидии из состава Фригии в самостоятельное государство эти три божества остаются в лидийском пантеоне. В VI в. до н.э. культы Кубабы (Кибелы) — Аттиса проникают в Грецию, быстро распространяются и обретают популярность в эллинистическом мире; Кибела почитается также под именами Кивéва, Диндимéна, Великая Мать богов, Идéйская Мать. В поздней античности культ Кибелы слился с культом богини-матери Рéи, иногда эти богини отождествлялись (Рея-Кибела). Лидийские и фригийские мифы о Кибеле и Аттисе сохранились только в греческой обработке и интерпретации. Согласно преданию лидийского происхождения, Аттис — фригиец, учредивший в честь Кибелы празднества-оргии, во время которых его убивает вепрь; Кибела молит Зевса воскресить юношу, и тот исполняет просьбу (сказание, сходное с мифом об Афродите и Адонисе). По преданию фригийского происхождения, Аттис — юноша неземной красоты, сын самой Кибелы; богиня влюбляется в него, однако Аттис увлечён царской дочерью (вариант: нимфой); во время свадьбы Кибела насылает на всех гостей безумие, Аттис убегает в горы, ослепляет себя и умирает; раскаявшаяся Кибела оплакивает Аттиса и учреждает в память о его гибели траурный праздник; вняв мольбе богини, Зевс воскрешает юношу: Аттис превращается в вечнозелёную сосну, из его крови вырастают цветы. Праздник оплакивания Аттиса, во время которого разыгрывалась мистерия его гибели, был одним из главных религиозных праздников, связанных с культом Кибелы.

В 204 г. до н.э., в конце Второй Пунической войны, культ Кибелы—Аттиса проник в Рим; образ Кибелы быстро отождествился с образом богини посевов и жатвы Опс; культовым центром Кибелы и Аттиса стал город Пессинýнт в малоазийской Галатии (поэтому жрецы Кибелы назывались галлами). В императорском Риме Кибела почиталась как богиня благосостояния и процветания. Овидий в «Фастах» (IV. 179-372) сообщает об учреждении Мегализийских игр в честь Кибелы.

В Иране, начиная с селевкидской эпохи, когда происходило слияние греческой и восточных культур и мифологий, Кибела (наряду с Деметрой) отождествлялась с Ардвисурой Анахитой.

Килизия́кх. См.: Шедаспих Килиэиякх.

Кирдэ́р. См.: Картир.

«Книга о Яви́ште, сыне Фрияна». См. с. 72, 343-347.

Колдуны. См.: Йату.

Кубáба. См.: Кибела.

Кубáд. Фарси. См.: Кави Кавата.

Куми́ш. Среднеперс. Название горы у г. Нишапура; по «Бундахишн» 12.32, место битвы Виштаспа с Арджаспом — см. с. 73. Топоним сохранился до настоящего времени. [485]

Кýнда. Авест.; среднеперс. Кундáк. В «Авесте» дэв с неясными функциями, характеризуемый как «без питья пьяный», антагонист Сраоши («Видевдат» 19.41), связанный с «тучами». Имя, по-видимому, означает буквально: «Бочка» — метафорическое обозначение дождевой тучи; в «Ригведе» дождевая туча иногда называется «кавадха» («бочка»), из чего можно заключить, что этимология имени «Кунда» и представления о нём восходят к индоиранской эпохе. В пехлевийской традиции образ полностью переосмысляется, дэв Кундак исполняет функции совершенно иного свойства — см. с. 111.

Кундáк. Среднеперс.; авест. Кунда (см.).

Кусти́. Фарси; авест. Авйанхáна. Обязательная часть одеяния зороастрийца — пояс из 72 (по количеству ха «Ясны») нитей, символизирующий зороастрийскую Веру. См. примеч. 665 на с. 270.

Кури́шк. Среднеперс. Порода овец. См. с. 210, 259.

Ложь. См.: Друдж.

Лохрáсп. Среднеперс. и фарси; авест. Арватаспа (см.).

Мáги. Латинизированная форма от древнеперс. этнонима «мáгуш» — названия индийского племени. См. с. 26, 29-31, 46-47, 49. В селевкидскую эпоху античные авторы называли «магами» жрецов всех религий иранского происхождения, в том числе жрецов Митры в митраизме и жрецов Зервана; «в период позднего эллинизма под именем „учений магов", „учений магов и халдеев", „учений Зороастра" ходили различные религиозно-философские и мистические сочинения, связанные с учениями гностиков, неоплатоников и т.п. и обычно имевшие к действительному зороастризму лишь самое косвенное отношение или совсем никакого»[49] второе значение слова «маг» — «чародей», «астролог» — связано с легендами о Зороастре как об астрологе (см. с. 26) и также не имеет реального отношения к иранскому жречеству. В позднепарфянскую и сасанидскую эпохи «магами» называли все зороастрийских священнослужителей, иногда также жрецов зороастрийских сект. С исламского времени «маг» — приверженец зороастризма, «неверный», огнепоклонник.

Магупáт. Среднеперс. «Господин магов»; в поздней традиции мобед. В сасанидском Иране верховный зороастрийский жрец. Должность, по-видимому, учреждена при Картире. См. с. 58, 61.

Мáдйо-мóнгха. Авест. «Среднемесячный» — т.е. рождённый в середине месяца; среднеперс. Медйóк-мах, в поздней традиции Медйомáх. Двоюродный брат Заратуштры и его первопоследователь. Впервые упоминается в «Гатах» («Ясна» 51.19) как потомок Спитамы и в «Мемориальном списке» (13.95) как сын Арастайи и «первый, кто услышал слово Заратуштры и учился у него». См. с. 322.

Мазáнские дэвы, земли и др. Авест. и среднеперс. в русифицированной передаче. Мазанские дэвы — постоянно упоминаемые в «Авесте» и пехлевийских источниках дэвы, населяющие Мазанские земли — область на юге [486] Каспийского моря, совр. Мазендаран. Образ восходит к одному из враждебных зороастрийцам «дэвопоклоннических» племён. В пехлевийских текстах мазанские дэвы иногда описываются как идолопоклонники, но это, очевидно, уже позднейшее осмысление. Уничтожение «двух третей» мазанских дэвов приписывается Хаошьянгхе. В «Шахнаме» мазанские дэвы — дивы Мазендарана; см. с. 235.

Мáзда. См.: Ахура Мазда.

Маздáк. Среднеперс. Магупат в период царствования шаханшаха Кавáда (488—496 и 499—531 гг. н.э.), реформатор зороастризма и политический предводитель повстанческого (так наз. «маздакитского») движения крестьян и городской бедноты против феодальной знати. См.: объективно-исторические сведения — с. 62-63; легендарные — с. 367-382; источники — прилож. 7.

Маздаясни́зм. См. примеч. 50 на с. 29.

«Малая Авеста». Раздел «Авесты», составленный, по преданию, Атурпатом Махраспанданом. См. с. 69.

Мáни. Среднеперс. Иранский религиозный деятель и реформатор III в. н.э., основоположник манихейства. «Мани», по-видимому, не имя, а нечто вроде титула; в манихейской религиозной традиции существует множество его толкований, возводящих этимологию к разным языкам: «владыка», «драгоценный камень», «вечный» и др.; толкования, встречающиеся в зороастрийской и христианской литературе: «маньяк», «одержимый», «безумец» и т.п., более чем сомнительны, поскольку в противном случае сторонники и последователи Мани вряд ли бы называли его так. См. с. 57-59, 121-124, прилож. 5.

Манихéйство. См.: с. 57-59, 121-124, прилож. 5, Мани.

Мáнтра Спéнта. Авест. «Святое [воздействующее] Слово»; среднеперс. Мараспáнд. Представление, что сказанные вслух слова могут обладать сакральной силой и оказывать воздействие на окружающий мир, возникло в глубокой древности и существовало в том или виде (заговоры, заклинания, проклятия, благопожелания и др.) у всех народов на протяжении всей истории — вплоть до наших дней.[50] В индоиранской религии «Мантра Спента» [487] соответствуют заклинания, произносимые кави (см. с. 8-9). В «Гатах» Мантра Спента — воздействующее Слово Ахура Мазды, на уровне «земного» мира иногда тождественное «благим речам» в основной триаде зороастрийской этики («благие мысли, благие речи, благие дела») и «праведному учению» — т.е. зороастрийской религии («Ясна» 28.11; 29.7); применительно к Заратуштре под Мантра Спента, видимо, понимается дар убеждения, способность пророка своим «истинным» (см.: Аша) словом обращать людей в зороастрийскую веру («Ясна» 28.6). В «Младшей Авесте» и среднеперсидской традиции к Мантра Спента/Мараспанд относятся также молитвы и заклинания, произносившиеся жрецами при отправлении ритуалов. Иногда понятие «Святое Слово» персонифицируется как абстрактное божество-гений (см. с. 155); ему посвящен 29-й день каждого месяца.

Манýш. Авест. «Человечья[?]». Название одной из гор в хребте Хара Березайти; см. с. 199. Отождествлению с реальным топонимом не поддаётся; вероятнее всего, мифическая гора.

Манушáк. Среднеперс., этимология имени восходит к названию горы Мануш (см. с. 199). Сестра Манушчихра. См. с. 210, 257.

Манýш-и Хуршéд-вини́к. Среднеперс. «[Рождённый на горе] Мануш Солнечный Нос». Один из предков Манушчихра. См. с. 199.

Манýш-хурнáр. Среднеперс., этимология имени восходит к названию горы Мануш. Отец Манушчихра. См. с. 199.

Манушчи́хр. Среднеперс.; авест. Манýш-чи́тра — «Рождённый на [горе] Мануш», фарси Менучéхр — о значении см. примеч. 467 на с. 201. Один из царей династии Пишдадидов; см. с. 199-210.

Мараспáнд. Среднеперс.; авест. Мантра Спента. (см.).

Массагéты. Скифское племя. См. в статье: Саки.

Мать Жизни. В манихействе абстрактное духовное начало, женская параллель Первого Человека. См. с. 122-123. Образ восходит к зороастрийскому образу Спандармат.

Мах. Среднеперс.; авест. Маха (см.).

Мáха. Авест.; среднеперс. Мах. Луна, персонифицируемая как божество. О Луне в зороастрийской мифологии см. на с. 93. [488]

Мáхлия и Махлия́на. Среднеперс. в поздней традиции; среднеперс. Машйа и Машйои (см.).

Мáшйа и Машйóн. Среднеперс. «Смертный и Смертная»; в поздней традиции Махлия и Махлияна. Первая человеческая пара, потомки Гайомарта. См. с. 101-103, 164.

Медйóк-мах. Среднеперс.; авест. Мадйо-монгха (см.).

Медйомáх. Среднеперс. в поздней традиции; авест. Мадйо-монгха (см.).

«Мемориальный список». Установившееся в научной литературе традиционное название заключительной части «Фраварди́н-яшта» («Яшт» 13.85-158), посвященной поминовению и прославлению фраваши богов, иранских легендарных правителей, героев и других мифологических персонажей — праведников с точки зрения зороастрийской морали и этики — от Гайа Мартана до Заратуштры и Саошьянта. Значительная часть имён, содержащихся в «Мемориальном списке», нигде более в зороастрийских текстах не упоминается.

В «Списке» выделяются семь тематических пластов: 85-95 — боги, Гайа Мартан, Заратуштра (текст см. на с. 129) и Мадйо-монгха; 96—110 — первопоследователи пророка от Асмо-хванвы; 111-117 — неизвестные персонажи; 118-128 — персонажи, связанные, по-видимому, с окраинными каршварами (судя по тому, что четверо из них в этом качестве упоминаются в других текстах); 129 — Саошьянт; 130-138 — герои дозаратуштровской легендарной истории; 139-142 — женщины-праведницы, от Хутаосы до матерей трёх грядущих сыновей Заратуштры (Саошьянтов). Часто выделяют и два хронологических пласта: более древний — последователи Заратуштры, и сложившийся на «младоавестийской» стадии (см. с. 32-33) — прочие персонажи; однако это деление является весьма условным: с одной стороны, в перечне последователей пророка содержится множество позднейших вставок, с другой — текст «Фравардин-яшта» по содержанию значительно древнее «Гат», он восходит ещё к индоиранской религии (см. с. 66) — включая и значительную часть «Мемориального списка», которая хоть и составлялась в «младоавестийский» период, но отражает ещё дозороастрийские представления (так, Хаошьянгха, по «Младшей Авесте» — первый царь династии Парадата, упоминается предпоследним в перечне легендарных правителей (137).

«Менóг-и Храт». См. с. 72.

Менучéхр. Фарси; среднеперс. Манушчихр (см.).

Мерв. Среднеперс.; авест. Моуру (см.).

Мердáс. Фарси. В «Шахнаме» отец Заххака. См. с. 182-183.

Мех-и Гах, Мех-и мийáн Áсман. Среднеперс. См. с. 87.

Мехрáб. Фарси. В «Шахнаме» царь Кабулистана, отец Рудабе, потомок Заххака — см. с. 202; по другим источникам — потомок мифического родоначальника арабов Таза от дочери Фаридуна. Образ, по-видимому, восходит к реальному историческому лицу — властителю Кабулистана.

Мехргáн. Фарси. См. примеч. 460 на с. 198 и соответствующий фрагмент текста. [489]

«Миди́йская» теория. См. с. 26, 29. i

Митаóхта. Авест.; среднеперс. Митóхт. В «Авесте» — дэв-персонификация «лживого слова», противопоставляемого «благим речам» в триаде зороастрийских добродетелей («благие мысли, благие речи, благие дела»). В среднеперсидской традиции Митохт — один из первосотворённых дэвов, причисляемый к верховным силам мирового Зла и иногда отождествляемый с Друджем; см. примеч. 136 на с. 84 и соответствующий фрагмент текста.

Митóхт. Среднеперс.; авест. Митаохта (см.).

Ми́тра. Авест. «Договор», «Согласие»; среднеперс. Михр. В индоиранской религии божество клятвы и соблюдения договора (см. с. 11 и статью; Варуна); ведийское (см.: «Веды») соответствие — Митра («Друг», «Дружба», «Договор»), хранитель закона мироздания Рта, связанный с Солнцем. «Один из наиболее интересных эпитетов Митры — „выпрямитель линий [границ]" («Яшт» 10.61) не только намекает на возможную примиряющую роль Митры при спорах о границах, но <…> позволяет, очевидно, восстановить для него более древнюю функцию царя-жреца, принимавшего участие в ритуальных измерениях, которые подтверждают следование универсальному закону, правде [Аша]. <…> Подобные фрагменты подчёркивают посредническую роль Митры, его функцию различения Добра и Зла, Правды и Лжи. В этом смысле Митра — божество, определяющее некую морально-нравственную границу. <…>

Исходным пунктом в выяснении мифологической предыстории образа Митры следует считать наличие пары соответствующих божеств в иранской и индийской традициях: Митра — Ахура Мазда в „Авесте" и Митра — Варуна в „Ригведе". В этой паре <…> Ахура Мазда (соответственно Варуна) видимо, моделировал в индоиранский период в основном космологические элементы Вселенной, а Митра, очевидно, ведал социальной организацией людей и соответственно устройством „человеческой" Вселенной, осуществлял медиационную (посредническую) функцию между верхом и низом, небом и землёй, <…> божественным и человеческим. Подобная схема объясняет возникновение следующей по времени стадии в истории Митры — превращение его в бога договора. В ходе подобной эволюции Митра мог иногда приобретать и некоторые черты, первоначально присущие его соседу по божественной паре. Так, видимо, объясняется причастность авестийского Митры к войне <…> связь с водами <…> связь с ночным небом (одежда Митры иногда изображается как звёздное небо), с глубиной и тайной».[51]

Заратуштрой культ Митры был отвергнут, но, как и культы других старых богов, он вскоре восстанавливается. В религии ранних Ахеменидов (до Дария I) Митра, по-видимому, является официальным верховным божеством пантеона; засвидетельствовано множество имён в его честь. Многие исследователи полагают, что события, связанные с религиозной реформой Ксеркса и описанные в его «Антидэвовской» (см.: Дэвы) надписи (прилож. 3А), отражают попытку Ксеркса искоренить культы Митры, Ардвисуры Анахиты, Вертрагны и других старых богов, отвергнутых, вслед за учением «Гат», и магами (см. с. 49-50). Официально культы этих богов узаконены [490] Артаксерксом II (404—359 гг. до н.э.) — очевидно, одновременно с введением «зороастрийского» календаря (дополнение 1) и превращением зороастризма — уже политеистического, в духе «Младшей Авесты» — в государственную религию ахеменидской державы. С этого времени Митра начинает отождествляться с греческими Аполлоном и Гелиосом, что свидетельствует о наличии у Митры солярных функций, которые в результате такого отождествления получили дальнейшее развитие, особенно в эллинистическую (селевкидскую) эпоху.

В парфянскую эпоху на базе зороастрийской дуалистической теологии и культа Митры как одного из наиболее почитаемых язатов возникает новая религия — митраизм, в которой Митра всецело воспринимает функции Ахура Мазды и мыслится как верховный бог света (Анагранам Раучама) и Добра, противостоящий Ангхро Майнью. По митраистскому космологическому мифу, Митра был рождён скалой, его нашли и вырастили пастухи;[52] впоследствии Митра вступил в борьбу с Солнцем за власть, вражда закончилась заключением мира и священным договором. Затем Митра убил Первого Быка, созданного Ахура Маздой; из тела Быка произошли все полезные растения, из мозга — пшеница, из крови — виноград и т.д.; таким образом, земля благодаря ритуальному закланию Быка стала плодородной. Во время военных походов Помпея в 66—63 гг. до н.э. митраизм распространился среди его легионеров и был занесён в Рим. Культ Митры в Риме носил характер мистерий; днём рождения Митры считался день зимнего солнцестояния — 25 декабря (на I в. до н.э.).[53] В III в. н.э. митраизм серьёзно соперничал с христианством; с IV в. он исчезает полностью. Самые ранние из известных изображений Митры датируются ахеменидской эпохой (илл. 5-Б). В начале сасанидской эпохи вырабатывается канон изображений Ормазда (см.: Ормазд 1), Михра и Анахид (см.: Анахид 1) — «по образу и подобию» шаханшаха и царицы (илл. 10, внутритекстовый комментарий на с. 53); ок. 274 г. н.э. этих богов впервые начинают изображать на монетах (илл. 8, примеч. 96 на с. 53). Инкарнации Михра: белый конь, фиалка. Римский Митра изображался в виде человека с головой быка или в виде юноши, убивающего быка. «Младшая Авеста» приписывает Митре также функции загробного судьи, эту традицию наследуют и пехлевийские источники (см. внутритекстовый комментарий на с. 297. В среднеперсидской традиции Михр иногда причисляется к Амахраспандам. Чертами Митры в манихействе наделены Живой Дух, Михрйазд и Третий Посланник.

Михр. Среднеперс.; авест. Митра (см.).

Михрáк. Среднеперс. В «Карнамак-и Арташир-и Папакан» — противник Арташира. По-видимому, историческое лицо. См. с. 353, 354, 356.

Михрйáзд. Парфянск. В некоторых манихейских текстах — именование Третьего Посланника.

Мишэ́. Согдийск. В некоторых манихейских текстах — именование Третьего Посланника.

«Младшая Авеста». См. с. 68-69. [491]

Мобéд. Среднеперс. в поздней традиции; среднеперс. магупат (см.).

Мóуру. Авест.; среднеперс. Мерв. Одна из иранских областей, приблизительно соответствует Маргиане греков (обозначена цифрой XVI на карте империи Ахеменидов — илл. 2). Упоминается в «Географической поэме» (см. с. 113).

Мужей (Мужская) Отвага. См. примеч. 527 нас. 216.

Муш. Авест. Муш-паирика — «Паирика-мышь»; среднеперс. Мушпáр. В «Авесте» характеризуется как «воровка» и упоминается наряду с другими силами Зла при их перечислении («Ясна» 16.8 и 68.8); функции её неясны (высказывалось предположение об отождествлении Муш с мышью — носительницей чумной заразы). В среднеперсидской традиции Мушпар — небесная паирика (см. с. 92), «имеющая хвосты» («Бундахишн» 5.2); отождествление её с кометой или метеором не вызывает сомнений, однако неясно, связано ли представление о Мушпар с конкретным небесным объектом или же она является неким «собирательным образом» метеоров и комет — т.е. персонификацией отрицательного, с точки зрения зороастрийской космологии, астрономического явления

Мушпáр. Среднеперс.; авест. Муш-паирика; см.: Муш.

Нази́шт. Среднеперс. Имя дэва. См. примеч. 746 на с. 300 и соответствующий фрагмент внутритекстового комментария.

Нáйрьо Сáнгха. Авест. «Хвала мужей [огню?]»; среднеперс. Нерьясáнг. Представление и культ восходят к индоиранской эпохе; судя по этимологии имени, образ возник как персонификация молитв, обращаемых к жертвенному пламени (см. с. 11). Ведийское (см.: «Веды») соответствие — Нáра Шáнса (значение имени то же), эпитет Агни́ — бога огня, посредника между богами и людьми. Указание на тесную связь и, возможно, даже отождествление Найрьо Сангхи с огнём содержится в «Ясна» 17.11: он прославляется в одном ряду со всеми пятью ипостасями Атара (по-видимому, как божество — посредник между огнями на алтарях локальных храмов и главным огнём Ацур-Варахран (см. в статье: Атар)). Найрьо Сангха был известен на западе Ирана при Ахеменидах, но в ахеменидских надписях не упоминается. Главная роль Найрьо Сангхи в «Младшей Авесте» — посланник и вестник Ахура Мазды (см. с. 155-156), эту функцию в среднеперсидской традиции сохраняет Нерьясанг (см. с. 232, 326-328, 346) (она также приписывается Сраоше/Срошу).

Накахéд. Среднеперс.; авест. Нахатья (см.).

Накиáш. Среднеперс.; авест. Нахатья (см.).

Намáк, Намýн. Среднеперс. В «Бундахшин» 31.35 разнописания имени деда Узавы. См. с. 213.

Намýн. См.: Намак.

Намхáст. Фарси; среднеперс. Намхваст (см.).

Намхвáст. Среднеперс.; фарси Намхáст. В «Авесте» не упоминается. В «Аяткар Зареран» и «Шахнаме» один из сторонников Арджаспа в войне с Виштаспом; см. с. 331, 332. [492]

Наотáра. Авсст.; среднеперс. Нотáр, фарси Новзáр. Один из сыновей Манушчихра. См.: о Нотаре — с. 210; о Новзере — с. 202, 210-211.

Нарáва. Авест. См. внутритекстовый комментарий на с. 202.

Нарсáк, Нарси́. Среднеперс. Разнописания имени брата Тахморупа, Йима и Спитура («Бундахишн» 31.3). См. с. 171 и примеч. 350 там же.

Нас. Среднеперс.; авест. Насу (см.).

Наск. Среднеперс. Группа авестийских текстов, объединённых по тематическому принципу в ходе последней кодификации «Авесты»; см. с. 62, 65. Единственным наском, сохранившимся полностью, у парсов считается «Видевдат».

Нáсатья. См.: Нахатья.

Нас. Среднеперс.; авест. Насу (см.).

Нáсу. Авест. «Труп»; среднеперс. Нас. Дэв осквернения, заключённого в мёртвой плоти. Представление о «нечистоте» мёртвого тела возникло у иранских арийцев к конце индоиранской эпохи (см. с. 17-18). Впоследствии, уже на «младоавестийской» стадии, эта «нечистота» персонифицировалась как женское дэвовское существо в виде трупной мухи (в «Авесте» обычно — Друхш-йа-Насу — «Скверна трупная»). См. внутритекстовый комментарий на с. 275 и с. 278-284. Иногда Насу приписывается способность умертвлять человека — сравн.: Асто Видоту.

Нахáтья. Авест.; среднеперс. Накахéд, Накиáш. В индоиранской религии — Нáсатья, небесное божество или пара божеств; впервые упоминается, наряду с Индрой и Варуной, в надписи, датируемой ок. 1400 г. до н.э. В «Ведах» Насатья — эпитет небесных богов-близнецов Ашви́нов; Заратуштрой, напротив, это божество было отвергнуто и причислено к дэвам. В «Младшей Авесте» Нахатья — один из злейших дэвов, как правило, без определённо выраженных функций. В среднеперсидской традиции фигурирует под именами Накахед и Накиаш — один из первосозданных верховных дэвов (см. с. 84), антагонист Сроша (см. с. 109).

Нахи́д. Фарси; авест. Ардвисура Анахита (см.).

Нашáк. Среднеперс. Одно из предположительных прочтений имени жены Сиямака, мифической прародительницы народов и рас; см. с. 164.

Неремáн. Фарси. В «Шахнаме» предок Рустама, упоминается косвенно. См. с. 202. Имя восходит к авест. эпитету Керсаспы «нарьямана» — см. с. 215-216.

Нерьясáнг. Среднеперс.; авест. Найрьо Сангха (см.).

Нестýр. Фарси; среднеперс. Баствар (см.).

Нивéтиш. Среднеперс. позднее предположительное прочтение имени одного из братьев Зардушта. См. с. 257.

Ниви́ка. Авест. Отец противников Керсаспы; см. с. 223. Подробности неизвестны.

Нийáг. См.: Нихав. [493]

Нисáйа. Авест. Одна из иранских областей; см. с. 112. Упоминается в «Географической поэме» (см. с. 113).

Нихáв, Нихáг, Нихáу, Нийáг. Среднеперс. Разночтения имени туранца, ранившего Сама (Керсаспа); см. с. 225.

Ниязéма. Среднеперс. (пазенд) в поздней традиции; среднеперс. разночтение: Аязéм. Один из предков Зардушта; см. с. 249.

«Нйаи́шн». Раздел «Малой Авесты». См. с. 69.

Новзéр. Фарси; авест. Наотара (см.).

Ноктáрга. Среднеперс. См. с. 229-230.

Носи́. Среднеперс. Одно из разнописаний имени брата Тахморупа, Йима и Спитура («Бундахишн» 31.3). См. с. 171 и примеч. 350 там же.

Нотáр. Среднеперс.; авест. Наотара (см.).

Нотари́га. Среднеперс. позднее предположительное прочтение имени одного из братьев Зардушта. См. с. 257.

Ноширвáн. Арабск.; среднеперс. Аноширван (см.).

Нэрэмáн. Авест. Одно из предположительных прочтений имени противника Кави Хаосравы; см. с. 240.

Овóйх. Среднеперс. «Кошмар[?]». Вариант написания (наряду с «Овóхм») имени одного из предков Дахака; см. примеч. 385 на с. 179.

Овóхм. Среднеперс. вариант написания имени «Овойх» (см.). Огонь. См.: Атар.

Ормáзд. 1. Среднеперс.; авест. Ахура Мазда (см.).

2. В зороастрийской ортодоксии планета Юпитер; см. внутритекстовый комментарий на с. 92 и с. 93-94.

3. Полулегендарный образ третьего царя династии Сасанидов Хормизда I (ок. 272—274 гг. н.э.); фигурирует в «Карнамак-и Арташир-и Папакан» — см. с. 357.

Отец Величия, Отец Света. В манихействе — эпитеты верховного бога, по которым он обычно именуется. Образ возник как синкретическое слияние образов Ормазда (см.: Ормазд 1) и частично Зервана.

Падахшвáр. Среднеперс. Горная цепь южнее Каспийского моря, совр. Эльбурс (см. в статье: Хара Березайти). Мыслились ли эти горы как часть мифического Харбурза, неясно. См. с. 204, 209.

Падирагтарáсп. Среднеперс. в поздней традиции; среднеперс. разночтение: Паитирáсп; пазендские (см.: Пазенд): Спитарáсп, Питрáсп. Один из предков Зардушта, отец Порушаспа. См. с. 249, 251.

Падхосрóв. Среднеперс. По «Аяткар Зареран», один из сторонников Виштаспа в битве с Арджаспом; см. с. 334. В других зороастрийских источниках не упоминается.

Паетрáсп. Среднеперс. (пазенд) в поздней традиции; среднеперс. разночтение: Паитирасп (см.). Один из предков Зардушта; см. с. 249. [494]

Пазéнд. Передача среднеперсидских слов буквами «авестийского» алфавита.

Пáирика. Авест. Среднеперс. пари́. Класс дэвовских (см.: Дэвы) существ женского пола. В «Авесте», как правило, упоминаются в паре с йату. Образы паирика подразделяются на три разновидности: 1) персонификации отрицательных явлений природы — неурожая, засухи, «падающих» (и тем нарушающих порядок мироздания) звёзд, комет и т.п.; см. с. 92; 2) «злые» паирика без определённых функций, иногда в обликах храфстра; 3) очень редко — обольстительницы людей, совращающие их с пути праведности, описываемые как блудницы или сладкоречивые женщины (напр., «Ясна» 9.32 — с. 315). К зороастрийским представлениям о паирика восходят образы пери в средневековой классической персидской поэзии и в преданиях тюркоязычных народов: пери выступают как добрые или злые духи; добрые пери описываются в виде фей, миловидных девушек, птиц; злые — в виде змей, лягушек, хищных зверей, — однако преобладают положительные образы пери.

Паитирáсп. Среднеперс. разночтение имён Падирагтарасп (см.) и Паempacn (см.).

Папáк. Среднеперс. Исторически — удельный правитель в аршакидском Иране. В «Карнамак-и Арташир-и Папакан» приёмный отец Арташира; см. с. 348-350.

Парадáта. Авест. «Данные первыми»; среднеперс. и фарси Пишдáды, Пишдади́ды. См. с. 165. В «младоавестийской» традиции к династии Парадата иногда причисляются Митра, Хаома и Трита (см.).

Паради́з. «Европеизированная форма авест. термина „паирида́э́за" [древнеиранск. букв.: „отгороженный [сад, парк]"]. В иранской мифологии (в „младоавестийских" и ахеменидских преданиях) место блаженства и успокоения душ. Времяпрепровождение в Парадизе выступало синонимом блаженства, лучшего из мыслимых для человека состояний, благодаря чему с усилением религиозно-символической интерпретации Парадиза превратился в образ рая и благого воздаяния <…> Иранская и индоплеменная иранизированная знать возводила реальные роскошные Парадизы, порождавшие ассоциации с райским садом. Древнеидийские и ахеменидские П. были известны Ксенофонту („Киропедия" 1.4, 5, 11; „Анабасис" 1.2, 7), Ктесию (V—IV вв. до н.э.) и другим авторам. Подобный Парадиз раскопан вблизи городища Топрак-Кала в древнем Хорезме (III в. н.э.). Через греческое посредство авестийский термин <…> проник в культурное наследие Европы»,[54] сравн. англ. «Paradise».

Парасáнг. См. с. 99.

Парéнди. Авест. «Богатство», «Изобилие». Образ восходит к индоиранской эпохе (см. с. 6); ведийское (см.: «Веды») соответствие — Пýрамдхи (букв.: «Щедродающий»), божество щедрости и исполнения желаний. В «Гатах» — нарицательная абстракция, одно из благ, сопутствующих «праведной вере». В «Младшей Авесте» образ переосмысляется как женское божество с антропоморфными чертами (т.е., по сути, восстанавливается индоиранское представление). [495]

Пари́. Среднеперс.; авест. Паирика (см.).

Пародáрш. Авест. «Видящая вперед». Авестийское стилистически возвышенное название петуха (в отличие от «народного» звукоподражательного названия «Кахркáтас»), считавшегося птицей бога Сраоши. См. с. 109, 344, 355.

Пáрсы. Современные индийские зороастрийцы. См. с. 64.

Патáна. Авест. В «Авесте» отец противников Керсаспы; упоминается косвенно. См. с. 217, 222.

Пáтиш. Авест. «Противоборство [Ахура Мазде]». Один из дэвов; см. примеч. 778 на с. 318.

Пáурва. Авест. См. с. 195-196.

Пашáнг. Среднеперс.; фарси Пешéнг. В зороастрийской легендарной истории отец Фрасийака, Карсеваза и Агрерата. См.: о Пашанге — с. 202; о Пешенге — с. 211, 226, 228.

Пашни́ч, Пехи́но. Среднеперс. См. примеч. 568 на с. 224 и соответствующий фрагмент внутритекстового комментария.

Первый Человек. 1. В зороастризме родоначальник человечества; см.: Гайа Мартан.

2. В манихейской теологии небесный прототип библейского Адама; см. с. 122, 123.

Пери́. Новоперс.; авест. Паирика (см).

Пехи́но, Пашни́ч. Среднеперс. См. внутритекстовый комментарий на с. 224.

Пехлеви́йская литература. См. с. 69-73.

Пешáна. Авест. Противник Кави Виштаспы в войне с хионитами; см. внутритекстовый комментарий на с. 337.

Пешéнг. Фарси; среднеперс. Пашанг (см.).

Пешиянсáй. Среднеперс. Название равнины, локализуемой в Кабулистане. См. с. 225.

Пешотáну. Авест. и среднеперс.; фарси Пешутéн. Сын Кави Виштаспы. Этимология имени, возможно, восходит к названию реки Петáк-мийáн, локализуемой в Кангдеже. («Бундахшит 20.5). Иногда причисляется к «младшим» Кавианидам (см.: Кави). См.: о Пешотану — с. 307, 338, 384; о Пешутене — с. 339, 340.

Пешутéн. Фарси; авест. и среднеперс. Пешотану (см.).

Пирáн. Фарси. В «Шахнаме» сын Висе, один из предводителей туранцев, воспитавший Кей Хусроу. См. с. 239, 244-245.

Питáóна. Авест. Дэвопоклонник (см.: Дэвы), один из противников Керсаспы; см. с. 223. Подробности неизвестны.

Питрáсп. Одно из пазендских (см.: Пазенд) разночтений имени Падирагтарасп (см.). [496]

Пишдади́ды, Пишдáды. Среднеперс. и фарси; авест. Парадата (см.).

Пиши́на. Авест. 1. Правитель из династии Кавиев, сын Кави Апивохи; см. в статье: Кави Аршан.

2. Название озера; отождествлению с реальным топонимом не поддаётся. См. с. 220.

Полярная звезда. См. с. 87-88.

«Полярная теория». См. с. 87-88.

Пормайé. Фарси; среднеперс. Бармийýн. Один из братьев Фаридуна. См.: Бармийун, Бермайе.

Порушáсп. Среднеперс.; авест. Порушаспа (см.).

Порушáспа. Авест.; среднеперс. Порушáсп. Отец Заратуштры. См. с. 249, 251-263.

Поручи́ста. Авест. См.: Дети Заратуштры.

Поручист. Среднеперс. См.: Дети Заратуштры.

Посланник. См.: Третий Посланник.

Послушание. См.: Сраоша.

Правда. См.: Арштат.

Пур-гáу, Пур-тýpa. Среднеперс. «Сын быка» (разница между «гау» и «тура» неясна; возможно, первоначально «гау» — домашний бык, «тура» — дикий, однако в поздней традиции это были уже синонимы, сравн. арабск. «таур» — бык). Разночтения имени отца Фретона в среднеперсидской традиции; см. внутритекстовый комментарий на с. 187 и статью: Бермайе.

Пути́к. Средненерс.; авест. Путина (см.).

Пути́ка. Авест.; среднеперс. Пути́к. Один из заливов океана Ворукаши. См. с. 96.

Пуш. Среднеперс. «Скупость». Дэв скупости — см. с. 110. Образ, по всей видимости, сложился на «младоавестийской» стадии (см. с. 32) как олицетворение соответствующего греха, однако в «Авесте» дэв Пуш не упоминается.

Рáга. Авест.; среднеперс. Рей. Город или область в Древнем Иране. См. с. 53, 104. Упоминается в «Географической поэме» — см. с. 114.

Раджáн. Среднеперс.; в поздней традиции Аирик, пазендское (см.: Пазенд) разнописание Рак. Сын Дурасроба (см.: Дурасроб 1), один из предков Зардушта. См. с. 250, 254.

Рак. Среднеперс. (пазенд). Одно из разнописаний имени Раджана; см. с. 254, 260.

Рам. Среднеперс.; авест. Раман (см.).

Рáман. Авест.; среднеперс. Рам. Божество лугов и пастбищ.

Рангуштáр. Среднеперс. позднее предположительное прочтение имени одного из братьев Зардушта. См. с. 257. [497]

Рáнха. Авест. «Роса»; в пехлевийских источниках Pax, Арáг, Арéнг и др. Одна из мировых рек; см. с. 96; вероятно, мифологическое осмысление Сырдарьи или Волги; вторая гипотеза является более распространённой, поскольку топоним «Pax», вероятно, соответствует названию Волги — «Ра», засвидетельствованному у Птолемея; сравн. также этимологию названий «Ранха» («Роса») и «Волга» («Влага»). В «Ведах» Ранхе соответствует река Раса, находящаяся «на краю света» — сравн. авестийское выражение «у истоков Ранхи» — синоним максимальной удалённости. Иногда в Ранхе локализуется остров Хома и отождествляемых с Хомом священных деревьев.

Рапитви́на. Авест. «Полуденный»; среднеперс. Рапитви́н. Одно из временных подразделений суток и соответствующее ему божество-гах. См. с. 99 и 87.

«Раст Сухáн». См. с. 61.

Рат. Среднеперс.; авест. Рату (см.).

Рáту. Авест. «Глава», «Судья»; средненерс. Рат. См. примеч. 134 на с. 82 и с. 103.

Ратуштáр. Среднеперс. позднее предположительное прочтение имени одного из братьев Зардушта. См. с. 257.

Pax. Среднеперс.; авест. Ранха (см.).

Рахш, Рехш. Фарси. «Свет», «Сияние». Конь Рустама. См. с. 226, 235, 340. Образ Рахша вошёл в персидские и таджикские сказки.

Рашк. Среднеперс.; авест Араска (см.). Рашн. Среднеперс.; авест. Раиту (см.).

Рáшну. Авест. «Правда», «Справедливость»; среднеперс. Рашн. В «Гатах» не упоминается. Имена в честь Рашну впервые засвидетельствованы при Дарии I. В «Младшей Авесте» — божество с антропоморфными чертами, бог справедливости и правосудия (см. с. 149-150), связанный также с Загробным судом; в «Видевдате» и книге «Яшт» (кроме посвященного самому Рашну «Яшт» 12) обычно фигурирует совместно с Митрой — божеством договора, связанным с ордалиями (см. в статье: Варуна); в «Ясне» и «Виспереде» почти всегда упоминается вместе с Арштат — на основании этого можно предположить, что образ сложился в «младоавестийскнй» период (см. с. 32) как персонификация одной из ипостасей Истины и функций Митры по поддержанию справедливости. Среднеперсидская традиция приписывает Рашну, в целом, те же функции, что и «Младшая Авеста» — см. внутритекстовый комментарий на с. 297 и с. 360.

Рей. Среднеперс.; авест. Рога (см.).

Рехш. См.: Рахш.

Ростéм. См.: Рустам.

«Ривайáт». См. с. 73.

Рта. Санскр. Ведийское (см.: «Веды») соответствие понятия «Аша». [498]

Рудабé. Фарси «Стройная», «Высокая». В «Шахнаме» дочь Мехраба, мать Рустама. См. с. 202.

Руми́йцы. Среднеперс. В пехлевийских источниках обычное именование македонских греков, реже — византийцев; в «Шахнаме» — римлян и византийцев.

Рустáм, Ростéм. Фарси. Восходит к среднеперс. «Ротастáхм» — «богатырь». Самое раннее сохранившееся упоминание относится к V в. н.э. — согдийский фрагмент о битве Рустама с дэвами. В «Шахнаме» — один из главных персонажей.[55] См. внутритекстовый комментарий на с. 63-64 и пересказы «Шахнаме» от с. 202 до с. 340.

Сабáсий. Греч. «Спаситель [?]». Греческий бог фригийско-фракийского происхождения. Самые ранние сведения о культе относятся к началу I тыс. до н.э.: Сабасий почитался во Фригии как божество плодородия — наряду с Кубабой и Áттисом (см. в статье: Кибела). После выхода Лидии из состава Фригийского царства (нач. VII в. до н.э.) Сабасий, Кубаба и Аттис остаются в лидийском пантеоне. В V в. до н.э., во время завоевательных походов Ксеркса, культ Сабасия проник в Грецию. В эллинистический период Сабасий отождествился с одной из ипостасей Диониса — Загреем, сыном Зевса Критского и Персефоны, с которой Зевс, согласно мифу, сочетался в облике змея, — поэтому священным животным Диониса-Сабасия была змея. По созвучию имён Сабасий иногда отождествлялся с библейским Саваофом, воспринимавшимся в Иране как языческое божество. В Риме культ Сабасия слился с культом Юпитера; Сабасий считался подателем жизненных благ и «ангелом-хранителем» души человека, дарующим потустороннее бессмертие. Изображался Сабасий в виде бородатого мужчины во фригийской одежде и шапке, наступившего ногой на голову овна, с поднятой для благословения правой рукой. Возможно, благословляющий жест — ладонь с поднятыми большим, указательным и средним пальцами — был впоследствии перенят христианством.

Савáх. Среднеперс.; авест. Савахи (см.).

Савáхи. Авест. «Восток»; среднеперс. Савáх. Восточный каршвар. См. с. 97.

Садвáс. Среднеперс.; авест. Сатаваеса (см.).

Садвéса залив. В пехлевийских источниках — один из заливов океани Варкаш; см. с. 96. В изложении мифов упоминается как Залив Сатаваесы.

Садэ́. Фарси. Зороастрийский праздник в честь открытия огня; см. с. 170. Некоторые арабские источники приписывают учреждение этого праздника Каюмарсу или Исфандияру.

Сáйрима. Авест.; среднеперс. Салм, фарси Сельм — от арабского корня «слм» («безопасность», «благополучие»). Один из сыновей Траэтаоны; см с. 198-201. О сюжете см. в статье: Арья.

Сáки. Древнеперс. Общее название ираноязычных кочевых племён так [499] называемой «скифской» ветви. Первоначально саки тождественны авестийским турам;[56] в пехлевийских источниках под турами понимаются уже тюркские племена. В ахеменидских надписях «саками» называются все скифы.

Саки делились на три группы, иногда выделяемые в самостоятельные народности: 1) «Большие саки» (т.е. «Большая орда»), или массагеты — предки аланов, населявшие степи на востоке за Араксом (Сырдарьёй); 2) «Саки Хаумаварга» (букв.: «Саки, хаому чтущие [или, может быть, „изготавливающие"]» — в греческий источниках амиргайские скифы, населявшие районы от Памира и Гиндукуша до долины Инда. С конца царствования Дария I (522—486 гг. до н.э..) их иногда стали называть «доха»;[57] очевидно, эти же племена под наименованием «даи» подразумевает и Страбон (XI.7.1; 8.2 и др.), локализующий их первоначально в причерноморских степях, а затем отмечающий их переселение в закаспийские степи; 3) «Саки Тиграхауда», обитавшие в приграничных районах среднеазиатских владений Ахеменидов. Отличительной чертой их одежды были островерхие шапки (Геродот. VII. 64; илл. 5, крайний справа), поэтому в ахеменидских надписях они часто именуются «саками с островерхими шапками».

Культура саков сложилась в VIII—VII вв. до н.э.; подробнее о ней см.: Кузьмина Е.Е. В стране Кавата и Афрасиаба. М., 1977. С. 77-120. Обычаи массагетов описывает Геродот (I.215-216). Религия саков очень близка к индоиранской религии (с точки зрения теории религии, однако племенные пантеоны своим составом отличались от пантеонов арийцев, например, по сообщению Геродота (там же), верховным божеством у массагетов было «Солнце» — т.е., вероятно, солярный бог).

В 545—539 гг. до н.э. в результате среднеазиатских походов Кира II в состав империи Ахеменндов были включены земли саков Хаумаварга; в 530 г. до н.э. армия Кира II была разгромлена массагетами, сам он был убит (Геродот. I.205-214). Саки Хаумаварга упоминаются в «Бехистунской» надписи Дария I (прилож. 2) в числе мятежных народов, поднявших восстание против Дария («Бех.» 2.8). В 519 г. до н.э. Дарий I подчинил саков Тиграхауда («Бех.» 5.20-30). Многочисленные изображения «саков в островерхих шапках», несущих дань, представлены на персепольских рельефах. Впоследствии отряды саков входили в персидское войско, участвовали в битвах при Марафоне (Геродот. VI.113), при Фермопилах (Диодор. Историческая библиотека. XI.7), при Платеях (Геродот. IX.71).

Салм. Среднеперс; авест. Сайрима (см.).

Сам. Среднеперс. и фарси; авест. Сама (см.). [500]

Сáма. Авест.; среднеперс. и фарси Сам. Героический персонаж древнеиранского эпоса, отождествляемый с Керсаспой. См. страницы, указанные в статье: Керсаспа.

Саошья́нт. Авест. причастие будущего времени от глагола «спасать» — т.е. «Грядущий Спаситель»; среднеперс. Сошйáнс. В зороастризме эсхатологический мессия. См. с. 382 и далее.

Сари́. Фарси. См. с. 211.

Сáру. См.: Шару.

Сарсаóк, Срисаóк, Срýво. Среднеперс. В различных пехлевийских источниках — разнописания имени мифического быка (см. с. 164-165, 170, 173), тождественного быку Хадайаше.

Сасáн. Родоначальник династии Сасанидов. В «Раст Сухан» и «Карнамак-и Арташир-и Папакан» легендарный образ отца Арташира — см. с. 61, 348-349.

Сатавáéса. Авест. по разным толкованиям: «С сотней рабов», «Обладающий силой ста мужей»; среднеперс. Садвéс. Звезда, персонифицируемая как божество. См. с. 86, примеч. 142 там же и с. 96.

Сатаваесы залив. См.: Садвеса залив.

Сахнáвак. Авест.; в пехлевийских источниках не упоминается, фарси Шехрнáз. Одна из жён Йимы. См.: о Сахнавак — с. 180, 194, 198; о Шехрназ — с. 180, 187, 199.

Са́э́на. Авест. Са́э́на мéрвгхо — букв.: «птица-орёл». Мифическая орлоподобная птица. В сохранившихся текстах «Авесты» упоминается эпизодически («Яшт» 14.41), обитает на целебном древе (см. с. 150). Связь Саэны с целебным деревом — отголосок древнейшего индоевропейского мифа об орле, принесшем на землю растение бессмертия (сравн. в «Ригведе» гимн «Похищение сомы» (IV.27)). К представлению о Саэне восходит образ Сенмурва.

Свет. 1. В манихейской космологии духовная субстанция, мировое Добро, — мифологическое осмысление понятия «Аша» и представлений об Анагран.

2. В зороастрийской ортодоксии Анагрáн, авест. Анагранам Раучама (см.).

Святое Благочестие. См.: Спента Армайти.

Святое Слово. См.: Мантра Спента.

Святой Дух. См.: Спента Майнью.

Сельм. Фарси; авест. Сайрима (см.).

«Семиглав», или «Ясна семи глав» (см.).

Сенмýрв. Среднеперс. См. с. 105-106. Образ и этимология имени восходят к авестийской орлоподобной птице Са́э́на мéрвгхо (букв.: «птица-орёл»). Изображения Сенмурва появляются в сасанидском искусстве начиная с эпохи Варахрана II — Картира (илл. 13). Отождествлялся с птицей Чамраош и, [501] возможно, с Каршиптом. Дальнейшее развитие образа — вещая птица Симург в «Шахнаме» и многих персидских легендах; с представлениями о Сенмурве также связаны представления о грифонах в изобразительном искусстве сако-массагетов (см.: Саки) и кочевых племён Алтая. См. также внутритекстовый комментарий на с. 224.

Симýрг. Фарси. Вещая птица; см. с. 202, 340. Этимология имени и представления восходят к Сенмурву среднеперсидской зороастрийской традиции. В образе Симурга — вещей птицы также синкретизировались отголоски различных мифов и сказаний народов Азии. В новоперсидских источниках Симург иногда фигурирует в двух испостасях — «благой» и «демонической» либо обладает двумя натурами — доброй и злой (сравн. во внутритекстовом комментарии на с. 224). В арабскую эпоху изображение Симурга одно время было официальной эмблемой Ирана — наряду с государственным гербом.

Си́риус. Звезда альфа Большого Пса, в зороастризме связана с богом Тиштрией (см.).

Сиявáхш. Среднеперс.; авест. Сьяваршан (см.).

Сиявýш. Фарси; авест. Сьяваршан (см.).

Сиямáк. Среднеперс. и фарси. Потомок Гайомарта, мифический прародитель народов и рас; см. с. 164. В «Шахнаме» Сиямак — сын Каюмарса; см. с. 165.

«Сихрочáк». Раздел «Малой Авесты». См. с. 69.

Слáвы. В манихейской теологии абстракции-персонификации благих качеств Отца Величия, составляющие его окружение (см. с. 121) аналогично тому, как в зороастризме Амеша Спента составляют окружение Ахура Мазды.

Снави́дка. Авест. В «Авесте» каменнорукий великан-богоборец; убийство Снавидки — один из подвигов Керсаспы; см. с. 217, 222. Происхождение мифа о Снавидке неясно; сравн. с образами Отоса и Эфиальта в греческой мифологии («Одиссея» II.308-319). В пехлевийских источниках Снавидка не упоминается.

Совáр. Одно из среднеперсидских разночтений имени Шовар, авест. Шару (см.).

Сóма. Ведийск.; авест. Хаома (см.).

Сохрáб, Сухрáб. Фарси «Прекрасный» (букв.: «Обладающий прекрасным блеском»). См. с. 236.

Сошйáнс. Среднеперс.; авест. Саошъянт; см. с. 382 и далее.

Спáзга. Авест. «Клевета», «Злословие»; среднеперс. Спазг. В «Авесте» упоминается нарицательно как обозначение соответствующего греха. В среднеперсидской традиции персонифицируется в качестве дэва — см. с. 110.

Спандармáт. Среднеперс.; авест. Спента Армайти (см.).

Спандáтт. Среднеперс.; авест. Спентадата (см.).

Спаситель. Авест. Саошьянт; см. с. 382 и далее. [502]

Спед. Среднеперс. Название реки. См. примеч. 406 на с. 185 и соответствующий фрагмент текста.

Спедýр. Среднеперс. в поздней традиции; авест. Спитъюра (см.).

Спенгáгра. Авест.; среднеперс. Аспенгаргáк. Один из дэвов; в «Авесте» упоминается как антагонист огня Вазшита — грозовой молнии; в связи с этим можно предполагать, что Спенгагре приписывались и функции антагониста дождевых туч, т.е. дэва засухи. В среднеперсидской традиции Аспенгаргак — второстепенный дэв засухи, дублирующий функции Апаоша — см. с. 110.

Спендидáд. Среднеперс.; авест. Спентадата (см.).

Спени́шта. Авест. «Святейший»; среднеперс. Спени́шт. Одна из ипостасей Огня. См. с. 100.

Спéнта Армáти. Авест. «Святое Благочестие»; среднеперс. Спандармáт. Одно из божеств Амеша Спента. Образ восходит к индоиранской мифологеме о великой Матери-Земле Зам; имеет лингвистическое соответствие в «Ведах». В «Гатах» — олицетворение благого качества Ахура Мазды, аллегория набожности и, кроме того, социальное понятие — антипод Айшмы как кочевого образа жизни, «олицетворение мирного, преуспевающего пастушеского общества. <…> Для русского „мир" мы находим значения: 1) „земля", 2) „народ", 3) „сельская община", 4) мир как противоположность войне, как мирная жизнь. Армайти — понятие точно такого же порядка, со всеми теми же значениями. <…> В некоторых строфах „Гат" связь Армайти с идеей мира выступает особенно отчётливо. Например, «Ясна» 47.3: „Ты [Ахура Мазда] создал Армайти, которая дарует нам мир для пастьбы скота"»,[58] — в этом качестве Спента Армайти выступает в «Гатах» вместе с Хшатра Вайрьей, сравн. «Ясна» 48.11: «Когда же, о Мазда, Армайти утвердится вместе с Артой, когда наступит вместе с Хшатрой обильная пастьбой прекрасная жизнь? [А]» В «Младшей Авесте» образ Спента Армайти подвергается сильной антропоморфизации: она становится богиней-покровительницей земли (и одновременно персонифицирует землю, полностью вытесняя в этом качестве Зам), именуется дочерью Ахура Мазды, сестрой Даэны и др. В пехлевийской традиции Спандармат — женское божество, персонифицирующее землю. Соответствие в манихействе — Мать Жизни.

Спентадáта. Авест. «Дарованный святостью, благочестием [т.е. Армайти]»; среднеперс. Спендидáд, Спандáтт, фарси Исфандия́р. Сын Заривари. Впервые упоминается в «Мемориальном списке» (103). В пехлевийской традиции Спендидад/Спандатт — сын Виштаспа и один из его сторонников в войне с хионитами. Иногда причисляется к «младшим» Кавианидам (см.: Кави). См.: о Спандатте — с. 334, 337; об Исфандияре — с. 339, 340.

Спéнта Мáйнью. Авест. «Святой Дух». Дух-демиург, олицетворение созидательной мощи и благой сущности Ахура Мазды, с которым Спента Майныо часто отождествляется как антипод Ангхро Майнью; см с. 83-83. В «Ведах» [503] соответствия не имеет. Из-за сходства образов Спента Майнью и библейского Святого Духа неоднократно выдвигалась гипотеза об их исторической взаимосвязи, однако более убедительной представляется версия, что образ Спента Майнью — теологическое нововведение Заратуштры, к которому пророк пришёл в результате собственных религиозно-философских исканий. В космогонии «Гат» Спента Майнью тождествен Ахура Мазде — изначальный брат-близнец Ангхро Майнью (см. с. 21); эта концепция, по мнению некоторых исследователей, получила дальнейшее развитие в зерванизме (см. с. 115). В пехлевийских источниках Спента Майнью упоминается редко, обычно он тождествен Ормазду.

Спинджаурýшка. Авест. Противник Кави Виштаспы в войне с хионитами; см. внутритекстовый комментарий на с. 337.

Спитáма. Авест. «Беловатый», «Белёсый»; среднеперс. Спитáм. В «Авесте» и пехлевийских источниках упоминается в сочетании с именем Заратуштры как родовое имя пророка. По «Бундахишн» 32.1, Спитам — потомок Манушчихра в пятом поколении и предок Заратуштры в четырнадцатом.

Спитарáсп. Одно из пазендских (см. Пазенд) разночтений имени Падирагтарасп (см.).

Спитýр. Среднеперс.; авест. Спитьюра (см.).

Спитью́ра. Авест.; среднеперс. Спитýр, в поздней традиции Спедýр. Брат Йимы. См. с. 181, 328 и статью: Тура.

Срáóша. Авест. «Послушание»; среднеперс. Срош, фарси Сурýш. В «Гатах» — нарицательная категория благочестивого набожного послушания, противопоставляемая своеволию — Айшме и иногда, возможно, слабо персонифицируемая («Ясна» 43.12 и 15 отчасти приписывает Сраоше роль вестника Ахура Мазды). По одной из гипотез, понятие «послушание» было введено Заратуштрой в его теологическую систему («гатический» зороастризм) в качестве «замены» соответствующей функции одного из старых индоиранских богов, отвергнутых пророком (предположительно — Митры). В «Младшей Авесте» категория «послушания» персонифицируется как божество с антропоморфными чертами: дух дисциплины и самообладания, в системе дуализма противопоставляемый Айшме (см. с. 148-149), один из загробный судей (см. внутритекстовый комментарий на с. 297). Эти функции Срош сохраняет и в среднеперсидской традиции, одновременно воспринимая и функции Найрьо Сангхи как посланника и вестника Ахура Мазды (см. с. 307); Срош также отвращает заблуждения, спасает верующих от соблазнов (см. с. 109). В «Шахнаме» Суруш — вестник Изеда; см. с. 177, 197, 384.

Срáóша-чарáна. Авест. «Делающая послушными». Эпитет ритуальной конской плети, предназначенной для наказаний за различные грехи. Определённое количество ударов плетью Сраоша-чарана назначалось (наряду с другими «епитимьями» — уничтожением большого количества храфстра, изготовлением барсманов, заготовкой сухих дров для огня и др., см. с. 108) во искупление греха. «По мнению Ф. Крейенброка, своим происхождением название обязано дубине, которую Сраоша держит в руке, наказывая ею непослушных и обращая её против дэвов. Мусульмане-шииты под мышку мёртвого [504] кладут два хлыста, чтобы ангелы Накир и Мункар могли бить ими мёртвого во время допросов в могиле».[59]

Срош. Среднеперс.; авест. Сраоша (см.).

Срисаóк. См.: Сарсаок.

Срит. Среднеперс. См.: Дети Заратуштры.

Сритó. Среднеперс. в поздней традиции.

1. Один из приближённых Кей Уса — см. с. 233-235, возможно, тождественный спутнику Вииапаспа — см. с. 338.

2. Одна из дочерей Заратуштры; см.: Дети Заратуштры.

Сробовáр. Среднеперс. в поздней традиции; авест. Сэрвара (см.).

Сровáр. Среднеперс.; авест. Сэрвара (см.).

Срош. Среднеперс.; авест. Сраоша (см.).

«Срош-яшт». См.: «Яшт».

Срýво. См.: Сарсаок.

«Старшая Авеста». См. с. 68-69.

Судабé. Фарси. Жена Кави Усана. См. с. 235, 238, 244.

Сурýш. Фарси; авест. Сраоша (см.).

Сухрáб. См.: Сохраб.

Сэрвáра. Авест. «Рогатый [?]»; среднеперс. Сровáр, в поздней традиции также Сробовáр. В «Авесте» гигантский змей, убитый Керсаспой; в пехлевийских источниках убийство Сровара приписывается Керсаспу и Саму; см. с. 217-218. Образ Сэрвары типичен для змееборческого сюжета в мифологиях многих народов. Вероятно, убийство Сэрвары первоначально приписывалось герою индоиранской религии Саме керсаспе найрьяману (см. с. 215), в дальнейшем, после раздвоения образа, — соответственно Саме и Керсаспе. На протяжении всей истории зороастрийского Ирана миф существенных смысловых изменений не претерпел, лишь в сако-согдийском цикле незначительно изменился в сюжетных деталях — и в таком виде вошёл в «Шахнаме», где Сровар фигурирует уже безымянно (см. с. 218-220).

Сьявáршан. Авест. «Чёрный самец»; среднеперс. Сиявáхш, фарси Сиявýш. См.: о Сьяваршане–Сиявахше — с. 237-238; о Сиявуше — с. 238-239. «В мифологических представлениях народов Средней Азии Сьяваршан нередко воспринимался как умирающее и воскресающее божество, обладающее солярными функциями. С именем Сьяваршана связывались также постройка волшебного города на головах подвластных ему демонов <…> и появление чудесного цветка из его пролитой крови. „Кровью Сьяваршана" назывались смола драконова дерева и выделения разных видов семейства лилейных. К Сьяваршану возводила свою родословную раннесредневековая хорезмийская династия Афригидов».[60] [505]

Таз и Тазáк. Среднеперс. В среднеперсидской традиции потомки Фравака и Фравакиен, мифические родоначальники арабов; см. с. 166.

Тансáр, Тусáр, Танвасáр. Среднеперс. «Покрытый волосами [?]».[61] См. с. 56-57.

Тантриявáнт. Авест. Противник Кави Виштаспы в войне с хиониталш; см. внутритекстовый комментарий на с. 337.

Тáрви и Зáири. Авест. «Голод» и «Жажда»; среднеперс. Тарв и Зари́г. Дэвы голода и жажды, в системе зороастрийского дуализма противопоставляемые паре божеств Амеша Спента — Амертат и Хаурватат. Образы исторически восходят к одноимённым мидийским божествам, с распространением зороастризма отвергнутым и причисленным к дэвам. В среднеперсидской традиции Тарв и Зариг — дэвы, созданные в начале творения Ахриманом (см. с. 84), входящие в его ближайшее окружение и причисляемые к верховным силам мирового Зла. См. с. 110, 384, 385.

Таромáити. Авест.; среднеперс. Таромáт. Дэв греховного неповиновения. Впервые упоминается в «Гатах» (33.4) — нарицательно, как один из грехов. На «младоавестийской» стадии (см. с. 32) персонифицируется в качестве дэва. В среднеперсидской традиции дэв Таромат сохраняет прежние функции (см. с. 110), иногда отождествляется с Накахедом.

Таромáт. Среднеперс.; авест. Таромаити (см.).

Тáхма Урýпи. Авест., по разным толкованиям: «Отважный [или: хитрый], в лисий мех одетый», «Отважная [или: хитрая, лукавая] лиса [или: волк], носящая шкуру»; среднеперс. Тахморýп, фарси Тахмурáс. Происхождение образа и легенд, связанных с ним, неясны. См.: о Тахма-Урупи — с. 170-173, о Тахмурасе — с. 173.

Тахморýп. Среднеперс.; авест. Тахма Урупи (см.).

Тахмурáс. Фарси; авест. Тахма Урупи (см.).

Та́э́ра. Авест.; среднеперс. Терáк. Название горы. Значение названий не установлено, локализация неясна; вероятнее всего — мифическая гора. См. с. 168.

Твáша, Тхвáша. Авест. Персонификация мирового пространства, связанная, очевидно, с зерваннтскими представлениями; см. с. 116. Разными исследователями интерпретируется как «небо», «воздух» (= Вайю) или пространство между землёй и «небесной оболочкой».

Теджéнд. Пазендское (см.: Пазенд) написание названия реки Зондак.

Терáк. Среднеперс.; авест. Таэра (см.).

Техмáсп. Фарси; авест. Тумаспа (см.).

Тир. Среднеперс. «Быстрый». В зороастрийской ортодоксии одно из именований Тиштара (Сириуса), данное по названию планеты Тир (Меркурий), к которой Сириус «приставлен» в качестве «стража» (см. внутритекстовый комментарий на с. 92). [506]

Ти́штар. Среднеперс.; авест. Тиштрия (см.).

Ти́штрия. Авест., от общеиндоевропейск. «Относящийся к [созвездию] трёх светил [Поясу Ориона]»; среднеперс. Тиштáр, другое название: Тир. Божество дождей и персонификация звезды Сириус; ведийское (см.: «Веды») соответствие — Тишья, Сириус и божественный стрелок из лука. См. с. 12-13, 86, 92, 95-96.

Тоджáн. Среднеперс. Название реки. См. примеч. 782 на с. 319.

Траэтáóна. Авест.; среднеперс. Фретóн, фарси Фаридýн. О происхождении образа и ранней истории культа см. в статье: Трита. Позднее, в эпической традиции, был включён в династию первозаконников Парадата и культивировался, главным образом, как победитель Ажи Дахаки, ассоциировавшимися с турами и другими кочевыми племенами, а после арабского завоевания — с арабами. См.: о Траэтаоне–Фретоне — с. 179, 186-196, 198-199, 348; 386; о Фаридуне — с. 188, 196-198, 201.

Третий Посланник. В манихействе духовная светоносная (см.: Свет 1) сущность, наделённая функциями солярного божества и многими чертами и функциями бога Михра; в некоторых источниках именуется Михрйáзд (парфянск.) и Мишэ́ (согдийск.). По-видимому, манихейская теология отводила Третьему Посланнику роль «связующего звена» между духовными ипостасями Истины и её «телесными» носителями в земном мире — посланниками-мессиями (см. с. 123): с одной стороны, Третий Посланник — последний светоносец из «вызванных»[62] Отцом Величия, с другой — небесный прообраз посланников-пророков.

Три́та. Авест. «Третий». Среднеперс. и фарси Атрáт. В «Авесте» третий из смертных, выжавших сок хаомы, целитель, отец Керсаспы и Урвахшайи; см. с. 214-215. Культ Триты восходит к древнейшим временам индоиранской эпохи. Первоначально он, по-видимому, был небесным божеством — олицетворением грозы или молнии. Функции Триты чётко не определены: он воплощает небесный свет, отпускает людям грехи, беря их на себя, подмешивает в дождь сок сомы, возможно также — исцеляет болезни. Уже в «Ригведе» — самой ранней из «Вед» — он оттесняется Индрой на задний план, и вскоре его культ угасает вовсе. Судя по эпитету ведийского Триты — Тритá Аптья́ (букв.: «Третий водяной»), авестийский Атвйа, выжавший хаому вторым, первоначально считался отцом авестийского Триты; затем, на каком-то раннем этапе формирования религии (примерно в доахеменидский период), образ Триты — целителя и змееборца распался на два мифологических персонажа: целителя Триту, жреца лекарственной хаомы, и сына Атвйи Траэтаону (корень имени которого тоже «три», сакральное числительное) — героя-змееборца. Такое предположение подтверждается, с одной стороны, тем, что в одном из гимнов «Ригведы» Трите приписывается подвиг Траэтаоны — убийство трёхглавого змея (это, бесспорно, древнейшая версия мифа, поскольку в других ведийских гимнах победителем змея Виртры [см. в статье: Вертрагна] называется Индра); и, с другой стороны, тем, что герою Траэтаоне свойственны многие черты бога-целителя: ему иногда приписывается изобретение [507] лекарств, а согласно «Мемориальному списку» (131), фраваши Траэтаоны защищает от «чумы, насланной змеем», (это указание, в свою очередь, позволяет предположить, что, по поверьям индоариев, болезнь наступала из-за отравления организма, вызванного ядовитым укусом демонического змея — следовательно, бог-целитель непременно должен быть и богом-змееборцем). В са-санндский период культ Атрата сходит на нет, как вырождается и практически сходит на нет культ Хома.

В «Авесте» упоминается и другой персонаж с именем «Трита», иранский воин («Яшт» 5.72); подробности о нём неизвестны.

Три́ти. Авест. См.: Дети Заратуштры.

Тумáсп. Среднеперс.; авест. Тумаспа (см.).

Тумáспа. Авест.; среднеперс. Тумáсп, фарси Техмáсп. Один из сыновей Наотары. См. с. 211, 213.

Тур. 1. Среднеперс. и фарси; авест. Тура (см.).

2. Среднеперс. В пехлевийских источниках родовое имя Фрасийака.

Тýра. Авест.; среднеперс. и фарси Тур. Авест. «Бык[?]» (подробнее об этимологии см. в статье: Пур-гау). В зороастрийской традиции один из сыновей Траэтаоны, родоначальник племени туров (туранцев), враждебного иранцам. См с. 198-201. Представление, возможно, восходит к реальному историческому лицу или собирательному образу вождя кочевников, но в «Авесте» Тура — полностью мифологизированный персонаж. Выдвигалась гипотеза, что первоначально Тура, во всяком случае у некоторых племён, считался сыном Йимы, но впоследствии сказания о нём наслоились на «бродячий» сюжет «близнечного мифа» (о братоубийстве); отсюда — с большой осторожностью! — можно наметить гипотезу об общих истоках мифа о Туре с мифом о Спитьюре (см. с. 181) и об изначальной тождественности этих персонажей или, по крайней мере, идентичность смысловой нагрузки этих мифологических образов. Уже в «Авесте» все функции главного врага иранцев, «злейшего из туров», полностью отходят к Франграсйану. Имя Тура/Тур часто употребляется как топоним — название туранских земель, однако неясно, по топониму ли первоначально было дано имя мифологическому персонажу, или наоборот — от имени персонажа образован топоним.

Туранцы. См.: Туры.

Тýры. Авест., среднеперс. и фарси «Быки [?]» (подробнее об этимологии см. в статье: Пур-гау); в русифицированной передаче туранцы. Кочевое племя, враждебное иранским арийцам, из ветви саков; в среднеперсидской традиции под турами понимаются уже тюркские племена. В зороастрийской легендарной истории туры — потомки Туры; предводитель туров — Франграсйан. «Трудно предполагать во Франграсйане реальное историческое лицо — в крайнем случае лишь имя могло бы оказаться историческим. Скорее всего, как обычно и бывает в эпической традиции, произошло сжимание исторических событий и соединение в одном эпическом герое целой исторической эпохи. Этой эпохой гипотетически представляется нам век существенного перелома в истории Средней Азии — перехода части населения к собственно кочевому хозяйству и смены среднеазиатских степных полуземледельческих культур культурой верховых саков, чистых кочевников. Подобно тому как за [508] созданием конно-кочевой культуры в степях Причерноморья последовали дальние завоевания киммерийцев и скифов, так и в Средней Азии аналогичный процесс должен был сопровождаться где-то между IX и VIII вв. до н.э. временным завоеванием оседлых областей, не готовых к обороне против новой конно-стрелковой стратегии и тактики. <…> Образ Франграсйана как варвара вполне вяжется с тем, как должен был представляться житель Хорезма в Маргиане, Харии или Дрангиане, в отличие от Хорезма уже достигших уровня „городской" цивилизации».[63] Борьбе иранцев с турами посвящены многие фрагменты книги «Яшт» (5.108-118; 17.55-56; 19.55-64 и др.) и значительная часть «Шахнаме». Несомненно, что их антагонизм служил наглядной иллюстрацией к зороастрийским представлениям о борьбе Добра и Зла».[64] См. также: Хиониты.

Тус. Среднеперс. и фарси; авест. Туса (см.).

Тýca. Авест.; среднеперс. и фарси Тус. Один из сыновей Наотары. См. с. 211-213, 384.

Тусáр, Тансáр. Среднеперс. См. с. 56-57.

Тхвáша. См.: Тваша.

Удá. Среднеперс.; в одной из редакций «Бундахишна» именуется Аудáк. Дэв словоблудия и болтливости — см. с. 110.

Удáи. Среднеперс.; в одной из редакций «Бундахишна» именуется Аýд. Предок Дахака; см. примеч. 384 на с. 179 и соответствующий фрагмент текста.

Узáва. Авест; среднеперс. Узóбо, Заб, Зов, фарси Зов. Царь династии Пишдадидов. См. с. 213-214.

Узайери́на. Авест. «Вечерний», «Относящийся к концу дня». Одно из временных подразделений суток и соответствующее ему божество-гах. См. с. 99.

Узóво. Среднеперс. в поздней традиции; среднеперс. Узава (см.).

У́рва. Авест. Одна из иранских областей. Предполагаемые локализации: Тус в Хорасане или область в Исфахане. Упоминается в «Географической поэме» (см. с. 113, 114).

Урвази́шта. Авест. «Быстрейший»; среднеперс. Урвази́шт. Одна из ипостасей Огня. См. с. 100.

Урватáт-нáра. См.: Дети Заратуштры.

Урвáхш. Среднеперс.; авест. Урвахшайа (см.).

Урвахшáйа. Авест.; среднеперс. Урвáхш. Один из сыновей Триты (см.: Трита 1), убитый Хитаспой. Подробности неизвестны. См. с. 215, 221.

Уругадхáсп. Среднеперс. (пазенд) в поздней традиции; среднеперс. разночтение: Аурвадáсп. Один из предков Зардушта; см. с. 249.

У́сан. См.: Кави Усан. [509]

Усенéманх. Авест. См. примеч. 590 на с. 229.

Уси́ндом. Среднеперс.; авест. Усхинду (см.).

Усхи́нду. Авест.; среднеперс. Уси́ндом. Название горы, не поддающейся отождествлению, вероятнее всего — мифической. В зороастрийских текстах локализуется «посреди Ворукаши» («Яшт» 8.32, «Бундахишт 13.5), состоит из рубина («Бундахишн» 12.6 — см. внутритекстовый комментарий на с. 85-86). Часть вод источника Ардви (см.: Ардви 1) перетекает по каналам с золотыми руслами на Усиндом с Хугар, затем половина вод стекает в Варкаш, а половина поднимается на небо в виде облаков («Бундахишн» 13.5).

У́хшйат-нэ́мах, У́хшйат-Эрéта. Один из Спасителей (авест. Саошьянт); см. с. 382 и далее.

Ушахи́на. Авест. «Предрассветный», «Относящийся к заре». Одно из временных подразделений суток и соответствующее ему божество-гах. См. с. 99.

Ушбáм. Среднеперс. «Рассвет». См. примеч. 590 на с. 229 и соответствующий фрагмент текста.

Ушидáрна. Авест. «Восходная». Горная вершина; в «Авесте» упоминается в паре с вершиной Уши́да («Рассветная»). В «Яшт» 19.2 Ушида и Ушлдарна названы 3-й и 4-й из 2244 гор, возникших в начале творения; в «Яшт» 1.28, 31 выступают как объекты культа, к которым надлежит обращать молитвы. Обе вершины предположительно локализуются в Дрангиане.

Фаргáрд, или фрагáрд. Глава «Видевдата». См. с. 66.

Фаридýн. Фарсн; авест. Траэтаона (см.).

Фарнбáг. Один из среднеперс. вариантов названия сакрального огня зороастрийской религии; см. в статье: Атар.

Фархáнг. Среднеперс.; авест. Френи (см.).

Фарр. Среднеперс. и парфянск.; авест. Хварна (см.).

Феранéк. Фарси; авест. Френи (см.).

Ференги́с. Фарси; среднеперс. Виспáн-фрйа. В «Шахнаме» дочь Афрасиба, жена Сиявуша и мать Кей Хусроу; см. с. 238, 244-245. В пехлевийских текстах Виспан-фрйа упоминается эпизодически; см. с. 240.

Ферибóрз. Фарси. В «Шахнаме» сын Кей Кавуса; см. с. 245-246.

Фравáк и Фравáкиен. Среднеперс. Потомки Сиямака и Нашак, мифические родоначальники народов и рас. См. с. 164.

Фравáрти. Древнеперс. и среднеперс.; авест. Фраваши (см.).

Фравáши. Авест., этимология неясна, возможно, слово образовано от корня «вар» — «доблесть»;[65] древнеперс. и среднеперс. Фраварти. (Мифоним женского рода; по традиции в единственном числе не склоняется, во множественном правомерны склоняемый и несклоняемый варианты употребления.) На ранней стадии сложения представлений, у протоиндоиранцев фраваши мыслились, по-видимому, как духи предков и связывались с природными [510] циклами: в «зороастрийском» календаре (дополнение 1) им посвящена декада перед весенним равноденствием и первый месяц года — «совпадение праздника, посвященного душам предков, с наступлением весны правомерно трактуется как подтверждение существования культа умирающей и воскресающей природы, связанного с культом предков»;[66] авестийское антропоморфное описание фраваши как крылатых существ в доспехах и с оружием («Яшт» 13.45 — с. 128) также, вероятнее всего, восходит к древнейшим временам. Обладание фраваши приписывалось также и предметам окружающей природы — горам, озёрам, лесам и др. Несомненно, существовало и представление о фраваши как о божествах-демиургах: в «Яшт» 13.80 имеющим фраваши (т.е. сотворенным) назван и сам Ахура Мазда — бесспорно, отголосок этого представления. Все эти представления без существенных изменений восприняла индоиранская религия и затем религия иранских арийцев. Заратуштрой культ фраваши был отвергнут, но уже в ранних западных модификациях зороастризма их почитание официально восстанавливается (вероятно, на практике оно вообще не прерывалось). «Младшая Авеста» механически восприняла представления о фраваши, складывавшиеся в разное время и в разных племенах, в том числе и все древние дозаратуштровские (см. с. 127-130). Зороастрийские тексты упоминают только «фраваши праведных». В средпеперсидской традиции фраварти созданы Ормаздом в начале творения как грядущее праведное человечество (см. с. 80, 89-90); они помогают отразить нападение Ахримана на мир (см. с. 93) и затем получают телесное воплощение. Вероятно, иногда фраварти ассоциировались со звёздами (см. с. примеч. 173 на с. 99 и соответствующий фрагмент текста).

Фрагáрд, или фаргáрд. Глава «Видевдата». См. с. 66.

Фрададáфшу. Авест. «Северо-восток»; среднеперс. Фрададáфш. Северо-восточный каршвар. См. с. 97.

Фраздáну. Авест.; среднеперс. Фраздáн. В «Авесте» — название озера или реки, отождествлению с реальным топонимом не поддаётся. В пехлевийских текстах обычно упоминается как озеро; «Бундахишн» 22.5 локализует его в Сакастане. Название «отразилось в названии Раздан в Армении».[67] См. с. 306.

Франгрáсйан. Авест.; среднеперс. Фрасийáк Тур; фарси Афрасиáб. В зороастрийской легендарной истории предводитель туров, злейший враг иранских арийцев. Образ, очевидно, восходит к древнему собирательному образу вождя сако-массагетских (см.: Саки) кочевых племён (см. в статье: Туры). Первоначально, возможно, фигурировал в (предполагаемом) цикле сказаний о Туре и Йиме (см. в статье: Тура); во всяком случае, указания, позволяющие предположить связь представлений о Франграсйане и представлений о Йиме, содержатся во многих источниках: в среднеперсидской и поздней традициях Фрасийаку присущи черты культурного героя (см. с. 207), он возводит свой подземный дворец в недрах той же самой горы Бакуир, в долине которой Йим построил «множество несметное селений и городов» (см. с. 207); описание этого подземного дворца напоминает описание Кангхи; Афрасиаб [511] строит крепость, которая, как и Вара Йимы, служит убежищем от горя и смерти (см. далее; сравн. в «Яшт» 5.57 — с. 212 «праведная» Кангха тоже принадлежит турам, отрицательным персонажам) и др. Некоторые источники изображают Фрасийака–Афрасиаба ревностным огнепоклонником, строителем храма Огня (см. внутритекстовый комментарий на с. 207), освободителем Ирана от колдуна Зайнигу (см. с. 207, 385), обладателем Фарра (см. во внутритекстовом комментарии на с. 206). Представления о положительных качествах Франграсйана отразились уже в «Младшей Авесте» («Яшт» 19.93): Франграсйан убивает Зайнигу оружием Саошьянта (см. во внутритекстовом комментарии на с. 207 и с. 385). В то же время имена Фрасийака, Дахака и Искандара — синонимы Зла (см. с. 348). Обе эти тенденции просуществовали параллельно на протяжении всей истории зороастрийского Ирана. После арабского завоевания Фрасийак стал ассоциироваться с арабским нашествием. В «Шахнаме» Афрасиаб уже всецело отрицательный персонаж. Образ Афрасиаба в переосмысленном виде вошёл в мифологию турок, азербайджанцев, узбеков, туркмен.[68]

Фрасийáк (Тур). Среднеперс.; авест. Франграсйан (см.).

Фрат. Среднеперс. Название реки Евфрат. См. с. 209.

Фрахимрáв, Фрахимравáн. Среднеперс. разнописания имени деда Зардушта по матери, отца Дукдауб. См. с. 250-251.

Фрачи́. Среднеперс. в поздней традиции. См. примеч. 595 на с. 231 и соответствующий фрагмент текста.

Фрашавáрд. Среднеперс. По «Аяткар Зареран», один из сыновей Виштаспа; см. с. 334. Предположительно тождествен авест. персонажу Фрашхамвéрета, упоминаемому в «Авесте» один раз («Мемориальный список», 102) при перечислении первопоследователей Заратуштры. По другим пехлевийским источникам неизвестен.

Фрашáóштра. Авест. «Обладающий умелыми верблюдами»; среднеперс. Фрашоштáр. Одни из первопоследователей Заратуштра. См. с. 329, 338, 362.

Фрашкáрд. Среднеперс.; авест. Фрашо-керети (см.).

Фрáшо-керáти. Авест.; этимология неизвестна, приблизительный перевод: «Переделывание». Эсхатологическое действо «очищения» мира. См. с. 382 и далее.

Фрашоштáр. Среднеперс.; авест. Фрашаоштра (см.).

Фрези́шт. Среднеперс. Имя дэва. См. примеч. 746 на с. 300 и соответствующий фрагмент внутритекстового комментария.

Фрéни. Авест. 1. В «Мемориальном списке» (140) упоминается как праведная жена Усенеманха; см. примеч. 590 на с. 229. В среднеперсидской традиции, по-видимому, — Фархáнг, мать Кей Апивоха; см. с. 229-230. В «Шахнаме» соответствующим среднеперс. Фарханг именем — Феранéк — названы два персонажа: мать Фаридуна — см. с. 196, 197; и мать Кей Кавуса [512] — см. с. 235; легенда о происхождении матери Сиявуша (см. с. 238), возможно, также связана с легендой о Фарханг.

2. Авест. Одна из дочерей Заратуштры; см.: Дети Заратуштры.

Френ. Средиеперс. См.: Дети Заратуштры.

Френó. Среднеперс. в поздней традиции. См.: Дети Заратуштры.

Фретóн. Среднеперс.; авест. Траэтаона (см.).

Фрифтáр. Средненерс. «Обманщик». В среднеперсидской традиции дэв обмана — см. с. 110. Образ, очевидно, сложился лишь в начале сасанидской эпохи: в «Авесте» Фрифтар как дэв не упоминается, его функцию исполняют другие дэвы.

Фриш. Среднеперс. Один из сыновей Манушчихра; см. с. 210.

Фрия́н, Фрия́на. См. в статье: Йойшта.

Фробáк. Один из среднеперс. вариантов названия сакрального огня зороастрийской религии; см. в статье: Атар.

Ха, или хáити, хáтай. Глава «Ясны». См. с. 66.

Xáвани. Авест. «Относящийся к хаоме». Одно из временных подразделений суток и соответствующее ему божество-гах. См. с. 99. Этимология имени связана с тем, что хаому полагалось готовить утром.

Хадайáш. Авест. и среднеперс. «Всегда чистый». Мифический бык; см. с. 105, 384 и статью: Гопатшах. В пехлевийских источниках тождествен быкам Сарсаоку (Срисаóку, Срýво) — см. с. 164, 170, 173.

Хадóхт-наск. См. с. 69.

Хаекадáсп. Среднеперс. разночтение имени Хаучадасп (см.).

Хаечадáсп. Среднеперс. (пазенд) в поздней традиции; среднеперс. разночтение: Хаекадáсп. Один из предков Зардушта; см. с. 249.

Хазáн. Среднеперс. позднее предположительное прочтение имени одного из братьев — противников Зардушта. См. с. 257.

Хазýра. Фарси. В «Шахнаме» сын Ахримана; см. с. 165.

Хáити, или ха, хáтай. Глава «Ясны». См. с. 66.

Хам-Вéрети. См. примеч. 527 на с. 216.

Хáóма. Авест. «То, что выжимают»; среднеперс. Xом. В зороастрийской традиции триединый образ: наркотический ритуальный напиток; растение, из которого его изготавливали; и божество — персонификация растения и напитка; см. с. 141-143, 312-315. Культ хаомы и обычай её ритуального употребления восходит, по-видимому, к доиндоиранским временам; ведийское (см.: «Веды») соответствие — сома; см. с. 8-9. В.Н. Топоров полагает, что «один из галлюциногенных эффектов хаомы состоял в изменении (или даже „перевёрнутости") пространственно-временных и субъектно-объектных отношений. На мифологическом уровне этому могли соответствовать такие парадоксы, как одновременное нахождение хаомы на небе и на земле и особенно совмещение в хаоме ипостасей бога, <…> жреца, приносящего ему жертву, и самой жертвы».[69] [513]

Заратуштра отвергает хаому как «омерзительное зелье» и осуждает её употребление («Ясна» 48.10). Но если с распространение зороастризма в Иране первое время предпринимались попытки изжить культы старых божеств, отвергнутых пророком (Ардвисуры Анахиты, Митры, Вертрагны и др.), то культ хаомы и обряды, связанные с её употреблением, по-видимому, не преследовались никогда. Имена в честь хаомы и официальные ритуалы с ней зафиксированы при Дарии I (илл. 7, слева). В дальнейшем, очевидно, наступает расцвет культа; «Младшая Авеста» приписывает Заратуштре восхваление и прославление хаомы (см. с. 29, 312-315).

В селевкидскую и парфянскую эпохи культ хаомы постепенно утрачивает своё значение и к началу царствования Сасанидов сохраняется лишь на окраинах империи в вырожденном виде. Пехлевийские источники упоминают Хом лишь как «древо бессмертия» и «Рат над целебными растениями» (см. с. 105) и отождествляют его с другими мифическими деревьями, чаще всего с Гокертом и Древом Всех Семян.

Согласно «Авесте» и «Ригведе», хаома–сома — золотистого или жёлтого цвета, имеет побеги, растёт в горах. Относительно того, какое реальное растение соответствует хаоме–соме, выдвигалось множество гипотез: Salvia Persepolitana (растение, встречающееся только в окрестностях Персеполя), вереск, белена, конопля, мухомор, ревень, молочай, эфедра и др. «Попытки точно определить, какое же именно растение предки индоиранцев называли сомой, вряд ли могут привести к бесспорной идентификации. На протяжении своей многовековой истории предки авестийских иранцев и индийских ариев расселялись по обширным территориям с различными географическими условиями, климатом, растительностью. Следуя своим культовым традициям, они изготовляли ритуальные напитки, находя пригодные для этого растения; в разных географических зонах ими являлись, очевидно, различные „плоды земли", дававшие необходимый культовый эффект. Ещё в ранних индийских сочинениях зафиксировано положение, по которому разрешалось заменять традиционный вид „сомы" некоторыми другими растениями — травами, злаками, кустарниками. Но все они должны были обладать сходными свойствами, оказывать эйфорическое воздействие. Уже ранний комментатор „Ригведы" Саяна писал, что если невозможно добыть точно ту сому, о которой говорит священное писание, то следует взять „путику" — определённый вид вьющегося растения; если нет и её, то тёмную траву „арджунани". Ритуальные тексты разрешают в качестве „заменителей" сомы применять зёрна ячменя, некоторые сорта пахучих трав и т.д.».[70] Парсы и гебры используют для приготовления ритуального напитка эфедру — хвойный кустарник, растущий на севере Индии, в Иране и в Афганистане.

Хаосрáва. 1. См.: Кави Хаосрава.

2. Авест. Неизвестный персонаж, отец Акхуры. См. примеч. 552 на с. 221.

Хаошья́нгха. Авест. «Добронаселяющий», «Благожительный»; среднеперс. и фарси Xушáнг. Первый царь династии Парадата; см. с. 166-170. Происхождение образа неизвестно; некоторые исследователи допускают иноземное [514] заимствование. В древнейшем перечне легендарных царей — «Мемориальном списке» упоминается предпоследним («Яшт» 13.137), но в остальных текстах «Младшей Авесты» выступает как первый царь Парадата; эту традицию наследуют и пехлевийские источники.[71] В «Шахнаме» Хушанг Пишдадид — сын Сиямака; см. с. 170.

Хáпта-Хи́нду. Авест. «Семь индийских [областей]»; по устаревшему толкованию: «Семиречье». Одна из иранских областей; см. с. 79. Упоминается в «Географической поэме»; см. с. 115.

Хáра. 1. Авест. «Единорог [?]». См. с. 108. Образ восходит к индоиранской эпохе. Происхождение его неясно; вероятнее всего, первоначально это собирательная персонификация различных погодных явлений, однако непонятно, почему образ Хары, хоть и в переосмысленном виде, удержался в зороастризме вплоть до поздней традиции. Впервые упоминается в «Ясне семи глав» (41) как «праведный и стоящий посреди Ворукаши». В пехлевийских текстах фигурирует безымянно как «трёхногий осёл» (например, «Бундахишт 19.1-10).

2. Мифическая гора; см.: Хара Березайти.

Хáра Березáйти, Харáити, Хáра. Авест. «Высокая Хара [Рог?]»; средненерс. Харбýрз, фарси Албýрз, отсюда совр. Эльбýрс — горная цепь на севере Ирана (протяжённость ок. 900 км., высота до 5604 м (гора Демавенд)). Мифическая горная цепь, мировые горы; см. с. 96, 98-99. Исторически — мифологическое осмысление гор от южного Кавказа до западной Индии. В среднеперсидской зороастрийской космологии Харбурз связывался с горной цепью Эльбурс. К топониму «Харбурз» восходит также название кавказской горы Эльбрýс.

Харáити. См.: Хара Березайти.

Харайдáр. Одно из среднеперс. разночтений имени Хардхар (см.).

Харахвáити. Авест. Одна из иранских областей; см. с. 112. Упоминается в «Географической поэме»; см. с. 114.

Харбýрз. Среднеперс.; авест. Хара Березайти (см.).

Хардáр. Одно из среднеперс. разночтений имени Хардхар (см.).

Хардáршн. Одно из среднеперс. разночтений имени «Ареджадхаршн» (см.).

Хардхáр. Среднеперс. (пазенд) в поздней традиции; среднеперс. разночтения: Хардáр, Харайдáр, Арайдáр. Один из предков Зардушта; см. с. 249.

Харóйва. Авест.; древненерс. Xарáйва. Одна из иранских областей; см. с. 112. Упоминается в «Географической поэме»; см. с. 113-114. [515]

Харшн. Одно из среднеперс. разночтений имени «Ареджадхаршн» (см.).

Хáтай, или ха, хáити. Глава «Ясны». См. с. 66.

Хáтра. Авест.; среднеперс. Хашáр. См. с. 99.

Хаурватáт. Авест. «Целостность», «Здоровье».; среднеперс. Аурвáт, в поздней традиции Хордáд. Одно из божеств Амеша Спента. Понятие существовало уже в индоиранскую эпоху; ведийское (см.: «Веды») соответствие — Сарасвати, богиня молитвы и благой деятельности и персонификация священной реки ариев «Ригведы». В «Гатах» — олицетворение одного из благих качеств Ахура Мазды, позднее — самостоятельное божество с функциями покровителя воды. Упоминается обычно в паре с Амертат. В системе зороастрийского дуализма противопоставляется дэву Заири.

Хафтари́нга. Авест. «Семизначный»; среднеперс. Хафторéнг. «Ковш» Большой Медведицы (звёзды альфа — дзета); созвездие, персонифицируемое как божество. См. с. 87, 99, 107, 130.

Хафтобáт. Среднеперс. Противник Арташира. См. с. 352, текст и внутритекстовый комментарий.

Хафторéнг. Среднеперс.; авест. Хафтаринга (см.).

Хашáр. Среднеперс.; авест. Хáтра. См. с. 99.

Хванавáнт. Авест. «Солнечный». Название горы, предположительно локализуемой в Бактрии. До Хванавант долетает стрела Эрехша — см. с. 209.

Хванирáта. Авест. «Обладающая поющими колёсами» — т.е. обильная колесницами; среднеперс. Хванирáс. Срединный каршвар. См. с. 96-97.

Хванирáс. Среднеперс.; авест. Хванирата (см.).

«Хвадáй Намáк». См. с. 73.

Хвáра-чи́тра. Авест. См.: Дети Заратуштры.

Хвáрна. Авест. «Добро», «Богатство»; парфянск. и среднеперс. Фарр. Судя по этимологии слова, первоначально, по-видимому, — персонификация счастья и благополучия. В раннеахеменидскую эпоху Хварна уже мыслится как абстрактная божественная сущность, добрая судьба. Имена в честь Хварны впервые засвидетельствованы при Дарии I, к этому же времени относится самое раннее (предполагаемое) изображение Хварны (илл. 5-А). В «Младшей Авесте» Хварна — абстрактная божественная сущность, харизма, сакральная сила, связанная с Огнём и олицетворяющая высшее неземное начало (см. с. 135-136, 178-179, 183-184, 228, 351, 353). В зависимости от контекста, словом «Хварна» могут передаваться понятия «счастье», «добрая судьба», «величие», «слава», «божье благословение и поддержка» и т.д.; для богов Хварна — символ их могущества, для царей Парадата и Кавиев — знак богоизбранности, царственной принадлежности, власти (в этом значении обычный эпитет Хварны — «Хварна Кавиев», «кавианская Хварна»), для героев — залог их славы и победоносности, для «простых смертных» — изобилие, удача, богатство; в «Авесте» упоминаются и люди, обладающие «плохой Хварной». Свою Хварну имеют семьи, роды, племена, территориальные подразделения. В зороастрийской догматике сасанидского времени Фарр — символ [516] могущества шаханшаха и незыблемости его власти; по-видимому, Фарр как богоизбранность, царственную принадлежность и власть символизирует венец Сасанндов — нимб вокруг головы (илл. 10). Изображения наиболее распространённой инкарнации Фарра — горного барана (илл. 15-А; см. также с. 351) появляются в сасанидском искусстве в период царствования Шапура II, полностью исчезают при Варахране II–Картире, затем появляются вновь.

Хвархшáйта. Авест. «Солнце сияющее» или, может быть, «правящее»; среднеперс. Хуршéд. Солнце, персонифицируемое как божество. О Солнце в зороастрийской мифологии см. на с. 86, 91-93, 101.

Хвóва Авест. и среднеперс. Древний иранский полулегендарный род, выходцы из которого (в частности, Фрашаоштра и Джамаспа), были последователями Заратуштры. См. с. 329.

Хиони́ты. Среднеперс. Среднеазиатский кочевой народ, враждебный иранцам. В парфянскую и сасанидскую эпохи хнониты постоянно совершали набеги на восточные окраины империи. Пехлевийские источники отождествляют хионитов с упоминаемым в «Авесте» народом хьяóна — очевидно, одним из туранскнх (см.: Туры) племён, враждебным иранским арийцам (см. с. 25). В зороастрийской легендарной истории предводитель хионитов–хьяона — Ареджатаспа.

Хитáспа. Авест. Дэвопоклонник (см.: Дэвы), убийца Урвахшайи. Подробности неизвестны. См. с. 221.

Хнафáити. Авест. В «Авесте» одна из паирика. См. с. 114, 316. Происхождение и содержание образа неясно.

Хнéнта. См.: Вэхркана.

Хом. Среднеперс.; авест. Хаома (см.).

«Хом-яшт». См.: «Яшт».

Хордáд. Среднеперс. в поздней традиции; авест. Хаурватат (см.).

Хóтар. Ведийск.; авест. Заотар (см.).

Хрáфстра. Авест. Животные и насекомые, считавшиеся «вредными», «порождениями Ангхро Майнью»; в системе зороастрийского дуализма противостоят благим «ахуровским» животным. В «младоавестийской» традиции к храфстра причисляются волки, черепахи, змеи, практически все земноводные, мухи и все бескрылые насекомые. Самое раннее свидетельство об обычае уничтожения храфстра относится к ахеменидскому времени (Геродот. I.140; см. также о древнеперсидском празднике «багая́диш» во внутритекстовом комментарии на с. 47), однако восходит этот обычай, по-видимому, ещё к индоиранской эпохе. Происхождение его неясно. «Видевдат» в числе «епитимий» во искупление тяжких грехов предусматривает в том числе уничтожение определённого количества храфстра (см. с. 108). В среднеперсидской ортодоксии храфстра причисляются к дэвам; в поздней традиции к храфстра приравниваются негры (см. с. 185, 195) и некоторые мифические народы-монстры — своеобразные «дэвовские расы» (см. с. 103, 177).

Хрутáсп. Среднеперс. По некоторым пехлевийским источникам, имя отца Дахака. См. примеч. 774 на с. 316. [517]

Хукáрья. Авест.; среднеперс. Хугáр. Мифическая мировая гора, высочайшая в хребте Хара Березайти. См. с. 12, 98. О понятии «мировая гора» см.: Топоров В.Н. Гора // МНМ. Т. 1. С. 311-315. В иранской мифологии образ Хукарьи как мировой горы развит слабо, поскольку многие космологические функции мировой горы приписываются другим элементам мироздания: хребту Хара Березайти, другим горам, окраинным каршварам и др.

Хугáр. Среднеперс.; авест. Хукарья (см.).

Хумая́ка. Авест. Противник Кави Виитаспы в войне с хионитами; см. внутритекстовый комментарий на с. 337.

Хуршéд. Среднеперс.; авест. Хвархшайта (см.).

Хуршéд-вини́к. См.: Мануш-и Хуршед-виник.

Хуршéд-чихр. Среднеперс. См.: Дети Заратуштры.

Хутáóса. Авест.; среднеперс. Хутóс. Царица, жена Кави Виштаспы, одна из первопоследователей Заратуштры. См. с. 325, 327, 329. По-видимому, имя жены Дария I — Хутáуса (греч. Атóсса) — было дано ей в честь авестийской Хутаосы; см. с. 49.

Хутáуса. Древнеперс.; авест. Хутаоса (см.).

Хутóс. Среднеперс.; авест. Хутаоса (см.).

Хуфри́х. Среднеперс. В «Книге о Явиште, сыне Фрияна» — сестра Явишта и жена Ахта. См. с. 345-346.

Хуш. Среднеперс. В эсхатологических мифах напиток бессмертия. См. с. 384.

Хушáнг. Среднеперс. и фарси; авест Хаошъянгха (см.).

Хушедáр, Хушедáр-мах. Среднеперс. Эсхатологические Спасители (авест. Саошьянт); см. с. 382 и далее.

Хшáтра Вáйрья. Авест. «Власть Желанная», «Благое Царствование»; среднеперс. Шахревар. Одно из божеств Амеша Спента. Понятие восходит к индоиранской эпохе; ведийское (см.: «Веды») соответствие — кшатра, одна из групп в социальной иерархии общества. В «Гатах» — аллегория благого качества Ахура Мазды: олицетворение небесного единовластия Ахура Мазды и его соответствия в «земном» социуме: сильной власти, обеспечивающей оседлой скотоводческой общине процветание и защиту от набегов кочевников (сравн. о Спента Армайти в одноимённой статье. В «Младшей Авесте» — самостоятельное благое божество с функциями покровителя металлов и неба (состоящего из металла — см. с. 85). В системе зороастрийского дуализма, наряду с Аша Вахиштой, противопоставляется Друджу. Ахеменидские цари отождествляли с Хшатра Вайрьей своё правление; см. с. 48.

Хшатросýка. Авест. Название мифического горного прохода в Кангхе. См. с. 212.

Хьяóна. См.: Хиониты.

Хэтумáнт. Авест. Название реки и области; см. с. 112. Упоминается в «Географической поэме»; см. с. 114. [518]

Царь Тьмы. В манихействе глава сил Тьмы; см. с. 121. Образ восходит к зороастрийским представлениям об Ахримане.

Чайчáста. Авест.; среднеперс. Чечáст. Название озера, в окрестностях которого Кави Хаосрава уничтожает храмы идолопоклонников; см. с. 241, 389. В «Авесте» характеризуется как «глубокое» («Яшт» 5.49; 17.42 и др.) и «благое, созданное Маздой» («Сихрочак» 9); в пехлевийских источниках локализуется в Атропатакане, описывается как «тёплое», «противостоящее вреду», «никакая тварь в нём не живёт», «источники, [питающие] его, соединяются с океаном Варкаш» (последнее обстоятельство объясняет, почему озеро Чечаст солёное) («Бундахишн» 22.2). На основании данных пехлевийских текстов большинство исследователей отождествляют Чайчасту/Чечаст с озером Урмия в иранском Азербайджане; некоторые исследователи, однако, полагают, что локализация Чечаст в Атропатакане восходит к традиции, сложившейся при Селевкидах (см. с. 53), и авестийской Чайчасте соответствует не озеро Урмия, а озеро на востоке Ирана, возможно, в средневековой местности Чан (район совр. Ташкента).

Чамрáóш. Авест.; среднеперс. Чамрóш. Мифическая птица. В «Авесте» упоминается эпизодически («Яшт» 13.109) в паре с соколоподобной(?) птицей Áмру; подробных сюжетов и описаний не сохранилось. В среднеперсидской традиции Чамрош — «царь и Рату птиц», отождествляемый с Сенмурвом и, возможно, Каршиптом. См. с. 106.

Чамрóш. Среднеперс.; авест. Чамраош (см.).

Чандвáр. Среднеперс.; авест. Чинвáто-пэрэ́то, см.: Чинват.

Чахартáг. Среднеперс. «Четыре арки». Тип храма Огня. См. с. 62.

Чахшнýш. Среднеперс. разночтение имени Чихшнуш (см.).

Чáхра. Авест. Одна из иранских областей. Локализация затруднительна; возможно, местность в Хорасане. Упоминается в «Географической поэме»; см. с. 114.

Чечáст. Среднеперс.; авест. Чайчаста (см.).

Чин. Фарси. Название Китая и Китайского моря, находившегося, по представлениям времён Фирдоуси, на краю земли. См. с. 183, 199, 200, 219.

Чинвáт. Авест. Чинвáто-перéто — «Переход-разлучитель»; среднеперс. Чандвáр. Мост в потуторонний мир; см. с. 263, 288, 290, 297, 301, 359, 360, 363, 366, 385. Некоторые исследователи полагают, что представление о Чинвате существовало уже в индоиранскую эпоху (по одной из гипотез — как мифологическое осмысление радуги). По мнению И.М. Стеблин-Каменского, Чинват — собственное теологическое нововведение Заратуштры.[72]

Чи́ста. Авест. «Ученье», «Учёность», «Наставление на путь истинный». В [519] «Гатах» нарицательное понятие: праведный выбор между Добром и Злом, постижение Истины. В «Младшей Авесте» переосмысляется как женское божество с антропоморфными чертами — богиня праведного выбора, отождествляемая с Даэной; см. с. 132. Мифы о Чисте не сохранились, однако «на существование развёрнутого мифологического цикла, связанного с Чистой, указывают её многочисленные эпитеты: „знаменитая", „далеко прославленная", обладающая благими путями", „с благим восходом" (два последних, возможно, указывают на астральную символику образа). Имя Чисты вошло в теофорный антропоним Поручиста».[73]

Чихшнýш. Среднеперс. (пазенд) в поздней традиции; среднеперс. разночтение: Чахшнýш. Один из предков Зардушгпа; см. с. 249.

«Шайáст-на Шайáст». См. с. 73.

Шапýр. Среднеперс. В «Карнамак-и Арташир-и Папакан» легендарный образ второго царя династии Сасанидов Шапура I (ок. 242 — ок. 272 гг. н.э.), сына Арташира; см. с. 355-357. Упоминается в других пехлевийских источниках — см. с. 304.

Шáру, Сáру. Авест.; среднеперс. разночтения: Шовáр, Совáр. В «Авесте» — один из наиболее злотворных дэвов, функции которого не ясны. В среднеперсидской традиции — дэв анархии и развала власти, созданный Ахриманом в начале творения как один из антагонистов Амеша Спента (см. с. 84, 109). Имя «Шару» этимологически соответствует ведийскому (см.: «Веды») «Шорва» — эпитету бога грома и молнии Рýдры (индуистск. Ши́ва).

Шаханшáх. Сасанидский титул. См. примеч. 103 на с. 56.

Шáхи-бун. Среднеперс.; в других написаниях: Гéхан-бун, Гáхи-бун. Один из заливов океана Варкаш. См. с. 96.

«Шахнаме» Даки́ки. Стихотворная эпическая версификация о Зардуште и о войне Гуштаспа с Арджаспом, написанная старшим современником Фирдоуси поэтом Дакики, фрагмент [?] которой (1000 бейтов) включён Фирдоуси от имени Дакики в «Шахнаме»; пересказы см. на с. 338-340. А.А. Стариков отмечает, что повествование о зороастрийском пророке — «скользкая, особенно опасная в ортодоксальном мусульманском окружении тема. Очень вероятно, что Фирдоуси предпочёл, чтобы не он сам, а его предшественник отвечал за написанное».[74]

«Дакики — один из наиболее ярких после Рудаки таджикских поэтов саманидского X в. Хорасанец, по некоторым данным уроженец Средней Азии (Бухары), Дакики был поэтом при дворе саманида Нуха II ибн-Мансура (987—997 гг.), а до этого при удельном дворе эмиров династии Чаганиан».[75] Был убит в молодости собственным рабом, возможно, по наущению мусульманского духовенства.

Шахревáр. Среднеперс.; авест. Хшатра Вайръя (см.). [520]

Шедáспих Килизня́кх. Среднеперс. Дэв — персонификация христианства. См. примеч. 760 на с. 305 и с. 305—307.

Шехрнáз. Фарси; авест. Сахнавак (см.).

Шовáр, Совáр. Среднеперс.; авест. Шару (см.), Сáру.

Эльбýрс. Совр.; авест. Хара Березайти (см.); см. также: Падахшвар.

Эранéж. Среднеперс.; авест. Арьяна Вэджа (см.).

Эрнавáз. Фарси; авест. Арнавак (см.).

Эрезýра Авест. «Прямая», «Отвесная»; среднеперс. Арезýр. Одна из гор в хребте Хара Березайти, предположительно высочайшая на севере, хотя в «Бундахишн» 12.16 говорится, что Арезур находится в направлении одной из восточных римских провинций. Вероятнее всего — мифическая гора. В пехлевийских источниках Арезур иногда — горный кряж (например, «Бундахишн» 12.2, 8), иногда — гора («Бундахишн» 12.16). См. с. 99, 285, 318; см. также о дэве Арзур.

Эрехш, Эрéхша. Авест.; среднеперс. и фарси Арáхш. См. с. 208-209. В новоперсидской традиции имя Арахша — синоним патриотического самопожертвования.

Эрзи́фья. Авест. «Орлиная». Название горы; отождествлению с реальным топонимом не поддаётся. В «Яшт» 19.2 упоминается как 5-я из 2244 гор, выросших в начале времён. См. с. 230.

Эшм. Среднеперс.; авест. Айшма (см.).

Яви́шт. Среднеперс.; авест. Йойшта (см.).

Язáты. Авест. «Достойные почитания»; фарси Изед, Йездáн. См. с. 28, 32.

Ярость. См.: Айшма.

«Я́сна». Раздел «Авесты», в состав которого входят также «Гаты». См. с. 66-69.

«Ясна семи глав», или «Семиглав». Авест. «Я́сна хáптан-хáити». См. с. 26-29, 68-69.

«Яшт». Раздел «Авесты». См. с. 69, 34; об «Ормазд [см.: Ормазд 1]-яште» см. с. 266-271. В настоящей книге принято разнописание: «Яшт» — для обозначения соответствующего раздела «Авесты», и яшт, яшты — если имеются в виду отдельные гимны. Иногда «яштами» также условно называют две ха «Ясны»: 9 (так нач. «Хом-яшт» и 57 (так наз. «Срош-яшт») — поскольку по содержанию эти тексты примыкают не к литургическим молитвам, а к гимнам божествам.

Дополнения

Дополнение 1. Древнеперсидская и «зороастрийская» календарные системы

Древнеперсидский календарь

Официальный гражданский календарь Древнего Ирана; в качестве религиозного не употреблялся.

Год по древнеперсидскому календарю формально начинался с «вхождения Солнца в созвездие Овна» (22 марта, день весеннего равноденствия) и состоял из 12 месяцев. Названия восьми месяцев впервые засвидетельствованы в «Бехистунской» надписи Дария I (прилож. 2), остальные четыре (5-й, 6-й, 8-й и 11-й) восстановлены по эламским источникам:

1. Адукáниш — «чистка оросительных каналов» (март—апрель);

2. Туравахáра — «сильная весна» (апрель—май);

3. Тайгрáчиш — «сбор чеснока» (май—июнь);

4. Гармапáда — «стояние жары» (июнь—июль);

5. Дрнабáзиш — «сбор налога с урожая» (июль—август);

6. Харапáшийа — «вязка колючек [на топливо)» (август—сентябрь);

7. Багая́диш — «поклонение богу [Митре]»; по другим толкованиям — «уход за садами», «праздничные подношения» (сентябрь—октябрь);

8. Варказáна — «волчья охота» (октябрь—ноябрь);

9. Ашийáдйа — «поклонение огню» (ноябрь—декабрь);

10. Анамáка — «безымянный»; возможно, посвящённый верховному божеству, не называемому ввиду запрета произносить его имя (декабрь—январь);

11. Твая́хва — «лютый» (январь—февраль);

12. Вия́хна — «копка» (февраль—март).

Месяцы соответствовали двенадцати сменам всех фаз Луны в течение 355 суток; начало каждого месяца совпадало с «рождением новой Луны». Чётные месяцы состояли из 29, нечётные — из 30 дней. Дни названий не имели и обозначались числительными. [524]

Для приведения годового цикла календаря в соответствие с продолжительностью «солнечного» года (365 1/4 суток) трижды в течение 8 лет после двенадцатого месяца вводился дополнительный «високосный» месяц (не имевший специального названия). Таким образом, день весеннего равноденствия реально совпадал с началом календарного года раз в восемь лет.

Первый год правления нового царя официально начинался в первый день календарного года, следующего за годом смерти царя-предшественника; остаток дней предыдущего года считался «годом вступления на престол» нового царя.

После 459 г. до н.э. данных об употреблении древнеперсидского календаря нет,

«Зороастрийский», или «младоавестийский» религиозный календарь

Общее условное название для различных вариантов религиозных календарей, употреблявшихся в Древнем и раннесредневековом Иране в разные исторические периоды и в разных регионах. Известны древнеиранский («ахеменидский»), парфянский, хорезмийский, согдийский и среднеперсидский («сасанидский») варианты. Время и место создания «зороастрийской» календарной системы неизвестны, предположительно — начало I тыс. до н.э., северо-восточный Иран (совр. Афганистан и Таджикистан). В западном Иране самый ранний, древнеиранский вариант календаря появился не позднее периода царствования Дария I (522— 486 гг. до н.э.) и использовался только в культовых целях; при Артаксерксе I (465—424 гг. до н.э.) он был официально введён и для гражданского летоисчисления. Парфянский вариант календаря существовал с III в. до н.э. по III в. н.э., хорезмийский — со II в. н.э. по VIII в. н.э., согдийский — с IV в. н.э. по IX в. н.э., среднеперсидский — с III в. н.э., существовал ещё в арабскую эпоху.

Как и в древнеперсидском календаре, во всех вариантах «зороастрийского» календаря начало года соответствовало «вхождению Солнца в созвездие Овна» (22 марта, день весеннего равноденствия). Год состоял из двенадцати месяцев, названных по именам авестийских божеств и посвящённых им (в согдийском варианте календаря названия месяцев не отражали пантеон «Авесты»), Ниже приведены названия месяцев соответственно в древнеиранском, парфянском (транслитерации с парфянского языка I в. до н.э.) и среднеперсидском вариантах календаря. Названия месяцев грамматически совпадают с родительным падежом русского языка: месяц (почитания) такого-то божества. Вопросительный знак означает, что в сохранившихся текстах название месяца не засвидетельствовано. [525]

Древнеперсидский Парфянский Средненерс. 1 Фравашей Фравардин Фравардин март—апрель 2 Аша Вахишты Арта Вахишты Артавахишты апрель—май 3 Харватат Ауртат Аурват май—июнь 4 Тиштрии ? Тира июнь—июль 5 Амертат ? Амертат июль—август 6 Хшатра Вайрьи Хшахревара Шахревара август—сентябрь 7 Митры ? Михра сентябрь—октябрь 8 Апама ? Абана октябрь—ноябрь 9 Атара Атара Адура ноябрь—декабрь 10 Датуша ? Дайя декабрь—январь 11 Воху Маны ? Вохумана январь—февраль 12 Спента Армайти ? Спандармат февраль—март

Каждый месяц состоял из 30 дней, также посвящённых авестийским божествам; главным праздником месяца был день, посвящённый тому же божеству, что и весь месяц. Ниже приведены названия дней соответственно в древнеиранском, парфянском (транслитерации с парфянского языка I в. до н.э.) и среднеперсидском вариантах календаря. Названия дней, как и месяцев, грамматически совпадают с родительным падежом русского языка: день (почитания) такого-то божества. Вопросительный знак означает, что в сохранившихся текстах название дня не засвидетельствовано.

Древнеперсидский Парфянский Среднеперсидский 1 Ахура Мазды ? Ормазда 2 Воху Маны ? Вохумана 3 Аша Вахишты ? Артавахишты 4 Хшатра Вайрьи ? Шахревара 5 Спента Армайти ? Спандармат 6 Харватат Ауртат Аурват 7 Амертат Амертат Амердад 8 Датуша Датуша Дайя 9 Атара Атара Адура 10 Апама Апхуни Абана 11 Xварны Хварны Фарра 12 Маха Маха Маха 13 Тиштрии Тира Тира 14 Геуш Гош Гош 15 Датуша Датуша Дайя 16 Митры Михра Михра 17 Сраоши Сруша Сроша 18 Рашну ? Рашна [526] 19 Фравашей ? Фравардин 20 Вертрагны ? Варахрана, Бахрама 21 Рамана Рама Рама 22 Вайю ? Вада 23 Датуша Датуша Дайя при дне Дэн 24 Даэны ? Дэн 25 Аши Воху[1] ? Ард 26 Аши (Арты) ? Арты, Аштад 27 Асмана ? Асмана 28 Зам ? Замйад 29 Мантра Спента ? Мараспанд 30 Анагранам Раучама ? Анагран

Пять «дополнительных» дней — «ангардах» (в согдийском варианте календаря они считались особым месяцем) были посвящены фраваши. В разных вариантах календаря эти дни назывались по-разному (в среднеперсидском — «Благая Пятёрка») и прибавлялись к разным месяцам: в древнеиранском и согдийском вариантах — к концу года; в среднеперсидском одно время — к восьмому месяцу, затем — к концу года; в хорезмийском отсутствовали, относительно парфянского сведений нет. Ввиду разницы между продолжительностью календарного годового цикла (365 суток) и реального астрономического (365 1/4 суток), начало «зороастрийского» года сдвигалось каждые 4 года на 1 день; за 120 лет, следовательно, на месяц, — поэтому, для приведения календарного и астрономического годовых циклов в соответствие, в среднеперсидском варианте календаря 1 раз в 120 лет вводился дополнительный «високосный» месяц. Бируни (973 — ок. 1050 г. н.э.) сообщает: «Итак, совокупность дней года достигала у персов трёхсот шестидесяти пяти. А четвертью дня они пренебрегали, пока из этих четвертей не накапливалось дней на целый месяц — это происходило один раз в сто двадцать лет — и тогда прибавляли лишний месяц к месяцам данного года, так что в году оказывалось тринадцать месяцев. Такой год называли високосным, а дни добавочного месяца именовали так же, как дни прочих месяцев. <...> Что же касается причины, мешавшей персам вставлять четверти дня каждые четыре года в виде одного целого дня, который они прибавляли к какому-нибудь месяцу или к андаргаху, то персы говорили, что дополнение падает на месяцы, но не на дни, ибо им не нравилось увеличивать число дней, и это было невозможно из-за замзамы [молитвы], так как по религии персов предписывалось называть ангела того дня, когда произносишь [527] замзаму, чтобы замзама была действительной, и замзама не была бы действительной, если бы число дней [в месяце] увеличилось бы на один день».[2] Сейчас, однако, установлено, что в некоторых областях Ирана одно время вводили дополнительный день 1 раз в 4 года.

Таким образом, вследствие неодинаковости способов введения «високосного» месяца и учёта андаргах — пяти дней, «дополнительных» к 360, зороастрийские религиозные празднества, совпадая по дням месяца во всех календарных вариантах, в действительности приходились на разные даты. Более того, даже один и тот же вариант календаря мог быть не полностью идентичным в разных областях империи и в разные периоды. Поэтому датировки исторических событий, основанные на упоминаниях в древнеиранских источниках дат этих событий по «зороастрийскому» календарю, во многих случаях не являются абсолютно надёжными.

Дополнение 2. Античные авторы о среднеазиатских обрядах и обычаях

По обычаю магов тела умерших не погребаются, но предварительно растерзываются зверями. В Гиркании простой народ содержит общественных собак, а богачи — домашних; имеется для этого особая благородная порода собак; каждый готовит себе сам тех, кем он будет растерзан, и считает это лучшим способом похорон.

Цицерон. Тускуланские беседы. III.45

Каспийцы умерщвляют голодной смертью людей, которым за 70 лет, и выбрасывают их трупы в пустынные места; затем они наблюдают издали: если увидят, что птицы стаскивают трупы с носилок, то считают покойников блаженными, если же дикие звери и собаки — то менее блаженными; если трупы никто не утащит, то считают их несчастными.

Страбон. XI.11.8

Жертвы они [персы] приносят преимущественно огню и воде. Жертвоприношение огню совершают так: прибавляют сухие, очищенные от коры поленья дров и сверху кладут жир; затем поливают оливковым маслом и поджигают снизу, причём не дуют на огонь, но раздувают опахалом. Тех, кто подует на огонь, положит на него мёртвое тело или запятнает грязью, предают смерти. Воде приносят жертвы так: придя к озеру, реке или источнику, вырывают яму и закалывают жертвенное животное [528] так, чтобы кровь стекала в эту яму; при этом остерегаются как-нибудь обагрить кровью находящуюся поблизости воду, полагая, что это осквернит воду. Затем маги кладут кусочки мяса на миртовую или лавровую ветвь и, прикасаясь к мясу тонкими палочками, произносят заклинания, совершая при этом возлияния оливковым маслом, смешанным с молоком и мёдом, но не в огонь или в воду, а на землю. Заклинания они произносят долго, держа в руках связку тонких тамарисковых палочек.

Страбон. XV.3.8

Иллюстрации

[531]

Илл. 1. Передняя Азия в первой половине VI в. до н.э. [532]

Илл. 2. Держава Ахеменидов [533]

Илл. 3. Средняя Азия, Парфия и Греко-Бактрийское царство [534]

Илл. 4. Империя Сасанидов [535]

Илл. 5. Ахеменидские изображения зороастрийских божеств

5-А. «Бехистунский» рельеф (контурная прорисовка)

(к с. 34-43 и прилож. 2)

Третий слева — Дарий I, попирающий погон поверженного «мага Гаумату»; позади Дария — его приближённые; перед ним — пленённые предводители мятежей, из них крайний справа — позднейшее добавление: Скунха, вождь саков Тиграхауда («саков с островерхими шапками») («Бех.» 5.20-33). Над пленниками — Аурамазда (самое раннее из известных изображении) в крылатом солнечном диске (о происхождении и значении символа см. в подписи к илл. 5-Б), венчающий Дария на царство; в руке у бога — инсигнатура власти, царский венец (возможно, символизирующий Хварну).

«Ахеменидские цари <…> должны были показать своего бога десяткам и сотням богов подвластных им народов. Символом верховного бога Аурамазды был выбран символ верховного бога ассирийцев — Ашшýра. Здесь даже не требовались серьёзные иконографические изменения — на позднеассирийских цилиндрах Ашшур изображался в виде фигуры царя между двух распахнутых крыльев, в солнечном диске, а на эламских цилиндрах — почти так, как затем у Ахеменидов, в зубчатой короне» (Луконин В.-2. С. 96). [536]

5-Б. Наверху — изображение крылатого солнца, венчавшее главные порталы персепольских дворцов и центральные стены на лестничных рельефах, — вероятнее всего, символическое изображение Митры как бога солнца (подразумевающее, но мнению некоторых исследователей, также и Хварну). Иконография заимствована персами у египтян — сравн. внизу крылатый солнечный диск с двумя уреями (вздыбленными кобрами-защитницами) — символ бога Хора Бехдéтского, тесно связанного е солярным культом, одна из самых распространённых сакральных эмблем в Египте.

5-В. «Пропилеи Ксеркса» в Персеполе

По мнению большинства исследователей, пропилеи изображают Гопатшаха. Иконография практически полностью перенята с ассирийских изображений гениев-хранителей шеду — крылатых человекобыков, статуи которых были установлены у входа в Хосарбадский дворец Саргона II (VIII в. до н.э.). [537]

Илл. 6. «Ахеменидский дворцовый стиль»

[538]

Фрагменты дворцовых лестничных рельефов в Персеполе с изображением военачальников, поднимающихся на приём к царю (наверху) и персидской гвардии (внизу). Конец VI — первая пол. V в. до н.э. {в электронной версии слева и справа соответственно. - OCR.}

«Рельефы Персеполя — медленное, назойливое, ритмичное, торжественное и пышное шествие сотен солдат, вельмож, чиновников, жрецов, сотен представителей подвластных народов, изредка, в определённых местах, прерываемое изображением самого царя царей на троне, который поддерживают <…> представители покоренных народов, или борьба царя царей с чудовищем, или, наконец, сценой нападения льва на быка — дальневосточным религиозным символом. Понятие „последовательность" выражено здесь не отдельными фигурами и сценами, но их комплексами <…> Внимательное и медленное рассмотрение их вызывает у зрителя впечатление, что армии царя несть числа, что царю подвластен весь мир, что сам он подобен богу и борется с чудовищами Зла, как борется с ними сам бог света и Добра. Канон изображений выработан необычайно тщательно, следование ему видно в таких деталях, как вооружение, платье, головные уборы, виртуозное воспроизведение драгоценных сосудов, украшений, деталей конской сбруи. Немногие дошедшие до нас образцы прикладного искусства эпохи Ахеменидов отображены на рельефах Персеполя с предельной точностью. Здесь можно ограничиться одним примером: на одежде Дария на рельефе западного косяка дверей анадáны [многоколонного тронного зала — И.Р.] гравировкой изображена кайма ткани с процессией львов. Точно такая же кайма, вытканная из шерсти, с точно такими же (до мельчайших деталей!) фигурами львов найдена в одном из Пазырыкских курганов на Алтае.

Представленные в Персеполе „портреты" в высокой степени типизированы. Их различия выражены именно через детали убранства, короны, оружие и браслеты, место в композиции, резко выделяемые „этнографические" черты» (Луконин В.Г. У истоков древнеиранского искусства // Луконин В.-3. С. 81-82). [539]

Илл. 7. Изображения магов

Слева — контурная прорисовка фрагмента персепольского рельефа: маг с сосудом (для хаомы?). V в. до н.э.

Справа — контурная прорисовка серебряной статуэтки мага из так называемого «Амударьинского клада». IV (?) в. до н.э. [540]

Илл.8. Изображения огня и зороастрийских божеств на сасанидских монетах

Слева — реверс золотой монеты Арташира I: изображение алтаря огня с ножками в виде львиных лап, опирающихся на курильницы. Алтарь символизирует зороастризм как государственную религию, пламя — царский храм огня, который основывался для коронации шаханшаха и именовался в его честь (в данном случае — храм в Накш-и Раджаб). Справа от алтаря часто изображался бог Михр в лучистом венце (как на илл. 10-С), Анахид или Ормазд, восседающий на троне с венцом (Фарром?) и жезлом в руках (о восприятии этих изображений см. внутритекстовый комментарий на с. 63), а слева от алтаря — шаханшах с поднятой рукой (жест адорации). С конца III в. н.э. этот сюжет становится каноническим. Он изображён и на серебряной монете шаханшаха Хормизда I (справа), но «чётких, как можно более определённых изображений III в. — например, лучистого „солнечного" венца Михра или антропоморфных изображений царя и Ормазда, Михра или Анахид по сторонам от алтаря огня <…> нет на монетах. Изображение <…> быстро схематизируется, становится всё более и более абстрактным. К концу IV в. н.э. смысл этих изображений теряется» (Тревер К., Луконин В. С. 58). [541]

Илл. 9. Гробницы ахеменидских царей

9-А. Гробница Кира II в Пасаргадах. Ок. 530 г. до н.э.

«Тело Кира было набальзамировано, привезено в Пасаргады и положено в гробницу <…> Тот факт, что его тело не было оставлено на открытом воздухе в соответствии с принятым похоронным обрядом, на первый взгляд кажется противоречащим принадлежности царя зороастрийской вере. Однако не только Ахемениды, но и их преемники — Аршакиды и Сасаниды придерживались обряда бальзамирования трупов царей и оставляли их в скальных или каменных склепах. Предписаний для такого похоронного обряда нет ни в „Авесте", ни в пехлевийской литературе, напротив, о гробах для мёртвых там всегда говорится с безусловным осуждением. Поэтому можно только предположить, что отказ Ахеменидов от обычая выставлять трупы явился прецедентом для царей, которые стали с тех пор рассматривать себя как неподвластных этому частному религиозному закону. Может быть, сохранение тел царей оказалось связанным с представлением о царственной благодати-Хварне, витающей в гробнице царя ко благу его преемников и всех людей вообще. Имеются отрывочные данные об особом культе царственных мертвецов <…>

Тем не менее гробница Кира свидетельствует о том, с какой тщательностью зороастрийские цари готовили свои склепы так, чтобы в них набальзамированные тела, хотя и не подверженные гниению, но „нечистые" из-за смерти, нс соприкасались бы с благими творениями. Камера гробницы установлена на постаменте из шести каменных плит, которые высоко поднимают ее над благой землёй. Над входом вырезано сильно выветрившееся и потому по-разному понимаемое изображение то ли солнца — символа бессмертия и лучезарном раю, то ли большого цветка — также символа бессмертия, так как Амертат-Бессмертие покровительствует растениям. Камбиз, преемник Кира, установил, наряду с ежедневным жертвоприношением овец, ежемесячное приношение у гроба отца в честь его души в жертву коня как животного, посвящённого солнцу (Арриан VI.29.7). Эти жертвоприношения совершались в течение двухсот лет, пока Александр Македонский не завоевал Персию и гробница была взломана и разграблена. Один из тех, кто вошёл в гробницу, рассказывал, что в ней было „золотое ложе, стол с чашами, золотой гроб и многочисленные одеяния и украшения с драгоценными камнями" (Страбон XV.3.7)» (Бойс М.-2 С. 69-70). [542]

9-Б. Скальная гробница Дария I в Накш-и Рустам. Начало V в. до н.э.

Подобный тип погребений имеет более древние аналоги у соседних с персами народов, но в Персии такие погребения связаны, как и гробница Кира II (илл. 9-А), прежде всего с зороастрийской религиозной идеей — изолировать от священной стихии земли «нечистую» мёртвую плоть.

«Гробница Дария находится высоко в скале Накш-и Рустам, в нескольких милях от Персеполя, а гробницы трёх его преемников расположены рядом. Три последовавших за ними царя этой династии похоронены в похожих гробницах в скале позади Персеполя. Величественный рельеф высечен в скале над входом в гробницу Дария, и подобные им воспроизведены над входами в остальные. На этих рельефах царь изображён стоящим на трёхступенчатом возвышении с поднятой, видимо в молитве, правой рукой. Перед ним на высокой подставке ярко горящее пламя. Подставка также имеет трёхступенчатое основание и перевёрнутую трёхступенчатую верхушку (подобно алтарям огня в Пасаргадах) <…> Царь стоит перед огнём на широком помосте, который поддерживают тридцать носителей. Они представляют тридцать народов, входящих в состав Персидском империи. Об этом сообщают их имена, высеченные на помосте. Эта сцена обрамлена узкими плитами, на которых выбито шесть фигур одна над другой, по три с каждой стороны. Эти фигуры изображают шесть знатных персов, которые помогли Дарию занять трон (Геродот. III.70 — см. с. 37; «Бех.» 80-86 — прилож. 2). Они находятся по бокам великого царя так же, как должны стоять по сторонам от Ормазда, согласно пехлевийским сочинениям, шесть Бессмертных Святых. Предполагается, что Дарий таким образом наглядно демонстрирует свою уверенность в том, что он правил как представитель Аурамазды на земле, будучи сам главным из семи великих. Трое знатных персов, обращённых к царю с правой стороны, изображены с поднятыми ко рту в ритуальном жесте скорби левыми руками, скрытыми рукавами (зороастрийские священнослужители и сейчас таким же образом произносят священные тексты но умершим). <…>

На скульптурных изображениях гробницы Дария царь, царственный представитель Аурамазды, показан, таким образом, в удивительно зороастрийском виде: в окружении шести знатных помощников, смертных двойников Амерта Спанта; он изображён молящимся перед огнём — так, как учил этому своих последователей пророк Заратуштра. <…> Хотя иконография рельефов гробниц свидетельствует о правоверном зороастризме, цари придерживались незороастрийского обычая сохранения своих тел, но при этом старались тщательно изолировать трупы, считал их нечистыми. Геродот пишет, как Дарий огорчился, что не может пользоваться одними из ворот Вавилона, потому что над ними покоится в гробнице набальзамированное тело бывшей царицы (Геродот. I.187).

Менее знатные персы, по-видимому, постепенно перенимали обычай выставления трупов. Согласно Геродоту, если маги, как было известно в его время, прежде чем похоронить тела мёртвых, оставляли их на растерзание птицам и собакам, то персам этот обычай незнаком. Они, по сообщению Геродота, захоранивали мертвецов в землю, „покрыв трупы воском" (Геродот. I.140). Старейшие археологические свидетельства зороастрийского ритуала похорон известны начиная примерно с 400 г. до н.э.» (Бойс М.-2. С. 74-76). [543]

Илл. 10. Инвеститурные рельефы Сасанидов

10-А. Инвеститурный рельеф Арташира I в Накш-и Рустам.

Ок. 239—241 гг. н.э.

Ормазд с барсомом в руке передаст Арташиру I венец власти. Конь Ормазда попирает поверженного Ахримана, изображённого в человекоподобном облике, но со свиным ухом и змеями вместо волос (самое раннее и, по-видимому, единственное изображение Ахримана). Конь Арташира так же попирает поверженного врага — свергнутого Арташиром последнего парфянского царя Артабана V. Диск-нимб над головой Арташира — символ Фарра. [544]

10-Б. Инвеститурный рельеф Арташира II в Так-и Бостане.

Ок. 380 г. н.э.

В центре — шаханшах, справа — Ормазд, вручающий ему венец власти. Бог и царь стоят на поверженном враге (символизирующем, по одной из гипотез, завоёванное Арташиром II Кушанское царство). Слева — бог Михр в „солнечной" короне, с барсомом в руке, стоящий на цветке лотоса. [545]

Илл. 11. Магупат Картир

Рельеф и надпись в Накш-и Раджаб. Время правления Варахрана II.

О Картире см. с. 5760, о портрете на рельефе — с. 60; надпись — в прилож. 6-В. [546]

Илл. 12. Сенмурв

Изображение на серебряном кувшине. Конец VI — нач. V в. до н.э. [547]

Илл. 13. Древо Всех Семян.

Изображение на оборотной стороне серебряного кувшина, воспроизведённого на илл. 12. [548]

Илл. 14. Инкарнации зороастрийских божеств

14-А. Серебряное блюдо с изображением птиц. VII—VIII вв. н.э.

В центре — утка, вероятнее всего, инкарнация Анахид (возможно, подразумевающая и Каршипта); слева наверху — два фазана, инкарнация Сроша. Отождествление перепёлок (справа) и стилизованных птиц с поднятыми хвостами (слева) с божествами зороастрийского пантеона затруднительно. [549]

14-Б. Серебряное блюдо с изображением богини на пантере и зверей в медальонах. 2-я половина III в. н.э.

В центре — богиня Кибела, вероятно, отождествляемая с Анахид. В нижнем медальоне — лев, инкарнация Михра; далее по часовой стрелке: бык, инкарнация Гошурун (?); два льва; конь, инкарнация Тиштара; кабан, инкарнация Варахрана. [550]

Илл. 15. «Охотничьи» сюжеты о сасанидском искусстве

Добыча царственным охотником зверя в этих сюжетах, по всей видимости, символизирует добычу им поддержки или благих качеств того божества, инкарнацией которого зверь является (см.: Тревер К., Луконин Б. С. 56).

15-А. Шапур II охотится на горных баранов — инкарнацию Фарра; нимб вокруг головы шаханшаха также символизирует Фарр. Внизу — два «добытых» барана. Изображение на серебряном блюде. 310-е — 320-е гг. н.э. [551]

15-Б. Кушанский царь Варахран II (сасанидский царевич) охотится на вепрей — инкарнацию Варахрана, божества победы. Корона царя украшена бараньими рогами, символизирующими Фарр. Изображение на серебряном блюде. 390-е — 420-е гг. н.э.

Сокращения и библиография

[552]

Абаев В. Абаев В.И. Скифский быт и реформа Зороастра // Archiv Orientalni. |Т.] XXIV. [Ч.] 1. Praha, 1956. Авеста Авеста: Избранные гимны / Пер. с авест. И.М. Стеблин- Каменского. Душанбе, 1990. Авеста: Избранные гимны; Из Видевдата / Пер. с авест. И.М. Стеблин-Каменского. М., 1993. Авеста-РП Авеста в русских переводах (1861—1996) / Сост., общ. ред. и Справочный раздел И.В. Рака. СПб., 1997. «Антидэв.» Антидэвовская надпись Ксеркса — прилож. 3-А. Артамонов М.И. Ираноязычное население Средней Азии и Южной Сибири в I тысячелетии до н.э.; Художественные памятники саков Средней Азии и Западной Сибири // Артамонов М.И. Сокровища саков: Аму-Дарьинский клад. Алтайские курганы. Минусинские бронзы. Сибирское золото. М., 1973 (Сер.: Памятники древнего искусства). [Аяткар Зареран] / Пер. со среднеперс. и коммент. О.М. Чунаковой. — В рукописи. Бертельс Е. Бертельс Е.Э. Отрывки из Авесты / Пер. с авест. Е.Э. Бертельса // Восток: Журнал литературы, науки и искусства. Книга четвертая. М.–Л., 1924. Бертельс Е.Э. Избранные труды: История персидско- таджикской литературы / Отв. ред. И.С. Брагинский. М., 1960. «Бех.» «Бехистунская» надпись Дария I — прилож. 2; илл. 5-А. Бикерман Э. Бикерман Э. Хронология Древнего мира: Ближний Восток и античность / Пер. с англ. И.М. Стеблин-Каменского; Отв. ред. М.А. Дандамаев. М., 1975. Бойс М.-1 Бойс М. Зороастрийцы: верования и обычаи / Пер. с англ. И.М. Стеблин-Каменского; Отв. ред. Э.А. Грантовский. М., 1988. Бойс М.-2 Бойс М. Зороастрийцы: верования и обычаи. Изд. 3-е, полностью переработ. / Пер. с англ, и примеч. И.М. Стеблин-Каменского. СПб, 1994 (Сер.: Мифы, эпос, религии Востока. Bibliotheca Universalia). Бокщанин А. Г. Парфия и Рим. (Ч. 1.) Возникновение системы политического дуализма в Передней Азии. М., 1960. Бокщанин А. Г. Парфия и Рим (Исследования о развитии международных отношений позднего периода истории античного мира). Ч. II. Система политического дуализма в Передней Азии. М , 1966. Брагинский И.-1 Брагинский И. С.Из истории таджикской народной поэзии: Элементы народно-поэтического творчества в памятниках древней и средневековой письменности / Отв. ред. Б.Н. Заходер. М., 1956. Брагинский И.-2 Брагинский И.С. Из истории таджикской и персидской литератур: Избранные работы / Отв. ред. Б.Г. Гафуров. М., 1972. Брагинский И.С. Древнеиранская литература // Поэзия и проза Древнего Востока / Общ. ред. и вступит, статья И. Брагинского. М., 1973 (Библиотека всемирной литературы; Т. 1). Ван-дер-Варден Б. Ван-дер-Варден Б. Пробуждающаяся наука II: Рождение астрономии / Пер. с англ. Г.Е. Куртика; Под ред. А.А. Гурштейна. М., 1991. [553] Геродот Геродот. История в девяти книгах / Пер. с древнегреческ. Г.А. Стратановского; Под ред. С.Л. Утченко. Л., 1972 (Сер.: Памятники исторической мысли). Дандамаев М. Дандамаев М.А. Иран при первых Ахеменидах (VI в. до н.э.). М., 1963. Дандамаев М.А., Луконин В.Г. Культура и экономика Древнего Ирана. М., 1980. Дрезден М. Дрезден М. Мифология Древнего Ирана / Пер. с англ. И.М. Стеблин-Каменского // Мифологии Древнего мира / Под ред. В.А. Якобсона. М., 1977. Дьяконов И.-1 Дьяконов И.М. История Мидии: От древнейших времен до конца IV в. до н.э. / Отв. ред. К.В. Тревер. М.–Л., 1956. Дьяконов И.-2 Дьяконов И.М. Восточный Иран до Кира: К возможности новых постановок вопроса // История Иранского государства и культуры: К 2500-летию Иранского государства. М., 1971. Дьяконов М.М. Очерк истории Древнего Ирана / Под ред. И.М. Дьяконова и А.Г. Периханян. М., 1961. ИДП Изведать дороги и пути праведных: Пехлевийские назидательные тексты / Введение, транскрипция текстов, перевод [со среднеперс.], комментарий, глоссарий и указатели О.М. Чунаковой / Отв. ред. К.Н. Юзбашян. М., 1991 (Сер.: Памятники письменности Востока). ИТН История таджикского народа. Т. 1: С древнейших времен до V в. н.э. / Под ред. Б.Г. Гафурова и Б.А. Литвинского. М., 1963. Карнамак Книга деяний Ардашира сына Папака / Транскрипция текста, перевод со среднеперс., введение, комментарий и глоссарий О.М. Чунаковой / Огв. ред. А.Г. Периханян. М., 1987 (Сер.: Памятники письменности Востока). Книга о праведном Виразе / Пер. со среднеперсидск. и коммент. А.И. Колесникова // НЛО — связные Вселенной? Альманах- дайджест сообщений средств массовой информации, отдельных изданий. Луганск. Вып. 5. Май 1994 г. [Коссович К.] Четыре статьи из Зендавесты, с присовокуплением транскрипции, русского и латинского переводов, объяснений, критических примечаний, санскритского перевода и сравнительного глоссария. СПб., 1861. Лившиц В.А. «Зороастрийский» календарь // Бикерман Э. Литература Ирана X—XV в. / Под ред. А.А. Болотникова, А.Н. Тихонова, К.И. Чайкина. М.–Л., 1935 (Восток. Сборник второй). Луконин В.Г. Картир и Мани // Вестник древней истории. 1966. № 3. Луконин В.-1 Луконин В.Г. Культура сасанидского Ирана: Иран в III—V вв.: Очерки по истории культуры / Отв. ред. К.В. Тревер. М., 1969. Луконин В.-2 Луконин В.Г. Искусство Древнего Ирана. М., 1977. Луконин В.Г. Накш-и Раджаб, Иран (раннесасанидские рельефы и надписи) // Культура Востока: Древность и раннее Средневековье: Сборник статей. Л., 1978. Луконин В.Г. Иран в III веке: Новые материалы и опыт исторической реконструкции. М., 1979. Луконин В.-3 Луконин В.Г. Древний и раннесредневековый Иран: Очерки истории культуры. М., 1987. Мадайан-и Явишт-и Фрийан (по транскрипции М. Вайнраха) / Пер. со среднеперс. О.М. Чунаковой. — В рукописи. [554] Малов С.Е. Памятники древнетюркской письменности: Тексты и исследования / Отв. ред. А.Н. Кононов. М.–Л., 1951. Меног-и Храт [Меног-и Храт] / Пер. со среднеперс., глоссарий и коммент. О.М. Чунаковой. — В рукописи. МНМ Мифы народов мира: Энциклопедия. В 2 т. / Под ред. С.А. Токарева. М., 1991—1992. МС Мифологический словарь / Под ред. Е.М. Мелетинского. М., 1990. Никитина В. Никитина В.Б. Древнеиранская литература // Никитина В.Б. и др. Литература Древнего Востока / Под ред. И.С. Брагинского и Н.И. Конрада. М., 1962. Оранский И.М. Введение в иранскую филологию. Изд. 2-е, дополн. / Сост. И.М. Стеблин-Каменский / Отв. ред. А.Л. Грюнберг. М., 1988. Периханян А. Периханян А.Г. Сасанидский судебник. Книга тысячи судебных решений / Отв. ред. И.М. Дьяконов. Ереван, 1973. Плутарх Плутарх. Об Исиде и Осирисе / Пер. с древнегреческ. Н.А. Трухиной; Под ред. А.Ч. Козаржевского // Плутарх. Моралии — Plutarchi Chaeronensis. Scripta Moralia / Пер. [с древнегреческ.] под ред. Л.А. Фрейберг и М.Л. Гаспарова // Вестник древней истории. 1977. № 3, 4. Предание о Зареридах [Аяткар Зареран] / Пер. со среднеперс. О.М Чунаковой. — В рукописи. Ригведа. Мандалы I-IV / Пер. с ведийск. Т.Я. Елизаренковой / Отв. ред. П.А. Гринцер. М., 1989. Рипка Я. История персидской и таджикской литературы / Пер. с чешек. Н.А. Кондрашова и П.А. Клейнер; Под ред. Я. Рипка. М., 1970. Ртвеладзе Э. Ртвеладзе Э.В. Бактрийский Гопатшах (Нефритовая пластинка с изображением бактрийского правителя и человека быка) / Вестник древней истории. 1995. № 1. Смагина Е.Б. Манихейство // Религии Древнего Востока / Отв. ред. акад. Г.М. Бонгард-Левин и д.ист.н. А.Н. Мещеряков. М., 1995. Страбон Страбон. География в 17 книгах / Пер. [с древнегреческ.], статья и коммент. Г.А. Стратановского; Под ред. проф. О.О. Крюгер / Под общ. ред. проф. С.Л. Утченко (Репринтное воспроизведение текста издания 1964 г.). М., 1994 (Сер.: Памятники исторической мысли). Струве В.В. Родина зороастризма // Материалы по истории таджиков и Таджикистана. Сб. 1. 1945. Тревер К. Тревер К.В. Гопатшах — пастух-царь // Труды отдела Востока [Государственного Эрмитажа]. Т. 11. Л., 1940. Тревер К., Луконин В. Тревер К.В., Луконин В.Г. Сасанидское серебро: Собрание Государственного Эрмитажа. М., 1987. Фирдоуси Фирдоуси А. Шахнаме. В 6 т. (Сер.: Литературные памятники). Т. 1: От начала поэмы до сказания о Сохрабе / Пер. с фарси Ц.Б. Бану; Под ред. А. Лахуги / Отв. ред. чл.-корр. АН СССР Е.Э. Бертельс. М., 1957; Т. 2: От сказания о Ростеме и Сохрабе до сказания о Ростеме и Хакане Чина / Пер. с фарси Ц.Б. Бану-Лахути; Под ред. А. Азера / Коммент. А.А. Старикова / Отв. ред. А.А. Стариков. М., 1960; Т. 3: От сказания о битве Ростема с Хаканом Чина до царствования Лохраспа / Пер. с фарси Ц.Б. Бану-Лахути / Коммент. А. Азера и Ц.Б. Бану-Лахути / Отв. ред. А.Н. Болдырев. М., 1965; [555] T. 4: От царствования Лохраспа до царствования Искендера / Пер. с фарси Ц.Б. Бану-Лахути; Под ред. А. Азера / Коммент. В.Г. Луконина / Отв. ред. А.Н. Болдырев. М., 1980; Т. 5: От начала царствования Искендера до начала царствования Иездгерда, сына Бехрама Гура / Пер. с фарси Ц.Б. Бану-Лахути и В.Г. Берзнева / Отв. ред. А.Н. Болдырев. М., 1984; Т. 6: От начала царствования Йездгерда, сына Бахрама Гура, до конца книги / Пер. с фарси Ц.Б. Бану-Лахути и В.Г. Берзнева / Отв. ред. А.Н. Болдырев. М., 1989. Фрай Р. Фрай Р. Наследие Ирана / Пер. с англ. В.А. Лившица и К.В. Зеймаля / Под ред. М.А. Дандамаева. М., 1972 (Сер.: Культура народов Востока: Материалы и исследования). Pahlavi Rivayat The Pahlavi Rivayat, Accompanying the Dadestan i Denig. P. II: Translation, Commentary and Pahlavi Text / Translated by A.V. Williams. Copenhagen, 1990. Pahlavi texts translated by E.W. West. P. I. The Bundahis, Bahman-Yast [Pahlavi], and Shâyast La-Shâyast [and: Appendix to the Bundahis: Selections of Zâd-Sparam, brother of dastûr Pârs and Kirmân, A. D. 881. Part I, Chapters I-XI (Paraphrase of Bundahis, I-XVII)] (SBE. Vol. V. 1880). P. II: The Dâdistân-i Dînîk, The Epistles of Mânûskîhar (SBE. Vol. XVIII. 1882). P. III; Dînâ-î Maînôg-i Khirad, Sikand-Gûmânîk Vîgar, Sad Dar (SBE. Vol. XXIV. 1885). P. IV: Contents of the Nasks [Dînkard. Books VIII, IX]. (SBE. Vol. XXXVII. 1892). P. V: Marvels of Zoroastrianizm [Dînkard. Books V, VII; Selections of Zâd-Sparam] (SBE. Vol. XLVII. 1897). SBE The Sacred books of the East translated by various oriental scholars and edited by F. Max Muller. In 50 vol. Oxford, 1879—1910. Steblin-Kamensky I Slebhn-Kamensky 1. Avestan kaemcit paiti cavrusanam // East and West. Roma: IsMEO. Vol. 45. 1995. P. 307-310. The Zend-Avesta. P. I: The Vendîdâd / Translated by J. Darmesteter (SBE. Vol. IV. 1880). P. II: The Sîrôzahs, Yasts, Nyâyis / Translated by J. Darmesteter (SBE. Vol. XXIII. 1883). P. III: The Yasna, Visparad, Âfrînagân, Gâhs, Miscellaneous fragments / Translated by L.H. Mills (SBE. Vol. XXXI. 1887). Zaehner R.C. Zurvan, a Zoroastrian Dilemma. Oxford Clarendon Press, 1946.

1

Подробнее о «полярной теории» происхождения ариев см. во внутритекстовом комментарии на с. 87-88.

(обратно)

2

Хронологические таблицы см. в прилож. 1 — с. 393-417.

(обратно)

3

Написание «Аша» передаёт традиционное (жреческое) произношение; написание «Арта» является «идеальной» реконструированной формой, совпадающей с древнеперсидской (в западном диалекте древнеиранского языка). В настоящей книге используются оба варианта, поскольку унификация написания в данном случае внесла бы путаницу из-за совпадения имени богини Аши с формой родительного падежа от «Аша».

(обратно)

4

Здесь и далее курсивное выделение двух гласных как ударных {в электронной версии курсивное выделение заменено ударениями – OCR} означает, что в «авестийском» языке этим гласным соответствует дифтонг. О принципах постановки ударений см. в пояснительной статье к «Именному и предметному справочнику-указателю» — с. 442.

(обратно)

5

«Бог есть любовь» — 1 Посл. Иоанна 4.8.

(обратно)

6

Бойс М.-1. С. 17-18.

(обратно)

7

Дрезден М. С. 351.

(обратно)

8

Авестийское слово «кави» этимологически родственно русскому глаголу «чуять».

(обратно)

9

Перевод с ведийского и неоговоренные примечания Т.В. Елизаренковой.

(обратно)

10

Подразумевается тринадцатый месяц (по лунному календарю).

(обратно)

11

А́дитьи — в ведийской религии класс богов, охраняющих вселенский закон Рта; Адитьи также связаны с моральными ценностями.

(обратно)

12

Считалось, что Варуна насылает водянку на грешников.

(обратно)

13

Под «петлями» подразумеваются грехи, «петли греха», «опутывающие» человека. (Примеч. автора.)

(обратно)

14

Всю свою историю иранцы свято соблюдали договоры; и даже когда их обманывали, а после предлагали заключить новый договор, — они, если шли на него, то и в этот раз, и во все последующие первыми не нарушали клятвы. Римляне в войнах с парфянским Ираном не раз этим пользовались.

(обратно)

15

По одной из гипотез, это — индоиранское божество, и в «Ведах» ему соответствует Сарасвати («Обильная водами») — священная река ариев «Ригведы»; другие исследователи считают, что образ Ардвисуры Анахиты сложился намного поздней, чем представление об источнике Ардви и мировом круговороте вод (см. далее).

(обратно)

16

Общеиндоевропейская этимология имени «Тиштрия» — «Относящийся к [созвездию] трёх светил» (то есть к Поясу Ориона).

(обратно)

17

По мнению автора, — кажущееся попятное движение звезды у западного горизонта (из-за рефракции, средняя величина которой — 30 дуговых минут, размер видимого диска Солнца).

(обратно)

18

Пользуясь случаем, приношу читателям извинения за ошибку в книге «Мифы Древнего Египта» (СПб.: Петро-РИФ, 1993): там (с. 199) говорится, что «падение слезы в Нил» соответствует заходу Сириуса за горизонт.

(обратно)

19

Понимание мировой истории как циклического процесса было унаследовано ранними христианами, по крайней мере отчасти. Отголоски такого понимания сохранились до настоящего времени: например, день Пасхи каждый год приурочивается к определённому астрономическому явлению (первое воскресенье после первого полнолуния после весеннего равноденствия); три предпасхальных дня — это три дня, когда в мире нет Христа. (Последнее обыгрывалось в литературе: в «Зиме тревоги нашей» Дж. Стейнбека, в популярном романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита».)

(обратно)

20

А египтяне не могли свободно передвигаться по стране. Лишь с XIV в. до н.э. ограничения на частные поездки стати менее строгими.

(обратно)

21

Разумеется, у жрецов ещё не было теоретических обоснований и чётких формулировок на этот счёт. Объективно религиозная идея уже существовала и работала, но была ещё не осознана её носителями.

(обратно)

22

Так, пятилетняя война Лидии и Мидии закончилась в один день: солнечное затмение 28 мая 585 г. до н.э. было истолковано обеими сторонами как гнев богов.

(обратно)

23

По: Бойс М.-2. С. 22.

(обратно)

24

К концу индоиранской эпохи соломенная подстилка, на которой, как считалось, восседает божество (см. с. 11), была заменена символическим пучком прутьев в руках жреца.

(обратно)

25

Бойс М.-2. С. 22.

(обратно)

26

Слабое место этой гипотезы: эпидемии распространяются при густой плотности населения, особенно в условиях городской жизни.

(обратно)

27

Бойс М.-2. С. 24.

(обратно)

28

Исключения оговариваются далее (с. 51, 53, 144).

(обратно)

29

Британская исследовательница зороастризма Мэри Бойс считает, что не изменения погребального обряда обусловили новые загробные верования, а наоборот: новые верования повлекли изменения обряда. См.: Бойс М.-2. С. 24.

(обратно)

30

Стеблин-Каменский И.М. Предисловие // Авеста. С. 3-4.

(обратно)

31

Подробнее см. в Именном и предметном справочнике-указателе, статья: Заратуштра. В дальнейшем ссылки на справочник не оговариваются, указывается только название словарной статьи.

(обратно)

32

Древнейших по языку — в отличие от некоторых гимнов отдельным богам (яштов), восходящих к старой индоиранской религии и являющихся древнейшими по содержанию.

(обратно)

33

Понятие «Бессмертные Святые» не упоминается в «Гатах». Традиционное его употребление применительно к «гатическому» зороастризму является условным.

(обратно)

34

Это уже отмечалось выше в несколько иной связи — см. примеч. 21 на с. 14.

(обратно)

35

Кроме Аши: это понятие введено Заратуштрой.

(обратно)

36

Судя по упоминанию в «Гатах» «лживых жрецов [старой религии], изводящих скот», — однако нет полной уверенности, что Заратуштра осуждал кровавые жертвоприношения как таковые: в приведённой цитате, возможно, осуждаются лишь жертвенные заклания скота ради «дэвовских» богов.

(обратно)

37

То есть Ахура Мазду, Истину и Воху Ману.

(обратно)

38

См. примеч. 136 на с. 84.

(обратно)

39

Слово «кави» неоднократно меняло значение. См.: Кави.

(обратно)

40

Согласно персидской легенде, Зардушта убил в Балхе (Бактрии) тур Балатнарсе.

(обратно)

41

См., напр., в: Маковельский А.О. Авеста. Баку, 1960.

(обратно)

42

Эту реку они отождествляют с авестийской Вáхви Дáтией, протекающей через легендарную прародину арийцев Арья́на Вэ́джа. Сравн. на с. 53.

(обратно)

43

См. примет. 32 на с. 20.

(обратно)

44

См., напр.: Бойс М.-2. С. 44. Ранее, однако, М. Бойс этого взгляда не разделяла: в предыдущем (русском) издании книги она приписывает создание «Семиглава» последователям Заратуштры (Бойс М.-1. С. 48-49).

(обратно)

45

Самый ортодоксальный христианин подчас не может избавиться от суеверий. Но такой христианин по крайней мере понимает своё заблуждение и может логично доказать собственную неправоту; он просто не в силах повелевать эмоциями, — а для носителя мифологического сознания и вовсе нет нарушений логики там, где их видим мы.

(обратно)

46

В «Гатах» тождествен Ахура Мазде.

(обратно)

47

В некоторых списках «Авесты» молитва разбита на шесть строф.

(обратно)

48

См., напр.: Дьяконов И.-1. С. 378; Фрай Р. С. 111-113; Бойс М.-2. С. 65-66 и др.

(обратно)

49

Геродот. I. 101 и др.

(обратно)

50

Маздаясни́зм — в «Авесте» стилистчески возвышенное название религии, букв.: «дáэ́на мáзда-я́сна» — «вера чтущих Мазду». В научной литературе, как правило, — один из собирательных терминов для обозначения досасанидских разновидностей культа Ахура Мазды, кроме «религии Ахеменидов».

(обратно)

51

Это признаёт и М. Бойс (Бойс М.-2. С. 61), хотя уже в следующей главе (с. 65-66) она строит на этот счёт гипотезу — вполне логичную, но искусственную, основанную на умозрительных рассуждениях.

(обратно)

52

Геродот. I. 140.

(обратно)

53

Бойс М.-2. См. главы III-IV и первый раздел главы V.

(обратно)

54

Соответственно для всей последующей истории Ирана термин «маги» может употребляться в двух значениях — этническом и социальном.

(обратно)

55

Дьяконов И.-1. С. 402.

(обратно)

56

Сообщение Геродота (III. 27-29), что Камбиз надругался над одной из главных египетских святынь — мемфисским быком Аписом, выглядит сильно преувеличенным, равно как и аналогичные сведения у других греческих и римских авторов (об Аписе см. также: Плутарх. 44; а, например, согласно Страбону (XVII. 1.27), Камбиз грабил и предавал огню храмы — сравн.: Геродот. III. 7). «Ни один из египетских источников не подтверждает сообщения античных авторов о глумлении Камбиза над религиозными чувствами египтян. Эти сообщения, по всей вероятности, были выдуманы в позднеахеменидское время. Согласно египетским стелам из Мемфиса, Апис умер в шестом году царствования Камбиза и был торжественно похоронен. Для его погребения Камбиз подарил саркофаг. Следующий Апис умер после смерти Камбиза, в четвёртом году царствования Дария, то есть в 518 г. до н. э. <...> Надпись саисского жреца Уджагорресента свидетельствует, что Камбиз правил в Египте согласно местным обычаям, защищал храмы, изгнал своих воинов из Саисского храма и велел посвятить себя в мистерии Нейт. <...> Разрушение Камбизом египетских храмов начинается с определённого момента, а именно со времени восстаний египтян против персидского господства. Очевидно, разрушение египетских храмов было продиктовано не личными религиозными чувствами Камбиза, а политическими соображениями, желанием лишить храмы их влияния на народ, чтобы легче было подавить восстание» (Дандамаев М. С. 251 и примеч. 68 там же).

(обратно)

57

В среднеперсидской ортодоксии — также в виде растений.

(обратно)

58

Здесь и далее в тексте «Символа веры» в кавычки заключены прямые цитаты из «Гат».

(обратно)

59

Дословно: «весомым», «авторитетным», — могут подразумеваться те, кто находится наверху родоплеменной иерархии (ското-, землевладельцы). (Примеч. И.М. Стеблин-Каменского.)

(обратно)

60

Спаситель — авест. Саошья́нт, эсхатологический мессия, спаситель человечества перед «Страшным Судом». Подробно см. в разделе 5.

(обратно)

61

Кровосмесительные браки, поощрявшиеся зороастризмом, особенно зороастрийской ортодоксией эпохи Сасанидов; их упоминание является позднейшей вставкой.

(обратно)

62

Геродот. III.67.

(обратно)

63

Ихтиофáги («рыбоеды») — племена, населявшие оба побережья Аравийского залива.

(обратно)

64

Возможно, Бардия/Смердис был убит ещё до похода Камбиза в Египет (см. далее).

(обратно)

65

Имеются в виду кощунственные поступки Камбиза в отношении египетских религиозных святынь. См. примеч. 56 на с. 31.

(обратно)

66

Цитата из «Одиссеи» (II. 330).

(обратно)

67

Местонахождение этого города неизвестно.

(обратно)

68

См. примеч. 81 на с. 42.

(обратно)

69

Обычай ритуального «избиения магов», может быть, и существовал какое-то время после свержения Гауматы, но более чем сомнительно, что он продолжал существовать во времена Геродота. См. далее — внутритекстовый комментарий на с. 47.

(обратно)

70

Перевод с древнегреческого Г.А. Стратановского.

(обратно)

71

По относительной хронологии это и вообще самый древний памятник письменности, упоминающий верховного зороастрийского бога: «Гаты», «Семиглавы» и некоторые «младоавестийские» тексты, созданные раньше «Бехистунской» надписи, дошли в позднейших списках.

(обратно)

72

По Геродоту (III. 30 — с. 35), Камбиз убил Бардию, уже будучи в Египте.

(обратно)

73

Пишияувáда — местность на юго-западе Персии.

(обратно)

74

Существует гипотеза, что престол захватил не самозванец, а настоящий Бардия (см. далее).

(обратно)

75

Предлагались следующие толкования: 1) «смертью, которую предопределил рок» (Геродот. III. 64); 2) в результате случайного самоубийства (там же); 3) не насильственной смертью: не был убит в бою, в отличие от многих царей.

(обратно)

76

Нисáйя — здесь: область гор. Раги (илл. 2, южнее Каспийского моря).

(обратно)

77

Гаумата начал осуществлять религиозную реформу, в ходе которой разрушались храмы местных божеств. По-видимому, некоторые общинные и частные владения также конфисковывались в пользу казны. Не исключено, что эти меры были вызваны восстаниями и проводились лишь в мятежных областях. Подробно см. далее.

(обратно)

78

Полный текст «Бехистунской» надписи см. в прилож. 2.

(обратно)

79

Применительно ко времени правления ранних Ахеменидов (до Дария I) термин «сатрапия» употребляется условно — см. примеч. 83 на с. 46.

(обратно)

80

Геродот. I. 208; сравн. также в одной из персепольских надписей Ксеркса: «<...> у Дария были и другие сыновья, [но] — таково было желание Аурамазды — Дарий, мой отец, после себя меня сделал самьим великим» [А].

(обратно)

81

Упоминание Геродотом Суз как резиденции Ахеменидов (напр., III.70) — анахронизм: в Сузах находилась административная столица, а царский дворец — в Пасаргадах.

(обратно)

82

Дандамаев М. С. 257.

(обратно)

83

Как таковые — то есть в общепринятом ныне значении этого термина — сатрапии были учреждены Дарием. Само же слово «сатрапия» индийского происхождения, но в Мидии так назывались мелкие области — обычно племенные или родовые владения, не охватывавшие всей территории Мидийского царства. В ахеменидской Персии должность сатрапа — главы крупного административного округа существовала уже при Кире II и Камбизе, однако вверялась она местным чиновникам — ставленникам племенной аристократии: в сущности, это было местное самоуправление.

(обратно)

84

Дандамаев М. С. 151.

(обратно)

85

Там же. С. 152-154.

(обратно)

86

Сравн.: Дарий отказался пройти через ворота Вавилона, в своде которых была гробница — чтоб не осквернить себя, приблизившись к трупу (Геродот. I. 187).

(обратно)

87

Дандамаев М. С. 257.

(обратно)

88

Геродот. VII.19, 37, 43, 113, 191.

(обратно)

89

Различные толкования «Антидэвовской» надписи и библиографию см. в: Дандамаев М. С. 245, примет. 47.

(обратно)

90

См. примет. 60 на с. 34.

(обратно)

91

Впрочем, был непоследователен в этом: некоторые декларативные надписи Ксеркса упоминают «других богов» — в контексте, аналогичном контексту соответствующих упоминаний в «Бехистунской» надписи Дария.

(обратно)

92

Мардýк — верховный бог вавилонского пантеона, покровитель города.

(обратно)

93

Дандамаев М.А. Мидия и ахеменидская Персия // История Древнего мира. [Т. 2:] Расцвет древних обществ / Под ред. И.М. Дьяконова, В.Д. Неронова, И.С. Свенцицкой. М., 1989. С. 145.

(обратно)

94

Бойс М.-2. С. 97.

(обратно)

95

Там же. С. 98.

(обратно)

96

Примечательно, что на реверсах сасанидских монет (илл. 8) Ормазд, Михр и Анахид первоначально, в III в. н.э., изображались в соответствии с иконографическим каноном, но начиная уже с IV в. н.э. «чётких, как можно более определённых зороастрийских изображений III в. — например, лучистого „солнечного" венца Михра (см. на илл. 10-Б) или антропоморфных изображений царя и Ормазда, Михра или Анахид по сторонам алтаря огня <...> нет на монетах. Изображение <...> быстро схематизируется, становится всё более и более абстрактным (илл. 8, справа). К концу IV в. смысл этих изображений теряется» (Тревер К., Луконин В. С. 58).

(обратно)

97

Имеется в виду Иранский Азербайджан.

(обратно)

98

Бойс М.-2. С. 99. Критическое замечание М. Бойс относится, очевидно, к сторонникам «индийской» теории.

(обратно)

99

Согласно одной гипотезе — в I в. н.э., при Вологезе I; согласно другой — во II в. н.э., в правление Вологеза IV.

(обратно)

100

Бойс М.-2. С. 67.

(обратно)

101

Этой точки зрения одно время придерживался и И.М. Дьяконов: «Основные части „Авесты“ должны были быть написаны до Александра [Македонского], так как после IV в. до н.э. вряд ли какой-либо учёный мог реконструировать вымершую грамматическую флексию, фонетические особенности и другие характерные черты столь архаического языка, каким является язык „Авесты". Лишь при наличии к этому времени уже установившейся традиции авестского литературного языка можно было и впоследствии писать на этом, уже мёртвом языке» (Дьяконов И.-1. С. 48).

(обратно)

102

«Зенд» — букв.: «Знание [положений веры, „Авесты"]»; в среднеперсидской (пехлевийской) литературе обычно — толкования «Авесты» и комментарии к ней. Подробнее см. на с. 66.

(обратно)

103

Шаханшáх (среднеперс.) — «царь царей»; официальный царский титул, при Сасанидах входивший составной частью в их полную титулатуру: «Поклоняющийся Ормазду, бог, царь царей, происходящий от язатов, имярек».

(обратно)

104

Картир — традиционная русская передача имени; сейчас она устаревает, а общеупотребительной становится: Кирдэ́р.

(обратно)

105

Изложение манихейской космогонии, космологии и этики см. далее — с. 121-124.

(обратно)

106

Луконин В.-1. С. 81.

(обратно)

107

Магупáт (среднеперс.) — букв.: «господин магов», то есть главный жрец.

(обратно)

108

Отождествление затруднительно.

(обратно)

109

Луконин В.-1. С. 98.

(обратно)

110

Луконин В.-2. С. 208.

(обратно)

111

Мобéд — среднеперс. поздняя форма слова «магупат» — «господин магов» (то есть верховный жрец).

(обратно)

112

Сасаниды отождествили авестийского Виштаспу с Виштаспой — отцом Дария I (греч. Гистáсп), возведя таким образом свою родословную одновременно и к Кавиям и к Ахеменидам.

(обратно)

113

Сравн. о Фарре Арташира I — с. 351.

(обратно)

114

Тревер К., Луконин В. С. 30.

(обратно)

115

Периханян А. С. XIV.

(обратно)

116

Некоторые исследователи полагают, что первоначально были метризованы все тексты «Авесты».

(обратно)

117

«Не нужно забывать, что все существующие переводы „Авесты” представляют собой попытки осмыслить текст книги и что подлинная его туманность в переводе в какой-то мере стирается» (Бертельс Е. С. 64).

(обратно)

118

Очевидно, для «завершения» мировой истории.

(обратно)

119

Бертельс Е. С. 54.

(обратно)

120

Конкретно (по И. Гершевичу): а) четыре молитвы: «Ясна» 4.26 (= 27.15); 27.13-14; 54.1; б) обращение к богу Срáóше: «Ясна» 56; в) восхваление молящегося: «Ясна» 58; г) Заратуштрово кредо: «Ясна» 11.12-17; д) его дополнение: «Ясна» 13.1-6, начато 7; 14.1-2; е) короткая литания: «Ясна» 42.

(обратно)

121

Употребляются также термины «Старшая Ясна» (то же, что «Старшая Авеста») и «Младшая Ясна» (поздние тексты «Ясны»).

(обратно)

122

См. в кн.: ИДП.

(обратно)

123

Сравн. сюжеты двух декларативных надписей Картира — прилож. 6-Б.

(обратно)

124

Пазéнд — передача среднеперсидских слов буквами «авестийского» алфавита.

(обратно)

125

Для некоторых мифологических эпизодов мы будем различать среднеперсидскую ортодоксальную (канонизированную) традицию и «апокрифические» версии.

(обратно)

126

По оксфордскому пятидесятитомнику «Священные книги Востока» (SBE) и по Pahlavi Rivayat.

(обратно)

127

Такой принцип, безусловно, имеет ряд существенных недостатков, однако, по мнению автора, он всё же является оптимальным для популярного издания.

(обратно)

128

Рукописи были любезно предоставлены в распоряжение автора на той стадии, когда Ольга Михайловна ещё не завершила работу над окончательной редакцией переводов и комментариев. Поэтому цитаты из «Меног-и Храт», «Книги о Явиште...» и «Аяткар Зареран» со ссылкой на О.М. Чунакову могут иметь разночтения с окончательными редакциями её переводов названных текстов, готовящимися в настоящее время (ноябрь 1997 г.) к выпуску в Издательстве восточной литературы (Москва).

(обратно)

1

Буквально: творения в неземной форме [СК], вероятно, понятие, сходное по существу с «идеями» Платона.

(обратно)

2

«Денкарт» VII.2.14, «Затспрам» 13.4. Согласно этим источникам, Ормазд создал душу пророка — фравáрти (авест. фравáши) незадолго до его рождения.

(обратно)

3

Прообраз свободного выбора между Добром и Злом, который в жизни делает человек — сравн. на с. 2!

(обратно)

4

Слово, переводимое как «убогий» — «дригу», предшественник персидского слова «дарвиш» — дервиш, имеет особый смысл, означая набожного и смиренного человека, верного последователя религии. (Примеч. И.М. Стеблин-Каменского.)

(обратно)

5

Семь из гат Заратуштры («Ясна» 28-34) написаны тем же ритмическим размером, что и «Ахуна Вайрьи»; отсюда название этой группы гат: «Гаты Ахунавати».

(обратно)

6

Словами «Судья», «Глава» передаётся авестийское понятие Рáту — духовный наставник и религиозный судья в арийском племени. Согласно зороастрийской религиозной системе, Рату поставлены над всеми классами благих живых существ и творений материального мира. Подробно см. далее — с. 103-104.

(обратно)

7

«Яшт» 19.16-18.

(обратно)

8

В 1-й главе «Бундахишна» Друдж и Митохт фактически отождествляются; в других главах выступают раздельно. Ложь-Друдж мыслится как абстрактное начало и в то же время персонифицируется как дэвовское существо женского пола: людские грехи оплодотворяют её, и она рождает новые грехи, преступления и пороки. Однако из-за фонетического совпадения с грамматической формой мужского рода в русском языке имя Друдж обычно склоняют как мужское. В «Авесте» слово «друг» употребляется и нарицательно — в значении «дэвовское существо женского пола».

(обратно)

9

Искусственная вставка в содержание «Бундахишна». Разного рода «иерархические классификации» Амахраспандов и верховных дэвов встречаются в том или ином виде почти во всех среднеперсидских богословских трудах. Иногда в триаду Добра вместо Шахревара входит сам Ормазд; в этом случае он олицетворяет Мараспáнд (авест. Мáнтра Спéнта) — Святое Слово.

(обратно)

10

«Большой Бундахишн» 1.20-24.

(обратно)

11

Прочтение слова затруднительно; буквально, по-видимому: «Козёл-вожак [стада]».

(обратно)

12

К настоящему времени, как известно, точка весеннего равноденствия сместилась к границе созвездий Рыб и Водолея.

(обратно)

13

Прецессия — букв.: «предварение равноденствий»; смещение равноденственной точки навстречу движению Солнца по эклиптике. Полный период прецессии — 25850 лет, то есть ок. 1 дуговой минуты в год.

(обратно)

14

Относительно идентификации звезды Сатаваеса существуют две гипотезы: 1) Антарес (альфа Скорпиона) и 2) Канопус (альфа Киля, вторая по яркости звезда после Сириуса). Большинство исследователей отождествляют Сатаваесу с Антаресом, поскольку звезда Канопус видна лишь в южной части территории Ирана, да и то теоретически: над горизонтом она поднимается очень невысоко, так что её скрывают любые неровности рельефа — холмы, горы и т.п.

И.М. Стеблии-Каменский упоминает о существовании гипотезы, согласно которой Сатаваеса отождествляется со звездой Альдебаран (альфа Тельца) (см.: Авеста. С. 187). Если автору удастся ознакомиться с соответствующей публикацией, он, возможно, признает доводы в пользу этой гипотезы убедительными; пока же она представляется ему наименее состоятельной: Альдебаран в северных широтах восходит близ точки востока, кульминирует довольно близко к зениту, его гелиакические восходы (первая утренняя видимость) на широтах Ирана в древности приходилась на конец мая — начало июня — на два месяца раньше, чем у Сириуса (конец июля — начало августа; начало сезона дождей) (см.: Бикерман Э. С. 160-161); наконец, и на небесной сфере Альдебаран расположен примерно на 30 градусов северней Сириуса (ближе к звезде Кохаб (бета Малой Медведицы), которая тогда была полярной), — какая может быть у Альдебарана связь с югом и «южными каршварами» (см. далее — с. 107), остаётся совершенно непонятным.

(обратно)

15

«Бундахишн» 2.7 — SBE. Vol. XVIII. Р. 12. В основном тексте приведён русский перевод И.М. Стеблин- Каменского с издания: Hennig W.В. An Astronomical Chapter of the Bundahishn // Journal of the Royal Asiatic Society. 1942. P. 230-233. — Цит. по: Дрезден М. С. 344.

(обратно)

16

Сравн. «Видевдат» 2.40-41: ...один раз заходящими и восходящими кажутся звёзды, Луна и Солнце. И одним днём казался год [СК] — с. 162.

(обратно)

17

Описание зимы и потопа в «Видевдат» 2.22-25 (с. 160-161) сторонники «полярной теории» считали описанием реальных событий — всемирного оледенения и последующего таяния льдов; в описании климата мифической прародины ариев Арья́на Вэ́джа (авест. «Арийский простор»; среднеперс. Эранвéж — «Иранский простор») («Видевдат» 1.2-3 — с. 112-113) видели описание заполярного климата.

(обратно)

18

Характерное противоречие: по логике мифологического сюжета создание Арьяна Вэджа и Датии (как и всех других стран и рек) относится к более позднему этапу творения мира, нежели создание Первого человека и Быка. Вáхви Дáтия (авест. «Благая Датия»; среднеперс. Даи́тик, Даи́тих) — Амударья.

(обратно)

19

«Большой Бундахишн» 2.26, в «Затспрам» 2.6 кратко.

(обратно)

20

«Большой Бундахишн» 2.27, в «Затспрам» 2.7 кратко.

(обратно)

21

См.: Паирика.

(обратно)

22

В «Авесте» по отношению к дэвам употребляются слова так называемого «дэвовского» лексикона: у них не «головы», а «башки»; не «руки», а «лапы»; не «рты», а «челюсти»; они не «ходят», а «шатаются» и т.п. (Примеч. И.М. Стеблин-Каменского.)

(обратно)

23

В сасанидском зороастризме — олицетворение «нечистоты» менструации (женщина во время месячных считалась «нечистой», не имела права совершать молитвы, не допускалась ни к каким ритуалам (кроме очистительных), не могла приближаться к огню и др.).

(обратно)

24

По другому прочтению: столь много бедствий.

(обратно)

25

Указ Ездигерда II (V в. н.э.) о введении обязательного исповедания зороастризма в Армении. Перевод И.А. Орбели.

(обратно)

26

По зороастрийским представлениям, Асто Видоту опутывает человека «петлями» его грехов и тащит на верёвке в ад. Сравн. примеч. 13 на с. 10 и соответствующую строфу ведического гимна.

(обратно)

27

См. также «Ясна» 16.8 и 68.8.

(обратно)

28

«Яшт» 8.8.

(обратно)

29

Буквально: 10000 на 1000 ударов и 100000 на 10000 ударов. Это описание боя ахуровского божества с силами Зла (или воина-зороастрийца с иноверцами) дословно повторяется во многих яштах.

(обратно)

30

Одну из гипотез см. в статье: Кеван.

(обратно)

31

См. примеч. 220 на с. 119.

(обратно)

32

«Затспрам» 10.2; то же в «Меног-и Храт» 27.18, «Датастан-и Деник» 64.7, «Денкарт» VIII. 13.1-4.

(обратно)

33

«Ясна» 29.1.

(обратно)

34

Гéуш Тáшан (авест.) — «Творец Быка», один из эпитетов Ахура Мазды. Иногда упоминается как самостоятельное божество — покровитель скота.

(обратно)

35

Áрштат (авест.) — персонификация понятия «Аша» в виде божества с антропоморфными чертами.

(обратно)

36

«Ясна» 47.3; 48.11.

(обратно)

37

Возраст совершеннолетия, когда юноши проходили обряд инициации и становились полноправными членами зороастрийской общины.

(обратно)

38

«Яшт» 8.26-27; в «Бундахишне» и «Затспраме» кратко.

(обратно)

39

Хáтра (среднеперс. хашáр) — около 1000 парных шагов. Подробно см. далее — с. 99.

(обратно)

40

«Бундахишн» 11.4; в «Меног-и Храт» 9.6: из кешвара в кешвар можно пройти только с разрешения богов или с разрешения дэвов, иначе невозможно [Ч].

(обратно)

41

«Яшт» 14.29 и др.

(обратно)

42

Предположительно: исходя из того, что зороастрийский ад расположен на севере.

(обратно)

43

«Видевдат» 3.7.

(обратно)

44

Очевидно, звёзды (см. далее). Сравн. «Яшт» 13.60 — с. 129-130.

(обратно)

45

То есть знаков. Ещё одно (кроме оговорённого в примеч. 220 на с. 119) свидетельство, что автор «Меног-и Храт» с астрологией знаком понаслышке: уже в следующей строке (см.) зодиакальный знак «превращается» в зодиакальное созвездие.

(обратно)

46

В другой редакции «Меног-и Храт»: держит за руку

(обратно)

47

«Меног-и Храт» 49.15-23.

(обратно)

48

«Гахи» 1-5.

(обратно)

49

См. примеч. 165 на с. 95.

(обратно)

50

Дáтуш (парфянск.; среднеперс. Дай) — «Творец», эпитет Ормазда.

(обратно)

51

Метафора из «Арта-Вираф намак».

(обратно)

52

В оригинале: дерево <...> плод которого был десятью разновидностями людей. Толкование фрагмента в пересказе является предположительным, основанным на сопоставлении с другим фрагментом «Бундахишна» (15.31), перевод которого приведён далее (с. 103).

(обратно)

53

В ведийской религии представления о дэвах (считавшихся благими божествами) тоже связывались с севером: там, в частности, находился рай, а бог смерти пребывал на юге.

(обратно)

54

Искусственная вставка в содержание «Бундахишна».

(обратно)

55

«Ясна» 19.15-18.

(обратно)

56

[Виноградова С.П. Примечания] // Хрестоматия по истории Древнего Востока. Ч. 2. / Под ред. акад. М.А. Коростовцева, д.и.н. И.С. Кацнельсона, проф. В.И. Кузищина. М., 1980. С. 64-65.

(обратно)

57

«Меног-и Храт» 62.31-36, «Датастан-и Деник» 90.4. Отождествление Гопатшаха — человекобыка («Меног-и Храт») с Гопатшахом — правителем некоей страны Гопат, наблюдающим за быком и совершающим возлияния богам («Датастан-и Деник»), здесь условное: долгое время оно принималось почти всеми иранистами, однако примерно с конца 1980-х гг. возобладала точка зрения, что это — разные персонажи. См. на с. 203 о Гопатшахе и Агрерате и статью: Гопатшах.

(обратно)

58

«Денкарт» VII. 2.14; «Затспрам» 13.4.

(обратно)

59

«Меног-и Храт» 62.37-42.

(обратно)

60

«Яшт» 8 («Тиштр-яшт»), кратко в «Датастан-и Деник» 93.

(обратно)

61

«Яшт» 13.43-44.

(обратно)

62

Важнейшей частью зороастрийского очистительного ритуала было омовение осквернённого предмета коровьей мочой.

(обратно)

63

«Видевдат» 14.1-10, сокращённый перевод. О почитании выдры см. также на с. 289-290.

(обратно)

64

«Ясна» 11.1 и «Яшт» 14.61.

(обратно)

65

Сравн. таджикское поверье: если собаке, подошедшей к застолью, ничего не дать, то кто-нибудь из сотрапезников заболеет.

(обратно)

66

«Видевдат» 13.8-9, 11-15, 20-28, 32; 15.3-4; подробно о собаке см. на с. 287-292.

(обратно)

67

«Видевдат» 18.15-16, 20-21, 26; кратко в «Бундахишн» 19.33.

(обратно)

68

«Ясна» 57.9, 16, 30. В среднеперсидской и поздней традициях Срош часто причисляется к Амахраспандам.

(обратно)

69

См. примеч. 150 на с. 90.

(обратно)

70

«Меног-и Храт» 2.34; в «Бундахишне» (28.19) сходно.

(обратно)

71

«Меног-и Храт» 58.5-7.

(обратно)

72

«Видевдат» 19.1.

(обратно)

73

В данном фрагменте «Бундахишна» (28.35) Астовидад иконографически отождествляется с Нас (авест. Насу) — сравн. «Видевдат» 7.2.

(обратно)

74

Дьяконов И.-2. С. 137.

(обратно)

75

По сюжету «Бундахишна».

(обратно)

76

По некоторым рукописям — семь зимних месяцев и пять летних.

(обратно)

77

Возможно, под «знамёнами» подразумеваются боевые штандарты зороастрийцев Бактрии, отличавшихся воинственностью.

(обратно)

78

То есть, согласно пехлевийскому комментарию, — «где покидают дома в случае смерти жильца». По другим прочтениям: разделяющую воды (из Арианы, с возвышенности, реки растекаются в две стороны — на восток и на запад); обильную селениями.

(обратно)

79

Подробности сюжета неизвестны.

(обратно)

80

По другому прочтению: гордыню.

(обратно)

81

То есть населённой тремя народами.

(обратно)

82

Нарушения менструального цикла у женщин; очевидно, подразумеваются вообще все гинекологические заболевания.

(обратно)

83

Интерпретация переводчика. Буквально: где проживают не имеющие главы [Бр]. Сравн. внутритекстовый комментарий на с. 103.

(обратно)

84

Бойс М.-2. С. 85; см. также: Ван-дер-Варден Б. С. 172-175.

(обратно)

85

Иллюстрацию см., например, в: МНМ. Т. 1. С. 467; аргументацию в пользу соотнесения этого изображения с зерванитским культом — в: Ван-дер-Варден Б. С. 179-180.

(обратно)

86

Судя не столько даже по фрагментам зерванитского толка в пехлевийской литературе (в частности, по так называемому «Гимну Зервану», стилистически обработанному на очень высоком уровне — см. перевод далее в изложении мифа), и не по многочисленным, хотя и обрывочным, свидетельствам о знакомстве с зерванитскими доктринами греческих авторов и христианских священников, сколько — по характеру критики зерванизма в некоторых богословских трудах поздней зороастрийской ортодоксии.

(обратно)

87

Мотив о жертвоприношениях и сомнениях засвидетельствован и в индийской мифологии (в одном из мифов о боге Праджапати).

(обратно)

88

Сравн. в древнеегипетской мифологии: Сет рождается в неположенный срок и выходит через бок матери, богини неба (версия Плутарха — Плутарх. 12). Сюжет, впрочем, «бродячий», зафиксированный даже у народов, не имевших никаких контактов ни с европейскими, ни с азиатскими культурами: например, в одном из космогонических мифов североамериканских индейцев добрый и злой братья спорят в утробе богини-праматери, кому выйти первым, и первым выходит злой, разорвав материнский бок и погубив богиню.

(обратно)

89

Цит. по: Брагинский И.-2.

(обратно)

90

Плутарх. 47. Возможно, однако, что Феопомп излагает не зерванитскую концепцию, а — зороастрийскую, искажая её.

(обратно)

91

Великий (или Мировой) год (эпоха) — в вавилонской астрологии период времени, по прошествии которого все планеты занимают в Зодиаке свои «исходные положения» (какие они занимали в момент сотворения мира), и все исторические события начинают повторяться вновь. Представление о Великом годе как о периоде обращения равноденственной точки по Зодиаку (= период прецессии) вошло в астрологию значительно позднее — в первые века н.э.

(обратно)

92

Уран, Нептун и Плутон были открыты в XVIII—XIX вв. н.э.; «семь планет» во всех древних и средневековых астрологических школах — это Меркурий, Венера, Марс, Юпитер, Сатурн, Луна и Солнце. Автор текста, видимо, был плохо знаком с астрологией; во всяком случае, трудно чем-либо иным объяснить механическое смешение астрономо-астрологических и религиозных представлений, в результате которого Луна и Солнце оказались причисленными к силам Зла (см. далее). В «Бундахишн» 5.1 к планетам причисляются не Луна и Солнце, а Гочихар и Мушпар (см. с. 93), но цитируемый фрагмент (из «Меног-и Храт») не восходит к «Бундахишну», поскольку там семи планетам противопоставляются не двенадцать зодиакальных созвездий, а другие небесные объекты, числом тоже 7. Сравн. примеч. 173 на с. 99.

(обратно)

93

«Меног-и Храт» 8.7-9, 17-21, 24-26.

(обратно)

94

Бойс М.-2. С. 86.

(обратно)

95

Там же.

(обратно)

96

Там же.

(обратно)

97

Термин «вызывать» очень специфичен для манихейства, не допускающего для царства Света самой идеи рождения как чего-то плотского и связанного с отношениями полов. (Примеч. В.Н. Топорова.)

(обратно)

98

Цитата из сочинения Мани «Шапуракан», сохранившаяся в пересказе аль-Бируни (X—XI вв. н.э.). Цит. по: Бертельс Е. С. 81.

(обратно)

99

Там же.

(обратно)

100

Брагинский И.-2. С. 149.

(обратно)

1

В среднеперсидской традиции, — например, по логике сюжета «Бундахишна». «Фраваши неправедных» в зороастрийской литературе не упоминаются.

(обратно)

2

«Бундахищн» 6.3, «Затспрам» 5.2.

(обратно)

3

«Меног-и Храт» 49.22-23 — см. на с. 99.

(обратно)

4

«Видевдат» 8.72; 5.8, 27-28 и др.

(обратно)

5

Древнее, дозороастрийское представление о фраваши как о творцах-демиургах, следы которого сохранились в «Фравардин-яште».

(обратно)

6

В этом фрагменте отражены космические представления зороастрийцев, согласно которым мир мыслится как «яйцо», небо — как «скорлупа», а Земля — как «желток». Эта картина мира описана в «Большом Бундахишне» (см. с. 85-86), она была известна Плутарху (Плутарх. 47). (Примеч. З.Ф. Харебати.)

(обратно)

7

Деление мира, несомненно, более раннее, чем деление на семь каршваров; оно восходит к древнейшим представлениям о тройственной природе Вселенной: земля, воздух, небо. (Примеч. З.Ф. Харебати.)

(обратно)

8

По мнению В.Б. Никитиной, «Фравардин-яшт» является описанием древней мистерии «покойницкой игры». См. Никитина В. С. 200-201.

(обратно)

9

См.: Спитама.

(обратно)

10

То есть телесных, материальных, земных. (Примеч. С.П. Виноградовой.)

(обратно)

11

Четыре сферы Вселенной в зороастрийской космологии (см. с. 85-86, 98, сравн. на с. 88).

(обратно)

12

Сравн. этот пассаж о Хафтаринге («Яшт» 13.60) со сходным её описанием в «Меног-и Храт» 49.15 — с. 99, где под 99999 фраварти, сопутствующих Хафторенг, подразумеваются звёзды.

(обратно)

13

Обычная для всех разделов яштов заключительная молитва «Йéнхе-Хáтам».

(обратно)

14

«Ясна» 30.6, 31.20, 44.9, 45.2 и др., «Яшт» 22.9-14, 27-32 (строфы 27-32 не сохранились, но их среднеперсидский пересказ известен по пазендской версии «Меног-и Храт»), надписи магупата Картира (прилож. 6-Б).

(обратно)

15

См. также с. 351.

(обратно)

16

Тысячеглазый — всевидящий. Тысячеухий — обычное значение этого эпитета: «мудрый», «всё знающий» (восходит, очевидно, к доахеменидскому времени, когда в школах преобладал устный метод обучения); здесь также: «всеслышащий».

(обратно)

17

От традиционной запряжки волов при пахоте у таджиков и других иранских народностей это описание отличается только тем, что дышло прикрепляется к ярму не металлическим крюком, а жгутом из кожаных ремней, верёвок или прутьев. (Примеч. И.М. Стеблин-Каменского.)

(обратно)

18

В «Михр-яште» (и других зороастрийских текстах) сохранились следы древнейших представлений о Митре как о солярном божестве. Подробно см.: Митра. См. также илл. 5-Б, 10-Б.

(обратно)

19

Интерпретация автора. В оригинале: кони, у которых нет теней.

(обратно)

20

«Яшт» 17.16.

(обратно)

21

«Яшт» 12.1-2.

(обратно)

22

«Бундахишн» 27.24.

(обратно)

23

Златоустые стрелы — буквально: с золотой пастью (о дэвах — см. примеч. 150 на с. 90); считалось, очевидно, что стрела пьёт кровь наконечником как ртом. (Примеч. И.М. Стеблин-Каменского.)

(обратно)

24

«Бундахишн» 18.2-3, 24.18; «Меног-и Храт» 62.28 и др.; по «Бундахишн» 27.4, Хом (отождествляемый с Гокерт) растёт на вершине Хугара у источника Ардви.

(обратно)

25

«Денкарт» VII. 2.14, «Затспрам» 13.4, «Бундахишн» 1.20.

(обратно)

26

«Меног-и Храт» 62.29-30; сравн. в «Бундахишне» — с. 105.

(обратно)

27

«Меног-и Храт» 9.5.

(обратно)

28

Ритуал приготовления хаомы, по-видимому, восходит к утраченному древнейшему мифу о том, как боги убили бога Хаому, расчленили его тело и из растёртых останков приготовили напиток бессмертия.

(обратно)

29

«Яшт» 10.88-90.

(обратно)

30

Неизвестный персонаж. Сравн. в ведийской мифологии Кершáни — получеловек-полубог, хранитель сомы.

(обратно)

31

Отождествление реки Ардви с Ардвисурой Аяахитой — богиней этой реки.

(обратно)

32

В прошлом веке ещё было замечено, что это описание напоминает дельту Амударьи. (Примеч. И.М. Стеблин-Каменского.)

(обратно)

33

Может быть, не трёхсот, а тридцати, что существенно для истолкования последней части [«Ардвисур-яшта»] в календарно-астрономическом плане. (Примеч. И.М. Стеблин-Каменского.)

(обратно)

34

Дрезден М. С. 355.

(обратно)

35

Зáóтра — пресная жертвенная лепёшка из теста, замешенного на соке хаомы и молоке.

(обратно)

36

Здесь и далее в цитате опущены названия болезней, не поддающиеся истолкованию.

(обратно)

37

«Ясна» 42.3.

(обратно)

38

«Видевдат» 19.13; интерпретация автора.

(обратно)

39

«Бундахишн» 1.4 и др.

(обратно)

40

«Тебя» — то есть «воздушного пространства», отождествляемого с Вайю.

(обратно)

41

«Видевдат» 18.15-16, 20-21, 26, кратко в «Буидахишн» 19.33. См. с. 109.

(обратно)

42

«Яшт» 17.16.

(обратно)

43

«Бундахишн» 28.10, 15-17; 30.29-30; см. также с. 109.

(обратно)

44

«Бундахишн» 27.24.

(обратно)

45

В сасанидском изобразительном искусстве. См. илл. 15-А.

(обратно)

46

Этот фрагмент («Ясна» 57.11) — позднейшее добавление, отражающее пехлевийскую традицию, когда Срош причислялся к Амахраспандам.

(обратно)

47

«Яшт» 17.16.

(обратно)

48

«Яшт» 10.126-127.

(обратно)

49

«Яшт» 14.47.

(обратно)

50

«Висперед» 16.1.

(обратно)

51

«Видевдат» 4.54-55.

(обратно)

52

Вар (авест.) — первоначально, в индоиранскую эпоху, расплавленный металл; позднее также — кипящая смесь (см. ниже), используемая в ордалиях (см. в статье: Варуна).

(обратно)

53

То есть сока.

(обратно)

54

«Яшт» 10.79, 81.

(обратно)

55

Последовательно перечисляются различные объекты земного мира и затем четырёх сфер мироздания — сферы звёзд, Луны, Солнца и Бесконечного Света.

(обратно)

1

«Бундахишн» 15.26, 31.

(обратно)

2

«Видевдат» 1.

(обратно)

3

«Меног-и Храт» 13.5-13; 15.12-15.

(обратно)

4

Искусственная вставка в содержание 22-го фрагарда «Видевдата».

(обратно)

5

Искусственная вставка в содержание мифа — предположительное толкование слов Мантра Спенты, сделанное на основе сопоставления этого мифа с мифом о целителе Три́те — см. внутритекстовый комментарий на с. 215.

(обратно)

6

«Ясна» 17.II.

(обратно)

7

Гора, где, по другому мифу («Видевдат» 19.11), Заратуштра беседовал с Ахура Маздой и расспрашивал его о сущности и заповедях «истинной веры».

(обратно)

8

Для жертвоприношения; но здесь, видимо, содержится косвенное указание на то, какое вознаграждение надлежит уплачивать жрецу за исцелительные обряды в селении (при эпидемии, падеже скота и др.).

(обратно)

9

Указание на соответствующий (неизвестный) обряд, имевший очистительную цель: страдающие телесным недугом считались «нечистыми» (см. с. 145, 161). Сравн. обряд очищения огня — внутритекстовый комментарий на с. 282.

(обратно)

10

Искусственная вставка.

(обратно)

11

«Йима блестящий» — авест. «Йима хшаэта»: отсюда Джамшед поздней традиции и Джамшид «Шахнаме».

(обратно)

12

В позднейшей традиции Яма — бог «ада», под его надзором вершится загробный суд, он надзирает за наказанием грешников.

(обратно)

13

Сообщено автору в 1994 г. в устной беседе.

(обратно)

14

«Яшт» 19.31.

(обратно)

15

«Яшт» 5.7.

(обратно)

16

«Яшт» 9.8-11.

(обратно)

17

«Яшт» 15.15-17.

(обратно)

18

«Яшт» 17.29-31.

(обратно)

19

«Ясна» 9.5-6.

(обратно)

20

«В полдень на пути Солнца» — то есть повернувшись в южную (благую, ахуровскую) сторону, а не в направлении дэвовского севера. (Примеч. И.М. Стеблин-Каменского.)

(обратно)

21

Сторонники «полярной теории» считали это описанием реальных событий — оледенения, ледникового периода и затем (см. далее) таяния льдов.

(обратно)

22

Подробно см.: Steblin-Kamensky I.

(обратно)

23

Возможно, имеются в виду хлева, загоны для скота, стойла. (Примеч. И.М. Стеблин-Каменского.)

(обратно)

24

Судя по приводимому описанию. Вара, построенная Йимой, состояла из концентрических кругов стен, во внешнем из которых было девять проходов, в среднем — шесть и во внутреннем — три. По числу этих проходов и можно предполагать, что стены Вары были концентрическими окружностями. (Примеч. И.М. Стеблин-Каменского.)

(обратно)

25

Под «окном» может подразумеваться световое окно в крыше, характерное для традиционных иранских жилищ. (Примеч. И. М. Стеблин-Каменского.)

(обратно)

26

Перевод этого и некоторых из последующих названий болезней и телесных пороков — условен, не всегда ясно, о каких дефектах идёт речь. (Примеч. И. М. Стеблин-Каменского.) Сравн. аналогичный фрагмент в «Яшт» 5.92-93 — с. 145, «Яшт» 17.54 — с. 131; см. также внутритекстовый комментарий на с. 145.

(обратно)

27

Очевидно, подразумевается «неземной» свет Солнца, Луны и звёзд, и «земной» свет от огней. Пехлевийский комментарий («Зенд») поясняет этот фрагмент следующим образом: весь несотворённый свет светит сверху, весь сотворенный свет светит снизу.

(обратно)

28

Об упоминаниях в зороастрийеких текстах «полярных» астрономических явлений см. во внутритекстовом комментарии на с. 87-88.

(обратно)

29

Пехлевийский комментарии к соответствующему фрагменту «Видевдат» 2. О бессмертии людей и скота в «царстве Йимы» упоминается во многих источниках (напр., «Яшт» 19.32, «Ясна» 9.5), однако в разных случаях под «царством Йимы» понимается либо обитель внутри Вары, либо вся земля, которой Йима правил до наступления зимы.

(обратно)

30

См. внутритекстовый комментарий на с. 331.

(обратно)

31

«Яшт» 19.33 и др.

(обратно)

32

Неизвестный дэвовский персонаж. Судя по имени, его функции, вероятно, связаны с входом в ад на горном хребте Арезур (авест. Эрэзура) — см. с. 98-99.

(обратно)

33

«Бундахишн» 15.24-25. Прочтение последнего имени — предположительное, возможно: Вашáк.

(обратно)

34

Сравн. в «Бундахишн» 15.31 — с. 103.

(обратно)

35

Чтение имени дано по «Бундахишн» 17.4 и 19.13; в «Бундахишн» 15.27 (в одной из редакций) — Срисаóк. Сравн. в «Затспрам» 11.10 — с. 169 и в «Бундахишн» 17.4 — с. 173.

(обратно)

36

«Бундахишн» 15.25-27; 19.13.

(обратно)

37

Сравн. с мифом о Тахмурасе в персидском «Ривайате» — внутритекстовый комментарий на с. 173.

(обратно)

38

Геродот. IV.6.

(обратно)

39

«Денкарт» VII.2.70, «Бундахишн» 15.28; 31.1.

(обратно)

40

«Бундахишн» 15.27-28.

(обратно)

41

«Денкарт» VII.1.16.

(обратно)

42

«Яшт» 19.26.

(обратно)

43

«Денкарт» VII.1.15.

(обратно)

44

Служители Друджа в Варне [Бр], слуги варнийские Зла [СК], многократно упоминаемые в «Авесте» («Яшт» 5.22; 13.137; 15.8; 19.26), возможно, тождественны неарийским правителям [В] Варны («Видевдат» 1.17 — с. 115). Однако такое прочтение является предположительным: как указывает И.М. Стеблин-Каменский (К «Гимну Ардви-Суре» // Авеста. С. 184. Примеч. 7), не исключено и иное, «если понимать слово „Варна" не как название <…> страны, а как обозначение греха похоти и любострастия» (в пехлевийских источниках дэв Варено (авест. Варена) — см. с. 110. Примечательно в связи с этим, что ни в «Денкарте» (VII.1.16-17), ни в «Меног-и Храт» (27.19-20), ни в «Бундахишие», ни в «Затспраме» варнийские злодеи не упоминаются ни в связи с Хушангом, ни в какой-либо иной связи, в то время как подвиг уничтожения мазанских дэвов по-прежнему приписывается Хушангу.

(обратно)

45

«Яшт» 5.20-23.

(обратно)

46

«Яшт» 9.3-5.

(обратно)

47

«Яшт» 17.24-26.

(обратно)

48

«Яшт» 15.7.

(обратно)

49

«Бундахишн» 5.3.

(обратно)

50

Буквально: железом подпоясанный.

(обратно)

51

«Яшт» 15.7-9.

(обратно)

52

«Видевдат» 1.17.

(обратно)

53

«Яшт» 19.26.

(обратно)

54

«Яшт» 19.26, «Меног-и Храт» 27.19-20, «Денкарт» VII.1.18 и др.

(обратно)

55

«Денкарт» VII.1.18. Семь сил Айшмы — см. «Бундахишн» 28.15 — с. 110.

(обратно)

56

«Денкарт» VII.1.16-18; VIII. 13.5.

(обратно)

57

По аналогии с сюжетом «Шахнаме».

(обратно)

58

Тождествен быку Сарсаоку—Хадайаше.

(обратно)

59

Букв.: «вещество», «субстанция»; по стилистическому контексту, видимо, с оттенком значения «плоть», «тело».

(обратно)

60

То есть Спеништ — одна из ипостасей Адура (см. с. 100).

(обратно)

61

То есть «зримое воплощение» Адура — пламя было до этого «единым», хоть и пребывало в виде трёх огней на трёх алтарях; отныне же пламя разделилось натрое, и возникли три разные ипостаси «зримого воплощения» Адура.

(обратно)

62

«Затспрам» 11.10.

(обратно)

63

«Денкарт» VII.1.16-18; VIII.13.6. Эпитет «Парадата» («Пишдадид») в зороастрийских текстах чаще всего прилагается к Хаошьянгхе (Хушангу).

(обратно)

64

«Бундахишн» 34.4.

(обратно)

65

«Бундахишн» 31.2.

(обратно)

66

«Ясна» 9.4.

(обратно)

67

Идентификация затруднительна; возможно, тождествен Аошна́ре, упоминаемому в древнейшем перечне легендарных царей — «Мемориальном списке» (131). В «Бундахишн» 31.5 этот же персонаж фигурирует под именем Нарсáк (в некоторых редакциях текста — под именем Носи́); смысл фрагмента неясен: Нарсаку пристала такая судьба, что все дни он вынужден был проводить в злоключениях [разбирая тяжбы?], и всякую пищу должен был делать чистой, — однако это лишь одно из предположительных толкований фразы, возможны и другие.

(обратно)

68

«Бундахишн» 31.3.

(обратно)

69

«Яшт» 19.28.

(обратно)

70

«Бундахишн» 31.2.

(обратно)

71

«Денкарт» VII.1.19.

(обратно)

72

Там же и «Яшт» 15.11.

(обратно)

73

«Яшт» 19.28. Интерпретация И.М. Стеблин-Каменского. См. этимологию имени Тахма-Урупи в соответствующей словарной статье.

(обратно)

74

«Яшт» 15.11-13.

(обратно)

75

«Денкарт» VII.1.19(?); «Бундахишн» 34.4.

(обратно)

76

«Яшт» 19.28.

(обратно)

77

«Денкарт» VII.1.19, «Яшт» 19.29.

(обратно)

78

«Денкарт» VII.1.19.

(обратно)

79

«Яшт» 19.28.

(обратно)

80

«Яшт» 15.12-13; 19.28, «Денкарт» VII.1.19, «Меног-и Храт» 27.22. Сравн. с легендой о Каюмарсе у Бируни — с. 165.

(обратно)

81

«Меног-и Храт» 27.33. В соответствующем эпизоде «Шахнаме» перечислены шесть языков (из тридцати), которые Тахмурас «научился облекать в письменные знаки», но в зороастрийской легенде «семь» — просто сакральное число, не несущее никакой смысловой нагрузки.

(обратно)

82

«Бундахишн» 17.4.

(обратно)

83

Там же. Согласно «Затспрам» 11.10, это событие произошло в царствование Хушанга — см. выше, с. 169.

(обратно)

84

Сравн. с легендой о Каюмарсе у Бируни — с. 165.

(обратно)

85

«Бундахишн» 31.3.

(обратно)

86

«Яшт» 19.31.

(обратно)

87

Согласно «Бундахишн» 34.4 — 616 лет и 6 месяцев.

(обратно)

88

Искусственные подробности, введённые в пересказ на основании обрывочных упоминаний в пехлевийских текстах и по аналогии с сюжетом «Шахнаме».

(обратно)

89

«Бундахишн» 17.4, «Затспрам» 11.10 — с. 169, 173.

(обратно)

90

«Бундахишн» 17.5.

(обратно)

91

«Яшт» 19.32, «Ясна» 9.4-5, в «Денкарте» и «Меног-и Храт» кратко.

(обратно)

92

«Бундахишн» 17.5.

(обратно)

93

Отождествление затруднительно.

(обратно)

94

«Бундахишн» 12.20.

(обратно)

95

О грехопадении Йимы см. выше — с. 162-163.

(обратно)

96

Или, возможно: «величие» (т.е. Хварна?) — сравн. примеч. 434 на с. 191.

(обратно)

97

То есть человекообразные обезьяны — шимпанзе и гориллы.

(обратно)

98

«Бундахишн» 23.1; сравн. 23.2 (с. 185) и комментарий на с. 103.

(обратно)

99

Истолкование затруднительно; возможно, по одной из версий мифа грех Йимы был троекратен, и каждый раз от Йимы отлетало по трети Хварны.

(обратно)

100

Искусственная вставка в содержание мифа.

(обратно)

101

В одной из редакций «Бундахишна» — Ау́д. В других источниках этот персонаж не упоминается; судя по этимологии имени, возможно, тождествен дэву Уде (см. с. 110).

(обратно)

102

Предположительно, судя по — опять же предположительным — этимологиям имён, например: Овóхм (пазендское разночтение: Овóйх) — «Кошмар» (?) (сравн. авест. «аóйвра» — «бредовый кошмар»), Друджаскáн (в другой редакции — Друдж-и айáска) — «отпрыск Друджа» (?) (сравн. авест. «друджоска» в «Видевдат» 19.43).

(обратно)

103

«Бундахишн» 31.6.

(обратно)

104

«Яшт» 5.8; 19.37, 46 и др.

(обратно)

105

«Яшт» 19.37.

(обратно)

106

«Яшт» 5, во многих строфах.

(обратно)

107

«Яшт» 5.29-31.

(обратно)

108

«Бундахишн» 31.3.

(обратно)

109

«Яшт» 19.34-36, 38.

(обратно)

110

«Бундахишн» 34.4.

(обратно)

111

«Яшт» 19.34.

(обратно)

112

«Яшт» 19.46, «Бундахишн» 31.5.

(обратно)

113

Интерпретация предположительная; возможно иное прочтение: величие Йимы охраняет огонь Фробак от рук Дахака.

(обратно)

114

«Бундахишн» 17.5.

(обратно)

115

«Меног-и Храт» 8.27-30.

(обратно)

116

«Бундахишн» 34.5; подробнее см. далее — с. 191-193.

(обратно)

117

Китайское море, находившееся, по представлениям времён Фирдоуси, на краю земли.

(обратно)

118

То есть, очевидно, Вертрагна.

(обратно)

119

«Бундахишн» 15.27; 17.4, «Затспрам» 11.10.

(обратно)

120

«Бундахишн» 2.10-11.

(обратно)

121

«Яшт» 5.29-31.

(обратно)

122

«Яшт» 15.19-21.

(обратно)

123

В одной из редакций «Бундахишна» — Спенд. Отождествление затруднительно: по контексту и по аналогии с другими сюжетно сходными фрагментами «Авесты», это должна быть Вахви Датия (сравн. также в «Бундахишн» 20.13: река Даитик полна храфстра), однако этимология топонима явно иная.

(обратно)

124

«Бундахишн» 20.23.

(обратно)

125

«Бундахишн» 23.2; сравн. в «Бундахишн» 23.1 — с. 177.

(обратно)

126

«Бундахишн» 31.7; 34.5 и др.

(обратно)

127

«Ясна» 29.1.

(обратно)

128

«Ясна» 29.5.

(обратно)

129

«Меног-и Храт» 27.34-37.

(обратно)

130

«Ясна» 9.7.

(обратно)

131

«Бундахишн» 31.7. В указанном фрагменте «Бундахишна» отцом Фретона назван Пур-тýра — см. далее во внутритекстовом комментарии.

(обратно)

132

«Яшт» 19.46, «Бундахишн» 31.5 и др.

(обратно)

133

«Бундахишн» 31.7.

(обратно)

134

«Ясна» 9.4.

(обратно)

135

«Ясна» 9.7.

(обратно)

136

«Денкарт» VII.1.25.

(обратно)

137

В данном случае Фирдоуси основывается как на народных преданиях, так и на литературных источниках. Так, арабоязычный автор X в. Мас'уди связывает происхождение курдов с иранцами, уцелевшими от истребления их Заххаком. Даже в 1812 г. английский путешественник Морьер отмечает празднование у Демавенда дня освобождения от тирании Заххака — курдский праздник «энд-е корди». (Примеч. А.А. Старикова.)

(обратно)

138

«Ясна» 9.7.

(обратно)

139

«Видевдат» 1.17.

(обратно)

140

По: «Бундахишн» 31.7.

(обратно)

141

«Денкарт» VII.1.25.

(обратно)

142

Там же, 26.

(обратно)

143

«Яшт» 19.35.

(обратно)

144

«Видевдат» 1.

(обратно)

145

«Яшт» 19.26.

(обратно)

146

«Яшт» 17.34-35.

(обратно)

147

«Яшт» 5.33-35.

(обратно)

148

«Яшт» 15.23-25.

(обратно)

149

«Бундахишн» 34.23-25.

(обратно)

150

В подлиннике все числительные написаны словами, но в данном случае для наглядности удобней пользоваться цифрами.

(обратно)

151

В разных списках «Бундахишна» здесь разночтение: «величие»; «разум».

(обратно)

152

SBE. Vol. V. P. 150. Note 1.

(обратно)

153

«Яшт» 19.36.

(обратно)

154

См. примеч. 382 на с. 177.

(обратно)

155

«Яшт» 19.36.

(обратно)

156

«Яшт» 14.19.

(обратно)

157

«Яшт» 19.36.

(обратно)

158

«Яшт» 14.36-37, 40.

(обратно)

159

«Яшт» 19.92-93. Согласно одному из толкований, победным оружием <…> [Саошьянта] будет дрот — метательное копьё по величине большее, чем дротик. (Примеч. И. М. Стеблин-Каменского.)

(обратно)

160

«Меног-и Храт» 27.38.

(обратно)

161

«Денкарт» VII.1.26.

(обратно)

162

«Бундахишн» 31.8.

(обратно)

163

«Бундахишн» 29.9.

(обратно)

164

Там же.

(обратно)

165

«Бундахишн» 34.5-6.

(обратно)

166

«Яшт» 5.33-35; 9.13-15; 15.23-25; 17.34-35.

(обратно)

167

«Видевдат» 8.72.

(обратно)

168

Пояснение см. в статье: Трита I.

(обратно)

169

«Денкарт» VII.1.25.

(обратно)

170

«Денкарт» VII.1.27.

(обратно)

171

«Меног-и Храт» 27.40.

(обратно)

172

«Денкарт» VII.1.26.

(обратно)

173

«Бундахишн» 23.2-3.

(обратно)

174

«Денкарт» VII.1.26.

(обратно)

175

Венеры.

(обратно)

176

Знамя Кейев — государственное знамя Ирана при Сасанидах (а возможно ещё и в парфянское время, поскольку его изображение встречается на аршакидских монетах), уничтоженное арабами после победы при Кадисии в 637 г. н.э. По-видимому, официальное его название было «знамя Кейанидов» или «царское знамя». Но, вероятно, уже в пехлевийских первоисточниках Фирдоуси название знамени («кейанское») смешивается с именем Кавы, поскольку народное сказание о кузнеце уже нельзя было исключить из общего цикла преданий. (Примеч. А.А. Старикова.)

(обратно)

177

Мехрга́н — зороастрийский осенний праздник урожая, отмечавшийся в течение пяти дней (как и все праздники) начиная со дня осеннего равноденствия.

(обратно)

178

По сюжету «Шахнаме».

(обратно)

179

По сюжету «Шахнаме».

(обратно)

180

В одной из редакций «Бундахишна» (31.9): Анидáр и Анастáб.

(обратно)

181

В одной из редакций «Бундахишна» (31.9): Гугáк.

(обратно)

182

Правомерно и иное толкование: пара родилась.

(обратно)

183

См. внутритекстовый комментарий на с. 200.

(обратно)

184

Во времена Фирдоуси имя «Менучехр» утеряло свой первоначальный смысл (см. с. 199) и воспринималось как «обладатель райского облика» («мину» — небо, «чехр». «чехре» — лицо, облик). (Примеч. А.А. Старикова.)

(обратно)

185

См. примеч. 459 на с. 197.

(обратно)

186

Кабулистáн — город или область в районе совр. Кабула в Афганистане.

(обратно)

187

«Денкарт» VII.2.68.

(обратно)

188

«Бундахишн» 31.14.

(обратно)

189

«Бундахишн» 31.15.

(обратно)

190

SBE. Vol. XXIII. Р. 144. Note 7.

(обратно)

191

«Денкарт» VII.1.29, «Меног-и Храт» 27.42-43.

(обратно)

192

«Бундахишн» 31.21.

(обратно)

193

В подлиннике это слово употреблено в единственном числе и в более поздней форме, которая и перешла в фарси: «Йездан», — то есть, очевидно, Агрерат просит покровительства иранцам у Ормазда.

(обратно)

194

«Бундахишн» 31.21.

(обратно)

195

«Бундахишн» 31.22.

(обратно)

196

См. с. 105, примеч. 185 там же и внутритекстовый комментарий на с. 202-203.

(обратно)

197

«Бундахишн» 34.6. По некоторым источникам (например, «Меног-и Храт» 27.44), Фрасийак захватил только часть Ирана.

(обратно)

198

«Денкарт» VII.1.9 и далее.

(обратно)

199

«Денкарт» VII.1.9, 15-16, 19-20, 25, 28-29.

(обратно)

200

«Яшт» 19.34-36, 38 - см. с. 178-179.

(обратно)

201

«Яшт» 19.46-50 - см. с. 183-184.

(обратно)

202

«Яшт» 19.51 - см. с. 184.

(обратно)

203

«Яшт» 5.41-42.

(обратно)

204

После каждой неудачи Франграсйан произносит всё больше ругательств, увеличивая число слов на непонятном языке, не поддающихся переводу. (Примеч. И. М. Стеблин-Каменского.)

(обратно)

205

«Яшт» 19.56-64.

(обратно)

206

«Яшт» 5.43.

(обратно)

207

«Яшт» 19.82.

(обратно)

208

«Денкарт» VII.2.68.

(обратно)

209

«Бундахишн» 12.20.

(обратно)

210

«Бундахишн» 20.34; «Меног-и Храт» 27.44.

(обратно)

211

«Бундахишн» 13.16.

(обратно)

212

В одном из списков «Бундахишна» здесь вместо Фрасийана упоминается Порушáсп, отец Заратушта, — бесспорная ошибка переписчика.

(обратно)

213

«Бундахишн» 20.34, кратко в «Меног-и Храт» 27.44.

(обратно)

214

«Яшт» 19.92 и др.

(обратно)

215

Имеется в виду пояс авйанха́на (кусти́) — отличительный знак зороастрийцев и обязательный атрибут их одеяния. Подробнее см. в примеч. 665 на с. 269.

(обратно)

216

«Затспрам» 12.3-4.

(обратно)

217

«Яшт» 8.37-38.

(обратно)

218

«Меног-и Храт» 27.44.

(обратно)

219

«Денкарт» VII.1.29.

(обратно)

220

«Меног-и Храт» 27.44.

(обратно)

221

«Бундахишн» 20.11.

(обратно)

222

«Денкарт» VII.1.29.

(обратно)

223

«Бундахишн» 14.15, «Затспрам» 9.19.

(обратно)

224

«Бундахишн» 31.13.

(обратно)

225

«Затспрам» 15.2; подробно см. на с. 257.

(обратно)

226

Нейрéм — Нерима́н (см. далее — с. 215).

(обратно)

227

Амóл (фарси) — город севернее горы Демавенд в совр. Мазендаране; во времена Фирдоуси — административный центр Мазендарана.

(обратно)

228

«Бундахишн» 31.23.

(обратно)

229

«Бундахишн» 29.6.

(обратно)

230

«Яшт» 5.54, 57.

(обратно)

231

«Датастан-и Деник» 210.6-13.

(обратно)

232

«Яшт» 5.53-54.

(обратно)

233

«Яшт» 5.55-59.

(обратно)

234

«Бундахишн» 29.5-6.

(обратно)

235

«Денкарт» VII.1.31.

(обратно)

236

«Бундахишн» 31.13, 23 и др.

(обратно)

237

Подробности сюжетов неизвестны.

(обратно)

238

«Видевдат» 22 — см. с. 154-156.

(обратно)

239

«Бундахишн» 31.27.

(обратно)

240

«Ясна» 9.7.

(обратно)

241

«Яшт» 19.38, «Денкарт» VII.1.32.

(обратно)

242

Трита назван царём Парадата только в «Видевдат» 20.1-2; в других текстах он не причисляется к династии.

(обратно)

243

Стариков А.А. Фирдоуси и его поэма «Шахнаме» // Фирдоуси. Т. 1. С. 525, 526.

(обратно)

244

Мужская Отвага, Мужей Отвага — авест. Хам-Верети, абстрактное божество мужества и смелости.

(обратно)

245

«Яшт» 19.38.

(обратно)

246

«Денкарт» VII.1.32.

(обратно)

247

«Ясна» 9.10.

(обратно)

248

«Ясна» 9.11, «Яшт» 19.40, «Денкарт» VII.1.32, «Ривайат» 18.f5.

(обратно)

249

«Яшт» 19.41, «Денкарт» VII.1.32, «Меног-и Храт» 27.50 (фигурирует Сам), «Ривайат» 18.f9.

(обратно)

250

В персидской версии «Ривайата» — семь.

(обратно)

251

«Яшт» 19.41, «Ривайат» 18.f16-17.

(обратно)

252

«Яшт» 19.43-44.

(обратно)

253

Персидский «Ривайат». «Палиценосец» — один из эпитетов Керсаспы.

(обратно)

254

«Ясна» 9.11, «Яшт» 19.40.

(обратно)

255

«Ривайат» 18.f5.

(обратно)

256

«Ясна» 9.11, «Яшт» 19.40.

(обратно)

257

Там же.

(обратно)

258

Там же.

(обратно)

259

«Ривайат» 18.f6.

(обратно)

260

«Ясна» 9.11, «Яшт» 19.40.

(обратно)

261

«Ривайат» 18.f6.

(обратно)

262

«Ясна» 9.11, «Яшт» 19.40, «Ривайат» 18.f6, кратко в «Денкарт» VII.1.32; IX.15.1-4 и в «Меног-и Храт» 27.50 (фигурирует Сам).

(обратно)

263

Кешéф — приток реки Гериргд на иранской территории совр. Хорасана. (Столица древнего Хорасана, город Туc на берегу Кешефа, — родина Фирдоуси).

(обратно)

264

Китайским, то есть жёлтым (цвет яда дракона) морем.

(обратно)

265

«Яшт» 5.38.

(обратно)

266

«Ривайат» 18.f9.

(обратно)

267

«Яшт» 5.37-38.

(обратно)

268

В персидском «Ривайате» — лошадей и ослов.

(обратно)

269

Неизвестный персонаж; возможно, тождествен дэвоборцу Акхуре, сыну Хаосрáвы, упоминаемому в «Мемориальном списке» (137). В персидской версии «Ривайата» не фигурирует.

(обратно)

270

«Ривайат» 18.f9-f13; отдельные ссылки и упоминания в: «Яшт» 19.41, «Денкарт» VII.1.32, IX.15.1-4, «Меног-и Храт» 27.50 (фигурирует Сам).

(обратно)

271

«Ясна» 9.11, «Яшт» 15.28, «Бундахишн» 31.26.

(обратно)

272

«Яшт» 19.41.

(обратно)

273

«Яшт» 15.28.

(обратно)

274

«Яшт» 19.41, «Денкарт» IX.15.1-4.

(обратно)

275

«Яшт» 19.41. В персидском «Ривайате» — семь сыновей.

(обратно)

276

«Ривайат» 18.f16.

(обратно)

277

«Ривайат» 18.f17, кратко в «Яшт» 19.41.

(обратно)

278

Очевидно, имеются в виду копыта. (Примеч. И.М. Стеблин-Каменского.)

(обратно)

279

«Яшт» 19.43-44.

(обратно)

280

«Ривайат» 18.f20f-22.

(обратно)

281

«Яшт» 13.136.

(обратно)

282

Перевод приблизителен, место в рукописях испорчено. (Примеч. И.М. Стеблин-Каменского.)

(обратно)

283

«Яшт» 19.41-42. Подробности подвигов неизвестны.

(обратно)

284

«Меног-и Храт» 27.49-50, отдельные краткие ссылки и упоминания в «Денкарт» IX.15.1-4.

(обратно)

285

В русской транслитерации О.М. Чунаковой — Пашни́ч.

(обратно)

286

Меног-и Храт. Примеч. 39.

(обратно)

287

Там же. С. 133.

(обратно)

288

«Меног-и Храт» 27.53 (фигурирует Сам), многократно в «Ривайат» 18.f.

(обратно)

289

«Бундахишн» 29.7.

(обратно)

290

«Ривайат» 18.f, многократно. Миф об оскорблении Керсаспом огня восходит к авестийской традиции, поскольку ссылка на него содержится в «Денкарт» IX.15.1-4 (этот раздел «Денкарта» является конспективным пересказом 14-го фрагарда утраченного «Судкар-наска» «Авесты»).

(обратно)

291

В разных списках «Бундахишна» это имя написано по-разному: Нихáг, Нихáв, Нихáу , Нийáг.

(обратно)

292

«Бундахишн» 29.7, 11, «Меног-и Храт» 62.20-21.

(обратно)

293

В одном из списков «Бундахишна» в этом месте добавлено: и он покрыт снегами.

(обратно)

294

«Бундахишн» 29.8-9, «Денкарт» VII.10.10, «Меног-и Храт» 62.23-24, пехлевийский «Бахман-яшт» 3.59-61.

(обратно)

295

«Яшт» 13.61, «Бундахишн» 29.8.

(обратно)

296

Стариков А.А. Комментарии // Фирдоуси. Т. 1. С. 634.

(обратно)

297

См., например: Дьяконов И.-2. С. 138, 143-144.

(обратно)

298

Там же. С. 138; см. на с. 324.

(обратно)

299

То есть, по-видимому, младенец был завёрнут в набедренную повязку и оставлен на берегу. Предлагалось и другое толкование этого фрагмента: маленького Кавада, запелёнутого в повязку, пустили плыть по реке в корзине — сравн. с библейским сказанием о Моисее.

(обратно)

300

«Бундахишн» 31.24. В подлиннике попытка объяснить имя «Кавад» созвучием с «кавадакáн» — «дверной порог».

(обратно)

301

«Яшт» 19.71, «Денкарт» VII.1.33.

(обратно)

302

«Меног-и Храт» 27.47-48, «Денкарт» VII.1.33.

(обратно)

303

«Бундахишн» 34.7.

(обратно)

304

«Бундахишн» 31.25.

(обратно)

305

Там же.

(обратно)

306

«Яшт» 19.71.

(обратно)

307

Неизвестный персонаж (имя означает: «Рассвет»); возможно, тождествен упоминаемому в «Мемориальном списке» (113, 140) Усенéманху, жена которого, Фрéни, в этом случае должна соответствовать Фарханг «Бундахишна».

(обратно)

308

«Бундахишн» 31.31-34.

(обратно)

309

«Денкарт» VII.1.35.

(обратно)

310

«Яшт» 5.45-47.

(обратно)

311

Райнидар (среднеперс. поздн.) — визирь.

(обратно)

312

Неизвестный персонаж. Сюжет мифа, скорее всего, аналогичен сюжету сказания о Явиште, сыне Фрияна — см. с. 343-367.

(обратно)

313

«Денкарт» VII.1.36-37.

(обратно)

314

«Денкарт» IX.22.4-12, но традиция авестийская (этот раздел «Денкарта» является конспективным пересказом одного из утраченных насков «Авесты»).

(обратно)

315

«Бундахишн» 34.7.

(обратно)

316

«Затспрам» 12.8-13.

(обратно)

317

«Денкарт» VII.2.61.

(обратно)

318

«Затспрам» 12.14-25.

(обратно)

319

«Меног-и Храт» 27.54-56.

(обратно)

320

Стариков А.А. Комментарии // Фирдоуси. Т. I. С. 637.

(обратно)

321

«Яшт» 19.71, «Денкарт» VII.1.38.

(обратно)

322

«Денкарт» VII.1.38, «Меног-и Храт» 27.57, пехлевийский «Бахман-яшт» 3.25-26, «Ривайат» 49.1.

(обратно)

323

«Ривайат» 49.1.

(обратно)

324

«Денкарт» VII.1.38.

(обратно)

325

«Ривайат» 49.2.

(обратно)

326

«Яшт» 9.18, 22; 17.38, 42; 19.77.

(обратно)

327

Возможно, отголосок зороастрийской легенды о Фарханг — см. выше, с. 229.

(обратно)

328

По сюжету «Шахнаме».

(обратно)

329

«Бундахишн» 31.18.

(обратно)

330

По сюжету «Шахнаме».

(обратно)

331

См. переводы: Дж. Дармстетера (SBE. Vol. XXIII. P. 66, 256, 304), полагавшего, что имя противника Хаосравы — Аурвасáра, а «западнёй» является Белый Лес (место будущего сражения Виштаспа с Арджаспом — см. с. 332); И.С. Брагинского (Авеста-РП. С. 208, 230).

(обратно)

332

«Сихрочак» 9.

(обратно)

333

«Денкарт» VII.1.39, «Бундахишн» 31.18.

(обратно)

334

«Бундахишн» 34.7.

(обратно)

335

«Денкарт» VII.1.39, «Меног-и Храт» 27.59-61.

(обратно)

336

«Бундахишн» 22.2.

(обратно)

337

«Бундахишн» 17.7.

(обратно)

338

«Бундахишн» 17.4; подробно см. на с. 173.

(обратно)

339

«Бундахишн» 12.26, 17.7.

(обратно)

340

«Меног-и Храт» 2.95.

(обратно)

341

«Меног-и Храт» 27.58, 62, «Денкарт» VII.1.39.

(обратно)

342

«Ривайат» 49.3, «Бундахишн» 31.18.

(обратно)

343

«Ривайат» 49.4-11.

(обратно)

344

Сравн. с легендой о царе Кире I, воспитанном пастухом (Геродот I. 108-113).

(обратно)

345

Крепость Бехмáн точно не конкретизируется. У арабского географа Якута (XIII в.) есть краткое упоминание о цитадели «Бахмандаш» у Ардебиля (северозападный Иран), что не очень увязывается с развитием событий в повествовании Фирдоуси, приуроченных в основном к Средней Азии и востоку Ирана. (Примеч. А.А. Старикова.)

(обратно)

346

Прочтение имени предположительное.

(обратно)

347

«Бундахишн» 31.28.

(обратно)

348

«Бундахишн» 34.7.

(обратно)

349

«Меног-н Храт» 27.64-67.

(обратно)

350

Чунакова О.М. Комментарий // Меног-и Храт. С. 178.

(обратно)

351

«Бундахишн» 31.29.

(обратно)

352

Из расчёта, что Заратуштра обратил Виштаспу в 42 года, а Виштасп, до пришествия [маздаяснийской] религии, [правил] тридцать лет («Бундахишн» 34.7).

(обратно)

353

«Ясна» 9.13.

(обратно)

1

«Бундахишн» 32.10.

(обратно)

2

При перечислении Кейев в «Денкарт» VII.1 Лухрасп (авест. Арватаспа) не упоминается.

(обратно)

3

«Денкарт» VII.1.41-42.

(обратно)

4

Сравн. в «Видевдат» 8.16-18 описание собаки, изгоняющей дэва трупной скверны Друхш-йа-Нáсу: Собаку <…> белую желтоухую <…> да проведут тогда по тому пути. И с проведением, о Спитама Заратуштра, собаки <…> белой желтоухой Друхш-йа-Насу улетает в северную сторону [Кр]. Подробно см. примеч. 688 на с. 278.

(обратно)

5

Сравн. с мифом о Ноктарге и Фарханг — с. 229.

(обратно)

6

Вероятно, в потустороннем мире.

(обратно)

7

«Яшт» 17.18.

(обратно)

8

«Затспрам» 14.13; в «Денкарт» VII.3.2 фигурируют семь повитух; в «Шайаст-на Шайаст» 10.15 — десять женщин.

(обратно)

9

Апелляция к «Видевдат» 19.4 — см. с. 316.

(обратно)

10

«Яшт» 17.19-20.

(обратно)

11

«Видевдат» 2.29; см. примеч. 309 на с. 161 и соответствующий фрагмент текста.

(обратно)

12

Предположительно; в подлиннике: шерстистая (курушак) овца. Об овце Куришк см. на с. 210.

(обратно)

13

В подлиннике: ему.

(обратно)

14

Намёк на собственную судьбу Дурасроба (см. далее).

(обратно)

15

По другому прочтению: сломало ему хребет.

(обратно)

16

См. с. 255, 256.

(обратно)

17

Искусственная вставка. О поясе кусти см. в примеч. 665 на с. 270.

(обратно)

18

В одной из редакций «Затспрама» — с семью щенками.

(обратно)

19

Эпизод явно мусульманского происхождения: у иранских женщин не было обычая закрывать лицо паранджой.

(обратно)

20

Вероятнее всего, иносказательная фраза, подразумевающая зороастрийскую религию и приверженность учению пророка.

(обратно)

21

Стеблин-Каменский И.М. (Вступительная заметка к переводу «Яшт» 1) // Авеста-РП. С. 162.

(обратно)

22

Точнее можно было бы перевести так: оказывающее наибольшее действие при конце мира (в эсхатологическом смысле). (Примеч. И.М. Стеблин-Каменского.)

(обратно)

23

Отдохновенный — букв.: наиболее очищающий [точнее, „вытирающий"] жизненные силы, душу. (Примеч. И.М. Стеблин-Каменского.)

(обратно)

24

Вопросимый или, может быть? Вопрошаемый — перевод предположительный и условный. По другим толкованиям, это имя (Фрахштья) объясняется как «Полный, изобильный, тучный». (Примеч. И.М. Стеблин-Каменского.)

(обратно)

25

Стадный — это имя, возможно, лучше переводить как «Желаемый, желанный». (Примеч. И.М. Стеблин-Каменского.)

(обратно)

26

Всесчитающий — вероятно, имеется в виду «подсчитывающий все хорошие и дурные поступки людей» (всю свою жизнь зороастриец обязан собирать благие мысли, слова и дела, а после смерти, во время посмертного суда над душой усопшего, божество справедливости Рашну взвешивает их на весах <…> — см. внутритекстовый комментарий на с. 297). (Примеч. И.М. Стеблин-Каменского.)

(обратно)

27

Широколикие или, возможно, «имеющие широкий фронт» — можно и так толковать это определение враждебных войск. (Примеч. И.М. Стеблин-Каменского.)

(обратно)

28

«Слово скотовода» — название молитвы, начинающейся словами «Скотовод праведный…». (Примеч. И.М. Стеблин-Каменского.)

(обратно)

29

Развязывание и повязывание пояса (из шерстяных нитей числом 72 — по количеству глав «Ясны», — трижды обёртываемых вокруг поясницы) входит в повседневный ритуал. Каждый верующий зороастриец, достигший совершеннолетия, обязан носить такой пояс (называемый кусти́), он развязывает его и держит за концы двумя руками перед собой во время молитвы, а при упоминании имени Ангхро Майнью, который проклинается, взмахивает концами в знак отвращения к силам Лжи и Зла. (Примеч. И.М. Стеблин-Каменского.)

(обратно)

30

По-видимому, именно благодаря этим строкам чтение «Ормазд-яшта» предписывается при перемене места жительства. (Примеч. И.М. Стеблин-Каменского.)

(обратно)

31

Число 20, указанное здесь, свидетельствует о том, что строфы 12-15, в которых перечисляются имена сверх ранее приведённых двадцати, — добавлены позднее. (Примеч. И.М. Стеблин-Каменского.)

(обратно)

32

«Яшт» 1.1-20.

(обратно)

33

В подлиннике («Затспрам» 21.19): впоследствии поведал.

(обратно)

34

«Ясна» 30.3-5. В подлиннике («Затспрам» 21.19-20) — пехлевийский пересказ этой и следующей гат с краткими пояснениями переписчика.

(обратно)

35

«Ясна» 42.2.

(обратно)

36

Сравн. в «Бундахишн» 1.21 — с. 82.

(обратно)

37

Или, может быть: принадлежат мне.

(обратно)

38

Искусственная вставка в содержание «Ясны» 20.

(обратно)

39

Сравн. в «Аяткар Зареран» 86 — примеч. 824 на с. 335 и соответствующий фрагмент текста.

(обратно)

40

Перевод с древнегреческого Г.А. Стратановского.

(обратно)

41

Крюкова В.Ю. [Вступительная заметка к переводу «Видевдат» 8] // Авеста-РП. С. 96-97.

(обратно)

42

Собака — второе по святости существо у зороастрийцев (после человека). Ей посвящён полностью 13-й фрагард «Видевдата» — см. далее, с. 287-292. Смерть собаки (и то осквернение, которое несёт в себе тело мёртвой собаки) приравнивается к смерти человека и требует выполнения аналогичных обрядов. (Примеч. В.Ю. Крюковой.)

(обратно)

43

Авест. дáхма — первоначально, по-видимому, обозначение могилы; позднее — место выставления трупов для очищения костей от оскверняющей мёртвой плоти солнцем, животными, птицами. В данном пассаже, очевидно, речь идёт о возвышенном месте, не обязательно постоянно использующемся для трупоположения. (Примеч. В.Ю. Крюковой.)

(обратно)

44

Имеется в виду необходимость изоляции распространяющего осквернение трупа. (Примеч. В.Ю. Крюковой.)

(обратно)

45

Крюкова В.Ю. [Примечание к «Видевдат» 8.8] // Авеста-РП. С. 98. Примеч. 4.

(обратно)

46

Здесь и далее в тексте, в случае, когда речь идёт о прикосновении или каких-либо действиях с трупом, всегда оговаривается необходимость участия в ритуале двух человек или употребляется двойственное число для субъекта. Переносить труп в одиночку считается смертным грехом, осквернением, от которого человеку никогда уже не очиститься, так как в него вселяется дэв смерти — Друхш-йа-Насу («Видевдат» 3.14-21 — см. далее, с. 279-280). В крайнем случае, если невозможно найти партнёра для перенесения трупа, или, например, обмывания его мочой, используют собаку, привязывал её к руке. (Примеч. В.Ю. Крюковой.)

(обратно)

47

Возможно, гипс, мел, алебастр. (Примеч. В.Ю. Крюковой.)

(обратно)

48

Собаки, птицы, дикие звери должны очистить кости от плоти. Иногда специально для этого при дахмах содержали собак. Чтобы животные и птицы не растащили останки к воде, земле, огню, растениям, труп закрепляли за волосы и ноги (6.46). (Примеч. В.Ю. Крюковой.)

(обратно)

49

Авест. насукáша — «имеющий дело с трупом», «занимающийся трупом»; новоперс. насасалáр — особая замкнутая группа внутри зороастрийской общины, «каста» (единственная в структуре общества). В ведении насасаларов находится исполнение похоронных обрядов, в том числе тех ритуалов, на совершение которых для остальных членов общины наложен запрет, — например, положение тела на дахме. (Примеч. В.Ю. Крюковой.)

(обратно)

50

Видимо, в данной строфе под Рату подразумевается священнослужитель, руководящий похоронной процессией. (Примеч. В.Ю. Крюковой.)

(обратно)

51

«Шайаст-на Шайаст» 2.1-4.

(обратно)

52

Сравн. с ведическими собаками индийского бога смерти Ямы — «широконосые, четырёхглазые, пятнистые». В «Ригведе» эти собаки разыскивают людей, которым предопределено умереть, и доставляют их Яме. Для выполнения ритуалов зороастрийцы, по возможности, используют белых собак (зороастрийский цвет) с тёмными пятнами над глазами. «Четырёхглазость» подразумевает способность собак видеть саму смерть, с чем связан ритуал «сагди́д» (новоперс. «взгляд собаки», «осматривание собакой»), когда собака своим взглядом прогоняет от мёртвого тела Друхш-Йа-Насу. (Примеч. В.Ю. Крюковой.) Сравн. на с. 253.

(обратно)

53

Авест. атрава́н — общее наименование для священнослужителей различных классов. (Примеч. В.Ю. Крюковой.)

(обратно)

54

Следует молитва «Ахуна Вайрья».

(обратно)

55

Следуют две молитвы Заратуштры из «Гат» — «Ясна» 46.7 и 44.16. (Примеч. В.Ю. Крюковой.)

(обратно)

56

Авест. другвант (в традицонной русской передаче: друджвант). Возможно, в стихе слово употреблено по отношению к реальному враждебному Заратуштре правителю, но в молитве конкретное значение стёрлось, приобрело обобщающий смысл. (Примеч. В.Ю. Крюковой.)

(обратно)

57

Имеется в виду община Заратуштры. (Примеч. В.Ю. Крюковой.)

(обратно)

58

Дж. Дармстетер считает, что речь в этом пассаже идёт о возрастах в 50, 60 и 70 лет.

(обратно)

59

Boyce М. A Persian Stronghold of Zoroastrianism. Oxford., 1977. P. 149-150.

(обратно)

60

Крюкова В.Ю. [Примечание к «Видевдат» 8.23] // Авеста-РП. С. 102. Примеч. 1.

(обратно)

61

Имеется в виду последовательное омовение сначала мочой, потом водой. (Примеч. В.Ю. Крюковой.)

(обратно)

62

Или, возможно, трупы сжигающий. Осквернение огня мёртвой плотью каралось смертью — недопустимо, например, трупосожжение (сравн. «Видевдат» 1.16 — с. 114). Также недопустимо использование для каких-либо целей мертвечины, которая сама по себе считается реальным вместилищем и источником смерти. (Примеч. В.Ю. Крюковой.) По мнению автора, упоминание о варении трупов, вероятнее всего, вызвано обычаями некоторых племён употреблять в пищу собак или вываривать их кости (например, для получения клея или обезжиривания костной ткани с последующим использованием её для различных изделий). Возможно соотнесение упоминания и с обычаями ритуального людоедства (см. Геродот. I.216; III.38; IV.26).

(обратно)

63

То есть древесина из костра, уже горящая. (Примеч. В.Ю. Крюковой.)

(обратно)

64

То есть древесина, приготовленная для сожжения в костре. (Примеч. В.Ю. Крюковой.)

(обратно)

65

Большая пядь — расстояние в 12 пальцев. (Примеч. В.Ю. Крюковой.)

(обратно)

66

Крюкова В.Ю. [Примечание к «Видевдат» 8.75] // Авеста-РП. С. 108. Примеч. 5.

(обратно)

67

Или, возможно, сжигающий истечения. Всё, исходящее из человеческого тела (экскременты, пот, слюна, кровь из раны, обрезанные волосы, остриженные ногти и даже дыхание) считается в той или иной степени «нечистым», — поэтому велико воздаяние за отнесение осквернённого огня. (Примеч. В.Ю. Крюковой.) По мнению автора, к «истечениям» приравнивались ещё какие-то субстанции органического происхождения, поскольку термин «варение истечений» довольно уверенно соотносится с (неизвестными ныне) рецептами изготовления лаков и тканевых красителей. В данной строфе, однако, речь скорее всего идёт о сожжении «истечений».

(обратно)

68

То есть в храм огня, к священному огню, постоянно поддерживаемому специально приставленными священнослужителями. (Примеч. В.Ю. Крюковой.)

(обратно)

69

Имеется в виду воздаяние за благой поступок в будущей жизни, когда душа человека предстанет на посмертном суде и будут взвешены все благие и злые мысли, слова и дела умершего. (Примеч. В.Ю. Крюковой.)

(обратно)

70

То есть они должны оказать ему содействие в совершении ритуалов очищения. (Примеч. В.Ю. Крюковой.)

(обратно)

71

Имеется в виду наказание за то осквернение, которому подвергнется вода в случае соприкосновения с этим человеком. (Примеч. В.Ю. Крюковой.)

(обратно)

72

Имеется в виду осквернение древесины, которая может послужить для разведения огня. (Примеч. В.Ю. Крюковой.)

(обратно)

73

Имеется в виду ад. (Примеч. В.Ю. Крюковой.)

(обратно)

74

Цитата из «Гат» — «Ясна» 49.11.

(обратно)

75

Для огня; в данном случае — храмового, алтарного.

(обратно)

76

Для приготовления хаомы.

(обратно)

77

По толкованию В.Ю Крюковой, — мочу.

(обратно)

78

Собака в зороастрийской традиции — второе после человека по святости существо. Судя по «Видевдату», тела мёртвых собак так же, как тела людей, выставлялись на дахмах. (Примеч. В.Ю. Крюковой.)

(обратно)

79

Хотя сооружение дахм непосредственно предписывалось зороастрийской религией, место, где возведена дахма, считалось тем не менее осквернённым навеки — до конца мировой истории, когда Вселенная очистится в расплавленном металле.

(обратно)

80

То есть хорошую, жирную пищу. (Примеч. Э.А. Грантовского.)

(обратно)

81

Или земледелием; это слово в тексте в ранней «Авесте» относится прежде всего к скотоводству, позже — к земледелию (или земледельческо-скотоводческому хозяйству вообще). (Примеч. Э.А. Грантовского.)

(обратно)

82

Здесь, видимо, отражена полемика с религиями и сектами, проповедовавшими аскетизм, который был всегда чужд зороастризму. (Примеч. Э.А. Грантовского.)

(обратно)

83

К «собакам» причислены и другие благие животные — в основном, очевидно, по характеру питания: ёж, истребляющий мышей, ящериц, жаб и насекомых-храфстра — муравьёв и жуков (созданный в противоположность муравьям и змеям — «Бундахишн» 19.28); ласка, уничтожающая полевых грызунов (созданная для борьбы с живущими в норах дэвами — «Бундахишн» 14.19); лиса, поедающая грызунов, пресмыкающихся и насекомых, причисленных к храфстра; выдра, которая питается грызунами и лягушками. Дикобраз, питающийся растительной пищей, причислен к «собакам», скорее всего, по внешнему сходству с ежом. (Примеч. В.Ю. Крюковой.)

(обратно)

84

Авест. «злословящие», «с плохой, неправильной речью» — возможно, говорящие на другом диалекте [?]. (Примеч. В.Ю. Крюковой.)

(обратно)

85

То есть понесёт соответствующее наказание. (Примеч. В.Ю. Крюковой.)

(обратно)

86

То есть собаке, не достигшей возраста четырёх месяцев, с которого она допускается участвовать в религиозных ритуалах. (Примеч. В.Ю. Крюковой.)

(обратно)

87

См. далее, внутритекстовый комментарий на с. 291.

(обратно)

88

Перечислены три основные сословия: священнослужители, воины, крестьяне. (Примеч. В.Ю. Крюковой.)

(обратно)

89

Очевидно, имеется в виду какой-то ночной зверь (конкретное его наименование не определено). (Примеч. В.Ю. Крюковой.)

(обратно)

90

Значение не определено. (Примеч. В.Ю. Крюковой.)

(обратно)

91

Крюкова В.Ю. [Примечание к «Видевдат» 13.16] // Авеста-РП. С. 115. Примеч. 2.

(обратно)

92

То есть посвященной в вопросы веры. (Примеч. В.Ю. Крюковой.)

(обратно)

93

См. также примеч. 193 на с. 109.

(обратно)

94

Крюкова В.Ю. [Примечание к «Видевдат» 13.28] // Авеста-РП. С. 116. Примеч. 2.

(обратно)

95

Áшти — мера длины, равная четырем пальцам. (Примеч. В.Ю. Крюковой.)

(обратно)

96

Сравн. примеч. 913 на с. 437.

(обратно)

97

Бойс М.-2. С. 186-187.

(обратно)

98

«Видевдат» 8.80.

(обратно)

99

Искусственная вставка.

(обратно)

100

В «Ривайате» (18.f5-f7) упоминается безымянно.

(обратно)

101

Искусственная вставка: в подлиннике Ормазд не объявляет, что Гаршасп прощён, однако прощение подразумевается.

(обратно)

102

То есть в аду.

(обратно)

103

Пояснение см. во внутритекстовом комментарии на с. 177.

(обратно)

104

Пехлевийский комментарий к этому фрагменту гласит, что у каждого человека на шею накинута петля; после смерти она сваливается с шеи праведника и затягивается на шее грешника. Сравн. о «петлях греха» в «Ригведе» — примеч. 13 на с. 10 и соответствующую строфу гимна Варуне; см. также: Асто-Видоту.

(обратно)

105

«Ясна» 43.1, дословно цитируется в «Яшт» 22.2.

(обратно)

106

Перевод К.Г. Залемана сомнителен. Пехлевийский комментарий, поясняющий этот фрагмент, гласит: он не давал друзьям того, о чём они просили.

(обратно)

107

Или, может быть, «весеннего масла». Пехлевийской комментарий, поясняющий этот фрагмент, гласит, что лучшее масло — то, которое сделано из молока, надоенного в середине весны.

(обратно)

108

Начальные слова «Ясны» 46. Перевод гаты см. на с. 323-324.

(обратно)

109

См. внутритекстовый комментарий на с. 147.

(обратно)

110

Имена дэвов Фрези́шт и Нази́шт в других пехлевийских текстах не встречаются, и уточнить их функции невозможно. (Примеч. О.М. Чунаковой.)

(обратно)

111

То есть «идя» — см. примеч. 150 на с. 90.

(обратно)

112

Сравн. выше — с. 298.

(обратно)

113

«Денкарт» VIII.14.8.

(обратно)

114

В «Ривайате» — Брат-реш.

(обратно)

115

Буквально: смешанная с железом.

(обратно)

116

Большинством исследователей отождествляется с Артаксерксом II.

(обратно)

117

Вероятнее всего, тюркские племена (SBE. Vol. V. Р. 202. Note 1), которые в сасанидскую эпоху отождествлялись также с хионитами (сравн. 3.8-9, где говорится, что иранцы сражались с этими «дэвами» в царствование Кей Кавуса — с. 306).

(обратно)

118

Искусственная вставка.

(обратно)

119

Смысловой анахронизм: последние два персонажа жили после смерти Зардушта.

(обратно)

120

В подлиннике: Братарвáш.

(обратно)

121

В одном из списков «Бахман-яшта» упоминание бездетных богачей отсутствует.

(обратно)

122

В одном из списков «Бахман-яшта» оловянная ветвь здесь не упоминается — несомненно, по ошибке переписчика.

(обратно)

123

Один из Аршакидов, вероятнее всего — Вологез I или Вологез IV (см. с. 55-56); возможно также — собирательный образ нескольких аршакидских царей.

(обратно)

124

Персонификация христианства. Вторая часть имени дэва, вероятно, — искажённое «Екклезиаст»; первая часть, по мнению Дж. Дармстетера, — искажённый эпитет Дахака «Беварасп». «Приспешники» этого дэва, скорее всего, — византийцы; возможно, однако, что это собирательный образ греков Александра Македонского и византийцев (сравн. пехлевийский «Бахман-яшт» 3.3, 8 и 3.34), тем более что «приспешники» в тексте «Бахман-яшта» один раз названы руми́йцами — обычное среднеперсидское именование македонских греков.

(обратно)

125

Сказание о битве см. далее — с. 331-337.

(обратно)

126

В подлиннике: воспел формулу [молитвенную].

(обратно)

127

В «Гатах» тождествен Ахура Мазде.

(обратно)

128

В «Гатах» Ангхро Майнью не называется по имени и фигурирует нарицательно.

(обратно)

129

Прообраз свободного выбора между Добром и Злом, который в жизни делает человек.

(обратно)

130

«Ясна» 30.

(обратно)

131

Тождествен Аурвайто-диху, косвенно упоминаемому в «Затспрам» 20.8 — см. с. 263.

(обратно)

132

В подлиннике буквально: Зардушт пошёл к Ормазду [и] Амахраспандам.

(обратно)

133

Имеется в виду третья ночь после смерти. Подробно см. выше — с. 297 и 300.

(обратно)

134

Ритуал приготовления напитка хаомы включал действо, состоявшее в том, что жрец совершал несколько обходов вокруг ступки для выжимания сока хаомы, декламируя при этом строфы «Хом-яшта».

(обратно)

135

<…> Это намёк на чтение «Атхарваведы», начинавшейся в прежней редакции такими словами. (Примеч. К.Г. Залемана. Прочтение переводчика сомнительно.)

(обратно)

136

Пояс кусти.

(обратно)

137

Сравн. «Яшт»17.20 — с. 256.

(обратно)

138

Аналогичная фраза Ахримана — в «Меног-и Храт» 57.24. Вадагáн — один из эпитетов Ажи Дахаки, этимологически связанный с именем или эпитетом матери Дахака — Вадáк («Денкарт» IX. 10.3; «Датастан-и Деник» 72.5, 78.2). В «Датастан-и Деник» Дахаку приписывается грех прелюбодеяния, отвратительного и порочного, — [грех] недозволенного соединения с [собственной матерью] Вадак при жизни Хрутаспа, который [был] его отцом <…> и мужем Вадак.

(обратно)

139

«Ахуна Вайрья» была создана до сотворения мира («Ясна» 19 — см. с. 273) — когда в бесконечном времени ещё не существовало конечного временного промежутка в 12000 лет, в течение которого должна свершиться мировая история.

(обратно)

140

Об изгнании Насу и ритуальном очищении от «трупной скверны» см. выше — с. 274-284.

(обратно)

141

Зима упоминается не во всех списках «Видевдата».

(обратно)

142

«Противоборство [Ахура-Мазде]» — олицетворение деяний Ангхро Майнью и злой силы, которой он наделён.

(обратно)

143

Вероятно, в религиозном смысле, то есть «Ложь» (как противоположность «Истине»).

(обратно)

144

«Денкарт» VII.4.42-46.

(обратно)

145

«Бундахишн» 18.5; 24.13. Отождествление с рыбой Арзува условное. См.: Арзува.

(обратно)

146

По-видимому, тождественна реке Зондáк (Теджéнд в пазендском написании), упоминаемой в «Бундахишн» 20.7 в числе 18-ти великих рек Хванираса.

(обратно)

147

Прочтение топонима затруднительно.

(обратно)

148

«Ясна» 44.

(обратно)

149

«Ясна» 43.5-14.

(обратно)

150

Искусственная вставка.

(обратно)

151

«Денкарт» VII.4.65.

(обратно)

152

«Ясна» 51.12-13.

(обратно)

153

Искусственная вставка.

(обратно)

154

Вероятно, «для завершения» мировой истории, которая с момента рождения Заратуштры вступила в свой последний этап.

(обратно)

155

«Ясна» 46.1-4, 7-10, 18-19. Строфы 1-3 в редакции перевода 1960 г., остальные строфы в редакции 1924 г.

(обратно)

156

Дьяконов И.-2. С. 138.

(обратно)

157

«Яшт» 5.105.

(обратно)

158

«Яшт» 17.46.

(обратно)

159

Срави. в «Ривайат» 47.6 — внутритекстовый комментарий на с. 322.

(обратно)

160

Упоминание Арджаспа (авест. Ареджатаспа) здесь — «анахронизм»: война Виштаспы с хионитами, согласно зороастрийской легендарной истории, началась после обращения Виштаспы (см. далее — с. 331-337).

(обратно)

161

В подлиннике («Денкарт» VII.4.82) буквально: твоего тела.

(обратно)

162

Вар — талисман, состоящий из металлического кольца и нескольких (3-х, 5-ти или 7-ми) волос белого быка, завязанных в узелок. Использование вара, возможно, символизирует древний ритуал процеживания сока хаомы через овечью шерсть.

(обратно)

163

«Денкарт» VII.5.2-3.

(обратно)

164

Смысл эпитета неясен.

(обратно)

165

Объяснению не поддаётся; вероятнее всего, просто путаница в мифологических сюжетах (сравн. об Эрехше на с. 208-209).

(обратно)

166

В связи с тем, что говорилось о путанице в образах Сама и Керсаспа (см. с. 215-216 и 226), показательно, что здесь (47.7) упоминается Сам, а через три строфы (47.10) — Керсасп.

(обратно)

167

«Ясна» 12.1, 4,8 (так наз. «зороастрийский „Символ веры"). Полный перевод см на с. 33-34.

(обратно)

168

«Денкарт» VII.5.8-10.

(обратно)

169

«Арта-Вираф намак» 2.

(обратно)

170

«Денкарт» VII.5.11.

(обратно)

171

«Денкарт» VII.7.7.

(обратно)

172

Или, может быть, имел двух жён. Некоторые источники упоминают трёх жён Заратуштры.

(обратно)

173

«Бундахишн» 32.6.

(обратно)

174

«Бундахишн» 32.5.

(обратно)

175

«Яшт» 13.89.

(обратно)

176

«Видевдат» 2.43 — см. с. 162; об Аурвад-наре также в «Бундахишн» 29.5.

(обратно)

177

«Ясна» 53.2-3, толкование предположительное.

(обратно)

178

«Затспрам» 23.11.

(обратно)

179

«Затспрам» 23.8.

(обратно)

180

«Денкарт» VII.4.87.

(обратно)

181

Зороастрийская традиция называет Мерв (авест. Моуру) в числе тех стран, где жил и проповедовал своё учение Заратуштра. (Примеч. О.М. Чунаковой.)

(обратно)

182

Буквально: гнезда [Ч]. (Примеч. О.М. Чунаковой.)

(обратно)

183

Термин «бидахш» в раннесасанидское время означал высшую должность после правящего монарха. (Примеч. О.М. Чунаковой.)

(обратно)

184

По другому толкованию: сколько капель упадёт в море [Ч]. (Примеч. О.М. Чунаковой.)

(обратно)

185

То есть со злодеем, подобным Дахаку.

(обратно)

186

Буквально: пустыми [Ч]. (Примеч. О.М. Чунаковой.)

(обратно)

187

Прочтение условное. (Примеч. О.М. Чунаковой.)

(обратно)

188

Примечательно, что слова Баствара подразумевают вопиющее нарушение зороастрийского запрета прикасаться к трупу, тем более в одиночку («Видевдат» 3.15-18 — см. с. 279-280). Сравн. у В.Ю. Крюковой о «компромиссных» ритуалах — с. 275.

(обратно)

189

Возможно, имеется в виду невысокий рост семилетнего мальчика. Сравн. фрагменты, где говорится, что коня для Баствара седлают и усаживают его в седло другие (например, на с. 336). (Примеч. О.М. Чунаковой.)

(обратно)

190

То же в «Ривайат» 47.25.

(обратно)

191

«Затспрам» 23.9.

(обратно)

192

«Ривайат» 47.23-24. Упоминания об убийстве Зардушта Братрок-решем в «Ривайат» 36.6 — с. 302, в «Денкарт» VII.3.39 — с. 262; в «Денкарт» V.3.2, в пехлевийском «Бахман-яште» 2.3 — с. 304.

(обратно)

193

«Затспрам» 23.10.

(обратно)

194

«Бундахишн» 34.7. Расчёт см. выше — внутритекстовый комментарий на с. 329.

(обратно)

195

См. выше — с. 307.

(обратно)

196

Кедхóда — у Фирдоуси староста селения. Исторически глава общины, низшей административной единицы Ирана. <…> В ряде случаев Фирдоуси переносит привычные иранские обозначения в иноземную, здесь румнйскую (византийскую) действительность. (Примеч. В.Г. Луконина.)

(обратно)

197

Образование Хазарского царства относится к середине VII в. н.э., а византийско(румийско)-хазарские войны — к VIII—IX вв. Имя Ильяс <…> в источниках, повествующих об исторических хазарах, не встречаются. (Примеч. В.Г. Луконина.)

(обратно)

1

«Затспрам» 23.10.

(обратно)

2

Хведодáх (среднеперс.) — кровнородственный брак.

(обратно)

3

«Арта-Вираф намак» 1-3.

(обратно)

4

«Арта-Вираф намак» 3.

(обратно)

5

«Меног-и Храт» 8.27-29.

(обратно)

6

Среднеперс. «курдан» могло означать и курдов, и любой другой кочевой народ. (Примеч. О.М. Чунаковой.)

(обратно)

7

Буквально: счастье его ушло [Ч]. (Примеч. О.М. Чунаковой.) Под «счастьем» подразумевается Фарр.

(обратно)

8

В подлиннике: Танвасар.

(обратно)

9

«Денкарт» VII.7.14-18.

(обратно)

10

См. примеч. 839 на с. 348.

(обратно)

11

Нáги — в индуистской мифологии полубожественные существа с одной или несколькими человеческими головами и туловищами змей.

(обратно)

12

Чунакова О.М. Комментарий // Карнамак. С. 93. Примеч. 75 и 76.

(обратно)

13

Символизирует огненную ордалию (см. с. 272) и конечное очищение мира от Зла расплавленным металлом.

(обратно)

14

«Ясна» 46.1; период гаты см. на с. 323-324.

(обратно)

15

В данном случае очевидно, что этим словом обозначен мужеложник, — то есть слово употреблено в его переносном или даже «жаргонном» значении. (Примеч. В.Ю. Крюковой.)

(обратно)

16

Авест. «драоша» — «злодеяние» или, возможно, обозначение какого-то греха. (Примеч. В.Ю. Крюковой.)

(обратно)

17

Авест. «насу-спайа» — букв.: «оставление трупов [без похоронного обряда]». По среднеперсидскому переводу — «зарывание трупов». (Примеч. В.Ю. Крюковой.)

(обратно)

18

«Видевдат» 8.27-32.

(обратно)

19

Имеется в виду пророк Мухаммед (Магомет).

(обратно)

20

Ки́бла, или Кааба — храм в Мекке, в сторону которого обращаются во время молитвы.

(обратно)

21

Михрáб — ниша, указывающая, в каком направлении находится Кибла.

(обратно)

22

Так в книге – OCR.

(обратно)

23

Вероятно, имеется в виду мусульманский полумесяц.

(обратно)

24

Серóш — фарси Суруш, авест. Сраоша.

(обратно)

25

Сепéх-сапáр — главнокомандующий. (Примеч. Б. Заходера.) {в книге в сноске "салар" - OCR.}

(обратно)

26

Гяз — мера длины, равная шести ладоням; ок. 1 м. (Примеч. Б. Заходера.)

(обратно)

27

Прочно установилась традиция всех троих называть Саошьянтами, что не совсем правомерно.

(обратно)

28

«Бундахишн» 15.2.

(обратно)

29

Сравн. в «Шайаст-на Шайаст» в «Ривайат» 46.4-5 — внутритекстовый комментарий на с. 89.

(обратно)

30

Седвастарáн — вероятно, Исадвастр. Написание объяснению не поддаётся.

(обратно)

31

То же в «Бундахишн» 19.14.

(обратно)

32

Решительно непонятно, что, кроме года рождения Хушедара, можно видеть в этой цифре. Но в таком случае она совершенно не вписывается в зороастрийскую легендарную хронологию.

(обратно)

33

То же в «Ривайате» — см. примеч. 802 на с. 328.

(обратно)

34

Наски для «мудрецов» — см. с. 62.

(обратно)

35

Наски для мирян — см. с. 62.

(обратно)

36

Буквально: зим [Ч].

(обратно)

1

См., например: Геродот. I.7.

(обратно)

2

Возможно, тождествен племенному вождю манеев Дайауку.

(обратно)

3

Дьяконов одно время датировал начало скифского господства 625-м г. до н.э. См.: Дьяконов И.-1.

(обратно)

4

Согласно Геродоту (I.103), Киаксар унаследовал престол после Фравартиша и во время скифского господства продолжал оставаться царем Мидии, зависимым от скифов.

(обратно)

5

См. примеч. 74 на с. 39.

(обратно)

6

Относительно употребления термина «сатрапия» см. примеч. 83 на с. 46.

(обратно)

7

По другой гипотезе — при Вологезе IV.

(обратно)

8

См. с. 64.

(обратно)

1

Виштáспа — греч. Гистáсп, отец Дария I; при Кире II — высокопоставленный придворный, при Камбизе II — сатрап (об употреблении термина «сатрапия» см. примет. 83 на с. 46.) Персиды, в отсутствие Камбиза (поход на Египет, 525—522 гг. до н.э. ) обладавший, по-видимому, значительно большей полнотой власти, нежели сатрапы остальных провинций. См. также с. 47 и примеч. 112 на с. 61.

(обратно)

2

Дарий причисляет к «царям» также Ариарамну и Аршаму — сатрапов из младшей линии Ахеменидов, к которой принадлежал он сам. Весь отрывок, таким образом, подчёркивает кровное родство Дария с Ахеменидами и традицию наследования престола — то есть законность прав Дария на престол (см. с. 43).

(обратно)

3

Здесь имеются в виду земли амиргийских скифов (древнеперс. «саки хаумаварга»; см.: Саки) — кочевых племён, обитавших в горных районах от Памира и Гиндукуша до долины Инда.

(обратно)

4

См. примеч. 75 на с. 39.

(обратно)

5

Далее в квадратных скобках приводятся греческие формы имён; под этими именами заговорщики упоминаются у Геродота.

(обратно)

6

Вместо Ардуманиша Геродот ошибочно причисляет к сообщникам Дария знатного перса Аспачáну (греч. Аспати́на).

(обратно)

7

Текст строк 88-92 сохранился плохо. Прочтение и толкование последней фразы — предположительное; по другому прочтению: «народ повсюду был доволен».

(обратно)

8

Вероятнее всего, так называемые «саки Тиграхауда» — скифские племена, обитавшие где-то на среднеазиатских границах империи Ахеменидов.

(обратно)

9

Наиболее вероятное отождествление — Сырдарья.

(обратно)

1

Весь первый абзац является стандартной «вступительной формулой» к декларативным надписям Ахеменидов, официально введённой Дарием I.

(обратно)

2

См. в статье: Саки.

(обратно)

3

Акауфáк — собственно «горцы», от древнеперс. «кауфа» — «гора». (Примеч. В.И. Абаева).

(обратно)

4

Цит. по: Луконин В.-2. С. 94-95.

(обратно)

5

«Даэна мазда-ясна» — см. примеч. 50 на с. 29.

(обратно)

6

Перевод см. на с. 33-34.

(обратно)

1

Согласно Геродоту (I.191), отряды Кира вошли в Вавилон по осушенному руслу Евфрата.)

(обратно)

2

Во время новогоднего праздничного шествия, по вавилонским обычаям, царя сопровождал идол бога Мардука. (Примеч. М.А. Дандамаева.)

(обратно)

3

Здесь имеются в виду мидийцы и подластные им скифские племена. (Примеч. М.А. Дандамаева.)

(обратно)

4

В клинописных текстах «черноголовые» – эпитет для обозначения вавилонян.

(обратно)

5

Имеются в виду шейхи арабских племён, живших к западу от Вавилонии. (Примеч. М.А. Дандамаева.)

(обратно)

6

Культовые центры, куда по приказу Кира были возвращены статуи богов, свезённые Набонидом в Вавилон.

(обратно)

7

Имеется в виду первый год правления Кира II в Вавилоне — 539 г. до н.э.

(обратно)

8

1 локоть (в Месопотамии) = 49,5 см.

(обратно)

9

Навуходоносор II (605—562 гг. до н.э.), по приказу которого в 497 г. до н.э. был разрушен храм Яхве в Иерусалиме.

(обратно)

10

То есть такой же жизни, здоровья и радости, какими обладает Ра.

(обратно)

11

Гистáсп — греч.; древнеперс. Виштаспа. См. примеч. 877 на с. 418.

(обратно)

12

Из Сирии.

(обратно)

1

Цит. по: Малов С.Е. Памятники древнетюркской письменности: Тексты и исследования / Отв. ред. А.Н. Кононов. М.–Л., 1951.

(обратно)

2

Вусáнти — недельное богослужение.

(обратно)

1

Адвенпáт — распорядитель пожертвовании в храм.

(обратно)

2

Брами́ны, или брахмáны — жрецы в брахманизме и индуизме, представители высшей касты. Картир, очевидно, называет «браминами» всех, исповедующих индуизм.

(обратно)

3

Назареи — древнеиудейские проповедники-аскеты.

(обратно)

4

Зи́ндики (от слова «Зенд») — по-видимому, неортодоксальные толкователи «Авесты», возможно также манихеи.

(обратно)

5

То есть храмы.

(обратно)

6

«В надписях Картира, вопреки мнению [ряда исследователей] <...> не говорится о том, что капища дэвов были превращены в храмы богов. Правильный перевод этого пассажа гласит: “логовища дэвов были уничтожены, жилища и обители богов были воздвигнуты“». (Примеч. М.А. Дандамаева. Цит. по: Фрай Р. С. 165. Примеч. 101.)

(обратно)

7

То есть храмы огня.

(обратно)

8

Возможно, здесь имеются в виду не только кровосмесительные браки, поощрявшиеся зороастрийской религией, но и браки между «правоверными» зороастрийцами вообще. Сравн. в «Видевдат» 18.62, 65: кто смешивает семя [родичей] праведных с семенем нечестивых [чужеродцев], семя почитателей дэвов с семенами [людей], их отвергающих <...> об этом говорю я (Ахура Мазда] тебе, о Заратуштра, что их важнее убивать, чем извивающихся змей и крадущихся волков [Бр].

(обратно)

9

Значение термина не выяснено. Речь идёт о каких-то жертвах в храм, где Картир был владыкой (храм Анахиты), в честь шести ежегодных религиозных праздников. Количество ретпесак в разных надписях Картира различно <...> (Примеч. В.Г. Луконина.)

(обратно)

10

То есть: слишком много заслуг, — настолько, что читающему надпись это показалось бы неправдоподобным. Сравн. «Вех.» 4.45-50.

(обратно)

11

Далее Картир рассказывает о том, как боги вняли его мольбе и показали ему «существо ада и рая». Этот отрывок текста сильно фрагментирован; пересказ его содержания см. в прилож. 6-Б.

(обратно)

12

То есть молитвах и догматах. (Примеч. В.Г. Луконина.)

(обратно)

13

Букв.: «освоит». (Примеч. В.Г. Луконина.)

(обратно)

14

То есть храмы огня.

(обратно)

15

То есть подчинил центральной государственной власти; фактически — сделал главным звеном в структуре (теократического) государственного аппарата.

(обратно)

16

Херпáт — храмовый учитель и наставник молодых жрецов; возможно также — толкователь священных текстов.

(обратно)

17

То есть духовный наставник, духовник.

(обратно)

18

Цит. по: Луконин В.-2. С. 190, 208.

(обратно)

19

То есть молитвах и догматах. (Примеч. В.Г. Луконина.)

(обратно)

20

По-видимому, В.Г. Луконин имеет в виду некоторые фрагменты пехлевийского «Ривайата».

(обратно)

21

«Арта-Вираф намак»; см. с. 357-367.

(обратно)

1

То есть деление мира на «материальное» и «духовное».

(обратно)

1

В отличие от большинства мифологических словарей (напр.: МНМ, МС, где ударения проставляются в соответствии с традиционным (зачастую неправильным) произношением древнеиранских слов в русской передаче: Апаóша, Даэ́на, Хаóма, Аша Вáхишта и др.

(обратно)

2

Лелеков Л. Амертат // МНМ. Т. 1. С. 67.

(обратно)

3

Лелеков Л. Ангро-Майнью // МНМ. Т. 1. С. 80.

(обратно)

4

См., напр.: Бойс М.-2. С. 19.

(обратно)

5

Главным образом, на царских инвестнтурных рельефах (илл. 10) и монетах (илл. 8). См. внутритекстовый комментарий на с. 53 и примеч. 96 там же.

(обратно)

6

Адитьи — см. примеч. 11 на с. 10.

(обратно)

7

Дьяконов И.-2. С. 137.

(обратно)

8

Сравн. о «петлях греха» в «Ригведе» — примеч. 13 на с. 10 и соответствующую строфу гимна Варуне.

(обратно)

9

По мусульманской легенде, этот огонь погас в ночь рождения пророка Мухаммеда (Магомета).

(обратно)

10

Ханыков Н.А. Примеч. VI // Риттер К. Иран. СПб., 1874. С. 519. — Цит. по: Брагинский И.-1. С. 67-68.

(обратно)

11

См. примеч. 3 на с. 5.

(обратно)

12

В «Авесте» («Видевдат» 1.6 — с. 114) также употребляется среднеиранская форма этнонима.

(обратно)

13

Бонгард-Левин Г.М., Грантовский Э.А. От Скифии до Индии. М., 1983. С. 77.

(обратно)

14

Стеблин-Каменский И.М. К отрывку из Видевдата (Фрагард 2) // Авеста. С. 196. Примеч. 5.

(обратно)

15

Бойс М.-2. С. 19.

(обратно)

16

Там же.

(обратно)

17

См. примеч. 225 нас. 122.

(обратно)

18

«Хотя этимологический эквивалент имени индийского Индры встречается и в „Авесте", но он относится к обозначению демона, который и по своей природе, и по значимости весьма далёк от индоиранского или индийского Индры. Что же касается иранского соответствия демону Виртре, то его нет вообще. Вместо этого имеется лишь общее с древнеиндийским существительное „вртра", о точном значении которого (защита; вражда; нападение; победа) всё ещё ведутся споры. Вообще говоря, были выдвинуты две основные точки зрения. Согласно первой, предполагающей большую близость иранской традиции к индоиранским преданиям, чем индийской, считается, что существовало индоиранское слово „вртрагхан" <…> со значением „сокрушитель ("гхан") вражды ("вртра")". Позднее в Индии это слово отождествилось с убийством Индрой дракона, и неправильное понимание слова „виртра" отразилось в появлении имени демона или дракона Виртра. Согласно другой точке зрения, индоиранское „вртрагхан" уже имело значение „сокрушающий Виртру". В этом случае иранское развитие следует считать вторичным, а индийская традиция, следовательно, лучше сохранила первоначальное индоиранское представление» (Дрезден М. С. 353).

(обратно)

19

Иную этимологию имени предлагала К.В. Тревер — см. в статье: Гопатшах

(обратно)

20

Стеблин-Каменский И.М. Словарь // Авеста. С. 198.

(обратно)

21

Ртвеладзе Э. С. 73.

(обратно)

22

Там же. С. 71.

(обратно)

23

Тревер К. С. 82.

(обратно)

24

Там же. С. 85.

(обратно)

25

Согласно «Большому Бундахишну» (2.26-27) и «Затспраму» (2.6-7), Гайомарт сиял, как Солнце, а Первозданный Бык был белым и сияющим, как Луна — см. с. 88.

(обратно)

26

Тревер К. С. 82-83.

(обратно)

27

Ртвеладзе Э. С. 71; см. также: Брагинский И.-2. С. 121. Примеч. 1.

(обратно)

28

Тревер К. С. 76.

(обратно)

29

Ртвеладзе Э. С. 72-73.

(обратно)

30

Тревер К. С. 71-72.

(обратно)

31

Тревер К. С. 84-85.

(обратно)

32

См.: Топоров В.И. Древо мировое // МНМ. Т. 1. С. 398-405.

(обратно)

33

См. примеч. 225 на с. 122.

(обратно)

34

Брагинский И.С. Дэвы // МНМ. Т. 1. С. 417.

(обратно)

35

См. примеч. 225 на с. 122.

(обратно)

36

В позднейшее время дата Александра получала самые различные определения; значительное влияние оказывал псевдо-каллисфеновский «Роман об Александре»; из него, в частности, зороастрийская традиция сасанидского времени черпала некоторых персонажей послезаратуштринской истории. Но если даже исходить из реальных дат правления Александра в Иране (331—323 гг. до н.э.), то и тогда неясно, когда произошло потрясение правоверных зороастрийцев и якобы навсегда хронологически запечатлевшееся для них событие <…> 330 год до н.э. — это год сожжения Александром Персеполя. В Восточном Иране и Средней Азии погром был учинён им позже. (Примеч. И.М. Дьяконова.)

(обратно)

37

<Древние хронологии чаще всего составлялись из расчёта: 1 поколение = 30 лет, 3 поколения — 100 лет.>

(обратно)

38

Дьяконов И.-2. С. 139-141.

(обратно)

39

Дьяконов И.-1. С. 377, примеч. 4.

(обратно)

40

Подробно см. в: Абаев В.

(обратно)

41

См., например: Фрай Р. С. 56.

(обратно)

42

Бойс М.-1. С. 27.

(обратно)

43

Брагинский И.С. Искандер // МНМ. Т. 1. С. 570.

(обратно)

44

Boyce М. Zariadres and Zarer // Bulletin of the Schools of Oriental and African Studies. XVII 3. 1955. P. 463-464.

(обратно)

45

Дьяконов И.-1. C. 380. Примеч. 2.

(обратно)

46

Стеблин-Каменский И.М. Словарь // Авеста. С. 201.

(обратно)

47

Стеблин-Каменский И.М. К отрывку из Видевдата (Фрагард 2) // Авеста. С. 197. Примеч. 11.

(обратно)

48

Ван-дер-Варден Б. С. 203-204.

(обратно)

49

Дьяконов И.-1. С. 376.

(обратно)

50

На сознательной или бессознательной вере в воздействующую силу слова основаны и некоторые традиции (произнесение тостов, торжественные напутствия выпускникам школ, молодожёнам в ЗАГСе, стандартные «формулы вежливости» при общении и т.п.); и моральные табу говорить на некоторые темы (например, о сексе), «называя вещи своими именами»; и все случаи употребления эвфемизмов («приговор приведён в исполнение»); и идеологические манипуляции терминами (в СССР — «разведчики» и «военно-патриотическая работа», в США — «шпионы» и «военная истерия»); и психологические ситуации, когда совершить определённое действие можно лишь произнеся предварительно определённые слова (в «Анне Карениной» на этом основан один из эпизодов. Кознышев влюблён в Вареньку и собирается сделать ей предложение во время прогулки в лес; причем Варенька знает, что Кознышев в неё влюблён, знают об этом и окружающие, и сам Кознышев тоже знает, что Вареньке известно о его чувствах к ней, — но во время лесной прогулки он так и не набрался смелости для признания в любви — и никакой свадьбы не состоялось)… Однако всё это — во-вторых и в-третьих, а во-первых: способность слова воздействовать на мир — реальность настолько самоочевидная, что остаётся только удивляться, почему применительно к древним народам понятие «воздействующее слово» рассматривают обычно лишь с религиозной точки зрения, как предмет веры или суеверия. Простейшие примеры: если исход сражения во многом зависит от боевого духа солдат, то речь командира перед боем, поднявшая этот дух, — разве не «воздействующее слово»? Или речи талантливых ораторов, хрестоматийная речь Цицерона против Катилины? Предвыборная агитация? Призывы на митингах?… Словом совершались революции, слово меняло судьбу человека (множество тому примеров в книге Карнеги «Как завоёвывать друзей и оказывать влияние на людей»). Нет никаких сомнений, что древние это прекрасно осознавали, и именно здесь следует искать истоки всех магических и религиозных ритуалов, связанных с произнесением слов.

(обратно)

51

Топоров В.Н. Митра // МНМ. Т. 2. С. 155-157.

(обратно)

52

Сюжет «бродячий», но некоторые исследователи именно в этом митраистском сказании усматривают прообраз христианского сказания о поклонении пастухов Младенцу Христу.

(обратно)

53

То есть день, когда Солнце-Митра «поворачивает на весну»; сравн.: в католичестве 25 декабря — Рождество.

(обратно)

54

Лелеков Л. Парадиз // МНМ. Т. 2. С. 285.

(обратно)

55

«Кем был Рустам до сих пор? Каким-то сиcтанским воином. Я же сделал его Рустамом, сыном Дестана!» (Фирдоуси).

(обратно)

56

См., например: Дьяконов И.-2. Примеч. 73.

(обратно)

57

Об этнографии среднеазиатских кочевых племён персы располагали весьма обрывочными и зачастую неверными сведениями (как и античные авторы — см. об этом, например, у Плиния Старшего (Естественная история. VII. 19.17): «Ни в одном другом вопросе [как о саках] не расходятся так писатели; полагаю, что это потому, что бесчисленное количество этих племён — кочевые»; у Геродота (IV. 16); у Страбона (XI. 6.2). Этим, возможно, объясняется то, что в «Антидэвовской» надписи Ксеркса (прилож. 3-А) под «даха» и «саками Хаумаварга» понимаются две разные народности.

(обратно)

58

Абаев В. С. 31-33.

(обратно)

59

Крюкова В.Ю. [Примечание к «Видевдат» 3] // Авеста-РП. С. 91. Примеч. 1.

(обратно)

60

Лелеков Л. Сйаваршан // МНМ. Т. 2. С. 441.

(обратно)

61

По преданию, у Тансара было очень волосатое тело.

(обратно)

62

См. примеч. 225 на с. 122.

(обратно)

63

Дьяконов И-2. С. 143-144.

(обратно)

64

Фрай Р. С. 66.

(обратно)

65

Бойс М.-2. С. 25.

(обратно)

66

Брагинский И.-1. С. 71.

(обратно)

67

Стеблин-Каменский И.М. Словарь // Авеста, С. 203.

(обратно)

68

См.: Басилов В.Б. Афрасиаб // МНМ. Т. 1. С. 129.

(обратно)

69

Топоров В.Н. Хаома // МНМ. Т. 2. С. 579.

(обратно)

70

Бонгард-Левин Г.М., Грантовский Э.А. От Скифии до Индии. М., 1983. С. 116.

(обратно)

71

В МС утверждается, что Хаошья́нгху «погубил Ангхро Майнью, ополчившийся на созданный им идеальный миропорядок» (Лелеков Л. Хаошйангха // МС. С. 569). По-видимому, это ошибка или описка: ни в одном из известных автору зороастрийских сочинений подобных сведений не содержится.

(обратно)

72

Ещё в 1991 г. И.М. Стеблин-Каменский обратил внимание автора на сходство русских поверий, связанных с загробным мостом ( в частности, на строки из сказки «Конёк-горбунок»: «Чтоб на том тебе свету / Провалиться на мосту!», с «младоавестийскими» и среднеперсидскими представлениями о Чинвате.

(обратно)

73

Лелеков Л. Чишта // МС. С. 598.

(обратно)

74

Стариков А.А. Фирдоуси и его поэма «Шахнаме» // Фирдоуси. Т. 1. С. 489.

(обратно)

75

Там же. С. 488.

(обратно)

1

«Аши благой».

(обратно)

2

Перевод с арабского М. Салье.

(обратно)

Оглавление

Введение

  Индоиранская общность

  Индоиранская религия

  Заратуштра

  Ранние модификаций зороастризма: «семиглав» и «религия магов»

  «Младоавестийская» традиция: возврат к многобожию

  Переворот Гауматы и воцарение Дария I

  Религия Ахеменидов

  Религиозные реформы Ксеркса и Артаксеркса I

  Завоевание Александра Македонского, Селевкиды и «парфянский пробел»

  «Авеста»

  Пехлевийская литература

  Принципы изложения мифов и условные обозначения

Раздел 1. Сказания о сотворении мира и представления о мироустройстве

  Среднеперсидская традиция

  «Младоавестийская» традиция

  Учение зерванитов

  Манихейская доктрина

Раздел 2. Ахуры и язаты

  Фраваши

  Аши, Даэна и Чиста

  Вертрагна и птица Варагн

  Хварна

  Митра

  Хаома

  Ардвисура Анахита

  Геуш Урван

  Вайю

  Сраоша

  Рашну

Раздел 3. Мир до Заратуштры

  Арийцы-дэвопоклонники

  Миссия Арьямана

  Вивахвант

  Царствование Йимы (авестийская традиция)

  Грехопадение Йимы

  Гайа Мартан (поздняя традиция)

  Каюмарс и Горшах

  Династия Парадата

  Хаошьянгха Парадата

  Хипанг Пишдадид

  Тахма-Урупи

  Тахмурас

  Йима (среднеиранская традиция)

  Джамшид

  Наследники царственной Хварны

  Ажи Дахака

  Заххак и Джамшид

  Борьба за обладание Хварной

  Царствование Ажи Дахаки

  Второй жрец Хаомы

  Царствование Заххака

  Траэтаона

  Траэтаона и Паурва

  Фаридун

  Потомки Траэтаоны

  Потомки Фаридуна

  Манушчихр

  Менучехр

  Манушчихр и Франграсйан

  Нотар

  Новзер

  Туса

  Узава

  Зов

  Третий жрец Хаомы, целитель Трита

  Сама и Керсаспа

  Гаршасп

  Династия Кавиев

  Хварна Кавиев

  Кави Кавата

  Кей Кубад

  Кави Апивоха

  Потомки Апивохи

  Кави Усан

  Кей Кавус

  Сьяваршан

  Сиявуш

  Кави Хаосрава (авестийская традиция)

  Кави Хаосрава (среднеперсидская и поздняя традиции)

  Кей Хусроу

  Арватаспа

Раздел 4. Пророк

  Его родословие

  В преддверии

  Его чудесное рождение

  О Братьях и противниках Заратуштры

  Заратуштру пытается убить карапан Дурасроб

  Заратуштра в детстве

  О праведности юного Заратуштры

  Заратуштра встречается с Воху Маной

  Первая встреча со святыми бессмертными

  Сокровенные смыслы молитв

  О ритуальной чистоте и об изгнании трупной скверны

  Об ублаготворении земли

  О собаке

  О ценности огня и о прощении Керсаспы

  Прощение греха Йимы

  О посмертных судьбах праведников и грешников

  О мосте Чинват

  Заратштра просит Ахуру о бессмертии (версия пехлевийского «Ривайата»)

  Заратштра просит Ахуру о бессмертии (версия пехлевийского «Бахман-яшта»)

  Ахура Мазда пророчит о грядущем

  Первые проповеди Заратуштры

  Заратуштра и благая Аши

  Заратуштра и Хаома

  Испытание Заратштры

  Шесть встреч с бессмертными святыми

  Заратуштра и лже-Армайти

  Изгнание

  Обращение Виштаспы (версия «Денкарта»)

  Обращение Виштаспы (версия «Ривайата»)

  Последователи и потомки

  Великая битва с хионитами

  После Заратуштры

  Пешотану

  Кей Лохрасп, Гуштасп, Зардушт, Исфандияр

Раздел 5. От Заратуштры до Фрашкарда

  Явишт Фриян и колдун Ахт

  Проклятый Искандар

  Арташир Папакан, Шапур и Ормазд

  Сошествие во ад праведного Вирафа

  Кавад, Хосров Аноширван и еретик Маздак

  Фрашкард

    Версия «Бундахишна»

    «Младоавестийская» версия

    Версия пехлевийского «Бахман-яшта»

    Версия пехлевийского «Ривайата»)

Приложения

  1. Краткие хронологические таблицы

    А. Эпоха индоиранской общности

    Б. Лидия

    В. Мидия

    Г. Ахемениды

    Д. Преемники Александра Македонского и Селевкиды

    Е. Парфянское царство (Аршакиды)

    Ж. Сасаниды

    З. Арабская эпоха

  2. «Бехистунская» надпись Дария I

    1 столбец

    2 столбец

    3 столбец

    4 столбец

    5 столбец

  3. Религиозная политика Ахеменидов внутри Ирана

    А. «Антидэвовская» надпись Ксеркса

    Б. Превращение зороастризма в государственную религию Ахеменидов[4]

  4. Религиозная политика Ахеменидов на завоёванных территориях

    А. Манифест Кира II при вступлении в Вавилон (539 г. до н.э.)

    Б. Эдикт Кира II о восстановлении Иерусалимского храма

    В. Надпись на египетской статуе Дария I

    Г. Письмо Дария I управляющему царскими землями в Магнесии

  5. Хуастуанифт (покаянная молитва манихеев)[1]

  6. Религиозная реформа Картира

    А. Надпись Картира в Накш-и Рустам

    Б. Из надписей Картира в Накш-и Раджаб и Накш-и Рустам[18]

  7. Вероучение Маздака

  Именной и предметный справочник-указатель

Дополнения

  Дополнение 1. Древнеперсидская и «зороастрийская» календарные системы

    Древнеперсидский календарь

    «Зороастрийский», или «младоавестийский» религиозный календарь

  Дополнение 2. Античные авторы о среднеазиатских обрядах и обычаях

Иллюстрации

Сокращения и библиография Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg