«Кавалер ордена бережливцев»

Франсиско де Кеведо Кавалер ордена бережливцев Преполезные советы как беречь деньги и расточать речи

БЛЮСТИТЕЛЯМ СОБСТВЕННЫХ КАРМАНОВ

С тайным сожалением наглядясь, какое ныне пошло обирательство, почел я за благо остеречь небрежителей кошелька своего, дабы, читая сочинения мои, попридержали карманы и пеклись бы о том, чтобы удостоиться скорее звания хранителей, нежели подателей, и чтобы податливы были дамы, а не мы, и на таковой манер удостоились бы мы звания членов ордена бережливцев святого Никому-не-дадима, или Недадима, который и доныне почитается за Никодима по причине малого разумения в сей материи. И да будет отныне любому влюбленному имя Хуан-Береги-Карман, будь он именем хоть тот, хоть не тот, и да бережет его ангел-хранитель, ибо воистину именуются дни бережливости днями праздничными, кои должно соблюдать, и соблюдать так, чтобы не было праздно.

ВСЕДНЕВНОЕ УПРАЖНЕНИЕ, ДОЛЖЕНСТВУЮЩЕЕ ЗАСТАВИТЬ ЛЮБОГО ЧЛЕНА ОРДЕНА СПАСАТЬ СВОИ ДЕНЬГИ В ЧАС РАСПЛАТЫ, КАКОВОЙ ГОРШЕ ЧАСА СМЕРТНОГО

Встав поутру, да осенит сперва крестным знамением деньги свои, и да открестится от тех, кто их станет просить у него, и да возблагодарит господа нашего за пробуждение ото сна, говоря: «Воздаю - хоть я и кавалер ордена бережливцев - благодарение тебе, господи Иисусе Христе, ибо не попустил ты попрошаек и вымогателей потревожить сон мой, и обещаюсь твердо не грешить ни даром, ни ссудою, ни посулами, ни словом, делом или помышлением».

А после пусть скажет таковые слова:

Садясь обедать, пусть оглядит стол свой и, удостоверясь, что нет ни гостя незваного, ни блюдолиза, ни прихлебателя, прочитает молитву, говоря: «Благословен бог наш, посылая мне трапезу без сотрапезников!», справедливо полагая, что за столом незваный гость - хозяину нож острый и вилка в бок.

А ложась опочивать, да возмыслит перед сном о пустой мошне, каковую да подвесит у изголовья ложа своего, подобно черепу грешному, с надписью стихотворною, гласящей:

И, отходя ко сну, да произнесет: «Слава тебе, господи, что дал мне раздеться самому, не дав другому раздеть меня догола!» И пусть не спит слишком сладко, дабы потом не было горько.

Ведомо, что бороды выклянчивают не менее, нежели мантильи, а посему почел я за благо найти загодя противу того средство. О бережливец! Узнав, что ищут тебя или пришли повидаться, будь то любой, скажи ты ему, ради бога, на всякий случай, не успев поздороваться: «Ох, сударь! И какая же легкая жизнь пошла - ни гроша в кармане!» И немедля напотчуй его щедрыми советами, чтобы ему и рта не раскрыть было. А когда на тебя покусится некто нежданно-негаданно на улице, то должно тебе с тою же поспешностию сказать: «А я как раз надумал просить вашу милость об одолжении мне таковой же суммы, дабы выполнить долг чести». Это называется подкосить на корню. А когда при тебе, как то в обычае, станут расхваливать вещь дорогой цены или самоцвет, скажи, что отныне будешь почитать ее украшением чужой казны. Позволительно делать подарки на пасху, но отнюдь не к рождеству, в иные же праздники мы дозволяем захаживать на Большую к золотых дел мастерам в лавки, где истинный кавалер нашего ордена торгуется, да не берет, замахивается, да не бьет. Короче говоря, он должен перенять обычай у солнечных часов, которые показывают, да не бьют, отмеривают, да не дают. А уж если показывать да отмеривать, так только тень наводить, и не более того. И да мыслят помянутые кавалеры единственно об имении, а не о даче, да не чтут Платона, дабы не поплатиться, ни Данта, дабы не стать данниками, да угощают людей фигами и да не ведают иного присловия, кроме как «подальше положишь, поближе возьмешь». И пусть тщательнейше приглядывают за своими башмаками, а то они, чего доброго, каши запросят. Да памятуют, что у заемщиков очи сокольи, а у плательщиков вороньих нет. Да хранят они крепко кошельки, ключи и карманы! А просящему да не отверзнется, и да будет ему от ворот поворот! За свое грудью, а к чужому - спиной. И повторяй себе неустанно: «Долговую держи подолгу». Тяни поручительство обеими руками. И памятуй, сколько померло, греша беспамятством и нетребовательностью. Не позволяй себе размякать, ибо это влетит тебе в копеечку. Знай повторяй себе: «Стой на своем, ибо стоишь не меньше, нежели они». Пусть расщедряется рука короля дона Альфонса, а ты помни, сколько народу погибло по недостатку способности удержательной. Нарваться же на просьбу - сие все едино, что тебя саданули под гусачину: сразу язык отнимется. А паче всего, не клади им, беседуя, пальца в рот, ибо так или этак, а повадятся они, буде ты и не дал бы им ничего, ходить к тебе и угощаться, и тут уже такое пойдет, что не приведи господи!

ПИСЬМА КАВАЛЕРА ОРДЕНА БЕРЕЖЛИВЦЕВ

I

Милостыня есть благодеяние богоугодное, если подавать ее из своей мошны, ну а когда - боже упаси! - ее из чужой подают, будет она злодеянием. Я, сударыня, желал бы выказать свое сочувствие словами, а не кошельком. Нынче пост, просьба справедливая, но я грешник - мудрено нам будет столковаться. Видит бог, подать мне нечего, ступайте же себе с богом и уверьтесь, что у меня ровно ничего нет. (Вот некоторые способы отваживать бессовестных попрошаек.)

Мадрид, любого месяца, дня и часа, в который вы могли бы ко мне обратиться.

II

Ваша милость говорит мне, что любит меня весьма сильно, что желает мне не знавать горестей. Уж позвольте-ка мне, сударыня, знаться с тем, что у меня есть, и пусть оно будет, как было, лишь бы мне не лишаться моих горестей. И, наконец, уверьтесь, сударыня, что и мне, и королю господь дал по ангелу-хранителю: ему - дабы преуспевал, а мне - чтобы не тратился. Дай боже вашей милости здравия и долголетия взамен того, чего я вам не даю.

III

Чем больше просит у меня ваша милость, тем больше я в вас влюбляюсь и тем меньше даю. И подумать только, как это вы умудряетесь вывораживать у меня пирожные! Но хотя мне столь же просто посылать их вам, как вам вывораживать, я все-таки воздержусь покамест от этого. Закусывайте, ваша милость, другим поклонником: ведь мне горше видеть, как меня объедают женщины, нежели как пожирали бы черви, ибо они питаются покойниками, а ваша милость изволит кушать живых. Прощайте, дочь моя! День постный. Писано ниоткуда, ведь тех, кто ничего не посылает, как бы и нет, ибо пребывают они только в своем уме и рассудке.

IV

Два окошечка на бой быков достать, душа моя? Да уж какого боя тебе еще надо, когда ты просишь, а я отнекиваюсь? Что за радость ты нашла в бычьем бое? Скучища да зевота, да и денег нет рассиживаться на балконах. Пошли-ка ты его к чертям, сей праздник языческий, где только и видишь, как гибнут люди, подобные скотам, и скоты, подобные мужьям. Я-то, разумеется, купил бы тебе два местечка где-нибудь повыше, да только денег у меня нету. Пробавляйся-ка слухами про сей бой и считай, что видела, вот и увидишь какой мы проведем вечерок, ты - без окошка, а я - при деньгах.

V

Сказывали мне, сударыня, что намедни; ваша милость вкупе с тетушкою вашей изволили потешаться над моей скупостью, каковая моя скаредность сделала де из вас посмешище, а следовательно, мы с вами в долгу друг у друга не остались. К тому же говорят, что у меня отыскались сотни пороков и что все кончилось тем, что по-измывались и понасмехались надо мною всласть, и говорили про меня, что я и на того похож, и на этого смахиваю. Ладно! Хоть на черта смахивать, лишь бы с деньгами не промахнуться. В радость повергло меня то, что прошамкала полуторазубым ртом сеньора Энсина: «Ну и рожа у твоего дубины-школяра! А губы-то! Да от него так и смердит псиной. Да сожги его живьем, так из него и реала не выпадет».

Тоже мне дама! Да тут дамой и не пахнет. Какие уж тут тебе амбра и фимиамы! А когда по ее выходит, что не давать - все равно что смердеть, так пусть озаботится насморком или нос затыкает, иначе дурные гуморы ей и вовсе голову задурят.

А то, что вы, государыни мои, именуете любовью, есть не что иное, как свары да раздоры, выманивание да прикарманивание. Я же человек мирный, и ни дачи, ни сдачи мне и даром не надобно, зато на прикарманивания держите у меня карман шире.

Спаси вас господь, государыня моя, а мне - мой достаток.

VI

Пишет мне ваша милость, что не прочь закусить и дабы я соблюдал сие в тайне. Так соблюду, что ни у себя изо рта ничего не выпущу, ни вам в рот не попадет. Тьфу ты пропасть! Да неужели вам мало отобедать со мной и отужинать? Так еще подавай вам меня и на закуску? Чревоугодничайте, ваша милость, на предмет ваших угодников, если вам благоугодно. Вот уже два месяца, три дня и шесть часов, как ваша милость вкупе с двумя старушками, тремя подружками, пажом и его сестрицею объедаете меня денно и нощно, отчего я вконец отощал и высох. Увольте меня, ваша милость, сделайте милость, пусть хоть тело-то у меня покамест побудет в покое, а потом его, уже покойное, вы можете пожрать пополам с могилой, ибо я-то окажусь в чистилище, да и в том еще не уверен.

Писано дома. Примите сие, сударыня, только за указание, отнюдь не за приглашение.

VII

Вы, сударыня, серчаете, что я больше не приходил к вам, а затем и не приходил, что в себя прийти не мог от того, что намедни у вас в доме увидел. Можно, сударыня, бывать у вас из любопытства, но уж отнюдь не ради любви, ибо собираются у вас народы, языцы и всяческие лица со всего света. Как же, по-вашему, будет выглядеть дубина-школяр, находясь среди Юлиев и Октавиев, которые только и знают, что говорить лишь о деньгах, и кому какой-то реал раз плюнуть? А к тому же ведь изо всех народов чужаками бывают одни голодранцы - чтобы столковаться с такими господами, надобно быть еще и мошенником. Короче говоря, я почувствовал, что меня будто продали, а вашу милость купили. Хоть и думается мне, что они дадут вашей милости разгуляться на нашей улице с моей помощью, однако небезопасно мне в доме, где тень чужеземца то и дело не в свое дело суется?

VIII

Не послал я вам, сударыня, того камлоту, о коем вы меня несчетное число раз просили, затем лишь, что желал убедиться в великом избытке, дарованном вам господом богом (ибо вы умудрялись выпрашивать у меня одно и то же каждодневно, два месяца кряду, то ли в восьми, то ли в девяти письмах, и на всевозможные лады), и была от того, слава тебе господи, великая польза. А когда бы ваша милость издержалась на камлот, а не на бумагу да чернила, то и денег бы поберегла. Однако имейте в виду, сударыня, что платье, которое бы вы сшили, уже истаскалось бы, а слава писулечкам вашим пребудет во веки веков. Не посылаю вам просимого и с этим письмом, ведь подарить теперь почлось бы за дурь, а немного спустя - за безумие, ибо уже сейчас глупо было бы кончиться забавному обмену просьбами и отказами.

Спаси вас господь и проч.

IX ОТ ИСТЯГАТЕЛЬНИЦЫ-ИСТЯЗАТЕЛЬНИЦЫ

Быстро же вы, ваша милость, раскрыли свои нутро и нрав - все-таки вы еще переменчивее, нежели другие мужчины. Послушайся я своих тетушек, так и не обижалась бы на то, что вы проделываете. Но я вздумала поступать, как то в обычае, и поделом мне: урок впредь будет. Сказывают мне, что ваша милость отменно проводит свои досуги, а даму ту я знаю, чем вы и доказали свой хороший вкус. И да упаси вас боже чудачествовать, хотя и незачем давать вам такие советы. Спаси вас господь.

X ОТВЕТ

С такою поспешностью, государыни мои, вы принялись ощипывать меня, что не только кости мои стали видны, а и самое нутро. Не смею отрицать, государыни мои, что я человек превратный, ибо не осталось у меня в доме ничего, что не превратилось бы в ваше с легкостью, вам присущей. Эх! как было бы славно, когда бы вы, сударыня, поверили своим теткам, а я - нет! Думаю, что мне от того только лучше бы стало. И уж как впредь начну влюбляться, так стану из-за этих родственников приглядываться больше к тому, чего у женщины нет, нежели к тому, что у нее есть. Предпочитаю, чтобы у нее были желваки да прыщи, нежели тетушки, и горб, нежели матушка, ибо от первых беда ей, а от сих последних - мне. И случись ей быть на мою голову награжденной родственницами, я бы с ней и разговаривать не стал, доколе не изгнал бы их всех, точно бесов. Ваша милость обошлась со мной так, что только мне и выгоды вышло, что узнал я, как остаются внакладе. Не с родословной мне любовь чинить, а с женщиной; ведь спать с одной лишь племянницей, а содержать всю генеалогию - сие, почитаю, досадно будет. Чтоб мне в живых не бывать от теток этих самых (ведь они мне нож вострый), ежели на своем не поставлю! А уж чтобы мне перестать чудить, так где ж там, когда вы из меня столько вычудили.

XI

Сокровище мое! Я-то думал, что я любовник, а ваша милость - полюбовница мне, на поверку же вышло, что мы с вами с великою любовью соперничаем по части моих денег и волочимся за ними. Не перестану напоминать вашей милости, что у вас есть поболее того, что мне в вас по сердцу, и что досель я не видел, чтобы вы чем-нибудь у меня пренебрегли. Нет, государыня моя, никто не может вызвать во мне столь великой ревности, как посягающие на мое имение. Если вы любите меня, то при чем тут платье, драгоценности и деньги, вещи мирские и суетные? А когда вы влюблены в мои дублоны, так отчего же не сказать правду? И подобно тому как вы в письмах зовете меня душенькой, другом сердечным, светом очей своих, зовите меня лучше своим реальчиком, дублончиком, кошелечком и кармашком! Вы полагаете, что все не по мне, если не даром, что даже и за бесценок покупать, по-моему, безрассудство, а уж то, что стоит денег, - и вовсе срам, и что никакой красоты там нет, где есть траты.

Оставим в покое деньги, словно их и на свете не бывало, и забудем про всякие галантерейности и любезности, а когда нет, так оставаться вам при своем хотении, а мне при своих деньгах.

Спаси вас...

XII

Вы говорите, сударыня моя, что в дом к вам не мужчины ходят, а отцы монахи. Убей меня бог, не пойму, кто это уверил вас, что монахи - не мужчины, уж, верно, не они сами, ибо самого змия-искусителя перещеголяют. Хотел бы я весьма узнать от вашей милости, за какую породу скотов вы их считаете или каким иным словом прикрываете свои деяния.

В первые дни, как я удостоился ваших милостей, они нагоняли на меня страх, ибо этих братцев толпилась у вас в доме такая уйма, что я спрашивал себя, нет ли в доме покойника. Но хоть и знаю, что покойника нету, а все равно в ваших покоях от них покоя нет. Отродясь не видывал ни у одной дочери столько батюшек, и, по моему разумению, хуже этого ничего на свете нет, ибо я люблю сирот. И завидовал я Адаму единственно в том, что у него была жена без тещи, а мне куда милее иметь дело со змием или чертом.

Если вы, сударыня, и не очень заняты, то вас очень занимают, и коль скоро льнете к церкви, так, стало быть, есть в том прок, но монашеская ряса на покойниках куда покойнее, нежели на живых.

Deo gratias [1].

XIII

Когда я спрашиваю, с чего это явился к вам в дом достопочтенный отец проповедник, вы отвечаете - пусть бы все такие были, о докторе Чавесе - тут, мол, бояться нечего, про дона Бернарда - да он-де свой, про капитана родственник, про лиценциата Паеса - он воды не замутит и божья душа, если про португальца - так он приходит по торговым делам к вашему свояку, если про Фабио Рикардо - так он вашему супругу приятель, а Скуарцафигго - так тот вам сосед. Страсть хочется узнать, что вы им отвечаете, сударыня, когда они спрашивают то же самое про меня.

Уговоримся же, государыня моя, донья Исабель! Все стерплю. Но чтобы вы орали на меня, а про святого отца говорили «пусть бы все такие были» такого уж не стерпеть. Крестная сила с нами! Да неужто вам милее, чтобы все стали монахами? Мало же у вас охоты, сударыня, к отдохновению: уж очень вы иноческая стали, душенька. Упиваетесь гологуменниками, а после локти кусать будете. Знаю, знаю, у вашей милости найдется ответ: я, дескать, сварливец и свои порядки навожу, как словно бы я тратился и деньги давал. А вам должно было бы благодарствовать мне за добродетельство мое.

Так вот, сударыня, ни гроша медного больше. О том надо уговориться ясно и прямо, раз и навсегда. Ревность у меня имеется, а денег нету. Ревновать ревную, но даром. Вот если сочетать нас друг к другу вплоть, тогда и деньги будут. А у вас список отцов монахов длиннее, нежели список обожателей. Если вам, сударыня, они дороже меня, тогда мне деньги дороже вас. А когда я вам дороже их, так и мне ваша милость дороже, нежели они. Одно только средство и есть: любите меня даром и без соперников. И если вы собираетесь поступать так, то помогай вам боже, а когда нет - то упаси господи!

XIV

И не подумаю расплатиться с вашей милостью за доброе мнение, которое вы обо мне ни с того ни с сего изволили составить, ибо по тем безделицам, о коих вы меня просите в своем письме, очевидно мне, что вы полагаете меня Фуггером. Прочел я там о семи вещах, про которые сроду не слыхивал. За то, что вы оказали мне честь, заподозрив меня в таком богатстве, стоите вы, сударыня, того, чтобы я вам послал их, и есть у меня на что их купить. Но нам должно волей-неволей довольствоваться только достоинствами.

XV

В том, что вы, ваша милость, у меня выпрашиваете, явили вы не только неблагоразумие, но и остроумие. Хотя я от вашего письма и не расщедрился, зато призадумался и стал размышлять о том, сколько вещей заблагорассудилось царю небесному сотворить, дабы купцы ими торговали, а вы на них зарились. И за все сие великое вам спасибо. И уж поверьте мне, сударыня, будь моя добрая воля в цене у лавочников, я не преминул бы пустить ее в ход наместо чистогана. Видит бог, как я о сем сожалею. Но безделиц-то такая уйма, что их никакой памятью не уймешь. Вот и посудите сами, сколько на них денег уйдет! А вы еще просите принести эти вещицы и навестить вас. Я же не вижу дороги, по которой их носят, и не знаю, куда ходят те, кто их носит.

Писано на том свете, ибо почитаю себя уже за покойника. Не проставляю числа, дабы вам не отсчитывать дней в ожидании денег.

XVI

Шесть дней минуло, как я, недостойный, целовал вам ручки, а за это время я удостоился трех посещений, одной податной бумаги, двух ответов, пяти записок, двух приступов кашля ночью да еще на Сан-Фелипе тумаков под ребра. Потратился за все это время здоровьем на катар, с которым я пребываю, да на зубную боль и на восемь реалов, кои за четыре раза отдал Марине. И не успел я свести концы с концами, как приходит от вас с ласковым таким видом письмецо, а в нем - будь оно проклято! - сказано: «Пришлите мне сто дукатов заплатить хозяину дома». Лучше бы мне и на свет не родиться, чем такое читать! Сотня дукатов! Да столько не бывало ни у Атауальпы, ни у Монтесумы! Да еще просить их все сразу, нимало не обинуясь! От этого и пройдоху в жар бросит. Рассудите-ка, сударыня, беспристрастно, за какие грехи я должен нанимать вам дом. А живете ли вы под открытым небом или нет, мне и горя мало. И чтобы не слышать таких речей, собираюсь я сойтись с какой-нибудь дамой - селянкой и дикаркой, обитающей среди пустынь и лесов. А ваша милость пусть либо обанкрутится, либо обратится к другим, а когда не так, то доведут меня оные сто дукатов до того, что от страха платить за жилье я из горожанина захочу стать любителем уединения в пустыне.

XVII

Не иначе как ваша милость вздумала полюбить меня, рассчитывая на мои деньги, ибо в тот же самый час, как кошельку конец пришел, и нежности богу душу отдали. Ни на реал больше не стали вы любить меня, ангел мой! По чести же вы со мной развязались! И раз уж подсказал вашей милости черт, что деньги кончились, так любите меня под залог, пока вовсе нагишом не оставите, и уделите мне еще несколько деньков за плащ, панталоны и камзол.

XVIII

А и хороши же были намедни гости - вся братия: слепцы, хромцы, косоглазые и горбатые, - ни дать ни взять шествие, как на картинках изображают, а ваша милость чванилась совершенством своим. Богом клянусь, вот вам крест святой, что вы полагаете нас таким же сбродом и что вы были сущее наказание сим горемыкам. Суть не в барыше - любо на тела такие поглядеть, ну а погляди вы на наши мошны, так огорчились бы несравненно.

XIX

Все еще не перестаю открещиваться от наставлений в вашем письмеце, полученном мною нынче утром. Отчего бы женщине, которая может так писать и так думать, не схватить крюк и не отправиться багрить души с весов Михаила Архангела. Согласуйте-ка мне следующие противоречия. Вы обобрали меня догола, обглодали дочиста мои косточки, высосали до дна мою мошну, упрятали под спуд мою честь и опустошили мою усадьбу, и нате вам, пишете: «Мясоед прошел, и с этим надобно было когда-нибудь да покончить - соседи языки чешут, тетушка ворчит денно и нощно, я не в силах доле выносить надменного презрения моей сестры. Христа ради прошу тебя, не ходи ты впредь по моей улице и не пытайся меня увидеть. Отдадим же хоть часть нашей жизни господу богу!»

Куда как вовремя спохватилась Селестина следовать наставлениям отца Луиса! Вот адова баба, чертовка размалеванная! Покамест у меня было чем дарить и житницы мои не скудели, так у нее пора была самая греховная, а соседок никаких и в помине не бывало. А тетка твоя, анафема треклятая, что нынче ворчит денно и нощно, так она, окаянная, каждодневно за мои любезные обедала и ежевечерне ужинала, а двумя клычищами своими, кои ей заместо костылей к челюстям, урывала у меня без малого столько же, сколько и ты своими зубками, а их у тебя поболе, нежели у тридесяти сторожевых псов.

Что же сказать о преподобной сестрице твоей? Как завидит меня, бывало, так и бубнит одно и то же, только и слышно у ней: «Дал бы бог, чтобы он дал!» Что же произошло, мошенницы вы этакие? Теперь-то я вижу, что вам для обращения ко святой жизни понадобилось обобрать нашего брата до нитки. Вы враз обратились к богу, как увидели, что я без гроша. Быть бедным - великое богоугодное дело, а пустой кошелек вам - что мертвая голова. Прямо-таки уморило меня ваше желание - отдать частицу жизни нашей господу богу. Нет уж, как отдавать оную частицу этакой жизни, так токмо одному сатане! Со всем этим - уж прости, что приходится изъясняться о таких вещах, - отбираешь у мужчины то, что ему нужно, и отдаешь господу то, что всевышнему вовсе не годится. Побируха собралась расщедриться во спасение души. И, уж разумеется, отучили тебя от совести в доме какого-нибудь швеца-хитреца.

Вот что скажу я тебе - не попадусь я тебе на твоей улице, и уж тем паче - на мошенничество твое бесстыжее, когда не согласимся обоюдно: я во спасение души своей раскаяться в том, что тебе давал, а ты - возвратить мне взятое, дабы господь простил тебя. О прочем же пусть рассудят в чистилище, если ты ненароком туда попадешь; буде же угодишь в пекло, отрекусь от своих притязаний, ибо нельзя мне притязать ни на что в собственном доме твоей тетки.

XX

Когда я размышлял, что такое мне ответить на ваши выпрашивания, сударыня, пришли мне на память сии неизреченные слова, которые говорятся бедным жалостливо, а женщинам резонно: «Нечего мне подать».

Я прекрасно знаю, сударыня, что существует нищенствующая монашеская братия, но чтоб сверх того всякие девки побирались, да еще ни в каком братстве не состоящие, - это уж слишком. Кланяйся она мне, клянчи она у меня - мне-то что! Смотрю на нее как на ткача, - тот тоже поклоны у станка отвешивает. А кто хочет сохранить целомудрие мое, пусть попросит у меня что-нибудь. И как дьявол столь же корыстен, сколь и плоть, то и не извольте сумневаться, сударыня, что сумею спасти душу свою по причине совершенного обнищания моего. Ужели нельзя женщинам увериться в том, что их можно любить - и весьма - без просьб и без подарков? Поглядеть только, что за вид бывает у бедного человека, когда он одно и слышит: «Дай! Принеси! Купи! Пошли! Покажи!» Оставьте, ваша милость, обидные слова, от коих при пустокарманье моем бывает больно и оскорбительно. Да умолкнут просьбы и да кончится писание! Я и сам могу писать до черта.

Обереги вас господи боже от напастей, хотя и опасаюсь, что ваша милость - такая врагиня людям бережливым, что и сам бог оберечь вас не захочет.

XXI

И впросак же я попал, написав на родину одному приятелю, что обрел свое счастье в Мадриде с девицею столь прекрасной и столь прелестною, что большего и желать нельзя. А нынче обнаружил я в ее поступках, что желает она все большего и большего. Я, сударыня, чувствую себя при своих деньгах так славно, что не ведаю, как и чего же мне с ними расставаться, а посему стараюсь скорее собирать их, нежели распределять. Ведайте, сударыня, что у вас есть способ спасти меня от греха, ибо я твердо поставил себе, что лучше спасти душу безмездно, нежели погубить ее за наличные. А как порассудить, так и вся геенна огненная гроша медного не стоит. Ну, а ваша милость набивает ей цену, как будто нет бесов, которым бы ад был по душе. Пускайте, сударыня, зубы и когти в ход, да только не здесь, ибо я нажил себе целомудрие и грешу лишь ненароком. И все мое стало бы вашим, не будь в вас любострастия, прикидывающегося убожеством.

Вот вам мой ответ - побольше думать, поменьше просить.

XXII

Вы пишете, ваша милость, чтобы я не дулся, когда у меня просите, и тем самым обязуетесь передо мною, обходясь со мною как бы с родным. Так вот чего вы боялись, царица моя? Дайте срок и увидите, каков я есть. Вы, душа моя, полагали, что я дуюсь? Ну так смотрите же! Я так съежился да скорчился, что с одного страху могу залезть в игольное ушко. Ваша милость пишет, что, прося у меня, одолжаетесь. Но я нахожу, что одолжать меня - означает получать. Это ли обходиться как с родным? Или, обходясь со мной по-свойски, вы своих не забываете? Нет, голубушка, я и сам не промах, уведал я, что коль скоро очи вашей милости ведут души на бойню, так они попутно проходятся граблями и по карманам. Всему конец настает, а деньгам тем паче и тем быстрее, когда за ними не приглядеть. Считайте, ваша милость, что вы ничего у меня не просили, и я поступлю так же, ибо не вижу иного пути соблюдать заповеди и заставить соблюдать их, если не соблюду деньги свои от вашей милости.

Да не внемлет вам мошна моя и ныне, и присно, и во веки веков.

XXIII

Опасно мне, видно, быть в почете и при деньгах, ибо бракосочетание есть соборование всех просьб, и, за неимением ничего иного, ваша милость просит меня высватать ее. Скажите же, государыня моя, как это вы разглядели во мне такое терпение и такую выносливость, что вам не терпится выйти за меня? Вид у меня холостяцкий, а по положению я вдов, так что мне на неделе двух пар баб мало бывает. И желание вашей милости обвенчаться со мной, насколько вы знаете себя и меня, не может быть не чем иным, кроме как неким родом мести. Не хочу браться за брак своими руками, я еще не наскучил себе, и пороки мои мне еще не осточертели. Не хочу шутить с чертом из-за вашей милости. Ступайте замуж за другого, а я поставил себе умереть отшельником в своем углу, где паутина куда милее, нежели теща в хоромах. И дабы не случилось со мной случающегося в браке, не хочу, чтобы мне кто-то случайно наследовал, и буду стоять на своем, доколе не учредятся ордены, выкупающие из брака мужей, как выкупают пленников.

А если ваша милость прочит меня вместо мужа, или вместе с мужем, или между мужьями - тут за мной задержки не станет.

XXIV

Двести реалов под заклад хочет по великой нужде получить от меня ваша милость. Да попроси вы у меня их по двум великим нуждам - толк один будет. Душенька и государыня моя, деньги у меня предпочитают держаться под замком, нежели под закладом. Уж такие они у меня скромницы, что прячутся подальше и даже к залогу не изъявляют должного наклонения, и поверьте мне, сударыня, что и во мне нет никакого склонения к залогам, и я каюсь, что отдал себя вам в заложники.

Ишь какая механика выискалась - отдать вам деньги под серьги! Уж коли ваша милость дарит меня просьбами, то отдарю ее задаром; так вот и дадим сдачи до полного расчета.

Спаси господи вашу милость, а меня - от вашей милости!

XXV

Вы пишете, сударыня, что забрюхатели, и весьма сему верю, ибо потрудились вы для сего довольно. Жаль, что я не повитуха и не смогу быть при ваших родах, а кумовьев у вас за тысячу перевалит. Вы, сударыня, намекаете, что в утробе у вас плод от меня; сие весьма возможно, если вы не переварили сухого варенья, которое вы у меня выклянчили. А дитя я отдаю полностью и без остатка всем, кто пожелает, ибо принадлежать всецело одному оно не может. Когда бы, государыня моя, мне захотелось в отцы, то в моей воле было бы стать иноком или пустынником, но нет мне ни чести, ни корысти от приплода. И не чайте, ваша милость, что я, аки Сатурн, проглочу оное чадо, - того и господь не попустит, да и я скорее с голоду помру, нежели сожру таковое.

Куда какое важное дело брюхатеть от кого попало, родить как попало, а потом пустить по миру! Ступайте, сударыня, с младенцем в сиротский приют, там его воспитает капеллан, и он будет вертеть трещотку во время процессий.

И да просветит вашу милость господь - податель блага! А если вас одолевают желания, пусть первым из них будет - позабыть меня.

КОММЕНТАРИИ

1

Этот памфлет - одно из самых ранних сатирических произведений Кеведо Он был написан в 1600 году, но напечатан самим писателем лишь в 1627 году в Мадриде. До этого несколько раз без ведома автора выходили так называемые «пиратские» издания, в которых текст памфлета был сильно искажен. Но памфлет получил широкую известность и приобрел большую популярность сразу же после его написания, так как распространялся в многочисленных списках.

Памфлет Кеведо был одним из первых в его прозе свидетельств внимания писателя к теме всевластия денег в современном обществе. И хотя в памфлете сатира еще соседствует с непритязательной шуткой, образ центрального героя скупца, дающего в своих посланиях «преполезные советы, как беречь деньги и расточать речи», - обладал такой силой обобщения, что имя его тотчас стало нарицательным, появилось в обиходной речи как обозначение одной из самых тяжких социальных болезней века - скупости. О «кавалере ордена бережливцев» создали интермедии Луис Киньонес де Бенавенте и Хуан де ла Оси-Мота; интермедию на ту же тему сочинил и сам Кеведо. Сальвадору Хасинто Поло принадлежат вариации на ту же тему во «Втором продолжении писем кавалера ордена бережливцев» (1664).

Памфлет был вскоре после его опубликования в Испании переведен на латинский, французский, английский и немецкий языки. В одной только Франции этот памфлет переиздавался в течение XVII века не менее пятнадцати раз.

З. Плавскин

2

...подарки на пасху... - Подарки принято было делать как раз на рождество, на пасху ничего дарить не полагалось.

...короля дона Альфонсо... - Имеется в виду король Арагонский Альфонсо Великодушный (? - 1458), щедрость которого граничила с расточительностью.

...оставим в покое деньги... - В XVI веке в Испании были в хождении следующие монеты: золотая - дукат, простой и двойной, соответственно равнялся 2 или 4 эскудо; эскудо - золотые и серебряные, простые и двойные; золотой эскудо равнялся 13 серебряным реалам. Реалы были серебряные и медные (вдвое дешевле серебряных). Серебряный реал равнялся 4 куарто, либо 8 очаво, либо 34 мараведи (медные монеты); бланка - 1/2 мараведи.

...монашеская ряса на покойниках. - В Испании было принято хоронить в монашеской рясе вместо савана; считалось, что это способствует спасению души усопшего.

...Фуггер. - Фуггеры - одна из богатейших семей Германии, возвысившаяся в XIV веке; ссужала средствами императоров и королей.

Атауальпа - последний инкский король Перу, умерщвленный в 1533 году испанским завоевателем Писарро, несмотря на огромную сумму, которую тот дал, чтобы откупиться; Монтесума (1466 - 1520) - последний правитель ацтеков в Мексике, погибший при ее завоевании испанцами; владел несметными богатствами.

...с весов Михаила Архангела. - По средневековому преданию, архангел Михаил в загробном мире взвешивает души и определяет, какой направляться в рай, а какой - в ад.

Отец Луис. - Возможно, здесь имеется в виду испанский поэт и богослов Луис де Леон (1527-1591), автор сочинений на моральные темы, в том числе трактата «Совершенная супруга».

В. Григорьев

Примечания

1

Благодарение богу (лат.)

Оглавление