Святой Хуан де ла Крус. Тёмная ночь
ПРЕДИСЛОВИЕ
И блистающий ум ты оставил, и знание сущих Ночи ради бессмертной, которой нельзя называть.[1]
В своей знаменитой книге о Сан Хуане де ла Крус «Восхождение к истине» Томас Мертон писал: «В христианском богословии есть линия света и линия тьмы. Этими двумя путями следуют две мистические традиции. Великими богословами света были Ориген, святой Августин Гиппонский, святой Бернар Клервосский, святой Фома Аквинский. Великими богословами тьмы — святой Григорий Нисский, Псевдо-Дионисий Ареопагит, святой Хуан де ла Крус. Эти два пути идут параллельно друг другу. Современные богословы не видят препятствий к тому, чтобы объединить эти два пути, синтезируя воззрения Фомы Аквинского и Хуана де ла Крус. Ряд величайших мистиков — Ян ван Рёйсбрук, святая Тереза Авильская и сам Хуан де ла Крус описывали оба аспекта дискурса — “свет” и “тьму”.»[2]
Несомненно, Хуан де ла Крус был автором эпохи Возрождения, в чём-то предвосхищавшим грядущий стиль барокко, но говорил он на языке средневековой риторики. Литература XVI века еще не так далеко ушла от «Романа о Розе», и метафора, развернутая на 250 страниц трактата, как в «Обителях» (Las Moradas) святой Терезы Авильской[3], воспринималась как нечто само собой разумеющееся. Но барочно-морализаторский стиль эпохи сочетался у Хуана де ла Крус с евангельской радикальностью.
В отличие от поэзии Сан Хуана де ла Крус, его трактаты были написаны не с целью передать его мистический опыт, а с сугубо педагогической целью. (В связи с этим следует заметить, что святой Игнатий Антиохийский (кон. II - нач. III в.) измерял подлинность мистического познания его пригодностью для пастырской деятельности.) По большому счету, все они представляют собой единое произведение. В нем развивается и варьируется одна и та же тема, но в «Огне живой любви» разворачивается описание того, что «Восхождение» и «Ночь» только обещали. О Ночи и о Кресте там говорится лишь как о воспоминании.
Считается, что «Восхождение на гору Кармель» (Subida del Monte Carmelo) и «Темная ночь» (Noche oscura) — два различных трактата, во многом повторяющих друг друга. Но возможно, что они представляют собой разные части одного произведения. Его структурный нерв — поэма «Темная ночь», им предпослан общий пролог, их объединяет тема и метафора ночи. В своем предисловии к собранию сочинений Хуана де ла Крус о. Федерико Руис писал: «”Восхождение” и “Ночь” чересчур схожи, чтобы существовать обособленно, и чересчур различны, чтобы их можно было объединить»[4].
Можно привести аргументы как «за», так и «против» этого утверждения. «За» говорит, во-первых, намерение автора включить «Ночь» в «Восхождение» как его часть[5]. Обоим трактатам предпослан общий пролог, и именно «Темная ночь» исполняет то, что в нем обещано. (В «Восхождении» разворачивается тема Ночи/очищения, в то время как тема восхождения/горы практически исчезает). В то же время исторические свидетельства отрицают единство трактатов. Они написаны при разных обстоятельствах. «Восхождение» разделено на главы с предпосланным кратким содержанием, в то время как в трактате «Ночь» это разделение принадлежит не автору, а его первому издателю. Сохранилось много кодексов трактата «Ночь» и только два кодекса «Восхождения». Но ни один кодекс не содержит сразу обоих трактатов.
«Восхождение на гору Кармель» комментирует только первые две строфы поэмы. Комментарий, озаглавленный «Темная ночь», также не окончен. Самые прекрасные строфы, воспевающие Единение души с Богом, остались не прокомментированными — но существуют трактаты «Огонь живой любви» и «Духовная песнь». Автор вводит в свое символическое и метафорическое пространство, и далее читатель уже ориентируется в нем сам.
Трактат «Темная ночь» был написан в Гранаде в 1585-1586 гг. Оригинальных рукописей не сохранилось, и нет надежды когда-нибудь их найти. Сохранились только копии, заверенные рукой автора.
Протяженность текста, объясняющего первую строку поэмы, значительно превышает то, что принято называть комментарием.[6] В «Восхождении» он занимает практически три начальные главы первой книги, в то время как остальные четыре строки умещаются в две главы — 14 и 15. В «Ночи» комментарий первой строки растянут с 1 до 11 глав первой книги. Четыре остальных строки занимают едва ли 4 кратких главы, с 11 по 14 этой книге. Возвращение к первой строфе во второй книге увеличивает диспропорцию. 10 глав посвящено первой строке, две — второй и одна, очень краткая, третьей; эта глава и служит концовкой всего трактата. В сравнении со второй строфой диспропорция еще более значительна — все ее объяснение занимает меньше места, чем объяснение начальной строки поэмы. Такое соотношение объемов комментируемого материала и комментария само по себе необычно.
Общие идеи трактатов — «узкий путь, ведущий в жизнь», отсечение привязанностей. Фактически, диптих является развернутым объяснением того, что включено в заповедь «возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостию твоею» (Мк 12:30) (См. «Восхождение» I гл. 13.) В трактате «Темная ночь» Сан Хуан де ла Крус начинает комментировать поэму заново. Он не заканчивает еще раз, остановившись в начале третьей строфы. Между тем он считает, что выполнил свою задачу, так как начинает редактировать текст.
Многие исследователи задают вопрос, выполнимы ли духовные советы, данные в «Восхождении» («Ночи»)? Попытаться ответить на вопрос означает также ответить, выполнимо ли то, что велит Евангелие. «Духовным упражнениям» святого Игнатия Лойолы предпослано предупреждение, что они написаны не для праздного читателя, а исключительно для того, кто станет их практиковать. Анонимный автор английского мистического трактата XIV века «Облако неведения» (The Cloud of Unknowing) предупреждает взявшего эту книгу в руки о том же самом. В общем прологе, предпосланном трактатам «Восхождение» и «Ночь» сказано, что они предназначены только для монахов и монахинь ордена кармелитов, первоначального (то есть, более строгого) устава.
Апостол Петр говорил: «Нас сотворили, чтобы мы сделались причастниками Божеского естества» (2 Пет 1:4). Святой Максим Исповедник (580-662гг.) сказал, что Сын Божий сделался человеком, для того чтобы человек сделался Богом. «Святой Хуан де ла Крус, почитавший христианское совершенство и постоянно ориентировавшийся на него, в то же время перемещает акцент на единение человека с Богом через любовь. (...) Описание этого единения — одна из особенностей этого автора. В нем сосредоточено все то, что другие духовные писатели называют святостью, совершенством, христианской жизнью, аскезой и мистикой, духовностью, духовной жизнью и т. д. И более того: под общим наименованием «Ночей» он описывает пасхальную мистерию, парадоксальным образом представляющую собой единение со Светом в двойной Ночи — мистерии божественной и мистерии человеческой, которые объединяются через любовь в Ночи веры.»[7] То, что другие христианские богословы называют совершенством, он называл единением с Богом.
Попытаемся выделить пять фундаментальных основ творчества святого Хуана де ла Крус.
1. Ветхий и Новый Завет. Литургия.
Учение испанского кармелита основано, в первую очередь, на Священном Писании.
Без Песни Песней не было бы «Духовной песни». Диптих «Восхождение на гору Кармель» — «Темная ночь» — возможно, самая радикальная книга после Евангелия. Радикальная именно потому, что она основана на буквальном следовании ему. Стихотворение «На реках Вавилонских» представляет собой переложение 137-ого Псалма. Стихотворение «Источник» в аллегорической форме воспевает Евхаристию. В поэме «Темная ночь», как будет сказано далее, используются также литургические элементы.
2. Христианская философия.
Вторая фундаментальная основа учения Сан Хуана де ла Крус — христианское богословие; сочинения Псевдо-Дионисия Ареопагита, блаженного Августина, Максима Исповедника, Иоанна Дамаскина, Бернарда Клервосского и др., а также античных мыслителей (Платона, Аристотеля, Прокла и т. д.). Хуан де ла Крус опирается на долгую философскую традицию. В платоновском «Пире» (219а) Сократ говорит Алкивиаду, что не может видеть свет умственно, если не закроет глаз чувственного[8]. В «Государстве» Платона (VII., 516а) пленники, выходя из темной пещеры, не могли видеть свет солнца.
Самым ярким представителем этой линии с апостольских времен является Псевдо-Дионисий Ареопагит — величайший пример влияния восточного богословия на западное. Неизвестный сирийский монах для придания большего веса своим произведениям выдал их за писания Дионисия Ареопагита, афиняна I века, обращенного в христианство проповедью апостола Павла. На самом деле, по совокупности внешних и внутренних признаков, их следует датировать двадцатыми годами шестого века. Под именем Псевдо-Дионисия сохранились письма и корпус трактатов, среди которых, в контексте нашего исследования следует особенно отметить «Об именах божиих» и «О таинственном богословии».
В IX веке Иоанн Скотт Эриугена перевел Ареопагитики на латынь по приказу Карла Лысого, и сам очень сильно проникся их идеями. Таким образом был дан мощный толчок развитию средневековой католической мистики в целом. «Мистическую теологию» — небольшое сочинение Псевдо-Дионисия Ареопагита — не проходили в Саламанкском Университете в 1546-1568 гг., когда там учился Хуан де ла Крус. Возможно, он не читал всего корпуса Ареопагитик. Зато в учебную программу входили Луис де Гранада, Осуна, «Жизнь Христа» Лудольфа Саксонского Картузианца (исп. «Эль Картухо»), «Установления» («Instituriones») Иоганна Таулера, «Подражание Христу», святой Бонавентура, святой Григорий Нисский[9].
В числе непосредственных предшественников Хуана де ла Крус называют трех доминиканцев — ее непосредственного основоположника немецкого мистика Майстера Экхарта (1260-1327) и его учеников Иоганна Таулера и Яна Ван Рёйсбрука. К наследию Иоганна Таулера (1300-1361г.) принадлежит корпус проповедей — на данный момент известно 84 — а также духовные стихи, литературные достоинства которых несомненны, но атрибуция Таулеру весьма сомнительна. Произведения Таулера были переведены на латынь, что способствовало расширению круга его последователей. То, о чем говорится на страницах «Восхождения» и «Ночи», Таулер выражал одной-единственной фразой: «Чем больше твари, тем меньше Творца!»
Рецепцию Таулера в творчестве Хуана де ла Крус доказать невозможно — впрочем, как и ее отсутствие. Еще интереснее вопрос с английским анонимным трактатом XIV века «Облако незнания», в котором за два века до Хуана де ла Крус выражена вся суть его взглядов. Как писал Хуго Ранер, «Эти мужи связаны между собой узами, выходящими далеко за рамки прямого литературного влияния и потому не подпадающими под категории, с которыми имеет дело история, ограничивающаяся исследованием источников. Их связь «метаисторична», она основана на тождестве мистического прозрения, которое, вопреки расстоянию во времени, разделяющему этих людей, и их независимости друг от друга в смысле прямого влияния источников, заронило в них одни и те же идеи, высказанные ими в удивительно схожих выражениях»[10]. В произведениях Хуана де ла Крус также нашел отражение ряд типично средневековых концепций — их перечисление выходит за рамки данного исследования[11].
3. Собственный опыт.
Эдит Штайн писала в своем исследовании о Сан Хуане де ла Крус: «Для творческой натуры естественно преобразовывать то, что воздействует на нее внутренне, в образ, требующий внешнего выражения. “Образ” здесь не ограничен рамками “видимого” изобразительного искусства; под ним понимается любое произведение искусства, в том числе поэтическое или музыкальное. Оно одновременно является “картиной”, отображающей что-либо, и “произведением”, как чем-то созданным и внутренне завершенным, вписанным в собственный маленький мир. Каждое настоящее произведение искусства, кроме того, является символом, невзирая на то, стремился ли к этому автор, “реалист” он или “символист”. (...) Понятое таким образом, всякое настоящее искусство становится “откровением” и всякое творчество — святым служением»[12].
Стихотворение «На реках Вавилонских», как уже было сказано, представляет собой переложение 137-ого Псалма. Но, с отвагой подлинного святого, Сан Хуан сначала цитирует Библию, а затем продолжает стихотворение, описывая собственный опыт. Еще ярче это проявляется в метафорах Ночи и побега[13].
4. Светская культура.
Поэма «Темная ночь» говорит на языке libros de caballeria — рыцарских романов. (Григорий Великий сказал: «Господь опустился до языка немощи нашей». Он говорил на языке арамейских рыбаков, а не на греческом Платона и не на иврите Давида.)
Если говорить о литературной преемственности — нетрудно найти поэтических предшественников Хуана де ла Крус в сборниках, составленных испанским поэтом и литературным критиком Дамасо Алонсо (например, Cancionero de Upsala)[14]. Можно назвать, например, «Оду Франсиско Салинасу» Луиса де Леона. См. также анонимное стихотворение XI — XII века «В тени волос моих милый...»[15].
В тени волос моих милый
Спит, взором моим согрет.
Пробудить его или нет?
Верно, что разница (стилистическая, эстетическая, онирическая — какая угодно) между поэмой «Темная ночь» и комментирующими ее трактатами больше, чем в случае «Огня» или «Песни». И все-таки, даже прочитанная в профаническом ключе, поэма чем-то отличается от любовной лирики того времени.
В 1575 г. Себастьян де Кордова опубликовал томик стихов под названием «Произведения Боскана и Гарсиласо, приведенные к материям христианским и религиозным»[16]. В этом сборнике, с которым Хуан де ла Крус несомненно был знаком, светские стихи основателей «итальянской школы», приобретшие широкую популярность, были переиначены так, чтобы заменить античную символику христианской и придать стихам благочестивый смысл.
Впоследствии Сан Хуан воспользовался этим методом, доведя его до совершенства. Так, «Жаждой охваченный странной» — переделка стихотворения Гарсиласо де ла Веги; его внешняя сторона очень похожа, но общая тональность изменена. У Гарсиласо она полна безысходного отчаяния, у кармелитского мистика — радостного экстаза. «Младой пастух» — народная песня. Известно несколько литературных источников с очень схожим текстом. Сан Хуан де ла Крус добавил к ней только несколько строк, но изменил ее облик до неузнаваемости, превратив из пасторали в исповедание веры.
* * *
Темная ночь души — ключевое понятие мистики Хуана де ла Крус, сформулированное им самим. Темная ночь — selva oscura Данте; «зарождение во тьме» Нигредо... Согласно иудейской формуле, тварному миру предшествовала Небесная Тора, написанная белым огнем по черному огню. Как писал Анри Корбен, «...Речь здесь идет о двойственном аспекте Тьмы: есть Тьма, которая является ничем иным, как Тьмой; она способна перехватывать и помрачать свет, держать его в заточении. (...) Эта тьма, будучи предоставлена сама себе, не может стать светом. Но есть и другая Тьма; именно ее мистики называют Ночью света, сияющей Чернотой, черным светом»[17]. Эти слова, сказанные о суфийской мистике, можно отнести и к мистике христианской.
Ночь и тьма, до того как стать символами, были природными и физическими явлениями, феноменами, чьи характеристики не нуждаются в описании. Эдит Штайн писала: «Говоря об образе Ночи, нужно заметить, что это название относится, в первую очередь, к ночи космической и от нее переносится на ночь мистическую, чтобы посредством знакомого и привычного объяснить незнакомое и трудное для понимания, но имеющее схожие черты»[18].
Рассмотрим корень, происхождение и узус этого символа в пределах иудео-христианской традиции.
Библия содержит широкий спектр символических значений слов «ночь» и «тьма», как негативных, так и позитивных. (В трактатах святого Хуана де ла Крус символ Ночи также амбивалентен; в поэме же Ночь имеет негативный аспект (темная) и позитивный аспект (благословенная)). Слово ночь употребляется в Библии 68 раз, не считая прилагательного ночной и обстоятельства времени ночью. «Библейско-христианская духовная традиция предпочитает символы света, огня и дня символам тьма, мрак и ночь, говоря о Боге и описывая отношения между человеком и Богом»[19]. «Бог есть свет, и нет в нем никакой тьмы» (Ин 1:5); «Все вы — сыны света и сыны дня: мы — не сыны ночи, ни тьмы» (1 Фес 5:5). В Священном Писании образы тьмы и ночи используются для описания ситуаций отделения от Бога, страдания и смерти (см. Иов 10:2; Пс 88 7:13; 107:10-14). Но вместе с негативной интерпретацией символа, в библейско-христианской традиции встречается и другая, которую невозможно игнорировать, то есть: тьма, мрак и ночь как время/место теофании — явления Бога человеку, встречи человека с Богом. Это — видение, ниспосланное Аврааму (Быт 15), ночь, когда Иакова увидел во сне лестницу (Быт 28) и ночь, когда он боролся с ангелом (Быт 32), ночь бдения (Исх 12) и ночь перехода через Чермное море (Исх 14), теофания (Исх 19-20 и 24:16), откровение, явленное Элифазу (Иов 4). Многочисленные примеры этой интерпретации можно встретить в Псалтири, как-то: «Скажу ли: “может быть, тьма сокроет меня, и свет вокруг меня сделается ночью”. Но и тьма не затмит от Тебя, и ночь светла, как день: как тьма, так и свет» (Пс 138:11-12). «День дню передает речь, и ночь ночи открывает знание» (Пс 18:3).
Это — ночь в Песни Песней, когда Невеста ищет своего Возлюбленного (3), и ночь, когда он приходит, но она не отпирает (5).
Как говорил святой Бернард Клервосский в своей проповеди на Песнь Песней:
«”На ложе моем ночами искала я того, которого любит душа моя, искала его и не нашла его.” <...> И сначала она ищет его на своем ложе, но не находит. Тогда она встает, обходит город, его улицы и площади, но не встречает его, и он не появляется. Она расспрашивает тех, кого встречает, но никто не сообщает ничего определённого. И это не один раз, не одну только ночь длились эти поиски и это разочарование, ибо она говорит: “искала ночами”. (...) В этом мире есть свои ночи, и их немало. Но чту я говорю: “есть свои ночи”? Ведь почти весь мир — ночь, и всегда он погружён в потёмки!. Ночь — это вероломство иудеев, ночь — невежество язычников, ночь — извращённость еретиков, и ночь — плотская и животная жизнь католиков. (...) Но некто говорит мне, что Невеста не настолько глупа или слепа, чтобы искать свет во тьме, искать Возлюбленного среди тех, кто не знает и не любит его»[20].
Можно вспомнить также Ночь суда в Книге Премудрости (18:14-15), и, наконец, Книгу Товит — неканоническую книгу, очень странную и темную, рассказывающую историю Товита и его сына Товии. (Исследуя ее, нужно помнить, что текст Вульгаты не полностью согласуется с Синодальным переводом.)[21]
В Новом завете слово «Ночь» встречается около 50 раз (в Синодальном переводе 47 раз). Это ночь бегства в Египет (Мф 2:14). Ср. также «Ибо как Иона был во чреве кита три дня и три ночи, так и Сын Человеческий будет в сердце земли три дня и три ночи». (Мф 12:40). Это притча о 10 девах, и — самое главное — Рождество и Пасха. Как писал Хосе Дамиано Гайтан, «не следует забывать, что здесь нам показывается пасхальная диалектика Смерти — Воскресения»[22].
Уместно будет привести здесь текст гимна, звучащего в Литургии часов Католической Церкви после Второго Ватиканского собора (на кастильском языке).
В ночи не прерывалась
история людская;
ночь — это время
спасения.
В ночи спустилась с неба та лестница святая
до камня, на котором уснул беглец Иаков.
Ночь — это время
спасения.
В ночи встречал Ты Пасху со всем Своим народом
и над землей во мраке парила беспредельность.
Ночь — это время
спасения.
И Авраам по звездам считал своих потомков
в ночи, где продолжали звучать Твои обеты.
Ночь — это время
спасения.
В ночи позвал Ты трижды пророка Самуила,
в ночи Ты говоришь нам снов языком глубинным.
Ночь — это время
спасения.
В ночи, в вертепе бедном, на свет явилось Слово;
в ночи звезда и ангел об этом возвестили.
Ночь — это время
спасения.
Лишь ночь узрела тайну — Христа в Его гробнице;
лишь ночь была свидетель Христова воскресенья.
Ночь — это время
спасения.
В ночи мы ожидаем: внезапно Ты вернешься,
и встретишь свет лампады, что никогда не гасла
Ночь — это время
спасения.[23]
* * *
Поэма «Темная ночь» была написана в Гранаде, между последними месяцами 1578 г. и первыми месяцами 1579 г.[24] Точнее датировать проблематично. В поэме явственно слышны автобиографические ноты. Ее начальные строфы — метафорическое описание побега из толедской тюрьмы (совершенного в середине августа 1578 года). Если она и была написана в толедской тюрьме, ее не было в маленькой тетрадке, которую беглец ухитрился унести с собой и затем передал босоногим кармелиткам в Беасе во время своего первого визита. О ней не упоминает сестра Магдалена де Эспириту Санто, приводящая список стихов, записанных в этой тетради. Вопреки логике, «Песнь духа» с ее богатством красок была написана в крохотной темной каморке площадью полтора на два метра. «Темная ночь» — под солнцем Андалусии, среди ее роскошной природы.
Авторское название поэмы — «Песнь души, что наслаждается, достигнув высшего совершенства, то есть ЕДИНЕНИЯ с Богом, путем духовного отрицания (отвергающего себя самое и все вещи в чистоте веры)».
«Темная ночь» является поэмой лишь по смысловой насыщенности — по объему она равна короткому стихотворению. Это всего восемь строф, написанных кинтильей или лирой — короткой пятистрочной строфой с рифмовкой по схеме АБАББ. Но эти восемь строф содержат квинтэссенцию богословского учения Хуана де ла Крус. Действие в них происходит одновременно на физическом и символическом планах. Сюжет поэмы представляет собой quest, мистическое путешествие: в литературе встречается множество подобных примеров. В этой поэме «...все есть символ; все есть то, что есть, плюс нечто большее»[25]. Следует учесть, что каждый символ имеет своего рода вербальное тело, которое, в свою очередь, имеет свою музыку и свой цвет. Святой Хуан де ла Крус, который никогда не использовал слово «символ», равно как и слово «поэзия», определил эту поэму как «метафору и уподобление».
Поэма представляет собой историю любви и в то же время — Исповедание веры, подтверждая библейскую истину, что история божественного человека есть нечто большее, чем просто история. Даже литературную ценность поэмы невозможно измерить, а попытка интерпретировать ее текст, исходя из него самого, ставит в тупик.
Прежде всего бросается в глаза контраст между подчеркнутым лиризмом стихотворения и проповедью аскетизма, представленной в трактате. «Святой Хуан де ла Крус действительно верил, что образы чувств мало служат, чтобы достичь единения с Богом — почему же он намеревался выразить это единение поэтическим языком?»[26] Известно, что Хуан де ла Крус был очень строгим духовником — от его строгости страдала даже сама святая Тереза. Как совместить страстный порыв поэмы «Темная ночь» и почти маниакальный рационализм обоих трактатов, проповедующих, кстати, отчуждение страстей? Что получится, если соединить Песнь Песней и Книгу Иова? Любой анализ поэмы неизбежно сталкивается с этим противоречием, усугубляемым тем, что стихи Хуана де ла Крус пытались и пытаются интерпретировать в любовно-эротическом ключе[27].
Французский философ Анри Бергсон писал: «Упрекая мистицизм в том, что он выражается на манер любовной страсти, забывают, что любовь началась как плагиат у мистики и у нее заимствовала ее жар, ее порывы, ее экстазы»[28].
Можно с уверенностью сказать, что из всех книг Ветхого Завета на святого Хуана де ла Крус больше всего повлияла Песнь Песней. Еврейские законоучители толковали ее аллегорически — как образ любви Бога к своему народу. Герой Песни Песней, одновременно Царь и пастух, рассматривался как Бог Израиля, а его возлюбленная — как народ Израиля. Христианство, преусвоив аллегорическое толкование Песни Песней, наделило его новым смыслом. Героя стали считать Христом, а его Невесту — христианской Церковью. Но было и третье толкование — ему следуют почти все ренессансные авторы. Согласно ему, речь идет о Невесте-душе, Жених которой — Бог или Сын Божий. Современная библеистика считает, что «Песня Песней» — набор любовных и свадебных древнееврейских песнопений. Некоторые ее диалоги отвечают этому истолкованию, но некоторые звучат очень странно в таком контексте — например, «встретили меня стражи, обходящие город; избили меня, изранили меня; сняли с меня покрывало стерегущие стены» (5:7). Невеста не впускает Жениха «Отперла я Возлюбленному моему, а Возлюбленный мой повернулся и ушел». Затем она отправляется на поиски (5:6). Невеста в Песни Песней выходит искать любимого два раза; в первый раз она только выспрашивает стражей, второй раз они ее ранят. «Встану же я, пойду по городу, по улицам и площадям, и буду искать того, кого любит душа моя; искала я его, и не нашла его». Четыре первых строфы поэмы «Темная ночь» — развернутая реминисценция эпизода из Песни Песней, (3:1-2). Рассказ также ведется от первого лица, и героиня поэмы выступает в активной роли.
Основная тема поэмы «Темная ночь души» (как и поэмы «Духовная песнь») — теогамия, Богосупружество, ибо каждая душа призвана к духовному браку с Богом.
1. В ночи неизреченной,
сжигаема любовью и тоскою —
о жребий мой блаженный! —
я вышла стороною,
когда мой дом исполнился покоя.
1. 1-4 строфы выстраивают экспозицию. Действие происходит в быстром ритме. Заметим здесь, что душа описывает уже произошедшее — все глаголы употребляются в прошедшем времени. Мы слышим голос героини, ее исповедальный монолог. Рассказ ведется от первого лица — субъект действия не дистанцирован от объекта повествования. Героиня имеет человеческий облик и представлена в женском роде. Ее лица мы не видим. Мы слышим только голос. Если у нее и есть имя, нам оно неизвестно. Из трактата «Темная ночь» нам известно одно — то, как она была одета.
Одеяние, в которое она (т. е. душа) облачилась, трех основных цветов: белого, зеленого и ярко-красного; ими обозначаются три богословских добродетели: вера, надежда и любовь; с ними душа не только завоюет благодать и волю своего Возлюбленного, но будет лучше защищена и спрятана от трех своих врагов[29].
2. В ночи благословенной
я лестницей спешила потайною —
о жребий мой блаженный! —
окутанная тьмою,
когда мой дом исполнился покоя.
2. Нам неизвестно, поднялась героиня по лестнице или спустилась, потому что в оригинале глагол отсутствует. (Это увеличивает трудности при переводе — построение русской фразы предполагает наличие глагола.) Он отсутствует не случайно, ибо совершаемое действие символизирует одновременно подъем по лестнице Иакова и подъем на Голгофу, нисхождение в глубину собственной души[30] и сошествие в чистилище. Эдит Штайн видела в пути, совершаемом душою в ночной тьме, прообраз крестного пути.
3. Благою тьмой хранима,
в ночи я никого не повстречала
и я была незрима,
а путь мне освещала
любовь, что в сердце у меня пылала.
3. «Художники, изображавшие ночные сцены, знали, что, когда вce погружено во тьму, немногие освещенные точки обретают первоочередную важность, потому что позволяют видеть весь образ. (...) Вспомним, например, чудесную игру света и тени в картине Эль Греко “Поклонение пастухов”, некоторые картины Рембрандта, великого мистера света и тени. Техника святого Хуана де ла Крус по сути та же»[31].
4. Любовь сия — светлее,
чем солнце в полдень, — путь мне озаряла.
Я шла, ведома ею,
к тому, кого я знала,
в безлюдный край, где встречи ожидала.
4. Образы света и тьмы чередуются. Фраза «к тому, кого я знали» — заставляет предположить, что между героями существуют некие взаимоотношения; «безлюдный край» — говорит об очищении и освобождении.
5. О ночь, нежней рассвета!
О ночь, что провожатой мне служила!
О ночь благая эта,
что с Милым обручила
Невесту в Жениха преобразила!
5. Пятая строфа описывает середину ночи. В этой строфе происходит кульминация действия, и являет себя другая любовь — любовь к Богу неопределенному и неопределяемому. Троекратное восклицание: «О ночь!» — аллюзия на Эксультет (Exsultet), Пасхальный гимн, звучащий в Святую Субботу. Возлюбленный Сын Божий родился и воскрес в Темной Ночи, в полночь.
Это ночь,
в которую некогда отцов наших, сынов Израиля,
Ты вывел из Египта
И перевел через Красное море сухими стопами. ( )
Это ночь,
когда, разрушив узы смерти,
Христос от ада взошел победителем. ( )
О воистину блаженная ночь —
та единственная, что удостоилась знать время и гас,
когда Христос воскрес от ада.
Это ночь, о которой написано:
и ночь будет светла как день;
и ночь — свет мой в радость мне. ( )
О воистину блаженная ночь,
в которой соединяется земное с небесным,
человеческое с Божественным!
(Перевод П. Сахарова.)
Рассказ начался и продолжался как история человеческой любви, но слово преображение выводит его за человеческие пределы. Личность героини не уничтожается в этом преображении — наоборот.
Как уже было сказано выше, в поэме использованы библейские мотивы и литургические элементы. Героиня — и жена, облеченная в солнце, и Магдалина, ищущая Воскресшего — в пятой строфе явственно звучит пасхальное «Аллилуйя!» — и, конечно же, Суламифь.
6. И в сердце, что незримо
лишь для него цветенье сберегало,
лежал он недвижимо,
и я его ласкала.
Нам кедра ветвь прохладу даровала.
6. 6-8 строфа — приближение рассвета. Медленный ритм. Кедр — явная отсылка к Песни Песней. «Кровли домов наших — кедры» (Песн 1:16) «Мандрагоры уже пустили благовоние, и у дверей наших всякие превосходные плоды, новые и старые: это сберегла я для тебя, мой возлюбленный» (Песн 7:14). Следует отметить место действия — оно совершается в сердце, т.е. на внутреннем пространстве души. Это также выводит поэму за пределы любовной лирики. Цветенье является метафорой девственности.
7. Там, под зубчатой сенью,
его волос касалась я несмело,
а ветра дуновенье
крылом меня задело
и чувствам всем умолкнуть повелело.
7. Зубчатая сень означает здесь внутреннее пространство души. Та же самая метафора разворачивается в трактате святой Терезы А́вильской «Внутренний за́мок». Можно предположить, что героиня живет в доме, а ее Возлюбленный — в замке. Чувствам всем умолкнуть повелело? Героиня засыпает? Неясно; по крайней мере, с ее сознанием происходит что-то еще, помимо того, что уже произошло.
Дуновенье ветра, которое задело героиню крылом — дуновение Святого Духа. «Мягок и кроток приход его, благоуханно и сладко присутствие его, легчайше иго его» (святой Кирилл Иерусалимский). Таким образом, в поэме представлены все три лица Святой Троицы.
8. В тиши, в самозабвенье
я над своим Возлюбленным склонилась,
и все ушло. Мученье,
которым я томилась,
средь лилий белоснежных растворилось.
8. Визуальной иллюстрацией к этой строфе могла бы служить Пьета. Белоснежные лилии — единственное белое пятно, ослепительное на темном фоне поэмы. Они говорят о рассвете и напоминают о Том, Кто велел любоваться лилиями (Мф 6:28). В Песне Песней лилии упоминаются 8 раз. Жених говорит о себе: «я нарцисс Саронский, лилия долин!» (2:1); «Что лилия между тернами, ту возлюбленная моя между девицами» (2:2). Невеста: «Возлюбленный мой принадлежит мне, а я ему; он пасет между лилиями» (2:16). Вспомним также слова пророка Осии: «Я буду росою для Израиля; он расцветет, как лилия» (Ос 14:6). Лилии — символ чистоты; символ Девы Марии и Благовещения. Образы зубчатой стены, кедра, лилии отсылают нас к христианскому Востоку.
В «Восхождении на гору Кармель» состояние, описанное в этой строфе, прокомментировано следующим образом:
«Будьте заперты без хлопот и мучений, ибо Тот, Кто вошел к ученикам Своим телесно сквозь запертые двери, и дал им мир, в то время как они не знали и не думали, как это может быть, или как Он может быть — войдет духовно в душу, которая не знает, как это совершается, в то время как врата ее способностей, памяти, разума и воли будут закрыты от всех впечатлений, и душа наполнится миром, “склонясь над ним”, как сказал пророк, словно над “рекой мира” (Ис 48:18), в которой растворятся все страхи и сомнения, тревоги и сумерки, заставляющие бояться того, что было, и того, что было потеряно. Пусть душа не перестанет молиться и надеяться в пустоте и наготе, что не замедлит прийти ее благо (II, 3:6)».
* * *
Примерно в сороковых годах XX века появилась тенденция рассматривать Темную ночь Хуана де ла Крус не только на персональном уровне, но как определенное состояние, переживаемое обществом, всем человечеством, страдающим очень жестоко и, кажется, бессмысленно. Папа Иоанн Павел II в своей работе о святом Хуане де ла Крус писал о коллективной Темной ночи, пережитой человечеством:
«Учитель-мистик привлекает сегодня внимание многих верующих и неверующих своим описанием Темной ночи как одного из видов человеческого и христианского опыта. В нашу эпоху было немало трагического, приходилось испытывать моменты тягостного ощущения того, будто Бог молчит или отсутствует: опыт бедствий и несчастий, как войны или Холокост, в котором погибло множество невинных людей. Все это позволяет глубже постичь значение символа “ночь”, придать ему смысл чего-то всеобщего, чего-то такого, что имеет отношение к бытию в целом, а не к одному только отдельному этапу духовной жизни. Сегодня учение святого призвано дать объяснение величайшей мистерии людского страдания. (...) Страдания — физические, нравственные или духовные (такие как недуг, голод, войны, несправедливость, одиночество, потеря смысла жизни, непрочность человеческого существования, болезненное испытание греховности, видимое отсутствие Бога) являются для верующего опытом очищения, который можно назвать ночью веры»[32].
Суммируем: итак, в богословии Хуана де ла Крус Темная ночь символизирует (не взаимоисключающим, но взаимодополняющим образом) следующие вещи:
1). «Бог есть не что иное как Темная ночь для души» (1В 2:1) .В поэме Хуана де ла Крус «Бог есть Темная ночь, Темная ночь есть Бог-Отец»[33].
2). Темная ночь есть вера, («Источник»). Путь, которым следует душа сиречь вера, темен, как Ночь.
3). Процесс очищения, отсечения привязанностей и др., приводящий к этому состоянию. Состояние души, характеризующееся отрешенностью от всех телесных и духовных вещей, духовной наготой, самоуничижением и т.д. Путь через отрицание к единению и его свойства.
4). Путь или способ достичь цели, то есть Бога. В самом пути есть привкус цели.
5). Созерцание.
6). Страдание. Парадоксальным образом, определение «Темная ночь души» вошло в современную психологию как обозначение депрессии или пограничных состояний сознания[34].
7). Ночь — время теофании.
8). Темная ночь в поэме несет в себе черты ночи из Книги Исход, когда Господь вел народ, светя ему из огненного столпа и ночи в Песни Песней. «Господь же шел пред ними днем в столпе облачном, показывая им путь, а ночью в столпе огненном, светя им, дабы идти им и днем и ночью. Не отлучался столп облачный днем и столп огненный ночью орлица народа» (Исх13: 21-22). Ночь в трактатах «Восхождение» и «Ночь» — комбинация ночи в Песне Песней и ночи страдания Иова. «Следовательно, символ покрывает весь путь, его человеческие и божественные аспекты, от начала до конца, охватывает и заключает в себе все: он мультивалентен, многозначен и динамичен, и обозначает различные вещи в разных точках пути[35].
После смерти Хуана де ла Крус сначала были опубликованы «Восхождение на гору Кармель» и «Ночь». («Духовная песнь» и малые произведения вообще остались за бортом). Жан Барузи, которого читал Мережковский, посвятил «Восхождению» — «Ночи» большую часть своего монументального труда «Святой Хуан де ла Крус и проблемы мистического опыта». Сан Хуан долго не был известен как поэт. «Духовная песнь» длительное время не издавалась из страха перед Инквизицией.
В 1622 г. Тереза А́вильская была канонизирована и признана Учителем Церкви. Хуан де ла Крус был канонизирован намного позже, в 1726 г., а Учителем Церкви объявлен в 1891 г.
Линия света и линия тьмы шли сквозь историю Церкви и литературы нераздельно и неслиянно, как два естества во Христе. «Малый путь» святой Терезы из Лизье. Крестная жертва Эдит Штайн. «Семена Созерцания» траппистского монаха Томаса Мертона...
Что касается литературы, святой Хуан де ла Крус был объявлен покровителем поэтов. Его произведения были переведены на множество языков мира, включая арабский и корейский. Влияние этих произведений на испанскую и мировую литературу, в частности, на Сервантеса — тема для отдельного исследования.
Такой непохожий, и такой похожий на Хуана де ла Крус поэт — Федерико Гарсиа Лорка — тоже знал сумерки души. В Англии Томас Стернc Элиот не надеялся припасть «к источнику в кущах, которого не отыскать». Во Франции у Хуана де ла Крус учились символисты...
Рецепция произведений Хуана де ла Крус и Терезы А́вильской в России была незначительна из-за отсутствия адекватных переводов. Русские читатели знают их в основном по книге Дмитрия Мережковского «Испанские мистики»[36].
В России богословие Сан Хуана де ла Крус нашло свое отражение в трудах Лосского, Николая Бердяева, православного мыслителя Николая Арсеньева. Интересовал Хуан де ла Крус и Вячеслава Иванова, автора усвоенной современным богословием метафоры, уподобляющей две Церкви двум легким.
Лариса Винарова.
Святой Хуан де ла Крус. ТЁМНАЯ НОЧЬ
В ночи неизреченной,
сжигаема любовью и тоскою —
о жребий мой блаженный! —
я вышла стороною,
когда мой дом исполнился покоя.
Во тьме благословенной
я лестницей спешила потайною —
о жребий мой блаженный! —
окутанная тьмою,
когда мой дом исполнился покоя.
Ночною тьмой хранима,
таясь, я никого не повстречала,
и я была незрима,
а путь мне освещала
любовь, что в сердце у меня пылала.
Любовь сия — светлее,
чем солнце в полдень, — путь мне озаряла.
Я шла, ведома ею,
к тому, кого я знала,
в пустынный край, где встречи ожидала.
О ночь, нежней рассвета!
О ночь, что провожатой мне служила!
О ночь благая эта,
что с Милым обручила,
Невесту в Жениха преобразила!
И в сердце, что незримо
лишь для него цветенье сберегало,
лежал он недвижимо,
и я его ласкала.
Нам кедра ветвь прохладу даровала.
Там, под зубчатой сенью,
его волос касалась я несмело,
а ветра дуновенье
крылом меня задело
и чувствам всем умолкнуть повелело.
В тиши, в самозабвенье
я над своим Возлюбленным склонилась,
и все ушло. Мученье,
которым я томилась,
средь лилий белоснежных растворилось.
ПРОЛОГ
1. Дабы описать и помочь понять эту Темную Ночь, через которую проходит душа, чтобы прийти к Божьему свету и наиполнейшему любовному единению с Богом, каковое только возможно в этой жизни, необходим был иной свет — свет знаний и опыта, больших, чем мои. Ибо весьма глубоки темноты и трудности, как духовные, так и физические, что обычно препятствуют душам достичь этого высшего состояния совершенства. Человеческого разума и человеческого опыта не хватит, чтобы их познать, и о них поведать. Это поймет только тот, кто сам пройдет через них.
2. Пытаясь сказать нечто об этой Темной Ночи, я не доверял ни опыту, ни знанию — ибо и то и другое может ошибиться и обмануть, — но не пренебрегал их помощью. Для всего, что я Божьей милостью желаю сказать (по крайней мере, самого важного и трудного для понимания) я стану прибегать к помощи Священного Писания, руководствуясь которым, мы не можем ошибиться, ибо оно писано Святым Духом. И если я в чем-либо ошибся, не очень хорошо поняв сказанное как в нем, так и помимо него, то у меня не было намерения отвергать доктрину Святой Матери нашей, Католической Церкви. В таком случае я полностью отрекаюсь от своих заблуждений и смиряюсь пред каждым, кто судит более верно.
3. Написать сие побуждает меня не то, что я вижу в себе способности к столь трудному делу, но вера, что в Господе Моем обрету я помощника, дабы сказать нечто, по великой потребности многих душ в сей науке. Эти души начали путь к добродетели, и любящий Господь погрузил их в эту Темную Ночь, чтобы через нее пришли они к Божественному единению. Но они не продвигаются вперед — иной раз потому, что не желают или страшатся войти в эту ночь; иной раз потому, что не понимают самих себя и не имеют опытных и знающих проводников, которые препроводили бы их до вершины. Печально видеть, что многие души, которым Бог даровал силу и благодать, чтобы идти вперед, и которые, если б обрели мужество, достигли бы этого высшего состояния, остаются на низшем уровне общения с Богом по своему нежеланию, либо незнанию, ибо не имеют того, кто руководил бы ими и научил бы в начале пути отречься от всего. И, хотя Господь Наш столь милостив к ним, что ведет их и без того, они достигают своей цели много позже, и с большим трудом, и с меньшей заслугой, ибо не умеют подчиниться Богу, и не позволяют Ему направить себя на простой и верный путь единения. Верно, что Бог ведет их (ибо может вести их и без их воли), но они противятся Ему и оттого продвигаются медленней. Они не заслуживают того, чтобы их вели, ибо не прилагают усилий, и таким образом причиняют себе немалый вред. Иные же души, вместо того, чтобы положиться на Бога и помогать ему, противятся Божьему деланию своими упрямыми действиями или упрямым противодействием. Такие души подобны детям, которых любящие матери берут на руки, они же при этом вырываются и плачут, ибо желают идти сами. Но сами они идти не могут, а если даже идут, то детскими шагами.
4. Итак, дабы души знали, когда Божья милость захочет вести их вперед, мы даем здесь советы и предостережения как начинающим, так и продолжающим путь, чтобы они начали понимать себя или, по меньшей мере, позволили Богу вести их. Некоторые духовные отцы, не стяжавшие света и опыта этого пути, скорее вредят и мешают, нежели помогают подобным душам. Сии отцы подобны строителям Вавилонской башни, что, располагая нужным материалом, давали просящим иной, весьма с ним несхожий, ибо не понимали языка друг друга (Быт 11:1-9), и потому не построили ничего. Оттого-то столь трудно и тягостно душе, что в это время она сама не понимает себя и не может найти того, кто бы ее понимал. Бывает так, что Бог ведет душу горним путем сквозь тьму созерцания и холодность, и ей кажется, что она потерялась в нем и осталась полной тьмы и трудностей, препятствий и искушений. Встреченные же говорят ей, как утешители Иову (2:11), что тоска и скорбь свойственны ей, или, может быть, они — следствие какого-либо тайного греха, из-за которого Бог оставил ее, и обычно тотчас же судят, что это, должно быть, очень грешная душа, если такое с ней происходит.
5. Найдутся и те, кто посоветует ей вернуться назад, ибо она не обрела в Божьих вещах ни отрады, ни утешения, известных ей раньше, и так удвоятся трудности бедной души. Ибо горшая мука, которую она ощутит, произойдет от познания ее собственной нищеты; когда яснее, чем при свете дня, увидит душа, сколь она исполнена зла и грехов, потому что Бог, в той ночи созерцания, дарует ей иной свет познания, о чем мы расскажем далее. И как только она находит кого-нибудь, кто подтверждает мнение, что все это по ее вине, то сии скорби и страдания возрастают безмерно и становятся горше смерти. Не довольствуясь этим, такие исповедники, убежденные, что причина в грехах этой души, поручают ей пересмотреть свою жизнь и исповедаться подробнейшим образом, и тем распинают ее заново. Они не понимают, что, возможно, это неподходящее время для таких действий, и нужно просто оставить душу в очищении, даруемом ей Богом, утешая и ободряя ее, чтобы она желала того же, чего хочет Бог. Ибо, до поры до времени, что бы они ни сделали и ни сказали ей, ничто не поможет.
6. Божьей милостью, мы расскажем, что должна делать душа, и как должен поступать с нею ее исповедник, и по каким признакам можно определить, что сие состояние и есть очищение души — та Темная Ночь, о которой мы говорили. Если же это и вправду оно, есть ли то очищение чувств или духа? Насколько возможно, следует понять, не есть ли то просто меланхолия или какое-либо иное несовершенство, чувственное или духовное. Ибо есть и такие души, которые полагают (они или их исповедники), что Бог ведет их через эту Темную Ночь очищения не по их блаженному жребию, но всего лишь по причине какого-либо из названных несовершенств. Есть также многие души, уверенные, что не умеют молиться, в действительности же весьма в том преуспевшие, равно как и другие, судящие, что преуспели, на самом же деле обретшие немногим больше, чем ничего.
7. Есть также души, что, к сожалению, возвращаются назад, немало потрудившись и утомившись, ибо опираются на то, что не может помочь им, а может, напротив, повредить. Иные же, в покое и отдохновении, продвигаются быстро. Некоторым даже дары и милости, полученные от Бога, служат препятствием и мешают идти вперед. И многое другое на этом пути встречается душе, как то: радость, страдание, надежда и скорбь; одно проистекает от совершенного духа, другое — от несовершенного. Обо всем этом, если будет на то Божья воля, я постараюсь сколько-нибудь рассказать, дабы каждая душа, читающая эти строки, каким-либо образом узрела путь, которым она идет, и путь, которым должны идти жаждущие достичь вершины Горы.
8. Эта наука — наука о Темной Ночи, через которую душа идет к Богу, и не диво, если читающему она покажется в чем-либо темной. Но это будет, как я полагаю, вначале, с теми, кто только приступит к чтению; продвигаясь далее, они лучше поймут и начало, ибо одно будет пояснять другое. Те же, кто перечитает вторично, поймут все еще яснее, и наука покажется им более полезной. Если же некоторые не извлекут из нее пользы, то причиной того будут только мои малые знания и скверный слог, ибо предмет сей науки очень важен и необходим. Но понимаю также, что хотя бы я написал великолепно и пресовершенно, а не так, как пишу, все равно воспользуются этим учением только немногие. Ибо здесь не сказано ничего о вещах высоконравственных и отрадных для душ, предпочитающих идти к Богу через вещи сладостные и приятные, но дано основное и единственное учение для всех, желающих пройти через обнажение духа, которое тут описано.
9. И ещё: я изначально не собирался обращаться ко всем, но только к некоторым людям нашей святой веры, а именно братьям и сестрам Горы Кармель изначального устава, просившим меня дать сии разъяснения. Это люди, которых Бог, по милосердию Своему, препровождает на стезю сей горы и которые, уже вполне обнажившись от бренных вещей мира сего, тем легче поймут науку обнажения духа.
КНИГА ПЕРВАЯ. Описание бездеятельной Ночи чувств
В ночи неизреченной,
сжигаема любовью и тоскою —
о жребий мой блаженный! —
я вышла стороною,
когда мой дом исполнился покоя.
ОБЪЯСНЕНИЕ
1. В этой первой строфе душа рассказывает о способе выйти за пределы самой себя и всех вещей, воистину умирая для всего и для себя самой, чтобы обрести жизнь в нежной и сладостной любви Бога. Она говорит, что этот выход за пределы осуществился в Темной ночи, под которой здесь понимается очищающее созерцание (как мы скажем позднее), что порождает в бездеятельной душе отречение от нее самой и от всех вещей.
2. Душа говорит, что она вышла с силой и жаром, которые дала ей для этого любовь к Супругу в сем темном созерцании. Так возрастает названное благо, состоящее в движении к Богу через эту Ночь при таком блаженном жребии, что ни один из трех врагов души, всегда препятствующих ей на этом пути, каковые суть мир, бес и плоть — не смогли помешать ей, поскольку сия Ночь очищающего созерцания заставила уснуть и смирила в доме ее чувств все страсти и желания, усиливая противоположные желания и побуждения. Посему эта строка гласит:
В ночи неизреченной.
ГЛАВА 1, приводящая первую строфу и заводящая речь об ошибках начинающих.
1. В эту Темную ночь души начинают входить, когда Бог выводит их из состояния начинающих, то есть обдумывающих свой духовный путь, и погружает в состояние продвинувшихся, то есть уже созерцающих, дабы эти души, пройдя через такое, достигли состояния совершенства, сиречь единения с Богом. Чтобы лучше описать и дать понять, что такое Ночь, через которую душа идет, и почему Бог погружает ее в эту Ночь, нужно сначала обсудить некоторые свойства начинающих. Это будет сделано по возможности кратко, но все равно принесет им пользу, чтобы они, понимая слабость своего состояния, воодушевились и возжелали, чтобы Бог погрузил их в Ночь, где они обретут силы и их души утвердятся в добродетелях, идя к бесценному наслаждению Божественной любовью. Пусть мы немного задержимся здесь, но это будет не дольше, чем нужно, чтобы поведать о сей Темной ночи.
2. Нужно знать, что после того как душа решительно обращается ко служению Богу, обычно Бог воздвигает ее в духе, лаская — так любящая мать холит и лелеет дитя, согревая теплом своей груди и кормя сладким молоком — яством мягким и деликатным; она балует его и носит на руках. Но, по мере того, как дитя растёт, мать отлучает его от груди, скрывая свою нежную любовь и нанося горькую обиду его неокрепшему сердцу. Она опускает его с рук на землю, заставляя идти самостоятельно, и так, отнимая у ребенка то, чем он владел, дает взамен нечто более высокое и существенное. Материнская любовь благодати Божией (Прем 16:25), возродив душу через новый жар и пыл, побуждающий служить Богу, поступает с ней точно так же. Бог позволяет, чтобы душа во всех Божественных вещах вкушала нежное сладостное молоко духа, не прилагая никакого труда, и ощущала великую радость от духовных упражнений, потому что таким образом Он дарует душе молоко Своей нежной любви, как новорожденному ребенку (1Петр 2:2-3).
3. Начинающие наслаждаются, проводя долгое время в молитвах — иногда целые ночи; они получают удовольствие от покаяния, им нравится поститься, принимать таинства и сообщаться с Божественными вещами. Но, хотя эти вещи постоянно помогают им и приносят большую пользу и монахи усердно и с великим старанием используют их (в духовном смысле), начинающие обычно становятся очень слабыми и несовершенными в них, потому что эти вещи и духовные упражнения побуждают их к утешению и удовольствию, которое они доставляют; и, будучи еще не приучены испытаниями к суровой борьбе за добродетель, начинающие совершают в этих духовных трудах много ошибок. Наконец, каждый совершает эти труды в соответствии со своим навыком совершенства, а поскольку у них не было времени приобрести прочный названный навык, они неизбежно трудятся слабо, как дети. Чтобы яснее показать, сколько ошибок совершают начинающие в духовных делах, творимых с легкостью и удовольствием, мы рассмотрим это на примере семи смертных грехов. Мы опишем только часть из множества несовершенств, которые есть у каждого начинающего, объясняя, какое это младенчество — поступать так, как поступают они. Мы увидим также, сколько благ несет с собой Темная ночь, которую мы описываем, омывающая и очищающая душу от всех этих несовершенств.
ГЛАВА 2, повествующая о духовных несовершенствах начинающих, порождаемых гордыней.
1. Начинающие чувствуют себя очень ревностными и усердными в духовных делах и благочестивых упражнениях оттого, что все им благоприятствует. Правда, что святые вещи по своей сути смиряют, однако в начинающих из-за их несовершенства часто зарождается тайная гордыня, и отчего они бывают довольны своими делами и самими собою. Из этого происходит охота чем-либо потешить свое тщеславие (иной раз очень сильное), желание говорить о духовных вещах другим людям, иногда скорее поучая их, чем обучая. Эти начинающие в своем сердце осуждают других, когда не видят в них того рода благочестия, которое им угодно, и, случается, говорят об этом вслух, уподобляясь фарисею, который хвалил самого себя, хваля Бога за свои добрые дела, и презирая мытаря (Лк 18:11-12).
2. Бес часто подогревает это усердие и желание совершать больше разных деяний, из-за чего возрастают гордыня и самомнение этих людей, потому что он хорошо знает, что подобные труды и добродетели не только не стоят ничего, но даже возвращают их ко греху. В итоге некоторые становятся настолько дурны, что не хотят, чтобы добродетельным казался кто-то, кроме них; и, как только представляется возможность, они словом и делом осуждают других и клевещут на них, видя сучок в глазу брата своего и не чувствуя бревна в своем глазу (Мф 7:13) — «вожди слепые, оцеживающие комара, а верблюда поглощающие!» (Мф 23:24; Син.[37]).
3. Иногда духовные наставники, то есть исповедники и настоятели, не одобряют духовного состояния этих людей и их поведения (ибо те желают, чтобы их дела ценили и хвалили), а те решают, что они не понимают их духовности или же не духовны сами, ибо не одобряют сего и относятся к этому неблагосклонно. Они стараются общаться с теми, чей взгляд совпадает с их собственным, и хотят обсуждать свое духовное состояние с теми, кто считает, что их заслуги надо хвалить и ценить. Они пуще смерти избегают тех, кто мог бы их исправить, указав безопасный путь, иногда даже вступая с ними во вражду, и в итоге планируют много, а делают очень мало. Иногда они хотят, чтобы другие видели их духовность и благочестие, и для этого демонстрируют внешние проявления сего — телодвижения, вздохи и другие действия; а порой притворяются впавшими в экстаз (чаще на людях, чем в уединении). Бес помогает им в этом, а они радуются, что все смотрят на них, и усердно продолжают.
4. Многие из этих людей хотят занимать почетное место и пользоваться расположением духовников, а посему завидуют им и причиняют тысячу беспокойств. Они стесняются выказать свои грехи во всей наготе, чтобы духовники не стали думать о них хуже, и затушевывают эти грехи, чтобы они казались не такими тяжкими, пытаясь скорее оправдать себя, чем обвинить. Иногда они ищут другого духовника, чтобы рассказать ему о дурном, ибо другой духовник не думает, что в них ничего дурного нет — одно только доброе. Эти люди любят говорить о себе хорошо, зачастую переходя границы и говоря скорее больше того, что есть на самом деле, нежели меньше, желая казаться добродетельными. А ведь обладающий большим смирением (как мы скажем дальше), хотел бы покончить с этим и не пожелал бы поступать так ни себе самому, ни кому-либо другому.
5. Кроме того, одни из начинающих не придают особого значения своим ошибкам тогда как другие, напротив, чрезмерно огорчаются, впав в них, ибо полагают, что уже были святыми; они гневаются на себя с нетерпимостью — а это еще одно несовершенство. Часто эти люди жестоко страдают из-за своих отношений с Богом, полагая, что несовершенства и ошибки уводят их от Него, вместо того, чтобы, не беспокоясь о них, пребывать в мире Божьем, видя, что если бы они не ошибались, то, может быть, были бы более надменны и горды. Они не любят хвалить других, но любят, чтобы хвалили их самих, а иногда стараются добиться этого, уподобляясь неразумным девам, которые искали масла у других, когда их светильники угасли (Мф 25:8).
6. Многие сильно отягощаются этими несовершенствами и причиняют себе много вреда. Одни грешат подобным образом чаще, другие реже, а некоторые чувствуют только первые побуждения или чуть больше, но едва ли найдутся такие начинающие, которые во время сих ревностных усилий не грешат чем-либо подобным. Но те, кто в это время идёт к совершенству, ведут себя совершенно по-другому, пребывая в противоположном состоянии духа, ибо они продвигаются вперед и много трудятся со смирением, не только не ставя свои заслуги ни во что, но и будучи недовольны собой. А всех остальных считают много лучшими, чем они сами, и завидуют им белой завистью, желая так же служить Богу. Ибо чем сильнее их пыл, чем больше дел они совершают и чем больше удовольствия получают от этих дел — если они смиренны, то тем ясней они понимают, как велика милость Господня и сколь ничтожно все то, что они делают ради Него. Чем больше трудятся эти люди, тем меньше они довольны собой; все, что они из милосердия и любви хотели бы делать ради Бога, и все, что они делают, кажется им ничтожным. Их так заботит, занимает и наполняет это любовное радение, что они никогда не замечают, трудятся другие люди, или нет. А если заметят, то, как я говорю, будучи уверены, что все остальные много лучше, чем они сами, и низко ценя самих себя, они желают, чтобы их низко ценили и другие, и чтобы все отрицали и презирали их заслуги. И более того: — даже если их хвалят и ценят другие, такие люди никоим образом не верят сему и считают странным, что кто-то говорит о них хорошее.
7. Они, пребывая в превеликом спокойствии и смирении, испытывают сильное желание, чтобы их учили тому, что принесет им пользу. Сие противоположно тому, что делают вышеупомянутые люди, которые сами хотели бы учить всех и всему: а когда им кажется, что их чему-нибудь учат, они сами прямо-таки вырывают слово изо рта, как будто и без того уже все знают. Но вторые, будучи чужды желанию кого-либо учить, очень легко бросают свой путь и начинают идти другим, нежели ранее, если им так велят, ибо они никогда ни в чем не уверены. Они радуются, если при них хвалят других, печалясь лишь о том, что сами не служат Богу так же. Они не желают говорить о своих делах, ибо придают им так мало значения, что стесняются поведать о них своим духовным учителям — им кажется, что эти вещи недостойны того, чтобы вести о них речь. Они больше хотели бы обсуждать свои ошибки и грехи или хотели бы, чтобы другие поняли, что это не добродетели, и стараются чаще говорить о своей душе с теми, кто ниже ценит их дела и их дух; сие есть свойство духа простого, чистого, истинного и глубоко благодарного Богу. В этих смиренных душах живет духовное знание Бога, которое побуждает их хранить свои сокровища в тайне, а злое выбрасывать вон, ибо Бог дарует эту благодать смиренным вместе с прочими добродетелями, а у надменных ее отнимает.
8. Они отдают кровь своего сердца служению Богу и помогут, насколько это в их силах, тем, кто также Ему служит. Свои несовершенства они терпят со смирением, с мягкостью духа и с любовным страхом Божьим, уповая на Него. Но я считаю, как уже было сказано, что душ, изначально идущих этим путем совершенства, меньше, чем других, и вообще очень мало, так что мы должны радоваться уже тому, что начинающие не ведут себя противоположным образом. Поэтому, как мы скажем впоследствии, Бог погружает души в Темную ночь, желая очистить их от всех несовершенств, чтобы вести дальше.
ГЛАВА 3, о некоторых несовершенствах, каковыми зачастую наделены начинающие относительно второго смертного греха, то есть духовной скупости.
1. Порою многие из этих начинающих проявляют также большую духовную скупость, ибо едва ли их видят довольными в духе, который Бог им дал. Они ходят печальными и жалуются на то, что не обретают утешения, которое хотят получить от вещей духовных. Многие не могут насытиться, слушая советы, схватывая духовные предписания, имея и читая множество книг, говорящих об этом, и тратят больше времени на это, чем на то, на что должны — совершенство внутренней нищеты духа и умерщвление. Ибо вместо этого они обвешиваются иконами и четками, порою весьма красивыми и изящными; оставляют одни и берут другие, меняют их так и этак, предпочитая то одну выделку, то другую и питая большее пристрастие к одному распятию, чем к другому, поскольку оно изящнее. Каждый видел таких людей, увешанных медальками, благословленными Папой, реликвиями и образками, как дети игрушками. В этом я порицаю собственническое чувство и привязанность к выделке, изяществу и количеству этих предметов, ибо сие противно нищете духа, которая взирает только на суть благочестия, используя из этих вещей лишь то, что необходимо, и утомляясь от множества других и от их изящества. Истинное благочестие пробуждается в сердце только от истины и сути того, что представляют эти духовные вещи, а все, что сверх того, есть привязанность и собственность, и, чтобы прийти к совершенству, нужно перестать любить их.
2. Я знал одного человека, который больше десяти лет использовал один и тот же крест, сделанный из неоструганных освященных веток, сложенных крест-накрест и скрепленных друг с другом булавкой, и никогда не оставлял его, нося его с собой до того дня, когда отдал его мне; и этот человек не был глупым или невежественным. Я видел также другого человека, который молился по четкам, сделанным из колючих рыбьих позвонков, но его благочестие от этого наверняка не меньше стоило перед Богом, ибо ясно, что он использовал сии четки не ради их выделки и стоимости. Хорошо, чтобы идущие к Богу отправлялись от этих начал, не привязываясь к видимым орудиям, не отягощались ими и не желали знать ничего больше того, что надлежит знать, чтобы трудиться, и стремились только к тому, чтобы всецело положиться на Бога и благодарить Его, и лишь этого алкать и жаждать. Сие значит с великой щедростью отдавать все, что имеешь, и наслаждаться сознанием того, что лишился этого ради Бога и ради милосердия к ближнему, не ценя вещи духовные больше, чем временные, ибо, как я говорю, нужно обращать внимание только на внутреннее совершенство, то есть во всем угождать Богу, а не самому себе.
3. От этих несовершенств, равно как и от остальных, душа не может полностью очиститься, пока Бог не погрузит ее в бездеятельное очищение Темной ночи, которую мы здесь описываем. Но душа должна, насколько то в ее силах, стараться со своей стороны делать все, чтобы совершенствоваться и таким образом заслужить, чтобы Бог погрузил ее в это дивное исцеление, где она излечится от всего, чего не могла исправить. Даже совершив самое большее, чем душа может помочь себе сама, она не способна очиститься собственными действиями (ибо она настолько мало расположена для Божественного единения совершенной любви), если Бог не протянет руку и не очистит ее в этом темном огне — а о том, каким образом, мы должны рассказать.
ГЛАВА 4, о других несовершенствах, которые обычно есть у начинающих относительно третьего греха, то есть сластолюбия.
1. У многих начинающих есть и разные другие несовершенства — не только те, что я описываю, а относящиеся к каждому смертному греху. Я не стану рассказывать обо всех, чтобы избежать многословия, и коснусь только некоторых, самых важных, что служат источником и причиной остальных. Итак, относительно греха похоти: мы не обсуждаем то, что люди духовные могут впасть в этот грех, ибо моя цель — рассказать о тех несовершенствах, которые надлежит очистить в Темной ночи. У многих есть разные несовершенства, которые можно назвать духовным сластолюбием, не потому, что это так в прямом смысле, но оттого, что эти несовершенства часто происходят от вещей духовных; ибо часто случается, что во многих духовных упражнениях эти люди, не держа себя в руках, возносятся и впадают в чувственные побуждения и похотливые действия, иной раз даже тогда, когда дух их глубоко погружен в молитву или во время таинств покаяния или Евхаристии.
2. То, что начинающие, как я говорю, не держат себя в руках, происходит по одной из трех причин. Первая часто связана с удовольствием, которое наша природа получает от духовных вещей, ибо когда наслаждаются дух и чувство, вместе с этим удовольствием каждая часть человека испытывает побуждение наслаждаться согласно своему предназначению и свойству. Когда дух (который есть высшая часть человека) побуждается Богом к удовольствию и наслаждению, то чувственность, то есть низшая часть человека, так же побуждается к чувственному удовольствию и наслаждению, ибо она не способна воспринять и испытать ничто другое и посему воспринимает самое подобающее ей, то есть сладострастие. Случается, что дух пребывает с Богом в великой молитве, но, с другой стороны, в своей чувственной части тот же человек бездеятельно ощущает чувственные возжжения, побуждения и деяния — сам того не желая и испытывая отвращение. Это часто происходит при Евхаристии, когда в этом деянии любви душа воспринимает наслаждение и радость, которые дарует ей Господь (так как для этого она и дается), чувственная часть человека также берет свое, как мы уже сказали, свойственным ей образом; и поскольку эти две стороны человека предположительно едины, они обычно разделяют между обеими то, что принимает одна, каждая своим способом. Как сказал Философ[38], воспринимающий воспринимает каждую вещь свойственным ему способом, и потому сии начинающие (и даже те, чья душа уже продвинулась вперед), из-за несовершенства своей чувственной части нередко приемлют духовные дары Бога так же с несовершенством. Но когда чувственная часть уже преображена и очищена в Темной ночи, о которой мы говорим, у души уже нет этих слабостей, ибо уже не чувственная часть воспринимает всё, но в основном духовная, и душа уже делает всё духовным способом.
3. Иногда эти восстания происходят по вине беса, который любит беспокоить и смущать ту душу, что погружена или хочет погрузиться в молитву. Он старается внести в естество похотливые побуждения, дабы, если душе сообщится что-то от них, это принесло ей ощутимый вред. Боящиеся этого не только слабеют в молитве (чего он и добивается), ибо погружаются в борьбу с этими побуждениями — некоторые заходят и дальше: совсем перестают молиться, ибо им кажется, что при сем упражнении эти вещи происходят с ними сильней, чем вне его, и это действительно так, ибо бес вкладывает такие побуждения больше в сиё, нежели во что-либо иное — и потому они оставляют духовные упражнения. Мало того: чтобы заставить их сделать это, бес представляет им, порой очень живо, весьма безобразные и сладострастные видения (иногда совокупно), касающиеся каких-либо духовных вещей и людей, совершенствующих свои души, чтобы низвергнуть и обескуражить молящихся, таким образом, что те, с кем это происходит, не отваживаются ни видеть ничего, ни обсуждать, ибо тотчас претыкаются об это. В тех, кто подвержен меланхолии, это происходит столь действенно и часто, что от этого они тяжко страдают, ибо жизнь их печальна; а в некоторых людях, когда они пребывают в этом плохом настроении, эта мука доходит до того, что им ясно кажется, будто они имели сношение с бесом и не могли этого избежать, хотя некоторые из них и могут избегнуть сиих сношений с величайшим трудом и усилием. Когда эти сладострастные вещи происходят с такими людьми из-за их меланхолии, они обычно не освобождаются от них, пока их не вылечат от этого свойства их характера — если они не войдут в Темную ночь души, которая постепенно освободит их от всего.
4. Третий обычный источник, из которого происходят и нападают эти похотливые побуждения — страх этих людей, опасающихся того, что они уже приобрели эти похотливые побуждения и представления, ибо они боятся, что их причиняет внезапное воспоминание о том, что они видели и обсуждали или о чем думали, и это заставляет их страдать от этих действий без своей вины.
5. Есть также некоторые души, от природы столь нежные и хрупкие, что когда они получают какое бы то ни было удовольствие от духа или от молитвы, тотчас к ним приходит также дух сладострастия, который таким образом опьяняет их и ласкает чувственность, что они будто утопают во вкусе и сладости этого порока; одно вместе с другим продолжается при их бездеятельности, а подчас даже бросается в глаза, что с ними происходят некие похотливые, мерзкие и мятежные действия. Причина сего в том, что эти люди, как я говорю, от природы нежны и хрупки, и при любом волнении у них возмущаются кровь и все соки, отчего и возникают сии побуждения. Посему у этих людей то же самое происходит, когда они воспламеняются гневом, или при любом волнении или огорчении.
6. Иногда с этими духовными людьми случается также, что при разговоре о духовных вещах или при их совершении явно возрастают их пылкость и отвага при воспоминании о тех людях, которых они видят пред собою и с которыми они общаются с каким-то суетным удовольствием; это также порождает духовную похоть в том смысле, в каком мы здесь о ней говорим, и, как правило, происходит сие при потворстве воли.
7. Некоторые из этих пристрастий кое-кто из этих людей приобретает духовным путем, что часто происходит от похоти, а не от духа; распознается, что это так, если при воспоминании об этом пристрастии не возрастают памятование о Боге и любовь к Нему без угрызений совести; ибо, когда пристрастие чисто духовное, при его возрастании растет привязанность к Богу; и чем более следуют ему, тем более следуют Богу, и Бог дает им это желание; так что, возрастая в одном, они возрастают и в другом, поскольку в этом есть Дух Божий, увеличивающий благо при помощи блага, ибо между ними есть сходство и соответствие. Но, когда сия любовь происходит от названного чувственного греха, она производит противоположное действие, ибо по мере того, как увеличивается одно, уменьшается другое и вместе с этим память; посему, если эта любовь возрастает, тотчас видно, что этот человек охладевает в любви к Богу и забывает о ней при каком-либо воспоминании и с некоторым угрызением совести; и наоборот, если любовь Божья возрастает в этой душе, она охладевает к другой любви и забывает о ней. Поскольку эти две любови противоположны друг другу, одна не только не помогает другой, но напротив: преобладающая гасит и смущает другую, а сама усиливается, как говорят философы. Посему Господь наш рек, что «рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от Духа есть дух» (Ин 3:6; Син.). Это значит, что любовь, родившаяся от чувственности, существует для чувственности, а то, что родится от духа, существует для Духа Божьего и заставляет его возрастать. Вот в чем состоит различие между этими видами любви.
8. Когда душа входит в Темную ночь, она несет обе эти любови в своем разуме, и та, что угодна Богу, усиливается и очищается, а другая отнимается и прекращается. В итоге Темная ночь заставляет потерять из виду обе, как будет сказано позже.
ГЛАВА 5, о несовершенствах относительно греха гнева, в которые впадают начинающие.
1. По причине похоти к духовным удовольствиям, питаемой многими начинающими, для них весьма обычны и многие несовершенства относительно греха гнева; ибо, когда у них отнимаются вкус и удовольствие в вещах духовных, они, естественно, ощущают неудовольствие, и из-за этого неудовольствия, которое несут в себе, становятся невежливы, обсуждая что-либо, легко гневаются по каждому незначительному поводу, и порой доходит до того, что никто не может их выносить. Это часто происходит после того, как они достигли какого-нибудь приятного чувственного сосредоточения в молитве, ибо, когда сии наслаждение и удовольствие иссякают, их естество понятным образом остается в огорчении и унынии — и хорошо еще, если это происходит, как у ребенка, отнятого от груди, которую он вкушал в свое удовольствие. Если при этом они не оставляют своих трудов, в этом естественном унынии никакой вины нет, а есть лишь несовершенство, которое очищается сухостью и давлением Темной ночи.
2. Есть и другие духовные люди, что грешат другим видом духовного гнева, то есть гневающиеся на чужие грехи, с неусыпным праведным рвением следя за другими. Иногда они чувствуют порывы гневно упрекать других, а порой и делают это, становясь хозяевами добродетели. Сие противно духовной кротости.
3. Есть и такие, кто, видя свое несовершенство, без всякого смирения гневаются на себя с великой нетерпимостью, ибо им хотелось бы стать святыми за один день. Среди них есть много тех, кто задумывает множество дел и питает великие намерения, но, поскольку в них нет смирения и они не подозрительны к себе самим, то чем больше своих замыслов они выполняют, тем ниже падают и тем сильнее гневаются, не имея терпения ожидать того, что дается от Бога, когда Ему послужили. Сие также противно духовной кротости, и от этого ничто не может избавить, кроме очищения в Темной ночи. Хотя некоторые столь терпеливы в этом, желая преуспеть, что Бог не хотел бы видеть в них такое терпение.
ГЛАВА 6, о несовершенствах, относящихся к духовному обжорству.
1. Относительно четвертого греха, то есть духовного обжорства, можно сказать многое, ибо едва ли найдется хоть один начинающий, кто из-за дарованных ему благ не впал бы в одно из многих несовершенств, касающихся этого греха и возникающих в этих начинающих посредством удовольствия, которое они получают вначале от духовных упражнений. Посему многие из них, услажденные вкусом и удовольствием, которые получали от сих упражнений, заботятся более о сладости духа, чем о чистоте и благоразумии, которые Бог видит и воспринимает в продолжение всего духовного пути; посему остальные несовершенства, что они имеют, добиваясь этого удовольствия и наслаждения, которого уже вкусили, заставляют их часто и упрямо отбиваться от рук, преступая ту меру, в коей состоят и приобретаются добродетели. Прельщаемые удовольствием, которое они получают таким образом, одни убивают себя покаянием, другие ослабляют постом, делая больше того, что позволяет их немощь, без должного порядка и чужого совета. Они стараются украсть свое тело у того, кому должны подчиняться, а некоторые дерзают продолжать сии покаяние и пост, хотя им велят делать противоположное.
2. Они самые несовершенные, ибо безрассудны те, кто низко ценит подчинение и послушание, которое есть покаяние разума и благоразумие, и посему является самой достойной и угодной Богу жертвой из всех прочих (1Цар 15:22)[39] — а покаяние телесное, не затрагивающее ничего другого, не больше чем покаяние животных, к коему эти люди, подобно животным, побуждаются желанием и удовольствием, которое от этого получают. Поскольку все крайности суть пороки, и, поступая таким образом, эти люди исполняют свою волю, они возрастают в пороках, а не в добродетелях, ибо, по меньшей мере, приобретают таким образом духовные обжорство и гордыню, делая то, что делают, без послушания. Так бес подзуживает многих из них, разжигая это обжорство через удовольствия и желания, которые у них возрастают так, что больше уже невозможно, и меняют, увеличивают или преображают то, что они велят, и посему таких людей огорчает всякая любая необходимость в послушании относительно этого. А некоторые из них в итоге падают столь низко, что, когда они исполняют сии упражнения из послушания, у них пропадают благоговение и всякая охота совершать их, ибо их побуждают только собственное желание и удовольствие (а не то, что им это велели); быть может, им стоило бы не совершать этих дел.
3. Вы увидите также многих, что проявляют крайнюю настойчивость в отношениях со своими духовными наставниками, из-за чего последние уступают им то, чего те хотят и добиваются силой; если же добиться невозможно, они огорчаются как дети и продвигаются, и им кажется, что они не служат Богу, если им не позволяют делать то, чего они хотят. Если же они держатся своей собственной охоты и воли, и это является их богом, то когда это отнимают, желая подчинить их Божьей воле, они тотчас огорчаются, слабеют и ошибаются. Они думают, будто вкушать это и испытывать удовольствие, значит служить Богу и угождать Ему.
4. Есть также другие, которые из-за этого желания лакомиться очень слабо осознают собственное ничтожество и нищету, и настолько забывают любовный страх и почтение, подобающие величию Бога, что ничтоже сумняшеся пристают к своим духовникам, чтобы те позволяли им часто причащаться. Худшее состоит в том, что зачастую они дерзают причащаться без позволения и отпущения грехов от священника, который есть служитель и разрешитель, назначенный Христом; а следуют лишь собственному желанию и стараются скрыть от него правду. И даже если они, собираясь причащаться, поступают так, как хочет их духовник, они скорее жаждут вкусить причастие, нежели сделать это в чистоте и совершенстве. Те же, кто воистину стремится к цельности и святости, склоняются к противоположному, моля своих духовников, чтобы те не приказывали им приходить так часто. Если выбирать между одним и другим, то лучше смиренное отречение; но дерзающим их дерзость приносит большое зло, и они будут наказаны за такую ужасную вещь.
5. Причащаясь, они делают все ради некоего ощущения и удовольствия, а не ради того, чтобы смиренно почитать и восхвалять в себе Господа, и до такой степени присваивают сие Таинство, что когда не получают никакого удовольствия и чувственного ощущения, думают, будто ничего не совершилось. Сие значит низко ставить Господа, не понимая, что только самая малая польза, что приносит это святое Таинство, касается чувства, лучшая же, незримая — от благодати, которую оно дарует; когда устремляют очи Веры на Бога, Он часто отнимает другие, чувственные удовольствия и сладости. Эти люди хотят ощущать Бога и наслаждаться Им так, как если бы Он был постижим и доступен, и не только в этом, но также и в других духовных упражнениях. Сие есть великое несовершенство и явно противоречит сущности Бога, ибо оно является нечистотой в вере.
6. Так же поступают они и с молитвой, которую творят, полагая, будто вся польза от нее состоит в достижении ощутимых удовольствия и благочестия, и стараются извлечь их (как я говорю), вырывая силой, уставая и утомляя способности и разум, и, когда не достигнут сего удовольствия, долго не могут утешиться, думая, что не сделали ничего. Стараясь добиться этого, они теряют истинные благочестие и дух, состоящие в том, чтобы упорствовать в молитве с терпением и смирением, не доверяя себе, лишь для того, чтобы благодарить Бога. Поэтому если они не получают удовольствия от того или иного упражнения, то когда нужно вернуться к нему, чувствуют сильную неохоту и сопротивление, а иногда оставляют его, уподобляясь, как мы уже сказали, детям, которые побуждаются к труду не разумом, а удовольствием. Они делают все, ища радости и утешения от духа, и поэтому никак не насытятся чтением книг, и начинают то одно размышление, то другое, охотясь за удовольствием в вещах Божиих. Но Бог заставляет отринуть сие — причем очень справедливо, благоразумно и любовно, потому что иначе из-за сего духовного обжорства и лакомства эти люди возросли бы в бесчисленных пороках. Посему им очень нужно войти в Темную ночь, которой мы обучаем, чтобы очиститься от этого младенчества.
7. Склонные к этим удовольствиям имеют и другое, весьма серьезное несовершенство: они очень слабы и небрежны в продвижении тяжким путем креста, ибо когда душа отдает себя естественному удовольствию, вся горечь самоотвержения, конечно же, предстаёт перед ними во всей ясности.
8. У них есть и много других несовершенств, возникающих по той же причине, которые Господь в должное время исцелит искушениями, сухостью и другими трудами, составляющими часть Темной ночи. Чтобы не распространяться чрезмерно, я не хочу больше говорить о них здесь — скажу только, что духовные воздержание и умеренность порождают иную благорасположнность к умерщвлению, страху и подчинению во всех своих вещах, очень далекую от духовного обжорства; бросается в глаза, что совершенство и ценность не во множестве дел и не в удовольствии от них, но в умении отвергать в них себя самого. Они должны стараться сделать это, насколько это будет в их силах, пока Бог не захочет очистить их от совершаемого ими, введя в Темную ночь, чтобы прийти к коей я спешно продвигаюсь через описания этих несовершенств.
ГЛАВА 7, о несовершенствах, связанных с духовными завистью и унынием[40].
1. Относительно двух других грехов, то есть духовных зависти и уныния, у этих начинающие также не будет недостатка в несовершенствах. Что касается зависти, то многие испытывают побуждение сожалеть о духовном благе других; им причиняет ощутимую боль то, что их превосходят на этом пути, и они не хотели бы слышать, как хвалят других. Их печалят чужие добродетели, и порой они не могут их вынести без возражений, чтобы по возможности опровергнуть эти похвалы, и у них растет желание быть не такими, как другие, потому что они хотели бы быть предпочитаемыми во всем. Сие противоположно любви, которая, как сказал апостол Павел, «сорадуется истине» (1Кор 13:6; Син.); и, если подлинно любящие питают некую зависть, то это зависть белая, заставляющая сожалеть о том, что ты не обладаешь такими же добродетелями, как другой, и в то же время радоваться тому, что у этого другого они есть, и наслаждаться тем, что все превосходят тебя в служении Богу, если уж сам ты в нем так немощен.
2. То же касается и духовного уныния: начинающие часто питают отвращение к вещам, которые более духовны, и избегают их, ибо эти вещи противоречат чувственному удовольствию. Они привыкают смаковать вещи духовные и, когда более не получают от них удовольствия, пресыщаются ими; и посему если однажды они не получат от молитвы того удовольствия, которого просил их вкус (потому что в итоге Бог должен отнять его, чтобы испытать их), не хотят вернуться к ней, а иногда оставляют ее или творят неохотно. Из-за этого отвращения они ставят путь к совершенству, на коем надлежит отвергнуть собственную волю и удовольствия ради Бога, ниже удовольствия и вкуса своей воли, и потому идут путем, на котором скорее тешат себя, нежели угождают Богу.
3. Многие из них желали бы, чтобы Бог желал того же, что и они, и огорчаются от необходимости желать того, чего желает Бог, сопротивляясь, когда нужно приспосабливать свою волю к воле Бога; из-за этого, не достигнув в чем-либо желаемого их волей и вкусом, они часто думают, что нет на то Божьей воли; и наоборот, когда дело их радует, они верят, что радуется Бог, тем самым уподобляя Бога самим себе, а не самих себя — Богу; и делают совершенно обратное тому, чему Он учил нас, сказав: «Кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее» (Мф16:25; Син.).
4. Они также чувствуют отвращение, когда им велят делать то, от чего они не получают удовольствия. Они живут в духовных удовольствии и приятности и посему слишком слабы для того, чтобы силой и трудом стяжать совершенство, уподобившись тем, кого воспитывали с лаской и кто с печалью бежит от всякой тяжелой вещи и огорчается от креста, в котором заключено наслаждение духа. В вещах более духовных они испытывают большее отвращение, ибо пытаются вести себя в них беззастенчиво, следуя собственной воле, и поэтому чувствуют сильное страдание и сопротивление, когда нужно ступить на «узкий путь» (как сказал Христос), «ведущий в жизнь» (Мф 7:14; Син.).
5. О многих несовершенствах, в коих пребывают начинающие на этой первой стадии здесь было сказано достаточно, чтобы дать понять, как сильно они нуждаются в том, чтобы Бог ввел их в состояние продвинувшихся; Он делает это, погружая их в Темную ночь, о которой мы здесь говорим, где, отлучая их от груди вкусов и удовольствий в предельной сухости и самой страшной тьме (я имею в виду, внутренней), Он отнимает у них всю эту дерзость и ребячество и позволяет стяжать добродетели совершенно иными средствами. Но, сколько бы ни совершил начинающий, умерщвляя в себе все деяния и страсти, он никогда не сможет освободиться от всего, и даже от многого, доколе Бог не сотворит в нем это при его бездеятельности, посредством очищения в названной Ночи. И, чтобы я сказал о ней нечто такое, что принесло бы сим начинающим пользу, должен Бог почитаемый даровать мне Свой Божественный свет, ибо велика нужда в нем в Ночи столь темной и при предмете столь трудном, чтобы обсудить его и описать. Сия строка гласит следующее:
В ночи неизреченной.
ГЛАВА 8, разъясняющая первую строку первой строфы и начинающая объяснять эту Темную ночь.
1. Эта Ночь, которую мы называем созерцанием, порождает в людях духовных два вида тьмы или очищений, соответственно двум частям человека, то есть чувственной и духовной. Итак, первая Ночь есть чувственное очищение, и в ней душа очищается согласно чувству, которое приспосабливается к духу; а вторая есть Ночь или очищение духовное, в коей очищается и обнажается духовная часть души, приспосабливаясь и приуготовляясь к любовному единению с Богом. Ночь чувств обычна и происходит со многими начинающими; о ней мы поведаем сначала. Духовная же удел очень немногих, причем уже обучившихся и преуспевших, о которых мы расскажем потом.
2. Первое очищение или Ночь, как мы здесь говорим, горька и ужасна для чувства; вторая же не сравнима с нею, ибо страшна и ужасна для духа. И поскольку первой по порядку происходит Ночь чувств, сначала мы немного поговорим о ней, ибо о ней (как о вещи более общей) имеется больше свидетельств; чтобы затем перейти к более подробному обсуждению Ночи духа, о которой очень мало сказано как в проповеди, так и в Писании, и очень немногие знают ее на опыте.
3. Так как образ действий этих начинающих на пути к Богу низок и во многом совпадает с тем, что любят они сами и что доставляет им удовольствие (как было дано понять выше), Бог желает вести их вперед, вознести из этого низменного образа любви на более высокую ступень любви Божией и освободить от низменного применения чувства и рассуждения, с коим они столь скудно и со столькими затруднениями (как мы уже сказали) ищут Бога, и погрузить в обучение духа, в коем они могут сообщаться с Богом обильнее, будучи свободнее от несовершенств. Те, кто некоторое время уже идёт путем добродетели, усердствуя в молитве и созерцании, в которых, с обретенным при этом вкусом и удовольствием, что от них получают, отвыкают от вещей мира сего и обретают некоторые духовные силы в Боге (а посему уже несколько укротили желания, устремленные к творениям), уже смогут вытерпеть с Богом немного тяжести и сухости, не повернув назад. В лучшее время, когда они охотно и с наибольшим удовольствием идут через эти духовные упражнения и когда яснее всего им кажется, что для них сияет солнце Божественных милостей, Бог помрачает весь этот свет и закрывает дверь и источник сладостной духовной влаги, которую они вкушали в Боге каждый раз и в любое время, когда хотели — потому что, когда они были слабы и нежны, дверь не была закрыта для них, как сказал святой Иоанн Богослов (Откр 3:8)[41]. Тем самым, Бог оставляет их в такой тьме, что они не в состоянии продвигаться вперед с помощью воображения и рассуждения, ибо не могут ступить ни шагу путем размышления, как привыкли раньше (ибо в этих Ночах внутреннее чувство уже затоплено), и в такой сухости, что они не только не находят сока и вкуса в духовных вещах и добрых делах, от коих привыкли получать свои радости и удовольствия, но вместо этого названные вещи вызывают в них обратное — отвращение и горечь. Потому что Бог, как я сказал, видя, что они уже немного подросли, окрепли и могут выйти из пеленок, отнимает их от Своей нежной груди и опускает с рук на землю, приучая ходить самостоятельно; они же воспринимают это как великую новость, ибо все поворачивается к ним обратной стороной.
4. В людях внутренне сосредоточенных это обычно происходит вскоре после начала, раньше чем в остальных, поскольку такие люди реже подвергаются опасности возвратиться назад и быстрее могут изменить свои желания вещей века сего, что требуется, дабы начать входить в эту благословенную Ночь чувств. Обычно уже немного времени спустя после начала они входят в эту Ночь чувств; и все остальные входят в нее, ибо обычно видно, как они начинают испытывать эти лишения.
5. Поскольку это очищение чувств столь обычно, мы могли бы привести о нем немало свидетельств из Святого Писания, где на каждом шагу, особенно в Псалмах и у пророков, найдется их множество. Посему не хочу тратить на это время, ибо для того, кто не смог увидеть их там, относительно этого достаточно будет общеизвестных сведений.
ГЛАВА 9, о двух признаках, по которым узнается, что человек духовный идет путем этой Ночи и очищения чувств.
1. Однако эта сухость часто может происходить не от названной Ночи и не от очищения чувственного желания, но от грехов и несовершенств, от слабости и вялости, или от какого-либо плохого настроения или телесного недомогания, и потому мы приведем здесь некоторые признаки, по коим можно распознать, происходит таковая сухость от очищения или же ее порождает один из названных пороков. Различить это помогут три главных признака.
2. Первый признак состоит в том, что, когда монах не находит ни удовольствия, ни утешения в вещах от Бога, он также не обретает их ни в какой из тварных вещей; потому что, когда Бог погружает душу в эту Темную ночь, чтобы осушить и очистить ее чувственное желание, Он не оставляет ее услаждаться или обретать удовольствие в чем бы то ни было. Таким образом очень достоверно познается, что эта сухость и огорчение не происходят ни от грехов, ни от вновь допущенных несовершенств, потому что, если бы это было так, в натуре этих людей чувствовалась бы склонность или охота вкушать не Божественное, а что-либо иное, ибо, когда некто хочет, чтобы ослабло желание, связанное с каким-либо несовершенством, он тотчас же чувствует, что остался склонным к сему сильно или слабо — в зависимости от привязанности к этому, и удовольствия, которое он от этого получал. Но когда не радуют ни горнее вещи, ни дольнее, сие может происходить от какого-либо недомогания или меланхолического настроения, которые часто не позволяют получать удовольствия ни от чего; и нужно, чтобы налицо были второй признак и состояние.
3. Второй признак, нужный для того, чтобы убедиться, что это и есть описываемое очищение, состоит в том, что этот человек обычно несет Бога в памяти с печальными заботами и хлопотами, думая, что не служит Богу, но возвращается назад, ибо видит себя приступающим к Божьему со страданием. Из этого видно, что сии сухость и скорбь не происходят от слабости и холодности, ибо холодность препятствует большому внутреннему попечению о Божественных вещах. В этом большая разница между сухостью и холодностью, ибо холодность порождает большую слабость и небрежность в воле и мужестве, без старания служить Богу, тогда как очищающая сухость обычно несет с собою усердие, полное забот и страданий (как я говорю), из-за невозможности служить Богу. И, хотя иногда эта сухость бывает смешана с меланхолией или каким-либо другим настроением (как это часто бывает), из-за этого она не перестает производить своё очищающее воздействие на желания, так как лишает любого удовольствия и несет одно лишь свое попечение о Боге. Посему, когда налицо чистое настроение, оно только повергает естество в отвращение и портит его, не внушая желания служить Богу, в отличие от очищающей сухости. В этой сухости чувственная часть приходит в упадок, становится вялой и слишком слабой, чтобы работать, ибо получает слишком мало удовольствия, однако дух бодр и силен (ср. Мф 26:41).
4. Причина этой сухости в том, что Бог меняет чувственные блага и силу на духовные. Поскольку естественные чувство и сила непригодны к восприятию духа, им достается голод, сухость и пустота, ибо чувственная часть не может вместить чистый дух; и, вкушая дух, опресняет плоть и слишком ослабевает для того, чтобы трудиться. Но дух, воспринимающий яство, становится более чутким и усердным, чем раньше, страдая от боязни потерять Бога; и, если он начинает чувствовать духовные вкус и наслаждение не сразу, но поначалу ощущает сухость и скорбь, так это от новизны и перемены, ибо раньше его вкус был приспособлен к другим, чувственным удовольствиям (и до сих пор обращает на них внимание), и потому не привык к духовному вкусу и не очищен для яства столь тонкого. Тот, кто последовательно приготовляется посредством сей иссушающей и темной Ночи, не может чувствовать духовных удовольствия и блага — лишь сухость и горечь от того, что лишен удовольствия, которое прежде с такой легкостью вкушал.
5. Те, кого Бог начинает погружать в Ночь через одиночество, подобны детям Израиля, которые шли по пустыне, когда Бог даровал им «яство небесное», имевшее вкусы всех яств, каковое: «в удовлетворение желания вкушающего изменялось по вкусу каждого» (Прем 16:20-21; Син.). Но, несмотря на это, они тотчас остро почувствовали, что лишились наслаждения и удовольствия от мяса и жира, которыми питались в Египте (ведь вкус их был сотворён для такой еды и пристрастился к ней) и что нежность сего ангельского яства для них слишком утонченна; и они, будучи одарены яством небесным, плакали и просили мяса (Числ 11:4-6). Наши желания столь низменны, что заставляют нас желать нашей нищеты и отвергать благо, дарованное небом.
6. Но, как я говорю, когда эта сухость настигает на пути, очищающем чувственное желание, хотя дух поначалу не чувствует вкуса в силу вышеуказанных причин, о которых мы уже поведали, он ощущает силу и решимость творить в той субстанции, которую дает ему внутреннее яство, ибо оно есть основа темного и сухого созерцания для чувства. Сие созерцание, скрытое и тайное даже для того, кто его совершает, обычно вместе с сухостью и пустотой, порождаемой им в чувстве, дарует душе желание пребывать в одиночестве и покое, не думая ни о чём частном и не желая думать о нём. И тогда, если те, с кем это происходит, научатся умиротворять себя, освобождаясь от всякого внешнего и внутреннего делания и от старания совершать какие бы то ни было действия, тотчас в этом освобождении и праздности они почувствуют внутреннее подкрепление, которое столь тонко, что обычно если хочешь или стараешься почувствовать его, то не почувствуешь, ибо, как я говорю, оно творит свою работу в лучшей силе и свободе души; и подобно ветру, который ускользает, если попытаться сжать его в кулаке.
7. В этом смысле мы можем понять то, что Невеста говорит Жениху в Песни Песней: «Уклони очи свои от меня, ибо они заставляют меня летать»[42] (6:5) — Бог таким образом погружает душу в сие состояние и ведет ее путем, столь отличным от прежнего, что если она хочет делать что-то собственными силами, то скорее помешает, чем поможет работе, которую Бог совершает в ней. Причина в том, что на этой стадии созерцания, когда душа уже вышла из размышлений и вошла в состояние продвинувшихся, уже сам Бог творит в душе, и поэтому внутренние способности привязывают ее, не оставляя полагающейся ни на разум, ни на чувство в воле, ни на рассуждение в памяти; ибо в это время все, что душа может совершать сама по себе, не помогает, но, как мы уже сказали, мешает внутреннему миру и работе, что в этой сухости чувства Бог совершает в духе; последняя так тонка и духовна, что производит действие спокойное, утонченное, уединенное, удовлетворяющее и умиряющее[43], очень далекое от всех этих первоначальных удовольствий, которые были столь ощутимы и чувственны; потому что это мир, о котором Давид сказал, что «Бог говорит в душе, чтобы сделать ее духовной» (Пс 85 (84):9)[44]. Отсюда происходит третий признак.
8. Третий признак, по которому можно узнать сие очищение чувства, — то, что начинающий уже не может ни размышлять, ни рассуждать в воображении (как привык), как бы ни старался со своей стороны; потому что здесь Бог уже начинает сообщаться с ним не через чувство, как делал прежде посредством рассуждения, сочетавшего и разделявшего познания, но через чистый дух, в который не входит последовательное рассуждение; сообщаться ему с действием простого созерцания, которое не постигают ни внешние, ни внутренние чувства — из этого следует, что ни воображение, ни фантазия не могут служить опорой ни в каком рассмотрении, и далее опоры в них уже не найти.
9. Говоря об этом третьем признаке, нужно иметь в виду, что действию способностей и удовольствию от них может препятствовать некое плохое настроение, и если причина в этом, то, когда сие настроение заканчивается (ибо человек никогда не пребывает в одном и том же), тотчас, с тем старанием, которое прилагает душа, она вновь может делать то же, что и раньше, и ее способности обретают себе поддержку. В очищении желания это не так, ибо, начиная входить в него, идущий дальше уже не может рассуждать, применяя свои способности. Правда, иногда некоторые начинающие входят в него не в этой последовательности, а так, что порой оставляют свои чувственные удовольствия и рассуждения, ибо, возможно, из-за их слабости не следует отлучать их от груди в один прием; — вместе с тем, они с каждым разом заходят все дальше, прекращая чувственную работу (если они должны идти дальше). Но с теми, кто не идёт путем созерцания, все происходит совсем иначе, ибо эта сухая Ночь обычно не продолжается для них в чувстве, хотя некоторые иной раз испытывают сухость, а иной раз — нет, и одни не могут рассуждать, а другие — могут. Причина в том, что Бог погружает их в эту Ночь лишь затем, чтобы наставить, смирить и преобразовать их желание, ибо иначе они не продвинулись бы вперед и творили себе грешную усладу из вещей духовных; а не для того чтобы ввести их в жизнь духа, каковая есть созерцание. Не всех, кто намеренно упражняется в пути духа, Бог погружает в созерцание хотя бы наполовину (а почему — это лишь Ему одному известно). Отсюда следует, что у этих людей чувство никогда не будет окончательно отнято от груди рассмотрений и рассуждений, но лишь иногда и на некоторое время, как мы уже сказали.
ГЛАВА 10, о том, как им вести себя в этой Темной ночи.
1. Итак, во время сухости в этой Ночи чувств Бог прибегает к вышеописанному обмену, возводя душу из жизни чувств в жизнь духа, то есть от размышления к созерцанию, в котором душа уже не может творить или рассуждать о вещах Божиих посредством своих способностей, как было сказано. При этом люди духовные выносят тяжкие страдания, и не столько потому, что переносят терпят сухость, сколько опасаясь того, что заблудились на этом пути, думая, что для них духовное благо иссякло и Бог оставил их, ибо они не получают ни поддержки, ни удовольствия от благих вещей. Тогда они утомляются и по привычке стараются с некоторым удовольствием приложить свои способности к некоему предмету размышлений, полагая, что, когда они не делают этого и не чувствуют себя работающими, ничего не совершается. Они делают это довольно-таки неохотно и с внутренним сопротивлением души, коей нравилось находиться в сем покое и праздности, не работая с применением способностей. Таким образом, разрушая одно, они не приобретают пользы в другом, ибо, взыскуя духа, теряют тот дух, который имели — дух спокойствия и мира, уподобляясь тому, кто бросает уже сделанное, чтобы вновь начать делать то же самое, или тому, кто выходит из города, чтобы вернуться и вновь войти в него, или тому, кто выпускает пойманную дичь, чтобы броситься в погоню за ней же. Но это с их стороны простительно, потому что они уже не достигают ничего своим первоначальным способом действий, как было сказано выше.
2. В это время, если нет того, кто понимал бы их, они либо возвращаются назад, оставляя свой путь из-за того, что ослабли, либо по меньшей мере задерживаются, не идя дальше, из-за тяжких усилий, направленных на то, чтобы идти прежним путем размышлений и рассуждений, утомляясь и чрезмерно трудясь физически, воображая, что покинуты из-за своего небрежения или грехов. Сие извиняет их, ибо Бог уже ведет их другим путем, то есть путем созерцания, сильно отличающимся от первоначального, ибо первый путь есть путь размышления и рассуждения, а второй не подлежит ни воображению, ни рассуждению.
3. Те, с кем происходит подобное, должны утешиться, постоянно пребывая в терпении и не скорбя; и доверять Богу, Который не оставит тех, кто ищет Его с простым и прямым сердцем (Прем 1:1)[45] и не преминет дать им все необходимое для пути, чтобы привести их к ясному и чистому свету любви, который Он дарует им посредством другой Ночи, Темной ночи духа, если они удостоятся того, чтобы Бог погрузил их в нее.
4. Способ, коим надлежит вести себя в этой Ночи чувств, таков: здесь ничего уже не достичь размышлением и рассуждением, ибо для этого уже не время. Теперь нужно позволить душе пребывать в мире и покое, хотя им явственно кажется, что они ничего не делают и лишь теряют время, и хотя им кажется также, что в своей слабости они не желают думать ни о чем, но сделают достаточно, если возымеют терпение пребывать в молитве, ничего не делая. Здесь им надлежит сделать лишь одно: оставить душу спокойной и необремененной, отдыхающей от всех познаний и помышлений, не пекущейся, о чем думать и рассуждать, довольствующейся одним только любовным и спокойным познанием Бога, и пребывающей без хлопот и служения, без охоты вкушать или ощущать, ибо все эти потуги беспокоят и рассеивают душу, отнимая мирный покой и сладостное бездействие созерцания, которое даруется ей в этой Ночи.
5. Порою душу одолевают всё более сильные сомнения : не теряет ли она время попусту и не следует ли заняться чем-то иным, поскольку на молитве она не способна ни делать что бы то ни было, ни думать о чём бы то ни было, но лишь терпит и пребывает в покое, ибо там не происходит ничего, кроме того, что душа испытывает удовольствие и ощущение духовного простора. Потому что, если она станет творить что-либо по своему желанию, используя свои внутренние способности, это будет лишь мешать и отнимать те блага, которые Бог посредством сего мира и праздности души укрепляет и запечатлевает в ней. Так, если бы художник рисовал или гравировал какое-либо лицо, и сие лицо изменялось бы от желания что-либо сделать, это не позволяло бы художнику работать и портило уже сделанное. Итак, когда душа хочет пребывать во внутреннем мире и праздности, любое действие, страсть, или познание, которые она тогда пожелает ощутить, беспокоят ее, разрушают и заставляют чувствовать сухость и пустоту в чувстве, ибо, чем больше она старается опираться на какую-либо привязанность или познание, тем больше чувствует ошибку, из-за которой не может уже продвигаться по этой дороге.
6. Этой душе не следует обращать внимания на то, что ее внутренние способности не могут действовать; напротив, она должна желать, чтобы это произошло скорее, потому что, не мешая действию внушенного созерцания, которое дарует ей Бог, она воспримет его спокойнее и обильнее и, вместо того чтобы пылать и воспламеняться в духе, воспримет любовь, которую это темное и тайное созерцание несет с собой и прилепляет к душе. Ибо созерцание есть не что иное, как тайное, покойное и любовное внушение от Бога, которое, если ему не препятствовать, воспламеняет душу любовью, как гласит следующая строка:
сжигаема любовью и тоскою.
ГЛАВА 11, объясняющая три строки первой строфы.
1. Сие есть воспламенение любви, хотя обычно начинающие его не чувствуют, потому что еще не научились или не начали понимать себя через нечистоту естества, или потому что душа не дает ему спокойного места в себе самой, ибо сама не понимает себя, как мы уже сказали — хотя иногда, с этим или без этого, сразу начинает чувствоваться некая тоска по Богу. Чем дальше душа идет, тем яснее она видит, что охвачена страстью и воспламенена любовью к Богу, не зная и не понимая, как и откуда родится такая предельная любовь и страсть; но что иногда эти огонь и воспламенение, с коими душа в любовной тоске желает Бога, так возрастают в ней, что она может сказать о себе, как Давид, пребывавший в этой Ночи: «Ибо воспламенилось сердце мое» (что следует понимать как «воспламенилось в любовном созерцании»), «а также внутренности мои изменились» (это значит — мои чувственные пристрастия изменяются, то есть, изменяется чувственная жизнь в духе, и приходят сухость и исчезновение всего, о коих мы говорим); «и я» — говорит он — «был повержен в ничто и уничтожен, и не разумел» (Пс 73 (72):21-22). Как мы уже сказали, душа, не зная, через что она идет, видит себя уничтоженной относительно всех вещей горних и дольних, которые привыкла вкушать, и только лишь зрит себя влюбленной, не зная, как. И поелику порою это воспламенение любви очень сильно возрастает в духе, душа ощущает такую великую тоску по Богу, что кажется, будто кости иссыхают в этой жажде, естество увядает, а его жар и сила истощаются из-за живости этой любовной жажды, ибо душа чувствует, что эта любовная жажда воистину жива. Давид также питал и ощущал ее, когда сказал: «жаждет душа моя к Богу крепкому, живому» (Пс 42 (41):3; Син.); что значит: «жива была жажда, которую испытывала моя душа». Мы можем сказать, что сия жажда, ибо она жива, убивает жажду. Но нужно заметить, что ее пылкость не постоянна, но воспламеняется временами, хотя некую жажду душа чувствует все время.
2. Нужно также заметить, что начинающие, как правило, не ощущают этой любви, чувствуя лишь сухость и пустоту, о которых мы говорим, и тогда, вместо любви, которая воспламенится потом, душа обычно несет в середине сей сухости и пустоты способностей тревогу и попечение о Боге с печалью и боязнью из-за того, что не служит Ему; и сей дух сокрушенный (Пс 51 (50):19)[46] и пекущийся о своей любви есть весьма угодная Богу жертва. Эти заботу и тревогу влагает в душу сие сокровенное созерцание, до тех пор пока чувство, то есть чувственная часть, не очистится от естественных сил и пристрастий посредством сухости, и не воспламенится в духе сия Божественная любовь. И в течение этого времени душа, как исцеляемый больной, все выносит в этом темном и сухом очищении чувства, излечиваясь от множества несовершенств и приобретая множество добродетелей, чтобы сделаться способной к названной любви, как будет сказано по поводу следующей строки:
о жребий мой блаженный!
3. Бог погружает душу в эту Ночь чувств с целью очистить внешние чувства, приготовить их, подчинить и объединить с духом, помрачая и заставляя прекратить размышления. И также затем, в конце очищения духа, чтобы объединить его с Богом (как будет рассказано после), Он погружает душу в Ночь духа, и она стяжает (хотя в ней это не заметно) пользу, которую ей приносит блаженный жребий, позволивший выйти из пут и темницы внешних чувств через названную Ночь; она говорит следующие слова: о жребий мой блаженный! Относительно сего нам следует обсудить здесь блага, которые душа обретает в этой Ночи и с которыми при блаженном жребии она может пройти через нее; все виды этих благ душа заключает в следующей строке:
я вышла стороною.
4. Слово вышла надлежит понимать так, что душа вышла из подчинения своей собственной чувственной части, с коим прежде искала Бога через действия столь же слабые, ограниченные и ненадежные, как те, что принадлежат внешней части человека; так что на каждом шагу она претыкалась о множество несовершенств и невежеств, как мы уже заметили выше, когда говорили о семи смертных грехах, от которых она освобождается. Эта Ночь угашает в ней любое наслаждение горним и дольним и затемняет в ней все рассуждения, даруя бесчисленные блага в стяжании добродетелей, как мы сейчас говорим. Великая радость и утешение для того, кто идет через нее, — видеть как то, что кажется столь тяжелым, мучительным и противоположным духовной радости, творит в душе сии блага, которые, как мы говорим, даруются душе, посредством этой Ночи вышедшей в своих пристрастиях и действиях от всего сотворенного и идущей к вечному. Сей выход есть великое блаженство и удача; во-первых, потому, что это великое благо — угасить желание всех вещей и пристрастие к ним; во-вторых потому что очень мало тех, кто терпелив и постоянен в желании войти через эти «тесные врата» и идти этим «узким путем, ведущим в жизнь», как сказал наш Спаситель (Мф 7:14). Эти «тесные врата» есть Ночь чувств; в ней душа отказывается и обнажается от всего, чтобы войти в эти врата, объединяясь с верой, чуждой всякого чувства, дабы идти «узким путем», каковой есть другая Ночь, Ночь духа, в которую душа входит потом, чтобы идти к Богу в чистой вере, являющейся средством, коим душа объединяется с Богом.
Этот путь столь узок, темен и страшен (его невозможно сравнить с Ночью чувств во тьме и трудах ее, как мы скажем далее), что гораздо меньше тех, кто идет по нему; но он приносит несравненно больше благ, чем Ночь чувств. О благах, даруемых Ночью чувств, мы скажем сейчас по возможности кратко, чтобы перейти к другой Ночи.
ГЛАВА 12, о пользе, приносимой душе этой Ночью.
1. Эта Ночь очищения желания, блаженная для души, приносит ей великие блага и пользу (хотя душе скорее кажется, что она их отнимает). Как Авраам устроил большой пир, когда его сын Исаак был отнят от груди (Быт 21:8), так на небе радуются оттого, что Бог уже извлек эту душу из пеленок, что Он опускает ее с рук, дабы она шла сама, а также от того, что, отнимая ее от груди и молока, мягкого и нежного яства младенцев, Бог заставляет её отведать хлеб с коркой, и душа начинает вкушать яство сильных (Евр 5:12-14)[47], которое в этом иссушении и помрачении чувства начинает дароваться ей в духе пустом и сухом, лишенном чувственных соков, то есть во внушенном свыше созерцании, о коем мы говорим.
2. Такова первая и главная польза, которую здесь получает душа, и от этой главной пользы происходят чуть ли не все остальные, что приносит эта сухая и темная Ночь созерцания. Это есть познание себя и своей нищеты; ибо от всех милостей, которые Бог даровал душе, Он заставляет ее вернуться в это познание, эту сухость и опустошение способностей относительно ощущавшегося прежде изобилия; и та трудность, которую обретает душа в благих вещах, заставляет ее познать свою низость и нищету, каковые не бросались в глаза во время ее благоденствия. Это хорошо описано в Книге Исхода, где Бог, желая смирить детей Израиля и заставить их познать самих себя, повелел им снять украшения праздничные, с коими они шли по пустыне: «Сейчac, отныне и впредь, совлеките с себя праздничные убранства и облачитесь в одежды будней и труда, дабы знали вы, какого обхождения заслуживаете» (Исх 33:5). Эти слова следует понимать следующим образом: поскольку одежда, которую вы носите, предназначена для праздника и радости и она заставляет вас чувствовать себя не столь низкими, каковы вы на деле, снимите ее, чтобы впредь, видя себя облаченными в нищету, вы познали, что не заслуживаете большего и поняли, кто вы такие. Посему верно, что прежде душа не знала своей нищеты, ибо, когда она ходила, словно на празднике, обретая в Боге сильную усладу, утешение и опору, была она более удовлетворённой и довольной, и казалось ей тогда, что она отчасти служит Богу — ибо, хотя она не имела Его в себе явно, всё же по крайней мере благодаря удовлетворению, обретаемому ею от удовольствия, несколько укреплялась в служении. Но, облекшись в иную одежду, в одеяние труда, сухости и бесприютности, когда её прежние светочи померкли, она больше доверяет новым светочам: стремясь ко столь превосходной и столь необходимой добродетели самопознания, она уже не ставит себя ни во что и не получает от себя ни малейшего удовлетворения, ибо видит, что сама по себе ничего не делает и ничего не может. И это недовольство собою и безутешность оттого, что душа не служит Богу, помогают ей обрести и почитать Бога больше, чем все прежние дела, которые она творила и все удовольствия, которые она получала, сколь бы велики они ни были, поскольку в них она могла впасть во множество несовершенств и в глубокое невежество. От этого труда сухости родится не только то, что мы описали, но также блага, о коих мы говорим сейчас, и много большие, о коих еще надлежит поведать, и которые происходят из источника самопознания.
3. Что касается первого, то душа начинает общаться с Богом с большим почтением и учтивостью, как всегда надлежит общаться с Всевышним; в благоденствии собственного удовольствия и утешения она не делала сего, ибо удовольствие, которое она чувствовала, заставляло в желании, относящемся к Богу, быть отважнее, чем нужно, невежливее и неосмотрительнее. Так произошло с Моисеем, когда он чувствовал, что Бог говорит с ним; ослепленный сим желанием и наслаждением, он отважился бы приблизиться без особого почтения, если бы Бог не повелел ему остановиться и снять обувь (таким образом отмечается почитание и вежливость, когда обнажают то влечение, с коим надлежит общаться с Богом).
Посему, когда Моисей повиновался этому, он стал таким разумным и осмотрительным, что, как речет Писание, не только не осмеливался подойти, но даже не дерзал воззреть на Бога (Исх 3:6)[48], ибо, оставив обувь чувств и удовольствий, он познал свою великую нищету пред лицом Божиим, ибо сие подобало ему, чтобы услышать Божии слова. Также и благорасположение, которое Бог выказал Иову, чтобы говорить с Ним, заключалось не в наслаждениях и не в славе, которыми тот же Иов был наделён от Бога прежде (1:1-8), но в том, когда он нагим сидел на гноище, беззащитный и терзаемый друзьями, полный отчаяния и горечи и покрытый проказой от темени до подошв (29 и 30). Когда он таким образом унизился, Тот, Кто «из праха поднимает бедного» (Пс 113 (112):7; Син.), Всевышний Бог, сошел и говорил с ним лицом к лицу, открывая ему величайшие глубины Своей Премудрости, чего не делал никогда раньше, во времена его благоденствия (38-42).
4. Мы должны отметить и другую превосходную пользу, приносимую этой Ночью и сухостью чувственных желаний: после того как мы там окажемся, Бог (как свидетельствует реченное пророком: «Свет твой взойдет во мраке» (Ис 58:10; Син.), осветит душу, дав ей понять не только ее собственные низость и нищету, как мы уже сказали, но также высоту и величие Бога; потому что, кроме погашенных чувственных желаний, удовольствий и привязанностей, разум остается чистым и свободным, чтобы воспринять истину; ибо чувственные удовольствия и желания, даже порожденные духовными вещами, помрачают и обременяют дух. Кроме этого, подавление и сухость чувства также просвещает и «оживляет разумение», как говорит пророк Исайя (28:19); что Бог заставляет понять насильно — как пустую и необремененную душу (как требуется для Божественного влияния) Он сверхъестественно, посредством этой Темной и сухой ночи созерцания, как мы сказали, омывая, обучает Своей Божественной Премудростью, чего не совершал через чувственные смыслы и удовольствия.
5. Это очень хорошо выразил тот же пророк Исайя, вопросив: «Кого хочет он учить видению? и кого вразумлять проповедию? отнятых от грудного молока, отлученных от сосцов матери?» (28:9; Син.), тем самым давая понять, что к этому Божественному воздействию не подготовит первоначальное молоко духовной сладости и не дадут опоры материнские перси сладостных рассуждений при помощи чувственных способностей, которые любила душа; но произойдёт это в силу отсутствия первого и отлучённости от второго, поскольку, дабы услышать Бога, душа должна быть очень упорной и отрешенной от пристрастий и чувств, как сказал о себе пророк: «На стражу мою стану я (что значит, отделенный от желаний) и утвержу ноги мои (это значит, не стану рассуждать в чувстве), чтобы наблюдать, то есть узнать: что придет ко мне от Бога?» (Авв 2:1). Таким образом, как уже сказано, из этой иссушающей Ночи выходит сначала самопознание, откуда, как от основы, выходит другое познание — познание Бога. Как сказал святой Августин о Боге: «Да познаю я, Господи, сам себя, и да познаю Тебя»[49], ибо, как говорят философы, противоположности хорошо познаются одна через другую.
6. И, чтобы полнее описать действие, которое производит эта чувственная Ночь с ее сухостью и безвкусием, дабы, как мы говорим, душа восприняла в ней свет от Бога, приведем здесь свидетельство Давида, хорошо дающее понять ту великую добродетель, кою дарует эта Ночь для высшего познания Бога. Он сказал так: «В земле пустынной, безводной, сухой и бездорожной явился я пред Тобою, дабы узреть добродетель Твою и славу» (Пс 63 (62): 2-3). Восхитительно следующее: Давид не говорит здесь, что духовные наслаждения и многие удовольствия приуготовили его душу и послужили расположением и средством познать славу Божью, но сухость и отвержение чувственной части, что понимается здесь под «землей пустынной и безводной»; он не сказал также, что понятия и рассуждения из тех, которыми он много пользовался прежде, были путём ощутить и узреть добродетель Бога: напротив, сие было достигнуто неспособностью вынести суждение о Боге или продвинуться в рассуждении воображения, что и понимается здесь под «бездорожной землей». Таким образом, эта Ночь со своей сухостью и пустотой — средство познать Бога и себя самого, хотя не так полно и глубоко, как в другой Ночи, Ночи духа, поскольку это познание есть начало второй Ночи.
7. В сухости и пустоте этой Ночи желания душа обретает также смирение — добродетель, противоположную первому смертному греху, то есть гордыне. В этом смирении, обретаемом через описанное самопознание, душа очищается от всех несовершенств, связанных с гордыней, в которые она впала во времена своего благоденствия. Она видит себя столь сухой и ничтожной, и потому ей уже не кажется загодя, с первого же шага, будто она делает всё лучше, чем другие, или же превосходит их, как казалось прежде; наоборот, она познает, что другие все делали лучше.
8. Это порождает любовь к ближнему; ибо такой человек уважает их и не осуждает, как привык осуждать прежде, когда видел в себе великое усердие, а в других нет. Он познает только собственное ничтожество и все время обращает на него внимание; так, что оно не оставляет его и не позволяет видеть ничего другого. Это хорошо выразил Давид, пребывавший в сей Ночи: «Я онемел и смирился, и хранил молчание о благом, и скорбь моя возобновилась» (Пс 39 (38):3). Он говорил так, потому что ему казалось, что блага его души настолько иссякли, что он не только не имел и не находил слов, чтобы говорить о них, но относительно чужих добродетелей также онемел, скорбя от сознания собственного ничтожества.
9. В этой Ночи души становятся также послушными и покорными на духовном пути и, видя себя столь ничтожными, не только слышат то, чему их учат, но даже хотят, чтобы кто-то направлял их и говорил им, что они должны делать. Отнимается у них также то пристрастное самомнение, которое они порой ощущали во времена своего благоденствия; и, наконец, на этом пути стираются все остальные несовершенства, что мы отметили здесь, относящиеся к первому греху, то есть к духовной гордыне.
ГЛАВА 13, о другой пользе, приносимой душе этой Ночью чувств.
1. Что касается несовершенств души, связанных с духовной скупостью, с коей она жаждала разных духовных вещей и никогда не была довольна ни одними, ни другими упражнениями, жадно желая удовольствия, которое от них получала, то сейчас, в этой сухой и темной Ночи, душа преображается, ибо не получает удовольствия и вкуса, как привыкла, а скорее обретает в них огорчение и трудности, и с такой холодностью совершает их, что может потерять из-за своего небрежения, как раньше теряла из-за чрезмерного рвения. Однако тем, кого Бог погружает в эту Ночь, Он обычно дает смирение и пыл (хотя и вместе с горечью), чтобы они делали то, что Бог велит им, только ради Него и отказались от многих вещей, не находя в них удовольствия.
2. Что касается духовного сластолюбия, столь же ясно видно, что через сухость и безвкусность чувства, которые душа обретает относительно вещей духовных, она освобождается от тех нечистот, которые мы здесь заметили, так как обычно они происходят от удовольствия, что от духа передается чувству.
3. Но несовершенства, от коих душа освобождается в этой Темной ночи относительно четвертого греха, то есть духовного обжорства, могут быть видны здесь, хотя они здесь не описаны, потому что бесчисленны; я не стану перечислять их, ибо хотел бы уже закончить рассказ об этой Ночи, чтобы перейти к другой, рассказ и наука о которой столь тяжелы. Чтобы понять бесчисленные блага, которые, кроме описанных, завоюет душа в этой Ночи относительно греха духовного обжорства, достаточно сказать, что душа освобождается от всех несовершенств, о коих здесь рассказано, и от множества других, намного более вредоносных и безобразных мерзостей (которые, как я сказал, здесь не описаны), в каковые впадали многие из тех, о ком нам известно по опыту, ибо они не преобразили свое желание этого духовного лакомства. Ибо в душе, которую Бог погружает в эту сухую и Темную ночь, похоть сдержана и желание обуздано таким образом, что она не может питать страсть ни к какому чувственному вкусу и удовольствию ни от чего горнего или дольнего; и это продолжается таким образом, что остается запечатлено в душе, преображенной и возобладавшей над похотью и желаниями — она теряет силу страстей и похоти, и удовольствие делается бесплодным; как иссякает молоко, если не выцеживать его из груди, так и желания души истощаются посредством духовного воздержания. Оно порождает в душе, кроме названных, превосходнейшую пользу, ибо, угасив желания и похоть, душа живет в духовном мире и спокойствии, ибо там, где не царят ни желания, ни похоть, нет и смятения, но только мир и утешение от Бога.
4. Отсюда происходит вторая польза, то есть обычное памятование Бога, со страхом и боязнью пойти вспять (как было сказано) по духовному пути; а это великая польза, и она не из меньших в этой сухости и очищении желания, ибо душа очищается и омывается от несовершенств, что прилеплялись к ней посредством желаний и пристрастий, которые, со своей стороны, притупляют и ослепляют душу.
5. Эта Ночь приносит душе и другую немалую пользу, состоящую в том, что душа упражняется во множестве добродетелей разом, как и в терпении и твердости духа, которые сильно закаляются в этой пустоте и сухости, ибо она страдает, не находя в духовных упражнениях ни утешения, ни удовольствия. Душа обучается Божественному милосердию, так как раньше ее привлекало и услаждало удовольствие, которое она получала от своих трудов, а теперь она побуждается только Богом. Душа обретает здесь также добродетель силы, потому что в этих трудностях и безвкусии, обретаемых ею в труде, она извлекает силу из слабости и становится сильной; и, наконец, все добродетели, как богословские, так и главные нравственные. Душа телесно и духовно обучается в этих лишениях.
6. Нужно знать, что в этой Ночи душа стяжает четыре вида пользы, о которых мы говорим: наслаждение миром, привычное памятование о Боге и попечение о Нем, очищение души и обучение добродетелям, которое мы заканчиваем описывать, как сказал Давид, ибо узнал это на опыте, пребывая в этой Ночи: «Моя душа отбросила утешения; я памятовал о Боге, обрел утешение, упражнялся, и изнемог дух мой» (Пс 77 (76): 3-4). И далее он говорит: «Я размышлял в ночи с сердцем моим, и упражнялся, выметал и очищал дух мой» (77 (76): 7), что нужно понимать как «очищал от всех пристрастий».
7. Что касается несовершенств, связанных с тремя другими духовными грехами, о которых мы здесь говорили, то есть с гневом, завистью и раздражением, то в этой сухости желания душа также очищается от них и приобретает добродетели, противоположные им, ибо, смягченная и смиренная этими сухостью, трудностями и другими искушениями, которыми в переменах этой Ночи Бог испытывает ее, душа становится кроткой по отношению к Богу, к самой себе и к ближнему, так что больше не гневается ни на саму себя, волнуясь из-за своих ошибок, ни на ближнего из-за чужих, а относительно Бога не чувствует уныния и не жалуется чрезмерно, ибо благо не даруется быстро.
8. Что же касается зависти, то здесь душа также наполняется любовью к ближним, и если питает какую-либо зависть, она не греховна, как случалось раньше, когда душе причиняло страдания, если ей предпочитали других, или они ее превосходили, ибо здесь она уже принимает это как данность, видя себя столь ничтожной, какой видит; и зависть, которую она питает (если питает), добродетельна: она желает подражать другим, а это великая добродетель.
9. Уныние и тоска, которые душа ощущает здесь от духовных вещей, также не греховны, ибо раньше сие происходило от духовных удовольствий, которые она иногда вкушала и притязала вкушать, когда их не обретала; теперь же тоска не происходит от слабости вкуса, ибо Бог отнимает его относительно всех вещей в этом очищении желания.
10. Остальные виды пользы, которые были описаны, а также другие, бесчисленные, даруются душе посредством сего сухого созерцания; посему посреди этих лишений и нужды, и зачастую тогда, когда душа меньше об этом думает, Бог сообщает ей духовную сладость, чистейшую любовь и духовные познания, порою очень тонкие; каждое из них полезнее и ценнее всего того, что она вкушала раньше; хотя начинающие не понимают этого, потому что духовное влияние, которое здесь даруется, очень тонко, и чувство его не воспринимает.
11. И, наконец, поскольку здесь душа очищается от чувственных пристрастий и желаний, она обретает духовную свободу, в коей завоевывает два плода Святого Духа. Также здесь она восхитительно освобождается от рук трех своих врагов — беса, мира и плоти, потому что, если угашены чувственные вкус и удовольствие относительно всех вещей, то ни бес, ни мир, ни чувственность не имеют ни оружия, ни силы противостоять духу.
12. Эти лишения даруют душе такую чистоту любви к Богу, что такую душу уже не побуждают трудиться ее собственный вкус и удовольствие от труда, как, быть может, было раньше, когда она получала удовольствие; но трудится душа лишь для того, чтобы угодить Богу. Она перестает быть тщеславной и довольной, какой, возможно, привыкла быть во время своего благоденствия, но становится подозрительна и боязлива по отношению к себе самой, не получая от себя никакого удовлетворения; в этом есть страх Божий, который сохраняет и увеличивает добродетели. Эта сухость угашает также естественные похоть и пыл, как также было сказано, ибо здесь, если нет удовольствия, которое Бог со своей стороны иногда вселяет в нее, только чудом получает она чувственное удовольствие и утешение от своего усердия в каких бы то ни было трудах и духовных упражнениях, как уже было сказано.
13. В этой сухой Ночи возрастает попечение о Боге и жажда служить Ему, ибо, по мере того как иссякает млеко чувственности, коим душа питалась и коего желала, в этой сухости и наготе остается одна лишь жажда служить Богу, что очень угодно Ему, как сказал Давид: «жертва Богу дух сокрушенный» (Пс 51 (50): 19; Син.).
14. Душа познает, что в этом сухом очищении, через которое она проходит, она стяжала и добыла столь великую и дивную пользу, как здесь было изложено, и потому не будет чрезмерным сказать в поэме то, что мы разъясняем в данных строках:
о жребий мой блаженный! — я вышла стороною.
Это значит: я вышла из сетей и подчинения своим чувственным желаниям и пристрастиям — вышла стороною, что значит: три названных врага не смогли бы мне помешать. Они (как мы уже сказали) уловляют душу желаниями и удовольствиями, словно силками, и задерживают ее, чтобы она не вышла из себя самой к свободе Божественной любви; а без них они не могут бороться с душой, как было сказано выше.
ГЛАВА 14, объясняющая последнюю строку первой строфы.
1. Здесь, успокоив через длительное умерщвление четыре страсти души, то есть радость, скорбь, надежду и страх, и усыпив чувственность через привычную сухость естественных желаний, и возносясь от действий к гармонии внутренних чувств и способностей, прекращая свои рассудочные действия, как мы уже сказали, каковые суть весь человек и обитель внутренней части души, именуемая здесь ее домом, душа говорит:
когда мой дом исполнился покоя.
Этот дом чувственности уже исполнился покоя, а это значит, что он умерщвлен, его страсти угашены, а желания успокоены и усыплены посредством этой блаженной Ночи чувственного очищения, и душа вышла, начиная путь духа, каковой есть путь преуспевших и извлекших пользу, по-другому именуемый путем просветления или внушенным созерцанием, которым Бог от Себя просвещает и исцеляет душу, без рассуждения или деятельной помощи самой души.
2. Такова (как мы уже сказали) Ночь и очищение чувства в душе, происходящая с теми, кто вошел в другую, более тяжелую Ночь, в Ночь духа, дабы пройти через нее к Божественному единению любви (ибо проходят не все, но меньшинство), и обычно идут они, сопровождаемые великими трудами и искушениями, которые длятся долго, хотя у одних дольше, чем у других. Потому что некоторым они даются ангелом сатаны (то есть нечистым духом), чтобы подхлестнуть их чувства сильными и отвратительными искушениями, и вселяют в них его дух с мерзостными познаниями и представлениями, что иной раз мука горшая, нежели смерть (2Кор 12:7).
3. Иногда в этой Ночи он вселяет в них дух богохульства, который вмешивается во все их суждения и помышления с нестерпимыми богохульствами и, случается, с такой силой подталкивает их в воображении, что они едва не произносят этого вслух, что причиняет им тяжкое страдание. Иногда им дается другой отвратительный дух, который пророк Исайя называл Spiritum vertiginis (духом опьянения) (19:14), не для того, чтобы они пали, но потому, что он их испытывает; он помрачает чувство таким образом, что их наполняет тысяча сомнений и смущений, столь запутанных, что судить о них очень трудно, и эти люди никак не могут ни остановиться на чем бы то ни было, ни опереться в своем суждении на чужой совет или мнение. Сие есть одно из самых тяжких побуждений и ужасов этой Ночи, и оно очень близко к тому, что происходит в другой Ночи, в Ночи духа.
4. Эти душевные бури и труды Бог обычно посылает в сей Ночи и в очищении чувств тем, кого, как я говорю, Он должен затем погрузить в другую (хотя не все в нее проходят), дабы, наказываемые и мучимые таким образом, они шли, приуготовляя, располагая и закаляя чувства и способности для единения с Премудростью, которое там будет им дано. Потому что, если душа не искушена, не обучена и не испытана тяготами и трудами, она не может оживить свое чувство для Премудрости, как сказал Сирах: «Тот, кто не искушен, что знает? И тот, кто не испытан, какие вещи ведает?» (34:9-10). Об этой истине хорошо свидетельствует пророк Иеремия: «Ты покарал меня, Господи — и я был наставлен» (31:18). А самое тяжкое в этом наказании, дающемся, чтобы войти в Премудрость — внутренние труды, о которых мы здесь говорим, поскольку они успешнее очищают чувство от всех удовольствий и утех, к коим оно по естественной слабости было привязано и в коих душа воистину смиряется ради превознесения, которое ей уготовано.
5. Но время, которое душа проведет в этом голоде и покаянии чувства, нельзя определить с точностью, ибо это не у всех происходит одинаково и с одинаковыми искушениями, потому что измеряется Божьей волей. Сие соответствует большей или меньшей мере несовершенств, которые есть у каждого и которые нужно исправить, а также степени любовного единения, к коему Бог хочет вознести душу, смиряя оную с большей или меньшей силой, в течение большего или меньшего времени. Тех, кто послушнее и крепче, дабы страдать сильнее, Он очищает быстрее; а очень слабых ведет Он через эту Ночь весьма долго, с большим снисхождением и слабыми искушениями, то и дело давая отдых их чувствам, дабы они не возвратились вспять. Поздно приходят к чистоте совершенства в этой жизни (а некоторые из них не придут никогда) те, что не вполне пребывают в Ночи, ни вполне вне ее; потому что, хотя они не идут дальше, чтобы они оставались в смирении и самопознании, Бог в течение какого-то времени испытывает их в сих искушениях и лишениях, а подчас и время от времени посещает их с утешением, чтобы в поисках Его они не чрезмерно отвратились от мира. А другие души, более слабыми, Бог ведет, как бы являясь и перемещаясь, чтобы наставить их в любви к Себе, ибо сами они не обучились бы идти к Нему без ошибок.
Но души, которые должны прийти к столь блаженному и высокому состоянию, как единение любви, и которых Бог ведет очень быстро, обычно достаточное время пребывают в этой сухости и в этих искушениях, как видно на опыте. Так что уже настало время начать описывать вторую Ночь.
КНИГА ВТОРАЯ о Темной ночи. Рассказывающая о самом глубоком очищении, которое производит вторая (бездеятельная) Ночь духа.
ГЛАВА 1, начинающая обсуждение Темной ночи духа. Говорящая, в какое время она приходит.
1. Проведя душу дальше, Всевышний погружает ее в эту Ночь духа, но не сразу, как только закончатся лишения и трудности первого очищения в Ночи чувства — обычно проходит довольно много времени, даже годы, в течение которых душа, выйдя из состояния начинающих, обучается в состоянии продвинувшихся. При этом душа, словно узник, освобожденный из тесной тюрьмы, обретает в Божьих вещах много большую свободу и радость и ощущает наслаждение куда более обильное и глубокое, нежели то, что испытывали начинающие, прежде чем вошли в названную Ночь, ибо воображение и способности здесь уже не привязаны к рассуждениям и духовным заботам, как было прежде. Поэтому продвинувшийся легко и быстро достигает в своем духе спокойного любовного созерцания и духовной сладости, не прилагая усилий рассуждения. Но очищение души не завершено, если недостает его основной части, то есть очищения духа, без коего (из-за того, что одна часть человека сообщается с другой, если принять как данность, что они являются единым целым) и очищение чувств, даже очень глубокое, не станет законченным и совершенным. Ему всегда будет недоставать каких-либо лишений, сухости, тьмы и нужды, иногда куда более серьезных, чем пройденные, что были предвестниками и посланцами грядущей Ночи духа; хотя они не так длительны, как ожидающая душу Ночь, ибо по прошествии определенного срока, или нескольких отрезков времени этой Ночи душа тотчас возвращается к своему привычному спокойствию.
Те души, которые не смогли подняться на столь высокую ступень любви, Бог очищает, то и дело погружая их на некоторое время в Ночь созерцания и духовного очищения, заставляя эту Ночь часто темнеть и рассветать для них; так исполняется сказанное Давидом: «”посылает Свой хрусталь (означающий здесь созерцание) как бы частями”» (Пс 147:17)[50], хотя эти частицы темного созерцания никогда не бывают так действенны, как сия ужасающая Ночь созерцания, что мы описываем и куда Бог намеревается погрузить душу, дабы привести ее к Божественному единению.
2. Внутреннее наслаждение, о коем мы говорим, которое эти продвинувшиеся легко и в изобилии обретают и вкушают в духе своем, теперь сообщается им намного обильней (переливаясь в чувство), чем до его очищения, ибо, став чище, чувство легче может воспринимать духовные удовольствия. Наконец, чувственная часть души слаба и не способна воспринять сильные духовные дары, и из-за того, что духовное сообщение передается чувственной части, это благо порождает в ней изрядную слабость и повреждает ее, вызывая отвращение[51] и, следовательно, духовное утомление, ибо, как говорил мудрый Соломон, «”тленное тело отягощает душу”» (Прем 9:15; Син.). Эти сообщения не могут быть ни очень сильны, ни очень действенны, ни очень духовны, как то потребно для духовного единения с Богом, из-за слабости и испорченности чувственной части человека, которая принимает в них участие, и посему с ним случаются экстазы, расстройства и недомогания, которые всегда происходят, если сообщения не чисто духовны, то есть не сообщаются только духу, как те, что даруются уже совершенно очищенным второй Ночью духа, у коих исчезают эти восхищения и телесные муки. Они наслаждаются свободой духа, и ничто не омрачается чувством и не проходит через него.
3. Давая понять необходимость войти в эту Ночь духа, мы отметим здесь некоторые несовершенства и опасности, грозящие продвинувшимся.
ГЛАВА 2, продолжающая речь о других несовершенствах продвинувшихся.
1. У этих продвинувшихся бывают два вида несовершенств: привычные и сиюминутные. Привычные суть пристрастия и несовершенные привычки, которые, как невыкорчеванные корни, все еще остаются в духе, откуда очищение чувств не смогло их вырвать. Между очищением от них и очищением от прочих та же разница, что между очищением от веток и от корней, либо между оттиранием пятна свежего, или очень застарелого и прочного. Как мы сказали, очищение чувства — только дверь и начало созерцания для духа, и, как мы также уже сказали, оно служит скорее для того, чтобы приспособить чувство к духу, чем для того, чтобы объединить дух с Богом. Но в духе все еще остаются пятна ветхого человека, хотя это не проявляется в нем и не бросается в глаза; однако если их не удалить мылом и щелоком очищения в этой Ночи, дух не сможет достичь чистоты единения с Богом.
2. Им (т.е. продвинувшимся) свойственна также hebetudo mentis[52] и природная косность которой все люди заражаются через грех; а равно и отвлечение и овнешнение духа, который следует просветить, просветлить и сосредоточить через страдание и сжатие этой Ночи. Эти привычные несовершенства есть у всех, кто не прошел состояния продвинувшихся и посему не может достичь, как мы говорим, совершенного единения через любовь.
3. В сиюминутные несовершенства не все впадают одинаковым образом. Но те, для кого эти духовные блага являются более внешними и более чувственно ощутимыми, впадают в бо́льшие несовершенства и опасности, чем описанные в начале, ибо они полными горстями черпают эти духовные сообщения и ощущения, воспринимаемые чувством и духом, и часто видят духовные и воображаемые видения. В этом состоянии подобное происходит у многих, наряду с другими сладостными ощущениями, и таким образом бес и собственная фантазия души очень часто уловляют ее, так как с помощью этого удовольствия бес обычно производит впечатление и пленяет душу названными восприятиями и ощущениями, очень легко очаровывая и обманывая, если она недостаточно осторожна для того, чтобы сопротивляться и твердо отвергать в вере все эти видения и ощущения. Бес заставляет многих верить пустым видениям и ложным пророчествам, и старается сделать так, чтобы находящиеся в этом состоянии возомнили, будто с ними говорят Бог и святые, и каждый раз верили своей фантазии; при этом бес часто наполняет их самодовольством и гордыней; и тогда, побуждаемые тщеславием и спесью, они начинают притворяться, совершая внешние действия, которые кажутся проявлениями святости — например, впадают в экстаз и совершают иные подобные вещи. Они становятся дерзновенными пред Богом, теряя страх Господень, каковой есть ключ и страж всех добродетелей. Подобные подделки и обманы часто множатся в некоторых из них и так застаревают, что возвращение этих людей на праведный путь благочестия и истинного духа становится сомнительным; они доходят до этого прискорбного состояния потому, что чересчур беспечно предались духовным впечатлениям и ощущениям, когда начали преуспевать на этом пути.
4. Я должен сказать о несовершенствах продвинувшихся: их излечить труднее, потому что происходят они от более духовного, чем первые, разговор о которых я хочу оставить. Скажу только, чтобы обосновать необходимость в духовной Ночи — которая есть очищение для того, кто должен идти дальше — что ни один из этих преуспевших посредством всего того доброго, что он совершит собственными силами, не оставит этих естественных пристрастий и несовершенных привычек, о коих мы говорили, ибо сначала должно произойти очищение, чтобы возможно было прийти к Божественному единению.
5. Кроме сказанного выше, следует знать, что, поскольку в этих духовных сообщениях все еще участвует внешняя часть, они не могут быть так действенны, чисты и сильны, как нужно для названного единения; посему, чтобы прийти к нему, душа должна войти во вторую Ночь духа, где, совершенно обнажая чувство и дух от всех этих впечатлений и вкусов, ей надлежит идти в темной и чистой вере, которая есть путь и подобающее средство для того, чтобы душа соединилась с Богом, согласно пророку Осии, сказавшему: «”Я обручу тебя Мне” — это значит, объединюсь с тобой — “в верности”» (2:20; Син.).
ГЛАВА 3, служащая примечанием к тому, что воспоследует.
1. В эту Ночь входят уже продвинувшиеся, которые уже провели некоторое время, питая чувства сладостными сообщениями, чтобы чувственная часть, привлеченная и услажденная духовным удовольствием, проистекавшим от духа, соединялась воедино с духовной и приспосабливалась к ней, вкушая, каждая по-своему, одно духовное яство с одного и того же блюда от одной предпосылки и предмета, чтобы они, некоторым образом уподобленные друг другу и объединенные, вместе приготовились идти тернистым путем длительного очищения духа, который их ожидает[53]. На этом пути две части души — чувственная и духовная — должны окончательно очиститься, потому что одна не может хорошо сделать сие без другой, так как полноценное очищение чувства заканчивается, когда воистину начинается очищение духа. Ночь чувств, которую мы описали, точнее было бы назвать преображением и обузданием желаний, нежели очищением, потому что все несовершенства и неупорядоченности чувственной части имеют свою силу и корень в духе, где коренятся все плохие и хорошие привычки, и поэтому, пока не очистился дух, чувство также не может полностью очиститься от дурных наклонностей и возмущений.
2. А посему в той Ночи, которая воспоследует, обе эти части очистятся совокупно; это и есть та цель, ради которой надлежит пройти через преображение первой Ночи и через благополучие, которое из этого возникло, дабы чувство надлежащим образом соединилось с духом, очищалось и страдало здесь с большей силой, ибо в такой сильной и длительной чистке есть нужда; дабы оно страдало так сильно, что, если не преобразить прежде слабость внешней части и не стяжать силу в Боге через нежное и сладостное общение с Ним, которое душа обретет впоследствии, у нее не было бы ни силы, ни естественного расположения, чтобы это вытерпеть.
3. Поэтому у таких продвинувшихся всё общение и взаимодействие с Богом весьма низко и естественно, ибо они не очистили и не просветлили золото духа и посему все еще по-младенчески говорят о Боге, по-младенчески помышляют о Нем и по-младенчески рассуждают, как сказал апостол Павел (1Кор 13:11), так как не достигли совершенства, которое есть единение души с Богом. Через сие единение люди уже творят, как взрослые, великие дела в своем духе, ощущая свои действия и способности скорее Божественными, чем человеческими, как скажем позднее. Бог желает действительно совлечь с них ветхого человека и облечь их в нового, как сказал апостол — «в нового, который согласно Богу сотворен в новизне чувства» (Кол 3: 9-10); Бог обнажает их от способностей, пристрастий и чувств, (как духовных, так и чувственных, как внешних, так и внутренних), оставляя их разум во тьме, а волю — в сухости, опустошая память, погружая пристрастия души в предельные страдания, горечь и стеснение, лишая чувства и вкуса, которые душа ощущала прежде в духовных благах, чтобы это лишение было одной из главных вещей, что потребны духу, дабы в него внедрилась и в нем объединилась его духовная форма, то есть единение любви. Все это Господь творит в ней посредством чистого и темного созерцания, как душа дает понять в первой строфе. Эта строфа описывает первую Ночь чувства, но главным образом ее следует понимать через вторую Ночь, Ночь духа, ибо это главная часть очищения души. Мы помещаем ее здесь еще раз и объясняем уже в этом смысле.
ГЛАВА 4, приводящая и объясняющая первую строфу.
В ночи неизреченной,
сжигаема любовью и тоскою —
о жребий мой блаженный! —
я вышла стороною,
когда мой дом исполнился покоя.
ОБЪЯСНЕНИЕ
1. Теперь мы понимаем эту строфу в связи с созерцательным очищением или наготой и нищетой духа (а всё это — примерно одно и то же). Следовательно, душа говорит так: «В нищете, беззащитности и непривязанности ни к каким ощущениям, что значит, в темноте моего разума, стеснении моей воли и скорби и тоске памяти, оставаясь во тьме в чистой вере, которая есть Темная ночь для названных природных способностей (только воля ранена скорбью и печалью, сжигаема любовью и тоскою любви к Богу) — я вышла из себя самой, то есть из той себя, что низко познавала, слабо любила и бедно и скудно вкушала Бога; вышла так, что ни бес, ни чувственность мне не помешали.
2. Это было великое блаженство и воистину прекрасный жребий для меня, ибо в окончательном уничтожении и иссякании способностей, страстей, желаний и пристрастий моей души, с коими я низко чувствовала и вкушала Бога, я вышла из своего человеческого общения и действия в Божественные общение и действие. Это значит: мой разум вышел из себя, возвращаясь от человеческого и естественного к Божественному, ибо, объединенный посредством этого очищения с Богом, он познает уже не через собственную силу и естественный свет, но через Божественную Премудрость, с которой объединился. И моя воля вышла из себя, становясь Божественной, ибо, объединенная с Божественной любовью, она не любит низко, с естественной силой, но с силою и чистотою Святого Духа, и воля относительно Бога также уже не действует по-человечески. Точно также и память меняется от восприятия вечной славы. И наконец, все силы и привязанности души посредством этой Ночи и очищения ветхого человека обновляются в Божественном настрое и наслаждении. Эта строка гласит:
В ночи неизреченной.
ГЛАВА 5, приводящая первую строку и начинающая объяснение того, почему это созерцание есть не только Ночь для души, но также скорбь и мука.
1. Эта Темная ночь есть влияние Бога на душу, очищающее ее от привычного невежества и несовершенства, естественных и духовных. Созерцатели называют его внушенным созерцанием или МИСТИЧЕСКОЙ ТЕОЛОГИЕЙ, в коей Бог тайно обучает душу и наставляет ее в совершенстве любви, так что она не делает ничего и не понимает, как сие происходит. Поскольку это вселенное созерцание есть любовное познание Бога, оно производит два основных действия в душе: очищая и просвещая, располагает ее к единению любви с Богом; из чего следует, что та же самая любовная премудрость, которая очищает дух блаженных, просвещая их, здесь очищает душу и просвещает ее.
2. Но может зародиться сомнение: почему Божественный свет, который, как мы говорим, просвещает и очищает душу от ее неведения, душа называет здесь Темной ночью? На это следует ответить, что Божественная Премудрость по двум причинам есть не только Ночь и тьма для души, но, также и более, мука и скорбь для нее. Первая из них состоит в высоте Божественной Премудрости, которая превышает способности души и таким образом является для нее тьмой; вторая же состоит в низости и нечистоте души, и посему Премудрость для души тягостна, мучительна и притом темна.
3. Чтобы доказать первый тезис, надлежит привести истинное учение Философа, гласящее, что, чем более Божественные вещи ясны и явны сами по себе, тем более они естественным образом темны и сокрыты для души. Так, чем ярче свет, тем сильнее он ослепляет и помрачает глаза совы, и чем более ясно и открыто видится солнце, тем более оно затемняет зрение, отнимая его, ибо превосходит зрение из-за его слабости[54]. Поэтому, когда Божественный свет созерцания захватывает душу, которая еще не просвещена полностью, он порождает в ней духовную тьму, потому что не только превосходит ее, но также лишает естественного познания и помрачает его действие. Посему святой Дионисий и другие мистические богословы называли это внушенное созерцание лучом тьмы[55], каковым оно является, как следует знать, для души непросветленной и неочищенной — ибо своим великим сверхъестественным светом побеждает естественную силу разума и личности. Давид также сказал: «облако и мрак окрест Его» (Пс 97 (96):2; Син.) не потому, что это так само по себе, но лишь для нашего слабого познания, которое при таком безмерном свете помрачается и остается бессильным, не постигая; что тот же Давид объяснил, сказав: «великое сияние Его присутствия пронизывало облака»[56] (Пс 17:13), то есть, облака между Богом и нашим восприятием. Поэтому Бог, отводя от Себя душу, которая еще не преображена этим просветляющим лучом Его тайной мудрости, творит темные сумерки в ее разуме.
4. Ясно, что это темное созерцание вначале болезненно для души, потому что у сего внушенного свыше Божественного созерцания есть множество чрезвычайно благих свойств, а воспринимающая их душа полна множества мерзостей, причем мерзостей предельно скверных, ибо она еще не очищена, и из этого следует, что, будучи не в силах заключить две противоположности в одном субъекте, душа неизбежно скорбит и страдает, чувствуя, что в ней эти две противоположности сражаются друг с другом, по причине очищения души, происходящего через сие созерцание. Это мы докажем следующим образом.
5. Что касается первого, свет и мудрость этого созерцания очень ясны и чисты, а душа, которую они захватывают, темна и нечиста; посему душа очень страдает, воспринимая их в себя; так больные гноящиеся глаза чувствуют боль от вторжения яркого света. Из-за нечистоты души эта боль безмерна, когда душа воистину захвачена этим Божественным светом, потому что, когда этот чистый свет вторгается в душу, чтобы изгнать нечистоту, душа чувствует себя столь нечистой и несчастной, что ей кажется, будто Бог против нее и она делает противное Богу. Сие происходит от ощущения, которое терзает здесь душу — ей кажется, будто Бог оставил ее. Это было одним из самых тяжких испытаний, которым подверг Бог Иова; и он вопрошал: «Затем Ты поставил меня противником Себе, так что я стал самому себе в тягость?» (7:20; Син.); потому что душа, ясно видя здесь посредством сего света (хотя и во тьме) свою нечистоту, явственно познает, что недостойна ни Бога, ни какого бы то ни было творенья; и самые большие страдания ей причиняет то, что она думает, будто это никогда не изменится, и все хорошее для нее закончилось. Ее разум глубоко погружается в познание и ощущение собственных ничтожества и несчастий, ибо здесь все они предстают ее глазам в этом дивном и темном свете, и, ясно видя их в себе, она не сможет уже чувствовать ничего другого. Мы можем понять это чувство из свидетельства Давида, сказавшего: «Упрёками за беззаконие Ты наказал человека, разрушил и иссушил его душу; так потрошат паука» (Пс 39 (38):12).
6. Второй вид страданий причиняет душе ее естественная, моральная и духовная слабость, посему, когда это Божественное созерцание захватывает душу с некоей силой, желая укрепить и укротить ее, душа так сильно страдает от своей слабости, что это едва ли не убивает ее; особенно иногда, когда это захватывает её с несколько большей силой, ибо чувство и дух, словно находясь под неким неизмеримым и темным гнетом, страдают и мучаются столь сильно, что для них было бы облегчением решение умереть. Это узнал на опыте Иов, изрекший: «Не хочу, чтобы Он в полном могуществе говорил со мною, чтобы давил меня тяжестью Своего величия»[57] (23:6).
7. В силе этого угнетения и скорби чувствует себя душа настолько чуждой того, чтобы ей благодетельствовали, что ей кажется (а так оно и есть), что то, в чем она обычно находила некую опору, ушло вместе со всем остальным, и нет никого, кто посочувствовал бы ей. В этом смысле сказал также Иов: «Помилуйте меня, помилуйте меня вы, друзья мои; ибо рука Божия коснулась меня» (19:21; Син.). Сколь это дивно и печально: таковы нечистота и слабость души, что руку Бога, саму по себе столь нежную и сладостную, душа ощущает здесь столь тяжкой и отвратительной — при том что она не гнетет и не давит, а лишь прикасается, и прикасается милосердно, ибо делает это с целью оказать душе милость, а не покарать ее.
ГЛАВА 6, о других видах страдания, которые претерпевает душа в этой Ночи.
1. Третий вид страсти и скорби, который претерпевает здесь душа, она ощущает потому, что здесь объединяются две противоположности — человеческая и Божественная; первая есть это очищающее созерцание, а вторая — собственно душа. И Божественное так захватывает душу, чтобы выварить и обновить ее, чтобы сделать Божественной, обнажая от привычных пристрастий и свойств ветхого человека, с коими она крепко объединена, спаяна и согласована, так разрушая и ослабляя духовную субстанцию души и поглощая ее глубокою тьмой, что эта душа чувствует себя разрушающейся и уничтожающейся пред лицом и видом своих страданий в жестокой гибели духа; так проглоченный зверем чувствует себя перевариваемым в его темной утробе, терпя эти страдания, как Иона во чреве китовом (2:1). Посему в этой гробнице темной смерти она должна находиться для духовного воскресения, коего ожидает.
2. Образ этой страсти и скорби, хотя воистину она превосходит любой образ, описал Давид, сказавший: «Окружили меня стоны смертные; скорби ада объяли меня, и я кричу в муках»[58] (Пс 18 (17):5-6). Но то, отчего душа страдает здесь, и то, что она сильнее всего ощущает (ей явственно кажется, будто Бог отверг ее и, ненавидя, выбросил во тьму; и это тяжкое и скорбное несчастье) — чувство, будто Бог оставил ее. Все это описывал и Давид, много страдавший от сего: «Между мертвыми брошенный, — как убитые, лежащие во гробе, о которых Ты уже не вспоминаешь, и которые от руки Твоей отринуты. Ты положил меня в ров преисподний, во мрак, в бездну. Отяготела на мне ярость Твоя, и всеми волнами Твоими Ты поразил меня». (Пс 88 (87), 6-8; Син.). Посему воистину, под гнетом этого очищающего созерцания душа очень живо чувствует тень смертную, стоны смертные и муки адовы, состоящие в ощущении того, что Бог оставил ее, покарал и отверг, что она недостойна Его и Он гневается на нее; все это душа ощущает здесь, и более того — ей кажется, что это уже навсегда.
3. Точно так же душа чувствует, что ни одно из творений не может ей помочь, но все презирают ее — особенно друзья, как продолжал Давид: «Ты удалил от меня моих друзей и знакомых, я стал отвратительным для них» (Пс 88 (87):9). Все это хорошо определил пророк Иона, узнавший сие на себе во чреве китовом:« Ты вверг меня в глубину, в сердце моря, и потоки окружили меня, все воды Твои и волны Твои проходили надо мною. И я сказал: отринут я от очей Твоих, однако я опять увижу святый храм Твой. (Он сказал так потому, что здесь Бог очищает душу, чтобы видеть это.) Объяли меня воды до души моей, бездна заключила меня; морскою травою обвита была голова моя. До основания гор я нисшел, земля своими запорами навек заградила меня» (2:4-7; Син.). Под «запорами» здесь понимаются несовершенства души, мешающие ей получать удовольствие от сего сладостного созерцания.
4. Четвертый вид страдания причиняет душе другое свойство этого темного созерцания — его величие и высота, заставляющие душу чувствовать в себе другой предел — глубокой нищеты и страдания. Сие происходит от главных страданий, которые душа претерпевает в этом очищении, поскольку она ощущает в себе глубокую пустоту и нищету относительно трех видов благ, составляющих удовольствие души, каковые суть блага временные, естественные и духовные, видя себя поверженной в их мучительные противоположности как то: в мерзость несовершенств, в сухость и отсутствие впечатлений, воспринимаемых способностями, и в беспомощность духа во тьме. Поскольку здесь Бог очищает душу согласно ее чувственной и духовной субстанции и согласно внутренним и внешним способностям, нужно, чтобы душа была погружена в пустоту, нищету и беззащитность всех этих частей, оставлена в сухости, в пустоте и во тьме; потому что чувственная часть очищается в сухости, способности в пустоте от впечатлений, а дух — в темных сумерках.
5. Все это Бог совершает посредством сего темного созерцания, в котором душа не только страдает от пустоты и молчания естественных ощущений, служивших ей опорой, что порождает весьма мучительное страдание, подобное тому, как если бы воздух застывал и застревал в легких, не позволяя дышать; но сие также очищает душу, уничтожая, опустошая и истощая в ней (как огонь выжигает ржавчину и патину металла) все пристрастия и несовершенные привычки, которые она усвоила за всю жизнь; и из-за того, что они очень глубоко укоренились в субстанции души, нестерпимо тяжело отречение от них и внутренняя мука, кроме названной телесной и духовной нищеты и опустошенности. Чтобы подтвердить это, мы приведем свидетельство пророка Иезекииля, сказавшего: «Прибавь дров, разведи огонь, вывари мясо; пусть все сгустится и кости перегорят» (24:10; Син.). Под сим понимается страдание, переносимое пустотой и нищетой чувственной и духовной субстанции души. И, кроме этого, он говорит тут же: «И когда котел будет пуст, поставь его на уголья, чтоб он разгорелся, и чтобы медь его раскалилась, и расплавилась в нем нечистота его, и вся накипь его исчезла» (24,11;Син.). Этими словами описано тяжкое страдание, которое душа претерпевает здесь, очищаясь огнем сего созерцания; как говорит пророк, чтобы очиститься и уничтожить ржавчину пристрастий, что находится в средоточии души, нужно, чтобы сама душа воистину уничтожилась и разрушилась в своих врожденных страстях и несовершенствах.
6. Посему в этом горниле страданий душа очищается, словно золото в тигле, как сказал мудрец[59] (Прем 3:6), и чувствует в этом великую отрешенность в самой субстанции души с предельной нищетой, в коей она уподобляется умирающему; как можно видеть в том, что говорил Давид, восклицая к Богу следующим образом: «Спаси меня, Боже; ибо воды дошли до души моей. Я погряз в глубоком болоте, и не на чем стать; вошел во глубину вод, и быстрое течение их увлекает меня. Я изнемог от вопля, засохла гортань моя, истомились глаза мои от ожидания Бога моего» (Пс 69 (68):12-44; Син.). Таким образом Бог крепко смиряет душу, чтобы затем высоко вознести ее (Лк 18:14) и, если бы Он не повелевал, чтобы эти чувства, оживающие в душе, быстро засыпали, она умерла бы в самом скором времени. Но порою случается такое: чувствуется, что внутри она еще жива, и иногда сие ощущается так ясно, что душе кажется, будто она видит отверстый ад и преисподнюю; ибо о тех, с кем сие происходит, сказано, что воистину они «сойдут живыми во ад» (Пс 54:16), так как в этой Ночи очищаются таким же образом, как там, и это очищение — то же, что должно произойти там; и посему душа, прошедшая через него, либо вовсе не входит туда, либо задерживается там ненадолго, ибо один час, проведенный здесь, полезнее долгого времени, проведенного там.
ГЛАВА 7, продолжающая обсуждать тот же предмет, говоря о других скорбях и стеснениях воли.
1. Скорби и стеснения воли здесь также безмерны, так что иной раз они приводят душу во внезапное воспоминание об ее несчастьях, в коих она видит себя сомневающейся в своем исцелении. Вместе с этим усиливается воспоминание о прошедшем благоденствии; потому что обычно, когда души входят в эту Ночь, они получают много радости от Бога и много служат Ему; и им причиняет сильное страдание видеть, что они отдалены от сего блага и уже не могут стяжать его. Это также сказал Иов (ибо узнал на опыте): «Я был спокоен; но Он потряс меня; взял меня за шею и избил меня, и поставил меня целию для Себя. Окружили меня стрельцы Его; Он рассекает внутренности мои, и не щадит; пролил на землю желчь мою. Пробивает во мне пролом за проломом; бежит на меня, как ратоборец. Вретище сшил я на кожу мою, и в прах положил голову мою. Лице мое побагровело от плата, и на веждях моих тень смерти» (16:12-16; Син.).
2. Таковы и так тяжелы страдания этой Ночи, и столько свидетельств из Священного Писания, говорящих о них, мы могли бы привести, что нам не хватило бы времени и силы записать это, ибо, без сомнения, всего, что можно сказать, недостаточно. Однако через уже приведенные свидетельства можно отчасти представить сие. И, чтобы закончить с этим стихом и лучше дать понять то, что творит в душе эта Ночь, я напомню, что чувствовал в ней пророк Иеремия, который оплакивал сие во многих словах следующим образом: «Я человек, испытавший горе от жезла гнева Его. Он повел меня и ввел во тьму, а не во свет. Так, Он обратился на меня и весь день обращает руку Свою; измождил плоть мою и кожу мою, сокрушил кости мои; огородил меня и обложил горечью и тяготою; посадил меня в темное место, как давно умерших; окружил меня стеною, чтоб я не вышел, отяготил оковы мои, и когда я взывал и вопиял, задерживал молитву мою; каменьями преградил дороги мои, извратил стези мои. Он стал для меня как бы медведь в засаде, как бы лев в скрытном месте; извратил пути мои и растерзал меня, привел меня в ничто; натянул лук Свой и поставил меня как бы целью для стрел; послал в почки мои стрелы из колчана Своего. Я стал посмешищем для всего народа моего, вседневною песнью их. Он пресытил меня горечью, напоил меня полынью; сокрушил камнями зубы мои, покрыл меня пеплом. И удалился мир от души моей; я забыл о благоденствии, и сказал я: погибла сила моя и надежда моя на Господа. Помысли о моем страдании и бедствии моем, о полыни и желчи. Твердо помнит это душа моя и падает во мне» (Плач 3:1-20; Син.).
3. Обо всем этом плакал пророк Иеремия, очень живо описывая страдания души в сием очищении и в Ночи духа. Посему следует испытывать великое сострадание к душе, которую Бог погружает в сию несчастную и ужасную Ночь, хотя из этого проистекают великие блага для нее, когда, как сказал Иов, «возносит (Бог) в душе из тьмы великие блага, и производит на свету тень смертную» (12:22), таким образом, что, как сказал Давид, «да будет Его свет, как были Его сумерки» (Пс 139 (138):12).Со всем этим, с безмерной скорбью, с коей она идет вперед, страдая и испытывая величайшую неуверенность в своем исцелении — так как «верит (как сказал здесь пророк), что не закончатся ее несчастья», ей кажется, как сказал тот же Давид, будто «ее поместил Бог во тьму, как давно умерших, посему стосковался в ней ее дух и исстрадалось ее сердце» (Пс143 (142):3) — что происходит от великой скорби и печали. И пока это длится, по причине одиночества и беззащитности, порожденных этой Темной ночью, душа не найдет ни утешения, ни опоры ни в каком учении или духовном учителе, потому что, хотя ей многими способами объясняют, что она может обрести утешение через блага, которые есть в этих скорбях, поверить этому она не может. Она так напоена и переполнена этим безмерным ощущением несчастий, в коем столь явственно видит свое ничтожество, что ей кажется, будто они говорят это, не понимая ее, так как не видят того, что видит и чувствует она, и иной раз вместо утешения она скорее воспринимает новое страдание, и ей кажется, что нет никакого средства от ее несчастья. И вправду, так и есть, ибо, прежде чем Господь закончит очищать душу тем способом, которым Он хочет, никакое средство или лекарство не принесет ей пользы и не поможет в ее страданиях, тем более что душа так же мало может в этом положении как узник в темном застенке, у которого связаны руки и ноги — так, что он не может ни двигаться, ни видеть, ни ощущать никакой радости от горнего или дольнего, пока дух не смирится, не смягчится и не очистится, не станет столь проницательным, простым и утонченным, что может сделаться единым с Духом Божьим, согласно степени единения любви, каковую Его милость захочет даровать этой душе, соответствующей этому очищению, более или менее сильному и более или менее длительному.
4. Но, если воистину должно нечто произойти, в зависимости от того, насколько сильно сие очищение, несколько лет, в течение которых душа погружена в него, перемежаются периодами облегчения, когда через данное Богом освобождение сие темное созерцание больше не захватывает душу с очищающей силой, а захватывает просветляюще и любовно, так что душа, как бы радостно вышедшая из этой тюрьмы и из плена[60], и свободно отдыхающая на просторе, ощущает и вкушает великую сладость мира и любовного дружества с Богом, с изобильной легкостью духовного сообщения. Это — признак здоровья души, дарованного ей названным очищением, и признак изобилия, которое ожидается; иной раз это таково, что душе кажется, будто ее труды уже завершились. Сие есть свойство духовных состояний в душе, если они действительно духовные — когда душа пребывает в тяготах, ей кажется, что она уже никогда не выйдет из них и что ее блага иссякли, как это можно видеть в приведенных свидетельствах; а когда душа вкушает духовные блага, ей также кажется, что ее несчастья уже закончились, и блага никогда больше не отнимутся; так Давид, видевший, что с ним это происходит, каялся в этом, говоря: «И я говорил в благоденствии моем: “не поколеблюсь вовек”» (Пс 30 (29):7; Син.).
5. Сие происходит потому, что нынешнее состояние духа, пребывающего в одной противоположности, своим действием изменяет нынешнее состояние и ощущение другой противоположности; но то же самое не происходит таким же образом в чувственной части души, ибо ее ощущения слаба. Но, в то время как дух здесь еще не вполне очищен и омыт от пристрастий, которые дает внутренняя часть, он несет в себе противоречия; и, хотя дух не меняется, поскольку пристрастен к ним, он сможет измениться в муках; так изменился, как известно, Давид после многих несчастий И страданий, хотя во время его благоденствия ему казалось, что оно никогда не прейдет. Так и душе, которая видит себя пребывающей в этом изобилии духовных благ, не бросаются в глаза корень несовершенств и нечистота, которые все еще остаются в ней, ибо она думает, что ее труды уже завершились.
6. Но эта мысль приходит нечасто, ибо до того как закончится духовное очищение, эти сладостные сообщения очень редко приходят так изобильно, что скрывают невыкорчеванный корень таким образом, что душа перестает чувствовать там, внутри, что ей чего-то не хватает или что она должна что-то сделать, и сие не позволяет ей полностью насладиться дарованным облегчением, чувствуя там, внутри, как бы своего врага: хотя он будто бы успокоился и уснул, есть подозрение, что он возродится и вновь примется за свое; и, когда душа более спокойна и меньше испытывает себя, она вновь поглощается и захватывается другой стадией, худшей и более долгой, темной и мучительной, чем прошедшая, причём она может длиться дольше, чем первая. И здесь душа снова начинает верить, что все хорошее для нее закончилось навсегда; ей недостаточно опыта, который принесло прошедшее благоденствие, коим она насладилась после первоначальных трудов (в коем она также думала, что больше ни о чем уже не будет скорбеть), чтобы перестать верить на этой второй стадии стеснения, что все хорошее уже кончилось и не вернется, как в прошлый раз; ибо, как я говорю, причина этой твердой уверенности — нынешнее состояние духа, которое уничтожает в душе все, что в ней есть от противоположного состояния.
7. Именно поэтому страждущие в чистилище страдают от великих сомнений в том, что они когда-либо выйдут оттуда и их мучения кончатся; хотя обычно они обладают темя богословскими добродетелями, то есть верой, надеждой и любовью, та действительность, в которой они страдают и лишены Бога, не позволяет им наслаждаться нынешним благом и утешением от этих добродетелей. Ибо хотя им бросается в глаза, что они любят благо Бога, это не утешает их, потому что им кажется, будто Бог не любит их и они недостойны этого; напротив, так как они видят, что лишены Его и погружены в такое ничтожество, им кажется, что они несут в себе очень много зла, и посему отвратительны Богу и отвергнуты им навсегда по весомым причинам. И так, хотя в этом очищении душа видит, что сильно любит Бога и готова отдать за Него целую тысячу жизней (и это правда, ибо в этих тяготах сии души со многой верностью любят своего Бога), всё же это не приносит душе облегчения, а скорее причиняет большую скорбь; ибо, любя Его так, что не имеет иной заботы, кроме как радеть о Нем, и видя себя столь несчастной, она не может поверить ни тому, что Бог любит ее, ни тому, что она когда-либо это обретет, но скорее тому, что она навсегда отвратительна не только Ему, но и всякой твари — и страдает, видя, что заслуживает быть отвергнутой Тем, Кого она так любит и жаждет.
ГЛАВА 8, говорящая о других страданиях, которые терзают душу в этом состоянии.
1. Другая вещь сильно терзает здесь душу, делая ее безутешной, — то, что, поскольку эта Темная ночь препятствует способностям и пристрастиям, душа не может ни вознести страсть или разум к Богу, ни молиться Ему; ей кажется, как пророку Иеремии, что Бог «закрыл себя облаком, чтобы не доходила молитва наша» (Плач 3:44; Син.), и потому она хочет сказать, как в приведенном свидетельстве: «Он преградил дороги мои квадратными каменьями» (Плач 3:9;). И если иной раз душа молится, эта молитва настолько лишена силы и сока, что ей кажется, будто Бог не слышит ее и не обращает внимания, как говорит тот же пророк: «И когда я взывал и вопиял, задерживал молитву мою» (Плач 3:8;Син.). И вправду, это время не для того, чтобы говорить с Богом, но для того, чтобы полагать, как говорит Иеремия, «уста свои в прах, если вдруг к нему пришла бы надежда» (Плач 3:29), терпеливо перенося свое очищение. Бог творит сие здесь в душе при ее бездействии; посему она не может ничего: ни молиться, ни внимать вещам Божественным, ни тем более сделать что-либо в других, мирских делах и заботах. И не только это с ней происходит: часто случаются также такие приступы отчужденности, а память погружается в такое глубокое забвение, что порой проходит долгое время, в течение которого она не знает ни того, что сделала или подумала, ни того, что делает или должна сделать, и не может заметить (хотя и хочет) ничего из того, в чем находится.
2. Поскольку здесь не только разум очищается от своего света, а воля — от своих пристрастий, но и память — от своих рассуждений и познаний, нужно также уничтожить в ней их все. Чтобы исполнилось то, что сказал о себе Давид, — то есть чтобы в этом очищении «я был уничтожен и не разумел» (Пс 72:22)[61]; (сие «не разумел» относится здесь к этому неведению и забвению, каковое причиняется внутренним созерцанием, поглотившим душу) дабы душа со своими способностями расположилась и настроилась на Божественное для Божественного единения любви, нужно, чтобы сначала она была поглощена вместе с ними всеми этим Божественным и темным духовным светом созерцания и тем самым отстранилась от всех пристрастий и впечатлений от творения, и единственное, что останется тогда при ней, — это ее намерение. Чем более чисто и просто этот Божественный свет захватывает душу, тем более он помрачает ее, опустошает и уничтожает в ней страсти к отдельным впечатлениям и пристрастиям, порождаемым как горним, так и дольним; и, чем менее чисто и просто он захватывает душу, тем меньше отчуждает ее и тем меньше она бывает помрачена. Это кажется невероятным — сказать, что сверхъестественный Божественный свет тем больше помрачает душу, чем она яснее и чище, и чем менее чиста она, тем меньше он ее помрачает. Если рассмотреть доказанное выше, оно соответствует изречению Философа, гласящему, что сверхъестественные вещи тем темнее в нашем разуме, чем они ясней и отчетливей сами по себе[62].
3. Чтобы лучше объяснить это, приведем сравнение с обычным естественным светом. Мы видим, что чем луч солнца, входящий через окно, прозрачней и чище от пылинок, тем менее ясно он виден, а чем больше в воздухе частиц и пылинок, тем более ясным этот луч кажется глазу[63]. Причина сего в том, что свет не видим сам по себе — он лишь средство, позволяющее видеть все прочие вещи, которые он захватывает; тогда свет, отражаясь от них, также становится видимым, а иначе ни он, ни они не видны. Таким образом, если луч солнца, проникающий в окно некоей комнаты и проходящий через нее от одной стены до другой, ни на что не наткнется, и если в воздухе не будет частиц, от коих он отразится, в комнате будет не больше света, чем раньше, и луч не бросится в глаза; но, если его хорошо видно, значит, там, где он находится, тьма гуще, потому что другой свет несколько затмевает его и не позволяет видеть, ибо, как мы сказали, нет видимых предметов, от которых он мог бы отразиться.
4. Точно такое же действие производит в душе Божественный луч созерцания, который, захватывая душу своим Божественным светом, затмевает ее естественный свет и этим лишает ее всех естественных впечатлений и пристрастий, которые она схватывала прежде посредством естественного света; и так не только оставляет ее темной, но и пустой относительно способностей и желаний, как духовных, так и естественных. И, оставляя душу пустой и в потемках, Он очищает и просвещает ее духовным Божественным светом, в то время как душа не думает, что стяжала его, но полагает, что находится во мраке, как мы сказали о луче, который, даже находясь посреди комнаты, не виден, если он чист и ни на что не натыкается. Но в этом темном духовном свете, коим захвачена душа, когда этому свету есть от чего отразиться, то есть когда ему предлежит какая-либо вещь, а именно духовная, имеющая отношение к совершенству или несовершенству — благодаря ее мельчайшему атому, или же суждению о том, ложно сие или истинно, она тотчас становится видна и понятна куда яснее, чем раньше, когда душа пребывала в этих сумерках; и тогда, ни больше ни меньше, она познаёт духовный свет, коим обладает, позволяющий с легкостью познать несовершенство, которое ему предлежит. Так же и луч, пронизывающий комнату, о котором мы говорили: — хотя он невидим, тем не менее, если через него должна пройти рука или какая-либо вещь, эта рука тотчас становится видна, и так познается, что здесь находится свет солнца.
5. Этот духовный свет столь прост, чист и общ, не подвержен воздействию извне и не определяется никакими отдельными познаниями, естественными или Божественными (ибо относительно всех этих впечатлений способности души в нём пусты и уничтожены), что душа с великой общностью и легкостью познает и проникает любую вещь горнюю или дольнюю, которая ей предлагается. Поэтому апостол сказал, что «дух все проницает, и глубины Божии» (1Кор 2:10; Син.); ибо об этой простой и главной мудрости следует понимать то, что устами мудреца рек Святой Дух — что она «благодаря своей чистоте касается всего» (Прем 7:24); что означает: она не определяется никакими отдельными пристрастиями или познаниями. Это свойство духа, очищенного и уничтоженного относительно всех отдельных пристрастий и познаний, который в этом невкушении и непонимании отдельных вещей живет в своей пустоте и тьме, обнимая все в своем великом расположении, дабы исполнились в нем слова апостола Павла: «Мы ничего не имеем, но всем обладаем» (2Кор 6:10; Син.), ибо сие блаженство подобает такой нищете духа (Мф 5:3).
ГЛАВА 9, описывающая, как эта Ночь затемняет дух, чтобы просветить его и дать ему свет.
1. Осталось сказать здесь, что хотя эта блаженная Ночь затемняет дух, она делает это, чтобы дать ему свет для всех вещей; и хотя она смиряет душу и погружает ее в нищету, она делает это, чтобы возвеличить сию душу и вознести; и хотя эта Ночь обедняет душу и опустошает от всех ее естественных владений и пристрастий, она делает это, чтобы душа могла божественно расшириться и наслаждаться, вкушая от всех вещей горних и дольних, со свободой духа ощущая общее во всем. Чтобы элементы соединились во все естественные составы и существа, нужно, чтобы они не были пристрастны ни к какому отдельному цвету, запаху или вкусу, и тогда они смогут взаимодействовать со всеми вкусами, запахами и цветами; также и духу подобает быть простым, чистым и нагим от всех видов естественных пристрастий, как сиюминутных, так и привычных, чтобы он мог свободно, с широтой духа сообщаться с Божественной Премудростью, в которой, благодаря своей чистоте, он отведывает все вкусы всех вещей с истинным превосходством величия. Без этого очищения душа никоим образом не может ни ощутить, ни вкусить удовлетворение от всего этого изобилия духовных вкусов, ибо одного только ее пристрастия или отдельной вещи, к коей этот дух привязан сиюминутно или привычно, достаточно, чтобы не чувствовать, не вкушать, не воспринимать нежность и глубокий вкус духа любви, который содержит в себе все вкусы с великим превосходством.
2. Так дети Израиля, у коих оставалась единственная привязанность — воспоминание о мясе и пище, которые они вкушали в Египте (Исх 16:3), не могли в пустыне вкусить изысканный хлеб ангелов, то есть манну, которая, как гласит Священное Писание, имела сладость всех вкусов и превращалась во вкус того, чего каждый из них хотел (Прем 16:21). Так не может по желанию воли достичь и вкушать наслаждения духом свободы — тот дух, что все еще привязан к какому-либо сиюминутному или привычному пристрастию, к отдельным познаниям или каким-нибудь иным впечатлениям. Причина этого в том, что пристрастия, ощущения и впечатления совершенного духа (ибо они Божественны), суть другого вида и рода, столь возвышенного и столь отличного от естественного, что, дабы действенно и привычно владеть одними, естественным образом надлежит изгнать и уничтожить другие, как делают две противоположности, неспособные пребывать совместно в одном субъекте. Поэтому, чтобы душа могла пройти к этим высотам, необходимо, чтобы Темная ночь созерцания уничтожила и разрушила ее сначала в ее низменностях, погрузив ее в сумерки, сухую, угнетенную и пустую; ибо свет, который должен дать себя ей, есть высочайший Божественный свет, превосходящий всякий естественный свет, который не содержится в разуме естественным образом.
3. Итак, чтобы разум мог объединиться с сим светом и сделаться Божественным в состоянии совершенства, он должен сначала очиститься и уничтожиться относительно своего естественного света, воистину погружая его в сумерки посредством этого темного созерцания. Эта тьма должна длиться столько, сколько нужно, чтобы извергнуть и уничтожить привычку, которую сей разум питал в течение долгого времени, и его метод познавать определенно, и чтобы на их место пришли Божественные просвещение и свет; и поскольку та сила познавать, что была у него раньше — сила естественная, из этого следует, что сумерки, которые душа выносит здесь, глубоки, ужасны и очень болезненны, ибо ощущаются в глубочайшей субстанции духа, и потому кажутся субстанциональными. Это так, ни больше ни меньше, поскольку пристрастие любви, что должна дать себя разуму в Божественном единении — Божественное, и потому очень духовное, тонкое, нежное и очень внутреннее, превосходящее всякое пристрастие и ощущение воли и всякое желание его — для того, чтобы воля могла прийти и чувствовать и вкушать через единение любви это Божественное пристрастие и наслаждение, столь высокое, что оно не попадает в волю естественным образом, нужно, чтобы сначала она была очищена и уничтожена во всех своих пристрастиях и ощущениях, будучи оставлена в сухости и угнетении столько, сколько нужно в соответствии с естественными пристрастиями, как к Божественному, так и к человеческому, дабы она, измученная, истощенная и хорошо испытанная в огне этого Божественного созерцания от всякого рода бесов (как рыбье сердце, которое Товия (Тов 6:17) бросил в курильницу) приобрела расположение чистое и простое, вкус очищенный и исцеленный, чтобы чувствовать высокие и необычайные прикосновения Божественной любви, в коей увидит себя Божественно преображенной, а все сиюминутные и привычные противоречия (как мы утверждаем), которые были в ней прежде, будут изгнаны.
4. В сказанном единении, к коему располагает и направляет эта Темная ночь, душа должна стать наполненной и одаренной истинным славным великолепием в общении с Богом, что содержит в себе бесчисленные блага наслаждений, превосходящих всякое изобилие, которым душа может владеть естественно — ибо в своей естественной слабости и нечистоте она не может его воспринять, потому что, согласно сказанному апостолом, «не видел того глаз, не слышало ухо и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его» (1Кор 2:9; Син.). Поэтому нужно сначала погрузить душу в пустоту и бедность духа, очищая от всех естественных привязанностей, утешений и впечатлений, приносимых всем горним и дольним, чтобы она осталась пустой, в истинной нищете духа и обнаженной от ветхого человека, дабы жить этой новой и блаженной жизнью, которой она достигнет посредством этой Ночи, то есть в состоянии единения с Богом.
5. Душа должна стяжать и обрести Божественное чувство и знание, очень возвышенное и сладостное, относительно всех Божественных и человеческих вещей, которые не подпадают под обычное чувство и естественное знание души — ибо она увидит их глазами столь отличными от тех, что были у нее раньше, сколь отличны дух от чувства и Божественное — от человеческого. Поэтому ей надлежит истощиться и закалиться в духе относительно общего и естественного чувства, погружаясь посредством этого очищающего созерцания в великое отвращение и угнетение, и в памяти отдалиться от всякого мирного и спокойного познания, с внутренним ощущением опасности и странности всех вещей, когда все они кажутся ей странными и непривычными, не такими, как всегда. Ибо так эта Ночь извлекает дух из его обычного и заурядного ощущения вещей, чтобы вести к Божественному чувству, которое странно и чуждо всему человеческому восприятию. Здесь душе кажется, что в страданиях она выходит за собственные пределы; в другой раз она думает, будто все это — обольщение и обман, и идет, околдованная вещами, которые видит и слышит, что кажутся ей весьма диковинными и странными, в то время как они те же самые, с коими она общалась всегда; это происходит потому, что душа уже отдаляется и отчуждается от обычного чувства и знания вещей, дабы, уничтоженная в этом отношении, она обучилась Божественному, которое скорее от другой жизни, нежели от этой.
6. Душа выносит здесь все эти удручающие очищения духа, чтобы он возродился к жизни посредством сего Божественного влияния, и во многих муках рождается ее духовное здравие; так исполняются слова пророка Исайи, сказавшего: «пред лицем Твоим, Господи, зачали мы, были словно в муках рождения и родили дух здравия» (Ис 26:17). Кроме того, посредством этой Ночи созерцания душа приготовляется, чтобы прийти к внутреннему миру и покою, который таков и столь сладостен, что он, как говорит Церковь, «превыше всякого ума» (Фил 4:7). Поэтому душа должна сначала оставить всякий мир — который не был миром, поскольку она была облечена несовершенствами, хотя названной душе он и казался миром (потому что она воспринимала все согласно своему вкусу), двойным миром, а это значит, что она уже овладела миром духа и, следовательно, видела себя полной духовного изобилия. Нужно, чтобы этот мир чувства и духа (который, как я говорю, еще несовершенен), был сначала очищен в ней, отнят и повержен в смятение. Это пережил и оплакал пророк Иеремия, чье свидетельство мы приводим, описывая несчастья этой скорбной Ночи: «удалился мир от души моей» (Плач 3:17; Син.).
7. Это скорбное смятение порождается множеством страхов, воображений и тревог, что несет в себе душа и в которых, наряду с осознанием и ощущением несчастья, в коем она себя зрит, душа подозревает, что ее блага потеряны и иссякли навсегда. Посему дух ее полнится одной лишь скорбью, столь глубокой, что она причиняет сильные духовные стон и вопль; иногда душа издает их вслух, разрешаясь в слезах, когда у нее довольно силы и добродетели, чтобы это сделать, но такое облегчение приходит не часто. Давид очень ясно описал это в одном из псалмов, как тот, кто хорошо узнал на себе: «Я изнемог и сокрушен чрезмерно; кричу от терзания сердца моего» (Пс 38 (37):9; Син.). Сей вопль порождается глубокой скорбью, ибо иногда, при внезапном остром воспоминании о несчастье, в котором видит себя душа, скорбь и боль от страданий так возносятся и окружают ее, что не знаю, как я мог бы дать понять это, если не через сходство с Иовом, который, пребывая в тех же самых тяготах, сказал: «словно наступающие воды, льются стоны мои» (Иов 3:24). Потому что, как вода иной раз разливается так, что затопляет и наполняет все, так и этот вопль и скорбь души иной раз возрастают так, что затопляют и переполняют ее всю, наполняя духовными скорбями и печалями все ее глубокие чувства сверх всего того, что может превознестись.
8. Сие совершает в душе эта Ночь, скрывающая надежды на свет дня. Это имел в виду также Иов, сказавший: «Ночью буравят уста мои с муками, и пожирающие меня не спят» (30;17). Под устами здесь понимается воля, переполненная этими скорбями, которые, разбивая душу, не умаляются и не спят, ибо сомнения и страхи, переполняющие душу в этой Ночи, никогда не умолкают.
9. Глубока эта война и борьба, и посему мир, ожидающий душу, также должен быть очень глубоким; и духовная боль — глубокой и тонкой, потому что любовь, которой душа должна овладеть, также должна быть очень глубокой и очищающей. Чем прочнее здание, тем более глубокой, тщательной и чистой надлежит быть работе, и тем более тяжкой, посему, как сказал Иов, «ныне изнемогает душа моя в себе самой и кипят внутренности мои» (30:16), и нет у него никакой надежды. Все происходит именно так, потому что душа должна прийти к обладанию и наслаждению в состоянии совершенства, к коему она движется посредством этой очищающей Ночи и где ожидают ее бесчисленные дары благ и добродетелей; и поэтому вначале обычно нужно, чтобы согласно как субстанции души, так и ее способностям она видела и чувствовала себя отчужденной и лишенной их всех, пустой и обнищавшей от них. Ей кажется, будто она так далека от этих благ, что ее невозможно убедить в том, что она должна когда-либо достичь их; она считает, что все хорошее для нее закончилось, как сказал пророк Иеремия в приводимом свидетельстве: «Я забыл о благоденствии» (Плач 3:17; Син.).
10. Но сейчас мы увидим, почему этот свет созерцания, который столь сладостен и приятен для души, что ей нечего больше желать, ибо с ним (как было сказано выше) она и должна объединиться, чтобы достичь всех благ в состоянии совершенства, которого желает — своим вселением причиняет этим начинающим такую боль и так отделяет их от людей, как мы здесь сказали.
11. Мы легко ответим, сказав то, что отчасти уже сказали, — причина не в собственно созерцании и вселении, которое есть вещь Божественная, и само по себе не может причинить боль (напротив, оно дарует много радости и наслаждения, как будет сказано потом); но причина — в нашей слабости и несовершенстве, которые в то время несет в себе душа, и в ее расположении, или противоположностях, мешающих этому расположению; вторгаясь в них, названный Божественный свет заставляет душу страдать вышеописанным образом.
ГЛАВА 10, объясняющая корень сего очищения через сравнение[64].
1. Для большей ясности сказанного и того, что еще надлежит сказать, нужно заметить, что очищающее любовное познание или Божественный свет, о котором мы говорим, точно так же поступает с душой (очищая ее и приуготовляя к тому, чтобы совершенно объединить с собою), как должен поступить огонь с деревом, чтобы преобразить его в себя. Первое, что делает вещественный огонь, будучи приложен к дереву, — начинает иссушать его, заставляя извергать влагу наружу и выплакивать воду, которая в нем есть. Так, делая древесину черной, безобразной и дурно пахнущей, огонь сушит ее мало-помалу, извлекая из нее свет и заставляя извергнуть наружу все темные и безобразные свойства, которые в ней есть и которые противоположны огню. Наконец, он начинает нагревать ее и воспламенять снаружи, пока не преобразит в себя и не сделает прекрасной, как сам огонь; в сем состоянии в ней нет уже никакого претерпевания и никакого действия, свойственных древесине, кроме количества и веса более плотного, чем у огня (потому что таковы свойства огня); ибо и он сух, и она суха; он горяч, и она горяча; он светел, и она светится; и становится много легче, чем раньше, — огонь придает ей все эти свойства и совершает сие действие.
2. Точно так же мы можем рассуждать о Божественном огне любовного созерцания, который, прежде чем объединить душу с собой и преобразить ее в себя, сначала очищает ее от всех противоположных свойств и действий, заставляя безобразие души выйти наружу и делая ее черной и мрачной; так что она кажется худшей, чем прежде, и более уродливой и отвратительной, чем обычно. Ибо Божественное очищение устраняет все зло и все пороки характера, которые были укоренены и упрятаны очень глубоко в душе и потому не бросались ей в глаза и она не понимала, что несет в себе такое зло. Но сейчас, дабы извергнуть их наружу и уничтожить, они полагаются пред ее очами, и она видит их столь ясно, просвещенная этим темным светом Божественного созерцания (хотя она не стала хуже, чем была, ни для себя, ни для Бога) — и, так как душа видит в себе то, чего раньше не видела, ей ясно представляется, что она и вправду не только не готова к тому, чтобы Бог видел ее, но способна лишь вызвать отвращение и уже его вызывает. Исходя этого сравнения, мы сможем понять многие вещи о том, что обсуждаем и собираемся обсуждать.
3. Во-первых, мы можем понять, как свет и любовная Премудрость, которые должны объединить душу с собой и преобразить ее в себя, сначала очищают и приуготовляют ее; так и огонь, что преображает в себя дерево, внедряясь в него, сначала приуготовляет его для названного действия.
4. Во-вторых, бросается в глаза, что эти страдания душа чувствует не от названной Премудрости, ибо, как сказал мудрец: «Вместе с нею пришли ко мне все блага и несметные богатства через руки ее» (Прем 7:11; Син.), но по причине своих собственных слабости и несовершенства, которые не позволяют душе воспринять без этого очищения Божественный свет, сладость и наслаждение — подобно дереву, что не может тотчас, как к нему прикладывается огонь, преобразиться, прежде чем было приготовлено — и от этого так страдает. Пророк хорошо подтвердил сие, описав то, что он вытерпел, чтобы достичь ее, объединиться с нею и насладиться ею: «И моя душа изнемогла в ней, и подвиглась внутренность моя, чтобы стяжать ее; посему приобрел я доброе приобретение» (Сир 51:29).
5. В-третьих, мы можем уяснить из этого, каким образом страдают те, кто находится в чистилище, потому что огонь не имел бы над ними власти, хотя применялся бы к ним, если бы в них не было тех несовершенств, из-за коих они страдают и каковые суть материя, в которой там горит огонь — и, когда она заканчивается, гореть больше нечему; как здесь, когда закончатся несовершенства, душа перестает страдать, и ей остается радоваться.
6. В-четвертых, мы извлечем отсюда, что чем более душа очищается посредством этого огня любви, тем более воспламеняется любовью, так же как дерево, тем же способом и путем — чем больше оно приготовляется, тем сильней нагревается. Это воспламенение любви душа ощущает не всегда, но лишь в том случае, когда созерцание перестает одолевать так сильно, ибо тогда она имеет возможность видеть себя и наслаждаться работой, которую делает и которая тогда раскрывается перед ней. Кажется, будто вынимают руку из жара, извлекая металл из горна, чтобы появилась на свет Божий производимая работа, и тогда у души есть возможность узреть в себе то благо, которого она не видела, пока работа производилась; так, когда огонь перестает язвить дерево, становится хорошо видно, насколько оно воспламенилось.
7. В-пятых, из этого сравнения мы извлечем также то, что уже сказали выше; нужно знать, что воистину после этих периодов облегчения душа вновь начинает страдать, причем страдать сильнее и тоньше, чем раньше, потому что после этой возможности узреть в себе благо, после того как внешние несовершенства уже очистились, огонь любви вновь начинает ранить ее, чтобы истребить и очистить те, что спрятаны глубоко внутрь. Так происходит более глубокое, тонкое и духовное страдание души, когда огонь утончает самые интимные и тонкие духовные несовершенства, глубже укорененные внутри. Это также подобно происходящему с деревом: когда огонь глубже проникает внутрь, он действует с большей силой и яростью, предрасполагая более глубокое к тому, чтобы овладеть им.
8. В-шестых, из этого можно также понять, почему душе кажется, будто всякое благо для нее закончилось и что она полна несчастий, так что в это время до нее не доходит ничего, кроме страданий, как до горящего дерева не доходят ни воздух, ни что-либо иное, но лишь пожирающий его огонь; но затем, после того как внутренние признаки станут подобны внешним, душа ощутит более глубинное наслаждение, потому что внутреннее очищение уже произошло.
9. В-седьмых, мы делаем следующий вывод: хотя душа свободно наслаждается в эти минуты облегчения (так что, как мы сказали, иногда ей кажется, что они не вернутся больше), вместе с тем, когда они вскоре возвращаются, она не перестает чувствовать — если замечает (а иногда он заметен поневоле) тот корень, который остается, не позволяя вкусить полного наслаждения, потому что ей кажется, что страдание может вернуться и вновь напасть; и, когда это так, оно вскоре возвращается. Наконец, то, что нуждается в более глубоком очищении и просвещении, не может полностью утаиться в душе от того, что уже очищено — так же как в дереве, когда то, что находится более глубоко внутри, освещается, ясно чувствуется разница между ним и уже очищенным — и, когда это очищение вновь набрасывается на нее, очищая более глубоко, нет ничего удивительного в том, что душе иногда кажется, будто все ее благо иссякло, и она больше не рассчитывает вернуться к благоденствию, ибо для души, погруженной в более глубокие страдания, все внешнее благо затмевается.
10. Таким образом, имея перед глазами сравнение с тем, что уже было сказано о первой строке первой строфы этой Темной ночи и о ее ужасающих свойствах, можно уже закончить рассказ о сих грустных для души вещах и начать обсуждать плод ее слез, говоря о блаженных свойствах этой Ночи, которые начинают воспеваться во второй строке:
сжигаема любовью и тоскою.
ГЛАВА 11, начинающая объяснять вторую строку первой строфы. Говорящая о том, как душа с пылкой страстью обретает плод этих суровых притеснений — Божественную любовь.
1. В этой строке душа описывает огонь любви, о котором мы сказали, что он сжигает душу в Ночи скорбного созерцания, как огонь вещественный сжигает дерево. Хотя верно, что это воспламенение похоже на описанное нами выше, происходившее в чувственной части души, неким образом оно столь же отлично от него, как тело — от души или духовная часть — от чувственной. Сие воспламенение возжигает любовь в духе, в коем посредством этого темного притеснения душа чувствует себя живо и тяжко уязвленной, с сильной любовью к Богу и верным предощущением Его, хотя без понимания отдельных вещей, потому что, как мы говорим, разум помрачен.
2. Дух ощущает здесь великое любовное пристрастие, потому что сие духовное воспламенение порождает любовную страсть; и поскольку это любовь внушена свыше, она скорее бездеятельна, чем деятельна, и таким образом порождает в душе сильную любовную страсть. Эта любовь уже несет в себе нечто от Единения с Богом и обладает некоторыми его свойствами, которые являются скорее действиями Бога, нежели самой души; душа же подчиняется сему бездеятельно. Хотя здесь душа все же делает нечто: она дает свое согласие; но в жаре и силе, в крепости и страсти любви, или в воспламенении, коим горит здесь душа, только любовь Бога, объединяющая себя с душой, прилепляется к ней. Сия любовь тем сильнее приуготовляет душу, чтобы объединиться с ней и ранить ее, чем более закрыты, отчуждены и бездеятельны все желания этой души, дабы она смогла вкушать от горнего, а не от дольнего.
3. В этом темном очищении, как уже было сказано, сие происходит очень действенно, так как вкусы души столь отрешены и столь сосредоточены на Боге, что не могут получать удовольствия ни от чего. Бог делает все это, отделяя и сосредотачивая их все на Себе, дабы у души было больше сил и способностей, чтобы воспринять любовное единение с Богом, которое через это очищающее средство Он уже начинает ей даровать и в котором душа должна любить с великой силой всех своих способностей и желаний, духовных и чувственных; этого не смогло бы произойти, если бы они разливались в желании другой вещи. Так Давид, чтобы обрести силу этого любовного единения с Богом, говорил ему: «Силу мою для Тебя сберегу» (Пс 59 (58):10), то есть сберегу все умения, желания и силы моих способностей, не желая направлять их действие или удовольствие ни на что, кроме Него.
4. Исходя из этого, мы сможем рассмотреть, каково и сколь сильно может быть это воспламенение любви в духе, когда все силы, способности и желания души, как духовные, так и чувственные, сосредотачиваются, чтобы вся эта гармония использовала свои силы и добродетель в этой любви и так воистину исполняла бы первую заповедь, повелевающую: «Возлюби Господа Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всеми силами твоими» (Втор 6:5; Син.), не оставляя незатронутым этой любовью ничего из того, что есть в человеке.
5. Здесь, в этом воспламенении любви, все желания и силы души так сосредотачиваются, ибо она ранена и задета в их отношении и охвачена страстью — как сможем мы можем понять, каковы будут побуждения и отрешенность всех этих сил и желаний, видя их воспламененными и раненными сильной любовью, без обладания и утоления пребывающими во мраке и сомнениях? Несомненно, они страдают от голода, «как псы», о которых сказал Давид (Пс 59 (58):7и15), что они «ходят и воют», не насыщаясь этой любовью. Ибо прикосновение этой любви и Божественный огонь так иссушают и так воспламеняют желание утолить эту жажду, что оно усиливается в тысячу раз и заставляет тысячей способов и путей идти к Богу с алчностью и желанием. Давид очень хорошо описал это в своем псалме: «Боже! Ты Бог мой, Тебя от ранней зари ищу я; Тебя жаждет душа моя, по Тебе томится плоть моя в земле пустой, иссохшей и безводной» (Пс 63 (62):2; Син.); плоть означает здесь желания.
6. Душа говорит в этой строке, что вышла, «сжигаема любовью и тоскою»[65], а не «с тоскою в любви», потому что во всех вещах и помышлениях, которые в ней бурлят, и во всем, что ей предлагается, она любит на многие лады, и желает, страдая в желании также на многие лады, в любое время и в каждом месте, не успокаиваясь ни на чем, ощущая эту ранящую и сжигающую тоску, как сказал Иов: «Как раб жаждет тени и как наемник ждет окончания работы своей, так я получил в удел месяцы суетные, и ночи горестные отчислены мне. Когда ложусь, то говорю: “когда-то встану?” а вечер длится, и я ворочаюсь досыта до самого рассвета» (7:2-4) Син.).
Этой душе все становится постылым; ей тесно в себе самой; ее не радуют ни небо, ни земля, и она полнится скорбями до сумерек, как сказал Иов, понимая это в духовном смысле, так же как и мы. Это тяжко — страдать без утешения, приносимого твердой надеждой на какие бы то ни было духовные свет и благость, как страдает душа в этой Ночи. Тоска и скорбь души в этом воспламенении наибольшая, потому что усиливается она с двух сторон: во-первых, со стороны духовных сумерек, в коих видит себя душа и которые мучают ее сомнениями и страхами; и, во-вторых — со стороны любви к Богу, сжигающей ее и подстегивающей, которая, нанеся ей рану, уже испугала ее чудесным образом.
7. Оба вида страданий, испытываемых в такое время, хорошо описал пророк Исайя: «Душею моею я стремился к тебе ночью» (26:9; Син.) «Ночью» означает здесь «в несчастье», и это первый вид страдания в Темной ночи. Но «духом моим» — сказал он — «я буду искать тебя во внутренности моей с раннего утра» (там же), и это второй вид страдания от любовных тоски и желания, горящих во внутренностях духа, то есть от духовных страстей.
Но посреди этих темных любовных страданий душа чувствует внутри себя неизменное присутствие и силу, сопровождающие и укрепляющие ее так, что если заканчивается эта тяжесть темного притеснения, душа чувствует себя одинокой, пустой и слабой; потому что ее сила и действие прилеплены и сообщены ей бездеятельно этим темным огнем любви, который в нее вселялся, и потому, когда уменьшается сие вселение, уменьшается и тьма, а также сила и жар любви в душе.
ГЛАВА 12, повествующая о том, почему эта ужасная Ночь есть чистилище и как Божественная Премудрость просвещает в ней людей тем самым просвещением, которое очищает и просвещает ангелов в небе.
1. Из сказанного можно увидеть, как эта Темная ночь любовного огня во тьме не только очищает, но и воспламеняет душу. Нам бросается в глаза также, что, как очищаются души в другой жизни огнем вещественным, так в этой жизни они очищаются и омываются огнем любви, темным и духовным; но тут есть одно различие: там они омываются огнем, а здесь омываются и просвещаются только любовью. К этой любви обращался Давид, прося ее: « Сердце чисто сотвори во мне, Боже, и дух правый обнови внутри меня» (Пс 51(50):12; Син.), потому что чистота сердца есть не меньше, чем любовь и благодать Божья, ибо «чистых сердцем» наш Спаситель называл «блаженными» (Мф 5:8). Сказать «блаженные» — то же самое, что сказать «влюбленные», ибо блаженство не даруется ничем меньшим, нежели любовь.
2. Что душа очищается, просвещаясь этим огнем любовной Премудрости — ибо Бог никогда не дает мистической мудрости без любви, потому что именно любовь ее вселяет — нам ясно показывает пророк Иеремия: «Ниспослал Он огонь в кости мои и обучил меня» (Плач 1:13). И Давид говорил, что «Слова Господни — слова чистые, серебро, очищенное от земли в горниле, семь раз переплавленное» (Пс 12 (11):7; Син.) — что значит, «в очищающем огне любви»; потому что сие темное созерцание вселяет в душу любовь и мудрость вместе, каждую из них согласно необходимости и способности души воспринять их, просвещая душу и очищая ее от ее невежества (как сказал мудрец), повествуя, как сие произошло с ним (Сир 51: 25-26; Син.)[66].
3. Отсюда мы можем заключить, что та же самая Премудрость Бога очищает ангелов, даруя им знание и просвещая в том, чего они не знают; она проистекает от Бога через первые иерархии до последних, а оттуда — к людям. Поэтому все, что делают ангелы, и все, что они говорят, исполнено истины Писания и передано в точности — как вершит сие Бог, так вершат и они; потому что обычно Бог изливает сие через них, а они — от одних к другим, без промедления. Так луч солнца, проходя через множество стекол, поставленных в ряд, пронизывает их все, но в то же время каждое из них посылает его и вселяет в другое измененным, согласно свойству сего стекла — несколько умаленным и ослабленным, в зависимости от того, находится оно ближе к солнцу или дальше от него.
4. Из этого следует, что чем ближе к Богу высшие ангелы или те, которые находятся внизу, тем более они очищены и просветлены, а чем дальше они от Него, тем более ослабленным и отдаленным воспринимают они сие просвещение. Посему человек — следующий, на которого изливается это любовное созерцание Бога (когда Бог пожелает его дать), — может воспринять его только своим собственным, очень ограниченным и жалким способом. Ибо свет Бога просвещает ангела любовью, озаряя и услаждая его, потому что ангел есть чистый дух, расположенный для такого вселения. Но человека, который нечист и слаб, он просвещает (как было сказано выше), помрачая, причиняя ему боль и угнетая его, как поступает солнце с больным и гноящимся глазом — и влюбляет, воспламеняя и мучая, покуда тот же самый огонь утончает его и делает более духовным, очищая, чтобы он мог с наслаждением принять единение этого любовного вселения по способу ангелов, будучи уже очищенным с Божьей помощью, как мы потом скажем. Но тем временем душа воспринимает это созерцание и любовное познание с притеснением и тоской любви, о которой мы здесь говорим.
5. Это воспламенение и тоску любви душа чувствует не всегда; потому что на начинающих, которые только вступают в это духовное очищение, сей Божественный огонь действует, скорее выжимая и приуготовляя древесину души, чем зажигая ее; но, по мере того, как огонь нагревает душу, она обычно чувствует это воспламенение и жар любви. Здесь разум более очищен посредством этой тьмы, и потому иногда эта мистическая и любовная теология, вместе с воспламенением воли, так же ранит, просвещая, другую способность разума неким Божественным познанием и сиянием столь сладостно и тонко, что просветленная, как я говорю, получившая помощь воля чудесно вскипает, и в ней (при ее бездействии) этот дивный огонь любви пылает в живых светочах, так, что душе он уже кажется живым огнем по причине живого познания, которое ей дается. Посему происходит то, о чем говорил Давид в своем псалме: «Воспламенилось сердце мое во мне, в мыслях моих возгорелся огонь» (Пс 39 (38):4; Син.).
6. Сие воспламенение любви с единением этих двух способностей, то есть разума и воли — каковые здесь объединяются — дарует душе великое богатство и наслаждение, потому что сие воспламенение есть истинное прикосновение к Божественности и не что иное, как начало совершенного любовного единения, ожидающего душу. В этом прикосновении душа не обретет возможности столь возвышенно чувствовать и любить Бога, если она еще не прошла через многие труды и через большую часть очищения; но другие, менее возвышенные прикосновения происходят очень часто, потому что для них нет нужды в таком очищении.
7. Из сказанного здесь можно сделать такой вывод: в этих духовных благах, которые через Бога вселяются в душу при ее бездействии, воля может очень сильно любить вне познания разумом, так же как разум способен познавать без того, чтобы воля любила. Эта Темная ночь созерцания с Божественным светом и любовью обладает теплом и светом, подобно огню, и потому нет ничего странного в том, что, когда этот любовный свет сообщается душе, иногда он сильнее ранит волю, воспламеняя ее любовью, и оставляет разум во тьме, не раня его светом, а в другой раз просвещает светом разум, давая ему познание и оставляя волю в сухости — как возможно воспринять жар огня, не видя света, или видеть свет огня, не воспринимая его тепла — и это творит Господь, который вселяет Свой свет, как пожелает.
ГЛАВА 13, повествующая о других сладостных действиях, что совершает в душе эта Темная ночь созерцания.
1. Через этот способ воспламенения мы можем понять нечто о том сладостном воздействии, которое производит на душу эта Темная ночь созерцания, потому что иногда (как мы уже сказали) душа просвещается посредством этих сумерек, и свет во тьме светит (Ин 1:5), проливая сие мистическое познание в разум, а воля остается в сухости, я хочу сказать, без действенного единения любви, с одними лишь спокойствием и простотой, столь тонко и сладостно ощущаемыми душой, что не выразить словами; иногда она чувствует Бога одним способом, иногда — другим.
2. Порою вместе с этим воспламенение ранит также (как было сказано) и волю, отчего та начинает питать возвышенную, нежную и сильную любовь, ибо, как мы уже сказали, иногда эти две способности, разум и воля, объединяются, если разум уже очищен, причем тем более совершенно и возвышенно, чем больше они прошли: но прежде чем прийти к этому, воспламенение, дарующее познание разуму, чаще ощущается в воле.
3. Но здесь возникает одно сомнение: если эти способности очищаются в паре, почему в начинающих чаще чувствуется воспламенение и любовь очищающего созерцания в воле, чем познание в разуме? На это мы ответим, что любовь здесь не ранит в бездеятельную волю напрямую — потому что воля свободна, и это воспламенение любви является скорее любовной страстью, чем свободным действием воли — этот жар любви ранит субстанцию души и так порождает пристрастие при ее бездействии. Это называется скорее любовной страстью, чем свободным действием воли, которое зовется действием воли лишь потому, что она свободна. Но, поскольку эти страсти и пристрастия покоряются воле и коль скоро говорится, что, если душа привязана к какому-либо пристрастию, на то есть ее воля, и это правда, потому что таким образом порабощается воля и утрачивается свобода, которые уносит с собой порыв и сила страсти; посему мы можем сказать, что это любовь воспламеняет волю, то есть воспламеняет желание воли; и потому это зовется скорее (как мы говорим) страстью любви, нежели свободным творением воли. Воспринимающая страсть разума может лишь бездеятельно впитывать нагое познание, а это невозможно, если она не очищена, и потому, пока этого не произошло, душа реже чувствует прикосновение познания, чем прикосновения любовной страсти, потому что для вторых нет нужды в том, чтобы воля была очищена от страстей, так как страсти помогают ей чувствовать любовь страстно.
4. Это любовное воспламенение и жажда очень отличается от тех, что мы уже обсуждали в Ночи чувства, потому что здесь они исходят от духа. Хотя чувство здесь также участвует, потому что не перестает разделять работу духа, но корень и суть любовной жажды чувствуется в возвышенной части души, а значит — в духе. Чувствуя и понимая таким образом то, что он чувствует, и отсутствие того, чего он желает, все страдание чувства — (хотя оно несравненно больше, чем в первой Ночи чувств), дух не ставит ни во что, потому что внутри себя ощущает отсутствие того великого блага, о котором он знает, что его ничем не заменишь.
5. Но здесь нужно заметить следующее: хотя в начинающих, когда наступает эта Ночь духа, не чувствуется этого воспламенения, потому что они еще не начали схватывать этот огонь любви, Бог вместо этого дает душе почитающую любовь к Богу, столь сильную, что, как мы сказали, самое тяжкое, что чувствует и выносит душа в трудах этой Ночи — это тоска от мысли о том, что, возможно, Бог потерян для нее и оставил ее. Поэтому можно сказать, что с самого начала этой Ночи душа идет, сжигаемая тоскою любви: то от почитания, то от воспламенения; и самая большая страсть, которую она испытывает в этих страданиях это страх, потому что, если бы тогда она могла удостовериться в том, что не все потеряно и кончено, но все, что с ней происходит, к лучшему (как это в действительности и есть) и что Бог недалеко, она не ставила бы ни во что все сии страдания, а скорее радовалась бы, что таким образом служит Богу. Ибо так велика любовь почитания, которую она питает к Богу, хотя во тьме и не чувствует ее, что была бы рада не только страдать, но и умереть много раз, чтобы удовлетворить ее. Но когда огонь воспламеняет душу, то вместе с почитанием Бога, которое в ней уже есть, душа обычно обретает такую силу, мужество и тоску по Богу, сообщающую ей жар любви, что с великим дерзновением, не глядя ни на что и не останавливаясь ни перед чем, в силе и отваге любви и желания, не видя того, чего делает, совершает странные и необычные вещи каким-либо образом и способом, что ей предлагаются, чтобы встретиться с тем, кого любит эта душа.
6. По этой причине Мария Магдалина, будучи в столь же здравом рассудке, что и раньше, не постеснялась приглашенных знатных и незнатных людей, не видя, что это некстати и это неверно воспримут, пришла рыдать среди них (Лк 7:37-38)[67] вместо того чтобы подождать другого случая, ибо хотела скорее достичь Того, Кем была уже ранена и воспламенена ее душа. Такова была смелость и отвага любви — зная, что ее Возлюбленный погребен в гробнице, запечатанной большим камнем, и окружен стражей, которая охраняет Его, чтобы не выкрали ученики (Мф 27: 60-66)[68] — она не приняла во внимание ни одной из этих вещей и не оставила своего намерения пойти до наступления дня к гробнице с благовониями, чтобы помазать Его (Ин 20:1).
7. И, наконец, эта отвага и тоска любви заставила ее спросить Того, Кого она считала садовником, не он ли вынес Его из гробницы, и где он положил Его, чтобы она взяла Его (Ин 20:15)[69]. Она не видела, что этот вопрос при здравом суждении был бессмысленным, ибо ясно, что, если бы садовник вынес Его, он не сказал бы ей об этом, и тем более не позволил бы Его взять. Но она любила с такой силой и жаром, что все представлялось ей возможным, и ей казалось, что все ищут того же, что и она, ибо она верила, что никто не может служить чему-то другому или искать чего-то другого, кроме Того, Кого она любит, и Того, Кого она ищет; и что так же поступают все. Посему когда Невеста вышла искать своего Возлюбленного по площадям и улицам, то, веря, что и все остальные ищут Его, она просила их, если они Его встретят, сказать Ему, что она изнемогает от любви (Песн 5:8). Такова была сила любви Марии, что ей казалось: если бы садовник сказал ей, где положил Его, она пошла бы и взяла Его, даже если бы Его охраняли.
8. Это совершает тоска любви, которую чувствует душа, уже преуспевшая в этом духовном очищении. Потому что в Ночи (это значит, в очищающем мраке) душа встает по зову страстей воли, причём с такой тоской и силой, с коей львица и медведица идут искать своих детенышей, которых у нее отняли, и не находят их, эта раненая душа идет искать своего Бога, потому что пребывает во мраке, чувствуя себя лишенной Его и умирая от любви к Нему. Это нестерпимая любовь, в которой тот, кто ее испытывает, не сможет пребывать долго, если не получит желаемого или не умрет, как сказала Рахиль Иакову о своих детях (Быт 30:1).
9. Но нужно объяснить, отчего душа, чувствуя себя такой ничтожной и столь недостойной Бога, как здесь, в этой очищающей тьме, имеет довольно дерзости, отваги и силы, чтобы идти к единению с Ним. Причина сего в том, что любовь уже дала ей силы, с которыми она воистину любит, а свойство любви — желать слиться и объединиться с любимой вещью, уподобиться ей и раствориться в ней, чтобы достичь совершенства во благе любви. Из этого следует, что, поскольку эта душа не усовершенствована в любви, ибо не достигла единения, голод и жажда по тому, чего ей не хватает, а также силы, которые любовь уже даровала воле и с которыми сделала ее пристрастной, заставляют ее быть смелой и отважной согласно воспламененной воле; хотя согласно разуму, который находится во мраке и не просвещен, она чувствует себя недостойной и сознает себя ничтожной.
10. Не хочу умолчать здесь о том, почему этот Божественный свет, который всегда является светом для души, не вселяется в нее тотчас, но погружает ее во мрак и причиняет страдания, которые мы описали. Кое-что об этом мы уже сказали. Но здесь мы подробно ответим, что тьма и остальные печали, которые чувствует душа, когда этот Божественный свет захватывает ее, исходят не от света, а от самой души, и свет просвещает ее, чтобы она их видела. С этой минуты ее просвещает Божественный свет, но так, что сначала душа не может видеть с его помощью ничего, кроме того, что находится ближе всего от нее, или, лучше сказать, внутри нее, сиречь ее собственные мрак и ничтожество, которых она прежде не видела, потому что в ней не было этого сверхъестественного света. Поэтому вначале душа чувствует не его, а мрак и несчастья; но впоследствии, очищенная их сознанием и ощущением, она обретет глаза для того, чтобы видеть блага Божественного света. Весь этот мрак и несовершенства души уже изгнаны, и кажется, что уже появляются великие блага, которые душа обретает в этой блаженной Ночи созерцания.
11. Из сказанного можно понять, как Бог оказывает душе милость, омывая ее и исцеляя этой сильной протравой и горьким очищением в ее чувственной и духовной части от всех пристрастий и несовершенных привычек, которые были в ней относительно временного, естественного, чувственного, умозрительного и духовного, помрачая ее внутренние способности и опустошая их от всего этого, сжимая и вытапливая чувственные и духовные пристрастия, ослабляя и утончая естественные силы души относительно всего этого (чего душа сама по себе никогда не смогла бы достигнуть, как мы сейчас скажем). Таким образом Бог заставляет ее истощиться (и обнажиться) от всего, что не есть Он, чтобы она облачилась заново, уже обнаженная и освобожденная от своей ветхой кожи, и так «обновляется, подобно орлу, юность ее» (Пс 102:5; Син.), и она облекается в нового человека, созданного, как сказал апостол, по Богу (Еф 4:24; Син.)[70]. Это не что иное, как просвещение ее разума сверхъестественным светом, таким образом, что сверхъестественный разум делается Божественным, объединенный с Божественным; и он, ни больше ни меньше, обучает ее волю Божественной любви, дабы воля стала не меньше чем Божественной и любящей не меньше, чем Божественно, дабы она объединилась с Божественной волей и любовью; и память так же, ни больше, ни меньше; и все пристрастия и желания так же были изменены и обращены к Богу — Божественно. И тогда эта душа будет уже душой небесной и скорее Божественной, нежели человеческой. Все это, как можно понять из сказанного нами, Бог совершает и творит в душе посредством этой Ночи, Божественно просвещая и воспламеняя ее тоской по одному лишь Богу. Посему очень верно и обоснованно она говорит здесь в третьей строке строфы:
о жребий мой блаженный!
ГЛАВА 14, приводящая и объясняющая три последние строки первой строфы.
о жребий мой блаженный! —
я вышла стороною,
когда мой дом исполнился покоя.
1. Этот блаженный жребий заключался в том, что описано в следующих строках: я вышла стороною, когда мой дом исполнился покоя. Здесь избрана следующая метафора: чтобы лучше сделать свое дело, душа вышла из дома ночью, во мраке, когда те, что в доме, уже успокоились, чтобы никто из них не помешал ей. Эта душа должна была выйти и совершить деяние столь героическое и редкое: объединиться со своим Божественным Возлюбленным снаружи — ибо обрести Возлюбленного возможно только снаружи, в одиночестве, и поэтому Невеста, желавшая стяжать Его одного, говорит: «Кто бы дал мне тебя, брат мой, чтобы я нашла тебя одного снаружи и чтобы сообщилась тебе моя любовь?» (Песн 8:1). Чтобы достичь желанной цели, влюбленная душа должна была выйти в Ночи, когда усыплены и успокоены все ее домашние, сиречь низкие действия, страсти и желания, каковые суть для неё домашние — усыплены и домашние, сиречь, низкие действия, страсти и желания, кои суть домашние ее — усыплены и погашены посредством этой Ночи, ибо они, как она помнила, всегда загрязняют в душе ее блага, и, желая избежать этого, душа вышла свободной от них. Потому что, как сказал Спаситель, «враги человеку — домашние его» (Мф 10:36; Син.). Нужно, чтобы все их действия и побуждения уснули в этой Ночи и не мешали сверхъестественным благам любовного единения с Богом, которое не может осуществиться в душе, пока они живы и действуют, потому что все их естественные действия и побуждения скорее мешают, чем помогают воспринять духовные блага единения любви, поскольку все естественные способности недостаточны, когда речь идет о благах сверхъестественных, которые Бог одним лишь Своим вселением тайно влагает в душу молчащую и бездеятельную; и посему нужно, чтобы его испытали все способности и чтобы они стали бездеятельными, дабы получить его, не внося туда свою низменную работу и дурную наклонность.
2. Этой душе выпал блаженный жребий, и Бог в сей Ночи заставил уснуть всех ее домашних (это значит, все способности, страсти, пристрастия и желания, что живут в душе чувственно и духовно), чтобы она вышла стороною (сиречь, чтобы ей не воспрепятствовали сии пристрастия и т. д.), оставив их усыпленными и умерщвленными в этой Ночи, в которой их погрузили во тьму, чтобы они не могли ни заметить, ни почувствовать ничего своим низким естественным способом и не помешали бы душе выйти за пределы себя самой и из дома чувственности, идя к духовному единению совершенной любви к Богу.
3. О, сколь блажен жребий той души, что смогла освободиться из дома чувственности! Тот, кто сам не испытал этого, как мне кажется, не сможет хорошо понять душу, вкусившую сего, потому что она тотчас ясно увидит, сколь мучительным было рабство, в котором она находилась, и каким ничтожным вещам она подчинялась, когда действовали ее способности и желания, и познает, что жизнь духа есть истинная свобода и богатство, несущее с собою неоценимые блага, как мы яснее увидим в следующих строфах, где сказано, почему душа воспевала, как блаженный жребий, свое прохождение через эту ужасную Ночь.
ГЛАВА 15, приводящая и объясняющая вторую строфу.
Во тьме благословенной
я лестницей спешила потайною —
о жребий мой блаженный! —
окутанная тьмою,
когда мой дом исполнился покоя.
ОБЪЯСНЕНИЕ
1. В этой строфе душа воспевает некоторые свойства тьмы этой Ночи, повторяя сказанное о благе, которое они ей даровали. Она говорит об этом, отвечая на подразумеваемое возражение, ибо можно подумать, что из-за описанных выше страданий, сомнений, страхов и ужасов, которые ей пришлось перенести в этой Ночи она прошла через все это, рискуя потеряться. Но эта тьма, напротив, принесла ей благо, потому что в ней душа освободилась и умело избежала противников, всегда мешавших ей идти вперёд, потому что эта душа шла, меняя одеяние, и стороною, сокрытая тремя одеяниями трех цветов, которые мы опишем потом; и потайною лестницей, чтобы никто из домашних ее не увидел. Лестница же эта (как также в свое время заметим) есть живая вера, по которой душа вышла столь укрытая и окутанная тьмою, чтобы хорошо сделать свое дело, и не могла идти иначе, чем стороною, а лучше сказать, находясь в этой очищающей Ночи желаний, пристрастий и страстей, и т. д. своей души, уснувших, умерщвленных и угашенных; ведь они не позволили бы этого, если б были живы и бодрствовали. Следующая строка гласит:
Во тьме благословенной.
ГЛАВА 16, приводящая первую строку и объясняющая, почему, идя во тьме, душа шла в безопасности.
1. Тьма, которую описывает здесь душа, как мы уже сказали, относится к желаниям и способностям чувственным, внутренним и духовным, ибо все они помрачаются от своего естественного света в этой Ночи, дабы, очищаясь от него, они могли быть просвещены сверхъестественным: потому что чувственные и духовные желания погружены в сон и бесчувствие так, что не могут вкусить ни Божественного, ни человеческого; пристрастия души угнетены и притеснены, так что не могут ни побуждать ее, ни достичь в чем-либо опоры; воображение связано и не может рассуждать о благе; память закрыта; разум помрачен, так, что не может воспринять ничего, а посему воля также суха и притеснена, и все способности пусты и бесполезны; и, кроме того, густое и плотное облако окутывает душу, делая ее печальной и отчужденной от Бога. Таким образом, окутанная тьмою душа говорит здесь, что шла стороною.
2. Причину этого объяснить легко: обычно душа ошибается только по вине своих желаний, удовольствий или рассуждений, своих познаний или пристрастий; именно через них она добивается своего или ошибается; либо отклоняется или заблуждается, либо устремляется и склоняется к неподобающему. Но если воспрепятствовать всем этим действиям и побуждениям, ясно, что душа будет застрахована от ошибок, потому что освободится не только от себя, но также от других врагов, кои суть мир и бес, которые, когда действия и пристрастия души угашены, не смогут вести против нее войны никаким другим способом.
3. Отсюда следует, что, когда душа идет в глубочайшей тьме, опустошенная от своих естественных действий, она находится в большей безопасности, потому что, как сказал пророк, «пагуба души приходит только от нее самой», а благо, как сказав Бог, «только во Мне» (Ос 13:9). Посему, когда она таким образом закрыла путь своим порокам, к ней тотчас приходят блага единения с Богом ее желаний и способностей, которое делает их Божественными и небесными. Посему во время этой тьмы, если душа обращает на это внимание, сразу бросается в глаза, как мало отвлекаются желания и способности вещами бесполезными и вредными и насколько душа защищена от тщеславия, гордыни, самомнения, поддельного наслаждения и многих других вещей; тотчас ясно следует, что, идя во тьме, она не только ничего не теряет, но много приобретает, так как стяжает добродетели.
4. Но здесь возникает следующий вопрос: если вещи от Бога сами по себе приносят душе благо и пользу и даруют ей безопасность, то почему в этой Ночи Бог помрачает ее желания и способности также относительно благих вещей, так что душа не может ни вкушать их, ни обсуждать — так же как все остальное, и в некоторым смысле даже меньше? На это мы ответим, что нужно, чтобы у нее также не осталось ни действий, ни удовольствий, относящихся к вещам духовным, потому что способности и желания души нечисты, низки и очень естественны; и, хотя этим способностям дано вкушение вещей сверхъестественных и Божественных и общение с ними, они способны воспринять их лишь очень низменно и естественно, своим собственным способом. Философ сказал, что каждую вещь воспринимающий воспринимает свойственным ему способом, а отсюда следует, что, поскольку эти естественные способности не имеют ни силы, ни чистоты, ни изобилия, чтобы воспринять и вкусить сверхъестественное подобающим образом, то есть Божественно, но могут сделать это только своим способом, то есть человеческим и низким (как мы сказали), нужно, чтобы эти способности затемнились также и относительно Божественного. В итоге, сначала отлученные от груди, очищенные и уничтоженные, они теряют сей низменный и человеческий способ воспринимать и трудиться, и все способности и желания души становятся расположенными и воздержанными, дабы мочь воспринимать, чувствовать и вкушать Божественное и сверхъестественное высоко и возвышенно; что невозможно, если сначала не умрет ветхий человек (Кол 3:9).
5. Отсюда следует, что восприятие всего духовного (если оно не приходит свыше, сообщенное «Отцем светов» (Иак 1:17)) превыше человеческого желания и прихоти. Если даже вкус и способности человека долго обучались с Богом, все то, что, как им кажется, они вкушают, они вкусят не Божественно и духовно, но по-человечески и естественно, как вкушают все остальное, потому что блага не идут от человека к Богу, но приходят только от Бога к человеку. Относительно этого (если бы здесь было место для сего) мы могли бы разъяснить, как много тех, кто имеет много вкусов, пристрастий и действий своих способностей относительно Бога или духовных вещей и, возможно, считает это сверхъестественным и духовным, хотя это, может быть, не более, чем естественные и человеческие действия и желания, которые желают сиих благих вещей так же, как желают всего остального, с тем же самым пылом, по причине определенной естественной легкости, с которой желание и способности побуждаются к какой-либо вещи.
6. Если мы столкнемся с иным случаем, мы объясним это, называя некоторые признаки, позволяющие определить, когда внутренние побуждения и действия души бывают только естественными, когда — только духовными, а когда — духовными и естественными относительно общения с Богом. Достаточно знать следующее: дабы внутренние действия и побуждения могли быть вызваны Богом, сначала они должны быть помрачены и усыплены и успокоены естественно относительно всех своих способностей и действий, чтобы те умерли.
7. О духовная душа! Когда ты увидишь свое желание помраченным, свои пристрастия притесненными и сжатыми, а свои силы — неспособными ни на какое внешнее действие, не печалься о том, но сочти это доброй вестью, ибо Бог освобождает тебя от тебя самой, вырывая из рук способностей, с которыми, если бы они действовали, ты не поступала бы так правильно, совершенно и безопасно, из-за их нечистоты и тупости, как сейчас, когда Бог, беря тебя за руку, ведет тебя словно во сне или как слепого, а ты и не икаешь, где и через что, и никогда не дошла бы со своими глазами и на своих ногах, как бы долго ни шла.
8. Душа не только идет хранима, когда находится во тьме, но и получает больше пользы, поскольку обычно пользы для души больше тогда, когда она меньше это понимает; и напротив, ей часто кажется, что она нечто теряет, потому что она никогда не испытывала сего нового, что заставляет ее выйти, ослепнуть и отрешиться от своего прежнего способа действовать. Она думает, что теряет, а не приобретает и завоевывает, так как видит, что теряет относительно того, что она знала и что вкушала, и идет там, где ничего не знает и не вкушает. Так путешественник, чтобы достичь новых неведомых земель, идет новыми, незнакомыми и неизведанными путями, по которым он продвигается, руководствуясь не тем, что знал раньше, но с осторожностью идет, руководствуясь указаниями других. Ясно, что он не смог бы ни достичь новых земель, ни узнать больше, чем раньше, если бы не шел новыми, неведомыми прежде путями, оставив те, которые знал. Точно так же тот, кто все более подробно узнает какое-либо ремесло или искусство, всегда идет в потемках, не опираясь на то, что он знал вначале, потому что, не оставив сие позади, никогда не вышел бы из сего и не получил бы ничего большего. Точно так же душа получает больше пользы, когда идет во тьме и неведении. Потому что, как мы поведали, Бог здесь является учителем и проводником этой слепой души, она воистину может — потому что уже поняла это — возрадоваться и сказать: благою тьмой хранима.
9. Другая причина того, почему в этих сумерках душа шла хранима, заключается в том, что она страдала — ибо путь страдания безопаснее, а также полезнее, чем путь деяний и наслаждений: во-первых, потому что в страдании Бог увеличивает силы, а в деяниях и наслаждениях душа использует свои слабости и несовершенства; и во-вторых, потому что в страдании испытывают и завоевывают добродетели, и душа очищается и становится мудрей и осмотрительней.
10. Но есть и другая, более важная причина того, почему во тьме душа находится в безопасности, и она связана с описанным светом или темной премудростью, потому что эта Темная ночь созерцания так пропитана и напоена сей премудростью и так приближает душу к Богу, что защищает ее и освобождает от всего, что не есть Бог. Так как эта душа здесь находится на излечении, чтобы последовало ее исцеление, которое есть Самый Бог, она обретает Его Величие в воздержании и лишении всех вещей, отнимая желание от всех них. Так, чтобы скорее выздоровел больной, которого почитают в доме, его помещают в самые внутренние покои, чтобы уберечь от сквозняка, и не позволяют ему ни наслаждаться светом, ни слушать шаги и шум голосов его домашних, и кормят его весьма нежной пищей, скорее ради пользы, чем для вкуса.
11. Все эти качества, дарующие безопасность и хранящие душу, порождает в ней это темное созерцание, потому что здесь она находится ближе к Богу; ибо, по мере того, как душа приближается к Нему, она все глубже погружается во тьму из-за своей слабости; так того, кто приблизился бы к солнцу, великое сияние ослепило бы и причинило бы ему боль из-за слабости и нечистоты его глаз. Духовный свет Бога столь безмерен и столь превосходит естественный разум, что, приближаясь, ослепляет его и помрачает. Поэтому в 17-ом Псалме Давид говорит о Боге, что Он «мрак сделал покровом Своим, сению вокруг Себя мрак вод, облаков воздушных» (17:12; Син.). Сей «мрак вод, облаков воздушных» есть темное созерцание и Божественная Премудрость в душах, как мы говорим; души, что уже начинают объединяться с Богом, ощущают, что сия Премудрость находится близко от Него, она словно дарохранительница, где Бог обитает. Итак, то, что в Боге есть свет и более высокая ясность, для человека — более глубокая тьма, как говорит апостол Павел (1Кор 2:14)[71], согласно реченному Давидом в том же самом псалме: «от блистания пред Ним бежали облака Его» (17:13; Син.), что следует понимать как облака для естественного разума, чей свет, как говорит пророк Исайя, «померк в облаках» (5:30).
12. О несчастный жребий жизни, где с такой опасностью влачим мы существование и где с таким трудом познается истина! Самое ясное и истинное для нас является самым темным и сомнительным, и посему мы бежим от него, чувствуя то, что больше нам подобает; и то, что ярче светит и наполняет наш взор, то мы обнимаем и идем сквозь это, ощущая то, что для нас хуже, и то, что на каждом шагу преподносят нам наши глаза. В какой опасности и в каком страхе живет человек, если даже естественный свет его очей, коим он руководствуется — это первое, что ослепляет его и обманывает на пути к Богу! И если, хотя он должен видеть, через что идет, ему приходится держать глаза закрытыми и идти во тьме, дабы обезопасить себя от своих врагов — домашних своих (Мф 10: 36), то есть от собственных чувств и способностей!
13. Поэтому хорошо, что душа здесь сокрыта и защищена этой темной водой, которая так близка к Богу, ибо она служит Богу дарохранительницей и жилищем, и посему служит тем же и душе, даруя ей совершенную защиту и безопасность (хотя и во тьме), в коей душа пребывает сокрытой и защищенной от себя самой и от любого вреда, который могут причинить творения, как мы уже сказали. Об этом сказал Давид в своем псалме: «Ты укрываешь их под покровом лица Твоего от мятежей людских, скрываешь их под сению от пререкания языков» (Пс 30:21; Син.); под чем понимаются все способы защиты, потому что быть «укрытым под покровом лица Божьего от мятежей людских» означает быть укрепленным этим темным созерцанием против всех случайностей, которые могут внезапно прийти со стороны людей; а «быть сокрытым под сению от пререкания языков» означает, что душа погружена в эту темную воду, которая есть дарохранительница, о коей сказал Давид; в ней, из-за того, что все желания и пристрастия души отняты от груди и все способности помрачены, она свободна от всех несовершенств, противных духу, исходящих как от ее собственной плоти, так от всех творений. Поэтому душа воистину может сказать, что шла она во тьме благословенной.
14. Есть и другая причина того, что с ней происходит, не менее действенная, позволяющая хорошо понять, почему эта душа идет в безопасности и благою тьмой хранима, и причина сия заключается в силе, которая темная, скорбная и сумрачная вода Бога влагает здесь в душу: хотя она темна, она все же вода, и поэтому не перестает подкреплять и усиливать душу в том, что приносит ей больше пользы, хотя делает это во тьме и причиняет при этом боль. Поэтому душа видит в себе одни лишь силу и твердую решимость не оскорблять Бога и служить Ему; и посему сия темная любовь прилепляется к ней с единой неотступной заботой и внутренним попечением о том, что душа сделала бы или сделает ради Него и чтобы Ему угодить, тысячекратно возмещая ущерб, если понимает, что вызвала Его гнев. Все это делается со много большей заботой и попечением, чем раньше (как было сказано выше там, где описывалась любовная тоска), ибо здесь все желания, силы и способности души отвлечены от всего остального, и она прилагает усердие и силу, только чтобы угодить Своему Богу. Таким образом, душа выходит из себя самой и из всех тварных вещей к нежному и сладостному любовному единению с Богом, говоря:
во тьме благословенной,
я лестницей спешила потайною.
ГЛАВА 17, приводящая вторую строку и объясняющая, почему это темное созерцание зовется потайным.
1. Нам надлежит объяснить три свойства, к которым относятся три слова, содержащиеся в данной строке: два, то есть потайная и лестница, принадлежат Темной ночи созерцания, о которой мы рассказываем; третье, то есть окутанная тьмою, относится к душе и описывает то, как она идет в этой Ночи. Что до первого, нужно знать, что душа называет здесь, в этой строке, это темное созерцание, через которое она спешила к единению любви, потайною лестницей из-за двух его свойств, ибо оно является потайным и является лестницей; и обсудим каждое из них по отдельности.
2. Во-первых, это темное созерцание называется потайным поскольку, согласно вышесказанному, оно представляет собою мистическую теологию, которую богословы называют тайной премудростью и о коей святой Фома говорил, что она вселяется в душу через любовь[72]. Это происходит тайно, когда действие разума и остальных способностей погружено во тьму; и, поскольку названные способности не постигают сей премудрости, но Святой Дух вселяет ее в душу — как говорит Невеста в Песни Песней (2:4) — в то время как душа не знает этого и не понимает, как это происходит, сия премудрость называется потайною. И, воистину, не только душа не понимает этого, но и никто другой, даже бес, потому что Учитель, обучивший ее, находится внутри самой души, куда не могут досягнуть ни бес, ни естественное чувство, ни разум.
3. Она называется потайною не только поэтому, но также из-за действия, которое производит в душе, потому что не только во мраке и притеснении очищения, когда эта премудрость любви очищает душу, она является потайной для души, ибо душа не может ничего сказать о ней, но и после, в просветлении, когда эта премудрость сообщается ей более ясно, она остается в душе слишком потайной, чтобы возможно было описать ее или дать ей имя; и кроме того, что душе вовсе не хочется говорить об этом, она не находит ни способа сказать, ни сравнения, которое подходило бы, чтобы передать столь возвышенное познание и столь тонкое духовное ощущение. И, даже если душа сильно пожелает выразить это и приведёт множество сравнений, сия глубинная премудрость всегда останется тайной и неизреченной, ибо она так проста, так важна и духовна, что разум не войдет внутрь, не облеченный и не прикрытый каким-либо представлением или образом, воспринятым чувством. Из этого следует такой вывод: поскольку сия премудрость не вошла через чувство и воображение, они не почувствовали ее одеяния и цвета и не могут ни объяснить, ни вообразить ее, чтобы сказать о ней хоть что-то; хотя ясно видно, что душа понимает и вкушает сию сладостную и прекрасную премудрость. Так тот, кто увидел некую невиданную вещь, подобной которой также никогда не видел, пусть даже понимает ее и вкушает, не сможет ни дать ей имени, ни описать ее, как она есть, как ни желал бы; и это при том, что сия вещь воспринята им через чувства — насколько меньше таким образом могло бы проявиться то, что не вошло через них! Потому что оно говорит на языке Бога, а сей язык, говоря с самой глубиной души и будучи духовным, превосходит всякое чувство, тотчас заставляет умалиться и онеметь всякую гармонию и привычку внешних и внутренних чувств.
4. Подобные свидетельства есть в Священном Писании: неспособность выразить это и говорить об этом вслух проявил пророк Иеремия, который, когда Бог говорил с ним, не мог сказать ничего, кроме «А-а-а »[73] (1:6). Внутреннюю неспособность, то есть неспособность внешнего и внутреннего воображения, проявил также Моисей пред Богом в терновом кусте (Исх 4:10)[74], когда не только сказал Богу что после разговора с Ним был вообще не в состоянии говорить, но и (согласно сказанному в Деяниях Апостолов (7:32))[75] не отваживался рассмотреть происшедшее, применяя внутреннее воображение. Ему казалось, что воображение немо и очень далеко от того, чтобы хоть отчасти воплотить то, что он понимал о Боге, и неспособно даже частично воспринять сие. И, поскольку мудрость этого созерцания есть язык Бога, говорящий в душе от чистого духа к чистому духу, все то, что есть меньше, чем дух, каковы суть чувства, не воспринимают ее, и она для них есть тайна; они не могут сказать о ней, и не желают, потому что не знают, как.
5. Исходя из этого, мы можем понять, почему некоторые люди, идущие по этому пути и обладающие душами добродетельными и богобоязненными, хотели бы поведать своему руководителю о том, что с ними происходит, но не умеют и не могут; и, поскольку они этого не умеют и не могут, то, когда нужно рассказать об этом, они чувствуют сильное сопротивление, в основном когда созерцание настолько просто, что сама душа едва его ощущает. Они могут сказать только, что душа пребывает в довольстве, покое и радости, или сказать, что они ощущают Бога и с ними происходит что-то хорошее (как им кажется), но не могут описать того, что обретает душа, и не извлекут из себя ничего большего, чем общие определения вроде этих. Иной случай, когда с душой происходят отдельные вещи, такие как видения, ощущения и т. д., которые обычно воспринимаются в своем роде, и их (или другие, подобные им) описать возможно. Но, если их возможно описать — это признак того, что сие не есть чистое созерцание, ибо оно неизреченно, как мы уже поведали, и потому называется потайным.
6. Оно именуется и является потайным также потому, что эта мистическая премудрость имеет свойство скрывать душу в себе. Кроме этого, иногда оно таким образом поглощает душу и погружает в свою тайную бездну, что душа ясно видит, насколько она далека от всех творений и ей кажется, будто она находится в глубочайшем и безмерном одиночестве, куда не может войти ни одно человеческое существо, словно в беспредельной пустыне, которая ни с одной стороны не имеет конца, тем более услаждающей, сладостной и любовной, чем более глубокой, протяженной и одинокой, в коей душа столь же сокрыта, сколь вознесена над всяким созданием из плоти. И эта бездна так возносит и увеличивает мудрость души, вливая в ее вены знание любви, что заставляет ее познать не только то, что любое состояние творения остается очень низким в сравнении с этим возвышенным Божественным знанием и ощущением, но также и то, сколь низки, малы и непригодны все определения и слова, которыми в этой жизни обсуждаются Божественные вещи, и насколько невозможно естественным путем и способом, сколь бы высоко и мудро о них не говорили, познать или почувствовать, каковы они, без просвещения этой мистической теологией. Итак, душа, просвещенная этим созерцанием, видит истину о том, чего невозможно ни постичь, ни (еще того меньше) объяснить обычными человеческими определениями, и потому имеет основания называть его потайным.
7. Этим свойством — быть потайным и превосходить естественные способности человека — сие Божественное созерцание обладает не только потому, что оно сверхъестественно, но также постольку, поскольку оно есть путь, ведущий душу к совершенствам единения с Богом, каковые недоступны человеческому познанию, и посему они заставляют идти к ним в человеческом незнании и Божественном неведении; поэтому, говоря мистически (как мы здесь говорим), Божественные вещи и совершенства не познаются и не понимаются, каковы они суть, когда их ищут и обучаются им, но только когда их обретают и испытывают. Посему пророк Варух сказал, имея в виду сию Божественную Премудрость: «Нет никого, — сказал он, — знающего путь ее, ни помышляющего о стезе ее» (3:31; Син.). Также истинный пророк этого пути души имеет в виду этот способ, говоря с Богом: «молнии освещали вселенную; земля содрогалась и тряслась. Путь Твой в море, и стезя Твоя в водах великих, и следы твои неведомы» (Пс 76:19-20; Син.).
8. Все это следует понимать в духовном смысле, который мы имеем в виду: «молнии освещали вселенную» означает просвещение, которое творит это Божественное созерцание со способностями души; а «земля содрогалась и тряслась» означает скорбное очищение, которое оно в ней порождает; сказать же, что «путь Твой», которым душа идет к Богу, «есть в море, и стезя Твоя в водах великих», и что поэтому «следы Твои неведомы», означает, что путь, которым идут к Богу, столь потаён и сокрыт от чувств души, как от телесных чувств сокрыт путь, ведущий через море, стези и следы в котором неведомы; это свойство имеют пути и следы, кои Бог дает душам, которые хочет привести к Себе, делая их великими в единении со своей Премудростью, которой они не ведают. Посему в Книге Иова говорятся — продолжая речь об этом деле — сии слова: «Быть может, ты познал пути великих облаков, или совершенные знания?» (37:17); понимая под этим пути и дороги, коими Бог ведет души, укрепляя и усовершенствуя их в Своей Премудрости; облака же означают здесь души. Посему сие созерцание, препровождающее душу к Богу, есть потайная премудрость.
ГЛАВА 18, объясняющая, почему эта потайная премудрость есть также лестница[76].
1. Сейчас нам осталось узнать второе — почему эта потайная премудрость есть также лестница[77]. Относительно этого нужно знать, что мы можем назвать это тайное созерцание лестницей по многим причинам. Во-первых, как по лестнице поднимают и доставляют блага, сокровища и вещи, находящиеся в крепостях, так и по этому тайному созерцанию душа восходит (сама не зная, как), дабы возвыситься, познать блага и сокровища небес и обладать ими. Это хорошо дает понять царь-пророк, когда говорит: «Блажен человек, которого сила в Тебе, и у которого в сердце стези направлены к Тебе. Проходя долиною плача, они открывают в ней источники, и дождь покрывает ее благословением. Приходят от силы в силу, являются пред Богом на Сионе» (Пс 86:6-8; Син.), Каковой есть сокровище крепости Сиона, сиречь, блаженство.
2. Мы можем также назвать ее лестницей, потому что, как у лестницы есть ступени, чтобы подниматься, и те же самые ступени, чтобы спускаться, так и это тайное созерцание, теми же самыми сообщениями, что оно дарует душе, чтобы вознести ее в Боге, заставляет ее смириться в ней самой. Поэтому сообщения, действительно исходящие от Бога, имеют такое свойство, что одновременно возносят и смиряют душу; потому что на этом пути спуститься значит подняться, а подняться — спуститься, «ибо всякий возвышающий сам себя унижен будет, а унижающий себя возвысится» (Лк 14:11; Син.). Кроме этого, поскольку добродетель смирения есть величие, дабы наставить в ней душу, Бог обычно заставляет ее восходить по этой лестнице, чтобы она спустилась, и спускаться, чтобы она взошла; и так исполняется то, что сказал мудрец[78].
3. Душа, которая хочет видеть, тотчас увидит, что на этом пути (говоря сейчас о естественном, а не о духовном, ибо оно неощутимо) она претерпевает возвышения и падения, и что после благоденствия, коим она наслаждается, тотчас следуют некие бури и труды — посему она страдает оттого, что ей даровали сие затишье, чтобы подготовить и укрепить перед следующей нуждой — и после бурь и нищеты следуют изобилие и преуспеяние, и тогда душе кажется, что, дабы даровать ей этот праздник, ее погрузили сначала в сие воздержание. Это обычный способ обучать созерцанию до тех пор, пока душа не обретет спокойствие; она никогда не пребывает в одном и том же состоянии, но испытывает то падения, то взлеты.
4. Причина сего в том, что состояние совершенства, которое заключается в совершенной любви к Богу и презрению к самому себе, даруется не иначе, чем этими двумя частями, то есть познанием Бога и себя самого. Из-за необходимости в том, чтобы сначала душа была обучена и тому и другому, Бог сперва дает ей вкушать одно, возвеличивая ее, затем заставляет испытать другое и смиряет, пока она не приобретет совершенные навыки и не прекратит подниматься и спускаться, ибо уже объединится с Богом, находящимся в конце этой лестницы, о Коего она (сиречь, лестница) опирается и к Коему прислоняется. Эта лестница созерцания (как мы уже поведали) нисходит от Бога, и посему она представляется в образе той лестницы, которую видел спящий Иаков; по этой лестнице поднимались и спускались ангелы от Бога к человеку и от человека к Богу, Который находился в самом конце лестницы (Быт 28:12). Священное Писание говорит, что все это происходило ночью, когда Иаков спал, чтобы дать понять, сколь потаён этот путь и восхождение к Богу и как он отличается от человеческого знания. Это хорошо видно, ибо обычно то, что на этом пути приносит наибольшую пользу, то есть потеря и уничтожение самого себя, душа считает худшим, а то, что стоит меньше, сиречь собственное утешение и удовольствие, с коим она скорее теряет, чем приобретает, если сие происходит, считает лучшим.
5. Но скажем сейчас нечто более существенное об этой лестнице тайного созерцания — что ее основное свойство, из-за которого она здесь называется потайной, есть то, что созерцание есть знание любви, то есть, как мы уже поведали, вселенное свыше любовное познание Бога, которое одновременно просвещает и влюбляет душу, покуда возносит ее со ступени на ступень к Богу, ее Творцу, ибо только любовь объединяет и соединяет душу с Богом. Отсюда, чтобы яснее дать понять, мы опишем ступени этой Божественной лестницы, короче говоря, признаки и действия каждой из них, чтобы душа могла догадаться, на которой из них она находится. Так мы различим их по их действию, как делали святой Бернард и святой Фома, знавшие их на опыте — потому что эта лестница любви (как мы поведали) столь сокровенная, что лишь Бог может измерить и взвесить ее — а естественным путем сие невозможно.
ГЛАВА 19, начинающая объяснять десять ступеней мистической лестницы, согласно святому Бернарду и святому Фоме.
1. Мы говорим, что у этой лестницы любви, по которой душа восходит к Богу, десять ступеней. Первая ступень любви заставляет душу заболеть полезным недугом. На этой ступени любви находится Невеста, когда говорит: «Заклинаю вас, дщери Иерусалимские: если вы встретите Возлюбленного моего, что́ скажете вы ему? Что я изнемогаю от любви» (Песн 5:8; Син.). Сия болезнь — не для смерти, но ради славы Божией (Ин 11:4), потому что в этой болезни душа погибает для греха и для всего, что не исходит от Бога, через того же самого Бога, как свидетельствовал Давид: « Умерла душа моя во всем ради спасения Твоего» (Пс 142:7), потому что, как больной теряет аппетит и вкус ко всем яствам и меняет свой изначальный характер, так на этой ступени любви душа также теряет вкус ко всем вещам и желание их; она, словно влюбленный, меняет свой характер и действия всей своей прошлой жизни. Но душа впадает в этот недуг, только если свыше ей был ниспослан избыток жара, как гласит стих Давида: «Обильный дождь проливал Ты, Боже, на наследие Твое, и когда оно изнемогало от труда, Ты подкреплял его» (Пс 67:10; Син.), и т. д. Этот недуг и умирание во всем, коий есть начало и первая ступень пути к Богу, мы хорошо дали понять выше, описав уничтожение, в котором зрит себя душа, когда начинает восходить по этой лестнице созерцательного очищения и ни в чем не может найти ни удовольствия, ни опоры, ни утешения, ни уверенности. Посему с этой ступени мы сейчас взойдем на следующую.
2. Вторая ступень заставляет душу без устали искать. Из-за этого Невеста, которая сказала, что «на ложе моем ночью искала я того, кого любит душа моя, искала его и не нашла его» (когда изнемогала согласно первой ступени любви), говорит: «встану же я, пойду (...) и буду искать того, кого любит душа моя» (Песн 3:1-2; Син.). Это, как мы говорим, душа делает не прекращая, как посоветовал Давид: «Ищите Господа и силы Его, ищите лица Его всегда» (Пс 104:4; Син.), ибо нужно искать Его во всем, не останавливаясь ни на чем, чтобы обрести Его — как Невеста, которая вопросила о Нем стражей и тотчас прошла мимо, оставив их (Песн 3:3). Мария Магдалина не остановилась даже пред ангелами у гробницы (Ин 20:11-13). Здесь, на этой ступени, душа столь усердна, что во всем ищет Возлюбленного; о чем бы она ни думала, тотчас думает она о Возлюбленном; о чем бы ни говорила, какими бы делами ни занималась, тотчас говорит и радеет о Возлюбленном; когда ест, когда спит, когда бодрствует, когда делает что-либо, все ее попечение — о Возлюбленном, как было сказано выше о тоске любви. Здесь душа, когда она уже выздоравливает и обретает силы в любви на этой второй ступени, тотчас начинает подниматься на третью посредством некоей ступени нового очищения в Ночи, как скажем после, которое производит в душе следующие действия.
3. Третья ступень любовной лестницы заставляет душу трудиться и влагает в нее жар, чтобы она не перестала. Об этом говорит царь-пророк: «блажен муж, боящийся Господа, ибо изо всех сил старается он соблюдать заповеди Его» (Пс 111:1). Если страх, будучи сыном любви, заставляет душу трудиться с неутолимой жаждой, что же сделает сама любовь? На этой ступени великие дела, совершенные ради Возлюбленного, душа считает ничтожными, многое держит за малое, долгое время, которое служит, кажется ей кратким из-за любовного пламени, коим она уже пламенеет; так Иаков прослужил семь лет сверх других семи, и они показались ему краткими из-за его великой любви (Быт 29:20). Так если любовь к творению могла сотворить такое с Иаковом, что сможет любовь к Творцу, когда она на этой третьей ступени овладевает душой? Душа здесь питает великую любовь к Богу, и посему чувствует глубокую печаль и скорбь оттого, что так мало делает для Бога; и если бы ей было позволено тысячу раз уничтожиться ради Него, она утешилась бы, поскольку считает все свои труды бесполезными и ей кажется, что она живет бесплодно. Это производит на нее другое восхитительное действие, происходящее оттого, что она больше узнает о плохом в себе самой, чем все остальные души — во-первых, потому что любовь обучает ее, чего достоин Бог, и во-вторых, потому что трудов, которых душа здесь совершает ради Бога, много, и все их она воспринимает как недостаточные и несовершенные, чувствуя от них смущение и сожаление и понимая, сколь низок ее способ трудиться ради столь возвышенного Господа. На этой третьей ступени душа очень далека от тщеславия, самомнения или осуждения других. Сии действия порождает в душе — вместе со многими другими такого же рода — эта третья ступень; и поэтому на ней душа стяжает мужество и силы, чтобы взойти на четвертую.
4. Четвертая ступень этой лестницы любви заставляет душу неустанно страдать из-за Возлюбленного, потому что, как говорит святой Августин, всё великое, тяжкое и печальное любовь обращает почти в ничто[79]. На этой ступени любви Невеста, когда она уже предельно желала видеть своего Жениха, сказала: «Положи меня как печать на сердце свое, как перстень — на руку свою; ибо крепка, как смерть, любовь (таково действие и творение любви); ревность зла и постоянна, как преисподняя» (Песн 8:6). Дух обретает здесь такую силу, что так же подчиняет плоть и столь же мало ее ценит, как дерево — одну из своих ветвей. Душа здесь никоим образом не ищет ни утешения, ни удовольствия ни в Боге, ни в чем-либо другом, не желает и не притязая просить милостей у Бога, ибо ясно видит, что довольно их Он уже оказал ей, и устремляет все свое попечение на то, чтобы чем-либо угодить Богу и как-либо послужить Ему из-за того, чего Он заслуживает, и ради милостей, которые от Него получила, хотя бы это стоило ей очень дорого. Она говорит в своем сердце и духе: «Ах, Господь и Бог мой, как много тех, кто ищут в Тебе утешения и удовольствия и кого Ты удостаиваешь Своих милостей и даров; но тех, кто старается угодить Тебе и дать Тебе что-то за свой счет, низко ценя свои пристрастия, очень мало! Ибо нет недостатка у Тебя, Мой Боже, в желании оказать нам новые милости: недостаток в том, чтобы мы использовали уже полученные только для служения Тебе, дабы обязать Тебя продолжать оказывать нам их». Эта ступень любви довольно высока, ибо из-за того, что здесь душа с такой истинной любовью всегда ходит за Богом, желая пострадать ради Него, Его Величие позволяет ей очень часто и обычно наслаждаться, посещая ее в сладостном духе и даруя ей радость; потому что безмерная любовь Слова-Христа не может терпеть страдания любящего, не являясь ему. Сие Он подтвердил, сказав через пророка Иеремию: «я вспоминаю о дружестве юности твоей, о любви твоей, когда ты была невестою, когда последовала за Мною в пустыню, в землю незасеянную» (Иер 2:2; Син.). Говоря духовно, душа внутренне не опирается здесь ни на какое творение, не останавливаясь и не успокаиваясь ни на чем. Эта четвертая ступень так воспламеняет душу и возжигает ее таким желанием Бога, что заставляет взойти на пятую, которая за ней следует.
5. Пятая ступень этой лестницы любви заставляет душу нестерпимо алкать и жаждать Бога. На этой ступени любящий так пылко желает понять Возлюбленного и слиться с Ним, что всякое промедление, сколь бы кратким оно ни было, становится для него долгим, тревожным и мучительным, и он всегда думает, что достигает Возлюбленного. И, когда он видит свое желание потерпевшим неудачу (что бывает почти на каждом шагу), он изнемогает в своей жажде, как сказал об этой ступени псалмопевец: «Истомилась душа моя, желая во дворы Господни» (Пс 83:3; Син.). На этой ступени любящий не может перестать видеть то, что любит, и не умереть. На этой ступени Рахиль говорила Иакову, своему супругу, в великой жажде иметь детей: «Дай мне детей; а если не так, я умираю» (Быт 30:1; Син.). «Терпят здесь голод, как псы, и рыщут вокруг града Божьего» (Пс 58:7). На этой голодной ступени душа с жадностью насыщается любовью, ибо насыщение зависит от голода; и отсюда она сможет подняться на шестую ступень, которая производит следующие действия.
ГЛАВА 20, описывающая пять дальнейших ступеней любви.
1. Шестая ступень заставляет душу легко бежать к Богу и часто прикасаться к Нему, и она неустанно бежит с надеждой; ибо здесь любовь, даровавшая душе силы, заставляет ее легко лететь. На этой ступени пророк Исайя сказал: «Надеющиеся на Господа обновятся в силе; поднимут крылья, как орлы, потекут и не устанут, пойдут и неутомятся» (Ис 40:31; Син.). К этой ступени относятся также слова псалма: «Как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже» (Пс 42 (41):2; Син.), потому что жаждущая лань очень легко бежит к источникам вод. Причина этой легкости — в любви, обретаемой душой на этой ступени, в том, что милосердие в ней уже очень велико, ибо душа здесь почти очищена от всего, как сказано в псалме: «без вины моей сбегаются» (59 (58):5) и в другом псалме: «Потеку путем заповедей Твоих, когда Ты расширишь сердце мое» (119 (118):32; Син.). И так с этой шестой ступени душа тотчас поднимается на седьмую, которая следует за ней.
2. Седьмая ступень этой лестницы заставляет душу пылко дерзать. Здесь любовь не использует рассудок, чтобы ждать, не слушает совета, повелевающего ей удалиться, не может обуздать себя стыдом, потому что милости, которые Бог здесь уже оказывает душе, заставляют ее отваживаться с пылкостью. Отсюда следует то, что сказал апостол: истинная любовь «все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносить (1Кор 13:7; Син.). Об этой ступени говорил Моисей, когда сказал Богу, что «народ сей сделал великий грех; сделал себе золотого бога. Прости им грех их. А если нет, то изгладь и меня из книги жизни Твоей» (Исх 32:31-32; Син.). Находящиеся на этой ступени получают от Бога то, о чем с охотой Его просят, как сказал Давид: «утешайся Господом, и Он исполнит желание сердца твоего» (Пс 36:4; Син.). На этой ступени Невеста отважилась сказать: «Да лобзает он меня лобзанием уст своих!» (Песн 1:1). Но на этой ступени душе не позволено дерзать, если она не чувствует, что «нашла благоволение пред лицем царя и нравлюсь очам его» (Есф 8:5; Син.), потому что, может быть, она не прошла через одну из предыдущих ступеней любви, на которых должна была сохранять смирение. Эта дерзость и помощь, которые Бог дарует душе на сей седьмой ступени, дабы она дерзала обращаться к Богу с пылкостью любви, возводит на восьмую ступень, где она должна ухватиться за Возлюбленного и объединиться с ним согласно следующему.
3. Восьмая ступень любви заставляет душу ухватиться за Возлюбленного и держать его не отпуская, как сказала об этом Невеста: «нашла того, кого любит душа моя; ухватилась за него и не отпустила его» (Песн 3:4; Син.). На этой ступени любви душа удовлетворяет свое желание, но не продолжительно, потому что некоторым удается только ступить на нее, как тотчас это вновь отнимается, потому что, если бы сие продлилось дольше, это было бы истинной славой в этой жизни; таким образом, душа очень недолго остается на ней. Пророку Даниилу, поскольку он был «муж желаний», Бог повелел пребывать на этой ступени, сказав ему: «Даниил, муж желаний! (...) Стань прямо на ноги твои» (Дан 10:11; Син.). За этой ступенью следует девятая, которая есть уже ступень совершенных, как мы скажем впоследствии.
4. Девятая ступень любви заставляет душу гореть со сладостью. Эта ступень есть ступень совершенных, которые уже сладостно горят в Боге, ибо сие сладостное и услаждающее горение в них порождает Святой Дух, поскольку они уже находятся в единении с Богом. Посему святой Григорий говорит об апостолах так: когда Святой Дух зримо сошел на них, они внутренне сладостно воспылали любовью[80]. О благах и богатствах Бога, коими душа наслаждается на этой ступени, рассказать невозможно, ибо, если даже об этом написать множество книг, несказанного осталось бы больше; поэтому (а также потому, что далее мы кое-что скажем[81]), здесь я скажу об этом лишь одно: за сей ступенью следует десятая, которая уже не относится к этой жизни.
5. Десятая (и последняя) ступень этой потайной лестницы любви заставляет душу полностью слиться с Богом по причине ясного видения Бога, коим здесь непосредственно обладает душа, которая, достигнув в этой жизни девятой ступени, выходит из плоти. Такие души (коих немного) не входят в чистилище, поскольку они уже совершенно очищены любовью. О них в Евангелии от Матфея сказано: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф 5:8; Син.). И, как мы говорим, это видение — причина полного уподобления души Богу, потому что так сказал апостол Иоанн «будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть» (1Ин 3:2; Син.); не потому, что душа сделается столь же всемогущей, как Бог, ибо сие невозможно, но потому, что все, что она есть, сделается похожим на Бога; посему назовется и это будет Бог через разделение.
6. Это есть та потайная лестница, о коей говорит здесь душа; хотя на этих верхних ступенях она уже не очень сокрыта для души, потому что любовь много открывается ей через великие действия, которые в ней совершает. Но на этой последней ступени ясного видения, завершающей лестницу и приводящей к Богу, как мы сказали, для души уже нет ничего сокрытого, по причине полного слияния с Ним. Об этом Наш Спаситель сказал: «в тот день вы не спросите меня ни о чем» (Ин 16:23; Син.). Но до того дня, как бы высоко душа ни поднялась, все еще остается нечто сокрытое от нее, и то, чего ей не хватает для полного слияния с Божественной Премудростью. Таким образом, через это мистическое богословие и тайную любовь душа выходит за пределы всего и самой себя и поднимается к Богу; ибо любовь подобна огню, который всегда возносит вверх того, кто желает погрузиться в центр его сферы.
ГЛАВА 21, объясняющая слово «сокрытая»[82] и описывающая цвета, облекающие душу в этой Ночи.
1. Сейчас, после того как мы уже изложили причины, по которым душа называет это созерцание «потайною лестницей», нам осталось узнать о третьем слове строки, «сокрытая», и почему душа говорит также, что вышла по этой «лестнице потайной сокрытая».
2. Чтобы понять это, нужно знать, что сокрыться значит не что иное как замаскироваться и спрятаться под другим одеянием и образом, нежели собственные; или под сим обликом и одеянием показывать свою волю и намерение, таящееся в сердце, чтобы стяжать благодать и волю Того, Кого она сильно любит; а также скрыться от своих противников и таким образом лучше сделать свое дело, вот тогда душа и облачается в сие одеяние, которое лучше показывает и означает пристрастие ее сердца, и может сокрыть ее от врагов.
3. Итак, здесь душа, сжигаемая любовью ко своему Жениху Христу, притязая войти в Его благодать и стяжать Его волю, выходит сокрытая сим сокрытием, яснее представляющим пристрастия ее духа и лучше защищающим от ее недругов и противников, то есть от мира, плоти и беса. Одеяние, в которое она облачилась, трех основных цветов: белого, зеленого и ярко-красного; ими обозначаются три богословские добродетели: вера, надежда и любовь[83]; с ними душа не только завоюет благодать и волю своего Возлюбленного, но будет лучше защищена и спрятана от трех своих врагов; ибо вера есть внутренняя туника такой ослепительной белизны, что она рассеивает взор всякого разума; и, когда душа облечена верой, бес не видит ее и не может ей помешать, поскольку вера очень надёжно её защищает — крепче всех прочих добродетелей — от беса, самого сильного и хитрого врага.
4. Посему апостол Петр не нашел лучшей защиты, чем вера, чтобы освободиться от беса, когда сказал: «противостойте ему твердою верою» (1Петр 5:9; Син.). И, чтобы идти к благодати и единению с Возлюбленным, душа не может иметь лучшей туники для основы и начала остальных одеяний, чем сия белизна веры, потому что без нее, как сказал апостол, угодить Богу невозможно (Евр 11:6), а с ней невозможно также перестать угождать ему, как Он Сам сказал через пророка Осию: «И обручу тебя Мне в верности, и ты познаешь Господа» (Ос 2:20; Син.), что равнозначно таким словам: если ты хочешь, душа, объединиться и обручиться со Мною, ты должна прийти ко Мне, внутренне облекшись верою.
5. В сию белизну веры душа облачилась этой Темной ночью, когда шла (как мы уже поведали выше) во внутреннем мраке и стеснении, не давая своему разуму никакого облегчения ни от горнего света, так как небо казалось ей закрытым и Бог — сокрывшимся, ни от дольнего света, ибо те, что ее обучали, не удовлетворяли ее, и она постоянно страдала, но упорно шла через сии тяготы, не погибая и не изменяя Возлюбленному, Который трудами и мучениями испытывал веру Своей Супруги, так что она могла потом воистину повторить слова Давида: «по слову уст Твоих я хранил суровые пути» (Пс 17(16):4).
6. Затем, поверх этой белой туники веры, душа облачается во второй цвет, в зеленое платье, которым, как мы говорим, обозначается добродетель надежды; она, как и первый цвет, освобождает душу и защищает ее от второго врага, то есть от мира, потому что этот зеленый цвет живой надежды на Бога дает душе такую живость и одушевление и возносит ее к вечной жизни, что, в сравнении с тем, чего она ожидает там, весь мир кажется ей таким, каков есть воистину — сухим, увядшим и мертвым и не имеющим никакой ценности. И здесь она совлекается и обнажается от всех одеяний и облачений мира, не влагая своего сердца ни во что, не ожидая ничего из того, что в мире есть или должно быть, облаченная только в надежду на жизнь вечную. Потому что, если сердце столь возвышено над миром, мир не только не может тронуть и привязать его, но даже не сможет его видеть.
7. Сокрытая этим зеленым одеянием, душа очень хорошо защищена от своего второго врага — от мира, потому что апостол Павел называл надежду «шлемом спасения» (1Фес 5:8; Син.), а шлем — это оружие, защищающее всю голову и покрывающее ее таким образом, что остается открытым только забрало, чтобы через него видеть. Это делает надежда, покрывающая все чувства души, так что они не погружаются ни в какую вещь мира, и не оставляющая никакой щели, через которую душу могла бы ранить стрела мира, только забрало, чтобы глаз мог смотреть вверх, и больше ничего. Это есть обычное служение надежды в душе — возвести очи горе́, чтобы видеть только Бога; сие делала она с царем Давидом, когда он говорил: «очи мои всегда к Господу» (Пс 24:15; Син.), чтобы не надеяться твердо ни на что с какой-либо другой стороны, но, как сказал Давид в другом псалме, «как очи рабов обращены на руку господ их, как очи рабы — на руку госпожи ее, так очи наши — к Господу, Богу нашему, доколе Он помилует нас» (Пс 122:2; Син.).
8. Этой зеленой одеждой (ибо душа всегда взирает на Бога и не устремляет очей ни на что другое и не влюбляется ни во что, кроме Него) она так угождает Возлюбленному, что воистину можно сказать: она получает от Него то, на что надеялась. Поэтому Жених в Песне Песней говорит ей: «пленила ты сердце мое одним взглядом очей твоих» (4:9; Син.). Без этого зеленого одеяния надежды на одного лишь Бога душа не должна выходить, взыскуя любви, потому что не достигнет ничего, ибо побуждает и побеждает лишь неустанная надежда.
9. В этом одеянии надежды душа идет, сокрытая, через темную и тайную Ночь, о которой мы рассказали, столь опустошенная от всякого обладания и опоры, что не устремляет ни взора, ни попечения ни на что, кроме Бога, и «полагает уста свои в прах, помышляя: “может быть, еще есть надежда”» (Плач 3:29; Син.), как сказал пророк Иеремия.
10. Поверх белого и зеленого, для отделки и совершенства этого сокрытия и одеяния, душа облачается здесь в третий цвет, восхитительно алый, которым обозначается третья добродетель: любовь[84]. Она не только дает благодать двум другим цветам, но и заставляет душу превознестись до того, что полагает её возле Бога столь прекрасной и приятной, что та отваживается сказать: «Хоть я и черна, дочери Иерусалимские, но красива, и потому царь полюбил меня и положил на свое ложе» (Песн 1:4). Сие одеяние милосердия, которое есть одеяние любви, что порождает в Возлюбленном ещё большую любовь, не только защищает и закрывает душу от третьего врага, то есть от плоти (ибо туда, где есть истинная любовь к Богу, не войдет любовь ни к себе, ни к чему-либо другому), но и делает работоспособными остальные добродетели, придавая им мужество и силу, чтобы защищать душу, и благодать и благородство, чтобы угодить Возлюбленному; потому что без милосердия никакая добродетель не благодатна пред Богом, ибо оно есть пурпур, о котором говорится в Песне Песней (3:10), на коем покоится Бог, видя Себя в душе. В эту трехцветную одежду была облачена душа, когда (как было объяснено выше, в первой строфе) она вышла в Темной ночи из себя и всех тварных вещей, сжигаема любовью и тоскою, по этой потайной лестнице созерцания, к совершенному единению любви с Богом, своему желанному исцелению.
11. Это и есть сокрытие, о котором ведет речь душа, в коем шла она в Ночи веры потайной лестницей, и это суть три его цвета, которые суть единственное подходящее благорасположение, чтобы душа объединилась с Богом согласно трем силам — разуму, памяти и воле. Ибо вера помрачает и опустошает разум от всего естественного познания и этим располагает его к тому, чтобы объединить с Божественной Премудростью; надежда опустошает и отделяет память от обладания всем тварным, потому что, как сказал апостол Павел, «надежда, когда обладает, не надежда» (Рим 8:24), и так отделяет память от всего, чем можно обладать, и полагает ее в то, на что надеется, и поэтому только надежда на Бога приуготовляет память к тому, чтобы объединить ее с одним лишь Богом, а милосердие уничтожает пристрастия и вожделения воли ко всему, что не есть Бог, и влагает их только в Него; таким образом, сия добродетель предрасполагает эту способность и объединяет ее с Богом через любовь. Итак, поскольку сии добродетели своим служением отделяют от души все, что меньше Бога, следовательно, они объединяют ее с Богом.
12. Если воистину не облачиться в одеяние этих трех добродетелей, невозможно достичь совершенного единения с Богом через любовь. Посему, чтобы обрести то, на что притязает душа, то есть любовное и сладостное единение с Возлюбленным, самым надлежащим и подобающим одеянием и сокрытием было то, которое приняла здесь душа. И столь же блаженный жребий нужен был для того, чтобы изготовить для себя это одеяние, облачиться в него и пребывать в нем, следуя к столь желанной цели, как единение любви. Посему она и говорит нам:
о жребий мой блаженный!
ГЛАВА 22, объясняющая третью строку второй строфы.
1. Ясно видно, что душе выпал блаженный жребий совершить такое действо, как ее выход, в котором она освободилась от беса, от мира и от своей собственной чувственной части, как мы уже сказали, и, достигая блаженной и желанной свободы также и от всего, связанного с духом, вышла от низкого к высокому, от земного к небесному и от человеческого к Божественному, обретая свое «жительство на небесах» (Флп 3:20; Син.), как происходит на этой стадии совершенства в душе, что будет описано впоследствии, хотя уже несколько короче.
2. Самой важной задачей и тем, что я главным образом старался здесь сделать, было следующее: объяснить сию Ночь многим душам, которые, проходя через нее, остаются невежественными в ней (как говорится в прологе). Это уже наполовину объяснено, а также дано понять (хотя много меньше того, что есть на деле), сколько благ приносит душе эта Ночь, и сколь блаженный это жребий — идти через нее, дабы те, кто испугается таких трудов, воодушевились, обретя твердую надежду на столь восхитительные блага от Бога, которые в ней стяжаются. Кроме того, блаженный жребий души состоял в том, о чем она говорит в следующей строчке, то есть в том, что она шла
окутанная тьмою.
ГЛАВА 23, объясняющая четвертую строку. Описывающая чудесное укрытие, в которое прячет душу эта Ночь, и то, почему бес не может войти в него, хотя способен войти в другие, весьма высокие.
1. Сказать, что душа шла «окутанная тьмою» — все равно, что сказать «тайно» или «сокрыто», и (это нужно знать) душа говорит здесь, что вышла «окутанная тьмою», чтобы полнее дать понять великую безопасность, описанную в первой строке этой строфы и дарованную ей этим темным созерцанием на пути к любовному единению с Богом. «Окутанная тьмою» значит также, что, поскольку она шла во тьме описанным образом, она была сокрыта и спрятана от беса — от его лукавства и его ловушек.
2. Душа шла во тьме этого созерцания, свободная и сокрытая от ловушек беса, потому что внушенное свыше созерцание, которое она здесь несла, бездеятельно и тайно вселяется в душу в обход всех внешних и внутренних чувств и способностей чувственной части. Из этого следует, что здесь она была сокрыта и свободна не только от того, чтобы ее способности со своей естественной слабостью могли ей воспрепятствовать, но также от беса, который может постичь или познать то, что есть в душе и то, что с ней происходит, единственно посредством этих способностей чувственной части. Ибо, чем более сие сообщение является внутренним, духовным и отделенным от чувств, тем меньше бес способен понять его.
3. Итак, для безопасности души очень важно, чтобы внутреннее общение с Богом происходило таким образом, чтобы ее собственные чувства внутренней части оставались во тьме и голоде и этого не постигали; во-первых, чтобы таким образом они давали духовному сообщению возможность быть более изобильным, а слабость чувственной части не препятствовала свободе духа; и во-вторых, чтобы, как мы говорим, душа находилась в большей безопасности, ибо бес не может проникнуть так глубоко внутрь. Исходя из этого, мы можем понять в духовном смысле свидетельство нашего Спасителя: «пусть левая рука твоя не знает, что делает правая» (Мф 6:3; Син.), что означает: «Пусть низменная часть твоей души — сиречь часть чувственная — не ведает о том, что происходит в правой, то есть возвышенной и внутренней части души, и не постигает этого; да будет это тайной между духом и Богом».
4. Правда, хотя часто, когда душа воспринимает эти внутренние духовные сообщения, бес не постигает, каковы они и как происходят, тем не менее по изрядному покою и молчанию, порождаемому некоторыми из них в чувствах и способностях чувственной части, он всё же замечает, что они имеют место и что душа воспринимает некое благо. Тогда, видя, что он не способен перебить их в глубине души, бес делает, что может, беспокоя и тревожа ее чувственную часть, насколько то в его силах — то со страданиями, то с ужасами и страхами — стараясь обеспокоить и смутить этим страхом возвышенную и внутреннюю часть души относительно того блага, которое она тогда воспринимает и коим наслаждается. Но часто, когда такое созерцание чисто вселяется в дух и дает ему силу, все старание не помогает бесу потревожить его; скорее душа тогда воспринимает новую пользу и лучший, более спокойный мир, потому что, чувствуя беспокоящее присутствие врага — дивное дело! — не зная, как сие происходит, и ничего не делая со своей стороны, душа глубже погружается внутрь себя, ясно ощущая, что прячется в надежное убежище, где видит себя более отдаленной от врага и сокрытой, и так увеличиваются мир и наслаждение, которое бес у нее старался отнять. Тогда весь этот страх проходит мимо нее, и она это ясно чувствует и радуется, видя себя в такой безопасности наслаждающейся этим спокойным миром и сладостью Супруга тайно, так что ни мир, ни бес не могут ничего ни дать ни отнять, ибо они осознают истину того, что говорит Невеста в Песни Песней: «Вот он одр его — Соломона: шестьдесят сильных вокруг него (и т. д.) ради страха ночного» (Песн 3:7-8; Син.). И душа ощущает эту силу и мир, хотя часто чувствует, что извне ее плоть и кости испытывают мучения.
5. Иногда, когда духовное сообщение не даруется только духу, но разделяется с чувством, бес очень легко мучит и беспокоит дух посредством чувства, вселяя в него эти ужасы. Тогда он причиняет духу великое беспокойство и страдание, иной раз больше, чем возможно поведать, ибо оно идет от духа в дух наго, и потому нестерпим ужас зла в благом, сиречь в душе, когда ее достигает сие беспокойство. Это дает понять также Невеста в Песни Песней, описывая происшедшее с ней, когда она хотела войти во внутреннее сосредоточение, чтобы наслаждаться этими благами: «Я сошла в ореховый сад посмотреть на зелень долины, поглядеть, распустилась ли виноградная лоза, расцвели ли гранатовые яблоки? Не знаю, как душа моя смутилась колесницей (то есть грохотом колесницы) Аминадава»[85] (Песн 6:11-12), то есть беса.
6. Иногда (когда это происходит через посредство доброго ангела) бес замечает какую-либо милость, которую Бог хочет оказать душе: ведь обычно Бог позволяет противнику постичь те из них, что даруются посредством доброго ангела; и прежде всего для того, чтобы бес сделал против них все, что в его силах, по справедливости, дабы тот не мог привести свидетельство о своем праве, говоря, что ему не дали возможности завоевать душу, как жаловался он по поводу Иова (Иов 1: 1-9). А это было бы верно, если бы Бог не оставил места для справедливого равенства между двумя сражающимися за душу, то есть между добрым и злым ангелом, дабы победа одного из них была ценнее и душа победоносная, верная в искушении, получила большую награду.
7. Здесь нужно заметить следующее: в этом заключается причина того, почему Бог в той же мере и точно так же, как Он поступает и обращается с душой, позволяет поступать с ней и бесу. Если душе являются истинные видения через посредство благого ангела — а обычно так оно и бывает, даже если явится Сам Христос, хотя Сам Он почти никогда не показывается — то Бог позволяет и злому ангелу схожим образом представить видения ложные, из-за чего, согласно тому, что они представляют, неосторожная душа легко может быть обманута, как случалось со многими. Сие изображено в Книге Исход, где описано, что все истинные знамения, которые совершал Моисей, маги Египта повторяли, показывая такие же знамения, но ложные: если он извлекал жаб, они также их извлекали; если он превращал воду в кровь, они также ее превращали (7, 11-12 и 8:7).
8. Бес не только подражает телесным видениям в этом роде, но и духовным сообщениям, которые приходят посредством ангела, умея их видеть, как мы говорим, ибо он, как сказал Иов (41: 25), оmne sublime videt («видит всё утончённое») — подражает и вмешивается. Правда, этим сообщениям, поскольку они лишены формы и образа (по той причине, что дух их не имеет) бес подражать не может и не способен их образовывать, в отличие от тех, что представляются под каким-либо родом и образом. Посему, чтобы оспорить их, он вселяет в душу свой духовный страх, причём тем же образом, каким она испытала посещение, чтобы опровергнуть и разрушить духовное духовным. Когда это происходит так, в то время когда добрый ангел идет сообщать душе духовное созерцание, душа не может так быстро укрыться в тайное убежище созерцания, чтобы не быть замеченной бесом, и он добирается до неё посредством некоего духовного ужаса и беспокойства, иногда довольно болезненного для души. Тогда иной раз душа может быстро отбросить их, не позволив, чтобы на нее произвел впечатление названный ужас от злого духа, и сосредоточивается внутри себя, чему способствует действие духовной милости, что тогда дарует ей добрый ангел.
9. Иногда бес берет верх и вносит в душу смятение и ужас, который причиняет душе горшую муку, чем могло бы причинить любое страдание в этой жизни, ибо это страшное сообщение идет от духа к духу, ясное и обнаженное от всего телесного, и потому оно более болезненно, чем любое чувство. И это длится в духе в течение некоторого времени; правда, недолго, потому что дух вышел бы из плоти, получив столь настойчивое сообщение от другого духа. Впоследствии остается воспоминание об этом, коего достаточно, чтобы причинить сильное страдание.
10. Все то, о чем мы поведали, происходит в бездеятельной душе, которая ничего не делает и не разрушает. Но здесь нужно знать, что, когда добрый ангел попускает бесу достичь успеха в душе, пугая ее этим духовным ужасом, он делает это, дабы очистить ее и приготовить этим духовным бдением, чтобы великий праздник и милость духовная, которые хочет оказать ей Тот, Кто умерщвляет всегда лишь затем, чтобы оживить, и унижает лишь для того, чтобы возвысить (1Цар 2:6-7). Это и происходит понемногу с душой — в соответствии с темным и ужасным очищением, которое она выстрадала, она наслаждается восхитительным и сладостным духовным созерцанием; иной раз столь возвышенным, что язык неспособен его описать. Но её дух сильно утончил, дабы она смола воспринять это благо, предшествующий ужас от злого духа; потому что духовные видения принадлежат больше другой жизни, чем этой, и душа, видя их в одной, приуготовляется к другой.
11. Сказанное нужно понимать так: когда Бог посещает душу посредством благого ангела, при этом она не идет, согласно сказанному, полностью «окутанная тьмою», и тогда ничто враждебное ее не достигает; но, когда Сам Бог посещает ее, полностью подтверждается реченное в этой строке, ибо, совершенно «окутанная тьмою» для врага, душа воспринимает духовные милости от Бога. Причина сего в том, что Его Величие субстанциально обитает в душе, и ни ангел, ни бес не могут понять того, что в ней происходит и не могут познать глубокое тайное общение между душой и Богом, происходящее здесь. Поскольку Господь совершает эти сообщения через Себя Самого, они полностью Божественны и возвышенны, ибо все они суть субстанциальные прикосновения единения между Богом и душой, в каждом из которых душа воспринимает больше блага, чем во всем остальном, ибо это самая высокая ступень молитвы, которая только возможна.
12. Сих прикосновений просила Невеста в Песни Песней, говоря: Osculetur me osculo oris sui и т. д. («да лобзает он меня лобзанием уст своих!» (Песн 1:1; Син.); они происходят в том объединении с Богом, коего душа с тоскою желала достичь, и она ценит и жаждет одного прикосновения этой Божественности больше, чем всех остальных милостей, которые Бог ей оказывает. Посему, после того как в названной Песни они были даны ей во множестве (как она здесь поведала), она не достигла удовлетворения и говорит, прося об этих Божественных прикосновениях: «Кто дал бы мне тебя, брат мой, чтобы я встретила тебя одного на улице сосущим груди матери моей, дабы я целовала тебя устами души моей и никто не отважился бы презреть меня?» (8: 1), давая понять, что воспринимала сообщения, которые Бог даровал бы ей только ради Себя Самого (как мы утверждаем), отчужденная и свободная от всех творений — что она выражает, говоря «чтобы я встретила тебя одного»; слова же «сосущим груди матери моей» означают: «истощая и ослабляя груди желаний и пристрастий чувственной части». Сие происходит, когда душа уже достигла свободы духа, так чтобы ни чувственная часть, ни бес посредством этой части не могли помешать этому, и душа наслаждается этими благами в глубоком вкусе и мире — тогда бес не отваживается помешать ей, поскольку не постиг бы этого и не смог бы понять этих Божественных прикосновений любовной субстанции Бога к субстанции души.
13. Этого блага никто не достигает иначе, чем через глубокую наготу, очищение и духовное сокрытие от всего, что есть творение; это и означает «окутанная тьмою», как мы пространно изложили выше, и говорим относительно этой строчки: окутанная и сокрытая. В этом сокрытии, как мы уже сказали, душа укрепляется в единении с Богом через любовь; и потому она воспевает это в приведенном стихе, говоря: «окутанная тьмою».
14. Когда сии милости даруются душе безопасно, что происходит (как мы уже поведали) только в духе, часто в некоторых из них душа, не зная, как сие происходит, видит себя столь отделенной и отдаленной в отношении духовной и возвышенной части от части внешней и чувственной, что познает в себе две части, настолько отличные друг от друга, что ей кажется, будто одна не имеет с другой ничего общего, и они очень далеки друг от друга. И воистину, определенным образом так оно и есть, потому что их действие, которое тогда уже полностью духовно, не сообщается в чувственную часть. От этого блага вся душа делается духовной. В этом укрытии объединяющего созерцания у нее окончательно отнимаются духовные страсти и вожделения; и так, имея в виду лучшую часть души, она говорит в последней строке:
когда мой дом исполнился покоя.
ГЛАВА 24, заканчивающая объяснение второй строфы.
1. Это можно выразить иначе: возвышенная часть моей души, равно как внешняя, уже исполнилась покоя в своих вожделениях и способностях и вышла к Божественному единению любви с Богом.
2. Поскольку посредством сей войны в Темной ночи, как уже было сказано, душа сражалась и очистилась двумя способами (то есть согласно чувственной и духовной части), со своими чувствами, способностями и страстями, нужно знать, что так же двумя способами, согласно этим двум частям, чувственной и духовной со всеми своими способностями и желаниями, душа достигает мира и покоя. Она, как также было сказано, повторяет эту строку два раза, то есть, в этой строфе в и предыдущей, по причине этих двух частей души, духовной и чувственной; которые, чтобы она могла выйти к Божественному единению любви, должны быть сначала преобразованы, упорядочены и успокоены относительно чувственного и духовного, в соответствии с состоянием невинности, которое было в Адаме. И так эта строка, что в первой строфе понята относительно успокоения наружной и чувственной части, во второй понимается, как говорящая о части внешней и духовной; и поэтому повторяется два раза.
3. В это успокоение духовного дома душа приходит обычно и совершенно (согласно тому, что она претерпела в жизни) посредством субстанциальных прикосновений единения, которые мы заканчиваем описывать, и того, что, спрятанная и сокрытая от беспокойств беса, чувств и страстей, она воспринимала Божественность, в коей душа очищается, как я говорю, успокаиваясь, набираясь сил и становясь устойчивой, чтобы постоянно воспринимать названное единение, которое есть Божественное обручение души с Сыном Божьим. После того, как два дома души окончательно успокоятся, укрепятся и объединятся со всеми своими домашними (то есть со способностями и желаниями), погрузившись в сон и молчание относительно всех вещей горних и дольних, эта Божественная Премудрость незамедлительно объединяется с душой новыми любовными узами; и исполняется сказанное в Книге Премудрости: «когда все окружало тихое безмолвие, и ночь в своем течении достигла средины, сошло с небес от царственных престолов на средину погибельной земли всемогущее слово Твое, как грозный воин» (18:14-15; Син.). О том же самом говорит Невеста в Песни Песней: после того, как «встретили меня стражи, обходящие город; избили меня, изранили меня; сняли с меня покрывало стерегущие стены», «едва я отошла от них, как нашла того, кого любит душа моя» (5:7 и 3:4; Син.).
4. Невозможно прийти к этому единению без великой чистоты, а чистота сия не достигается без полного обнажения от всего сотворенного и без живого умерщвления; что обозначается словами «избили меня, изранили меня; сняли с меня покрывало» в поисках и стяжании Жениха; ибо новое одеяние обручения, коего взыскала душа, она не смогла бы надеть, не сняв прежнего. Посему душа, которая не желает выйти в описанной Ночи искать Возлюбленного и быть обнаженной от своей воли и умерщвленной, но на своем ложе и в своем удобстве ищет его, как делала Невеста, не обретет его, как эта душа говорит о себе, что нашла его, выйдя во тьме и сжигаема тоскою любви.
ГЛАВА 25, кратко объясняющая третью строфу.
Ночною тьмой хранима,
таясь, я никого не повстречала,
и я была незрима,
а путь мне освещала
любовь, что в сердце у меня пылала.
ОБЪЯСНЕНИЕ
1. Душа продолжает метафору и уподобление временной Ночи, говоря о духовной, и продолжает описывать и восхвалять благие свойства, которые обрела через ее посредство, чтобы кратко и безопасно следовать к своей желанной цели; она называет три свойства.
2. Первое свойство таково, что в этой блаженной Ночи созерцания Бог ведет душу через столь уединенное и тайное созерцание, и так далеко и чуждо от чувства, что ничто принадлежащее чувству и никакое прикосновение творения не достигают души и не могут помешать ей и задержать ее на пути единения любви.
3. Второе свойство, которое она называет, происходит от духовных сумерек этой Ночи, в коих все способности вышней части души помрачены. Душа, которая не видит и не может видеть ничего, не задерживается ни на чем вне Бога, идя к Нему, потому что она свободна от препятствий форм, образов и естественных впечатлений, которые обычно смущают душу, мешая ей объединиться с вечным Божественным бытием.
4. Третье свойство таково: хотя душа идет, не опираясь ни на какой отдельный внутренний свет разума и ни на какого внешнего вожатого, чтобы получить удовлетворение от него на этом высоком пути, ибо мрак лишил ее всего этого, но тем не менее в это время горит только любовь, заставляя сердце добиваться Возлюбленного, и она ведет душу, движет ее и заставляет лететь к своему Богу путем одиночества, не знающую, как или каким образом.
5. Далее следует строка:
Ночною тьмой хранима.
На этом все сохранившиеся рукописи обрываются.
ПОЭЗИЯ
ИСТОЧНИК[86]
Как сладостно мне знать источник, бегущий
во тьме этой ночи!
Сей вечный источник от взора таится,
но знаю я дол, где он тихо струится
во тьме этой ночи.
В ночи этой темной, что жизнью зовется,
блажен тот, кто с верой сей влаги коснется,
во тьме этой ночи.
Начало берут в нем все сущие реки,
его же начала не сыщешь вовеки
во тьме этой ночи.
Собой красоту затмевая любую,
он поит небесную твердь и земную
во тьме этой ночи.
Текут его воды, исполнясь прохлады,
и нет им предела, и нет им преграды
во тьме этой ночи.
Хрусталь этих вод никогда не затмится,
но свет всей земле в них от века родится
во тьме этой ночи.
Чисты и светлы, орошают те воды
и землю, и ад, и небесные своды
во тьме этой ночи.
Великий поток сей источник рождает,
и он, всемогущий, препоны сметает
во тьме этой ночи.
В нем облик троих, воедино слиянный,
и каждый сияет, другим осиянный
во тьме этой ночи.
Сей вечный источник от взора таится,
но в хлеб животворный для нас превратится
во тьме этой ночи.
Тот хлеб вечносущий питает созданья,
их глад утоляя во мраке страданья,
во тьме этой ночи.
И вечный источник, без коего стражду,
сим хлебом живым утолит мою жажду
во тьме этой ночи.
ОГОНЬ ЖИВОЙ ЛЮБОВИ[87]
Огонь живой любови,
как сладостно ты ранишь
меня до глуби сердца сокровенной!
Ты не угаснешь боле,
сиять ты не устанешь —
сожги преграду к встрече вожделенной!
О счастие ожога!
О раны той отрада!
О ласковой руки прикосновенье —
ты к вечности дорога,
и всех долгов уплата,
и смерть, и смерти в жизнь преображенье!
О, светочи живые!
Безмерное сиянье,
что чувств глубины темные омыло,
до той поры слепые;
и радостною данью —
своим теплом и светом одарило!
Так нежно и смиренно
зажегшийся в сознанье,
лишь ты, огонь, в нем тайно обитаешь...
В душе моей блаженной
живет твое дыханье,
и ты меня любовью наполняешь!
НА РЕКАХ ВАВИЛОНСКИХ[88]
Здесь, на реках вавилонских,
ныне сижу и рыдаю,
землю изгнанья слезами
я что ни день орошаю.
Здесь, о Сион мой, с любовью
я о тебе вспоминаю
и чем блаженнее память,
тем я сильнее страдаю.
Снял я одежды веселья,
ризу скорбей надеваю,
ныне повесил на вербу
арфу, на коей играю;
мне ж остается надежда,
что на Тебя возлагаю.
Ранен любовью, в разлуке
с сердцем своим пребываю
и, умоляя о смерти,
руки к Тебе простираю.
Бросился я в это пламя —
жгучий огонь его знаю
и, уподобившись птице,
в этом огне погибаю.
Я, умерев в своем сердце,
только в Тебе оживаю,
ради Тебя умирая,
ради Тебя воскресаю;
в воспоминаньях теряю
жизнь, и ее обретаю.
Жизнью своей убиваем,
я всякий день умираю,
ибо она разлучает
с Тем, кого я призываю.
Радуются иноземцы,
что в их плену изнываю
и на их тщетную радость
я безучастно взираю.
Просят они моих песен,
что о Сионе слагаю:
«Спой, — говорят — гимн Сиона!»
Я же, скорбя, отвечаю:
«Как же в долине изгнанья,
плача по отчему краю,
буду петь песни веселья,
в коих Сион прославляю?»
Радость чужую отверг я,
верность своей сохраняю.
Пусть онемеет язык мой,
коим тебя воспеваю,
если тебя я забуду
здесь, где в плену пребываю,
если на хлеб Вавилона
я свой Сион променяю.
Пусть я утрачу десницу,
ту, что к груди прижимаю,
если тебя я не вспомню
с каждым глотком, что вкушаю,
если отпраздновать праздник
я без тебя пожелаю.
Горе, о дщерь Вавилона,
гибель тебе возвещаю!
Будет прославлен вовеки
Тот, к Кому ныне взываю,
Тот, Кто вернет тебе кару,
что от тебя принимаю!
Пусть соберет Он сих малых,
ибо в плену уповаю
я на твердыню Христову
и Вавилон покидаю.
Debetur soli gloria vera Deo.
(Истинная слава подобает только Богу, лат.)
Жаждой охваченный странной...
Жаждой охваченный странной,[89]
ждал я заветного срока —
и полетел я высоко,
цели достиг я желанной!
Я так высоко поднялся,
этим восторгом влекомый,
что в вышине незнакомой
я навсегда потерялся.
Вот он, тот миг долгожданный!
Я все летел одиноко
в этой любви — и высоко
цели достиг я желанной!
Выше! Но взор мой в полете
был ослеплен на мгновенье —
так и настиг я в затменье
цель, словно дичь на охоте.
Слепо, с любовью той странной
в сумрак шагнул я глубоко
и, оказавшись высоко,
цели достиг я желанной!
Я так легко поднимался
вверх — есть ли участь блаженней? —
и становился смиренней,
и все сильней умалялся.
Рек я в борьбе неустанной:
«Кто же достигнет истока?» —
и полетел я высоко,
цели достиг я желанной!
Дивный полет мой вмещает
разных полетов так много —
ведь уповавший на Бога
то, что искал, обретает.
С этой надеждою странной
ждал я заветного срока...
Я был высоко, высоко,
цели достиг я желанной!
Я очутился в том краю...
Я очутился в том краю,[90]
вкусив неведенья такого,
что выше знания любого.
Не знаю сам, какой тропою
вошел я в край сей заповедный,
не знаю, где я, но не скрою,
что в этот миг мой разум бедный,
покинув мир немой и бледный,
вкусил неведенья такого,
что выше знания любого.
Объяло истинное знанье
весь мир, Всевышним сотворенный.
Так, в одиночестве, в молчанье,
его узрел я и, плененный,
стал как младенец несмышленый,
коснувшись таинства такого,
что выше знания любого.
Был поглощен я столь всецело,
что на вершине отчужденья
любое чувство онемело,
ушло любое ощущенье,
когда достиг я постиженья
непостижимого — такого,
что выше знания любого.
Сей пилигрим, по Божьей воле,
сам от себя освободится
и все, что он узнал дотоле,
во прах и пепел обратится,
столь возрастет, что умалится
вдруг до неведенья такого,
что выше знания любого.
Чем больше познает, немея,
ум, тем он меньше постигает
сей пламень, ведший Моисея,
свет, что в полуночи сияет,
но тот, кто все ж его познает,
вкусит неведенья такого,
что выше знания любого.
Сие незнающее знанье —
– такую власть оно имеет,
что мудрецы в своем старанье
его постичь — не преуспеют,
ибо их знанье не сумеет
достичь неведенья такого,
что выше знания любого.
Его вершина недоступна,
и нет науки, овладевшей
тем высшим знаньем целокупно
иль превзойти его сумевшей.
Но сам себя преодолевший,
вкусит неведенья такого,
превыше став всего земного.
И, коль желаешь ты ответа —
– что тайна высшая скрывает? —
скажу: благое знанье это
суть Божества собой являет.
Нам Божья милость позволяет
вкусить неведенья такого,
что выше знания любого.
МЛАДОЙ ПАСТУХ[91]
Младой пастух скорбит в тоске безгласной.
Он устремился, чуждый развлеченьям,
к своей пастушке каждым помышленьем,
и грудь его больна любовью страстной.
Не потому он плачет, что напрасной
своей любовью уязвлен глубоко,
но оттого страдает он жестоко,
что позабыт пастушкою прекрасной.
И, позабыт пастушкою прекрасной,
он терпит эти тяжкие мученья,
чужой земли приемлет поношенья,
и грудь его больна любовью страстной.
И говорит пастух: «О я, несчастный!
Ведь ей теперь любовь моя постыла!
Она меня навеки позабыла
и я томлюсь любовью этой страстной!»
И вот, истерзан мукой ежечасной,
однажды он на дерево поднялся
и за руки повешенным остался
и грудь его больна любовью страстной.
И без опоры, и с опорой...
И без опоры, и с опорой[92]
во тьме, без света обитаю;
во всем предел свой обретаю.
О всех созданиях из плоти
душа навеки позабыла,
и над собою воспарила,
и Бог был с нею в том полете,
опорой, что ее хранила.
И посему сказать я вправе,
что вещь, прекрасней нет которой,
моя душа узрела въяве —
и без опоры, и с опорой!
Пусть жизнь моя объята тьмою —
то участь всех в земной юдоли,
я не скорблю об этой доле!
Моя любовь творит со мною
досель невиданное чудо:
порою слепну я, но знаю —
душа любви полна, покуда
во тьме, без света обитаю.
Меня ведет любви той сила:
она, живя во мне незримо,
добро ли, зло, что мне чинимо —
единым яством обратила
и жизнь в себя преобразила.
И в этом сладостном томленье
я словно в пламени сгораю,
и, раненый без исцеленья,
во всем предел свой обретаю.
Пусть без жизни я живу...
Пусть без жизни я живу[93] —
избавленья все же чаю,
смерти до́ смерти желаю.
Не со мною жизнь моя.
Я без Бога изнываю:
без Него — себя теряю...
Это ль жизнь? Живу ли я?
Сто смертей в себе тая,
жизни истинной я чаю,
смерти до́ смерти желаю.
Стала жизнь моя тюрьмой,
жизни подлинной лишеньем,
и всечасным умерщвленьем.
Скоро ль свижусь я с Тобой?
Слышишь, Боже, голос мой —
эту жизнь я отвергаю,
смерти до́ смерти желаю.
Так далёко от Тебя,
что за жизнь я ныне знаю?
Только смерть свою вкушаю,
тем мучительней скорбя,
что ни часа не́ жил я!
Тяжкий жребий проклинаю,
смерти до́ смерти желаю.
Бьюсь, как рыба без воды,
только рыбе облегченье
даровал Ты — без сомненья,
смерть прервет ее труды!
Не сравнить ничьей беды
с мукой, что давно я знаю —
смерти до́ смерти желаю.
Этих мук не утолит
встреча в Таинстве с Тобою —
ведь разлука, я не скрою,
тем сильней меня томит.
Век мой жалобы все длит!
Я Тебя увидеть чаю,
смерти до́ смерти желаю.
Боже, в силах я едва ль
жить надеждою одною —
страх не свидеться с Тобою,
что ни день, двоит печаль,
и язвит острей, чем сталь.
Избавленья ожидаю,
смерти до́ смерти желаю.
Так от гибели избавь,
дай мне жизнь, мой Бог, и доле
не держи меня в неволе,
в сих тенетах не оставь!
Зреть тебя я жажду вьявь,
и немыслимо страдаю,
смерти до́ смерти желаю.
Я оплачу жизнь мою
и оплачу смерть, плененный;
в тяжкий грех свой облеченный,
о прощении молю!
Боже мой! Как ни скорблю,
Молвить все же уповаю,
что живу — не умираю!
ПРИЛОЖЕНИЕ
NOCHE OSCURA DEL ALMA
En una noche oscura,
con ansias, en amores inflaraada,
joh dichosa ventura!,
salí sin ser notada,
estando ya mi casa sosegada;
a oscuras у segura
por la secreta escala, disfrazada,
ioh dichosa ventura!,
a escuras у encelada,
estando ya mi casa sosegada;
en la noche dichosa,
en secreto, que nadie me veía
ni yo miraba cosa,
sin otra luz у guía
sino la que en corazon ardía.
Aquésta me guiaba
más cierto que la luz del mediodía
adonde me esperaba
quien yo bien me sabía,
en parte donde nadie parecía.
iOh noche que giaste!;
joh noche amable más que la alboradal
joh noche que juntaste
Amado con amada,
amada en el Amado transformada!
En mi pecho florido,
que entero para Él solo se quardaba,
allí quedó dormido,
у yo le regallaba,
у el ventalle de cedros aire daba.
El aire del almena,
cuando yo sus cabellos esparcía,
con su mano serena
en mi cuello hería
у todos mis sentidos suspendía.
Quedéme у olvidéme,
el rostro recliné sobre el Amado;
cesó todo у dejéme,
dejando mi cuidado
entre las azucenas olvidado.
Примечания
1
Эпиграф, предваряющий «Мистическое богословие» Псевдо-Дионисия Ареопагита. Цит. по изд: ДИОНИСИЙ АРЕОПАГИТ, «О божественных именах. О мистическом богословии», «Глаголь», СПб., 1995.
(обратно)2
THOMAS MERTON, «The Ascent to Truth», First Harvest/HBJ edition, San Diego-New York–London, 1981 c.l, p 4.
(обратно)3
Рус. пер. см.: СВ. ТЕРЕЗА АВИЛЬСКАЯ, «Внутренний замок», пер. с исп. под ред. Н. Трауберг. М., «Истина и жизнь», 2000.
(обратно)4
Federico Rúiz Salvador, Obras Completas de San Juan de la Cruz, Madrid, EDE, 3 ed, 1988, p. 28.
(обратно)5
В «Восхождении» «Ночь» названа второй (или третьей, или четвертой) книгой этого трактата. В «Огне» «Ночь» названа частью «Восхождения».
(обратно)6
См: Noche oscura — historia y símbolo: Eulogio Pacho (de la Virgen del Carmen), Revista de Espiritualidad 1991 (99-3), pp. 425-444.)
(обратно)7
Lucinio Ruano de la Iglesia, Obras completas de San Juan de la Cruz, Biblioteca de Autores Cristianos, Madrid, 1994, p. 242.
(обратно)8
«Зрение рассудка становится острым только тогда, когда глаза начинают уже терять свою зоркость» (пер. С. К. Апта).
(обратно)9
Луис де Гранада (1504-1588), доминиканец, проповедник и автор ряда религиозных и назидательных сочинений, писавший на латинском, португальском и испанском языках. Франциск Осунский (1492-1540) — монах-францисканец, духовный писатель; уроженец местечка Осуна около Севильи. Его главнейший труд — «Духовный алфавит» (Abesedario espiritual) состоит из 21 трактата. Четырехтомная Жизнь Христа (Vita Christi), написанная Рудольфом (в тогдашней испанской транскрипции — Лудольфом) Саксонским (ум. 1377), прозванным Картузианцем, которая так повлияла на Игнатия Лойолу. Повлияла она и на Сан Хуана, который хотел покинуть орден кармелитов, чтобы перейти в орден картузианцев. Полное название этой книги — «Жизнь Господа нашего Иисуса Христа, тщательно отобранная из четырех Евангелий и из Учителей, одобренных Католической Церковью». Она была написана около 1350 года и распространилась еще до изобретения книгопечатания; переиздавалась около 400 раз. Испанское издание вышло в Алькале в 1502г. «Установления» — сборник текстов, атрибутируемых в то время Иоганну Таулеру, но на самом деле не имеющих к нему отношения — часть их принадлежала Майстеру Экхарту, часть Яну ван Рёйсбрюку и другим авторам.
Автором «Подражания Христу» (Imitatio Christi), по мнению авторитетных исследователей, ее является фламандский монах Фома Кемпийский (1379-1471). Святой Бонавентура Джованни Фиданца — монах-францисканец, кардинал, епископ, богослов, философ, Учитель Церкви; около 1217(?) — 1274 г. Автор ряда философско-богословских, мистических, апологических и агиографических сочинений. Выдающийся представитель августинизма. Святой Григорий Нисский (предположительно 332-394гг.) — великий теолог и мистик из Каппадокии, епископ города Ниссы и младший брат святого Василия Великого. Автор множества экзегетических и полемических трактатов, проповедей и писем, среди которых наиболее важными являются Комментарий на Книгу Песнь Песней и трактат «О жизни Моисея-Законодателя»
(обратно)10
ХУГО РАНЕР, Игнатий Лойола и историческое становление его духовности, Колледж св. Фомы Аквинского, Москва , 2002 г., стр. 56.
(обратно)11
Мигель Дьес Гонсалес в своей работе приводит пять средневековых трактатов, повлиявших на богословие святого Хуана де ла Крус (MIGUEL A.DIEZ GONZALES, «Lectures Medievales de San Juan de la Cruz», Ed. Monte Carmelo, Burgos, 1999).
(обратно)12
Цит. по изд. EDITH STEIN, «Ciencia de la Cruz», Monte Carmelo, Burgos, 1994, p. 51.
(обратно)13
«В этих строках избрано метафорой прискорбное положение узника, которому, по его блаженному жребию, удалось освободиться так, чтобы этому не помешал ни один из тюремщиков.» Восхождение на гору Кармель, I;15:1.
(обратно)14
D. ALONSO, «Cancionero у romancero español», Madrid, 1960г., p. 43.
(обратно)15
Испанская поэзия в русских переводах, М., «Прогресс», 1978 г. (перев. М. Самаева).
(обратно)16
Гарсиласо де ла Вега (Garcilaso de la Vega; 1503-1536) — испанский поэт. Поэтическое наследие Гарсиласо де ла Веги опубликовано посмертно, в 1543 году. Он оставил тридцать восемь сонетов в духе Петрарки, эклоги, канцоны, поэмы, элегии, а также стихи на латыни. Вместе со своим другом Хуаном Босканом он начинал реформу испанского стиха. Поэтические опыты Гарсиласо де ла Беги были ответом на сложную задачу того времени: как приобщить испанский стих к богатствам итальянской поэзии, не потеряв при этом национального характера поэзии.
Хуан Боскан (Juan Boscan; (1490-1542) — зачинатель реформы испанской поэзии. Вместе с Г. основал т. н. «итальянскую школу», закрепившую в испанской поэзии итальянские формы стиха: сонет, одинадцатисложник, терцет, эклогу, послание, канцону, рифмованную октаву и др.
(обратно)17
АНРИ КОРБЭН, «Световой человек в иранском суфизме», «Волшебная гора» № 8 (2002 г.).
(обратно)18
Edith Stein, o.c, p. 51.
(обратно)19
JOSÉ DAMIANO GAITÁN, «Noche, oscuridad, tiniebla у Dios», Revista de Espiritualidad (57) (1998), 399-430, p.399. Мария Хесус Манчо в своем труде скрупулезно аккумулирует все метафорические и онирические значения слова «ночь». (См. MARÍA JESUS MANCHO DUQUE, «El símbolo de la Nocne en San Juan de la Cruz», Salamanca, 1982.).
(обратно)20
In lectulo meo quaesivi per noctes quem diligit anima mea. <...> Et primo quidem quaerit ilium in lectulo, sed minime invenit. Surgit inde, circuit civitatem, it et redit per plateas et vicos, et non occurrit, neque apparet. Interrogantur quique forte occurrerint, nihilque certi reportatur. Neque vicis unius, aut unius noctis quaesitio haec, et haec frustratio, cum dicat ista, quia quaesivi per noctes. <...> Habet mundus iste nodes suas, et non paucas. Quid dico, quia nodes habet mundus, cum pene totus ipse sit nox, et totus semper versetur in tenebris? Nox est Judaica perfidia, nox ignorantia paganorum, nox haeretica pravitas, nox etiam Catholicorum carnalis, animalisve conversatio. <...> Sed dicit aliquis, quod non sit tam stulta, tamve caeca sponsa, ut quaerat lumen in tenebris, quaerat dilectum apud ignorantes, et qui non diligunt eum (Sermones in Cantica Canticorum, 75.1 и 10: PL 183. 1144 B-D и 1149 B-C); перев. А. Коваля.
(обратно)21
2. В Книге Товит (6:18-22) описываются три различных ночи, через которые ангел ведет Товию, чтобы он соединился со своей супругой. В первую ночь ангел повелевает Товии сжечь в огне рыбье сердце, сиречь сердце, склонное и привязанное к мирскому. Этому сердцу, чтобы начать путь к Богу, придется сжечь и очистить все тварное в пламени божественной любви, и этим очищением будет побежден дьявол, имеющий власть над душой, привязанной к вещам телесным и преходящим.
3. Во вторую ночь ангел сказал Товии, что он допущен в сонм святых патриархов, то есть отцов веры. Равно и душа, пройдя сквозь первую ночь, то есть отвергнувшая все чувственное, тотчас входит во вторую ночь, опираясь на одну лишь веру, что исключает все познания разума (кроме одной лишь любви, о чем скажу в свое время), ибо вера неподвластна чувствам.
4. В третью ночь ангел сказал Товии, что он стяжал благословение, которое и есть Бог, каковой посредством второй ночи, то есть веры, глубоко и сокровенно сообщился душе. Это — другая Ночь души, и данное единение много темнее, чем прочие, о чем скажем далее. И проходит эта третья ночь, и завершается соединением духа с Богом, что свершается обыкновенно в великом мраке души, следом же грядет соединение с супругой — Премудростью Господней. Так сказал ангел Товии — «Пройдет третья ночь, и ты соединишься со своею супругой в страхе Божьем». Этот страх, будучи совершенным, есть также совершенная любовь, когда душа преображается через любовь к Богу. (Восхождение на гору Кармель I; 2).
(обратно)22
JOSÉ DAMIANO GAITÁN, «“Subida” у “Noche”», Teresianum, Roma, 1989, p. 328.
(обратно)23
Перевод мой — Л.В.
(обратно)24
По свидетельству брата Хуана Евангелиста, близко знавшего его в течение 11 лет, поэма написана между последними месяцами 1578 г. года и первыми месяцами 1579 г. (Е. РАСНО, «San Juan de la Cruz у sus escritos», Madrid, 1969, p. 160.)
(обратно)25
CF. J. CHEVALIER — A. GHEERBRANT, «Dicconario de los símbolos», Barcelona, 1993, p. 652
(обратно)26
ELIZABETH JENNINGS, «Every Changing Shape: “The Collected Poems”», Macmillan, London 1967, p. 65.
(обратно)27
См. J. C. NIETO, «San Juan de la Cruz, poeta de amor profano», San Lorenzo de El Escorial, 1988 r.
(обратно)28
HENRI BERGSON, «Les deux sources de la morale et de la religion», Oeuvres, Presses Universitaires de France, Paris, 1970, p. 1010.
(обратно)29
Темная ночь II; 21:3.
(обратно)30
Темная ночь II; 18:4.
(обратно)31
THOMPSON С. P., «La poesía de la Noche Oscura (El poeta у el místico. Un estudio sobre "El cántico espiritual" de San Juan de la Cruz)», San Lorenzo de El Escorial, 195-214, p. 203.
(обратно)32
ИОАНН ПАВЕЛ II, «О Святом Иоанне Креста», перев. Елена Твердисловой, «Сочинения», т. II, Издательство ордена францисканцев, Москва, 2003, стр. 321-322.
(обратно)33
B.SESE, Estructura dramatica de la Noche Oscura: tres aspectos delpoema (Actas de Congreso International Sanjuanista, Avila 1993г., том I, p. 254.)
(обратно)34
См. ОЛАФ КООБ, «Темная ночь души» См. также: JUAN FRANCISCO SACRA FERRADA, «San Juan de la Cruz: un obsesivo melancolico?», OCD, 1998r., N1-2, p. 179-219.
(обратно)35
COLIN P. TOMPSON, «Canciones en la noche: Estudios sobre San Juan de la Cruz», Editorial Trotta, Madrid 2002, p. 260.
(обратно)36
Д. С. Мережковский читал испанских мистиков не на испанском, а на французском языке и Жана Барузи «Святой Иоанн Креста и проблема мистического опыта» (Париж, 1931 г.). К несомненной заслуге Мережковского следует отнести то, что он дал множество импульсов, к спорным же моментам его воззрений — вольное обращение с фактами, слишком вольное даже для литературного эссе. На высказывания Мережковского невозможно опираться без критического их осмысления. А подобное осмысление находилось бы совершенно вне рамок поставленной задачи.
(обратно)37
Все цитаты из Священного Писания даются в переводе с испанского оригинала, кроме тех случаев, когда оговаривается, что они приведены по Синодальному переводу (Син.). — прим. пер.
(обратно)38
Имеется в виду св. ФОМА АКВИНСКИЙ, «Сумма теологии» I. 79. 6, ср. Quodlibetales III. 9. 2 и «Сумма против язычников», I, гл. 43: «Само Бытие с абсолютной точки зрения бесконечно: ибо ему причастны бесконечно многие [вещи] бесконечно многими способами» (пер. Т. Ю. Бородай); впрочем, в последнем случае речь идёт не о релятивизме восприятия: св. Фома говорит о в различных степенях причастности Богу. — прим. пер. и ред.
(обратно)39
«И отвечал Самуил: неужели всесожжения и жертвы столько же приятны Господу, как послушание гласу Господа?» (1Цар 15:22). — прим. пер.
(обратно)40
Св. Хуан употребляет здесь слово acidia (это латинизированный вариант), являющееся духовным термином с определенным набором смыслов. В общем и в целом acidia не равна по смысловому наполнению ни русскому слову «лень», ни русскому слову «уныние».
Св. Фома Аквинский определял acidia как tristitia de bono spirituali, т.е. печаль перед лицом того, что нужно совершить нечто благое с духовной точки зрения, а это трудно, и человеку лень. Так что эти два чувства, такие разные для нас, объединяются одним и тем же словом. Другое ключевое слово для понимания этого термина — «небрежение», negligencia (именно так в академическом словаре определили значение слова «acidia»). Это прежде всего небрежение духовным долгом, как видно из определения св. Фомы.
Первый Словарь Испанской Академии (1726г.) определяет acidia через flojedad у pereza (слабость и лень), а затем рассуждает об этом явлении с помощью слова tristeza (печаль). Словарь св. Хуана де ла Крус под ред. о. Эвлогио Пачо (Diccionario de San Juan de la Cruz, Ed. Monte Carmelo, 2000;) пишет, что acidia эквивалентна лени или слабости.– прим. пер.
(обратно)41
«Знаю дела твои; вот, Я отворил пред тобою дверь, и никто не сможет затворить ее; ты не много имеешь силы, и сохранил слово Мое, и не отрекся от имени Моего» (Откр 3:8). — прим. пер.
(обратно)42
Вариант этого стиха, приводимый св. Хуаном по-испански, ближе всего к тексту Вульгаты.: averte oculos tuos a me quia ipsi me avolare fecerunt «отверни свои очи от меня, ибо из-за них я улетела». Ср. греческий перевод LXX: («ибо они окрылили меня»), который, видимо, вдохновляется платоническим мотивом «прорастания крыльев» под воздействием Эроса (см., напр. ПЛАТОН, «Федр», 246с, 248b - c, 249d и особенно 251b - 252с). — прим. ред.
(обратно)43
Видимо, аллюзия к Прем 7: 22-23, о духе Мудрости. — прим. ред.
(обратно)44
Такого варианта нет ни в греческом переводе LXX, ни в Вульгате. — прим. ред.
(обратно)45
«Право мыслите о Господе и в простоте сердца ищите Его» (Прем 1:1; Син.). — прим. пер.
(обратно)46
«Жертва Богу дух сокрушенный; сердца сокрушенного и смиренного ты не презришь, Боже» (Пс 51 (50):19; Син.). — прим. пер.
(обратно)47
«Ибо, судя по времени, вам надлежало быть учителями; но вас снова нужно учить первым началам слова Божия, и для вас нужно молоко, а не твердая пища. Всякий, питаемый молоком, несведущ в слове правды, потому что он младенец; Твердая же пища свойственна совершенным, у которых чувства навыком приучены к различению добра и зла» (Евр 5:12-14). — прим. пер.
(обратно)48
«Моисей закрыл лице свое; потому что боялся воззреть на Бога» (ИсхЗ:6; Син.). — прим. пер.
(обратно)49
Отсылка к «Монологам» св. Августина (Soliloquia, I. 2; PL 32:872). В лат. оригинале: «Deum et animam scire cupio» («Желаю познать Бога и душу»). — прим. ред.
(обратно)50
В греческом переводе LXX, Вульгате и Синодальном переводе имеется в виду «лёд», т. е. «град»; но св. Хуан, возможно, предпочёл аллегорическое и более «духовное» значение: «хрусталь» как символ созерцания. — прим. ред.
(обратно)51
В оригинале энергичнее: «flaquezas de estymago», т. е. «слабость в желудке». — прим. ред.
(обратно)52
Душевное отупение (лат.) — прим. ред.
(обратно)53
Знаменательная параллель к этому примечанию св. Хуана о «чувственной» и «духовной» частях души, вкушающих одну и ту же пищу созерцания, обнаруживается в ведийской духовной традиции. Отправной точкой здесь служит стих из «гимна-загадки» (Ригведа I. 164. 20): «Два орла, два связанных друг с другом товарища, / Обхватили одно и то же дерево. // Один из них ест сладкую винную ягоду, / Другой наблюдает, не вкушая» (пер. Т. Я. Елизаренковой). Этот стих буквально цитируется в упанишадах (Шветашватара IV. 6; Мундака III. 1.1); в других упанишадах содержатся его парафразы (напр., Катха 1.3.1). Отмеченная здесь параллель знаменательна не только очевидным сходством, но и не менее очевидными несходствами: в индийской традиции подчёркивается различие двух составляющих духовной стороны человеческого существа (выражаясь языком Веданты, Атман вкушает плод, а Брахман — нет), тогда как у св. Хуана обе части души (и «чувственная», и «духовная») вкушают одно и то же «яство» созерцания. Здесь налицо яркий пример того, сколь разительно отличаются друг от друга духовные традиции, прибегающие порою к не менее разительно схожим образам. — прим. ред.
(обратно)54
См. АРИСТОТЕЛЬ, Метафизика, II. 1 (993b): «Каков дневной свет для летучих мышей, таково для разума в нашей душе то, что по природе своей очевиднее всего» (пер. А. В. Кубицкого под ред. М. И. Иткина; цит. по: Аристотель. Сочинения в четырёх томах. Т. I, M., «Мысль», 1976, с. 94). Ср. также: АРИСТОТЕЛЬ, Вторая аналитика, I. 2 (71b-72а); Физика, I. 1 (184а). Ср. также св. ФОМА АКВИНСКИЙ, О душе, 10.11.13. — прим. ред.
Ср. также «Восхождение на гору Кармель»,I;12:8. — прим. пер.
(обратно)55
См. ПСЕВДО-ДИОНИСИЙ АРЕОПАГИТ, О мистическом богословии, 142. 10: «сверхсущностный луч Божественного мрака». — прим. ред.
(обратно)56
Ср. текст Синодального перевода: «От блистания пред Ним бежали облака Его, град и угли огненные». Это близко к варианту Вульгаты: «prae fulgore in conspectu eius nubes eius transierant grando et carbones ignis» т. е.: «От сияния при виде Его пробегали облака Его, град и огненные угли». Однако текст Вульгаты можно понять и иначе: «перед сиянием при виде Его град и угли огня пронизывали Его облака». Видимо, такого понимания придерживается и св. Хуан де ла Крус. — прим. ред.
(обратно)57
Вариант, приводимый св. Хуаном, ближе всего к Вульгате: «Nolo multa fortitudine contendat тесит пес mаgnitudinis suae mole me premat», т.e.: «He желаю, чтобы Он состязался со мною в великой мощи, чтобы подавил меня глыбой своего величия». — прим. ред.
(обратно)58
Вариант, приводимый св. Хуаном, ближе всего к Вульгате: «Circumdederunt me dolores mortis et torrentes iniquitatis conturbaverunt me; dolores inferni circumdederunt me praeoccupaverunt me laquei mortis. Cum tribularer invocavi Dominum et ad Deum meum clamavi («Объяли меня скорби смерти, и потоки беззакония потрясли меня; скорби преисподней объяли меня, опутали меня петли смерти. Когда я страдал, я призвал Господа и к Богу моему воззвал».) — прим. ред.
(обратно)59
В Синодальном переводе: «Он испытал их как золото в горниле и принял их как жертву всесовершенную» (Прем 3:6). — прим. пер.
(обратно)60
Вспомним о побеге св. Хуана из тюрьмы кармелитского монастыря (1578 г.), — прим. ред.
(обратно)61
Вариант, приводимый св. Хуаном, ближе всего к Вульгате: «et ego ad nihilum redactus sum et nescivi» («я был уничтожен и не ведал»). — прим. ред.
(обратно)62
См. выше, прим. к 5.3. — прим. ред.
(обратно)63
Сравнение с пылинками в солнечном луче, подробно развиваемое св. Хуаном здесь и далее, восходит, как можно полагать, к античной атомистике — к Демокриту, Эпикуру и Лукрецию (см.: Лосев А. Ф. История античной эстетики. Ранняя классика. М., «Ладомир» , 1994, с. 408.). Особенно любил это сравнение Лукреций: см., напр., «О природе вещей» II. 125 и далее, где атомы, движущиеся в пустоте, сравниваются с пылинками в солнечном луче. К этому сравнению прибегали также древнеиндийские мыслители, принадлежавшие к философской школе ньяя-вайшешика: «Мельчайшая частица (трасарену), видимая в солнечных лучах, проникающих через небольшой оконный проём, состоит из частей <...> Та же пылинка, то есть мельчайшая воспринимаемая частица, называлась трйанука («трёхатомная») и, по представлениям наяиков и вайшешиков, состояла из трёх частей, носивших название двьянука («двухатомная»); а каждая двьянука складывалась из двух частей, носивших название параману, которые и выступали ближайшим аналогом греческому «атому». Так же назывались вечные атомы и в джайнизме (Чаттопадхьяя Д. История индийской философии. Пер. В. А. Шишкина и В. П. Липеровского. М., «Прогресс», 1966, сс. 231-236). Более непосредственный источник св. Хуана — св. Фома Аквинский (напр., «Об истине», 10.8.1; «На 1 Сентенций», 17.1.4 и проч.). Хотя св. Хуан осознаёт источник этого древнего сравнения (не случайно он говорит о «мельчайшем атоме», átomo: 8.5), он придаёт ему совсем иной смысл. Тем не менее это сравнение принадлежит к числу излюбленных им: см. «Восхождение на гору Кармель», II. 14. 9, где это сравнение развивается с иными оттенками смысла. — прим. ред.
(обратно)64
Сравнение богопознания с огнём, сжигающим дрова, подробно развиваемое св. Хуаном в главах 10-13, принадлежит к числу весьма распространённых. Оно известно в древнеиндийской традиции — напр., в упанишадах: «Подобно тому как сгорает положенный в огонь кончик тростника, так сгорают все грехи того, кто совершает агнихотру (огненное жертвоприношение), зная это» (Чхандогья-упанишада, V. 24.3; пер. А. Я. Сыркина); или же: «Сделав самого себя верхней дощечкой для разжигания огня, а слог “Ом” — нижней, усердным трением знания учёный сжигает узы» (Кайвалья-упанишада, 11). Широко и разнообразно использовалось это сравнение в античном мире. С натурфилософской точки зрения его употребляли перипатетики: Аристотель («О возникновении и уничтожении», 327b 10-13): «Мы, однако, не говорим, что дрова смешались с огнём и что они смешиваются, когда горят, — ни сами со своими частицами, ни с огнём, но [мы говорим], что огонь возникает, а дрова уничтожаются, (пер. Т. А. Миллер; ср. 335а 14) и Феофраст, написавший отдельный трактат «Об огне», где, в частности, сказано (I. 14): «Ведь об этом говорилось и у древних — что огонь всегда ищет пищи, словно он не в состоянии пребывать без дров. ... И кажется абсурдным называть его “первоначалом”: какое же он “начало”, если не может существовать без дров?». С этической точки зрения это сравнение используется в т. н. «письме Анахарсиса Крезу» где легендарный мудрец советует лидийскому царю, попавшему в плен к врагам, отказаться от сожалений о прошлой роскошной жизни: «Но не падай духом и бери в пример вспыхнувший в лесу огонь, который превращает в пепел всё охваченное им, но питается тем, что ещё не успело сгореть. Так и твои прежние пороки перешли на тех, в чьей власти ты сейчас находишься вместе со своими владениями» (пер. И. М. Нахова). У скептиков это сравнение использовалось как пример самоопровержения, свойственного скептической философии: «Как, например, огонь, истребляя вещество, уничтожает тем самым самого себя, или очистительные лекарства, которые, выгнав из тел влагу, вытесняют и сами себя, так и довод о несуществовании доказательства, уничтожив всякое доказательство, может опровергнуть и сам себя» (Секст Эмпирик, «Против учёных», VIII. 480-481). Всё же в индийских сочинениях встречаются контексты, ближе напоминающие логику рассуждений св. Хуана; ср., напр.: «Монах, находящий удовлетворение в серьёзности или со страхом взирающий на легкомыслие, пролагает путь, как огонь, сжигающий узы, большие или малые. («Дхаммапада», 13). Но особенно бросается в глаза сходство со стихом из «Шветашватара-упанишады» (I. 14): «Сделав своё тело верхней дощечкой для разжигания огня, а слог “Ом”— нижней, усердным трением размышления [человек] увидит бога, подобного скрытому [огню]». Но св. Хуан развивает это сравнение совершенно своеобычно и опирается в первую очередь на тексты Писания.– прим. ред.
(обратно)65
В оригинале «con ansias en amores inflamada», т. е. слова «любовь» и «тоска» стоят во множественном числе. В переводе сохранить этот оттенок смысла не представилось возможным. — прим. пер.
(обратно)66
«Душа моя подвизалась ради нее, и в делах моих я был точен; простирал руки мои к высоте и сознавал мое невежество» (Сир 51:25-26). — прим. пер.
(обратно)67
«И вот, женщина того города, которая была грешница, узнавши, что Он возлежит в доме фарисея, принесла алавастровый сосуд с миром. И, ставши позади у ног Его и плача, начала обливать ноги Его слезами и отирать волосами головы своей, и целовала ноги Его, и мазала миром» (Лк 7:37-38). — прим. пер.
(обратно)68
«И положил Его в новом своем гробе, который высек он в скале; и, привалив большой камень к двери гроба, удалился. Была же там Мария Магдалина и другая Мария, которые сидели против гроба. На другой день, который следует за пятницею, собрались первосвященники и фарисеи к Пилату. И говорили: господин! Мы вспомнили, что обманщик тот, еще будучи в живых, сказал: “после трех дней воскресну”. Итак прикажи охранять гроб до третьего дня, чтоб ученики Его, пришедши ночью, не украли Его и не сказали народу: “воскрес из мертвых”; и будет последний обман хуже первого. Пилат сказал им: имеете стражу; пойдите, охраняйте, как знаете. Они пошли и поставили у гроба стражу, и приложили к камню печать» (Мф 27: 60-66). — прим. пер.
(обратно)69
«Она, думая, что это садовник, говорит Ему: господин! Если ты вынес Его, скажи мне, где ты положил Его, и я возьму Его». (Ин 20:15). — прим. пер.
(обратно)70
«И облечься в нового человека, созданного по Богу, в праведности и святости истины» (Еф 4:24). — прим. пер.
(обратно)71
«Душевный человек не принимает того, что от духа Божия, потому что он почитает это безумием; и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно» (1Кор 2:14). — прим. пер.
(обратно)72
См., напр.: «Сумма теологии», II-II. 45. 2. — прим. ред.
(обратно)73
Св. Хуан придерживается варианта Вульгаты: «Et dixi a a a Domine Deus ecce nescio loqui quia puer ego sum» («И сказал я: “а-а-а... Господи Боже, вот, я не умею говорить, ибо я ещё ребёнок”»). — прим. ред.
(обратно)74
«И сказал Моисей Господу: о, Господи! Человек я не речистый, и таков был и вчера и третьего дня, и когда Ты начал говорить с рабом Твоим: я тяжело говорю и косноязычен». (Исх 4:10). — прим. пер.
(обратно)75
«Моисей, объятый трепетом, не смел смотреть» (Деян 7:32). — прим. пер.
(обратно)76
Образ лестницы духовного совершенствования, подробно развиваемый св. Хуаном в главах 18-20, относится к числу наиболее распространённых в различных духовных традициях (прежде всего в христианстве). См. об этом: Коваль А. Н. Вольница аллегоризма и логическая воля: два полюса мышления Гвиго II Картузианца? // Точки — Puncta, 3-4 (4). М., Институт св. Фомы, июль-декабрь 2004, сс. 94-96 («Лестница духовного и интеллектуального восхождения: типологический экскурс»), сс. 96-102 («Христианская лествица духовного восхождения»). Лестница св. Хуана состоит из десяти ступеней; такое же число ступеней выделяли Иларий Пиктавийский († 367 г.), Кассиан († 430 / 435 г.) и Диего де Фуньес († 1622 г.). — прим. ред.
(обратно)77
Семь ступеней лестницы любви описывают блаженный Августин, св. Бернард Клервосский и так называемые викторинцы (Гуго и Ришар Сен-Викторские); десять ступеней имеет мистическая лестница Божественной любви согласно св. Бернарду (если атрибутируется не ошибочно) и св. Фоме. Произведение De decem gradibus amoris secundum Bernardum, которое читал св. Хуан де ла Крус, до наших дней числилось среди творений св. Фомы. На самом деле, согласно о. де Сюржи (Surgy, Revue d'Ascétique у Mystique, 27 (1951) 18-40, p. 22.), его автором является доминиканец Гельвеций Тевтонский (Helvicus Teutonicus), XIII - XIVb. В своем издании St. Bernard on the Love of God (Londres end New York, 1915, p. 21), Э. Гарднер утверждает, что десять градусов любви атрибутируются святому Бернарду ошибочно. — прим. пер.
(обратно)78
«Перед падением возносится сердце человека, а смирение предшествует славе». (Притч 18:13; Син.). — прим. пер.
(обратно)79
Имеется в виду «Слово на Священное Писание» (LXX. 3; PL 38: 444): «Omnia enim saeva et immania, prorsus facilia et prope nulla efficit amor» («Ибо всё злобное и грозное любовь превращает в лёгкое — почти ни во что»). — прим.ред.
(обратно)80
Ср. св. ГРИГОРИЙ ВЕЛИКИЙ, «Гомилии на Евангелие», XXX. 1 (PL 76: 1220 В): «Dum Deum in ignis visione suscipiunt, per amorem suaviter arserunt» («Приняв Бога в огненном видении, они сладостно воспылали любовью»). — прим. ред.
(обратно)81
Вероятно, речь идет о трактате св. ХУАНА ДЕ ЛА КРУС «Огонь живой любви». — прим. пер.
(обратно)82
В оригинале disfrazada, от глагола disfrazar, означающего переодевать, изменять внешность; скрывать, утаивать. — прим. пер.
(обратно)83
Одеяния души у св. Хуана окрашены в цвета, традиционно соответствующие трём основным богословским добродетелям. Примечательную параллель см. в описании Беатриче в «Божественной комедии» Данте («Чистилище», XXX. 31-33): «Sovra Candida vel cinta d'uliva, / Donna m'apparve sotto verde manto / Vestita di color di fiamma viva» («Увенчанная ветвями оливы поверх белоснежного платка, мне явилась Госпожа, облачённая в платье цвета живого пламени под зелёным плащом»). Ср. перевод М. Л. Лозинского: «В венке олив, под белым покрывалом, / Предстала женщина, облачена / В зелёный плащ и в платье огне-алом». — прим. ред.
(обратно)84
В оригинале св. Хуан употребляет слово caridad, означающее любовь/ милосердие. — прим. пер.
(обратно)85
Аминадав — ошибка святого Иеронима, переводчика Библии. В оригинале амми надиб — знатные люди. В Синодальном переводе Библии соответствующая цитата: «Не знаю, как душа моя влекла меня к колесницам знатных народа моего» (Песн 6:12). — прим. пер.
(обратно)86
Написано в 1578 г., в тюрьме (Толедо). «Источник» — аллегория Евхаристии. (См. José Vicente Rodríguez, Evangelio eucarístico de San Juan de la Cruz (San Juan de la Cruz, 19 (1997), 9-57.)
(обратно)87
Написано в 1584 г. (возможно, в 1585 г.), в монастыре Святых Мучеников (Гранада). Прокомментировано в одноименном трактате. Лира, или шестистрочная строфа — форма, заимствованная из итальянской поэзии; в Испании введена, в числе прочих, Хуаном Босканом и Гарсиласо де ла Вегой.
(обратно)88
Написано в 1578 г., в тюрьме (Толедо). Стихотворение представляет собой переложение 137-ого Псалма.
Форма стихотворения (34 одинаковых глагольных рифмы) заимствована из арабской поэзии.
(обратно)89
Написано в 1580-1587 гг., в Андалусии. Форма стихотворения — «увенчанная баллада», или «баллада с шапочкой» (ballades couronnees ou chapelees).
(обратно)90
Написано в 1574 г., в Сеговии. По форме также представляет собой «увенчанную балладу». Авторское название — «Стихи о восторге, порожденном созерцанием».
(обратно)91
Написано в 1580-1587 гг., в Андалусии. «Младой пастух» — народная песня. Известно несколько литературных источников с очень схожим текстом. Сан Хуан де ла Крус добавил к ней только несколько строк, но изменил ее облик до неузнаваемости, превратив из пасторали в исповедание веры.
(обратно)92
Написано в 1580-1587 гг. в Андалусии. По форме представляет собой «увенчанную балладу».
(обратно)93
Написано до 1573 г. По форме представляет собой «увенчанную балладу». Строка «смерти до смерти желаю» принадлежит также святой Терезе Авильской.
(обратно)
Комментарии к книге «Тёмная ночь», Хуан де ла Крус
Всего 0 комментариев