«Святитель Лука: факты, документы, воспоминания»

Святитель Лука: факты, документы, воспоминания (fb2) - Святитель Лука: факты, документы, воспоминания 6761K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Екатерина Игоревна Каликинская

Екатерина Каликинская Святитель Лука: факты, документы, воспоминания

Рекомендовано к публикации Издательским Советом Русской Православной Церкви № ИС Р15-501-0019

Благодарим радио «Радонеж» и лично Евгения Константиновича Никифорова за сотрудничество с автором книги.

Предисловие

Интерес к наследию новомученика и исповедника святителя Луки (Войно-Ясенецкого) в России и во всем мире огромен. Еще тридцать лет назад его имя находилось под запретом и было известно узкому кругу посвященных, сведения о нем передавались пониженным голосом очевидцами, испытавшими на себе его благодатное влияние. Только после канонизации святителя Луки в 1995 году Русской Православной Церковью началось его настоящее прославление. Сегодня имя святителя Луки носят университеты и сообщества врачей, научные конференции и фонды, храмы и приделы церквей. Один из таких храмов греческая православная миссия возводит на острове Мадагаскар, проповедуя и врачуя с молитвой к святителю Луке. Многие люди у нас и за рубежом просят его святой помощи как врача и целителя. Ему посвящено немало книг, статей, исследований.

Каждое свидетельство жизни этого величайшего святого XX века драгоценно для нас. В этой книге я попыталась обобщить сведения, полученные от историков, хирургов, биографов святителя Луки, воспоминания его родственников, в том числе и еще неопубликованные, рассказы наших современников о его чудесной помощи в болезнях. Работе предшествовал цикл передач «И один в поле воин» на радио «Радонеж», который меня любезно пригласили провести директор радио «Радонеж» Евгений Константинович Никифоров и главный редактор Николай Бульчук. Я выражаю им глубокую и искреннюю благодарность за доброжелательное отношение, взаимопонимание и удовольствие от работы с ними.

В этих передачах мы хотели познакомить как можно более широкий круг слушателей с многочисленными фактами биографии святителя Луки (многие современные издания опираются исключительно на его автобиографию – свидетельство для нас драгоценное, но отнюдь не единственное и далеко не самое полное из-за скромности и сдержанности святителя, предпочитавшего преуменьшать свои подвиги и заслуги). Я же по роду своей писательской деятельности около 10 лет занимаюсь историей российской медицины, в первую очередь хирургии, много общаюсь с хирургами и анестезиологами (итогом стала книга «Образы великих хирургов», включенная в ФЦП «Культура России») и благодаря этому познакомилась с некоторыми родственниками святителя, историками, занимавшимися его биографией, научной и архивной литературой по этому вопросу. Название цикла «И один в поле воин», данное на радио «Радонеж», связано как с фамилией святителя («Войно» означает – воин), так и с его подвижнической стойкостью в борьбе за Христа в стране, где семь десятилетий шла последовательная и жестокая борьба с Православием.

Кто же был этот удивительный человек, величие и Божия слава которого еще только начинают приоткрываться нам через полвека после его смерти?

Все знают святителя прежде всего как врача и хирурга, хотя он был и великим проповедником, и истинным воином Христовым. Господь наделил его всеми возможными для человека дарами: физической красотой и мощью, великолепным голосом, виртуозным мастерством и глубоким интеллектом, любящим сострадательным сердцем и возвышенной душой. Он великолепно рисовал в молодости, достиг больших высот в науке, умел прекрасно излагать свои мысли и убеждать собеседников. И всю свою жизнь, все таланты Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий принес в дар Господу, приняв в 1921 году священный сан, затем став епископом и пройдя по крестному пути страданий, пыток, унижений. С точки зрения обыденного сознания поступок невероятный. С точки зрения преданного и верного христианина – естественный. На этом пути он стяжал нетленную славу, его образ сияет в сонме новомучеников и исповедников российских. А мы можем молиться ему и учиться у него, постигая различные грани его необыкновенной личности, прося его заступничества перед Богом о нас, грешных.

Святитель Лука – врач и целитель

Как он стал врачом?

Валентин Войно-Ясенецкий еще совсем молодым человеком, искавшим свой путь в жизни, выбрал медицину как лучший способ быть полезным народу. В юности он собирался стать художником и учился живописи в известной художественной школе Н.И. Мурашко в Киеве, а затем в Мюнхене. Одна из его работ была представлена на выставке передвижников. Уже тогда он любил делать зарисовки богомольцев Киево-Печерской Лавры и сам писал о том, что склонялся пойти «по пути Нестерова и Васнецова» – глубоко православных художников, знаменитых не только своими картинами, но и росписью храмов.

Однако после периода сомнений и метаний Валентин решил, что занятие живописью – не самый прямой путь к духовному совершенству, и поступил на медицинский факультет Киевского университета. В своей автобиографии он писал, что сделал выбор «с исключительной целью… помогать бедным людям… быть полезным для крестьян, так плохо обеспеченных медицинской помощью».

Первое время учение давалось ему непросто: «Когда я изучал физику, химию, минералогию, у меня было просто физическое ощущение, что я насильно заставляю мозг работать над тем, что ему чуждо.

Валентин Войно-Ясенецкий – студент Киевского университета св. Владимира

Мозг, точно сжатый резиновый шар, стремился вытолкнуть чуждое ему содержимое. Тем не менее учился я на сплошных пятерках и неожиданно чрезвычайно заинтересовался анатомией… На третьем курсе я со страстным интересом занимался изучением операций на трупах. Произошла интересная эволюция моих способностей: умение весьма тонко рисовать и моя любовь к форме перешли в любовь к анатомии и тонкую художественную работу при анатомической препаровке и при операциях на трупах. Из неудавшегося художника я стал художником в анатомии и хирургии».

Так Бог помогал своему избраннику направить данные ему таланты на путь, ему предуготованный. Хотя в 1904 году, когда он оканчивал университет, никто не мог и представить, что с ним случится позднее. Уже тогда Валентин Войно-Ясенецкий поступил не «как все»: несмотря на блестящие оценки при выпуске и пророчества товарищей, видевших в нем будущего профессора анатомии, он твердо решил стать «мужицким», то есть земским, доктором.

Диплом В.Ф. Войно-Ясенецкого об окончании Киевского университета

Земские больницы

Земская медицина появилась в России вскоре после отмены крепостного права, когда стали распадаться традиционные структуры, начались массовые миграции населения, ухудшилась эпидемиологическая обстановка и показатели смертности населения были самые высокие в Европе. В это же время в российской медицине работала целая плеяда выдающихся врачей и ученых – С.П. Боткин, Г.А. Захарьин, А.А. Остроумов, Н.В. Склифосовский, И.М. Сеченов. Были созданы Клинический городок на Девичьем поле в Москве и Клинический институт усовершенствования врачей великой княгини Елены Павловны, который возглавлял Н.В. Склифосовский. Было основано Общество русских врачей им. Николая Ивановича Пирогова, гениального хирурга и врача. Немало врачей того времени стремились подражать в своей профессиональной деятельности Пирогову, всю жизнь лечившему простых людей «безмездно», то есть бесплатно. Так же поступали и его учителя, например Е.О. Мухин. Тогда было не редкостью, если профессор медицины Московского университета, принимавший больных в клинике за приличные гонорары, устраивал в своем имении бесплатную больницу для крестьян. Стремление служить народу было широко распространено в медицинской среде, и вышедшее в 1864 году «Положение о земских учреждениях», которое в 34 губерниях ввело земскую медицину, попало на благоприятную почву.

Земская медицина была более независимой и самоуправлялась исходя из интересов конкретной области. В книге «История здравоохранения дореволюционной России», вышедшей под редакцией академика РАМН Р.У. Хабриева, описаны этапы становления земской медицины и принципы ее деятельности. В 1884 году «Календарь для врачей» писал: «Западная Европа выработала медицинскую помощь… преимущественно в виде личного дела больного и служащего ему врача на правах ремесла и торговли. Помощь врача в земстве не есть личная услуга за счет больного, не есть также акт благотворения: она есть общественная служба… Как высший, так и узкий интерес земского врача заключается в сокращении числа больных и продолжительности болезней».

Блестяще окончив университет, Валентин Войно-Ясенецкий всем сердцем принял эти положения и потому выбрал именно путь земского врача. Он старался в первую очередь совершенствоваться в лечении наиболее распространенных в народе заболеваний. Еще в университете он занялся лечением слепых. В то время великим бедствием была для русской деревни трахома[1]. В конце XIX века, по данным статистики, слепых сельских жителей было вдвое больше, чем городских. Валентин Феликсович начал посещать глазную клинику в Киеве. Больных, которым не хватило места в клинике, он приводил домой, и его сестра Виктория Феликсовна вспоминала, что «квартира превратилась на какое-то время в лазарет. Больные лежали в комнатах, как в палатах». Впоследствии В.Ф. Войно-Ясенецкий специализировался на лечении офтальмологических заболеваний, многие люди буквально прозрели благодаря ему. И это направление врачебной деятельности, наряду с другими, прославило впоследствии его имя.

В земских больницах проблемой было не только оказать медицинскую помощь, но и добраться до больного. По данным статистики того времени, на расстоянии шести верст в сельской местности 100 % больных обращались к врачу, на расстоянии 12 верст – менее 50 %, а те, кто жил еще дальше, чаще всего вовсе не попадали в больницу. Поэтому больные, доставленные к земскому врачу, часто были в очень запущенном состоянии. Гнойные осложнения были настоящим бедствием. Позднее, став профессором медицины, В.Ф. Войно-Ясенец-кий посвятил большую часть жизни изучению и лечению именно гнойных заболеваний – гнойной хирургии.

Военный госпиталь в Чите

Прежде чем стать земским врачом, В.Ф. Войно-Ясенецкому пришлось поработать военным хирургом. Это был выбор сознательный и полностью соответствовавший его мировоззрению. Недаром к его фамилии, происходящей из знатного, но небогатого польского рода, полагалась приставка «Войно», что значит «воин». Валентин записался добровольцем на Русско-японскую войну и в марте 1904 года отправился на восток, в Сибирь врачом Киевского госпиталя Красного Креста. Его пациентами вскоре стали те же крестьяне, только в военной форме.

Перед отъездом он обошел все медицинские магазины, скупил литературу по интересующим вопросам и в поезде, шедшем несколько суток, изучал ее. В. А. Лисичкин в своей книге «Военный путь святителя Луки» приводит письмо будущего святителя, написанное в поезде родным: «Тайга не грандиозна, не величественна, но она глуха и мрачна, она какое-то лесное кладбище… Приходят на память те бродяги, что ходили по этой тайге тысячи верст, и не верится, что человек столько мог перенести…» Скоро эта тайга и в самом деле станет кладбищем, и наполнится она отнюдь не свободными бродягами.

В.Ф. Войно-Ясенецкий с персоналом Читинского военного госпиталя, 1904 г., Чита

В госпитале в Чите Валентин Феликсович сразу включился в работу. Он вспоминал: «Одним хирургическим отделением руководил опытный одесский хирург, а другое главный врач сразу поручил мне, хотя в отряде были еще два хирурга значительно старше меня. Однако главврач не ошибся, ибо я сразу же развил большую хирургическую работу на раненых и, не имея специальной подготовки по хирургии, сразу стал делать крупные операции на костях, суставах и черепе. В работе мне много помогала недавно вышедшая книга французского хирурга Лежара “Неотложная хирургия”, которую я основательно проштудировал перед поездкой».

Так проходило становление молодого хирурга. И еще одно важное событие в его жизни произошло в Чите: он обвенчался с сестрой милосердия Анной Васильевной Ланской. В госпитале, где работала невеста будущего святителя Луки, ее называли «святой сестрой». Они познакомились, когда Валентин Феликсович был еще студентом медицинского факультета. Академик РАМН Ю.Л. Шевченко, написавший прекрасное и обстоятельное исследование биографии святителя Луки по сохранившимся документам, считает, что в Киевском отряде Российского Красного Креста, отправившемся на театр военных действий Русско-японской войны, В.Ф. Войно-Ясенецкий оказался только ради Анны Ланской. Он даже не успел получить диплом, а устроиться врачом РОКК без диплома было весьма затруднительно. Помогло только ходатайство профессора П.И. Морозова, преподававшего анатомию и хирургию и в Мариинской общине сестер милосердия, и в Киевском университете. «Узнав о скором отъезде Ланской, он не допускал даже мысли, чтобы “святая сестра” уехала на войну одна, надолго лишившись его помощи и поддержки».

Сестра милосердия Анна Васильевна Войно-Ясенецкая в Чите

Очень красивая и женственная, дочь состоятельного управляющего большим имением на Украине, Анна Ланская выбрала в мужья совсем молодого человека, который вряд ли мог обещать ей обеспеченную жизнь. Она отказала двум военным врачам, просившим ее руки, но не отвергла будущего хирурга.

Оборот фотопортрета Анны Васильевны

Венчание состоялось в церкви святого Архангела Михаила в Чите, где когда-то сочетались браком декабрист И.А. Анненков и последовавшая за ним в ссылку француженка Полина Гебль. Молодые, вероятно, видели в этом знак: в путь на всю жизнь, на все испытания, даже самые тяжкие, верность до смерти. Теперь, когда нам известна биография святителя, в этом усматривается другое: для Небесного Воинства, возглавляемого Архистратигом Михаилом, не для земного был предназначен стоявший перед аналоем с Анной Ланской жених, еще не знающий о себе Промысла Божия.

Анна Ланская в юности

Сам святитель писал, что невеста покорила его «не столько своей красотой, сколько исключительной добротой и кротостью характера». Однако, вступая в Мариинскую общину сестер милосердия, Анна дала обет безбрачия, который нарушила, выйдя замуж за своего избранника. Святитель писал:

«Она дала обет девства.

Выйдя за меня замуж, она нарушила этот обет, и в ночь перед венчанием в церкви, построенной декабристами, она молилась перед иконой Спасителя, и вдруг ей показалось, что Христос отвернул Свой Лик и образ Его исчез из киота. Это было, по-видимому, напоминание о ее обете и за нарушение его Господь наказал ее невыносимой патологической ревностью». Хотя это и омрачало время от времени семейную жизнь Войно-Ясенецких, все же их супружество было счастливым, жили они в единомыслии и согласии. Анна Васильевна старалась помогать мужу в его служении врача: вела истории болезней, участвовала в приеме больных в амбулатории, не говоря уже о том, что брала на себя все бытовые заботы и воспитание детей, на что в его напряженной жизни времени не хватало.

Земский врач в российской глубинке

После окончания войны молодые супруги по приглашению одного из раненых офицеров отправились в Симбирскую губернию, и Валентин Феликсович

стал работать в земской больнице города Ардатова. Ему приходилось быть и терапевтом, и окулистом, и хирургом, и гинекологом, и акушером, и педиатром. Сам он позднее писал: «Я поступил врачом в Ардатовское земство Симбирской губернии. Там мне пришлось заведовать городской больницей. В трудных неприглядных условиях я сразу стал оперировать по всем отделам хирургии и офтальмологии». Эта работа, тяжелая и неустанная, по 14 часов в день (вызывали врача к больным в любое время и ночью – он никогда не только не отказывался, но и не роптал, считая это своим долгом) соответствовала его цели «помогать простым людям». Трудности он переносил со смирением и мужеством. Его беспокоило другое: «В Ардатовской больнице я сразу столкнулся с большими трудностями и опасностями применения общего наркоза при плохих помощниках, и уже там у меня возникла мысль о необходимости, по возможности, избегать наркоза и как можно шире заменять его местной анестезией». Валентин Феликсович уже тогда интересовался методами наиболее эффективного обезболивания пациентов при операции, а в Ардатовской больнице ему не удавалось найти взаимопонимание по этому и некоторым другим вопросам. Поэтому через год он принял предложение возглавить небольшую участковую больницу в Курской губернии и переехал в село Верхний Любаж, где началась эпидемия оспы, брюшного тифа и кори и срочно требовался опытный и самоотверженный врач. Несмотря на более чем скромные условия, он прекрасно справился со своими обязанностями. А вскоре прославился как врач, возвращающий зрение слепым. К доктору приезжали и из других губерний, и ему приходилось принимать более 100 человек в день. Сам он писал об этом времени: «В маленькой участковой больнице на десять коек я стал широко оперировать и скоро приобрел такую славу, что ко мне пошли больные со всех сторон, и из других уездов Курской губернии, и соседней, Орловской. Вспоминаю курьезный случай, когда молодой нищий, слепой с детства, прозрел после операции, месяца через два он собрал множество слепых со всей округи, и все они длинной вереницей пришли ко мне, ведя друг друга за палки и чая исцеления…Чрезмерная слава сделала мое положение в Любаже невыносимым. Мне пришлось принимать амбулаторных больных, приезжавших во множестве, и оперировать в больнице с девяти часов утра до вечера, разъезжать по довольно большому участку и по ночам исследовать под микроскопом вырезанное при операции, делать рисунки микроскопических препаратов для своих статей, и скоро не стало хватать для огромной работы и моих молодых сил».

В 1907 году семья Войно-Ясенецких переехала в городок Фатеж, и Валентин Феликсович стал заведовать отделением хирургии в больнице со стационаром на 60 кроватей. Как пишет В.А. Лисичкин, «к нему направляли сложных больных из больниц всего Черноземья». Однако слава молодого хирурга и его независимый характер вызвали недовольство: «Председатель земской управы Батезатул… счел меня революционером за то, что я не отправился немедленно, оставив все дела, к заболевшему исправнику, и постановлением управы я был уволен со службы. Это, однако, не обошлось благополучно. В базарный день один из вылеченных мной слепых влез на бочку, произнес зажигательную речь по поводу моего увольнения, и под его предводительством толпа народа пошла громить земскую управу, здание которой находилось на базарной площади. Там был один член управы, от страха залезший под стол. Мне, конечно, пришлось поскорее уехать из Фатежа».

Земский доктор В.Ф. Войно-Ясенеикий

Войно-Ясенецкие переехали в Москву, где Валентин Феликсович занялся научной работой в клинике профессора Дьяконова. Он поставил себе цель найти способы обезболивания, доступные земским врачам и более щадящие для больных, чем общий наркоз. Молодой ученый изучал научную литературу, проводил опыты на трупах, исследовал черепа в анатомическом музее. К тому времени в семье было уже двое детей, дочь Елена и сын Михаил, и Анна Васильевна вынуждена была уехать к родным в Золотоношу, но очень страдала в разлуке с мужем. Поэтому Валентин Феликсович в 1909 году принял приглашение возглавить земскую больницу в селе Романовка Саратовской губернии. Там семья снова воссоединилась, и Валентин Феликсович приступил к обычной для него работе земского хирурга.

Операции на головном мозге, желудке, кишечнике, желчном пузыре, почках, позвоночнике, удаление гнойников заполняли все его время.

Анна Васильевна Войно-Ясенецкая с дочкой Еленой

В Романовке родился второй сын, Алексей.

Детей было уже трое, средства существования очень скромные, тем не менее молодой хирург все отпуска проводил в Москве, продолжая научную работу.

Из Саратовской губернии ездить в Москву было не просто и дорого, поэтому решили перебраться поближе к столице. Валентин Феликсович подал прошение об увольнении в августе 1910 года. Незадолго был объявлен конкурс на должность заведующего Переславской земской уездной больницей Владимирской губернии. В ноябре врачебная комиссия при Переславской уездной земской управе решила пригласить Войно-Ясенецкого, отдав ему предпочтение перед другими кандидатами.

В Переславле он проработал более 6 лет не только главным хирургом, но и главным врачом больницы, стал доктором наук, закончил одну всемирно известную книгу и задумал другую, которой пользуются хирурги и поныне. Академик РАМН Ю.Л. Шевченко (протоиерей Георгий), досконально изучавший биографию святителя, считает это время звездным часом его врачебной деятельности.

Главный врач земской уездной больницы в Переславле-Залесском

В Переславский уезд в то время входило 442 населенных пункта с населением 114 000 человек. В больнице было всего 65 коек, работали два врача – хирург и терапевт. Еще 85 коек было в других врачебных участках. Хирургическая помощь оказывалась в единственном на весь уезд стационаре города, рассчитанном всего на 25 коек.

На плечи молодого 34-летнего хирурга, впервые ставшего главным врачом больницы, лег огромный объем работы, в том числе и по благоустройству больницы. За год до его вступления в должность сгорели 2 барака, где располагались амбулатория и аптека, от них остались только фундаменты, и главврачу пришлось временно размещать больных и аптеку в других помещениях, а потом и отстраивать сгоревшие здания.

Большую проблему представляли инфекционные больные – заболевшие тифом и холерой обращались за помощью в земскую больницу, а условий для их содержания не было. Старый деревянный барак не отвечал своему назначению, даже дезинфекционная камера отсутствовала. Строительством «цементно-бетонного здания» площадью 100 м2 для инфекционных больных также занялся главный врач.

Не было в больнице электричества, водопровода и даже канализации – бетонные выгребные ямы каждодневно опорожняла приезжавшая ассенизационная бочка на колесах. Освещение обеспечивалось керосиновыми лампами.

Земская больница Переславля, 1910-е годы

В первую очередь, помимо улучшения больничных условий, Валентин Феликсович направил свои усилия на хирургическую работу. За месяц он провел 28 операций – столько же, сколько другой хирург за 3 месяца. За год было принято 5000 хирургических больных и сделано 198 операций в стационаре. В Переславской земской больнице впервые проводились операции такого уровня. Молодой хирург все время находился в поиске новых методов лечения. Неудачи становились материалом для анализа и темой новых исследований. Он помнил о них всю жизнь и порой находил решение спустя многие годы. В.Ф. Войно-Ясенецкий считал, что «чем разводить маленьких хирургов, лучше иметь одного хорошего и вызывать его в участки для операций», и поэтому ему приходилось многое делать одному.

Сын Михаил впоследствии вспоминал о жизни в Переславле: «Отец работает днем, вечером, ночью. Утром мы его не видим, он уходит в больницу рано. Обедаем вместе, но отец и тут остается молчаливым, чаще всего читает за столом книгу. Мать старается не отвлекать его. Она тоже не слишком многоречива».

Анна Васильевна Войно-Ясенецкая с дочерью Еленой и сыном Мишей

Служившая в этом доме горничной Е.Н. Кокина, воспоминания которой записал первый биограф святителя Луки М. А. Поповский, говорила, что «им, Ясенецким, форсить не из чего было»: обстановка самая скромная, мебель неказистая, только книг было в доме много, и много книг приходило по почте. А сын Валентина Феликсовича Михаил писал, что сбережений «ни тогда, ни потом отец не имел».

Миша и Алеша Войно-Ясенецкие

Многое в больнице главному врачу удалось улучшить, что-то не получилось: электричества, водопровода и канализации так и не удалось добиться, а рентгеновский аппарат остался мечтой главного хирурга.

Миша и Алеша Войно-Ясенецкие

В своей автобиографии святитель Лука, разумеется, не пишет, каким он был врачом в те годы. Но составить представление об этом можно из «Отчетов о деятельности Переславской земской больницы», В которых он в течение шести лет подробно излагал наиболее интересные с точки зрения медицины истории болезни. Мы знаем, что он занимался всеми областями хирургии и особых успехов достиг в офтальмологии, обезболивании, брюшной хирургии, лечении суставов.

Во время Первой мировой войны Войно-Ясенец-кий входил в состав уездного земского комитета по организации помощи больным и раненым, заведовал земским лазаретом на 20 коек. Во всякое время дня и ночи по его прошению ему подавали лошадь, земского кучера и тарантас. Число операций увеличилось ненамного, но в земской больнице стали лечить огнестрельные раны и боевые травмы.

Вот как он описывал один из случаев в своей книге «Очерки гнойной хирургии»: поступил из военного госпиталя раненный в бедро 38 лет, пуля прошла насквозь, но началось нагноение, образовался абсцесс и лихорадка. Хирург сделал две операции, удаляя гной. Больной стал поправляться, но образовались свищи, в которых началось воспаление. И снова операция, третья, на которой обнаружилось, что свищи, оставшиеся на бедре и в тазобедренной области, образовали длинные ходы, окруженные рубцовой тканью. «Свищ на бедре рассечен и вырезан на всем протяжении, ход же в тазобедренную область невозможно было рассечь… расширен и выскоблен, на дне его оказался поверхностно изъеденный седалищный бугор, который выскоблен острой ложечкой. Через 1,5 месяца после этой операции больной вполне выздоровел».

Доктор В.Ф. Войно-Ясенецкий, главный врач земской больницы в Переславле-Залесском

К каждому пациенту доктор относился не только как к «случаю» в своей хирургической практике, но и как к живому человеку: сострадал ему, беспокоился о нем, нередко узнавал о его состоянии после выписки. Он всегда подробно описывал детали, по которым можно составить представление не только о быте, но порой и о характере больного. Вот что писал об этом М.А. Поповский: «Передо мной документы, которые с удивительным педантизмом весь свой век составлял доктор Войно-Ясенецкий: больничные истории болезней… Вот шестидесятилетняя старуха Фекла А. Из своей деревни она пешком за три километра пришла на прием в земскую аудиторию. Температура – 39 °C. Мы видим эту старую больную женщину, слышим даже ее голос, ее интонации. Уже десять дней у нее болит шея и “вся нездоровая”. Своими натруженными руками Фекла снимает платок, и мы вместе с врачом видим на слипшихся от гноя волосах – лист подорожника. Под ним огромный карбункул».

Описанием этой больной В.Ф. Войно-Ясенецкий откроет свою знаменитую монографию «Очерки гнойной хирургии». А были и другие пациенты, например крестьяне, жалующиеся на то, что «промочил ноги при косьбе», «ударила в лоб копытом лошадь», «тесть ткнул вилами в бок», «сильно продуло в поле», «упала с нагруженного сеном воза». Валентин Феликсович всеми силами стремился помочь им как врач, используя все свои знания и талант хирурга, а также пытался понять их, разделить их скорби, принять, сколь возможно, участие в их жизни. Он следовал не только клятве Гиппократа, но и евангельским заповедям «Возлюби ближнего своего, как самого себя». Такая работа отвечала его собственному внутреннему установлению – «быть мужицким врачом». Об этом говорят страницы «Отчетов о деятельности Переславской земской больницы» за все годы, в которые там работал В.Ф. Войно-Ясенецкий.

Главный врач описывает не только случаи, завершившиеся успешным выздоровлением, но и свои неудачи, закончившиеся смертью больного. Он включает в «Отчеты» истории пациентов, часто тяжелобольных, которые отказались от лечения.

Зачем? Возможно, Валентин Феликсович стремился понять пациента даже в этой, горькой для врача ситуации. Вот почему в историях болезней появляются вроде бы не имеющие отношения к делу замечания, объясняющие мотивы таких поступков.

36-летняя Елена Я. из Смоленской области добиралась до Переславля специально, чтобы ей помогли вылечить «бугорчатку», легочный туберкулез. Но после беседы с врачом и назначения курса лечения она внезапно выписалась и исчезла из города. Главный врач и хирург, до предела загруженный, не забывает об этой больной, не вычеркивает ее из памяти как «некультурную» или просто глупую женщину, а через городских знакомых, видимо, тех, у кого она останавливалась, приехав в Переславль с маленькой дочкой, узнает о ее судьбе. Из десяти детей Елены семеро умерли в раннем возрасте. В Переславле внезапно умирает и восьмая девочка. Охваченная горем мать спешит вернуться к оставленным дома двум детям, уже не заботясь о своем собственном здоровье.

В строках «Отчетов» чувствуется искреннее уважение и даже почтительность перед долготерпением и невзыскательностью своих пациентов, привыкших терпеть боль, тяжелый труд, суровые климатические условия.

Валентин Феликсович, стараясь помочь своим пациентам всеми возможными способами, конечно, испытывал огромное сожаление, когда его советами пренебрегали. Однажды он заподозрил рак пищевода у сорокапятилетнего переславца Дмитрия Р., до того лечившегося «насечками и втиранием мази»

у знахаря-китайца, и помог ему сделать в Москве рентгеновский снимок. Обнаружив, что на снимке «ясно видно значительное сужение пищевода в нижней его части», хирург сделал две операции, несколько месяцев боролся за жизнь пациента, надеясь ему помочь. Но «на следующий день после операции больной выписался, предпочитая лечение на дому», что вскоре привело к смерти от истощения.

После завершения дел в больнице и приема больных дома (всегда бесплатного) по ночам Валентин Феликсович занимался научной работой. В кабинете дома на Троицкой улице при керосиновой лампе рождалось выдающееся медицинское произведение – докторская диссертация В.Ф. Войно-Ясенецкого, которую он защитил в 1916 году в Москве. Она была удостоена премии Варшавского университета «за лучшие сочинения, пролагающие новые пути в медицине». В Переславле появился замысел другого выдающегося научного труда В.Ф. Войно-Ясенец-кого «Очерки гнойной хирургии». Эта книга до сих пор переиздается и высоко ценится практикующими хирургами. Но не только этим она знаменита – через это произведение Господь явил будущему святителю Свою волю. «Я поставил своей задачей глубокое самостоятельное изучение диагностики и терапии гнойных заболеваний, – пишет святитель Лука в своей автобиографии. – В конце моего пребывания в Переславле пришло мне на мысль изложить свой опыт в особой книге… Я составил план этой книги и написал предисловие к ней. И тогда, к моему удивлению, у меня появилась крайне странная неотвязная мысль: “Когда эта книга будет написана, на ней будет стоять имя епископа”. Быть священнослужителем, а тем более епископом, мне и во сне не снилось, но неведомые нам пути жизни нашей вполне известны Всеведущему Богу, еще когда мы во чреве матери».

Вид Переславля-Залесского, 1910-е годы

В Переславле у Валентина Феликсовича воскресные и праздничные дни были «самые занятые и обремененные огромной работой». Он с трудом вырывался в церковь, хотя был глубоко религиозным. Еще в молодости, читая Евангелие, он был поражен словами Спасителя: «Жатвы много, а делателей мало». Будущий святитель вспоминал: «У меня буквально дрогнуло сердце, я молча воскликнул: О Господи! Неужели у Тебя мало делателей?!»

Врачебная деятельность Войно-Ясенецкого была всегда служением Богу. Но послушание его началось как у одного из подвижников Троице-Сергиевой Лавры Захария-Зосимы, которого отправили печь просфоры, как только он переступил порог обители, и поэтому он несколько лет ни разу не был на литургии. Валентин Феликсович вспоминал, что лишь в последние годы стал регулярно бывать на службах в соборе, «где у меня было постоянное место, и это возбудило большую радость среди верующих Переслав ля».

В Переславле он общался с настоятельницей Федоровского монастыря игуменьей Евгенией – есть фотография, где матушка сидит на диване с Анной Васильевной Войно-Ясенецкой и старшими детьми. Его пациентками были также и монахини Федоровской обители, насельники переславских монастырей, что отражено в отчетах о работе Переславской земской больницы. Так что духовное поле вокруг него было достаточно насыщенным.

Тем не менее у будущего святителя, возможно, из-за его смирения и скромности, и мысли не было принять священнический сан. Но Промысел Божий о нем уже начал проявляться, и именно в Переславле произошли события, которые подготовили его крестный путь. Как будто при подходе к станции большого поезда переключили стрелки.

В начале 1917 года к Войно-Ясенецким приехала сестра Анны Васильевны, только что потерявшая в Крыму страдавшую чахоткой дочь. Она привезла с собой ватное одеяло, которым укрывалась больная, и от него заразилась туберкулезом Анна Васильевна, здоровье которой было подточено тяжелой работой, скудностью жизни, четырьмя родами (в Переславле в семье родился сын Валентин). После отъезда сестры Валентин Феликсович сам обнаружил у жены признаки начинающегося туберкулеза. Решив перебраться в более теплый климат, он принял приглашение в Ташкент на должность хирурга и главного врача большой городской больницы. Семья собралась в путь, но Анна Васильевна чувствовала себя так плохо, что по дороге пришлось остановиться на неделю в гостинице Троице-Сергиевой Лавры. Вскоре по переезде в Ташкент ее не стало.

Анна Васильевна Войно-Ясенецкая в последние месяцы жизни

Переславский период жизни святителя – это время, когда он полностью сформировался как врач, ученый, руководитель медицинского учреждения, когда он доказал свою высокую научную значимость коллегам и смог принести облегчение тысячам страждущих своим чудесным врачебным искусством и самоотверженным отношением к больным. Несмотря на скудость быта и множество забот, это, пожалуй, и самый по-человечески счастливый период его жизни, когда единственная в его жизни женщина, его жена Анна Васильевна, и маленькие сыновья и дочка были с ним, жили одной дружной семьей, когда родился младший сын, названный в честь отца Валентином. Именно в Переславле, по признанию самого святителя, путем откровения свыше ему был указан его дальнейший путь, здесь он услышал волю Божию, которой вскоре последовал со свойственной ему непоколебимостью и мужеством.

Каким он был хирургом?

Современник святителя Луки, выдающийся хирург Сергей Сергеевич Юдин, искусство которого высоко оценил сам Святитель, писал о качествах, необходимых для этой профессии: «Одни умеют тонко наблюдать, другие способны трезво рассуждать, третьи – успешно действовать… Лишь очень редко все три качества встречаются в гармоничном сочетании в одном лице. Обладая острой наблюдательностью и верным суждением, можно быть отличным теоретиком и прекрасным клиницистом. Но, будучи лишенным умения смело и безошибочно действовать сразу, нельзя стать хорошим хирургом, равно как, будучи выдающимся военным стратегом, можно возглавлять главный штаб в мирное время, но нельзя стать командующим армией и фронтом… Для хирурга требуется: четкость и быстрота пальцев скрипача и пианиста, верность глазомера и зоркость охотника, способность различать малейшие нюансы цвета и оттенков, как у лучших художников, чувство формы и гармонии тела, как у лучших скульпторов, тщательность кружевниц и вышивальщиц шелком и бисером, мастерство кройки, присущее опытным закройщикам и модельным башмачникам, а главное – умение шить и завязывать узлы двумя-тремя пальцами вслепую, на большой глубине, т. е. проявляя свойства профессиональных фокусников и жонглеров. Ибо очень многие хирургические операции на конечностях уподобляются точнейшим столярным работам, а многие случаи обработки и свинчивания костей требуют не просто слесарных, а тонких механических приемов. Операции на лице, щеках, веках подобны художественным аппликациям или инкрустациям перламутром и драгоценными породами дерева, а глазные операции требуют буквально ювелирной работы. Наконец, необычайная сложность брюшной топографии и патологии требует от хирурга не только свойств, знаний и сообразительности архитекторов и инженеров, смелости и решительности полководцев, чувства ответственности юристов и государственных деятелей, высокого технического мастерства ориентировки, безупречной техники шитья и кройки и подлинного искусства при разгадке ребусов и китайских головоломок, каковыми представляются многие случаи кишечных узлообразований и заворотов».

Медицинские инструменты, принадлежавшие святителю Луке

Всеми этими талантами был богато одарен Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий. Он говорил студенту-практиканту Фаддею Накладову, работавшему с ним в Туруханске: «Хирургом нужно родиться. Хирург должен иметь три качества: глаз орла, сердце льва и руки женщины». Быстрота и точность его движений при операции были фантастическими. Доктор В. А. Башу ров из Енисейска вспоминал, как на операции ссыльный профессор рассек брюшную стенку больного таким широким и стремительным жестом, что мелькнула мысль: «Мясник! Зарежет больного!» Епископ Лука заметил, что ассистент волнуется, и посоветовал положиться на него. Операция прошла превосходно, а вечером в гостях у Башурова Войно-Ясенецкий предложил разрезать книжку одним взмахом скальпеля на заданное число листов. Пощупал плотность, проверил остроту скальпеля и сделал разрез – ровно на пять листочков. Этот опыт Валентин Феликсович провел исключительно для того, чтобы убедить недоверчивого коллегу, что его пациенты в руках ссыльного хирурга – в полной безопасности.

Столь же решительно он действовал и в экстремальных ситуациях. Ташкентский врач А.И. Беньяминова вспоминала: однажды возвратился главный врач после всенощной в субботу вечером к себе домой и заметил свет в операционной. Зашел и увидел задыхающегося от крупа юношу и рядом – хирурга А.М. Жолондза, который никак не мог найти у больного трахею. Войно-Ясенецкий быстро облил руки йодом, выхватил инструмент и мгновенно ткнул скальпелем прямо в трахею. Бросил: «Вставляйте трубку!» И, не сказав более ни слова, вышел.

Он сам, как и всякий человек, мог совершать ошибки, и по свидетельству ташкентских коллег, немедленно каялся в них, как на исповеди. Но даже промахи у такого учителя оказывались поучительными. Однажды епископ Лука на операции случайно поранил скальпелем яремную вену. В порез засосало воздух, и ассистенты с ужасом увидели, как волна пузырьков катится по обнаженной внутренней яремной вене, грозя прорваться в жизненно важные органы. Ни одна мышца не дрогнула в лице хирурга. Он мгновенно отсек кусок яремной вены, выпустил воздух и, ни слова не говоря, зашил разрез.

Были случаи, когда оперировал даже на этапе, при помощи слесарных щипцов и перочинного ножа. Швы закреплял женским волосом, в воспоминаниях скупо замечал: «Слава Богу, воспаления никогда не было».

И при этом никто и никогда не слышал от него самовосхваления. Не случайно. «Свое врачебное мастерство считал Лука даром мистическим, предназначенным, в частности, и для утверждения и прославления Бога. Как врач вел он себя в полном соответствии с дарованными ему способностями», – писал М.А. Поповский.

По свидетельствам современников, Валентин Феликсович был весьма строг с коллегами, но никогда не кричал в операционной, не срывался, как многие хирурги, для него было немыслимым оскорбить младшего коллегу. Однако за промахи каждый получал немедленно и по заслугам. Дежурный врач Стекольников вспоминал: он срочно оперировал ночью разрыв селезенки, у пациента началось кровотечение. И хотя молодому хирургу удалось справиться, утром он услышал от главного: «Вы не поняли, откуда это кровотечение. И сейчас не понимаете своей ошибки. Вы поранили хвост поджелудочной железы. Если еще раз это повторится, я лишу Вас права быть ответственным дежурным».

Визитная картонка главного врача Ташкентской городской больницы В.Ф. Войно-Ясенецкого

Его коллега из Ташкента вспоминал, что Войно-Ясенецкий никогда подчиненных и не хвалил. Исключение делалось только для медсестер и санитарок.

Операционная сестра тамбовского эвакогоспиталя № 1106 Людмила Семеновна Лесных вспоминала, как ей пришлось ассистировать владыке Луке на операции. Узнав, что приезжает московское светило хирургии, две медсестры очень волновались, чтобы все приготовить как следует: «Вдруг отворилась дверь, и входит доктор с седой бородой, запомнились сразу его добрые глаза. Он вошел в операционную, сам перекрестился и перекрестил нас всех, обратившись со словами: “Ну что, голубушки, у вас все готово?” Мы были в волнении, зная, что должны были показаться с хорошей стороны приезжему профессору, но его мягкий и тихий голос как-то сразу успокоил и настроил на доверительное расположение во время операции. В то время мы не были привычны к тому, что в операционной была полная тишина, как при Луке. Наши врачи были не сдержанны во время операции, часто ругались, могли не только грубо сказать, поторопить, но и инструмент бросить, если что не так.

После операции, когда мы сняли перчатки, владыка снова нас всех благословил, перекрестив своей рукой, и подошел к нам, медсестрам. “До свидания, спасибо, голубушки. Ваши руки очень хорошо помогают!” – сказав эти слова, он поцеловал наши руки. Для нас это было так неожиданно, не от каждого доктора, да еще в такое время, сестрам оказывалось такое почтение».

Санитарке Александре Павловне Левиной, работавшей с ним в ссылке, в больнице Большой Мурты, он отдал для детей виноград, который ему прислала из Ташкента дочь, а они такого фрукта и не видели никогда. Святитель очень ценил ее работу и потребовал вернуть ее, когда ему поставили другую санитарку.

Безмездный врач

Всю свою жизнь Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий, святитель Лука, принимал больных бесплатно. Это было послушание, которое он принял с самого начала своей медицинской деятельности и не изменял ему ни при каких обстоятельствах. В этом он следовал великой духовной традиции российской медицины, начавшейся еще с безмездного врача преподобного Агапита, одного из первых насельников Киево-Печерской Лавры, который подражал в лечении больных Самому Господу Иисусу Христу, исцелявшему наложением рук самых безнадежных больных. Те врачи, которые шли по этому пути, понимали, что они несут настоящий духовный подвиг, и потому те, кто «претерпел до конца», не изменили этому высокому назначению, сподобились удивительных Божественных даров и в своей профессии, и в духовной жизни.

Конечно, работая земским врачом, В.Ф. Войно-Ясенецкий получал жалованье, весьма небольшое, которого не хватало на семью с четырьмя детьми, а он мог часть семейных денег потратить на оборудование для больницы, купить микроскоп или научную литературу. За частную практику денег он не брал никогда, несмотря на то что семья жила на грани бедности, даже на одежду порой денег не хватало. В 1914 году он пишет жене: «Порче настроения помогает и пальто мое, которое как-то вдруг все больше стало расползаться и вытираться и постоянно напоминает мне, что у нас и гроша за душой нет. Товарищи по университету, которых я встречаю, все отлично одеты и все недовольны, что мало у них частной практики: всего на 250–300 рублей в месяц». Анна Васильевна несла крест безмездного врачевания своего мужа молча, с достоинством, без упреков и жалоб, несмотря на то что четверо детей были на ее руках – их быт, образование, развитие. Она сама хорошо шила и таким образом экономила. На кресте, установленном на могиле жены, будущий святитель Лука написал: «Чистая сердцем, алчущая и жаждущая правды». Это более всего он ценил в своей жене.

Сыновья святителя Луки в Ташкенте

Его коллега М.З. Лейтман вспоминал голодное время в Ташкенте: «Семья Войно-Ясенецких бедствовала потому, что доктор, принимая больных, никогда не принимал подношений. Жена его умоляла хоть что-нибудь приносить в дом (деньги в 1918–1919 годах потеряли всякую ценность). Ведь надо было кормить детей. Но он отказывался от всех гонораров».

В Енисейске Валентин Феликсович очень удивил заведующего больницей, когда пришел к нему и представился профессором Ташкентского университета, «в монашестве имя мое Лука», и попросил разрешить ему оперировать – не зарплату получать, не служить, а только оперировать. Доктор сначала даже задумался: не сумасшедший ли перед ним?

Святитель Лука не только не отказывал во врачебной помощи самым сирым и убогим, а напротив – сам их искал. В Ташкенте у него была специальная помощница Шура Кожушко, хорошо знавшая узбекский язык. Она находила лежачих одиноких больных, которым Войно-Ясенецкий мог оказать врачебную помощь, а Шура переводила ему их слова. Святитель Лука лечил людей других национальностей, другой веры. В Симферополе к нему обратились представители еврейской общины, которые хотели лечиться у него, но не знали, согласится ли православный архиепископ. Святитель Лука дал свое согласие.

Известен всего один случай, когда больной ушел от него, не получив врачебной помощи. В Енисейске Войно-Ясенецкий заявил поранившемуся милиционеру: «Я коммунистов лечить не стану. Я исцеляю с помощью Господа нашего Иисуса Христа, а Вы в Него не верите».

Однажды в Симферополе супруга успешно прооперированного пациента, непременно хотела отблагодарить его и не уходила, постоянно повторяя: «Чем мы Вам обязаны?» Тогда святитель довольно резко ответил ей: «Вы обязаны мне досвиданием», – и сам вышел. Даже в годы голода, войны, смуты, когда его хотели отблагодарить продуктами, – он отказывался от таких даров, смиренно принимая скудную пищу, посланную Богом.

В этом была глубоко принципиальная позиция: его работа – не способ заработка, не нечто, дающее положение в обществе, или в науке, или подпитывающее ощущение собственной значимости, это – служение людям. Когда-то великий врач М.Я. Мудров написал о призвании медика: «Кто не хочет идти сим многотрудным путем, кто… упал, в оное препнувшись, тот оставь заблаговременно священные места сии и возвратись восвояси…»

Сострадание к пациентам

«Для хирурга не должно быть “случая”, а только живой, страдающий человек», – говорил хирург-святитель. В самом деле, пометки о характере и жизненных обстоятельствах пациентов встречаются во всех медицинских трудах В.Ф. Войно-Ясенецкого и особенно в его знаменитой монографии «Очерки гнойной хирургии», которая производит на читателя впечатление не только научного труда, но и задушевного разговора с мудрым доктором, всегда готовым помочь. Причем он не делал различия между крестьянами, мещанами, дворянами или совсем бесприютными людьми, теми, кого общество в те годы относило к отверженным.

Так, в «Отчетах о деятельности Переславской земской больницы» он постоянно указывал на то, что ему не хватает отделения для венерических больных: «Для венерических больных… на весь уезд нет ни одной кровати. Тяжкое сознание своей беспомощности, своей ответственности приходится испытывать нам, врачам, давая на дом ртутные втирания покрытому заразительными мокнущими папулами невежественному больному, которого так важно, так необходимо изолировать, которого так быстро и верно можно было бы вылечить внутривенным вливанием сальварсана… Это надо изменить, в таком положении нельзя оставлять имевших несчастье заболеть сифилисом…»

Он также считал необходимым присоединить к больнице отделение для родильниц. В то время большинство женщин рожали дома, более состоятельные люди могли пригласить на дом повивальную бабку или врача. Дома рожала и жена Валентина Феликсовича. Поэтому здесь речь шла о женщинах, которые были вынуждены скрывать свою беременность или находились в таких условиях, где не было предусмотрено даже самой примитивной акушерской помощи. В отношении к людям, обществом отверженным, будущий святитель намного опережал свое время. Порой его слова звучат как евангельское напоминание: «Нельзя отказать в приеме беременной арестантке, городской прислуге, безприютной городской жительнице, прохожей женщине».

Он не только оказывал своим пациентам медицинскую помощь, но и в тяжелые годы, например во время гражданской войны, буквально спасал жизнь. В Ташкенте во время мятежа Туркестанского полка против советской власти он добросовестно лечил раненых красноармейцев, поступавших в хирургическое отделение городской больницы, но помог и раненному в грудь и голову казачьему есаулу Комарчеву. Сделал ему несколько операций по извлечению осколков, прятал у себя дома, а потом помог выбраться из Ташкента. Случай с есаулом стал известен, и на хирурга Войно-Ясенецкого донесли, он едва не попал под расстрел. По Божией милости будущий святитель остался жив, но на его жену Анну Васильевну, больную туберкулезом, это произвело такое впечатление, что ее состояние вскоре ухудшилось, и она угасла за несколько дней. Валентин Феликсович сам сидел у постели умирающей, делал ей обезболивающее, читал по ее просьбе Новый Завет. Но этой пациентке он помочь не смог…

И тогда, и позднее доктор считал, что бороться за жизнь больного нужно до конца. Ни при каких обстоятельствах врач не должен изменять этому правилу.

«Ночь ли, день ли воскресный, находится ли врач в очередном отпуске или болеет, – ничто не освобождает его от обязанности явиться немедленно в отделение, если это необходимо для спасения пациента. Этот строго заведенный порядок профессор и сам выполняет без малейшего ропота. Какой бы ни был церковный праздник, – вспоминает доктор Левитанус, – какую бы службу ни служил он в церкви, но если дежурный присылает шофера с запиской о том, что нужна профессорская консультация, Войно тут же поручает литургию другому священнику и незамедлительно выезжает к своим больным».

Его невестка Мария Кузьминична рассказывала, как в Ташкенте доктор Федермессер однажды, докладывая о смерти больного с абсцессом, добавила: «Он все равно был обречен». И тут разразилась буря. Величественный и невозмутимый Войно-Ясенецкий буквально взревел: «Вы не имели никакого права останавливать борьбу за жизнь больного!.. Даже думать о неудаче не имели права! Только делать все, что нужно!»

Сам он без раздумья брался оперировать пациентов, которые, по общему мнению, были обречены, – и иногда удавалось спасти еще одну жизнь.

Случаи гибели больных после операции, неизбежные для каждого хирурга, будущий святитель переживал чрезвычайно тяжело. Акушер-гинеколог Антонина Алексеевна Шорохова, работавшая в Ташкенте в дореволюционные годы с В.Ф. Войно-Ясенецким, вспоминала: «Валентин Феликсович болел душой за каждую свою неудачу. Однажды, задержавшись на работе, когда все врачи уже покинули больницу, я зашла зачем-то в предоперационную хирургического отделения. Внезапно из открытой двери операционном до меня донесся “загробный” голос: “Вот хирург, который не знает смертей. А у меня сегодня второй…” Я обернулась на голос и увидела Валентина Феликсовича, который пристально и грустно глядел на меня. Поразила его угнетенная поза: он стоял, согнувшись и упираясь руками в край операционного стола. На столе лежал больной, умерший во время операции…»

Он был человеком чрезвычайно требовательным к себе. Минна Григорьевна Нежанская, медсестра Ташкентской городской больницы, сказала встречавшемуся с ней М.А. Поповскому: «В делах, требовавших нравственного решения, Валентин Феликсович вел себя так, будто вокруг никого не было. Он всегда стоял перед своей совестью один. И суд, которым он судил себя, был строже любого трибунала».

Почему же коллеги иногда считали профессора жестким человеком? Валентин Феликсович, великолепный диагност, нередко говорил неизлечимому больному, сколько дней ему осталось жить. В тяжелых случаях владыка Лука не скрывал от своих хирургических больных возможность неблагоприятного исхода. Как православный христианин, намного опередив развитие биоэтики, он утверждал всегда, что больной должен знать об этом, чтобы достойно подготовиться к смерти, исповедоваться, принять причастие. В то же время он советовал молодым коллегам: «Приступая к операции, надо иметь в виду… человек в смертельной тоске и страхе, сердце у него трепещет не только в прямом, но и в переносном смысле…»

Иногда суровый прогноз не сбывался. М.А. Поповский записал рассказ печника из селения Большая

Мурта в Красноярском крае Ивана Яковлевича Автушко, у которого на четвертый день войны случилось прободение язвы. Печник сам прошел три километра до больницы и с болями лег на крыльце, не решаясь рано утром беспокоить главного врача. В восемь часов вышел из рощи старик с белой бородой (Автушко так и не узнал, кто это был, называл доктора «старик-старичок» и вспоминал, что он утром всегда в роще молился, поставив иконку на пень). Хирург осмотрел его и сказал, «как филин буркнул»: «Такого одного из тысячи удается спасти. Ты погиб». Но все же стал оперировать, сделав спинномозговую анестезию, потому что печник вспоминал, что все видел: как живот резал, как кишки вынимал… «Спасибо этому старику, спас он меня. Жизнь он мне установил. Хотел я его подкормить маленько. Старик этот здесь голодовал». Автушко всю жизнь жалел, что не купил «старику-старичку» десяток яиц, чтобы подкормить его.

Врач благословенный

Владыка Лука несомненно сознавал, что дар его от Бога. Еще в самом начале своей деятельности, до принятия сана, он потребовал повесить в операционной икону и отказывался оперировать, когда ее убрали.

Все трудные, виртуозно исполненные операции, закончившиеся успешно, невозможно объяснить только врачебным искусством хирурга.

А в последние годы, в крымский период, многие случаи, когда он исцелял пациентов без операции, никакими рациональными причинами не объяснить. Его внучатый племянник Николай Николаевич Сидоркин, живший с владыкой в Крыму с 1946 по 1961 год, рассказал: «Мамочка заболела, у нее нашли опухоль груди, сказали, что саркома. И мама очень готовилась к концу, но приехала к нам. Дедушка осмотрел ее, прощупал и сказал, что ничего там нет. И в самом деле, оказалось, что ничего. Потом она говорила: “Как хорошо – жить! Счастье уже просто дышать”».

Последние четыре года жизни святитель мог видеть уже только внутренним взором

Когда святитель Лука уже плохо видел и не мог оперировать, неизлечимые больные часто просили его хотя бы присутствовать на операции. Одного из них он спросил: «Веришь ли ты в Бога?» – «Верю, Владыка, но в Церковь не хожу». – «Молись, благословляю тебя и отстраняю от операции. Пятнадцать лет не будешь иметь никакой болезни». В последние годы он исцелял одним благословением, так одной женщине сказал: «Вот вам лекарство: во имя Отца и Сына и Святаго Духа!»

И сегодня святитель Лука продолжает исцелять больных.

Еще до его канонизации, в 1991 году, в Симферополе Жанна Рубеновна Похильченко, беженка из

Баку, находившаяся в тяжелом положении, пришла на могилу святителя помолиться о здоровье своей дочери, болевшей желтухой (болезнью Боткина), прося о помощи и заступничестве. Вскоре девочка выздоровела, а проблемы разрешились по молитвам святителя Луки.

Галина Криворучко с больной дочерью Ириной, у которой был не проходящий нарыв на копчике, участвовала в перенесении мощей и молилась святителю, чтобы он сам прооперировал дочь. Когда на следующий день они вернулись в Феодосию домой, то обнаружили, что нарыв вскрыт и прочищен, а лечащий врач был удивлен, не обнаружив даже его следов на прежнем месте.

В 1998 году уроженку Симферополя Надежду Семеновну Ревякину с очень сложным переломом ноги положили в больницу, назначили операцию. Женщина очень боялась операции и молилась святителю Луке. Вечером накануне операции она почувствовала осторожные движения на месте, где выпирала кость, и сказала соседям, что с ногой что-то происходит. Ночью она проснулась от того, что самопроизвольно дернулась нога. Утром ей сделали рентген, и доктор сказал, что операцию можно не делать.

12-летний мальчик из Греции получил при падении с дерева множество переломов, врачи сказали, что нужно несколько операций. Его родители молились святителю Луке перед иконой с частицей мощей, и позже рентген показал, что переломы исчезли.

В Греции очень чтят святителя Луку, ему посвящено более тридцати храмов. Во многих храмах Греции каждую неделю совершается молебен святителю Луке. Дни его памяти отмечают с особой торжественностью при стечении огромного количества верующих. Каждый год в течение лета многие греческие приходы организуют паломнические поездки в Крым, а в день памяти святого, 11 июня, около 200–300 паломников прибывают спецрейсом из Греции в Симферополь. Серебряная рака в Троицком соборе Симферополя – дар христиан Греции, она была изготовлена и доставлена самолетом в Крым в 2001 году специально к торжествам по случаю 40-летия со дня преставления святителя Луки. В монастыре Преображения Господня Сагмата трудами и заботами архиепископа Нектария созданы часовня и музей святителя Луки. В этой небольшой часовне, построенной в 2004 году, хранятся митра и другие предметы его облачения, личные хирургические инструменты, документы. Архиепископ Нектарий уже много лет записывает рассказы паломников о чудесной помощи святого разным людям, где бы они ни жили – в Греции, России, в других странах Европы, в Турции.

По словам архиепископа Нектария, в 2003 году в одну из городских больниц Афин с признаками сильнейшего отравления была доставлена мусульманская семья: муж, жена и маленький ребенок. Их привезли слишком поздно – яд уже проник глубоко, так что смерть была неизбежна. Так получилось, что у греческого врача, человека горячей веры и почитателя святителя Луки, была при себе частица мощей архиепископа-хирурга, он долго молился, пока больные не почувствовали себя значительно лучше.

Широко известен случай с юным пианистом Назаром Стадниченко, который чуть не лишился пальцев на руке. Мама Назара молилась святому Луке об исцелении сына, и у мальчика выросли новые фаланги пальцев, он снова смог играть.

У мужа правнучки святителя Луки Татьяны Войно-Ясенецкой Сергея несколько лет назад после тяжелой формы туберкулеза полностью восстановилось легкое. Татьяна рассказывала также о чудесном спасении мальчика, случайно выпившего большую дозу отравляющего вещества. 10 миллилитров – это смерть, а мальчик выпил более 100 миллилитров. Татьяна, врач-реаниматолог, боролась за жизнь своего пациента и горячо просила прадедушку помочь ей спасти его. Мальчик выжил.

При пострижении в монашество Валентин Феликсович принял имя евангелиста и апостола Луки, одного из самых верных спутников апостола Павла. В Послании к Колоссянам апостол Павел называет его «врачом возлюбленным». Таким врачом, возлюбленным Самим Господом, был и остается святитель Лука. Он сам сознавал, какими дарами наделил его Господь и в одном письме так же назвал себя: «Пишет Вам Лука, врач возлюбленный».

Святитель Лука – пастырь Божий

В тайну святости проникнуть нельзя, можно только благоговейно прикоснуться к ней.

Поэтому так нелегко рассказать, каким пастырем был святитель Лука, ведь именно с пастырства начался его путь святого.

Архиепископ Лука Крымский

С другой стороны, в жизни святителя все так, как будто он сознательно «строил» ее как житие. И описывая его пастырский путь, лучше всего вспомнить акафист святителю Луке.

«Подобен апостолам быв… по слову Христову оставиша вся и по Нем идоша…»

Как человек становится святым? Митрополит Антоний Сурожский говорил в проповеди 1 августа 1982 года: «На поставленный ему однажды вопрос о том, что отличает погибающего грешника от спасающегося праведника или от святого, преподобный Серафим ответил: только решимость… Спасение наше – в нашей воле, в нашей твердости, в непоколебимости нашей решимости быть Божиими до конца».

Вспомним самых первых святых – апостолов Петра и Андрея. Они были простые рыбаки, ловили рыбу, надеялись на удачу, сетовали на бедность и так жили. Но вот мимо них прошел Христос, как скупо говорится в Евангелии от Матфея: «Проходя же близ моря Галилейского, Он увидел двух братьев… закидывающих сети… и говорит им: идите за Мною… И они тотчас, оставив сети, последовали за Ним»[2]. Бросили свое дело, надежды, семьи и никогда не вернулись назад – стали учениками Христа. В сущности, нечто подобное происходит и с каждым святым, только не у всех переломная точка указана так ясно.

У главного врача Ташкентской горбольницы Войно-Ясенецкого обращение на пастырский путь было не менее резким и бесповоротным. И по-настоящему смелым. Попробуем представить, что происходило в Ташкенте в 1920-е годы. Марк Поповский писал: «По всему Туркестану разыскивали тех, кто имел отношение к прежнему строю… Для “бывших” не было оправданий. Их расстреливали без суда. Комиссар одного из полков Красной армии в Ташкенте похвалялся: “Я здесь числюсь Малютой Скуратовым. И веду себя как Малюта Скуратов”».

Конечно, к числу «бывших» принадлежали все верующие и в первую очередь пастыри Церкви. В инструкции ВЧК, принятой 1 декабря 1918 года, уездные ЧК должны были поддерживать связь с «надежными партийными товарищами, которые дают им сведения о контрреволюционной агитации кулаков, попов и прочих белогвардейцев, пристроившихся в деревнях». Вот что писал Ф.Э. Дзержинский, председатель ВЧК, своему сотруднику М.Я. Лацису в декабре 1920 года: «…Мое мнение: церковь разваливается, этому нам надо помочь, но никоим образом не возрождать ее в обновленной форме. Поэтому церковную политику должна вести ВЧК… Лавировать может только ВЧК для единственной цели разложения попов». В ответ в 1920 году архиереи, покинувшие Россию, образовали в Константинополе Высшее церковное управление за границей, а в 1921-м – созвали первый Всезарубежный русский церковный собор.

Что же делал в это время профессор Войно-Ясенецкий? Он начал посещать собрания церковного братства и, как сам писал, «часто бывал на этих собраниях и нередко проводил серьезные беседы на темы Священного Писания». Уже тогда его дар проповедника был замечен.

Вскоре на церковном съезде он произнес пламенную речь в защиту Церкви. Святитель Лука писал: «Когда возникла недоброй памяти “Живая Церковь”, то, как известно, везде и всюду на епархиальных съездах духовенства и мирян обсуждалась деятельность епископов и некоторых из них смещали с кафедр. Так, “суд” над епископом Ташкентским и Туркменским происходил в Ташкенте в большой певческой комнате, очень близко от кафедрального собора. На нем присутствовал и я, в качестве гостя, и по какому-то очень важному вопросу выступил с продолжительной, горячей речью…»

После этого и состоялся его разговор с епископом Ташкентским и Туркестанским Иннокентием, во время которого владыка сказал: «Доктор, Вам надо быть священником!» И так же, как первые апостолы, не сомневаясь, бросили все и пошли за Христом, профессор Войно-Ясенецкий с готовностью ответил: «Хорошо, владыко! Буду священником, если это угодно Богу!»

Отец Валентин, 1921 г.

В начале февраля в больничном коридоре появился высокий худой священник в черной рясе, с крестом на груди, в котором сотрудники узнали главного хирурга. Он прошел в операционную, облачился в белый халат, стал мыть руки, и как вспоминала одна из медсестер, «никто в отделении не улыбнулся, никто не посмел задать вопросы, не имеющие отношения к больничным делам. И сам он не спешил объясняться. Только ассистенту, обратившемуся к нему по имени-отчеству, он ответил глуховатым, спокойным голосом, что Валентина Феликсовича больше нет, а есть священник отец Валентин». И далее отец Валентин жил в соответствии с этим духовным званием, взвалив на свои плечи всю меру ответственности, связанной с ним, как крест Христов.

Очень скоро он принял монашество с именем Лука, стал епископом. И, как истинный монах, отказался от всего земного. Он оставил своих детей на руках операционной сестры Софьи Сергеевны Белецкой.

Храм прп. Сергия Радонежского в Ташкенте, где служил епископ Лука (снесен в 1930-е гг.)

Святитель писал, что принял это как волю Божию: «Я читал сто двенадцатый псалом, начало которого поется при встрече архиерея в храме… и последние слова псалма поразили и потрясли меня, ибо я с совершенной несомненностью воспринял их как слова Самого Бога, обращенные ко мне: “Неплодную вселяет в дом матерью, радующеюся о детях”. Господу Богу было ведомо, какой тяжелый тернистый путь ждет меня, и тотчас после смерти матери моих детей Он Сам позаботился о них…»

Епископ Лука в Ташкенте, середина 1920-х годов

Принимая священство, монашество, потом епископский сан, профессор Войно-Ясенецкий прекрасно сознавал, что отказывается не только от семейной жизни, но от научной карьеры, материального благополучия, а также от личной свободы, кладет свою жизнь на алтарь, как жертву Богу.

«За имя Христово гонение претерпевый…»

19 февраля 1922 года Ленин писал в секретном письме членам Политбюро: «Теперь, когда в голодных местах едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи, трупов, мы можем и потому должны произвести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления». 23 февраля 1922 года был подписан декрет об изъятия церковных ценностей. В стране начался откровенный террор в отношении Церкви. Многие верующие восприняли происходящее как начало апокалипсиса, ведь «изъятию» подлежали не только каменные храмы и золотая утварь, но и члены Церкви. В мае взяли под стражу Патриарха Тихона, в июле в Петрограде расстреляли священномученика митрополита Вениамина и десять священников, их обвинили в сопротивлении указу о церковных ценностях. В марте 1923 года был расстрелян глава Католической Церкви в России. Была организована «Живая Церковь», с помощью которой чекисты пытались произвести раскол в церковной среде.

А что же будущий святитель Лука? Он продолжил путь, нимало не отклоняясь от своего высокого назначения.

«Архиереем я стал 18/31 мая 1923 года… Когда сообщили об этой хиротонии Святейшему Патриарху Тихону, то он, ни на минуту не задумываясь, утвердил и признал ее законной…

Патриарх Тихон

На воскресенье, 21 мая, день памяти равноапостольных Константина и Елены, я назначил свою первую архиерейскую службу. Преосвященный Иннокентий уехал. Все священники кафедрального собора разбежались как крысы с тонущего корабля, и свою первую воскресную всенощную и Литургию я мог служить только с одним протоиереем Михаилом Андреевым».

Руководители Туркестанского ОГПУ[3] срочно запросили у московского начальства разрешение на проведение репрессивных действий в отношении епископа Луки, которые начались с публичной дискредитации В.Ф. Войно-Ясенецкого в прессе. Обновленцы пустили слух о неканоничности посвящения отца Валентина во епископа, а журналист Горин состряпал грязный пасквиль «Воровской епископ Лука», опубликованный 6 июня 1923 года в официальном органе ВКП(б), в газете «Туркестанская правда». 10 июня 1923 года епископ Лука был арестован. Сам он отнесся к этому событию как к началу своего крестного пути: «Я спокойно отслужил вторую воскресную всенощную. Вернувшись домой, я читал правило ко причащению Святых Тайн. В 11 часов вечера – стук в наружную дверь, обыск и первый мой арест. Я простился с детьми и Софией Сергеевной и в первый раз вошел в “черный ворон”, как называли автомобиль ГПУ. Так положено было начало одиннадцати годам моих тюрем и ссылок».

«Радуйся, раскольников обличителю…»

Через 10 дней после ареста в тюремной камере епископ Лука написал завещание своей пастве, в котором были такие слова: «Завещаю вам: неколебимо стоять на том пути, на который я поставил вас. Подчиняться силе, если будут отбирать от вас храмы и отдавать их в распоряжение дикого вепря, попущением Божиим вознесшегося на горнем месте соборного храма нашего… Идти в храмы, где служат достойные иереи, вепрю не подчинившиеся. Если и всеми храмами завладеет вепрь, считать себя отлученным Богом от храмов и ввергнутым в голод слышания слова Божия… Против власти, поставленной нам Богом по грехам нашим, никак нимало не восставать, и во всем ей смиренно повиноваться… Отступающим от него и входящим с вепрем в молитвенное общение угрожаю гневом и осуждением Божиим».

Несгибаемость, удивительное мужество, решимость были присущи святителю всю жизнь и помогали высоко нести подвиг исповедничества. Марк

Поповский писал: когда волна обновленчества докатилась до Ташкента, то как о скалу разбилась о ташкентского епископа. Он запретил своим прихожанам посещать обновленческие церкви – и они не смели ослушаться. Храмы живоцерковников опустели.

Уже в Тамбове, после возвращения из ссылки, святитель в день Торжества Православия привел в церковь священника-обновленца, который хотел вернуться в Православную Церковь, и велел ему публично покаяться перед народом в грехе раскола. Многие обновленцы стали роптать и говорить, что гонимы были они. На это святитель ответил: «На вас, обновленцев, было не гонение, а выражение презрения народа. Гонимы были мы, староцерковники, от власти, так как архиереев, не пожелавших занять “живоцерковные” кафедры, ссылали, храмы, которые не хотели подчиняться “живоцерковному” правлению, закрывали или передавали обновленцам. Обновленческие священники и епископы были агентами. Доказательством этого служит то, что у одного обновленческого священника по изгнании из храма в ящике нашли список староцерковных служителей для ареста их. В этом списке первым был я».

«Гонимый из града в град и клеветы терпя…»

В Сибири, за полярным кругом, всюду, куда забрасывала его судьба, святитель Лука продолжал свое церковное служение, а его врачебное призвание – единственное, что осталось от прошлой жизни – также служило Господу, привлекая к Нему сердца людей.

Епископ Лука в Сибири

Он помнил: «Блаженны изгнанные правды ради», и безропотно переносил заточение и изгнание за Святую Церковь Христову.

Во время ссылки в Туруханском крае епископ-врач Лука (Войно-Ясенецкий) оказывал врачебную помощь больным, а в воскресные и праздничные дни служил и проповедовал в церкви закрытого мужского монастыря в селе Монастырском. «В Туруханске был закрытый мужской монастырь, – вспоминал епископ Лука, – в котором все богослужения совершались стариком священником. Он подчинялся красноярскому живоцерковному архиерею, и мне надо было обратить его и всю туруханскую паству на путь верности древнему Православию. Я легко достиг этого проповедью о грехе великом церковного раскола: священник принес покаяние перед народом, и я мог бывать на церковных службах».

Богослужения и проповеди епископа Луки стали поводом для нового ареста и обвинения в антисоветской деятельности, для новой ссылки – на Ледовитый океан.

Провожали любимого епископа не только жители города, но и прихожане из дальних мест Туру ханского края. В благодарность они соорудили ему возок, крытый коврами, хотя по енисейскому зимнику обычно передвигались в открытых нартах. Святитель вспоминал: «Настал долгожданный день отъезда… Я должен был ехать мимо монастырской церкви, стоявшей на выезде из Туруханска, в которой я много проповедовал и иногда даже жил. У церкви меня встретил священник с крестом и большая толпа народа. Священник рассказал мне о необыкновенном событии: по окончании литургии в день моего отъезда вместе со старостой он потушил в церкви все свечи, но когда, собираясь провожать меня, вошел в церковь, внезапно загорелась одна свеча в паникадиле, с минуту померцала и потухла. Так проводила меня любимая мною церковь из Туруханска в Красноярск… Тяжкий путь по Енисею был светлым архиерейским путем, о котором при отходе последнего парохода предсказал мне Сам Бог словами псалма тридцать первого: “Вразумлю тя и наставлю тя на путь сей”. Мой путь по Енисею был поистине архиерейским путем, ибо на всех тех остановках, в которых были приписные церкви и даже действующие, меня встречали колокольным звоном, и я служил молебны и проповедовал. А с самых дальних времен архиерея в этих местах не видали».

«И близ смерти быв, рукою Божию сохранен…»

Не все испытания давались святителю легко: он, как и всякий человек, терпел искушения, но Господь не оставлял своего избранника. «Я впал в уныние, – вспоминал святитель, – и однажды, в алтаре зимней церкви, которая сообщалась дверью с летней церковью, со слезами молился пред запрестольным образом Господа Иисуса Христа. В этой молитве, очевидно, был и ропот против Господа Иисуса… И вдруг я увидел, что изображенный на образе Иисус Христос резко отвернул Свой пречистый лик от меня. Я пришел в ужас и отчаяние и не смел больше смотреть на икону». Епископ снова стал читать Апостол, и в его строках увидел обещание об освобождении…

Были и другие чудесные знаки, которыми Господь укреплял Своего избранника. В Енисейске однажды перед литургией он увидел в комнате престарелого монаха Христофора, прибывшего из Красноярска, потому что «народ не хочет иметь общения с неверными священниками и решил послать его в город Минусинск, верст за триста к югу от Красноярска, где жил православный епископ». Монах признался, что как будто неведомая сила влекла его в Енисейск. Увидев вошедшего в комнату епископа Луку, старик буквально остолбенел. Святитель вспоминал: «“А почему же ты так остолбенел, увидев меня?” – спросил я его. “Как было мне не остолбенеть?! – ответил он. – Десять лет тому назад я видел сон, который как сейчас помню. Мне снилось, что я в Божием храме и неведомый мне архиерей полагает меня во иеромонаха. Сейчас, когда Вы вошли, я увидел этого архиерея!” Монах сделал мне земной поклон, и за литургией я рукоположил его в иеромонаха».

Немало сомнений и исканий было в жизни святителя. Когда его оклеветали патриаршему местоблюстителю Сергию в 1927 году, он попросился на покои и оставил на время архиерейское служение. А после обрушившихся на него несчастий – аварии, в которую попал сын, болезни глаз – случилось чудесное событие. «Я стоял в алтаре. Когда приблизилось время чтения Евангелия, я вдруг почувствовал какое-то непонятное, очень быстро нараставшее волнение, которое достигло огромной силы, когда я услышал чтение: “Симоне Ионин, любиши ли Мя пане сих?… Паси овцы Моя…” — я воспринял с несказанным трепетом и волнением, как обращение не к Петру, а прямо ко мне. Я дрожал всем телом, не мог дождаться конца всенощной… Еще в течение двух-трех месяцев, всякий раз, когда я вспоминал о пережитом, при чтении одиннадцатого Евангелия, я снова дрожал, градом лились слезы из глаз».

«Пастырю добрый, душу свою готовый положить за овцы своя…»

Святитель Лука всегда пламенно служил Богу и людям. В 1930-е годы он сознательно готовил себя к мученическому венцу. «Весной 1930 года стало известно, что и Сергиевская церковь предназначена к разрушению. Я не мог стерпеть этого, и когда был назначен страшный день закрытия, я принял твердое решение: отслужить в этот день литургию и после нее, когда будут должны явиться враги Божии, запереть церковные двери, сложить грудой на средине церкви все крупнейшие деревянные иконы, облить их бензином, в архиерейской мантии взойти на них, поджечь бензин спичкой и сгореть на костре… Я думал, что мое самосожжение устрашит и вразумит врагов Божиих и остановит разрушение храмов. Однако Богу было угодно, чтобы я не погиб в самом начале моего архиерейского служения: закрытие церкви было отложено… в тот же день меня арестовали. В своей знаменитой пасхальной проповеди Иоанн Златоуст говорит, что Бог не только “дела приемлет”, но и “намерения целует”. За мое намерение принять смерть мученическую да простит мне Господь Бог множество грехов моих!»

Четыре раза святителя арестовывали за антисоветскую деятельность. Однажды ему пытались приписать даже уголовное дело, пособничество убийце, когда он, пытаясь помочь своей прихожанке, жене профессора Михайловского, написал справку, что ее муж психически болен, что было правдой. Справку должен был дать психиатр, профессор-хирург Войно-Ясенецкий не имел права этого делать, но он готов был «жизнь положить за други своя». Марк Поповский писал, как советская идеологическая машина попыталась воспользоваться этим случаем и замарать честное имя хирурга-архиепископа. По материалам этого дела были написаны роман «Грань» Михаила Борисоглебского и пьеса Константина Тренева «Опыт», поставленная в театре Завадского, а затем пьеса Бориса Лавренева «Мы будем жить!». В них епископ Лука, конечно, под вымышленными именами, выступал в роли антигероя, душителя науки, исчадия ада и разговаривал на церковнославянском языке. У святителя Луки, к счастью, не было времени читать подобные измышления. Благодарность же верующих людей и спасенных пациентов сопровождала его всю жизнь.

«Исцеляя недуги и раны вождей и воинов отечества земного, непамятозлобием и любовию удивляя всех творящих ти напасти…»

Когда началась война, политзаключенный епископ Лука сразу послал телеграмму на имя председателя Президиума Верховного Совета М.И. Калинина: «Я, епископ Лука, профессор Войно-Ясенецкий, отбываю ссылку в поселке Большая Мурта Красноярского края. Являясь специалистом по гнойной хирургии, могу оказать помощь воинам в условиях фронта или тыла, там, где будет мне доверено. Прошу ссылку мою прервать и направить в госпиталь. По окончании войны готов вернуться в ссылку. Епископ Лука».

Епископ Лука с персоналом эвакогоспиталя в Красноярске

И в июле святителя назначили главным хирургом эвакогоспиталя в Красноярске, где он сразу взвалил на себя нечеловеческую нагрузку. В декабре 1942 года он писал: «…Уже четыре недели я не работаю вследствие очень тяжелого переутомления, главным образом мозгового. Три недели пролежал в больнице крайкома, теперь лежу у себя на квартире. Врачи говорят, что по выздоровлении я не должен работать больше четырех часов и не делать больше двух операций. А до сих пор я работал до восьмидевяти часов и делал четыре-пять операций…»

В эти дни в его жизни случилась огромная радость: «Священный Синод при Местоблюстителе Патриаршего престола митрополите Сергии приравнял мое лечение раненых к доблестному архиерейскому служению и возвел меня в сан архиепископа». Своему старшему сыну, который гордился отцом как врачом и ученым и не понимал его служения Церкви, святитель Лука писал: «Помни, Миша, мое монашество с его обетами, мой сан, мое служение Богу для меня величайшая святыня и первейший долг… А в служении Богу вся моя радость, вся моя жизнь, ибо глубока моя вера… Однако и врачебной, и научной работы я не намерен оставлять… Даже если бы не изменилось столь существенно положение Церкви, если бы не защищала меня моя высокая научная ценность, я не поколебался бы снова вступить на путь активного служения Церкви. Ибо вы, мои дети, не нуждаетесь в моей помощи, а к тюрьме и ссылкам я привык и не боюсь их… О, если бы ты знал, как туп и ограничен атеизм, как живо и реально общение с Богом любящих Его…»

«Архипастырский подвиг совершая в земле тамбовской… многими труды храмы обновляя и созидая…»

Архиепископ Лука приехал в Тамбов в феврале 1944 года. По воспоминаниям жителей города, записанным Марком Поповским: «Он служил… и обратился к верующим: “После долгого духовного голода мы можем снова собираться и благодарить Бога…” Потом благословил каждого человека в храме. Теперь этого не увидишь. Не только епископы, но и священники порознь прихожан не благословляют».

«Сначала не было у него облачения для службы… Прислали ему облачение перед Великим Постом», – рассказывали прихожане. Архиерей жил очень скромно, но никогда не жаловался. В его комнате были только книги: свою библиотеку ему оставила монахиня Любовь, из рода князей Ширинских-Шахматовых.

Старый Тамбов

В марте 1944 года архиепископ Лука написал обращение ко всем православным христианам Тамбовской области, призывая всех взяться «за великое и трудное дело восстановления церкви тамбовской и жизни ее». Послание было расценено властями как проявление самостоятельности и независимости. Ему запретили служения на дому у верующих, объявив их незаконными. Под давлением Совета по делам религии патриарх дал письменные указания архиепископу Луке умерить свою активность.

Несмотря на это, архиепископ, пользовавшийся большим авторитетом в городе как врач-хирург, постоянно вел переговоры с уполномоченным Совета по делам РПЦ об открытии второго собора – большого, двухэтажного. Ему все время обещали это сделать. Как-то председатель облисполкома пригласил его к себе и спросил, чем его можно премировать за работу в госпитале.

– Откройте городской собор, – немедленно отозвался владыка Лука.

– Ну нет, собора Вам никогда не видать!

– А другого от Вас мне ничего не нужно.

Какой наивностью, святой простотой надо было обладать, чтобы в 1945 году просить открыть для богослужения сохранившийся в Тамбове собор у людей, разрушивших десятки тысяч церквей по всей стране, преследовавших Церковь уже тридцать лет!

Похожий случай произошел в 1937 году, когда святитель Лука работал в Ташкенте. В горах возле Душанбе, в то время Сталинабада, в альпинистском отряде от приступа аппендицита слег Горбунов, личный секретарь Ленина, видный партиец. Местный хирург сделал операцию, но занес в рану анаэробную инфекцию, Горбунову становилось все хуже. Было ясно, что в случае его смерти произойдет смена местной власти. В Ташкент послали телеграмму и доставили самолетом хирурга Войно-Ясенецкого, который спас Горбунова. Святителя стали уговаривать перебраться в Сталинабад, где уже работал его старший сын. Он почти согласился: город красивый, больница хорошо отстроена, только попросил построить в городе православную церковь. И долго убеждал, что это не сложно… А услышав решительный отказ, переезжать не захотел.

В Тамбове первое время он очень страдал оттого, что чувствовал себя отчужденно, но еще тяжелее ему было видеть, насколько люди отошли от Бога.

«О, как тяжело мне ходить по улицам Тамбова, видя и чувствуя, что чужд я и не нужен огромному большинству народа. Не нужны им мои призывы на путь Христов, мое служение, не знают они тоски моей об ожесточении их сердец… Если ищут меня, то только как врача, от которого ждут исцеления своих телесных недугов, а о недугах душевных со мной не говорят, о помощи духовной не просят, в ней не нуждаются…» – сокрушался уже немолодой архиепископ.

В докладной МГБ[4] 2 октября 1947 года приведены слова из его проповеди в соборе Тамбова: «Никто не идет ко мне за помощью и советом о религии, о вере, о Боге. Мы возненавидимы всеми людьми и терпим-страдаем за веру Христову». Многие верующие слушали его и плакали.

Постепенно владыка Лука обратил к себе сердца многих жителей Тамбова. При расставании с ними, отправляясь на служение в Крым, он сказал: «Вы знаете, как тяжело вам расставаться с детьми вашими… а подумайте, каково мне расставаться со всеми вами – вы же дети мои. Это тяжело, это чрезвычайно тяжело…

Я уеду от вас, увозя много вещей, с тяжелым багажом, но самый ценный мой багаж – это ваши сердца, которые я увезу с собой. Я буду всегда с ними, я буду их ласкать. Вот какую радость послал мне Господь. Но вместе с тем и печаль, ибо тяжко, тяжко порывать узы любви. Но что же делать, так устроил Господь, такова воля Божия… Я имел только словесное попечение о душах ваших, я старался явить пример следования Христу. Если видели добрый пример, то подражайте ему, как велит святой апостол. Тогда благословит вас всех Христос, тогда любовь Его и благословение будут со всеми вовеки…»

«Нужды бедных предварял в различных местах отечества своего…»

Всегда и везде святитель искал нуждающихся, чтобы помочь им. В Тамбове он дал денег на постройку дома вдове с пятью детьми.

Из своей Сталинской премии – 200 тысяч – 130 тысяч пожертвовал на сирот, обездоленных войной, остальное раздал бедным, хотя сам жил очень скромно.

Его племянница Вера Владимировна Прозоровская вспоминала, что не было в Крыму у него денег даже на марку, чтобы наклеить на конверт и послать письмо. Другую племянницу, нашедшую приют в его доме, Нину Павловну Сидоркину, он всегда просил подлатать ему рясу со словами: «Латай, латай, бедных еще много».

Его внучатый племянник Николай Николаевич Сидоркин рассказывал, как в детстве они с братом Юрой по поручению дедушки регулярно отправляли посылки и переводы по 100 рублей в разные концы страны. Будущий святитель устраивал обеды, самые скромные, для нищих и старых, двадцать человек постоянно садились за стол, и владыка Лука всегда спрашивал, всех ли накормили.

Поэтому сыновья святителя, ставшие профессорами медицины, считали своим долгом материально помогать отцу, несмотря на его архиерейское жалованье.

«Радуйся, чина церковного строгий блюстителю… церковного благочестия насадителю…»

К исправлению православного богослужения архиепископ Лука всегда относился очень строго, несмотря на то что за годы советской власти многие люди позабыли уставы и молитвы. Он считал, что в этом вопросе не может быть компромисса. Но при всей строгости владыка сохранял смирение и умел признавать свои ошибки.

В Тамбове произошла такая история. Прихожанин, кассир Иван Фомин, читал на клиросе Часы, постоянно путая и небрежно произнося слова. Владыка неоднократно поправлял его и после службы еще раз объяснял, как надо читать правильно. Взволнованно размахивая книгой, он случайно задел Фомина. Прихожанин сказал, что архиерей его ударил, и отказался посещать храм. «Надев крест и панагию, глава Тамбовской епархии через весь город отправляется к обиженному прихожанину просить прощения», – писал Марк Поповский, которому эту историю рассказали очевидцы из Тамбова. Кассир не принял владыку, и тот ходил к нему несколько раз. Только перед отъездом «простил».

Смирению святитель Лука не только учил прихожан, но прежде всего исповедовал сам своей жизнью.

Так, после областного съезда медицинских работников в Тамбове, на котором полуторачасовой доклад владыки Луки был принят с восторгом, коллеги пригласили его в театр. Он согласился и в облачении сидел в партере, благосклонно слушая актеров. После этого две студентки-медички заявили своему пастырю, что он «не должен был в духовном облачении появляться в театре. Такое его поведение разочаровывает верующих. Нельзя клеймить на проповедях чужие соблазны и соблазняться самому». На следующий день в праздник Святой Троицы владыка Лука перед переполненным храмом произнес обличающую себя речь и сказал, что он недостоин вести праздничную службу: «Вот я стою перед вами без панагии и прошу у вас прощения… верните мне ваши сердца». Народ в благочестивом порыве повалился на колени, умоляя его служить. Только после этого он ушел в алтарь, облачился и провел праздничную службу. Об этом долго помнили в городе.

Он был строг к себе и к своей пастве. А вот с людьми неверующими никогда не спорил, не впадал в гнев, был мягок и доброжелателен. Когда вскоре после принятия сана ташкентская студентка-практикантка Капа Дренова говорила ему, что он «кокетничает рясой», он только молча улыбался. «Зная многих нас как безнадежных безбожников, он никогда нам ничего не проповедовал, не агитировал, не стремился наставить на путь истинный», – писал его коллега Л.В. Ошанин. Однажды в 1926 году, встретив Ошанина с женой и дочерью, запросто пожал всем руки и, улыбаясь, сказал: «Здравствуйте, здравствуйте. Целое безбожное семейство по улице идет, и как только земля терпит».

Он считал неверующих слепцами, убогими и испытывал к ним только сострадание. Коллегам запомнилось его сравнение большевиков с дальтониками, неспособными различать цвета.

«Неустанно возвещая слово истины во всех храмах земли нашей Таврической…»

Назначенный владыкой в Симферополь, архиепископ Лука приложил все свои силы, чтобы навести порядок в Крымской епархии, а ее состояние в ту пору было ужасно. «По воскресеньям и даже праздничным дням, – писал он, – храмы и молитвенные дома почти пустуют. Народ отвык от богослужений, и кое-как лишь сохраняется обрядоверие. О венчании браков, об отпевании умерших народ почти забыл. Очень много некрещеных детей. Причина отчуждения людей от Церкви… лежит в том, что верующие лишены возможности посещать богослужения, ибо в воскресные дни и даже в Великие Праздники в часы богослужений их принуждают исполнять колхозные работы или отвлекают от церкви приказом привести скот для ветеринарного осмотра, устройством так называемых “воскресников”».

Он неустанно проповедовал, служил строго по уставу, несмотря на то что силы его уже были не те, что в молодости. Внучатый племянник Николай Николаевич Сидоркин рассказывал: «На первом совещании благочинных он передал всем приходам, что не принимает никаких приношений, просил не устраивать ему пышных встреч, потребовал строгого соблюдения канонических правил, а в случае нарушения грозился применить взыскания: перемещение, увольнение за штат, понижение в сане и даже снятие сана. Не откладывая, он занялся улучшением служения в Крымской епархии, объезжая приходы, выступая в восьми городах и селах с большими, полуторачасовыми беседами об истории и происхождении сектантства, хлопоча о снабжении просветительской и богословской литературой, проповедуя в Симферопольском соборе на догматические темы… По правде сказать, по-настоящему духовных людей в Церкви в то время было мало, многие были малодостойны своего служения – кто пьяница, кто старался набрать денег побольше, потому что жизнь была у них трудная, много налогов, поборов. Владыка был очень недоволен такими пастырями, запрещал нередко служение, переводил в другие приходы, там возникали свои клики, неприятности церковные преследовали его. Дедушка должен был во всем разбираться, когда кто-то кого-то выживал из священников, а он вел прием и разбирал все эти ситуации. Я сначала не видел этого, потому что он принимал в маленькой своей комнате, где все было очень скромно, бедно – только кровать и тумбочка с умывальником. А на выездах я его сопровождал, мелкие церкви деревенские еще были не закрыты, под Симферополем были еще тогда такие, их потом закрыли. Большие соборы – в Керчи, в Ялте – слава Богу, не тронули, и его там всегда принимали хорошо, с большим почтением, но потом начинались разборы церковных дел, и часто это было неприятно и тяжело для него. К обязанностям своим относился он неукоснительно и ревностно, служил каждую субботу и воскресенье, не говоря уже о праздниках. И регулярно совершал поездки по епархии. Время было послевоенное, по Крыму с его разбитыми дорогами добраться до дальних деревень было нелегко, но владыка хотел, чтобы архиерея видели не только в Симферополе. На стене у него висела карта Крыма и крестами были отмечены приходы, сначала их было много. Но самым большим горем этого пожилого больного человека было уменьшение числа этих крестов».

Вскоре в Крыму люди вновь пошли к нему за советом и помощью, с вопросами, как жить дальше, к чему стремиться, где найти путь к Богу.

Вот рассказ раненого врача, обратившегося к нему в Симферополе за помощью. Владыка внимательно выслушал его исповедь, вникая во все жизненные обстоятельства, а потом сказал: «Истинный путь к Богу пролегает только через Христа. Я думаю, сколько людей, столько и путей к Богу. У каждого свой путь. В наше время он намного труднее… Ведь мы живем в стране, где “Бог” пишется с маленькой буквы, а КГБ – с большой. Современному человеку пройти по водам невозможно. Уж если апостол Петр тонул в море, то мы все в этом житейском море барахтаемся, как котята. Не стремитесь совершать великие подвиги и дела. Не всякий на это способен. От неудач возникает разочарование и апатия. Прежде всего будьте добросовестны в малом, и Бог, видя ваше старание в малом, подведет вас и к большому делу».

Он посоветовал врачу уехать в деревню, подарил Библию и не забыл осмотреть больную ногу, дав несколько ценных советов по лечению. Встреча с владыкой изменила жизнь этого неверующего человека, он стал на путь христианства.

Святителю Луке была чужда религиозная нетерпимость, он говорил: «Относитесь бережно ко всякой чужой вере, никогда не уничижайте, не оскорбляйте». Вместе с руководителем Крымской археологической службы профессором Шульцем он пытался защитить армянскую церковь XIV века, расположенную на дороге из Симферополя в Старый Крым. Спасти храм не удалось, профессор получил взыскание и едва не лишился партбилета. В личном же деле владыки Луки, которое продолжало исправно пополняться в МГБ, добавилось еще несколько листов.

Но вот пришло хрущевское время гонений на веру. Церкви закрывали, разоряли, все ценности из них свозили в другие, сохранившиеся церкви и в канцелярию епархии – иконы, богослужебные книги, предметы церковной утвари.

Н.Н. Сидоркин вспоминал: «Бывало, дедушка говорил: “Опять всю ночь не спал из-за неприятностей с уполномоченным”. А здоровье его все слабело. Около 1956 года наступила полная слепота. И все же владыка продолжал исправлять службу». Это еще одно из чудес его жизни. Протоиерей Евгений Воршевский, сослуживший ему, вспоминал: «Кто не знал о слепоте владыки, тот не мог бы и подумать, что совершающий Божественную литургию архипастырь слеп на оба глаза. Архиепископ Лука касался осторожно рукой дискоса, благословлял Святые Дары… не задевая их ни рукой, ни облачением… Все тайные молитвы владыка читал на память… Мы смотрели на все это как на проявление Божиего водительства, умудряющего и слепцы». Сам он принял слепоту свою смиренно, как еще один крест: «Господь Бог сам позаботился… и мое тяжелое положение облегчил… Я принял Божию волю быть мне слепым до смерти, и принял спокойно, даже с благодарностью Богу». Святитель учился передвигаться ощупью, ощупью подписывать епархиальные бумаги и писал по этому поводу патриарху: «Для моей ахиерейской деятельности слепота не представляет полного препятствия, и думаю, буду служить до смерти».

Так и случилось. В последние годы, по воспоминаниям внучатых племянников, служить ему было очень тяжело физически, почти невыносимо: «Дома рубашку снимаем – хоть выжми, под снятыми бинтами на ногах – глубокие рубцы, черные голени с блеском. Только вера в Господа давала силы выстоять».

«Сладостью писаний твоих насыщая вся алчущие и жаждущие правды…»

В конце службы владыка всегда произносил чудесную, полную глубоких мыслей и горячих чувств проповедь. Ему был дан Господом дар благовествования слова Божия. Прихожане и те, кто специально приезжал послушать его, уходили после службы глубоко потрясенные, многие со слезами.

Властям это не нравилось. Совет по делам Русской Православной Церкви в докладной в Совет Министров в 1949 году архиепископа Луку охарактеризовал так: «Реакционер и большой фанатик, стремящийся к разжиганию религиозности». В марте 1949 года патриарх Алексий I провел с ним беседу и сделал замечания по поводу проповедей. В ответ на это архиерей сказал: «Я считаю своим долгом как можно чаще проповедовать слово Божие, потому что вижу, как оно действует на людей. Уже собор всех не вмещает, кто хочет послушать меня. Сколько подростков окружает меня! Сколько комсомольцев и комсомолок причащается! Сколько интеллигенции приходит послушать меня! Я объясняю Евангелие и апостольские послания. В них есть немало того, что неприятно неверующим, но я ничего не пропускаю из слова Божия и считаю, что я должен говорить не только приятное, но и неприятное, чтобы заставить людей задуматься над тем, куда они идут. Конечно, я характеризую материализм с надлежащей стороны, как это ни горько слушать атеистам». Однако по настоянию патриарха он согласился ограничиться Святым Писанием и проповедовать только по воскресеньям и большим праздникам.

И все же органы решили, что его «в благоприятный момент при наличии надлежащего повода необходимо подвергнуть изоляции». Это не удалось. Ежедневными проповедями владыка по-прежнему собирал большое количество прихожан. Так, в воскресенье, 23 сентября 1951 года в Алуштинскую церковь пришли сто пятьдесят человек помолиться и услышать его проповедь на Воздвижение Креста Господня. Он снова один стоял за слово Божие против безбожной власти в одичавшей, разоренной в духовном смысле стране.

7 июля 1954 года было подготовлено постановление ЦК КПСС «О крупных недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах ее улучшения». Началась крупномасштабная атеистическая пропаганда, в результате которой двери храмов были закрыты. А полуслепой архиепископ продолжал служить в заполненном до отказа кафедральном соборе и проповедовать: «Не бойся, малое стадо! Малое стадо Христово непобедимо, оно ничего не боится, потому что всегда хранит великие слова: Созижду Церковь Мою и врата ада не одолеют ее…» Эта проповедь была мгновенно размножена и дошла до каждого верующего Крыма. Так архиепископ Лука отреагировал на антирелигиозную пропаганду, а при встрече с уполномоченным сказал: «Мне многие говорят, что после пропаганды посещаемость церквей увеличилась».

В 1956 году после сообщения о закрытии Киево-Печерской Лавры владыка в своей проповеди сказал: «Трудно нам нынешним христианам стоять и держаться против буйных ветров безбожия. Но мы устоим».

Свидетельство о смерти архиепископа Луки

Даже после смерти святителя Луки его слова иногда оказывали влияние на всю жизнь человека, подвигая сделать жизненный выбор, они поражали даже неверующих людей. Вот что рассказал в своих воспоминаниях его внучатый племянник Юрий Николаевич Сидоркин: «В 1963 году я служил в армии и уже дослужился до ефрейтора. Как-то раз во время занятий хозяйственными работами на узле связи во время перекура разговорился я со старшиной одного из взводов нашей роты Семеном Хивренко. Вдруг он и говорит: “А ты знал архиепископа Луку, который жил в Симферополе?” И он мне рассказал, что Лука был профессором медицины и что когда его спрашивали, как же он – ученый и верит в Бога, “которого никто не видит”, то Лука отвечал: “А вы свою мать любите?”– “Ну да, конечно. А при чем тут Бог и мать?” – “А при том, – продолжал Лука, – что я не раз во время операции вскрывал и сердце, и мозг, – и нигде любви не видел”. Этот рассказ Семена Хивренко затронул во мне чувства ни с чем не сравнимые. Я, конечно, прекрасно знал этот дедушкин пример, это удивительное сравнение. Он много раз при мне повторял этот образ, иногда немного по-разному. Я сам использовал в жизни не раз эти его слова, но тут было другое. Я был поражен, как этот образ глубоко воспринял Семен – простой сверхсрочник, старшина, как мне казалось, простой и бесхитростный малый. Вот сила Слова, сила Веры! Дедушки уже несколько лет нет на свете, но он как бы испускает особое духовное сияние, реально действующее на людей. В тот момент меня переполнило чувство просветленной радости. Однако я ничего не сказал Семену, что это мой дедушка и что прожил я с ним большую часть своей жизни. Почему? Наверное, не хотелось нарушать таинство моего открытия и силу воздействия дедушкиного слова. Хотя была тут и другая сторона. Все же Хивренко был старшиной взвода нашей роты, и мое “признание” могло выглядеть как желание иметь через старшину какие-то поблажки по службе. Мне показалось, что я могу его поставить в несколько неловкое положение. И все же, несмотря на этот случай, я через несколько лет после окончания службы был поражен, узнав, что Семен Хивренко стал дьяконом, а потом священником. Встретил однажды уже отца Семена. Обнялись и расцеловались как старые армейские товарищи. Вот теперь я уже не таился и рассказал, вспомнив тот давний разговор, что не чужой мне был Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий.

Похороны архиепископа Луки, 1961 г.

С грустью думаю о слишком ранней кончине отца Семена. Как много он сделал и как много мог бы еще сделать! Хочется еще рассказать об отце Семене. Для меня все, что с ним связано, – пример подлинно чудесного духовного воздействия архиепископа Луки. Так вот, случай, что называется. Отец Семен еще не был отцом Семеном, а был доблестным старшиной комендантской роты штаба корпуса (я уже в то время не служил). И приходит в штаб генерал Язов, да-да тот самый – ГКЧП и прочее в будущем. Сообщают ему как-то, что есть, мол, старшина в комендантской роте и – о ужас! – видели его в церкви. Вызывает Язов Хивренко и держит речь: “Я, старшина, закончил два института и говорю тебе: Бога нет! Так что кончай это”. А старшина ему в ответ: “А у вас есть мать, товарищ генерал? Верит она в Бога?” Осерчал генерал, дал распоряжение проревизовать склады, за которые отвечал Хивренко, найти недостачу и старшину посадить. Встречает через какое-то время Язов старшину, удивился: “Как, ты еще не сидишь?” Не смогли отыскать ревизоры недостачи у старшины. А судьба распорядилась сидеть не старшине, а самому генералу Язову за ГКЧП. И был уже тогда старшина отцом Семеном. Видно, запал он в память генералу и даже в семье генеральской его знали. Получает отец Семен письмо от жены Язова. Слезно просит она молиться за несчастного генерала. Вот такая история».

Когда владыки Луки не стало, многие тайные и явные его почитатели хлынули в Симферополь, чтобы отдать последний долг великому подвижнику и целителю. Его секретарь Евгения Павловна Лейкфельд рассказывала: «Улицу заполнили женщины в белых платочках. Медленно, шаг за шагом шли они впереди машины с телом владыки… Три ряда протянутых рук как будто вели эту машину. И до самого кладбища посыпали путь розами, и неустанно звучало над толпой белых платочков: “Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас”. Что бы ни говорили этой толпе, как ни пытались заставить ее замолчать, ответ был один: “Мы хороним нашего архиепископа”».

Похороны архиепископа Луки

Святитель Лука-узник тюрем и лагерей

Более двадцати лет – с 1921 по 1945 год – будущий святитель, епископ Лука подвергался гонениям советской власти, считавшей его своим опаснейшим врагом. Он претерпел много мучений, оскорблений, пыток бессонницей и холодным карцером, побоев и унижений за веру Христову. И, как истинный подвижник, показал на своем крестном пути непоколебимость, величие и большую силу духа.

Мы знаем из «Архипелага ГУЛАГ» А.И. Солженицына, из рассказов Варлама Шаламова, «Погружения во тьму» Олега Волкова и многих других книг, в том числе и строго документальных, появившихся в последние три десятилетия, как работала машина ГПУ, какие предъявлялись обвинения, какие использовались методы дознания и устрашения, какие были условия содержания политзаключенных. Все это прошел и епископ Лука, впервые арестованный 10 июня 1923 года.

Заключенный В.Ф. Войно-Ясенецкий

Казалось, он был таким же «преступником», как и многие невинные люди, попавшие в жернова карательной машины. Чем отличался он от других? Он был готов к тому, что с ним происходило. Из воспоминаний людей того времени видно, что почти всегда их застигали врасплох, всегда были вопросы «за что», «может быть, это ошибка», «должны разобраться»… И хотя многие и держали чемоданчик на случай ареста, все же надеялись, что такая участь их обойдет. Так, Сергей Сергеевич Юдин, главный хирург НИИ им. Н.В. Склифосовского, проезжая на автомобиле мимо здания на Лубянке, всегда крестился и говорил: «Господи, пронеси». Епископ Лука как будто ждал ареста – ведь он прекрасно понимал, какой выбрал путь, приняв священство, а потом и епископство в стране, где веру выжигали каленым железом.

Будущий святитель был человеком бесстрашным, обладал огромной силой воли и хладнокровием. Врач Л.В. Ошанин, работавший с ним в Ташкенте, описывал такой эпизод из его жизни еще до ареста. Латыш Цируль, начальник городской милиции, которому Войно-Ясенецкий точно совместил кости после перелома бедра (без рентгеновского аппарата), подарил доктору браунинг с двумя обоймами, чтобы защищаться в случае необходимости во время ночных визитов к пациентам. Валентин Феликсович попросил доктора Ошанина, недавно вернувшегося с фронта, посмотреть, заряжен ли браунинг. «Войно сидел напротив меня, шага за полтора. Сразу позади его затылка была толстая стена. Потряс браунинг. Патрона не было. Не знаю, почему я не проверил пальцем, нет ли в стволе коварного седьмого патрона. “Ну вот, браунинг пуст, можете убедиться…” Я поднял ствол браунинга примерно на пять-шесть сантиметров выше головы Войно – и нажал на спуск. Бац… Пуля рикошетировала от стены, с визгом пролетела мимо затылка… сидел совершенно невозмутимо… сгреб обратно браунинг, обоймы и патроны и встал. “Зачем Вы говорите, что знаете это оружие; никогда не следует говорить, что Вы знаете, если Вы что-нибудь знаете понаслышке”, – только и сказал он».

Конечно, с таким человеком справиться карательным органам «с наскока» было трудно. На допросах он вел себя последовательно и спокойно, отвечал, что не является врагом власти, а лишь врагом гонителей Церкви, подчеркивал незаконность этого гонения. Обвинения следовали одно за другим, множились статьи, по которым его привлекали к суду.

Для святителя было важно только одно: он страдал за имя Христово, за Святую Православную Церковь, он нес крест, который принял добровольно, став священником. И это вызывало не только ненависть мучителей, но и сочувствие верующих людей. «В Ташкенте поезд не мог двинуться по той причине, что толпа народа легла на рельсы, желая удержать меня в Ташкенте, но, конечно, это было невозможно», – писал он в своей автобиографии.

Во всех тюрьмах епископ вел себя не так, как большинство узников. «В библиотеке Бутырской тюрьмы мне, к большой радости, удалось получить Новый Завет на немецком языке, и я усердно читал его»[5], – писал он. 14 августа 1923 года святитель подал заявление с просьбой разрешить ему лечить больных: «Всю жизнь свою я работал при полном напряжении сил. Полное безделье в тюрьме очень для меня мучительно. Очень прошу Вас дать мне возможность лечить больных». В Таганской тюрьме он отдал свой полушубок дрожавшему от холода шпаненку, после чего уголовники стали выказывать ему уважение, что, впрочем, не помешало им позднее обокрасть епископа.

А он все чаще чувствовал себя неважно. Когда его переводили на «досидку» в Таганскую тюрьму, епископ Лука, шедший пешком через всю Москву, сильно простудился и слег с тяжелым гриппом. Ему шел шестой десяток, когда он в арестантском вагоне отправился в восточносибирскую ссылку по этапу. «До тюрьмы было не более версты, но, на мою беду, нас погнали быстрым шагом, и в тюрьму я пришел с сильной одышкой. Пульс был мал и част, а на ногах появились большие отеки до колен.

Это было первое проявление миокардита. В Тюменской тюрьме я все время лежал без врачебной помощи». К тем, кто оказались рядом с ним, будущий святитель относился как к братьям: «От Омска мы ехали до Новосибирска в “столыпинском” арестантском вагоне… В камеру, отведенную для меня и моих спутников – двух протоиереев, посадили, кроме нас, бандита, убившего восемь человек, и проститутку, уходившую по ночам на практику к нашим стражникам». Как Христос в окружении разбойников и блудниц искал живые души, так и епископ Лука не переставал лечить и проповедовать в самых невозможных условиях.

У него были гонители, но были и ученики. В ссылку в деревню Хая его сопровождали две бывшие послушницы закрывшегося женского монастыря в Енисейске, которых он собственноручно постриг в монахини и дал имена своих небесных покровителей: Валентина и Л у кия. Он писал сыну Михаилу: «Обо мне не беспокойтесь. Господь отлично устроил меня в Хае. Я радостен, глубоко спокоен, никаких нужд не испытываю – монахини с большой любовью заботятся обо мне».

Он со смирением описывал дочери Елене деревню из восьми дворов, занесенный снегом до самой крыши дом, где ему разрешили остановиться, ожидание оленей, протаптывающих тропу в снежном океане, чтобы можно было пойти за хворостом для растопки печи, хозяйку дома, выгнавшую в конце концов епископа и монахинь из дома, о чем святитель дочери не стал сообщать.

Когда епископ (обычно по просьбам бывших пациентов или местного начальства, у которого возникала нужда в хорошем враче) возвращался к врачебной практике, это всегда было сопряжено с риском, его свобода висела на волоске. Посадить в те годы могли за что угодно, достаточно было неосторожного слова. Так и случилось, когда к нему на прием в больницу пришла молодая женщина с больным ребенком. На вопрос врача, заполнявшего историю болезни, как зовут ребенка, женщина ответила: «Атом». «Почему не назвали поленом или окном?» – иронично хмыкнул профессор. Мать мальчика оказалась женой председателя крайисполкома В. Бабкина, который сразу же написал донос в крайком РКП (б), где объяснял: «Имя моему сыну Атом мной и дано в ознаменовании нашей переходной эпохи… не дает ему права (за что он и сослан) проводить пропаганду, пользуясь своей медицинской наукой…» Этого было достаточно для нового витка «дела» и новых гонений.

Однако владыка оставался твердым и последовательным, считая, что Церковь Божия неподвластна земным властям, а его обязанности пастыря выше «веяний времени».

Юрий Николаевич Сидоркин вспоминал: «В детстве на меня произвел впечатление рассказ дедушки о том, как зимой, в большие морозы гнали его с группой заключенных в Сибири. У всех силы были на пределе. Самое страшное, по словам дедушки, – было сесть. Встать уже было невозможно, наступало полное бессилие, апатия, потом сон и… мороз заканчивал все. Тут и пулю тратить не надо. Свои жалкие пожитки заключенные несли с собой. Что это могло быть? Больше 1000 страниц на плотной бумаге, убористая печать. “История материализма” А. Ланге. И дарственная надпись: “В.Ф. на память о совместных этапах. 1924 г.” Так вот что было важно, вот что было предметом первой необходимости, многие сотни километров нести книгу. И если это так важно – то какой же это щедрый подарок. Таких вот людей боялась молодая власть, таких считала нужным изолировать… сломить человека, несущего с собой книгу, вес которой составлял, наверное, четверть того, что он способен был поднять, сломить такого человека действительно трудно, если вообще возможно!»

Что давало ему такую стойкость, откуда он брал силы? Будущий святитель верил, что Господь его не оставит и не раз убеждался в этом. Он писал: «Путь по замерзшему Енисею в сильные морозы был очень тяжел для меня. Однако именно в это трудное время я очень ясно, почти реально ощущал, что рядом со мною Сам Господь Бог Иисус Христос, поддерживающий и укрепляющий меня».

Ужасные условия ждали немолодого и уже не слишком здорового владыку Луку в станке Плахино на Ледовитом океане. Его жилье сначала показалось ему кучей замерзшей земли, но когда его откопали от снега, оказалось, что это «довольно просторная половина избы с двумя окнами, в которых вместо двойных рам были снаружи приложены плоские льдины. Щели в окнах не были ничем заклеены, и в наружном углу местами был виден сквозь большую щель дневной свет. На полу в углу лежала большая куча снега. Вторая такая же куча, никогда не таявшая, лежала внутри избы у порога входной двери…Когда сидел тепло одетым за столом, то выше пояса было тепло, а ниже – холодно… несколько дней подряд беспрерывно дул северный ветер, называемый тамошними жителями “сивер”, который едва переносят лошади и коровы. На чердаке моей избы были развешены рыболовные сети с деревянными поплавками… поплавки непрестанно стучали, и этот стук напоминал мне музыку Грига “Пляска мертвецов”».

Но и здесь не оставлял святитель Лука ни врачевания, ни проповеди слова Христова. В Плахине он предложил крестьянам читать и объяснять Евангелие. За двести тридцать верст за полярным кругом он крестил двух младенцев: «У меня не было ничего: ни облачения, ни требника, и, за неимением последнего, я сам сочинил молитвы, а из полотенца сделал подобие епитрахили. Купелью служила деревянная кадка».

Владыку скоро вынуждены были вернуть в Туруханск, поскольку местные жители, разгневанные тем, что в больнице Туруханска умер крестьянин, которому некому было оказать врачебную помощь, вооружились косами, вилами и топорами и угрожали развалить ГПУ и сельсовет. С радостью встретили его не только жители Туруханска, но и сопровождавший его за полярный круг комсомолец-конвоир. Чувствовали необычную силу и благословенность этого человека даже люди далекие от христианства. Коллеги вспоминали, как однажды «в кабинет вошла целая делегация тунгусов просить благословения». Среди охотников-тунгусов о нем ходили легенды: одному старику он сделал пересадку слизистой век, так что после операции тот продолжал стрелять белок, попадая прямо в глаз, как в молодости.

Его поневоле уважали даже палачи. Святитель в своей автобиографии вспоминал: когда заканчивалась его очередная ссылка, помощник начальника ГПУ, «показывая в окно на обновленческий собор, сказал мне: “Вот этих мы презираем, а таких, как Вы, – очень уважаем”».

В 1930 году он был вторично арестован и писал родным: «От меня хотят добиться отречения от священного сана. Я объявил голодовку протеста». Следователь говорил непокорному епископу вполне определенно: «Нам выгоднее сразу отделаться от Вас».

Из-за голода участились сердечные приступы. Врачи были вынуждены несколько раз отправлять его в тюремную больницу. 30 августа из больницы епископ Лука, профессор Войно-Ясенецкий, отправил письмо А.И. Рыкову: «С первых же шагов земской работы я направил большую часть своей энергии на разработку вопросов гнойной хирургии, т. к. увидел, что это важнейший в практическом отношении для рабочих людей отдел хирургии… К сожалению, обстоятельства вынуждают меня хвалить себя, и я должен сказать, что чувствую в себе еще очень большие научные силы и творческие способности… имею 15 т. и. “изобретений”, а мои способы регионарной анестезии приводятся в немецких учебниках. Я хотел бы всецело отдаться разработке гнойной хирургии, и моя давнишняя мечта – создание специальной клиники гнойной хирургии… если бы она впервые возникла в СССР».

Но карательным органам не нужны были клиники, наука, больные. Обращение во все инстанции не дало ни малейшего результата. В марте 1931 года святитель, почувствовав после приступа, что дни его сочтены, передал записку руководству ОГПУ с просьбой прислать к нему епископа Стадницкого и юриста, который бы помог составить завещание. Вот что он написал в этом документе, который волей случая сохранился и приведен в книге В.А. Лисичкина «Лука, врач возлюбленный»:

«Все священные предметы, к архиерейскому сану относящиеся, т. е. панагии, кресты, митры, облачения, – митрополиту Новгородскому и Старорусскому Арсению, медицинские книги и инструменты и рукопись моей книги “Очерки гнойной хирургии”… – сыну моему Михаилу, все прочие книги – сыновьям моим Алексею и Валентину. Кипарисный крест… серо-зеленые четки (память матери)… черные четки из хлеба, находящиеся при мне, – дочери моей Елене. Прочие четки – сыновьям моим, Софии Сергеевне Белецкой и монахиням Лукин и Валентине».

Даже из этого завещания видно, что в этом человеке были неразделимы священническое служение и хирургия. И если первое ему не могли «простить», вторым наконец-то заинтересовались и решили ознакомить заключенного с договором Медгиза на издание его книги «Очерки гнойной хирургии», готовящейся в это время к публикации. В ответ он попросил отпустить его домой для работы над книгой. Будучи на грани жизни и смерти, епископ Лука беспокоился не о себе, а о неоконченной рукописи, так нужной врачам.

Порой его твердость и несгибаемость приводили к ожесточению преследователей. Прихожанка Успенского кафедрального собора Ташкента вспоминала через много лет: «…его, как хулигана, дергали за бороду, плевали ему в лицо. Я как-то невольно вспоминала, что вот так же и над Иисусом Христом издевались, как над ним».

Владыка прошел страшные тюрьмы и лагеря. Один из своих «сроков» он отбывал в Котласе, в лагере Макариха. Там в это время свирепствовала эпидемия сыпного тифа. «Год тому назад в Макарихе… каждый день вырывали большую яму и в конце дня в ней зарывали до семидесяти трупов», – писал позднее святитель. Он работал в тюремной больнице, постоянно рискуя заразиться, но Бог сохранил своего избранника.

Представители власти периодически пробовали смягчить его лестью, видя, что жесткие меры ни к чему не приводят. В Архангельске особоуполномоченный коллегии ГПУ в течение трех недель ежедневно беседовал с епископом Лукой, говорил, что его дело вели «меднолобые дураки», и обещал ему освобождение и кафедру в Москве, если он откажется от своего священного сана. Владыка позднее вспоминал как тяжкий грех, что он дрогнул и написал заявление под влиянием «медовых речей», а также из-за возникшего в то время непонимания между ним и церковным начальством: «При нынешних условиях не считаю возможным продолжать служение… хочу продолжить работу по хирургии. Однако сана епископа я никогда не сниму». Ему дали некоторое время поработать в больнице, но тяжелые сомнения постоянно терзали его, и исповедовать свою веру он никогда не переставал.

Его крестный путь вскоре продолжился. 23 июля 1937 года «черный воронок» увез владыку Луку в тюрьму. Ему был уже 61 год. Обвинение было смехотворным, но разбиралось всерьез. Архиепископ Борис (Шипулин), известный провокатор в среде священнослужителей, показал, что В.Ф. Войно-Ясенецкий вел шпионскую работу в пользу английской разведки. 18 ноября 1937 года епископ Лука начал голодовку, а на третий день написал в НКВД УзССР: «Следователями по моему делу мне предъявлены тягчайшие и крайне позорные обвинения, лишающие меня доброго имени и чести… Я лишен всех прав и всякой цели жизни, т. к. для меня невозможно ни священнослужение, ни работа по хирургии, ни очень важная для меня научная работа, я лишен семьи, свободы и чести…» Реакция власти – допрос конвейером в течение 16 суток.

Это не сломило епископа Луку, и он отвечал следователю на допросах: «Мое враждебное отношение к советской власти определяется не только политическими, но и религиозными убеждениями как епископа. Большевики – враги нашей Православной Церкви, разрушающие церкви и преследующие религию, и враги мои, как одного из активных деятелей Церкви, епископа. Поэтому я не мог не быть врагом советской власти и большевиков, которые, как враги Христа, закрывают церкви и стремятся уничтожить религию. Видя это гонение на Церковь, я был глубоко потрясен этим и принял сначала в 1921 году сан священника и после, в 1923 году, сан епископа, встал на путь активной борьбы с советской властью за укрепление Церкви.

23 февраля, в День Красной армии, чекисты возобновили издевательства… В подвале, в карцере меня мучили несколько дней в очень тяжелых условиях».

Епископ Лука с медицинским персоналом в Красноярске

Дело Войно-Ясенецкого скоро отправили в Москву, а личные вещи святителя сожгли, устроив большой костер. Настоящие бесовские игрища… Других привлеченных по этой статье расстреляли в 1937 году. Такой же была судьба «предателей» в 1938 году.

В 1943 году епископ Лука работал в госпитале в Красноярске, куда его доставили с места ссылки. В этот год исполнилось 20 лет, как он принял священный сан, столько же лет он провел в тюрьмах и ссылках. Никогда не допуская сомнений в правильности выбранного жизненного пути, святитель объяснял в письме к старшему сыну: «Это было начало того тернистого пути, который мне надлежало пройти. Но зато это был и путь славы у Бога».

Телеграмма архиепископа Луки И.В. Сталину с просьбой передать большую часть его премии сиротам войны

После войны, в декабре 1945 года, председатель Тамбовского облисполкома вручил архипастырю-хирургу медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов». На что святитель публично заявил, что «помог тысячам раненых… наверняка помог бы еще многим, если бы вы не схватили меня ни за что ни про что… и не таскали бы одиннадцать лет по острогам и ссылкам. Вот сколько времени потеряно и сколько людей не спасено отнюдь не по моей воле». Растерявшийся председатель забормотал, что прошлое пора забыть, а жить надо настоящим и будущим. Его перебил басовитый голос владыки Луки: «Ну, нет уж, извините, не забуду никогда!» Это не означало, что он не может простить – конечно, по-христиански прощал он и врагов. Но забывать такие вещи считал безнравственным.

Почему же в 1946 году владыка принял Сталинскую премию, послал телеграмму Сталину со словом «высокочтимый», носил на рясе значок сталинского лауреата?

Хотя большую часть премии он вернул главе государства с просьбой отдать обездоленным войной детям, а остальное раздал нуждающимся священникам, можно подумать, что он изменил свое отношение к советской власти. Ведь произошли положительные перемены: во время войны был собран Священный Синод, членом которого святитель был избран, стали открывать церкви, возвращать из ссылки уцелевших священников.

Марк Поповский считает, что святителя Луку обольстили, обманули, что он не выдержал своей высокой борьбы до конца.

Владыка Лука на заседании Священного Синода

Не могу согласиться с этим. Во-первых, для православного человека, пастыря, епископа Сталин в тот момент был не кто иной, как раскаявшийся разбойник. А разбойника Господь простил за покаяние даже на кресте. И святитель Лука простил, обладая святой простотой души, умением прощать грехи ближним, кем бы они ни были.

Внучатый племянник святителя Н.Н. Сидоркин так объяснял поступок своего дедушки: «Все свои медицинские заслуги он относил не к себе, но обращал во славу нашей Православной Церкви. Еще бы – доктор наук, профессор, лауреат Сталинской премии первой степени – и вдруг монах, епископ! Многие задумывались, немало обращались к вере в Господа. И золотой значок с профилем Сталина на золотой колодке недаром носил приколотым к рясе.

Заседание Священного Синода, крайний справа – архиепископ Лука

На прогулках по набережной в Алуште гуляющая толпа смотрела, дивилась величественной фигуре в белой рясе и белой скуфье. Замолкали громкие разговоры, многие кланялись. Дома я рассказывал дедушке об этом, он уже почти ничего не видел. Сказал мне: когда кланяются, толкни меня. Я водил его под руку и подавал знак, и дедушка отвечал на приветствие легким наклонением головы». Поэтому надо признать, что значок сталинского лауреата был средством «тайной» пропаганды святителя, обращенной против принципов жизни, которые исповедовал глава советского государства.

Как человек незаурядного ума, святитель, разумеется, быстро понял, когда гонение на Церковь вскоре продолжилось, что вручение ему премии – обман, западня. Вот слова из его проповеди 23 февраля 1949 года: «Чему учат все вожди человеческие и чем отличаются их учения… от учения… Господа Иисуса Христа? Все учения человеческие направлены к тому, чтобы усовершенствовать жизнь общественную, политическую, как нужно устроить ее с внешней стороны… но почему же мы все-таки идем за одним Вождем, нашим Господом Иисусом Христом?.. Зло неискоренимо общественными институтами, усилиями любой власти. Своей Кровью и Телом Своим, которых мы причащаемся, Он дает нам силы к борьбе со злом, к очищению сердец наших… Вот почему он для нас единственный Святой Вождь». Разве такой человек мог заблуждаться насчет Сталина? Нисколько.

Письмо архиепископа Луки А.А. Макаровой, бывшей сестре-хозяйке земской больницы, в Переславлъ, начало

Письмо архиепископа Луки А.А. Макаровой, бывшей сестре-хозяйке земской больницы, в Переславль, конец

Еще одно доказательство, полученное недавно от правнучки святителя Татьяны Войно-Ясенецкой, – письмо от 13 марта 1953 года Анне Алексеевне Макаровой в Переславль. Всего неделю назад умер Сталин. Вся страна рыдала о потере великого вождя, о конце света, о том, что ничего светлого уже не будет… Но в письме близкому человеку святитель ни единым словом не обмолвился о «великой потере». Когда умер академик И.П. Павлов, которого владыка глубоко чтил, он лично отслужил о нем панихиду и весь день посвятил памяти друга и коллеги. Думаю, что после смерти Сталина не было никакой панихиды, не найдем мы ни одного скорбного слова о нем в проповедях владыки Луки.

Святитель Лука-выдающийся ученый

В.Ф. Войно-Ясенецкий (святитель Лука) прославился в медицине не только как искусный врач, но и талантливый ученый, совершивший несколько крупных научных открытий. Основной задачей своей врачебной деятельности он всегда считал облегчение страданий больных. Его исследовательская работа была связана с поиском новых способов обезболивания во время операций. Россия в этой области обладала приоритетом. Еще Николай Иванович Пирогов, великий русский хирург, изучал механизмы действия наркотических веществ на организмы животных и человека и одним из первых применил эфирный наркоз на практике и первым – в военно-полевых условиях. Когда Пирогов проводил свои исследования, было лишь известно, что вдыхание паров эфира вызывает у человека опьянение и нечувствительность к внешним раздражениям и боли. Клинические и физиологические механизмы этого явления были неизвестны, и крупнейшие западноевропейские хирурги не верили в возможность уменьшить страдания людей во время операции. Знаменитый французский ученый Вельпо перед самым началом эры применения эфира в хирургии говорил: «Устранение боли при операциях – химера, о которой непозволительно даже думать; режущий инструмент и боль – два понятия, неотделимые друг от друга в уме больного». Мнение Пирогова было противоположным.

Первая в мире операция под наркозом. Рис.

Однако первая операция под наркозом была проведена не в России, а в Америке 16 октября 1846 года в Бостонской больнице профессором Гарвардского университета Джоном Уорреном, который удалил больному опухоль в подчелюстной области. Наркотизировал больного эфиром дантист Уильям Мортон. В России первую операцию под эфирным наркозом сделал 7 февраля 1847 года выпускник профессорского института в Дерите, коллега и соперник Пирогова Федор Иванович Иноземцев, возглавлявший кафедру хирургии Московского университета.

Пирогов провел первую операцию с применением обезболивания на неделю позже, 14 февраля, у 35-летней больной, страдавшей запущенным раком молочной железы. И скоро превзошел всех в России, а может быть, и в мире. Он стал применять эфир при операциях в Военно-сухопутном госпитале и в больницах Санкт-Петербурга. В то время как Иноземцев с февраля по ноябрь 1847 года провел 18 операций с использованием наркоза, Пирогов уже к маю 1847 года получил результаты 50 операций. За год в тринадцати городах России было сделано 690 операций под наркозом, 300 из них – Пироговым. Всего великий хирург провел около 10 000 операций под эфирным наркозом.

Работая с эфиром, Пирогов разработал и использовал разные способы его введения в организм больного (не только через вдыхание), для чего также создал два новых прибора. В сентябре 1847 года Николай Иванович первым в мире применил эфирный наркоз в военно-полевой хирургии во время осады укрепления Салты в Дагестане. Современник великого хирурга П.Н. Исаков вспоминал: «В день его приезда… принесли раненого офицера. Натурально, Пирогов пошел сделать перевязку. Мы все бросились смотреть первое применение эфира для усыпления во время операции; кто держал за руку, кто за ногу бедного Н… пока ему надели маску и усыпляли посредством эфира».

Пирогов гордился приоритетом России в этой области больше, чем личными успехами. «Россия, опередив Европу нашими действиями при осаде Салты, показывает всему просвещенному миру не только возможность, но и неоспоримо благодетельное действие эфирирования… отныне эфирный наркоз будет составлять точно так же, как хирургический нож, необходимую принадлежность каждого врача на поле брани», – пророчески писал он.

С июля по декабрь 1847 года Н.И. Пирогов использовал эфирный наркоз при лечении раненых на Кавказе. Вскоре он начал применять для обезболивания не только эфир, но и хлороформ. К концу года Пирогов лично провел примерно половину всех операций под наркозом в России. Николай Иванович с гордостью вспоминал: «Благодеяния анестезирования и этой повязки в военно-полевой практике дознаны были нами на деле прежде других наций».

Отмечая успехи, он пытался понять и причины неудачного применения наркоза, объясняя их невниманием хирургов к индивидуальным особенностям пациентов, типу их нервной системы. Задолго до серьезных открытий в этой области он сформулировал принцип: «Каждому больному свой наркоз», которым впоследствии руководствовался И.П. Павлов при разработке физиологического учения о типах нервной системы. Исследования Павлова стали руководством для анестезиологов при выборе наркоза для пациента.

Несмотря на полученные результаты и достигнутые успехи в этой области, на медицинских факультетах в то время, когда учился Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий, студентов не обучали обезболиванию пациентов. По его словам, выпускник-медик «не выносил из университета умения наркотизировать и должен сам этому учиться… этому навыку, от которого зависит жизнь больного, в университетском образовании отведено меньше места, чем в минералогии».

На свой страх и риск земские врачи пытались применять для обезболивания эфирный или хлороформный наркоз, действие которого сравнивали с сильным опьянением вином или коньяком. Иногда это приводило к передозировке и гибели пациентов. Поэтому среди хирургов земских больниц, работавших в более чем скромных условиях, сложилось предубеждение против наркоза, и они вообще старались избегать его в своей практике. Можно представить, как это сказывалось на пациентах! Мало того, что им приходилось терпеть сильную боль, но и хирург, видя реакцию больного, часто сокращал объем хирургического вмешательства, и оно становилось малоэффективным.

«Нельзя правильно и спокойно сделать операцию при флегмоне, карбункуле, мастите, если больной чувствует жестокую боль… разрезы будут поверхностными, операция недоконченной, и хорошего результата не получится», – считал Валентин Феликсович. Для того чтобы качественно выполнить свою работу и сколь возможно уменьшить страдания больных, он стремился найти более простые, доступные земским врачам методы обезболивания, которые не требовали бы сложного оборудования, отсутствовавшего в земских больницах, и были бы лишены недостатков эфирного и хлороформного наркоза.

Поэтому земский хирург Войно-Ясенецкий внимательно следил за научной литературой, просил родных присылать ему из Киева все книжные новинки, появлявшиеся в этой области. Еще в 1905 году, работая в провинциальном местечке Любаж под Курском, он прочитал по-немецки только что вышедшее в свет руководство преподавателя Лейпцигского университета Г. Брауна «Местная анестезия, ее научное обоснование и практические применения».

Работа Брауна произвела на него ошеломляющее впечатление, он как будто увидел свет в конце туннеля. Позднее Валентин Феликсович писал, что «с жадностью прочел ее и из нее впервые узнал о регионарной анестезии, немногие методы которой были недавно опубликованы… я поставил себе задачей заняться разработкой новых методов ее».

В чем сущность этого метода, названного Брауном «проводниковой анестезией»? Ученый предложил вводить анестезирующий раствор в нерв, подходящий к больному органу. Вместо того чтобы давать пациенту общий наркоз, то есть «отключать» весь организм, «отключают» только область, которую пронизывают разветвления этого нерва, раздражение их и дает ощущение боли. Образно говоря, для того чтобы выключить свет в одной комнате, не обязательно обесточивать весь дом, достаточно отключить ток в проводах, ведущих к осветительным приборам в этой комнате. Это была блестящая идея, основанная на точном и глубоком знании анатомии и физиологии организма человека.

Однако в своем руководстве немецкий исследователь предупреждал, что новые методы анестезии потребуют мастерства, опыта, тренировки, к тому же «схематическое применение одного метода является неправильным… в большинстве случаев каждая операция, каждая ткань, каждый орган требует особой техники местной анестезии». Казалось, эта задача – найти новые методы регионарного обезболивания для жизненно важных операций – была предназначена для хирурга Войно-Ясенецкого, обладавшего огромным талантом, виртуозной техникой, колоссальной трудоспособностью, упорством и человеколюбием. И цель этой работы – облегчить страдания больных и улучшить работу врачей – долгие годы вдохновляла его.

Петр Иванович Дьяконов, научный руководитель В.Ф. Войно-Ясенецкого в экстернатуре

После нескольких лет исследований в этом направлении в условиях земских больниц Валентин Феликсович понял, что у него недостаточно знаний и возможностей для решения поставленной задачи. Он поступил экстерном в клинику госпитальной хирургии Императорского Московского университета, которой руководил профессор П.И. Дьяконов. Молодому врачу была предложена для докторской диссертации другая тема, но после беседы с профессором «к моей радости, он предложил мне продолжать заниматься регионарной анестезией».

Вскоре для изучения существующих методов обезболивания и разработки новых Войно-Ясенецкому понадобились эксперименты на трупах. Он был направлен в Институт топографической анатомии и оперативной хирургии, возглавляемый профессором Ф.А. Рейном. Это позволило В.Ф. Войно-Ясенецкому уже в начале 1909 года разработать новый способ регионарной анестезии тройничного нерва, который он считал более эффективным, чем методики, предложенные Брауном и другими немецкими авторами. В марте 1909 года на 508-м заседании хирургического общества в Москве он сделал доклад о своем открытии. Однако коллеги подвергли предложенный метод серьезной критике. Они справедливо считали, что данных, полученных в ходе исследований на трупах, не достаточно для применения в клинике.

Молодой хирург, убежденный в своей правоте, покинул Москву. Он продолжал искать новые решения и проверять свой метод местной и регионарной анестезии, внимательно изучал статьи отечественных и зарубежных исследователей по этому вопросу, опубликованные в 1907–1910 годах – С.Н. Делицына, А.С. Кадьяна, Ф.О. Зарцына и других, и знал, какие первые шаги уже сделаны. Хирургу надо было освоить опыт коллег, отработать до «блеска» каждый из методов, убедиться в его эффективности и безопасности. В.Ф. Войно-Ясенецкий провел 553 операции под местной анестезией по Брауну, причем 15 из них с применением спинномозговой анестезии, то есть «выключением» нервных путей с помощью инъекции обезболивающего вещества в участок спинного мозга, откуда они выходят. Это были первые случаи применения спинномозговой анестезии в России.

Однако во время некоторых операций, несмотря на тщательное соблюдение рекомендаций Брауна и мастерство хирурга, выяснялось, что местное обезболивание недостаточно эффективно, и приходилось заканчивать вмешательство под общим наркозом, что тяжело переживалось пациентом и как неудача – хирургом, а значит, методика требовала серьезной доработки. Для упорного и терпеливого исследователя, каким был В.Ф. Войно-Ясенецкий, такие результаты давали основу для новых поисков: он предложил сочетать местную анестезию с хлороформным или бромэтиловым наркозом и впоследствии успешно применял эти комбинации в своей врачебной практике.

Местная анестезия оказалась особенно удачной при удалении опухолей грудной железы, устранении кишечной непроходимости, в сложных офтальмологических случаях, а также при пересадке небольших «лоскутов» кожи. Пластическими операциями хирург активно занимался в то время, когда об этом в России задумывались лишь немногие хирурги. Земским врачам Войно-Ясенецкий настойчиво рекомендовал использовать регионарную анестезию при удалении зубов, указывая на то, что обезболивание «достигается очень легко» при инъекции обезболивающего вещества в соответствующие ветви верхнечелюстных или нижнечелюстных нервов. Он призывал коллег смелее овладевать методами местной анестезии, которая может существенно облегчить им работу: тогда «на деревне будет больше оперирующих, чем боящихся ножа врачей, и земская хирургия расцветет на благо тысяч».

Ему потребовалось не менее 10 лет для решения задачи, поставленной по прочтении книги Брауна, но он прошел этот путь и не остановился.

Персонал Переславской земской больницы, 1913 г.

В земской больнице Переславля-Залесского Валентин Феликсович развернул широкие исследования по регионарной анестезии. В отчете главный хирург лишь скупо констатировал: «значительно чаще применялась регионарная анестезия, дававшая блестящие результаты». Как отмечал в своей книге академик РАМН Ю.Л. Шевченко (протоиерей Георгий), «к этому времени Ясенецкий-Войно разработал и испытал клинически несколько оригинальных методик блокады крупных нервных стволов, включая срединный и седалищный нервы, которые позволяли осуществить надежную проводниковую анестезию области кисти, а также голени и стопы. Научные успехи земского хирурга, как правило, достигались во время зимних ежегодных отпусков, которые проходили… на анатомических и хирургических кафедрах медицинского факультета Московского университета. Здесь… ставились многочисленнее эксперименты и критически оценивались результаты каждого из них. После экспериментальной проверки… допускались клинические испытания, проводившиеся не только в условиях этого медицинского факультета, но и в хирургическом отделении Переславской земской больницы…».

Во время работы в Переславле жизнь Валентина Феликсовича была плотно расписана, у него не было свободной минуты ни во время отпуска, ни днем, ни ночью. Именно в это время все свои силы он использовал на благо медицины, ничто не отвлекало его от работы, и это принесло со временем прекрасные плоды.

Особенно востребованным для пациентов земской больницы было обезболивание при операциях на нижних и верхних конечностях, так как травмы рук и ног были самыми распространенными: раны при покосах и других сельскохозяйственных работах, вывихи, переломы, ушибы от ударов – копытом лошади, рогом коровы, а то и в пьяной драке и многие другие. В.Ф. Войно-Ясенецкий предложил новые способы блокады срединного и седалищного нерва, обеспечивающие обезболивание при таких операциях. Другие хирурги пробовали с разной степенью эффективности делать блокаду срединного нерва, но блокада седалищного нерва в то время считалась Г.Брауном и его последователями просто невозможной. Войно-Ясенецкий нашел способ «доступа» к этому нерву и успешно осуществил его блокаду первым в мире. Его открытию предшествовала долгая и тщательная работа: препарирование седалищных нервов на 70 трупах в клинике и эксперименты с окрашенным раствором желатина в месте выхода седалищного нерва из области малого таза.

Проведенные исследования позволили ему уже в 1912 году провести 30 операций с блокадой седалищного нерва по своему методу. Из Москвы Валентин Феликсович писал жене в Переславль: «Работа у меня идет отлично, уже исследовал около 25 трупов и нашел важнейший и верный способ анестезирования седалищного нерва. Скажи по телефону Иванову, что я прошу его, если встретится какая-нибудь операция на ноге (на бедре, на голени, на стопе), не делать ее до моего приезда, т. к. хочу испытать новый способ анестезирования седалищного нерва».

Результаты своей блестящей работы он опубликовал в июле 1912 года в немецком журнале, однако его приоритет не был признан: через 5 месяцев немецкий хирург Кеплер опубликовал статью о таком же способе блокады седалищного нерва и, вопреки правилам науки, был объявлен первооткрывателем. «С тех пор в немецкой литературе мой способ называется способом Кепплера», – писал В.Ф. Войно-Ясенецкий в 1915 году в своей монографии «Регионарная анестезия».

В декабре 1912 года главный врач Переславской земской больницы докладывал о своих достижениях на XII съезде российских хирургов в Москве и представил научному собранию свой метод блокады седалищного нерва. Хирург точно указал точку, впоследствии названную точкой Войно-Ясенецкого, в которую нужно вводить анестезирующий раствор, а чтобы обеспечить точное попадание в нее иглой, сделал из телеграфной проволоки специальный треугольник, накладываемый на тело больного в области ягодицы. Несмотря на несомненную ценность этого открытия, на съезде у него нашлись оппоненты: хирург из Киевского университета П.С. Бабицкий, предложивший вводить анестезирующее вещество непосредственно в нервный ствол и считавший, что в случае применения способа Войно-Ясенецкого «надежды… призрачны». Однако, как писал хирург Ю.Л. Шевченко, «практика земских хирургов… свела на нет подобные… возражения… Способ Бабицкого… не получил широкого распространения. После XII съезда российских хирургов о нем упоминал только земский хирург Ясенецкий-Войно в своей диссертации… “Регионарная анестезия”. Это была дань уважения хирургу Бабицкому, внесшему собственный вклад в развитие регионарной анестезии».

Ю.Л. Шевченко отмечал, что способ Войно-Ясенецкого особенно широко применялся в годы Великой Отечественной войны и после нее. Это подтвердили последние исследования, в том числе докторская диссертация военного хирурга А.Е. Яковлева, проанализировавшего использование регионарной анестезии в 1941–1945 годах в госпиталях.

На съезде В.Ф. Войно-Ясенецкий доложил также о своем способе блокады срединного нерва, но коллеги дали ему разноречивые оценки, сомневаясь в его эффективности. Валентин Феликсович продолжил исследования и в 1914 году опубликовал подробное описание этого метода, четко указав, как найти точку для блокады – к статье был приложен его рисунок с обозначением места введения иглы с анестезирующим раствором. Он надеялся, что этот метод станут широко использовать врачи на фронте и в тылу, чтобы «избавить своих больных от жестокой боли при повседневных операциях на кисти руки», а благодаря этому появится интерес и к другим областям регионарной анестезии.

Однако в 1914–1915 годах в условиях военного времени резкое ухудшение обеспечения медицинского сектора всем необходимым препятствовало распространению метода Войно-Ясенецкого.

Тем не менее Валентин Феликсович нашел время для завершения докторской диссертации. Кроме получения докторской степени, он преследовал цель, по его собственным словам, более важную: сделать доступными свои достижения в области регионарной анестезии для практических земских врачей и облегчить страдания тысяч пациентов. В предисловии к монографии «Регионарная анестезия» В.Ф. Войно-Ясенецкий писал: «Я хотел надеяться, что книга станет известной моим землякам и товарищам и поможет им успешно удовлетворять те огромные запросы на хирургическую помощь, которые так настойчиво предъявляет им жизнь… Внимание земских врачей было бы для меня лучшей наградой за положенный на нее труд и важнейшим оправданием в большой трате времени на нее». Не совсем обычные слова для того, кто стремится подняться на вершины науки.

В 1915 году в Петрограде была опубликована монография В.Ф. Войно-Ясенецкого «Регионарная анестезия», также являвшаяся «диссертацией на степень доктора медицины».

Рисунок из книги «Регионарная анестезия»

Это был гигантский труд, в котором был изложен «огромный личный опыт, какого не было в этом виде обезболивания ни у кого из хирургов», как писал позднее известный советский хирург В.И. Колесов. В монографии был представлен обзор истории развития регионарной анестезии, давалось полное и детальное описание существовавших и предложенных автором способов регионарной анестезии, которые прошли клинические испытания на множестве пациентов, подробно излагались возможные последствия применения этого вида наркоза, приводились сравнительные данные использования разных способов обезболивания. Автор с огромным уважением разбирал опыт своих предшественников, отдавая должное их заслугам. Валентин Феликсович описал разработанные и проверенные им лично способы регионарной анестезии: обезболивание с применением блокады нервов головы, шеи, туловища, верхних и нижних конечностей, седалищного нерва.

Титульный лист диссертации и книги В.Ф. Войно-Ясенецкого

Блокада тройничного нерва. Рис., «Регионарная анестезия»

Полученные результаты открывали его коллегам широкие возможности для проведения хирургических операций, облегчали их работу и избавляли пациентов от ненужных страданий. По мнению известных современных хирургов, в те годы он был не только первооткрывателем нескольких новых способов регионарной анестезии, но и пионером среди врачей в ее практическом применении.

Автор горячо и убежденно отстаивал удобство, безопасность (по сравнению с общим наркозом) и простоту методов регионарной анестезии, надеясь, что она займет достойное место в повседневной практике врачей. Значительно облегчали усвоение изложенного материала авторские рисунки, выполненные с фотографической точностью и изяществом. Кажется, весь художественный талант Войно-Ясенецкого, который он «отодвинул в сторону», предпочтя медицину живописи, проявился на этих страницах. Он сам писал позднее, что «вместо художника в живописи я стал художником в анатомии».

Научная ценность его работы огромна. Предложенные В.Ф. Войно-Ясенецким способы блокады крупных нервных стволов были восприняты многими хирургами, сыграли особую роль в военной хирургии в годы Великой Отечественной войны и продолжают использоваться в наше время. Защита его диссертации стала настоящим триумфом, увенчавшим долгие годы напряженного труда, смелых поисков, колоссального терпения и преданности делу.

Профессора медицинского факультета Московского Императорского университета, П.И. Карузин, оппонент докторской диссертации В.Ф. Войно-Ясенецкого

«Публичный диспут по поводу защиты лекарем В.Ф. Ясенецким-Войно на соискание ученой степени доктора медицины» состоялся 30 апреля 1916 года в одной из аудиторий Анатомического института медицинского факультета Императорского Московского университета. Оппонентами диссертации выступали профессора университета А.В. Мартынов, заведовавший кафедрой госпитальной хирургии и клиникой, и П.И. Карузин, заведующий кафедрой описательной анатомии. Ознакомленный заранее с работой диссертанта, Мартынов выразил свое мнение следующим образом: «Мы привыкли к тому, что докторские диссертации пишутся обычно на заданную тему с целью получения высших назначений по службе и ценность их невелика. Но когда я читал Вашу книгу, то получил впечатление пения птицы, которая не может не петь, и высоко оценил ее». Валентин Феликсович с удовольствием вспоминал спустя многие годы, что и второй оппонент, «профессор Карузин, очень взволнованный, подбежал ко мне и, потрясая мою руку, усердно просил прощения в том, что не интересовался моей работой на чердаке, где хранятся черепа, и не подозревал, что там создается такая блестящая работа».

Высоко оценил труды хирурга и Варшавский университет, объявивший в 1916 году конкурс на «лучшее сочинение по популярной медицине». Монография по регионарной анестезии была принята Советом университета для участия в конкурсе. В.Ф. Войно-Ясенецкому присудили золотую медаль и денежную премию имени Хойнацкого «за открытие новых путей и методов лечения больных». Однако Валентин Феликсович не смог ни получить премию, ни даже увидеть свою медаль по нелепой причине: в Варшавский университет необходимо было представить 150 экземпляров книги. Однако монография, изданная в 1915 году в Петрограде тиражом 750 экземпляров, мгновенно была раскуплена, и у автора осталось на руках всего несколько экземпляров. Так Господь еще раз указал Своему избраннику, что земные блага и плоды даже собственного успеха не могут быть целью того, кому предназначен более высокий удел.

В Переславле В.Ф. Войно-Ясенецкий задумал другой выдающийся научный труд – «Очерки гнойной хирургии». Эта книга до сих пор издается и высоко ценится практикующими хирургами. Дело в том, что и в те годы, когда работал Валентин Феликсович, и сегодня гнойная хирургия – одно из самых тяжелых направлений в медицине, которое имеет дело с запущенными случаями и осложнениями после болезни, травмы или операции. Для земского доктора Войно-Ясенецкого «разобраться» с этими проблемами было сверхактуально: многие из его пациентов – крестьяне жили на большом расстоянии от больницы и порой терпели боль и недомогание по несколько недель, а то и месяцев, так что запущенных случаев с гнойными осложнениями в его практике было очень много.

Рисунки епископа Луки в книге «Очерки гнойной хирургии»

К написанию этой книги святитель относился с особым чувством, считая, что через это произведение Господь явил ему Свою волю: указал на то, что он станет епископом, когда книга будет завершена.

Переехав в Ташкент, Валентин Феликсович продолжил свои исследования в области гнойной хирургии, а также занялся организацией медицинского образования в Туркестане.

Осенью 1918 года комиссар здравоохранения И.И. Орлов пригласил ведущих врачей Ташкента: В.Ф. Войно-Ясенецкого, М.И. Слонима и А.Д. Грекова обсудить проблему медицинских кадров. На огромной территории Туркестана насчитывалось всего двести пятьдесят врачей. Профессор Войно-Ясенецкий, несмотря на свою загруженность в городской больнице, взял на себя новое дело – организацию в Ташкенте среднемедицинской школы. Он стал читать там курс анатомии, и уже через год школа была преобразована в первый курс медицинского факультета. Осенью 1920 года по инициативе профессора Войно-Ясенецкого открылся Ташкентский университет. «Большинство кафедр было замещено избранными из числа ташкентских докторов медицины, и только я один был почему-то избран в Москве на кафедру топографической анатомии и оперативной хирургии», – с удивительной скромностью писал он об этом.

Арест в 1923 году не остановил его работу над «Очерками гнойной хирургии», начальник Ташкентской тюрьмы разрешил будущему святителю по вечерам работать в своем кабинете. Здесь он завершил свой труд и поставил на титульном листе: «Епископ Лука. Профессор Войно-Ясенецкий. Очерки гнойной хирургии». Так «удивительно сбылось таинственное и непонятное мне Божие предсказание об этой книге, которое я получил еще в Переславле-Залесском несколько лет назад». Книга вышла только в 1934 году, и имя епископа советское издательство ставить на ней отказалось. Позднее она выдержала еще три издания и до сих пор является эталонным руководством по хирургии, образцом ясного, блестящего слога и глубоких мыслей.

Мысль о внедрении идей и методов, изложенных в этой книге, никогда не оставляла епископа Луку. Он переживал, что его могучий ум, удивительные способности находились без применения, в то время как он мог помочь своим искусством и знаниями многим людям. 30 августа из тюремной больницы он написал письмо главе Советского правительства А.И. Рыкову, убеждая его в необходимости предоставить ему возможность научной работы и медицинской практики. В нем были такие строки: «Я хотел бы всецело отдаться разработке гнойной хирургии, и моя давнишняя мечта – создание специальной клиники гнойной хирургии. Такой клиники нет еще нигде на Западе, и хорошо было бы, если бы она впервые возникла в СССР».

Обращение святителя Луки во все инстанции – от следователя ОГПУ до председателя Совета Министров СССР – было безрезультатным. Он не получил ни одного ответа.

Позднее, из архангельской ссылки, он отправил наркому здравоохранения Владимирскому письмо с просьбой предоставить ему возможность заняться в специальном исследовательском институте разработкой гнойной хирургии. Заместитель наркома, которого он пытался убедить в организации специального научно-исследовательского института гнойной хирургии, обещал поговорить с директором Института экспериментальной медицины Федоровым. Однако Федоров отказался предоставить епископу заведование научно-исследовательским институтом.

Профессор В.Ф. Войно-Ясенецкий вернулся к научной работе лишь в Красноярске. В военном госпитале, в тяжелейших условиях, он по ночам работал над новыми главами «Очерков гнойной хирургии». Он был несказанно удивлен и обрадован, когда ему разрешили поехать в Томск для работы в большой библиотеке медицинского факультета. «Можно думать, что это было результатом посланной мной из ташкентской тюрьмы маршалу Клименту Ворошилову просьбы дать мне возможность закончить свою работу по гнойной хирургии, очень необходимую для военно-полевой хирургии… За два месяца я успел перечитать всю новейшую литературу по гнойной хирургии на немецком, французском и английском языках и сделал большие выписки из нее». Даже после стольких лет гонений, изнурительного труда, полуголодного существования и немыслимых препятствий научная работа доставляла ему огромное удовольствие.

В 1942 году ему стали выдавать обед, завтрак и ужин с общей кухни, заботиться об улучшении условий его работы. Разрешили сделать доклад в Иркутске на межобластном совещании главных хирургов, где ему «устроили настоящий триумф». «Мнение обо мне в правящих кругах самое лучшее и доверие полное. Слава Богу!» – писал святитель сыну Михаилу. В это время он сделал ряд новых открытий, в том числе касающихся операций на суставах, очень актуальных для раненых. Его операции, лекции, доклады на конференциях высоко ценили врачи, доценты и профессора. «Почет мне большой: когда вхожу в большие собрания служащих или командиров, все встают».

За работой в Красноярске, 1942 г.

24—29 марта 1943 года архиепископ Лука снова участвовал в научном форуме, на конференции военных хирургов в Новосибирске его доклад завершился бурными аплодисментами. Он писал сыну Михаилу 29 марта 1943 года: «…назвали доклад не только глубоким, но даже мудрым».

Срок сибирской ссылки официально закончился в июле 1942 года, но фактически продолжался до конца 1943-го.

2 декабря 1946 года постановлением Совета Народных Комиссаров Союза ССР выдающийся хирург, профессор Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий за научную разработку новых хирургических методов лечения гнойных заболеваний и ранений был награжден Сталинской премией I степени. В 1946 году вышло второе издание «Очерков гнойной хирургии», получившее в печати восторженную оценку ведущих хирургов страны.

Скульптор М.П. Оленин делает бюст архиепископа Луки

По поводу вручения ему Сталинской премии владыка Лука писал сыну в феврале 1946 года: «Сегодня подтвердилось мое мнение, что я немалый козырь для нашего правительства. Приехал специально посланный корреспондент ТАСС, чтобы сделать с меня портреты для заграничной печати. А раньше из Патриархии просили прислать биографию для журнала Патриархии и для Информбюро. Два здешних художника пишут мои портреты. Только что вернувшийся из Америки Ярославский архиепископ уже читал там в газетах сообщения обо мне как об архиепископе – лауреате Сталинской премии… Завтра приедет из Москвы скульптор лепить мой бюст». В феврале приехал скульптор М.П. Оленин, друг С.С. Юдина. Когда бюст был завершен, его поместили в Институте скорой помощи имени Н.В. Склифосовского.

Казалось бы, великого человека и выдающегося ученого наконец оценили по заслугам. Дальнейшие события показали, что это не так. О самой премии сообщала незаметная статья внизу первой страницы газеты «Тамбовская правда» от 29 января 1946 года:

«Профессор В.Ф. Войно-Ясенецкий – лауреат Сталинской премии.

Неоценимую помощь Красной армии оказали в годы войны деятели советской медицинской науки. Они разработали новые методы лечения ран, применили новые хирургические приемы, сконструировали совершенную аппаратуру для госпиталей и клиник. Лучшие работы в области медицины удостоены Сталинской премии. Одна из них присуждена профессору, консультанту-хирургу эвакогоспиталей Тамбовской области В.Ф. Войно-Ясенецкому за научную разработку новых хирургических методов лечения гнойных заболеваний и ранений».

Поздравление с высокой наградой направил уполномоченный Совета по делам РПЦ при Тамбовском облисполкоме П.К. Павлов, через 10 дней пославший в Совет по делам РПЦ секретный информационный доклад, в котором написал:

«Есть основания думать, что происходит падение активности верующих… У меня 25 заявлений (о передаче церквей общинам), большинство из которых нужно отклонить по той причине, что церкви будут нерентабельны. Казалось бы, что эти ходатайства должен был бы отклонить архиепископ, а не облисполком. Но, к сожалению, у меня такой архиепископ, который придерживается взгляда, что церкви должны быть все открыты и ни одно ходатайство не должно отклоняться».

Враждебное отношение к архиепископу Луке не замедлило сказаться на его отношениях с коллегами, и Сталинская премия только подогревала их зависть и недоброжелательство. Святитель вспоминал, что когда в облисполкоме ему вручали знаки лауреата Сталинской премии, председатель Кривошеин во время беседы попросил его прочитать местным врачам лекции по гнойной хирургии. Заведующий облздравотделом договорился о проведении докладов и лекций, однако профессор-хирург мединститута Потапов, коммунист и секретарь парторганизации мединститута, вместе с женой, врачом-хирургом, стал восстанавливать против архиепископа всю профессуру, и от лекций пришлось отказаться. То же повторилось и в Крыму. Святитель несколько раз выступил с научными докладами на заседаниях Хирургического общества, и ему дали понять, что недопустимо появляться в архиерейском облачении среди врачей. На это он отвечал, что если собрание считает для себя оскорбительным присутствие архиерея, то архиерей считает ниже своего достоинства выступать в таком собрании!

Порой его приглашали для чтения лекций и докладов, а потом устраивали обструкцию. В последний раз он читал лекцию медикам 29 мая 1947 года в Симферополе, в третьей городской поликлинике. В перерыве все профессора мединститута демонстративно покинули зал. В поликлинику позвонили из обкома партии и спросили, был ли Войно-Ясенецкий на лекции с крестом и в рясе. Узнав об этом, архиепископ Лука сказал: «Что им далась моя ряса, не все ли равно, как я одет и что на мне, я же не читаю врачам лекции по богословским наукам, а только по вопросам хирургии».

Травля продолжалась, его перестали приглашать на консультации, и от этого страдали тяжелые гнойные больные. Тогда владыка объявил бесплатный врачебный прием в епархиальном домике. Сотни больных пришли к его дверям на улицу Госпитальную.

30 мая 1948 года на торжественную службу по случаю 25-летнего архиерейского служения владыки собрались двадцать восемь священников, полторы тысячи верующих, и архиепископ Лука произнес проповедь на тему «Наука и религия». «Наука без религии – небо без солнца. А наука, облеченная светом религии, – это вдохновенная мысль, пронизывающая ярким светом тьму этого мира». Впоследствии эти мысли вошли в его уникальный труд «Наука и религия».

Многие ученые, врачи, студенты спрашивали, как может человек науки, большой ученый, как архиепископ Лука, быть верующим. Он сам ответил в 1959 году в письме к врачу П.П. Царенко (автору открытого письма якобы от возмущенных студентов): «В ответ на недоумение Ваших студентов по поводу моего архиерейского служения, им следовало бы сказать, что очень странно отрицать то, чего не знают и не понимают, и судить о религии только по антирелигиозной пропаганде… Наш великий физиолог Павлов, академик В.П. Филатов, каноник (т. е. священник) Коперник, преобразовавший всю астрономию, Луи Пастер умели же совмещать научную деятельность с глубокой верой в Бога. Глубоко религиозным я был с самого детства, и вера не только не уменьшалась, как они думают, по мере приближения к старости… а все более и более усугублялась».

Рисунок епископа Луки, «Очерки гнойной хирургии»

Вопреки совету Патриарха Алексия архиепископ Лука не оставил медицину и, получив предложение «Медгиза» о переиздании «Очерков гнойной хирургии» и докторской диссертации «Регионарная анестезия», принялся за работу. Ему нужно было переработать обе монографии в соответствии с новыми дандицине, пока он находился в заключении и был оторван от научной работы.

В 1952 году он был в Москве и за две недели проработал 400 печатных трудов на английском, немецком и французском языках. В 1953 году «Регионарная анестезия» была готова к переизданию, но «Медгиз» рекомендовал переделать ее в свете павловского учения.

Слепнущие глаза архиерея уже не могли справиться с этой работой, и он попросил своих сыновей, докторов медицины, помочь ему. И хотя у них такой возможности не нашлось, Бог послал ему бескорыстного помощника, ленинградского хирурга Колесова, который провел всю кропотливую работу и отказался от соавторства, предложенного владыкой Лукой. Третье издание «Очерков гнойной хирургии» вышло в 1956 году и стало настольной книгой хирургов.

Как сам святитель относился к своей научной славе? Нередко люди, достигшие больших успехов в науке, удаляются от нужд людей малообразованных. Такое душевное «устройство» сводит на нет духовное служение, подвижническую миссию, которые, безусловно, несет в мир настоящий врач. Святитель Лука, следуя истинно духовной традиции российской медицины, главной целью своей жизни и каждодневной работы полагал служение «простым людям». Что же касается его славы как ученого, то он сказал о ней в проповеди 23 сентября 1951 года: «А чем мы сейчас хвалимся – своими достижениями в науке, в политике, экономике, полученными орденами, премиями? Но все это ничто по отношению к Христу. Разрешит ли Он нам, хотя бы спотыкаясь и падая, следовать за Ним?»

Как отвечал на этот вопрос истинный воин Христов, мы знаем из его жития.

Друзья и близкие святителя Луки

Стараясь узнать как можно больше о жизни святителя Луки, его крестном пути и подвигах, мы пытаемся найти образец для подражания в своей обыденной жизни, поэтому нам интересны его отношения с друзьями и близкими людьми. И хотя принявший монашество должен отказаться от всех мирских, светских и даже родственных связей, в Евангелии есть обетование: кто положит душу свою за друзей своих (Ин. 15, 13), тот спасется.

Друзей в светском понимании обнаружить у святителя не удалось даже в молодости. Марк Поповский тщетно изучил архивы Киевского университета, где получал медицинское образование святитель Лука, и не нашел даже ни одного упоминания о его участии в студенческих выступлениях, волнениях, объединениях. Удалось отыскать лишь один эпизод, когда Валентин Войно-Ясенецкий решительно заступился за товарища-еврея, обиженного студентом-поляком. Уже тогда глубоко задумывавшийся над жизнью юноша доказал верность словам Евангелия: Несть иудей, ни эллин (Гал. 3, 28).

В воспоминаниях современников о будущем святителе мы чаще встречаем удивление, восхищение, зависть, страх, непонимание. Среди них он выделялся могучим духовным ростом.

И до принятия монашества и после его друзьями могли быть только люди, близкие ему по духу, сохранившие верность Православию в годы жесточайших на него гонений.

Иван Петрович Павлов

А поскольку значительное место в его жизни составляли наука, медицина, то друзей его следует искать среди ученых-медиков, и притом верующих, что не просто. Наука и религия в советское время были объявлены несовместимыми. С этим не мог согласиться святитель Лука, так же думали и некоторые другие выдающиеся ученые того времени, остававшиеся православными.

Иван Петрович Павлов – гениальный физиолог, российский лауреат Нобелевской премии по медицине, был верующим, православным человеком. Сохранилось письмо к нему святителя Луки, отправленное из туруханской ссылки, в котором он поздравлял И.П. Павлова с 75-летием и близящимся 200-летием Российской академии наук, называя его «возлюбленным братом во Христе»: «Славлю Бога, давшего Вам столь великую силу ума и благословившего труды Ваши. Низко кланяюсь Вам за великий труд Ваш. И кроме глубокого уважения моего, примите любовь мою и благословление мое за благочестие Ваше, о котором до меня дошел слух от знающих Вас».

Сергей Сергеевич Юдин

По воспоминаниям современников, почти каждый год И.П. Павлов ездил к себе на родину, где его всегда встречало с почетом областное руководство, высылало к поезду автомашину. Павлов выходил, здоровался со всеми, а потом спрашивал: «Священник есть?» – «Да, он ждет вас». И академик ехал на кладбище, служил панихиду об упокоении своих родителей, а только после этого – на высокий прием. Все ждали его, никто не произносил слов осуждения. Терпели! До самой кончины своей И.П. Павлов оставался почетным старостой Знаменской церкви в Питере. Когда он скончался в 1936 году, его похороны превратились в грандиозное шествие, гроб везла шестерка лошадей. Десятки тысяч, если не сотни, пришли проститься с ним. Хоронили его по церковному уставу. В день смерти Ивана Петровича Павлова пришедшие к святителю Луке посетители не смогли с ним встретиться: он служил панихиду по своему другу.

Портрет физиолога академика И.П. Павлова Худ. М.В. Нестеров. Государственная Третьяковская галерея

Портрет академика Павлова писал Михаил Васильевич Нестеров, как известно, человек глубоко верующий. Он также является автором двух портретов главного хирурга НИИ им. Склифосовского Сергея Сергеевича Юдина, близкого по духу святителю Луке и общавшегося с ним. Святитель Лука оставил о Юдине запись в книге отзывов: «Хирург в прошлом – блестящему хирургу настоящего и будущего. Свидетельствую свое восхищение его блестящей техникой и неисчерпаемой энергией в строительстве новой хирургии нашей великой Родины».

Сергей Сергеевич, как и святитель Лука, был верующим человеком и патриотом России. В 1928 году он получил премию за монографию по спинномозговой анестезии, над проблемами которой работал и В.Ф. Войно-Ясенецкий. Премию он истратил на поездку в крупные американские хирургические клиники и на покупку оборудования для серпуховской больницы, где тогда работал. В Америке Юдин обращал внимание не только на современные методы оперативного лечения и технические достижения в медицине, но и на другие реалии. Сергей Сергеевич писал: «Дело не только в том, что на каждой американской серебряной монете стоит девиз “In God we trust”. Всюду, в семьях и в клубах, садясь за стол перед обедом, старший читает молитву, это я видел, будучи приглашен, и у Мэйо и Келли, и у Бабкока, и у Фарра… На третье воскресенье после моего приезда в Рочестер хозяйка пансиона утром… вдруг обращается ко мне и говорит: “Скажите, пожалуйста, вы и сегодня опять не пойдете к обедне? Вы уже два воскресенья подряд не были”. Масса американских практикующих врачей… обязана пребывать в духе христианского благочестия, рискуя в противном случае остаться без практики…»

Сергей Сергеевич Юдин после операции в НИИ им. Н.В. Склифосовского

Сергей Сергеевич, несмотря на высокую должность, оставался верующим христианином, постоянно посещал службы в Елоховской церкви и даже подпевал на клиросе. Он крестил детей своих друзей и коллег, а дочери сотрудницы объяснял Евангелие и Ветхий Завет.

В 1948 году Сергей Сергеевич Юдин был арестован по надуманному обвинению и четыре года провел в тюрьме, затем в ссылке. Вернувшись на свою должность в Москву, он прожил всего полтора года и умер в возрасте 63 лет.

Юдин с глубочайшим уважением и любовью относился к епископу Луке, и в 1946 году, еще до своего ареста, заказал знакомому скульптору М.П. Оленину бронзовый бюст Войно-Ясенецкого для галереи великих хирургов, которую он планировал создать в НИИ им. Склифосовского.

Академик Владимир Петрович Филатов

Другом святителя Луки можно назвать и академика Владимира Петровича Филатова, знаменитого хирурга-офтальмолога, который также был верен Православию всю жизнь. Поселившись перед революцией в Одессе, он основал Институт глазных болезней, который и поныне носит его имя. Каждое воскресенье академик и директор института ходил в храм святых мучеников Адриана и Наталии на Французском бульваре, который он спас от закрытия. Перед каждой сложной операцией академик Филатов брал благословение священника, а после заказывал благодарственные молебны. Владимир Петрович боролся за сохранение храмов в Одессе и в те страшные времена удостоился двух наград Русской Православной Церкви. Перед смертью правящий митрополит назвал Владимира Петровича «дорогим Старцем» в письме к его жене.

Его отношения со святителем Лукой были достаточно близкими, поскольку в Одессе жила Софья

Сергеевна Белецкая с детьми святителя, и академик оказывал им покровительство. Младший сын Святителя Валентин Валентинович много лет работал у Филатова в институте заведующим отделением, и отец писал ему, что «слава Богу, академик – человек верующий».

Когда архиепископ Лука приезжал в Одессу навестить сына, он общался с Филатовым, исповедовал его. В поздравительном письме Владимиру Петровичу по поводу его 80-летнего юбилея святитель писал: «Много даров благодати Духа Святого получили Вы, много добра принесли тысячам и тысячам слепых и больных людей, что весьма угодно Богу… Я рад, что Вашего сердца коснулись мои проповеди, и посылаю Вам в подарок последний том их… Дай Бог, чтобы их чтение углубило Ваше понятие о важности покаяния и от славы земной и научной, хотя и великой, но тленной, обратило сердце Ваше к вечной и немеркнущей славе небесной. Примите же, дорогой Владимир Петрович, мое благословение на этот последний этап Вашей жизни – и любовь мою!»

В Институте глазных болезней и тканевой терапии им. В.П. Филатова всегда работало много верующих людей – замечательных специалистов, бережно хранящих память о своем учителе. Некоторое время сотрудницей института была и правнучка Святителя, Татьяна Валентиновна Войно-Ясенецкая, врач-анестезиолог, много помогавшая мне в подготовке изданий о своем прадеде.

Вот то, что хотелось бы рассказать о друзьях святителя.

Заседание в Институте В.П. Филатова, четвертый в левом ряду – младший сын святителя Валентин Валентинович Войно-Ясенецкий

А какими были его отношения с родными?

Поскольку святитель Лука был очень сдержанным в проявлениях чувств, свидетельства об этом также немногочисленны. О своих родителях он писал с глубокой благодарностью и почтением, считая, что религиозность он унаследовал, скорее, от отца-католика, хотя и мать, Мария Дмитриевна, была глубоковерующей, придерживалась истового Православия, но ее отношения с Церковью были непростыми. Мать оставила глубокий след в душе сына, в архиерейском доме святителя до самой смерти хранился ее портрет. Возможно, от нее Валентин Феликсович унаследовал деятельное благочестие. Родные вспоминали, как в годы Первой мировой войны Мария Дмитриевна помогала раненым и обездоленным, как на кухне целыми ведрами кипятили молоко, чтобы накормить голодных.

Портрет матери, из квартиры святителя в Симферополе. Музей при Свято-Троицком соборе

В январе 1926 года между двумя ссылками, возвращаясь поездом из Красноярска в Ташкент через Черкассы, епископ Лука встречался с родителями и старшим братом (у него было два брата и две сестры), которых не видел более 10 лет. Матери в это время было 76 лет, отцу – 85. Владыка вместе с ними отслужил панихиду по своей умершей сестре Ольге, тяжело болевшей и безвременно скончавшейся. Возможно, по просьбе святителя его сын Валентин назвал свою единственную дочь Олей. Родителей он тогда видел в последний раз, но всегда помнил день их упокоения (даты были записаны на особом листочке) и, конечно, поминал в церкви.

С братьями, Владимиром и Павлом, и сестрой Викторией – его отношения всегда были ровными и хорошими. Когда братьев не стало, после войны он приютил у себя в Симферополе их овдовевших дочерей с маленькими детьми.

Единственной, горячо любимой женщиной в его жизни была жена Анна Васильевна, родившая ему 4 детей. Она скончалась от туберкулеза в Ташкенте в 1919 году, на кресте на ее могиле Валентин Феликсович своей рукой написал слова из Нагорной проповеди Христа: «Чистая сердцем, алчущая и жаждущая правды…» В семье правнучки святителя Татьяны Войно-Ясенец-кой хранится небольшая пастель, нарисованная им, – женская фигура в потоках света, – воспоминание о недолгом семейном счастье. Сыновья святителя Луки считали, что ее смерть изменила всю его жизнь. По чудесному знаку свыше, он оставил четверых осиротевших детей на попечение своей операционной сестры Софьи Сергеевны Белецкой, мужественно без колебаний принявшей этот крест. «Ее и детей выгнали из моей квартиры главного врача и поселили в небольшой каморке, где они могли поместиться только потому, что дети сделали нары и каморка стала двухэтажной. Однако Софью Сергеевну не выгнали со службы, она получала два червонца в месяц и на них кормилась с детьми», – писал святитель Лука в автобиографии, вспоминая «великие благодеяния, которые получали мои дети через Софью Сергеевну…»

Мать святителя Луки Мария Дмитриевна в молодости

Софья Сергеевна Белецкая воспитала детей святителя, никогда не претендуя на иную роль. В семье Валентина Валентиновича, младшего сына, который очень любил и почитал Софью Сергеевну, называл ее мамой, а его дети и внуки «бабой Соней», благоговейно хранят память о ней. На фотографиях – очень строгая, собранная женщина, всегда в черном, с глухими воротничками, полная благородства.

Софья Сергеевна Белецкая

Из своих детей святитель выделял старшего сына Михаила, к нему адресованы большинство писем, в которых святитель исповедовал свою веру, говорил о главном в своей жизни.

Сыновья святителя (справа налево) Михаил, Алексей и Валентин, дочь Елена

Когда в 1934 году потерпел катастрофу поезд, в котором ехал Михаил, отец, находившийся в это время на лечении в Москве, бросил все и отправился без промедления в Ленинград. Позднее это стало причиной потери зрения левого глаза.

Портрет архиепископа Луки, написанный его сыном Валентином

Все дети святителя Луки, став взрослыми, последовали по его пути в выборе профессии. Несмотря на все препятствия, которые им создавали даже при получении медицинского образования, Михаил, Алексей и Валентин стали докторами медицинских наук, дочь Елена – врачом-эпидемиологом. К сожалению, дети не разделяли веры отца, и можно только представить, какую боль причиняло святителю их неверие. Но он предоставлял им в этом вопросе полную свободу и относился к ним с большой любовью. Сыновья также очень уважали его, гордились его научными достижениями, помогали ему материально, зная, что все свое архиерейское жалованье он раздавал бедным и больным. Большой печалью святителя было и то, что многие его внуки также отошли от Церкви, на служение которой он положил свою жизнь. Только два мальчика и девочка, жившие с ним последние 15 лет в Крыму и, можно сказать, воспитанные им – в основном личным примером, выросли верующими людьми. Это были дети его племянниц Веры Владимировны Прозоровской и Нины Павловны Сидоркиной, которых он пригласил жить к себе в архиерейский дом, когда получил назначение в Симферополь и почувствовал, что ему уже трудно обходиться без помощи близких.

Святитель с родными

Один из них, Юрий Николаевич Сидоркин, художник-оформитель, оставил письменные воспоминания о «дедушке», как они называли святителя Луку. С Николаем Николаевичем Сидоркиным мы встречались в 2013 году, я записала небольшое интервью с ним. Пользуюсь случаем выразить ему глубокую благодарность и радость от знакомства с ним.

Юрий Николаевич Сидоркин, внучатый племянник святителя

Интервью с Николаем Николаевичем Сидоркиным

– Николай Николаевич, Вы помните, как впервые оказались в доме святителя?

– Нас привезла в Симферополь Виктория Феликсовна, его сестра. После окончания войны мы из немецкого концлагеря вернулись с мамой и младшим братом Юриком домой, в Киев. Времена были трудные, мама осталась одна с двумя детьми, и когда Валентин Феликсович сообщил, что был бы рад видеть ее с детьми у себя, она очень обрадовалась. Но ее даже из Киева не выпустили, что-то проверяли, так что повезла нас тетя Витя, как мы ее называли. Она приехала с нами и своей дочкой Лелей.

Николай Николаевич Сидоркин, внучатый племянник святителя

Быт святителя в Крыму был очень скромным

А потом в конце лета они уехали в Киев, а мы с братом остались и прожили у дедушки до самой его смерти.

С нами еще жила Майя (Мария Дмитриевна), дочка Веры Владимировны, внучка брата его Владимира, она была немного старше меня. Он ее ласково называл «Марусенькой». Вот такая троица. Можно только удивиться доброте и терпению владыки Луки: принять в свой строгий дом такую по-детски беспокойную компанию!

Отец мамы – Павел Феликсович – был младшим братом Валентина Феликсовича, личностью незаурядной. Закончил юридический факультет Киевского университета и консерваторию по классу фортепиано. В годы Первой мировой войны получил чуть ли не все мыслимые военные награды, в 37 лет погиб в Гражданской войне, сражаясь на стороне красных. Так что Валентин Феликсович был для нас дедушкой. Взрослые посовещались и решили, что мы будем обращаться к дедушке на «ты». Встретил дедушка всю троицу очень приветливо. Помню в неярко освещенной комнате высокого седого человека в белом подряснике. Моего братика он погладил по голове и назвал «комариком» – Юрочка был очень худенький от истощения, маленького роста.

Святитель Лука на даче в Алуште

– Как Вы потом жили с ним, какие у Вас были обязанности?

– Как мальчик-подросток, я помогал дедушке во всех бытовых делах: провожал на прогулку по городу, потом к морю, старался быть при нем и прислуживал, помогал одеваться и раздеваться, сливал воду на голову при умывании. Мне было только десять лет (а Юрочке и вообще шесть), и помню, тяжелый кувшин с водой было трудно поднимать. Мы часто баловались, как все мальчишки. Конечно, порой и безобразничали, один раз игрались, а дедушка зашел к нам перед службой, а Юрик выскочил и облил его водой. Он сказал: «Скверный мальчишка!» – но и только. Хлопот с нами ему, конечно, было немало.

Часы, принадлежавшие архиепископу Луке

Я скоро выучился ездить на велосипеде и занимался этим с удовольствием. Летом снимали для владыки небольшую дачу в Алуште. И тогда кроме прогулки с дедушкой важное место занимало купание в море. В последние годы купался дедушка по утрам, а до того – утром и вечером. Плавал вдоль берега, на глубине, больше получаса. Не останавливала его ни холодная вода, градусов 15–16, когда подходили холодные течения, ни волнение на море. Меня он просил перед купанием измерять воду термометром. Не купался только тогда, когда вода становилась около 10 градусов.

Стул из квартиры святителя в Симферополе

Я брал раскладную скамеечку, туфли резиновые, полотенце, коврик и раскладывал по порядку на берегу. Потом дедушка входил в море, и вскоре только его белая шапочка была видна над волнами. Купался он даже в большие волны. Однажды стал выходить, и волна его опрокинула. Я бегаю вокруг, растерялся, не знаю, что делать, и вдруг раздался звучный голос: «Встань передо мной и руку подай!»

Святитель Лука у моря в Алуште

– Вы помните, как все было устроено в доме?

– Очень просто. В Симферополе он снимал весьма скромное помещение, на втором этаже епархиального дома на улице Госпитальной, 1. Большая комната около 25 метров, и приемная, и кабинет, и столовая. И совсем маленькая спальня – только кровать, тумбочка и умывальник. (На этой кровати он и скончался.) Посреди большой комнаты – стол метра два с половиной, на нем резное деревянное распятие католического образца, очень тонкой работы, две книги – Библия и Евангелие. Он ежедневно читал по главам из той и другой. Это были книги номер один. Он вообще не убирал их со стола. Даже во время обеда только отодвигал на уголок. Часть стола накрывалась скатертью, ведь комната служила также и столовой.

У торцовой стены небольшой письменный стол с фотографиями детей. За этим столом и писалась книга о «духе, душе и теле». Вдоль глухой стены – полки с книгами, над ними в овальной раме портрет матери. В углу аналой, лампада, иконы. Каждый день – какой-то святой, и у него был большой иконостас, он чтил всех, я думаю, не выделяя кого-то.

Титульный лист Библии, принадлежавшей святителю Луке

– Как проходил день владыки Луки?

– День начинался довольно рано, с умывания, потом долгая молитва, потом занимался делами по епархии, письма, газеты. До обеда, после обеда – отдых часа два, а вечером снова дела, занятия с секретарем – во всем необходимой, все знающей Евгенией Павловной. Она была немка, при немцах была переводчицей, в лагере провела около 10 лет. Когда Крым освободили, приехала в Севастополь, потом в Симферополь. Сначала ее тут принимали не очень ласково, дел ей было немного, ведь в 1946–1947 годах дедушка был еще крепкий, вполне самостоятельный, видел прилично. Тогда она «придумала себе дело» – записывать его проповеди. Благодаря ей эти бесценные проповеди сохранились. Она была удивительный человек!

Библия, с которой не расставался святитель Лука

Преданный, глубоко верующий, на редкость организованный и работоспособный.

На дому дедушка занимался и приемом больных – конечно, прием был бесплатный, о чем извещала табличка на двери. Вечером легкий ужин с чаем, пожелание спокойной ночи близким с неторопливым, прочувствованным благословением и уединение до утра. Молился дедушка всегда один, закрывшись в спальне, мы не знали, сколько времени провел он в молитвенном бдении. Так весь день проходил в трудах и заботах.

Святитель Лука среди прихожан храма в Крыму

– Каким он был архипастырем?

– К обязанностям своим относился неукоснительно и ревностно, служил каждую субботу и воскресенье, не говоря уже о праздниках. И регулярно совершал поездки по епархии. Время было послевоенное, по Крыму с его разбитыми дорогами добраться до дальних деревень был нелегко, но владыка хотел, чтобы архиерея видели не только в Симферополе. На стене висела карта Крыма, и крестами были отмечены приходы. Их было сначала много. Но пришло хрущевское время гонений, закрытия церквей. Свозили в сохранившиеся церкви, в канцелярию в том же доме – иконы, книги, предметы церковной утвари. Бывало дедушка говорил: «Опять всю ночь не спал из-за неприятностей с уполномоченным». А здоровье все слабело. Около 1956 года – полная слепота. И все же владыка продолжал исправлять службу

Святитель Лука проповедует в храме в Крыму

– Какие чувства Вы испытывали к нему?

– Почтение, благоговение, благодарность, любовь – как можно было иначе! В последние годы еще и страх за него. Я служил при нем иподиаконом и все время думал: вот упадет, и не удержу, не подхвачу… Служить ему уже было очень тяжело. Только вера в Господа давала силы выстоять. В конце службы, когда и у здоровых силы на исходе, владыка произносил проповедь с большим выражением и с блеском.

– Как он относился к властям?

– В 1946–1947 годах дедушка носил на рясе значок Сталинского лауреата, и его везде приглашали выступать, он был очень почитаем. Он всегда говорил, что сама суть советской власти – правильная, отмена чинов, сословий, это ему нравилось, и он это в душе поддерживал. Хотя он был совсем не из тех, кто подчинялся власти, отнюдь нет. Часто делал наоборот. Это был лев, сердце у него было смелое, гордое. Он никому не подчинялся, когда одобрял советскую власть. Но его очень угнетало гонение на Церковь, хотя он надеялся, что оно кончится, и надежда какая-то на это была в конце войны и после нее. Мне кажется, он всегда был патриотом России.

– А Вы сами, Ваша семья были верующими в эти годы?

– Моя мама была верующей с рождения, она родилась в Киеве, мы жили возле Софийского собора. Когда немцы отступали из Киева, они устраивали облавы и загоняли даже случайных людей, вот мы в одну из таких облав попали. Оказались в большом трудовом лагере на границе Польши и Германии, где было много чехов, поляков. И в лагере мы ходили в церковь – там была западная православная церковь, где нас с Юрой крестили.

У дедушки было страшное огорчение, что сыновья его неверующие. Его внук Алеша – студент, сын Михаила Валентиновича, пытался с ним спорить, говорил ему дерзко: как может быть семь дней творения? Это же ерунда! Сыновья владыки стали хорошими учеными, и он очень этому радовался, поздравлял их с научными успехами, считал, что они полностью оправдали его фамилию. Но их неверие было его болью.

Дети приезжали к нему нечасто. Они были занятые люди, у каждого своя работа, они были не свободны. Внучка Оленька, поскольку жила в Одессе, поближе, приезжала чаще. Он ее очень любил.

– А как он относился к другим людям?

– Очень доброжелательно, ровно. Дедушка всегда находил время для людей, которые хотели с ним поговорить. Я знаю, поскольку я его сопровождал и передавал такие просьбы. Помню, ко мне какой-то человек привязался: «Я гусаром служил и хочу поговорить с владыкой, потому что он помнит старину и сам дворянского происхождения». Я спросил дедушку – можно? Он сказал: «Пусть приходит». Он был открыт людям. Люди приходили к нему, чтобы его поприветствовать, задать какие-то наболевшие вопросы. И конечно, по поводу лечения.

Архиепископ Крымский Лука беседует с гостем

На дому он принимал много людей, занимали очередь. Была табличка с часами приема и надпись «бесплатно». С самыми разными болезнями шли к нему, не только с хирургическими, и он никому не отказывал. Дедушка был очень внимательный доктор, но строгий, сюсюкать ему не свойственно было. Ему сразу верили, потому что он еще был такой величественный человек, словно монумент двигался по набережной.

Я чувствовал, что он очень большой ученый, очень нужный людям, и мне было приятно, когда ему отдавали дань уважения. Местные профессора медицины – их именами теперь улицы названы, больницы – иногда приходили к нему, и это было для меня самое приятное: в такие минуты он был очень светским человеком, очень хорошо говорил, чудесно улыбался, здоровался за руку со всеми.

– Вас самого или родных он когда-нибудь лечил?

– Да. У меня была болезнь препротивная: с детства мучила невралгия лицевого нерва, такие сильные боли, что я лежал в темноте, когда начинались тошнота и эти боли. Дедушка решил, что сам будет меня лечить. Сказал мне, что будет делать укол через тройничный нерв через глаз. Тетя Витя говорила, что он ей делал такую процедуру. Но когда пришло время делать этот укол, я вышел в коридор и начал так плакать! Я был в ужасе, что в глаз иголкой полезут. И вдруг у меня все прошло. И потом больше уже болей не было.

Был еще чудесный случай. Мамочка моя заболела, у нее нашли опухоль груди, сказали, что саркома. И мама готовилась к концу, но приехала к нам в 1948 году. Дедушка осмотрел ее, прощупал и сказал, что ничего там нет. И в самом деле, оказалось – ничего. А мама была такой артистичной натурой, чувствительной, вместе с Любой Добржанской училась, они были подруги. И потом мамочка говорила: «Как хорошо – жить! Счастье уже просто дышать».

– А как владыка воспитывал Вас, внуков?

– В основном своим примером, своей жизнью, своей личностью. С дедушкой жить было и интересно, и ответственно очень. Я все старался делать как надо. Дедушка не был слишком снисходительным: когда Юрочка стал тетрадки прятать и из школы пришли на него жаловаться, то он поставил веточки в уголок вместо розог и сказал: вот, смотри, будут тут стоять, если ты снова провинишься. Но Юра уже, конечно, образумился и его не огорчал. Так что дедушке не пришлось применять это средство. Юра исправился, а я всегда учился хорошо.

Надпись святителя на обороте фото, подаренного Н.Н. Сидоркину

Мы были такое поколение – дети войны, которые много пережили. Все ходили под смертью, в оккупации. И голод многие перенесли страшный.

Тогда все Бога молили. Никаких насмешек над нами, верующими детьми, не было.

А учительница наша как-то сказала: «Вы знаете, что такое “спасибо”? Это “спаси Бог”.

Было столько погибших, убитых, не до насмешек!

В 1946–1947 годах было жаркое лето, и дедушка ходил с нами на Черновские камни. Там еще и дороги не было, но ему нужна была нагрузка. В 70 лет он был еще крепкий, старался ходить пешком побольше, когда было у него время. И нас, мальчишек, с собой брал. По дороге рассказывал Священное Писание. Не очень хорошо помню, что именно: про Иосифа и его братьев, о мучениях христиан за веру. Он сказал: «Вот мы идем, нам камешек попал в обувь, и больно идти, а представляете, что они испытывали, когда их мучили? Я в Мюнхене видел эти орудия пыток». А потом он распорядился, чтобы батюшка отец Сергий нас учил Священному писанию, мы с Юрой ходили к нему в избушку заниматься.

Владыка Лука в своей комнате в Симферополе у книжного шкафа

– Он рассказывая о своих тюрьмах, ссылках?

– Не часто, по ходу дела. Эти воспоминания записывались Евгенией Павловной.

– Кто из Войно-Ясенецких бывал у владыки в Симферополе и Алуште? С кем вы дружили?

– Все сыновья и дочь с детьми приезжали в Алушту, там была небольшая дача на море. С Алешей, сыном Михаила Валентиновича, мы соревновались в плавании, ездили вместе в заповедник. Мы с ним рыбу ловили. Если у него застревал крючок, я лез в воду доставать, так что мы были большими друзьями.

Младший сын святителя Валентин Валентинович Войно-Ясенецкий, доктор медицинских наук

С дядей Валей я общался, помню, он ходил на почту, я его провожал, и он рассказывал мне о строении Вселенной, о том, как звезды устроены, было очень интересно с ним. Валечка был такой славный, хороший. У Михаила Валентиновича я жил в Петрограде, когда из Симферополя приехал, в его квартире на Каменноостровском. Он подарил мне альбом с видами Переславля-Залесского. В 1991 году он уже плохо себя чувствовал. После того как попал в катастрофу поезда, у него нога болела всю жизнь, и он ходил в специальном ботинке. У него была прекрасная библиотека, громадные полки с книгами. Особенно мне нравился шеститомник Куприна, он говорит: «Бери, если хочешь». Я отказался, неудобно как-то.

Дядя Миша попросил меня поменять лампочку. Я понял тогда, насколько он беспомощен. Раньше был такой деятельный, энергичный, профессор, начальник: грозный, суровый, гром и молния. Все его боялись на работе. И вдруг – такой старичок…

Архиепископ Лука в Алуште с дочерью Еленой, ее дочерью Анной и внучкой Ириной

С Еленой Валентиновной у нас не всегда было понимание. Приезжая, она сразу делалась хозяйкой в доме отца, мне устраивала страшный нагоняй, отчитывала меня. У меня в молодости было страстное увлечение волейболом: собирался целый стадиончик ребят, и однажды я не смог уйти оттуда, так что дедушка не пошел на купание. Елена Валентиновна так меня за это отругала, что до сих пор плакать хочется!

Святитель Лука в последние годы жизни

– Николай Николаевич, что изменилось, когда владыка Лука ослеп?

– Когда он стал слепнуть, он не жаловался. Когда зрение резко ухудшилось, приехал в Алушту и профессор Шевелев с бригадой от академика Филатова, и уже все было готово к операции. Но владыка долго молился и потом отказался делать операцию. И потом, полностью ослепнув, он продолжал служить. Тот, кто не знал, мог бы подумать, что дедушка все видит: настолько точно и безупречно он все выполнял.

Помню, как произносил он архиерейское возглашение: «Призри с небесе, Боже, и виждь, и посети виноград сей…» Этот возглас является символом обручения архиерея с паствой, после него архиерей выходит на солею. Дедушка выходил и останавливался в точности там, где нужно – будучи полностью слепым.

Родные и внуки святителя Луки, слева направо: Юрий и Нина Павловна Сидоркины, Виктория Феликсовна, Майя и Вера Владимировна Прозоровские

– Вы были со святителем Лукой до самой его смерти и помните его кончину?

– Да, пришло это страшное лето 1961 года. Ничто не предвещало несчастья. Здоровье его, конечно, было плохое, но все было как всегда, даже в конце мая начался разговор о переезде в Алушту. И вдруг температура у него подскочила выше 39 градусов! Весь горит дедушка, пить все время просит… Надеялись, что обойдется, но ему становилось все хуже и хуже. Доктора объявили, что безнадежен, вызвали детей. Приехали все – и Михаил, и Алексей, и Валентин, и Елена. Попрощаться. И недели не прошло, как скончался владыка. Он встретил свою смерть как христианин и мужественный человек. Все полагающиеся обряды, все было соблюдено. Сначала покойный находился в церкви святой Варвары, примыкавшей к дому.

Архиепископ Лука на смертном одре

Там была проделана дверь в алтарь, чтобы владыка мог, спустившись по лестнице, присутствовать на богослужении, когда он не мог служить в соборе. Потом гроб перенесли в собор, была заупокойная служба, множество людей приехало. Милиция пыталась им помешать: когда были поданы автобусы, оказалось, что проводы запрещены властями. Но процессия все же состоялась. Тысячи две пришли проводить владыку.

Могила святителя Луки на кладбище в Симферополе

Когда дедушка умер, я думал, что жизнь его кончилась, и очень скорбел об этом. Но прошли годы, и вот святитель Лука – великий целитель, исповедник, угодник Христов. Он так же служит, так же нужен, так же помогает людям, как и при жизни.

Воспоминания Юрия Николаевича Сидоркина[6]

1. Впервые я увидел В.Ф. в 1946 году. Был конец лета, стояла жара. Пока мы добрались с аэродрома до города, стемнело. После Киева узкие переулочки Симферополя с маленькими тротуарами в непроглядной тьме южной ночи показались необычным фантастическим миром. Улицы не освещались. Немногие счастливцы, вооруженные фонариками, двигались более уверенно. Мне было 6 лет. Я приехал с сестрой В.Ф., Викторией Феликсовной. Теперь мне предстояло жить в Симферополе. Отец моей матери, Павел Феликсович Войно-Ясенецкий, был младшим братом В.Ф. и Виктории Ф. Он погиб во время Гражданской войны. А наши послевоенные обстоятельства, имею в виду мать и брата, складывались настолько плохо, что мы с радостью приняли руку помощи от дедушки Валентина Феликсовича.

Сарай. Лестницы. Ю. Сидоркин

Увидел я его в тот же первый вечер. Мы вошли в неярко освещенную комнату. Из-за стола навстречу поднялся высокий седой человек в светлом подряснике. Лицо его сразу озарилось доброй улыбкой. Помню, он ласково погладил меня по голове, для чего ему надо было наклониться, поскольку я в свои 6 лет тянул не больше чем на 3–4 года. Война, оккупация, Германия, голодный послевоенный Киев… Но теперь было ощущение доброты и заботы.

Свеча и хлеб. Ю. Сидоркин

От улыбки дедушки, его ласковых слов снялось ощущение тревоги, страха, приниженности. Других чувств в свои 6 лет я не знал.

2. Так началась моя жизнь в доме В.Ф. и продолжалась она до лета 1961 года, когда дедушки не стало. На протяжении этих 15 лет я видел дедушку практически каждый день. Вместе с братом (он играл главную роль, будучи на 4 года старше меня) мы сопровождали дедушку на прогулки.

Крыши и купол собора. Ю. Сидоркин

Выходили из дому (Курчатова, 1), далее в сторону городского сада, мимо десятой аптеки через Салгир, до конца улицы Шмидта и назад домой. Все это около часа. Потом, когда улица Шмидта стала более шумной, прогулки были перенесены за город, на 5-й километр Алуштинского шоссе. Ежедневная потребность в движении для поддержания активности, работоспособности сохранялась у В.Ф. до последнего года жизни. Когда ему было уже трудно далеко ходить, он приседал, держась за край стола в своем кабинете. Помню, он как-то вспоминал свое детство и юность в Киеве, как выучился ездить на велосипеде и ездил по квартире вокруг стола, часто сбивая руку о край стола. О себе дедушка рассказывал очень редко. Да и вообще говорил немного. Это не было замкнутостью или высокомерием. Дело было в другом. Видя дедушку иногда по нескольку часов в сутки, в самое разное время, я удивлялся его постоянной сосредоточенности. Трудно вспомнить моменты внутреннего отдыха, не говоря уже о расслабленности или – Боже упаси! – вялости. Постоянная одухотворенность от напряженной сосредоточенности до возвышенной вдохновенности. Хотя нет, все же были и моменты отдыха. Одно время на прогулках дедушка начал нам рассказывать, просто и понятно, Священное Писание. Наверное, такие вот моменты были для него отдыхом. Правда, это было, к сожалению, недолго. Видимо, в целях большей систематичности дедушка передал наши занятия одному священнику, и мы стали учить Закон Божий по гимназическому учебнику.

Небольшая картина, написанная Валентином Войно-Ясенецким в Кишиневе в 1895 году

Оборот картины

3. Говорить о характере В.Ф. в целом очень сложно. Думаю, любой, кто знал его лично, даже при самом небольшом общении, получал какое-то внутреннее ощущение значительности, неординарности, даже исключительности. Подобное можно представить, если высказываются необычные мысли, облеченные в оригинальные формы.

Валентин Войно-Ясенецкий на этюдах в Китаево с другом

Сейчас, в наше странное и печальное время, мы к этому привыкли. Но у В.Ф. было совсем другое. В конце мая этого года мне довелось встретиться с профессором В.М. Ефетовым, зав. кафедрой онкологии. Зашел разговор о В.Ф., которого лечил отец Владимира Михайловича. Оказалось, что и сам В.М. слушал лекции В.Ф. в 1948 году в мединституте. Вот что он рассказал:

«Вошел в аудиторию высокий седой человек в рясе, его представили студентам. Он сел и спокойным тихим голосом, безо всяких сложных терминов, просто и понятно, хорошим русским языком изложил самую суть предмета».

4. О том, что дедушка в молодости хотел стать художником и учился этому, я узнал еще в детстве. Сколько себя помню в доме дедушки, всегда перед глазами небольшой пейзаж размером с альбомную страничку в черной рамке с золотым обрезом. Пейзаж писан маслом, изображено поле, точнее, луг начала лета (одуванчики еще желтые). Вдали синеет лес. Прямо перед нами раскидистый дубок, ближе к лесу – еще один. Голубое небо, прозрачная даль. Прохлада тени под дубом, множество одуванчиков. Тишина, простор, умиротворение. Живопись очень решительная, совершенно профессиональная, даже мастеровитая. Без зализывания и излишней детализации. В общем-то, это этюд с натуры, но точно найденный образ делает его картиной. В нижнем углу карандашом по сырой краске мелкая, но разборчивая подпись: «В. Ясенецкий», на оборотной стороне «1895 год, деревня Китаево».

Рисунки Валентина Войно-Ясенецкого

Значит, дедушке было тогда 19 (18) лет. Это период, когда после окончания гимназии Валентин сдавал экзамен в Академию художеств, однако душевно метался, сомневался в правильности выбранного пути. Потом поездка в Мюнхен, учеба и опять сомнения. Все эти страдания выбора жизненного пути вдруг выльются в письме ко Льву Толстому в 1887 году. В этот период Толстой имел огромное влияние на Валентина. Он убежден – надо найти в жизни путь, который принесет максимальную пользу простым, бедным, страдающим людям. И он отказывается от устоявшейся мысли стать художником. Даже зная все, что было потом с В.Ф., понимая и принимая его выбор, все же очень грустно – каким прекрасным художником он мог стать! Сохранилось несколько альбомчиков с рисунками Валентина.

Рисунки Валентина Войно-Ясенецкого, конец 1890-х гг.

Прекрасные портретные зарисовки, отточенные мастерски наброски фигур крестьян, богомольцев. Зарисовки фрагментов картин Мюнхенской пинакотеки. Во всем твердость, уверенность, мастерство. А ведь за плечами была только Киевская рисовальная школа Мурашко, которую Валентин заканчивал одновременно с гимназией. Хочется еще вернуться к пейзажу с дубками. Деревня Китаево – ведь это то самое Китаево, в котором в середине XVIII века бывал замечательный философ, оригинальный и глубокий богослов Григорий Сковорода. Свое восхищение природой, Божьим творением он вкладывал в страстный религиозный восторг. Китаево поминается им как место совершенно особенное. Нет ли в этом особого знака? Проходит полтора века, и юный художник вдохновлен местом, в котором душа Григория.

Рисунки Валентина Войно-Ясенецкого

5. Помню, довольно рано появилось у меня любопытство к дедушкиной библиотеке, особенно к книгам по философии. Почти все они были дореволюционного издания. Были тут и «Вехи», статьи Бердяева, Франка. Я не знал, что все это крамола, по понятиям «нашей идеологии». Дедушка заметил мой интерес и наказал начать с античной философии. Я так и сделал. В связи с ухудшением зрения часто приходилось читать дедушке вслух. Из этих чтений мне больше нравился Владимир Соловьев. Дедушка нередко к нему обращался. (В библиотеке был 7-томник Соловьева.) Когда дедушка писал новую проповедь (а он никогда не импровизировал, а тщательно готовил каждую проповедь), он вечером зачитывал ее своим домашним, пытаясь проверить впечатление. Просил обязательно высказываться, что понравилось, какие неясности. Помню, было мне лет 11–12 и в одной проповеди было упоминание о душевном и духовном. Различие показалось мне малопонятным. Я сказал об этом дедушке. Он стал терпеливо разъяснять. Немного у меня в сознании прояснилось, но главное – я понял, какая это сложная и глубокая тема. Когда дедушка написал свой труд о «духе, душе и теле», то я, далеко не все понимая, все же почувствовал – вот тема, которая будет мне всегда интересна. Троечастность строения мира – здесь логика и мистика. Но это и научно наиболее продуктивная идея. Кроме того, за ней огромная традиция от поздней античной философии через средневековье к выдающимся современным мыслителям.

Беседа в кабинете архиепископа Луки

6. Время, проведенное с В.Ф., было закатом его жизни. Возраст, болезни, физические немощи, слабость – все это было. Но была и необычайная духовная сосредоточенность, совершеннейшее отсутствие празднословия и праздномыслия. Кажется, любой человек должен хоть иногда позволять себе подобное, просто, наконец, для отдыха интеллекта, психической разгрузки. Поговорить на какие-то простые человеческие темы, выслушать нечто подобное от близких людей. Ничего этого не было у В. Ф. Однако это не было суровостью или нелюдимостью. Дедушка бывал необычайно приветлив и радушен, особенно это проявлялось, когда приходили знакомые медики. Но это и не был набор взаимной светской вежливости.

Архиепископ Лука во время службы

По содержанию разговор был серьезным общением специалистов высокого класса. Это сразу чувствовалось.

Владыка Лука с родными у новой ведомственной машины, третий справа – Коля Сидоркин

Но все же наиболее впечатляло, как дедушка вел службу. Для его возраста и состояния здоровья это была огромная нагрузка. Не один час простоять на ногах в тяжелом облачении, а летом в жару? Бывало, рубашка мокрая вся, хоть выжимай. Как он все это преодолевал? Чудо! Что-то сверхъестественное. Думаю, главное здесь было какое-то особое воодушевление, вдохновение. Иначе невозможно объяснить. В конце службы, когда у молодых и здоровых силы на исходе, дедушка произносит проповедь, да с таким выражением, подъемом духа, что заражает этим духовным энтузиазмом всю церковь. А церковь всегда была до отказа наполнена, особенно, когда ожидали проповедь.

Рисунок Ю.Н. Сидоркина

Годами живя рядом с архиепископом Лукой, можно ли было перенять от него какие-то принципы? Их можно от человека перенять, когда сам живешь по принципам, то есть неким умозрительным расчисленным правилам. Здесь что-то другое было. Личность В.Ф. – это живое излияние духовности, активной, творческой, всепобеждающей. Это стихия, ей невозможно подражать или вывести из нее принципы. Разумеется, содержание такой духовности – это Евангелие, Священное Писание и все, что с этим связано. Главное – как это все переживалось, возвышенно, творчески, вдохновенно. Наверное, это и влияло на людей, этого они и ждали от него. То есть воздействие это нелогичное, скорее, иррациональное, тайна духовности воплощения Божьего в человеке.

7. Еще бы не осознавать дедушкину незаурядность! Сопровождаешь на прогулку, а он крупный, седой, величественный, какой-то отрешенный и невероятно монументальный в рясе с архиерейской панагией, с посохом. Тут уж осознаешь, когда все уставятся на него, а то вовсе, пораженные, замирают в немом удивлении. Что это? Кто это? Да как это возможно в наше советское время? Но ведь кто-то позволил? Нет… ничего не понимаем. Вот типичная реакция обывателя, привыкшего видеть то, о чем читают в газетах, видят в кино, а… такое? Нет, что-то тут не то. А ведь поп, в рясе среди бела дня, как ни в чем не бывало. А вокруг советские люди. Да ведь и дети, пионеры, да как же это так? Сейчас трудно представить отношение советской обывательской толпы ко всему непонятному, чуждому, непохожему, самостоятельному, независимому. Во многом, быть может, очень хорошие люди, они зверели, когда надо было кого-то гнать. А гнать надо было все, что не соответствовало. Непонятность происходящего в глазах обывателя замещалась легендой. А, это тот самый, в Кремль ездил, лечил Самого, в награду получил машину. Много таких историй ходило. В них и жалкая приниженность авторов, и восхищение, и попытка объяснить непонятное. Какой все же мы прошли путь от стадности к осознанию своего права быть личностями.

Краткая биография святителя Луки (Войно-Ясенецкого), архиепископа Симферопольского и Крымского

Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий родился 27 апреля 1877 года в Керчи. Отец его был дворянского происхождения, однако семья давно обеднела, и Феликс Станиславович держал в городе аптеку и тем зарабатывал себе на жизнь. Он исповедовал католическую веру. Святитель писал, что отец его «был человеком удивительно чистой души, ни в ком не видел ничего дурного, всем доверял…». Мать – Мария Дмитриевна, глубоко верующая женщина, пятерых детей воспитывала в Православии.

Гимназист Валентин Войно-Ясенецкий

В 1889 году Войно-Ясенецкие покинули Керчь, недолгое время жили в Херсоне и Кишиневе, потом выбрали местом жительства Киев.

Валентин окончил Вторую Киевскую гимназию, потом Киевскую художественную школу, он с детства хорошо рисовал. Сначала юноша решил стать живописцем, готовился к экзаменам в Петербургскую академию художеств, но, увлекшись учением Л.Н. Толстого, решил, что может быть более полезен людям на другом поприще. Он написал Толстому в Ясную Поляну, прося разрешения приехать, но не получил ответа. Позднее вышла книга Толстого «В чем моя вера?», которую Валентин гневно отверг как ересь. Юноша не изменил своему желанию выбрать путь служения народу.

После периода сомнений и исканий в 1898 году Валентин Войно-Ясенецкий поступил на медицинский факультет, чтобы «быть полезным для крестьян, так плохо обеспеченных медицинской помощью». Он отлично учился, особенно преуспевал в анатомии, и сокурсники предсказывали ему профессорское звание. Однако после блестяще сданных выпускных экзаменов и получения диплома с отличием Войно-Ясенецкий решил стать земским врачом.

Еще до этого он отправился работать в военный госпиталь Киевского Красного Креста в Чите – шла Русско-японская война. Там он приобрел первый опыт в практической хирургии, а по окончании работы женился на сестре милосердия госпиталя Анне Васильевне Ланской, с которой познакомился еще в Киевском военном госпитале. Глубоко верующая супруга разделяла его желание быть «мужицким врачом» и помогала ему в работе.

По приглашению одного из раненых офицеров в 1904 году Войно-Ясенецкие отправились в Симбирскую губернию, и Валентин Феликсович начал работать в земской больнице города Ардатова. Однако из-за высокой требовательности молодого хирурга к медицинскому персоналу ему пришлось поменять место работы, и в 1905 году Валентин Феликсович переехал в село Верхний Любаж в Курской губернии, чтобы возглавить небольшую участковую больницу. Он работал и хирургом, и акушером-гинекологом, и педиатром, боролся с эпидемиями. Проявлял большое упорство и самоотдачу, хирургическое мастерство его росло, и вскоре слава об успешных глазных операциях молодого хирурга разнеслась не только по всей Курской губернии, но и по всем соседним.

Как писал он сам, чрезмерная слава заставила его переместиться в 1907 году в Фатежскую больницу, где был стационар на 60 кроватей и отделение хирургии, где он мог оказать помощь большему числу больных. В эти годы, несмотря на страшную занятость, он находил время следить за научной литературой, в том числе на иностранных языках, выписывал много книг и журналов. Особенно его интересовали проблемы обезболивания операций – эта область еще была недостаточно разработана.

В 1908 году молодой хирург поступил в экстер-натуру Московского Императорского университета при хирургической клинике профессора П.И. Дьяконова. В семье в это время уже было двое детей – сын Михаил и дочь Елена. Прожить вчетвером в Москве было трудно, и Анна Васильевна с детьми отправилась к родным, а Валентин Феликсович занялся исследованиями в клинике. Профессор Дьяконов предложил молодому хирургу продолжать поиски новых методов обезболивания, которые позднее были названы регионарной анестезией. Исследования продвигались успешно, но пришлось на время оставить их, чтобы обеспечить семью.

В 1909 году Валентин Феликсович принял приглашение возглавить земскую больницу в селе Романовка Балашовского уезда Саратовской губернии, где кроме жалованья главному врачу полагался отпуск для научной работы.

Ездить из Саратовской губернии в Москву было очень дорого, к тому же в семье родился третий ребенок – сын Алексей, доходы были скромными, и семья решила перебраться поближе к столице, в Переславль-Залесской, где в земской больнице открылась вакансия главного врача.

В Переславле-Залесском Валентин Феликсович проработал шесть с половиной лет, возглавлял, кроме земской, городскую и фабричную больницы, а во время войны – и военный госпиталь. Здесь в 1913 году родился младший сын Валентин.

В эти годы В.Ф. Войно-Ясенецкий отработал и впервые в России применил новые методы регионарной анестезии во время операций на разных органах. Ежегодно он проводил более тысяч операций, продолжая исследования по регионарной анестезии и гнойной хирургии, также очень его интересовавшей. Свой опыт он решил обобщить в книге «Очерки гнойной хирургии», и когда составил план этой книги и написал предисловие к ней, у него появилась мысль, что к окончанию работы на ней будет стоять имя епископа.

В конце 1915 года В.Ф. Войно-Ясенецкий представил в ученый совет Московского Императорского университета в качестве докторской диссертации свой труд «Регионарная анестезия», обобщающий опыт десяти лет исследований и хирургической практики. Диссертация была опубликована отдельной книгой,

Варшавский университет удостоил эту работу золотой медали и премии имени Хойницкого «за лучшие сочинения, пролагающие новый путь в медицине».

Миша и Валентин Войно-Ясенецкие в Переславле-Залесском

В 1916 году хирург Войно-Ясенецкий блестяще защитил докторскую диссертацию и стал доктором медицинских наук, который впервые в России и в мире разработал новые методы регионарной анестезии.

В начале 1917 года в семье случилось несчастье – заболела туберкулезом Анна Васильевна. Супруги решили перебраться в место с более теплым климатом. Валентин Феликсович получил должность главного врача и главного хирурга Ташкентской городской больницы в феврале 1917 года, и весной семья переехала в Ташкент. Однако пришло время беспорядков, голода. В Ташкенте в 1919 году вспыхнуло восстание Туркестанского полка против большевиков, с Валентином Феликсовичем хотели расправиться по ложному обвинению, но потом отпустили. Это произвело такое тяжелое впечатление на его ослабленную болезнью жену, что она вскоре скончалась.

Начались гонения на Православную Церковь, до Ташкента докатилась волна обновленчества. Во время «суда» над епископом Ташкентским и Туркменским Валентин Феликсович выступил с горячей речью в его защиту. После заседания епископ сказал молодому врачу, что ему надо стать священником, и доктор тут же согласился. В праздник Сретения Господня в 1921 году он был рукоположен во иерея епископом Иннокентием и стал протоиереем Валентином.

После смерти жены с сыновьями Валентином и Михаилом в Ташкенте

Он продолжал врачебную и преподавательскую деятельность, читал лекции на медицинском факультете в рясе, с крестом на груди, перед операцией всегда молился и осенял пациента крестом.

Весной 1923 года епископ Иннокентий возвел Войно-Ясенецкого в епископский сан и совершил тайный постриг его в монашество с именем Луки.

Менее чем через три недели после своей первой архиерейской службы, 10 июня 1923 года, епископ Лука был арестован. По милости Божией его детей на воспитание взяла Софья Сергеевна Белецкая, вдова, заменившая им мать. В тюремной камере епископ Лука написал завещание своей пастве, призывая оставаться верными Православию.

В тюрьме епископ Лука закончил последнюю главу книги «Очерки гнойной хирургии», на титульном листе он написал: «Епископ Лука», и вспомнил Божие предсказание об этой книге.

Ташкентские власти приговорили епископа к ссылке, но для утверждения дела направили арестованного в Москву. Там епископ Лука увиделся с Патриархом Тихоном и служил вместе с ним.

24 июля 1923 года его посадили в Бутырскую тюрьму. Святитель подал заявление с просьбой разрешить ему лечить больных, в чем ему было отказано, так что он вынужден был ограничиться помощью сокамерникам. Перед отправкой в лагеря заключенных переводили в Таганскую тюрьму, где святитель, шедший пешком через всю Москву и простудившийся, тяжело заболел.

В конце ноября осужденный отправился в арестантском вагоне в восточносибирскую ссылку по этапу. В сильный мороз 18 января 1924 года группа ссыльных арестантов прибыла в Енисейск. Святитель жил на частной квартире, оказывал врачебную помощь больным и тайно проводил богослужения, объявив себя, согласно указанию Патриарха Тихона, единственно законным епископом Красноярским и Енисейским. Популярность и смелые действия епископа Луки привели к тому, что весной 1924 года он был арестован и выслан под конвоем в деревушку Хая, состоявшую из восьми дворов, затерянную в тайге. 5 июня 1924 года святитель вернулся в Енисейск, но в августе ему запретили богослужения и снова выслали в Туруханск.

Ташкентская городская больница

Святитель продолжил работать в местной больнице. Однако по доносу в ноябре ему запретили служить и проповедовать, а также оперировать в рясе. Епископ-хирург написал заявление об увольнении из Туруханской больницы. Здравотдел края вступился за ссыльного, но в декабре на него было заведено новое уголовное дело. Уполномоченный ГПУ вызвал его из больницы и сообщил, что он должен немедленно уехать в ссылку на Ледовитый океан и на сборы дается полчаса. В станке Плахино, состоящем из пяти изб, он жил в комнате, где вместо рам были снаружи приложены плоские льдины. В начале марта 1925 года ссылка на Ледовитый океан в Плахино преждевременно закончилась. Жители Туруханска устроили бунт после того, как в городской больнице погиб пациент. Туруханское начальство поспешило вернуть епископа-хирурга обратно.

Он продолжил свою работу врача, а в воскресные и праздничные дни служил и проповедовал в церкви, что стало поводом для нового ареста и обвинения в антисоветской деятельности.

И снова ссылка – из Туруханска в Красноярск.

В январе 1926 года епископ Лука вернулся из Красноярска в Ташкент, где он наконец встретился с детьми, стал работать в больнице и служить в церкви.

Однако протоиерей Андреев сумел восстановить против него Патриаршего Местоблюстителя Сергия и тот прислал предписание отправиться в Курскую область викарием, потом – в город Елец викарием

Орловского епископа, а после – в Ижевск. Митрополит Новгородский Арсений посоветовал святителю подать прошение об увольнении на покой. Епископ Лука, измученный ссылками и тюрьмами, последовал его совету в 1927 году, но позднее считал этот путь греховным.

23 апреля 1930 года В.Ф. Войно-Ясенецкого снова арестовали по сфабрикованному обвинению по делу профессора И.П. Михайловского, а на допросах потребовали отречения от священного сана. Тогда святитель объявил голодовку протеста. Епископ Лука голодал 40 дней, но это не возымело действия на работников ГПУ.

В марте 1931 года, узнав, что в Москве «Медгиз» приступил к изданию его книги «Очерки гнойной хирургии», святитель обратился к начальнику Секретного отдела ГПУ с просьбой дать ему возможность работать над книгой. В ответ начальник отдела вынес резолюцию: «Срочно отправить к месту ссылки».

Владыка попал в Котлас, в лагерь Макариха – один из самых страшных лагерей сталинского режима, где работал в лагерной больнице. В Макарихе свирепствовал сыпной тиф, и многих тогда спасли благословенные руки епископа Луки, его острый ум и христолюбивое сердце.

Затем последовала ссылка в Архангельск, во время которой святитель Лука диагностировал у себя опухоль, оказавшуюся доброкачественной, и обратился с просьбой к начальнику секретного отдела поехать для операции в Москву, но его направили в Ленинград.

В Ленинграде святитель встретился с митрополитом, а потом отправился в монастырский храм, где во время чтения Евангелия пережил мистическое откровение, воспринятое им как напоминание Господа об оставленном им пути служения.

Епископ Лука со своей паствой в Ташкенте

По возвращении в Архангельск его стали снова убеждать отречься от священного сана, обещали освободить и дать кафедру в Москве. Святитель отвечал, что сана епископа никогда не снимет.

В конце 1933 года его наконец освободили. Святитель снова попал в Ташкент и стал работать консультантом в Андижанской больнице. В августе 1934 года пришлось ехать в Москву для серьезного лечения глаза, были сделаны две операции, но произошла катастрофа поезда, в котором ехал сын Михаил. Святитель, не окончив лечение, отправился в Ленинград, чтобы помочь ему, и это привело к потери зрения левого глаза.

Осенью 1934 года вышла в свет книга святителя «Очерки гнойной хирургии», которая получила высокие оценки видных советских ученых, став путеводной нитью для врачей на много поколений вперед.

В 1935–1936 годы он жил в Ташкенте относительно спокойно, но душа его тосковала по церковному служению.

Когда же наступил 1937 год, вера его подверглась новым испытаниям, в которых святитель устоял. 23 июля 1937 года – снова арест. К нему дважды применяли пытку конвейером по 13 суток, у него начались галлюцинации, но он твердо отвечал следователям, что советская власть является его врагом постольку, поскольку она гонит Православную Церковь.

В областной тюрьме в очень тяжелых условиях он пробыл около восьми месяцев, продолжая помогать больным. Несмотря на пытки и допросы, нужных признаний от него не добились. Дело направили в Москву в Особое совещание.

13 февраля 1940 года НКВД принял постановление «сослать В.Ф. Войно-Ясенецкого в Красноярский край сроком на пять лет». В селе Большая Мурта, около 130 верст от Красноярска, он бедствовал без постоянной квартиры, еле ходил от слабости из-за плохого питания.

Когда началась война, епископ Лука сразу послал телеграмму на имя председателя Президиума Верховного Совета М.И. Калинина с просьбой прервать ссылку и направить его в госпиталь, так как он может оказать помощь воинам в условиях фронта или тыла, а по окончании войны выражал готовность вернуться в ссылку.

В июле в Большую Мурту был направлен главный хирург Красноярского края, который перевез святителя в Красноярск, где он проработал главным хирургом эвакогоспиталя 15–15 два года.

В 1942 году святителю разрешили поехать в Иркутск на совещание главных хирургов, где коллеги ему «устроили настоящий триумф», ведь в эти тяжелые годы он сделал несколько новых открытий. В 1943 году Священный Синод приравнял его лечение раненых к доблестному архиерейскому служению и возвел его в сан архиепископа, назначил архиепископом Красноярским.

В 1944 году святитель был назначен на Тамбовскую кафедру и переехал в Тамбов. Как главный хирург больницы, он курировал около 150 госпиталей, при этом находил время и силы принимать на дому тех, кто приехал к нему из дальних деревень за много километров.

В декабре архиепископ-хирург был награжден медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов», а в феврале 1946 года Патриарх всея Руси Алексий наградил святителя правом ношения бриллиантового креста на клобуке, высшей архиерейской наградой.

2 декабря 1946 года профессор Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий за научную разработку новых хирургических методов лечения гнойных заболеваний и ранений был награжден Сталинской премией I степени. В 1946 году вышло второе издание «Очерков гнойной хирургии», восторженно встреченное медицинской общественностью.

В мае 1946 года архиепископ Лука был переведен в Крымскую епархию. В послевоенном Крыму его ждали неустроенность быта, нищета местного населения и множество сект. Но он мужественно продолжал свое служение, стараясь навести порядок в епархии.

Владыка Лука окончательно потерял зрение и мог передвигаться только с помощью близких

В это время зрение святителя Луки катастрофически ухудшилось. Он обращался для лечения в Институт глазных болезней в Москве, оперировался у Филатова, но это не дало положительного результата.

Поскольку ему запретили заниматься медицинской деятельностью в рясе, а снять ее он категорически отказался, его перестали приглашать для чтения докладов и лекций по медицине. Святитель посвятил почти все свое время благовестию Евангелия и ежедневно проповедовал в кафедральном соборе города Симферополя и приходских церквах.

Вопреки совету Патриарха Алексия архиепископ Лука не оставил медицину и занялся переизданием «Очерков гнойной хирургии» и «Регионарной анестезии».

Владыка Лука (в центре) после богослужения в одном из храмов Крыма

В 1954 году началась крупномасштабная атеистическая пропаганда. Полуслепой архиепископ продолжал проповедовать слово Божие. Доносы на него сыпались в местные органы МГБ.

В 1955 году владыка потерял зрение. Он передвигался ощупью, ощупью подписывал бумаги. Уже не в состоянии оперировать, он благословлял пациентов и исцелял своей верой и благодатью Святого Духа.

Осенью 1956 года вышло 3-е издание «Очерков гнойной хирургии».

27 апреля 1957 года, в день 80-летия владыки, прошли торжественные службы во всех храмах Крыма, а патриарх поздравил его теплой телеграммой и прислал икону святителя Алексия.

11 июня 1961 года архиепископ Лука отошел к Господу. Его похоронили на маленьком церковном кладбище, куда долгие годы приходили люди в надежде исцеления и нередко получали его.

22 ноября 1995 года архиепископ Симферопольский и Крымский Лука был причислен к лику святых Православной Церкви. Его мощи в ночь с 17 на 18 марта 1996 года были перенесены в кафедральный Свято-Троицкий собор. Прославление святителя Крымского Луки состоялось 24–25 мая 1996 года в Симферопольской и Крымской епархии.

Дни его памяти – 11 июня и 18 марта. В акафисте, где он назван «всех врачей наставниче», поется:

«Силою Благодати Божия, еще во временней жизни приял еси дар, святе Луко, недуги целити, да еси, усердно притекающие к тебе, исцеления недугов телесных и, наипаче, душевных сподобляются, вопиюще Богу: Аллилуия…»

Перенесение мощей святителя Луки,1996 г.

Список литературы

1. Святитель Лука Крымский (Войно-Ясенецкий). «Я полюбил страдание». Приход храма Святаго Духа Сошествия. М., 2008.

2. Ясенецкий-Войно В.Ф. Отчет о деятельности Переславской земской больницы за 1911 год. Владимир на Клязьме: Типо-литография губернской земской управы, 1912.

3. Ясенецкий-Войно В.Ф. Отчет о деятельности Переславской земской больницы за1912и1913 годы. Владимир на Клязьме: Типо-литография губернской земской управы, 1914.

4. Ясенецкий-Войно В.Ф. Отчет о деятельности Переславской земской больницы за 1914 год. Владимир на Клязьме: Типо-литография губернской земской управы, 1915.

5. Ясенецкий-Войно В.Ф. Отчет о деятельности Переславской земской больницы за 1915 год. Владимир на Клязьме: Типо-литография губернской земской управы, 1916.

6. Ясенецкий-Войно В.Ф. Регионарная анестезия. Пг.:Тип. А.Э. Коллинс, 1915. С. 21–23.

7. Ясенецкий-Войно В.Ф. Выступление в ходе обсуждения первого программного вопроса «О лечении перитонитов» // XII съезд российских хирургов (Москва, 19–22 декабря 1912 г.). М., 1913.

8. Протоиерей Георгий. Приветствует вас Святитель Лука, врач возлюбленный. Наука, СПб, 2009.

9. Поповский М.А. Жизнь и житие святителя Луки Войно-Ясенецкого, архиепископа и хирурга. Сатис, Спб, 2013.

10. Лисичкин В.А. Лука, врач возлюбленный. Издательство Московской патриархии, М. 2009.

11. Курочкин Н.Н. Исторический очерк земской медицины в Переславском уезде, Владимирской губернии. 1867–1898 гг. В сборнике: Исторические очерки переславской медицины. Переславль-Залесский, Переславский совет ВООПИиК, 2007.

12. Пузин Н.П. Несколько писем В.Ф. Войно-Ясенецкого (Л.Н. Толстому, Н.П. Пузину). Слово, 1991, Nq3.

13. Лозинский Б.Р. Ярославская губернская земская больница. Департамент здравоохранения и фармации Администрации Ярославской области. Ярославль, 2005.

14. Грекова Т. Два служения доктора Войно-Ясенецкого. Наука и религия, 1986, Nq8.

15. Яковлев А.Е. Вклад профессора В.Ф.Войно-Ясенецкого в развитие отечественной гнойной хирургии. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата медицинских наук. Санкт-Петербург, 2013.

16. Колесов В.И. Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий (к 100-летию со дня рождения)//Вестник хирургии им. И. И. Грекова, 1977: Т.19: Nq9.

17. Священноисповедник Сергий, протоирей Анатолий, протоиерей Сергий Правдолюбовы. Путеводитель по Великому Посту. Отчий дом, М., 2012.

18. Поповский М.А. Жизнь и житие святителя Луки Войно-Ясенецкого, архиепископа и хирурга// Октябрь, 1990.

19. Год со Святителем Лукой Крымским. Родное слово, Симферополь, 2013.

20. Исторические очерки переславской медицины: Сборник/ (ответственный редактор А.Ю. Фоменко). Переславль-Залесский: Переславский совет ВООПиК, 2007 г.

21. Личный архив Т.В. Войно-Ясенецкой.

22. Каликинская Е.И. Образы великих хирургов. Авторская Академия, М., 2012.

23. Каликинская Е.И. Святитель Лука – пастырь, ученый, врач и человек – глазами детей (внучатых племянников Н.Н. и Ю.Н. Сидоркиных) // Духовное и врачебное наследие святителя Луки (Войно-Ясенецкого): Шестая научно-практическая конференция. М., 2014.

24. Никитина Ю.Я. Главный врач и хирург Переславской земской больницы В.Ф. Войно-Ясенецкий [Электронный ресурс] // Медицинская психология в России: электрон, науч. жури.: 2013: № 5 (22). URL:

25. Лисичкин В.А. Военный путь Святителя Луки. Издательство Московской патриархии, 2011.

Сегодня в Переславле-Залесском, в церкви Сретения Господня, которая граничит с территорией больницы, где служил главным врачом будущий святитель Лука, ведутся работы по созданию придела во имя святителя Луки, архиепископа Симферопольского и Крымского. Уже более трех лет здесь каждую пятницу служится молебен Святителю Луке перед иконой с частицей его мощей, на молебен выносятся реликвии, переданные в храм правнучкой святителя Татьяной Войно-Ясенецкой: келейная икона Спасителя и его хирургический инструмент.

Паломники, посещающие Переславль-Залесский, могут побывать в этом храме, помолиться святителю на земле, где началось его духовное служение.

Храм расположен по адресу: Московская улица, д. 11 (на шоссе, с правой стороны, если ехать из Москвы, вскоре после Федоровского монастыря). Руководителям паломнических групп, которые хотят отслужить молебен по приезде, следует заранее позвонить настоятелю, о. Андрею Уфимцеву по тел. 8-910-975-6979.

Помочь материально можно переводом средств по реквизитам:

Храм Сретения Господня Местная религиозная организация Православный Приход Сретенского храма г. Переславля-Залесского Ярославской епархии Русской Православной Церкви.

152024, Ярославская обл., г. Переславль-Залесский, ул. Московская, д. 11 Тел. +7 (910) 975-6979; (48535) 232-88 ИНН 7608004040, КПП 760801001, р/сч 40703810173760000011 в Ярославском филиале ОАО АКБ «Росбанк» к/с 30101810900000000704, БИК 047888704

Не останемся равнодушны к этому начинанию, поможем достойно почтить память нашего великого святого!

Примечания

1

Трахома (новолат. trachoma, от др. – греч. трауре; – шероховатый) – это хроническое инфекционное заболевание глаз, вызываемое хламидиями и характеризующееся поражением конъюнктивы и роговицы с исходом врубцевание конъюнктивы, хряща век и полную слепоту. – Прим. peg.

(обратно)

2

Мф. 4, 1 —20. – Прим. peg.

(обратно)

3

ОГПУ – Объединенное государственное политическое управление. – Прим. peg.

(обратно)

4

Министерство государственной безопасности. – Прим. peg.

(обратно)

5

В.Ф. Войно-Ясенецкий знал немецкий язык весьма основательно, поскольку усиленно занимался им, когда проходил обучение в немецкой художественной школе в Мюнхене. – Прим. авт.

(обратно)

6

Воспоминания написаны в 1996 году, их автор скончался в 2000 году. – Прим. авт.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Святитель Лука – врач и целитель

  Как он стал врачом?

  Земские больницы

  Военный госпиталь в Чите

  Земский врач в российской глубинке

  Главный врач земской уездной больницы в Переславле-Залесском

  Каким он был хирургом?

  Безмездный врач

  Сострадание к пациентам

  Врач благословенный

Святитель Лука – пастырь Божий

Святитель Лука-узник тюрем и лагерей

Святитель Лука-выдающийся ученый

Друзья и близкие святителя Луки

Краткая биография святителя Луки (Войно-Ясенецкого), архиепископа Симферопольского и Крымского

Список литературы Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg