«О молитве и трезвении»

иеросхимонах Серафим Карульский О молитве и трезвении

Иеросхимонах Серафим был одним из последних русских афонских старцев-отшельников, подвизавшихся на суровой Карули. Скончался он осенью 1981 года. Живя высоко духовной жизнью, постоянно простираясь мыслью к Богу, он стяжал истинное богомыслие. Плоды его богомыслия и суть нижепомещаемые записки.

О молитве Иисусовой

Молитва эта имеет многие степени, от начальной до некончаемого совершенства. Нужно обратить внимание на то, что усвоение её душою находится в связи с вхождением внутрь себя вниманием, устремляясь к сердцу.

Два центра у нас: ум со вниманием (размышлением, разсуждением, памятью, представлением предметов…) — в голове, и самосознание себя с духовным ощущением, переживаниями различными — в сердце. — Так человек «разсечен» грехом, что, то, что было у него соединено в одно (в одну общую жизнь), то грех разделил на двое, и стал человек раздвоенный сам в себе. Как потерял самого себя, оказался в падении в болезненном, ненормальном состоянии в своей внутренней жизни.

В возстановлении же от падения сии два центра внутренней жизни соединяются в одно: «Ум, внегда с душею соединится, неизреченныя радости исполняется» — говорит преп. Никифор (Добротолюбие, т. V, 1966 г., стр. 179).

Молитва Иисусова, возстанавливающая от падения и очищающая, «далече разстоящее» — ум и сердце возсоединяет опять в одно.

И на всех ступенях сей молитвы Иисусовой, с самого начала совершается это соединение, доходя до совершенства, когда и молитва достигает высших степеней — нужно это знать и к этому вхождению в себя стремиться при каждой молитве, т. е. произнося молитву в уме или устами, привлекать в то же время свое внимание к сердцу.

Хотя в начале не зная точно где сердце («сердечное место»), достаточно знать, что оно там, где бьётся, т. е. приблизительно, и туда и привлекать внимание, главное, чтобы внимание не было в других местах, или, как бывает при разсеянии ума — неизвестно где. — «Безтелесное в телесном доме заграждати», — как говорит преп. Иоанн Лествичник (27, 6).

Внимание наше неудержанно везде может пребывать, устремляться по разным направлениям, напр. можем вспоминать какие либо случаи, и обстановку их, недавно или давно бывшие и тогда внимание пребывает в этих воспоминаниях, можем мысленно побывать в далеких странах, можем и в звездные пространства вселенной вознестись, разсматривая мысленно небесные тела, можем и к себе вернувшись мгновенно, внимать какой-либо части своего тела, и переводить внимание свое из одной части тела в другую — так может «скитаться» наше внимание, имея это в виду, нужно учиться наблюдать за ним — где оно? куда пошло? и это для того, чтобы вернуть его к сердцу, где его место во время молитвы, которой хотим заниматься — чтобы преуспевать в молитве. Да и вообще такое скитание ума — болезненное есть явление, чего не было изначала.

Во время молитвы нужно низводить внимание свое к сердцу, чтобы там пребывая вниманием, произносить молитву. Сердце законное убежище для ума, там должно ему укрываться и пребывать и жить, чтобы избегать влияния внешнего мира — «несть наша брань к крови и плоти, но к началом, и ко властем и к миродержителем тмы века сего» (Ефес. 6, 12). «Аще убо тма есть настоящий век, бежим от него, бежим помышляюще, яко ничтоже обще есть нас со врагом Божиим («Не любите мира… все, еже в мире, похоть… есть — несть от Отца» 1-е Иоан. 2, 15–16), но подражая Отцам нашим, сущее в сердцах наших сокровище взыщем… Несть бо мощно с Богом примирения, аще не первее к себе возвратимся» (преп. Никифор): с Богом примирения и приближения к Нему — молитва ищет, и есть она «возношение ума и сердца к Богу» и потому потребно первее к себе возвратиться (еже есть соединение ума с сердцем), тогда только и будет возможно «ума и сердца к Богу возношение».

Так что, во время молитвы, внимание должно весь мир оставить, все внешнее, вне нас сущее и внимать сердцу своему, тут его останавливать и оттуда возносить молитву ко Господу, — из внешнего мира в тело, а в теле — в одном только месте — «над сердцем» должно стоять вниманию «и зреть во глубину его». И в теле не давать вниманию переходить в разные места, особенно вниз, но только «над сердцем» стоять недвижимо — так делая может человек преуспевать в молитве, т. е. — входя в себя.

Тогда «прививается» молитва к сердцу, переходит в сердечную, усваивается в собственность души, обращается в спасительную и блаженную привычку и потребность, делается непрестанною, соединяя молящегося с Господом «в един дух» — «прильпе душа моя по Тебе, мене же прият десница Твоя».

Если же не внимать сердцу на молитве, то и помыслов остановить невозможно, все будут приставать к душе и разсеивать молитву.

Так что — «сиди дома»! внимая и молясь, заключая сознание свое в сердце — Царствие — внутрь! — «се бо Царствие Божие внутрь вас есть» (Лук. 17, 21).

Сердце — законное убежище уму — это дар от Господа: что можешь ты лучше придумать?!

Что есть «действо Духа»?

«Двема образы приобретается действо Духа, еже в Крещении таинственно прияхом» (преп. Григорий Синаит, славян. Добротолюбие, лист 113 на обороте).

— Что есть «действо Духа»?

Действо Духа есть «действо благодати» в молящемся, и есть — сила огня духовного». Действо Духа совершается у молящегося во время умно-сердечной молитвы, когда происходит «соединение»: действо человека и действа благодати, свободы человека — с волей Божией, ума — с сердцем: человек, имея область для свободно разумного действования своего — ум, умом внимает Господу и молитве, а благодать, живущая от крещения в душе «верного» пребывает и действует в своей области, т. е. в сердце, и когда оба действа сойдутся, сливаются в одно, т. е. одновременно действует и благодать и сам человек — каждый в своей области, что и бывает во время умно-сердечной молитвы, тогда и возгорается «действо Духа». Таким образом, человек своими усилиями, при свободном к тому желании, внимает уму своему, отгоняя помыслы (вообще говоря — воспоминания многоразличные) и направляя ум к («безвидному») Богу, тем начинает приближаться к живущей в сердце его благодати и ощущать в себе действо её — вот это и есть «соединение», о котором говорит преп. Григорий Синаит на листе 115 на обороте.

О хранении внутренней чистоты

Место чистоты — отношение. Непонятно? Хочешь чистоты? она в своем месте пребывает… Когда видна всякая нечистота и ощущается побуждение к ней, отношение ко всему такому законченно-отрицательное сохраняет чистоту сердца. Это и дивно: при наличии и близости нечистого, при ощущении его отношение сердечное (отрицательное) ставит человека превыше всего нечистого, в область чистоты! И даже тогда-то чистота истинная поселяется в сердце, когда нечистота окружает душу. Иначе и самое желание чистоты ненадежное, непроверенное.

Так устроено! Так дивно! Как раз то, что и нужно земнородному, не могущему в условиях земной жизни не встречать многообразной нечистоты, но она не может вредить ему, когда он твердо отрицательно относится к ней: «не соизволяю!»

Один шаг до чистоты, но нужно знать чего держаться, когда является нечистое пред сознанием — «отношение» храни тогда! — И не повредит тебе!

О земном странничестве

Тяжело (скорбно) жить в суете, безсмыслии жизни сей («дурная безконечность» — работать, чтобы жить…) — это так когда полагать в ней все…, а если по Апостольскому: «требующии мира сего, яко не требующии», странник на земле — всё «мимоходом», в «пол-сердца» — то легко! Это то же, что и у Отцов — «будь в жизни сей, как будто ты давно умер…» тогда — легко! Ибо сердце свободно тогда жить своею надеждою, в реальности которой оно так ясно убеждается день за днем… А жизнь сия и недостойна иного отношения, идущего к вечности, только как — «мимоходом» проходить ее день за днем… на то бо и сотворена, предназначена быть «полем» проходящих к вечности верою о Творце-Господе зовущем в жизнь иную «обещания ради будущих благ». Эта легкость и есть признак найденного (опытом) правильного о ней понятия — такова она есть! Чего не зная, тяготится человек, «разочаровываясь» на каждом шагу.

От мира сего нужно отделяться хотящему спастись — противопоставляться внутрь-пребыванием: это тоже относится к приготовлению к смерти, к уходу — отделяться от внешнего, дело, или устроение «странника» на земле… горнего ищущего Отечества.

А отождествление себя со внешним — разслабление и слияние есть и — нет ухода!

«Горняя мудрствуйте…, вышнего ищите, идеже есть Христос» (Кол. III, 1, 2). Христианство — уход есть от внешнего мира сего: «начало иного жития вечного» — где же оно? начало это? — значит забываешь главное — смысл дела Христова! И жизни земной!

«Требующие мира сего — яко не требующие!» В мире жить, а от земного отталкиваться — это Воля Божия о нас… если отталкиваться не будешь, не переходишь в жизнь вечную, если земным жить не будешь, т. е. в условиях земной жизни — не от чего отталкиваться будет! — бездействие, безплодие… но — то и другое: на земле жить, чтобы от земного уходить: это дело жизни сей нашей, земной.

Христианство бо на небо ведет — «вы не от мира сего», «кто Мне служит, Мне да последует… Царство Мое несть от мира сего».

Не теряй смысла мира сего временного, жизни земной, и своей личной жизни!

Сначала вростает земнородный в мир сей и жизнь его, что бы силу взять — оттолкнуться в вечность! — Это и делай! Делами земными силу набирай, чтобы хватило силы оттолкнуться от внешнего на внутреннее — вечное — «идеже есть Христос».

17/VI 1972 г.

«Будьте яко дети…»

Ум внутрь входя — со-вне, вначале в более внешнюю, поверхностную область (сердечную) сходит, а там духи злобы кроются и особо яро и лукаво начинают действовать на входящего, сего ради особая помощь ему нужна, она и дарована: «Именем Моим бесы изженут…» потому все отцы наипаче с этой молитвы (Иисусовой, ред.) наставляют начинать духовную жизнь, т. е. входить внутрь. «Духовная жизнь есть внутренняя» (Еп. Феофан Затворник). И во внешних делах помогает Господь, а в сем и подавно: против духов большая помощь требуется.

А со стороны человека — детское состояние ему предлежит, чтобы вернее и полнее принимать эту помощь — силу Господню. Во-первых, во истинное состояние приходит тогда: «не знаю, не умею, новое мне есть!» — и образ действия и самый подход к делу — иные!

Внутрь входя, вступая на путь тот во Отечество небесное (одиноко!) — особая и помощь необходима — «тамо бо гади, их же несть числа» — вместе и ко Господу приближается — Его бо и помощь и — благоволение и призыв на это: «вы не от мира сего…», «кто Мне служит, Мне да последует…», а это — вполне — ново, незнакомо, сего-то ради «будьте яко дети», «яко мравий пред Ним, и дитя лепещущо» (преп. Исаак Сирин). Особая жизнь, особая близость к Богу, особое настроение души — детства обновление — особое отношение ко Господу! (зри и монашество видится — детства возвращение! аще и стар человек…).

Вот тайна какая здесь ещё открывается — человек «восприятель» или (хотя и неведомо) — «отвергатель» даемого от Господа — это обнаруживается. «Смирение — всё Господу доброе приписывать» — истина бо и есть! «что хвалишися яко (бы) не прием» — о том же! т. е. на самом деле все живительное наилучшее у человека дается ему, дарствуется! — только замечает ли он это или не разумея, думает, что он сам «вырабатывает» это, т. е. что-то, что способствует к восприятию (даруемого), считает за вырабатывающее… вот и получается, что смирение — понятие правильное есть, а «гордость — безумна» — сущности не постигает!

Потому и «аще не обратитесь и не будете яко дети, не внидите в Царство Небесное…»

Потому что пока человек на «обратится» он таков, каковы земнородные все в мире живущие с общечеловеческим разумом — «Я!» — «делаю» и всё для жизни «вырабатываю», на деле — весь этот разум (паче «кичит»!) — свой «промысл» и стяжание нужного для жизни — приспособленность… а это совсем другое, чем направить и двигать к себе нужное (свое бытие имущее — независимое!.. не под твоею властью существующее! Иными законами движимое… а вдруг — к тебе двинулось — власти над ним (тем) не имущему, — какою силою?… что ты сделал (чтобы получить) желание и руки простертие и тогда тебе (Следящим за тобою всегда!) дано было… а ты Его то и не замечая думаешь, что сам добыл. Но ведь то — независимое от тебя Бытие имеет, тебе не подчиненное — что бы ты мог взять его, власть имел бы на это… но все что ты сделал для этого («притяжения») — потянулся к тому и было тебе дано Кем-то!

Все это совсем меняет дело! «Просите и дастся вам». Тут — то же и — яко же и дети — просят, тянутся, любят, доверяют, плачут по-детски — ибо ИСТИНУ уразумели. Потому переход от обычного — «гордость житейская» — к спасительному — второго детства переживание «трехлетния слезы» (преп. Исаак Сирин). Ибо сначала начинали жить, опять начинали иную бо уже жизнь не ту, в которой воспитались, и прожили. А все новое для человека начинается с детской примитивности — когда знакомится и познавать начинает — обращается тогда он и бывает яко дитя; а если сие отвергает, вернее, не примет — не внидет в Царство Небесное, ибо разумение его и настроенность, приспособление к общей жизни мира сего — не та! т. е. в сущности — способность восприятия не та, которая была бы способна принять новые условия той небесной жизни; — главное «гордость житейская!» — подход иной — гордый, самоуверенный — «я хочу, я могу, я возьму», как это в обычае в миру сем! А там — именно — подается, изливается от Вечносущего Жизнеподателя: Отдельное, Самовластное бытие имущего — Свою Волю. Нельзя уже — «возьму»!.. иное должно быть устроение души и иной подход; а это и есть «обратитесь и будьте яко дети» — так по существу дела — по правде вечной!

Вот тут и граница (мир сей и та вечность — Царство Небесное) и нужда во втором детстве — для перехода в иную область, иные условия жизни от «взятия» к «принятию» от своей воли к — Животворящей, от той жизни, где я — главный деятель, к той, где Господь Бог — главный деятель… а я вхожу в те условия новые для меня. Вот я и начинаю с детства — перестройка устроения души, сообразная с иными условиями бытия, в которое входя от мира сего СПАСЕНИЕ совершается!

Тогда и молиться легко, свое всё вкупе — оставляя, а не стараясь часть некую переделать, а остальное делая — противится этому не «согласует» бо!

Так отложить своё, чтобы не противилось, не мешало иною жизнью жить в целом: воспринимать еже от Господа тогда подаемое «значит не прилаживать одно к другому («новую заплату к старой одежде»), а вкупе все оставляя — воспринимать (свободну сущу внутренно) Господне — это — «Обратится яко дитя»!

О душеполезном одиночестве

Плакал я сегодня во сне — «Господи, дай мне одиноким, одним, уединенным быть, да в страхе Твоем спасаюсь! Ибо я увлекаюсь «стадностию» и до страха (из-за этого) не могу дойти, но — «уста наша при нас суть, кто нам Господь есть?» — как муравьи попадавшие в воду, по чувству стадности хватаются один за другого и все погибают. Ибо нет в стадности падших разума духовного, ни страха Божия… сего ради начало спасения — «Блажен муж иже не иде на совет нечестивых (не живущих по закону Господню, иже вси мы падшии, только «хотящии» спастися), но в законе Господнем воля его» — и оставив стадность падших, уединившись душею и внешне — поучается «в законе Господнем день и нощь» — настолько, надолго, постоянно. Внутренно одинокий («монос»): так и живет, чтобы страха Божия не потерять, который приходит когда в одиночестве ощутит человек приближение Господа Бога Святого, яко Огнь все нечистое и дерзкое пред Ним пожигающий… и сего в общем кружении стадности падшии не ощущающе один другого низвергают в ров оный (преп. Пахомия видение…).

Есть любовь Христа ради — заповедь данная во спасение, дабы добрые дела делать по любви сей — спасаться. Есть любовь — близость духовная во Христе — познание Христово и стремление к Нему, в общении и близости духовной единодушных о Христе подогревающая, а есть любовь — близость и смешение внутреннее, хотя и с желанием духовной дружбы, но по наличному, не духовному ещё состоянию душ, с духовного начинаясь, а далее, по недостатку духовного в себе, на низшее нисходить, и близости установившейся ради и смешения внутреннего, обоих увлекает в ров тот!

Сего-то ради одиночество лучше, в нем отрезвление от взаимовлияния, тогда мысль о Боге у хотящего спастись и страх Божий и труд чистительный во уповании милости Его, отсюда — движение ко спасению (сего и другу моему желаю и предоставляю удаляясь от него незрелости нашей ради), — сего ради одиночество полезно, и желаю его и удаляюсь от людей. (Да не тонем вместе, близости своей ради, при ней же труд спасительный заповеданный отцами во спасение — оставляется, как те муравьи…)

Одиночество — да истрезвившись найду себя пред Господом, и тогда в страхе Его, трезвенно возьмусь за дело своё, за дело очищения своего сердца — сего ради будь одинок внутренно да спасительное совершается в тебе!

А образ жизни безмолвной, одинокой, конечно и особый свой чин и делание имеет, и безразсудно и неправо оглядываясь на чин общежития его во всем держаться — зачем и вышел? чего искал? Разве не жили отцы в безмолвии и — что делали там? общежительное ли? Верою вышел, на неже призван, трудясь в очищении — раскрывайся пред Господом — сам (один!), иди к Нему! Сего не отрекайся под предлогом иных вразумить — привлечь, сам тогда останавливаясь, закосневая — за других не дадим ответа — чего они задерживались, а за себя, яко призвание ощутив, разумев — себя задерживал!

Все призываемся, всем открыто, всем делание свое предлежит, по мере своей и состоянию, и аще каждый своего не делает — как приближается? и заботится об этом только самому остановка своему делу — призывающему иных.

«Нас ради человек и нашего ради спасения» — этого хочет Господь — да кто-нибудь приидет ныне к Нему… а не один другого призывая, — никто сам не идет! — большая тщета для Него! Если бо и истинно желаешь привлечь — ничего лучше нет, как личный пример — «спасайся сам и около тебя тысячи спасутся» — видя делом спасающегося!.. Не так ли жизнь отцов показывала всегда? Сам прошедший путь некий и иному может указать, а не пройдя ещё, призывать один другого на месте толкаясь.

Господи, Господи, ведь указание нам дано, указание, что труд спасает, падших, и какой труд — указано! А труда-то и нет у нас! Что же: иной закон будем полагать себе во спасение?! Богоданный чрез отцов труд обходя будем спасаться?

Все средства спасительные и помощь Господня — ждет нас: только труд самый дай — этим занимайся, за «деланием» вся остановка… (сего ради сказано: «ленивый раб и лукавый» — труд обходя — мудрования многого взыскали взамен!.. но всё сие — всуе!)

А труженик по вере — простой! не ищет такой мудрости: нет нужды!.. когда главную мудрость, т. е. самый труд производит. Сего ради и одиночество и безмолвие: да если общая жизнь труда спасительного не производит, но даже и отвлекает от него — сего ради в одиночество уходи, да свое делаешь. Далек еще путь! а время сокращается — да успеешь ко дню тому!

Начало спасения — свобода двигающая вниманием

Почему так долго, долго — длинный ряд лет! — мы не исправляемся?! Не поверили бы, если бы кто-либо сказал нам раньше: «и за 40 лет почти не изменишься!» — Потому что не живем внутреннею своею жизнью, но внешне! и она, незнаемая нами, остается всё прежняя, неочищенная.

Живем в удалении от внутренней нашей жизни не трудясь, т. е. над очищением, преобразованием её и это потому, что не разсматриваем ее и потому что не употребляем средств и способностей, которыми это (очищение) делается.

Ум отсечен от сердца в нашей жизни душевной, — каждый из сих живут отдельно, а ум-внимание мог бы чистить именем Господним! но он бродит по всему миру, а сердце, как запущенный сад, производит терние и сорную траву… долго, долго!

Большие перемены совершаются часто в глубине нашей, а мы считаем, не видя того, что мы неизменны пребываем; из этого исходим, на это рассчитывая, а вот, это не так! Если таких перемен не замечаем, то что сказать про те малые, которым внимая очищает себя внутренно живущий?! Потому годами безплодны!

Ум бродит, не внимает сердцу, не видит внутренней жизни, не работает в этом винограднике, саду, огороде… он и остается запущенным всегда, ибо внимания (ума) это дело!

Не становится ум на место свое, на стражу свою, на «делание»! и кто другой за него будет делать это его дело?! (потому и 40 лет безплодны!!)

Вот о каких «переменах» говорю я: разве ты не знал уже этого 40 лет тому назад? а не замечал когда и как теряешь сие «единое на потребу» не видишь, не знаешь какая перемена в тебе? — «чего лишаюся аз!» не сообразишь, не оценишь… и остаюся чужой сам себе! Какое же может быть преуспеяние?!

Как же не чужой, когда жизнь свою внутреннюю не вижу, не знаю? именно — чужой!

Начало спасения (что выше его для верующего?!), когда призывает Господь тайно, — есть склонение свободы (закон этот верен). Сочетание «свободы и благодати» от начала спасения и до конца его, до жизни вечной, — это возможность спасения со стороны человека, — но в чем оно выражается? как действует — чтобы ко спасению шёл человек?

— Слыши! Свобода внимание направляет ко спасительному всему — к Богу, к словесам Его, к церковным богослужениям, таинствам, ко внутреннему «деланию» — («последние будут первии») — Эта свобода — когда это наше «что хочу — делаю!» хочет спасаться, ибо на это Бог призывает… получается уже что свобода из дара сего — «что хочу делаю» обращается в послушание Богу и данной Им совести, и избегает тем погибельного «диавольского самовластия» — «занятый» получается сосуд! — занятый Волею Божиею, делом спасения.

Итак, начало спасения (со стороны самого человека): свобода направляет внимание, учимая Богом («Учай человека разуму» — Господь) — куда направлять… а далее, отсюда мысли, хотения, чувства напояются спасительным, Богоугодным, вместе и страстей избегают — и это от направления внимания зависит — вот и шествие есть по пути спасения, подготовка души к исходу, верное шествие к вечности (как у того старца было, что улыбнулся трижды перед смертью).

Видишь человек не особые дела, подвиги, поставленные себе самому цели — сами по себе — (ибо когда главное это упускается — они «сами по себе» остаются… и разсыпаются в ничто) — не это все начало основания спасения о Господе, а внимание управляемое свободой, научаемой Богом: зная уже (от Церкви, от Отцов, т. е. от Бога: со вне) что есть Богоугодно — спасительное: туда свобода направляет внимание, там внимание вместе с самой свободой находят пажити верные и источники чистых вод и возрастает душа к вечности «в Бога богатея!»

Итак, когда в плену себя видишь. в омрачении — направь внимание свое на спасительное нечто (в прошлом познавал то), к словесам Его, к «деланию» о Господе и быстро начнётся рассвет в душе…

Это бо и общее начало, вообще, это и в каждом отдельном случае: падения, забвения, омрачения, иже на пути спасения так часто случаются — периоды темные. Одно начало и основание («пал — возстань!»): внимание направь на Господа… а далее, оно само найдет там нужное к возстанию: там бо, в сокровищницах Своих, уготовал Господь все нужное для спасения человека… и — Сам — близ! — «до скончания века, Аминь!»

«Далече от грешник спасение яко оправданий Твоих не взыскаша…» «Близ еси Ты, Господи, и вси путие Твои истина…» — вот куда свобода может направлять внимание, и направляя — идет человек ко спасению, Богом призываем, Богом вразумляем. — Сам тайно руководит доверившихся Ему Посетитель душ наших! и благоволит к человеку, когда свобода его, избирая Богоугодное, направляет туда свое внимание… остальное бо — дело Его! «Свое» бо сделал человек: покорился Богу с доверием и любовью… и внимание направил к Нему и тому, что от Него!

А начало и основание спасительного такого склонения свободы т. е. направлять внимание на Богоугодно-спасительное — вера новозаветная, Богоявленная: Бог есть Господь наш Иисус Христос! Отсюда доверие Ему с покорной любовью… отсюда и свобода, избирая яже от Него, направлять внимание на все спасительное…

«Свет от Света! Бог истинный от Бога истинного… — Единосущен Отцу» такое и отношение к Нему верующего сердца! и отсюда все дальнейшее…

«Сами себе, и друг друга, и весь живот наш Христу Богу предадим!»

И молитва Иисусова и есть — это! особенно, усиленно, вседушно, действительно: по смыслу дела спасения, по состоянию и нужде «падшего» это призывание Бога и стремление души к Нему есть «единое на потребу». Молитва Иисусова — «делание» сердца! на него же внимание направляет свобода!

Если посмотреть молча, безпристрастно, внимательно, чтобы увидеть самую сущность человеческой жизни на земле — состояние внутреннее, наличное, нужду истинную его, то ничего нет лучшего для него, ничего более нужного, соответственного его состоянию, как молитва Иисусова — «делание» её! (это, что касается его личной деятельности… а что касается даров Божиих, по потребе «падшего», — Св. Причастие!)

Молитва Иисусова

Молитва Иисусова это кратко и точно выраженная истинная потребность человека, самая сущность всех его нужд — все это наиболее верно и плодно восполняется молитвою Иисусовою! — довольно бы её одной вместо всех дел спасительных, если бы человек мог бы удержать её навсегда… и только потому что не может по роду болезни своей внутренней ограничиться ей — тянет его болезнь его на разсеяние, на многое! — тогда только можно соглашаться, что нужно ему еще что-то, кроме молитвы сей — не может бо!.. а что касается самой наинужной потребности его — «падшего», то ничего более верного нет! она — именно — «по болезни врачевство!» Его и даровал Господь, как венец даров Своих любящим Его на Тайной Вечери — нужнейшее, кратчайший путь души к Нему!

Именно — верующим в Него, именно — любящим Его (обрати внимание на это!), ибо эти то и наиболее готовы ограничиться «единым на потребу» — таковые то наиболее закрыли в себе пути ко многим иным «подготовительным» деланиям, — ко многому разсеянию! Таким, которые по вере и любви к Нему способны «потерпеть Господа» — этим наиболее и дана молитва эта, потому что могут ограничиться ею — того бо она требует! вообще же она — кратчайший путь к Богу для всех земнородных «падших».

Не путай: одно — кратчайший путь, другое — доступнейший! Кратчайший — для всех, доступный же для тех только — особенно доступный — их собственный! которые верою и любовию ко Господу прелетели чрез многие ступени «делания» подготовительные, для приседения Ему яко Мария, ибо ступени те нужны тем у кого веры и любви ко Господу не хватает заняться исключительно сим даром Его — на них бо ступенях тех восполняется недостаток в сем — на тех ступенях — чем же более веры и любви ко Господу и упования на Него, тем способней он оставив многие (подготовительные) делания ограничится существеннейшим деланием земнородного падшего — молитвою Иисусовою; им — особый путь, особые дары, особая жизнь — по достоянию, по справедливости… «неизреченными прикосновениями прикасающимся Неприкосновенному».

Не по лицеприятию, но по их порыву на призыв Господа, по состоянию их, по способности быть с Ним!

Вообще же для возгоревшегося духом устремиться к Самому Господу, нет лучшего делания как молитва Иисусова — эта жизнь духа в Боге!

Тут ответ и тем, кто по временам (только) возгорается духом ко Господу — взыскати Лица Его! — в таком состоянии их, в такие времена и им тот же закон — «делание» молитвы Иисусовой — единое сие!

Подобно тому здесь, как видел преп. Макарий Великий у тех двух братий монахов: у одного как свечи огненные возлетала по временам молитва к Богу, у другого как непрестанная огненная вервь…

И еще раз повторю: испытай самым тщательным, вернейшим испытанием и найдешь, что никакая «деятельность» человеческая не нужна человеку столько, сколько Молитва Иисусова именно — «падшему», именно призываемому к небу — «кто Мне служит Мне да последует», «вы не от мира сего, яко же и Аз от мира сего несмь!» — таково призвание! Таков и соответственный призванию такому дар — имя Господне! к коему приложена на то сила особая, Божия, очищающая и покрывающая грядущего к Нему верою и любовию.

С другой стороны, сам человек без Бога — земля и пепел и погибший! гниющий пленник! Вот почему нет ничего вернее человеку как молитва Иисусова! Вот преславные дела Бога нашего! по Величию Его неизреченному, так и дар Его! такая сила, такой размах: от тления — на престол Его! — Кто яко Бог?!! -…только и ты, тварь, будь великодушна! зря величие дара, красоту добродетели Его — не мерою дает Бог Духа! — возгорись ответно духом к Нему — во-первых — смирением, таже доверчивым самопреданием себя благой Его, спасительной Воле! ничего больше ты и не можешь ничего более от тебя и не требуется! Хочет — далее — чтобы ты очищался, освобождался плена земного, освящался силою имени Его — приими дар! «Делай!»

(1968–1969 г.г.)

О совмещении внешнего делания с памятью Божьею

«С Богом Святым!»

Можно человеку жить с Богом, можно — без Бога, так и живут люди. С Богом жить возможно по причине изволения Его к тому и расположенности к тому самого человека… тогда обстоятельства и условия жизни человека делаются или благоприятными или неблагоприятными к тому, т. е. открывается, что не в них суть дела, а в личном расположении человека, в желании его, склонности к тому.

Чтобы жить с Богом — осуществить это, — нужно оставить место Ему в делах своей жизни — дать место!

У каждого человека свои дела, ими занята вся жизнь, и если есть мысль у него и желание жить с Богом, то осуществить это желание он может присоединяя к делам своим — первое — память Божию. Можно присоединять, тому кто хочет, можно не присоединять — тому кто и не думает этого и не ищет, а отсюда уже постепенно далеко расходятся их пути! А внешне, может быть, и рядом живут, т. е. в тех же равных условиях, но один — с Богом, другой — без Бога!

Итак, первое — желание! Далее — влияющее здесь и решающее — насколько человек захвачен своими внешними делами, насколько пленен ими, насколько важными и неотложными они представляются ему, может быть потому, что старшие или начальствующие над ним требуют непременного исполнения их во время и во всем объёме — «сделай все» и — «к сроку», или личные нужды, или ближних, о которых он должен заботиться. Как бы то ни было но это захваченность делами! и она то много противится самой и памяти Божией, а без неё — как жить с Богом?! Нужно целью себе поставить — отвоевать эту свободу, чтобы можно было держать в себе эту память Божию — во чтобы то ни стало! И это дело законное человеку, правое пред Богом и возможное по условиям земной жизни человеческой, вникай — увидишь! А препятствия к тому — кажущиеся. Верно, что сначала это трудно, но это просто от непривычки только, а вовсе не от того, чтобы память Божия действительно мешала делам! Ничего подобного!

Так что хотящий будет присматриваться к этому делу и присматриваясь найдет возможность исполнять это в себе, и тогда к удивлению его и убеждению оказывается, что память Божия много помогает всем его делам, а самого его делает спокойнее, успешнее в делах его — веселее делается жить! Тогда вспоминает он слова псалма — «помянух Бога и возвеселихся!»

Итак, если ослабеет эта «захваченность» души делами внешними, открывается возможность «дать место Богу» в делах своих, тогда можно и жить с Ним. Делами бо человеческими заполнена жизнь человека, а если есть в них место Богу то вот и жизнь с Богом.

Но как это осуществляется практически? — Память Божия — это начало, а далее — чувства сердечные, а ведь они — самая жизнь человека! Внимай себе! чувства сердечные (разные!) во всей жизни человеческой, при всех делах его, движутся в нем, живут, меняются, сопровождают все его дела, соучаствуют всей внешней жизни человека, чувства — приятное, неприятное, раздражение, радость, огорчение, зависть, стремление к чему-либо или уклонение от чего-либо — всякие такие внутренние переживания сопровождают все внешние дела человека, всю жизнь его. Они — есть! Не то, что это выдумано!

И вот, среди их и есть такие чувства, которые сродны памяти Божией, соответствуют ей: страх Божий, вера, благоговение, благодарность Ему (как терпит нас многосогрешающих! да еще и благодетельствует!), доверие к Нему — склонность ввериться Ему (благ бо есть и милосерд до нежности материнской! «аще и жена забудет исчадие чрева своего, Аз не забуду тебя!»), любовь к Нему, надежда — такие и сродные мысли и есть следующее, что нужно находить в сердце своем, выделять их, из среды других, взращивать: при помощи их и осуществится желание — жить с Богом!

И их, вместе с памятью Божьею, нужно присоединять к делам своим, т. е. внешним, которые, подобно пузырькам некиим, сосудам могут быть наполнены (и наполняются на деле!) теми или иными чувствами сердечными. Поминая Бога при делах своих, имей и чувства соответственные памяти о Нем: эти чувства будут в тебе, делателе земных своих дел, будут же во время дел твоих — вот у тебя и начинается жизнь с Богом! Такая она и есть!

Господь хочет быть с человеком: «радость Моя с сынами человеческими…» (Притч. 8, 31), «и тии будут людие Мои и Аз буду Богом их» (точнее: «и буду им в Бога, и тии будут Ми в люди») (Иер. 31, 33), «и будет яко же радуется жених о невесте, тако возрадуется Господь о тебе!» (Исаии 62, 5) — в этом-то и основание надежды — жить с Богом! остается человеку — содействовать этой воле Божией, а содействовать, в его состоянии падения (и Господь знает, учитывает это, по человечески говоря о Нем) человек может — памятию о Боге, чувствами к Нему — хотя все это слабо и разстроено в нем, но главное — желание, и усилие (то и другое — по вере!) — остальное Господь силен восполнить и сих укрепить. Поэтому благонадежно начинай!

А «захваченность», это влияние внешнего на человека — противься ему! Нужно — нужно! но да не обладают сердцем! (дела). И нужное бо можно делать свободным или порабощенным сердцем — и так и так можно сделать нужное! Но ты делай — свободным сердцем. А свободное может, делая, и Бога поминать и внимать Ему. В этом и возможность открывается жить с Богом и — начало сего! Отсюда и перевес может начаться: внимание и желание быть с Богом может брать силу и пересиливать захваченность, увлеченность, порабощенность души делами своими обычными — внешними: дела остаются, а власть их над душою ослабевает весьма, тогда и перевешивает внутренняя жизнь, сопровождающая внешние дела: то раньше они занимали все внимание и сердце человека, а внутренняя жизнь при этом была не заметна (как шла — неизвестно! «сама собой», как растут безродные, запущенные дети — не внимает тому человек), а теперь (когда власть внешнего ослаблена над душою), меняется значение того и другого, т. е. влияние их на человека: внешние дела делаются маловажными для души «пустеют» в своем (прежнем) значении, а внутренняя жизнь привлекает к себе все внимание и обретает главное значение — берет перевес. Вот и открывается отсюда самая реальная возможность жить с Богом, когда мысли и чувства сердца — с Ним!

Тогда и торопиться нечего в делах своих, ни суетиться — все это только мешает! Мешает тому, чтобы во время дел этих «жить с Богом». Раньше — дела — «все»! а внутренняя жизнь при них, какой-то туман, на который не обращалось внимание, занятое «деланием» дела, а теперь дела — покров, под покровом которых делается главное дело, а оно, в сущности, жизнь с Богом! Отсюда истекает радость, веселие, свет! и здесь можно сказать: «возсия мирови свет разума!» Оказывается тогда, что без внешних дел труднее «с Богом жить» — не за что вниманию уцепиться! и чувства к Нему (ведь они слабые у начинающего, как и внимание его разсеянное) легко испаряются и остается человек, без внешних дел, как растение выдернутое из земли, корни его не обретают ни твердой опоры, ни соков укрепляющих… так и человек без внешних дел слабеет и во внутренней своей жизни и теряет возможность жизни с Богом. Господь устроил жизнь человеческую! Внемли! «Суету даде Бог человекам, да не в горшая впадут». «Суета» — дела земные «без Бога» делаемые, но они лучше, чем делание безумных и погибельных страстей и грехов, к коим так склонен падший человек! Но эта же «суета» т. е. дела земные, человеческие, если будут делаться с мыслию о Боге, с целью спасения, делаются лествицею восхождения духовного.

О понуждении себя служить Богу

По двум причинам, можно сказать, погибают монахи, т. е. столько имея средств от Господа не достигают спасения:

Первая — увлечение житейским, внешним, так что дело спасения отходит на второй план, а после по законам внутренней жизни и совсем далеко куда то уходит и исчезает из внимания — забывается, откладывается на — «после»!

Вторая — леность с небрежением, за которые монахи недостойны делаются дара спасения и пособий к нему. Здесь нет уже такого увлечения внешним, как при первой причине… но и вообще ничем, одна теплохладность! дремота духовная!

Туман некий, гипноз появляется по добром начале у обоих, — «гипноз», который усыпляет свежесть души, силу восприятия смысла и силы «спасения». Пребывая в таком наваждении душа теряет силу разума и смысл спасения для неё все более затемняется и отходит на второй план и далее, ибо житейское остается в силе.

В сущности — та же сеть в обоих случаях: «обволакивается» душа неким туманом, со всеми её силами, стремлениями, решениями «спасаться», — как некоею сетью, которая все более обворачивая душу и закручиваясь вокруг её, все более скрывает от неё смысл, силу, значение спасения, и душа охладевает в своем к нему стремлении — не отказывается, но — отлагает. И, или в житейское, или в леность впадает, и так удерживается от совершения дела спасения.

Но если посмотреть, как делалось спасение у Отцов, то одно и то же неизменное у всех веками увидим: подвиг! служение Богу! Постоянное, усиленное. И душа наша мысленно соглашается: да, так и должно быть, ибо мы — падшие, имеющие нужду меняться от худшего на лучшее, а это и есть подвиг.

Один основной подвиг для верующего — обновлять в себе свежесть души и воспринимать ею смысл и силу спасения, доколе действует это на душу верующую — не задремлет она не увлечется временным.

Все зло оттого, что мертвеет, засыпает смыслом, каменеет душа в формальности, во внешнем служении, при усыплении духа.

Итак, начало — возьми себя в руки, овладей сердцем своим, как говорил батюшка святой Иоанн Кронштадтский, а тогда — делай!

Мир сей — место удаления от Бога, — или мятеж суеты, или, если кто оторвется от неё, место дремания. Но обое — погибельно относительно вечности, которая — «с Богом Святым»!

Хоть обновляй ты свое внимание, свежесть души, хоть не обновляй — но зри на Отцев, их жизнь одна и та же, неизменна веками, ибо на сущность неизменную они взирали. А ты как хочешь! Оценишь ли, поймешь ли, будешь ли благоразумно, следуя им обновлять свежесть души своей, или нет, и завянешь, допустив себя быть объятым туманом, а вечное не изменится. Отцы достигли своего, не формы, но духа живого, а разслабевший — «уснуша сном своим, и ничтоже обретоша вси мужие богатства в руках своих».

Вот на чем основывается душа верующая Господу: на Нем Самом и на деле Его, для неё сотворенном. Путь Он открыл для неё, и она, взирая на Него, идет по этому пути. Это и есть её дело и жизнь. Это же было и у Отцев — у всех, всегда, одно и то же. Делай так и не заснешь, не увлечешься житейским. А иного пути спасения и не было никогда. Безмерный дар спасения — в вечности, а в земной жизни, в условиях удаления от Бога, «на стране далече», здесь все для души несродно, все тяжеловесно, потому здесь необходимы и труд и усилие, нужно себя разбудить и в сей обстановке работать, в труде обновляя себя и двигая дело спасения своего, проходя земное поприще своей жизни — «юдоль плачевную».

О, душе моя, свободу свою храни прежде всего, свежесть, саму себя в мире сем полном тяготы, гипноза, неправды, в мире сем, «стране далече», который не ищет спасения!

«Вы не от мира сего, якоже и Аз от мира сего несмь!» Потому служение Ему — особый дух, особое устроение души — свежее, свежестью вечности, вечноживое и «не от мира сего».

Так что служение это словесное (также в делах) Ему по смыслу дела спасения, по устройству природы человеческой, по нуждам её в её падении, по предлежащему душе в вечности — есть и хвалебная благодарность ответная человека Богу, устроившему спасение ему и путь, им же уходя из плена мира сего, приближается человек к Господу, и упражнение души в будущей жизни и возрастание её духовное — все в этом служении «словесном», его же даровал Господь людям — аще кто поверит, аще кто уразумеет и сотворит и спасется!

Ты же смотри, что сделал со служением этим? как относишься? Веришь, а не хранишь. Как развлекаешься?!

Как бы сквозит мысль у тебя в деле сем: «я стал выше служения, оно не удовлетворяет уже меня, вот: смысл нужно понять». Добро есть смысл, но без служения как ты можешь пребывать? Вечного, ангельского, отеческого служения, в нем же самый источник жизни изливается.

А если служение является личным прикосновением к Господу, то да будет оно ограждено. Но как? — Я разслабел в этом до стыдения лица. И верую, и небрегу.

В этом мире, который так устроен, что каждый всякое дело свое с трудом (более ли, менее ли) делает, служение (свое) отлагаешь, ибо труд (крест) в нем есть! Тогда не ешь и не пей — по той же причине — труда, ибо и это без известного труда не совершается, однако — делаешь! В волнах благодати хочешь купаться, но чем же зарабатываешь её? безтрудностию, бездействием? Получается, что ради Господа только труд не хочешь понести, а во всех прочих делах признаешь его и соглашаешься трудиться!

«Господи мой, Любимейший и Пречистый…» — говоришь, но и трудись же смиренно и терпеливо, именно по благодарной к Нему любви, свое личное служение Ему приноси, ибо и тебя лично Он спас, и тебе даровал спасительные те пособия: молитвы, таинства, веру Православную, дела Отцев и благое будущее — «их же око не виде и ухо не слыша и на сердце человеку не взыдоша, яже уготова Бог любящим Его». От любви то благодарной и служат Ему любящии Его, являя тем труд веры, усердие любви своей, чрез то и ещё более в ней возрастая, в меру возраста, да достойны, через то, окажутся вместить грядущее. А оно велико, оно полно силы, но душа разслабленная (бездеятельностию и мелкими страстьми) не в силах принять и понести того грядущего блаженства, но как ветхие меха новым вином — расторгается.

Сего ради служи с силою! преуспевай, т. е. в том именно, что ожидает тебя в вечности, если ожидает служение Господу, то и служи Ему здесь, если ожидает сильное, то и будь в силе, если потрясающее ожидает, в среде хвалящих и величающих Его безмерную благость и величие — будь и сам, заранее — как огонь!

А сказать, что без личного служения можно этого достигнуть не позволяет нам сама жизнь Отцев (если не сказать Истина)!

Ветка, не принадлежащая дереву, буйно растущему, изобилующему многими плодами, не говорим про неё, что она соучаствует в жизни дерева того. Каждое создание Божие соучаствует в общей жизни, своим служением, ангелы и святые соучаствуют в жизни Творца своего служением своим — призваны на это — служением лично своим, а начинается это и держится — добрым и правым изволением души — «аще хощеши»!

Тогда — «блаженны непорочнии в путь ходящии в законе Господни,… блаженны нищии духом, блаженны плачущии, блаженны кротции…», блаженны все поверовавшии Господу и пошедшии в след Его добрым изволением верующего сердца, восприявшии свое служение Ему.

Нужно жить тем, что прияла верою душа от Бога своего. А что есть божественная жизнь души? — Это служение Господу, ибо в этой жизни Он — главное, и как Источник силы и света души, и как научивший ее, что именно делать ей, да соучаствует она в Его жизни божественной и вечной. Разве не есть это служение Ему? А в этом заключается и жизнь души верующей и ныне, на земле, и в предлежащей ей вечности.

О «прелести»

В духовной жизни, чтобы в «прелесть» не попасть нужно жить «просто» — брать все как оно есть, т. е. исходя во всех поступках своих из истинного положения дел, и из своей меры. Об этом сказал преп. Серафим: «добродетель не груша, её сразу не съешь», т. е. желаемое человеком какое либо духовное достижение, нельзя достигнуть иначе, чем оно достигается вообще, по духовным законам («законно подвизаться»), а это очень связано с тем, чтобы знать свое состояние и свою меру и из неё исходить в своих трудах и усилиях, стремящихся к желаемому, иначе — начало всех «прелестей» — отсюда!

Не зная себя, и потому не исходя в своей духовной жизни, из наличного своего состояния и из своей меры, человек и вступает на ложный путь, что и есть начало прелести.

Когда человек не зная своей меры не исходит из неё, тогда он «во истине не стоит» (как Господь сказал о диаволе), а следовательно вступает в область фантазии и мечтания, а это и есть начало «прелести». «Прелесть есть утрата истины» — определяет Еп. Игнатий Брянчанинов. И эта утрата истины началом своим имеет утрату истины именно о своем наличном, внутреннем состоянии, тогда и начинает человек ошибаться в своих расчетах и планах о своей духовной жизни, ставить себе цели несоответствующие его внутреннему состоянию и его потребностям (в истинном, как правильно и должно, по его состоянию и мере духовного его возраста), а берется за то, что ему хочется и представляется нужным. Молодое деревцо, недавно посаженное, не может дать плодов, нужно ему сначала возрасти, потом дать цвет, тогда уже и даст плод, т. е. в свое, законное время!

Так и преп. Григорий Синаит определяет прелесть: «аще неции совратишася, вреждени бывше умом (что и есть прелесть, утрата истины) веждь яка от самочиния и высокомудрия се пострадаша». — Что же это за «самочиние и высокомудрие», о котором говорит преподобный, как о причине прелести?

— Сии суть неправые побуждения к духовной деятельности, по причине которых человек делает не то, что ему на самом деле нужно, чтобы правильно духовно возрастать, т. е. по причине самочиния и высокомудрия человек начинает действовать несоответственно своему наличному, внутреннему состоянию, — нужно ему одно, а он делает другое.

Итак, незнание своего внутреннего состояния, когда человек не видит что в нем делается, каков его возраст духовный — (в «темноте» живет, относительно этого) и не задумывается об этом, не стараясь это прежде всего узнать, он думает (мнит о себе), что у него, во внутренней его жизни все благополучно и потому смотрит только на описание внешних дел, которые делали святые для своего преуспеяния и спасения. Но в том то и дело что святые видели, что в них происходит, и что им вследствии того нужно, потому и избирали себе дела, кои соответствовали их внутреннему состоянию — что нужно им для исправления своих недостоинств и для восполнения недостающего ещё им для их совершенства, а не видящий себя, своего внутреннего состояния ставит себе цели без всякой связи с его внутренним состоянием — что выдумает.

Так что причина самочиния и высокоумия — незнание себя. Не зная себя, человек думает, что он может взяться за всякое духовное делание, которое он пожелает и выберет, — вот и выбирает себе — «что лучше»! — И «прет» изо всей силы, чтобы того достигнуть, а оно ему вовсе не нужно, потому что не ведет к его истинному духовному возрастанию. А обычно даже наоборот — вредит.

У кого, например, дом загорелся, а он занялся копанием огорода или еще чем нибудь, что хотя и полезно, но заниматься этим — не время, когда дом его горит. Так и не знающий себя (а ведь человек в состоянии падения и мрака духовного находится на земле — пока то исцелеет) не зная что ему нужно, берется за то, что сам себе выдумает хотя и выбирает из того, что делали святые, но они делали что им было нужно — зная себя, а этот, не зная себя, делает что захочет. Вот и разница.

В состоянии падения, вообще всякому человеку свойственно думать о себе высоко, так как думает что всё у него исправно, думает же так потому, что видит, что в нем делается.

А раз все исправно, то можно и делать, что выберет себе человек. Так и было бы, если он был бы внутренно здоров, но этого то и нет. Когда же он лечился, если внутренней своей болезни не видит? и не знает какое лекарство нужно для его болезни.

А болезнь падения такова, что человек поступает во всем по любви к себе, и отсюда действует по пристрастию — так вообще во всех делах жизни, так и в духовном.

Не видя себя, каков он есть на самом дел, он «мнит» о себе что он хорош и все у него в порядке, потому и выбрав себе какую понравится цель, стремится к ней изо всей силы, думая, что все дело в том только, чтобы сильнее и упорнее делать, не отступая. Таким образом он неправильного мнения о себе (что и называют отцы «мнением»), человек по самоугодию и пристрастию, действует самочинно и высокомудренно и отсюда начинается у него «прелесть».

Поэтому нужно человеку хотящему проходить правильную духовную жизнь, прежде всего — познать себя! Конечно, если человек не готов ещё как он может видеть себя? Это принадлежит довольно высокому уже духовному возрасту и сразу, по одному только желанию не появится. Поэтому, слыша у Отцов, что мы «в падении» нужно на это и обратить свое внимание — «наблюдайте за собою» — говорит Господь в Евангелии, подмечать свои неправые дела и слова и даже мысли, и отсюда познавать в себе лично это «падение», а поскольку ещё не видим этого ясно и подробно — верить, что мы испорчены и много в нас скрывается зла и его влиянием мы почти всегда руководствуемся в своей жизни. Верить нужно этому и помнить и быть осторожным в своих словах и поступках. Так веруя, и исходя во всем из убеждения, что зло скрывается и действует в нас очень сильно, всегда рассчитывая на это, стараться и замечать это в себе, и тогда убедившись в этом в своей жизни человек «стоит в истине», смиряется и укоряет себя, отчасти потому, что видит свои неправые дела и мысли, отчасти же, поскольку не видит ещё ясно, верует этому.

Тогда не остается в нем «мнения» о себе, ни самочиния и высокомудрия, потому и безопасен он от прелести.

Познавая свои недостатки человек старается победить их, действует уже соображаясь с этим и противодействуя им, тогда начинается в нём правильная духовная жизнь, далекая от прелести, в смирении, скорби, в борьбе со своим злом и отсюда в истинном преуспеянии духовном, потому что борясь со своим злом и грехом, он тем угождает Богу, хотящему спасти человека (от чего спасти? — от зла и греха и бывающей от греха муки и смерти) и оказывается тогда человек достойным милости и помощи Божией, и посылается ему благодать просвещающая человека и врачующая его болезнь падения.

«Бог гордым (мнящим о себе) противится, смиренным же дает благодать». Тогда начинается правильная духовная жизнь, потому что человек узнал свою болезнь, лечится, и приближается к выздоровлению, а это и есть правильная духовная жизнь — приближаться к Богу, побеждая свое зло. Тогда и благословение Господне на делах его, и далеко прелесть. «Вся елико аще творит — успеет…, ибо в законе Господнем воля его, и в законе Его поучится день и ночь», и видя в себе нарушение этого закона борется. За то и благоволит к нему Бог и помогает.

Так что не столько беды в том, что человек во мраке и падении находится, сколько в том, что он не думает о том, не начинает с веры в это, чтобы замечать в себе проявление кроющегося в нем зла и противодействовать ему, но пребывает неисцельным. И это находим мы во всех писаниях отеческих, что причина зла и греха в самом человеке и покоится на незнании самого себя. «Знай себя» — говорил преп. Серафим, в этом смысле, говорил тем, которые берутся за дела несоответствующие их внутреннему состоянию. «Прежде всего нужно нам смиренномудрие» — опять на это же, основное указывается и много подобного у отцов. «Нет иного пути, как самоукорение», а оно опять же от познания себя, от чего смирение и покаяние.

Об освобождении сердца от земной «суеты»

Самый подвиг дела спасения, производящий движение от земли к небу, заключается в том, чтобы сердце оставляло, т. е. отвергало привычное и приятное ему земное — ради Бога, ради будущей жизни. И это происходит по вере, по вере, что будет будущая жизнь, что этого оставления оно и требует, ибо в этом «уход» и заключается.

Почему? Потому, что человек живет сердцем, им любит, им прилепляется ко всему, что ему приятно, привычно, на что оно соглашается и принимает. Где сердце — там и весь человек внутренний. — «Идеже бо есть сокровище ваше, ту будет и сердце ваше» (Мф. 6, 21). А ведь, он то и погибает от греха, в коем грехе и есть прилепление к земному, точнее — к неугодному Богу. И «прилепившийся» к земному уже не прилеплён к Богу, «не можете, бо служить двум господам» (Лук. 16, 13). Сердце наше неделимо, — когда любит одно — другое оставляет, привязываясь к земному, не может уже двигаться к небесному.

Рассмотри и виждь, что и во временной, земной жизни человек живет в кругу знакомых ему впечатлений, ощущений, переживаний, одного отвращаясь, к другому стремясь, — чем? — сердцем. Если же сердце возлюбит небесное истинно, т. е. потянется к нему., прилепится сочувствием своим, пожеланием, что и есть свойственное ему дело, тогда только и начинает двигаться к нему действительно. А от того земного круга впечатлений, в котором обычно оно живет и что удерживает его от жизни в небесном, отвращается, потому что не живет уже земными переживаниями, но небесными.

Переживать же небесное и есть «уход» от земного к небу, к ангелам, которые на небе переживают небесное, отсюда и выражение: «небесный человек» и «земный ангел». Живет тогда человек «небесным», «земное» сердцем оставляя. Собственное же дело сердца есть — «вкус» к чему нибудь; у спасающегося — к духовному — «духовный вкус» («Путь ко спасению» Еп. Феофана).

Итак, обрати внимание, что земное, привычное и приятное удерживает тебя от шествия к вечному, небесному отечеству. Отсюда понятно в чем сущность «подвига» святых: оставляли (а это сердцем делается) привычное, приятное, заменяя его жизнью будущего века — какая там будет — верою, «преогорчевая чувства» жестоким житием; сердце бо хочет своего привычного, а человек волею, разумом и верою не позволяет ему этого, но направляет к небесному. Со временем же привычное делается приятным, как говорит Еп. Игнатий, тогда и подвигу конец, сердце бо привыкает к духовному и само уже живёт им, не нужно принуждать его более. Сердце само удовлетворяется небесным, получив вкус к нему.

Так именно совершается движение к небу «день от дне», когда оставляется сердцем привычное, у каждого своё, а в сущности же очень близкое у всех людей, потому что у всех оно земное, доступное чувствам; устройство бо природы человеческой одно у всех, ибо в том земном все рождаются и к нему привыкают, что и нужно оставлять идя к вечному.

Потому — внимай сердцу: чем оно живет? в том и нужно охлаждать его; но не просто (безсмысленно), а заменяя предмет его небесным, и — ради Бога, т. е. небесного и вечного, того что угодно Богу, что приближает к Нему, — на то устремлять сердце, подвигать его. Охлаждать же сердце нужно к привычному земному, обращая внимание к лучшему, в этом заключается движение к вечному.

Вот и «внимай себе» (сердцу), вот и — «делание», и отеческое «вырабатывание спасения», вот и молитва Иисусова, — с этим она соединяется и обращается в непрестанную «память Божию» и «любовь Божию», — что и есть дело непрестанной молитвы Иисусовой. Это и есть — «с Богом жить». Когда усиливается внимание к Богу, ко Господу, тогда сердце охлаждается к земному, — это и есть «делание». Когда знаешь и помнишь и делаешь это, тогда и делание шествия к небу совершается одновременным — к Богу стремлением (что начинается с памяти о Нём) и сердца охлаждением к земному (удерживающему внутреннего человека от Бога), тогда то и происходит шествие.

Потому люди и сделались наследниками суеты, что они отпали от небесного и в своем падшем состоянии тянутся к земному, сердце их живет земным. И куда от этого денешься?! Остается или закрыть глаза на это и навсегда жить в земном, или, зная чем земное кончается, учись жить небесным, вечным.

Но как ты можешь жить небесным, когда сердце твое претворилось, чрез падение человека в земное и земным живет? А чтобы исцелить его и охладить к земному, зажечь же в нем огонь небесный, нужно не оставлять вниманием этого больного сердца, чтобы все земные пристрастия из него вычистить. Поэтому, пока не совершится этого очищения то и не отнимается от человека «суета». Ибо посредством «суеты» и делается возможным лечение пристрастий к земному, она их выявляет. Иначе, т. е. без дел суеты, скроется плен сердца и сделается недоступным к освобождению, а он есть! и сам собою не исчезнет, — потому и долго держится суеты, даже до времени очищения сердца от земных пристрастий, лишающих вечности. Пока живешь земным — вечным не живешь, а кто перестанет наслаждаться, начнет блаженствовать.

А человек думает, что случайно попал он в условия суеты, и безразсудно старается отделаться от неё, безразсудно т. е. не очистившись, не освободившись от плена земного. Ну освободишься от суеты — дел земных — а дальше что? Сердце то ведь привязано пристрастием к земному, значит и останешься в плену, привязанный к земле, — «земля и все дела на ней — сгорят» (2 Петр. 3, 10), а что с прилепившимся к ней будет?! Вот к чему ведет преждевременное освобождение от «суеты»! — к неисцельности и гибели. Да и дела то земные называются суетою только тогда, когда делаются без памяти Божией, значит без Него, с забвением, по увлечению ими, о спасении, без делания освободительного, тогда они — суета!

А если под покровом их совершается работа освобождения чрез то делание внутреннее при делах, то они уже не суета, а средство к освобождению из плена земного. А попробуй иначе освободиться, когда сердце твое земляное, а переработать его в небесное нельзя, нет к нему пути и пребывают в нем цепи.

Но, чрез «суету» — «проникоша вси делающие беззаконие, яко да потребятся в век века» (Псал. 91, 8), — т. е. пристрастия человека делаются очевидными и тогда становятся доступными к искоренению.

Так, и стремясь к безмолвию, знай, что не столько внешние обстоятельства удерживают тебя от него, сколько сокрытое в тебе ещё пристрастие к земному, т. е. сердце твое живет ещё земным, привычным — какая же тебе будет при этом польза от безмолвия? от лишения деятельности земной? так и останешься в плену, неисцельным, потеряв возможность очищаться. Стремления к небесному, которое бы пересиливало в тебе земную жизнь сердца — ещё не имеешь, а того, что ведет к этому — очищению от земного — уклоняешься. Пустыня бо сама по себе не очищает страсти, а усыпляет их, но «сон» их не есть исчезновение, а когда «проснутся» пред лицом соблазна — что будет??

Поэтому знай пользу земных дел («суеты»), когда соединяются они с деланием; и если не дается безмолвие — ещё приготовляйся к нему. Приготовление же заключается в очищении, очищение же заключается в видении своих пристрастий и отвержении их от сердца, что совершается во время дел земных; пристрастия бо живут и действуют в делах и в них бывают достаточно видны, достаточно ясно, оставление же дел тех, ради Бога, ослабляют пристрастия и со временем уничтожают их. То и другое, нужно! И чтобы действовали страсти (раз уж оне есть) и чтобы отвергать их неудовлетворением, что бывает когда оставляются, по временам, дела приятные (по вере, ради Бога), сердце отталкивает их. Этим отталкиванием они и ослабевают, чем и совершается очищение сердца.

Очищение бо — очищение страстей есть… как и: «Бог — Бог сердца есть». Во время действия страстей они искореняются, а когда сокрыты и бездействуют, тогда оне недоступны искоренению, а — пребывают! В делах то и действуют и проявляются, потому и нужны дела, чтобы искоренять страсти.

Мудрость же в том, чтобы при сильных еще страстях не заходить в область их, она бо глубока, чтобы не потопила (не довела до падения), но нужно столько допускать им проявляться сколько в силах удержать их, отринуть от сердца. Изволением бо сердца усиливаются страсти — «питаются» изволением, отвержением же их от сердца — исчезают, не имеют бо сущности сами по себе, но «развращенная воля» — причина их проявления и появления. Потому отталкивание сердца и уничтожает их — само дает жизнь или, само и — отнимает! В этом и смысл «делания» при делах.

Зри и поучение св. Иоанна Златоуста в «Прологе», ноября 15-го: по изволению человеков попускает Бог им, чего хотят — «занеже не изволиша вечныя пищи (сладости, как поясняется негде), ко жизни сей временной привязашася», а эта привязанность и есть изволение сердца к земному, привычному, и услаждение им, так что к небесному, невидимому еще, — оно холодно, не стремится к нему, и достигнет ли его когда-либо, при таком холодном к нему отношении?!

Оглавление