Каждый из них мог бы остаться жив. Этот выбор – выбор, сделанный заранее, – не ведет неминуемо к смерти, как это было в первые века христианства… Он только делает ее весьма близкой, возможной, реальной… Так, Андрей Блум (будущий митрополит Сурожский Антоний) в годы Второй мировой войны тоже сделал выбор, уйдя в Сопротивление в оккупированной Франции, но остался жив, хотя и рисковал и мог бы вполне быть расстрелянным или попасть в концлагерь, – как мать Мария или о. Димитрий Клепинин. Будущий митрополит не только выдавал справки о состоянии здоровья, что давали возможность лицам, их получившим, избежать вывоза на работы в Германию, но и фабриковал такие рентгеновские снимки, на основании которых можно было понять, что эти люди действительно больны туберкулезом, которого немцы очень боялись и поэтому старались держаться как можно дальше от туберкулезных больных.
Эдит Штайн вполне могла уехать в Латинскую Америку. Да и брат Шарль тоже мог просто вернуться во Францию… Брат Христиан и его собратья, монахи-трапписты из Алжира, убитые несколько лет тому назад исламистами, и их застреленный епископ – монсиньор Клаври… Они, в общем, тоже могли уехать во Францию или уцелеть, оставаясь в Алжире. Но они сделали свой выбор и стали работниками третьего или шестого часа. Поэтому они – настоящие мученики.
А жертвы тоталитарных режимов? Допустим, студенты, погибшие на площади Тяньаньмэнь, могли не выходить на площадь, но врачи, профессора, буддийские монахи, а вместе с ними и священники всех христианских исповеданий во времена Мао, а рядом с ними… и просто партийные работники, вполне убежденные в гениальности идей Мао Цзэдуна, – все были уничтожены просто так. У них не спрашивали, хотят ли они жить, и не предъявляли им никаких условий, при соблюдении которых они не были бы казнены.
Комментарии к книге «Мученичество как феномен», Георгий Петрович Чистяков, священник
Всего 0 комментариев